Аннотация: - Иона во чреве? - Бери выше - Иона в двух чревах.
День обещал одни неприятности уже потому, что это был понедельник. А значит, из двухдневного отдыха - насильный перевод в рабочий ритм. Мой организм противился этому переводу, как мог, и не просыпался. Не нравилась ему такая смена ритмов. Нет, организм не спал: он принял душ, оделся (довольно безвкусно и неряшливо), приготовил завтрак (роняя нож и рассыпая приправы), но все еще не проснулся. И только проглотив пищу и выпив четыре чашки кофе, мозг организма чуть-чуть приоткрыл дверь во внешний мир. Мир, однако, не радовал - хотя было только раннее утро, жара стояла, как в Эфиопии на Новый год. Камни города не успевали остыть за ночь, а следующий день нагревал их еще сильней. Такой вариант финской бани наблюдался в нашем городе уже две недели. У финов, правда, предусмотрен бассейн с прохладной водой... В субботу Лидка вытащила меня на речку. Но я ни разу не окунулся - в воде такой температуры раки моментально становятся красными, а спагетти готовы через 10 минут. Для полноты картины того, что творилось с погодой, стоит добавить полную неподвижность воздуха. Да и сам воздух был липкий, тягучий, как вазелин, и вдыхать его было настолько же приятно, как и разогретую мазь. Встречи с этой гигантской духовкой и боялся организм, который отвык от неподвижной удушающей жары за два дня, проведенные почти исключительно в холодной ванной.
Но... есть такая повинность у человека - работа. Вдохнув полную грудь воздуха охлажденного, увлажненного и озонированного кондиционером, организм шагнул в пекло. Через одиннадцать шагов воздух в легких закончился, и по периферии зрения подозрительно запрыгали веселые красные букашки. В ушах послышался нарастающий, звенящий зуммер и мне, чтоб не потерять сознание, пришлось вдохнуть эту раскаленную гадость, которая когда-то была воздухом.
Благодарю! Благодарю тебя, небо, что обратило свой взор на меня, недостойного. Благодарю тебя, никогда мною не виденный, но легендарный предшественник Васильич. Благодарю за то, что переехал и оставил работу. Благодарю тебя, заботливая Лидка, заставившая меня, ленивого, прийти по объявлению на конкурс в "Wander-дизайн". В такую жару плевал я на перспективную должность и неслабую зарплату. Важнее, что офис фирмы находится в 100 метрах и там меня ждет прохладный кабинет, в котором можно закурить, не опасаясь, что обожжешь пальцы или вспыхнет от жары ставшая, как порох, рубашка. Если отключить телефон, запереться и не реагировать на стук, то можно открыть холодную бутылку колы, закрыть глаза и представить себя отважным покорителем полюса. Северного ли, Южного - все равно. Что там, что там холодно и чисто. Я добрался до офиса, сделав всего лишь 12 вдохов, и был полон надежд представить себя Амудсеном. Но только я взялся за ручку двери своего кабинета, как за моей спиной материализовался начальник отдела Фирсов Альберт Иванович. Подозреваю, что руководить нашим свободолюбивым отделом его поставили за сверхъестественную способность неожиданно появляться и исчезать. Поговаривают, что раньше он работал личным секретарем у шефа, но так достал старика своими фокусами из арсенала ниндзя, что был переведен на первую освободившуюся должность. В отделе он вызывал суеверный ужас. И даже у меня, непробиваемого, мурашки по коже бегали частенько, когда я видел его передвигающимся (не идущим или бегущим - он именно передвигался) по коридору. Материализовавшись, Фирсов выстрелил глазами по коридору влево-вправо. Затем длинной автоматной очередью взглядов был оценен мой внешний вид: от частичек пыли на туфлях до взмокшей рубашки. Резкое движение - в его руке листок, вырванный из блокнота. Совершенно неожиданно странный начальник улыбнулся, будто сменил маску патологического сыщика на такого же патологически-радушного хозяина. Стало совсем страшно. Его успокаивающий голос зазвучал мелодично и чисто:
- Отдохните, Толик..., минуты 2. Затем возьмите фотографа и подъезжайте к клиенту.
