Провал акции со стендами партийцев и примкнувших, мягко говоря, не обрадовал. На первом же собрании в Штабе Овсов предложил гнать взашей всех сорвавших акцию.
- Я, вот, беспартийный, сочувствующий - и то понимаю: не место им тут! - выдыхал слова Иван.- Всё говорили: Партия - армия... Так нахрена ей такие бойцы?! Зад драгоценный свой поднять струсили! Ненавижу!
Вождь был в тюрьме, Тимчук готовил акции под Москвой. Собрание вёл Молодцев.
- Вань, остынь, - начал он с каким-то снисходительным добродушием, прежде за ним не замечаемым. - Ты, вот, кричишь: "Партия - армия!" Нам сейчас и важен каждый штык, говоря по-твоему. Такое дело, а ты - людьми кидаться...
Каждой клеточкой своей ждал Иван за спиной недовольного гула партийцев. Зал молчал. Впервые Овсов не был поддержан. Будь тут народ с регионов, как в дни партийного съезда, всё, может, и вышло б иначе. УжЕ тогда уловил он странные взгляды москвичей. Как-то сами собой в мозгу всплыли слова Волина: "Для них Партия - игра. Скучно ведь - холодильник пОлон..." От этого молчания спину Ваньки пробила чуть заметная странная дрожь - ледяная и жаркая одновременно. Но была ещё надежда, что "Антикап" сможет перетянуть нужную чашу весов.
Акцию "Антикапитализм" (кратко - "Антикап") в 2002-м решили провести с размахом - с шествием, серией митингов и Всероссийским рок-концертом в финале. Ждали группы со всей страны, намечались мобильные десанты агитаторов в Подмосковье. Идея проведения "Антикапа" зажгла, казалось, всех. Бывалые партийцы с гордостью вспоминали схожую акцию двухлетней давности. Теперь однозначно её следовало превзойти - так, чтоб не в бровь, а в пах!
- То будет синтез протестной политики с массовым искусством, - самозабвенно повторяли Молодцев, Тимчук и член партийного исполкома Бахурец.
- У нас всё - в ногу с веком, - вещали они. - Мы ж не "Память" с их царизмом а-ля тринадцатый год! И не сморчки-КПССэсники! Мы - люди новые, вступили в новый век! Рок? Будет! Стикеры? Аж двух видов - валяй, клей!
В дни подготовки "Антикапа" Овсову вспомнилось всё, что знал он о Маяковском, Хлебникове, Татлине... Грели душу, взрываясь, фразы и лозунги бунтарей. "Владыкой мира будет труд!"* - всё так, всё верно! "Авангардисты наши новый мир, его рождение приняли. А мы - их наследники", - думал Овсов, идя с тренировки либо с вечерних корпений над транспарантом. "Их уделом было горение. И мы горим - антибудничным огнём, - рассуждал он, расправляя койку. - Мы сейчас - единственные наследники всех футуристов-панков-неформалов. Наследники - и предтечи новых бурь! Амфитеатров*, мать его, был прав - "революция нища, непричёсана". Но лучше так, чем бытиё-болото!"
Овсов, конечно, понимал: звук на рок-действе будет не ахти (концертный всегда хуже студий - да и играть не в клубе, а на площади). Понимал, что на митинг припрётся вновь N-ное число пьяных. Но жажда со всеми вместе выдать нечто захватила и его. Огонь в глазах партийцев вновь казался светом в конце тоннеля. Ваньку пёрло-распирало - в последний раз... Вокруг были те, кто горел бескорыстной энергией борьбы. Зажжённые той самой искрой, что при удачных раскладах может сжечь мыльно-оперный рай обывателей. Даже если не сжечь, то крепко подпалить им хвосты. "Не прав мещанин! Ни в чём!- думал Ванька, мастача древко очередного знамени.- С каждым днём этот "не был, не участвовал" всё глубже в трясине своего неучастия - и ей доволен. Может даже убить, если кто-то вдруг попрекнёт его этим довольством. Правы были варяги: мир новый возникнет, но прежде будет рагнарёк* и мировой пожар. Старый мир сгорит в его огне - и лишь на углях былого (взамен него!) возникнет новый, лучший - без пут и химер".
