Числа шестого января поздно ночью меня разбудили два громилы - санитара. Это мама вызвала их и стояла за их спинами. Пора ехать в сумасшедший дом. Оделся и пошёл с ними. Мы сели в машину и помчали по пустынным ночным московским улицам. А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги. Алексеевская больница. Зарешёченный корпус для отъявленных негодяев.
На следующее утро меня вызвали на собеседование к тётеньке психиаторше.
- Целую руки, нашей встрече я рад.
- Его глаза как-то странно горят.
Начал рассказывать ей о незнакомцах, которые ходят по пятам и смотрят, что покупаю в киоске. Прервала хмуро.
- Телевизор разворачивал?
- Да.... На этом разговор закончился. Меня переодели, привели в палату и выписали какие-то таблетки.
После завтрака я рассмотрел, кто в нашей палате. Человек пять молодых призывного возраста, старичок, похожий на вахтёра и дядя, лет 25-и. Молодёжь собралась кучкой у его кровати, смотрят на меня. Я вспомнил, как обходил бояр Иван Васильевич: "очень приятно, царь ... очень приятно, царь", но решил пока отложить церемонию. Лёг и отвернулся к стенке. Один из психов позвал меня, остальные молчат, ждут. Я слышу, но поворачиваться не стал. Никак не могу отойти от того, что произошло. Теперь, когда это кончится, неизвестно.
В корпусе ходить можно только по коридору, в туалет или в столовую. Свидания с родственниками проходят в специальной комнате, в определённые дни, раза два в неделю. Окна зарешёчены, двери без ручек, открываются ключом треугольного профиля. Свет в палате не выключается даже ночью - выключатель снаружи. Первое время я помногу лежал или спал. Вставал только на еду, в туалет или покурить. В туалете днём стоит дым столбом - курить неприятно. Пробовал курить ночью. Через минуту, две обязательно появляется ещё кто-то. Не имеет значения три часа ночи или пять.
У меня быстро расстреляли пачку "Кэмэла", пришлось самому искать. Спустя пару, тройку дней приехала мама. Меня спросили, хочу ли я свидания с ней, - да. Мама с испугом смотрела на меня. Кусаться я не стал. Попросил маму привезти сигарет, деньги в моей комнате, в столе. Мама стала бывать. Она привозит бананы, творожные массы, которые я любил на свободе и сигареты. Пару раз мама принесла "Кэмэл". После первого перекура в моей пачке остаётся чуть больше половины. В общем, пачка на три - пять перекуров. На третий день остался пустой. Мне не нравится клянчить сигареты - ждёшь час, пока найдётся добрый псих, и оставит докурить "Беломор" или "Приму". Мама стала приносить простые сигареты "Яву", "Столичные", "Психические".
Сумасшедшие в корпусе двух типов: косящие от армии призывники (человек двадцать) и психи среднего возраста (десятка три), которые гуляют парами, по трое, и беседуют или играют в шахматы. Никаких внешних признаков нездоровья у них не видно: липкие волосы, воспалённые глаза. Поглядывают на меня изучающим взглядом, когда прохожу мимо по коридору. А я хожу и смотрю под ноги, мне не хочется ни с кем здесь знакомиться. Я ещё не привык быть психом. В субботу молодые психи моют полы в коридоре и общих помещениях. Работают весело, с шутками, как в армии. Однажды, когда я стоял и смотрел на шахматную партию взрослых, все, кто был поблизости, вдруг сразу заговорили на непонятном языке. Язык не похож на какой-либо европейский или азиатский. Он напоминает пластинку, которую крутят в обратную сторону. Стоят и говорят, как ни в чём не бывало. Один спрашивает на тарабарщине, другой отвечает тем же манером. Молодых психов в коридоре не было. Мне стало не по себе. Ушёл в палату. В палате сидят несколько молодых, но все молчат. А по-русски стало слышно из коридора уже через пару минут. Не может быть, чтобы все вокруг притворялись - вот ты и стал придурком, мин херц. Играй, играй, рассказывай тальяночка сама, как дядя Коля в пятницу сошла с ума. За следующие два месяца на тарабарщине больше не говорили.
Мама принесла книги, которые я просил - "Наполеона" Тарле и рассказы Михаила Зощенко. Когда-то я читал Димкиного "Наполеона" Тарле, книгу 30-х годов издания, без обложки и первых пятнадцати страниц. Впечатление осталось хорошее. А свою книгу я купил случайно на Ярославском вокзале, лет пять назад. Во-первых, чтобы прочесть первые пятнадцать страниц, во-вторых, Димка с мамой развелись, и книга уехала с ним. С тех пор моя, купленная стояла на полке, как резерв, а я читал классику. Теперь времени достаточно. Прочёл и расстроился. Вылизанная. Нет высказывания о Кутузове: "придворная лисица, заплывшая жёлтым жиром". И о том, что по военному таланту Кутузов и Бенигсен равны. Последний командовал армией при Эйлау. Битва закончилась вничью. Нет фактов по крестьянской войне: всю первую половину русской кампании крестьяне, на захваченной территории жаловались французской администрации на помещиков. Страх по поводу всеобщего крестьянского восстания встречается в письмах русских офицеров и людей богатого сословия. Партизанить крестьяне стали после поборов и грабежей французов... Две разные книги. Моя печаталась с издания 50-х годов, а Димкина - года тридцать пятого. Рассказы Зощенко не успел дочитать. Мне стали давать какую-то таблетку, которая повлияла на зрение - буквы в книге расплывались.
