ПРОЛОГ

     Тело удивительно пластично. Дух еще больше. Но существуют вещи, которые не меняются. Не так ли, a nighean^[1]? Тело легко покалечить, а дух сломить, но есть в человеке то, что никогда невозможно уничтожить.

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

     Взбаламученные воды

     Глава 1. Иногда они действительно мертвы

     Уилмингтон, колония Северная Каролина

     Июль 1776

     Голова пирата исчезла. Уильям слышал, как зеваки на пирсе размышляли, появится ли она снова.

     - Не, не появится, - заявил мулат в обносках, покачав головой. – Если не аллигатор, то вода ее точно оторвет.

     Охотник пожевал табак и сплюнул в воду в знак несогласия.

     - Не-а, она продержится день или два. Эти хрящи на шее, они на солнце высыхают и держат голову, как железо. Кучу раз видел такое на тушах оленей.

     Уильям увидел, как миссис МакКензи украдкой бросила взгляд на залив и отвела глаза. Он подумал, что она выглядит бледной, и встал так, чтобы закрыть ей вид на мужчину, хотя прилив был высок, и привязанного к причальному столбу трупа не было видно. Сам столб торчал из воды, как напоминание о расплате за преступление. Пират был прикован к столбу несколько дней назад, чтобы утонуть в илистых отмелях, и его разлагающийся труп был постоянной темой разговоров.

     - Джем! – громко крикнул мистер МакКензи и бросился к сыну мимо Уильяма. Маленький мальчик рыжеволосый, как ее мать, отошел послушать разговоры и теперь в попытке рассмотреть мертвого пирата опасно наклонился над водой, ухватившись за причальную тумбу.

     Мистер МакКензи схватил мальчишку за воротник, оттянул от воды и взял на руки, хотя тот протестующе дергался, поворачивая голову к илистому заливу.

     - Но, папа, я хочу посмотреть, как валигатор съест пирата!

     Зеваки вокруг рассмеялись, и даже МакКензи улыбнулся, хотя его улыбка исчезла, когда он посмотрел на жену. В мгновение он оказался рядом с ней и подхватил под локоть.

     - Думаю, нам нужно уйти, - сказал он, поправляя положение сына на руке, чтобы поддержать жену, чье плохое состояние стало очевидным. – Лейтенант Рэнсом … то есть лорд Элсмир, - поправился он с извиняющейся улыбкой, - уверен, у вас есть свои дела.

     Это правда. Уильям должен был ужинать с отцом, но поскольку тот пригласил его в таверну на другой стороне причала, риска опоздать не было. О чем он сообщил, убеждая их остаться, так как наслаждался их обществом, особенно присутствием миссис МакКензи. Но она с сожалением улыбнулась и погладила головку ребенка, которого держала на руках.

     - Нет, нам нужно идти, - она взглянула на сына, который все еще пытался сползти на землю, и Уильям увидел, что ее взгляд метнулся к причальному столбу в заливе. Затем она решительно отвела взгляд и уставилась в лицо Уильяму. – Дочь скоро проснется и захочет есть. Было прекрасно повидать вас. Я бы хотела, чтобы мы могли поговорить подольше. – Она произнесла это с большой искренностью и легко коснулась его руки, от чего у него внизу желудка появилось приятное чувство.

     Зеваки уже стали заключать пари, появится ли тело пирата на поверхности, хотя если судить по виду многих из них, в их карманах гроша ломанного не было.

     - Один к пяти, что тело все-то там, а вот головы нет. Мне все равно, что ты там говорил про жилы на шее, Лем, но его голова болталась на ниточке еще в прошлый прилив. Этот прилив точно оторвет ее.

     В надежде заглушить этот разговор, Уильям стал усиленно прощаться, зайдя так далеко, что в своей лучшей придворной манере поцеловал руку миссис МакКензи, а также, охваченный вдохновением, поцеловал руку малышки, рассмешив всех. Мистер МакКензи посмотрел на него довольно странно, но, похоже, не обиделся и пожал ему руку в республиканской манере, более того опустил сына на землю и заставил его тоже пожать руку графу.

     - Вы кого-нибудь убили? – с интересом спросил мальчик, глядя на меч Уильяма.

     - Нет, еще нет, - ответил Уильям с улыбкой.

     - Мой дедушка убил две дюжины человек!

     - Джемми! – вскричали оба родителя разом, и мальчик втянул голову в плечи.

     - Но он убил!

     - Я уверен, что твой дедушка очень смелый и храбрый человек, - поддержал Уильям мальчика. – Королю нужны такие люди.

     - Мой дед говорит, что король может поцеловать ему задницу, - заявил мальчик.

     - Джемми!

     Мистер МакКензи зажал рот своего отпрыска ладонью.

     - Твой дедушка не говорил такого! – сказала миссис МакКензи. Мальчик кивнул, соглашаясь, и отец убрал ладонь от его рта.

     - Нет, но бабушка говорила.

     - Ну, это больше похоже на правду, - пробормотал мистер МакКензи, пытаясь не рассмеяться. – Но все же не говори такие вещи при солдатах. Они люди короля.

     - Ох, - произнес Джемми, очевидно теряя интерес к разговору. – Прилив уже отступает? – с надеждой спросил он, поворачивая голову к заливу.

     - Нет, - твердо ответил мистер МакКензи. – Еще несколько часов. Ты уже будешь спать.

     Миссис МакКензи улыбнулась Уильяму с извинением, ее щеки окрасились очаровательным румянцем, и семейка с некоторой поспешностью оставила его, бороться между смехом и тревогой.

     - Эй, Рэнсом!

     Он обернулся. Гарри Добсон и Колин Осборн, два вторых лейтенанта из его полка, очевидно, сбежали со службы и жаждали вкусить удовольствий Уилмингтона, какими бы они ни были.

     - Кто это? – Добсон заинтересовано уставился на удаляющуюся группу.

     - Мистер и миссис МакКензи, друзья моего отца.

     - Так она замужем? – Добсон втянул щеки, глядя вслед женщине. - Ладно, полагаю, будет немного сложнее, но что за жизнь без вызова?

     - Вызова? - Уильям язвительно посмотрел на своего миниатюрного друга. - Если ты не заметил, ее муж примерно в три раза больше тебя.

     Осборн рассмеялся, лицо его раскраснелось.

     - А она больше в два раза! Она тебя просто раздавит, Добби.

     - С чего ты решил, что я буду снизу? – оскорбленно спросил Добсон. Осборн ухмыльнулся.

     - Что у тебя за одержимость великаншами? – спросил Уильям. Он взглянул на маленькую семью, которая почти исчезла в конце улицы. – Эта женщина ростом почти с меня!

     - Перестань дразнить его, - Осборн, который был выше, чем пятифутовый Добсон, но все же ниже Уильяма, сделал вид, что собирается пнуть его по колену. Уильям уклонился и шлепнул его; тот нырнул и толкнул его на Добсона.

     - Жентмены! – угрожающий тон сержанта Каттера, говорившего на кокни, резко прекратил их дурачество. Они были выше сержанта по званию, но никто из них не осмелился бы напомнить ему об этом. Весь полк боялся сержанта Каттера, который был старше бога и ростом не выше Добсона, но внутри его миниатюрного тела кипел настоящий вулкан.

     - Сержант! – лейтенант Уильям Рэнсом, граф Элсмир, старший по званию в группе, вытянулся и склонил голову, упершись подбородком в сток^[2]. Осборн и Добсон последовали его примеру, трясясь от страха.

     Каттер прошел взад и вперед перед их строем, как охотящийся леопард. «Кажется, можно увидеть бьющий по бокам хвост и язык, облизывающий пасть», - подумал Уильям. Ожидание укуса было даже хуже, чем сам укус.

     - И где ваши подразделения? – рявкнул Каттер. - Господа?

     Осборн и Добсон сразу же начали бормотать объяснения, но лейтенант Рэнсом на этот раз выручил их.

     - Мои люди под командованием лейтенанта Колсона охраняют дворец губернатора. Мне предоставлено увольнение, сержант, чтобы пообедать с отцом, - доложил он уважительно. – Сэр Питер разрешил.

     Имя Питера Паркера не могло не вызвать уважение, и Каттер внезапно затихнул. Хотя к удивлению Уильяма не из-за имени сэра Питера.

     - Ваш отец? – сказал Каттер и прищурился.- Это лорд Джон Грей, не так ли?

     - Э-э … да, - осторожно ответил Уильям. – Вы его знаете?

     Прежде чем Каттер ответил, дверь ближайшей таверны открылась, и вышел сам лорд Грей.

     Уильям обрадовано улыбнулся такому своевременному появлению, но быстро стер улыбку, когда сержантский пронизывающий взгляд остановился на нем.

     - Не лыбся на меня, как волосатая обезьяна, - начал сержант угрожающим тоном, но был прерван дружеским похлопыванием по плечу. Жест, который никто из трех юных лейтенантов не смог бы повторить ни за какие деньги.

     - Каттер! – воскликнул лорд Грей с теплой улыбкой. – Я услышал эти ласковые тона и сказал себе: «Черт побери, если это не Алозиус Каттер! Не может быть на свете другого человека, который рычит, как бульдог, проглотивший кошку, и выжил, чтобы рассказать об этом».

     «Алозиус?» - беззвучно произнес Добсон Уильяму, но тот только коротко хмыкнул в ответ, не имея возможности пожать плечами, так как отец направил свое внимание на него.

     - Уильям, - сказал он сердечным тоном, - как вы пунктуальны. Мои извинения за опоздание. Меня отвлекли.

     Однако прежде чем Уильям успел что-то сказать или представить остальных, лорд Джон с сержантом Каттером ударились в долгие воспоминания, заново переживая старые добрые времена на равнинах Авраама^[3] с генералом Вульфом.

     Трое молодых офицеров слегка расслабились, что, в случае Добсона, означало возврат к прежней теме.

     - Ты сказал, что эта рыжая куколка – друг твоего отца? – прошептал он Уильяму. – Узнай у него, где она остановилась.

     - Идиот, - прошипел Осборн. – Она даже не хорошенькая! У нее нос длинный … как … как у Вилли!

     - Не смотрел так высоко, - ухмыльнулся Добсон, - но ее сиськи были как раз на уровне моих глаз, и они …

     - Черт!

     - Ш-ш! – Осборн наступил ему на ногу, чтобы заставить замолчать, когда лорд Грей повернулся к ним.

     - Вы не представите своих друзей, Уильям? – вежливо попросил лорд Джон. Покраснев – он знал, что у отца великолепный слух, несмотря на его службу в артиллерии – Уильям представил друзей. Осборн и Добсон поклонились, выглядя довольно испуганными. Они не знали, кем был его отец, и Уильям сразу же загордился тем, как они были впечатлены, и слегка встревожен, что они узнали личность лорда Джона. Завтра весь батальон узнает об этом. Конечно, не то что бы сэр Питер не знал, но ...

     Он собрался с мыслями, осознав, что его отец прощается с офицерами, и поспешно, но четко отсалютовал сержанту Каттеру, прежде чем поспешить за отцом, оставив Добби и Осборна на произвол судьбы.

     - Я видел, ты разговаривал с мистером и миссис МакКензи, - произнес лорд Джон спокойно. – Надеюсь, у них все хорошо? – Он взглянул вдоль набережной, но МакКензи давно исчезли из вида.

     - Кажется, да, - ответил Вилли. Он не собирался узнавать, где они остановились, но впечатление, которое произвела на него молодая женщина, осталось. Он не мог сказать, красива она или нет; ее глаза чудесного темно-синего цвета с длинными каштановыми ресницами, однако, поразили его и к тому же смотрели на него с лестным вниманием, согревавшим его сердце. Гротескно высокая, конечно, но… о чем он только думает? Женщина замужем, с детьми! И к тому же рыжая.

     - Вы, э-э, давно их знаете? – спросил он, думая о поразительно ошибочных политических настроениях, которые очевидно процветали в их семье.

     - Довольно давно. Она дочь одного моего старинного друга, мистера Джеймса Фрейзера. Кстати, ты его не помнишь?

     Уильям нахмурился, вспоминая. У отца сотни друзей, как он мог их всех помнить?

     - О! – произнес он. – Не английский друг, вы имеете в виду, да? Это тот мистер Фрейзер, у которого мы гостили в горах, когда вы заболели … э-э … корью?

     В желудке заныло, когда он вспомнил весь ужас того времени. Путешествие его проходило в мареве скорби по матери, которая умерла месяц назад. Потом лорд Джон подхватил корь, и Уильям пребывал в полной уверенности, что отец тоже умрет, оставив его одного в диких горах. В его голове не было места ни для чего, кроме горя и страха, и обо всем остальном у него сохранились лишь неясные воспоминания. Он смутно помнил, что мистер Фрейзер брал его с собой на рыбалку и был добр к нему.

     - Да, - его отец кривовато улыбнулся. – Я тронут, Вилли. Хотя я думал, что ты запомнил этот визит из-за своего, а не моего злоключения.

     - Злоклю… - память нахлынула, обдав его жаром, более горячим, чем влажный летний воздух. – Большое спасибо! Мне удалось стереть это из моей памяти, но вы напомнили!

     Его отец смеялся, даже не пытаясь скрыть веселье. Он буквально сотрясался от смеха.

     - Извини, Вилли, - сказал он, наконец, и вытер глаза уголком платка. – Не могу сдержаться. Это было … было … Боже. Никогда не смогу забыть, как ты выглядел, когда тебя вытащили из выгребной ямы!

     - Вы знаете, это была случайность, - произнес Уильям сквозь зубы. Его щеки горели при воспоминании об унижении. По крайней мере, дочери Фрейзера в то время там не было, и она не стала свидетелем его позора.

     - Да, конечно, но … - его отец прижал платочек ко рту; плечи его молча сотрясались.

     - Не прикрывайтесь, вы можете просто прекратить хихикать, - холодно произнес Уильям. – И вообще, куда мы идем, черт побери?

     Они достигла конца набережной, и его отец, все еще фыркающий, как кит, вел его по одной из спокойных обсаженных деревьями улиц прочь от таверн и гостиниц возле залива.

     - Мы обедаем с капитаном Ричардсоном, - ответил отец, с трудом сдерживаясь. Он откашлялся, высморкался и убрал платок. – В доме мистера Белла.

     Дом мистера Белла с белеными стенами выглядел богато, но ничем особым не выделялся. Такое же впечатление производил капитан Ричардсон, мужчина средних лет, воспитанный, хорошо одетый, но без особого шика, с лицом, которое через две минуты после встречи вы в толпе не узнаете.

     Две мисс Белл производили большее впечатление, особенно более юная Мириам, у которой медовые кудри выглядывали из-под чепца, а большие круглые глаза смотрели на Уильяма весь обед. Она сидела довольно далеко от него, чтобы можно было разговаривать, но он полагал, что языка глаз достаточно, чтобы показать, что очарование взаимно, и если позже представится возможность личного общения … Улыбка и скромно опущенные медовые ресницы, затем быстрый взгляд на дверь, ведущую на веранду. Он улыбнулся в ответ.

     - Как вы думаете, Уильям? – громко спросил его отец, подчеркивая, что спрашивает второй раз.

     - О, конечно. М-м … думаю о чем? – спросил он, поскольку это был его папа, а не командир. Отец закатил бы глаза, если бы они были одни, но терпеливо ответил.

     - Мистер Белл спрашивает, как долго сэр Питер собирается оставаться в Уилмингтоне.

     Мистер Белл во главе стола любезно наклонил голову, хотя Уильям заметил его предупреждающий взгляд в сторону Мириам. Может быть, он нанесет визит завтра, когда мистер Белл будет занят своими делами.

     - Думаю, сэр, мы задержимся здесь на очень короткое время, - уважительно ответил он. – Насколько я понял, основные беспорядки в глубине материка, и, без сомнения, мы двинемся туда для их подавления.

     Мистер Белл выглядел вполне довольным, но Уильям мельком увидел, как Мириам надула губки при мысли о их скором отбытии.

     - Хорошо, - радостно провозгласил Белл. – Без сомнения, сотни лоялистов слетятся вам на помощь.

     - Без сомнения, сэр, - пробормотал Уильям и зачерпнул еще супа. Он сомневался, что мистер Белл окажется среди них. Совсем не боевой человек на вид. И вряд ли помощь необученных провинциалов, вооруженных лопатами, была бы полезной, но он не мог этого сказать.

     Уильям, пытавшийся украдкой смотреть на Мириам вместо того, чтобы замечать обмен взглядами между его отцом и капитаном Ричардсоном, начал задумываться. Отец прямо сказал, что они обедают с Ричардсоном, то есть основная цель вечера – встреча с капитаном. Почему?

     Потом он поймал взгляд мисс Лилиан Белл, которая сидела напротив него рядом со своим отцом, и забыл про капитана Ричардсона. Темноглазая, выше и тоньше своей сестры, очень красивая девушка, как он теперь заметил.

     Но все же, когда после обеда миссис Белл с дочерями встали, а мужчины удалились на веранду, Уильям не удивился, обнаружив себя рядом с капитаном Ричардсоном, в то время как его отец отвлекал мистера Белла оживленным разговором о ценах на смолу. Папа мог говорить с кем угодно и о чем угодно.

     - Я хотел бы сделать вам предложение, лейтенант, - сказал Ричардсон после обмена любезностями.

     - Слушаю, сэр, - вежливо произнес заинтересованный Уильям. Ричардсон был капитаном легких драгунов, но сейчас находился вне расположения своего полка, выполняя некое задание, о чем он как бы между прочим сообщил за обедом. Что за задание?

     - Как много рассказал вам отец о моей миссии?

     - Ничего, сэр.

     - Ага, понятно. Я отвечаю за сбор разведданных в Южном департаменте. Не то, что бы командую всей операцией, вы понимаете … - капитан скромно улыбнулся, - лишь маленькой частью.

     - Я … понимаю большую ценность миссии, сэр, - Уильям пытался призвать свои дипломатические способности, - Но я … что касается меня, то …

     - Вы не заинтересованы в шпионаже. Нет, конечно, нет, - на веранде было темно, но сухость в голосе капитана звучала явственно. – Мало кому из считающих себя солдатами это нравится.

     - Я не хотел оскорбить вас, сэр.

     - Никаких проблем. Однако я не рекрутирую вас в шпионы. Шпионаж - деликатное дело, не лишенное опасности. Скорее на роль посыльного. А если по дороге вы захотите провести разведку … это будет оценено по достоинству.

     Уильям почувствовал, как кровь приливает к лицу от намека, что он не способен ни на деликатность, ни на риск, но сдержал себя, сказав только: «О?»

     Оказалось, что капитан собрал важную информацию о положении дел в обеих Каролинах, которую теперь нужно было отправить генералу Хау, находящемуся в Галифаксе.

     - Я, конечно, отправлю нескольких посыльных, - сказал Ричардсон. – Естественно, морем быстрее, но я хотел бы отправить хотя бы одного посыльного по суше безопасности ради и с целью разведать обстановку по дороге. Ваш отец высоко отзывался о ваших способностях, лейтенант, - он действительно уловил иронию в сухом, как опилки, голосе? – и как я понимаю, вы много путешествовали по Северной Каролине и Вирджинии. Это очень важный факт. Понимаете, мне бы не хотелось, чтобы мой посланник исчез навсегда в болотах Грейт-Дисмал^[4]

     - Ха-ха, - вежливо хохотнул Уильям, посчитав последнюю фразу шуткой. Совершенно ясно, что капитан Ричардсон никогда не был даже вблизи Грейт-Дисмал. Уильям был, хотя не думал, что кто-либо в здравом уме туда сунется.

     Он испытывал сильные сомнения относительно предложения Ричардсона и хотя сказал себе, что не должен оставлять своих людей и полк … в его голове уже возникали романтические видения себя одного в дикой глуши, везущего послание сквозь бурю и опасность.

     Но что же его может ожидать в конце путешествия?

     Ричард предвидел его вопрос и ответил прежде, чем он спросил.

     - Когда вы окажетесь на севере вы, если будет угодно, присоединитесь к штабу генерала Хау.

     «Ну-ну, - подумал Уильям. - Вот и яблоко, к тому же спелое и сочное». Он понимал, что «если будет угодно» относится к генералу Хау, а не к самому Уильяму, но он верил в свои силы и полагал, что окажется полезным.

     Он пробыл в Северной Каролине всего несколько дней, но этого было достаточно, чтобы он мог довольно ясно оценить возможность продвижения между Северным и Южным департаментами. Континентальная армия с Вашингтоном находилась на севере; южное ополчение, казалось, состояло из разрозненных группировок и вряд ли представляло угрозу. А что касается сравнения сэра Питера и генерала Хау как командиров ...

     - Я бы хотел обдумать ваше предложение, если возможно, капитан, - сказал он, надеясь, что нетерпение никак не проявляется в его голосе. – Могу я дать ответ завтра?

     - Разумеется. Полагаю, вы хотели бы обсудить вопрос со своим отцом. Пожалуйста, вы можете.

     Капитан изменил тему, и через несколько минут лорд Джон с мистером Беллом присоединились к ним. Разговор стал общим.

     Уильям обращал на разговор мало внимания; его больше привлекали две стройные белые фигуры, которые, словно привидения, бродили среди кустов в дальнем конце двора. Две головки в белых чепцах время от времени склонялись друг к другу и затем на мгновение поворачивались к веранде.

     - «… делили одежды Его, бросая жребий»^[5], - пробормотал его отец, качая головой.

     - Э-э?

     - Ничего, - отец улыбнулся ему и повернулся к капитану Ричардсону, который сказал что-то о погоде.

     Светлячки зажглись во дворе, скользя зелеными искрами среди влажных пышных растений. Было приятно снова увидеть их; он скучал по ним в Англии. По ним и по той особенной мягкости южного воздуха, которая прилегала к его телу и заставляла пульсировать кровь в кончиках пальцев. Вокруг них стрекотали цикады, и на мгновение их песня, казалось, заглушала все, кроме его пульса.

     - Кофе, джент’мены, - мягкий голос раба Беллов все-таки достиг его слуха сквозь пульсацию крови, и он вместе с другими мужчинами вошел внутрь, бросив один взгляд на двор. Белые фигуры исчезли, но обещание, казалось, висело в теплом влажном воздухе.

     Спустя час он шел к месту постоя, испытывая приятную сумятицу в мыслях. Его отец молча шел рядом.

     Мисс Лилиан Белл подарила ему поцелуй в конце вечера, быстрый и целомудренный, но в губы, и влажный летний воздух отдавал кофе и спелой малиной, несмотря на вездесущий сырой запах гавани.

     - Капитан Ричардсон сказал мне о предложении, которое он тебе сделал, - небрежно произнес лорд Джон. – Ты согласен?

     - Не знаю, - ответил Уильям с такой же небрежностью. – Мне будет не хватать моих людей, но … - Миссис Белл настояла, чтобы он пришел к ним на чай позже на этой неделе.

     - Никакого постоянства в военной жизни, - сказал его отец, коротко кивнув головой. – Я тебя предупреждал.

     Уильям согласно хмыкнул, не особо вслушиваясь в его слова.

     - Хорошая возможность для повышения, - заметил его отец рассеяно. – Хотя, конечно, есть и опасность в передвижении по суше.

     - Что? – усмехнулся Уильям, услышав это. – Добираться из Уилмингтона до Нью-Йорка на корабле? Дороги есть по всему маршруту следования.

     - И на них континентальные войска, - указал лорд Джон. – Армия генерала Вашингтона располагается возле Филадельфии, если новости, которые я слышал, верны.

     Уильям пожал плечами.

     - Ричардсон сказал, что выбрал меня, потому что я знаю эти земли. Я вполне могу двигаться и не по дорогам.

     - Ты уверен? Ты не был в Вирджинии почти четыре года.

     Сомнения отца рассердили Уильяма.

     - Считаешь меня неспособным найти дорогу?

     - Нет, конечно, нет, - ответил его отец, но с нотками сомнения в голосе. – Но в этом задании немало риска. Я хотел бы, чтобы ты не соглашался на него без тщательного обдумывания.

     - Я хорошо подумал, - бросил уязвленный Уильям. – Я приму его.

     Лорд Джон молча сделал несколько шагов, потом кивнул, сдаваясь.

     - Это твое решение, Вилли, - произнес он мягко. – Я буду очень обязан, если ты будешь предельно осторожен.

     Злость Уильяма сразу же растаяла.

     - Конечно, я буду осторожен, - сказал он хрипло, и они продолжили идти молча под темным пологом из кленов и гикори достаточно близко, чтобы их плечи время от времени касались друг друга.

     В гостинице Уильям пожелал отцу спокойной ночи, но не вернулся сразу на постой, а, беспокойный и не желающий спать, стал бродить по набережной.

     Прилив отступил. Запах мертвых рыбешек и гниющих водорослей усилился, хотя гладкая поверхность воды все еще покрывала отмели, мерцая в свете неполной луны.

     Хватило мгновения, чтобы найти глазами причальный столб. Сначала Уильям решил, что его снесло, но нет, вот она черная тонкая черта на фоне сияющей воды. Пустая.

     Столб уже не торчал вертикально, а сильно наклонился, как будто собирался упасть, и от него тянулась тонкая петля веревки, дрейфующая на воде. Уильям почувствовал некоторую внутреннюю тревогу; один прилив не смог бы унести все тело. Говорили, что здесь водились крокодилы или аллигаторы, хотя сам он еще не видел ни одного. Он непроизвольно взглянул вниз, как будто одна из этих рептилий могла внезапно выпрыгнуть из воды к его ногам. Воздух все еще был теплым, но по его телу пробежал легкий озноб.

     Он встряхнулся и повернулся в сторону квартир. У него будет день или два, подумал он, и, быть может, он еще увидит синеглазую миссис МакКензи, прежде чем отправится на задание,

     *.*.*

     Лорд Джон задержался на крыльце гостиницы, наблюдая, как его сын исчезает в тени деревьев. Он испытывал некоторое беспокойство. Дело решилось слишком поспешно, что ему не нравилось, но он твердо верил в способности Уильяма. И хотя задание определенно содержало риск, такова солдатская жизнь. Некоторые ситуации опаснее, чем другие.

     Он заколебался, услышав гул разговоров в зале; на сегодня ему достаточно компании, а мысль о том, чтобы слоняться под низким потолком своего номера, душного от дневной жары, заставила его принять решение гулять до тех пор, пока телесная усталость не позволит ему уснуть.

     Дело не только в жаре, подумал он, спустившись с крыльца и направившись в направлении, противоположном тому, в котором ушел Вилли. Он знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что даже очевидная успешность его плана не помешает ему лежать без сна и обдумывать снова и снова, как грызущая одну и ту же кость собака, проверяя слабые места в поисках путей улучшения. В конце концов, Уильям не отправляется немедленно; есть немного времени подумать и внести изменения, если будет необходимо.

     Например, генерал Хау. Был ли он лучшим выбором? Может, Клинтон … нет. Генри Клинтон – просто суетливая баба, и пальчиком не пошевелит без приказа в трех экземплярах.

     Братья Хау - один генерал, второй адмирал - были неотесанными мужланами, напоминая манерами, внешним видом и даже запахом диких кабанов во время гона, хотя оба были не глупы и решительны. Грей подумал, что Вилли вполне способен пережить грубые манеры и резкие слова. С командиром, харкающим на пол – Ричард Хау однажды плюнул на самого Грея, хотя это получилось случайно: ветер поменял направление – молодому лейтенанту, возможно, будет легче найти общий язык, чем с большинством военных, знакомых Грею.

     Хотя даже самые странные из братства клинка были предпочтительнее дипломатов. Он лениво задумался, как будет называться сборище дипломатов. Писатели образовывали братство пера, группа лисиц – стаю … общество кинжалов, может быть? Братство стилетов? Нет, решил он, слишком явно. Опиумное братство дипломатов. Занудное братство. Хотя иногда очень опасное.

     Сэр Джордж Джермейн был один из таких, занудный и опасный.

     Он ходил вниз и вверх по улицам, надеясь устать до изнеможения прежде, чем вернется в свой маленький душный номер. Небо было низким и сумрачным с зарницами, проскакивающими между набрякшими облаками. Атмосфера пропитана влагой, как банная губка. Сейчас ему следовало быть в Олбани, не менее влажном и кишащим москитами, но более прохладном, недалеко от свежих тенистых лесов Адирондака.

     Все же он не жалел о своем поспешном приезде в Уилмингтон. Он встретился с Вилли, что очень важно. А его сестра Брианна … он остановился, прикрыв глаза, заново переживая запредельный стресс, который он испытал сегодня днем, увидев их вместе. Возможно единственный раз в жизни. Он едва мог дышать, не сводя глаз с двух высоких фигур с прекрасными, твердыми лицами, такими похожими на лицо мужчины, неподвижно стоящего рядом с ним, но в отличие от Грея глотающего воздух, словно боялся, что не сможет надышаться.

     Грей рассеяно потер безымянный палец на левой руке, ощущая там непривычную пустоту. Он и Джейми Фрейзер сделали все возможное, чтобы защитить тех, кого любили, и несмотря на грусть, он почувствовал некоторое утешение от того, что в этом они связаны.

     Встретится ли он с Брианной Фрейзер МакКензи еще когда-нибудь? Она сказала «нет» и была расстроена этим так же, как и он.

     «Боже благослови тебя, дитя», - пробормотал он, качая головой, и повернул к гавани. Он будет по ней скучать, но из-за Вилли облегчение от того, что она вскоре покинет Уилмингтон, перекрыло чувство утраты.

     Выйдя на набережную, он непроизвольно взглянул на воду и испустил облегченный вздох, обнаружив причальный столб пустым. Он не понимал причины, почему она это сделала, но он знал ее отца – и ее брата тоже – достаточно хорошо, чтобы увидеть упрямую решимость в этих голубых кошачьих глазах. Он раздобыл ей маленькую лодку, о которой она просила, и стоял на причале с бьющимся в горле сердцем, готовый, если понадобится, отвлечь внимание на себя, пока они с мужем плыли к привязанному пирату.

     Он видел, как люди умирали: в основном, против своего желания, иногда смирившись. Но никогда не видел, чтобы принимали смерть с такой жаркой благодарностью в глазах. Грей не был хорошо знаком с Роджером МакКензи, но считал его незаурядным человеком, который не только женился на этом потрясающем опасном существе, но и сделал ей детей.

     Он покачал головой и, развернувшись, отправился в гостиницу. Он может спокойно подождать две недели, подумал он, прежде чем ответить на письмо Джермейна, которое он ловко извлек из дипломатической почты, увидев на нем имя Уильяма. В ответ он может с чистой совестью написать, что, увы, лорд Элсмир находится где-то в глуши между Северной Каролиной и Нью-Йорком, и нет никакой возможности известить его о том, что его затребовали в Англию. Хотя он, Грей, совершенно уверен, что Элсмир будет страшно разочарован упустить шанс присоединиться к команде сэра Джорджа, когда узнает об этом … через несколько месяцев. Жаль.

     И он, насвистывая Лиллибуллеро^[6], направился к гостинице.

     Он остановился в зале, чтобы распорядится отправить наверх бутылку вина, но служанка проинформировала его, что «джентльмен» уже взял бутылку с собой в номер.

     - И два бокала, - добавила она, показав ямочки на щечках. – Не думаю, что он собирается пить один.

     Грей почувствовал, словно по спине пробежал паук.

     - Прошу прощения, - сказал он. – Вы говорите, что джентльмен в моей комнате?

     - Да, сэр, - подтвердила она. – Он сказал, что он ваш старинный друг … Он назвал свое имя… - она на мгновение нахмурилась, потом лицо ее прояснилось. – Бошан, сказал он, или что-то такое французское, - уточнила она. – И сам настоящий француз. Хотите заказать ужин, сэр?

     - Нет, спасибо, - отказался он и стал подниматься по лестнице, раздумывая не оставил ли он в номере что-либо, чего нельзя видеть другим.

     Француз по имени Бошан … Бьючемп^[7]. Имя сверкнуло в его голове, как молния. Он замер посредине лестницы, потом продолжил подъем. Очень медленно.

     Нет, конечно … но кто это мог быть еще? Когда он ушел со службы несколько лет назад, он стал дипломатом, членом черной палаты, теневой организации, занимающейся перехватом и декодированием дипломатической почты, официальной и не совсем официальной, которая циркулировала между европейскими странами. Каждое правительство имело свою черную палату. И каждый ее член знал членов других палат. Они никогда не встречались, но знали друг друга по подписям, по инициалам, по неподписанным заметкам на полях.

     Бошан являлся одним из активных французских агентов. Грей несколько раз пересекался с ним за прошедшие несколько лет, и если он знал Бошана по имени, вполне логично, что человек знал его. Правда, их заочные отношения были несколько лет назад. Они никогда не встречались лично, и если встреча случится здесь … Он прикоснулся к потайному карману и успокоился, услышав приглушенный шорох бумаги.

     Он замешкался на площадке, но выбора не оставалось. Совершенно ясно, что его ждали. Он твердо зашагал по коридору и повернул фарфоровую ручку двери гладкую и прохладную под его пальцами.

     Волна тепла охватила его, и он непроизвольно сглотнул, что удержало его от готового вырваться ругательства.

     Джентльмен, занимающей единственное кресло в номере, действительно выглядел по-французски с его хорошо пошитым камзолом с каскадом белоснежных кружев возле горла и на рукавах, с серебряными застежками на башмаках и в серебристом парике.

     - Мистер Бошан, - произнес Грей и медленно закрыл дверь. Его влажная рубашка прилипла к телу, а в висках бешено стучал пульс. – Боюсь, вы застали меня врасплох.

     Персеверанс Уэйнрайт слегка улыбнулся.

     - Рад видеть тебя, Джон.

     *.*.*

     Грей прикусил язык, сдерживаясь. Он мог многое сказать, но только не «добрый вечер».

     - Добрый вечер, - все-таки произнес он. – Месье Бошан?

     - О, да, - Перси подобрал ноги, собираясь встать, но Грей махнул рукой и взял себе стул, надеясь, что потраченные на это действие секунды помогут ему прийти в себя. Обнаружив, что не помогли, он открыл окно, постояв возле него несколько вздохов прежде, чем занять свое место.

     - Как это произошло? – спросил он небрежно. – Бошан, я имею в виду. Или это просто a nom de guerre^[8]?

     - О, нет, - Перси достал обшитый кружевами платок и деликатно промокнул лоб возле волос, который начали редеть, как заметил Грей. – Я женился на одной из сестер барона Амандина. Их фамильное имя Бошан, и я его принял. Родство с ними обеспечивает вход в политические круги, от которых … - он пожал плечами и грациозно повел рукой, намекая на свою карьеру в черной палате… «И, без сомнения повсюду», - мрачно подумал Грей.

     - Мои поздравления с женитьбой, - сказал Грей, не потрудившись скрыть иронию в голосе. – И с кем же вы спите, с бароном или его сестрой?

     Перси усмехнулся.

     - С обоими, как получится.

     - Втроем?

     Улыбка стала шире. Зубы все еще были хороши, увидел Грей, лишь слегка пожелтели от вина.

     - Иногда. Хотя Сесиль, моя жена, предпочитает внимание своей кузины Лусианы, а я сам предпочитаю помощника садовника. Красивый молодой мужчина по имени Эмиль. Он напоминает мне тебя … в твои юные годы. Стройный, белокурый, с мускулами и брутальный.

     Несмотря ни на что, Грей обнаружил, что ему хочется рассмеяться.

     - Звучит очень по-французски, - вместо этого произнес он. – Уверен, тебя все устраивает. Что ты хотел?

     - Думаю, скорее дело в том, чего хочешь ты, - Перси еще не пил вина. Теперь он взял бутылку и аккуратно разлил темно-красную жидкость в бокалы. – Или, быть может, следует сказать: что желает Англия.

     Он с улыбкой протянул бокал Грею.

     - Ведь вряд ли можно отделить твои интересы от интересов твоей страны, не так ли? Признаюсь, ты всегда казался мне олицетворением Англии, Джон.

     Грею хотелось запретить ему называть себя христианским именем, но это лишь оживило бы память о их близости, чего Перси и добивался. Вместо этого он решил игнорировать фамильярность и глотнул вина, которое оказалось очень хорошим. Он подумал, придется ли ему платить за него, и если да, то каким образом.

     - Что желает Англия, - повторил он скептически. – И каково твое представление о том, что она желает?

     Перси сделал глоток и некоторое время перекатывал вино во рту, наслаждаясь, затем сглотнул.

     - Вряд ли это секрет, мой дорогой, не так ли?

     Грей вздохнул и с вызовом уставился на него.

     - Ты видел эту декларацию независимости, выпущенную так называемым континентальным конгрессом? – Перси повернулся и достал из кожаной сумки, висящей спинке стула, пачку бумаг, которую передал Грею.

     Грей не видел документа воочию, хотя, конечно, слышал о нем. Он был напечатан лишь две недели назад в Филадельфии, но его копии разносились по колониям, словно семена ветром. Приподняв брови, он взял бумаги и быстро просмотрел их.

     - Король – тиран? – произнес он, насмехаясь над возмутительностью некоторых наиболее крайних высказываний в документе. Он сложил листы вместе и бросил их на стол.

     - Если я Англия, полагаю, ты олицетворение Франции в этом разговоре?

     - Я представляю там определенные интересы, - вежливо ответил Перси, - в Канаде.

     Зазвенели маленькие тревожные звоночки. Грей сражался в Канаде с Вульфом и хорошо знал, что, хотя в той войне французы потеряли большую часть своих владений в Северной Америке, они по-прежнему твердо держались в северных регионах страны, от долины Огайо до Квебека. Достаточно близко, чтобы вызвать сейчас проблемы? Он думал, что нет. Однако от французов всего можно ожидать. Или от Перси.

     - Очевидно, что Англия хочет как можно быстрее прекратить это безобразие, - ладонь с длинными узловатыми пальцами махнула в сторону бумаг. - Так называемая континентальная армия представляет собой весьма шаткое сборище людей без опыта и единого командования. Что, если бы я был готов предоставить вам информацию, которая может быть использована, чтобы … лишить верности одного из главных офицеров Вашингтона?

     - Был бы готов? – Грей и не пытался скрыть свой скептицизм. – Каким образом это поможет Франции или твоим собственным интересам, которые, надо полагать, не совсем совпадают?

     - Вижу, что время не смягчило твоего прирожденного цинизма, Джон. Это одна из твоих наименее привлекательных черт. Не помню, я говорил тебе об этом?

     Грей расширил глаза, и Перси вздохнул.

     - Ладно. Земля, - сказал он. – Северные территории. Мы хотим их вернуть.

     Грей коротко хохотнул.

     - Надо полагать.

     Данная земля, большая территория к северо-западу от реки Огайо, перешла к Великобритании от Франции в конце франко-индейской войны. Однако Великобритания не оккупировала эту территорию и не допустила туда колонистов из-за вооруженного сопротивления туземцев и продолжающихся с ними переговоров. Колонистам это не нравилось. Грей сам встречался с некоторыми из тех туземцев и считал позицию британского правительства разумной и благородной.

     - Французские торговцы имеют широкие связи в этом регионе. Вы нет.

     - Торговцы мехами … ты представляешь их интересы?

     Перси широко ухмыльнулся.

     - Не основные интересы, только часть.

     Грей не стал спрашивать, почему Перси обратился с данным вопросом к нему, предположительно дипломату в отставке, не имеющему особого влияния. Перси знал о силе семьи и связях Грея еще со времен их личного общения, а «месье Бошан» знал гораздо больше о его нынешних личных связях из информации, циркулировавшей в черных палатах Европы. Грей, конечно, не мог решать подобные вопросы. Но он имел возможность донести это предложение до сведения тех, кто мог.

     Он чувствовал, что каждый волосок на его теле поднялся, как усик насекомого, от ощущения опасности.

     - Нам потребуется нечто большее, чем предложение, - очень холодно произнес он. – Имя данного офицера, в частности.

     - Не уполномочен в данный момент. Но как только переговоры пойдут удачно …

     Грей уже задумывался, кому он может передать предложение. Не сэру Джорджу Джермейну. Офис лорда Норта? Хотя это может подождать.

     - А как с твоими личными интересами? – спросил он раздраженно. Он знал Перси Уэйнрайта достаточно хорошо, чтобы не понимать, что тот извлечет выгоду и для себя.

     - А, это, - Перси отпил вина, затем опустил бокал, глядя на Грея поверх него. – Очень просто. Мне поручено найти человека. Знаешь шотландского джентльмена по имени Джеймс Фрейзер?

     Грей почувствовал, как треснула ножка его бокала. Тем не менее, он продолжал держать его и старательно потягивал вино, благодаря бога, во-первых, за то, что он никогда не называл Перси имени Джейми Фрейзера, а во-вторых, за то, что Фрейзер уехал из Уилмингтона сегодня днем.

     - Нет, - сказал он холодно. – Что тебе нужно от этого мистера Фрейзера?

     Перси пожал плечами и улыбнулся.

     - Только вопрос или два.

     Грей чувствовал, как кровь сочится из порезанной руки. Осторожно держа треснутый бокал, он допил вино. Перси молчал, задумавшись.

     - Мои соболезнования в связи с потерей твоей жены, - тихо сказал Перси. – Я знаю, что она …

     - Ты ничего не знаешь, - резко прервал его Грей. Он наклонился и положил сломанный бокал на стол. – Ничего. Ни о моей жене, ни обо мне.

     Перси слегка пожал плечами, галльским жестом, означавшим «Как пожелаешь». Однако его глаза – черт побери, его все еще прекрасные, черные и мягкие – смотрели на Грея с искренним сочувствием.

     Грей вздохнул. Действительно, с искренним. Перси нельзя было доверять никогда, но что бы тот ни сделал, он сделал это из-за слабости, а не от злобы или отсутствия чувства.

     - Что ты хочешь? – повторил он.

     - Твой сын … - начал Перси. Грей резко бросился к нему и сжал его плечо с такой силой, что Перси охнул и замер. Грей наклонился так близко к лицу Уэйнрайта – или Бошана – что почувствовал тепло его дыхания и запах одеколона. Он запачкал кровью камзол Уэйнрайта.

     - В нашу последнюю встречу, - очень спокойно произнес Грей, - я едва не пустил тебе пулю в лоб. Не давай мне шанса раскаяться в том, что я сдержался.

     Он отпустил мужчину и выпрямился.

     - Держись подальше от моего сына … и от меня. И если ты примешь дружеский совет, возвращайся во Францию. И быстро.

     Развернувшись, он вышел, решительно захлопнув за собой дверь. Он уже шагал по улице, когда понял, что оставил Перси в своем номере.

     - Черт с ним, - пробормотал он и отправился выпрашивать койку у сержанта Каттера. Утром он позаботится, чтобы семейство Фрейзеров и Уильям были далеко от Уилмингтона.

     Глава 2. А ИНОГДА НЕТ

     Лаллиброх

     Инвернесс, Шотландия

     Сентябрь 1980

     - «Мы живы», - повторила Брианна МакКензи дрожащим голосом. Она взглянула на Роджера, прижимая письмо к груди обеими руками. Ее лицо заливали слезы, но голубые глаза сияли. - Живы!

     - Дай мне посмотреть, - его сердце так стучало, что он едва слышал свои слова. Он протянул руку. Она с неохотой отдала письмо и тотчас прижалась к нему, схватившись за его руку, не способная выпустить из вида древний кусок бумаги, пока он читал.

     Она была приятно шероховатой, самодельная бумага с силуэтами спрессованных листьев и цветов, пожелтевшая от времени, но все еще крепкая и удивительно гибкая. Бри сама сделала ее … более двухсот лет назад.

     Роджер почувствовал, что руки его подрагивают, и лист трясется, делая чтение выцветших от времени каракуль еще труднее.

     «Декабрь 31, 1776

     Моя дорогая дочь,

     Как ты поняла, получив это письмо, мы живы …»

     Его глаза наполнились слезами, и он вытер их ладонью, хотя и сказал себе, что это не имеет значения, так как сейчас они действительно мертвы, Джейми Фрейзер и его жена Клэр, но он почувствовал радость от этих слов на бумаге, словно оба они с улыбками стояли перед ним.

     Как он обнаружил, писали они оба. Письмо начиналось рукой Джейми и его голосом, вторая страница была написана четким наклонным почерком Клэр.

     «Рука твоего отца устала, а история чертовски длинная. Он целый день рубил дрова, и его пальцы едва разгибаются, но ему очень хотелось самому поведать тебе, что мы еще не сгорели. Не то, что бы в данный момент мы можем позволить себе длинный рассказ. В старой хижине набилось четырнадцать человек, и я пишу, пристроившись возле очага рядом с тюфяком, на котором храпит бабуля МакЛеод, чтобы, если она внезапно начнет умирать, я смогла влить в ее горло еще виски.»

     - Господи, я почти слышу ее, - потрясенно произнес он.

     - Я тоже, - слезы текли по лицу Бри, но это был солнечный дождик. Она вытерла их, смеясь и шмыгая носом. - Читай дальше. Почему они в хижине? Что случилось с большим домом?

     Роджер провел пальцем по бумаге, нашел место и возобновил чтение.

     - О, Иисус! - воскликнул он.

     «Ты помнишь этого идиота Доннера?»

     Кожа на его руках покрылась пупырышками при этом имени. Еще один путешественник во времени, Доннер. И один из самых бестолковых людей, которых он когда-либо встречал, но именно потому опасный.

     «Так вот, он превзошел самого себя, собрав банду головорезов из Браунсвиля, убедив их, что у нас есть драгоценные камни. Только у нас их, конечно, не было.»

     Конечно, не было, потому что он, Брианна, Джемми и Аманда забрали все камни, чтобы обезопасить себе проход сквозь камни.

     «Они захватили нас в заложники, разгромили все в доме, черт их побери, и среди всего прочего разбили бутыль с эфиром в моей операционной. Эфир едва не удушил всех нас …»

     Он быстро дочитал письмо до конца. Брианна заглядывала ему через плечо и издавала тихие вскрики ужаса и смятения. Закончив, он положил листы на стол и повернулся к ней, испытывая внутреннюю дрожь.

     - Итак, ты сделала это, - сказал он, сознавая, что не стоило ему так говорить, но не способный удержаться и не фыркать от смеха. - Ты и твои чертовы спички … Ты сожгла дом!

     Ее лицо выразило смену эмоций от ужаса до негодования и, да, до истерического смеха, как и у него.

     - Нет! Это мамин эфир. Он мог вспыхнуть от любой искорки …

     - Но это была не любая искорка, - указал Роджер. - Твой кузен Иэн зажег одну из твоих спичек.

     - Тогда это вина Иэна!

     - Нет, это ваша вина, твоя и твоей мамы. Ученые женщины, - возразил Роджер, качая головой. - Восемнадцатому столетию повезло пережить вас.

     Она шумно выдохнула.

     - Ну, всего этого никогда бы не случилось, если бы не этот придурок Доннер!

     - Верно, - согласился Роджер, - но этот придурок был из будущего. Хотя надо признать он не являлся ни женщиной, ни ученым.

     - Хмф, - она взяла письмо, аккуратно сворачивая бумагу, но не удержалась и потерла ее между пальцами. - Ну, он-то не пережил восемнадцатого столетия, не так ли? - Ее покрасневшие веки были опущены.

     - Ты его жалеешь, что ли? - изумленно вопросил Роджер.

     Она покачала головой, все еще поглаживая толстую мягкую бумагу.

     - Нет … не совсем его. Просто, сама мысль, что кто-то умер так. Одиноко, я имею в виду. Так далеко от дома.

     Нет, не о Доннере думала она. Он обнял ее и прижался лбом к ее голове. Она пахла шампунем и свежей капустой. Бри только что вернулась с огорода. Слова на бумаге выцвели, но оставались четкими; чувствовалась твердая рука хирурга.

     - Она не одинока, - прошептал он и провел пальцем по постскриптуму, снова написанному каракулями. – Они оба не одиноки. И есть ли у них крыша над головой или нет, вместе они всегда дома.

     *.*.*

     Я отложила письмо. Время еще есть, чтобы закончить его позже. Я писала его последние несколько дней, когда позволяла ситуация; в конце концов, нет необходимости спешить, чтобы успеть к отходящему почтовому экспрессу. Я улыбнулась при этой мысли и, тщательно сложив листы, положила их для сохранности в мою новую рабочую сумку, затем вытерла перо, отложила его в сторону и потерла ноющие пальцы, еще некоторое время наслаждаясь сладостным чувством связи, которое давало письмо. Мне было намного легче писать, чем Джейми, но плоть и кровь имеют свои ограничения, а это был очень долгий день.

     Я взглянула на тюфяк возле очага, как делала каждые несколько минут, но старая женщина лежала спокойно. Я могла слышать ее дыхание, хрипящее бульканье, которое раздавалось настолько редко, что между ними я была почти уверена, что она умерла. Однако она не умирала и по моим оценкам продержится еще некоторое время. Хотя я надеялась, что она умрет прежде, чем мой ограниченный запас лауданума закончится.

     Не знаю, сколько ей лет; выглядела она почти на сто, хотя могла быть даже моложе меня. Два ее внука-подростка принесли ее два дня назад. Они спускались с гор, собираясь оставить свою бабушку у родственников в Кросс-Крике, прежде чем отправиться в Уилмингтон, чтобы присоединиться к тамошнему ополчению, но в дороге она «выглядела очень плохо». Кто-то сказал им, что неподалеку в Ридже есть знахарка, и они принесли ее ко мне.

     Бабуля МакЛеод – я не знала другого ее имени, мальчишки и не подумали сказать его перед уходом, а она сама была не в состоянии говорить – находилась в последней стадии рака какого-то органа. Плоть истончилась, лицо заострилось от боли, испытываемой даже в бессознательном состоянии, и даже кожа посерела от нее.

     Огонь в очаге угасал, мне нужно было пошевелить его и подбросить дров, но на моих коленях лежала голова Джейми. Смогу ли я дотянуться до дров, не побеспокоив его? Слегка опершись на плечо Джейми, чтобы не потерять равновесие, я потянулась и достала пальцами до маленького полена. Прикусив губу, я осторожно вытащила его из охапки и ткнула им в очаг, разбив красно-черные головешки и подняв сноп искр.

     Джейми под моей рукой зашевелился и пробормотал что-то нечленораздельное, но когда я сунула полено в разгоревшийся огонь и села назад, он вздохнул, устроился удобнее и снова уснул.

     Я взглянула на двери, прислушиваясь, но не услышала ничего, кроме шуршания деревьев на ветру. «Конечно, - подумала я, - я ничего и не услышу, учитывая, что жду молодого Иэна».

     Он и Джейми по очереди сторожили, прячась среди деревьев над обгоревшими руинами большого дома. Иэн отсутствовал уже более двух часов; ему пора зайти поесть и погреться возле огня.

     - Кто-то пытается убить белую свинью, - заявил он с усмешкой за завтраком три дня назад.

     - Что? - я протянула ему миску с овсянкой, сдобренной кусочком масла и ложечкой меда; к счастью бочонки с медом и соты находились в сарайчике над родником. - Ты уверен?

     Он кивнул, взял миску и с блаженным видом вдохнул пар.

     - Да, у нее порез на ляжке. Не глубокий и уже заживает, тетушка, - добавил он, очевидно полагая, что я тут же брошусь ее лечить, как и любого другого обитателя Риджа.

     - Да? Хорошо, - сказала я, хотя вряд ли могла что-либо сделать в этом случае. Я могла и лечила лошадей, коров, коз и даже временами кур, которые отказывались нестись, но эта конкретная свинья была слишком самостоятельной и никого к себе не подпускала.

     Эми Хиггинс перекрестилась при упоминании о свинье.

     - Скорее всего, это был медведь, - сказала она. - Никто больше не осмелится. Эйдан, слышишь, что сказал мистер Иэн? Не уходи далеко от дома и присматривай за братьями на улице.

     - Мама, медведи зимой спят, - рассеяно заметил Эйдан. Все его внимание было сосредоточено на новом волчке, который ему вырезал его новый отчим Бобби, и который он еще не научился правильно запускать. Скосившись на волчок, он осторожно установил его на стол, задержал дыхание и дернул веревочку. Волчок понесся по столу, с громким треском отрикошетил от банки с медом и на высокой скорости направился к кувшину с молоком.

     Иэн мгновенно протянул руку и в последний момент перехватил его. Жуя тост, он махнул Эйдану отдать ему веревочку, обмотал ее вокруг оси и опытным движением кисти запустил волчок, который со свистом пронесся через центр стола и свалился на пол на другом конце. Эйдан, смотревший с открытым ртом за его движением, тут же нырнул за ним под стол.

     - Нет, это не зверь, - сказал, наконец, Иэн, проглотив хлеб. - Очень четкий порез. Кто-то порезал ее или ножом, или мечом.

     Джейми поднял голову от подгоревшего тоста, который с подозрением рассматривал.

     - Ты нашел его тело?

     Иэн коротко ухмыльнулся, но отрицательно покачал головой.

     - Нет, если она его убила, то съела. Я не нашел никаких останков.

     - Свиньи едят очень грязно, - заметил Джейми и с опаской откусил от подгоревшего тоста, поморщился, но все равно съел.

     - Может быть, индейцы? – спросил Бобби. Маленький Орри задергался, слезая с его колен, и отчим послушно усадил его на любимое место малыша под столом.

     Джейми и Иэн переглянулись, и я почувствовала, как шевельнулись волосы у меня на затылке.

     - Нет, - ответил Иэн. - Ближние чероки ее хорошо знают и даже десятифутовой палкой до нее не дотронутся. Они считают ее демоном.

     - А проходящие индейцы использовали бы стрелы или томагавк, - закончил Джейми.

     - Вы не думаете, что это была пантера? – спросила Эми. - Они ведь охотятся зимой, да?

     - Да, - подтвердил Джейми. – Я видел ее следы возле Зеленого ручья. Вы слышите меня там? - он наклонился к мальчишкам под столом. - Будьте осторожны, хорошо?

     - Но нет, - добавил он, распрямляясь. - Думаю, Иэн различает следы от ножа и от клыков. - Он усмехнулся племяннику. Тот вежливо воздержался от закатывания глаз и просто кивнул, с сомнением глядя на корзинку с тостами.

     Никто не предположил, что на белую свинью мог охотиться любой житель Риджа или Браунсвиля. Местные пресвитериане могли быть не согласны с чероки по любым другим религиозным вопросам, но они были решительно согласны насчет ее демонического характера.

     Лично я была не совсем уверена в том, что они не правы. Тварь выжила во время пожара большого дома и выползла из своей берлоги под его фундаментом среди горящих бревен совершенно здоровая и с последним выводком поросят.

     - Моби Дик! – громко заявила я.

     Ролло поднял голову с удивленным «Гав?», поглядел на меня желтыми глазами и со вздохом положил ее снова.

     - Дик кто? – сонно спросил Джейми. Он выпрямился, потянулся со стоном и потер лицо, помаргивая.

     - Я просто подумала, кого она мне напоминает, - пояснила я. - Длинная история. О белом ките. Я расскажу ее завтра.

     - Если я до него доживу, - сказал он и зевнул, едва не вывихнув челюсть. – Где виски … или он нужен для этой бедной женщины? - Он кивнул на завернутую в одеяло бабулю МакЛеод.

     - Еще нет. Вот, - я наклонилась и, порывшись в корзине под стулом, достала заткнутую пробкой бутылку.

     Он выдернул пробку и стал пить. Цвет начал возвращаться на его лицо. Днем он охотился в горах или рубил дрова, а полночи скрывался, выслеживая браконьера в замерзшем лесу, и даже с его огромной жизненной силой неимоверно уставал.

     - Как долго вы будете продолжать сторожить? - спросила я тихо, чтобы не разбудить Хиггинсов: Бобби, Эми, двух ее сыновей и двух ее невесток от первого брака, приехавших на свадьбу, которая состоялась несколько дней назад, в сопровождении пятерых детей в возрасте до десяти лет. Все они спали в маленькой спальне. Отъезд мальчиков МакЛеод немного уменьшил скопление людей в хижине, но с учетом того, что Джейми, я, Иэн со своей собакой Ролло и старуха спали на полу в главной комнате, а вдоль стен были сложены вещи, которые нам удалось спасти от огня, я иногда чувствовала отчетливый прилив клаустрофобии. Неудивительно, что Джейми и Иэн патрулировали лес не только из уверенности, что там кто-то есть, но и для того, чтобы подышать воздухом.

     - Не очень долго, - заверил он меня и слегка передернулся, сделав большой глоток виски. - Если мы сегодня ночью ничего не обнаружим, то … - Он замолк и резко повернул голову к двери.

     Я ничего не слышала, но увидела, как щеколда двинулась, и в следующий момент холодный воздух ворвался в комнату, пустив мурашки по моей коже и подняв столб искр в очаге.

     Я торопливо схватила тряпку и прибила искры, пока они не подожгли волосы бабули МакЛеод. Когда я смогла взять огонь под контроль, Джейми заталкивал за пояс пистолет, мешочек с пулями, рог с порохом и вполголоса разговаривал с Иэном. Тот стол возле двери с покрасневшим от холода лицом и явно возбужденный. Ролло тоже выказывал нетерпение, тычась носом в его ноги и размахивая хвостом в предвкушение ледяного приключения.

     - Тебе лучше остаться, - сказал ему Иэн, почесывая у него за ушами холодными пальцами. - Сидеть.

     Ролло издал возмущенный звук в горле и попытался протиснуться мимо него, но Иэн ловко блокировал его ногой. Джейми наклонился и быстро поцеловал меня.

     - Запри дверь на засов, - прошептал он, - и никому не открывай, кроме меня и Иэна.

     - Что …? - начала я, но они уже вышли.

     *.*.*

     Ночь была холодная и ясная. Джейми сделал глубокий вдох и передернулся, позволив морозному воздуху войти внутрь, стирая тепло жены, дымок и запах очага. Ледяные кристаллики образовались в его легких и проникли в кровь. Он поворачивал голову туда и сюда, нюхая ночь, как волк. Ветра почти не было, но воздух двигался с востока, принося запах золы от руин большого дома … и слабый привкус того, что он признал, как кровь.

     Он взглянул на племянника с вопросительным наклоном головы, и тот кивнул; черный силуэт на фоне лилового неба.

     - Мертвая свинья сразу за тетушкиным огородом, - сказал он тихо.

     - Да? Не белая свинья? - Его сердце немного сбилось с ритма при этой мысли. Будет ли он оплакивать эту тварь или спляшет на ее костях, подумал он. Но нет, Иэн отрицательно покачал головой, и движение скорее почувствовалось, чем увиделось.

     - Нет, не эта тварь. Молодая, вероятно, из прошлогоднего опороса. Кто-то прибил ее, но взял только два куска с ляжки. И большую часть того, что взял, разбросал по дороге.

     Джейми удивленно оглянулся.

     - Что?

     Иэн пожал плечами.

     - Да. И еще. Ее убили и разделали топором.

     Кристаллики в его крови резко увеличились, едва не остановив сердце.

     - Иисус, - пробормотал он, но не от шока, а от нежелательного признания того, что он давно знал. - Это точно он.

     - Да, - они оба знали, но не желали говорить об этом. Не сговариваясь, они повернули от хижины в лес.

     - Ладно, - Джейми глубоко вздохнул, выпустив белое облако. Он надеялся, что мужчина забрал золото и свою жену и ушел из Риджа, но это была не более чем надежда. Арч Баг был Грантом по крови, а клан Грантов отличался мстительностью.

     Фрейзеры из Гленхельма поймали Арчи Бага на своих землях около пятидесяти лет назад и поставили его перед выбором: потерять один глаз или два пальца на правой руке. С тех пор мужчина с поврежденной рукой не мог натягивать тетиву лука и смирился, используя топор, которым он владел, как настоящий могавк.

     С чем он не смирился, так это с поражением Стюарта и потерей якобитского золота, слишком поздно отправленного из Франции и спасенного – или украденного, в зависимости от вашего взгляда на вещи – Гектором Камероном, который привез свою часть в Северную Каролину. И эту часть в свою очередь украл – или вернул – Арч Баг.

     Также Арч Баг не смирился с Джейми Фрейзером.

     - Это угроза, как вы думаете? - спросил Иэн. Они двигались прочь от хижины, держась деревьев и обходя поляну по кругу, в направление к большому дому. Очаг и часть стены все еще стояли, обгоревшие и черные на грязном снегу.

     - Не думаю. Если это угроза, почему он ждал? - и все равно он молча возблагодарил бога, что его дочь с внуками находятся в безопасности. Угроза может быть чем-то похуже мертвой свиньи, подумал он, и Арч Баг не станет колебаться.

     - Может быть, он уезжал, - предположил Иэн, - чтобы устроить жену, и только сейчас вернулся.

     Это была разумная мысль. Если и был в мире человек, которого любил Арч Баг, это была его жена, Мурдина, его подруга на протяжении более пятидесяти лет.

     - Может быть, - пробормотал Джейми. И все же … Он неоднократно ощущал на своей спине взгляд на протяжении недель после отъезда Багов, чувствовал тишину леса, которая не являлась тишиной деревьев и скал.

     Он не спрашивал, искал ли Иэн следы бывшего управляющего. Если их можно было найти, Иэн найдет. Но снега не было уже неделю, а то, что осталось на земле, истоптали многочисленные ноги. Он взглянул на небо; снег будет и скоро.

     Он осторожно пробрался через лед на небольшой выступ. Снег таял днем, а ночью вода замерзала и свисала с каждой крыши и каждой ветки сверкающими сосульками, который наполняли лес голубым светом и сияли золотом и бриллиантами в лучах восходящего солнца. Он остановился на вершине и присел, вглядываясь вниз на поляну.

     Ладно. Уверенность в присутствии Арча Бага запустила цепь полу-осознанных размышлений, вылившись в определенное заключение.

     - Он явился по одной из двух причин, - заявил он Иэну. – Навредить мне или забрать золото. Все золото.

     Он отдал Багу остаток золотого слитка, когда выгнал его и его жену после обнаружения их предательства. Половина слитка позволила бы пожилой паре прожить остаток жизни в скромном комфорте. Но Арч Баг не был скромным человеком. Когда-то он был управляющим Гранта из клана Грантов, и хотя на время спрятал свою гордость, похоронить ее совсем не мог.

     Иэн заинтересовано взглянул на него.

     - Все золото, - повторил он. - Думаете, он спрятал его здесь, но там, где не смог достать, когда его прогнали.

     Джейми приподнял одно плечо, не спуская глаз с поляны. Без дома стала видна тропа, которая поднималась круто вверх к бывшему огороду жены, огороженному частоколом. Часть его все еще стояла, чернея на снегу. Придет день, он сделает ей новый огород. Бог даст.

     - Если его цель нанести вред, у него был шанс.

     Он мог видеть тушу зарубленной свиньи, темная форма на тропинке, окруженная лужей крови.

     Он оттолкнул внезапную мысль о Мальве Кристи и взял себя в руки.

     - Да, он спрятал его здесь, - повторил он более уверенно. - Если бы он забрал все золото, он бы давно ушел. Он выжидал, пытаясь найти способ забрать его. И он не смог сделать это тайно, потому сейчас ищет другой путь.

     - Да? И какой? Этот …? - Иэн кивнул на аморфную груду на тропинке. - Я думал, это какая-либо западня, но нет. Я смотрел.

     - Приманка, может быть, - даже он ощущал запах крови, а для хищника – это очевидный призыв. Только подумав об этом, он уловил движение возле туши и положил ладонь на руку Иэна.

     Быстрое движение, затем маленькая форма метнулась и исчезла за тушей свиньи.

     - Лиса, - сказали оба мужчины одновременно и тихо рассмеялись.

     - И еще эта пантера в верховьях Зеленого ручья, - задумчиво произнес Иэн. - Я видел вчера следы. Он, что, намеревался приманить ее в надежде, что мы бросимся ее преследовать, и пока мы будем заняты, он займется золотом?

     Джейми нахмурился и взглянул в сторону хижины. Да, пантера заставит мужчин выйти в лес, но не женщин и детей. И где он мог спрятать золото в полном людей месте? Его взгляд упал на длинную форму печи для обжига, которая после ухода Брианны не использовалась, и пришедшая в голову мысль заставила его выпрямиться. Это может … но нет. Арч воровал слитки у Джокасты Камерон по одному за раз и тайно доставлял в Ридж, и начал это задолго до ухода Брианны. Но может быть …

     Иэн внезапно напрягся, и Джейми резко повернул голову, но ничего не увидел. Однако затем он услышал звук, который насторожил племянника. Кряхтение свиньи, шуршание, потрескивание. Потом среди черных развалин дома появилось движение, и его озарило.

     - Иисус! - выдохнул он и схватил руку Иэна так сильно, что тот вскрикнул. - Оно под большим домом!

     Белая свинья вылезла из своей норы в руинах, массивное светлое пятно в ночи, и стояла, покачиваясь и нюхая воздух. Затем решительной рысцой рванула вверх на пригорок.

     Джейми захотелось рассмеяться от такого изящного решения.

     Арч Баг прятал золото под фундаментом большого дома в то время, когда белая свинья отсутствовала. Никому бы в голову не пришло лезть в ее владения. Она была превосходным стражем. И, несомненно, он собирался забрать золото таким же способом, когда соберется уходить: аккуратно по одному слитку за раз.

     Но когда дом сгорел, бревна упали на фундамент, сделав золото недоступным без большой работы, которая могла привлечь внимание. Только сейчас мужчина смог расчистить путь, чтобы достичь спрятанного золота. При этом ему приходилось прикрывать расчищенное место, разбрасывая золу и уголь, чтобы не привлекать внимание.

     Но была зима, и белая свинья хотя и не впала в спячку, как медведь, но находилась, в основном, в своей теплой берлоге, выходя только для кормежки.

     Иэн с отвращением хмыкнул, услышав хруст и чавканье от тропинки.

     - Свиньи не отличаются деликатными чувствами, - пробормотал Иэн. - Если сородич мертв, его съедают.

     - Да, но, скорее всего, это ее потомство!

     - Иногда она съедает живых поросят. Сомневаюсь, что не съест мертвого.

     - Ш-ш!

     Он шикнул, не спуская глаз с почерневших остатков когда-то прекраснейшего дома в округе. Да, со стороны сарая над ручьем появилась темная фигура, пробирающаяся по скользкой тропинке. Свинья, занятая своим грязным пиршеством, не обращала внимания на человека, одетого в черный плащ и несущего с собой мешок.

     *.*.*

     Я не сразу заперла дверь, а вышла наружу вдохнуть свежего воздуха, оставив Ролло за дверью. В считанные мгновения Джейми и Иэн исчезли за деревьями. Я с тревогой оглядела поляну, посмотрела на темную массу леса, но ничего подозрительного не увидела. Ничего не двигалось, и ночь была безмолвна. Что же обнаружил Иэн? Может, незнакомый след? Тогда понятна срочность; совершенно ясно, что скоро пойдет снег.

     Луны не было видно, но небо имело глубокий серо-розовый цвет. Земля, хотя и истоптанная, все еще была покрыта старым снегом. Это создавало удивительный эффект, словно предметы плавали в молочном сиянии, как нарисованные на стекле, неясные и плоские. Сгоревшие остатки большого дома на противоположной стороне поляны представлялись отсюда большим пятном, как будто отпечаток гигантского пальца, вымазанного в саже. Я ощущала в воздухе тяжесть надвигающегося снега, слышала его в приглушенном шелесте сосен.

     Парни МакЛеод перевалили горы со своей бабушкой и рассказывали, что перевалы трудно проходимы. Еще один большой шторм, и нас, вероятно, запрет здесь до марта или даже до апреля.

     Вспомнив о своей пациентке, я еще раз оглянулась и взялась за ручку двери. Ролло повизгивал, скребясь в двери, и я, открыв ее, бесцеремонно ткнула его коленкой в морду.

     - Тише, - сказала я. - Не беспокойся, они скоро придут. - Он издал высокий тревожный звук и принялся толкаться в мои колени, пытаясь проскочить наружу.

     - Нет, - я оттолкнула его и опустила щеколду. Потирая руки, я повернулась к очагу. Ролло задрал голову и издал долгий заунывный вой, от которого у меня на затылке поднялись волоски.

     - Что? – испуганно вскрикнула я. - Тихо!

     От шума проснулся и заплакал один из малышей. Раздалось шуршание постели и успокаивающий женский голос. Я встала на колени и зажала морду Ролло, прежде чем он снова завыл.

     - Ш-ш-ш, - прошептала я и посмотрела, не потревожил ли звук бабулю МакЛеод. Она лежала с восковым лицом и закрытыми глазами. Я ждала и автоматически считала, дожидаясь следующего подъема ее грудной клетки.

     - … шесть … семь … О, черт побери, - сказала я, наконец, поняв.

     Торопливо перекрестившись, я на коленях подползла к ней, но и вблизи рассмотрение не дало мне ничего, чего я не знала. Скромная до последнего момента, она воспользовалась моим выходом, чтобы незаметно умереть.

     Ролло метался, тихо подвывая. Я легко положила ладонь на впалую грудь умершей. Не для диагноза или помощи, больше нет. Просто … чтобы признать уход из жизни женщины, имени которой я даже не знала.

     - Боже, прими ее душу, - произнесла я тихо и села на пятки, пытаясь решить, что делать дальше.

     По горскому обычаю двери должны быть открыты сразу же после наступления смерти, чтобы душа могла уйти. Я задумчиво потерла губу костяшками пальцев. Могла ли душа вылететь, когда я открыла двери, чтобы войти? Наверное, нет.

     Можно было бы подумать, что в таком негостеприимном климате, как шотландский, в этом вопросе будет некоторое послабление, но я знала, что это не так. Дождь, снег, мокрый снег, ветер … горцы всегда открывали дверь и оставляли ее открытой на несколько часов. И для того, чтобы освободить уходящую душу, и из-за опасения, что застрявший по пути дух может вернуться и поселится в доме в виде призрака. Большинство горских хижин были слишком малы, чтобы сделать такую перспективу приемлемой.

     Маленький Орри проснулся и затянул счастливую песенку из имени своего отчима.

     - Б-о-о-о-би, Б-о-о-о-би …

     Я услышала тихое сонное хихиканье и бормотание Бобби в ответ.

     - Что такое малыш? Хочешь на горшок, a cooshla?

     Гэльское ласковое обращение – chuisle, «кровь моего сердца» – заставило меня улыбнуться, как от самого слова, так и от его произношения с дорсетским акцентом. Однако Ролло издал беспокойный горловой звук, вернув меня к мысли о необходимости каких-то действий.

     Если Хиггинсы и их родственники встанут через несколько часов и обнаружат на полу труп, их чувство справедливости будет оскорблено, а сами они напуганы мыслью о мертвом незнакомце, который, возможно, прицепился к их очагу. Очень плохое предзнаменование и для нового брака, и для нового года. В то же время присутствие трупа, бесспорно, волновало Ролло, а перспектива того, что он разбудит всех в ближайшие несколько минут, волновала меня.

     - Ладно, - сказала я шепотом. - Иди сюда, собака.

     На колышке возле двери всегда висели какие-то ремешки для ремонта сбруи. Я сняла довольно длинный кусок вожжей и, соорудив нечто вроде ошейника, надела его на Ролло. Он был более чем счастлив выйти наружу и рванул вперед, едва я открыла дверь, но стал менее счастливым, когда я затянула его в кладовку и привязала там к полке, прежде чем вернуться в хижину к телу бабули МакЛеод.

     Помня о предупреждении Джейми, я тщательно огляделась, прежде чем снова выйти, но ночь была тиха, как в церкви. Даже деревья замолчали.

     Бедная старушка вряд ли весила более семидесяти фунтов. Ее ключицы торчали сквозь кожу, а пальцы были, как высохшие веточки. Но все же семьдесят фунтов мертвого веса – это больше, чем я смогу поднять. Так что мне пришлось развернуть одеяло, которым она была укрыта, и, используя его, как импровизированные сани, вытащить тело наружу, бормоча под нос молитвы и извинения.

     Несмотря на холод, я покрылась потом, пока затащила его в кладовку.

     - Ну, по крайней мере, у вашей души будет достаточно времени, чтобы уйти, - пробормотала я, вставая на колени, чтобы снова завернуть тело в импровизированный саван. - И я не думаю, что вам захочется бродить по кладовой в виде призрака.

     Ее глаза были не до конца закрыты. Из-под ресниц поблескивало белым, словно она в последний миг пыталась открыть глаза, чтобы еще раз увидеть мир или, возможно, знакомое лицо.

     - Benedicite^[9], - прошептала я и закрыла ее глаза, задумавшись, не так ли в один день незнакомый человек закроет глаза мне. Шанс на это был большой. Если не …

     Джейми заявил о намерении поехать в Шотландию за печатным прессом, а потом вернуться назад. «Но, что если, - говорил во мне тихий голос, - мы не вернемся? Что если мы поедем в Лаллиброх и останемся там?»

     Даже думая об этой перспективе, с ее радужными мечтами жить в окружении семьи в мире и спокойствии, старея без постоянного страха потрясений, голода и насилия, я уже понимала, что так не будет.

     Не знаю, был ли прав Томас Вульф, утверждавший, что домой возврата нет^[10], и я об этом не узнаю, подумала я с некоторой горечью – мне не к кому возвращаться – но я знала Джейми. Не говоря уже об идеализме – а он обладал им, хотя и несколько прагматичного толка – остается простой факт, что он настоящий мужчина, и значит, ему требуется настоящая работа. Не просто занятие, чтобы зарабатывать на жизнь, а работа. Я понимала разницу.

     И хотя я была уверена, что семья Джейми примет его с радостью – как примут меня было не ясно, но полагаю, они не призовут священника, чтобы провести экзорцизм – остается тот факт, что Джейми уже не лэрд Лаллиброха и никогда им не будет.

     - «… и место его не будет уже знать его»^[11], - пробормотала я, протирая влажной тряпкой интимные места старой женщины, к моему удивлению мало тронутые временем. Вероятно, она была моложе, чем я полагала. Она не ела уже много дней, и даже посмертное расслабление мышц мало повлияло на выделения, но каждый заслуживает того, чтобы лечь в могилу чистым.

     Я остановилась. А сможем ли мы похоронить ее? Или она может спокойно полежать под полками с черничным вареньем и мешками с сушеной фасолью до весны?

     Я поправила ее одежды и выдохнула воздух, пытаясь определить температуру по выдыхаемому мной пару. Грядет только второй большой снегопад в эту зиму, и еще не было настоящих морозов, которые обычно случаются во второй половине января. Если земля еще не замерзла, может быть, мы сможем ее похоронить. Если мужчины захотят копаться в снегу.

     Успокоившийся Ролло лежал рядом, пока я занималась чистящими процедурами, но теперь он резко вскинул голову, насторожив уши.

     - Что? - испуганно спросила я и развернулась на коленях, чтобы взглянуть в открытую дверь кладовки. - Что происходит?

     *.*.*

     - Может, взять его сейчас? - прошептал Иэн. Он опустил левую руку, и лук, висящий на плече, скользнул в нее.

     - Нет. Пусть сначала найдет золото, - медленно проговорил Джейми, пытаясь придумать, что делать с этим человеком.

     Не убивать. Они с женой доставили им много неприятностей своим предательством, но не собирались вредить его семье намеренно. По крайней мере, сначала. Был ли Арч Баг действительно вором по его мнению? Тетя Джейми, Джокаста, уж точно имела не больше, если не меньше, прав на золото, чем Баг.

     Он вздохнул и положил руку на пояс, где висели дирк и пистолет. И все же он не мог позволить Багу уйти с золотом, и не мог просто отогнать его, оставив слоняться поблизости и доставлять неприятности. И что, во имя бога, делать с ним, когда они его поймают … Это словно затолкать змею в мешок. Но сейчас остается только поймать его, а потом беспокоиться, что делать с мешком. Может быть, удастся договориться.

     Фигура между тем достигла темного пятна фундамента и неловко пробиралась среди остатков бревен и камней. Черный плащ шевелился и раздувался при движении.

     Пошел снег. Большие молчаливые снежинки летели медленно и лениво, словно не падали сверху, а просто появлялись в воздухе. Они касались его лица и липли к ресницам. Он вытер их рукой и махнул Иэну.

     - Заходи сзади, - прошептал он. - Если он побежит, пусти стрелу возле его носа. И держись подальше, хорошо?

     - Вы тоже держитесь подальше дядя, - прошептал Иэн в ответ. - Если вы окажитесь на достаточно близком расстоянии, он размозжит вам голову топором. И что я скажу тетушке Клэр?

     Джейми коротко фыркнул и подтолкнул Иэна идти. Он зарядил и взвел пистолет, затем твердо направился к развалинам дома.

     Он видел, как однажды Арч попал топором в индейку с расстояния двадцати футов, и знал, что большинство пистолетов не имели такой точности. Но он и не собирался стрелять в мужчину. Он поднял и навел руку с пистолетом.

     - Арч! - позвал он. Фигура стояла спиной к нему, склонившись и копаясь в золе. На его оклик она застыла, не разгибаясь.

     - Арч Баг! - крикнул он. - Выходи, я хочу поговорить с тобой!

     В ответ фигура внезапно распрямилась, повернулась и испустила пламя, осветившее падающий снег. В тот же самый момент пламя обожгло его бедро, и он покачнулся.

     В основном, он чувствовал удивление. Он не ожидал, что Арч Баг станет использовать пистолет, и что он так хорошо прицелится левой рукой.

     Он упал на снег на одно колено, но поднимая пистолет, осознал две вещи: фигура нацелила на него второй пистолет и держала его не левой рукой. Значит …

     - Иисус! Иэн!

     Но Иэн увидел, как он упал, а также увидел второй пистолет. Джейми не слышал свиста стрелы за шуршанием ветра и снега, и словно магически появившись ниоткуда, она ударила фигуру в спину. Тело выпрямилось на мгновение и упало на снег. Он, хромая на подворачивающейся ноге, бросился бежать к нему, когда оно еще не успело коснуться земли.

     - Боже, нет. Боже, нет, - бормотал он, и его голос звучал, словно чужой.

     В ночи среди снега раздался крик, полный отчаяния. Затем мимо него промчался Ролло – кто выпустил его? – и среди деревьев раздался ружейный выстрел. Где-то рядом заревел Иэн, призывая пса, но Джейми было не до того. Он судорожно пробирался между черными камнями, скользя по свежему снегу и спотыкаясь. Его нога горела и леденела одновременно, но не важно. О, боже, пожалуйста, нет …

     Он добрался до черной фигуры и бросился рядом с ней на колени, схватив ее. Он понял сразу, с того момента, как увидел, что пистолет был в правой руке. Арч с отсутствующими пальцами не мог стрелять из пистолета правой рукой. Но, о, боже, нет…

     Он перевернул ее на спину. Короткое плотное тело ощущалось тяжелым и безвольным, как туша только что убитого оленя. Он откинул капюшон и мягко, беспомощно провел ладонью по круглому лицу Мурдины Баг. Она вздохнул под его ладонью. Может быть … но он также ощущал острие стрелы на своей руке. Она проткнула ее шею, и дыхание женщины было мокрым. И его рука тоже была мокрой и теплой.

     - Арч? - хрипло произнесла она. - Я хочу Арча, - и умерла.

     Глава 3. ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ

     Я увела Джейми в кладовку. В ней было темно и холодно, особенно, для мужчины без штанов, но я не хотела рисковать и разбудить кого-либо из Хиггинсов. Боже, не сейчас. Они начнут метаться, как стая перепуганных перепелов, и мне совсем не хотелось иметь с ними дело, пока не станет совершенно необходимо. Даже при дневном свете рассказать о произошедшем будет ужасно, сейчас же я просто не могла вынести этой мысли.

     Не имея альтернативы, Джейми и Иэн положили миссис Баг рядом с бабулей МакЛеод, затолкав тело под нижнюю полку и накрыв лицо плащом. Увидев ее торчащие из-под полки ноги в поношенных растрескавшихся ботинках и полосатых чулках, я внезапно вспомнила злобную ведьма запада^[12] и зажала рот руками, чтобы не выдать какой-либо истерики.

     Джейми повернулся ко мне, но глаза его смотрели куда-то внутрь; изможденное лицо, освещенное свечой, которую он нес, избороздили глубокие морщины.

     - Э-э? - произнес он.

     - Ничего, - сказала я слегка дрожащим голосом. - Ничего. Сядь, пожалуйста.

     Я поставила на землю медицинский сундучок, взяла из его рук свечу и банку с горячей водой и постаралась не думать ни о чем, кроме предстоящей работы. Ни о ногах миссис Баг, ни, боже, упаси, об Арче Баге.

     На Джейми было накинуто одеяло, но ноги были обнажены, и я почувствовала приподнявшиеся на них волоски, когда провела по ним рукой. Полы рубашки были замазаны полувысохшей кровью и прилипли к бедрам. Он не произвел ни звука, когда я отодрала их и раздвинула его ноги.

     Он двигался, как человек, охваченный кошмаром, но когда пламя свечи приблизилось к его яйцам, он встрепенулся.

     - Будь осторожнее со свечой, сассенах, хорошо? - сказал он, прикрывая гениталии.

     Тогда я дала свечу ему, предупредив не капать горячим воском, и вернулась к осмотру.

     Рана еще сочилась кровью, но не обильно. Я намочила тряпку в горячей воде и принялась за работу. Его плоть была холодной, и мороз приглушил запахи в кладовой, но я все же могла чувствовать его запах, его обычный сухой мускус, смешанный с кровью и потом.

     Это была глубокая борозда, протянувшаяся на четыре дюйма по бедру вверх. Зато чистая.

     - Настоящий Джон Уэйн^[13], - сказала я, насколько смогла легким тоном. Глаза Джейми, зафиксированные на пламени свечи, повернулись ко мне.

     - Что? - спросил он хрипло.

     - Ничего серьезного, - сказала я. - Пуля прошла по касательной. Один-два дня будет трудно ходить, но герой выживет и будет готов к новым битвам.

     Фактически пуля прошла по внутренней стороне бедра недалеко от тестикул и бедренной артерии. Один дюйм вправо, и он был бы мертв. Один дюйм выше …

     - Так себе утешение, сассенах, - сказал он, но в глазах мелькнул призрак улыбки.

     - Да, - согласилась я, - но все же.

     - Все же, - сказал он и прикоснулся к моему лицу. Его рука была холодной и слегка дрожала. Горячий воск накапал на пальцы, но он, казалось, его не чувствовал. Я взяла свечу из его рук и поставила на полку.

     Я чувствовала, как на него волнами накатывались печаль и самобичевание, и пыталась помочь ему, но в такой чудовищной ситуации от меня было бы мало толку, если бы я поддалась эмоциям. Хотя в любом случае помощи от меня мало, но я постараюсь.

     - О, Иисус, - произнес он так тихо, что я едва услышала. - Почему я не позволил им забрать его? Зачем оно нам? - Он беззвучно стукнул кулаком по колену. - Боже, почему я просто не позволил забрать его?

     - Ты не знал, кто это был, и не знал, что они намеревались делать, - сказала я также тихо и положила руку на его плечо. - Это был несчастный случай. - Его мускулы были напряжены, и я тоже чувствовала в горле комок протеста и отрицания. «Нет, это не может быть правдой, это не могло произойти!» Но у меня была работа, которую нужно было сделать, а об остальном я подумаю позже.

     Он прикрыл лицо рукой, покачав головой, и не говорил и не шевелился, пока я чистила и перевязывала рану.

     - Ты можешь сделать что-нибудь для Иэна? - спросил он, когда я закончила. Он убрал руку и посмотрел на меня; его лицо все еще было искажено страданием, но снова спокойным. - Он … - Джейми сглотнул и взглянул на дверь. - Ему плохо, сассенах.

     Я взглянула на бутылку виски, которую принесла с собой. Четверть бутылки. Джейми проследил мой взгляд и покачал головой.

     - Не достаточно.

     - Тогда выпей ты.

     Он отрицательно качнул головой, но я вложила бутылку в его руки и сжала его пальцы вокруг нее.

     - Приказ, - сказала я негромко, но твердо. - Шок. - Он отказывался, пытаясь вернуть ее мне, но я сжала руку на его пальцах.

     - Я знаю, - сказала я. - Джейми … я знаю. Но ты не можешь сдаться. Не сейчас.

     Он глядел на меня некоторое время, затем кивнул, соглашаясь. Мускулы его руки расслабились. Своими пальцами, холодными от воды и мороза, но все же более теплыми, чем у него, я обхватила ладонь его свободной руки и сильно сжала.

     - Есть причина, почему герои никогда не умирают, - сказала я и попыталась улыбнуться занемевшим лицом. - Когда происходит самое худшее, кто-то должен с этим разобраться. Иди в дом и согрейся. - Я выглянула в ночь с лавандовым небом и кружащимся снегом. – Я поищу Иэна.

     *.*.*

     Куда он мог уйти? Недалеко, учитывая погоду. Если судить по его состоянию, когда они с Джейми принесли тело миссис Баг, он мог просто уйти в лес, не заботясь ни о направлении, ни о своей безопасности. Но с ним был его пес. Что бы он ни чувствовал, он не уведет Ролло в снежную пургу.

     Падение снега превращалось в завывающую вьюгу. Я медленно поднималась вверх к хозяйственным постройкам, пряча фонарь под полами плаща. И внезапно я задумалась, где мог прятаться Арч Баг. В сарайчике над ручьем или в коптильне? И … о, боже, знает ли он? Я замерла на тропинке, позволив снегу укрыть мою голову и плечи толстой вуалью.

     Я была шокирована: как случилось, что я не подумала о том, знает ли Арч Баг, что его жена мертва. Джейми сказал, что он кричал и звал Арча прийти, но ответа не было. Вероятно, Арч подозревал ловушку, вероятно, просто сбежал, увидев Джейми и Иэна и предположив, что они ничего не сделают его жене. В таком случае …

     - О, черт побери, - пробормотала я себе под нос. Но с этим я ничего не могу поделать. Надеюсь только, что смогу помочь Иэну. Я провела ладонью по лицу, смахнула снег с ресниц и медленно побрела дальше; свет фонаря терялся в снежных вихрях. Если я найду Арча… Мои пальцы сжали ручку фонаря. Надо будет ему сказать, привести его обратно в хижину, пусть увидит ... О, боже. Если я вернусь с Арчем, смогут ли Джейми и Иэн занять его достаточно долго, чтобы я могла привести миссис Баг в приличный вид? Я не успела ни вытащить торчащую из горла стрелу, ни должным образом расположить ее тело. Я впилась ногтями свободной руки в ладонь, пытаясь успокоиться.

     - Иисус, не дай мне найти его, - прошептала я. – Пожалуйста, не дай мне найти его.

     Но сарай над ручьем, коптильня и сусек с кукурузой были пусты, слава богу, и никто не мог спрятаться в курятнике, не подняв шума среди кур. А они молчали, дремля под завывание бури. Вид курятника вызвал во мне видение миссис Баг, которая сыпала курам кукурузу из передника и приговаривала всякие глупости. Она их всех называла по именам. Меня не волновало, из кого был наш ужин, из Изобель или Аласдара, но сейчас тот факт, что никто не смог бы отличить одну курицу от другой или радоваться, что Элспет высидела десятерых цыплят, казался душераздирающим.

     Я нашла Иэна в хлеву, скорчившегося на соломе у ног Кларенса. Мул навострил уши при виде меня и радостно заревел, приветствуя новую компанию. Козы истерически заблеяли, по-видимому, приняв меня за волка. Лошади удивленно вскинули головы и зафыркали. Ролло, лежащий рядом со своим хозяином, коротко рявкнул, недовольный шумом.

     - Настоящий Ноев ковчег, - сказала я, снимая свой плащ и вешая его на околышек. – Не хватает только пары слонов. Тише Кларенс!

     Иэн повернул ко мне лицо, но по его отсутствующему выражению я поняла, что он не понял меня.

     Я присела рядом с ним и приложила ладонь к его щеке, колючей от отрастающий бороды.

     - Это не твоя вина, - мягко произнесла я.

     - Я знаю, - сказал он и сглотнул. - Но не знаю, как я могу с этим жить. – Это были не просто драматичные слова. Его голос звучал озадаченно. Ролло лизнул его руку, и пальцы Иэна зарылись в шерсть пса, словно в поисках поддержки.

     - Что делать, тетушка? - он беспомощно поглядел на меня. - Ничего не изменишь, да? Я не могу вернуться назад и все исправить. Ничего.

     Я села рядом с ним на сено, обняла за плечи рукой и притянула к себе его голову. Он поддался с неохотой, и я почувствовала дрожь изнеможения и горя, пробегающую по его телу, как озноб.

     - Я любил ее, - сказал он так тихо, что я едва услышала. - Она было, словно бабушка. А я …

     - Она любила тебя, - прошептала я. - Она не стала бы обвинять тебя. - Я сдерживала своим эмоции, чтобы делать то, что нужно. Но сейчас … Иэн был прав. Ничего не изменить, и слезы полной беспомощности потекли по моему лицу. Я не плакала. Просто шок и горе переполнили меня, и я не смогла сдержать слез.

     То ли он почувствовал мои слезы на своей коже, то ли ощутил вибрацию моих рыданий, но Иэн внезапно сдался и тоже заплакал, трясясь в моих руках.

     Я страстно желала, чтобы он был маленьким мальчиком, и слезы вымыли его чувство вины, принеся спокойствие. Но это было не так. Все, что я могла сделать, это обнимать его и гладить его спину, произнося беспомощные слова. Кларенс тоже принял участие в утешении, со вздохом склонив над ним голову и зажевав клок волос. Иэн дернулся и ударил его по носу.

     - Пошел прочь!

     Он подавился, издал шокированный смешок, поплакал еще немного, потом выпрямился и утер нос рукавом. Некоторое время он сидел неподвижно, собираясь с силами, и я его не трогала.

     - Когда я убил того мужика в Эдинбурге, - начал он, наконец, - дядя Джейми повел меня на исповедь и научил молитве, которую нужно прочитать, когда кого-то убил. Чтобы отдать его душу богу. Вы не помолитесь со мной, тетушка?

     Я никогда не думала - не говоря о том, что бы произносила - о молитве сопровождения души и запиналась почти на каждом слове. Но Иэн говорил слова молитвы без всяких колебаний, и я подумала, как часто он произносил ее за эти годы.

     Слова казались тщетными и бессильными, теряющимися среди шороха сена и звуков жующего скота. Но я почувствовала небольшое утешение от того, что молилась. Возможно, дело было в том, что обращение к чему-то большему, чем вы сами, дает ощущение, что это большее существует. Оно должно быть, потому что без него с ситуацией не справиться. Я точно не могла.

     Иэн сидел некоторое время с закрытыми глазами, затем открыл их и посмотрел на меня. Глаза, потемневшие от знания, и бледное лицо под щетиной.

     - А потом он сказал, что я должен с этим жить, - сказал он тихо и провел рукой по лицу. - Но я не думаю, что смогу.

     Это было утверждение, и оно сильно напугало меня.

     Я глубоко вздохнула, пытаясь найти слова, затем вытащила из кармана платок и подала ему.

     - Ты дышишь, Иэн?

     Его рот немного дернулся.

     - Думаю, да.

     - Это все, что ты должен делать сейчас, - я встала на ноги, стряхнула сено с юбок и протянула ему руку. - Идем. Нужно добраться до хижины, пока нас не занесло снегом.

     Снег стал гуще, и порыв ветра загасил фонарь, но это не имело значения. Я могла найти хижину с завязанными глазами. Иэн молча пошел впереди, прокладывая путь по свежевыпавшему снегу. Голова его была опущена, плечи сгорбились.

     Я надеялась, что молитва помогла ему хотя бы немного, и подумала о том, есть ли у могавков лучшие способы справиться с несправедливой смертью, чем у католической церкви.

     Затем я внезапно поняла, что могавки делают в таких случаях. Иэн знал, он делал это. Я завернулась сильнее в плащ, чувствуя себя так, словно проглотила большой кусок льда.

     Глава 4. ПОКА ЕЩЕ НЕТ

     После длительного обсуждения оба трупа вынесли и уложили на крыльцо. В доме для них просто не было места, и учитывая обстоятельства …

     - Мы не можем скрывать это от Арча, - сказал Джейми, кладя конец спорам. - Если тело будет на виду, он может прийти, а может не прийти, но он будет знать, что его жена мертва.

     - Он придет, - Бобби Хиггинс кинул тревожный взгляд в сторону деревьев. - И что, думаете, он сделает?

     Джейми мгновение стоял, глядя на лес, потом покачал головой.

     - Будем проводить бдение, - сказал он спокойно, - а утром посмотрим, что делать дальше.

     Это не было обычным бдением, но проводилось с соблюдением всех церемоний, которые мы могли себе позволить. Эми пожертвовала для миссис Баг свой саван, бережно хранимый с первого замужества, а бабуля МакЛеод было одета в мою чистую рубашку и два фартука, наспех сшитых друг с другом. Тела положили по обеим сторонам крыльца с блюдечком соли и ломтиком хлеба у каждой на груди, хотя пожирателя грехов не было. Я уложила угли в глиняный горшок и поставила его посредине. Было решено, что мы будем сидеть рядом с ними по очереди, так как на крыльце места хватало только для двух-трех человек.

     - «Лунный свет падал на снежную грудь голубым огнем, и было светло, как будто бы днем»^[14], - тихо произнесла я. Действительно, буря прошла, и луна размером в три четверти лила чистый холодный свет, в котором каждое дерево, покрытое снегом, вырисовывалось, как японская изящная картинка тушью. А вдалеке в руинах большого дома под навалом из обугленных бревен лежало сокровище.

     Джейми и я бдели в первую очередь. Никто не стал спорить, когда Джейми объявил об этом. Никто не говорил, но видение Арча Бага, скрывающегося в лесу, было у всех в мыслях.

     - Как ты думаешь, он здесь? - спросила я Джейми, кивнув в сторону темных деревьев, покрытых снежным саваном.

     - Если бы ты лежала здесь, a nighean^[15], - ответил Джейми, глядя на две белые безмолвные фигуры на крыльце, - я был рядом с тобой, живой или мертвый. Иди, присядь.

     Я села рядом с ним, придвинув горшок с углями ближе к нашим коленям, накрытыми плащом.

     - Бедные женщины, - сказала я. - Так далеко от Шотландии.

     - Да, - согласился он и взял мою руку. Его пальцы были не теплее моих, но их размер и сила давали некоторый комфорт. - Но они будут похоронены среди своего народа пусть не среди своих родственников.

     Действительно. Если внуки бабули МакЛеод когда-либо появятся здесь, по крайней мере, они найдут ее могилу и будут знать, что с ней обращались по-доброму. У миссис Баг не было никаких родственников, кроме Арча, и никто не придет на ее могилу. Но она будет среди людей, которые знали и любили ее. А Арч? Если у него и были родственники в Шотландии, он никогда о них не упоминал. Его жена была всем для него, как и он для нее.

     - Ты не думаешь, что Арч может уйти? – спросила я осторожно. - Теперь, когда знает.

     Джейми решительно покачал головой.

     - Нет, - ответил он. - Это не про него.

     С одной стороны, я была рада услышать это. С другой менее сострадательной стороны я не могла не думать с тревогой о том, что может сделать человек со страстями Арча, получивший сокрушительный удар, лишенный женщины, которая была его якорем и безопасной гаванью на протяжении большей части его жизни.

     Что может сделать такой человек, думала я. Бежать до тех пор, пока не наткнется на рифы и не утонет? Или сделает гнев якорем своей жизни, а месть – новым компасом? Я видела чувство вины, овладевшее Джейми и Иэном, а как много вины чувствует Арч? Не направит ли он ее на других, как способ выжить?

     Джейми не говорил о своих размышлениях, но я заметила на его поясе пистолет и дирк, и пистолет был заряжен. Я чувствовала струйку запаха черного пороха среди смоляного аромата елей и пихт. Конечно, это могло быть предназначено для того, чтобы отгонять волков и лис …

     Некоторое время мы сидели в молчании, наблюдая за огоньками, движущимися по углям в горшке, и отблесками света на саванах.

     - Может, нам следует помолиться, как ты думаешь? - прошептала я.

     - Я не перестаю молиться с тех пор, как это произошло, сассенах.

     - Я знаю.

     Я молилась. Безнадежно, чтобы этого не случилось, отчаянно, желая какой-либо подсказки, как жить дальше, испытывая необходимость что-то делать, когда сделать ничего нельзя. И, конечно же, молилась об упокоении недавно усопших. По крайней мере, бабуля МакЛеод ожидала смерти и, как мне казалось, приветствовала ее. А миссис Баг, должно быть, ужасно расстроилась из-за того, что так внезапно умерла. Мне представилось, что она стоит в снегу рядом с крыльцом, глядя на свой труп, руки на полных бедрах, губы сжаты в раздражении из-за того, что ее так резко развоплотили.

     - Это было такое потрясение, - с сожалением сказала я ее тени.

     - Да.

     Джейми достал из-под плаща фляжку. Вытащив пробку, он наклонился и аккуратно капнул виски на голову каждой женщины, затем поднял фляжку в молчаливом тосте бабуле МакЛеод, затем миссис Баг.

     - Мурдина, жена Арчибальда, ты была хорошим поваром, - сказал он просто. – Я буду помнить твои бисквиты всю жизнь и вспоминать о тебе с каждой утренней кашей.

     - Аминь, - сказала я, дрожащим от смеха и слез голосом, приняла фляжку и сделала глоток. Виски потекло по сжатому горлу, и я закашлялась.

     - Я знаю рецепт твоих пикулей. Он не будет потерян, я его записала.

     Слова о записи внезапно напомнили мне о неоконченном письме, все еще лежащем в моем рабочем мешочке. Джейми заметил мое напряжение и вопросительно посмотрел на меня.

     - Я просто подумала о письме, - сказала я, прочистив горло. - Думаю, несмотря на то, что дом сгорел, Роджер и Бри будет рады узнать, что мы все еще живы, если, конечно, они его получат.

     Зная о неспокойных временах и о ненадежности сохранности документов, Джейми и Роджер разработали несколько схем передачи информации, начиная от публикации зашифрованных сообщений в различных газетах и заканчивая какой-то сложной схемой с участием Шотландской церкви и Банка Англии. Все это, конечно, имело смысл при условии, что семья МакКензи благополучно прошла сквозь камни и прибыла в более или менее нужное время, но для собственного спокойствия я была вынуждена полагать, что так оно и было.

     - Но не хочу заканчивать письмо … вот этим, - я кивнула на тела. - Они любили миссис Баг … и Бри очень расстроится из-за Иэна.

     - Да, ты права, - задумчиво произнес Джейми. - И Роджер Мак, поразмыслив, поймет, что можно ожидать от Арча. Знать и не иметь возможности помочь … Это будет их тревожить, пока они не получат новое письмо, как все закончилось. И бог знает, как много пройдет времени, когда это все закончится.

     - А если они не получат следующее письмо … - «или если мы не проживем столько, чтобы написать его», - подумала я.

     - Да, лучше пока не писать им. Пока еще нет.

     Я придвинулась к нему ближе, и он обнял меня. И так мы сидели некоторое время, все еще встревоженные и охваченные горем, но, испытывая утешение при мысли о Роджере, Бри и детях.

     Я могла слышать звуки в хижине у себя за спиной. Все были молчаливы и потрясены, но нормальная жизнь быстро возвращалась. Дети не могли долго молчать, и я слышала их писклявые голоса, задающие вопросы и требующие еду, прорывающиеся сквозь звуки приготовления пищи. Для следующей пары бдящих будут лепешки и пирожки. Миссис Баг была бы рада. Внезапно из трубы вырвался фонтан искр, которые посыпались вокруг крыльца, как падающие звезды, яркие на фоне темной ночи и белого свежего снега.

     Джейми крепче обнял меня и хмыкнул от красоты зрелища.

     - Что ты там говорила о снежной груди, - слово «грудь» он произнес с горским раскатом. – Это стихи?

     - Да, но вряд ли они уместны для бдения. Это детские стишки о визите Санта Клауса.

     Джейми фыркнул, выпустив белый клубок дыхания.

     - Не думаю, что слово «уместный» относится к бдению, сассенах. Дай скорбящим достаточно выпивки, и они запоют «O thoir a-nall am Botul»^[16], а молодежь станет водить хоровод во дворе при лунном свете.

     Я едва сдержала смешок, представив картинку вживую. У нас тоже было много выпивки. Полный бидон свежесваренного пива, и еще Бобби принес бочонок виски из потайного местечка в хлеву. Я взяла руку Джейми и поцеловала костяшки его пальцев. Потрясение и растерянность начали отступать с осознанием биения жизни за нашими спинами. Хижина стала маленьким вибрирующим островком жизни в холоде черно-белой ночи.

     - «Человек – не остров, который сам по себе»^[17], - тихо произнес Джейми, подхватывая мою невысказанную мысль.

     - В данных обстоятельствах это подходит, - сказала я. – Может быть, даже слишком.

     - Что? Почему?

     - «Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе.»^[18] Никогда не слышала «Человек – не остров» без этих последних строк.

     - Мфмм. Знаешь эти стихи, да? – не дожидаясь ответа, он наклонился и пошевелил угли в горшке, подняв маленький сноп искр. – Только это не совсем стихотворение, или он не считал его таковым, по крайней мере.

     - Не стихи? – удивилась я. – Что тогда? Или что это было?

     - Медитация, что-то среднее между молитвой и проповедью. Джон Донн написал его, как часть «Обращения к Господу в час нужды и бедствий»^[19]. Это достаточно подходяще, не так ли? - добавил он с намеком на усмешку.

     - Я не знаю этого произведения, о чем оно?

     - М-мм, - он притянул меня ближе и прислонил свою голову к моей. - Давай скажу тебе, что смогу вспомнить. Я не знаю все произведение наизусть, но некоторые отрывки меня так поразили, что я их запомнил.

     Я слышала его медленное легкое дыхание, когда он собирался с мыслями.

     - «Все человечество – создание одного автора, - медленно начал он. - Оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед». Потом еще отрывок, который я не помню, но мне особенно нравится этот: «Ибо колокол звонит о тех, кто внемлет ему, - он мягко сжал мою руку, - и хотя он умолкнет, чтобы зазвучать еще раз, с этого мгновения услышавший его, чтобы далее ни случилось, в Боге соединен с ушедшими».^[20]

     - Хм, - я немного подумала. – Ты прав, это менее поэтично, но более … обнадеживающе.

     Я почувствовала, как он улыбнулся.

     - Я всегда так считал.

     - Откуда ты узнал про это сочинение?

     - Джон Грей дал мне книгу с произведениями Донна, когда я был в Хелуотере.

     - Весьма начитанный джентльмен, - заметила я, несколько задетая этим напоминанием о куске жизни Джейми, который Джон Грей разделял с ним, а я нет, и в то же время радуясь, что у него был друг в годину испытаний. «Как часто, - вдруг подумала я, - Джейми слышал звон этого колокола?»

     *.*.*

     Я выпрямилась, взяла фляжку и сделала солидный глоток. Из-за двери просачивался запах выпечки, лука и тушеного мяса, и в животе у меня неприлично заурчало. Джейми не обратил внимания; он задумчиво щурился на запад, где за облаками скрывалась большая часть горы.

     - МакЛеоды говорили, что снег на перевалах был выше колена уже тогда, - сказал он. - Если здесь новый снег добавил один фут, то на перевалах все три. Мы не сможем никуда отсюда выбраться до весны, сассенах. По крайней мере, времени достаточно, чтобы сделать приличные надгробия, - добавил он, кинув взгляд на наших молчаливых гостей.

     - Ты все-таки намереваешься отправиться в Шотландию?

     Он говорил об этом, когда сгорел большой дом, но после этого ни разу не упомянул. Я не знала, осталось ли его намерение твердым, или он сказал просто так под влиянием событий того времени.

     - Да. Мы не можем оставаться здесь, - сказал он с некоторым сожалением. – С весной колонии снова забурлят. Мы близко подошли к взрыву. - Он указал подбородком в сторону черных остатков дома. - Не собираюсь быть поджаренным в следующий раз.

     - Ну … да, - я знала, он был прав. Мы могли построить другой дом, но вряд ли нам позволили бы жить в нем мирно. Помимо всего прочего Джейми был – по крайней мере, когда-то – полковником ополчения. Он не мог отказаться от этой ответственности, если не был физически недееспособен или просто отсутствовал. Да и настроения в горах далеко не всегда были в пользу восстания. Немало людей были избиты, изгнаны в леса или болота или убиты в результате политического противостояния.

     Погода не позволяла нам уехать, но также препятствовала маневрам ополчения или набегам банд мародеров. Меня передернуло при мысли о последних.

     - Может, зайдешь в дом, a nighean? – спросил Джейми, заметив это. – Я могу бодрствовать один.

     - Ага. А когда мы выйдем с лепешками и медом, то обнаружим твой труп возле этих леди с топором в голове. Нет, я в порядке, - я сделала еще один глоток виски и подала фляжку ему.

     - Нам ведь не обязательно ехать в Шотландию, - сказала я, наблюдая, как он пьет. – Мы можем поехать в Нью-Берн. Там ты можешь заниматься печатным делом вместе с Фергюсом.

     Именно это он и собирался сделать: отправиться в Шотландию, привезти оттуда печатный станок, оставленный в Эдинбурге, и присоединиться к битве, вооруженный свинцом в виде литер, а не мушкетных пуль. Я не была уверена, что из них было более опасным.

     - Думаешь, твое присутствие остановит Арча от того, чтобы размозжить мне голову, если он намеревается сделать это? - Джейми коротко улыбнулся. - Нет. Фергюс может рисковать, если желает, но я не имею право подвергать его и его семью опасности.

     - Теперь мне понятно, какую продукцию ты собираешься печатать. И да, мое присутствие не остановит Арча, но я могу крикнуть: «Берегись!», если увижу, что он подкрадывается к тебе сзади.

     - Я всегда хочу тебя за своей спиной, сассенах, - сказал он серьезно. - И ты уже знаешь, что я собираюсь делать, не так ли?

     - Да, - вздохнула я. - Иногда я питаю тщетную надежду, что я ошибаюсь насчет твоих намерений, но увы.

     Он хохотнул.

     - Нет, ты никогда не ошибаешься, - согласился он. - Но ты все еще здесь, не так ли? - Он приподнял фляжку, салютуя мне, и выпил. - Хорошо знать, что кто-то будет грустить по мне, когда я умру.

     - Я не буду грустить «когда», скорее «если», - довольно холодно произнесла я.

     - Всегда будет «когда», сассенах, - сказал он мягко. - «Каждая глава должна быть переведена». Да?

     Я сильно выдохнула, наблюдая, как дыхание выходит маленьким туманным облачком.

     - Я искренне надеюсь, что этого не произойдет, - сказала я. - Но если встал такой вопрос, ты хотел бы быть похороненным здесь? Или в Шотландии? - Я подумала о гранитном брачном камне^[21] на кладбище в Сент-Килде с его и моим именами. Проклятый камень едва не довел меня до инфаркта, когда я его увидела, и не уверена, что простила Фрэнка, хотя камень выполнил задуманное им.

     Джейми фыркнул совсем не весело.

     - Я был бы счастлив, если меня вообще похоронят, сассенах. Скорее всего, я утону, или меня сожгут, или останусь гнить на каком-либо поле битвы. Не беспокойся. Если будет нужно избавиться от моего трупа, просто оставь их воронам.

     - Я запомню, - сказала я.

     - Ты не хочешь ехать в Шотландию? - спросила он, приподняв брови.

     Я вздохнула. Несмотря на то, что я знала, что он не лежит под тем камнем, я не могла избавиться от мысли, что он каким-то образом умрет там.

     - Нет, я не против, но я не хочу оставлять горы, не хочу наблюдать, как ты зеленеешь и выблевываешь свои внутренности на корабле, и я против того, что может случиться по пути к этому кораблю, но … Не говоря об Эдинбурге и печатном станке, ты собираешься в Лаллиброх, не так ли?

     Он кивнул, не поднимая глаз от углей в горшке. Теплый свет тлеющих углей высветил дуги его рыжих бровей и длинный прямой нос.

     - Я ведь обещал, - просто сказал он. - Я сказал, что привезу молодого Иэна назад к его матери. А после всего этого … ему лучше уехать.

     Я молча кивнула. Три тысячи миль океана может быть недостаточно, чтобы избавить Иэна от его воспоминаний, но они не повредят. И, может быть, радость от встречи с родителями, братьями и сестрами, родные просторы Хайленда … может быть, они помогут ему.

     Джейми кашлянул и провел пальцем по губе.

     - Еще одна вещь, - сказал он, слегка покраснев. - Еще одно обещание, так сказать.

     - Какое?

     Он повернул голову ко мне и посмотрел темными серьезными глазами.

     - Я поклялся себе, - сказал он, - что никогда не буду смотреть на своего сына через прицел ружья.

     Я сглотнула и кивнула. После минутного молчания я оторвала взгляд от закутанных в саваны женщин.

     - Ты не спросил, как бы я хотела быть похороненной, - полушутливо сказала я, чтобы поднять ему настроение, но он с такой силой сжал мои пальцы, что я тихонько ахнула.

     - Нет, - сказал он тихо, - и никогда не спрошу. - Он смотрел не на меня, а на белое пространство перед нами. - Я не могу думать о твоей смерти, Клэр. Все что угодно … только не это. Я не могу.

     Он резко встал. От ответа меня спасли треск дерева, лязг падающей оловянной посуды и сердитые голоса внутри. Я просто кивнула и позволила ему поднять меня на ноги, когда дверь открылась, проливая на нас свет.

     *.*.*

     Утро настало ясное и яркое с запахом свежего снега на земле. К полудню сосульки, свисающие с крыши, стали подтаивать и падать, как кинжалы, с глухим прерывистым стуком. Джейми и Иэн, вооружившись лопатами, отправились вверх на маленькое кладбище поискать место, подходящее для могил.

     - Возьмите Эйдана и одного или двух мальчиков, - сказала я за завтраком. - Им нужно побыть на воздухе. - Джейми остро взглянул на меня, но кивнул. Он хорошо понял, о чем я думаю. Если Арч Баг еще не знал, что его жена мертва, он определенно сделает выводы, увидев, что роют могилы.

     - Лучше, если он придет и поговорит со мной, - сказал мне Джейми под прикрытием шума, который создавали одевающиеся мальчишки, их матери, собирающие ланч для уходящих, и малыши, водящие хоровод за нашими спинами.

     - Да, - ответила я, - мальчики не остановят его, но если он решит не выходить и не говорить с тобой …

     Иэн сказал мне, что слышал ружейный выстрел во время столкновения прошлой ночью, но Арч Баг никогда не был хорошим стрелком и вряд ли решиться стрелять туда, где находятся дети.

     Джейми молча кивнул и отправил Эйдана за его двумя старшими кузенами.

     Бобби с мулом Кларенсом поднялись вместе с ними. Там наверху, где по планам Джейми будет находиться наш новый дом, был запас свежераспиленных сосновых досок. Если подходящее место для могил будет найдено, Бобби привезет несколько досок для гробов.

     Сейчас с моего наблюдательного пункта на крыльце я могла видеть, как нагруженный Кларенс спускался с холма, балансируя с грацией балерины и растопыривая уши, как будто они позволяли ему сохранять равновесие. Идущий рядом Бобби время от времени поправлял груз, предохраняя его от сползания. Увидев меня, он улыбнулся и помахал рукой. Буква «У», выжженная на его щеке была видна даже с такого расстояния, ярко выделяясь на раскрасневшемся лице.

     Я помахала ему в ответ и зашла в дом, чтобы сказать женщинам, что у нас действительно будут похороны.

     *.*.*

     Мы поднялись по извилистой тропинке на кладбище на следующее утро. Две пожилые леди лежали рядышком в своих гробах на санях, которые тянули Кларенс и маленькая черная мулица по имени Пудинг, принадлежащая одной из женщин МакКоллумов.

     Все мы были не при параде – ни у кого и не было ничего нарядного – кроме Эми МакКоллум Хиггинс, которая повязала кружевной свадебный платок в знак уважения к умершим. По крайней мере, мы все были чистыми, а взрослые были очень серьезными и бдительными. Очень бдительными.

     - Кто станет новым хранителем, мам? - спросил Эйдан мать, разглядывая два гроба впереди нас. - Тот, кто умер первым?

     - Ну … не знаю, - немного растерянно ответила Эми. Она, нахмурив брови, посмотрела на гробы потом на меня. - Вы знаете, миссис Фрейзер?

     Вопрос прилетел мне как удар гальки, и я моргнула. Я, конечно, знала, но … с некоторым трудом оторвала взгляд от деревьев вдоль тропинки. Я понятия не имела, где находится Арч Баг, но он был где-то рядом. И если он достаточно близко, чтобы подслушать разговор …

     По горским поверьям последний похороненный человек становился хранителем кладбища и охранял похороненные там души от зла до тех пор, пока не умрет другой человек и не займет его место. А освободившийся хранитель отправлялся на небо. Не думаю, что Арч Баг обрадуется мысли, что его жена будет зарыта в землю, чтобы стать хранителем для могил пресвитерианцев и таких грешников, как Мальва Кристи.

     Я почувствовала дрожь в сердце при мысли о Мальве, которая, подумала я, была, по-видимому, нынешним хранителем кладбища. «По-видимому», потому что она была последней, похороненной на самом кладбище, хотя люди в Ридже умирали и после ее смерти. Ее брат, Аллан, был похоронен в лесу в тайной, не отмеченной ничем могиле. Не знаю, могло ли это считаться. А ее отец …

     Я откашлялась в кулак, прочищая горло, и ответила:

     - Миссис МакЛеод. Она была мертва, когда мы принесли тело миссис Баг. - Что было правдой. Тот факт, что она уже была мертва, когда я покинула хижину, лучше не освещать.

     Я глядела на Эми, когда говорила, а когда повернула голову, передо мной оказался он. Арч Баг в черном поношенном плаще с опущенной седой головой медленно, как ворон по земле, следовал за санями.

     Он повернул голову и увидел меня.

     - Вы не споете, миссис Фрейзер? - попросил он спокойным учтивым голосом. - Я бы хотел проводить ее надлежащим образом.

     - Я … конечно, - чрезвычайно взволнованная я рылась в памяти, отыскивая что-нибудь подходящее. Я просто не имела способностей, чтобы сочинить плач по умершим, не говоря уже о том, чтобы воспроизвести стенания плакальщиц, необходимых для первоклассных похорон по горским понятиям.

     Я остановилась на псалме на гэльском, которому научил меня Роджер, «Is e Dia fèin a’s buachaill dhomh»^[22]. Это было линейное пение, когда каждая строка поется регентом, а затем эхом повторяется прихожанами строка за строкой. Тем не менее, это было просто, и хотя на склоне холма мой голос казался тонким и незначительным, окружающие смогли его подхватить, и к тому времени, когда мы достигли кладбища, хор наш звучал достаточно громко и слажено.

     Сани остановились на краю поляны, окруженной соснами. Сквозь полурастаявший снег виднелись несколько деревянных крестов и пирамид из камней, а в центре зияли две свежие могилы, чернея вывороченной землей. Их вид прекратил наше пение так же резко, как ведро холодной воды.

     Солнце бледно светило сквозь деревья, и стайка поползней неуместно весело распевала среди деревьев на краю поляны. Джейми вел мулов и, казалось, не заинтересовался появлением Арча. Теперь, однако, он повернулся к нему и, кивнув на ближайший гроб, тихо спросил:

     - Хотите взглянуть на свою жену?

     И только когда Арч двинулся к саням, я обратила внимание, что мужчины не прибили крышку гроба миссис Баг, тогда как гроб миссис МакЛеод был заколочен. Бобби и Иэн, не поднимая глаз, сняли крышку.

     Арч распустил свои волосы в знак скорби, чего я раньше никогда не видела. Они были полностью белыми и развевались вокруг его лица, как струйки дыма, когда он наклонился и мягко приподнял саван с лица Мурдины.

     Я сильно сглотнула, сжав кулаки. Я вытащила стрелу и аккуратно перевязала ее горло чистой тряпицей, прежде чем расчесать волосы. Она выглядела неплохо, но очень незнакомо. Я не помню, чтобы когда-либо видела ее без чепца, а белая повязка вокруг горла придала ей вид строгого пресвитерианского священника. Я видела, как Арч быстро моргнул, и горло его дернулось. Он тут же взял свое лицо под контроль, но я видела глубокие морщины, пролегшие от носа, словно глубокие трещины в мокрой глине, а его ладони сжимались и разжимались, словно пытались ухватить то, чего уже не было.

     Он смотрел на гроб долгое время, затем что-то вытащил из споррана. Я заметила, когда он откинул полу плаща, что пояс его был пуст. Он пришел безоружным.

     Предмет в его руке был маленький и блестящий. Он наклонился и попытался пристроить его на саване, но не смог из-за отсутствующих пальцев. Он повозился некоторое время, пробормотал что-то по-гэльски и взглянул на меня с выражением, близким к панике, в глазах. Я тут же подошла к нему и взяла вещицу из его рук.

     Это была брошь, маленькая, красиво сделанная вещь в виде летящей ласточки из золота и выглядела очень новой. Я взяла ее и, отвернув саван, приколола украшение к платку миссис Баг. Я никогда раньше не видела этой броши ни на самой миссис Баг, ни среди ее вещей, и мне пришло в голову, что Арч, скорее всего, сделал ее из золота, которое забрал у Джокасты Камерон. Обещание, данное жене, что годы их нищеты и зависимости закончились. Да … действительно закончились. Я взглянула на Арча и, увидев его кивок, осторожно натянула саван на холодное лицо его жены.

     Я импульсивно протянула руку, чтобы дотронуться до него, взять его за руку, но он отступил, бесстрастно наблюдая, как Бобби забивает крышку. В какой-то момент его взгляд поднялся и медленно прошелся по Джейми, затем по Иэну.

     Я крепко сжала губы, взглянув на Джейми, когда вернулась к нему и увидела, что на его лице явно отражается смятение. Столько в нем вины! И совершенно ясно, что Арч тоже чувствовал себя виноватым. Неужели никому из них не приходило в голову, что миссис Баг сама имеет ко всему этому отношение? Разве не она стреляла в Джейми … но люди не всегда ведут себя разумно, и тот факт, что кто-то поспособствовал собственной гибели, разве уменьшает трагедию?

     Краешком глаза я уловила маленький камень, отмечающий могилу Мальвы и ее сына. Из-под снега виднелась только его верхушка, округлая, мокрая и темная, словно макушка новорожденного.

     «Покойся с миром, - подумала я и почувствовала небольшое ослабление напряжения, которое владело мной последние два дня. - Теперь ты можешь уйти».

     Мне пришло в голову, что, несмотря на то, что я сказала Эми и Эйдану, совершенно ясно, кто будет настоящим хранителем кладбища. Учитывая личность миссис Баг, думаю, она была бы рада суетиться и кудахтать над душами, обитающими здесь, как над своими любимыми цыплятами, изгоняя злобных духов острым словом и потрясая колбасой.

     Эта мысль была со мной во время чтения молитвы из библии и слез – плакали и женщины и дети, в большинстве своем не понимающие, почему плачут – и когда снимали гробы с саней, и когда довольно бессвязно прочли молитву «Отче наш». Мне очень не хватало Роджера, его чувства спокойствия и искреннего сочувствия во время похорон. И он, пожалуй, знал бы, что сказать в надгробной речи о Мурдине Баг. Так и случилось, никто ничего не сказал, когда молитва закончилась, и наступило неловкое молчание. Люди беспокойно переступали с ноги на ногу.

     Я видела, как Джейми повел плечами, словно кафтан был ему тесен, и взглянул на сани, где под одеялом лежали лопаты. Но прежде чем он подал сигнал Иэну и Бобби, Иэн глубоко со всхлипом вздохнул и выступил вперед.

     Он подошел к гробу миссис Баг и встал напротив ее мужа, явно намереваясь говорить. Арч игнорировал его длительное время, уставившись в могилу, но, наконец, поднял бесстрастное лицо. Ожидая.

     - От моей руки эта … - Иэн сглотнул, - эта достойная женщина погибла. Я сделал это не по злобе и неумышленно, и для меня это горе. Но она умерла от моей руки.

     Ролло у ног Иэна тихонько завыл, чувствуя горе хозяина, но тот положил руку на голову пса, и тот замолк. Иэн вытащил нож из-за пояса и положил его на крышку гроба перед Арчем Багом, затем выпрямился и прямо взглянул в его глаза.

     - Однажды во время великой нужды вы поклялись и предложили моему дяде собственную жизнь за эту женщину. И я клянусь железом и предлагаю свою жизнь. Может быть, вы не собирались исполнять свою клятву, сэр, но я – да.

     Я обнаружила, что затаила дыхание, и заставила себя дышать. Был ли это план Джейми? Иэн был искренен. Шансы, что Арч воспользуется предложением и перережет горло Иэу при таком количестве свидетелей, были невелики, какими бы мстительными не были его чувства. Но если он публично откажется, тогда появится возможность для более формальных и менее кровавых извинений, а у Иэна ослабнет чувство вины. Проклятый горец, подумала я, глядя на Джейми не без некоторого восхищения.

     Я чувствовала толчки возбуждения, пробегающие по его телу, которые он тут же подавлял. Он не станет вмешиваться в попытку Иэна искупить вину, но и не допустит, чтобы тот был ранен, если вдруг старый Арч выберет кровь. И, очевидно, он считал это возможным. Я взглянул на Арча и тоже так подумала.

     Старик мгновение глядел на Иэна серыми холодными, как сталь глазами.

     - Слишком легко, парень, - произнес он, наконец, голосом, как ржавое железо.

     Он взглянул вниз на стоящего рядом с Иэном Ролло с поднятыми ушами и настороженными волчьими глазами.

     - Отдашь ли ты мне своего пса, чтобы я мог его убить?

     Маска Иэна в мгновение разбилась, потрясение и ужас внезапно сделали его совсем юным. Я слышала, как он сглотнул, затем он выпрямился, но голос его прозвучал надтреснуто.

     - Нет, - сказал он. - Он ничего не сделал. Это моя вина.

     Арч слегка улыбнулся, хотя улыбка не коснулась его глаз.

     - Да. А он просто блохастый пес. Не жена.

     Слово «жена» он произнес почти шепотом. Его горло дернулось, затем он внимательно поглядел на Джейми, потом на меня.

     - Не жена, - повторил он тихо. Я чувствовала, как кровь похолодела в моих жилах, а сердце заледенело.

     Не торопясь, Арч перевел взгляд обратно на Джейми и затем на Иэна, которого рассматривал, казалось, целую вечность.

     - Когда у тебя появится что-то ценное, парень, ты снова меня увидишь, - сказал он негромко, развернулся и пошел в лес.

     Глава 5. ПРАВИЛА ДЛЯ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ ВО ВРЕМЕНИ

     В кабинете была настольная электрическая лампа, однако Роджер предпочитал работать при свечах. Он взял спичку из коробка и с легким треском зажег ее. После письма Клэр он не мог зажигать спичку, не думая о пожаре, уничтожившим Большой дом. Боже, как он хотел быть там.

     Пламя спички притухло, когда он поднес ее к фитилю, и полупрозрачный воск свечи на мгновение стал призрачно голубоватым, а затем засиял нормальным свечением. Он взглянул на Мэнди, с мурлыканьем игравшую со своей коллекцией мягких игрушек на диване. Она приняла ванну, и ее нужно было держать подальше от неприятностей, пока купался Джем. Не сводя с нее глаз, он сел за стол и открыл блокнот.

     Он начал писать наполовину в шутку, второй же половиной была его борьба с парализующим страхом.

     - Ты можешь научить детей не пересекать улицу в одиночку, - указала Бри. - И конечно можешь научить их держаться подальше от стоячих камней.

     Он согласился, но с существенными мысленными оговорками. Да, можно промыть мозги маленьким детям, чтобы они не втыкали вилки в электрические розетки. Но что делать, когда они становятся подростками со всей этой зарождающейся тягой к самопознанию и неизведанному? Он слишком ярко помнил себя в эти годы. Скажите подростку не втыкать вилки в розетку, и он примется рыться в ящике со столовым серебром, как только вы отвернетесь. Может быть, с девочками иначе, но он сомневался в этом.

     Он снова взглянул на Аманду, которая теперь лежала спине, задрав ноги, на них балансировал потрепанный медведь, и напевала «Frère Jacques»^[23]. Мэнди была слишком мала, чтобы помнить их проход сквозь камни, но Джем помнит. Роджер понял это, когда мальчик проснулся от ночного кошмара с огромными ничего невидящими глазами и ничего не смог рассказать про сон. Слава богу, такое случалось не часто.

     Сам он до сих пор покрывался холодным потом, как только вспоминал последний переход. Он прижал Джемми к груди и ступил … Боже, для этого не существовало названия, потому что основная часть человечества к счастью для себя не испытывала ничего подобного. Это ни с чем нельзя было сравнить.

     Никакие органы чувств здесь не работали, и в то же время обладали такой гиперчувствительностью, что, казалось, ты умрешь прежде, чем все закончится. Воющая бездна, где звук пульсирует в вашем теле так, словно пытается расщепить его на клетки. Абсолютная слепота, но слепота смотрящего на солнце. И прикосновение … тел? Призраков? Невидимые тела, касающиеся словно крылья мотылька, или проходящие сквозь вас и со стуком сталкивающиеся с вашими костями. И постоянное ощущение крика.

     Был ли запах? Он свел брови, пытаясь вспомнить. Да, черт побери, был. Довольно странный, но узнаваемый. Запах молний, озона.

     «Сильно пахло озоном», - написал он, чувствуя облегчение от того, что хоть что-то там относится к нормальному миру.

     Облегчение исчезло, как только он продолжил вспоминать.

     Он чувствовал, что только его воля, его желание выжить держало их. Знание о том, чего следует ожидать, совсем не помогало. Все было по-другому, и много хуже, чем в его предыдущий переход.

     Он знал, что не нужно глядеть на них. Призраки, вот кто они были. «Глядеть» – не то слово … не обращать внимания? И снова не находится подходящего слова. Он раздраженно вздохнул.

     - «Sonnez le matines, sonnez le matines …»^[24]

     - Динь-дан-дон, - тихо подпел он припев. - Динь-дан-дон.

     Он постучал ручкой по бумаге, раздумывая, затем покачал головой и склонился над листом, пытаясь осознать свой первый переход, когда он был в нескольких … моментах? дюймах? … на некой неизмеримо малой дистанции, что отделяла его от встречи с отцом … и от гибели.

     «Я думаю, невозможно пересечь свою собственную линию жизни», - написал он медленно. И Бри, и Клэр, обе образованные женщины, уверяли его, что два объекта не могут существовать в одной точке пространства одновременно, будь эти объекты субатомными частицами, или слонами. Это верно, и это объясняет, почему нельзя существовать дважды в одном и том же периоде времени.

     Он полагал, что именно этот феномен едва не убил его при его первой попытке. Он думал об отце, проходя сквозь камень, об отце, каким знал его Роджер. Конечно, в период его собственной жизни.

     Он снова постучал ручкой по листу, но не смог себя заставить написать об этой встрече. Позже. Вместо этого он вернулся к наброскам в начале блокнота.

     « Практическое руководство для путешественников во времени

     I.Физические явления

        1. Известные места (мировые линии?)

        2. Генетическая наследственность

        3. Смертность

        4. Свойства и влияние драгоценных камней

        5. Кровь?»

     Он зачеркнул последний пункт, но заколебался, глядя на него. Обязан ли он рассказать все, что знал, во что верил или о чем подозревал? Клэр считала, что представление о том, что кровавая жертва необходима или полезна для перехода, является чепухой, языческим суеверием, не имеющим под собой реальной основы. Она может быть права; в конце концов, она была ученым. Но у него было неприятное воспоминание о той ночи, когда Джейлис Дункан прошла сквозь камни.

     Длинные светлые волосы, развевающиеся в восходящем пламени, растрепанные локоны, которые на мгновение вырисовались на фоне стоящего камня. Тошнотворный запах бензина, смешанный с запахом жареного мяса, и обугленное полено, которое не было поленом, в центре круга. И Джейлис Дункан, которая ушла слишком далеко.

     «В старых сказках это всегда двести лет», - сказала ему Клэр. Сказки о фейри, истории о людях, украденных ими, забранных сквозь камни под волшебные холмы. Это случилось двести лет назад. Так часто начинались эти сказки. Или люди возвращались домой спустя двести лет. Двести лет.

     Клэр, Бри, он сам, каждый раз, когда они путешествовали во времени, промежуток составлял двести два года. Довольно близко к двумстам годам древних сказок. Но Джейлис Дункан ушла дальше.

     С большой неохотой он снова написал «Кровь» и скобках «Огонь?» и больше ничего. Не сейчас, позже.

     Для успокоения он взглянул на книжную полку, где лежало письмо, придавленное маленькой змейкой из вишневого дерева. «Мы живы …»

     Внезапно ему захотелось взять деревянный ларец, вытащить другие письма, открыть их и прочитать. Любопытство, да, но и нечто большее – желание прикоснуться к ним. Клэр и Джейми. Прижать доказательство их существования к лицу, к сердцу, уничтожить разделяющее их пространство и время.

     Но он подавил импульс. Они решили … скорее, решила Бри, ведь это ее родители.

     - Я не хочу прочитать их все сразу, - сказала она, перебирая содержимое ларца длинными пальцами. - Будто … если я прочту все письма, они … действительно уйдут.

     Он понимал ее. Пока хотя бы одно письмо оставалось непрочитанным, они были живы. Несмотря на любознательность историка, он разделял ее чувство. Кроме того …

     Родители Брианны писали эти письма не как дневниковые записи, предназначенные для какого-то смутно воображаемого потомства. Они были написаны с определенной и конкретной целью общения с Бри и с ним. Это означало, что они вполне могли содержать неподходящие вещи; оба его родственника имели талант к таким откровениям.

     Все же он поднялся, взял письмо, развернул его и еще раз прочел постскриптум, просто чтобы убедиться, что ему не показалось.

     Ему не показалось. Со словом «кровь», звенящим в его ушах, он сел. Итальянский джентльмен. Это Чарльз Стюарт, не мог быть кто-то другой. Христос. Некоторое время он смотрел в пространство рассеянным взглядом – Мэнди принялась петь «Jingle Bells»^[25] – затем встряхнулся, перевернул лист и начал упорно писать.

     «II. Мораль.

     А. Убийство и насильственная смерть»

     Естественно, он полагал убийство, за исключением самозащиты, защиты других или во время военных действий, совершенно непростительным.

     Он мгновение смотрел на написанное, пробормотал: «Напыщенная задница», вырвал лист и смял его.

     Игнорируя трели Мэнди «Gingle bells, Bamman smells, Wobin waid enegg!»^[26], он взял блокнот и направился через холл в кабинет Брианны.

     - Кто я такой, чтобы говорить о морали? - спросил он. Она подняла голову от листа с частями гидроэлектрической турбины с довольно рассеянным видом, показывающим, что она осознает, что к ней обращаются, но не может отвлечься от своей задачи, чтобы понять, кто и что говорит. Привычный к такому явлению он с умеренным нетерпением ждал, когда она сможет отвлечься от турбины и сфокусироваться на нем.

     - … говорить? – спросила она, нахмурясь, затем моргнула, и ее взгляд прояснился. – Кому говорить?

     - Ну … - он поднял блокнот, внезапно почувствовав смущение. – Детям, например.

     - Само собой ясно, что ты должен говорить детям о морали, - заметила она резонно, - ведь ты их отец. Это твоя работа.

     - Ох, - произнес он, несколько растерявшись. - Но … я сделал много чего, о чем не хочется говорить. - Кровь. Да, может быть, чтобы защитить кого-то. А может, нет.

     Она приподняла густую рыжую бровь, глядя на него.

     - Никогда не слышал о благочестивом лицемерии? Я думала, этому тебя научили в школе для священников, болтать о морали. Кстати, это же работа священника, не так ли?

     Она смотрела на него синими глазами и ждала. Он сделал глубокий вдох. Доверить Бри, с усмешкой подумал он, подойти к слону и схватить его за хобот. С тех пор как они вернулись, она не сказала ни слова о его несостоявшемся посвящении или о том, что он собирается делать теперь со своим призванием. Ни слова за год в Америке, ни во время операции Мэнди, их решения переехать в Шотландию, месяцы ремонта после того, как они купили Лаллиброх … пока он не открыл дверь. Как только дверь открылась, она тут же вошла, сбила его с ног и поставила на его грудь ногу.

     - Да, - сказал он ровным голосом. - Так и есть, - и уставился на нее.

     - Окей, - она ласково улыбнулась ему. - Так в чем же проблема?

     - Бри, - сказал он и почувствовал, как сердце скакнуло к изувеченному горлу. - Если бы я знал, я бы сказал тебе.

     Она встала и положила руку на его локоть, но прежде чем кто-либо из них смог что-то сказать, в коридоре послышался топот босых маленьких ног, и от дверей кабинета Роджера раздался голос Джема: «Папа?»

     - Здесь, парень, - крикнул он в ответ, но Брианна уже двигалась к двери. Последовав за ней, он обнаружил Джема в голубой пижаме супермена с торчащими пиками мокрых волос, который стоял возле его стола и с интересом рассматривал письмо.

     - Что это? - спросил он.

     - То это? - повторила за ним Мэнди, залезая на кресло, чтобы лучше видеть.

     - Это письмо от вашего дедушки, - ответила Брианна, не смутившись. Она положила на письмо ладонь, закрыв большую часть написанного, и указала на последнюю строку. - Он целует вас. Видите?

     Огромная улыбка осветила лицо Джема.

     - Он сказал, что не забудет, - сказал он довольно.

     - Чмоки, деда, - воскликнула Мэнди и, наклонившись в облаке черных кудрей, громко чмокнула письмо.

     Разрываясь между испугом и смехом, Брианна схватила письмо и стерла с него слюну, но бумага, хотя и древняя, была крепкой.

     - Ничего не испорчено, - сказала она и передала письмо Роджеру. - Так, какую историю мы читаем сегодня?

     - Казки про житовных!^[27]

     - Жи-вот-ных, - поправил Джем, наклонившись к лицу сестры. - Сказ-ки про жи-вот-ных.

     - Окей, - весело согласилась она. - Я певая! - и помчалась к двери, преследуемая Джемом. Брианна задержалась на три секунды, во время которых схватила Роджера за уши, крепко поцеловала и последовала за детьми.

     Чувствуя себя счастливее, он сел, прислушиваясь к шуму сверху, вызванному чисткой зубов и умыванием лиц. Затем вздохнул и положил блокнот в ящик стола. Времени много, подумал он. Пройдут годы, пока это может понадобиться. Годы и годы.

     Аккуратно сложив письмо, он положил его на самую высокую полку книжного шкафа и подвинул деревянную змейку, чтобы охранять его. Потом загасил свечу и вышел присоединиться к своей семье.

     *.*.*

     «Постскриптум. Вижу, последнее слово остается за мной, редкое событие для мужчины, живущего в доме с восьмью женщинами. Мы собираемся оставить Ридж, как только позволит погода, и отправиться в Шотландию, забрать там мой печатный станок и вернуться с ним назад. Путешествие в эти времена слишком ненадежно, и я не могу сказать, когда – и если – появится возможность написать снова. (Также я не уверен, что вы вообще получите это письмо. Однако исхожу из необходимой веры, что получите.)

     Я хочу рассказать вам о распоряжении собственностью итальянского джентльмена, которая находилась в доверительном управлении Камеронов. Я считаю неразумным держать это с собой и потому поместил в безопасное место. Джем знает это место. Если вам когда-нибудь понадобится это имущество, скажите ему, что его охраняет испанец. Но обязательно очистите его благословлением священника, ибо на нем кровь.

     Иногда мне хочется видеть будущее, но гораздо чаще я благодарю бога, что не могу. Но я всегда буду видеть ваши лица. Поцелуйте детей за меня.

     Ваш любящий отец, Д.Ф.»

     *.*.*

     Зубы детей вычищены, лица помыты, сами они поцелованы и уложены в кровати. Их родители вернулись в библиотеку к рюмке виски и письму.

     - Итальянский джентльмен? - Брианна смотрела на Роджера, приподняв бровь так, что он немедленно вспомнил Джейми Фрейзера и невольно взглянул на письмо. - Он имел в виду …

     - Чарльза Стюарта? Разумеется. Кого же еще?

     Она взяла письмо и прочла постскриптум вероятно уже в двенадцатый раз.

     - И если он имеет в виду Чарльза Стюарта, значит эта собственность …

     - Он нашел золото. И Джем знает, где оно находится? - произнося последнюю фразу, Роджер не мог избежать вопросительного тона и посмотреть на потолок, над которым его дети вероятно уже спали в своих мультяшных пижамах.

     Бри нахмурилась.

     - Знает? Это не точно то, что написал папа … и если он знает … это страшно большой секрет, чтобы доверить его восьмилетнему мальчику.

     - Верно.

     Восьмилетний или нет, Джем умел отлично хранить секреты, подумал Роджер. Но Бри права, ее отец не взвалит ни на кого тяжесть такой опасной информации, не говоря уже о своем любимом внуке. Без веской на то причины, и его постскриптум ясно давал понять, что информация была предоставлена только для использования в случае крайней необходимости.

     - Ты права. Джем ничего не знает о золоте, только об испанце, кем бы он ни оказался. Он не упоминал ничего похожего?

     Она покачала головой. Затем внезапный порыв ветра, пахнущий дождем, раздул занавески, и Бри, торопливо поднявшись, принялась закрывать окна. Потом отправилась наверх, чтобы закрыть окна там, оставив Роджеру окна на первом этаже. Лаллиброх был большим домом с непривычно большим количеством окон. Дети несколько раз предпринимали попытки пересчитать их, но каждый раз получали разные числа.

     Роджер полагал, что ему следует пойти и пересчитать их самому, таким образом поставив точку в этом вопросе, но не хотел. Дом, как большинство старых домов, имел ярко выраженную индивидуальность. Лаллиброх был гостеприимным, большим и изящным, скорее уютным, чем грандиозным, и в его стенах звучало эхо поколений. Но место, без сомнения, имело свои секреты. И сокрытие количества окон вполне соответствовало, как он полагал, игривости дома.

     Окна в кухне, сейчас оснащенной холодильником, газовой плитой «Ага» и современной сантехникой, но с древними гранитными столешницами, покрытыми пятнами, были закрыты, но тем не менее он их проверил. Свет в коридоре, ведущем к задней двери, был выключен, но он все равно мог видеть на полу решетку, через которую в дыру священника проникал воздух.

     Его тесть некоторое время прятался в ней после восстания перед заточением в Ардсмуир. Роджер спускался туда ненадолго при покупке дома и вылез из маленькой затхлой ямы с полным пониманием, почему Джейми Фрейзер предпочел прятаться в глуши в отдаленных горах, где не давили стены.

     Годы скрывания, тюремного заточения … Джейми Фрейзер не был политической фигурой, и он как никто знал цену войны, какие бы цели она не преследовала. Время от времени Роджер видел, как его тесть потирал запястья, где следы от кандалов давно исчезли, но память о их тяжести осталась. У Роджера не было ни малейшего сомнения, что Джейми Фрейзер будет жить свободным или умрет. И внезапно ему до боли в костях захотелось оказаться там и воевать с тестем бок о бок.

     Дождь начался. Он мог слышать его стук по шиферной крыше надворных построек, затем гул, когда он разошелся, окутывая дом туманом и водой.

     - За нас … и наше потомство, - произнес он вслух, но не громко.

     Это клятва мужчин, молчаливая, но полностью ими принимаемая. Ничего не имеет значения, лишь сохранение семьи, защита детей. И если цена за это – кровь, пот и душа, она будет заплачена.

     - Oidche mhath^[28], - произнес он, коротко кивнув н направление дыры священника. Спокойной ночи.

     Он еще постоял в кухне, чувствуя объятия дома, его надежную защиту от бури. Кухня всегда была сердцем дома, подумал он и нашел тепло от плиты таким же уютным, как от огня в пустом сейчас очаге.

     Он встретил Брианну у подножия лестницы уже в спальной одежде. Воздух в доме всегда был прохладным, а с дождем температура упала еще на несколько градусов. Однако на ней была тонкая ночная рубашка из белого хлопка, обманчиво невинная на вид, с продетой возле ворота маленькой красной ленточкой. Белая ткань охватывала ее груди, как облако горную вершину.

     Он сказал ей об этом; она рассмеялась и не стала сопротивляться, когда он обхватил ее груди. Соски твердые и круглые, как пляжная галька, ткнулись в его ладони.

     - Наверх? – прошептала она и, наклонившись, провела кончиком языка по его нижней губе.

     - Нет, - сказал он и твердо поцеловал ее. - На кухню. Мы еще не опробовали ее.

     Он взял ее, наклонив над древней столешницей с ее странными пятнами, и ее тихие стоны раздавались в перерывах между ударами ветра и дождя по старым ставням. Почувствовав ее дрожь, он отпустил себя, колени его задрожали, и он упал на нее, вцепившись в ее плечи, ощущая запах шампуня от ее волос и гладкую прохладу гранита под своей щекой. Сердце его билось сильно и медленно, как огромный барабан.

     Он был обнажен, и прилетевший откуда-то сквозняк заставил кожу на спине и ногах покрыться пупырышками. Брианна почувствовала его дрожь и повернула к нему лицо.

     - Замерз? - спросила она шепотом. Сама она была горячей, как живой уголек, и больше всего на свете ему хотелось оказаться вместе с ней в кровати и переждать бурю в тепле.

     - Я в порядке, - он наклонился и собрал свою одежду. - Идем в кровать.

     Наверху дождь был слышен сильнее.

     - «Животные шли вдвоем, - напевала Бри, пока они поднимались по лестнице, - кенгуру и слон …»^[29]

     Роджер улыбнулся. Можно представить, что этот дом – ковчег в бушующем море, но внутри уютно. Двое, двое родителей, двое детей … может, когда-нибудь больше. Места много.

     Когда лампа была потушена, и дождь стучал в ставни, Роджер задержался на грани сна, желая продлить момент счастья.

     - Мы не станем спрашивать его, да? - прошептала сонным голосом Бри. - Джема.

     - А? Нет. Конечно, нет. Нет необходимости.

     Он ощутил укол любопытства. Кто такой испанец? Мысль о закопанном сокровище манила, но оно им было не нужно. Пока денег достаточно. И маловероятно, что золото все еще находится там, куда его спрятал Джейми.

     Он также помнил последнюю фразу постскриптума.

     «Очистите его благословлением священника, ибо на нем кровь». Слова растаяли, но перед его глазами стояли не золотые слитки, а гранитная столешница на кухне с темными пятнами, так глубоко въевшимися в нее, что не помогала самая энергичная чистка.

     Но это не имело значения. Испанец, кто бы он ни был, мог охранять и дальше свое сокровище. Семья была в безопасности.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     Кровь, пот и соленья

     Глава 6. ЛОНГ-АЙЛЕНД

     Четвертого июля 1776 года в Филадельфии была подписана Декларация независимости.

     Двадцать четвертого июля генерал-лейтенант сэр Уильям Хау высадился на Стейтен-Айленд и расположил полевой штаб в таверне «Роза и Корона» в Нью-Дорпе.

     Тринадцатого августа генерал-лейтенант Джордж Вашингтон прибыл в Нью-Йорк для усиления обороны города, удерживаемого американцами.

     Двадцать первого августа лейтенант Уильям Рэнсом, лорд Элсмир, прибыл в «Розу и Корону» в Нью-Дорпе, явившись, несколько запоздало, на службу в качестве нового и самого молодого члена штаба генерала Хау.

     Двадцать второго августа …

     *.*.*

     Лейтенант Эдвард Маркхэм, маркиз Клэрвелл, наклонившись, внимательно всмотрелся в лицо Уильяма, открыв тому вид на свой сочный – готовый лопнуть – и весьма неаппетитный на вид прыщ, красовавшийся на лбу.

     - Ты в порядке, Элсмир?

     - Вполне, - выдавил Уильям сквозь сжатые зубы.

     - Выглядишь довольно … позеленевшим, - Клэрвелл с заботливым видом полез в карман. - Хочешь пососать соленый огурец?

     Уильям в очередной раз собрался наклониться через перила. За его спиной раздалось множество шуток относительно огурца Клэрвелла, кто может его сосать, и сколько его владелец должен заплатить за эту услугу. И это вперемешку с заверениями последнего, что его престарелая бабушка клянется, что нет ничего лучше от морской болезни, чем соленый огурец, и это очевидно работает. Посмотрите на него, твердый, как скала …

     Уильям моргнул слезящимися глазами и сфокусировал взгляд на приближающемся береге. Вода не особо волновалась, хотя погода начинала портиться. Впрочем, это не имело значения, даже короткое путешествие по совершенно спокойной воде заставляло его желудок выворачиваться наизнанку. Каждый проклятый раз!

     Желудок до сих пор бунтовал, но поскольку уже был полностью опустошен, Уильям сделал вид, что все в порядке. Он отер рот, чувствуя холодную влажность, несмотря на жаркий день и расправил плечи. Они бросят якорь в любую минуту, и ему нужно собрать и построить свои роты, прежде чем они усядутся из лодок. Он рискнул взглянуть поверх перил и сразу за кормой увидел «Ривер» и «Феникса». «Феникс» – флагманский корабль адмирала Хау, на его борту также находился брат адмирала. Неужели им придется ждать, покачиваясь, как пробки, на все более неспокойных волнах, пока генерал Хау и капитан Пикеринг, его адъютант, не сойдут на берег? Боже, он надеялся, что нет.

     Но им разрешили высадиться сразу же.

     - Со всевозможной скоростью, жентмены! - проорал им сержант Каттер во весь голос. - Мы должны, как снег, свалиться на головы этих сукиных сынов! Горе тому, кто станет валять дурака! Вы там …! - Он зашагал прочь, чтобы пришпорить провинившегося младшего лейтенанта, заставив Уильяма облегченно вздохнуть. Действительно, ничего страшного не может произойти в мире, где есть сержант Каттер.

     Он последовал за своими людьми вниз по лестнице в лодку, от возбуждения полностью забыв о своем желудке. Где-то на равнинах Лонг-Айленда его ждала первая битва.

     *.*.*

     Восемьдесят восемь фрегатов. Столько кораблей, как он слышал, привел адмирал Хау, и он этому верил. Весь залив Грейвсенд был усеян парусами, а вода кишела лодками, доставляющими войска на берег. Уильям почти задыхался от предвкушения. Он чувствовал, как оно висело среди солдат, которых капралы собирали в команды и уводили в организованном порядке прочь от лодок, освобождая место для следующей волны прибывающих.

     Офицерских лошадей переправили на берег вплавь, а не на лодках, так как расстояние было невелико. Уильям отпрянул в сторону, когда поблизости из воды выскочил огромный гнедой и отряхнулся, залив водой все в радиусе десяти футов. Висящий на узде конюх выглядел, как утонувшая крыса, но также отряхнулся и с усмешкой взглянул на Уильяма. Его лицо было бледным от холода, но искрилось возбуждением.

     У Уильяма тоже была лошадь … где-то. Капитан Грисуолд, старший адъютант штаба Хау, одолжил ему мерина, искать еще что-нибудь не было времени. Он полагал, что тот, кто ухаживал за его лошадью, найдет его, хотя не понимал как.

     На берегу, представлявшем из себя приливную отмель, царила организованная неразбериха. Группы красных мундиров роились среди водорослей, словно стайки куликов, а рев сержантов звучал контрапунктом к крикам чаек над головой.

     С некоторым трудом, так как он был представлен капралам только этим утром и нетвердо запомнил их в лицо, Уильям собрал свои четыре роты и повел их маршем от берега в песчаные дюны, поросшие какой-то проволочной травой. День был жаркий, особенно изнуряющий в тяжелом обмундировании и полном снаряжении, и он позволил солдатам расслабиться, попить воды или пива из фляг, съесть немного сыра и галет. Скоро они отправятся на позицию.

     Куда? На данный момент его занимал только этот вопрос. На быстром совещание в штабе – его первом – в основных чертах был изложен план вторжения. От залива Грейвсенд половина армии направится вглубь материка, повернув на север к Бруклинским высотам, где, как предполагалось, закрепились повстанцы. Оставшаяся часть распределиться вдоль Мантаука, образуя линию обороны, и при необходимости сможет двинуться внутрь страны через Лонг-Айленд.

     Уильям страстно желал оказаться в авангарде, возглавлявшем атаку. Но сознавал, что это не реально. Он совершенно не был знаком со своими ротами, и их вид не впечатлил его. Ни один здравомыслящий командир не пустит таких солдат на передовую, разве что в качестве пушечного мяса. Эта мысль заставила его на мгновение заколебаться, но только на мгновение.

     Хау не рисковал людьми напрасно. Он был известен своей осторожностью, иногда даже излишней. Это сказал ему отец. Лорд Джон не упомянул, что это соображение было главной причиной его согласия на вступление Уильяма в штат Хау, но Уильям и так догадывался. Хотя ему было все равно; он посчитал, что его шансы стать участником важных действий были гораздо выше с Хау, чем в болотах Северной Каролины с сэром Питером Пакером.

     И в конце концов … он медленно повернулся, осматриваясь вокруг. Море было заполнено британскими кораблями, земля перед ним кишела солдатами. Он ни за что бы не признался вслух, как сильно впечатлило его это зрелище, но шток^[30] туго сжал его горло. Он понял, что задерживает дыхание, и медленно выдохнул.

     Пушки переправлялись на берег на плоскодонных баржах, управляемых матерящимися солдатами. Лимберы, кессоны^[31], а также тягловые волы и лошади были выгружены южнее, и теперь животные толпились на берегу с протестующим мычанием и ржанием. Это была самая большая армия, которую он видел.

     - Сэр! Сэр!

     Он взглянул вниз и увидел рядового с пухлыми щеками, вероятно, не старше его самого.

     - Да?

     - Ваш эспонтон^[32], сэр. И ваша лошадь, - добавил рядовой, указывая на стройного светло-гнедого мерина, поводья которого он держал. – Приветствие от капитана Грисуолда, сэр.

     Уильям взял семифутовый эспонтон с блестящим даже в облачный день стальным пером и почувствовал дрожь возбуждения в руке.

     - Благодарю. А вы …?

     - Перкинс, сэр, - рядовой коротко отсалютовал. - Третья рота, сэр. Рубаки, как нас называют.

     - Да? Хорошо, будем надеяться, что представиться множество возможностей оправдать ваше название. Благодарю, Перкинс.

     Уильям отослал его взмахом руки и взял поводья лошади, чувствуя поднимающуюся в груди радость. Это была самая большая армия, которую он видел, и он был ее частью.

     *.*.*

     Он был удачен больше, чем рассчитывал, но не настолько, как надеялся. Его роты должны были находиться во второй волне, следуя за авангардом для охраны пушек. Не гарантия для активных боевых действий, но с хорошими шансами, если американцы окажутся наполовину столь хорошими бойцами, как считалось.

     Был полдень, когда он поднял эспонтон высоко в воздух и закричал: «Вперед, марш!» Удушливая жара сменилась долгожданным моросящим дождиком.

     Вдали от берега заросли уступили место широкой красивой равнине. Перед ними колыхалась трава, усеянная полевыми цветами, яркими в тусклом дождливом свете. Далеко впереди он мог видеть стаи птиц: голубей? перепелов? – слишком далеко, чтобы разглядеть. Они поднимались в воздух, несмотря на дождь, когда марширующие солдаты выгоняли их из укрытия.

     Его собственные роты шли близко к центру наступающей линии, и он с благодарностью подумал о генерале Хау. Как младшего штабного офицера, его должны были использовать в качестве курьера, который сновал туда-сюда между ротами, передавая приказы из штаба Хау, доставляя информацию двум другим генералам, сэру Генри Клинтону и лорду Корнуоллису, и обратно.

     Однако из-за своего позднего прибытия он не знал ни других офицеров, ни диспозиции армии; совершенно не знал, кто есть кто, не говоря уже о том, где они могут находиться в любой момент. В качестве посыльного он был бы бесполезен. Генерал Хау, каким-то образом найдя момент в суете приближающегося вторжения, не только приветствовал его с большой любезностью, но и предложил ему выбор: сопровождать капитана Грисуолда, действуя в соответствии с указаниями капитана, или взять на себя командование несколькими ротами, потерявшими своего лейтенанта, который заболел лихорадкой.

     Он ухватился за этот шанс и теперь гордо восседал в седле, ведя людей на войну. Он повел плечами, наслаждаясь ощущением нового красного мундира на плечах, аккуратной косичкой на шее, давлением штока на горле и небольшим весом офицерского горжета^[33], этой небольшой серебряной пластины, оставшейся в наследие от римского доспеха. Он не надевал форму почти два месяца и, независимо от того, промокла она от дождя или нет, с восторгом приветствовал ее.

     Рядом с ними скакал отряд легкой кавалерии. Он услышал крик их командира и увидел, как они рванулись вперед к отдаленной роще. Они что-то увидели?

     Нет. Огромная стая черных дроздов вылетела из рощицы с таким оглушительным шумом, что многие лошади вздрогнули и испугались. Конные солдаты рыскали по лесу, петляя между деревьями с обнаженными саблями, и ради забавы рубили ветки. Если кто-то там и прятался, они ушли, кавалеристы поскакали обратно, чтобы присоединиться к маршу, перекликаясь друг с другом.

     Он расслабился в седле, и его хватка на эспонтоне ослабла.

     Никаких американцев в поле зрения, да и не могло быть. Он видел достаточно в своей разведывательной миссии, чтобы знать, что большинство американцев не воюют в организованном порядке. Он видел тренировки ополченцев на деревенских площадях, делился едой с людьми, которые принадлежали к ним. Ни один из них не был солдатом. Они были смехотворны во время муштры. Едва могли идти в строю, не говоря уже о маршировке, но почти все они были опытными охотниками, и он видел, как многие из них стреляли диких гусей и индеек на лету, и потому не разделял презрения большинства британских солдат.

     Нет, если бы американцы были поблизости, то первым признаком этого стали бы падающие мертвые солдаты. Он подозвал Перкинса и приказал передать капралам, чтобы держали людей наготове, а оружие заряженным и взведенным. Он видел, как плечи одного капрала напряглись при получении этого приказа, который он явно посчитал оскорблением, но, тем не менее, исполнил его, и чувство напряжения Уильяма немного ослабло.

     Его мысли вернулись к прошедшему путешествию, и он задумался: когда и где он встретится с капитаном Ричардсоном, чтобы передать ему результаты разведывательной миссии.

     В дороге большинство своих наблюдений он фиксировал в голове, записывая только то, что нужно в закодированном виде в маленьком экземпляре Нового Завета, который подарила ему бабушка. Книжка все еще оставалась в кармане его штатского сюртука на Стейтен-Айленде. Теперь, когда он благополучно вернулся в лоно армии, может быть, ему следует изложить свои наблюдения в соответствующих отчетах? Он мог бы …

     Нечто заставило его привстать на стременах. Как раз во время, чтобы уловить блеск и треск мушкетного выстрела из леса слева.

     - Отставить! – скомандовал он, увидев, что его люди взяли ружья наизготовку. – Ждать!

     Выстрел был произведен слишком далеко, и другая колонна пехоты была ближе к лесу. Ее солдаты встали в боевой порядок и дали залп по лесу. Первый ряд встал на колени, а второй выстрелил поверх их голов. Из лесу раздались ответные выстрелы. Он увидел, как один или два человека упали, но строй держался.

     Еще два залпа, искры ответного огня, но более спорадические. Краем глаза он заметил движение и повернулся в седле, чтобы увидеть бегущих с дальней стороны рощи мужчин в охотничьих рубахах.

     Рота впереди него тоже увидела их. Крик сержанта, и солдаты, пристегнув штыки, бросились в погоню. Однако Уильяму было совершенно очевидно, что поймать убегающих охотников они ни за что не смогут.

     Такого рода случайные стычки продолжались весь день во время движения армия. Убитых подбирали и уносили в тыл, но их было мало. В один из моментов одна из рот Уильяма была обстреляна, и он почувствовал себя богом, когда отдал приказ атаковать. Они, примкнув штыки, хлынули в лес потоком разъяренных шершней и сумели убить одного мятежника, тело которого вытащили на свободное пространство. Капрал предложил повесить его на дереве в назидание другим мятежникам, но Уильям решительно отверг это предложение как неблагородное и приказал положить человека на опушке леса, где его могли найти друзья.

     К вечеру пришел приказ от генерала Клинтона. Они не станут разбивать лагерь на ночлег, лишь короткий привал с холодным перекусом, и движение продолжится.

     В рядах раздались удивленные голоса, но никто не роптал. Они пришли воевать, и после привала марш возобновился с еще большим рвением.

     Время от времени шел дождь, и недовольство застрельщиков увядало вместе с меркнущим светом. Было не холодно, и хотя его одежда все больше намокала, Уильям предпочитал холод и сырость вчерашнему зною. По крайней мере, дождь усмирил нрав его лошади, что было хорошо. Это было нервное, пугливое существо, и у него были причины сомневаться в доброй воле капитана Грисуолда, одолжившего его. Теперь утомленный долгим днем, мерин перестал шарахаться от качаемых ветром ветвей и дергать поводья, а брел вперед, свесив уши в усталой покорности.

     В первые часы ночного марша было совсем не плохо. Однако после полуночи на мужчинах стали сказываться усталость и бессонница. Солдаты начали спотыкаться и замедляться, им казалось, что до рассвета им придется преодолеть огромное пространство тьмы и приложить при этом немало усилий.

     Уильям подозвал Перкинса. Пухлощекий рядовой, зевая и моргая, шел рядом с ним, ухватившись за стремя, пока Уильям объяснял, что ему нужно.

     - Петь? - с сомнением произнес Перкинс. - Ну, думаю, я могу петь, сэр. Но только церковные гимны, сэр.

     - Это не то, что я имею в виду, - сказал Уильям. – Иди и скажи сержанту … Миликину, не так ли? Ирландец? Любое, что ему нравится, но только громкое и живое. – В конце концов, они не скрывали своего присутствия, и американцы точно знали, где они находятся.

     - Есть, сэр, - сказал Перкинс с сомнением и, отпустив стремя, сразу растаял в ночи. Уильям ехал несколько минут, потом услышал очень громкий ирландский голос Патрика Миликена, который запел весьма похабную песенку. Среди мужчин пробежала рябь смешков, и когда сержант подошел к первому припеву, к нему присоединились еще несколько голосов. Еще два куплета, и припев орали уже все, включая Уильяма.

     Они, конечно, не могли идти часами на большой скорости при полном вооружении, но к тому времени, когда запас любимых песен иссяк, а дыхание совсем потерялось, они были бодры и оптимистично настроены.

     Прямо перед рассветом Уильям почувствовал в дождливом воздухе запах моря и приливной грязи. Уже промокшим солдатам пришлось пересекать небольшие заливы и устья ручьев.

     Через несколько минут гром пушки разбил ночь, и в небо поднялись вопящие стаи напуганных птиц.

     *.*.*

     В следующие два дня Уильям совершенно не понимал, где находится. Названия, такие как «Ямайский проход», «Флэтбуш» или «Гованус-крик», мелькали в депешах и сообщениях, распространяемых в армии, но с таким же успехом они могли звучать для него, как «Юпитер» или «обратная сторона Луны» по своему смыслу.

     Наконец, он увидел континентальную армию. Орды ополченцев хлынули на них из болот. Первые два столкновения были ожесточенными, но роты Уильяма держались в арьергарде, открыв огонь только один раз, чтобы дать отпор американцам, которые приблизились к ним достаточно близко.

     Тем не менее, он был в состоянии постоянного возбуждения, стараясь слышать и видеть все сразу, опьяненный запахом порохового дыма, даже когда его тело вздрагивало от выстрелов пушек. Когда на закате стрельба прекратилась, он взял немного галет и сыра, но не съел их, а от полного истощения ненадолго заснул.

     Ближе к вечеру второго дня они расположились за большим каменным фермерским домом, который британцы использовали, как артиллерийскую позицию. И сейчас дула пушек торчали из верхних окон, поблескивая под непрерывным дождем.

     Мокрый порох теперь стал проблемой. С гильзами все было в порядке, но когда засыпанный в капсюли порох оставался там несколько минут, он слипался и становился бесполезным. Значит, приказ заряжать ружья должен быть отдан непосредственно перед выстрелом. Уильям обнаружил, что скрипит зубами, волнуясь, когда отдавать приказ.

     Но иногда сомнений не оставалось. С громкими криками группа американцев выскочила из леса перед фасадом дома и бросились к дверям и окнам. Мушкетным огнем изнутри дома были убиты несколько нападающих, но некоторые из них уже достригли дома и лезли в разбитые окна. Уильям пришпорил коня и отъехал вправо, чтобы взглянуть на заднюю часть дома. Конечно же, большая группа ополченцев была уже там, и некоторые из них карабкались вверх по стене, по покрывающему ее плющу.

     - Сюда! - заревел он, развернув лошадь и указывая эспонтоном. - Олсон, Джефрис, сзади! Заряжайте и стреляйте, как только подойдете!

     Две его роты побежали к дому, разрывая зубами концы гильз, но рота гессенцев в зеленом опередила их. Они подбежали к дому и, хватая американцев за ноги, стягивали на землю, где добивали прикладами.

     Он развернул лошадь и помчался посмотреть, что происходит с передней стороны дома. Он появился как раз в тот момент, когда британский артиллерист вылетел из одного из верхних окон. Он упал на землю с подвернутой под телом ногой и громко кричал. Один из людей Уильяма бросился к нему и схватил упавшего за плечи, но был поражен выстрелом изнутри. Солдат согнулся и упал, его шляпа отлетела в кусты.

     Остаток дня они провели возле этого фермерского дома, и за это время американцы четыре раза совершали набеги. Дважды им удавалось одолеть засевших там британцев и ненадолго захватить орудия, но оба раза новые волны британских войск отбивали их. Уильям к самому дому так и не приблизился меньше чем на двести ярдов, но однажды ему удалось расположить одну из своих рот между домом и толпой отчаявшихся американцев, одетых как индейцы и вопящих как банши. Один из них поднял длинную винтовку и выстрелил прямо в него, но промахнулся. Уильям выхватил саблю, намереваясь сбить человека с ног, но чей-то выстрел попал в человека, и тот покатился по склону небольшого холма.

     Уильям направил свою лошадь поближе, посмотреть, мертв человек или нет. Сподвижники мужчины уже скрылись за дальним углом дома, преследуемые британскими войсками. Мерин был приучен к мушкетному огню, но не к пушечной пальбе, потому, когда именно в этот момент заговорила пушка, прижал уши и рванулся.

