Проводник

Библиотека закрывалась. Выключали свет, торопили. Я сгреб учебники в рюкзак, надел пуховик и побежал на остановку. Было по-декабрьски холодно, хотелось скорее сесть в маршрутку. Из городской колонки доносился голос диктора:

'За окном -27, ночью похолодает до 35 градусов. На дорогах заторы, пробки оцениваются в 9 баллов. Для тех, кому холодно, кто не может попасть домой из-за чудовищных пробок, звучит песня группы Wet Wet Wet Love is all around!'

Подняв голову в поисках колонки, я остановил взгляд на желтом свете фонаря. Снежная пыль не собиралась ложиться на землю, сохраняя медленное шарообразное движение. 'Удивительное свечение, точно млечный путь в миниатюре. Колыбель новорожденных звезд!' - подумал я. Быстро взглянув, не подъехала ли маршрутка и, ухватившись руками за лямки рюкзака, я стал думать о ней: 'Нафига я поперся в библиотеку? Ведь ясно было, что ее там нет! Какой нормальный человек потащится сюда в такую холодрыгу? Только такой придурок, как я! Просидел перед компом два часа, думая о ней, как зачарованный. Смотрел в одну точку и улыбался. Кретин! Хоть бы книжку раскрыл для приличия или мышкой пощелкал по экрану. Надеюсь, они подумали, что я слушаю книгу'.

Я глубоко вздохнул, опустил глаза и, перекачиваясь с носка на пятку и обратно, пустился в воспоминания недавнего разговора:

'Твой подход к физике ограничен. Так ты никогда не найдешь ту самую форму проводника, - начала она с воодушевлением, - как нам говорили на философии: есть макро и микро мозг. Так вот, ты только не обижайся, но судя по твоему исследованию, у тебя он микро. Ты, конечно, прекрасно расписываешь формулы, обращаешь любое явление в циферки, но при этом не можешь уловить суть, объять целое, понимаешь?'

После каждого такого 'понимаешь' она проникновенно заглядывала мне в глаза, и в ее взгляде читалось искреннее недоумение, как можно не сознавать элементарного. Но это получалось у нее как-то по-детски живо, без заносчивости.

'Это как, если бы червяк решил вдруг стать ученым для того, чтобы выяснить условия своей жизни, продолжала она. Вдоль и поперек пробороздил просторы своего жилища, обнаружил, что его жизнь питают железо, калий, кальций, магний и прочая ерунда, добрался наконец до косточки, даже сообразил, что движется по спирали, но так и не понял, что мякоть, перегородка, косточки это суть яблока, а яблоко плод дерева. Понимаешь, о чем я? Ты совершаешь прогресс в закрытом пространстве, а значит, он ограничен.'

Охваченный внезапным порывом, я сунул руку в карман пуховика, достал телефон и в какой-то азартной надежде стал проверять сообщения. Ноль. Вздохнув, с грустью и уже не спеша, я открыл ее страничку. Темные кудри, небрежно забранные в шишку, смеющиеся глаза, нежный рот, смотрели на меня с последней фотографии. Привычным движением большого пальца я стал листать ее фото:

'Почему у тебя так мало фотографий. Я точно женат на них уже сто лет! Хоть бы добавила пару новых фоток, и я бы увидел на них новое движение твоих губ, новую мысль в глазах и, может даже, угадал бы в ней себя'. Замерзшим пальцем я нежно дотронулся до фотографии, затем выключил экран и сунул телефон в карман:

'Ты просто ни разу не поэт. Да-да! Не смотри на меня так. Тебе не хватает крыльев подняться над частностями. Чтобы познать целое нужно из червя превратиться в бабочку. Но в том-то и дело, что червяк обычно сгнивает вместе с яблоком'.

Разноцветные снежинки кружили над головой. Маршрутка не подходила. Неотрывно, словно заколдованный, я вглядывался вдаль и ждал, когда она вывернет из-за угла. Но каждый раз приезжала другая. 'На мосту пробка!' - повторяли за радиоведущим люди. Ступни так замерзли, что, казалось, осязаешь ими заледенелую корку снега, и я задумчиво стал переступать с ноги на ногу:

'Где она, та самая форма проводника, которую можно назвать совершенной? Идеальная форма проводника высшего энергетического заряда. Смеется она надо мной?' Я вновь достал телефон и пролистал ее профиль до самого первого поста:

ПОД УТРО

Зубы, намертво стиснутые, виднелись из-за напряженных губ. Сквозь щели, под самыми деснами, сочилась слизь, пока мутной пленкой не закрыла всю полость. Страх по организму. Вы к кому? Жаркое, частое дыхание. К Соколову. Хочется крикнуть, но мычание через закрытый рот. Он без памяти. Разорвать, содрать пленку! Руки не слушались, как обколотые лежали вдоль тела. Пожалуйста, мы только на минуту. Только страх и мычание. Папа! Отступает. Пленка стала расползаться, как кислота, забирая с собой омертвевшие клетки. Просияла новорожденная, бело-розовая плоть, и комнатный воздух укусил ее, неприкрытую.

Оборвалось звонком мобильника из маминой спальни. Ее рука из-под одеяла на тумбочку резко. Встревоженное 'алло да это я что с ним'. Замерла, смолкла. Мое - 'мама сколько время' в тишину. Ее - 'почти шесть звонили из хосписа умер'.

Стихли.

Окно к самым глазам. Гляжу. Шторы первого снега закрывают темноту. Мерцание бабочек.

Вдруг из-за угла послышались восторженные выкрики и смех. Я завертел головой в поисках звука и услышал 'Я ее задержу!' За моей маршруткой по краю дороги неслись двое мальчишек. Бегущему впереди было лет двенадцать, а сзади, задыхаясь, тащился совсем еще ребенок лет семи. Добежав до остановившейся маршрутки, старший встал у двери и, подгоняя малыша, успел пропустить меня с десятком других пассажиров, а когда удостоверился, что его спутник поставил ножку на ступеньку, буркнул невнятное 'пока' и отошел неспешным шагом, словно вовсе был один и на прогулке.

'Ильюха! А ты чего не садишься?' - высунул голову мальчишка.

'Мне на другую маршрутку'.

'А зачем бежал?'

'Чтобы ты успел'.

И он пошел спокойно вдоль наполняющихся маршруток искать свой номер, точно прогуливавшись.

'Спасибо, миленький', - вдруг неожиданно прошептала старушка, сидящая у выхода. Она как будто даже подалась вперед своим иссохшим телом, не желая терять его в вечерней толпе. Невольно вслед Илье посмотрело еще полмаршрутки: он был в обтягивающей светлой шапке; маленькая голова, раскутанная шейка выдавали еще несформировавшуюся фигуру, прячущуюся за объемной аляской. Такое разногласие в объемах странным образом придавало ему роста и достоинства. Он был словно вытянутая палочка. Его фигура и слово палочка не давали мне покоя, и я невольно обнаружил у себя в голове странный ряд мыслей: 'Ничего нигде не застревает, не путается в узлах, углах, выпуклостях. Ногами на земле, головой в небе. Только вверх-вниз'. Я всматривался в него, уходящего, все время повторяя это 'вверх-вниз', 'вниз-вверх', пока фиолетовый поток света молнией не вышел из его головы и не уперся в темное небо.