Ольга Даго

ВЫСОКИЕ ГОРЫ ТИБЕТА

  

  

Слегка мистический роман

  

  

  

  

   От автора:

  

   События, описанные в романе, никогда не происходили. Персонажи никакого отношения к реальной жизни не имеют. Все совпадения случайны.

  

  

  

  

  

  

   "Каждому по вере его и по делам его: законнику - по закону,

   узнику совести - по совести, пальцовщику - по понятиям".

   И. Х.

  

  

  

  

Часть первая

НАШ ЧЕЛОВЕК В ЛХАСЕ

  

  

МОСКВА, наши дни

  

  

  

  

  

  

  

   Глава 1. УТРО ПРОСТИТУТКИ

  

  

  

   Б л у м (выходя со Стивеном Дедалом

   из публичного дома). Мейлахи говорил,

   что вас поперли из башни за неуплату аренды.

   С т и в е н. Бык Маллиган? Вот же трепло!

   Б л у м. И где вы теперь обитаете?

   Д е д а л. В Ясеневе.

   Б л у м. Ни фуя себе!

  

   Дж. Джойс (черновые наброски к роману "Улисс").

  

  

  

  

  

   ...Небольшая комната, убого обставленная, наподобие той, где она когда-то жила с мамой в Казахстане, в городе Уральске. Лиза висела на стене в виде плоской плюшевой игрушки, изображавшей тигрёнка, и с этой точки обозревала комнату. Голову она повернуть не имела возможности, поэтому не могла видеть, что творилось за окном, и есть ли у комнаты выход. И существует ли вообще что-либо вне этого помещения. Кое-как все же осмотревшись боковым зрением, Лиза вдруг поняла, что это и есть ВЕЧНОСТЬ. Конечно, это жилище ничем не напоминало страшненькую загробную баньку Свидригайлова, с черными пауками по стенам; но перспектива висеть плюшевой игрушкой (да еще и плоской) на стене и созерцать убогий советский интерьер ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ! - вызывала такой ужас, такую смертную тоску, что... от страха она проснулась.

  

   Болела чертова голова. Вчера они всей бригадой в "Петровиче" (начали-то в ресторане "Петрович", продолжили в "Метрополе", танцевали в ночном клубе "First" с видом на освещенный Кремль, дотанцовывали в "Night Flight") провожали на пенсию Валерку Ширяеву, по кличке Мама. В самом деле, она многим подругам по панельному фронту в отцы годилась. Потому что была старым трансвеститом. Отпахала Валерка, оттрубила свое, шутка ли дело - 30 с гаком лет на панели. Ходила и в дождь, и в снег, и в ведро. Начала свою биографию еще в советские времена, славные годы злословья и гомофобии, - в сквере Большого театра, где конспиративно собиралась голубая колонна. И звали его тогда Валера Захер-Махер. Но кто об этом теперь помнит?..

  

   Приходя в себя, она с тихой радостью оглядела интерьер своей теперешней комнаты - современный, уютный, без лишнего хлама; только то, что нужно молодой энергичной девушке, срывающей из столичного сада первые плоды.

  

   Лиза решительно отбросила одеяло. То есть, таковым был нейронный импульс намерения, но воплотился он в замедленное и болезненное движение. Плечо пронзала тупая боль, словно кто-то вчера выворачивал ей руку. Кто бы это мог быть? Неужто пьяной подралась с кем-то. Наверняка с кем-то из молоденьких писюшек, заполонивших "Night Flight", в котором они оказались под утро. После чего вышибла Дэн, или как его там... Сука. Давненько ей не выкручивали руки.

  

   Наконец, она все же встала, нашарила свои пушистые розовые тапочки, чтобы босыми ногами не шлепать по холодному ламинату, направилась в ванную, совмещенную с туалетом. Пописала в перламутровый финский унитаз с вакуумным отсосом.

   Невидимый палач, севший на плечи, зажал череп в тиски и закрутил винт до упора. Тут поможет только хорошая стопка, желательно покрепче. Лиза не была алкоголичкой, но по роду занятий приходилось изрядно выпивать с клиентами. Конечно, она блюла норму, а иногда попросту хитрила, тайком выливая спиртное из своего бокала или подменяла его пустым. Но вчерашние проводы - святое дело, так что пили от души. Теперь с этой души воротит...

