Аннотация: Небольшое вольнодумство на тему "плохих примет", которые неприметно сидят в каждом...
ДМИТРИЙ ОЛЕЙНИК
ПЛОХАЯ ПРИМЕТА
1
Воспоминания это искусственная вещь, созданная в оправдание прошлого. Они не подкупны и не зависимы, хотя и не бескорыстны. Сами решают, как и когда показать обывателю картинки его жизни, подливая желаемый соус, таким образом дирижируя прошедшими событиями. В таком контексте все моменты от рождения до настоящего выглядят как череда несвязных и глупых поступков и принятых решений, что складываются в цепь событий. Их то мы и помним. А если звенья цепи подёрнуты ржавчиной, то в момент просветления велико желание узнать, что было бы, если в тот раз мы приняли отличное от существующего решение? Если бы поступили иначе?
Пытаясь понять, почему он оказался в такой ситуации, Стас силится вспомнить собственные действия и поступки, изменившие его жизнь, и понять, что сделал непра-вильно. Прохаживаясь по комнате и поднимая в памяти прошедшие дни, видит перекрестки, где можно было свернуть не сюда, по крайней мере, так кажется сейчас. Но это всего лишь домыслы. Будучи скептиком в делах веры в подобные вещи, он скорее согласился бы с простым невезением, с неумением правильно оценить ситуацию, с глупостью, но не с выбором собственных поступков, ведь даже сейчас судьба представляется чем-то однородным, похожей на туннель, нежели на оживленную городскую улицу с множеством тупиков. Неведение - счастье глупцов!
Остановился у окна и попытался увидеть улицу, но темнота выдала лишь собственное отражение. Искаженное лицо. Черные невидимые глаза. Тающий силуэт. Зажигать в комнате свет не имеет смысла, да и страх не даёт возможности. Увидеть прошлое можно и в голове. Возможно, это единственная вещь, что осталась, хотя и оно должны исчезнуть. Этого требует условие.
От прошлого остались лишь воспоминания, а будущее пока не наступило. Оно ждёт его выбора.
* * *
Сначала был стук в дверь!
Осенью, когда ветра становятся злее и настойчивее, дом, похожий на отрастившую подшёрсток дворовую собаку, производит сотни звуков, вроде топчется на одном месте, желая занять удобное положение. Они выползают из щелей и разбредаются по внутренностям кровяными тельцами, отсутствие которых вызывает панику. Но скользнувший по мочкам ушей стук был другого плана. Короткий, похожий на хлопок в ладоши, он являлся произведением костяшек пальцев по дверному полотну, а так как он уже растаял, только воображению предстояло решить, случился он или нет. Оно решило, что такое возможно.
Стас подошёл к двери и прислушался. За дверью было тихо, но запущенное воображение воспроизводило звук дыхания и возню человека. В глазке маячила темнота, полностью проглотив крыльцо, а он не мог вспомнить, как оно выглядело час назад, когда он вернулся с работы, хотя образ замочной скважины торчал перед глазами очень отчётливо, намекая, что дело всё-таки произошло при свете. Явно перегорела лампочка.
Повернул собачку замка и распахнул дверь. Лежавшие на ступеньках листья испугались и бросились наутёк, попав в лапы ветра. На противоположной стороне в окнах горел свет, вырисовывая в отбрасываемых тенях узоры оконных решёток. В обе стороны улица была пуста, а отсветы в стёклах стоящих машин переговаривались огоньками сигнализаций, напоминая танец светлячков. Он всматривался в темноту, понимая, что никого не увидит, что воображение его подвело, но дверь была уже открыта, и именно с того момента всё пошло не так.
- Ты выстудишь дом!
Анна включила в коридоре свет, выгнав их тени на крыльцо, и встала рядом, прогнувшись назад и заложив руки за спину, уравновешивая живот и напухшие груди. Спросила, кого он ждёт. Нет, пустяки! Просто показалось, что в дверь постучали. Теперь он вспомнил лицо жены, словно она испугалась нелепой детской выходки, и глаза, стыдящиеся в этом признаться.
- Показалось? Нельзя так делать! Это плохая примета!
Она оттолкнула его, возможно несколько грубо, и закрыла дверь, отрезав от теней ноги. Нижний край двери царапнул по одинокому листу и прошёл над осенней грязью крыльца, расчерченной в виде рисунка подошвы. Ломаные линии напомнили полукруг пятки и длинный носок тяжелого ботинка - несколько смазанных следов переминающегося человека, который ждал пока откроют, но терпение вышло.
- Плохая примета? - спросил он, не зная обидеться или засмеяться. Но её глаза ответили однозначно, а он обнял жену за прообраз талии, признавая, что был не прав. Искренне? Тогда это было не так, ведь произошедшее казалось пустяком, как кажется ничтожным клякса на тетрадной странице.
- Ты же не веришь в такие глупости?
Её взгляд верил!
- Зови Сашу, и если через пять минут вы двое не окажитесь на кухне - я обижусь! - сказала она.
Тогда Анна походила на объевшегося карапуза, не устоявшего перед сладостями. Носила огромный живот, придерживая его обеими руками, и охала каждый раз, когда предстояло переступить через порог. Лицо покрывали прыщи, вызванные гормональным сбоем. Отёкшие ноги сковывали обручи эластичного бинта. Восемь месяцев назад беременность казалась невозможной, но старания упёрлись в полоски женского теста, а осознание пришло лишь тогда, когда её впервые стошнило утром.
Стас поднимался по лестнице. Тогда мысли ещё не походили на короткие выкрики и приказы, а текли плавно и размеренно, давая возможность выбирать из потока то, что нравилось больше. Вспоминал, что жизнь начала складываться удачно пару лет назад. Созданная им транспортная компания стала приносить прибыль, что позволило расширить парк до четырех многотонных грузовиков. В следующем году хотел взять ещё два. Кредит в банке был делом почти решённым. ,
Покупка дома явилась символом успеха, пусть не такого огромного, чтобы хватило на хороший загородный коттедж, но продвижение вперёд ощущалось, словно еле заметные толчки маленьких ножек по стенкам живота жены. И дом ей нравился! Особенно кухня. Стас пошутил, что если и есть где-то кухня больше, чем эта, то только во дворце королевы, и перекошённый горбиком риелтор сподобился на прообраз улыбки, но цена за дом осталась прежней, а если кто-то и считал, что они переплатили, то эти мысли их ничуть не беспокоили. Спустя пару месяцев кухня сжалась, но оставалась такой же огромной.
- Если ты не справишься, мы сможем её перегородить и устроить в углу бар.
Но убивать такую красоту она не позволила, к тому же они нашли общий язык.
