В первый раз с Ремигом я встретился в 1457 году от Рождества Христова ,в мае, и эту встречу с ее последствиями и финалом я не могу забыть до сих пор.
Тогда я был начальником городской стражи на Нове Месте, в Праге, и его привели ко мне как пойманного на краже. Как сейчас я помню его внешность - невысокий, загорелый, со спутанными русыми волосами, одетый в рваную рубаху и грязные заплатанные штаны. Приведший его стражник, честный малый, с которым я был знаком давно, рассказал мне, как этот оборванец вытащил у достопочтенного купца кошель из кармана и спрятал его под рубаху. Купец Гонер, стоявший рядом, как всегда толстый и надменный, подтвердил это гулким голосом и потребовал вернуть украденное и наложить на бродягу штраф. Подозреваемый молчал, уткнув взгляд в деревянный пыльный пол.
На вопрос об имени он пробормотал хмуро: "Ремиг". Так же сумрачно пояснил, где он живет, и еще несколько раз повторил, что не брал никакого кошелька и все обвинения - просто большая ошибка. Несмотря на это, он позволил нам осмотреть его.Тело Ремига было грязным, со множеством синяков, засохших ран и шрамов. Особенно выделялся один, на левом боку. Выглядел он как складка кожи, втянутая в сухую бескровную щель. Пощупав ее, я почувствовал, что-то твердое по сторонам раны, но тут бродяга закричал, что ему больно. Решив, что это какая-то травма, я осмотрел его еще раз, но ничего не нашел и не заметил. Одежда была пуста, в ней ничего не было спрятано, хотя мы тщательно прощупали ее.
Нам пришлось отпустить его. Он ушел, бормоча под нос грязные ругательства, но мы не расслышали, оглушенные руганью возмущенного купца. Гонер ушел лишь после того, как я пообещал провести расследование и проследить за этим бродягой.
После этого я поговорил со стражником, и он на распятии поклялся, что своими собственными глазами видел кражу. Это было настолько странным и необычным случаем, что мы, даже без данного Гануру обещания, все равно сговорились бы проследить за Ремигом, чтобы, быть может, понять для себя разгадку.
Выйдя из небольшой караулки, мы решили пройтись по находящемуся недалеко рынку, наслаждаясь лучами заходящего солнца, оставлявшего на каменных стенах домов и узорчатых ставнях теплые золотые блики. На рынке по-прежнему гудела толпа, хотя идущий со мной стражник и заявил, что днем она была больше. Мы шли, не оборачиваясь на зазывающие крики торговцев и продираясь через покупателей, как вдруг я увидел вдалеке знакомый грязный силуэт. Дернув своего стражника за рукав, я указал ему на Ремига, он кивнул и мы пошли за ним, стараясь не привлекать к себе внимания. Мне было проще, потому что я был не в форме, в отличие от громыхающего рядом стражника в легких доспехах и при алебарде.
Мы шли за ним по наиболее людным улицам, но вскоре он свернул в переулок, явно собираясь направиться на окраины Праги. Там он, несомненно, заметил бы моего спутника, и я отпустил его, велев возвращаться. Сам же я отправился за Ремигом, тихо пробираясь по узким улочкам. Я старался не наступать на грязные лужи, в которых отражались огни, льющиеся из окон высившихся по сторонам домов. Я не боялся быть узнанным - уже стемнело, не боялся я и грабителей- при мне был короткий меч.
Тем временем мы дошли к окраинам города - тихим и безлюдным. Пропетляв между деревянными заборами и непонятными сломанными постройками, он подошел к своему дому - ветхому и неуклюжему, смотревшему на улицу слепыми пятнами окон Ремиг зашел в него, скрипнув дверью.
Даже сейчас, после всего что произошло, я не очень понимаю, почему я дал Гануру свое обещание проследить за этим оборванцем. Это был мгновенный порыв, Божье провидение или же бесовское наваждение, приведшее к тем ужасным событиям.
