Аннотация: Сказка об Игроке и его любимых игрушках
Нина Большакова
Ты мой голубчик
- Смотри-ка, совсем ты седой стал, - Мона погладила Милана по груди, заросшей седым курчавым волосом, - милый ты мой, - легко коснулась губами.
Они расстелили одеяло на поляне, на осенней траве, разложили помидоры, колбасу, сыр, хлеб и чеснок, поставили двухлитровую бутыль с пивом и термос с горячим кофе и приступили к еде. Небо над ними было ярко синее, совсем летнее на вид, но высокое по осеннему, с деревьев изредка срывались листья, паутина на ветках колыхалась под легким ветерком.
- Охота чесночку, - сказала Мона, - да потом ведь пахнуть будет.
- А я тоже возьму, - Милан подцепил зубок чесноку и отправил в рот, и зажевал, и запил пивом.
Несколько капель пролились на его короткую, с проседью бороду, свалились на грудь и запутались в волосках, и заблестели на солнце.
Moна смахнула капли тыльной стороной ладони и потерлась головой о его плечо. Милан вытащил из волос Моны запутавшиеся там листья и погладил ее по голове, и подал ей половинку помидора другой рукой.
- В этом году лето было дождливое, все на поле пропало, а помидоры все равно вкусные, на-ко, сьешь.
- Там совсем не такие, - откусила помидор Мона, - огурцы вот вкусные, и редиска, а помидоры никакие. Воздух здесь сухой, намного суше, чем там, и пахнет все по-другому. Видишь, у меня здесь ноги отошли, синева ушла, и отеков совсем нет.
- Ты здесь ходишь много, а там, видать, сидишь целый день, - Милан взял маленькие ступни Моны в ладони и стал их растирать.
- Ай, хорошо, - сказала Мона, - еще помассируй, а то болят иногда, спасу нет. Да, вот так. Ну давай, пой.
- Чего тебе спеть, котик? - Милан обнял Мону за плечи и легонько поцеловал в губы.
- Не знаю, чего хочешь, - Мона легла головой на колени Милана, и он стал машинально накручивать на палец колечки ее волос.
- Ну вот эту можно, про голубчика, помнишь? Мы ее как-то пели под хорошее настроение, тому уж лет десять, а то и поболе.
- Эту, что ли, про печальную жизнь? Ну давай вместе:
Не уезжай ты, мой голубчик,
печальна жизнь мне без тебя.
Дай на прощанье обещанье,
что не забудешь ты меня,
- тихо пел Милан слегка хрипловатым голосом.
- Ну чего же ты ревешь, подбери сопли и пой давай! Все будет хорошо, или еще как-нибудь будет, жизня наша, куда денешься! ...подвинься-ка маленько, чтоб удобней было, эх, хороша печальна жизнь!
- И они продолжали вдвоем:
Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь меня, что помнишь меня.
Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь ты меня.
- Чего ты на земле оказалась вдруг, ну-ка уцепись за меня руками и ногами, я тебя переложу, - сказал Милан.
- Ты совсем обалдел, я ведь тяжелая тетка, сейчас кило на восемь тяжелее, чем до отьезда, куда тебе с твоей спиной, я и сама переложусь - поцеловала его Мона и крепко обхватила за шею .
- Да ты все равно легкая, да и я еще крепкий парнишка, да и спина у меня не болит сегодня, держись крепче, - и Милан легко поднял Мону и положил на одеяло, и поцеловал в глаза. - Ну так будем?
- А то нет! Конешное дело, еще спрашивает!
- А я-то открутиться хотел, эх не вышло! - захохотал Милан и пригреб Мону поближе, и она прилипла к нему как банный лист. Его кожа пахла как сто лет назад, и на вкус была лучше всего на свете, и это было как вернуться домой после долгого и трудного путешествия, и бросить чемоданы в угол, и замурлыкать на коврике вместе с кошкой Кузей.
- Ах, котик, хорошоооооооо!! - Да , котик, хорошооооооо! - Ах, подходящееее! - И не говорииииии! - Ай, ещееее! - На ещеее!!!!!! - Аррргггррхх......!!!!! Ну чего ты?
- Старый я стал, вот чего. Дай-ко листья выберу из волос, чего это ты, или на земле с кем валялась?!
- Да это я так, по соседски, с одним старичком погулять вышла!
- Я тебе дам со старичком!
- Когда дашь? Прям счас или опосля?
- Ах ты, никудышняя! Соскучился я, однако, по тебе, тетка! Дай поцелую глазки мои!