Единственным недостатком кухни являлись стены, измазанные отвратительными цветками зелёного цвета, ползущими с потолка и похожими на болотную тину, но менять наряды было не время. К тому же большая часть безвкусицы пряталась за шкафами, что тянулись вдоль стен, отгоняя солнце матовыми стёклами. Венцом же являлся стол, полированный четырёхногий гигант, застолбивший центр, но он съедал малую часть пространства, так что Анна даже с огромным животом чувствовала себя просторно.
Всего в доме было пять комнат: гостиная и две спальни жили на первом этаже, разделенные широким коридором, заткнутым с одной стороны входной дверью, с другой кухней. На втором этаже комнаты отрасли от коридора меньших размеров. Справа была комната Саши, маленькая коробочка, прозябающая в полутьме монитора, чьи колючие стены сверкали чистотой металла, возведённого до мечей и кинжалов, вросших в ковёр над кроватью. С десяток старых ножей покоились в стеклянном лотке, похожие красотой на серебряные ложки дорогого набора. Коллекция досталась Саше от деда, и хотя Стас не разделял любовь к острым предметам, не стал препятствовать.
Слева расположилась детская, самая настоящая, которой только предстояло вырасти в комнату.
Стас открыл дверь. Окно, задернутое шторами, показывало кошачий зрачок, пропуская внутрь полоску света, усевшуюся на стене. Кроватка, стоявшая в углу, смахивала на клетку, а накинутая сверху драпировка запирала темноту между деревянными спицами. Иногда Стас позволял себе забегать вперёд и видел, как она обзаводится орущим тельцем, похожая в своей миссии на раковину моллюска с крошечной песчинкой внутри. Ближе к окну комод, набитый детскими вещами и принадлежностями; стоящими в ряд бутылочками с присыпками, кремами и маслами; сосками, погремушками, ватными тампонами и прочей необходимостью, которую Анна тщательно подбирала, сверяясь с книгами и памятью, хранящей младенца шестнадцатилетней давности. Возле двери пластмассовая ванна проглотила полотенца, купальные пеленки и баночки с детским мылом.
Как-то пролистывая журналы по дизайну, Стас зацепился взглядом за фото детской спальни, настолько очаровательной и милой, что подбирая обои и мебель для этой комнаты, он постоянно обращался к журнальной странице, твердо засевшей в памяти. Насколько копия вышла удачной, он мог судить лишь по глазам Анны, и то, что она проводила здесь немало времени. Перекладывала бельё, разглаживая складки ладонями, перестилала кроватку и вытирала пыль, расставляя на комоде зверей в смешную гусеницу. Они так и стояли нестройным порядком, отражая лысыми боками тусклый свет.
Стас ещё раз оглядел комнату и закрыл дверь.
Внутри что-то упало. Глухой звук забарабанил резиновой очередью и затих, напоследок крякнув игрушечной пищалкой. Стас вздрогнул. Запертый в комнате, звук расселся по стенам, высунув из дверной щели непонятный лоскут, так что Стас сначала оглядел коридор, ища глазами возможный источник, дверь открыл только потом. Резиновые игрушки лежали на полу, обратив к двери нарисованные глаза, и возмущенно смотрели на босые ноги Стаса.
- Аврора! Иди ко мне, девочка!
Стас пару раз чмокнул губами, пытаясь разглядеть в полутьме силуэт маленькой собаки.
- Где ты?
Он позвал вновь, медленно продвигаясь по детской. Аврора, пекинес восьми лет, иногда пробиралась в комнату и устраивала себе игровую зону, переворачивая всё, до чего дотягивались короткие лапки. Засыпала обычно в кроватке, укрывшись павлиньим хвостом, поэтому Стас первым делом откинул драпировку и заглянул внутрь. Света из коридорчика хватало, чтобы не наткнуться на мебель, но разглядеть, что-то наподобие пекинеса, было трудно. Пошарив рукой, развернулся и направился к выходу, чтобы включить свет, но не заметил на паласе кусочек земли и залез в него босым пальцем. Ступая на пятку, отчего его походка приобрела страдальческий вид, за два шага добрался до выхода и захлопнул дверь, в душе надеясь, что собака осталась внутри. Если ты разносишь по дому землю из цветочных горшков, то вполне можешь обойтись без ужина. К тому же заходить в детскую ей совершенно воспрещалось!
Достал носовой платок и вытер испачканный палец, а потом постучал в комнату Саши и после секундной паузы сунул голову внутрь.
Сын сидел за столом, расплывшись в свете настольной лампы. Короткая стрижка спряталась под ободом от наушников. Над головой, создавая неровный крест, застыли широкие лезвия, а рукоятки сабель мерились отделкой под красное дерево с тонкой металлической вязью. Монитор мерцал и красовался фотографиями холодного металла, возведённого в острые грани.
- Нашёл что-нибудь стоящее?
Стас встал у сына за спиной и положил руки на плечи.
- Ничего особенного, - Саша даже не вздрогнул от прикосновения, - пара интересных экземпляров, но для меня они пока недосягаемы. Один в Америке, произведен фирмой "Рендл Мэйд Найфс", принадлежал Рональду Рейгану и выставлен на аукцион "Кристис". Говорят, он прошел с ним Вторую Мировую.
- Какова начальная цена?
- До небес. Но это не самое интересное. Кто-то выставил на продажу меч "Гламдринг", и цена реальная - сто баксов.
- И он того стоит?
Саша рассмеялся. Он снял наушники, выпустив музыку наружу.
- Ты что, не читал Толкиена? Это же меч Гендальфа! Сказочный меч, который существует лишь в печатном виде.
- Признаюсь, ты преуспел в этом деле больше, да и вообще, забавы деда мне всегда были непонятны, а когда он всё передал тебе, я просто был в ужасе. Он как-то пытался притянуть к этому и меня, но мне больше нравилось собирать марки. В твои годы я щеголял солидной коллекцией из четырех увесистых альбомов.
- Да, да, я знаю. Ты говорил об этом не раз. Только где она сейчас?
- Я ушел в армию, а твоя бабушка продала её какому-то коллекционеру. Время тогда было нервное, и лишние деньги не мешали.
- Правильно, и это я тоже знаю. А вот это висит до сих пор. Металл посерьезней бумаги.
Стас похлопал сына по плечу.
- Как дела в институте?
Саша кивнул.
- Нормально.
И всё! Последнее время разговоры насчёт учебы заканчивались именно так. Ответы на вопросы варьировались от неопределенного: "Ничего", до более интересного: "Хорошо". Но они не лезли. Хотя Стасу не нравилось это слово, иногда выглядело именно так, что они лезли. Лезли в его комнату, лезли в его отношения с Лизой, выспрашивая подробности, интересуясь намерениями. Анна как то сказала "Стоп! Оставь его в покое!". Стас пытался объяснить, что это простая забота, потом сдался. "Он умный сын, давай не будем ждать от него глупостей".
