Глаза могут лгать. И нос, и уши. Это Серёга усвоил ещё в детстве. Органы чувств, устроившие тотальный заговор против Серёги, врали напропалую, ехидно подсовывая то лязг затвора в пыльной тишине читального зала, то носатого беса, насилующего первоклассницу между ларьками с шавермой и газетами, то запах гари в тюбике с зубной пастой. Серёга снисходительно смотрел на эти странные явления ввиду того, что под черепом плескалась ума палата, жёстко обрубающая паразитные ощущения. Зная, что паста не может пахнуть дымом, Серёга стоически драил рот, радуясь, что несёт не навозом и не тухлыми яйцами. Однако некоторым правилам Серёга следовал неукоснительно.
Не будучи никогда уверенным в нереальности происходящего, он покупал газету с городскими новостями. Самую жёлтую. Самую чёрную - смакующую обстоятельства трагедий так, как с урчанием слюнявит кровавую кость голодный, покрытый колтунами пёс. Он просматривал сообщения в поисках отображения явившихся ему видений, втайне надеясь, что поиск будет безуспешным. Первоклассниц, изнасилованных возле шавермы, газета в упор не замечала, из чего Серёга заключал, что их не было вовсе. И спокойно вздыхал. Потому что если газета перекликалась с Серёгиными видениями, Серёга по заведённому правилу закатывал рукава. Как, например, год назад - с брехливым мопсом.
Жирную шавку, выгуливаемую не менее жирной бабищей, Серёга не переваривал. Баба - ладно. Баба есть баба, она пользу приносит, хоть и жирная. Какой толк от шавки, Серёга не понимал, однако ненависти к тупому созданию не испытывал. Он засомневался в этом, когда заметил из окна своей кельи, как вонючее кудлатое существо, в прошлой жизни именуемое человеком, вдруг напало на собачонку и, сунув под мышку, понеслось прочь через проходные дворы. Баба завизжала, испуская проклятия, а затем повалилась на бок. Мешок жира просто стёк на асфальт, оплываясь в грузную студенистую лужу. Серёга захлопнул окно и задумался. Просидев в оцепенении около часа, он решил, что глаза ему лгут, и что где-то на самом дне его души ростки ненависти пробивают панцирь невозмутимости, искажая картину мира.
Серёга купил газету и убедился в своей ошибке: соседка, схваченная за горло цепким инфарктом, действительно скончалась, собаку не нашли. И это было несправедливо.
Виновника инцидента Серёга видел не первый раз. Бомж, совершавший свои поганые набеги на Серёгин квартал, оставлял, как и положено разбойной орде, разор и запустение. Бить его было некому, так как инфернальная вонь, сопровождавшая бомжа, вызывала глубинную неподотчётную брезгливость у каждого пока ещё человека. Совершив вояж по гнилым дворам старинной застройки, Серёга отыскал мопса. Вернее, то, что от него осталось. Пёс был обглодан и отправлен в круговорот веществ в природе в виде городошной кучи костей.
Газета написала - значит, это правда. И несправедливо. Серёга купил респиратор и костюм рыбака. Таково было первое Серёгино правило - быстрый талион. Дождавшись нового набега, облачившись в рыбацкое одеяние, шумно дыша в маску, Серёга бесстрастно перерезал похитителю собак горло.
- Это за мопса, - мысленно сказал Серёга.
Потом хрипящему и оседающему на землю бомжу всадил нож в сердце.
- Это за бабу, - мысленно добавил Серёга.
Больше говорить было нечего, поэтому за ближайшим углом он скинул защитные тряпки и утопил в канале вместе с ножом и кирпичом для тяжести.
"Расправа над бомжом в центре города!" - верещала газета. И это было справедливо. "Убийца останется без ответа!". А это - нет. Поэтому Серёга применял второе правило - автоталион. После акта возмездия с бомжом Серёга набрал горячую ванну и сосредоточенно, пока были силы, наблюдал ламинарность и турбулентность кровавых струек в колышущейся массе воды. Спасла его мать, заглянувшая, чтобы снять показания счетчиков - Серёга не утруждал себя подобными мелочами. А далее работало третье правило Серёги - талион однократен. Поэтому мать могла больше не бояться насчёт мрачных идей чада. Хотя, как не бояться? Чай, не впервые.
