Эхо в костях, ч.4, гл.37
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Глава 37. ЧИСТИЛИЩЕ
В середине третьего дня он нашел озеро.
Он вышел к нему через огромные колонны болотных кипарисов, возвышающихся из затопленной земли. Голодный с головокружением от лихорадки, он медленно брел по воде глубиной по икры ног.
Воздух был неподвижен и тих; так же как и вода. Единственное движение создавало медленное переставление его ног, да жужжали надоедливые насекомые. Его глаза опухли от укусов комаров, а у вшей появилась компания в виде мокриц и песчаных блох. Порхающие туда-сюда стрекозы не кусали его, как сотни роящихся вокруг москитов, но мучили по-своему - солнечный свет блестел золотым, синим и красным на их прозрачных крыльях и сияющих телах, заставляя смотреть на них и вызывая головокружение.
Гладкая поверхность воды отражала стоящие в ней деревья с таким совершенством, что он не мог понять, где находится он сам, ненадежно балансируя между двумя зеркальными мирами. Он то и дело терял ощущение верха и низа, головокружительное зрелище неба сквозь ветви высоких кипарисов вверху было таким же, как и внизу. Деревья возвышались над ним более чем на восемьдесят футов, и вид облаков, казалось, плывущих прямо сквозь мягко шевелящиеся ветви внизу, вызывал у него странное ощущение, что он вот-вот упадет - вверх или вниз, он не мог сказать.
Он вытащил кипарисовую щепку из руки и сделал все возможное против заражения, пустив кровь, но под кожей остались маленькие кусочки дерева, и рука была горячей и пульсировала. Как и его голова. Холод и туман исчезли, как будто их никогда и не было, и он медленно шел по жаркому и притихшему миру. Глаза его горели.
Если он не поднимал глаз от воды, обтекающей его сапоги, то ее волны разбивали изображение и удерживали его в вертикальном положении. Но если посмотреть на стрекоз ... От этого его пошатывало, и он терял ориентацию, так как они, казалось, не находились ни в воздухе, ни в воде, а были частью того и другого.
В воде появилось странное углубление, в нескольких дюймах от его правой икры. Он моргнул, потом увидел тень от тяжелого тела, скользящего в воде. Зловещая, заостренная треугольная голова.
Он сглотнул и остановился как вкопанный. Змея, к счастью, не остановилась.
Он смотрел, как она уплывает, и размышлял, годится ли она для еды. Хотя без разницы; он сломал свое лягушачье копье, хотя и поймал трех лягушек, прежде чем хрупкое крепление не выдержало. Маленькие. Вкус у них был не плохой, несмотря на резиновое ощущение сырой мякоти. Его желудок сжался, грызя сам себя, и он боролся с безумным порывом броситься за змеей, схватить ее и впиться зубами в ее плоть.
Может быть, он мог поймать рыбу.
Он постоял несколько минут, чтобы убедиться, что змея уплыла. Затем сглотнул и сделал еще один шаг. И пошел дальше, не сводя глаз с маленьких волн, которые создавали его движущиеся ноги, разбивая на осколки зеркальную воду вокруг себя.
Вскоре, однако, ее поверхность начала двигаться, сотни крошечных волн плескались о серо-коричневую древесину кипарисов, мерцая так, что головокружительный водоворот деревьев и облаков исчез. Он поднял голову и увидел перед собой озеро.
Оно было огромно. Гораздо больше, чем он думал. Гигантские болотные кипарисы возвышались из воды; среди них на солнце белели пни и стволы отживших свое деревьев. Дальний берег был темным, заросшим тупело, ольхой и камышом. А сама вода, казалось, простиралась перед ним на многие мили, коричневая, как чай, настоявшийся от росших в ней деревьев.
Облизнув губы, он нагнулся, зачерпнул пригоршню коричневой воды и выпил, потом выпил еще. Она был свежей и немного горьковатой.
Он провел мокрой рукой по лицу; прохладная влажность заставила его вздрогнуть от внезапного холода.
- Ладно, - сказал он, чувствуя нехватку дыхания. Он двинулся вперед, земля под ним постепенно уходила вниз, пока он не оказался на открытой воде, оставив позади густые заросли болота. Его все еще лихорадило, но он не обращал на это внимания.
Озеро Драммонд было названо в честь одного из первых губернаторов Северной Каролины. Охотничий отряд, в котором был губернатор Уильям Драммонд, отправился на болото. Неделю спустя он, единственный выживший, вышел полумертвый от голода и лихорадки, но с новостями об огромном неизвестном озере посреди Грейт-Дисмал.
Уильям сделал долгий судорожный вдох. Что ж, его еще не съели. И он добрался до озера. В каком направлении находится Дисмал-таун?
Он медленно осмотрел берег, ища какие-либо следы дыма из труб, какие-либо просветы в густых зарослях, которые могли свидетельствовать о поселении. Ничего.
Вздохнув, он полез в карман и нашел шестипенсовик. Он подбросил его в воздух и едва не уронил, когда тот отскочил от его медленных пальцев. Поймал! Решка. Значит, налево. Он решительно повернулся и пошел.
Его нога задела что-то в воде, он глянул вниз и увидел белую вспышку рта мокасиновой змеи, когда та поднялась из воды и ударила его по ноге. Он рефлекторно дернул ногу вверх, и клыки змеи ненадолго вонзились в кожу голенища.
Он закричал и яростно тряхнул ногой, сбив рептилию, которая отлетела и с всплеском плюхнулась в воду. Нимало не смутившись, существо почти мгновенно развернулось и устремилось к нему.
Уильям сорвал с пояса сковороду и, изо всех сил взмахнув ею, вычерпнул змею из воды и выбросил в воздух. Он не стал ждать, куда она приземлится, а повернулся и побежал к берегу.
