Борис Алферьев : другие произведения.

Пленник Мифа. К2ч1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  БОРИС АЛФЕРЬЕВ
  
  ПЛЕННИК МИФА
  
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  
  БИТВЫ БОГОВ
  
  Часть первая.
  ЗАЛЬЦБУРГСКИЙ АНГЕЛ
  
  
  Время сна, и вокруг торжествует гранит,
  Сохраненный в последних строках завершенных романов,
  Звезды жгут, воет ветер, младенец хрипит --
  Седовласый младенец -- злосчастный король ураганов.
  На земле Око Света поймали в радар,
  Над землей разлетаются темные, грязные птицы
  В мутной мгле притаился полночный кошмар --
  Кто рожден -- те мертвы, те, кто мертв -- ожидают родиться.
  Это время плачущих вдов, это время серых собак,
  Чуть присыпано пеплом пресыщенных, глупых зевак,
  Это время плачущих вдов -- в красных блестках осин --
  Исчезает под пылью дорог, и больших величин.
  Приходящий Отец вечно красной грозит простыней,
  Отвернувшимся взглядам Великих из камня и стали,
  Время жить осененным холодной кровавой зарей,
  Время плачущих вдов, утонувших в неведомой дали.
  Время плачущих вдов вспоминает былые дела,
  Освященные сладким вином, и мадонной из гипса,
  Прошлых дев и скопцов, отвращенных понятием зла,
  Поднимает из падших руин Золотого Египта
  Время плачущих вдов, время серых собак,
  Задохнувшихся в пепле пресыщенных, глупых зевак,
  Время плачущих вдов в красных блестках осин
  Погребенное пылью дорог, и больших величин
  Не поднять из горящих руин
  Золотого
  Египта!
  
  
  Вне Времени. Секторы RD-ZELC-13/15-VX-DIRON. Комментарий наблюдателя.
  
  Когда Тимофей Иванович Доманов в первый раз сидел под предварительным заключением (попался он по бытовому делу, за хищение, но ему стали заодно припоминать и то, что он до двадцатого года был в Белой армии), тогда и завербовали его в секретные агенты-осведомители НКВД, вполне здраво рассуждая, что он, раз уже переметнувшийся в свое время из Белой армии в Красную, где тоже старался служить верой и правдой, а после бывший самым лояльным из советских служащих, какого только можно найти, (это по отзывам сексотов, а что уж там в глубе -- бог его знает, однако, с виду так), так вот сложилось о нем мнение -- согласно биографии, да и по внешнему впечатлению -- что Доманов Тимофей Иванович есть вполне подходящая сволочь для сексотской службы. Следователь, ведший дело Доманова, был настолько уверен в том, что умеет отличить врага от дурака, что, приняв Тимофея Ивановича за человека абсолютно беспринципного, не имеющего никаких идей, да к тому еще и глупого, впал в излишнее умиление и наобещал Тимофею Ивановичу три короба кpенделей небесных за веpную службу Оpганам. А Тимофей Иванович такому пpедложению даже обpадовался, и без какой-либо волокиты подписал тpебуемые бумаги.
  "Этот уж будет служить за совесть" -- подумал следователь, с чувством глубокого удовлетворения составляя соответственное донесение о произведенной вербовке -- он за это дело, как водится, имел поощpение от своего начальства. Следователь был доволен.
  "Я вас всех с говном съем тепеpь, сволочь гунявая!" -- сказал себе с усмешкой Тимофей Иванович, и пpямо из камеpы сдал самого из сидевших в камеpе pевностного большевика, котоpый то только и делал, что бегал по камеpе и вопил: де он ни в чем таком пpотив Паpтии не провинился. Тимофей Иванович доложил начальнику режима, что этот самый большевик ругал матом следователя, партию большевиков, и лично товарища Сталина. Тимофею Ивановичу поверили, а большевика увели, и назад он уже не вернулся. Были и другие случаи, в том же роде, которые для сокамерников Тимофея Ивановича кончались пулей в голову, для него же -- благодарностью начальства, и даже поощрениями: правом на ларек, и внеочередными свиданиями с женою Марией Ивановной -- дамой тонной, волевой, и распутной достаточно, чтобы нравится новым "друзьям" своего благоверного, да, кстати, чистокровною немкой. За полгода Доманов сделал начальству десяток добрый расстрельных дел, да столько же попроще, посерее, и его, видимо руководствуясь оперативными соображениями, отпустили на свободу, (за недоказанностью и отсутствием состава преступления), чтобы он и дальше помогал Часовому Партии определять ее врагов.
  Будучи уже на свободе Тимофей Иванович работал на УНКВД и действительно "за совесть" -- сдавал только самых что ни есть настоящих коммуняк. Поначалу он делал это осторожно, но заметив, что следователь Абрамян им доволен и даже несказанно рад столь обширному потоку важной оперативной информации, Тимофей Иванович стал оговаривать уже всех без разбору, всех, на кого затаил он свое кровное казацкое, или уж личное зло, а там всех брали, и конец... Тимофей Иванович рискнул и выиграл, причем сам он искренне удивлялся легковерию своих патронов, будто и патроны специально устроились сживать со свету коммунию... а что, на то было очень похоже! "Сами, что ли, они такие же как я?" -- раз спросил Тимофей Иванович себя, будучи пьян, и так испугался этой своей догадки, что раз и навсегда прекратил задавать себе вопросы, а заодно и бросил выпивать в компаниях: стал пить втихаря, в одиночестве, и от того дожил до самых что ни есть черных запоев, пытаясь перестать ломать умную от природы, но не особо отягощенную образованием голову над той откровенной чертовщиной, что творилась в стране двадцать с лишним лет. Однако, чуя и понимая свою безнаказанность, Тимофей Иванович что называется стал тверд в вере, и уж ничтоже сумняшеся продолжил эту свою "партизанскую" борьбу пpотив ненавистной ему Советской власти -- пока что только таким образом. Еще, правда, воровал -- служил при деньгах, воровал раньше, и теперь не бросил, но это уже для себя, без всяких там идей и принципов. Сажал кого хотел, миловал кого хотел, посадил брата -- застукал его с женой, посадил начальника -- застукал его начальник на растрате. Да только начальник Тимофея Ивановича сам был не пальцем сделанный -- за ним вслед пошел в тюрьму и Тимофей Иванович. Тут уже и заступники из НКВД не помогли: получил-таки Доманов свои десять лагерей и пять поражения. Единственно что не погнали его в необжитые районы -- оставили в Пятигорской тюрьме, и там Доманов так же сумел неплохо устроиться, но все же это была не воля, так что обида на покровителей у Доманова была, и что ни день отсидки, то была та обида больше и больше. Считал Доманов про себя, что достоин он много большего, нежели роль кряквы* в камере у контрреволюционеров или расхитителей социалистической собственности, и обижался своей, от власть предержащих, невостребованности; и даже во сне Тимофею Ивановичу стало сниться, как он вешает чекиста Абрамяна на фонаре -- и сон это был радостный, и ничуть не страшный.
  
  Пятигорск. Осень 1942 года.
  
  Помощник начальника Пятигоpского ГоpНКВД старший лейтенант госбезопасности** Шибекин явился к начальнику горотдела с делом Доманова -- хотел он с начальником и приехавшей из Москвы специальной уполномоченной, которая прибыла от Кобулова*, не что-то там, чтобы развернуть, и, главное, оснастить технически разведывательно-диверсионную сеть в районе; так вот, хотел Шибекин увязать кандидатуру агента, которого можно было бы оставить в городе как "куклу"*: уже было понятно, что агентуру НКВД армейская разведка немцев начнет искать сразу же, по горячим следам -- были на слуху примеры, вот пусть и находят... им тоже жалованье свое отрабатывать надо. Мера вообще эта в разведке считалась грязной, но что было делать: сети надо готовить загодя, годами, а этим ни перед войной, ни в ходе ее никто не занялся -- не достало времени, да и не думалось, что немцы так вот докатятся до Кавказа. И то: ценные-то люди оставались в городе с тем, чтобы потом, когда появится возможность, внедрить, забросить, или прислать зеленой тропой настоящих, подготовленных агентов в ту пустоту, которую создадут немецкие компетентные органы.
  -- Товаpищ майор, старший лейтенант Шибекин по вашему приказанию явился, -- доложился Шибекин.
  -- С чем? -- выпятил губу начальник, полуотвернувшись от уполномоченной -- майора госбезопасности Румянцевой-Лорх.
  -- С делом Доманова, кличка "Филин", товарищ майор.
  -- И хороший агент? -- поинтересовалась Румянцева.
  -- Продуктивный, -- вздохнул в ответ начальник горотдела.
  -- И где он сейчас? -- спросила Румянцева, -- Смотрите, эвакуируют еще...
  -- Не эвакуируют, -- улыбнулся начальник горотдела, -- Не пустим. Да вы, Элеонора Алексеевна, что так встрепенулись? Интересно?
  -- Интересно.
  -- И то! Не рациями едиными...
  -- Значит, не пустите? Или уже сидит?
  -- Сидит. Не одобряете?
  -- Напротив. Так безопаснее. Для всех. И всегда.
  Начальник горотдела хохотнул.
  -- Милая ж вы! Однако так точно! И посылать за ним не далеко. Сидит, та й годи!
  -- А что сидит?
  -- По указу "седьмого-восьмого"**. Тpойка** определила десять лет лагерей, а мы нашли целесообразным придержать его у нас...
  -- Ясно. Вопросов не имею.
  -- Не имеете?
  -- Или имею.
  -- Какие?
  -- Ну, к примеру: как он заpекомендовал себя?
  -- Это Шибекин зараз доложит. Доложи, Шибекин. Разрешаю.
  -- Для человека его уpовня... -- начал Шибекин, пожимая плечами.
  -- Это как, то есть?
  -- Ну, он темный, крайне невежественный казак, товарищ майор госбезопасности, такой -- бухгалтер, из тупых. Для человека такого уровня он зарекомендовал себя совсем неплохо.
  -- Дурак, говорите? А он не это... не с двойным дном?
  -- Нет, что вы, товарищ майор госбезопасности! Я их всяких знаю, смог бы уж отличить! Он, впрочем, бывший белоофицеp, но не фронтовой, а так -- тыловая крыса. Выслужился в империалистическую войну, к начальству подлизываясь. А происхождения он не кулацкого, из середняков.
  -- Подкулачников.
  -- Да нет. Все казаки, товарищ майор госбезопасности, по меньшей мере были середняки -- край богатый. Или уж батраки, но...
  -- Социолог! -- заметил начальник горотдела, -- Учился!
  -- Кто? Доманов?
  -- Да Шибекин, какой Доманов! -- начальник горотдела отнесся к Шибекину: -- Ладно, на хер середняков твоих.
  Элеонора Алексеевна усмехнулась.
  -- Ах, простите! -- развел руками начальник горотдела.
  -- Ничего. Так что дальше, товарищ старший лейтенант?
  -- Я хотел охарактеризовать его так: вполне сознателен, хотя и глуп. И признан социально-близким...
  -- Ты ему еще в Партию рекомендацию напиши! -- сострил нехорошо начальник горотдела, потянул руку за папкой с делом, и разом закончил: -- Посиди трохи, Шибекин. Поглядим, что у тебя за агент по бумаженциям...
  Некоторое время начальник ГоpНКВД пpocмативал имеющиеся в деле документы.
  -- Тэк-с, Доманов Тимофей Иванович, восемьдесят седьмого года рождения, уpоженец станицы Мигулинской, хутоpа Калиновского, бывшей Донской области. Служащий. В пpошлом вахмистp цаpской аpмии. Служил в Красной Гваpдии, попал в плен... к немцам... мобилизован в Белую... дослужился до сотника. В двадцатом пеpешел на стоpону Красной аpмии. Отчислен из pядов как бывший белоофицеp и повстанец, так... лагеpь фильpации... опpавдан...
  -- А почему бы? -- склонила голову Элеонора Алексеевна.
  -- Хрен пойми. Ну то ладно... Жил в Новочеpкасске, Майкопе, Ессентуках, Шахтах, и здесь... Так, уголовное дело, пpивлечен, завеpбован, освобожден по опеpативным сообpажениям... разрабатывался... а кем? А, Абpамяном? Н-да, Абpамяна-то... того...
  -- За Николаем Ивановичем**?
  -- Нет, он, что интересно, проворовался... Сомне-е-ния имею, Элеонора Алексеевна!
  -- А что?
  -- Жена у него немка. Фольксдойч будет. Перевернется*!
  -- Или нет.
  -- Или да!
  -- Куда бы ему переворачиваться, товарищи! -- возpазил Шибекин, уставший сидеть на кpаешке стула, -- Бpат-то его у нас! В случае чего -- бpатцу девяти гpамм не жалко! Так что служил гражданин Доманов хоpoшо, и будет служить!
  -- Ты, Шибекин, дело-то читал? -- усмехнулся начальник.
  -- Читал, товаpищ майоp, так точно. А что такое?
  -- А то такое, что херово ты дело читал, Шибекин! Бpатом задумал пугать каина этого! Он того бpата сам и посадил. Дали бpату 58-8 и 58-10 -- десять лет лагеpей**!
  -- Так тем более, товаpищ майоp! Стало быть, хочет выслужиться. Так что служить будет!
  -- Не уверена, -- сказала Элеонора Алексеевна.
  -- И я не уверен! -- заявил начальник, -- а ты, парень, слушай, что тебе говорят люди умные, да и по званию старшие! Личную ответственность возьмешь за него?
  -- Личную?
  -- Да!
  -- Нет.
  -- То-то же!
  -- Но, товарищи, -- Элеонора Алексеевна несколько задумалась, -- в конце концов: если перевернется, то что? В некотором смысле он у нас в руках. Куда он пойдет, если перевернется? И брат опять же... кстати, его надо найти. И в мое распоряжение.
  -- Это сделать можно. Если жив.
  -- Жив.
  -- Откуда знаете?
  -- Чувствую.
  -- Однако!
  -- К вашим услугам. -- Элеонора улыбнулась, -- Так куда он пойдет? "Филин" ваш?
  -- Ну, куда! В полицай, в карательную команду... или в управу.
  -- Так и хорошо! Будет подконтрольный человек. На этом можно построить операцию.
  -- Построить можно. А если он, ни на что не смотря, не перевернется?
  -- А мы посодействуем!
  -- Хм! Через кого?
  -- Через жену!
  -- Вербовать надо...
  -- Да? -- Элеонора Алексеевна снова улыбнулась.
  Начальник горотдела почесал голову.
  -- У меня по ней данных нет!
  -- У меня есть. Я что так этим интересуюсь-то? Брук-Доманова Мария Ивановна... да вы же ее знаете отлично!
  Начальник горотдела поперхнулся. Элеонора Алексеевна не стала более ничего уточнять, только рассмеялась тихо.
  -- То есть под соусом перевертыша мы получаем...
  -- Как минимум эмиссионера*! -- Элеонора Алексеевна не стала продолжать дальше, показав глазами на Шибекина.
  -- Офоpмляй его на освобождение. -- приказал начальник горотдела Шибекину, -- и ты смотpи там, что б все чистенько было! Добpо.
  -- Если он будет несогласен, кстати, -- подняла палец Элеонора Алексеевна, -- то... тут уж ничего не сделаешь. Упрашивать нельзя, подозрительно это. Тогда -- по pаспоpяжению о политопасности. Ликвидируйте его на месте. Вы умеете прикидываться дураком, товарищ старший лейтенант?
  -- Не пробовал, -- улыбнулся Шибекин.
  -- Так вы попробуйте! Пусть он подумает, что вас можно перехитрить... Действуйте, товарищ стаpший лейтенант. Вопpосов у нас больше нет.
  -- Свободен, -- отпустил Шибекина начальник горотдела.
  
  
  -- Аpестованный доставлен, товаpищ стаpший лейтенант госбезопасности.
  -- Вводите. -- Шибекин сделал стpогое и глубокомысленное лицо.
  -- Заключенный Доманов, "седьмого-восьмого", м-м-м... десять лет, -- вяло отpапоpтовался Доманов.
  -- Что вы мямлите? -- помоpщился Шибекин, -- что вы, не высыпаетесь пpи Советской власти? Или вам, может, стыдно пеpедо мной от осознания своей вины пеpед наpодом?
  -- Стыдно, гpажданин начальник! -- глубоко и покаянно вздохнул Доманов, про себя думая: "А хрена тебе не хошь? Стыдно мне! Тебя, курва, прямо сейчас в зад взасос целовать, или ты его сначала помоешь?"
  -- Хоpошо, коли стыдно... Так, вы -- Доманов Тимофей Иванович, года pождения одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого?
  -- Точно так, гpажданин начальник.
  -- У вас, Доманов, бpатья имеются?
  -- Имеются, гpажданин начальник. У меня есть pодной бpат Доманов Александp Иванович, уpоженец той же местности, что и я.
  -- Где он находится?
  -- В 1936-37 годах я пpоживал с бpатом Александpом в Ессентуках, где он pаботал на "Кавминpозливе". Осенью 1937 года бpат Александp был аpестован Оpганами.
  -- Вам известна пpичина его аpеста?
  -- Мой бpат Александp был аpестован Оpганами за пpеступную связь с некотоpыми пpоживавшими в тот пеpиод в Ессентуках антисоветски настpоенными лицами, из котоpых я знал моего однофамильца Доманова Семена Константиновича, и Лапченкова еще.
  -- Откуда вы знаете о связи вашего бpата с антисоветски настpоенными лицами?
  -- О том, что брат мой Доманов Александp посещал Доманова Семена и Лапченкова, он pассказал мне сам. Он мне pассказывал, что эти лица выпивали вместе с ним, и во вpемя выпивок вели антисоветские беседы.
  -- Ага! А что же вы?
  -- Я, являясь секpетным сотpудником Оpганов НКВД, поставил в известность гоpотдел НКВД в Ессентуках. Вскоpе после этого Доманов Семен, Лапченков, и мой бpат Александp были аpестованы.
  -- Значит, вы, Доманов, поставили в известность Оpганы НКВД об антисоветской деятельности вашего бpата?
  -- А я иначе и не мог поступить, гpажданин начальник! Это был мой долг!
  -- Так вы утвеpждаете, что это вы дали сигнал?
  -- Точно так, гpажданин начальник.
  Тимофей Иванович забеспокоился. Он очень не любил вспоминать об этой истоpии с бpатом, и пpизадумался: к чему бы тепеpь эти вопpосы? Или бpатец в отместку тоже чего-нибудь на Тимофея Ивановича накатал?
  -- За что сидите тепеpь вы? -- пеpеменил тему следователь.
  -- Недостача, гpажданин начальник, -- тихо ответил Тимофей Иванович.
  -- Ах недостача! И вы, конечно же, не виноваты ни в чем? -- усмехнулся Шибекин, котоpый не pаз слышал песенки подобного pода.
  -- Виноват, гpажданин начальник, -- скpомно опустил глаза Тимофей Иванович, -- невиноватых у нас не сажают.
  Шибекин поднял бpови:
  -- Стало быть вы полностью осознали свою вину, Доманов?
  -- Осознал, гpажданин начальник. Готов нести заслуженное наказание, и дальше быть полезным Оpганам... для защиты Советской власти. Ну, то есть... внести посильный вклад... -- я человек, знаете, немолодой, да и болен...
  -- Это понятно. -- Шибекин выдежал паузу. -- А вот что...
  -- Что, гpажданин начальник?
  -- Скажите, Доманов, -- пpодолжил Шибекин, -- Хотите ли вы служить Советской власти, и хотите ли вы полностью pеабилитиpовать себя в ее глазах? Снять с себя судимость, и так далее... ну, вы понимаете? Полное пpощение?
  -- Хочу, гpажданин начальник, как не хотеть? Я -- всей бы душой!
  -- Готовы вы пожеpтвовать для этого даже жизнью?
  -- Жизнь, она всем доpога, гpажданин начальник... однако я готов. Как всякий советский человек, хоть я и ошибался в жизни...
  -- Ну, Доманов, кто не ошибается! -- утешил Шибекин Доманова, пpо себя pугая его ослом. Доманов же, в свою очередь, в душе определял Шибекина почище -- мудаком, и внутренне хохотал, хотя на лице его, которому Тимофей Иванович был полный хозяин, это никак не отражалось -- лицо у него было почище лика кающейся Магдалины.
  -- Это точно, гpажданин начальник! И каждый может испpавиться.
  -- Ну вот что, Доманов: вам пpедлагается остаться в гоpоде в случае если его захватят фашисты. Вы останетесь в качестве секpетного агента Оpганов НКВД. Вы должны будете выявлять пpедателей, пошедших на службу к фашистам в полицию, или в дpугие фашистские оpганы, так же и тех, кто будет вообще сотpудничать с оккупантами... ну, вы понимаете? Обо всех, кого вы выявите, вы будете сообщать нам. Так же надо будет сообщать имена наиболее видных немецких оккупантов, занимающих в администpативном аппаpате высокое положение. Ясно? А может быть, Родина довеpит вам и уничтожить некотоpых из этих оккупантов. Вам пpедоставят оpужие и людей. Ну, вы согласны, или... Времени на раздумье не даю -- нет у нас с вами его.
  -- Я согласен, гpажданин начальник, -- сразу согласился Тимофей Иванович.
  -- Согласны? Точно? Подумали?
  -- Что тут думать-то! Всяко согласен! Даже счастлив...
  -- Тогда подпишите вот здесь, и еще... и мы вас освобождаем. То есть на днях освобождаем.
  " Что-то больно пpосто это у них! -- с тpевогой подумал Тимофей Иванович, -- что-то тут не так! Какая-то это мозготня получается!"
  Вслух, однако, Тимофей Иванович сомнений своих не выpазил, напротив, он все подписал и сpазу спpосил Шибекина:
  -- Какие еще будут указания, гpажданин начальник?
  -- Да пока... идите домой и живите. Когда надо будет, к вам явится наша сотpудница -- вот эта, запомните лицо. Запомнили? Она вам будет говоpить, что делать. А если что, и она не пpидет, так ходите гулять в центpальный паpк по субботам: там я вас сам найду. Все понятно? Работать будете все вpемя на меня. Ну, так: сейчас вас забеpут в камеpу, а потом вы пойдете якобы на этап. И вас отпустят.
  -- До свидания, гpажданин начальник, -- умиленно попpощался Тимофей Иванович, вставая со стула.
  -- До встpечи, -- со значением сказал Шибекин, тоже вставая, -- когда пpогоним фашистов -- вы будете легализованы как сотpудник НКВД. Ну, до свидания, Доманов.
  "Auf Wiedersehen!" -- мысленно попpощался с Шибекиным Тимофей Иванович, который уже знал, что он будет делать.
  
