В дождливые дни мы, пяти-шестилетняя малышня, обычно собирались в нашем штабе под крышей пятиэтажного п-образного дома, что в Капельском переулке. Без шума и толкотни мы проскальзывали меж деревянных перекрытий, рассаживались на скамейке в маленькой каптерке на чердаке, замусоренным хабариками, газетными обрывками, бутылками, консервными банками. Здесь мы выслушивали друг друга. Иногда, от нечего делать, разгребали золу, приподнимали небольшие напольные доски, и искали монеты, колечки, сережки или старые пуговицы... Для этих целей у нас стояли в углу два "голика"*.
В тот весенний день Тля-Тля, мой друг, и Мартын вдруг о чем-то заспорили, я прислушался, но ничего так и не понял.
Дома, засыпая, я заново прокручивал жаркую говорильню ребят. И не мог себе представить, как можно видеть дома "кино" и еще из какого-то ящика, да на огромном расстоянии от моего "Перекопа". Именно об этом, убежденно, размахивая руками, громко говорил Мартын.
"Наверное - это, как в театре, - думал я, - а маленькие фигурки, домики, поля, деревья, небо - все рисованное, или сделанное из папье-маше, как елочные игрушки. Но, как все двигается, говорит?"
С таким непонятием я и заснул. И приснился мне сон о Саиде, которого придумал и часто рассказывал мне о его путешествиях Тля-Тля. Вообще, я никогда не мог отделить кино от действительности и удивлялся, что не могу пересказать даже то, что сам видел во сне. Фильмы служили мне, устремляли. После них усиливалась моя страсть к чтению. Стоило мне посмотреть "Небесный тихоход" и я ищу в библиотеке книги о Чкалове, о самолетах. А белое, обещающее, полотно экрана, дрожащий, бегущий откуда-то сзади луч, так притягивали и манили...
Как-то я проснулся ночью. Мама и тетя Ида сидели на кровати обнявшись, и плакали. Так я узнал: закончилась война с фашистами.
Утром я вышел, в казавшейся мне огромным двор (годы спустя, я побывал в нем, конечно, двор был обычным, больше маленьким, чем большим...) с двумя клумбами по краям, в центр которых мы втыкали палки-флажки, когда играли в "казаки-разбойники".
Двор гудел, как растревоженный улей, народу везде тьма-тьмущая. Так много людей я видел только в войну, когда стояли длинные, змеиные очереди бабушек и дедушек за сахаром и мукой, целясь в большие, железные двери склада, что распахивались с утра совсем рядом с моим подъездом.
Сегодня, наверное, вся Москва высыпала во дворы, на улицы, несмотря на ненастную, дождливую погоду. Все обнимались, танцевали, смеялись и плакали...
Но мне больше запомнился вечер и салют: очень долгий, разноцветный, бухающий, самый настоящий артиллерийский гром. Нам, мальчишкам, всегда казалось, что во время многочисленных победных, московских салютов, ракетчики лежат и стреляют с крыши и нашего дома, уж, больно много по утрам мы во дворе находили разноцветных, металлических кружков, на них мы потом играли в "расшибалку".
Но ошарашил меня не сам этот ликующий салют, ни даже аэростаты с флагами, напоминающие покачивающихся в воде рыб с травинкой под брюшком, а столбы света, уходящие в небо. Их было так много, они в таком беспорядке стремительно гонялись друг за другом, кружились, пересекались, будто рвали, раскалывали черный небесный свод на маленькие кусочки. "Вот так, - подумалось мне тогда, - наши солдаты побеждали фашистов".
Утром с Тля-Тлей мы побежали на Первую Мещанскую. Огромные прожектора стояли у края тротуаров. Нам был знаком их столбовой, длинный свет во время бомбежек. Это они шарили ночное небо ярко-светлыми лучами, искали немецкие бомбардировщики, и, как говорили большие ребята, пытались поймать фашистский самолет, ослепить летчика, или перекрестьем двух лучей осветить, показать цель зенитчикам.
Через месяц, как и сказала Мама, приехали с фронта Папа и дядя Яша, почему-то, с тросточкой. Оба сильные, красивые, в офицерских мундирах, и с медалями на груди.
"Командиры! - сказал я сестренке Люде, значит, гордился.
Папа привез мне полевой бинокль в кожанном чехле с непонятными буквами на корпусе, Людоньке - набор красок и карандашей, а Дядя Яша подарил мне маленький немецкий перочинный нож (он и сейчас со мной, только облатка корпуса "слиняла"). Я, как всякий мальчишка, наверное, очень радовался биноклю и ножику, а уж, как хотелось показать всем подарки, можете себе представить. Вполне возможно, во дворе я очень хвастался перед ребятами. И они придумали...
Вечером Папа, дядя Яша, Мама, тетя Ида, сестренка Люда и я сидели за праздничным столом, ели очень вкусную картошку, Папа даже заставил меня сделать глоток водки из своей рюмки. Вдруг раздался легкий стук в окно. Жили мы в комнате на первом этаже. Папа поднялся, откинул занавеску, выглянул. Никого. Снова посидели. Опять стук... Папа встал, взял с тумбочки свой полевой фонарь, плоский, как пачка папирос "Казбек" (я долго изучал его намедне: включал и выключал бесчисленное количество раз). Дядя Яша и Мама пытались остановить Папу. Куда там... Может быть, Папа был не в себе, не знаю.