Он бросился в заросли эвкалипта и можжевельника и остановился, задыхаясь от облегчения. Облегчение было недолгим. Когда он повернулся, посмотреть назад, то увидел, как змея с блестящей, как медь, коричневой кожей скользила по берегу вслед за ним по заросшей травой земле.
Он вскрикнул и побежал.
Он бежал вслепую, хлюпая ногами по лужам, наталкиваясь и отскакивая от деревьев и ударяясь о ветви. Его ноги цеплялись за камыши и остролисты, сверху ливнем сыпались листья и оборванные веточки. Он не оглядывался назад, но и не особо смотрел вперед, и потому совершенно неожиданно наткнулся на человека, стоящего у него на пути.
Мужчина вскрикнул и повалился на спину, Уильям оказался на нем. Он приподнялся и обнаружил, что смотрит в лицо изумленному индейцу. Прежде чем он успел извиниться, кто-то схватил его за руку и резко поднял.
Это был другой индеец, который что-то сказал ему сердито и вопросительно.
Он искал в голове хоть какие-либо слова из торговых разговоров с индейцами, ничего не нашел и, указывая в сторону озера, выдохнул: "Змея!" Однако индейцы, очевидно, поняли, потому что на их лица сразу же появилась настороженность, и они посмотрели туда, куда он указывал. В подтверждение его рассказа в поле зрения мелькнула раздраженная мокасиновая змея, ползущая среди корней ликвидамбара.
Оба индейца издали клич; один из них вытащил дубинку из перевязи за спиной и ударил змею. Он промахнулся; змея тут же свилась в кольцо и ударила его. Она тоже промахнулась, но ненамного, и индеец дернулся назад, выронив дубину.
Другой индеец что-то с возмущением произнес. Взяв в руки свою дубинку, он начал осторожно кружить вокруг змеи. Та, еще больше разъяренная этим нападением, с громким шипением развернулась на своих извивающихся кольцах и копьем метнулась к его ноге. Он вскрикнул и отскочил назад, хотя дубинку не выпустил.
Между тем Уильям, обрадованный, что не стал центром внимания змеи, попятился с ее пути. Однако, увидев, что змея на мгновение потеряла равновесие - если вообще можно сказать, что змеи его имеют - он схватил свою сковороду, высоко взмахнул ею и со всей силой опустил ребром вниз.
Движимый паникой, он обрушивал ее снова и снова. Наконец он остановился, дыша, как кузнечные мехи, пот струился по его лицу и телу. Сглотнув, он осторожно поднял сковороду, ожидая найти кровавый фарш на раздолбанной земле.
Ничего. Он мог ощущать запах рептилии, слабое зловоние, похожее на запах гнилых огурцов, но ничего не видел. Он прищурился, пытаясь что-нибудь разглядеть в массе развороченной грязи и листьев, затем посмотрел на индейцев.
Один из них пожал плечами. Другой указал на озеро и что-то сказал. Очевидно, змея разумно решила, что она в меньшинстве, и отправилась по своим делам.
Уильям неловко выпрямился, держа в руке сковороду. Мужчины обменялись нервными улыбками.
В целом с индейцами он чувствовал себя комфортно; многие из них пересекали их земли, и его отец всегда радушно встречал их, потчевал ужином и курил с ними на веранде. Он не мог сказать, из какого племени эти двое. Лица их были как у представителей алгонкинских племен, скуластые и резкие. Однако не слишком ли далеко к югу от их обычных охотничьих угодий?
Индейцы в свою очередь рассматривали его и обменивались взглядами, от которых что-то покалывало в основании его позвоночника. Один из них что-то сказал другому, искоса наблюдая за Уильямом, чтобы понять, понял ли тот. Другой широко улыбнулся, обнажая зубы в коричневых пятнах.
- Табак? - спросил индеец, протягивая руку.
Уильям кивнул, пытаясь успокоить дыхание, и потянулся к карману правой рукой, чтобы не отпускать сковородку в левой.
Наверняка, эти двое знали путь из болота, ему следует установить с ними дружеские отношения ... Он пытался мыслить логически, но мешали его базовые инстинкты. Базовые инстинкты полагали, что он должен убираться отсюда к дьяволу и прямо сейчас.
Вытащив вощеный сверток с табаком, он со всей силы швырнул его в переднего индейца, который бросился к нему, и побежал.
Позади него раздался удивленный возглас, а затем топот ног. Его базовые инстинкты, получив полное подтверждение своим опасениям, подстегивали его, но он знал, что долго не выдержит. Побег от змеи израсходовал большую часть его сил, а необходимость бежать с железной сковородой в одной руке совсем не помогала.
Его лучший шанс заключался в том, чтобы опередить их на достаточное расстояние и найти укрытие. С этой мыслью он заставил себя приложить еще больше усилий, мчась по открытой местности под зарослями эвкалипта, затем сворачивая в заросли можжевельника, и почти сразу снова выскакивая на охотничью тропу. На мгновение он заколебался - не спрятаться ли в чаще? - но желание бежать было непреодолимым, и он помчался по узкой тропе, не обращая внимания на лианы и ветки, цепляющиеся за его одежду.
Он вовремя услышал свиней, слава богу. Испуганное фырканье и ворчание, громкий шелест щеток и сосущие звуки, когда несколько тяжелых тел вскочили на ноги. Он почувствовал запах теплой грязи и вонь свиной плоти; там за поворотом должно быть их лежбище.
- Дерьмо! - пробормотал он и спрыгнул с тропы в кусты. Юпитер, и что сейчас? Забраться на дерево? Он тяжело дышал, пот заливал глаза.
Деревья поблизости состояли из можжевельника, некоторые достаточно большие, но покрытые густыми иголками и искривленные. Забраться на них невозможно. Он метнулся за одно дерево и скорчился, пытаясь унять шумное дыхание.
Сердце гулко стучало в его ушах, и он не мог слышать преследователей. Что-то коснулось его руки, и он, рефлекторно взмахнув сковородкой, вскочил на ноги.
