Нимченко Андрей Владимирович : другие произведения.

Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судьба, рок, фатум - верите вы в них или нет, но они существуют. Каждый из нас идет дорогой, которая ему предначертана. От пункта "А" - рождения, до пункта "Б" - смерти. Один успешен, все ему дается легко. Другой всю жизнь продирается через тернии. Один ломает пальцами пятаки, другой не вылезает из больничной койки. У одного есть все, у другого - ничего. Почему так происходит и можно ли изменить предначертанное? Излечиться от смертельной болезни, из атакуемого невзгодами неудачника превратиться в обласканного успехом везунчика? Обычному человеку это недоступно, словно лошадь в шорах бредет он по своей колее. Но есть те, кому известен механизм Судьбы, скрытые рычаги, управляющие нашей жизнью. И эти рычаги - в их руках. Над ними не властна сама смерть. Потому что они УЖЕ мертвы. Они элита мира, его хозяева, и... вершина пищевой пирамиды.


  

ПСЫ КАРМЫ, БЛЮСТИТЕЛИ КАРМЫ

  

Аннотация

  
   Судьба, рок, фатум - верите вы в них или нет, но они существуют. Каждый из нас идет дорогой, которая ему предначертана. От пункта "А" - рождения, до пункта "Б" - смерти. Один успешен, все ему дается легко. Другой всю жизнь продирается через тернии. Один ломает пальцами пятаки, другой не вылезает из больничной койки. У одного есть все, у другого - ничего.
   Почему так происходит и можно ли изменить предначертанное? Излечиться от смертельной болезни, из атакуемого невзгодами неудачника превратиться в обласканного успехом везунчика? Обычному человеку это недоступно, словно лошадь в шорах бредет он по своей колее.
   Но есть те, кому известен механизм Судьбы, скрытые рычаги, управляющие нашей жизнью. И эти рычаги - в их руках. Над ними не властна сама смерть. Потому что они УЖЕ мертвы. Они элита мира, его хозяева, и... вершина пищевой пирамиды.
  
  

Эпиграфы:

"Самая нелепая вещь в книге - ее эпиграф.

Он похож на признание автора:

"А сейчас, мой читатель, я развезу

на целый роман то,

что до меня сумели сказать в двух словах".

Составитель эпиграфов.

"Иногда мне кажется, что мой муж вовсе не супергерой..."

Жена Карлсона.

"Есть много, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим санитарам".

Гамлет, принц Датский.

"В отличие от нас, нормальных людей, призраки отражаются в зеркале".

Сэр Симон де Кентервиль.

Диалог в Чистилище:

- Я оседлал старуху-Фортуну!

- Тогда почему же умер?

- А кто-то ее включил...

