Аннотация: 2-е место на конкурсе "Рождественский детектив-2021" (Рд-16)
"Тело лежало на полу посреди комнаты. Полицейский с первого взгляда понял: совершено убийство. Полицию вызвал Ганс, друг убитого. Он рассказал, что шел мимо и решил заглянуть в гости к своему другу Матиасу, а заодно и погреться, - день был морозный. Ганс долго стучал и звонил в дверь, но Матиас не открывал, хотя через замерзшее окно было видно, что в доме горит свет. Тогда Ганс, по его словам, подышал на оконное стекло, чтобы растопить лед, заглянул внутрь и увидел Матиаса лежащим на полу. Полицейский тут же арестовал Ганса по подозрению в убийстве".
Костя поднял глаза от своей тетрадки и хитро посмотрел на Катю.
- Как думаешь, почему?
- И почему? - после паузы, во время которой она усердно морщила лоб, спросила Катя.
- Все просто. Морозные узоры на окнах образуются изнутри, а не снаружи! С улицы Ганс не мог своим дыханием растопить наледь и увидеть, что делается в доме.
- Дурак твой Ганс! - фыркнула Катя. - Если он и убил, зачем полицию вызвал? И загадка странная, где ты ее взял?
- Там же, где и другие логические задачи. В старых журналах, их еще мамин отец читал, мой дедушка... Твой вопрос логичный, - Костя поправил сползшие на кончик носа очки, - но загадка не об этом. Я, кстати, сразу додумался!
- Ну, на то ты и Следопыт, - примирительно сказала Катя.
- Учись, Шустрый Олененок, пока я жив!
Школьный драмкружок ставил к Новому году "Охоту за голубой лисицей", персонажи которой называли друг друга индейскими прозвищами. Семикласснице Кате Митрохиной в этой постановке досталась одна из главных ролей. Игра в "краснокожих" Кате настолько понравилась, что дома она втянула в нее своего приятеля, студента-первокурсника Костю. За наблюдательность и любовь к разгадыванию всякого рода загадок Костя получил прозвище Зоркий Следопыт. Катя - хрупкая, большеглазая, с рыжинкой в каштановой косе - и впрямь походила на Олененка.
- Сам учись на своем юридическом, а я стану кинозвездой, как Любовь Орлова!
- Я их ищу по всей квартире, а они на кухне лясы точат! - прервала интеллектуальную беседу двух "индейцев" мама Кати, Раиса Митрохина. - Катерина, в школу опоздаешь! Костик, ты не выгуляешь Малыша? Папаша холодец варить собрался, а у нас с твоей мамой дел по горло, чай, сегодня Новый год!
Раиса осторожно пощупала бигуди, на которые с вечера тщательно накрутила свои короткие, соломенного цвета, волосы, - встретить Новый год она намеревалась красавицей.
- Эти бледнолицые вечно все портят, - проворчала Катя, сползая с кухонного подоконника.
Костя и Катя были соседями по коммунальной квартире, расположенной в большом доме старой постройки неподалеку от центра Свердловска. Костя и его мама, Кира Сергеевна, жили в одной комнате, семья Митрохиных - в другой. В третью недавно въехал новый сосед - научный сотрудник краеведческого музея Борис Аркадьевич, молодой мужчина, хоть и начавший уже лысеть, но в целом приятной наружности.
Новый год соседи, по сложившемуся обычаю, собирались отмечать сообща.
Подготовка к шумному празднеству началась накануне. Костина мама и Раиса Митрохина развесили на елке гирлянды из цветной бумаги, самодельных "птичек" и "рыбок", обклеенных фольгой, а также покупные фигурки красноармейцев и летчиков.
- Кир Сергевна, ты че того красноармейца сбоку повесила! - зычно вопрошала Раиса. - Он по центру должен быть!