Пес издал изумленный визг, когда сковородка стукнула его в плечо, оскалился и зарычал.
- Какого черта ты здесь делаешь? - прошипел Уильям. Черт возьми, это существо было размером с маленькую лошадь!
Шерсть собаки поднялась дыбом, делая ее похожей на волка - боже, это же не мог быть волк? - и она залаяла.
- Заткнись, ради бога! - но было уже поздно; возбужденные голоса индейцев послышались совсем рядом. - Стой, - прошептал он, протягивая ладонь к собаке и отступая назад. - Оставайся на месте. Хорошая собака.
Собака, однако, последовала за ним, продолжая рычать и лаять. Ее лай еще больше встревожил свиней; на тропинке раздался топот копыт и удивленный возглас одного из индейцев.
Уильям краем глаза уловил движение и развернулся, держа свое оружие наизготовку. Очень высокий индеец моргнул, глядя на него. Черт, еще один.
- Прекрати, пес, - мягко произнес индеец с отчетливым шотландским акцентом. Уильям в свою очередь моргнул.
Пес перестал лаять, но продолжал кружить вокруг, нервируя его и постоянно рыча.
- Кто ... - начал было Уильям, но его прервали два первых индейца, которые внезапно появились из подлеска. Они резко остановились при виде новичка и бросили настороженный взгляд на собаку, которая обратила на них внимание, наморщив нос и обнажив внушительный ряд блестящих зубов.
Один из первых индейцев сказал новоприбывшему что-то резкое. Слава богу, они не вместе. Высокий индеец ответил явно недружелюбным тоном. Уильям понятия не имел, что он сказал, но это не понравилось двум другим. Их лица потемнели, и один импульсивно потянул руку к своей дубинке. Собака издала какой-то булькающий звук в горле, и рука тотчас же опустилась.
Первые индейцы, казалось, были настроены спорить, но высокий индеец прервал их, безапелляционно что-то сказав, и взмахнул рукой в безошибочном жесте "Убирайтесь!". Двое других обменялись взглядами, и Уильям, выпрямившись, встал рядом с высоким индейцем, уставившись на них. Один из них ответил ему злым взглядом, но его друг задумчиво перевел взгляд с высокого индейца на собаку и почти незаметно покачал головой. Не говоря ни слова, они повернулись и ушли.
Ноги Уильяма дрожали, по телу прокатывались волны лихорадочного жара. Несмотря на нежелание подходить близко к собаке, он сел на землю. Его пальцы онемели, так сильно он сжимал ручку сковороды. С некоторым трудом он разогнул их и положил ее рядом с собой.
- Спасибо, - произнес он и вытер рукавом пот с лица. - Вы говорите по-английски?
- Я встречал англичан, которые говорили, что нет, но думаю, вы меня поймете, - индеец сел рядом с ним и с любопытством поглядел на него.
- Христос, - сказал Уильям, - вы не индеец. - Лицо его действительно не было алгонкинским лицом. Увидев его ближе, он понял, что тот моложе, чем он подумал, вероятно, немного старше его, и совершенно очевидно, что он белый. Хотя его кожа сильно загорела, а по обеим скулам вилась татуировка в виде двойных цепочек из точек. Он был одет в кожаную рубашку и лосины, а через одно плечо был перевязан совершенно нелепый красно-черный шотландский плед.
- Да, - сухо сказал мужчина. Он поднял подбородок, показывая направление, в котором ушли индейцы. - Где вы познакомились с этой компанией?
- На берегу озера. Они попросили табаку, и я дал им. Но потом они погнались за мной; не знаю, почему.
Мужчина пожал плечами.
- Они хотели увести вас на запад и продать в рабство в земли шауни, - он коротко улыбнулся. - Они предложили мне половину вашей цены.
Уильям глубоко втянул воздух.
- Благодарю вас. То есть ... я полагаю, у вас нет такого же намерения?
Мужчина не рассмеялся, но от него отчетливо повеяло весельем.
- Нет, я не иду на запад.
Уильям почувствовал себя легче, хотя жар погони утих, уступив место ознобу. Его правая рука снова начала болеть.
- Вы не думаете ... что они могут вернуться?
- Нет, - небрежно бросил мужчина. - Я сказал им уйти.
Уильям уставился на него.
- Почему вы думаете, что они послушаются вас?
- Потому что они минго, - ответил тот терпеливо, - а я кахиен-кехака, могавк. Они меня боятся.
Уильям с сомнением посмотрел на него, но мужчина не шутил. Он был почти такой же высокий, как он сам, но худой, как кнут кучера. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад с помощью медвежьего жира. Он выглядел уверенным, но не персоной, внушающей страх.
Мужчина рассматривал его с таким же интересом. Уильям кашлянул, прочищая горло, затем протянул руку.
- Ваш слуга, сэр. Я Уильям Рэнсом.
- О, я знаю вас достаточно хорошо, - сказал мужчина с довольно странной ноткой в голосе. Он протянул руку и крепко пожал руку Уильяма. - Иэн Мюррей. Мы встречались. - Его взгляд пробежал по изорванной, растрепанной одежде Уильяма, по его расцарапанному потному лицу и заляпанным грязью сапогам. - Выглядите немного лучше, чем в прошлый раз, но ненамного.
Мюррей снял котелок с огня и поставил на землю. Затем на короткое время положил нож на угли, вытащил и сунул лезвие в сковородку, наполненную водой. Горячий металл зашипел, и над сковородкой поднялось облачко пара.
- Готовы? - спросил он.
- Да.
Уильям встал на колени возле большого ствола поваленного тополя и положил на него раненную руку. Она довольно сильно распухла; большой обломок занозы чернел под кожей, болезненно воспаленная кожа вокруг него стала полупрозрачной от гноя.
Могавк, а он не мог думать о нем иначе, несмотря на имя и акцент, посмотрел на него, вопросительно приподняв брови.
- Это вас я слышал раньше? Вы кричали, - он взял запястье Уильяма.
