- Сегодня хороший день. Бутылок приняла десять ящиков, Ромка-алкаш приволок. Взяла по пять копеек, а не то у меня тары нет! Нету тары и все тут. Куда ему с этими бутылками, сдал и даже не матерился. Боится, что я рассержусь и совсем не возьму. Ну, взяла. Хозяйке сдам по двенадцать, не забыть четырнадцать гривней из кассы снять. С утра Тамила подьехала, с колбасного. Взяла у нее полста кило сосисок, под вчерашнюю накладную. Заплатила из кассы, наличными. Риск, конечно, если хозяйка приедет кассу снимать. Да ничего, обошлось. Ушли влет, еще сто гривней не забыть снять. Вот прямо счас и сниму, а то потом забуду. Как-то уже было, хозяйка кассу сняла, а там излишек. Разговоров! Как да почему да откуда, кого я обсчитала, или ошиблась, или еще что? Когда ты интеллигентная, так не открывай магазин, а если уже открыла, так торгуй или не мешай людям торговать! - Нинка прибирает на полках и говорит сама с собой, вроде как про себя, мысленно, как в книгах пишут. У нее выходит вслух, бормочется под нос, но она этого не замечает.
Магазин небольшой, все стены завешены полками, заставлены товаром, не повернись. По центру и слева располагаются два продуктовых прилавка, а справа в витрине лежат промтовары - женские украшения, темные очки, платки, шлепанцы, яркие пакеты, сумки, зонты и еще всякая ерунда по мелочи. Для покупателей остается небольшое пространство посредине, так что если трое зайдут, четвертому уже некуда и ногу поставить. Однако торговлишка ведется бойкая, люди идут один за другим: кому пива, кому селедки или еще какой колбасы, кому бычков в томате; берут карамельки к чаю и сам чай, благо выбор большой, печенье, изюм, кофе, пастилу, хорошо уходят розовые мятные пряники и серая рассыпчатая халва. А если завозят бочку тюльки, так очередь выстраивается по тротуару. Тюлька очень хороша - азовская, толстенькая, жирненькая, с пивом - так просто мечта поэта! Тюлька идет в улет, а с ней и пиво, и сигареты.
Maгазин стоит на углу, на ходовом месте. Пойдешь налево - придешь на вокзал, пойдешь направо - придешь на базар. Такой базар-вокзал, понимаешь! Это Нинка так шутит по-приятельски с базарными торговками и торговцами, которые по дороге с вокзала на базар и обратно забегают в магазин скупиться.
- А если прямо пойдешь, куда попадешь? - спрашивают они у Нинки, запивая тюльку пивом.
- А то сами не знаете, - отвечает Нинка, отпуская очередного покупателя, - прямо у нас ментовка располагается, вон там, за Домом Культуры, видите, уголок торчит, стиль "баракко"? Туда ходить не надо, они вас сами найдут на базаре. Или на вокзале, если на базаре не доберут. Так что не спеши, Гапуся! Сами придут и сами все возьмут!
Летом магазинная дверь распахнута настежь, занавешана тюлевой занавеской от мух и пыли. Сразу за вокзалом вдоль железной дороги располагается цементно-шиферный комбинат. Трубы над ним пылят день и ночь. Когда ветер с горы, так оно ничего, жить можно. А когда ветер на гору, так скорей снимай белье с веревки, пока колом от цемента не встало! Через тюль виден взгорок напротив через дорогу. Вид так себе, не на миллион долларов, но Нинка давно привыкла, не замечает. Там стоит кирпичный пятиэтажный дом, новый, и пяти лет нет как построили. Горка и двор перед домом совсем лысые, там даже трава толком не растет. Каждую весну домоуправление сажает какие-то маргаритки, сеет траву, но люди, двигающиеся по постоянным маршрутам между вокзалом и базаром, все вытаптывают, а что выживает, так выкапывают и уносят с собой, и земля лежит голая, неприбранная, в зеленых ошметках. Когда покупателей нет, Нинка выходит за дверь, садится на ступеньку, курит, смотрит на дом напротив, на людей, что идут через двор, кивает знакомым. Ее тут все знают, она в магазине с утра до вечера, всю свою двухнедельную смену. Вечером четырнадцатого рабочего дня Нинка идет из магазина сразу на вокзал, садится на электричку и уезжает в село, к родителям. Там она ломит две недели по хозяйству, у них корова и кабанчик, кролики и куры, и огород двенадцать соток. Работы много, но и доход неплохой. Сметану и творог Нинка продает в городе знакомым, мясо и овощи мать везет на базар. Денег все равно не хватает. У Нинки два сына-школьника, а мужа нет. Она его сама выгнала, после того как однажды вечером раздался звонок в дверь. Нинка открыла, там стояли два незнакомых парня.