Борьба началась по всем фронтам. Партийцы двинулись "в народ" в числе, прежде не виданном. Днём Ванька работал, ночами клеил листовки. Перед сном варил на завтра пустую кашу и... клейстер. Утром, встав на два часа раньше, вновь шёл и клеил, ощущая себя одержимым, фанатиком из фанатиков.
- В твоём районе есть люди схожих убеждений? - помнится, спросил Бахурец, вручив первую партию листовок.
- Не встречал.
- И что - всё это один поклеишь!?
- Да.
- Ты крут!
- Просто в лом за "пофиг" чужой отвечать. Одиночка за себя лишь в ответе.
- Как всё-таки столько поклеишь?
- С Божьей помощью.
Рядом Еракез, вернувшись с расклейки стикеров, учил новичков:
- Всё просто як копейка: взял бутылочку c-под "пепси", к ней две пробочки - одной бутыль завинтил, в другой сверлишь дырочку. К месту нужному подошёл, пробочку сменил, клей на стену кап - и вперёд! Мы в своё время так афиши рок-концертов ляпали - часть висит до сих.
Так и сказал - не "до сих пор", а "до сих", обрубив фразе хвост. Губы Ваньки впервые за день тронула улыбка. В тот день он встал в четыре утра. И (оба-на!) обнаружил: всё вчера наклеенное содрано. Можно клеить рекламу курсов бухучёта, фитнес-центров, шизоидных сект, но не листовки, звавшие на марш и рок-концерт. Это - ни-ни, власть не любит! "Врёшь, всё не сдерёшь! Встану в три, ещё больше наклею!"
Штаб бурлил. Люди, юные и зрелые, шли и шли. Никто их специально не звал - являлись сами и, взяв стикеры, спускались в метро клеить, клеить, клеить...
Со стикерами сперва не заладилось: первая их партия, поклеенная в поездах, исчезла без следа, будто и не было... Об этом на собрании прямо сказал Фомченко. "Стикеры потерялись", - сообщил он без тени уныния. Лёгкая улыбка его будто говорила: "Да, вот так. Ну, ничего - исправим по мере сил". Его чуть насмешливое спокойствие бодрило лучше дюжин приказов. Раз сказал Фомич, значит, так, скорей всего, и было.
Сам Фомич, тридцатилетний энергетик, прибыл в Москву из Смоленска. В политику втянулся ещё там и фактически создал местное отделение Партии. Первых соратников нашёл, по выходным торгуя "Борьбой". В девяносто девятом за участие в партийной акции в Крыму с захватом одного из зданий провёл полгода в Севастопольском централе. Войдя в исполком, перебрался в столицу, где враз стал своим. "Фомичём" его прозвали ещё в Смоленске за пролетарскую простоту в общении. Общаясь со знакомцами, он и впрямь был прост, но простота и знакомства никогда не вредили делу. Как-то по знакомству Ванька думал попасть на партийный концерт на халяву - Фомич, стоя на входе, не пропустил. Пришлось брать билет как все. Впрочем, случай этот в глазах Овсова лишь добавил веса Фомичу. Теперь без мата и истерик тот поведал, что первую партию стикеров, наклеенных в электричках, больше никто не видел. "Выход один: заказать ещё - в разы больше!" - с улыбкой резюмировал Фомич.
Сказано - сделано. Клеить вышли все - от актива до сочувствующих. О марше с концертом должен знать весь город!
При виде агитаторов народ в метро обалдевал. Обычно те, кто не был простым пассажиром, входя в вагон, что-то просили. Либо предлагали - все привыкли к вагонным продавцам марли и булавок. И вдруг возникли те, кто ничего не навязывал и не просил. В минуту вагон оклеивался стикерами, за ним - другой, третий... И вот подземная трудяга-электричка превращалась в "электрон - локомотив революции"! Со всеми вместе в метро спустился и Овсов.