Когда мы вышли из подъезда, Папа, я хорошо это видел, вдруг расстегнул кабуру и вынул пистолет, прижал его к ноге. На дворе было темно, угадывалось какое-то людское движение у подъездов, но у нашего окна никого не было. Папа подошел, осветил ставни фонарем. Увидел маленький камушек, привязанный к концу нитки, пришпиленной кнопкой к оконной раме. Повернулся ко мне и спросил:
- Что это?
- Постукалочка... - Я больше ничего не сказал, как язык проглотил, весь напрягся, наверное, от испуга.
- Сейчас мы им...- То ли серьезно, то ли смеясь, сказал Папа и двинулся по нитке, освещая ее фонарем.
Мы прошли немного. Нитка уходила в проем подвала. Я тронул Папу, выдавил:
- Там ребята...
Папа ослепил меня фонарем и весело спросил:
- Что ж ты сразу не сказал...
- Я....
Папа положил руку на мою голову, легонько потрепал меня за волосы:
- Ах, разбойники...
И повернул назад.
На следующий день к вечеру мы все поехали на Красную площадь. Долго ждали переполненного, душного тролейбуса. Наконец, доехали, вышли у Кузнецкого моста.
Что там творилось? Так много радостных лиц, знамен, цветов, я не видел потом, даже на демонстрациях. Военных хватали, обнимали, подбрасывали. Схватили и Папу и я не слышал больше никогда такого веселого смеха моего "летающего" отца.
С трудом мы вышли на улицу Горького (сегодня Тверская). Здесь людей было еще больше. Огромная масса прижатых друг к другу черно-серых пальто стояла у окна "Гастронома". За стеклом массивный деревянный ящик на подставке мигал игрушечным глазком, как фонарик. Мы подошли поближе.
- Это же телевизор, - сказал дядя Яша,- Я видел его в немецких домах...
Папа посадил меня на плечи. И впервые не на большом экране в кино, а из небольшого ящичного окошка лучилось и мигало мне неяркое сияние двигающихся, говорящих фигур, мчащихся машин, взрывы, выстрелы. Я сразу узнал - шел фильм "Секретарь райкома" про хитрого командира партизанского отряда. Я не один раз смотрел его и хорошо помню, как Кочет, так звали нашего командира, обманывал и побеждал немецкого офицера.
Как мы добирались домой, я не помню, но этот маленький экран КВНа, который чуть позже активно втемяшился в послевоеннную людскую жизнь, удивил меня несказанно, он вскоре покорил не только мое поколение, но сделал жизнь многих воистину невыносимой...
* - веник из сухих прутьев.
МОЛЧАЛИВОЕ УЧАСТИЕ
Прошли несколько лет... Мы живем в Ленинграде на Московском проспекте*. Я учусь в седьмом классе.
Учеба мне давалась легко. Особенно любил тихие вечера, когда садился под своей "гусиной лампой" готовить домашние задания. У меня был обычный стиль работы, я начинал всегда с легких заданий, а заканчивал математикой, задачи которой обязательно "добивал", каких бы трудов они не стоили, чтобы утром, придя в класс, по-царски разрешать списывать желающим...
Второй год тренируюсь на кафедре фехтования института физкультуры им. П.Ф.Лесгафта. На одной из первых тренировок, когда я добирался до улицы Декабристов, что недалеко от академического театра оперы и балета им С.М.Кирова" ( быв. и теп. Мариинский ) в отчаянный, осенний ливень и весь до майки промок, даже опоздал на построение, Вера Григорьевна Булочко, наш тренер, сказала нам:
- Теперь мы будем тренироваться по-новому...
И долго говорила о том, что нас будут учить, как нужно быстро восстанавливать силы, что надо кушать не только один суп и дешевые конфеты, как предупреждать ушибы, растяжения, о том, что каждое воскресенье мы будем бегать кроссы в парке, плавать в бассейне, играть в футбол...
И после паузы добавила:
- Я уверена, среди вас стоит олимпийский чемпион...**
А время - то было такое, что фехтование в союзе только-только поднимало голову, далеко отстав от Франции, Англии, Италии... Достаточно того, что после года занятий(!) я занял седьмое место на чемпионате Ленинграда по своему возрасту.
Потом Вера Григорьевна обвела всех взглядом и велела Жене Фараонову и мне подойти к ней после тренировки.
Тренировка закончилась. Мы, потные, усталые, уже несколько минут вертимся около Веры Григорьевны, пока она что-то пишет в журнале. Наконец, она положила ручку, повернулась к нам и сказала:
- 25 сентября, в воскресенье, мы втроем поедем на ленинградскую телестудию, там я буду рассказывать о фехтовании, а вы покажете основные приемы атаки и защиты, подеретесь несколько минут в вольном бою. На тренировках мы еще это будем репетировать...
Вы думаете, что мы обрадовались, или разволновались? Так - нет! Мы не сомневались - сделаем все, что умеем. Это естественная реакция мальчишек, не умеющих еще адекватно оценивать предстоящие события.
В воскресенье мы приехали на телестудию. Нас провели в большой, затемненный павильон. Вскоре к нам подошла худенькая, молодая женщина, о чем-то переговорила с Верой Григорьевной, потом на небольшом постаменте в центре павильона, развела нас, поставила Веру Григорьевну в центре и чуть впереди, повернулась и серьезно сказала:
- Начнете и закончите показывать ваше фехтование по команде Веры Григорьевны...- здесь она улыбнулась.
