Петру Никодимычу сегодня нездоровилось. То есть, нездоровилось ему давно, но вот нынче стало как-то совсем не по себе. Волоча вверх по лестнице тяжелую сумку с дешевыми продуктами, он то и дело хрипел и останавливался. Пару раз даже присел на загаженную ступеньку. Лифт не работал с осени. Может, и к лучшему. Все равно в нем постоянно на полу была моча, а кнопка на первом этаже то вырвана с корнем, то замазана какой-то вонючей дрянью.
Когда-то Никодимыч на свой четвертый этаж бегал. С сумками и без. Мда, были времена. После свадьбы даже допер Аньку на руках до самой двери. Хотя она уже и тогда была не худенькая. Любила пожрать. Но и готовила хорошо. Петр Никодимыч аж причмокнул, возясь с расшатанным замком своей квартиры. Лампочка на площадке была окружена мутным ореолом. Обычно Никодимыч сразу попадал ключом в замочную скважину, но сейчас руки тряслись больше обычного. Да и слабость в коленках появилась. И в груди нехорошо... Устал.
Кое-как пристроив сумку на потрескавшийся кухонный стол, Никодимыч потащился обратно в прихожую - раздеваться. Да, была бы Анька, не пришлось бы по магазинам шляться. И консервы хавать. К Новому году она бы и холодильник, и балкон жратвой забила. Пельменей бы накрутила, салатов всяких с мясом, селедочку, там, под шубой. Да. Впрочем, последние годы Петр Никодимыч мясо не очень уважал. Желудок пошаливал. Да и зубов маловато осталось. Старость - не радость. Но одному все-таки лучше.
Анька вечно ныла. Или орала. Денег мало, краны протекают, на лестнице грязь, страну развалили, детей не нарожали, внуков нет, мусор некому вынести. И шкуры воняют - в ванную не зайти. Можно подумать, ей эта ванная часто нужна была. А шкуры - ну, воняют. Ничего, за столько-то лет и привыкнуть можно. Да если бы не шкуры, на что бы жили? На пенсию? Так ее частенько платить забывали. А собаки на улицах никогда не переводились. И на шапки спрос не падал. Шубу-то, небось, носила и не вякала. Хотя шуба - того... не очень. Никодимыч больше по головным уборам мастеровал. Ну, и обдирать. Правда, то - раньше. По молодости, так сказать. Пока руки трясти не начало.
Обдирать ведь тоже с умом надо. Живых лучше - шерсть поднимается, мех пушистее выходит. Особенно, если зверь домашний, откормленный. Эх, были времена! Пока пустырь за железной дорогой пятиэтажками не застроили и цыган не разогнали, Петр Никодимыч раз в неделю наведывался туда ночью на своей "копеечке". Смотрел пойманных собак, выбирал поздоровее да помохнатее. Цыганята ловко заматывали псам морды тряпьем, и Никодимыч приступал к работе. Ободранные собачьи туши закапывали тут же. А может, они их и жрали. С этих черномазых станется. Платил цыганам Петр Никодимыч по совести, да и заказчики у него серьезные были. К Новому Году - всегда штук пять-шесть срочных. Да.
А теперь что? Анька уж семь лет как померла, шить Никодимыч больше не мог. Да и обдирать особо не получалось. Машину давно продал, инструменты тоже. Были, конечно, кой-какие сбережения. На них и жил. Доживал. Друзей не завел как-то. Соседи по лестнице на дух его не переносили. Особенно эта сучка из квартиры напротив. И сама стерва, и псина у нее бешеная.
Петр Никодимыч налил себе еще одну рюмочку и приготовился к бою курантов. Анька, дура, всегда желания загадывала. Да... Хорошо бы жизнь заново прожить. Куда там. Или чтобы хоть не болеть больше...
Пронзительный звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Кого еще черти в новогоднюю ночь по лестницам носят? На площадке было пусто. Никодимыч ругнулся и начал закрывать дверь, когда вдруг заметил жмущуюся в заплеванный угол собачонку. Ну и пакость! Какой урод ее подбросил? Занес уже негнущуюся ногу, чтобы пнуть как следует, но вдруг передумал. Видать, от водочки размяк. Неуклюже подтолкнул крысеныша заношенным тапком в сторону прихожей и захлопнул за собой дверь.
Часы, видать, бегут сильно. В телевизоре маячили какие-то клоуны. Петр Никодимыч подцепил кончиками пальцев кусочек колбасы и кинул в сторону замершей на пороге комнаты зверюшки. Та нерешительно посмотрела на подачку и тихо заскулила. На грязный паркет потянулась блестящая ниточка слюны. Вот зараза! Нагибайся теперь, подбирай. На хрен он вообще ее пустил? Совсем спятил на старости лет. Откуда они, вообще, берутся, такие лысые и лупоглазые?
Собачонка медленно двинулась к дивану. Ее покачивало из стороны в сторону. Кривые ножки заплетались и мелко дрожали. Тьфу ты, гадость какая! Под диван полезла! Никодимыч снова выругался и потащился в ванную за шваброй. Убью сволочь!
Когда он вернулся в комнату, собака сидела возле торшера. Рядом посверкивали лужица и зеленоватая кучка отвратительной жидкой дряни. Петр Никодимыч взял швабру наизготовку, решительно шагнул вперед и, подскользнувшись на куске колбасы, со всего размаху грохнулся на пол. Пес взвизгнул и бросился под диван, роняя слюну.
Придя в себя, Никодимыч увидел у самого лица обломанную наискось ручку швабры. Он хотел повернуть голову и не смог. Тела тоже не чувствовал. Пахло рвотой, застарелой пылью и еще чем-то ужасно знакомым. Кровью. Откуда-то доносилось тихое чавканье.