"Ух ты, молодогвардеец!" - увидав стикер, усатый мужик не скрыл радостного удивления. "Читай, сынок, читай!" - сказал ребёнку другой усач, ткнув в стикер пальцем.
- А мне наклеечку нельзя? - робко спросил неформал с банданой на тощей шее.
Овсов смерил его строгим взглядом, но стикер дал. Девка-сержант, стоя рядом, всё ж не рискнула "принять меры". А, может, не "при исполнении" ужЕ, мчит домой? "Вот потому их и победим, - думал довольный Ванька. - У обывал всегда "от сих до сих". И, значит, победа будет наша!"
Какой-то тип (кажись, из бывших вояк) вдруг спросил, есть ли разрешение клеить. "Даже не глядя, что на стикерах", - отметил Ванька про себя.
- А як же! - подражая Еракезу, вмиг выдал он. - Марш разрешён. Разрешение месяц как в мэрии, - значит, агитация законна!
Экс-вояка отстал. "Во язык без костей! С ходу такое вывез!" - сам себе удивился Ванёк.
- В следующий раз, - наставлял Бахурец, - скажи особо упёртым: "Главный - в последнем вагоне!" Ради этого "главного" ни один из них зад от сиденья не отдерёт. Проверено практикой! - Бахурец подмигнул.
Ох, уж эта вездесущая обывательская погань! Через день какая-то тётка, увидав стикер, начала орать: "Всё метро обклеили! Нравится клеить - лепите на лоб да так и ходите!" Овсов не удостоил её даже взглядом. Часто всех глупей не тот, кто прилюдно чушь несёт, а те, что без нужды лезут её оспаривать.
- Больные! - орала тётка вслед Ваньке.
- Дать по башке - враз вылечатся! - подпел оралистой гражданке некий мятый человече.
Ни гражданка, ни её похмельный фанат даже не глянули на страшную в своей простоте надпись на стикере: "Родина в опасности!"
В канун "Антикапа" Хамовнический районный суд постановил закрыть "Борьбу" за "разжигание социальной розни, призывы к захвату власти и пропаганду войны". В ответ партийцы обратились в городской суд, а "Борьба" продолжила выходить. "Прочёл "Борьбу" - живи опасно, спи спокойно!", - фразой этой стали завершать все передовицы. История с "Борьбой" попала в СМИ - и в Штаб пошли новые люди. Не только парни с колледжей и школ, но и взрослые. Перед "Антикапом" здесь была тьма народу: мастерили флаги и плакаты, стругали древки знамён... То тут, то там слышалось:
- Витька-Буржуй здесь?
- В пять обещал!
- Дёмин?
- Будет!
- Позови, блин, Еракеза!
- Пусть блин и зовёт!
Борьба шла. То в огне дискуссий, то стиснув зубы в тяжёлом молчании, её вели тысячи людей. В метро, на остановках, на эмали почтовых ящиков и досках объявлений появлялись листовки и стикеры. Коммунальщики и примкнувшие верноподданные сдирали их едва ль не с мясом, но они возникали вновь будто новые ногти вместо вырванных. А то, что успевали уничтожить, продолжало жить в сердцах как сожжённые образа в душах богомольцев.
Случайно в переполненном автобусе усталый от ночных расклеек Ванька услышал разговор парней:
- В натуре другая листовка была! На той лысый был, а у школы - панк с гребнем. И надпись: "Все в Партию!"
- Слышь, Толян, чё за "Партия"?
- Ну, это.., - начал, было, Толян, явно польщённый нечасто выпадавшей ему ролью знатока. Меж тем, открылась дверь и парни вышли.
Когда Овсов, втиснутый в серёдку битком набитого салона, смог-таки выйти, их ужE не было. И всё равно душа пела. Ликуя, била в барабан! Это он, Овсов, подрисовал пацанам с листовок панковские гребни - для смеха и разнообразия. Сработало - листовки запомнились!