- Да, я кричал, - ответил Уильям натянутым тоном. - На меня набросилась змея.
- О, - рот Мюррея слегка дрогнул. - Вы кричали, как девчонка, - сказал он, возвращаясь к работе, и опустил нож.
Уильям издал глубокий нутряной звук.
- Да, это лучше, - сказал Мюррей. Он коротко улыбнулся, словно про себя, и, крепко сжав запястье Уильяма, аккуратно разрезал кожу рядом с занозой, открыв ее примерно на шесть дюймов. Отогнув кожу острием ножа, он выдернул большую занозу, затем аккуратно выковырял более мелкие обломки.
Вытащив, сколько мог, он обернул ручку котелка куском своего рваного пледа, поднял его и вылил парящую воду на открытую рану.
Уильям издал куда более нутряной звук, на этот раз сопровождаемый словами.
Мюррей покачал головой и укоризненно цокнул языком.
- Ладно. Полагаю, мне придется не дать вам умереть, потому что, если вы умрете, то обязательно попадете в ад с такими выражениями.
- Я не собираюсь умирать, - коротко сказал Уильям. Он тяжело дышал и вытер лоб свободной рукой. Он осторожно поднял раненную руку и стряхнул с кончиков пальцев окрашенную кровью воду, хотя от этого у него закружилась голова, и он довольно неожиданно сел на бревно.
- Наклоните голову между коленами, если она кружится.
- Не кружится.
На это не последовало никакого ответа, только звуки жевания. Ожидая, пока закипит чайник, Мюррей зашел в воду и вытащил несколько пригоршней какой-то сильно пахнущей травы, которая росла возле берега. Сейчас он жевал листья, выплевывая получившиеся зеленые комки на кусок ткани. Вытащив из своего мешка довольно сморщенную луковицу, он отрезал от нее большой ломтик и критически посмотрел на него, но, казалось, решил, что он пойдет и не пережеванный. Он добавил его к зеленым кучкам и аккуратно сложил ткань.
Получившийся пласт он наложил на рану и обмотал полосками ткани, оторванными от полы рубашки Уильяма.
Мюррей задумчиво взглянул на него.
- Вы очень упрямый, да?
Уильям уставился на шотландца, возмущенный этим замечанием, хотя на самом деле ему неоднократно говорили друзья, родственники и военное начальство, что его упрямство однажды убьет его. Но это же не написано на его лице!
- Что, черт возьми, вы имеете в виду?
- Я не думал оскорбить вас, - спокойно сказал Мюррей и наклонился, чтобы зубами завязать узелок на импровизированной повязке. Он отвернулся и сплюнул нитки. - Я надеюсь, вы такой, потому что до помощи довольно далеко, и будет хорошо, если вы достаточно упрямы, чтобы не умереть по дороге.
- Я сказал, что я не собираюсь умирать, - уверил его Уильям. - И мне не нужна помощь. Где ... Как далеко мы от Дисмал-тауна?
Мюррей пожевал губами.
- Довольно далеко, - ответил он и приподнял одну бровь. - У вас там дела?
Уильям мгновение размышлял, но кивнул головой. Ничего страшного, если он расскажет.
Мюррей снова приподнял бровь.
- Какие же?
- У меня ... там дело к некоторым джентльменам, - когда он это сказал, его сердце дернулось. Христос, книга! Он был так занят разнообразными испытаниями и приключениями, что истинная важность ее потери не приходила ему в голову.
Помимо развлечения и использования ее в качестве палимпсеста для его собственных размышлений, книга была жизненно важна для миссии. В ней было несколько тщательно размеченных отрывков, код которых давал ему имена и местонахождение людей, которых он должен был посетить, и, что более важно, то, что он должен им сказать. Он мог вспомнить немало имен, подумал он, но остальное ...
Его тревога была так велика, что затмила болезненную пульсацию в руке, и он резко вскочил, охваченный желанием броситься обратно в Грейт-Дисмал и начать прочесывать болото дюйм за дюймом, пока не найдет книгу.
- Вы в порядке? - Мюррей тоже встал и смотрел на него со смесью любопытства и беспокойства.
- Я ... да. Просто ... я кое о чем подумал, вот и все.
- Ну, лучше подумать об этом, сидя, хорошо? Вы сейчас упадете в огонь.
Глаза Уильяма ослепило светом. Пульсирующие точки тьмы и света закрыли большую часть лица Мюррея, но выражение тревоги на нем было все еще заметно.
- Я ... да, - он сел даже более резко, чем вскочил. Холодный тяжелый пот внезапно выступил на лице. Ладонь на его здоровой руке заставила его лечь, и он послушался, смутно чувствуя, что это лучше, чем упасть в обморок.
Мюррей издал встревоженный шотландский звук и пробормотал что-то нечленораздельное. Уильям чувствовал, как мужчина неуверенно навис над ним.
- Я в порядке, - сказал он, не открывая глаз. - Мне просто ... нужно немного отдохнуть.
- Ммфм.
Уильям не мог сказать, означал ли этот звук поддержку или тревогу, но Мюррей ушел, вернувшись через мгновение с одеялом, которым он молча укрыл Уильяма. Уильям сделал слабый благодарный жест, не в силах говорить, так как его зубы начали стучать от холода.
Его ноги болели уже некоторое время, но он игнорировал это, чтобы двигаться дальше. Теперь его охватила такая пронзительная боль, что ему хотелось громко стонать. Чтобы удержаться, он подождал, пока зубы престанут стучать, чтобы можно было говорить, и позвал Мюррея.
- Вы знаете Дисмал-таун, сэр? Вы бывали там?
- Да, иногда, - он мог видеть темный силуэт Мюррея у костра и слышать лязг металла о камень. - Название ему очень подходит.
- Ха, - слабо произнес Уильям. - Надо думать. И вы случайно не в-в-встречали мистера Вашингтона?
- Пять или шесть штук. У генерала много кузенов.