Пушистую стройную елочку доставил товарищ Яневский, мамин, по выражению Раисы, "ухажер". Взамен он напросился к ним на праздник, намекнув, что прихватит еще и бутылку дефицитного "Советского шампанского". Костя "ухажера" не любил, и не только потому, что тот работал "в органах". Товарищ Яневский казался Косте человеком скользким, чтоб не сказать хуже... Даже когда он смеялся, а смеялся он часто и охотно, его глаза оставались холодными и сверлили собеседника, словно два буравчика. Но мама, вместо того, чтобы дать ему от ворот поворот, почему-то его ухаживания не отвергала. Поэтому Костя решил его присутствие на празднике потерпеть.
Украшать елку звали и Катю, но будущая кинозвезда немного поучаствовала, а потом отговорилась тем, что ей нужно повторять роль, и убежала. Женщины управились сами, только водрузить на верхушку красную пятиконечную звезду с серпом и молотом попросили Бориса Аркадьевича, в комнате которого решено было накрывать новогодний стол. Самую просторную в квартире комнату Борис Аркадьевич занимал пока один, его жена с годовалыми двойняшками собиралась приехать к нему из Первоуральска после Нового года.
Вообще-то, водрузить звезду мог бы и Костя, но его - час от часу не легче! - усадили на кухне нарезать лук для праздничных салатов. Костя резал и, утирая слезы, думал о том, какая все же хорошая традиция - весело встречать Новый год. И хорошо, что она вернулась. Костя с мамой отмечали и Новый год, и особенно Рождество, сколько он себя помнил, но вдвоем и потихоньку, потому что это считалось "буржуазным пережитком" и порицалось. Костя долго не мог понять, почему "буржуазным", - они с мамой мало походили на буржуев. В мамином детстве, о котором она много рассказывала, Рождество было чудесным праздником, самым ее любимым... А почти шесть лет назад, в тридцать пятом, Новый год вдруг перестал называться "пережитком", его снова разрешили праздновать всенародно и со всеми положенными атрибутами, включая наряженную елку. Все, в том числе и Костя, этому радовались, только мама грустно улыбалась...
Утром 31 декабря, к моменту, когда Раиса шуганула Костю и Катю из кухни, старшее население квартиры было не столько в приподнятом настроении, сколько на нервах. Двери комнат не закрывались ни на секунду: Борис перед работой перетаскивал к себе от Митрохиных стулья и табуретки, Киру Сергеевну Раиса попросила достать из митрохинского серванта фужеры и рюмки.
На кухне, как назло, засорилась труба под раковиной, - пришлось Ивану Александровичу Митрохину, отцу Раисы и деду Кати, надевать валенки и телогрейку и бежать к сантехнику Кузьмичу, благо тот жил в соседнем подъезде. Кузьмич согласился выручить за бутылку водки.
В их квартире Кузьмич бывал и работу свою делал на совесть. Относились к нему хорошо все, кроме митрохинского Малыша - "большой черной собаки средних размеров", как в шутку называла его Кира Сергеевна. Подобранный Катей на улице крошечный щенок с перебитой лапой вырос в некрупного лохматого веселого пса, считавшего вверенной ему территорией всю квартиру. Дружелюбие Малыша не распространялось на почтальонов и пьющих, - сантехника Кузьмича он на дух не переносил, всегда звонко облаивал и норовил тяпнуть за ногу. Кузьмич в свою очередь Малыша панически боялся и каждый раз ставил условие: "Токо уберите подальше своего волкодава, а то ноги моей у вас в кватере не буит!.."
Тем временем почти все остальные обитатели квартиры разбежались по своим делам - чтобы к вечеру снова собраться и всецело отдаться последним предпраздничным хлопотам и непосредственно застолью. Первой ушла на работу Кира Сергеевна, за ней - Борис Аркадьевич. Возвращаясь с прогулки с Малышом, Костя столкнулся на лестничной площадке с Катей и пожелал ей удачной премьеры, а в квартиру вошел сразу вслед за Кузьмичом, который, шарахнувшись от Малыша, проворно потрусил в кухню.
- Кузьмич, за бутылочкой ближе к вечеру зайдешь, ладно? - донесся оттуда голос Раисы. - Я к тому времени успею в магазин сбегать.
Что ответил Кузьмич, Костя не расслышал, но вряд ли отсрочка обещанной оплаты сантехника обрадовала.
