Аннотация: Рассказ о любви... ну как я могла пройти мимо этой темы!
Они встретились внезапно. Они и не думали, что такое возможно. Но - то ли очередная шутка легкомысленного ветра, то ли необоримый глас судьбы - в ту ночь их дороги пересеклись, а два столь непохожих друг на друга существа, точно ледяные статуи, замерли по обе стороны крошечной лесной прогалины. Огромный матерый волк, покрытый косматой черной шерстью - и белый, точно облако, молодой единорог, вернее, единорожица - хрупкое, нежное создание, больше похожее на самую красивую в мире снежинку, чем на живое существо. Они видели друг друга. Они смотрели друг другу в глаза. И они знали, что должно было произойти дальше, ибо еще никогда Охотник и Жертва не забывали, для чего появились на свет, но вот в ту ночь, в ту удивительную ночь древние, как мир, законы рухнули, и хищник не оскалил зубы, а добыча не бросилась бежать. Лес вокруг застыл в недоуменном молчании, и первым пошевелился волк - как-то по щенячьи склонив набок тяжелую лобастую голову, он внимательно посмотрел на единорожицу, а та чуть выгнула шею, и ее кроткий глаз заискрился, отражая сияние звезд. И она не сделала и шагу назад, когда черный зверь, которого ей от веку было наказано бояться, точно самой смерти, медленно направился к ней. Была ли она настолько напугана? Едва ли... но, тем не менее, она стояла на месте, пока волк не подошел совсем вплотную, и его жаркое прерывистое дыхание коснулось ее атласной шкуры. Янтарные глаза встретились с глубокими темно-фиолетовыми очами, и долго, очень долго никто из них не мог вымолвить и слова...
- Ты красива, - наконец хрипло выговорил волк, с трудом ворочая ставшим почему-то очень непослушным языком, - Даже луна не так красива, как ты.
Единорожица промолчала. Она лишь склонила свою точеную головку, увенчанную длинным серебристым рогом, слабо светившимся во тьме ночи, и волк робко потянулся к ней носом... но тут же, словно ошпарившись, с визгом отпрыгнул прочь, и его шерсть встала дыбом.
- Прости, - тихо прошептала она, ее голос перезвоном колокольчиков ото-звался в наступившей тишине, - Я не хотела... - и, чувствуя, что сейчас распла-чется, она развернулась и стремительно умчалась в чащу, оставив черного волка одного на заснеженной поляне, и бессердечный зимний ветер тут же насмешливо завыл, быстро засыпая ее легкие следы. Несколько мгновений - и чужим глазам могло бы показаться, что прекрасная хранительница лесов и не появлялась на этой поляне, но волк не забыл ее. Он помнил ее завораживающие глаза, ее грациозный облик, ее ни с чем не сравнимый, прохладный и свежий запах, с которым не сравнится даже самый чистый, самый зимний воздух. И с той ночи он не знал отдыха, разыскивая ее по всему лесу. Сколько раз ему казалось, что он заметил ее силуэт в тенях среди деревьев - но оказывалось, что это взметнулась над сугробом поземка, или проснувшийся зайчишка, почуяв опасного хищника, бросился наутек и сбил мимоходом снег с густо запорошенного куста... Каждую ночь он звал ее - долго, протяжно, и зов его летел над спящим лесом подобно темной птице, но, так и не дождавшись ответа, переходил в жалобный плач и в бессилии рассыпался на мириады осколков, а черный волк валился в снег, и слезы, катящиеся из его прозрачных глаз, застывали на щеках искрящимися дорожками, пока ветер, беспощадный ветер, от души смеялся над глупым, по уши влюбившимся зверем. "Тебе ее не найти... не догнать... не поймать... - выл он ему в уши, забивая их снегом. - Она - всего лишь твоя мечта... иллюзия... греза... и вам никогда не быть вместе... ни за что и никогда!"