И всё же на языке тогда присохло пара вопросов. Они грозили созреть, но он выдал один в другой форме.
- Нам было бы приятно, если бы ты как-нибудь пригласил Лизу.
- Мы расстались. На время.
- Чтобы проверить отношения?
- Так она говорит.
- Что ты намерен делать?
Саша пожал плечами.
- Всё наладится, вот увидишь. Такое иногда случается даже с людьми постарше.
- Разве, похоже, что я расстроен?
- Обещай, что скажешь, если тебе понадобится помощь.
Саша повернулся к монитору, а Стас отступил на шаг и скривил гримасу, ругая себя, что не смог сдержаться. Он знал, что поступил неправильно, вмешиваясь, но так же знал, что сделал не всё. Надо было дать понять, что они на одной стороне, как отец и сын.
- Мама ждёт нас к ужину. Думаю, она обидится, если мы не поторопимся.
Саша встал из-за стола. Маленький пушистый комок, лежавший у него на коленях, спрыгнул на пол и расправился до размеров черно-белого пекинеса. Аврора потянулась и, высунув язык, зевнула.
- Паршивка!
Стас наклонился и поднял её. Голова собаки, черное пятно, разделенное белой полосой по линии носа, моргнула глазками и ощерилась. Зад завилял.
- Я отучу тебя лазать по цветочным горшкам.
Но её лапы были чистыми, без каких-либо следов мокрой земли. Поднёс ближе, стараясь рассмотреть досконально пушистые ступни, прищурился и повернулся к яркому монитору.
- Давно она в твоей комнате?
Саша сменил майку на рубашку и теперь прятал шнурки спортивных трико за пояс.
- Ты её в чем то подозреваешь?
- Хотелось бы, - Стас разжал руки и взглядом проследил, как пёс врезался в ворс покрытия
Выходя, он остановился, держа дверь открытой.
- Вам нужно особое приглашение?
Аврора подняла голову, убеждаясь, что обращаются именно к ней, вильнула хвостом, и засеменила вслед за Сашей.
Стас настоял, чтобы ужин был праздничным! Пусть лишь в кругу семьи, но отметить годовщину совместной жизни он хотел торжественно. За восемнадцать лет брака они обтесали друг друга под себя, как шестерни механизмов притираются в процессе обкатки. К сорока годам отношения пахли ароматом вина, пролежавшего на полке долгие годы, напитавшись крепостью и вкусом, который только начал ударять в голову. Сейчас даже мигрень приходила парой.
- Разделаешь цыплёнка?
Анна воткнула в салатницу ложку, разделочный нож положила на деревянную подставку и сняла стеклянный купол с жаренного цыпленка, чей аромат сразу же пристал к ноздрям, а пар накинулся на красные бутоны роз в вазе, стоящей посреди стола.
Она изменилась. Некогда пышные волосы были спрятаны под ободок тонкими блеклыми лоскутами, выпятив на созерцание миниатюрные уши, держащие волоски золотых серёжек. Впалые щёки очерчивали скулы - островки чистой кожи в море наплывших прыщей. Он слышал, что красоту во время беременности отнимают созревающие в утробе девочки, но её красота убегала вслед за годами, так как под сердцем снова стучался пацан.
Стас отрезал тонкие полоски белого мяса и, придерживая вилкой, раскладывал по тарелкам. Сашке положил ножку целиком, заметив, как дрожат собственные пальцы. Не удержался и скинул с разделочной доски кусочек мяса на пол, где крутилась Аврора.
- Стас, ей это нельзя.
- Пускай и у собаки будет праздник.
Себе на тарелку скидал обрезки и залил картофель щедрой порцией вытопившегося жира. Отрезал ещё, подцепил вилкой, положил на пустую тарелку, и только потом понял, что она лишняя.
- Мы кого-то ждем?
Анна сначала пожала плечами, но сообразив, виновато улыбнулась.
- Я поставила лишнюю тарелку, извините, мальчики. Просто вечер выдался немного суматошным. Обещаю к десерту исправиться.
Она привстала, чтобы убрать прибор, но Стас остановил.
- Не беспокойся.
- Нет, всё нормально. Нельзя, чтобы на столе стоял...
- Аня, хватит. Давай просто поужинаем. Ничего не случится, если тарелка молча посмотрит, как мы едим. Хорошо?
Стас открыл бутылку вина и разлил по бокалам. Саша пригубил и поморщился, и отставил, но они вдвоем настояли, чтобы он выпил до дна. Анна сказала, что хорошее вино не может навредить, но сама пила только сок, так что почти всю бутылку Стас осушил один. Они смеялись, вспоминая прошлогодний день рождения Стаса, когда один из друзей, точнее это был Влад, совладелец компании, не рассчитал сил и переусердствовал в плане поданных коктейлей, да так, что пришлось отправлять его на такси.
Ужин кончился десертом, когда стрелки часов уже доходили к десяти. Сашка быстро проглотил пирог, запил чаем и поднялся к себе, предложив перед этим помощь по кухне.
- Всё хорошо, сын, спасибо. Но мы ещё немного посидим. Я уберу сам.
Они болтали около часа. Анна съела пирог и принялась за подтаявшие шарики мороженого, политые кремом. Больше всего Стаса подстегивало рассказать о делах, но он сдержался, и поэтому разговор касался лишь их.
- Не волнуешься перед завтрашним экзаменом?
- Ты про обследование? Нет. Я знаю, что всё будет хорошо. Меня только беспокоит, что врачи перестрахуются и положат на сохранение в больницу. Как я оставлю вас одних? Вы даже приготовить себе не можете.
- Ничего, обойдемся полуфабрикатами.
- Я волнуюсь не за тебя, а за Сашку. Такая еда не лучшее, что надо растущему организму.
- Значит вот так? И это всё, что Вы можете сказать мужчине, с которым прожили уже восемнадцать лет. Я Вас не волную?
- Не напоминай мне о возрасте. Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ну не совсем так.
Она рассмеялась.
- И скоро забот у меня только прибавится.
Она погладила живот. Тогда Стас присел перед ней на колени и расстегнул две пуговице халата, высвобождая натянутую кожу живота с торчащим, словно чирей, пупком.
- Приём, приём! Как меня слышно? - приложил ухо. - Команда подводной лодки готова к всплытию? Продуть кингстоны, задраить переборки, военная тревога...
Анна взяла его лицо в ладони и заставила подняться.