Раиса ушла в магазин, Иван Александрович взялся руководить работами по ликвидации засора. Параллельно он успевал колдовать над холодцом - по собственному рецепту, с хреном. Залившегося лаем Малыша, дабы не нервировал пугливого сантехника, затолкали к Митрохиным в комнату, а Костя, прихватив сумку с конспектами, умчался на зачет по римскому праву.
Когда он вечером вернулся из университета, в кухне стоял "дым коромыслом": Борис Аркадьевич ловко открывал банки с заготовками, Кира Сергеевна и Раиса готовили винегрет, чистили селедку и выкладывали в глубокие тарелки домашние соленья и квашеную капусту. Процесс возглавлял Иван Александрович.
- На фронте был рядовым, так хоть тут покомандую парадом, - подмигнул он Косте.
В сторонке Катя задумчиво сооружала на большом блюде пирамиду из горячих еще пирожков, распространяющих умопомрачительный аромат.
- Как прошла премьера? - спросил Костя. Его рука сама собой потянулась к противню с пирожками. - Ты не провалилась?
- Не дождешься. У нас в актовом зале крепкие полы, - отрезала Катя и легонько хлопнула Костю по руке. - Куда кусочничать? Скоро все сядем за стол.
- Ага, а сама, небось, уже штук пять слопала, вон щеки какие, - привычно поддразнил девчонку Костя. - Скажи лучше, Шустрый Олененок, кем ты сегодня нарядишься - снежинкой или, может, лисичкой?
- Лисичкой, - кивнула Катя, - но только если ты, Зоркий Следопыт, будешь зайчиком. А из возраста снежинки я вышла уже!
- Зато не вышла ростом, - с высоты своих ста восьмидесяти сантиметров продолжал подтрунивать над соседкой Костя, - как была пигалицей, так и осталась.
Катя вспыхнула и сжала кулачки, препирательство угрожало перерасти в драку, но Раиса громогласно объявила, что стол готов, а Иван Александрович, пригладив мозолистой ладонью седую шевелюру, скомандовал всем идти "выбирать наряды". Обитатели квартиры с удовольствием подчинились и разошлись по своим комнатам.
На самом деле выбирать было особо не из чего: праздничный наряд у каждого имелся в лучшем случае один. Костя надел тщательно отутюженную мамой белую рубашку, а Кира Сергеевна - синее бархатное платье и длинную нить искусственного жемчуга. Темные волнистые волосы она уложила в прическу, открывавшую высокий чистый лоб и тонкую шею.
- Какая ты красивая, мам! - восхитился Костя. И тут же, вспомнив о чем-то, нахмурился. - Но ты же не... не для него, правда?
- Конечно, нет, - Кира Сергеевна улыбнулась и, как маленького, потрепала его по щеке. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. - Знаешь, я...
- А-а-а-аа!.. - от раздавшегося в этот момент истошного крика за стеной у Кости по спине побежали мурашки. Переглянувшись, они с Кирой Сергеевной бросились к дверям. Кричали у Митрохиных.
Вслед за Костей в комнату Митрохиных протиснулся Борис Аркадьевич. "Все в сборе", - подумал Костя.
- Все живы? - с тревогой спросила Кира Сергеевна.
- Живы-то живы, да вот, - Раиса кивнула на Ивана Александровича, хватавшего ртом воздух, будто вытащенная на сушу рыба. Лицо его побагровело, руки тряслись.
- Г-где-е?! К-кто-о?! - выдавил из себя Митрохин.
- У папаши кресты пропали, - пояснила Раиса. - Утром еще были на месте, а сейчас нету... Папаша, да не убивайтесь так, а то, чего доброго, кондрашка хватит! Авось, найдутся, может, переложили куда и забыли. Да и кому они, кроме вас, нужны?!
