Я приехал в этот провинциальный городок для того, чтобы навестить мою сестру, лечившуюся в местной больнице, приехал, чтобы пожертвовать своим и без того коротким отпуском на это милосердное дело. Единственная в городе привокзальная гостиница, даже не гостиница - что-то вроде двух небольших спаренных домиков, не берусь судить, какой вместимости - оказалась наполовину занятой, наполовину ремонтируемой. Выходит, что я остался без ночлега?.. Но - нет. Я довольно скоро выкрутился из этого неудобного положения - нашёл частный дом; причём, удобный во многих отношениях, ну, во-первых: этот дом стои́т рядом с больницей - всего-то перейти дорогу; во-вторых: я оказался единственным жильцом, - и это - самое важное преимущество. Есть ещё ряд весьма удобных качеств этого дома, но они, всё же, так незначительны в сравнении с двумя выше упомянутыми мною достоинствами, что и упоминать о них не следует.
Итак, я поселился в этом трёхкомнатном домике. В полной тишине и покое провёл первую ночь. С беспечной радостью встретил новый день - мой второй день отпуска. Как и следовало мне того ожидать ещё с вечера, но только утром - слышу - кто-то заходит в дом. Смотрю - заходит молоденькая девица, юная, видимо - школьница. Всё лицо её в прыщиках. Косички. Небрежно одета. Помятая кофточка. На ногах - чёрные чулки-сетки. Очень короткая и яркая юбка - ещё чуть и будут видны её трусики. И хотя, как мне подумалось в тот первый миг, что она может при других вести себя вызывающе (и что, возможно, так оно и есть), и, несмотря на свои юные годы, она во многом может быть излишне самоуверенной, - всё-таки, несмотря на всё это, - и на мои предполагаемые у неё развязные черты характера, - больше всего в глаза бросается то, что она очень прыщавая. Сначала в человеке видишь лицо. А какой-то особенный внешний признак в лице ощущаешь, конечно, в первую очередь.
Говорит: Вы, кто такой? Что вам надо в моём доме? Я ей объяснил, что стал квартирантом в этом доме, конечно, нахально, каюсь, но у меня не было другого выбора, к тому же, напротив, в больнице, лежит моя сестра, и это очень удобно: и мне и ей (сестре). Да и потом, мне посоветовали соседи, сказав, что вы не отка́жете... Я спросил её, значит, она и есть хозяйка, такая молоденькая? Да, ответила она, что ж здесь такого?.. Ну ладно, мол, оставайтесь. И добавила: Только смотрите мне, на меня не бросаться, я кусачая... А я об этом даже и не думал, больно надо с детьми связываться. И сказал ей об этом. Но-но, смотрите, говорит, знаю я вас, мужчин. Ну, думаю, кому ты нужна такая несуразная, вся какая-то несуразная и нескладная, да вдобавок прыщавая... Вот такое произошло не совсем обычное, в чём-то бурное, знакомство с хозяйкой этого дома.
Дом её устроен так, что для того чтобы попасть на кухню и в две следующие за ней комнаты, необходимо пройти первую большую комнату, гостиную, в которой я и поселился. Это пояснение будет постоянно довлеть надо мной, потому как, для того чтобы выйти из дома, надо обязательно пройти мною занимаемую комнату. А хозяйка постоянно бегает то туда, то сюда через эту комнату, впрочем - хлопот мне не доставляя, а всего лишь утомляя меня своими столь заметными на её юном личике прыщиками. Видимо, девочка ещё. И сколько в ней энергии, активности, задора! На кухне я бываю каждое утро и вечер, днём никогда, так как незачем - в полдень обедаю в городе, а вот по утрам и, особенно по вечерам приходится готовить себе при хозяйке, которая и здесь бывает столь неутомима и кипуча в своей кухарской деятельности, что можно думать, будто в её комнатах живет несколько человек, ради которых она всё суетится и суетится. В тех комнатах я не был и, само собой, не видел, что в них может происходить, но определённо ясно, что никаких жильцов там нет. В этом доме я один, да она. В первые дни я с ней и не разговаривал вовсе, будто и не было её для меня. Но она-то ведь была, и бегала постоянно перед глазами. И самой ей разговаривать со мной, думаю, было некогда. Впрочем, может быть, она меня не замечала, и действительно, ведь я не навязывал ей своего заметного присутствия, ходил, словно бука и нелюдим, видя только её прыщи и кошачьи прыжки и повадки.
С утра я, как обычно, умывался, наспех (как на службу) завтракал и уходил в город. Городок этот небольшой по численности населения, но довольно вытянутый и запутанный меж небольших горных хребтов и возвышенностей. Правда, слово "горных" столь не подходит к описанию этого городка, что видимо уместнее будет сказать: бугорки, пригорки, холмики и так далее. Но если с некоторых улиц на город смотреть в одной перпендикулярной плоскости, то отдельные дома как бы парят, находятся над другими домами, а третьи ещё выше - на дальних, уходящих вверх, улочках. Очень симпатичные холмистые городские пейзажи. Всё это замечаешь вновь, находясь в состоянии покоя, сосредоточения, а моя юная прыщавая хозяйка, наверное, и не знает своего городка, ведь ей некогда? Чем это она вообще занимается, бегая взад вперёд?..