  

   Она достала из гудящего холодильника початую бутылку белой текилы, плеснула на треть стакана, залпом выпила. Закусила двумя ломтиками консервированного ананаса, которые оставались на дне банки.

   Невидимый палач сразу стал откручивать тиски, сжимавшие голову.

   Приняв контрастный душ (горячая вода шла с перебоями), Лиза сменила прокладку "Libresse", понюхала старые трусики, надела новые. Закутавшись в мохеровый халат якобы от "Хуго Босс", почистила зубы. Посвежевшая и ароматная, уселась за трельяж делать фейс и вообще наводить марафет. Ежедневный этот ритуал отнимает немало времени. Мужчины, например, не любят бриться, но ни одна женщина никогда не скажет, что время, проведенное перед зеркалом, - потерянное время. Кроме наведения красоты, это еще и некая инвентаризация и чуть ли не бухгалтерский учет новых вдруг появившихся морщинок, провисаний кожи, жировых складок или, прости господи, прыщей.

  

   Критически разглядывая себя в зеркало, она не находила пока особо резких диссонансов в своей жизненной симфонии, в той её части, которая следует сразу после увертюры: чистый профиль, высокие скулы, таинственные раковины ушей, спирали которых уходят в некое внутреннее море. Карие глаза, слегка раскосые, беззащитный рот, приоткрытый для наслаждения и боли.

  

   Постепенно, по мере того, как накладывался тональный крем, оттенялись веки, удлинялись и увеличивались в объеме ресницы, выделялись брови, красились и обводились губы, Лиза превращалась в Лайзу. Лайза Минелли - это её рабочий (панельный) псевдоним. Лайзе нравилось свое лицо, оно чем-то напоминало лицо её соотечественницы - певицы Алсу, только немного подкачали зубы. Нет, они ровные и белые, но улыбаться приходилось очень осторожно, так как передние зубы чуть-чуть выдавались, и Лайза спешила натянуть на них верхнюю губу.

  

   Груди ее не отличались величиной, но зато обладали чудесной формой и упругостью. Свои густые блестящие темно-каштановые с рыжими искрами волосы (здесь мамины русские гены перебороли казахские гены отца) она гладко зачесывала назад и стягивала одной заколкой на затылке. Мало кому могло прийти в голову, что еще несколько лет назад она была дремучей провинциалкой, с отличием окончившей медицинский институт, и не многие верили, что ей двадцать шесть лет.

  

   Разумеется, Лиза пыталась устроиться по специальности, но то, что ей предлагали, было до того убого и унизительно, как по зарплате, так и по статусу, что тут, собственно, и объяснять не стоит. Пыталась она взобраться и на подиум. Но современные тенденции демонстрации мод таковы, что не оставляли ей никаких шансов. Еще в конце прошлого века её могли принять на эту работу. Но с начала нового века предпочтение отдавалось девушкам, чей рост был не ниже 180 см. Лиза имела рост 169 см. Это льстило клиентам, но не устраивало всяких там продюсеров.

   Были, были и другие попытки реализовать себя в иных сферах, но не сложилось, не срослось, как сейчас говорят. Короче, жизнь складывается так, как она складывается.

  

  

   Приведя себя в порядок, Лайза убрала постель, свое ложе любви, сексодром, как любила говорить подруга Светка. Накрыла кровать - поперек себя шире - алым шелковым покрывалом с драконами. Драконы здесь не случайная деталь. Эти мифические существа, кроме всего прочего, символизируют сексуальную мощь.

   На завтрак Лайза приготовила сэндвич под названием "жизнь удалась". То есть, отрезала ломоть батона, намазала его обезжиренным маслом, сверху наложила слой красной икры, зигзагами полила все это майонезом, на этот слой нанесла порцию черной икры. Откусила. Продегустировала. Съедобно. Икра еще не испортилась. В большую фарфоровую чашку насыпала столовую ложку растворимого кофе в гранулах, две чайных ложки сахара, налила кипятку из пыхтевшего чайника...

