Аннотация: И открылось небо. И звезды шептали: "Дочь. Крылатая дочь".
Александр Васильевич Винков нервными шагами мерил кухню "хрущевки". За столом, понурив голову, сидела его беременная жена Любаша. Александр Васильевич, наконец, остановился, взял табурет и тоже сел за стол.
- И что сказали врачи на этом самом УЗИ?
- Что-что... - Любаша вздохнула. - В целом развитие нормальное, но примерно между лопаток - костно-хрящевое образование. Сказали прийти завтра.
- Завтра? - Александр Васильевич вздрогнул. - Значит, уезжать надо сегодня.
- Куда уезжать? - Любаша опешила.
- Я знаю, где нас примут.
Любашины глаза сузились, а губы побелели от злобы:
- Ты же говорил, что только у мужчин. И то, если совпадут рецессивные гены. А у меня девочка. Девочка! Девочка!!! И все равно у нее ЭТО. Зачем я только за тебя замуж вышла?
Любаша всердцах ударила кулачком по столу. Александр Васильевич рефлекторно отодвинулся. Лицо приобрела каменное выражение, и он устало выдохнул:
- Не знаю.
Любаша посмотрела на мгновенно изменившегося мужа. Из глаз брызнули слезы.
- Ну, прости меня, дуру, прости, - Любаша бросилась на шею Винкову. - Прости, Саша! Сама не знаю, что мелю. Просто я боюсь. Очень боюсь.
Винков погладил жену по голове.
- Не бойся ничего. И правильно сделала, что на УЗИ сходила. Представь, если б ты рожала в роддоме, а мы ничего бы не знали.
Любаша поцеловала мужа в мочку уха и тихонько прошептала:
- А я тебя люблю.
Александр Васильевич еще крепче обнял жену. А на его спине шевельнулся обтянутый пиджаком горб.
Ночью 17 июля, на хуторе Салымив удел, в хате старого бобыля Никанора Максимовича раздался крик новорожденной. Из спальни вышел Максимыч, взявший на себя роль повитухи.
- Ну, что? - Винков схватил старика за руку. В глазах, красных от бессонницы, мелькали, чередуясь, радость и тревога. Максимыч улыбнулся, что случалось с ним не часто.
Через полчаса, когда малютка поела и уснула, над ее колыбелью склонились три головы.
- Елизаветой назовем, - сказала уставшая, но гордая мама Люба. - И никаких возражений! А теперь мне надо хоть немного поспать.
"Дочь! Моя Дочь!" - стучало в голове Александра Васильевича. Не зная, как выразить свой восторг, он выбежал во двор и сорвал рубашку. Его горб расправился и оказался двумя белыми крылами. Винков взмахнул ими и взмыл ввысь. "Дочь! И тоже крылатая!" Огоньки хутора остались далеко внизу. И открылось небо. И звезды шептали: "Дочь. Крылатая дочь".
Но время шло. И отрезвляло. Лизе надо было ходить в школу. Пришлось снова переехать в город. И снова прятать крылья под одежду. Люди не были готовы видеть рядом с собой крылатых родственников. Хотя уже минули средние века, когда крылатое "отродье дьявола" убивали еще в колыбели. Сейчас существовала опасность другого рода - провести всю жизнь в спецлабораториях. И обречь на такое же существование своих родственников. Дядя Винкова Глеб Славин, его жена, отец и оба сына сгинули в 1971 в коридорах какого-то таинственного НИИ. Сам Винков чудом спасся благодаря поддельному паспорту и помощи крылатых с Урала. С тех пор он носил фамилию своих спасителей. Потому Винков и выкрал из женской консультации карточку Любаши в ночь бегства на хутор Максимыча.
Иметь горб - это меньшее зло, чем иметь крылья. Но для девушки... К шестнадцати годам за Лизой Винковой прочно закрепилось школьное прозвище Безобразная Эльза. Хотя, если убрать уродливо топорщащий школьную форму горб, Лиза была мила. Тяжелые локоны темно-русых волос подчеркивали глубину больших голубых глаз с длинными шелковыми ресницами. Тонкий, чуть вздернутый нос, мягкие линии подбородка - вылитая Любаша 20 лет назад. Вот только губы... Они были постоянно сжаты, а по бокам легли скорбные морщины. И скованность движений. И озера глаз, смотрящие в землю. Чтоб не видеть взглядов. Насмешливых или сочувственных, но одинаково ранящих.
Елизавета ненавидела лето, когда все ходили на пляж и носили легкую одежду. Елизавета ненавидела свои крылья и все, что связано с полетом: самолеты, ракеты, дельтапланы и даже птиц. Сама она так ни разу и не попробовала взлететь. По утрам Эльза стягивала крылья эластичными бинтами так, что трудно было дышать. Выпадали белые перья, деформировались кости, но горб был все равно виден. А еще Эльза ненавидела отца. За похожесть. За гены крылатости.
Александр Васильевич работал монтажником высотных конструкций. Работник он был незаменимый по причине полного отсутствия боязни высоты. Платили хорошо. Винков еще с юности увлекался живописью. И вот его полотна попались на глаза критику Карелину. Оказалось, что Винков "талантлив до гениальности". Выставка в Днепропетровске, потом в Киеве. Александр Васильевич стал модным художником. Деньги потекли серьезные. Но работы высотника Винков не бросил. Там, наверху, с ним всегда было ощущение полета. Там он черпал свое вдохновение.
Как-то раз Эльза подошла к отцу, приехавшему с очередной презентации, когда он еще не успел разуться.
- Па, послушай.
Винков вздрогнул - дочь не разговаривала с ним почти полгода.
- А ты бы дал мне денег на операцию?
- Какую еще операцию? Что с тобой?
- Еще спрашиваешь?! Разве нельзя ампутировать как-нибудь эти чертовы крылья?
- Никак. Если бы это был горб - еще ладно. А так... Связки... Мышцы...
Эльза как-то странно улыбнулась. Затем резко развернулась и пошла в свою комнату.
Любаша, выбежавшая встречать мужа, видела всю сцену. Она заперлась в ванной, включила воду и проплакала весь вечер.
С этого дня у Эльзы появилась мечта - чтоб вместо крыльев у нее был горб.
Когда Эльза училась на последнем курсе биофака, Александр Васильевич погиб. Он сорвался, когда варил какой-то каркас на тридцать шестом этаже. Ирония? Наверное. Он работал в спецовке и во время падения не успел ее снять, чтоб освободить крылья.
На похороны Эльза не пришла. Зато на следующий день она просто светилась от счастья - ее крылья, ее ненавистные, мерзкие, уродливые крылья превратились в горб.