Несколько раз Серёга наблюдал всякие мерзости типа отрезания головы мальчику в шапке с помпоном и пришпиливания старика к стене при помощи отбойного молотка. Мерзости выходили слишком уж экзотическими, Серёга даже не сразу и бежал за газетой, здраво предполагая их ментально-паразитарную этиологию. Но поздним воскресным вечером тухлого ноября, когда мгла сожрала, не подавившись, город, уши Серёги уловили скрип колёс и сдавленный крик. Серёга любил раннюю ночь перед началом новой недели - обезлюдевшие улицы не мешали размышлять ему над дзета-функцией Дедекинда. Народ, выглаживающий рубахи, выстирывающий робы, собирающий школьные ранцы и готовящий обеды на завтра, освобождал от себя пространство, отчего воздух, которым думал Серёга, становился более ёмким и упругим.
В воздух ворвался скрип, Дедекинд, вздрогнув, осерчал и удалился. Серёга нехотя дотащил тело до окна. Жигуль-десятка, тёмный, как донышко Серёгиной души, освещал фарами женщину, стоящую перед ним на коленях. Женщина копошилась у передних колёс и стонала. Жигуль резко сдал назад, являя то, ради чего фигура падала на колени: крохотный неподвижный кулёчек розового цвета. Комбинезон имел гадкую поросячью расцветку - стало быть, перед автомобилем лежала девочка. Женщина, подхватив ребёнка на руки, подняла голову - Серёга, заметив её обезумевшее лицо, подумал, что, похоже, истинное безумие лично его пока ещё не касалось - и вперилась взглядом в лобовое стекло. Жигуль, нервно пофырчав, отъехал ещё на несколько метров, и Серёга решил, что водитель позорно сбежит, покинув место своего злодеяния. Однако машина вдруг резко стартовала, помчавшись прямо на женщину с просячьим кульком. Глухой удар опрокинул мамашу навзничь. Жигуль с хрустом перевалил через тело и скрылся в черноте.
"Не желал оставлять свидетеля", - рассудил Серёга. И пошёл спать, потому что после такого работа как-то не шла.
Вечерняя жёлто-чёрная газета за неимением иных материалов на весь разворот протрубила о страшной драме: неизвестный автомобиль во дворе одного из домов центального района насмерть сбил мать и дитя. По характеру повреждений было определено, что сначала погибла девочка, а затем машина расправилась с женщиной. Подробности о безутешном отце, потерявшем семью, и о самих погибших Серёга пропустил. На обещание видного полицейского чина просмотреть записи со всех окрестных камер, усмехнулся. Бомж был ликвидирован на том же месте - и где они, эти камеры? На призыв откликнуться свидетелям, саркастически почесал подбородок.
Представления о происходящем у газеты и у Серёги в точности совпали - Серёга приступил к выполнению правил. Отыскать в краденой базе данных, сто лет тому назад купленной с рук в электричке, владельца жигуля с определённым номером не составило труда. А Серёга чётко запомнил номер, чётче некуда. Пару дней ушло на то, чтобы выследить всех жильцов по адресу владельца автомобиля. В сущности, машина могла быть несколько раз продана, но наблюдения за сукиными сынами, обитающими в квартире из базы данных, убедили Серёгу, что это те, кто ему нужен: старый хрыч, отдавший жигуль на растерзание сыну, собственно сын - детина лет тридцати, и сын сына, пухлый пацан, по утрам водимый в детсад снулой матерью. В оплывших плечах, в согбенной осанке, в наросшем пузе и чахлых ножонках детины совершенно прозрачно угадывалась склонность к передвижению исключительно на колёсах. Однако никакого автомобиля у детины в обозримом пространстве не было. Проследовав за ним на дачу и выждав, пока тот не покинет жалкую халупу, Серёга без труда вскрыл сарай. Тёмно-синяя "десятка" с мятым бампером ощерилась решёткой радиатора.
- Чё надо, козёл? - спросила она незваного гостя.
Серёга еле удержался от ответа в той же тональности. Потому что под черепом имел ума палату и знал, что машины не разговаривают. На поганую лыбу жигуля он ответил банальным поджогом. Предмет, обагрённый кровью, должен быть уничтожен.
Для разборки с непосредственным виновником Серёга арендовал автомобиль. Дорого, а что делать? Своей машины у Серёги не было. Зачем она человеку, имеющему лишь один присутственный день в неделю? Он взял вишнёвую "Шкоду" на месяц, чрезвычайно довольный символизмом цвета и названия автомобиля. "Шкода" носила грустный вид, демонстративно вздыхая о незавидной участи. Серёга столь же демонстративно игнорировал её вздохи.