  
   Глава 1.
   Сван.
   Лисенок был еще живой, он смотрел на Свана золотыми с зеленцой глазами и подергивал черными губами - пытался оскалом отогнать врага. Тщетные попытки сохранить жизнь - перехваченное капканом тело не способно было сопротивляться по-настоящему, силы покинули его почти полностью. Сван накинул на голову зверьку свою куртку и высвободил его. Крохотная тушка - он и не подозревал, что лисы бывают такими маленькими - покрытая серой с голубым отливом шерстью, была почти невесома. Он коснулся вывернутой назад лапы, и лисенка пронзила конвульсия - должно быть, перелом.
   - Тебе повезло, что у меня хороший глаз, - сказал Сван спасенному. - В листве тебя заметить сложно, хоть ты и не рыжий. Вы тут все такие - синие?
   Лис, понятное дело, не ответил. Хотя Сван бы не удивился и этому. В конце концов, если бредовая идея с "нехожими" местами оказалась былью, почему бы не заговорить лесному зверьку.
   - Я бы на твоем месте заговорил. Я бы этого гада, что капкан поставил, так матом крыл - всему лесу слышно было бы. А ты, парень, молодец - держишься...
   До города оставалось совсем немного, - серые стрелы высоток уходили в небесную бирюзу километрах в десяти - всего-то два часа ходу. Так что, поразмыслив, стоит ли нести зверька за пазухой куртки или лучше все же в руках, Сван остановился на последнем. Он старался неосторожными движениями не причинить боль живому существу, и все время прислушивался к нему, ощущая ладонью удары перепуганного сердечка.
   Ноги по колено тонули в опавшей листве, будто вырезанные из тончайшего золота пластинки шуршали о ботинки, и от этого звука, от пряного запаха и растекшейся в воздухе нежнейшей тишины хотелось смеяться.
   Он не ел уже часов двадцать - десять до того, как оказался в лесу, и примерно столько же после. Помнится, он был очень голоден и на тот пригорок посреди полузаброшенного парка в своем родном городе, претендующем на звание миллионника, попал как раз по пути к лотку с хот-догами. А теперь вот аппетит пропал совершенно, а легкость в теле появилась поразительная, будто силу тяжести уменьшили вдвое.
   Толстяк Бац говорил, что такое бывает, когда долго не ешь - а уж он-то на всяких там диетах собаку съел. Или же все дело в кислороде, которого здесь еще больше, чем золотых листьев в бескрайнем осеннем ковре?
   - Где же я, черт побери?
   Он мог бы поклясться, что лес возник вокруг сам по себе, совершенно неожиданно. Просто раз - и он оказался здесь после того маленького эксперимента...
  