- Г-г ...
- Генерал Вашингтон. Может быть, вы слышали о нем? - в шотландском голосе могавка слышался явный намек на усмешку.
- Я, да. Но, конечно же ... - его голос оборвался, и он собрался с силами, приведя в порядок свои блуждающие мысли. - Мистер Генри Вашингтон. Он тоже родственник генерала?
- Насколько я знаю, любой по имени Вашингтон в пределах трехсот миль является родственником генерала, - Мюррей, наклонившись над мешком, вытащил что-то большое и меховое со свисающим длинным голым хвостом. - Почему?
- Я ... ничего, - озноб уменьшился, и он испустил длинный благодарный вздох, напряженные мышцы живота расслабились. Но слабые нити настороженности пробивались сквозь сгущающийся туман лихорадки. - Мне говорили, что мистер Генри Вашингтон - известный лоялист.
Мюррей в удивлении повернулся к нему.
- Кто, ради Брайд, мог сказать вам такое?
- Очевидно, кто-то сильно ошибался, - Уильям прижал ладони к глазам. Его раненная рука болела. - Что это? Опоссум?
- Ондатра. Не беспокойтесь, она свежая. Я убил ее как раз перед нашей встречей.
- О, хорошо, - он почувствовал себя удивительно уютно и не мог сказать - почему. Не из-за ондатры. Он ел их довольно часто и находил их мясо вкусным, хотя лихорадка лишила его аппетита. Он чувствовал, что ослабел от голода, но есть не хотелось. Нет, из-за этого "не беспокойтесь", произнесенным добрым, спокойным тоном с шотландским акцентом. Конюх Мак часто говорил ему так, была ли это проблема с пони, который его сбросил, или ему не позволяли ехать в город с дедушкой. "Не беспокойтесь, все будет хорошо".
От потрескивания шкуры, отделяемой от лежащих под ней мускулов, у него на мгновение закружилась голова, и он закрыл глаза.
- У вас рыжая щетина.
Донесся до него голос Мюррея, полный удивления.
- Вы только сейчас это заметили? - сердито сказал Уильям и открыл глаза. Цвет бороды смущал его; в то время как волосы на голове, груди и конечностях были приличного темно-каштанового цвета, на подбородке и в интимных местах они имели неожиданно яркий оттенок, который оскорблял его. Он брезгливо брился даже на корабле или в пути, но его бритва, разумеется, исчезла вместе с лошадью.
- Ну, да, - мягко сказал Мюррей. - Полагаю, раньше я несколько отвлекся. - Он замолчал, сосредоточившись на своей работе, и Уильям попытался расслабиться, надеясь немного поспать. Он очень устал, но уснуть не мог; перед его закрытыми глазами возникали повторяющиеся образы болота, видения, которые он не мог ни игнорировать, ни отбросить.
Корни, похожие на петли силков, грязь, вонючие коричневые комки влажного свиного дерьма, тревожно похожего на человеческое ...
Мертвые листья, плывущие по воде, как коричневое стекло, отражения, разбивающиеся о его голени ... слова в воде, поблекшие страницы его книги, издевательски опускающиеся в глубину ...
Небо, такое же головокружительное, как озеро, ощущение, что он может упасть вверх так же легко, как и вниз, и утонуть в насыщенном водой воздухе ... утонуть в собственном поту ... Молодая женщина, слизывающая пот с его лица, навалившись на него горячим и надоедливым телом, так что он крутился и вертелся, но не мог избежать ее подавляющего внимания ...
Пот собирался у него за ушами в волосах ... медленно наливался большими жемчужинами в щетине его вульгарной бороды ... застывал на коже ... Одежда превратилась в капающий саван ... Женщина все еще была здесь, теперь мертвая ... мертвая тяжесть на его грудь, прижимающая его к ледяной земле ...
Туман и ползущий холод ... Белые пальцы лезут ему в глаза и в уши. Он должен держать рот закрытым, иначе он проникнет внутрь него ... Белый.
Он, содрогаясь, сжался в клубок.
Наконец, Уильям уснул и проснулся некоторое время спустя к густому аромату жареного мяса. Прижавшись к нему, лежал, похрапывая, большой пес.
- Иисус, - произнес он, со смущением вспомнив молодую женщину в своем сне. Он слабо толкнул пса. - Как он здесь оказался?
- Это Ролло, - сказал ему с упреком Мюррей. - Я заставил его лечь рядом с вами для тепла. Вас трясло от лихорадки, если вы не заметили.
- Я заметил, - Уильям с трудом выпрямился и заставил себя сесть, но снова улегся на безопасном расстоянии от собаки, которая теперь лежала на спине, задрав лапы, и больше походила на гигантское мохнатое мертвое насекомое. Уильям провел рукой по своему влажному лицу, пытаясь убрать этот образ из головы, пока он не проник в его лихорадочные сны.
Наступила ночь, и над головой открылось небо, чистое, пустое и бездонное, без луны, но со сверкающими далекими звездами. Он подумал об отце своего отца, умершем задолго до его рождения, известном астрономе-любителе. Отец часто брал его, а иногда и мать, лежать на лужайках в Хелуотере, смотреть на звезды и слушать про созвездия. Эта холодная иссиня-черная пустота заставляла лихорадочно дрожать кровь, но тем не менее звезды дарили утешение.
Мюррей тоже смотрел вверх с отстраненным выражением на татуированном лице.
Уильям лежал на спине, прислонившись к бревну, и пытался размышлять. Что делать ему дальше? Он все еще пытался переварить новость о том, что Генри Вашингтон и, следовательно, остальные его контакты в Дисмал-тауне были повстанцами. Правду ли говорил этот странный шотландский могавк? Или с какой-то своей целью пытался ввести его в заблуждение?