Поблуждав в лабиринтовых улочках, посмотрев на редких прохожих, без дела, наверное, ни одного не слоняющегося, я отмечал для себя, что только один я бессмысленно брожу себе, без цели; а потом успокаивал себя, что нет, не без цели - ведь я в небольшом отпуске, приехал навещать больную сестру; перекусив в какой-нибудь, пусть захудалой столовке, я с необходимыми для сестры заказами и покупками спешил к ней в больницу, и до самого вечера проводил время в присутствии сестры и многих любопытных, и не только, взглядов, но и расспросов обо мне, - ведь им там невесело и скучно. А потом, к ужину, шёл на квартиру к хозяйке. И так каждый день моего пребывания в этом осеннем мирном городке.
Как я и сказал, первые дни, точнее дня три-четыре, мы с ней (хозяйкой) практически и не разговаривали, а вот потом... Потом начались её "концерты, выступления", вся её активная деятельность переметнулась на "выматывание" моего душевного спокойствия и моих и без того беспокойных нервов. Что же это за бестия такая свалилась на мою голову так внезапно, выводя моё созерцательное восприятие этого городка в нервное видение столь усиливающихся прыщеватых особенностей хозяйки, проживающей, оказывается, не в таком уж и чудесном городке.
Ну, началось всё с того, что она сама подошла ко мне, причём с утра пораньше, я ещё не только не принял ванну, но и не успел даже встать с постели, лежал под одеялом. Набросилась на меня со словами: "Почему это вы всё молчите? Вы что - без языка или просто говорить не умеете? А может быть, вы меня и за человека не считаете, мол, что мне с ней разговаривать, с куклой этой беготливой - итак всё ясно, да?" Так и сказала: "беготливой". Ну что мог я ей ответить? сказать ей, что она дура, что ли? Или лучше промолчать, отмежеваться? Или может указать ей на её прыщи, может она и не знает про них вовсе? А спрошу-ка я что-нибудь про её внешность, ну например: "Послушайте, хозяюшка, у вас зеркало имеется?", - и спросил. "Что?" - словно остановилось всё движение в её хрупком теле, и замерла на миг. Даже прыщи её стали как бы прыщиками - уменьшились, но лишь на миг, всё это изменение всего только на миг, и вот она, уже восстановившись, как мегера, бросая молнии и гнев непристойных слов, я даже как придирчивый литературный цензор пропускаю эти слова ... ... ... а потом злобно закричала: "Вы что, сумасшедший? Или прикидываетесь?.. Перестаньте дурачиться и строить из себя недоумка. Лучше спросите что-нибудь поумнее". Она что, балда? - пронеслось у меня в голове. Ведь я ещё не умывался, даже не встал с постели, а она лезет ко мне со своей ерундой, считая, что я язык проглотил, тоже мне дальновидная, ух, как она мне надоела. И как сказать поудобнее, чтобы она убиралась ко всем чертям?.. что ей нужно от меня? - пусть уходит, ведь не трогаю же её, как она сама того просила, даже можно сказать требовала в первый день, боясь за свою девственность. И заплатил за комнату вперёд, что ей нужно? Видите ли "лучше спросите что-нибудь поумнее".
- Ну что я могу спросить у вас умного? Что?
- Скажите, хотя бы для начала: доброе утро, - с едва заметной улыбкой промолвила она и улыбку сразу же спрятала в глубинах своего искрометания дикого взгляда бешеной кошки.
- Оно уже не доброе, а испорченное для меня, впрочем, привет, - с нескрываемым сожалением вымолвил я и вздохнул, как вздыхает человек, видящий перед собой что-то неладное, и не скрывающий своего отрицательного отношения к этому неладному, вот так и я вздохнул - глубоко-глубоко, и как бы, давая ещё и понять своим вздохом, что всё, мол, что хватит, и, наверное, ещё сильнее следом выдохнул, как бы изгоняя из себя всё лишнее - прочь, прочь всё лишнее, выраженное для меня в этой девице.
А она сказала, не обращая внимания:
- О, я вижу в моём жильце-нелюдиме прогресс, первые признаки очеловечения - вы поздоровались со мной!
Вот ведь паскудь какая, что она может знать о моём очеловечении. Но я промолчал, не стал с ней спорить. Перестал её и слушать. А
она всё говорила и говорила, бормотала что-то нравоучительное, воспитательное, этическое и тому подобное. Вся её напыщенная различными мудрёными словечками, порою совсем неуместными высказываниями или замечаниями неизвестно к чему или к кому относящимися, учительствующая речь вымотала меня вконец: то она смеялась, то говорила с грустью, иногда, казалось, что она хохочет или плачет, всё равно, может она издевалась надо мной просто. И вот я не вынес этого. Скинул с себя одеяло, встал в полный рост - я был гол, как новорожденный, потому что привык спать обнажённым, так как считаю это полезным для здоровья, - тело должно дышать. Посмотрел на неё - изумлённую, на её лицо - с застывшими и остекленевшими глазами, на неё - всю окаменевшую от моей наглой наготы и, конечно же, на неё - сразу замолчавшую и чуть приоткрывшую свой ротик, и сказал: "Вот я какой. Так-то". И неспешно направился в ванную, захватив, откинувши подушку, плавки...
Когда я вернулся в комнату, то к немалому удивлению застал её в той же позе. Она сидела на табурете возле расправленной кровати со скомканной простынею и до пола свисающим одеялом и смотрела на откинутую мною подушку, сложив свои маленькие руки одна на другую на своих открытых острых коленях. Она была всё в тех же чёрных сетках. В полупрофиле её, при менее заметных прыщиках и шаловливых глазах, я увидел что-то наподобие улыбки и задумчивого мечтательного взгляда. О чём это она думала?