Иван Александрович вернулся с германской войны полным георгиевским кавалером. Своими четырьмя крестами, которыми его наградили за проявленные мужество и героизм, Митрохин страшно гордился. По большим праздникам доставал "егориев", как он их называл, из деревянной шкатулки, где награды лежали вместе с золотыми сережками Раисы, часами ее покойного мужа и деньгами "на хозяйство", надевал и разгуливал по квартире - к неудовольствию дочери, опасавшейся, что "бахвальство царскими крестами" не доведет ее папашу до добра. Шкатулка с ценностями хранилась в серванте, за дверцей, запиравшейся на ключ. Ключ Иван Александрович клал в самое надежное, по его мнению, место - на сервант сверху. Вариант "переложил и забыл" можно было смело исключить: Митрохин отличался цепкой памятью и незыблемостью привычек, особенно, если дело касалось его крестов.
"Вот насчет того, что награды Митрохина никому, кроме него, не нужны, Раиса неправа", - подумал Костя. Он хорошо помнил, как Борис Аркадьевич рассказывал, что золотые георгиевские кресты могут стоить немалых денег. А Борис Аркадьевич в этом разбирался, он ведь по специальности историк, а также краевед, археолог и фольклорист.
- А может, это "форточники"? - предположил Борис Аркадьевич, указывая подбородком на приоткрытую форточку, через которую в комнату врывался морозный воздух. - Я слышал, в нашем районе в последнее время участились подобные случаи...
- Точно, "форточники"! Вздумалось же тебе, Райка, кулема, комнату проветривать! Теперь ищи их, свищи! - Митрохин схватился за сердце.
- Сами вы, папаша, кулема! - обиделась Раиса. Захлопнув форточку, она с размаху плюхнулась на стоявший у стены большой клеенчатый диван, но тут же с визгом подскочила.
- Малыш, чтоб тебя! Ты зачем, шкодник, на постельное улегся, я для тебя его гладила?!
"Большая черная собака средних размеров", вольготно разлегшись поверх небрежно брошенной на диван стопки простыней и наволочек, даже ухом не повела.
- А ты не разбрасывай белье где попало, - проворчал Митрохин.
- Я и не разбрасывала, - с досадой заявила Раиса, спихивая Малыша с дивана.
- Иван Александрович, а что-то еще, кроме ваших наград, пропало? - уточнил Костя.
- Серьги мои на месте, часы и деньги тоже, - вместо отца ответила Раиса. - Выходит, ничего.
- Тогда это не форточники, - авторитетно заявил Костя. - Форточники взяли бы все ценности.
- А кто тогда? - растерянно спросил Митрохин, переводя взгляд с дочери на Костю и обратно.
Внезапно в его глазах вспыхнула догадка пополам с надеждой.
- Райка! А не ты ли их взяла и перепрятала, зараза? Ты ж все время талдычила: "Не надевай, не надевай!.." Всю плешь мне проела!
- Папаша, вы в своем уме? - Раиса возмущенно потрясла соломенными кудряшками. - Делать мне больше нечего - кресты ваши перепрятывать! Я сегодня целый день, как белка в колесе, крутилась, не присела ни разу! И вот, пожалуйста, благодарность!.. А взять мог кто угодно, все знали, где вы их держите. А еще... Вот вы, папаша, не верите в домовых. А они есть! Что, если ваши кресты домовой уволок?
- Кажется, я знаю этого домового, - почесал в затылке Митрохин, - только он не в нашем подъезде живет, а в соседнем.
- А ведь верно! Кузьмич мог взять! - поддакнула Раиса. - Чтоб продать! Ему вечно на бутылку не хватает!
- Подождите, Рая, - вмешалась Кира Сергеевна. - Как же Кузьмич мог взять, когда б он успел? Он же все время, пока был в нашей квартире, чинил на кухне трубу под присмотром Ивана Александровича. Иван Александрович, вы же не оставляли Кузьмича без присмотра? Или... оставляли?
- Грешен я, девчата и хлопцы, - помявшись, сознался Митрохин. - Оставлял я его, окаянного, без пригляду! Вас всех выпроводил и решил, пока он с трубой возится, побриться. Вы ж знаете, я всегда в одно и то ж время бреюсь...
