Человек, окликнувший их, Лёшке не понравился. Был он какой-то не настоящий. Хотя, что во сне, тем более таком, настоящее? Но после появление фольклорного персонажа бабы Веры, ожидалось продолжение в том же эпическом стиле. А из кустов нежданно-негаданно появляется светский щёголь пушкинских времён в цилиндре и фраке "брусничного цвета с искрой". Почему вдруг брусничного цвета да ещё и с искрой, Лёшка понятия не имел. Пришло откуда-то само собой. Но откуда? Где-то Лёшка уже об этом диковинном сочетании слышал. А, скорее, читал. Да и сам этот господин во фраке казался ему знакомым. Было в лице у него что глуповато-услужливое, от чего так и подмывало назвать его Добчинским или Бобчинским.
- Сюда, сударь, сюда, соблаговолите поспешить, - махал он цилиндром Димке. Лёшку, укрывавшегося в шаре, он не видел.
Димка соблаговолил и потому успел нырнуть в просвет меж ветвей до того, как их настигла ступа. Лёшка, почувствовав спиной приближение опасности, развернулся и выставил перед собой руки, надеясь повторить трюк со сбиванием бабкиного летающего драндулета. Но был жестоко посрамлён: яркий луч, прорвавшись сквозь оставленную незатуманенной смотровую щель, на несколько секунд ослепил его. А когда зрение вернулось, то в этой самой щели придвинувшиеся почти вплотную к нему блестели бабкины глаза. Но не было в её взгляде почему-то ни злобы, ни угрозы, а были скорей сочувствие и недоумение. А потом Лёшка услышал :
- Ну и дураки!
Потом глаза пропали, а через несколько секунд в просвете замелькала удаляющаяся ступа.
- Вот и понимай как хочешь, - пробормотал поражённый этим неожиданным восклицанием Лёшка, недоумевая, почему ведьма на схватила его, почему не погналась за Димкой... - Кроксворд и рейбус...
Он немного подождал, и убедившись, что баба Вера убралась окончательно и новой атаки не последует, нырнул в заросли. Ни Димки, ни странного субъекта там уже не было. Покрутился, высматривая, куда бы они могли деться и увидел к своему удивлению вокруг совсем не лесную глушь, а... парк. Правда, запущенный, но хорошо спланированный. Правда, это был не современный парк наподобие Парка Культуры и Отдыха с аттракционами, качелями и транспарантами, а дореволюционный приусадебный парк с прудом, ротондами и не асфальтовыми, а присыпанными светлым песком дорожками. И следов на этих аккуратных дорожках было немало: ухожены они были во всех смыслах этого слова. Ассоциация с барским поместьем возникла у Лёшки сразу, хотя в поместьях он никогда не был. Ну, кроме Ясной поляны, куда возили их в восьмом классе на экскурсию. Ладно, пусть поместье. И явно не совсем заброшенное. Подтверждением тому бойкий молодец, спасший их от старухиных козней. Да и следы на песке говорили о том же. Усадьба без барского дома не бывает. А вот и он. Мрачный, неприветливый, словно нежилой.
Лёшка совсем уж направился к дому, как вдруг быстрая тень мелькнула у него перед самым лицом, сделала пируэт и замерла в двух шагах, сгущаясь и обретая контуры крупного филина (а, может, и совы, но Лёшка почему-то не сомневался, что филина). Завершив превращение и устроившись поудобней на толстом корявом суке, гигантская птица повернула голову к Лёшке, уставилась на него немигающим взглядом. Было понятно, что она видит его, несмотря на всю его чудесную маскировку. Филин ухнул, словно хохотнул:
- От меня не спрячешься... - Голос был вполне человеческий. Дело необычное даже во сне. И хотя говорил филин правильно и даже с характерной благородной интонацией, присущей представителям интеллигентных профессий, однако чувствовалось в произношении что-то такое... Вроде бы как акцент. Бывает птичий акцент? Или игра в акцент, словно на детском спектакле в хорошем ТЮЗе. И взгляд - совершенно осмысленный. Не птичий.
- Вы меня видите? - заинтересовался Лёшка. На самом деле, если защита скрывает не от всех, то ценность её резко падает.
Филин понял о чём речь. Ответил не без самодовольства:
- Я - вижу. Другие нет.
- А откуда она у меня? Ну, защита эта? - оживился он, поняв, что именно от этого странного существа сможет получить ответ на волнующий его вопрос. - Почему только у меня?
- Потому что ты такой, какой есть. Много в тебе всякого вложено. Всю жизнь будешь из себя доставать и удивляться.
- Кем вложено? - спросил Лёшка. Правильней было бы спросить "почему в меня?", но и в такой форме, на его взгляд, вопрос был вполне приемлем.
Филин посмотрел на него, иначе не скажешь - с интересом. Мигнул и спросил:
- Тебя ведь сегодня уже назвали дураком?
Лёшка не стал обижаться. Зачем? Конечно, если бы оскорбление было публичным, тогда ... Да это и не оскорбление вовсе. Филин же не обозвал его, а спросил, не называл ли кто? Честно ответил:
- Называли.
- Не верь, - велел филин. Услышать это было неожиданно. Лёшка полагал, что вопрос связан его репликой, а выходило, что пернатый просто перевёл беседу на другое. - Какой же ты дурак, если от бабушки ушёл? Просто не опытный ты. Себя не знаешь. А есть что...