- Здравствуйте, вы к кому? Мужа дома нет, - спросила Нинка. Она уже поняла, кто это и зачем. Давно ждала чего-нибудь в этом роде, но дни шли, и ничего не случалось, а муж все обещал достать денег и наладить их жизнь как следует, как прежде было, и она верила и не верила. Ну вот, дождалась.
- Мы к тебе, Нина, - ответили парни и прошли мимо нее в квартиру. Она так и осталась стоять в коридоре. Постояла, закрыла дверь, прошла на кухню, села за стол и стала ждать.
Парни обошли квартиру, все три спальни и залу, посмотрели и ванную, и кладовую, вышли на балкон. Квартира была хорошая, в сталинском доме, муж ее получил еще когда работал в управлении поставок и не пил почти совсем. Давно это было, в другой жизни. В той жизни Нинка была Ниной, про вчерашние накладные ничего не знала, пустые бутылки не принимала, а сдавала.
- Как же ты так живешь? - парни вошли в кухню и сели за стол.
- Как так? - спросила Нинка.
- Да так вот, пусто совсем. Ничего у тебя нет, ни ковров, ни хрусталя, ни техники никакой, и мебель одна рухлядь. Взять с тебя совсем нечего, - сказал белобрысый и посмотрел на нее узкими бледно-голубыми глазами.
Парни были совсем молодые, на вид на пару лет старше ее первенца, но глаза их, холодные, наглые, много повидавшие, смотрели уверенно.
Нинка молчала, ждала что скажут. Квартира действительно опустела за последние пару лет; муж пил, давно не работал, играл, занимался еще чем-то, во что Нинка и вникать не хотела. Только просила: детей не трогай, не вовлекай в свои дела, и это он обещал и исполнил.
- Так что делать будем, Нина? - спросил темноволосый. Он поигрывал зажигалкой, крутил, вертел между пальцами.
- А в чем дело, об'ясните мне толком, - подняла глаза Нинка.
- Дело наше совсем простое, - положил зажигалку на стол темноволосый. - Муж твой занял деньги у серьезных людей. Большие деньги. Товар кой-какой хотел двинуть, да не вышло у него. Товар растерял, деньги не вернул. А теперь уж и не вернет, потому как счетчик быстрей него работает. Мы - посредники, нас разобраться попросили. Пятнадцатый Участок, слышала? Ну так это мы. Крови мы не хотим, да и что в ней толку? Тем более дети у вас, хорошие ребята. Подрастут, можем трудоустроить, ты как насчет этого? Нет, не хочешь? Ну не будем, так и быть, уговорила.
Он достал сигареты, закурил, выпустил дым в сторону и продолжил:
- В общем, такое тебе предложение. Отдавай квартиру за долги, и все спишется, живите себе спокойно дальше, как ничего и не было. Никто вас не тронет, Участок гарантирует.
- Куда же я с детьми, на улицу, что ли? - тихо сказала Нинка. Она смотрела в пол, перебирала пальцами край кофты. Голова кружилась, вроде ее несло куда-то влево и вниз, и кроме как за кофту, не за что было уцепиться.
- Зачем на улицу? Мы же не звери, тоже понимаем. Дадим тебе "хрущевку", первый этаж, зато две комнаты, жить можно. Как ты на это смотришь?
Нинка подняла глаза, посмотрела на парней. Они спокойно сидели, ждали, что она скажет.
- Ладно, спасибо, коли так. Когда переезжать-то? - спросила Нинка.