Включили осветители. Три маленькие глаза на небольших колесах устремились на нас со всех сторон. Через несколько минут нам, в наших плотных, стеганных костюмах стало, уж, очень жарко.
Потом Вера Григорьевна много говорила о фехтовании, а мы стояли в стартовых позах и ждали ее команды.
И запомнился мне этот трехминутный показательный бой лишь небольшим сбоем, который допустила Вера Григорьевна, забыв от волнения текст, да ярким светом и жаром юпитеров, и пОтом, который застил мои глаза...
Тогда никто из моих родных или друзей меня на экране не видел. Да, ведь, я никому и не сказал об этом, даже Папа с Мамой не знали. Наверно, я не считал это чем-то особенным. Жизнь рассудила иначе: активное движение стало моей второй натурой...
*- наш дом со шпилем может увидеть сегодня каждый житель земли на сайте "Планета Земля", он так и обозначен на космической карте, как "дом со шпилем на Московском проспекте".
**- подробнее -"Арамис богини Клото"
ПЕРВОЕ, НЕОБЫЧНОЕ
Промелькнули годы в учебе, в семье, в увлечениях... Работаю в Заполярье. Уже освоился на месте главного специалиста области по питанию, но не теряю надежды занятся любимым делом, а потому постоянно и безрезультатно тереблю минздрав...
Неожиданно, через облспорткомитет получаю письмо от К. Т. Булочко, зав. кафедрой фехтования ленинградского института физкультуры. К тому времени я закончил тренерскую школу при институте.
Несколько слов об этом. Заканчивал ее я заочно. Сроки госэкзаменов совпали с кубком Советского союза в Саратове и я дерзко решил их совместить. Помню, прилетел З июля в Питер, 4 июля - сдал экзамен по теории и практике физической культуры и вечером вылетел в Саратов, 5 и 6 июля отстучал два круга, вылетел, и 7 июля уже сдавал спец.предмет...
В письме Константин Трофимович сообщал мне, что я включен в группу тренеров по оценке технических приемов ведущих фехтовальщиков на чемпионате мира по фехтованию, который пройдет летом в Москве. Конечно, я обрадовался, позвонил ему, поблагодарил.
Вообще к командировкам в те молодые годы я относился весьма пытливо, они, как маячки чего-то свежего, пионерского, освещали мою жизнь. Всегда в поездках на соревнования, в районы и города области, на конференции и симпозиумы я старался не пропустить, найти, выявить что-то ценное, интересное для работы, нужное всем...
Жаркий июль, я прилетел в Москву. В те времена полет и проезд в купейном вагоне скорого поезда до Москвы стоили примерно одинаково. Разместился я не в гостинице, а в комнате сестры Люды у метро "Бауманская", с мужем она уехала на юг.
В течение двух недель, я с неослабным интересом следил за поединками ребят, девушек, фехтующих на ярко освещенном помосте, фиксировал защитные действия рапиристов по схеме, указанной мне К.Т.Булочкой, в общем, испытывал истинное, восхищенное наслаждение... Целые дни я не покидал спортивный зал стадиона В.И.Ленина. Конечно, фехтование - это не популярные спортивные игры, в которых разбираются все, здесь, как в музыке, живописи, надо пройти школу, чтобы видеть, понимать, поэтому даже во время финалов была заполнена лишь центральная трибуна, да и то, преимущественно, нашим братом... И фехтовальные фразы, которыми обменивались соперники, хлест железных клинков звучали для нас, как мелодии лучших симфонических оркестров...
Через неделю я взял отгул с блефаритом, и целый день просидел дома в полной темноте. Бывает...
Потухли юпитеры, я отчитался перед Константином Трофимовичем, попрощался, и, вдруг, меня осенило: неплохо бы показать по телевизору поединки сильнейших фехтовальщиков мира дома, пусть посмотрят ребята, может приохотятся. И я отправился на центральное телевидение.
В те времена проход в любую контору, за исключением аппарата КПСС, был свободным.
В спортивном отделе студии сидели Владимир Маслаченко (в прошлом вратарь сборной страны по футболу) и Георгий Сурков (один из сильнейших гребцов-академистов), я познакомился с ними. На мою просьбу они ответили, что пленку пришлют... Позже я близко сошелся с Георгием, который комментировал на центральном телевидении соревнования по зимним видам спорта, популярные у нас в заснеженном Заполярье...
Через пару недель позвонили со студии, пришла пленка. Назначили время передачи.
Похоже, я впервые буду работать в прямом эфире. Конечно, волнуюсь. Кто не боится публичных выступлений? А телевидение - это коммуникация высокой интенсивности, совсем незнакомая мне.
В пору студечества я отрабатывал собственную технологию публичных выступлений ( в основе которой лежало непреложное убеждение - "я лучше всех знаю Эту тему!"), читал лекции человеко-населению, писал заметки, но это на несколько порядков иное.
За час до выступления меня приводят в порядок, припудрили лицо, чтобы не блестело, рассказывают, как надо сидеть, как негромко дышать, как говорить - не облизывать языком губы, не прикрывать рот рукой, не чмокать; поясняют, что работает та камера, на которой горит красный глазок, на нее, чуть выше объектива и смотри, когда будешь верещать...