     Уильям, который держал в одной руке саблю, а вокруг другой были намотаны поводья, потерял равновесие, и когда лошадь скакнула влево, его правая нога соскочила со стремени, и он вылетел из седла. Ему едва хватило присутствия духа, чтобы выпустить саблю; он приземлился на одно плечо и покатился.

     Он встал на четвереньки, благодаря бога, что его левая нога не застряла в стремени, и одновременно проклиная мерина. Сердце его стучало в горле, а мундир покрылся травой и грязью.

     Пальба пушек из дома прекратилась. Скорее всего, американцы снова были в доме и вступили врукопашную с артиллерийскими расчетами. Он выплюнул изо рта грязь и стал осторожно отступать. Как он понимал, он находился в зоне ружейного поражения из верхних окон.

     Слева он увидел американца, который пытался его застрелить. Тот все еще лежал в мокрой траве неподвижно лицом вниз. Бросив настороженный взгляд на дом, он подполз к мужчине. Ему хотелось, непонятно почему, посмотреть в его лицо. Он встал на колени и, взяв мужчину за плечи, приподнял и перевернул его.

     Американец с простреленной головой был мертв. Рот и глаза полуоткрыты, а тело казалось странно тяжелым и инертным. На нем была некоторого рода униформа с деревянными пуговицами, на которых были выжжены буквы «ПАТ». Они что-то означали, но его потрясенный разум не мог понять что. Мягко положив человека обратно на мокрую траву, он встал и пошел подобрать свою саблю. Колени его немного подрагивали.

     Пройдя половину дороги до сабли, он остановился, развернулся и возвратился к трупу. Опустившись на колени, он холодными пальцами закрыл глаза мертвецу.

     *.*.*

     К радости войска этой ночью они стали лагерем. Были вырыты ямы для кухонных костров, подогнаны фургоны с поварами, и влажный воздух наполнился запахом жареного мяса и свежего хлеба. Уильям только уселся поесть, как Перкинс, этот вестник рока, появился рядом с ним с извинениями и сообщением – немедленно явиться в полевой штаб генерала Хау. Схватив ломоть хлеба и дымящийся кусок жареной свинины, он пошел, жуя на ходу.

     Он нашел трех генералов и всех штабных офицеров, погруженных в обсуждение результатов дня. Генералы сидели за небольшим столом, заваленным депешами и наскоро нарисованными картами. Уильям нашел место среди штабных офицеров, скромно стоящих вдоль стенок большого шатра.

     Сэр Генри приводил аргументы в пользу атаки на Бруклинские высоты наступающим утром.

     - Мы можем их легко выбить, - говорил Клинтон, указывая на депеши. - Они потеряли половину своих людей, если не больше, а их с самого начала было немного.

     - Нет, не легко, - возразил лорд Корнуоллис, поджав толстые губы. - Вы видели, как они сражаются. Да, мы можем выбить их оттуда, но какой ценой? Что вы скажете, сэр? - обратился он к Хау.

     Губ Хау практически не было видно, и только белая линия отмечала место, где они должны были быть.

     - Я не могу позволить себе еще одну победу, подобную последней, - отрезал он. - Даже если бы я мог, я этого не хочу. - Его взгляд оторвался от стола и скользнул по младшим офицерам, стоящим у стены. - Я потерял всех штабных офицеров на этом проклятом холме в Бостоне, - сказал он уже тише. - Двадцать восемь. Всех. - Его глаза задержались на Уильяме, самом молодом из присутствовавших младших офицеров, он покачал головой, словно что-то решив про себя, и повернулся к сэру Генри.

     - Остановить наступление, - приказал он.

     Сэр Генри был недоволен, как мог видеть Уильям, но кивнул головой.

     - Предложить им переговоры?

     - Нет, - коротко ответил Хау. - Они потеряли почти половину людей, как сказали вы. Только сумасшедший будет драться без причины. Они … Вы, сэр? Что вы думаете?

     Уильям вздрогнул, поняв, что Хау обращался с этим вопросом к нему; эти круглые глаза вонзились в его грудь, как дробины.

     - Я … - начал он, но взял себя в руки и вытянулся. - Да, сэр. Здесь американцами командует генерал Патнэм. Он, вероятно, не сумасшедший, - добавил он осторожно, - но у него репутация упрямого человека.

     Хау сузил глаза.

     - Упрямый человек, - повторил он. - Да, следует признать это.

     - Он был одним из командующих на Бридс-Хилл, не так ли? - заметил лорд Корнуоллис. - Американцы сбегали оттуда довольно шустро.

     - Да, но … - Уильям остановился, парализованный пристальными взглядами трех генералов. Хау нетерпеливо махнул рукой, велев ему продолжать.

     - Со всем моим уважением, лорд, - сказал он, радуясь, что голос его не дрожит. - Я … слышал, что американцы не побежали в Бостоне, пока не истратили весь боезапас. Я думаю … здесь не тот случай. А что касается генерала Патнэма … на Бридс-Хилл за ним никого не было.

     - И вы думаете, что сейчас есть.

     Это не был вопрос.

     - Да, сэр, - Уильям старался не смотреть на кипу донесений на столе. - Я уверен в этом, сэр. Думаю, что почти вся континентальная армия находится на острове, сэр. - Он пытался, чтобы предложение не звучало, как вопрос. Он слышал об этом от проезжающего майора вчера, но это могло быть неправдой. - Если Патнэм командует здесь …

     - Откуда вы знаете, что это Патнэм, лейтенант? - прервал его Клинтон с недовольным видом.

     - Я недавно вернулся из … разведывательной экспедиции, сэр, в ходе которой прошел через Коннектикут, и слышал там от многих людей, что ополченцы собирались, чтобы последовать за генералом Патнэмом, который должен был присоединиться к силам генерала Вашингтона под Нью-Йорком. И я видел пуговицу на одном из мятежников, убитых возле ручья, сегодня днем, сэр, с вырезанным на ней словом «ПАТ». Так они называют его, сэр … генерала Патнэма. «Старина Пат».

     Генерал Хау выпрямился, прежде чем Клинтон или Корнуоллис могли вмешаться.

     - Упрямый человек, - повторил он. - Вероятно, это так. Тем не менее, мы приостановим наступление. Он находится в невыгодном положении, и должен это осознавать. Дадим ему возможность все обдумать … посоветоваться с Вашингтоном, если захочет. Вашингтон, пожалуй, более разумный командир. И если мы сможем добиться капитуляции континентальной армии без дальнейшего кровопролития … Я думаю, что это стоит риска, джентльмены. Но мы не станем предлагать ему переговоры.

     Что означало, что если американцы имеют разум, это будет безусловная капитуляция. А если нет? Уильям слышал истории о сражении на Бридс-Хилл – конечно, истории, рассказанные американцами – и поэтому воспринял их с долей скептицизма. Но по слухам, тамошние повстанцы вытащили гвозди из заграждений и стреляли ими в англичан, когда у них закончились патроны. И отступили только тогда, когда им пришлось бросать камни.

     - Но если Патнэм ждет подкрепление от Вашингтона, то будет только сидеть и ждать, - нахмурился Клинтон. - А потом мы получим кипящий котел, не лучше ли …

     - Это не то, что он имел в виду, - прервал его Хау. - Не так ли, Элсмир? Когда вы сказали, что никого не было за ним на Бридс-Хилл?

     - Нет, сэр, - произнес благодарный Уильям. - Я имел виду … сейчас у него есть что защищать. За своей спиной. Я не думаю, что он ждет армию, которая придет к нему на помощь. Я думаю, он прикрывает ее отход.

     Изогнутые брови лорда Корнуоллиса приподнялись. Клинтон мрачно посмотрел на Уильяма, который слишком поздно вспомнил, что Клинтон был полевым командиром во время пирровой победы на Бридс-Хилл и, похоже, был весьма чувствителен к теме Израэля Патнэма.

     - И почему мы спрашиваем совета у мальчишки, у которого еще молоко … Вы когда-нибудь видели бой, сэр? - спросил он у Уильяма, который сильно покраснел.

     - Я бы дрался сейчас, сэр, - сказал он, - если бы меня не призвали сюда.

     Лорд Корнуоллис рассмеялся, а на лице Хау мелькнула быстрая улыбка.

     - Мы позаботимся о том, чтобы у вас была хорошая возможность пролить кровь, лейтенант, - сказал он. - Но не сегодня. Капитан Рамсэй? - Он сделал знак одному из старших офицеров, невысокому мужчине с квадратными плечами, который выступил вперед и отдал честь. - Отведите Элсмира, и пусть он расскажет вам о результатах своей … разведки. Сообщите мне все, что покажется вам интересным. А пока, - он снова повернулся к двум своим генералам, - приостановите боевые действия до особого распоряжения.

     *.*.*

     Уильям не слышал дальнейших обсуждений, так как его увел капитан Рамсэй.

     Он сказал слишком многое не к месту? Задался он вопросом. К счастью генерал Хау задавал прямые вопросы, требующие ответа. Но противопоставить свои жалкие данные месячной разведки объединенным знаниям столь многих опытных старших офицеров …

     Он высказал некоторые свои сомнения капитану Рамсэю, который казался холодноватым человеком, но настроенным вполне дружественно.

     - Ну, у вас не было иного выхода, как и что говорить, - успокоил его Рамсэй. - Хотя …

     Уильям обошел кучу лошадиного помета, чтобы не отстать от капитана.

     - Хотя? - спросил он.

     Рамсэй некоторое время не отвечал, ведя его по лагерю мимо палаток, и изредка махал рукой сидящим вокруг костров людям, которые приветствовали его.

     Наконец, они прибыли к палатке Рамсэя, и он придержал полог для Уильяма, приглашая того войти.

     - Слышали о леди по имени Кассандра? – спросил он, наконец. - Гречанка. Не очень популярная.

     *.*.*

     Армия крепко спала после напряженных дней, и Уильям тоже.

     - Ваш чай, сэр.

     Он дезориентировано моргнул, все еще погруженный в сон, где прогуливался по частному зоопарку герцога Девонширского рука об руку с орангутангом. Но его приветствовало круглое и встревоженное лицо рядового Перкинса, а не обезьянья морда.

     - Что? - глупо произнес он. Перкинс, казалось, плавал в каком-то тумане, но не рассеивался при моргании, а когда он сел, чтобы взять парящую чашку, то обнаружил, что весь воздух пропитан густым туманом.

     Все звуки были приглушены. И хотя лагерь был полон обычных утренних шумов, они звучали как бы издалека. Не удивительно, что высунув голову из палатки десятью минутами позже, он обнаружил, что вся земля была покрыта стелющимся туманом, который вытекал из болот.

     Хотя это не имело значения. Армия выступать не собиралась. Депеша из штаба Хау официально приостановила боевые действия; ничего не оставалось делать, как ждать, пока американцы одумаются и сдадутся.

     Армия потягивалась, зевала и искала развлечения. Уильям был занят азартной игрой с капралами Ярнеллом и Джеффрисом, когда снова явился запыхавшийся Перкинс.

     - Приветствие от полковника Спенсера, сэр, и вы должны явиться к генералу Клинтону.

     - Да? Зачем? - спросил Уильям. Перкинс смутился; ему и в голову не пришло спросить об этом вестового.

     - Ну … Я думаю, вы нужны ему, - промямлил он.

     - Премного благодарен, рядовой Перкинс, - сказал Уильям с сарказмом, который прошел мимо Перкинса. Тот просиял от облегчения и удалился без разрешения.

     - Перкинс! - проревел Уильям, и рядовой развернулся с удивлением на круглом лице. - Где?

     - Что? Э-э … я имею в виду, что, сэр?

     - В каком направлении находится штаб генерала Клинтона? - спросил Уильям со всевозможным терпением.

     - Ой! Гусар … он приехал … - Перкинс с сосредоточенным видом медленно, как флюгер, поворачивался. - Оттуда! - показал он. - Я видел ту верхушку холма позади него.

     Туман все еще был густым у земли, но гребни холмов и высокие деревья время от времени проявлялись в нем, и Уильям без труда заметил пригорок, о котором говорил Перкинс. Холм имел странный комковатый вид.

     - Благодарю, Перкинс. Свободен, - добавил он торопливо, пока Перкинс не успел снова уйти. Он смотрел, как рядовой исчезает в движущейся массе тумана и тел, затем покачал головой и пошел, чтобы передать командование капралу Эвансу.

     Мерину туман не нравился. Уильяму тоже. Он вызывал у него тревожное ощущение, как будто кто-то дышал ему в затылок.

     Но это был морской туман: тяжелый, сырой и холодный, но не удушающий. Он утончался и уплотнялся, создавая ощущение движения. Уильям мог видеть лишь на несколько футов вперед и мог различить только смутные очертания холма, на который указал Перкинс. Его вершина то появлялась, то исчезала, словно по волшебству в какой-то сказке.

     Зачем он мог понадобиться сэру Генри? И призвали ли его одного, или это было совещание, чтобы проинформировать полевых офицеров об изменении стратегии?

     Может быть, люди Патнэма сдались? Они определенно могли. В данных обстоятельствах у них не было никаких надежд на победу, и им это должно быть ясно.

     Но он полагал, что Патнэм захочет посоветоваться с Вашингтоном. Во время битвы в старом фермерском доме, он видел маленькую группу всадников на дальнем холме, над которыми развевался незнакомый флаг. Кто-то указал на них и сказал: «Вон там Вашингтон. Жаль, у нас нет двадцати четырех фунтовых пушек, научить его, как глазеть на нас!» и рассмеялся.

     Разум говорил, они сдадутся. Но у него было тревожное чувство, никак не связанное с туманом. За месяц, проведенный в дороге, ему довелось выслушать много американцев. Большинство из них тревожились, не желая конфликта с Англией, особенно не желая участвовать в вооруженном противостоянии. Весьма разумная позиция. Но те, кто решился на восстание … действительно были очень решительны.

     Может быть, Рамсэй довел часть его сведений до генералов. Его не особо впечатлила информация, собранная Уильямом, не говоря уже о его мнении, но может быть …

     Мерин споткнулся, и он покачнулся в седле, нечаянно дернув поводья. Разозленная лошадь повернула голову и укусила его, оцарапав сапог большими зубами.

     - Ублюдок! - он хлестнул мерина по носу поводьями, и повернул его голову с такой силой, что вращающиеся глаза и оскаленная пасть животного оказались почти у него на коленях. Затем он медленно ослабил поводья. Лошадь фыркнула и сильно тряхнула гривой, но продолжила идти без сопротивления.

     Он, казалось, ехал уже достаточно долго, но время, как и расстояние, в тумане было обманчиво. Он взглянул в сторону пригорка, являющегося его целью, но только обнаружил, что он снова исчез. Хотя, без сомнения, он снова появится.

     Только он не появился.

     Туман двигался вокруг него, и он слышал падение капель с листьев деревьев, которые внезапно появлялись из тумана и также внезапно исчезали. Но пригорок упорно оставался невидимым.

     Ему пришло в голову, что уже некоторое время не слышит людских голосов.

     Он должен был их слышать.

     Если бы он приближался к штабу Клинтона, он не только услышал бы обычные лагерные звуки, но и должен был столкнуться с какими-то людьми, лошадями, кострами, фургонами, палатками …

     Но сейчас вокруг него не были никаких шумов, кроме журчания воды. Проклятие, он проехал лагерь.

     - Черт тебя побери, Перкинс, - произнес он вполголоса.

     Он на мгновение остановился и проверил заряд пистолета, понюхав порох на полке. При намокании он пах по-другому. Пока он сухой, подумал он; пахло остро и щипало в носу, а не запахом тухлых яиц и серы, характерном для мокрого пороха.

     Он взял пистолет в руку, хотя не видел ничего угрожающего. Но туман был слишком густой, чтобы видеть дальше нескольких футов перед собой. Кто-нибудь может внезапно появиться из тумана, и у него будет мгновение, чтобы решить стрелять или нет.

     Было тихо. Их артиллерия молчала, и не было случайных мушкетных выстрелов, как вчера. Без сомнения, враг отступил. Но если он столкнется с ополченцами, также заблудившимися в тумане, должен ли он стрелять? Эта мысль заставила его ладони вспотеть, но он должен. Ополченцы не станут колебаться, увидев человека в красном мундире.

     Немного больше его беспокоило унижение быть застреленным собственными солдатами, чем реальная перспектива смерти, но он также не забывал о риске встречи с противником.

     Проклятый туман стал еще гуще. Он напрасно искал солнце, чтобы сориентироваться; небо было невидимым.

     Он подавил небольшую дрожь паники, которая отдалась в его копчике. Действительно, на этом чертовом острове находятся 34 тысячи британских солдат, и в этот момент он может быть на расстоянии пистолетного выстрела от кого-то из них. А также на расстоянии пистолетного выстрела от какого-нибудь американца, мрачно напомнил он себе, продираясь сквозь заросли лиственниц.

     Он слышал поблизости шорохи и треск ветвей; без сомнения, лес был обитаем. Но кем?

     Во-первых, британские войска не станут двигаться в таком тумане. Проклятый Перкинс! Если он уловит движение группы человек, то остановится и спрячется. Иначе … Все на что он мог надеяться, это наткнуться на роту солдат или услышать что-либо явно военное, например, командирские приказы …

     Некоторое время он медленно двигался в тумане и, наконец, убрал пистолет, вес которого показался ему слишком тяжелым. Боже, как долго он блуждает? Час? Два? Ему следует повернуть назад? Но он не знал, в какую сторону. Он мог ездить кругами; местность выглядела всегда одинаковой: размытые серые пятна деревьев и травы. Вчера он был постоянно взвинчен, готовясь к атаке. Сегодня рвение к битве значительно ослабло.

     Кто-то внезапно вышел перед ним, и его мерин встал на дыбы. Уильям даже не успел хорошо разглядеть мужчину. Однако заметил, что тот был не в британском мундире. Он выхватил бы свой пистолет, если обе его руки не были заняты укрощением лошади.

     Та, в панике скакала кругами, вскидывая зад, и при каждом ее приземлении позвоночник Уильяма болезненно сотрясался. Окружающее пространство кружилось серыми и зелеными пятнами, но он осознавал выкрики то ли насмешливые, то ли ободряющие.

     Казалось, что через вечность, но должно быть через полминуты или около того, Уильяму удалось остановить проклятую лошадь, которая тяжело дышала и все еще задирала голову с влажно блестящими белками глаз.

     - Ты гребаный кусок кошачьего дерьма! - прорычал Уильям, заворачивая мерину голову. Дыхание лошади проникло влажным и горячим воздухом сквозь кожаные штаны, и ее бока тяжело вздымались под его ногами.

     - Не самая послушная лошадка, которую я когда-либо видел, - согласился голос, и рука схватила уздечку. - Зато вид здоровый.

     Уильям увидел человека в охотничьем костюме, плотного и смуглого, а затем кто-то схватил его сзади за талию и стащил с лошади.

     Он сильно ударился о землю и распластался на спине, задохнувшись, однако отважно попытался выхватить пистолет. В грудь ему уперлось колено, и большая рука вырвала пистолет. Бородатое лицо ухмыльнулось ему.

     - Не очень вежливый, - укоризненно произнес мужчина. - Думал, вы, британцы, должны быть более воспитанными.

     - А ты позволь ему встать и наброситься на тебя, Гарри, и я полагаю, он тебя хорошо повоспитывает. - Это был еще один мужчина, невысокого роста и худощавого телосложения, с мягким, поставленным, как у школьного учителя, голосом, который заглядывал через плечо человека, упершегося коленом в грудь Уильяма. - Хотя, полагаю, ты мог бы дать ему подышать.

     Давление на грудь Уильяма ослабло, и он набрал в легкие воздуха. Однако воздух был снова вытеснен, когда удерживавший его мужчина, ударил кулаком в живот. Тут же в его карманах принялись рыться руки, а горжет сдернули через голову, больно оцарапав нижнюю часть носа. Кто-то расстегнул его ремень и с довольным свистом аккуратно снял прикрепленное на нем снаряжение.

     - Очень хорошо, - довольно произнес второй мужчина. Он взглянул вниз на Уильяма, который лежал на земле, по-рыбьи открывая рот. - Благодарю вас, сэр. Премного обязаны. Все в порядке, Аллан? - обратился он к мужчине, держащему лошадь.

     - Да, он у меня, - произнес гнусавый шотландский голос. - Уходим!

     Люди исчезли, и на мгновение Уильяму показалось, что он остался один. Но затем мясистая рука схватила его за плечо и перевернула. Одним лишь усилием воли он вскочил на колени, и та же рука схватила его за косичку и дернула голову назад, обнажая горло. Он уловил блеск ножа и широкую ухмылку мужчины, но у него не было ни дыхания, ни времени на молитву или проклятие.

     Нож резанул вниз, и он почувствовал рывок в затылке, от которого на глазах выступили слезы. Мужчина недовольно хмыкнул и рубанул еще дважды. Затем, наконец, победоносно отошел, держа косичку Уильяма в ладони-окороке.

     - Сувенир, - сказал он с ухмылкой Уильяму и, развернувшись, отправился догонять своих друзей. Сквозь туман до Уильяма донеслось насмешливое лошадиное ржание.

     *.*.*

     Ему страстно хотелось, чтобы он убил хотя бы одного из них. Но они взяли его так легко, как ребенка, ощипали, как гуся, и оставили лежать на земле, как дерьмо! Его переполняла такая огромная ярость, что он остановился и врезал кулаком по стволу дерева. Боль заставила его задохнуться.

     Он зажал раненую руку между ног и, шипя сквозь зубы, переждал, пока боль утихнет. Шок смешался с гневом, и он почувствовал себя еще более дезориентированным. Голова его кружилась. Потрогав рукой затылок, он обнаружил колючие корни волос вместо косички и, охваченный новой волной бешенства, со всей силы пнул дерево.

     Ругаясь и прихрамывая, он ходил кругами, пока, наконец, не упал на камень и, тяжело дыша, опустил голову на колени.

     Постепенно дыхание его успокаивалось, и способность мыслить разумно начала возвращаться.

     Ладно. Он все еще потерян в дебрях Лонг-Айленда, теперь за минусом лошади, еды и оружия. И волос. Эта мысль заставила его выпрямиться и сжать кулаки, призывая ярость. Ладно. У него нет времени гневаться. Если он когда-нибудь увидит Гарри, Аллана или маленького мужчину с поставленным голосом … Что ж времени для этого достаточно.

     А теперь, самое важное, это найти какую-либо часть своей армии. Его первым импульсом было тут же дезертировать и сесть на корабль до Франции, оставив армию думать, что он убит. Но он не мог сделать этого по разным причинам, и не в последнюю очередь из-за отца, который, вероятно, предпочел бы, чтобы он был убит, а не трусливо сбежал.

     Ничего не поделаешь. Он неохотно встал, пытаясь радоваться тому, что, по крайней мере, ему оставили мундир. Туман понемногу поднимался тут и там, но на земле был все еще влажный и холодный. Не то, чтобы его это тревожило. Его кровь кипела.

     Он пристально огляделся вокруг. Окружающие деревья и камни выглядели точно так же, как и те гребаные деревья и камни, которые попадались ему весь этот несчастный день.

     - Ладно, - громко сказал он и, нацелив палец, стал поворачиваться кругом. - Эни-мини-майни-мо, поймать француза за пальто. Если станет он пищать^[34] … О, черт с ним.

     Слегка прихрамывая, он отправился в путь. Он не имел понятия куда идти, но должен был идти, иначе взорвется.

     Некоторое время он развлекал себя, переписывая в уме недавнюю встречу. Где он с удовольствием хватает толстяка по имени Гарри, превращает его нос в кровавую кашу, а потом разбивает его голову о скалу. Выхватывает у него нож и режет маленького ублюдка, вырывая у него легкие. У древних германцев был ритуал, назывался «кровавый орел», когда у человека делали надрезы на спине и сквозь них вытаскивали легкие, так что они висели, как крылья, пока он не умирал.

     Постепенно он становился спокойнее и только потому, что не мог поддерживать такой уровень ярости.

     Его нога стала лучше, ободранные костяшки пальцев уже не пульсировали от боли, и его фантазии об отмщении стали казаться ему несколько абсурдными. Не такова ли ярость в бою, подумал он. Ты хочешь убивать не потому, что это твой долг, но тебе это нравится? Желать этого, как желаешь женщину? И не чувствуешь ли себя по-дурацки после этого?

     Он думал об убийстве в бою время от времени. Не часто. Он пытался представить его себе, когда собрался вступить в армию. И он понял, что сожалеет об этом шаге.

     Его отец рассказал ему, открыто и без утайки об обстоятельствах, при которых он убил первого человека. Не в бою, а после. Расстрел в упор шотландца, раненого и оставленного на Каллоденском поле.

     - По приказу, - сказал его отец. - Никакой пощады, таков был письменный приказ Камберленда. - Взгляд его отца был зафиксирован на книжных полках, но в этот момент он взглянул прямо на Уильяма.

     - Приказ, - повторил он. - Ты исполняешь приказ, конечно. Ты должен. Но будут времена, когда у тебя не будет приказов, или ты обнаружишь, что ситуация внезапно изменилась. И будет время, Уильям, когда твоя собственная честь диктует тебе не следовать приказам. В таких обстоятельствах ты должен следовать своим суждениям и быть готовым к последствиям.

     Уильям торжественно кивнул. Он только что принес отцу комиссионные документы, требующие подписи лорда Джона как своего опекуна. Однако полагал это подписание простой формальностью; он не ждал ни исповеди, ни наставления, если оно было наставлением.

     - Мне не следовало делать этого, - внезапно произнес его отец. - Я не должен был стрелять в него.

     - Но … приказ …

     - Он не относился напрямую ко мне. Я еще не получил свою комиссию. Я отправился на битву вместе с братом, но еще не был солдатом. Я не был под воинской клятвой, я мог отказаться.

     - Если не вы, его застрелил кто-нибудь другой, не так ли? - резонно заметил Уильям.

     Его отец улыбнулся, но не весело.

     - Да. Но дело не в этом. Мне совсем не пришло в голову, что у меня есть выбор. Дело в этом. У тебя всегда есть выбор, Уильям. Запомни это.

     Не дожидаясь ответа, он наклонился вперед, достал перо из бело-голубой китайской вазочки и открыл кристаллическую чернильницу.

     - Ты уверен? – спросил он, глядя серьезно на Уильяма, и на кивок последнего подписал бумагу размашистым подчерком. Потом поднял взгляд и улыбнулся.

     - Я горжусь тобой, Уильям, - сказал он тихо, - и всегда буду.

     Уильям вздохнул. Он не сомневался, что отец всегда будет любить его, но что касается того, чтобы гордиться … Эта кампания, кажется, не покроет его славой. Ему повезет, если он попадет в свою роту, прежде чем кто-либо заметит его долгое отсутствие и поднимет тревогу. Боже, как позорно заблудиться и быть ограбленным в первом своем значительном деле!

     Хотя лучше, чем быть убитым.

     Он продолжал осторожно пробираться сквозь заполненный туманом лес. Земля была достаточно твердой, хотя встречались заболоченные места, где дождь заполнил низины. Однажды, он услышал треск мушкетов и помчался туда, но выстрелы прекратились прежде, чем он смог выйти на стрелявших.

     Он мрачно брел вперед, размышляя, сколько времени потребуется, чтобы пешком пересечь весь чертов остров, и насколько он был близок к этому? Земля под ногами стала резко подниматься; и теперь он карабкался вверх; пот заливал его лицо. Ему казалось, что туман рассеивается по мере того, как он поднимается, и действительно, в какой-то момент он вышел на небольшой скалистый мыс и мельком увидел внизу землю, полностью покрытую клубящимся серым туманом. Это зрелище вызвало у него головокружение, и ему пришлось на несколько мгновений присесть на камень, закрыв глаза.

     Дважды он слышал голоса людей и лошадей, но звуки были неправильные. В них не ощущалось армейского ритма, и он поворачивался, осторожно пробираясь в противоположном направлении.

     Он обнаружил, что земля резко изменилась, став чем-то вроде кустарникового леса, полного чахлых деревьев, торчащих из светлой почвы, которая скрипела под его сапогами. Потом он услышал воду, волны, плещущиеся о берег. Море! Ну, и слава богу, подумал он и ускорил шаги.

     Двигаясь в сторону шума волн, он внезапно услышал другие звуки.

     Лодки. Много. Скрип корпусов о гравий, поскрипывание уключин, всплески. И голоса, скорее сдерживаемые, чем возбужденные. Кровавый ад! Он нырнул под ветку низкорослой сосны, надеясь найти дыру в движущемся тумане.

     Внезапное движение заставило его рвануть в сторону, рука потянулась за пистолетом. Тут он вспомнил, что пистолет утерян, и сразу же осознал, что его противником была большая голубая цапля, которая посмотрела на него желтыми глазами, прежде чем взлететь в небо с оскорбительным криком. Из кустов, не более чем в десяти футах от него, раздался тревожный крик вместе с выстрелом из мушкета, и цапля взорвалась дождем перьев прямо над его головой. Он почувствовал на лице капли птичьей крови, гораздо теплее холодного пота, и резко сел; черные точки закружились перед глазами.

     Он не осмеливался двинуться не то, что бы крикнуть. Из кустов доносились тихие голоса, но он не мог разобрать ни слова. Через некоторое время он услышал, что звуки стали удаляться. Стараясь не шуметь, он перевернулся на четвереньки и пополз в противоположном направлении, пока не смог встать на ноги.

     Ему казалось, что он все еще слышит голоса. С бьющимся сердцем подполз ближе, учуял запах табака и замер.

     Однако рядом с ним ничего не двигалось; голоса все еще звучали в отдалении. Он принюхался, запах табака исчез, вероятно, ему показалось. Он двинулся навстречу звукам.

     Теперь он мог слышать их отчетливо. Приказывающие, тихие голоса, стук уключин и шлепанье ног в прибое. Шарканье и ропот людей, почти смешивающийся с шумом моря и травы. Он бросил отчаянный взгляд на небо, но солнца все еще не было видно. Он должен быть на западной стороне острова; он был в этом уверен. Почти уверен в этом. И если это так …

     Если это так, то звуки, которые он слышал, принадлежат американским войскам, отступающим с острова на Манхеттен.

     - Не двигаться, - шепот за его спиной совпал с давлением ствола в области почек. Он замер. Затем ствол отодвинулся и ударил в спину с такой силой, что в глазах у него помутилось. Он издал задушенный стон и выгнулся, но прежде чем смог говорить, мозолистые руки схватили его за запястья и вывернули назад.

     - Не стоит, - произнес глубокий хриплый голос. - Отойди, и я его пристрелю.

     - Нет, - произнес другой голос, такой же глубокий, но не такой злой. - Это только юнец. И к тому же хорошенький. - Одна из мозолистых рук погладила его шею, и он замер, но кто бы это ни был уже связал ему руки.

     - И если бы ты хотела его застрелить, уже застрелила бы, сестра, - добавил этот голос. - Повернись, мальчик.

     Медленно он развернулся и увидел, что его захватили две пожилые женщины, короткие и приземистые, как тролли. Одна из них с ружьем курила трубку, табачный запах которой он учуял. Увидев потрясение и отвращение на его лице, она приподняла один уголок морщинистого рта, крепко сжимая трубку остатками коричневых зубов.

     - Человека дела красят, - заметила она, оглядывая его с ног до головы. - Все же не стоит тратить выстрелы.

     - Мадам, - сказал он, собравшись с силами и пытаясь выглядеть очаровательным. - Полагаю, вы ошибаетесь. Я солдат короля, и …

     Обе расхохотались, скрипя, как пара ржавых петель.

     - Никогда бы не догадалась, - сказала курильщица трубки, усмехаясь. – Думала, ты золотарь!

     - Помолчи, сынок, - прервала его попытку заговорить вторая сестра. - Мы не сделаем тебе ничего плохого, пока ты не шевелишься и не говоришь. - Она осмотрела его.

     - Побывал на войне, да? - сказала она не без сочувствия. Не дожидаясь ответа, она усадила его на камень, обильно усеянный мидиями и влажной водорослью, из чего он сделал вывод о своей близости к берегу.

     Он не говорил не потому, что боялся пожилых женщин, а потому, что нечего было говорить.

     Он сидел, прислушиваясь к звукам исхода, понятия не имея, сколько людей могло быть задействовано, поскольку не знал, как долго это продолжалось. Ничего полезного не было сказано; были только приглушенные разговоры работающих людей, и тут и там раздавался тихий смех, порожденный нервозностью.

     Туман над водой истончался. Теперь он мог видеть не более чем в сотне ярдов небольшую флотилию весельных лодок, плоскодонок и рыбацких кечей, плавающих взад и вперед по гладкой, как стекло, воде, а также неуклонно уменьшающуюся толпу людей на берегу, которые держали руки на оружии и постоянно оглядывались через плечо.

     Мало же они знают, подумал он с горечью.

     В данный момент он не думал о своем будущем. Его волновало то, что он оставался беспомощным свидетелем бегства американской армии, и мысль о том, что он обязан вернуться и доложить об этом событии генералу Хау, была такой настоятельной, что его не заботило, что собирались делать с ним эти старухи, даже если бы хотели поджарить его и съесть.

     Сосредоточенный на сцене на берегу, он ни на миг не задумался, что если он видит их, то и его тоже видно. На самом же деле, ополченцы и континентальные солдаты были так сосредоточены на своем отступлении, что никто не заметил его, пока один мужчина не повернулся, высматривая что-то в верховьях берега.

     Мужчина напрягся, а затем, бросив беглый взгляд на своих ничего не подозревающих товарищей, целеустремленно направился в их сторону, не сводя глаз с Уильяма.

     - Что это, мать? - спросил он. Он был одет в униформу континентального офицера, приземистый и широкий, как и обе женщины, но значительно крупнее. И хотя его лицо оставалось невозмутимым, в налитых кровью глазах отражалась расчетливость.

     - Рыбачили, - сказала курильщица трубки. - Поймали красноперого окуня, думаем бросить его назад в воду.

     - Да? Может быть, не стоит?

     Уильям напрягся с появлением мужчины и уставился на него, держа по возможности суровое выражение на лице.

     Тот кинул взгляд на редеющий туман за спиной Уильяма.

     - Ты один, парень?

     Уильям сидел молча. Мужчина вздохнул, размахнулся и ударил юношу кулаком в живот. Тот согнулся, упал с камня, и его вырвало на песок. Мужчина схватил его за воротник и поднял, словно он ничего не весил.

     - Отвечай, парень. У меня не так много времени, и тебе не понравится, если я буду торопиться, - он говорил спокойно, но рука его лежала на рукоятке ножа на поясе.

     Уильям утер рот, как мог, о свое плечо и посмотрел на мужчину горящими глазами. Ладно, подумал он и почувствовал, как на него опустилось спокойствие. Если я должен умереть здесь, по крайней мере, умру не напрасно. Мысль принесла ему облегчение.

     Сестра курильщицы, однако, положила конец драматической сцене, ткнув допрашивающего мушкетом в ребра.

     - Если бы был кто-нибудь еще, мы бы с сестрой услышали, - сказала она немного раздраженно. - Их солдаты довольно шумные.

     - Верно, - согласилась курильщица и вынула трубку, чтобы сплюнуть. - Он лишь заблудился, ты же видишь, и он не хочет с тобой разговаривать. - Она фамильярно улыбнулась Уильяму, показав торчащий желтый клык. - Лучше умереть, чем говорить, а, парень?

     Уильям наклонил голову на дюйм, и женщины захихикали. Да, именно так, они хихикали над ним.

     - Давай иди, - сказала тетя мужчине, махнув в сторону моря. - А то они уплывут без тебя.

     Тот даже не взглянул на нее, не сводя глаз с Уильяма. Однако через несколько мгновений он коротко кивнул и развернулся.

     Уильям почувствовал, что что-то острое коснулось его запястий за спиной, и концы веревки, связывающей его руки, упали. Ему хотелось потереть запястья, но он не стал.

     - Иди, парень, - сказала курильщица почти ласково. - Пока еще кто-нибудь не увидел и ничего не придумал.

     Он ушел.

     На конце пляжа он обернулся. Старые женщины исчезли, мужчина сидел на корме лодки, уходящей от берега, сейчас практически пустого. Мужчина смотрел на него.

     Уильям отвернулся. Солнце, наконец, стало видимым, бледно-оранжевый круг, горящий за дымкой. Оно уже прошло свою высшую точку на небосводе, наступил ранний полдень. Он пошел вглубь острова, придерживаясь юго-запада, но еще долго чувствовал на своей спине взгляд, даже когда берег уже не был виден.

     Его желудок ныл, а в голове билась единственная мысль о том, что сказал ему капитан Рамсэй. «Слышал о леди по имени Кассандра?»

     Глава 7. НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ БУДУЩЕЕ

     Лаллиброх

     Инвернесс, Шотландия

     Сентябрь, 1980

     Только некоторые письма были датированы. Брианна осторожно перебрала дюжину верхних с чувством, будто находится на вершине американских горок, и выбрала одно с датой 2 марта 1777 года на конверте.

     - Думаю, это следующее, - сказал она, едва дыша. - Оно … тоненькое. Короткое.

     Письмо содержало не более полутора страниц, но причина его краткости была понятна. Оно было полностью написано отцом. Его корявый почерк заставил ее сердце сжаться.

     - Мы никогда не позволим учителям учить Джемми писать правой рукой, - сказала она яростно Роджеру. - Никогда!

     - Хорошо, - согласился он, удивленный ее вспышкой.

     «2 марта 1977 года лета господня

     Фрейзерс-Ридж, колония Северная Каролина

     Моя дорогая дочь,

     Мы готовы ехать в Шотландию. Не навсегда, и даже ненадолго. Моя жизнь, наша жизнь связана с Америкой. И, честно говоря, я бы предпочел, чтобы меня насмерть зажалили шершни, чем ступить на борт любого корабля. Но есть две главные проблемы, которые вынуждают меня принять это решение.

     Если бы у меня не было знаний, которые твоя мать и Роджер Мак поведали мне, я бы посчитал, как и большинство людей в колонии, что континентальный конгресс не продержится и шести месяцев, а армия Вашингтона и того меньше. Я разговаривал с человеком, который был уволен из континентальной армии (с честью) в связи с гнойной раной руки. Твоя мать, конечно, занималась им; он очень громко кричал, и мне пришлось держать его. Он сказал мне, что Вашингтон имеет лишь несколько тысяч обученных солдат, у них не хватает оружия, пороха и одежды. Им задолжали оплату, и вряд ли они смогут ее получить. Большинство составляют ополченцы, набранные по краткосрочным контрактам от двух до трех месяцев, и часть из которых уже сбежала домой, так как началась посевная.

     Но я знаю. В то же время я не могу сказать, что знаю, что на самом деле произойдет конкретно с моим окружением. И каково мое участие в этом? Если я не стану вмешиваться, может ли это повредить или помочь нам? Мне очень часто хочется обсудить эти вопросы с твоим мужем; может быть, дела обстоят еще хуже, чем я думаю. Но, в любом случае, это не имеет значения. Я тот, которым сотворил меня Бог, и должен иметь дело со временем, в которое он поместил меня.

     И хотя я еще не потерял способность видеть и слышать, и могу контролировать свой кишечник, я не молод. У меня есть меч и ружье, и я могу использовать их, но у меня еще есть печатная машина, которую я могу использовать с большей пользой. Я понимаю, что сражаться мечом или мушкетом можно только с одним человеком за раз, а слова могут влиять на многих людей.

     Твоя мать, без сомнения, обдумывая перспективу моей морской болезни в течение нескольких недель в ее непосредственной близости, предлагает мне заняться печатным делом с Фергюсом, воспользовавшись прессом Л'Оньон, а не ехать в Шотландию за собственным.

     Я думал об этом, но не могу подвергать Фергюса и его семью опасности, используя его пресс для целей, которые я преследую.

     Его газета – одна из немногих между Чарльстоном и Норфолком. Даже если бы я начал печатать в строжайшей секретности, подозрение тут же бы пало на него. Нью-Берн – рассадник лоялистских настроений, и происхождение моих памфлетов стало бы известно почти сразу.

     Кроме принятия в рассмотрение Фергюса и его семьи, я думаю, что кроме печатного пресса будет еще некоторая польза от посещения Эдинбурга. У меня там есть знакомые, некоторые из которых могли избежать тюрьмы и веревки.

     Вторая причина, наверное, самая важная, которая призывает меня приехать в Шотландию, это ваш кузен Иэн. Много лет назад я поклялся его матери, в память о нашей матери, что привезу его домой, и это я намереваюсь сделать, хотя мужчина, которого я привезу в Лаллиброх, уже не тот мальчик, который оставил его. Бог знает, как они встретятся, Иэн и Лаллиброх, у Бога странное чувство юмора, но если он вообще должен вернуться домой, то это время сейчас настало.

     Снег тает. Весь день с крыши капает, а к утру сосульки почти достигают земли. Через несколько недель дороги будут доступны для поездок. Кажется странным просить вас молиться о безопасности путешествия, которое будет уже давно завершено к тому времени, когда вы о нем узнаете – к добру или к худу – но, тем не менее, я прошу об этом. Скажи Роджеру Маку, что я думаю, что Бог не принимает во внимание время. И поцелуй детей за меня.

     Твой любящий отец,

     ДФ»

     Роджер немного откинулся, приподняв брови, и взглянул на нее.

     - Французские связи, как ты думаешь?

     - Что? - она, нахмурившись, поглядела через плечо мужа на его палец, указывающий на место в письме. - Там где он говорит о знакомых в Эдинбурге?

     - Да. Разве в Эдинбурге не много знакомых контрабандистов?

     - Так говорила мама.

     - Отсюда замечание о веревке. А откуда в основном везли контрабанду?

     Ее желудок внезапно сжался.

     - Ты шутишь? Думаешь он планировал связаться с французскими контрабандистами?

     - Ну, не обязательно с контрабандистами; он, по-видимому, знал немало мятежников, воров и проституток. - Роджер коротко улыбнулся, но затем снова стал серьезным.

     - Я рассказывал ему все, что знал о революции – правда, не так много подробностей, это не мой период – и я определенно говорил ему, насколько важна Франция для американцев. Я просто думаю, - он сделал неловкую паузу, а затем посмотрел на нее, - он едет в Шотландию не для того, чтобы избежать борьбы. Он довольно ясно пишет об этом.

     - Значит, ты думаешь, что он ищет политические связи? - спросила она медленно. - Не просто забрать печатный пресс, доставить Иэна в Лаллиброх и вернуться назад в Америку?

     Эта мысль принесла ей некоторое облегчение. Думать о родителях, строящих интриги в Эдинбурге и Париже, казалось менее ужасным, чем видение их среди взрывов на полях сражений. И они были бы там вдвоем, подумала она. Куда отец, туда и мать.

     Роджер пожал плечами.

     - Это замечание о том, что он тот, каким сделал его бог. Ты знаешь, что оно означает?

     - Чертов мужчина, - тихо сказала она и положила руку на плечо Роджера, словно убеждаясь, что он вдруг не исчезнет. - Он говорил мне, что редко выбирал битву, но знал, что рожден для нее.

     - Да, это так, - ответил Роджер также тихо. - Но он больше не юный лэрд, который взял меч и повел тридцать арендаторов на обреченную битву … и привел их назад домой. Сейчас он знает гораздо больше о том, что может сделать один человек, и я думаю, он намеревается это сделать.

     - Я тоже так думаю, - ее горло сжалось как от страха, так и от гордости.

     Роджер протянул руку и сжал ее ладонь.

     - Я помню … - медленно произнес он, - что сказала твоя мать, когда рассказывала нам о том, когда она вернулась и стала врачом. То, что он, Фрэнк, сказал ей. Что-то о том, что это чертовски неудобно для окружающих ее людей, но большое благословение для нее самой, что она знает, кем ей суждено быть. В этом он был прав, я думаю. И Джейми знает.

     Она кивнула. Наверное, не стоит этого говорить, подумала она, но не могла больше сдерживать слова.

     - А ты знаешь?

     Он долго молчал, глядя на бумагу на столе, но, наконец, покачал головой. Так незаметно, что она скорее почувствовала это, чем увидела.

     - Знал когда-то, - ответил он и отпустил ее руку.

     *.*.*

     Ее первым импульсом было стукнуть его по затылку, вторым – схватить его за плечи и, уставившись в его глаза спросить, холодно и отчетливо: «Что, черт побери, ты имеешь в виду?»

     Она воздержалась от обоих действий только потому, что они вызвали бы долгий разговор, не предназначенный для детских ушей. Оба ребенка находились в холле рядом с кабинетом; и она могла слышать их голоса.

     - Видишь это? - спрашивал Джемми.

     - Угу.

     - Плохие люди приходили давно за дедушкой. Плохие англичане. Это они сделали.

     - Плохие анличани, - послушно повторила Мэнди. - Пусть убелут это!

     Несмотря на раздражение, Брианна не могла не улыбнуться вместе с Роджером, хотя и почувствовала холодок в груди, вспомнив, как ее дядя Иэн, спокойный и добрый человек, показал на следы сабельных ударов на деревянной панели и сказал: «Мы сохранили их, чтобы показывать детям, что такое англичане». В его голосе звучала сталь, и, услышав такой же стальной тон в еще по-детски тонком голосе Джемми, она засомневалась в поддержании этой семейной традиции.

     - Ты рассказал ему об этом? - спросила она Роджера, когда голоса детей передвинулись на кухню. - Я не говорила.

     - Анни рассказала часть, и я подумал, что лучше рассказать остальное - он приподнял брови. - Или нужно было сказать ему, спросить у тебя?

     - О, нет-нет, - сказала она. - Но … следует ли нам учить его ненавидеть англичан?

     Роджер улыбнулся.

     - Ненавидеть – слишком громко сказано. И он сказал «плохие англичане». Что это сделали плохие англичане. Кроме того, если он будет расти в горах, он все равно услышит нелестные замечания о сассенахах. Он сопоставит их с памятью о твоей матери, ведь твой отец всегда называл ее сассенах.

     Он взглянул на письмо на столе, краем глаза уловил настенные часы и резко поднялся.

     - Христос, я опаздываю. Я зайду в банк, когда буду в городе. Нужно что-нибудь в «Ферме и хозяйстве»?

     - Да, - ответила она сухо. - Новый насос для сепаратора.

     - Хорошо, - он быстро поцеловал ее и вышел.

     Она открыла рот, чтобы крикнуть ему вслед, что пошутила, но, подумав, закрыла его. В этом магазине мог быть насос для сепаратора. В большом, всегда многолюдном здании магазина «Ферма и хозяйство» на окраине Инвернесса было почти все, что могло понадобиться на ферме, включая вилы, резиновые пожарные ведра, проволоку для тюков и стиральные машины, а также посуда, банки для консервирования и какие-то таинственные приспособлении, о назначении которых она могла только догадываться.

     Она высунула голову в коридор, но дети были уже на кухне с Энни МакДональд, наемной работницей. Звуки смеха и треньканья проволок старинного тостера, доставшегося вместе с домом, проплыли мимо обшарпанной зеленой двери вместе с запахом горячих тостов с маслом. Запах и смех потянули ее, как магнит, и тепло дома золотое, как мед, окутало ее.

     Она задержалось, чтобы сложить письмо, и воспоминание о замечании Роджера заставило ее сжать рот.

     «Когда-то знал.»

     Яростно фыркнув, она сунула письмо в шкатулку, вышла в холл и застыла при виде большого конверта на столе возле двери, куда клали ежедневную почту и выгружали содержимое карманов Роджера и Джемми. Она выхватила конверт из кучи проспектов, камешек, огрызков карандашей, звеньев велосипедной цепи и … что это, дохлая мышь? Она была сплющенная и засохшая, но украшена загнутым розовым хвостиком. Прижимая конверт к груди, она двинулась на кухню к чаю и тостам.

     Говоря честно, подумала она, не только Роджер скрывает что-то. Различие лишь в том, что она собиралась рассказать ему, как только соберется с мыслями.

     Глава 8. ВЕСЕННЯЯ ОТТЕПЕЛЬ

     Фрейзерс-Ридж, колония Северная Каролина

     Март, 1777

     Единственная польза от пожара, подумала я. Он упростил сборы. В настоящее время у меня имелось одно платье, одна сорочка, три нижних юбки (одна шерстяная, две муслиновые), две пары чулок (одна пара была на мне, когда сгорел дом, другая сушилась на кустах несколько недель до пожара и была обнаружен после, потрепанная, но еще годная для носки), шаль и пара ботинок. Джейми где-то раздобыл для меня ужасный плащ; я не знала – где, да и не хотела спрашивать. Сделанный из толстой шерсти цвета проказы, он пах так, словно в нем кто-то умер и пролежал пару дней. Я прокипятила его с щелочным мылом, но призрак предыдущего обитателя остался.

     Но хотя бы я не замерзну.

     Собрать аптечку было также просто. Со вздохом сожаления о потере моего прекрасного медицинского сундучка с элегантными инструментами и многочисленными пузырьками я перебирала уцелевшие остатки хирургических принадлежностей. Помятый ствол микроскопа. Три обгоревших керамических сосуда, один без крышки, второй треснул. Большая банка гусиного жира, смешанного с камфарой, сейчас почти пустая после зимних простуд и кашлей. Пачка обгоревших листов, вырванных из журнала, который начал Дэниел Роулингс, и продолжала я. Мой дух немного поднялся, когда я обнаружила среди уцелевших листов специальный рецепт доктора Роулингса от запора.

     Это был единственный рецепт, который я нашла полезным, и хотя за долгое время использования я выучила его наизусть, его наличие давало мне ощущение, что доктор все еще жив. Я никогда не встречала Дэниела Роулингса в жизни, но он стал моим другом с тех пор, как Джейми вручил мне его медицинский сундучок и журнал. Я аккуратно сложила лист и положила его в карман.

     Большая часть моих трав и лекарств сгорела в огне вместе с глиняными бутылями, стеклянными пузырьками, большими мисками, в которых я выращивала пенициллин, и хирургическими пилами. У меня все еще оставался один скальпель и потемневшее лезвие маленькой пилы для ампутации; ручка была обуглена, но Джейми может сделать новую.

     Жители Риджа были щедры, настолько насколько могли быть щедры люди, у которых ничего не оставалось в конце зимы. У нас была еда для путешествия, и многие женщины принесли мне хозяйственные мелочи. У меня были маленькие баночки с лавандой, розмарином, окопником и семенами горчицы, две драгоценные стальные иглы, небольшой моток шелковой нити для наложения швов и для использования в качестве зубной нити (хотя о последнем использовании я не упоминала дамам, которые были бы глубоко оскорблены такой идеей), и очень небольшой запас бинтов и марли для перевязок.

     Одно у меня имелось в изобилии. Алкоголь. Амбар с кукурузой и перегонный аппарат не пострадали от огня, а так как зерна с избытком хватало и для скота и для людей, Джейми рачительно превратил его остатки в сырой, но крепкий, алкоголь, который мы возьмем с собой в дорогу, чтобы обменивать на нужные вещи. Один небольшой бочонок предназначался для моего использования, и я тщательно подписала на его боку «Квашеная капуста», чтобы не привлекать к нему воров в дороге.

     - А что если мы натолкнемся на неграмотных бандитов? - спросил Джейми, позабавленный моей надписью.

     - Я подумала об этом, - проинформировала я его и показала небольшую закупоренную бутылку с мутноватой жидкостью. - Капустный рассол. Я полью им бочонок при первых подозрительных признаках.

     - Полагаю, нам нужно надеяться, что это будут не немецкие бандиты.

     - Ты когда-нибудь встречал немецких бандитов? - спросила я. За исключением редких пьяниц или мужланов, бьющих свою жену, почти все немцы, которых мы знали, были честны, трудолюбивы и до поры до времени добродетельны. Ничего удивительного, учитывая, что многие из них переехали в колонию из-за религиозных убеждений.

     - Не то что бы, - согласился он. - Но ведь ты помнишь Мюллеров? И что они сделали с твоими друзьями? Они не называли себя бандитами, но для тускарора это не имело никакой разницы.

     Это было так, и я ощутила холодок на затылке. У Мюллеров, наших немецких соседей, умерли от кори любимая дочь и ее новорожденный ребенок, и они обвинили в заражении местных индейцев. Обезумевший от горя старый герр Мюллер повел группу своих сыновей и зятьев, чтобы отомстить … и снять скальпы. Мои внутренности все еще помнили шок, когда я увидела, как седые волосы моей подруги Найавенне выпали из свертка мне на колени.

     - Мои волосы сильно поседели? - неожиданно спросила я. Он приподнял брови, но наклонился и стал всматриваться, ласково перебирая мои волосы на макушке.

     - Может быть, один из пятидесяти волосков белый, а один из двадцати пяти серебряный. Почему?

     - Полагаю, тогда у меня мало времени. Найавенне … - я не произносила это имя несколько лет, и сейчас его звучание принесло мне неожиданное облегчение. - Она сказала мне, что я достигну полной силы, когда мои волосы станут белыми.

     - Ужасная мысль, - сказал он, ухмыляясь.

     - Без сомнения. Но поскольку этого еще не произошло, при встрече с ворами квашеной капусты, мне придется защищать бочонок с помощью скальпеля, - сказала я.

     Он посмотрел на меня несколько странно, но потом рассмеялся и покачал головой.

     Его собственная подготовка к поездке была немного сложнее. Он и Молодой Иэн вытащили золото из фундамента дома в ночь после похорон миссис Баг. Сложный процесс, которому предшествовало то, что я выставила тазик с черствым хлебом, пропитанным кукурузным алкоголем, в начало тропинки, ведущей к огороду, а затем призывала свинью во всю силу моих легких.

     Тишина некоторое время, а затем белая свинья выскочила из своей берлоги; бледное пятно на фоне закопченных камней фундамента. Я точно знала, что это она, но вид белой, быстро движущейся фигуры заставил волосы на моем затылке встать дыбом. Снег продолжал идти – одна из причин, по которой Джейми решил действовать немедленно – и фигура пронеслась сквозь вихрь больших мягких хлопьев с такой скоростью, что казалась духом самой бури, ведущем за собой ветер.

     На мгновение я подумала, что свинья собирается броситься на меня. Я увидела, как она повернула голову ко мне и услышала громкое фырканье, когда она почувствовала мой запах, но она также учуяла запах еды и свернула в ее сторону. Мгновение спустя сквозь снежную тишину донеслись экстатические звуки свиньи, дорвавшейся до еды, и Джейми с Иэном поспешили выбраться из-за деревьев, чтобы начать свою работу.

     Перепрятать золото заняло более двух недель. Они работали только по ночам и только тогда, как снег падал или собирался идти, чтобы скрыть следы. В промежутках они по очереди сторожили руины большого дома, выискивая следы Арча Бага.

     - Ты думаешь, его все-то интересует золото? - спросила я Джейми в разгаре данного процесса, растирая его занемевшие от холода руки, чтобы он мог держать ложку. Он пришел на завтрак, замерзший и усталый, после ночи беспрерывного хождения вокруг сгоревшего дома, чтобы согреться.

     - Ему мало чем осталось интересоваться, - сказал он тихо, стараясь не разбудить семью Хиггинсов. - Кроме Иэна.

     Я задрожала, как от мысли об Арче, бродящем, словно призрак, по лесу и выживающем только благодаря костру ненависти, так и от холода, который принес с собой Джейми. Он отпустил бороду для теплоты – все мужчины так делали зимой в горах – и в ней блестели льдинки.

     - Ты сам выглядишь, как Дед Мороз, - прошептала я, подавая миску с горячей кашей.

     - И чувствую себя также, - ответил он хрипло и провел миской под свои носом, вдыхая запах и блаженно прикрыв глаза. - Передай, пожалуйста, виски.

     - Ты хочешь налить его в кашу? Там уже есть соль и масло.

     Тем не менее, я передела ему бутылку, достав ее с полки над очагом.

     - Не, я собираюсь разморозить брюхо, чтобы съесть ее. Я весь заледенел от горла и вниз.

     Никаких признаков Арчи Бага не было, ни следа с тех пор как он появился на похоронах миссис Баг. Он мог залечь в какое-либо убежище на зиму или уйти в одно из индейских поселений. Он мог быть мертвым, и я даже надеялась на это, как бы ни была жестокой эта мысль.

     Я упомянула об этом Джейми, но он покачал головой. Льдинки в его волосах сейчас растаяли, и от пламени очага капельки воды в его бороде мерцали, как бриллианты.

     - Если он мертв, и мы никогда об этом не узнаем, Иэну не будет покоя … никогда. Ты же не хочешь, чтобы он оглядывался через плечо на своей свадьбе, боясь, что пуля пробьет грудь его жены, когда она произносит клятву? Или он заведет семью и каждый день будет бояться оставить дом и детей, страшась того, что обнаружит при возвращении?

     - Я впечатлена размахом и живостью твоего воображения, но ты прав. Хорошо, я не стану надеяться, что он мертв … если, конечно, мы не обнаружим его тело.

     Но тело его так и не было найдено, а золото помаленьку было перепрятано в новое место.

     Новое место вызвало немало размышлений и обсуждений между Иэном и Джейми. Не пещера с виски. Очень мало людей знали о ней, но некоторые знали. Джозеф Вемисс, его дочь Лиззи и ее два мужа – я удивилась, что достигла такого состояния, что могла думать о Лиззи и близнецах Бердсли, не заморачиваясь – знали. Кроме того нужно будет показать ее Бобби и Эми Хиггинсам перед отъездом, так как в наше отсутствие заниматься виски будут они. Арчу Багу о пещере не говорили, но скорее всего он о ней знал.

     Джейми был тверд, никто в Ридже не должен знать о золоте, не говоря уже о месте его схоронения.

     - Стоит лишь просочиться слуху, и все здесь окажутся в опасности, - сказал он. – Ты ведь помнишь, что случилось, когда твой Доннер сказал людям, что у нас есть драгоценные камни.

     Я знала. Я все еще просыпалась от ночных кошмаров, слыша приглушенный звук взрывающихся эфирных паров, звон стекла и треск дерева, когда налетчики разрушали дом.

     В некоторых из этих снов я бесполезно бегала взад и вперед, пытаясь спасти кого-то – кого? – но всегда сталкивалась с запертыми дверями, глухими стенами или закрытыми комнатами, охваченными огнем. В других я стояла, как вкопанная, не в силах пошевелить ни одним мускулом, когда огонь полз по стенам, пожирал одежду на телах у моих ног, прорывался сквозь волосы трупов, цеплялся за мои юбки и полз вверх, обвивая мои ноги пылающей паутиной.

     Я все еще чувствовала непреодолимую печаль и глубокую ярость, когда смотрела на чернеющее пятно на поляне, которое когда-то было моим домом, но я должна была выходить утром после таких снов и смотреть на него, обходить холодные руины и вдыхать запах мертвого пепла, чтобы погасить пламя, полыхающее в моих глазах.

     - Хорошо, - сказала я и плотнее завернулась в шаль. Мы стояли возле сарайчика над ручьем, глядя на руины и разговаривали. - Тогда … где?

     - Пещера испанца, - ответил он, и я моргнула.

     - Что?

     - Я покажу тебе, a nighean^[35], - сказал он, ухмыляясь. - Когда снег растает.

     *.*.*

     Весна наступила резко, и вода в ручье поднялась. Набухший от тающего снега и питаемый сотнями крошечных водопадов, которые бежали вниз по склону горы, он с ревом и обильными брызгами несся у меня под ногами. Я чувствовала холод на лице и знала, что через несколько минут промокну до колен, но это не имело значения. Свежая зелень стрелолиста и кипрея окаймляла берега. Некоторые растения были вырваны из почвы поднявшейся водой и, кружась, неслись вниз по течению, другие цеплялись корнями изо всех сил, и их листья стелились в мчащейся воде. Темные ковры кресс-салата колебались под водой рядом с берегом. Свежая зелень вот, что я хотела.

     Моя корзинка была наполовину заполнена папоротником и побегами дикого лука. Хорошая порция нежного молодого кресс-салата, хрустящего и холодного из ручья, прекрасно восполнит зимний дефицит витамина С. Я сняла туфли и чулки, после минутного колебания сняла платье и шаль и повесила их на ветку дерева. В тени серебристых берез, которые нависали над ручьем, воздух был прохладным, и я немного задрожала, но проигнорировав холод, подоткнула подол сорочки, прежде чем войти в ручей.

     Игнорировать холод воды было труднее. Я задохнулась и едва не уронила корзину, но нашла опору среди скользких камней и направилась к ближайшему заманчивому ковру темно-зеленого цвета. Через несколько секунд мои ноги онемели, и я потеряла всякое чувство холода в безумном энтузиазме собирателя и в жажде свежего салата.

     Большая часть наших запасов еды избежала огня, так как хранилась в хозяйственных постройках: колодце, зерновом амбаре и коптильне. Однако погреб был уничтожен, а вместе с ним не только морковь, лук, чеснок и картофель, но и большая часть моего тщательно собранного запаса сушеных яблок и дикого ямса, а также большие свисающие гроздья изюма – все, что предназначалось для предотвращения цинги. Травы, конечно же, сгорели вместе с моей хирургической. Правда, большое количество тыкв и кабачков сохранилось, так как они хранились в амбаре, но тыквенные пироги и саккоташ^[36] надоедают через два месяца, ну, или через два дня, если судить по мне.

     Не в первый раз я жалела о способностях миссис Баг к готовке пищи, хотя, конечно, мне не хватало ее самой. Эми МакКоллум, выросшая в хижине батрака в горах Шотландии, по ее словам, не плохо готовила простую еду. Это означало, что она могла печь лепешки, варить кашу и жарить рыбу одновременно, чтобы ничего из этого не подгорело. Довольно полезная способность, но несколько однообразная в плане диеты.

     Моим pièce de résistance^[37] было рагу, которое из-за отсутствия лука, чеснока, моркови и картофеля превратилось в своего рода похлебку, состоящую из оленины или индейки, тушенных с дробленой кукурузой, ячменем и, возможно, кусками черствого хлеба. Иэн, как ни странно, оказался неплохим поваром; саккоташ и тыквенный пирог были его вкладом в общее меню. Мне было интересно, кто научил его их готовить, но решила, что будет разумнее не спрашивать.

     Так что никто не голодал и не потерял зубы, но к середине марта я была готова по горло войти в студеную воду, чтобы собрать что-либо зеленое и съедобное.

     Иэн, слава богу, отправился подышать. Он после недели шокового состояния постепенно возвращал себе прежнюю манеру поведения. Но я заметила, что иногда глаза Джейми следили за ним, а Ролло взял новую привычку спать с головой на его груди. Интересно, он действительно чувствует боль в груди Иэна, или это произошло из-за нехватки спальных мест в хижине?

     Я потянулась, слушая тихий треск между позвонками. Сейчас, когда снег растаял, я с нетерпением ждала отъезда. Я буду скучать по Риджу и его жителям … ну, почти по всем. Вероятно, не очень сильно по Хираму Кромби или Чизхолмам, или … Я прервала это перечисление, пока список не стал неприлично длинным.

     - Лучше, - твердо сказала я себя, - думай о постели.

     Конечно, нам предстояло провести немало ночей в дороге и спать на земле, но, в конце концов, мы достигнем цивилизации. Гостиницы. С едой. И кроватью. Я на мгновение закрыла глаза, представляя себе абсолютное блаженство матраса. Я даже не мечтала о перине; все, что обещало более чем дюйм прокладки между мной и полом, было бы раем. И еще лучше, если бы это было с капелькой конфиденциальности.

     Джейми и я соблюдали полный целибат с декабря. Не говоря уже о похоти, мы нуждались в утешение и тепле наших тел. Но тихие обжимания под одеялом под взглядом желтых глаз Ролло в паре футов от нас были далеки от идеала, даже предполагая, что молодой Иэн крепко спит, в чем я сильно сомневалась; скорее он тактично притворялся.

     Раздался ужасный вопль, и я дернулась, выронив корзину. Бросилась за ней, едва успев схватить за ручку, пока ее не унесло потоком, и замерла, мокрая и дрожащая, с бьющимся сердцем, ожидая повторения крика.

     Он повторился, за ним вскоре последовал такой же пронзительный визг, но более глубокий по тембру и узнаваемый моим хорошо натренированным слухом как звук, издаваемый шотландским горцем, внезапно погрузившимся в ледяную воду. Более слабые, пронзительные крики и задыхающееся «Ф-у-у-х!» с дорсетским акцентом, означали, что джентльмены принимали весеннюю ванну.

     Я опустила подол сорочки, схватила шаль с ветки, надела башмаки и отправилась в сторону воплей.

     Мало что может быть приятнее, чем сидеть в относительном тепле и комфорте, наблюдая, как другие люди окунаются в холодную воду. А если упомянутые человеческие существа представят полный обзор обнаженного мужского тела, еще лучше. Я пробралась сквозь небольшие заросли расцветших ив, нашла удобный камень на солнце и уселась, расправив влажный подол своей сорочки и наслаждаясь теплом на плечах, острым ароматом пушистых сережек и видом передо мной.

     Джейми стоял в запруде по плечи в воде; его мокрые волосы прилипли к голове, напоминая красновато-коричневый мех тюленя. Бобби стоял на берегу. Он, крякнув, подхватил Эйдана и бросил его в Джейми в вертушке из размахивающих конечностей и восторженного визга.

     - Меня, меня! - Орри прыгал вокруг ног отчима; его пухлые ягодички подпрыгивали вверх и вниз, как маленькие розовые шары.

     Бобби рассмеялся, наклонился и поднял его вверх, подержав мгновение над головой, пока тот визжал, как резаная свинья, затем по дуге бросил в воду.

     Он упал в воду с громким плюхом; Джейми схватил его, смеясь, и вытащил на поверхность. Тот вынырнул из воды с открытым ртом и отупелым видом, от чего все расхохотались, как гиббоны. Эйдан и Ролло кружились вокруг них, плавая по-собачьи, крича и лая.

     Я взглянула на противоположный берег и увидела голого Иэна, который несся с небольшого пригорка. С самым свирепым военным кличем могавков он рыбкой нырнул в запруду и замолчал, стремительно уйдя под воду практически без брызг.

     Я ждала, как и другие, когда он вынырнет, но его не было. Джейми подозрительно оглянулся на случай внезапной атаки, но через мгновение Иэн с душераздирающим воплем выскочил из воды прямо перед Бобби, схватил его за ногу и сдернул в воду.

     После этого все превратилось в сплошной хаос с обилием беспорядочных брызг, криков, улюлюканья и прыжков со скалы, что дало мне возможность задуматься о том, насколько восхитительны обнаженные мужчины. Не то чтобы я не повидала таковых, но, за исключением Фрэнка и Джейми, большинство мужчин, которых я видела раздетыми, обычно были либо больны, либо ранены, и встречались при таких обстоятельствах, что было не до оценки их лучших атрибутов.

     От пухлости Орри и по-зимнему белых ног Эйдана до бледного торса Бобби с небольшой аккуратной задницей. За МакКоллум-Хиггинсами было интересно наблюдать, как за мартышками в клетке.

     Иэн и Джейми несколько отличались, бабуины или, вероятно, мандрилы. В действительности они мало походили друг на друга, кроме роста, но все же было видно, что они слеплены из одного теста. Глядя на Джейми, присевшего на скале и напрягшего бедра для прыжка, я могла легко представить, что он готовится к нападению на леопарда, в то время как Иэн потягивался, блестя на солнце, грея болтающиеся части тела и бдительно наблюдая за незваными гостями. Все, что им было нужно, это красные задницы, и они без вопросов могли отправляться прямо в африканский вельд.

     Все они были прекрасны по-своему, но мой взгляд снова и снова возвращался к Джейми. Он был потрепан и покрыт шрамами, его мускулы стали неровными, завязываясь узлами, а возраст проделал между ними впадины. Толстый и безобразный рубец штыкового шрама извивался на бедре, а более тонкая белая линия шрама, оставленного укусом гремучей змеи, была почти невидима, прикрытая густым пухом его волос, которые теперь начали сохнуть и покрывали его кожу красновато-золотистым облаком. Шрам в форме ятагана на его ребрах тоже хорошо зажил; от него осталась только белая полоса толщиной с волос.

     Он повернулся и наклонился, чтобы взять мыло, и в животе у меня сжалось. Его задница не была красной, но во всем другом была совершенна, выпуклая, округлая, припорошенная красно-золотистой пыльцой с изящными углублениями мускулов по бокам. Его яйца, как раз видимые сзади, полиловели от холода и породили во мне сильнейшее желание подкрасться и сжать их своими теплыми руками.

     Фактически я не видела его голым, или даже достаточно раздетым уже несколько месяцев.

     Но сейчас … я откинула назад голову, прикрывая глаза от слепящего весеннего солнца и наслаждаясь тем, как вымытые волосы щекочут мне спину. Снег сошел, погода была прекрасная, и окружающая природа манила наружу, соблазняя местами, где можно остаться только вдвоем, если не считать случайных скунсов.

     *.*.*

     Оставив мужчин мокрыми и загорающими на камнях, я пошла за своей одеждой, но не надела ее. Вместо этого я пошла в сарайчик над ручьем, где окунула корзину с зеленью в прохладную воду – если я отнесу ее в хижину, Эми сварит траву – и оставила платье, корсет и чулки свернутыми на полке, где были сложены сыры. Потом я вернулась к ручью.

     Всплески и крики прекратились. Вместо этого я услышала на тропе негромкое пение. Это Бобби нес на руках заснувшего Орри. Сонный от чистоты и тепла Эйдан медленно плелся за отчимом, покачивая головой в такт песне.

     Это была прекрасная гэльская колыбельная. Должно быть, Бобби научился ей у Эми. Интересно, она рассказала ему, что означают ее слова?

     S’iomadh oidhche fhliuch is thioram

     Sìde nan seachd sian

     Gheibheadh Griogal dhomhsa creagan

     (Многие ночи, дождливые или нет,

     и даже в худшую погоду

     Грегор найдет для меня скалу,

     За которой укроюсь я.)

     Òbhan, òbhan òbhan ìri

     Òbhan ìri ò!

     Òbhan, òbhan òbhan ìri

     ’S mòr mo mhulad’s mòr.

     (Горе мне, горе,

     Увы, велико мое горе.)

     Я улыбнулась, глядя на них, хотя горло мое сжалось. Я вспомнила, как Джейми нес Джема с купания прошлым летом, а Роджер пел Мэнди своим хриплым голосом, почти шепотом эту же песню.

     Я кивнула Бобби, который улыбнулся и кивнул в ответ, не прекращая петь. Он приподнял брови и махнул пальцем назад и вверх, вероятно, указывая, куда ушел Джейми. Он не выказал удивления, увидев меня в сорочке и шали, без сомнения, полагая, что я, вдохновленная теплым днем, отправилась к ручью помыться.

     Eudail mhòir a shluagh an domhain

     Dhòirt iad d’ fhuil an dè

     ’S chuir iad do cheann air stob daraich

     Tacan beag bhod chrè.

     (Самый любимый из всех людей,

     Они пролили твою кровь вчера,

     А голову насадили на дубовый кол

     Рядом с телом твоим.)

     Òbhan, òbhan òbhan ìri

     Òbhan ìri ò!

     Òbhan, òbhan òbhan ìri

     ’S mòr mo mhulad ’s mòr.

     (Горе мне, горе,

     Увы, велико мое горе.)^[38]

     Я коротко махнула в ответ и повернула на тропу, ведущую к верхней поляне. Новый дом, как все называли ее, хотя на то, что здесь когда-нибудь может быть дом, указывали лишь куча бревен и несколько воткнутых в землю колышков, между которыми были натянуты веревочки. Они указывали размещение и размеры будущего дома, который Джейми собирался построить вместо Большого дома, когда мы вернемся.

     Я увидела, что он передвинул колышки. Широкая передняя комната стала еще шире; задняя комната, предназначенная для моей хирургической тоже увеличилась, по-видимому, к ней добавилась кладовая.

     Архитектор сидел на бревне, совершенно голый, и обозревал свое королевство.

     - Ждешь меня, да? - я сняла шаль и повесила ее на подходящую ветку.

     - Да, - он улыбнулся и почесал грудь. - Подумал, что моя голая задница возбудит тебя. Или может быть зад Бобби?

     - У Бобби задницы почти нет. Ты знаешь, ниже шеи у тебя нет ни одного седого волоска? Интересно, почему?

     Он взглянул вниз, проверяя, но это было так. Только несколько волосков серебрились среди пышной гривы на голове. Хотя борода, зимняя поросль которой была с трудом удалена несколько дней назад, была обильно припорошена белым. Но волосы на груди все еще были золотисто-каштановыми, а ниже ярко рыжими.

     Он задумчиво провел пальцами по пышной растительности, глядя вниз.

     - Я думаю, его просто не видно, - заметил он и взглянул на меня, приподняв бровь. – Хочешь помочь мне поискать?

     Я обошла и послушно встала на колени перед ним. Искомый объект был хорошо виден, хотя и выглядел несколько шокированным после недавнего купания и к тому же интересного голубого оттенка.

     - Ну, - сказала я после секундного размышления. - Как говорятся, большие дубы вырастают из маленьких желудей.

     Дрожь пробежала по нему от тепла моего рта, и я подняла руку, обхватив его яйца.

     - Боже святый, - выдохнул он, и его руки легли мне на голову в благословении.

     - Что ты сказала? - спросил он мгновение спустя.

     - Я сказала, - сказала я, оторвавшись на мгновение, чтобы вдохнуть воздух, - что нахожу мурашки на коже довольно эротичными.

     - Их еще больше там, откуда они вылазят, - заверил он меня. - Сними сорочку, сассенах. Я не видел тебя голой несколько месяцев.

     - Ну … да, - согласилась я, сомневаясь. - И я не уверена, что хочу, чтобы ты видел.

     Одна бровь приподнялась.

     - Почему?

     - Потому что я провела несколько месяцев в помещении без солнца и физических упражнений. Вероятно, я выгляжу, как одна из личинок, которых находят под камнями, толстая, белая и пухлая.

     - Пухлая? - переспросил он, ухмыляясь.

     - Пухлая, - повторила я с достоинством, сложив руки на груди.

     Он вытянул губы и медленно выдохнул, склонив голову набок и рассматривая меня.

     - Я люблю, когда ты пухленькая, но хорошо знаю, что это не так, - сказал он. - Я чувствовал твои ребра с января, когда каждую ночь обнимал тебя. Что касается белой … ты всегда была белой, сколько я тебя знаю, так что для меня это не станет потрясением. А что касается самой пухлой части, - он поманил меня ладонью, - думаю, я буду наслаждаться ею.

     - Хм-м, - хмыкнула я, все еще сомневаясь. Он вздохнул.

     - Сассенах, - сказал он, - я сказал, что не видел тебя голой месяцы. Это значит, что если ты снимаешь сорочку, ты будешь самым прекрасным существом, которого я видел за четыре месяца. И в моем возрасте я вряд ли вспомню, что было раньше.

     Я рассмеялась и без дальнейших возражений встала и потянула завязки на горловине сорочки. Поведя плечами, я позволила ей упасть лужицей у моих ног.

     Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и открыл их снова.

     - Я ослеплен, - произнес он и протянул мне руку.

     - Ослеп, как от солнца, отраженного от бескрайнего снега? - с сомнением спросила я. - Или как при столкновении лицом к лицу с горгоной?

     - Взгляд на горгону превращает в камень, а не ослепляет, - сообщил он мне. - Хотя если подумать, - он потрогал себя указательным пальцем, - я еще могу превратиться в камень. Ты идешь ко мне, ради бога?

     Я подошла.

     *.*.*

     Я заснула, завернувшись в тепло тела Джейми, и через некоторое время проснулась, плотно закутанная в его плед. Я потянулась, встревожив белку над головой, которая выбежала на ветку, чтобы лучше видеть. Очевидно, ей не понравилось увиденное, и она начала браниться.

     - О, замолчи, - сказала я, зевнула и села. Белка возмутилась и устроила настоящую истерику, но я ее проигнорировала. К моему удивлению, Джейми уже не было.

     Я подумала, что он, вероятно, пошел в лес облегчиться, но быстрый взгляд вокруг не обнаружил его, а когда я вскочила на ноги, прижимая к себе плед, я не увидела его нигде.

     Никто не приходил. Конечно, если бы кто-то пришел, я бы проснулась, или Джейми разбудил бы меня. Я внимательно прислушалась – белка умчалась по своим делам – но ничего не услышала, кроме обычных звуков леса, пробуждающегося к весне: шорох и порывы ветра в молодой листве, перемежаемые случайным треском падающей ветки, или стука прошлогодних сосновых шишек и каштанов на раскачивающихся ветках, крик далекой сойки, разговор стайки поползней в высокой траве неподалеку, шорох голодной полевки в опавших зимних листьях.

     Сойка продолжала звать, к ней присоединилась другая, пронзительно и тревожно. Вероятно, в ту сторону ушел Джейми.

     Я сняла плед и надела сорочку и обувь. Время шло к вечеру, мы – или, по крайней мере, я – спали довольно долго. На солнце все еще было тепло, но в тени под деревьями становилось прохладно. Я накинула на плечи шаль и, свернув плед, сунула его подмышку. Вряд ли он понадобится Джейми.

     Я последовала за криком соек вверх прочь от поляны. Пара этих птиц гнездилась возле Белого ручья. Я видела, как они строили гнездо два дня назад.

     Ручей располагался совсем недалеко от дома, хотя всегда казался удаленным от всего. Он располагался в центре небольшой рощицы из белого ясеня и тсуги и с востока был защищен зубчатым выступом покрытой лишайником скалы. Во всякой воде есть ощущение жизни, а горный источник несет в себе особое чувство тихой радости, поднимаясь из самого сердца земли. У Белого ручья, названного так из-за большого бледного валуна, охранявшего его заводь, было нечто большее – ощущение нерушимого покоя.

     Чем ближе я подходила к нему, тем больше уверялась, что найду Джейми здесь.

     - Здесь есть нечто, что может слышать, - сказал он как-то Брианне. - Такие источники есть в Хайленде. Люди называют их святыми и говорят, что в них живут святые и слушают их молитвы.

     - А какой святой живет в Белом ручье? - спросила она цинично. - Святой Киллиан?

     - Почему он?

     - Святой покровитель подагры, ревматизма и отбеливания.

     На это он рассмеялся и покачал головой.

     - Что бы ни жило в этой воде, оно древнее святых, - уверил он ее. - Но оно слушает.

     Я не торопясь подходила к ручью. Сойки теперь замолчали.

     Он был здесь; сидел на камне только в одной рубашке. Я поняла, почему сойки вернулись к своим делам – он был неподвижен, как этот белый камень, глаза закрыты, руки лежали на коленях с повернутыми вверх слегка согнутыми ладонями, призывая милость.

     Я тут же остановилась, как только увидела его. Я видела, как он молился здесь раньше, когда призывал Дугала МакКензи помочь в битве. Я не знала, кому он молится сейчас, но не хотела мешать.

     Полагаю, я должна была уйти, но, несмотря на опасение, что могу нарушить его концентрацию, уходить мне не хотелось. Почти весь ручей лежал в тени, и только пальцы света, проникая между деревьями, гладили его тело. Воздух, густой от пыльцы, был словно наполнен золотыми пылинками. Золотистый свет отражался от его макушки, от гладкого подъема стопы, прямого носа, выступающих скул. Он, казалось, вырос из этой земли, являясь частью камня и воды, самим духом источника.

     Я не чувствовала отторжения. Спокойствие этого места мягко коснулась меня, заставляя сердце биться медленнее.

     Этого ли он искал здесь? Спросила я себя. Впитывал ли он спокойствие этих гор, запоминая, чтобы насытиться им на месяцы, может быть, годы изгнания?

     Я бы запомнила.

     Свет стал меркнуть, сияние воздуха затухало. Он, наконец, пошевелился и приподнял голову.

     - Мне достаточно, - произнес он негромко.

     Я вздрогнула от звука его голоса, но он говорил не мне.

     Он открыл глаза и поднялся, так же спокойно как сидел. Затем пошел вдоль ручья, бесшумно ступая длинными голыми ногами по прошлогодним листьям. Проходя мимо выступающей скалы, он увидел меня, улыбнулся и без слов протянул руку взять плед, который я ему подала. Затем взял мою холодную руку в свою горячую ладонь, и мы пошли к дому, наполненные умиротворением.

     *.*.*

     Несколько дней спустя он нашел меня, когда я ходила по ручью, собирая пиявок, которые просыпались после зимней спячки, голодные до крови. Ловить их было не трудно, я просто бродила в воде близ берега.

     Поначалу мысль служить живой приманкой для пиявок вызывала у меня отвращение, но, в конце концов, именно так я обычно их получала. Позволяла Джейми, Иэну, Бобби или любому из дюжины молодых парней побродить в ручье и нацеплять их на себя. И стоит только привыкнуть к виду существ, медленно наливающихся вашей кровью, все кажется не так уж и плохо.

     - Мне нужно, чтобы они достаточно напились крови, - пояснила я, с гримасой подталкивая большой палец под присоски, чтобы отцепить пиявку, - но не сильно, чтобы они не впали в спячку. Тогда от них не будут толку.

     - Правильно, - согласился Джейми. - Когда закончишь кормить своих питомцев, идем, я покажу тебе пещеру испанца.

     Пещера находилась довольно далеко. Примерно в четырех милях от Риджа через холодные грязные ручьи, сквозь расщелину в гранитной скале, от чего я чувствовала себя заживо погребенной, по пустырю с нагромождением валунов, увитых сетью дикого винограда.

     - Мы нашли его, Джем и я, во время охоты, - пояснил Джейми, приподнимая завесу из листьев, чтобы я смогла пройти. Побеги лозы, приникшие к камням и узловатые от старости, были толщиной с мужскую руку; ржаво-зеленые весенние листья еще не полностью покрывали их. - Это стало нашим секретом. Мы решили, что не скажем о нем никому, даже его родителям.

     - Даже мне? - спросила я, но не обиделась. Я услышала тоску в его голосе при упоминании Джема.

     Вход в пещеру представлял собой трещину в земле, которую Джейми прикрыл большим плоским камнем. Он с некоторым трудом сдвинул его, и я осторожно наклонилась, почувствовав, как сжались мои внутренности от слабого звука движущегося воздуха. Однако воздух у поверхности был теплый; пещера втягивала его в себя, а не выдувала.

     Я слишком хорошо помнила пещеру Абандаве, которая, казалось, дышала вокруг нас, и мне пришлось преодолеть себя, чтобы последовать за Джейми, когда он исчез в земле. Вниз вела грубая деревянная лестница, новая, как я увидела, но которая заменила старую рассыпавшуюся от времени. Трухлявые куски дерева все еще виднелись местами, прибитые к скале ржавыми гвоздями.

     До дна было не более десяти или двенадцати футов, но лаз был узким, и спуск казался бесконечным. Наконец, достигнув дна, я увидела, что пещера расширяется, как дно фляжки. Джейми сидел на корточках возле стены. Я увидела, что он вытащил маленькую бутылку, и сразу же остро запахло дегтем.

     Он принес факел, корявый сосновый сук, комель которого был обмазан смолой и завернут в тряпку. Он намочил тряпку дегтем и достал зажигалку, которую сделала для него Бри. Фонтан искр осветил его сосредоточенное лицо. Еще два удара, и пропитанная дегтем тряпка и смола под ней воспламенились.

     Он поднял факел и указал рукой на пол за моей спиной. Я повернулась и едва не выпрыгнула из своей кожи.

     Скелет сидел, прислонившись к стене, костяные ноги вытянуты, череп склонился вперед, словно он дремал. Клочки красноватых выцветших волос еще виднелись тут и там, но кожа полностью сгнила. Кисти его рук и стопы ног исчезли, по-видимому, маленькие кости были унесены грызунами. Большие животные не могли проникнуть в пещеру, и хотя ребра и длинные кости носили следы зубов, в основном, они оставались целыми. На туловище виднелись остатки одежды, настолько истлевшей, что невозможно было определить его первоначальный цвет.

     Он был испанцем. Рядом с ним лежал металлический шлем с гребнем, красный от ржавчины, железный нагрудник и нож.

     - Иисус Рузвельт Христос, - прошептала я. Джейми перекрестился и встал на колени возле скелета.

     - Понятия не имею, как долго он здесь, - сказал он тоже шепотом. - Мы не нашли у него ничего, кроме доспехов и этого - Он указал на пол прямо перед тазом скелета. Я наклонился ближе; маленькое распятие, вероятно, серебряное, теперь почерневшее, а в нескольких дюймах от него крошечный треугольник, тоже черный.

     - Четки? - спросил я, и Джейми кивнул.

     - Полагаю, он носил их на шее. Должно быть, они были сделаны из дерева и веревки, и когда они сгнили, металлические части упали. Здесь, - его палец мягко коснулся маленького треугольника, написано «Nr. Sra. Ang.» Думаю это сокращение от «Nuestra Señora de los Angeles», то есть «Богоматерь ангелов». С другой стороны крошечное изображение Пресвятой Богородицы.

     Я невольно перекрестилась.

     - Джемми испугался? – спросила я после момента почтительного молчания.

     - Я испугался, - сказал Джейми. - Было темно, когда я спустился вниз, и я почти наступил на него. Мне показалось, что он живой, у меня сердце едва не остановилось.

     Он вскрикнул от испуга, и Джемми, которого он оставил вверху со строгим наказом не двигаться с места, тут же полез в дыру. На половине пути руки его сорвались с прогнившей перекладины, и он полетел вниз ногами вперед.

     - Я услышал, как он лез, и поднял голову, и в этот момент он упал на меня, врезавшись в грудь, как пушечное ядро. - Джейми потер грудь слева с грустной усмешкой. - Если бы я не посмотрел вверх, он сломал бы мне шею … и никогда бы не смог выбраться отсюда один.

     «И мы бы никогда не узнали, что с вами случилось». Я сглотнула высохшим ртом от этой мысли. И все же … в какой-то день что-такое может случиться. С любым.

     - Удивительно, что никто из вас ничего не сломал, - сказала я, отгоняя эти мысли. - Как думаешь, что произошло с этим джентльменом? - А его люди так ничего и не узнали.

     Джейми покачал головой.

     - Не знаю. Он не ожидал нападения, поскольку был без оружия.

     - Может быть, он упал сюда и не смог выбраться? - я присела возле скелета, проведя пальцем по голени левой ноги. Кость была высохшей и треснувшей, обгрызенной на конце маленькими острыми зубами, но было видно, что нога была сломана. Или, быть может, она просто треснула со временем.

     Джейми пожал плечами и взглянул вверх.

     - Не думаю. Он гораздо ниже меня, но думаю, лестница тогда была целой. Потому что если ее сделали позже, почему тогда оставили его здесь? И даже со сломанной ногой он смог бы подняться вверх.

     - Хм-м. Он мог умереть от лихорадки. Это объясняет, почему он снял шлем и нагрудник.

     Лично я сняла бы их при первой возможности. В зависимости от погоды он, наполовину закованный в металл, сварился бы заживо или покрылся бы плесенью.

     - Ммфм.

     Я взглянула на него при этом звуке, выражающем сомнение с моим заключением.

     - Ты думаешь, его убили?

     Он пожал плечами.

     - У него были доспехи, но не было оружия, кроме маленького ножа. И как ты видишь, он был правшой, а нож лежал слева.

     Действительно, кости правой руки были значительно толще, даже в неверном свете факела. Наверное, мечник, подумала я.

     - Я видел немало испанских солдат в Вест-Индии, сассенах. Все они были увешаны мечами, копьями и пистолетами. Если бы этот человек умер от лихорадки, товарищи могли взять его оружие, но они также взяли бы доспехи и нож. Зачем оставлять?

     - Но в таком случае, - возразила я, - почему тот, кто его убил, если он был убит, оставил доспехи и нож?

     - Что касается доспехов … им они были не нужны. Они практически бесполезны для всех, кроме воинов. Что ж до ножа … вероятно, он был воткнут в него? - предположил Джейми. – И к тому же это не очень хороший нож.

     - Весьма логично, - сказала я, снова сглатывая. - Отбрасывая вопрос, как он умер, что, ради бога, он делала в горах Северной Каролины?

     - Пятьдесят-шестьдесят лет назад испанцы отправляли разведывательные отряды вплоть до Вирджинии, - проинформировал он меня. - Хотя болота остудили их пыл.

     - Я понимаю, почему. Но почему… здесь? - я встала и махнула рукой, охватив пещеру и лестницу. Он не ответил, но взял меня за руку и поднял факел, повернув меня в сторону напротив лестницы. Высоко над головой я увидел еще одну маленькую трещину в скале, черную в свете факела, в которую едва мог пролезть человек.

     - Там наверху есть еще одна небольшая пещера, - сказал он, указывая вверх. - Когда я поднял Джема, чтобы посмотреть, он сказал, что там в пыли были квадратные следы, как будто там стояли тяжелые ящики.

     Вот почему, когда пришла необходимость спрятать сокровище, он подумал о пещере испанца.

     - Сегодня вечером мы перенесем последнее золото, - сказал он, - и отверстие наверху завалим камнями. А сеньора оставим здесь отдыхать.

     Я была вынуждена признать, что пещера является подходящим укрытием, а наличие испанского солдата отобьет у любого охоту исследовать ее дальше. И индейцы, и поселенцы боялись призраков. Также как и горцы. Я повернулась к Джейми.

     - Ты и Джем, вы не боялись, что он станет преследовать вас?

     - Нет, мы помолились должным образом об упокоении его души, когда я закрыл пещеру и рассыпал вокруг нее соль.

     Это заставило меня улыбнуться.

     - Ты знаешь молитвы для любого случая, не так ли?

     Он слабо улыбнулся в ответ и сунул факел в мокрый гравий, чтобы потушить его. Слабый столп света, падающего сверху, замерцал короной на его голове.

     - Всегда найдется молитва, даже если это только «A Dhia, cuidich mi».

     Боже, спаси меня.

     Глава 9. НОЖ, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ МОЮ РУКУ

     Не все золото было перенесено в пещеру с испанцем. Две мои юбки обзавелись дополнительными отворотами внизу, с золотой стружкой, равномерно распределенной по крошечным кармашкам, а в нижний шов большого кармана было вшито несколько унций золота. Джейми и Иэн положили немного золота в свои спорраны, и у каждого из них на поясе висели по два больших кисета для дроби. Мы удалились, втроем, на поляну Нового дома, чтобы в тайне подготовить наши «боеприпасы».

     - Ты не забудешь, с какого края брать дробь для заряда? - Джейми выронил из отливочной формы свежую пулю, сияющую, как миниатюрное солнце, в котел с жиром и сажей.

     - Если вы не возьмете мой кисет по ошибке, - едко ответил Иэн. Он делал свинцовую дробь, бросая горячие шарики в дупло, выстланное влажными листьями, где они дымились и парили в морозном воздухе весеннего вечера.

     Лежащий рядом Ролло чихнул, когда дымок проплыл рядом с его носом и громко зафыркал. Иэн поглядел на него с улыбкой.

     - Тебе понравится гонять оленей по вереску, a cù^[39]? - спросил он. - Хотя от овец тебе нужно будет держаться подальше, или тебя пристрелят, приняв за волка.

     Ролло вздохнул и сонно прикрыл глаза.

     - Подумал, что скажешь матери, когда увидишь? - спросил Джейми, прищурившись от дыма костра, над которым держал форму с расплавленной золотой стружкой.

     - Пытаюсь не думать, - честно ответил Иэн. - У меня странное чувство в животе, когда я думаю о Лаллиброхе.

     - Хорошее или плохое? - спросила я, осторожно вылавливая остывший золотой шарик из черного жира деревянной ложкой и опуская его в кожаный мешочек.

     Иэн нахмурился, не спуская глаз с ковша, где свинец из отдельных капель собрался в дрожащую лужицу.

     - И то и другое, я думаю. Брианна как-то рассказывала мне о книге, которую она читала в школе, о том, что нельзя снова вернуться домой. Думаю, это так … но так хочется, - добавил он тихо, не поднимая глаз от работы.

     Я отвела взгляд от тоски на его лице и увидела, что Джейми смотрит на меня глазами, полными сочувствия. Я отвела взгляд от него тоже и поднялась на ноги, слегка постанывая, когда хрустнул мой коленный сустав.

     - Ну, - сказала я. - Думаю, зависит от того, что ты считаешь домом. Это не всегда место, ты же знаешь.

     - Да, верно, - Иэн отвел от огня ковш, давая ему остыть. - Но даже если это люди … ты не можешь вернуться назад. Или можешь, - рот его дернулся, когда он взглянул на Джейми, потом на меня.

     - Полагаю, ты найдешь родителей такими же, какими оставил, - сухо произнес Джейми, игнорируя последнее замечание Иэна. - Ты станешь для них много бóльшим потрясением.

     Иэн посмотрел вниз на свои ноги и улыбнулся.

     - Сильно вырос, - согласился он.

     Я весело фыркнула. Ему было пятнадцать лет, когда он уехал из Шотландии – высокий тощий мальчуган. Теперь он был на пару дюймов выше. Кроме того, он был худым и жестким, как полоска высушенной сыромятной кожи, и обычно такого же цвета от загара. Хотя зима выбелила и его, отчего татуированные точки, идущие полукругами по скулам, выделялись ярче.

     - Ты помнишь другие стихи, которые я тебе читала? - спросила я его. - Когда мы вернулись в Лаллиброх из Эдинбурга, после того … как я снова нашла Джейми. «Дом там, где тебя не могут ни принять, когда бы ты не пришел»^[40].

     Иэн, приподняв брови, перевел взгляд с меня на Джейми и покачал головой.

     - Не удивительно, что вы так ее любите, дядя. Она должно быть большое утешение для вас.

     - Ну, - произнес Джейми, не сводя глаз с работы. - Она всегда принимает меня, так что я полагаю, что она мой дом.

     *.*.*

     Работа была закончена. Иэн и Ролло унесли наполненные кисеты в хижину, Джейми затоптал костер, а я упаковала принадлежности для плавки дроби. Становилось поздно, и воздух, уже такой свежий, что щекотал легкие, приобрел ту дополнительную прохладную живость, которая ласкала кожу. Дыхание весны неуемно струилось над землей.

     Я немного постояла, наслаждаясь ощущением. Работа была душной и жаркой, несмотря на то, что выполнялась под открытым небом, и холодный ветерок, поднимающий волосы на моей шее, был восхитительным.

     - У тебя есть пенни, a nighean^[41]? - спросил Джейми рядом.

     - Что?

     - Ну, подойдет любая монета.

     - Не думаю, но … - я порылась в привязанном к поясу кармане, в котором на данном этапе подготовки было столько же всяких вещей, как и в спорране Джейми. Среди мотков ниток, пакетиков бумаги с семенами или сушеными травами, иголок, воткнутых в кусочки кожи, маленькой баночки, полной шовного материала, пера дятла в черно-белых крапинках, куска белого мела и половинки бисквита – очевидно, я была прервана во время еды – я действительно обнаружила грязный полушиллинг, покрытый ворсом и крошками от печенья.

     - Это подойдет? - спросила я, вытерев монету и подавая ему.

     - Да, - ответил он и что-то протянул мне. Моя рука автоматически сжалась на предмете, который оказался рукояткой ножа, и я едва не выронила его удивления.

     - Всегда нужно давать деньги за новое лезвие, - пояснил он, слегка улыбаясь. - Чтобы оно признало тебя хозяином и никогда не обратилось против тебя.

     - Хозяином? - солнце касалось вершин хребта, но света было еще много, и я посмотрела на мое новое приобретение. Это было тонкое, но прочное лезвие, одностороннее и прекрасно заточенное; режущая кромка сияла серебром в лучах заходящего солнца. Рукоять из оленьего рога была гладкая и теплая в моей руке, и на ней были вырезаны два небольших углубления, которые как раз подходили для моей руки. Совершенно ясно, это был мой нож.

     - Спасибо, - поблагодарила я, - но …

     - Ты будешь чувствовать себя в большей безопасности с ним, - сказал он уверенно. - Ох … еще одна вещь. Дай-ка его сюда.

     Я вернула ему нож и вздрогнула, когда он провел лезвием по подушечке своего большого пальца. Из пореза выступила кровь, он вытер ее о штаны и, сунув палец в рот, отдал нож назад.

     - Нужно оросить лезвие кровью, - объяснил он, вынимая палец изо рта, - чтобы он знал свое предназначение.

     Рукоятка в моей руке все еще была теплой, но мне вдруг стало зябко. За редким исключением Джейми не поддавался романтическим порывам. Если он дал мне нож, то полагал, что он мне понадобится. И не для того, чтобы рыть корни или сдирать кору. Знать свое предназначение, действительно.

     - Он подходит для моей руки, - сказала я, глядя вниз и поглаживая небольшую бороздку, которая подходила для моего большого пальца. - Как ты мог сделать так точно?

     Он рассмеялся.

     - Я довольно часто ощущал твою руку на своем члене, чтобы знать ее обхват, сассенах, - уверил он меня.

     В ответ я коротко фыркнула, но повернула лезвие и нажала его кончиком на подушечку моего большого пальца. Нож был удивительно острым, я едва нажала на него, и сразу же выступила темно-красная капля. Я заткнула нож за пояс, взяла его руку и прижала наши большие пальцы.

     - Кровь от моей крови, - сказала я.

     Я тоже не делала романтических жестов.

     Глава 10. БРАНДЕР^[42]

     Нью-Йорк

     Август 1776

     Сообщение Уильяма о бегстве американцев было воспринято более благосклонно, чем он ожидал. С опьяняющим чувством, что они загнали врага в угол, армия Хау действовала с поразительной скоростью. Флот адмирала все еще находился в заливе Грейвсенд, и в течение дня тысячи людей были спешно возвращены к берегу и вновь погружены на борт для быстрого перехода на Манхэттен. К закату следующего дня войска начали атаку на Нью-Йорк, но обнаружили, что окопы пусты, а укрепления заброшены.

     В то время как Уильям, который надеялся на возможность личной мести, был несколько разочарован, такое развитие событий чрезвычайно понравилось генералу Хау. Он разместился со своим штабом в большом особняке под названием Бикмен-Хаус и приступил к укреплению своей власти в колонии. Среди старших офицеров возникло определенное недовольство тем, что американцы не были окончательно повержены – Уильям поддерживал эту идею – но генерал Хау полагал, что поражение и истощение уничтожат оставшиеся силы Вашингтона, а зима добьет их.

     - А тем временем, - сказал лейтенант Энтони Фортнам, оглядывая душный чердак, куда поселили трех самых молодых членов штаба, - мы оккупационная армия. Что, как я думаю, означает, мы имеем право извлечь некоторые удовольствия из этого положения, не так ли?

     - И что за удовольствия? - спросил Уильям, напрасно ища место для своего потрепанного саквояжа, содержащего на данный момент все его добро.

     - Ну, женщины, - задумчиво произнес Фортнам. - Определенно, женщины. Конечно же, в Нью-Йорке есть злачные места?

     - Я не видел ни одного по пути сюда, - с сомнением сказал Ральф Джоселин. - А я смотрел!

     - Недостаточно внимательно, - твердо возразил Фортнам. - Я чувствую, здесь должно быть много злачных мест.

     - Пиво, - предложил Уильям. - Приличный трактир под названием «Французская таверна» недалеко от Уотер-Стрит. Я выпил там пинту хорошего пива по пути сюда.

     - Должно быть что-то поближе, - возразил Джоселин. - Не хочу плестись несколько миль по жаре!

     Бикмен-Хаус располагался в приятном месте с прекрасными видами и свежим воздухом, но далеко за городом.

     - Ищите и обрящете, братья мои, - Фортнам поправил локон и накинул плащ на одно плечо. - Элсмир, идешь?

     - Нет, не сейчас. Мне нужно написать письма. Если вы обнаружите злачное место, жду от вас записки. В тройном экземпляре.

     Через мгновение предоставленный самому себе, он бросил сумку на пол и достал небольшую пачку писем, которую ему вручил капитан Грисуолд.

     Писем было пять. Три от его отчима с печатью в виде улыбающегося полумесяца – Лорд Джон пунктуально писал каждое пятнадцатое число месяца, но иногда чаще – одно от дяди Хэла, и он ухмыльнулся при виде его – послания дяди Хэла иногда сбивали с толку, но неизменно забавляли – и одно с простой печатью, написанное незнакомой, но определенно женской рукой.

     Он с любопытством сломал на нем печать и, открыв, обнаружил два тесно исписанных листа от своей кузины Дотти. Он приподнял брови. Дотти никогда не писала ему прежде.

     - Будь я проклят, - громко произнес он, просматривая письмо.

     - Что? - спросил Фортнам, который вернулся за своей шляпой. - Плохие вести из дома?

     - Что? Ох, нет, нет, - повторил он, возвращаясь к началу письма. - Просто … интересно.

     Сложив письмо, он сунул его за пазуху подальше от любопытных глаз сослуживца и принялся за послание дяди Хэла с печатью в виде герцогской короны. Глаза Фортнама расширились при виде печати, но он ничего не сказал.

     Уильям кашлянул и сломал печать. Как обычно, записка занимала меньше страницы и не содержала ни начала, ни конца. По мнению дяди Хэла, поскольку на письме был указан получатель, обращаться по имени не было необходимости, а печать ясно указывала, кто его написал. Он не собирался тратить время на письма дуракам.

     «Адама отправили в Нью-Йорк под командование Генри Клинтона. Минни отправила с ним для тебя какие-то ужасно громоздкие вещи. Дотти отправляет тебе свою любовь, которая занимает гораздо меньше места.

     Джон говорит, что ты выполняешь какое-то задание для капитана Ричардсона. Я знаю Ричардсона и думаю, тебе не стоит с ним связываться.

     Передай полковнику Спенсеру мои наилучшие пожелания и не играй с ним в карты.»

     Дядя Хэл, размышлял Уильям, мог втиснуть больше информации, как правило, скрытной в меньшее количество слов, чем кто-либо из его знакомых. Он не понял, мошенничал ли полковник Спенсер в карты или очень хорошо играл, или просто был очень удачлив. Дядя Хэл, несомненно, умолчал намеренно, потому что, если бы полковник был хорошим игроком, у Уильяма могло возникнуть искушение испытать свое мастерство. Опасно, как он понимал, побеждать вышестоящего офицера. Хотя раз или два … Нет, дядя Хэл сам был очень хорошим карточным игроком, и если он предупредил Уильяма, благоразумие подсказывало, что он должен внять ему. Возможно, полковник Спенсер был честным и неазартным игроком, но также человеком, который может обидеться и отомстить, если его побеждают слишком часто.

     Дядя Хэл умен, как дьявол, подумал Уильям не без восхищения.

     Хотя больше его беспокоил второй абзац. «Я знаю Ричардсона …» В данном случае он прекрасно понимал, почему дядя Хэл опустил подробности. Почту мог прочитать кто угодно, а письмо с гербом герцога Пардлоу могло привлечь внимание. Хотя печать, похоже, не была взломана, но он не раз видел, как его отец ловко снимал и заменял печати с помощью раскаленного ножа, и не питал на этот счет иллюзий.

     Это, однако, не остановило его от размышлений, что такое дядя Хэл знал о Ричардсоне, чтобы предложить Уильяму прекратить разведывательную деятельность, о которой ему, очевидно, рассказал отец.

     И еще мысль … Если папа сказал брату, чем занимается Уильям, то дядя Хэл должен был рассказать о капитане Ричардсоне, если ему известно что-то дискредитирующее его. И если он это сделал …

     Он отложил послание дяди Хэла и открыл первое письмо отца. Нет, ничего о Ричардсоне … Второе? Опять нет. В третьем завуалированный намек на разведывательную миссию, лишь только пожелание безопасности с намеком на его высокий рост.

     «Высокий человек всегда заметен в компании, и много больше, если он смотрит прямо и аккуратно одет.»

     Уильям улыбнулся. В Вестминстере, где он ходил в школу, все классы занимались в одной большой комнате, разделенной занавеской на младшие и старшие классы. Мальчики всех возрастов учились вместе, и Уильям быстро научился, когда и как быть незаметным или вызывающим в зависимости от его окружения.

     Ладно. Что бы дядя Хэл ни знал о Ричардсоне, это не вызвало беспокойство у папы. Конечно, напомнил он себе, это не обязательно должно быть чем-то предосудительным. Герцог Пардлоу отличался бесстрашием, но проявлял чрезмерную осторожность в отношении своей семьи. Возможно, он лишь считал Ричардсона безрассудным. Если это так, папа, вероятно, доверился здравому смыслу Уильяма и поэтому не стал упоминать об этом.

     На чердаке было душно; пот стекал по лицу Уильяма и пропитывал рубашку. Фортнам снова ушел, оставив свой матрас свернутым. Тем не менее, свободного места на полу оставалось ровно столько, чтобы Уильям мог встать и пройти к двери, и он с облегчением выбрался наружу. Воздух снаружи был горячим и влажным, но, по крайней мере, двигался. Он надел шляпу и отправился выяснять, где поселился его двоюродный брат Адам. «Ужасно громоздкие вещи» звучало многообещающе.

     Когда он пробирался сквозь толпу фермерских жен, направляющихся на ярмарочную площадь, то почувствовал шелест письма за пазухой и вспомнил про сестру Адама.

     «Дотти отправляет тебе свою любовь, которая занимает гораздо меньше места.» Дядя Хэл умен, подумал Уильям, но даже умнейший дьявол не может видеть всего.

     Ужасно громоздкие вещи себя оправдали: книга, бутылка прекрасного испанского хереса, кварта оливок в дополнение к нему и три пары новых шелковых чулок.

     - Я завален чулками, - отказался его кузен, когда Уильям попытался поделиться щедрым подарком. - Мать покупает их десятками и отправляет с каждым курьером. Тебе повезло, что она не додумалась послать тебе новые панталоны. Я получаю пару с каждой дипломатической почтой, и если ты думаешь, что это легко объяснить сэру Генри … Хотя от стаканчика твоего хереса я не откажусь.

     Уильям не был совсем уверен, что кузен не шутит насчет панталон. Адам умел строить серьезную мину, что хорошо помогало ему в общении со старшими офицерами, а также обладал семейным фокусом Греев говорить возмутительные вещи с совершенно невозмутимым лицом. Тем не менее, Уильям рассмеялся и крикнул вниз, чтобы принесли два стакана.

     Один из друзей Адама принес три и остался для помощи в избавлении от хереса. Второй друг появился, словно ниоткуда, и предъявил полбутылки портера из своего сундучка вдобавок к имеющемуся алкоголю. И с неизбежностью для таких сборищ и бутылки, и друзья множились, пока каждая поверхность в комнате Адама – очень маленькой, по всеобщему мнению – не была занята тем или иным.

     Уильям щедро поделился оливками и хересом, а когда показалось дно бутылки, поднял бокал в честь тетушки за ее щедрые подарки, не забыв упомянуть о шелковых чулках.

     - Хотя полагаю, что книгу отправила не твоя мать, - сказал он Адаму, опустошив стакан с шумным выдохом.

     Адам захихикал, потеряв свой обычный серьезный вид в ромовом пунше.

     - Нет, - ответил он, - и не папа. Это был мой собственный вклад в дело култур… культурного, я имею в виду, прогресса в колониях.

     - Замечательная услуга чувствам цивилизованного человека, - серьезно ответил ему Уильям, показывая собственную способность не поддаваться алкоголю и владеть языком, какие бы крутые лингвистические повороты не бросались ему под ноги.

     Всеобщий крик «Какая книга? Какая книга? Давайте посмотрим эту знаменитую книгу!» обязал его предъявить главный приз коллекции подарков, копию знаменитого «Списка леди Ковент-Гардена» мистера Харриса, представляющего собой щедро украшенный каталог прелестей, специальностей, цен и доступности лучших шлюх, которых можно найти в Лондоне.

     Появление книги было встречено криками восторга, и после непродолжительной борьбы за владение томом Уильям спас его, прежде чем он был разорван на куски, но позволил уговорить себя прочитать некоторые отрывки вслух. Его драматическое исполнение приветствовалось волчьим воем и градом оливковых косточек.

     Чтение, конечно, осушило горло, и тут же были истребованы освежающие напитки, которые были быстро прикончены. Он не мог сказать, кто первый предложил, что они должны образовать экспедиционный корпус для составления аналогичного списка для Нью-Йорка. Но того с энтузиазмом поддержали и приветствовали бокалами ромового пунша. Все бутылки к этому времени были опустошены.

     В конце концов, он обнаружил себя, бредущем в алкогольной дымке по узким улочкам, тьма которых прерывалась булавочными уколами освещенных свечами окон и случайным висящим на перекрестке фонарем. Казалось, никто не придерживался никакого направления, и, тем не менее, все двигались как единое целое, влекомое какими-то тонкими эманациями.

     - Как псы, преследующие суку в течке, - заметил он и был удивлен, почувствовав хлопок по спине и одобрительные возгласы одного из друзей Адама. Он не понял, что сказал это вслух. И все же он был прав, потому что, в конце концов, они пришли к переулку, где висели два или три фонаря, обтянутые красным муслином, так что свет заливал кровавым сиянием гостеприимно приоткрытые двери. Зрелище было встречено восторженными возгласами, и группа потенциальных исследователей двинулась вперед, остановившись лишь для короткого спора в центре улицы по поводу выбора заведения, с которого следует начать исследование.

     Уильям почти не участвовал в споре; воздух был спертым, душным и зловонным от скота и нечистот, и он вдруг понял, что одна из съеденных оливок, возможно, была испорченной. Он сильно вспотел, мокрое белье намертво прилипло к телу, и его ужасала мысль, что он, возможно, не успеет вовремя спустить штаны, если в результате внутренних пертурбаций содержимое кишечника вдруг попросится наружу.

     Он выдавил из себя улыбку и неопределенным взмахом руки дал Адаму понять, что тот может делать, как ему заблагорассудится. Уильям же отправится дальше.

     Он так и поступил, оставив позади себя толпу возбужденных молодых офицеров, и, шатаясь, прошел мимо последнего из красных фонарей. Он отчаянно искал какое-нибудь подобие уединения, где мог бы проблеваться, но, не найдя ничего подходящего, в конце концов остановился, и его сильно вырвало в каком-то дверном проеме. И тут, к его ужасу, дверь распахнулась, появился весьма возмущённый домовладелец, который не став дожидаться объяснений, извинений или предложений компенсации, выхватил из-за двери дубину и, выкрикивая непонятные ругательства, вероятно, на немецком языке, погнался за Уильямом по переулку.

     В результате ему пришлось некоторое время шататься по свинарникам, лачугам и вонючим причалам, прежде чем он нашел дорогу обратно в нужный район, где его кузен Адам ходил взад и вперед по улице, стуча в двери и громко зовя его.

     - Не стучи в эту дверь! - воскликнул он с ужасом, увидев, что тот собрался атаковать дверь немца с дубинкой. Адам с облегчением обернулся.

     - Вот ты где! Все в порядке, старина?

     - Да, вполне, - он чувствовал себя несколько бледным и влажным, несмотря на изнуряющую жару летней ночи, но острая боль в животе прошла сама собой и оказала благотворное побочное действие, отрезвив его.

     - Подумал, тебя ограбили или убили. Я бы никогда не смог посмотреть дяде Джону в глаза, если бы пришлось рассказать ему, во что я тебя втянул.

     Они отправились по аллее назад к красным фонарям. Все молодые люди разбрелись по заведениям, хотя веселье и громкие стуки, доносящиеся изнутри, показывали, что их приподнятое настроение не утихло.

     - Хорошо провел время? - спросил Адам, дернув головой в направлении, откуда пришел Уильям.

     - Да. А ты?

     - Ну, она не заняла бы много места в книге Харриса, но для такой дыры, как Нью-Йорк, не так уж и плоха, - рассудил Адам. Его сток^[43] был распущен, и когда они проходили мимо освещенного окна, Уильям увидел, что одна из серебряных пуговиц на мундире кузена исчезла. - Хотя могу поклясться, что видел пару этих шлюх в военном лагере.

     - Сэр Генри отправлял тебя делать перепись? Или ты просто проводишь много времени в обозе, что знаешь всех …

     Его прервал шум, донесшийся из одного из домов ниже по улице. Крик, но не пьяный, как прежде, а безобразный. Разгневанный мужской голос и пронзительные женские вопли.

     Кузены обменялись взглядами и направились в сторону шума.

     Он усиливался по мере того, как они приближались к его источнику, и когда они подошли к самому дальнему дому, в переулок высыпало несколько полуодетых солдат, за которыми следовал дородный лейтенант, которого Уильяму представили во время вечеринки в комнате Адама, но чье имя он не запомнил. Он волочил за руку полуголую шлюху.

     Лейтенант потерял и мундир, и парик; его прилизанные темные волосы росли низко над бровями, что вместе с его широкими плечами придавало ему вид быка, готового броситься в атаку. Он так и поступил, развернувшись и врезавшись плечом в женщину, впечатывая ее в стену дома. Он был сильно пьян и выкрикивал бессвязные ругательства.

     - Брандер.

     Уильям не видел, кто произнес это слово, но оно вызвало возбужденные разговоры, и что-то безобразное возникло среди мужчин на аллее.

     - Брандер! Она брандер!

     Несколько женщин собрались в дверном проеме. Свет за ними был слишком тусклым, чтобы видеть их лица, но они испугано жались друг к другу. Одна из них тихонько вскрикнула, протягивая руку, но другие втянули ее назад. Темноволосый лейтенант, не обращая ни на кого внимания, избивал женщину, ударяя ее в грудь и живот.

     - Эй, парень!

     Уильям с криком шагнул вперед, но несколько рук схватили его, удерживая на месте.

     - Брандер! - начали скандировать мужчины с каждым ударом лейтенантских кулаков.

     Брандером называли шлюху, больную сифилисом, и когда лейтенант прекратил избивать женщину и стал что-то кричать женщинам, Уильям увидел, что она действительно больна. Сыпь на лице была совершенно очевидна.

     - Родхэм! Родхэм! - звал Адам лейтенанта, пытаясь пробиться к нему, но мужчины двигались, не пропуская его, а скандирование «Брандер!» стало громче.

     Женщины в дверях завопили и стали рваться назад, когда Родхэм швырнул женщину на порог. Уильям сделал выпад и сумел прорваться через толпу, но прежде чем он успел добраться до лейтенанта, Родхэм схватил фонарь и, разбив его о фасад дома, облил шлюху горящим маслом.

     Он остановился, уставившись расширенными глазами на женщину, которая вскочила и панически замахала руками, когда загорелись ее волосы и прозрачная рубашка. В течение нескольких секунда она была охвачена пламенем; ее пронзительный крик прорезался сквозь уличный шум и вонзился прямо в голову Уильяма.

     Мужчины отступили, когда она двинулась на них, протягивая руки то ли тщетно моля о помощи, то ли проклиная их. Он стоял, не способный пошевелиться; его тело напряглось от потребности что-то сделать, от невозможности что-либо сделать, от охватившего его чувства катастрофы. Настойчивая боль в руке заставила его повернуть голову. Адам с бледным и потным лицом стоял рядом, вцепившись пальцами в его предплечье.

     - Идем, - прошептал Адам. - Ради бога, идем!

     Дверь борделя со стуком захлопнулась. Горящая женщина упала на нее, прижав ладони к дереву. Аппетитный запах жареного мяса наполнил жаркий переулок, и Уильям почувствовал поднимающийся в горле комок.

     - Пусть бог накажет вас! Пусть ваши члены сгниют и отваляться! - раздался голос из окна второго этажа. Уильям вскинул голову и увидел женщину, потрясающую кулаком на мужчин. Мужчины загудели; один крикнул что-то грязное в ответ, другой наклонился, подобрал булыжник и кинул его в женщину. Камень стукнулся о стену под окном и отскочил, ударив солдата внизу; тот выругался и толкнул мужчину, бросившего камень.

     Горящая женщина упала перед дверью, на которой остались пятна от огня. Она все еще издавала слабые завывающие звуки, но уже не двигалась.

     Внезапно Уильяма охватило бешенство; он схватил бросившего камень мужчину за шею и со всей силы приложил о косяк. Мужчина дернулся, колени его подогнулись, и он со стоном сполз на землю.

     - Убирайтесь! - проревел Уильям. - Все! Убирайтесь! - Сжав кулаки, он повернулся к черноволосому лейтенанту, который, растеряв ярость, стоял неподвижно, уставившись на женщину на крыльце. Юбки ее сгорели, и пара почерневших ног слабо подергивалась в тени.

     Уильям шагнул к мужчине, схватил его за рубашку на груди и резко дернул.

     - Уходи! - сказал он страшным голосом. - Убирайся. Сейчас же!

     Он отпустил мужчину; тот моргнул, сглотнул и, развернувшись, пошел в темноту, механически переставляя ноги.

     Тяжело дыша, Уильям обернулся к остальным, но они уже потеряли жажду насилия. Кидая взгляды на женщину, которая уже не двигалась, они пошли прочь, что-то неразборчиво бормоча и стараясь не смотреть друг на друга.

     Он смутно ощущал присутствие Адама возле себя, дрожащего от шока, но твердо стоящего рядом. Он, также дрожащий, положил руку на плечо более низкого кузена и смотрел, как мужчины исчезают в темноте. Сидящий на земле мужчина медленно встал на четвереньки, затем поднялся и поплелся за своими товарищами, ударяясь о стены домов.

     Улица затихла. Огонь погас. Уличные фонари не горели. Уильяму казалось, что он врос в землю и вечно будет стоять на этом проклятом месте, но Адам пошевелился, его рука упала с плеча кузена, и он обнаружил, что куда-то шагает.

     Они шли в тишине по темным улицам и подошли к посту, где вокруг костра стояли на страже солдаты. Они должны были сохранять порядок в оккупированном городе. Солдаты посмотрели на них, но не остановили.

     В свете костра он увидел мокрые следы на лице Адама и понял, что тот плакал.

     Так же как и он.

     Глава 11. ПОПЕРЕЧНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

     Фрейзерс-Ридж

     Март, 1777

     Мир был наполнен влагой. Ручейки сбегали с гор, трава и листья были мокрыми от росы, а черепица парилась под утренним солнцем. Наши приготовления были закончены, и проходы свободны. Осталось только одно дело.

     - Сегодня, как ты думаешь? - с надеждой спросил Джейми. Он не был создан для ожидания, и если его ждет дело, он должен его сделать. Дети, к сожалению, полностью игнорируют как своевременность, так и нетерпение.

     - Может быть, - сказала я, сама пытаясь сдерживать нетерпение. - Может быть, нет.

     - Я видел ее на прошлой неделе, и она выглядела так, будто готова лопнуть в любую минуту, - заметил Иэн, скармливая Ролло последний кусочек булочки. - Знаете, есть такие грибы. Большие и круглые, как шары. Прикоснешься к такому грибу и п-у-у-ф! - Он взмахнул пальцами, рассыпав хлебные крошки. - Вот так.

     - У нее не двойня? - спросил меня Джейми, нахмурясь.

     - Я говорила тебе шесть раз – нет. Я чертовски на это надеюсь, - добавила я, подавляя раздражение. - Хотя не всегда можно сказать точно.

     - В их семье есть близнецы, - подлил масла в огонь Иэн.

     Джейми перекрестился.

     - Я слышала биение только одного сердца, - сказала я, едва сдерживаясь, - а я слушала ее несколько месяцев.

     - Вы можете сосчитать конечности? - спросил Иэн. - Если, например, у него шесть ног …

     Легко сказать, трудно сделать. Я могла, конечно, нащупать основные части ребенка, легко голову, также ягодицы, но руки и ноги – проблемно. На данный момент это меня и беспокоило.

     Я проверяла Лиззи раз в неделю в последний месяц, и каждый день в последнюю неделю, несмотря на удаленность их хижины. Ребенок – а я думаю, что он был один – казался очень большим; нижняя часть матки располагалась значительно выше, чем, по моему мнению, должна быть. Кроме того за неделю до родов дети начинают часто менять положение, но этот оставался в одном поперечном положении – наискосок – тревожно долгое время.

     Фактически, в домашних условиях, без операционного оборудования, без анестезии мои возможности при проблемных родах весьма ограничены. Без хирургического вмешательства с поперечным предлежанием у повитух было четыре выбора: позволить женщине умереть после нескольких дней мучительных родов; позволить женщине умереть после кесарева сечения, проведенного без анестезии и антисептиков, в надежде сохранить жизнь ребенку; попробовать сохранить жизнь матери, убив ребенка в чреве и вытащив его оттуда по кускам (Даниэль Роулингс описал это процедуру – с иллюстрациями – на нескольких страницах в своем журнале), или предпринять попытку изнутри развернуть ребенка в положение, способствующее нормальным родам.

     На первый взгляд последнее являлось самым привлекательным выходом, однако он был таким же опасным, как и другие, и мог привести к смерти и матери и дитя.

     Неделю назад я попыталась снаружи развернуть плод и смогла, хотя и с трудом, повернуть его головой вниз. Два дня спустя он вернулся в прежнее положение, очевидно, более удобное для него. Он мог развернуться сам перед родами ... а мог и не развернуться.

     Имея достаточный опыт, я обычно могла разделять разумное планирование непредвиденных обстоятельств и бесполезное беспокойство о том, что может произойти, что позволяло мне спать по ночам. Однако в последнюю неделю я не спала ночами, предвидя возможность, что дитя не повернется вовремя, и рассматривая мрачный список альтернатив в тщетных поисках еще одного выхода.

     Если бы у меня было эфир … но он пропал, когда сгорел дом.

     Убить Лиззи, чтобы спасти дитя? Нет. Если не будет выхода, лучше убить дитя в утробе, сохранив мать для Родни, а для Джо и Кеззи их жену. Но мысль о том, чтобы раздробить череп доношенного ребенка, готового родиться … или оторвать голову тонкой проволокой …

     - Вы не голодны этим утром, тетушка?

     - А-а? Нет. Спасибо, Иэн.

     - Ты выглядишь бледной, сассенах. Ты не приболела?

     - Нет! - я торопливо встала прежде, чем они продолжили расспросы – абсолютно не было смысла, чтобы кого-то кроме меня пугали мои мысли – и вышла за водой к колодцу.

     Эми была снаружи; она разводила огонь под большим чаном для стирки и покрикивала на Эйдана и Орри, которые подносили хворост и периодически кидались грязью.

     - Вам нужна вода, a bhana-mhaighstir^[44]? - спросила она, увидев ведро в моей руке. - Эйдан принесет.

     - Нет, все в порядке, - успокоила я ее. - Хочется немного подышать. Утро просто прекрасное. - Пока солнце не поднималось достаточно высоко, было все еще холодно, но воздух был свеж и наполнен запахом травы, смолистых почек и ранних сережек на ольхе.

     Я наполнила ведро из колодца и медленно пошла вниз по тропинке, глядя на вещи вокруг, как смотрят, когда знают, что долго их не увидят. Если вообще увидят.

     Ридж сильно изменился с приходом насилия, с разрушениями, вызванными войной, с уничтожением Большого дома. Он еще сильнее изменится, когда мы с Джейми уедем.

     Кто станет главным в поселении? Хирам Кромби de facto^[45] был главой рыбаков-пресвитерианцев, которые прибыли из Терсо, но он был нетерпимым, лишенным чувства юмора человеком, и скорее вызовет трения с остальной частью поселения, нежели поддержит порядок и станет способствовать единению.

     Бобби? После долгих размышлений Джейми назначил его фактором^[46] с ответственностью за нашу собственность или за то, что от нее осталось. Но независимо от его способностей или их отсутствия, Бобби был молод. Его, как и многих мужчин Риджа, мог унести надвигающийся шторм, вынудив пойти в ополчение. Но не в королевские войска. Несколько лет назад он был британским солдатом в Бостоне, где однажды его и нескольких его товарищей окружила возмущенная толпа бостонцев. Опасаясь за свою жизнь, солдаты зарядили ружья и направили их на людей. Полетели камни и палки, ружья выстрелили, и кто-то – я никогда не спрашивала об этом Бобби – убил человека.

     В последующем расследовании и суде Бобби сохранили жизнь, но на щеке выжгли клеймо в виде буквы «У» от слова «убийца». Я понятия не имела о его политических взглядах, а он никогда не говорил о таких вещах, но он никогда больше не воевал в рядах британской армии.

     Несколько успокоенная я толкнула дверь хижины.

     Джейми и Иэн спорили – будет ли дитя родными сестрой или братом маленькому Родни, или только наполовину.

     - Ну, ничего нельзя сказать точно, не так ли? - сдался Иэн. - Никто не знает, кто отец Родни. Джо или Кеззи. И то же самое можно сказать о новом ребенке.

     - Фактически это не имеет значения, - прервала я их, наливая воду в чан. - Джо и Кеззи – однояйцевые близнецы. Это означает, что их… э-э… сперма тоже идентична. - Это было чрезмерным упрощением, но бесполезно пытаться объяснить им про репродуктивный мейоз и рекомбинантную ДНК. - Если мать одна и та же, а это так, и отец генетически один и тот же, а братья генетически одинаковы, все рожденные от них дети будут родными сестрами или братьями друг другу.

     - А их члены тоже одинаковы? - недоверчиво спросил Иэн. - Как вы можете знать? Вы видели? - добавил он, с потрясенным любопытством посмотрев на меня.

     - Нет, не видела, - сказал я строго. - Мне не нужно, я и так знаю.

     - Ах, да, - сказал он, с уважением кивнув. - Иногда я забываю, кто вы такая, тетушка Клэр.

     Я не была уверена, что он имел в виду, но посчитала не нужным объяснять, что мое знание интимной жизни братьев Бердсли было академическим, а не сверхъестественным.

     - Но отец этого ребенка Кеззи, не так ли? - вставил Джейми, нахмурясь. - Я отослал Джо, и последний год она жила с Кеззи.

     Иэн кинул на него жалостливый взгляд.

     - Вы думаете, он уехал? Джо?

     - Я его не видел, - ответил Джейми, но его густые рыжие брови сошлись.

     - Ну, вы бы и не увидели, - признался Иэн. - Они были бы очень осторожны, чтобы не сердить вас. Вы бы ни разу не видели больше одного из них … за раз, - добавил он небрежно.

     Мы оба уставились на него. Он взглянул на нас поверх куска бекона в руке и приподнял брови.

     - Я просто знаю такие вещи, - сказал он.

     *.*.*

     После ужина, стали готовиться ко сну. Все Хиггинсы удалились в заднюю комнату, где все спали на одной кровати.

     Я снова развернула акушерский сверток и разложила содержимое, проверяя еще раз. Ножницы, белая нить, чистые тряпки, много раз прополосканные, чтобы удалить все следы щелочного мыла, прокипяченные и высушенные. Большой квадрат вощеного холста для защиты матраса от влаги. Небольшая бутылочка спирта, разбавленная на пятьдесят процентов дистиллированной водой. Небольшой мешочек с несколькими мотками выстиранной, но не кипяченой шерсти. Свернутый лист пергамента на замену сгоревшему стетоскопу. Нож. И длинная тонкая проволока, заостренная на одном конце, свернутая змейкой.

     Я мало ела за ужином и за весь день тоже, но у меня было постоянное ощущение подступающей к горлу желчи. Я сглотнула и снова завернула комплект, крепко обвязав его бечевкой.

     Я почувствовала на себя взгляд Джейми и подняла глаза. Он ничего не сказал, но тепло улыбнулся, и я почувствовала облегчение, которое быстро прошло, когда я подумала, что он подумает, если случится самое худшее, и мне придется … Он увидел промелькнувший на моем лице страх. Не сводя с меня глаз, он достал из споррана четки и стал молча перебирать их. Изношенные деревянные бусины медленно скользили между его пальцами.

     *.*.*

     Две ночи спустя я внезапно проснулась от звука шагов снаружи и была на ногах, прежде чем в дверь постучал Джо. Джейми впустил его; я слышала их бормотанье, пока лазила под лавку за своим акушерским набором. Голос Джо звучал взволновано, но без паники. Это хорошо. Если бы Лиззи была напугана или находилась в тяжелом состоянии, он сразу бы почувствовал это. Близнецы были также чувствительны к ее настроению и физическому состоянию, как и друг к другу.

     - Мне пойти с тобой? - прошептал Джейми, стоя рядом со мной.

     - Нет, - прошептала я в ответ и прикоснулась к нему, набираясь сил. - Иди поспи. Я пошлю за тобой, если будет нужно.

     Он был взъерошен со сна, и от непогасших углей очага на его волосах лежали тени, но глаза были тревожны. Он кивнул и поцеловал меня в лоб, но не отступил, а положил руку мне на голову и прошептал по-гэльски «О, святой Михаил из Красного царства …», затем поцеловал меня в щеку.

     - Увидимся утром, сассенах, - сказал он и подтолкнул меня к двери.

     К моему удивлению на улице шел снег. Небо был серое и наполненное светом, в воздухе кружились огромные снежинки, касаясь лица и тут же истаивая на коже. Весенний снегопад. Снежинки падали на траву и исчезали. Вероятно, к утру от снега не останется и следа, но сейчас ночь была наполнена его тайной. Я обернулась назад, но не смогла увидеть нашу хижину, только силуэты деревьев в жемчужно-сером свете. Тропа перед нами выглядела такой же нереальной, исчезая среди странных деревьев в таинственных тенях.

     Я чувствовала себя странно бестелесной, пойманной в миг между прошлым и будущим, и только белое безмолвие кружилось вокруг меня. И все же я чувствовала себя более спокойной, чем в последние дни. Я ощущала вес руки Джейми на своей голове и слышала его благословение. О, святой Михаил из Красного царства …

     Это благословение дается воинам, идущим на битву. Я сама благословляла его таким образом много раз. Он никогда не делал этого прежде, и я не знаю, что сподвигло его сейчас, но слова горели в моем сердце, как маленький щит против предстоящей опасности.

     Снег уже покрыл землю тонким одеялом, спрятав темную почву и молодую траву. Джо оставлял черные следы, по которым я следовала вверх, касаясь юбкой холодных ароматных иголок пихт и бальзамов, и слушала вибрирующую тишину, звенящую, как колокол.

     Если ангелы ночью спускаются на землю, я молилась, чтобы это была та самая ночь.

     *.*.*

     До хижины Бердсли был почти час ходьбы днем даже в хорошую погоду. Но сейчас страх заставлял меня торопиться, и Джо – а я думаю, это был Джо, судя по голосу – едва поспевал за мной.

     - Как давно она рожает? - спросила я. Трудно поверить, но первые роды Лиззи были быстрыми; она родила Родни в одиночестве и без всяких происшествий. Я не думала, что и теперь нам также повезет, хотя не могла не надеяться, что по приходу в хижину нас будет ждать благополучно разрешившаяся Лиззи с новорожденным на руках.

     - Не долго, - пропыхтел он. - Воды отошли внезапно, когда мы все были в постели, и она сказала, что мне лучше пойти за вами.

     Я старалась не замечать это «все в постели» – в конце концов, он и/или Кеззи могли спать на полу – но семья Бердсли являлась самим воплощением двусмысленности; никто, кто знал правду, не мог думать о них, не представляя …

     Я не спрашивала, как долго он и Кеззи оба жили в хижине, но из того, что сказал Иэн, скорее всего, они были там с самого начала. Учитывая обычные условия жизни в глуши, никто и глазом не моргнет при мысли, что муж с женой живут в одном доме с его братом. И, насколько было известно всему Риджу, Лиззи была замужем за Кеззи. Она была. Она также была замужем за Джо в результате ряда махинаций, которые до сих пор вызывали у меня восхищение, но семейство Бердсли по приказу Джейми умалчивало об этом факте.

     - Придет ее отец, - сказал Джо, выдыхая белый пар, когда тропа стала достаточно широкой, чтобы он шел рядом со мной. - И тетушка Моника. Кеззи пошел за ними.

     - Вы оставили Лиззи одну?

     Он с несчастным видом пожал плечами.

     - Она так сказала, - стал оправдываться он.

     Я не ответила, но ускорила шаги, пока в боку не закололо, и мне пришлось немного замедлиться. Если Лиззи еще не родила и истекает кровью или случилось еще какое-либо несчастье, пока она оставалась одна, присутствие «тетушки Моники», второй жены мистера Вемисса, будет кстати. Моника Беррич Вемисс была немкой с ограниченным знанием английского, но с бесконечной храбростью и здравым смыслом.

     Мистер Вемисс тоже обладал своей долей храбрости, хотя и тихой. Он ждал нас на крыльце вместе с Кеззи, и было понятно, что он поддерживает своего зятя, а не наоборот. Кеззи открыто заламывал руки и переступал с ноги на ногу, в то время как тощий мистера Вемисс склонился к нему, положив руку на его плечо успокаивающим жестом. Я уловила тихое бормотание, а затем они увидели нас, и надежда распрямила их тела.

     Длинный низкий вой раздался из хижины, и мужчины напряглись, словно из темноты на них внезапно выпрыгнул волк.

     - Ну, звучит нормально, - сказала я спокойно, и все они звучно выдохнули. Мне хотелось рассмеяться, но я сдержалась и толкнула дверь.

     - Ух, - сказала Лиззи, глядя на меня с кровати. - Это вы, мэм. Слава богу!

     - Gott bedanket^[47], - поддержала ее тетушка Моника. Она, стоя на коленях, вытирала пол мокрой тряпкой. - Осталось не долго, надеюсь.

     - Я тоже надеюсь, - сказала Лиззи, скривившись. - ААААРРРРХ! - Ее лицо застыло в болезненной гримасе и стало бордовым, а тело выгнулось дугой. Она больше походила на больную столбняком, а не на роженицу, но к счастью спазм не продлился долго, и она, тяжело дыша, обмякла.

     - Прошлый раз было не так, - пожаловалась она, приоткрыв один глаз, когда я стала ощупывать ее живот.

     - Никогда не бывает одинаково, - произнесла я рассеяно. Один быстрый взгляд заставил мое сердце подскочить; ребенок уже не лежал поперек. Но с другой стороны … он также не был вниз головой. Он не двигался – дети во время родов обычно не двигаются – и хотя я думала, что нащупала головку под ребрами Лиззи, я не была уверена в остальном.

     - Давай-ка посмотрим здесь …

     Она была обнажена под одеялом. Ее мокрая рубашка висела на головке стула, исходя паром перед огнем. Однако постель была сухая, из чего я заключила, что, когда она почувствовала разрыв плодного пузыря, то встала, прежде чем отошли воды.

     Я облегченно выдохнула. Основная опасность при тазовом предлежании в том, что при разрыве плодной оболочки часть пуповина может выпасть, и ее петля может оказаться зажатой между тазом роженицы и предлежащей частью плода. Однако все чисто, и быстрый осмотр показал, что шейка матки почти открыта.

     Оставалось только ждать и смотреть, что появится первым. Я разложила свой сверток и, быстро спрятав свернутую заостренную проволоку под одежду, расстелила вощеную ткань, на которую с помощью тетушки Моники затащила Лиззи.

     Моника моргнула и кинула взгляд на колыбель, где спал Родни, когда Лиззи снова издала очередной неземной вой. Она взглянула на меня, убеждаясь, что все в порядке, затем взяла Лиззи за руки, что-то ласково бормоча по-немецки.

     Дверь тихонько скрипнула; я обернулась и увидела, что в хижину заглядывает один из Бердсли со смесью страха и надежды на лице.

     - Он здесь? - прошептал он хрипло.

     - Нет! - взревела Лиззи, садясь. - Убери свое рыло с моих глаз, или я оторву тебе яйца. Все четыре!

     Дверь тут же закрылась, и Лиззи упала, отдуваясь.

     - Я ненавижу их, - прошипела она сквозь сжатые зубы. - Чтоб они сдохли!

     - Хм-м, - с сочувствием сказала я. - Ну, уверена, они тоже страдают.

     - Хорошо, - за секунду она перешла от ярости к сентиментальности, и на ее глаза навернулись слезы. - Я умру?

     - Нет, - ответила я как можно увереннее.

     - ИИААААААААААААААРРРРРХ!

     - Gruss Gott^[48], - произнесла тетушка Моника, крестясь. - Ist gut?^[49]

     - Ja^[50], - сказала я уверенно. - Полагаю, у вас есть ножницы …

     - О, ja, - ответила она и потянулась к своему мешочку, откуда вынула пару изношенных, но когда-то позолоченных, ножниц для рукоделия. - Эти подойдут?

     - Danke^[51].

     - ЧЕРРРРРРРРРРРРРРРРРРТ!

     - Не переигрывай, - сказала я. - Они напуганы, но они не идиоты. Кроме того, ты испугаешь своего отца. И Родни, - добавила я, кинув взгляд на маленькую кипу одежды в колыбели.

     Она притихла, отдуваясь, но смогла кивнуть со слабой улыбкой.

     После этого все ускорилось. Она была быстрой. Я проверила ее пульс и шейку матки, и мое сердце забилось вдвое быстрее, когда я прикоснулась к крошечной ножке, выходящей наружу. Могу я достать вторую?

     Я взглянула на Монику, оценивая ее размеры и силу. Она была жесткой, как кожа плетки, но не слишком сильной. Лиззи, с другой стороны, была размером с … Ну, Иэн не преувеличивал, когда говорил о близнецах.

     Вкравшаяся мысль, что это все-таки могут быть близнецы, заставила мои волосы на затылке встать дыбом, несмотря на влажное тепло в хижине.

     «Нет, - твердо сказала я себе. - Это не так; ты знаешь, это не так. С одним и так все будет довольно плохо».

     - Нам понадобится один из мужчин, чтобы держать ее плечи, - сказала я Монике. - Позови одного из близнецов, ладно?

     - Обоих, - выдохнула Лиззи, когда Моника повернулась к двери.

     - Одного достаточно …

     - Обоих! Мммммм …

     - Обоих, - повторила я Монике, которая в ответ просто кивнула.

     Близнецы ворвались в потоке холодного воздуха с идентичными выражениями ужаса и возбуждения на лицах. Не дожидаясь моего приказа, они бросились к Лиззи, как две железки, притянутые магнитом. Она с трудом приняла сидячее положение, и один из близнецов опустился на колени, мягко разминая ее плечи, расслабленные после последней схватки. Его брат уселся рядом, обняв ее за место, где раньше была талия, а другой рукой убирал с ее лба промокшие от пота волосы.

     Я попыталась накинуть одеяло на ее выпирающий живот, но она раздраженно оттолкнула его. Хижина была наполнена влажным жаром от дымящегося котла и пота. Ну, видимо, близнецы знакомы с ее анатомией лучше, чем я, подумала я и отдала одеяло тете Монике. Скромности не места при родах.

     Я встала перед ней на колени и быстро сделала надрез на задней части ее влагалища, почувствовав теплую струйку крови на своей руке. При обычных родах этого не требовалось, но сейчас мне нужно было место для маневра. Я прижала чистую тряпку к разрезу, но количество крови было незначительным, да и внутренняя сторона ее бедер уже была покрыта кровавыми пятнами.

     Это была ножка; я могла видеть длинные пальчики, как у лягушки. Автоматически я взглянула на ногу Лиззи, твердо стоящую на полу возле меня. Нет, ее пальцы были короткие и компактные. Должно быть это от близнецов.

     Влажный, слегка болотный запах родовых вод, пота и крови поднимался, словно туман, от тела Лиззи, и я чувствовала, как собственный пот стекает по моему телу. Я потянулась, зацепила пальцем пятку и надавила вниз, чувствуя, как жизнь шевелится в плоти ребенка, хотя сам он не двигался, беспомощно зажатый в тисках рождения.

     Другая нога, мне нужна другая нога. Настойчиво ощупывая живот между схватками, я скользнула вверх по выходящей ноге, нашла крошечный изгиб ягодицы. Поспешно поменяла руку, и с закрытыми глазами нашла изгиб согнутого бедра. Черт побери, кажется, колено плода находится под его подбородком … ощутила податливую жесткость крошечных хрящевых костей, твердых в хлюпающей жидкости, натяжение мышц … впилась пальцем, двумя пальцами, обхватывая другую лодыжку, и рыкнув: «Прижмите! Держите ее!», дернула вторую ногу вниз, когда Лиззи выгнулась и съехала ко мне.

     Я откинулась назад, открыв глаза и тяжело дыша, хотя не от физического напряжения. При следующем толчке в виду появились маленькие лягушачьи ножки, дернулись и повисли.

     - Еще немного, милая, - прошептала я, положив руку на напряженное бедро Лиззи. - Дай нам еще один такой толчок.

     С глубинным рычанием Лиззи достигла того состояния, когда женщину не волнует, будет ли она жить или умрет, или ее разорвет пополам, и медленно появилась нижняя часть ребенка. Пуповина пульсировала, словно красный червь оплетя живот. Я не сводила с нее глаз, и в голове билась только мысль «Слава богу, слава богу». Затем я осознала, что тетушка Моника заглядывает через мое плечо.

     - Это яйца? – спросила она, указывая на гениталии младенца

     У меня, сконцентрированной на пуповине, не было времени посмотреть пол ребенка, но я поглядела вниз и улыбнулась.

     - Нет. Ist eine Mädchen^[52], - ответила я. Гениталии ребенка были опухшими и выглядели, словно оснащение мальчика, из распухших половых губ торчал клитор.

     - Что? Что это? - один из Бердсли наклонился вперед посмотреть.

     - У вас девочка, - ответила ему сияющая тетушка Моника.

     - Девочка? - охнул второй Бредсли. - Лиззи, у нас дочка!

     - Заткнись к черту! - рявкнула Лиззи. - ММММММММ!

     Тут проснулся Родни и сел с широко распахнутыми глазами. Тетушка Моника тотчас вскочила на ноги и взяла его на руки, пока он не расплакался.

     Сестра Родни, подталкиваемая схватками, выходила во внешний мир с неохотой. Я про себя считала гиппопотамов. Один гиппопотам, два гиппопотама … С появление пупка и до успешного рождения в нашем распоряжении было не более четырех минут, пока из-за нехватки кислорода не начались повреждения мозга. Но я не могла тянуть младенца из-за риска повредить его шею и голову.

     - Толкай, милая, - сказала я как можно спокойнее, сжимая колени Лиззи. - Сильно, тужься.

     Тридцать четыре гиппопотама, тридцать пять …

     Все что нам нужно, это чтобы высвободился подбородок. Когда схватки ослабли, я торопливо сунула пальцы внутрь, ощупывая лицо младенца, и поместила два пальца на верхнюю челюсть. Следующая схватка заставила меня сжать зубы, когда мою руку раздавило между тазовыми костями и черепом ребенка, но я не вытащила ее, боясь потерять контакт.

     Расслабление, и я медленно-медленно надавила на голову, выводя подбородок за границу таза …

     Восемьдесят девять гиппопотамов, девяносто гиппопотамов …

     Ребенок свисал из тела Лиззи, кроваво-синий и блестящий в свете очага, покачиваясь в тени ее бедер, как колокол … или тело с виселицы. Я отогнал эту мысль…

     - Может быть нам … - прошептала мне тетушка Моника, прижимая Родни к груди.

     Сто …

     - Нет, - сказала я. - Не трогайте его … ее. Не сейчас. - Гравитация медленно способствовала рождению. Если тянуть, то можно повредить шею, а если застрянет голова …

     Сто десять гиппо… Чертовски много гиппопотамов, подумала я, рассеянно представляя стада животных спускающихся в долину, чтобы поваляться в грязи …

     - Сейчас, - сказала я, готовая очистить рот и нос, как только они появятся, но Лиззи не нуждалась в подсказке. С длинным выдохом и громким «Поп!» головка освободилась, и ребенок упал мне в руки, как спелый фрукт.

     *.*.*

     Я налила немного воды из парящего котелка в умывальник и добавила холодной воды из ведра. Тепло воды обожгло руки; кожа между пальцами потрескалась от долгой зимы и постоянного использования разбавленного спирта для стерилизации. Я только что закончила зашивать и мыть Лиззи, и кровь с моих рук темными водоворотами кружилась в воде.

     Позади меня в постели была заботливо уложена Лиззи, одетая в одну из рубашек близнецов, ее собственная сорочка еще не просохла. Она смеялась в эйфории от рождения и выживания. Близнецы по обе стороны от нее суетились и бормотали с восхищением и облегчением; один убирал ее распущенные влажные светлые волосы, другой нежно целовал ее шею.

     - У тебя жар, любимая? - спросил один с оттенком беспокойства в голосе. Это заставило меня обернуться. Лиззи страдала от малярии, и хотя у нее давно не было приступов, возможно, родовой стресс …

     - Нет, - ответила она и поцеловала Джо или Кеззи в лоб. - Я раскраснелась от счастья. - Кеззи или Джо раскраснелся от ее знака внимания, в то время как второй брат принялся в свою очередь целовать ее шею с другой стороны.

     Тетушка Моника кашлянула. Она обтерла ребенка мокрой тряпкой и комочками шерсти с ланолином, который я принесла с собой, и теперь заворачивала его в пеленку. Родни давно устал от этой суеты и спал на полу возле корзины, засунув палец в рот.

     - Твой фатер, Лиззи, - сказала она с легким намеком на упрек в голосе. - Он простынет. Und die Mädel^[53], он захочет увидеть с тобой, но может быть без … - Она наклонила голову в сторону кровати, в то же время скромно отводя глаза от резвящейся троицы. Между мистером Вемиссом и его зятьями после рождения Родни установилось хрупкое перемирие, но лучше не нагнетать обстановку.

     Ее слова оживили близнецов, которые вскочили на ноги. Один подхватил с пола Родни, второй кинулся к двери, чтобы привести забытого на крыльце мистера Вемисса.

     Его слегка посиневшее лицо засветилось от облегчения, словно подсвеченное изнутри. Он с сердечной радостью улыбнулся Монике, кинул короткий взгляд на сверток, осторожно погладил его и все внимание обратил на Лиззи, так же как и она на него.

     - Па, у тебя руки холодные, - сказала она, хихикая, но сжала его руку сильнее, когда он попытался убрать ее. - Нет, оставь. Я очень горячая. Сядь и поздоровайся со своей маленькой внучкой. - В ее голосе звучала гордость, и она протянула руки к тетушке Монике.

     Моника аккуратно положила ребенка в ее руки и встала рядом с мистером Вемиссом, положив руку на его плечо. Ее обветренное лицо сияло чем-то большим, чем простая привязанность. Не в первый раз я была удивлена и немного смущена от своего удивления глубиной ее любви к этому хрупкому тихому мужчине.

     - О, - мягко произнес мистер Вемисс, трогая щечку ребенка пальцем. Я услышала, как девочка тихонько зачмокала. Роды потрясли ее, и сначала она не интересовалась грудью, но очевидно теперь поменяла свое мнение.

     - Она проголодалась, - Лиззи откинула одеяло и поднесла девочку к груди опытными руками.

     - Как ты назовешь ее, a leannan^[54]? - спросил мистер Вемисс.

     - Я как-то не думала о женских именах, - ответила Лиззи. - Она была такая большая, что я думала … Оу! - Она рассмеялась тихим мелодичным смехом. - Я и забыла какими жадными могут быть новорожденные. Ох! Ну, a chuisle^[55], да, вот так …

     Я потянулась за куском шерсти, чтобы протереть свои руки мягким, пропитанным маслом волокном, и случайно увидела близнецов, которые стояли в стороне плечом к плечу и смотрели на Лиззи и дочь с таким же выражением, как у тетушки Моники. Не отводя глаз, Бердсли, держащий Родни, наклонился и поцеловал его в макушку.

     Так много любви в таком маленьком месте. Я отвернулась с повлажневшими глазами. Имеет ли значение, насколько необычной была их женитьба? Ну, для Хирама Кромби имеет, подумала я. Лидер закостеневших пресвитерианцев, прибывших из Терсо, он захотел бы побить камнями Лиззи, Джо и Кеззи, как минимум … вместе с греховными плодами их чресел.

     Ничего подобного не произойдет, пока Джейми в Ридже … но когда он уедет? Я медленно вычищала кровь из под ногтей, надеясь, что Иэн был прав насчет осторожности и изворотливости Бердсли.

     Погруженная в мысли, я не заметила, что тетушка Моника подошла ко мне.

     - Danke^[56], - тихо произнесла она, положив ладонь с узловатыми пальцами на мою руку.

     - Gern geschehen^[57], - я положила руку на ее ладонь и пожала. - Вы очень помогли, спасибо вам.

     Она все еще улыбалась, но озабоченные морщины пересекли ее лоб.

     - Не так уж и помогла. Но я боюсь, - она оглянулась на кровать, затем поглядела на меня. - Что в следующий раз, когда вас не будет? Вы же знаете, они не остановятся, - добавила она, согнула большой и указательный пальцы в кольцо и средним пальцем другой руки стала тыкать в него, показывая таким нескромным образом, что она имела в виду.

     Я смогла превратить смех в кашель, который был, к счастью, проигнорирован остальными, и лишь мистер Вемисс с легким беспокойством посмотрел на меня.

     - Вы будете здесь, - сказала я, справившись с приступом. Она ужаснулась.

     - Я? Nein, - воскликнула она, качая головой. - Das reicht nicht^[58]. Я … - она потыкала себя в грудь, видя, что я не понимаю. - Меня … не достаточно.

     Я вздохнула, понимая, что она права. Но все же …

     - Вы должны, - сказала я очень тихо.

     Она моргнула, глядя на меня большими карими глазами, затем медленно кивнула, соглашаясь.

     - Mein Gott, hilf mir^[59], - сказала она.

     *.*.*

     Джейми так и не смог уснуть. В последние дни он плохо спал и часто лежал без сна, наблюдая за угасанием углей в очаге и ворочая в голове мысли или высматривая ответы в тени нависающих стропил. Если он засыпал рано, то позже пробуждался, внезапно и исходя потом. Хотя он знал, чем это вызвано, и как решить проблему.

     Большинство способов уменьшить беспокойство включали Клэр, брать ее, заниматься с ней любовью, или просто смотреть на нее, пока она спала, находя утешение в длинном изгибе ее ключицы или хватающей за сердце форме закрытых век, и позволить сну, навеянному ее теплом, захватить его.

     Но Клэр ушла.

     Полчаса молитв с четками убедили его, что он сделал все необходимое для благосостояния Лиззи и ее будущего ребенка. Читать молитвы для покаяния … да, можно. Особенно, если нужно молиться на коленях. Или успокоить разум, укрепить дух или искать озарение в размышление о святых вещах. Но не просить. Если бы он был богом или Святой девой, известной своим долготерпением, ему было бы утомительно слушать, как кто-то снова и снова что-то просит, и, конечно же, нет никакого смысла докучать тому, чьей помощи вы искали.

     Сейчас более полезными казались гэльские молитвы, которые были направлены на конкретные просьбы и благословение и были более приятны как по ритму, так и по разнообразию.

     «Moire gheal is Bhride;

     Mar a rug Anna Moire,

     Mar a rug Moire Criosda,

     Mar a rug Eile Eoin Baistidh

     Gun mhar-bhith dha dhi,

     Cuidich i na ’h asaid,

     Cuidich i a Bhride!

     Mar a gheineadh Criosd am Moire

     Comhliont air gach laimh,

     Cobhair i a mise, mhoime,

     An gein a thoir bho ’n chnaimh;

     ’S mar a chomhn thu Oigh an t-solais,

     Gun or, gun odh, gun ni,

     Comhn i ’s mor a th’ othrais,

     Comhn i a Bhride!» - бормотал он, поднимаясь.

     «Святая Мария и Брайд.

     Как Анна родила Марию,

     Как Мария родила Христа,

     Как Елизавета родила Иоанна Крестителя

     Без изъяна в нем,

     Помоги ей в ее трудах

     Помоги ей, о, Брайд!

     Как Христос был зачат Марией,

     Совершенный во всем,

     Помоги, всеобщая мать,

     Вывести зачатое;

     И как ты помогла Деве радости,

     Без золота, без хлеба, без коров,

     Помоги ей, велика ее нужда, Помоги ей, Брайд!»

     Не в силах выносить удушающую тесноту хижины он вышел и бродил по Риджу под падающим снегом, мысленно просматривая список дел и вещей. Но все приготовления были уже сделаны, осталось только оседлать и навьючить лошадей и мулов, и, не осознавая, он двинулся вверх по тропинке в сторону жилища Бердсли. Снег теперь прекратился, но небо над головой было серым и набухшим, а на деревьях лежал белый покров, усмиряя ветер.

     Святое убежище, подумал он. Но конечно, оно не было им – во время войны нет безопасных мест – но ощущение горной ночи напоминало ему о храме, великом покое и ожидании.

     Нотр-Дам-де-Пари … Собор Сент-Джайлс в Эдинбурге. Крошечные каменные церквушки в Хайленде, куда он иногда ходил в годы своей жизни в тайной пещере, когда считал это безопасным. Он перекрестился, вспомнив простые камни и внутри зачастую лишь деревянный алтарь … и чувство облегчения при входе, сидение на полу, когда не было скамьи, просто сидеть и знать, что ты не одинок. Святое убежище.

     Или мысли о храмах или о Клэр навеяли ему воспоминание о другой церкви, той, где они венчались. И он усмехнулся про себя. Не было никакого покоя, нет. Он мог ощущать грохот своего сердца, стучащего о ребра, когда он вступил внутрь, запах пота – от него воняло, как от козла, и он только надеялся, что она не замечала этого – неспособность сделать полный вздох. И ощущение ее руки в своей, ее маленьких ледяных пальцев, вцепившихся в него в поисках поддержки.

     Убежище. Они были убежищем друг для друга тогда … и были им сейчас. Кровь от моей крови. Крошечный порез давно зажил, но он потер подушечку пальца, улыбаясь при мысли о том, как твердо она это сказала.

     Появилась хижина, и он увидел, что на крыльце стоит Джозеф Вемисс, сгорбившись и притопывая ногами от холода. Он собрался окликнуть его, когда дверь внезапно открылась и один из близнецов Бердсли – Христос, что они там делали? – выскочил и, схватив тестя за руку, едва ли ни волоком втащил внутрь.

     Это было возбуждение, не горе и ужас, он отчетливо рассмотрел лицо парня. Он белым облачком выпустил воздух, который он, как оказалось, задерживал. Значит, дитя родилось, и оно и Лиззи выжили.

     Он прислонился к дереву и дотронулся до четок на шее.

     - Moran taing^[60], - коротко, но от всего сердца поблагодарил он. Кто-то в хижине подложил в очаг дров, и фонтан искр поднялся в небеса; снег окрасился красным и золотым и шипел, чернея, там, где падали угольки.

     «Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.»^[61] Он много раз читал эту строчку из книги Иова в тюрьме и не понимал ее смысла. Искры, летящие вверх, не причиняют большого беспокойства, если только у вас не очень сухая черепица. Только искры, вылетающие напрямую из очага, могут поджечь ваш дом. Или автор имел в виду, что человеку свойственно попадать в беду – а это так и есть, если исходить из его собственного опыта – как искрам всегда лететь вверх … На что любой, кто когда-либо долго наблюдал за огнем, мог сказать, что это не всегда так.

     Кроме того, кто он такой, чтобы критиковать библию, когда должен повторять псалмы восхваления и благодарности? Он попытался прочесть один из них, но был слишком доволен, чтобы думать о чем-либо, кроме каких-то мелочей.

     С некоторым потрясением он обнаружил, что полностью счастлив. Конечно, благополучное рождение дитя само по себе великая вещь, но также это означало, что Клэр прошла свое испытание, и теперь она свободна. Они могут покинуть Ридж, зная, что сделали все что можно для остающихся жителей.

     Да, всегда грустно покидать свой дом, но в данном случае можно сказать, что это дом покинул их, когда сгорел, и в любом случае возрастающее чувство предвкушения перевешивало грусть. Свободный, вдалеке от Риджа, с Клэр под боком, никаких ежедневных забот, никакого улаживания мелких ссор, не нужно заботиться о вдовах и сиротах … Ну, без сомнения, это недостойные мысли, но все же …

     Война – ужасная вещь, и эта война будет такой же … но несомненно захватывающей, и кровь кипела в нем с головы до ног.

     - Moran taing, - повторил он с благодарностью от всего сердца.

     Короткое время спустя дверь хижины открылась, и в залитом светом проеме появилась Клэр с накинутым на голову капюшоном и корзинкой, висящей на сгибе руки. За ней последовали голоса, в дверях теснились фигуры. Она повернулась помахать им на прощание. Он услышал ее смех, и от этого звука по его телу пробежала дрожь удовольствия.

     Дверь закрылась, и она пошла вниз по тропинке в сером свете сумрака. Он мог видеть, что она слегка покачивалась от усталости, и все же было что такое в ней … может быть эйфория, которая переполняла его, подумал он.

     - «… как искры, чтобы устремляться вверх», - пробормотал он про себя с улыбкой и вышел ей навстречу.

     Она не испугалась, но тут же повернулась и пошла к нему, казалось, плывя по снегу.

     - Значит, все хорошо? - сказал он, и она, вздохнув, вступила в его объятия, твердая и теплая под холодными складками ее плаща. Он засунул под него руки и притянул ее к себе, укрывая полами своего большого шерстяного плаща.

     - Ты так мне нужен, - прошептала она прямо ему в рот. Он без слов поднял ее на руки (Христос, она была права, этот плащ вонял мертвечиной. Что, тот человек, у которого он его купил, таскал в нем из леса убитых оленей?) и глубоко поцеловал. Затем спустил ее на землю и повел вниз по склону, и казалось, что снег таял под их ногами, пока они шли.

     Они не заметили, как оказались у хлева. Они немного разговаривали по дороге, но он не смог бы сказать, о чем они говорили. Имело значение лишь то, что они были вместе.

     Внутри хлева было не очень комфортно, но и не обжигающе холодно. Гостеприимно, подумал он, вдыхая приятный теплый запах животных. Странный серый свет неба проникал внутрь, так что можно было разглядеть очертания лошадей и мулов, дремлющих в своих стойлах. И можно было лечь на сухую солому, даже если она была старая и немного заплесневелая.

     Было слишком холодно, чтобы раздеваться, но он постелил на солому свой плащ, на него положил ее и лег сверху. Они оба дрожали, когда стали целоваться, так что стукнулись зубами и со смешком отпрянули.

     - Это глупо, - сказала она. - Я вижу мое дыхание и твое тоже. Можно пускать дымные кольца. Мы замерзнем.

     - Нет, мы не замерзнем. Знаешь, как индейцы добывают огонь?

     - Трут сухие палочки …

     - Да, трением, - он поднял ее юбки и погладил ее гладкие и прохладные бедра. - Хотя я вижу, что здесь совсем не сухо … Христос, сассенах, чем это ты занималась? - Он сильно прижал ладонь к ее теплому, мягкому и влажному месту, и от его холодного прикосновения она взвизгнула так громко, что один из мулов испуганно всхрапнул. Она завозилась, заставив его вытащить руку и быстро заменить ее чем-то еще.

     - Ты перебудишь весь хлев, - заметил он, задыхаясь. Боже, от обволакивающего тепла внутри нее у него закружилась голова.

     Она сунула руки под его рубашку и сильно ущипнула оба соска, он вскрикнул, затем рассмеялся.

     - Сделай так еще раз, - сказал он и, наклонившись, сунул язык в ее ухо, с удовольствием слушая ее вскрики. Она извивалась и выгибала спину, но – он заметил – в действительности не отворачивала голову. Он нежно зажал ее мочку зубами и начал терзать ее, медленно двигаясь внутри нее и посмеиваясь про себя над звуками, которые она издавала.

     Это было долгое безмолвное занятие любовью.

     Ее руки занялись его задницей. Он только отодвинул клапан на бриджах и вытащил полы рубашки спереди, но она вытянула рубашку сзади и засунула обе руки в штаны, ухватившись со всей силы за его ягодицы. Впиваясь ногтями, она тесно притянула его к себе, и он понял ее. Он опустил ее ухо, приподнялся на руках и задвигался резче и сильнее; солома под ними потрескивала, как искры в пламени.

     Он хотел скорее кончить, излиться и упасть на нее, прижимая к себе ее тело и вдыхая запах ее волос, окутанный негой тепла и радости. Но смутное чувство долга напомнило ему, что она просила его об этом, она хотела этого, и он не мог оставить ее неудовлетворенной.

     Он закрыл глаза, замедлился и опустился на нее. Их тела прижались друг к другу; одежда между ними собралась в кучу и шуршала. Он сунул руку под нее, погладил ее обнаженный зад и скользнул пальцами в расщелину между ягодицами. Толкнул один палец дальше. Она ахнула и приподняла бедра, избегая проникновения, но он утробно хохотнул и не позволил ей, продолжая ввинчивать палец.

     - Сделай это еще раз, - прошептал он ей в ухо. - Пошуми для меня снова.

     Она сделала лучше, издала звук, который он не слышал прежде, и дернулась под ним, поскуливая и дрожа.

     Он вытащил палец и принялся быстро и легко поглаживать ее влажный клитор, чувствуя пальцами, как его большой и скользкий член входит в нее, растягивая …

     Он сам производил ужасные звуки, прямо как умирающая корова, но был слишком счастлив, чтобы стыдиться.

     - Ты не очень тихая, сассенах, - пробормотал он мгновением позже, вдыхая запах мускуса и новой жизни. - Но ты мне очень нравишься.

     Глава 12. ДОСТАТОЧНО

     Прощание я начала с сарайчика над ручьем. Постояла некоторое время внутри, слушая журчание воды по каменному желобу, вдыхая прохладный свежий воздух со слабым запахом молока и масла. Выйдя, я повернула налево, подошла к моему огороду, окруженному выбеленным непогодой частоколом, покрытым сейчас засохшими тыквенными плетями, и остановилась в нерешительности. Я не заходила в огород со дня смерти Мальвы и ее дитя. Положила руки на стойки ворот и заглянула внутрь.

     Я порадовалось, что не заходила сюда раньше. Вынести вид зимнего запустения с почерневшими и одеревенелыми стеблями с ошметками листьев на земле было бы выше моих сил. И хотя зрелище все еще доставляло боль сердцу огородника, но уже не было ощущения безнадежности. Свежая зелень, усыпанная крошечными цветами, вылезала повсюду; добрые руки весны возлагали венки на кости зимы. Половина зелени была просто травой и сорняками, а к лету свои права на огород заявит лес, задушив чахлые всходы капусты и лука. Эми возделала новую делянку под огород рядом со старой хижиной; ни она и никто в Ридже и шагу не ступит в это место.