  

  

  

  

   Глава 2. БЫЛОЕ И ДУМЫ

  

  

   С марихуаной и другими легкими наркотиками её познакомила Светка - первая и лучшая из учителей столичной жизни в наиболее трудный период, когда Лиза, приехавшая из провинции, еще не оправилась от культурологического шока. Это она, Светка, которая летом всегда ходила без трусов (московский скоростной образ жизни), первым делом предложила сменить дореволюционное имя "Лиза", обещавшее вечную бедность, на голливудское - "Лайза", отчего рейтинг ученицы сразу поднялся на несколько пунктов, как в глазах товарок, так и у клиентов. Лайза звала подругу - сэнсэй. Той нравилось.

  

   Светка почти закончила философский фак МГУ и быстро поняла, что к чему в этой жизни. Например, что хорошо оплачиваемый fuck - предпочтительней лекций по античной философии...

   Подруга давала ей уроки, как обращаться со зверушками, учила её в полевых условиях, когда они шли по Тверской.

   - Дэвушки, а дэвушки, - рычало лицо кавказской национальности, высовываясь по пояс из окна лимузина, как из Панкисского ущелья, - слюшай, айда, прокачу на хую, да?

   - Извините, - вежливо отвечала подруга Светка, - мы торопимся на философский семинар.

   - Нэ хатите паджариться на зажигалке? - удивился горец.

   - Отвали, - огрызнулась Светка и потащила подругу в первый попавшийся женский бутик.

   - Никогда, - внушала она Лизе, когда они шли вдоль витрин, заваленных бусами и зеркалами, - никогда не садись к ним в машину, сколько бы денег они тебе ни предлагали, поняла? НИКОГДА!

   - Угу, - испуганно отвечала Лиза. Блеск хрустального лабиринта бутика, запах новой одежды её пьянил. Она видела отраженные в зеркалах свои азиатские скулы, скользящие вдоль хромированных прилавков с турецкой кожей.

   - Можешь им хамить, но не груби. Не посылай их на хуй и не говори "ёб твою мать". Они понимают это слишком буквально. Могут замочить. Помни, что говорил Конфуций: "Три слова вызывают десять тысяч бед".

  

   Лиза наматывала свисающий локон на палец, запоминала, как мужчина мотает на ус. Она, впрочем, имела некоторый (не сексуальный, к счастью) опыт общения с черными парнями и знала, что язычок с ними распускать не стоит.

   Светка много чему научила Лайзу: как брать деньги с клиентов, чтобы не кинули; как быстро выбраться из машины, если клиент пьяный и пытается тебя изнасиловать; как вести себя, когда идешь покупать дозу...

   Светка сама торчала в основном на снежке*: как она говорила, чтобы сбить депрессняк. Сначала она его разбавляла мятным зубным порошком, называя эту щадящую смесь - "Артек". Потом все чаще соскальзывала на чистый.

   [*снежок или кокс - кокаин]

   "Мне так лучше работается, - говорила Светка. - Рожи клиентов не так противны. Все как-то смазано, не в фокусе, будто во сне..."

  

   Но Лиза уже заметила, что те, кто всерьез ныряют в кайф, большую часть времени КОРЧАТСЯ по углам, а не работают. Озабоченность Светки объяснялась её первым возрастным кризисом. В наш скоростной век тридцать лет для проститутки - преклонные лета. Многие уходят из бизнеса. С возрастом становится все труднее конкурировать с молодыми. Что ни месяц всплывают все новые шлюшки, еще более юные, сексапильные и наглые. Новые кадры заполняют рестораны, стриптиз-бары, гостиницы, вытесняя старожилок на улицу, в подворотни, на вокзалы...

   Лиза тоже все чаще с ужасом думала о своей дальнейшей судьбе, содрогаясь от мысли, что придется пополнить ряды неудачниц.

  

  

  

   Однажды Лиза спросила Светку, как она относится к гей-движению? Светка ответила довольно резко. Оказалось, что кого она однозначно не любила, так это педерастов. Лиза удивлялась. Обычно проститутки хорошо и даже снисходительно относятся к педикам, как люди относятся к своим братьям меньшим - собакам или кошкам. Но Светкина ненависть озадачивала. Поэтому Лиза уточнила: "Ты имеешь в виду геев узкого профиля или вообще?"