Под рубахой Ваньки было ещё с полсотни листовок, в кармане куртки - замотанный в пакет пузырёк с клейстером, а в башке - готовая отмазка для "ноль два". Если подвалят - сразу "включать тупарика": "Да... Вот... Скентовался с парнями, просили помочь поклеить объявы к концерту. А мне, чё, в падлу для нормальных пацанов? Чё за "Партия"? Не в курсе - клуб, наверно, ща их дофига..." Но обошлось: никто не подвалил.
Зато в день "Антикапа" у метро "Маяковская" ментов (даже против прежнего!) было больше в разы. На все вкусы: верзилы а-ля ОМОН, чахлые муниципалы*, кинологи и псы, натасканные на людей... Даже срочники с прикреплённых сил в серых чеплажках. "Вот ведь чудеса-то, а! - думал Овсов. - В частях недобор, а солдат втыкают в без того переполненную ментуру!" На многих из тех явно некормленых солдатиков форма болталась как пакет на прутике: летит пакет по ветру, наткнётся на пруток - ну, и болтается, дёргаемый ветром. Каким-то (явно недобрым) ветром к "Маяковской" принесло "космонавтов". Эту братию в шлемах с прозрачными забралами особо не любили за действия по принципу: "Дубинка есть - ума не надо". "Ё, "космонавты"! Какой дурак их сюда подтянул?! Это ж провокация! Махач будет - один вид их бесит!" - Ванька вмиг помрачнел. Появление этих "героев космоса" было самым худшим, что могло быть на митинге. В толпе ужЕ говорили с раздражением о них, родимых, зло косясь в их сторону...
За день до намеченной финальной части "Антикапа" Партия провела в подмосковных Королёве и Мытищах митинги с маршами под барабан. Сев в электрички, мобильные группы нарисовались в нужных местах - внезапно для властей, взбешённых тем, что Партия возникла там, где не ждали.
В ответ на эту внезапность госслужба учинила пакость. Место сбора людей оградили стальными барьерами, превратив Триумфальную площадь в большой загон. Снаружи его мелькали "космонавты". Войдя внутрь, Ванька не заметил "усек"* на трибуне-сцене. "Теперь точно внести не дадут", - Овсов вновь глянул на "дядей стёп", впускавших народ в загон. Из всех музыкантов здесь, внутри, он заметил лишь парня из группы "Двадцать восемь героев-панфиловцев". Ни Красного, ни остальной рок-коммуны не наблюдалось. В толпе столкнулся с Еракезом:
- ЗдорОво! Концерт будет?
- ЗдорОво! Хрен знает...
- Да уж, хрен в России знает всё, - Ванька грустно усмехнулся.
И тут же узнал: в Подмосковье задержан Тимчук. После митинга в Мытищах он должен был прибыть в Москву и возглавить шествие.
Весть о том, что взят Тимчук, сбила с толку многих, но не всех. В тот день (хоть и не всегда) срабатывал коллективный разум: как-никак на "Антикап" прибыли люди с тридцати четырёх регионов плюс партийцы СНГ. Сходу решили: шествию быть - прорвёмся и пройдём!
Глава брянских партийцев Роман Кораблёв мощным рыком строит брянцев, затем - остальных. "Пошли! Ре-во-лю-ция! Ре-во-лю-ция!" Упёрлись в "ноль два" у ограждений - и махача понеслась!
Кораблёв дрался плечом к плечу с Ваньком, доставая тут и там своими длинными руками, раздавая нападавшим от щедрот души... Чуть пробились вперёд, но в итоге натиск захлебнулся. Задние ряды, громче всех вопившие, дрогнули и откатились первыми. "Куда ломанулись, мать вашу!", - развернувшись к ним, орали средние. А в первых рядах махались - там, где был Иван, особенно жестоко. Именно здесь древки знамён тормознули ментуру. Актив вновь исхитрился выстроить народ в ряды по восемь. "Всё путём, нормалёк!" - строя людей, то шептал, то хрипел Овсов. Было ясно ужЕ тогда: не всё и не путём. Люди могли впасть в отчаяние. Либо, напротив, под влиянием пары горячих голов превратить митинг в бучу. Её не смяли б даже - раздавили как букашку сапогом, радостно размазав остатки по асфальту.