     Что-то двигалось в траве. Я увидела маленькую сосновую змейку, которая ползла по своим охотничьим делам. Вид чего-то живого подарил мне чувство комфорта, хотя я не особо любила змей, а, подняв глаза и увидев, что пчелы влетают и вылетают из старой колоды, все еще стоящей в конце огорода, я улыбнулась.

     И наконец, я посмотрела на то место, где посадила салатную зелень, на которой она умерла. В воспоминаниях я всегда видела там растекшуюся кровь, воображала, что она все еще там, постоянное пятно, впитавшееся в землю среди вырванных с корнем салатов и увядших листьев. Но оно исчезло; ничто не отмечало это место, кроме волшебного кольца грибов, крошечных белых головок, торчащих из травы.

     - «Я встану с места и помчусь, - начала я тихо, - на остров Иннисфри,

     Из веток, глины и лозы хибарку смастерю:

     Средь гряд бобовых девяти и с ульем для пчелы,

     Один я стану проживать в таком раю.»^[62]

     Я замолчала на мгновение, развернулась и прошептала:

     - «Мне очень нужен этот мир, в котором есть покой.»^[63]

     Потом быстро пошла вниз по тропинке. Нет нужды прощаться с руинами дома или белой свиньей, я и так буду помнить их. Что касается амбара и курятника … ну, если вы видели одно из этих строений, то видели все.

     Возле хижины столпились лошади и мулы, туда и сюда сновали люди. Все говорило о скором отбытии, но я еще не совсем была готова прощаться и отступила в лес, чтобы собраться с духом.

     Вдоль дороги трава росла высоко и мягко касалась низа моих юбок. Что-то тяжелее травы коснулось подола, и я, посмотрев вниз, увидела Адсо. Я безуспешно искала его большую часть вчерашнего дня; как типично для него появляться в последнюю минуту.

     - Вот ты где, - с обвинением произнесла я. Он посмотрел на меня своими спокойными зелеными глазами и лизнул лапу. Я импульсивно схватила его на руки и прижала к груди, чувствуя рокот его урчания и мягкую, густую шерсть его серебристого живота.

     С ним все будет в порядке, я знала это. Лес был его личным охотничьим угодьем, а Эми Хиггинс любила его и обещала обеспечить молоком и теплым местечком у огня в плохую погоду. Я знала это.

     - Ну, давай, иди, - сказала я и опустила его на землю. Он стоял некоторое время, медленно помахивая хвостом и подняв голову в поисках еды или интересных запахов, затем шагнул в траву и исчез.

     Я наклонилась, обхватив себя руками, и заплакала безмолвно и сильно.

     Я плакала, пока мое горло не заболело, и я не смогла дышать, затем села на траву, скукожившись, как сухой лист, и слезы, которые я не могла остановить, падали на мои колени, как первые капли надвигающейся бури. О, боже. И это только начало.

     Я сильно протерла глаза, размазывая влагу и пытаясь унять грусть. Мягкий кусок ткани коснулся моего лица, и я поглядела вверх, шмыгая носом. Джейми стоял на коленях рядом со мной с носовым платком в руке.

     - Мне жаль, - сказал он очень мягко.

     - Нет, не беспокойся, я … Он только кот, - сказала я, и новая волна горя сжала мое сердце.

     - Да, я знаю, - он пододвинулся и, обняв меня, прижал мою голову к своей груди, ласково вытирая мои слезы. - Но ты не можешь плакать о детях. Или о доме. Или о своем огороде. Или о бедной мертвой девушке и ее ребенке. Но если ты плачешь о своем питомце, ты знаешь, что можешь остановиться.

     - Откуда ты знаешь? - мой голос хрипел, но боль в сердце уменьшилась.

     Он издал тихий и грустный смешок.

     - Потому что я тоже не могу плакать обо всем этом, сассенах. И у меня нет кота.

     Я шмыгнула, отерла лицо еще раз и высморкалась в платок, прежде чем отдать ему. Он без всяких гримас сунул его в спорран.

     «Господь, пусть меня будет достаточно», - сказал он. Эта молитва вонзилась в мое сердце, как стрела, когда я ее услышала. Тогда я подумала, что он просил о помощи в том, что должно быть сделано. Но он молился совсем не об этом, и осознание того, что он имел в виду, разбило мое сердце.

     Я обхватила его лицо ладонями, и в этот миг мне так хотелось, чтобы у меня был его дар говорить, чтобы я могла высказать то, что лежит у меня на сердце, так, чтобы он понял. Но я не могла.

     - Джейми, - произнесла я, наконец. - О, Джейми. Ты … все. Всегда.

     Через час мы покинули Ридж.

     Глава 13. БЕСПОКОЙСТВО

     Иэн улегся с мешком риса под головой. Подушка получилась жесткая, но ему нравился шорох маленьких гранул, когда он поворачивал голову, и их слабый крахмальный запах. Ролло сунул морду под плед и, пофыркивая, стал закапываться в него, пока не уткнулся носом в подмышку Иэна. Тот ласково почесал уши пса и лег на спину, смотря на звезды.

     Серебряный месяц был тонкий, как обрезок ногтя, и звезды на черно-пурпурном небе казались большими и сияющими. Он отследил несколько созвездий над головой и задался вопросом: в Шотландии будут такие же звезды? Он не обращал на них внимания, когда жил в Хайленде, а в Эдинбурге их вообще не было видно из-за дыма вонючих трущоб.

     Его тетя и дядя лежали по другую сторону притушенного костра, прижавшись так тесно, что казались одним бревном. Он видел, как одеяла на них шевельнулись раз-другой, и все затихло в ожидании. Он услышал шепот, слишком тихий, чтобы разобрать слова, но намерение было совершенно очевидно.

     Он держал дыхание ровным, чуть более громким, чем обычно. Мгновение, и осторожное движение началось снова. Обмануть дядю Джейми практически невозможно, но иногда мужчина хочет, чтобы его обманули.

     Он положил руку на голову пса, и Ролло вздохнул, его большое тело расслабилось, навалившись на него теплой тяжелой массой. Если бы не пес, он никогда не смог бы спать снаружи. Не то что бы он вообще спал глубоко и долго, но, по крайней мере, иногда он мог поддаться потребностям тела в надежде, что Ролло учует шаги задолго до того, как их услышит он.

     - Ты в безопасности, - сказал ему дядя Джейми в первую ночь их пути. Он тогда не мог спать даже с головой Ролло на груди и встал, усевшись возле костра и подбрасывая в него хворостины, пока яркое пламя не взвилось высоко в ночи.

     Он хорошо понимал, что великолепно виден любому, кто наблюдает за ними, но ничего поделать с этим не мог. И если бы он нарисовал на груди мишень, не было бы никакой разницы.

     Ролло, настороженно лежащий возле разгорающегося костра, внезапно поднял голову, повернув ее в сторону слабого звука в темноте. Это значило что-то знакомое, и Иэн не удивился, когда его дядя вышел из леса, куда он отходил по нужде, и сел рядом с ним.

     - Он не хочет твоей смерти, - сказал дядя Джейми без преамбулы. - Ты в безопасности.

     - Я не знаю, хочу ли я быть в безопасности, - выпалил он, и его дядя обеспокоенно взглянул на него, но только кивнул.

     Он понимал, что имел в виду дядя Джейми. Арч Баг не хотел его смерти, потому что это означало бы конец его вины и его страданий. Иэн глядел в его древние глаза с пожелтевшими белками с красноватыми прожилками, полные холода и горя, и ощущал, как что-то замерзало в глубине его души. Нет, Арч Баг не станет его убивать … пока.

     Его дядя глядел на пламя, обвивающее теплом широкие кости его лица, и это зрелище давало Иэну и утешение и панику одновременно.

     «Вам не приходило в голову, - подумал он отчаянно, но не сказал вслух. - Он сказал, что заберет то, что я люблю. И тут вы сидите рядом со мной, как на ладони».

     В первый раз, когда эта мысль пришла к нему, он оттолкнул ее. Старый Арч был многим обязан Джейми, и он был человеком, признающим долги, хотя скорее в том, чтобы требовать их, а не отдавать. И он не сомневался, что Баг уважал дядю, как человека. На время эти соображения успокоили его.

     Но к нему приходили другие мысли, нелегкие многоногие твари в череде бессонных ночей после того, как он убил Мурдину Баг.

     Арч – старый человек. Твердый, как закаленное в огне копье и такой же опасной, но старый. Он воевал еще при Шериффмуире и приближался к восьмидесяти годам. Месть может держать его живым некоторое время, но плоть не вечна. Он может решить, что у него нет времени ждать, когда у Иэна появится «нечто ценное, что можно забрать». Если он собирается выполнить свою угрозу, он должен начать действовать скоро.

     Иэн мог слышать тихое шуршание с обратной стороны костра и сглотнул сухим ртом. Арч мог попытаться забрать его тетю, которую Иэн, конечно же, любил, и ее убить легче, чем дядю Джейми. Но нет … Арч почти сошел с ума от горя и гнева, но не настолько же. Он знает, что тронуть тетушку Клэр, не убив предварительно дядю Джейми, это самоубийство.

     Может быть ему все равно. Эта мысль прошлась по его животу маленькими холодными ногами.

     Он должен оставить их, он это знает. Он собирался … и все еще собирается. Дождаться пока они уснут, встать и потихоньку уйти. Тогда они будут в безопасности.

     Но его сердце предало его в первую ночь. Тогда у костра он пытался собрать всю свою смелость и уйти, но дядя опередил его, когда, выйдя из леса, уселся рядом с ним и сидел с молчаливым дружелюбием, пока Иэн не почувствовал, что снова может лечь.

     Завтра, подумал он. В конце концов, не было никаких следов Арча Бага; не было с тех пор, как похоронили его жену. А может быть, он мертв. Он стар и одинок.

     И еще он подумал, что если он уйдет, не сказав ни слова, дядя Джейми придет за ним. Он ясно дал понять, что Иэн должен вернуться в Шотландию или добровольно или связанный в мешке. Иэн усмехнулся, несмотря на свои мысли, и Ролло тихонько заворчал, когда грудь под ним затряслась в безмолвном смехе.

     Он почти не думал о Шотландии и о том, что может его ждать там.

     Возможно, из-за звуков с другой стороны костра – внезапный высокий выдох и последовавший за ним глубокий двойной вздох; звуки, живо напомнившие ему физическое действие, которое они сопровождали – но он вдруг задумался, не мог ли он найти жену в Шотландии.

     Не мог. Сможет ли Баг последовать за ним так далеко? «Может быть, он уже мертв», - снова подумал он и немного пошевелился. Ролло гортанно заворчал, но отодвинулся от него и свернулся клубочком поодаль.

     Там его семья. В окружении Мюрреев он и его жена наверняка будут в безопасности. Здесь, в горах, легко прятаться и красться в густых лесах, не так просто в Хайленде, где каждый глаз зорок, и ни один незнакомец не проходит незамеченным.

     Он не совсем представлял, что сделает его мать, когда увидит его, но как только она привыкнет, может быть, она сможет найти девушку, которая не будет его слишком бояться.

     Длинный вдох и звук, не совсем стон от дяди. Он делал так, когда она прикусывала его сосок. Иэн видел, как она делала это раз или два в свете мерцающих углей в хижине. Глаза ее были закрыты, зубы влажно поблескивали, а волосы падали с обнаженных плеч, как облако из света и тьма.

     Он, возбужденный, положил руку на член. У него была своя тайная коллекция воображений, которые помогали ему с этим, и не мало из них связано с его кузиной, хотя он и немного стыдился. Ведь она была женой Роджера Мака. Но когда-то он подумывал жениться на ней, и хотя испытывал ужас от такой перспективы – ему было только семнадцать лет, а ей значительно больше – мысль иметь ее в своей постели ему понравилась.

     Он пристально наблюдал за ней несколько дней, видел ее круглый, твердый зад, рыжие волосы между ног под ее муслиновой сорочкой, когда она купалась, воображая, какое это будет возбуждение увидеть это неприкрытым, когда она ляжет и раздвинет для него ноги.

     Что он творит? Он не может думать о Брианне подобным образом, нет, не лежа в нескольких футах от ее отца.

     Он поморщился и тесно сжал веки; его рука замедлилась, пока он перебирал различные изображения в своей личной библиотеке. Не ведьма … не этой ночью. Воспоминание о ней вызывало в нем сильное возбуждение, но с оттенком беспомощности. Мальва … Нет, он боялся призывать ее; ему казалось, что ее дух еще не ушел далеко.

     Маленькая Мэри. Да, она. Его руки тут же взяли темп, и он вздохнул, с облегчением погружаясь в воспоминания о розовых острых грудках и ободряющей улыбке девушки, с которой он возлег в первый раз.

     Мгновение спустя, на краю сна о маленькой блондинке, которая была его женой, он сонно подумал: «Да, может быть, он уже мертв».

     Ролло издал глубокий, недовольный горловой звук и перекатился, подняв лапы в воздухе.

     Глава 14. ДЕЛИКАТНЫЕ ДЕЛА

     Лондон

     Ноябрь, 1776

     В старости есть множество преимуществ, подумал лорд Джон. Мудрость, умение предвидеть, положение в жизни, чувство выполненного долга и хорошо потраченного времени, любовь к друзьям и семье … и то, что ему не нужно держаться спиной к стене, разговаривая с лордом Джорджем Джермейном. И хотя и зеркало, и его лакей убеждали его, что он хорошо выглядит, он, по крайней мере, на двадцать лет старше, чтобы привлечь статс-секретаря, который любил юных мальчиков с нежной кожей.

     Секретарь, который встретил его, вполне соответствовал этому, имея также длинные темные ресницы и мягкий пухлый рот. Грей лишь раз взглянул на него; его собственные вкусы были более грубые.

     Было не рано – зная привычки Джермейна, он дождался часа дня – но мужчина имел все следы не выспавшегося человека. Синие мешки обрамляли его глаза, как вареные яйца, и он глядел на Грея с явным отсутствием энтузиазма. Но все же Джермейн предпринял усилия казаться вежливым, пригласил Грея сесть и отправил секретаря с глазами лани за бренди и бисквитами.

     Грей редко потреблял крепкие напитки до времени чая, а сейчас еще и желал иметь трезвую голову. Потому он еле пригубил свой бренди, хотя тот был великолепен. Однако Джермейн нырнул своим знаменитым сэквильским носом, острым, как нож для бумаги, в стакан, глубоко вдохнул, залпом выпил и налил еще. Напиток, казалось, имел стимулирующее действие, поскольку после второго стакана он стал выглядеть счастливее и спросил Грея, как его дела.

     - Очень хорошо, благодарю вас, - вежливо сказал Грей. - Я недавно вернулся из Америки и привез вам несколько писем от наших общих знакомых.

     - О, да? - Джермейн слегка оживился. - Как мило с вашей стороны, Грей. Путешествие прошло хорошо?

     - Терпимо, - на самом деле путешествие было ужасным. Они попали в ряд штормов в Атлантике, их днями болтало вниз и вверх, так что Грею уже хотелось, чтобы корабль затонул, и все закончилось. Но он не собирался терять времени на пустую болтовню.

     - У меня была довольно интересная встреча прямо перед отъездом из Северной Каролины, - начал он, полагая, что мужчина теперь достаточно пришел в себя, чтобы слушать. - Позвольте рассказать вам о ней.

     Джермейн был одновременно и тщеславен, и мелочен и довел искусство говорить расплывчато до тонкости, но мог проявить деловитость, когда хотел, а именно тогда, когда видел в ситуации какую-либо выгоду для себя. Упоминание о Северо-Западной территории прекрасно привлекло его внимание.

     - Вы больше не говорили с этим Бошаном? - третий, полу-выпитый стакан стоял возле локтя Джермейна.

     - Нет. Он отправил сообщение, и дальнейшие разговоры были бесполезны, так как совершенно ясно, что у него нет полномочий действовать от своего имени. И если бы он намеревался раскрыть личности своих покровителей, он бы это сделал.

     Джермейн поднял стакан, но пить не стал, задумчиво поворачивая его в руках. Стакан был гладкий, без граней, заляпанный отпечатками пальцев и губ мужчины.

     - Мужчина вам знаком? И почему он вас искал?

     Нет, не глупый, подумал Грей.

     - Я встречал его много лет назад, - ответил он ровно. - Во время моей работы с полковником Боулзом.

     Ничто на свете не заставит Грея раскрыть Джермейну истинную личность Перси; Перси был – и до сих пор являлся – сводным братом ему и Хэлу, и только удача и собственная решимость Грея предотвратили огромный скандал во время предполагаемой смерти Перси. Некоторые скандалы со временем тускнеют, но этот – нет.

     Выщипанная бровь Джермейна дрогнула при упоминании Боулза, много лет возглавлявшего Английскую черную палату.

     - Шпион? - умеренное отвращение прозвучало в его голосе. Шпионы были вульгарной необходимостью, не тем, чего джентльмен мог коснуться голой рукой.

     - Вероятно, в одно время. Сейчас он, очевидно, вошел в светское общество, - Грей взял свой стакан, сделал добрый глоток – в конце концов, это был хороший бренди – затем поставил его на стол и встал, чтобы уйти. Он знал, что подталкивать Джермейна не нужно. Предоставьте дело статс-секретарю и доверьте ему преследовать собственные интересы.

     Грей оставил Джермейна сидеть в кресле, задумчиво уставившегося в пустой стакан, и взял свой плащ у пухлогубого секретаря, рука которого мимоходом коснулась его руки.

     *.*.*

     Нет, подумал он, закутываясь в плащ и натягивая шляпу против усиливающегося ветра, не то что бы он собирался оставить дело капризному чувству ответственности Джермейна. Тот был государственным секретарем по делам Америки, это правда, но ситуация касалась не только Америки. В кабинете лорда Норта было еще два статс-секретаря: один от Северного департамента, то есть от всей Европы, а другой от Южного департамента, то есть от остального мира. Он предпочел бы вообще не иметь дела с лордом Джермейном. Однако и протокол, и политика не позволили ему обратиться к лорду Норту напрямую, каковым был его первый импульс. Он даст Джемейну фору в один день, а затем обратится к южному секретарю Томасу Тинну, виконту Веймуту, с возмутительным предложением господина Бошана. В компетенцию Южного секретаря входили дела с католическими странами Европы, поэтому его касались и дела, связанные с французами.

     Если оба мужчины захотят заняться этим делом, это привлечет внимание лорда Норта … и тогда Норт или один из его министров явятся к Грею.

     Вдоль Темзы двигалась буря; он мог видеть клубы черных облаков, готовых обрушить свою ярость на здание парламента.

     - Немного грома и молнии пошли бы им на пользу, - злобно пробормотал он и остановил проезжающий кэб, когда упали первые густые капли.

     Дождь падал сплошной стеной, когда он подъехал к «Бифстейк-клубу»^[64], и он промок до нитки за три шага от тротуара до двери.

     Мистер Бодли, пожилой стюард, встретил его так, словно он был здесь вчера, а не восемнадцать месяцев назад.

     - Сегодня вечером черепаховый суп с хересом, милорд, - сообщил он Грею, указывая слуге, чтобы он взял у Грея мокрую шляпу и плащ. - Весьма согревает желудок. А затем вкусная баранья котлета с молодым картофелем?

     - Именно так, мистер Бодли, - улыбаясь, ответил Грей. Он занял свое место в столовой, довольный хорошим огнем и прохладной белой скатертью. Однако когда он откинул голову, чтобы позволить мистеру Бодли пристроить под подбородком салфетку, он заметил новое дополнение к убранству комнаты.

     - Кто это? - удивленно вопросил он. На картине, висевшей на стене напротив, был изображен величественный индеец, украшенный страусовыми перьями и задрапированный вышитой тканью. Картина выглядела довольно странно среди солидных портретов нескольких выдающихся – и в основном, умерших – членов клуба.

     - О, это мистер Брант, конечно, - ответил мистер Бодли с легким упреком. - Мистер Джозеф Брант. Мистер Питт приводил его обедать в прошлом году, когда тот был в Лондоне.

     - Брант?

     Мистер Бодли приподнял брови. Как и большинство лондонцев, он был убежден, что каждый, кто бывал в Америке, обязан знать там каждого человека.

     - Думаю, это вождь могавков, - сказал он, тщательно выговаривая слов «могавк». - Он посещал короля, вы же знаете!

     - Действительно, - пробормотал Грей и подумал, были ли король и индеец впечатлены друг другом.

     Мистер Бодли отправился за супом, но вернулся через несколько мгновений, положив на скатерть письмо.

     - Это отправлено для вас на наш адрес, сэр.

     - О, спасибо, мистер Бодли, - Грей взял письмо и сразу же узнал руку сына; его желудок немного сжался. Что хотел написать Вилли в тайне от своей бабушки или Хэла?

     Нечто такое, о чем бы тот не хотел, чтобы прочел кто-либо из них. Его разум тут же подсказал логичный ответ, и он взял рыбный нож, чтобы с трепетом вскрыть письмо.

     Это Ричардсон? Хэл не любил этого человека и не одобрял того, что Уильям работал на него, хотя ничего конкретного сказать против не мог. Вероятно, ему хорошо знающему тайный мир шпионажа нужно было быть осторожнее, направляя Уильяма по этому пути. Но на тот момент было крайне необходимо удалить Вилли из Северной Каролины, пока он не столкнулся лицом к лицу с Джейми Фрейзером или с Перси так называемым Бошаном.

     И ты должен отпустить сына прокладывать свой собственный путь в мире, чего бы тебе это ни стоило. Так не раз повторял Хэл. Три раза, если быть точным; каждый раз, когда один из сыновей Хэла поступал на военную службу.

     Он осторожно развернул письмо, словно оно могло взорваться. Оно была написано с тщательной аккуратностью, что сразу же показалось ему зловещим. Вилли обычно писал вполне разборчиво, но вовсе не каллиграфически.

     «Лорду Джону Грею

     Общество прославления английского бифштекса

     от лейтенанта Уильяма лорда Элсмира

     7 сентября 1776

     Лонг-Айленд

     Королевская колония «Нью- Йорк»

     Дорогой отец,

     Я должен признаться Вам в одном деликатном деле.»

     Да, эта фраза заморозит кровь в жилах у любого родителя, подумал Грей. У Вилли появилась беременная девушка, он играл и проиграл значительное состояние, контактировал с кем-то с венерической болезнью, вызвал кого-то на дуэль или вызвали его? Или … не случилось ли с ним чего-то плохого в его разведывательной миссии по пути к генералу Хау? Он потянулся к вину и сделал профилактический глоток, пока собирался с силами, чтобы вернуться к письму. Но ничего не подготовило его к следующему предложению.

     «Я влюблен в леди Доротею.»

     Грей захлебнулся, разбрызгав вино на руку, но махнул, отказываясь, стюарду, который заторопился к нему с полотенцем, быстро вытер руку о брюки и торопливо просмотрел лист.

     «Мы оба некоторое время осознавали наше растущее притяжение, но я не торопился делать какие-либо заявления, зная, что вскоре должен отбыть в Америку. Однако совершенно неожиданно мы обнаружили себя вдвоем в саду на балу у леди Бельведер за неделю до моего отбытия, и красота обстановки и романтический настрой вечера, а также опьяняющая красота леди заставили меня забыть разумные мысли.»

     - Ох, Иисус, - громко произнес лорд Джон, - не говори, что ты лишил ее девственности под кустом!

     Он уловил заинтересованный взгляд соседа и с коротким кашлем вернулся к письму.

     «Я краснею от стыда, признавая, что мои чувства одолели меня до такой степени, что я не решаюсь довериться бумаге. Я извинился, конечно, хотя вряд ли есть достаточное извинение за такое бесчестное поведение. Леди Доротея была очень добра в ее прощении и настаивала, чтобы я не ходил к ее отцу, как я сразу же намеревался.»

     - Очень разумно с твоей стороны, Дотти, - пробормотал Грей, хорошо представляя реакцию брата на такое признание. Он только надеялся, что Вилли краснел от какой-либо мелочи, а не от …

     «Я намеревался просить Вас поговорить с дядей Хэлом на следующий год, когда я вернусь домой и могу просить руку и сердце леди Доротеи. Однако я недавно узнал, что она получила другое предложение от виконта Максвелла, и дядя Хэл серьезно рассматривает его.

     Я не хочу опорочить честь леди каким-либо образом, но при данных обстоятельствах она не может выйти замуж за Максвелла.»

     «Ты имеешь виду, что Максвелл обнаружит, что она не девственница, - подумал Грей мрачно, - и прибежит наутро после брачной ночи сообщить об этом Хэлу». Он сильно потер лицо рукой и продолжил.

     «Слова не могут передать мое раскаяние в своих действиях, отец, и я не могу заставить себя просить прощения, которого я не заслуживаю, за то, что так сильно разочаровал Вас. Не ради меня, а ради нее прошу Вас поговорить с герцогом. Я надеюсь, что его удастся убедить принять мое предложение и позволить нам обручиться без необходимости раскрытия обстоятельств, которые могли бы огорчить даму.

     Ваш почтительный блудный сын, Уильям»

     Грей откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Первый шок начал рассеиваться, и его разум вплотную занялся проблемой.

     Это возможно. Нет препятствий для женитьбы между Уильямом и Дотти. Будучи формально двоюродными братом и сестрой, они не были родными по крови. Уильям был его сыном во всех смыслах, но не кровным. И хотя Максвелл был молод, богат и являлся подходящей партией, Уильям был законным графом, так же как и наследником баронетства Дансейни и кроме того далеко не беден.

     Нет, с этой стороны все в порядке. И Минни очень любит Уильяма. Хэл и мальчики … ну, если они не узнают о проступке Уильяма, они не будут против. С другой стороны, если кто-нибудь из них узнает, Уильям будет счастлив, если его не выпорют кнутом и не переломают все кости. Грей тоже.

     Хэл, конечно, будет сильно удивлен … Кузены много времени проводили вместе, когда Вилли был в Лондоне, но Уильям никогда не говорил о Дотти так, что указало бы …

     Он взял письмо и перечитал его заново, и еще раз. Положил его на стол и, прищурившись в раздумье, уставился на него.

     - Будь я проклят, если поверю, - наконец, громко произнес он. - Какого черта ты задумал, Вилли?

     Он скомкал бумагу и, с извиняющимся поклоном взяв с соседнего стола подсвечник, поджег письмо. Стюард тут же поднес маленькое фарфоровое блюдо, в которое Грей бросил пылающую бумагу, и они вместе смотрели, как написанное почернело и превратилось в пепел.

     - Ваш суп, милорд, - объявил мистер Бодли и, осторожно отгоняя салфеткой дым, поставил перед ним исходящую паром тарелку.

     *.*.*

     Не имея в переделах досягаемости Уильяма, самым очевидным действием будет пойти к соучастнику преступления ... в чем бы оно ни заключалось. Чем больше он думал, тем больше убеждался: что бы ни произошло между Уильямом, девятым лордом Элсмиром, и леди Доротеей Жакелин Бенедиктой Грей, это не было связано с любовью или преступной страстью.

     Но как же поговорить с Дотти, не привлекая внимания ее родителей? Он не может болтаться по улице в надежде, что Минни и Хэл уедут куда-нибудь, оставив Дотти одну. И даже если он сможет застать ее дома одну, слуги непременно доложат Хэлу о его визите, а тот охраняющий свою дочь, как огромный мастифф любимую косточку, тут же все выяснит.

     Он отклонил предложение швейцара достать ему карету и пошел пешком в дом своей матери, обдумывая пути и средства. Он мог бы пригласить Дотти отобедать с ним… но было бы очень странно, если бы такое приглашение не включало Минни. Точно так же, он не мог пригласить ее одну на пьесу или в оперу. Он часто сопровождал женщин, так как Хэл не мог усидеть на месте достаточно долго, чтобы прослушать всю оперу, и считал большинство пьес утомительной болтовней.

     Путь его лежал через Ковент-Гарден, и он ловко увернулся от струи воды, выплеснутой из ведра, чтобы смыть скользкие листья капусты и гнилые яблоки с булыжной мостовой у фруктового прилавка. Летним вечером мостовая была усыпана увядшими цветами. Перед рассветом привозили свежие цветы из сельской местности и наполняли площадь ароматом и свежестью. В конце дня осенью здесь стоял густой запах переспелых фруктов, подгнившего мяса и раздавленных овощей, который являлся признаком смены караула в Ковент-Гардене.

     Днем продавцы расхваливали свой товар, торговались, дрались друг с другом, отбивались от карманников и воров, а вечером отправлялись прокутить половину своей прибыли в тавернах Тавистока и Бриджеса. С наступлением темноты Ковент-Гарден объявляли своей территорией шлюхи.

     Вид двоих из них, прибывших рано в надежде найти клиентов среди отправляющихся домой продавцов, на мгновение отвлек его от семейного затруднения и вернул мысли к более ранним событиям этого дня.

     Перед ним лежал вход на Бриджес-стрит; он мог видеть в ее дальнем конце изящный дом, с элегантной скромностью стоящий немного в стороне от дороги. Это была мысль; шлюхи знали очень много … и могли узнать больше, если их подтолкнуть. У него возникло искушение пойти и навестить Несси сейчас, хотя бы ради того удовольствия, которое доставляла ему ее компания. Но нет … еще нет.

     Ему нужно выяснить, что уже было известно о Перси Бошане в более официальных кругах, прежде чем он пустился в погоню за этим кроликом. И до того, как он увидит Хэла.

     Было слишком поздно для официальных визитов. Но он отправит записку, назначит встречу, а утром посетит Черную палату.

     ГЛАВА 15. ЧЕРНАЯ ПАЛАТА

     Грей задумался, какая романтичная душа первоначально окрестила это место черной палатой, и было ли это вообще романтическим побуждением. Вероятно, в прежние дни шпионы сидели в темных дырах без окон под лестницами Уайтхолла, и название носило чисто описательный характер. В нынешние дни черная палата означала род занятий, а не определенное местоположение.

     Во всех столицах Европы, и в немалом количестве меньших городов, существовали черные палаты. Это были центры, в которых письма, перехваченные шпионами в пути или просто изъятые из дипломатической почты, проверялась, расшифровывалась с разной степенью успеха, а затем отправлялась той персоне или учреждению, которые нуждались в полученной таким образом информации. В английской черной палате работало четыре джентльмена, не считая клерков и рассыльных, когда Грей работал там. Теперь их стало больше, они были разбросаны по случайным дырам и углам в зданиях на Пэлл-Мэлл, но главный центр таких операций по-прежнему находился в Букингемском дворце.

     Разумеется, не в одном из прекрасно обставленных помещений, которые предназначались для королевской семьи или их секретарей, камеристок, экономок, дворецких и другой высшей челяди, но все же в дворцовых стенах.

     Грей, кивнув, прошел мимо охранника у задних ворот – на нем была форма со знаками отличия подполковника для беспрепятственного входа – и направился по обветшалому, плохо освещенному коридору. Запах лакированного старинного пола и призрачные ароматы вареной капусты и подгоревшего кекса вызвали у него приятную ностальгическую дрожь. Третья дверь слева была приоткрыта, и он вошел без стука.

     Его ждали. Артур Норрингтон приветствовал его, не вставая, и указал на стул.

     Он знал Норрингтона много лет, хотя они никогда особо не дружили, и нашел утешительным то, что этот человек, казалось, совсем не изменился за годы с их последней встречи. Артур был крупным, рыхлым мужчиной, чьи большие, чуть навыкате глаза и толстые губы придавали ему вид палтуса, выброшенного на лед, величественный и слегка укоризненный.

     - Я ценю вашу помощь, Артур, - сказал Грей, усаживаясь в кресло и кладя на угол стола небольшой сверток. - Примите это в знак благодарности, - добавил он, махнув на него рукой.

     Норрингтон приподнял одну тонкую бровь и взял сверток, который развернул жадными руками.

     - О! - произнес он с неподдельным удовольствием. Он зачарованно вертел статуэтку из слоновой кости в своих больших, пухлых руках. - Цудзи?

     Грей пожал плечами, польщенный эффектом своего подарка. Он ничего не понимал в нэцкэ, но знал человека, который занимался миниатюрными статуэтками из Японии и Китая. Он был удивлен тонкостью и артистизмом крошечной вещицы, на которой была изображена полуодетая женщина, занимающаяся очень активным сексом с обнаженным тучным джентльменом с волосами, собранными в пучок.

     - Боюсь у нее нет подтвержденного авторства, - сказал он извиняющимся тоном, но Норрингтон только отмахнулся, все еще не спуская глаз с сокровища. Через некоторое время он счастливо вздохнул и засунул статуэтку во внутренний карман своего сюртука.

     - Благодарю, милорд, - сказа он. - Что касается предмета вашего запроса, боюсь у нас мало материалов, касающихся вашего таинственного мистера Бошана. - Он кивнул на стол, где лежала потрепанная кожаная папка без подписи. Грей мог видеть, что внутри находилось что-то объемное, не бумага. Папка была проколота, и через дырочки был пропущен кусочек бечевки, привязывающий ее к столу.

     - Вы удивили меня, мистер Норрингтон, - вежливо произнес он и потянулся к папке. - И все же позвольте мне посмотреть, и вероятно …

     Норрингтон прижал папку ладонью и нахмурился, пытаясь показать, что официальные секреты не выдаются кому попало. Грей улыбнулся.

     - О, перестаньте, Артур, - сказал он. - Если хотите узнать, что я знаю о нашем таинственном мистер Бошане – а я вас уверяю, вы хотите – вы покажете мне все, что у вас есть о нем.

     Норрингтон немного расслабился, позволив ладони, хотя и неохотно, скользнуть назад. Приподняв одну бровь, Грей взял кожаную папку и открыл ее. Выяснилось, что объемный предмет оказался небольшим тканевым мешочком; кроме того, там было несколько листов бумаги. Грей вздохнул.

     - Так не пойдет, Артур, - укоризненно сказал он. - Существуют кипы бумаг, связанных с Бошаном, и кроме того перекрестные ссылки на его имя. Конечно, он не проявлял активности уже много лет, но нужно только поискать.

     - Мы искали, - ответил Норрингтон, и странная нотка в его голосе заставила Грея остро взглянуть на него. - Старый Крэббот вспомнил это имя, и мы искали. Бумаги пропали.

     Кожа на плечах Грея натянулась, словно его ударили кнутом.

     - Странно, - произнес он холодно. - Ну, тогда … - он склонился над папкой, хотя ему потребовалось время, чтобы усмирить свои скачущие мысли и начать смотреть. Вскоре его взгляд сфокусировался на странице, с которой ему в глаза бросилось имя «Фрейзер», едва не заставив его сердце остановиться.

     Не Джейми Фрейзер, однако. Он, медленно дыша, перевернул страницу, прочитал следующую и вернулся назад. Всего было четыре письма, и только одно полностью расшифровано; расшифровка еще одного была только начата. На полях последнего были нанесены небольшие заметки. Он поджал губы. В свое время он был хорош в дешифровании, но так давно отошел от дел, что не имел ни малейшего понятия о современных идиомах, используемых ныне французами, не говоря уже об индивидуальных терминах, которые мог использовать шпион. И эти письма были написаны двумя разными людьми. Это было ясно.

     - Я просмотрел их, - сказал Норрингтон. Грей поднял на него взгляд и обнаружил, что выпученные ореховые глаза Артура уставились на него, словно у жабы, узревшей сочную муху. - Я еще не расшифровал их официально, но имею общее понятие, о чем в них говорится.

     Что ж, он уже решил, что это необходимо сделать, и приготовился рассказать кое-что Артуру, который был самым осторожным из его старых контактов в черной палате.

     - Бошан – это некто Персиваль Уэйнрайт, - заявил он прямо, удивляясь про себя, почему держал это имя в секрете. - Он британский подданный, был армейским офицером, арестован за содомию, но так и не был судим. Считалось, что он умер в Ньюгейте в ожидании суда, но, - он разгладил письма и закрыл папку, - очевидно, нет.

     Толстые губы Норрингтона сложились в беззвучную букву «О».

     Грей на мгновение задумался, может ли он остановиться на этом, но нет. Артур был неотступен, как такса, роющая барсучью нору, и если он обнаружит остальное сам, то тут же заподозрит Грея в том, что тот утаивает гораздо больше.

     - Он также мой сводный брат, - сказал Грей, как можно небрежнее, и положил папку на стол Артура. - Я встречался с ним в Северной Каролине.

     На мгновение рот Артура приоткрылся, но он, моргнув, тут же закрыл его.

     - Понятно, - сказал он. - Тогда … я понимаю.

     - Да, - произнес Грей сухо. - Вы понимаете совершенно ясно, почему я должен узнать содержимое этих писем, - он кивнул на папку - как можно скорее.

     Артур кивнул, поджав губы, и взял письма. Настроившись на работу, он становился очень серьезным.

     - Большая часть того, что я смог расшифровать, по-видимому, связана с вопросами поставок, - сказал он. - Контакты в Вест-Индии, грузы для доставки, обычная контрабанда, хотя и в довольно крупных размерах. Одна ссылка на банкира в Эдинбурге; Я не мог точно определить характер их связи. Но в трех письмах упоминалось одно и то же имя en clair^[65] … Вы, конечно, его видели.

     Грей не стал отрицать.

     - Некто во Франции очень сильно желает найти человека по имени Клодель Фрейзер, - сказал Артур и приподнял одну бровь. - Есть идея, кто это может быть?

     - Нет, - ответил Грей, хотя идея у него точно была. - Есть идеи, кто его разыскивает и почему?

     Норрингтон покачал головой.

     - Никаких идей – почему, - честно ответил он. - Что касается того, кто … Думаю, это французский аристократ. - Он снова открыл папку и аккуратно вытащил из мешочка две восковые печати, одна почти разломана наполовину, вторая практически целая. На обеих изображен стриж на фоне встающего солнца.

     - Еще не нашел никого, кто бы смог распознать ее, - сказал Норрингтон, слегка тыкая в печать пухлым указательным пальцем. - Вы, случайно …?

     - Нет, - ответил Грей с внезапно пересохшим горлом. - Вы можете обратиться к некоему барону Амандину. Уэйнрайт упоминал при мне это имя в связи с этим делом.

     - Амандин? - Норрингтон выглядел удивленным. - Никогда не слышал о таком.

     - И никто не слышал, - Грей вздохнул и встал на ноги. - Я начинаю сомневаться, что он вообще существует.

     *.*.*

     Он все еще раздумывал, направляясь к дому Хэла. Барон Амандин мог существовать или нет. Если он существует, он мог быть только ширмой для более значительного лица. Если нет … то дело становится более запутанным и в то же время более простым. Без знания, кто стоит за всем этим, Перси Уэйнрайт оставался единственным ниточкой.

     Ни в одном из писем Норрингтона не упоминалась Северо-Западная территория и не содержалось ни малейшего намека на предложение, которое сделал ему Перси. Впрочем, в этом не было ничего удивительного; излагать такую информацию на бумаге чрезвычайно опасно, хотя он знал, что шпионы делали такие вещи раньше. Если Амандин действительно существовал и принимал непосредственное участие, очевидно, он был благоразумен и осторожен.

     Что ж, в любом случае Хэлу придется рассказать о Перси. Возможно, он что-нибудь знает об Амандине или сможет узнать. У Хэла во Франции было много друзей.

     Мысль о необходимости рассказать все Хэлу внезапно напомнила ему о письме Уильяма, которое он почти забыл за утренними интригами. Он сильно выдохнул через нос при этой мысли. Нет. Он не станет говорить с братом, пока не побеседует с Дотти наедине. Возможно, он сможет договориться с ней о встрече.

     Однако Дотти не было дома, когда Грей прибыл в Аргус-Хаус.

     - Она на музыкальном вечере у мисс Брайерли, - сообщила ему невестка Минни, когда он вежливо осведомился, как поживает его племянница и крестница. - Она весьма занята светской жизнью в эти дни. Однако ей будет жаль, что не смогла встретиться с тобой. - Минни встала на цыпочки и поцеловала его, сияя улыбкой. - Рада снова тебя видеть, Джон.

     - А я тоже, Минни, - сказал он, имея в виду именно это. - Хэл дома?

     Она с чувством закатила глаза, указывая на потолок.

     - Он уже неделю дома, с подагрой. Еще неделя, и я подсыплю ему яда в суп.

     - О, - это укрепило его решение не говорить Хэлу о письме Уильяма. Хэл и в хорошем настроении пугал закаленных солдат и прожженных политиков; Больной же Хэл … Наверное, поэтому у Дотти хватило здравого смысла чаще отлучаться из дома.

     Ну, в любом случае его новости не улучшат настроение Хэла, подумал он и толкнул дверь кабинета Хэла с должной осторожностью. Брат был известен тем, что швырял вещи, когда сердился, и ничто не раздражало его больше, чем телесное недомогание.

     Оказалось, что Хэл спал, развалившись в кресле перед камином и положив перевязанную ногу на табуретку. Запах какого-то сильнодействующего и едкого лекарства витал в воздухе, перекрывая запахи горящего дерева, растопленного жира и черствого хлеба. Рядом с Хэлом на подносе стояла нетронутая тарелка с застывшим супом. Возможно, Минни исполнила свою угрозу, подумал Грей с улыбкой. Помимо его самого и их матери, Минни, вероятно, была единственным человеком в мире, который никогда не боялся Хэла.

     Он тихо сел, раздумывая, не разбудить ли брата. Хэл выглядел больным и усталым, и более худым, чем обычно, а Хэл всегда был сухощавым. Он не мог выглядеть менее элегантно, даже одетый в бриджи и поношенную льняную рубашку, с босыми ногами и с потрепанной шалью, накинутой на плечи, но морщины от жизни, проведенной в боях, красноречиво выделялись на его лице.

     Сердце Грея внезапно сжалось от нежности, и он подумал, стоит ли вообще беспокоить Хэла своими новостями. Но он не мог допустить, чтобы Хэл неожиданно столкнулся с известием о неожиданном воскрешении Перси; его следовало предупредить.

     Пока он не мог решить уйти или остаться, глаза Хэла резко открылись. Они были ясными и настороженными, такими же светло-голубыми, как у Грея, без признаков сонливости или рассеянности.

     - Ты вернулся, - сказал Хэл и ласково улыбнулся. - Налей мне бренди.

     - Минни сказала, что у тебя подагра, - сказал Грей, бросив взгляд на ногу Хэла. - Разве медики не говорят, что при подагре нельзя пить крепкие напитки? - Тем не менее, он поднялся на ноги.

     - Да, - ответил Хэл, выпрямляясь в кресле и морщась, когда от этого движения у него заболела нога. - Но судя по твоему виду, ты собираешься сказать мне что-то, от чего мне понадобится выпить. Лучше принеси графин.

     *.*.*

     Прошло несколько часов, прежде чем он покинул Аргус-Хаус, отклонив приглашение Минни остаться на ужин, и погода существенно испортилась. Вечер был по осеннему холодный, порывистый ветер усилился, а в воздухе ощущался соленый привкус – следы морского тумана, движущегося к берегу. В такую ночь лучше оставаться дома.

     Минни извинилась за то, что не может предложить карету, так как в ней уехала Дотти. Он уверил ее, что ходьба его устраивает, помогая думать. Так и было бы, но свист ветра, хлопающего полами его плаща и грозившего унести шляпу, отвлекал его, и он уже начал жалеть, что кареты нет, как вдруг увидел экипаж, ожидающий на подъездной дорожке большого дома у Александровских ворот. От ветра лошади были накрыты попонами.

     Он свернул к воротам и, услышав крик «Дядя Джон!», поглядел в сторону дома. Его племянница Дотти мчалась к нему на всех парусах в буквальном смысле этого слова. На ней была шелковая мантия сливового цвета и розовый плащ, который сильно раздувался от ветра. Она неслась к нему с такой скоростью, что ему пришлось схватить ее, чтобы остановить.

     - Ты девственница? - спросил он без преамбулы.

     Ее глаза расширились, и без малейших колебаний она выдернула одну руку и ударила его по щеке.

     - Что? - прошипела она.

     - Мои извинения. Это было слегка неожиданно, да? - он взглянул на ожидающую ее карету и кучера, сурово смотрящего вперед, и, крикнув ему ждать, взял ее под руку и повел в парк.

     - Куда мы идем?

     - Просто немного пройдемся. У меня к тебе несколько вопросов, и они не того сорта, чтобы их услышали посторонние … Тебе бы тоже этого не хотелось, уверяю тебя.

     Ее глаза еще больше расширились, но она не стала спорить, просто прижала свою модную шляпку рукой и пошла. Ветер взбивал пеной ее юбки.

     Погода и прохожие не позволяли ему задавать какие-либо вопросы до тех пор, пока они не прошли вглубь парка и не оказались на более или менее пустынной тропинке, которая вела через небольшой сад с вечнозелеными кустами и деревьями, постриженными в причудливые фигуры.

     Ветер на мгновение стих, хотя небо потемнело. Дотти остановилась под прикрытием подстриженного льва и сказала:

     - Дядя Джон, что это за ерунда?

     Дотти унаследовала осенние цвета своей матери, волосы цвета спелой пшеницы и щеки с постоянным слабым розовым румянцем. Но в то время как лицо Минни было красивым и нежным, лицо Дотти отличалось четкими чертами Хэла, и было украшено его темными ресницами. В ее красоте была какая-то опасная резкость.

     Сейчас во взгляде, который она бросила на дядю, превалировало раздражение, и он подумал, что если Вилли и в самом деле был влюблен в нее, то ничего удивительного. Если он был влюблен.

     - Я получил письмо от Уильяма, где он признался, что он, если не навязал тебе свое внимание, то вел себя неподобающим джентльмену образом. Это правда?

     Ее рот раскрылся в нескрываемом ужасе.

     - Он написал вам … что?

     Хорошо, хотя бы от одной ноши его разум теперь свободен. Она, похоже, все еще девственница, и ему не нужно сажать Уильяма на корабль до Китая, чтобы избежать встречи с ее братьями.

     - Это был, как я уже сказал, намек. Подробностей он мне не сообщил. Давай пройдемся, пока не замерзли, - он взял ее за руку и повел по одной из тропинок, ведущих к небольшой молельне. Здесь они укрылись в вестибюле, за витражом святой Барбары, несущей на блюде свои отрубленные груди. Грей сделал вид, что изучает этот возвышенный образ, дав Дотти время привести в порядок свои растрепанные ветром одежды и решить, что сказать ему.

     - Ну, - начала она, повернувшись к нему с поднятым подбородком. - Это правда, что мы... ну, что я позволила ему поцеловать себя.

     - О? Где? Я имею в виду … - добавил он торопливо, увидев шок в ее глазах … Интересно, совершенно невинная юная леди понимает, что целовать можно не только руку или в губы? - Где в географическом смысле?

     Румянец на ее щеках стал ярче, так как она поняла, что выдала себя, но встретила его взгляд прямо.

     - В саду леди Уиндермир. Мы оба приехали на ее вечерний музыкальный салон, и ужин еще не был готов, и Уильям пригласил меня прогуляться с ним … и я … Это был такой чудесный вечер, - простодушно добавила она

     - Да, он тоже это заметил. Раньше я как-то не осознавал опьяняющих свойств хорошей погоды.

     Она бросила на него быстрый взгляд.

      - Ну, как бы то ни было, мы влюблены! Он хотя бы это написал?

     - Да, написал, - ответил Грей. - Он с этого утверждения начал, прежде чем перейти к скандальным признаниям, касающимся твоей чести.

     Ее глаза расширились.

     - Он … Что точно он написал? - спросила она сердито.

     - Достаточно, чтобы убедить меня, как он надеялся, пойти тотчас к твоему отцу и сказать ему, что Уильям достоин твоей руки.

     - О, - она потянула воздух, словно испытывая облегчение, и отвела глаза. - Хорошо. Вы пойдете? - спросила она, переведя на него большие голубые глаза. - Или вы уже …? - добавила она с надеждой.

     - Нет. Я не сказал ничего твоему отцу о письме Уильяма. Для начала я решил поговорить с тобой, чтобы убедиться, что ты согласна с чувствами Уильяма, как он полагает.

     Она моргнула и улыбнулась ему лучезарной улыбкой.

     - Очень тактично с вашей стороны, дядя Джон. Многие мужчины не потрудились бы поинтересоваться мнением женщины в этом вопросе, но вы всегда были такой заботливый. Мама без устали твердит о вашей доброте.

     - Не переигрывай, Дотти, - сказал он. - Итак, ты говоришь, что хочешь выйти замуж за Уильяма?

     - Хочу? - вскричала она. - Да я желаю этого больше всего!

     Он посмотрел на нее долгим взглядом, и хотя она продолжала смотреть в его глаза, предательская краска залила ее щеки и горло.

     - О, да? - произнес он, позволив скепсису проявиться в его голосе. - Почему?

     Она дважды быстро моргнула.

     - Почему?

     - Почему? - повторил он терпеливо. - Что в характере Уильяма … или внешнем виде, - добавил он справедливости ради, ибо молодые женщины вряд ли могли здраво судить о характере. - Что так привлекло тебя, что ты желаешь за него замуж? И при том весьма срочно.

     Он мог понять, что у одного из них или у обоих появилась привязанность … но к чему такая спешка? Даже если Уильям опасался, что Хэл одобрит предложение виконта Максвелла, сама Дотти знает, что любящий отец не станет заставлять ее выйти замуж против ее воли.

     - Ну, мы, конечно, влюблены! - сказала она, но с какой-то ноткой неуверенности в голосе для такого пылкого заявления. - Что до его характера … ну, дядя Джон, вы его отец и знаете, что он … очень умный! - заявила она с триумфом. - Его доброта, его хороший нрав … - она набирала скорость, - … его мягкость …

     Теперь настала очередь лорда Джона моргать. Уильям без сомнения был умный, с хорошим нравом, умеренно добр, но «мягкий» не то слово, которое возникает при знакомстве с ним. Дыра в панели обеденной комнаты его матери, образовавшаяся, когда Уильям во время чаепития, не рассчитав силы, толкнул на нее компаньонку, еще не была заделана, и инцидент еще свеж в памяти Грея. Возможно, Вилли вел себя осмотрительнее в компании Дотти, но все же …

     - Он настоящий образец джентльмена! - заявила она с энтузиазмом, закусив удила. - И внешность … ну, конечно, его обожают все женщины, которых я знаю! Такой высокий, импозантный …

     Он с ясной отстраненностью заметил, что она, хотя и отметила наиболее выдающиеся черты Уильяма, ничего не сказала о его глазах. Не беря во внимание его рост, который не мог остаться незамеченным, его глаза были наиболее яркой его чертой, сияющие, глубоко синие с необыкновенным кошачьим разрезом. Они были глазами Джейми Фрейзера, и у него на мгновение сжималось сердце, когда Вилли смотрел на него с определенным выражением.

     Вилли прекрасно осознавал влияние своих глаз на молодых женщин и без колебаний извлекал из этого пользу. Если бы он с желанием посмотрел на Дотти, она была бы зачарована, независимо от того была ли влюблена в него или нет. И этот трогательный рассказ о восторге в саду… после музыки или во время бала, и у леди Бельведер, или у леди Уиндермир …

     Он был так погружен в свои мысли, что не заметил, как она перестала говорить.

     - Прошу прощения, - вежливо произнес он. - Я благодарен за похвалу характеру Уильяма. Это не может не греть отцовское сердце. И все же … от чего такая срочность в организации брака? Уильям вернется домой только через год или два.

     - Его могут убить, - сказала она, и в ее голосе появился оттенок настоящего страха, от чего он насторожился. Она шумно сглотнула и приложила ладонь к горлу.

     - Я этого не перенесу, - сказала она неожиданно тоненьким голосом. - Если его убьют, а мы никогда … никогда не имели шанса … - она взглянула на него блестящими от эмоций глазами и умоляюще положила ладонь на его руку.

     - Я должна, - сказала она. - Действительно, дядя Джон. Я должна, я не могу ждать. Я хочу отправиться в Америку и выйти там за него замуж.

     Он открыл рот. Желание выйти замуж – одно, но …

     - Ты не можешь говорить это серьезно, - ответил он. - Ты не можешь думать, что твои родители, а особенно твой отец одобрят подобное.

     - Ему придется, - возразила она. - Если вы правильно представите ему ситуацию. Он ценит ваше мнение больше, чем чье-либо еще, - продолжила она убедительно и сжала его руку. - И вы, как никто другой, должны понимать ужас, который я чувствую при мысли, что что-то может случиться с Уильямом, прежде чем я снова увижу его.

     В самом деле, подумал он, единственное, что говорит в ее пользу, это чувство опустошения, которое упоминание о возможной смерти Уильяма вызвало в его собственном сердце. Да, его могли убить. Любой человек может быть убит во время войны, особенно солдат. Это был риск, на который вы идете, и он не мог с чистой совестью помешать Уильяму пойти на это, хотя при одной мысли о том, что Уильяма разорвет на куски пушечным огнем, ему прострелят голову, или он умрет в агонии от дизентерии …

     Он сглотнул с пересохшим ртом и с усилием затолкал эти малодушные мысли на задворки разума, где всегда держал их.

     Он длинно вздохнул.

     - Доротея, - твердо сказал он. - Я все равно узнаю, что ты замышляешь.

     Она задумчиво посмотрела на него, словно оценивая шансы. Уголки ее губ приподнялись, а глаза сузились, и он увидел ответ в ее лице так же ясно, словно она его произнесла: «Нет, я так не думаю».

     Однако это выражение было мимолетным, и ее лицо снова выражало негодование, смешанное с мольбой.

     - Дядя Джон! Как вы можете обвинять меня и Уильяма – своего собственного сына! В чем вы нас обвиняете?

     - Не знаю, - признал он.

     - Ну, тогда вы поговорите с папой о нас? Ради меня. Пожалуйста. Сегодня.

     Дотти была рождена для флирта. Говоря это, она наклонилась к нему так, что он мог почувствовать запах фиалок от ее волос, а пальцами очаровательно ухватила отворот его сюртука.

     - Я не могу, - ответил он, пытаясь освободиться. - Не сейчас. Я уже преподнес ему один сюрприз, второй может его прикончить.

     - Тогда завтра, - продолжила она уговаривать.

     - Дотти, - он взял ее руки и был тронут, обнаружив, что они холодные и дрожащие. Она действительно была искренна … или, по крайней мере, была искренна в чем-то.

     - Дотти, - повторил он более мягко. - Даже если твоего отца удастся уговорить отправить тебя в Америку для заключения брака – а я думаю, что это возможно, если только ты ждешь ребенка – возможность отплыть будет только в апреле. Потому нет никакой необходимости торопиться загнать Хэла в могилу такой новостью, по крайней мере, пока он не оправится от своего недомогания.

     Ей это не понравилось, но она была вынуждена согласиться с его доводами.

     - Кроме того, - добавил он, отпуская ее руки, - Активность зимой приостанавливается. Военные действия скоро прекратятся, и Уильям будет в относительной безопасности. Тебе не нужно бояться за него. - «Помимо несчастного случая, дизентерии, лихорадки, заражения крови, драки в таверне и еще десяти или пятнадцати опасных для жизни возможностей», - добавил он про себя.

     - Но, - начала она, но остановилась и вздохнула. - Да, думаю, вы правы. Но … вы поговорите с папой в скором времени, да, дядя Джон?

     Он в свою очередь вздохнул и улыбнулся ей.

     - Поговорю, если это действительно твое желание.

     Порыв ветра ударил в часовню, и витраж святой Барбары задрожал в свинцовой раме. Внезапный дождь загрохотал по шиферу крыши, и он закутался в плащ.

     - Жди здесь, - сказал он. - Я вызову карету.

     Пока он пробирался против ветра, придерживая одной рукой шляпу, он с некоторым беспокойством вспомнил свои слова, сказанные ей. «Думаю, это возможно, если только ты ждешь ребенка».

     Она не ждала ребенка. Ведь так? Нет, успокоил он себя. Забеременеть от кого-либо, чтобы убедить отца выдать ее замуж за другого? Черта с два. Хэл выдаст ее замуж за виновника, прежде чем она успеет сказать «кошка». Если она, конечно, не выбрала для этого дела кого-нибудь неподходящего, например, женатого мужчину или …

     Нет. Даже Брианна Фрейзер МакКензи, самая прагматичная женщина, которую он когда-либо знал, не сделала бы ничего подобного. Он немного улыбнулся про себя при мысли о грозной миссис МакКензи, вспоминая ее попытку шантажом заставить его жениться, будучи беременной от кого-то, но не от него. Он всегда задавался вопросом, был ли ребенок на самом деле от ее мужа. Возможно, она могла бы. Но не Дотти.

     Конечно, нет.

     Глава 16. НЕВООРУЖЕННЫЙ КОНФЛИКТ

     Инвернесс, Шотландия,

     Октябрь 1980

     Старая ритуальная церковь святого Стефана безмятежно возвышалась на берегу Несса; выветрившиеся камни на ее кладбище свидетельствовали о покое и мире. Роджер умом осознавал эти чувства, но в душе их не ощущал.

     Кровь все еще пульсировала в его висках, а воротник рубашки был влажным от эмоций, хотя день был холодный. Он шел от автостоянки на Хай-стрит в бешеном темпе, который, казалось, съедал расстояние за секунды.

     Она назвала его трусом, черт побери. Она называла его и по-другому, но именно это задело его, и она это знала.

     Ссора началась накануне после ужина, когда она, поставив горшочек для запекания в старую каменную раковину, повернулась к нему, глубоко вздохнула и сообщила, что у нее собеседование о приеме на работу в Управление Северо-Шотландскими гидроэлектростанциями.

     - На работу? - непонимающе переспросил он.

     - На работу, - повторила она, прищурив на него глаза.

     Он быстро подавил автоматическое «Но у тебя есть работа», которое было готово сорваться с его губ, заменив его довольно мягким, как он подумал, «Почему?»

     Никогда не отличающаяся дипломатичностью, она пристально посмотрела на него и сказала: «Потому что одному из нас нужно работать, и если не ты, то это должна быть я».

     - Что ты имеешь в виду под «должен работать»? - спросил он. Проклятие, она была права, он был трусом, потому что чертовски хорошо знал, что она имела в виду. - У нас достаточно денег на некоторое время.

     - На некоторое время, - согласилась она. - Год или два, может, больше, если будем экономны. Не думаешь же ты, что мы должны просто сидеть, сложа руки, пока деньги не закончатся, а что потом? Тогда ты начнешь думать, что тебе необходимо сделать?

     - Я думал, - произнес он сквозь зубы. Да, он мало чем занимался в течение нескольких месяцев. Была, конечно, книга; он записывал все песни, которые выучил в восемнадцатом веке, с комментариями, но вряд ли это было работой, да и денег много не принесет. В основном он думал.

     - Да? Я тоже, - она повернулась к нему спиной и открыла кран то ли для того, чтобы заглушить его слова, которые он скажет дальше, то ли просто, чтобы взять себя в руки. Затем вода прекратила литься, и она снова обернулась.

     - Послушай, - сказала она, пытаясь говорить разумно. - Я не могу больше ждать. Я не могу годами оставаться вне игры и затем просто войти в нее в любое время. Прошел почти год с тех пор, как я последний раз работала консультантом. Я не могу больше ждать.

     - Ты никогда не говорила, что собираешься вернуться к работе на полную ставку.

     Она выполнила пару мелких работ в Бостоне, короткие консультационные проекты, когда Мэнди выписали из больницы, и девочка чувствовала себя хорошо. Проекты для нее нашел Джо Абернати.

     - Послушай, друг, - доверительно сказал Джо Роджеру, - она нервничает. Я знаю эту девушку; ей необходима активность. Она была сосредоточена на ребенке день и ночь, наверное, с самого ее рождения, провела несколько недель взаперти с врачами и больницами. Она должна все это выбросить из головы.

     «А я не должен?» - подумал Роджер, но промолчал.

     Пожилой мужчина в кепке пропалывал траву вокруг одного из надгробий, рядом с ним валялась увядшая масса вырванной с корнем зелени. Он посмотрел на Роджера, когда тот с сомнением стоял у стены, и дружелюбно кивнул ему, но ничего не сказал.

     Она мать, хотел сказать он. Хотел сказать что-то о близости между ней и детьми, о том, как они нуждались в ней, также как в воздухе, еде и воде. Время от времени он ревновал к тому, что в нем не нуждаются с такой первобытной необходимостью. Как она могла отказаться от этого дара?

     Что ж, он пытался сказать что-то в этом роде. Результат был таким, какого можно было ожидать, зажигая спичку в наполненной газом шахте.

     Он резко повернулся и вышел с кладбища. Он не мог говорить с приходским священником в эту минуту, не мог говорить вообще ни с кем, если уж на то пошло. Сначала ему нужно остыть, вернуть голос.

     Он повернул налево и пошел вниз по Хантли-стрит, увидев через реку краешком глаза фасад церкви Святой Марии, единственной католической церкви в Инвернессе.

     Во время одной из ранних, более рациональных частей ссоры она постаралась сгладить конфликт. Спросила, ее ли это вина?

     - Это я? - спросила она серьезно. - Потому что я католик, я имею в виду. Я знаю, это все усложняет. - Ее губы дрогнули. - Джем рассказал мне о миссис Огилви.

     Он совсем не чувствовал желания рассмеяться, но не смог сдержать короткую улыбку при воспоминании. Он находился возле хлева, складывая перепревший навоз в тачку, чтобы отвезти его в огород. Джем помогал ему со своей маленькой лопатой.

     - «Сдал шестнадцать тонн, в чём же итог?»^[66] - пел Роджер, если можно было назвать пением его хриплое карканье.

     - «Ещё на день старше, ещё больше долг», - подпевал Джем, старательно понижая свой писклявый голос до диапазона Теннесси Эрни Форда^[67], но сбился на хихикающее глиссандо.

     И в этот неудачный момент он обернулся и увидел, что у них посетители: миссис Огилви и миссис МакНейл, леди до мозга костей и столпы чайного сообщества Свободной северной церкви в Инвернессе. Он знал их и знал, зачем они пришли.

     - Мы пришли навестить вашу добрую жену, мистер МакКензи, - сказала миссис МакНейл, улыбаясь и поджимая губы. Он не был уверен, означало ли это выражение внутренние сомнения, или же она просто боялась, что ее вставные зубы выпадут, если она откроет рот более чем на четверть дюйма.

     - Ох. Боюсь, она собиралась ехать в город, - он вытер руку о джинсы, собираясь предложить ее, но посмотрел на нее, передумал и вместо этого кивнул. - Но, пожалуйста, входите. Попросить девушку приготовить чай?

     Они в унисон покачали головами.

     - Мы еще не видели вашу жену в церкви, мистер МакКензи, - миссис Огилви уставилась на него рыбьими глазами.

     Ну, он ожидал нечто подобное, и можно было потянуть время, сказав: «Ох, ребенок болен», но бесполезно, вопрос надо было решать рано или поздно.

     - Нет, - вежливо произнес он, хотя плачи его рефлекторно напряглись. - Она католичка. Она будет на мессе в церкви Святой Марии в воскресенье.

     Квадратное лицо миссис Огилви вытянулось в овал от удивления.

     - Ваша жена – папистка? - спросила она, давая ему время исправить сказанную глупость.

     - Ну, да. С рождения, - он слегка пожал плечами.

     После такого признания разговора не получилось. Всего лишь взгляд на Джема, резкий вопрос о том, ходит ли он в воскресную школу, вздох при ответе и буравящий взгляд на Роджера перед прощанием.

     - Хочешь, чтобы я поменяла конфессию? - спросила Бри в ходе спора. И это было больше похоже на утверждение, а не на вопрос.

     Ему внезапно и яростно захотелось попросить ее именно об этом, только чтобы посмотреть, согласится ли она из любви к нему. Но религиозная совесть никогда не позволила бы ему сделать это; также как совесть ее любовника. Ее мужа.

     Хантли-стрит внезапно превратилась в Бэнк-стрит, и в торговом районе пешеходный поток иссяк. Он прошел мимо небольшого мемориального сада, посвященного медсестрам, служившим во время Второй мировой войны, и подумал как всегда о Клэр, хотя на этот раз с меньшим, чем обычно, восхищением.

     «И что бы вы сказали?» - подумал он. Он чертовски хорошо знал, что бы она сказала, или, по крайней мере, на чьей бы стороне была. Она ведь не зацикливалась на том, чтобы быть мамой на полную ставку, не так ли? Она пошла в медицинский колледж, когда Бри было семь лет. И отец Бри, Фрэнк Рэндалл, смирился с этим, хотел он того или нет. Тогда неудивительно, если Бри думала …

     Он прошел мимо Свободной северной церкви и слегка улыбнулся, подумав о миссис Огилви и миссис МакНейл. Он знал, что они вернутся, если он ничего не предпримет. Он знал этот тип решительной доброты. Боже мой, если бы они узнали, что Бри поступила на работу и, по их мнению, бросила его с двумя маленькими детьми, они стали бы присылать ему пастушьи пироги и горячее тушеное мясо. Возможно, это не так уж и плохо, подумал он, задумчиво облизывая губы, если бы они не стали совать свой нос в дела его дома, а пустить их на кухню Брианны будет не просто игрой с динамитом, а преднамеренным броском бутылки нитроглицерина в самую сердцевину его брака.

     - Католики не верят в развод, - сообщила однажды ему Бри, - но мы допускаем убийство. В конце концов, всегда можно исповедаться.

     На дальнем берегу находилась единственная англиканская церковь в Инвернессе, Сент-Эндрюс. Одна католическая церковь, одна англиканская церковь и не менее шести пресвитерианских церквей, стоящих квадратом у реки на расстоянии менее четверти мили. Достаточно, чтобы рассказать все, что вам нужно знать об Инвернессе, подумал он. И он рассказал об этом Бри, хотя и не упомянул о собственном кризисе веры.

     Она не спрашивала. Он был на волосок от рукоположения в Северной Каролине, которое прервалась из-за похищения Бри, затем рождение Мэнди, распад общины Риджа, решение рискнуть и пройти сквозь камни … и о несостоявшейся стезе священника больше никто не упоминал. Точно так же, когда они вернулись, остро стояла необходимость позаботиться о сердце Мэнди, а затем наладить какую-то жизнь… и вопрос о его служении был проигнорирован.

     Он думал, что Брианна не упоминала об этом, потому что не знала его намерений и не хотела, чтобы казалось, что она подталкивает его в каком-либо направлении. Если ее католицизм усложнял ему служение в качестве пресвитерианского священника в Инвернессе, он не мог не признать тот факт, что его должность священника вызовет серьезные осложнения в ее жизни, и она это знала.

     В итоге никто из них не говорил об этом, когда обговаривали детали возвращения.

     Они порешали практические вопросы как могли. Он не мог вернуться в Оксфорд, по крайней мере, без тщательно продуманной легенды.

     - Вы не можете просто так покинуть академическую среду и вернуться в нее, - пояснил он Бри и Джо Абернати, врачу, который являлся старинным другом Клэр, пока она не отправилась в прошлое. - Вы можете уйти в творческий отпуск и даже довольно продолжительный. Но вы должны заявить о цели такого отсутствия, а после возвращения предъявить результаты в виде опубликованного исследования.

     - Вы могли бы написать убойную книгу о Регуляторстве, - заметил Джо Абернати, - или о подготовке к революции на юге.

     - Мог бы, - согласился он. - Но она не будет научной. - Он криво улыбнулся, чувствуя легкий зуд в кончиках пальцев. Он мог бы написать книгу, такую, которую не смог бы написать никто другой. Но не как историк.

     - Нет первоисточников, - объяснил он, кивнув на полки в кабинете Джо, где проходил их первый военный совет. - Если бы я писал книгу как историк, мне нужно предоставить источники всей приведенной в ней информации, а для большинства уникальных ситуаций, которые я мог бы описать, скорее всего, записей нет. Уверяю вас, «свидетельство автора-очевидца» вряд ли найдет отклик в университетской среде. Мне пришлось бы написать это как роман. - Эта идея на самом деле имела некоторую привлекательность, но вряд ли бы произвела впечатления на коллег из Оксфорда.

     Однако, в Шотландии …

     В Инвернессе и повсюду в Хайленде появление людей не оставалось незамеченным. Но Роджер не был пришельцем. Он вырос в Инвернессе, и там было еще много людей, которые помнили его взрослым. А с американской женой и детьми, как объяснением его отсутствия …

     - Видите ли, там людям все равно, чем ты занимался, когда отсутствовал, - объяснил он. - Их волнует, что ты делаешь, когда возвращаешься.

     Он уже достиг «Островов Несса». Небольшой тихий парк, расположенный на небольших островках, лежащих всего в нескольких футах от берега реки, с утоптанными грунтовыми дорожками, большими деревьями и незначительным движением в это время дня. Он бродил по дорожкам, пытаясь опустошить свой разум, пусть его наполнят только шум бегущей воды и тишина затянутого облаками неба.

     Он дошел до конца острова и постоял какое-то время, едва обращая внимание на обрывки мертвых листьев, перья птиц, рыбьи кости и какую-то пачку сигарет, оставленную большой волной, на ветвях кустов, окаймляющих воду.

     Он всегда думал о себе. Что ему делать, что о нем подумают люди. Почему ему никогда не приходило в голову задаться вопросом, чем собирается заняться Брианна, если они отправятся в Шотландию.

     Ну, в ретроспективе все было очевидно. В Ридже Бри делала больше, чем обычная женщина: охотилась на бизонов, стреляла индеек; нельзя было не обратить внимания на эту ее сторону богини-охотницы, убийцы пиратов, но она также делала все, как обычная женщина. Заботилась о семье, их еде, одежде, уюте … и иногда шлепала их. А с болезнью Мэнди и грустью Брианны от расставания с родителями вопрос ее работы был неуместен. Ничто не могло отвлечь ее от дочери.

     Но сейчас Мэнди была здорова, так что волосы дыбом вставали от разрушений, следующих за ней. Тщательная работа по восстановлению их идентичности в двадцатом веке была выполнена, покупка Лаллиброха у банка, которому он принадлежал, переезд в Шотландию завершены. Джем устроен, более или менее, в деревенскую школу поблизости, и хорошая девушка из той же деревни была нанята для уборки и помощи с Мэнди.

     И теперь Брианна собралась работать.

     *.*.*

     Брианна не могла сказать, что не ожидала этого. Мир, в который она вступала, был миром мужчин.

     Это была тяжелая работа – рытье туннелей, по которым тянулись мили кабелей от турбин гидроэлектростанций. «Туннельными тиграми» называли тех, кто их прокладывал; многие из них были польскими и ирландскими иммигрантами, приехавшими на работу в 1950-е годы.

     Она читала о них, видела в офисе администрации их фотографии с чумазыми лицами и сверкающими, как у шахтеров, белками глаз. Стены были увешаны ими, свидетельством самого гордого современного достижения Шотландии. Каким древним достижением Шотландия гордилась больше всего, подумала она. Килт? И подавила смех при этой мысли, но, очевидно, улыбка вылезла на ее лицо, потому что мистер Кэмпбелл, менеджер по персоналу, любезно улыбнулся ей в ответ.

     - Тебе повезло, девочка; у нас есть вакансия в Питлохри, которая откроется через месяц, - сказал он.

     - Прекрасно, - на ее коленях лежала папка с ее учетными данными. Он не попросил их показать, что несколько удивило ее. Она положила папку на стол перед ним и открыла. - Вот мои … э-э …? - Он смотрел на резюме сверху, широко открыв рот, так что она могла видеть стальные пломбы в его задних зубах.

     Он закрыл рот, взглянул на нее в изумлении, затем снова посмотрел на папку, и медленно взял резюме, словно опасаясь, что под ним может быть что-то еще более шокирующее.

     - Думаю, у меня есть все необходимые качества, - сказала она, сдерживая нервное желание сжать пальцы на ткани юбки. - Я имею в виду, чтобы быть инспектором по запуску оборудования. - Она хорошо знала, что подходит. У нее была достаточная квалификация, чтобы построить чертову гидроэлектростанцию, не говоря уже о контроле за ее постройкой и функционированием.

     - Инспектором … - произнес он слабым голосом, затем закашлялся и немного покраснел. Заядлый курильщик; она чувствовала запах табачного дыма, прилипший к его одежде.

     - Боюсь, произошло небольшое недоразумение, моя дорогая, - сказал он. - Нам в Питлохри требуется секретарь.

     - Возможно, да, - сказала она, поддавшись желанию сжать ткань. - Но в объявлении, на которое я ответила, говорилось об инспекторе по запуску оборудования, и это должность, на которую я претендую.

     - Но … моя дорогая… - он потряс головой, явно шокированный. - Вы женщина!

     - Да, - сказала она, и любой из сотни мужчин, знавших ее отца, уловил бы в ее голосе стальные нотки и тут же бы сдался. Мистер Кэмпбелл, к сожалению, не был знаком с Джейми Фрейзером, но вот-вот должен был познакомиться. - Не могли бы вы объяснить мне, какие именно аспекты инспекции оборудования требуют пениса?

     Его глаза вылезли из орбит, а лицо приобрело лиловый оттенок бородки индюка в сезон ухаживаний.

     - Это … вы … это … - с явным усилием он взял себя в руки, чтобы говорить вежливо, хотя потрясение все еще читалось на его прямолинейном лице.

     - Миссис МакКензи, я знаком с концепцией женского равноправия. У меня самого есть дочери. И никто из них не сказал бы мне ничего подобного, - сказал он, приподняв бровь. - Я не думаю, что вы не компетентна в вопросе. - Он взглянул на открытую папку, на мгновение приподнял обе брови, затем решительно захлопнул ее. - Это … мужская работа. Женщине это не подходит.

     - Почему нет?

     Сейчас он снова обрел апломб.

     - Условия часто суровы физически … и, честно говоря, миссис МакКензи, таковы и мужчины, с которыми вы столкнетесь по работе. Компания не может с чистой совестью или из соображений ведения бизнеса рисковать вашей безопасностью.

     - Вы нанимаете мужчин, которые могут напасть на женщину?

     - Нет! Мы …

     - У вас есть опасное оборудование? Тогда вам нужен инспектор, не так ли?

     - Законы …

     - Я хорошо разбираюсь в правилах, касающихся оборудования гидроэлектростанций, - твердо заявила она и достала из сумки брошюру с правилами - очевидно, хорошо изученную - предоставленную Советом по развитию горных районов и островов. - Я могу обнаружить проблемы и сказать, как их исправить быстро и с минимальными затратами.

     Мистер Кэмпбелл выглядел глубоко несчастным.

     - И я слышала, что у вас не так много претендентов на эту должность, - закончила она. - Ни одного, если быть точным.

     - Мужчины …

     - Мужчины? - сказала она и позволила придать этому слову легкий оттенок насмешки. - Я работала раньше с мужчинами. Я умею с ними управляться.

     Она смотрела на него, ничего не говоря. «Я знаю, каково это убить мужчину, - думала она. - Я знаю, как это легко. А вы нет». Она не заметила, как изменилось выражение ее лица, но Кэмпбелл немного побледнел и отвел взгляд. На долю секунды она задумалась, отвернется ли Роджер, если увидит это знание в ее глазах. Но сейчас не время думать о таких вещах.

     - Почему бы вам не показать мне одну из рабочих площадок? - мягко сказала она. - Потом мы снова поговорим.

     *.*.*

     В восемнадцатом веке церковь Святого Стефана использовалась как временная тюрьма для схваченных якобитов. По некоторым сведениям, двое из них были казнены на ее кладбище. Он подумал, что это не самое худшее, что можно увидеть в последнем взгляде на землю: широкая река и безбрежное небо, впадающие в море. Они несли чувство покоя: ветер, облака и вода – несмотря на их постоянное движение.

     «Если ты когда-нибудь окажешься перед парадоксом, будь уверен, ты стоишь рядом с истиной, - сказал ему однажды его приемный отец. - Возможно, ты не знаешь какой, - добавил он с улыбкой, - но она есть».

     Священник церкви Святого Стефана, доктор Уизерспун, тоже поделился несколькими афоризмами.

     «Когда бог закрывает дверь, он открывает окно.» Да. Проблема заключалось в том, что окно открывалось на десятом этаже, и он не был уверен, что бог снабдил его парашютом.

     - Нет? - спросил он, глядя вверх на небо.

     - Простите? - удивленный могильщик выглянул из-за надгробного камня, за которым работал.

     - Извините, - Роджер смущенно махнул рукой. - Просто разговариваю сам с собой.

     Пожилой человек понимающе кивнул.

     - Да, да. Тогда все в порядке. Когда вы начнете получать ответы, вот тогда вам следует беспокоиться, - хрипло посмеиваясь, он скрылся из виду.

     Роджер спустился с высоты кладбища на уровень улицы и медленно пошел обратно к автостоянке. Что ж, он сделал первый шаг. Много позже того времени, когда должен был … В какой-то степени Бри права, он был трусом, но он сделал это.

     Проблема еще не решена, но стало большим утешением просто изложить ее тому, кто понял и посочувствовал.

     - Я буду молиться за вас, - сказал доктор Уизерспун, пожимая ему руку на прощание. Это тоже было утешением.

     Он шагал по влажным бетонным ступеням автостоянки, роясь в кармане в поисках ключей. Нельзя сказать, что он был полностью в мире с самим собой пока что, но он чувствовал, что гораздо лучше понимает Бри. Теперь он мог пойти домой и сказать ей …

     Нет, черт возьми. Он не мог, пока нет. Он должен проверить.

     Ему не нужно было проверять; он знал, что прав. Но он должен держать это в руках, должен показать Бри.

     Резко развернувшись, он прошел мимо озадаченного служащего автостоянки, шедшего позади него, поднялся по лестнице, переступая по две ступеньки за раз, и быстро пошел по Хантли-стрит, словно ступал по раскаленным углям. Он ненадолго остановился у «Фокса», порылся в кармане в поисках монет и позвонил из телефонной будки в Лаллиброх. Энни ответила на звонок с обычной резкостью, произнеся: «Да?» так, что это превратилось не более чем в вопросительное шипение.

     Он не удосужился упрекнуть ее телефонные манеры.

     - Это Роджер. Скажите миссис, что я еду в Оксфорд кое-что разузнать. Останусь там на ночь.

     - Ммфм, - произнесла она и повесила трубку.

     *.*.*

     Брианне хотелось ударить Роджера по голове каким-нибудь тупым предметом. Чем-то вроде бутылки шампанского, например.

     - Куда он отправился? - спросила она, хотя отчетливо слышала Энни МакДональд. Та подняла узкие плечи до уровня ушей, показывая, что поняла риторический характер вопроса.

     - В Оксфорд, - ответила она. - В Англию! - Тон ее голоса подчеркивал явную возмутительность поступка Роджера. Он не просто поехал искать что-то в старинной книге, что само по себе было достаточно странно – хотя он был ученым, а от них можно было ожидать чего угодно – а бросил жену и детей без предупреждения и отправился чужую страну!

     - Сказал, что приедет домой завтра, - добавила она с большим сомнением и осторожно, словно та могла взорваться, достала бутылку шампанского из сумки. - Может быть, положить ее на лед, как думаете?

     - На лед? О, нет, не в морозилку. Просто в холодильник. Спасибо, Энни.

     Энни исчезла на кухне, а Брианна какое-то время стояла в продуваемом сквозняком коридоре, пытаясь взять под контроль свои чувства, прежде чем отправиться на поиски Джема и Мэнди. Они, как все дети, имели сверхчувствительный радар относительно своих родителей и уже знали, что между ней и Роджером что-то не так; Внезапное исчезновение отца не способствовало их ощущению уютной безопасности. Он хотя бы попрощался с ними? Заверил их, что вернется? Нет, конечно, нет.

     - Чертов эгоист, эгоцентричный … - пробормотала она. Не найдя подходящего существительного, чтобы завершить предложение, она сказала: - Подлый ублюдок! - и фыркнула с неохотным смешком. Не только из-за глупости оскорбления, но и из-за понимания, что она добилась своего.

     Конечно, он не может помешать ей устроиться на работу, и как только связанные с этим неурядицы уладятся, с ним все будет в порядке.

     «Мужчины ненавидят перемены, - как-то сказала ей мать. - Если это не их идея, конечно. Но иногда их можно заставить думать, что это идея принадлежит им.»

     Может быть, ей следовало сказать об этом не так прямо; постараться, чтобы Роджер почувствовал, что ему, по крайней мере, есть что сказать о поводу ее выхода на работу, даже если он не считал это своей идеей. Однако она была не в настроении хитрить. Или заниматься дипломатией.

     Что касается того, что она с ним сделала … ну, она терпела его инертность сколько могла, а потом столкнула со скалы. Умышленно.

     - И я ничуть не чувствую себя виноватой! - сказала она вешалке и медленно повесила пальто, уделив немного больше времени проверке карманов на предмет использованных салфеток и скомканных квитанций.

     Значит, он уехал от досады, чтобы отомстить ей за то, что она нашла работу? Или из-за злости от того, что она назвала его трусом? Это ему совсем не понравилось; его глаза потемнели, и он почти потерял голос – сильное волнение буквально душило его, замораживая гортань. Хотя она сделала это намеренно. Она знала слабости Роджера точно так же, как он знал ее.

     Ее губы сжались, когда пальцы наткнулись на что-то твердое во внутреннем кармане куртки. Старая ракушка в виде башенки, побелевшая от солнца и воды. Роджер подобрал его на гальке у озера Лох-Несс и отдал ей.

     «Домик, - произнес он, улыбаясь, но его выдавала хрипота в голосе. - Когда тебе нужно убежище.»

     Она нежно сомкнула пальцы на ракушке и вздохнула.

     Роджер не был мелочным. Никогда. Он не поедет в Оксфорд – невольный пузырек веселья поднялся на поверхность при воспоминании, с каким шоком Энни произнесла: «В Англию!» – просто чтобы заставить ее беспокоиться.

     Значит, он уехал по какой-то конкретной причине, несомненно, спровоцированной их ссорой, и это немного беспокоило ее.

     Он решал проблемы с тех пор, как они вернулись. Она, конечно, тоже: болезнь Мэнди, решение, где жить, все хлопоты с перемещением семьи в пространстве и во времени – все это они делали вместе. Но были вещи, с которыми он боролся в одиночку.

     Она росла единственным ребенком, как и он. Она знала, каково это держать многие мысли в своей голове. Но будь он проклят, что бы ни было в его голове, оно не давало ему покоя, и если он не говорит ей об этом, значит, это было что-то слишком личное, чтобы делиться. Это беспокоило ее, но она могла жить с этим. Но это могло быть что-то, что он считал слишком тревожным или слишком опасным, чтобы делиться, а этого, черт побери, она не могла допустить.

     Пальцы ее сжали раковину, и она с усилием разжала их, пытаясь успокоиться.

     Она могла слышать детей наверху в комнате Джема. Он что-то читал Мэнди. «Пряничный человечек», - подумала она. Она не могла различить слова, но могла сказать по ритму, который отмечался возбужденными криками Мэнди: «Ушел! Ушел!»

     Нет смысла прерывать их. Можно сказать позже, что папы сегодня не будет. Может быть, они не станут слишком волноваться, если она скажет об этом спокойным тоном. Он никогда не уходил на ночь с тех пор, как они вернулись, но когда они жили в Ридже, он часто уходил на охоту с Джейми или Иэном. Мэнди этого не помнит, но Джем …

     Она собиралась пойти в свой кабинет, но обнаружила, что идет через холл к открытой двери кабинета Роджера. Это была старая комната, из которой ее дядя Иэн управлял делами поместья в течение многих лет, а незадолго до этого ее отец, а до него – ее дедушка.

     А теперь она принадлежала Роджеру. Он спросил, нужна ли ей эта комната, но она отказалась. Ей понравилась маленькая гостиная через холл с залитым солнечным светом окном и тенями от древней желтой розы, которая украшала эту сторону дома своим цветом и ароматом. Кроме того, она просто чувствовала, что та комната была чисто мужским местом, с ее потертым деревянным полом и уютными обшарпанными полками.

     Роджеру удалось найти одну из старых бухгалтерских книг поместья за 1776 год. Она стояла на верхней полке; за ее потрепанным матерчатым переплетом крылись мирные, заботливые мелочи жизни высокогорного хозяйства: четверть фунта семян пихты серебристой, козел для разведения, шесть кроликов, тридцать фунтов семенного картофеля … Это писал ее дядя? Она не знала; никогда не видела образца его письма.

     С дрожью внутри она подумала, вернулись ли ее родители в Шотландию, сюда? Увидели ли снова Иэна и Дженни; сидел ли ее отец снова в этой комнате, обсуждая дела Лаллиброха с Иэном? А ее мать? Судя по тому немногому, что рассказывала Клэр, с Дженни они расстались не в самых лучших отношениях, и Брианна знала, что мать грустила об этом. Когда-то они были близкими подругами. Может быть, что-то можно исправить … может быть, уже исправлено.

     Она взглянула на стоящую на высокой полке деревянную шкатулку, перед которой изогнулась маленькая змейка из вишневого дерева. Она взяла змею, находя некоторое утешение в гладких изгибах ее тела и комичном выражении мордочки, заглядывающей через несуществующее плечо. Она невольно улыбнулась в ответ.

     - Спасибо, дядя Вилли, - тихо произнесла она и почувствовала, как по ней пробежала удивительная дрожь. Не страх, не холод … какой-то восторг, но тихий. Узнавание.

     Она часто видела эту змейку в Ридже, а теперь и здесь, где ее изготовили, но никогда не думала о ее создателе, старшем брате ее отца, умершем в возрасте одиннадцати лет. Но он был здесь, в творении своих рук, в комнатах, которые его знали. Когда она была в Лаллиброхе раньше – в восемнадцатом веке – на лестничной площадке верхнего этажа висел его портрет, маленький крепкий рыжеволосый мальчик, стоящий с рукой на плече своего младшего брата, голубоглазый и серьезный.

     Где портрет сейчас, подумала она. А другие картины, написанные ее бабушкой? Один автопортрет каким-то образом попал в Национальную портретную галерею. Она обязательно возьмет с собой детей в Лондон, чтобы посмотреть его, когда они подрастут. Где остальные? Был портрет, где очень юная Дженни Мюррей кормила ручного фазана, у которого были такие же мягкие карие глаза, как у ее дяди Иэна, и она улыбнулась этой мысли.

     Это было правильно. Приехать сюда, привести детей … домой. Не имеет значения, если ей и Роджеру потребовалось приложить усилия, чтобы найти свое место. Хотя, возможно, ей не следует говорить за Роджера, подумала она с небольшой гримасой.

     Она снова поглядела на шкатулку. Ей очень хотелось, чтобы ее родители были здесь, хоть кто-нибудь из них, чтобы она могла рассказать им о Роджере и спросить их совета. Не то что бы она нуждалась в нем … Если быть честной, ей просто хотелось услышать подтверждение, что она поступает правильно.

     Она сняла с полки шкатулку обеими руками, чувствуя себя виноватой, что не дождалась Роджера, чтобы вместе прочитать следующее письмо. Но … ей нужна была ее мать, прямо сейчас. Она взяла первое письмо сверху, написанное рукой ее матери.

     «Офис Л’Оньон, Нью-Берн, Северная Каролина, 12 апреля 1777 г.

     Дорогая Бри (и, конечно же, Роджер, Джем и Мэнди),

     Мы добрались до Нью-Берна без серьезных происшествий. Да, я слышу, вы подумали: «Серьезных?» Но это так; нас задержала пара мальчишек, вообразивших себя бандитами, на дороге к югу от Буна. Учитывая, что им было где-то девять и одиннадцать лет соответственно, и они были вооружены древним мушкетом с колесным замком, который взорвался бы в их руках, если бы они смогли выстрелить из него, мы не подвергались какой-либо заметной опасности.

     Ролло выпрыгнул из фургона и сбил одного с ног, его брат выронил мушкет и пнул пса ногой. Однако твой кузен Иэн оттащил его за шкирку.

     Твоему отцу потребовалось некоторое время, чтобы вытянуть из них что-либо разумное, но немного еды сотворило чудо. Они сказали, что их зовут Херман и – да, правда - Вермин^[68]. Их родители умерли зимой. Отец ушел на охоту и не вернулся, мать умерла при родах, а младенец умер через день, так как мальчикам нечем было его кормить. Они не знают никого со стороны отца, но говорят, что фамилия их матери Кайкендалл. К счастью, твой отец знает семью Кайкендаллов, проживающих недалеко от Бейли-Кэмп, и Иэн отправился туда с маленькими бродягами, чтобы найти этих Кайкендаллов и посмотреть, можно ли их там устроить. Если нет, я полагаю, он привезет их с собой в Нью-Берн, и мы попытаемся здесь отдать их в ученики или, быть может, возьмем их с собой в Уилмингтон и пристроим в порту юнгами.

     Фергюс, Марсали и дети, кажется, чувствуют себя очень хорошо, как физически (за исключением семейной склонности к увеличенным аденоидам и самой большой бородавке, которую я когда-либо видел на левом локте Германа), так и финансово.

     Помимо Уилминггтонской газеты, «Л’Оньон» – единственная регулярная газета в колонии, и таким образом Фергюс получает приличный доход. Если добавить к этому печатание и продажу книг и брошюр, дела у него действительно идут очень хорошо. У семьи теперь есть две дойные козы, стая кур, свинья и три мула, включая Кларенса, которого мы оставляем им на пути в Шотландию.

     Сложившаяся ситуация такова («Имеется в виду, - подумала Брианна, - что вы не знаете, кто может прочитать это письмо и когда.») что мне лучше не уточнять, что он печатает, кроме самой газеты. «Л’Оньон» строго придерживается беспристрастности, печатая страстные обвинения как лоялистов, так и менее лояльных персон, и публикуя сатирические стихи нашего хорошего друга Анонима, высмеивающие обе стороны нынешнего политического конфликта. Я редко видела Фергюса таким счастливым.

     Война подходит некоторым мужчинам, и Фергюс, как ни странно, один из них. Твой двоюродный брат Иэн – еще один, хотя в его случае, думаю, война отвлекает его от грустных мыслей.

     Интересно, как мать встретит его. Но, зная ее, полагаю, что после того, как пройдет первый шок, она разовьет деятельность по поиску жены для него. Дженни очень проницательная женщина, судя по всему, и такая же упрямая, как твой отец. Я надеюсь, что он это помнит.

     Кстати, о твоем отце: он много работает с Фергюсом, ведет какие-то «дела», не уточняя – какие (это означает, что он, скорее всего, занят чем-то таким, от чего мои волосы поседели бы, если бы я узнала о них) и подыскивает подходящий корабль. Хотя думаю, что наши шансы найти его будут выше в Уилмингтоне, куда мы отправимся, как только Иэн присоединится к нам.

     Тем временем, я завела свой врачебный кабинет, в буквальном смысле. К фасаду типографии Фергюса прибита вывеска работы Марсали, которая гласит: «Вырываю зубы, лечу сыпь, мокроту и лихорадку». Она хотела добавить строчку про сифилис, но Фергюс и я ее отговорили. Он из боязни, что это понизит респектабельность его заведения, я из какой-то болезненной приверженности к правде в рекламе, так как в настоящее время фактически ничего не могу поделать с этой болезнью. Мокрота … ну, с ней всегда можно что-то сделать, даже если это будет не более чем чашка горячего чая (в наши дни это горячая вода с корнем сассафраса, кошачьей мятой или мелиссой) с глотком спиртного в нем.

     По пути я заехала к доктору Фентиману в Кросс-Крик и смогла купить у него несколько необходимых инструментов и немного лекарств, чтобы пополнить мой медицинский сундучок. Все это за бутылку виски и вынужденное восхищение последним пополнением его жуткой коллекции заспиртованных диковин. Нет, вы не захотите о ней знать, действительно, нет. Хорошо, что он не может увидеть бородавку Германа, иначе он тотчас помчался бы в Нью-Берн и бродил вокруг печатной лавки с ампутационной пилой.

     У меня все еще нет хороших хирургических ножниц, но Фергюс знает ювелира по имени Стивен Морей в Уилмингтоне, который, по его словам, может сделать их в соответствии с моими требованиями. На данный момент я в основном занята выдергиванием зубов, так как цирюльник, который имел обыкновение это делать, утонул в ноябре прошлого года, упав в гавань в нетрезвом виде.

     Со всей любовью,

     мама

     P.S. Говоря о «Уилмингтон Газетт», твой отец собирается пойти туда и спросить, кто отправил эту проклятую заметку о пожаре. Хотя мне не следует жаловаться. Если бы ты не увидела ее, ты могла никогда не прийти ко мне. И хотя в результате твоего прихода произошло многое, что я бы не хотела, чтобы произошло, я никогда не пожалею, что ты узнала своего отца, а он тебя.»

     Глава 17. МАЛЕНЬКИЕ ДЕМОНЫ

     Она не сильно отличалась от любой из оленьих троп, которые им попадались, по крайней мере, начиналась как одна из них. Но было что-то в этой конкретной тропе, что сказало Иэну: «Люди», а он так давно привык к своим суждениям, что редко делал их сознательно. Но сейчас он насторожился и схватил Кларенса за узду, завернув голову мула в сторону.

     - Почему мы остановились? - подозрительно спросил Херман. - Здесь ничего нет.

     - Там кто-то живет. - Иэн дернул подбородком в сторону лесистого склона. - Тропа недостаточно широка для лошадей; мы оставим их здесь и пойдем пешком.

     Херман и Вермин с глубоким скептицизмом молча обменялись взглядами, но соскользнули с мула и поплелись за Иэном вверх по тропе.

     Его начали одолевать сомнения. Никто, с кем он разговаривал на прошлой неделе, не знал ни о каких Кайкендаллах в этом районе, а у него было совсем мало времени. Возможно, ему придется везти маленьких дикарей с собой в Нью-Берн, и он понятия не имел, как они это воспримут.

     Он понятия не имел, как они относятся ко многому, если уж на то пошло. Они были не столько застенчивыми, сколько скрытными, перешептывались друг с другом за его спиной во время езды и замолкали, как устрицы, как только он смотрел на них, глядя на него с ничего не выражающими лицами, за которыми он ясно видел какой-то заговор. Какого черта они замышляли?

     Если они собрались бежать от него, подумал он, он не станет предпринимать никаких серьезных усилий, чтобы поймать их. Если же они намеревались украсть Кларенса и лошадь, пока он спал, это другое дело.

     Хижина все-таки была, из трубы поднимался клубок дыма; Херман с удивлением посмотрел на него, и он улыбнулся мальчику.

     - Я говорил, - сказал он и крикнул.

     Дверь со скрипом открылась, и из нее высунулось дуло мушкета. В такой далекой глубинке такая реакция на незнакомцев не была необычной, и Иэна это не смутило. Он повысил голос и заявил о своем деле, поставив перед собой Хермана и Вермина в качестве доказательства своей bona fides^[69].

     Оружие не было отведено, а приподнялось с твердым намерением. Повинуясь инстинкту, Иэн рухнул на землю, потянув мальчиков за собой, когда над головой прогремел выстрел. Женский голос прокричал что-то резкое на иностранном языке. Он не понял слов, но ясно уловил смысл и, подняв маленьких мальчиков на ноги, поспешно повел их обратно по тропе.

     - Я не собираюсь с ней жить, - сообщил ему Вермин, неприязненно посмотрев сузившимися глазами через плечо. - Точно говорю.

     - Да, не будешь, - согласился Иэн. - Продолжай двигаться, - потому что Вермин остановился как вкопанный.

     - Хочу срать.

     - Да? Тогда поторопись, - он отвернулся, обнаружив ранее, что у мальчиков особая потребность в уединении в таких вопросах.

     Херман уже ушел вперед; спутанная масса его грязно-светлых волос была видна примерно в двадцати ярдах вниз по склону. Иэн предложил мальчикам подстричься, если не причесаться, и вымыть лица в качестве жеста вежливости по отношению к предполагаемым родственникам, которые могут взять их к себе, но это предложение было с негодованием отвергнуто. К счастью, в его обязанности не входило, заставлять маленьких ублюдков мыться … и, честно говоря, он полагал, что помывка мало что изменит в их запахе, учитывая состояние их одежды, которую они не снимали уже несколько месяцев. Он только заставлял их спать по другую сторону костра от себя и Ролло ночью, в надежде оградить себя от вшей, которыми оба мальчика кишели.

     Оглушительный рев Кларенса резко вырвал его из раздумий. Он заторопился, ругая себя за то, что оставил ружье, привязанным к седлу. Он не хотел подходить к дому с оружием, но …

     Крик снизу заставил его свернуть с тропы в лес. Еще один крик оборвался внезапно, и он побежал вниз по склону так быстро, как мог, стараясь не производить шума. Пантера? Медведь? Нет, в таком случае Кларенс ревел бы, как зарезанный, вместо этого он ржал с переливами, словно увидел …

     Кого-то, кого он знал.

     Иэн остановился за тополями как вкопанный, сердце в его груди замерло.

     Арч Баг повернул голову, услышав звук, пусть и слабый.

     - Выходи, парень, - позвал он. - Я вижу тебя.

     Очевидно, он видел; древние глаза смотрели прямо на него, и Иэн медленно вышел из-за деревьев.

     Арч снял с лошади ружье; теперь оно было перекинуто через плечо. Его рука обвилась вокруг горла Хермана, и лицо мальчика было ярко-красным от удушья, ноги дергались, как у умирающего кролика, в нескольких дюймах от земли.

     - Где золото? - спросил Арч без предисловий. Его седые волосы были аккуратно завязаны, и, насколько мог видеть Иэн, зима не оставила на нем разрушительных следов. Должно быть, нашлись люди, которые приютили его. Где, спросил он себя. Может, в Браунсвиле? Чертовски опасно, если он рассказал Браунам о золоте, но он посчитал, что старый Арч – стреляная птица, чтобы болтать в такой компании.

     - Там, где ты никогда его не найдешь, - прямо ответил Иэн. Он лихорадочно думал. У него за поясом был нож, но бросать его слишком далеко, и если он промахнется …

     - Что тебе нужно от этого мальчишки? - спросил он, подходя немного ближе. - Он не имеет к тебе никакого отношения.

     - Нет, но, кажется, он что-то значит для тебя.

     Херман издавал хриплый писк, и его ноги стали дергаться медленнее.

     - Нет, он ничего для меня не значит, - сказал Иэн, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. - Я просто помогаю ему найти родственников. Ты собираешься перерезать ему горло, если я не скажу, где золото? Давай, вперед, я ничего тебе не скажу.

     Он не заметил, как Арч вытащил нож, но тот внезапно оказался в его правой руке, неуклюже сжатой из-за отсутствующих пальцев, но достаточно функциональной.

     - Ладно, - спокойно произнес Арч и приставил острие ножа под подбородок Хермана.

     За спиной Иэна раздался крик, и Вермин наполовину пробежал, наполовину пролетел последние несколько футов тропы. Арч Баг удивленно взглянул вверх, и Иэн пригнулся, чтобы броситься на него, но Вермин опередил его.

     Маленький мальчик бросился на Арча Бага и сильно ударил его ногой по голени, крича: «Ты мерзкий старикашка! Отпусти ее сейчас же!»

     Арч, казалось, был поражен как речью, так и пинком, но мальчика не отпустил.

     - Ее? - произнес он и посмотрел на ребенка, которого держал в своих руках, и тот – та? – тут же повернул голову и яростно укусил его за запястье. Иэн, улучив момент, бросился на Бага, но ему помешал Вермин, который теперь вцепился в бедро старика, словно клещ, пытаясь ударить его по яйцам маленьким сжатым кулачком.

     Со свирепым ворчанием Арч швырнул девочку – если это была она – в Иэна. Затем он ударил кулаком по голове Вермина, оглушив его. Он стряхнул ребенка с ноги, ударил его ногой по ребрам, повернулся и побежал.

     - Труди, Труди! - Херман побежал – нет, побежала – к своему брату, который лежал земле, открывая и закрывая рот, как вытащенная из воды форель.

     Иэн некоторое время колебался, преследовать ли ему Арча, опасаясь, что Вермин сильно пострадал. И Арч уже исчез в лесу. Стиснув зубы, он присел на корточки и быстро провел руками по Вермину. Крови не было, и теперь ребенок восстанавливал дыхание, сглатывая и хрипя, как прохудившиеся меха.

     - Труди? - спросил Иэн Хермана, крепко вцепившегося в шею брата. Не дожидаясь ответа, он задрал рваную рубашку Вермина, оттянул вниз его слишком большие штаны и заглянул внутрь. Затем поспешно отпустил.

     Херман вскочил, вытаращив глаза и защищая руками ее – да, ее! – промежность.

     - Нет!- закричала она. - Я не позволю тебе засунуть в меня свой мерзкий отросток!

     - Ты можешь не беспокоиться, - успокоил ее Иэн. - Если это Труди, - он кивнул на Вермина, который встал на руки и колени и его – нет, ее – стошнило в траву, - как, черт возьми, зовут тебя?

     - Гермиона, - угрюмо ответила девочка, - а ее Эрминтруда.

     Иэн провел рукой по лицу, пытаясь освоиться с этой информацией. Теперь они выглядели … ну, нет, они по-прежнему были похожи на грязных маленьких демонов, а не на маленьких девочек; их прищуренные глаза горели сквозь сальные, спутанные волосы. Он подумал, что им придется побрить головы, и надеялся, что его не будет поблизости, когда это произойдет.

     - Да, - сказал он за неимением чего-либо разумного. - Ладно, тогда.

     - У тебя есть золото? - спросила Эрминтруда, прекратив извергать рвотные массы. Она села, вытерла рот маленькой ладошкой и мастерски сплюнула. - Где?

     - Если я не сказал ему, зачем мне говорить тебе? И можешь забыть о своем намерении прямо сейчас, - заверил он ее, увидев, как глаза девочки метнулись к ножу у него на поясе.

     Черт. Что ему теперь делать? Он отбросил мысли, касающиеся появления Арча Бага – время подумать об этом будет позже – и медленно провел рукой по волосам, раздумывая. Тот факт, что они были девочками, на самом деле ничего не менял, но то, что они знали, что он спрятал золото, меняло все. Теперь он не может оставить их с кем-нибудь, потому что если он сделает это …

     - Если ты бросишь нас, мы расскажем о золоте, - тут же заявила Гермиона. - Мы не хотим жить в вонючей хижине. Мы хотим поехать в Лондон.

     - Что? - он недоверчиво посмотрел на нее. - Что ты знаешь о Лондоне, ради бога?

     - Наша мама приехала оттуда, - сказала Гермиона и закусила губу, чтобы она не дрожала при упоминании о матери. В первый раз она заговорила о своей матери, с интересом заметил Иэн. Не говоря уже о том, чтобы выказать какие-либо признаки слабости. - Она рассказывала нам о нем.

     - Ммфм. И почему бы мне просто не убить вас? - в отчаянии вопросил он. К его изумлению, Гермиона улыбнулась, и это была первая улыбка, которую он видел на ее лице.

     - Собака любит тебя, - сказала она. - Она бы не стала любить тебя, если бы ты убивал людей.

     - Это все, что ты знаешь, - пробормотал он и встал. Ролло, отлучившийся по своим делам, выбрал удобный момент, чтобы не спеша выбраться из подлеска, деловито принюхиваясь.

     - И где ты был, когда я нуждался в тебе? - спросил Иэн. Ролло тщательно обнюхал место, где стоял Арч Баг, затем задрал ногу и помочился на куст.

     - Этот плохой старик мог убить Герми? - внезапно спросила младшая девочка, когда он посадил ее на мула за спиной сестры.

     - Нет, - уверенно ответил он. Но когда он запрыгнул в свое седло, то задумался. У него было очень неприятное ощущение, что Арч Баг слишком хорошо понимает природу вины. Но достаточно ли хорошо, чтобы убить невинного ребенка только потому, что его смерть заставит Иэна чувствовать себя виноватым? А Иэн будет испытывать вину; Арч знал это.

     - Нет, - повторил он более решительно. Арч Баг мог быть мстительным и злопамятным … и имел на это право, Иэн это признавал. Но у него не было никаких оснований считать этого человека монстром.

     Тем не менее, он заставил девочек ехать впереди него, пока они не разбили лагерь поздно вечером.

     *.*.*

     Арч Баг никак не проявлял себя, хотя Иэн время от времени ощущал мурашки на коже, пока они разбивали лагерь. Следил ли за ним мужчина? Весьма вероятно, подумал Иэн, ибо не случайно он появился так внезапно.

     После их ухода Арч Баг, должно быть, вернулся к руинам Большого дома, думая найти золото, но обнаружил, что оно пропало. Иэн на мгновение задумался, удалось ли Арчу убить белую свинью, но отверг это предположение; его дядя сказал, что тварь явно вышла из преисподней и потому неуничтожима. Он и сам был склонен этому верить.

     Он взглянул на Ролло, дремавшего у его ног, но пес не выказывал явных признаков, что кто-то был рядом, хотя уши его были слегка насторожены. Иэн немного расслабился, хотя и держал нож при себе даже во сне.

     Не только из-за Арча Бага, но и с учетом мародеров или диких зверей. Он посмотрел через костер туда, где Гермиона и Труди лежали, свернувшись под одеялом, но их там не было. Одеяло было искусно свернуто, чтобы казалось, будто под ним лежат, но порыв ветра отогнул угол, и он увидел, что там никого не было.

     Он раздраженно прикрыл глаза, затем открыл и посмотрел на собаку.

     - Почему ты ничего не сказал? - спросил он. - Ты же видел, как они уходили!

     - Мы никуда не ушли, - раздался позади него хриплый тихий голос. Он обернулся и обнаружил, что девочки присели возле его открытой седельной сумки, деловито роясь в ней в поисках еды.

     - Мы голодны, - сказала Труди, как ни в чем не бывало засовывая в рот остатки дорожного пирога.

     - Я кормил вас! - он подстрелил несколько перепелов и запек их в глине. Конечно, это был не пир, но…

     - Мы все равно голодны, - с безупречной логикой ответила Гермиона. Она облизала пальцы и рыгнула.

     - Ты выпила все пиво? - спросил он, схватив бутылку, валявшуюся у ее ног.

     - Мм-хм, - задумчиво протянула она и совершенно неожиданно села.

     - Вы не должны воровать еду, - строго сказал он, забирая у Труди опустевшую седельную сумку. - Если съедите все сейчас, мы будем голодать прежде, чем я доставлю вас ... куда нужно, - закончил он довольно неуверенно.

     - Если мы не поедим сейчас, то останемся голодными, - логично сказала Труди. - Лучше голодать потом.

     - Куда мы едем? - Гермиона слегка покачивалась из стороны в сторону, словно маленький грязный цветок на ветру.

     - В Кросс-Крик, - ответил он. - Это первый крупный город на нашем пути, и я знаю там некоторых людей. - Знал ли он кого-нибудь, кто мог помочь в нынешних обстоятельствах? Очень плохо, что нет его двоюродной бабушки Джокасты. Если бы она еще была в Речном Потоке, он мог оставить девочек там, но Джокаста и ее муж Дункан эмигрировали в Новую Шотландию. Еще там была рабыня Джокасты, Федра … Он слышал, что она работала в харчевне в Уилмингтоне. Но нет, она не может …

     - Он такой же большой, как Лондон? - Гермиона упала на спину и растянулась, раскинув руки. Ролло встал, подошел и понюхал ее; она хихикнула. Это был первый детский звук, который он услышал от нее.

     - Ты в порядке, Герми? - Труди подбежала к сестре и озабоченно присела рядом с ней. Ролло, тщательно обнюхав Гермиону, обратил внимание на Труди, которая лишь отодвинула его любопытную морду. Гермиона напевала себе под нос что-то неразборчивое.

     - Она в порядке, - сказал Иэн. - Она немного опьянела. Это пройдет.

     - О, - успокоенная Труди уселась рядом с сестрой, обхватив свои колени. - Папа тоже напивался, но он ругался и бил вещи.

     - Да?

     - Угу. Однажды он сломал маме нос.

     - О, - Иэн не знал, что сказать. - Это плохо.

     - Думаешь, он умер?

     - Надеюсь.

     - Я тоже, - довольно сказала она и широко зевнула – он мог чувствовать запах гниющих зубов из ее рта – затем улеглась на землю, обняв Гермиону.

     Вздохнув, Иэн встал и взял одеяло, которым укрыл их, аккуратно подоткнув его под их маленькие тела.

     Что теперь, задумался он. Только что произошедший обмен словами был самым близким к настоящему разговору с девочками, но он не питал иллюзий, что их краткое дружелюбие продлится долго. Где он найдет того, кто захочет и сможет с ними справиться?

     Тонкий храп, похожий на жужжание пчелиных крыльев, доносился из-под одеяла, и он невольно улыбнулся. Малышка Мэнди, дочь Бри, издавала такой же звук, когда спала.

     Время от времени он держал на руках спящую Мэнди. Однажды больше часа, не желая отказываться от крошечного теплого веса, наблюдая за мерцанием пульса на ее горле. Представляя с тоской и болью, умеренной временем, собственную дочь. Мертворожденная, ее лицо он не видел. Ексаа, как называли ее могавки, «маленькая девочка», слишком маленькая, чтобы иметь имя. Но у нее было имя. Изобель. Так он ее назвал.

     Он завернулся в рваный плед, который дал ему дядя Джейми, когда он решил стать могавком, и лег у костра.

     Молиться. Так посоветовал бы его дядя, его родители. Он не был уверен, кому молиться или что сказать. Должен ли он говорить с Христом или с богоматерью, или, может быть, с одним из святых? С духом красного кедра, который стоял на страже у огня, или с жизнью, что шевелилась в лесу, шепча в ночном ветерке?

     - A Dhia, - прошептал он, - cuidich mi^[70], - и уснул.

     Бог ли ответил ему или сама ночь, но на рассвете он проснулся с планом.

     *.*.*

     Он ожидал появления косоглазой служанки, но миссис Силви сама подошла к двери. Она вспомнила его; он увидел проблеск узнавания и, как ему показалось, удовольствия в ее глазах, хотя до улыбки дело не дошло.

     - Мистер Мюррей, - произнесла она холодно и спокойно, потом посмотрела вниз, и ее самообладание несколько нарушилось. Она надвинула на нос очки в проволочной оправе, чтобы лучше разглядеть, кто его сопровождает, затем подняла голову и с подозрением уставилась на него.

     -Что это?

     Он предвидел такую реакцию и был к ней готов. Не отвечая, он поднял заранее приготовленный толстенький мешочек и встряхнул его, чтобы она услышала металлический звон.

     Ее лицо изменилось, и она отступила, чтобы впустить их, хотя смотреть продолжала настороженно.

     Эти маленькие дикари – он все еще с трудом воспринимал их как девочек – не желали входить, пока он не схватил каждую за тощую шею и не втолкнул в гостиную миссис Силви. Они сидели смирно, но выглядели так, словно что-то задумали, и он не сводил с них глаз, даже когда разговаривал с хозяйкой заведения.

     - Служанки? - с недоверием спросила она, глядя на девочек. Он помыл их прямо в одежде – против их воли – и получил за это несколько укусов, хотя, к счастью, ни один из них не загноился. Однако с их волосами ничего нельзя было сделать, только отрезать, а он не собирался подходить к ним с ножом, опасаясь ранить их или себя в последующей борьбе. Они сидели и смотрели сквозь спутанные волосы, как горгульи, красными и злобными глазами.

     - Ну, они не хотят становиться шлюхами, - негромко сказал он. - И я бы тоже не хотел этого. Не то что бы я возражал против этой профессии, - добавил он из вежливости.

     Мышца у ее рта дернулась, и она бросила на него острый взгляд с оттенком веселья.

     - Рада это слышать, - сухо сказала она. И опустила глаза к его ногам, а затем медленно, почти оценивающе подняла их вдоль всего тела так, что он вдруг почувствовал, будто его окунули в горячую воду. Взгляд снова остановился на его лице, и выражение веселья на нем значительно усилилось.

     Он кашлянул, вспомнив со смесью смущения и похоти ряд интересных образов из их встречи двухгодичной давности. Внешне это была некрасивая женщина лет тридцати с лицом и манерам властной монахини, а не блудницы. Однако под непритязательным ситцевым платьем и муслиновым фартуком … она еще такая горячая штучка, эта мистрис Сильвия.

     - Я прошу не об одолжении, - сказал он и кивнул на мешочек, который положил на стол. - Я имел в виду отдать их в ученики.

     - Ученицы. В борделе, - она не сказала это вопросом, но ее рот снова дернулся.

     - Для начала вы можете взять их в служанки. Вам ведь нужно убираться? Выносить ночные горшки и тому подобное? И потом, если они будут достаточно умны, - он бросил на девочек прищуренный взгляд, и Гермиона показала ему язык, - вы могли бы выучить их, чтобы они стали поварами или швеями. У вас, верно, много починки, не так ли? Рваные простыни и тому подобное?

     - Скорее рваные рубашки, - сказала она очень сухо. Ее глаза метнулись к потолку, где ритмичный звук указывал на присутствие клиента.

     Девочки встали со своих табуреток и рыскали по гостиной, как дикие кошки, обнюхивая вещи и опасливо ощетинившись. Он вдруг понял, что они никогда не видели города, не говоря уже о доме цивилизованного человека.

     Миссис Силви наклонилась вперед и взяла мешочек, ее глаза удивленно расширились от его веса. Она открыла его, высыпала в свою руку горсть жирных черных шариков и резко взглянула на него. Он ничего не сказал, но улыбнулся и, взяв один из шариков с ее ладони, сильно вонзил в него ноготь большого пальца, затем бросил его обратно ей в руку. Прочерченная линия сверкала ярким золотом среди черноты.

     Она поджала губы, снова взвешивая мешочек.

     - Все?

     По его оценке здесь было золота более чем на пятьдесят фунтов; половина того, что он вез.

     Он забрал фарфоровую безделушку из рук Гермионы.

     - Это будет нелегкая работа, - сказал он. - Думаю, вы заработаете.

     - Я тоже так думаю, - сказала она, наблюдая за Труди, которая, небрежно спустив штаны, справляла нужду возле камина. Поскольку тайна их пола была раскрыта, девочки отказались от своей скрытности.

     Миссис Силви позвонила в серебряный колокольчик, и обе девочки с удивлением повернулись к ним.

     - Почему я? - спросила она.

     - Я не мог вспомнить никого, кто мог бы справиться с ними, - просто ответил Иэн.

     - Весьма польщена.

     - Разумеется, - улыбнулся он. - Мы договорились?

     Она глубоко вздохнула, глядя на девочек, которые, склонив головы друг к другу, шептались, посматривая на нее с глубоким подозрением. Она снова вздохнула и покачала головой.

     - Похоже это плохая сделка, но времена трудные.

      - Как? Ваше дело? Думаю, спрос на него должен быть довольно постоянным, - он хотел пошутить, но она повернулась к нему, сузив глаза.

     - О, клиенты готовы стучать в мою дверь, несмотря ни на что, - сказала она. - Но в эти дни у них нет денег. Я беру курицу или кусок бекона, но у половины из них и того нет. Они могут заплатить прокламационными или континентальными деньгами, или расписками от отряда ополчения … знаете, чего они стоят на рынке?

     - Да, я …

     Она повернулась к нему, зашипев как кипящий чайник.

     - Или вообще не платят. В хорошие времена, мужчины в основном тоже сносные. Но стоит их немного прижать, они перестают понимать, почему нужно платить за удовольствие … в конце концов, чего мне это стоит? И я не могу отказать, иначе они просто возьмут силой, а потом сожгут мой дом или побьют нас за мое безрассудство. Вы понимаете это, я полагаю?

     Горечь в ее голосе обожгла, как крапива, и он резко отказался от желания закрепить сделку на более личном уровне.

     - Я понимаю, - ответил он как можно ровнее. - Но разве этот риск не всегда существует в вашей профессии? И вы все-таки преуспеваете, не так ли?

     Она на мгновение сжала рот

     - У меня … есть покровитель. Джентльмен, который предложил мне защиту.

     - В обмен на …?

     - Не ваше дело, сэр.

     - Не мое, - он кивнул на мешочек в ее руке. - Если я оставляю своих ... этих ... ну, их, - он указал на девочек, щупающих сейчас ткань занавески, - с вами, я, конечно, вправе спросить, не подвергаю ли я их опасности при этом?

     - Они девочки, - коротко ответила она. - Они родились среди опасности и будут жить с этим, независимо от обстоятельств. - Но ее рука сжалась на мешочке, костяшки пальцев побелели. Он был немного впечатлен ее честностью, учитывая, что деньги ей явно были нужны. И несмотря ни на что, он скорее наслаждался поединком.

     - Значит, вы считаете, что жизнь мужчины не опасна? - спросил он. - Что случилось с вашим сутенером?

     Кровь резко схлынула с ее лица, оставив его белым, как выбеленная кость. Ее глаза на нем сверкали, как искры.

     - Он был моим братом, - произнесла она яростным шепотом. - Сыны свободы обмазали его смолой и перьями и оставили умирать у моего порога. А теперь, сэр, у вас есть еще какие-либо вопросы относительно моих дел, или наше дело закончено?

     Прежде чем он успел найти какой-либо ответ, дверь открылась, и вошла молодая женщина. Он испытал сильное потрясение, увидев ее, его зрение по краям размылось. Потом комната вокруг него перестала кружиться, и он обнаружил, что снова может дышать.

     Это была не Эмили. Молодая женщина с любопытством перевела взгляд с него на маленьких дикарей, завернувшихся в занавески. Она была наполовину индианкой, невысокой и изящно сложенной, с длинными, густыми и черными, как вороново крыло, волосами Эмили. С широкими скулами Эмили и изящным круглым подбородком. Но она не была Эмили.

     Слава богу, подумал он, ощущая в то же время пустоту в животе. Ему показалось, что ее вид поразил его, словно пушечное ядро, которое, пройдя сквозь тело, оставило за собой зияющую дыру.

     Миссис Силви дала индейской девушке быстрые указания, указывая на Гермиону и Труди. Черные брови девушки ненадолго приподнялись, но она кивнула и, улыбнувшись девочкам, пригласила их следовать за собой на кухню.

     Девочки быстро выпутались из занавесок; с завтрака прошло много времени, на который у него не было ничего, кроме овсянки на воде и немного вяленого медвежьего мяса, жесткого, как кожаная подошва.

     Они последовали за индианкой до дверей комнаты, не удостоив его взглядом. Однако у двери Гермиона повернулась и, подтянув свои мешковатые штаны, пристально посмотрела на него, наставив на него длинный тощий пальцем с обвинением.

     - Если мы все-таки станем шлюхами, ты, ублюдок, я выслежу тебя, отрежу тебе яйца и засуну тебе в задницу.

     Он распрощался со всем достоинством, на которое был способен, а смех миссис Силви звенел у него в ушах.

     Глава 18. УДАЛЕНИЕ ЗУБОВ

     Нью-Берн, колония Северная Каролина

     Апрель 1777

     Я ненавидела рвать зубы. Даже в наилучшей ситуации – у крупного человека с большим ртом и спокойным характером, когда больной зуб расположен в передней части рта и в верхней челюсти (меньше корней и гораздо легче доступ) – это было грязное дело. И в основе чисто физического неприятия этой работы обычно лежало неизбежное чувство тревоги из-за возможного результата.

     А последствия неизбежны – помимо того, что из-за тяжелого абсцесса бактерии могли попасть в кровоток и вызывать сепсис и даже смерть - удалить зуб без возможности его адекватной замены значило дискредитировать не только внешний вид пациента, но также функцию и строение рта. Отсутствующий зуб позволял находящимся рядом с ним зубам сдвинуться с места, изменив прикус и сделав жевание гораздо менее эффективным. Что, в свою очередь, сказывалось на питании больного, общем самочувствии и перспективах на долгую и счастливую жизнь.

     Нет, мрачно подумала я, снова меняя положение в надежде увидеть зуб, который был мне нужен, даже удаление нескольких зубов не ухудшит ситуацию во рту бедной девочки.

     Она была не старше восьми или девяти лет с узкой челюстью и ярко выраженным неправильным прикусом. Ее молочные клыки вовремя не выпали, а постоянные вылезли за ними, придав ей зловещий двузубый вид. Это еще усугублялось необычно узкой верхней челюстью, из-за которой два выступающих передних резца были повернуты друг к другу, практически касаясь передними поверхностями.

     Я дотронулся до абсцессного верхнего премоляра, и девочка сильно дернулась, хотя была привязана ремнями к креслу. При этом она испустила такой вопль, что мне показалось, что мне под ногти вонзилась бамбуковая щепка.

     - Дай ей еще немного виски, Иэн, - я выпрямилась, чувствуя себя так, будто мою поясницу сжали в тисках. Я проработала несколько часов в передней комнате печатной лавки Фергюса, и возле моего локтя находилась маленькая миска, полная окровавленных зубов, а за окном – восторженная толпа, любующаяся на это.

     Иэн издал шотландский звук сомнения, но взял бутылку виски и ободряюще забормотал в сторону девочки, которая снова вскрикнула при виде его татуированного лица и сжала рот. Мать девочки, потеряв терпение, сильно шлепнула ее, выхватила бутылку из руки Иэна и, вставив ее горлышко дочери в рот, перевернула вверх дном, другой рукой зажав девочке нос.

     Глаза у девочки округлились, как монетки, и из уголков рта брызнули капли виски, но ее тощая шейка все же судорожно дернулась, когда она сглотнула.

     - Думаю, этого достаточно, - сказала я, несколько встревоженная количеством виски, которое проглотил ребенок. Это был очень плохой виски, приобретенный на месте, и хотя Джейми и Иэн попробовали его и после некоторого обсуждения решили, что, вероятно, от него никто не ослепнет, у меня были сомнения относительно его употребления в больших количествах.

     - Хм, - сказала мать девочки, критически осматривая дочь, но не убирая бутылку. - Думаю, это сработает.

     Глаза ребенка закатились, и напряженное тельце вдруг расслабилось, обмякнув на стуле. Мать убрала бутылку, аккуратно вытерла горлышко о передник и, кивнув, вернула ее Иэну.

     Я поспешно проверила пульс и дыхание девочки, но она казалась в довольно хорошем состоянии, по крайней мере, пока.

     - Carpe diem, - пробормотала я, хватая плоскогубцы. - Или, лучше, carpe vinorum^[71]? Смотри, чтобы она продолжала дышать, Иэн.

     Иэн рассмеялся и наклонил бутылку, смачивая алкоголем кусочек чистой ткани для обтирания.

     - Думаю, тетя, у вас будет время вырвать не один зуб, если захотите. Вы, вероятно, смогли бы вырвать все зубы у бедной девчонки, и она бы не дернулась.

     - Это мысль, - сказала я, поворачивая голову ребенка. - Можешь принести зеркало, Иэн?

     У меня было маленькое квадратное зеркало, которое, если повезет, можно было использовать для направления солнечного света в рот пациента. А через окно в изобилии лился солнечный свет, теплый и яркий. К сожалению, к окну было прижато множество любопытных голов, которые закрывали солнце и не давали Иэну направить солнечный свет туда, куда мне было нужно.

     - Марсали! - позвала я, держа палец на пульсе девочки на всякий случай.

     - Да? - она появилась из задней комнаты, где чистила – или скорее чернила – литеры, вытирая чернильные руки тряпкой. - Снова нужен Генри-Кристиан?

     - Если ты … или он … не возражаете.

     - Он не возражает, - заверила она меня. - Ничего не нравится ему больше, хвастливый свиненок. Джоани! Фелисити! Идите и приведите ребенка. Он нужен снаружи.

     Фелисити и Джоан – иначе дикие котята, как называл их Джейми – с удовольствием послушались. Представление Генри-Кристиана им нравилось так же сильно, как и ему самому.

     - Давай, пузырь! – крикнула Джоани, открыв дверь в кухню. Генри-Кристиан выскочил, переваливаясь с боку на бок и сияя румяным лицом.

     - Але-оп, але-оп, але-оп! - вопил он, направляясь к двери.

     - Наденьте ему шапку, - крикнула Марсали, - а то ветер надует в уши!

     День был ясный, но ветреный, а у Генри-Кристиана была склонность к ушным инфекциям. Однако на нем уже была шерстяная шапка в бело-голубую полоску, завязанная под подбородком. Эту шапку для него связала Брианна и украсила рядом красных помпонов. При виде ее у меня немного сжалось сердце, тепло и больно одновременно.

     Девочки взяли его за руки – в последний момент Фелисити сняла с вешалки старую отцовскую шляпу, чтобы собирать монеты – и вышли под аплодисменты и свист толпы. Через окно я могла видеть, как Джоани убирает книги со стола снаружи, а Фелисити поднимает туда Генри-Кристиана. Он раскинул свои длинные сильные руки, сияя улыбкой, и искусно раскланялся в одну и другую сторону. Затем он наклонился, положил руки на столешницу и с удивительной грацией встал на голову.

     Я не стала смотреть остальную часть его шоу. В основном это были простые па и стук ногами, перемежающиеся кувырками и стойками на голове, но смотревшиеся очаровательно благодаря его карликовому росту и яркой индивидуальности. На некоторое время он отодвинул толпу от окна, чего я и хотела.

     - Давай, Иэн, - сказала я и вернулась к работе. С зеркалом стало немного легче видеть, что я делаю, и я принялась за зуб. Однако работа предстояла сложная; зуб был сильно треснут, и существовала большая вероятность, что он может сломаться в процессе и не выйдет полностью. И если это случится …

     Но этого не произошло. Раздался негромкий глухой треск, когда корни зуба отделились от челюстной кости, и, вот, я держу маленькую белую штучку, совершенно целую.

     Мать ребенка, внимательно наблюдавшая за происходящим, вздохнула и немного расслабилась. Девочка тоже вздохнула и пошевелилась в кресле. Я проверила еще раз; ее пульс был в норме, хотя дыхание было поверхностным. Она проспит где-то …

     Мне в голову пришла мысль.

     - Знаете, - сказала я ее матери с некоторой нерешительностью, - я могла бы удалить еще один или два зуба, не причинив ей вреда. Посмотрите … - я отодвинулась в сторону, приглашая ее посмотреть. – Это, - я коснулась молочных клыков, - нужно немедленно удалить, чтобы задние зубы заняли свои места. И вот эти передние зубы … Я выдернула верхний премоляр слева, и если выдерну такой же зуб справа, думаю, ее передние зубы немного сместятся, заполняя пустые места. И если девочка станет почаще прижимать язык к передним зубам, возможно, они станут прямо. - Это ни в коем случае не рекомендовалось в ортодонтии и влекло за собой повышенный риск инфекции, но искушение было велико. Бедный ребенок был похож на летучую мышь-вампира.

     - Хм-м, - произнесла мать, хмурясь в рот дочери. - Сколько вы дадите мне за них?

     - Сколько … Вы хотите, чтобы я вам заплатила?

     - Хорошие, здоровые зубы, - ответила мать. - Зубодер из гавани даст мне по шиллингу за штуку. А Глории понадобятся деньги на приданое.

     - Приданое? - удивленно повторила я. Мать пожала плечами.

     - Ну, ведь теперь никто не возьмет бедняжку из-за ее внешности, не так ли?

     Я была вынужден признать, что это было правдой. Даже не принимая во внимание ее ужасные зубы, назвать ребенка невзрачным было бы комплиментом.

     - Марсали, - позвала я, - у тебя есть четыре шиллинга? - Золото, зашитое в юбке, тяжело болталось вокруг моих ног, но в этой ситуации я не могла использовать его.

     Марсали в изумлении отвернулась от окна, в которое она наблюдала за Генри-Кристианом и девочками.

     - Нет, наличными нет.

     - Все в порядке, тетя. У меня есть немного денег, - Иэн отложил зеркало и порылся в своем спорране, вытащив руку с пригоршней монет. - Учтите, - сказал он, пристально глядя на женщину суровым взглядом, - за здоровые зубы вы не получите больше, чем три пенса за каждый, а молочные, вообще, будут пенни за штуку.

     Женщина, ничуть не испугавшись, посмотрела на него свысока.

     - Это говорит жадный шотландец, - сказала она. - Да, еще разрисован как дикарь. Тогда по шесть пенсов за штуку, скупердяй!

     Иэн ухмыльнулся, обнажив свои прекрасные зубы, если и не совсем ровные, то в отличном состоянии.

     - Собираешься отвести ребенка на пристань и позволить этому мяснику разорвать ее рот? - любезно спросил он. - К тому времени она проснется. И станет кричать. Три.

     - Иэн, - сказала я.

     - Но я не могу позволить ей обманывать вас, тетушка. Мало того, что она хочет, чтобы вы выдернули ей зубы бесплатно, да еще и требует заплатить.

     Ободренная моим вмешательством, женщина выпятила подбородок и повторила.

     - Шесть пенсов.

     Марсали, привлеченная спором, подошла и заглянула девочке в рот.

     - Вы не найдете для нее мужа меньше, чем за десять фунтов, - заявила она бесцеремонно. - Не с ее внешностью. Мужчина побоится, что его укусят, когда он станет целовать ее. Иэн прав, вам вообще следует заплатить за работу в двойном размере.

     - Вы соглашались платить, когда пришли, не так ли? - нажал Иэн. - Три пенса за выдранный зуб. И моя тетя согласилась из-за жалости к этому дитя.

     - Кровопийцы! - завопила женщина. - Правильно говорят, что шотландцы даже пенни украдут с глаз мертвеца!

     Ясно, что торг закончится не скоро; чувствовалось, что Иэн и Марсали настроились получить удовольствие от этого перетягивания каната. Я вздохнула и взяла зеркало из рук Иэна. Для клыков мне оно не понадобится, и, надеюсь, к тому времени, когда я доберусь до премоляра, он снова мне поможет.

     Иметь дело с клыками было довольно просто; молочные зубы почти не имели корней и были готовы выпасть. Наверное, я могла бы вырвать их пальцами. Один быстрый поворот, и они вылетели, оставив едва кровоточащие дырки на десне. Довольная, я промокнула их тампоном, смоченным виски, а затем присмотрелась к премоляру.

     Он был с другой стороны рта, а это означало, что, запрокинув голову девочки, я могла получить достаточно света, не используя зеркало. Я взяла Иэна за руку – он был так поглощен спором, что почти ничего не заметил – и положила ее девочке на голову, чтобы поддерживать ее, а затем осторожно ввела щипцы.

     Тень перекрыла мне свет, исчезла, а затем снова вернулась, полностью заблокировав его. Я раздраженно повернулась и увидела довольно элегантного джентльмена, с интересом смотрящего в окно.

     Я хмуро посмотрела на него и жестом велела отодвинуться. Он моргнул, но затем кивнул, извиняясь, и отошел в сторону. Не дожидаясь дальнейших помех, я наклонилась, ухватила щипцами зуб и быстро выкрутила его.

     Напевая от удовольствия, я капнула виски на кровоточащую дыру, затем наклонила голову девочки на другой бок и аккуратно прижала тампон к десне, чтобы дренировать абсцесс. Почувствовала необычную вялость в ее шейке и замерла.

     Иэн тоже почувствовал это. Он прервался на середине спора и кинул на меня удивленный взгляд.

     - Развяжи ее, - приказала я. - Быстро.

     Он освободил ее в одно мгновение. Я схватила ее подмышки и положила на пол; голова у нее болталась, как у тряпичной куклы. Не обращая внимания на испуганные восклицания Марсали и матери девочки, я запрокинула ее голову, отерла ей рот и, зажав пальцами ее нос, прижалась ко рту, начав реанимацию.

     Это похоже на надувание маленького шарика из плотной резины: сначала ничего, затем с усилием и, наконец, вздымание груди. Но грудь не поддается, как резина; вдувать воздух легче не стало.

     Я держала пальцы другой руки на ее шее, отчаянно нащупывая пульс на сонной артерии. Бьется? … Да, бьется! Ее сердце билось, хотя и слабо.

     Выдох. Пауза. Выдох. Пауза … Я почувствовала слабый поток выдоха, а затем узкая грудь стала подниматься сама по себе. Я ждала, кровь стучала в ушах, но грудь снова не двигалась. Выдох. Пауза. Выдох …

     Грудь снова шевельнулась, и на этот раз продолжила подниматься и опускаться сама по себе. Я села на корточки; мое собственное дыхание участилось, а лицо покрылось холодным потом.

     Мать девочки смотрела на меня сверху вниз с полуоткрытым ртом. Я смутно отметила, что у нее неплохие зубы. Бог знает, как с этим у ее мужа.

     - Она … она? - женщина, моргая, переводила взгляд между мной и своей дочерью.

     - С ней все в порядке, - сказала я устало и медленно встала, чувствуя легкое головокружение. - Но она должна остаться здесь, пока не выйдет виски. Думаю, с ней все будет в порядке, но она может снова перестать дышать. Кто-то должен присмотреть за ней, пока она не проснется. Марсали …?

     - Да, я положу ее на кровать, - ответила Марсали, подходя. - О, Джоани, ты здесь … не могла бы ты пойти и присмотреть за этим бедным ребенком? Ее нужно положить на твою кровать.

     Вошли дети, краснощекие и хихикающие, со шляпой, полной мелких монет и пуговиц, но, увидев на полу девочку, подбежали посмотреть.

     - Але-оп, - пораженно заметил Генри-Кристиан.

     - Она умерла? - более вразумительно спросила Фелисити.

     - Если бы она умерла, маман не просила бы меня присмотреть за ней, - указала Джоани. - Она ведь не наблюет в мою постель?

     - Я положу полотенце, - пообещала Марсали, приседая на корточки, чтобы взять девочку. Иэн опередил ее, осторожно поднимая ребенка.

     - Ладно, мы возьмем с тебя всего два пенса, - сказал он матери девочки, - Но отдадим вам все зубы бесплатно, хорошо?

     Выглядя ошеломленной, она кивнула и пошла за остальными в заднюю часть дома. Я услышала топот множества ног, поднимающихся по лестнице, но не последовала за ним; мои ноги подкосились, и я совершенно неожиданно села.

     - С вами все в порядке, мадам?

     Подняв голову, я обнаружила в лавке элегантного незнакомца, с любопытством смотрящего на меня.

     Я взяла полупустую бутылку виски и сделала большой глоток. Он горел в горле, как сера, и имел вкус обугленных костей. Я захрипела, и мои глаза заслезились, но я не раскашлялась.

     - Хорошо, - хрипло ответила я. - Прекрасно. - Я прочистила горло и вытерла глаза рукавом. - Я могу вам чем-нибудь помочь?

     Слабое выражение веселья отразилось на его лице.

     - Мне не нужно вырывать зуб, что, вероятно, является удачей для нас обоих. Однако … разрешите? - он вытащил из кармана тонкую серебряную фляжку и протянул ее мне, затем сел. - Полагаю, это поможет немного лучше, чем … это. - Он кивнул на откупоренную бутылку виски, чуть сморщив нос.

     Я открыла фляжку, и из нее, словно джинн, выплыл насыщенный аромат очень хорошего бренди.

     - Спасибо, - коротко сказала я и отпила, закрыв глаза. - Весьма и весьма, - добавила я мгновение спустя, открывая их. Действительно помогает. Тепло собралось в центре тела и растекалось клубами, как дым, по моим конечностям.

     - С удовольствием, мадам, - сказал он и улыбнулся. Бесспорно, он был франтом, к тому же богатым, с обилием кружев, с золотыми пуговицами на жилете, с напудренным париком и двумя черными шелковыми мушками на лице: звездой над левой бровью, и вставшим на дыбы конем на правой щеке. Редкий наряд, который не часто можно увидеть в Северной Каролине, особенно в наши дни.

     Несмотря на украшения, он был красивым мужчиной лет сорока или около того с мягкими темными глазами, блестевшими юмором, и с тонким, чувствительным лицом. Его английский был очень хорош, хотя и с отчетливым парижским акцентом.

     - Имею честь обращаться к миссис Фрейзер? - спросил он. Я заметила, как его взгляд скользнул по моей возмутительно непокрытой голове, но он тактично ничего не сказал.

     - Да, имеете, - с сомнением ответила я. - Но я могу быть не той, кто вам нужен. Моя невестка тоже миссис Фрейзер; она и ее муж владеют этой лавкой. Так что, если вы хотите что-нибудь напечатать …

     - Миссис Джеймс Фрейзер?

     Я инстинктивно замолчала, но другого выхода, кроме как ответить, не было.

     - Да. Вам нужен мой муж? - осторожно спросила я. Люди хотели видеть Джейми по многим причинам, и не всегда было желательно, чтобы они его нашли.

     Он приятно улыбнулся, сощурив глаза.

     - Действительно так, миссис Фрейзер. Капитан корабля сказал, что мистер Фрейзер разговаривал с ним этим утром, когда искал корабль для отплытия.

     Мое сердце подпрыгнуло.

     - О! У вас есть корабль, мистер …?

     - Бошан, - представился он и изящно поцеловал мою руку. – Персиваль Бошан, к вашим услугам, мадам. Да, у меня есть корабль, он называется «Охотница».

     Мне действительно показалось, что сердце мое на мгновение остановилось, но нет, оно продолжило биться довольно сильно.

     - Бошан, - повторила я. – Бьючемп? – Он произнес свою фамилию на французский манер, но на мое замечание он кивнул, и его улыбка стала шире.

     - Да, на английский манер это звучит так. Вы сказали, ваша невестка … значит, мистер Фрейзер, владеющий этой лавкой, сын вашего мужа?

     - Да, - машинально ответила я. «Не глупи, - ругала я себя. - Это не такое уж редкое имя. Скорее всего, он не имеет никакого отношения к твой семье.» И все же, эта англо-французская связь. Я знала, предки моего отца прибыли в Англию из Франции где-то в восемнадцатом веке, но это все, что я знала. Я зачарованно уставилась на него. Есть что-либо знакомое в чертах его лица, что-либо, что я могла счесть схожим с туманными воспоминаниями о моих родителях или о моем дяде?

     У него была бледная кожа, как у меня, но такая была у всех людей из высшего общества. Они предпринимали огромные усилия, чтобы защитить свои лица от солнца. Его глаза были много темнее моих и красивее, а также имели другую форму, более округлую. Брови … у дяди Лэмба были такие же брови, широкие у носа и дальше изгибающиеся изящной аркой?

     Поглощенная своими мучительными мыслями, я пропустила, что он говорит.

     - Прошу прощения?

     - Маленький мальчик, - повторил он, кивая на дверь, за которой исчезли дети. - Он кричал «Але-оп!», как это делают французские уличные артисты. У семьи есть какие-то французские связи?

     Сработали запоздалые сигналы тревоги, и волосы на моих руках зашевелились от беспокойства.

     - Нет, - сказала я, пытаясь изобразить на лице вежливо-насмешливое выражение. - Вероятно, он просто услышал это от кого-то. В прошлом году в обеих Каролинах гастролировала небольшая труппа французских акробатов.

     - А, разумеется, - он наклонился немного вперед с напряженными темными глазами. - Вы видели их сама?

     - Нет, мы с мужем ... здесь не живем, - поспешно закончила я. Я едва не сказала ему, где мы живем, но передумала, не зная, как много он знает – если вообще что-либо знает – о Фергюсе. Он откинулся на спинку кресла, немного разочарованно поджав губы.

     - Ах, очень плохо. Я подумал, что джентльмен, которого я ищу, может быть из этой труппы. Хотя полагаю, что вы не знали бы их имен, даже если бы видели, - добавил он, подумав.

     - Вы кого-то ищете? Француза? - я взяла миску с окровавленными зубами и стала ковыряться в ней, изображая беспечность.

     - Человека по имени Клодель. Он родился в Париже … в борделе, - добавил он с видом легкого извинения за то, что употребил в моем присутствии столь непристойный термин. - Сейчас ему должно быть около сорока, может быть, сорок один или сорок два года.

     - В Париже? - повторила я, прислушиваясь к шагам Марсали на лестнице. - Что заставляет вас полагать, что он в Северной Каролине?

     Он приподнял плечи в изящном пожатии.

     - Может быть, его здесь нет. Я только знаю, что примерно тридцать лет назад его забрал из борделя шотландец, которого описывали, как человека поразительной внешностью, очень высокого, с блестящими рыжими волосами. Кроме этого, я столкнулся с великим множеством его описаний … - он криво усмехнулся. - Разные люди от монастыря до королевского двора характеризовали Фрейзера по-разному: виноторговец, якобит, лоялист, предатель, шпион, аристократ, земледелец, импортер или контрабандист (термины взаимозаменяемы).

     Я подумала, что это очень точный портрет Джейми, хотя понимала, что это вряд ли могло помочь найти его. С другой стороны … Бошан был здесь.

     - Я нашел виноторговца по имени Майкл Мюррей, который, услышав это описание, сказал мне, что оно подходит к его дяде, некоему Джеймсу Фрейзеру, эмигрировавшему в Америку более десяти лет назад. - Темные глаза теперь были менее веселыми и пристально смотрели на меня. - Однако когда я спросил о ребенке по имени Клодель, мсье Мюррей заявил, что совершенно ничего не знает о нем. В довольно резких выражениях.

     - О? - произнесла я и, прищурившись, взяла большой коренной зуб с серьезным кариесом. Иисус Рузвельт Христос. Я знала Майкла только по имени; один из старших братьев молодого Иэна, он родился после моего ухода, а когда я вернулась в Лаллиброх, уже уехал во Францию, чтобы получить там образование и заняться винным бизнесом с Джаредом Фрейзером, пожилым и бездетным двоюродным братом Джейми. Майкл, конечно же, вырос с Фергюсом в Лаллиброхе и хорошо знал, каково было его настоящее имя. И, видимо, уловил или заподозрил в поведении этого незнакомца что-то тревожащее.

     - Вы хотите сказать, что проделали этот путь до Америки, ничего не зная, кроме имени человека, да еще того, что у него рыжие волосы? - спросила я, пытаясь казаться слегка недоверчивой. - Боже мой, вы, должно быть, сильно заинтересованы в том, чтобы найти этого Клоделя!

     - О, да, мадам, - он посмотрел на меня, слабо улыбаясь и склонив голову набок. - Скажите, миссис Фрейзер, у вашего мужа рыжие волосы?

     - Да, - ответила я. Не было никакого смысла отрицать, поскольку любой в Нью-Берне сказал бы ему об этом. И вероятно, уже сказал, подумала я. - Как и многие его родственники, и примерно половина населения Шотландского нагорья. - Это было сильное преувеличение, но я была вполне уверена, что мистер Бошан не прочесывал Хайленд лично.

     Я могла слышать голоса наверху; Марсали могла прийти в любую минуту, и я не хотела, чтобы она появилась в разгар этого разговора.

     - Ну, - произнесла я и решительно встала на ноги. - Я уверена, вы захотите поговорить с моим мужем, а он с вами. Однако он уехал по делам и вернется не раньше завтрашнего дня. Вы остановились где-то в городе?

     - «Королевская гостиница», - сказал он, тоже вставая. - Можете ли сказать вашему мужу, чтобы он нашел меня там, мадам? Благодарю. - Низко наклонившись, он взял мою руку и снова поцеловал ее, затем улыбнулся мне и вышел из лавки, оставив запах бергамота и иссопа, смешанный с оттенком хорошего бренди.

     *.*.*

     Множество торговцев и бизнесменов покинуло Нью-Берн из-за хаоса в политической жизни. Без гражданской власти общественная жизнь замерла, если не считать простейших рыночных сделок, и многие люди – как симпатизирующие лоялистам, так и повстанцам – уехали из колонии, опасаясь насилия. В эти дни в Нью-Берне оставались всего две хорошие гостиницы: «Королевская гостиница» и «Герб Уилси». К счастью, в последней у нас с Джейми была комната.

     - Ты пойдешь и поговоришь с ним? - я только что закончила рассказывать Джейми о визите мсье Бошана. Рассказ оставил у него глубокую озабоченную морщинку между бровями.

     - Христос. Откуда он все это узнал?

     - Он, должно быть, знал, что Фергюс находился в том борделе, и начал свое расследование с него. Я полагаю, несложно было найти кого-нибудь, кто видел тебя там или слышал о происшествии. Ты довольно запоминающийся, - несмотря на тревогу, я улыбнулась при воспоминании о двадцатипятилетнем Джейми, который спрятался в упомянутом публичном доме, вооружившись, совершенно случайно, большой колбасой, а затем сбежал через окно в сопровождении десятилетнего карманника, а временами и детской шлюхи, по имени Клодель.

     Он пожал плечами, выглядя слегка смущенным.

     - Ну да, пожалуй. Но обнаружить так много… - он почесал затылок, размышляя. - Что касается разговора с ним … не раньше, чем я поговорю с Фергюсом. Думаю, мы могли бы побольше узнать об этом месье Бошане, прежде чем представиться ему.

     - Я бы тоже хотела узнать о нем немного больше, - сказала я. - Мне действительно интересно … Хотя это маловероятно, имя не такое уж редкое, но я задалась вопросом, может ли он быть каким-то образом связан с моей семьей. Я знаю, они были во Франции в восемнадцатом веке. Но не более того.

     Он улыбнулся мне.

     - А что ты будешь делать, сассенах, если я узнаю, что он действительно твой шестикратный прадед?

     - Я … - я резко замолчала, потому что на самом деле не знала, что буду делать в таких обстоятельствах. - Ну … наверное, ничего, - признала я. - И, скорее всего, мы ничего не сможем узнать наверняка, поскольку я не знаю, как звали моего шестикратного прадеда. Мне просто было бы интересно узнать больше, вот и все, - закончила я, как будто защищаясь.

     - Ну, конечно, хотела бы, - сказал он. - Но не станешь, если мои расспросы могут подвергнуть Фергюса какой-либо опасности, не так ли?

     - О, нет! Конечно, нет. Но ты …

     Меня прервал тихий стук в дверь, от которого я насторожилась. Я подняла брови, глядя на Джейми, который мгновение колебался, но потом пожал плечами и пошел открывать.

     В маленькой комнате я могла видеть дверь с места, где сидела. К моему удивлению, за ней наблюдалось что-то вроде депутации женщин; в полумраке коридора, как медузы, плавали их белые чепцы.

     - Мистер. Фрейзер? - один из чепцов немного качнулся. - Я … меня зовут Эбигейл Белл. Мои дочери, - она повернулась, и я мельком увидела ее напряженное белое лицо, - Лилиан и Мириам. Два других чепца – их, оказывается, было всего три – качнулись по очереди. - Можем ли мы поговорить с вами?

     Джейми поклонился и пригласил их в комнату, подняв брови, когда вошел следом.

     - Моя жена, - сказал он, кивая, когда я поднялась, бормоча приветствие. В номере была только кровать и одна табуретка, поэтому мы все так и остались стоять, неловко улыбаясь и приседая друг перед другом.

     Миссис Белл была невысокого роста и довольно полная и, вероятно, когда-то была такой же хорошенькой, как ее дочери. Однако ее когда-то пухлые щеки теперь обвисли, как будто она внезапно похудела, а кожа покрылась морщинами от тревоги. Ее дочери тоже выглядели встревоженными; одна заламывала руки под фартуком, а другая, опустив глаза, украдкой посматривала на Джейми, словно опасаясь, что он может сделать что-нибудь плохое, если смотреть на него слишком прямо.

     - Прошу прощения, сэр, за столь дерзкое обращение к вам, - губы миссис Белл дрожали; ей пришлось остановиться и ненадолго сжать их, прежде чем продолжить. - Я… я слышала, вы ищете корабль, направляющийся в Шотландию.

     Джейми осторожно кивнул, явно недоумевая, откуда эта женщина узнала об этом. Он сказал как-то, что через день или два об этом узнают все в городе. Очевидно, он был прав.

     - Вы знаете кого-то, кому предстоит такое путешествие? - вежливо спросил он.

     - Нет. Не совсем я ... то есть ... мой муж, - выпалила она, но при последнем слове ее голос сорвался, и она прижала зажатый в горсть подол фартука ко рту. Одна из дочерей, темноволосая девушка, ласково взяла свою мать за локоть и отвела в сторону, храбро выпрямившись, чтобы самой взглянуть в лицо грозному мистеру Фрейзеру.

     - Мой отец в Шотландии, мистер Фрейзер, - сказала она. - Моя мать надеется, что вы найдете его и поможете вернуться к нам.

     - А, - сказал Джейми. - И вашего отца зовут …?

     - Ох, мистер Ричард Белл, сэр, из Уилмингтона, - она торопливо присела, словно вежливость могла им помочь. - Он … он был …

     - Не был, есть! - прошипела ее сестра тихо, но выразительно. Первая сестра кинула на нее раздраженный взгляд темных глаз.

     - Мой отец был торговцем в Уилмингтоне, мистер Фрейзер. У него были значительные деловые связи, и по роду деятельности он … вынужден был вступать в контакт с различными британскими офицерами, приезжавшими к нему за припасами. Это был исключительно деловой вопрос! - заверила она его.

     - Но в это ужасное время бизнес никогда не бывает только бизнесом, - миссис Белл взяла себя в руки и встала рядом со своей дочерью. - И враги моего мужа объявили его лоялистом.

     - Потому что он был им, - вмешалась вторая сестра. Эта девушка, светловолосая и голубоглазая, не боялась; она смотрела на Джейми с поднятым подбородком и горящими глазами. - Мой отец был верен своему королю! Я не считаю, что за это нужно извиняться! И я не считаю правильным притворяться только для того, чтобы получить помощь от человека, нарушившего все клятвы …

     - О, Мириам! - раздраженно воскликнула ее сестра. - Не могла бы ты помолчать хоть секунду? Теперь ты все испортила!

     - Нет, - отрезала Мириам. - Даже если бы я замолчала, это не поможет! Почему кто-то вроде него станет …

     - Да, поможет! Мистер Форбс сказал …

     - О, этот мистер Форбс! Да что он знает!

     Миссис Белл слабо застонала в подол своего фартука.

     - Зачем ваш отец отправился в Шотландию? – прервал их перепалку Джейми.

     Ему ответила Мириам Белл.

     - Он не отправился в Шотландию. Его похитили на улице и посадили на корабль, отплывающий в Саутгемптон.

     - Кто? - спросила я, пробираясь между многочисленными юбками к двери. - И почему?

     Я высунула голову в коридор и сказала мальчику, чистящему сапоги на лестничной площадке, спуститься вниз и принести кувшин вина. Учитывая состояние Беллов, я подумала, что будет хорошей идеей предложить им что-либо для повышения настроения.

     Я вернулась внутрь как раз вовремя, чтобы услышать, как мисс Лилиан Белл объясняет, что на самом деле они не знают, кто похитил ее отца.

     - По крайней мере, не по имени, - сказала она, покраснев от ярости при рассказе. - У злодеев были капюшоны на головах. Но это были Сыны свободы, я точно знаю!

     - Да, они, - убежденно сказала мисс Мириам. - Отцу поступали от них угрозы: записки, приколотые к двери, дохлая рыба, завернутая в кусок красной фланели и оставленная на крыльце, чтобы воняла. Что-то в этом роде.

     В конце августа прошлого года дело вышло за рамки угроз. Мистер Белл направлялся к своему складу, когда группа мужчин в капюшонах выбежала из переулка, схватила его и потащила по набережной, а затем бросила на борт корабля, который только что отбросил трос. Паруса наполнились ветром, и корабль медленно удалился от берега.

     Я слышала, что таким образом «депортируют» упорных лоялистов, но раньше не сталкивалась с такой практикой в реальности.

     - Если корабль направлялся в Англию, - спросила я, - как ваш отец оказался в Шотландии?

     Возникла некоторая сумятица, когда все три женщины одновременно попытались объяснить, что произошло, но Мириам снова победила.

     - Разумеется, он прибыл в Англию без гроша в кармане и задолженностью за еду и проезд на корабле. Но капитан корабля хорошо отнесся к нему и отвез из Саутгемптона в Лондон, где мой отец знал некоторых людей, с которыми вел дела в прошлом. Один из них авансировал ему сумму, чтобы покрыть его задолженность перед капитаном, и пообещал ему проезд в Джорджию, если он присмотрит за грузом на пути из Эдинбурга в Вест-Индию, а оттуда в Америку.

     - Поэтому он отправился в Эдинбург только для того, чтобы обнаружить, что грузом, который нужно было забрать в Вест-Индии, были негры.

     - Мой муж – аболиционист, мистер Фрейзер, - вставила миссис Белл с робкой гордостью. - Он сказал, что не может мириться с рабством или помогать в его применении, чего бы это ему ни стоило.

     - А мистер Форбс рассказал нам, что вы сделали для этой женщины, камеристки миссис Камерон, - сказала Лилиан с встревоженным лицом. - И мы подумали … даже если вы … - Она смущенно замолчала.

     - Бунтовщик-клятвопреступник? - сухо сказал Джейми. - Понятно. А мистер Форбс, надо думать, это Нейл Форбс, законник? - голос его звучал слегка недоверчиво, и не без причин.

     Несколькими годами ранее Форбс претендовал на руку Брианны, чему способствовала Джокаста Камерон, тетя Джейми. Бри не слишком мягко отвергла его, и некоторое время спустя он отомстил, подговорив печально известного пирата похитить ее. Далее последовал ряд действий, как-то, ответное похищение Джейми пожилой матери Форбса – старушке очень понравилось это приключение – и отрезание уха у Форбса молодым Иэном. Время, возможно, залечило его внешние раны, но я не могла представить себе кого-то менее склонного петь дифирамбы Джейми.

     - Да, - ответила Мириам, но я заметила неуверенные взгляды, которыми обменялись миссис Белл и Лилиан.

     - Что именно сказал обо мне мистер Форбс? - спросил Джейми. Все трое побледнели, а его брови поползли вверх.

     -Что? - повторил он с явной резкостью. Он спросил, обращаясь прямо к миссис Белл, которую сразу определил как самое слабое звено в семейной цепи.

     - Он сказал, как хорошо, что вы умерли, - слабым голосом ответила дама. Затем ее глаза закатились, и она рухнула на пол, как мешок с ячменем.

     *.*.*

     К счастью, я приобрела бутылочку нашатырного спирта у доктора Фентимана. Он вызвал у миссис Белл приступ чихания, и дочери помогли задыхающейся женщине лечь на кровать. К этому моменту принесли вино, и я щедро налила всем находящимся в комнате, не забыв налить большую кружку для себя.

     - А теперь, - сказал Джейми, уставившись на женщин пристальным взглядом, от которого злодеи должны были пугаться и признаваться во всем, - скажите, где вы слышали, как мистер Форбс говорил о моей смерти?

     Заговорила мисс Лилиан, которая сидела на кровати, положив руку на плечо матери.

     - Я слышала, как он говорил об этом в таверне Саймонда. Тогда мы еще были в Уилмингтоне до того, как переехали сюда к тете Бертон. Я зашла туда за кувшином горячего сидра. Это было где-то в феврале; было еще очень холодно. В общем, эта женщина – ее зовут Фейдри – там работает. Она пошла налить и подогреть для меня сидр. Тут вошел мистер Форбс и заговорил со мной. Он знал об отце и сочувствовал, спрашивая, как у нас дела … потом вышла Фейдри с кувшином, и он увидел ее.

     Форбс, конечно же, узнал Федру, которую он много раз видел в Речном потоке, плантации Джокасты. Сильно удивившись ее присутствию, он потребовал объяснения и получил подходящую версию правды, согласно которой Федра получила свободу, благодаря доброте Джейми.

     Я коротко булькнула в свою кружку при этом. Федра точно знала, что случилось с ухом Нила Форбса. Она была очень тихой и вежливой девушкой, но не упускала случая воткнуть булавку в человека, который ей не нравился, и я точно знала, что Нейл Форбс ей не нравился.

     - Мистер. Форбс слегка покраснел, может быть, от холода, - тактично заметила Лилиан, - и сказал, что знает, с каким уважением мистер Фрейзер всегда относился к неграм … Боюсь, он сказал это довольно грубо, - добавила она, бросив извиняющийся взгляд на Джейми. - А потом он засмеялся, хотя и пытался притвориться, что кашляет, и сказал, как жаль, что вы и ваша семья сгорели, и, без сомнения, рабы вас оплакивают.

     Джейми, сделавший глоток вина, поперхнулся.

     - Почему он так решил? - спросила я. - Он сказал?

     Лилиан серьезно кивнула.

     - Да, мэм. Фейдри тоже спросила его об этом. Наверное, она думала, что он сказал это лишь для того, чтобы ее расстроить. И он сказал, что читал об этом в газете.

     - В «Уилмингтон Газетт», - вставила Мириам, которой явно не нравилось, что ее сестра находится в центре внимания. - Мы, конечно, не читаем газет, а с тех пор, как папа … ну, люди к нам редко приходят. - Она невольно взглянула вниз и машинально поправила аккуратный фартук, чтобы скрыть большую заплату на юбке. Женщины Белл были опрятны и ухожены, и их одежда изначально была хорошего качества, но сейчас заметно износилась по краям подола и на рукавах. Думаю, бизнес мистера Белла должен был существенно пострадать как из-за отсутствия хозяина, так и из-за невзгод войны.

     - Моя дочь рассказала мне о встрече, - миссис Белл пришла в себя достаточно, чтобы сесть, осторожно сжимая кружку с вином обеими руками. - И когда мой сосед сказал мне прошлой ночью, что встретил вас в доках … я не знала, что и думать, но предположила, что произошла какая-то глупая ошибка. Право, в наши дни нельзя верить всему, что читаете. Газеты печатают такую дичь. И мой сосед упомянул, что вы искали корабль в Шотландию. Так что мы подумали … - ее голос прервался, и она смущенно склонила лицо к кружке с вином.

     Джейми провел пальцем по носу, размышляя.

     - Ладно, - медленно сказал он. - Это правда, я собираюсь отплыть в Шотландию. И, конечно же, я буду рад узнать о вашем муже и помочь ему, если смогу. Но не уверен, что это случится в ближайшей перспективе. Блокада …

     - Но мы можем достать вам корабль! - нетерпеливо перебила его Лилиан. - В том-то и дело!

     - Мы думаем, что сможем помочь вам попасть на корабль, - поправила ее Мириам. Она бросила на Джейми задумчивый взгляд, оценивая его характер. Он слегка улыбнулся, принимая ее пристальное внимание, и через мгновение она неохотно ответила на его улыбку.

     - Вы мне кое-кого напоминаете, - сказала она. Кто бы это ни был, очевидно, он ей нравился, потому что она кивнула матери, давая разрешение. Миссис Белл вздохнула, ее плечи расслабились от облегчения.

     - У меня все еще остались друзья, - сказала она с оттенком вызова. - Несмотря ни на что.

     Среди этих друзей был человек по имени Деланси Холл, который владел рыболовным кетчем и – как, вероятно, и половина города – увеличивал свой доход за счет контрабанды.

     Холл сказал миссис Белл, что ожидает прибытия корабля, направляющегося в Уилмингтон из Англии, в течение следующей недели при условии, что его не захватят или не потопят в пути. Поскольку и корабль, и груз принадлежали одному из местных Сынов свободы, он не мог войти в гавань Уилмингтона, где все еще стояли на рейде два британских крейсера. Соответственно, он будет скрываться за пределами гавани, откуда с помощью небольших местных судов груз будет тайно доставлен на берег. После этого корабль отправится на север в Нью-Хейвен, чтобы забрать там груз.

     - А потом поплывет в Эдинбург! - вставила Лилиан с надеждой, которая светилась на ее лице.

     - Тамошнего родственника моего отца зовут Эндрю Белл, - вставила Мириам, слегка вздернув подбородок. - Он очень известен, я думаю. Он печатник и …

     - Малыш Энди Белл?- лицо Джейми просветлело. - Тот, кто напечатал Большую энциклопедию?

     - Да, тот самый, - удивилась миссис Белл. - Вы хотите сказать, что знаете его, мистер Фрейзер?

     Джейми громко рассмеялся, заставив Беллов нервничать.

     - С Энди Беллом мы провели много вечеров в таверне, - успокоил он их. - На самом деле, с этим человеком я хочу встретиться в Шотландии, потому что оставил ему на сохранение свой печатный станок. Надеюсь, что он в целости и сохранности, - добавил он, хотя его веселое настроение не испортилось.

     Это известие – вместе с дополнительной порцией вина – чрезвычайно воодушевило женщин Белл и, уходя от нас, они оживлено болтали между собой, как стая сорок. Я выглянула в окно и увидела, как они идут по улице, ухватившись друг за друга от полного надежд волнения, и время от времени покачивались под воздействием вина и эмоций.

     - «Мы не только поем, но и танцуем так же хорошо, как и ходим»^[72], - пробормотала я, глядя, как они уходят.

     Джейми удивленно посмотрел на меня.

     - «Арчи Белл и Дреллз»^[73], - объяснила я. - Не бери в голову. Как ты думаешь, это безопасно? На этом корабле?

     - Боже, нет, - он передернулся и поцеловал меня в макушку. - Кроме штормов, древоточцев, плохой подгонки, покоробленных досок и тому подобное, в гавани английские военные корабли, а за ее пределами каперы …

     - Я не это имела в виду, - перебила я. - Это более или менее в порядке вещей, не так ли? Я имела в виду владельца и этого Деланси Холла. Миссис Белл думает, что знает, каковы их политические убеждения, но … - Но мысль о том, чтобы полностью вверить себя – и наше золото – в руки неизвестных лиц, тревожила.

     - Но, - согласился он. - Я собираюсь пойти и поговорить с мистером Холлом завтра утром. А может быть, и с мсье Бошаном. А пока … - Он легко провел рукой по моей спине и сжал мой зад. - Иэн и собака вернутся не раньше, чем через час. Выпьешь еще бокал вина?

     *.*.*

     Он выглядит, как француз, подумал Джейми. То есть совершенно неуместно в Нью-Берне. Бошан только что вышел со склада Торогуда Нортрапа и завел непринужденную беседу с самим хозяином; ветерок с воды развевал шелковую ленту, стягивавшую его темные волосы. Элегантный, как описала его Клэр, да, но совсем не пижон, одет со вкусом и дорого. Большие расходы, подумал он.

     - Он похож на француза, - заметил Фергюс, вторя его мыслям. Они сидели у окна в «Уинбуше», таверне средней руки, которая обслуживала рыбаков и складских рабочих, и воздух которой был пропитан запахами пива, пота, табака, смолы и подгнивших рыбьих кишок.

     - Это его корабль? - спросил Фергюс, нахмурив брови, и кивнул в сторону аккуратного черно-желтого шлюпа, который мягко покачивался на якоре на некотором расстоянии.

     - Это корабль, на котором он путешествует. Не могу сказать, принадлежит ли он ему. Так тебе не знакомо его лицо?

     Фергюс наклонился к окну, почти прижавшись лицом, пытаясь получше разглядеть мсье Бошана.

     Джейми с пивом в руке в свою очередь рассматривал его. Несмотря на то, что он жил в Шотландии с десятилетнего возраста, а в Америке последние десять или более лет, Фергюс все еще выглядел французом. Это было нечто большее, чем просто черты лица; что-то в самих костях, наверное.