Альберт протянул листок:
- Здесь адрес и данные, которые удалось собрать: джентльмен из "старой гвардии". Живет один. Старшая дочь замужем. Живет в Канаде. Сын погиб в аварии 4 года назад. Собака - китайский хин. Коллекция старинного серебра. Любит русскую кухню со всякими кулебяками и расстегаями. Темперамент взрывной. Цвета предпочитает бордовый и черный в сочетании с "металик" или серым. Желает сделать ремонт в 2-х комнатах, нужно, чтобы захотел в 3-х. Все, вы свободны.
Фирсов на каждого клиента создавал подобное досье. Наверное, в детстве бедняга смотрел слишком много "шпионских" фильмов. Ну что ж, пусть самоутверждается, как может. Изображение Фирсова задрожало и исчезло. Я не стал колоть себя булавкой или тереть глаза. Я зашел в кабинет и там уж отвел душу, выражаясь зло и искренне в адрес начальства. Ни фига себе неделька началась! Выкурив сигарету и поразмыслив о жестокой судьбе я отправился на поиски фотографа.
Это был самый счастливый человек в отделе. Вывесит на дверях своей каморки табличку: "не входить, проявляю" - и ниндзя наш туда ни ногой. А Санек-фотограф запрется и хочет - творит, хочет - с секретаршей уединится, хочет - марихуану курит. Сегодня табличка тоже висела, но я постучался условным кодом и Саня открыл. Свободным входом в его мастерскую пользовались только я и Светка Милютина - секретарша из отдела рекламы, последняя пассия фотографа. Кстати, она уже сидела в каморке и распространяла запах невероятных духов. Я вкратце передал задание Фирсова. Санек запустил пальцы в свою поэтически-нечесанную шевелюру и с сожалением взглянул на Светку:
- Да, девушка, небольшой обломчик получается с нашими планами.
Элегантная секретарша элегантно закинула ногу на ногу, при этом элегантно чуть приоткрыла загорелое бедро и совсем не элегантно фыркнула. Но впечатление это не испортило.
- Этот самурай вшивый ко мне клинья подбивал. А когда поворот получил, очень интересовался, почему я так много позирую некоему фотографу - Александру Мироненко. Так что, Сашок, кажется мне, что это первый выпад уязвленного самурайского самолюбия. А что еще будет...?! Ой-ой-ой.
Светка сделала свои, и без того большие глаза, просто огромными. Санек поморщился, будто от зубной боли, но потом махнул рукой:
- Ну и харакири с ним. Как на счет бахнуть по стаканчику газировки? За одно чуть остынем, успокоим эмоции.
В такую жару это вопрос риторический - я и Милютина дружно закивали головами. Саня достал из ящика стола бутылку колы и два стакана. Как гостеприимный хозяин, второй стакан он пожертвовал мне. Темная, пузырящаяся жидкость наполнила наши кубки. Санек подмигнул Светке, поднял бутылку на уровень лица, сказал: "банзай" и приложился к горлышку. Я тоже взял стакан. "Газировка" шипела, как потревоженная змея. Только я собирался сделать первый глоток, как раздался звук, похожий на щелчок хлыста, сразу за этим последовал Светкин вскрик и грохот чего-то упавшего.
Рефлекторно я поднял глаза. На столе стояла опорожненная бутылка колы. Рядом со столом лежали опрокинутая табуретка и Светка без чувств. А Саня Мироненко... а Сани Мироненко не было нигде. Вообще нигде. Не знаю, сколько я простоял посреди мастерской, стараясь въехать в смысл происшедшего, но за это время Светка пришла в себя. Она сразу бросилась к столу, схватила пустую бутылка, поднесла ее к глазам и закричала срывающимся голосом:
- Саня! Ой, Санечка! Ты ничего не сломал? Скажи хоть что-нибудь, не молчи.
Все ясно - это коллективный съезд крыши: я не вижу человека, а Милютина носится с бутылкой, думая, что это ее возлюбленный. И тут послышался голос фотографа:
- Че орешь? Оглушила совсем. В порядке я - цел.
Санин голос вызвал такое ощущение, будто говорил он из колодца.