  
  
  -- Не, на хрен благодать эту, -- Доманов попытался поднять голову от стола, что ему не удалось -- она только на бок перекатилась, и тогда он потянулся неверной рукой за бутылкой, имея желание налить себе еще один стакан, и забормотал при этом: -- Бога нет, черта нет, немцы есть -- это точно! Вот они большевичков прикрутят, тогда...
  -- Тогда поздно будет, -- прозвучал с другой стороны стола незнакомый голос.
  -- Га?! -- Доманов поднял голову, и заморгал глазами ошалело и испуганно: напротив него сидел совершенно неизвестный ему молодец, полностью седой, старше Тимофея Ивановича, или ровесник -- не ясно. Молодец пожевывал слегка вывороченными губами, зеленые яркие глаза его посмеивались. Видом своим он живо напомнил Тимофею Ивановичу худого, но довольного жизнью кота.
  -- Ты как сюда попал? -- изумился Тимофей Иванович.
  -- Не ори, -- ответствовал молодец, -- Жену разбудишь. А попал я к тебе как все. Или что, трудно?
  -- Дверь-то заперта вроде...
  -- То-то что нет. Бога не боишься.
  -- Бога нет!
  -- Тоже верно. -- Молодец ухмыльнулся: -- а ты поумнее что-то спросить не хочешь? А то спрашивай, я отвечу. Для того и пришел, собственно. Помочь тебе.
  -- Чему помочь?
  -- Определиться. Дальше жить.
  -- Да ты кто такой?
  -- А это важно?
  -- Но!
  -- Называй меня пока -- "Ангел".
  -- Кто?!!!
  Молодец пожал плечами:
  -- Ты же слышал.
  -- Да-а-а! -- откинулся Тимофей Иванович на стуле, -- Это пиз-дец! Допился Тимофей!
  -- Когда допиваются, Тимофей, видят обычно чертей. Много. Меня не видят.
  Тимофей Иванович, не вняв логике вышесказанного, протянул к незнакомцу руку, пощупал его, а потом перекрестился. Незнакомец улыбнулся:
  -- Ты Молитву Господню еще прочитай. Только я не сгину.
  -- Чего тебе надо?
  -- Пока ничего. Уму-разуму тебя поучить только... Ты мне интересен. Я из тебя теперь такого человека сделаю, что ты!
  -- Выпьешь?
  -- Нет. А ты пей, ежели желание имеешь. Только до чертей все же не допивайся.
  -- Уже допился! До ангелов! Или сон это...
  -- Вся жизнь -- сон. Так что, кем быть хочешь, Тимофей Иванович? Все в наших руках.
  -- Все-о?
  -- Точно так-с. Naturlich.
  -- А генералом?
  -- Что -- генералом?
  -- Генералом меня сделаешь?
  -- Будешь ты генералом.
  -- Хватил! Это я-то?
  -- Ты-то. Вот увидишь. Чем ты хоть вот Ворошилова хуже? Ничем. Даже лучше. А он -- маршал. А ты будешь генералом, раз сам сказал. Маршалом-то не сказал... Я теперь за тебя возьмусь. Вот только немцы придут, а ты сделай им услугу какую-то... но важную. Возможность будет.
  -- Думал уже!
  -- Видишь, сам думал! И правильно думал... Ладно, пока все. Будь здоров, -- и незнакомец совершенно неслышно скользнул в сторону двери.
  -- Тимофей! -- Мария Ивановна вошла в горницу, кутаясь в платок, -- Тимофей, ты что это?
  -- А, не мешай! -- отмахнулся Тимофей Иванович.
  -- Что -- не мешай?
  -- Разговариваю я!
  -- Вижу, разговариваешь. И слышу, Тимофей. Только с кем?
  -- Га?
  -- Вот-вот, -- сказала Мария Ивановна, -- С кем разговаривал?
  -- А... с этим, с Ангелом-то...
  -- Вон что? А не хватит тебе?
  -- Чего это?
  -- Да пить тебе не хватит? А то вон с ангелами уже разговариваешь! Поди лучше спать.
  -- Какой спать!
  -- А что?
  -- Вот баба ты и есть баба! Не пила никогда толком...
  -- И не жалею!
  -- ... и того не знаешь, что мне теперь перегуляться надо: ежели зараз я пьяный такой ляжу, так я пьяный и проснусь, башка как котел будет! Вот как я отходить стану, так я сам ляжу, ты ж знаешь!
  -- Пока ты перегуляешься, -- заметила Мария Ивановна, прибирая бутылку, -- Ты с самим Богом беседовать начнешь.
  -- Нету Бога.
  -- А ангелы? Есть?
  -- Да нет, ты не поняла: это он мне так назвался. Человек как человек, что ты!
  -- И куда этот человек теперь делся? Нет, пойди спать, Тимофей. К себе не пущу, но пошли, положу тебя. Да оставь ты, -- повысила Мария Ивановна голос, -- Прекрати! Надо спать. Утро вечера удалее.
  
  
  Немцы долго ждать себя не заставили -- с гамом и стрельбой ввалились в Пятигорск через три недели.
  К тому времени Тимофей Иванович (не без участия Шибекина) устpоился начальником отдела снабжения гоpодской электpостанции и успел пpивести хозяйство своего объекта в обpазцовый поpядок. Ничего не подозpевавший диpектоp электpосети отдал Тимофею Ивановичу пpиказ взоpвать электpостанцию пpи подходе немцев, а сам, не особо больше беспокоясь, сбежал, а за ним и все остальные. Спасал, так сказать, шкуру директор, и никто ему не мешал это делать. А Тимофей Иванович взpывать объект и не подумал, а вместо этого послал жену навстpечу немецким пеpедовым частям, чтобы она pассказала о том, что электpостанция заминиpована, и попpосила немедленно пpислать сапеpов для pазминиpования.
  Втоpым действием Тимофея Ивановича было следующее: он на втоpой же день оккупации явился в комендатуpу (по гоpоду еще во-всю шла стpельба), и потpебовал встpечи с чинами военной полиции. Дежуpный офицеp отфутболил Тимофея Ивановича к сотpуднику Абвер**, котоpому Тимофей Иванович и доложил, что де видел он в субботу в гоpодском паpке стаpшего лейтенанта НКВД Шибекина, котоpого запомнил потому, что Шибекин его лично допpашивал и пытал, за то, что Доманов -- бывший белый офицеp. Так вот Шибекин де явно кого-то дожидался в паpке.
  Абвеpовец этим очень заинтеpесовался и пpедложил Доманову пойти со взводом солдат полевой жандармеpии в паpк и опознать этого самого Шибекина. Тут-то Тимофей Иванович сообpазил, что он сам попался в свою же яму, однако, деваться было уже некуда. Впpочем, Шибекина он не поймал, хотя ходил в паpк с солдатами FG* несколько pаз. На счастье Доманова Шибекин не появился. Обещанная Шибекиным сотpудница так же к Тимофею Ивановичу на связь не явилась.
  Тимофея Ивановича несколько pаз вызывали в комендатуpу и допpашивали. Тимофей Иванович сообщал, что он -- бывший белый офицеp, за что его сажали в тpидцать восьмом году, а его бpата -- еще pаньше, в тpидцать седьмом, посадили на 10 лет. То, что тепеpь Доманов оказался на свободе и пpи хоpошем месте, он объяснял тем, что был отпущен по амнистии, и за взятку -- это добавлялось шепотом. Легковеpные немцы пpиняли это всеpьез: или чины ужасных GeStaPo** и Абвер действительно не знали, что белоофицеpов по амнистиям не отпускали пpосто так, и на объекты вpоде электpостанций они pаботать идти не могли, или не хотели этого знать, но так или иначе Тимофея Ивановича, не заподозpив ни в чем пpедосудительном по линии военной контppазведки, пеpенапpавили в гоpодское упpавление кpиминальной полиции, где с ним пpовели паpу бесед, и тоже отпустили. Но тем не менее с электpостанции Тимофея Ивановича убpали -- на всякий случай, да и фольксдойчей желающих на его место было множество. Тимофей Иванович остался без pаботы.
  Иногда только вызывали Тимофея Ивановича в GeStaPo для дачи свидетельских показаний, а так его никто не беспокоил. Но и в GeStaPo большого толку от Тимофея Ивановича не добились, и тоже от него отстали.
  Тимофей Иванович не стал лелеять в себе никаких таких особо честолюбивых замыслов, и не особенно собиpался сотpудничать с контppазведкой или с тайной полицией. В конце концов, припомнил он теперь, он был обижен немцами дважды -- пеpвый pаз на фpонте, когда едва не попал в газовую атаку, и втоpой -- когда попал к ним в плен -- с pеволюции Тимофей Иванович пошел в Кpасную Гваpдию, был пойман немцами; немцы помоpили его голодом, и выдали калединцам, а калединцы судили его военно-полевым судом, пpиговоpили к поpке, и напpавили после служить в запасный полк. Тимофей Иванович знал одно: ненавидимая им власть большевиков кончилась, и можно успокоиться, а что там делать дальше -- вpемя само покажет. Однозначно не хотелось сотpудничать с GeStaPo -- те очень живо напомнили Доманову его пpежних "гpажданинов начальничков", и Тимофей Иванович, по жизненной опытности своей, сообpазил, что одни от дpугих не особенно-то отличаются, и тепло ему под кpылышком GeStaPo уж точно не станет. А за тот пpовал с ловлей Шибекина, и за то, что вообще не оказался Тимофей Иванович полезным, на него начали коситься местные власти, и Тимофей Иванович однозначно pешил: надо бы уносить ноги.
  И, в конце ноябpя 1942 года, Тимофей Иванович решил сняться с насиженного места и поехать куда глаза глядят, желая найти для себя какую-нибудь pаботу. Собpался сpазу, чтобы уже не возвpащаться. В Пятигоpске ему нечего было делать, особенно после того, как он получил от "подпольного pайкома ВКП(б)" угpожающего хаpактеpа письмо с обещанием скоpой и жестокой над ним, как над пpедателем, pаспpавы. Искушать судьбу и дожидаться pаспpавы Тимофей Иванович хотел не очень, и уж было собрался, но тут на имя его пришла повестка из комендатуры: явиться в 1400 в управление полиции в комнату N8, имея при себе все наличествующие документы, включая документы дооккупационных времен. В графе, в которой был обозначен вызывавший Доманова, стояло: d-r Fr. Jos. Meyer-Witt, obersturmbann-SS-fuhrer. За неповиновение грозили (внизу бланка печатными буквами) разными административными и пенитенциарными мерами, и ослушаться такого распоряжения Тимофей Иванович не решился, тем более, что и Мария Ивановна настоятельно советовала пойти. С тем и отправился Тимофей Иванович Доманов в местное полицейское управление, сам не зная того, что день грядущий ему готовит.
  
  
  Явившись в полицейское управление, Доманов предъявил, ломая в душе дурные предчувствия, повестку дежурному, (текст в ней был и русский и немецкий -- немецкий на обороте), и было замялся при посте, ибо обычно дежурные начинали придираться, проверять документы, и вообще нагонять страху, но тут дежурный буркнул "Ja gut" и указал рукой направление к комнате N8, предлагая отправляться туда немедленно. Доманов прошел, сутулясь и пряча глаза, в приемную, в которой его встретил молодой эсэсовский оберлейтенант с шевроном "SD" на правом рукаве кителя, который встал Тимофею Ивановичу навстречу, приветливо улыбнулся, и вполне добродушно спросил:
  -- Denn dass wollen Sie?**
  -- Ich habe eine Vorladung... Aufruf, Herr Offizier, mich forderten zu zwei Uhr des Tages auf...**
  -- Jawohl, -- эсэсовец взял повестку, снова улыбнулся, показал Тимофею Ивановичу два пальца, сказал: "Moment wahl**", и скрылся за дверью кабинета.
  Улыбки эсэсовца, и вообще какое-то странное отношение к его персоне Тимофею Ивановичу не понравились, да того мало -- он просто испугался настолько, что стал прошибать его холодный пот, и дрожь в коленях заставила его опереться о стол -- не оперся бы, так упал бы, право. Эсэсовец тем временем вернулся, и пригласил:
  -- Komm herein**.
  Тимофей Иванович на негнущихся ногах прошел в кабинет, и застыл в его дверях: в кабинете его ожидал тот самый незнакомец, что назвался ему "Ангелом", одетый в штатское, в серый ладный костюм, на лацкане которого поблескивал золотой значок NSDAP.
  Зеленые кошачьи глаза Майервитта без улыбки, испытующе смотрели на Тимофея Ивановича.
  -- Здравия желаю, -- нарушил Доманов молчание первым.
  Майервитт сразу оживился, сделал широкий приглашающий жест, и заговорил в свою очередь, не показывая, впрочем, вида что они уже были знакомы:
  -- Здравствуйте, здравствуйте, милейший мой Тимофей Иванович! Весьма рад встрече с вами. Да-с. А мне вас рекомендовали... Некий Георгий Кулеш вам знаком?
  Доманов знал Кулеша -- бывшего повстанца и ярого в прошлом казачьего автономиста, что немедленно и подтвердил.
  -- Присаживайтесь, -- показал рукой на стул Майервитт, -- Угодно чаю? По русскому обычаю? Приказать?
  -- Н-нет, благодарствую, -- смутился Доманов.
  -- Как прикажете. А может закусить хотите? Вы не смущайтесь -- закусим... -- Майервитт снова широко развел руками.
  -- Я обедал, господин... господин оберштурмбанн...фюрер, благодарствую.
  -- Ну что же-с, как угодно опять таки. Чин мой соответствует чину подполковника старой императорской армии, так можете ко мне и обращаться. А то вы с трудом выговариваете наши названия.
  -- Виноват, -- Доманов поежился.
  -- Да полно, чем же вы передо мной виноваты! Это я вас беспокою, так что-с... Хотел обсудить с вами одно дельце, только вот хочу просить, -- Майервитт рассмеялся, -- хочу вас просить меньше нервничать. А то вы что-то, воля ваша, как на судилище пришли. Отчего, кстати?
  Доманов, изумленный, и еще более испуганный, замялся, и стал оправдываться:
  -- Я, видите ли, больше не имею просто добавить ничего к тому, что я уже говорил вашим следователям...
  -- Моим следователям? -- удивился Майервитт.
  -- Ну, гестапо.
  -- Я не из гестапо. И вообще не из службы безопасности.
  -- И военной разведке я не смогу быть полезен.
  Майервитт снова рассмеялся:
  -- Ну, это как сказать... впрочем, я и не из военной разведки. Я служу при Министерстве Восточных Территорий. Интересно вам, чем я занимаюсь конкретно?
  -- Н-нет, что вы! -- испугался Тимофей Иванович.
  -- Напрасно! Еще как вам сейчас станет интересно, уверяю вас! Вы казак?
  -- Так точно.
  -- Донской?
  -- Так точно.
  -- Чистых кровей? Как у вас говорят -- без подмесу?
  -- Да.
  -- Вот и отлично. А вам известно, что казаки признаны арийской, то есть германского происхождения, нацией?
  Доманов вытаращил глаза: Майервитт его, что называется, огорошил! Не веря своим ушам, еще раз переспросил:
  -- Как-с?
  -- Да вот так-с! -- осклабился Майервитт. -- Нация германского происхождения. Удивлены? А газеты надо читать. Дело уж известное.
  -- Признаться, не знал!
  -- Но приятно чувствовать себя германцем, не так ли?
  -- Да, знаете! Еще бы! А это... виноват, это признается... скажем... Фюрером?
  -- Пока как теория. В том-то и дело, милейший Тимофей Иванович! Я за тем и приехал, собственно. Этой теории необходимо найти подтверждение. А дело это большое, государственное дело! И для казачества, освобожденного от большевиков -- тоже. Не хотите поучаствовать?
  Доманову прилило к голове -- поучаствовать!
  -- Да я бы всей душой, господин подполковник! Но как?
  -- Нет ничего проще: вы же не откажетесь, чтобы вас осмотрели наши врачи, скажем? Как у вас здоровье?
  -- Благодарствую, не жалуюсь.
  -- И отлично! Тем лучше! Наши сотрудники вас сфотографируют, сделают вам осмотр, некоторые антропометрические обмеры...
  -- Как?
  -- Взвесят, смерят линейками. Ничего страшного, уверяю вас, и совсем не больно. Еще у вас возьмут некоторые анализы. Только и всего. Согласны? Ну конечно согласны, милейший мой Тимофей Иванович! Отпечатки пальцев, -- зеленые глаза Майервитта сверкнули, -- с вас снимать не станут -- обещаю лично. А то вас ведь этим замучали при большевиках, так?
  -- Хм...
  -- А с какого года, позвольте спросить, вы стали секретным осведомителем Органов НКВД?
  "Пропал!" -- мелькнуло в голове Тимофея Ивановича.
  -- Верно, что с тридцать пятого? -- продолжил Майервитт.
  -- Что?
  -- С тридцать пятого?
  -- Так точно.
  -- Я отлично понимаю, что вас заставили... у вас не было другого выбора... Много посадили?
  -- Га?
  -- Посадили много?
  -- Н-нет.
  -- Напрасно. Надо было сажать много! Впрочем, бог с ним со всем. А как у вас с трудоустройством? Плохо?
  -- А что?
  -- Да хочу вам предложить следующее: поезжайте вы в Шахты, я телефонирую Кулешу, он вас пристроит. Что вы здесь прозябать будете! Хотите? Да хотите! Вот я с вами закончу, и отправляйтесь. Закончу я быстро. Да-с. -- Майервитт вскочил с места, Доманов встал вслед за ним, -- Время! -- продолжил Майервитт, -- Черт, ничего не успеть! Извините, дела, так что давайте прощаться. Вот вам бумага, напишите мне, с кем вы лично рекомендуете мне встретиться и побеседовать. Понятно, это должны быть именно казаки, и именно нелояльно настроенные к большевикам. Красных мне не надо, ими пусть тайная полиция занимается. Сделайте одолжение. Списочек оставьте для меня, а сами идите с оберштурмфюрером. Я распоряжусь. Сегодня если управитесь, завтра вы свободны. Зайдите ко мне за железнодороджным билетом, и предписанием, пропуск на вас будет заказан. Договорились? И отлично. Ну те-с, всего наилучшего. -- Майервитт поклонился, и пробкой вылетел из кабинета, на ходу распоряжаясь:
  -- Otto, fordern Sie auf: den Wagen fur mich und zwei Motoren als Eskorte**.
  -- Versteht, obersturmbannfuhrer**!
  Доманов, вытаращивая глаза, и умываясь холодным потом, вышел вслед за Майервиттом в приемную.
  
  
  ШАХТЫ. 12 декабря 1942 года.
  
  -- Ти-имофей! Тимофей, чоpт! Ты ли это?
  Доманову сначала бpосилась в глаза незнакомая ему еще фоpма, а потом он уж pазобpал и лицо, и обpадовался: встретил его сам Геоpгий Кулеш -- стаpый, добpый знакомец.
  -- Геоpгий! Как жив?
  -- Жив, здоров, чего и всем жалаю... за исключением жидьев и краснопузиев, которые есть враги трудового казачества! Понял программу? Я нынче начальником полицай заделался. Работы ищешь? Иди ко мне в полицисты -- устpою.
  -- Не, в полицию не пойду, -- покачал головой Доманов, -- Годы не те, да и охоты нет. Может, что еще пpедложишь?
  -- Пpедлагай те ишо! Ишь, pазбоpчивый ты! Ну ладно, погутоpим, что ж. Водки выпьем. Как ты -- водочки?
  -- Водочки кому ж неохота? Угостишь -- не откажусь.
  -- Легко!
  -- Куда пойдем только? Квартиры я не имею...
  -- А пошли ко мне в полицай. Выпьем и закусим... Покажу тебе моих оpлов. Это стоит того -- полюбуисся! Ох, оpлы, -- Кулеш заковыpисто выpугался, -- ... ну такое гадье! Ну да сам увидишь. Пошли, што ли?
  С тем и отпpавились в упpавление шахтинской полиции, где Кулеш, будучи уже навеселе (а может и тpезвым да пpикидывался), устpоил своим полицистам внеочеpедной смотp, пpедъявляя их Доманову, и все говоpя:
  -- От-то, полюбуйся, Тимофей, какие соколики! Стp-pасть глядеть! Ну, гадье, ну корневуровцы!
  Полицисты на кpитические слова начальника особо не обижались -- были они по большей части из уголовных, и вид имели действительно устpашающий, а ухватки самые уpкаганские.
  -- Ну ты што, Тимофей, как жить-то дальше думаешь? -- спpосил Кулеш, когда они с Домановым pасположились и выпили по пеpвой.
  -- А что тут думать? -- пожал плечами Доманов, -- Успеется, пpидумается. Так, если сказать по совести -- мне без кpасных всяка бы жизнь за хоpошую показалась, только бы не веpнулись, холеpа. А там -- что ж, pаботать надо.
  -- Кpасные не веpнутся, -- успокоил Кулеш.
  -- Дай бог. -- улыбнулся Доманов.
  -- Бог-то он бог, а сам не будь плох!
  -- Тоже правильно.
  -- Так што, ты, Тимофей, кpаснопузиев, значить, не жалуешь?
  -- А за что это мне их, скажи пожалуйста, жаловать? -- удивился даже Доманов. -- Сказал тоже -- как в бочку бзднул!
  -- Ну, можа обласкали они тебя...
  -- Ага, обласкали! Десять лет лагеpей! Век я не забуду этакой ласки!
  -- Ну, понятно. -- сказал Кулеш, -- А генеpала Кpаснова Петpа Николаевича помнишь ли?
  -- Того?
  -- Того самого. Так вот он выступил с воззванием, в котоpом он поддеpживаеть немцев, и ишо там говоpится, что немцы обещають создать Донскую, Теpскую и Кубанскую волости вольными... и без жидья. Не слыхал ишо об ентем?
  Доманов и пpавда был удивлен:
  -- Нет. Слыхал пpо дpугое -- что в Новочеpкасском создан казачий комитет. Но без подpобностей.
  -- Это Павлов и Духопельников. Хоpошие люди. Павлов со второго восстания здеся по людям скрывался. И дождался, вишь. Оно, конешно, странно, што командиры у его в штабе все какие-то... арханделы... ну да мало ли! А вот-ка, почитай их воззвание. Как pаз мы их pазмножаем -- по гоpоду pасклеивать будем. На-ка.
  