Хотя с какой? Мюррей ничего не знал об Уильяме, кроме его имени и имени его отца. И лорд Джон был частным лицом, когда они встречались несколько лет назад во Фрейзерс-Ридже. Мюррей не мог с уверенностью знать, что Уильям является британским солдатом, тем более шпионом, и не мог знать про его миссию.
А если он не хотел ввести его в заблуждение и был правдив в сказанном ... Уильям сглотнул, рот у него стал сухой и липкий. Тогда у него не много выбора. Что случилось бы, если бы он попал в гнездо мятежников в таком отдаленном месте, как Дисмал-таун, и беспечно раскрыл себя и свою миссию? "Они бы повесили тебя на ближайшем дереве, - холодно сказал его мозг, - и бросили твое тело в болото". Что еще?
Что привело к еще более неприятной мысли: как капитан Ричардсон мог так ошибиться?
Он яростно замотал головой, пытаясь привести мысли в порядок, но в результате у него снова закружилась голова. Однако это движение привлекло внимание Мюррея; он посмотрел в его сторону, и Уильям импульсивно заговорил.
- Вы сказали, что вы могавк?
- Да.
Глядя на татуированное лицо, на темные глаза, Уильям в этом не сомневался.
- Как это случилось? - торопливо спросил он, чтобы Мюррей не подумал, что он сомневается в его словах. Мюррей заметно поколебался, но ответил.
- Я женился на женщине из кахиен-кехака. Я был принят в клан волка людей из Снейктауна.
- А ... ваша жена ...?
- Я больше не женат, - было сказано без враждебности, но таким тоном, который не предполагал дальнейшего разговора на эту тему.
- Мне жаль, - формально произнес Уильям и замолчал. Озноб возвращался и, несмотря на свое нежелание, он откатился от бревна, натянул одеяло по самые уши и прижался к псу, который вздохнул громко пустил газы, но не пошевелился.
Когда лихорадка снова отпустила его, он погрузился в сон, теперь полный жестокости и ужаса. В его разуме он каким-то образом стал индейцем, и его преследовали другие дикари, которые превращались в змей. Змеи превращались в корни деревьев, которые ползали в извилинах его мозга, разрывая его череп, освобождая его для новых гнезд змей, свертывающихся петлями ...
Он снова проснулся, весь в поту и с болью в костях. Он попытался встать, но обнаружил, что руки его не слушаются. Кто-то встал на колени рядом с ним, шотландец, могавк ... Мюррей. Он вспомнил имя с каким-то облегчением и с еще большим облегчением понял, что Мюррей держит фляжку у его губ.
Это была вода из озера; он узнал ее странную свежую горечь и жадно выпил.
- Спасибо, - хрипло произнес он и вернул пустую фляжку. Вода придала ему достаточно сил, чтобы сесть. Его голова все еще кружилась от лихорадки, но кошмары отступили, по крайней мере, на данный момент. Он вообразил, что они притаились в ожидании прямо за маленьким пятном света, создаваемым огнем, и решил, что он больше не будет спать ... пока.
Боль в руке стала сильнее, жаркая пульсация пробегала от кончиков пальцев до середины плеча. Стремясь держать и боль, и ночь на расстоянии, он предпринял еще одну попытку заговорить.
- Я слышал, что могавки считают не достойным мужчины показывать страх ... и что, если их схватит и подвергнет пыткам враг, они не выкажут никаких признаков страдания. Это правда?
- Во-первых, вы стараетесь не попадать в такое положение, - очень сухо сказал Мюррей. - Но если это случится ... вы должны проявить мужество, вот и все. Поете предсмертную песню и надеетесь хорошо умереть. А для британского солдата разве по-другому? Вы бы не хотели умереть трусом, не так ли?
Уильям наблюдал за мерцающими узорами под своими закрытыми веками, горячими и постоянно меняющимися вместе с огнем.
- Нет, - согласился он. - И это не так уж и отличается ... я имею в виду надежду умереть хорошо, если придется. Но, скорее всего, вас просто застрелят или ударят по голове, если вы солдат, а не станут медленно мучить до смерти. Если вы не столкнетесь с дикарями, конечно. А вы когда-нибудь видели, как кто-то умирает под пытками? - с любопытством спросил он, открывая глаза.
Мюррей протянул длинную руку и повернул вертел, но сразу не ответил. В свете костра было видно его непроницаемое лицо.
- Да, видел, - сказал он, наконец.
- Что с ним делали? - он сам не понимал, почему спросил. Вероятно, чтобы отвлечься от пульсирующей боли в руке.
- Вы не захотите знать, - произнес Мюррей решительным тоном. Он никоим образом не хотел поощрять его дальнейшие расспросы. Однако интерес Уильяма резко возрос.
- Захочу.
Губы Мюррея сжались, но Уильям знал несколько способов получить информацию и был достаточно умен, чтобы сохранять молчание, просто не сводя глаз с мужчины.
- Содрали кожу, - сказал Мюррей, наконец, и потыкал палкой в огонь. - Маленькими кусочками. Воткнули горящие еловые щепки в содранные места. Отрезали половые органы. Затем соорудили огонь у его ног и жгли его, пока он не умер от шока. Это ... заняло некоторое время.
- Надо думать, - Уильям пытался вообразить картину пыток и слишком хорошо это представил, так что ему пришлось отвести взгляд от почерневшего скелета ондатры, освобожденного от плоти.
Он закрыл глаза. Боль в руке пульсировала с каждым ударом сердца, и он попытался не думать об ощущениях, вызываемых горящими еловыми щепками, которые втыкают в плоть.
Мюррей молчал. Уильям даже его дыхания не мог услышать. Но он знал так же точно, словно был в голове могавка, что он тоже воображал себе эту сцену ... хотя в его случае, это было не обязательно. Ему достаточно было вспомнить.
Уильям слегка шевельнулся, послав огненный шквал боли по руке, и сжал зубы, чтобы не застонать.
- Мужчины ... вы, я имею в виду, думали, как вынесите это сами? - спросил он тихо. - Если вам придется?