- Саня, как ты туда попал? Зачем? Выходи, тебе же на работу, - Светка то кричала, то переходила на громкий шепот, но несла полный бред.
Бутылку она все так же держала перед собой, и сбивчивый монолог явно предназначался пластиковой литрушке. Я подошел поближе... Протер глаза, но изображение не улучшилось. На дне бутылки сидел фотограф из "Wander-дизайн" Александр Мироненко.
Тяжелым взглядом он смотрел на Милютину и слушал ее непрекращающийся словесный поток. Наконец терпению его пришел конец, он поднял руку и гаркнул:
- Да замолчи ты, женщина! Перестань суетиться и позови Толика.
Светка поперхнулась на очередной фразе. Оглянулась и, кажется, только сейчас вспомнила обо мне. Жалобно она позвала:
- Толик. Тольчик, пожалуйста... на минутку.
Я был уже рядом и рассматривал своего приятеля, заключенного в прозрачный пластик.
- Значит, так, старина, на работу я сегодня не поеду - аппарата подходящего не захватил, - на сердце у меня отлегло - раз Саня шутит, значит не все так уж плохо.
- А ниндзе скажи, что я заболел. Сильно. А снимки сделаю позже.
- Да не переживай, поснимать я и так могу. Только камеру заряженную дашь?
Тут в разговор вклинился охрипший Светланин голос:
- Я знаю, это все Фирсов. Это точно его делишки!
- Не стоит, девушка, награждать начальника сверхъестественными способностями. Тоже мне, фараона нашла, сына бога Солнца, - Саня, с тех пор, как случилось это событие, стал по отношению к своей возлюбленной как-то более колок. Хм, события! Как такое могло произойти? Будто отвечая на мои мысли, Мироненко глубокомысленно произнес:
- Да, природа не терпит пустоты - слишком я присосался к бутылочке и сделал внутри вакуум. Вот она меня и проглотила. Жадность фраера сгубила.
Чушь, слишком явная чушь, чтобы отнестись ко всему больше, чем к очередной Саниной шутке. Но все-таки КАК? Ответ был только один: "а фиг его знает". И тут мне в голову пришла абсолютно логичная мысль. Было странно, что она не пришла раньше:
- Санек, я сейчас буду медленно переворачивать бутылочку, а ты там как-то перекатывайся, перегруппировывайся. Тихонько бутылочку переверну - и ты вылезешь.
Мироненко глянул на меня как-то не добро. На мгновение задумался:
- Не все так просто, Толик. Вот смотри.
Он встал, поднял руку сантиметров на 30 (если сантиметры уменьшить пропорционально Саниным размерам). Рука уперлась в невидимый потолок. Уже обеими руками маленький человек попробовал потолок на прочность, на целостность и вообще полностью ощупал невидимое перекрытие, насколько это было возможно.
Эти манипуляции пробудили воспоминания восьмидесятых, о школе и о пареньках в темных очках-"лисичках", танцующих брейк-данс. Вдруг в мозгу вспыхнуло: "Время ехать". Я наскоро попрощался, взял камеру и выбежал в коридор. В студии осталась растерянная и обалдевшая Светлана.
К концу рабочего дня я стал самым большим любителем китайских хинов, немножко разбирался в возрасте серебра и имел на руках 20 способов приготовления различный квасов. Кроме того, на руках был, обговоренный почти во всех деталях, контракт для нашей фирмы. Объем работ удалось увеличить почти вдвое. Да и сам заказчик, "холерик из старой гвардии", по словам Фирсова, оказался радушным хозяином и приятным собеседником. Снимки Саниным фотоаппаратом получились у меня вполне профессионально. За всеми этими хлопотами о самом фотографе я как-то позабыл.
Ночью с юго-запада подул ветер и принес с собой дождь.
Во вторник, с самого утра, я отнес контракт нашим юристам на доработку и думал заняться подготовкой доклада "старику" о блестящей и, главное, молниеносно проведенной операции. Около кабинета меня перехватила Милютина, экзальтированная необычайно:
- Толик, я тебя вчера целый день искала. Ты где запропастился? Я же вчера с Саней осталась. А ту бутылочку я к себе домой перевезла.