А волнение нарастает, сердце в груди бухает, как барабан. И не мудрено, психологи установили, страх выступления перед большой аудиторией стоит на втором месте после страха смерти... Я заставляю себя поверить, что все пройдет успешно, так я упирался собственной психо-поддержкой, когда бросал курить...
- Говори свободно, - поясняет мне редактор Владимир Гультяй, - без вводных слов, пусть работает голос, только "не тряси им". Добавляй, если хочешь, жесты, они хорошо уточняют слова, но не изображай ветряную мельницу в бурю. Помни: непроницаемое лицо игрока в покер в спорте не годится, поведение и эмоции - сильнее слов! У тебя двадцать пять минут, когда будешь финишировать, сколько времени остается, я покажу на пальцах; пошла пленка - комментируй, что видишь; начну крутить кистью - заканчивай... Если разволнуешься, возьми карандаш, перекладывай... Удачи! - и отошел.
Так меня учил Владимир Гультяй. Через несколько лет его вместе с женой, телеведущей, возьмут в Москву, где случайно во время командировки я встречу их на улице Горького...
Содержание своего вступления я хорошо знал - сам писал, а с пленкой, думаю, разберусь, когда увижу...
Главное, думал я, начать... С чего? Решил - посмотрю в глазок и молча улыбнусь.. А привычное "предстартовое волнение" улетит, как мои первые слова, не сомневаюсь... Так я настраиваю себя перед самым выходом, а душа уже ищет пятки...
Пошли "Новости", меня посадили за стол, рядом телевизор, я вижу себя на экране... Гультяй посматривает на меня почти безразлично. Вдруг слышу его сипловатый голос:
- Внимание! Пошел!
Зажегся красный глазок на центральной камере, значит я на экранах... Я глубоко вдохнул, улыбнулся и начал.
После первых слов со мной что-то произошло, я напрочь забыл о невидимых зрителях, а через несколько минут пленка, будто взрыв света, как катапульта, просто выдернула меня со стола... Стоя, облокотившись о спинку стула, я не свожу взгляд с экрана, не замечаю махающего мне Гультяя,- я, будто, нырнул с головой в июльские поединки... Что я говорил? Восхищался удачными атаками и защитами, удрученно охал ошибкам, старался побольше озвучивать фехтовальные фразы, находил время оценить общую обстановку, действия арбитра, в острых ситуациях пытался найти свое решение... Даже, закричал, когда Герман Свешников нанес решающий укол французу и стал чемпионом мира!
Такой динамичной, пульсирующей скороговорки, даже при огромном желании я больше никогда не смогу повторить!
После выступления я долго не мог придти в себя, мучительно пытался оценить происшедшее. Мои размышления прервал Владимир, он медленно подошел ко мне и вся его поза: открытые, обычно прищуренные, глаза, приподнятые плечи, растопыренные кисти рук внизу, выражала крайнее удивление:
- Ну, друг мой, я думал ты будешь "трындеть", как наши трибунщики, а ты... Эмоциональный комментарий, ничего не скажешь, на нашем телевидении я давно не помню такого...
Да, подумал я, ты прав, Владимир, уже в первые годы работы, я начинаю понимать стиль социалистического общества, в котором основым, ведущим стержнем является речь, а не дело...
Позднее, я часто выступал на телестудии, и всегда "видел" зрителя, слышал свою речь, исправлял, добавлял мысли, я не выпускал из поля зрения редактора, операторов, и не обращал никакого внимания на интонации, модуляцию голосом, динамизм слов...
В том, своем первом выступлении, я был один, один в ... поле. Я искренне, доверительно рассказывал себе, что вижу, что с головой поглотило, и меня больше ничего и никто не интересовали...
ИНТЕРВЬЮ
Октябрь месяц - конец "белохвостой" осени - предвестник Полярной ночи, это время я отчаянно не любил. Приехав, после окончания института в Заполярный Мурманск, жили мы с женой Галей неплохо - в смежной двухкомнатной квартире в пятером на площади "Пять Углов" у тещи, Галины Михайловны, работали... Интересное было время. Яков, шофер "Волги" первого секретаря обкома КПСС А.Я.Денисова жили с женой одни, без детей в трехкомнатной квартире в доме напротив. Дом наш, в отличие от Яшиного, не был газифицирован и каждую неделю я покупал, стоя в длинных очередях, жбан керосина, чтобы Баба Лапа могла приготовить на керосинке, которая стояла в ванной комнате, фирменную вкуснятину - тресковые котлеты. И мы были так молоды...
Я старался первые годы в эти серые, угрюмые месяцы максимально себя нагружать, так легче, казалось мне, выдержать, а, может быть, и не заметить Полярную ночь....
После работы я съедал вкусный курник, приготовленный Бабой Лапой, выпивал чай, что-то делал по дому, и бежал в торгово-кулинарный техникум, где преподавал "гигиену питания".
Какие были у меня проблемы с подготовкой будущих кулинаров? Только с оценками, которыми я щедро награждал симпатичных девчонок... Однажды, побывав у меня на занятии, завуч Ольга Александровна, неодобрительно покачав головой, сделала мне отчаянную выволочку... Что делать? Я ставил хорошую оценку за... уверенность, а если слышал в ответе решительный тон с элементами правильности, то "хорошо-отлично" было обеспечено.