Заметила она меня не сразу, а только тогда, когда я прямо-таки швырнул прихваченное в ванной полотенце на смятую постель. Хозяйка даже испугалась, вскочила, очень покраснела и, закрыв глаза, чтобы не смотреть на меня (теперь я был уже конечно в плавках), спросила, видимо любопытства ради: "Скажите, почему вы спите голым?" Спросила так, ненавязчиво, даже очень спокойно и с какой-то неподдельной добротой в голосе. А я ответил: "Так, на всякий случай. Привычка". Ответил дерзко и совсем не проникновенно в суть её вопроса, с каким-то заигрывающим участием, - до сих пор жалею, что так нехорошо ответил. И что это меня подхватило в тот миг? Сам не знаю, зачем так ответил - нечистая сила побудила. Она только бросила мне, что я несчастный человек и кинулась вон из комнаты. Это было утром.
А вечером, когда я вернулся от сестры, хозяйки не оказалось дома. Нисколько не обращая на это внимания, мало ли чего, какая нелёгкая унесла её в неизвестном направлении, с чем, зачем и почему, меня волновало меньше всего. Я спокойно поужинал, свободно почитал, только уже перед тем, как лечь спать, вспомнил про хозяйку. Причём, вспомнил с сожалением, с негодованием на неё, вот ведь какая, думай, теперь о ней, переживай за неё. Да какое мне дело, в конце концов, спать - да и только! Разделся и лёг в постель, принял горизонтальное равновесие, побуждающее к душевному покою, но долго не мог уснуть, ворочался постоянно, боролся с бессонницей, в голову лезли всевозможные бессмыслицы, а потом вдруг опять так внезапно вспомнил про хозяйку, вспомнил, что её нет дома. А может что случилось? И понял причину моей бессонницы. Причина в хозяйке, но почему? И что делать? Надо сходить к ней в комнаты, посмотреть, - может быть, она всё же дома, притаилась там для прыжка, как пантера или может, удавилась эта ненормальная, ведь кто её знает, что у неё на уме? Пойду, проверю. Хотя это и не в моих правилах - лазить по чужим комнатам. Другое дело, что я вообще нагло попал к ней в жильцы, согласен, но ведь того требовали обстоятельства, вполне реальные обстоятельства и требования по отношению к моей несчастной бедной сестре - мне необходимо быть как можно ближе к сестре, а ведь в самой больнице мне никто не даст койку, да и было бы это весьма некстати, так что самое лучшее это то, что я так удачно проживаю в непосредственной близости к больнице. Ну что же, ведь надо идти посмотреть её комнаты, иначе не усну, меня, чувствую, кажется, обуял какой-то интерес. Я встал, накинул на плечи простыню и пошёл в её комнаты.
Первая её комната нечего особенного собой не представляла. Обыкновенная небольшая комнатушка. Одно деревенское оконце с миниатюрным подоконником. Тюль... или нет, это простая крестьянская занавеска. Довольно светлая комната. Такая чистая, прозрачная. Но, странно, почему здесь светло?.. - ведь во дворе поздний вечер. Старый симпатичный комод, уютный, мягкий на вид диван, пара обтянутых замшей, чуть потёртых, замысловатых стульев, сохранившихся так хорошо, видимо ещё с прошлого века, конечно небольшой столовый столик, округлой формы и совсем малюсенькая печурка. В общем, вполне приличная, хорошая комната. Ну, там - вязаные коврики, голубые летние обои, абажурная лампа - этого я не заметил, да и незачем было видеть всё остальное, может быть, на самом деле и не было этого всего - так только, к слову. В целом, вся эта добротная обстановка уюта промелькнула, ведь я пришёл не в мебельный салон, а пришёл искать хозяйку; надеялся её увидеть, хотя где-то и предполагал, даже более того, что скорее всего она просто куда-то ушла или уехала, сбежала что ли после той утренней своей растерянности. Да и я сам хорош, гусь. Ведь явно её сконфузил. Тоже мне, голышом перед ней вертелся, перед девчонкой-то. Конечно же, она ещё девочка, видно невооружённым глазом. Стыдно сейчас. А давеча совсем стыда не было. Ну что ж, поделом мне, впредь будешь осмотрительнее вести себя с ней, не дай бог ещё выставит на улицу, что тогда, куда пойдёшь? И всё-таки кой-какое есть в утренней истории и удовлетворение - надеюсь, больше она ко мне не пристанет.
Потом я зашёл во вторую её комнату. Сразу скажу, я был поражён. Поражён в прямом смысле слова, то есть не столько неожиданностью (что, впрочем, тоже есть в немалой степени), сколько тем, что я оказался перед фактом того, что после увиденного мною в первый миг в этой комнате, я понял, что, как говорится: я - пас.