От внешнего вида секретарши с горящими глазами, а главное, от ее болтовни я почувствовал неприятное раздражение. Между тем, Милютина не замечала, или не хотела замечать, мое настроение и продолжала:
- Представляешь, когда я везла его домой, так разволновалась. Думаю, вдруг его водитель заметит, и автоматически крышку на бутылке закрутила. Уже дома это увидела. Все, думаю: угробила человека - помер Саша без кислорода. А он ничего, жив. Ему и еды никакой не надо и воды не надо тоже. Он столько теперь всего может! Он говорит, что знает, как людей счастливыми сделать. А начнет он с меня.
Странно, но меня значительно сильнее волновал доклад у шефа, чем фотограф со всеми его способностями, да еще сидящий в бутылке кока-колы.
- Извини, Светик, сейчас я занят, зайди в 1600.
Демонстративно отвернувшись, я зашел в кабинет и захлопнул дверь. "У каждого человека своя судьба" - странно... Не моя мысль. Явно. Но к месту.
В половине четвертого, наслаждаясь воспоминаниями о триумфе у "старика", я вспомнил, что должна зайти Светка, и тихонько улизнул из офиса.
Наконец-то я оседлал удачу. На фирме меньше чем за месяц я стал лучшим работником. Удавалось разобраться с самыми "дохлыми" и безнадежными контрактами. Мои комиссионные составляли астрономическую сумму. Внимательней я стал и в отношениях со своей старой, верной подругой Лидкой. Она заслужила своим долготерпением небольшие знаки внимания. Как-то за ужином, в романтической обстановке я долго смотрел в ее глубокие глаза и, "бах!", сделал ей предложение. Лидка всплакнула и согласилась. Бывало, на работе меня доставала Светка. Что-то лепетала непонятное, почти безумное. Но когда в отделе распространился слух о том, что Светин ухажер Александр Мироненко неожиданно уехал куда-то - то ли в Израиль, то ли в Египет, - вокруг секретарши снова стал увиваться наш ниндзя Фирсов. Это сняло напряжение и отвело от меня огонь.
В сентябре, в разгар бабьего лета, наполненного прощальным солнцем и паутиной, я и Лидка стали мужем и женой. Еще через полмесяца, когда уже зарядили дожди, из окна своей квартиры на шестом этаже выбросилась Светлана Милютина. На похороны я не пошел. Все эти массовые культурные мероприятия напоминают игры в куклы для взрослых - покойника наряжают, отпевают, носят. Да и не вписываются похороны в медовый месяц. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвых. С Лидкой мы съездили за город, вечером поужинали в нашем любимом ресторанчике "Две свечи"... Ну, не плохая была девчонка эта Милютина. Ну и что с того? Да на с... мне на ее душевные качества! У меня есть дом, семья, работа... Но на душе было неспокойно.
Давно уснула Лидка, уткнувшись носиком в мое плече, а я все лежал с открытыми глазами и слушал шум осеннего дождя. Успокаивает. Но не усыпляет. Вдруг в голове будто взорвался оранжевый шар - я вспомнил, что должен делать. Осторожно, чтоб не разбудить супругу, я встал с кровати. Собрал шмотки и пошел одеваться на кухню. Свет, на всякий случай, включать не стал. Слава богу, Лидка нее проснулась - не представляю, как бы я ей объяснил свои действия. Да что ей, я себе-то объяснить ничего не мог.
Дождь шел мелкий, по-осеннему нудный. Хорошо, что машину я не отгонял на стоянку, а поставил возле дома. Машина завелась сразу, я въехал на центральную - Полтавскую. Потоки воды стекали по стеклу. Мигали, зацикленные на желтом сигнале, светофоры. Город был пуст.
Ну и пусть пуст.
Пусть пуст, пусть пуст.
Ехать было приятно - руки и ноги как бы отключались от сознания и сами газовали, притормаживали, сворачивали и разворачивались. Мыслей никаких не было. Глаза следили за работой дворников: лево - пусть, право - пуст.
Пусть пуст.