     Черты лица Фергюса были резкими; челюсть достаточно острой, чтобы резать бумагу, властный нос с горбинкой и глубоко посаженные глазницы под высокими надбровными дугами. Густые темные волосы надо лбом были пронизаны сединой, и Джейми почувствовал себя странно, увидев это. Он носил в себе постоянный образ Фергюса в виде десятилетнего карманника-сироты, которого вызволил из парижского борделя, и этот образ странно сливался с худощавым красивым лицом перед ним.

     - Нет, - наконец сказал Фергюс, снова садясь на скамейку и качая головой. - Я никогда не видел его.

     Глубоко посаженные темные глаза Фергюса были полны интереса и размышлений.

     - В городе его тоже никто не знает. Хотя я слышал, что он наводил справки о Клоделе Фрейзере, - его ноздри раздулись от веселья. Клодель - это его имя, данное при рождении, хотя Джейми полагал, что никто никогда не использовал его за пределами Парижа или когда-либо за последние тридцать лет … «в том числе в Галифаксе и Эдентоне».

     Джейми открыл было рот, чтобы заметить, что он надеется, что Фергюс был осторожен в своих расспросах, но передумал и вместо этого отпил пива. В эти смутные времена Фергюс в качестве печатника выживал не из-за отсутствия осмотрительности.

     - Он тебе кого-нибудь напоминает? - вместо этого спросил он. Фергюс бросил на него короткий удивленный взгляд, но еще раз посмотрел в окно, прежде чем откинуться на спинку лавки и покачать головой.

     - Нет. А должен?

     - Не думаю, - он действительно так не думал, но был рад услышать подтверждение от Фергюса. Клэр поделилась с ним мыслью, что этот мужчина может быть ее родственником, возможно, прямым предком. Она пыталась говорить об этом небрежно, как бы отмахивалась от этой мысли, но он увидел нетерпеливый свет в ее глазах и был тронут. Тот факт, что в свое время у нее не было ни семьи, ни близких родственников, всегда казался ему ужасным, хотя он и понимал, что ее преданность ему во многом связана с этим.

     Вспомнив об этом, он внимательно вгляделся во француза, но не увидел ни в лице Бошана, ни в его осанке ничего, что напоминало бы ему Клэр, не говоря уже о Фергюсе.

     Он не думал, что мысль о том, что Бошан может быть его родственником, приходила Фергюсу в голову. Джейми был совершенно уверен, что Фергюс считал Фрейзеров из Лаллиброха своей единственной семьей, не считая Марсали и детей, которых он любил со всем пылом своей страстной натуры.

     Теперь Бошан прощался с Нортрапом, поклонившись с парижским шиком и изящно взмахнув шелковым носовым платком. Как удачно, что мужчина вышел из склада прямо перед ними, подумал Джейми. Они планировали пойти и посмотреть на него позже в тот же день, но его своевременное появление избавило их от этой необходимости.

     - Хороший корабль, - заметил Фергюс, переключив внимание на шлюп «Охотница». Он оглянулся на Джейми, размышляя. - Вы уверены, что не желаете рассмотреть возможность плавания с мсье Бошаном?

     - Да, уверен, - сухо ответил Джейми. - Отдать себя и свою жену во власть человека, которого не знаю, и чьи мотивы сомнительны, на маленькой лодке в открытом море? Даже человека, не страдающего морской болезнью, такая перспектива испугает?

     Лицо Фергуса расплылось в ухмылке.

     - Миледи снова предлагает тыкать вас иголками?

     - Да, - довольно сердито ответил Джейми. Он ненавидел, когда его постоянно кололи иголками, и не любил появляться на публике – даже в ограниченных пределах корабля – ощетинившись, как какой-нибудь диковинный дикобраз. Единственное, что заставляло его смириться, было твердое знание, что если он этого не сделает, то будет блевать целыми днями.

     Однако Фергюс не заметил его недовольства; он снова наклонился к окну.

     - Nom d’nom ^[74]… - произнес он тихо, но с таким выражением, что Джейми тут же повернулся на скамье, чтобы посмотреть.

     Бошан прошел немного по улице, но все еще находился в поле зрения. Потом он вдруг остановился и стал подпрыгивать, словно исполнял что-то вроде неуклюжей джиги. Это было довольно странно, но еще больше тревожило то, что сын Фергюса, Герман, как им показалось, прыгал на корточках, как взволнованная жаба, прямо перед мужчиной.

     Этот своеобразный танец продолжался еще несколько секунд, затем Бошан перестал прыгать, но продолжал размахивать руками, что-то выговаривая Герману. Мальчик встал, запихнул что-то под рубашку, и через несколько минут разговора Бошан рассмеялся и протянул руку. Они обменялись краткими поклонами и рукопожатием, и Герман пошел по улице к «Уинбушу», а Бошан продолжил свой путь.

     Герман вошел в таверну и, заметив их, скользнул на скамейку рядом с отцом, довольный собой.

     - Я встретил этого человека, - сказал он без предисловия. - Человека, который ищет папу.

     - Да, мы видели, - сказал Джейми, подняв брови. - Какого черта ты с ним делал?

     - Ну, я увидел его и не был уверен, что он остановится и заговорит со мной, если я просто позову его. Поэтому я подбросил Саймона и Питера ему под ноги.

     - Кто … - начал было Джейми, но Герман уже шарил за пазухой своей рубашки. Прежде чем Джейми успел закончить вопрос, мальчик положил на стол двух крупных лягушек, одну зеленую, а другую грязно-желтого цвета, которые сбились в кучу на голых досках, нервно вытаращив глаза.

     Фергюс дернул Германа за ухо.

     - Убери со стола этих мерзких тварей, пока нас не вышвырнули отсюда. Неудивительно, что ты весь в бородавках, когда таскаешь этих les grenouilles^[75]!

     - Grandmère^[76] сказала мне … - запротестовал Герман, но тем не менее сгреб своих питомцев и засунул под рубашку.

     - Да? - Джейми обычно не удивлялся методам лечения своей жены, но это казалось странным даже по ее стандартам.

     - Ну, она сказала, что с бородавкой на моем локте ничего нельзя сделать, только потереть ее мертвой лягушкой и похоронить ее – я имею в виду лягушку – в полночь на перекрестке.

     - Думаю, она просто пошутила. Что тебе сказал этот француз?

     Герман посмотрел широко открытыми от интереса глазами.

     - О, он совсем не француз, Grandpère^[77].

     Он удивился.

     - Нет? Ты уверен?

     - Да. Он выругался самым богохульным образом, когда Саймон прыгнул ему на ботинок, но не так, как папа, - Герман кинул невинный взгляд на своего отца, который, казалось, был готов снова схватить его за ухо, но удержался остановленный жестом Джейми. - Он англичанин. Я уверен.

     - Он ругался по-английски? - спросил Джейми. Действительно, французы часто использовали овощи, когда ругались, нередко смешивая их с ссылками на святые таинства. В английских ругательствах обычно не использовались святые, христианские таинства или огурцы, в них упоминались Бог, шлюхи или экскременты.

     - Да, но я не могу повторить, а то папа рассердится. У него очень нежные уши, - добавил Герман, ухмыляясь отцу.

     - Перестань злить отца и скажи, что еще сказал этот человек.

     - Ладно, - с готовностью начал Герман. - Когда он увидел, что это всего лишь пара маленьких лягушек, он засмеялся и спросил, тащу ли я их домой на ужин. Я сказал, что нет, это мои питомцы, и спросил, его ли тот корабль вон там, потому что все так говорят, и еще он очень красивый, не так ли? Я притворился ничего не знающим, да? - объяснил он на случай, если дед не понял его хитрость.

     Джейми подавил улыбку.

     - Очень умно, - сказал он серьезно. - Что еще?

     - Он сказал, нет, корабль принадлежит большому аристократу из Франции. Я, конечно, спросил, кто это? И он ответил, что барон Амандин.

     Джейми кинул взгляд на Фергюса, который с удивленным видом пожал плечами.

     - Я спросил, сколько он будет здесь оставаться, так как я хочу привести брата посмотреть на корабль. Он сказал, что отплывает завтра после вечернего прилива, и спросил меня, наверное, в шутку, не хочу ли я отправиться с ним в качестве юнги. Я сказал, нет, мои лягушки страдают морской болезнью, как мой дедушка, - он усмехнулся Джейми, который строго смотрел на него.

     - Твой отец не говорил тебе «Ne petez pas plus haute que votre cu»l^[78]?

     - Мама вымоет вам рот с мылом, если вы будете так говорить, - с добродетельным видом сообщил ему Герман. - Хотите, я залезу ему в карман? Я видел, как он вошел в гостиницу на Черри-стрит. Я мог бы …

     - Нет, - поспешно перебил его Фергюс. - И не говори таких вещей там, где люди могут услышать. Твоя мать убьет нас обоих.

     Джейми почувствовал холодное покалывание в затылке и поспешно огляделся, чтобы убедиться, что никто не слышал.

     - Ты учил его …

     Фергюс выглядел слегка смущенным.

     - Я подумал, жалко, что навыки будут потеряны. Можно сказать, семейное наследие. Я не позволял ему красть вещи, конечно. Мы их всегда возвращали.

     - Думаю, позже мы поговорим без людей, - сказал Джейми, бросив на них угрожающий взгляд. Господи, если бы Германа поймали на этом … Ему следует вселить страх божий в них двоих, пока они оба не оказались прикованы к позорному столбу, если не повешены на дереве за кражу.

     - А как насчет человека, которого тебя на самом деле послали найти? - спросил Фергюс сына, ухватившись за шанс отвести гнев Джейми.

     - Я нашел его, - сказал Герман и кивнул на дверь. - Вот он.

     *.*.*

     Деланси Холл оказался невысоким, опрятным мужчиной с тихими манерами и подергивающимся носом церковной мыши. Вряд ли можно было вообразить что-либо менее похожее на контрабандиста, и это, по мнению Джейми, являлось ценным атрибутом в данной сфере бизнеса.

     - Грузоотправитель галантерейных товаров, - так осторожно охарактеризовал Холл свой бизнес. - Я помогаю найти корабли для конкретных грузов. Как вы понимаете, джентльмены, в наши дни это не так просто.

     - Действительно, - согласился Джейми, улыбнувшись мужчине. - У меня нет груза для отправки, но надеюсь, вы можете помочь в следующей ситуации. Я, моя жена и мой племянник ищут корабль в Эдинбург. - Он держал руку под столом в спорране. Там лежали золотые диски неправильной формы, которые он получил, расплющив несколько золотых шариков. Он взял три диска и, почти не двигаясь, положил Холлу на колени.

     Выражение лица мужчины ничуть не изменилось, но Джейми почувствовал, как его рука метнулась вперед, забрала диски, взвесила их и затем исчезла в кармане.

     - Думаю, что это возможно, - вежливо сказал он. - Я знаю капитана, отбывающего из Уилмингтона примерно через две недели, и его можно уговорить взять пассажиров … за определенное вознаграждение.

     Некоторое время спустя они шагали обратно к печатной лавке, Джейми и Фергюс обсуждали вероятность того, что Холл сможет обеспечить им корабль. Герман с задумчивым видом шел перед ними, делая зигзаги в зависимости от того, что творилось в его удивительно изобретательной голове.

     - Хочешь, я поговорю с этим Бошаном? - вдруг спросил Джейми. - Возможно, я смогу узнать, что ему нужно от тебя.

     Рот Фергюса немного сжался, затем он расслабился и покачал головой.

     - Нет, - сказал он. - Я говорил, что слышал, что он наводил справки обо мне в Эдентоне?

     - Ты уверен, что о тебе? - не то, чтобы Северная Каролина кишела Клоделями, но все же …

     - Уверен, - Фергюс говорил очень тихо, поглядывая на Германа, который теперь тихонько квакал, очевидно, разговаривая с лягушками под своей рубашкой. - Человек, который рассказал мне об этом, сказал, что у француза было не только мое имя, но и некоторая информация обо мне. Что Клодель Фрейзер, которого он искал, был увезен из Парижа высоким рыжеволосым шотландцем. По имени Джеймс Фрейзер. Так что думаю, вам не стоит говорить с ним.

     - Если не хотим привлечь его внимание, - согласился Джейми. - Но… мы не знаем, какова его цель. Может быть, она принесет тебе большую пользу. Какова вероятность, что кто-то во Франции пойдет на такие расходы, послав кого-то вроде него, чтобы причинить тебе вред? Они могут удовольствоваться просто тем, что ты остаешься в Америке. - Он поколебался. - Может быть … барон Амандин – твой родственник?

     Эта идея годилась только для романов и, вероятно, являлась чистейшей чепухой. Но в то же время Джейми никак не мог придумать какую-либо разумную причину, по которой французский дворянин разыскивал рожденного в борделе ублюдка на двух континентах.

     Фергюс кивнул, но не ответил сразу. Сегодня на его руку был надет крюк, а не набитая отрубями перчатка, которую он носил для официальных мероприятий, и перед тем, как ответить, он деликатно почесал им кончиком носа.

     - Очень часто, - сказал он, наконец, - когда я был маленьким, я мечтал, что я бастард какого-то большого человека. Думаю, все сироты об этом мечтают, - бесстрастно добавил он. - Жизнь легче переносить, если представить, что так будет не всегда, что кто-то придет и вернет тебя на твое законное место в мире.

     Он пожал плечами.

     - Потом я стал старше и понял, что это неправда. Никто не придет меня спасать. Но потом … - он повернул голову и одарил Джейми нежной улыбкой.

     - Потом я стал еще старше и обнаружил, что все-таки это правда. Я сын великого человека.

     Крюк коснулся руки Джейми.

     - Я больше ничего не желаю.

     Глава 19. «AE FOND KISS» (ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ)^[79]

     Уилмингтон, колония Северная Каролина

     Апрель 18, 1777

     Здание «Уилмингтон Газетт» нашлось легко. Угли остыли, но слишком знакомый запах гари все еще витал в воздухе. Небрежно одетый джентльмен в шляпе с опущенными полями рылся среди обугленных бревен, но когда Джейми окликнул его, остановился и стал выбираться на чистое место, высоко задирая ноги.

     - Вы владелец газеты, сэр? - спросил Джейми, протягивая руку, чтобы помочь ему преодолеть груду полусгоревших книг. - Мои соболезнования, если так.

     - О нет, - ответил мужчина, вытирая пятна сажи с пальцев большим грязным носовым платком, который затем передал Джейми. - Ее печатал Амос Крупп. Но его уже нет, он уехал, когда подожгли лавку. Я Герберт Лонгфилд. Владею этой землей и владел печатной лавкой, - добавил он, бросив унылый взгляд назад. - Вы ведь не из спасателей, не так ли? Здесь есть хороший кусок железа.

     Очевидно, печатная лавка Фергюса и Марсали теперь осталась единственной действующей типографией между Чарльстоном и Ньюпортом. Среди развалин стоял искореженный и почерневший печатный станок; его все еще можно было узнать, но нельзя было использовать, разве что на металлолом.

     - Когда это случилось? - спросила я.

     - Позапрошлой ночью. Сразу после полуночи. Она уже сильно горела, когда прибыли пожарные.

     - Проблемы с отоплением? - спросил Джейми, поднимая один из разбросанных памфлетов.

     Лонгфилд цинично рассмеялся.

     - Вы не отсюда, не так ли? Вы говорили, что ищите Амоса? - он осторожно огляделся вокруг. По-видимому, ему не хотелось откровенничать с незнакомцами неизвестных политических взглядов.

     - Джеймс Фрейзер, - сказал Джейми и пожал ему руку. - Моя жена Клэр. Кто это был? Сыны свободы?

     Брови Лонгифлда высоко поднялись.

     - Вы действительно не отсюда, - он улыбнулся, но невесело. - Амос сам был из Сынов. Не совсем, конечно, но по настроению. Я говорил ему быть осторожным в том, что пишет и печатает, и он, в основном, старался. Но в эти дни это мало помогает. Немного шепота о предательстве, и человека избивают до полусмерти на улице, валяют в смоле и перьях, поджигают дома … и даже убивают.

     Он задумчиво смотрел на Джейми.

     - Итак, вы не знали Амоса. Могу я узнать, какое дело было у вас к нему?

     -У меня был вопрос относительно новости, опубликованной в «Газетт». Вы говорите, что Круппа нет. Вы не знаете, где я могу найти его? Надеюсь, что он не болен, - добавил он.

     Мистер Лонгфилд задумчиво взглянул на меня, видимо, оценивая вероятность того, что политический террорист приведет с собой жену. Я улыбнулась, стараясь выглядеть как можно более милой и респектабельной, и он неуверенно улыбнулся в ответ. У него была длинная верхняя губа, которая придавала ему вид обеспокоенного верблюда, схожесть значительно усиливалась эксцентричным расположением зубов.

     - Нет, не знаю, - сказал он, снова повернувшись к Джейми с видом человека, принявшего решение. - Однако у него были деловой партнер и ученик. Может быть, кто-нибудь из них знает.

     Теперь настала очередь Джейми оценивать Лонгфилда. Он мгновенно принял решение и отдал мне брошюру.

      - Может быть. В прошлом году была опубликована небольшая новость о сгоревшем доме в горах. Я хочу выяснить, кто мог передать эту новость газете.

     Лонгфилд озадаченно нахмурился и почесал свою длинную верхнюю губу, оставив на ней пятно сажи.

     - Я сам этого не помню. Но тогда … вот что я вам скажу, сэр. Я должен встретиться с Джорджем Хэмфрисом, деловым партнером Амоса, после осмотра пожарища … - он оглянулся через плечо, поморщившись. - Почему бы вам не пойти со мной и не задать свой вопрос?

     - Очень любезно с вашей стороны, сэр, - Джейми вздернул бровь в знак того, что я больше не нужна для придания солидности и потому могу заняться своими делами. Пожелав мистеру Лонгфилду доброго дня, я отправилась за добычей на уилмингтонский рынок.

     Деловая жизнь здесь был несколько активнее, чем в Нью-Берне. Уилмингтон выстроился вокруг глубоководной гавани, и хотя английская блокада повлияла на импорт и экспорт, лодки из ближайших мест и прибрежные пакетботы все еще заходили в порт. Уилмингтон также был значительно больше, и рынок на городской площади все еще процветал. Там я провела приятный час, набирая травы и узнавая местные сплетни, затем купила сырный рулетик на обед и направилась в порт, чтобы съесть его.

     Я беззаботно прогуливалась по набережной, надеясь обнаружить судно, на котором мы могли бы отправиться в Шотландию, но не увидела ничего достаточно большого для такого путешествия. Ну, конечно же, Деланси Холл говорил, что мы должны выйти из гавани на небольшом судне, возможно, на его собственном рыболовном кетче, чтобы встретиться с большим кораблем в море.

     Я села на причальную тумбу, чтобы поесть, и привлекла небольшую стаю заинтересованных чаек, которые кружили вокруг меня, как огромные тучные снежинки.

     - Подумай хорошенько, подруга, - сказала я, направляя указательный палец на одну особенно настырную особь, которая бочком подошла к моим ногам, поглядывая на корзину. - Это мой обед.

     Я энергично хлопнула полусгоревшой брошюрой, которую вручил мне Джейми, и чайки вспорхнули с тревожным криком, но затем снова устроились вокруг меня на чуть более почтительном расстоянии. Их глаза-бусинки были сосредоточены на свертке в моей руке.

     - Ха, - сказала я им и на всякий случай задвинула корзину за ноги. Я крепко держала рулетик и одним глазом следила за чайками. Другим осматривала гавань. Немного в стороне стоял на якоре британский военный корабль, и вид Юнион Джека, развевающегося на его носу, вызвал у меня парадоксальное чувство гордости и тревоги.

     Гордость была невольной. Я всю жизнь была англичанкой, с честью служила Великобритании в госпиталях и на полях сражений и видела, как много моих соотечественников пало на этой службе. Хотя Юнион Джек, который я видела сейчас, немного отличался от того, под которым воевала я, но это был тот же самый флаг, и я чувствовала тот же инстинктивный подъем духа при виде его.

     В то же время я слишком хорошо осознавала угрозу, которую этот флаг теперь представлял для меня и моих близких. Верхние орудийные бойницы корабля были открыты; очевидно, проводились какие-то учения, потому что я видела, как тупые рыла пушек то высовывались из них, то втягивались, как головы драчливых сусликов. Накануне здесь стояли два военных корабля; другой ушел … куда? Выполняет конкретную миссию или просто курсирует взад-вперед у входа в гавань, готовый захватить, обстрелять или потопить любое подозрительное судно?

     Я не могла придумать ничего, что могло бы выглядеть более подозрительно, чем корабль, принадлежащий контрабандисту, другу мистера Холла.

     Я снова подумала о таинственном мистере Бошане. Франция по-прежнему держала нейтралитет, и нам было бы гораздо безопаснее на корабле под французским флагом. По крайней мере, в большей безопасности от набегов британского флота. Что касается мотивов самого Бошана … Я неохотно согласилась с желанием Фергюса никак не общаться с этим человеком, но все же задавалась вопросом, что за интерес, черт побери, был у Бошана к Фергюсу.

     Меня также интересовало, может ли он иметь какое-либо отношение к моей семье Бошанов, но вряд ли это можно было узнать. Я знала, что дядя Лэмб составил для меня небольшую семейную генеалогию, но тогда я не обратила на нее внимания. Где она сейчас? Он подарил этот аккуратно перепечатанный и сложенный в папку документ мне и Фрэнку, когда мы поженились.

     Возможно, мне стоит упомянуть мистера Бошана в своем следующем письме Брианне. У нее должны быть наши старые семейные документы – коробки с формами подоходного налога, собрание ее собственных школьных работ и художественных проектов … Я улыбнулась при воспоминании о глиняном динозавре, которого она сделала в возрасте восьми лет. Зубастое существо пьяно склонялось набок, и из его пасти свисал маленький цилиндрический предмет.

     - Это млекопитающее, которое он пожирает, - объяснила она мне.

     -Что случилось с его ногами? - спросила я.

     - Их оторвал динозавр, когда наступил на них.

     Это воспоминание на мгновение отвлекло меня, и одна дерзкая чайка, низко спикировав, ударила по руке, выбив остаток рулетика. Он был тут же съеден галдящими птицами.

     Я произнесла нехорошее слово – чайка оставила кровоточащую царапину на тыльной стороне моей ладони – и, подняв брошюру, швырнула ее в самую гущу копошащихся птиц. Она попала одной из них в голову. Птица перевернулась, и сумасшедшие взмахи ее крыльев вместе с шелестящими страницами брошюры разогнали стаю, которая улетела, выкрикивая птичьи проклятия и не оставив после себя ни крошки.

     - Ха, - сказала я снова с мрачным удовлетворением. С привитым двадцатым веком запретом на разбрасывание мусора – здесь, конечно, не существовало такого понятия – я подобрала части, на которые распалась брошюра, и сложила их.

     Памфлет назывался «Исследование милосердия» с подзаголовком «Размышления о природе божественного сострадания, его проявлении в человеческом сердце и как его применить для улучшения личности и человечества». Возможно, это не одна из самых продаваемых книг мистера Круппа, подумала я, запихивая ее сбоку в корзину.

     Интересно, натолкнется ли Роджер когда-нибудь на этот памфлет в своей работе в архиве? Думаю, скорее, да. Он может.

     Значит ли это, что мы – или я – должны сделать что-то специально, чтобы попасть в печатные новости? Учитывая, что большинство тем, о которых писала пресса в любую эпоху, были войны, преступления, трагедии и другие бедствия, я так не думала. Несколько моих соприкосновений с широкой известностью не были приятными, и меньше всего я хотела бы, чтобы Роджер нашел сообщение о том, что меня повесили за ограбление банка, казнили за колдовство или заклевали мстительные чайки.

     Нет, заключила я. Лучше просто рассказать Бри о мистере Бошане и генеалогии семьи Бошанов, и если Роджер захочет поковыряться в ней, то так и быть. Разумеется, я никогда не узнаю, нашел ли он там мистера Персиваля, но если да, то Джем и Мэнди смогут немного больше узнать о своем фамильном древе.

     Итак, где же эта папка? Последний раз я видела ее в кабинете Фрэнка, на его шкафчике с картотекой. Я отчетливо помнила ее, потому что дядя Лэмб довольно причудливо нарисовал на ее обложке, что что-то вроде фамильный герба …

     - Прошу прощения, мадам, - уважительно произнес низкий голос позади меня. - Вижу, вы …

     Вынырнув из воспоминаний, я машинально повернулась на голос, показавшийся мне смутно знакомым.

     - Иисус Рузвельт Христос! - выпалила я, вскакивая на ноги. - Вы!

     Я сделала шаг назад, споткнулась о корзину и чуть не упала в воду, спасенная Томом Кристи, который инстинктивно схватил меня за руку.

     Он отдернул меня от края набережной, и я упала ему на грудь. Он отшатнулся, как будто я была из расплавленного металла, потом обнял, сильно прижав к себе, и поцеловал с неистовой страстностью.

     Он прервался, заглянул мне в глаза и выдохнул.

     - Вы не умерли!

     - Нет, - сказала я немного извиняющимся от ошеломления тоном.

     - Прошу … прошу прощения, - выдавил он, опустив руки. - Я ... я ... - Он был бледным, как привидение, и я подумала, что он может упасть в воду. Сомневаюсь, что сама выглядела намного лучше, но, по крайней мере, я стояла твердо.

     - Вам лучше присесть, - сказала я.

     - Я … нет, не здесь, - резко сказал он.

     Он был прав. Набережная была людным местом, и наша встреча привлекла внимание. Несколько бездельников открыто глазели, подталкивая друг друга, и мы ловили на себе взгляды торговцев, моряков и докеров, идущих по своим делам. Я начала оправляться от шока и смогла думать.

     - Где вы живете? О, нет, так не пойдет, не так ли?- я слишком хорошо представляла себе, какие истории облетят город через несколько минут после того, как мы покинем доки и отправимся в жилище мистера Кристи.

     - Таверна, - твердо сказала я. – Идемте.

     *.*.*

     До Саймондса было всего несколько минут ходьбы, и эти минуты мы прошли в полной тишине. Однако я время от времени бросала на него взгляды, чтобы убедиться, что он не призрак, и чтобы оценить его теперешнее положение.

     Последнее казалось не плохим; он был прилично одет в темно-серый костюм и чистую рубашку, и если он не выглядел франтом – я закусила губу при этой мысли – то, по крайней мере, не выглядел, как бродяга.

     И он совсем не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Ну, нет, поправилась я. Он стал выглядеть намного лучше. В последний раз я видела его в крайнем изнеможении, раздираемого горем от смерти дочери и последующими проблемами. Это было на «Крузере», британском корабле, на котором укрылся губернатор Мартин, когда его изгнали из колонии почти два года назад.

     Тогда мистер Кристи заявил, во-первых, о своем намерении признаться в убийстве своей дочери, в котором меня обвиняли, во-вторых, о своей любви ко мне и, в-третьих, о своем намерении быть казненным вместо меня. Надо ли говорить, что его внезапное воскрешение не только потрясло меня, но и породило большую неловкость.

     Неловкость усугублялся вопросом, знал ли он о судьбе своего сына Аллана, убившего Мальву Кристи. Обстоятельства его смерти были такими, знать о которых не захочет ни один отец, и меня охватила паника при мысли, что мне, возможно, придется рассказать ему.

     Я снова взглянула на него. Его лицо прорезали глубокие морщины, но он не выглядел ни изможденным, ни истерзанным тяжелыми мыслями. Он не носил парика, и его жесткие волосы цвета соли с перцем были, как всегда, коротко подстрижены, гармонируя с аккуратной бородой. Мое лицо покалывало, и я едва сдерживала себя, чтобы не провести рукой по губам, чтобы стереть ощущение поцелуя. Он явно нервничал, как и я, но взял себя в руки и с безупречной вежливостью открыл передо мной дверь таверны. Только подергивание мышцы под левым глазом выдавало его.

     Я чувствовала, как будто все мое тело подрагивало, но Федра, прислуживающая в таверне, взглянула на меня с легким интересом и сердечным кивком. Конечно, она никогда не встречалась с Томасом Кристи, и хотя она, несомненно, слышала о скандале, последовавшим за моим арестом, она не могла связать его с сопровождавшим меня джентльменом.

     Мы нашли столик у окна и сели.

     - Я думала, вы мертвы, - выпалила я. - Что вы имели в виду, говоря, что я не умерла?

     Он открыл было рот, чтобы ответить, но его прервала Федра, которая подошла к нам, мило улыбаясь.

     - Вам что-нибудь принести, сэр, мэм? У нас сегодня отменная ветчина, жаренный опоссум с картошкой и фирменный горчично-изюмный соус от миссис Саймондс.

     - Нет, - отказался мистер Кристи. - Мне только кружку сидра, пожалуйста.

     - Виски, - сказала я. - Много.

     Мистер Кристи выглядел шокированным, но Федра только рассмеялась и умчалась прочь; грациозность ее движения привлекла восхищенные взгляды большинства мужчин в таверне.

     - Вы не изменились, - заметил он. Его глаза путешествовали по мне, напряженно, вглядываясь в каждую деталь моей внешности. - Я должен был узнать вас по вашим непокрытым волосам.

     Его голос был неодобрительным, но с оттенком невольной улыбки; он всегда громогласно осуждал мой отказ носить чепец или каким-либо иным образом прикрывать волосы. «Неприличие», так он это называл.

     - Да, должны, - сказала я, потянувшись, чтобы пригладить волосы, о которых шла речь, и которые выглядели значительно хуже после столкновения с чайками. - Но вы не узнали меня, пока я не обернулась, не так ли? Что заставило вас заговорить со мной?

     Он поколебался, но потом кивнул на мою корзину, которую я поставила на пол рядом со стулом.

     - Я видел, что у вас есть одна из моих работ.

     - Что? - удивилась я, но посмотрела на корзину и увидела торчащую из-под капусты обожженную брошюру о божьем сострадании. Я нагнулась и вытащила ее, только теперь заметив автора: мистер Т. У. Кристи, магистр искусств, Эдинбургский университет.

     - Что означает «У»? - спросила я, кладя брошюру на стол.

     Он моргнул.

     - Уоррен, - довольно резко ответил он. - Откуда, во имя бога, вы явились?

     - Отец утверждал, что нашел меня в капусте в огороде, - легкомысленно ответила я. - Или вы имели в виду сегодня? Если так, то из «Королевского герба».

     Он стал выглядеть немного менее шокированным, и его лицо приняло обычное суровое выражение из-за раздражения от отсутствия у меня манер, приличных женщине.

     - Не шутите. Мне сказали, что вы мертвы, - произнес он обвиняющим тоном. - Вы и вся ваша семья сгорели в пожаре.

     Федра, принесшая питье, посмотрела на меня, приподняв брови.

     - Она не выглядит подгоревшей, сэр, извините за мое вмешательство.

     - Спасибо, за ваше замечание, - произнес он сквозь зубы. Федра кинула на меня смешливый взгляд и снова ушла.

     - Кто вам сказал это?

     - Человек по имени МакКрири.

     Я, по-видимому, выглядела непонимающей, поскольку он добавил:

     - Из Браунсвиля. Я встретил его здесь, в Уилмингтоне, в конце января. Он только что спустился с гор и рассказал мне про пожар. А пожар вообще был?

     - Ну, да, - медленно сказала я, раздумывая, могу ли рассказать ему правду и как много. Очень мало в публичном месте, решила я. - Может быть, этот мистер МакКрири и поместил заметку о пожаре в газете, но вряд ли. - Первоначальная заметка, по словам Роджера, появилась в 1776 году, почти за год до пожара.

     - Я разместил ее, - сказал Кристи, и теперь настала моя очередь хлопать глазами.

     - Вы? Когда? - я сделала большой глоток виски, чувствуя, что нуждаюсь в этом как никогда.

     - Как только услышал о пожаре. Или … нет, - поправился он. - Через несколько дней. Я … был очень расстроен этим известием, - добавил он, опуская взгляд впервые, как мы сели за стол.

     - Ох, мне жаль, - сказала я, понижая голос, и чувствуя себя немного виноватой, что не сгорела …

     Он прочистил горло.

     - Да. Ну, мне казалось, что нужно что-то сделать. Некая формальность насчет вашего … вашего ухода, - он посмотрел на меня серыми глазами. - Я не мог вынести мысль, что вы … все вы, - добавил он, но явно для проформы, - просто исчезните с лица земли без всякого упоминания … о событии.

     Он вздохнул и сделал небольшой глоток сидра.

     - Даже если похороны прошли должным образом, не было смысла возвращаться во Фрейзерс-Ридж, даже если я … Э-э, я не мог. И я подумал, что могу сделать запись о событии здесь. Ведь я не мог, - добавил он тихо, снова отводя глаза, - положить цветы на вашу могилу.

     Виски немного успокоило меня, но в горле першило и говорить было трудно из-за испытываемых эмоций. Я протянула руку и коснулась его ладони, затем откашлялась, найдя нейтральную тему.

     - Как ваша рука?

     Он удивленно взглянул на меня, но его лицо немного расслабилось.

     - Хорошо, спасибо вам. Видите? - он перевернул правую ладонь, где зигзагообразный шрам уже хорошо зажил, но все еще розовел.

     - Позвольте мне посмотреть.

     Его рука была холодной. С притворной небрежностью я взяла ее, повернула, сгибая пальцы, проверяя их подвижность и степень свободы движения. Он был прав, все было хорошо. Подвижность пальцев была почти нормальной.

     - Я делаю упражнения, как вы сказали, - выпалил он. - Каждый день.

     Я подняла глаза и увидела, что он смотрит на меня с какой-то жадной торжественностью, щеки его раскраснелись, и я поняла, что эта тема далеко не так нейтральна, как я думала. Не успела я отпустить его руку, как она повернулась в моей ладони, схватив мои пальцы не очень сильно, но достаточно, чтобы я не могла освободиться без заметного усилия.

     - Ваш муж, - он резко замолчал, явно не думая о Джейми до этого момента. - Он тоже жив?

     - Э-э, да.

     К его чести, он не поморщился при этой новости, а кивнул, выдохнув.

     - Я рад это слышать.

     Некоторое время он сидел молча, глядя на свой недопитый сидр. Он все еще держал меня за руку. Не поднимая глаз, он спросил тихим голосом:

     - Он … знает? Что я ... как я ... я не говорил ему о причине своего признания. А вы?

     - Вы имеете в виду … - я поискала подходящую формулировку, - ваши, хм-м, галантные чувства ко мне? Ну да, он знает и очень сочувствует вам. Он знает по опыту, каково это быть влюбленным в меня, - пояснила я язвительно.

     Он почти рассмеялся от моей последней фразы, но я заметила, что он не сказал, что больше не любит меня. О, боже. Я вытащила свои пальцы.

     - Ну, в любом случае, мы живы, - сказала я, снова прочищая горло. - Как вы? Последний раз, когда мы встречались …

     - А, - он выглядел немного несчастным, но собрался и кивнул. - Ваш довольно поспешный отъезд с «Крузера» оставил губернатора Мартина без помощника. Обнаружив, что я в какой-то степени грамотен, - он чуть скривил рот, - и благодаря вам, умею красиво писать, он освободил меня из заключения.

     Это меня не удивило. Изгнанный из своей колонии, губернатор Мартин был вынужден вести дела из капитанской каюты британского корабля, на котором укрылся. Эти дела состояли сплошь из писем, причем их нужно было не только составить и отредактировать. Каждое письмо должно быть скопировано по нескольку раз. Копии требовались сначала для папок с официальной корреспонденцией губернатора, затем для каждого лица или организации, кому мог быть интересен предмет письма, и, наконец, необходимо было сделать несколько дополнительных копий любых писем, отправляемых в Англию или Европу, поскольку они будут отправлены разными кораблями в надежде, что, по крайней мере, одна копия дойдет до адресата, если остальные будут потоплены, захвачены пиратами или каперами или иным образом утеряны в пути.

     У меня даже рука заболела при одном воспоминании об этом. Бюрократические правила во времена, когда еще не было магии ксерокса, не дали мне сгнить в камере; неудивительно, что они также освободили Тома Кристи.

     - Вот видите? - заявила я с довольным видом. - Если бы я не вылечила вашу руку, он, скорее всего, приказал бы повесить вас на месте, либо отправил обратно на берег в какую-нибудь тюрьму.

     - Я глубоко благодарен, - сказал он с чрезвычайной сухостью. - Но тогда нет.

     Кристи несколько месяцев де-факто был секретарем губернатора. Однако в конце ноября из Англии прибыл корабль с приказом губернатору усмирить колонию, но при этом ни войск, ни вооружения или даже полезных предложений о том, как это можно сделать, не было предоставлено. С кораблем прибыл также официальный секретарь.

     - Перед губернатором стала задача избавиться от меня. Мы … хорошо познакомились, работая в таком тесном взаимодействии …

     - А поскольку вы больше не были незнакомым убийцей, он не мог вырвать у вас перо и вздернуть на рее, - закончила я за него. - Да, он действительно добрый человек.

     - Да, - задумчиво сказал Кристи. - У него были нелегкие времена, бедный человек.

     Я кивнула.

     - Он рассказал вам о своих мальчиках?

     - Да, - его губы сжались не сердито, а чтобы совладать с эмоциями. Мартин и его жена потеряли троих сыновей одного за другим из-за эпидемий в колонии. Неудивительно, что боль губернатора от потери детей открыла раны самого Тома Кристи. Однако он слегка покачал головой и вернулся к теме своего избавления.

     - Я … рассказал ему немного о … о своей дочери, - он взял едва тронутую кружку сидра и одним глотком выпил половину, словно умирал от жажды. - Я по секрету признался ему, что мое признание было ложным, хотя я также заявил, что уверен в вашей невиновности, - заверил он меня. - И если вас когда-нибудь снова начнут преследовать за это, мое признание останется в силе.

     - Спасибо, - сказала я и с еще большим беспокойством подумала, знает ли он, кто убил Мальву. Он должен был подозревать, подумала я, но это не то же самое, что знать, не говоря уже о том, чтобы знать причину. И никто не знал, где сейчас Аллан, кроме меня, Джейми и молодого Иэна.

     Губернатор Мартин воспринял это признание с некоторым облегчением и решил, что единственное, что можно сделать в данных обстоятельствах, это высадить Кристи на берег, чтобы там с ним разобрались гражданские власти.

     - Теперь нет никаких гражданских властей, - сказала я. - Ведь так?

     Он кивнул головой.

     - Никого, способного разбираться с такими делами. Тюрьмы и шерифы еще существуют, но нет ни судов, ни магистратов. В сложившихся обстоятельствах, - он почти улыбнулся, несмотря на суровое выражение лица, - я посчитал пустой тратой времени попытки найти кого-то, кому я мог бы сдаться.

     - Но вы сказали, что отправили копию своего признания в газету, - сказала я. - Разве у вас не возникло проблем в связи с этим в Нью-Берне?

     - По милости божественного провидения газета прекратила свою деятельность до того, как они получили мое признание, поскольку ею владел лоялист. Я полагаю, что мистер Эш и его друзья поговорили с ним, и он мудро решил заняться другим бизнесом.

     - Очень мудро, - прокомментировала я. Джон Эш был другом Джейми, лидером местных «Сынов свободы» и человеком, который спровоцировал поджог форта Джонстон и фактически выгнал губернатора Мартина в море.

     - Кое-какие слухи ходили, - сказал он, снова отводя взгляд, - но они быстро рассеялись в потоке публичных событий. Никто толком не знал, что произошло во Фрейзерс-Ридже, и через некоторое время у всех в голове просто закрепилось, что меня постигла какая-то личная трагедия. Люди стали относиться ко мне с каким-то … сочувствием. - Его рот скривился; он был не из тех, кто с благодарностью принимает любое сочувствие.

     - Вы, кажется, не бедствуете, - сказала я, кивнув на его костюм. - Или, по крайней мере, не спите в канаве и не живете за счет выброшенных рыбьих голов. Я понятия не имела, что бизнес по написанию трактатов приносит прибыль.

     Он восстановил свой обычный цвет во время предыдущего разговора, но снова покраснел … на этот раз от раздражения.

     - Это не так, - отрезал он. - Я беру учеников. И я … я проповедую по воскресеньям.

     - Не могу представить никого лучше для этого занятия, - сказала я, забавляясь. - У вас всегда был талант рассказывать людям, что с ними не так в соответствии с библией. Значит, вы стали священником?

     Его румянец стал гуще, но он подавил желчь и спокойно ответил мне.

     - По прибытии сюда я был практически нищим. Рыбьи головы, как вы говорите, а также иногда кусок хлеба или супа, который раздает конгрегация Нового Света. Я пришел туда, чтобы поесть, и из вежливости остался на службу. Таким образом, я услышал проповедь преподобного Петерсона. Она впечатлила меня. Я разыскал его, и мы … поговорили. Слово за слово и … - он поднял на меня свирепый взгляд. - Господь всегда отвечает на молитву, знаете ли.

     - О чем вы молились? - спросила я заинтересовано.

     Это немного смутило его, хотя вопрос был невинным и задан из простого любопытства.

     - Я … я … - он замолчал и уставился на меня, нахмурившись. - Вы самая нетактичная женщина!

     - Вы не первая персона, кто так думает, - согласилась я. - И я ничего такого не имела в виду, просто интересно.

     Я видела, что ему хотелось встать и уйти, не имея желания посвящать кого-либо в пережитое им. Но он был смелый человек, и он остался.

     - Я … спрашивал: «Почему?» - произнес он очень ровно. - Это все.

     - Ну, Иову это помогло, - заметила я. Он удивленно дернулся, и я едва не рассмеялась. Его всегда изумляло осознание того, что кто-то, кроме него, знает библию. Однако он собрался и посмотрел на меня почти что в прежней манере.

     - И теперь вы здесь, - сказал он, словно обвиняя. - Полагаю, ваш муж сформировал ополченческий отряд или присоединился к кому-либо. С меня хватит войны. Удивительно, что вашему мужу нет.

     - Думаю, что это не совсем вкус к войне, - сказала я с некоторой резкостью, но что-то в нем заставило меня добавить. - Он просто знает, что рожден для нее.

     Что-то мелькнуло в глазах Тома Кристи … удивление? Признание?

     - Да, - согласился он спокойно. - Но, конечно же … - он не закончил фразу и вместо этого внезапно спросил. - Что вы делаете здесь, в Уилмингтоне?

     - Ищем корабль, - ответила я. - Мы собрались в Шотландию.

     У меня всегда был талант удивлять его, но этот раз превзошел все. Он поднял свою кружку, чтобы отпить из нее, но услышав мое заявление, он поперхнулся и выплюнул сидр на стол. Последовавшее затем яростное откашливание привлекло много внимания, и я отклонилась назад, стараясь стать как можно более незаметной.

     - Э-э, мы собираемся в Эдинбург за печатным станком мужа, - пояснила я. - Нет ли там ваших знакомых? Передать послание, я имею в виду. Кажется, вы говорили, что у вас есть брат.

     Он вскинул голову и уставился на меня слезящимися глазами. Я ощутила приступ ужаса, когда внезапно вспомнила, что его брат жил с его женой, когда Том был в тюрьме после восстания, и что она отравила его брата и была казнена, как ведьма.

     - Простите, - сказала я тихо. - Простите, пожалуйста, я …

     Он схватил мою ладонь обеими руками так сильно, что я ойкнула, и несколько голов с любопытством повернулись в нашу сторону. Он не обратил на это внимание, а наклонился через стол ко мне.

     - Послушайте меня, - произнес он низким яростным голосом. - Я любил трех женщин. Одна была ведьмой и шлюхой, вторая только ведьмой. Вы, может быть, и ведьма, но это не имеет никакого значения. Любовь к вам вела меня к спасению и к тому, что я считал покоем, пока я считал вас мертвой.

     Он смотрел на меня и медленно качал головой, его рот в зарослях бороды крепко сжался.

     - И вот вы здесь.

     - Э-э, да, - я снова почувствовала желание извиниться, что не умерла, но не стала.

     Он сильно потянул воздух и выпустил его со вздохом.

     - У меня не будет покоя, пока вы живы.

     Он взял мою руку, поцеловал ее, встал и пошел прочь.

     - Знайте, - сказал он от двери, повернув голову ко мне. - Я не жалею об этом.

     Я взяла стакан виски и осушила его.

     *.*.*

     Я занималась остальными своими делами в некотором ошеломлении, вызванным не только виски. Я понятия не имела, как относиться к воскрешению Тома Кристи, но была совершенно потрясена. Тем не менее, подумав, решила, что с этим действительно ничего не поделать, и потому отправилась в магазин Стивена Морея, серебряных дел мастера из Файфа, чтобы заказать пару хирургических ножниц. К счастью, он оказался умным человеком и, казалось, понял как мои требования, так и назначение инструментов и пообещал изготовить их в течение трех дней. Воодушевленная этим, я решилась на несколько более проблематичное поручение.

     - Иглы? - Морей в замешательстве нахмурил белые брови. - Вам следует обратиться к кузнецу для …

     - Не швейные иглы. Они более длинные, довольно тонкие и без ушка. Они имеют медицинское назначение. И я хотела бы, чтобы вы сделали их из этого.

     Его глаза расширились, когда я положила на прилавок золотой самородок размером с грецкий орех. На самом деле это был кусок одного из французских слитков, отколотый и смятый в комок, а затем для маскировки натертый грязью.

     - Мой муж выиграл его в карточной игре, - сказала я тоном, в котором смешались гордость и извинение, которое казалось уместным для такого признания. Я не хотела, чтобы кто-либо решил, что во Фрейзерс-Ридже есть золото, в любой его форме. А репутации Джейми как карточного игрока это вряд ли повредит; он уже был хорошо известен своими способностями в этой области.

     Морей, немного нахмурясь, прочел спецификацию акупунктурных иголок, но согласился сделать их. К счастью, он, кажется, ничего не знал о куколках-вуду, иначе мне пришлось бы нелегко.

     После визита к серебряных дел мастеру я обежала рыночную площадь в поисках весеннего лука, сыра, листьев мяты и всего, что было доступно из растений. В «Королевский герб» я вернулась далеко за полдень.

     Джейми играл в карты в зале, молодой Иэн наблюдал из-за его плеча. Увидев меня, он передал карты Иэну, подошел ко мне, взял из моих рук корзину и проводил меня в нашу комнату.

     Я развернулась от двери и прежде, чем смогла заговорить, он сказал:

     - Я знаю, Том Кристи жив. Я встретил его на улице.

     - Он меня поцеловал, - выпалила я.

     - Да, я слышал, - он смотрел на меня с усмешкой в глазах. Почему-то я рассердилась. Он заметил это, и его усмешка стала сильнее.

     - Понравилось, да?

     - Не смешно!

     Усмешка не исчезла, но немного притухла.

     - Тебе понравилось? - повторил он вопрос, но не с насмешкой, а скорее с интересом.

     - Нет, - я отвернулась, - то есть мне было некогда … подумать об этом.

     Без предупреждения он обхватил мой затылок и коротко поцеловал. Просто на рефлексе я стукнула его. Не сильно, я старалась удержать руку, даже когда ударяла, и явно не сделала ему больно. Но растерялась, словно сбила его с ног.

     - Не стоило твоих мыслей, не так ли? - легко произнес он и отступил назад, с интересом разглядывая меня.

     - Извини, - сказала я, чувствуя себя одновременно огорченной и злой, и еще более злой, потому что не понимала, почему я вообще злюсь. - Я не хотела … извини.

     Он склонил голову набок, глядя на меня.

     - Может, мне пойти и убить его?

     - О, не будь смешным, - я засуетилась, развязывая карман и не желая встречаться с ним взглядом. Я была беспокойной, смущенной, раздраженной, и тем более смущенной, что не знала толком почему.

     - Это был честный вопрос, сассенах, - сказал он спокойно. - Не серьезный, может быть, но честный. Думаю, ты должна мне честный ответ.

     - Конечно, я не хочу, чтобы ты убивал его!

     - Хочешь, я скажу, почему ты ударила меня?

     - Почему … - секунду я стояла с открытым ртом, потом закрыла его. - Да.

     - Я прикоснулся к тебе против твоей воли, - он внимательно смотрел на меня. - Не так ли?

     - Да, - ответила я, вздохнув немного легче. - Как и Том Кристи. И нет, мне не понравилось.

     - Но не Тому Кристи, - закончил он. - Бедный парень.

     - Вряд ли ему требуется твое сочувствие, - сказала я язвительно, и он улыбнулся.

     - Не требуется, тем не менее, я сочувствую. И я рад.

     - Чему? Что он жив или … конечно же, не тому, что он считает, что любит меня? - спросила я с изумлением.

     - Не приуменьшай его чувств, сассенах, - сказал он более тихо. - Однажды он отдал свою жизнь за тебя. Я верю, что он сделает это снова.

     - Я никогда не хотела этого!

     - Ты волнуешься, - заметил он тоном клинического интереса.

     - Да, черт побери, волнуюсь! И … - внезапно мне в голову пришла мысль, и я пристально поглядела на него. - Ты тоже.

     Я вспомнила, что он сказал, что встретил Тома Кристи на улице. Что Том сказал ему?

     Он склонил голову набок, как бы собираюсь отрицать, но не стал.

     - Не скажу, что Томас Кристи мне нравится, - произнес он задумчиво, - но я уважаю его. И я очень рад, что он жив. Ты не сделала ничего, чтобы принести ему страдания, сассенах, - мягко сказал он. - Я тоже.

     - Я даже не подумала об этом, - в шоке от встречи с ним я ничего не помнила, но в душе плакала о нем … и его детях. - Впрочем, я не жалею.

     - Хорошо. Что касается Тома Кристи, - продолжил он. - Он хочет тебя. Сильно. Но ничего о тебе не знает.

     - А ты знаешь? - это прозвучало где-то между вопросом и вызовом, и он улыбнулся. Он повернулся и закрыл дверь на щеколду, затем пересек комнату и задернул ситцевую занавеску на единственном маленьком окошке, от чего комната погрузилась в приятный голубой полумрак.

     - О, я нуждаюсь в тебе и сильно хочу, но также я тебя знаю, - он стоял очень близко, и мне приходилось смотреть на него снизу вверх. - Я никогда не целовал тебя, не зная, кто ты, а этого бедняга Том никогда не узнает. - Боже, что сказал ему Том?

     Мой скачущий пульс успокоился до легких ударов в кончиках пальцев.

     - Ты ничего не знал обо мне, когда женился.

     Его рука мягко сжала мою ягодицу.

     - Ничего?

     - Кроме этого, я имею в виду!

     Он произвел в горле негромкий шотландский звук, но не смешок.

     - Ладно, мудрый тот человек, кто знает, что не знает. И я быстро учусь, a nighean^[80].

     Затем он мягко притянул меня к себе и поцеловал вдумчиво и нежно, со знанием дела и с полного моего согласия. Это не стерло мою память о страстных, неуклюжих объятиях Тома Кристи, и я подумала, что поцелуй для этого и не предназначался; он только должен был показать мне разницу.

     - Ты можешь быть ревнивым, - заметила я моментом позже.

     - Могу, - ответил он без шуток.

     - Ты же не можешь думать …

     - Нет.

     - Тогда …

     - Тогда, - его глаза были темными, как морская вода в темноте, но чувства в них были вполне читаемы. Сердце мое забилось быстрее. - Я знаю, что ты чувствуешь к Тому Кристи, и он достаточно ясно сказал о том, что чувствует к тебе. Конечно же, ты понимаешь, сассенах, что любовь не имеет ничего общего с логикой?

     Зная, что это риторический вопрос, я не стала отвечать на него, а вместо этого стала аккуратно расстегивать пуговицы на его рубашке. Я ничего разумного не могла сказать о чувствах Тома Кристи, но у меня был другой язык, чтобы выразить свои чувства. Его сердце билось сильно и быстро, я чувствовала его, словно оно было в моей руке. Мое тоже билось часто, но я глубоко вздохнула и нашла утешение в привычной теплоте его тела, мягком поскрипывании волос коричного цвета на его груди и пупырышках, возникающих под моими пальцами. Он запустил руку в мои волосы и отделил локон, внимательно разглядывая его.

     - Он еще не совсем седой. Полагаю, у меня есть еще немного времени, пока мне не станет слишком опасно ложиться с тобой в постель.

     - Опасно? - я принялась за пуговицы на его штанах, жалея, что он не надел килт. - И что же такого я могу сделать с тобой в постели?

     Он в раздумье почесал свою грудь, машинально потерев маленький шрам там, где он вырезал клеймо Джека Рэнделла.

     - Ну, пока что ты царапала меня, кусала, тыкала … и не раз …

     - Я не тыкала тебя!

     - Тыкала! - заявил он. - Ты тыкала меня в зад своими гадкими иголками пятнадцать раз! Я сосчитал, а потом еще дюжину или больше раз – в ногу клыком гремучки.

     - Я спасала твою проклятую жизнь!

     - Ну, я не говорил иначе, ведь так? Ты же не собираешься отрицать, что тебе это нравилось, нет?

     - Ну … не сам клык гремучки. Что касается подкожной инъекции … - я невольно скривила рот. - Ты это заслужил.

     Он поглядел на меня с глубоким цинизмом.

     - Не навреди, не так ли?

     - Ты перечислил, что я делала с тобой в постели, - вернулась я к теме. - Но количество уколов ты сосчитать не можешь.

     - Я был без сознания!

     - А я нет!

     - Ты нечестно воспользовалась ситуацией, - сказал он, кивнув. - Но я не стану держать на тебя зла.

     Он снял мою верхнюю кофту и старательно развязывал шнуровку корсета, склонив голову от усердия.

     - Как бы тебе понравилось, если бы я тебя ревновала? - спросила я в его макушку.

     - Мне бы понравилось, - ответил он, обдав теплым дыханием мою обнаженную плоть. - И ты ревновала меня. К Лаогере. - Он поднял глаза, усмехаясь и приподняв брови. - Может, ты все еще ревнуешь?

     Я стукнула его снова и на этот раз всерьез. Он мог остановить меня, но не стал.

     - Да, так я и думал, - сказал он, вытирая слезящиеся глаза. - Ты ляжешь со мной? Будем только я и ты, - добавил он.

     *.*.*

     Было поздно, когда я проснулась, и в комнате было темно, хотя над занавеской виднелся кусочек угасающего неба. Огонь в камине еще не зажгли, и в комнате было холодно, но под одеялом рядом с телом Джейми было тепло и уютно. Он лежал на боку; я прижалась к его спине и обняла, чувствуя его легкое дыхание.

     Да, были только мы. Сначала я боялась, что воспоминание о Томе Кристи и его неловкой страсти может встать между нами, но Джейми, очевидно, думая о том же и решив избежать любого напоминания об объятиях Тома, начал с другого конца, целуя пальцы моих ног.

     Учитывая размер комнаты и тот факт, что кровать была плотно прижата к стене, для этого он был вынужден оседлать меня, и ощущение его рта на моих пальцах и вида сзади и снизу голого шотландца было достаточно, чтобы выбросить все мысли из моей головы.

     Теперь, в тепле, безопасности и спокойствии я могла думать о предыдущей встрече, не чувствуя угрозы. А я чувствовала угрозу. Джейми это понял. «Хочешь, я скажу, почему ты ударила меня?» … «Я прикоснулся к тебе против твоей воли.»

     Он был прав; это было одним из незначительных последствий того, что случилось со мной после моего похищения. Толпы мужчин беспричинно нервировали меня, а когда меня неожиданно хватали, я вздрагивала и в панике отшатывалась. Почему я этого не видела раньше?

     Потому что не хотела думать об этом, вот почему. И все-то не хочу. Что толку думать об этом? Пусть само время вылечит, если сможет.

     Но даже зажившие раны оставляют шрамы. Доказательство было буквально передо мной, фактически я прижималась к нему лицом.

     Шрамы на спине Джейми превратились в бледную паутину с небольшими бороздками тут и там, ощущаемые моими пальцами, когда мы занимались любовью, словно колючая проволока под кожей. Я вспомнила, как однажды Том Кристи насмехался над ним по этому поводу, и сжала зубы.

     Я легко положила руку ему на спину и обвела пальцем бледную петлю шрама. Он дернулся во сне, и я замерла, прижимая ладонь.

     Что может случиться? С ним? Со мной? Я услышала саркастический голос Тома Кристи: «С меня хватит войны. Удивительно, что вашему мужу нет».

     - Для тебя хватит, - пробормотала я себе под нос. - Трус. - Тома Кристи посадили в тюрьму как якобита, и он им и являлся, но он не был воином. Он был офицером снабжения в армии Чарльза Стюарта и рисковал своим богатством и своим положением – потерял и то, и другое – но не рисковал ни своей жизнью, ни своим телом.

     Тем не менее, Джейми уважал его, а это кое-что значило, поскольку Джейми неплохо разбирался в характерах. И наблюдая за Роджером, я поняла, что стать священником не так просто, как некоторые думали. Роджер тоже не был трусом, и мне было интересно, какой путь он найдет в будущем.

     Я беспокойно перевернулась. Готовился ужин. Я чувствовала насыщенный, соленый запах готовящихся устриц и жареного картофеля, доносимый волнами древесного дыма из кухни внизу.

     Джейми немного пошевелился и перекатился на спину, но не проснулся. Время еще есть. Ему что-то снилось; я видела движение его глаз, подергивающихся под закрытыми веками, и мгновенное сжатие губ.

     Его тело рядом со мной внезапно напряглось, и я вздрогнула, испугавшись. Он низко зарычал, и его тело выгнулось. Он издавал сдавленные звуки, то ли кричал, то ли рыдал во сне, я не знала и не стала дальше ждать.

     - Джейми, проснись! - резко сказала я, не прикасаясь к нему. Я знала, что этого лучше не делать, пока он находился во власти кошмарного сна; он едва не сломал мне нос раз или два. - Проснись!

     Он задохнулся, отдышался и открыл расфокусированные глаза. Он явно не знал, где находится, и я заговорила с ним мягче, повторяя его имя и уверяя, что с ним все в порядке. Он моргнул, тяжело сглотнул, затем повернул голову и увидел меня.

     - Клэр, - подсказала я, видя, что он пытается вспомнить мое имя.

     - Хорошо, - произнес он хрипло, закрыл глаза, тряхнув головой, и открыл снова. - Все хорошо, сассенах?

     - Да. Как ты?

     Он кивнул, на мгновение прикрыв глаза.

     - Да, в порядке. Я видел во сне, как горел дом, и я дрался, - он принюхался. - Что-то горит?

     - Думаю, ужин, - аппетитные запахи снизу были перекрыты острым запахом дыма и подгоревшей пищи. - Вероятно, подгорело жаркое.

     - Может быть, мы поужинаем в другом месте?

     - Федра сказала, что миссис Саймондс запекла на обед ветчину с горчицей и соусом из изюма. Может быть, что-то осталось. С тобой все в порядке? - спросил я снова. В комнате было холодно, но его лицо и грудь блестели от пота.

     - Да, - ответил он, садясь и энергично проводя руками по волосам. - С такими снами еще можно жить. - Он убрал волосы с лица и улыбнулся мне. - Ты похожа на одуванчик, сассенах. Ты тоже беспокойно спала?

     - Нет, - ответила я, вставая и натягивая рубашку, прежде чем найти расческу. - Беспокойная часть была перед тем, как мы заснули. Или ты забыл?

     Он рассмеялся, утер лицо и встал, чтобы использовать ночной горшок, затем стал натягивать рубашку.

     - Как насчет других снов? - внезапно спросила я.

     - Что? - он выглянул из ворота рубашки с удивленным видом.

     - Ты сказал: «С такими снами еще можно жить». С какими жить невозможно?

     Я видела, как черты его лица дрогнули, как бывает, когда бросаешь камешек в воду, и импульсивно схватила его за запястье.

     - Не прячься, - сказала я мягко, держа его взгляд, чтобы он не натянул свою маску. - Доверься мне.

     Он взглянул в сторону, но только для того, чтобы собраться с мыслями. Когда он снова взглянул на меня, в его глазах по-прежнему было смущение, смятение и следы давно сдерживаемой боли.

     - Мне снится ... иногда... - начал он, запинаясь, - то, что делали со мной против моей воли. - Он потянул воздух через нос, глубоко и раздраженно. - И я просыпаюсь от этого со стоящим членом и пульсирующими яйцами и хочу пойти и убить кого-нибудь, начиная с себя, - торопливо закончил он и скривился.

     - Это случается не часто, - добавил он, бросив на меня быстрый взгляд. - И я никогда … я никогда не стал бы приставать к тебе после такого. Ты должна это знать.

     Я крепче сжала его запястье. Я хотела сказать: «Ты мог бы, я не стала бы возражать», потому что это была правда, и когда-то я сказала бы это, не колеблясь. Но теперь я знала гораздо больше, и если бы мне когда-нибудь приснился Харли Бобл или тот тяжелый мягкотелый мужчина, и я проснулась бы с возбуждением – слава богу, такого никогда не случалось – последнее, что я бы сделала, это использовала тело Джейми, чтобы избавиться от него.

     - Спасибо, - сказала я вместо этого тихо. - За то, что рассказал мне, - добавила я. - И за нож.

     Он кивнул и повернулся, чтобы подобрать бриджи.

     - Я люблю ветчину, - сказал он.

     Глава 20. Я СОЖАЛЕЮ^[81] …

     Лонг-Айленд, колония Нью-Йорк

     Сентябрь 1776

     Уильяму очень хотелось поговорить с отцом. Не для того, уверял он себя, чтобы тот использовал свое влияние, конечно, нет. Ему просто был нужен практичный совет. Однако лорд Джон вернулся в Англию, и Уильям остался один.

     Ну, не совсем один. В данный момент он командовал отрядом солдат, охранявшим таможенный контрольно-пропускной пункт на краю Лонг-Айленда. Он злобно шлепнул комара, усевшегося на его запястье, и на этот раз убил его. Хотел бы он также прихлопнуть Клэрвелла. Лейтенанта Эдварда Маркхэма, маркиза Клэрвелла, известного среди тесного круга, куда входил Уильям и еще пара близких друзей, как Нед без подбородка, или просто Оболтус, а также Педик.

     Уильям почесал свою выступающую челюсть, заметил, что двое из его людей внезапно исчезли, и направился к фургону, который они осматривали, громко выкрикивая их имена.

     Рядовой Уэлч выскочил из-за фургона, как черт из табакерки, испуганно вытирая рот. Уильям наклонился вперед, принюхался к его дыханию и сказал:

     - Поборы? Где Лаунфель?

     Тот оказался в фургоне, где заключал сделку с его владельцем на три бутылки контрабандного бренди, который этот джентльмен хотел незаконно ввезти. Уильям, угрюмо отмахиваясь от полчищ москитов-кровопийц, налетевших из ближайших болот, арестовал владельца, призвал троих солдат из своей команды и велел отвести контрабандиста, Уэлча и Лаунфеля к сержанту. Затем взял мушкет и встал посреди дороги со свирепым видом. Его поза бросала вызов любому, кто осмелился бы пройти мимо.

     Иронично, но дорога, которая все утро была заполнена повозками, теперь пустовала, и у него было время повернуть свое плохое настроение в сторону Клэрвелла.

     Наследник очень влиятельной фамилии и человек, состоящий с лордом Нортом в близких отношениях, оболтус Нед прибыл в Нью-Йорк за неделю до Уильяма и также был назначен в штаб Хау, где он с комфортом устроился, подлизываясь к генералу Хау и к капитану Пикерингу, главному адъютанту генерала. И если генерал, к своей чести, лишь помаргивал, уставившись на Педика, словно пытаясь вспомнить, кто он такой, черт возьми, то Пикеринг, весьма тщеславный человек, был более восприимчив к восторженному подхалимажу Неда.

     В результате, Оболтус обычно получал лучшие задания, разъезжая с генералом в небольшие исследовательские экспедиции, присутствуя на его встречах с индейскими вождями и тому подобное, тогда как Уильяму и нескольким младшим офицерам оставалось лишь перекладывать бумажки и ждать у моря погоды. Настоящее бедствие после свободы и азарта его разведывательной миссии.

     Он мог выдержать тяготы казарменной жизни и армейской бюрократии. Отец хорошо научил его необходимости сдерживаться в трудных обстоятельствах, противостоять скуке, уметь обращаться с болванами и использовать искусство ледяной вежливости, как оружие. Однако один из офицеров, не обладающий силой характера Уильяма, однажды сорвался и, больше не в силах выносить Неда, нарисовал карикатуру, на которой капитан Пикеринг со спущенными до щиколоток штанами поучал младших офицеров, в то время как из-за его задницы выглядывал ухмыляющийся Педик.

     Уильяма не привлекала подобная диверсия, но его, смеющегося над карикатурой, увидел сам Нед и в редком порыве мужества ударил в нос. В возникшей в казарме младших офицеров драке было сломано некоторое количество мебели, и Уильям с капающей на рубашку кровью оказался на ковре перед капитаном Пикерингом. Оскорбительная картинка, как доказательство, лежала перед капитаном на столе.

     Уильям, конечно, отрицал свое авторство, но отказался назвать художника. Он использовал искусство ледяной вежливости так успешно, что Пикеринг не отправил его в карцер, а лишь на Лонг-Айленд.

     - Ублюдочный педераст, - пробормотал он, взглянув на приближающуюся молочницу с такой злобой, что она на мгновение замерла, а затем осторожно обошла, глядя на него выпученными глазами, словно он мог взорваться. Он оскалился на нее; она испуганно вскрикнула и бросилась прочь так быстро, что расплескала молоко из ведер, свисающих с коромысла на ее плече.

     Он раскаялся, и ему захотелось догнать ее и извиниться. Но он не мог. По дороге к нему направлялись двое погонщиков, сопровождавших стадо свиней. Уильям взглянул на приближающуюся массу грязной, визжащей, пятнистой кабаньей плоти с разрезанными ушами и ловко вскочил на ведро, служившее ему командным пунктом. Погонщики весело махали ему, выкрикивая то ли приветствия, то ли оскорбления. Он вообще не был уверен, что они говорили по-английски, да и не стремился это выяснить.

     Свинье прошли, оставив землю, перемешанную копытами и усеянную дерьмом. Уильям отмахнулся от кружащих вокруг головы москитов и подумал, что ему хватит. Он находился на Лонг-Айленде две недели, на тринадцать с половиной дней дольше, чем необходимо, но не столь долго, чтобы заставить его извиниться перед Оболтусом или капитаном.

     - Подхалим, - пробормотал он.

     У него была альтернатива, и чем дольше он находился среди москитов, тем более привлекательной она ему казалась.

     Дорога от таможенного поста до штаб-квартиры была слишком долгой, чтобы ездить туда дважды в день. В результате его временно поселили у человека по имени Калпер и двух его сестер. Калпер был не очень доволен; его левый глаз начинал дергаться всякий раз, когда он видел Уильяма, но две пожилые дамы относились к нему хорошо, и он отвечал им тем же, принося им конфискованную ветчину или отрез батиста. Накануне вечером он пришел с куском хорошего бекона, и мисс Эбигейл Калпер шепотом сообщила, что к нему пришел посетитель.

     - Курит во дворе, - сказала она, кивнув головой в чепце в сторону заднего двора. - Сестра не разрешила ему курить в доме.

     Он ожидал найти кого-нибудь из своих друзей, приехавших составить ему компанию или, возможно, сообщить новость об официальном помиловании, которое вернет его из ссылки на Лонг-Айленд. Вместо этого он нашел капитана Ричардсона с трубкой в руке, задумчиво наблюдающего, как петух Калперов топчет курицу.

     - Прелести пасторальной жизни, - заметил капитан, когда петух свалился на землю. Растрепанный петух, пошатываясь, вскочил на ноги и триумфально закукарекал, а курица встряхнула перья, приводя их в порядок, и принялась клевать зерно, как будто ничего не произошло. - Здесь очень тихо, не так ли?

     - О, да, - ответил Уильям. - Ваш слуга, сэр.

     Хотя в действительности тихо не было. Мисс Бьюла Калпер держала полдюжины коз, которые блеяли днем и ночью. В данный момент одна из этих тварей издала дикий хохот из загона, от чего капитан Ричардсон выронил кисет с табаком. К ней присоединились еще несколько коз со своим громким и насмешливым «ме-е!»

     Уильям наклонился и поднял кисет, тактично держа лицо серьезным. Ричардсон проделал такой длинный путь на Лонг-Айленд не для того, чтобы просто потерять время.

     - Христос, - пробормотал Ричардсон, бросив взгляд на коз. Он покачал головой и кивнул в сторону дороги.

     - Не пройдетесь со мной, лейтенант?

     Уильям с радостью согласился.

     - Я немного слышал о вашем нынешнем положении, - Ричардсон улыбнулся. - Я могу поговорить с капитаном Пикерингом, если хотите.

     - Вы очень добры, сэр, - сказал Уильям, - но боюсь, я не могу извиняться за то, что не делал.

     Ричардсон отмахнулся трубкой.

     - Пикеринг скор на расправу, но он не держит зла. Я поговорю с ним.

     - Благодарю вас, сэр, - «И что же вы хотите взамен?» - подумал Уильям.

     - Некто капитан Рэндалл-Айзекс, - небрежно начал Ричардсон, - в течение месяца отправляется в Канаду, где у него есть кое-какие военные дела. И там он, возможно, встретится с … неким человеком, который может предоставить армии ценную информацию. У меня есть основания полагать, что этот человек плохо владеет английским, а капитан Рэндалл-Айзекс, увы, не владеет французским. Попутчик, свободно говорящий на этом языке, может быть … полезен.

     Уильям кивнул, но не стал задавать вопросов. Для этого достаточно времени, если он решится на предложение Ричардсона.

     На обратном пути они обменялись общими фразами, после чего Ричардсон вежливо отклонил приглашение мисс Бьюлы поужинать и удалился, повторив обещание поговорить с капитаном Пикерингом.

     Должен ли он принять эту комиссию, задавался вопросом Уильям позже, слушая грубый храп Абеля Калпера внизу. Была полная луна, и хотя на чердаке не было окон, он чувствовал ее притяжение; он никогда не мог спать при полной луне.

     Должен ли он остаться в Нью-Йорке, ожидая улучшения своего положения, или, по крайней мере, дождаться каких-либо действий? Или бросить все и принять поручение Ричардсона?

     Его отец, несомненно, посоветовал бы первый образ действий. Лучший шанс для офицера продвинуться по службе и добиться известности заключался в том, чтобы отличиться в бою, а не в темной и несколько сомнительной сфере разведки. Тем не менее … рутина и армейские ограничения раздражали его после нескольких недель свободы. И он мог быть полезен, он знал.

     Что может изменить один лейтенант, на которого давит авторитет вышестоящих чинов, даже если он и получил в командование несколько собственных рот. Он все равно обязан выполнять приказы, ему никогда не будет позволено действовать согласно своему собственному суждению … Он усмехнулся, глядя на стропила, смутно видневшиеся над головой, и думая о том, что дядя Хэл мог бы сказать о суждениях младших офицеров.

     Но дядя Хэл был гораздо больше, чем просто кадровый военный; он горячо заботился о своем полку: его благополучии, его чести, о людях под его командованием. В действительности Уильям как-то не думал о своей карьере в армии. Американская кампания продлится недолго; что дальше?

     Он был богат или будет, когда достигнет совершеннолетия, а это не за горами, хотя казалось, что это одно из тех полотен, которые любил его отец, с невозможной перспективой, исчезающей в бесконечности. Но когда у него будут деньги, он может купить себе комиссию получше, где бы ни пожелал, например, мог стать капитаном улан … Неважно, совершит ли он что-нибудь, чтобы отличиться в Нью-Йорке.

     Его отец – сейчас Уильям мог даже слышать его голос и спрятал голову под подушку, чтобы заглушить его – сказал бы ему, что репутация часто зависит от мельчайших действий, что ежедневные решения в соответствии с честью и ответственностью формируют ее, а не драма героических сражений. Уильям не был заинтересован в мелких ежедневных действиях.

     Однако под подушкой было слишком душно, и он сбросил ее на пол с раздраженным рыком.

     - Нет, - сказал он лорду Джону. – Я еду в Канаду, - и растянулся на влажной смятой постели, закрыв глаза и уши от мудрых советов.

     *.*.*

     Неделю спустя ночи стали достаточно прохладными, чтобы он радовался очагу мисс Бьюлы и ее жареным устрицам, и, слава богу, достаточно холодными, чтобы отпугнуть проклятых москитов. Хотя дни все еще оставались жаркими, и Уильям почти обрадовался, когда его отряду приказали прочесать берег в поисках предполагаемого тайного склада контрабандистов, о котором разузнал капитан Хэнкс.

     - Тайный склад с чем? - спросил Перкинс, как обычно приоткрыв рот.

     - С лобстерами, - ответил Уильям шутливо, но заметив недоуменный вид Перкинса, сказал. - Не знаю, но ты увидишь сам, если найдешь. Однако не пей то, что обнаружишь, а найди меня.

     Контрабандисты доставляли на Лонг-Айленд почти все, но вероятность того, что в тайнике находится постельное белье или ящики с голландскими тарелками, была мала. Может быть, бренди, может быть, эль, но почти наверняка что-то спиртное; алкоголь, безусловно, был самой прибыльной контрабандой. Уильям разделил мужчин на пары и отправил их на поиски. Когда они отошли на приличное расстояние, он глубоко вздохнул и прислонился к дереву.

     Деревья, росшие здесь у берега, были низенькими искривленными соснами, но морской ветер приятно порхал среди их иголок, навевая успокаивающий шелест в уши. Он снова вздохнул на этот раз от удовольствия, вспомнив, как сильно он любит одиночество, которого у него за последний месяц совсем не было. Однако, если он примет предложение Ричардсона … Ну, разумеется, есть еще Рэндалл-Айзекс, но все же … недели в дороге, свободные от армейских ограничений долга и рутины. Тишина, в которой можно думать. И больше никаких Перкинсов!

     Он лениво размышлял, сможет ли он прокрасться в казарму младших офицеров и отметелить Оболтуса до полусмерти, прежде чем исчезнет в глуши, как краснокожий индеец. Необходимо ли для этого нанести маскировку на лицо? Нет, если он дождется темноты, решил он. Нед может подозревать, но не сможет ничего доказать, если не увидит лицо Уильяма. Но не будет ли трусливо напасть на Неда, пока тот спит? Ну, с этим все в порядке; он обольет Оболтуса содержимым ночного горшка, чтобы разбудить перед тем, как побьет его.

     В нескольких дюймах над его головой пронеслась крачка, вырвав его из приятных размышлений. Он дернулся, в свою очередь напугав птицу, которая издала возмущенный крик, обнаружив, что он все-таки несъедобен, и улетела к морю. Он подобрал сосновую шишку и швырнул ее в птицу, промахнувшись едва ли не на милю, но не расстроился. Сегодня же вечером он пошлет записку Ричардсону с согласием. Мысль об этом заставила его сердце биться чаще, и его наполнило чувство возбуждения, жизнерадостного, как парящая в воздухе крачка.

     Он отряхнул песок с рук, вытерев их о штаны, затем напрягся, увидев движение на воде. Прямо у берега лавировал шлюп. Приглядевшись, он расслабился, узнав этого негодяя Роджерса.

     - Что же ты ищешь, хотел бы я знать? - пробормотал он. Он вышел на край берега и встал, подбоченившись, среди песчаного тростника, позволяя увидеть свою униформу на тот случай, если Роджерс каким-то образом не заметил людей Уильяма, растянувшихся по всему берегу. Красноватые точки ползали по песчаным дюнам и издалека напоминали клопов. Если Роджерс слышал о тайнике контрабандистов, Уильям хотел убедиться, что он знает, что солдаты Уильяма имеют право находиться здесь.

     Роберт Роджерс был сомнительной личностью, который за несколько месяцев до этого проник в Нью-Йорк и каким-то образом выманил у генерала Хау майорское звание, а у его брата, адмирала – шлюп. Заявлял, что он индейский воин, и любил наряжаться индейцем. Однако действовал весьма эффективно, набрал достаточно людей, чтобы сформировать десять рот рейнджеров, нарядил их в опрятную форму, но продолжал рыскать по побережью на своем шлюпе с небольшой группой людей столь же сомнительного вида, как и он сам, в поисках рекрутов, шпионов, контрабандистов и – Уильям был уверен – всего, что плохо лежит.

     Шлюп подошел немного ближе, и он увидел на палубе Роджерса, загорелого мужчину около пятидесяти лет потрепанного вида со шрамами и нахмуренным лбом. Однако, заметив Уильяма, он добродушно помахал ему рукой. Уильям вежливо поднял руку в ответ; если его люди что-нибудь найдут, Роджерс может ему понадобиться, чтобы отвезти добычу в Нью-Йорк. Охрана нужна, чтобы она не исчезла по дороге.

     О Роджерсе ходило множество историй, некоторые из которых рассказал сам Роджерс. Но насколько Уильям знал – этого человека совершенно характеризовало то, что однажды он попытался примазаться к генералу Вашингтону, который не только отказался принять его, но и приказал вышвырнуть из лагеря континентальной армии, запретив впредь там появляться. Уильям счел это свидетельством здравого смысла со стороны вирджинца.

     И что теперь? Шлюп убрал паруса и спустил на воду маленькую лодку. Роджерс греб сам. Уильям сразу же насторожился. Тем не менее, он вошел в воду и схватился за планшир, помогая Роджерсу вытащить лодку на песок.

     - Рад встрече, лейтенант! - Роджерс ухмыльнулся ему щербатой, но самоуверенной улыбкой. Уильям кратко и официально отсалютовал ему.

     - Майор.

     - Твои парни, случайно, не ищут тайник с французским вином?

     Черт, он уже знает.

     - Мы получили сообщение об активности контрабандистов поблизости, - сухо сказал Уильям, - и проверяем.

     - Разумеется, - дружелюбно согласился Роджерс. - Помочь немного? Попытайтесь в другой стороне … - Он повернулся, указывая подбородком на скопление ветхих рыбацких лачуг на некотором расстоянии. - Вино …

     - Мы смотрели, - прервал его Уильям.

     - Оно закопано в песках за лачугами, - закончил Роджерс, проигнорировав его вмешательство.

     - Премного обязан, майор, - сказал Уильям со всей сердечностью, которую смог изобразить.

     - Видел двух парней, которые копались там вчера вечером, - пояснил Роджерс. - Но не думаю, что они успели его забрать.

     - Вижу, вы присматриваете за этим участком берега, - заметил Уильям. - Что-то ищете здесь? Сэр, - добавил он.

     Роджерс улыбнулся.

     - Поскольку вы спросили, сэр, да. Здесь шатается какой-то парень, задавая весьма подозрительные вопросы, и я бы очень хотел поговорить с ним. Если ваши солдаты заметят его …

     - Разумеется, сэр. Вы знаете его имя или описание внешности?

     - И то, и другое, - ответил Роджерс. - Высокий парень со шрамами на лице от порохового взрыва. Вы узнаете его, как только увидите. Мятежник из семьи мятежников из Коннектикута. Его имя Хейл.

     Уильяма ощутил укол беспокойства.

     - Ага, вы его видели? - спокойно спросил Роджерс, но взгляд его темных глаз стал острым. Уильям ощутил раздражение от того, что его лицо так легко читается, но наклонил голову.

     - Он прошел таможенный пост вчера. Очень разговорчивый парень, - добавил он, стараясь припомнить подробности об этом человеке. Он заметил шрамы: поблекшие рубцы, испещрившие щеки и лоб мужчины. - Нервный; он весь вспотел, и голос у него дрожал. Рядовой, остановивший его, подумал, что он припрятал табак или еще что-то, и заставил вывернуть карманы, но никакой контрабанды у него не было. - Уильям прикрыл глаза, нахмурившись в попытке вспомнить. - У него были документы … Я их видел. - Конечно, он их видел, но не имел возможности осмотреть, так как занимался торговцем, привезшим телегу с сыром, предназначенным по его словам для английской лавки. К тому времени, как он закончил с ним, мужчину уже отпустили.

     - Солдат, который разговаривал с ним … - Роджерс смотрел на беспорядочно рыскавших солдат. - Кто это?

     - Рядовой Хадсон. Если хотите, я позову его, - предложил Уильям, - но не уверен, что он сможет что-то сказать о документах. Он не умеет читать.

     Слегка раздосадованный Роджерс все же кивнул Уильяму, позвать рядового. Призванный Халсон подтвердил слова Уильяма, но не смог ничего вспомнить относительно бумаг, кроме того что на одном листе были написаны какие-то цифры.

     - И какой-то рисунок, - добавил он. - Но боюсь, не заметил какой, сэр.

     - Цифры? Хорошо, хорошо, - сказал Рожерс, потирая руки. - А он не сказал, куда направляется?

     - К другу возле Флашинга, - Хадсон был уважителен, но на рейнджера смотрел с удивлением. Роджерс был босиком в потрепанных льняных штанах и короткой безрукавке из ондатры. - Я не спросил имя его друга, сэр. Не подумал, что это важно.

     - Ох, рядовой, я сомневаюсь, что этот друг вообще существует, - хихикнул Роджер, обрадованный информацией. Он уставился на далекие дюны, прищурив глаза, как будто хотел рассмотреть среди них шпиона, затем медленно кивнул головой, прощаясь.

     - Очень хорошо, - произнес он тихо, словно про себя, и повернулся уходить, но был остановлен словами Уильяма.

     - Моя благодарность за информацию относительно тайника контрабандистов, сэр.

     Перкинс, присматривающий за раскопками, пока Уильям и Роджерс допрашивали Хадсона, теперь вел группу солдат, которые катили вниз по дюнам несколько бочонков. Один из бочонков, наткнувшись на что-то твердое в песке, подскочил и быстро покатился вниз, преследуемый кричащими солдатами.

     Уильям слегка поморщился, увидев это. Если вино выживет во время такой экспедиции, его нельзя будет пить недели две. Не то что бы это помешало кому-нибудь попробовать.

     - Прошу вашего разрешения доставить захваченную контрабанду на шлюп для транспортировки, - обратился он официально к Роджерсу. - Конечно, я лично буду сопровождать груз.

     - Конечно, - Роджерс, казалось, был позабавлен, но согласился. Он почесал нос, раздумывая. - Мы не сможем отплыть до завтра. Хотите, присоединиться к нам сегодня вечером? Вы можете быть полезным, так как видели того парня.

     Сердце Уильяма дрогнуло от восторга. Жаркое мисс Бьюлы померкло перед перспективой охоты на опасного шпиона. И это хорошо отразиться на его репутации, пусть даже ему придется связаться с майором Роджером.

     - Я буду весьма рад оказать вам любую помощь, сэр!

     Роджерс ухмыльнулся и окинул его взглядом с головы до ног.

     - Хорошо, но вы не можете шпионить в таком виде, лейтенант. Поднимемся на борт и найдем вам более подходящую одежду.

     Уильям оказался на шесть дюймов выше, чем самый высокий член команды Роджерса, и потому оказался одетым совершенно несуразно. Рубашка из грубого полотна была надета навыпуск из-за необходимости скрыть тот факт, что верхние пуговицы ширинки не застегивались. Холщовые бриджи натянулись с трудом и грозили выхолостить его, если он сделает какое-нибудь резкое движение. Уильям также предпочел в подражание Роджерсу ходить босиком, а не страдать от унижения в коротких полосатых чулках, которые оставляли его колени и четыре дюйма волосатых голеней открытыми.

     Шлюп отплыл во Флашинг, где Роджерс, Уильям и четверо мужчин были высажены на берег. Здесь в задней комнате купеческой лавки на главной улице деревни Роджерс держал неофициальный рекрутский пункт. Он на некоторое время исчез в этом заведении и вернулся с удовлетворительной новостью, что Хейла во Флашинге не видели и поэтому он, скорее всего, остановился в одной из двух таверн Элмсфорда, в двух-трех милях от деревни.

     Мужчины, разумеется, отправились в том же направлении, из предосторожности разделившись на более мелкие группы, так что Уильям шел вместе с Роджерсом, накинув на плечи из-за вечерней прохлады рваный плед. Он специально не побрился, и ему казалось, что он выглядит подходящим компаньоном для рейнджера, который к своему костюму добавил широкополую шляпу с воткнутой за тулью засушенной летучей рыбой.

     - Мы изображаем торговцев устрицами или возчиков? - поинтересовался Уильям. Роджерс весело хмыкнул и покачал головой.

     - Вы не сойдете ни за того, ни за другого, если кто-нибудь услышит, как вы говорите. Нет, держите рот на замке, если только не захотите чего-нибудь съесть. Мы с парнями управимся с делом сами. Вам нужно только кивнуть, если заметите Хейла.

     Ветер, дующий с берега, гнал к ним запах холодных болот, приправленный намеком на дым из трубы. Жилья не было видно, и унылый пейзаж вокруг был пустынным. Однако прохладная песчаная грязь дороги успокаивала его босые ноги, и он совсем не находил унылое окружение угнетающим. Он нетерпеливо предвкушал то, что ожидало их впереди.

     Роджерс по большей части молчал и шел, опустив голову навстречу холодному ветерку. Однако через некоторое время он небрежно произнес:

     - Я привозил капитана Ричардсона из Нью-Йорка. И обратно.

     Уильям на мгновение подумал сказать: «Капитана Ричардсона?» тоном вежливого недоумения, но вовремя понял, что это не пройдет.

     - Да? - сказал он вместо этого и продолжил молча идти.

     - А вы скрытный малый, не так ли? Вероятно, он правильно вас выбрал.

     - Он сказал вам, что выбрал меня … для чего-то?

     - Молодец. Ничего не делайте бесплатно, иногда стоит немного подмазать колеса. Нет, Ричардсон – птица стрелянная, он ни слова не сказал о вас. Но я знаю, кто он и чем занимается. И я знаю, где я его оставил. Он приехал не в гости к Калперам, я гарантирую.

     Уильям произвел звук неопределенного интереса. Ясно, что Роджерс хотел что-то сказать. Пусть тогда говорит.

     - Сколько вам лет, молодой человек?

     - Девятнадцать, - ответил Уильям с раздражением. - И что?

     Роджерс пожал плечами; его силуэт был лишь только одной из теней в собирающейся тьме.

     - Достаточно взрослый, чтобы рисковать своей шеей осознанно. Но вам следует подумать дважды, прежде чем сказать «да» на предложение Ричардсона.

     - Предполагая, что он что-либо предложил … И все-таки, почему?

     Роджер подтолкнул его в спину, понуждая двигаться.

     - Вы сами скоро увидите. Идемте.

     *.*.*

     Теплый дымный свет таверны и запах еды окружили Уильяма. По дороге он не чувствовал ни холода, ни темноты, ни голода; все его мысли были сосредоточены на предстоящем приключении. Теперь же он сделал длинный вдох, наполненный ароматом свежего хлеба и жареного цыпленка, и почувствовал себя трупом, только что поднятым из могилы и возвращенным к полной жизни в день Воскрешения.

     Однако следующий вздох застрял у него в горле, сердце сжалось, а кровь быстрее побежала по жилам. Роджерс рядом с ним предостерегающе хмыкнул и небрежно оглядел комнату, направляясь к столу.

     Этот человек, шпион, сидел у огня, ел курицу и болтал с парочкой фермеров. Большинство мужчин в таверне взглянули на дверь, когда появились новички – многие из них моргнули при виде Уильяма – но шпион, поглощенный едой и разговором, даже не поднял глаз.

     Уильям почти не обратил внимания на этого человека при первой встрече, но узнал бы, увидев снова. Он был не так высок, как Уильям, но на несколько дюймов выше среднего роста, имел привлекательную внешность со светлыми льняными волосами и высоким лбом. На лице виднелись шрамы от взрыва пороха, о которых упоминал Роджерс. Его круглая широкополая шляпа лежала на столе рядом с его тарелкой, коричневая одежда была простой.

     Одет не в форму … Уильям сглотнул и не совсем от голода и запаха еды.

     Роджер уселся за соседний стол и указал Уильяму на стул напротив, вопросительно приподняв брови. Уильям молча кивнул, но больше не смотрел в сторону Хейла.

     Хозяин принес им еду и пиво, и Уильям принялся есть, радуясь, что не должен поддерживать разговор. Сам Хейл был расслаблен и разговорчив, рассказывая своим сотрапезникам, что он голландский учитель из Нью-Йорка.

     - Но условия там трудные, - сказал он, покачав головой, - и большинство моих учеников уехали с семьями в Коннектикут или Нью-Джерси. Полагаю, здесь условия не лучше, если не хуже.

     Один из мужчин только крякнул, а другой издал раздраженный звук.

     - Можно сказать и так. Эти красномундирники хватают все, что плохо лежит. Тори, виг или мятежник, все равно для этих жадных ублюдков. Стоит только сказать слово против, так сразу собьют с ног или в тюрьму потащат. Вот на прошлой неделе меня на таможне остановил здоровенный хам, так он забрал весь мой яблочный сидр и проклятую повозку в придачу. Он …

     Уильям подавился хлебом, но не осмеливался кашлять. Христос, он не узнал этого мужчину – тот сидел спиной к нему – но яблочный сидр он помнил. Здоровенный хам?

     Он потянулся за пивом и глотнул, пытаясь протолкнуть кусок хлеба; это не помогло, и он тихо закашлялся, чувствуя, как его лицо багровеет. Роджерс встревоженно нахмурился. Уильям едва заметным жестом указал на фермера с сидром, ударил себя в грудь и, встав, как можно тише вышел из зала. Его маскировка, какой бы превосходной она ни была, никоим образом не могла скрыть присущий ему высоченный рост, и если этот человек признает в нем британского солдата, все предприятие провалится.

     Ему удалось не кашлять, пока он не оказался в безопасности снаружи, где он так долго кашлял, что ему показалось, что его желудок вот-вот вывалится изо рта. Наконец он все же остановился и прислонился к стене таверны, делая долгие, прерывистые вдохи. Он хотел, чтобы у него хватило присутствия духа взять с собой пива вместо куриной ножки, которую он держал в руке.

     По дороге прошли последние люди Роджерса и, бросив недоуменный взгляд на Уильяма, вошли внутрь. Он вытер рот тыльной стороной ладони и стал красться вдоль стены таверны, пока не добрался до окна.

     Новоприбывшие заняли места рядом со столом Хейла. Встав сбоку от окна, чтобы его не заметили, он увидел, что Роджерс вмешался в разговор с Хейлом и двумя фермерами и, казалось, рассказывал им анекдот. Мужчина с яблочным сидром улюлюкал и стучал кулаком по столу; Хейл пытался усмехаться, но выглядел откровенно смущенным; шутка, должно быть, была нескромной.

     Роджерс откинулся назад, широким небрежным жестом указав на стол, и сказал что-то, на что они кивнули и пробормотали согласие. Затем он наклонился вперед, намереваясь что-то спросить у Хейла.

     Сквозь шум в таверне и свист холодного ветра в ушах Уильям улавливал лишь обрывки разговора. Насколько он мог понять, Роджерс выдавал себя за мятежника, его люди согласно кивали из-за своих столов, вовлекая в разговор Хейла. Тот выглядел сосредоточенным, взволнованным и очень серьезным. Он вполне мог быть школьным учителем, подумал Уильям, хотя Роджерс говорил, что он являлся капитаном континентальной армии. Уильям покачал головой; Хейл не выглядел воином.

     В то же время он не был похож и на шпиона. Он был заметен своей довольно красивой внешностью, лицом со шрамами от пороха … и ростом.

     Уильям почувствовал небольшой холодный комок внизу живота. Христос. Не это ли имел в виду Роджерс? Предупреждая Уильяма насчет поручений капитана Ричардсона и говоря, что сегодня вечером он сам все увидит?

     Уильям вполне привык как к своему росту, так и к невольной реакции людей на него; ему очень нравилось, когда на него так смотрели. Но во время первого поручения капитана Ричардсона ему ни на мгновение не пришло в голову, что люди могут запомнить его из-за его роста, и что они могут описать его с величайшей легкостью. «Здоровенный хам» не являлось комплиментом, но довольно точным описанием.

     С чувством недоверия он услышал, как Хейл не только раскрыл свое имя и симпатии к повстанцам, но и признался, что наблюдает здесь за британскими войсками. Затем с энтузиазмом спросил, не замечали мужчины поблизости солдат в красных мундирах?

     Уильям был так потрясен таким безрассудством, что открыто уставился в окно и увидел, как Роджерс с преувеличенной осторожностью оглядел комнату, прежде чем наклониться и похлопать Хейла по руке.

     - Да, сэр, я видел, действительно видел, но вы должны быть более осторожны с тем, что говорите в общественном месте. Да кто угодно может вас услышать!

     - Пфу-у, - произнес Хейл, смеясь. - Я здесь среди друзей. Разве мы все не выпили только что за генерала Вашингтона и поражение короля? - Немного протрезвев, но не потеряв энтузиазма, он отодвинул шляпу и помахал хозяину, чтобы тот принес еще пива. - Выпейте еще, сэр, и расскажите, что вы видели.

     Внезапно у Уильяма возникло непреодолимое желание крикнуть: «Заткнись, дурачок!» или бросить чем-нибудь в Хейла. Но было слишком поздно, даже если бы он действительно сделал это. Куриная ножка все еще была у него в руке; заметив это, он бросил ее. Его желудок скрутило узлом, в горле чувствовался тошнотворный привкус, хотя кровь все еще кипела от волнения.

     Хейл делал все более опасные для себя признания под восторженные поощрения и патриотические выкрики людей Роджерса, которые, как он должен был признать, превосходно играли свои роли. Как долго Роджерс позволит этому продолжаться? Возьмут ли его здесь в таверне? Вероятно, нет. Некоторые из присутствующих, несомненно, сочувствовали мятежникам и могли вмешаться, если бы Роджерс решил арестовать Хейла здесь.

     Роджерс не торопился. Прошло почти полчаса утомительной болтовни. Роджерс, казалось, делал какие-то признания, а Хейл в ответ признавался в еще гораздо большем; его худые щеки пылали от пива и волнения от информации, которую он получал. Ноги, руки и лицо Уильяма онемели, а плечи болели от напряжения. Чавкающий звук неподалеку отвлёк его от внимательного наблюдения за происходящим внутри, и он взглянул вниз, внезапно почувствовав едкий аромат, который каким-то образом он раньше не замечал.

     - Христос! - он дернулся назад, едва не попал локтем в окно, и с тяжелым стуком упал на стену таверны. Недовольный скунс, оторванный от наслаждения выброшенной куриной ножкой, мгновенно поднял хвост; белая полоса на его изнанке делала это движение отчетливо заметным. Уильям замер.

     - Что это было? - сказал кто-то внутри, и он услышал скрип отодвигаемой скамьи. Затаив дыхание, он отвел одну ногу в сторону, но снова застыл на месте из-за слабого топота и подергивания белой полосы. Черт, существо топало лапами. Ему рассказывали, что это признак неминуемой атаки, и рассказывали люди, чье плачевное состояние свидетельствовало о том, что говорили они по собственному опыту.

     Шаги направлялись к двери, кто-то шел посмотреть. Христос, если его обнаружат подслушивающим снаружи … Он сжал зубы, зная, что долг велит ему сделать самоубийственный прыжок в сторону, но если он отпрыгнет, то это существо … Он не сможет присоединиться к Роджерсу и его людям, воняя скунсом.

     Открытая дверь положила конец его метаниям. Уильям чисто на рефлексе бросился за угол здания. Скунс тоже действовал рефлекторно, но испуганный открытием двери скорректировал свою цель. Уильям запнулся о какую-то ветку, растянулся во весь рост на куче мусора и услышал сзади громкий вопль, когда ночь превратилась в кошмар.

     Уильям кашлял и задыхался, пытаясь задержать дыхание, пока не выберется из зоны поражения. Но все же ему приходилось глотать воздух, и его легкие наполнились веществом, запах которого настолько выходил за рамки этой концепции, что требовалось совершенно другое его описание. Захлебываясь и отплевываясь, с горящими и слезящимися от атаки глазами, он растянулся в темноте на другой стороне дороги, откуда стал свидетелем того, как скунс в гневе убежал, а его жертва рухнула кучей на крыльцо таверны, издавая горестные звуки.

     Уильям надеялся, что это не Хейл. Помимо практических трудностей, связанных с арестом и транспортировкой человека, пострадавшего от нападения скунса, простая человечность говорила, что это будет слишком для человека, которому грозило повешение.

     Это был не Хейл. Он увидел белокурые волосы, блеснувшие в свете факела среди высунувшихся голов, которые тут же втянулись обратно.

     Он услышал разговоры, как поступить в таком случае. Уксус, согласились все, и очень много. Сама жертва немного пришла в себя и уползла в траву, откуда доносились рвотные звуки.

     Это, вдобавок к зловонию, все еще отравлявшему атмосферу, вызвало рвоту у нескольких других джентльменов. Уильям тоже почувствовал позыв, но справился, сильно зажав нос.

     Он продрог почти насквозь, но, к счастью, проветрился к тому времени, когда друзья жертвы сопроводили его по дороге, однако, не приближаясь близко. Таверна опустела, ни у кого в такой атмосфере больше не было аппетита ни к еде, ни к питью. Он слышал, как домовладелец ругался, когда снял факел, который горел рядом с вывеской, и с шипением затолкал в бочку для дождя.

     Хейл пожелал всем доброй ночи, его вежливый голос отчетливо прозвучал в темноте, и отправился по дороге к Флашингу, где, несомненно, намеревался найти ночлег. Роджерс – Уильям узнал его по меховому жилету, который можно было узнать даже при свете звезд – задержался у дороги, молча собирая вокруг себя своих людей, пока толпа расходилась. Только когда все скрылись из виду, Уильям рискнул присоединиться к ним.

     - Хорошо, - сказал Роджерс, увидев его. – Значит, все на месте. Идемте. – И они двинулись прочь, словно безмолвная стая бежала по дороге, устремившись вслед за своей ничего не подозревающей добычей.

     *.*.*

     Они увидели пламя с моря. Город горел, в основном в районе Ист-Ривер, но ветер усиливался, и огонь распространялся. Люди Роджерса возбужденно спекулировали насчет причины пожара. Город подожгли сочувствующие повстанцам люди?

     - Так же, как и пьяные солдаты, - мрачно и бесстрастно произнес Роджерс. Уильям почувствовал тошноту, увидев красное свечение в небе. Заключенный молчал.

     В конце концов, они нашли генерала Хау в его штаб-квартире в Бикман-Хаусе за городом. У него были красные от дыма и недосыпания глаза и глубоко затаенный гнев. Однако в данный момент он оставался скрытым. Он вызвал Роджерса и заключенного в библиотеку, где располагался его кабинет, и, бросив беглый изумленный взгляд на одежду Уильяма, отправил того спать.

     На чердаке Фортнум наблюдал из окна за горящим городом. Пожар был неуправляем. Уильям встал рядом с ним, чувствуя себя странно пустым и немного нереальным. Он дрожал, хотя пол под его босыми ногами был теплым.

     Время от времени взлетали фонтаны искр, когда пламя натыкалось на что-то легковоспламеняющееся, но с такого расстояния практически ничего не было видно, кроме кровавого зарева на неба.

     - Знаешь, а они ведь будут обвинять нас, - сказал Фортнум немного погодя.

     *.*.*

     Воздух все еще был полон дыма в полдень следующего дня.

     Он не мог отвести глаз от рук Хейла. Тот непроизвольно сжимал их, хотя не сопротивлялся, когда солдат связывал их за его спиной. Сейчас его пальцы были так сильно сжаты, что побелели костяшки.

     «Конечно, плоть сопротивляется, - подумал Уильям, - даже если разум смирился». Его собственное тело сопротивлялось; оно было против того, чтобы находиться здесь. Его кожа подергивалась, как у лошади, одолеваемой мухами, его кишечник судорожно сжимался от сострадания. Говорят, что у повешенного кишечник расслабляется. Также будет у Хейла? Кровь бросилась ему в лицо при этой мысли, и он уставился на землю.

     Голоса заставили его снова поднять глаза. Капитан Мур только что спросил Хейла, не хочет ли он что-либо сказать. Хейл кивнул; видимо, он был к этому готов.

     Уильям чувствовал, что ему тоже нужно быть готовым. Хейл провел последние два часа в палатке капитана Мура, сочиняя письма для своей семьи, в то время как люди, собравшиеся для поспешной казни, переминались с ноги на ногу в ожидании. А он не был готов, вообще.

     Почему сейчас было по-другому? Он видел, как люди умирали, некоторые ужасной смертью. Но эта учтивость, эта вежливая формальность, эта … почти оскорбительная корректность – все это совершалось с твердым осознанием неминуемой и позорной смерти. Затягивание. Ужасное затягивание, вот и все.

     - Наконец-то! - пробормотал Клэрвелл ему в ухо. - Покончить с этим, к черту. Я умираю с голоду.

     Молодого негра по имени Вилли Ричмонд, рядового, которого Уильям немного знал, отправили на лестницу повесить на дерево веревку. Сейчас он спустился, кивнув офицерам.

     По лестнице теперь медленно поднимался Хейл, поддерживаемый сержантом. Петля охватила его шею. Веревка толстая и новая. Говорили, кажется, что новая веревка растягивается. Однако лестница высокая …

     Уильям потел, как поросенок, хотя день не был жарким. Он не мог закрыть глаза, не мог отвести их. Не тогда, когда Клэрвелл рядом.

     Он напряг шейные мускулы и снова сконцентрировался на руках Хейла. Пальцы у того беспомощно дергались, хотя лицо оставалось спокойным. От пальцев на кафтане оставались слабые мокрые следы.

     Затем солдаты завозились, и лестница была выдернута из-под ног Хейла. Он с шумом повис. Или из-за новой веревки, или от чего-то еще, но шея Хейла не была сломана.

     Он отказался от капюшона, и зрителям пришлось ждать около четверти часа, пока он умрет. Уильям подавил ужасный позыв рассмеяться, просто от нервов, увидев, как бледно-голубые глаза вывались из орбит, а язык вывалился. Он выглядел таким удивленным.

     На казнь собралось немного людей, и он увидел невдалеке Ричардсона, наблюдавшего за экзекуцией с отстраненным видом. Как будто почувствовав его взгляд, тот остро взглянул на него. Уильям отвел глаза.

     Глава 21. КОШКА СВЯЩЕННИКА

     Лаллиброх

     Октябрь 1980

     Она встала раньше детей, хотя понимала, что в этом нет смысла: за чем бы Роджер ни отправился в Оксфорд, ему потребуется добрых четыре или пять часов, чтобы добраться туда и столько же обратно. Даже если бы он уехал на рассвете – а это не так – он не мог вернуться домой раньше полудня. Но она спала беспокойно, ей снился один из монотонных неприятных снов на этот раз с видом и звуком наступающего прилива, волны плескались, плескались, плескались … и она проснулась с первыми лучами солнца, чувствуя головокружение и недомогание.

     На одно кошмарное мгновение ей пришло в голову, что она может быть беременна, и она резко села в постели. Мир вокруг нее мгновенно встал на свои места. Никакого ощущения того, что ты находишься одной ногой в зазеркалье, которое характерно для ранней беременности. Она осторожно спустила одну ногу с кровати, и мир, и ее желудок оставались неподвижными. Хорошо.

     Тем не менее, чувство беспокойства то ли из-за сна, то ли из-за отсутствия Роджера, то ли из-за призрака беременности не покидало ее, и она занималась повседневными домашними делами рассеянно.

     *.*.*

     Ближе к полудню она сортировала носки, когда осознала, что в доме стоит тишина. Такая тишина, от которой волосы на затылке встают дыбом.

     - Джем? - позвала она. - Мэнди?

     Полное молчание. Она вышла из прачечной, прислушиваясь, ни малейших звуков топающих ног, роняемых игрушек или высоких голосов детской ссоры.

     - Джем! - крикнула она. - Где вы?

     Нет ответа. Последний раз, когда это случилось, она обнаружила свой разобранный на части будильник в ванне, а оба ребенка находились в дальнем конце сада с преувеличено невинными лицами.

     - Я не делал этого! - заявил Джем, когда их приволокли в дом и указали на преступление. - А Мэнди совсем маленькая.

     - Маенькая, - подтвердила Мэнди, кивая головой так энергично, что черные кудри закрывали ее лицо.

     - Не думаю, что это сделал папа, - Бри сурово нахмурила брови. - И я уверена, что это не Энни Мак. Что оставляет на так много подозреваемых, не так ли?

     - Подозеваемых, - счастливо сказала Мэнди, очарованная новым словом.

     Джем покачал головой, рассматривая разбросанные детали будильники.

     - У нас, должно быть, завелись писки, мама.

     - Писки, писки, - зачирикала Мэнди, натянув юбку на голову и стаскивая трусики. - Хочу писки, мама!

     Пока Бри разбирались с Мэнди, Джем незаметно улизнул и не появлялся до обеда. К этому времени дело о будильнике было погребено под обычной домашней рутиной, и о нем вспомнили только тогда, когда, ложась спать, Роджер заметил его отсутствие.

     - Обычно Джем не лжет, - произнес Роджер задумчиво, когда ему показали горшочек с остатками часов.

     Бри, расчесывающая волосы перед сном, кинула на него желчный взгляд.

     - О, ты тоже думаешь, что у нас завелись пикси?

     - Писки, - поправил он с отсутствующим видом, шевеля пальцами детали будильника.

     - Что? Ты имеешь в виду, что они здесь действительно называются писки? Я думала, Джем просто оговорился.

     - Ну, писки – это по-корнуэльски, в других частях страны они называются пикси.

     - А как их называют в Шотландии?

     - У нас их вообще нет. В Шотландии много волшебного народа, - ответил он, сгребая детали в руку и с музыкальным звоном бросая их снова в горшочек. - Однако шотландцы предпочитают более мрачное проявление сверхъестественного – водяные лошади, банши, синие ведьмы^[82], наклави^[83]. Писки несколько фривольно для Шотландии. Хотя у нас есть брауни, - добавил он, взяв гребень из ее рук, - но они в основном помогают по дому, а не строят мелкие пакости, как писки. Ты можешь собрать будильник?

     - Конечно, если писки не потеряли какие-либо детали. И кто такие наклави?

     - Это с Оркнейских островов. Не то, чтобы ты хотела услышать перед сном, - заверил он ее и, наклонившись, очень нежно подул на ее шею прямо под мочкой.

     Слабый трепет, вызванный памятью о том, что произошло потом, на мгновение отвлек ее от детей, но потом воспоминание поблекло, сменившись возрастающим беспокойством.

     Никакого признака Джема или Мэнди в доме. Энни МакДональд не приходила по субботам, а кухня … На первый взгляд в ней все кажется в порядке, но она знает методы Джема.

     Действительно, исчез пакет с шоколадным печеньем также как и бутылка лимонада, хотя все остальное в шкафу было в идеальном порядке. Кстати шкаф висел на высоте шести футов. Джем подает большие надежды, как вор-домушник, подумала она. По крайней мере, у него будет профессия, если его выгонят из школы, когда он станет выражаться особо живописными фразами, которые подцепил в восемнадцатом столетии.

     Отсутствие продуктов развеяло ее тревогу. Если они устроили пикник, то не могли быть дальше полумили от дома. Уйти дальше Мэнди не могла.

     Это был прекрасный осенний день, и, несмотря на необходимость найти этих негодников, она была рада оказаться на солнце и воздухе. Носки могли подождать. А так же вскопка грядок. И разговор с сантехником о газовой колонке в ванной наверху. И …

     «Неважно, как много ты работаешь на ферме, всегда найдется больше, чем ты можешь сделать. Не удивлюсь, если это место закопает меня по уши и не поглотит, как кит Иону.»

     На мгновение она услышала голос отца, полный раздраженной покорности по поводу очередной хозяйственной работы. Она с улыбкой оглянулась на него, потом остановилась; осознание и тоска волнами нахлынули на нее.

     - О, папа, - тихо сказала она и пошла дальше уже медленнее, вдруг увидев не обузу в виде большого требующего ремонта дома, а живой организм, которым был Лаллиброх, со всеми ее кровными родичами, которые были его частью … и все еще здесь присутствовали.

     Фрейзеры и Мюрреи вложили свои пот, кровь и слезы в это здание и землю, вплели свою жизнь в землю Лаллиброха. Дядя Иэн, тетя Дженни, множество кузенов, которых она видела недолго. Молодой Иэн. Все они теперь мертвы … но, как ни странно, не ушли.

     - Никто не ушел, - произнесла она вслух и нашла утешение в этих словах. Она подошла к задней калитке огорода и остановилась, глядя на древнюю башню, которая и дала имя поместью. На том же холме находилось кладбище. Поверхность большинства надгробных камней настолько была разрушена ветром и непогодой, что имена и даты стали неразборчивы, а сами камни большей частью были уничтожены ползучим утесником и ракитником. И среди вкраплений серого, черно-зеленого и ярко-желтого двигались два маленьких пятна, красное и синее.

     Тропинка сильно заросла; ежевика цеплялась за ее джинсы. Она нашла детей, ползущих на четвереньках за муравьями, которые, в свою очередь, шли по следу крошек печенья, тщательно уложенных так, чтобы провести муравьев через полосу препятствий из палочек и камешков.

     - Мама, посмотри! - Джем едва взглянул на нее, поглощенный зрелищем. Он указал на землю, где вкопал старую чашку, наполненную водой. Черный комок муравьев, заманенный к своей гибели шоколадными крошками, барахтался посреди нее.

     - Джем! Это подло! Нельзя топить муравьев, если только они не в доме, - добавила она, живо вспомнив о недавнем нашествии насекомых в кладовую.

     - Они не тонут, мама. Смотри, видишь, что они делают?

     Она присела рядом с ним, приглядевшись, и увидела, что на самом деле муравьи не тонули. Одиночные муравьи, оказавшись в воде, бешено пробирались к центру, где большая масса муравьев сцепилась вместе, образуя плавающий шар. Муравьи в шаре медленно двигались, постоянно меняясь местами, и хотя один или два возле края были неподвижны – возможно, мертвы – большинству же, поддерживаемому телами своих товарищей-муравьев, немедленная опасность утонуть явно не грозила. А сама масса постепенно приближалась к краю чашки, толкаемая движениями находящихся в ней муравьев.

     - Это действительно здорово, - зачарованно сказала она и некоторое время сидела рядом с ним, наблюдая за муравьями, прежде чем объявить пощаду и заставить его зачерпнуть листом клубок муравьев. Оказавшись на земле, они разбежались и тотчас вернулись к своим делам.

     - Думаешь, они делают это осознанно? - спросила она Джема. - Я имею в виду, вот так собраться в клубок. Или они просто ищут, за что можно уцепиться?

     - Не знаю, - он пожал плечами. - Я посмотрю в своей книге про муравьев.

     Она собрала остатки пикника, оставив крошки печенья для муравьев, которые по ее мнение их заслужили. Мэнди отошла, пока они наблюдали за муравьями, и теперь сидела в тени куста, занятая оживленным разговором с невидимым собеседником.

     - Мэнди хотела поговорить с дедом, - просто сказал Джем. - Поэтому мы пришли сюда.

     - О? - медленно сказала она. - Почему именно сюда?

     Джем удивленно окинул взглядом старые кладбищенские камни.

     - Разве он не здесь?

     Что-то более мощное, чем дрожь, прошло по ее спине. Не только уверенность Джема, но и то, что это могло быть правдой, заставило ее потерять дыхание.

     - Я … не знаю, - сказала она. - Полагаю, он может быть здесь. - В то время как она старалась не думать о том, что ее родители сейчас мертвы, она как-то неосознанно считала, что они похоронены в Северной Каролине … или где-то еще в колониях, если война увела их из Риджа.

     Но она внезапно вспомнила про письмо, в котором он написал, что собирается в Шотландию. А Джейми Фрейзер был решительным человеком, и скорее всего так и сделал. Он не уехал отсюда? И если так, ее мать тоже здесь?

     Сама того не осознавая, она обнаружила, что прошла мимо подножия старой башни к погребальным камням. Она приходила сюда однажды со своей тетей Дженни. Был ранний вечер, ветерок шелестел в траве, а на склоне холма царило умиротворение. Дженни показала ей могилы ее бабушки и дедушки, Брайана и Эллен, лежащих вместе под брачным камнем. Да, она все еще могла различить изгиб камня, вросшего в землю и покрытого мхом, хотя надписи выветрились. Как и имя ребенка, ее третьего сына, который умер с Эллен, и которого похоронили вместе с ней. Роберт, сказала Дженни. Их отец, Брайан, настоял на том, чтобы его крестили, и ее маленького мертвого брата назвали Робертом.

     Теперь она стояла среди камней; их было так много. Надписи на более поздних захоронениях все еще можно было прочитать, они датировались концом 1800-х годов. Мюрреи, МакЛахланы и МакЛины, по большей части. Тут и там незнакомые Фрейзеры или МакКензи.

     Однако более ранние камни были слишком разрушены временем, чтобы на них можно было что-либо прочитать. Не более чем тени букв просвечивали сквозь черные пятна лишайника и пушистого мха. Там, рядом с могилой Эллен, был крошечный квадратный камень для Кейтлин Майсри Мюррей, шестого ребенка Дженни и Иэна, которая прожила всего один день или около того. Дженни показала камень Брианне, наклонилась, чтобы нежно провести рукой по буквам, и положила рядом с ним желтую розу. Здесь также была небольшая пирамида из камней; камешки оставляли те, кто посещал могилу. Пирамида давно была разбросана, но Брианна нагнулась, нашла камешек и положила его рядом с маленьким надгробием.

     Рядом было еще одно надгробие. Еще один маленький камень, как для ребенка. Не такой побитый временем и погодой, но явно почти такой же старый. Всего два слова на нем, подумала она и, закрыв глаза, медленно провела пальцами по камню, нащупывая неглубокие ломаные линии. В первой строке была буква «И». «Й», подумала она во второй. И, может быть, «К».

     «Какие шотландские имена начинаются на «Й»? - подумала она удивленно. – Может быть, МакКей, но порядок не тот.»

     - Ты … э-э … не знаешь, какая могила может быть дедушкиной? - неуверенно спросила она Джема. Она почти боялась его ответа.

     - Нет, - удивился он и посмотрел в сторону нагромождения камней. Очевидно, он никак не связывал их со своим дедом. - Он просто сказал, что хотел бы быть похороненным здесь, и что если я сюда приду, то должен оставить камень. Я так и сделал.

     - Где?

     - Там наверху. Ему нравится наверху. Оттуда он может все видеть, - ответил Джем, указывая на холм. Там сразу за тенью от башни на гребне холма торчал большой валун, на котором возвышалась небольшая пирамидка из камушков.

     - Ты положил камни сегодня?

     - Нет, я клал по одному каждый раз, как приходил сюда. Ты ведь тоже собираешься это сделать, да?

     В горле ее образовался комок, она сглотнула и улыбнулась.

     - Да. Я поднимусь и тоже оставлю там камень.

     Мэнди сейчас сидела на поваленном надгробном камне, разложив листья лопуха, как блюдца, вокруг грязной чашки, которую выкопала из земли. Она вела вежливый разговор со своими невидимыми гостями на чайной церемонии. Нет нужды беспокоить ее, решила Брианна и последовала за Джемом верх по каменистой тропинке. Последние метры из-за крутизны они преодолели, хватаясь за камни руками.

     На вершине холма было ветрено, и мошкара их не беспокоила. Мокрая от пота, она церемонно добавила камешек в маленькую пирамидку и присела, наслаждаясь окружающим видом. Почти весь Лаллиброх был виден отсюда, а также дорога, ведущая к шоссе. Она поглядела туда, но ярко-оранжевого мини-морриса Роджера на ней не было. Она вздохнула и отвела глаза.

     Здесь на высоте было так хорошо. Спокойно, лишь прохладный ветерок и жужжание пчел, летающих над желтыми цветами. Не удивительно, что ее отец любил …

     - Джем.

     Он стоял, комфортно прислонившись к камню и оглядывая окружающие холмы.

     - Да?

     Она колебалась, но должна была спросить.

     - Ты … не можешь видеть своего дедушку, не так ли?

     Он кинул на нее удивленный взгляд.

     - Нет. Он умер.

     - Ох, - сказала она одновременно с облегчением и разочарованием. - Я знаю. Я … просто спросила.

     - Я думаю, Мэнди может, - сказал Джем, кивая на сестренку, ярко-красное пятно внизу. - Но нельзя сказать наверняка. Дети разговаривают со многими людьми, которых ты не можешь видеть, - добавил он. - Так бабушка говорит.

     Она не знала, желает ли, чтобы он перестал говорить в настоящем времени, говоря о бабушке и дедушке, или нет. Это немного нервировало, но он сказал, что не может видеть Джейми. Она не хотела спрашивать, может ли он видеть Клэр – она предполагала, что нет – но она чувствовала, что ее родители близко всякий раз, когда Джем или Мэнди упоминали о них, и она, конечно же, хотела, чтобы Джем и Мэнди тоже чувствовали их близость.

     Они с Роджером объяснили детям все, что можно было объяснить. И, очевидно, у ее отца была личная беседа с Джемом. Это хорошо, подумала она. Убежденный католицизм Джейми и прозаическое горское принятие жизни, смерти и невидимых вещей, вероятно, намного лучше подходили для объяснения того, что вы могли быть мертвы по одну сторону камней, и в тоже время …

     - Он сказал, что присмотрит за нами. Дедушка, - добавил он, повернувшись к ней.

     Она прикусила язык. Нет, он не читает ее мысли, твердо сказала она себе. Они только что говорили о Джейми и находились в месте, которое Джем выбрал, чтобы выразить свое почтение к нему. Так что вполне естественно, что он думал о дедушке.

     - Конечно, присмотрит, - сказала она и положила руку на его плечо, поглаживая большим пальцем выступающие кости у основания шеи. Он хихикнул и выскользнул из-под ее руки, а затем внезапно помчался вниз по тропе, иногда скользя на заднице в ущерб джинсам.

     Она остановилась, чтобы в последний раз оглядеться, прежде чем последовать за ним, и заметила россыпь камней на вершине холма примерно в четверти мили от нее. Россыпь камней – это именно то, что можно увидеть на вершине любого хайлендского холма, но в этом конкретном случае было что-то немного отличающееся. Она прикрыла глаза рукой, щурясь. Она могла ошибаться, но она была инженером; и могла отличить сделанное человеческими руками.

     Может быть, башня железного века, подумала она, заинтригованная останками на холме. Она готова поклясться: понизу этого нагромождения камни лежали слоями. Возможно, фундамент. Она взберется туда на днях, чтобы рассмотреть поближе … может быть, завтра, если Роджер … Она снова взглянула на дорогу и снова обнаружила, что она пуста.

     Мэнди устала от чаепития и была готова идти домой. Крепко держа дочь за одну руку и чайную чашку в другой, Брианна спустилась с холма к большому белому дому. Его свежевымытые окна дружелюбно блестели.

     Неужели это сделала Энни, спросила она себя. Она не заметила, а мытье окон в таком масштабе было изрядно хлопотным занятием. Но с другой стороны, она была сильно отвлечена мыслями о новой работе. Ее сердце подпрыгнуло при мысли, что в понедельник она вернет себе еще один кусочек того, кем она когда-то была, еще один камень в фундаменте того, кем она была сейчас.

     - Может быть, их помыли писки? - спросила она вслух и рассмеялась.

     - Писки помыли, - эхом повторила Мэнди.

     Джем уже был внизу и нетерпеливо ожидал их.

     - Джем, - сказала она. Вопрос пришел ей в голову, когда они поравнялись с ним. - Ты знаешь, кто такой наклави?

     Джем вытаращил глаза и закрыл уши Мэнди ладонями. Что-то пробежало холодными лапками по спине Брианны.

     - Да, - пробормотал он тихо.

     - Кто рассказал тебе о нем? - спросила она, держа голос спокойным. Она убьет Энни МакДональд, подумала она.

     Джем непроизвольно посмотрел вверх на старую башню.

     - Он, - прошептал он.

     - Он? - резко переспросила она и потянула Мэнди за руку, когда девочка принялась брыкаться, пытаясь высвободиться. - Мэнди, не пинай брата! Что ты имеешь в виду, Джем?

     Джем прикусил верхнюю губу.

     Он, - выпалил он. - Наклави.

     *.*.*

     «Дом этого существа в море, но оно выходит на сушу, чтобы полакомиться людьми. Наклави ездит по суше на лошади, и иногда лошадь и его собственное тело сливаются. Голова у него в десять раз больше, чем у человека, а челюсти вытянута, как у свиньи, с широкой зияющей пастью. У существа нет кожи, и отчетливо видны его вены, мышцы и сухожилия, покрытые красной слизистой пленкой. Существо имеет ядовитое дыхание и огромную силу. Однако у него есть одна слабость: отвращение к пресной воде. Лошадь, на которой он ездит, описывается как имеющая один красный глаз, рот размером с китовый и плавники на передних ногах».

     - Ик! - Брианна отложила книгу, одну из коллекции шотландского фольклора Роджера, и уставилась на Джема. - Ты видел одного из них? Наверху возле башни?

     Ее сына переступил с ноги на ногу.

     - Ну, он сам сказал. Сказал, что если я не уберусь прямо сейчас, он превратиться в себя, а я этого не хотел и убрался.

     - Я бы тоже не хотела, - сердце Брианны стало биться немного спокойнее. Ладно. Он встретил мужчину, не монстра. Не то что бы она действительно поверила … но сам факт, что кто-то шляется возле башни, был тревожащим.

     - Как выглядел этот мужчина?

     - Ну … большой, - произнес Джем неуверенно. Учитывая, что Джему еще не минуло девяти лет, большинство мужчин будут казаться большими.

     - Такой же большой, как папа?

     - Может быть.

     Дальнейшие расспросы выявили очень мало деталей. Джем знал про наклави – он причитал наиболее интересные статьи в коллекции Роджера – и был так напуган встречей с существом, которое может скинуть кожу и съесть его, что мало чего запомнил о мужчине. Высокий с короткой бородой, волосы не очень темные и одет как «мистер МакНил». Значит в рабочей одежде, как у фермера.

     - Почему ты не сказал ни мне, ни отцу о нем?

     Джем выглядел так, словно собирался заплакать.

     - Он сказал, что придет и съест Мэнди, если я расскажу.

     - Ох, - она обняла его и притянула к себе. - Не бойся, дорогой. Все хорошо. - Он дрожал как от облегчения, так и от кошмарного воспоминания, и она гладила его по голове, успокаивая. Скорее всего, бродяга. Останавливался в башне? Наверное, уже ушел – насколько она поняла из рассказа Джема, это случилось более недели назад – но …

     - Джем, - медленно начала она, - почему сегодня вы с Мэнди пошли туда? Ты не боялся встретить того человека?

     Он поднял голову, взглянув на нее, и замотал головой, так что его рыжие волосы разлетелись.

     - Нет, я убрался, но спрятался и проследил за ним. Он ушел на запад. Он там живет.

     - Он так сказал?

     - Нет. Но такие существа всегда живут на западе, - он указал на книгу. - Когда они уходят на запад, они не возвращаются. И я его больше не видел, я посмотрел, чтобы убедиться.

     Она едва не рассмеялась, но все еще была встревожена. Действительно, во многих шотландских сказках сверхъестественные существа уходят на запад, или в скалы, или в море, где они живут. И конечно они не возвращаются, так как сказка закончилась.

     - Он просто грязный бродяга, - сказала она и похлопала Джема по спине, прежде чем отпустить его. - Не беспокойся из-за него.

     - Правда? - спросил он, очевидно, желая поверить ей, но не совсем готовый успокоиться.

     - Правда, - ответила она твердо.

     - Окей, - он издал глубокий вздох и оттолкнулся от нее. – Кроме того, - добавил он с более счастливым видом, - Деда не позволит ему съесть Мэнди или меня. Я должен был об этом подумать.

     *.*.*

     Почти наступил закат, когда она услышала пыхтение машины Роджера на проселочной дороге. Она выбежала на улицу, и едва он вышел из машины, бросилась ему в объятия.

     Он не тратя время на вопросы, страстно обнял ее и поцеловал так, что стало ясно, что их спор окончен. На мгновение она позволила себе не думать ни о чем, чувствуя себя невесомой в его объятиях, вдыхая запахи бензина, пыли и библиотек, полных старых книг, которые перекрывали его естественный запах, этот не поддающийся определению слабый мускус нагретой солнцем кожи, даже когда он не выходил на солнце.

     - Говорят, женщины не могут идентифицировать своих мужей по запаху, - заметила она, неохотно возвращаясь на землю. - Я в это не верю. Я могла бы найти тебя по запаху на станции метро Кингс-Кросс в кромешной тьме.

     - Я принимал ванну этим утром.

     - Да, и ты останавливался в колледже, потому что я чувствую запах ужасного хозяйственного мыла, которое там используют, - сказала она, сморщив нос. - Удивлена, что у тебя от него не слезла кожа. И у тебя был черный пудинг на завтрак. С жареными помидорами.

     - Верно, Лесси^[84], - сказал он, улыбаясь. - Или Рин-Тин-Тин^[85]? Ты сегодня спасла маленьких детей или выследила грабителей, не так ли?

     - Ну да. Вроде того, - она взглянула на холм за домом, где тень башни стала длинной и черной. - Но я решила, что лучше подождать, пока шериф вернется из города.

     *.*.*

     Вооруженный крепкой палкой из терновника и электрическим фонариком, Роджер подошел к башне, злой, но осторожный. Маловероятно, что мужчина был вооружен, если он все еще был там, но Брианна стояла у кухонной двери, держа телефон на вытянутом длинном шнуре с уже набранными на нем двумя девятками. Она хотела пойти с ним, но он убедил ее, что один из них должен остаться с детьми. И все же было бы спокойнее, если бы она была у него за спиной; она была высокой, мускулистой женщиной, и она не боялась физического насилия.

     Дверь башни висела криво; старые кожаные петли давно сгнили и были заменены дешевым железом, которое, в свою очередь, заржавело. Он поднял задвижку и сдвинул тяжелое дерево, приподнимая его над землей, чтобы не зацепилось за камень.

     Снаружи было достаточно много света; еще полчаса не стемнеет. Однако внутри башни было темно, как в колодце. Он посветил фонариком на пол и увидел свежие следы волочения на грязи, покрывшей каменный пол. Да, здесь кто-то побывал. Джем мог бы открыть дверь, но детям не разрешалось входить в башню без взрослых, а Джем клялся, что не заходил.

     - Э-эй - крикнул он, и ему ответило суматошное движение где-то высоко вверху. Он рефлекторно сжал палку, но почти сразу понял, что это было. Летучие мыши, висящие под конической крышей. Он осветил своим фонариком первый этаж и увидел у стены несколько испачканных и скомканных газет. Он взял одну и понюхал: старая, но запах рыбы и уксуса все еще был различим.

     Он не думал, что Джем выдумал историю о наклави, но это свидетельство о недавнем вторжении чужого человека воспламенило его гнев снова. Кто-то не только пришел и прятался в его собственности, но и угрожал его сыну … Он почти надеялся, что этот парень все еще здесь. Он бы с ним поговорил.

     Но его не было. Разумный человек не пойдет на верхние этажи башни; доски наполовину сгнили, и когда его глаза привыкли, он увидел зияющие дыры. Слабый свет проникал сквозь них из окон-щелей наверху. Роджер ничего не слышал, но желание удостовериться повело его вверх по узкой каменной лестнице, которая спиралью огибала внутреннюю часть башни. Он шел, проверяя каждую ступеньку на наличие незакрепленных камней, прежде чем встать на нее всем своим весом.

     Он потревожил множество голубей на верхнем этаже, которые в панике закружились внутри башни, как пернатый смерч, сбрасывая перья и помет, прежде чем вылететь в окна. Он прижался к стене, сердце колотилось, когда они вслепую проносились мимо его лица. Что-то – крыса, мышь-полевка – пробежало по его ноге, и он судорожно дернулся, едва не потеряв фонарик.

     Башня была населена; летучие мыши под крышей передвигались с места на место, встревоженные шумом внизу. Но никаких признаков злоумышленника, будь он человек или нет.

     Спустившись вниз, он высунул голову, чтобы показать Бри, что все в порядке, затем закрыл дверь и направился к дому, стряхивая грязь и голубиные перья со своей одежды.

     - Я поставлю на дверь новый засов и висячий замок, - сказал он Брианне, прислонившись к старой каменной раковине, пока она готовила ужин. - Хотя сомневаюсь, что он вернется. Скорее всего, просто шел мимо.

     - Думаешь, с Оркнейских островов? - он мог сказать, что она успокоилась, но ее брови все еще были тревожно сдвинуты. - Ты говорил, что там рассказывают истории о наклави.

     Он пожал плечами.

     - Возможно. Но истории о нем записаны. Наклави не так популярен, как келпи или феи, но любой может встретить информацию о нем в печати. Что это такое? - Она открыла холодильник, чтобы достать масло, и он увидел на полке бутылку шампанского с блестящей этикеткой из фольги.

     - Ах, это, - она посмотрела на него, готовая улыбнуться, но с некоторым опасением в глазах. - Я, э-э, получила работу. Я подумала, что мы могли бы … отпраздновать? - Этот неуверенный вопрос поразил его в самое сердце, и он хлопнул себя по лбу.

     - Христос, я забыл спросить! Это здорово, Бри! Я знал, что у тебя все получится, - сказал он, улыбаясь со всей теплотой и убежденностью, на которые был способен. - Без всякого сомнения.

     Он мог видеть, как напряжение покинуло ее, и лицо засияло, и почувствовал, как на него снизошло какое-то умиротворение. Это приятное чувство продолжалось во время костедробительных объятий, которыми она его наградила, и в последовавшем очень приятном поцелуе, но исчезло, когда она отступила и, взяв кастрюлю, спросила с подчеркнутой небрежностью - Итак, ты нашел то, что искал в Оксфорде?

     - Да, - ответ прозвучал хриплым карканьем. Он прочистил горло и попытался снова. - Более или менее. Послушай … может ужин немного подождать? У меня аппетит будет лучше, если сначала я расскажу.

     - Конечно, - медленно ответила она, сдвигая кастрюлю. Взгляд, направленный на него, был заинтересованный и слегка опасливый. - Я покормила детей до твоего приезда, если ты не умираешь с голода …

     Он был страшно голоден; он не останавливался на обед по пути, и его желудок был пуст, но это не имело значения. Он протянул ей руку.

     - Давай выйдем. Вечер прекрасен.

     И если она воспримет это плохо, снаружи не было кастрюль.

     *.*.*

     - Я ездил в старую церковь Святого Стефана, - начал он, как только они вышли из дома. - Поговорить с доктором Уэзерспуном; он там пастор. Он был другом преподобного … знает меня с тех пор, как я был мальчишкой.

     Пока он говорил, ее рука сжалась на его плече. Он рискнул взглянуть на нее и увидел, что она встревожена, но полна надежды.

     - И …? - неуверенно произнесла она.

     - Ну … в результате у меня тоже есть работа, - он смущенно улыбнулся. - Помощник хормейстера.

     Это было совсем не то, чего она ожидала, и она моргнула. Затем ее глаза переместились к его горлу. Он прекрасно знал, о чем она думает.

     - Ты не собираешься поменять рубашку? - нерешительно спросила она, когда они впервые отправились в Инвернесс за покупками.

     - Да. Что, у меня там пятно? - он вытянул шею, пытаясь заглянуть через плечо на свою белую рубашку. Неудивительно, если он посадил пятно. Мэнди оторвалась от своей игры и выскочила, чтобы поприветствовать его, обняв его ноги руками, измазанными в песке. Он немного стряхнул с дочери пыль, прежде чем поднять ее для настоящего поцелуя, но …

     - Нет, - сказала Бри, на мгновение сжав губы. - Просто … Что ты скажешь о … - Она провела ребром ладони по горлу.

     Его рука потянулась к расстегнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал кривую линию, отчетливую на ощупь, как цепочка мелких камешков под кожей. Шрам немного потускнел, но все еще был очень заметен.

     - Ничего.

     Ее брови приподнялись, и он одарил ее кривоватой улыбкой.

     - Но что они подумают?

     - Полагаю, они просто решат, что однажды во время эротической асфиксии я зашел слишком далеко.

     Зная сельское нагорье, он полагал, что это меньшее из того, о чем они могли подумать. Внешне его предполагаемая паства могла быть вполне благопристойной, но никто не может вообразить себе большую испорченность, чем набожный шотландский пресвитерианин.

     - Ты … э-э … ты сказал доктору Уэзерспуну … Что ты ему сказал? - спросила она, возвращаясь к текущему моменту. - Я имею в виду … он должен был обратить внимание.

     -Да, он заметил. Однако я ничего не сказал, и он тоже.

     - Послушай, Бри, - сказал он ей в тот день, - это правильно. Мы говорим всем абсолютную правду или не говорим им ничего … или почти ничего, насколько это возможно, и пусть они думают, что хотят. Придумать правдивую историю не получится, не так ли? Слишком велика вероятность споткнуться.

     Ей это не понравилось; он мог это видеть. Но он был прав, и она знала это. Решимость отразилась на ее лице, и она кивнула, расправив плечи.

     Конечно, им пришлось немного солгать, чтобы узаконить существование Джема и Мэнди. Но это был конец семидесятых; в Штатах в изобилии процветали коммуны, импровизированные группы «путешественников», как они себя называли, болтались взад и вперед по Европе в ржавых автобусах и обшарпанных фургонах. Они пронесли с собой через камни очень немногое, если не считать самих детей, но среди крошечного клада, который Брианна спрятала в карманы и корсет, было два рукописных свидетельства о рождении, заверенных некой Клэр Бьючемп Рэндалл, доктором медицины, лечащим врачом.

     - Это принятая форма для домашних родов, - сказала Клэр, аккуратно ставя свою подпись. - И я зарегистрированный врач, имеющий лицензию штата Массачусетс … или была, - поправилась она, кривя рот.

     - Помощник хормейстера, - сказала Бри, глядя на него.

     Он глубоко вздохнул. Вечерний воздух был чист и мягок, хотя и был наполнен мошкарой. Он отмахнулся от облачка насекомых.

     - Понимаешь, я отправился не за работой. Я пошел, чтобы определиться. О том, быть священником или нет.

     Она на мгновение замерла.

     - И …? - подсказала она.

     - Идем, - он мягко потянул ее. - Нас съедят заживо, если мы еще здесь постоим.

     Они прошли через огород, мимо сарая по тропинке, ведущей к дальнему пастбищу. У них было две дойные коровы, Милли и Блоссом, теперь они лежали в траве, мирно пережевывая свою жвачку.

     - Я рассказывал тебе о Вестминстерском исповедании^[86], не так ли? - это был пресвитерианский эквивалент Никейского символа веры католиков, их изложение официально принятой доктрины.

     - Ага.

     - Ну, видишь ли, чтобы быть пресвитерианским служителем, я должен поклясться, что принял все в Вестминстерском исповедании. Так и было, когда я … ну, раньше, - он был так близок, подумал он. Он был накануне рукоположения в священники, когда вмешалась судьба в лице Стивена Боннета. Роджер был вынужден бросить все, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. Не то, чтобы он сожалел об этом. Она шагала рядом с ним, рыжая, длинноногая, грациозная, как тигр, и мысль о том, что она могла легко исчезнуть из его жизни навсегда … и что он никогда бы не узнал свою дочь …

     Он откашлялся, машинально прикоснувшись к шраму на горле.

     - Я все еще верю. Но я не уверен. А я должен.

     - Что изменилось? - спросила она. - Что ты мог принять тогда и не можешь сейчас?

     «Что изменилось? - подумал он, криво усмехнувшись - Хороший вопрос.»

     - Предопределение, - сказал он. - Скажем так. - Света было еще достаточно, чтобы он увидел выражение слегка насмешливого веселья на ее лице, хотя просто ли от ироничного сопоставления вопроса и ответа, или от самой концепции, он не знал. Они никогда не спорили о вопросах веры – здесь они были более чем осторожны друг с другом – но они, по крайней мере, были знакомы с общими принципами верований друг друга.

     Он объяснил идею предопределения простыми словами: не какая-то неизбежная судьба, предопределенная богом, и не представление о том, что бог в мельчайших подробностях распланировал жизнь каждого человека до его рождения, хотя немало пресвитериан понимали ее именно таким образом. Это было связано со спасением и представлением о том, что бог избрал путь, ведущий к этому спасению.

     - Для некоторых людей, - скептически сказала она. - А остальных он решил проклясть?

     Многие люди тоже так думали, и требовались лучшие умы человечества, чтобы опровергнуть это впечатление.

     - Об этом написаны целые книги, но основная идея заключается в том, что спасение – это не только результат нашего выбора. Определяет бог. Но у нас все еще есть свобода выбора. И единственное, что не имеет выбора, чтобы быть пресвитерианином, это вера в Иисуса Христа. И я все еще верю.

     - Хорошо, - сказала она. - Но быть священником …?

     - Да, вероятно. И … вот, - он внезапно сунул руку в свой карман и протянул ей фотокопию.

     - Я подумал, что не следует воровать книгу, - сказал он, стараясь говорить легким тоном. - Если я соберусь стать священником. Плохой пример для паствы.

     - Хо-хо, - отсутствующе произнесла она, углубившись в чтение. Затем подняла на взгляд, вздернув одну бровь.

     - Она другая, не так ли? - сказал он, чувствуя, как сжалась диафрагма.

     - Это … - ее глаза вернулись к документу, брови сошлись. Моментом позже, она снова взглянула на него и сглотнула. - Другая. Дата другая.

     Он почувствовал, что напряжение, держащее его в плену последние двадцать четыре часа, слегка ослабло. Значит, он не сошел с ума. Он протянул руку и забрал заметку из «Уилмингтон Газетт» о смерти Фрейзеров из Риджа.

     - Только дата, - сказал он, проведя по расплывчатым буквам. - Текст, я думаю, тот же, который ты запомнила. - Она обнаружила ту же информацию, когда искала сведения о прошлом своей семьи. И это повело ее сквозь камни, и его следом за ней. «И это, - подумал он, - меняет все. Спасибо, Роберт Фрост.»

     Она прижалась к нему, чтобы прочесть еще раз, и еще раз и еще, прежде чем кивнула головой.

     - Только дата, - сказала она, голос ее прерывался. - Она … изменилась.

     - Хорошо, - сказал он хрипло. – Когда я начал задумываться … Мне нужно было посмотреть самому, прежде чем говорить с тобой. Просто проверить, потому что вырезка в книге не может быть правдой.

     Она кивнула немного с бледным видом.

     - Если … если я вернусь в бостонский архив, где я обнаружила газету, она тоже изменится, как ты думаешь?

     - Думаю, да.

     Она молчала мгновение, глядя на бумагу в его руке. Затем взглянула на него.

     - Ты сказал: «Когда ты начал интересоваться». Что заставило тебя заинтересоваться?

     - Твоя мать.

     *.*.*

     Это было за пару месяцев до того, как они покинули Ридж. Однажды ночью, не в силах заснуть, он ушел в лес и, беспокойно бродя там, наткнулся на Клэр, стоящую на коленях в белых цветах, которые окружали ее, словно туман.

     Тогда он просто уселся на землю и наблюдал, как она ломала стебли и сбрасывала листья в свою корзину. Он видел, что она не трогала цветы, а выдергивала что-то, что росло под ними.

     - Их нужно собирать ночью, - заметила она ему немного погодя. - Предпочтительно при свете луны.

     - Я не ожидал … - начал он, но резко осекся.

     Она рассмеялась легким шипящим смехом.

     - Ты не ожидал, что я приму во внимание такие суеверия? - спросила она. - Подожди, юный Роджер. Когда ты проживешь столько же, сколько я, то сам начнешь иначе относиться к суевериям. Что касается этого … - Ее рука шевельнулась, бледное пятно в темноте, и с мягким, сочным щелчком сломала стебель. Внезапно воздух наполнился резким ароматом, пронзившим более мягкий аромат цветов.

     - Видишь ли, насекомые откладывают яйца на листья некоторых растений. Растения выделяют довольно сильно пахнущие вещества для их отпугивания, и концентрация этих веществ наиболее высока, когда в них есть наибольшая потребность. Как оказалось, эти инсектицидные вещества обладают еще и весьма сильными лечебными свойствами, а именно этот сорт растений, - она провела ему под носом перистым стеблем, свежим и влажным, - страдает от личинок моли.

     - То есть, вещество наиболее концентрировано поздно ночью, потому что гусеницы кормятся в это время?

     - Точно, - зашуршали завязки муслинового мешочка, когда она сунула туда стебель. - А некоторые растения оплодотворяются мотыльками. Те, конечно …

     - Цветут ночью.

     - Большинство растений, однако, беспокоят дневные насекомые, и поэтому они начинают выделять свои полезные соединения на рассвете; концентрация повышается с наступлением дня, но затем, когда солнце становится слишком жарким, эфирные масла начинают испаряться из листьев, и растение перестает их производить. Так что большинство пахучих растений собирают поздним утром. И потому шаманы и травники говорят своим ученикам собирать одно растение в темноте луны, а другое в полдень, и таким образом, это становится суеверием, хм? - ее голос, несколько менторский, все же был веселым.

     Роджер откинулся назад, наблюдая, как она шарит вокруг. Теперь, когда его глаза привыкли, он мог легко различить очертания ее тела, хотя черты лица все еще были скрыты.

     Она какое-то время работала, а потом села на пятки и потянулась; он услышал хруст ее спины.

     - Ты знаешь, я видела его однажды, - голос не был приглушен; она просто отвернулась от него, шаря под поникшими ветвями рододендрона.

     - Видели? Кого?

     - Короля, - она что-то нашла; он услышал шелест листьев, когда она дергала его, и хруст ломающегося стебля.

     - Он приехал в госпиталь в Пембрук, чтобы встретиться с солдатами. Он говорил отдельно с нами – медсестрами и врачами. Это был тихий человек, очень достойный, но с теплыми манерами. Я не могу сказать тебе ничего из того, что он сказал. Но это было … удивительно вдохновляюще. Только то, что он был там, понимаешь?

     - М-м, - «Не начало ли войны, - подумал он, - заставило ее вспомнить такие вещи?»

     - Журналист спросил королеву, эвакуирует ли она своих детей в деревню … Ты знаешь, их было много.

     - Я знаю, - перед своим мысленным взором Роджер вдруг увидел пару детей: мальчика и девочку, молчаливых с тонкими лицами, прижавшихся друг к другу у знакомого очага. - У нас было двое … в нашем доме в Инвернессе. Как странно, я совсем забыл об этом.

     Она, однако, не обратила внимания.

     - Она ответила … Я не могу в точности повторить ее слова, но суть такая: «Ну, дети не могут уехать от меня, а я не могу уехать от короля, а он, конечно, не может уехать из Лондона». Когда погиб твой отец, Роджер?

     Он вовсе не ожидал такого вопроса. И на мгновение он показался ему таким неуместным, что не сразу понял его.

     - Что? - он покачал головой, чтобы рассеять ощущение сюрреалистичности, и ответил. - В октябре 1941 года. Не уверен, что помню точную дату … нет, помню, преподобный записал ее в мою родословную. Тридцать первое октября 1941 года. Почему? - «Почему, во имя Бога», - хотел он сказать, но подавил более сильное желание выругаться и очень спокойно повторил. - Почему?

     - Ты говорил, что его сбили в Германии, не так ли?

     - За Ла-Маншем по пути в Германию. Так мне сказали, - он мог смутно различить ее черты в лунном свете, но не мог прочитать выражение ее лица.

     - Кто сказал? Ты помнишь?

     - Преподобный, я полагаю. Или это могла быть моя мать, - ощущение нереальности исчезло, и он начал злиться. - Это имеет значение?

     - Возможно, нет. Когда мы впервые встретились с вами, Фрэнк и я в Инвернессе, преподобный сказал тогда, что ваш отец был сбит над Ла-Маншем.

     - Да? Ну … - вопрос «и что?» остался невысказанным, но она явно уловила его, потому что из рододендронов донеслось фырканье.

     - Ты прав, это не имеет значения. Но... и ты, и преподобный упомянули, что он был пилотом «Спитфайра». Это так?

     - Да, - Роджер не был уверен, почему, но у него возникло странное ощущение в затылке, как будто что-то могло стоять позади него. Он кашлянул, повернул голову, но ничего не увидел позади, кроме черно-белого леса, залитого лунным светом.

     - Я знаю это точно, - сказал он, словно защищаясь. - У мамы была его фотография с самолетом. «Кукла», так назывался самолет; имя было нарисовано на носу с изображением куклы в красном платье, с черными кудрями. - Он точно знал это. Он долго спал с фотографией под подушкой после того, как погибла его мать. Студийный портрет матери был слишком большим, и он боялся, что кто-нибудь заметит его пропажу.

     - «Кукла», - повторил он, внезапно потрясенный.

     - Что? Что?

     Он махнул рукой.

     - Ничего … я просто подумал, что так отец называл маму. Прозвище. Я видел несколько его писем к ней, и обычно они адресовались куколке. И сейчас подумал о ее черных кудрях … портрет мамы … Мэнди. У нее мамины волосы.

     - Хорошо, - сказала Клэр. – Не хотелось бы думать, что я одна ответственна за них. Скажешь ей, когда она подрастет, хорошо? Девочки с обильными кудрями всегда их ненавидят, по крайней мере, в юности, когда им хочется выглядеть, как все.

     Несмотря на свою озабоченность, он услышал нотку отчаяния в ее голосе и потянулся к ее руке, не обращая внимания на то, что она все еще держала в ней стебель растения.

     - Я скажу ей, - мягко сказал он. – Я ей все расскажу. Даже не думай, что мы позволим детям забыть вас.

     Она крепко сжала его руку, и ароматные белые цветы рассыпались по темной юбке.

     - Спасибо, - прошептала она, всхлипнула и тыльной стороной другой руки быстро вытерла глаза.

     - Спасибо, - сказала она еще раз, более решительно, и выпрямилась. – Это важно. Помнить. Если бы я этого не знала, я бы тебе не сказала.

     - Сказала … что?

     Ее руки, маленькие, но сильные и пахнущие лекарством, обняли его.

     - Я не знаю, что случилось с твоим отцом, - сказала она, - но это не то, что тебе говорили.

     *.*.*

     - Я была там, Роджер, - терпеливо повторила она. - Я читала газеты, я выхаживала летчиков, я говорила с ними. Я видела эти самолеты. «Спитфайры» были небольшими легкими самолетами, предназначенными для обороны. Они никогда не пересекали Ла-Манш; у них не хватало дальности полета, чтобы летать в Европу, хотя позже они там использовались.

     - Но … - какой бы аргумент он не собирался выдвинуть: сбился с курса, неверно его рассчитал – все было не то. Он и не заметил, что волосы на его руках встали дыбом.

     - Конечно, всякое бывает, - сказала она, словно прочитав его мысли. - Отчеты также искажаются со временем и расстоянием. Кто бы ни сказал твоей матери, он мог ошибиться; она могла сказать что-то, что преподобный неправильно истолковал. Все это возможно. Но во время войны у меня были письма от Фрэнка. Он писал так часто, как только мог, пока его не завербовали в МИ-6^[87]. После этого я часто месяцами ничего о нем не слышала. Но незадолго до этого он написал мне и случайно упомянул, что столкнулся с чем-то странным в отчетах, которыми занимался. «Спитфайр» упал, разбился – не был сбит, скорее всего, это был отказ двигателя – в Нортумбрии, и хотя он не сгорел, как ни странно, пилота в нем не было. Исчез. И он упомянул имя пилота, потому что посчитал, что имя Джеремия^[88] несет в себе некий рок, фатум.

     - Джерри, - произнес Роджер онемевшими губами. - Моя мама всегда называла его Джерри.

     - Да, - мягко сказала она. - И в Нортумбрии множество кругов стоящих камней.

     - Рядом с самолетом …

     - Я не знаю, - она беспомощно пожала плечами.

     Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, воздух был насыщен ароматом сломанных стеблей.

     - И вы говорите мне это сейчас, когда мы собираемся уйти, - сказал он очень спокойно.

     - Я колебалась несколько недель, - ответила она извиняющимся тоном. - Я вспомнила об этом только месяц назад или около того. Я нечасто думаю о … моем прошлом со всем этим … - она махнула рукой, намекая на их неизбежный уход и бурные дискуссии вокруг него. - Я как раз думала о Войне (интересно, перестанет ли она когда-нибудь быть для ее участников без заглавной буквы «В»?) и рассказывала о ней Джейми.

     Это Джейми спросил ее о Фрэнке. Хотел узнать, какую роль он сыграл на войне.

     - Он интересовался Фрэнком, - сказала она внезапно.

     - Я бы тоже интересовался в таких обстоятельствах, - заметил Роджер. – А Фрэнк не интересовался им?

     Замечание, казалось, выбило ее из колеи, и она не ответила, но вернула разговор в нужное русло. Если можно было использовать это слово для такого разговора, подумал он.

     - В любом случае, - сказала она, - именно это напомнило мне о письмах Фрэнка. И я пыталась вспомнить, о чем он мне писал, как вдруг вспомнила одну фразу о том, что Джеремия – имя, в котором присутствует фатум. – Она легонько вздохнула.

     - Я не была уверена … но я поговорила с Джейми, и он сказал, что я должна рассказать тебе. Он сказал, что, по его мнению, ты имеешь право знать, и что ты правильно распорядишься этим знанием.

     - Я польщен, - сказал он. Скорее раздавлен.

     *.*.*

     - Вот и все.

     Над горами начали появляться вечерние тусклые звезды. Не такие яркие, как в Ридже, где горная ночь опускалась, словно черный бархат. Они уже подошли к дому, но задержались во дворе, разговаривая.

     - Иногда я думаю: как путешествия во времени вписываются в концепцию Предопределения? Можно ли что-то изменить? И нужно ли изменять? Твои родители пытались изменить историю, очень старались, но не смогли. Я думал, все есть, как должно быть … с пресвитерианской точки зрения. - Он позволил легкому юмору проявиться в его голосе. - Испытывал почти утешение от мысли, что ничего не может измениться. Ничего нельзя изменить. Что-то вроде, бог на небесах, и с миром все в порядке.

     - Но, - Бри помахала сложенной фотокопией, отгоняя пролетающего мотылька, маленькое белое пятнышко.

     - Но, - согласился он. - Это доказательство, что все можно изменить.

     - Я как-то говорила об этом с мамой, - сказала Бри, немного подумав. - Она рассмеялась.

     - Да? - сухо произнес Роджер, и Бри рассмеялась в ответ.

     - Не то чтобы она думала, что это смешно, - уверила она его. - Я спросила ее, думает ли она, что путешественник во времени может изменить будущее, и она ответила мне, что это очевидно, потому что она меняла будущее каждый раз, когда спасала от смерти кого-то, кто умер бы, если бы ее там не было. У некоторых из них появились дети, которых у них в противном случае не было бы, и кто знает, что эти дети сотворят … и тогда она засмеялась и сказала, что это хорошо. Католики верят в Таинства и в отличие от протестантов не пытаются выяснить, как именно действует бог.

     - Ну, я не думаю, что я … О, она говорила обо мне, да?

     - Может быть, я не спрашивала.

     Он в свою очередь рассмеялся, хотя от этого заболело горло.

     - Доказательство, - задумчиво произнесла она, сидя на скамье возле передней двери и вертя фотокопию в длинных нервных пальцах. - Я не знаю. Это доказательство?

     - Возможно, не соответствует твоим строгим инженерным стандартам, - сказал он. - Но я помню, и ты тоже. Если бы это касалось только меня, то да, я бы подумал, что это просто мои мысли. Но я немного больше верю в твои мыслительные способности. Ты собираешься делать из этого бумажный самолетик?

     - Нет, это … Ой, Мэнди, - она вскочила прежде, чем он успел расслышать плач из детской наверху, и через мгновение исчезла в доме, оставив его внизу запереть двери. Обычно они не делали этого – в Хайленде никто этого не делал – но сегодняшним вечером …

     Его сердце забилось чаше, когда длинная серая тень пронеслась через тропу перед ним. Потом он улыбнулся. Маленький Адсо вышел на прогулку. Несколько месяцев назад соседский мальчик пришел с корзиной котят, которых хотел пристроить, и Бри взяла серого, зеленоглазого котенка, точную копию кота своей матери, и дала ему такое же имя. «Если бы у нас появился сторожевой пес, мы бы назвали его Ролло?» - спросил он.

     - Кошка священника … - прошептал он. - «Кошка священника – охотничья кошка»^[89]

     - Что ж удачной охоты, - добавил он вслед хвосту, исчезающему под кустом гортензии, и нагнулся, чтобы поднять сложенную наполовину бумагу с дорожки, где ее уронила Брианна.

     Нет, это был не бумажный самолетик. Что это? Бумажная шляпа? Непонятно. Он сунул его в карман рубашки и вошел внутрь.

     Бри и Мэнди были в гостиной перед только что разведенным камином. Мэнди, успокоенная и напоенная молоком, дремала на руках Бри с большим пальцем во рту. При появлении отца она сонно моргнула.

     - Что случилось, a leannan^[90]? - мягко спросил он, убирая спутавшиеся локоны с ее глаз.

     - Плохой сон, - сказала Бри спокойно. - Гадкая тварь пыталась залезть в окно.

     Он непроизвольно взглянул на окно рядом с собой, в котором отражалась только домашняя сцена, частью которой он был. Мужчина в стекле выглядел настороженно, его плечи напряжены в готовности защищаться и нападать. Он встал и задернул шторы.

     - Вот, - сказал он, садясь и протягивая руки к Мэнди. Она перебралась к нему с медленностью древесного ленивца, засунув при этом влажный большой палец ему в ухо.

     Бри пошла за какао и вернулась с треньканьем чашек, запахом горячего молока и шоколада и взглядом человека, который раздумывает, что сказать по сложному делу.

     - Ты, э-э, … учитывая природу проблемы … ты не думал спросить бога? - сказала она неуверенно. - Напрямую.

     - Да, я думал об этом, - заверил он ее, раздраженный и позабавленный ее вопросом. - И да, я спрашивал … несколько раз. Особенно по дороге в Оксфорд. Где я нашел это. - Он кивнул на листок бумаги. - Что это такое, кстати? Фигурка, я имею в виду.

     - Ох, - она подняла его и сложила еще несколько раз, быстро и уверенно, затем положила на ладонь. Мгновение он недоуменно хмурился, но потом понял. Китайская гадалка^[91], как ее называли дети. Фигурка имеет четыре клапана, в которые суют по два пальца каждой руки, и, двигая ими определенным образом, можно получить ответ на заданный вопрос – Да, Нет, Иногда, Всегда – который написан на клапанах внутри.

     - Очень уместно, - хмыкнул он.

     Некоторое время они молчали, попивая какао в тишине, балансирующей на грани вопроса.

     *.*.*

     - В Вестминстерском исповедании^[92] также говорится, что только бог является господином совести. Я смирюсь с этим, - сказал он, наконец, тихо, - или не смирюсь. Я сказал доктору Уэзерспуну, что немного странно иметь помощника хормейстера, который не умеет петь. Он только улыбнулся и сказал, что хочет, чтобы я взялся за эту работу, чтобы держать меня среди паствы, пока я все обдумываю. Вероятно, боялся, что я запрыгну на другой корабль и отправлюсь в Рим, - добавил он в качестве слабой шутки.

     - Вот и хорошо, - тихо сказала она, не отрываясь взгляда от какао, которое не пила.

     Снова молчание. Тень Джерри МакКензи, Королевские воздушные войска, подошла и села у камина в кожаной летной куртке на флисовой подкладке, наблюдая за игрой света в иссиня-черных волосах своей внучки.

     - Значит, ты … - она сглотнула пересохшим ртом - будешь искать? Попытаешься узнать, куда исчез твой отец? Где он может быть?

     Где он может быть. Здесь, там, тогда, сейчас? Его сердце внезапно судорожно дернулось при мысли о бродяге, который останавливался в старой башне. Боже … нет. Этого не может быть. Нет причин так думать, нет. Только желать.

     Он много думал об этом по дороге в Оксфорд, между молитвами. Что бы он сказал, о чем бы спросил, будь у него шанс. Он хотел обо всем расспросить, все рассказать … но было только одно, о чем нужно рассказать его отцу, и это похрапывало у него на руках, как пьяный шмель.

     - Нет, - Мэнди поерзала во сне, коротко вздохнула и откинулась на его грудь. Он, опустив голову, не сводил глаз с темного лабиринта ее кудрей. - Я не могу допустить, чтобы мои собственные дети остались без отца. - Его голос был почти не слышим; он чувствовал, как его голосовые связки скрежещут, словно шестеренки, выталкивая слова. - Это очень важно. Помнить своего отца.

     Бри отвела глаза, сверкнув синим огоньком в них.

     - Я думала … ты был слишком мал. Ты помнишь своего отца?

     Роджер покачал головой, чувствуя, как сжимается его сердце.

     - Нет, - тихо ответил он и наклонился, вдыхая запах волос дочери. - Я помню твоего.

     Глава 22. БАБОЧКА

     Уилмингтон, колония Северная Каролина

     Май 3, 1777

     Я сразу же поняла, что Джейми снова видел сон. Его лицо было задумчивым и отстраненным, словно он видел перед ним не кровяную колбасу на тарелке, а что-то иное.

     Его вид породил во мне сильное желание спросить, что ему снилось. Но я сдержалась, опасаясь, что из-за моего нетерпения он может что-нибудь забыть. Надо признаться, что я испытывала некоторую зависть. Я бы отдала все, чтобы видеть сны, которые видел он, реальные или нет. Это не имело значения. Это была связь, и перерезанные нервные ниточки с моей ушедшей семьей вдруг искрили, как закороченные электрические кабели, когда я видела его лицо с таким выражением.

     Я жаждала знать, что ему снилось, хотя, как обычно для снов, они редко были однозначны.

     - Ты видел сон, не так ли? - спросила я, как только служанка вышла. Мы поздно встали, устав от вчерашней поездки, и нам сервировали обед в маленькой гостиной.

     Он взглянул на меня и медленно кивнул, слегка нахмурив брови. Я забеспокоилась; обычно сны о Бри и детях заставляли его светиться от радости.

     - Что? - спросила я. - Что случилось?

     Он пожал плечами, все еще хмурясь.

     - Ничего, сассенах. Я видел Джема и девочку … - на его лице появилась улыбка. - Боже, она такая маленькая оторва! Напоминает тебя, сассенах.

     Сказать по правде, комплимент так себе, но в глубине души я почувствовала тепло. Я провела часы, вглядываясь в лица Мэнди и Джема, стараясь запомнить их черты и жесты, пытаясь представить, как они будут выглядеть со временем, и я была почти уверена, что у Мэнди мой рот. Я знала, что у нее мой разрез глаз и мои волосы – бедное дитя – только черного цвета.

     - Что они делали?

     Он потер пальцем под бровями, словно у него болела голова.

     - Они были снаружи, - начал он медленно. - Джем что-то приказал ей, а она пнула его по ноге и убежала, он погнался за ней. Думаю, была весна. - Он улыбнулся, уставившись в свое видение. - В ее волосах были маленькие цветочки, и на камнях тоже.

     - На каких камнях? - спросила я с тревогой.

     - Надгробных. Они играли на кладбище за Лаллиброхом.

     Я счастливо выдохнула. Это был третий сон, когда он видел их в Лаллиброхе. Может быть, это было только желаемое, но то, что они поселились там, делало его счастливым, также как и меня.

     - Они могли, - сказала я. - Роджер был там, когда искал тебя. Он сказал, что дом пустует и продается. У Бри есть деньги, они могли купить его. Они могут быть там! - Я говорила об этом и раньше, но он кивнул мне с довольным видом.

     - Да, могут, - согласился он; его глаза были полны нежности от видения детей, бегающих среди высокой травы и серых камней его фамильного кладбища.

     - С ними была бабочка, - внезапно произнес он. - Я забыл. Голубая.

     - Голубая? Разве в Шотландии есть голубые бабочки? - я нахмурилась, вспоминая. Я могла вспомнить только белых или желтых.

     Джейми с легким раздражением поглядел на меня.

     - Это сон, сассенах. Я могу увидеть бабочку с крыльями из тартана, если захочу.

     Я хохотнула, но продолжила спрашивать.

     - Ладно. Что тебя тогда беспокоит?

     Он с любопытством взглянул на меня.

     - Как ты узнала, что я беспокоюсь.

     Я посмотрела на него сверху вниз, ну насколько возможно, учитывая разницу в росте.

     - Может, у тебя и не прозрачное лицо, но я за тобой замужем уже тридцать лет.

     Он не стал уточнять, что фактически двадцать лет меня с ним не было, и только улыбнулся.

     - Да. В общем-то, ничего особенного, только они пошли в старую башню.

     - В старую башню? - переспросила я. Древнее строение стояло на холме за Лаллиброхом, и его тень каждый день скользила по семейному кладбищу, как по гигантскому циферблату. Джейми и я часто по вечерам уходили к ней, чтобы посидеть на лавочке или просто постоять, прислонившись к ее стенам, отдыхая от суеты дома и наслаждаясь мирной картиной полей и холмов, бело-зеленых в мягких сумерках.

     Небольшая морщинка снова была между его бровей.

     - Старая башня, - повторил он и беспомощно взглянул на меня. - Я не знаю, что это было. Только мне не хотелось, чтобы они туда входили. Такое чувство … что там внутри что-то было. Ждало. И мне это совсем не понравилось.

     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

     Капер

     Глава 23. ПИСЬМА С ФРОНТА

     «Октябрь 3, 1776

     Элсмир – для леди Доротеи Грей

     Дорогая кузина,

     Я пишу в спешке, чтобы успеть поймать курьера. Я отправляюсь в короткое путешествие в компании с другим офицером по поручению капитана Ричардсона и точно не знаю, каково будет мое местонахождение в ближайшем будущем. Ты можешь писать мне на имя твоего брата Адама. Я постараюсь поддерживать с ним связь.

     Твое поручение я выполнил, насколько это было в моих силах, и ты впредь можешь рассчитывать на меня. Передай моему и твоему отцам мои наилучшие пожелания и уважение, а также мою неизменную любовь и не забудь большую часть последнего оставить себе.

     Твой покорный слуга,

     Уильям»

     «Октябрь 3, 1776

     Элсмир – для лорда Джона Грея

     Дорогой отец,

     После длительного размышления я решил принять предложение капитана Ричардсона и сопровождать старшего офицера в его миссии в Квебек в качестве переводчика с французского. Генерал Хау дал согласие.