К счастью, сидеть около воняющего полусгнившего забора мне пришлось не слишком долго, и ночь к тому же была теплая. Примерно через два часа, Ремиг вышел из своей хибары и направился по грязной улице, посвистывая на ходу. Я неслышно пробирался за ним, незаметный в тени домов.
Примерно через десять минут он зашел в один из кирпичных домов. Когда он открыл дверь, из-за нее раздались пьяные и азартные выкрики, женский смех и пение. Это несомненно был бордель, да еще и игорный дом в придачу. Мне было удивительно, что мог там делать тот, у кого нет денег даже на чистую и новую рубаху. Несомненно, мог быть только один ответ на этот вопрос, и чтобы узнать его, мне нужно было прийти в это заведение завтра утром. Сейчас же, запомнив примерно его месторасположение, я отправился к себе домой, не переставая ломать голову над непонятной кражей.
Как я и хотел, я пришел туда вместе с отрядом стражи, и хозяин заведения, дрожа и пугливо озираясь, подтвердил, что да, описанный мною человек действительно приходил в этот дом примерно в названное мною время. Полночи, как я узнал, Ремиг провел с самой дорогой девушкой, а затем, заказав лучшего пива, сел играть в карты. Хозяин припомнил, что расплачивался он золотыми, доставая их из кошелька, обшитого серебряной нитью, несочетавшегося с бедной и неухоженной одеждой гостя.
Значит, и купец и стражник были правы, и кража действительно была, но тогда возникал другой вопрос, сразу же завладевший моим интересом. Куда мог этот бродяга спрятать покражу? И я, и мои помощники люди опытные, не первый год в страже, и несомненно способными отыскать спрятанные вещи. Ответ на этот вопрос не давал мне покоя, но через неделю я получил его.
Это были очень тяжелые дни. Ремига приводили ко мне снова и снова, ловя его на мелких кражах еды с прилавков. Мы снова обыскивали его, даже били, но ничего не помогало, мы так ничего и не находили. От отчаяния мы сожгли его одежду, надеясь отыскать потайной карман или что-то подобное, но напрасно. Она просто сгорела, оставив пепел, и нам пришлось выдать ему новую одежду. Ни один из стражников не мог сдержать своей ненависти к этому человеку, так часто смотрящего на нас своими глазами, выражающими крайнее презрение и отвращение.
Но вечером второго дня наши мучения закончились. Я лично поймал его, увидев, как он сорвал с шеи одного зажиточного горожанина дорогой блестящий медальон. Что удивительно, ограбленный ничего не почувствовал, и Ремиг мог бы уйти, если бы не я. Со свирепым криком я схватил его за мозолистую руку и повел в караулку.
Там я не стал церемониться. Сначала я крепко ударил его, и присутствующие рядом стражники и ограбленный горожанин, последовавший за мной, встретили это одобрительным гулом. Я пообещал сам себе, что найду эту разгадку, и для начала снова сжег нами же отданную одежду. Оборванец сопротивлялся, шипя ругательства и выплевывая кровь. Никто не обращал на него внимания, все смотрели за тем, как в большом камине горела одежда этого вора, доставившего нам столько неприятностей. Но мы снова там ничего не нашли, и я снова начал обследовать его тело, дюйм за дюймом.
Ничего не было, и внезапно больная мысль посетила мой ослепленный яростью мозг. С кривой ухмылкой я снова провел пальцем по странному шраму на левом боку, сегодня более бледному. Осененный неожиданной догадкой, я провел острием ножа вдоль раны. Крови не шло, и я, нахмурившись, замер над лежащим Ремигом. Остальные непонимающе глядели на меня. И тогда я смело кольнул ножом рану не вдоль разреза, а поперек.
Ремига убили, а перед этим его долго пытала инквизиция. Теперь я не удивлен, как он смог выдержать эти пытки. И похоронили его не на кладбище, а закопали где-то вдали от города, без отпевания.
Ибо от прикосновения ножа "шрам" раскрылся, и все в караулке увидели обнажившиеся зубы и сжатые до того обычные человеческие губы, за которыми трепетал алый язык, под которым поблескивал злополучный медальон.