- Каждый мужчина думает об этом, - Мюррей внезапно встал и отошел в дальний конец поляны. Уильям услышал журчание, но прошло некоторое время, прежде чем он вернулся.
Пробудился пес, приподнял голову и завилял хвостом при виде своего хозяина. Мюррей тихо рассмеялся и сказал что-то псу на незнакомом языке - на могавском? на шотландском? - затем наклонился и, оторвав ногу ондатры, бросил ее животному. Пес вскочил, как молния, поймал кость зубами и счастливо потрусил к дальнему краю костра, где улегся и принялся грызть свой приз.
Лишившись своего компаньона, Уильям осторожно улегся, положив голову на здоровую руку, и стал смотреть, как Мюррей очищает пучком травы лезвие ножа от крови и жира.
- Вы сказали, вы поете песню смерти. Что за песня?
Мюррей непонимающе поглядел на него.
- Я имею в виду, - Уильям искал слова для пояснения, - о чем говорится в этой песне.
- Ах, это, - шотландец смотрел на свои руки; длинные узловатые пальцы медленно скользили по всей длине лезвия. - Я слышал только одну. Двое других, которые при мне умирали под пытками, были белыми людьми, и у них не было песен смерти как таковых. Индеец, онондага, он ... Ну, в начале было много о том, кто он: я имею в виду, воин такого-то народа, клана, семьи. Потом немного о том, как сильно он презирает нас ... людей, которые собирались его убить. - Мюррей прочистил горло.
- Немного о том, чего он достиг: о его победах, убитых им доблестных воинах и о том, как они встретят его после смерти. Потом ... как он собирается пересечь ... - он замешкался, подыскивая слово, - ... путь между этим и тем, что лежит после смерти. Пропасть, наверное, сказали бы вы, хотя это слово означает больше, чем просто пропасть.
На мгновение он замолчал, но не так, как если бы закончил, а скорее, пытаясь вспомнить что-то еще. Внезапно он выпрямился, глубоко вздохнул и с закрытыми глазами начал что-то декламировать на языке, который, как Уильям предположил, был языком могавков. Это было завораживающе - ритмично повторяющиеся "н", "р" и "т", словно барабанный бой.
- Потом он немного рассказал о мерзких существах, с которыми столкнется на пути в рай, - сказал Мюррей, резко прервав декламацию. - Такие штуки, как летающие головы с зубами.
- Фу, - сказал Уильям, и Мюррей рассмеялся.
- Да, я сам бы не хотел увидеть это.
Уильям мгновение размышлял.
- Песню составляют заранее ... на случай необходимости, я имею в виду? Или просто, эм-м, доверяются вдохновению?
Мюррей, кажется, был в замешательстве. Он моргнул и отвел глаза.
- Я ... ну ... обычно о таком не говорят. Но, да ... у меня есть несколько друзей, которые рассказали мне немного о том, что, как они думают, будет в их песне.
- Хм-м, - Уильям перевернулся на спину, глядя на звезды. - Песнь смерти поется только под пытками? А что если вы просто больны, но думаете, что умрете?
Мюррей прекратил очищать нож и подозрительно посмотрел на него.
- Вы ведь не собираетесь умирать, нет?
- Нет, просто интересно, - успокоил его Уильям. Он не думал, что он умирает.
- Ммфм, - протянул шотландец с сомнением. - Ну, вы поете песню, если уверены, что умрете. Не имеет значения - почему.
- Но хотя больше чести, - предположил Уильям, - если поете ее, когда в вас втыкают горящие щепки?
Шотландец громко расхохотался и вдруг стал совсем не похож на индейца. Он потер костяшками пальцев рот.
- Честно говоря ... этот онондага ... Я не думаю, что он хорошо ее пел, - выпалил Мюррей. - Однако кажется неправильным критиковать. Я имею в виду, что не могу сказать, что сделал бы лучше в данных обстоятельствах.
Уильям тоже рассмеялся, но затем оба мужчины замолчали. Уильям подумал, что Мюррей, как и он, воображал себя привязанным к столбу, готовым подвергнуться ужасным пыткам. Он посмотрел вверх, в пустоту над головой и сочинил несколько строк: "Я, Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, граф ..." Нет, ему никогда не нравилась эта череда имен. "Я, Уильям... - неясно подумал он. - Уильям ... Джеймс ..." Джеймс было его секретным именем; он не вспоминал о нем годами. Но лучше, чем Кларенс. "Я, Уильям". Что еще можно было сказать? Пока не так много. Нет, ему лучше не умирать, пока он не сделает что-то достойное настоящей песни о смерти.
Мюррей молчал, огонь отражался в его серьезных глазах. Наблюдая за ним, Уильям подумал, что у этого шотландского могавка песня смерти была готова уже некоторое время. Вскоре он уснул под треск огня, горя от жара, но ободренный.
Он бродил в тумане мучительных снов, в которых черные змеи преследовали его по бесконечному шатающемуся мосту над бездонной пропастью. Летающие желтые головы с радужными глазами набрасывались на него стаями, их крошечные зубы, острые, как у мыши, вонзались в его плоть. Он махнул рукой, чтобы отогнать их, и боль, пронзившая руку при этом движении, разбудила его.
Было еще темно, хотя прохладный свежий воздух говорил, что рассвет не за горами. Прикосновение к его лицу заставило его вздрогнуть, вызвав новый озноб.
Кто-то сказал что-то, чего он не понял, и, все еще опутанный миазмами лихорадочных снов, он подумал, что это, должно быть, одна из змей, с которыми он разговаривал раньше, прежде чем они погнались за ним.
Рука коснулась его лба, и большой палец приподнял веко. Перед затуманенным во сне зрением мелькнуло насмешливое лицо индейца.
Он издал раздраженный звук и отдернул голову, моргая. Индеец что-то вопросительно сказал, и знакомый голос ответил. Кто ... Мюррей. Имя, казалось, плавало рядом, и он смутно вспомнил, что сам Мюррей сопровождал его во сне, упрекая змей суровым голосом с шотландской картавостью.