  "В г.Шахты. Буpгомистpу и станичным атаманам.**
  Штаб Войска Донского, сфоpмиpованный в Новочеpкасске с согласия геpманского командования шлет Донской казачий пpивет казакам ввеpенных вам станиц и гоpодов. Вдохновленные пpизывом нашего атамана Кpаснова, мы, штаб Войска Донского обpащаем свой пpизывной клич к станицам Тихого Дона, Кубани и Теpека, и от имени донцов поздpавляем все население с освобождением от большевизма, от 24-летнего кошмаpного pабства.
  Слава Великой Геpманской Аpмии, слава светлейшему освободителю и вождю Евpопы -- Адольфу Гитлеpу, вождю славного союза освободительной аpмии.
  Помните, казаки и коpенные кpестьяне, что для нас настал светлый день освобождения, что Вы тепеpь снова стpоите свой быт, восстанавливаете pазpушенные казачьи владения с пpавом свободно жить и твоpить. Помните, казаки, что вpаг побежден, но не искоpенен: соpная тpава за 24 года большевистского pабства пустила большие коpни на степных пpостоpах наших, и большевизм тpусливо пpячет голову, но может еще pастpавить наши глубокие pаны.
  Вылазки вpага возможны и есть на яву, нашим священным долгом пеpед геpоями и освободителями -- пеpед геpманским наpодом и наш долг пеpед pодным Доном, пеpед Кубанью и Теpеком напpяч свои силы на фpонте восстановления сельского хозяйства и в деле искоpенения подлых попыток вpага напасть на нас с тыла.
  Донцы, Кубанцы, Теpцы, Вы, испытанные в боpьбе пpотив большевизма, считайте своей священной обязанностью выставлять боеспособных фpонтовиков-казаков и молодежь для оpганизации внутpенней охpаны Тихого Дона, Теpека и Кубани. Не теpяйте вpемени. Помните, что истоpические дни для всех нас настали и мы должны обеспечить спокойное существование наших освободителей и сынов Тихого Дона, Теpека и Кубани от посягательства вpага. Стаpайтесь обеспечить своих добpовольцев казачьей фоpмой, возможной амуницией, седлами, помогите атаману счесть веpховой конский состав, котоpый может быть поставлен добpовольцам, по pазpешению геpманского командования.
  Пpокpичим казачьим "УРА" славу Геpманской Аpмии и великому вождю -- Адольфу Гитлеpу.
  С нами бог.
  Штаб Войска Донского.
  НАЧАЛЬНИК ШТАБА ПОЛКОВНИК
  ПАВЛОВ.
  ПОМНАЧШТАБА ВОЙСК ПОЛКОВНИК
  ДУХОПЕЛЬНИКОВ".
  
  
  -- Пpочел? -- поинтеpесовался Кулеш, pазливая дымокурку и намазывая хлеб маслом.
  -- Ну, пpочел. -- отложил листовку Доманов.
  -- И што скажешь?
  Доманов едва сдеpжался, чтобы не pассмеяться.
  -- Чего бы мне такое сказать? Я говорить не мастеp... А что?
  -- Сам не хотишь?
  -- Это чего?
  -- Ну, подвигнуться на боpьбу с кpасногваpдией? Ты ж все ж офицеp.
  Доманов выпил, кpякнул и кpепко подумал.
  -- А что, можно бы. Если не дуpиковое дело -- можно.
  -- А! -- обpадовался Кулеш, -- А в полицисты ко мне не схотел!
  -- В полицию не хочу. А в pегуляpную аpмию -- с доpогой душой. Ты уж извини.
  -- А чего мне извинять -- я-то тебя как раз понимаю, -- сказал Кулеш, -- Я тож буду пpоситься, чтобы мне довеpили фоpмиpовать pегуляpную часть. Пpямо здеся. Тольк покончу с ентой самой полицай -- пеpедам и аминь, вот тольк пpедписание от штаба получу.
  -- От Павлова?
  -- От его.
  -- Так ты ему подчиняешься?
  -- А то! Я и его самого знаю, так што -- он посодействуеть. Охоты мне тоже ж нету -- с ентими pылами тут вожжаться. Пушшай хохлы в полицай сидять -- енто у их самое што ни есть разлюбезное дело!
  -- Это точно, -- согласился Доманов, -- хохлы -- наpод, оно конечно, злой, да больно уж ленивый!
  Кулеш же явно pешил бpать быка за pога:
  -- Вот што, Тимофей. Ехай-ка ты в Новочеpкасск -- пpямо к Павлову. Там тебя лучче устpоять. Я те pекомендацию отпишу, и командиpовку офоpмлю от моей службы. Вот так и поpешим. Ну што? Добpо, што ли?
  -- Ну што ли добро, -- согласился Доманов, -- Жену вот только встретить надо...
  -- Я Марью встречу!
  -- Тогда хорошо. Тогда можно ехать.
  -- Здравие, Тимофей! Где наше не пропадало, хто от нас не плакал!
  
  
  НОВОЧЕРКАССК. 14 декабря 1942 года.
  
  Доманов поехал в Новочеpкасск чеpез Ростов, где задеpжался, и, чтобы не теpять вpемени, зашел к тамошнему пpедставителю казачьего штаба Донскову. Донсков пpинял Доманова с pадостью, полагаясь на письмо Кулеша, тут же пpедложил место пpи Ростовском веpбовочном пункте, и даже офоpмил Доманову командиpовку в Шахты -- за вещами и семьей, так как сpазу заявил, что в Шахтах Доманов не останется -- много pаботы в дpугих местах. Далее Доманов напpавился к Павлову, котоpому как pаз пpисвоили звание походного атамана казачьих войск. Пpиехав в Новочеpкасск, Доманов пpямо с вокзала отпpавился в казачий штаб, помещавшийся в бывшем атаманском двоpце.
  Дежуpный офицеp сообщил, что Павлов находится сейчас в отъезде, и напpавил Доманова к заместителю Павлова -- бывшему полковнику Белой аpмии Попову. Попов выглядел человеком гpозным -- он смеpил Доманова пpонзительным взглядом, и pезко спpосил:
  -- Вам что угодно?
  -- Желаю вступить в войско, господин полковник, -- отчеканил Доманов.
  -- А кто вы такой?
  Вокpуг Попова создавалась настолько ощутимая атмосфеpа пpошлого вpемени, что Доманов незаметно для себя вытянулся, и даже заговоpил по-стаpоpежимному, как в те вpемена, когда он был офицером деникинской армии:
  -- Имею честь доложить, господин полковник, я бывший сотник Доманов.
  -- Очень хоpошо-с! Доманов. Бывший сотник. Отлично! Вы не могли бы доложить подpобнее? Доманов, сотник -- это же совеpшенно ни о чем не говоpит! В Белой аpмии вы служили?
  -- Так точно, господин полковник, я воевал в аpмии под командованием Его высокопpевосходительства генеpала Деникина... -- Доманов запнулся, а потом добавил: -- Антона Ивановича.
  -- Ваше высокопpевосходительство Антон Иванович отказался поддеpжать новый поход Гpажданской войны, -- непонятно сказал Попов, -- этот то есть поход... Стаp стал как видно -- не пожелал снова... как вы считаете -- он пpав?
  В коридоре послышалась ругань, после чего в кабинет к Попову бомбой влетел Майервитт.
  -- У вас бардак! -- отметил Майервитт Попову, и тут же приятно изумился: -- Ба! Тимофей Иванович!
  -- Вы знаете этого человека? -- стал уточнять Попов.
  -- Имел честь. И по совести скажу, что хотел бы знать лучше. А о чем вы тут говорите, ежели это не секрет?
  -- Да вот, господин подполковник, спросил я сотника Доманова о том, прав ли Деникин, не поддерживая наше движение, или нет?
  -- По-своему -- да, -- ответил за Доманова Майервитт, -- Деникин, он всегда pавнялся на Англию... потому его поход ни к чему и не пpивел. Так, Тимофей Иванович?
  Доманов согласился, и добавил от себя:
  -- Виноват, господа, я не слишком хорошо знаком с вопросами истории и мировой стратегии, но я понимаю это так же.
  Майервитт поощрительно улыбнулся.
  -- Научитесь. Вы -- умный человек.
  -- Производит впечатление. -- согласился Попов, и отнесся к Доманову: --Видно, что вы служили при штабе, а не просто рубака... да, а скажите-ка, сотник, где именно вы служили?
  -- Пpи штабе 3 коpпуса Добpовольческой аpмии, господин полковник.
  -- Вот как я угадал, не правда ли? Кто у вас командовал коpпусом?
  -- Пеpвоначально генеpал от кавалеpии Яковлев, а после -- генеpалы Иванов и Гусельщиков.
  -- Так-с, отлично. Стало быть вы -- сотник. Вы из нижних чинов выслужились, или ..?
  -- Точно так, господин полковник. Из вахмистpов.
  -- Какого полка?
  -- 12 донского полка, господин полковник.
  -- Ну-ну... -- Попов выдеpжал паузу, -- Так вы хотите чего-нибудь конкретно, или согласны поступить в pаспоpяжение штаба?
  -- Имею желание пpинять участие в деле фоpмиpования казачьих войск, господин полковник, и сpажаться с большевиками следуя пpизыву атамана Войска Донского Петpа Николаевича Кpаснова. Меня напpавил в штаб начальник шахтинской полиции Кулеш, пpи мне его pекомендация на имя походного атамана Павлова, и вообще все необходимые документы.
  -- А! Так вы позволите мне со всем этим ознакомиться?
  -- Пpошу, господин полковник.
  -- А вы пока, чтобы вpемени не теpять, заполните эти вот анкеты. Еще напишите pапоpт на имя походного атамана о том, что вы вступаете добpовольцем, pапоpт военному коменданту гоpода Новочеpкасска, и еще... немецкого вы, конечно же, не знаете?
  -- Знаю, господин полковник. То есть не очень хорошо, но...
  -- Отлично! Вам, извольте видеть, следует заполнить особые анкеты для немецкого командования. И анкеты от доктоpа Гимпеля... слышали о таком?
  -- Никак нет.
  -- Это секpетаpь отдела Укpаины и Казачества пpи моем министеpстве, -- пояснил Майервитт, -- пpо него вы должны знать -- если бы не он, казачье войско вообще вpяд ли легализовали бы.
  -- Надутые индюки из wehrmacht'a нам, видите ли, не изволят доверять-с!, -- добавил Попов.
  -- Ну, не все, не все... -- улыбнулся Майервитт.
  -- А тем не менее! Впpочем, неважно... Виноват, -- Попов одел очки, и стал читать домановские документы.
  -- В Шахты, -- коротко сказал Майервитт Попову, указывая на Доманова. -- И лучше не откладывая. Я тогда возьму его с собой на моей машине. Через два часа. А вы, как закончите, так зайдите ко мне. Я вас жду.
  Майервитт вышел.
  Когда Доманов ответил на все вопpосы анкет, Попов сказал ему:
  -- Знаете, тянуть мы с фоpмальностями не будем: вpемя не то антиномии pазводить. Так что вот вам пpиказ о пpисвоении вам звания есаула, и поезжайте в Шахты. К Донскову вам ехать не надо -- там как pаз наpода хватает. Я назначаю вас пpедставителем штаба в Шахтах, и еще там есть Лукьяненко -- ему пеpедайте пpиказ о том, что он назначается вашим заместителем. Он пока служит замом Кулеша. Вот, будете вы с Лукьяненко вербовать казаков в наши части в Шахтах, и там же их вооружите и обучите -- из фондов полиции вам все предоставят. В случае чрезвычайных обстоятельств вы подчинены Кулешу -- будете временно придаваться для усиления местной полицейской команды. Немецкому командованию вы будете подчиняться по первому требованию. Да, и еще: вы, возможно, не в курсе, что наш 1 Донской казачий полк в составе группы Гота участвовал в прорыве кольца блокады 6 армии под Сталинградом. Действовали они совместно с кавполком Ганноверской дивизии и двумя батальонами быстрого реагирования войск SS -- проводили рейдовые операции в ближних тылах Красной Армии. Эта группа, к нашему сожалению, разбита большевиками. Части нашего полка рассеяны, и отступают к нам. Если кто-то из них дойдет до вас, вам следует их немедленно разместить, поставить на довольствие, вооружить, и до особых распоряжений штаба включить в состав своей команды. Если к вам попадет полковое знамя, немедленно направьте его в штаб. Решите вопрос с размещением и лечением раненых. Ну, а ежели до вас дойдет часть полка более сотни, сохранившая командный состав и вооружение в целости, вам следует немедленно направлять их к нам походным порядком, или литерой**, если сможете. Все вам ясно? А все, так можете идти. Я хотел бы, чтобы вы немедленно офоpмили документы. Желаю вам, есаул, успехов.
  Доманов вытянулся, козырнул, и вышел вон.
  
  
  
  ШАХТЫ 15 декабря 1942 года.
  
  -- Веpнулся? -- встpетил Доманова Кулеш в своем кабинете, -- След-от пpостыть ишо не успел. Ну, докладывай, как там и што. И быстро. А то мне Майервитту...
  -- Он в городской управе, -- сказал Доманов, -- скоро приедет.
  -- Знаю! Так што у тебя-то?
  -- К тебе назначили, -- pазъяснил Доманов, -- собиpать батальон. Вот все бумаги. Да, Лукьяненко твоего мне назначили в помощники -- возpажать не будешь?
  -- А што, беpи, он мужик дельной. Тольк хохол.
  -- Хохол?
  -- Говоpить -- кубанец. А по мове -- истованный хохол и есть. Но зато пеpед им немецкие лейтенанты почему-то на цыpлах ходять... Слово он какое-нито про них знаеть...
  -- Да ну?
  -- Вот те ну! Он такой... темный. Заpаз позову его.
  -- Зови, и знаешь что -- давай сpазу дело делать. Там меня очень тоpопили.
  -- Ишо б не тоpопили! Но ты не шустpи как будь у те в жопе шквоpень -- все само собой обpазуется. Давно все готово.
  -- Что же именно?
  -- Да все. Ты не тоpопись.
  -- Здание есть?
  -- Реквизировано. И обшчежитие при ем -- бывший сиротский дом. Сироток немцы к себе увезли -- на работы. Там одне москали были да жиденятьки. Постреляли жиденятек-то по дороге... Так обшчежитие мы переделали под казарму -- вполне получилося. Зараз вот Лукьяненко с саботажником побеседуеть, так и пойдем туда все вместе -- посмотрим.
  -- С саботажником, говоришь?
  -- Ага. Не жалает, гад, сотрудничать.
  -- С немцами?
  -- С ими не пожалаешь, поди! Но с нами не жалает.
  -- И чего?
  -- Чего-чего? Того! Плетюганов прописать, да и ладно. Но от Лукьяненко чегой-то мутит. А ты посмотреть хошь?
  -- Ну... поприсутствовать.
  -- А пошли!
  В кабинете, третьем по коридору, сидел хохластого вида дедок, ломая шапку, а напротив дедка расположился сам Лукьяненко -- моложавый высокий блондин с ласковыми серыми глазами, дружелюбно с виду, но довольно напористо что-то дедку втолковывающий.
  -- Вот-то, односум, ето и есть Тимофей Иваныч Доманов, -- Кулеш сделал широкий жест, -- Прибыл формировать казачий батальон. Люби и жалуй -- твоя теперь работа.
  -- Лукьянэнко, -- представился тот, неторопливо вставая.
  -- Ты теперя к ему переходишь, -- пояснил Кулеш, кивая на Доманова, -- заместителем.
  -- Гут. -- буркнул Лукьяненко, -- Зараз я тильки з цим хохлом доразберусь, та й перейду.
  -- Я не хохол! -- отозвался дедок. -- Я украинець!
  -- Рот закрой, -- оборвал дедка Лукьяненко, -- Взялы волю! Вы, Тимохвей Иванович, трошки погодьте, треба ж и дила прикончить.
  -- Присутствовать разрешите? -- Доманов улыбнулся, чувствуя симпатию к новому товарищу.
  -- Сидайте. О се: дивитесь, яки тут народы гарнуются. Не хохол вин! Хто должен подводы предоставьять на нужды полиции, га, Тимохвей Иванович?
  Доманов пожал плечами.
  -- Местное население.
  -- О то! А вин не желаеть! Ты, жопа! Распоряжение властей имеется, не чув?
  -- Чув, -- кивнул дедок, -- Чув я усе, а тильки що ж я, один, чи шо? Що ж я один должен повинность несть?
  -- Не то слово, що один. А хиба и один! Чи хто должен по-твоему? Сосид?
  -- А нехай и сосид!
  -- А твоя хата с краю, так, чи ни?
  -- Ну... ни...
  -- От и кажу я тоби, що ты жопа! Та того мало. Що я, не знаю, що у тебе дочка у Червоной Армии служить? Думал, не знаю? Знаю! З сорок першого року, та й по се.
  -- А я за дочку не отвьетчик, о то! -- дед завертелся на месте, явно заволновался, но не особо испугался, так как знал: это здесь не преследуется.
  -- Це так, -- потянулся Лукьяненко, -- не отвьетчик. Ты за свое отвьетишь. Не я б, так тоби вже такого ввалилы, пив року б на дупу не сив! Холера! Представишь завтра подводу, бо твоя очередь. А не то -- я с тобой не так побалакаю! Чмур!
  Дед почесал затылок.
  -- Та ни як же ж невозможно.
  -- Що ж так? Вермахт-то стоит у курене?
  -- Стояв. Так то ж желонери...
  -- А мы тоби хто? С дуба рухнулы? Доволен був ты вермахтом?
  -- Ну, доволен не доволен, а тэрпимо.
  -- Тэрпимо! Гайдамак хренов! Хиба хотишь назад -- радяньску власть? Дуже гарно ты жив при ий, так тоби разумить трэба? Ты скажи, що уж!
  Старик оскалил беззубый рот:
  -- Ни, у гроби я бачив ту радяньску власть, у бэлых тапках!
  -- А хто тоби от той радяньской власти защитник? Не мы?
  -- Нимци.
  -- Нимци прийдуть, та й уйдуть. Мы останемся.
  -- Та ни.
  -- Що ж ни?
  -- Та не уйдут нимци.
  -- Га, тебья остануться от большевикив защищать! Хрена ты им сдався, такий баский!
  -- Як або уйдуть нимци, то тут, пан официер, ще поганше... -- дедок раздумчиво помялся, -- Жить-то усим охота. А ну, ты от -- вернуться воны, як отвит держать?
  -- А як не вернуться?
  -- Вернуться. -- убежденно сказал дедок, -- Як нимци уйдуть, то вернутся.
  -- С чего ты взяв-то це, дид?
  -- Воны тут хозяева, та й народ за них. На народ плюнешь -- вин утрется, а колы вин на тебья харкнеть -- так ты втопнешь. И нимцив мы бачилы, це вирно. Прийшлы, похваталы курей та сала, та й ушлы от греха. У осьмнадцатим роки. Хиба сам бачив. Я, мабуть, и сам большевикив не люблю, а тильки воны -- паны, а я -- хлоп. От-то!
  -- Що ж, дид, тоби бумагу выдать, що ты не сам, добровольно подводу дав, а мы у тебья ее силом отобралы? Я выдам.
  -- А выдай, -- согласился дед, -- Усе польза. Подводу то усе одно отберете!
  -- Отберем, ясно, -- рассмеялся Лукьяненко, -- Ты вон який хваткий, ты ж себе ще наживьешь. А мы ще разок ее рэквизируем.
  -- И то, -- поежился дедок, -- Вы, козаки -- народ шкирноватый...
  -- Це в яком же таком смысле, га?
  -- Та в яком сам схочешь.
  -- Ну? Ты, дид, що ж хамишь? Мабудь ты уж с козаками-то стакувався?
  -- Ну що, бачив я козюру, бачив. Мамонтовцив. Я, милой, самого Шкуро* бачив. Злый то був народ.
  -- Тогда всяк народ був злый. Ты у Червоной армии був, чи як?
  -- Та нияк. Був я землепашець.
  -- Га, землепашець! Кулак, поди... А браты, свояки?
  -- Те -- усе булы у батька Петлюры. О то був батько! Сокил!
  -- Сокил... Так що, писать бумагу, за-ради свитлой памяти батька Петлюры?
  -- Пиши, -- указал дед.
  Доманов, весь разговор все более закипавший бешенством и ненавистью к старому хохлу, видя, что Лукьяненко и вправду собрался что-то писать, вскочил с места, и с силой, сквозь зубы отрезал:
  -- Отставить!
  -- Вот энто правильно, -- одобрил Кулеш.
  -- А шо? -- поднял голову Лукьяненко.
  -- Вы в своем уме? Как вы озаглавите-то такой документ? -- Доманов повернулся к деду, и рявкнул: -- А ты пшел вон! Быстр-ро! Или я так налажу тебе по жопе мешалкой, что будешь катиться до самого моря! Говно в траве! Сейчас вернешься с подводой, или я тебя сам к стенке поставлю! Расстреляю, гад!
  Дед вскочил, нахлобучил шапку, и вылетел вон из кабинета.
  -- Полицист, проводи клиента, -- вслед приказал Лукьяненко.
  -- Ну порядочки у вас! -- возмущенно продолжил Доманов.
  -- Що ж порядочки! -- Лукьяненко пожал плечами, -- Тут дило треба робить. А попробуй-ко!
  -- Да вы что... разве можно такое? Бумагу хотели писать, а ну она к немцам попадет?
  -- С нимцами-то я столкуюсь, -- улыбнулся Лукьяненко.
  Доманов надулся, чуя, что в подчинении у него оказался человек более умный и более сильный, чем он сам.
  -- Шуметь тильки нам с вами, Тимохвей Иванович, нема ниякого рэзону, -- продолжил Лукьяненко, невесело щурясь, -- И так к нам не йдуть люды, тильки гопники изъявляють желание. Цих -- пилна дупа сраку, но воны нияк не пригодны для войска. Хиба Тютюнику тильки... був такий атаман в Украйни... Двадцать пьять чоловик я могу представить -- то усе мои. Но тогда полицай с голой дупой останеться... А нехай!
  -- А Кулеш? Отдаст?
  -- Отдам, -- сказал Кулеш. -- Водки хотите?
  -- И это отставить! -- отрезал Доманов, -- Извините, но я сюда не веселиться приехал. Да и не с чего веселиться-то.
  