Чуть поменьше первой эта комната оказалась ещё более светлой, мне и теперь всё время кажется, что комната дышала самим небом, прозрачно-кристальной чистотой и согревающим холодом воздуха. Вот такое ощущение. Комната была самой освещенной из всех, почти не было стен, два больших окна - словно две прозрачные стены, и ещё одно окно - на потолке. Но самое удивительное всё же, не это. Самое удивительное, что комната эта - сад. Небольшой садовый участок внутри комнаты, зато какой! И растут здесь к великому недоумению или может быть к безмерному восторгу, что бы вы думали?.. Растут здесь грибы мухоморы... Весь пол - сплошь клумба, даже дорожки нет, только от порога до противоположной единственной стены кинута доска, по которой можно ходить. С других сторон, и слева и справа на подоконниках в деревянных ящиках тоже торчат упругие, жёсткие на вид шляпки небольших мухоморчиков - красных и жёлтых, и каких-то серо-зелёных. А у дальней стены стоит кушетка, над ней возвышается как некое величественное изваяние на постаменте - большой белый мухомор. В первую минуту мне показалось, что он просто живой. Но ведь он и был живой! - что это я?.. И все грибы здесь - живые. Такого царства живых мухоморов не увидишь нигде, даже во сне, а тут - всё на яву.
Странна моя хозяйка, весьма странна. Вот она чем, оказывается, занимается - она выращивает мухоморы!.. Она - ведьма?..
Вот так я стоял и смотрел на эту комнату-сад. И мне не было противно, не было плохо, не испытывал никаких отрицательных эмоций, напротив, было даже как-то умиротворённо, спокойно-спокойно, ничто не волновало и не трогало меня, не беспокоило - я забыл обо всём на свете; не хотел, тем более не думал о том, что надо покинуть чужую комнату, до тех пор, пока не услышал позади себя, где-то там, в самом начале дома открывающейся двери. Я понял, что возвращается хозяйка и быстро покинул её комнаты, устремился по коридорчику к кухне, где и столкнулся с ней нос к носу, на пороге кухни.
- Что вы здесь делаете? - строго спросила хозяйка и оглядела меня с головы до ног. И понятно, ведь в простыне - я походил на привидение. Я стушевался. Она очень пристально разглядывала моё поникшее хладнокровие, была, действительно, строга и внимательна, пронизывала своим устойчивым пристальным взглядом всё моё прежнее спокойствие насквозь.
- Так что же вы делали в моих комнатах? - повторила она.
И только тут меня осенило. Я, наконец, понял то, что мог, должен был, обязан, заметить ранее. Ведь давно ночь, я мучался, страдал бессонницей и оказался в её комнатах, где было столь светло, что ни о какой ночи не могло быть и речи. Город спит, а в её комнатах дневной свет, самый обыкновенный день. Она, действительно, ведьма! Конечно, она догадалась, что я это обнаружил, потому что вновь изменился, стал прежним - самим собой. И когда я, не отвечая на её вопрос, попытался (тем не менее, сам находясь в недоумении) снова побежать в её комнаты, распахнуть двери, увидеть там день, - она меня остановила. Прыгнув к двери раньше меня как кошка, встав между дверью и мной, одной рукой отстраняя меня изумлённого, другой рукой быстренько вставила ключ в замочную скважину и повернула его на несколько оборотов, и затем, изъяв ключ из двери, спрятала его где-то на себе - в своих одеждах.
- Туда нельзя... - она была очень спокойна и уверена. Хладнокровием на сей раз победила она. Я отступил и молча, удалился к себе.
Как ни странно, но я тут же уснул, как будто провалился в глубокую мухоморную яму, если такие ямы возможны в воображаемой природе....
Проснулся я довольно поздно. Солнечный луч, настойчиво проникающий сквозь занавески, греющий мне глаза и лоб, заставил меня приподняться, и я всё ещё сонными глазами увидел, что передо мной на табурете, накрытым белёсым полотенцем на керамическом подносе меня ожидает завтрак: зажаристые румяные пончики и дымящийся кофе, от распространяющегося запаха которого у меня закружилась голова и очень приятное, что-то музыкальное, зазвенело в ушах. Что это?.. - не приснилось ли?.. Тут я окончательно открыл глаза и увидел, что всё приготовленное для меня осталось на своих местах. Нет, не приснилось и не привиделось, а действительно факт: солнечный луч, завтрак, кофе. Я вспомнил прошедшую ночь (или день?) в её комнатах, но тут же, отбросил эти воспоминания в сторону и подумал, что вот как хорошо начинается новый день... Ай! - да ведь она не ведьма - волшебница!
Приятные сочные пончики и лёгкий кофе подняли меня на ноги. К моему удивлению я оказался в плавках; оделся, умылся и, встретив на кухне хозяйку, сердечно отблагодарил её за завтрак, ничего не спрашивая о её комнатах и не показывая вида, что ничего не забыл, помню нашу с ней ночную встречу в коридоре; удалился в город...
После дневных больничных дел вернулся как обычно, к ужину. И, как и накануне вечером не обнаружил хозяйку дома. Поужинал, почитал, дождался темноты, даже стало как-то скучно без хозяйки, тоскливо, обеспокоенно даже, одиноко; так вот дождался темноты и из любопытства решил проверить её комнаты. Как там сейчас - день? Ведь этого не может быть, уверял я себя. Ведь такого не бывает. Но страшно интересно узнать! И пошёл проверять.
Каково было моё разочарование - на сей раз дверь оказалась запертой.
Я вышел из дому, обошёл его, заглядывая в окна, был глубокий вечер, всё было обычным, нормальным - в её комнатах было темно. В самом деле, почему там должно быть светло без искусственного освещения, да ещё в такую темень? Но ведь было, вспомнилось мне, было, ведь вчера видел собственными глазами! Может там и сейчас светло, но только с улицы это не увидишь? Мистика какая-то...
