Аннотация: Постмодернистская сказка-игра на вечные темы любви и смерти, часть 2 (см. также Во имя полуночи)
Этот день я бы с радостью забыл. Каждый из этих дней. Я укутался с головой, лишь бы только укрыться от солнечных лучей, настойчиво рвущихся в комнату сквозь зазор между шторами. Душная темнота пододеялья вдохновляет ещё меньше. Вздохнул, рывком сорвал с себя и отбросил одеяло, встал и закрыл окно, поплотнее задёрнул шторы. Проспект назойливо гудит, не даёт передохнуть. Ни днём, ни ночью. Украдкой оглянулся - спит. Чёрные волосы, тропические змеи, замерли в ожидании. Слишком красивые, притворно ангельские черты. Слегка посапывает. Губы сомкнуты в каком-то томительном забытьи. Каждое утро я вижу её, из-за которой все мои беды. И что-то щёлкает в груди, болезненно, непритворно. Будто задвинутый ящик сердечного комода, предупредительно, ставит на предохранитель. Сколько, сколько же прошло времени, с тех пор как я встретил тебя, с тех пор как ты меня пленила. Тигрица, опасная, жаркая, магнетическая. Безраздельная царица, восхитительная в своей жестокой нежности. И просто нет выбора. Не попасться в её сети невозможно. Собираюсь. Бежевая твидовая пара, белоснежная сорочка, крокодиловые туфли. Только шляпы не хватает, Аль Капоне чёртов. Кожаный портфель, чёрный, как пропасть. Без единой складочки. Очки, банальные прозрачные прямоугольники со сглаженными углами, прихваченные золотистой дужкой. Дешёвые часы. Часовая стрелка невозмутимо милосердна и необычайно ленива, ворочается неохотно и с натугой. Зато минутная летит чуть ли не быстрее своей младшей секундной сестры, нарезающей круги со сверхсветовой скоростью. Минутная стрелка - лезвие гильотины. Уже полвосьмого.
Снаружи жарковато для весеннего переполоха. Снежная королева, раненая в спину разгневанной соперницей, светло-русой попрыгушкой с ромашками в волосах, уползает прочь, оставляя за собой шлейф из белой кристальной крови, мусора, окурков, грязи. Прохожие все как один хмурые и сосредоточенные на механическом вращении вокруг собственной жизненной оси. Толкни его - даже не заметит, ударь - натравит закон и порядок. Не заметь, и потонешь в ещё большем равнодушии. Ни один из концов света, анонсируемых в широких массах, не в силах нарушить заведённый порядок движения заведённых людей. Золотой ключик в задницу и тик-так, тик-так. Металлический скрежет, а внутри черствеющая начинка из серого джема и всё уменьшающимся количеством извилин.
Зажигалка, как последний Обломов, флегматична. Ни проблеска, ни огонька. Под палящим оком полудня с десяток жертв транспортной проблемы маются под стеклянным навесом. Уже собираюсь скомкать сигарету и запустить в жерло ближайшей урны, как чья-то левая великодушная рука протягивает зажжённую "Зиппо".
- Вот, держите.
Прикурив и сладко затянувшись, медленно выпускаю из себя дым. Неожиданно весёлая улыбка. Чёрное пальто, дипломат. Каштановые волосы, голубые глаза. Совсем ещё мальчишка.
- Спасибо, - киваю ему, пытаясь выдавить благодарную улыбку. - Могу я узнать имя своего спасителя?
- Альберт Монтескье, - протягивает руку, теперь правую. Пожимаю.
Усталый красный автобус шумно прибывает и шипяще раздвигает двери. Серые и чёрные фигуры подаются в его сторону, толпятся, кое-как втискиваются в самое нутро, спешно хватаются за поручни. Давка, час пик. До центра. Захожу последним, потому что нам с Альбертом вовек не решить, кто кого должен пропустить "из вежливости".
- Кстати, мы не просто попутчики, - сияя, сообщает мне Альберт, зажатый где-то посередине салона, в метре от сплюснутого в лепёшку меня. Одна голова видна. - Вы же тоже сотрудник "Нью Эйдж Пост"? Я видел вас вчера в офисе. Сегодня особенный день, и никто не уйдёт обиженным. А после работы будет вечеринка. День Рождения, помните?