Брился Митрохин обычно тщательно и подолгу - вдохновенно взбивал помазком в черепушке мыльную пену, правил на кожаном солдатском ремне трофейную опасную бритву фирмы Золинген и только потом приступал к священнодействию. Привычка, приобретенная в годы войны, со временем превратилась в целый ритуал. Приятный тихий шелест, издаваемый невероятно острым лезвием, доставлял ему огромное наслаждение. Увлекшись, он иногда умудрялся порезаться, тогда в дело шел клочок газеты, который приклеивался к месту пореза. Вот и сейчас у него на щеке топорщился присохший обрывок газеты...
От резкого звонка в дверь все вздрогнули. Катя побежала открывать, за ней устремилась Раиса.
- А-а, ты-то нам и нужен, голубчик! - раздался голос Раисы в прихожей.
Порог комнаты Митрохиных, подталкиваемый Раисой, робко переступил Кузьмич. Малыш заворчал, Костя успокоительно почесал его за ухом.
- Ну, так я это... за бутылочкой, - промямлил сантехник.
Иван Александрович, от которого никто не ожидал такой прыти, подскочил к нему, схватил за грудки и стал немилосердно трясти.
- Ты украл мои кресты, аспид?! Где они?! Говори, пропащая твоя душа!..
Опешивший Кузьмич, отбиваясь, попятился, зацепился за половичок и упал, увлекая за собой Митрохина. Они, не переставая тузить друг друга, покатились по полу, в серванте зазвенела посуда и что-то, похоже, разбилось, Малыш, припадая на передние лапы, зашелся лаем, женщины завизжали, Борис Аркадьевич и Костя кинулись разнимать дерущихся.
Через пять минут оба драчуна, тяжело дыша, сидели в разных углах комнаты - Митрохин на диване, а сантехник прямо на полу. Кузьмич прижимал к разбитому носу смоченный холодной водой носовой платок, который дала ему Кира Сергеевна.
- Надо же, Ляксандрыч, что ты удумал, токо чтоб за работу не платить! - обиженно проговорил Кузьмич. - Еще и драться полез...
"Кузьмич оставался "без пригляду" минут двадцать, - лихорадочно соображал Костя. - За это время он вполне мог успеть проникнуть в комнату Митрохиных и достать награды из серванта... Стоп!"
- Не мог Кузьмич утащить кресты незаметно, - сказал Костя вслух. - В комнате Митрохиных в это время сидел Малыш. А он, сунься туда Кузьмич, такую истерику устроил бы, что Иван Александрович не только из ванной - со двора прибежал бы. Тем более Кузьмич Малыша боится, как огня, и добровольно к нему в пасть не полезет ни за какие коврижки...
- А кто тогда? - после паузы повторил свой недоуменный вопрос Иван Александрович.
На Костю выжидающе смотрели шесть пар глаз. Точнее, семь: Малыш, склонив набок голову и оттопырив ухо, глядел лукаво, словно говорил: "И как тебе загадка? Я-то, может, и знаю ответ, а вот ты попробуй разгадай!.." Костя понял, что отступать некуда. Да он, собственно, отступать и не собирался.
- Для начала давайте определим время совершения престу... похищения, - быстро поправился новоиспеченный сыщик. - Иван Александрович, когда вы в последний раз видели свои награды?
- Неужто в последний? - с горечью произнес Митрохин. - Утречком и видал, когда из шкатулки вынимал и суконкой блеск наводил...
- А потом? Поставили шкатулку на место и закрыли на ключ?
- Угу. Но сначала выдал Райке денег на продукты и на бутылку вот для Кузьмича. Потом здесь толкотня началась - мебель таскали, посуду...
- Кстати сказать, - встряла Раиса, - и Боря, и Кира Сергевна заходили в нашу комнату, а что они там делали - никто не видел! Ну, я имею в виду, не вместе делали, а это... поодиночке!
У Костиной мамы забилась тоненькая голубая жилка на шее, - у нее всегда билась эта жилка, когда она волновалась. А Борис Аркадьевич посмотрел на нее... как будто впервые увидел, и Косте этот взгляд не понравился.
- Подождите, Рая, - прозвучал совершенно спокойный голос Киры Сергеевны. - Как это никто не видел, что я делала в вашей комнате? Вы же сами послали меня туда за рюмками! Вы, что же, намекаете, что это я похитила награды Ивана Александровича?!