- Перестань! Ещё не время. Доктор сказал, не раньше середины ноября.
- Ну, я не могу так долго ждать, это же ещё две недели.
- Ничего, потерпите молодой папаша, скоро в вашем полку прибудет.
Она поцеловала его в нос и жестом отправила на место.
- Всё хорошо?
У неё были усталые глаза.
- Мне казалось, ты смирилась, что будет мальчик. Между прочим, я больше тебя хотел дочь.
Анна улыбнулась. Гримаса получилась натужной и ненастоящей.
- Нет, в этом плане всё прекрасно. Я даже рада. Я знаю, как обращаться с маленьким мальчиком, хоть и прошло уже шестнадцать лет, но ума не приложу, что делать с девчонкой. Странно звучит, да? Женщина не знает, что делать с маленькой девочкой!
- Что тогда? Ты ещё дуешься, что я так запросто открыл дверь?
Анна встала и принялась собирать со стола тарелки.
- Я понимаю, как нелепо это звучит, но так можно пригласить в дом несчастье. Надо обязательно подождать, ведь человек, если его не услышали, постучит вновь. К тому же у нас есть звонок!
- Извини, но мне это кажется смешным! Не знаю, о чём говорит народ, но это смахивает на сказки. Уверен, что за ними не стоят какие-либо факты, а просто истерия тех, кому в жизни не везёт, ведь трудно быть счастливым, слыша в каждом стуке несчастье.
- Пусть так, но ради меня пообещай, что ты не сделаешь этого больше.
Он обнял и поцеловал.
- Хорошо. Это я могу, - и, обращаясь к собаке: - Аврора! А ну, обыщи дом! Если найдёшь кого-то чужого - дай знать.
Собака дремала на табурете. Труды и разговоры хозяев её не сильно заботили. Она лишь подняла мордочку, нацелив черные горошины глаз на Стаса.
- Фас, малявка! Фас!
Сделав одолжение, она спрыгнула на пол, обнюхала пустую миску, и, виляя хвостом, неспешно удалилась с кухни.
- Не смешно.
- Ладно, если тебе станет спокойнее, обещаю, что впредь такого не случится.
Анна взяла со стола лишнюю тарелку, где кусок курицы так и остался нетронутым. С секунду поколебавшись, смахнула в ведро.
- Давай я закончу.
Принял тарелку из ее рук. Ощутил какими теплыми и мягкими были тогда ладони, и заметил какими растерянными и испуганными были глаза. Возможно, беременные женщины острее чувствуют грядущее, словно едва сформированные тела внутри, ждущие душу, во сне берут их с собой в другой мир, где будущее становится историей.
2
Когда встанет солнце, выбор должен быть сделан - этого он хочет сам, но странным образом это не пугает, совершенно. Чёрт, самое время рассмеяться, сесть и подумать, но голова наполнена ватой, словно дешёвая подушка, а мысли неповоротливы и тупы, под стать наполнителю. Сейчас очертания того вечера растворились в хаосе прошедших дней. Как-то не верится, что тогда были последние часы счастливой жизни, где всё на своих местах и нет страха. Где те, кого ты любишь и кем дорожишь, ещё могут смеяться и говорить, но самое страшное сознавать, что всему виной ты сам, Мистер Скептик, отказывающийся признавать необъяснимое.
Сквозь собственный силуэт в окне проглядывает задний двор. За два последних дня ветер нагнал кучи ненужной листвы, укрыв каменные дорожки, корни деревьев, могильный холм. Свежая земля расползлась от осенней сырости и почти проглотила маленький резиновый мяч, некогда бывший игрушкой, а ставший надгробьем.
* * *
В темноте комнаты звуки казались далёкими и не реальными. В три часа ночи, когда действительность подчинена ритму сна, а сознание никак не хочет возвращаться, окружающее представляется вымышленным продолжением сновидений, и кажется, чтобы проснуться, ты должен вынырнуть из таких неподъёмных глубин, где пугается даже тьма. И всё-таки пришлось открыть глаза. Первое мгновение он смотрел на стену, решая, так ли она выглядела всегда или сон мог её преобразить. Сел. Анна спала, заложив ладони под голову. Укрыл ей ноги, подтянув сползшее одеяло. Туманный звук вновь последом поднялся по полотну двери и растаял, царапнув по мочкам ушей собачим лаем. Вставать не хотелось ужасно, но если Авроре понадобилось по делам, лучше было удовлетворить это желание, иначе она грозила перебудить весь дом. Встал. Последнее время они пропускали процедуру вечерней прогулки - собака могла сходить и на лоток, стоящий в уборной другой спальни, вот только вечером она не захотела туда входить. Устроила настоящую собачью истерику, с беготней и писклявым лаем, и не позволяла брать себя на руки. Успокоила её Анна, дав слизать остатки десерта. Стас вывел Аврору на улицу, а позже запер в соседней спальне, вот только не мог вспомнить оставил ли дверь в туалет открытой. Как каждому старому существу необходимость быстро вернулась.
Вышел и осторожно закрыл дверь. Аврора не унималась, поднимая нотки голоса выше с каждой секундой. В лунном свете убранство коридора меняло естественные цвета, выставляя напоказ незримые при обычном освещении детали. Свет падал усмешкой из окон кухни, ложился на стены и пол, превращая их в образы черно-белой фотографии. Добрёл в полусне до комнаты и, открыв дверь, щелкнул выключателем. Аврора прыгала перед открытой дверью туалета, нацелившись в темноту. Она кидалась с таким остервенением, что казалось этот запал, свойственный молодым глупым щенкам, дремал эти годы, найдя путь к свободе лишь теперь. Она подлетала к порогу и тут же отскакивала назад, трясясь всем телом так, что передние лапы отрывались от пола.
Стас зашипел и шлепнул себя по бедру, пытаясь привлечь внимание собаки. Удалось не сразу. После третьего хлопка Аврора повернула в его сторону мордочку и, заскулив, тут же выскочила из комнаты, унося жалобу в темноту коридора. На полу осталась лишь кривая лужа.
- Прекрасно!