- Да хоть завтра, - темноволосый достал из кармана куртки бумаги. - Вот подпиши, это на обмен квартиры, тут и договор, на твое имя, и в инвентарбюро заявление, и в ЖЭК на домовую книжку. Молодец ты, правильно себя ведешь. В горгазе и в электросети потом сама переоформишься. Распишись, здесь, здесь, вот тут еще. Вот здесь, на договоре, твой новый адрес, ключи, сейчас, - он порылся в кармане и вытащил два ключа на железном колечке. - На, возьми. Сходи, посмотри, может, побелить хочешь или еще чего, твое дело. Сроку тебе неделя. Как выедешь, квартиру не запирай, оставь ключи в кухне на столе. Мы будем знать.
Парни встали, собрали свои бумаги и двинулись к выходу.
- А как же мой муж, что с ним теперь будет? - спросила Нинка.
- Муж твой нам теперь без интересу, и что с ним будет, нас не касается.
Парни ушли. Нинка посидела, повертела колечко с ключами в руках, взялась за голову. Рот ее открылся, она коротко, без слез, завыла на одной ноте и замолчала. Посидела еще минуту, все также держась за голову, потом опустила руки, сунула ключи в карман кофты, встала, пошла в кладовую. Вытащила большой старый чемодан, отнесла в спальню, положила на кровать. Открыла шкаф и стала снимать и аккуратно складывать в чемодан мужнину одежду, костюм, рубашки. Положила белье, которое поцелее, ботинки, летние туфли, плащ. Закрыла чемодан, затянула ремни. Отнесла, поставила в прихожей.
- Все, - сказала мужу вечером следующего дня, когда он наконец появился, и показала на чемодан. - Это все, что твое. Бери и уходи.
Повернулась и ушла в комнаты, укладываться. Повсюду стояли картонные коробки, чемоданы, лежали узлы с постелью и зимней одеждой. Муж потолкался среди разора, хотел что-то об'яснить, сказать, но Нинка не слушала, не отвечала, на него не смотрела. Ненавистен он стал ей разом, противен, и удивительно было, как она жила с ним, рожала от него. Вроде и не она это была, а какая-то совсем другая женщина. Муж наконец ушел, она продолжала паковать вещи, ни на минуту не остановившись, не взглянув ему вслед.
Это было давно, два года прошло. Нинка живет в "хрущевке", она в спальне, дети в проходной. У нее есть Петрович, водитель с колбасной машины, Тамилу возит. Он ходит к Нинке, раз, два в неделю, как удается. Ходил бы и чаще, здоровье есть, да у него семья, дети, внуки, жена хорошая женщина, и чаще он не может. А Нинке и не надо чаще, ей это ни к чему совсем, но Петровичу нравится, так она его пускает. Мужик тоже нужен, что подвезти на машине на базар, что по дому когда-никогда и вообще. Он не жадный, Петрович, дает ей деньги, немного, но регулярно, и колбасу носит всегда свежую, а детям по мобильнику подарил на Новый год. Теперь Нинка всегда может им позвонить, узнать, где они и когда домой придут. Работа хорошая, две недели отмолотила и дома. Всегда живая копейка, и продукты опять же. Хозяйка не вредная, ничего с продавцов не требует, как другие, и порчу всегда списывает, и на обед. Только надо держать ухо востро, чтоб на обмане не поймала. Этого она не любит, сильно расстраивается и спрашивает, где же Нинкина совесть? может и выгнать совсем, да и стыдно становится почему-то. Такое бывало, поэтому иногда лучше недобрать, чем ей попасться. Ничего, мы свое возьмем.
Да вот и Ленка идет по улице, сменщица. Сегодня четырнадцатый день, Нинка уже и сумки с продуктами уложила, передаст магазин, и на электричку. А Ленка как хорошо выглядит, или это потому, что давно не виделись, все-таки две недели - срок. Загорела как, одета во все новое. Идет как пишет, будто только что из койки. Молодая, тридцати нет, бездетная, чего ей, живи - не хочу.
- Привет, Нин, как дела?! - поздоровалась Ленка и присела рядом на ступеньку.