И тут, решая, как быть, актив (в такой-то миг!) положился на авось. План дальнейших действий до многих даже не был донесён.
Внезапно в дальнем конце площади возник дым. "Ноль два" рванула туда - и в этот миг в другом конце тьма людей ринулась на поредевшие кордоны! Так прорвались две трети блокированных в загоне. Дым был отвлекающим - правда, в тот момент ни Иван, ни многие другие об этом не знали.
Никто не знал и то, что повезло как раз им, не успевшим добежать до сбитых заграждений.
Прорвавшимся сперва удалось уйти в отрыв от нёсшихся вслед ментов. Но затем к ним подкатил "УАЗ" и вылезший оттуда офицер смог вступить с людьми в переговоры - формально. Фактически он тянул время, пока не подоспела подмога.
После была бойня.
Те, кому прорваться не удалось, встав плечом к плечу, решили драться до конца. "Слабый лишь о себе думает, сильный - хоть раз - о ком-то рядом. Кто ж это сказал? Теперь неважно - всё, конечная". Простился с матерью - как тогда, в девяносто седьмом. Только с ней - ни отца, ни брата для Ваньки не существовало. "Многого в жизни боялся. Теперь хотя бы раз не струхну", - Овсов, глядел на тех, кто, видимо, его уничтожит. Всё по уму: правый кулак закрыл скулу, левым локтем прикрыл рёбра.
"До последнего будут бодаться", - думал милицейский майор, глядя на сжавших кулаки партийцев.
Сколько они стояли друг против друга, из бывших на площади не сказал бы никто. Все готовились "бить, а не считать"*.
Позже Овсов не раз вспоминал те застывшие минуты. В глаза милиции смотрела, быть может, самая диковинная политическая сила - странная смесь безумцев, опоздавших родиться комиссаров и просто людей, не нужных ни веку, ни стране. Они стояли, не зная, что "ноль два" уже бьёт дубинками их прорвавшихся товарищей.
Трудно сказать, почему в тот день в отношении людей на площади не прозвучал приказ: "Добить!" Может, потому, что "царь Борис" ужЕ не царствовал. Его соратники в народе вызывали лишь зубовный скрежет, а новые люди во власти ещё не окрепли. Будь в тот день жертвы, гнев людей мог бы смести и старых, и новых. Второй девяносто третий в центре Москвы властям был не на руку - убрать людей с площади требовалось с наименьшей кровью. Тем более, кровь ужЕ лилась в окрестных дворах, вне объективов. Прорвавшихся увещевали отнюдь не словами.
На что надеялись те, кто обложил людей на площади? На чью-то глупость. Что кто-то дёрнется - и вот тогда, на законном основании!.. Не дёрнулся никто - люди в кольце были готовы ко всему, отринув суетное, забыв о нервах. Пред лицом того, что могло случиться, всё казалось мелочью. Кто помог удержаться, пока тем, снаружи, не стало ясно: "Без крови не сковырнёшь"? Господь, инстинкт самосохранения, стечение обстоятельств?.. В любом случае долгое стояние зажатых в кольцо было чревато тем, что весть о нём разнеслась бы всюду. И тогда - журналисты, а, может, и жаждущие примкнуть... В итоге с окружёнными вступили в переговоры. Каждый надеялся на своё. Одни - что площадь всё-таки очистят, другие - что обманут врагов. Выйдя из кольца, не разбредутся кто куда, а в условленный час соберутся и продолжат в другом месте. В тот момент окружённых смог организовать Демидович, крепкий бородач с Урала.
- Подь сюды: Демид дело говорит, - звал земляка один из стоявших рядом ростовчан.
План был таков: снимаем с древков знамёна, всем снять повязки и банданы с символикой Партии. Всё это сдаём двоим ребятам, которые, что б ни случилось, должны доставить знамёна в Штаб.