   "И тех и других, - ответила подруга. - Потому что, когда пидарасы побеждают - тогда нет ни любви, ни философии, а есть только то, что чернь называет блаженством".

   Вскоре Лиза заметила, что испытывает антипатию к мужчинам с косичками. Сказывалась Светкина шлифовка.

  

  

   Бывали и курьезные случаи. Один из которых позволил им узнать, насколько они близки даже в мелочах. Как-то сели они для перекура на скамеечку рядом с памятником Пушкину. Решили на пару "дернуть Марию за косичку"*. Одна дергает, другая "секет поляну". Потом меняются.

   [*выкурить косячок марихуаны.]

   И вдруг случился настоящий шухер. На пятачок откуда ни возьмись высыпались две когорты девок. Сошлись они в центре с двух сторон и давай метелить друг дружку, только клочья волос летели. Испугавшаяся Лиза безотчетно подумала, что драки крыс и девчонок очень похожи - те же писки-визги без серьезных увечий. Но очень страшные по своему виду и непристойные.

   Когда милиция разогнала дерущихся девок (кое-кого забрали с расцарапанными в кровь лицами), Лиза осмелилась спросить подругу:

   - Чего это они?

   - Идиотки, - ответила Светка. - Это "совальщицы" и накрывальщицы" выясняют отношения.

   - Какие еще совальщицы-накрывальщицы? С завода "Красный пролетарий" что ли?

   - Чудик! Ни с какого ни завода...

   Светка посмеялась, потом объяснила:

   - Ну, ты же знаешь - есть тампоны "Тампакс" и прокладки "Либресс". Тампоны втыкают, сама знаешь куда, а прокладками накрывают, сама знаешь что... Отсюда и фанаты той или иной гигиенической продукции - "совальщицы" и "накрывальщицы". Ну, типа как фанаты "Спартака" и "Динамо".

   - Действительно идиотки, - согласилась Лиза. - Было бы из-за чего драться, ведь из-за ерунды же. Это похоже на лилипутскую войну остроконечников с тупоконечниками.

   - Точно! - Подруга опять хохотнула.

   А Лиза вдруг задумалась над вопросом, который ей никогда в голову даже не приходил. Она нерешительно спросила:

   - Свет, а ты сама-то... суешь или накрываешь?

   - Ну, как тебе сказать? - глаза подруги заметались.

   - Правду.

   - Ну... накрываю...

   - И я тоже, - облегченно вздохнула Лиза. И они, смеясь, расцеловались.

   - Ненавижу совать, и так суют целый день, - говорила Светка.

  

  

   И так было день за днем, пока она жила у Светки на квартире, из вечера в вечер на Тверской, между Ямской и Калмыцкой - участок, где они работали, - когда вокруг неоновых ламп кружатся безумные мотыльки, а воздух пропитан запахами духов и жратвы из уличных забегаловок.

   А хмурым утром, под влажным небом просыпающейся столицы, задремав на заднем сиденье такси, они ехали домой. Иногда таксист - рязанский или калужский мужик - просил разрешения у дам прихватить попутчика, припозднившегося ночного треш-тусовщика, бледного, с поднятым воротником, голосующего у обочины, - они миролюбиво соглашались. Таких мальчиков они жалели. Как правило, те были из малоимущих слоев. Они отчаянно мечтали приклеиться к сладкой жизни богемы. Но часто возвращались домой, не солоно стебавши.

  

   Нравилась ли ей такая жизнь? На этот вопрос Лизе ответить было трудно. Другой жизни она не знала. Вернее, знала, но прежняя жизнь была еще гаже. Если не считать прекрасной поры студенчества.

   Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос, зачем мы живем, говорила Светка, зевая, а в том, чтобы не задавать его себе. Все мы шлюхи в мире наживы. "Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry". "Много денег? Лав-стори. Нету денег? Сорри" - кредо московского "Night Flight".

   - А как же Гегель? - слабо возражала Лиза. - С его звездным небом над головой и нравственным законом внутри?..

   - Это сказал Кант.