Он пересёк комнату, включил свет в уборной и осмотрелся, пытаясь найти сонным взглядом что-нибудь, чем можно было вытереть лужу. Половая тряпка была сложена аккуратным кольцом и покоилась на крышке ведра, напоминая свернувшегося кота, ждущего оттепели, и чтобы взять её, следовало войти. Но он мешкал. Сквозь остывающее состояние сна, вдруг понял, что совершенно не желает входить в уборную, как не хотел бы прикасаться к оголенному проводу, даже зная, что там нет напряжения. Сковавший ступор стреножил лодыжки и поднялся по ногам к груди, где обосновался, сжимая центральный стержень, отвечающий за рационализм. Такое случалось и раньше, если перед сном удавалось достаточно прочесть из лежавшего на столике сборника под названием "Четыре после полуночи". Ночью он просыпался, чувствуя как выросшие во сне образы, холодят раскрытые ступни. Лежал несколько минут, боясь пошевелиться, уставившись на потолок. В такие ночи поход в туалет был сопряжен с опасностью быть съеденным или, по крайней мере, укушенным. Но в тот вечер до томика он не добрался, а сон, гоняющий сознание, остался под открытыми веками, брызнув напоследок ядом, и, тем не менее, входить не хотелось.
Переступив порог, остановился в центре, задавив голыми ступнями двух дельфинов, играющих в ворсе коврика. Повернул голову налево и в какое-то мгновение показалось, что взгляд выхватил тень, но не хватило буквально пары миллиметров, чтобы схватить её за хвост. Она двигалась слишком быстро для взгляда сонного человека, ловко прячась за спину. Он попробовал снова. Повернул голову направо, затем налево. Стоял, вертя головой, похожий на щенка, желающего поймать собственный зад, лишь издали понимая, как ведёт себя его отражение в зеркале. Крутанулся всем телом, затем подошёл к душу и зачем то отдернул занавеску. Ничего.
Собственно, что хотел увидеть? Хотя они не пользовались этой спальней, Анна регулярно наводила здесь порядок, вычищая всё до блеска. Доходила до того, что она меняла нетронутые тюбики зубной пасты и непочатые бруски мыла на новые, отправляя прежние в шкаф под раковиной. И всё же...
Прямо под раковиной, где хвосты дельфинов сплетались в читаемую "S", крошки земли вычерчивали полукруг подошвы. Черные контуры пачкали голый кафель и взбирались по голубому ворсу, складываясь в след ботинка, местами рассыпаясь на песчинки и разрывая рисунок. Стас присел. Пальцами тронул землю, потом поднял щепоть, ощущая подушечками сухость, словно та пролежала здесь много дней, чтобы успеть избавиться от влаги и превратиться в пыль. Поднёс к лицу и понюхал. Поливая цветы, Анна добавляла в воду несколько капель чудодейственной жидкости, купленной в местном цветочном магазине, и этой же смесью опрыскивала листья, наводняя дом тошнотворным запахом аниса, который оседал на нёбе горьковатым послевкусием. Но эта земля пахла уличной пылью, сыростью осени и собачьим дерьмом. Он снова оглянулся и уставился на дверной проём. Показалось, что уши царапнул звук мелких шажков, словно кто-то на цыпочках решил быстро поменять местоположение.
Смел землю на совок. Открыл унитаз и сбросил мусор. Хотел было спустить воду, но передумал, лишь отряхнул руки, а когда вытер лужу, не стал входить в ванную, чтобы положить тряпку - просто бросил под раковину. Быстро развернулся, пересёк комнату и закрыл дверь, оставив свет не потушенным.
Сон не шёл. Он лежал, натянув одеяло до подбородка, и всматривался в ползающие по потолку тени, ища рациональное в охватившей панике. Возможно, что всё-таки Аврора продолжает изучать искусство икебаны, подбирая себе экземпляры для будущего шедевра. Такое водилось за ней раньше и, хотя он мог поверить в это, только вот след явно напоминал оттиск подошвы, а Аврора всё никак не хотела обзавестись обувью.
"Но обувь есть у сына!" - возник внутренний голос, и виденная картина приобрела логические очертания. Он вспомнил, что Саша мог пренебречь правилами и появиться в обуви на ковре, хотя в большинстве случаев, такое происходит наедине с собой, когда правила обзаводятся исключениями. Одеваясь у порога, ты вспоминаешь, что забыл ключи в спальне, а сложный узел на ботинках, отнявший много времени, выглядит так красиво, что жалко его убивать, поэтому ты скидываешь лишь один ботинок и, подражая цапле, стремишься в спальню выручать ключи. Бывает, по пути теряешь равновесие и, чтобы не рухнуть, опираешься на другую ногу совершенно не обращая внимания на то, что она не в домашнем тапке. Что поделать, такова физиология. И это походило на правду, только...
Только сын уже повзрослел и, как казалось, перестал делать глупости. Забылись обиды прошлого, время недоверия ушло, и они влились в ту часть совместного существования, где ложь возможна лишь в виде шутки. Так, по крайней мере, было последние пару лет, и саму мысль о возврате он всё это время гнал, не давая ей вызреть в сочный плод.
Он улыбнулся, вспомнив, что пытался крутить головой. Как это смотрелось со стороны, было трудно сказать, а вот как виделось изнутри, знал: он сошел с ума. То состояние можно было назвать чувством незащищенности, словно оказаться голым на улице и знать, что тебя рассматривают из окон домов, но это всего лишь итог. Возможно, истерия передается при контакте, и он заразился суевериями жены и, словно капризная беременная женщина, высматривал в зашторенной занавеске прячущегося Буку. С таким объяснением не могли поспорить даже куски земли, сложенные в виде подошвы. За закрытыми веками они превратились в смазанные стеклышки калейдоскопа, а когда сон схватил сознание, растворились вовсе, превратившись в цветные замысловатые узоры.
Утром долго лежал в кровати. Даже услышав будильник, позволил себе закрыть глаза и плыть по течению растворяющегося сна, бесцветного коридора, наполненного следами. Но они были ненастоящими. Крошки пыли ветер сгонял в похожие рисунки, придавая им причудливые формы, в которых, по желанию, можно было угадать оттиски ботинок. Как правило, желание придавало эту форму любому хаосу, вычерчивая чёткие линии, размеры которых порой были гигантскими. Но это прошло.
Встал. Анна принимала душ. По её мнению сегодняшний визит к врачу был последней ступенью перед родами, так сказать получением разрешения на сам процесс, и хотя он не видел в этом какой-либо необходимости, спорить не стал. Прошёл в ванную и умылся. Видел её силуэт в запотевшем стекле душевой кабины. Огромный живот, который с нежностью гладили тени рук. Набухшие груди. Ниже живота родилось естественное желание, заставив дышать чуть чаще. Последние три месяца они не давали ему выхода, согласившись, что это может быть опасно, и довольствовались лишь ласками и, как это называла жена, "ручной работой".
Позавтракали остатками ужина, а когда часы показали семь, он с брелока завел машину, поднялся на второй этаж и открыл дверь Сашиной комнаты. Сын лежал на кровати полностью одетым, в джинсах и толстовке, вывернувшись неестественной кривой так, что, будучи на животе, умудрялся закрытыми глазами рассматривать потолок. От головы тянулись провода, прячась у основания стола, а из сбившихся с ушей наушников выпрыгивала музыка. Тронул сына за плечо. Саша моментом открыл глаза и сел, вернув телу привычное искривление.