Машина выехала за город, проехала еще около трех километров и свернула на дорогу, вымощенную бетонными плитами. Плиты лежали на разном уровне, и, чтоб не бить колеса, скорость пришлось уменьшить. Минут через пятнадцать путь перегородил шлагбаум. Теперь пришлось выходить из теплого, сухого салона под дождь. В будке сторожа горел свет, но сам сторож на звук мотора не вышел. Может быть, не слышал из-за дождя, а может быть, просто решил не мокнуть. Кто на его территории может выдумать что-то украсть, да еще и ночью? Что ж, шлагбаум поднять не трудно. По обеим сторонам от бетонки возвышались грандиозные, зловонные кучи мусора. Ручьи гадости стекали вниз по небольшим, уже размытым прошедшими дождями овражкам. Но мне не сюда, это старые кучи, древние, уже почти перегнившие, так и не дождавшись переработки. Система, по которой был свален мусор, напоминала мудреный лабиринт. Я бы в нем ни за что не нашел дороги, если бы не знал, куда еду.
Наконец я на месте. Передо мной расстилается недавно привезенный свежак. Лишь кое-где он возвышается над уровнем земли, а в основном его ссыпают в еще не наполненную огромную яму. Дальше пешком. Под дождем. В полной темноте. С начало по массе, утрамбованной тракторами. Потом масса становится более рыхлой. Жижа из мусорной трясины попадает в туфли. Под ногами чавкает. В одном месте я проваливаюсь почти по колено. Но это так - эпизод. Вот и место. Придется копать. Хоть не глубоко, но руками. Да, руками. Ведь я знаю, что ищу. Левую руку пронзает острая боль. Чем-то порезался. В темноте не разобрать. Еще чуть-чуть. Наконец! Вот она! Бутылка, и внутри ОН.
Было темно. Было очень темно. Я не видел дороги, по которой шел назад. Не видел своей, вытянутой вперед руки. Не видел пластиковой бутылки. Но я во всех деталях видел ЕГО. ОН был прекрасен. Безупречные черты лица, безукоризненная фигура - веяла спокойствием и внутренним сосредоточением. Дождь, омерзительная вонь расквашенной помойки, боль в руке - все отступало перед наслаждением созерцать его образ. Я добрался до машины, сел за руль и включил зажигание. Не знаю почему, но звук заработавшего мотора вывел меня из зомбического оцепенения. Я увидел себя, будто со стороны - вываленного в грязи, насквозь промокшего, воняющего, как дохлая рыба. Боль в левой ладони пульсировала. Липкая жидкость стекала из глубокого пореза между большим и указательным пальцами. На раскрытой ладони правой руки стояла пластиковая литрушка с фигуркой человечка внутри. "Чем бы промыть рану? Да и перевязать ее надо", - только я это подумал, как на моих глазах левая ладонь стала безукоризненно чистой. Грязь буквально таяла в воздухе. Затем края рваной глубокой раны стали сближаться. Еще мгновение и от пореза не осталось и следа. Как это произошло? Это что, все сделал "Он". Стоп, стоп, стоп. СТОП Толик! Кто это "ОН"? Что вообще значит "ОН"? Симпатяга фотограф Саня Мироненко, после того как его засосало в бутылку, стал именоваться неопределенно и величественно "ОН".
Ощущал я себя странно - из-под укатанного асфальта респектабельной жизни (дом, семья, работа) пробивался росток прежнего Толика, свободного и нахального.
И тут до меня дошло, докатилось, доперло: за все время своей молниеносной карьеры я ни разу не вспомнил о человеке в бутылке. Да, силен брат, силен! Но не такой уж ты и "супер". Кое-что от Толика осталось!
И тут я услышал то ли голос, то ли чужое эхо в своем мозгу:
- Кое-что и от Санька осталось. Кое-что...
Это могло исходить только от человечка в бутылке. Я поднес литрушку поближе к глазам. На дне, поджав одну ногу под себя, сидел Саня Мироненко. Понуро опущенные плечи, взгляд потерявшегося ребенка. И этим я восхищался?! Мое лицо передернула непроизвольная гримаса отвращения. Уже не в мозгу, а в ушах я услышал знакомый голос:
- Все правильно. Выброси меня назад - из грязи вышел, в грязь и вернусь.