   - Ну пусть будет Кант... Дело в данном случае не в имени, а в принципе.

   - Гегель-Мегель! Они не жили в эпоху гедонизма. Музыку сфер заглушила попса. Звездное небо надо мной не видно из-под крыши машины, в которой меня разложили. А внутри меня лишь безнравственный член...

  

  

   * * *

  

   ...А какое-то время спустя Светка просто исчезла, никто ее больше не видел. Одни говорили, что она вышла замуж за какого-то шейха - то ли арабского, то ли сибирского; другие трепались про Америку. Более прозорливые и безжалостно-реалистичные предположили, что она откинулась от передозы. Толик это называл нырнуть всухую. Но вот уж об этом Лайзе думать совершенно не хотелось. И она поспешно свернула эксперименты с наркотиками, пока не поздно.

   Ну, почти завязала - курица не птица, Белоруссия не заграница, марихуана не наркота.

  

  

   * * *

  

   Так новая сцена жизни развернулась перед Лайзой целиком, четко, резко и ясно высвеченная неоновыми огнями. На ней она была новичком, но уже считала своими все эти бесконечные километры прилавков, суету площадей, клубы и магазины. А еще у нее был благосклонный пастух по имени Толик, который так же мог рассказать дикарке обо всех хитроумных проволочках, на которых держится изнанка вещей. Про всех актеров на сцене, назвать их имена и спектакли, в которых они играют. Он дал ей почувствовать, что она среди них не чужая.

  

   Вообще, на её, Лизин, скоропалительный взгляд, Толик Узбеков был хорошим человеком. Девчонок своих не бил, не тиранил, относился к ним почти с братской любовью. Не то, что другие звери сексуальной эксплуатации женщин. Узбеков был просвещенным патроном. Он знал, что рабов надо держать в строгости, но истязать и калечить курочек, несущих золотые яйца, считал не разумным. Девочки понимали это и не наглели, не разбегались и не работали на стороне. Поддерживали самодисциплину и пестовали внутреннего редактора. Потому что знали, если Толик потеряет свое стадо, то ведь свято место пусто не бывает. Появится новый пастух, который, возможно, будет использовать кнут гораздо чаще, чем пряник.

  

   К Лизе Толик Узбеков почему-то сразу проявил особую благосклонность. Впрочем, может, и не сразу, но проявил. Даже, казалось, он ухаживает за ней. Конечно, это все выдумки панельной романтики, типа того - проститутка нашла свое счастье. Просто, по-видимому, Толику Лиза нравилась как человек. А может, как неотесанная болванка, в смысле заготовка, из которой умелый мастер (о, сладкий яд тщеславия!) может выточить утонченную фигуру, этакую светскую блядь. Ну, блядь - не блядь, но гетеру. Которую будет не зазорно выпустить в высший финансовый свет.

  

   В отличие от утонченно-интеллектуальной Светки, которая любила духовную и телесную пищу, привозимую с Востока, Толик был человеком простецким, где-то даже примитивным, как американец или итальянец. Не даром же он и кухню их любил.

   Ему нравилось по выходным дням подъезжать к Лизиному скромному дому на своем шикарном спортивном "Феррари" ярко-желтого цвета, где было места только для двоих. Он вез раскрасневшуюся от счастья простушку в кино или зоопарк, а потом - в какое-нибудь маленькое кафе и угощал её там. Он ставил перед ней гамбургер, жареную картошку и стакан колы или пепси и молча смотрел, как она смущенно ест всю эту дрянь. Но для него-то, с полуголодного детства, выросшего на картошке, это была первоклассная жратва.

  

   Однажды он подарил своей любимице обалденные часы фирмы Порше. Лайза была в восторге, часики - первый сорт! Хотя и не новые.

   (Вообще-то часы подарил ей один сумасшедший иностранец, которого она эскортировала два дня. Но Лиза честно сдала в кассу и часы тоже. Все по понятиям. Просто Толик в тот день расщедрился).

   Внутренний голос подсказывал ей, что не следует принимать подарки от людей подобного сорта, без серьезного душевного отклика со своей стороны. Но Толик успокоил, сказав, что это премия за хорошую работу с валютным контингентом.

  

  

  

   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