- Теперь, - продолжал Демидович, - без привлекающих атрибутов рассеемся. Сперва по два-по три, дальше - по обстановке. Каждый приезжий - с местным, чтоб не заплутать. В два - у памятника Пушкину. Концерт и митинг будут!
Гостей столицы разобрали быстро. Хватило не всем: Овсов выходил в одиночку. К двум пришёл на Тверской бульвар и... что за чёрт?! Там не было никого. Нет, как в обычный день здесь сновали те, кто назначал свидания своим "половинкам". Два охломона вертели в руках обрывок партийной листовки - оба ржали.
Побродив в толпе, послушав разговоры, Ванька начал смекать, что стряслось. Полвторого милиция пресекла попытку уцелевшей части актива начать подготовку нового митинга. "За злостное сопротивление силам правопорядка" повязали Демидовича и кишинёвского партийца Женю Яшина. Чуть позже на обоих завели дела. Взяли ещё часть народу. В тот день ВанькУ впервые изменила логика: он двинул к Триумфальной, откуда совсем недавно уходил. По пути вынул и разломал ручку с острым концом - случись что, даже её объявят "холодным оружием". У Триумфальной площади были всё те же загородки. На грузовике, превращённом в сцену, пел под гитару "панфиловец".
- От души жарит! - одобрил стоявший у загона лысеющий мужик. - Да, есть ещё люди, не все - хрен на блюде! Я, между прочим, Цоя видал, когда он в Москву наведывался. В кухне портвейн пили. Всяко было, но чтоб так, как сейчас - дубинкой... Одно слово: мудачьё, - он покосился на погоны справа.
Рядом с этим зубром-неформалом стоял парнишка лет шестнадцати в футболке с Че. Большинство людей внимало певцу не у сцены, а близ ограждений, по периметру которых вперемешку с народом стояли "дяди стёпы". Вновь вдарив по струнам, "панфиловец" взревел: "Красная Армия всех сильней!" Лысеющий мужик побрёл к метро, буркнув что-то невнятное.
- Пойдём, что ль, ближе, - предложил парнишке Ванька. Но в загон на сей раз не впустили.
- Мы послушать хотим, - начал, было, Иван.
В ответ их, обыскав, всё равно не пустили. У парнишки забрали цепочку от ключей - якобы, намотав на кулак, ей можно бить. Тот расстроился: грабят средь бела дня! Вновь попытались пройти в загон.
- У тебя со здоровьем всё в порядке? - спросил Ваньку ментовский сержант.
- Да. А чё?
- По-моему, нет.
Ванёк отвёл парнишку в сторону.
- Слышь, братан, - голос Ваньки стал серьёзным. - Мент не зря про здоровье спросил. Сейчас что хошь сделать могут: вломить, косяк всунуть - поди отмажься потом! Валить надо.
- Знаете, - паренёк вдруг перешёл на "Вы". - Тут монархисты на днях тусили. Так всего два мента было. А стОит левым прийти...
- Так они, брат, властям не опасны. Что сейчас, что при царе - бедные, богатые... Им страшен тот, кто мир менять вздумал.
Внезапно возник ментовский офицер:
- Документы!
Овсов вынул паспорт.
- Твой? - мент зыркнул на парнишку.
- Нету, - чуть слышно молвил тот, вконец оробев.
- Тогда пшёл! Ща заберём - нары полировать!
УжЕ в метро, прощаясь, Ванька сообщил парнишке адрес Штаба:
- Надумаешь - подгребай. Сам видишь: вместе тесно, врозь - никак.
"Бог знает, придёт ли, нет", - Овсов глядел вслед поезду. Самому ему нужно было в другую сторону.
На посадочной площадке вновь мелькнула чеплажка с кокардой. Ещё одна...
- В Чечню вас! - крикнул Ванька, прыгая в электричку, тут же унёсшую его прочь...