     Я еще не встречался с капитаном Рэндаллом-Айзексом, но присоединюсь к нему в Олбани на следующей неделе. Я не знаю, когда мы вернемся, и будет ли у меня возможность писать Вам, но я напишу сразу же, как появится возможность. А тем временем молю – думайте обо мне с любовью.

     Ваш сын

     Уильям»

     *.*.*

     Конец октября 1776

     Квебек

     Уильям не знал, что и думать о капитане Денисе Рэндалле-Айзексе. Он выглядел добродушным, ничем не примечательным брюнетом лет тридцати, хотя и довольно симпатичным. Такого можно найти в любом полку. Он хорошо разбирался в картах, был готов ответить на шутку и казался открытым и надежным. Кроме того, он был очень приятным компаньоном в путешествии, обладал солидным запасом занимательных рассказов для дороги и досконально знал похабные песни и стихи самого низкого пошиба.

     Но он никогда не говорил о себе. А это, по опыту Уильяма, было тем, что большинство людей делало лучше всего или, по крайней мере, чаще всего.

     Он попытался осторожно подтолкнуть его к откровенности, рассказав довольно драматичную историю своего рождения и получив, в свою очередь, несколько бесполезных фактов: собственный отец Рэндалла-Айзекса, драгунский офицер, погиб в Хайлендской кампании еще до рождения Дениса, и его мать снова вышла замуж через год.

     - Мой отчим – еврей, - сказал он Уильяму. - Богатый, - добавил с кривой усмешкой.

     Уильям дружелюбно кивнул.

     - Лучше, чем бедный, - сказал он и на этом остановился. Хотя информации было не так уж много, но каким-то образом это объясняло, почему Рэндалл-Айзекс работал на Ричардсона, а не гнался за славой с «Лансерами» или «Валлийскими фузилерами»^[93]. За деньги можно было купить комиссию, но она не гарантировала ни теплого приема в полку, ни тех возможностей, которые могли дать семейные связи и влияние, о которых деликатно говорят как об «интересе».

     Уильяму пришла в голову мимолетная мысль, почему он отказывается от своих собственных существенных связей и возможностей и участвует в шпионских предприятиях капитана Ричардсона, но он отбросил ее, как предмет для более позднего размышления.

     - Невероятно, - пробормотал Денис, поднимая голову. Они остановили своих лошадей на дороге, ведущей от берега Святого Лаврентия к цитадели Квебека. Отсюда они могли видеть крутую скалу, на которую семнадцать лет назад поднялись войска Вольфа, чтобы отнять цитадель – и Квебек – у французов.

     - Мой отец поднимался сюда, - сказал Уильям, пытаясь говорить непринужденно.

     Рэндалл-Айзекс с изумлением повернул к нему голову.

     - Да? Лорд Джон? Вы имеете в виду, что он сражался на полях Авраама с Вольфом^[94]?

     - Да, - Уильям с уважением поглядел на утес. Он густо зарос молодыми деревцами, но камень под ними представлял собой крошащийся сланец. Даже отсюда Уильям мог видеть сквозь листья острые темные трещины и четырехугольные дыры. Взобраться на такую высоту в темноте, и не только взобраться, но и затащить с собой всю артиллерию вверх по склону утеса …!

     - Он говорил, что битва закончилась почти сразу же, как только началась – всего один сильный залп – но подъем сюда был худшим из того, что ему приходилось когда-либо испытать.

     Рэндалл-Айзекс уважительно хмыкнул и мгновение не двигался, прежде чем собрать поводья.

     - Вы говорили, что ваш отец знаком с сэром Гаем? - спросил он. - Несомненно, он будет рад услышать эту историю.

     Уильям взглянул на своего спутника. На самом деле, он не говорил, что отец знаком с сэром Гаем Карлтоном, главнокомандующим войск в Северной Америке, хотя лорд Джон знал его. Его отец был знаком практически со всеми. И с этой простой мыслью он внезапно понял, какова его истинная функция в этой экспедиции. Он был визитной карточкой Рэндалла-Айзекса.

     Он действительно очень хорошо говорил по-французски – языки давались ему легко – а французский Рэндалла-Айзекса был в зачаточном состоянии. Ричардсон, вероятно, говорил правду об этом; всегда лучше иметь переводчика, которому можно доверять. И хотя Рэндалл-Айзекс проявлял лестный интерес к Уильяму, тот постфактум понял, что капитана гораздо сильнее интересовал лорд Джон и основные моменты его военной карьеры – где он служил, с кем служил или под чьим началом.

     Это случилось уже дважды. Они посетили комендантов фортов Сен-Жан и Шамбли, и в обоих случаях Рэндалл-Айзекс, представив свои верительные грамоты, мимоходом упомянул, что Уильям приходится сыном лорду Джону Грею. После чего официальная встреча сразу же перерастала в долгий поздний вечер воспоминаний и разговоров, подпитываемых хорошим бренди, во время которого – как теперь понимал Уильям – он и коменданты разговаривали, а Рэндалл-Айзекс сидел и слушал с интересом на своем красивом раскрасневшемся лице.

     Ха, подумал про себя Уильям. Осознав всю ситуацию, он не мог определиться, как к ней относиться. С одной стороны он был доволен, что мог учуять – с какой стороны дует ветер. С другой, был разочарован, что в нем нуждались из-за его связей, а не из-за личных качеств.

     Все же знать об этом было полезно, хотя и унизительно. Чего он не знал: так это какова была задача Рэндалла-Айзекса. Он только собирал информацию для Ричардсона? Или имел другое тайное задание? Довольно часто тот предоставлял Уильяма самому себе, небрежно упомянув о встрече, где его знания французского будет достаточно.

     В соответствии с очень ограниченными инструкциями, которые дал ему капитан Ричардсон, они должны оценить настроения французских и английских поселенцев в Квебеке с прицелом на будущую поддержку в случае вторжения американских повстанцев или попыток со стороны континентального конгресса склонить их на свою сторону.

     Эти настроения пока казались ясными, если не такими, как он мог ожидать. Французские поселенцы здесь поддерживали сэра Гая, который в качестве генерал-губернатора Северной Америки принял Квебекский закон, узаконивший католицизм и защитивший французских католиков. Англичане же тем актом были возмущены и массово отказались отвечать на призывы сэра Гая о помощи ополченцев во время нападения американских повстанцев на город предыдущей зимой.

     - Должно быть, они сошли с ума, - заметил он Рэндаллу-Айзексу, когда они пересекали открытую равнину перед цитаделью. - Я имею в виду тех американцев, которые пробовали захватить ее в прошлом году.

     Они достигли вершины утеса, и цитадель перед ними возвышалась над равниной, уверенная и основательная в лучах осеннего солнца. День был теплым и прекрасным, воздух полон насыщенных земляных запахов реки и леса. Он никогда раньше не видел такого леса. Деревья, окаймлявшие равнину и росшие по всему берегу реки Святого Лаврентия, образовывали непроницаемую массу, сейчас сверкающую золотым и алым. На фоне темной воды и невероятной синевы бескрайнего октябрьского неба все это создавало у него сказочное ощущение нахождения в средневековой картине, наполненной золотой пыльцой и потусторонним духом.

     Но помимо красоты этого места он чувствовал его дикость. Чувствовал это с такой пронзительной ясностью, которая, казалось, просвечивала его кости. Дни были все еще теплыми, но с каждым днем на рассвете холод наступающей зимы кусался все сильнее, и ему не требовалось много воображения, чтобы увидеть эту равнину такой, какой она будет через несколько недель, покрытой белым льдом и негостеприимной ко всему живому. Имея за спиной двести миль дороги и трудности со снабжением двух всадников в их путешествии на север в хорошую погоду, он хорошо понимал проблемы снабжения целой армии в плохую погоду …

     - Если бы они не были сумасшедшими, они бы не делали то, что делают, - прервал его размышления Рэндалл-Айзекс, остановившись на мгновение, чтобы оценить открывшийся вид солдатским взглядом. - Однако их привел сюда полковник Арнольд. А этот человек точно сумасшедший, но чертовски хороший солдат. - В его голосе сквозило восхищение, и Уильям с любопытством взглянул на него.

     - Вы его знаете? - спросил он, и Рэндалл-Айзекс рассмеялся.

     - Не то что бы, - ответил он. - Поехали. - Он пришпорил коня, и они повернули к воротам цитадели. Впрочем, на его лице было веселое, полупрезрительное выражение, как будто он что-то вспомнил, и через несколько мгновений он снова заговорил.

     - Он мог бы это сделать. Арнольд, я имею в виду. Взять город. У сэра Гая не было настоящего войска, и если бы Арнольд выбрал правильный маршрут и имел достаточно пороха и ружей … ну, тогда это была бы другая история. Но он выбрал неправильного проводника.

     - Что вы имеете в виду?

     Рэндалл-Айзекс резко насторожился, но затем, казалось, внутренне пожал плечами, как бы говоря: «Какое это имеет значение?» Он был в хорошем настроении и уже предвкушал горячий ужин, мягкую постель и чистое белье после нескольких недель поездки по мрачному лесу.

     - Он не мог двигаться по суше, - сказал он. - Чтобы найти способ переправить армию и все необходимое на север по воде, Арнольд искал человека, который знал здесь все реки и волоки. И он нашел такого … некоего Сэмюэля Гудвина.

     - Но ему никогда не приходило в голову, что Гудвин может быть лоялистом, - Рэндалл-Айзекс покачал головой от такой наивности. - Гудвин подошел ко мне и спросил, что ему делать. Ну, я подсказал ему, и он дал Арнольду свои карты … тщательно подправленные.

     И они выполнили свою задачу. Путем искажения расстояний, удаления ориентиров, обозначения проходов там, где их не было, и даже составления карт, которые вообще были плодом чистого воображения, мистеру Гудвину удалось заманить войско Арнольда в пустоши. В результате им пришлось нести свои лодки и припасы по суше в течение нескольких дней, и, в конце концов, они так сильно задержались, что зима застала их далеко от Квебека.

     Рэндалл-Айзекс рассмеялся, хотя, как подумал Уильям, в смехе был оттенок сожаления.

     - Я был поражен, когда мне сказали, что он все-таки выбрался. Помимо всего прочего, его обманули плотники, которые делали ему лодки. Я полагаю, что это была чистая некомпетентность, а не политика, хотя в наши дни трудно сказать наверняка. Они были сделаны из сырой древесины и плохо подогнаны. Более половины из них развалились и затонули в течение нескольких дней после спуска на воду.

     - Должно быть, это был сущий ад, - сказал Рэндалл-Айзекс как бы самому себе. Затем он выпрямился, качая головой.

     - Но они последовали за ним. Все его люди. Только одна рота повернула назад. Голодные, полуголые, замерзающие ... они шли за ним, - повторил он с удивлением. Он покосился на Уильяма, улыбаясь. - Думаете, ваши люди последуют за вами, лейтенант? В таких условиях?

     - Надеюсь, у меня хватит здравого смысла, чтобы не доводить их до таких условий, - сухо ответил Уильям. - Что в итоге случилось с Арнольдом? Его схватили?

     - Нет, - ответил Рэндалл-Айзекс, подняв руку, чтобы помахать стражникам у ворот цитадели. - Нет, не поймали. Что с ним теперь стало, одному богу известно. Или богу и сэру Гаю. Я надеюсь, что последний сможет нам что-нибудь рассказать.

     Глава 24. JOYEUX NÖEL^[95]

     Лондон

     Декабрь 24, 1776

     Большинство успешных мадам – женщины в теле, подумал лорд Джон. Мог ли этот факт быть следствием повышенного аппетита, которому отказывали в молодости, или являлся щитом от возможности вернуться к нищему началу своего ремесла? Как бы там ни было, большинство этих дам обладали солидной плотью.

     Но не Нэсси. Когда она, стоя у огня, натягивала платье – он случайно застал ее в постели – он мог видеть сквозь тонкую муслиновую сорочку очертания ее тела. На ее тощем теле не стало ни на унцию больше плоти, чем было, когда он впервые встретил ее в возрасте, как она говорила, четырнадцати лет, хотя он подозревал, что в то время ей могло быть лишь одиннадцать. Значит, сейчас ей тридцать с лишним, но она все еще выглядела на четырнадцать. Он улыбнулся этой мысли, и она, завязывая платье, улыбнулась в ответ. Улыбка немного состарила ее, потому что показала щели между зубов, многие из которых почернели у корня. Если она и не стала толстой, то только потому, что такова была ее конституция; она обожала сахар и съедала целую коробку засахаренных фиалок или рахат-лукума за считанные минуты, компенсируя голодную юность в шотландском нагорье. Он принес ей фунт засахаренных слив.

     - Полагаете, я такая дешевая? - сказала они, приподняв брови и взяв красивую коробочку из его рук.

     - Никогда, - уверил он ее. - Это просто извинение за беспокойство в неурочный час. - Фраза была импровизацией; фактически он ожидал застать ее за работой. Шел лишь одиннадцатый час ночи.

     - Ну, это канун Рождества, - сказала она, отвечая на незаданный вопрос. - Все мужчины, имеющие дом, находятся там. - Она зевнула, сняла ночной чепец и стала расчесывать пальцами густую массу кудрявых волос.

     - И все же у вас есть клиенты, - заметил он. Снизу доносилось пение, и в холле было много народа, когда он проходил мимо.

     - Ох, да. Несчастные. Я оставляю их на Мэйбел. Мне не хочется видеть их, бедняжек. Жалко. Тем, кто приходит в канун Рождества, не нужна женщина … только камин, чтобы посидеть возле него, и люди, с которыми можно поговорить. - Она махнула рукой и села, жадно развязывая бантик на подарке.

     - Тогда позвольте мне пожелать вам счастливого Рождества, - сказал он, наблюдая за ней с насмешливой любовью. Она бросила одну конфетку в рот, закрыла глаза и вздохнула в экстазе.

     - Мм-м, - промычала она и, не проглотив одну конфету, тут же зажевала другую. Судя по сердечной интонации междометия, он предположил, что она ответила ему тем же.

     Он, конечно, знал, что сегодня канун Рождества, но каким-то образом выкинул это из головы в долгие холодные часы дня. Дождь лил весь день, пронзая ледяными иголками, время от времени разражаясь противным градом, и он продрог насквозь с самого рассвета, когда лакей Минни разбудил его с вызовом в дом Аргуса.

     Комната Нэсси была маленькой, но элегантной, и в ней приятно пахло сном. Ее кровать была огромной, завешенной шерстяным пологом в очень модную розово-черную клетку в стиле королевы Шарлотты. Уставший, замерзший и голодный, он почувствовал тягу к этой теплой, манящей пещере с грудами подушек из гусиного пуха, одеял и чистых мягких простыней. Что бы она подумала, если бы он попросил разделить с ней постель на ночь?

     «…камин, чтобы посидеть возле него, и люди, с которыми можно поговорит». Что ж, у него это было, по крайней мере, в данный момент.

     Грей услышал низкий жужжащий звук, что-то вроде жужжания мухи, попавшей между оконными стеклами. Взглянув в сторону звука, он понял, что в куче смятого постельного белья на кровати находилось тело. Но подушке лежала искусно украшенная кисточка ночного колпака.

     - Это не кто иной, как Рэб, - он обернулся на веселый голос и увидел, что она улыбается. - Хотите тройничок, а?

     Он покраснел и понял, что она ему нравилась не только сама по себе и не только за ее ловкость шпиона, но и за то, что она обладала непревзойденной способностью сбивать его с толку. Он полагал, что она не знает в точности его собственных пристрастий, но она была шлюхой с детства и, скорее всего, хорошо понимала многие желания, даже не осознанные.

     - О, думаю, что нет, - вежливо отказался он. - Не хочу беспокоить вашего мужа. - Он старался не думать о грубых руках и крепких бедрах Рэба МакНаба. Конечно же, он ведь не …?

     - Этого олуха не разбудишь и пушечным выстрелом, - сказала она, ласково взглянув на постель. Однако встала и задернула шторы, заглушая храп.

     - Говоря о пушках, - добавила она, садясь на свое место и наклонившись, чтобы лучше рассмотреть Грея. - Вы выглядите, словно сами побывали на войне. Вот, выпейте глоточек спиртного, я прикажу принести ужин. - Она кивнула на графин со стаканами, стоящими на столе возле ее кресла и потянулась к веревочке.

     - Нет, благодарю. У меня мало времени. Но я глотну виски, чтобы согреться.

     Виски – она не пила ничего другого, презирала джин, считая его напитком для нищих, а вино считала недостаточно крепким – согрело его. Его мокрый плащ начал парить от тепла камина.

     - Мало времени? Почему? - спросила она.

     - Я отплываю во Францию, утром, - ответил он.

     Она вздернула брови и положила в рот еще одну конфету.

     - О, не втете рожетво сосво семе?

     - Не говорите с набитым ртом, моя дорогая, - тем не менее, он улыбнулся. - Вчера у моего брата случился приступ. Сердечный, как говорит врач-шарлатан, хотя вряд ли он знает. Так что обычный рождественский ужин отменяется.

     - Я очень сочувствую, - сказала Нэсси теперь внятно. Она стерла сахар с уголка рта, озабоченно нахмурив брови. - Его светлость – прекрасный человек.

     - Да, он действительно … - он остановился, уставившись на нее. - Вы встречались с моим братом?

     Нэсси скромно улыбнулась ему.

     - Благоразумие – самый ценный актив мадам в ее ремесле, - произнесла она нараспев, явно повторяя мудрое высказывание своего прежнего работодателя.

     - Говорит женщина, которая шпионит для меня, - он пытался не представлять Хэла … конечно же, он не стал бы … или, быть может, чтобы не докучать Минни своими желаниями? Но он …

     - Шпионить – не значить болтать понапрасну, не так ли? В любом случае, я хочу чаю. Разговор сушит горло, - она позвонила в колокольчик, затем откинулась назад, приподняв одну бровь. - Ваш брат умирает, а вы отправляетесь во Францию? Должно быть, что-то неотложное?

     - Он не умирает, - резко ответил Грей. Эта мысль разверзла под ним паркет, и ухмыляющаяся бездна взглянула на него. Он решительно отвел глаза.

     - У него … был шок. Пришло письмо, что его младший сын ранен в Америке и захвачен в плен.

     Ее глаза расширились, и руки прижались к несуществующей груди.

     - Младший. Это … Генри, да?

     - Да. И почему, черт побери, вы это знаете? - потребовал он ответа, резким от возбуждения голосом. Она сверкнула на него улыбкой с дырами между зубов, но тут же стала серьезной, увидев его отчаяние.

     - Один из лакеев его светлости постоянно бывает у нас, - просто сказала она. – По четвергам в свой выходной.

     - О, - он сидел неподвижно, положив руки на колени, пытаясь хоть как-то обуздать свои мысли и чувства. – Да … понятно.

     - Поздно для этого времени года получать сообщения из Америки, не так ли? – она взглянула на окно, затянутое слоями красного бархата и кружев, которые не могли заглушить шум хлещущего дождя. – Прибыл задержавшийся корабль?

     - Да. Сбился с курса и добрался до Бреста с поврежденной грот-мачтой. Далее сообщение было доставлено по суше.

     - А вы, значит, собираетесь в Брест?

     - Нет.

     Прежде чем она успела что-то спросить, раздался тихий стук в дверь, и она пошла впустить портье, который – без какой-либо просьбы, как заметил Грей – принес поднос с чайными принадлежностями, в том числе с кексом, покрытым толстым слоем сахара.

     Он раздумывал. Мог ли он сказать ей? Она не шутила, говоря о благоразумии, он знал. По-своему, она хранила столь же много секретов и так же хорошо, как и он сам.

     - Это насчет Уильяма, - сказал он, когда она закрыла дверь и повернулась к нему.

     *.*.*

     Он знал, что рассвет близок по боли в костях и слабому звону карманных часов, хотя в небе не наблюдалось никаких признаков наступления утра. Облака черные, как трубочисты, коснулись крыш Лондона, и улицы стали темнее, чем в полночь; все фонари погашены, огни в очагах почти догорели.

     Он не спал всю ночь. Ему нужно было кое-что сделать и пойти домой, чтобы поспать несколько часов, прежде чем сесть в карету на Дувр. Однако он не мог уйти, не увидев Хэла. Просто, чтобы успокоиться.

     В окнах дома Аргуса горел свет. Свет пробивался сквозь закрытые шторы, и мокрая брусчатка снаружи слабо мерцала. Снег шел густо, но еще не слежался. Скорее всего, карета будет двигаться медленно, застревая на раскисших дорогах.

     Кстати, о каретах: сердце его болезненно дернулось при виде потрепанного экипажа у ворот, который, как он подумал, принадлежал доктору.

     На его стук двери тут же были открыты полуодетым лакеем в небрежно заправленной в штаны ночной рубашке. Встревоженное лицо мужчины немного расслабилось, когда он узнал Грея.

     - Герцог …

     - Ночью было плохо, милорд, но сейчас стало полегче, - прервал его мужчина по имени Артур, отступив назад, чтобы впустить его, и, сняв с его плеч плащ, отряхнул снег.

     Он кивнул и направился к лестнице, не дожидаясь, пока о нем доложат. По дороге наверх он встретил спускавшегося доктора, худощавого седого человека в черном вонючем пальто и с сумкой в руке.

     - Как он? - спросил он, хватая мужчину за рукав, когда тот добрался до лестничной площадки. Доктор возмущенно отстранился, но увидев его лицо в свете бра и признав его сходство с Хэлом, успокоился.

     - Несколько лучше, милорд. Я пустил ему кровь, три унции, и ему стало легче дышать.

     Грей отпустил рукав и помчался вверх по лестнице, чувствуя стеснение в груди. Дверь в апартаменты Хэла была открыта, и он сразу же вошел, едва не столкнувшись со служанкой, которая выносила ночной горшок, накрытый крышкой и изящно задрапированный сверху вышитой цветами тканью. Он прошел мимо нее с извиняющимся кивком и вошел в спальню брата.

     Хэл сидел, прислонившись к горе подушек за спиной, и выглядел очень плохо. Минни сидела рядом, ее приятное круглое лицо было изможденным от беспокойства и бессонницы.

     - Вижу, ты даже оправляешься стильно, ваша светлость, - заметил Грей, садясь по другую сторону кровати.

     Хэл приоткрыл один глаз и посмотрел на него. Его осунувшееся лицо могло быть лицом скелета, но острый взор бледного глаза был живым, и Грей почувствовал, как его грудь наполняется облегчением.

     - А-а, эта тряпка, - произнес Хэл, слабо, но ясно. - Это все Дотти. Она не хочет никуда выходить, хотя я уверял ее, что не умру без нее и непременно дождусь ее возвращения, чтобы сделать это. - Он сделал паузу, чтобы перевести дух со слабым хрипом, потом кашлянул и продолжил: - Она, слава богу, не из тех, кто предается благочестию, у нее нет музыкального таланта, и ее жизненная сила такова, что она представляет угрозу для кухонной утвари. Поэтому Минни заняла ее вышивкой, чтобы выплеснуть ее огромную энергию. Ты же знаешь, она вся в мать.

     - Прости, Джон, - извиняющимся тоном сказала ему Минни. - Я отправила ее спать, но видела, что свеча в ее спальне все еще горит. Полагаю, что она сейчас вышивает пару тапочек для тебя.

     Грей решил, что вышитые тапочки безобидны, какой бы мотив она ни выбрала для вышивки, и так и сказал.

     - До тех пор, пока она не станет вышивать мне панталоны. Узелки, знаете ли …

     Это заставило Хэла рассмеяться, от чего он судорожно закашлялся, хотя на лице появился слабый румянец.

     - Итак, ты не умираешь, не так ли? - спросил Грей.

     - Нет, - коротко ответил Хэл.

     - Хорошо, - улыбнулся Грей брату, - и не вздумай.

     Хэл моргнул, но вспомнил случай, когда он сказал Грею то же самое, и улыбнулся в ответ.

     - Очень постараюсь, - сказал он и, повернувшись, ласково положил руку на плечо Минни. - Моя дорогая …

     - Я принесу чая, - сказала она, тут же поднявшись. - И горячий завтрак, - добавила она, кинув внимательный взгляд на Грея. Затем вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

     - В чем дело? - Хэл подтянулся повыше на подушках, не обращая внимания на окровавленную повязку на локте. - У тебя есть новости?

     - Мало. Но большое количество тревожных вопросов.

     Известие о пленении Генри было вложено запиской для Хэла в письмо ему самому от одного из его контактов в шпионском сообществе. Само письмо содержало ответ на его вопросы об известных французских связях некоего Персиваля Бошана. Однако он не хотел обсуждать это с Хэлом до тех пор, пока не увидел Нэсси, да и брат был не в том состоянии, чтобы вести такие разговоры.

     - Никаких известных связей между Бошаном и министром иностранных дел Франции Верженом, но его часто видели в компании с Бомарше.

     Это известие спровоцировало очередной приступ кашля.

     - Ничего удивительного, - хрипло заметил Хэл, когда кашель прошел. - Взаимный интерес к охоте, по-видимому? - Последнее замечание было саркастической ссылкой как на нелюбовь Бошана к кровавой забаве, так и на прозвище Бомарше, «генерал-лейтенант охоты», данное ему последним королем.

     - И, - продолжил Грей, проигнорировав его замечание, - с неким Сайласом Дином.

     Хэл нахмурился.

     - Кто это?

     - Американский торговец. Находится в Париже по делам американского конгресса. Он крутится вокруг Бомарше, и его видели разговаривающим с Верженом.

     - Ах, этот, - Хэл хлопнул рукой по одеялу. - Что-то слышал о нем.

     - Ты слышал о компании «Rodrigue Hortalez et Cie»?

     - Нет. Звучит по-испански, да?

     - Или по-португальски. Мой информатор знает только название и про слухи, что Бомарше имеет с ней какие-то дела.

     Хэл крякнул и откинулся назад.

     - Бомарше сунул нос во множество дел. Изготавливает часы, ради бога, словно писать пьесы недостаточно плохо. А Бошан как-то связан с этой компанией?

     - Неизвестно. Просто слухи, ничего определенного. Я запросил всю информацию, связывающую Бошана с американцами, нечто не широко известное, и вот что получил.

     Худые пальцы Хэла беспокойно постучали по покрывалу.

     - Твой информатор знает, чем занимается эта испанская компания?

     - Торговлей, чем же еще? - иронично ответил Грей, и Хэл фыркнул.

     - Если бы это был банкирский дом, у тебя могла быть зацепка.

     - Могла бы, но, думаю, единственный способ узнать - это отправиться туда и потыкать острой палкой. У меня карета в Дувр … - он прищурился на часы на каминной полке, - через три часа.

     - А-а.

     Голос звучал неопределенно, но Грей хорошо знал брата.

     - Я вернусь из Франции, в крайнем случае, в конце марта, - сказал он и мягко добавил. - Я должен отплыть на первом корабле в Америку в этом году, Хэл. И я привезу Генри. - Живого или мертвого. Никто не сказал этого, они не нуждались в словах.

     - Я буду здесь, когда ты привезешь его, - тихо сказал Хэл.

     Грей положил свою руку на руку брата, который тут же вял его ладонь. Она могла выглядеть истончившейся, но Грея обнадежила решительная сила в хватке Хэла. Они сидели молча, взявшись за руки, пока дверь не открылась, и в нее бочком не вошел Артур, теперь уже полностью одетый, с подносом размером с карточный стол. На подносе были сервированы бекон, сосиски, почки, копченая рыба, яйца-пашот в масле, жареные грибы с помидорами, тосты, джем, мармелад, огромный чайник ароматного дымящегося чая, вазочка с сахаром, кувшинчик с молоком, и закрытое блюдо, которое он церемонно поставил перед Хэлом, и в котором оказалась какая-то противная жидка кашица.

     Артур поклонился и вышел, оставив Грея гадать, не этот ли лакей ходит к Нэсси по четвергам. Он обернулся и увидел, что Хэл взял себе почки, предназначенные Грею.

     - Разве ты не собираешься есть свои помои? - спросил Грей.

     - Только не говори, что тоже решил свести меня в могилу, - сказал Хэл, блаженно прикрыв глаза, пока жевал. - Какого черта кто-то ждет, что я выздоровею, питаясь только сухарями и кашами … - Возмущенно пыхтя, он наколол на вилку еще одну почку.

     - Это действительно сердце, как ты думаешь? - спросил Грей.

     Хэл покачал головой.

     - Нет, я так не думаю, - ответил он. - Я прислушивался к нему после первого приступа. Бьется как обычно. - Он помолчал некоторое время, потыкав себя в грудь и прислушиваясь. - И у меня здесь не болит. А должно, не так ли?

     Грей пожал плечами.

     - А какого вида был приступ?

     Хэл проглотил последний кусочек почки и потянулся за тостом, взяв в другую руку нож для мармелада.

     - Не мог дышать, - сказал он. - Посинел весь, что-то такое.

     - А, вот как.

     - Сейчас я чувствую себя вполне хорошо, - сказал Хэл несколько удивленно.

     - Да?- сказал Грей, улыбаясь. У него была минутное сомнение, но ведь ... он уезжал за границу, а неожиданности не только могли случиться, но часто случались. Лучше не оставлять этот вопрос подвешенным, на случай, если с кем-то из них что-либо произойдет до того, как они снова встретятся.

     - Ну, тогда … если ты уверен, что легкое потрясение не потревожит твою смертную оболочку, позволь мне кое-что тебе сказать.

     Его известие о tendresse^[96], существующей между Дотти и Уильямом, заставило Хэла моргнуть и на мгновение перестать жевать, но после минутного размышления он кивнул и продолжил.

     - Хорошо, - сказал он.

     - Хорошо? - переспросил Грей. - У тебя нет возражений?

     - Вряд ли я сидел бы с тобой мирно, если бы были.

     - Если ты ожидаешь, что я поверю в то, что в своих действиях ты примешь во внимание мои чувства, то болезнь действительно тебя сильно подкосила.

     Хэл коротко усмехнулся и отпил чая.

     - Нет, - сказал он, опустив пустую чашку. - Просто … - он откинулся назад, положив руку на слегка выступающий живот, и прямо взглянул на Грея. - Я могу умереть. Не собираюсь, и не думаю, что умру. Но могу. И мне будет легче, если я буду знать, что у нее есть, кто-то, кто может защитить ее и присмотреть за ней.

     - Я рад, что ты полагаешь, что Уильям может, - сказал Грей спокойно, но весьма польщенный в глубине души.

     - Конечно, он сможет, - заявил Хэл без сомнения. - Он же твой сын.

     Вдалеке зазвонил церковный колокол, и Грей спохватился.

     - Ох! – сказал он.- Счастливого Рождества!

     Хэл удивленно взглянул на него, но затем улыбнулся.

     - Тебе тоже.

     *.*.*

     Грей все еще ощущал дух Рождества, когда ехал в Дувр. В буквальном смысле, так как карманы его пальто были набиты сладостями и маленькими подарками, а под мышкой он нес сверток с пресловутыми тапочками, щедро украшенными лилиями и зелеными лягушками, вышитыми шерстью. Он обнял Дотти, когда она подарила их, и сумел прошептать ей на ухо, что ее просьба выполнена. Она поцеловала его с такой силой, что он до сих пор чувствовал ее поцелуй на своей щеке, и рассеянно потер это место.

     Ему следовало написать Уильяму немедленно, хотя на самом деле особой спешки не было, так как письмо не могло быть доставлено быстрее, чем он прибудет сам. Он сказал Хэлу правду; как только весной корабль сможет отплыть, он будет на нем. Он только надеялся, что успеет.

     И не только из-за Генри.

     Дороги оказались такими плохими, как он и ожидал, а паром в Кале оказался еще хуже, но он не замечал холода и дискомфорта путешествия. Когда его тревога за Хэла несколько улеглась, он смог подумать о том, что рассказала Нэсси, об информации, которую он собирался сообщить Хэлу, но не стал, не желая обременять брата, на случай, если это может помешать его выздоровлению.

     - Ваш француз сюда не приходил, - сказала ему Нэсси, слизывая сахар с пальцев. - Но он постоянно бывал у Джексона, когда был в городе. Однако сейчас он уехал; говорят, обратно во Францию.

     - У Джексона, - медленно повторил он, задумавшись. Сам он не посещал публичные дома, за исключением заведения Нэсси, но знал о доме Джексона и бывал там раз или два с друзьями. Претенциозное здание, где на первом этаже развлекались музыкой, на втором играли, а наверху были более частные развлечения. Очень популярное заведение среди армейских офицеров среднего звена. Но он был уверен, что это не место, удовлетворяющее особым вкусам Перси Бошана.

     - Понятно, - спокойно сказал он, попивая чай и чувствуя, как стук сердца отдается в его ушах. - А не случалось ли вам сталкиваться с офицером по имени Рэндалл-Айзекс? - Это было в части письма, о которой он не сказал Хэлу. Его информатор сообщил, что Денис Рэндалл-Айзекс, армейский офицер, постоянно вращался в компании Бошана и в Париже, и в Лондоне. И это имя, как иголка, проткнуло сердце Грея.

     Могло быть просто совпадением, что связанный с Бошаном человек оказался с Уильямом в разведывательной экспедиции в Квебек, но, черт побери, он так не думал.

     При имени Рэндалла-Айзекса Нэсси внезапно подняла голову, словно пес, заслышавший шелест в кустах.

     - Да, сталкивалась, - медленно сказала она. На нижней губе у нее прилипла крупинка сахара, и ему захотелось смахнуть ее, что в других обстоятельствах он бы и сделал. - Вернее, слышала. Он еврей, не так ли?

     - Еврей? - удивился он. - Конечно, нет. - Еврей никогда бы не смог получить комиссию в армию или военный флот, как и католик.

     Нэсси изогнула темную бровь.

     - Вероятно, он не хочет, чтобы об этом знали, - сказала она, слизнув языком, словно кошка, сахар с губы. – И все что я могу сказать: в таком случае он должен держаться подальше от борделей! – Она рассмеялась, потом стала серьезной и закуталась плотнее в кофту, гладя на него темными глазами.

     -У него какие-то дела с вашим французом, - сказала она. – Об этом еврейском парне мне рассказала джексоновская девушка. Сказала, что была потрясена, когда он снял свои штаны. Она сказала, что не стала бы брать его обрезанный член в рот, только его друг француз тоже был там и хотел посмотреть, и когда он, француз, я имею в виду, увидел, что она отстранилась, он удвоил цену, и она взяла. Она сказала, что, когда они вплотную занялись делом, - тут она непристойно ухмыльнулась ему, прижав кончик языка к оставшимся у нее передним зубам, - все оказалось лучше, чем с некоторыми другими.

     «Лучше, чем с некоторыми другими, - рассеянно пробормотал он, не обращая внимания на настороженный взгляд, брошенный на него другим единственным пассажиром парома, остающимся на палубе. – Гребанный ад!»

     Густой снег падал над Ла-Маншем, и теперь, когда завывающий ветер изменил направление, он летел почти горизонтально. Корабль сделал тошнотворный крен. Второй мужчина передернулся и спустился вниз, оставив Грея есть пальцами моченые в бренди персики из банки в кармане и уныло смотреть на приближающийся берег Франции, едва мелькающий сквозь низкие облака.

     *.*.*

     «Декабрь 24, 1775

     Город Квебек

     Дорогой папа,

     Я пишу Вам из монастыря. Да, из настоящего католического монастыря, в котором живут монахини-урсулинки.

     Капитан Рэндалл-Айзекс и я прибыли в Цитадель в конце октября, намереваясь посетить сэра Гая и узнать его мнение о местных настроениях относительно американского восстания. Однако ранее сэр Гай отправился в форт Сен-Жан, чтобы лично разобраться с одним из проявлений упомянутого восстания. Это было морское сражение (или полагаю, так я должен его назвать), которое произошло на озере Шамплейн. Это длинное озеро, соединяющееся с озером Джорджа, которое вы, возможно, знаете из Вашего собственного пребывания здесь.

     Я настаивал присоединиться к сэру Гаю, но капитан Рэндалл-Айзекс был против, учитывая расстояние и время года. На самом деле его решение оказалось верным, так как следующий день принес ледяной дождь, который вскоре сменился такой свирепой метелью, что было невозможно отличить день от ночи, и которая за несколько часов завалила мир снегом. Глядя на это природное зрелище, я признаю, что мое разочарование по поводу упущенной возможности присоединиться к сэру Гаю значительно уменьшилось.

     Как бы то ни было, в любом случае я бы опоздал, так как бой уже состоялся 1 октября. Мы не знали подробностей до середины ноября, когда несколько гессенских офицеров из полка барона фон Ридзеля прибыли в Цитадель с новостями о сражении. Скорее всего, к тому времени, когда Вы получите это письмо, Вы уже будете знакомы с более официальными и более точными, прямо из источника, описаниями сражения, но в официальных версиях могут быть опущены некоторые интересные детали, и, откровенно говоря, составление этого отчета – единственное, что мне остается. Я работаю над ним сейчас, так как любезное приглашение от матери-настоятельницы посетить мессу, которую они проводят сегодня в полночь в честь Рождества, я отклонил. (Колокола городских церквей звонят каждые четверть часа. Часовня монастыря находится прямо за стеной гостевого дома, в котором я живу на самом верхнем этаже, а колокол находится примерно в двадцати футах от моей головы, когда я лежу в постели. Таким образом, я могу совершенно достоверно сообщить Вам, что сейчас 9:15 вечера.)

     Итак, о деталях. Сэр Гай был встревожен попыткой американцев захватить Квебек в прошлом году, даже несмотря на то, что она закончилась полным провалом, и решил усилить свою власть в верховьях Гудзона, поскольку это единственный возможный путь, по которому могли появиться дальнейшие неприятности, Трудности же сухопутного путешествия настолько велики, что только отчаянные решатся на него. (У меня есть небольшая бутылка с винным спиртом, которую я хочу подарить Вам. В ней заспиртован слепень длиной почти в два дюйма, а также несколько огромных клещей, которые были удалены с моей персоны с помощью меда. Мед душит их, если наносить его обильно, заставляя их потерять свою хватку).

     Хотя вторжение прошлой зимой не увенчалось успехом, люди полковника Арнольда решили лишить сэра Гая доступа к озерам и при отступлении потопили или сожгли все корабли в форте Сен-Жан, а также сожгли лесопилку и сам форт.

     Поэтому сэр Гай решил использовать разборные корабли, которые были отправлены ему из Англии (хотел бы я их увидеть!), и когда прибыло десять таких кораблей, отправился в Сен-Жан, чтобы наблюдать за их сборкой в верховьях реки Ришелье. Тем временем полковник Арнольд (который кажется удивительно предприимчивым парнем, если хотя бы половина из того, что я о нем слышал – правда) энергично строил свой собственный флот из ветхих галер и баркасов.

     Кроме кораблей с чудесами разборности, сэр Гай также владел «Неутомимым», фрегатом водоизмещением около 180 тонн. Некоторый спор между моими информаторами относительно количества пушек, которые он несет; после второй бутылки монастырского кларета (монахини делают его сами и, судя по цвету носов этих жриц, поглощают его в больших количествах) консенсус был достигнут с «чертовски много, приятель», что позволяет не ошибиться с конечным числом. Этот фрегат был также разобран, перетащен на реку и там снова собран.

     Полковник Арнольд, по-видимому, решил, что ждать дольше означало бы потерять инициативное преимущество, которым он мог обладать, и 30 сентября вышел из своего укрытия на острове Валькур. Судя по отчетам, у него было пятнадцать кораблей против двадцати пяти у сэра Гая, причем первые были построены на скорую руку, непригодны для плавания и укомплектованы сухопутными войсками, которые не отличали нактоуз от ящика (американский флот во всей его красе!)

     Тем не менее, я не должен слишком насмехаться. Чем больше я слышу о полковнике Арнольде (а я много слышу о нем здесь, в Квебеке), тем больше думаю, что он, должно быть, джентльмен с железными внутренностями, как говаривал дедушка, сэр Джордж. Хотел бы я встретиться с ним однажды.

     Снаружи слышатся песнопения; жители собираются поблизости возле собора. Я не узнаю мелодию, и слишком далеко, чтобы разобрать слова, но я вижу свет факелов из моего окна. Колокола бьют десять часов.

     (Настоятельница говорит, что знает Вас. Между прочим, ее зовут Soeur Immaculata^[97]. Меня это вовсе не впечатлило. Сказал ей, что Вы знакомы с архиепископом Кентерберийским и самим папой, что, по ее словам, произвело на нее большое впечатление, и она умоляет Вас передать ее глубочайшее почтение Его Святейшеству, когда в следующий раз увидите его. Она любезно пригласила меня на обед и рассказала мне истории о взятии Цитадели в 59-м году и о том, как Вы расквартировали в монастыре несколько горцев. И как все сестры были потрясены их голыми ногами и искали холст, чтобы сшить им штаны. Моя униформа заметно пострадала за последние несколько недель путешествия, но я все еще прилично прикрыт ниже талии, о чем с облегчением сообщаю. Без сомнения, настоятельница тоже рада!)

     Я возвращаюсь к моему отчету о битве: флот сэра Гая отплыл на юг, намереваясь отбить Краун-Пойнт, а затем Тикондерогу. Однако когда они миновали остров Валькур, их обстреляли выскочившие откуда-то два корабля Арнольда. Затем эти корабли попытались отступить, но один (как сказали «Королевский дикарь») не смог пробиться против встречного ветра и сел на мель. Несколько британских канонерок окружили его и захватили несколько человек, но были вынуждены отступить под шквальным огнем американцев, не упустив при этом возможность поджечь этого «Королевского дикаря».

     Затем последовало много маневров в проливе, и битва всерьез началась около полудня, в которой большую часть боевых действий провели «Карлтон» и «Несгибаемый» вместе с канонерскими лодками. «Месть Арнольда» и «Филадельфия» сильно пострадали от бортовых залпов, и «Филадельфия» к вечеру затонула.

     «Карлтон» продолжал стрелять до тех пор, пока удачный выстрел американцев не повредил его нос до самого якоря, заставив его дрейфовать. Корабль подвергся мощной атаке, и ряд его людей были убиты или ранены. Список пострадавших включал ее капитана, лейтенанта Джеймса Дакреса (у меня тревожное чувство, что я встречал его на танцах в прошлом сезоне) и старших офицеров. Один из мичманов принял командование на себя и смог отвести корабль в безопасное место. Говорят, что это был Эдвард Пелью, и я знаю, что встречал его раз или два в Будлсе с дядей Гарри.

     Еще один удачный выстрел попал в пороховой трюм канонерской лодки и взорвал ее, но тут, наконец, вступил в игру «Несгибаемый» и обстрелял американские лодки тяжелыми орудиями. Тем временем меньший из кораблей сэра Гая высадил индейцев на остров Валькур и берег озера, таким образом отрезав американцам путь к отступлению, и поэтому остатки флота Арнольда вынуждены были двинуться вниз по озеру.

     Им удалось проскользнуть мимо сэра Гая (ночь была туманной) и найти убежище на острове Шайлер в нескольких милях к югу. Флот сэра Гая преследовал их и смог приблизиться к ним на следующий день, поскольку лодкам Арнольда сильно мешали течь, повреждения и погода, превратившаяся в проливной дождь и сильный ветер. «Вашингтон» был атакован и был вынужден сдаться, а его команда (более сотни человек) была захвачена. Остальной части флота Арнольда, тем не менее, удалось ускользнуть в залив Баттонмолд, где, как я понимаю, воды слишком мелкие, чтобы позволить кораблям сэра Гая последовать за ними.

     Там Арнольд выбросил на берег, разбил и поджег большую часть своего флота. При этом их флаги все еще развевались, как знак неповиновения, как говорили немцы, которых это забавляло, но и восхищало. Полковник Арнольд (или теперь его следует называть адмиралом Арнольдом?) лично поджег «Конгресс», который был его флагманом, и отправился в путь по суше, едва избежав индейцев, которые должны были помешать ему. Его войска достигли Краун-Пойнта, но не задержались там, остановившись только для того, чтобы разрушить форт, прежде чем отступить к Тикондероге.

     Сэр Гай не отправил своих пленников в Квебек, а вернул их в Тикондерогу под флагом перемирия, весьма красивый жест, которым очень восхищались мои информаторы.

     10:30. Вы видели северное сияние, когда были здесь, или тогда было слишком рано? Это самое замечательное зрелище. Снег шел весь день, но прекратился ближе к закату, и небо прояснилось. Мое окно выходит на север, и сейчас я вижу, как все небо заполняет удивительное мерцание, волны бледно-голубого и зеленоватого цветов, хотя иногда проблескивает красный, которые кружатся, как капли чернил, пролитые в воду и перемешанные там. Сейчас я не слышу его звука из-за музыки – кто-то вдалеке играет на скрипке; очень сладкая и пронзительная мелодия – но когда я наблюдал этот феномен за городом, в лесу, он часто сопровождался каким-то очень своеобразным звуком или звуками. Иногда что-то вроде слабого свиста, как от ветра вокруг здания, хотя воздух неподвижен. Иногда странный, высокий, шипящий шум, время от времени прерываемый залпом щелчков и потрескиваний, как будто полчище сверчков движется на слушателя сквозь сухие листья, хотя к тому времени, когда Aurora Borealis^[98] появляется, холод уже давно убил всех насекомых (и скатертью дорога!) Мы применяли мазь, используемую местными индейцами, которая немного помогала от укусов мух и комаров, но не защищала от любознательности уховерток, тараканов и пауков.

     По дороге между Сен-Жаном и Квебеком у нас был проводник, человек смешанной крови (у него была замечательная шевелюра цвета корицы, густая и вьющаяся, как овечья шерсть), который рассказал нам, что некоторые местные жители полагают, что небо – это купол, отделяющий Землю от Небес. В этом куполе есть дыры, а огни Авроры – это небесные факелы, которые указывают душам умерших путь сквозь эти дыры.

     Но вижу, что мне еще предстоит закончить свой отчет, хотя только добавлю, что после битвы сэр Гай удалился на зимние квартиры в Сен-Жан и, вероятно, не вернется в Квебек до весны.

     Итак, теперь я подхожу к истинному пункту моего письма. Вчера я встал и обнаружил, что капитан Рэндалл-Айзекс отбыл ночью, оставив мне краткую записку, в которой говорилось, что у него срочное дело, что он наслаждался моей компанией и ценной помощью, и что я должен оставаться здесь либо до его возвращения, либо до прибытия новых распоряжений.

     Снег очень глубокий, в любой момент может выпасть еще, и дело должно быть действительно срочным, чтобы заставить человека отважиться на путешествие. Я, конечно, несколько встревожен внезапным отъездом капитана Рэндалла-Айзекса, мне любопытно, что могло произойти, чтобы заставить его так торопиться, и несколько беспокоит его благополучие. Но, похоже, сейчас не та ситуацию, когда я имел бы право игнорировать приказы, и потому … я жду.

     11:30. Я перестал писать на какое-то время, чтобы постоять и посмотреть на небо. Огни Авроры Бореалис погасли, и я думаю, теперь надолго. Небо черное, звезды яркие, но крошечные по контрасту с исчезнувшим блеском сияния. Небо кажется огромной пустотой, которую редко можно ощутить в городе. Несмотря на звон колоколов, костры на площади и пение людей – имеет место какое-то шествие – я чувствую великую тишину.

     Монахини идут в свою часовню. Я высунулся из окна, чтобы посмотреть, как они шагают колонной по двое; их темные одеяния и плащи делают их похожими на маленькие кусочки ночи, дрейфующие среди звезд своих факелов. (Пишу давно, уж простите выдумки истощенного мозга.)

     Это первое Рождество, которое я провел не дома, без семьи. Первое из многих, без сомнения.

     Я часто думаю о Вас, папа, и надеюсь, что Вы здоровы и с нетерпением ожидаете завтрашнего жареного гуся с бабушкой и дедушкой сэром Джорджем. Передайте им мою любовь, пожалуйста, и дяде Хэлу и его семье. (И особенно моей Дотти.)

     Веселого Рождества от Вашего сына Уильяма.

     Постскриптум: 2 часа ночи. Я все-таки спустился и встал сзади всех в часовне. Это было несколько по-папски, и много благовоний, но я прочитал молитву за матушку Женеву и за матушку Изобель. Когда я вышел из часовни, я увидел, что огни вернулись. Теперь они синие.»

     Глава 25. ЛОНО БЕЗДНЫ

     «Май 15, 1777

     Мои дорогие,

     Я ненавижу корабли всеми фибрами мой души. И все-таки я снова над морской бездной на борту судна с названием «Безмятежный чирок», из абсурдности этого названия вы можете судить о мрачном юморе капитана. Этот джентльмен – контрабандист смешанных кровей с плохим чувством юмора, который, не моргнув глазом, заявил мне, что его зовут Надежный Робертс.»

     Джейми окунул перо в чернила и кинул взгляд на удаляющиеся берега Северной Каролины. Увидев, как ландшафт поднимается и опускается, он уставился на бумагу, которую закрепил на переносном столике на коленях, чтобы его не сдул ветер, наполняющий паруса над его головой.

     «Мы в добром здравии», - медленно написал он. Если не брать во внимание морскую болезнь, на которой он не собирался останавливаться. Должен ли он рассказать им о Фергюсе, подумал он.

     - Как ты себя чувствуешь?

     Он взглянул вверх и увидел Клэр, которая наклонилась к нему с видом глубокого, но опасливого интереса, который она принимала с людьми, у которых в любой момент могла начаться рвота, или у которых могла брызнуть фонтаном кровь, или которые могли тут же умереть. Он уже испытал первые два состояния из этого списка, когда она случайно попала иголкой в маленький кровеносный сосуд да голове, но надеялся, что никаких признаков его надвигающейся кончины она не обнаружила.

     - Достаточно хорошо, - он даже не хотел думать о своем желудке, чтобы не растревожить его, и сменил предмет разговора. - Стоит ли написать Брианне и Роджеру Маку о Фергюсе?

     - У тебя достаточно чернил? - спросила она с кривоватой улыбкой. - Конечно, ты должен. Им будет очень интересно. И это отвлечет тебя, - добавила она, слегка прищурившись на него. - Все-таки ты довольно зеленый.

     - Ага, спасибо.

     Она рассмеялась с веселой черствостью бывалого моряка, не испытывающего никаких проблем с качкой, поцеловала его голову, избегая точащих из нее четырех иголок, и встала у перил, наблюдая, как колеблющаяся земля уходит из поля зрения.

     Он отвел глаза от тревожной перспективы и вернулся к письму.

     «Фергюс и его семья также в порядке, но я должен рассказать вам о странном происшествии. Человек, называющий себя Персиваль Бошан …»

     Ему потребовалась большая часть страницы, чтобы описать Бошана и его сбивающий с толку интерес к Фергюсу. Он взглянул на Клэр, задаваясь вопросом, должен ли он также написать о возможном отношения Бошан к ее семье, но отказался. Его дочь наверняка знает девичью фамилию своей матери и сразу это заметит. Кроме того, у него не было никакой другой полезной информации по этому вопросу, и его рука начала болеть.

     Клэр с мечтательным лицом все еще стояла возле перил, держась за них одной рукой.

     Она перевязала волосы лентой, но ветер растрепал их. И глядя на нее с развевающимися волосами, юбками и шалью, с тканью платья, облегающей ее все еще очень красивую грудь, он подумал, что она выглядит как носовое украшение корабля, грациозный и свирепый дух – защитник от опасностей морских глубин.

     Эта мысль показалась ему несколько утешительной, и он вернулся к своему сочинению с более легким сердцем, несмотря на тревожное чувство, которым он теперь должен был поделиться.

     «Фергюс предпочел не встречаться с мсье Бошаном, что я счел разумным, и поэтому мы решили, что дело закрыто.

     Однако, пока мы были в Уилмингтоне, однажды вечером я отправился в доки, чтобы встретиться с мистером Деланси Холлом, нашей связью с капитаном Робертсом. В связи с присутствием английского военного корабля, мы договорились, что незаметно отплывем на рыбацком кече мистера Холла из гавани к месту, где встретимся с «Чирком». Капитану Робертсу не нравилась близость к британскому флоту. (Это довольно распространенная реакция со стороны капитанов частных и торговых судов, обусловленная как наличием контрабанды на их борту, так и хищническим отношением британского флота к экипажам кораблей. Обычно людей захваченных судов насильно рекрутируют – они называют это вербовкой – а это рабство на всю жизнь, за исключением тех случаев, когда кто-либо готов рискнуть быть повешенным за дезертирство.)

     Я взял с собой некоторые незначительные предметы багажа, намереваясь под предлогом погрузки их на борт более внимательно осмотреть как сам кеч, так и мистера Холла, прежде чем доверить им свою жизнь. Однако ни кеча, ни мистер Холл на причале не было, так что я начал беспокоиться, не ошибся ли я в его указаниях, или что он наткнулся либо на флот Его Величества, либо на какого-нибудь капера.

     Я подождал до темноты и уже собирался возвращаться в гостиницу, когда увидел, что в гавань вошла маленькая лодка с голубым фонарем на корме. Это был сигнал мистера Холла, а лодка была его кечем, который я помог привязать к причалу. Он сказал, что у него есть новости, и мы отправились в местную таверну, где он рассказал, что накануне был в Нью-Берне, и что в городе поднялся шум из-за бесчестного нападения на печатника мистера Фрейзера.

     По слухам, он – Фергюс – производил доставку своей печатной продукции и только что слез с повозки, как кто-то прыгнул на него сзади, накинув ему на голову мешок, в то время как кто-то другой попытался схватить его за руки, предположительно с намерением их связать. Фергюс, естественно, сопротивлялся изо всех сил, и, согласно рассказу мистера Холла, ему удалось ранить одного нападавшего своим крюком, о чем свидетельствовали оставшиеся на нем следы крови. Раненый с криком упал и громко выругался (мне было бы интересно знать, что это за ругательства, чтобы понять мог ли напавший быть французом или англичанином, но такой информация не было), после чего Кларенс (его вы, я думаю, помните) разволновался и, по-видимому, укусил второго нападавшего. Он и Фергюс упали на мула в пылу драки. Тут первый мужчина вернулся в схватку, и Фергюс, все еще ослепленный мешком, призывая помощь, схватился с ним, снова ударив его крюком. По некоторым слухам (как сказал мистер Холл) злодей сорвал крюк с запястья Фергюса, по другим – Фергюсу удалось снова ударить его, и крюк запутался в одежде злодея и слетел сам.

     В любом случае, люди в Томпсоновской харчевне услышали шум и выскочили, после чего злодеи сбежали, оставив Фергуса немного побитым и возмущенным потерей крюка, но в остальном целым и невредимым, за что хвала богу и святому Дисмасу (он его личный покровитель).

     Я расспросил мистера Холла так подробно, как только мог, но больше никакой информации не узнал. Он сказал, что общественное мнение разделилось. Многие говорили, что это была попытка депортации и что в нападении виноваты «Сыны свободы», в то время как некоторые члены «Сынов свободы» с негодованием отрицали это обвинение, утверждая, что это была работа лоялистов. разгневанных тем, что Фергюс напечатал особенно подстрекательную речь Патрика Генри, а похищение было прелюдией к смоле и перьям. Судя по всему, Фергюс настолько успешно избегал открытого принятия одной из сторон в конфликте, что обе стороны одинаково обиделись и решили устранить его.

     Это, конечно, возможно. Но, учитывая присутствие и поведение мсье Бошана, думаю, что более вероятно третье объяснение. Фергюс отказался встречаться с ним, но тому не потребовалось бы много времени, чтобы узнать, что, несмотря на имя и шотландскую жену, Фергюс – француз. Наверняка об этом знает большинство жителей Нью-Берна, и кто-нибудь мог ему сказать.

     Признаюсь, я теряюсь в догадках, почему Бошан захотел похитить Фергюса, а не просто встретился с ним лично, чтобы узнать, не является ли он тем человеком, которого разыскивает. Я должен предположить, что он не собирался причинять Фергюсу вреда, потому что в противном случае было бы довольно просто устроить его убийство; в эти дни по колонии бродит множество мужчин самого низкого пошиба.

     Происшествие нас беспокоит, но я мало что могу с этим поделать в моем нынешнем положении. Я отправил Фергюсу письмо, якобы касающееся спецификаций типографского задания, в котором завуалировано сообщил ему, что я оставил некоторую сумму у ювелира в Уилмингтоне, которой он может воспользоваться в случае необходимости. Ранее я обсуждал с ним опасность его нынешнего положения, не зная в то время, насколько большой она может быть на самом деле, и он согласился, что для безопасности его семьи возможен их переезд в город, где общественное мнение более соответствует его взглядам. Это последнее происшествие может заставить его принять решение, тем более что близость к нам больше не может рассматриваться, как причина их нахождения в Нью-Берне.»

     Ему снова пришлось остановиться; боль пронзила руку и запястье. Он разжал пальцы, сдерживая стон; казалось, горячая проволока, пронзала его безымянный палец вверх к предплечью короткими электрическими разрядами.

     Он более чем беспокоился за Фергюса и его семью. Если Бошан пытался один раз, он попытается еще раз. Но почему?

     Может быть, тот факт, что Фергюс был французом, не являлся достаточным доказательством того, что он и есть Клодель Фрейзер, которого искал Бошан, и он намеревался удостовериться в этом любыми средствами? Возможно, но это свидетельствовало о хладнокровной целеустремленности, что беспокоило Джейми больше, чем он хотел сказать в своем письме.

     Справедливости ради, он должен признать, что версия о том, что нападение было совершено по политическим мотивам, была весьма возможна и, казалась, более вероятной, чем зловещие замыслы месье Бошана, которые были одновременно романтическими и непонятными в высшей степени.

     «Но я прожил слишком долго, чтобы не узнать запах крысы, когда учую его», - пробормотал он, потирая руку.

     - Иисус Рузвельт Христос! - воскликнул его персональный дух-хранитель, внезапно появившись рядом с ним с выражением заметного беспокойства. - Твоя рука!

     - А? - он посмотрел на ладонь. - Что не так? Мои пальцы все еще на месте.

     - Это максимум, что можно сказать о них. Похоже на гордиев узел, - она опустилась на колени рядом с ним, взяла его руку и принялась энергично массировать ее, что, несомненно, было полезно, но причиняло такую боль, что у него заслезились глаза. Он закрыл их, медленно дыша сквозь стиснутые зубы.

     Она ругала его за то, что он писал слишком много. В конце концов, куда торопиться?

     - Пройдут дни, прежде чем мы достигнем Коннектикута, а затем месяцы пути в Шотландию. Ты мог бы писать по одному предложению в день, и времени хватит, чтобы процитировать всю Книгу Псалмов.

     - Мне было нужно, - защищался он.

     Она пробормотала что-то сердитое себе под нос, при этом фигурировали слова «шотландец» и «упрямый», но он предпочел не обращать внимания. Ему действительно было нужно. Когда он изложил свои мысли черным по белому, в его голове прояснилось. В какой-то степени выразить их на бумаге явилось облегчением, а иначе они забивали его голову беспокойством, словно грязь в корнях мангровых зарослей.

     Кроме того он не нуждался в оправдании, подумал он, прищурив глаза на макушку склоненной головы жены. Вид исчезающего берега Северной Каролины заставил его ощутить тоску по своей дочери и Роджеру Маку, и он захотел почувствовать связь с ними, которую давало ему письмо.

     - Думаете, вы с ними встретитесь? - спросил его Фергюс незадолго до их расставания. - Может быть, вы поедете во Францию. - Для Фергюса, Марсали и жителей Риджа семья Брианны уехала во Францию, спасаясь от надвигающейся войны.

     - Нет, - сказал он, надеясь, что в его голосе не отразится тоска. - Сомневаюсь, что мы когда-нибудь их снова увидим.

     Правая рука Фергюса сильно сжала его предплечье и отпустила.

     - Жизнь долгая, - сказал он тихо.

     - Да, - ответил он, но подумал, что ни одна жизнь не длится так долго.

     Его руке стало легче, движения жены уже не причиняли сильной боли.

     - Я тоже скучаю по ним, - сказала она и поцеловала костяшки его пальцев. – Дай мне письмо, я его закончу.

     «Руке твоего отца на сегодня хватит. На этом корабле, помимо имени капитана, есть еще кое-что интересное. Я побывала ранее в трюме и увидела большое количество ящиков, на каждом из которых по трафарету было написано имя «Арнольд» и «Нью-Хейвен, Коннектикут». Я сказала находящемуся там моряку, что мистер Арнольд, должно быть, очень успешный торговец. Мужчина с весьма заурядным именем – Джон Смит (Это досадное обстоятельство в полной мере компенсировалось золотыми серьгами: три в одном ухе и две в другом. Он сказал мне, что каждая серьга означает его выживание при крушении судна. Надеюсь, что ваш отец этого не знает.) рассмеялся и сказал, что на самом деле мистер Бенедикт Арнольд^[99] – полковник Континентальной армии и очень храбрый офицер. Коробки должны быть доставлены его сестре, мисс Ханне Арнольд, которая присматривает и за его тремя маленькими сыновьями, и его магазином импортных и галантерейных товаров в Коннектикуте, пока он занимается военными делами.

     Должна сказать, что меня пробрала дрожь, когда я это услышала. Я встречала людей, о жизни и судьбе которых я знала раньше, и некоторые из них сыграли роковую роль в истории. Однако к этому чувству не привыкаешь. Я смотрела на эти коробки и думала: не написать ли мисс Ханне? Сойти с корабля в Нью-Хейвене и пойти к ней? И сказать ей … что именно?

     Весь наш опыт на сегодняшний день говорит о том, что я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы изменить прошлое. И глядя на ситуацию объективно, я не вижу никакого выхода … и все же. И все же!

     И все же я была близко знакома со многими людьми, чьи действия значительно повлияли на историю, чем бы она ни закончилась. «Как это может быть иначе? - говорит твой отец. - Действия каждого имеют влияние на будущее.» И, очевидно, он прав.

     Ладно. Возвращаюсь к первоначальной теме этого письма, таинственному мсье Бошану. Если вещи твоего отца, я имею в виду Фрэнка … Если у вас все еще есть коробки с бумагами и книгами из его домашнего офиса и свободная минутка, вы могли бы поискать там старую папку с нарисованным на ней цветным гербом. Я думаю, что это лазурь и золото, и я припоминаю, что на нем есть ласточки. Если повезет, то в этой папке все еще находится генеалогия семьи Бьючемп (Бошан), которую дядя Лэмб составил для меня много лет назад.

     Просто ради любопытства посмотрите есть ли там запись с именем Персиваль в 1777 году.

     Ветер немного усилился, и вода становится неспокойной. Твой отец побледнел и стал липким от пота, как наживка для рыбы; Думаю, я закончу письму и отведу его вниз, где он хорошенько проблюется и поспит, я надеюсь.

     Со всей любовью,

     мама»

     Глава 26. ОЛЕНИЙ ГОН

     Роджер задумчиво подул в горлышко пустой бутылки из-под пива, создав низкий горловой звук. Каденция. Однако немного глубже … и, конечно же, в нем нет этой рычащей ноты. Но высота … Он встал и порылся в холодильнике, найдя то, что искал за кругом сыра и шестью маргариновыми стаканчиками бог знает с чем; он был уверен, что это не маргарин.

     В бутылке осталось на дюйм шампанского, остаток их праздничного ужина неделей раньше в честь новой работы Бри. Горлышко бутылки было заботливо прикрыто фольгой, но вино, конечно, выдохлось. Он пошел вылить его в раковину, но шотландская бережливость победила. Поколебавшись не больше секунды, он допил остаток шампанского и, опустив пустую бутылку, увидел, что Энни МакДональд, держащая Аманду за руку, уставилась на него.

     - Ну, по крайней мере, вы не залили им свои кукурузные хлопья, - сказала она, пробираясь мимо него. - Давай, детка, садись. - Она усадила Мэнди на высокий стульчик и вышла, качая головой в осуждение низких моральных качеств своего работодателя.

     - Дай, папа! - Мэнди потянулась к бутылке, привлеченная блестящей этикеткой. Поразмыслив, как полагается родителю, над возможными последствиями, он вместо этого дал ей свой стакан молока и свистнул, прижав горлышко бутылки к губам. Получился глубокий мелодичный звук. Да, что-то близкое к «фа» ниже среднего «си».

     - Еще раз, папа! - Мэнди была очарована. Чувствуя себя слегка смущенным, он снова загудел, заставив ее весело хихикать. Он взял вторую бутылку и дунул в нее, затем, попеременно дуя в бутылки, он насвистел двухтональную вариацию мотива «У Мэри был ягненок».

     Привлеченная свистом и восторженными криками Мэнди, в дверях появилась Брианна с ярко-синей пластиковой каской в руке.

     - Собираешься организовать джаз-бэнд? - спросила она.

     - Уже организовал, - ответил он и, решив, что в худшем случае Мэнди просто уронит бутылку шампанского на половик, отдал ее дочери и вышел в холл с Брианной, где притянул ее к себе и жарко поцеловал.

     - Шампанское на завтрак? - прервалась она для вопроса, затем снова потянулась за поцелуем, пробуя вкус его рта.

     - Нужна была бутылка, - пробормотал он, также оглаживая языком ее рот. Она ела на завтрак кашу с маслом и медом, и ее рот был сладким, а шампанское на кончике его языка горчило. В коридоре было прохладно, но под флисовым джемпером она была теплой, как тост. Его пальцы приникли под его край, поглаживая мягкую оголенную кожу на ее пояснице.

     - Удачного дня, а? - прошептал он, борясь с желанием скользнуть пальцами под ее джинсы и неуважительно помять задницу новоявленному инспектору Совета гидроэлектростанций Северной Шотландии. - Ты после принесешь каску домой?

     - Конечно. А что?

     - Подумал, что тебе следует взять ее в постель, - он взял каску из ее рук и надел ей на голову. Глаза ее стали темно-синими. - Наденешь ее, и я скажу, зачем мне нужна бутылка из-под шампанского.

     - О, от такого предложения я не могу … - внезапно ее темно-синие глаза скользнули в сторону. Роджер взглянул туда же и увидел в конце коридора Энни, в руках щетка и совок и большой интерес на узком лице.

     - М-мм, доброго дня, - торопливо сказал он.

     - Тебе тоже, - с подрагивающими от смеха губами Брианна решительно взяла его за плечи и снова поцеловала. Затем прошла по коридору на выход мимо стоящей с округлившимися глазами Энни, легко пожелав той доброго дня на гэльском.

     Из кухни донесся сильный грохот. Он машинально повернулся к обитой байкой двери^[100], хотя меньше половины его внимания было приковано к надвигающейся катастрофе. Большая часть была сосредоточена на внезапном осознании того, что его жена, похоже, ушла на работу без трусиков.

     *.*.*

     Мэнди, бог знает как, ухитрилась швырнуть бутылку шампанского в окно и, стоя на столе, тянулась к зазубренному краю стекла, когда в кухню ворвался Роджер.

     - Мэнди! - он схватил ее, стащил со стола и шлепнул по заду. Она издала пронзительный вой, и он вынес ее под мышкой, минуя Энни Мак, которая стояла в дверях с круглыми глазами и ртом в форме буквы «О».

     - Уберите стекло, хорошо? - сказал он.

     Он чувствовал себя чертовски виноватым; о чем он думал, давая ей бутылку? Не говоря уже о том, чтобы оставить ее одну!

     Он также чувствовал некоторое раздражение из-за Энни Мак – в конце концов, ее наняли для присмотра за детьми – но, справедливости ради, надо признать, что ему следовало убедиться, что она вернется, прежде чем уйти. Раздражение распространилось и на Бри, которая упорхнула на свою новую работу, оставив его присматривать за домашним хозяйством.

     Однако он понимал, что раздражение является лишь попыткой избежать чувства вины, и изо всех сил старался его подавить, успокаивая Мэнди, говоря о том, что нельзя стоять на столах, бросать предметы в доме, трогать острые предметы, и нужно позвать взрослого, если ей нужна помощь. Мало вероятно, подумал он с кривой улыбкой в душе по поводу последнего. Мэнди была самой независимой трехлетней девочкой, которую он когда-либо видел, также как и Джем в этом возрасте.

     Одно хорошо: Аманда никогда не держала зла. Через пять минут после того, как ее шлепнули и отругали, она хихикала и просила его поиграть с ней в куклы.

     - Папа должен поработать сегодня утром, - сказал он, но наклонился так, чтобы она могла вскарабкаться ему на плечи. - Давай, найдем Энни Мак; возможно, ты и куклы поможете ей навести порядок в кладовой.

     Оставив Мэнди и Энни Мак возиться в кладовой под присмотром множества потрепанных кукол и грязных мягких игрушек, он вернулся в свой кабинет и достал блокнот, в который записывал песни. Позже на неделе у него была назначена встреча с Зигфридом МакЛеодом, хормейстером церкви Святого Стефана, и он решил подарить ему копию нескольких редких песен в знак доброй воли.

     Он подумал, что это ему необходимо. Доктор Уэзерспун успокоил его, сказав, что МакЛеод будет рад помощи, особенно с детским хором, но Роджер провел достаточно времени в академических кругах, масонских ложах и тавернах восемнадцатого века, чтобы знать о взаимоотношениях в коллективе. МакЛеод вполне мог возмутиться, если ему без предупреждения навяжут кого-то постороннего.

     И еще существовала деликатная проблема хормейстера, который не может петь. Он дотронулся до своего горла с бугристым шрамом.

     Он консультировался у двух специалистов: у одного в Бостоне и у другого в Лондоне. Оба сказали одно и то же. Существует возможность, что операция может исправить его голос, если удалить некоторые шрамы в гортани. Однако существовала такая же вероятность, что операция может еще больше повредить или полностью лишить его голоса.

     «Операция на голосовых связках – весьма деликатное дело, - сказал ему один из врачей, качая головой. - Обычно мы не рискуем без крайней необходимости, такой как раковая опухоль, врожденный порок развития, мешающий любой речи, или веская профессиональная причина. Например, известный певец; в этом случае желание восстановить голос может быть достаточным поводом для того, чтобы рискнуть сделать операцию. И в таких случаях обычно не рассматривается риск оставить человека навсегда немым. В вашем случае …»

     Роджер прижал два пальца к горлу и замычал, чувствуя успокаивающую вибрацию. Нет. Он слишком хорошо помнил, каково это быть не в состоянии говорить. В то время он был уверен, что никогда больше не заговорит, не говоря уже о пении; воспоминание об этом отчаянии заставило его вспотеть. Никогда не говорить с его детьми, с Бри? Нет, он не может рисковать.

     Глаза доктора Уэзерспуна с интересом задержались на его горле, но он ничего не сказал. МакЛеодд может быть менее тактичен.

     «Кого любит Господь, того наказывает»^[101]. Уэзерспун, к его чести, не сказал ничего такого в ходе их беседы. Однако эта цитата была выбрана для библейского чтения той недели, и она была напечатана на листовке, которая лежала на столе ректора. И для Роджера в его тогдашнем нервном настроении все это выглядело как знамение.

     - Что ж, воспримем это как комплимент, - вслух произнес он. - Хотя я бы не обиделся, если бы не послужил поводом для проповеди на этой неделе.

     Это было сказано полушутя, но за этим скрывался гнев. Негодование из-за того, что ему приходится доказывать себе – самому себе – в очередной раз. В прошлый раз ему пришлось сделать это физически. Теперь сделать то же самое, но в духовном смысле в этом скользком, менее прямолинейном мире. Он готов, не так ли?

     - Ты спрашивал? С тех пор, как не получил «да» в ответ. Я что-то пропустила?

     Воспоминание о их ссоре обожгло его чувством вины.

     - У тебя было … то есть я думаю, что есть, - поправилась она, - призвание. Может протестанты называют это по другому, но это так, да? Ты говорил, что бог говорил с тобой. - Ее глаза проницательно смотрели на него. Ему захотелось отвести глаза, но он не стал.

     - Как ты думаешь, бог передумал? - спросила она тише и сжала его руку. - Или думаешь, ты ошибался?

     - Нет, - мгновенно ответил он. - Когда это случилось, я не сомневался.

     - А сейчас?

     - Ты говоришь, как твоя мать. Ставишь диагноз, - он сказал это как шутку, но это было не так. Бри была так похожа на своего отца физически, что он редко видел в ней Клэр, но спокойная безжалостность в ее вопросах была от Клэр Бьючемп. Так же, как и слегка изогнувшаяся бровь в ожидании ответа. Он глубоко вздохнул. - Я не знаю.

     - Нет, ты знаешь.

     Яркая злость внезапно поднялась в нем, и он отдернул руку.

     - С чего это ты решила, что я знаю?

     - Потому что я твоя жена.

     - И ты думаешь, это позволяет тебе читать мои мысли?

     - Я думаю, это позволяет мне беспокоиться о тебе!

     - Не надо!

     Они, конечно помирились. Поцеловались – ну, зашли немного дальше – и простили друг друга. Простить, конечно, не значит забыть.

     «Ты знаешь.»

     Он знает?

     - Да, - сказал он вслух старой башне, видимой в окно. - Да, черт побери, знаю. - Только проблема в том, что с этим делать.

     Быть может, ему предназначено быть священником, но не пресвитерианцем? Стать внеконфессиональным евангелистом … католиком? Эта мысль была настолько тревожной, что он встал и прошелся взад-вперед. Не то чтобы он имел что-то против католиков – ну, если не считать предубеждений, воспитанных протестантской жизнью в Хайленде – но он просто не мог этого принять. Его отступничество будет обсуждаться в округе с выражением тихого ужаса в течение… ну, в течение многих лет. Он неохотно усмехнулся при этой мысли.

     Ну, и кроме того, он просто не мог быть католическим священником, не так ли? Не с Бри и детьми. Это немного успокоило его, и он снова сел. Нет. Ему придется поверить, что бог – через доктора Уэзерспуна – решил указать ему путь через этот тернистый отрезок его жизни. И если так, то разве это не свидетельство предопределения само по себе?

     Роджер застонал, выбросил все это из головы и решительно погрузился в блокнот с песнями.

     Некоторые из песен и стихов были хорошо известны: отрывки из его прошлой жизни, традиционные песни, которые он пел как исполнитель. Большинство из редких образчиков он записал в восемнадцатом веке у шотландских иммигрантов, путешественников, торговцев и моряков. А некоторые он откопал в куче коробок, оставленных преподобным. Гараж старого особняка был забит ими, и они с Бри расчистили лишь маленькое место. Чистая удача, что он наткнулся на деревянный ящичек с письмами так быстро.

     Он взглянул на него, испытывая искушение. Он не мог читать письма без Бри; это было бы неправильно. Однако там были две книги, которые они мельком просмотрели, когда нашли ящик, но в основном их занимали письма и то, что происходило с Клэр и Джейми. Чувствуя себя, как Джем, сбежавший с пакетом украденного шоколадного печенья, он осторожно опустил тяжелый ящик на стол и стал рыться под письмами.

     Книги были маленькие; большая примерно пять на семь дюймов. Обычный размер для книг тех времен, когда бумага была дорогой и труднодоступной. Меньшая была, вероятно, всего четыре на пять дюймов. Он коротко улыбнулся, вспомнив об Иэне Мюррее; Брианна рассказала о возмущенной реакции своего кузена на ее описание туалетной бумаги.

     Меньшая книга была в переплете из синей телячьей кожи с позолоченными обрезами, дорогая, красивая книга. Она называлась «Краткие принципы здоровья» автор К.Б.Р. Фрейзер, доктор медицины. Ограниченное издание, издатель A. Белл, Эдинбург».

     Значит, они добрались до Шотландии с этим капитаном Надежным Робертсом. Или, по крайней мере, он так полагал, хотя ученый в нем предупреждал, что это не доказательство. Всегда существовала вероятность, что рукопись каким-то образом попала в Шотландию, и автор не обязательно принес ее в типографию лично.

     «Они приезжали сюда?» - спросил он и оглядел немного запущенную, но уютную комнату, представив себе Джейми за большим старым столом у окна, просматривающего вместе с зятем бухгалтерские книги поместья. Если кухня была сердцем дома – а это, на самом деле, так – эта комната, вероятно, всегда была его мозгом.

     Он порывисто открыл книгу и едва не задохнулся. На фронтисписе в обычном стиле восемнадцатого века была размещена гравюра автора. Медик в опрятном парике, черном сюртуке и с черным шейным платком, подвязанным под самый подбородок. Сверху над воротником на него безмятежно смотрело лицо его тещи.

     Он громко рассмеялся, отчего Энни Мак осторожно заглянула в кабинет, на случай, если у него случился припадок; кроме того, что он разговаривал сам с собой. Он отмахнулся от нее и закрыл дверь, прежде чем вернуться к книге.

     Это явно была она. Широко расставленные глаза под темными бровями, изящные очертания лица, твердые скулы. Кто бы ни делал гравюру, у него получился не совсем похожим рот. Здесь он строго поджат, и это тоже хорошо: ни у одного мужчины нет таких губ, как у нее.

     Как давно …? Он проверил дату печати: MDCCLXXVIII. 1778. Здесь она была не намного старше, чем когда они виделись в последний раз, и все еще выглядела моложе своего возраста.

     В другой книге есть изображение Джейми? Он схватил ее и открыл. Конечно же, еще одна гравюра, на этот раз бытового характера. Его тесть сидел в кресле с высоким подголовником, его волосы были просто завязаны назад, на спинке стула позади него был накинут плед. На колене лежала открытая книга, которую он читал маленькому ребенку, сидевшему у него на другом колене, маленькой девочке с темными кудрявыми волосами. Она отвернулась, поглощенная рассказом. Конечно, гравер не мог знать, как выглядит лицо Мэнди.

      «Дедушкины сказки» было заглавие книги, с подзаголовком «Истории горной Шотландии и Северной Каролины, автор Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер». Напечатано тоже А. Беллом, Эдинбург, в том же году. В посвящении говорилось просто: «Моим внукам».

     Портрет Клэр заставил его рассмеяться; этот растрогал почти до слез, и он осторожно закрыл книгу.

     Они верили и отправляли эти вещи, эти хрупкие документы сквозь года с единственной надеждой, что они сохранятся и дойдут до тех, кому предназначались. Верили в то, что однажды Мэнди будет здесь и прочитает книгу. Он сглотнул, ком в горле стал болезненным.

     Как они смогли? Говорят, вера движет горы, а его собственной веры сейчас не хватит, чтобы разровнять холмик возле норы.

     - Иисус, - прошептал он, сам не зная, отразилось в этом его разочарование или просьба о помощи.

     Уловив краем глаза движение в окне, он поднял голову и увидел, как Джем выходит из задней кухонной двери. У него было красное лицо, маленькие плечи сгорбились, в руке он держал большую авоську, сквозь сетку которой Роджер мог разглядеть бутылку лимонада, ломоть хлеба и еще что-то из еды. Роджер посмотрел на часы на каминной полке, думая, что потерял счет времени, но был только в час дня.

     - Что за … - отбросив бумагу, он встал и направился к задней части дома, выйдя как раз, чтобы увидеть Джема в ветровке и джинсах – ему не разрешалось носить джинсы в школу – бредущего через сенокосное поле.

     Роджер мог легко догнать его, но вместо этого замедлил шаг, следуя на расстоянии.

     Совершенно ясно, что Джем не был болен. Вероятно, в школе произошло что-то серьезное. Его отправили домой, или он ушел сам? Никто не звонил, в школе сейчас обеденный перерыв. Если мальчик решил, что это возможность сбежать, может быть, они еще не потеряли его. Идти в школу почти две мили, но для Джема это пустяк.

     Джем добрался до мостика через каменную дамбу, ограждающую поле, перелез через нее и решительно направился через пастбище с овцами. Куда он направляется?

     - И что, черт возьми, ты натворил на этот раз? - пробормотал Роджер себе под нос.

     Джем проучился в деревенской школе в Брох-Мордхе всего пару месяцев, первый его опыт образования в двадцатом веке. После их возвращения Роджер обучал Джема дома в Бостоне, в то время как Бри ухаживала за Мэнди после операции, спасшей девочке жизнь. Когда Мэнди оказалась в безопасности, они должны были решить, что делать дальше.

     В основном Джем заставил их отправиться в Шотландию, а не остаться в Бостоне, хотя Бри и сама этого хотела.

     - Джем и Мэнди – шотландцы с обеих сторон, - аргументировала она. - Это их наследие. - И связь с их дедом; само собой разумеется.

     Он согласился, а также согласился с тем, что Джем будет меньше выделяться в Шотландии. Несмотря на то, что он провел несколько месяцев в Соединенных Штатах, он все еще говорил с сильным горским акцентом, который сделал бы его заметным в бостонской начальной школе. С другой стороны, как про себя заметил Роджер, Джем из тех, кто привлекает внимание, несмотря ни на что.

     Без сомнения, жизнь в Лаллиброхе и маленькая горская школа больше походили на то, к чему привык Джем в Северной Каролине. Хотя из-за гибкой детской психологии, подумал он, мальчик мог бы легко адаптироваться к любой обстановке.

     Что касается его собственных перспектив в Шотландии … он помолчит.

     Джем дошел до конца пастбища и спугнул группу овец, которые загораживали ворота, ведущие к дороге. Черный баран угрожающе опустил голову, но Джем не испугался; он закричал и замахнулся авоськой. Баран резко попятился, заставив Роджера улыбнуться.

     Он не сомневался по поводу интеллекта Джема … ну, сомневался, но не по поводу его отсутствия. Гораздо больше о том, в какие неприятности он может его втянуть. В школе никогда не было просто, особенно, в новой. Если там кто-либо выделялся по любой причине … Роджер вспомнил собственную школу в Инвернессе, где он отличался тем, что не имел родителей, а был приемным сыном священника. После нескольких несчастных недель, когда его дразнили, насмехались и украли обед, он начал давать сдачи. И хотя это принесло ему трудности с учителями, в конечном итоге проблема была решена.

     Джем дрался? Он не видел следов, но, возможно, не подходил достаточно близко. Хотя он бы удивился, если бы это было так.

     Неделю назад произошел инцидент, когда Джем заметил большую крысу, нырнувшую в дырку под школьным фундаментом. На следующий день он принес с собой кусок бечевки, расставил силки перед первым уроком, а на перемене забрал свою добычу, с которой он затем к восхищению его одноклассников-мальчиков и ужасу девочек деловито снял шкурку. Его учительница тоже была не довольна; Мисс Гленденнинг была горожанкой из Абердина.

     Директор, мистер Мензис, похвалил Джема за его ловкость, но велел в школе так не делать. Однако позволил Джему оставить шкурку; Роджер прибил ее к двери сарая.

     Джем не стал открывать пастбищные ворота; просто нырнул между жердями, волоча сетку за собой.

     Он, что, направляется к большой дороге, собираясь поймать машину? Роджер прибавил скорость, уворачиваясь от помета животных и расталкивая коленями пасущихся овец, которые в негодовании отступали, издавая резкое беканье.

     Нет, Джем повернул в другую сторону. Куда, черт возьми, он идет? Грунтовая дорога, ведущая в одном направлении к главной дороге, в другом обрывалась возле крутых каменистых холмов.

     И, очевидно, именно туда и направлялся Джем, к холмам. Он сошел с дороги и начал подниматься, почти скрываясь среди пышных зарослей папоротника и поникших ветвей рябины. Очевидно, он направлялся в вересковые пустоши, в освященной веками манере преступников Хайленда.

     И эта мысль о хайлендских преступниках наконец-то все прояснила. Джем направлялся в пещеру Данбоннета.

     Джейми Фрейзер прожил в ней семь лет после разгрома при Каллодене, почти в пределах видимости своего дома, но скрытый от солдат Камберленда и защищаемый местными жителями, которые никогда не произносили его имени вслух, а называли его Данбоннетом из-за цвета вязаной горской шапки, которую он носил, чтобы скрыть свои огненные волосы.

     Такие же волосы сейчас вспыхнули, как маяк, на склоне, прежде чем снова исчезнуть за скалой.

     Понимая, что, несмотря на рыжие волосы, он легко может потерять Джема в неровном ландшафте, Роджер удлинил шаг. Нужно ли его окликнуть? Он приблизительно знал, где находится пещера – Брианна описала ему ее расположение – но сам там не бывал. Он задался вопросом, откуда Джем знал, где она находится? Возможно, он не знал, а искал ее.

     Тем не менее, он не окликнул сына, а стал подниматься в гору. Теперь, когда он подошел ближе, он увидел в зарослях узкую оленью тропу и отпечаток маленького кеда в грязи. Он немного расслабился при виде этого и замедлил шаг. Теперь он Джема не потеряет.

     На склоне было тихо, но воздух беспокойно двигался среди рябиновых ветвей.

     В ложбинах скалы, нависающей над ним, насыщенно-фиолетовым туманом виднелся вереск. Он уловил в ветре какой-то резкий запах и с любопытством повернулся в ту сторону. Еще одна вспышка красного: воняющий гоном олень с великолепными рогами в десяти шагах от него на склоне внизу. Он замер; голова оленя поднялась, широкие черные ноздри раздулись, принюхиваясь к воздуху.

     Он вдруг осознал, что прижимает руку к ремню, где когда-то носил нож для свежевания, и его тело напряглось, готовое броситься вниз и перерезать горло оленю, как только охотник подстрелит его. Он практически чувствовал жесткую волосатую шкуру, хлопок перерезанного дыхательного горла и потоки горячей вонючей крови на руках, видел обнаженные длинные желтые зубы, покрытые зеленой слизью от последней трапезы оленя.

     Олень гортанно заревел, бросая вызов любому самцу в пределах слышимости. Какое-то мгновение Роджер ожидал, что одна из стрел Иэна вылетит из-за рябин позади оленя, или выстрел ружья Джейми вспорет воздух. Затем он очнулся и, нагнувшись, поднял камень, чтобы бросить его, но олень услышал его и убежал, громко шумя по сухому папоротнику.

     Он стоял неподвижно, чувствуя запах собственного пота, все еще до конца не придя в себя. Но это не были горы Северной Каролины, и нож в его кармане предназначался для перерезания шпагата и открывания пивных бутылок.

     Его сердце колотилось, но он повернул обратно к тропе, все еще приспосабливаясь к времени и месту. Со временем станет легче? Они вернулись уже больше года назад, но до сих пор он иногда просыпался ночью, не понимая, где и когда он находится, или, что еще хуже, в бодрствующем состоянии делал шаг через какую-то мгновенную червоточину в прошлое.

     Дети, как все дети, казалось, не испытывали это чувство … нахождения в другом времени и другом месте. Мэнди, конечно, была еще слишком мала, чтобы помнить о жизни в Северной Каролине или путешествии сквозь камни, но Джем помнил. И однако, когда он увидел автомобили на дороге, к которой они вышли полчаса спустя после прохождения сквозь камни Окракока, то застыл с широкой ухмылкой на лице.

     «Р-ры», - удовлетворенно сказал он себе, и, по-видимому, травма от прощания и путешествия во времени была забыта. Сам Роджер тогда едва мог идти, чувствуя, что он оставил большую и невосполнимую часть себя в этих камнях.

     Их отвез в ближайшую деревню добрый автомобилист, который посочувствовал их рассказу о несчастном случае на лодке. Телефонный звонок Джо Абернати помог решить неотложные вопросы, связанные с деньгами, одеждой, комнатой и едой. Джем сидел на коленях у Роджера, глядя с открытым ртом в окно, пока они ехали по узкой дороге, ветер из открытого окна развевал его мягкие яркие волосы.

     Не мог дождаться, чтобы снова оказаться в машине. А как только они обосновались в Лаллиброхе, он приставал к Роджеру, прося вести «Моррис Мини», сидя у Роджера на коленях и радостно сжимая руль маленькими руками.

     Роджер улыбнулся про себя; ему повезло, что на этот раз Джем решил сбежать пешком. Еще год или два, и он станет достаточно высоким, чтобы дотянуться до педалей. Ему лучше начать прятать ключи от машины.

     Теперь он находился высоко над фермой и замедлил шаг, чтобы посмотреть вверх. Брианна говорила, что пещера находится на южной стороне холма, примерно в сорока футах над большим беловатым валуном, известным среди местных как «Прыжок бочки». Он был назван так из-за слуги Данбоннета, который принес эль прятавшемуся лэрду, столкнулся с группой британских солдат и, отказавшись отдать им бочку, лишился руки …

     - О, Иисус, - прошептал Роджер. - Фергюс. О, боже, Фергюс. - Он почти мог видеть его смеющееся прекрасно вылепленное лицо с темными глазами, искрящимися смехом, и как он поднимает рыбу, бьющуюся на крюке, который он носил вместо отсутствующей руки. И видение маленькой окровавленной руки, лежащей перед ним на тропе.

     Это было здесь. Прямо здесь. Повернувшись, он увидел скалу, молчаливого свидетеля ужаса и отчаянья … и внезапной хватки прошлого на его горле, жестокой, как удавка.

     Он тяжело закашлялся, пытаясь прочистить горло, и услышал зловещий рев другого оленя близко над ним, но не видимого.

     Он соскочил с тропинки и прижался к скале. Боже, он же не кашлял так ужасно, что олень принял его за соперника? Нет, скорее всего, тот направлялся вниз, чтобы бросить вызов оленю, которого он видел несколько мгновений назад.

     Мгновение спустя сверху спустился большой олень, изящно пробираясь сквозь вереск и камни. Это было прекрасное животное, но на нем уже сказывались последствия гона. Его ребра выделялись под густой шерстью, а глаза были красными от бессонницы и похоти.

     Животное заметило Роджера; большая голова повернулась в его сторону, и тот увидел вращающиеся, налитые кровью глаза, устремленные на него. Однако олень не испугался человека; вероятно, в мозгу самца не было места ни для чего, кроме борьбы и совокупления. Он вытянул шею в сторону мужчины и заревел, его глаза побелели от напряжения.

     «Послушай, приятель, ты хочешь ее, ты можешь ее найти». Он медленно попятился, но олень последовал за ним, угрожая опущенными рогами. Встревоженный, он замахал руками и закричал на оленя; обычно это могло отогнать животное. Однако олени в период гона не были нормальными; существо опустило голову и бросилось на него.

     Роджер увернулся в сторону и бросился плашмя у основания скалы, надеясь, что обезумевший олень не растопчет его. Тот резко остановился в нескольких футах от него, бодая рогами вереск и шумно дыша, словно кузнечные мехи, но затем услышал крик соперника внизу и вскинул голову.

     Еще один рев снизу, и олень, развернувшись вприсядку, рванул по тропе, звук его безумного спуска по склону сопровождался хрустом ломающегося вереска и грохотом камней, отброшенных копытами.

     Роджер вскочил на ноги, адреналин струился по его венам, как ртуть. Он не знал, что олень был здесь, наверху, иначе он не тратил бы время на прогулку, раздумывая о прошлом. Ему нужно сейчас же найти Джема, пока мальчик не столкнулся с одним из этих животных.

     Он мог слышать рев и столкновение двух самцов внизу, сражающихся за гарем олених, хотя с того места, где он стоял, их не было видно.

     - Джем! - заорал он, не заботясь о том, звучит ли его голос, как у оленя в гоне. - Джем! Где ты? Ответь мне сию же минуту!

     - Я наверху, папа, - немного дрожащий голос Джемми раздался сверху, и он, развернувшись, увидел Джема, сидящего на Прыжке бочки, с прижатой к груди авоськой.

     - Хорошо. Вниз. Сейчас же, - облегчение боролось с раздражением, но вытесняло его. Он потянулся, и Джем соскользнул с валуна, тяжело приземлившись на руки отца.

     Роджер хмыкнул и поставил его на землю, затем наклонился, чтобы поднять упавшую на землю авоську. Он увидел, что помимо хлеба и лимонада в ней было несколько яблок, большой кусок сыра и пачка шоколадного печенья.

     - Планировал остаться здесь надолго, да? - спросил он. Джемми покраснел и отвернулся.

     Роджер повернулся и посмотрел вверх по склону.

     - Там, наверху, пещера твоего дедушки? - он ничего не видел; склон был загроможден камнями и зарос вереском, а также был обильно усеян кустами утесника и редкими побегами рябины и ольхи.

     - Да. Вон там, - Джемми указал вверх по склону. - Видишь, куда наклоняется это ведьмино дерево?

     Он увидел рябину, старое дерево, корявое от времени, но все еще не видел никаких признаков входа в пещеру. Звуки боя снизу прекратились; он оглянулся на случай, если проигравший вернется, но, очевидно, нет.

     - Покажи мне, - попросил он.

     Джем, выглядевший глубоко смущенным, немного расслабился и стал карабкаться вверх по склону. Роджер последовал за ним.

     Можно было находиться в непосредственной близости от входа в пещеру и не увидеть его. Его закрывал выступ скалы и обильные заросли утесника. Узкое отверстие можно было увидеть, только находясь непосредственно перед ним.

     Холодное влажное дыхание, выходящие из пещеры, коснулось его лица. Он встал на колени и заглянул внутрь. Видно было только на несколько футов от входа, но пещера не выглядела гостеприимной.

     - Спать в ней будет холодно, - сказал он, взглянул на Джема и указал на ближайший валун.

     - Может, сядем, и ты расскажешь, что произошло в школе?

     Джем сглотнул и преступил с ноги на ногу.

     - Нет.

     - Садись, - он не повысил голос, но дал понять, что ожидает послушания. Джем не сел, но отступил и прислонился к выступу, нависающему над отверстием пещеры. Он смотрел вниз.

     - Меня выпороли, - пробормотал Джем, уткнувшись подбородком в грудь.

     - О? - Роджер держал голос спокойным. - Это кошмар. Меня один или два раза пороли в школе. Мне не понравилось.

     Голова Джема дернулась вверх, глаза его широко раскрылись.

     - Да? А за что?

     - В основном, за драку, - ответил Роджер. Наверное, он не должен был говорить об этом мальчику, плохой пример и все такое, но это была правда. И если драка – единственная проблема Джемми …

     - Что сегодня случилось? - он внимательно посмотрел на Джема. Он не казался побитым, но когда он повернул голову, Роджер увидел, что его ухо красное, почти бордовое. Он едва сдержался от восклицания при виде этого, но лишь повторил. - Что случилось?

     - Джеки МакИнрой сказал, если ты узнаешь, что меня выпороли, то побьешь меня кнутом, когда я приду домой, - Джем сглотнул, но глядел на отца прямо. - Да?

     - Не знаю, но надеюсь, что нет.

     Однажды он отхлестал ремнем Джема – он был должен – и никому из них не хотелось повторить этот опыт. Он осторожно дотронулся до его пламенеющего уха.

     - Скажи, что произошло, сынок.

     Джем глубоко вздохнул, надул щеки и выдохнул, сдаваясь.

     - Ну, началось с того, что Джимми Глазкок сказал, что мама, я и Мэнди будем гореть в аду.

     - Да? - Роджер совсем не удивился. Шотландские пресвитерианцы не отличались религиозной терпимостью, и в этом вопросе за двести лет ничего не изменилось. Хорошие манеры не позволяли большинству из них говорить знакомым папистам, что те попадут в ад, но скорее всего они так думали.

     - Но ты же знаешь, что говорить в ответ, не так ли? - Джем сталкивался с подобными высказываниями в Ридже, хотя обычно более завуалированными из-за Джейми, и хорошо знал, как отвечать на такие выходки.

     - Да, - Джем пожал плечами и снова уставился на свои кеды. - Просто сказать: «Хорошо, встретимся там». Я сказал.

     - И?

     Глубокий вздох.

     - Я сказал это на Gàidhlig^[102].

     Роджер почесал за ухом, раздумывая. Гэльский язык в Хайленде исчезал, но все еще был достаточно распространенным, чтобы иногда слышать его в общественных местах. Без сомнения, мало кто из одноклассников Джема слышал его от своих дедов, но даже если они не поняли, что он сказал …

     - И? – повторил он.

     - А мисс Гленденинг схватила меня за ухо и едва не оторвала его, - щеки Джема покраснели от воспоминания. - Она дергала меня за него, па!

     - За ухо? - Роджер тоже покраснел.

     - Да! - слезы унижения и гнева наполнили глаза Джема, но он смахнул их рукавом и стукнул кулаком по коленке. - Она приговаривала: «Мы – не – говорим – на – этом! Мы – говорим – по-английски!» - Его голос был на несколько октав выше, чем у грозной мисс Гленденинг, но его гримаса проиллюстрировала ее яростную атаку более чем наглядно.

     - И затем она выпорола тебя ремнем? - неверяще спросил Роджер.

     Джем отрицательно покачал головой и вытер нос рукавом.

     - Нет, - ответил он. - Это мистер Мензис.

     - Что? Почему? На, держи, - он вручил Джему бумажный носовой платок и подождал, пока мальчик высморкается.

     - Ну, я уже подрался с Джимми, а когда она схватила меня за ухо, было очень больно, и … ну, я рассердился, - сказал он, бросив на Роджера голубоглазый взгляд, горящий праведностью, который был настолько похож на дедушкин, что Роджер едва не улыбнулся, несмотря на ситуацию.

     - И ты что-то ей сказал, да?

     - Да, - Джем опустил глаза, ковыряя землю носком кеда. - Мисс Глендининг не любит Gàidhlig, но и не знает его, а мистер Мензис знает.

     - Боже.

     Привлеченный криками, мистер Мензис вышел в школьный двор как раз во время, чтобы услышать, как Джем во весь голос одарил мисс Глендининг самым лучшим гэльским ругательством из лексикона дедушки.

     - Он наклонил меня через стул и три раза хлестнул ремнем, затем отправил в класс, чтобы я оставался там до конца школы.

     - Только ты там не остался.

     Джем кивнул головой.

     Роджер наклонился и поднял авоську, борясь между злостью, смехом и перехватывающим горло сочувствием. Наконец, он позволил сочувствию немного проявиться.

     - Сбежал из дома, да?

     - Нет, - Джем удивленно поднял голову. - Я просто не хотел завтра идти в школу, Джимми будет смеяться. Я подумал, что останусь тут на выходные, а может и на понедельник, пока все не уляжется. Может, мисс Глендининг умрет, - добавил он с надеждой.

     - А может, к тому времени твоя мама и я так изведемся от беспокойства, что ты избежишь второй порки?

     Синие глаза Джема удивленно расширились.

     - О, нет. Мама задаст мне взбучку, если я уйду, не предупредив ее. Я оставил записку на кровати. Написал, что побуду на природе день или два, - заявил он, затем повел плечами и выпрямился, вздохнув.

     - Может, ты побьешь меня, и мы пойдем домой? - спросил он слегка дрожащим голосом. - Я хочу есть.

     - Я не собираюсь бить тебя, - ответил Роджер и обнял Джемми. - Иди сюда, парень.

     Бравый вид Джемми сразу исчез, и он прижался к Роджеру, со слезами облегчения уткнувшись в отцовское плечо, ища утешения и веря, что отец все исправит. «И отец все исправит», - молча пообещал Роджер. Даже если ему придется задушить мисс Глендининг голыми руками.

     - Почему говорить по-гэльски плохо, па? - пробормотал мальчик, вымотанный эмоциями.

     - Не плохо, - прошептал Роджер, заправляя шелковые волосы сны за ухо. - Не беспокойся. Мы с мамой с этим разберемся. Я обещаю. И завтра ты можешь не идти в школу.

     Джем вздохнул, расслабился и потяжелел, как мешок с зерном. Затем он поднял голову и хихикнул.

     - Ты думаешь, мама задаст мистеру Мензису взбучку?

     Глава 27. ТУНЕЛЬНЫЕ ТИГРЫ

     Первым намеком о подставе для Брианны стало пятнышко света на трассе, мгновенно исчезнувшее, как только огромные двери закрылись с грохотом, который, казалось, сотряс воздух в туннеле.

     Она от всей души сказала то, за что заставила бы Джема вымыть рот, в тот же миг осознав, почему двери закрылись.

     Она не могла видеть ничего, кроме цветных пятен – реакция ее сетчатки на внезапную темноту – но она находилась не более чем в десяти футах внутри туннеля и все еще могла слышать звук опускающихся болтов, которые приводились в движение снаружи большими колесами на стальной двери и издавали скрежещущий звук. Она осторожно повернулась, сделала пять шагов и протянула руку. Да, там была огромная прочная дверь, сейчас надежно запертая. За ней она расслышала смех.

     Хихикают, подумала она с яростным презрением. Как мальчишки!

     Воистину, маленькие мальчишки. Она сделала несколько глубоких вдохов, борясь с гневом и паникой. Теперь, когда глаза адаптировались к темноте, она увидела тонкую полоску света, разделявшую пополам пятнадцатифутовую дверь. Человеческая тень перекрыла свет, но исчезла под аккомпанемент шепота и хихиканья. Кто-то пытался заглянуть. Идиот. Удачи ему в его надежде увидеть что-либо внутри. Если не считать волоска света между створками двери, в гидроэлектрическом туннеле под Лох-Эррохти было темно, как в адской бездне.

     По крайней мере, она могла использовать эту светящуюся полоску для ориентации. Стараясь дышать размеренно, она шла осторожно, не желая еще больше забавлять бабуинов снаружи своим шумным падением, к металлическому ящику на левой стене, где находились выключатели освещения туннеля.

     Она нашла коробку и на мгновение запаниковала, обнаружив, что та заперта, прежде чем вспомнила, что у нее есть ключ. Он был на большой связке грязных ключей, которую дал ей мистер Кэмпбелл. На каждом болталась потертая бумажная бирка с написанным на ней назначением. Конечно, она не могла прочитать эти проклятые надписи, а чертов Энди Дэвис позаимствовал фонарик, который должен был висеть у нее на поясе, под предлогом поиска утечки масла под грузовиком.

     Они хорошо спланировали, мрачно подумала она, пробуя один ключ за другим, тыча ими в крошечную невидимую прорезь. В этом явно участвовали все трое: Энди, Крейг МакКарти и Роб Кэмерон.

     Не теряя присутствия духа, она пробовала каждый ключ, отодвигая его в сторону на связке при безрезультативной попытке. Она знала, что они предусмотрели и это; Крейг взял у нее ключи, чтобы отпереть ящик с инструментами в грузовике, и вернул их с преувеличенно галантным поклоном.

     Они – как и ожидалось – уставились на нее, когда ее представили как нового инспектора по технике безопасности, хотя она полагала, что им уже сообщили шокирующую новость, что инженер был женщиной. Роб Кэмерон, красивый молодой человек, явно много воображавший о себе, откровенно оглядел ее с ног до головы, прежде чем с улыбкой протянуть руку. Она намеренно медленно оглядела мужчину сверху-вниз, прежде чем принять ее, и двое других рассмеялись. К его чести, Роб тоже.

     Она не чувствовала с их стороны никакой враждебности по дороге к Лох-Эррохти. Это была просто глупая шутка. Скорее всего.

     Честно говоря, закрывающаяся за ней дверь не была первым намеком, мрачно подумала она. Она слишком долго была матерью, чтобы не заметить взгляды тайного предвкушения или неестественной невинности, которые были на лицах ее ремонтной бригады, если бы она взяла на себя труд уделить этому внимание. Однако ее мысли наполовину были в восемнадцатом веке; она беспокоилась за Фергюса и Марсали, но была воодушевлена тем, что ее родители и Иэн, наконец-то, благополучно отправились в Шотландию.

     Но что бы ни произошло – происходило, твердо поправила она себя – в восемнадцатом веке здесь и сейчас у нее были другие заботы.

     Что они ожидали от нее? Крики? Плач? Что она будет стучать в двери и просить ее выпустить?

     Она тихо вернулась назад к двери и приложила ухо к щели как раз, чтобы услышать звук заводящегося мотора и шум гравия под колесами.

     - Вы чертовы ублюдки! – громко произнесла она. Что они хотели этим сказать? Поскольку она не удостоила их криком и плачем, они просто решили оставить ее во тьме на некоторое время? Вернуться позже в надежде найти ее в соплях или, еще лучше, с покрасневшим от ярости лицом? Или – более страшное – они собирались вернуться в офис Гидроэнергетического совета с невинным выражением на лицах и заявить, что новый инспектор просто не явился сегодня утром на работу?

     Она медленно выдохнула через нос.

     Ладно. Она выпотрошит их, когда представится возможность. Но что делать сейчас?

     Она отвернулась от блока питания, глядя в кромешную тьму. Она никогда раньше не была в этом туннеле, хотя видела подобный во время ознакомительного тура с мистером Кэмпбеллом. Это был один из первых туннелей гидроэлектростанции, вырытый вручную с помощью кирки и лопаты еще в 1950-е годы. Он протянулся почти на милю сквозь гору и часть затопленной долины, в которой теперь располагалось сильно разлившееся озеро Лох-Эррохти, а по центру туннеля ходил маленький электропоезд.

     Первоначально поезд возил рабочих, «туннельных тигров», до забоя и обратно; теперь он от случая к случаю возил рабочих, которые проверяли кабели, тянувшиеся вдоль стен туннеля, или обслуживали огромные турбины у подножия плотины на другом конце туннеля.

     Она вспомнила, что Роб, Энди и Крейг должны были делать. Поднять одну из массивных турбин и заменить поврежденную лопасть.

     Она прислонилась спиной к стене туннеля, прижав руки к грубому камню, и задумалась. Вот куда они уехали. Это не имело значения, но она закрыла глаза, сосредоточиваясь, и вызвала в памяти страницы массивной папки, которая сейчас лежала на сиденье уехавшего грузовика и содержала конструктивные и инженерные детали всех гидроэлектростанций, находящихся в ее ведении.

     Она просматривала диаграммы из этой папки прошлой ночью и еще раз наспех, чистя зубы сегодня утром. Туннель вел к плотине и явно использовался при строительстве нижних уровней этой плотины. Как глубоко? Если бы туннель выходил на уровень самой турбинной камеры, он был бы огражден стеной. Но если он выходил на уровне сервисной камеры наверху – огромного помещения, оборудованного многотонными потолочными кранами для подъема турбин из гнезд – то закрывать ее двери не было необходимости из-за отсутствия воды снаружи.

     Как она ни старалась, ей не удавалось вспомнить схемы с достаточной детализацией, чтобы убедиться, что в дальнем конце туннеля есть вход в дамбу. Однако выяснить это было достаточно просто.

     *.*.*

     Поезд она видела в краткий момент до закрытия дверей, и ей не пришлось долго шариться в темноте, чтобы попасть в открытую кабину маленького электровоза. Эти клоуны забрали ключ от двигателя? Ха. Ключа не было; он заводился переключателем на консоли. Она щелкнула им, и красная кнопка триумфально засветилась, когда внизу загудело электричество.

     Поезд не мог быть проще в управлении. Единственный рычаг нажимался вперед или назад, в зависимости от того, в каком направлении вы хотели двигаться. Она осторожно толкнула его вперед и почувствовала, как ветерок обдул ее лица, когда поезд бесшумно двинулся в недра земли.

     Ей нужно было двигаться медленно. Маленькая красная кнопка освещала ее руки, но не темноту впереди, и она понятия не имела, какие повороты дороги ее ожидают. Она также не хотела на высокой скорости врезаться в стену в конце трассы и вывести из строя двигатель. Ей казалось, что она еле тащится в темноте, но это все же лучше, чем брести на ощупь по туннелю длиной в милю, к тому же увешанному высоковольтными кабелями.

     И вдруг внезапный удар в темноте. На долю секунды ей показалось, что на рельсы упал кабель под напряжением. В следующее мгновение звук, который не был звуком, пронзил ее тело, дернув в нем каждый нерв, отчего перед глазами побелело. А потом ее рука наткнулась на камень, и она поняла, что наполовину свисает с маленького раскачивающегося электровоза и вот-вот упадет в темноту.

     Голова кружилась, ей удалось схватиться за край консоли и втянуть себя обратно в кабину. Трясущейся рукой щелкнула выключателем и упала на пол, обхватив колени и дыша со всхлипами.

     - Великий боже, - прошептала она. - О, пресвятая мать. О, Иисус.

     Она чувствовала это. Все-то чувствовала. Не было ни звука, но она ощущала его близость и не могла перестать трястись.

     Она просидела довольно долго, опустив голову на колени, пока, наконец, рациональное мышление не стало возвращаться к ней.

     Она не могла ошибиться. Она дважды путешествовала во времени и знала это чувство. Однако на этот раз ощущение не было таким шокирующим. Кожу покалывало, нервы дергались, и в ушах звенело, как будто она сунула голову в гнездо шершней, но она чувствовала себя целой. И хотя ей казалось, что ее разрезали пополам раскаленной проволокой, у нее не было ужасного ощущения, что ее физически распылили.

     Ужасная мысль заставила ее вскочить на ноги, цепляясь за консоль. Она прыгнула во времени? Оказалась ли она еще где-то … когда-то? Но металлическая консоль под ее руками была прохладной и твердой, запах влажного камня и изоляции кабелей не изменился.

     - Нет, - прошептала она и для уверенности нажала кнопку выключателя, загоревшуюся красным светом. Электропоезд резко дернулся. Она поспешно сбавила скорость до минимальной.

     Она не могла прыгнуть в прошлое. Небольшие предметы, непосредственно соприкасавшиеся с телом путешественника, казалось, перемещались вместе с ним, но не целый поезд с рельсами.

     - Кроме того, - сказала она вслух, - если бы ты отправилась в прошлое дальше, чем на двадцать пять лет, туннеля здесь бы не было. Ты оказалась бы внутри … твердой скалы. - Горло ее внезапно сжалось, и ее вырвало.

     Однако ощущение … присутствия чего-то ужасного … отступало. Оно – что бы это ни было – осталось позади. Ну, вот, все прошло, подумала она, вытирая рот тыльной стороной ладони. И, черт побери, на том конце должна быть дверь, потому что она не могла вернуться тем же путем.

     Дверь в конце дороги была. Обычная промышленная металлическая дверь. И висячий замок на открытом засове. Она чувствовала запах WD-40^[103]; кто-то совсем недавно смазал петли маслом, и дверь легко открылась, когда она повернула ручку. Она вдруг почувствовала себя Алисой, упавшей в нору Белого кролика. Настоящей сумасшедшей Алисой.

     По другую сторону двери находилась тускло освещенная крутая лестница, а наверху была еще одна металлическая дверь, окаймленная светом. За ней она слышала грохот и металлический визг работающего потолочного крана.

     Дыхание ее участилось, и не от подъема по лестнице. Что она найдет на другой стороне? Это была служебная камера внутри плотины; она это хорошо знала. Но будет ли четверг на другой стороне? Тот же четверг, когда за ней закрылись двери туннеля?

     Она стиснула зубы и открыла дверь. Роб Кэмерон стоял, прислонившись спиной к стене с зажженной сигаретой в руке. Увидев ее, он расплылся в широкой ухмылке, выронил окурок и наступил на него.

     - Знал, что у тебя получится, цыпочка, - сказал он. На другом конце комнаты Энди и Крейг оторвались от работы и зааплодировали.

     - Купи-ка пинту пива после работы, девочка, - крикнул Энди.

     - Две! - поправил Крейг.

     Все еще ощущая привкус желчи в гортани, она кинула на Роба Кэмерона такой же взгляд, как в свое время на Кэмпбелла.

     - Не называй, - произнесла она ровно, - меня цыпочкой.

     Его красивое лицо дрогнуло, и он дернул локон на лбу с насмешливым раболепием.

     - Как скажите, босс, - сказал он.

     Глава 28. ВЕРШИНЫ ХОЛМОВ

     Было почти семь часов, когда он услышал звук автомобиля Брианны. Дети уже поужинали и, выбежав навстречу, обхватили ее колени, словно она вернулась из Африки или с северного полюса.

     Прошло некоторое время, пока дети были уложены спать, и Бри смогла уделить внимание ему. Он не возражал.

     - Ты голоден? - спросила она. - Я могу …

     Он прервал ее, потянув за руку в свой кабинет, где тщательно запер дверь. Она стояла и смотрела на него, волосы ее были примяты каской и грязны от проведенного под землей дня. От нее пахло землей, машинным маслом, табачным дымом и … пивом?

     - Мне нужно тебе многое сказать, - сказал он. - И знаю, что у тебя есть многое сказать мне. Но сначала … могла бы ты просто снять джинсы, сесть на стол и раздвинуть ноги?

     Ее глаза стали совершенно круглыми.

     - Да, - сказала она. – Я могу.

     *.*.*

     Роджер часто задумывался, правда ли говорят, что рыжие люди более эмоциональны, чем все прочие, или просто эмоции проявляются на их коже слишком ярко. Оба случая, подумал он.

     Может быть, ему стоило подождать, пока она оденется, прежде чем рассказать о мисс Гленденнинг. Хотя если бы он подождал, то лишился бы восхитительного зрелища голой жены, красной от ярости от пупка и выше.

     - Эта старая сучка! Если она думает, что ей сойдет с рук …

     - Нет, - твердо прервал он ее. - Конечно, нет.

     - Конечно! Завтра же я первым делом …

     - Может быть, нет.

     Она замолчала и уставилась на него, прищурив один глаз.

     - Что «нет»?

     - Может быть, не ты, - он застегнул свои брюки и подтянул вверх ее джинсы. - Полагаю, лучше пойти мне.

     Она нахмурилась, раздумывая.

     - Не то что бы я боюсь, что ты сорвешься и побьешь старую суку, - добавил он с улыбкой, - но ведь тебе нужно будет на работу, не так ли?

     - Хм-м, - произнесла она, явно сомневаясь в его способности довести до мисс Глендиннинг всю глубину ее преступления.

     - И если ты сорвешься и убьешь ее, как я смогу объяснить детям, почему мы навещаем маму в тюрьме.

     Она рассмеялась, и он немного расслабился. Он не думал, что она действительно прибегнет к физическому насилию, но она не видела ухо Джемми, когда он только что пришел домой. Роджер тогда испытал сильное желание тотчас пойти в школу и открутить ухо женщине, но сейчас он лучше владел собой.

     - И что ты собираешься сказать ей? - она наклонилась под стол за лифчиком, открыв ему соблазнительный вид на своей зад, еще не прикрытый джинсами.

     - Ничего. Я поговорю с ее начальником. Он поговорит с ней.

     - Ну, может, так и лучше, - медленно сказала она. - Мы же не хотим, чтобы она отыгралась на Джемми.

     - Договорились, - ее прекрасный румянец поблек. Каска закатилась под кресло; он поднял ее и надел ей на голову. - Итак, как твоя работа? И почему ты не надела на работу трусики? - спросил он, внезапно вспомнив утро.

     К его удивлению, ее румянец запылал, как пожар.

     - Я отвыкла от них в восемнадцатом веке, - рявкнула она, явно оскорбившись. - Теперь я надеваю трусы только для особых церемоний. Ты думаешь, я планировала соблазнить мистера Кэмпбелла?

     - Нет, если он таков, как ты его описала, - сказал он миролюбиво. - Я просто заметил это, когда ты уезжала утром.

     - О, - она все еще была рассержена, он видел это и удивлялся почему. Он собрался снова спросить про работу, но она сняла каску и задумчиво посмотрела на него.

     - Ты сказал, что если я буду в каске, ты скажешь, для чего тебе была нужна бутылка шампанского. Не для того же, чтобы дать Мэнди бросить ее в окно, - добавила она с осуждением. - О чем ты думал, Роджер?

     - Ну, если честно, я думал о твоей заднице, - ответил он. - Но мне никогда не пришло бы в голову, что она бросит ее в окно.

     - Ты спросил ее, почему она это сделала?

     Он растерялся.

     - Мне не пришло в голову, что у нее может быть причина, - признался он. - Я просто сдернул ее со стола, когда она чуть не вылетела в разбитое окно, и я был так напуган, что просто шлепнул ее.

     - Я не думаю, что она сделала это без причины, - задумчиво сказала Бри. Она отложила каску и стала надевать лифчик; Роджера находил это действие увлекательным при любых обстоятельствах.

     И только, когда они спустились на кухню для позднего ужина, он вспомнил спросить ее снова о работе.

     - Не плохо, - сказала она с хорошо изображенной небрежностью. Не настолько хорошо, чтобы убедить его, но достаточно, чтобы он передумал настаивать и вместо этого спросил.

     - Что за особые церемонии, для которых ты надеваешь трусики?

     Широкая ухмылка расплылась на ее лице.

     - Ты знаешь. Для тебя.

     - Для меня?

     - Да, этот твой фетиш насчет кружевного белья.

     - Что … ты надеваешь трусики только…?

     - Чтобы ты снял их, конечно.

     Неизвестно к чему бы привел этот разговор, но его прервал крик сверху, и Бри мгновенно исчезла, оставив Роджера обдумывать это откровение.

     Он уже пожарил бекон и сварил консервированную фасоль, когда она появилась с морщинкой между бровей.

     - Плохой сон, - ответила она на его вопросительно приподнятые брови. - Тот же самый.

     - Ужасная тварь пыталась залезть в окно?

     Она кивнула, взяла кастрюльку с фасолью, но наставлять на стол стала не сразу.

     - Я спросила, почему она бросила бутылку в окно?

     - Да?

     Брианна держала ложку, как оружие.

     - Она сказала, что увидела его за окном.

     - Его? Кого …

     - Наклави.

     *.*.*

     Утром старая башня выглядела так же, как и в последний его визит. Темная, тихая, лишь шорох голубей наверху. Он убрал мусор, и никаких новых газет из-под рыбы не появлюсь. «И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным»^[104], подумал он. В ожидании случайно залетевшего духа.

     Он выкинул мысль из головы и твердо закрыл дверь. Он купит новые петли и замок, как только окажется поблизости от хозяйственного магазина.

     Мэнди действительно кого-то видела? И если да, то был ли это тот же бродяга, который напугал Джема. От мысли, что кто-то шпионит за его семьей, в его груди свернулась что-то острое и черное, как заостренная железная пружина. Он стоял некоторое время, пристально вглядываясь в дом и его окружение в поисках следов злоумышленника. Он мог прятаться где угодно.

     Постройки во дворе он уже осмотрел. Пещера Данбоннета? Воспоминание о том, как Джем стоял перед ее входом, заставило его похолодеть. Ну, он сейчас посмотрит, мрачно подумал он и, кинув последний взгляд на Энни МакДональд с Мэнди, которые мирно развешивали постиранное белье во дворе, отправился в холмы.

     Сегодня он держал ухо востро. Он слышал эхо рева красных оленей и однажды на расстоянии увидел небольшое стадо олених, но, к счастью, не встретил обезумевших от гона самцов. И никаких прячущихся бродяг.

     Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти вход в пещеру, хотя он был там только вчера. Он специально шумел, приближаясь, и постоял снаружи, на всякий случай позвав: «Хелло, там в пещере!» Никакого ответа.

     Он подобрался к пещере сбоку, прижимаясь плечом к скрывающему вход утеснику, на случай, если бродяги прячутся внутри, но как только влажное дыхание изнутри коснулось его лица, понял, что там никого нет.

     Тем не менее, он сунул в пещеру голову, а затем и забрался туда. Внутри было сухо для пещеры в высокогорье. Хотя холодно, как в склепе. Неудивительно, что горцы имели репутацию стойких людей. Любой другой скончался бы здесь за короткое время от голода или пневмонии.

     Несмотря на холод, он постоял минуту, представляя здесь своего тестя. Было пусто и холодно, но странно мирно. Нет предчувствия плохого. Наоборот он чувствовал ... что ему рады, и осознание этого заставило волосы на его руках подняться.

     - Боже, пусть они будут в безопасности, - прошептал он, положив ладонь на камень у входа. Затем вылез наружу на теплое благословенное солнце.

     Однако чувство радушия и какого-то принятия оставалось с ним.

     - Ну, что теперь, athair-céile^[105]? - сказал он вслух наполовину в шутку. - В каком месте мне еще следует поискать?

     Говоря это, он понял, на что смотрел. На вершине соседнего невысокого холма возвышалась куча камней, о которой рассказывала Брианна. Сделано человеком, сказала она, и что это может быть башней железного века. Там не было достаточно места для укрытия, но из-за неотступного беспокойства он спустился по камням сквозь заросли верески, перешел маленький бурный ручеек у подножия холма и поднялся к куче древних обломков.

     Руины были старыми, но не столь древними для постройки железного века. Они выглядели как развалины маленькой часовни; на лежащем на земле камне был грубо вырезан крест, и что-то похожее на выветрившиеся фрагменты каменной статуи было разбросано перед входом. Строение оказалось больше, чем он оценил издалека. Одна стена поднималась ему до пояса, и еще две сохранились частями. Крыша давно упала и исчезла, но ее стропила все еще лежали на земле, дерево стала жестким, как металл.

     Стерев пот с затылка, он наклонился и поднял голову статуи. Очень старая. Кельтская, пиктская? Нельзя ничего сказать, даже определить пол статуи.

     Он мягко провел пальцем по ее невидящим глазам, затем осторожно поместил голову на разрушенную стену в углубление, как будто в этом месте когда-то была ниша.

     - Окей, - произнес он неловко. - Еще увидимся. - И развернувшись, стал спускаться к дому все еще со странны чувством, будто его сопровождают.

     В библии говорится: «Ищите и обрящете»^[106], подумал он и громко произнес в дрожащий воздух: «Но нет никаких гарантий, что же на самом деле вы найдете, да?»

     Глава 29. РАЗГОВОР С ДИРЕКТОРОМ

     После мирного ланча с Мэнди, которая, казалось, совершенно забыла о ночном кошмаре, он тщательно оделся для разговора с директором школы.

     Мистер Мензис удивил его. Роджер не удосужился спросить Бри про него и ожидал увидеть властного приземистого мужчину средних лет. Мензис же оказался по возрасту ближе к Роджеру, стройный белокожий молодой человек в очках, за которыми скрывались смеющиеся глаза. Однако Роджер заметил его твердый рот и подумал, что был прав, удержав Бри от прихода в школу.

     - Лайонел Мензис, - представился директор, дружелюбно улыбнувшись и твердо пожав ему руку. Роджер обнаружил, что пересматривает стратегию разговора.

     - Роджер МакКензи, - он сел на предложенный стул напротив стола Мензиса. - Отец Джема … Джеремии.

     - Ах, да. Я уже подумывал навестить вас или вашу жену, когда утром Джем не пришел в школу, - Мензис откинулся назад и сложил руки. - Прежде чем мы продолжим … могу я спросить, что рассказал вам Джем о произошедшем?

     Мнение Роджера об этом человеке резко повысилось.

     - Он сказал, что его учительница услышала, как он говорит на гэльском другому мальчику, схватила его за ухо и стала трепать. Он разозлился и обозвал ее также по-гэльски, за что вы отстегали его ремнем. - Он заметил этот самый ремень, который скромно висел за картотечным шкафом.

     Мензис приподнял брови.

     - Это не так? - спросил Роджер, впервые задумавшись, сказал ли Джем неправду или скрыл нечто более вопиющее со своей стороны.

     - Нет, так и было, - ответил Мензис. - Я просто никогда не слышал, чтобы родители говорили так кратко и по существу. Обычно полчаса уходят на крики и оскорбления, споры между собой – если явятся оба родителя – прежде чем я смогу понять в чем проблема. Спасибо. - Он улыбнулся, и совершенно невольно Роджер улыбнулся в ответ.

     - Мне жаль, что мне пришлось сделать это, - продолжил Мензис. - Мне нравится Джем. Он умный, трудолюбивый … и действительно забавный.

     - Да, он такой, - сказал Роджер, - он …

     - Но у меня не было выбора, - твердо прервал его Мензис. - Если бы другие школьники не поняли, что он говорит, мы бы обошлись простым извинением. Но … он говорил вам, что точно он сказал?

     - Нет, не подробно, - Роджер не спрашивал. Он слышал, как Джейми Фрейзер страшно ругался на кого-то по-гэльски всего несколько раз, но это было незабываемо, а у Джема была отличная память.

     - Что ж, я тоже не стану вдаваться в подробности, если вы не настаиваете. Но дело в том, что несколько ребят на школьном дворе поняли его и рассказали другим. И они знали, что я тоже понял. Я должен поддерживать авторитет своих учителей, иначе школа превратится в ад … Кажется, ваша жена говорила, что вы сами преподавали. В Оксфорде, не так ли? Это впечатляет.

     - Это было несколько лет назад, и я был лишь младшим преподавателем. И я вас понимаю, но, к сожалению, я был вынужден поддерживать порядок, не применяя физической силы. - Не то чтобы ему не хотелось иногда врезать одному или двум своим оксфордским студентам.

     Мензис смотрел на него, слегка прищурившись.

     - Я бы сказал, что вашего внешнего вида было достаточно, - сказал он. - И учитывая, что вы почти в два раза больше меня, я рад, что вы не склоны использовать силу.

     - Некоторые родители склоны к ее использованию?

     - Ну, на самом деле, ни один отец еще не ударил меня, но угрожали раз или два. Одна мать явилась с семейным дробовиком, - Мензис кивнул головой на стену за своей спиной, и Роджер увидел черные пятнышки на штукатурке, частично прикрытые картой Африки.

     - По крайней мере, стреляли поверх вашей головы, - сказал Роджер, и Мензис рассмеялся.

     - Нет, - сказал он. - Я вежливо попросил ее положить дробовик на стол. Она положила. Но не очень аккуратно. В процессе каким-то образом нажала на курок и бах! Бедная женщина так испугалась, хотя не так сильно, как я.

     - Вы очень смелый, - с улыбкой сказал Роджер, признавая ловкость Мензиса в обращении с трудными родителями. Однако немного наклонился вперед, показывая, что намеревается контролировать разговор. - Но я – пока, по крайней мере – не жалуюсь на порку Джема. А на то, что привело к ней.

     Мензис вздохнул и кивнул, сложив руки на столе.

     - Хорошо.

     - Я понимаю ваше желание поддержать своих учителей, - сказал Роджер и тоже положил руки на стол. - Но эта женщина едва не оторвала ему ухо просто за то, что он сказал несколько слов, не ругательств, на Gàidhlig^[107].

     Мензис, уловив произношение, кинул на него острый взгляд.

     - А, так вы знаете этот язык. Он научился ему от вас или вашей жены?

     - Вы говорите об этом, словно это какая-то зараза. Моя жена – американка. Уверен, вы заметили.

     Мензис кинул на него насмешливый взгляд – никто не мог не заметить Брианну – но только сказал:

     - Да, я заметил, но она сказала, что ее отец шотландец и горец. Вы говорите на гэльском дома?

     - Мало. Джем выучил его от своего деда. Он … его больше нет с нами, - добавил он.

     Мензис кивнул.

     - Ах, - мягко сказал он. - Я тоже выучил его от своих дедушки и бабушки с маминой стороны. Сейчас, они тоже мертвы. Они были со Ская.

     В последней фразе подразумевался вопрос, и Роджер ответил на него.

     - Я родился в Кайл-оф-Лохалш, но рос, в основном, в Инвернессе. Научился гэльскому на рыбацких лодках в Минхе. - И в горах Северной Каролины.

     Мензис снова кивнул, глядя на свои руки, а не на Роджера.

     - Были на рыбацких лодках в последние двадцать лет?

     - Нет, слава богу.

     Мензис коротко улыбнулся, но не поднял глаз.

     - Да, в эти дни не многие говорят на гэльском. Испанский, польский, эстонский … но не гэльский. Ваша жена говорила, что вы провели некоторое время в Америке, и вам, наверное, не так заметно, но этот язык сейчас используется не часто.

     - Честно говоря, я не обращал внимания … до сего момента.

     Мензис снова кивнул и, сняв очки, потер переносицу. Его бледно-голубые глаза без прикрытия очков казались беззащитными.

     - Это длится много лет. И наиболее интенсивно последние лет десять-пятнадцать. Горцы внезапно оказались частью Соединенного королевства – по крайней мере, так решило королевство – и иметь отдельный язык считается не только несовременно, но и деструктивно.

     - Это не официальная политика, но использование гэльского … не приветствуется в школах. Заметьте, - он поднял руку, предвосхищая реакцию Роджера, - они не стали бы так давить, если бы родители возмущались, но нет. Большинство родителей стремятся к тому, чтобы их дети стали частью современного мира, говорили на хорошем английском, нашли хорошую работу где-нибудь в другом месте, могли уехать из Хайленда … Здесь они мало чего могут добиться, не так ли?

     - Родители …

     - Они намеренно не учат своих детей гэльскому. Разговаривать на нем считается отсталостью и невежеством. Признаком низкого класса.

     - Варварский, - сердито сказал Роджер. - Варварский ирс^[108]?

     Мензис узнал уничижительное описание гэльского языка восемнадцатого века, данное Сэмюелем Джонсоном, и короткая печальная улыбка снова появилась на его лице.

     - Точно. Очень много предвзятого …

     - Чухтеры? - «Чухтер» - прозвище для горцев, говорящих на гэльском языке, данное жителями равнинной Шотландии, и являющееся синоним для слова «деревенщина».

     - О, так вы знаете.

     Действительно с шестидесятых годов гэльскоговорящие люди рассматривались с некоторым пренебрежением, но такое … Роджер кашлянул.

     - Тем не менее, мистер Мензис, - сказал он, подчеркивая слово «мистер», - я против, что учительница моего сына не только запрещает ему говорить на гэльском, но и наказывает его за это.

     - Я понимаю вас, мистер МакКензи, - сказал Мензис, поднимая на него глаза, и было видно, что он искренен. - Я поговорю с мисс Глендиннинг и думаю, такого больше не случится.

     Роджер смотрел в его глаза, желая еще много сказать, но понимал, что Мензис не несет ответственности за большинство существующих проблем с языком.

     - Если это случится еще раз, - сказал он ровным голосом, - я не приду с дробовиком, но я приду с шерифом. И фотографом из газеты, чтобы снять мисс Глендиннинг в наручниках.

     Мензис моргнул и надел очки.

     - Вам не кажется, что лучше будет отправить вашу жену с дробовиком? - с надеждой спросил он, и Роджер невольно рассмеялся.

     - Ладно, - Мензис оттолкнулся от стола и встал.- Я провожу вас. Надеюсь, мы увидим Джема в понедельник, не так ли?

     - Он будет. В наручниках или без.

     Мензис рассмеялся.

     - Ну, ему не стоит беспокоиться. Поскольку дети, знающие гэльский, перевели другим, что он сказал, и он принял порку, не пикнув, все школьники теперь воспринимают его, как Робин Гуда или Билли Джека^[109].

     - О, боже.

     Глава 30. КОРАБЛИ В НОЧИ

     Май 19, 1777

     Акула была длиной не менее двенадцати футов. Темная зловещая тень скользила вровень с кораблем, едва видимая во вспененных серых водах. Она появилась внезапно перед полуднем, сильно напугав меня, когда я взглянула через перила и увидела ее плавник, рассекающий поверхность.

     - Что у нее с головой? - Джейми появился на мой испуганный вскрик и, нахмурившись, вгляделся в воду. - Какие-то выросты.

     - Думаю, это акула-молот, - я вцепилась в скользкие от брызг перила. На грациозном теле хищницы голова выглядела гротескной и грубой. Пока мы смотрели, акула повернулась, выставив над поверхностью один мощный вырост с холодным глазом.

     Джейми издал звук ужаса и отвращения.

     - Ну, они так выглядят, - заметила я.

     - Почему?

     - Полагаю, однажды богу стало скучно, - мой ответ заставил его рассмеяться, и я с удовольствием взглянула на него. У него было совершенно здоровый цвет лица, и он съел свой завтрак с таким аппетитом, что я решила не использовать пока акупунктурные иглы.

     - Каких еще странных существ ты видел? Не людей, - добавила я, вспомнив ужасающую коллекцию людских аномалий доктора Фентимана.

     - Странных от природы? Не искалеченных? - он прищурился, глядя на море, затем усмехнулся. - Мандрилы в зоопарке Людовика Французского. Или … нет. Может быть, носороги, хотя я не видел ни одного вживую. Это считается?

     - Давай тех, кого ты видел вживую, - сказала я, подумав о красочных животных, появившихся благодаря фантазиям художников. - Ты считаешь, что мандрил более странный, чем орангутанг? - Я вспомнила, как он был очарован юным орангутангом с грустным лицом, который, казалось, в свою очередь был очарован Джейми, что вызвало поток шуток о происхождении рыжих волос со стороны герцога Орлеанского.

     - Да, я видел множество людей, выглядевших еще более странно, чем орангутанг, - ответил он. Налетевший ветерок выдернул несколько золотистых прядей из ленты. Он повернулся лицом к бризу и заправил их назад. - Я просто почувствовал жалость к этому существу; казалось, он знал, что одинок и никогда не увидит своих сородичей.

     - Может, он решил, что ты его сородич? - предположила я. - Ты ему понравился.

     - Это было милое существо, - согласился он. - Когда я дал ему апельсин, он взял его так по-человечески, очень деликатно. Ты думаешь … - его голос затих, глаза затуманились.

     - Я думаю … что?

     - Ох, я только подумал о том, - он быстро оглянулся через плечо, но никого в пределах слышимости не было, - что Роджер Мак сказал о важности Франции для революции. Подумал, что нужно спросить в Эдинбурге. Узнать, имеет ли кто-нибудь из знакомых дела с Францией … - он приподнял одно плечо.

     - Ты же не собираешься на самом деле во Францию? - спросила я настороженно.

     - Нет, нет, - торопливо ответил он. - Я только подумал … если мы случайно окажемся там, орангутанг будет на месте? Прошло много времени, и я не знаю, как долго они живут.

     - Не так долго, как люди, но достаточно долго, если за ними хорошо ухаживать, - сказала я с сомнением. Сомнение относилась совсем не к орангутангу. Вернуться ко французскому двору? Эта мысли заставила мой желудок сжаться.

     - Он умер, - сказал Джейми тихо и повернул голову, не сводя с меня глаз. - Людовик.

     - Да? - удивилась я. - Я … когда?

     Он наклонил голову и издал тихий звук, который мог быть смешком.

     - Три года назад, сасенах, - ответил он. - Это было в газетах. Хотя я тебя понимаю, «Уилмингтон Газетт» не уделила этому особого внимания.

     - Я не заметила, - я взглянула на акулу, все еще сопровождающую наш корабль. Мое сердце после скачка, вызванного удивлением, успокоилось.

     Я давно смирилась с памятью о тех десяти минутах в постели с Людовиком, и Джейми и я давно успокоились, найдя утешение друг в друге после потери нашей первой дочери Фейт и всех тех ужасных вещей, случившихся с нами во Франции.

     Весть о смерти Людовика не имела никакого значения, но все же я почувствовала облегчение, словно надоедливая музыка, играющая где-то вдали, наконец-то смолкла и наступила благословенная тишина.

     - Боже, прими его душу, - сказала я. Джейми улыбнулся и положил свою руку на мою.

     - Fois shìorruidh thoir dha^[110], - эхом повторил он. – Ты не думала, какого это: предстать королю перед богом и отвечать не только за свою жизнь, но и за весь вверенный ему народ?

     - Ты думаешь, он ответит за всех? - спросила я, испытывая некоторое беспокойство от этой мысли. Я не знала близко Людовика, но он не казался человеком, заботящимся о своих подданных. - Разве может один человек отвечать за благосостояние всего королевства? А не только за свои грешки.

     Он серьезно обдумывал мой ответ, постукивая негнущимися пальцами по скользким перилам.

     - Думаю, да, - сказал он. - Ты отвечаешь за свою семью, не так ли? Допустим, ты навредила своим детям, покинув их или оставив голодать. Конечно же, это станет грузом на твоей совести, так как ты ответственна за них. Если ты рожден королем, то твоя ответственность – это твои подданные. Если ты вредишь им …

     - Ладно, но где она кончается? - спросила я. - Допустим, ты помог одному человеку, но навредил другому? Если люди под твоей ответственностью имеют противоположные интересы? Что скажешь?

     Он улыбнулся.

     - Я скажу, что рад, что не являюсь богом, и не должен рассматривать такие вещи.

     Я молчала минуту, воображая Людовика, стоящего перед богом и пытающегося объяснить те десять минут со мной. Я была уверена, что он считал себе правым – король есть король – но с другой стороны, и седьмая и девятая заповеди звучали довольно четко и не содержали каких-либо положений, освобождающих от них королевских особ.

     - Если бы ты был на небесах, - импульсивно произнесла я, - и наблюдал за судилищем … ты бы простил его? Я бы простила.

     - Кого?- удивился он. - Людовика? - Я кивнула, и он, нахмурясь, потер переносицу, затем вздохнул и кивнул.

     - Да, простил бы. Однако не возражал бы, если бы сначала он немного покорчился в аду, - добавил он мрачно. - Вилы в зад, было бы прекрасно.

     Я рассмеялась, но прежде чем могла сказать что-либо, мы были прерваны криком сверху: «Эй, парус!» В мгновение на пустую до этого палубу из люков и проходов высыпали моряки, как червячки из корабельных галет, и полезли по снастям, посмотреть, что происходит.

     Я напрягла зрение, но ничего не увидела. Молодой Иэн, который вместе со всеми полез наверх, теперь со стуком приземлился рядом с нами. Он раскраснелся от ветра и возбуждения.

     - Маленький корабль, но с пушками, - сказал он Джейми. - И под британским флагом.

     - Военный куттер^[111], - сказал капитан Робертс с другой стороны от меня. Он мрачно глядел в подзорную трубу. - Черт.

     Рука Джейми инстинктивно легла на рукоять дирка, и он посмотрел через плечо капитана, прищурившись от ветра. Сейчас и я смогла увидеть парус, быстро приближающийся к правому борту.

     - Мы можем уйти от него, кэп? - к толпе у перил присоединился первый помощник. Приближающийся корабль имел пушки – шесть, насколько я могла видеть – и за ними были люди.

     Капитан задумался, рассеянно щелкая подзорной трубой, затем взглянул на снасти, вероятно, оценивая шансы на то, что мы сможем поднять достаточно парусов, чтобы опередить преследователя. Грот-мачта была треснута; он собирался заменить ее в Нью-Хейвене.

     - Нет, - мрачно произнес он. - Грот-мачта не выдержит, если мы поднимем еще паруса. - Он закрыл трубу с решительным кликом и убрал ее в карман. - Откупиться – лучшее, что можно сделать.

     Я подумала, какая часть груза капитана Робертса являлась контрабандой? Его молчаливое лицо ничего не выдавало, но в его руках чувствовалась отчетливая тревога, которая заметно росла по мере того, как куттер приближался.

     Робертс отдал краткий приказ наверх; паруса ослабли, и корабль замедлил ход. Я видела матросов у орудий и перил куттера. Покосившись на Джейми, я увидела, что он считает их, и оглянулась.

     - У меня получается шестнадцать, - тихо произнес Иэн.

     - Чёрт побери, у них мало людей, - сказал капитан. Он посмотрел на Иэна, оценивая его рост, и покачал головой. - Вероятно, они захотят выжать из нас все, что смогут. Извини, парень.

     Довольно неясная тревога, которую я чувствовала при приближении куттера, резко обострилась и обострилась еще больше, когда я увидела, как Робертс оценивающе взглянул на Джейми.

     - Вы же не думаете, что они ... - начала я.

     - Как жаль, что вы побрились утром, мистер Фрейзер, - заметил Робертс, не обращая на меня внимания. - Это сделало вас моложе на двадцать лет. А вы выглядите здоровее мужчин вдвое моложе вас.

     - Благодарю за комплимент, сэр, - сухо ответил Джейми, косясь одним глазом на перила, над которыми, как зловещий гриб, внезапно выскочила треуголка капитана куттера. Он расстегнул ремень, высвободил ножны кинжала и протянул мне.

     - Подержи для меня, сассенах, - сказал он, снова застегивая ремень.

     Поднявшись на борт, капитан куттера, угрюмый коренастый мужчина средних лет в штопанных-перештопанных бриджах, быстро оглядел палубу, кивнул сам себе, как будто его худшие подозрения подтвердились, затем крикнул через плечо шестерым мужчинам.

     - Обыщите трюм. Вы знаете, что искать.

     - Вы не имеете права обыскивать мой корабль! - сердито сказал капитан Робертс. - Вы, что, возомнили себя чертовыми пиратами?

     - Я похож на пирата? - капитан куттера выглядел скорее довольным, чем оскорбленным этим сравнением.

     - Я уверен, что вы не можете быть капитаном военного флота, - холодно сказал Робертс. - Я всегда находил офицеров флота Его Величества приятными джентльменами. Не те, кто залазят на борт к респектабельному торговцу без разрешения, не говоря уже о том, чтобы не представиться должным образом.

     Капитан куттера, по-видимому, нашел это забавным. Он снял шляпу и поклонился … мне.

     - С вашего разрешения, мэм, - сказал он. - Капитан Уорт Стеббингс, со всем почтением. - Он выпрямился, нахлобучив шляпу, и кивнул своему лейтенанту. - Быстро проверьте трюмы. А ты … - Он постучал указательным пальцем по груди Робертса. - Собери всех своих людей на палубу, дружище. Всех, не забудь. Если нам самим придется вытаскивать их сюда, предупреждаю, я буду не очень доволен.

     Внизу раздались громкие удары и грохот, вверху периодически появлялись матросы с сообщениями о находках для капитана Стеббингса, который, опершись на поручни, наблюдал, как моряков «Чирка» сгоняют на палубу … Иэн и Джейми среди них.

     - Эй, послушайте! - капитан Робертс не сдавался, и я была ему благодарна. - Мистер. Фрейзер и его племянник не члены экипажа; они платные пассажиры! Вы не имеете права хватать свободных людей. И также никакого права трогать мой экипаж!

     - Они британские подданные, - кратко сообщил ему Стеббингс. - Я имею полное право. Или вы называете себя американцами? - Он хитро прищурился. Если бы корабль можно было посчитать повстанческим судном, он может просто захватить его в качестве приза, включая команду и все прочее.

     Среди моряков на палубе раздалось бормотание, и я увидела, как глаза нескольких мужчин метнулись к кофель-нагелям^[112], воткнутым вдоль поручней. Стеббингс тоже увидел это и крикнул через перила, чтобы на борт поднялись еще четырех человек … с оружием.

     Шестнадцать минус шесть минус четыре равно шесть, подумала я и придвинулась ближе к перилам, чтобы заглянуть в куттер, покачивающийся на зыби чуть ниже и привязанный тросом к «Чирку». Если в число шестнадцати не входит капитан Стеббингс. Если это так …

     Один человек был у руля, и это было не колесо, а что-то вроде палки, торчавшей из палубы. Еще двое находились у пушки, длинного медного орудия на носу, направленного в борт нашего судна. Где остальные? Двое на палубе. Остальные, возможно, внизу.

     Капитан Робертс все еще увещевал Стеббингса позади меня, а команда куттера уже выносила на палубу бочки и узлы, требуя веревки, чтобы спустить их на свое судно. Я оглянулась и увидела, что Стеббингс идет вдоль ряда моряков, указывая на выбранных людей четырем здоровенным мужчинам, которые следовали за ним. Они выдергивали жертву из ряда и связывали их веревкой, идущей от лодыжки к лодыжке. Уже были выбраны трое мужчин, среди них бледный и напряженный Джон Смит. Мое сердце подпрыгнуло при виде его, а затем почти остановилось, когда Стеббингс подошел к Иэну, который бесстрастно смотрел на него сверху вниз.

     - Подходит, - сказал Стеббингс удовлетворенно. - Упрямый сукин сын, судя по виду, но мы выбьем из тебя дурь. Взять его!

     Я видела, как напряглись мускулы на руках Иэна, когда он сжал кулаки, но рекрутская команда была вооружена, двое держали пистолеты, и он выступил вперед, но с таким злобным видом, что умный человек замешкался бы. Однако я уже заметила, что капитан Стеббингс не был умным человеком.

     Стеббингс выбрал еще двух, затем остановился перед Джейми, оглядывая его сверху-донизу. Лицо Джейми было бесстрастным. И слегка зеленым; ветер все еще был сильным, и судно, не имевшее возможности двигаться вперед, тяжело поднималось и опускалось, переваливаясь, что могло вызвать расстройство и у гораздо более опытного моряка, чем он.

     - Прекрасный большой мужик, - сказал один их рекрутской команды с одобрением.

     - Немного староват, - ответил Стеббингс с сомнением. - И мне не нравится вид его лица.

     - Мне тоже не нравится ваше лицо, - вежливо произнес Джейми. Он выпрямился и расправил плечи, глядя вниз на Стеббингса. - Если бы по вашим действиям я не признал в вас отъявленного труса, по вашему глупому лицу я тотчас бы понял, что вы идиот и лизоблюд.

     Оклеветанное лицо Стеббингса вытянулось от удивления, а затем помрачнело от ярости. Один или двое из рекрутской команды ухмыльнулись за его спиной, но поспешно стерли улыбки, когда он обернулся.

     - Взять его, - прорычал он им и направился к добыче, собранной у перил. - И проследите, чтобы он упал несколько раз по дороге.

     Я застыла в шоке. Ясно, что Джейми не мог позволить им забрать Иэна, но уж точно он не мог бросить меня посреди Атлантического океана. Даже с его кинжалом, засунутым в карман под юбкой, и моим ножом в ножнах, привязанным на бедре.

     Капитан Робертс смотрел на это представление с открытым ртом, но я не могла сказать – с уважением или с удивлением. Это был невысокий мужчина, довольно полный и явно не созданный для физической конфронтации, однако он стиснул зубы и шагнул к Стеббингсу, схватив его за рукав.

     Матросы куттера переправили пленников через перила.

     Не было времени придумать что-нибудь получше.

     Я схватилась за перила и более или менее переползла через них в вихре развевающихся юбок. На какое-то ужасающее мгновение я повисла на руках, чувствуя, как мои пальцы скользят по мокрому дереву, и отчаянно нащупывала пальцами ног веревочную лестницу, которую команда куттера перекинула через перила. Корабль накренился, меня сильно приложило к борту, я отпустила перила и, пролетев вниз несколько футов, зацепилась за веревочный трап прямо над палубой куттера.

     Веревка обожгла мою правую руку, и мне показалось, что я содрала с ладони всю кожу, но сейчас не было времени беспокоиться об этом. В любую минуту кто-нибудь из экипажа куттера увидит меня и …

     Приурочив свой прыжок к следующему подъему куттера, я отпустила веревку и приземлилась на палубу, как мешок с камнями. Острая боль пронзила мое правое колено, но я поднялась на ноги и, шатаясь из стороны в сторону из-за качки, бросилась к сходному трапу.

     - Эй! Ты! Что ты делаешь? - один из пушкарей увидел меня и уставился, явно не в силах решить: спуститься вниз и разобраться со мной или остаться с орудием. Его напарник оглянулся на меня через плечо и заорал на первого человека оставаться на месте. - Стой на месте, лопни твои глаза!

     Я проигнорировала их обоих; сердце мое колотилось так, что я едва могла дышать. Что теперь? Ни Джейми и ни Иэн на палубе не было.

     - Джейми! - закричала я так громко, как могла. - Я здесь!- и побежала к веревке, которая привязывала куттер к «Чирку». По дороге я подняла подолы юбок, потому что они перекрутились во время моего лишенного достоинства спуска, и я не могла достать нож, привязанный к бедру, но действие, казалось, привело в замешательство рулевого, который обернулся на мой крик.

     Он открывал рот, как золотая рыбка, но сохранил присутствие духа, чтобы не выпустить руль. Я схватила веревку и воткнула нож в узел, пытаясь его ослабить.

     Робертс и его команда, благослови их, господь, подняли страшный шум на «Чирке», почти заглушив крики рулевого и артиллеристов на куттере. Один из них, взглянув наверх на «Чирок», решился и направился ко мне, спрыгнув с носовой палубы.

     «Чего бы я не отдала сейчас за пистолет?» - мрачно подумала я. Но у меня был только нож, и я, выдернув его из ослабшего узла, со всей силы ткнула им в грудь мужчины. Его глаза округлились, и я почувствовала, как нож ударился в кость, дернувшись в моей руке. Мужчина вскрикнул и с тяжелым стуком упал на спину, едва не утянув с собой мой нож.

     - Извини, - пропыхтела я и возобновила работу с узлом. Из сходного люка раздавались крики. Джейми и Иэн не были вооружены, но, по моему мнению, это не имело большого значения в ограниченном пространстве.

     Веревка неохотно поддалась. Я дернула последнюю петлю, и она упала, стукнувшись о борт «Чирка». Тотчас течение стало разносить судна друг от друга. Мы двигались совсем не быстро, но оптическая иллюзия скорости заставила меня пошатнуться и схватиться за перила для устойчивости.

     Раненный пушкарь встал на ноги и надвигался на меня, шатающийся, но бешенный от злости. Кровь шла, но не сильно, и он ни в коей мере не был беспомощным. Я отступила в сторону и, взглянув на люк, увидела там Джейми.

     Он оказался рядом со мной в три шага.

     - Быстро, мой дирк!

     Я мгновение непонимающе смотрела на него, потом вспомнила и без дальнейших проволочек сунула руку в карман. Схватила рукоятку дирка, дернула, но кинжал застрял в ткани. Джейми схватил его и выдернул, порезав по пути и мой карман, и пояс юбки, затем вихрем развернулся и помчался внутрь корабля. Оставив меня с раненным пушкарем, не раненным пушкарем, теперь оставившим свое место и осторожно спускающимся вниз, и рулевым, который истерически орал кому-то сделать что-то с каким-то парусом.

     Я сглотнула и крепче сжала нож.

     - Не подходите, - сказала я громко и как можно более приказным голосом. Учитывая, что я задыхалась, ветер и другой шум, я сомневалась, что они меня услышали. С другой стороны, сомневаюсь, что имело бы большое значение, если бы они меня услышали. Я подтянула сползающую юбку одной рукой и решительно подняла нож, показывая, что умею управляться с ним. Я умела.

     Волны жара прокатывались по моему телу, и кожу головы покалывал пот, который тут же высыхал на холодном ветру. Паника прошла, мой разум был очень ясным и отстраненным.

     Вы не прикоснетесь ко мне, была единственная мысль в моей голове. Мужчина, которого я ранила, был осторожен, держась поодаль. Другой пушкарь видел перед собой только женщину и не позаботился об оружии, просто подойдя ко мне с сердитым презрением. Я смотрела, как мой нож с окровавленным лезвием поднимается вверх по дуге, словно сам по себе, и режет его поперек лба.

     Кровь хлынула на его лицо, ослепив, и он, издав задушенный крик боли и удивления, отступил, прижимая обе руки к лицу.

     Я мгновение колебалась, не зная, что делать. Кровь стучала в моих висках. Корабль дрейфовал, покачиваясь на волнах; подол моей юбки с зашитым золотом царапал доски. Я поддернула разрезанный пояс, чувствуя раздражение.

     Потом я увидела деревянный стержень, воткнутый в поручень, с намотанной вокруг него веревкой. Я подошла к нему и, не найдя лучшего места, запихала нож в декольте, взялась за стержень обеими руками и вытащила его. Держа его, как короткую бейсбольную биту, я развернулась и со всей силы стукнула по голове мужчину, лицо которого порезала. Дерево отскочило от его черепа с гулким звонким звуком, он зашатался и отступил, налетев на мачту.

     Рулевой на этом моменте потерял терпение. Оставив руль гулять самому по себе, он спрыгнул на палубу, бросившись на меня, как разгневанная обезьяна с вытянутыми руками и оскаленными зубами. Я попыталась ударить его стержнем, но хватка моя ослабла, когда я ударила пушкаря, и он выскользнул из моих рук.

     Мужчина был маленьким и худым, но его вес припечатал меня к перилам, и я задохнулась от удара. В агонии я опустилась на колени. Он опустился вместе со мной, нацелившись на мое горло с жаждой смерти. Я размахивала руками, ударяя его по голове.

     Ветер свистел в моих ушах. Я слышали лишь задушенные проклятия, мои или его, затем он отбросил мои руки и одной рукой схватил меня за горло, воткнув большой палец под челюсть.

     Было больно; я попыталась пнуть его, но мои ноги были спутаны юбкой и придавлены его тяжестью. В глазах потемнело, в темноте вспыхнули искорки золотого света, маленькие фейерверки, предвещавшие мою смерть. Кто-то тихо мяукал, и я смутно осознала, что это должно быть я. Хватка на моей шее усилилась, и мерцающие огни исчезли в темноте.

     *.*,*

     Я проснулась со смешанным чувством ужаса и укачивания. Где я? Мое горло болело, и когда я попыталась сглотнуть, резкая боль заставила меня задохнуться.

     - Ты в порядке, сассенах, - донеся голос Джейми из окружающей мглы, и его рука ободряюще сжала мою ладонь.

     - Поверю … тебе … на слово, - прокаркала я. Глаза мои от напряжения заслезились. Я откашлялась. Было больно, но это немного помогло. - Что …?

     - Воды, a nighean^[113]? - большая рука обхватила мою голову, приподняв ее, и горлышко фляжки прижалось к моим губам. Глотание воды тоже доставляло боль, но это не имело значения, мои губы и горло пересохли и имели привкус соли.

     Глаза начали привыкать к темноте. Я могла видеть фигуру Джейми, сгорбившуюся под низким потолком, и стропила – нет, брусья – над головой. Сильный запах смолы и трюмной воды. Корабль. Конечно, мы на корабле. Но на каком?

     - Где …? - прошептала я, махнув рукой.

     - Не имею ни малейшего понятия, - сказал он несколько раздраженно. - Люди с «Чирка» управляются с парусами – надеюсь – а Иэн нацелил пистолет на одного из матросов, заставляя того рулить, но насколько я понимаю, тот ведет нас прямо в открытое море.

     - Я имею в виду … какой … корабль, - хотя его слова дали ясно понять, что мы находимся на военном куттере.

     - Сказали, что его название «Питт»^[114].

     - Очень подходящее название^[115], - я остекленевшим взглядом оглядела мрачное окружение, и мое чувство реальности испытало еще одну встряску, когда я увидела какой-то огромный пестрый сверток, висящий в тусклом воздухе в нескольких футах от Джейми. Я резко села или попыталась, только в этот момент сообразив, что нахожусь в гамаке.

     Джейми с тревожным вскриком схватил меня за талию, как раз вовремя, чтобы я не вывалилась из гамака прямо на свою голову. Когда я выровнялась, ухватившись за него, я поняла, что вещь, которую я приняла за огромный кокон, на самом деле являлась человеком, лежащим в другом гамаке, но связанный в нем, как обед для паука, и с кляпом во рту. Его лицо прижималось к сетке, уставившись на меня.

     - Иисус Рузвельт … - прокаркала я и улеглась назад.

     - Хочешь еще полежать, сассенах, или помочь тебе встать? - спросил Джейми, явно с нетерпением. - Не хотелось бы оставлять Иэна одного надолго.

     - Нет, - сказала я, снова пытаясь сесть. - Помоги мне выйти наружу, пожалуйста. - Комната, каюта, чем бы она ни была, кружилась вокруг меня, также как и качалась вверх-вниз, и мне пришлось, закрыв глаза, прижаться к Джейми, пока мой внутренний гироскоп настраивался.

     - Капитан Робертс? - спросила я. - «Чирок»?

     - Бог знает, - коротко ответил Джейми. - Насколько я знаю, они у нас на хвосте, но я ничего не видел, когда смотрел назад.

     Я стала чувствовать себя устойчивее, хотя кровь все еще болезненно пульсировала в горле и висках с каждым ударом сердца, и я остро ощущала болезненные кровоточащие участки на локтях и плечах и горящую полосу на спине, где я упал на поручень.

     - Мы заперли большую часть экипажа в трюме, - сказал Джейми, кивнув на человека в гамаке, - кроме этого парня. Я подумал, не захочешь ли ты сначала взглянуть на него. Как врач, я имею в виду, - добавил он, заметив мое минутное непонимание. - Хотя не думаю, что он сильно ранен.

     Я подошла к парню в гамаке и увидела, что это рулевой, который пытался меня задушить. На его лбу была видна большая шишка, и под глазом назревал чудовищный синяк, но из того, что я могла рассмотреть в тусклом свете, можно было заключить, что он не в критическом состоянии. Его зрачки были одинакового размера и с учетом тряпки, засунутой в его рот, его дыхание было ровным. Вероятно, у него не такая уж и сильная боль. Я постояла какое-то время, глядя на него. Трудно сказать – единственный свет под палубой исходил от отверстия, вырезанного в верхней палубе – но я подумала, что, возможно, то, что я приняла за свирепый взгляд, на самом деле был просто взглядом отчаяния.

     - Хотите пописать? - спросила я вежливо.

     И рулевой и Джейми издали одинаковый звук, только в первом случае это был стон нужды, а со стороны Джейми – раздражения.

     - Ради бога! - сказал он, схватив меня за руку, когда я потянулась к мужчине.- Я разберусь с ним. Иди наверх. - По его напряженному тону было видно, что он вот-вот дойдет до последней черты, и спорить с ним было бесполезно. Я пошла, осторожно шагая по трапу под аккомпанемент гэльского бормотания, которое не пыталась переводить.

     Ревущий наверху ветер заставил меня опасно покачнуться, когда порыв дернул мои юбки, но я ухватилась за линь и держалась за него, позволив свежему воздуху прочистить голову, прежде чем почувствовала себя достаточно уверенной, чтобы пойти на корму. Там я нашла Иэна, как и было сказано, который сидел на бочке с заряженным пистолетом, небрежно положенным на одно колено, и любезно беседовал с матросом у руля.

     - Тетушка Клэр! Вы в порядке? - спросил он, спрыгивая с бочки и жестом предлагая мне сесть на нее.

     - Да, - ответила я, садясь. Не думаю, что я порвала что-то в колене, но оно немного шаталось. - Клэр Фрейзер, - я вежливо кивнула джентльмену у руля, который был чернокожим и имел на лице искусную татуировку, хотя был одет в обычную матросскую форму.

     - Гвинея Дик, - представился он с широкой ухмылкой, показавшей подпиленные зубы. - Ваш слуга, мэм!

     Я некоторое время смотрела на него с открытым ртом, затем собралась и улыбнулась ему.

     - Вижу, Его величество набирает матросов, где только может, - сказала я Иэну.

     - Да. Мистера Дика забрали у гвинейских пиратов, которые захватили невольничий корабль, на который он попал из загона для рабов на побережье Гвинеи. Не знаю, считает ли он, что условия на службе Его величества лучше, но он сказал, что не имеет особых возражений, чтобы присоединиться к нам.

     - Ты ему доверяешь? - спросила я на неуверенном гэльском.

     Он с умеренным возмущением взглянул на меня.

     - Конечно, нет, - ответил он также по-гэльски. - И я буду очень обязан, если вы не станете подходить к нему близко, жена брата моей матери. Он говорит, что не ест человеческое мясо, но это не означает, что он безопасен.

     - Хорошо, - сказала я, возвращаясь к английскому языку. - Что произошло …

     Прежде чем я успел закончить вопрос, громкий стук по дереву заставил меня обернуться, и я увидела Джона Смита – того самого с пятью золотыми серьгами – который спрыгнул со снастей. Он тоже улыбнулся, увидев меня, хотя лицо его было изможденным.

     - Пока все хорошо, - сказал он Иэну и отсалютовал мне. - Вы в порядке, мэм?

     - Да, - я посмотрела на корму, но не увидела ничего, кроме вздымающихся волн. Так же и во всех остальных направлениях. - Э-э … вы случайно не знаете, куда мы направляемся, мистер Смит?

     Он выглядел несколько удивленным моим вопросом.

     - Нет, мэм. Капитан не сказал.

     - Капитан?

     - Это должно быть дядя Джейми, - весело сказал Иэн. - Выблевывает свои кишки внизу, да?

     - Нет, когда я видела его в последний раз, - неприятно тревожное чувство начало овладевать мной. - Хочешь сказать, что на корабле никто не имеет ни малейшего понятия, где мы находимся … или куда направляемся?

     Вопрос был встречен красноречивым молчанием.

     Я откашлялась.

     - Эм-м, пушкарь. Не с порезанным лбом, а другой. Ты знаешь, где он?

     Иэн посмотрел на воду.

     - О, - произнесла я. Большое пятно крови на палубе, где упал мужчина, которого я стукнула ножом в грудь, все еще было видно. - О, - снова сказала я.

     - А, вспомнил, тетушка, я нашел его на палубе, - Иэн снял с пояса и протянул мне мой нож. Сейчас чистый.

     - Спасибо, - я сунула его в прорези нижних юбок и нашла ножны, все еще пристегнутые вокруг бедра, хотя кто-то снял мою верхнюю порванную юбку и карман. Подумав о золоте на подоле, я только понадеялась, что это был Джейми. Я чувствовала себя довольно странно, как будто мои кости наполнились воздухом. Я кашлянула и снова сглотнула, помассировала ушибленное горло и вернулась к предыдущей теме.

     - Итак, никто не знает, куда мы направляемся?

     Джон Смит слегка улыбнулся.

     - Ну, мы не направляемся в открытое море, мэм, если вы этого боитесь.

     - Я действительно боюсь. Откуда вы знаете?

     Все трое улыбнулись, глядя на меня.

     - Это солнце вон там, - сказал мистер Дик, пожал плечом со стороны объекта разговора и кивнул головой в том же направлении. - Так что земля тоже там.

     - А-а, - это, конечно, утешало. И поскольку «это солнце» было вон там – то есть опускалось на западе – мы двигались на север.

     Тут к нам присоединился Джейми, выглядевший немного бледно.

     - Капитан Фрейзер, - уважительно приветствовал его Смит.

     - Мистер Смит.

     - Распоряжения, капитан?

     Джейми хмуро посмотрел на него.

     - Буду рад, если мы не утонем. Можете это обеспечить?

     Мистер Смит не сдержал ухмылки.

     - Если мы не столкнемся с другим кораблем или китом, то останемся на плаву.

     - Хорошо, - Джейми вытер тыльной стороной ладони рот и выпрямился. - Есть какой-либо порт, которого мы можем достичь через день или два? Рулевой сказал, что еды и воды хватит на три дня, но чем меньше времени нам понадобиться, тем счастливее я буду.

     Смит повернулся, вглядываясь в невидимую сушу, лучи заходящего солнца сверкали на его серьгах.

     - Ну, мы прошли Норфолк, - сказал он, раздумывая. - Следующим большим портом будет Нью-Йорк.

     Джейми желчно взглянул на него.

     - В Нью-Йорке ведь британский флот, да?

     Мистер Смит закашлялся.

     - Думаю, да, как я слышал в последний раз. Они могли уйти.

     - Я имел в виду маленький порт, - сказал Джейми. - Очень маленький.

     - Где королевский куттер произведет неизгладимое впечатление на граждан, - заметила я. Я понимала его сильное желание ступить на твердую землю как можно скорее, но вопрос в том – что потом?

     Только сейчас до меня начала доходить чудовищность нашего положения. Мы за час превратились из пассажиров по пути в Шотландию в беглецов по пути черт-знает-куда.