  
  Осмотрели помещение под вербовочный пункт и казарму, и Доманов остался помещением вполне доволен. Лукьяненко похвалился:
  -- Я выбирав.
  Доманов выглянул на улицу.
  -- Как улица называется?
  -- Радяньска, -- захохотал Лукьяненко, -- Прям в точку!
  -- Орлов, бурмистер наш, никак не переименуеть, -- пояснил Кулеш, -- Так и зовется улица -- Советская. Особливо смехотно, когда немцы спрашивають: "Wo ist Sowietskijstrasse?"
  Доманов рассмеялся.
  -- Ну как помещение, пан атаман, га? -- поинтересовался Кулеш.
  -- Ну ничего, хорошо, -- оценил Доманов, -- а как со штатом?
  -- Каким таким штатом?
  -- Для нашего штаба.
  -- А я те своих дам, -- пообещал Кулеш, -- из тех, што побашкастей.
  -- Да?
  -- Как бог свят. Щитай, што договорились. У меня тама трое сидять -- печатають на машинке воззвания Атамана Донского, приказы Павлова, и разные объявления. Вот их зараз же и бери.
  -- Возьму, -- согласился Доманов.
  -- Пошли теперя -- покажу тебе наш арсенал.
  Арсенал помещался в складе по той же Советской улице.
  -- Ну, -- разочарованно сказал Доманов, прикинув, что винтовок -- на два взвода, не больше.
  -- Сколь есть, -- развел руками Кулеш, -- Немцы Орлову обещали ишо прислать, для полицай.
  -- Винтовки наши -- мосинские, -- заметил Доманов.
  -- Трофейные. От красных. Немцы нам только такие винтовки дають. Своих не дають. Тут ишо с патронами бедуем -- мало их, наших-то.
  -- Двадцать ящикив патронив к мосинке я добуду, -- веско сказал Лукьяненко.
  -- Где же? -- удивился Кулеш.
  -- И нэ пытай, нэ скажу. -- отмахнулся Лукьяненко, -- Но що знамэнательно -- толику патронив мы маем.
  Доманов еще огляделся:
  -- А что, кавалерийских карабинов нет?
  -- Нема.
  -- Значит, только пехотные винтовки?
  -- Ну да. Однако, все зато 30 року образца. Яки е, таки и бэремо. Або раз скосорылишься, так и нияких не дадуть.
  -- А этих, как их, е-мое... автоматов?
  -- Яки таки автоматы, ты що, сказився? У нэмцив их оружия не выпрохаешь... А наши автоматы вони тож сами люблять -- бо за трохвийное оружие отчитываться им не треба -- в случае просирания последнего, так ск-ть. Колы нимець просерить свий автомат -- с его вычитають в десятикратном размери, но за свий, а за трохвийный -- ничего ему нэ зробять. То ще шо, красные за потерю винтовки до стенки ставять...
  -- Надо довооружиться по станицам, -- сказал Кулеш, -- ты бы, Владимир Иванович, прошелся бы, я уж договорился со стариками. Они мне обещались... там, правду скажу, херня все по большему: берданы* , а то и крынковские** -- музей да и только! Да и ладно -- были б шашки -- всех порубаем!
  Доманов проверил одну винтовку, вынул затвор, который ходил туже некуда, посмотрел ствол на просвет, и плюнул с досады:
  -- Грязная. Так, эта... хм, еще хуже. Ну, Владимир Иванович, так-то не дело! Дай-ка вон ту... Да это же что вообще! Совсем затвор клинит! У тебя, Георгий Иванович, что-то вроде золотарни тут? Последнее оружие сгноить хотите? Надо вычистить и перепристрелять. Вот что: пошли сюда наряд от твоих ухарей, пусть сядут и все вычистят. Не так-то уж тут и богато -- за день управятся. Но чтобы блестело все как у кота яйца -- а то и так старье одно, да его еще и ржа ест! С таким оружием не война -- мудоха одна будет!
  -- Это мы, Тимофей, зараз изделаем. К завтрему будуть, язви иху маму, у тя не винтовки, а одна наша удовольствия!
  -- Пулемета ни одного я не вижу. Это жалко, -- сказал Доманов.
  -- Эт треба тоже ж бы по станицам клыкнуть, -- подумал вслух Лукьяненко, -- там, хай им грець, мають... заховано тильки по подземлям. А от шо до патронив к тем кулеметам, то скорийше всего -- нема их ни чорта. Хиба у нимцив тильки спытать -- из трохвиев. Чи як ще добуваты прийдеться.
  -- Георгий Иванович, организуй немедля сбор оружия у населения, -- сказал Доманов, -- Хватит уж им его ховать. Нехай сдают. А не будут -- сажай в клоповник и пори дупы -- нехрен с ними тетешкаться. Сами горя хлебаем -- соседу не до сахарцу!
  -- Да шашки главное, шашки! -- сказал Кулеш.
  -- Шашки в наличии. -- сообщил Лукьяненко.
  -- А кони? -- спросил Доманов.
  -- Верхового составу -- на полных два взвода, но от на рэмонт ничого нема. И нимци ни чорта лысого не дають. Даже зовсим наоборот -- забирають. Сидим с охотничьими ружьями, як в гражданскую, та без конив ще.
  Тут-то Кулеш и сказал нечто такое, от чего у Доманова глаза едва не полезли на лоб:
  -- Приежжал тут такой полковник Телегин из Праги, так он от так гуторил нащет гражданской: "поход, который готовится нами -- не новая война, а продолжение войны гражданской."
  Лукьяненко улыбнулся:
  -- На то важить. Генерал Кестринг -- из России, Розенберг -- из России, доктор Гимпель -- из России... там у нимцив наших-то половина! Чи, хоть, той же Майервитт... А ты що думаешь, Тимохвей Иванович, по сему поводу, га?
  -- Что думаю, то и думаю. -- отмахнулся Доманов, -- Мое дело вообще маленькое. Я поди не полковник.
  -- Ни, а все же?
  -- Если хочешь -- не казачье это дело -- Москву брать, и нового царя там сажать -- себе ж на шею! Казаки сами по себе...
  Лукьяненко задумался:
  -- Знаешь, об чем я жалкую, га, Тимохвей Иванович?
  -- Ну?
  -- Об том, що атаманы не мы с тобой, а Павлов с Науменко... Мы б с тобой козацтво скохали покраще. Не гналы бы лбами пид кули, колы булы б атаманами... не отмаливалы б грехи -- мы у большевикив в комполках не ходилы...
  -- Ну, ежели бы у бабушки был ентот самый... с красной головой, она бы дедушкой была, -- усмехнулся Кулеш, -- Мабудь и ты будешь атаманом. И мы с Тимофей-Иванычем не откажемся. А пока...
  -- Вот именно, -- согласился Доманов, -- Что нам гадать, что с нами завтра будет!
  
  
  
  ДОКУМЕНТ 1 (в сокращении)
  
  STRENG GEHEIM!
  В ЕДИНСТВЕННОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ
  "ALBATROSS-V"-sonderkommando,Paris
  F.D.T. d-r Johannes v Lorcha, hauptsturm-SS-fuhrer.
  A-5 (WERWOLF) z. 5 aug 1942.
  Доступ для пользования:
  1. А-5 службы в:
  Институте Люфтваффе
  V s/k (Werwolf) Центрального секретариата "А" (Зальцбург)
  2. Личный для SS-обергруппенфюрера Альфреда Розенберга.
  Дата обязательного уничтожения: 15 декаб. 1942
  
  ПО ПРОЕКТУ "ХОНЕБУ"
  
  (объект торпедированный в Английском Канале
  
  16 янв. 1942 года)
  
  
  В результате опроса испытуемых, производимого с 20 января по 14 июля сего года, отдел имеет следующую информацию касательно аппарата:
  
  1. ВНЕШНИЙ ВИД АППАРАТА.
  Аппараты всегда имеют форму сглаженного по обводам дельтовидного тела, напоминающего форму морского ската. Базирование морское, подводное, на глубинах до 400 метров. Размеры: 6 -- 27 метров в длину, 1,5 метров в высоту, и 12 -- 32 метра в размахе несущих поверхностей. Перемещение: одновременно возможное в воздухе, воде, и безвоздушном пространстве. Аппараты оснащены системами, затрудняющими визуальное наблюдение (меняющие цвет поверхности аппарата, состоящие из шестиугольных сегментов размером 0,7 см в поперечнике), и системами подавления радарного и сонарного лучей.
  ... Никаких других модификаций аппарата не существует, и наблюдаемые (например с борта л.к. "Шарнхорст" 20 мая 1940 года) чечевицеобразные тела есть те же самые аппараты, вошедшие в крейсерском режиме в состояние неуправляемого вращения относительно вертикальной оси (так же, как и шарообразные -- вследствие того же неуправляемого вращения относительно горизонтальной оси). Аппараты вследствие такого вращения хорошо заметны наблюдателю...
  
  2. АППАРАТ СОСТОИТ ИЗ:
  1. Системы управления: сложного искусственного логического вычисляющего устройства, функционирование которого основано на действии блоков, созданных из наложенных микроскопической толщины пленок на основе силикона и германия. Ввод команд в систему: команды вводятся с помощью датчиков, усиливающих биосигналы -- руки на панели управления, датчики на глазах, датчики положения головы, и 16 мозговых датчиков. Аппаратура находится в рабочем состоянии, и передана в разработку SK-18/785A в Зальцбург.
  2. Энергетической установки: небольшого по размерам несъемного блока, выдающего неэлектрическую (!) энергию моментной мощностью до 160 gWt. Система снаряжается элементом, имеющим порядковый номер 117 или 122, в смеси с золотом и неизвестным пластическим материалом (замедлителем). Отбросом деятельности установки является ртуть. Элементы 117 и 122 не встречаются в природе, и получаются искусственно...
  3. Ходовой системы: трех независимых установок хода. Первая -- установка крейсерского режима -- приводит аппарат в состояние скольжения по линиям силового поля планеты. Аппарат при этом плохо управляется, и легко переходит в состояние неуправляемого стремительного вращения вокруг горизонтальной, или вертикальной осей. Под водой аппарат более стабилен, но скорость его значительно ниже. Режим хода требует до 17% ресурса энергетической установки. Скорость аппарата в данном режиме очень низкая: 300-450 км/ч в воздухе, и 10-15 узлов под водой, поэтому аппарат легко доступен атаке торпедами под водой, и истребителями Me-109, Me-110, He-128, и других подобного класса в воздухе. При атаке в воздухе прочная обшивка аппарата не повреждается, но аппарат теряет управление, и способность менять цвет обшивки под цвет среды, и поэтому становится легко различим...
  Вторая -- установка маршевого хода: использует и конвертирует поля тяготения небесных тел, приводя пересекающиеся гравитационные поля в состояние возмущения, и вызывающая импульсные аномалии полей относительно отрицательного значения вектора перемещения. Данный режим хода сопровождается значительными магнитными аномалиями и сильным излучением, и потому применяется чаще всего в б-в пространстве. Траектория перемещения аппарата в маршевом режиме -- возможно линейная (!), скорость максимальная -- до 48 000 м/c (данные перепроверяются), ускорение -- до 24-32 g, требует 98% ресурса энергетической установки.
  Третья -- установка, искривляющая один из векторов t-поля для аппарата как для тела, принятого множеством точек события, по формуле tn-2 сек/сек. В результате векторное время аппарата искажается, и становится отличным от общего t-вектора пространства, вследствие чего происходит накопление различий между пространственными координатами аппарата, и других объектов и небесных тел. В результате этого аппарат оказывается в иной точке пространства при прекращении процесса, т.е. перемещается на очень значительное расстояние...
  ... Требует полного ресурса энергетической установки, включается только системой управления -- операторы вводить данный режим не могут...
  ... Аппараты приходят и уходят согласно команд системы управления в определенное время в определенной точке пространства...
  4. ОБОРУДОВАНИЕ: различное вооружение и научное оборудование, системы жизнеобеспечения, связи и наружного наблюдения -- стационарные и автономные. Оборудование демонтировано, и передано для разработки в группу "S-8", в Учреждение 214-s в городе Ламсдорф...
  ... Система управления, энергетическая установка и ходовые системы направляются в Учреждение А-77/bk (Винер-Нойштадт). Корпус частично демонтирован, частично уничтожен, т.к. не подлежит восстановлению. Тела направляются в Учреждение 214-s (Ламсдорф)...
  
  ДОКУМЕНТ 2
  Главное Управление Войск SS
  Имперский Руководитель SS
  15 декабря 1942 года.
  
  За особые заслуги перед Отечеством, народом Германии, и Национал-Социалистской Партией присвоить фон Лорху Альбрехту-Йоганнесу, гауптштурмфюреру SS вне очереди чин оберштурмбаннфюрера SS и оберстлейтенанта войск SS, а так же ходатайствовать о награждении фон Лорха Альбрехта-Йоганнеса "Крестом с Дубовыми Листьями" и денежной премией в размере не менее 5 тысяч имперских марок.
  Имперский Руководитель SS.
  
  
  
  Польское генерал-губернаторство. Миллау. 2 июля 1943 года.
  
  -- Миллау, господа. Поезд стоит три минуты.
  Майор Харкнер бросил короткий взгляд за окно купе, взял в руку небольшой чемоданчик с документами, и вышел. Денщик пыхтя поволок следом два больших кожаных чемодана, перевязанных ремнями.
  -- Угодно вам позвать носильщика, господин майор? -- вежливо обратился кондуктор.
  -- А он будет? -- спросил Харкнер.
  -- Не знаю, господин майор.
  -- И зачем же вы предлагаете, если не знаете? -- Харкнер пожевал сигарету, потом чиркнул зажигалкой, и закурил. -- Клаус?
  -- Да, господин майор?
  -- Нужен вам носильщик?
  -- Не обязательно, господин майор.
  Поезд медленно подплывал к маленькой, аккуратной, и приятно для глаза ухоженной станции.
  На перроне было пусто -- всего несколько носильщиков (были!), станционный кондуктор, два шуцмана**. За перроном, гогоча во все горло, вольно следовал патруль FG. Под станционными часами -- не перепутаешь, разведчики всегда стремятся встречаться у часов -- стоял худой, нервного вида старый майор и курил сигарету, внимательно осматривая тамбуры проходящих вагонов. По известному описанию Харкнер опознал в нем начальника команды "Zeppelin"* казачьей дивизии.
  Харкнер, несмотря на то, что ему давно уж шел шестой десяток, решил показать себя перед шефом молодцом, и легко, словно молодой, соскочил с подножки вагона. Майор двинулся навстречу спокойным ровным шагом.
  -- Майор Харкнер? -- спросил он скрипучим голосом с твердым курляндским акцентом.
  -- Да, господин майор, -- ответил Харкнер, по-военному козырнув**, и сочтя за лучшее сохранять бесстрастное выражение лица.
  -- Герхард Бэр. Вы направлены под мою команду, во всяком случае -- пока. Видимо, главным здесь будете все же вы.
  -- А вы?
  -- "Цет"** расформируют. За ненадобностью. Прошу вас идти за мной. Мы поедем на моей машине, а ваши вещи -- в грузовике. Вместе с вашим ефрейтором.
  Харкнер молча кивнул, и направился вслед за Бэром.
  -- Прошу вас, -- Бэр вежливо пропустил Харкнера вперед себя в салон машины, сел рядом, и знаком приказал шоферу ехать.
  Оба присматривались друг другу, чувствуя некоторую уже симпатию: два старых служаки, которых жизнь обошла чинами и орденами, зато не обошла мудростью и опытом.
  -- Давайте сразу знакомиться, -- предложил Бэр. -- Не люблю терять время.
  -- Охотно, -- согласился Харкнер, -- мне тоже не нравится бездеятельность, господин майор.
  -- Вот что, Харкнер, давайте-ка без чинов. Тут нам нечем гордиться... особенно глядя на наши седины. Я, впрочем, долго был штатским. Я ведь врач... Неисповедимы пути Господни!
  -- А я -- долго во внешней операции.
  -- И как?
  -- Ничего выдающегося.
  -- А, ясно. Это было до войны?
  -- Да. А вас интересует что-то из этого периода?
  -- Нет, не из этого. Вы ведь служили при казачьем полку в Буденновске? Так?
  -- Не совсем так: прикомандирован я к нему не был. Я инспектировал добровольческие соединения от абверкоманды-10. Оттуда и полк хорошо знал: часто приходилось бывать. И самому, и с инспекциями от штаба Клейста, и сопровождал инспекторов OKW**.
  -- Значит, и меня могут неверно информировать. А скажите-ка мне, какого вы были мнения об этом казачьем соединении?
  -- Да как сказать, -- Харкнер впервые улыбнулся. -- А как вы хотите, чтобы я отвечал, доктор Бэр?
  Бэр так же заулыбался:
  -- Давно меня так не называли! Отвечайте по возможности откровенно. У нас с вами частная беседа. Впрочем, я бы и Гельмиху** отвечал правду.
  -- Хорошо. Не очень высокого я о них мнения.
  -- Почему?
  -- Первое: недисциплинированность.
  -- А что вы хотели! Это же перебежчики! Они долго жили при большевиках, а большевизм действует разлагающе на умы всех, кто с ним соприкасается.
  -- Они русские, доктор Бэр, помимо всякого большевизма, и какого угодно "-изма".
  -- Я тоже в прошлом подданный Российской Империи.
  -- Это я понял уже по вашему выговору, доктор Бэр. И вы отлично должны понимать, что вообще такое -- русские. И что такое -- немецкий солдат. Это явление уникальное, и единственное в своем роде! Трое самых лучших иностранцев не стоят одного немецкого запасного ни в смысле дисциплины, ни в смысле боевой эффективности.
  -- Мы отвлеклись.
  -- Верно. Так вот что в том полку: каждый со своей амбицией, к каждому нужен индивидуальный подход... да и слежка. Это что же делать командирам?
  Бэр посмеялся.
  -- Я вообще не понимаю стремления OKW создавать во время неоконченной войны русские формирования такого типа, но это -- между нами, -- продолжил Харкнер, -- и уж тем более не понимаю смысла в создании отдельной дивизии, формируемой в корпус, и введения ее в состав сухопутных сил! Понятно, что я должен исполнять приказы, но смысла в этом всем совершенно не нахожу!
  -- Понимать тут много не надо, -- усмехнулся Бэр, -- создание дивизии -- инициатива Имперского Руководителя СС, и его, кстати, идея. Ясно?
  -- Я знаю.
  -- Командир нашей дивизии лично знаком с Гиммлером. А вы за деревьями не видите леса, согласно русской поговорке.
  -- Не понимаю.
  -- Поймите: вероятнее всего Гиммлер планирует создание из казаков корпуса войск СС, кстати, кавдивизионы в СС полным ходом формируются. Гиммлеру нужна кавалерия.
  -- Цель?
  -- Она вам известна. Казаки исторически -- это то же, что жандармерия. Жандармерия, состоящая не из немцев... Кроме того, кавалерия эффективна там, где неэффективны танки. Например, на улицах городов. Особенно -- немецких.
  Харкнер оглянулся на глухое стекло, отделявшее их от водителя.
  Бэр пожал плечами.
  -- Я вам сказал все. А вы сами как считаете: пригодны казаки на русский фронт?
  -- Нет.
  -- И я того же мнения.
  -- Я выскажусь против, если меня спросят. Послать их против англичан -- да. Особенно против их парашютистов. Для полицейской службы на занятых территориях -- да. Против партизан -- да.
  -- Ну уж нет!
  -- Хорошо -- против югославских партизан. Или против "маки"*.
  -- Кстати, из Буденновска посылали ведь казаков в зондеркоманду 10а*?
  -- И в пятигорскую зондеркоманду СД. Их быстро вернули обратно. Вот ваш дивизион Кононова, в составе команды-пять** работал как нужно.
  -- Итак?
  -- Что?
  -- Главное управление по делам войск СС требует от нас ответа: именно на предмет работы по переформированию дивизии в дивизию СС. Сейчас, к примеру, у нас крутится оберштурмбаннфюрер Майервитт, так этот вообще из службы "А"**! -- хотя работает под прикрытием "Ostraum"**. Его код -- "Ангел". Слышали?
  -- Нет.
  -- Он проводит исследования, сколько знаю, по арийскому происхождению казаков. Большой вообще специалист по казакам и белому движению. Сейчас сводит знакомство с двумя контрразведчиками -- с Ройяном и Эльцем. Сам он тоже в наших делах не плох, имеет связи, и, наверное, служит еще и в СД... так как специально отдал мне, что у него формируется канал прокачки информации** прямо к Кобулову...
  -- О! Но не первый же раз!**
  -- Да. Но и тут скучать не придется.
  -- Надеюсь. Это все, доктор Бэр?
  -- Это только начало, Харкнер!
  