Пройдет несколько лет и каждое последнее воскресенье марта девчата- будущие поварята, будут помогать мне в организации питания на лыжной, сверхмарафонской дистанции Праздника Севера.
Предварительно я их инструктировал, и рано-рано утром в день старта собирал у памятника Анатолию Бредову, что около стадиона, здесь они одевали свои белоснежные куртки и я вез своих хорошеньких помошниц в "Долину уюта".
Их задача была с улыбкой, максимально ловко, проворно дать на дистанции каждому лыжнику стаканчик питательной смеси, бульона, чая... Две грузовые машины 36-литровых термосов этих жидкостей ночью готовились в ресторане "Белые ночи"...
До сих пор вижу блесткий снега наст и раскрасневшиеся, веселые лица девчат, сливающихся с окружающим пейзажем, заботливо протягивающих бегущему лыжнику стаканчик глюкозы...
После двух пар занятий в училище я спешил в тридцать четвертую школу, что на улице Либкнехта, где меня ждал мой фехтовальный друг, солдат срочной службы Эмануил Крупкин и наша группа ребят и девчат... Часто я встречал в эти поздние часы уходившую с работы, как обычно последней, директора школы Анну Яковлевну Сексте, которая понимающе, очень благоволила нам и серьезно помогала...
Наши ученики... Их было-то около тридцати, но и сейчас я их вижу...
Вот, гибкий, думающий рапирист Валерий Иванов, входил в состав сборной команды российского общества, работает преподавателем физкультуры в школе. Помню, как с трудом на соревнованиях мне удавалось его побеждать... Братья Казанские. Где ты, Сергей - корявый, но отчаянный шпажист - рубака? Ты, ведь, так любил выигрывать, а не тренироваться. Знаю, твой брат, Игорь, физически слабый, инфантильный мальчик, окончил МГИМО, служит по дипломатическому ведомству. Я как-то был в его конторе в Москве на Марксистской...
С грустной улыбкой я вспоминаю Юрия Оспельникова, светлого, солнечного мальчишку. Перед самым отъездом встретил обрюзгшего мужика в стоматологической поликлинике - спился, мой веселый работяга... Олег Константиниди, серьезный, вдумчивый, очень контактный. Пошел по профсоюзной линии... Володя Матвеев, мягкий, добросердечный саблист. Работает на Судоверфи... Девоньки оказались более успешными, почти все закончили институты. Люда Рыгалова, улыбчивая молчунья - программист. Оля Орлова, тишайшая, худенькая девушка - прокурор (кто бы мог подумать!), годы спустя, в острой ситуации она дала мне хороший совет. Нина Константиниди, разумная, решительная - врач-гинеколог. Таня, смешливая красавица - врач-дерматолог... Лечила моего зятя Олега.
Хорошо поработав, поздно вечером мы расходились по домам... Так было практически каждый день.
Однажды утром ко мне на работу пришел корреспондент мурманского радио.
- Мне поручено,- Сказал, Виктор, высокий, худощавый, аккуратно одетый парень, представившись, - взять у тебя интервью, ты же тренер-общественник?
Он включил магнитофон, задавал вопросы, что-то записывал, я отвечал, потом он отложил ручку в сторону:
- Знаешь, - сказал он, - Задел у меня есть, теперь слушатели хотят услышать, с чего все началось, что тебя подвигло к фехтованию?
- Хорошо, - Возникла маленькая пауза, - С чего начать?
Сергей задумался.
- Начни просто: "Я люблю фехтование!"
Я покачал головой:
- Попробую...
Если вы думаете, что я смог произнести эту фразу так, чтобы она прозвучала правдиво, так вы ошибаетесь... Понятно, ударное слово "люблю", ну и что? Виктор на полном серьезе долго вслушивался в мое "пение", но...
- Нет, еще разок...
И мы с ним еще долго кувыркались, пока, наконец, мой речитатив легонько устроил обоих...
Теперь "на закусь", - улыбнулся Виктор,- Передача пойдет в обеденный полдень. Какой музыкальный подарок ты хотел бы услышать?
Я недовольно посмотрел на него и какая-то мальчишеская обида, на то, что я поддался, согласился произнести Эти, абсолютно глупые в данной ситуации слова, захлестнула меня...
- Хорошо,- сказал я,-Только с одним условием, идет?
- Годится,- ответил Виктор, не ожидая подвоха...
- "Балеро" Равеля и обязательно целиком. Договорились?
Виктор широко рассмеялся, дескать, какая мелочь, и мы попрощались... Наверное, он не знал, что длительность звучания этой потрясающей ритмической музыки превышает по времени наш диалог...
Когда на следующий день, сидя за тарелкой густого, терпкого борща Бабы Лапы я услышал из репродуктора свое "Я люблю....", я чуть не подавился...
А с "Болеро" они, как всегда, вывернулись - взяли лишь его мощный, эмоциональный, заключительный аккорд...
Я хотел на этом закончить, но моя любимая Лешка напомнила мне эпизод, как однажды, не по северному теплым осенним вечером интервьюировали нашу семью.
Днем на работу мне позвонила редактор телестудии.
"Пройдись, говорит она, с Еленой и Вадимом около семи по аллее вдоль садика что у памятника С.М.Кирова... Там будет наше блуждающее телевидение, поговорите..."