     Джейми закрыл глаза и глубоко вздохнул. Была сильная качка, и он снова выглядел зеленым. Я с уколом беспокойства поняла, что лишилась игл для акупунктуры, оставленных во время моего поспешного исхода с «Чирка».

     - А как насчет Род-Айленда или Нью-Хейвена, штат Коннектикут? - спросила я. - Ведь Нью-Хейвен - это то место, куда направлялся «Чирок», и я думаю, что у нас гораздо меньше шансов столкнуться с лоялистами или британскими войсками в этих портах.

     Джейми кивнул все еще с закрытыми глазами и поморщился.

     - Да, может быть.

     - Не Род-Айленд, - запротестовал Смит. - Британцы вошли в Ньюпорт в декабре, и американский флот – весь, который есть – заперт в Провиденсе. Они, может быть, не станут стрелять в нас из-за Юнион-Джека^[116], - он указал на мачту, где развевался флаг, - но прием на берегу может оказаться горячее, чем нам понравится.

     Джейми приоткрыл один глаз и задумчиво посмотрел на Смита.

     - Как я понимаю, вы сами не лоялист, мистер Смит? Если бы вы были, то вам проще было посоветовать нам высадиться в Ньюпорте.

     - Нет, сэр, - Смит дернул одну из своих серег. - Однако, я и не сепаратист. Просто не хочется тонуть снова. Считайте, что я почти израсходовал свою удачу в этом направлении.

     Джейми кивнул.

     - Тогда Нью-Хейвен, - сказал он, и я почувствовала слабый толчок возбуждения. Неужели, я все-таки встречусь с Ханной Арнольд? Или самим полковником Арнольдом? Полагаю, он посещают свою семью время от времени.

     Последовала техническая дискуссия относительно навигации, включающая много криков между палубой и такелажем. Джейми знал, как использовать и секстант, и астролябию – первый прибор действительно был на судне – но понятия не имел, как применить результаты наблюдения к движению корабля. Привлеченные руки с «Чирка» были согласны вести корабль, куда бы мы ни пожелали, поскольку их единственной альтернативой на данный момент являлись арест, суд и казнь за невольное пиратство. Однако, несмотря на то, что они были хорошими моряками, ни один из них не обладал какими-либо навигационными навыками.

     У нас оставалась единственная стратегия: опрос пленных матросов в трюме и выяснение, может ли кто-нибудь из них управлять кораблем. И, если таковые найдутся, использовать стимулы в виде насилия или золота, которые могли бы заставить их помогать нам. Иначе мы могли лишь наугад подойти к побережью и попробовать высадиться, что было долго и гораздо опаснее с точки зрения песчаных отмелей или британских военных кораблей. Кроме того никто из моряков «Чирка», находившихся сейчас с нами, никогда раньше не видел порт Нью-Хейвен.

     Не имея ничего, чтобы внести свой вклад в эту дискуссию, я подошла к перилам, наблюдая, как солнце садится, и задаваясь вопросом, какова вероятность того, что мы в темноте сядем на мель.

     От этой мысли я похолодела, но ветер был холоднее. На мне была только легкий жакет, когда я резко покинула «Чирок», и без верхней шерстяной юбки морской ветер пронзал мою одежду, как нож. Этот неудачный образ напомнил мне о мертвом пушкаре, и, собравшись с духом, я оглянулась на темное пятно крови на палубе.

     Когда я повернулась, мой взгляд уловил движение у штурвала, и я открыла рот, чтобы закричать. Я не издала ни звука, но Джейми случайно посмотрел в мою сторону, и выражения на моем лице было достаточно. Он повернулся и, не колеблясь, бросился на Гвинею Дика, который достал откуда-то нож и собирался вонзить его в спину беспечно отвернувшегося Иэна.

     Иэн обернулся на шум, увидел, что происходит, и, сунув пистолет в удивленные руки мистера Смита, бросился на шар из человеческих тел, катавшийся под вихляющим штурвалом. Лишившись рулевого управления, корабль замедлил ход, его паруса ослабли, и он стал угрожающе раскачиваться.

     Я сделала два шага по наклонной палубе и аккуратно выхватила пистолет из руки мистера Смита. Он посмотрел на меня, недоуменно моргая.

     - Не потому, что я не доверяю вам, - извиняющим тоном сказала я. - Просто хочу воспользоваться шансом. - Спокойно, учитывая все обстоятельства, я проверила пистолет – он был заряжен, и курок взведен; удивительно, что он не выстрелил сам по себе – направила пистолет в центр заварушки и стала ждать.

     Мистер Смит перевел взгляд с меня на дерущихся мужчин и отступил, подняв руки.

     - Я … просто … наверх, - пробормотал он. - Если нужен.

     Исход был предрешен, но мистер Дик зарекомендовал себя как настоящий британский моряк. Иэн медленно поднялся, ругаясь и прижимая к рубашке руку, на которой кровила рваная рана.

     - Этот ублюдок укусил меня - яростно прорычал он. - Проклятый каннибал! - Он пнул своего поверженного врага, который застонал от удара, но не двинулся, а затем с гневной руганью схватил качающийся руль. Он медленно двигал им туда-сюда, ища направление, и корабль стабилизировался, поворачивая нос к ветру, когда его паруса снова наполнялись.

     Джейми скатился с лежащего на спине тела мистера Дика и сел на палубу рядом с ним, опустив голову и тяжело дыша. Я опустил пистолет и сняла со взвода.

     - Все в порядке? - спросила я ради проформы. Я чувствовал себя неестественно спокойной.

     - Пытаюсь вспомнить, как много жизней у меня осталось, - сказал он, задыхаясь.

     - Четыре или пять, я полагаю. Ты же не думаешь, что сейчас был такой случай? - я взглянула на мистера Дика, чье лицо выглядело значительно хуже. У самого Джейми сбоку на лице краснело большое пятно, которое, без сомнения, через несколько часов станет черно-синим, и он прижимал руки к животу, но в остальном выглядел не поврежденным.

     - Почти умереть от морской болезни считается?

     - Нет, - с опасливым взглядом на лежащего рулевого я присела рядом с Джейми и всмотрелась в него. Красный цвет заходящего солнца окрасил палубу, делая невозможным рассмотреть цвет его лица. Джейми протянул руку, и я отдела ему пистолет, который он засунул за пояс, где также были заткнуты его дирк и ножны.

     - Не было времени вытащить его? - спросила я, кивая на дирк.

     - Не хотел убивать его. Он же не сдох, да? - с видимым усилием он перекатился на четвереньки и, отдышавшись, поднялся на ноги.

     - Нет. Он придет в себя через минуту-две, - я поглядела на Иэна; его лицо было отвернуто от нас, но язык тела был красноречив. Его напряженные плечи, покрасневший затылок и вздувшиеся мускулы предплечья выражали ярость и стыд, что было понятно, но его согнутая спина выдавала его опустошение. Я удивилась его последней эмоции, пока мне не пришла в голову мысль, и странное чувство спокойствия внезапно исчезло во вспышке ужаса, когда я понял, что заставило его ослабить бдительность.

     - Ролло! – прошептала я, сжав руку Джейми. Он взглянул, дернулся, увидев Иэна, и мы обменялись потрясенными взглядами.

     - О, боже, - прошептал он.

     Акупунктурные иглы – не единственная ценность, оставленная на «Чирке».

     Ролло был самым близким товарищем Иэна в течение многих лет. Огромный смесок от случайной встречи сучки ирландского волкодава и волка, он напугал команду «Чирка» до такой степени, что Иэн был вынужден запереть его в каюте; в противном случае он, скорее всего, перегрыз бы горло капитану Стеббингсу, когда матросы схватили Иэна. Что он станет делать, когда поймет, что Иэна больше нет? И что в ответ сделают с ним капитан Стеббингс, его люди или команда «Чирка»?

     - Иисус. Они пристрелят пса и выбросят его за борт, - сказал Джейми, озвучив мои мысли, и перекрестился.

     Я подумала об акуле-молоте и сильно передернулась. Джейми крепко сжал мою руку.

     - Мне нужно поговорить с командой, и мы должны покормить их … и матросов в трюме. Ты не спустишься вниз, сассенах, и не посмотришь, что можно сделать в камбузе? Я должен сначала … поговорить с Иэном, - я видела, как его кадык дернулся, когда он взглянул на Иэна, стоящего у руля, как деревянный индейский идол.

     Я кивнула и неуверенно поплелась к черной дыре в палубе.

     *.*.*

     Камбуз представлял собой помещение размером четыре на четыре фута под палубой с невысоким кирпичным очагом, с несколькими шкафами на переборке и вешалками, на которых висели медные котелки, ухваты, тряпки и другая кухонная мелочь. Проблем с обнаружением камбуза не было; его угрюмый красный отблеск был хорошо заметен в темноте; слава богу, в очаге еще теплились угольки.

     Под небольшой столешницей стояли ящик с песком, ящик с углем и корзина с растопкой, и я сразу принялась разжигать огонь. Над огнем висел котел; часть содержимого из него выплеснулась из-за качки, частично потушив огонь и оставив липкие полосы на стенках котла. Как удачно, подумала я. Если бы жидкость не притушила огонь, содержимое котла давно бы выкипело и сгорело, и мне пришлось бы готовить ужин с нуля.

     Вероятно, с нуля буквальном смысле. Рядом с камбузом стояло несколько сложенных друг на друга клеток с курами; они дремали в теплом мраке, но проснулись при моих движениях, замахали крыльями и закудахтали, мотая своими глупыми головами; красные бусинки глаз мигали на меня сквозь деревянную решетку.

     Я задалась вопросом, есть ли на борту другая живность, но если и была, то, слава богу, не в камбузе. Я помешала в котле, где, казалось, была какая-то клейкая похлебка, и принялась искать хлеб. Я знала, что должно быть какое-нибудь мучное изделие; моряки питались либо галетами, называемыми корабельными сухарями, или мягким хлебом, то есть любым хлебом на закваске, хотя термин «мягкий» часто был относительным. Тем не менее, у них должен быть хлеб. Где …?

     Наконец я нашла его: твердые круглые коричневые булки висели в сетчатом мешке на крючке в темном углу, вероятно, для защиты от крыс. На всякий случай я окинула взглядом пол. И мука тоже должна быть, подумала я. Конечно, она находится в трюме вместе с другими корабельными запасами. И с недовольными остатками экипажа куттера. Ладно, мы побеспокоимся о них позже. Еды было достаточно, чтобы накормить ужином всех находящихся на борту. О завтраке я тоже позабочусь позже.

     Усилия по разведению огня и осмотру камбуза и столовой согрели меня и отвлекли от болячек. Чувство ледяной отстраненности, преследовавшее меня с тех пор, как я перелезла через перила «Чирка», начало рассеиваться.

     Это было не совсем хорошо. Как только я стала выходить из состояния шока, я начала осознавать истинные масштабы наших проблем. Теперь мы не направлялись в Шотландию и к опасностям Атлантического океана, а шли в неизвестном направлении на незнакомом судне с неопытной паникующей командой. И мы фактически совершили пиратство в открытом море, а также другие преступления, включая сопротивление рекрутерам и нападение на корабль королевского флота. И убийство. Я сглотнула, горло еще болело, и кожа покрылась мурашками, несмотря на тепло очага.

     Эхо от удара ножом в кость все еще вибрировало в моей руке. Как я могла убить его? Я знала, что нож не вошел в грудную клетку, не мог перерезать большие сосуды на горле … Конечно, шок … но разве может один шок …?

     Я не могла думать о мертвом пушкаре сейчас и твердо отстранила эту мысль. Позже, сказала я себе. Я могу смириться с этим – в конце концов, это было самозащита – и я буду молиться о его душе, но позже. Не сейчас.

     Не то что бы другие мысли в моей голове были лучше. Иэн и Ролло … нет, я не могу думать об этом тоже.

     Я энергично поскребла по дну котла большой деревянной ложкой. Тушеное мясо немного пригорело на дне, но все еще было съедобное. Консистенция блюда была комковатая и липкая, и в нем были кости. Слегка сглотнув, я наполнила меньший котелок водой и повесила нал огнем.

     Навигация. Я выбрала эту тему для беспокойства на том основании, что данная, хотя и тревожная ситуация не несла в себе эмоционального аспекта как некоторые другие проблемы, стоящие на повестке дня. Насколько полной была луна? Я попыталась вспомнить, как она выглядела прошлой ночью с палубы «Чирка». Я тогда не обратила внимания, значит, до полнолуния было далеко. Полная поднимающаяся из моря луна захватывает дух, а эта сияющая дорожка на воде так и манит перешагнуть через перила и идти прямо в это мирное сияние.

     Нет, мирного сияния прошлой ночью не было. Я поднялась на нос корабля довольно поздно, вместо того, чтобы воспользоваться ночным горшком, потому что мне хотелось воздуха. На палубе было темно, и я на мгновение задержалась у перил, потому что длинные катящиеся волны светились, красивое жуткое мерцание зеленого света под водой, на которой кильватер корабля оставлял светящийся след.

     Значит, новолуние, решила я, или узкий месяц, что равнозначно. То есть, ночью в темноте мы не можем подойти близко к берегу. Я не представляла, как далеко мы на севере – может быть, знал Джон Смит? – но знала, что Чесапикский залив изобилует всевозможными проходами, песчаными и приливными отмелями и движением судов. Стойте, однако, Смит сказал, что мы прошли Норфолк …

     - Чертов ад! - вскликнула я в отчаянии. - Где Норфолк? - Я знала его положение на высокоскоростной автостраде И-64, но понятия не имела, как это проклятое место выглядит со стороны океана.

     И если мы вынуждены оставаться вдалеке от берега, как избежать дрейфа в открытое море?

     - Ну, с другой стороны, нам не нужно беспокоиться о том, что закончится газ, - ободряюще сказала я себе. Еда и вода … ну, по крайней мере, пока нет.

     У меня, кажется, заканчивался материал для беспокойства, не касающийся меня лично. А как насчет морской болезни Джейми? Или любая другая медицинская катастрофа, которая может произойти на борту? Да, это хорошая тема для беспокойства. У меня не было ни трав, ни иголок, ни ниток для швов, ни бинтов, ни инструментов … на данный момент у меня не было вообще никакого лекарства, кроме кипятка и того умения, которое есть в моих руках.

     - Полагаю, я могу вправить вывих или приложить палец на пульсирующую артерию, - произнесла я вслух, - но это все.

     - Э-э… - раздался неуверенный голос позади меня, и я обернулась, нечаянно расплескав тушеное мясо из ложки.

     - Ох, мистер Смит.

     - Не хотел напугать вас, мэм, - он скользнул на свет, как паук, старательно держа дистанцию. - Особенно, после того, как ваш племянник вернул вам нож. - Он слабо улыбнулся, показывая, что это была шутка. Однако вид имел опасающийся. - Вы … эм-м … хорошо им владеете, надо сказать.

     - Да, - сказала я ровно и взяла тряпку, вытереть брызги. - У меня большая практика.

     Последовало значительное молчание. После нескольких мгновений тишины он кашлянул.

     - Мистер Фрейзер отправил меня спросить – очень осторожно – скоро ли мы сможем поесть?

     Я коротко хохотнула.

     - «Очень осторожно» - ваша инициатива?

     - Его, - ответил он просто.

     - Можете сказать ему, что еда готова, если кто-нибудь захочет прийти и поесть. О … мистер Смит?

     Он тотчас развернулся.

     - Я только хотела спросить, что люди … ну, они, разумеется, расстроены, но что люди с «Чирка» думают … э-э … о последних событиях? Если вы, конечно, знаете, - добавила я.

     - Я знаю. Мистер Фрейзер спрашивал об этом десять минут назад, - ответил он с улыбкой. - Мы разговаривали об этом на мачтах, как вы можете догадаться, мэм.

     - О, я полагаю.

     - Ну, мы почувствовали облегчение, конечно, что нас не забрали в матросы. Если бы это случилось, никто из нас не увидел бы ни дома, ни семьи в течение многих лет. Не говоря уже о том, что нас заставили бы сражаться с соотечественниками, - он почесал подбородок; как и у всех мужчин у него полезла щетина, придав ему пиратский вид. - С другой стороны … ну, вы должны понимать, что наше положение в данный момент не то, что могли бы желать наши друзья. Опасно, я хочу сказать, и в придачу мы теперь без зарплаты и одежды.

     - Да, я понимаю. С вашей точки зрения, какой самый желательный выход из положения?

     - Пристать к берегу вблизи Нью-Хейвена, но не в заливе. Посадить судно на гравийную мель и поджечь, - ответил он. - Высадиться на лодке на берег и бежать со всех ног.

     - Вы сожжете корабль с моряками в трюме? - спросила я с любопытством. К моему облегчению он казался шокированным таким предположением.

     - О, нет, мэм! Может быть, мистер Фрейзер передаст их континентальной армии для обмена, но мы не станем возражать, если их просто отпустить.

     - Очень великодушно с вашей стороны, - одобрила я. - И я уверена, мистер Фрейзер благодарен вам за ваши рекомендации. А вы не знаете, где сейчас находится континентальная армия?

     - Где-то в Нью-Джерси, насколько я слышал, - ответил он с короткой улыбкой. - Не думаю, что их будет трудно найти, если захотеть.

     Я отправила его обыскать каюты на предмет столовых приборов – каждый моряк имел свой котелок и ложку – а сама взялась за хитроумную задачу разжигания двух ламп, висевших над обеленным столом, чтобы мы видели что едим.

     Присмотревшись внимательно к тушеному мясу, я поменяла свое мнение насчет желательности освещения, однако учитывая, сколько труда я приложила, чтобы зажечь их, решила их не тушить.

     В целом, еда была не плохой. Хотя даже если бы я накормила мужчин сырой крупой и рыбьими головами, это не имело бы значения; они были голодны. Они пожирали пищу, как стая веселой саранчи, их настроение было удивительно приподнятым, учитывая наше положение. Не в первый раз я поразилась способности людей эффективно действовать в условиях неопределенности и опасности.

     Конечно же, Джейми играл в этом определенную роль. Нельзя не заметить иронию в том, что человек, который ненавидел море и корабли, вдруг стал де-факто капитаном военного куттера. Однако, хотя он мог ненавидеть корабли, на самом деле он более или менее знал, как ими управляют, и умел сохранять спокойствие перед лицом хаоса, а также обладал естественным чувством лидера.

     «Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех …»^[117], - подумала я, наблюдая, как он ведет спокойный разговор с людьми.

     До сих пор я держалась на чистом адреналине, но теперь вне непосредственной опасности силы стали покидать меня. Из-за усталости, беспокойства и боли в горле я смогла съесть ложку или две рагу. Мои ушибы начали пульсировать, а колено все еще было болезненным. Я проводила мысленный обзор своих повреждений, когда заметила, что Джейми смотрит на меня.

     - Тебе нужно поесть, сассенах, - сказал он. - Ешь.

     Я открыла рот, чтобы сказать, что не голодна, но передумала. Не хватало ему еще беспокоиться обо мне.

     - Есть, капитан, - сказала я и взяла свою ложку.

     Глава 31. ПУТЕШЕСТВИЕ ПО КАМЕРАМ МОЕГО СЕРДЦА

     Я должна поспать. Боже, как мне нужен сон. Другой возможности поспать может не представиться, пока мы не достигнем Нью-Хейвена. Если вообще достигнем, скептически прокомментировал мой разум, но я проигнорировала это замечание, как бесполезное в данный момент.

     Я мечтала погрузиться в сон, чтобы убежать от страхов и неопределенности, и чтобы восстановить свое изнуренное тело. Однако я так устала, что разум и тело начали разделяться.

     Это известное явление. Врачи, солдаты и матери испытывают его постоянно. У меня тоже несколько раз было такое. Будучи не в состоянии отреагировать на экстренную ситуацию, усталый разум просто немного отстраняется, брезгливо отделяя себя от эгоцентричных потребностей тела. С этой клинической дистанции он может, не обращая внимания на эмоции, боль и усталость, хладнокровно подавлять потребности бездумного тела в еде, воде, сне, любви и принимать необходимые решения.

     «Почему эмоции?» - смутно подумала я. Ведь эмоции – это функция разума. И, тем не менее, они так глубоко укоренились в плоти, что отстранение разума, всегда подавляет эмоции.

     Думаю, телу не нравится это разделение. Оскорбленное и игнорируемое, оно отказывается соединяться с разумом. Часто разделение сохраняется до тех пор, пока человек, наконец, не сможет заснуть. Во сне тело полностью занято своей регенерацией, и разум осторожно возвращается в него через извилистые проходы снов. И ты просыпаешься снова целым.

     Но сна еще нет. У меня было чувство, что нужно еще что-то сделать, но я не знала что. Я накормила людей, отправила еду заключенным, проверила раненых … перезарядила все пистолеты … почистила котел … Мой медлительный разум был пуст.

     Я положила руки на стол, ощупывая текстуру дерева кончиками пальцев, как будто маленькие бороздки на ней были картой, которая позволила бы мне найти путь ко сну.

     Глазами разума я могла видеть себя сидящей за столом. С опущенными от изнеможения плечами. Лучевая кость резко выделялась под кожей предплечья; за несколько недель путешествия я сильно похудела. Волосы – спутанная масса вьющихся прядей с серебристыми и белыми прожилками и дюжиной оттенков темного и светлого. Это напомнило мне об одном выражении чероки, о котором мне сказал Джейми, что-то о вычесывание змей из волос. Избавить ум от беспокойства, гнева, страха, одержимости демонами – вот что означало это вычесывание змей из волос. Очень уместно.

     На данный момент у меня не было гребня. Он лежал у меня в кармане, но потерялся во время борьбы.

     Мой разум был подобен воздушному шару, упрямо дергающемуся на веревочке. Но я не могла его отпустить; меня внезапно охватил иррациональный страх, что он может не вернуться.

     Вместо этого, я изо всех сил фокусировалась на материальных деталях: вес тушеной курятины и хлеба в моем желудке, горячий и рыбный запах масла в лампах, топот ног на палубе вверху, песня ветра. Шипение воды, скатывающейся по бокам корабля.

     - Я не хотела этого, - прошептала я. - О, боже, я не хотела.

     И совершенно неожиданно я стала плакать. Без рыданий, вода просто собиралась в уголках моих глаз и стекала на щеки, прохладная, как мед. Тихое признание отчаяния, когда все медленно выходит из-под контроля.

     - Что, девочка? - донесся тихий голос Джейми от двери.

     - Я так устала, - глухо произнесла я. - Так устала.

     Скамья заскрипела под его весом, и грязный платок ласково коснулся моих щек. Он обнял меня и зашептал по-гэльски успокаивающие слова для испуганных животных. Я прижалась щекой к его рубашке и закрыла глаза. Слезы все еще бежали по моим щекам, но я стала чувствовать себя лучше, все еще уставшая до смерти, но не уничтоженная.

     - Хочу, чтобы я не убивала этого человека, - прошептала я. Его пальцы, заправляющие пряди моих волос за ухо, остановились на мгновение, затем продолжили.

     - Ты никого не убила, - сказал он немного удивленным тоном. - Это тебя беспокоит, сассенах?

     - Среди прочих вещей, - я села прямо, вытерла нос и уставилась на него. - Я не убила пушкаря? Ты уверен?

     Его рот дернулся в чем-то похожем на улыбку, если бы она была менее мрачной.

     - Уверен, его убил я.

     - Ты … о, - я шмыгнула носом и сузила глаза, глядя на него. - Ты же не говоришь, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше?

     - Нет, - улыбка исчезла. - Я тоже хотел бы, чтобы я не убивал его. Но выбора не было. - Он протянул палец и заправил прядь моих волос за ухо. - Не беспокойся, сассенах. Я могу выдержать это.

     Я снова заплакала, но сейчас испытывая эмоции. Боль, сожаление и страх. Но боль и сожаление относились к Джейми и человеку, которого он убил, не имея выбора. И это делало все другим.

     Через некоторое время эмоциональная буря утихла, оставив меня вялой, но целой. Пустота отстраненности исчезла. Джейми развернулся на скамейке, прислонившись спиной к столу, и держал меня на коленях. Некоторое время мы сидели в мирной тишине, наблюдая за мерцанием угасающих углей в очаге и струйками пара, поднимающимися над котелком с горячей водой. «Надо бы приготовить что-нибудь на ночь», - сонно подумала я и взглянула на клетки, в которых спали куры, лишь изредка издавая короткое испуганное кудахтанье, словно просыпаясь от чего-то увиденного в своем курином сне.

     Нет, сегодня я не смогу зарезать курицу. Утром мужчинам придется обойтись тем, что найдется.

     Джейми тоже посмотрел на куриц, хотя и с другой мыслью.

     - Ты вспомнила куриц миссис Баг? - просил он с печальной усмешкой. - Малыша Джема и Роджера Мака?

     - О, боже. Бедная миссис Баг.

     Джему в возрасте пяти лет было доверено каждый день считать кур, чтобы убедиться, что все они вернулись в курятник. После чего дверь запиралась, чтобы лисы, барсуки и другие хищники не попали внутрь. Однажды Джем забыл. Только один раз, но этого было достаточно. Лиса забралась в курятник и устроила страшную бойню.

     Это все вздор, что человек – единственное существо, которое убивает ради удовольствия. Возможно, они научились этому от людей, но так делают и все представители собачьего семейства: лисы, волки и домашние собаки. Стены курятника были вымазаны кровью с налипшими перьями.

     - О, мои детки! - повторяла плачущая миссис Баг. - О, мои маленькие невинные детки!

     Джем, призванный на кухню, не поднимал от пола глаз.

     - Мне жаль, - прошептал он. - Мне очень жаль.

     - Разумеется, - сказал ему Роджер, - но сожаление мало поможет.

     Джемми молча кивнул головой, и глаза его наполнились слезами

     Роджер с угрожающим звуком откашлялся.

     - Что ж, если ты достаточно взрослый, чтобы доверить тебе работу, значит, ты достаточно взрослый, чтобы принять последствия обманутого доверия. Ты понял меня?

     Скорее всего, нет, но он яростно закивал головой, шмыгая носом.

     Роджер сильно потянул воздух.

     - Я имею в виду, - сказал он, - что я собираюсь выпороть тебя.

     Круглое личико Джема стало совершенно изумленным. Он моргнул и с открытым ртом посмотрел на мать.

     Брианна сделала движение к нему, но Джейми остановил ее, положив руку ей на плечо.

     Не глядя на Брианну, Роджер взял Джема за плечо и твердо повернул его к двери.

     - Хорошо, дружок. Выходи, - он указал на дверь. – На конюшню и жди меня.

     Джемми громко сглотнул. Он стал совсем серый, когда миссис Баг принесла первый трупик в перьях, и последующие события не улучшили его цвет.

     Я подумала, что его может вырвать, но он сдержался. Он перестал плакать, но, кажется, весь ушел в себя.

     - Иди, - сказал Роджер, и он пошел.

     Когда Джемми с поникшей головой выходил, он выглядел совершенно, как узник, идущий на казнь, и я не знала плакать мне или смеяться. Я поймала взгляд Брианны и поняла, что ее одолевают те же чувства. Она выглядела расстроенной, но уголки ее рта дрожали.

     Роджер издал громоподобный вздох и пошел следом, расправив плечи.

     - Христос, - пробормотал он.

     Джейми стоял в углу молча, но с участливым выражением на лице. Он слега шевельнулся, и Роджер взглянул на него. Он откашлялся.

     - Ммфм. Я понимаю, что это в первый раз … но я думаю, ты не должен жалеть его, - сказал он тихо. - Бедный мальчик ужасно себя чувствует.

     Брианна изумленно уставилась на него, но Роджер кивнул, мрачная полоса его рта немного расслабилась. Он последовал за Джемом, расстегивая на ходу ремень.

     Мы втроем остались стоять в кухне, не зная, что делать. Брианна выпрямилась и вздохнула, почти как Роджер, затем встряхнулась, как пес, и потянулась к мертвой курице.

     - Мы можем их есть?

     Я потыкала тушку пальцем. Вялая плоть под кожей шевелилась, но кожа еще не начала отделяться. Я подняла петуха и понюхала; ощущался резкий привкус засохшей крови и затхлый запах фекалий, но не сладкий запах гнили.

     - Думаю, да, если их тщательно проварить. Перья вряд ли на что сгодятся, но мы можем некоторых кур потушить, а остальных сварить для бульона и фрикасе.

     Джейми отправился за луком, чесноком и морковью, миссис Баг отправилась полежать, а я и Брианна взялись за грязную работу по ощипыванию и потрошению жертв. Мы мало разговаривали, лишь короткие замечания о работе. Но когда вернулся Джейми и поставил корзину с овощами на стол, Брианна взглянула на него.

     - Это поможет? - спросила она серьезно. - Действительно?

     Он кивнул.

     - Ты плохо себя чувствуешь, когда сделал что-то плохое, и хочешь это исправить, да? Но в данном случае нет способа исправить, - он махнул на кучку дохлых кур, на мягких перьях которых стали собираться мухи.

     - И лучшее, что можно сделать, это почувствовать, что ты заплатил за это.

     Слабый вскрик донесся до нас через окно. Брианна инстинктивно дернулась на этот звук, но затем слегка покачала головой и потянулась за другой курицей, отгоняя мух.

     - Я запомнила, - сказала я тихо. – И уверена, Джемми тоже.

     Джейми весело хмыкнул, затем погрузился в молчание. Я чувствовала, как его сердце стучит за моей спиной медленно и равномерно.

     *.*.*

     Мы дежурили всю ночь с двухчасовыми интервалами, но так чтобы Джейми, Иэн и я не спали все одновременно. Джон Смит казался надежным, но всегда существовала вероятность, что кому-то с «Чирка» придет в голову мысль освободить моряков в трюме в надежде, что это спасет их от обвинения в пиратстве и повешения.

     Я достаточно хорошо справилась с полуночной вахтой, но проснуться на рассвете было выше моих сил. Я выбиралась из глубокого колодца, обильно выстланного мягкой черной шерстью, и мои ушибленные и скрипящие конечности ныли от усталости.

     Джейми тут же упал в гамак, как только я вылезла из него, и, несмотря на сильное рефлекторное желание вытолкнуть его и залезть туда обратно, я улыбнулась. Либо он полностью доверял моей способности нести вахту, либо был на грани смерти от усталости и морской болезни. Или и то, и другое, подумала я, поднимая офицерский плащ, который он только что сбросил. Единственный плюс в нынешней ситуации: я оставила ужасный плащ мертвого прокаженного на борту «Чирка». Этот же плащ был значительно лучшей версией: он был сделан из новой темно-синей толстой шерсти, обшит алым шелком и все еще удерживал тепло тела Джейми.

     Я завернулась в него, погладила голову Джейми, чтобы посмотреть улыбнется ли он – он улыбнулся, просто дрогнули губы – и, зевая, направилась к камбузу.

     Еще один небольшой бонус: там в буфете нашлась банка хорошего чая Дарджилинг^[118]. Я развела огонь под котлом с водой, когда ложилась спать; теперь здесь стало совсем жарко, и я взяла разрисованную фиалками чашку явно из личного фарфора капитана.

     Я вышла с ней наверх и после официального тура по палубе вокруг двух дежурных моряков – мистер Смит был у руля – встала у перил, чтобы выпить свою ароматную добычу, наблюдая, как над морем разгорается рассвет.

     Если кто-то был в настроении считать бонусы нашего нового положения – а я, как ни странно, была – то вот еще один. Я видела рассветы в теплых морях, похожие на распускание какого-то огромного цветка, большое, медленное разворачивание тепла и света. Этот же восход был северным, он был как медленно открывающаяся раковина двустворчатого моллюска, холодный и нежный. Небо мерцало перламутром над мягким серым морем. Есть в этом что-то интимное, подумала я, как будто рассвет предвещал день тайн.

     Как только я глубоко погрузилась в поэтические мысли, их прервал крик: «Эй, парус!» прямо надо мной. Разрисованная фиалками чашка капитана Стеббингса разбилась о палубу, и я, развернувшись, увидела позади нас на горизонте кончик белого треугольника, растущий с каждой секундой.

     *.*.*

     Несколько следующих мгновений напоминало бульварную комедию, когда я ворвалась в капитанскую каюту, взволнованная и запыхавшаяся, выкрикивая: «Эй!… пр-р … Эй!» как сумасшедший Санта Клаус. Джейми, умеющий мгновенно просыпаться даже от глубокого сна, попытался вскочить с кровати, забыв в момент стресса, что находится в гамаке. К тому времени, как он, ругаясь, поднялся с пола, ноги загрохотали по палубе, а остальные моряки более ловко выскочили из своих гамаков и побежали посмотреть, что происходит.

     - Это «Чирок»? - спросила я Джона Смита, напрягая глаза. - Вы можете сказать?

     - Да, - рассеяно ответил он, разглядывая парус. - Или точнее нет. То есть я могу сказать, и это не «Чирок». У судна три мачты.

     - Поверю вам на слово, - на таком расстоянии корабль смотрелся, словно облако, направляющееся к нам по воде. Я не видела никаких мачт.

     - Мы не должны убегать от него, да? - спросила я Джейми, который, нахмурясь, рассматривал нашего преследователя в подзорную трубу, которую вытащил из стола Стеббингса. Он опустил трубу и покачал головой.

     - Не имеет значения, должны ли мы, у нас нет шанса, - он передал трубу Смиту. Тот приложил ее к глазу и пробормотал: «Флаг … у него нет флага …»

     Голова Джейми резко дернулась вверх, и я внезапно осознала, что «Питт» все еще под британским флагом.

     - Это же хорошо, как ты думаешь? - спросила я. - Они точно не станут беспокоить военный корабль.

     Джейми и Смит, оба, выглядели весьма сомневающимися в ответ на этот образчик логики.

     - Если они подойдут на расстояние окрика, они заметят, что здесь как-то подозрительно, - сказал Смит и поглядел искоса на Джейми. - Хотя … может быть, вам стоит надеть капитанский мундир? Это может помочь … на расстоянии.

     - Если они подойдут достаточно близко, это не поможет, - мрачно ответил Джейми.

     Тем не менее, он, ненадолго задержавшись, чтобы проблеваться через перила, исчез и через некоторое время вернулся, выглядя великолепно – если отойти подальше и прищуриться – в форме капитана Стеббингса. Поскольку Стеббингс был примерно на фут ниже Джейми и значительно толще в середине, камзол натягивался на плечах и болтался вокруг талии, а его рукава и бриджи открывали рукава рубашки и чулки гораздо больше, чем обычно. Широкие в талии бриджи, чтобы не сваливались, были затянуты портупеей Джейми, на которой сейчас красовались капитанская шпага, пара заряженных пистолетов и его собственный кинжал.

     Брови Иэна поднялись при виде этого наряда, но Джейми сердито взглянул на него, и Иэн ничего не сказал, хотя лицо его немного просветлело, впервые после того, как мы встретили «Питта».

     - Не плохо, - сказал мистер Смит. - Может, и выгорит, а? В конце концов, терять нечего.

     - Ммфм.

     - «Охвачен флагман был огнём.

     Ушли, кто жить хотел.

     Остался мальчик лишь на нём …»^[119], - произнесла я, заставив Джейми перевести взгляд на меня.

     Надвигающийся корабль был уже достаточно близко, чтобы я разглядела на его носу фигуру черноволосой женщины, которая держала в руках …

     - Она действительно держит в руках змею? - с сомнением спросила я. Иэн подался вперед, прищурившись.

     - У нее клыки.

     - У корабля тоже, парень, - Джон Смит кивнул на судно, и я увидела, что это действительно так: длинные дула двух маленьких медных пушек торчали на его носу, и, поскольку ветер гнал ее к нам под небольшим углом, я также видела орудийные порты по борту. Они могли быть или не быть настоящими; торговые суда иногда рисовали на бортах фальшивые порты, чтобы напугать пиратов и предотвратить нападение.

     Хотя пушки на носу были настоящие. Одна из них выстрелила, выпустив облачко белого дыма, и небольшое ядро плюхнулось в воду рядом с нами.

     - Это приветствие? - с сомнением просил Джейми. - Нам сигналят?

     Очевидно, нет. Теперь выстрелили обе пушки одновременно, и ядро пронзило один из парусов, оставив большую дыру с обгоревшими краями. Мы, открыв рот, уставились на нее.

     - О чем он думает, стреляя в королевский корабль? - возмущенно вопросил Смит.

     - Он думает, что он проклятый пират и собирается захватить нас, - сказал Джейми, отойдя от шока, и принялся торопливо раздеваться. - Спустите флаг, ради бога!

     Смит с беспокойством перевел взгляд с Джейми на корабль. Там возле перил стояли люди. Вооруженные люди.

     - У них пушки и мушкеты, мистер Смит, - Джейми бросил снятый камзол за борт. – Я не собираюсь сражаться с ними за королевский корабль. Сорвите флаг!

     Мистер Смит рванулся и принялся рыться среди мириадов веревок в поисках той, к которой привязан «Юнион Джек». Еще один залп из носовых пушек, но на наше счастье в этот момент морская волна опустила нас в котловину, и оба ядра пролетели выше.

     Флаг с шумом упал вниз и лег бесславной кучкой тряпья на палубе. На мгновение у меня возник рефлекторный импульс, подбежать и поднять его, но я сдержалась.

     - Что теперь? - спросила я, тревожно поглядывая на корабль. Он был достаточно близко, чтобы я могла заметить силуэты пушкарей, которые очевидно перезаряжали пушки и настраивали прицел. А люди за их спинами буквально сверкали оружием. Мне показалось, что я видела мечи и кинжалы, а также мушкеты и пистолеты.

     Пушкари остановились; кто-то указывал на перила, подзывая других. Прикрыв глаза рукой, я увидела капитанский мундир, плывущий на поднимающейся волне. Это, похоже, сбило с толку находящихся на капере. Один мужчина запрыгнул на нос и уставился на нас.

     «Что теперь?» - подумала я. Каперами могли быть кто угодно: от профессиональных капитанов, плавающих под каперским свидетельством того или иного правительства, до отъявленных пиратов. В первом случае, скорее всего, мы могли сойти за пассажиров. Во втором, нам просто могут перерезать глотки и бросить в море.

     Человек на носу что-то крикнул своим людям и спрыгнул вниз. Корабль поменял направление, развернувшись к нам носом, и паруса его наполнились свистящим ветром.

     - Он собирается протаранить нас, - с изумленным недоверием сказал Смит.

     Я была уверена – он был прав. Носовая фигура была достаточно близко, чтобы я могла видеть в руке женщины змею, прижатую к ее обнаженной груди. И пока мой потрясенный разум лениво размышлял, носит ли корабль название «Клеопатра» или «Аспид», он в облаке пены пронесся мимо нас, и воздух раскололся от грохота раскаленного металла.

     Мир исчез, а я оглушенная лежала плашмя, уткнувшись лицом в землю, пропахшую кровью, ожидая услышать свист следующего минометного снаряда, того самого, который станет последним.

     На меня упало что-то тяжелое, и я инстинктивно пыталась выбраться из-под него, встать на ноги и бежать, бежать куда угодно … прочь …

     Постепенно я осознала, что издаю скулящие звуки, и что поверхность под моей расплющенной щекой была липкой от соли доской, а не пропитанной кровью грязью. Вес на моей спине внезапно сдвинулся, и Джейми скатился с меня, встав на колени.

     - Иисус Христос! - яростно заорал он. - Что ты творишь?

     Единственным ответом стал одинокий выстрел, произведенный очевидно из пушки, стоящей на корме миновавшего нас корабля.

     Я встала, дрожа, но настолько потрясенная, что с чисто отстраненным интересом заметила, что в нескольких футах от меня на палубе лежит нога. Она был босая в оторванной штанине бриджей. Тут и там было много крови.

     - Святой боже, святой боже, - повторял кто-то. Я равнодушно взглянула в ту сторону и увидела мистера Смита, который смотрел вверх с выражением ужаса.

     Я тоже посмотрела. Вершина единственной мачты исчезла, а остатки парусов и такелажа рваной, дымящейся массой провисли над палубой. Очевидно, порты капера были не для показухи.

     Я была так ошеломлена, что даже не задалась вопросом, почему они это сделали. Джейми тоже не терял времени зря, задавая вопросы. Он схватил мистера Смита за руку.

     - Дьявол! Проклятый nàmhaid^[120] возвращается!

     Они возвращались. Их корабль двигается слишком быстро, запоздало поняла я. Судно дало залп, когда проходил мимо, но, по-видимому, лишь одно ядро попало в нас, сломав мачту и убив несчастного моряка, который находился на снастях.

     Остальные моряки с «Чирка» были сейчас на палубе, выкрикивая вопросы. Единственный ответ был дан капером, который теперь разворачивался с явным намерением вернуться и закончить начатое.

     Я видела, как Иэн быстро взглянул на пушки «Питта», но это было бесполезно. Если даже кто-то с «Чирка» и имел опыт пушкаря, управиться с ними в данный момент не было никакой возможности.

     Капер завершил разворот и направлялся к нам. На палубе «Питта» люди кричали, размахивали руками, толкаясь у перил.

     - Мы сдаемся, вы, грязные ублюдки! - закричал один из них. - Вы оглохли?!

     Очевидно так. Порыв ветра донес до меня сернистый запах запального фитиля, и я увидела мушкеты, направленные на нас. Несколько мужчин, потеряв головы, бросились в трюм. Я сама подумала, что это не такая уж плохая идея.

     Джейми кричал и махал руками рядом со мной, затем внезапно исчез. Я развернулась и увидела, как он бежит по палубе к носу. Там он сорвал с себя рубашку и вскочил на носовое орудие, сверкающую медную пушку, называемую «длинная девятка»^[121].

     Он взмахнул рубашкой, описав огромную трепещущую белую дугу, его свободная рука сжала плечо Иэна для равновесия. Это на мгновение вызвало замешательство; треск выстрелов прекратился, хотя шлюп продолжал свой смертоносный круг. Джейми снова замахал рубашкой из стороны в сторону. Конечно, они должны его видеть!

     Ветер дул в нашу сторону; я могла слышать возобновившийся треск оружия, и сердце остановилось в моей груди.

     - Они собираются потопить нас! - закричал мистер Смит, и ему ответили крики ужаса со всех сторон.

     Ветер донес до нас запах едкий черного пороха. Мужчины на снастях кричали, и некоторые из них отчаянно размахивали рубашками. Я видела, как Джейми замер на мгновение, затем наклонился и что-то сказал Иэну, затем опустился на колени, упираясь в ствол руками.

     Иэн промчался мимо меня, едва не сбив с ног.

     - Куда ты бежишь? - крикнула я.

     - Выпустить пленных! Они утонут, если нас потопят! - прокричал он в ответ и исчез в трюме.

     Я повернулась к приближающемуся кораблю и обнаружила, что Джейми не слез с пушки, как я думала. Вместо этого он развернулся спиной к приближающемуся шлюпу.

     Борясь с ветром, раскинув руки для равновесия и изо всех сил сжав коленями латунный ствол пушки, он вытянулся во весь рост, обнажив голую спину … и паутину шрамов на ней, которые краснели на побелевшей на холодном ветру коже.

     Встречный корабль замедлил ход, маневрируя, чтобы проскользнуть рядом и добить нас последним бортовым залпом. Я могла видеть головы людей, высовывающихся из-за поручней и такелажа и вытягивающих шею от любопытства. Но стрельбы не было.

     Я внезапно почувствовала, как мое сердце забилось сильными причиняющими боль толчками, словно оно останавливалось на миг и теперь, вспомнив о своей задаче, пыталось наверстать упущенное.

     Борт шлюпа навис над нами, и палуба погрузилась в глубокую холодную тень. Так близко, что я могла слышать озадаченный разговор орудийных расчетов, услышать глубокий звон и лязг раксов^[122], скрип лафетов. Я не могла поднять глаза и не осмеливалась пошевелиться.

     - Кто вы? - спросил гнусавый, очень американский голос сверху. В нем звучало подозрение и сильное раздражение.

     - Если вы имеете в виду корабль, то его название «Питт», - Джейми слез с пушки и встал рядом со мной, полуголый и покрытый такой сильной гусиной кожей, что волосы торчали из его тела, как медная проволока. Его трясло, то ли от ужаса, то ли от ярости, то ли просто от холода, я не знала. Однако голос его не дрожал; он был наполнено яростью.

     - Если вы имеете в виду меня, то я полковник Джеймс Фрейзер из ополчения Северной Каролины.

     Мгновенная тишина, пока хозяин капера переваривал это.

     - Где капитан Стеббингс? - спросил голос. Подозрение в нем не исчезло, но раздражение немного уменьшилось.

     - Это чертовски длинная история, - сердито заявил Джейми. - Но его нет на борту. Если хотите посмотреть сами, то добро пожаловать. Не возражаете, если я надену свою рубашку?

     Пауза, бормотание, и стук молотков в моей голове слабеет. Сейчас я в некоторой степени отошла от шока и смогла посмотреть вверх. Перила были усеяны стволами мушкетов и пистолетов, но большинство из них были разряжены и теперь безобидно смотрели вверх, а их владельцы протискивались вперед, чтобы поглазеть на нас.

     - Минуту. Повернитесь, - произнес голос.

     Джейми потянул длинный вдох через нос, но повернулся. Он мельком взглянул на меня, затем встал с высоко поднятой головой, сжав челюсти и уставившись на мачту, вокруг которой теперь собрались заключенные из трюма под присмотром Иэна. Они выглядели совершенно сбитыми с толку, сначала уставились на капер, затем дико оглядели палубу, прежде чем заметили Джейми, полуголого и свирепого, как василиск. Если бы я не начала волноваться, что у меня сердечный приступ, мне было бы смешно.

     - Дезертировали из британской армии, да? - спросил заинтересовано голос со шлюпа. Джейми развернулся, прожигая взглядом капер.

     - Нет, - коротко сказал он. - Я свободный человек … и всегда был им.

     - Вот как? - голос теперь звучал с веселой насмешкой. - Хорошо. Наденьте рубашку и поднимитесь на борт.

     Я едва могла дышать и покрылась холодным потом, но мое сердце стало стучать в более нормальном ритме.

     Одетый Джейми взял меня за руку.

     - Моя жена и мой племянник идут со мной, - крикнул он и, не дожидаясь разрешения, подхватил меня за талию и поставил на перила «Питта», откуда я смогла схватить веревочную лестницу, которую спустили со шлюпа. Джейми не мог позволить разделиться со мной и Иэном.

     Корабль раскачивался, и я, крепко схватившись за лестницу, на мгновение прикрыла глаза, так как у меня закружилась голова. Кроме того я почувствовала тошноту, но это, конечно же, было лишь реакцией на шок. С закрытыми глазами мой желудок немного успокоился, и я смогла поставить ногу на следующую перекладину.

     - Эй, парус!

     Запрокинув голову, я увидела мужчину, размахивающего руками. Я обернулась – лестница подо мной скрутилась – и увидела приближающийся парус. Сверху на палубе гнусавый голос проорал распоряжения, и босые ноги застучали по палубе, когда команда разбежалась по своим местам.

     Джейми стоял на перилах «Питта», держа меня за талию, чтобы я не упала.

     - Иисус Рузвельт Христос, - произнес он тоном огромного удивления, - Это проклятый «Чирок».

     *.*.*

     Высокий, очень худой человек с седыми волосами, выдающимся адамовым яблоком и пронзительными голубыми глазами встретил нас на вершине лестницы.

     - Капитан Айза Хикман, - пролаял он мне и обратил свое внимание на Джейми. - Что это за корабль? И где капитан Стеббингс?

     Иэн вскарабкался на борт за мной и тревожно оглянулся назад.

     - На вашем месте я бы втащил лестницу наверх, - коротко сказал он одному из моряков.

     Я взглянула вниз на палубу «Питта», где к перилам, отпихивая друг друга, стремились люди. Они махали руками и кричали, пытаясь обратить на себя внимание, но капитан Хикман был не в настроении.

     - Поднять трап, - приказал он матросу и - идемте со мной, - Джейми. Он зашагал по палубе, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, чтобы посмотреть, следуют ли за ним. Джейми бросил на окружающих нас матросов прищуренный взгляд, но, видимо, решил, что они достаточно безопасны, и, бросив Иэну лаконичное «Присмотри за своей тетушкой», отправился вслед за Хикманом.

     Иэн не обращал внимания ни на что, только на приближающийся «Чирок».

     - Иисус, - прошептал он, не спуская глаз с паруса. - Вы думаете, он в порядке?

     - Ролло? Надеюсь, что так, - мое лицо похолодело и не только от морских брызг, а губы онемели. На краю моего зрения сверкали маленькие молнии. - Иэн, - произнесла я как можно спокойнее. - Думаю, я сейчас упаду в обморок.

     Давление в груди, казалось, росло, перекрывая дыхание. Я заставила себя откашляться и почувствовала мимолетное облегчение. Боже мой, у меня сердечный приступ? Боль в левой руке? Нет. Боль в челюсти? Да, но я стискивала зубы, неудивительно … Я не поняла, что падаю, но почувствовала давление рук, когда кто-то поймал меня и опустил на палубу. Мои глаза открыты, подумала я, но я ничего не вижу. Мне смутно пришло в голову, что я, вероятно, умираю, но я сразу же отвергла эту мысль. Нет, я, черт возьми, не умираю. Я не могу. Но ко мне приближался какой-то странный серый клубящийся туман.

     - Иэн, - сказала я, или мне показалось, что я сказала. - Иэн, на всякий случай … скажи Джейми, что я люблю его. - К моему удивлению ничто не исчезло в темноте; туман дошел до меня, и я почувствовала, как меня нежно окутало мирное серое облако. Давление в груди, удушье, боль уменьшились. Я могла бы счастливо бессмысленной тушкой плавать в сером тумане, если бы была уверена, что действительно высказалась, и необходимость сказать последние слова впилась, как колючка в подошву ноги.

     - Скажи Джейми, - продолжала я говорить туманному Иэну. - Скажи Джейми, что я люблю его.

     - Открой глаза и сама скажи мне это, сассенах, - произнес глубокий настойчивый голос.

     Я попыталась открыть глаза и обнаружила, что могу. Очевидно, я вовсе не умерла. Я сделала осторожный вздох и обнаружила, что грудная клетка движется легко. Мои волосы были мокрыми, и я, укрытая одеялом, лежала на чем-то твердом. Лицо Джейми плавало надо мной, затем, когда я моргнула, оно остановилось.

     - Скажи мне, - повторил он, слегка улыбаясь, хотя тревога залегла морщинами в уголках его глаз.

     - Сказать тебе … О! Я люблю тебя. Где …? - память о недавних событиях внезапно нахлынула на меня и резко села. - «Чирок»? Как …

     - Не имею ни малейшего понятия. Когда ты последний раз ела, сассенах?

     - Не помню. Вчера ночью. Как это не имеешь понятия? Он еще здесь?

     - О, да, - ответил немного мрачно. - Он дал по нам два выстрела несколько минут назад, хотя думаю, ты не слышала.

     - Он стрелял в … - я потерла лицо, чувствуя облегчение, что мои губы разморозились, а кожа потеплела. - Я не выгляжу серой и потной? - спросила я Джейми. - Губы у меня не синие?

     Он удивился, но наклонился ниже, вглядываясь в мое лицо.

     - Нет, - уверенно сказал он, выпрямляясь после тщательного осмотра. Затем он наклонился и быстро поцеловал в губы, подтверждая их розовое состояние. - Я тоже тебя люблю, - прошептал он. - Я рад, что ты жива. Пока, - добавил он нормальным тоном, выпрямляясь, когда откуда-то издалека донесся пушечный выстрел.

     - Думаешь, капитан Стеббингс захватил управление «Чирком»? - спросила я. - Вряд ли капитан Робертс стал бы стрелять по чужим кораблям. Но интересно, почему Стеббингс стреляет в нас? Почему он не пытается высадиться на «Питта» и вернуть его? Теперь его можно захватить.

     К настоящему времени симптомы моей слабости почти исчезли, и голова стала совершенно ясной. Усевшись, я обнаружила, что меня уложили на пару больших сундуков с плоским верхом в каком-то небольшом трюме; над головой была решетчатая крышка люка, сквозь которую я уловила трепещущие тени движущихся парусов, а вдоль стен стояли самые разные бочки, тюки и ящики. В воздухе пахло смолой, медью, тканью, порохом и … кофе? Я глубоко вдохнула, чувствуя себя сильнее к этому моменту. Кофе!

     Приглушенный расстоянием звук еще одного пушечного выстрела донесся сквозь стены, и внутри у меня задрожало. Мне пришло в голову, что мы оказались, как в ловушке, в трюме корабля, который в любой момент может затонуть. Этой мысли было достаточно, чтобы забыть о запахе кофе.

     Джейми тоже среагировал на выстрел, повернувшись в ту сторону и приподнявшись. Прежде чем я успела встать и предложить быстро подняться наверх, свет изменился, и в люк просунулась круглая щетинистая голова.

     - Леди выздоровела? - вежливо спросил мальчик. - Капитан говорит, что если она мертва, то вы здесь больше не нужны, и он хочет, чтобы вы поднялись наверх и поговорили с ним, сэр.

     - А если я не умерла? - спросила я, пытаясь расправить нижние юбки, промокшие снизу, влажные сверху и безнадежно измятые. Черт. Теперь я оставила свою утяжеленную золотом юбку и карман на борту «Питта». В таком случае мне повезет, если я доберусь до суши в рубашке и корсете.

     Мальчик – ему было около двенадцати лет, хотя выглядел он младше – улыбнулся.

     - В таком случае, он сказал, что сам спустится вниз и выкинет вас за борт, мэм, в надежде завладеть вниманием вашего мужа. Кэп Хикман немного не сдержан в словах, - добавил он с извиняющейся гримасой. - Он не имеет в виду ничего такого. Обычно.

     - Я пойду с тобой, - я встала, не потеряв равновесия, но приняла руку Джейми. Мы пробирались по кораблю за нашим новым знакомым, который услужливо сообщил мне, что его зовут Абрам Зенн, что он корабельный юнга (корабль на самом деле называется «Аспид», и мне стало приятно от моей догадливости), и что причиной нынешнего волнения капитана Хикмана была давняя вражда с капитаном Стеббингсом, что «между ними была не одна стычка, и капитан Хикман поклялся, что эта будет последней».

     - Насколько я понимаю, капитан Стеббингс того же мнения? - сухо спросил Джейми, на что Абрам энергично закивал головой.

     - Парень в таверне в Роаноке сказал мне, что капитан Стеббингс пил там и хвастался, что намеревается повесить капитана Хикмана на его собственной рее, чтобы чайки выклевали ему глаза. Они могут, - мрачно добавил он, бросив взгляд на морских птиц, кружащих над океаном неподалёку. - Злые ублюдки, эти чайки.

     Дальнейшие интересные подробности были прерваны нашим прибытием в святая святых капитана Хикмана, тесную кормовую каюту, также битком набитую грузом, как и трюм. Иэн был там, изображая из себя захваченного в плен могавка, которого собираются сжечь на костре, из чего я сделала вывод, что капитан Хикман ему не понравился. Чувство казалось взаимным, судя по лихорадочному румянцу, горевшему на костлявых щеках последнего.

     - А, - коротко сказал Хикман, увидев нас. - Рад, что вы еще не ушли из этой жизни, мэм. Это была бы горестная потеря для вашего мужа, такая преданная женщина. - Последней фраза была произнесена с саркастической интонацией, которая заставила меня смущенно задуматься о том, сколько раз я говорила Иэну передать свою любовь Джейми, и сколько людей слышали это. Однако Джейми просто проигнорировал комментарий, показывая мне сесть на неубранную постель капитана, прежде чем повернуться к мужчине.

     - Мне сказали, что «Чирок» стрелял в нас, - заметил он спокойно. - Вас это не волнует, сэр?

     - Пока нет, - Хикман бросил пренебрежительный взгляд на кормовые окна, половина из которых были закрыты ставнями, скорее всего из-за разбитого стекла. - Он стреляет в надежде на удачный выстрел. У нас преимущество перед ним относительно расположения к ветру, и, вероятно, оно продержится в течение следующих нескольких часов.

     - Понятно, - веско сказал Джейми, показывая, что знает, что это значит.

     - Капитан Хикман размышляет, следует ли вступить в бой с «Чирком», дядя, - тактично вставил Иэн, - или бежать. Наличие преимущества по отношению к ветру - вопрос маневренности, и, таким образом, у него несколько больше свободы действий в этом вопросе, чем сейчас у «Чирка».

     - Слышали «Кто сражается и отступает, дерется, когда новый день наступает»^[123]? - сказал Хикман, бросив на Иэна свирепый взгляд. - Если я смогу его потопить, я это сделаю. Если я смогу застрелить его на его же квартердеке и захватить корабль, мне это понравится больше, но я не против отправить его на дно, если придется. Но я не позволю ему потопить меня, не сегодня.

     - Почему именно не сегодня - спросила я, - а не в любой другой день?

     Хикман выглядел удивленным; он, очевидно, полагал, что я была чисто декоративным элементом.

     - Потому что мне нужно доставить важный груз, мэм, которым я не смею рисковать. Нет, если только я не смогу заполучить эту крысу Стеббингса, не рискуя, - задумчиво добавил он.

     - Насколько я понимаю, ваше предположение, что на борту находится капитан Стеббингс, объясняет вашу решительную попытку потопить «Питта»? - спросил Джейми. Потолок кабины был настолько низким, что ему, Иэну и Хикману приходилось разговаривать, полусогнувшись, как шимпанзе. Присесть, кроме кровати, было негде, а стоять на коленях на полу, конечно, не было достойно джентльменов.

     - Это так, сэр, и я благодарен вам за то, что вовремя остановили меня. Может, как-нибудь мы пропустим по стаканчику, и вы расскажете, что случилось с вашей спиной.

     - Может, нет, - вежливо отказался Джейми. - Вижу, мы движемся. А где сейчас «Питт»?

     - Дрейфует, примерно в двух милях от левого борта. Если я смогу справиться со Стеббингсом, - глаза Хикмана слегка вспыхнули от этой перспективы, - я вернусь и заберу его тоже.

     - Если на борту остался кто-нибудь живой, чтобы управлять им, - сказал Иэн. - Когда я видел корабль в последний раз, на его палубе был изрядный бунт. Что может побудить вас сразиться с «Чирком», сэр? - спросил он, повысив голос. - Мой дядя и я можем предоставить вам информацию о его орудиях и экипаже … и даже если Стеббингс захватил корабль, я сомневаюсь, что он может сражаться. Своих моряков у него не больше десяти человек, и я уверен, что капитан Робертс и его команда не захотят участвовать в сражении.

     Джейми остро взглянул на него.

     - Ты понимаешь, что, скорее всего, они уже убили его?

     Иэн совсем не походил на Джейми, но выражение непреодолимого упрямства на его лице было мне хорошо знакомо.

     - Да, может быть. Вы бы оставили меня, если бы только думали, что я могу быть мертв?

     Я видела, как Джейми открыл рот, чтобы сказать: «Он только пес», но не сказал. Он закрыл глаза и вздохнул, явно обдумывая перспективу ввязаться в морское сражение, и рискуя, кстати, нашими жизнями, не говоря уже о жизнях людей на борту «Чирка», ради стареющего пса, который мог быть уже мертв, если не сожран акулой. Затем он открыл их и кивнул.

     - Хорошо, - он выпрямился, насколько это было возможно в тесной каюте, и повернулся к Хикману. - Близкий друг моего племянника находится на борту «Чирка» и, вероятно, в опасности. Я понимаю, что вас это не касается, но это объясняет наш собственный интерес. Что же касается вашего интереса … помимо капитана Стеббингса, на борту «Чирка» есть груз, который может вас заинтересовать. Шесть ящиков с ружьями.

     Иэн и я, оба, открыли рты. Хикман резко выпрямился, стукнувшись головой о балку.

     - Святой Моисей! Вы уверены?

     - Да. И полагаю, континентальная армия найдет им применение.

     Я подумала, что мы ступаем на опасную почву; в конце концов, тот факт, что Хикман испытывал сильную неприязнь к капитану Стеббингсу, не обязательно означает, что он был американским патриотом. Судя по тому немногому, что я видела, капитан Стеббингс был вполне способен вызвать чисто личную неприязнь, совершенно не связанную с какими-либо политическими соображениями.

     Но Хикман не стал отрицать; на самом деле он едва обратил внимание на замечание Джейми, взволнованный упоминанием о винтовках. Было ли это правдой? Но Джейми говорил с полной уверенностью. Я стала вспоминать содержимое трюмов «Чирка» …

     - Иисус Рузвельт Христос, - сказала я. - Ящики, которые везут в Нью-Хейвен? - Я едва сдержалась, чтобы не выпалить имя Ханны Арнольд, вовремя сообразив, что если Хикман действительно патриот – он мог быть просто бизнесменом, готовым продавать обеим сторонам – то он вполне может распознать имя и понять, что эти винтовки почти наверняка предназначались для континентальной армии через полковника Арнольда.

     Джейми кивнул, наблюдая за Хикманом, который уставился на маленький барометр на стене, словно он был хрустальным гадальным шаром. Что бы ни предсказал он ему, это было нечто положительное, потому что он кивнул головой и выскочил их каюты, словно у него горели штаны.

     - Куда он побежал? - спросил Иэн, глядя ему вслед.

     - Проверить ветер, я думаю, - сказала я, гордая от своего знания. - Убедиться, что он все еще имеет преимущество ветра.

     Джейми порылся на капитанском столе и, найдя довольно сморщенное яблоко, бросил его мне на колени.

     - Съешь его, сассенах. Что, черт возьми, за преимущество ветра?

     - Ох, ты меня поймал, - призналась я. - Но это как-то связано с ветром и кажется важным. - Я понюхала яблоко; оно явно знавало лучшие дни, но все еще хранило слабый сладкий запах, который внезапно пробудил призрак моего исчезнувшего аппетита. Я осторожно откусила и почувствовала, как слюна наполняет мой рот. Я съела его в два укуса.

     С палубы донесся высокий гнусавый голос капитана Хикмана. Я не могла расслышать, что он приказал, но ответ был незамедлительным; ноги застучали по палубе, и корабль внезапно качнулся, поворачиваясь, когда паруса были выставлены. По кораблю эхом разносились стук поднимаемых снарядов и грохот лафетов. Судя по всему, преимущество ветра все еще было наше.

     Я могла видеть яростное возбуждение, зажегшееся на лице Иэна, но не могла не озвучить одно-два сомнения.

     - У тебя нет никаких сомнений? - спросила я Джейми. – Я имею в виду … он всего лишь пес.

     Он глянул на меня и раздраженно пожал плечами.

     - Ну, я знаю о сражениях, которые развязывались и по худшим причинам. И со вчерашнего дня я совершил пиратский захват, мятеж и убийство. С тем же успехом я могу добавить измену и хорошенько развлечься.

     - Кроме того, тетушка, - с укоризной заметил Иэн, - он очень хороший пес.

     *.*.*

     С преимуществом ветра или без него потребовалось бесконечное время осторожного маневрирования, прежде чем корабли приблизились друг к другу на опасное расстояние. К этому времени солнце было не выше чем на ладонь над горизонтом, паруса зловеще пылали красным, и мой чистый первозданный рассвет, казалось, заканчивался грязным морем крови.

     «Чирок» неторопливо курсировал менее чем в полумиле от нас. На нем было установлено не больше половины парусов. Капитан Хикман стоял на палубе «Аспида», стиснув руки на поручнях, словно это было горло Стеббингса, и выглядел как борзая перед тем, как отпустят кролика.

     - Вам пора вниз, мэм, - сказал Хикман, не глядя на меня. - Сейчас здесь будет горячо. - Его ладони в предвкушение сжались в кулаки.

     Я не спорила. Напряжение на палубе было настолько сильным, что я чувствовала его запах, тестостерон, приправленный серой и черным порохом. Мужчины, будучи удивительными существами, выглядели веселыми.

     Я задержалась, чтобы поцеловать Джейми – жест, на который он пылко ответил – твердо игнорируя мысль о том, что в следующий раз я могу увидеть его по частям. Я сталкивалась с такой возможностью уже несколько раз, и хотя со временем она не становилась менее пугающей, я стала лучше ее игнорировать.

     Или, по крайней мере, я так думала. Сидя в главном трюме почти в полной темноте, вдыхая вонь от его днища и слушая, как я была уверена, шуршание крыс, я с трудом могла игнорировать звуки сверху: грохот орудийных лафетов. У «Аспида» на борту было всего четыре орудия, но они были двенадцатифунтовыми пушками: тяжелое вооружение для прибрежной шхуны. «Чирок», как океанское торговое судно, которое могло подвергнуться всевозможным угрозам, был оснащен восемью шестнадцатифунтовыми пушками по бортам, двумя карронадами на верхней палубе, плюс двумя орудиями на носу и одним на корме.

     - Он переделан из военного корабля, - пояснил мне Абрам, после того как я по его просьбе описала вооружение «Чирка». - Хотя вряд ли он попытается захватить или потопить другое судно, даже если он был для этого построен. И вряд ли капитан Стеббингс сможет собрать полную команду, так что мы не должны падать духом. - Он говорил с большой уверенностью, что меня забавляло и в то же время странно успокаивало. Он, казалось, понял это, потому что наклонился вперед и ласково похлопал меня по руке.

     - Ну-ну, вам не о чем беспокоиться, мэм, - сказал он. - Мистер Фрейзер сказал, что я должен присмотреть за вами, и я не позволю случиться ничему плохому... будьте уверены.

     - Спасибо, - серьезно сказала я. Не желая ни смеяться, ни плакать, я вместо этого откашлялась и спросила: «Вы знаете, что вызвало разлад между капитаном Хикманом и капитаном Стеббингсом?»

     - О да, мэм, - быстро ответил он. - Капитан Стеббингс был настоящей чумой в окрестных водах в течение нескольких лет, останавливал корабли, которые он не имел никакого права обыскивать, отбирал легальные товары, которые посчитал контрабандой … и мы позволим себе сомневаться, что что-либо из этого когда-либо появлялось на таможенном складе! - добавил он, явно цитируя то, что уже не раз слышал. - Но на самом деле все произошло из-за «Аннабель».

     «Аннабель» была большим кечем, принадлежавшим брату капитана Хикмана. «Питт» остановил судно и попытался забрать людей из его команды. Тео Хикман воспротивился, возникла драка, и Стеббингс приказал своим людям открыть огонь по «Аннабель», убив трех членов экипажа, в том числе Тео Хикмана.

     Это событие вызвало значительный общественный резонанс, и были предприняты попытки привлечь капитана Стеббингса к ответственности за его действия. Однако капитан настаивал на том, что ни один местный суд не имеет права судить его, и если кто-либо желает возбудить против него иск, это должно быть сделано в английском суде. И местные судьи согласились с этим.

     - Это было до объявления войны в прошлом году? - с любопытством спросила я. - Если после …

     - До, - ответил юный Зенн. - И все-таки, - добавил он с праведным гневом, - они трусливые псы, и их нужно обвалять в смоле и перьях, и Стеббингса тоже!

     - Разумеется, - согласилась я. - Вы думаете …

     Однако у меня не было возможности узнать больше о его взглядах, так как корабль сильно накренился, бросив нас на мокрые доски пола, и звук сильного и продолжительного взрыва потряс воздух.

     Я не могла сразу сказать, какой корабль стрелял, но мгновением позже над головой заговорили орудия «Аспида», и я поняла, что первым был выстрел в борт от «Чирка».

     «Аспид» отвечал рваными залпами, орудия вдоль его правого борта выстреливали через более или менее случайные промежутки времени, перемежающиеся выстрелами из ружей.

     Я воспротивилась галантным попыткам Абрама защитить меня своим тощим телом, перевернувшись, встала на четвереньки и прислушалась. Было много криков, совсем неразборчивых, хотя стрельба прекратилась. Насколько я могла судить, вода внутрь не проникала, так что, по-видимому, ядро попало выше ватерлинии.

     - Они ведь не могли сдаться? - разочаровано сказал Абрам, вскакивая на ноги.

     - Сомневаюсь, - я встала на ноги, упершись рукой в большую бочку. Главный трюм был так же переполнен, как и передний, хотя и более громоздкими предметами; нам с Абрамом едва хватило места, чтобы протиснуться между грудами ящиков и рядами бочек, от некоторых из которых сильно пахло пивом. Корабль теперь кренился набок. Мы, должно быть, собираемся … попробовать еще раз. Колеса орудийных лафетов заскрежетали на верхней палубе; да, их перезаряжали. Кто-нибудь пострадал? И что, черт возьми, я собираюсь с этим делать, если это так?

     Сверху раздался единственный пушечный выстрел.

     - Кажется, собака удирает, - прошептал Абрам. - Мы их преследуем.

     Был долгий период относительной тишины, в течение которого я думала, что корабль лавирует, но точно сказать не могла. Может быть, действительно, Хикман преследовал «Чирка».

     Внезапный крик сверху, звук неожиданной тревоги, и корабль яростно вздрогнул, снова швырнув нас на пол. На этот раз сверху приземлилась я. Осторожно убрав свое колено с живота Абрама, я помогла ему сесть.

     - Что … - прохрипел он, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба, но продолжить не успел. Последовал ужасный толчок, который снова сбил нас обоих с ног, за которым тотчас же последовал скрежет визжащих досок. Звучало так, будто корабль вокруг нас разваливается, и я не сомневалась, что так оно и есть.

     Крики банши и топот ног на палубе.

     - Нас берут на абордаж! - я слышала, как Абрам сглотнул, и моя руку потянулась к разрезу нижней юбки, коснувшись ножа для храбрости.

     - Нет, - прошептала я, напрягая глаза, словно могла увидеть в темноте. - Нет. Мы берем их на абордаж. – Поскольку топот наверху исчез.

     *.*.*

     Даже расстояние не приглушило вопли, я слышала в нем нотку безумия и яростную радость берсерка. Мне казалось, что я могу разобрать горский визг Джейми, но это, вероятно, было моим воображением; все крики звучали одинаково безумно.

     «Отче наш, сущий на небесах… Отец наш, сущий на небесах…» - шептал Абрам в темноте, застряв на первой строчке.

     Я сжала кулаки и крепко зажмурила глаза, лицо исказилось от напряжения, как будто одной лишь силой воли я могла помочь.

     Казалось, целый век раздавались приглушенные звуки, случайные выстрелы, удары и глухие стуки, хеканье и крики. А потом тишина.

     Голова Абрама вопросительно повернулась ко мне. Я сжала его руку.

     А потом корабельная пушка выстрелила с грохотом, который эхом разнесся по палубе наверху, и ударная волна такой силы прокатилась по воздуху трюма, что у меня заложило уши. Затем последовал еще один выстрел, я скорее почувствовала, чем услышала его, а затем пол вздрогнул и накренился, и корабельные бревна сотряслись со странным глубоким стоном. Я сильно встряхнула головой и сглотнула, пытаясь протолкнуть воздух через евстахиевы трубы. Наконец пробки в ушах лопнули, и я услышала шаги по борту корабля. Нескольких человек. Медленно двигающихся.

     Я вскочила на ноги, схватила Абрама и, вздернув его на ноги, потащила к лестнице. Я услышала воду. Не бьющуюся о борта корабля, а с журчанием втекающую в трюм.

     Люк над головой был закрыт, но не задраен, и я выбила его отчаянным ударом обеих рук, едва не потеряв равновесие и не упав вниз, в темноту, но, к счастью, Абрам Зенн поддержал меня, подставив маленькое, но твердое плечо под мой зад.

     - Спасибо, мистер Зенн, - сказала я и, протянув назад руку, потащила его вверх по лестнице к свету.

     На палубе была кровь; это первое, что я увидела. Раненые тоже были, но не Джейми. Его я увидела следующим. Он стоял, перегнувшись через остатки разбитых перил, вместе с несколькими другими мужчинами. Я поспешила посмотреть, на что они смотрят, и увидела «Чирка» в нескольких сотнях ярдов от нас.

     Его паруса бешено метались, а мачты казались странно наклоненными. Потом я поняла, что сам корабль накренился, его нос наполовину поднялся из воды.

     - Чтоб мне сгнить! - воскликнул изумленный Абрам. - Он натолкнулся на скалы.

     - Мы тоже, парень, но не так сильно, - сказал Хикман, оглянувшись на голос юнги. - Вода в трюме есть, Абрам?

     - Есть, - ответила я, опередив Абрама, который был так поглощен видом тонущего «Чирка», что не сразу понял вопрос. - На борту есть какие-либо медицинские инструменты, капитан Хикман?

     - Есть что? - он моргнул. - Сейчас не время для … Зачем?

     - Я хирург, сэр, - сказала я, - и я вам нужна.

     *.*.*

     Через четверть часа я обнаружила себя в том же носовом отсеке, где я пришла в себя после обморока несколькими часами ранее, теперь используемого в качестве лазарета.

     «Аспид» не держал в команде врача, но на нем был небольшой запас лекарственных средств: полупустой флакон лауданума, миска для отхаркивания и пускания крови, большой пинцет, банка с мертвыми и высохшими пиявками, две ржавые пилы для ампутации, сломанные щипцы, мешочек с корпией для перевязки ран и огромный кувшин с камфорным маслом.

     У меня возникло сильное искушение самой воспользоваться опиумом, но долг звал. Я завязала волосы и стала рыться среди груза в поисках чего-нибудь полезного. Мистер Смит и Иэн поплыли на «Чирок» в надежде забрать мой собственный медицинский комплект, но, учитывая количество повреждений, которые я могла видеть в том месте, где была наша каюта, особой надежды я не питала. Удачный выстрел с «Аспида» пробил «Чирок» ниже ватерлинии; если бы он не сел на скалы, он бы рано или поздно затонул.

     Я провела быстрый осмотр прямо на палубе; один человек был убит, несколько имели несерьезные ранения, трое серьезно ранены, но непосредственной угрозы жизни не было. Вероятно, на «Чирке» раненных было больше; мужчины сказали, что корабли обменялись бортовыми залпами на расстоянии не более нескольких ярдов. Короткая кровавая битва.

     Через несколько минут после осмотра в поле зрения появился «Питт»; его разномастная команда, очевидна, смогла договориться, чтобы держать корабль на плаву, и теперь он занимался перевозкой раненных. Я слышала слабые звуки боцманских приказов поверх завывающего ветра.

     - Начинается, - пробормотала я и, взяв меньшую из пил для ампутации, приготовилась к своей собственной кровавой битве.

     *.*.*

     - У вас пушки, - указала я Абраму Зенну, который подготавливал для меня два фонаря; солнце уже почти село. - Предполагается, что капитан Хикман готовился их использовать. Он не думал, что могут быть раненные?

     Абрам извиняюще пожал плечами.

     - Это наше первое плавание с каперским свидетельством, мэм. Уверен, в следующий раз мы подготовимся лучше.

     - Первое? Какого … как давно капитан Хикман плавает? - спросила я. Я уже безжалостно порылась в грузе и была рада найти сундук с кусками ситца.

     Абрам хмуро посмотрел на фитиль, который подрезал.

     - Ну, - медленно заговорил он, - какое-то время у него была рыбацкая лодка в Марблхеде. Он и его брат владели ею вместе. Но после того как его брат не поладил с капитаном Стеббингсом, он пошел работать на Эммануэля Бейли в качестве первого помощника на одном из его кораблей. Мистер Бейли – еврей, - пояснил он, увидев мою приподнятую бровь. - Владеет банком в Филадельфии и тремя кораблями, которые регулярно ходят в Вест-Индию. Ему принадлежит и этот корабль, и именно он получил каперскую грамоту от Конгресса на капитана Хикмана, когда было объявлено о войне.

     - Понятно, - произнесла я, довольно сильно удивленная. - Это первый поход капитана Хикмана, как капитана шлюпа?

     - Да, мэм. Но каперы обычно не имеют суперкарго, вы же знаете, - горячо сказал он. - А это работа суперкарго обеспечивать корабль, в том числе и всякой медициной.

     - И ты знаешь это, потому что … Как долго ты плаваешь? - с любопытством спросила я, доставая бутылку чего-то похожего на очень дорогой бренди, чтобы использовать его в качестве антисептика.

     - О, с восьми лет, мэм, - ответил он и встал на цыпочки, чтобы повесить фонарь, отбрасывавший теплый успокаивающий свет на мою импровизированную операционную. - У меня шесть старших братьев, старший управляет фермой вместе со своими сыновьями. Другие … Ну, один корабельный плотник в Ньюпорт-Ньюсе, и однажды он упомянул про меня капитану, и так я оказался юнгой на «Антиохии», она из Индии. Я вернулся с капитаном в Лондон, и на следующий день мы отплыли в Калькутту. - Он опустился на всю ступню и улыбнулся мне. - С тех пор я в море, мэм. Думаю, что мне это подходит.

     - Очень хорошо, - сказала я. - Твои родители, они еще живы?

     - О, нет, мэм. Моя мать умерла, рожая меня, а отец – когда мне было семь лет, - мальчика, кажется, это не волновало. Но, подумала я, разрывая ситец на полосы для перевязки, это было половину его жизни назад.

     - Ну, надеюсь, морская жизнь продолжит подходить тебе, - сказала я. - И все-таки у тебя нет никаких сомнений … после сегодняшнего?

     Он задумался, нахмурив юное лицо.

     - Нет, - медленно сказал он и посмотрел на меня серьезными глазами и далеко не такими юными, как несколько часов назад. - Когда я нанимался к капитану Хикману, я знал, что могут быть боевые действия. - Его губы сжались, возможно, чтобы не дрожать. - Я не против убить человека, если придется.

     - Не сейчас… ты не понимаешь, - очень тихо сказал один из раненых. Он лежал в тени, растянувшись на двух ящиках английского фарфора, и медленно дышал.

     - Нет, не сейчас, - сухо согласилась я. - Возможно, ты захочешь поговорить об этом с моим племянником или мужем, когда все немного уляжется.

     Я думала, что на этом наш разговор закончится, но Абрам оставался со мной, пока я раскладывала свои примитивные инструменты и приступала к стерилизации, насколько это было возможно, щедро поливая их бренди, пока в трюме не стало пахнуть винокурней к возмущению раненых, которые считали кощунством так использовать хорошее питье. Однако во время боя огонь в камбузе был потушен, и пройдет некоторое время, прежде чем у меня появится горячая вода.

     - Вы патриот, мэм? Если вы не против моего вопроса, - добавил он, вспыхнув от смущения.

     Вопрос несколько огорошил меня. Прямой ответ должен быть «Да, конечно». В конце концов, Джейми был мятежником, как он сам и объявил. И хотя первоначальное заявление он сделал из простой необходимости, но теперь, подумала я, необходимость превратилась в убеждение. Что до меня? Конечно, когда-то я была патриотом.

     - Да, - сказала я, просто не могла сказать что-либо еще. - Очевидно, ты тоже. Почему?

     - Почему? - он, казалось, был ошеломлен моим вопросом и стоял, моргая, поверх фонаря, который держал.

     - Скажешь позже, - предложила я, забирая фонарь. Я сделала все, что нужно на палубе; раненные, нуждающиеся в дальнейшем лечении, были перенесены вниз. Сейчас не время для политических дискуссий. Или я так думала.

     Абрам мужественно отправился вниз, помогать мне, и неплохо справлялся, хотя время от времени ему приходилось блевать в ведро. После того, как это произошло во второй раз, он стал задавать вопросы раненым, тем, кто был в состоянии ответить. Я не знала, было ли это простым любопытством или попыткой отвлечься от того, чем я занималась.

     - Что вы думаете о революции, сэр? - серьезно спросил он у одного седого матроса с «Питта» с раздробленной ногой. Мужчина бросил на него желчный взгляд, но ответил, вероятно, чтобы отвлечься.

     - Пустая трата времени, - хрипло сказал он, впиваясь пальцами в край сундука, на котором сидел. - Лучше сражаться с лягушатниками, чем с англичанами. Что этим можно добиться? Боже мой, - пробормотал он себе под нос, бледнея.

     - Дай ему что-нибудь прикусить, Абрам, хорошо? - сказала я, выбирая осколки костей из ноги и размышляя, не будет ли ему лучше после быстрой ампутации. Возможно. Меньше риск заражения, и в любом случае он всегда будет болезненно хромать, но все же мне не хотелось …

     - Нет, все в порядке, мэм, - сказал он, втягивая воздух. - Что ты сам думаешь об этом, юноша?

     - Я думаю, это правильно и необходимо, сэр, - убежденно ответил Абрам. - Король – тиран, и все настоящие люди должны бороться с тиранией.

     - Что? - матрос был шокирован. - Король – тиран? Кто сказал такую ерунду?

     - Ну … мистер Джефферсон. И все мы! Мы все думаем так, - ответил Абрам, несколько шокированный таким решительным отпором.

     - Тогда, вы сборище проклятых дураков … извините меня, мэм, - добавил он с кивком в мою сторону. Он взглянул вниз на свою ногу и немного покачнулся, закрыв глаза, но спросил, - Вы же так не думаете, мэм? Вам следует вразумить своего мальчика.

     - Вразумить? - воскликнул Абрам. - Вы считаете разумным, что мы не можем говорить или писать так, как хотим?

     Моряк открыл один глаз.

     - Конечно, это разумно, - сказал он, пытаясь быть рассудительным. - Ваши глупые ублюдки, простите меня, мэм, говорят всякое, провоцируют народ на дурное, и к чему это приводит? Бунт, вот что, и эти ваши беспорядки, когда у людей сжигают дома и избивают на улице. Ты когда-нибудь слышал о беспорядках против урезаний зарплаты^[124], мальчик?

     Абрам, очевидно, не слышал, но ответил решительным осуждением ужасных действий, что заставило мистера Ормистона – мы уже перешли на личности – громко насмехаться и перечислять лишения, выпавшие на долю лондонцев, в сравнении с роскошью, которой наслаждались неблагодарные колонисты.

     - Неблагодарные! - воскликнул Абрам с покрасневшим лицом. - И за что мы должны быть благодарны? За то, что нам навязали солдат?

     - О, навязали, не так ли? - в свою очередь воскликнул мистер Ормистон в праведном негодовании. - Какое слово! И если это означает то, о чем я думаю, молодой человек, вы должны встать на колени и поблагодарить Бога за такое навязывание! Как вы думаете, кто спас вас от скальпирования краснокожими индейцами или захвата французами? И кто, по-твоему, заплатил за все это, а?

     Этот сильный ответ вызвал аплодисменты – и немало насмешек – у ожидавших свою очередь мужчин, которые к этому времени уже были вовлечены в дискуссию.

     - Это абсолютное … глупое … пустословие, - начал Абрам, выпячивая свою тощую грудь, но его прервал приход мистера Смита с холщовым мешком в руке и извиняющимся выражением на лице.

     - Боюсь, ваша каюта разгромлена, мэм, - сказал он. - Но я подобрал все, что было разбросано по полу, на случай, если …

     - Иона Марсден! - мистер Ормистон, собравшийся встать, рухнул на сундук с открытым ртом. - Благослови меня бог, если это не так!

     - Кто? - изумленно спросила я.

     - Иона … ну, это не настоящее его имя, которое … о, Билл, думаю так, но мы обычно называли Ионой, потому что он много раз тонул.

     - Ну, Джо, - мистер Смит (или мистер Марсден) пятился к двери, нервно улыбаясь. - Это было давно, и …

     - Не так уж и давно, - мистер Ормистон тяжело поднялся на ноги, ухватившись одной рукой за бочку с селедкой, чтобы не наступать на перевязанную ногу. - Не так давно, чтобы флот забыл тебя, ты грязный дезертир!

     Мистер Смит резво помчался вверх по трапу, протиснувшись мимо двух спускающихся матросов, которые держали между собой третьего, как кусок говядины. Бормоча проклятия, они с глухим стуком бросили его на пол передо мной и отступили. Это был капитан Стеббингс.

     - Он не умер, - сообщил мне один из них.

     - О, хорошо, - сказала я. Возможно, мой тон оставлял желать лучшего, потому что капитан открыл один глаз и уставился на меня.

     - Вы оставляете меня … на растерзание… этой суке? - прохрипел он между судорожными вздохами. - Я лучше умру с честью … - слова превратились в булькающий звук, который заставил меня разрезать его прокопченный, пропитанный кровью камзол и рубашку. Конечно же, в его правой груди была аккуратная круглая дыра, из которой раздавалось неприятное влажное чавканье.

     Я сказала очень плохое слово, и двое мужчин, которые привели его ко мне, задвигались и забормотали. Я повторила слово, уже громче, и, схватив руку Стеббингса, пришлепнула ее к дыре.

     - Держите ее здесь, если вы хотите получить шанс на почетную смерть, - сказала я ему. - Вы! - крикнула я одному из мужчин, пытавшихся сбежать. - Принесите мне немного масла с камбуза. Быстро! А вы… - Мой голос поймал другого, который виновато дернулся и остановился. - Парусину и деготь. Как можно быстрее!

     - Молчите, - приказала я Стеббингсу, который, казалось, был склонен делать замечания. - У вас коллапс легкого, и либо я расправлю его, либо вы умрете как собака, прямо здесь.

     - Х-хг, - сказал он, и я приняла это за согласие. Его рука была довольно мясистой, и на данный момент довольно хорошо запечатывала дыру. Проблема заключалась в том, что у него дыра была не только в груди, но и в легком. Я должна обеспечить герметичность внешнего отверстия, чтобы воздух не попадал в грудную клетку и не держал легкое сжатым, но также должна вывести воздух из плевральной полости вокруг легкого. Каждый раз, когда он выдыхал, воздух из поврежденного легкого попадал прямо в это пространство, усугубляя проблему.

     Он также мог захлебнуться собственной кровью, но здесь я ничего не могла поделать, так что не стану этим заморачиваться.

     - Хорошо, - сказала я ему, - что это была пуля, а не шрапнель или осколок. Одно хорошее свойство в раскаленном железе: оно стерилизует рану. Поднимите руку на мгновение, пожалуйста. Выдохните. - Я схватила его руку и подняла ее на счет два, пока он выдыхал, а затем снова приложила ее к ране. Он издал хлюпающий звук из-за крови. Крови было много для такой дыры, но он не кашлял и не харкал кровью … Где … О!

     - Это ваша кровь или чья-то еще? - спросила я, указывая на кровь.

     Глаза его были полузакрыты, но при этом он повернул голову и в волчьей ухмылке оскалил на меня гнилые зубы.

     - Твоего … мужа, - прохрипел он шепотом.

     - Идиот, - сердито сказала я, снова поднимая его руку. - Выдох.

     Были и другие раненые с «Чирка», пришедшие сами или принесенные, но большинство из них, казалось, были ходячими. Я дала краткие указания наиболее здоровым из них относительно того, чтобы прижать руки к ранам или разместить сломанные конечности так, чтобы избежать дальнейших повреждений.

     Казалось, прошла вечность, прежде чем принесли масло и полотно, и у меня было достаточно времени, чтобы побеспокоиться, где же Джейми и Иэн. Я откромсала ножом кусок парусины, оторвала длинную полоску ситца, чтобы использовать ее в качестве перевязочного материала, потом оттолкнула руку Стеббингса, вытерла кровь подолом моей нижней юбки, плеснула ламповое масло на его грудь и на кусок парусины, затем этот импровизированный пластырь прижала к ране, положив его руку на пластырь так, чтобы один его конец остался свободным, и, наконец, обмотала его торс ситцевой повязкой.

     - Все, - сказала я. – Хорошо бы приклеить заплату смолой для лучшей герметизации, но чтобы разогреть ее, нужно некоторое время. Пойдите и сделайте это прямо сейчас, - сказала я принесшему масло матросу, который в очередной раз пытался незаметно скрыться. Я огляделась, чтобы посмотреть на раненых, сидящих на корточках или растянувшихся на полу. - Ладно. Кто-нибудь умирает?

     Удивительно, но только двое мужчин, доставленных с «Чирка», умерли, один от ужасных ран на голове от разлетающихся осколков и картечи, другой от обескровливания в результате потери половины левой ноги, вероятно, оторванной пушечным ядром.

     Я могла бы спасти этого, подумала я, но моментальное сожаление исчезло в потребностях настоящего момента.

     Не все так плохо, подумала я, быстро пробираясь вдоль очереди на коленях, проводя торопливую сортировку и отдавая указания своим невольным помощникам. Осколочные ранения, двое задеты мушкетными пулями, у одного оторвано половина уха, у одного пуля в бедре, но далеко от бедренной артерии, слава богу …

     Из нижнего трюма, где производился ремонт, доносились стук и шарканье. Пока я работала, я по репликам раненых, ожидавших своей очереди, составляла картину боя.

     После обмена бортовыми залпами, в результате которого треснувшая грот-мачта «Чирка» обрушилась, а у «Аспида» образовалась пробоина выше ватерлинии, «Чирок» - мнения по поводу того, сделал ли это капитан Робертс намеренно или нет, разошлись - резко пошел на сближение, и оба судна столкнулись бортами.

     Казалось невероятным, что Стеббингс намеревался взять на абордаж «Аспид» с таким небольшим количеством надежных людей, как у него; скорее всего он пытался нас протаранить. Я взглянула на него, но глаза капитана были закрыты, и он был мерзкого цвета. Я подняла его руку и услышала легкое шипение воздуха, затем снова положила ее ему на грудь и продолжила свою работу. Очевидно, он был не в том состоянии, чтобы рассказать о своих намерениях.

     Как бы там ни было, капитан Хикман опередил их, с визгом перепрыгнув через поручни «Чирка»; за ним последовал рой аспидов. Они пробили себе путь по палубе без особого сопротивления, хотя люди с «Питта» собрались вокруг Стеббингса у руля и яростно сражались. Тем не менее, было ясно, что аспиды должны победить, и тут «Чирок» налетел на скалы, раскидав всех по палубе.

     Убежденные, что корабль вот-вот затонет, все, кто мог двигаться, и абордажники и защитники перелезли на «Аспид». Какой-то защитник, оставшийся на «Чирке», сделал один или два последних выстрела, «Аспид» дернулся и сел кормой на гравийную отмель.

     - Не беспокойтесь, мэм, - заверил меня один из мужчин. - Он поплывет, как только придет прилив.

     Шум снизу начал стихать, и я каждые несколько мгновений оглядывалась через плечо в надежде увидеть Джейми или Иэна.

     Я осматривала бедного парня, у которого щепка воткнулась в глаз, когда его второй глаз в ужасе расширился. Я повернулась и увидела возле себя мокрого Ролло, обнажившего огромные зубы в оскале, который посрамил слабую попытку Стеббингса.

     - Пес! - восторженно воскликнула я. Я не могла обнять, действительно не могла, и оглянулась в поисках Иэна. Он хромал ко мне, такой же промокший и с такой же усмешкой.

     - Мы упали в воду, - сообщил он мне, садясь рядом на пол. Под ним тут же образовалась маленькая лужа.

     - Я вижу. Дышите глубоко, - сказала я мужчине с щепкой в глазу. - Раз… да, так … два … да … - Когда он выдохнул, я ухватила щепку и сильно потянула. Она выскользнула наружу, сопровождаемая потоком стекловидного тела и крови, заставив меня стиснуть зубы, а Иэна вырвало. Но крови не так уж много. Если щепка не прошла глазницу насквозь, возможно, я смогу предотвратить заражение, удалив глазное яблоко и тампонировав глазницу. Однако с этим придется подождать. Я отрезала полоску от полы рубахи мужчины, торопливо свернула ее в комок, намочила в бренди, приложила к раненному глазу и заставила крепко прижать ее. Он послушался, хотя стонал и угрожающе раскачивался, и я боялась, что он может упасть.

     - Где твой дядя? - спросила я Иэна с грызущим чувством, что не хочу слышать ответ.

     - Здесь, - ответил Иэн, кивнув в сторону. Я обернулась, все еще держась одной рукой за плечо одноглазого, и увидела Джейми, который спускался по лестнице и по пути горячо спорил со следовавшим за ним капитаном Хикманом. Рубашка Джейми была пропитана кровью, и одной рукой он прижимал к плечу комок чего-то, тоже пропитанного кровью. Возможно, Стеббингс не просто пытался разозлить меня. Однако Джейми не падал, и хотя он был белым, он также был в ярости. Я была достаточно уверена, что он не умрет в таком состоянии, и взяла еще один кусок парусины, чтобы зафиксировать сложный перелом руки.

     - Собака! - рыкнул Хикман, подойдя к Стеббиншгсу; тот открыл один глаз.

     - Сам собака, - хрипло ответил он.

     - Собака! Ублюдочная собака! - Хикман пнул Стеббингса в бок. Я дернула его за ногу, вынудив потерять равновесие. Он пошатнулся, и Джейми, крякнув от боли, поймал его. Хикман выпрямился и оттолкнул Джейми.

     - Вы не можете хладнокровно убить человека!

     - Могу, - ответил Хикман. - Смотрите! - Он вытащил огромный седельный пистолет из потрепанного кожаного чехла и взвел курок. Джейми взял пистолет за ствол и отобрал, оставив его с растопыренными пальцами и с удивленным видом.

     - Конечно же, сэр, - сказал Джейми, стараясь быть рассудительным, - вы не убьете раненого врага … военного, который сдался вам. С этим не может мириться ни один честный человек.

     Хикман выпрямился, покраснев.

     - Вы сомневаетесь в моей чести, сэр?

     Я видела, как напряглись мышцы шеи и плеч Джейми, но прежде чем он успел заговорить, к нему подошел Иэн и встал плечом к плечу.

     - Да, сомневается. И я тоже!

     Ролло все еще с торчащей мокрыми иглами шерстью зарычал и, задрав черные губы, показал все свои зубы в знак поддержки этого мнения.

     Хикман посмотрел на насмешливое татуированное лицо Иэна, на Ролло с впечатляющими клыками, затем снова на Джейми, который разрядил пистолет и засунул его за свой пояс. Он тяжело вздохнул.

     - Тогда это на вашей совести, - сказал он внезапно и развернулся.

     Капитан Стеббингс тяжело дышал с мокрым нехорошим звуком. Он был белым до губ, а сами губы посинели. Но он все еще был в сознании. Его глаза следили за Хикманом во время разговора вплоть до того, как он покинул каюту. Когда дверь за ним закрылась, Стеббингс немного расслабился, переведя взгляд на Джейми.

     - Мог бы … избавить себя … от проблем, - прохрипел он. - Но ты … моя благодарность, - он сдавленно кашлянул и с гримасой прижал руку к груди, - … чего бы она не стоила, - смог выговорить он.

     Он закрыл глаза, дыша медленно и болезненно, но все еще дыша. Я быстро поднялась на ноги и, наконец, смогла уделить внимание мужу.

     - Просто небольшой порез, - успокоил он меня, когда я подозрительно посмотрела на него. - Я пока обойдусь.

     - Вся эта кровь твоя?

     Он взглянул вниз на прилипшую к ребрам рубашку и пожал не раненным плечом.

     - У меня осталось еще достаточно крови, - он улыбнулся мне, затем оглядел каюту. - Вижу, дела у тебя здесь идут. Я скажу Смиту принести тебе еды, хорошо? Скоро пойдет дождь.

     Да, запах наступающего шторма, свежий и островатый от озона, вливался в трюм, поднимая волоски на моей мокрой шее.

     - Может быть, не Смит, - сказала я. - И куда ты собрался? - спросила я, увидев, что он развернулся уходить.

     - Мне нужно поговорить с капитаном Хикманом и капитаном Робертсом, - ответил он с некоторой мрачностью. Он взглянул вверх и заправил растрепанные ветром волосы за уши. – Я не думаю, что мы плывем в Шотландию на «Чирке», и, проклятие, я не знаю вообще, куда мы плывем.

     *.*.*

     Наконец, на корабле наступила тишина, насколько может существовать тишина на большом объекте, состоящем из скрипящих досок, хлопающего брезента и жуткого гула, издаваемого натянутыми снастями. Начался прилив, и корабль поплыл; мы снова двигались на север под легкими парусами.

     Я закончила с последними ранеными; остался только капитан Стеббингс, который лежал на тюфяке за ящиком с контрабандным чаем. Он все еще дышал и не ощущал большого дискомфорта, но его состояние было слишком опасным, чтобы я могла упустить его из виду.

     Каким-то чудом пуля, казалось, прожгла ему легкое, а не просто разорвала на своем пути кровеносные сосуды. Это не значит, что у него в легком не было кровотечения, но кровь сочилась медленно. Иначе я бы давно знала об этом. Должно быть, в него стреляли с близкого расстояния, сонно подумала я. Пуля все еще был раскалена докрасна, когда проткнула его легкое.

     Я отправила Абрама спать. Мне самой нужно было лечь, так как усталость висела неподъемной тяжестью на моих плечах, а спину ломило от боли. Хотя, еще нет.

     Джейми еще не вернулся. Я знала, что он обязательно придет, когда закончит эту встречу в верхах. И еще нужно сделать ряд приготовлений, просто на всякий случай.

     Пока Джейми рылся в столе Хикмана в поисках еды, я заметил связку свежих гусиных перьев. Я послала Абрама выпросить пару перьев и принести мне самую большую иглу от парусного мастера, а также пару костей от крыльев из куриного рагу на борту «Питта».

     Я отрезала концы тонкой кости, убедилась, что костный мозг полностью выщелочен при варке, а затем остро заточила один конец, воспользовавшись небольшим корабельным точильным камнем. С пером было легче; его кончик уже был обрезан для письма; все, что мне нужно было сделать, это отрезать бороздки, а затем погрузить перо, кость и иглу в неглубокую миску с бренди. Так пойдет.

     Острый тяжелый запах бренди разнесся в воздухе, конкурируя с дегтем, скипидаром, табаком и пропитанными солью старыми корабельными досками. Он хотя бы частично уничтожил запахи крови и фекалий, оставленные моими пациентами.

     Я обнаружила в грузе ящик с бутилированным вином Мерсо и теперь предусмотрительно извлекла бутылку, добавив ее к полбутылке бренди и стопке чистых ситцевых бинтов и перевязочных материалов. Сев на бочонок смолы, я прислонилась спиной к большой бочке с табаком.

     Закрыв глаза, я чувствовала, как бьется мой пульс в кончиках пальцев и веках. Я не спала, но медленно погружался в некое полусознание, смутно ощущая плеск воды за бортом корабля, более громкие вдохи Стеббингса, неторопливое посвистывание в моих легких и медленное, спокойное глухое биение моего сердца.

     Казалось, прошли годы после ужасов и шума полудня, и с отдаленности, вызванной усталостью и напряжением, мое беспокойство о том, что у меня мог быть сердечный приступ, казалось нелепым. Но был ли он? Возможно. Наверняка это были не более чем паника и гипервентиляция – смехотворные, но не угрожающие. Хотя …

     Я приложила два пальца на грудь и подождала, пока пульсация в кончиках пальцев сравняется с пульсацией сердца. Медленно, почти как во сне, я начала движение вдоль своего тела, от макушки до пальцев ног, нащупывая путь через длинные тихие проходы вен, темно-фиолетового цвета, как у неба перед наступлением ночи. Рядом я видела сияние артерий, широких и полыхающих малиновой жизнью. Вошла в камеры моего сердца и почувствовала себя в замкнутом пространстве, толстые стены двигались в успокаивающем, бесконечном, непрерывном ритме. Нет, никаких повреждений, ни сердца, ни его клапанов.

     Я чувствовала, как мой желудочно-кишечный тракт, туго зажатый под диафрагмой в течение нескольких часов, расслабляется и успокаивается с благодарным бульканьем, и ощущение благополучия течет вниз, как теплый мед, через конечности и позвоночник.

     - Не знаю, что ты делаешь, сассенах, - произнес мягкий голос рядом, - но ты выглядишь довольной.

     Я открыла глаза и выпрямилась. Джейми, осторожно двигаясь, спустился по лестнице и сел рядом.

     Он был очень бледен, а плечи сгорбились от изнеможения. Но он слабо улыбнулся мне, и его глаза были ясными. Мое сердце, целое и надежное, как я убедилась, потеплело и растаяло, словно было сделано из масла.

     - Как ты … - начала я, но он поднял руку, остановив меня.

     - Потом, - сказал он, взглянув на тюфяк, где лежал Стеббингс, дыша громко и поверхностно. - Он спит?

     - Надеюсь, что так. И тебе следует, - заметила я. - Позволь позаботиться о тебе, чтобы ты мог лечь спать.

     - Все не так плохо, - сказал он, осторожно трогая комок жесткой ткани, засунутый под рубашку. - Но, полагаю, может понадобиться один или два стежка.

     - Я тоже так думаю, - согласилась я, глядя на коричневые пятна на правой стороне его рубашки. Учитывая его обычную склонность к преуменьшению, у него на груди, вероятно, был зияющий разрез. По крайней мере, добраться до него было легко, в отличие от неловкой раны, полученной одним из матросов Питта, которому каким-то образом шарик картечи попал прямо за мошонку. Я подумала, что он, должно быть, сначала стукнулся обо что-то и отскочил вверх, потому что, к счастью, не вонзился глубоко, но когда я его вынула, он оказался расплющенным, как шестипенсовик. Я подарила его ему на память.

     Абрам принес горячей воды перед своим уходом. Я обмакнула в нее палец и с удовольствием обнаружила, что она еще теплая.

     - Хорошо, - сказала я и кивнула на сундук, где стояли бутылки. - Хочешь бренди или вина перед тем, как мы начнем?

     Уголок его рта дрогнул, и он потянулся к бутылке с вином.

     - Позволь мне сохранить цивилизованный вид немного подольше.

     - О, думаю, оно достаточно цивилизованно, - сказала я. - Хотя у меня нет штопора.

     Он прочел этикетку и приподнял брови.

     - Не важно. Есть во что налить?

     - Вот, - я вытащила элегантную деревянную коробку из ящика, набитого соломой, и с триумфом открыла ее. Внутри оказался небольшой чайный сервиз из китайского фарфора с золотыми каемками и крошечными красными и голубыми черепашками, которые плавали, среди золотых хризантем и выглядели такими азиатскими.

     Джейми хохотнул – не более чем выдох, но определенно смех – и, поцарапав горлышко бутылки острием своего кинжала, аккуратно ударил ее о край табачной бочки. Он осторожно налил вино в две чашки, которые я поставила, и кивнул на ярких черепах.

     - Голубая малышка напоминает мне мистера Уиллоуби, не так ли?

     Я рассмеялась в свою очередь, затем виновато взглянула на ноги Стеббингса – все, что виднелось от него на данный момент. Я сняла с него сапоги, и грязные носки его чулок потешно свисали с пальцев ног. Однако ноги не дергались, и медленное затрудненное дыхание продолжалось, как и прежде.

     - Я не вспоминала мистера Уиллоуби годами, - заметила я, поднимая свою чашку в тосте. - За отсутствующих друзей.

     Джейми коротко ответил по-китайски и прикоснулся краем своей чашки к моей со слабым «тинк!»

     - Ты помнишь китайский? - спросила я удивленно, и он покачал головой.

     - Не много. У меня не было возможности говорить на нем после него. - Он вдохнул винный букет, прикрыв глаза. - Кажется, это было так давно.

     - Давным-давно и далеко-далеко, - вино тепло пахло миндалем и яблоками и было сухое, но вполне созревшее, оросившее рот насыщенным вкусом. - Ямайка, если точнее, и более десяти лет назад. Время летит. Думаешь, он еще жив … мистер Уиллоуби?

     Он подумал, потягивая вино.

     - Да, думаю. Человек, который сбежал от китайского императора и проплыл полмира, чтобы сохранить свои яйца, обладает большой решимостью.

     Однако он, казалось, не хотел больше вспоминать о старом знакомстве, и я дала ему выпить в тишине, чувствуя, как ночь уютно окружила нас с плавным подъемом и опусканием корабля. Выпив вторую чашку вина, я стянула с него засохшую рубашку и осторожно подняла окровавленный комок носового платка, который он прижал к ране.

     К моему удивлению, он оказался прав: рана была небольшой, и чтобы ее зашить, нужно было не более двух-трех стежков. Лезвие вошло глубоко, как раз под ключицу, и вырвало треугольный лоскут плоти.

     - Это все твоя кровь? – удивленно спросила я, поднимая сброшенную рубашку.

     - Нет, у меня немного осталось, - ответил он, сузив на меня глаза над краем чашки. - Правда, не так много.

     - Ты знаешь, о чем я говорю, - сурово сказала я.

     - Да, моя, - он допил чашку и потянулся за бутылкой.

     - Но из такой маленькой … ох, боже, - я почувствовала слабость, когда увидела нежную синюю линию подключичной вены, проходящую прямо над запекшейся зияющей раной.

     - Да, я тоже удивился, - небрежно сказал он, держа хрупкий фарфор обеими руками. - Когда он выдернул лезвие, кровь брызнула фонтаном и облила нас обоих. Я такого никогда раньше не видел.

     - Вероятно, никто раньше не перерезал твою подключичную артерию, - сказала я, изо всех сил пытаясь быть спокойной. Я бросила взгляд на рану. Кровь в ней сгустилась; края выдранного лоскута посинели, а изрезанная под ним плоть была почти черной от засохшей крови. Никакого кровотечения, не говоря уже об артериальном фонтанировании крови. Лезвие вонзилось снизу, не задев вену и лишь пронзив артерию за ней.

     Я сделала длинный глубокий вздох, безуспешно пытаясь не воображать, что бы случилось, если бы лезвие вошло на мельчайшую долю дюйма глубже, или если бы у Джейми не было носового платка и знания и возможности прижать его к ране.

     Я запоздало вспомнила, как он сказал: « … кровь брызнула фонтаном и облила нас обоих». А когда я спросила Стеббингса, его ли кровь промочила рубашку, он с гадкой усмешкой ответил: «Твоего мужа». Я думала, что он сказал просто, чтобы разозлить меня …

     - Это капитан Стеббингс проткнул тебя?

     - Ммфм, - он сделал короткий утвердительный звук, отклоняясь назад, чтобы я могла заняться раной. Он осушил чашку и опустил ее. - Я был удивлен, что он смог. Я думал, что с ним покончено, он упал, но вскочил с ножом руке, маленький ублюдок.

     - Ты стрелял в него?

     Он моргнул на тон моего голоса.

     - Да, конечно.

     Я не мог придумать ни одного плохого слова, достаточного, чтобы описать ситуацию, и, бормоча «Иисус Рузвельт Христос!» себе под нос принялась очищать рану и накладывать швы.

     - А теперь послушай меня, - сказала я своим лучшим голосом военного хирурга. - Насколько я могу судить, это был очень маленький порез, и тебе удалось остановить кровотечение на время, достаточное для образования тромба. Но этот сгусток – все, что удерживает от кровотечения, ведущего к смерти. Ты понимаешь меня? - Это было не совсем так … или будет не так, как только я пришью плоть на место, но сейчас не время давать ему лазейку.

     Он долго посмотрел меня с ничего не выражающим лицом.

     - Я понял.

     - Это значит, - подчеркнула я, ткнув иглой в его плоть с такой силой, что он вскрикнул, - ты не должен использовать правую руку, по крайней мере, в течение следующих сорока восьми часов. Ты не должен тянуть веревки, лазить по снастям, колотить людей и чесать задницу правой рукой. Слышишь меня?

     - Думаю, тебя слышал весь корабль, - пробормотал он, опустив глаза в попытке рассмотреть свою ключицу. - И обычно я чешу задницу левой рукой.

     Капитан Стеббингс явно услышал нас, поскольку низкий смешок раздался из-за ящика с чаем, за которым последовал громыхающий кашель.

     - И, - продолжила я, протягивая нитку сквозь кожу, - ты не должен гневаться.

     Он со свистом потянул воздух.

     - Почему?

     - Потому что от этого твое сердце станет биться сильнее, кровяное давление поднимется, и …

     - И я взорвусь, как бутылка с пивом, которую долго держали закупоренной?

     - Почти то же самое. А теперь …

     Что я хотела сказать, выветрилось у меня из головы, потому что дыхание Стеббингса внезапно изменилось. Я бросила иглу и схватила миску. Отодвинула ящик с чаем, поставив миску на него, и упала на колени рядом с телом Стеббингса.

     Его губы и веки посинели, а остальное лицо стало цвета замазки. Он производил ужасные задыхающиеся звуки, рот его был широко открыт, пытаясь глотать воздух.

     К счастью, для этой ситуации существовали хорошо известные ругательства, и я употребила несколько из них, быстро откинув одеяло и впиваясь пальцами в его пухлый бок в поисках ребер. Он стал извиваться и издавать высокое и нелепое «хи-хи-хи», что заставило Джейми – игла все еще болталась на его ключице – нервно рассмеяться в ответ.

     - Сейчас не время быть щекотливым, - сердито сказала я. - Джейми, возьми одно из этих перьев и засунь внутрь иголку. - Пока он это делал, я быстро протерла кожу Стеббингса смоченным в бренди куском ткани, затем взял перо с иглой в одну руку, бутылку с бренди в другую и вонзила острие во второе межреберье, словно забила гвоздь. Я почувствовала приглушенный хлопок, когда оно прошло через хрящ в плевральную полость.

     Он издал высокий «и-и-и-и» звук, но это был не смех. Я срезала перо немного короче, чем игла, но игла вошла внутрь, когда я ткнула ею. На мгновение я испытала панику, пытаясь вытащить иглу ногтями, но, наконец, смогла. Затхло пахнущие кровь и жидкость брызнули из полого пера, но лишь на мгновение, сменившись затем слабым шипением воздуха.

     - Дышите медленно, - сказала я более спокойным голосом. - Оба.

     Я с беспокойством наблюдала за дренажным пером. Очевидно, я ничего не смогла бы сделать, если бы у капитана было сильное легочное кровотечение, но я видела лишь легкое просачивание крови из проткнутой раны, окрасившей наружный конец пера в красный цвет.

     - Садись, - сказала я Джейми, который послушно сел рядом на пол, скрестив ноги.

     Стеббингс выглядел лучше; легкие хотя и частично, но расправились, и сейчас он был просто белый с бледными, но розоватыми губами. Шипение из пера прекратилось, и я закрыла пальцем его наружный конец.

     - Идеально, - сказала я. - Я могла бы поместить конец трубки в кувшин с водой. Тогда воздух из легкого будет выходить, а возвращаться назад через трубку не сможет. Но так у меня нет ничего похожего на трубку, длиннее нескольких дюймов, этот путь не годится. - Я встала с колен, махнув рукой Джейми.

     - Пододвинься и положи палец на кончик пера. Если он снова станет задыхаться, открой отверстие на время, пока из него не перестанет выходить воздух.

     Он не мог дотянуться до Стеббингса левой рукой и, искоса взглянув на меня, накрыл кончик пера большим пальцем правой руки.

     Я со стоном встала на ноги и снова принялась рыться в грузе. Здесь есть смола. Я приклеила промасленный кусок парусины теплой смолой с трех сторон, и ее осталось еще много. Не идеально, я не могу быстро получить доступ к ране при острой необходимости. Может быть, пробка из влажной ткани будет лучше?

     В одном из сундуков Ханны Арнольд я нашла настоящее сокровище: небольшой набор сушеных трав в банках, в том числе порошок гуммиарабика. Травы были интересны и полезны сами по себе, поскольку явно были импортированы: кора хинного дерева – я должна попытаться отправить ее в Северную Каролину для Лиззи, если мы когда-нибудь выберемся с этого ужасного корыта – мандрагора и имбирь, которые никогда не росли в колониях. Имея их под рукой, я вдруг почувствовала себя богатой. Стеббингс застонал у меня за спиной, и я услышал шорох ткани и тихое шипение, когда Джейми на мгновение убрал большой палец.

     Даже богатства легендарного Востока не принесут пользы Стеббингсу. Я открыла банку с гуммиарабиком и, набрав немного порошка на ладонь, накапала туда воды и принялась формировать из получившегося липкого шарика пробку примерно цилиндрической формы, которую я обернула лоскутом желтого ситца с изображением пчел, завершив ее аккуратным узелком вверху. Проделав эту работу, я вернулась и без комментариев вытащила из отверстия полое перо, уже начавшее трескаться из-за работы реберных мышц Стеббингса, и вставила на его место более крепкую и более крупную полую куриную кость.

     На этот раз он не смеялся. Я аккуратно заткнула конец кости и, встав на колени перед Джейми, возобновила наложение швов на его рану.

     Голова у меня была совершенно ясная, но в том странном сюрреалистическом смысле, который свидетельствует о полном истощении. Я делала то, что должна была делать, но я знала, что не смогу долго оставаться в вертикальном положении.

     - Что капитан Хикман говорит? - спросила я скорее для того, чтобы отвлечь нас обоих, чем потому, что действительно хотела знать.

     - Много чего, - он глубоко вздохнул и уставился на огромный панцирь черепахи, застрявший среди коробок. - Если отбросить сугубо личные мнения и некоторое количество избыточных формулировок … мы направляемся к Гудзону. В форт Тикондерога.

     - Мы …что? - я нахмурилась, оставив иголку воткнутой в его кожу. - Почему?

     Он прижимал ладони к столу, вцепившись в его доски так сильно, что ногти побелели.

     - Он направлялся туда до случившегося инцидента, и туда он намеревается идти. Он джентльмен очень твердых взглядов, как я обнаружил.

     Громкое фырканье раздалось из-за ящика с чаем.

     - Я заметила нечто подобное, - я завязала узелок на нитке и отрезала ее моим ножом. - Вы что-то сказали, капитан Стеббингс?

     Раздалось такое же фырканье, только более громкое.

     - Нельзя уговорить его высадить нас на берег?

     Пальцы Джейми потянулись к свежим стежкам, явно, с желанием почесать, но я оттолкнула их.

     - Ну, да … Есть еще некоторые затруднения, сассенах.

     - Говори, - сказала я, вставая и потягиваясь. - Ох, господи, моя спина. Какого рода затруднения? Хочешь чаю?

     - Только если в нем будет достаточно много виски, - он откинул голову назад, прислонившись к бочонку, и прикрыл глаза. На щеках появился намек на краски, но лоб блестел от пота.

     - Бренди, подойдет? - самой мне ужасно хотелось чая, без алкоголя, и я направилась к лестнице, не дожидаясь его кивка. Я заметила, как его рука потянулась к бутылке с вином, когда поставила ногу на первую перекладину.

     Наверху был порывистый ветер; он закрутил вокруг меня длинный плащ, когда я вынырнула наружу, и самым живописным образом задрал мои нижние юбки. Это вызвало интерес мистера Смита, или, вернее, мистера Марсдена, который моргнул и поспешно отвел взгляд.

     - Добрый вечер, мэм, - вежливо сказал он, когда я привела свою одежду в порядок. - Полковник, надеюсь, в порядке?

     - Да, он … - я замолчала и остро взглянула на него. – Полковник? - У меня было легкое ощущение погружения в воду.

     - Да, мэм. Он же полковник ополчения, не так ли?

     - Был, - подчеркнула я.

     Лицо Смита расколола улыбка.

     - Нет, не был, мэм, - сказал он. - Он оказал нам честь, приняв командование на себя. Нерегулярная воинская часть Фрейзера, так мы теперь должны называться.

     - Какого черта? - сказала я. - … как это случилось?

     Он нервно дернул одну из своих сережек, видя, что я не так рада этой новости, как можно было надеяться.

     - Ох. Ну, по правде говоря, мэм, я боюсь, что это моя вина, - он смущенно опустил голову. - Один из матросов с «Питта» узнал меня, и когда он сказал капитану, кто я такой …

     Раскрытие настоящего имени мистера Марсдена – в сочетании с его украшениями – вызвало бурю негодования среди разношерстной команды на борту «Аспида». Ему угрожала опасность быть выброшенным за борт или оставленным в одиночестве дрейфовать в лодке. После ожесточенных дискуссий Джейми предложил мистеру Марсдену сменить профессию и стать солдатом, поскольку несколько матросов на борту «Аспида» уже собирались покинуть судно и присоединиться к континентальным силам в Тикондероге, переправив товары и оружие к озеру Шамплейн, а затем оставшись добровольцами в ополчении.

     Это вызвало всеобщее одобрение, хотя несколько недовольных все еще бормотали, что Иона есть Иона, неважно, моряк он или нет.

     - Вот почему я решил, что мне лучше всего скрыться внизу, если вы понимаете, о чем я, мэм, - заключил мистер Марсден.

     Это также решило проблему, что делать с заключенными в трюме матросами с «Питта», а также с моряками, снятыми с затонувшего «Чирка». Мужчинам, решившим присоединиться к американскому ополчению, это будет позволено, а те британские моряки, которые предпочли статус военнопленных, будут находиться в плену в форте Тикондерога. Около половины мужчин с «Чирка» после недавних морских приключений выразили решительное предпочтение работе на суше, и они также присоединятся к нерегулярной воинской части.

     - Понятно, - сказала я, потирая двумя пальцами между бровей. – Ладно, с вашего разрешения, мистер … Марсден, я должна идти и сделать чашку чая. – И много бренди в нем.

     *.*.*

     Чай придал мне силы, и я послала Абрама, которого нашла дремлющим в камбузе у очага, несмотря на то, что ему было приказано лечь в постель, отнести немного чаю Джейми и капитану Стеббингсу, пока я обхожу других пациентов. В основном они чувствовали себя хорошо, как и можно было ожидать, то есть, конечно, не очень хорошо, но стойко относились к этому и не нуждались в неотложной медицинской помощи.

     К тому времени, когда я спустилась по лестнице обратно в трюм, приданная мне чаем и бренди сила почти иссякла, и моя нога соскользнула с последней перекладины, в результате чего я с глухим стуком свалилась на пол, вызвав испуганный крик Стеббингса, за которым последовал стон. Отмахнувшись от приподнятой брови Джейми, я поспешила осмотреть пациента.

     Он был очень горячий, его полное лицо пламенело, и почти полная чашка чая стояла рядом.

     - Я пытался напоить его, но он сказал, что не может проглотить ни глоточка, - сказал Джейми тихо рядом со мной.

     Я наклонилась и приложила ухо к груди Стеббингса, вслушиваясь, как только могла, через слои жира, покрывающие ее. Куриная косточка, из которой я вытащила пробку, только тихо зашипела и выдала совсем немного крови.

     - Насколько я могу судить, легкое расширилось, по крайней мере, частично, - сказала я, обращаясь к Стеббингсу, хотя он просто смотрел на меня остекленевшими глазами. - Думаю, что пуля прижгла большую часть повреждений; в противном случае мы бы имели гораздо более тревожные симптомы. - В противном случае он был бы уже мертв, но я сочла более тактичным не говорить об этом. Он вполне может скоро умереть, во всяком случае, от лихорадки, но и этого я не сказала.

     Я убедила его выпить немного воды и протерла мокрой тряпкой его голову и торс. Крышка люка была поднята, и в трюме было достаточно холодно, хотя воздух в нем был практически неподвижен. И все же я не видела резона выносить его на ветер на палубу, чем меньше его двигать, тем лучше.

     - Это … мой … плащ? - внезапно спросил он, открыв один глаз.

     - Э-э, наверное, - ответила я смущенно. - Хотите его вернуть себе?

     Он сделал небольшую гримасу и покачал головой, затем закрыл глаза, прерывисто дыша.

     Джейми прислонился к ящику с чаем, запрокинув голову, закрыв глаза и тяжело дыша. Однако, почувствовав, что я сажусь рядом с ним, он поднял голову и открыл глаза.

     - Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь, сассенах, - тихо произнес он. - Ложись, хорошо? Я присмотрю за капитаном.

     Я понимала его. На самом деле я видела двух Джейми. Я моргнула и потрясла головой, на мгновение соединив обоих, но нельзя было отрицать, что он был прав. Я снова потеряла связь со своим телом, но мой разум, вместо того чтобы сосредоточиться на работе, просто где-то бесцельно блуждал. Я сильно потерла руками лицо, но это не помогло.

     - Я должна поспать, - объяснила я мужчинам, всем четверым, глядевших на меня с совершенно круглыми глазами амбарных сов. – Если почувствуете, что давление поднимается, а я думаю, так оно и будет, - сказала я Стеббингсу, - выньте пробку из трубки, пока оно не снизится, затем снова заткните. И если кому-то покажется, что он умирает, разбудите меня.

     Без дальнейших церемоний и с таким чувством, будто я наблюдаю за собой со стороны, я опустилась на настил, положила голову на сложенный плащ Стеббингса и заснула.

     *.*.*

     Я очнулась неопределенное время спустя и несколько минут лежала без связных мыслей, мой разум то поднимался, то опускался вместе с движением палубы подо мной. В какой-то момент я начала отличать бормотание мужских голосов от шороха волн и других морских шумов.

     Я так глубоко погрузилась в забытье, что потребовалось мгновение, чтобы вспомнить о событиях, предшествовавших моему сну. Голоса вернули их. Раны, запах бренди, грубая парусина в моих руках и запах краски от мокрого ситца. Окровавленная рубашка Джейми. Сосущий звук из дыры в груди Стеббингса. Воспоминание об этом должно было сразу привести меня в вертикальное положение, но тело мое оцепенело от лежания на досках. Острая боль пронзила меня от правого колена до паха, мышцы спины и рук ужасно болели. Пока я сумела растянуть их настолько, чтобы с трудом подняться на ноги, я услышала голос капитана.

     - Позовите Хикмана, - голос Стеббингса хрипел, но был решителен. - Лучше пусть меня застрелять, чем терпеть такое больше.

     Я не думаю, что он шутил. Джейми тоже.

     - Я не виню вас, - сказал он. Его голос был тих, но серьезен и решителен, как у Стеббингса.

     По мере того, как парализующая боль в моих мускулах, уменьшалась, взгляд мой фокусировался. От места, где я лежала, я могла видеть ноги Стеббингса от коленей и ниже, и почти всего Джейми, сидящего рядом с ним и опустившего головою на свои колени.

     Последовала пауза, затем Стеббингс сказал:

     - Не вините? Хорошо. Идите и приведите Хикмана.

     - Зачем? - спросил Джейми после такой же паузы. Он не поднимал головы и казался истощенным от усталости. - Нет нужды будить человека. Если хотите умереть, просто вытащите эту вещицу из своей груди.

     Стеббингс произвел какой-то шум, вероятно, начинавшийся, как смех, стон или сердитый ответ, но закончившийся свистом воздуха между стиснутыми зубами. Я напряглась. Он действительно попытался вытащить косточку?

     Нет. Я услышала тяжелое шевеление его тела, увидела движение ног, когда он искал более комфортное положение, и слышала кряхтение Джейми, когда он наклонился помочь ему.

     - Кто-то … должен получить … удовлетворение … от моей смерти, - прохрипел капитан.

     - Я сделал эту дыру в тебе, - заметил Джейми. Он выпрямился и потянулся с болезненной осторожностью. - Мне бы не понравилось смотреть, как ты умираешь от нее. - Я подумала, что он, должно быть, уже далеко за пределами истощения, и, очевидно, он был таким же оцепенелым, как и я. Я должен встать и заставить его лечь. Но он все еще разговаривал со Стеббингсом беззаботно, словно человек, обсуждающий трудный вопрос натурфилософии.

     - Что до удовлетворения капитана Хикмана … Вы чувствуете какую-ту обязанность по отношению к нему?

     - Нет, - прозвучало коротко и резко, затем последовал звук судорожного вдоха.

     - Это чистая смерть, - смог заговорить Стеббингс после нескольких вздохов. - Быстрая.

     - Да, и я так думал, - ответил Джейми сонно. - Когда это коснулось меня.

     Стеббингс что-то прокряхтел в ответ. Джейми вздохнул, и через мгновение я услышала шуршание ткани и увидела, как он двинул левой ногой, слегка простонав при этом, и приподнял край килта.

     - Видишь это? + он медленно провел пальцем по бедру вверх от колена почти до самого паха.

     Стеббингс издал нечто слегка заинтересованное и отчетливо вопросительное.

     - Штык, - сказал Джейми, накидывая килт назад на змеящийся перекрученный шрам. - Я лежал два дня со сжигающей меня лихорадкой. Нога распухла и загноилась, и когда английский офицер пришел пристрелить меня, я был очень рад.

     Короткое молчание.

     - Каллоден? - спросил Стеббингс. Его голос хрипел, и я могла слышать в нем лихорадочный жар, но также и интерес. - Я слышал об этом.

     Джейми ничего не ответил, только широко зевнул, не потрудившись прикрыть рот, и потер лицо ладонями. Я могла слышать шуршание его щетины.

     Молчание, но его содержание изменилось. Злость, боль и страх все еще ощущались в нем, но в затрудненном дыхании капитана ощущался намек на веселье.

     - Собираешься … заставить меня … просить?

     Джейми покачал головой.

     - Слишком длинная история, и мне не хочется ее рассказывать. Остановимся на том, что я очень хотел, чтобы он пристрелил меня, но ублюдок этого не сделал.

     Воздух в маленьком трюме был спертым, но беспокойным, наполненным переменчивыми запахами крови и роскоши, труда и болезней. Я вдохнула его тихо и глубоко и почувствовало резкий запах мужских тел, острый медный дикий запах, горький от напряжения и усталости. Женщины никогда так не пахнут, подумала я, даже в экстремальных случаях.

     - Значит, это месть? - спросил Стеббингс через некоторое время. Его беспокойные ноги замерли, а голос звучал устало.

     Плечи Джейми медленно двинулись, когда он вздохнул, и его голос был таким же усталым, как у Стеббингса.

     - Нет, - произнес он очень тихо. - Считай это платой за долг.

     Долг? Подумала я. Кому? Лорду Мелтону, который отказался убивать его ради чести, и который вместо этого отправил его домой, спрятанного в телеге с сеном? Его сестре, которая отказывалась позволить ему умереть, которая вернула его в жизни одной лишь силой воли? Или тем, кто умер, когда он сам остался жив?

     Я растянула мышцы достаточно, чтобы встать, но пока не вставала. Не было срочной необходимости. Мужчины замолчали, их дыхание стало частью дыхания корабля, дыхания моря за бортом.

     До меня тихо, но уверенно дошло, что я знаю. Я часто заглядывала в пропасть через чье-либо плечо, когда кто-то стоял на краю и смотрел вниз. Но когда-то я тоже смотрела туда. Я знала ее необъятность и притягательность, едва преодолимое предложение все прекратить.

     Я знала, что они стоят сейчас рядом, но поодиночке и смотрят вниз.

     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

     Пересечение

     Глава 32. ШКВАЛ СОМНЕНИЙ

     «Лорд Джон Грей мистеру Артуру Норрингтону

     1 февраля 1777

     (Шифр 158)

     Дорогой Норрингтон,

     Вследствие нашего разговора я произвел некоторые изыскания, о которых считаю разумным сообщить.

     В конце года я побывал во Франции и, находясь там, посетил барона Амандина. Я пробыл у барона несколько дней и не раз беседовал с ним. У меня есть основания полагать, что Бошан действительно заинтересован в обсуждаемом нами вопросе и имеет связи с Бомарше, который, таким образом, также вовлечен в это дело. Я полагаю, что Амандин беспокоится о том, что Бошан может использовать его как своего рода прикрытие.

     Я просил аудиенции у Бомарше, но получил отказ. Поскольку ранее он всегда принимал меня, думаю, я ткнул палкой в какое-то гнездо. Было бы полезно понаблюдать за этой частью Европы.

     Будьте внимательны к любому упоминанию во французской корреспонденции о компании под названием Rodrigue Hortalez et Cie (прошу вас также поговорить с человеком, который занимается испанской корреспонденцией). Я не смог обнаружить ничего подозрительного, но и не мог найти ничего определенного об этой компании, как, например, имена директоров, и это само по себе кажется мне подозрительным.

     Если позволяет Ваш долг, я был бы рад услышать, что вы узнали относительно этого дела.

     Ваш слуга, сэр,

     Лорд Джон Грей

     Postscriptum: Можете ли Вы сообщить мне, кто в настоящее время занимается корреспонденцией в американском департаменте?»

     *.*.*

     «Лорд Джон Грей Гарольду, герцогу Пардлоу

     4 февраля 1777

     (семейный шифр)

     Хэл,

     Я встретился с Амандином. Уэйнрайт действительно живет в поместье с названием Trois Flèches^[125], и находится в нездоровых отношениях с бароном. Я познакомился с сестрой барона, женой Уэйнрайта. Она, конечно, знает о связи между братом и мужем, но не признается в этом. Я редко встречал более глупую женщину. Она откровенно непристойна и очень плохо играет в карты, как и барон. По всем признакам я понял, что он кое-что знает о политических махинациях Уэйнрайта. Он вел себя уклончиво, когда я заводил разговор в этом направлении, и я уверен, что он не обучен искусству обмана. При этом он не глуп. Даже если и так, он наверняка расскажет Уэйнрайту о моем визите. Я предупредил Норрингтона, чтобы он следил за любыми действиями на этом фронте.

     Зная, о возможностях и связях Уэйнрайта (или, скорее, их отсутствии), я не могу полностью понять его причастность. Конечно, если французское правительство действительно имеет такие планы, как он указал, вряд ли об этом будет сообщаться открыто, и отправка кого-то вроде Уэйнрайта для разговора с кем-то вроде меня должна быть достаточно sub rosa^[126]. Безусловно, в таком подходе есть то преимущество, что все можно отрицать. И все же что-то в этом кажется неправильным, чего я пока не могу понять.

     Я скоро буду с вами и надеюсь, что к тому времени у меня будет более определенная информация относительно капитана Иезекииля Ричардсона, а также некоего капитана Дениса Рэндалла-Айзекса. Если бы ты мог разузнать о любом из них через свои собственные связи, ты бы меня очень обязал.

     Твой любящий брат,

     Джон

     Postscriptum: Надеюсь, твое здоровье выправилось.»

     *.*.*

     «Гарольд, герцог Пардлоу лорду Джону Грею

     6 марта 1777

     Бат

     (семейный шифр)

     Я не умер. Хотя хотел бы. Бат мерзок. Меня ежедневно заворачивают в холст и погружают в кипящую воду, пахнущую тухлыми яйцами, а затем вытаскивают и заставляют ее пить, но Минни говорит, что разведется со мной по причине моего безумия, вызванного аморальными поступками, подав петицию в Палату лордов, если я не подчинюсь. Я сомневаюсь в этом, но я здесь.

     Денис Рэндалл-Айзекс – сын англичанки по имени Мэри Хокинс и офицера британской армии: некоего Джонатана Волвертона Рэндалла, драгунского капитана, убитого в Каллодене. Мать до сих пор жива и замужем за евреем, торговцем из Бристоля по имени Роберт Айзекс. Он тоже жив и имеет половину доли в складах в Бресте. Денис – один из твоих проклятых политиков, связанных с Джермейном, но я не мог узнать больше. В чертовом Бате ничего не узнаешь.

     О Ричардсоне почти ничего не знаю, но узнаю скоро. Отправил письма некоторым людям в Америку. Да, я осторожен, спасибо, и они тоже.

     Джон Бергойн здесь, принимает ванны. Весьма самодовольный, поскольку Джермейн одобрил его план вторжения из Канады. Я упомянул ему про Уильяма, так как его французский и немецкий хороши, а у Бергойна в армии есть некоторое количество брауншвейгцев^[127]. Тем не менее, скажи Вилли, чтобы он был осторожен; Бергойн, кажется, рассчитывает стать главнокомандующим армией в Америке. Идея, которая, смею предположить, станет довольно неожиданной как для Гая Карлтона, так и для Дика Хау.

     Trois Flèches. Три стрелы. Кто третий?»

     *.*.*

     Лондон

     Март 26, 1777

     Клуб джентльменов «Общество

     любителей английского бифштекса»

     - Кто третий? - повторил Грей с удивлением, уставившись на письмо, которое только что открыл.

     - Третий кто? - Гарри Куори передал мокрый плащ стюарду, тяжело опустился в кресло рядом с Греем и блаженно вздохнул, протянув руки к огню. - Зубы господни, я превратился в ледышку. Ты собираешься в Саутгемптон по такой погоде? - он махнул большой рукой на окно, из которого открывался мрачный вид на ледяной дождь, почти горизонтальный из-за ветра.

     - Не раньше завтрашнего дня. Возможно, к тому времени прояснится.

     Гарри посмотрел в окно с глубоким подозрением и покачал головой.

     - Никаких шансов. Стюард!

     Мистер Бодли уже ковылял к ним с тяжелым подносом с оладьями, бисквитом, клубничным джемом, мармеладом, горячими булочками в корзинке, завернутой в белое полотно, лепешками, взбитыми сливками, миндальным печеньем, сардинами на тостах, с горшочком фасоли, запеченной с беконом и луком, тарелкой нарезанной ветчины с корнишонами, с бутылкой коньяка с двумя стаканами и дымящимся чайником с двумя фарфоровыми чашками и блюдцами.

     - Ах! - довольно сказал Гарри. - Вижу, ты меня ждал.

     Грей улыбнулся. Если Гарри Куори не участвовал в предвыборной кампании или не был вызван на службу, он неизменно находился в «Бифштексе» в половине пятого по средам.

     - Подумал, тебе понадобится подкрепиться, учитывая, что Хэл на больничной диете.

     - Симулирующий ублюдок, - сказал Гарри, потянувшись за бренди. - Как он?

     - Совершенно такой же, как обычно, если судить по его письму, - Грей передал Куори развернутое письмо, которое тот прочитал с расцветающей ухмылкой.

     - Да, Минни разберется с ним, как в партии виста, - он отложил письмо, кивнул на него и поднял стакан. - Кто такой Ричардсон и почему ты хочешь знать о нем?

     - Иезекииль Ричардсон, капитан. Улан, но откомандирован для разведывательной работы.

     - Парень из разведки, а? Один из вашей колоды в Черной палате? – Куори поморщился, только не понятно от чего: то ли от упоминания шпионов, то ли от тертого хрена, поданного к сардинам.

     - Нет, я не очень хорошо знаю этого человека, - признался Грей и почувствовал тот же укол глубокого беспокойства, которое все чаще охватывало его с тех пор, как неделю назад он получил письмо Уильяма из Квебека. - Меня познакомил с ним сэр Джордж, знавший его отца, но тогда мы общались мало. Я слышал о нем кое-какие положительные отзывы … по секрету.

     - Полагаю, это единственный способ услышать что-либо о человеке в этой области деятельности. Ууух! - судя по звуку, Гарри громко втянул воздух через открытый рот, затем раз или два кашлянул со слезящимися глазами, и восхищенно покачал головой. - Острый хрен, - прохрипел он, беря еще одну большую ложку. - Очень … ууух… освежает.

     - Вполне. Так или иначе, я снова встретил его в Северной Каролине, мы еще немного поговорили, и он попросил у меня разрешения обратиться к Уильяму с предложением относительно разведки.

     Куори замер, не донеся тост с сардиной ко рту.

     - Ты же не хочешь сказать, что позволил ему заманить Вилли в эти дебри?

     - Это определенно не входило в мои намерения, - раздраженно сказал Грей. - У меня были причины полагать, что это предложение пойдет Вилли на пользу. Мне нужно было удалить его из Северной Каролины и пристроить к штабу Хау.

     Куори кивнул, пережевал пищу и сглотнул.

     - Да, понятно. Но сейчас у тебя появились сомнения?

     - Да. Тем более, что я знаю очень мало людей, которые действительно хорошо знают Ричардсона. Кажется, все, кто рекомендовали его мне, в первую очередь делали это по чьей-то рекомендации. За исключением сэра Джорджа Стэнли, который в настоящее время находится в Испании с моей матерью, и старого Найджела Брюса, который уже умер.

     - Весьма беспечно.

     - Да. Полагаю, что я нарыл бы больше информации, если бы имел время, но его нет. Дотти и я отплываем послезавтра. Погода позволяет, - добавил он, взглянув в окно.

     - Ага, и здесь вступаю я, - заметил Гарри без обиды. - Что мне делать с информацией, которую я найду? Рассказать Хэлу или отправить тебе?

     - Скажи Хэлу, - вздохнул Грей. - Бог знает, каково будет с почтой в Америке, даже если Конгресс заседает в Филадельфии. Если что-то покажется срочным, Хэл сможет уладить дело здесь гораздо легче, чем я там.

     Куори кивнул и снова наполнил стакан Грея.

     - Ты ничего не ешь, - заметил он.

     - Я поздно пообедал. Довольно поздно, - на самом деле он еще не обедал. Он взял булочку и небрежно намазал ее джемом.

     - А Денис Как-его-там? - спросил Куори, тыкая в письмо вилкой для пикули. - Мне тоже узнавать о нем?

     - Обязательно. Хотя я могу узнать больше о нем в Америке. По крайней мере, его видели там в последний раз, - он откусил булочку, отметив, что она имеет тот тонкий баланс между мягкостью и твердостью, который является идеалом каждой булочки, и почувствовал, как к нему возвращается аппетит. Он задумался, не натравить ли Гарри на достойного еврея со складом в Бресте, но не решился. Вопрос о французских связях был более чем деликатным, и хотя Гарри был дотошным, он не был деликатным.

     - Ладно, тогда, - Гарри взял ломтик бисквита, покрыл его двумя миндальными печеньями, положил сверху ложку взбитых сливок и засунул все это в рот.

     Куда это в него влазит? - недоумевал Грей. Гарри был коренастым и крепким, но никогда не был толстым. Несомненно, он обильно потел во время энергичных упражнений в публичных домах, которые, несмотря на преклонный возраст, регулярно посещал.

     Сколько лет Гарри? - вдруг заинтересовался он. На несколько лет старше Грея, на несколько лет моложе Хэла. Он никогда не думал о его возрасте, не больше, чем о возрасте Хэла. Эти двое всегда казались ему бессмертными; он никогда не задумывался о будущем, в котором не было бы одного из них. Но голова Гарри под париком теперь была почти лысой – парик он, как обычно, снял, чтобы почесать ее, и небрежно откинул назад, не заботясь о направлении - а суставы его пальцев распухли, хотя он держал чашку с обычной уверенностью.

     Грей внезапно почувствовал свою смертность в коченеющем большом пальце, в боли в колене. Но прежде всего, в страхе, что не может быть там, чтобы защитить Уильяма, когда он в этом нуждается.

     - Э-э? - протянул Гарри, приподняв бровь на то, что отразилось на лице Грея. - Что?

     Грей улыбнулся и покачал головой, снова подняв свой стакан с бренди.

     - Timor mortis conturbat me^[128], - сказал он.

     - Ах, - задумчиво произнес Куори и поднял свой стакан. - Я выпью за это.

     Глава 33. ИНТРИГА НАРАСТАЕТ

     28 февраля 1777

     Лондон

     «Генерал-майор Джон Бергойн

     сэру Джорджу Джермейну

     … Я не думаю, что какая-либо экспедиция с моря может быть столь разрушительной для врага или столь эффективной для окончания войны как вторжение в Тикондерогу из Канады.

     Апрель 4, 1777

     С борта корабля Его величества «Тартар»»

     Он сказал Дотти, что «Тартар» всего лишь двадцативосьмипушечный фрегат и поэтому она должна быть скромной относительно своей поклажи. Тем не менее, он был удивлен, увидев единственный сундук, правда, большой, два чемодана и мешочек с вышивкой, которые составляли весь ее багаж.

     - Что, ни одной мантии с цветами? - поддразнил он ее. - Уильям не узнает тебя.

     - Чепуха, - ответила она с отцовским талантом к лаконичности, но слегка улыбнулась. Она была очень бледна, и он надеялся, что это не начинающаяся морская болезнь. Он сжал ее руку и продолжал держать ее все время, пока последний темнеющий кусочек Англии не погрузился в море.

     Он все еще удивлялся тому, что ей это удалось. Хэл, должно быть, ослаб сильнее, чем показывал, раз позволил своей дочери сесть на корабль в Америку даже под защитой Грея и с похвальной целью ухаживать за ее раненым братом. Минни, конечно, не расставалась с Хэлом ни на минуту, хотя, естественно, переживала за сына. Но то, что она не произнесла ни слова протеста против этой авантюры …

     - Твоя мать знает, не так ли? - небрежно спросил он, спровоцировав удивленный взгляд сквозь вуаль из растрепанных локонов.

     - О чем? - Дотти схватилась за светлую паутину своих волос, которые вырвались из-под порвавшейся сетки и плясали у нее над головой, как языки пламени. - Ох, помогите!

     Он, подхватив ее волосы, крепко пригладил к голове обеими руками, затем собрал на шее, где мастерски заплел косу, к восхищению проходящего мимо матроса, и перевязал бархатной лентой, оставшейся от сетки.

     - Вот именно, о чем, - сказал он ей в затылок, закончив работу. - О каком-либо опасном предприятии, за которое ты взялась.

     Он повернулась и прямо посмотрела на него.

     - Если вы хотите считать спасение Генри опасным предприятием, я полностью согласна, - произнесла она с достоинством. - Но моя мать, естественно, сделала бы все возможное, чтобы вернуть его. Так же как и вы, по-видимому, иначе бы вас здесь не было. - И, не дожидаясь ответа, она резко развернулась на каблуках и направилась к трапу, лишив его дара речи.

     Один из первых весенних кораблей привез письмо с дальнейшими известиями о Генрихе. Он был жив, слава богу, но был тяжело ранен: пуля попала в живот, и вследствие этого сильно болел в суровую зиму. Однако он выжил и был переведен в Филадельфию с рядом других британских заключенных. Письмо было написано офицером из заключенных, но Генри умудрился нацарапать внизу несколько слов любви к своей семье и поставить свою подпись; Память об этих неуклюжих каракулях разъедала сердце Джона.

     Однако его несколько воодушевил тот факт, что это была Филадельфия. Он встретил влиятельного жителя этого города, когда был во Франции, и сразу же проникся к нему симпатией, которая, как он думал, была взаимна. Знакомство может оказаться полезным. Он невольно усмехнулся, вспомнив момент встречи с американским джентльменом.

     Он задержался в Париже ненадолго, только чтобы навести справки о Персивале Бошане, которого там не было. Ему сказали, что он уехал на зиму в свой загородный дом. Главное поместье семьи Бошан называлось Trois Flèches^[129] и находилось недалеко от Компьеня. Так что, он купил меховую шапку и пару водонепроницаемых сапог, завернулся в свой самый теплый плащ, нанял лошадь и мрачно пустился навстречу завывающей буре.

     Прибыл он весь в грязи и замерзший; встретили его с подозрением, но качество его экипировки и титул обеспечили ему вход, и его провели в хорошо обставленную гостиную – слава богу, с превосходным камином – чтобы ожидать барона.

     У него сформировалось некоторое представление о бароне Амандине на основе замечаний Перси, хотя он не был уверен, насколько они правдивы. Он также знал, как бесполезно делать выводы, не увидев собственными глазами, но это в человеческой природе – воображать.

     Что касается воображения, он проделал хорошую работу, не вспоминая о Перси в последние … восемнадцать, девятнадцать лет? Но как только стало очевидно, что думать о нем теперь нужно с профессиональной точки зрения, он был одновременно удивлен и сбит с толку, обнаружив, как много он помнит. Он знал, что нравится Перси, и поэтому у него сложился соответствующий мысленный образ Амандина.

     Реальность оказалась другой. Барон был пожилым человеком, возможно, на несколько лет старше Грея, невысоким и довольно полным, с открытым приятным лицом. Хорошо одетый, но без показушности. Он очень вежливо поприветствовал Грея. Но когда он взял его за руку, то англичанина пронзил небольшой электрический разряд. Выражение лица барона было вежливым, не более того, но в глазах отражался такой интерес и жадность, что, несмотря на невзрачную внешность барона, плоть Грея отвечала этому взгляду.

     Конечно, Перси рассказал Амандину о нем.

     Удивленный и настороженный, он дал краткие пояснения, которые заранее подготовил, и был проинформирован, что, hélas^[130], месье Бошан отправился с месье Бомарше охотиться на волков в Эльзас – ну, одно из предположений подтвердилось, подумал Грей – но, конечно же, его светлость снизойдет принять гостеприимство Trois Flèches, по крайней мере, на ночь.

     Он принял это приглашение, выразив множество благодарностей, снял верхнюю одежду и сменил сапоги на пестрые ковровые тапочки Дотти, при виде которых Амандин моргнул, хотя тут же чрезвычайно их похвалил, и был проведен по длинному коридору, увешанному портретами.

     - Мы немного подкрепимся в библиотеке, - говорил Амандин. - Очевидно, вы умираете от холода и голода. Но если вы не возражаете, позвольте мне по пути представить вас другому моему гостю; мы пригласим его присоединиться к нам.

     Грей пробормотал согласие, отвлекаясь на легкое прикосновение руки Амандин, которая лежала на его спине чуть ниже, чем обычно.

     - Он американец, - сказал барон, когда они подошли к двери в конце коридора, и в его голосе прозвучала изрядная доля веселья. У него был весьма необычный голос – мягкий, теплый и какой-то дымный, как чай улун с большим количеством сахара.

     - Ему нравится каждый день проводить некоторое время на солнце, - продолжал барон, толкая дверь и указывая Грею вперед. - Он говорит, что это поддерживает его в состоянии крепкого здоровья.

     Во время этого представления Грей вежливо смотрел на барона, но теперь повернулся к американскому гостю и был представлен доктору Франклину, удобно откинувшемуся в мягком кресле в потоке солнечного света и совершенно обнаженному.

     Из последовавшего разговора он узнал, что неизменной практикой доктора Франклина было принимать воздушные ванны каждый день, когда это было возможно, поскольку кожа дышит так же, как и легкие, вдыхая воздух и выделяя вредные смеси, и способность организма защищаться от инфекции существенно ухудшается, если кожа задыхается в антисанитарной одежде.

     Во время представления и разговора, Грей ощущал на себе веселый взгляд Амандина и свои антисанитарные одежды на своей, без сомнения, задыхающейся коже.

     Это было странное чувство: встретить незнакомца и знать, что этот незнакомец посвящен в его глубочайшую тайну, и что он фактически – если Перси не совсем лгал, а Грей так не думал – имеет ту же тайну. Это давало ему ощущение опасности и головокружения, как будто он наклонился над глубокой пропастью. Это также чертовски волновало, и это его очень тревожило.

     Американец (теперь любезно говоривший о необычном геологическом образовании, которое он видел по пути из Парижа; заметил ли его светлость это образование?) был пожилым человеком, и его тело, хотя и в неплохом состоянии, если не считать пятен какой-то пурпурной экземы на нижних конечностях, не являлось объектом сексуального интереса. Тем не менее, плоть Грея напряглась, а крови в голове стало недостаточно. Он чувствовал на себе взгляд Амандина, откровенно оценивающей его, и слишком ясно вспомнил разговор с Перси по поводу жены Перси и его зятя барона. С обоими? Вместе? Сопровождала ли сестра барона своего мужа или оставалась дома? И в редкий раз Грей серьезно задумался, не извращенец ли он.

     - Следует ли нам присоединиться к доброму доктору в его полезной практике, милорд?

     Грей оторвал взгляд от Франклина и увидел, что барон снимает сюртук. К счастью, прежде чем он успел придумать, что сказать, Франклин встал, заметив, что, по его мнению, сегодня он получил достаточно пользы.

     - Хотя, конечно, - сказал он, глядя прямо в глаза Грею с выражением глубочайшего интереса и немалого веселья, - вы не должны позволить, чтобы мой уход помешал вашему желанию, месье.

     Безупречно вежливый барон тотчас снова надел сюртук и, сказав, что присоединится к ним un apéritif^[131] в библиотеке, исчез в коридоре.

     У Франклина был шелковый халат; Грей держал его, наблюдая, как белые, слегка обвисшие, но удивительно упругие и без морщин ягодицы исчезают под тканью, пока американец медленно засовывал руки в рукава, отметив при этом признаки артрита в плечевых суставах.

     Повернувшись и завязав пояс, он посмотрел на Грея серыми глазами.

     - Благодарю, милорд. Насколько я понял, ранее вы не были знакомы с Амандином?

     - Нет, я знал его … шурина, месье Бошана, несколько лет назад во Франции, - добавил он без особой причины.

     В глазах Франклина что0то мелькнуло, и Грей спросил:

     - Вы знаете его?

     - Я знаю имя, - ответил Франклин спокойно. - Значит Бошан – англичанин?

     При этом замечании «Я знаю имя» в голове Грея промелькнуло множество вероятностей, но быстрая их оценка убедила его, что правда безопаснее, и он просто сказал: «Да» тоном, указывающим, что это просто факт, не более того.

     В течение следующих нескольких дней у них с Франклином состоялся ряд интересных бесед, в которых имя Перси Бошана тщательно не упоминалось. Однако когда Франклин уехал в Париж, у Грея осталась искренняя симпатия к пожилому джентльмену, который, узнав, что Грей весной направляется в Колонии, настоял на том, чтобы передать ему рекомендательные письма к нескольким тамошним друзьям. Кроме того, у него осталось твердая убежденность, что доктор Франклин точно знает, кем является Перси Бошан.

     - Прошу прощения, сэр, - произнес матрос из команды «Тартара», который неосторожно толкнул Грея локтем, прервав его задумчивость. Он моргнул, вынырнув из мыслей, и обнаружил, что его руки без перчаток на ветру превратились в лед, а щеки онемели. Оставив матросов заниматься работой на морозе, он спустился вниз, чувствуя какое-то странное, маленькое и постыдное тепло при воспоминании о своем посещении Trois Flèches.

     «Май 3, 1777

     Нью-Йорк

     Дорогой папа,

     Я только что получил Ваше письмо о кузене Генри и очень надеюсь, что Вы сможете узнать о его местонахождение и добиться его освобождения. Если я смогу узнать что-нибудь о нем, я сделаю все возможное, чтобы дать Вам знать. На чье имя я должен адресовать Вам письма в колонии? (Если я не узнаю, то буду отправлять письма на имя мистера Сандерса в Филадельфию с копией для сохранности судье О'Кифу в Ричмонде.)

     Я надеюсь, что Вы извините мое достойное сожаления пренебрежение перепиской. Это происходило, увы, не от какой-либо большой занятости с моей стороны, а скорее от скуки и отсутствия чего-либо интересного, о чем можно было бы писать. После утомительной зимы, проведенной в Квебеке (хотя я много охотился и подстрелил очень злобную росомаху), в конце марта я, наконец, получил новый приказ от адъютанта генерала Хау, когда в цитадель вернулась часть людей сэра Гая, и я в соответствии с ним вернулся в Нью-Йорк.

     С момента своего возвращения я ни разу не получал известий о капитане Рэндалле-Айзексе. Я очень боюсь, что он мог погибнуть в снежной буре. Если Вы знаете его родителей, возможно, Вы пошлете им записку с моими надеждами на его выживание? Я мог бы сделать это сам, однако не знаю, где их найти и как деликатно сформулировать свои чувства на случай, если они тоже сомневаются в его судьбе или, что еще хуже, не сомневаются. Однако Вы лучше знаете, что сказать; Вы всегда знаете.

     В путешествии мне повезло больше: по пути вниз по реке я потерпел лишь незначительное кораблекрушение. Мы подошли к Грифу во время переправки в Тикондерогу, когда нас обстреляла группа американских стрелков из форта. Никто не пострадал, только некоторые каноэ были продырявлены пулями, и некоторые дыры, к сожалению, не были обнаружены до того, как мы снова вышли на воду, после чего две лодки внезапно затонули. Когда я выбрался на дорогу, я был по пояс в грязи и окружен плотоядными насекомыми. Однако после моего возвращения ничего интересного не произошло, хотя постоянно ходят слухи о том, что мы можем что-то сделать. Обнаружив, что бездействие больше раздражает в так называемой цивилизованной обстановке (хотя ни одна из девушек в Нью-Йорке не умеет танцевать вообще), я вызвался развозить депеши и нашел в этом некоторое облегчение.

     Однако вчера я получил приказ отправиться обратно в Канаду, чтобы присоединиться к штабу генерала Бергойна. Не Вашу ли руку я узнаю в этом, папа? Если так, спасибо!

     Кроме того, я снова видел капитана Ричардсона; он приходил в мои комнаты прошлой ночью. Я не видел его почти год и был очень удивлен. Он не спрашивал отчета о нашем путешествии в Квебек (неудивительно, поскольку к настоящему времени эта информация, к сожалению, устарела), а когда я спросил о Рэндалле-Айзексе, только покачал головой и сказал, что не знает.

     Он слышал, что у меня есть поручение доставить особые депеши в Вирджинию перед отъездом в Канаду, и он думал попросить меня оказать ему небольшую услугу. Несколько настороженный в результате моего долгого пребывания на замерзшем севере, я спросил, что это за услуга, и мне ответили, что это не более чем доставка зашифрованного сообщения группе лоялистов в Вирджинии, и что для меня это будет очень просто из-за моего знакомства с местностью. Поручение не задержит меня больше, чем на день или два, сказал он.

     Я сказал, что сделаю это, но больше потому, что хотел бы увидеть некоторые части Вирджинии, которые я вспоминаю с любовью, чем потому, что хотел бы угодить капитану Ричардсону. Я как-то настороженно отношусь к нему.

     Удачи Вам в путешествии, папа, и, пожалуйста, передайте мою любовь моей драгоценной Дотти, которую я так хочу увидеть. (Скажите ей, что я настрелял сорок два горностая в Канаде; она получит плащ из их шкурок!)

     Ваш любящий негодный сын,

     Уильям»

     Глава 34. ПСАЛОМ, 30

     Октябрь 6, 1980

     Лаллиброх

     В соответствии с контрактом с Советом по гидроэнергетике Брианна работала три дня в неделю, проверяя объекты, контролируя техническое обслуживание и ремонтные работы по мере необходимости, но в течение двух других дней могла оставаться дома, занимаясь отчетами, формами и другими документами. Она как раз пыталась расшифровать записи Роба Кэмерона о подаче энергии от второй турбины в Лох-Эррохти, которые, по-видимому, были сделаны жирным карандашом на пакете из-под его обеда, когда услышала звуки в кабинете напротив.

     Какое-то время она смутно ощущала низкое гудение, которое приписала мухе, застрявшей в окне между стеклами. В гудение, однако, теперь различались слова, и муха не стала бы петь «Царь любви, пастырь мой»^[132] на мотив «Святой Колумбы»^[133].

     Она замерла, поняв, что узнала мелодию. Голос был грубый, как наждачная бумага, и то и дело срывался … он то резко поднимался, то падал, но это, действительно, была песня.

     Затем пение резко оборвалось из-за приступа кашля, но после усиленного прочищения горла и осторожного мычания голос снова зазвучал, на этот раз используя старую шотландскую мелодию, которая, как она полагала, называлась «Кримонд».

     - «Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

     Он покоит меня на злачных пажитях

     и водит меня к водам тихим.»

     «К водам тихим» было повторено два раза в различных тональностях, а затем с повышенной энергией гимн продолжался.

     - «Подкрепляет душу мою,

     направляет меня на стези правды

     ради имени Своего.»^[134]

     Она сидела за своим столом, и слезы бежали по ее щекам, а платок был прижат ко рту, чтобы он не услышал. «Спасибо, - шептала она в складки ткани. - О, спасибо!»

     Пение прекратилось, но возобновилось гудение, глубокое и умиротворенное. Она взяла себя в руки и торопливо вытерла слезы. Был почти полдень, и он мог прийти в любой момент спросить, будет ли она обедать.

     У Роджера были большие сомнения относительно должности помощника хормейстера, сомнения, которые он пытался не показывать ей, и которые она разделяла. Но когда он однажды вернулся и сказал, что его главной обязанностью является детский хор, ее сомнения исчезли. Дети совершенно не сдерживаются в высказывании замечаний о странностях, чего никогда не делают взрослые, и полностью принимают эти странности, как только к ним привыкнут.

     - Как долго они спрашивали о твоем шраме? - спросила она, когда он вернулся домой после первой репетиции с детьми.

     - Я не засекал время, может быть, секунд тридцать, - он потер рваную отметину на шее, но не перестал улыбаться. - «Пожалуйста, мистер МакКензи, что случилось с вашей шеей? Вас повесили?»

     - И что ты им ответил?

     - Сказал им, что меня повесили в Америке, но я выжил, слава богу. У пары детей есть старшие братья, который смотрели «Наездника с высоких равнин»^[135], и рассказывали о нем, так что мои акции изрядно поднялись. Думаю, они ожидают, что на следующем занятии я появлюсь с шестизарядным револьвером, - он изобразил прищуренный взгляд Клинта Иствуда, глядя на нее, и она рассмеялась.

     Она рассмеялась и сейчас, вспомнив это. Как раз во время, так как Роджер просунул голову в двери и спросил: «Сколько существует музыкальных версий двадцать третьего псалма?»

     - Двадцать третьего? - она задумалась.

     - В пресвитерианском сборнике их всего шесть, - пояснил он, - но есть еще другие метрические версии^[136], я имею в виду для английского языка, которые восходят к 1546 году. Есть еще в «Массачусетской книге псалмов» и в «Шотландском метрическом псалтыре» и еще кое-где. Я также видел версию на иврите, но думаю, лучше ее не пробовать в церкви Святого Стефана. У католиков есть музыкальное оформление псалма?

     - У католиков есть музыкальное оформление для всего, - ответила она и принюхалась, не пахнет ли обедом из кухни. - Но псалмы у нас скорее проговариваются нараспев. Я знаю четыре формы григорианского пения, - гордо сообщила она ему, - но их гораздо больше.

     - Да? Спой мне, - потребовал он, и она торопливо попыталась вспомнить слова двадцать третьего псалма. Простейшая форма пения вспомнилась автоматически; она так часто пела псалмы в детстве, что это стало частью ее сущности.

     - Это действительно что-то, - благодарно сказал он, когда она закончила. - Повторишь это пару раз со мной позже? Я бы хотел воспроизвести это для детей, просто чтобы они услышали. Я думаю, они могли бы хорошо исполнять григорианские песнопения.

     Кухонная дверь распахнулась, и оттуда выбежала Мэнди, прижимая к себе мистера Полли, плюшевое существо, которое начинало свою жизнь как какая-то птица, но теперь напоминало грязный махровый мешок с крыльями.

     - Суп, мама! - закричала она. - Идемте кушать суп!

     И они ели суп, куриную лапшу Кэмпбелла из банки, и бутерброды с сыром и маринованными огурцами. Энни Макдональд не была искусным поваром, но все, что она готовила, было съедобным, и это говорит о многом, подумала Брианна, вспомнив о других блюдах, которые ели у догорающих костров на холодных вершинах гор или выскребали из пепла очага. Она с глубокой любовью посмотрела на газовую плиту «Ага», которая делала кухню самой уютной комнатой в доме.

     - Па, спой мне! - Мэнди с налипшим на зубах сыром и горчицей вокруг рта, просяще улыбнулась Роджеру.

     Роджер закашлялся от крошки, попавшей в горло.

     - Да? И что спеть?

     - Тли слепых мыски!^[137]

     - Хорошо. Однако тебе придется петь со мной, чтобы я не сбился, - он улыбнулся Мэнди и негромко отбил ритм ручкой ложки.

     - Три слепых мышки … - пропел он и указал ложкой на Мэнди, которая героически вдохнула воздух и повторила: «Тли, слепых, мыски!» во весь голос, но с прекрасным чувством ритма. Роджер приподнял брови, взглянув на Бри, и продолжил в том же контрапункте. После пяти или шести повторений Мэнди устала и с «Звините меня» поднялась изо стола и умчалась, как низко летящий шмель, едва не налетев по дороге на дверную ручку.

     - Что ж, у нее определенно есть чувство ритма, - сказал Роджер, вздрагивая от громкого удара, донесшегося из коридора, - если не координации. Однако пройдет немного времени, прежде чем мы узнаем, есть ли у нее абсолютный слух. У твоего отца прекрасное чувство ритма, но он не мог дважды взять одну и ту же ноту.

     - Это напомнило мне, как ты обычно делал в Ридже, - импульсивно сказала она. - Пел строчку из псалма и заставлял людей повторять ее.

     Его лицо немного изменилось при упоминании того времени. Тогда он только что пришел к своему призванию, и уверенность в нем преобразила его. Она никогда не видела его таким счастливым ни до, ни после, и ее сердце дрогнуло при вспышке тоски, которую она увидела в его глазах.

     Однако он улыбнулся и, протянув палец в салфетке, вытер горчицу возле ее рта.

     - Старомодно, - сказал он. - Хотя до сих пор строчное пение существует на островах и, может быть, в отдаленных уголках Гаэлтахта. Однако американские пресвитериане так не делают.

     - Не делают?

     - «Прилично петь, не разбивая псалом построчно, - процитировал он. - Практика чтения псалма строка за строкой была введена во времена невежества, когда многие в собрании не умели читать; поэтому рекомендуется не использовать ее.» Это из Устава Американской пресвитерианской церкви.

     «О, так ты подумывал о рукоположении, когда мы были в Бостоне», - подумала она, но ничего не сказала.

     - Времена невежества, - сказала она вместо этого. - Хотела бы я знать, что сказал бы Хирам Кромби об этом.

     Он засмеялся, но покачал головой.

     - Ну, это правда; большинство жителей Риджа не умели читать. Но я бы не согласился с мнением, что пели псалмы построчно только из-за невежества или отсутствия книг, - он сделал паузу для размышлений, лениво наскреб лапшу и съел ее.

     - Петь всем вместе, это здорово, без сомнения. Когда люди так поют, я думаю, это сближает их, заставляет их чувствовать себя более вовлеченными в то, что они поют. Может быть, это лишь потому, что им приходится больше концентрироваться, чтобы запомнить каждую строчку, - он коротко улыбнулся и отвел взгляд.

     «Пожалуйста! - страстно взмолилась она то ли богу, то ли Пресвятой деве, то ли ангелу-хранителю Роджера или всем троим. - Вы должны помочь ему найти путь!»

     - Я ... хотел тебя кое о чем спросить, - сказал он вдруг смущенно.

     - О чем?

     - Э-э … Джемми. Он может петь. Не могла бы ты … разумеется, он по-прежнему ходил бы с тобой на мессу … но не будешь ли ты возражать, если он также станет ходить со мной? Только если захочет, - поспешно добавил он. - Я думаю, что ему может понравиться в хоре. И я бы ... хотел, чтобы он увидел, что у меня тоже есть работа, - добавил он с немного грустной улыбкой.

     - Ему бы это понравилось, - сказала Брианна, заметив небесному воинству: «Ну, и быстро вы!» Она сразу же поняла – и подумала, понял ли Роджер, хотя она так не думала – что это давало изящный повод ей и Мэнди посещать пресвитерианские службы без явного конфликта между двумя религиями.

     - А ты пойдешь с нами на раннюю мессу в собор Святой Марии? - спросила она. – А потом мы вместе пойдем в собор святого Стефана и посмотрим, как вы с Джемом поете.