Она достала пачку сигарет из кармана, какие-то диковинные тонкие и длинные коричневые пахитоски, и закурила. Сигареты дымили странно, и сама Ленка пахла чем-то новым, сладким, пряным, так что у Нинки защекотало в носу:
- Привет, Лен, дела ничего. Я тебе все написала, чего сколько в лавке осталось, сейчас покурим и пойдем, посчитаемся. Какие сигаретки у тебя интересные, я таких и не видела, где брала?
Ленка посмотрела на Нинку, затянулась, выпустила дым колечками и сказала:
- Нин, я в Хургаду ездила, на десять дней.
- Куда это, в Румынию, что ли? За товаром? Чего не сказала? Я бы в долю вошла, вечно ты тихушничаешь...
- Да нет, Нин, какая Румыния. Я отдыхать ездила.
- Как это - отдыхать? Куда? Что это за Хургада и где она находится?
- Это в Египте, на Красном море. Курорт такой. Ну, город, на берегу. Пляж, пляж, песок на сто километров, деревьев совсем нет, а по краю магазинчики, ну, рестораны там, бары, танцы, дискотека то есть. Гостиницы в ряд стоят. Казино есть, я двести долларов проиграла, представляешь?
- Ничего не понимаю. Чего ты туда поперлась? Египет, господи! Ты что там, на квартире стояла?
- Ну ты Нин вообще отстала. Я на курорте, в отеле жила. Там все включено, и проживание, и питание, и напитки.
- Какие напитки? Компот, что ли?
- Господи, да любые. Хочешь, чай с кофеем пей, а хочешь, водку с тоником, или там мартини какое, твое дело.
- Как же ты ездила, одна, что ли? И не побоялась?
- А чего бояться-то? Не украдут, там бабья завались, со всего мира едут. А так отчего ж не погулять, если деньги есть. Арабы мужики ласковые. Бедные только очень, на твой счет наровят прокатиться. Халявщики не хуже наших.
- Ну надо же! Давай завешивай по списку, а то я на электричку опоздаю.
Пряник мятный, двадцать семь кило. Сосиски молочные, двенадцать с половиной. Так ты и в казино играла?
- Да что казино. Я там с аквалангом ныряла, и рифы видела, коралловые, и рыб всяких. Это ж море, Нин, Красное. Вода там чистая-пречистая, прозрачная, все видно, и соленая, ужас. Я смотрела кто ночью купался, так воду не видно, а тело будто в воздухе плывет - извивается. До сих пор душа болит. Пряник печатный, Нин, не сходится - у тебя одиннадцать кило, а я завесила, так только десять с половиной.
- Ладно, исправь. Как же ты решилась ехать, и не сказала никому, надо же.
- Я, Нин, давно мечтала. Еще со школы. Ну, на Красное море посмотреть, или оно и всамделе красное. Ладно, беги, а то и правда на электричку опоздаешь. Я сама закрою. Потом еще поговорим, ты звони.
Нинка попрощалась, взяла свои непод'емные сумки и побежала на электричку. Сначала она стояла, не было мест, потом села. Смотрела в окно, на дома в садах, на заводские трубы, на свалки, опять на дома. Трубы кончились, пошло поле, засаженное подсолнухами. Воздух стал почище, перестал скрипеть на зубах. Она все ехала, вот и людей в вагоне стало мало, скоро ее станция. Уже в полутьме она сошла с поезда, перешла через мост, прошла недолго по шоссе, свернула на грунтовку. Вот и их усадьба. Окна светятся, мать с ужином ждет.
Нинка зашла в дом, поставила сумки в кухне под окно, поздоровалась с матерью:
- Мам, а где дети, дома?
- Да что ты дома, пятница же. На дискотеке они, в клубе, придут заполночь, если вообще придут. А то ты не знаешь. - Мать начала жаловаться на детей, которые совсем не помогают в огороде, и траву подкашивать не хотят, а у нее уже сил нет за всеми ходить, старая она, ей на покой пора. Корову надо продать, потому как молока она дает все меньше и меньше, а кабанчика зарезать, потому что его прокормить легче убить, и петух только на лапшу годится, а кур не топчет... Она говорила и говорила, соскучилась за две недели. Нинка ела свой ужин и слушала, вникала, задавала вопросы по теме, и вдруг
спросила:
- Мам, где мои школьные учебники лежат?
