-- Хороший район Сомбатхеем не назовут,-- заметил Боржон.
-- А как назовут? Батарейкой?
-- Не понимаю, чего все к Батарейке придолбались,-- бурят крутанул баранку влево,-- Район как район, ничего особенного. Разве что частный сектор не всем нравится.
Боржон был человек культурный, несмотря на профессию. Даже матерился только на родном языке.
-- Ну вот и Сомбатхей нормальное. Означает, наверное, что-то по-марийски. Например, что если мы его сейчас не найдём -- будем изучать марийский на местной зоне,-- процедил я,-- Куда этот падла делся, а?
-- Спокойно. Тут дворы сквозные. Сейчас, поворачиваем.
Мы уже час ищем в недрах Сомбатхея Мишу Моряка. Миша -- один из главных людей в вымирающей ныне когорте профкиллеров. Задание взял без разговоров, уточнил, что железную шкатулку надо принести неоткрытой. И вот мы ждём и ждём, уже и по телевизору сказали, что в подъезде собственного дома расстрелян знаменитый ресторатор -- а шкатулочки нет.
Илюша с Капотни не любит, когда его кидают. И позвонил нам. Мы, конечно, не такие именитые, но дело знаем.
Миша думал, что в Йошкар-Оле его искать не будут. Конечно, оглядывался, это профессиональное. Но запретить нам пристроиться к его форду в очереди на заправке не мог.
Боржон был за рулём, а я всадил пять пуль. И до сих пор не понимаю, как эта сука не просто выжила, но ещё умудрилась рвануть прочь.
Но далеко он не уедет. Мы подготовились. Мы знаем, где примерно он живёт и тоже добрались в Сомбатхей -- только кружной дорогой.
-- Вот он!
Белый форд, дверь водителя полуоткрыта, рядом пятно крови. Машина неуловимо похожа на раздавленного жука.
-- Проверяй.-- бросил Боржон, натягивая маску.
Я вышел, осмотрел фордик. Ни Миши, ни шкатулочки. Разве что в багажнике, она подходит по размерам. Багажник надо ломать, так просто не откроешь.
Хотя за каким сомбатхеем возить шкатулочку с собой? Она наверняка дома, или на даче, или где-то ещё. Если узнаем, где -- нам с Боржоном выпадет такой приз, что вы и представить себе не можете.
Боржон вылез, подошёл, посмотрел.
-- Ушёл?
-- В подъезд, конечно же,-- я кивнул на железные двери, возле которых мы стояли. На белом пороге -- красный отпечаток. Миша где-то в этой девятиэтажке, в одной из тридцати шести квартир второго подъезда.
Только в какой?
Проверить все -- без вариантов. Не то, чтобы мне было жалко жильцов. Но мы тупо не успеем.
-- Разворачиваемся,-- предложил Боржон,-- после такого такого не живут.
-- А вдруг живут?
-- Я читал, во время Великой Отечественной одного бурята двадцать раз ранило, но он мантры знал. Откуда этот Миша мантры знает?
-- ЭЙ!-- крикнули с балкона.-- Вы что, к бате?
Девчонка, лет пятнадцати. Длинные волосы, серебряная заколка. Лицо приятное, но голос какой-то больно прокуренный.
-- К какому бате?-- осведомился Боржон.
-- Да к моему, Мише.
Ничего себе, сообразительные малолетки пошли.
-- Допустим. И чего?
-- Квартира сорок два. Наберите, я пускаю.
Очень удивлённые, мы всё-таки зашли в сумрачный подъезд. Пахло тряпками, от кнопки лифта осталась только железная пимпочка. В скверных местах приходится скрываться опытным киллерам...
Девчонка поджидала нас на пороге. Майка с японскими школьницами, юбка до колен с гетрами. И кадык под подобородком. Отошла и пропустила в квартиру.
Мы сначала зашли, дождались, пока закроется дверь а потом я не выдержал и спросил.
-- Ты транс, что-ли?
-- Ну да,-- вблизи мишин сын (или дочка) выглядел хуже, чем с балкона. Прыщи, кислое лицо и голова словно постоянно пригибается.
-- Так везде ходишь, или только дома?
-- Дома.
-- А батя что?
-- Батя не одобрял... не одобрял... А теперь он СДОХ!-- почти выкрикнул сын (или дочка).
-- Тише ты, тише...
-- Вы просто не знаете...
-- Знаем,-- тихонечко сказал Боржон и поднял руку,-- Знаем. У нас всех были плохие родители. Поэтому такими и выросли. Мы сейчас кое-что проверим и уйдём. Скажи, ты не видел у папы железной шкатулочки?
-- Чёрная такая?
-- Ну да, вроде не перекрашивали.
-- Она в оружейном шкафу. Идите на кухню, я принесу вам ключи.
-- А батя где.
-- Да вон он,-- транс указал на открытую дверь большой комнаты. Из коридора можно было разглядеть край дивана. На диване -- ноги в светлых джинсах, липких от крови.
Я прислушался и заметил, что в квартире царит тишина. Ни хрипов, ни стонов. Сдох Миша Моряк. Сдох, пусть и у себя на диване!
-- Хорошо, спасибо.
Мы пошли на тесную кухню с голубым кафелем. На чайнике побита эмаль. Женской руки незаметно. Значит, жили вдвоём... Скандалов, наверное, было...
А вот и оружейный шкаф. Стоит беспалевно, прямо возле окна. А чего стесняться?.. Наверное, даже лицензия есть.
Транс заглянул на кухню и бросил на стол ключи. Они прозвенели, как крошечный колокольчик.
Боржон взял, с первого раза нашёл нужный и склонился над дверью.
Щелчок, ещё щелчок. И вот железная дверь открывается...
-- Укхэн!-- только и выругался Боржон (до сих пор не знаю, что это слово значит).
Ни коробочки, ни ружей, ни пистолетов. Вместо них в железном гробу стояла голова Миши Моряка, умело отхваченная топориком для рубки мяса. Кровь ещё сочилась из разрубленной артерии, а глаза смотрели с непередаваемым удивлением. Наверное, именно таким лицом встречает человек неожиданное предательство.
А где же ружьё? Пистолеты? Коробочка? Я оглянулся и нашёл ответ.
Ружьё было у транса. Сын (или дочка) Миши Моряка целился в нас с видом заправского охотника.
-- Эй, эй!
ХЕРАК!
Я и забыл, как громко бахают ружья.
Транс стоял ровно -- видно был готов к отдаче. А Боржон перелетел через стол, врезался башкой в край оружейного шкафа и так там и остался, с разорванным пулей горлом. Он что-то хрипел, а когда затихал, я мог слышать, как стукают по полу капельки его крови.
Сын (или дочка) Миши Моряка перевёл оружие на меня.
Пушка была со мной, но я про неё забыл. Как лох последний.
-- Пацан, не надо,-- шептал я,-- То есть... какой ты пацан... не важно. Не надо, ты ж понимаешь...
По щеке транса бежала слезинка. Я был почти уверен, что он прислушается и не будет...
-- Нет,-- сказал транс и одним выстрелом снёс мне полголовы.