     - Да, конечно.

     Он не донес сэндвич до рта и улыбнулся ей зелеными, как мох, глазами.

     - Так лучине, не правда ли?

     - Много лучше, - ответила она.

     *.*.*

     Позже после полудня Роджер позвал ее в кабинет. На столе у него лежала карта Шотландии, рядом с открытой записной книжкой, в которую он заносил то, что они привыкли называть «Путеводителем для путешествующих автостопом» в честь радиопостановки Би-би-си^[138].

     - Извини, что прерываю, - сказал он. - Но я подумал, что нам лучше сделать это до того, как вернется Джем. Если ты собираешься вернуться в Лох-Эррохти завтра … - он провел кончиком карандаша по синему пятну с надписью «Л.Эррохти». - Возможно, мы могли бы определить точное положение в туннеле, если ты не совсем уверена, что знаешь. Или знаешь?

     Она сглотнула, чувствуя, как кусочки сэндвича с сыром тревожно зашевелились в желудке при воспоминании о темном туннеле, раскачивании маленького поезда и о прохождении через … это.

     - Нет, у меня есть нечто получше. Подожди, - она перешла в свой кабинет и вернулась с папкой со спецификацией туннеля под Лох-Эрохти.

     - Вот чертежи конструкции туннеля, - сказала она, открывая папку и кладя ее на стол. - У меня есть также оригиналы чертежей, но они в главном офисе.

     - Этого достаточно, - заверил он ее, всматриваясь в рисунок. - Все, что я действительно хотел узнать – это ориентация туннеля по компасу. - Он взглянул на нее. - Да, кстати, ты пересекла всю плотину?

     - Не всю, - проговорила она медленно. - Только восточную сторону до сервисного отсека. Но я не думаю … я имею в виду, вот посмотри, - она указала пальцем на чертеж. - Я врезалась в эту зону где-то посередине туннеля, а туннель почти на одной линии с плотиной. Если она растянута линией … ты думаешь, это именно так? - добавила она, с любопытством глядя на него. Он пожал плечами.

     - Тогда предположим, что это начало. Хотя, полагаю, у инженеров есть слово, звучащее лучше, чем «догадка»?

     - Рабочая гипотеза, - ответила она. - В любом случае, если зона идет по линии, а не просто разбросана в случайных местах, я бы, вероятно, почувствовала ее в плотине, если она там вообще есть. Но я могу вернуться и проверить. - Даже она сама могла слышать нежелание в своем голосе; он, конечно, услышал и успокаивающе провел рукой по ее спине.

     - Нет, это сделаю я.

     - Что?

     - Я сделаю это, - повторил он спокойно. - Посмотрим, почувствую ли я это.

     - Нет! - она резко выпрямилась. - Ты не можешь. Ты … я имею виду, если что-нибудь случится? Ты не можешь так рисковать!

     Он некоторое время задумчиво смотрел на нее, потом кивнул.

     - Да, некоторый риск есть. Но маленький. Знаешь, в молодости я объездил весь Хайленд. И время от времени я чувствовал, будто что-то странное проходит сквозь меня. То же чувствуют большинство людей, живущих здесь, - добавил он с улыбкой. - Странное – часть этого места, да?

     - Да, - сказала она, вздрогнув при мысли о водяных лошадях, банши и наклави. - Но ты же знаешь, что там такое, и чертовски хорошо знаешь, что это может убить тебя, Роджер!

     - Тебя же не убило, - заметил он. - И нас на Окракоке не убило. - Он говорил легкомысленно, но она могла видеть тень этого путешествия на его лице. Оно не убило их, но было близко к этому.

     - Нет. Но … - она посмотрела на него и на одно глубокое, мучительное мгновение ощутила одновременно его длинное, теплое тело рядом с собой в постели, звук его глубокого хрипловатого голоса … и холодную тишину его отсутствия. - Нет, - повторила она, и по ее тону было видно, что она готова упрямиться до конца. Он услышал это и слегка фыркнул.

     - Хорошо, - сказал он. - Тогда давай просто отметим место. - Сравнив чертеж и карту, он выбрал на карте точку, которая примерно соответствовала центру туннеля, и вопросительно поднял темную бровь. Она кивнула, и он сделал легкую карандашную отметку в форме звезды.

     На месте каменного круга на Крейг-на-Дун была большая четкая звезда, нарисованная черными чернилами. Мелкие звездочки нарисованы карандашом на местах других каменных кругов. Когда-нибудь им, возможно, придется посетить эти круги. Но еще нет. Не сейчас.

     - Была когда-нибудь на Льюисе? - спросил Роджер как бы между прочим, но не так будто это был праздный вопрос.

     - Нет, а что? - спросила она настороженно.

     - Внешние Гебриды – часть Гаэлтахта, - сказал он. - На Льюисе существует построчное пение на гэльском и на Харрисе тоже. Не знаю об Уисте и Барре, там, в основном, католики, но может быть. Я думаю, что хотел бы поехать и посмотреть сам.

     Она могла видеть на карте у западного побережья Шотландии остров Льюис, напоминающий по форме поджелудочную железу. Это была большая карта. Достаточно подробная, чтобы на ней были отмечены стоячие калланишские камни^[139] на острове Льюис.

     Она медленно выдохнула.

     - Прекрасно, - сказала она. - Я поеду с тобой.

     - Ты же работаешь, не так ли?

     - Я возьму отгулы.

     Они глядели друг на друга какое-то время в молчании. Брианна первая отвела взгляд, переведя его на часы на полке.

     - Джем скоро будет дома, - сказала она, ощущая, что прозаическая ежедневная жизнь заявляет о себе. - Я пойду готовить ужин. Энни принесла прекрасного лосося, пойманного ее мужем. Замариновать его и запечь, или ты предпочитаешь на гриле?

     Он покачал головой и, поднявшись, стал сворачивать карту.

     - Я не буду ужинать. Сегодня ночь ложи.

     *.*.*

     Провинциальная гранд-масонская ложа графства Инвернесс включала ряд местных лож, две из которых находились в Инвернессе. Роджер присоединился к ложе с номером 6, Олд-Инвернесс-Лодж, когда ему было немного за двадцать, но не посещал ее пятнадцать лет, и теперь вступил в ее здание со смешанным чувством настороженности и предвкушения.

     Однако это был Хайленд … и дом. Первым человеком, которого он увидел, войдя, был Барни Гоф, тот самый здоровенный, улыбающийся станционный смотритель, которого Роджер встретил, когда пятилетним приехал на поезде в Инвернесс к своему двоюродному дедушке. Мистер Гоф значительно уменьшился в размерах, а его пропахшие табаком зубы давно сменились покрытыми табачными пятнами протезами, но он сразу узнал Роджера и, просияв от восторга, схватил его за руку и потащил к группе других пожилых мужчин, половина из которых также радостно приветствовала его.

     Как странно, подумал он чуть позже, когда они занялись делами ложи, выполняя рутинные действия шотландского ритуала. Словно петля времени, подумал он и едва не расхохотался.

     Отличия были, да, но незначительные, и ощущение от этого … Он мог закрыть глаза, и если представить дым сигарет как дым очага, то это могла быть хижина Кромби в Ридже, где собиралась тамошняя ложа. Шум голосов, реплик и ответов, затем движение, предложение чая и кофе, и вечер стал чисто светским.

     Людей присутствовало довольно много – больше, чем он привык – и он сначала не заметил Лайонела Мензиса. Директор стоял на другом конце комнаты, сосредоточенно хмурясь, и слушал, что говорил ему высокий парень в рубашке. Роджер колебался, не желая прерывать их разговор, но человек, разговаривавший с Мензисом, поднял взгляд, увидел Роджера, вернулся к своему разговору, но затем резко остановился и снова бросил взгляд на Роджера. На его горло точнее.

     Все в ложе смотрели на шрам, открыто или тайно. Под пиджаком у него была рубашка с открытым воротом; не было смысла пытаться скрыть его. Лучше сразу покончить с этим. Однако незнакомец смотрел на шрам так открыто, что это было почти оскорбительно.

     Мензис заметил внимание своего собеседника и обернулся. Увидев Роджера, он улыбнулся.

     - Мистер МакКензи, - сказал он.

     - Роджер, - сказал Роджер, улыбаясь. Называть просто по имени было в обычае ложи, поскольку все они формально считались братьями. Мензис кивнул и наклонил голову, представляя их друг другу.

     - Роб Кэмерон, Роджер МаКензи. Роб – мой кузен, Роджер – отец одного из моих учеников.

     - Я так и подумал, - сказал Кэмерон, тепло пожимаю его руку.- Я имею в виду, вы новый хормейстер. Мой племянник поет в детском хоре. Бобби Хураг. Он много говорил о вас за ужином на прошлой неделе.

     Роджер заметил быстрый обмен взглядами между мужчинами и подумал, что директор тоже упоминал его. Вероятно, рассказал Кэмерону о его визите в школу, последовавшим за инцидентом с гэльским у Джема. На данный момент его, однако, это не волновало.

     - Роб Кэмерон, - повторил он, сжимая руку мужчины сильнее, чем обычно, вызвав с его стороны удивленный взгляд. - Вы работаете на гидроэлектростанции, не так ли?

     - Да. Что …

     - Думаю, вы знаете мою жену, - Роджер обнажил зубы, что можно было принять – или нет – за улыбку. - Брианна МакКензи.

     Кэмерон открыл рот, но не издал ни звука. Он понял это и резко закрыл его, закашлявшись.

     - Я … э-э. Да, конечно.

     Роджер автоматически оценил силу мужчины, когда пожимал ему руку, и знал, что если дело дойдет до драки, то она будет короткой. Очевидно, Кэмерон тоже это знал.

     - Она, э-э …

     - Да, она рассказала мне.

     - Эй, это была просто маленькая шутка, - Кэмерон с опаской смотрел на него на случай, если Роджер пригласит его выйти.

     - Роб? - сказал Мензис с любопытством. - Какая …

     - Что это такое? - воскликнул старый Барни, приближаясь к ним. - Никакой политики в ложе, парень! Хочешь рассказать брату Роджеру о своей дерьмовой ШНП^[140], отведи его в паб. - Схватив Кэмерона за локоть, Барни отбуксировал его через всю комнату к другой группе, где Кэмерон сразу же завел разговор, лишь мельком взглянув на Роджера.

     - Дерьмовая ШНП? - спросил Роджер у Мензиса, приподняв брови. Директор пожал плечом, улыбаясь.

     - Помните, что сказал старый Барни. Никакой политики в ложе!

     Это было масонское правило – одно из самых основных – никаких дискуссий о религии или политике в ложе. И, вероятно, причина, по которой масонство просуществовало так долго, подумал Роджер. Его мало интересовала Шотландская национальная партия, но он хотел знать о Кэмероне.

     - И не собирался, - сказал Роджер. - Значит наш Роб занимается политикой, не так ли?

     - Прошу прощения, брат Роджер, - сказал Мензис. Он сохранил добродушный вид, но говорил извиняющимся голосом. – Я не хотел выставлять дела вашей семьи, но я рассказал жене о Джеме и миссис Гленденнинг, а женщины есть женщины, и сестра моей жены живет по соседству с Робом. Вот Роб и узнал об этом. Он заинтересовался из-за гэльского языка. И он немного увлекается. Но я уверен, что он не намеревался быть слишком фамильярным с вашей женой.

     До Роджера дошло, что Мензис неправильно понял проблему в отношениях Роба Кэмерона и Брианны, но не собирался его просвещать. Сплетничали не только женщины; сплетни были образом жизни в Хайленде, и если разнесется слух о шутке, которую Роб и его товарищи сыграли с Бри, это может доставить ей неприятности на работе.

     - Э-э, - протянул он, ища способ увести разговор от Брианны. – ШНП, конечно, за возрождение гэльского, не так ли? А сам Кэмерон его знает?

     Мензис покачал головой.

     - Его родители были из тех, кто не хотел, чтобы их дети говорили на гэльском. Сейчас, конечно, он хочет выучить его. Говоря об этом … - он резко замолчал, глядя на Роджера и склонив голову набок. – У меня возникла мысль. После того, как мы говорили на днях.

     - Да?

     - Я просто подумал. Не могли бы вы вести время от времени занятия, может быть, только в классе Джема, а может со всей школой? Если вам будет удобно.

     - Занятия? По гэльскому?

     - Да. Основы языка, может быть, немного истории, немного песен … Роб сказал, что вы хормейстер в церкви Святого Стефана.

     - Помощник хормейстера, - поправил Роджер. – Я не знаю насчет пения, но насчет гэльского я подумаю.

     *.*.*

     Брианна ждала в его кабинете со шкатулкой и неоткрытым письмом от ее родителей.

     - Мы не должны были читать его сегодня, - сказал она, положив письмо на стол, и подошла поцеловать его. - Мне просто захотелось почувствовать себя ближе к ним. Как ложа?

     - Нормально, - дела ложи являлись, конечно, секретом, но он не мог не рассказать ей о Кэмероне и Мензисе.

     - Что такое ШНП? - спросила она, нахмурясь.

     - Шотландская национальная партия, - он скинул свой пиджак и передернулся. Было холодно, камин в кабинете не был разожжен. – Образовалась в конце тридцатых годов, но по-настоящему действовать начала недавно. В 1974 году одиннадцать ее членов были избраны в Парламент. Внушительно. Как ты можешь видеть из ее названия, их цель – независимость Шотландии.

     - Внушительно, - повторила она с сомнением.

     - Ну, относительно. Как и в любой партии, в ней есть свои сумасшедшие элементы. Как бы там ни было, - добавил он, - я не думаю, что Роб Кэмерон – один из них. Просто обычный засранец.

     Она рассмеялась, и ее смех согрел его. Как и ее тело, когда она прижалась к нему, обняв за плечи.

     - Так и есть, - согласилась она.

     - Хотя Мензис говорит, что его интересует гэльский язык. Если я буду вести уроки, я надеюсь, что он не окажется в первом ряду.

     - Подожди … что? Теперь ты преподаешь гэльский?

     - Ну, возможно. Посмотрим, - он обнаружил, что не хочет думать о предложении Мензиса. Может быть, из-за упоминания о пении. Прохрипеть мелодию, чтобы направлять детей – это одно; петь соло на публике, даже если это только школьники – это другое.

     - Это может подождать, - сказал он и поцеловал ее. – Давай прочитаем письмо.

     *.*.*

     «Июнь 2, 1777

     Форт Тикондерога»

     - Форт Тикондерога? – голос Брианны стал громким от удивления, и она едва не выдернула письмо из рук Роджера. - Что, черт побери, они делают в Тикондероге?

     - Не знаю, но если ты успокоишься, может быть, мы узнаем.

     Она не ответила, но обошла стол и наклонилась, прижавшись щекой к его плечу и с нетерпением всматриваясь на лист.

     - Все в порядке, - сказал он, повернув голову, чтобы поцеловать ее в щеку. - Это твоя мама, и она в своем самом родительском настроении, а она бывает такой, если чувствует себя спокойной.

     - Ну, да, - пробормотала Брианна, хмурясь, - но форт Тикондерога?

     «Дорогая Бри и другие.

     Как ты, несомненно, поняла из заголовка этого письма, мы (пока) не в Шотландии. У нас были определенные трудности во время путешествии, связанные с а) Королевским флотом в лице некоего капитана Стеббингса, который пытался рекрутировать твоего отца и твоего кузена Иэна (это не сработало); б) американским капером (хотя его капитан, Аса Хикман, настаивает на более достойной формулировке «каперская лицензия» в качестве обозначения миссии своего корабля, которая по существу является пиратской, но выполняется с разрешения Континентального конгресса); в) Ролло; и г) джентльменом, о котором я упоминала ранее, по имени (как я думала) Джон Смит, но который оказался дезертиром из Королевского флота по имени Билл (он же «Иона») Марсден.

     Не вдаваясь в подробности всего этого кровавого фарса, я просто сообщу, что Джейми, Иэн, проклятая собака и я – все в порядке. До сих пор. Я надеюсь, что такое положение дел сохранится в течение следующих сорока двух дней, когда истечет краткосрочный контракт вашего отца с ополчением. (Не спрашивайте. По сути, он спасал шею мистеру Марсдену, а также обеспечивал благополучие пары десятков моряков, непреднамеренно вовлеченных в пиратство). Когда срок закончится, мы предполагаем тотчас же отплыть на каком-либо судне, следующим в направлении Европы, при условии, что капитаном этого транспорта не является Аса Хикман. Возможно, для этого нам придется отправиться в Бостон по суше, но так тому и быть. (Я полагаю, было бы интересно посмотреть, как выглядит Бостон в эти дни. Я имею в виду, что Бэк-Бей все еще остается водой и все такое. По крайней мере, Коммон^[141] будет на месте, разве что коров будет больше, чем мы привыкли.)

     Форт находится под командованием некоего генерала Энтони Уэйна, и у меня неприятное чувство, что я слышала, как Роджер упоминал его прозвище «Безумный Энтони». Я надеюсь, что это прозвище относится или будет относиться к его поведению в бою, а не в управлении фортом. До сих пор он казался рациональным, разве что замученным.

     И это понятно, так как он ожидает более или менее скорого прибытия британской армии. Тем временем его главный инженер, мистер Джедутан Болдуин (Думаю, он тебе бы понравился. Очень энергичный малый!) строит большой мост, чтобы соединить форт с холмом, который они называют горой Независимости. Ваш отец командует бригадой рабочих на этом мосту; Я вижу его прямо сейчас со своего места на одной из батарей люнета^[142]. Он выделяется тем, что не только в два раза больше большинства мужчин, но и является одним из немногих, кто носит рубашку. Большинство из них работают с голыми торсами или даже одетыми только в набедренную повязку из-за жары и сырости. Учитывая москитов, думаю, это ошибка, но меня никто не спрашивал.

     Никто не спрашивал моего мнения и о гигиенических протоколах, связанных с поддержанием в надлежащем состоянии лазарета и помещений для заключенных (мы захватили нескольких британских матросов, включая вышеупомянутого капитана Стеббингса, который по всем правилам должен быть мертв, но почему-то не умер), но я все равно высказалась. Таким образом, я стала персоной нон грата у лейтенанта Стактоу, который считает себя хирургом, но им не является, и поэтому не могу лечить людей, находящихся под его опекой, большинство из которых умрут в течение месяца. К счастью, никого не волнует, лечу ли я женщин, детей или заключенных, а потому я очень занята.

     Я ясно понимаю, что Тикондерога переходила из рук в руки, вероятно, более одного раза, но понятия не имею, кто у кого его захватил и когда. Этот последний пункт меня весьма тревожит.

     У генерала Уэйна почти нет регулярных войск. Джейми говорит, что в форте серьезно не хватает людей, и даже я это вижу; половина казарм свободна, и хотя из Нью-Гемпшира или Коннектикута время от времени прибывают ополченцы, они обычно подписывают контракт на два-три месяца, как и мы. И зачастую даже на такой срок мужчины не остаются; происходит постоянное таяние сил, и генерал Уэйн публично жалуется, что у него остаются (цитирую) «негры, индейцы и женщины». Я сказала ему, что могло быть хуже.

     Джейми также говорит, что в форте не хватает половины орудий, которые были вывезены толстым книготорговцем по имени Генри Фокс, который два года назад сумел с помощью своей настойчивости и инженерии доставить их в Бостон (Самого мистера Фокса также пришлось перевозить вместе с ними в телеге, он весил более трехсот фунтов. Так, ко всеобщему веселью, рассказывал один из офицеров, сопровождавших эту экспедицию), где они действительно оказались очень полезными в избавлении от британцев.

     Несколько более тревожащая ситуация заключается в существовании небольшого холма прямо через пролив недалеко от нас. Американцы назвали его Горой Неповиновения, когда отняли Тикондерогу у британцев в 1975 году (помните Итана Аллена? «Сдавайтесь во имя Великого Иеговы и Континентального конгресса!» Я слышала, что бедный мистер Аллен в настоящее время находится в Англии, будучи судимым за измену; он несколько перестарался, пытаясь захватить Монреаль с тем же лозунгом). Название было бы довольно уместным, если бы форт мог разместить на нем людей и артиллерию. Но, увы, и я думаю, что тот факт, что Гора Неповиновения возвышается над фортом и находится в пределах пушечного выстрела, вероятно, не будет упущен британской армией, если и когда они доберутся сюда.

     Из хорошего, лето почти наступило. Рыбки прыгают, и если бы здесь рос хлопок, то, наверное, доставал бы мне уже до пояса. Часто идут дожди, и я никогда не видела столько растительности в одном месте. Воздух настолько насыщен кислородом, что мне иногда кажется, что я потеряю сознание, и я вынуждена заглядывать в казарму, чтобы вдохнуть восстанавливающий запах грязного белья и ночных горшков. Твой двоюродный брат Иэн раз в несколько дней охотится, Джейми и несколько других мужчин – опытные рыбаки, и поэтому мы очень хорошо питаемся.

     Я не буду много писать, так как не знаю, когда и куда я смогу отправить это письмо по одному или нескольким маршрутам, разработанными Джейми (мы копируем каждое письмо, если есть время, и отправляем несколько копий, так как обычная переписка в наши дни ненадежна). Если повезет, он отправится с нами в Эдинбург. А пока мы посылаем вам всю нашу любовь. Джейми время от времени видит во сне детей. Я бы тоже хотела.

     Мама»

     Роджер какое-то время сидел молча, чтобы убедиться, что Бри успела дочитать письмо, хотя на самом деле она читала гораздо быстрее, чем он. Должно быть, она читает его дважды, подумал он. Через мгновение она резко выдохнула через нос и выпрямилась. Он поднял руку и положил ей на талию, и она накрыла ее своей. Не механически, она сжимала его пальцы крепко, но рассеянно. Она смотрела на книжные полки.

     - Это новые, не так ли? - тихо спросила она, указав подбородком на правую полку.

     - Ага. Я заказал их в Бостон. Пришли пару дней назад.

     Корешки книг были новые и блестящие. Исторические статьи, посвященные американской революции. «Энциклопедия американской революции» Марка М. Боутнера III. «Рассказ о солдате-революционере» Джозефа Пламба Мартина.

     - Ты хочешь знать? - спросил он и кивнул на открытую шкатулку на столе перед ними, где поверх книг лежала толстая пачка нераспечатанных писем. Он еще не признался Бри, что просматривал книги. - Я имею в виду … мы знаем, что они, скорее всего, благополучно выбрались из Тикондероги. Там еще много писем.

     - Мы знаем, что, вероятно, один из них выбрался, - сказала Бри, глядя на письма. - Если … Иэн знает о переписке, я имею в виду. Он мог …

     Роджер решительно полез в коробку. Бри затаила дыхание, но он, не обращая внимания, вынул из коробки несколько писем и пролистал их.

     - Клэр, Клэр, Клэр, Джейми, Клэр, Джейми, Джейми, Клэр, Джейми … - он остановился, уставившись на адрес, написанный незнакомой рукой. - Вероятно, ты права насчет Иэна. Знаешь его почерк?

     Она покачала головой.

     - Не думаю, что когда-либо видела, как он писал. Хотя, полагаю, писать он умеет, - добавила она с сомнением.

     - Ну … - Роджер положил письмо и перевел взгляд с разбросанных писем на полку, затем на нее. Она слегка раскраснелась. - Что будем делать?

     Он раздумывала, перескакивая глазами с деревянной шкатулки на полку и обратно.

     - Книги, - решилась она и двинулась к полке. - В какой пишется о падении Тикондероги?

     «Георг III, Король Британии

     Лорду Джорджу Джермейну

     … Бергойн может командовать полками, которые должны быть направлены из Канады в Олбани …

     Поскольку следует ожидать болезней и других непредвиденных обстоятельств, я полагаю, что возле озера Шамплейн можно оставить не более 7000 человек. Поскольку было бы крайне неосмотрительно подвергать себя риску в Канаде ... необходимо использовать индейцев.»

     Глава 35. ТИКОНДЕРОГА

     Июнь 12, 1777

     Форт Тикондерога

     Джейми спал обнаженным на тюфяке в отведенной нам крошечной комнате. Она находилась на самом верху одной из каменных казарм, и к полудню в ней было жарко, как в аду. Хотя мы редко бывали там днем: Джейми работал на озере со строителями моста, а я находилась или в здании больницы или в семейном квартале. Разумеется, всюду было одинаково жарко.

     К тому же камни держали достаточно тепла, чтобы согревать нас прохладными вечерами (камин отсутствовал), и в комнате было маленькое окошко. Ближе к закату с воды дул приятный ветерок, и в течение нескольких часов между десятью часами вечера и двумя часами ночи в ней было очень комфортно. Сейчас было около восьми, и все еще светло и жарко внутри; пот блестел на плечах Джейми, а волосы на висках потемнели до глубокой бронзы.

     Плюс в том, что наш крошечный чердак был единственной комнатой в верхней части здания, и таким образом мы имели хоть какое-то уединение. С другой стороны, к нашему гнезду вело сорок восемь каменных ступеней, по которым надо было носить воду и спускать помои. Я только что затащила наверх большое ведро воды, и, казалось, половина воды, которая не пролилась на мое платье, весила тонну. Я поставила ведро на пол с громким стуком, от которого Джейми мгновенно вскочил, моргая.

     - О, прости, - сказала я. - Я не хотела тебя будить.

     - Ничего страшного, сассенах, - сказал он и широко зевнул. Он сел, потянулся, затем пригладил свои влажные распущенные волосы. - Ты ужинала?

     - Да, я поела с женщинами. А ты? - обычно он ужинал с бригадой рабочих после окончания работы, но иногда его приглашали на ужин генерал Сент-Клер или другие офицеры из ополчения, и эти квази-светские вечера проходили гораздо позже.

     - Мм-хм, - он откинулся на тюфяк и смотрел, как я наливаю воду в жестяную миску и достаю крошечный комочек щелочного мыла. Я разделась до сорочки и начала тщательно тереть руки, хотя едкое мыло жгло мою и без того ободранную кожу, а от его испарений у меня слезились глаза.

     Я ополоснула руки и выплеснула воду в окно, предварительно прокричав: «Поберегись!», и стала мыть их снова.

     - Почему ты это делаешь? - с любопытством спросил Джейми.

     - Мальчик миссис Веллман заболел, как я полагаю, свинкой. Или правильнее паротитом? В любом случае, это одно и то же, и я не хочу заразить тебя.

     - Такая страшная вещь эта свинка? Я думал, ею болеют только дети.

     - Ну, обычно – это детская болезнь, - ответила я, прикрыв глаз от испарений мыла. - Но когда ее подхватывают взрослые, особенно, мужчины, это очень серьезно. Она поражает их яички. И если ты не хочешь, чтобы твои яйца стали размером с дыню …

     - Ты уверена, что у тебя достаточно мыла, сассенах? Я могу пойти и найти еще, - он усмехнулся и, снова усевшись, потянулся за куском льняной ткани, служащим нам полотенцем. - Иди сюда, a nighean^[143], я вытру тебе руки.

     - Минутку, - я вылезла из корсета, сбросила рубашку и повесила ее на крючок у двери, затем натянула через голову «домашнюю» рубашку. Это было не так гигиенично, как носить на работе хирургические халаты, но форт буквально кишел болезнями, и я делала все возможное, чтобы не принести их к Джейми. Он достаточно соприкасался с ними на открытом воздухе.

     Я плеснула остатки воды на лицо и руки, затем села на тюфяк рядом с Джейми и тихонько вскрикнула, когда мое колено болезненно хрустнуло.

     - Боже, твои бедные руки, - пробормотал он нежно, вытирая их полотенцем, затем промокнул мое лицо. - И твой нос обгорел на солнце, бедный маленький носик.

     - А твои руки? - как всегда мозолистые, руки его все были в царапинах, порезах, волдырях и занозах, но он просто коротко махнул одной рукой и лег обратно с блаженным вздохом.

     - Твое колено все-то болит, сассенах? - спросил он, увидев, как я потираю его. Оно не до конца зажило после растяжения во время наших приключений на «Питте», а подъем по лестнице ухудшил его состояние.

     - Ох, просто часть общего увядания, - сказала я, пытаясь превратить все в шутку. Я осторожно согнула правую руку, ощущая боль в локте. - Суставы не сгибаются так легко, как раньше. И болят. Иногда мне кажется, я рассыпаюсь на части.

     Джейми, прикрыв один глаз, наблюдал за мной.

     - Я чувствую себя так с двадцати лет, - заметил он. - Ты привыкнешь. - Он потянулся, от чего его спина издала серию приглушенных тресков, и протянул руку. – Иди ко мне, a nighean. Ничего не болит, когда ты любишь меня.

     Он был прав, ничего не болело.

     *.*.*

     Я быстро заснула, но пару часов спустя инстинктивно проснулась, чтобы проверить нескольких пациентов, за которыми нужно было присматривать. Среди них был и капитан Стеббингс, который, к моему удивлению, решительно отказался умирать, так же как и лечиться у кого-либо, кроме меня. Это не понравилось ни лейтенанту Стактоу, ни другим врачам, но поскольку требования капитана Стеббингса подкреплялось устрашающим присутствием Гвинеи Дика, с его заостренными зубами, татуировками и все такое, я осталась его личным врачом.

     Я обнаружила, что капитана слегка лихорадит, и он громко хрипит, но спит. При звуке моих шагов Гвинея Дик встал со своей койки, выглядя страшным воплощением чьего-то кошмара.

     - Он поел? - тихо спросила я, легко кладя руку на запястье Стеббингса. Плотная фигура капитана значительно ссохлась; даже во мраке я могла легко разглядеть ребра, которые когда-то с трудом нащупывала.

     - Немного супа, мэм, - прошептал африканец и показал на стоящую на полу миску, накрытую платком от тараканов. - Как вы сказали, я дам ему еще, когда он проснется, чтобы помочиться.

     - Хорошо.

     Пульс Стеббингса был немного учащенным, но не тревожащим, и когда я наклонилась над ним, глубоко потянув воздух, я не уловила гангренозного запаха. Трубку из его груди я извлекла двумя днями ранее, и хотя из этого места было небольшое выделение гноя, я решила, что это поверхностная инфекция, которая, скорее всего, пройдет без посторонней помощи. Она должна была пройти сама; я помочь ничем не могла.

     Света в больничных казармах почти не было, только тростниковая свеча у дверей и то малое освещение, что проникало внутрь от костров во дворе. Я не могла судить о цвете лица Стеббингса, но заметила вспышку белого, когда он приоткрыл глаза. Он хмыкнул, увидев меня, и снова закрыл их.

     - Хорошо, - сказал я снова и оставила его на попечение мистера Дика.

     Гвинейцу было предложено записаться в континентальную армию, но он отказался, решив стать военнопленным вместе с капитаном Стеббингсом, раненым мистером Ормистоном и несколькими другими моряками с «Питта».

     - Я англичанин, свободный человек, - просто сказал он. - Ненадолго заключенный, может быть, но свободный человек. Моряк, но свободный человек. Американец – не свободный человек.

     Может быть, нет.

     Я вышла из больничной казармы, зашла в квартиру Веллманов, чтобы проверить, как там мой случай со свинкой – не очень хорошо, но не опасно – а затем медленно пошла по двору под восходящей луной. Вечерний бриз утих, но в ночном воздухе еще чувствовалась прохлада, и, движимая порывом, я взобрался на полукруглую батарею, смотрящую через узкий конец озера Шамплейн на Гору Неповиновения.

     Там было двое охранников, но оба крепко спали, и от них пахло спиртным. В этом не было ничего необычного. Моральный дух в форте не был высоким, а алкоголь легко доступен.

     Я стояла у стены, держа руку на стволе одного из орудий, металл которого все еще был слегка теплым после дневного зноя. Успеем ли мы выбраться отсюда, гадала я, до того, как станет жарко от выстрелов? Оставалось тридцать два дня, и они не могли в угоду мне пролететь быстро. Помимо угрозы со стороны британцев, форт гнил и вонял, как выгребная яма, и я только надеялась, что Джейми, Иэн и я покинем его, не заразившись какой-нибудь мерзкой болезнью или не подвергнувшись нападению какого-нибудь пьяного идиота.

     Я услышала тихие шаги за спиной и, повернувшись, увидела в свете горящих внизу костров высокую худую фигуру.

     - Могу я поговорить с вами, тетушка?

     - Конечно, - ответила я, несколько удивившись непривычной формальности, и пододвинулась, давая ему место рядом. Он подошел и встал, глядя вниз.

     - У кузины Брианны нашлось бы несколько слов об этом, - сказал он, указывая кивком головы на недостроенный мост. - У дяди Джейми тоже есть что сказать.

     - Я знаю.

     Джейми говорил об этом последние две недели командиру форта, Артуру Сент-Клеру, другим офицерам ополчения, инженерам, всем, кто мог выслушать его, и тем, кто отказывался. Было ясно всем, кроме командования, что глупо тратить огромное количества труда и материалов для постройки моста, который может быть легко уничтожен артиллерией с Горы Неповиновения.

     Я вздохнула. Не в первый раз я столкнулась со слепотой военных и боюсь не в последний.

     - Ну, о чем ты хотел поговорить со мной, Иэн?

     Он глубоко вздохнул и повернулся лицом к лунной дорожке на озере.

     - Вы знаете о гуронах, которые недавно прибыли в форт?

     Я знала. Две недели назад, группа гуронов посетила форт, и Иэн провел с ними вечер, раскуривая трубку и слушая их рассказы. Некоторые из них касались английского генерала Бергойна, чьим гостеприимством они ранее воспользовались.

     По их словам Бергойн активно заигрывал с Конфедерацией ирокезов, тратя много времени и денег для их подкупа.

     - Он говорит, что индейцы – его секретное оружие, - сказал, смеясь, один из гуронов. - Он обрушит их на американцев, как молнию, чтобы сжечь и поразить их.

     Зная об индейцах в целом, я подумала, что Бергойн слишком оптимистичен. Тем не менее, я предпочитала не думать о том, что может случиться, если ему удастся убедить какое-то количество индейцев сражаться за британцев.

     Иэн все еще смотрел на далекий горб Горы Неповиновения, погруженный в свои мысли.

     - И все-таки, - сказала я, возвращаясь к началу разговора, - зачем ты мне это рассказываешь, Иэн? Ты должен рассказать это Джейми и Сент-Клеру.

     - Я рассказал.

      Над озером раздался крик гагары, удивительно громкий и жуткий. Он звучал как йодль призраков, особенно когда птиц было несколько.

     - Да? Ну что ж, - сказала я немного нетерпеливо. - О чем ты хотел со мной поговорить?

     - Дети, - резко произнес он, выпрямляясь и поворачиваясь ко мне лицом.

     - Что? - спросила я изумленно. Он был тих и сумрачен с того визита гуронов, и я предполагала, что причиной было что-то поведанное ему гуронами, но я не могла вообразить, что это касалось детей.

     - Как их делают, - произнес он упрямо, хотя и отвел глаза. Было бы здесь больше света, уверена, я увидела бы, как он покраснел.

     - Иэн, - сказала я после короткой паузы. - Я отказываюсь верить, что ты не знаешь, как делаются дети. Что ты на самом деле хочешь знать?

     Он вздохнул, но, наконец, взглянул на меня. Его рот на мгновение сжался, затем он выпалил:

     - Я хочу знать, почему я не могу их делать.

     Я в замешательстве провела костяшкой пальца по своим губам. Я знала – Бри рассказала – что у него была мертворожденная дочь от его могавской жены, Эмили, и что у нее было, по крайней мере, два выкидыша. А также, что могавки Снейктауна посчитали его ответственным за это, и ему пришлось покинуть их и вернуться к нам.

     - Почему ты думаешь, что это из-за тебя? Большинство мужчин обвиняют в таких случаях женщин. Как и большинство самих женщин.

     Я обвиняла нас обоих, и себя и Джейми.

     Он произвел тихий шотландский звук раздражения.

     - Могавки не обвиняют женщин. Они говорят, что, когда мужчина ложится с женщиной, его дух борется с ее духом. Дитя зарождается только тогда, когда его дух побеждает.

     - Хм-м, - сказала я. - Это одно из объяснений. И я не скажу, что они совсем не правы. Это может происходить и из-за мужчины, и из-за женщины, или могут из-за них обоих

     - Да, - я слышала, как он сглотнул, прежде чем продолжить. - Одна из женщин с гуронами была кахиен-кехака из Снейктауна, и она узнала меня. И сказала мне, что у Эмили ребенок. Живой ребенок.

     Он беспокойно переступал ногами и щелкал пальцами, когда говорил. Теперь он замер. Луна поднялась высоко и освещала его лицо, делая глаза пустыми провалами.

     - Я думал, тетушка, - сказал он тихо. - Я очень долго думал. О ней, о Эмили. О Йексе … моем маленьком ребенке, - он остановился, вцепившись пальцами в бриджи на бедрах, но собрался и продолжил более спокойно.

     - И недавно я подумал еще вот о чем. Если … когда, - поправился он, оглянувшись, словно ожидая, что за его спиной повится Джейми, - мы приедем в Шотландию, я не знаю, как пойдут дела. Но я … если мне придется жениться снова или там, или здесь … - он внезапно взглянул на меня, и лицо его было старым от печали и потрясающе юным от надежды и сомнений.

     - Я не могу взять девушку в жены, если знаю, что никогда не смогу дать ей дитя.

     Он снова сглотнул и уставился вниз.

     - Можете вы, ну … посмотреть меня, тетушка? Посмотреть, что может быть не так? - его рука потянулась к клапану бриджей, но я остановила его торопливым жестом.

     - Это может подождать, Иэн. Сначала расскажи мне все, а потом мы посмотрим, нужно ли тебя осматривать.

     - Вы уверены? - его голос звучал удивленно. - Дядя Джейми рассказывал мне о сперме, которую вы показывали ему. Я думаю, может у меня она какая-то не совсем правильная.

     - Ну, в любом случае для этого нужен микроскоп. И хотя такая вещь, как аномальная сперма, бывает, но обычно в таком случае зачатие вообще не происходит. И как я понимаю, это не ваш случай. Скажи мне ... - я не хотела спрашивать, но выхода не было. - Твоя дочь. Ты ее видел?

     Монахини подали мне мою мертворожденную дочь. «Лучше, если вы сами увидите», - сказали они с мягкой настойчивостью.

     Он покачал головой.

     - Не так что бы видел. Я имею в виду, я видел маленький сверток, когда они завернули ее в кроличью шкурку. Они положили его высоко в развилку красного кедра. Я пришел туда ночью, просто чтобы … Ну, я думал снять сверток, развернуть и просто посмотреть на ее лицо. Но это расстроило бы Эмили, так что я не стал.

     - Уверена, ты был прав. Но … о, черт. Иэн, мне жаль … но твоя жена или другие женщины не говорили, что у ребенка были видимые отклонения? Были ли у нее … какие-либо деформации?

     Он посмотрел на меня широко раскрытыми от шока глазами, и мгновение его губы беззвучно двигались.

     - Нет, - сказал он, наконец, и в его голосе звучали одновременно и боль и облегчение. - Нет, я спрашивал. Эмили не хотела говорить о ней, о Изабель – я назвал бы ее так, Изабель, пояснил он - но я все спрашивал и спрашивал, пока она не рассказала, как выглядел ребенок.

     - Она была совершенна, - сказал он тихо, глядя на мост, где цепь фонарей отражалась в воде. - Совершенна.

     Также как и Фейт. Совершенна.

     Я положила ладонь на его руку, перевитую веревками мускулов.

     - Это хорошо, - сказала я. - Очень хорошо. Расскажи, как можно подробнее, как проходила беременность. У твоей жены были кровотечения во время нее?

     Медленно я вела его через надежду и страхи, опустошение после каждой потери. Какие симптомы он мог вспомнить, что он знал о семье Эмили, были ли мертворожденные дети и выкидыши у ее родственников?

     Луна прошла зенит и начала опускаться вниз. Наконец, я потянулась и встряхнулась.

     - Я не могу быть совсем уверена, - сказала я, - но думаю, возможно, проблема в так называемой проблеме резус-фактора.

     - В какой? - он стоял, прислонившись к одной из пушек, и теперь поднял голову.

     Не было никакого смысла объяснять про группы крови, антигены и антитела. И на самом деле это не так уж сильно отличалось от объяснения, даваемого могавками, подумала я.

     - Если кровь женщины резус-отрицательна, а кровь ее мужа резус-положительна, - объясняла я, - то ребенок будет резус-положительным, потому что это доминанта. Неважно, что это значит, но ребенок будет резус-положительным, как отец. Иногда с первой беременностью все в порядке, и проблемы нет до следующего раза … иногда это происходит уже во время первой беременности. По сути, тело матери вырабатывает вещество, убивающее ребенка. Но если у резус-отрицательной женщины родится ребенок от резус-отрицательного мужчины, то плод тоже всегда будет резус-отрицательным, здесь проблем нет. Раз ты говоришь, что Эмили родила живого ребенка, то вполне возможно, что ее новый муж тоже резус-отрицательный. - Я абсолютно ничего не знала о преобладании резус-отрицательной группы крови у коренных американцев, но теория соответствовала фактам.

     - И если так, - закончила я, - то у тебя не должно быть проблем с другой женщиной. Большинство европеек резус-положительные, хотя и не все.

     Он смотрел на меня так долго, что я засомневалась, понял ли он меня.

     - Называй это судьбой, - сказала я мягко, - или несчастьем, но это не твоя вина. Или ее.

     Не моя, и не Джейми.

     Он медленно кивнул и, наклонившись, на мгновение прижал голову к моему плечу.

     - Спасибо, тетушка, - прошептал он и, подняв голову, поцеловал меня в щеку.

     На следующий день он ушел.

     Глава 36. ГРЕЙТ-ДИСМАЛ^[144]

     Июнь 21, 1777

     Уильям наслаждался дорогой. Правда, ее хороший отрезок должен был закончиться через несколько миль, но возможность ехать по твердой почве через болото Грейт-Дисмал – где, как он хорошо помнил, в прошлый раз ему пришлось почти плыть на лошади, уворачиваясь от челюстей черепах и ядовитых змей – была восхитительна.

     Лошадь, казалось, разделяла его настроение, бодро перебирая ногами и опережая тучи желтых слепней, пытавшихся окружить их.

     - Наслаждайся, пока можешь, - посоветовал Уильям мерину, потрепав его гриву. - Впереди грязь.

     Сама дорога, хотя и свободная от стволов ликвидамбара и сосен, которые теснились по ее сторонам, по правде говоря, была достаточно грязной. Однако гораздо лучше предательской трясины и неожиданных полыней, скрывающихся за сеткой деревьев. Он немного приподнялся на стременах, глядя вперед.

     Как далеко, спросил он себя. Дисмал-таун стоял на берегу озера Драммонд, которое лежало посреди Грейт-Дисмал. Однако он никогда не заходил так далеко в болото, как сейчас, и понятия не имел о его истинных размерах.

     Он понимал, что дорога не идет до самого озера, но какой-то путь должен быть. Должны же жители Дисмал-тауна общаться с внешним миром.

     - Вашингтон, - повторил он себе под нос. - Вашингтон, Картрайт, Харрингтон, Карвер. - Это были имена, которые ему дал капитан Ричардсон, лоялистские джентльмены из Дисмал-тауна. Он выучил их имена наизусть и педантично сжег бумагу, на которой они были написаны. Сделав это, он вдруг запаниковал, боясь забыть имена, и потому периодически повторял их с самого утра.

     Было уже далеко за полдень, и тонкие полоски утренних облаков соткались в низкое небо цвета грязной шерсти. Он медленно потянул воздух, но в нем не ощущалось колючего запаха надвигающегося ливня. Пока. Помимо густой вони болота, насыщенной запахами грязи и гниющих растений, он чувствовал запах собственной кожи, соленый и вонючий. Руки и голову он мыл, когда мог, но уже две недели не переодевался и не стирал одежду, так что кожа под грубой охотничьей рубахой и домоткаными штанами начинала сильно чесаться.

     Хотя, возможно, это не просто засохший пот и грязь. Он злобно почесался от ощущения ползающих мурашек в штанах. Он мог бы поклясться, что в последней таверне подцепил вшей.

     Вошь, если это была она, мудро притихла, и зуд прошел. С облегчением Уильям глубоко вздохнул и заметил, что запахи болота стали более резкими, а смолистые деревья стали интенсивнее выделять сок в ответ на надвигающийся дождь. Воздух внезапно приобрел рыхлую плотность, заглушая звук. Птицы теперь не пели, как будто он и конь ехали одни в мире, закутанном в вату.

     Уильям не возражал против одиночества. Он рос практически один, без братьев и сестер, и был доволен своей собственной компанией. Кроме того, в одиночестве, сказал он себе, хорошо думается.

      - Вашингтон, Картрайт, Харрингтон и Карвер, - тихо пропел он. Но кроме имен, его нынешнее поручение не давало простора для размышлений, и он обнаружил, что его мысли обратились в более знакомом направлении.

     В дороге он чаще всего думал о женщинах и теперь неосознанно дотронулся до кармана под полой кафтана. В кармане могла поместиться лишь одна маленькая книга. В этом путешествии у него был выбор между Новым Заветом, который подарила ему бабушка, и его драгоценным экземпляром «Списка дам Ковент-Гардена» Харриса. Выбор не великий.

     Когда Уильяму было шестнадцать, отец поймал его и его друга, когда они с увлечением рассматривали страницы справочника мистера Харриса по известным лондонским женщинам для удовольствий. Справочник был копией, принадлежащей отцу друга. Лорд Джон поднял бровь и медленно пролистал книгу, время от времени останавливаясь, чтобы поднять другую бровь. Затем он закрыл книгу, глубоко вздохнул, прочел короткую лекцию о необходимости уважать женский пол, а затем велел мальчикам принести свои шляпы.

     В скромном и элегантном доме в конце Бриджес-стрит они пили чай с прекрасно одетой шотландкой, миссис МакНаб, которая, казалось, была в самых дружеских отношениях с его отцом. По окончании чаепития миссис МакНаб позвонила в маленький медный колокольчик и …

     Уильям поерзал в седле, вздохнув. Ее звали Марджери, и он посвятил ей пылкий панегирик. Был безумно влюблен в нее.

     Он вернулся после недели лихорадочных подсчетов своих средств с твердым намерением сделать предложение руки и сердца. Миссис МакНаб любезно приветствовала его, выслушала запинающиеся признания юноши с самым сочувственным вниманием, а затем сказала, что Марджери, она уверена, будет рада его добрым намерениям, но, увы, в эту минуту она занята. Однако есть милая юная девушка по имени Пегги, только что приехавшая из Девоншира, которая чувствует себя одинокой и которая, несомненно, была бы рада немного поболтать с ним, пока он будет ждать возможности поговорить с Марджери …

     Осознание того, что Марджери в эту минуту занималась с кем-то еще тем, чем занималась с ним, стало таким ошеломляющим ударом, что он сидел, разинув рот и глядя на миссис МакНаб, и очнулся только тогда, когда вошла Пегги, белокурая, со свежим личиком, улыбкой и с самыми замечательными …

     - Ой! - Уильям хлопнул по задней части шеи, укушенной оводом, и выругался.

     Лошадь замедлилась, чего он раньше не заметил, а теперь, когда он заметил …

     Он снова выругался на этот раз громче. Дорога исчезла.

     - Как, черт побери, это произошло? - громко вопросил он, но голос его прозвучал тихо, заглушенный окружающими деревьями. Слепни окружили их; один укусил лошадь, которая фыркнула и замотала головой.

     - Ладно, - произнес Уильям более спокойно. - Она не может быть далеко, не так ли? Мы ее найдем.

     Он повернул голову лошади, медленно двигаясь по широкому полукругу, который, как он надеялся, мог пересечься с дорогой. Земля здесь была сырая, утыканная кочками с длинной спутанной травой, но не заболоченная. Копыта лошади оставляли глубокие ямки, и густые комочки слипшейся грязи и травы взлетали вверх, прилипая к ногам и бокам лошади, а также к сапогам Уильяма.

     Дорога шла на северо-северо-запад … Он инстинктивно взглянул на небо, но помощи там не нашел. Однородная мягкая серость менялась, кое-где сквозь нее проявлялись тяжелые пузатые облака. До него донесся слабый раскат грома, и он снова выругался.

     Его часы тихо звякнули, и этот звук был странно успокаивающим. Он остановился, опасаясь уронить их в грязь, и вытащил их из кармана. Три часа.

     - Не так уж плохо, - ободряюще сказал он лошади. - Еще долго будет светло. - Конечно, только в теории, учитывая состояние атмосферы. На самом же деле казалось, что наступили глубокие сумерки.

     Он посмотрел на сгущающиеся тучи, прикидывая. Без сомнения, дождь пойдет, и скоро. Что ж, это не первый раз, когда он и лошадь промокнут. Он вздохнул, спешился и вытащил из походного мешка парусиновый сверток, часть своего армейского снаряжения. Забравшись назад на лошадь, он с накинутой на плечи парусиной и глубоко надвинутой шляпой возобновил упорные поиски дороги.

     Полетели первые капли, и в ответ от болота поднялся необыкновенный запах. Землистое, обильное, зеленое и … какое-то плодородное, словно болото потянулось в ленивом удовольствии, распахнув свое тело небу и испуская аромат, словно духи, исходящие от растрепанных волос дорогой шлюхи.

     Уильям рефлекторно потянулся к книге в кармане, намереваясь записать эту поэтическую мысль на полях, но затем покачал головой, бормоча себе под нос: «Идиот».

     Он особо не волновался. Как он сказал капитану Ричардсону, он много раз бывал в пределах Грейт-Дисмал. Конечно, он был не один; он и его отец иногда приезжали сюда с охотничьим отрядом или с кем-нибудь из отцовских друзей-индейцев. И это было несколько лет назад. Но …

     - Дерьмо! - выругался он. Он прогнал лошадь через заросли, которые, как он надеялся, окаймляли дорогу, только для того, чтобы найти еще больше зарослей – темные кусты можжевельника с морщинистой корой, ароматной под дождем, как стакан голландского джина. Для разворота места не было. Бормоча ругательства, он дал шенкеля лошади и стал пятить ее назад, цокая языком.

     С тревогой он увидел, что следы копыт лошади медленно наполняются водой. Но не от дождя; сама земля была влажной. Очень влажной. Он услышал сосущий звук, когда задние копыта лошади попали в болото, и рефлекторно наклонился вперед, сильно ударив лошадь коленами по ребрам.

     Потеряв опору под задними ногами, лошадь споткнулась, дёрнулась вперед, и вдруг ее задние ноги подкосились, поскользнувшись в грязи, и она вскинула голову, заржав от неожиданности. Уильям, также застигнутый врасплох, перелетел через луку и упал, приземлившись с всплеском.

     Он вскочил, как ошпаренный кот, в панике от мысли, что его затянет в один их бочагов, таящихся в Грейт-Дисмал. Однажды он видел скелет оленя, пойманный в один из них, ничего не было видно, кроме черепа с рогами, наполовину вдавленного в грязь, с длинными желтыми зубами, оскаленными, как он решил, в предсмертном крике.

     Он поспешно прошлепал к кочке, запрыгнул на нее и уселся, как царевна-лягушка, с бешено колотящимся сердцем. Его лошадь … неужели она попала в бочаг?

     Мерин, упав, барахтался в грязи, и в панике ржал; грязная вода разлеталась лоскутьями от его барахтаний.

     - Иисус, - он ухватился за пучок грубой травы, неуверенно балансируя. Это бочаг? Или просто топкое место?

     Стиснув зубы, он вытянул одну длинную ногу и осторожно ступил на колеблющуюся поверхность. Его сапог ушел ... вниз ... Он торопливо отдернул ногу назад; сапог с хлюпаньем легко высочил из грязи и воды. Еще раз … да, дно было! Ладно, теперь другую ... Он встал, размахивая руками, как аист, для равновесия, и...

     - Все в порядке! - сказал он, затаив дыхание. Только топь – не более, слава богу!

     Он прошлепал к лошади и схватил парусину, слетевшую при падении. Накинув ее на голову лошади, он торопливо замотал ей глаза. Это то, что нужно сделать, когда лошадь сильно паникует; отец показал ему, когда однажды в конюшню в их поместье «Маунт-Джосайя» ударила молния.

     К его удивлению, это, кажется, помогло. Лошадь мотала головой из стороны в сторону, но перестала бить ногами. Он схватил узду и дунул в ноздри лошади, говоря успокаивающую чепуху.

     Лошадь фыркнула, обрызгав его каплями, но, похоже, успокоилась. Он потянул ее голову вверх, и с огромным всплеском мутной воды животное тяжело вскочило на ноги. Сильно встряхнувшись с головы до хвоста, она забрызгала грязью все на расстоянии десяти футов.

     Уильям был слишком счастлив, чтобы обращать на это внимание. Он стащил парусиновый мешок с головы животного и взялся за уздечку.

     - Хорошо, - сказал он, запыхавшись. – Давай выбираться отсюда.

     Лошадь внезапно замерла, подняв голову и повернув ее вбок.

     - Что …

     Огромные ноздри раздулись, и с взрывным храпом лошадь промчалась мимо него, вырвав поводья из рук и сбив его с ног в воду … снова.

     - Проклятый ублюдок! Какого черта … - Уильям замолчал, скорчившись в грязи. Что-то длинное, серое и чрезвычайно быстрое пронеслось менее чем в двух шагах от него. Что-то большое.

     Его голова резко повернулась, но существо уже исчезло, преследуя обезумевшую лошадь, звуки панического бегства которой, прерываемые треском сломанных кустов и случайным лязгом навешенного снаряжения, удалялись вдали.

     Он сглотнул. Он слышал, что временами они охотились вместе. Рыси. Парами.

     В затылке у него покалывало, и он осторожно повернул голову, боясь двигать дальше из-за опасения привлечь внимание кого-либо, кто мог скрываться в темной путанице эвкалиптов и кустов позади него. Ни звука, кроме усиливающегося стука капель дождя по болоту.

     Белая цапля выпорхнула из-за деревьев на дальней стороне топи, едва не остановив его сердце. Он замер, затаив дыхание и вслушиваясь, пока ему не показалось, что он задохнется, но ничего не происходило, и он, вздохнув, поднялся на ноги, полы его плаща прилипли к мокрым бедрам.

     Он стоял в торфяной топи; под его ногами была губчатая растительность, но вода поднималась выше голенища его сапог. Он не тонул, но не мог вытащить сапоги, не снимая их, и был вынужден вытаскивать ноги по одной, затем выдергивать сапоги и хлюпать в чулках, держа сапоги в руках.

     Достигнув убежища на гнилом бревне, он сел, чтобы вылить воду из сапог, и, мрачно оценивая свое положение, снова надел их.

     Он заблудился. Это болото пожрало множество людей, как индейцев, так и белых. Пешком, без еды, огня или какого-либо убежища, кроме хлипкой защиты, обеспечиваемой куском парусины. Этот стандартный армейский предмет экипировки представлял собой в буквальном смысле мешок из парусины с прорезью, предназначенной для набивки соломой или сухой травой; и то, и другое в данных обстоятельствах явно отсутствуют. В остальном у него было в распоряжении лишь содержимое его карманов, состоящее из складного ножа, графитного карандаша, очень промокшего куска хлеба с сыром, грязного носового платка, нескольких монет, его часов и его книги, тоже, несомненно, промокшей. Он потянулся проверить и обнаружил, что часы остановились, а книги нет, и громко выругался.

     Казалось, это немного помогло, поэтому он повторил. Дождь сейчас лил сильно, но это не имело ни малейшего значения, учитывая его состояние. Вошь в его штанах, проснувшись, очевидно, обнаружила, что ее среда обитания затоплена, и отправилась в решительный марш в поисках более сухих мест.

     Бормоча богохульства, он встал, накинул на голову парусину и, почесываясь, заковылял в ту сторону, куда умчалась его лошадь.

     *.*.*

     Лошадь свою он так и не нашел. Или рысь убила ее, где-нибудь вне его зоны видимости, или она сбежала от нее и теперь болтается по болоту. Он нашел два предмета, свалившиеся с седла: маленький пакет из вощеной бумаги с табаком и сковородку. Ни один из этих предметов не представлял немедленной ценности, но он не хотел расставаться с любыми остатками цивилизации.

     Промокший до нитки и дрожащий под скудным укрытием парусины, он присел среди корней ликвидамбара, наблюдая, как молнии рассекают ночное небо. Каждая бело-голубая вспышка ослепляла даже сквозь закрытые веки, каждый удар грома, сотрясавший воздух, был острым, как нож, с едким запахом горелого.

     Он уже почти привык к канонаде, когда страшный взрыв швырнул его вбок, прокатив по грязи и гнилым листьям. Задыхаясь и отплевываясь, он сел, стряхивая грязь с лица. Что, черт возьми, случилось? Острая боль в руке заставила его посмотреть вниз, и в свете вспышки молнии он увидел, что в его правое предплечье вонзилась щепка, наверное, шести дюймов длиной.

     Дико оглядевшись, он увидел, что болото вокруг него усеяно свежими щепками и сучками, и почуял запах сока и сердцевины дерева, проникающий сквозь горячий запах электричества.

     Еще одна вспышка, и он увидел. Ранее в сотне футов от него он заметил огромный болотный кипарис и подумал использовать его как ориентир на рассвете. Это было самое высокое дерево в поле зрения. Больше нет: молния выявила пустое место там, где возвышался ствол; еще одна вспышка – острые зубья пня, все что осталось.

     Дрожащий и почти оглушенный громом, он вытащил из руки щепку и прижал ткань рубашки к ране, чтобы она не кровоточила. Рана не была глубокой, но от шока у него дрожали руки. Он плотно натянул на плечи парусину, защищаясь от проливного дождя, и снова свернулся калачиком среди корней ликвидамбара.

     Где-то ночью буря ушла, и с прекращением шума он впал в беспокойную дремоту и, проснувшись, обнаружил, что смотрит в белое пространство тумана.

     Пронизывающий до костей холод рассвета пронзил его. Его детство прошло в Озерном крае Англии, и из своих ранних воспоминаний он знал, что туман на холмах опасен. Овцы часто терялись в тумане, разбивались насмерть, отделялись от стада и были зарезаны собаками или лисами, замерзали или просто исчезали. Мужчины тоже иногда терялись в тумане.

     Мертвые приходят вместе с туманом, сказала как-то няня Элспет. Он мог видеть ее, худощавую старуху, прямую и бесстрашную, стоящую у окна детской и смотрящую на плывущую белизну. Она сказала это тихо, как бы самой себе; он не думал, что она осознавала, что он находится рядом. Когда она это поняла, то резко задернула занавеску и подошла налить ему чая, больше ничего не сказав.

     Ему бы не помешала чашка горячего чая, подумал он, желательно с большим количеством виски в нем. Горячий чай, горячие тосты с маслом, бутерброды с джемом, пирожные …

     Мысль о чае в детской напомнила ему о куске размокшего хлеба с сыром, и он осторожно вынул его из кармана, безмерно воодушевленный присутствием еды. Он ел медленно, смакуя безвкусную массу, как персик в коньяке, и почувствовал себя намного лучше, несмотря на липкое прикосновение тумана к лицу, капание воды с кончиков волос и то, что он промок до нитки, а его мышцы болели от того, что дрожали всю ночь.

     Накануне вечером у него хватило смекалки выставить сковороду под дождь, и теперь у него была свежая вода, имевшая восхитительный привкус беконного жира.

     - Не так плохо, - сказал он, утерев рот. - Пока.

     Голос его звучал странно. Голоса всегда звучали странно в тумане.

     Он уже дважды терялся в тумане и не имел желания повторять этот опыт, хотя иногда он повторялся в его кошмарах. Двигаясь вслепую сквозь плотную белизну, он не сможет увидеть даже своих ног и только слышать голоса мертвых.

     Он закрыл глаза, предпочтя временную темноту белому завихрению, но все еще мог чувствовать его холод на своем лице.

     Потом он услышал голоса. Он попытался не слушать.

     Решившись, он встал на ноги. Он должен двигаться. Хотя с другой стороны, блуждать вслепую среди бочагов будет сумасшествием.

     Он привязал сковородку к поясу, перевязал через плечо мокрую парусину и, протянув руку, стал шарить вокруг. Можжевельник не подойдет; дерево раскрошится под ножом, кроме того нельзя найти ни одной можжевеловой ветки, которая была бы прямой на протяжении больше нескольких дюймов. Ликвидамбар или тупело подошли бы лучше, но лучше всего ольха.

     Он нашел ольховые деревца после целой вечности блуждания в тумане. Двигался он осторожно, ставя одну ногу за другой и выжидая мгновение, чтобы убедиться в надежности почвы, и останавливался всякий раз, когда натыкался на дерево, чтобы прижать его листья ко рту и носу для идентификации.

     Пошарив среди стройных стволов, он выбрал один из них диаметром около дюйма, твердо встал на ноги и, ухватившись за деревцо обеими руками, выдернул его. Оно с коротким шорохом и ливнем листьев вышло из земли, и по его сапогу вдруг скользнуло тяжелое тело. Он вскрикнул и со всей силы опустил корень деревца на землю, но змея уже уползла.

     Вспотев, несмотря на холод, он снял сковороду и осторожно похлопал ей по невидимой земле. Не обнаружив никакого движения и найдя поверхность относительно твердой, он перевернул сковородку и сел на нее.

     Поднеся деревце к лицу, он смог разглядеть свои руки и мог не опасаться порезаться. С большим трудом он сумел ободрать ствол и обрезать его до нужной длины в шесть футов, затем принялся строгать конец, заостряя его.

     Грейт-Дисмал был опасен, но кишел дичью. Это привлекало охотников в его таинственные глубины. Уильям не собирался убивать медведя или даже оленя самодельным копьем. Тем не менее, он был достаточно искусным в охоте с острогой на лягушек. Конюх в поместье деда научил его этому давным-давно, и он часто охотился с острогой со своим отцом в Вирджинии. Хотя за последние несколько лет в Лондоне у него не было случая попрактиковаться в этом навыке, он был уверен, что не разучился.

     Он мог слышать лягушек вокруг себя, бодро квакающих и полностью игнорирующих туман.

     - «Бре­ке­ке­кекс, коакс, коакс! - пробормотал он. - Бре­ке­ке­кекс, коакс, коакс!»^[145] - но, похоже, цитаты из Аристофана лягушки также проигнорировали.

     -Ладно. Просто подождите, - сказал он им, проверяя острие большим пальцем. Подходит. В идеале острога должно иметь форму трезубца … Почему бы нет? Время у него есть.

     Прикусив язык от усердия, он принялся за работу: отрезал две дополнительные ветки, заострил их и сделал надрез, чтобы присоединить их к основному копью. Он на мгновение подумал о том, чтобы использовать кору можжевельника для их крепления, но отказался от этой идеи в пользу нити, которую вытянул из бахромы своей рубашки.

     После грозы болото размокло. Он потерял коробку с порохом, но сомневался, что даже удар молнии Иеговы, свидетелем которого он был накануне вечером, зажжет здесь огонь. С другой стороны, к тому времени, когда выглянет солнце, и ему удастся поймать лягушку, он, вероятно, будет достаточно отчаявшимся, чтобы съесть ее сырой.

     Как ни парадоксально, эта мысль успокоила его. Значит, он не умрет с голоду и не умрет от жажды; находиться в этом болоте было все равно, что жить в пропитанной водой губке.

     У него не было определенного плана. Только понимание того, что болото было большим, но конечным. И как только солнце поможет ему ориентироваться и можно быть уверенным, что он не будет ходить кругами, он пойдет по прямой, пока не достигнет твердой земли или озера. Если он найдет озеро … Дисмал-таун был построен на его берегу. Ему нужно будет только пройти по берегу озера, и, в конце концов, он найдет его.

     Так что, если он не попадет в засасывающий бочаг, не станет жертвой какого-нибудь крупного зверя, не будет укушен ядовитой змеей, не подхватит лихорадку от гнилой воды и болотных миазмов, все будет хорошо.

     Он проверил крепление своей остроги, осторожно потыкав палкой в грязь, и нашел, что оно достаточно надежно. Ничего не остается, кроме как ждать, пока рассеется туман.

     Туман рассеиваться не собирался. Более того он стал еще гуще; он едва мог разглядеть свои пальцы в нескольких дюймах от глаз. Вздохнув, он завернулся в мокрый мундир, поставил острогу рядом с собой и оперся спиной в ольховый ствол. Он обхватил руками колени, чтобы сохранить то немногое тепло, которое еще удерживало его тело, и закрыл глаза, чтобы не видеть бесконечную белизну.

     Лягушки все еще квакали. Однако теперь, не отвлекаясь, он начал слышать другие шумы болота. Большинство птиц молчали, пережидая туман, как и он, но время от времени в тумане эхом разносился глухой стон выпи. Изредка слышались шорохи и всплески. Ондатра, подумал он.

     Громкое «Плюх!» показало, что в воду с бревна упала черепаха. Эти звуки его успокаивали, потому что он знал, кому они принадлежат. Его больше настораживали слабые шелестящие звуки, которые могли принадлежать трущимся веткам деревьев, хотя воздух был неподвижен, или охотящемуся зверю. Резко оборвался пронзительный крик какого-то маленького животного. Болото кряхтело и постанывало.

     Однажды он слышал, как камни разговаривали между собой на сопках Хелуотера, в Озерном крае, доме его бабушки и дедушки по материнской линии. В тумане. Он никому об этом не рассказывал.

     Он немного пошевелился и почувствовал что-то под челюстью. Хлопнув рукой по шее, он обнаружил присосавшуюся к ней пиявку. Он с отвращением отодрал ее и со всей силы швырнул в туман. Похлопывая себя по всему телу дрожащими руками, он откинулся на ствол, пытаясь отогнать воспоминания, которые нахлынули вместе с клубящимся туманом. Он также слышал шепот своей матери, своей настоящей матери. Они устроили пикник на холмах, его дедушка и бабушка, мама Изобель и несколько друзей со слугами. Когда туман внезапно опустился, как это иногда случалось, все бросились собирать обеденные принадлежности, а он остался один, наблюдая, как неумолимая белая стена безмолвно катится к нему.

     И он мог поклясться, что слышал женский шепот, слишком тихий, чтобы разобрать слова, но каким-то образом в нем ощущалась тоска, и он знал, что она говорила с ним.

     Он шагнул в туман. На несколько мгновений его очаровало движение водяного пара у земли, то, как он мерцал, дрожал и казался живым. Но затем туман стал гуще, и он понял, что заблудился.

     Он позвал. Сначала женщину, которую считал своей матерью. Мертвые приходят в тумане. Это было почти все, что он знал о своей матери, что она умерла. Она была не старше его сейчас, когда умерла. Он видел три ее портрета. Ему говорили, что у него ее волосы и ее умение обращаться с лошадьми.

     Она ответила ему; он готов поклясться, что она ответила ему, но без слов. Он почувствовал ласку прохладных пальцев на своем лице и зачарованно побрел дальше.

     Затем он упал и скатился, кувыркаясь по камням, в маленькую лощину, сильно ушибся и лежал, задыхаясь. Туман накрыл его, проплывая над головой и с жадностью спеша поглотить все вокруг. Затем он начал слышать шорох камней вокруг себя и стал ползти, а потом с криком побежал так быстро, как только мог. Опять упал, встал и побежал дальше.

     Окончательно упал не в силах двигаться дальше и в ужасе скорчился на жесткой траве, окруженный огромной слепой пустотой. Затем он услышал, как его звали голоса, которые он знал, и попытался закричать в ответ, но горло у него пересохло, и он, издавая только отчаянные скрежещущие звуки, помчался в ту сторону, откуда, как ему казалось, раздавались голоса. Но звук в тумане неверен, и все не так, как кажется: ни звук, ни время, ни место.

     Снова и снова бежал он на голоса, но обо что-то ударился, споткнулся и скатился по склону, натыкаясь на скальные выступы, и, наконец, повис, схватившись за край обрыва. Голоса теперь остались позади него, растворились в тумане, оставив его в одиночестве.

     Его нашел Мак. Внезапно из тумана появилась большая рука и схватила его, и в следующую секунда его подняли, всего в синяках, царапинах и крови, и он крепко вцепился в грубую рубашку шотландского конюха. Сильные руки держали его так, словно никогда больше не отпустят.

     Он сглотнул. Когда ему снился этот кошмар, иногда он просыпался от того, что Мак держал его. Иногда Мака не было, и он просыпался в холодном поту, не в силах снова заснуть из-за страха перед поджидающим туманом и голосами.

     Он замер, услышав шаги. Осторожно вдохнул и учуял безошибочно узнаваемый запах свежего свиного дерьма. Он не двигался; дикие свиньи опасны, если их напугать.

     Сопящие звуки, и снова шаги, шорох и ливень капель воды, когда тяжелые тела касались листьев кустов остролиста и падуба. Они двигались медленно и целенаправленно. Он резко сел, поворачивая голову туда-сюда, пытаясь точно определить местонахождение звука. Никто не мог двигаться в этом тумане уверенно, если только он не следовал по тропе.

     Болото было испещрено тропами, проложенными оленями и используемыми всеми животными от опоссумов до черных медведей. Тропы бесцельно петляли, и только две вещи были в них постоянны: во-первых, они вели к питьевой воде, а во-вторых, они не вели в предательскую трясину. Что при данных обстоятельствах для Уильяма было достаточно.

     Они говорили о его матери, что она была безрассудной. «Она всегда была такой безрассудной, такой импульсивной», - грустно сказала его бабушка, качая головой. И ее глаза с тревогой остановились на нем. «И ты такой же, как она, - сказали эти встревоженные глаза. - Боже, помоги нам всем».

     - Может быть, да, - произнес он вслух и, сжимая свое лягушачье копье, вызывающе встал. - Но я не умер. Еще нет.

     Он это ясно понимал. И что оставаться на месте, когда заблудился, хорошая идея, только если кто-то тебя ищет.

     Глава 37. ЧИСТИЛИЩЕ

     В середине третьего дня он нашел озеро.

     Он вышел к нему через огромные колонны болотных кипарисов, возвышающихся из затопленной земли. Голодный с головокружением от лихорадки, он медленно брел по воде глубиной по икры ног.

     Воздух был неподвижен и тих; так же как и вода. Единственное движение создавало медленное переставление его ног, да жужжали надоедливые насекомые. Его глаза опухли от укусов комаров, а у вшей появилась компания в виде мокриц и песчаных блох. Порхающие туда-сюда стрекозы не кусали его, как сотни роящихся вокруг москитов, но мучили по-своему – солнечный свет блестел золотым, синим и красным на их прозрачных крыльях и сияющих телах, заставляя смотреть на них и вызывая головокружение.

     Гладкая поверхность воды отражала стоящие в ней деревья с таким совершенством, что он не мог понять, где находится он сам, ненадежно балансируя между двумя зеркальными мирами. Он то и дело терял ощущение верха и низа, головокружительное зрелище неба сквозь ветви высоких кипарисов вверху было таким же, как и внизу. Деревья возвышались над ним более чем на восемьдесят футов, и вид облаков, казалось, плывущих прямо сквозь мягко шевелящиеся ветви внизу, вызывал у него странное ощущение, что он вот-вот упадет – вверх или вниз, он не мог сказать.

     Он вытащил кипарисовую щепку из руки и сделал все возможное против заражения, пустив кровь, но под кожей остались маленькие кусочки дерева, и рука была горячей и пульсировала. Как и его голова. Холод и туман исчезли, как будто их никогда и не было, и он медленно шел по жаркому и притихшему миру. Глаза его горели.

     Если он не поднимал глаз от воды, обтекающей его сапоги, то ее волны разбивали изображение и удерживали его в вертикальном положении. Но если посмотреть на стрекоз … От этого его пошатывало, и он терял ориентацию, так как они, казалось, не находились ни в воздухе, ни в воде, а были частью того и другого.

     В воде появилось странное углубление, в нескольких дюймах от его правой икры. Он моргнул, потом увидел тень от тяжелого тела, скользящего в воде. Зловещая, заостренная треугольная голова.

     Он сглотнул и остановился как вкопанный. Змея, к счастью, не остановилась.

     Он смотрел, как она уплывает, и размышлял, годится ли она для еды. Хотя без разницы; он сломал свое лягушачье копье, хотя и поймал трех лягушек, прежде чем хрупкое крепление не выдержало. Маленькие. Вкус у них был не плохой, несмотря на резиновое ощущение сырой мякоти. Его желудок сжался, грызя сам себя, и он боролся с безумным порывом броситься за змеей, схватить ее и впиться зубами в ее плоть.

     Может быть, он мог поймать рыбу.

     Он постоял несколько минут, чтобы убедиться, что змея уплыла. Затем сглотнул и сделал еще один шаг. И пошел дальше, не сводя глаз с маленьких волн, которые создавали его движущиеся ноги, разбивая на осколки зеркальную воду вокруг себя.

     Вскоре, однако, ее поверхность начала двигаться, сотни крошечных волн плескались о серо-коричневую древесину кипарисов, мерцая так, что головокружительный водоворот деревьев и облаков исчез. Он поднял голову и увидел перед собой озеро.

     Оно было огромно. Гораздо больше, чем он думал. Гигантские болотные кипарисы возвышались из воды; среди них на солнце белели пни и стволы отживших свое деревьев. Дальний берег был темным, заросшим тупело, ольхой и камышом. А сама вода, казалось, простиралась перед ним на многие мили, коричневая, как чай, настоявшийся от росших в ней деревьев.

     Облизнув губы, он нагнулся, зачерпнул пригоршню коричневой воды и выпил, потом выпил еще. Она был свежей и немного горьковатой.

     Он провел мокрой рукой по лицу; прохладная влажность заставила его вздрогнуть от внезапного холода.

     - Ладно, - сказал он, чувствуя нехватку дыхания. Он двинулся вперед, земля под ним постепенно уходила вниз, пока он не оказался на открытой воде, оставив позади густые заросли болота. Его все еще лихорадило, но он не обращал на это внимания.

     Озеро Драммонд было названо в честь одного из первых губернаторов Северной Каролины. Охотничий отряд, в котором был губернатор Уильям Драммонд, отправился на болото. Неделю спустя он, единственный выживший, вышел полумертвый от голода и лихорадки, но с новостями об огромном неизвестном озере посреди Грейт-Дисмал.

     Уильям сделал долгий судорожный вдох. Что ж, его еще не съели. И он добрался до озера. В каком направлении находится Дисмал-таун?

     Он медленно осмотрел берег, ища какие-либо следы дыма из труб, какие-либо просветы в густых зарослях, которые могли свидетельствовать о поселении. Ничего.

     Вздохнув, он полез в карман и нашел шестипенсовик. Он подбросил его в воздух и едва не уронил, когда тот отскочил от его медленных пальцев. Поймал! Решка. Значит, налево. Он решительно повернулся и пошел.

     Его нога задела что-то в воде, он глянул вниз и увидел белую вспышку рта мокасиновой змеи, когда та поднялась из воды и ударила его в ногу. Он рефлекторно дернул ее вверх, и клыки змеи ненадолго вонзились в кожу голенища.

     Он закричал и яростно тряхнул ногой, сбив рептилию, которая отлетела и с всплеском плюхнулась в воду. Нимало не смутившись, существо почти мгновенно развернулось и устремилось к нему.

     Уильям сорвал с пояса сковороду и, изо всех сил взмахнув ею, вычерпнул змею из воды и выбросил в воздух. Он не стал ждать, куда она приземлится, а повернулся и побежал к берегу.

     Он бросился в заросли эвкалипта и можжевельника и остановился, задыхаясь от облегчения. Облегчение было недолгим. Когда он повернулся, посмотреть назад, то увидел, как змея с блестящей, как медь, коричневой кожей скользила по берегу вслед за ним по заросшей травой земле.

     Он вскрикнул и побежал.

     Он бежал вслепую, хлюпая ногами по лужам, наталкиваясь и отскакивая от деревьев и ударяясь о ветви. Его ноги цеплялись за камыши и остролисты, сверху ливнем сыпались листья и оборванные веточки. Он не оглядывался назад, но и не особо смотрел вперед, и потому совершенно неожиданно наткнулся на человека, стоящего у него на пути.

     Мужчина вскрикнул и повалился на спину, Уильям оказался на нем. Он приподнялся и обнаружил, что смотрит в лицо изумленному индейцу. Прежде чем он успел извиниться, кто-то схватил его за руку и резко поднял.

     Это был другой индеец, который что-то сказал ему сердито и вопросительно.

     Он искал в голове хоть какие-либо слова из торговых разговоров с индейцами, ничего не нашел и, указывая в сторону озера, выдохнул: «Змея!» Однако индейцы, очевидно, поняли, потому что на их лица сразу же появилась настороженность, и они посмотрели туда, куда он указывал. В подтверждение его рассказа в поле зрения мелькнула раздраженная мокасиновая змея, ползущая среди корней ликвидамбара.

     Оба индейца издали клич; один из них вытащил дубинку из перевязи за спиной и ударил змею. Он промахнулся; змея тут же свилась в кольцо и ударила его. Она тоже промахнулась, но ненамного, и индеец дернулся назад, выронив дубину.

     Другой индеец что-то с возмущением произнес. Взяв в руки свою дубинку, он начал осторожно кружить вокруг змеи. Та, еще больше разъяренная этим нападением, с громким шипением развернулась на своих извивающихся кольцах и копьем метнулась к его ноге. Он вскрикнул и отскочил назад, хотя дубинку не выпустил.

     Между тем Уильям, обрадованный, что не стал центром внимания змеи, попятился с ее пути. Однако, увидев, что змея на мгновение потеряла равновесие – если вообще можно сказать, что змеи его имеют – он схватил свою сковороду, высоко взмахнул ею и со всей силой опустил ребром вниз.

     Движимый паникой, он обрушивал ее снова и снова. Наконец он остановился, дыша, как кузнечные мехи, пот струился по его лицу и телу. Сглотнув, он осторожно поднял сковороду, ожидая найти кровавый фарш на раздолбанной земле.

     Ничего. Он мог ощущать запах рептилии, слабое зловоние, похожее на запах гнилых огурцов, но ничего не видел. Он прищурился, пытаясь что-нибудь разглядеть в массе развороченной грязи и листьев, затем посмотрел на индейцев.

     Один из них пожал плечами. Другой указал на озеро и что-то сказал. Очевидно, змея разумно решила, что она в меньшинстве, и отправилась по своим делам.

     Уильям неловко выпрямился, держа в руке сковороду. Мужчины обменялись нервными улыбками.

     В целом с индейцами он чувствовал себя комфортно. Многие индейцы пересекали их земли, и его отец всегда радушно встречал их, потчевал ужином и курил с ними на веранде. Он не мог сказать, из какого племени эти двое. Лица их были как у представителей алгонкинских племен, скуластые и резкие. Однако не слишком ли далеко к югу от их обычных охотничьих угодий?

     Индейцы в свою очередь рассматривали его и обменивались взглядами, от которых что-то покалывало в основании его позвоночника. Один из них что-то сказал другому, искоса наблюдая за Уильямом: понимает ли тот их. Другой широко улыбнулся, обнажая зубы в коричневых пятнах.

     - Табак? - спросил индеец, протягивая руку.

     Уильям кивнул, пытаясь успокоить дыхание, и потянулся к карману правой рукой, чтобы не отпускать сковородку в левой.

     Наверняка, эти двое знали путь из болота, ему следует установить с ними дружеские отношения … Он пытался мыслить логически, но мешали его базовые инстинкты. Базовые инстинкты полагали, что он должен убираться отсюда к дьяволу и прямо сейчас.

     Вытащив вощеный сверток с табаком, он со всей силы швырнул его в переднего индейца, который бросился к нему, и побежал.

     Позади него раздался удивленный возглас, а затем топот ног. Его базовые инстинкты, получив полное подтверждение своим опасениям, подстегивали его, но он знал, что долго не выдержит. Побег от змеи израсходовал большую часть его сил, а необходимость бежать с железной сковородой в одной руке совсем не помогала.

     Его лучший шанс заключался в том, чтобы опередить их на достаточное расстояние и найти укрытие. С этой мыслью он заставил себя приложить еще больше усилий, мчась по открытой местности под зарослями эвкалипта, затем сворачивая в заросли можжевельника, и почти сразу снова выскакивая на охотничью тропу. На мгновение он заколебался – не спрятаться ли в чаще? – но желание бежать было непреодолимым, и он помчался по узкой тропе, не обращая внимания на лианы и ветки, цепляющиеся за его одежду.

     Он вовремя услышал свиней, слава богу. Испуганное фырканье и ворчание, громкий шелест щеток и сосущие звуки, когда несколько тяжелых тел вскочили на ноги. Он почувствовал запах теплой грязи и вонь свиной плоти; там за поворотом должно быть их лежбище.

     - Дерьмо! - пробормотал он и спрыгнул с тропы в кусты. Юпитер, и что сейчас? Забраться на дерево? Он тяжело дышал, пот заливал глаза.

     Деревья поблизости состояли из можжевельника, некоторые достаточно большие, но покрытые густыми иголками и искривленные. Забраться на них невозможно. Он метнулся за одно дерево и скорчился, пытаясь унять шумное дыхание.

     Сердце гулко стучало в его ушах, и он не мог слышать преследователей. Что-то коснулось его руки, и он, рефлекторно взмахнув сковородкой, вскочил на ноги.

     Пес издал изумленный визг, когда сковородка стукнула его в плечо, оскалился и зарычал.

     - Какого черта ты здесь делаешь? - прошипел Уильям. Черт возьми, это существо было размером с маленькую лошадь!

     Шерсть собаки поднялась дыбом, делая ее похожей на волка – боже, это же не мог быть волк? – и она залаяла.

     - Заткнись, ради бога! - но было уже поздно; возбужденные голоса индейцев послышались совсем рядом. - Стой, - прошептал он, протягивая ладонь к собаке и отступая назад. - Оставайся на месте. Хорошая собака.

     Собака, однако, последовала за ним, продолжая рычать и лаять. Ее лай еще больше встревожил свиней; на тропинке раздался топот копыт и удивленный возглас одного из индейцев.

     Уильям краем глаза уловил движение и развернулся, держа свое оружие наизготовку. Очень высокий индеец моргнул, глядя на него. Черт, еще один.

     - Прекрати, пес, - мягко произнес индеец с отчетливым шотландским акцентом. Уильям в свою очередь моргнул.

     Пес перестал лаять, но продолжал кружить вокруг, нервируя его и постоянно рыча.

     - Кто … - начал было Уильям, но его прервали два первых индейца, которые внезапно появились из подлеска. Они резко остановились при виде новичка и бросили настороженный взгляд на собаку, которая обратила на них внимание, наморщив нос и обнажив внушительный ряд блестящих зубов.

     Один из первых индейцев сказал новоприбывшему что-то резкое. Слава богу, они не вместе. Высокий индеец ответил явно недружелюбным тоном. Уильям понятия не имел, что он сказал, но это не понравилось двум другим. Их лица потемнели, и один импульсивно потянул руку к своей дубинке. Собака издала какой-то булькающий звук в горле, и рука тотчас же опустилась.

     Первые индейцы, казалось, были настроены спорить, но высокий индеец прервал их, что-то безапелляционно сказав, и взмахнул рукой в безошибочном жесте «Убирайтесь!». Двое других обменялись взглядами, и Уильям, выпрямившись, встал рядом с высоким индейцем, уставившись на них. Один из них ответил ему злобным взглядом, но его друг задумчиво перевел взгляд с высокого индейца на собаку и почти незаметно покачал головой. Не говоря ни слова, они повернулись и ушли.

     Ноги Уильяма дрожали, по телу прокатывались волны лихорадочного жара. Несмотря на нежелание подходить близко к собаке, он сел на землю. Его пальцы онемели, так сильно он сжимал ручку сковороды. С некоторым трудом он разогнул их и положил ее рядом с собой.

     - Спасибо, - произнес он и вытер рукавом пот с лица. - Вы говорите по-английски?

     - Я встречал англичан, которые говорили, что нет, но думаю, вы меня поймете, - индеец сел рядом с ним и с любопытством поглядел на него.

     - Христос, - сказал Уильям, - вы не индеец. - Лицо его действительно не было алгонкинским лицом. Увидев его ближе, он понял, что тот моложе, чем он подумал, вероятно, немного старше его, и совершенно очевидно, что он белый. Хотя его кожа сильно загорела, а по обеим скулам вилась татуировка в виде двойных цепочек из точек. Он был одет в кожаную рубашку и лосины, а через одно плечо был перевязан совершенно нелепый красно-черный шотландский плед.

     - Да, - сухо сказал мужчина. Он поднял подбородок, показывая направление, в котором ушли индейцы. - Где вы познакомились с этой компанией?

     - На берегу озера. Они попросили табаку, и я дал им. Но потом они погнались за мной; не знаю, почему.

     Мужчина пожал плечами.

     - Они хотели увести вас на запад и продать в рабство в земли шауни, - он коротко улыбнулся. - Они предложили мне половину вашей цены.

     Уильям глубоко втянул воздух.

     - Благодарю вас. То есть … я полагаю, у вас нет такого же намерения?

     Мужчина не рассмеялся, но от него отчетливо повеяло весельем.

     - Нет, я не иду на запад.

     Уильям почувствовал себя легче, хотя жар погони утих, уступив место ознобу. Его правая рука снова начала болеть.

     - Вы не думаете … они могут вернуться?

     - Нет, - небрежно бросил мужчина. – Я сказал им уйти.

     Уильям уставился на него.

     - Почему вы думаете, что они послушаются вас?

     - Потому что они минго, - ответил тот терпеливо, - а я кахиен-кехака, могавк. Они меня боятся.

     Уильям с сомнением посмотрел на него, но мужчина не шутил. Он был почти такой же высокий, как он сам, но худой, как кнут кучера. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад с помощью медвежьего жира. Он выглядел уверенным, но не персоной, внушающей страх.

     Мужчина рассматривал его с таким же интересом. Уильям кашлянул, прочищая горло, затем протянул руку.

     - Ваш слуга, сэр. Я Уильям Рэнсом.

     - О, я знаю вас достаточно хорошо, - сказал мужчина с довольно странной ноткой в голосе. Он протянул руку и крепко пожал руку Уильяма. – Иэн Мюррей. Мы встречались. – Его взгляд пробежал по изорванной, растрепанной одежде Уильяма, по его расцарапанному потному лицу и заляпанным грязью сапогам. – Выглядите немного лучше, чем в прошлый раз, но ненамного.

     *.*.*

     Мюррей снял котелок с огня и поставил на землю. Затем на короткое время положил нож на угли, вытащил и сунул лезвие в сковородку, наполненную водой. Горячий металл зашипел, и над сковородкой поднялось облачко пара.

     - Готовы? - спросил он.

     - Да.

     Уильям встал на колени возле большого ствола поваленного тополя и положил на него раненную руку. Она довольно сильно распухла; большой обломок занозы чернел под кожей, болезненно воспаленная кожа вокруг него стала полупрозрачной от гноя.

     Могавк, а он не мог думать о нем иначе, несмотря на имя и акцент, посмотрел на него, вопросительно приподняв брови.

     - Это вас я слышал раньше? Вы кричали, - он взял запястье Уильяма.

     - Да, я кричал, - ответил Уильям натянутым тоном. - На меня набросилась змея.

     - О, - рот Мюррея слегка дрогнул. - Вы кричали, как девчонка, - сказал он, возвращаясь к работе, и опустил нож.

     Уильям издал глубокий нутряной звук.

     - Да, это лучше, - сказал Мюррей. Он коротко улыбнулся, словно про себя, и, крепко сжав запястье Уильяма, аккуратно разрезал кожу рядом с занозой, открыв ее примерно на шесть дюймов. Отогнув кожу острием ножа, он выдернул большую занозу, затем аккуратно выковырял более мелкие обломки.

     Вытащив, сколько мог, он обернул ручку котелка куском своего рваного пледа, поднял его и вылил парящую воду на открытую рану.

     Уильям издал еще более нутряной звук, на этот раз сопровождаемый словами.

     Мюррей покачал головой и укоризненно цокнул языком.

     - Ладно. Полагаю, мне придется не дать вам умереть, потому что, если вы умрете, то обязательно попадете в ад с такими выражениями.

     - Я не собираюсь умирать, - резко сказал Уильям. Он тяжело дышал и вытер лоб свободной рукой. Он осторожно поднял раненную руку и стряхнул с кончиков пальцев окрашенную кровью воду, хотя от этого у него закружилась голова, и он довольно неожиданно сел на бревно.

     - Наклоните голову между коленами, если она кружится.

     - Не кружится.

     На это не последовало никакого ответа, только звуки жевания. Ожидая, пока закипит чайник, Мюррей зашел в воду и вытащил несколько пригоршней какой-то сильно пахнущей травы, которая росла возле берега. Сейчас он жевал листья, выплевывая получившиеся зеленые комки на кусок ткани. Вытащив из своего мешка довольно сморщенную луковицу, он отрезал от нее большой ломтик и критически посмотрел на него, но, казалось, решил, что он пойдет и не пережеванный. Он добавил его к зеленым кучкам и аккуратно сложил ткань.

     Получившийся пласт он наложил на рану и обмотал полосками ткани, оторванными от полы рубашки Уильяма.

     Мюррей задумчиво взглянул на него.

     - Вы очень упрямый, да?

     Уильям уставился на шотландца, возмущенный этим замечанием, хотя на самом деле ему неоднократно говорили друзья, родственники и военное начальство, что его упрямство однажды убьет его. Но это же не написано на его лице!

     - Что, черт возьми, вы имеете в виду?

     - Я не думал оскорбить вас, - спокойно сказал Мюррей и наклонился, чтобы зубами завязать узелок на импровизированной повязке. Он отвернулся и сплюнул нитки. - Я надеюсь, вы такой, потому что до помощи довольно далеко, и будет хорошо, если вы достаточно упрямы, чтобы не умереть по дороге.

     - Я сказал, что я не собираюсь умирать, - уверил его Уильям. - И мне не нужна помощь. Где … Как далеко мы от Дисмал-тауна?

     Мюррей пожевал губами.

     - Довольно далеко, - ответил он и приподнял одну бровь. - У вас там дела?

     Уильям мгновение размышлял, но кивнул головой. Ничего страшного, если он расскажет.

     Мюррей снова приподнял бровь.

     - Какие же?

     - У меня … там дело к некоторым джентльменам, - когда он это сказал, его сердце дернулось. Христос, книга! Он был так занят разнообразными испытаниями и приключениями, что истинная важность ее потери не приходила ему в голову.

     Помимо развлечения и использования ее в качестве палимпсеста для его собственных размышлений, книга была жизненно важна для миссии. В ней было несколько тщательно размеченных отрывков, код которых давал ему имена и местонахождение людей, которых он должен был посетить, и, что более важно, то, что он должен им сказать. Он мог вспомнить немало имен, подумал он, но остальное …

     Его тревога была так велика, что затмила болезненную пульсацию в руке, и он резко вскочил, охваченный желанием броситься обратно в Грейт-Дисмал и начать прочесывать болото дюйм за дюймом, пока не найдет книгу.

     - Вы в порядке? - Мюррей тоже встал и смотрел на него со смесью любопытства и беспокойства.

     - Я … да. Просто … я кое о чем подумал, вот и все.

     - Ну, лучше подумать об этом, сидя, хорошо? Вы сейчас упадете в огонь.

     Глаза Уильяма ослепило светом. Пульсирующие точки тьмы и света закрыли большую часть лица Мюррея, но выражение тревоги на нем было все еще заметно.

     - Я … да, - он сел даже более резко, чем вскочил. Холодный тяжелый пот внезапно выступил на лице. Ладонь на его здоровой руке заставила его лечь, и он послушался, смутно чувствуя, что это лучше, чем упасть в обморок.

     Мюррей издал встревоженный шотландский звук и пробормотал что-то нечленораздельное. Уильям чувствовал, как мужчина неуверенно навис над ним.

     - Я в порядке, - сказал он, не открывая глаз. - Мне просто … нужно немного отдохнуть.

     - Ммфм.

     Уильям не мог сказать, означал ли этот звук поддержку или тревогу, но Мюррей ушел, вернувшись через мгновение с одеялом, которым он молча укрыл Уильяма. Уильям сделал слабый благодарный жест, не в силах говорить, так как его зубы начали стучать от холода.

     Его ноги болели уже некоторое время, но он игнорировал это, чтобы двигаться дальше. Теперь его охватила такая пронзительная боль, что ему хотелось громко стонать. Чтобы удержаться, он подождал, пока зубы престанут стучать, чтобы можно было говорить, и позвал Мюррея.

     - Вы знаете Дисмал-таун, сэр? Вы бывали там?

     - Да, иногда, - он мог видеть темный силуэт Мюррея у костра и слышать лязг металла о камень. - Название ему очень подходит^[146].

     - Ха, - слабо произнес Уильям. - Надо думать. И вы случайно не в-в-встречали мистера Вашингтона?

     - Пять или шесть штук. У генерала много кузенов.

     - Г-г …

     - Генерал Вашингтон. Может быть, вы слышали о нем? - в шотландском голосе могавка слышался явный намек на усмешку.

     - Я, да. Но, конечно же … - его голос оборвался, и он собрался с силами, приведя в порядок свои блуждающие мысли. - Мистер Генри Вашингтон. Он тоже родственник генерала?

     - Насколько я знаю, любой по имени Вашингтон в пределах трехсот миль является родственником генерала, - Мюррей, наклонившись над мешком, вытащил что-то большое и меховое со свисающим длинным голым хвостом. - Почему?

     - Я … ничего, - озноб уменьшился, и он испустил длинный благодарный вздох, напряженные мышцы живота расслабились. Но слабые нити настороженности пробивались сквозь сгущающийся туман лихорадки. - Мне говорили, что мистер Генри Вашингтон – известный лоялист.

     Мюррей в удивлении повернулся к нему.

     - Кто, ради Брайд, мог сказать вам такое?

     - Очевидно, кто-то сильно ошибался, - Уильям прижал ладони к глазам. Его раненная рука болела. - Что это? Опоссум?

     - Ондатра. Не беспокойтесь, она свежая. Я убил ее как раз перед нашей встречей.

     - О, хорошо, - он почувствовал себя удивительно уютно и не мог сказать – почему. Не из-за ондатры. Он ел их довольно часто и находил их мясо вкусным, хотя лихорадка лишила его аппетита. Он чувствовал, что ослабел от голода, но есть не хотелось. Нет, из-за этого «не беспокойтесь», произнесенным добрым, спокойным тоном с шотландским акцентом. Конюх Мак часто говорил ему так, была ли это проблема с пони, который его сбросил, или ему не позволяли ехать в город с дедушкой. «Не беспокойтесь, все будет хорошо».

     От потрескивания шкуры, отделяемой от лежащих под ней мускулов, у него на мгновение закружилась голова, и он закрыл глаза.

     - У вас рыжая щетина.

     Донесся до него голос Мюррея, полный удивления.

     - Вы только сейчас это заметили? - сердито сказал Уильям и открыл глаза. Цвет бороды смущал его; в то время как волосы на голове, груди и конечностях были приличного темно-каштанового цвета, на подбородке и в интимных местах они имели неожиданно яркий оттенок, который оскорблял его. Он брезгливо брился даже на корабле или в пути, но его бритва, разумеется, исчезла вместе с лошадью.

     - Ну, да, - мягко сказал Мюррей. - Полагаю, раньше я несколько отвлекся. - Он замолчал, сосредоточившись на своей работе, и Уильям попытался расслабиться, надеясь немного поспать. Он очень устал, но уснуть не мог; перед его закрытыми глазами возникали повторяющиеся образы болота, видения, которые он не мог ни игнорировать, ни отбросить.

     Корни, похожие на петли силков, грязь, вонючие коричневые комки влажного свиного дерьма, тревожно похожего на человеческое …

     Мертвые листья, плывущие по воде, как коричневое стекло, отражения, разбивающиеся о его голени … слова в воде, поблекшие страницы его книги, издевательски опускающиеся в глубину …

     Небо, такое же головокружительное, как озеро, ощущение, что он может упасть вверх так же легко, как и вниз, и утонуть в насыщенном водой воздухе ... утонуть в собственном поту ... Молодая женщина, слизывающая пот с его лица, навалившись на него горячим и надоедливым телом, так что он крутился и вертелся, но не мог избежать ее подавляющего внимания …

     Пот собирался у него за ушами в волосах … медленно наливался большими жемчужинами в щетине его вульгарной бороды … застывал на коже … Одежда превратилась в капающий саван … Женщина все еще была здесь, теперь мертвая … мертвая тяжесть на его грудь, прижимающая его к ледяной земле …

     Туман и ползущий холод … Белые пальцы лезут ему в глаза и в уши. Он должен держать рот закрытым, иначе он проникнет внутрь него … Белый.

     Он, содрогаясь, сжался в клубок.

     Наконец, Уильям уснул и проснулся некоторое время спустя к густому аромату жареного мяса. Прижавшись к нему, лежал, похрапывая, большой пес.

     - Иисус, - произнес он, со смущением вспомнив молодую женщину в своем сне. Он слабо толкнул пса. - Как он здесь оказался?

     - Это Ролло, - сказал ему с упреком Мюррей. - Я заставил его лечь рядом с вами для тепла. Вас трясло от лихорадки, если вы не заметили.

     - Я заметил, - Уильям с трудом выпрямился и заставил себя сесть, но снова улегся на безопасном расстоянии от собаки, которая теперь лежала на спине, задрав лапы, и больше походила на гигантское мохнатое мертвое насекомое. Уильям провел рукой по своему влажному лицу, пытаясь убрать этот образ из головы, пока он не проник в его лихорадочные сны.

     Наступила ночь, и над головой открылось небо, чистое, пустое и бездонное, без луны, но со сверкающими далекими звездами. Он подумал об отце своего отца, умершем задолго до его рождения, известном астрономе-любителе. Отец часто брал его, а иногда и мать, лежать на лужайках в Хелуотере, смотреть на звезды и слушать про созвездия. Эта холодная иссиня-черная пустота заставляла лихорадочно дрожать кровь, но тем не менее звезды дарили утешение.

     Мюррей тоже смотрел вверх с отстраненным выражением на татуированном лице.

     Уильям лежал на спине, прислонившись к бревну, и пытался размышлять. Что делать ему дальше? Он все еще пытался переварить новость о том, что Генри Вашингтон и, следовательно, остальные его контакты в Дисмал-тауне были повстанцами. Правду ли говорил этот странный шотландский могавк? Или с какой-то своей целью пытался ввести его в заблуждение?

     Хотя с какой? Мюррей ничего не знал об Уильяме, кроме его имени и имени его отца. И лорд Джон был частным лицом, когда они встречались несколько лет назад во Фрейзерс-Ридже. Мюррей не мог с уверенностью знать, что Уильям является британским офицером, тем более шпионом, и не мог знать про его миссию.

     А если он не хотел ввести его в заблуждение и был правдив в сказанном … Уильям сглотнул, рот у него стал сухой и липкий. Тогда у него не много выбора. Что случилось бы, если бы он попал в гнездо мятежников в таком отдаленном месте, как Дисмал-таун, и беспечно раскрыл себя и свою миссию? «Они бы повесили тебя на ближайшем дереве, - холодно сказал его мозг, - и бросили твое тело в болото. Что еще?»

     Эти размышления привели его к еще более неприятной мысли: как капитан Ричардсон мог так ошибиться?

     Он яростно замотал головой, пытаясь привести мысли в порядок, но в результате у него снова закружилась голова. Однако это движение привлекло внимание Мюррея; он посмотрел в его сторону, и Уильям импульсивно заговорил.

     - Вы сказали, что вы могавк?

     - Да.

     Глядя на татуированное лицо, на темные глаза, Уильям в этом не сомневался.

     - Как это случилось? - торопливо спросил он, чтобы Мюррей не подумал, что он сомневается в его словах. Мюррей заметно поколебался, но ответил.

     - Я женился на женщине из кахиен-кехака. Я был принят в клан волка людей из Снейктауна.

     - А … ваша жена …?

     - Я больше не женат, - было сказано без враждебности, но таким тоном, который не предполагал дальнейшего разговора на эту тему.

     - Мне жаль, - формально произнес Уильям и замолчал. Озноб возвращался и, несмотря на свое нежелание, он откатился от бревна, натянул одеяло по самые уши и прижался к псу, который вздохнул, громко пустил газы, но не пошевелился.

     Когда лихорадка снова отпустила его, он погрузился в сон, теперь полный жестокости и ужаса. В его разуме он каким-то образом стал индейцем, и его преследовали другие дикари, которые превращались в змей. Змеи превращались в корни деревьев, которые ползали в извилинах его мозга, разрывая его череп, освобождая его для новых гнезд змей, свертывающихся петлями …

     Он снова проснулся, весь в поту и с болью в костях. Он попытался встать, но обнаружил, что руки его не слушаются. Кто-то встал на колени рядом с ним, шотландец, могавк … Мюррей. Он вспомнил имя с каким-то облегчением и с еще большим облегчением понял, что Мюррей держит фляжку у его губ.

     Это была вода из озера; он узнал ее странную свежую горечь и жадно выпил.

     - Спасибо, - хрипло произнес он и вернул пустую фляжку. Вода придала ему достаточно сил, чтобы сесть. Его голова все еще кружилась от лихорадки, но кошмары отступили, по крайней мере, на данный момент. Он вообразил, что они притаились в ожидании прямо за маленьким пятном света, создаваемым огнем, и решил, что он больше не будет спать … пока.

     Боль в руке стала сильнее, жаркая пульсация пробегала от кончиков пальцев до середины плеча. Стремясь держать и боль, и ночь на расстоянии, он предпринял еще одну попытку заговорить.

     - Я слышал, что могавки считают не достойным мужчины показывать страх … и что, если их схватит и подвергнет пыткам враг, они не выкажут никаких признаков страдания. Это правда?

     - Во-первых, вы стараетесь не попадать в такое положение, - очень сухо сказал Мюррей. - Но если это случится … вы должны проявить мужество, вот и все. Поете предсмертную песню и надеетесь хорошо умереть. А для британского солдата разве по-другому? Вы бы не хотели умереть трусом, не так ли?

     Уильям наблюдал за мерцающими узорами под своими закрытыми веками, горячими и постоянно меняющимися вместе с огнем.

     - Нет, - согласился он. - И это не так уж и отличается … я имею в виду надежду умереть хорошо, если придется. Но, скорее всего, вас просто застрелят или ударят по голове, если вы солдат, а не станут медленно мучить до смерти. Если вы не столкнетесь с дикарями, конечно. А вы когда-нибудь видели, как кто-то умирает под пытками? - с любопытством спросил он, открывая глаза.

     Мюррей протянул длинную руку и повернул вертел, но сразу не ответил. В свете костра было видно его непроницаемое лицо.

     - Да, видел, - сказал он, наконец.

     - Что с ним делали? - он сам не понимал, почему спросил. Вероятно, чтобы отвлечься от пульсирующей боли в руке.

     - Вы не захотите знать, - произнес Мюррей решительным тоном. Он никоим образом не хотел поощрять его дальнейшие расспросы. Однако интерес Уильяма резко возрос.

     - Захочу.

     Губы Мюррея сжались, но Уильям знал несколько способов получить информацию и был достаточно умен, чтобы сохранять молчание, просто не сводя глаз с мужчины.

     - Содрали кожу, - сказал Мюррей, наконец, и потыкал палкой в огонь. - Маленькими кусочками. Воткнули горящие еловые щепки в содранные места. Отрезали половые органы. Затем соорудили огонь у его ног и жгли его, пока он не умер от шока. Это … заняло некоторое время.

     - Надо думать, - Уильям пытался вообразить картину пыток и слишком хорошо это представил, так что ему пришлось отвести взгляд от почерневшего скелета ондатры, освобожденного от плоти.

     Он закрыл глаза. Боль в руке пульсировала с каждым ударом сердца, и он попытался не думать об ощущениях, вызываемых горящими еловыми щепками, которые втыкают в плоть.

     Мюррей молчал. Уильям даже его дыхания не мог услышать. Но он знал так же точно, словно был в голове могавка, что он тоже воображал себе эту сцену … хотя в его случае, это было не обязательно. Ему достаточно было вспомнить.

     Уильям слегка шевельнулся, послав огненный шквал боли по руке, и сжал зубы, чтобы не застонать.

     - Мужчины … вы, я имею в виду, думали, как вынесите это сами? - спросил он тихо. - Если вам придется?

     - Каждый мужчина думает об этом, - Мюррей внезапно встал и отошел в дальний конец поляны. Уильям услышал журчание, и прошло некоторое время, прежде чем он вернулся.

     Пробудился пес, приподнял голову и завилял хвостом при виде своего хозяина. Мюррей тихо рассмеялся и сказал что-то псу на незнакомом языке – на могавском? на шотландском? – затем наклонился и, оторвав ногу ондатры, бросил ее животному. Пес вскочил, как молния, поймал кость зубами и счастливо потрусил к дальнему краю костра, где улегся и принялся грызть свой приз.

     Лишившись своего компаньона, Уильям осторожно улегся, положив голову на здоровую руку, и стал смотреть, как Мюррей очищает пучком травы лезвие ножа от крови и жира.

     - Вы сказали, вы поете песню смерти. Что за песня?

     Мюррей непонимающе поглядел на него.

     - Я имею в виду, - Уильям искал слова для пояснения, - о чем говорится в этой песне.

     - Ах, это, - шотландец смотрел на свои руки; длинные узловатые пальцы медленно скользили по всей длине лезвия. - Я слышал только одну. Двое других, которые при мне умирали под пытками, были белыми людьми, и у них не было песен смерти как таковых. Индеец, онондага, он … Ну, в начале было много о том, кто он: я имею в виду, воин такого-то народа, клана, семьи. Потом немного о том, как сильно он презирает нас … людей, которые собирались его убить. - Мюррей прочистил горло.

     - Немного о том, чего он достиг: о его победах, убитых им доблестных воинах и о том, как они встретят его после смерти. Потом ... как он собирается пересечь ... - он замешкался, подыскивая слово, - … путь между этим миром и тем, что лежит после смерти. Пропасть, наверное, сказали бы вы, хотя это слово означает больше, чем просто пропасть.

     На мгновение он замолчал, но не так, как если бы закончил, а скорее, пытаясь вспомнить что-то еще. Внезапно он выпрямился, глубоко вздохнул и с закрытыми глазами начал что-то декламировать на языке, который, как Уильям предположил, был языком могавков. Это было завораживающе – ритмично повторяющиеся «н», «р» и «т», словно барабанный бой.

     - Потом он немного рассказал о мерзких существах, с которыми столкнется на пути в рай, - сказал Мюррей, резко прервав декламацию. - Такие штуки, как летающие головы с зубами.

     - Фу, - сказал Уильям, и Мюррей рассмеялся.

     - Да, я и сам бы не хотел увидеть такое.

     Уильям мгновение размышлял.

     - Песню составляют заранее … на случай необходимости, я имею в виду? Или просто, эм-м, доверяются вдохновению?

     Мюррей, кажется, был в замешательстве. Он моргнул и отвел глаза.

     - Я … ну … обычно о таком не говорят. Но, да … у меня есть несколько друзей, которые рассказали мне немного о том, что, как они думают, будет в их песне.

     - Хм-м, - Уильям перевернулся на спину, глядя на звезды. - Песнь смерти поется только под пытками? А что если вы просто больны, но думаете, что умрете?

     Мюррей прекратил очищать нож и подозрительно посмотрел на него.

     - Вы ведь не собираетесь умирать, нет?

     - Нет, просто интересно, - успокоил его Уильям. Он не думал, что он умирает.

     - Ммфм, - протянул шотландец с сомнением. - Ну, вы поете песню, если уверены, что умрете. Не имеет значения – почему.

     - Но хотя больше чести, - предположил Уильям, - если поете ее, когда в вас втыкают горящие щепки?

     Шотландец громко расхохотался и вдруг стал совсем не похож на индейца. Он потер костяшками пальцев рот.

     - Честно говоря … этот онондага … Я не думаю, что он хорошо ее пел, - выпалил Мюррей. - Однако кажется неправильным критиковать. Я имею в виду, что не могу сказать, что сделал бы лучше в данных обстоятельствах.

     Уильям тоже рассмеялся, но затем оба мужчины замолчали. Уильям подумал, что Мюррей, как и он, воображал себя привязанным к столбу, готовым подвергнуться ужасным пыткам. Он посмотрел вверх, в пустоту над головой и сочинил несколько строк: «Я, Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, граф …» Нет, ему никогда не нравилась эта череда имен. «Я, Уильям… - неясно подумал он. - Уильям … Джеймс …» Джеймс было его секретным именем; он не вспоминал о нем годами. Но лучше, чем Кларенс. «Я, Уильям». Что еще можно было сказать? Пока не так много. Нет, ему лучше не умирать, пока он не сделает что-то достойное настоящей песни о смерти.

     Мюррей молчал, огонь отражался в его серьезных глазах. Наблюдая за ним, Уильям подумал, что у этого шотландского могавка песня смерти была готова уже некоторое время. Вскоре он уснул под треск огня, горя от жара, но ободренный.

     *.*.*

     Он бродил в тумане мучительных снов, в которых черные змеи преследовали его по бесконечному шатающемуся мосту над бездонной пропастью. Летающие желтые головы с радужными глазами набрасывались на него стаями, их крошечные зубы, острые, как у мыши, вонзались в его плоть. Он махнул рукой, чтобы отогнать их, и боль, пронзившая руку при этом движении, разбудила его.

     Было еще темно, хотя прохладный свежий воздух говорил, что рассвет не за горами. Прикосновение к его лицу заставило его вздрогнуть, вызвав новый озноб.

     Кто-то сказал что-то, чего он не понял, и, все еще опутанный миазмами лихорадочных снов, он подумал, что это, должно быть, одна из змей, с которыми он разговаривал раньше, прежде чем они погнались за ним.

     Рука коснулась его лба, и большой палец приподнял веко. Перед затуманенным во сне зрением мелькнуло насмешливое лицо индейца.

     Он издал раздраженный звук и отдернул голову, моргая. Индеец что-то вопросительно сказал, и знакомый голос ответил. Кто … Мюррей. Имя, казалось, плавало рядом, и он смутно вспомнил, что сам Мюррей сопровождал его во сне, упрекая змей суровым голосом с шотландской картавостью.

     Сейчас он говорил не по-английски, и даже не на странном языке Хайленда. Уильям с усилием повернул голову, хотя тело занемело от холода.

     Несколько индейцев сидели вокруг костра на корточках. Один, два, три … шестеро. Мюррей сидел на бревне, разговаривая с одним из них.

     Нет, семеро. Один находился рядом с ним, наклонившись и вглядываясь в его лицо.

     - Ты умираешь? - спросил он со слабой заинтересованностью.

     - Нет, - ответил Уильям сквозь стиснутые зубы. - Кто, черт побери, вы такой?

     Индейца, кажется, его вопрос позабавил, потому что он повернул голову и повторил его своим товарищам. Они все рассмеялись, а Мюррей посмотрел в его направлении и поднялся.

     - Кахиен-кехака, - ответил нависающий над ним мужчина и усмехнулся. - Кто, черт побери, ты такой?

     - Мой родственник, - коротко сказал Мюррей, прежде чем Уильям смог ответить. Он оттолкнул индейца и присел рядом с Уильямом. - Все еще жив?

     - Очевидно, - он нахмурился на Мюррея. - Может быть, представишь меня своим … друзьям?

     Первый индеец разразился смехом и, очевидно, перевел его слова другим; два или три индейца подошли и с интересом уставились на него. Они решили, что это смешно.

     Мюррей казался существенно менее веселым.

     - Мой родственник, - повторил он сухо. – Один из них. Хочешь пить?

     - У тебя много родственников … кузен. Да, пожалуйста.

     Он с трудом выпрямился, опираясь на одну руку и не желая покидать комфорт своего мокрого от росы одеяла, однако повинуясь инстинктивному побуждению встать на ноги. Мюррей, казалось, хорошо знал этих индейцев, но его губы и плечи были напряжены. И совершенно ясно, что он назвал Уильям своим родственником, потому что, если бы он не ...

     «Кахиен-кехака». Так ответил индеец на его вопрос, и это не было его именем, вдруг понял Уильям. Это было то, кем он являлся. Мюррей употребил это слово вчера, когда отослал двух минго.

     «Я Кахиен-кехака, - сказал он. - Могавк. Они меня боятся». Он произнес это, просто констатируя факт, и Уильям не хотел заострять на этом внимание, учитывая обстоятельства. Увидев, что представляли собой могавки, он смог оценить благоразумие минго. Могавки излучали добродушную свирепость, за которой скрывалась небрежная самоуверенность, вполне приличествующая мужчинам, готовым петь, пусть и плохо, в то время как их кастрируют и сжигают заживо.

     Мюррей подал ему фляжку, и он жадно отпил, затем плеснул водой себе в лицо. Почувствовав себя немного лучше, он пошел отлить, затем подошел к огню и сел на корточки между двумя храбрецами, которые смотрели на него с нескрываемым любопытством.

     Только человек, приоткрывший ему веко, говорил по-английски, но остальные кивнули ему сдержанно, но достаточно дружелюбно. Уильям взглянул через огонь и отпрянул, чуть не потеряв равновесие. Длинная рыжевато-коричневая туша рыси лежала в траве за костром, и на ее боках отражался свет.

     - Она мертва, - спокойно сказал Мюррей, увидев его испуг. Могавки рассмеялись.

     - Догадался, - ответил он так же спокойно, хотя его сердце все еще колотилось от потрясения. - Так ей и надо, если это та, что угнала мою лошадь. - Теперь присмотревшись, он увидел другие туши за пределами огня. Маленький олень, поросенок, пятнистая кошка и две-три цапли, маленькие белые холмики в темной траве. Что ж, этим объяснялось присутствие могавков на болоте: они пришли на охоту, как и все остальные.

     Наступал рассвет; слабый ветерок шевелил влажные волосы на его шее и доносил до него запах крови и мускуса животных. И его разум, и его язык казались тупыми и медлительными, но ему удалось произнести несколько слов похвалы успехам охотников; он умел быть вежливым. Переводивший его Мюррей выглядел удивленным, хотя и довольным, обнаружив, что у Уильяма есть манеры. Уильям не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы обидеться на его удивление.

     Разговор, ставший общим, велся по большей части на могавке. Индейцы не проявляли особого интереса к Уильяму, хотя человек рядом с ним дружески протянул ему кусок холодного мяса. Он кивнул в знак благодарности и заставил себя съесть его, хотя он скорее бы проглотил подошву своего сапога. Он почувствовал себя нехорошо и, покончив с мясом, вежливо кивнул индейцу рядом с ним и снова лег, надеясь, что его не вырвет.

     Увидев это, Мюррей указал подбородком в сторону Уильяма и сказал что-то своим друзьям на могавке, закончив каким-то вопросом.

     Говорящий на английском, невысокий коренастый парень в клетчатой шерстяной рубашке и оленьих штанах, пожал плечами в ответ, затем встал и снова склонился над ним.

     - Покажи мне эту руку, - сказал он и, не дожидаясь, пока Уильям подчинится, поднял его запястье и закатал рукав рубашки. Уильям едва не потерял сознание.

     Когда черные точки перестали кружиться перед его глазами, он увидел, что Мюррей и еще два индейца присоединились к первому. Все они смотрели на его открытую руку в явном ужасе. Он не хотел смотреть, но рискнул бросить взгляд. Его предплечье гротескно распухло, почти в два раза больше обычного, и темно-красные полосы бежали из-под туго забинтованного компресса вниз по руке к запястью.

     Англоговорящий – как его называл Мюррей? Росомаха, подумал он, но почему? – вытащил нож и разрезал повязку. Только после того, как ее сняли, Уильям понял, насколько она была неудобна. Он подавил желание потереть руку, чувствуя покалывание возвращающегося кровообращения. Булавки и иглы, черт возьми. Ему казалось, что его руку облепила масса жалящих огненных муравьев.

     - Дерьмо, - процедил он сквозь зубы. Очевидно, все индейцы знали это слово, потому что все рассмеялись, кроме Росомахи и Мюррея, которые смотрели на его руку.

     Росомаха осторожно потыкал руку, покачал головой и что-то сказал Мюррею, затем указал на запад.

     Мюррей провел рукой по лицу, затем яростно затряс головой, как человек, стряхивающий с себя усталость или тревогу. Затем он пожал плечами и спросил что-то у группы в целом. Кивки и пожимание плечами, и несколько мужчин встали и пошли в лес.

     В мозгу Уильяма медленно прокручивалось множество вопросов, круглых и ярких, как металлические шары в оранжерее его деда в библиотеке лондонского дома на Джермин-стрит.

     «Что они делают?»

     «Что происходит?»

     «Я умираю?»

     «Я умираю, как британский солдат?»

     «Почему я … Британский солдат …» Его разум ухватил последнюю мысль и притянул ближе, чтобы посмотреть внимательнее. «Британский солдат». Кто это сказала? Ответ медленно вращался в поле его зрения. Мюррей. Когда они говорили прошлой ночью … что сказал Мюррей?

     «А для британского солдата разве по-другому? Вы бы не хотели умереть трусом, не так ли?»

     - Совсем не собираюсь умирать, - пробормотал он, но разум проигнорировал его слова, углубленный в разгадку этой маленькой тайны. Что Мюррей подразумевал, говоря это? Он говорил теоретически? Или он распознал в Уильяме британского офицера?

     Конечно же, это невозможно.

     И что, черт побери, он сказал в ответ? Солнце поднималось, и его свет, хотя и мягкий, был достаточно ярок, чтобы его глаза заболели. Он зажмурился, концентрируясь.

     «И это не так уж и отличается … я имею в виду надежду умереть хорошо, если придется», - сказал он. Итак, он ответил, как британский солдат, черт его побери.

     На данный момент ему было все равно, хорошо ли он умрет или как собака. Где … о, здесь. Ролло понюхал его руку, издав тихий скулящий звук в глубине горла, затем начал лизать рану. Это было очень болезненно, но странно успокаивающе, и он не сделал ни малейшего движения, чтобы отогнать пса.

     Что … о, да. Он просто ответил, не заострив внимания на словах Мюррея. Но что, если Мюррей действительно знал, кто он такой? Небольшой укол тревоги пронзил путаницу его замедляющихся мыслей. Следил ли Мюррей за ним до того, как он попал в болото? Возможно, видел, как он разговаривал с человеком на ферме у края болота, и последовал за ним, готовый перехватить его, когда представится возможность? Но если бы это было так …

     То, что Мюррей сказал о Генри Вашингтоне, о Дисмал-Тауне … это ложь?

     Коренастый индеец опустился рядом с ним на колени, оттолкнув собаку. Уильям не мог задать ни один из вопросов, которые теснились в его голове.

     - Почему тебя называют Росомахой? - вместо этого спросил он сквозь пелену горячей боли.

     Мужчина усмехнулся и расстегнул ворот рубашки, чтобы показать множество шрамов, покрывающих шею и грудь.

      Убил одну, - сказал он. – Только руками. Мое тотемное животное сейчас. У тебя есть?

     - Нет.

     - Тебе нужно, если хочешь выжить. Выбери сильное животное.

     Затуманенный мозг Уильяма послушался и принялся перебирать случайные образы животных: свинья … змея … олень … рысь… нет, слишком вонючие.

     - Медведь, - сказал он, остановившись на этом с чувством уверенности. Нет животного сильнее медведя, не так ли?

     - Медведь, - повторил индеец, кивая. – Да, это хорошо. – Он разрезал рукав Уильяма своим ножом; распухшая рука больше не влезала в него. Солнечный свет внезапно омыл его, отразившись серебром от лезвия ножа. Затем он посмотрел на Уильяма и рассмеялся.

     - У тебя есть красный медведь, еще медвежонок, ты знаешь?

     - Знаю, - сказал Уильям и закрыл глаза от острых лучей утреннего света.

     *.*.*

     Росомаха хотел содрать шкуру с рыси, но Мюррей, напуганный состоянием Уильяма, отказался ждать. В результате спора Уильям оказался щека к щеке с мертвой кошкой в наспех сооруженной волокуше, которая тащилась за лошадью Мюррея. Ему пояснили, что их пунктом назначения был небольшой поселок милях в десяти от них, в котором был хирург.

     Росомаха и два других могавка пошли с ними, оставив своих товарищей продолжать охоту.

     Рысь была выпотрошена, что, по мнению Уильяма, все-таки лучше, чем ничего. Однако день становился жарким, и запах крови привлек множество мух, которые пировали в свое удовольствие, так как лошадь с волокушей не могла идти достаточно быстро, чтобы опередить их. Мухи жужжали и жужжали ему в уши, доводя его нервы до предела, и хотя большинство насекомых были привлечены рысью, многие из них пытались попробовать на вкус и самого Уильяма.

     Когда индейцы остановились, чтобы помочиться и напиться, они подняли Уильяма на ноги, и он почувствовал облегчение, несмотря на то, что шатался. Мюррей взглянул на его покусанное лицо, полез в кожаный мешочек на поясе и вытащил помятую жестяную банку. В ней оказалось очень зловонная мазь, которой он обильно помазал Уильяма.

     - Осталось не больше пяти или шести миль, - успокоил он Уильяма, хотя тот не спрашивал.

     - Хорошо, - сказал Уильям со всем энтузиазмом, который мог изобразить. - Это еще не ад, в конце концов, а только чистилище. Что значит какая-то тысяча лет?

     Мюррей рассмеялся, но Росомаха посмотрел на него с недоумением.

     - Вы справитесь, - Мюррей хлопнул его по плечу. - Хотите немного пройтись?

     - Боже, да.

     Голова у него кружилась, ноги отказывались двигаться, а колени, казалось, сгибались в необычных направлениях, но все равно было лучше, чем еще один час общения с мухами, покрывающими остекленевшие глаза рыси и ее высунутый язык. Вооруженный толстой палкой, вырезанной из дубового деревца, он упрямо плелся за лошадью, то обливаясь потом, то дрожа от липкого озноба, но решительно настроившись оставаться в вертикальном положении до тех пор, пока не упадет.

     Мазь действительно отпугивала мух – все индейцы тоже были ею намазаны – и когда его не бил озноб, он впадал в нечто вроде транса, заботясь только о том, чтобы переставлять одну ногу за другой.

     Индейцы и Мюррей какое-то время наблюдали за ним, но затем, убедившись, что он может идти, не падая, вернулись к своим разговорам. Он не мог понять двух индейцев, говорящих на могавке, но Росомаха, казалось, допрашивал Мюррея о природы чистилища.

     У Мюррея были некоторые трудности с объяснением этой концепции, очевидно, из-за того, что у могавков не было понятия о грехе или о боге, имеющем дело с человеческими пороками.

     - Тебе повезло, что ты стал кахиен-кехака, - сказал, наконец, Росомаха, качая головой. - Дух, который не удовлетворяется смертью злого человека, но желает мучить его после смерти? И христиане считают нас жестокими!

     - Ладно, - отвечал Мюррей, - но подумай. Скажем, человек – трус и не умер хорошо. А чистилище дает ему шанс доказать свою храбрость, не так ли? И как только он докажет, что он порядочный человек, тогда ему откроется мост, и он сможет пройти сквозь кучу ужасных вещей в рай.

     - Хм-м! - Росомаха все еще сомневался. - Думаю, если человек смог выдерживать пытки сотни лет … Но как он мог, если у него нет тела?

     - Думаешь, человеку нужно тело, чтобы испытывать муки? - спросил Мюррей несколько сухо. Росомаха крякнул, то ли соглашаясь, то ли забавляясь, и закрыл тему.

     Некоторое время все шли молча, окруженные птичьими криками и громким жужжанием мух. Сосредоточившись на том, чтобы оставаться в вертикальном положении, Уильям не сводил взгляда с затылка Мюррея, который вел лошадь, и сразу заметил, что шотландец немного замедлил шаг.

     Сначала он подумал, что это из-за него, и собирался возразить, что может идти – по крайней мере, какое-то время – но потом увидел, как Мюррей быстро взглянул на другого могавка, ушедшего вперед, затем повернулся к Росомахе и спросил что-то слишком тихо, чтобы Уильям мог разобрать слова.

     Росомаха нехотя пожал плечами, затем смирился.

     - Понятно, - сказал он. - Она твое чистилище, да?

     Мюррей издал неохотный смешок.

     - Это имеет значение? Я спросил, она в порядке?

     Росомаха вздохнул, пожав одним плечом.

     - Да, в порядке. У нее сын. И, кажется, дочь. Ее муж …

     - Да? - голос Мюррея стал каким-то жестким.

     - Ты знаешь Тайенданеги?

     - Да, - сейчас в голосе Мюррея звучало любопытство. Уильям и сам испытывал его, но какое-то смутное и отстраненное, и ждал, чтобы услышать, кто такой Тайенданеги, и как он связан с женщиной, которая была когда–то любовницей Мюррея? Ох, нет.

     «Я больше не женат». Значит, его жена. Уильям почувствовал слабый укол сочувствия к нему, вспомнив о Марджери. Он думал о ней лишь вскользь, если вообще думал, в последние четыре года, но внезапно ее предательство показалось ему трагедией. Ее образы, искаженные чувством горя, плавали вокруг него. Он чувствовал, как по лицу течет влага, не понимая, это пот или слезы. К нему медленно, словно издалека, пришла мысль, что он, должно быть, сошел с ума, но он понятия не имел, что с этим делать.

     Мухи не кусались, но продолжали жужжать в ушах. Он внимательно прислушивался к их гулу, убежденный, что они пытаются сообщить ему что-то важное. Он слушал с большим вниманием, но различал только бессмысленные слоги. Нет, это слово, и он знает его! Белый человек, оно значит «белый человек». Они говорят о нем?

     Он неловко потер ухо, сгоняя мух, и снова уловил это слово. «Чистилище».

     Какое-то время он не мог определить его значение; слово висело перед ним, облепленное мухами. Смутно он различал заднюю часть лошади, блестевшую на солнце, две линии, прочерченные в пыли … чем? Что-то, сделанное … из парусины; он покачал головой. Это был его спальный мешок, обернутый вокруг двух длинных тонких стволов … «волокуша», да, так оно называется. И кошка, там была кошка, смотрела на него глазами, как необработанный янтарь, с головой, повернутой через плечо, с открытым ртом и торчащими клыками.

     Теперь рысь тоже разговаривала с ним.

     - Ты сумасшедший, ты знаешь это?

     - Знаю, - пробормотал он. Ответа, который прозвучал рычанием с шотландским акцентом, он не понял.

     Он наклонился ближе, чтобы лучше расслышать. Ему казалось, что он плывет сквозь воздух, густой, как вода, к этой открытой пасти. Внезапно усилия стали не нужны; он больше не двигался, но его что-то поддерживало. Не мог видеть рысь … О, он лежал лицом вниз на земле, прижавшись щекой к траве и грязи.

     До него донесся голос рыси, злой, но смирившийся.

     - Это твое чистилище? Ты думаешь, что сможешь выйти, двигаясь назад?

     Ну, нет, подумал Уильям, чувствуя себя умиротворенным. Это не имеет никакого смысла.

     Глава 38. ПРЯМАЯ РЕЧЬ^[147]

     Молодая женщина задумчиво щелкнула лезвиями ножниц.

     - Ты уверен? - спросила она. - Без бороды кажется неприличным, друг Уильям. Такой яркий цвет!

     - Я мог подумать, что вы сочтете неприличным ее цвет, мисс Хантер, - ответил Уильям с улыбкой. - Я слышал, что квакеры считают яркие цвета мирскими. - Единственным цветным пятном на ее платье была маленькая брошь бронзового цвета, которая скрепляла платок. Все остальное было оттенками кремового и орехового, хотя он считал, что ей они идут.

     Она укоризненно посмотрела на него.

     - Нескромное украшение в одежде – это не то же самое, что благодарное принятие даров, данных богом. Разве синяя птица выщипывает свои перья или розы сбрасывают лепестки?

     - Сомневаюсь, что розы чешутся, - сказал он, почесывая подбородок. Представление о его бороде, как о божьем даре, было новым, но недостаточным, чтобы убедить его ходить бородатым. Помимо своего неудачного цвета, она росла весьма энергично, но редко. Он неодобрительно посмотрел в скромное квадратное зеркало в своей руке. Он ничего не мог поделать с солнечными ожогами, от которых шелушились нос и щеки, или со струпьями и царапинами, оставленными приключениями в болоте, но отвратительные медные кудри, которые лихо росли у него на подбородке и облепляли уродливым мхом челюсть … это, по крайней мере, можно исправить.

     - С твоего позволения.

     Ее губы дрожали, когда она встала на колени рядом с его стулом и, взяв его за подбородок, повернула голову так, чтобы лучше использовать свет из окна.

     - Ну что ж, - сказала она и поднесла ножницы к его лицу. - Я попрошу Денни прийти и побрить тебя. Осмелюсь предположить, что я могу подстричь твою бороду, не поранив тебя, но, - она прищурилась и наклонилась ближе, аккуратно обрезая волосы по изгибу его подбородка, - я не брила никого кроме дохлой свиньи.

     - «Брадобрей, брадобрей, - пробормотал он, стараясь не шевелить губами, - нашу свинку побрей. Сколько щетинки на спине у свинки?^[148]

     Ее пальцы твердо нажали на его подбородок, закрывая ему рот, но она издала тихий фыркающий звук, который мог сойти за смех. Чик-чик-чик. Лезвия приятно щекотали его лицо, а жесткие волосы касались рук и падали на старенькое льняное полотенце, которое она положила ему на колени.

     Ранее у него не представилось возможности рассмотреть ее лицо с такого близкого расстояния, и сейчас он в полной мере воспользовался этим шансом. Ее глаза были почти карими и немного зелеными. Ему внезапно захотелось поцеловать ее в кончик носа. Вместо этого он закрыл глаза и вдохнул воздух. Он мог сказать, что она доила козу.

     - Я могу побриться сам, - сказал он, когда она опустила ножницы.

     Она приподняла брови и посмотрела на его руку.

     - Я бы удивилась, если бы ты смог покормить себя, не говоря о том, чтобы побрить.

     По правде говоря, он едва мог поднимать левую руку, и последние два дня она кормила его. Раз это так, подумал он, лучше сказать ей, что он на самом деле левша.

     - Она хорошо заживает, - вместо этого сказал он и повернул руку так, чтобы на нее падал свет. Доктор Хантер снял повязку только сегодня утром и выразил удовлетворение результатами. Рана все еще была красной и сморщенной, кожа вокруг нее была неприятно белой и влажной. Однако, без всякого сомнения, рана заживала; рука больше не опухала, а зловещие красные полосы исчезли.

     - Что ж, - сказала она, - мне кажется, это прекрасный шрам. Хорошо зашитый и довольно красивый.

     - Красивый? - повторил Уильям, скептически глядя на свою руку. Он слышал, как мужчины иногда описывали шрам как «красивый», но чаще всего они имели в виду такой шрам, который зажил чисто и не уродовал носителя. Этот же был зазубренным и расползшимся с длинным хвостом, идущим к запястью. Он, как ему сказали, едва избежал потери руки. Доктор Хантер уже поместил пилу для ампутации прямо над раной, но абсцесс, образовавшийся под ней, в этот момент лопнул. Увидев это, врач поспешно осушил рану, намазал ее чесноком и окопником и помолился … в надежде на лучшее.

     - Он похож на огромную звезду, - сказала Рэйчел Хантер с одобрением. - Знаменательную. Может быть, на комету. Или Вифлеемскую звезду, которая привела мудрецов к яслям Христа.

     Уильям повернул руку, рассматривая. Он подумал, что шрам скорее похож на взорвавшуюся оболочку снаряда, но произнес только: «Хм-м». Ему хотелось продолжить разговор – она редко задерживалась, когда кормила его, так как у нее было много дел – и он поднял свой только что остриженный подбородок и указал на ее брошь.

     - Красивая, - сказал он. - Не слишком мирская?

     - Нет, - ответила она резко, положив ладонь на брошь. -Это моей матери. Она умерла, рожая меня.

     - Мне очень жаль, - сказал он и после секундного колебания добавил. - Моя мать тоже.

     Она глядела на него мгновение, и он увидел, как в ее глазах мелькнуло что-то, что могло быть простым вниманием, которое она уделила бы стельной корове или собаке, съевшей нечто неподходящее.

     - Мне тоже жаль, - сказала она мягко, затем решительно развернулась. - Я приведу брата.

     По узкой лестнице зазвучали ее шаги, быстрые и легкие. Он подобрал концы полотенца и вытряхнул его в окно, разметав рыжие пряди волос на все четыре стороны, и скатертью дорога. Он мог бы отрастить бороду в качестве простейшей маскировки, если бы она была приличного каштанового цвета. Как бы то ни было, густая борода такого яркого цвета приковывала взгляды всех, кто его видел.

     Что делать сейчас, спросил он. Наверняка он будет в состоянии уйти к завтрашнему дню.

     Его одежда все еще была пригодна для носки, хотя и потрепана. Мисс Хантер залатала прорехи на его бриджах и мундире. Но у него не было ни лошади, ни денег, кроме двух шестипенсовиков, которые были у него в кармане, и он потерял книгу со списком контактов и сообщениями к ним. Он может вспомнить несколько имен, но без соответствующих кодовых слов и знаков …

     Он совершенно неожиданно вспомнил о Генри Вашингтоне и о том смутном полузабытом разговоре с Иэном Мюрреем у костра, прежде чем они начали говорить о песнях смерти. Вашингтон, Картрайт, Харрингтон и Карвер. Проговоренный список вернулся к нему вместе с озадачивающим ответом Мюррея на его упоминание о Вашингтоне и Дисмал-Тауне.

     Он не мог придумать ни одной причины, по которой Мюррей мог пытаться ввести его в заблуждение. Но если он был прав, то не ошибся ли капитан Ричардсон в своих выводах? Это было возможно. Даже за то короткое время, что он пробыл в колониях, он понял, как быстро может измениться лояльность с изменением новостей об угрозах или преимуществах.

     «Но … - произнес тихий холодный голос разума, и он почувствовал его холодное прикосновение к своей шее. - Если капитан Ричардсон не ошибся … то он хотел отправить тебя на смерть или в тюрьму».

     Чудовищность этой идеи пересушила его рот, и он потянулся за чашкой травяного чая, которую мисс Хантер принесла ему ранее. У чая был отвратительный вкус, но он почти не замечал этого, сжимая чашку так, как будто это был талисман, который мог защитить его от таких перспектив.

     Нет, уверял он себя. Это невозможно. Его отец знал Ричардсона. Конечно, если капитан был предателем … О чем он думает? Он сделал глоток чая, поморщившись.

     - Нет, - произнес он громко, - невозможно, скорее всего, нет, - и добавил. – Бритва Оккама^[149].

     Эта мысль немного успокоила его. Он усвоил основные принципы логики в раннем возрасте и считал Уильяма Оккама хорошим наставником в жизни. Что было более вероятно: капитан Ричардсон был тайным предателем, который намеренно подверг Уильяма опасности, или капитан был дезинформирован или просто совершил ошибку?

     И к тому же … какой в этом смысл? Уильям не заблуждался относительно своей важности в общем ходе событий. Какая польза Ричардсону – или кому-либо другому – в уничтожении младшего офицера, занимающегося мелкой разведкой?

     Ну, тогда. Он немного расслабился и, неосторожно отхлебнув отвратительного чая, подавился им и закашлялся, разбрызгивая жидкость. Он все еще вытирал капли своим полотенцем, когда по лестнице быстро поднялся доктор Хантер. Дензелл Хантер был примерно на десять лет старше своей сестры, где-то под тридцать, с тонкими костями и веселый, как воробей. Он просиял при виде Уильяма, так явно обрадовавшись выздоровлению своего пациента, что Уильям тепло улыбнулся в ответ.

     *.*.*

     - Сисси сказала, что тебе нужно побриться, - сказал доктор, ставя на стол кружку для бритья и кисточку. - Очевидно, ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы подумывать о возвращении в общество, ибо первое, что делает любой человек, освободившись от социальных ограничений – это отращивает бороду. Ты уже опорожнился?

     - Нет, но я собираюсь вскоре сделать это, - заверил его Уильям. - Однако я не склонен появиться на публике в образе бандита, даже в туалет. Я бы не хотел скандализировать ваших соседей.

     Доктор Хантер рассмеялся и, вынув из одного кармана бритву, а из другого очки в серебряной оправе, надел очки на нос и взял кисточку для бритья.

     - О, мы с Сисси уже стали притчей во языцех, - заверил он Уильяма, наклоняясь ближе, чтобы нанести пену. - Вид бандита, выходящего из нашего туалета, просто подтвердит мнение соседей.

     - Действительно? - Уильям говорил осторожно, кривя рот, чтобы мыло случайно в него не попало. - Почему? - Он был удивлен, услышав это. Когда он пришел в себя, он спросил, где находится, и узнал, что в Оук-Гроуве, небольшом поселении квакеров. Он полагал, что квакеры, в целом, едины в своих религиозных чувствах, но он и не знал ни одного квакера.

     Хантер тяжело вздохнул и, отложив помазок, взял бритву.

     - Политика, - резковато произнес он, словно не хотел продолжать трудный, но пустой разговор. - Скажи мне, друг Рэнсом, кому я могу отправить весточку, чтобы рассказать о твоих несчастьях и выздоровлении? - Он прервал бритье, позволяя Уильяму ответить.

     - Нет, благодарю вас, сэр … Я сам им расскажу, - улыбнулся Уильям. - Я уверен, что могу отправиться в путь уже завтра. Хотя, уверяю вас, я не забуду вашу доброту и гостеприимство, когда я попаду … к моим друзьям.

     Дензелл Хантер слегка нахмурил брови и сжал рот, но спорить не стал.

     - Надеюсь, ты простишь мое любопытство, - сказал он через некоторое время, - но куда ты намереваешься отправиться?

     Уильям колебался, не зная, что ответить. На самом деле он еще не решил, куда именно направиться, учитывая плачевное состояние его финансов. Лучшая мысль, которая пришла ему в голову – это отправиться в Маунт-Джосайю, на свою плантацию. Он не был уверен, но думал, что находится в пределах сорока или пятидесяти миль от нее. Если Хантеры снабдят его небольшим количеством еды, он сможет добраться туда за несколько дней, максимум за неделю. Оказавшись там, он мог обзавестись одеждой, приличной лошадью, оружием и деньгами и продолжить свое путешествие.

     Это была заманчивая перспектива. Однако сделать это означало раскрыть его присутствие в Вирджинии и вызвать значительный резонанс, поскольку в графстве не только знали его, но и знали, что он солдат. Появиться же там, одетым, как он …

     - В Роузмаунте есть несколько католиков, - неуверенно заметил доктор Хантер, вытирая бритву сильно потрепанным полотенцем. Уильям взглянул на него с удивлением.

     - Да? - осторожно произнес он. Почему, черт побери, Хантер сказал ему про католиков?

     - Прошу прощения, друг, - извинился доктор, увидев его реакцию. - Ты упомянул друзей … я подумал …

     - Вы подумали, что я … - за изумлением пришло осознание, и Уильям инстинктивно прижал руку к груди, не обнаружив ничего кроме поношенной сорочки.

     - Вот они, - доктор быстро наклонился и открыл сундук с одеялами в изножье кровати. Когда он выпрямился, с его руки свисали деревянные четки. - Мы их сняли, когда раздевали тебя, но Сисси убрала их, чтобы потом отдать тебе.

     - Мы? - произнес Уильям, с запозданием уловив смысл. - Вы … и мисс Хантер … раздевали меня?

     - Ну, больше никого не было, - сказал доктор извиняющимся тоном. - Мы положили тебя в ручей обнаженным в надежде унять лихорадку. Ты не помнишь?

     Он помнил смутно, но воспринимал всепоглощающий холод и чувство, что он тонет, как остатки лихорадочного бреда. Присутствие мисс Хантер к счастью – или к несчастью – не было частью его воспоминаний.

     - Я не мог унести тебя один, - пояснил доктор. - А соседи … Я повязал полотенце для сохранения скромности, - торопливо успокоил он Уильяма.

     - Какая ссора у вас соседями? - с любопытством спросил Уильям, забрав четки из рук Хантера. - Я - не папист, - добавил он. - Это … память от друга.

     - Ох, - доктор потер пальцем губу, явно смущенный. - Понятно. Я думал …

     - Соседи? - напомнил Уильям и снова повесил четки себе на шею. Возможно, ошибка в отношении его религии была причиной неприязни соседей?

     - Что ж, осмелюсь сказать, они бы помогли, - признал доктор Хантер, - если бы было время пойти и привести кого-нибудь. Однако дело было срочным, а ближайший дом находится на приличном расстоянии.

     Вопрос об отношении соседей к Хантерам остался без ответа, но настаивать дальше казалось невоспитанным. Уильям только кивнул и встал.

     Пол резко наклонился под ним, и на краю поля зрения замерцал белый свет. Он схватился за подоконник, чтобы не упасть, и через мгновение пришел в себя, весь в поту. Доктор Хантер на удивление сильно держал его за руку, не позволив ему выпасть во двор вниз головой.

     - Не так быстро, друг Рэнсом, - мягко сказал доктор и, потянув назад, направил его к кровати. - Еще день, прежде чем ты сможешь стоять самостоятельно. Боюсь, у тебя больше флегмы, чем полезно.

     Испытывая легкую тошноту, Уильям сел на кровать и позволил доктору Хантеры вытереть полотенцем пот с его лица. Очевидно, у него немного больше времени, чтобы решить, куда идти.

     - Как вы думаете, через какое время я смогу путешествовать полный день?

     Дензель Хантер задумчиво посмотрел на него.

     - Пять дней, вероятно, или по крайне мере четыре, - ответил он. - Ты крепкий и полон жизни, иначе я сказал бы – неделя.

     Уильям, чувствуя себя слабым, кивнул и лег. Доктор с минуту стоял, хмуро глядя на него, хотя не было похоже, что хмурый взгляд предназначался ему. Казалось, он был скорее выражением некоторого внутреннего беспокойства.

     - Как … далеко заведут тебя твои странствия? - спросил доктор, тщательно подбирая слова.

     - Довольно далеко, - также осторожно ответил Уильям. - Я направлялся … в Канаду, - сказал он, внезапно поняв, что сказать больше, значит, рассказать больше, чем ему хотелось, о причинах своего путешествия. Конечно, человек может вести дела в Канаде не обязательно с британской армией, оккупировавшей Квебек, но, поскольку доктор упомянул о политике … в этом вопросе лучше ее не касаться. И, конечно же, он не должен упоминать о Маунт-Джосайе. Какими бы натянутыми ни были отношения Хантеров с соседями, новости о их посетителе могут легко распространиться.

     - Канада, - повторил доктор как бы про себя. Затем его взгляд вернулся к Уильяму. - Да, это значительное расстояние. К счастью, сегодня утром я убил козу, и у нас будет мясо. Это поможет восстановить твои силы. Завтра я пущу тебе кровь, чтобы восстановить баланс жидкостей, а там посмотрим. А пока, - он улыбнулся и протянул руку. - Идем. Я провожу тебя в уборную.

     Глава 39. ВОПРОС СОВЕСТИ

     Надвигалась буря. Уильям чувствовал это по движению воздуха, видел по мчащимся теням облаков на потертых половицах. Жара и влажность летнего дня рассеялись, и беспокойный воздух, казалось, взбудоражил и его. Хотя он все еще был слаб, он не мог оставаться в постели и сумел встать, держась за умывальник, пока пережидал головокружение.

     Предоставленный самому себе, он какое-то время бродил из одного конца комнаты в другой – на расстояние около десяти футов – держа одну руку на стене для равновесия. Это усилие выматывало и вызывало головокружение, так что время от времени ему приходилось садиться на пол, свесив голову между колен, пока перед глазами не переставали плясать пятна.

     В один из таких случаев, сидя под окном, он услышал голоса со двора внизу. Голос мисс Рэйчел Хантер удивленный и вопросительный, мужской ответ низкий и хриплый. Знакомый голос – Иэн Мюррей!

     Он вскочил на ноги и так же быстро рухнул обратно на пол, в глазах потемнело, перед глазами все закружилось. Он сжал кулаки и тяжело дышал, пытаясь заставить кровь вернуться к голове.

     - Значит, он будет жить?

     Голоса были далекими, наполовину заглушенными шелестом каштанов возле дома, но он уловил их. Он с трудом поднялся на колени и ухватился за подоконник, моргая от яркого дневного света.

     На краю двора виднелась высокая худая фигура Мюррея в одежде из оленьей кожи, рядом с ним стояла огромная собака. Никаких признаков Росомахи или других индейцев рядом не наблюдалось, но позади Мюррея две лошади, болтая поводьями, щипали траву. Рэйчел Хантер указывала на дом, явно приглашая его войти, но он, отрицательно покачав головой, полез в сумку на поясе и достал какой-то небольшой сверток, который передал девушке.

     - Эй! - закричал Уильям или попытался закричать. Ему не хватило дыхания, и он замахал руками. От ветра задрожали листья каштанов, и это движение, должно быть, привлекло внимание Мюррея, потому что он поднял взгляд и, увидев в окне Уильяма, улыбнулся и поднял руку в знак приветствия.

     Однако он не сделал ни шага, чтобы войти в дом. Вместо этого он подобрал поводья одной из лошадей и вложил их в руку Рэйчел Хантер. Затем, помахав на прощание Уильяму, он с экономной грацией вскочил на другую лошадь и ускакал.

     Руки Уильяма сжались на подоконнике, его захлестнуло разочарование, когда он увидел, как Мюррей исчезает за деревьями. Но, однако … Мюррей оставил лошадь. Рэйчел Хантер вела ее за дом, фартук и юбки девушки развевались на поднявшемся ветру, одна рука придерживала чепец.

     Лошадь должно быть для него, конечно же! Значит, Мюррей собирался вернуться за ним? Или он должен последовать за ним? Пульс бился в ушах; Уильям натянул свои заплатанные бриджи и новые чулки, которые связала для него Рэйчел, и после непродолжительной возни надел поверх них затвердевшие от воды сапоги. Это усилие бросило его в дрожь, но он стал упрямо спускаться вниз, шатаясь, потея и поскальзываясь, но добрался до кухни невредимым.

     Задняя дверь распахнулась от порыва ветра, затем резко захлопнулась, вырвавшись из рук Рэйчел. Она обернулась, увидела его и испуганно вскрикнула.

     - Господи, спаси нас! Что ты здесь делаешь? - она тяжело дышала от напряжения и испуга и смотрела на него, заправляя пряди темных волос под чепец.

     - Не хотел вас напугать, - извинился Уильям. - Я хотел … я видел, как уехал мистер Мюррей. Я думаю, что смогу его догнать. Он сказал, где я должен встретиться с ним?

     - Нет, не сказал. Сядь, ради всего святого, пока не упал.

     Он не хотел. Желание выйти и уйти было непреодолимым. Но колени у него дрожали, и если он не сядет в ближайшее время … Он с неохотой сел.

     - Что он сказал? - спросил он и, сообразив, что сидит в присутствии леди, встал и указал ей на другой стул. - Сядьте, пожалуйста. Скажите, что он сказал.

     Рэйчел пристально посмотрела на него, но села, поправляя растрепанную ветром одежду. Буря поднималась; тени облаков бежали по полу и ее лицу, и воздух, казалось, колебался, как будто комната находилась под водой.

      - Он спросил о твоем здоровье, и когда я сказала ему, что ты поправляешься, он дал мне лошадь. Сказал, что она для тебя. - Она на мгновение заколебалась, и Уильям нажал.

     - Он дал вам что-то еще, не так ли? Я видел, как он передал вам какой-то пакет.

     Губы ее на мгновение сжались, но она кивнула и, сунув руку в карман, вынула и протянула ему небольшой пакет, завернутый в ткань.

     Ему не терпелось увидеть, что было в свертке, но он все же заметил следы на ткани, оставленные обвязывающей его веревкой. И сняли ее совсем недавно. Он взглянул на Рэйчел Хантер, которая отвела взгляд, высоко подняв подбородок, но на щеках у нее выступил румянец. Он поднял бровь, глядя на нее, затем сосредоточился на пакете.

     Развернутый, он содержал небольшую пачку бумажных континентальных денег, потертый кисет с монетами в одну гинею, три шиллинга и два пенса, сложенное – и развернутое, но снова сложенное, если он хоть в чем-то разбирается – письмо, и другой поменьше узелок, на этот раз не тронутый. Отложив его и деньги, он развернул письмо.

      «Кузен.

     Я надеюсь, найти Вас в лучшем здравии, чем в нашу последнюю встречу. Если так, то я оставлю лошадь и немного средств для Вашего путешествия. Если нет, то оставлю деньги на дальнейшее лечение или похороны. Еще оставляю подарок от того, кого индейцы называют Убийцей медведей. Он надеется, что Вы будете носить его в добром здравии. Желаю удачи в Вашем предприятии.

     Ваш покорный слуга,

     Иэн Мюррей»

     - Хм! - Уильям был озадачен. Очевидно, у Мюррея есть свои дела, и он не мог или не хотел дожидаться, пока Уильям сможет ехать. Он был несколько разочарован. Теперь, когда его разум снова был ясен, ему хотелось бы продолжить разговор с Мюрреем, однако он понимал, что должно быть к лучшему, что Мюррей не собирался путешествовать вместе с ним.

     До него дошло, что его насущная проблема решена; теперь у него есть средства, чтобы возобновить свою миссию хотя бы в той части, которая была ему доступна. По крайней мере, он мог добраться до штаба генерала Хау, доложиться и получить новые инструкции.

     Это было удивительно великодушно со стороны Мюррея; лошадь выглядела здоровой, а денег было более чем достаточно, чтобы он мог с комфортом добраться до Нью-Йорка. Он задался вопросом, где, черт возьми, Мюррей взял их. Судя по его виду, у этого человека не было и гроша, хотя, напомнил он себе, у него была хорошая винтовка, и он был образован, потому что писал грамотно. Но что могло заставить странного шотландского индейца проявить к нему такой интерес?

     Сбитый с толку, он потянулся за узелком и развязал веревку. В нем оказался коготь большого медведя, проколотый и нанизанный на кожаный ремешок. Ремешок был стар; его края были изношены, а узел на коже так затвердел, что развязать его уже было невозможно.

     Он потрогал клык пальцем, пробуя его остроту. Что ж, дух медведя сослужил ему хорошую службу во время болезни. Улыбаясь про себя, он надел ремешок через голову, оставив коготь висеть снаружи рубашки. Рэйчел Хантер смотрела на него с непроницаемым выражением лица.

     - Вы читали мое письмо, мисс Хантер, - укоризненно сказал Уильям. - Очень гадко с вашей стороны!

     Румянец на ее щеках вспыхнул еще сильнее, но она встретила его взгляд с прямотой, которую он не встречал в женщине, за исключением его бабушки по отцовской линии.

     - Твоя речь намного лучше твоей одежды, друг Уильям. И хотя ты уже несколько дней в здравом уме, ты не сказал, что привело тебя в Грейт-Дисмал. Это место не часто посещают джентльмены.

     - О, действительно, мисс Хантер. Многие господа из моих знакомых отправляются туда на охоту, которая великолепна. Но, естественно, на кабана или рысь в хорошей одежде не охотятся.

     - Никто не ходит на охоту, вооруженный только сковородой, друг Уильям, - возразила она. - А если ты и в самом деле джентльмен, скажи, пожалуйста, где твой дом?

     Он на мгновение замялся, не в силах сразу вспомнить подробности своей легенды, и вместо этого ухватился за первый город, который пришел ему на ум.

     - А-а … Саванна. В Каролине, - добавил он услужливо.

     - Я знаю, где она находится, - огрызнулась она. - А слышал ли ты, как разговаривают люди оттуда? Не знаешь.

     - Вы назвали меня лжецом? - изумленно спросил он.

     - Да.

     - О.

     Они уставились друг на друга в потемках надвигающейся грозы. На мгновение ему показалось, что он играет в шахматы со своей бабушкой Бенедиктой.

     - Я извиняюсь за то, что прочитала твое письмо, - внезапно сказала она. - Уверяю тебя, это не было вульгарным любопытством.

     - Чем тогда? - он немного улыбнулся, показывая, что не сердится на нее. Она не улыбнулась в ответ и посмотрела, сузив глаза, но не с подозрением, а как бы проверяя его. Наконец, она вздохнула и расслабилась.

     - Мне хотелось узнать больше о тебе и твоем характере. Твои товарищи, которые принесли тебя, кажутся очень опасными. А твой кузен? Если ты такой же, тогда … - она на мгновение прикусила нижнюю губу, но потом покачала головой и продолжила более твердо.

     - Мы с моим братом должны уехать отсюда через несколько дней. Ты сказал Денни, что едешь на север. Я хотела бы, чтобы мы ехали вместе, по крайней мере, некоторое время.

     Этого он совсем не ожидал. Он моргнул и сказал первое, что пришло в голову.

     - Уедите отсюда? Почему? Из-за … соседей?

     Она удивленно взглянула на него.

     - Что?

     - Прошу прощения, мэм. Ваш брат намекнул, что отношения между вашей семьей и живущими поблизости … несколько напряженные.

     - О, - один уголок ее рта приподнялся. Он не мог сказать, указывало ли это на беспокойство или было усмешкой, хотя скорее последнее, подумал он.

     - Понятно, - она задумчиво постучала пальцами по столу. - Да, это правда, хотя это не то, что я … но все же это немного связано. Вижу, мне нужно все рассказать тебе. Что ты знаешь об Обществе друзей?

     Он был знаком только с одной квакерской семьей, Анвинами. Мистер Анвин был богатым купцом, знакомым его отца. Он также встретился с его дочерями однажды на музыкальном вечере, но их разговор не касался философии или религии.

     - Они … э-э … не любят конфликты? - осторожно предположил он.

     Она рассмеялась от удивления, и он ощутил приятное чувство от того, что ее брови перестали хмуриться, хотя и ненадолго.

     - Насилие, - поправила она. - Мы не избегаем конфликта, если он словесный. И наше богослужение … Денни говорит, что ты все-таки не папист, хотя осмелюсь предположить, что ты никогда не присутствовал на квакерских собраниях?

     - Нет, не было такой возможности.

     - Думаю, нет. Ну, - она внимательно посмотрела на него. - У нас есть священники, которые говорят проповеди на собраниях, но любой может высказаться по ее предмету, если им или ей движет дух.

     - Ей? Женщины тоже высказываются публично?

     Она окинула его испепеляющим взглядом.

     - У меня есть язык так же, как у и тебя.

     - Я заметил, - улыбнулся он. - Пожалуйста, продолжайте.

     Она немного наклонилась вперед, но ее прервал громкий стук ставни о стену дома, и капли дождя полетели в окно. Рэйчел вскочила на ноги с коротким восклицанием.

     - Я должна загнать кур! Закройте ставни, - распорядилась она и выскочила наружу.

     Застигнутый врасплох, но позабавленный, он послушался. Когда он поднялся наверх, чтобы закрыть ставни там, у него снова закружилась голова, и он некоторое время постоял на пороге спальни, держась за косяк. Наверху было две комнаты: спальня в передней части дома, а которой разместили его, и комната поменьше в задней части. В ней теперь спали Хантеры; там стояла низкая кровать, умывальник с серебряным подсвечником и больше ничего, кроме ряда крючков, на которых висели запасная рубашка и бриджи доктора, шерстяная шаль и, должно быть, выходное платье Рэйчел Хантер, строгое, окрашенное индиго.

     Теперь, когда дождь и ветер были приглушены ставнями, полутемная комната казалась тихой и мирной гаванью от бури. Его сердце билось тяжело из-за подъема по лестнице, и он постоял некоторое время, немного наслаждаясь чувством незаконного вторжения. Ни звука снизу; Рэйчел, должно быть, все еще гоняет кур.

     В комнате было что-то слегка странное, и ему потребовалось только мгновение, чтобы понять, что именно. Ветхость и скудость личного имущества Хантеров свидетельствовали о их бедности, которая контрастировала с маленькими признаками бывшего процветания в обстановке: подсвечник был серебряный, а не посеребренный или оловянный, кувшин и тазик были не глиняными, а из хорошего фарфора, раскрашенного пышными голубыми хризантемами.

     Он взялся за юбку синего платья, висевшего на колышке, и с любопытством осмотрел его. Скромность и изношенность. Низ подола был почти белым, цвет индиго выцвел, так что в складках юбки виднелись светлые и темные полосы. Девушки Анвин одевались скромно, но их одежда была самого высокого качества.

     С внезапным порывом он поднес ткань к лицу и вдохнул. Она еще слабо пахла индиго, травой и очень ощутимо женским телом. Его мускусный запах разлился внутри него, как удовольствие от хорошего вина.

     Звук закрывающейся двери заставил его выронить платье, словно оно загорелось, и с бешено колотящимся сердцем он направился к лестнице.

     Рэйчел Хантер стряхивала капли воды с фартука у очага. Ее чепец промок и обвис. Не видя Уильяма, она с нетерпеливым восклицанием сняла его, выжала и повесила на гвоздь, вбитый в дымоход.

     Ее волосы падали на спину, мокрые пряди блестели, темнея на фоне бледной ткани жакета.

     - Надеюсь, все куры в безопасности? - он заговорил, потому что наблюдать за ней, неподозревающей, с распущенными волосами, когда ее запах все еще ощущался у него в носу, вдруг показалось ему слишком интимным.

     Она повернулась к нему с настороженными глазами, но не стала сразу покрывать волосы.

     - Все, кроме той, которую мой брат называет Великой вавилонской блудницей. Все куры не обладают ни каплей разума, но эта глупа сверх меры.

     - Глупа?

     Очевидно, она поняла, что он находит ее описание забавным, так как фыркнула и наклонилась к сундуку.

     - Существо сидит на ели на высоте двадцати футов во время грозы. Глупость, - она вытащила льняное полотенце и принялась сушить волосы.

     Звук дождя внезапно изменился, словно по ставням застучали камешки.

     - Хммф, - Рэйчел мрачно поглядела на окно. - Надеюсь, ее сбило дождем с дерева, и ее сожрет первая пробегающая лиса. Так ей и надо, - она возобновила сушку волос. - Не жалко. Я буду рада никогда не видеть этих кур.

     Увидев, что он стоит неподвижно, она села и показала ему на другой стул.

     - Вы говорили, что вы с братом предполагаете оставить это место и уехать на север, - напомнил он, усаживаясь. - Как я понял, куры не отправятся в путешествие с вами?

     - Нет, слава богу. Они уже проданы вместе с домом, - отложив полотенце, она пошарила в своем кармане и вытащила роговой гребешок. - Я говорила тебе, что скажу, почему мы уезжаем?

     - Думаю, мы достигли того знания, что это каким-то образом связано с вашими собраниями.

     Она глубоко выдохнула через нос и кивнула.

     - Я сказала, что когда человек движим духом, он говорит на собрании? Ну, вот, дух двигал моим братом. Вот поэтому нам пришлось уехать из Филадельфии.

     Собрание может быть организовано, объяснила она, всюду, где найдется достаточно друзей-единомышленников. Но в дополнение к этим местным собраниям существуют более крупные органы, ежеквартальные и годовые собрания, на которых обсуждаются важные принципиальные вопросы и принимаются решения, касающиеся квакеров в целом.

     - Годовое собрание в Филадельфии – самое крупное и влиятельное собрание, - сказала она. - Ты прав. Друзья избегают насилия и стремятся либо избежать его, либо положить ему конец. И в вопросе восстания Филадельфийское годовое собрание молилось и постановило, что путь мудрости и мира лежит в примирении с метрополией.

     - Действительно, - Уильям был заинтересован. - Получается, все квакеры а колониях – лоялисты, так?

     Она на мгновение поджала губы.

     - Это рекомендация ежегодного собрания. Как я сказала, Друзья движимы духом и должны делать то, что им предназначено.

     - И вашему брату было предназначено говорить в пользу восстания? - Уильям был позабавлен, но насторожен. Доктор Хантер не казался ему смутьяном.

     Она наклонила голову, не совсем в подтверждение.

     - В пользу независимости, - поправила она.

     - Не вижу никакой логики в таком различии, - возразил Уильям. - Как можно достигнуть независимости без насилия?

     - Если ты думаешь, что божий дух обязательно логичен, то ты знаешь его лучше, чем я, - она нетерпеливым жестом перебросила мокрые волосы через плечо.

     - Денни сказал, что свобода или индивидуальная или для страны является божьим даром, и что только на него самого возложен выбор, присоединиться ли ему к восстанию или нет. И нас выставили с собрания, - закончила она внезапно.

     В комнате с закрытыми ставнями было темно, но он мог видеть ее лицо в свете тлеющих углей в очаге. Последняя фраза сильно ее взволновала. Она сжала губы, а глаза блестели, словно она могла расплакаться, если бы не решила твердо не плакать.

     - Полагаю, это серьезно, когда выставляют с собрания? - осторожно спросил он.

     Она кивнула и отвела глаза. Подобрав полотенце, она медленно разгладила его и сложила, очевидно, обдумывая слова.

     - Я говорила тебе, что моя мать умерла при родах. Отец умер через три года – утонул в наводнение. Мы остались только вдвоем, мой брат и я. Но местное собрание позаботилось, чтобы мы не умерли с голода, и чтобы над нашими головами была крыша. И собрание же решало, кем станет Денни. Я знаю, он боялся, что он должен стать перегонщикам скота или сапожником, для кузнеца он не годился, - улыбнулась она, несмотря на грусть. - Хотя он стал бы, чтобы прокормить меня.

     Однако вмешался счастливый случай. Один из Друзей взял на себя труд отыскать родственников сирот Хантеров, и после некоторой переписки нашел дальнего кузена из Шотландии, который тогда проживал в Лондоне.

     - Джон Хантер, благослови его господь. Он известный врач, он и его старший брат, который является accoucheur^[150] самой королевы, - несмотря на свои свободолюбивое мысли, мисс Хантер произнесла это несколько благоговейно, и Уильям с уважением кивнул. - Он запросил рекомендации Денни и, получив хорошие отзывы о его способностях, дал средства на то, чтобы Дении переехал в Филадельфию и поступил в местную медицинскую школу. А потом забрал Денни в Лондон, чтобы самому обучать его!

     - Действительно, очень счастливый случай, - заметил Уильям. - А как с вами?

     - О, меня взяла одна женщина в деревне, - небрежно произнесла она, что, однако, не обмануло его. - Но Дензелл вернулся, и, конечно, я стала вести его дом, пока он не женится.

     Она теребила полотенце, глядя на свои колена. Ее темно-коричневые кудри отсвечивали бронзой там, куда падал свет.