Месяц ждать не пришлось. Через день после поджога приговорённый к талиону вышел на проспект и поднял руку. Серёга, рванув с места, в секунду очутился у остановки.
- Шеф, подбрось до вокзала, - процедил детина.
Он был не один. Мальчишка лет пяти-шести, щекастый, как и его папаша, сердито глянул на Серёгу.
- У меня нет детского кресла.
Серёга иногда давал последний шанс. Мужик махнул рукой.
- Секундочку, - проговорил виновато Серёга. - Там на ремне замок заедает. Я проверю?
Он вышел из машины, распахнул заднюю дверь, а затем, резко выхватив из кармана электрошокер, вырубил взрослого пассажира разрядом в брюзглую шею. Мужик откинулся на бок, пацан заверещал. С воплями Серёга разделался при помощи скотча, после чего завёл руки мужика за сиденье и крепко обмотал их тем же скотчем. "Шкода" покатила чинно-благородно, но не на вокзал, а к дореволюционному пивному заводу, ныне превращённому в безобразное скопище складов сомнительного назначения.
Завод был огорожен, но периметр его разрывался узким служебным проездом с ржавым шлагбаумом - чистой фикцией, поскольку криво сваренная балка легко отводилась в сторону, освобождая путь. Серёга обнаружил это, подыскивая сцену для талиона. Въехав на территорию фабрики и покружив между построек грязно-красного кирпича, автомобиль остановился у цельных кованых ворот, украшенных переплетением чугунных колосьев и пятиконечных звёзд. Звёзды сочились микроволновым излучением и пахли озоном, Серёга привычно не обратил на это внимание.
Он выдернул ребёнка из машины, усадил на землю и на два карабина пристегнул его к колосьям на воротах. Отлепил скотч.
- Ты козёл! - выплюнул пацан. - Мой папа тебя убьёт!
Мальчишка начал дёргаться, подниматься, падать и плакать, а Серёга вернулся в машину. Задумчиво опершись о руль, он дождался, пока мужик очухается и зафонтанирует обещаниями урыть в доску и порвать на ремешки. После первой же паскудной фразы Серёга отключил в своей реальности звук, чтобы обдумать и точно рассчитать силу дебютного удара.
- Ты убил ребёнка, - сказал Серёга. - За это отдашь своего.
Серёга завёл двигатель, и до папаши дошли ближайшие планы Серёги. Мужик заизвивался, заколотил ногами, завыл по-звериному. Кажется, он стал молить и сулить щедрые откупные, но "Шкода", тихо тронувшись, начала на надвигаться на распятого у ворот пацана.
- Меня! - истошно заорал приговорённый, - Меня убей! Не трожь ребёнка!
- И до тебя дело дойдёт, - пообещал Серёга.
На хрусте головы и выплеснувшейся бело-розовой субстанции мужик потерял сознание. Серёга отъехал назад - ровно на ту же дистанцию, что была пару недель назад между жигулём и женщиной на коленях. Держа наготове электрошокер, Серёга разрезал путы жертвы, слегка долбанул током и ногой вытолкнул её из машины. С трудом доволок тушу до кровавого месива у ворот и пристегнул рядом с искалеченным телом пацана, над котором витиевато кружили два облачка-джинна, громко споря, кому достанется главный приз - сердце и пенис мальчишки. От джиннов Серёга отмахнулся, ибо их не могло быть на самом деле, зацепившись, однако, крючком-удивлением, на кой ляд им крошечный пенис?
Первое правило почти было выполнено. С финальным ударом наступило бы требование второго правила, и Серёга вскинул глаза к небу. Джинны порхали, забавляясь поживой, и Серёга вдруг остро, впрочем, как и всегда перед исполнением завершающей части, захотел знать, для чего же посланы в этот мир нелюди и отродья. Отчего никогда не кончатся темы для Серёгиной газеты? Жалость ко всем несчастным людям, о которых завтра или послезавтра вновь смачно напишет газетёнка, захлестнула Серёгу. С надрывным криком протеста против несправедливости, повсеместно пронизывающей ткань пространства, Серёга втопил газ и ринулся в атаку на ворота, искренне желая, чтобы первое правило одновременно стало и вторым.