Ни черта я не помню. Отстаньте от меня, я хочу спать, желательно в мрачном склепе с тысячей и одним привидением. Один.
Неожиданно быстро добираемся до немыслимой высоты небоскрёба. Стекло и сталь, идеальная Вавилонская башня. Жаль, что лестница в небеса нам без надобности - чертоги Эдема давно опустели, и в райских кущах лишь рычащие "Боинги" и разреженная атмосфера. Чуть ли не под ручку идём ко входу. Да, здесь мы и обитаем. Большую часть дня. Большую часть жизни. Пять дней в неделю.
- Вам обязательно понравится.
Никогда не нравилось. Что это он трещит, как ведущий ток-шоу? Я ему совсем чужой, так зачем же тратить драгоценную лучезарность на угрюмую безысходность. Неравноценный обмен.
- Вы меня слышите? Лола уже обо всём позаботилась. Каждому достанется по одному, как только прибудем на место.
Строгий и стильный образ бизнес-леди. Жакеты и длинные юбки, высокие и не очень каблуки, сурово-деловитые взгляды искоса, кое-где даже пучки на макушке и очки-половинки. Привратницы провожают нас до стеклянной двери-карусели. Желают удачного дня. Вот только нотки ледникового периода не скрыть. Лицемеры. Лифт как-то судорожно возносит нас на сорок третий, звоночек, и почти пустая кабинка доверху наполняется работягами. И так до сотого. Через тернии к звёздам. Так и до Луны можно спокойно.
- Прошу вас, - улыбка, видать, никогда не сползает у него с лица. Не удивлюсь, что даже спит он с ней. Планктон удручённо сверлит нас слепыми глазами сквозь смыкающиеся створки лифта. Точно на Луну собрались.
- Послушайте...
- Ничего не говорите, - помотав головой, смеётся Альберт. - Вы сегодня родитесь вновь, это я вам обещаю. И да, я знаю вашу маленькую тайну. Но скоро всё прояснится и встанет на свои места. И к чёрту полдень, расплавляющий душу! Пойдёмте, скорее. Все уже ждут нас.
Мы попадаем в царство евроремонта и коробочной иерархии. У вышестоящих - отдельные покои, почти королевские, большие столы и длинноногие секретарши, у остальных - неуютные кабинки с квадратами мониторов и бланками. Мы принадлежим к последнему звену этой пищевой цепи. И нас вот-вот заглотит, не жуя, прожорливый понедельник. К нам подплывает курьер, солнцеподобная блондинка со стрижкой каре и невозможно длинными ресницами, новый смысл беспросветных будней. Говорят, даже начальник отдела подозрительно часто на неё посматривает.
- Нет-нет, никаких бланков, - сверкнув белизной зубов, произносит она, заметив мой погасший взгляд при виде пачки заказных писем в её руках. - Это вам, в честь сегодняшнего сами-знаете-какого дня! Держите.
Разве такой откажешь. Передо мной сверкают две звезды, белые, сверхновые. Он и Она. Три пухлых конверта переходят из рук в руки.
- Давайте же откроем!
Ближайший стол регистратора. Теперь все повадились улыбаться мне. Что ж, действительно, чего тянуть. Рву первый конверт почти в клочья. Прочь предрассудки!
- Да тихо вы, никуда он от вас не убежит, - хихикнув, произносит регистраторша, рыженькая, с зелёным бликом в глазах. Совсем не опасная, бесхитростная улыбка. Так уж и быть. Быстро пробегаю глазами напечатанные строки. Чуть слёзы не наворачиваются.
- Это... это прекрасно, - протягиваю Альберту, он читает и очарованно выдыхает со слабым стоном.
- Жаннетт, ты только послушай! 23 мая 2012 года, Ральф Монтескье, гений в области физики, уникальные эксперименты и великие открытия.
- А у меня дочка, - радостно кивает Жаннетт, - Кристин Мари Силионорэ, будущий дирижёр Лондонского оркестра, 18 ноября.
- Что это за письма? Кто прислал их?
Я один, кто заметил подвох и нервно завозился? На последнем конверте нет обратного адреса, лишь тиснёная печать с изображение раскрытой ладони в треугольнике, вписанном в круг. Небесного оттенка.
- Вы так давно здесь работаете и не знаете? - Жаннетт так мило удивилась, что мне стало стыдно за свой вопрос. - Они никогда не оставляют обратного адреса.