- Ниче я не намекаю, - смутилась Раиса, - просто говорю, как было.
Чтобы разрядить обстановку, Костя заявил, что ему необходимо осмотреть место престу... похищения, и подошел к серванту. Он старательно исследовал украшенную резьбой дверцу и убедился, что замок не подвергался взлому. Ключ лежал там же, куда его всегда клал Иван Александрович, дотянуться до него Косте не составило труда. Слабая надежда на то, что похититель оставил следы на пыльном верху серванта, не оправдалась, - после Раисиной генеральной уборки поверхность оказалась добросовестно протертой. С другой стороны, если бы Костя и обнаружил отпечатки, то вряд ли смог бы их идентифицировать... Где же та ниточка, уцепившись за которую, можно, как утверждают знающие люди, распутать весь клубок?
Соседи наблюдали за Костиными манипуляциями с неподдельным любопытством. Устав стоять, Кира Сергеевна присела на краешек дивана, Борис Аркадьевич, скрестив на груди руки, оперся о стену, старик Митрохин занял единственный оставшийся в комнате стул, Катя забралась с ногами на подоконник. Кузьмич хлюпал носом в своем углу.
"Представляю, как Катька обрадуется моему сыщицкому провалу! - подумал Костя. - Долго еще будет насмехаться..."
Он сделал вид, что вполне удовлетворен осмотром, и продолжил опрос потерпевшего.
- Иван Александрович, а что вы делали после ухода Кузьмича?
- У себя в комнате сел валенки подшивать. В тиши да покое, - дома, кроме нас с Малышом, никого не было, это уж после орава набежала.
- А после, когда, как вы говорите, "орава набежала", мог кто-нибудь незаметно пробраться в вашу комнату и укра... унести награды?
- Сомнительно мне, - подумав, ответил Митрохин. - Мы ж все на кухне колготились, на глазах, можно сказать, друг у дружки.
- Значит, кресты исчезли еще до того, как все разошлись, и дома остались только Иван Александрович и Малыш, - откашлявшись, резюмировал Костя. - Возможность взять их имели почти все, поскольку по разным причинам заходили в комнату Митрохиных и какое-то время находились там... без свидетелей. Но, кроме возможности, тот, кто это сделал, должен был иметь и веский мотив. Борис Аркадьевич, вы, помнится, говорили, что золотые георгиевские кресты стоят очень дорого...
- Золотые - да, - кивнул Борис Аркадьевич. - Однако награды Ивана Александровича не золотые.
- Не золотые?! - разом вскрикнули Раиса и Катя.
- Для меня они дороже любого золота, - тихо сказал Митрохин, - вам, кулемам, этого не понять.
- Георгиевские кресты, которыми награждали солдат в годы империалистической войны, делались не из золота и даже не из серебра, а из обычного цветного металла, - сообщил Борис Аркадьевич. И с усмешкой добавил. - Конечно же, я давно это знал. В хранилище нашего музея есть неплохая коллекция похожих наград. Поэтому, Константин, если вы на меня намекаете, то мотива украсть кресты Ивана Александровича с целью наживы у меня не было.
- Да я ничего такого и не думал, - смущенно пробормотал Костя.
Слукавил, конечно. Думал, мало того - надеялся. Потому как иначе выходит, что... Костя вспомнил слова Митрохина: "Райка! А не ты ли их взяла и перепрятала, зараза? Ты ж все время талдычила: "Не надевай, не надевай!.." Всю плешь мне проела!" Раису легко было понять. В тридцать седьмом году люди могли без причины оказаться в "местах отдаленных", а то и... Костя тогда был уже почти взрослым и все понимал. Да и сейчас мало кто чувствует себя в полной безопасности. А Митрохину можно ведь и пиетет перед атрибутами царизма инкриминировать! И доказывай потом, что человек - добросовестный труженик, а вовсе не затаившийся враг советской власти. А если он еще и, выпивши, начнет свои любимые байки рассказывать, то рискует наговорить не на одну статью...
