Аннотация: Короткий, грустный, мистический рассказ
Сыграть главную роль
Этот способ используется, как правило, для приглашения Пиковой дамы... На зеркале рисуется помадой, фломастером или маркером лесенка или дорога...
Н.Г. Урванцева
Всё ещё хочется иногда, чтобы на меня смотрели, а вот прикосновений не люблю. Прикосновения будят воспоминания. Бр-р! Мои воспоминания никого не касаются! Тем более этой бесцеремонной девчонки, уже повернувшейся ко мне спиной.
Поучилась бы у своей подруги, что ли - не всё же так болтать! Та хоть вежливая. Меня, правда, не очень-то жалует - вот, сидит сейчас в другом конце комнаты, уставилась в своё смехотворное зеркальце. Красится. А я так, пустое место!
...А, может, и правильно, что не замечает меня? Я вот не помню её лица. Встанет и подойдёт - вспомню, а так различить не могу: пыльно в глазах стало.
Эх, то ли дело, Алина! Она и красивой была - за версту видно. А талантливая! Мне, правда, так и не довелось увидеть её премьер, но такого и не репетиции не проглядишь! Вдохновенная была девочка! А волосы какие у неё были - не то что у этих. Обкарнают свои завихрушки - и на сцену! Ну, кто так делает?
Моя Алинушка, когда расчёсываться садилась, всегда пела. Не потому что петь надо было - потому что коса длинная, пока чешешь, соскучишься. А уж пела она как! Тут ей равных не было. Да не абы что пела - всё главные партии, главных героинь...
Эх, Алина-Алина! Вот девчонка эта в тумбочку мою полезла - и что она там найдёт? Ну, пусть, пусть роется. Правильно, бросила она твою книжку по гаданиям. А ты вот не бросила. Говорили же тебе, гиблое это дело. Не-ет! "А вдруг Виктор на самом деле меня любит?.. А что, если я просто придумываю всё?.. А не провалюсь ли я на экзамене?..
И, главное, кого утвердят на пробах?"
Тем вечером ты пришла позже обычного, когда уже никого в театре не было и, вместо того, чтобы зажечь свет, полезла в шкаф, за свечами. Так и потянуло меня, в чём дело, спросить - да только, гляжу: улыбаешься ты, как никогда не улыбалась. Улыбка - маленькая, почти злая, практически язвительная - словно налипла на губы, всегда загибавшиеся так широко, так спокойно... Страшно стало. А ты спрашиваешь - не понять даже - меня или себя: "Ну что, будем колдовать?" - и, затеплив одну свечу от другой, чертишь на моей коже лестницу.
Впору б обидится, да только уж не до обиды было. На колени стала ты, не поленилась. Шепчешь что-то: "Сделай меня Луизой, хочу быть Луизой", - тут-то и накатило оно! Сперва просто обмерло во мне всё, потом чувствую: бьётся что-то внутри, - да не по-стеклянному, а как если б сердце у меня объявилось. Подумалось так ещё: странно наверное им, людям, жить с этим... Нет у меня сердца, сама знаешь, - только одёжка деревянная да суть, серебром покрытая. И тумбочка ещё вот. От твоих свечек до сих пор следы остались.
Теперь я понимаю: так, наверное, и звучат её шаги... Это было что-то, чего не должно быть; оно шло сквозь меня, и оставалось лишь обмирать, удивляясь - как это ты не видишь, не чувствуешь? Как продолжаешь шептать: "Хочу быть Луизой!" - когда вот она, Пиковая Дама, и уже поздно её прогонять?
Но что я могло сделать?
***
Настя не собирается связывать свою жизнь с театром. Неудивительно, если учесть, что даже в её гримёрке нет абсолютно ничего нового. Кресло с истёртой обивкой давным-давно не раскладывается, пылится тёмная занавеска над ящиком граммофонных пластинок, пустует старый шкаф, запертый зачем-то на замок. А посреди комнаты стоит большое зеркало на тумбе, и в его помутневшем углу Настина подруга только что нарисовала сердечко. Потом подумала, и стрелу дорисовывать не стала.
- Слушай, Насть, а что случилось с этой актрисой?
- С которой?
- Да вот, плакат на стенке висит...
- А, эта, рыжая? Точно не знаю. Тут вахтёрша такую историю рассказывает... Типа, она утопилась, не то её с моста сбросили...