* * *
В пять Овсов возник в Штабе. Там находилось десятка два человек - всё, что осталось от массы партийцев и примкнувших. Тьма народу была задержана, судьбу многих в тот день, вообще, узнать не удалось: то ли смогли спрятаться, то ль, избитые-изломанные, валялись во дворах близ Маяковки. Руководство взял на себя Фомич. Он обзванивал газеты, близких Партии адвокатов, выяснял, куда доставили задержанных. Среди них оказался и рифмач Куварзин, исхитрившийся звякнуть с ОВД.
- Сань, не дрейфь, всех вытащим, - успел ободрить его Фомич. Связь прервалась.
Слово Фомченко сдержал: через день вызволили практически всех - даже Тимчука с Молодцевым, взятым за час до акции. С ходу вытащить не смогли лишь Демидовича, Яшина и Петра Мазитова, партийца с Поволжья, в чьём рюкзаке нашли бутыль с бензином. Судьбой их занялись адвокаты, ужЕ оповещённые Фомченко.
- Терминатор где?
- В ментовке.
- У него ключ от комнаты с компом.
- Ломай дверь! - велел Фомич.
Своротив её, партийцы стали рассылать сообщения о беспределе ментов в Москве. Параллельно шёл подсчёт потерь и поиск уцелевших:
- Рахит?
- Отбыл Рахимов.
- Семерня?
- В поезде.
- Кораблёв?
- Тут, за стенкой лежит...
- Битый?
- Усталый - две ночи без сна.
Кто-то ужЕ смотрел снимки. Фото оптимизма не прибавили. Узнав, в каких ОВД партийцы, Фомич и Бахурец направили людей туда. Обзвонили ужЕ всех, кого могли - и тут на миг повисшую тишину взорвал чей-то голос:
- Это все, кто остался?
Сил ответить не было. Как-то сразу навалилась усталость бессонных ночей и нервного дня. Ванёк будто уходил на дно, погружаясь в сон прямо здесь - сидя на полу под картой с флажками новых ячеек. Кто-то далёкий там, пока что наяву, сказал: "В Штаб может нагрянуть ОМОН!" Хоть бы и он - страха всё равно не было. Лишь усталость и безразличие ко всему, что может стрястись через минуту - хоть к стенке ставь! Другой голос раздался так же вдруг:
- Бланк дайте! В Партию хочу...
Ванька тут же всплыл из омута сна на поверхность. Открыл левый глаз: нет, не сон! Бахурец ужЕ слазил в стол - и заросший брюнет стал заполнять бланк. Только тут до ВанькА дошёл весь смысл услышанного. "Даже если сейчас есть те, кто готов жить по-нашему - выстоим! По крайней мере сегодня!" Исчезла-ушла усталость - сама собой. Глядя на выводящего буквы парня, Иван улыбнулся.
...А паренёк в Че-майке так и не пришёл. Видать, решил: "Поигрался - и хватит!" "Это я виноват, - сказал себе Ванька. - Он от виденного ошалел, а я не разъяснил, что почём. Жизнь-то ведь не только на словах - борьба! Не бывает, чтоб ты в шоколаде, а все - враз на лопатках! Тебя тож хоть разок да швырнуть попробуют. Миха б со мной согласился..."
Где он теперь, Миха, Ванёк не ведал. Не знал он и о том, что самое крупное сражение Партии стало для неё последним - ход событий нёс её под откос.
* На самом деле с русским авангардом эта строчка не имеет ничего общего. Она взята из русского перевода польской рабочей песни конца XIX века "Czerwony sztandar" ("Красное знамя").
* Амфитеатров Александр Валентинович (1862 - 1938) - русский прозаик, журналист, сатирик, критик и драматург. Противник большевиков. Умер в эмиграции.
* Рагнарёк - в германо-скандинавской мифологии: гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой сил добра и зла. Согласно этой мифологии, вслед за гибелью мира наступит его возрождение.
* Муниципальная милиция - сотрудники милиции, находившиеся под контролем местных органов власти и получавшие зарплату из городского бюджета.