Выкурив папиросу, я вернулся в дом, постоял ещё в коридорчике перед закрытой дверью, раздумывая как быть. Но не ломать же дверь, в самом деле, что я здесь стою?.. И пошёл спать.
"А где хозяйка, где она, моя прыщавая мухоморщица?" - с этими мыслями я и заснул, не забывая думать о том, что утром меня, наверное, опять, будет встречать солнечный луч и горячий кофе.
Всю ночь мне снились кошки. Будь-то я обхожу снаружи какой-то дом, пытаюсь найти вход в него, под ногами мокрая трава и кошки, мне страшно и холодно, но ни окон, ни дверей в этом доме не могу найти, наверное и нет входа в дом, пытаюсь залезть на крышу, проникнуть в дом через дымовой проход, но не могу, ничего не получается, мешают кошки, в конечном итоге добравшись до крыши, падаю вниз, падаю долго, очень долго и мучительно. Падаю в мухоморы. И всюду слышен бесконечный кошачий вой, именно вой, а не рёв. Под ногами теперь колючки. Всё это наслаивается друг на друга - и мухоморы, и колючки, и кошки - всё перемешивается - и вот я уже запутываюсь в цепких лианах, которые обтянули весь дом, меня безжалостно жалит крапива, и кругом в темноте я вижу зелёные, синие, ослепительно белые огоньки - глаза, сияющие, словно в просторах Вселенной спаренные двойные звёзды. Это - кошки. Как много их! Потом я проснулся.
Солнечный зайчик не бегал по моей постели, не грел мне глаз, более того - за окном я увидел пасмурное холодное небо. Завтрак меня не ждал, и я понял, что хозяйки нет дома.
А может, и не было ничего в прошедшие дни, а?.. Мухоморы, да ещё в квартире... Ведь это бред! Как говорит моя бабушка: у тебя, милок, глюцинации. Действительно, невольно задумаешься: с какой стати меня должен ждать завтрак, в чужом городе, в чужом доме, - не было никакого завтрака, и солнечного луча не было. Да может, и хозяйки-то нет никакой? Всё это мне померещилось, привиделось... "глюцинация"... Э, нет! Брось. Было, было! И хозяйка, и комната её, и конечно кофе! Всё было. Может это и волшебство, но это было, видит бог, ведь я не сумасшедший... Я могу допустить волшебство, но быть сумасшедшим - этого я не могу допустить! Было, было!.. Но тогда где же, она теперь, в это пасмурное утро?..
Долго лежал я в постели, не вставал и никак не мог понять, как же так, что же она со мной сотворила. С одной стороны - прекрасно понимая её ведьмины замашки, ненавидя её прыщи, я готов был бежать из этого чудовищного грибного сарая, но с другой стороны - покой, тишина, гармония, ведь она ничего плохого мне не делает. Если она колдунья вдруг, - пусть!.. напротив, я стал чувствовать, что во мне происходят позитивные перемены: как-то непонятно, но становлюсь как будто лучше, спокойнее, добрее...
Вот так я встретил это пасмурное утро. Так же и следующие дни, не менее, и даже с каждым днём всё более и более хмурые дни. Как всегда, как в прежней обыденности - городок, больница и скучные одиночные одинокие вечера, в непрестанных думах об исчезнувшей хозяйке. За больную сестру я был спокоен, с ней было всё в порядке, то есть: не лучше, и не хуже. Отпуск мой кончался, через день, мне необходимо было уезжать.
Последний день моего присутствия в этом городке был таков.
Проснувшись раньше обычного, хозяйку я вновь не увидел, да и не ожидал больше увидеть. Утро опять стояло хмурое. Лежал тонкий слой ночью выпавшего снега. Белый покров земли не принёс никакого разнообразия в мои скудные, за последние дни, впечатления. Я как-то вновь замкнулся в себе, потерял всякий интерес и ушёл из этого обманувшего меня дома. Впрочем, заранее зная, что ещё вернусь в него, не далее как сегодня вечером, но уже точно в последний раз, для того чтобы собрать чемодан и утром распрощаться с этим домом. Но я ему, обязательно, поклонюсь.
Я приобрёл билет на поезд. А потом был, сам не знаю где: то ли плутал меж тихих узких улочек где-то на отшибе городском, то ли просто сидел на забытой всеми добрыми людьми поломанной скамейке, потерявшейся в скверике возле вокзала.
К обеду первый снег растаял. Стало заметно теплее, облачно; нет-нет, да и выглянет солнышко, чуть нагреет землю, как бы напоминая всему живому о себе: вот, мол, я ещё с вами, помню о вас, грейтесь. Небольшие перемены к теплоте и к свету, однако, не прибавили мне ни настроения, ни аппетита, и, не отобедавши, я побрел в больницу, проститься с сестрой.
Здесь я, наконец, впервые, скажу о сестре. Она у меня больна. Тяжело и безнадёжно больна. Так говорили все врачи, то же самое теперь ежедневно повторяет она. В этой больнице она уже полгода. Это - "нехорошая" больница.
Когда я её увидел смеющейся и всем своим видом показывающей таким же больным, как и она, что она счастлива и вполне свободна, сестра вдруг резко изменилась, заметив моё появление, приняла угрюмый вид и настрой, села на постель, наклонила седую голову (сестра намного старше) и едва слышно, со всхлипываниями заплакала. Я подошёл, налил из общего гранёного, со сколотым горлышком, графина стакан воды, дал ей попить, вытер тыльной стороной кисти слезы на её родном лице и сел рядом с моей бедной сестрой. Она успокоилась, приняла прежний безмятежный вид. Надо сказать, что её настроение меняется чаще, чем самая переменчивая погода на дворе. И сказала:
- Ты знаешь, я тебя сегодня всю ночь искала. Не могла найти. Ты куда-то пропал...