- Я проспал?
- Ровно семь. Мы с мамой собрались в больницу.
- Что случилось?
Саша протер тылом ладони глаза, пытаясь влиться в состояние утра. По щеке скользил рубец ночного сна, отдавая ярким красным.
- Все нормально, просто очередное обследование. Формальное. Ты всю ночь проспал одетым?
Саша осмотрел пижаму.
- Да, наверное. Не помню, как заснул.
- Вечером не выходил?
Сын замотал головой.
- Следил за торгами по Интернету, продавали пару стоящих экземпляров. Выдержал часов до двух, потом, наверное, вырубился.
- Ты бы по осторожней, так можно заработать бессонницу.
Кивнул.
- Обещаю.
- Мама оставила завтрак на столе. Мы вернемся часа через два, может, еще застанем тебя.
- Вряд ли. Сегодня ознакомительная практика в лаборатории. Будут показывать, как правильно готовить жаркое из лягушек.
- Ужас.
- Точно, но такова жизнь. Чтобы научиться правильно резать людей, надо извести тысячу бессловесных тварей и закрепить сотней трупов.
- Это был ваш выбор, мистер.
- Я не жалуюсь, просто задаюсь вопросом: сколько великих несостоявшихся хирургов сошли с ума от всего этого?
- Чувство юмора это нормально. На улице холодно, так что одевайся, а будешь уходить - закрой дверь и включи сигнализацию. Код помнишь?
Он помнил код. Он умылся, позавтракал, надел зимнюю куртку и закрыл дверь, поставив дом на охрану, но когда Стас и Анна приехали домой, входная дверь оказалась открытой. Тем утром, в той комнате ничего об этом не знали и, выходя, Стас потрепал сына по макушке, отметив с восторгом, каким красивым и высоким стал сын, ещё совсем недавно не выговаривающий пары букв.
* * *
Первым делом Стас отослал жену в машину. Стоя перед открытой дверью, за которой просматривался кусок коридора, он говорил тихо и чётко, стараясь голосом передать серьезность намерений, чтобы у неё не возникло ненужных вопросов.
- Иди назад в машину. Садись за руль, но двигатель пока не запускай. Заблокируй двери. Я проверю дом.
Посмотрел ей в глаза.
- Я вернусь через пять минут. Если нет - звони в милицию и выезжай на дорогу.
Анна сделала шаг назад, но остановилась.
- Все хорошо. Иди.
Проследил как она торопливо добралась до машины. Села на водительское сидение и закрыла дверь. Притянула мягко, без характерного хлопка. Молодец, девочка! Через мгновение сработал центральный замок, заблокировав двери.
Поднялся по ступенькам и привалился к косяку. К лицу хлынула кровь, выдавив через поры холодный пот, и по спине скатилось несколько капель. Предстояло решить как действовать дальше. Он склонялся к мысли, что к ним пробрался воришка, и можно попробовать ворваться в дом с криками и тем самым обескуражить его. Но тот мог быть не один! Наверняка не один! Осмотрел крыльцо в поисках следов, следуя взглядом от кованых ворот. За ними осенней грязи было в достатке, там она смешивалась с листьями, образуя подобие навозных куч, и ловко цеплялась к ботинкам, наматываясь тяжелым клубком. Но от раскрытых ворот тянулись только следы шин, похожие на две жирных змеи, у которых едва хватило сил, чтобы доползти до гаража. Крыльцо портили лишь несколько сморщенных листьев и осколки погибшей лампочки, стертые ногами в алмазную пыль. Посмотрел наверх. На месте матового плафона зияла пустая глазница, и как зрачок - черный электрический патрон.
Толкнул дверь и заглянул внутрь. В голове быстро проносились бегущие строчки с экрана телевизора, но ни в одной он не видел информации по количеству квартирных краж в этом районе. К слову сказать, тем он и понравился, показавшись тихим и совершенно спящим, как слон, довольный питанием. Но не это ли привлекает воришек, желающих наказать зажравшихся снобов?
Сделал внутрь пару шагов и остановился. Сколько прошло времени? Хватит ли у Анны терпения, чтобы не наделать глупостей? Даже если она не выдержит и позвонит в милицию, ничего плохого не будет. Наверняка стоило так и сделать, а не лезть на рожон!
Осторожно ступил на ковёр. Только здесь задался вопросом, сколько шума они могли наделать, пока не заметили открытую дверь? Сотню! Ворота открываются с брелока и в машине не слышно каким скрипом это сопровождается. Будь он грабителем, этот момент не проскочил бы мимо, и скорее всего так оно и есть. Об этом могла сказать распахнутая дверь. Где видано, чтобы домушник, расправившийся с сигнализацией, проник внутрь и забыл закрыть входную дверь, тем самым вешая табличку: "Работает бестолковый грабитель!" Стас планировал вернуться к десяти часам, но они провели в кабинете врача чуть больше времени, подъехав к дому в начале двенадцатого, и, как он полагал, три с лишним часа вполне довольно, чтобы вынести из дома всё, что может иметь ценность. Сделав свое дело, они ушли, оставив дверь открытой, вроде говоря другим, что здесь чисто.
Прошёл по коридору до лестницы на второй этаж. Прислушался. Дом тихо стонал работающим котлом. Звук проникал из подвала в невидимые щели, расползался по комнатам и населял их присутствием домашней атмосферы, делая пустоту приятной и комфортной. Поднялся на пару ступенек, на секунду замер, собирая в единое разбросанную храбрость, потом втянул побольше воздуха и крикнул:
- Есть кто дома? У вас дверь нараспашку!
Если его появление осталось не замеченным, то крик мог спровоцировать воришек к действию. Не сразу! Несколько секунд на осмысление ситуации, решение дилеммы - затаиться или побежать, хотя и одно и другое должны сопровождаться шумом. Пусть не значительным, совсем тихим шорохом дрогнувшей руки, который Стас внимательно выуживал из дыхания старого дома, заперев собственное на пол пути. Стоял так почти минуту, готовый в любой момент дать дёру, но воздух в лёгких кончился, и сердце затребовало свежей порции, отчаянно забарабанив по кадыку. Широко открыл рот и задышал, а дом оставался невозмутим и спокоен, даже не проснувшись от обеденной дремы.
Вышел на улицу. Прохлада гладила разгоряченные щёки, а он снял шапку и скомкал в руке.