     - Женщина … она была хорошей. Она позаботилась, чтобы я научилась вести дом, готовить, шить. Чтобы я … знала все, что нужно знать женщине, - она взглянула на него со странной прямотой в грустных глазах.

     - Я думаю, ты не сможешь понять, что значит быть выгнанным из собрания, - сказала она.

     - Нечто похожее на то, чтобы с позором быть выгнанным из полка. Позорно и мучительно.

     Она на мгновение сузила глаза, но он говорил серьезно, и она это увидела.

     - Собрание Друзей – это не только братство по вере. Это … общее мышление. Как большая семья.

     И каково молодой женщине лишиться своей семьи?

     - И быть изгнанным … да, я понимаю, - тихо произнес он.

     Последовало короткое молчание, прерываемое только звуками дождя. Ему показалось, что он слышал крик петуха где-то вдали.

     - Ты сказал, что твоя мать тоже умерла, - спросила Рэйчел, глядя на него темными мягкими глазами, - твой отец жив?

     Он покачал головой.

     - Вы решите, что я излишне драматичен, - сказал он, - но это правда. Мой отец также умер в день моего рождения.

     Она моргнула.

     - Это так. Он был старше моей матери почти на пятьдесят лет. Когда он услышал, что она умерла, д-д-давая мне жизнь, с ним случился апоплексический удар, и он умер на месте, - он был сердит на себя за заикание. Хотя она не обратила на это внимание.

     - Значит, ты тоже сирота, мне очень жаль, - сказала она тихо.

     Он неловко пожал плечами.

     - Ну, я не знал ни одного из моих родителей, но фактически родители у меня были. Сестра моей матери стала моей матерью – сейчас ее нет – а ее муж … Я всегда считал его своим отцом, хотя он не связан со мной кровно, - до него дошло, что он вступает на опасную почву, рассказывая о себе слишком много. Он кашлянул и попытался вернуть разговор к менее личным вопросам.

     - Ваш брат. Как он предлагает… э-э… воплотить в жизнь это откровение своего духа?

     Она вздохнула.

     - Этот дом принадлежит кузену моей матери. Он вдовец, и у него нет детей. Он завещал дом Денни, но когда узнал о нашем изгнании, написал, что хочет изменить завещание. Но случайно он подхватил лихорадку и умер, не успев сделать это. Но все соседи знали … о Денни … вот почему …

     - Понятно, - Уильяму пришло в голову, что бог мог быть и нелогичным, но он, кажется, весьма заинтересован в Дензелле Хантере. Однако он счел невоспитанным говорить об этом и задал другой вопрос.

     - Вы сказали, что дом продан. Значит, ваш брат …

     - Он уехал в город в суд, подписать бумаги о продаже дома и продать коз, свиней, кур. Как только он это сделает, мы уедем, - она заметно сглотнула. - Денни собирается вступить в континентальную армию в качестве хирурга.

     - И вы вместе с ним? В маркитанском обозе? - Уильям говорил с некоторым неодобрением. Множество солдатских жен или любовниц последовали за «боем барабанов» и присоединились к армии. Он не часто сталкивался с ними, так как в лонг-айлендской кампании никаких обозов с гражданскими не было, но он слышал, как отец иногда говорил об этих женщинах, в основном, с жалостью. Эта жизнь не для женщин.

     Она подняла подбородок, услышав его неодобрение.

     - Разумеется.

     На столе лежала длинная деревянная шпилька; должно быть она вытащила ее, когда снимала чепец. Сейчас она собрала свои волосы в пучок и решительно воткнула в него шпильку.

     - Итак, - сказала она. - Ты будешь путешествовать с нами? Только до тех пор, пока тебе удобно, - добавила она быстро.

     Он думал об этом предложении все время разговора. Ясно, что оно выгодно Хантерам. Путешествовать в большой группе безопаснее, и Уильям хорошо понимал, что, несмотря на божественное откровение, доктор – совсем не боец. Но также это будет выгодно и для него самого. Хантер знал окрестности гораздо лучше его, а мужчина, путешествующий в группе, особенно, в группе, включающей женщину, был менее заметен и вызывал меньше подозрения, чем одинокий.

     Ему внезапно пришло в голову, что если Хантер присоединится к континентальной армии, это станет превосходной возможностью подобраться к военным силам Вашингтона и получить важную информацию – что-то, что может компенсировать потерю книги с контактами.

     - Да, конечно, - сказал он и улыбнулся мисс Хантер. - Превосходное предложение!

     Вспышка молнии внезапно сверкнула в щелях ставни, и почти сразу же над их головами загрохотал гром. Оба сильно вздрогнули.

     Уильям сглотнул, все еще чувствуя звон в ушах. Острый запах молнии горел в воздухе.

     - Надеюсь, - сказал он, - что это был знак одобрения.

     Она не засмеялась.

     Глава 40. БЛАГОСЛОВЛЕНИЕ БРАЙД И СВЯТОГО МИХАИЛА

     Могавки называли его Тайенданеги, две ставки. Для англичан он был Джозефом Брантом. Иэн много слышал об этом человеке, когда тот жил среди могавков под обоими именами, и его очень интересовало, насколько хорошо Тайенданеги балансирует на коварной почве между двумя мирами. Похоже ли это на мост, задался он вопросом. Тонкий мостик, пролегающий между этим миром и иным, вокруг которого носятся летающие головы с острыми зубами? Когда-нибудь он хотел бы посидеть у костра с Джозефом Брантом и спросить его.

     Сейчас он собирался к Бранту домой, но не для того, чтобы говорить с ним. Росомаха сказал ему, что Солнечный лось уехал из Снейктауна к Бранту, и что его жена уехала с ним.

     - Они в Унадилле, - сказал Росомаха. - Наверное, все еще там. Ты же знаешь, что Тайенданеги сражается на стороне англичан. Он пытается уговорить лоялистов присоединиться к нему и его людям. Он называет их «добровольцами Бранта». - Росомаха говорил небрежно; его не интересовала политика, хотя время от времени, когда было настроение, он сражался.

     - Да? - так же небрежно произнес Иэн. - Ладно.

     Он понятия не имел, где находится Унадилл, кроме того что где-то в колонии Нью-Йорк, но это не представляло большой трудности. На следующий день на рассвете он отправился на север.

     Большую часть пути у него не было компании, кроме собаки и его мыслей. Однако в какой-то момент он натолкнулся на летний лагерь могавков, и его там встретили гостеприимно.

     Он сидел с мужчинами и разговаривал. Через некоторое время молодая женщина принесла ему миску тушеного мяса, и он машинально ел, не разбирая вкуса, хотя живот его, казалось, был благодарен теплой пище и перестал болезненно сжиматься.

     Он не мог сказать, что привлекло его внимание, но оторвался от мужской беседы и увидел молодую женщину, которая сидела в стороне у огня и смотрела на него. В ответ на его взгляд она слегка улыбнулась.

     Он стал жевать медленнее, тушеное мясо во рту внезапно стало ароматным и вкусным. Жирное мясо медведя. Кукуруза и фасоль, приправленные луком и чесноком. Вкусно. Она склонила голову набок; одна темная бровь изящно приподнялась, затем она встала, словно получила ответ на свой безмолвный вопрос.

     Иэн поставил миску и вежливо рыгнул, затем встал и вышел наружу, не обращая внимания на понимающие взгляды мужчин, с которыми трапезничал.

     Она ждала, бледное пятно в тени березы. Они разговаривали. Он чувствовал, как его рот произносит слова, чувствовал щекотку ее речи в своих ушах, но на самом деле не осознавал, о чем они говорили. Он держал тлеющий жар своего гнева в сердце, как горячий уголь в ладони. Он не думал о ней, как о воде для своего огня, и не думал о том, чтобы зажечь ее. Он сам был неразумным, как огонь, разгорающийся, когда было топливо, и умирающий, когда его не было.

     Он поцеловал ее. Она пахла едой, обработанной шкурой и нагретой солнцем землей. Никакого намека на дерево, ни капли крови. Она была высокой. Он почувствовал ее мягкие торчащие груди, когда обнял, положив руки на ее округлые бедра.

     Она с желанием потерлась об него. Отступила на шаг, позволив холодному воздуху коснуться его кожи там, где она прижималась, взяла его за руку и повела в длинный дом. Никто не обратил на них внимания, когда она уложила его в постель и, обнаженная, повернулась к нему в теплой полутьме.

     Он подумал, что будет лучше, если он не увидит ее лицо. Анонимно, быстро и, возможно, некоторое удовольствие для нее. Передышка, для него. На несколько мгновений, по крайней мере, когда он потеряет себя.

     Но в темноте он увидел Эмили и выскочил из кровати со стыдом и гневом, оставив за собой недоуменное удивление.

     *.*.*

     Следующие несколько дней он шел один с собакой.

     *.*.*

     Дом Тайенданеги занимал большой участок и стоял отдельно от деревни, но достаточно близко, чтобы считаться ее частью. Деревня ничем не отличалась от других, за исключением того, что у многих домов возле крыльца находились жернова; каждая женщина молола муку для своей семьи, а не относила ее на мельницу.

     На улице в тени фургонов и стен дремали собаки. Все они испуганно вскочили, когда Ролло оказался поблизости. Некоторые рычали или лаяли, но нападать никто не спешил.

     Другое дело мужчины. Несколько мужчин, облокотившихся на забор и наблюдающих за лошадью в поле, бросили на него взгляды, наполовину любопытные, наполовину настороженные. Большинства из них он не знал. Однако одним из мужчин был человек по имени Пожиратель черепах, которого он знал в Снейктауне. Другим был Солнечный лось.

     Солнечный лось моргнул, вздрогнув, как собаки ранее, а затем вышел на дорогу, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

     - Что ты здесь делаешь?

     На долю секунды он подумал, не сказать ли правду, но это была не та правда, которую можно было сказать перед незнакомцами.

     - Не твое дело, - спокойно ответил он.

     Солнечный лось заговорил с ним на могавке, и он ответил на том же языке. Он увидел, как приподнялись брови у остальных, а Черепаха поспешил поприветствовать его, явно давая понять, что сам Иэн был канхиен-кехака. Он ответил на приветствие Черепахи, и остальные отошли в сторону, озадаченные и заинтересованные, но не враждебные.

     Солнечный лось же … Ну, в конце концов, Иэн не ожидал, что этот человек со слезами упадет ему на грудь. Он надеялся, что он будет где-то в другом месте, но он был здесь, и Иэн криво улыбнулся, вспомнив о старой бабушке Уилсон, которая однажды дала описание своего зятя Хирама, что он выглядит так, будто «и медведю дорогу не уступит».

     Это было подходящее описание, и настроение Солнечного лося не улучшилось ни от ответа Иэна, ни от последовавшей за ним улыбки.

     - Что тебе надо? - потребовал Солнечный лось.

     - Ничего твоего, - как можно спокойнее ответил Иэн.

     Глаза Солнечного лося сузились, но прежде чем он успел что-то сказать, вмешался Черепаха и пригласил Иэна зайти к нему в дом, поесть и попить.

     Он должен. Отказываться невежливо. И он может позже наедине спросить, где Эмили. Но нужда, из-за которой он проехал триста миль по дикой местности, не признавала требований вежливости. И не терпела задержки.

     Кроме того, подумал он, он знал, что это необходимо. Нет резона откладывать.

     - Я хочу поговорить с женщиной, которая была моей женой, - сказал он. - Где она?

     Несколько мужчин моргнули, сбитые с толку, но он увидел, как взгляд Черепахи метнулся к воротам большого дома в конце дороги.

     К чести Солнечного лося, он решительно встал посреди дороги, готовый противостоять даже двум медведям, если придется. Ролло это не впечатлило; он приподнял губу и зарычал так, что двое мужчин резко отступили. Солнечный лось, который лучше их знал, на что способен Ролло, не сдвинулся ни на дюйм.

     - Ты собираешься натравить эту тварь на меня? - спросил он.

     - Конечно, нет. Sheas, a cù^[151], - сказал он Ролло. Пес некоторое время упрямился, только чтобы показать, что делает это по своему желанию, а затем отошел и лег на землю, продолжая тихо ворчать, как отдаленный гром.

     - Я пришел не забрать ее у тебя, - сказал Иэн Солнечному лосю. Он пытался говорить примирительно, но в действительности не ожидал, что это сработает. Так оно и было.

     - Ты думаешь, что сможешь?

     - Если я не хочу, какое это имеет значение? - раздраженно произнес Иэн, переходя на английский.

     - Она не пойдет с тобой, даже если ты меня убьешь!

     - Сколько можно тебе говорить, что я не хочу забирать ее?

     Солнечный лось некоторое время смотрел на него мрачными глазами.

     - Много, пока твое лицо не скажет то же самое, - прошептал он, сжимая кулаки.

     Среди мужчин раздалось заинтересованное, но не враждебное бормотание. Они не станут вмешиваться в драку из-за женщины. Это хорошо, смутно подумал Иэн, наблюдая за руками Солнечного лося. Мужчина был правшой, он знал об этом. На поясе висел нож, но его рука не тянулась к нему.

     Иэн раскинул руки в мирном жесте.

     - Я только хочу поговорить с ней.

     - Зачем? - пролаял Солнечный лось. Он находился достаточно близко, чтобы Иэн почувствовал капли слюны на своем лице, но он не стал их вытирать. Он также не стал отступать и просто опустил руки.

     - Это между мной и ею, - сказал он спокойно. - Думаю, потом она тебе расскажет. - Эта мысль причинила вспышку боли. Но фраза, кажется, не удовлетворила Солнечного лося, потому что он без предупреждения ударил.

     Кулак с хрустом врезался в его верхнюю челюсть, а вторым Солнечный Лось нанес скользящий удар по скуле. Иэн встряхнул головой, чтобы прояснить ее, слезящимися глазами увидел размытое движение и скорее по счастливой случайности, чем намеренно, сильно пнул Солнечного лося в промежность.

     Он стоял, тяжело дыша, капая кровью на дорогу. Шесть пар глаз переместились от него к Солнечному лосю, свернувшемуся в пыли и издающему тихие стоны. Ролло встал, подошел к упавшему и с интересом обнюхал его. Все взгляды обратились к Иэну.

     Он сделал легкое движение рукой, подозвав Ролло, и пошел по дороге к дому Бранта, шесть пар глаз уставились ему на спину.

     *.*.*

     Двери открыла молодая белая женщина, которая ахнула, и ее глаза округлились, как пенни, при виде его. Он в это время вытирал кровь из разбитого носа подолом рубашки. Он закончил и вежливо склонил голову.

     - Будьте так добры, спросите Вакьо-тейехснонсу, согласится ли она поговорить с Иэном Мюрреем.

     Молодая женщина дважды моргнула, затем кивнула и стала открывать двери, помедлив на полпути, чтобы еще раз взглянуть на него и убедиться, что в действительности видит его.

     Чувствуя себя странно, он вступил в сад. Это был обычный английский сад с розовыми кустами, лавандой и выложенными камнем дорожками. Его запах напомнил ему о тетушке Клэр, и он мимолетно подумал, не привез ли Тайенданеги садовника из Англии.

     В саду на некотором расстоянии от него работали две женщины. Одна была белой женщиной в чепце и, судя по ее сутулым плечам, не молодой. Вероятно, жена Бранта, подумал он. А молодая женщина, открывшая ворота – их дочь? Вторая женщина была индианкой, в ее волосах, заплетенных в косу, блестели белые пряди. Ни одна из женщин не поглядела на него.

     Когда он услышал за спиной стук задвижки, он выждал мгновение, прежде чем повернуться, готовя себя к разочарованию от того, что ему скажут, что ее здесь нет, или что она отказалась встретиться с ним.

     Но она была здесь. Маленькая и стройная, с округлыми грудями, вырисовывающимися под голубым миткалевым платьем, с длинными волосами, перевязанными сзади, но не покрытыми. Ее лицо было испуганным … и предвкушающим. Ее глаза радостно засияли при виде его, и она шагнула к нему.

     Он бы схватил и прижал ее к себе, если бы она сделала еще шаг, подала ему какой-нибудь ободряющий знак. И что потом? – подумал он отстраненно, но это не имело значения, потому что после первого импульсивного шага она остановилась. Некоторое время ее руки трепетали, словно ощупывая воздух между ними, затем она сжала их и спрятала в складках юбки.

     - Брат волка, - произнесла она мягко на могавке. - Мое сердце радо увидеть тебя.

     - Мое тоже, - ответил он на том же языке.

     - Ты пришел поговорить с Тайенданеги? - спросила она, наклонив голову в сторону дома.

     - Может быть, позже, - никто из них не упомянул о его носе, хотя он распух почти в два раза, а перед рубашки был запачкан кровью. Он оглянулся; от дома шла дорожка, и он кивнул на нее. - Ты пройдешься со мной?

     Она мгновение колебалась. Огонь ее в глазах не потух совсем, но сейчас едва горел. В них были и другие эмоции: осторожность, немного беспокойства и, как он решил, гордость. Он удивился, что может видеть их так ясно. Словно она была сделана из стекла.

     - Я … дети, - выпалила она, поворачиваясь к дому.

     - Не имеет значения, - сказал он. - Я только … - Струйка крови из одной ноздри остановила его, и он прервался, чтобы вытереть ее ладонью. Он сделал два шага, подойдя на расстояние прикосновения, но стараясь не касаться ее.

     - Я хотел сказать, что мне очень жаль, - сказал он на могавке, - что я не мог дать тебе детей. И что я рад, что они у тебя есть.

     Прелестный румянец вспыхнул на ее щеках, и он увидел, что гордость в глазах перевесила беспокойство.

     - Могу я увидеть их? - спросил он, удивив себя так же, как ее.

     Она мгновение колебалась, но затем повернулась и пошла к дому. Он в ожидании сел на каменную ограду, и она вернулась через некоторое время с двумя детьми: мальчиком, вероятно, лет пяти и девочкой трех лет, которая с серьезным видом смотрела на него, затолкав в рот кулак.

     Кровь потекла в его горло, отдавая болью и железом.

     Время от времени в своем путешествии он раздумывал над объяснениями, которые дала ему тетушка Клэр. Не для того, чтобы рассказать об этом Эмили; эти объяснения ничего не могли значить для нее. Он сам едва понимал их. Только как некий щит от этого мгновения, когда он увидел ее с детьми, которых он не мог ей дать.

     «Назовем это судьбой, - сказала Клэр, глядя на него взглядом ястреба, который видит далеко сверху. Так далеко сверху, что кажется безжалостным, но на самом деле полным сострадания. - Или назови это невезением. Но это не твоя вина. Или ее.»

     - Иди сюда, - сказал он на могавке, протягивая руку маленькому мальчику. Мальчик посмотрел на мать, но потом подошел к нему, с любопытством взглянув на его лицо.

     - Я вижу тебя в его лице, - мягко сказал он ей по-английски. - И в руках, - добавил он на могавке, беря руки ребенка, такие удивительно маленькие, в свои ладони. Действительно, руки у мальчика были тонкие и гибкие; они свернулись в его ладонях, как спящие мыши, потом пальцы выпрямились, как лапки паука, и мальчик захихикал. Он тоже засмеялся, быстро накрыл ладони мальчика, как медведь, проглотивший пару форелей, заставив ребенка завизжать, а затем отпустил.

     - Ты счастлива? - спросил он ее.

     - Да, - мягко ответила она. Она опустила глаза, не глядя на него, и он понял, что она ответила честно, но не хотела видеть, как ее ответ ранит его. Он взял ее за подбородок – кожа ее была такая мягкая! – и приподнял ее лицо.

     - Ты счастлива? - снова спросил он и слабо улыбнулся.

     - Да, - снова ответила она, но тихонько вздохнула, и ее рука, наконец, коснулась его лица легко, как крыло мотылька. - Но иногда я скучаю по тебе, Иэн. - У нее не было никакого акцента, но шотландское имя прозвучало, как нечто весьма экзотическое. Так было всегда.

     Он почувствовал комок в горле, но удержал на лице слабую улыбку.

     - Ты не спросишь, счастлив ли я? - спросил он и захотел пнуть себя за этот вопрос.

     Она посмотрела на него прямым, как кинжал, взглядом.

     - У меня есть глаза, - сказала она просто.

     Возникло молчание. Он глядел в сторону, но чувствовал ее. Ее дыхание. Женскую зрелость. Мягкость. Он чувствовал, как она сильнее смягчается, открываясь. Да, она поступила мудро, отказавшись идти с ним в сад. Здесь с ее сыном, возящимся в земле, было безопасно. По крайнее мере, для нее.

     - Ты собираешься остаться? - спросила она, наконец, и он покачал головой.

     - Я отправляюсь в Шотландию, - сказал он.

     - Ты возьмешь жену из своих людей, - в ее голосе слышалось облегчение, но и сожаление тоже.

     - Я больше не принадлежу к твоим людям? - спросил он со вспышкой гнева. - Они вымыли мою белую кровь водой. Ты была там.

     - Да, я была там.

     Она глядела в его лицо долгое время. Словно она больше никогда его не увидит и хочет запомнить его или что-то ищет в его чертах, подумал Иэн.

     Наверное, последнее. Она внезапно развернулась, махнув ему рукой подождать, и исчезла в доме.

     Девочка побежала за ней, не желая оставаться с незнакомцем, но мальчик задержался.

     - Ты Брат волка?

     - Да. А ты?

     - Меня зовут Суслик.

     Это было детское имя, которое давали на время, пока не появится настоящее. Иэн кивнул, и некоторое время они с интересом рассматривали друг друга, не ощущая никакой неловкости между ними.

     - Мать матери моей матери, - сказал внезапно Суслик, - она говорила мне о тебе.

     - Говорила? - изумился Иэн. Это должно быть Тевактеньонх. Важная женщина, глава женского совета Снейктауна, и человек, который отослал его.

     - Тевактеньонх еще жива? - спросил он с любопытством.

     - Да. Она старше гор, - ответил мальчик серьезно. - У нее осталось только два зуба, но она все еще ест.

     Иэн улыбнулся.

     - Хорошо. Что она говорила обо мне?

     Мальчишка сморщил лицо, вспоминая.

     - Она сказала, что я дитя твоего духа, но не должен говорить об этом отцу.

     Иэн ощутил удар, гораздо более сильный, чем от отца мальчика, и мгновение не мог говорить.

     - Да, я тоже думаю, что тебе не следует говорить об этом, - сказал он, когда речь вернулась к нему. Он повторил это на могавке на случай, если мальчик не понимает английский, и ребенок серьезно кивнул.

     - Я иногда буду с тобой? - спросил он, не слишком заинтересованный в ответе. Его взгляд был направлен на ящерицу, которая выползла на каменную стену.

     Иэн заставил себя произнести, как можно небрежнее.

     - Если буду жив.

     Мальчик сужеными глазами наблюдал за ящерицей, его маленькая правая рука слегка дернулась. Однако расстояние было слишком большим; он понимал это и посмотрел на Иэна, который был ближе. Иэн скосил взгляд на ящерицу, затем снова посмотрел на мальчика, и они без слов поняли друг друга. «Не двигайся», - предупредили его глаза, и мальчик, казалось, перестал дышать.

     Не раздумывая, он рванулся, и изумленная ящерица оказалась у него в руке.

     Мальчик рассмеялся и подпрыгнул, радостно хлопая в ладоши, а затем протянул их к ящерице, которую он принял с большой сосредоточенностью, сомкнув ладони вокруг нее, чтобы она не могла убежать.

     - Что ты будешь с ней делать? - спросил Иэн, улыбаясь.

     Мальчик поднес ящерицу к лицу, пристально вглядываясь в нее, и задумчиво нахмурился.

     - Я дам ей имя, - сказал он, наконец. - Тогда она станет моей и не причинит мне боль, когда я встречу ее снова. - Он поднял ящерицу к глазам, и они, не мигая, уставились друг на друга.

     - Тебя зовут Боб, - наконец объявил мальчик по-английски и с большой церемонией опустил руки на землю. Боб выпрыгнул из его рук и скрылся под бревном.

     - Очень хорошее имя, - серьезно сказал Иэн. Его отбитые ребра болели от попыток не рассмеяться, но веселье исчезло, когда дверь дома открылась, и вышла Эмили со свертком в руках.

     Она подошла к нему и протянула дитя, спеленатого и привязанного к доске, таким же жестом, с которым он протягивал ящерицу мальчику.

     - Это моя вторая дочь, - сказала она со скромной гордостью. - Ты выберешь ей имя?

     Он был тронут и легко коснулся руки Эмили, прежде чем поставить доску себе на колено и испытующе взглянуть в крошечное личико. Она не могла оказать ему большей чести, попросив его оставить этот постоянный знак чувства, которое она когда-то питала к нему – и все еще может питать.

     Но когда он взглянул на девочку – она смотрела на него круглыми серьезными глазами, всматриваясь в это новое явление в своем личном окружении - в нем возникла уверенность. Он не сомневался; это просто было в его душе и было неоспоримо.

     - Спасибо, - сказал он и очень нежно улыбнулся Эмили. Он положил свою руку, огромную и шероховатую от мозолей и жизненных невзгод, на крошечную, идеальную головку с мягкими волосами. - Я благословлю всех ваших детей благословениями Брайд и святого Михаила. - Затем он поднял руку и, протянув ее, привлек к себе Суслика. - Но имя этого мальчика принадлежит мне.

     Ее лицо стало совершенно озадаченным, и она быстро перевела взгляд с него на сына и обратно. Она заметно сглотнула, неуверенная, но это не имело значения; он был уверен.

     - Тебя зовут Быстрейший из ящериц, - сказал он на могавке. Быстрейший из ящериц задумался на мгновение, затем довольно кивнул и с радостным смехом умчался прочь.

     Глава 41. УБЕЖИЩЕ В НЕНАСТЬЕ

     Не в первый раз Уильям удивлялся, осознавая обширность знакомств своего отца. В дороге во время непринужденной беседы он упомянул Дензеллу Хантеру, что его отец когда-то был знаком с доктором Джоном Хантером. Фактически общение с ним, включающее электрического угря, импровизированную дуэль и похищение тела, привели к тому, что лорд Джон был вынужден отправиться в Канаду на Равнины Авраама. Может быть, этот Джон Хантер и есть родственник-благотворитель, о котором упоминала мисс Рейчел?

     Денни Хантер сразу же просветлел лицом.

     - Как удивительно! Да, должно быть это он. Особенно после того, как ты упомянул о похищении тела в связи с ним, - он кашлянул с несколько смущенным видом.

     - Это было, в основном … образовательное общение, - сказал Хантер. - Хотя и временами вызывающее беспкойство. - Он оглянулся на свою сестру, но Рейчел была далеко позади них. Ее мул шел иноходью, а сама она полуспала в седле, и ее голова покачивалась, как подсолнух.

     - Ты понимаешь, друг Уильям, - сказал Хантер, понизив голос, - что для того, чтобы стать искусным в хирургии, необходимо знать, как устроено человеческое тело, и понять его работу. Из книг кое-что можно почерпнуть, но книги, на которые опирается большинство медиков … ну, скажем прямо, неверны.

     - Да? - Уильям уделял разговору только половину внимания. Другая половина была равномерно разделена между оцениванием дороги, надеждой, что они смогут добраться до какого-нибудь обитаемого места вовремя, чтобы раздобыть ужин, и любованием тонкой шеей Рэйчел Хантер в тех редких случаях, когда она ехала впереди. Он хотел обернуться и еще раз взглянуть на нее, но не мог делать это часто из соображений приличия. Через несколько минут …

     - … Гален и Эскулап. Общепринятая концепция такова – и с весьма давних времен – что древние греки описали все, что было известно о человеческом теле; нет необходимости сомневаться в этих текстах или искать тайны там, где их нет.

     Уильям хмыкнул.

     - Вы бы слышали, как мой дядя рассуждает о древних военных рукописях. Он уважает Цезаря, который, по его словам, был очень толковым полководцем, но позволяет себе сомневаться в том, что Геродот когда-либо видел поле битвы.

     Хантер взглянул на него с удивленным интересом.

     - Именно так сказал Джон Хантер – правда, другими словами – об Авиценне! «Этот человек никогда в жизни не видел матки с плодом», - он ударил кулаком по луке, чтобы подчеркнуть это, и его лошадь, всхрапнув, дернула головой.

     - Тпру! - испуганно заорал Хантер, натягивая поводья так, что лошадь встала на дыбы и начала бить копытами. Уильям наклонился и аккуратно взял поводья из рук Дензелла, ослабив натяжение.

     Он был рад этому краткому отвлечению, поскольку оно удержало Хантера от дальнейших рассуждений о матке. Уильям совсем не был уверен, что это такое, но если она была с плодом, то это должно было быть связано с женскими половыми органами, а обсуждать это в присутствии мисс Хантер ему не хотелось.

     - Но вы сказали, что ваше общение с доктором Джоном Хантером вызывало беспокойство, - сказал он, возвращая Хантеру поводья и торопясь сменить тему, пока доктор не успел сказать что-нибудь более неприличное. - Почему?

     - Ну, мы – его ученики – изучали тайны человеческого тела … по человеческим телам.

     Уильям ощутил легкое сжатие в животе.

     - Вы имеете в виде расчленение?

     - Да, - Хантер беспокойно взглянул на него. - Это неприятное зрелище, я знаю … но все же, видеть, какими удивительными бог сотворил все эти органы! Сложное строение почки, изумительная текстура легких … Уильям, я выразить не могу, какое это откровение!

     - Ну … полагаю, так и есть, - сдержанно произнес Уильям. Сейчас он мог оглянуться, не нарушая приличий, и он оглянулся. Рэйчел потягивалась, откинув голову, так что ее соломенная шляпка упала на спину. Солнце освещало ее лицо, и он улыбнулся. - Э-э … где вы брали тела для расчленения?

     Доктор Хантер вздохнул.

     - В этом и была проблема. Много умерших нищих из работных домов или с улицы, их смерть просто вызывала жалость. Но было и много казненных преступников. И хотя нужно довольствоваться тем, что из их смерти вышла хоть какая-то польза, я не мог не ужасаться этим смертям.

     - Почему? - заинтересовался Уильям.

     - Почему? - Хантер моргнул за стеклами своих очков, но затем мотнул головой, словно отгоняя мух. - Я забыл, что ты не один из нас. Прощу прощения. Мы не можем мириться с насилием, друг Уильям, и, конечно, не с убийством.

     - Даже преступников? Убийц?

     Дензелл поджал губы, выглядя несчастным, но покачал головой.

     - Да. Посадите их в тюрьму, используйте на полезных работах. Но совершить убийство – это значит совершить ужасное нарушение божьих заповедей. Это значит – грех совершаем все мы. Разве ты не понимаешь?

     - Я полагаю, что государство несет ответственность за своих подданных, - сказал Уильям с некоторым раздражением. - Вы ожидаете, что констебли и судьи обязаны заботиться о том, чтобы вы и ваше имущество были в безопасности, не так ли? Если государство несет такую обязанность, конечно же, у него должны быть средства для ее выполнения.

     - Я этого не оспариваю … сажайте преступников, если это необходимо, как я уже сказал. Но государство не имеет права убивать людей от моего имени!

     - Разве нет? - сухо сказал Уильям. - Имеете ли вы представление о характере некоторых преступников, которых казнят? Об их преступлениях?

     - А ты? - Хантер приподнял бровь.

     - Да. Начальник Ньюгейтской тюрьмы – знакомый моего отца. Я сидел с ним за одним столом и слышал истории, от которых кудри на вашем парике развились бы, доктор Хантер. Если бы вы его носили, - добавил он.

     Хантер ответил слабой улыбкой на его шутку.

     - Зови меня по имени, - сказал он. - Ты же знаешь, что мы не придерживаемся титулов. И я признаю правду в том, что ты сказал. Я слышал и видел более ужасные вещи, чем ты, вероятно, слышал за столом твоего отца. Но справедливость находится в руке божьей. Совершить насилие, лишив жизни – значит нарушить божью заповедь и совершить тяжкий грех.

     - А если на вас нападут, ранят, вы не можете дать отпор? - спросил Уильям. - Вы не можете защищать себя? Свою семью?

     - Мы полагаемся на благость и милость бога, - твердо сказал Дензелл. - А если нас убьют, то мы умрем в ожидании божьей милости и воскрешения.

     Некоторое время они ехали молча, прежде чем Уильям как бы, между прочим, заметил: «Или вы полагаетесь на готовность кого-то другого совершить насилие вместо вас».

     Дензелл сделал глубокий, вдох, собираясь ответить, но передумал. И снова они ехали молча, а когда заговорили, то уже о птицах.

     *.*.*

     Когда они проснулись на следующий день, шел дождь. Не ливень с грозой, который быстро проходит, а сильный, безжалостный дождь, который, казалось, будет идти весь день. Оставаться на месте не было никакого смысла; скалистый навес, под которым они укрылись на ночь, был открыт для ветра, а дождь уже достаточно намочил дрова, так что разожженный для готовки завтрака костер давал гораздо больше дыма, чем тепла.

     Периодически кашляя, Уильям и Денни нагрузили вьючного мула, а Рэйчел привязала к седлу завернутую в холст связку наименее мокрых хворостин. Если к ночи они найдут убежище, то, по крайней мере, смогут разжечь костер, чтобы приготовить ужин, даже если дождь продолжится.

     Разговаривали мало. Даже если бы они захотели поговорить, дождь так сильно барабанил по деревьям, земле и по их шляпам, что приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

     В состоянии угрюмой, но упорной решимости они медленно ехали на северо-восток. Денни с тревогой сверился со своим компасом, когда они достигли перекрестка.

     - Что думаешь, друг Уильям? - Денни снял очки и протер их – без всякого успеха – полой кафтана. - Ни одна из этих дорог не ведет напрямую к цели, как бы нам не хотелось, а друг Локкет не упоминал ни о каком перекрестке в своих указаниях. Вот эта, - он указал на ту, что пересекала дорогу, по которой они двигались, - кажется, ведет на север, а вторая прямо на восток. На данный момент. - Он взглянул на Уильяма; без очков лицо доктора казалось странно обнаженным.

     Фермер по имени Локкет и его жена были последними их контактами с людьми три дня назад. Жена накормила их ужином, продала хлеб, яйца и сыр, а ее муж направил их на дорогу, как он сказал, ведущую к Олбани. И где-то по дороге они могут наткнуться на континентальную армию. Но о перекрестке он не говорил.

     Уильям посмотрел на грязную землю, но сам перекрёсток находился в низине и сейчас представлял собой маленькое озеро. Никаких следов. Однако дорога, по которой они приехали, казалась гораздо более широкой, чем пересекающая ее.

     - По этой, - твердо сказал он и, толкнув лошадь, переехал через озерцо на другую сторону.

     Было уже далеко за полдень, и он начал сомневаться в своем решении. Если они двигались по правильной дороге, то, как сказал мистер Локетт, к концу дня должны были наткнуться на маленькую деревушку под названием Джонсонс-Форд. Конечно, дождь их замедлил, сказал он себе. И хотя местность выглядела такой же пустынной и заросшей зеленью, как всегда, деревни и усадьбы могли вырасти так же внезапно, как грибы после сильного дождя. Так что они могут натолкнуться на Джонсонс-Форд в любое время.

     - Может быть, это место растаяло? - Рэйчел наклонилась в седле, чтобы заговорить с ним. Девушка сама почти растаяла, ухмыльнулся он, несмотря на беспокойство. Дождь промочил поля ее соломенной шляпы, и они обвисли, как тряпка; ей пришлось приподнять переднюю часть, чтобы выглянуть наружу, словно недоверчивая несчастная жаба. Ее одежда также промокла насквозь, а поскольку на ней было надето одежды в три слоя, то больше всего она напоминала большую неопрятную кипу мокрого белья.

     Однако прежде чем он успел ей ответить, ее брат выпрямился в седле и драматическим жестом указал на дорогу.

     - Смотрите!

     Уильям быстро оглянулся вокруг, полагая, что в поле зрения появился пункт назначения. Нет, но дорога теперь не была пустой. Навстречу им по грязи быстрым шагом шел мужчина, его голову и плечи защищал от дождя мешок. В нынешней пустынности любое зрелище человека радовало глаз, и Уильям немного ускорился, чтобы поприветствовать мужчину.

     - Приветствие молодому сэру, - сказал мужчина, глядя на Уильяма из-под мешковины. - Куда вы едете в такой ненастный день? - Он заискивающе улыбнулся, показывая сломанный клык, испачканный табаком.

     - В Джонсонс-Форд. Мы правильно едем?

     Мужчина отступил, словно удивившись.

     - Вы сказали в Джонсонс-Форд?

     - Да, - несколько раздраженно ответил Уильям. Он понимал, что в отсутствии компании в удаленной местности ее обитатели пытались задержать путешественников как можно дольше, но сейчас не время для разговоров. - Где это?

     Мужчина медленно покачал головой.

     - Боюсь, вы пропустили поворот, сэр. Должны были повернуть налево на перекрестке.

     Рэйчел издала тихий жалобный звук. Свет уже угасал; вокруг лошадиных ног начали собираться тени. Чтобы вернуться к перекрестку, понадобится несколько часов. У них нет надежды достигнуть его до наступления темноты, тем более, доехать до Джонсонс-Форда.

     Очевидно, мужчина тоже это понял. Он широко улыбнулся Уильяму, показав желтые десны.

     - Если такие джентмены, как вы, поможете мне найти и привести домой корову, жена будет рада накормить вас ужином и дать ночевку.

     Поскольку разумной альтернативы не было, Уильям любезно принял это предложение, и, оставив Рэйчел под деревом с лошадьми, он и Денни Хантер отправились на поимку коровы.

     Упомянутая корова, костлявое лохматое животное с диким взглядом, оказалась неуловимой и упрямой; потребовались объединенные усилия всех трех мужчин, чтобы поймать ее и вытащить на дорогу. Промокшая до нитки и перемазанная в грязи, компания последовала за мистером Антиохом Джонсоном – так представился их хозяин – сквозь сгущающиеся тени к маленькому ветхому фермерскому домику.

     Однако дождь все еще лил, и любая крыша была бы кстати, дырявая или нет.

     Миссис Джонсон оказалась неряшливой женщиной неопределенного возраста с еще меньшим количеством зубов, чем у ее мужа, и с угрюмым характером. Она посмотрела на мокрых гостей и грубо повернулась к ним спиной, но поставила на стол деревянные миски с отвратительным застывшим рагу и парное коровье молоко. Уильям заметил, что Рэйчел, затолкав в рот всего одну ложку рагу, побледнела, вынула что-то изо рта и отложила ложку, после чего ограничилась молоком.

     Сам он был слишком голоден, чтобы беспокоиться, из чего сделано рагу, и к счастью было слишком темно, чтобы разглядеть содержимое миски.

     Денни, хотя и покачивался от усталости, но старался поддерживать разговор, отвечая на нескончаемые вопросы Джонсона о них, их путешествии, цели путешествия, знакомых, дороге, новостях и мнениях о войне. Рэйчел пыталась время от времени улыбаться, но ее глаза после осмотра окружающей обстановки снова и снова с тревогой возвращались к их хозяйке, которая с мрачным видом сидела в углу, держа во рту дымящуюся глиняную трубку.

     С полным животом и в сухих чулках Уильям почувствовал, что его настигает усталость от дневных трудностей. В очаге горел хороший огонь, языки пламени погружали его в своего рода транс, а голоса Денни и мистера Джонсона превратились в приятное бормотание. Он мог бы заснуть прямо сейчас, если бы Рэйчел, поднявшаяся, чтобы посетить уборную, не нарушила его транс. Он вспомнил, что должен проверить лошадей и мулов. Он вытер их насухо, как мог, и заплатил мистеру Джонсону за сено, но настоящего стойла для них не было, только ветхая крыша из веток на тонких шестах. Он не хотел, чтобы они простояли всю ночь в грязи, если навес затопит.

     Дождь все еще шел, но воздух снаружи был чистым и свежим, наполненным ночным ароматом деревьев, трав и журчащей воды. После духоты в помещении у Уильяма едва не закружилась голова. Он прошел под дождем к укрытию, изо всех сил стараясь, чтобы маленький факел, который он нес, не потух, и наслаждался каждым вдохом.

     Факел шипел, но продолжал гореть, и он был рад увидеть, что навес не затопило; лошади и мулы, а также корова с дикими глазами, стояли на влажной соломе, но не по брюхо в грязи. Скрипнула входная дверь, и появилась стройная темная фигура Рэйчел. Она увидела факел и подошла к нему, кутаясь в шаль.

     - Животные в порядке?

     - Полагаю, их ужин был лучше нашего.

     Она передернулась от воспоминания о рагу.

     - Я предпочла бы сено. Ты видел, что было в …

     - Нет, - прервал он ее, - и я буду более счастлив, если вы не станете говорить.

     Она фыркнула, но послушалась. У него не было желания возвращаться в вонючий дом сразу же, и Рэйчел, очевидно разделяя его нежелание, подошла и стала почесывать отвислые уши своего мула.

     - Мне не нравится, как эта женщина смотрит на нас, - через некоторое время произнесла Рэйчел, не глядя на него. - Она не сводит глаз с моих ботинок. Словно размышляет, подойдут ли они ей.

     Уильям взглянул на ботинки Рэйчел. Они были далеко не модные, но крепкие и хорошо пошитые, хотя довольно поношенные и заляпанные грязью.

     Рэйчел с тревогой поглядела на дом.

     - Буду рада уехать отсюда, даже если утром будет дождь.

     - Мы уедем, - заверил он ее. - Не дожидаясь завтрака, если хотите. - Он прислонился к одному из столбов, поддерживающих навес, чувствуя прохладу дождя на шее. Сонливость оставила его, хотя усталость никуда не делась, и он понял, что разделяет ее беспокойство.

     Мистер Джонсон казался дружелюбным, хотя и неотесанным, но в его манерах было что-то слишком нетерпеливое. Он жадно наклонялся вперед в разговоре, глаза лихорадочно блестели, и его грязные руки беспокойно двигались на коленях.

     Это могло быть от того, что мужчине не хватало компании; без сомнения, угрюмая миссис Джонсон была плохим собеседником, но отец Уильяма научил его обращать внимание на свои инстинкты, и поэтому он не пытался отринуть их. Без комментариев и извинений он порылся в седельной сумке, висевшей на столбе, и нашел маленький кинжал, который носил в сапоге во время верховой езды.

     Глаза Рэйчел проследили за ним, когда он затолкал нож за пояс бриджей и вытянул полы рубашки, чтобы прикрыть его. Она поморщилась, но протестовать не стала.

     Факел начал гаснуть. Он протянул руку, и Рэйчел, подойдя к нему, без возражений взяла ее. Ему хотелось обнять девушку, но он только сжал ее локоть, находя утешение в тепле ее тела.

     Основная часть фермерского дома была темнее ночи, в задней части не было ни двери, ни окон. Они обошли вокруг него в тишине, дождь стучал по головам, ноги хлюпали по мокрой земле. Сквозь ставни пробивался лишь лучик света, слабый признак присутствия человека. Он услышал, как Рэйчел сглотнула, и слегка коснулся ее руки, открывая перед ней дверь.

     - Спите спокойно, - прошептал он. – Рассвет наступит очень скоро.

     *.*.*

     Именно рагу спасло ему жизнь. Охваченный усталостью, он заснул почти сразу, но его тревожили неприятные сновидения. Он шел по коридору с узорчатым турецким ковром, но через некоторое время понял, что вьющиеся узоры на нем на самом деле были змеями, которые поднимали головы, покачиваясь, при его приближении. Змеи двигались медленно, и он мог перепрыгивать через них, но в результате его бросало из стороны в сторону, ударяя о стены коридора, которые, казалось, сближались, сужая ему путь.

     Затем они сблизились настолько, что ему пришлось двигаться боком; стена сзади царапала ему спину, штукатурка перед ним была так близко, что он не мог наклонить голову, чтобы посмотреть вниз. Его тревожили змеи в ковре, но он не мог их видеть и пинал ногами, то и дело задевая что-то тяжелое. В панике он почувствовал, как веревка обвилась вокруг его ноги, затем скользнула вверх, обвилась вокруг тела и сильно и болезненно ударила в живот.

     Он резко проснулся, тяжело дыша и потея, с осознанием того, что боль в его кишках была реальной. Острая судорога пронзила живот, он подтянул ноги и перекатился на бок за мгновение до того, как топор ударил по половицам там, где только что была его голова.

     Он с ужасно громким звуком испустил газы и в слепой панике подкатился к темной фигуре, пытающейся вытащить топор из дерева. Он ударил Джонсона по ногам, схватил их и дернул. Мужчина с проклятиями упал на него и схватил за горло. Уильям бил и бил своего противника, но руки сжимали его горло, словно смерть, в его глазах потемнело и вспыхнуло разноцветное сияние.

     Где-то поблизости слышались вскрики. Действуя инстинктивно, Уильям резко рванулся вперед и ударил лбом Джонсона по лицу. Было больно, но смертельная хватка на его горле ослабла, и он, вывернувшись, вскочил на ноги.

     Угли в очаге тлели, давая слишком слабый свет. Темная масса тел в углу была источником криков, но он ничего не мог сделать.

     Джонсон выдернул топор. Уильям увидел тусклый блеск лезвия за долю секунды то того, как мужчина взмахнул топором, целясь ему в голову. Он нырнул, бросился вперед и сумел схватить Джонсона за запястье, сильно дернув. Опускающийся топор боковиной стукнул его по колену, парализовав, и он рухнул на пол, утянув Джонсона за собой, но успел согнуть второе колено, чтобы его не расплющило под телом другого мужчины.

     Он дернулся вбок и почувствовал на спине жар; они подкатились близко к очагу. Он протянул руку назад и, схватив горсть углей, впечатал их в лицо Джонсона, не обращая внимания на жгучую боль в ладони.

     Джонсон скатился на спину, и схватился за лицо со скулящими звуками. Топор все еще находился в его руке, и почувствовав, что Уильям вскочил, он вслепую махнул им.

     Уильям схватился за топорище, выдернул из руки Джонсона и, взявшись за его основание двумя руками, опустил его на голову мужчины. От отдачи по его рукам пробежала вибрация, и он, отпустив топор, попятился назад.

     Его рот был полон желчи и слюны, которая вытекала из него, и он вытер рот рукавом. Его грудь вздымалась, как мехи, но, казалось, воздух в легкие не поступал.

     Джонсон с топором в голове и протянутыми руками, шатаясь, шагнул к нему. Рукоять топора дрожала, покачиваясь, как щупальце насекомого. Медленно, ужасно руки Джонсона потянулись, чтобы схватить его.

     Уильям хотел закричать, но у него не хватало дыхания. В панике попятившись, он задел рукой бриджи и почувствовал на них влагу. Он посмотрел вниз, опасаясь худшего, но увидел лишь темную от крови ткань, и в то же время ощутил покалывание в верхней части бедра.

     - Проклятие, - пробормотал он, шаря за поясом. Ему удалось заколоть себя собственным кинжалом, но, слава богу, тот был на месте. Ощущение рукоятки подбодрило его, и он вытащил кинжал, все еще отступая назад, пока Джонсон подходил к нему, издавая что-то вроде воющего звука и дергая за рукоять топора.

     Лезвие выскочило, и хлынувший поток крови залил лицо Джонсона и забрызгал лицо и грудь Уильяма. Джонсон взмахнул топором, но медленно и неуклюже. Уильям отскочил в сторону, пукнув при движении, но взял себя в руки.

     Он крепко сжал рукоятку кинжала, высматривая, куда ударить. «Сзади», - подсказал его разум. Джонсон бесполезно тер лицо одной рукой, пытаясь очистить глаза от крови, а другой рукой держал топор, делая широкие дрожащие взмахи.

     - Уильям!

     Неожиданный оклик заставил его взглянуть в сторону, и он едва избежал столкновения с топором.

     - Заткнись! – сердито крикнул он. - Я занят.

     - Я вижу, - сказал Денни Хантер. - Позволь помочь тебе. - Он был бледен и трясся, почти как Джонсон, но выступил вперед и, резко рванувшись, схватился за топорище и выдернул орудие из руки мужчины. Он отступил назад и уронил его на пол с приглушенным звуком, выглядя так, словно его могло стошнить в любой момент.

     - Благодарю, - сказал Уильям. Он шагнул вперед и воткнул кинжал под ребра Джонсона снизу вверх прямо в сердце. Глаза мужчины широко раскрылись от шока и уставились в его глаза. Они были серо-голубые с россыпью золотых точек возле зрачка. Уильям не видел ничего более прекрасного и несколько мгновение стоял в трансе, пока ощущение крови, бегущей по его руке, не привело его в чувство.

     Он выдернул кинжал и отступил, позволив телу упасть. Он весь дрожал и готов был обосраться. Он слепо развернулся и направился к двери, толкнув Денни, который что-то сказал, но Уильям не понял – что.

     Уже в уборной он подумал, что доктор сказал: «Ты не должен был делать этого».

     «Нет, - подумал он, - я должен», и склонил голову на колени, ожидая, пока все успокоится.

     *.*.*

     Уильям, наконец, вышел из уборной, чувствуя себя липким и с резиновыми конечностями, но без пертурбаций внутри. Дэнни Хантер промчался мимо него и заскочил в строение, откуда сразу же послышались взрывные звуки и громкие стоны. Поспешно отойдя, он пробрался сквозь капли дождя к дому.

     До рассвета было далеко, но воздух уже начал двигаться, и фермерский дом вырисовывался на фоне бледнеющего неба, черный и похожий на скелет. Он вошел, чувствуя себя очень неуверенно, и увидел Рэйчел, белую как кость, стоявшую на страже с метлой над миссис Джонсон, которая была туго замотана в грязную простынь и слабо подергивалась, издавая странные шипящие звуки.

     Останки ее мужа лежали лицом вниз у очага в луже застывшей крови. Он не хотел смотреть на тело, но чувствовал, что это было бы неправильно, а потому подошел и постоял рядом с ним, глядя вниз. Кто-то из Хантеров раздул огонь и подложил дрова; в комнате было тепло, но он не чувствовал его.

     - Он мертв, - произнесла Рэйчел бесцветным голосом.

     - Да, - он не знал, что должен чувствовать в такой ситуации и понятия не имел, что чувствует. Однако отвернулся с легким чувством облегчения и подошел посмотреть на женщину.

     - Что она …?

     - Она попыталась перерезать горло Денни, но наступила на мою руку и разбудила меня. Я увидела нож и закричала, а он схватил ее и … - она провела рукой по волосам, и он увидел, что она потеряла свой чепец, а волосы были распущены и спутаны.

     - Я села на нее, - сказала она, - а Денни завернул ее в простынь. Я думаю, она не может говорить, - добавила Рэйчел, когда он наклонился рассмотреть женщину ближе. - У нее разрезан язык.

     На это миссис. Джонсон высунула язык и помахала ему двумя половинками независимо друг от друга. Вспомнив о змеях из своего сна, он вздрогнул от инстинктивного отвращения, но увидел выражение удовлетворения на ее лице.

     - Если она может так размахивать своим языком, она может говорить, - сказал он и, наклонившись, схватил женщину за тощее горло. - Говори, почему я не должен убить и тебя?

     - Не моя вина! - быстро сказала она с таким хриплым шипением, что он чуть не отпустил ее в шоке. - Он зас-с-ставил меня помогать ему.

     Уильям оглянулся через плечо на тело возле очага.

     - Больше нет, - он усилил хватку, чувствуя пульс под большим пальцем. - Сколько путешественников вы убили, вы двое?

     Она не ответила, лишь сладострастно облизала верхнюю губу сначала одной затем другой половинами языка. Он отпустил ее горло, и ударил ее по лицу. Рэйчел ахнула.

     - Ты не должен …

     - О, да, я должен, - он потер руку о бриджи, пытаясь избавиться от ощущения женского пота, дряблой кожи и тощей шеи. Вторая рука начала пульсировать от боли. Внезапно ему захотелось схватить топор и размозжить ей голову … ударяя снова и снова, расколов ее на кусочки. Его тело трепетало от желания. Она увидела это в его глазах и уставилась на него черными блестящими глазами.

     - Ты не хочешь, чтобы я убил ее? - спросил он Рэйчел.

     - Ты не должен, - прошептала она. Очень медленно она потянулась к его обожженной руке, и когда он не убрал ее, взяла руку в свои ладони. В ушах у него стоял рев, и он чувствовал головокружение.

     - Ты ранен, - сказала она мягко. - Идем на улицу, я промою руку.

     Она вывела его наружу, полуослепшего и спотыкающегося, заставила сесть на чурку, пока ходила за водой к корыту. Дождь прекратился, хотя мир был наполнен влагой, а рассветный воздух оседал туманом и прохладой на его груди.

     Рэйчел промыла его руку холодной водой, и жжение немного ослабло. Она коснулась его бедра, где на бриджах длинными полосами засохла кровь, но не стала ничего делать, когда он отрицательно покачал головой.

     - Я принесу виски. Есть в сумке у Денни, - она встала, но он схватил ее руку и сильно сжал.

     - Рэйчел, - голос прозвучал странно для него самого, словно говорил кто-то другой. - Я никогда не убивал прежде. Я не знаю … не вполне понимаю, что делать. - Он взглянул на нее в поисках понимания в ее глазах. - Я думал, это будет во время сражения. А это … Я не знаю, что чувствовать, я имею в виду. Если все произошло таким образом.

     Она встретила его взгляд с беспокойным лицом. Свет коснулся его, розовый, мягче чем сияние жемчуга, и после длительной паузы она ласково дотронулась его лица.

     - Да, - сказала она. - Ты не знаешь.

     ЧАСТЬ ПЯТАЯ

     К пропасти

     Глава 42. ПЕРЕКРЕСТОК

     Уильям распрощался с Хантерами на безымянном перекрестке где-то в Нью-Джерси. Для него стало неприемлемо ехать с ними дальше. Расспросы о местоположении континентальной армии встречались со все возрастающей настороженностью и даже враждебностью, что указывало на ее близость. Ни те, кто поддерживал повстанцев, ни лоялисты, опасавшиеся расправы со стороны армии, стоявшей у их порога, не желали ничего говорить незнакомым путешественникам, которые могли быть шпионами или кем-то еще похуже.

     Квакерам будет легче без него. Их поведение не вызывало подозрения, а намерение Дензелла стать хирургом было таким понятным и заслуживающим уважения, что без него люди будут помогать им охотнее, подумал он. Или, по крайней мере, воспримут их расспросы более любезно. Но с Уильямом …

     Ранее в дороге было достаточно сказать, что он друг Хантеров. Люди интересовались их маленькой группой, но не относились подозрительно. Однако по мере того, как они углублялись в Нью-Джерси, напряжение в сельской местности заметно возрастало. Фермы подвергались набегам отрядов фуражиров, как гессенцев из армии Хау, который пытался выманить Вашингтона из его укрытия в горах Уотчунг, так и солдат континентальной армии, отчаянно нуждавшейся в провизии.

     Фермеры, которые обычно приветствовали путешественников из-за новостей, которые они приносили, теперь прогоняли их мушкетами и резкими словами. Найти еду становилось все труднее. Присутствие Рэйчел иногда помогало им подобраться на расстояние разговора, чтобы предложить деньги, и здесь очень помогал небольшой запас золота и серебра Уильяма. Дензелл большую часть денег от продажи дома вложил в банк в Филадельфии, чтобы обеспечить будущее Рэйчел, а бумажные деньги, выпущенные Конгрессом, отказывались брать почти повсюду.

     Кроме того для Уильяма не было никакой возможности замаскироваться под квакера. Помимо его неспособности овладеть простонародной речью, его рост и осанка заставляли людей нервничать. Тем более что он не собирался лгать и говорить, что собирается записаться в Континентальную армию, и потому не задавал о ней никаких вопросов. Позже это могло быть представлено как доказательство шпионажа. Однако его молчание воспринималось как угроза и также заставляло людей нервничать.

     Он не говорил с Хантерами о разделении, а Дензелл и Рэйчел старались не спрашивать о его собственных планах. Однако все понимали, что время пришло; он мог почувствовать это в воздухе, когда проснулся утром. Когда Рэйчел протянула ему на завтрак кусок хлеба, ее рука коснулась его руки, и он чуть не схватил ее. Она почувствовала его сдерживаемый порыв и вздрогнула, взглянув ему прямо в глаза. Сегодня ее глаза были больше зеленые, чем коричневые, и он послал бы благоразумие к черту и поцеловал ее – он думал, что она бы не возражала – если бы ее брат как раз не вышел из кустов, застегивая клапан на бриджах.

     И он внезапно решился. Нет смысла медлить, и, вероятно, лучше сделать это, не слишком раздумывая. Он резко остановил свою лошадь посреди перекрестка, напугав Дензелла, чья кобыла вздрогнула и заплясала от рывка повода.

     - Я оставлю вас здесь, - сказал Уильям резче, чем собирался. - Мой путь лежит на север, - он кивнул в том направлении. Слава богу, солнце уже взошло, так что он мог сказать, где находится север. - Думаю, что если вы продолжите движение на восток, вы встретите представителей армии мистера Вашингтона. Если … - он заколебался, но их следует предупредить. Из того, что говорили фермеры, было ясно, что Хау послал войска в этот район.

     - Если встретитесь с британскими отрядами или гессенскими наемниками … Кстати, вы говорите по-немецки?

     Дензелл с широко раскрытыми глазами покачал головой.

     - Только немного по-французски.

     - Хорошо. Многие гессенские офицеры хорошо говорят по-французски. Если вы встретите гессенцев, которые не говорят на французском, и они станут приставать к вам, скажите: «Ich verlange, Euren Vorgcsctztcn zu sehen; ich bin mit seinem Freund bekannt». Это значит: «Я хочу видеть вашего командира. Я знаю его друга». Скажите то же самое, если встретитесь с британским отрядом. По-английски, конечно, - добавил он неуклюже.

     Слабая улыбка возникла на лице Дензелла.

     - Благодарю тебя, - сказал он, - но если они отведут нас к командиру, и он потребует имя предполагаемого друга?

     Уильям улыбнулся в ответ.

     - Это не имеет значения. Как только вас приведут к командиру, вы будете в безопасности. Что же касается имени … Гарольд Грей, герцог Пардлоу, полковник сорок шестого пехотного полка. - Дядя Хэл не имел таких обширных знакомств, как его отец, но в военном сообществе его знали все или, по крайней мере, слышали о нем.

     Он видел, как губы Дензелла беззвучно шевелились, когда он запоминал информацию.

     - А кем является друг Гарольд для тебя, Уильям? - Рэйчел настороженно смотрела из-под обвисших полей шляпы; девушке пришлось сдвинуть ее назад, чтобы посмотреть на него.

     Он снова поколебался, но какое это имеет значение теперь? Он может никогда не увидеть Хантеров снова. И хотя он понимал, что квакеры не питают почтения к титулам и рангам, все равно выпрямился в седле.

     - Мой родственник, - сказал он осторожно и, покопавшись в кармане, вытащил кисет, который шотландец Мюррей передал ему. – Вот. Вам понадобится.

     - Мы обойдемся, - отказался Дензелл, отмахиваясь.

     - Я тоже, - сказал Уильям и кинул кисет Рэйчел, которая рефлекторно протянула руки и поймала его, выглядя весьма удивленной как действиями Уильяма, так и тем, что смогла поймать кисет.

     - Прощайте, - произнес он хрипло и, развернув лошадь, пустил ее быстрой рысью, не оглядываясь назад.

     *.*.*

     - Ты знаешь, что он британский солдат? - тихо сказал Денни Хантер сестре, наблюдая, как удаляется Уильям. - Скорее всего, дезертир.

     - И что, если так?

     - Насилие следует за таким человеком. Ты это знаешь. Оставаться долго с таким человеком опасно не только для тела. Но и для души тоже.

     Рэйчел некоторое время молча сидела на своем муле, смотря на пустынную дорогу.

     - Я думаю, ты лицемер, Дензелл Хантер, - ровным голосом сказала она и повернула голову мула. - Он спас наши жизни. Ты бы хотел, чтобы он удержался и позволил зарезать меня в том ужасном месте? - Она слегка вздрогнула, несмотря на дневную жару.

     - Нет, - серьезно ответил ее брат. - И я благодарю бога за то, что он был там, чтобы спасти тебя. Я достаточно грешен, чтобы предпочесть твою жизнь спасению души этого молодого человека, но не настолько лицемерен, чтобы отрицать это, нет.

     Она фыркнула и, сняв шляпу, отмахнулась от тучи мух.

     - Для меня это большая честь. А что касается твоих разговоров о склонных к насилию людях и опасности быть рядом с ними, то не ты ли везешь меня в армию?

     Он грустно рассмеялся.

     - Я. Возможно, ты права, и я лицемер. Но, Рэйчел … - он потянулся и поймал узду ее мула, не давая ей отвернуться. - Ты знаешь, что я не позволю причинить тебе вред, ни твоему телу, ни твоей душе. Скажи слово, и я найду тебе место у Друзей, где ты сможешь оставаться в безопасности. Я уверен, что Господь говорил со мной, и я должен следовать своей совести. Но тебе нет необходимости следовать за мной.

     Она долго и пристально посмотрела на него.

     - Почему ты уверен, что Господь не говорил и со мной?

     Он моргнул за своими очками.

     - Я счастлив за тебя. Что он сказал?

     - Он сказал: «Удержи своего тупоголового брата от самоубийства, потому что я возложу его кровь на твои руки», - рявкнула она, сбрасывая его руку с узды. – Если мы собираемся присоединиться к армии, Денни, давай двигаться, чтобы найти ее.

     Она сильно стукнула мула по ребрам. Уши лошади поднялись, и с громким понуканием наездника, она рванулась вниз по дороге, словно ядро из пушки.

     *.*.*

     Некоторое время Уильям ехал с выпрямленной спиной, показывая превосходную верховую езду. После того, как перекресток скрылся из виду, он сбавил скорость и немного расслабился. Ему было жаль расставаться с Хантерами, но его мысли уже обратились вперед.

     Бергойн. Однажды он встретил генерала Бергойна на спектакле. Пьеса была написана самим генералом, не иначе. О самой пьесе он ничего не помнил, так как флиртовал глазами с девушкой в соседней ложе, но потом спустился с отцом поздравить счастливого драматурга, красного от триумфа и шампанского.

     «Джентльмен Джонни», так звали его в Лондоне. Светило на небосклоне лондонского общества, несмотря на то, что несколько лет назад ему и его жене пришлось бежать во Францию, чтобы избежать ареста за долги. Однако за это его никто не порицал; долги аристократов были обычным делом.

     Уильяма больше озадачил тот факт, что его дяде Хэлу, похоже, нравился Джон Бергойн. У дяди Хэла не было времени ни на пьесы, ни на людей, которые их писали, хотя у него на полках стояло полное собрание сочинений Афры Бен^[152]. Отец Уильяма как-то сказал ему по строжайшему секрету, что его брат Хэл испытывал страстную привязанность к миссис Бен после смерти своей первой жены и до женитьбы на тете Минни.

     - Видишь ли, Миссис Бен была мертва, - объяснил ему отец. - И безопасна.

     Уильям кивнул, желая казаться опытным и понимающим, хотя в действительности совсем не понимал, что отец имел в виду. Безопасна? Как безопасна?

     Он покачал головой. Он не ожидал, что может понять дядю Хэла, и, наверное, это было лучше для них обоих. Вероятно, бабушка Бенедикта была единственным человеком, который понимал его. Однако мысль о дяде Хэле привела его к мысли о кузене Генри, и рот его сжался.

     Новость, конечно, уже достигла Адама, но он, скорее всего, ничего не сможет сделать для брата. Как и сам Уильям, которого долг призывал на север. Но, конечно же, его отец и дядя Хэл …

     Лошадь вздернула голову и негромко фыркнула. Уильям взглянул вперед и увидел стоящего возле дороги мужчину с поднятой в приветственном жесте рукой.

     Он подъезжал медленно, зорко следя за лесом на предмет сообщников мужчины, подстерегающих неосторожных путников. Однако местность здесь была ровной с густой, но тонкоствольной порослью, где никто не мог спрятаться.

     - Добрый день, сэр, - поздоровался он, останавливаясь на безопасном расстоянии от старика. Да, он был старым; его лицо было покрыто морщинами, как куча шлака возле оловянного рудника. Он опирался на высокий посох, и его заплетенные в косу волосы были белоснежными.

     - Рад встрече, - ответил старый джентльмен. Джентльмен, потому что он стоял прямо, а его одежда была приличной, и, как теперь заметил Уильям, у него также была хорошая лошадь, которая щипала траву на некотором расстоянии. Уильям немного расслабился.

     - Куда вы направляетесь, сэр? - вежливо спросил он. Старик слегка пожал плечами.

     - Это может зависеть от того, что вы мне расскажете, молодой человек, - старик явно был шотландцем, хотя хорошо говорил по-английски. - Я ищу человека по имени Иэн Мюррей, которого, я думаю, вы знаете.

     Уильяма пришел в замешательство; откуда старик знает о их знакомстве? Но он знал Мюррея; возможно, Мюррей упоминал про Уильяма. Он осторожно ответил.

     - Я знаю его. Но, боюсь, я понятия не имею, где он.

     - Нет? - старик пристально посмотрел на него. Как будто думает, что я могу солгать ему, подумал Уильям. Подозрительный старый ублюдок!

     - Нет, - твердо повторил он. - Я встречал его в Грейт-Дисмал несколько недель назад в компании с могавками. Но я не знаю, куда он отправился с тех пор.

     - С могавками, - задумчиво повторил старик, и Уильям увидел, как запавшие глаза остановились на его груди, где из-под рубашки торчал огромный медвежий коготь. - Значит, ты получил bawbee^[153] от могавков?

     - Нет, - сухо ответил Уильям, не зная, что такое bawbee, но думая, что звучит как-то пренебрежительно. - Мистер Мюррей передал это от … друга.

     - Значит, друга, - старик откровенно изучал его лицо, от чего Уильям чувствовал себя неловко и злился. - Как вас зовут, молодой человек?

     - Не ваше дело, сэр, - сдерживаясь, произнес Уильям и натянул поводья. - Хорошего вам дня.

     Лицо старика напряглось, как и его рука на посохе, и Уильям резко повернулся к нему, опасаясь, что старый ублюдок попытается ударить его. Но тот не двинулся, и Уильям с легким шоком заметил, что на руке, сжимавшей посох, отсутствуют два пальца.

     На мгновение он подумал, что старик может сесть на лошадь и погнаться за ним, но когда он оглянулся, тот все еще стоял у дороги и смотрел ему вслед.

     И хотя это не имело никакого значения, но, движимый каким-то смутным побуждением, Уильям сунул медвежий клык под рубашку, где он надежно укрылся рядом с четками.

     Глава 43. ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ

     «Форт Тикондерога

     Июнь 18, 1777

     Дорогие Бри и Роджер,

     Остается двадцать три дня. Надеюсь, мы сможем отправиться по расписанию. Ваш кузен Иэн покинул форт месяц назад по каким-то своим делам, но он вернется ко времени, когда служба Джейми в ополчении завершится. Сам Иэн поступать на военную службу отказался, вместо этого он стал заниматься добычей продовольствия, так что технически он не в самоволке. Комендант форта вряд ли в состоянии справиться с дезертирами, разве что повесить их, если они настолько глупы, чтобы вернуться, но никто из них не возвращается. Я не знаю, чем занимается Иэн, но надеюсь, что это пойдет ему на пользу.

     Кстати, о коменданте форта, у нас новый комендант. Такая новость! Полковник Уэйн отбыл несколько недель назад, потея от облегчения не меньше, чем от влажности, но ситуация у нас улучшилась. Новый командующий, генерал-майор Артур Сен-Клер, вежливый и очень красивый шотландец, чья привлекательность значительно усиливается розовым поясом, который он надевает в официальных случаях. (Что мне нравится в добровольческой армии так это то, что солдаты сами создают себе униформу. Никакого скучного британского уложения об обмундировании.)

     Генерал Сен-Клер прибыл с эскортом из трех подчиненных генералов, один из которых француз (твой отец говорит, что генерал Фермой довольно сомнителен с военной точки зрения), и где-то с тремя тысячами новобранцев. Это значительно воодушевило всех, хотя и создало непомерную нагрузку на туалеты. По утрам к ямам стоят очереди из пятнадцати человек, а ночных горшков катастрофически не хватает. Сен-Клер произнес прекрасную речь, заверив нас, что форт сейчас неприступен. Твой отец, который в этот момент стоял рядом с генералом, сказал что-то себе под нос по-гэльски, но не слишком тихо, и хотя, как я знаю, генерал родился в Турсо, он сделал вид, что не понимает.

     Строительство моста между фортом и Горой Независимости продолжается быстрыми темпами, а Гора Неповиновения по-прежнему возвышается напротив нас через пролив. На вид безобидный небольшой холм, но намного выше форта. Джейми приказал мистеру Марсдену переправиться туда с мишенью – четырехфутовым деревянным квадратом, выкрашенным в белый цвет – и установить ее на вершине холма, где она была хорошо видна из форта. Он пригласил на батарею генерала Фермоя (у него нет розового пояса, несмотря на то, что он француз) попробовать силы в стрельбе из нового ружья (Джейми предусмотрительно извлек несколько ружей из груза «Чирка», прежде чем патриотически пожертвовать остальные американскому делу). Они разнесли мишень на куски, и пришедший посмотреть генерал Сен-Клер, конечно, понял значение этого действия. Думаю, генерал будет рад почти так же, как и я, когда завершится призыв твоего отца.

     Новый приток солдат, конечно, усложнил ситуацию. Удивительно, но большинство новобранцев относительно здоровы, но есть случаи венерических заболеваний, летней лихорадки и, конечно же, обычные несчастные случаи. Последние, однако, достаточно многочисленны, так что майор Тэчер – он главный врач – стал закрывать глаза на то, что я тайком перевязываю раны, хотя и не дает мне доступ к острым инструментам. К счастью, у меня есть небольшой нож, которым можно вскрывать фурункулы.

     Мне также очень не хватает лекарственных трав с тех пор, как ушел Иэн. Раньше он приносил их из своих экспедиций за добычей. Выходить из форта сейчас небезопасно, кроме как большими отрядами. Двое мужчин, которые несколько дней назад вышли на охоту, были найдены убитыми и со снятыми скальпами.

     Хотя в результате всего этого моя аптечка остается немного скудной, в качестве компенсации я приобрела садиста. Это миссис Рэйвен из Нью-Гэмпшира, жена офицера. Она относительно молода, ей немного за тридцать, но у нее никогда не было детей, и поэтому ей некуда тратить эмоциональную энергию. Она помогает больным и умирающим и считает себя чрезвычайно милосердной. Она упивается жуткими подробностями, что, хотя и слегка отталкивает, делает ее весьма компетентным помощником, поскольку можно рассчитывать, что, боясь что-нибудь упустить, она не хлопнется в обморок, пока я складываю сложный перелом или провожу ампутацию гангренозного пальца (быстро, пока майор Тэчер или его приспешник, лейтенант Стактоу, не заметили). Конечно, она рыдает и прижимает руки к своей довольно плоской груди, а также пучит глаза, когда позже описывает эти подробности другим людям (она чуть не свалилась от гипервентиляции, когда принесли скальпированных мужчин), но выбирать не приходится.

     Но если говорить с точки зрения медицинской компетентности, то новый приток рекрутов привел к нам молодого врача-квакера по имени Дензелл Хантер и его сестру Рэйчел. Я еще не разговаривала с ним лично, но из того, что я узнала, доктор Хантер действительно врач и, кажется, даже имеет смутное представление о теории микробов, поскольку он обучался у Джона Хантера, одного из великих людей медицины. На тот случай, если Роджер будет читать это, я воздержусь от рассказа о том, каким образом Джон Хантер обнаружил, как передается гонорея. Ну … он проткнул себе половой член ланцетом, покрытым гноем инфицированной жертвы, и, по словам Денни Хантера, был глубоко удовлетворен результатами. Он рассказал об этом интересном случае вашему отцу, когда перевязывал ему большой палец, зажатый между двумя катящимися бревнами. Не волнуйтесь, он не сломан; просто сильно ушиблен. Хотела бы я посмотреть, как миссис Рэйвен воспримет эту историю, но полагаю, доктор Хантер не стал бы рассказывать ей из соображений приличия.

     Вы, конечно, соблюдаете расписание вакцинации детей.

     Со всей любовью,

     мама»

     Брианна закрыла книгу, но ее рука невольно тянулась к обложке, словно ей хотелось снова открыть ее на случай, если там будет написано что-то другое.

     - Когда наступит двадцать третий день после восемнадцатого июня? – она сама могла легко сосчитать и делала это в голове, но сейчас ей не позволяла нервозность.

     - «Тридцать дней в сентябре, - продекламировал Роджер, подняв глаза к потолку. – В апреле, июне и ноябре»^[154]. Так, в июне тридцать дней, значит, двенадцать дней в июне и еще десять в июле, то есть десятого июля.

     - О, боже.

     Она прочла книгу трижды, повторный просмотр ничего не изменит; тем не менее, она снова открыла ее на странице с портретом Джона Бергойна. Красивый мужчина … На портрете кисти сэра Джошуа Рейнольдса он был в мундире, его рука покоилась на рукояти меча, и он стоял на драматическом фоне сгущающихся грозовых туч. И на следующей странице, простой черно-белый текст.

     «Шестого июля генерал Бергойн атаковал форт Тикондерога силами около 8000 регулярных войск, плюс несколько немецких полков под командованием барона фон Ридзеля и некоторое количество индейцев.»

     *.*.*

     Уильям нашел генерала Бергойна и его армию несколько легче, чем Хантеры обнаружили местонахождение генерала Вашингтона. С другой стороны, генерал Бергойн и не пытался прятаться.

     По армейским меркам это был роскошный лагерь. Аккуратно расставленные ряды белых парусиновых палаток покрывали три поля и углублялись в лес. Пробираясь к командирской палатке, чтобы доложиться, он заметил возле нее груду пустых винных бутылок, которая поднималась почти до его колен. Так как он не слышал, что генерал был большим пьяницей, то решил, что эта щедрость была следствием его гостеприимства и склонности к компании. Хороший знак для командира, подумал он.

     Зевающий слуга сдирал остатки свинцовых пломб, бросая металл в банку, предположительно для переплавки на пули. Он одарил Уильяма сонным, вопросительным взглядом.

     - Я прибыл доложить генералу Бергойну, - сказал Уильям, выпрямляясь. Взгляд слуги медленно прошелся по его телу, задержавшись с ленивым любопытством на лице и заставив его усомниться в тщательности утреннего бритья.

     - Вчера вечером был званый обед с бригадиром и полковником Сен-Леже, - сказал, наконец, слуга и слегка рыгнул. - Приходите после обеда. А пока, - он медленно встал, поморщившись, как будто от этого движения у него заболела голова, и показал пальцем, - кухня вон там.

     Глава 44. ДРУЗЬЯ

     Форт Тикондерога

     Июнь 22, 1777

     К моему большому удивлению капитан Стеббингс сидел, с белым лицом, покрытый потом и покачивающийся, словно маятник, однако сидел прямо. Мистер Дик хлопотал вокруг него с ласковой озабоченностью, квохча, как курица над единственным цыпленком.

     - Вижу, вы чувствуете себя лучше, капитан, - сказала я, улыбаясь. - Скоро встанете на ноги, не так ли?

     - Вставал … уже, - просипел он. - Думал, умру.

     - Что?

     - Он ходил! - сообщил мне мистер Дик, разрываясь между гордостью и тревогой. - На моих руках, но он ходил!

     Я опустилась на колени, слушая легкие и сердце через деревянный стетоскоп, который сделал мне Джейми. Сердце мужчины стучало, как мотор восьмицилиндровой гоночной машины, также слышалось много бульканья и свиста, но ничего смертельного.

     - Мои поздравления, капитан Стеббингс! - сказала я, убирая стетоскоп и улыбаясь ему. Он все еще ужасно выглядел, но дыхание его успокаивалось. - Сегодня вы, скорее всего, не умрете. Так откуда эти амбиции с хождением?

     - Мой … боцман, - сумел вымолвить он, пока его не прервал кашель.

     - Джо Ормистон, - пояснил мистер Дик. - Его нога воняет. Капитан пошел смотреть его.

     - Мистер Ормистон? Воняет нога? - в моей голове застучали тревожные колокольчики. Если запах от ноги в существующих условиях привлек внимание, значит, дело плохо. Я встала на ноги, но была остановлена Стеббингсом, который схватил меня за юбку.

     - Вы … - сказал он, пытаясь вдохнуть. - Вы позаботитесь о нем.

     Он оскалил свои желтые зубы в ухмылке.

     - Это приказ, - просвистел он. - Мэм.

     - Есть, кэп, - сказала я саркастично и пошла в здание госпиталя, где содержалось большинство раненых.

     - Миссис Фрейзер! Что случилось? - раздался полный энтузиазма оклик миссис Рэйвен, которая выходила из лавки. Она была высокой и худой, и ее темные волосы постоянно торчали из-под чепца.

     - Я еще не знаю, - ответила я, не останавливаясь. - Но может быть нечто серьезное.

     - Ох! - сказала она, едва удержавшись от того, чтобы не воскликнуть: «Хорошо!» Повесив корзинку на локоть, она пристроилась рядом со мной с твердым намерением творить добро.

     Раненные британские заключенные размещались вместе с больными американцами в длинном каменном здании, освещенном узкими окнами без стекол, и в зависимости от погоды в нем было то холодно, то жарко. Сейчас на улице было жарко и влажно – была середина дня – и при входе в здание вы словно получали удар по лицу горячим мокрым полотенцем. Вонючим горячим мокрым полотенцем.

     Найти мистера Ормистона было несложно; вокруг его койки стояла кучка мужчин. Среди них был лейтенант Стактоу – это плохо – переперающийся с маленьким доктором Хантером – это хорошо – и пара других хирургов, пытавшихся высказать свое мнение.

     Я поняла, даже не вникая в их разговор, что с ногой у мистера Ормистона стало хуже, и они намеревались ее ампутировать. По всей вероятности, они были правы. Спор, скорее всего, был о том, в каком месте ампутировать, или кто должен это делать.

     Миссис Рэйвен отступила назад, занервничав при виде врачей.

     - Вы действительно думаете … - начала она, но я не обратила на нее внимания. Есть время для дискуссий, но это не тот случай. Только действия, быстрые и решительные действия могут помочь. Я втянула в легкие густой воздух и шагнула вперед.

     - Добрый день, мистер Хантер, - сказала, проталкиваясь между двумя хирургами и улыбаясь молодому квакеру. - Лейтенант Стактоу, - добавила я после секундной задержки, не желая быть грубой. Я встала на колени рядом с лежанкой больного, вытерла свою потную руку об юбку и вязла его руку.

     - Как вы, мистер Ормистон? Капитан Стеббингс отправил меня позаботиться о вашей ноге.

     - Он, что? - с раздражением начал лейтенант Стактоу. - Действительно, миссис Фрейзер, вы не можете …

     - Все хорошо, мэм, - прервал его мистер Ормистон. - Капитан сказал, что пошлет вас. Я только что говорил джентльменам, что им не нужно беспокоиться. Я уверен, вы знаете, как лучше.

     И я уверена, они не рады это слышать, подумала я, но улыбнулась и пожала его руку. Его пульс был быстрый и слегка поверхностный, но устойчивый. Однако его рука была очень горячей, и я не удивилась, увидев красные полосы сепсиса, тянущиеся по его ноге вверх от раненной ступни.

     Они разбинтовали его ногу, и мистер Дик был прав: она воняла.

     - О, мой бог, - с совершенной искренностью сказала миссис Рэйвен за моей спиной.

     Началась гангрена; если запаха и хруста тканей недостаточно для ее определения, то пальцы на ноге уже начали чернеть. Я не стала напрасно злиться на Стактоу. Учитывая исходное состояние стопы и доступное лечение, я, возможно, тоже не смогла бы ее спасти. И то, что гангрена была так явно выражена, на самом деле помогало; не могло быть никакого спора, что ампутация необходима. Но в таком случае, подумала я, почему они спорят?

     - Полагаю, вы согласны с тем, что ампутация необходима, миссис Фрейзер? - сказал лейтенант с саркастической учтивостью. - Как лечащий врач? - Я видела, что его инструменты уже были разложены на ткани. Приличного вида; не совсем грязные, но явно не стерилизованные.

     - Конечно, - мягко сказала я. - Мне очень жаль, мистер Ормистон, но он прав. И вы почувствуете себя намного лучше без нее. Миссис Рэйвен, прошу вас пойти и принести мне кастрюлю с кипятком? - Я повернулся к Дензеллу Хантеру, который, держал мистера Ормистона за другую руку и явно считал пульс.

     - Вы не согласны, мистер Хантер?

     - Согласен, - ответил он спокойно. - Мы спорили о необходимой степени ампутации, не о ее необходимости. Для чего кипящая вода, друг … Фрейзер?

     - Клэр, - коротко представилась я. - Для стерилизации инструментов, чтобы предотвратить послеоперационную инфекцию, - добавила я честно. Стактоу пренебрежительно фыркнул на это, но я его проигнорировала. - Что вы рекомендуете, доктор Хантер?

     - Дензелл, - сказал он с быстрой улыбкой. - Друг Стактоу хочет ампутировать ногу ниже колена …

     - Конечно! - Стактоу был в ярости. - Я хочу сохранить коленное сочленение, и нет нужды отрезать ногу выше!

     - Странно, но я склоняюсь к такой же мысли, - сказала я, но повернулась к доктору Хантеру. - Вы против?

     Он покачал головой и поправил очки на переносице.

     - Мы должны провести ампутацию по середину бедра. У мужчины подколенная аневризма. Это означает …

     - Я знаю, что это означает, - я знала и уже щупала за коленом мистера Ормистона. Он издал визгливый смешок, замолчал и покраснел от смущения. Я улыбнулась ему.

     - Простите, мистер Ормистон. Больше не буду щекотать.

     Не было необходимости. Я ясно почувствовала аневризму; она мягко пульсировала под моими пальцами, большая набухшая опухоль прямо в суставной впадине. Она, должно быть, существовала в течение некоторого времени; удивительно, что не лопнула во время морского сражения или трудной перевозки на Тикондерогу. В современной операционной можно было бы выполнить меньшую ампутацию и удалить аневризму, но не здесь.

     - Вы правы, друг Дензелл, - сказала я, выпрямляясь. - Как только миссис Рэйвен принесет горячую воду, мы …

     Но мужчины меня не слушали. Они смотрели на что-то позади меня, и я обернулась, чтобы увидеть Гвинею Дика, раздетого до набедренной повязки из-за жары и блестящего от пота, с выставленными напоказ татуировками, который подошел к нам с черной стеклянной бутылкой в руке.

     - Капитан прислал тебе ром, Джо, - сказал он мистеру Ормистону.

     - Благослови, боже, капитана за это! - сердечно поблагодарил мистер Ормистон. Он взял бутылку, выдернул пробку зубами и начал глотать с целеустремленной решимостью.

     Хлюпая и брызгая водой, вернулась миссис Рэйвен. Почти на каждом костре стоял чайник; найти кипящую воду не составило труда. Она, благословив ее, господь, принесла еще и ведро с холодной водой, чтобы я могла помыть руки и не обжечься.

     Я взяла один из ужасных ампутационных ножей с коротким лезвием, собираясь окунуть его в горячую воду, но разъяренный лейтенант Стактоу вырвал его.

     - Что вы делаете, мадам?! - воскликнул он. - Это мое лучшее лезвие!

     - Вот почему я собираюсь воспользоваться им, - сказала я. - После того, как помою.

     Стактоу был невысоким мужчиной с коротко подстриженными серыми волосами. Он был на два или три дюйма ниже меня, как я обнаружила, стоя лицом к лицу с ним. Его лицо стало на тон или два краснее.

     - Вы испортите закалку металла в кипящей воде!

     - Нет, - сказала я, сдерживаясь. - Горячая вода ничего с ним не сделает, только очистит. И я не стану использовать грязное лезвие на человеке.

     - О, вот как? - нечто вроде удовлетворение промелькнуло в его глазах, и он ревниво прижал нож к животу. - Ну, тогда, полагаю, вы оставите эту работу тем, кто может ее сделать?

     Гвинея Дик, который, вручив бутылку, не ушел, а наблюдал за спором с интересом, наклонился и вырвал нож у Стактоу.

     - Капитан сказал, она делает это для Джо, - сказал он спокойно. - И она делает.

     Стактоу открыл рот от возмущения таким грубым оскорблением и набросился на Дика, чтобы забрать нож. Дик, с рефлексами, отточенными межплеменными войнами и годами службы на британском флоте, замахнулся клинком на Стэктоу с явным намерением отделить тому голову. Он бы, вероятно, преуспел, если бы не столь же хорошие рефлексы Дензелла Хантера, который прыгнул, пытаясь схватить руку Дика. Он промахнулся, но ему удалось выбить нож и толкнуть большого гвинейца на Стактоу. Они вцепились друг в друга и какое-то мгновение качались взад-вперед, прежде чем оба не потеряли равновесие и не свалились на лежанку Ормистона, отправив пациента, бутылку с ромом, горячую воду, Дензелла Хантера и остальные инструменты на каменный пол с грохотом, прервавшим все разговоры в здании.

     - У-ух! - произнесла приятно шокированная миссис Рэйвен. Все происходило даже лучше, чем она ожидала.

     - Денни! - сказал такой же шокированный голос за моей спиной. - Что ты делаешь?

     - Я … ассистирую другу Клэр на операции, - с некоторым чувством собственного достоинства ответил Дензел, садясь и хлопая ладонями по полу в поисках очков.

     Рэйчел Хантер нагнулась, подняла соскользнувшие очки и снова надела их на лицо брата, не спуская настороженного взгляда с лейтенанта Стактоу, который медленно поднимался с пола, словно горячий воздушный шар, раздутый от ярости.

     - Ты, - сказал он хриплым голосом, указав маленьким дрожащим пальцем на Дика. - Я прикажу повесить тебя за нападение на офицера. А вас, сэр, - он обвинительно указал пальцем в сторону Дензелла Хантера, - заставлю отдать под военный трибунал и разорить! Что касается вас, мадам ... - он выплюнул последнее слово, но тут же на мгновение замер, не в силах придумать ничего достаточно ужасного, чтобы угрожать мне. Затем выкрикнул: - Я попрошу вашего мужа побить вас!

     - Подойди и пощекочи меня, дорогая, - произнес невнятный голос с пола. Я посмотрела вниз и увидела ухмыляющегося мистера Ормистона. Он не выпустил бутылку во время падения и продолжал пользоваться ею после, а теперь с залитым ромом лицом беспорядочно шарил рукой возле моего колена.

     Лейтенант Стактоу издал звук, говорящий о том, что это предел его терпения, если не далеко за его пределами, и, торопливо собрав свои упавшие инструменты, зашагал прочь, ощетинившись ножами и пилами и роняя по пути мелкие предметы.

     - Что тебе нужно, Сисси? - Дензелл Хантер к этому времени встал на ноги и поправлял упавшую лежанку.

     - Не сколько мне, сколько миссис Браун, - ответила его сестра с раздраженными нотками в голосе. - Она говорит, время пришло, и хочет тебя. Прямо сейчас.

     Он коротко фыркнул и взглянул на меня.

     - У миссис Браун истерия, в буквальном смысле, - сказал он извиняющимся тоном. - Я думаю, она не разродится еще в течение месяца, но у нее ложные потуги на регулярной основе.

     - Я ее знаю, - сказала я, подавляя улыбку. - Лучше вы, чем я, коллега. - Миссис Браун была истеричкой. К тому же женой полковника ополчения, а потому, как она думала, достойная большего, чем услуги простой повитухи. А когда услышала, что доктор Дензелл Хантер работал с доктором Джоном Хантером, который был акушером королевы! … Очевидно, без моих услуг можно было обойтись.

     - Она не кровоточит, и у нее не отошли воды? - смиренно спросил Дензелл сестру. Гвинея Дик, совершенно не впечатленный недавним конфликтом, вернул постельное белье на лежанку, присел на корточки, поднял все пятнадцать стоунов мистера Ормистона, как пушинку, и аккуратно положил на место его самого и его бутылку.

     - Я думаю, он готов, - объявил он, внимательно осмотрев больного, который теперь лежал на спине с закрытыми глазами и радостно бормотал:

     - Еще чуть-чуть пониже, милая, да, так, так ...

     Дензелл беспомощно перевел взгляд с мистера Ормистона на сестру, затем на меня.

     - Я должен идти к миссис Браун, хотя думаю это не срочно. Можешь подождать меня немного, и я все сделаю?

     - Она делает это, - враждебно сказал Дик.

     - Да, она делает, - успокоила я его, убирая назад волосы. - Но чем она будет это делать – это другой вопрос. У вас есть инструменты, которые я могу на время заимствовать, доктор … э-э, друг Дензелл?

     Он потер лоб, раздумывая.

     - У меня есть приличная пила, - он коротко улыбнулся. - И я не возражаю, если ты захочешь кипятить ее. Но нет тяжелого лезвия. Может, я отправлю за ним Рэйчел к одному из хирургов?

     Рэйчел немного поморщилась на это предложение, и я подумала, что, скорее всего, доктор Хантер не очень популярен среди других хирургов.

     Я осматривала довольно мускулистую ногу мистера Ормистона, оценивая толщину плоти, которую нужно было резать. Моя рука легла на рукоятку ножа в складках юбки. Это был хороший крепкий нож, и Джейми совсем недавно наточил его. Изогнутый клинок был бы лучше, но мне показалось, что длины достаточно …

     - Нет, не беспокойтесь. Если бы вы принесли пилу вашего брата, мисс … э-э, Рейчел, - я улыбнулась ей. - И, миссис Рэйвен, боюсь, воды нет, не могли бы вы …

     - О, да! - вскричала она и, схватив ведро, выбежала, пнув по дороге один из инструментов лейтенанта Стактоу.

     Несколько человек зачарованно наблюдали за драмой с ногой мистера Ормистона. Теперь, когда лейтенант ушел, они придвинулись поближе, испуганно глядя на Гвинею Дика, который добродушно им ухмылялся.

     - Может ли миссис Браун подождать четверть часа? - спросила я Дензелла. - Мне будет немного легче, если кто-то знающий станет держать ногу, пока я буду ее резать. Дик может держать пациента.

     - Четверть часа?

     - Ну, собственно ампутация займет чуть меньше минуты, если я не столкнусь с трудностями. Но мне нужно немного времени, чтобы подготовиться, и мне будет нужна ваша помощь в перевязке перерезанных кровеносных сосудов после. Кстати, куда делась бутылка рома?

     Темные брови Дензелла поднялись почти до линии волос, но он указал на мистера Ормистона, который спал, громко храпя, но бутылку из рук не выпустил.

     - Я не собираюсь его пить, - сухо сказала я, отвечая на его выражение. Я вытащила бутылку и налила немного рома на чистую тряпку, которой начал тереть волосатое бедро мистера Ормистона. Лейтенант, к счастью, оставил свою банку с шовным материалом, а предмет, который миссис Рейвен пнула, оказался прищепкой. Мне понадобится зажать концы перерезанных артерий, которые имеют раздражающую тенденцию ускользать обратно в плоть и прятаться, все время изливаясь кровью.

     - А, - сказал Дензелл, все еще растерянный, но готовый работать. - Понимаю. Могу ли я помочь?

     - Могу я одолжить ваш ремень для перетяжки?

     - О, да, - пробормотал он и без колебаний расстегнул его. - Насколько я понимаю, ты делала это раньше.

     - Много раз, к сожалению.

     Я наклонилась, чтобы проверить дыхание мистера Ормистона, которое было хриплым, но не затрудненным. Он выпил почти половину бутылки за пять минут. Эта доза, вероятно, убила бы человека, менее привыкшего к рому, чем британский моряк, но его жизненные показатели были относительно хорошими, несмотря на жар. Алкоголь никоим образом не был эквивалентом анестезии; пациент был оглушен, но не потерял сознание и обязательно придет в себя, когда я начну резать. Однако он развеял страх и мог немного притупить боль вовремя операции. На мгновение я задумалась, смогу ли я когда-нибудь снова сделать эфир.

     В длинной комнате было два или три маленьких столика, заваленных бинтами, корпией и другими перевязочными материалами. Я набрала приличный запас о относительно чистых материалов и вернулась с ними к постели как раз в тот момент, когда миссис Рейвен, тяжело дыша, с красным лицом и беспокойством, не пропустила ли она что-нибудь, примчалась, расплескивая воду из ведра. Мгновение спустя вернулась Рэйчел Хантер с пилой своего брата, так же задыхаясь от спешки.

     - Не могли бы вы окунуть лезвие пилы в кипяток, друг Дензелл? - сказала я, повязывая на талию мешковину, которая служила фартуком. Пот стекал по моей спине, щекоча между ягодицами, и я завязала на голове кусок бинта наподобие платка, чтобы пот не попадал мне в глаза во время работы. - И оттереть пятна возле ручки? Затем мой нож и прищепку, если не возражаете.

     Он, выглядя несколько ошеломленным, выполнил все под заинтересованный ропот толпы, которая явно никогда не была свидетелем такого диковинного действа, хотя свирепое присутствие мистера Дика держало их на безопасном расстоянии.

     - Как ты думаешь, лейтенант действительно собирается повесить нашего друга? - прошептал мне Дензелл, кивнув на Дика. - Или сможет, если на то пошло?

     - Уверена, он бы очень хотел, но я не думаю, что он сможет, нет. Мистер Дик – английский военнопленный. Как вы думаете, он может отдать вас под трибунал?

     - Полагаю, он может попытаться, - ответил Дензелл, казалось, ничуть не обеспокоенный этой перспективой. - Я же все-таки служу в армии.

     - Да? - это казалось странным, но он был не единственным квакером, которого я встречала на поле боя.

     - О, да. Я думаю, что в армии не так много врачей, чтобы позволить повесить одного. И я сомневаюсь, что понижение в звании сильно повлияет на мои знания, - он весело улыбнулся мне. - У тебя нет никакого звания, если я не ошибаюсь, и все же я уверен, ты справишься.

     - Дай бог, - сказала я, и он серьезно кивнул.

     - Дай Бог, - повторил он и протянул мне нож, еще горячий от кипятка.

     - Возможно, вы захотите немного отойти, - обратилась я к зрителям. - Будет грязно.

     - О, боже, о, боже, - произнесла миссис Рэйвен дрожащим от предвкушения голосом. - Как ужасно!

     Глава 45. ТРИ СТРЕЛЫ

     Моттвил, Пенсильвания

     Июнь 10, 1777

     Грей резко сел, едва не разбив голову о низкую балку, которая проходила над кроватью. Сердце его бешено стучало, шея и виски покрылись потом, и некоторое время он не мог сообразить, где находится.

     - Третья стрела, - громко произнес он и потряс головой, пытаясь связать эти слова с необычайно ярким сном, от которого он внезапно очнулся.

     Был ли это лишь сон или воспоминание, или что-то, связанное и с тем и другим? Он стоял в главном салоне Trois Flèches^[155], глядя на прекрасную картину Стаббса^[156] справа от барочной каминной полки. Стены были увешаны картинами, расположенными без всякой оглядки на тему или ценность.

     Так и было на самом деле? Он смутно помнил чувство угнетения от обилия декора, но действительно ли картин было такое множество? Портреты смотрели на него сверху и снизу, лица во всех направлениях.

     Во сне барон Амандин стоял сбоку от него, касаясь его твердым плечом; они были одного роста. Барон говорил об одной из картин, но Грей не мог вспомнить, что он говорил – возможно, что-то о технике, использованной художником.

     С другой стороны стояла Сесиль Бошан, сестра барона, касаясь голым плечом Грея. Волосы она напудрила и надушила жасмином; барон использовал брутальный одеколон из бергамота и циветты. Он вспомнил – сны ведь не имеют запаха? – смесь густых ароматов с горечью древесной золы в удушающем тепле комнаты и легкое чувство тошноты, вызванное этим смешением. Чья-то рука обхватила одну из его ягодиц, фамильярно сжала ее, а затем стала вкрадчиво поглаживать. Он не знал, чья это была рука.

     И это не было частью сна.

     Он медленно откинулся на подушку с закрытыми глазами, пытаясь восстановить образы из своего сна. После этого сон изменился на что-то эротическое, чей-то рот на его чрезвычайно отзывчивой плоти. Именно связанные с этим ощущения и разбудили его. Он также не знал, чей это рот. Доктор Франклин тоже присутствовал в этом сне; Грей вспомнил белые ягодицы, слегка обвисшие, но все еще крепкие, когда мужчина шел по коридору перед ним, длинные седые волосы, рассыпавшиеся по костлявой спине, дряблые валики кожи вокруг талии. Он с полным безразличием говорил о картинах, которые висели на стенах вдоль коридора. Это было яркое воспоминание, наполненное чувством. Нет, точно не с ним … не с Франклином, даже во сне. Но что-то с картинами было связано …

     Он попытался вспомнить некоторые картины, но уже не был уверен, что было реальным, что возникло из глубин сна. Там были пейзажи … что-то похожее на египетскую природу, хотя он позволил себе усомниться в том, что художник когда-либо ступал южнее бретонского побережья. Обычные семейные портреты.

     - Да! - он резко сел и на этот раз стукнулся макушкой о балку с такой силой, что увидел звезды и застонал от боли.

     - Дядя Джон? - донесся взволнованный голос Дотти с другой кровати. Шорох постельного белья на полу показал, что ее служанка тоже проснулась. - Что случилось?

     - Ничего, ничего. Спи, - он скинул ноги с кровати. - Просто … схожу в уборную.

     - Ох, - с пола донеслись возня и бормотание, за ними последовало суровое «Ш-ш-ш!» от Дотти. Дверь из номера он нашел наощупь, потому что ставни были закрыты, и комната была черна, как грех. Он спустился вниз при тусклом свете притушенного огня в зале гостиницы.

     Воздух снаружи был свежим и прохладным, пахнущим чем-то, что он не узнавал, но что будоражило его память. С облегчением он отпустил мысли о преследующем его сне и погрузился в это чувственное воспоминание. Воздух напомнил ему долгие поездки по Вирджинии: грязные дороги, свежие листья, ощущение лошади под ним, отдача ружья, ощущение горячей оленьей крови на его руке … и, конечно же, охота с Уильямом.

     Он погрузился в ощущение дикой природы, испытывая сильное, странное чувство, столь свойственное Америке: ощущение, что что-то ожидает среди деревьев не враждебное, но и не дружелюбное. Он любил те несколько лет в Вирджинии вдали от интриг Европы, от нескончаемой светской жизни Лондона, и ценил их больше всего за ту близость, которая сложилась между ним и его сыном за эти годы.

     В этой поездке он еще не видел светлячков. Шагая, он глядел в густую траву, но, вероятно, было уже слишком поздно; светлячки появлялись в основном ранним вечером. Он с нетерпением ждал возможности показать их Дотти. Уильям был очарован, впервые увидев их, когда они переехали жить в Вирджинию. Он ловил их, а одного легко сжал в кулаке и восхищенно вскрикнул, когда тот осветил темноту его ладони. Он с радостью встречал их появление каждое лето.

     Облегчившись телесно и, по крайней мере, немного успокоившись разумом, он медленно сел на чурку во внутреннем дворе, не желая пока возвращаться в унылую темноту наверху.

     Где находится Генри, спросил он себя. Где он сегодня спит? В какой-то подземной темнице? Нет, на самом деле в колониях их не было. Даже присутственные здания были удивительно удобными и просторными. Возможно, его племянника держали в тюрьме, сарае, каком-нибудь погребе, и все же, насколько им было известно, он пережил зиму, несмотря на серьезное ранение. Однако у него должны быть деньги; возможно, он смог заплатить за более лучшее жилье и за лечение.

     Даст бог, они скоро его найдут. Они были не более чем в двух днях езды от Филадельфии. И у него были рекомендательные письма от Франклина – снова Франклин! Будь проклят это человек и его воздушные ванны. Хотя однажды Грей из любопытства присоединился к нему в этом процессе, и ему было до странного приятно, хотя и немного нервно, сидеть голым в комнате, обставленной элегантной мебелью, с растениями в горшках по углам и картинами на …

     Нет. Нет, в солярии Trois Flèches не было картин, конечно, не было.

     Вот оно. Хвост его неуловимого сна дразнится из-под камня. Он закрыл глаза, наполнил легкие ароматом летней ночи и очистил свой разум.

     Trois Flèches. Три стрелы. «Кто третий?» Слова из письма Хэла появились перед его внутренним взором настолько ясно, что он открыл глаза. Привыкший к окольному движению мыслей Хэла, в то время он не придал им большого значения. Очевидно, они запали в его подсознание, чтобы всплыть посреди ночи в глуши из глубины нелепого сна. Почему?

     Он осторожно потер макушку, которая болела от удара о балку. Его пальцы бессознательно двинулись вниз, трогая то место, где жена Джейми Фрейзера прикрыла трепанацию серебряной шестипенсовой монетой. Она довольно искусно зашила над ней кожу, и волосы снова отросли, но под ними монета легко прощупывалась, как небольшой твердый выступ. Он редко замечал или думал об этом, кроме как в холодную погоду, когда металл заметно холодел и иногда вызывал головную боль и насморк.

     Было очень холодно во время его визита в Trois Flèches. Мысль порхнула в его голове, как мотылек.

     За гостиницей раздались звуки. Стук копыт по утрамбованной грязи, приглушенные голоса. Он сидел очень тихо.

     Луна наполовину спустилась к горизонту. Было поздно, но до рассвета оставалось еще несколько часов. Никто в такое время не ведет дела, если они не темные. Дела, свидетелем которых он не хотел бы быть, не говоря уже о том, чтобы быть обнаруженным.

     Они приближались; он не мог двинуться, не выдав себя, и затаил даже дыхание.

     Трое мужчин, спокойных, целеустремленных, верхом на лошадях, один ведет нагруженного мула. Они проехали от него не более чем в двух шагах, но он не двигался, и лошади, если и почуяли его, не сочли угрозой. Они свернули на дорогу, ведущую в Филадельфию. К чему такая секретность, подумал он, но не стал тратить время на размышления. Он ощутил эту атмосферу сразу же, когда год назад вернулся в Северную Каролину: нездоровое возбуждение и беспокойство в самом воздухе. Здесь все было более выражено; он ощутил это, как только они высадились.

     Люди были осторожны, как никогда прежде. Они не знают, кому доверять, подумал он. И поэтому они никому не доверяют.

     Мысль о доверии вызвала воспоминание о Перси Уэйнрайте. Если есть на свете кто-то, кому он доверяет меньше всего …

     И он вспомнил. Вид Перси, темноглазого и улыбающегося, поглаживающего большим пальцем свой бокал, как если бы он прикасался к члену Грея, и небрежно произносящего: «Я женился на одной из сестер барона Амандина…»

     - Одна из сестер, - громко прошептал Грей, и сон кристаллизовался в его сознании, возникло ощущение холода от камней Trois Flèches такое яркое, что он вздрогнул, хотя ночь была совсем не холодной. Почувствовал тепло двух похотливых тел, прижимающихся к нему с обеих сторон. А на стене сбоку, затерянный среди моря картин, небольшой портрет с изображением трех детей: двух девочек и одного мальчика с собакой на фоне узнаваемой внешней стены Trois Flèches.

     Вторая сестра. Третья стрела, которую Хэл с его безошибочным чувством на странности, заметил, хотя и никогда не видел.

     Бошаны были знатным древним родом и, как все знатные фамилии, довольно часто упоминали о своей семье. Во время своего визита он часто слышал о кузенах, дядьях, тетях и каких-то дальних родственниках … но никогда о второй сестре.

     Она, конечно, могла умереть в детстве. Такие вещи случаются часто, но в таком случае, почему Перси сказал …

     У него разболелась голова. Он со вздохом встал и пошел внутрь. Он понятия не имел где и когда, но он собирался поговорить с Перси снова и был потрясен, что эта перспектива не тревожила его.

     Глава 46. ЛЕЙ-ЛИНИИ^[157]

     Брианна остановилась у камеры для наблюдения за рыбой. Сезон нереста – когда, как ей сказали, лосось забивал рыбоходы^[158], позволяющие им взбираться на дамбу в Питлохри – еще не наступил, но время от времени в поле зрения вспыхивала серебристая вспышка, и сердце замирало от ее внезапности. Мгновение яростной борьбы с течением, и рыба ныряет в желоб, ведущий к следующему этапу лестницы. Сама камера представляла собой небольшой белый корпус, врезанный сбоку от рыбохода, с окном, заросшим водорослями. Она остановилась здесь, чтобы собраться с мыслями или, скорее, подавить их, прежде чем войти в плотину.

     Бессмысленно волноваться о том, что уже произошло. И она знала, что с ее родителями все в порядке. Или, по крайней мере, поправилась она, они выбрались из форта Тикондерога; писем было еще много.

     И она могла в любое время прочесть их и узнать. Она полагала, что на самом деле не волновалась. Просто … была немного обеспокоена. Письма были замечательные. Но в то же время она прекрасно понимала, как много может быть опущено даже в самом полном письме. Согласно книге Роджера генерал Бергойн отправился из Канады в начале июня; он планировал двинуться на юг и присоединиться к войскам генерала Хау, фактически разделив колонии пополам. А 6 июля 1777 года он остановил марш, чтобы атаковать форт Тикондерога. Что …

     - Coimhead air sin!^[159] - произнес голос позади нее. Она вздрогнула, резко обернулась и увидела, что Роб Кэмерон стоит рядом и взволнованно жестикулирует. Она повернулась назад к окну и увидела огромную серебристую рыбу с темными пятнами на спине, которая, мощно прыгнув против течения, исчезла в желобе.

     - Nach e sin an rud as brèagha a chunnaic thu riamh?^[160] - сказал он.

     - Cha mhór!^[161] - осторожно сказала она, но не смогла не улыбнуться в ответ. Почти.

     Он продолжал улыбаться, но теперь его улыбка предназначалась ей.

     - О, вы говорите на Gàidhlig^[162]! Мой кузен говорил про это, но я как-то не поверил … с вашим-то бостонским акцентом, - сказал он, растягивая слоги, очевидно, полагая это бостонским акцентом.

     - Да, пахковать машину во двохе Гахвахда^[163], - произнесла она известную фразу. Он расхохотался.

     - Как вы это делаете? Вы говорите на Gàidhlig не с таким произношением, я имею в виду … Оно у вас другое. Больше похоже на то, как говорят на островах … может быть, на Барре или Уисте.

     - Мой отец был шотландцем, - сказала она. - Я выучила язык от него.

     Он поглядел на нее с новым интересом, словно она была рыбой неизвестного вида, которую он только что поймал на крючок.

     - Да? Отсюда? Как его зовут?

     - Джеймс Фрейзер, - ответила она. Это безопасно, таких имен дюжины. - И его звали. Он … покинул нас.

     - Ох, жаль, - сказал он с сочувствием и коротко коснулся ее руки. - Мой отец умер в прошлом году. Выстоим, да?

     - Да, - коротко сказала она и прошла мимо него. Он развернулся и пошел рядом.

     - У вас есть дети, не так ли? Роджер говорил, - он почувствовал ее удивление и улыбнулся. - Мы встретились в ложе. Хороший парень.

     - Да, - сказала она настороженно. Роджер не говорил о встрече с Робом, и она удивилась – почему? Явно он разговаривал с ним достаточно долго, чтобы Роб узнал, что Роджер – ее муж, и что у них есть дети. Однако Роб не стал развивать тему дальше, а потянулся, откинув голову назад.

     - А-ах … как прекрасно провести день на дамбе. Хотелось бы окунуться в воду, - он кивнул в сторону реки, где среди волн замерли полдюжины случайных рыболовов, высматривающих рыбу с хищной сосредоточенностью цапель. - Вы с Роджером любите рыбалку?

     - Я, да, - ответила она и почувствовала, как бьется в ее руках забрасываемая удочка, посылая легкую дрожь по нервным окончаниям. – Значит, вы рыболов?

     - Да, у меня есть разрешение для ловли в окрестностях Ротимурха, - он выглядел гордым, как будто это было что-то особенное, поэтому она издала одобрительный звук. Он искоса взглянул на нее карамельными глазами и улыбнулся. – Если когда-нибудь захотите порыбачить, просто скажите. Босс. – Он снова очаровательно улыбнулся ей и, насвистывая, пошел впереди нее в контору дамбы.

     *.*.*

     «Лей-линия (силовая линия) - это воображаемая линия, соединяющая два представляющих интерес географических объекта, обычно памятники древности или мегалиты. Существует ряд теорий о силовых линиях и значительные разногласия относительно того, существуют ли они на самом деле как явление или являются лишь теоретическим построением.

     Я полагаю, что если выбрать любые две точки, представляющие для людей интерес, весьма вероятно, что они связаны дорогой, независимо от того, чем эти точки являются. Например, между Лондоном и Эдинбургом есть главная дорога, потому что множество людей перемещаются из одного города в другой, но обычно это не называется силовой линией. При использовании этого термина люди обычно имеют в виду древний путь, который ведет, скажем, от стоячего камня к древнему аббатству, которое само, вероятно, построено на месте гораздо более древнего святилища.

     Поскольку объективных свидетельств существования таких линий не так много, о них говорят много ерунды. Некоторые люди думают, что эти линии имеют магическое или мистическое значение. Оснований для этого я не вижу ни сам, ни ваша мама, очень ученый человек. С другой стороны, наука время от времени меняет свое мнение, и то, что выглядит как магия, на самом деле может иметь научное объяснение (NB - добавлено в сноске о Клэр и сборе растений).

     Однако среди теорий, касающихся лей-линий, есть одна, имеющая, по крайней мере, возможную физическую основу. Вероятно, вы уже знаете, кто такие лозоискатели. На всякий случай, однако, лозоискатель – это человек, который может обнаружить присутствие воды или иногда металлических тел под землей. Некоторые из них используют для этого Y-образную палку, металлический стержень или какой-либо другой предмет; некоторые просто чувствуют. Фактическая основа этого навыка неизвестна. Ваша мать говорит, что в соответствии с бритвой Оккама такие люди просто распознают тип геологии, который, скорее всего, содержит подземные воды. Однако я видел, как работают лозоискатели, и я почти уверен, что дело не только в этом, особенно в свете теорий, которые я здесь излагаю.

     Одна из теорий того, как работает биолокация, состоит в том, что вода или металл имеют магнитные потоки, к которым чувствителен лозоходец. Ваша мать говорит, что первая часть этого утверждения верна, и что в земной коре существуют геомагнитной линии, которые тянутся по всему земному шару. Кроме того, она говорит, что эти линии можно обнаружить с помощью объективных измерений. Они не постоянны; Земля время от времени (думаю, каждые бесчисленные миллионы лет) меняет направление геомагнитных линий – никто не знает, почему, но чаще всего подозревают солнечные пятна – при этом полюса меняются местами.

     Еще одна интересная информация заключается в том, что почтовые голуби (и вполне возможно, другие виды птиц) явно ощущают эти геомагнитные линии и используют их для навигации, хотя никто еще не понял, как они это делают.

     Что мы подозреваем, ваша мать и я – и должен подчеркнуть, что мы можем ошибаться – так это то, что лей-линии действительно существуют, что они являются или коррелируют с линиями геомагнитной силы, и что там, где они пересекаются или сходятся, возникает место, где эта магнитная сила – другая (за неимением лучшего определения). Мы думаем, что эти конвергенции – или некоторые из них – могут быть местами, где люди, чувствительные (как, голуби) к таким силам, могут переходить из одного времени в другое (как ваша мать и я, и вы, Джем и Мэнди). Если читающий это человек – еще не родившийся ребенок (или внук), то не знаю, будет ли у него эта способность, но уверяю вас, что она реальна. Ваша бабушка предположила, что это генетическая черта, как способность сворачивать язык трубочкой. Если у вас ее нет, то вам просто непонятно, как это делается, хотя вы можете наблюдать это у того, у кого она есть. Если это так, то не знаю, извиниться или поздравить вас, хотя полагаю, что это не хуже, чем другие вещи, которые родители передают своим детям, например, кривые зубы или близорукость. В любом случае мы не делали этого нарочно, пожалуйста, поверьте.

     Извините, здесь я сбился с темы. Суть в том, что способность путешествовать во времени может зависеть от генетической чувствительности к этим … точкам схождения? завихрениям? … лей-линий.

     Из-за своеобразной геологической истории Британских островов здесь существует множество лей-линий, а также большое количество археологических памятников, которые кажутся связанными этими линиями. Ваша мать и я намерены отметить на карте, насколько это возможно не подвергая себя опасности – и, безусловно, это очень опасно – места, которые могут быть порталами. Очевидно, что невозможно точно сказать, является ли то или иное место порталом.*

     *Сноска: Ваша мать говорит … Ну, она говорила довольно много, из чего я уловил слова «Единая теория поля», которая, как я понимаю, пока не существует, но если бы существовала, то объяснила бы многие вещи, и среди них может быть ответ на вопрос, почему схождение геомагнитных линий может повлиять на время в том месте, где оно происходит. Все, что я лично вынес из этого объяснения – это представление о том, что пространство и время иногда представляют собой одно и то же, и еще здесь каким-то образом задействована гравитация.

     Сноска 2:

     И то, что эти места кажутся «открытыми» в даты, соответствующие праздникам солнца и огня в древнем мире (или, по крайней мере, более открытыми, чем в другое время), может – если эта гипотеза верна – иметь какое-то отношение к гравитационному воздействию Солнца и Луны. Это кажется разумным, учитывая, что эти тела действительно влияют на поведение Земли в отношении приливов и отливов, погоды и т. п. Почему, в конце концов, не могут быть и временные вихри?»

     - Ну, как, не лишено смысла? - спросил Роджер. - По крайней мере, пока?

     - Если что-то в этом имеет смысл, то да, - несмотря на тревожное чувство, которое охватывало ее всякий раз, когда они обсуждали это, она не могла не улыбнуться. Он выглядел полным энтузиазма с чернильным пятном на щеке и взлохмаченными черными волосами.

     - Профессорство, должно быть, у тебя в крови, - сказала она, доставая из кармана салфетку и облизав ее, как мама-кошка, стала стирать чернильное пятно. - Знаешь, есть такое замечательное современное изобретение, как шариковая ручка …

     - Ненавижу их, - сказал он, закрыв глаза и позволяя привести себя в порядок. - Кроме того, перьевая ручка – большая роскошь по сравнению с гусиным пером.

     - Это верно. Па всегда выглядел, как после взрыва на чернильной фабрике, когда писал письма, - она взяла лист, и ее взгляд остановился на первой сноске. Она коротко фыркнула, заставив Роджера улыбнуться.

     - Это подходящее объяснение?

     - Учитывая, что ты обращаешься к детям, более чем адекватное, - успокоила она его, кладя бумагу на стол. - Как насчет второй сноски?

     - А-а, - он откинулся на спинку кресла, сцепив руки и выглядя несколько обеспокоенным, - это?

     - Да, это, - сказала она, внезапно насторожившись. - Будет ли здесь что-то типа вещественного доказательства?

     - Ну, да, - неохотно произнес он. - Блокнот Джейлис Дункан. И книга миссис Грэхем, в качестве второго. Пояснения твоей матери о суевериях насчет выращивания и сбора лекарственных растений – в четвертой сноске.

     Брианна почувствовала, как кровь отлила от головы, и на всякий случай села.

     - Ты уверен, что хорошая идея? - осторожно спросила она. Она не знала, где находится блокнот Джейлис Дункан и знать не хотела. Маленькая книжица, которую Фиона Грэхем, внучка миссис Грэхем, отдала им, хранилась в депозитарной ячейке Королевского банка Шотландии в Эдинбурге.

     Роджер выдохнул струйку воздуха и покачал головой.

     - Нет, - честно ответил он. - Но смотри. Мы не знаем, сколько лет будет детям, когда они это прочтут. Да, кстати … мы должны оставить какие-то распоряжения на этот счет. Просто на случай, если с нами что-либо случится, прежде чем они станут достаточно взрослыми, чтобы рассказать им … все.

     Ей показалось, что тающий кубик льда скатился по ее спине. Но он был прав. Они могли погибнуть в автокатастрофе, как родители ее матери. Или дом может сгореть …

     - Нет, - громко сказала она, глядя на окно за спиной Роджера, расположенное в каменной стене толщиной в восемнадцать дюймов. - Не думаю, что этот дом может сгореть дотла.

     Он улыбнулся.

     - Нет, беспокоиться об этом не стоит. Но что касается блокнота … да, я понимаю, что ты имеешь в виду. И я подумал, что, может быть, я пройдусь по его записям и отфильтрую информацию. Она действительно собрала довольно много информации о том, какие каменные круги являются активными, а значит полезными. Потому что читать остальное … - Он махнул рукой в поисках подходящего слова.

     - Бросает в дрожь, - предложила она.

     - Я собирался сказать, что это все равно, будто смотреть, как кто-то медленно сходит с ума, но «бросает в дрожь» тоже подходит, - он взял листы и сложил их вместе. - Это просто академическая прихоть, но мне кажется не правильным скрывать первоисточники.

     Она издала фырканье, показывающее, что она думает о Джейлис Дункан, как первоисточнике чего-либо, кроме проблем. Все же …

     - Полагаю, ты прав, - неохотно признала она. - Может быть, ты сделаешь резюме и просто упомянешь, где находятся записи, на случай если в будущем кто-нибудь действительно заинтересуется этим.

     - Не плохая мысль, - он сложил листы в папку, закрыл ее и встал. - Когда уроки в школе закончатся, я могу взять Джема в город. Он достаточно большой, чтобы прогуляться по Королевской миле^[164], и он любит замки.

     - Не води его в Эдинбургскую темницу! - тотчас сказала она, и он широко ухмыльнулся.

     - Что? Ты же не думаешь, что восковые фигуры пытаемых людей не полезны для образования? Это же история.

     - Было бы менее ужасно, если бы это было не так, - повернувшись, она заметила часы на стене. - Роджер! Разве у тебя нет урока гэльского в два часа в школе?

     Он с недоверием взглянул на часы, схватил стопку книг и бумаги со стола и бросился из комнаты с весьма красочными гэльскими комментариями.

     Она вышла следом и увидела, как он быстро поцеловал Мэнди и выскочил наружу. Мэнди, стоя в открытых дверях, с энтузиазмом махала вслед рукой.

     - Пока, папочка! - кричала она. - Пливези мне моложеное!

     - Если он забудет, мы пойдем в деревню после ужина и купим, - пообещала Брианна, наклоняясь, чтобы поднять дочь. Она стояла, держа Мэнди, и смотрела, как старый оранжевый Моррис Роджера чихает, дергается и трогается с короткой отрыжкой голубого дыма. Она слегка нахмурилась, подумав, что нужно купить комплект новых свечей зажигания, но помахала, когда он высунулся на углу подъездной дорожки, улыбаясь им.

     Мэнди прижалась к ней, тихонько повторяя одну из самых живописных гэльских фраз Роджера, которую она явно запоминала, и Бри наклонила голову, вдыхая сладкий запах детского шампуня Джонсона и неряшливого ребенка. Без сомнения, именно упоминание Джейлис Дункан заставило ее чувствовать себя неуютно. Женщина была давно мертва, но все-таки … она являлась многократной прабабушкой Роджера. И, возможно, способность путешествовать через каменные круги было не единственным, что передавалось через кровь.

     Хотя, конечно, разбавленные временем. Роджер, например, ничем не походил на Уильяма Баккли МакКензи, сына Джейлис от Дугала МакКензи, и человека, виновного в повешении Роджера.

     - Ведьмин сын, - пробормотала она себе под нос. – Надеюсь, ты в аду.

     - Ад – плохое слово, мамочка, - произнесла Мэнди укоризненно.

     *.*.*

     Все прошло лучше, чем он мог надеяться. Классная комната была переполнена, много детей, много родителей и даже несколько бабушек и дедушек, облепивших все стены. У него был тот момент легкого головокружения, не совсем паника или страх перед сценой, а ощущение того, что он смотрит в глубокий каньон, дна которого не видно. К этому ощущению он привык со времен своей карьеры в качестве исполнителя песен. Он глубоко вздохнул, отложил стопку книг и бумаг, улыбнулся им и сказал: «Feasgar math!»^[165]

     Этого было достаточно; первые произнесенные или спетые слова, и он словно схватился за электропровод под напряжением. Между ним и аудиторией возник ток, и следующие слова, пришедшие как будто из ниоткуда, потекли сквозь него, как поток воды через одну из гигантских турбин Бри.

     После нескольких вступительных слов он начал с гэльских ругательств, понимая, зачем пришло большинство детей. Брови некоторых родителей взлетели вверх, но на лицах бабушек и дедушек появились понимающие улыбки.

     - У нас в Gàidhlig нет плохих слов, как в английском, - сказал он и ухмыльнулся дерзкому белобрысому мальчишке во втором ряду, который, должно быть, был тем маленьким ублюдком из Гласскоков, который заявил Джемми, что тот попадет в ад.

     - Что совсем не значит, что вы не сможете выразить свое решительное мнение о ком-либо, - продолжил он, когда смех утих. - Но гэльские ругательства – это искусство, а не грубость. - Снова смешки среди пожилых людей, и несколько детских голов с удивлением повернулись в сторону родителей.

     - Например, я однажды слышал, как фермер, чья свинья влезла в корыто с отрубями, сказал ей, что он надеется, что ее кишки вывалятся наружу, и их съедят вороны.

     Впечатленное «О-о!» от детей, и он, улыбнувшись, продолжил приводить тщательно отредактированные примеры высказываний, которые он слышал от своего тестя по ряду случаев. Нет необходимости добавлять, что, несмотря на отсутствие ругательств, можно назвать кого-то «сукиной дочерью», если вы действительно хотите оскорбить. Если дети хотят знать, что на самом деле сказал Джем мисс Гленденнинг, им придется спросить его. Если они еще этого не сделали.

     Далее он перешел к более серьезному, но быстрому описанию Гэлтахта, области Шотландии, где традиционно говорили на гэльском языке. Рассказал несколько анекдотов о своем изучении гэльского языка в подростковом возрасте на сельдяных лодках в Минче, включая речь, произнесенную неким капитаном Тейлором, когда шторм сорвал и унес его любимую ловушку с лобстерами (это красноречивое послание с потрясанием кулака было адресовано морю, небесам, команде и лобстерам). На этом все снова покатились от смеха, а пара стариков сзади заухмылялись и что-то забормотали друг другу, очевидно, они сталкивались с похожими ситуациями.

     - Но Gàidhlig – это язык, - сказал он, когда смех стих. - И это означает, что его основное назначение – это общение. На нем люди разговаривают друг с другом. Кто из вас когда-либо слышал линейное пение^[166]? Воукинг-песни^[167]?

     Шепот интереса; кто-то слышал, кто-то нет. И он пояснил, что такое воукинг.

     - Женщины собираются вместе, мнут, месят и отбивают мокрую шерстяную ткань, чтобы сделать ее плотной и водонепроницаемой, поскольку в старые времена у них не было макинтошей и резиновых сапог, а люди должны были быть на улице днем и ночью в любую погоду.

     Голос уже достаточно разогрелся, и он решил, что сможет осилить короткую воукинг-песню. Открыв папку, он спел им первый куплет и припев, а затем заставил их сделать то же самое. У них получилось спеть четыре куплета, а затем он почувствовал, что напряжение начинает сказываться на его горле и закончил.

     - Так пела моя бабушка, - выкрикнула одна из матерей, а потом покраснела, как свекла, когда все посмотрели на нее.

     - Ваша бабушка еще жива? - спросил Роджер и на ее смущенный кивок сказал: - Тогда пусть она научит этой песне вас, а вы сможете научить своих детей. Такие вещи не должны теряться, верно?

     Тихое бормотание немного удивленного согласия, и он снова улыбнулся и взял принесенный им потрепанный сборник гимнов.

     - Хорошо. Я упомянул линейное пение. Его все еще можно услышать по воскресениям в церквях на островах. Съездите, например, в Сторнуэй, и вы услышите. Это способ пения псалмов восходит к тем временам, когда у людей не было много книг, или, может быть, не так много прихожан умели читать. Так что один человек, регент, пел псалом по строчке за раз, а собравшиеся в церкви повторяли эту строчку ему в ответ. Эта книга, - он поднял сборник псалмов, - принадлежала моему отцу, преподобному Уэйкфилду; некоторые из вас могут помнить его. Но изначально она принадлежала другому священнослужителю, преподобному Александру Кармайклу. Он … - и Роджер продолжил рассказывать о преподобном Кармайкле, который объехал весь Хайленд и острова в девятнадцатом веке, беседовал со многими людьми, собирал и записывал песни, обычаи, «гимны, заговоры и заклинания» из устной традиции всюду, где мог найти, и опубликовал великий научный труд в нескольких томах, названный Carmina Gadelica^[168].

     Он принес с собой один том «Гаделики» и, пройдя по классу для демонстрации старинного сборника гимнов вместе с составленным им буклетом воукинг-песен, прочитал один из заговоров на новолуние, заговор от болезней скота, заклинание от несварения желудка, стихотворение о жуке и отрывки из «Разговора птиц».

     - «Вылетел голубь

     Рано поутру.

     «Гули-гули».

     Видит он лебедя,

     «Гули-гули».

     Ранен смертельно тот.

     «Гули-гули».

     -

     Откуда приплыл,

     Ты белый лебедь?

     «Гули-гули».

     Из Эрина

     Плыл я.

     «Гули-гули».

     Злые охотники

     Раны мне нанесли

     «Гули-гули».

     -

     Белый лебедь

     Из Эрина.

     «Гули-гули».

     Пусть Христос

     Исцелит твои раны.

     «Гули-гули».

     -

     К славе вящей

     Христа

     «Гули-гули».

     Сына девы

     Святой.

     «Гули-гули».

     Песню свою пой.

     «Гули-гули!»

     «Гули-гули!»

     Горло болело почти невыносимо от лебединых криков, от тихого стона раненого лебедя до победного крика в конце, и голос на последних словах надломился, но, тем не менее, прозвучал торжествующе, и комната взорвалась аплодисментами.

     Охваченный болезненными ощущениями и эмоциями, он некоторое время не мог говорить, и вместо этого кланялся, улыбался и снова кланялся, передавая стопку книг и папок Джимми Гласскоку, чтобы тот раздал их по кругу, в то время как собравшиеся столпилась, чтобы поблагодарить его.

     - Дружище, это было здорово! - воскликнул полузнакомый голос, он поднял глаза. Роб Кэмерон, схватив его руку, принялся трясти ее с горящими от энтузиазма глазами. Удивление Роджера, должно быть, отразилось на его лице, потому что Роб кивнул в сторону маленького мальчика, Бобби Харрага, которого Роджер хорошо знал по хору. Душераздирающе чистое сопрано и маленький дьявол, если бдительно не следить за ним.

     - Я привел маленького Бобби, - сказал Роб, крепко сжимая руку мальчика. - Моей сестре сегодня нужно было работать, и она не могла прийти. Она вдова, - добавил он, объясняя и отсутствие матери, и свое присутствие.

     - Спасибо, - смог прокаркать Роджер. Кэмерон еще раз потряс ему руку и уступил место следующим благодарным слушателям.

     Среди слушателей была пожилая женщина, которую он не знал, но которая узнала его.

     - Мы с мужем слышали, как вы пели на инвернесских играх, - сказала она. - Хотя тогда вы были под фамилией отца, не так ли?

     - Да, - проквакал он. Это было все, на что был способен его голос сейчас. - У вас … внук? - Он махнул рукой в сторону детей, который собрались вокруг другой пожилой леди, которая с раскрасневшимся от удовольствия лицом объясняла произношение некоторых непривычных слов на гэльском, встречающихся в книге.

     - Да, - ответила женщина, но не отвела взгляда от шрама на его горле. - Что случилось? - спросила она сочувствующе. - Это навсегда?

     - Несчастный случай, - ответил он. - Боясь, что да.

     - Ох, какое несчастье, - сказала она. - У вас был такой прекрасный голос. Мне очень жаль.

     - Спасибо, - это все, что он мог сказать, и она отошла, давая место поздравлениям от других людей, которые никогда не слышали его пение. Прежде.

     Потом он поблагодарил Лайонела Мензиса, который стоял возле дверей, прощаясь с выходящими людьми, и сиял, как инспектор циркового манежа после успешного представления.

     - Это было удивительно, - воскликнул Мензис, тепло пожимая ему руку. - Гораздо лучше, чем я предполагал. Скажите, вы не откажитесь провести урок снова?

     - Снова? - он рассмеялся, но раскашлялся. - Я едва смог провести этот.

     - Ох, - Мензис махнул рукой. - Глоток спиртного поможет вашему горлу. Приглашаю вас в паб.

     Роджер хотел отказаться, но лицо Мензиса сияло такой радостью, что он передумал. Конечно, тот факт, что он вспотел – выступление всегда поднимало у него температуру на несколько градусов – и испытывал жажду, словно в пустыне Гоби, не имело ничего общего с его согласием.

     - Только один глоток, - сказал он и улыбнулся.

     Проходя через парковку, они натолкнулись на маленький голубой грузовичок. Из его окна выглянул Роб Кэмерон и окликнул их.

     - Понравилось, не так ли Роб? - спросил все еще сияющий Мензис.

     - Я в восторге, - искренне ответил Кэмерон. - Да, Роджер, два вопроса … Я хотел попросить тебя. Может быть, ты позволишь мне ознакомиться со старинными песнями, которые ты собрал. Зигфрид МакЛеод показывал мне те, что вы дали ему.

     Роджер был несколько растерян, но польщен.

     - Да, конечно, - сказал он. - Не знал, что вы фанат, - пошутил он.

     - Мне нравятся все старинное, - серьезно сказал Кэмерон. - Действительно, я высоко ценю это.

     - Окей. Может быть, в следующие выходные у меня дома?

     Роб ухмыльнулся и дружески взмахнул рукой.

     - Подожди … Ты сказал, два вопроса, - напомнил Мензис.

     - Ах, да, - Кэмерон взял что-то с сиденья между ним и Бобби. - Это было вместе с гэльскими материалами, которые вы раздавали. Однако выглядело так, как будто он попал туда по ошибке, поэтому я вынул его. Пишете роман, да?

     Он протянул черную записную книжку, озаглавленную «Руководство путешественников во времени», и у Роджера перехватило горло, как будто его душили. Он взял блокнот, безмолвно кивнув.

     - Может быть, дадите мне почитать, когда он будет готов? - небрежно спросил Кэмерон, включив передачу на своем грузовике. - Я отлично разбираюсь в научной фантастике.

     Грузовик отъехал, затем остановился и сдал назад. Роджер крепче сжал блокнот, но Роб на него не смотрел.

     - Эй, - сказал он. - Забыл. Брианна говорила, что на вашей земле есть старинная крепость или что-то такое, да?

     Роджер кивнул и прочистил горло.

     - У меня есть знакомый археолог. Не возражаете, если он когда-нибудь приедет и посмотрит?

     - Нет, - каркнул Роджер, но снова прочистил горло и продолжил более твердо. - Да, будет прекрасно. Благодарю.

     Роб жизнерадостно ухмыльнулся и тронул машину.

     - Не волнуйся, приятель, - сказал он на прощание.

     Глава 47. ВЫСОКИЕ МЕСТА

     Друг Роба, археолог Майкл Каллахен оказался добродушным мужчиной пятидесяти лет с редеющими волосами песочного цвета. На солнце он бывал так долго и так часто, что его обгоревшее лицо напоминало лоскутное одеяло, темные пятна перемежались ярко розовыми. Он с энтузиазмом рыскал среди остатков старой церкви и попросил у Роджера разрешение выкопать траншею вдоль одной из стен.

     Роб, Брианна и дети тоже пришли посмотреть, но археологическая работа не очень зрелищна, и когда Джему и Мэнди надоело, большинство отправилось домой готовить обед, оставив Роджера и Майкла копаться в земле.

     - Я справлюсь один, - сказал Каллахен через некоторое время. - Если у вас есть дела.

     Дела были всегда; все-таки это была ферма, хотя и маленькая, но Роджер отрицательно покачал головой.

     - Мне интересно, - сказал он. - Если я вам не мешаю …?

     - Нисколько, - дружелюбно ответил Каллахен. - Тогда помогите мне поднять этот камень.

     Каллахен насвистывал сквозь зубы при работе, иногда бормоча что-то себе под нос, но по большей части свои действия не комментировал. Время от времени он обращался к Роджеру, чтобы тот помог расчистить завалы или подержать неустойчивый камень, пока Каллахен заглядывал под него с фонариком, но большую часть времени Роджер сидел на обломке уцелевшей стены, прислушиваясь к ветру.

     На вершине холма было тихо, как тихи дикие места с постоянным ощущением ненавязчивого движения, и это ему показалось странным. Обычно такого ощущения не возникает в местах, где жили люди, и совершенно очевидно, что люди уже довольно давно обосновались на вершине этого холма, судя по глубине траншеи Каллахена и тихому заинтересованному посвисту, который он время от времени издавал, словно мармозетка.

     Брианна принесла им сэндвичи и лимонад и села рядом с Роджером на стену.

     - Значит, Роб уехал? - спросил он, заметив, что грузовичка во дворе нет.

     - Просто поехал по каким-то делам, как он сказал. Он сказал, что не похоже, что Майк закончить скоро, - добавила она, взглянув на задницу Галлахена, торчащую из куста, в который тот залез.

     - Может быть, - улыбнулся Роджер и, наклонившись, легко поцеловал ее. Она негромко с удовлетворением вздохнула и немного отодвинулась, но еще некоторое время не отпускала его руку.

     - Роб спрашивал о песнях, которые ты подготовил для Сэнди МакЛеода, - сказала она, взглянув на дом. - Ты сказал, что он может ознакомиться с ними?

     - Ах, да, я забыл. Если я еще не спущусь, когда он вернется, можешь показать ему. Оригиналы в нижнем ящике картотеки в папке с заголовком Cèolas^[169].

     Она кивнула и пошла вниз, уверенно, как олень, преступая длинными ногами по каменистой тропе, и ее связанные в хвост волосы на спине имели такой же цвет как шкура оленя.

     По мере приближения полдня Роджер впадал в состояние, напоминающее транс. Его разум и его тело двигались замедленно, он лениво протягивал руку помощи при необходимости, едва обмениваясь фразами с Каллахеном, который тоже казался заторможенным. Утренняя дымка уплотнилась, а холодные тени среди камней бледнели со светом дня. Влажный воздух холодил кожу, но ни намека на дождь не было. Почти чувствуешь, как камни поднимаются вокруг, возвращаясь к своему первоначальному виду, подумал Роджер.

     В доме внизу было постоянное движение. Брианна развешивала постиранное белье, дети и пара мальчишек с соседней фермы, которые пришли к Джему, носились среди хозяйственных построек, играя во что-то вроде пряток. Игра сопровождалась большим количеством шума, их крики звучали пронзительно, как крики охотящихся на рыб скоп. Однажды он увидел грузовик магазина «Ферма и домашнее хозяйство», который предположительно доставил насос для сепаратора, потому что Роджер видел, как Брианна повела водителя в сарай, который не мог видеть ничего вокруг из-за большой коробки в руках.

     Около пяти подул свежий сильный ветер, и дымка начала рассеиваться. И это словно пробудило от сна Каллахена, археолог выпрямился, постоял мгновение, глядя на что-то вниз, затем кивнул.

     - Ну, место может быть древнее, - сказал он, вылезая из траншеи и со стоном наклоняясь взад и вперед, растягивая спину. - Но строение – нет. Вероятно, построено где-то в последние пару сотен лет, хотя при его строительстве использовались гораздо более старые камни. Вероятно, их привезли откуда-то еще, хотя некоторые из них могут быть из более ранней постройки, когда-то стоящей здесь. - Он улыбнулся Роджеру. - Люди в Хайленде бережливы; На прошлой неделе я видел амбар с древним пиктским камнем, использованным в фундаменте, и пол, выложенный кирпичами из снесенного общественного туалета в Дорнохе.

     Каллахен, затенив глаза, посмотрел на запад, где дымка теперь низко висела над дальним берегом.

     - Высокие места, - сказал он. - Они всегда выбирали высокие места, эти древние. Будь то форт или место поклонения, они всегда поднимались вверх.

     - Древние? - спросил Роджер и почувствовал легкое покалывание волос на затылке. - Какие древние?

     Каллахен рассмеялся, качая головой.

     - Не знаю. Возможно, пикты – все, что мы знаем о них, это фрагменты каменной кладки, которые они оставили тут и там - или люди, которые были до них. Иногда вы видите что-то, что, как вы знаете, было сделано людьми, но не можете отнести это к какой-либо известной культуре. Например, мегалиты – стоячие камни. Никто не знает, кто их установил и для чего.

     - Да, - пробормотал Роджер. - Можете ли вы сказать, что это за древнее место? Для военных целей или поклонения, я имею в виду?

     Каллахен покачал головой.

     - Нет, не из того, что видно на поверхности. Может быть, если бы мы раскопали место под слоем почвы, но, честно говоря, я не вижу ничего, что могло бы стимулировать эти раскопки. Таких мест на возвышенностях на Британских островах и в самой Британии сотни. В основном, они относятся к древним кельтам, многие из них датируются железным веком, а многие гораздо старше. - Он поднял разбитую голову какой-то святой и погладил ее с какой-то нежностью.

     - Эта дама гораздо моложе; может быть, тринадцатый, четырнадцатый век. Может быть, святая покровительница семьи, передаваемая из поколения в поколение, - он коротко поцеловал головку и протянул ее Роджеру.

     - Однако, как бы то ни было – и это не научная точка зрения, просто я сам так думаю, повидав немало таких мест – если более поздняя постройка была часовней, то древнее место под ней, вероятно, также было местом поклонения. Таковы уж люди Хайленда. Они могут строить новый амбар каждые двести или триста лет, но велика вероятность, что он будет там, где стоял предыдущий.

     Роджер рассмеялся.

     - Верно. Наш сарай до сих пор тот самый, который был построен в начале 1700-х годов вместе с домом. Но я обнаружил камни еще более старой фермы, когда копал пол конюшни, чтобы проложить новую дренажную канаву.

     - В 1700-е? Ну, тогда вам новая крыша не понадобится еще по крайней мере лет сто.

     Было почти шесть часов, но все еще светло. Туман таинственным образом исчез, как это иногда бывает, и выглянуло бледное солнце. Роджер провел большим пальцем по маленькому кресту на лбу статуи и осторожно положил голову в нишу, которая, казалось, предназначалась для нее. Они закончили, но никто пока не собирался уходить. В компании друг друга они чувствовали себя комфортно, словно разделяли чары высокого места.

     Внизу он увидел старый грузовичок Роба Кэмерона, припаркованный во дворе, и самого Роба, который сидел на заднем крыльце. Мэнди, Джем и друзья Джема сидели по обе стороны от него, явно поглощенные бумагами, которые тот держал в руках. Какого черта он делает?

     - Где-то поют? - Каллахен, смотревший на север, обернулся, и Роджер тоже услышал. Слабо и нежно, не более чем нить звука, но достаточно, чтобы уловить мелодию «Краймонда»^[170].

     Сила неожиданного чувства ревности была такова, что он задохнулся, словно какая-то сильная рука сдавила его горло.

     «Люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные»^[171].Он на мгновение прикрыл глаза, дыша медленно и глубоко, и с некоторым усилием вспомнил начало цитаты. «Сильна, как смерть, любовь»^[172].

     Он почувствовал, как душащее чувство ослабло, и разум вернулся. Конечно, Роб Кэмерон мог петь; он был членом мужского хора. Понятно, что заметив музыкальные пометки Роджера на старых песнях, он попытался спеть их. А детей – особенно его детей – привлекала музыка.

     - Вы давно знакомы с Робом? - спросил он и обрадовался, что голос его звучал нормально.

     - С Робом? - Каллахен подумал. - Лет пятнадцать. Нет, двадцать лет. Он присоединился волонтером к раскопкам, которые я проводил на Шапинсее, одном из Оркнейских островов. Он был тогда совсем мальчишкой, не старше двадцати лет. - Он кинул на Роджера проницательный взгляд. - Почему?

     Роджер пожал плечами.

     - Он работает с моей женой в Совете по гидроэнергетики. Я его плохо знаю, встретил лишь недавно в ложе.

     - А-а, - Каллахен некоторое время молча наблюдал за сценой внизу, затем сказал, не глядя на Роджера. – Он был женат на француженке. Жена развелась с ним пару лет назад и забрала их сына во Францию. Он не был счастлив.

     - А, - это объясняло его привязанность к семье свой овдовевшей сестры и его удовольствие от компании Джема и Мэнди. Он еще раз вздохнул, и маленькое пламя ревности затухло.

     И как будто их быстрый разговор завершил этот отрезок дня, они собрали остатки от ланча и рюкзак Каллахена и в дружеском молчании отправились вниз.

     *.*.*

     - Что это? - на стойке стояли два бокала. - Мы что-то празднуем?

     - Да, - ответила Бри. - Во-первых, дети собираются спать.

     - Ох, они плохо себя вели? - он почувствовал легкий укол вины за то, что провел полдня в прохладе разрушенной часовне с Каллахеном, а не отлавливал маленьких дикарей в огороде.

     - Просто слишком энергичные, - она бросила подозрительный взгляд на двери большой гостиной, откуда доносился приглушенный звук телевизора. - Надеюсь, они устали достаточно, чтобы не прыгать ночью на кроватях. Они съели так много пиццы, что это хватило бы шестерым взрослым мужчинам на неделю.

     Он рассмеялся. Он сам съел почти всю большую пепперони и чувствовал, что впадает в уютный ступор.

     - Что еще?

     - Ох, что еще мы празднуем? - она кинула на него хитрый взгляд. - Ну, как по мне …

     - Да? - поторопил он ее.

     - Я прошла испытательный срок, и теперь я постоянный работник, и они не смогут от меня избавиться, даже если я буду обливаться духами, приходя на работу. А ты, - добавила она, доставая из выдвижного ящика конверт и кладя его на стол перед ним, - официально приглашен школьным советом повторить свой триумф с Gàidhlig^[173] в пяти разных школах в следующем месяце.

     Он испытал мгновенный шок, затем теплый поток чувства, которое он не смог идентифицировать, и с потрясением осознал, что покраснел.

     - Действительно?

     - Ты же не думаешь, что я стану дразнить тебя этим? – не дожидаясь ответа, она налила ароматное пурпурное вино в бокалы и один протянула ему. Он церемонно чокнулся с ней.

     - Here’s tae us. Wha’s like us?^[174]

     - Чертовски мало, - ответила она с подчёркнутым шотландским акцентом, - и все они мертвы.^[175]

     *.*.*

     Отправленные спать наверх дети некоторое время шумели, но короткое появление Роджера в образе сурового отца остановило шум, и пижамная вечеринка свелась к историям и подавленному хихиканью.

     - Они там не рассказывают грязные анекдоты? - спросила Бри, когда он спустился вниз.

     - Очень может быть. Взять Мэнди вниз, как ты думаешь?

     Она покачала головой.

     - Она, скорее всего, уже спит. А если нет, то те шутки, которые рассказывают девятилетние мальчишки, ей не понятны. Она недостаточно взрослая, чтобы понимать их изюминку.

     - Это правда, - Роджер взял наполненный бокал и сделал глоток, вино было мягким на языке и насыщено ароматом черной смородины и черного чая. - Сколько лет было Джему, когда он, наконец, научился рассказывать анекдоты? Помнишь, как он стал понимать, что это шутка, но не очень понимал ее суть?

     - Какая разница между … пуговицей и носком? - передразнила она, имитируя говор маленького Джема. - Бизон! Ха-Ха-Ха!

     Роджер рассмеялся.

     - Чего смеешься? - спросила она, прикрыв глаза отяжелевшими веками и надув потемневшие от вина губы.

     - От того, как ты это сказала, - ответил он и поднял бокал. - Твое здоровье.

     - Slàinte^[176].

     Он закрыл глаза, вдыхая аромат вина. Он испытывал приятную иллюзию, будто может ощущать тепло, идущее от тела его жены, хотя она сидела в нескольких футах от него. Казалось, она излучает тепло медленными пульсирующими волнами.

     - Как называется прибор, с помощью которого исследуют далекие звезды?

     - Телескоп, - ответила она. - Ты же не напился с полбутылки вина?

     - Нет. Есть такой термин … тепловая сигнатура^[177]? Правильно, да?

     Она прикрыла глаза, размышляя, потом пожала плечами.

     - Может быть? И что?

     - У тебя она есть.

     Она, прищурившись, взглянула вниз на себя.

     - Не-а. Две. Точно две.

     Он не был пьян, и она тоже, но им было ужасно весело.

     - Тепловая сигнатура, - сказал он и взял ее руку. Она была значительно теплее, чем у него, и он действительно мог чувствовать волны тепла исходящие от ее пальцев, мерцающие в такт с пульсом. - Я могу найти тебя в толпе с завязанными глазами. Ты светишься в темноте.

     Она поставила свой бокал, подошла к нему и присела между его колен, но не прикасаясь к ним. Она сияла. Если он прикроет глаза, то увидит это сияние сквозь ее белую рубашку.

     Он осушил свой бокал.

     - Великолепное вино. Где ты его взяла?

     - Не я. Его принес Роб в благодарность за то, что позволил ему скопировать твои песни.

     - Хороший парень, - великодушно сказал он. В данный момент он действительно так думал.

     Брианна взяла бутылку и налила остатки вина в бокал Роджера. Затем снова села на пятки и посмотрела на него совиными глазами, прижимая пустую бутылку к груди.

     - Эй. Ты мне должен.

     - Да, очень, - с серьезным видом согласился он, и она захихикала.

     - Нет, - сказала она, перестав хихикать. - Ты сказал, что если я принесу каску домой, ты расскажешь мне, что ты делал с бутылкой из-под шампанского. Все это улюлюканье, я имею в виду.

     - А-а, - он на мгновение задумался. Существовала явная вероятность, что она ударит его бутылкой, если он расскажет, но, в конце концов, сделка есть сделка, а видение ее обнаженной за исключением каски с телом, излучающем тепло во всех направлениях, было достаточно, чтобы отбросить всякую осторожность.

     - Я пытался понять, смогу ли я получить точную высоту звуков, которые ты издаешь, когда мы занимаемся любовью, и ты вот-вот … э-э … что-то среднее между рычанием и очень глубоким мычанием.

     Ее рот слегка приоткрылся, а глаза стали еще больше. Кончик ее языка был темно-красным.

     - Я думаю, что это «Фа» ниже среднего «Cи», - поспешно закончил он. Она моргнула.

     - Ты шутишь?

     - Нет, - он взял свой наполовину наполненный бокал и осторожно наклонил его так, чтобы край коснулся ее губ. Она закрыла глаза и стала медленно пить. Он пригладил ее волосы за ухом, затем его палец медленно двинулся вдоль ее шеи, по двигающемуся горлу, когда она сглатывала, прошел вдоль свода ее ключицы.

     - Ты нагреваешься, - прошептала она, не открывая глаз. - Второй закон термодинамики.

     - Что это? - спросил он тоже шепотом.

     - Энтропия в изолированной системе, которая не находится в состоянии равновесия, увеличивается, достигая максимума в равновесии.

     - Да?

     - М-м-м. Тепло передается от более теплого тела к более холодному, пока они не станут одинаковой температуры.

     - Полагаю, для этого должна быть причина, - шум наверху прекратился, и голос его прозвучал неожиданно громко, хотя он и шептал.

     Ее глаза внезапно окрылись в дюйме от его собственных, и ее смородиновое дыхание на его щеках было таким же теплым, как его кожа. Бутылка с мягким стуком упала на ковер.

     - Не хочешь попробовать ми-бемоль?

     Глава 48. ГЕНРИ

     Июнь 14, 1777

     Он запретил Дотти сопровождать его, поскольку не был уверен, что может найти племянника. Однако в данном случае он был удивлен. Адрес, по которому его направили, находился на скромной улице в Джермантауне, но дом был удобный и ухоженный, хотя и небольшой.

     Он постучал в дверь, и ему открыла симпатичная молодая негритянка в аккуратном ситцевом платье, глаза которой расширились при виде его. Он счел уместным не надевать военную форму, хотя на улицах иногда встречались люди в британских мундирах, может быть, условно освобожденные заключенные или солдаты с официальными сообщениями. Вместо этого он надел хороший костюм бутылочно-зеленого цвета и свой лучший жилет из золотого китайского шелка, расшитый множеством причудливых бабочек. Он улыбнулся; женщина в свою очередь улыбнулась ему и, застеснявшись, прикрыла рот рукой.

     - Я могу вам помочь, сэр?

     - Твой хозяин дома?

     Она рассмеялась, мягко и искренне.

     - Помилуй, боже, сэр. У меня нет хозяина. Дом принадлежит мне.

     Он растерянно мигнул.

     - Вероятно, мне дали не тот адрес. Я ищу британского солдата, капитана виконта Эшера. Его имя Генри Грей. Британский военнопленный.

     Она опустила руки и устаивалась на него широко открытыми глазами. Затем улыбка снова вернулась на ее лицо, показав две золотые коронки.

     - Генри? Почему сразу не сказали? Заходите же, заходите!

     И прежде чем он успел опустить трость, его втащили внутрь, затем протащили вверх по узкой лестнице в маленькую спальню, где он обнаружил своего племянника Генри, распростертого на спине и голого по пояс. Маленький носатый человек в черном пальпировал его живот, испещренный шрамами ужасного вида.

     - Простите? - он заглянул через плечо носатого мужчины и осторожно помахал рукой. - Как поживаешь, Генри?

     Генри, глаза которого были устремлены в потолок, взглянул на него, в сторону, назад, затем резко сел. Движение вызвало возглас протеста у маленького носатого человечка и крик боли у Генри.

     -О, боже, о, боже, - Генри согнулся пополам, схватившись руками за живот, и его лицо скривилось от боли. Грей схватил его за плечи, поддерживая.

     - Генри, дорогой. Прости меня, я не хотел …

     - Кто вы такой? - сердито закричал носатый мужчина, вскочив на ноги и сжав кулаки.

     - Я его дядя, - коротко сообщил Грей. - А вы кто, сэр? Доктор?

     Маленький мужчина гордо выпрямился.

     - Нет, сэр. Я рудознатец. Джозеф Ханникатт, сэр, профессиональный рудознатец.

     Генри все еще сидел, согнувшись, но, кажется, уже начал дышать. Грей мягко коснулся его обнаженной спины. Кожа была теплой, немного потно й, но без признаков лихорадки.

     - Прости, Генри, - повторил он. - Как ты думаешь, ты выживешь?

     К его чести Генри смог выдать задыхающийся смешок.

     - Да, - выдавил он. - Просто … минуточку.

     Симпатичная негритянка стояла в дверях, подозрительно глядя на Грея.

     - Этот мужчина говорит, что он твой дядя. Это так, Генри?

     Генри кивнул, немного задыхаясь

     - Лорд Джон … Грей. Могу я пред … ставить миссис Мерси Вуд …кок?

     Грей поклонился, чувствуя себя немного странно.

     - Ваш слуга, мадам. И ваш, мистер Ханникатт, - добавил он вежливо и снова поклонился.

     - Могу я спросить, Генри, - сказал он, выпрямляясь, - почему тебя тычет в живот рудознатец?

     - Чтобы найти железо, которое беспокоит молодого человека, конечно, - заявил мистер Ханникатт, задрав голову; он был ниже Грея на несколько дюймов.

     - Я позвала его, сэр … то есть, ваша светлость, - вошедшая в комнату миссис Вудкок посмотрела на него с несколько извиняющимся видом. - Просто хирург не смог ничего сделать, и я боялась, что в следующий раз это просто убьет его.

     Генри смог разогнуться. Грей острожное опустил его на подушку.

     - Я не смогу это вынести еще раз, - сказал Генри, на мгновение закрыв глаза. - Не смогу.

     Теперь на выставленном на обозрение голом животе племянника Грей мог видеть два сморщенных шрама от пуль и прямые шрамы, сделанные хирургом, который извлекал их. Три шрама. У самого Грея было пять таких пересекающихся шрамов на левой стороне груди, и он с сочувствием коснулся руки племянника.

     - Пулю или пули действительно нужно удалить? - спросил он, глядя на миссис Вудкок. - Если он до сих пор жив, то, вероятно, она находится там, где …

     Но миссис Вудкок решительно покачала головой.

     - Он не может есть, - заявила она прямо. - Он не может проглотить ничего, кроме супа, и то совсем немного. Он был только кожа да кости, когда его принесли ко мне. И вы видите, что он ненамного поправился с тех пор.

     Он совсем не поправился. Генри пошел в мать, а не в Хэла, и обычно был румяным с довольно плотным телосложением. На данный момент не наблюдалось ни того, ни другого; выделялось каждое ребро, живот настолько запал, что концы тазовых костей резко торчали сквозь льняную простыню, и его лицо было примерно того же оттенка, что и простыня, за исключением темно-фиолетовых кругов под глазами.

     - Понятно, - медленно произнес Грей. Он взглянул на мистера Ханникатта. - Вам удалось что-нибудь обнаружить?

     - Ну, да, - сказал рудознатец и, склонившись над телом Генри, осторожно коснулся живота молодого человека длинным тонким пальцем. - Здесь одна пуля, по крайней мере. Насчет другой я пока не уверен.

     - Я же говорил тебе, Мерси, это бесполезно, - глаза Генри все еще были закрыты, но он приподнял руку, и миссис Вудкок взяла ее так естественно, что Грей моргнул. - Даже если бы он был уверен … я не смогу вынести это снова. Я скорее умру. - Несмотря на слабость, он говорил с абсолютной убежденностью, и Грей признал в этом их семейное упрямство.

     Красивое лицо миссис Вудкок тревожно нахмурилось. Казалось, она почувствовала на себе взгляд Грея, потому что мельком взглянула на него. Выражение его лица не изменилось, и она с вызовом приподняла подбородок, все еще держа Генри за руку.

     «Ах, вот как? - подумал Грей. - Ну-ну».

     Он кашлянул, и Генри открыл глаза.

     - Как бы там ни было, Генри, - сказал он, - ты очень обяжешь меня, если не умрешь раньше, чем я приведу твою сестру, попрощаться с тобой.

     Глава 49. СОМНЕНИЯ

     Июль 1, 1777

     Индейцы беспокоили его. Генерал Бергойн находил их очаровательными, но, в конце концов, генерал писал пьесы.

     «Не то что бы я, - медленно писал Уильям, подыскивая слова для своих сомнений, - считал его фантазером или подозревал, что он понятия не имеет об истинной натуре индейцев, с которыми имеет дело. Он здраво их оценивает. Но я помню разговор с Гарриком в Лондоне и его замечание о том, что автор пьес, как маленький бог, направляет действия своих творений и полностью контролирует их. Миссис Коули возражала, говоря, что было бы заблуждением предполагать, что создатель контролирует свои творения, и что попытка осуществлять такой контроль, игнорируя истинную природу этих творений, обречена на провал.»

     Он остановился, кусая перо, чувствуя, что он подошел вплотную к сущности вопроса, но еще не осознал ее полностью.

     «Я полагаю, генерал Бергойн не совсем верно оценивает их независимость и цели, которые …» - нет, это не совсем так. Он зачеркнул написанную фразу и обмакнул перо в чернила. Он вертел фразу в голове и так и эдак, отказался от нее, то же произошло и с другой, пока, наконец, он не прекратил поиски красноречия в пользу простых слов. Было поздно, он прошел почти двадцать миль днем и хотел спать.

     «Он верит, что может использовать индейцев, как орудие, и я думаю, он ошибается». Он некоторое время смотрел на фразу, затем покачал головой на ее прямоту, но ничего лучшего придумать не мог и не хотел больше тратить время. Огарок свечи почти догорел. Утешая себя мыслью, что его отец все-таки знал индейцев – и, вероятно, генерала Бергойна – гораздо лучше, чем он, он быстро подписался, посыпал бумагу песком, отряхнул и запечатал письмо, потом рухнул в постель и заснул без сновидений.

     Однако чувство беспокойства по поводу индейцев у него оставалось. На самом деле он не испытывал неприязни к индейцам. Он с удовольствием находился в их обществе и время от времени охотился с некоторыми из них или проводил дружеские вечера, попивая пиво и рассказывая истории у костра.

     -Дело в том, - сказал он однажды вечером Балкарресу, когда они возвращались с особенно пьяного обеда, который генерал устроил для своих штабных офицеров, - они не читают Библию.

     - Кто? Подожди, - майор Александр Линдсей, шестой граф Балкаррес, вытянул руку, ухватившись для равновесия за стоящее рядом дерево, другой расстегивал клапан на штанах.

     - Индейцы.

     Было темно, но Сэнди повернул голову, и Уильям увидел, как он медленно закрыл один глаз, а второй глаз зафиксировал на нем. На обеде было много вина, и присутствовали леди, что добавляло праздничного настроения.

     Балкаррес сосредоточено мочился, затем выдохнул с облегчением и закрыл оба глаза.

     - Да, - сказал он, - в большинстве своем не читают. - Казалось, он был готов оставить эту тему, но Уильяму, будучи менее собранному, чем обычно, пришло в голову, что он, вероятно, не полностью выразил свою мысль.

     - Я имею в виду, - сказал он, слегка покачиваясь в такт порывам ветра. - Вот офицер. Он говорит идти, и парни идут. Ты говоришь индейцу идти, и он, может быть, пойдет или с такой же вероятностью не пойдет, в зависимости, что ему в голову взбредет.

     Балкаррес, сосредоточенный на застегивание клапана, не ответил.

     - Я имею в виду, - подчеркнул Уильям, - они не слушаются команд.

     - О, нет, не слушаются.

     - Но ты же приказываешь индейцам? - он хотел сказать это утвердительно, но не получилось. Балкаррес возглавлял роту легкой инфантерии, а также большую группу рейнджеров, в основном, состоящую из индейцев. Он сам частенько одевался индейцем.

     - Кроме того, ты шотландец.

     Балкаррес, наконец, застегнул клапан и теперь стоял посреди дороги, прищурясь на Уильяма.

     - Ты пьян, Вилли, - заметил он обвинительным тоном, смешанным с приятным осознанием того, что он сделал правильный вывод.

     - Да. Но утром я протрезвею, а ты так и останешься шотландцем, - это показалось им ужасно смешным, и они некоторое время шли по дороге, повторяя шутку, покачиваясь и стукаясь друг о друга. Совершенно случайно они наткнулись на палатку Уильяма, и он пригласил Валкарреса выпить с ним стаканчик негуса^[178].

     - Хоро … шо для желудка, - сказал он, едва не врезавшись головой в сундучок, из которого доставал стаканы и бутылки. - Дает хороший сон.

     Балкаррес ухитрился зажечь свечу и сидел, держа подсвечник и моргая на свет, как сова. Он медленно выпил негус, налитый ему Уильямом, закрыв глаза, словно оценивая его вкус, затем внезапно открыл их.

     - Как тот факт, чтобы быть шотландцем, связан с чтением библии? - спросил он, вероятно, вспомнив предыдущее замечание. - Ты называешь меня язычником? Моя бабушка – шотландка, и она все время читает библию. Я сам ее читаю. Иногда, - добавил он и допил остаток вина одним глотком.

     Уильям нахмурился, пытаясь вспомнить, какого черта …

     - Ох, - сказал он. - Не библия. Индейцы. Упрямые ублюдки. Не идут. Шотландцы тоже не идут, когда им говоришь, но не всегда. Думаю, может быть, поэтому. Почему они слушаются тебя, - добавил он, подумав, - твои индейцы?

     Балкаррнес посчитал это смешным, но когда он прекратил смеяться, то помотал головой.

     - Это … Ты знаешь лошадь?

     - Много. Чью лошадь?

     Балкаррес сплюнул небольшое количество негуса себе на подбородок и вытер его.

     - Лошадь, - повторил он, вытирая руку о штаны. - Ты не можешь заставить лошадь что-либо сделать против ее воли. Так и с индейцами. Ты смотришь, что он собирается делать, и говоришь ему сделать это, и он думает, что это твоя идея. Так что в следующий раз он более охотно выполняет твои распоряжения.

     - О, - Уильям старательно обдумал сказанное. - Да. - Они немного выпили в молчании, постигая глубину мысли. Наконец, Балкаррес оторвался от длительного созерцания стакана.

     - У кого лучше сиськи, как ты думаешь? - спросил он серьезным видом. - У миссис Линд или баронессы?

     Глава 50. ИСХОД

     Форт Тикондерога

     Июнь 27, 1777

     Миссис Рейвен начала меня беспокоить. Она ожидала меня на рассвете снаружи казармы и выглядела так, будто спала в одежде. Ее ввалившиеся глаза сверкали. Она таскалась за мной весь день, постоянно болтая, и ее разговор, обычно сосредоточенный, по крайней мере, номинально на пациентах, которых мы осматривали, и, конечно же, на повседневной жизни в форте, начал отклоняться от указанных тем.

     Сначала было не более чем случайное воспоминание о ее прежней замужней жизни в Бостоне. Ее первый муж был рыбаком, и она держала двух коз, молоко которых продавала на улицах. Я была не против слушать о козах по имени Пэтси и Петуния. Я сама знала нескольких запоминающихся козлов, особенно козла по кличке Хирам, которому я лечила сломанную ногу.

     Не то чтобы меня не интересовали ее случайные замечания о ее первом муже; они были, во всяком случае, довольно интересными. По-видимому, покойный мистер Эванс на берегу был буйным пьяницей, что было далеко не редкостью, со склонностью отрезать уши или носы людям, которые ему не нравились, что было несколько необычно.

     - Он прибил уши на столб моего навеса для коз, - рассказывала она тоном, словно описывала свой завтрак. - Высоко, чтобы козы не могли добраться до них. Они на солнце, знаете ли, скукоживаются как сушеные грибы.

     - А-а, - протянула я и подумала сказать, что решить эту проблему можно прокоптив отрезанные уши, но передумала. Я не знала, носит ли Иэн по-прежнему ухо адвоката у себя в спорране, но была совершенно уверена, что он не одобрит жадный интерес миссис Рейвен к этому предмету. И он, и Джейми почти сбегали, едва завидев ее, как будто у нее была чума.

     - Говорят, что индейцы отрезают части тела своих пленников, - сказала она, понижая голос, словно делилась секретом. - Одну за другой.

     - Как отвратительно, - сказала я. - Пожалуйста, сходите в амбулаторию и принесите свежую корпию.