Я молчал. Мне было грустно.
- Почему ты не спросишь, где я тебя искала?
Я продолжал молчать.
- В этой больнице тебя искала, - вот где. Я думала, что тебя тоже упекли сюда мои недоброжелатели... Никак не могла найти. Все этажи оббежала - не нашла. Но знала, и сейчас считаю... сейчас я ещё более уверилась в этом, что - ты был в больнице, где-то рядом, и, в то же время, так далеко. Может быть, ты просто прятался от меня? скрывался?.. Но зачем?
- Сестра, да это же сон, твоё больное воображение. Как мог я оказаться в больнице? да ещё ночью?.. Что ты говоришь! Для чего мне прятаться от тебя? - спросил я сестру с лёгкой иронией.
В её глазах появилась не то горечь, не то злоба. Довольно часто пристально смотря в её глаза, не могу понять её отношения ко мне. Но сейчас, всё же, в её глазах в большей степени преобладает последнее - злоба. Она вся выпрямилась, даже вытянулась и с высокомерием и с ревностью (?) понесла на меня свои обвинения:
- Это надо у тебя спросить. Говори, где был, у кого прятался? В какой палате? Что делал? С кем?
Можно подумать что я и не брат для неё вовсе, а муж, о, Бог мой... И пошло и поехало... Раздражения... Всхлипы... Опять раздражения... Слёзы... Неудержимая беспричинная истерика. И весь её прошедший сон, всего лишь сон вылился в банальную истерику. Это сумасшествие. Но может быть просто она не хочет, чтобы я уезжал?.. Но ведь я не могу здесь остаться, - ведь должна же она понимать... Вот всё о моей сестре.
Вечером я долго и бессмысленно сидел на лавочке возле дома хозяйки. Выкурил полпачки папирос, среди них - одну набитую, известно чем, а потом. ... ... ... Потом меня, как показалось, ни с того ни с сего вдруг осенило: постойте, а разве я... разве сам я - не сумасшедший? - все признаки налицо. Ну зачем, спрашивается, я сюда приехал, зачем? Зачем мне свой, и без того короткий, отпуск проводить в незнакомом городе, да ещё по пол дня сидеть с больным человеком в "жёлтом доме"? Зачем я связал себя какими-то непонятными мне до сих пор крепкими нитями и узами с прыщавой девчонкой, или, пусть не сам, так ей дал позволить связать себя? Почему стал видеть вокруг себя, ну хотя бы сегодня, или накануне, бессмысленность?.. Но в тоже время, чем я отличаюсь от нормального человека? Чем? Ведь приехал навестить больную сестру, каждый день бегаю к ней, ухаживаю за ней, веду вполне приличный и достойный образ жизни. На прыщавую хозяйку не бросаюсь, вполне нормальные поступки нормального человека. Ну, просто позавидуешь... А чему завидовать-то, и кому?.. Действительно, я псих, если уж самому себе завидую. А - пусть, пусть псих, всё-таки отдаю себе отчёт, пусть и не всегда, пусть и не часто, но хотя бы это уже говорит о том, что "балкон мой ещё не падает". Значит, ведь нормален, да? И вдруг сравниваю себя с сумасшедшим. Нет-нет! Да тот, кто думает хотя бы об этом сравнении, он, по крайней мере, пока ещё не сумасшедший. А бессмыслица в моей голове?.. Ну, это, мало ли от чего, может причина в том, что у меня просто упадок духа ввиду отсутствия моей хозяйки (да позволено её будет назвать своей), возможно я по ней скучаю? Не знаю, но отрицать этого уже не стану. А всё-таки, что в ней такого?.. Да ничего, просто, думаю, что она хороший и добрый человек... А может, все мои мысли идут от безделья...
И я пошёл в дом, надеясь сразу лечь спать, чемодан собрал ещё утром, а билет купил только на завтра. Спать... спать, и чуть свет - на поезд.
Моя юная хозяйка была дома.
- Где вы так долго ходили? Я вас ждала... - первое, что я услышал от неё.
"Вот тебе на! " - подумал я, и сказал с радостью:
- Так вы сами очень долго отсутствовали.
- Да?! - удивилась она не то своему, с моих слов отсутствию, не то моей неожиданной (даже для меня) реакции на её вопрос, и добавила - Ну ладно, всё это уже не то, пустое. Сейчас важно другое, более необходимое, для меня и для вас... Скажите, вы ужинали?
Нет, я не ужинал, подумал я, но промолчал, да и забыл тут же про ужин. О чём это она говорит, что это такое необходимое и более важное, или наоборот, что это нужное нам обоим?
Я начал немного стыдиться её, стал прятать свой до этого пристальный взгляд на неё, опустил голову, как двоечник-мальчишка перед строгим и требовательным преподавателем.
- Так я не поняла - вы ужинали?.. А скажите, почему вам стало стыдно смотреть мне в глаза, а?.. Отвечайте же! Отвечайте, я требую ответа, - с улыбкой мягко спросила она.