- Они? Кто они?
- Разве это так важно? - улыбается мне в ответ Альберт. - Скорее, разворачивайте. Мне не терпится узнать, что там у вас.
Аккуратно разрываю край конверта. Из белой пасти появляется обычный на вид лист бумаги, отпечатанный на принтере. На первой строке брови поползли вверх. На второй судорожно сглотнул. Третья остановила сердце и запустила три томительных доли мгновения. Таймер часовой бомбы. Три, две, одна... Но крика не последовало. Четвёртая строка поставила точку в моей воспалённой догадке, отсекла опухоль сомнения. Как он и говорил, всё встало на свои места.
- Вот, взгляните, - с непривычно довольным выражением рта передаю письмо Жаннетт и Альберту. Не улыбнуться тут невозможно. Ирония клещами растягивает губы.
- Но тут же ничего нет! Ни единого знака, - регистраторша недоуменно встряхивает лист и слегка мотает рыжей головой из стороны в сторону. Альберт, наоборот, довольно потирает руки и кивает мне с улыбкой.
- Вам ведь полегчало, не так ли?
Улыбаюсь в ответ, с готовностью киваю. Я больше не хмурюсь, не жалею себя. Никогда не чувствовал себя лучше. Сопричастен общему Раю.
- Боюсь, мне нужно вас покинуть. Меня вызывают на первый этаж.
- Приходите на вечеринку, обязательно приходите. Будет весело. Маскарад.
Конечно, непременно. Теперь мне можно всё. Не спуская исцелившую меня улыбку с лица, курсирую прочь, к лифту. Створки сами собой разъезжаются. Кнопка "1" горит как будто ярче других. Механизм устало заскрипел, тронулся. Примерно этажей десять проскользили в скрипящем и трещащем безмолвии. А потом я услышал, как рвутся тросы. Как и было написано. В моём письме.
- Ты что, опять...?
- Нет, что ты, я бы не посмел снова так обойтись с тобой.
- Не ври мне, я ведь знаю. Я знаю, ты опять ходил туда!
Надрывный металлический лязг и грохот. Хруст костей не слышен посторонним. С Днём Рождения!
- Ты опять... умер? Ты же... ты же обещал! Мне!..
Ударилась в слёзы. Солёные реки потекли по комнате, заливая коридоры, унося в бурных потоках мебель и семейные фото, на которых меня никогда не было. Волосы чернильными плетьми мечутся по затопленным просторам квартиры, рождают волны, водовороты. Жаль, сигареты не зажечь, размокли.
- Ты же говорил, что забыл её! Эту разлучницу, эту блондинистую... Да ответь ты мне хоть что-нибудь!
Я стою посреди Всемирного потопа и, расстёгивая белоснежную рубашку, ослабляя ремень в брюках, сбрасывая ненавистные туфли, наблюдаю за водопадом, низвергающимся с шестого этажа на темнеющую мостовую. Поворачиваюсь к ней, нежно обнимаю, шепчу на ухо:
- Это всего лишь сон, родная. Ложись и просыпайся.
Уже не плачет, но продолжает хныкать. Смотрит на меня своими огромными серо-голубыми зеркалами глаз, в которых я различаю свою взъерошенную белую голову без единого красного пятнышка, искажённые очертания кровати и шкафа, нарезающие бешеные круги стрелки настенных часов, бьющуюся в эпилептическом припадке кукушку, обои в ядовитый цветочек, распахнутое настежь окно.
- Я должен идти. Они ждут меня.
- Почему они выбрали именно тебя, когда ты так нужен мне здесь и сейчас?
- Потому что пришло время, моя сладкая. До встречи в полночь!
Встаю на подоконник спиной к окну. Сумасшедше, отчаянно улыбаюсь. Оттолкнувшись, соскальзываю и лечу в темноту. Оставшиеся пятьдесят этажей.
Гибкая и грациозная, черноволосая Лилит прыгает вслед за сорвавшимся беловолосым парнем вниз. Парит на невесомом облачке. Цветок орхидея вместо фигового листочка. Босые ступни мягко касаются холодного асфальта. Тела нет, как и ожидалось. Бархатные, полупрозрачные одежды окутывают её. Влажные, томительные сумерки. Самое время для бал-маскарада. Она медленно надевает маску чёрной кошки.