- Мама! Ты ведь из лучших побуждений, правда? - тихо спросил Костя. - Ты не хотела, чтобы Митрохина с крестами увидел товарищ Яневский? Зная, что уговорить Ивана Александровича не надевать их не удастся, ты решила обезопасить его от нашего гостя другим способом. Верно?
- Я именно так и поступила... - не глядя на Костю, выговорила Кира Сергеевна.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Все присутствующие воззрились на Киру Сергеевну с искренним изумлением.
- Я именно так и поступила... бы, возможно, - повторила Кира Сергеевна. - Но нужда в подобном поступке отпала. Вчера днем товарищ Яневский позвонил мне на работу, уведомил, что у него, к его большому сожалению, изменились планы, он уезжает в срочную командировку и желает всем нам хорошо встретить Новый год. Костя, я, разумеется, хотела сообщить тебе об этом, но вчера как-то замоталась и забыла. А сегодня не успела. Извини.
- Сожалеет он, ухажер недоделанный... А уж нам как жалко! - съязвила Раиса. - Авось, встретим и сами. Баба с воза - кобыле легче.
В этом Костя с Раисой был полностью солидарен. Вздохнуть с облегчением не давала лишь необходимость завершить начатое расследование.
- Раиса! Так куда, говорите, вы положили глаженое белье? - повинуясь какому-то безотчетному чувству, вдруг спросил он.
- Белье? А причем тут мое белье? - удивилась Раиса. - На стул положила. Чтоб потом, без спешки, по полочкам аккуратненько разложить.
- А как же оно на диване оказалось? Борис Аркадьевич, это не вы его туда переложили?
- Не я, - покачал головой Борис Аркадьевич, - я, когда стулья перетаскивал, этот потому и не взял, что на нем стопка чистых простыней лежала.
- А я откуда знаю, как оказалось? И чего ты вообще к моему белью прицепился, пинкертон доморощенный? - рассердилась Раиса. - Кстати сказать, вот ты тут вопросы всем задаешь, подозреваешь всех... А сам-то? Может, ты папашины кресты и умыкнул, откуда нам знать?!
- Подождите, Рая, - начала закипать Кира Сергеевна, но Костя мягко ее остановил.
- Мам, я объясню. У меня, Раиса, есть алиби. Я единственный, кто сегодня утром в вашу комнату не заходил, и это легко установить. Сначала я по вашей просьбе выгуливал Малыша, потом передал его вам же с рук на руки и ушел в университет. Следовательно, умыкнуть награды не мог никак.
- А я что? Я ж не прокурор, чтоб обвинять, - стушевалась Раиса.
- Иван Александрович, а теперь вопрос вам, - Костя как будто обрел "второе дыхание". - Вы сегодня, когда брились, порезались. Почему?
Митрохин пощупал щеку, нащупал клочок газеты, оторвал его, поморщился.
- Чтоб тебя... Дверь входная громко хлопнула, рука и дрогнула. Я еще подумал, что Кузьмич, окаянный, работу бросил и улепетнул. Ан нет, он в кухне обнаружился.
- Ушел, видать, кто-то, из дому, - счел нужным пояснить "окаянный" Кузьмич. - А дверь хлопнула от сквозняка, мы в кухне окошко открывали, чтоб проветрить, потому как запашок был...
- Вы что-то путаете, - возразила Кира Сергеевна, - в квартире к тому времени никого, кроме вас с Иваном Александровичем, не было. Не считая, конечно, собаки. Которая вряд ли могла уйти, хлопнув дверью...
"А ларчик просто открывался", - вспомнилось Косте. Мог бы и раньше догадаться. Видно, права мама, когда говорит, что он не ищет легких путей... Эх, как же ему не хочется делиться с соседями своими выводами! Но, как говорится, назвался груздем...
- Катя, поправь меня, если ошибусь, - начал он. - Второе название повести "Охота за голубой лисицей", по которой вы ставили пьесу, - "Красные дьяволята", верно? Один из персонажей "Красных дьяволят", насколько я помню по фильму, - отец главных героев Мишки и Дуняши Иван Не... Неволя?
- Недоля, - еле слышно ответила Катя, слезая с подоконника.