А мне было, действительно, очень стыдно, стыдно за всё, за своё вызывающее поведение в первый день нашего знакомства и в другие дни, за то, как я вёл себя при ней бесцеремонно и развязно. А она всё улыбалась-улыбалась, и, конечно же, без иронии улыбалась, так открыто и искренне, с добротой, и спросила или сказала, или потребовала, в данном случае это всё одно и то же, потому что отказать было невозможно: "А ну-ка, смотрите на меня, смотрите, смотрите прямо в глаза", - и я посмотрел. В её глазах я увидел огонь, который тут же проник в мою сущность и опалил в ней все внутренности. А она всё продолжала пальбу слов: "Так вы ужинали? Как ваша сестра? Я смогла бы её навестить, если вы не против... Я непременно хочу с вами говорить, много и много... Почему вы боитесь смотреть прямо в глаза постоянно? Ведь я же смотрю на вас. Давайте же смотреть друг другу в глаза - вместе, - так мы больше поймем друг друга, не только каждый каждого, но и себя самих. Обменяемся взглядами, увидим себя со стороны, поймём: есть у нас общее? и возможно ли проложить между нами тропу к сути, может быть, и дружбы?.. А вы посмотрели на меня и всё, - сразу прячетесь. Нехорошо, неоткровенно с хозяйкой так... Так смотрите же, наконец, на меня, а не уводите свой взгляд в сторону! Вам что, на самом деле стыдно? Бросьте", - и она добродушно рассмеявшись, взяв меня под руку, повела в свои комнаты.
- Я буду сначала показывать всю свою внешнюю оболочку жизни, как
бы ни банально это звучало. Может быть, вы поймёте потом и внутреннюю. А? Не хотите? - в её глазах был уже не беспощадный огонь, а задорный игривый огонёк. Она вся дышала какой-то "сверх-жизненной" свободой и земным чистым женским теплом. Была крайне подвижна, очень смеялась. А я как тюлень на суше, неповоротлив, неразговорчив, пассивен. Но зато, чувствую, был по-человечески застенчив, а не как раньше - беспардонен.
Мы присели на диван; я, молча, внимательно слушал, она - говорила.
- Понимаете, вы не думайте, что я дурочка какая. Я ведь неспроста всё это затеяла: живу одна, выращиваю мухоморы. Неспроста. Для меня это необходимо, хотя мало помогает. Ну, одна-то я потому, что никому пока не нужна, молода я ещё очень, и ведь это видно, - и она пальчиком показала на своё юное личико, всё усыпанное прыщиками, - придёт время, да-да, придёт моё время расцвета. Я ведь ещё девочка. Вы, наверное, сами поняли это по моим многочисленным прыщикам, да?
Такой открытости разговора я тем более не ожидал.
- Если честно, то, да. Это я понял. Я не хочу скрывать, что сразу об этом подумал, но я вовсе и не хотел что-либо предпринять в том или в ином случае... да ведь это и не важно.
- Всё важно, всё. И именно это важно в первую очередь. А я, дура, думала, что только мухоморы нужны. Да они и нужны, но не только они.
В одной древней книге сказано, что мускарин, алкалоид мухомора, выводит прыщи с лица. Эту древнюю книгу мне читала моя не менее древняя, покойная уже, бабушка. Не именно про мускарин читала, а так, вообще читала просто как настольную книгу, потому, что книга у нас была одна, больше нечего было читать. Я тогда ещё ниже стола была и бегала под ним, не сгибаясь, маленькой была. Книга та большая-большая, огромная, в полстола и очень толстая, крепкая, кожаный переплёт с яркой росписью, весь красивый, цветной такой, а листы, не смотря на древность белоснежные, и умелою рукой писаны, с картинками. Тогда я была маленькой девчонкой с веснушками, теперь их вот нет, а прыщики - лучше бы наоборот, (как вы думаете?), я часто подолгу листала эту книгу. Хочется назвать "книжку", ведь в детстве всё уменьшено: не книги, а книжки; но нет, не могу сказать "книжка", потому что и поднять я её не могла, а листы переворачивала, как помню, с трудом. Сначала я просто листала и рассматривала красивые картинки. Потом, увидев мою заинтересованность, бабушка выучила меня грамоте, я стала читать. Последние бабушкины годы я читала сама, вслух. Теперь уже бабушка слушала. Я бы вам показала эту книгу, и почитала бы, и то место в ней про мускарин...
- Мне, конечно, любопытно посмотреть вашу книгу. Но, право же,
не сто́ит... Что вы, зачем? Я и так верю. Не утруждайте себя приносить
такую тяжёлую книгу. А если хотите, так я сам... только скажите где она лежит, - как сейчас помню - такой вот каламбур выскочил из меня.
- Да я и не смогу её принести вам, и вы не сможете, - с большим сожалением произнесла хозяйка, - книги просто уже нет, со смертью моей бабушки, можно сказать, скончалась... ушла эта книга, исчезла куда-то, пропала. Вроде как за бабушкой пустилась вослед. Я тогда весь дом перевернула - не нашла. Но хорошо запомнила, что мускарин помогает. В подтверждение этого я потом в городской библиотеке нашла китайские источники, - там то же самое говорится. Вот поэтому я и выращиваю...
- А я завтра уезжаю, вот.
Мне показалось, что она не услышала сказанного, или может просто не поняла моих слов. Всё говорила и говорила. Я повторил: дорогая моя, юная хозяйка, завтра я уезжаю.