- Ну ка, ну ка, что это на маковке за полоска?! Дай-ко тряпочку поплевать -протереть, - захихикала Мона.
- Чего насмехаешься?
- А глянь чего на лысине! Полоса черная, сажа какая-то. И где нашел только, вроде тут никаких головешек, кроме нас, и нет.
- Да это я видать когда в моторе копался, мазут зацепил. Ну ладно, на тебе тряпочку, только смотри не плюй, вот водой намочи, а то с тебя станется! Все, хорош тереть, обрадовалась.
- Дорвалась до своего котика, и всего хочу тряпочкой протереть, - Мона обняла Милана и поцеловала в лысину, и в глаз, и в ухо, а больше никуда не достала - обмахнуть жизнь без меня как пыль, как утренний туман. Когда теперь придется... Ах, печальна жизнь мне без тебя, миленький.
- И мне без тебя не фонтан, Мона, - опечалился Милан, но вслух ничего не сказал. Она ведь уехала и обратно не вернется, незачем. Это так, туристские шалости. А у него бизнес, семья, мать, жена, дочка, внучка, бабка за дедку, дедка за репку. Ну их на хуй. - И он молча притянул Мону к себе, обхватил руками и ногами, уткнулся в родной запах. Удобно как, мягонько,- подумал Милан и задремал.
- Позови он меня сейчас, вернулась бы не задумываясь, да на что я ему. У него поди и молодая любовница имеется для хорошего дела, а со мной так, для интересу, приехала как с того света, и уедет скоро, отчего не выступить в антракте, - подумала Мона и молча прижалась к Милану. - А удобно нам, как все прилажено, просто входим в пазы, как будто так и задумано.
- Ведь если есть Великий Замысел, то должны быть и инструменты для его исполнения, и элементы конструкции. Кто-то невидимый еще играет в свой конструктор, у нас душа рвется, а ему и невдомек. Удобно как, тепло, - и Мона задремала, забылась коротким легким сном.
И так они уснули на своей полянке посреди осенней рощи, и Великий Игрок вдруг притомился, подпер голову рукой и засмотрелся на свои усталые игрушки. Что-то есть в них забавное, в этих двоих. Как их не растаскивай по доске, все равно чуть что, скорей обниматься.
Ведь хотел их сбросить с доски лет двадцать назад (а то и поболе, сказала Мона, приподняв голову от своего сладкого сна), в карельском лесу. Тогда была весна, но день смотрелся по-осеннему, было холодно и мокро, шел мелкий дождичек. Эти самые игрушки ранним утром вдруг надумали заняться любовью, а им как чего захочется, так давай скорей и много порций. Вылезли из коммунальной палатки под дождик, натянули в леске поодаль пластиковый тент, затащили под него спальный мешок и давай наяривать с полным удовольствием. Игрок тогда здорово рассердился. Он только сел позавтракать на рассвете, а рассвет в этих местах хорош как нигде, розово-сиреневый по голубому, и если еще перистых облачков подпустить, а дождик разогнать, так просто лучше некуда. А тут такое безобразие, орут, ногами машут, все облака в сметану сбили. Игрок поискал-поглядел вокруг и послал по их души Ваньку-Каина, что поблизости околачивался, приказа ждал. Ну Ванька что-ж, наше дело солдатское, достал свой ножичек из-за голенища, обтер полой рубахи и пошел себе по указанному делу, вот он, тентик-то, недалеко.
Подошел Ванька-Каин к тентику-то, приглядеться на замах, а через пластик Мона из-за плеча Милана на него и взглянула. Взглянула и не увидела, только глазом полоснула, не до Ваньки-Каина ей было, она в Милана смотрела. И ахнул Игрок, ах какой взгляд восхитительный, ну эти игрушки прям как настоящие, и выронил Ванька-Каин свой ножик, и шагнул в сторону, и растаял в роще из карельской березы. Мона и Милан долюбили друг друга и так и уснули под тентом обнявшись, вот прямо как сейчас, на осенней поляне. А потом Милан сказал:
- Кто-то подходил к нам, посмотрел и ушел.
- Мелькнул как тень, будто ветром сдуло, - сказала Мона.
Да, они забавные, пусть себе поспят. Игрок погладил свои игрушки, свернулся клубком у них в ногах и решил вздремнуть. Как это они пели:
Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь меня, что помнишь меня...
Тоже надо поспать когда-никогда, не от усталости, а так, для удовольствия за хорошую компанию, почему нет?!