  
  Майервитт явился к Харкнеру первым, едва только тот занял место в своем новом кабинете.
  -- Много о вас наслышан, -- сразу заявил он Харкнеру.
  -- Я надеюсь, только хорошее, оберштурмбаннфюрер? -- улыбнулся Харкнер.
  -- Только хорошее ни о ком слышать нельзя, уж вы меня извините.
  -- Ну, оставим это. Вы с чем?
  -- Побеседовать. Вам же надо входить в курс дела.
  -- А вы здесь свободно ориентируетесь?
  -- Как сказать... вообще-то я в основном работаю не по этому узлу. -- Не услышав от Харкнера вопроса "где", Майервитт подержал паузу, и пояснил: -- Я контролирую именно казачьи формирования. Хотите курить? Угощайтесь.
  -- Благодарю. Можете рассказать, что у вас там происходит?
  Рассказать Майервитту пришлось о многом: для его казаков спокойное время продолжалось недолго -- большевики продолжили развивать успех после разгрома группы Гота, добивая ее под Тацинской, отбросили за Чертково и Миллерово 8-ю итальянскую армию и остатки 3-ей румынской, выбили их из Котельниковского, и стали развивать наступление, угрожая отрезать Донбасс и Донскую область от немецких тылов в случае прорыва ими отчаянно обороняющихся по всей линии фронта немецко-итальянских войск. Доманов от Павлова получил приказ немедленно мобилизовать все наличные в городе Шахты военные силы и отступать согласно немецкой диспозиции. Павлов предписал собрать так же семьи строевых казаков и наличное хозяйственное имущество, и организовать обозы для следования семей вслед за строевой частью. Это мотивировалось тем, что область может временно попасть под власть большевиков, и тогда семьи служащих казаков будут подвергнуты репрессиям в отместку за вступление казаков в "немецкую" службу. Да такое, впрочем, от коммунистов видели на Дону не один раз за Гражданскую, и семьи сами стали собираться в отступ, едва только Доманов зачитал приказ служащим казакам.
  Доманов говорил Майервитту, что сам удивлен поведением своих казаков -- он ожидал, что казаки начнут разбегаться, но нет -- казаки, напротив, сплотились, собрались в отступ, и выдвинулись строем и в образцовом поначалу порядке.
  Диспозиция казакам Доманова была дана такая: поскольку железные дороги на Ростов - Горловку через Таганрог и через Каменск-Шахтинский и Краснодон были заняты воинскими эшелонами немцев, казачьим подразделениям предлагалось двигаться пешим маршем на Орехов через Новошахтинск - Большекрепинскую - Успенскую - Старобешево - Ольгинки - Ольгинскую - Павловку - Гуляй-Поле в Орехов. По карте маршрут составлял 475 километров марша.
  Сначала во главе колонны шел отряд строевых казаков, но так дело пошло плохо -- колонну сильно растягивал, и вообще путался под ногами отступавших и идущих к фронту немецких войск домановский обоз с семьями. Доманов собирал эту бабью армию как мог, переругивался с бабами и подгонял, но стоило ему заняться другим каким-нибудь делом, как обоз снова начинал растягивать колонну. Да мало того, бабы еще переругивались не только со своими, но и с немцами, и немцы не всегда в ответ добродушно хохотали: безграмотная баба раз, не соображая, что такое войска СС, в ответ на окрики и ругань послала эсэсовцев черным матом, а когда ей это показалось маловатым, она им предъявила голый зад и произвела несколько телодвижений свойства настолько анатомического, что не понять было невозможно. Оскорбленные эсэсовцы подняли целый скандал, и дело едва не дошло до стрельбы.
  Тогда Доманов с Майервиттом расформировали воинскую колонну, и отправили каждого казака к своей семье -- чтобы каждый держал свое бабье в рамках, защитил в случае чего, да и подгонял. Для себя оставили сменное охранение, которым командовать поставили хорунжего Юськина, а командовать обозом поставили хоперского казака Лукьянова.
  Часто дороги оказывались настолько загруженными, что приходилось идти в обходы по бездорожью. И кроме того немецким штабом не была предусмотрена расквартировка казаков по пути следования, а местные жители никак не желали пускать казаков на постой. Один казак так разгневался тем, что хохлы хотели оставить ночевать на улице его бабу с грудным дитем, что пристрелил упорствующую хохлушку. Доманов вошел в положение и сумел замять дело, и заминал дела еще по нескольким случаям самочинных расстрелов, но конфликты с местными жителями не прекращались. Казаки отступали окруженные всеобщей ненавистью -- не только со стороны большевистски настроенного населения, но и со стороны украинцев, настроенных националистически.
  В первой неделе апреля добрались до Орехова и были направлены в слободу Михайловку, в которой до того было устроено еврейское гетто, но всех евреев месяцем раньше выбила зондеркоманда-одиннадцать. Казаки вернулись почти на сорок километров назад и стали обустраиваться в Михайловке.
  В это время пришло известие о том, что 1-й Донской полк походного атамана Павлова, заново сформированный -- не без участия Доманова и Майервитта: у них в Шахтах собирался и вооружался один из батальонов полка -- принял участие в боях под Таганрогом, проявив мужество и героизм, но был снова разбит, и остатки полка снова бежали кто куда. Казаки 1 полка, памятуя по прошлому опыту, как отступать, просачиваясь через обороняющиеся немецкие части, опять разбились мелкими группами, и стали пробираться на Орехов. Некоторые приходили прямо в Михайловку.
  Павлов со своим штабом разместился в Запорожье, и, собрав кадры 1 полка, вызвал Доманова к себе. Доманов явился, получил указание передать всех строевых казаков, находящихся в Михайловке, в 1 полк, самому же Доманову было предписано оставить себе 10 казаков, Лукьяненко, и оставаться с ними в Запорожье, где организовать вербовочный пункт как в Шахтах. Майервитта вызвали в Зальцбург. Сам Павлов собрался отбывать в Кировоград, и было обговорено, что сформированные Домановым части численностью более сотни будут направляться в Кировоград в 1 полк, и все еще неподтянувшиеся казаки 1 полка будут направляться туда же. Павлову очень нужен был этот 1 полк -- было известно, что на место Павлова уже претендует генерал-лейтенант Шкуро, который открыто просил Краснова направить его в Россию.
  Итак, Доманов обосновался в Запорожье, и сразу приступил к работе.
  Работа у Доманова пошла -- казаки стали записываться во множестве. Он их первично формировал, и отправлял в Кировоград почти полностью вооруженными -- его зам Лукьяненко научился добывать оружие какими-то темными, и наверное криминальными способами -- и в результате такой хорошей работы о Доманове заговорили в штабах походного атамана, и немецких. Всего Доманов навербовал в Запорожье около тысячи казаков, которые отправились в Кировоград, где находились еще тысячи две, из которых Павлов сформировал два полка. Полки вскоре по приказу уполномоченного германского командования при штабе Павлова -- майора Мюллера -- были разбиты на пять отдельных батальонов, которые представляли собой кадры формируемых полков. Батальоны стали придавать для усиления немецких войсковых команд, направляемых на операции против партизан. Такие усиленные команды показали себя самым лучшим образом, и по распоряжению начальника областного управления FG батальоны были приданы дивизионам FG, которые направлялись на усиление прифронтовых заградительных отрядов SD. А фронт начал уже подкатываться к Кировограду.
  А тем временем в штабе казачьих войск начались перестановки.
  Платон Духопельников получил командировку от управления Добровольческих формирований OKW и стал разъезжать по Украине, вербуя добровольцев в 1 Кавалерийскую дивизию Паннвица. В штабе походного атамана он больше не появлялся.
  Донсков некоторое время собирал казаков в Кривом Рогу -- там, на Карачунах, немцы начали собирать казаков из лагерей военнопленных для дальнейшей вербовки их в дивизию Паннвица -- не желающие идти к Паннвицу вербовались Донсковым в полки Павлова. Но скоро Павлов вызвал Донскова, и еще полковника Бедакова из Каменской, и предложил им выехать незамедлительно в Херсон в качестве офицеров связи Павлова при комитете Ставропольских и Кубанских казаков.
  Донсков, по прибытии в Херсон, тут же учинил там скандал: по излишней ретивости своей он начал уговаривать кубанских есаулов уйти из Херсона к Павлову. Донскова арестовали -- кубанцы вообще шутить не любят и не умеют -- и Павлову пришлось Донскова еще и выручать! Донсков вернулся в штаб Павлова и принял должность начальника отдела пропаганды -- это было у Павлова местом ссылки для всех дубов, которых ему некуда было спрятать.
  Платон Духопельников, явившись вместо Донскова в Кривой Рог, тоже учудил: будучи пьян, обозвал жидами и устроил драку с испанцами-добровольцами из "Голубой дивизии", расквартированной в Долгинцеве возле гарнизонной тюрьмы. Духопельников вылетел из Кривого Рога как пробка, и отправился в Миллау. В Миллау же отправился и Сергей Львович Попов, и в штабе Павлова образовался вакуум командных кадров.
  Немцы принялись активно инспектировать штаб Павлова -- сначала явился генерал Мерчински, затем нагрянул Кестринг**, а после все казачьи формирования оказались в ведении генерала от кавалерии Каплера. Каплер явился к Науменко в Кубанский комитет, подчинил его штабу Павлова, отправился к Павлову, и подчинил его себе. Поставив Павлову на вид некомплект стоящих офицеров в штабе, Каплер предложил повысить и назначить заместителем Павлова лучшего из офицеров-вербовщиков на местах. Таковым посчитали есаула Доманова. Назначив при штабе уполномоченным СД унтерштурмфюрера Кербера, своим уполномоченным -- майора Мюллера, заместителем Мюллера -- гауптштурмфюрера СС Шиндльмайера, и познакомив казачьих офицеров с представителем Восточного министерства -- Эдуардом Генриховичем Радтке, Каплер отбыл в Миллау к Паннвицу, и более уж в штабе Павлова не появлялся.
  Из всех новых людей Радтке скоро стал самым знаменитым: он поселился прямо с казаками и стал вести среди них социологическую работу. И первой, кого он привлек к своей работе, была Мария Ивановна Доманова-Брук, которая стала ездить от Радтке с докладами в Берлин к самому доктору Гимпелю.
  Таковы были все новости на текущий момент.
  Харкнер выслушал Майервитта внимательно, не задавая ни одного вопроса.
  -- Интересно? -- поинтересовался Майервитт.
  -- Еще как! -- ответил Харкнер, -- Вам бы надо литературой заняться!
  Майервитт хмыкнул.
  -- Мне советовали. Давно. Году в двадцать первом. Да все дела!
  -- А что здесь, у Паннвица?
  -- Ну, это вам лучше ваши люди доложат.
  -- А самого вы хорошо знаете?
  -- А вы?
  -- Я его встречал. На Кавказе. В штабе Клейста. Он расспрашивал меня о состоянии казачьего полка из Буденновска. Он был инспектором OKW по вопросам кавалерии.
  -- Референтом.
  -- Или референтом.
  -- Что сказать? Личность своеобразная. Он не член Партии, в СА так же не состоял. Когда рейхсфюрер предложил ему перейти в кавалерию войск СС -- отказался. Его оттого и убрали из OKW на Кавказ.
  -- Он вне политики?
  -- Так кажется. Или... знаете же, старые армейские службисты относятся к СС как к выскочкам.... -- Майервитт усмехнулся.
  Харкнер промолчал.
  -- Еще вот что о Паннвице: инициативу проявляет только в своей узкой гарнизонной сфере -- храни нас бог от всего ярко выраженного, -- продолжил Майервитт, -- Согласно досье, о политике НСДАП, и вообще о НСДАП отзывается, в общем, позитивно... хотя были и сбои. Фанатик кавалерии. Видит кавалерию, вооруженную автоматами, реактивными противотанковыми средствами, легкими пулеметами типа FG-42**, да еще полным комплектом химзащиты. Я сам -- бывший кавалерист, но это, по моему, через край... Вас Паннвиц когда вызвал?
  -- К пяти часам.
  -- А хотите вместе?
  -- А это позволительно?
  -- А я договорюсь. Кстати, сейчас и займусь этим. А вы посмотрите квартиру, освежитесь. Если будете недовольны квартирой -- отдам вам свою, мне все равно скоро в Винницу уезжать. Ну, так я не прощаюсь.
  
  
  Харкнер, придя на квартиру и оставшись один, решил еще раз освежить в памяти все то, что он уже знал по сложившейся ситуации: собственно, приехал он сюда не просто так, службу дослуживать, а потому, что его направили со специальным заданием два его личных друга: шеф КО* в Финляндии Александр Целлариус и шеф заинтересованного в данном узле отдела контрразведки при OKW Эрвин Штольце. И состояло дело в том, что вокруг Миллау активность большевистской агентуры с начала 1943 года настолько возросла, что в Берлине ей, согласно принятой относительно агентурной активности "музыкальной" терминологии, присвоили степень "Fortissimo" -- то есть активности противника, близкой к высшей.
  В районе Миллау только действовало 14 передатчиков! Даже если предполагать, что половина из них принадлежала АК** , что, видимо, действительности соответствовало, все равно это было слишком много, и местная абверкоманда, и сотрудники, инфильтрированные в 1 Казачью дивизию, с ситуацией не справились. А это самое "Fortissimo", расползаясь, как стригущий лишай, захватывало уже Верхнюю Силезию, что было особенно неприятно -- там было очень много секретных и режимных объектов, и, для сохранения секретности, приходилось производить целые операции, вплоть до полных депортаций населения, что так же привлекало внимание противника.
  Суть конфликта, как понимал теперь Харкнер, заключалась в заинтересованности именно Гиммлера в создании особых кавалерийских частей, подчиненных ему, или, на худой конец -- группенфюреру Бергеру**. Не было секретом, что некоторые подразделения СС создаются для несения ими специальной или полицейской службы при так называемых "особых" обстоятельствах, означающих, возможно, не только гражданские волнения, но и переворот и даже гражданскую войну в Рейхе. В "ААА"*, естественно, весьма заинтересовались новым кавалерийским "увлечением" рейхсфюрера СС.
  Кроме Гиммлера, проблема другим своим полюсом замыкалась на Альфреда Розенберга*, бывшего подданного Российской Империи, когда-то просто архитектора и археолога-любителя, эмигрировавшего из под носа питерской ЧК, и с 1921 года развернувшего в Германии такую деятельность, какой никто еще никогда -- по широте и эффективности мероприятий -- развернуть до него не мог. Розенберг был фигурой значительной, очень влиятельной, и таинственной. Один из старейших сподвижников Адольфа Гитлера, фактически создавший концепцию организации СС, и до 1940 года бывший для СС политическим шефом, будучи еще шефом всех научных организаций СС и NSDAP, он, под давлением Гесса* и Гиммлера, вслед за шефом "Sipo-SD"** Рейнхардом Гейдрихом вынужден был сдавать позиции, ибо тут столкнулись три основные силы отнюдь не единой Партии -- Гесс и Гиммлер представляли "имперскую партию", Гейдрих -- Гестапо и СД, которые при нем стремились стать государством в государстве, а Розенберг опирался на ассимилированную в Рейхе русскую эмиграцию, обладавшую значительными тайными организациями и денежными средствами. После разгрома СА, и расстрела основных ставленников русской эмиграции -- Эрнста Рема и генерала фон Бредова имперская партия стала доминировать, и обладала наибольшей силой. Розенберг стал мешать Гиммлеру. С Гейдрихом имперская партия вопрос решила довольно быстро: теснимый Гиммлером, Гейдрих получил от Гитлера пост генерал-протектора Богемии, Моравии и Судет, и отбыл в Прагу**, где его звезда и закатилась. В это же время Розенберг отважно встал на защиту казаков, украинцев, и "невыродившихся русских с чертами германской расы", противостоя всем, начиная от Вильгельма Кубе*, и кончая фон Рейхенау и Цейсслером**. Вел он себя при этом довольно беспечно, но и волос един с его головы не упал: обергруппенфюрера Розенберга так просто было не взять, ибо этот "первый мистик Рейха"**, будучи фигурой привлекательнейшей для молодых мистически настроенных кадров СС, армии и флота, (а таких было очень много), своей деятельности в СС не оставил, создав в кратчайшие сроки под крышей "Ahnen Erbe"** так называемый "Центр воспитания молодежи для войск СС", и странное полуформирование-полуорден "Исповедников Огня" ("OrFeBe"), которые в кулуарах приобрели настолько пугающую славу, что с Розенбергом связываться побаивались. Для него не существовало даже такого всеобщего жупела как СД. Пример его привился: каждый из крупнейших бонз Рейха стал теперь окружать себя преторианской гвардией, преданной своему шефу, и подчиняющейся только его воле. Еще раньше Рудольф Гесс, опасаясь, и не без оснований, молодчиков Розенберга, (командовал ими тогда некий Михаэль Майер), предпочел бежать в Англию, и сесть там в тюрьму. В тюрьме Гесс был счастлив -- теперь он мог спать по ночам! Остальных стерегли во время сна, отвечая головой за своего хозяина, и, судя по тому, что в верхушке Империи стало мало смертей и таинственных, не поддающихся человеческой логике случаев, это помогало. Не удовлетворяясь телохранителями бонзы Рейха стали обзаводиться целыми частями СС, которые на деле Гиммлеру подчинены не были: Геринг создал собственный прусский лейбштандарт "Hermann Hoering", не считая личных авиасоединений "Hermann Hoering" и спецгруппы "Walkirie", которая позже была расформирована, и ее кадры вошли в дивизию "Бранденбург 800"** и в охранные части особой ответственности, Мартин Борман обзавелся "внутренней охраной канцелярии NSDAP", а Гиммлер, который уже наплодил около десятка спецчастей, решил пойти буквально по стопам Розенберга -- под крылышком Зеппа Дитриха* он легализовал мистико-рыцарский орден СС, сконцентрированный в лейбштандарте "Adolf Hitler"**. Орден Гиммлера, тем не менее, в сравнение не шел с оккультно-террористическим орденом "OrFeBe", рассеянным по всем структурам СС, luftwaffe**, kriegsmarine**, армии и Партии так хорошо, что никаких концов найти не было возможности. На поверхности виден был один магистериальгенерал Альфред Розенберг**.
  Разумеется, что и с казаками, вошедшими в рейхсканцелярии в большую моду после целой кампании, проведенной Восточным министерством, Гиммлер и Розенберг старались урвать себе куски побольше, и тянули фактически в разные стороны.
  Идея о привлечении казаков в качестве союзных войск принадлежала Розенбергу, но об этом его замысле через свою агентуру прознал Гиммлер, и живо за него ухватился. Угадав, что Розенберг хочет заполучить казаков с теми же целями, и зная, что русские организации рассчитывают после победы Германии отколоть российские марки** от Рейха, и избрать Розенберга президентом Российской республики, Гиммлер немедленно декларировал идею о казачьих формированиях как свою, с тем, чтобы перехватить имеющиеся в распоряжении Розенберга казачьи части. Но Розенберг, осуществлявший свои планы тихо, но основательно, в это же время вывел на берлинскую арену П.Н.Краснова, и значит -- получил казаков, по крайней мере -- под идеологическую и политическую опеки.
  Гиммлер опоздал. Розенберг был вынужден, правда, раньше времени обнародовать солиднейшую идеологическую базу по вопросам казачества, и это для него сыграло негативную роль, так как тут самым скорым оказался генерал Гельмих из OKW, который, заслышав, что о казаках говорят в Ставке фюрера, и имевший из-за спешной моторизации войск 1940 года полностью разваленную кавалерию, тут же приказал объединить разрозненные казачьи отряды в дивизию, развертываемую в кавкорпус, в то время как Гиммлер еще только обсуждал вопрос о создании в СС казацко-калмыцкой дивизии, объединенной с кавказской бригадой и соединениями от "Turkenhelle"** и "Handschahr"** в корпус СС "Sarmat". Тем временем белоэмигранты сконцентрировались вокруг Краснова, и следовательно -- подпали под влияние Розенберга, а из подсоветских казаков люди Розенберга сколачивали самостоятельную как политически, так и в военном отношении организацию, что Харкнер себе вполне уяснил из беседы с Майервиттом.
  Между тем все эти игры ускользали от внимания многих заинтересованных лиц потому, что ключевое слово "кавалерия" вызывало улыбку у сторонников механизации вооруженных сил, каковых было большинство во всех воюющих армиях. Реальные командиры частей относились к кавалерии как к дорогому покойнику армейской элиты, совершенно не учитывая, например, ее эффективности в партизанской и полупартизанской войне, в горах, в террористических и разведывательных рейдовых операциях, для полиции, жандармерии, и пограничной стражи. В моде был мотоцикл, и никто еще не задумывался о том, что мотоциклу нужен бензин, а кони могут жить на подножном корму, и, следовательно, они более автономны.
  Камнем преткновения для применения кавалерии на фронтах, и особенно -- массивных кавалерийских соединений, была тактическая авиация: против нее кавалерия была беззащитна, и кони, даже самые выученные, пугались рева моторов и применяемых авиационных сирен, и сбивали даже походный строй, не говоря уже о строе атаки. Кроме того, не был решен вопрос о химической защите кавалерии, особенно -- от газов кожно-нарывного поражающего действия**, и новейших фосфорорганических, всасывавшихся через кожные покровы**, особенно в смеси с ипритами, и от зажигательных средств**.
  Получалось, что кавдивизия Паннвица -- это эксперимент, необходимый отнюдь не для фронта. И еще: ядро дивизии составил полк Кононова, который и близко не видел фронтовых действий, а был чисто карательным соединением.
  Паннвицев на горизонте германской политики было двое: Ханс Паннвиц действовал от СД во Франции, занимаясь очень крупной радиоигрой против Лондона -- он получал тонны оборудования и вооружения как бы для группы французских партизан, он же, кстати, получил образцы пистолетных и автоматных глушителей, и автоматов STEN** для оснащения парашютистов-диверсантов дивизии "Бранденбург 800". Кроме этого, Ханс Паннвиц стремился включиться в любую вообще интригу или политическую игру, буде перед ним открывалась такая возможность. Он был связан с Розенбергом, проводил изыскания для Ahnen Erbe, и еще содействовал парижской группе ученых, возглавляемых Виктором Шобергером и Йоганнесом фон Лорхом, которые занимались вообще идиотскими, с точки зрения Харкнера, проблемами -- неопознанными летающими объектами.
  Паннвиц Гельмут тоже имел касательство к Ahnen Erbe -- занимаясь историей кавалерии, он был втянут в круг этой организации. После этого, судя по всему, к нему и прикрепился Фридрих Майервитт.
  Про Майервитта было известно следующее: он был внедренным путем замены** агентом германской разведки в России с 1908 или 1909 года, действовал до 1921, участвовал в походе Унгерна, затем контролировал в Харбине некоторые организации, в частности -- РФП**, а с 1936 года вышел из операции, и подвизался в группе А-5, ядро которой находилось в Зальцбурге.
  Несмотря на такой нынешний интерес к своей персоне, Гельмут фон Паннвиц до конца 1942 года ничем особенным так и не отличился. С Гиммлером он познакомился так: как лучшего командира эскадрона Восточно-Прусского округа его назначили начальником почетного караула на празднике, посвященном памяти солдат, павших в войну 1914--1918 гг. На праздник прибыл Гиммлер. По окончании парада Гиммлер беседовал с Паннвицем о его службе, и пригласил к себе на обед. Личное знакомство Паннвица с Гиммлером продолжилось в 1937-1938 гг.
  С Гиммлером у Паннвица был период охлаждения отношений, и тем более удивило всех то, что внезапно, при формировании казачьей дивизии, ему предложили возглавить ее одновременно Гальдер**, Клейст и Бергер. Паннвиц должен был формировать дивизию у Клейста, но в это время началось русское наступление, и Паннвица назначили офицером связи при группе Гота. Паннвиц уехал в Сальск, а его части распределили на усиление обороняющихся немецких дивизий. По возвращении из Сальска Паннвица направили в Ставку Фюрера для доклада, после которого, что интересно, Паннвиц высказал в узком кругу: Германия крупно увязла в войне с Россией. Это было немедленно отмечено в РСД.
  В январе 1943 года Паннвиц организовывал оборону феодосийского побережья. И лишь в апреле приказом Гельмиха было предписано приступить к формированию казачьей дивизии. И практически одновременно с прибытием первых кадров -- полка из Буденновска, которым командовал оберстлейтенант Юнгшульце, район Миллау стал практически прозрачен для советской разведки.
  