- По сюжету, Иван Недоля в 1914 году воевал с немцами, а после революции вернулся в родную деревню с большевистскими идеями и георгиевскими крестами... Костюмы вы соорудили, накладные бороды и усы для "махновцев" раздобыли, но как же здорово смотрелся бы ваш Недоля с настоящими "егориями"! А у тебя дома, по счастливому совпадению, как раз лежало именно то, что нужно. Зная, что дедушка и мама ни за что не разрешат взять кресты в школу, ты решила сделать это тайком. Утром, в предпраздничной всеобщей суете, задуманное не вышло, тебе даже пришлось сделать вид, что ты ушла в школу... Мы с Малышом столкнулись с тобой на лестничной площадке. Выждав, когда все разойдутся, ты вернулась, расчет на то, что дедушка в это время будет бриться, оправдался. Ты вынула из серванта шкатулку, открыла ее... Взрослому человеку, чтобы взять с серванта ключ, достаточно протянуть руку, но тебе понадобилось подставить стул. На единственном оставшемся в комнате стуле лежало свежевыглаженное белье, которое ты в спешке бросила на диван, чем потом воспользовался Малыш. И убежала в школу, громко - в буквальном смысле - хлопнув дверью. Такие дела, Шустрый Олененок...
Два последних слова Костя выговорил одними губами.
Немая сцена длилась недолго.
- Да уж, объегорила деда! - хлопнул себя ладонями по коленям Иван Александрович. - Вот тебе, дедушка, и Новый год...
- Деда, прости меня, я не хотела тебя огорчать! - всхлипнула Катя. - Я хотела положить кресты на место до того, как ты их хватишься. Но после премьеры такая неразбериха началась, что не до крестов было. А когда я о них вспомнила и бросилась искать, их уже нигде не было. Признаться сразу побоялась, а потом еще страшнее стало... Дед, ты только, пожалуйста, не убивайся сильно, может, они еще найду-у-у-утся!
Катя зарыдала, размазывая по щекам слезы. Косте стало ее жалко. Вредная, конечно, девчонка, но с дедушкиными наградами она же не со зла...
- Знаете, как это в юриспруденции называется? Казус или невиновное причинение вреда, вот как! - вставил Костя.
Звонок в дверь снова заставил обитателей квартиры вздрогнуть и прислушаться. У Кости упало сердце, - неужели товарищ Яневский не уехал в командировку и явился отмечать Новый год вместе с ними? Этого сейчас только не хватало! Дз-з-з, дз-з-з, - всего три звонка, значит, пришли к Митрохиным. Катя, наспех смахнув слезы, унеслась открывать. В коридоре послышался мальчишеский голос, а через минуту сияющая Катя ворвалась в комнату, зажимая что-то в кулаке.
- Витька награды принес! Ну, Витька Копылов, который у нас Ивана Недолю играл! Он, оказывается, их случайно домой унес вместе с костюмом, а потом еще долго выяснял у наших одноклассников, где я живу...
Катя присела и обняла Малыша, тот тут же лизнул ее в еще мокрое от слез лицо.
- Вот и хорошо! - обрадовалась Раиса. - А сейчас быстренько приводим себя в порядок, кто еще не привел, - и за стол. На часы смотрели? Новый год скоро! Кузьмич, пойдем, отдам тебе твою бутылочку. И это... зла на нас не держи. Сам понимаешь, между соседями всякое бывает...
Новый год встречали, как и хотели - шумно и весело. Смех, шутки, тосты, звон фужеров, - Борис Аркадьевич в последний момент с ловкостью фокусника поставил на стол бутылку раздобытого правдами и неправдами "Советского шампанского". Раиса призывала забыть все обиды, Катя сначала дулась на разоблачившего ее Костю, однако потом вроде как оттаяла...
- У меня тоже есть тост, - Иван Александрович молодцевато расправил плечи, чтобы всем были видны четыре георгиевских креста, позвякивающих на его груди. Соседи с готовностью подняли рюмки и повернули к Митрохину возбужденные радостные лица.
- Пусть новый год будет для нас всех хорошим. И лучше старого. С наступающим! С тысяча девятьсот сорок первым!..