- На чердаке, а зачем они тебе понадобились? - удивилась мать.
Нинка положила ложку, встала, вышла из кухни и полезла на чердак. Там все было аккуратно прибрано, на разостланной старой простыне сушились фрукты на компот, в воздухе пахло сладковатой гнилью.
На этажерке с книгами она нашла школьный географический атлас мира, разложила его на полу, полистала и вот оно, Красное Море. Узенькое и длинное, как селедка. Кругом нарисована желтая пустыня, а море голубое, посредине заштриховано немного, написано - коралловый риф. По берегам одни арабы числятся, только наверху, на севере, маленький кусочек достался евреям, без них не обошлось. А вот и Хургада точкой на карте. Вот значит это где. Далеко, но не так уж. Новосибирск дальше. Нинка туда с мужем ездила, у него там родители. А вот тут на юге узкий пролив, а дальше уже океан, Индийский, а за ним Индия. Зеленым закрашено, джунгли. Там слоны, и все мужчины индусы. Нет, сначала Пакистан, там все мужчины мусульмане. Интересно, а есть ли в Пакистане индийские слоны? Наверное, нет, они все остались в Индии при разделе. Нинка сидела на полу, водила пальцем по картам, листала атлас, и совсем забыла о времени, пока мать снизу не позвала пить чай.
Попили чаю, мать рассказывала про соседей, какие у них кролики, не чета нашим, ни пуху, ни мяса, только что жрут целый день да гадят, убирай за ними, а помочь некому, а она уже...
- Ладно, мам, я спать пойду, устала я что-то сегодня. Завтра я почищу у кроликов, и травы накосим, ты ложись тоже, отдыхай, - Нинка пошла к себе в боковушку, разобрала постель, натянула ночнушку, легла, но сон не шел. Длинный день все крутился в голове, покупатели шли и шли, Тамила несла молочные сосиски, и Петрович зажимал ее в каптерке. Подьехала электричка, открылись двери, Ленка выглянула и позвала:
- Нин, поехали в Хургаду!
Нинка встала, прошла через огород, открывая кроличьи клетки на ходу, и поднялась по ступенькам в электричку. Двери закрылись, и поезд тронулся. Нинка села на лавку, посмотрела в окно. Там было подсолнуховое поле, громадные черноглазые подсолнухи стояли ровно, не шевелясь. Поле кончилось, начался песок широкой полосой, чистый-чистый, почти белый. За ним светилась вода.
- Это Красное море, - сказала Ленка. - Наша остановка. Выходи.
Нинка вышла из вагона, двери лязгнули, закрываясь и поезд уехал. Нинка пошла по песку к воде. Песок был теплый, и воздух был теплый и чистый. Перед Нинкой по песку проехала тяжелая машина, в ней сидели четыре араба в белых балахонах. Они смотрели прямо перед собой, молчали. За машиной тянулся широкий металлический плуг и оставался ребристый след, как будто они песок пахали. Нинка перешла через песчаную пахоту, подошла к воде. Море лежало тихо-тихо, слегка шевелилось под вечерним бризом. Нинка вошла в воду, теплую как молоко, пошла глубже, глубже. Она посмотрела вниз и увидела свои ноги, и камешки на дне, и маленьких красных рыбок. Нинка засмеялась, легла на воду и поплыла. Ее легкое тело засветилось сначала молочно-белым, а потом золотисто-зеленым светом; она всплеснула руками, извернулась, описала полный круг в воде, вынырнула, взглянула на берег. Там стояла мать с кабанчиком на поводке, Петрович под руку с Ленкой, кругом бегали голодные кролики. Нинка опять нырнула, зацепила пук травы и выкинула на берег, кроликам. Потом ударила по воде хвостом и ушла вглубь. Впереди, на юго-востоке, пройти риф, а за ним пролив, ее ждал Мировой океан.