Теперь она остановилась. Замерла. В глазах промелькнула досада, сожаление, наконец, она смутилась. Но затем быстро, как будто и не было остановки, она нашла себя, - стала вновь сосредоточенной, как бы ни упустить чего, - и сказала, спрашивая:
- Как вы думаете, всегда в книгах, пусть даже в самых умных книгах, пишется правда?
Я не ответил. Что мог я ей сказать? Только пожал плечами. Она сказала:
- Почему вы уклоняетесь от ответа? Ведь он прост - ответ. И вы,
конечно, знаете ответ. Может, вы не отвечаете на мой вопрос потому,
что боитесь меня разочаровать своим ответом, и я перестану верить
в целебные свойства мускарина?.. Если так, то тогда вы должны напротив, разубедить меня и подсказать что-то более подходящее и правильное, да?.. Но знайте же, я тоже знаю ответ на мой вопрос.
Она помолчала. Потом продолжила, призывая меня к действию:
- Мне кажется, дорогой мой гость, я это поняла теперь даже более
того, что вы тот человек, который мне нужен.
Я невольно вздрогнул. Вот, оказывается, в чём суть, - приближаемся.
- Что вы испугались?.. С вас ведь не убудет. Сделайте свое мужское дело и езжайте с Богом... А потом, может быть, и вернётесь когда-нибудь... Я бы так желала... - уже прося, молвила она, невзирая на весь свой хлынувший неостановимым потоком стыд и на мою предельную сконфуженность перед столь её необычной, но, конечно, заманчивой для меня просьбой.
Но ведь она же - девочка ещё! - подумал я. - Девочка-то - девочка. Но... как бы это сказать?.. - весьма и весьма уже не девочка, если не по внешности судить, а по внутреннему, так сказать, устройству.
И опять, всё это время, пока мы с ней находились в её комнате, в окна со двора проникал дневной свет - был полдень, хотя на деле-то была уже глубокая ночь, ведь ещё тогда, когда я "добивал свой косяк", была видна жёлтая полная луна. А здесь - всё происходит как днём. Мне не хотелось думать, что она ведьма. Я думал, что она волшебница, добрая фея - и она околдовала меня, я не могу с собой ничего поделать, и не хочу, у меня нет желания протестовать против такой с одной стороны простой, а с другой - заколдованной нелепицы: за окном ночь - в доме свет. Я сказал:
- Хорошо, я вам помогу, постараюсь помочь. Хотя мог бы и сам догадаться, но вы меня в первый день предупреждали...
- Да, предупреждала, не будем больше об этом.
- Но позвольте ещё только добавить. Мне кажется, одного раза
мало будет? А завтра мне ехать...
- Пусть хоть раз, я прошу, вы же видите моё положение.
Тут я впервые дотронулся до неё сам. Взял её обе руки в свои. Спросил:
- Дорогая хозяюшка, скажи, для чего нужна эта абажурная лампа, - и взглядом указал ей на стол, - ведь и без лампы у тебя в комнате, наверное, всегда светло?
- А, это сейчас уже не имеет никакого значения, всё это приходящее, - улыбнулась она, и мы встали с дивана, и пошли смотреть сказочное царство мухоморов.
Как и прежде, в первое моё посещение этой комнаты-сада, здесь было очень светло, чересчур светло. Свет, можно сказать, ослепительной невероятности. Но свет мягкий - глаз не режет, не ослепляет, видно хорошо и спокойно. Я не помню в жизни, из всего мною увиденного о свете и его лучах, ничего более светлого. Казалось, само солнце и его свет создали столь интимный, в своём светлом роде, уголок содружества. Тепло. Свобода. Гармония. Все эти понятия только здесь и больше нигде ощущались мною в полной мере всех своих компонентов. Всё дышало. Всё жило здесь. А в этот раз в присутствии моей спутницы особенно. Все телесные органы наполняются кипящей кровью, кровь бьётся в венах как неистовый ниспадающий горный поток, - живой поток.
Она прошла по брошенной доске, как по меже вдоль гряд с грибами, к противоположной стене к кушетке с ящиком, в котором рос (теперь я увидел его во второй раз) - величественный белый мухомор. Повернулась ко мне, застенчиво улыбнулась и оторвала от грибной шляпки небольшой ломтик белого снадобья и приняла его в себя. Вновь улыбнулась и пошла мне навстречу с таким же отломленным от грибной шляпки кусочком для меня. "Съешь его... - не повредит!" А я - уже под эффектом - воспринимал всё очень растянутым во времени и очень трогающим за живое, осторожно ступил на доску, как бы проверяя, не перевернётся ли она, не опрокинет ли меня в обманчивую колдовскую мускариновую яму... Но нет - ступил устойчиво, осознал это, принял за факт и пошёл ей навстречу.
Перевернулось всё время, и пространство переместилось в другое измерение, упразднились все природные законы - мы сближались в разных плоскостях и в разное время, но мы сомкнулись. Мускарин и каннабиол.
Мы разбросали свои одежды на гряды - как попало, и в мускариновом дурмане совершили этот экспрессивный акт прямо на доске, по кафкианскому подобию. В коварном безудержии она извивалась как змея (сейчас я не могу сказать, была ли она девочкой), я же - как укушенный змеёю мстил ей за своё порабощение и одновременно благодарил за произошедшие во мне, благодаря ней, значительные перемены...
Рано утром я покинул город. Покинул мою сестру и мою хозяйку. Но абсолютно не уверен, что навсегда покинул этот город.