Помню, как я с трудом уговарил своих детей, десятиклассницу Лешку и пятиклассника Вадима. Уж, как я настаивал, чтобы они вели себя свободно, отвечали на вопросы прямо, смело. Но когда нас остановили, направили съемочный объектив, ребята совсем скукожились, Лешка опустила глаза долу, Вадим ковырял кедой асфальт... А по сценарию нам надо было изображать оживленную беседу. Что делать - тяжелое дело быть чуть-чуть артистом.
Это надо не просто тренировать, важно, чтобы вся система жизни, каждый ее кусочек, поворот, ступенька показывали пример раскованности, добровольности, поднимали самооценку, предлагали простор устремлений, учили мечтать и добиваться успехов... Советская Власть давала лишь примитивный посыл каждому - веру в завтрашний день...
ПИСАННЫЕ СТРАНИЦЫ
Впервые я увидел свою подпись в областной газете "Полярная правда". Это была небольшая заметка о прошедших соревнованиях сразу после приезда в Заполярье...
Все "новое", неизведанное, всю жизнь вело меня и, главное, толкало: ты начал - продолжай...
Через пару месяцев повезло - последовал заказ редакции - "Витамины на севере". В разгар Полярной ночи статья заняла весь четвертый разворот газеты, но усладила лишь мое тщеславие своей объемной непродуманностью и добротной компиляцией обыкновенного чтива...
Я задумался. И Всевышний надоумил меня:
"Учти, - сказал он мне, - Писанина - нелегкая работа,- и продолжил, - Попытайся, расширить свою задачу. Грамотно, доходчиво очерти своим землякам, волею судеб заброшенных в тяжелый Заполярный край, круг друзей и недругов - награды и барьеры на пути к празднику Жизни, пути коими ты должен хорошо ведать..."
И я записал, писал о закаливании, о друге и враге - солнце, о курении, комбинатных выбросах в атмосферу, о самокритике, юморе, стрессах, о Полярной ночи и людских конфликтах, о физической нагрузке и отдыхе...
Я не шел в лобовую атаку, искал свой, вразумительный путь в подслушанных разговорах, в наблюдениях во время прогулок, за работой, в облисполкомовской столовой, везде...
Однажды после соревнований я долго не мог заснуть, прошел на кухню, налил стакан компота, достал сыр, черный хлеб и, вкушая свою обычную, ночную трапезу, в тягучей тишине, нарушаемой свистом ветра и урчанием холодильника, родился сказ о "разговорах" сердец большой семьи северян "душной январской ночью". На следующий день после публикации мне позвонил старейший педиатр области, заслуженный врач Александр Яковлевич Кровицкий, поблагодарил и с выражением зачитал мне концовку моей же статьи, уж, больно она ему понравилась...
Приглянулась моя корреспонденция и редактору газеты "Аргументы и факты" о Полярной ночи "А впереди нам светит солнце" и я засветился в центре...
В мои рабочие годы я старался использовать любую возможность, чтобы заявить в прессе о проблемах крупнейшего в мире Заполярного края и его жителей. Перед каждым очередным съездом КПСС все центральные газеты с жадностью публиковали материалы, так называемых, народных обсуждений. Я этим пользовался. "Известия", "Правда" писали мое о необходимости создания в наших краях небольших спортивных комплексов для самостоятельных тренировок детей и взрослых, производства рюкзаков, организации дополнительных зимних каникул для школьников и сокращенных уроках - о том, что сейчас реализуется само собой.
Даже шахматные баталии в "Комсомольской Правде" мы с сыном не пропускали мимо...
Дома на обеде однажды я спросил Бабу Лапу:
- Что есть главное в жизни?
Она молча улыбнулась, вытирая уголок рта передником. Помолчала...
А глубоким вечером родилась большая статья: "Главное в жизни - это пищеварение!" Она заняла весь четвертый разворот газеты...
Однажды я сказал себе: "Уйми свою гордыню!" И стал пользоваться псевдонимом "В.Кратов". Пропагандистов стало двое...
В девяностые крутые годы моего двадцатого века я полностью раскрепостился. Последовали выступления в печати о неразумности, безосновательности существования заполярного мегаполиса - Мурманска, о скученности жилья, примитивизме проектировщиков, коммунальщиков, о неумении заводчиков защитить людей, помочь северянам... Активным стал, аж, жуть...
Помню, побывал на соревнованиях в г.Кирове (бывшей и сегодняшней Вятке). Так мне приглянулся город, что я описал свои впечатления в областной газете "Кировская правда", сравнивая небольшой, опрятный городок с "жирными кулебяками" Михаила Ефграфовича Салтыкова-Щедрина.
Было и такое. Однажды, поздним вечером раздался телефонный звонок, директор нашего деревообрабатывающего завода предлагал встретится. Оказалось, его заинтересовал деревянный, роликовый массажер, который я предлагал для самомассажа в одной из статей... Он просил достать чертежи, я обещал... И получилось...
Через несколько месяцев в магазине спортивных товаров я увидел эти массажеры, а моя необычная подпись под инструкцией по их применению заставила даже улыбнуться... Инициативный, знать, был...