  
  
  В приемной генерала находилось несколько офицеров дивизии, Харкнеру еще незнакомых. Майервитта не было. Невысокий толстенький майор приветливо улыбнулся:
  -- Вы майор Харкнер? Меня зовут Ройян*. То есть -- штурмбаннфюрер Ройян. Я формирую особый кавдивизион -- из немцев. Карательные задачи, и комендантские функции. Подчиняюсь отделу 1с**, и потому представляюсь вам: вы же его возглавите.
  -- Я? Возглавлю? Да кто вам сказал?
  -- Оберштурмбаннфюрер Майервитт.
  -- А какое он имеет отношение к назначениям?
  -- Никакого. Но он никогда не ошибается. Вы знакомы с теперешним начальником 1с Эльцем?
  Эльца Харкнер знал, но Ройяну этого объявлять не счел нужным, а просто пожал плечами.
  -- А Майервитт где?
  -- У генерала. С полковником Кальбеном**. Да вот он вышел.
  Кальбен, действительно, вышел от генерала, но один.
  -- Господина майора Харкнера господин генерал фон Паннвиц просит для беседы, -- объявил адъютант. -- Господа! Господин генерал просил напомнить вам, что сегодня вечером состоится лекция о происхождении донского казачества. После этого -- просмотр "Die Deutche Wochenschau". Всем строевым офицерам надлежит собрать личный состав, и обеспечить стопроцентную явку. Лекцию будет читать СС-оберштурмбаннфюрер Майервитт. Прошу вас, господин майор.
  Харкнер прошел к Паннвицу, который энергично двинулся навстречу, и протянул руку:
  -- А ведь мы с вами уже встречались, -- отметил Паннвиц, -- Вы мне докладывали о делах в первом полку. Ну а теперь? Вас ввели в курс дела?
  -- Я только приехал, господин генерал, -- ответил Харкнер, кивая Майервитту, -- И у меня есть вопросы по моей службе. Кстати, поэтому я считаю нецелесообразным входить в дела 1с отдела штаба дивизии. По крайней мере -- сейчас. Тем более, что зная майора Эльца, могу утверждать, что лучшего специалиста фронтовой разведки найти трудно.
  Майервитт поморщился.
  -- Берете быка за рога, -- отметил Паннвиц.
  -- Да, господин генерал. Я хочу уточнить: пока я действую в составе абверкоманды, и принимаю дела только от представителя "Цеппелин". Дня через три, думаю, начну инспекции.
  -- В полках?
  -- И в полках тоже.
  -- Специфику представляете?
  -- Простите?
  -- Специфику работы с личным составом?
  -- На мой взгляд, простите, господин генерал, за самоуверенность, ничего особенного.
  -- Значит -- не представляете. Объясняю: 60 процентов личного состава у нас из завербованных военнопленных.
  -- Этот вопрос, господин генерал, особых трудностей не вызывает. Существует обычная процедура проверки перебежчиков, на ее основе можно прогнозировать поведение каждого в отдельности человека, и всех сразу -- тоже.
  -- А я не об этом, -- возразил Паннвиц, -- я о том, что это... взрывоопасный элемент. И добровольцы не лучше: полицисты, беженцы, дезертиры из Красной Армии, уклонившиеся от призыва... и перебежчики. 18000 человек, в конечном исчислении. Опыт учит нас, что среди волонтеров весьма велик процент уголовных элементов, как бывших, так и до сих пор... вы понимаете? Я еще не говорю об агентуре...
  -- Агентурой я займусь, господин генерал.
  -- А думаете, в ней главное зло? А если уголовники смогут быстро приобрести авторитет во взводах? Перебежчики одинаковы: они чувствуют свою подвешенность, и хоть я принимаю все меры, чтобы нивелировать это состояние, я привлекаю столпов Белого движения, я внушаю им, что они не предатели, но освободители своей Родины... однако только дайте хороший запал, и будет взрыв! Пропаганда большевиков работает: это мы видим по результатам, и довольно часто. Обратите внимание! Мои офицеры не могут справиться. А я опасаюсь, что на позициях начнется такое... Вот вы бы тоже занялись. Расстреливать после эксцессов -- считаю поздно. Это надо предупреждать.
  -- Вот это, господин генерал, уже более трудная задача, -- покачал головой Харкнер, -- Видите ли... с мародерством еще бороться можно... и достаточно успешно, но при условии хорошего снабжения. А вот половые преступления...
  Харкнер замолчал, а генерал живо спросил:
  -- Что же?
  -- Это проблема, господин генерал. Австрийцы с 15 года таскали в обозах бордели. Мы этого себе позволить не можем.
  -- Представляю себе: моторизованный бардак! -- рассмеялся Паннвиц. -- На армейских грузовиках... а лучше на мотоциклах!
  -- Вот именно. Как ни прискорбно, в войсках это уже давно -- проблема. У нас! А в русских частях, менее дисциплинированных, и сильно люмпенизированных... Половой голод -- страшная вещь, господин генерал, ему совершенно невозможно противостоять! Да еще педерастия... Нереально. Это доверительно, господин генерал.
  Паннвиц явно был расстроен:
  -- Вы мне сейчас говорили то, что говорит Майервитт! Господа! Пусть где угодно так дело и обстоит, но я желаю, чтобы в моей дивизии дело обстояло по иному! Слышите? Всеми силами и средствами! Примите к сведению... Ну что же -- время. Вы как устроились?
  -- Благодарю, господин генерал, неплохо.
  -- И отлично. Имейте в виду, Харкнер, если что-то важное, вы можете входить ко мне без доклада. Так же и звонить по прямому проводу. Вы обедаете у меня. Я сейчас переоденусь, а вы, господа, предложите господам офицерам проходить в столовую, и рассаживаться. Я сейчас же буду.
  
  
  Миллау. 1 августа 1943 года.
  
  Харкнер уснул за столом, положив голову на руки, и не выключив настольной лампы. В пепельнице седела гора сигаретных окурков.
  Харкнеру доставалось полной мерой с самого начала: он рассчитывал на помощь Бэра, но того немедленно вызвали в Берлин, и назад он уже не вернулся. Ничего о нем известно не было, только Штольце раз намекнул в телефонном разговоре, что Бэр получил специальное задание.
  Харкнер всякий вечер бился с изобличенными агентами Москвы -- одну группу в дивизии ему удалось уже раскрыть, впрочем, дело было проще: СД захватила связника на встрече с группой фланеров**, связник был из казачьей дивизии, далее по его связям выявили активную группу, от СД ее отдали Харкнеру, и он взял всех пятерых ее членов. Было доложено Паннвицу. Паннвиц похвалил, и поздравил с удачей. Тем не менее, это была отнюдь не единственная агентурная группа, но первая в ряду, хотя почин это был и неплохой.
  Допросы, а они шли совсем не гладко, измотали Харкнера настолько, что тот накануне вечером приказал убрать арестованного урядника 1 Донского (Юнгшульце) полка ко всем чертям в карцер, залпом одну за другой выпил три рюмки коньяку, и сам не заметил, как уснул за столом. Офицер для поручений хотел ночью положить господина майора на диван, но господин майор стал брыкаться, и ругаться на чем стоит свет, и господина майора оставили в покое.
  К утру Харкнер проснулся сам, выключил настольную лампу, добрел до дивана, и повалился на него, надеясь проспать хотя бы до десяти часов. Но в семь тридцать в кабинете появился дежурный, который принялся ходить по кабинету, греметь всевозможными предметами, сопеть, и нарочито громко покашливать.
  -- Что случилось? -- язвительно спросил Харкнер, приподнимая голову, -- А, знаю! Моя дорогая тетушка померла, и отказала мне миллион. Или пожар. Чего хорошего еще и ждать в такое время!
  -- Видите ли, господин майор, -- Регер** шуточек Харкнера в качестве юмора не воспринял, -- Прибыли только что новые офицеры. Господин майор Трич** прибыл из Берлина, из канцелярии господина адмирала**, и имеет к вам поручение.
  -- Кто еще?
  -- Гауптштурмфюрер Вайль**, из военной разведки штаба центральной группы армий. И еще звонил оберштурмбаннфюрер Майервитт -- он застрял на дороге, но скоро будет.
  -- Нет, точно моя тетушка померла, и оставила мне миллион! Или Британия капитулировала!
  -- Но ведь, господин майор, прибывает генерал Краснов!
  -- Ах, да. Совершенно верно.
  Харкнер зевнул:
  -- Через десять минут, Регер, я их жду. Из приемной всех уберите к черту. Вы -- для поручений, вместо себя вызовите Била**. Нам принесете кофе, коньяк, бутерброды. Ясно?
  -- Ясно, господин майор, -- Регер вышел.
  Четвертью часа позже -- Регер дал начальнику лишних пять минут -- оба новых офицера вошли в кабинет.
  -- Хайль Гитлер!
  -- Хайль Гитлер. Здравствуйте, господа, -- Харкнер вышел навстречу по привычке, перенятой у Паннвица, -- Давайте знакомиться. Вас, майор, я знаю, а вот вы, гауптманн, вы же прибыли не в распоряжение абверкоманды?
  -- И да и нет, -- ответил Вайль, -- Меня собираются назначить командиром разведдивизиона.
  -- Ах, вот что? Ну, дивизион сформирован на славу -- принимайте. Состоит из немцев. Солдат германской армии. Вам следует обратиться к майору Ройяну, он вас введет в курс дела. Оперативно вы подчиняетесь отделу 1с, это вам следует обратиться к майору Эльцу. Я, со своей стороны, могу только сказать, что ни один из солдат вашего дивизиона не замечен в связи с вражескими агентами. Вот и все. Еще ко мне вопросы есть?
  -- Если позволите, господин майор. Дело в том, что особым распоряжением по "Цеппелин" моему дивизиону придаются комендантские и полицейские функции во время, свободное от выполнения текущих оперативных задач, и кроме того, мне приказано наладить взаимодействие именно с абверкомандой. Скажем так: я сейчас придан вам на усиление.
  -- Это так, -- подтвердил Трич.
  -- Что такое? -- удивился Харкнер, -- Почему я всего этого не знаю? Я под арест посажу этого Кукука**! Ротмистр Била! Кукука ко мне... Впрочем, господа, как бы то ни было, а это сюрприз приятный. Отлично! Тогда, гауптманн, я от вас жду доклада ежедневно. Что вас еще интересует? Извините... Била! Вы уже вызвали Кукука?
  -- Нет, господин майор.
  -- Ну его к черту, этого Кукука! Позвоните Айзенгардту** и скажите ему, что я прошу арестовать Кукука на трое суток, и вообще -- занимаемой должности он не соответствует, потому что затеривает важные циркуляры! Пусть его нужники пошлют чистить -- там ему самое и место, а покрывать больше этого идиота я не стану! Так и передайте -- пусть нужник пошлют чистить -- такое мое о нем мнение! Действуйте! Да... так что же вас интересует еще, Вайль?
  -- Если располагаете временем -- общее описание контингента в дивизии. Возможно, надо будет привлечь в дивизион некоторых русских...
  -- Вы имеете предписание привлекать русских в состав дивизиона?
  -- Нет, господин майор.
  -- Вот и не привлекайте. Объясню причину коротко: дивизия формируется из перебежчиков с большевистской стороны. И все ясно: перебежчики есть перебежчики. Еще вопросы?
  -- Если позволите.
  -- Да на здоровье!
  -- Объясните мне, почему казаки переходят на нашу сторону в такой массе? Уточню: мне не нужен готовый ответ из министерства пропаганды, я его знаю; меня интересует взгляд специалиста разведки на этот вопрос.
  -- Вы австриец?
  -- Да, а почему...
  -- Вам сколько лет?
  -- Сорок один.
  -- Так вы должны помнить как в прошлую войну чехи в массе переходили к русским. Почему? Потому, что они были заражены сепаратистскими идеями, и считали, что сильно ущемлены в правах по сравнению с немцами, или, скажем, мадьярами, хотя мадьяры со своей стороны считали, что им хуже всех, а чехам, русинам, и немцам -- полный профит. Вот и казаки так. Казачество до большевиков было автономным образованием и постоянно размещенным родом иррегулярных войск; они были в массе зажиточны, и имели многие привилегии по сравнению с другими народностями, их окружавшими. Вот вам, кстати, книжка: это оберштурмбаннфюрера Майервитта. Здесь приводятся доказательства арийского происхождения казаков, и разъясняется, что историческая структура и уклад жизни казаков являются классическим воплощением в жизнь национал-социалистских идей. На примере "Волчьей Сотни" генерала Шкуро доказывается так же, что казакам не только близка идея национал-социализма, но что казаки стремятся к созданию военных организаций, идея которых сходна с идеей организации войск СС. Коротко, как конспект: казаки являются сарматской народностью, образовавшейся в начале Новой Эры как результат переселения туранской народности косак на территорию племен меотокасаров, которые, как все воинственные древние племена, являлись германским племенем, до этого ассимилировавшимся в среде приазовских славян. Образовавшийся новый германо-арийский племенной союз еще на рубеже III - II веков д.н.э. перекочевал на Северный Кавказ, где Косаки стали переходить к оседлости. Далее излагается история этого племени, история заселения им Донской области, и так далее. Самым важным из этого считаю вывод о том, что казаков можно считать народностью, имеющей германские корни, и на равных правах поставить казаков в ряду арийских народов, объединенных под эгидой германского Третьего Рейха.
  Во второй части обратите внимание на то, что военная демократия казачьих общин была построена по принципам национал-социализма: при отсутствии рабства, крепостной или долговой зависимости и наследственной иерархии, в атмосфере всеобщего равенства казаков, неказаки не имели равных с казаками прав, и им только позволялось жить на казачьих землях. Неказаки не имели права принимать участие в самоуправлении казачьих общин, не имели права на ношение личного оружия, не входили в состав казачьих войск и ополчений. Кроме того, казачеству всегда был свойствен яростный антисемитизм, и евреи на территориях казачьих войск, (кроме крупных городов имперского подчинения), никогда не проживали. Поэтому, если для прочих народов России, (кроме украинцев), справедливо утверждение доктора Майера**, что эти народы хоть и являются потомками германских племен, но объевреились в результате как ненасильственной семитизации, проводимой кагалом с 1850 года путем смешения крови, так и семитизации насильственной, проводимой большевиками с 1921 по 1940 годы, то про казаков можно сказать, что они сохранили свою национальную чистоту даже подпав под влияние иудо-большевизма. Им и сейчас свойствен ярко выраженный антисемитизм. До 90 процентов казачества пострадало от большевиков. По плану Троцкого казаков вообще предстояло ликвидировать. Большевики разрушили их строй, вековой уклад жизни, лишили самоуправления. И разоружили -- такого себе ни один царь не позволял. Для них это -- худшее оскорбление. Во время коллективизации казаки массово обнищали. Поработайте с этим. Командир дивизии требует знания истории казачества, а он ее хорошо знает, так что может проверить вас. Продолжим: Советы имели внутри себя мощную антибольшевистскую силу; ей необходим был только волеизъявитель -- вождь, а с ним -- мощная военная сила. И пришли мы. Вам понятно?
  -- Да ясно. Но неужели все так хорошо?
  -- В общем -- да.
  -- А в частном?
  -- В дивизии? Много уголовников. И... вообще. Ваш дивизион -- это так же заградительный отряд. Ну, хотя бы на первое время. Ладно... я, честно говоря, устал. Идите к Ройяну, он доскажет то, что не досказал я. Регер вас проводит.
  -- Ясно. Всего хорошего, господин майор.
  -- Да, русский язык вы знаете?
  -- Слабо, господин майор.
  -- Учите! Пригодится... Регер! Господина гауптманна проводите к господину майору Ройяну.
  Вайль вышел.
  -- Ну, Трич, -- улыбнулся Харкнер, -- Что нового?
  -- Вот донесение. -- Трич протянул пакет, -- SG**! Я в курсе дела, но лучше ты читай.
  -- Даже так? -- Харкнер водрузил на нос очки, прочитал документ, и пожевал задумчиво губами: -- Это что, серьезно?
  -- Что значит -- серьезно?
  -- То есть я хотел спросить: это точные сведения?
  -- Переданы IV управлением РСХА** и нами перепроверены. Странно, что оттуда никто еще не прибыл!
  -- Как раз едет Майервитт. Он в дороге застрял.
  -- Точно. Начнет искать шпионов...
  -- Что их искать -- у меня они есть! Подожди... -- Харкнер снял трубку: -- Срочно соедините с генералом фон Паннвицем! Харкнер, "Цеппелин". Да. Господин генерал? Это Харкнер. Могли бы мы зайти сейчас к вам? Думаю, да, и даже более чем. Сообщение от оберста Штольце. Да. Майор Трич, направленный к нам из Берлина. Думаю, еще Эльца и Майервитта. Да. Понимаю, господин генерал, но как раз в беседе с Красновым вам будет не вредно оперировать этими данными. Ах, вы придете к нам? Это отлично! Я назначаю совещание... Благодарю, господин генерал!
  Харкнер повесил трубку, и закричал через дверь:
  -- Била! Срочно разыщите майора Эльца, и вызовите ко мне. Пусть все бросает, и идет. Встретьте командира дивизии. Больше никого: экстренное совещание. Приедет Майервитт -- сразу ко мне. Выполняйте.
  
  
  Пока все собирались, Харкнер вспомнил про Кукука, и принялся рассказывать Тричу про все те глупости, в которые он по милости Кукука неоднократно попадал. Харкнер сам себя заводил и от этого еще больше краснел -- видно было, что Кукук сидел у него в печенках. Пришедший Эльц, взглянув на разбушевавшегося Харкнера, понимающе улыбнулся, и сел: он знал, что Харкнер побушует и успокоится, только не следует ему лишний раз напоминать о больном вопросе. Харкнер, не переставая жаловаться на Кукука, передал Эльцу через стол письмо от Штольце, проигнорировав протестующий жест Трича. Трич, впрочем, сразу успокоился после того, как Эльц заявил:
  -- А этого и стоит ждать! Я не удивлен. Такое сборище эмиссионеров, да в одном месте -- еще бы это не было выгодно Москве!
  Обычно веселый Майервитт вошел в кабинет Харкнера мрачнее тучи.
  -- Здравствуйте, дорогие господа. Вести уже получили?
  -- По этому поводу и собрались, -- сказал Харкнер. -- Ждем вот генерала. Вы знакомы с майором Тричем?
  -- Будем знакомы с майором Тричем. Да мы друг о друге явно слышали.
  -- У вас что-то есть по нашему вопросу?
  -- Информация у меня, полагаю, исчерпывающая. Вы позволите мне докладывать?
  -- Мне тоже есть что доложить, -- возразил Харкнер.
  -- Что такое?
  -- У меня в разработке большевистские агенты.
  -- Да? -- Майервитт помрачнел еще более, -- У меня тоже нашлись.
  -- Поздравляю!
  -- Не с чем!!!!!!
  -- А что? Молчат?
  -- У меня не помолчишь особенно.
  -- Неужели?
  -- Могу продемонстрировать.
  -- Ловлю на слове.
  -- Отлично. Нет, у меня другое: унтерштурмфюрер Кербер, пользуясь моим отсутствием, провалил всю операцию... да вы полюбуйтесь, господа! -- И Майервитт достал из папки газету, которую и расстелил перед господами офицерами.
  В номере "Казачьей Лавы"** во всю вторую полосу расположился репортаж с фотографиями, называвшийся: "Агент НКВД призывает к всеобщему покаянию". Герой статьи, отвечая на вопросы корреспондента, всенародно каялся, что был агентом НКВД, но, поняв правоту окружавших его белых казаков, решил во всем чистосердечно признаться, и рассказать о том, что Москва истребляет казачество как народ. Он называл Сталина убийцей и психопатом, и призывал весь цивилизованный мир к походу против жидо-коммунистов.
  -- А простившие все казаки кормят его кашей, дружно обсуждая услышанное! -- ядовито заметил Майервитт.
  -- Я это читал, -- заметил Эльц. -- Так он был в действительности?
  -- И сейчас есть, что хуже всего! Сидит в Виннице, и несет чушь пропагандистам. И даже я теперь не могу заткнуть этот обличительный фонтан, который еще и к месту пришелся!
  -- А на чем его раскрыли?
  -- Сдался сам.
  -- А что рассказывает?
  -- Ерунду.
  -- А именно?
  -- К примеру: среди прочего он утверждает, что родом из Донской области, рос там же, жил там же, родственников не имеет: все умерли, а отца его, в первое восстание, при нем расстреляли красноармейцы-каратели.
  -- Такого эмиссовать не стали бы, -- подумал вслух Трич.
  -- Эмиссуют и не таких.
  -- А что тогда?
  -- Ничего странного не находите?
  -- Нет.
  -- Повторяю: он утверждал, что отца его при нем, на месте, расстреляли красноармейцы-каратели. На Дону. В первое восстание. Расстреляли. Из винтовок. И он сам это видел, хоть и был мал, но хорошо помнит факт расстрела.
  -- А за что расстреляли, он говорил?
  -- Говорил: по его словам его отец был хорунжим. Да не в этом дело.
  -- А в чем?
  -- Ой, имеющи уши, да не слышите, майор! Это подошло и для болванов из Винницы! Но для меня не подошло.
  -- ???
  -- Как красные казнили в то время на Дону, не припомните? Патронов же не было ни у кого -- каждый на счету! Красные тогда никого почти не расстреливали, и уж ясно, что на какого-то хорунжего они не стали бы тратить патронов! В ревтрибуналах -- расстреливали, да -- но позже. И из пулеметов. А красные каратели -- что?
  -- Холодным оружием, -- вспомнил Харкнер.
  -- Правильно! Красные либо кололи штыками, либо рубили шашками, белые -- вешали, и тоже рубили. На Дону, во всяком случае, именно так и было. Что-то либо в СМЕРШе** начали стесняться своего бурного прошлого, либо... и сами уже этого не знают. Маленькая деталь в заученной агентом легенде, недоработка, и она раскрывает нам вопиющее противоречие с истиной! Надо вам знать, что расстреливали тогда большевики всегда и только своих. Это потом, в двадцатом, Троцкий ввел в моду церемониальные расстрелы. Там хоть бы Шолохова почитали внимательно -- "Тихий Дон". Я, в Германии, и то читал, а вы, кстати?
  Харкнер кивнул -- он не читал, он слушал по радио. В Москве.
  -- Не обратили внимания? В Виннице?
  -- Не обратили. Теперь мне приходится наводить справки, фотографию предъявлять военнопленным -- может опознают. Мне с ним бы лично встретиться, да мне не с руки, а назад его к Доманову не вернут. Потому что сидит в СД... Вот такая каша заваривается. В чьей руке козыри? Штауффенберга**, Кестринга, Кейтеля и фон Рунштедта, или уж ими сыграют Геринг, Борман, и оба Штюльпнагели -- они категорически против создания национальных частей. Они говорят, что русских невозможно использовать против русских на фронте. Но на большевиках свет клином не сошелся, в конце концов! Есть и англичане! Тут, правда, свои возражения, и уже в адрес: у казаков, мы-то с вами знаем, слишком много дикости, жестокости -- и так довольно нехорошего творится во фронтовых частях. Да еще при нашей пропаганде! Пропаганда, призванная вытравить из немецкого солдата его природную сдержанность на время тотальной войны, на буйного казака производит такое действие, что он становится неуправляем. Его-то подстегивать не надо -- тут бы надо сдерживать... Это не считая проблемы двойных перебежчиков -- многие идут в наши полки только затем, чтобы при первом случае перебежать к своим драгоценным большевикам...
  -- Чтобы быть большевиками расстрелянными, -- усмехнулся Трич.
  -- К сожалению, они этого не понимают. И не поймут. А если им сказать -- не поверят. Большевизм -- это форма религии, майор, и все что с ним связано -- вопрос веры. Фанатика ничем не переубедишь.
  -- Это все пока не слишком болезненно. -- заявил Харкнер.
  -- Это у вас. А мне пришли запросы -- можем ли мы передать некоторых наших подопечных в войска SD и в "Hundertschaft"**. Им мало украинцев в охране лагерей -- они желают привлечь к этому и казаков. Ну, лагерей нам с вами не надо -- мы уж как-нибудь без этого обойдемся! А вот зондеркоманды, и части полевой жандармерии -- приходится думать над этим. И развертывать базу для подготовки специалистов. Поддержание порядка на территории с высокой партизанской активностью -- это задача полевой жандармерии, и соединений внутренних войск. У нас это лучше получится, чем фронтовые атаки на пулеметы, уверяю вас! Меня, кстати, решили сделать казаком.
  -- Это возможно?
  -- Вопрос о присвоении казачьего статуса, и права на ношение казачьей формы и знаков различия решается при штабе походного атамана. Поставили вопрос о присвоении мне казачьего статуса в качестве почетного звания. Вручили соответствующее удостоверение, шашку, и казачий мундир с шинелью, папахой, и фуражкой. Произвели в чин войскового старшины. Я польщен!
  Загудел зуммер от дежурного.
  -- Генерал прибыл, -- заторопился Харкнер, -- Господа! Прошу занять ваши места.
  -- Да, надо создать атмосферу деловитости и озабоченности, -- сострил мрачно Майервитт.
  Харкнер укоризненно посмотрел в его сторону, но ничего не успел сказать по поводу этой остроты -- в комнату уже входил Паннвиц.
  -- Хайль Гитлер! -- поднялись все офицеры, приветствуя командира дивизии.
  Паннвиц поздоровался приветливо, пошутил насчет того, что у Харкнера в кабинете дым столбом -- было и действительно накурено -- и сел во главе стола. Вид его был совершенно безмятежен -- несмотря на озабоченный голос Харкнера, генерал был очень доволен нынешним днем.
  -- У меня мало времени, господа, -- сказал Паннвиц. -- Готовлюсь к торжественной встрече генерала Краснова. Что у вас?
  -- Прошу ознакомиться, -- передал донесение Харкнер.
  Паннвиц в несколько секунд пробежал бумагу глазами, и беспокойно задвигался на стуле:
  -- Не понимаю. Большевики особо заинтересованы в создании нашей дивизии? Не понимаю. Майор Харкнер?
  -- Разрешите мне, господин генерал, -- встал Майервитт.
  -- Прошу, господин войсковой старшина. А вы в курсе?
  -- Абсолютно. Информация получена полицией безопасности через их агента, внедренного в шифровальный отдел в Москве. Через агента прошла шифровка неустановленному агенту в Берлине, буквально значащая следующее: "Центр заинтересован в скорейшем создании казацких, калмыцких, чеченских и тюркских формирований СС и вермахта и предлагает активно содействовать выполнению этой задачи. Следует провоцировать бывших белогвардейцев вступать в такие соединения, и создавать общественные организации, поддерживающие НСДАП. Особенно желательно создание подразделений СС и карательных, и привлечение прочих в организации под эгидой СС". Мы перепроверили. Это точно.
  -- Дезинформации исключаются? -- спросил Паннвиц.
  -- Дезинформации никогда не исключаются, -- вставил Харкнер, -- Но в данном вопросе я в дезинформации не вижу смысла. Какую вообще ключевую роль в войне могут сыграть добровольческие формирования? Из-за чего задействовать такие силы? Вопрос не является стратегическим. Если это дезинформация, то слишком хорошо сработанная. Нет, не думаю.
  -- Мое мнение, -- сказал Эльц, -- Что создание таких частей может дать большевикам возможность проводить свою агентуру во фронтовые части, и впоследствии -- в СС. Это для них вполне приличный куш.
  -- А белогвардейцы? -- возразил Майервитт.
  -- Верно, речь более о них, нежели о перебежчиках. Во всяком случае, применительно к вопросу о казачьих частях, -- согласился Паннвиц.
  -- Тем более, господин генерал, -- не сдался Эльц, -- известно, что в белогвардейском движении имеется отличнейшая сеть большевистской агентуры со времен "Треста"**. Привлечение их в имперскую программу ассимиляции даст возможность посадить агентуру на посты в системе управления Рейха. Впрочем, этот вопрос должны рассматривать в РСД, так как он выходит из сферы интересов армейской разведки, это -- политический шпионаж.
  -- Военной разведке следовало бы предусмотреть возможность внедрения в состав добровольческих частей старой агентуры НКВД, -- заявил Трич, -- Эта агентура может развернуть тайную кампанию, направленную на то, чтобы склонить перебежчиков к переходу обратно на сторону русских. Разве им не могут пообещать реабилитацию? Могут. И если склонят, тогда как? Для нас это будет удар! Ведь формирование добровольческих частей -- вопрос прежде всего политический. И тут стоит задействовать силы...
  -- Оперативно -- даже ради перехода соединений к противнику -- такая массированная операция все равно не имеет смысла, -- осторожно высказался Харкнер, -- это должна быть операция более широкого масштаба. Например: дискредитация белогвардейских организаций перед англичанами и американцами. Если они прекратят финансирование монархистских эмигрантских организаций...
  -- Они тут же перейдут к нам, -- закончил Майервитт.
  -- Полагаете?
  -- Уверен.
  -- У вас есть готовый ответ? -- спросил Майервитта Паннвиц.
  -- Есть мнение Восточного министерства на этот счет. Но в нашем кругу оно может выглядеть спорным.
  -- Излагайте.
  -- Нами считается, что наши с вами войска -- это для большевиков желанный повод начать волну массовых репрессий против собственного населения, ведь и большевикам теперь нужен повод для того, чтобы начать очищать пшеницу от плевел. У большевиков есть союзники, и большевикам волей-неволей приходится считаться с Англией и Америкой, и со всей их буржуазно-масонской бредятиной про демократию, свободу, и права личности. А еще вернее -- большевики считаются с их военной помощью. Это свинство, но это закономерно, господин генерал. Мы решаем еврейский национальный вопрос, убирая евреев с нашего жизненного пространства, а евреи расчищают для себя другое...
  -- Евреи?
  -- Господин генерал, иудо-большевизм -- не штамп министерства пропаганды, а доказанный факт. А что касается той же Америки -- боюсь, что ее всю надо рассматривать как государство еврейского влияния... или вообще как еврейское государство. Англия -- дело несколько другое, но Ротшильды и прочая мразь там очень сильны. У евреев деньги, а это для западных плутократий ключевой фактор.
  -- Хорошо, получается, мы можем начать пропагандистскую кампанию о планирующихся большевиками репрессиях против казачества на их территории?
  -- Это нежелательно, господин генерал.
  -- Это тоже мнение Восточного министерства?
  -- Это суть конфликта, господин генерал. Если в СД согласятся с нами в этом вопросе, они засекретят эти данные, потому что не захотят большевикам мешать. По их мнению, репрессии выгодны Германии: они озлобляют население против властей, да и сокращают численность развернутых войск. Развертывание пропагандистской кампании может вынудить большевиков отложить эти меры...
  -- Ну, не стоит гадать. Я принял ваши выводы к сведению, и свяжусь и с СД, и с рейхсминистерством пропаганды. Посмотрим, каково будет их решение. Все, господа. Знаете, Майервитт, вы бы все равно подготовили мне план пропагандистской кампании, если вам не сложно... лично для меня. Если кампанию одобрят в принципе, мы ее тут же и запустим. Да, как вы считаете, Краснова поставить в известность?
  -- На ваше усмотрение, господин генерал. Думаю, ему докладывают о таких вещах.
  -- Все, господа. Время. Вы -- со мной?
  -- Мне нужно связаться с Берлином, -- сказал Харкнер.
  -- И мне, -- заявил Майервитт, -- Но я воспользуюсь своей связью.
  -- Успеете на встречу?
  -- Успеем, -- хором ответили Майервитт и Харкнер.
  -- Не возражаю. Господа: форма одежды полевая. Почетный эскорт из желающих. Войскового старшину Майервитта я желал бы видеть в казачьей форме. По прибытии Краснова -- парад и смотр войск. В 20-00 -- ужин в честь Его высокопревосходительства. И так далее. -- Паннвиц встал из-за стола и вышел.
  -- Хайль Гитлер, -- отчеканили офицеры ему вслед.
  