- Я все равно буду искать ее, пусть даже и потрачу на это всю оставшуюся мне жизнь! - глухо прорычал в ответ волк, и жесткая шерсть его топорщилась, как иглы у рассерженного ежа, - Я найду ее, потому что я... потому что ее... она... - и, смущенно умолкнув, он вскочил и бросился в лес, а ветер, расхохотавшись, швырнул ему вслед горсть снега, после чего беззаботно тряхнул своей переливающейся гривой и взвился над деревьями, мгновенно забыв и о странном звере, и о его не менее странной любви. Ветер редко о чем помнил. И редко задумывался. Его уделом был вечный полет... и вечное одиночество, но он не жалел об этом, потому что не представлял себе, что может быть иначе. Однако черный волк был не таков. И, словно угрюмая тень, он несся по притихшему лесу, взрывая лапами снег и по самую шею проваливаясь в мягкие сугробы, но не останавливаясь ни на мгновение и упрямо пробираясь дальше. Он почти ничего не видел из-за слез, щипавших ему глаза, он почти оглох из-за снега, застрявшего в ушах, но все же, когда над кронами древних сосен, перекрывая вой метели, раздался высокий, рвущий душу вопль - он услышал его столь же ясно, как первый удар весеннего грома, и, даже не думая ни о чем, изо всех сил рванулся бежать ему навстречу. Откуда ему было знать, что это она звала на помощь? Откуда он понял, что она оказалась в смертельной опасности? Я не знаю. Да вряд ли и он сам знал об этом. Он просто бежал, и могучее тело, послушное его воле, диким галопом несло его вперед, перебрасывая через кусты и коряги, вброд пересекая никогда не замерзающие быстрые горные речки и грудью вспахивая высокие снежные заносы, пока, сломав пару колючих ветвей терновника, он не вырвался на скалистый утес, на самом краю которого стояла она... окруженная стаей волков. Стаей таких же, как он, диких зверей, что оголодало рычали, дыбя всклокоченные загривки, и тощие бока их судорожно вздымались, ловя долго-жданный запах беспомощной добычи, а жадная слюна капала с их желтоватых клыков, пятная белый снег... белый, как шкура единорожицы, что не могла даже пошевелиться, застыв, подобно мраморному изваянию, и лишь ее глаза напряженно следили за разъяренными хищниками... испуганно зажмурившись, когда один из них, с ревом оттолкнув с дороги собратьев, бросился к ней. Но не клыки, а лишь пушистый хвост его слегка коснулся ее дрожащего тела, и громадный угольно-черный зверь замер между единорогом и своими озлобленными соплеменниками, молча сморщив губы и обнажив свое белое, сверкающее оружие. Волки встретили его маневр разгневанным воем, но он не сдвинулся с места, только хвост его поднялся вверх, подобно боевому флагу, и весь он словно вырос, готовясь к первой атаке. Один против десяти. Почти безнадежный бой... но, когда первый противник кинулся на него, явно намереваясь вцепиться в горло - он встретил его ударом клыков, и волк, завизжав, окровавленным комком боли и ярости рухнул наземь, а за ним, рыча и визжа, на молчаливого зверя бросилась вся стая, и почти мгновенно его черная шкура исчезла в ворохе серого и коричневого меха. Широкие лапы месили сугробы, в воздухе стоял запах крови и летали клочья шерсти, и волк рвал волка, уже не разбирая, свой перед ним или чужой, стремясь лишь добраться до уязвимого места, чтобы прикончить жертву и, не дожидаясь окончания схватки, тут же начать жадно рвать еще горячую плоть... но, не успевал он ухватить и первого куска, как сам замертво валился в снег, что уже стал красным и дымился на морозном воздухе, на глазах превращаясь в лед и уже отправив двоих отчаянно воющих зверей вниз с отвесной скалы. Рев зверей, сперва подобный грозному вою урагана, постепенно становился все тише и тише, пока не смолк совсем, и посреди окровавленной, усеянной разорванными телами арены ужасной битвы замер один-единственный волк. Челюсти его сжимались все сильнее, пока шейные позвонки последнего, слабо хрипящего врага не хрустнули на его зубах. Брезгливо швырнув в снег обмякший труп, последний оставшийся в живых зверь посмотрел на замершего единорога, а в его мутных глазах плескалась неизмеримая боль, но, едва он разглядел ее, как она растворилась без следа, залитая волной чистого, безграничного счастья.
- Я спас тебя. - прошептал он, и лапы его жалко тряслись, пока по ним, сплетаясь и пульсируя, сочилась кровь, уже собравшись под ними в широкую лужу, - Я... я... я... - он тяжело вздохнул и добавил, - Я не знаю, что со мной. Мое сердце горит, моя душа горит, но я очень счастлив, и никакая боль не заставит меня отказаться от этого. Какое-то... какое-то странное чувство гложет меня изнутри, точно голодный червь, и я чувствую, как растворяется мое тело, как оно улетает прочь, словно туман. Наверное, я умираю... - и он хрипло усмехнулся, - Что ж, да будет так.