Но выбросить было бы слишком просто. И слишком глупо.
- Так зачем я здесь? И зачем ты здесь? - ничего себе я вопросик отчебучил, прямо мурашки по коже. Человек в бутылке даже сжался от моего прокурорского тона.
- А кого мне было позвать? Я могу менять погоду, могу руководить ходом чужих мыслей, но не могу самостоятельно передвинуть эту бутылку даже на сантиметр. К тому же... ты прав, не такой уж я и "супер". Я одинок. Я абсолютно одинок. И так будет всегда. Мое одиночество бессмертно, как и я сам. Бесконечность пустоты. Я как рыбак, который сам себя поймал на крючок. Помнишь, у меня в студии, когда все только произошло. О, это было сильное ощущение! Мгновенно свалившееся знание в чистом, кристаллическом виде сбило меня с ног. Когда где-нибудь в космосе солнце уменьшается до размера часов, получается "черная дыра". Люди - те же планеты а я стал "черной дырой!, с невероятно сильным полем. То, что заложено в человеке - всякие телепатии, кинезы и прочие штучки - во мне сконцентрированы невероятно. Но, получив нечеловеческие возможности, я унаследовал человеческие слабости. Кто из нас в детстве не мечтал: "Вот стать бы волщедником..."?
- Ну и что ты со Светой Милютиной "наволшебил"?
- "Волшебил", как ты выражаешься, я не только с ней, но и с тобой. Вы двое были моим пробным камнем. С тобой оказалось все просто. Небольшая корректировка, и из хулиганистого, озорного гуляки получаем молодого джентльмена. Дело в том, что все твои лихачества - наносное. А в подсознании у тебя живет добропорядочный "бундес-брюгер". А у Светы... Она родилась с жаждой полета. Она родилась птицей. Я бы научил ее летать. Еще немного - и научил. Но... неоперившийся птенец выпал из гнезда.
Саня замолчал. Мне надлежало вынести приговор. "Казнить нельзя помиловать". Проклятая запятая. Я увидел большеглазую Светку в проеме окна. Какой птицей она себя представляла? Из вечности пришел ответ: журавлем. Я знал, человек в бутылке не врет. Но решать судьбу супера-неудачника...
- А ты ведь раньше мог выйти из бутылки!
Человечек улыбнулся:
- Это ты про "брейк-данс"? Извини, старик, что пришлось тогда тебя телепатически на работу отправить, но ты почти догадался, что никакого потолка не было. Увы, тогда я выйти мог. Но соблазн возможностей... Сейчас я и этот пластик - одно целое. Не вскрыть, не выковырять.
У меня оставалось еще два вопроса:
- А почему помойка?
- Света, она вместе со мной... прыгнула. Я хотел ее остановить, но она была сильнее. Потом дворник. Еле хватило сил сделать так, чтобы он меня не увидел. Да и надо было побыть одному.
- Краткосрочное "бегство в пустыню"?
- Что-то вроде того.
Саня пристально посмотрел мне в глаза. Время остановилось.
Когда время пошло вновь, решение было принято. Полчаса быстрой езды, и машина на мосту через Самару. Дальше - одинокий путь Сани по темным водам в Днепр, затем - в Черное море.
- А если к берегу прибьет?
- Всегда можно найти пловца, чтобы отбуксировал подальше. Где-нибудь в Средиземном море или Атлантике внушить голодной акуле, что бутылка - свежий бифштекс... Плод должен дозреть.
- Иона во чреве?
- Бери выше - Иона в двух чревах.
В канун странного отечественного праздника - старого Нового года - я шел мимо парка Горького к цветочным рядам за букетом роз для Лиды. Возле перекрестка, в толпе прохожих, мой взгляд приковала одинокая нищенка. На худом лице с заостренным носом и выступающими скулами выделялись огромные глаза. Такое сочетание будило какое-то смутное воспоминание. Это тревожило. Уже рассчитываясь за букет, я понял: нищенка похожа на птицу. На странного журавля, виденного когда-то давным-давно. Наверное, в детстве.