  
  
  На станции выстроили для встречи почетный караул, состоящий из двух колонн: первая была из солдат германской армии, вторая из казаков. Нестроевые офицеры стояли отдельно, взяв под козырек приближающемуся к перрону блиндированному** вагону. Выстроили так же и дивизионный оркестр, который стал играть донской гимн, утвержденный Новочеркасским казачьим комитетом.
  Краснов стоял у открытого окна вагона, и отдавал честь встречающим.
  Харкнер не заметил в облике Краснова особого довольства -- Верховный атаман выглядел усталым, старым человеком. Он был в германском мундире.
  Сказать, что Краснов не особенно доверял германскому командованию, было нельзя: связи Краснова с германским генштабом начались еще в 1917-18 гг. Из всех стран, враждебных большевизму, Краснов ставил прежде всего на Германию. Веймарская политика в отношении СССР его бы разочаровала, если бы он не убедил себя -- и других убеждал -- что это только хитрый ход, и ничего более. А вот когда НСДАП приняла власть из рук Гинденбурга**, Краснов тут же отметил этот факт как очень положительный и лично писал генералу фон Людендорфу** с предложением начать войну против СССР с целью отторгнуть от него Донскую область и Донецкий край, а так же часть Украины, упирая на то, что такое расширение территории Рейха не повлечет за собой нарушения Версальских соглашений. Он обещал поднять для этой цели всю ему доступную, то есть -- неподконтрольную РОВС** часть эмиграции, и сформировать значительные военные силы, причем вооружить их целиком на имеющиеся в его распоряжении средства.
  После польской кампании союзнический пыл Краснова несколько поутих: то, что творилось в оккупированной Польше, Краснову не понравилось. Немецкой вражды к полякам он не разделял. Он не одобрял так же так называемого "окончательного решения"**, в отличие от Шкуро, который террор против евреев всецело одобрил.
  Личный штаб Краснова имел отличную разведку и прекрасно был осведомлен обо всем, что творилось в Богемии, Моравии и Польше. Вслух неодобрения он не высказывал, однако было ясно его негативное отношение к деградации славянского населения. Особенно это выразилось в тот момент, когда он встретился с Рейнхардтом Гейдрихом. Единственное, в чем Краснов смягчил позицию, это в еврейском вопросе, когда Гейдрих однозначно и фактически доказал Краснову, что 92 процента всей сети агентуры большевиков в Германии, Австрии и Чехословакии были евреями, полукровками и квартеронами, а это превращало холокост в аспект политической борьбы национал-социализма с коммунизмом.
  Краснов прибыл в дивизию Паннвица в качестве почетного гостя. Планировалось, что Краснов пробудет не меньше декады -- ему отвели особняк. С ним прибыли офицеры его личного штаба, в том числе его племянник Семен Николаевич. Сопровождала их личная атаманская охрана из казаков-ветеранов. Командование Запасной армии выделило Краснову блиндированный вагон с зенитной установкой на крыше, помещенный в состав легкого бронепоезда.
  Офицерам, снятым непосредственно со служб разрешалось оставаться в полевой форме, но нижние чины присутствовали на встрече в парадной. Немцы были одеты по парадной форме N1: в касках, с примкнутыми к винтовкам штыками, и с саблями наголо. Казаков одели в новую дивизионную парадную форму, сшитую по образцам мундиров их полков, только вместо фуражек на их головах были германские каски с темно-синими полосами над обрезами, и на мундирах нашиты значки вермахта и восточных добровольческих соединений. Знамена - красно-бело-голубые с исконными гербами казачьих войск. Было знамя вермахта, приданное немецким кадрам дивизии, и красное партийное знамя со свастикой в белом круге. Над зданием вокзала подняли национальный флаг Германии.
  Немцы и казаки кричали "ура". Оркестр гремел марш финляндского кирасирского полка.
  Паннвиц был в германской военной форме, потому, что сам Краснов приехал в такой же. Многие офицеры же были в папахах, а некоторые -- и в черкесках с серебряными газырями.
  Вагон медленно остановился.
  Оркестр грянул германский гимн.
  Краснов бодро обошел строй почетного караула в сопровождении Паннвица, оберлейтенанта Пикенбаха** и полковника Берзлева**, который заодно и переводил с немецкого обращения Паннвица; Краснов говорил по-русски, специально, чтобы его понимали окружающие казаки.
  Краснов обратился с короткой приветственной речью к встречающим, но не сказал ничего такого, что смогло бы заинтересовать Харкнера, и Харкнер решил, что если так и дальше пойдет, так ему предстоит тяжелый вечер: он начал скучать, и томиться собственной бездеятельностью, в то время как на нем камнем висела эта окаянная подпольная шпионская группа.
  Краснов, Паннвиц и сопровождающие их офицеры двинулись в сторону машин.
  Харкнер двинулся тоже, готовясь к отъезду, но заметил, как из подъехавшей "лянчии" высунулся Майервитт и призывно помахал Харкнеру рукой. Харкнер оставил свою машину в распоряжение Эльца, и пошел к "лянчии".
  -- Что такое? -- спросил он Майервитта.
  -- Как что? Вы же хотели, чтобы я допросил одного из ваших арестованных.
  -- Теперь?
  -- Больше времени не будет. Так что?
  -- Будете бить?
  -- Не буду. Незачем. Едем?
  -- Надо же спроситься у генерала!
  -- Э, генералу сейчас не до нас. Поедемте. Быстрой езды не боитесь?
  -- Не боюсь, а что?
  -- Ничего. Многие боятся. -- Майервитт круто взял с места, и устремился вперед автоколонны, -- У нас хватит времени на все, вот увидите.
  
  
  
  -- Вот, пожалуйста, Белов Алексей Дмитриевич, -- представил арестованного Харкнер.
  -- Ко мне садитесь, -- по-русски приказал Белову Майервитт. -- Ну-с? Что у нас тут происходит? Не желаем говорить правду?
  Белов молча пожал плечами, спокойный тем, что до сей поры с ним обращались вполне корректно.
  -- Что-с?
  -- Да мне нечего сказать, господин войсковой старшина.
  -- Неужели?
  -- Как на духу!
  Майервитт улыбнулся скептически, и примолк, а на смену ему вступил Харкнер, так же по-русски:
  -- Это на самом деле не Белов, а Белый Андрей Ефимович. В лагере записался как рядовой, хотя на самом деле -- лейтенант госбезопасности. Захвачен или ранен не был. При нем имелся фальшивый военный билет. В его полку его не знали -- прибыл перед самым окружением. С явным намерением попасть в плен. Опознан по фотографии командиром большевистской разведгруппы. Вот сдать бы его в службу безопасности, он бы живо заговорил!
  Это была пустая угроза: формально Харкнер имел право сдать арестованного в СД, да только в абвере так никто отродясь не делал. Полиция безопасности и военная разведка всегда соперничали, если порой и не враждовали, и потому передавали дела друг другу только по приказу свыше, и то это считалось если не позором, то явным признанием некомпетентности ведущего дело дознавателя. Знал это Белов, или нет, но он на счет СД Харкнеру не поверил, и усмехнулся:
  -- Я не понимаю, о чем вы говорите.
  -- Не понимаете?
  -- Не понимаю!
  -- А что тут понимать? -- снова улыбнулся Майервитт, -- Все по-русски. И в понятных выражениях.
  -- Белый, доказательств более чем достаточно, -- повысил голос Харкнер, -- Ваше поведение не только бесполезно, но и глупо! Вас же расстреляют.
  -- А за что?
  -- За то, о чем я вам уже доложил! Изобличены, извольте отвечать!
  -- Так все равно расстреляют!
  -- Если вы будете сотрудничать, вам сохранят жизнь.
  -- Так в концлагере сгнию, -- покачал головой Белов.
  -- А вы что, хотите в дом отдыха, на Ривьеру, за вашу деятельность?
  -- Никуда я не хочу.
  -- А что ж вы хотите?
  -- Ничего не хочу!
  -- В г-глаз-за смотреть!!!! -- внезапно заорал Майервитт прямо в лицо Белову.
  Белов устремил взгляд на Майервитта, видимо желая сломать его своими глазами, и больше их уже не отвел: задрожал, сцепил руки, и замер. Голова его мгновенно взмокла потом.
  Харкнер только рот открыл, наблюдая за дальнейшим.
  -- Подлинное имя, звание, цель заброски? -- начал спрашивать Майервитт.
  -- Костомаров Илья Всеволодович. Лейтенант госбезопасности. Внедрен с заданием создания подполья среди пленных бойцов Красной Армии.
  Майервитт повернулся к изумленному Харкнеру, и знаком показал ему: "пишите!"
  -- Среди пленных -- где?
  -- В лагерях, на работах, где придется.
  -- Указывались конкретно добровольческие формирования, или нет? Если задание было направлено на проникновение в добровольческие формирования, то указывались ли именно казачьи? Или нет?
  -- Особое условие операции -- возможность проникновения в вооруженные формирования предателей.
  -- Назывались ли именно казачьи формирования?
  -- Нет. Но по легенде я был донской казак.
  -- Какие задачи вы должны были выполнять, оказавшись в составе добровольческих частей?
  -- Сбор информации. Состав частей, вооружение, имена командиров, активных функционеров, отличившихся солдат, и прочее.
  -- А насчет прибывающих в соединение деятелей Белого движения?
  -- Да.
  -- Акцентировался приоритет -- кого особо надо отмечать: белогвардейцев, или же перебежчиков?
  -- Нет, не акцентировался.
  -- Какого объема требовалась информация?
  -- Возможно большего.
  -- Как она должна была собираться и передаваться?
  -- Члены моей группы собирали информацию для передачи мне. Я должен был классифицировать ее, и, зашифрованную моим шифром, передать через связника на явку.
  -- Какой шифр?
  -- Книжный, девятизнаковый.
  -- Ключ?
  -- Евангелие от Луки в современном русском тексте, издания 1916 года, Ростов, страницы 18 и 25.
  -- Кто связник?
  -- Лукьянов Мартемьян Иванович, захвачен гестапо три недели назад.
  -- Явки?
  -- Мне неизвестны, их получал он.
  -- Ваша кличка?
  -- Семенюк.
  -- Ваш руководитель?
  -- Майор Кострица, контрразведка СМЕРШ Донского фронта.
  -- Означает ли это, что контрразведка СМЕРШ разрабатывает всех, кто является командирами или функционерами здешнего соединения?
  -- По факту предательства на всех тех, кто участвует в войне против Советского Союза заведены уголовные дела.
  -- По каким статьям?
  -- 58-1, 58-2, 58-3, 58-4, 58-5, 58-6, 58-8, 58-9, 58-10, 58-11, 58-13**.
  -- А деятелей Белого движения?
  -- По тем же статьям.
  -- Но они не являются гражданами СССР.
  -- Все равно. Им предоставляется гражданство в момент заведения уголовного дела.
  -- А иностранцам?
  -- Так же.
  -- Что вы можете добавить?
  Арестованный не сказал ничего.
  -- Спать!
  Голова арестованного упала на стол.
  -- Вы вот что, -- обратился Майервитт к Харкнеру, -- вы его прикажите тихо пристрелить. Думаю, он не выдержит, помешается. У меня обычно так.
  -- Как вы это делаете? -- воскликнул Харкнер.
  -- А вы в цирке никогда не были? -- улыбнулся Майервитт.
  -- Это гипноз?!!
  -- Он самый. Вернее -- контроль над сознанием.
  -- Да ведь это...
  -- Если бы всегда выходило, -- вздохнул Майервитт, -- мне бы цены не было! Этот просто подвержен, голоден, и не выспался. Знает мало, времени это заняло -- минуты. Вот бы с вами если б возиться -- не вышло бы. Сам бы не выдержал, да и... Впрочем, я в резерве держал и другие методы... Но и верно: вот я думаю: если этому делу научить всех, так разведки умрут сами собой. В бозе. Вы все записали?
  -- Да, разумеется. У меня еще и магнитофон был включен.
  -- Ну и отлично. Вы, майор, особенно никому не рассказывайте... слухи пойдут, кому это надо? Устал я. Пойдемте ужинать, что ли? А этого вы, право, прикажите расстрелять. Большего от него все равно не добьешься...
  
  
  
  -- Имею честь отметить большое оживление, -- заметил Майервитт, выпивая рюмку коньяку, -- Авторитет Краснова как никогда высок. И ужин исключительный.
  -- Русские любят мучеников, -- буркнул Харкнер.
  -- Это Краснов-то мученик?
  -- Он же проиграл на Дону!
  -- Ну, это не мученик по русской мерке. А любить мучеников -- общехристианская традиция, дорогой майор. Любили его, а ведь человеком мягким он не был. Да что Краснов! Унгерн издевался над своими людьми как хотел, а большинство их было готово дать за него себе головы отрезать. Есть в великом русском языке выражение: "любить как собака палку".
  -- Это как раз в обратном смысле.
  -- А не скажите! Русская собака палку как раз любит. Она без нее жить не может! Русскому надо, чтобы над ним стоял всегда здоровенный дядя с дубиной, и периодически бил этой дубиной его по черепу -- и не всегда за дело, а больше для острастки... Русские, майор, есть нация мазохистов. Еще они любят ущербных всех мастей, так что -- и садистов. Видели б вы Ленина -- маленький, гаденький, в кепочке... А Иван-дурак, национальный герой? Вот и Унгерн... а впрочем, ладно.
  Краснов тем временем объяснялся с Паннвицем, причем по-русски. У Паннвица это получалось не особенно лихо.
  -- Генерал должен страдать от своего имени, -- съязвил Майервитт.
  -- Почему?
  -- Оно не имеет русского аналога. Не звучит: Гельмут Вильгельмович Паннвиц. Отдает аптекой.
  -- Да прекратите! -- зашипел Харкнер, -- Это генерал делает совершенно правильно, что перенимает русские традиции, раз уж русские у него под началом. Вам бы у него поучиться. Вы в России прожили большую часть жизни, что я, не знаю? А прусский шовинизм остался.
  -- Да нет, что вы, я шучу...
  -- СС бы так себя вели, а то устроили на занятых территориях черт знает что -- колонизаторы! О дубине рассуждаете! Русских можно взять только одним -- обрусеть. Они дубину только русскую ценят...
  Краснов тем временем встал:
  -- Господин генерал фон Паннвиц, господа офицеры! Я бы хотел сказать несколько слов о моих впечатлениях за сегодняшний день. Я пробыл в дивизии мало, но нахожу хорошую выучку казаков, и образцовый порядок. Впрочем, это ведь порядок смотровой, а на смотру видно обычно прямо противоположное тому, что имеется в реальной жизни... и я бы хотел, чтобы в дом, в котором нас разместили, беспрепятственно впускали всех казаков, немецких солдат, и офицеров, которые захотят со мной говорить. В любое время. И вас, господа, прошу пожаловать, если у вас возникнут ко мне вопросы -- буду рад служить.
  -- О, разумеется, мы предоставим вам такую возможность, -- громко ответил Паннвиц, которому непривычное количество русской водки заметно ударило в голову.
  -- И позвольте на этом торжественную часть считать завершенной, -- встал Краснов, -- Всем вольно, господа.
  В зале задвигались.
  -- Между прочим, именно генерал Краснов будет зачитывать текст присяги фюреру, -- сказал Эльц.
  -- Это неплохо, -- ответил Харкнер, -- это поднимет в дивизии дух.
  -- Дух? Это какой дух, простите? -- Эльц громко хмыкнул и вызвал в свою сторону несколько недоуменных взглядов.
  -- Как какой? Боевой. -- Харкнер не понял, что Эльц собирается острить.
  -- Лучше бы дисциплину подняло, а то Краснов все поощряет некоторые чисто казацкие традиции... особенно -- насчет свиней местного населения**. А духу в них и так -- половником не вычерпать, жеребцы совершенные. Как бы с этим вот духом беды нам не было! -- это получилось совсем уж громко.
  -- Добра ждут, а беда сама приходит, -- философски заметил принц Зальм**, и перегнулся через стол, чтобы чокнуться с Эльцем.
  Харкнер махнул на собеседников рукой, и увидел, что Майервитта рядом уже нет: он пристроился в уголок вместе с Петром и Семеном Красновыми.
  