- Нет! - воскликнула единорожица и, подбежав к нему, бросилась рядом на колени, презрев кровь и запах смерти, а ее взгляд встретился с его угасающим взором. - Нет, не уходи! Ты не можешь умереть!
- Я сделал все, что смог. - волк слабо покачал головой, не отрывая взгляда от своей возлюбленной. - Я спас тебя - разве мог я желать иной смерти?
- Но ты не можешь уйти! Не бросай меня! - она прижалась головой к его окровавленному плечу, и слезы полились из ее прекрасных глаз. - Пожалуйста... не оставляй меня...
- Я... никогда... тебя не оставлю. - последним усилием прохрипел волк. - Я... люблю... тебя. - и тут он неожиданно бросился бежать, широкими скачками покрывая землю. В два прыжка он достиг края утеса, и, не успела единорожица остановить его, как он взмыл вверх и, на мгновение замерев в воздухе, камнем рухнул прямо на острые, похожие на волчьи клыки скалы, что с готовностью приняли его израненное тело, окрасившись красным... а на краю утеса белая единорожица подняла свою голову к далеким звездам, над ущельем, заглушая вой разбушевавшейся метели, раздался ее крик, полный такого страдания, что даже ветер содрогнулся от боли, и поземка, только-только начавшая присыпать неподвижное, изломанное волчье тело, смиренно улеглась, слушая плач единорога, горький, безутешный, истекающий тоской и печалью. Наверное, так могло бы плакать небо - если только оно, вечное и безмятежное, умело страдать. А плач все лился и лился, звеня, точно песня, невероятно прекрасная и неизмеримо печальная песня, пока, зарыдав, не смолк вдали, а белоснежный единорог, все еще роняя в снег прозрачные алмазы слез, медленно скрылся в лесу... С тех пор никто ничего не слышал о бессмертной стражнице горного леса. И без того нелюдимая, она совершенно скрылась из виду, целыми месяцами не покидая своих потаенных троп и одной ей известных, спрятанных в чащ уголков. Она избегая любых встреч, не только с обычными животными, но и со своими собственными сородичами, что, наполовину насмешливо, наполовину недоуменно приняли ее обет одиночества, прекрасно понимая, что уговаривать ее бесполезно. И лишь один раз в году, в одну-единственную ночь, она покидала свое убежище и уходила далеко-далеко, на самый край своего зачарованного леса, туда, где над отвесной пропастью, точно каменный коготь, нависал угрюмый серый утес, покрытый засохшими, уродливо испятнавшими его поверхность темно-бурыми пятнами, который не смыли никакие дожди и над которым до сих пор стоял ужасающий смрад запекшейся крови. Однако странный единорог не пугался этого запаха. Хотя вряд ли он вообще что-то ощущал, приходя на эту скалу... Он просто молча стоял там, похожий на выточенную скульптуру, и смотрел на дно ущелья, словно надеясь что-то разглядеть среди острых камней, после чего кричал - долго, протяжно, будто раненный, и стремительно убегал прочь, точно подхваченный осенним ветром лист. Но крики его еще долго метались среди деревьев, заглушая любовные, яростные песни диких волков, празднующих свои звериные свадьбы, и, так и не дождавшись ответа, замолкали лишь с рассветом, а холодное зимнее солнце равнодушно смотрело, как бессильно падал в снег измученный единорог...
Как часто мы чувствуем, что любим друг друга! Как часто нам кажется, что мы держим в руках великолепную птицу нашей любви, и она с готовностью расправляет широкие, могучие крылья, и летит, и несется вперед, а мы смотрим ей вслед, ликуя от переполняющего нас счастья... но потом оказывается, что наша птица рождается с хрустальными крыльями - крыльями нашего неумения признаться друг другу в своих чувствах, и ей суждено в одиночестве блуждать среди облаков, пока отчаяние не затопит ей душу, и она, потерявшая последнюю надежду найти свою недостающую половину, не упадет камнем вниз, разбивавшись об острые камни безжалостного ущелья.
И только ветер будет завывать над ее жалкими останками, единственный на свете, кому неведомо слово "любовь"...