Сейчас он говорил не по-английски, и даже не на странном языке Хайленда. Уильям с усилием повернул голову, хотя тело занемело от холода.
Несколько индейцев сидели вокруг костра на корточках. Один, два, три ... шестеро. Мюррей сидел на бревне, разговаривая с одним из них.
Нет, семеро. Один находился рядом с ним, наклонившись и вглядываясь в его лицо.
- Ты умираешь? - спросил он со слабой заинтересованностью.
- Нет, - ответил Уильям сквозь стиснутые зубы. - Кто, черт побери, вы такой?
Индейца, кажется, его вопрос позабавил, потому что он повернул голову и повторил его своим товарищам. Они все рассмеялись, а Мюррей посмотрел в его направлении и поднялся.
- Кахиен-кехака, - ответил нависающий над ним мужчина и усмехнулся. - Кто, черт побери, ты такой?
- Мой родственник, - коротко сказал Мюррей, прежде чем Уильям смог ответить. Он оттолкнул индейца и присел рядом с Уильямом. - Все еще жив?
- Очевидно, - он нахмурился на Мюррея. - Может быть, представишь меня своим ... друзьям?
Первый индеец разразился смехом и, очевидно, перевел его слова другим; два или три индейца подошли и с интересом уставились на него. Они решили, что это смешно.
Мюррей казался существенно менее веселым.
- Мой родственник, - повторил он сухо. - Один из них. Хочешь пить?
- У тебя много родственников ... кузен. Да, пожалуйста.
Он с трудом выпрямился, опираясь на одну руку и не желая покидать комфорт своего мокрого от росы одеяла, однако повинуясь инстинктивному побуждению встать на ноги. Мюррей, казалось, хорошо знал этих индейцев, но его губы и плечи были напряжены. И совершенно ясно, что он назвал Уильям своим родственником, потому что, если бы он не ...
"Кахиен-кехака". Так ответил индеец на его вопрос, и это не было его именем, вдруг понял Уильям. Это было то, кем он являлся. Мюррей употребил это слово вчера, когда отослал двух минго.
"Я Кахиен-кехака, - сказал он. - Могавк. Они меня боятся". Он произнес это, просто констатируя факт, и Уильям не хотел заострять на этом внимание, учитывая обстоятельства. Увидев, что представляли собой могавки, он смог оценить благоразумие минго. Могавки излучали добродушную свирепость, за которой скрывалась небрежная самоуверенность, вполне приличествующая мужчинам, готовым петь, пусть и плохо, в то время как их кастрируют и сжигают заживо.
Мюррей подал ему фляжку, и он жадно отпил, затем плеснул водой себе в лицо. Почувствовав себя немного лучше, он пошел отлить, затем подошел к огню и сел на корточки между двумя храбрецами, которые смотрели на него с нескрываемым любопытством.
Только человек, приоткрывший ему веко, говорил по-английски, но остальные кивнули ему сдержанно, но достаточно дружелюбно. Уильям взглянул через огонь и отпрянул, чуть не потеряв равновесие. Длинная рыжевато-коричневая туша рыси лежала в траве за костром, и на ее боках отражался свет.
- Она мертва, - спокойно сказал Мюррей, увидев его испуг. Могавки рассмеялись.
- Догадался, - ответил он так же спокойно, хотя его сердце все еще колотилось от потрясения. - Так ей и надо, если это та, что угнала мою лошадь. - Теперь присмотревшись, он увидел другие туши за пределами огня. Маленький олень, поросенок, пятнистая кошка и две-три цапли, маленькие белые холмики в темной траве. Что ж, этим объяснялось присутствие могавков на болоте: они пришли на охоту, как и все остальные.
Наступал рассвет; слабый ветерок шевелил влажные волосы на его шее и доносил до него запах крови и мускуса животных. И его разум, и его язык казались тупыми и медлительными, но ему удалось произнести несколько слов похвалы успехам охотников; он умел быть вежливым. Переводивший его Мюррей выглядел удивленным, хотя и довольным, обнаружив, что у Уильяма есть манеры. Уильям не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы обидеться на его удивление.
Разговор, ставший общим, велся по большей части на могавке. Индейцы не проявляли особого интереса к Уильяму, хотя человек рядом с ним дружески протянул ему кусок холодного мяса. Он кивнул в знак благодарности и заставил себя съесть его, хотя он скорее бы проглотил подошву своего сапога. Он почувствовал себя нехорошо и, покончив с мясом, вежливо кивнул индейцу рядом с ним и снова лег, надеясь, что его не вырвет.
Увидев это, Мюррей указал подбородком в сторону Уильяма и сказал что-то своим друзьям на могавке, закончив каким-то вопросом.
Говорящий на английском, невысокий коренастый парень в клетчатой шерстяной рубашке и оленьих штанах, пожал плечами в ответ, затем встал и снова склонился над ним.
- Покажи мне эту руку, - сказал он и, не дожидаясь, пока Уильям подчинится, поднял его запястье и закатал рукав рубашки. Уильям едва не потерял сознание.
Когда черные точки перестали кружиться перед его глазами, он увидел, что Мюррей и еще два индейца присоединились к первому. Все они смотрели на его открытую руку в явном ужасе. Он не хотел смотреть, но рискнул бросить взгляд. Его предплечье гротескно распухло, почти в два раза больше обычного, и темно-красные полосы бежали из-под туго забинтованного компресса вниз по руке к запястью.
Англоговорящий - как его называл Мюррей? Росомаха, подумал он, но почему? - вытащил нож и разрезал повязку. Только после того, как ее сняли, Уильям понял, насколько она была неудобна. Он подавил желание потереть руку, чувствуя покалывание возвращающегося кровообращения. Булавки и иглы, черт возьми. Ему казалось, что его руку облепила масса жалящих огненных муравьев.