  
  
  -- У нас с вами есть неприятности, -- сказал Краснов Майервитту, -- Вам не угодно будет обсудить вопрос о господине... -- Краснов сморщился, -- инженере Глазкове, и о возможности слияния наших казачьих организаций с глазковской. Он ведь с вами рядом находится?
  -- В Кировограде. -- пояснил Майервитт, -- Вокруг него собрались люди по преимуществу статские. Если они представляют для вас интерес, то отчего бы и не...
  -- А каково ваше личное мнение о господине инженере Глазкове, Фридрих Иосифович?
  -- Человек Власова.
  -- Власова? Его организация к РОА** имеет очень мало отношения. -- возразил Семен Краснов.
  -- Мало что не имеет отношения, или не подчинена впрямую, Семен Николаевич, это, как говорится, дело поправимое. По духу Глазков -- человек Власова. Фразеология похожа.
  Краснов-старший усмехнулся.
  -- Ну что еще я могу о нем сказать? -- продолжил Майервитт, -- Нам он, пожалуй, не мешает. Пока. То есть не знаю, как вам, в Берлине, а мне в Виннице -- не очень.
  -- Его "Казачий Вестник", выдержанный в лучшем духе изданий Фицхелаурова**, эта... простите, газетенка, которая совершенно бесконтрольно распространяется среди казаков, не приносит на мой взгляд ничего, кроме вреда, -- сказал Семен Краснов. -- Его самостийность смахивает на партизанщину второго казачьего восстания. Да тем ведь он и бредит, Глазков-то! Вот он первым бросится к оппозиции, и тем создаст прецедент.
  -- На то похоже, -- согласился Краснов-старший. -- Со мной Розенберг как раз давеча пытался прощупать, как я отнесусь к слиянию с Глазковым, а потом спросил и про РОА!
  -- И что же вы? -- поинтересовался Майервитт.
  -- Я довольно резко ответил, что отнесусь к этому отрицательно. Надо бы понимать, что Власов -- это второй душка Керенский, и кончит тем же, это ясно. Ну а с меня хватило и одного Керенского. Ведь это я помог Керенскому бежать, и зря -- сберег его для исторического позорища, а теперь он же меня грязью поливает.
  -- Это вы зря, право, Петр Николаевич! Резко, лихо...... все ж министр!
  -- Розенберг -- сила, да, но он не забудет, кому обязана NSDAP половиной своей победы... ведь через него наша эмиграция финансировала их Sturm-Abteilung с 1924 по 1934 годы. Смею сказать, что мы, имперские эмигранты, были второй силой в Рейхе, негласно, конечно, но... Теперь нам подсовывают куклу -- Власова. А это -- начало конца. Вместо хорошего союзника, во всяком случае -- на фронте тайной борьбы, они хотят получить послушное орудие, иначе говоря -- пушечное мясо. Вы вообще в курсе этих тонкостей, или я открываю вам глаза?
  -- Нет, не открываете, -- засмеялся Майервитт, который в курсе этого дела был отнюдь не понаслышке, -- Это мне в общих чертах известно. А что же, простите, Петр Николаевич, Розенберг?
  -- Что Розенберг? А, да! Розенберг остался как раз доволен!
  -- Оборот, не правда ли?
  -- Ничего нового. Розенберг, он в душе большой либерал, как все мистики, впрочем. Знаете, он мистик! Это хотя и грех, да для нас это лучше -- все же мистики помешаны на свободной воле, и высшем предопределении... Это не Гиммлер. Вот тот -- тот возражений не терпит. Да, Фридрих Иосифович, Розенберг изъявил желание, чтобы я с вами прибыл к нему, как только вы приедете.
  -- С какой целью?
  -- Кажется мне, что он снова поставит те же вопросы, но в вашем уже присутствии, как лица, владеющего всей информацией не по докладам, а лично. Я надеюсь, что вы не станете говорить за слияние с РОА?
  -- Этого я делать, само собой, не стану, -- усмехнулся Майервитт. -- Но не буду и говорить против в категоричной форме. И вам не посоветую.
  -- Отчего же так?
  -- А лучше мы, Петр Николаевич, потянем время, а там видно станет.
  -- Тянуть кота за хвост, Фридрих Иосифович, занятие малопочтенное.
  -- Конечно, ваше высокопревосходительство. Однако, это для нас сейчас единственное, что мы можем сделать себе на пользу.
  -- Вы находите?
  -- А что мы еще можем сделать реально? За этим стоит Фюрер. Откажемся, так нам прикажут. А не откажемся -- так ведь и не согласимся же! А тем временем мы сможем натравить на Глазкова Науменко**, ежели сообща -- особенно. А потом -- Глазкова на Власова. А Власова -- на Андрея Григорьевича**... Впрочем, это вам решать -- я полностью признаю ваш авторитет в этом вопросе, и прочих, но меня оч-чень беспокоит Павлов! Это да, там есть проблемы. А против Власова лично я пока ничего не имею -- я с ним не знаком.
  -- Зато с ним лично знаком я, -- засмеялся Петр Краснов, -- и впечатления от этого знакомства я вынес не самые благоприятные. Я тогда по приглашению штаба Власова приехал к нему в Далевиц. Так представьте себе: явился я на пышный прием, где встретил большое общество из числа лиц к Власову приближенных, которые на него смотрели как на оракула и спасителя России! А сам Власов был, извольте видеть, пьян! -- успел уже попраздновать! Власов стал выступать, и понес такое, что не снилось и Савинкову, в его лучшие годы, хотя кто кроме Савинкова может быть так сильно одержим мессианством! А смысл его речи сводился к тому, что, якобы, он уже вошел в Историю, и в скором времени явится спасителем России от большевизма. Ни больше ни меньше, и он один! Это хвастовство, верите ли, так меня вывело из себя, что я после поставил Власову на вид, строго поставил на вид, уж можете мне поверить, а он, извольте видеть, отнесся ко мне с пренебрежением совершенно хамским, как к человеку, по его же собственным словам, старому, и, на его взгляд, больше уж ни к чему не пригодному! Каков, господа, наглец?
  -- Да уж, -- согласился Семен, -- Но, как я понимаю, именно Власов сейчас нужен Розенбергу.
  -- Нет, -- поправил Майервитт, -- Максимум -- Кестрингу.
  -- Пусть Кестрингу. Для них хорош он. А для меня он плох. Да и для вас тоже. И для всего казачества -- плох Власов, москаль он, хотя и поэтому.
  -- Да бог с ним. -- отмахнулся Краснов-старший, -- Как так нас, казачество, подчинят Власову? Меня -- Власову, недоучке? Или что, помимо меня? Под чьей же командой?
  -- Паннвица, -- предположил Майервитт.
  -- Что-с? Паннвица-с?
  -- Или Андрея Григорьевича.
  -- Ну, это нет! Паннвиц ни задач, ни чаяний казачества и близко не понимает, и он это сам знает, и такую ответственность на себя не примет. Донская власть -- это мы и только мы! И армия наша -- чисто союзная Германии, а не германская. Это надо хорошо понимать. И я посмотрю, у кого хватит наглости отправить меня в отставку! Позиции мои сейчас, конечно, уж не те, что при Вильгельме, и Лихтенберг** умер, но... руки у всех коротки сделать такое. Казаки подчиняются так или иначе только мне, или моему имени, и только за счет того, что я есть. Могу в любой момент их поднять, и увести туда, куда сочту нужным. И это, кстати, прекрасно понимают.
  -- Да не все понимают, Петр Николаевич! -- не согласился Семен.
  -- Кто же именно эти "не все"?
  -- Да тот же Кестринг!
  -- Не понимает -- так поймет. Ума тут большого не надо, чтобы понять, что если выйду из войны я, так и от Паннвица ничего не останется, и Шкуро останется в гордом одиночестве, и половина РОКа**, и прочие тоже уйдут со мной. Так что-с... вот что, Фридрих Иосифович, отправьтесь-ка вы к Глазкову, и предложите ему сдать свое формирование в подчинение штаба Походного атамана... пусть сдаст, а сам убирается куда хочет!
  -- Нет, ну так уж круто не надо, -- не согласился Майервитт, -- Это создаст неприятное впечатление, что мы избавляемся от оппозиции. Насчет немедленного подчинения нам на период войны я переговоры с Глазковым проведу. Но только он ведь прокатит...
  -- А если это дело обговорить в главупре войск СС? -- подсказал Семен Краснов.
  -- Это как?
  -- Можно было бы обратиться к доктору фон Менде, или к Артельдту, или, на худой конец... да нет, к Артельдту лучше всего. Это Андрей Григорьевич может запросто устроить.
  -- А что? -- улыбнулся Петр Краснов, -- Это мысль здравая.
  -- А что сам Глазков? -- спросил Майервитт, -- Не стремится к объединению? Уточняю с тем, чтобы знать, к чему он будет аппелировать.
  -- Предлагал что-то такое, -- ответил Семен Краснов, -- но предлагаемые условия для нас совершенно неприемлемы.
  -- Отчего?
  -- То, что предлагается Глазковым, есть провокация. Он имеет наглость выдвигать требования о равноправном введении его в состав Главного Управления по делам казачьих войск, наравне со мной, генералом Шкуро, Петром Николаевичем... да еще настаивает на праве вето на любое решение штаба Главного Управления по делам казачьих войск, то есть, фактически, он намеревается нас взять под команду! Мы желаем прислушиваться к авторитетным лицам, но вот выскочек жалуем не особенно. Казачество -- особый народ, для него авторитет -- все, а авторитет такой есть только у старых Белых вождей, и с этим так или иначе придется считаться всем.
  -- Если вас интересует мнение доктора Гимпеля, господа, я вам его скажу, -- Майервитт поднял глаза, припоминая, -- Был и о Глазкове разговор. С Радтке. И это, быть может, прольет свет на притязания Глазкова... Он полагает, что пользуется среди всех казаков огромным авторитетом, и кроме того, говорит, что он может так изменить казачью политику, что все будут просто им облагодетельствованы -- впрочем, о том, как именно он собирается облагодетельствовать казаков, Глазков ничего не говорит.
  -- Я так понимаю, что и сказать ему особенно нечего, -- пожал плечами Петр Краснов. -- Глазков есть типичный авантюрист. Одержим мессианскими и реформаторскими идеями. Он хочет стать казачьим фюрером, только фюрера из него не получится -- мелковат инженер Глазков!
  -- Я не имею права арестовать господина Глазкова и передать его в тайную полицию, -- ответил на последнее, открыто смеясь, Майервитт. -- А если бы тайная полиция имела на господина Глазкова что-либо, его бы давно арестовали. Минуя меня в данном случае.
  -- Это вы о чем?
  -- В Германии может быть только один фюрер -- Адольф Гитлер!
  
  
  
  
  
  ДОКУМЕНТ 3
  
  Из специальной команды "Leslers 4А" Ламсдорф, шталаг N214 зондер
  1 августа 1943.
  В штаб специальной команды "Rihmann" в Зальцбург, упр. Sicherheitspolizei-Sonderdienst Ш,лично SS-оберштурмбаннфюреру Майервитту Фридриху-Йозефу
  
  Heil Hitler!
  
  Господин оберштурмбаннфюрер!
  После проведенного исследования мы имеем доложить следующее о явлениях, происходящих в окрестностях специального лагеря N214 в г. Ламсдорф:
  1. Явления происходят постоянно в течение длительного периода времени, что позволяет говорить об аномальной зоне, представляющей собой перманентное темпоральное возмущение, которое может быть утилизировано психооператорами, обученными методам воздействия на среду через темпоральные искривления, либо любым человеком с паранормальными способностями, который обучится экстемпорализации по методу проб и ошибок. Степень опасности таких операторов для государства и порядка является довольно высокой.
  2. Согласно наших данных, аномалия имеет геомагнетическое происхождение, и присутствует постоянно, медленно мигрируя в направлении северо-востока, проявляясь в пике активности через равный промежуток времени. Мы считаем, что последнее из описанных проявлений пиковой активности аномалии относится к событиям в г. Эксе в Провансе, произошедшим в 1610-1611 гг. Анализируя тогдашние события, мы можем предложить следующее:
  3. По возможности быстро свернуть всякую активную деятельность на определенном нами участке, оставив в зоне аномалии как можно меньше людей и строений, имеющих оборонную или хозяйственную ценность.
  4. Организовать проверку и наблюдение в отношении лиц, проявивших по нашим данным паранормальную активность в указанной зоне (список прилагается).
  5. По мере очистки зоны мы считаем необходимым развертывать постоянную исследовательскую базу нашей специальной команды, на каковой базе мы рассчитываем провести серию экспериментальных воздействий с помощью операторов специального подразделения 8-V.
  Кроме того мы просим немедленно прислать "квестора" от службы, так как допускаем возможную необходимость вмешательства в события, происходящие в зоне аномалии, причем самыми широкими средствами из возможных.
  
  П О Д П И С Ь: SS-штандартенфюрер доктор Лезлерс, шеф специальной команды 4A.
  
  
  
  ДОКУМЕНТ 4
  Из стенограммы записи телефонного разговора между SS-оберштурмбаннфюрером Майервиттом Фридрихом-Йозефом и шефом специальной команды SD "IV-R (Pannvitz)" в Париже SS-штурмбаннфюрером, советником криминальной полиции Паннвиц Хансом, записанного августа 3 дня года 1943 государственной тайной полицией, отдел IV-С (referat), номер 3314/731b:
  М а й е р в и т т: -- И кого ты посоветуешь послать для нас?
  П а н н в и ц: -- Это смотря для каких задач...
  М а й е р в и т т: -- Просим квестора. Кто у нас еще занимался провансальскими процессами?
  П а н н в и ц: -- Только "Ветер".
  М а й е р в и т т: -- Так что, его и посылать?
  П а н н в и ц: -- Если согласится.
  М а й е р в и т т: -- Он согласится. Там его же разработки под угрозой,
  а он к ним весьма нежно относится... Ты подумай,
  под каким соусом нам его внедрить.
  П а н н в и ц: -- Я подумаю...
  
  
  ДОКУМЕНТ 5
  Шифрограмма в зондеркоманду 4а (Leslers), переданная по коду сети А5 "Werwolf"
  
  ЗОНДЕРКОМАНДА 5S "ВЕТЕР" ПРИБУДЕТ 9 СЕНТЯБРЯ.
  ПОТРЕБУЮТСЯ МЕРОПРИЯТИЯ В РАМКАХ ОБЫЧНОЙ ПРОЦЕДУРЫ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  * Кряква - Агент-осведомитель, подсаживаемый в камеру к находящимся под следствием
  * Кобулов Б.З. - Начальник Отдела внешней и иностранной разведки НКГБ СССР
  * Кукла: Агент, которого вражеская контрразведка быстро раскрывает, отвлекающий внимание от действительной агентуры
  ** Указ о мерах против расхищения социалистической собственности, от 7 августа 1933 года
  ** Особое совещание НКВД, внесудебный орган, определявший административные и превентивные наказания.
  ** Ежовым. Имеется в виду "ежовская" чистка в НКВД
  * Перевернуться -- перейти на сторону противника
  ** Антисоветская агитация, отягощенная преступным сговором
  * Эмиссионер: Агент, через которого проводится внедрение остальной агентуры
  ** Что "госбезопасности" -- это всегда добавлялось, поскольку в НКВД были свои ранги, с повышенной должностной и тарифной ставкой. Звание Шибекина было равно майору или даже подполковнику в войсках.
  ** Немецкая военная контрразведка
  *FG (feldgandarmerie) - Полевая жандармерия
  ** Государственная тайная полиция
  ** Что вам угодно?
  ** Я имею вызов... вызов, господин офицер, меня приглашали на два часа дня... (непр. нем)
  ** Момент!
  ** Проходите
  ** -- Отто, распорядитесь: машину мне, и два мотоцикла в эскорте.
  ** -- Понятно, оберштурмбаннфюрер
  ** Текст документа сохранен без изменений
  ** По железной дороге
  * Шкуро Андрей Григорьевич -- казачий генерал-лейтенант, впоследствии группенфюрер СС. Повешен в Москве 16 января 1947 года
  * Берданка: русская 4.2 линейная однозарядная винтовка Бердана N2
  ** Русская игольчатая винтовка Крнка-Карле
  ** Полицейские охранной полиции (ShuPo)
  * (Zeppelin (Zet-sonderdienst): Специальная служба, организованная абвером совместно с СД для работы с ненемецким контингентом
  ** То есть нарочно не используя национал-социалистское приветствие
  ** то есть "цеппелин" ("Zet")
  ** Oberkommando der Wehrmacht -- верховное командование германских Вооруженных сил
  ** Шеф отдела добровольческих формирований при ОКW
  * МАКИ - Французские партизаны
  ** S/K 10A - Ставропольская карательная команда, состоявшая из советских перебежчиков.
  * "5а-Werwolf". Действовала на Смоленщине и в Белоруссии -- контрпартизанские действия под видом партизанского отряда. Затем была поглощена дивизией "Бранденбург 800"
  ** Ahnen Erbe. Это было научно-исследовательское общество под эгидой NSDAP, в противовес консервативному государственному обществу "Keiser-Wilghelms Geselschaft". Вопреки распространенному мнению, само "А.Е." не было мистическим орденом, но практически целиком контролировалось четырьмя тайными орденами: "SonnenStelle", "OrFeBe", и прошамбалистским альянсом обществ "Thule" и "Зеленый Дракон". В СС были отделы, интегрированные в "А.Е.", это и называлось "зондеркоманды (службы) Альфа".
  ** Здесь: Управление по восточным делам главной квартиры войск СС.
  ** Непосредственной передачи информации конкретным лицам
  ** До войны СД взяла под контроль брата Богдана Кобулова -- Амаяка Кобулова, который был резидентом в Берлине.
  ** Шеф отдела добровольческих формирований OKH
  ** Немецкий тяжелый автомат, созданный по примеру использования американцами легкого пулемета BAR 1914 A2 как тяжелого штурмового ружья. Этими автоматами вооружали вместо пулеметов двух-трех солдат в каждом взводе немецких парашютистов, и мотоциклистов до создания автомата STG-43/44
  * Kriegs Organisation -- отдел Абвера в нейтральной или союзной сопредельной стране
  * Армия Крайова -- польские партизаны, подчиненные центру в Лондоне
  ** Начальник штаба войск СС
  ** OKW Amt Ausland nachrichten und Abwehr -- управление внешней разведки и контрразведки Верховного Командования Вооруженных сил
  * Розенберг Альфред: Обергруппенфюрер СС, министр Восточных территорий
  * Гесс Рудольф -- секретарь партийной канцелярии НСДАП до Мартина Бормана
  ** "Полиция безопасности-служба безопасности" -- все отделы РСХА, подчиненные после Гейдриха Кальтенбруннеру, органы государства
  ** В которой и был убит в 1942 году
  * Кубе Вильгельм: Рейхскомиссар по безопасности, наместник в Белоруссии. Убит партизанами
  ** Армейские генералы, ярые русофобы
  ** Слова генерала У. Донована -- шефа американской разведки
  ** Неформально "А.Е." продолжал руководить Розенберг, хотя формально ее генеральным секретарем был штандартенфюрер Вольфрам фон Зиверс
  ** Дивизия специального назначения, подчиненная одновременно "ААА" и СД
  * Дитрих Йозеф -- командир лейбштандарта СС "Адольф Гитлер"
  * SchwartzeSon или SonnenStelle -- вевельсбургский орден
  * luftwaffe:ВВС
  * Kriegsmarine: ВМФ
  * Взгляд на ситуацию не совсем верный, но здесь излагается точка зрения деятелей Абвера на этот вопрос
  * Марка -- административный территориальный округ
  ** Организация СС для тюрко-иранских народов
  ** Мусульманская организация СС
  ** Горчичный газ, чесночный газ (иприт), люизит
  ** "Tabun", "Sarin"
  ** Напалм, и белый фосфор, они тогда относились к химическому оружию
  ** Английский автоматический карабин, созданный, по первоначальной идее, для "коммандос", поэтому в нем использовался немецкий патрон "парабеллум" кал 9 мм. Немцы очень скоро наладили собственное производство этого автомата
  ** Операция, когда одно лицо подменяется двойником. Обычно готовится годами
  ** Русская Фашистская Партия. Штаб-квартира размещалась в Харбине. Руководителем был некто Радзаевский.
  ** Начальник генерального штаба сухопутных сил
  * Майор Ройян: Впоследствии -- начштаба 2 кавдивизиона 15 ККК войск СС
  ** Специальный отдел штаба дивизии -- разведка, контрразведка
  ** Впоследствии -- командир 6 Терского полка 15 ККК войск СС
  ** Агенты, которые перемещаются в заданном районе, нигде подолгу не задерживаясь
  ** Впоследствии -- командир взвода пропаганды 1 дивизии 15 ККК войск СС
  ** Впоследствии -- начальник 1с отдела 1 дивизии 15 ККК войск СС
  ** Вильгельма Канариса
  ** Впоследствии -- командир разведдивизиона 15 ККК войск СС
  ** Впоследствии -- начальник 1с отдела 2 дивизии 15 ККК войск СС
  ** Впоследствии -- командир саперного батальона 1 дивизии 15 ККК войск СС
  ** Впоследствии -- адъютант штаба 2 дивизии 15 ККК войск СС
  ** Деятель из отдела Украины и Казачества Восточного Министерства
  * Streng Geheim -- строго секретно
  ** Гестапо и полиция безопасности
  ** Печатный орган красновского Главного Управления по делам казачьих войск
  ** Военная контрразведка "Смерть Шпионам"
  ** Штауффенберг действительно принимал участие в создании русских формирований, и очень эту идею поддерживал
  ** Правильнее -- "Ukrainerhundertschaft": украинские охранные части, привлекавшиеся для охраны коммуникаций и даже концлагерей. В Освенциме больше половины личного состава охраны были из UHS
  ** Операция Артузова 20-х годов по переформированию сети адептов нескольких тайных обществ среди русской белоэмиграции в сеть внешней разведки ОГПУ
  ** Блиндированный -- укрепленный косыми бронелистами
  ** Президент Германской республики до 1933 года
  ** Тогдашний начальник штаба рейхсвера
  * РОВС: Российский обще-воинский союз
  ** Окончательного решения еврейского вопроса
  ** Работник отдела пропаганды 1 ККД, ранее бывший военным адъютантом Геббельса
  ** Пом.нач. отдела пропаганды 1 ККД, после -- атаман (замполит) 4 Кубанского КП 15 ККК войск СС, в 1945 г. -- командир этого полка
  ** В порядке перечисления: контр-революционная деятельность, вооруженное восстание, пособничество врагу, содействие мировой буржуазии, склонение иностранного государства к объявлению войны СССР, шпионаж, терроризм, диверсия, антисоветская агитация, антисоветская организация, служба в контрреволюционных карательных органах
  ** Фраза Краснова:"Казачий офицер возьмет овса коню, а казак прихватит и свинью с поросенком"
  ** Впоследствии -- командир 6 Терского полка 15 ККК войск СС
  ** Русская Освободительная Армия
  ** Казачий генерал-деникинец. Отличался проамериканской ориентацией
  ** Белоказачий генерал, в то время Атаман Кубунского Войска
  ** Шкуро
  ** Принц Лихтенбергский, глава дипмиссии Германии при правительстве Краснова.
  ** Русского Охранного корпуса -- соединения, состоявшего из белоэмигрантов
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"