Иногда корпус пустеет. Три десятка интеллигентных психов разом куда-то пропадают. Не просто на обеде нет. Двери в палаты днём открыты. Когда прогуливаюсь по коридору, вижу - никого. Только молодые ходят. При этом у нас не такое отделение, где выпускают домой на выходные. Входные двери заперты, на окнах решётки, верхняя одежда под замком. Несколько дней спустя пропавшие психи также неожиданно появляются.
В нашей палате появился новичок, лет восемнадцати. Глаза глубокие, умные. К мальчику почти ежедневно ходят родные и близкие человек по пять, разные. По виду интеллигентные, тихие гуманитарии. Голова у мальчика выбрита наголо. В сумасшедшем доме голову выбривают, если находят блох.
Раз в несколько дней психи моются под душем. Потом всех желающих бреет медсестра. Психам запрещено иметь режущие предметы, в том числе и бритвы. После её бритья шея и щёки в порезах. Психи ходят ободранные, но весёлые.
У молодых психов из дальних палат есть пахан лет двадцати, которого зовут Тайсон, из-за любви к мордобою. Однажды он зашёл в нашу палату, когда я читал и ещё дед лежал. Он остановился и стал что-то негромко злобно говорить в стену и искоса поглядывать на меня. Я оторвался от книги, смотрю на него, молчу. Ушёл.
В процедурную зашёл за таблетками. Толпа мальчишек сгрудилась над кем-то. И медсестра тоже. Говорят: "надо же, а... Тайсон обещал убить его... череп то цел?" и тому подобное. Стою в паре шагов от толпы. Кто лежит, не видно. Хорошо, что крупная медсестра обернулась на меня и сделала шаг в сторону. Теперь и я вижу подбитый глаз у бедняги.
Один мальчик порезал себе вены. Взрослые психи и в этот раз были где-то на задании. Мальчик порезался не сильно, есть немного крови, но вены не задел. Кричит в истерике. Недели две назад в курилке он без всякого повода спросил меня, за кого я буду голосовать. Не знаю. Давай с нами и он назвал фамилию депутата, сына юриста и балерины.
Дважды меня проверяли на жадность. В день, когда приезжает мама. Только захожу в палату - подходит незнакомый мальчик и начинает клянчить поесть. Мне неловко даже. Были бы конфеты или фрукты. А у меня две творожные массы и две булки. Предлагаю ему того и другого.
Прошло месяца полтора, и желающим предложили почистить снег на улице. Впервые вздохнул свежего воздуха. И руки и ноги и спина так ослабли, работать тяжело. На следующий день попробовал подтянуться на двери, пока никто не видит, получилось всего четыре раза. Расплакался. Никакого выхода. Никто не говорит, когда это кончится. Работу можно сказать, потерял, подтягиваюсь 4 раза, бегать отвык, читать не могу. Через день появилась врач и сказала мне, - вы же лежите всё время, я не могу вас выписать. Тогда я стал часами ходить по коридору.
Наконец меня перевели в корпус для тихих психов. Решёток на окнах здесь нет. В палатах платяные шкафы, кровати деревянные с покрывалом, под ногами палас. На нашем этаже и девушки и мужчины, только в разных крыльях. В коридоре аквариум, попугаи, цветы. Есть комната с телевизором, а другая с тренажёрами. На выходные можно уехать домой. Входная дверь в отделение также на трёхгранном ключе.
Здесь я пробыл около месяца. Ежедневно выходил за территорию и совершал многочасовые прогулки в сторону Шаболовки или в обратную. Катался на трамвае до Университета и обратно, смотря в окошко и о чём-то думая.
Перед выпиской в ординаторской появились практикантки. Студентки-психички. Выслушивают каждого выписывающегося, просят рассказать историю, как он спятил, разные вопросы задают. Не помню, какой врач посоветовал мне не рассказывать им ничего, сказать, мол, не хочется вспоминать старое. Я подумал и решил так и поступить, начнёшь говорить, ещё не отпустят. И доказать ничего не смогу, как в самом начале.
Дома у мамы появилась книжка по шизофрении. Прочёл внимательно, да многие симптомы совпадают. Пожалуй, я действительно болел.