Анна сидела в машине. Он видел в руке телефон и видел её глаза - блюдца, усеянные лучиками подведенных ресниц. Махнул. Вытер ладонью лоб, радуясь, что сумел сообразить, как действовать в необычной ситуации. Сперва испуг перешёл в озноб, потом накатило чувство беспомощности. Он не был готов к тому, что нередко показывают по новостным каналам, но, не отдавая себе отчёта, принял правильное решение, перейдя от беспомощности к действию. Теперь он даже жалел, что дом оказался пуст. Адреналин бушевал внутри и, чтобы избавиться от части, пнул с крыльца остатки стекла.
Они вместе осмотрели первый этаж, и версия о грабителях распалась, столкнувшись с парой неоспоримых улик. Во-первых, ничего не пропало. Во-вторых, дверь была не взломана, а ее просто забыли запереть, а тот, кто этого не сделал, оставил свои ключи в личинке замка с внутренней стороны. Он же оставил полный разгром на кухне и петляющие отпечатки подошв по коридору, словно гонялся за невидимой целью. Уезжая, Анна оставила на столе две тарелки, накрытые пластмассовыми крышками. На одной был нарезанный хлеб, на другой остатки салата. Сахарница. Ваза с фруктами. Подразумевалось, что Сашка должен убрать это в холодильник. Но всё было иначе.
Стол был завален грязными тарелками, которые зачем-то достали из мойки, обсыпали хлебными крошками и сдобрили ложками, ножами и вилками, очистив ящик кухонного стола. Но больше всего досталось полу: он утопал в собачьем корме. Сухие гранулы лежали небольшими отдельными кучами, похожие на притаившиеся ловушки для выманивания. Жидкое желе, сдобренное кусочками искусственного мяса, наполняло собачью миску до краев и выходило далеко за пределы, словно кто-то неумелый пытался от души накормить собаку.
- Что происходит? - Анна пыталась не наступить в валявшиеся на полу куски, но оступилась и раздавила, превратив в лепешку.
- Моя мать сказала бы, что здесь прошёл Мамай!
- Ты считаешь это смешным?
Стас подхватил жену, не разрешив шлепнутся на задницу.
- Я считаю, что это требует разбирательства. А еще, что всё далеко зашло!
- Ты же не думаешь, что Сашка мог такое натворить?
- Ну, на грабителей такое не тянет. Не знаю ни одного, кто бы так делал.
- И многих ты знаешь?
- Перестань, ты поняла, что я хотел сказать.
- Давай не будем делать поспешных выводов. Дом цел, всё на своих местах и это главное. А случившемуся найдётся объяснение.
Стас сдвинул корм ногой. Он и не собирался делать поспешных выводов, его заключения были выверенными и взвешенными! Внутренний голос уже всё просчитал, сверил и, не оставив сомнений, преподнёс факты, которые казались неоспоримыми.
- Но тебе не кажется, что с ним надо серьёзно поговорить. Твоя политика невмешательства начала приносить плоды, - сказал он.
- Мы это уже обсуждали, и я не хочу к этому возвращаться. У него переходный возраст и он часто витает в облаках, как и остальные в его возрасте.
- Это не оправдание безалаберности. Ты проявляешь излишнюю лояльность, а я тащусь прицепом, вместо того, чтобы корректировать воспитательный процесс. Я много раз пытался поговорить с ним, но он живёт в своей раковине, совершенно не желаю впускать нас. А ещё это увлечение оружием.
- Ты уже вынес обвинительный приговор? Стас, пообещай мне, что не будешь смотреть на это с позиции прокурора. Он ребёнок, и заметь, наш ребёнок, наш мальчик, которого ты не решался брать на руки, пока ему не исполнилось полгода, думая, что сможешь повредить ему косточки. Давай дадим ему шанс объяснить!
Стас подошёл к жене и склонил голову.
- Хорошо. Извини. Я действительно немного переборщил, но обещаю, что не сделаю выводов, пока это не объяснится. Ситуация в самом деле не стандартная.
- Думаешь, стоит ему позвонить?
- Не надо. Пускай подбирает слова.
- Стас?
- Хорошо! Давай я приберу, а ты иди, приляг - утро выдалось славным.
- Лучше найду Аврору. Судя по завтраку ей сейчас не сладко.
Он сгрёб всю посуду в раковину. Собрал корм в мусорное ведро. Когда открыл воду, чтобы помыть посуду, услышал истошный крик жены.
Помнит, как бежал по коридору. До секунды. Такие моменты записываются глубокими бороздками и остаются навечно, всплывая ночами, когда сон не крепок и ленив, что набирающий ход товарняк. И шаги в том сне натужны, расплывчаты и нечётки, и ты похож на муху, застрявшую в сиропе, а действительность несётся, не сбавляя ход, совершенно забыв про тебя. Миновал половину и заметил отошедший уголок обоев. Взгляд схватил этот момент и запечатлел в памяти, выделив целое мгновение. Дальше по сценарию тень, его собственная, остановившаяся в проеме коридора, до того смешная и неказистая, что глядя на неё хочется улыбнуться. В мозгу это занимает целую главу, так что можно смотреть очень долго, улыбаясь себе на здоровье.
Вот и лестница на второй этаж. На ступеньках следы. Есть возможность рассмотреть их в деталях. Но даже с первого взгляда можно сказать, кому принадлежит обувь с похожим рисунком. Почему он не заметил их раньше, когда только вошёл в дом? Сейчас не важно, надо торопиться. Но ноги не слушают, плетутся сзади, как опоздавшие школьники.
Отдельными титрами идут мысли и сначала они касаются жены и не рождённого ребёнка: на лестнице Анна могла споткнуться и упасть, тогда это грозило бы выкидышем, но каждый новый кадр опровергал это, открывая взору пустую лестницу. Потом он подумал о Сашке и мысли, как кусочки красочной мозаики, образовали картину, которая объясняла произошедшее, облив внутренности кровью. Он представил как сын собирается в институт, надевает куртку, вставляет ключ в замочную скважину, но шум привлекает его. Шум, идущий от входной двери. Кто-то пытается открыть её со стороны улицы, и, думая, что родители внезапно вернулись, Сашка отпирает замок. Перед ним два человека. Они вталкивают его в коридор, запирают дверь, валят его на пол. Что-то кричат, возможно, спрашивают, где деньги и ценности, совершенно не понимая, что пацан ничего не знает, поднимают и волокут на второй этаж, чтобы продолжить допрос. Дальше темнота. Ничего не видно. Стоит только догадываться, почему они так спешно покинули дом, и может быть, жена уже знает ответ, поскольку её вопли звучат сильнее.