К сожалению, были и другие примеры. У меня был в Мурманске друг, Владимир Кипоренко, он председательствовал в спортивном обществе "Трудовые резервы". Каждый год он летел с огромной радостью на свою дачу в Адлере. И каждый год я убеждал его не делать этого, а если лететь, то предварительно обязательно подлечить сердечко, - слишком велика климатическая, адаптационная перегрузка... Не слышал он меня. И однажды, прилетев к себе на дачу, он успел, лишь сфотографироваться у своей любимой виноградной лозы...
Плохо работала моя пропаганда... Помню в разгар "саунного бума" я написал заметку, в которой подчеркивал серьезность сердечной нагрузки в сауне, осторожность похождений в нее северянам-ветеранам...
Сергея Рудометова, главного врача из Кольского района, я встретил в Мурманске у вокзала, он пару лет назад перенес инфаркт миокарда. Когда я узнал, что он ходит в сауну, я предупредил его:
- С огнем играешь! - Он ответил, рассмеявшись:
- Читал, читал...
И уже вскоре он не сумел сам выйти из сауны и порадоваться успеху своего сына Романа, ставшего победителем международного конкурса пианистов.
Что делать? Страшный прорицатель, однако...
Человек на земле живет, трудится в условиях преодоления малых и больших требований, проблем праздничной жизни, и далеко не каждому дано их успешно покорить...
ФУТБОЛЬНЫЙ ТЕРЕРЕПОРТАЖ
Вячеслав Дубницкий, журналист от бога, вел теле и радио-репортажи о футбольных баталиях с центрального стадиона ДСО "Труд", где наш "Север", играющий в дивизионе "Б", принимал гостей. Стройный, подтянутый, часто иронично настроенный и неважно выглядевший, он ни раз в редакции "Полярной Правды" на ул. К.Маркса принимал мои спортивно-информационные писания...
Уютный стадион заполярного Мурманска любим его жителями и поныне. Он построен подковообразным амфитеатром в овраге в самом центре города и служит отличным подиумом празднования "Дня Рыбака", выступлений популярных артистов. На его легкоатлетических дорожках идут соревнования даже дошкольников, которые мы, единственные в союзе,* организовывали ежегодно среди ребят и девчат детских садов города и зимой и летом.
Здесь же я тестировал свои функциональные кондиции по Куперу**... И однажды пробежал по дорожке заполярного стадиона 2250 м. за двенадцать минут - это "хорошо"...
А на круговых скамейках, под балыка морского окуня или "крылья советов",( помните эти розовые тушки с выпученными глазами и огромными плавниками?), у поллитровки, обычно "отдыхали" рыбаки "Тралфлота"...
На верхнем ярусе стадиона располагался наш уютный теннисный корт, за которым мы тщательно ухаживали, а по выходным дням с удовольствием играли, ежели позволяло короткое и снежное заполярное лето.
Однажды, в редкое, теплое, солнечное воскресенье, в паузе игры, вижу, как мимо корта, трусцой петляет меж гуляющих директор стадиона Борис Свиридовский, весь какой-то озабоченный, расстроенный...Остановился, оглядывается:
- Ты не видел Дубницкого?
- Нет. А что?
- Репортаж срывает, алкоголик чертов...
Борис выругался, а сам крутит головой, продолжает искать его в толпе прогуливающихся...
- Давай, я проведу, - вдруг вырвалось у меня.
Он посмотрел на меня внимательно, лицо посветлело...
- С чего начнешь? - быстро нашелся он.
- Сегодня на нашем стадионе...
- Пойдем... - В безвыходном положении соломинка - тоже плавсредство, наверное, подумал он...
Меня провели в комментаторскую кабину. Деревянная, наспех сколоченная избушка стояла чуть в стороне от центральной трибуны. Ее окрасили, почему-то, в нежно-голубой цвет, что, видимо, по задумке местных дизайнеров, должно означать нечто непостижимое, но прекрасное, я думаю, победу и удачную трансляцию... В просторные окна хорошо вижу футбольную поляну, монитора нет, но лежит на столике у микрофона список футболистов обеих команд, написанный от руки...
Заглянул редактор телестудии, договорились о сигналах.
Наконец, свисток судьи... И... Вперед, наглец!
Я энергично зачитал составы команд, сказал пару слов о положении в розыгрыше... Потом, пытаюсь комментировать, привязать мяч к игрокам, но чувствую - запаздываю ... И не мудрено. Своих игроков еще могу как-то различить, внешне, по манере игры. Вижу Сергея Лобка, маленького, быстрого, левого крайнего нападающего, Володю Снегирева, техничного полузащитника, трудягу... А, что касается гостей, здесь полный швах... В центре поля я уже с трудом успеваю подсмотреть фамилию футболиста владеющего мячом, у ворот же в атаке, при скоплении защитников и нападающих - просто балаган в моем окне...
Паузы, связанные с падениями игроков, или попытками побыстрее отобрать у зрителей, забитый на трибуны единственный мяч, стараюсь заполнить оценкой тактических построений команд, радуюсь редкой, теплой погоде, как это, обычно, делал известный комментатор Владимир Синявский в послевоенных радио-репортажах.
В середине первого тайма игроки обеих команд очень настырно кинулись к судье (по какому поводу, я, конечно, не узрел...), стадион сразу среагировал мощным: "На мыло!"
И это дало мне повод рассказать историю, имевшую место во время недавнего московского матча "Спартак" - "Динамо", которую мне поведал по телефону судья этой встречи Юрий Бочаров, муж моей сестры Люды... Футболистам "Спартака" показалось, что Юрий ошибся, возникла потасовка, он еле ноги унес...