- Что есть? - заинтересовался Лёшка. Он уловил в словах Филина скрытую похвалу. Пусть и выданную авансом, но всё-таки. И приготовился к том, что его сейчас станут хвалить. Такое всегда приятно. Но Филин хвалить не стал.
- Сам узнаешь. Слушай себя. Подстраивайся под себя. Проникайся.
- Куда проникаться-то? - разочаровался ответом Лёшка. Он думал, что существо это, принявшее образ птицы, всё объяснит, всему научит, а, может быть, и спасёт. Унесёт куда надо из этого гиблого места.
- Это не объяснить на словах. Следуй за интуицией. Знаешь такое слово?
Лёшка даже обиделся. И потому огрызнулся не без ехидцы.
- Знаю... Иди туда, не знаю куда? Так что ли?
Неожиданно этот ответ Филина не только не обидел, а даже, кажется, обрадовал. Он снова ухнул, будто хохотнул, моргнул и согласился:
- Именно! Молодец. А дальше?
- Принеси то, не знаю что.
- Нет. Не принеси, а возьми. Всё, что добудешь - твоё. Опыт дорогого стоит. И два совета тебе напоследок. Первый - подпояшься ты наконец! Второй - действуй!
Лёшка хотел было уточнить, что имела в виду птица, когда сказала про "подпоясаться", но Филин вдруг резко взмахнул крыльями, сорвался с места и словно канул в небо. Ну что ж, действовать, так действовать.
Шар при всей своей полезности всё-таки создавал некоторые неудобства. Например, мешал осматриваться. И ещё, он не создавал стопроцентной невидимости: если кто-то случайно попадёт в зону его действия, то прощай маскировка. Уменьшить бы пространство внутри. И тут очень кстати вспомнилось про "подпоясаться". Лёшка малость "поколдовал" над сферой - усмехаясь по поводу двойного значения слова. В конце концов и получилось, что вроде бы подпоясался: после нескольких попыток ему удалось-таки превратить оболочку в подобие скафандра. Смотровая щель оказалась совсем близко от глаз и не надо было вытягивать голову, чтобы увидеть, что происходит снаружи.
Теперь надо было решать, что делать дальше. То есть, как что? Искать Димку, конечно. Хотя... Что там сказал Филин? Прислушайся к себе! По сути дела, только это и сказал. Для чего, получается, и появлялся. Хотя, какой он филин? Под птичьим обликом скрывалось нечто существенное. А птичий облик это вроде Лёшкиного шара. Для маскировки. Но что же он имел в виду? Что такое есть в нём, что следует услышать?
И тут он вдруг сообразил, что сейчас совершенно спокоен. А ведь до этого он был в напряжении, нервничал, метался. А теперь нет. Совершенно нет. На смену тревоге и беспокойству пришли спокойствие и уверенность в себе. После разговора с Филином или раньше? Определённо, раньше. А когда? Когда баба Вера развернула ступу и улетела восвояси? Нет, ещё раньше. Когда обозвала их дураками! Словно произнесла заклинание. В голосе у неё было сожаление и сочувствие. И он, незаметно для себя, успокоился.
- Иди туда, не знаю куда, - произнёс он вслух. Барский дом больше всего подходил под определение "не знаю куда". Он словно притягивал к себе взгляд.
Ох, как не хотелось туда идти. Совсем не хотелось. Угрюмый его вид навевал тоску и уныние.Не факт, что Димка именно там. Может быть, сначала поискать в парке? Однако на песчаной дорожке среди гладких следов отчётливо проступали рубчатые оттиски кедов. Сомнений не было - Димку увели в дом. Именно увели, потому что... Потому что Лёшка это почувствовал. Он, кажется, учился прислушиваться к себе. И ещё: Димкины следы начинались не у развилки песчаной дорожки и тропинки, по которой они пришли, а шагов за десять от неё. Это был явный знак. Во сне не действует закон тяготения, как и прочие физические законы. Выходит, что Димка умышленно обозначал свой путь, для того, чтобы подать сигнал, облегчить поиск. Что-то случилось через десять шагов, пройденных по дорожке.
Значит, дом... Мрачное это было сооружение, неприветливое. Будто бы опустевшее после смерти хозяев. А может быть, так и есть, без всякого "будто бы". Вспомнился вдруг рассказ Иринки о выморочных участках, затаившихся где-то в глубинах межсонья. Сомнусах, хозяева которых умерли, но по каким-то причинам их сноучастки не исчезли, как положено в таких случаях, а только закрылись от живых. Тогда он принял её рассказы за обычные страшилки, подобные тем, которыми девчонки пугают друг друга перед отбоем в пионерских лагерях.
Он остановился на выложенной камнем площадке возле центрального входа. Поднял глаза. Парадное крыльцо, обрамлённое приземистыми каменными колоннами, неприветливо светилось холодным мраморным светом. Высокая резная дверь была зазывающе приоткрыта, и в этом ощущалась опасность. Почему-то пришла на ум приоткрытая дверца мышеловки. В том, что надо войти в дом, сомнений не возникало, однако не было сомнений и в том, что войти туда надо правильно. Так войти, чтобы потом суметь выйти.