Достиг второго этажа. Комната сына. Дверь открыта. Нет, не то что бы он ожидал увидеть именно такую картину, но несколько секунд назад что-то вокруг изменилось и это стало таким же настоящим, как крики.
Анна стояла посреди комнаты на коленях. Её ладони были прижаты ко рту. То, что творилось перед ней, он не мог увидеть сразу, только понял, что ничего хорошего ждать не стоит. Подумал, что как только он осмелится подойти и посмотреть за её плечо, жизнь сломается, разобьется на две неравные части, и не будет возврата к началу. Захотелось стоять на месте, оттягивая момент. Закрыть глаза и думать, что Сашка в институте, режет своих лягушек, совершенно невозмутим и спокоен, потому что хочет стать хирургом, а для этого надо извести тысячу бессловесных тварей. Он вспомнил его лицо, походку, жесты. Пару месяцев назад они ходили на футбол, тем же вечером катались на карте. Таких дней было не много, когда они вдвоём проводили время, и если можно что-то исправить, то лучше не открывать глаза и не смотреть.
Он приблизился к жене, чувствуя, что грохнется в обморок: перед ней, раскинув лапы в стороны, лежал труп собаки! Стас не сразу смог сообразить, что это! Понимал одно - это не сын, но дальше продвинуться не мог. Смотрел совершенно потрясенный и радостный, едва не выплюнув из себя облегчение, пока действительность не вползла в голову, и тогда непонятный комок шерсти предстал существом, что еще утром виляло хвостом. Аврора лежала на животе, окруженная ореолом собственной крови, частично впитавшейся в ковёр, и даже со своего места он мог разглядеть, что у неё не хватает одной из лапок.
- Стас, что это?
Анна была готова расплакаться, но не хватало воздуха. Она то и дело отнимала ладони от лица и делала глубокий вдох, втягивая его через сомкнутые зубы.
Он обошёл жену. Присел и коснулся собаки. Урывками дошёл от хвоста к голове, убеждаясь, что тело уже остыло. Потрогал кончики ушей. Хотел было перевернуть, но не смог - уцелевшие лапы намертво впивались в ковер выпущенными когтями, а раскрытый в оскале рот беззвучно вгрызался в ворс, словно животное до последней секунды цеплялось за жизнь.
- Стас, что же это?
Он освободил лапки. Аккуратно извлек изо рта нити, стараясь не сломать клыки, словно это имело значение. Просунул под тушку руку, ощущая сырость и слизь. Поднял собаку. Её глаза были открыты, хотя и затянуты тусклой сеточкой третьего века. Шерсть на животе намокла и слиплась, скатавшись в лохмотья.
- Аврора!
В его руках кожа на животе собаки лопнула, словно пузырь, задетый иглой. Сначала на ладонь, затем на пол вывалились внутренности, похожие на шар неприглядного серого цвета. Достигли ковра, размотавшись в тонкую змею, и задергались, танцуя. Кивнув напоследок, голова склонилась на бок, повиснув на тонкой коже, качнулась и оторвалась, порвав тонкую связь, и упала, издав тошнотворный стук. Кто-то перерезал собаке горло!
Анна упала в обморок.
Несколько секунд молча смотрел на произошедшее, боясь пошевелиться. Потом аккуратно положил собаку на прежнее место, погрузив тельце в кучу кишок. Вытер руки о подол куртки. Поднял Анну и перенёс на кровать. Расстегнул пуговицы пальто, освободив шею, и потрогал пульс. Хотел было вызвать "Скорую", но передумал, представив, как придется объяснять лежащий на полу труп собаки, поэтому решил сначала всё прибрать. Действовал спокойно и методично, словно такое случалось каждый день, отойдя от реальности и не позволяя себе думать, оставив мысли на потом, но разложив в нужной последовательности.
Убедившись, что с женой всё в порядке, спустился вниз и закончил на кухне. Потом прошёлся щёткой по коридору, заметая высохшие следы. Тогда ничего странного в том не виделось, да и мыслей не было, но, Боже, как подозрительно они были похожи на следы, оставленные ночью в ванной! Вновь поднялся наверх, прихватив из подвала коробку. Сложил в неё останки собаки. Труднее всего пришлось с головой - никак не решался взять её в руки. Вышел на задний двор и поставил под навес, укрыв куском пластика. Вновь поднялся на второй этаж и подошёл к жене. Решение вызвать неотложку возникло вновь, но внутренний голос отказал в прошении, убедив, что всё хорошо. Анна спала. Ее дыхание было ровным и спокойным, веки чуть дрожали, прогоняя выдуманный страх.
Принёс с кухни ведро с водой, щётку и бутылку с чистящим средством. Намочил пятно и обильно полил вонючей жидкостью, наблюдая как кровь принялась пениться, извергая из ворса свернувшиеся красные хлопья. Тогда и заметил острый уголок полированного металла. Склонился ниже, просунув руку в щель между кроватью и полом, и вытащил нож. Рукоятка была липкой и красной, по лезвию тянулась загустевшая полоса. Бросил нож в ведро так быстро, как только смог, чтобы пальцы не успели почувствовать слизь разлагающейся крови.
К горлу уже подкатывала тошнота.
* * *
Сын вернулся в четыре часа.
Они сидели на кухне. Анна пила чай, заваренный чабрецом. Стас жевал крекеры. Подцеплял каждый щипцами для кускового сахара и отправлял в рот. Руки пахли скисшей кровью и чистящей жидкостью. Он несколько раз вымыл их с мылом и протёр слабым раствором уксуса, но они всё равно пахли. Или так казалось.
- Он бы такого никогда не сделал!
- Конечно, нет.
- Что же тогда произошло?
- Я не знаю, но постараюсь выяснить.
- Стас, пообещай, что не наделаешь глупостей. Если ты будешь кричать, он замкнется в себе. Ты ведь помнишь?
- Я просто с ним поговорю.
Закончив с пятном, он спустился вниз и позвонил в офис сказать, что сегодня его не будет. Рита, рыжая девчонка, выполняющая роль секретарши, сообщила, что на таможне вновь возникла проблема, и его присутствие очень желательно. Не сегодня! Взял на кухне в аптечке нашатырь, пару таблеток валерианки и стакан воды. Когда Анна пришла в себя, заставил принять лекарство. Потом долго держал её голову, пока она плакала.
Они вместе похоронили Аврору на заднем дворе, под яблоней. Стас сделал небольшой холмик и положил резиновый мячик, изжеванный собачьими зубами. Анна опять немного всплакнула.
Саша вошёл на кухню, поцеловал мать.
- Как дела?
Скинул с плеч куртку. Стас заметил, что большой палец левой руки замотан бинтом, края которого пропитаны кровью.