Я же, хоть время заполнил...
Худо-бедно, но мой "репортаж" вместе с игрой катились к финишу, а на табло красовались нули...
Оставались две-три минуты. И вдруг, во время одной из последних атак хозяев поля мяч заметался по штрафной площадке гостей и... влетает в ворота петрозаводчан! Судья показывает на центр, шквал аплодисментов, рев трибун, а я молчу - не узрел, подлец, кто забил, - как назло, посуровело небо, да и далековато... Так и закончил...
Вечером, когда я смотрел и слушал себя (репортаж по телевидению шел в записи), задумался - ведь, пономарь читает "в случае уменья, без расстановки и бесстрастно" и поет на клиросе "не своим голосом" за богослужением, и, уж, точно, делает все это намного увлекательнее, динамичнее и профессиональнее...
А футбол, футбольные матчи были и остаются сегодня злым и радостным гением не только юных болельщиков, но - маленькими и большими испытаниями почти всего общества...
*- Это я узнал во время отчета, который не только наш коллектив делал по этому вопросу министру здравоохранения России.
**- Тест физической подготовленности военнослужащих американской армии. Бег более 2500 метров за 12 минут - оценка "отлично".
РАДИОСКАЗ В "ГОЛОС..."
Вечером, когда схлынул "рабочий каскад", я сидел за своим большим, черным столом, накрытым хаотичным ковром исписанных и отпечатанных бумаг, "порядок" которых был известен только мне, и курил...
Раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку, как обычно, здороваюсь первым, вместо сухого "Аллле...", представляюсь, и слышу:
- C вами говорит Александра Васильевна Петрова, редактор радиостанции "Голос России"... Вы когда-нибудь слышали нас? Нет? За долгие годы мы приобрели широкую аудиторию на всех пяти континентах земного шара, как надежный источник информации советской жизни. Мы хотели, чтобы вы поделились со слушателями вашими материалами о долгожителях Заполярья...
- Готов, - ответил я, практически не задумываясь.
- Но, вы знаете - Александра Васильевна чуть помолчала и продолжила,- нам важно, чтобы в вашем выступлении прозвучали, "социальные рычаги Заполярья", "российские нотки". Вы понимаете? Такова, уж, специфика нашей многочисленной, зарубежной аудитории... И еще, хорошо бы голоса долгожителей дать в записи, если у вас есть магнитофон, если нет, то...
- Я постараюсь...
- Ну, вот и хорошо.
И мы договорились о встрече.
Через несколько дней я сижу на кухне в уютной двухкомнатной квартире в доме на Кольском проспекте Мурманска у 107 - летней Варвары Сергеевны Богдановой, ветерана среди долгожительниц нашего края. А через неделю уже еду в пос. Никель к Елене Фандеевне Чистилиной, недавно в кругу близких отпраздновавшей 105-летие. Обе, самые пожилые дамы нашей области родились 15 февраля - в один день. Факт был бы занятным, если бы большинство долгоживущих мурманчан не имели в своих паспортах зимние месяцы рождения - периода разгара "Полярной ночи"...
Со мной - громоздкий, но надежный, магнитофон "Маяк", который я приобрел по наводке своего друга Вадима Белогорского, рентгенолога детской больницы, очень вдумчивого, интереснейшего ученого. К сожалению, через годы у врачей - ренгенологов, я не смог найти следов его деятельности. Что делать? Российская невнимательность снова оставила северян без солидной поддержки...
И вот я в радиостудии "Голос России", она почти в центре Мурманска в одноэтажном доме за универмагом "Детский мир". Меня провели в небольшую комнату с микрофоном на столе, напротив меня в другой, за стеклом во всю стену - пульт, оператор и редактор.
Материал у меня солидный, десять лет я уже занимаюсь долголетием в Заполярье. Перед предстоящей переписью населения страны в 1989 г. я обратился к зам.председателя облисполкома В. Д.Милосердову, курирующего нашу службу, с просьбой включить в решение облисполкома выборку лиц, перешагнувших девяностолетний рубеж.
С тех пор у меня надежные списки долгожителей, которые я переодически пополняю во время избирательных компаний, - неплохая прямая (мои анкеты, посещения) и обратная - почтово-телефонная связь...
Подошла Александра Васильевна, улыбнулась:
- Впервые за микрофоном? Нет? И все же, несколько советов, пригодятся. Пожалуйста, постарайся не шуршать бумагой, не акать, не чмокать, пусть речь льется с чувством...
Несколько минут готовности и по отмашке оператора я начинаю...
О чем я говорил? О том, что маленьких, сухоньких красавиц почти в двадцать раз больше, чем скрученных, как осенние листы, молодцов, что, почти, все - сельские жители, приезжие, что мужчины не пили-курили, а жили крестьянским трудом, а женщины - обильной детьми семьей и успевали вязать и вышивать... Питались все , естественно, очень скромно, чем Бог послал, с землицы и леса, выискивать дары которого многие любили до последних месяцев жизни.
- Пока хожу, все в лесу нахожу, - тихо сказала мне в микрофон Елена Фандеевна...
А на мой вопрос:
- Чем болела в жизни?
Варвара Сергеевна, переспросив пару раз, ответила: