Мрак в проёме арки пугал чёрной непроглядностью. С каждым мгновением он приближался, и сколько не вглядывалась в него Лёшка, ничего за его плотным занавесом рассмотреть не мог. С тяжёлым сердцем вступил за чётко обозначенную под ногами грань света и тьмы, ожидая самого худшего. Было ли случившееся за этим самым худшим или не было, Лёшке судить было некогда: он ухнул вниз, словно ступил с обрыва. Но падал уже не в глухой темноте, а в ослепляющем свете. Что, по большому счёту, ничего не меняло. Разбился бы он или нет, трудно сказать. Возможно ли расстаться с жизнью там, куда вступают только те, кто уже потерял её? Потом словно кто-то умерил сияние направленного на него прожектора. Всё вокруг исчезло, потеряло резкость, расплылось и только круг света, в котором находился он позволял видеть и различать предметы. Но не было в этом кругу ничего, что можно было бы рассмотреть, кроме самого Лёшки. И круга, по сути, не было. Был шар, в котором он находился. Он понял это, когда начал крутить головой, чтобы осмотреться. Бесполезно! Так, наверное видят мир запущенные в круглый аквариум рыбки: неясное движение теней, игра бликов, мерцание каких-то неразличимых глазом предметов.
Вот на границе видимости появилось подвижное пятно, которая по мере приближения становилось всё более контрастным, вычленив из себя руки ноги и наконец превратившись в отчётливый человеческий силуэт. Силуэт этот, приблизившись, вдруг вступил в зону обозрения и превратился в пацанёнка, который и заманил Лёшку сюда. Он некоторое время молча пялился, а потом сказал:
- Ну ты и спрятался. Еле тебя нашёл. Пошли. Там ждут. - И, уцепившись за Лёшкину руку, потащил его за собой.
- Постой, - одёрнул его тот, при этом покрепче сжав маленькую ладошку, чтобы не упустить её и вновь не остаться в одиночестве слепому и глухому в ... чёрт знает где! - Куда ты меня тащишь?
Пацан остановился, бросил быстрый взгляд снизу вверх, и во взгляде этом промелькнуло радостное превосходство, словно он получал удовольствие от того, что такой маленький превзошёл в знаниях и опыте взрослого пацана. Но ответил охотно:
- К папке твоему. Ну, и к другим... Не бойся. Я дорогу знаю.
- Иван Сусанин... - буркнул Лёшка.
Пацанёнок шутки не понял. Да куда ему - маленький ещё, наверное, и не доучился ещё до этого имени. Ответил серьёзно.
- Нет, я Василёк... Так меня звали, когда живым был, - прозвучало это спокойно, с той же интонацией, если бы он сказал "когда я был маленьким".
- Почему это не знаю? Я знаю, куда. - ответил Василёк гордо, но тут же сник. Потому что перемещение на задалось.
- Не вижу я дороги, - смущённо сказал он. - Пузырь твой мешает. Оттуда не видно, и отсюда тоже не видно.
Вот оно что. Сфера скрывала не только окружающее от Лёшки, но и Лёшку от окружающего. Просто магическое замкнутое пространство. Или не магическое? Или здесь это обычное дело? Вряд ли обычное. Если бы обычное - Василь этот так не растерялся бы. Но наслаждаться сознанием своей исключительности времени не было. Да и настроения тоже.
- Что, меня совсем не видно? - поинтересовался он у пацанёнка.
- Совсем. Им будет совсем. А я не то, что вижу. Я знаю, где ты. Потому что я и там и здесь. Но как же я тебя поведу, когда отсюда дороги не вижу, а там ты меня не увидишь?
Кому это им? И хорошо ли, что эти "они" его не увидят? Или наоборот, лучше, если бы увидели? Но выспрашивать у малыша и тем самым проявлять беспокойство было не с руки. Ладно, там разберёмся.
- Подожди, - сказал ему Лёшка. - Не гоношись.
На самом деле, пора уже было поставить этого бойкого шустряка на место. Кто тут старший в конце-то концов? Так, за пределами сферы ничего не видно. А где эти пределы? Есть ли они? В смысле материальном? Ну там в виде плёнки, например? Или стекла... Предположим, что есть. Запотевшее стекло. Что с ним можно сделать? Протереть. Он мазанул взглядом на уровне глаз и сквозь полоску в матовой поверхности проступило отчётливое изображение. Впрочем, ничего ему вид в "смотровой щели" не показал. Песок и камни. Пустыня, что ли? Он собрался было расчистить местечко побольше, но Василёк остановил его. Вдруг посерьёзнев, сказал:
- Мне окошко пониже сделай, а больше не надо. Там разные. Есть такие... - он не договорил. И эта недоговорённость Лёшку насторожила. Он впервые подумал, что предстоит ему не просто встреча с отцом, а встреча с отцом в чужом, враждебном мире. И не то, чтобы пожалел о поспешном своём согласии пройти через портал - встреча с отцом оправдывала всё - забеспокоился о том, что могут ожидать его здесь самые разные, в том числе и неприятные, встречи.
Василёк тащил его за собой, словно младший братишка, которому не терпится привести старшего туда, где можно показать нечто, тому неизвестное, и тем самым повысить свою значимость.
- Жди здесь, - велел он Лёшке и поспешно исчез из сферы. Вовремя, потому что Лёшка уже намеривался дать ему подзатыльника, чтоб не очень-то задавался. Но не успел или не решился - пока и сам не знал. Заглянул в "амбразуру", но Василька не увидел. Хотел было расчистить "окошечки" по бокам, но, вспомнив предостережение пацана, не стал. Впрочем, и в уже имеющуюся прогалину было на что посмотреть. Пустынный пейзаж исчез. Прямо перед ним на фоне бора - точнее слова для характеристики густого, зелёного до черноты леса не подобрать - высоко поднявшись вверх, стояла избушка. Срубленная - именно это слово пришло на ум - из толстых, уже почерневших и потрескавшихся от времени брёвен. Лёшка присел, чтобы увидеть крышу. И увидел то, что ожидал увидеть: вырезанного из плахи и закреплённого над фронтоном "конька" - лошадиную голову. Избушка была слишком высока, и Лёшка приподнявшись на носочки, заглянул в Васильковое окошко, чтобы проверить вдруг пришедшую в голову нелепую мысль - не на курьих ли ногах установлено это строение. Но не успел: слева над его сферой вдруг нависла густая тень, и через мгновение она протекла вовнутрь, приняв форму человеческого тела.