   ...Кругом стояли морщинистые старики-клены, скрипевшие на ветру надломанными ветвями. Воздушные струи рвали запутавшиеся в них бумажки, гудели и хлопали полиэтиленовыми пакетами. В забытом властями парке, где уборку проводили только перед большими праздниками, было жутко. Недаром говорили, что это место привлекает маньяков. Единственный огонек горел на самом входе в парк, по которому шел Сван - у каменных ворот с полуобвалившейся лепниной какой-то чудак торговал гретым в микроволновке фаст-фудом. И не страшно ему?! Небось или сам маньяк, или деньги нужны очень - у маньяков, что здесь обитают, аппетит, наверное, - что надо.
   Можно было потерять двадцать минут и обойти стороной эти темные аллеи с облупившимися лавочками и останками гипсовых фонтанов. Но Сван торопился и решил срезать. В конце концов, он хоть и не супермен, но "сто первый прием карате" - изматывание противника длительным бегством - изучил отлично: в детстве в легкоатлетической секции сдал на первый разряд по бегу.
   Вокруг не было ни души: луна всходила такая яркая, что забивала свет редких, едва теплившихся фонарей - в ее торжественном сиянии частокол кленовых стволов просматривался во все стороны. Сван огляделся еще раз - на всякий случай. Нет. Точно никого. Только где-то на самом краю боковым зрением он воспринимал какой-то непонятный светлый предмет. Он пригляделся, кажется, между стволами на уровне колен что-то было натянуто. Неопределенное воспоминание, эдакое легкое шевеление в самой глубине сознания заставило его изменить маршрут и подойти ближе. Между двух кленовых стволов, обросших чахлым кустарником, белела обыкновенная нитка. Он сделал еще несколько шагов, остановился в паре метров, разглядывая ее, и попытался вспомнить. Точно - эти три узелка в самом центре он завязал сам, больше года назад, когда проводил тот смешной эксперимент.
   Как-то он заметил, что даже на запруженных людьми улицах можно найти островки, которые все обходят стороной. Люди спешат, будто муравьи по своей муравьиной тропе, огибающей место, где когда-то лежал камень. Чья-то нога давным-давно пнула его в сторону, и путь расчистился, но маленькие насекомые все равно не сворачивают с маршрута, проложенного прадедами. Отыскивают старые, оставляют новые пахучие метки, и не замечают, что путь можно сократить. Сначала он просто усмехнулся этому наблюдению: гляди ж ты - хомо, можно сказать, сапиенсы, вроде бы разумные люди, а от простых мурашей кое в чем не отличаемся. Потом стал присматриваться к таким местам, оставлял "маркеры" - то есть просто клал в такую точку какой-нибудь предмет, достаточно тяжелый, чтобы его не сдвинуло ветром, и достаточно легкий, чтобы быть сбитым чьей-нибудь неосторожной ногой. Поначалу это его забавляло - в истинность собственной теории он, понятное дело, не верил, это было что-то вроде игры, проверка на прочность бредовых идей всегда казалась ему веселым занятием. Потом, когда маркеры один за другим сдвигались со своих мест, ему это наскучило. А следом навалились дела - знакомый подкинул хороший заказ, и пришлось повозиться, снимая рекламные ролики сразу для нескольких клиентов.
   И вот поди ж ты - один из маркеров остался целехоньким. Ничья нога за год не сорвала нить, хотя парк по выходным становился многолюдным - здесь открывалась книжная барахолка, "блошиный" рынок, собирались меломаны, обменивавшиеся старыми кассетами и пластинками.
   Сван осторожно, почему-то не решаясь порвать нитку, встал между стволов. Сердце часто колотилось, живот слегка подводило - то ли от голода, то ли от волнения. Ничего не произошло. Он передвинулся сначала к одному дереву, потом к другому, закрыл глаза, открыл, повернулся на сто восемьдесят градусов и снова закрыл-открыл. Все в мире оставалось по-прежнему: Великая Истина не открылась ему, он не увидел летучей тарелки в пылающем белыми крошками огней небе, земля не собиралась расступаться, чтобы открыть ему тайны своих недр. Сван постоял для порядка еще немного, прикрыв глаза и посмеиваясь над своей детской тягой к таинственному. Стоять было хорошо: тепло, несмотря на ветер, и как-то уютно. "Наверное, у этого места все же есть положительная энергетика, - подумал он, - Надо будет запомнить и вернуться. Заботы куда-то уходят, будто светлее на душе становится".
   Он открыл глаза и увидел, что светлее стало не только у него на душе - метрах в двух слева свет преломлялся как-то необычно, из бледно-серебристого лунного превращаясь в очень сильно рассеянный, но все же солнечный. Невысокий, с него ростом, и шириной около метра прозрачный столб выглядел так, будто кто-то рассыпал в воздухе золотистую пудру.
   - Интересно... - Сван сказал это вслух.
   Он сделал шаг и погрузил в это странное явление руку. Золотистые частички отшатнулись в сторону, будто он потревожил завесу пыли в старой-престарой комнате, заплясали вокруг его ладони. Он погрузил руку глубже - внутри было тепло, а потом шагнул в пыльное облако целиком. Его ослепило биение света в глазах. Дыхание перехватило, как если бы он катался на качелях, и те стремительно ухнули вниз. В паху стало неприятно щекотно, а в следующий миг он рухнул с трехметровой высоты в гору опавшей листвы...
  
   ...Лес выполз на пригорок и вдруг оборвался, превратившись в широкую степь с редкими деревцами, на семи осенних ветрах растерявшими свою листву. Степь уходила Свану под ноги и тянулась почти до самого города, местами проваливаясь в поросшие жухлой травой овраги, местами вздыбливаясь невысокими курганами. Воздух был свежим, наполненным терпким запахом высохшей, а потом отсыревшей под дождем травы. К нему мешался чуть ощутимый привкус горького дыма - след недавнего пожарища, не видного с места, где стоял Сван. Он поискал глазами свалки: если те шпили впереди - город, значит, свалки должны быть. Но их не было. Только чистая девственная степь на юге и на севере, сколько мог охватить взгляд. И воздух, дышать которым было одно наслаждение.
   Сван едва сдержался, чтобы не сбежать с пригорка вниз - такая встряска была бы вредна его раненному спутнику. И все же беспечность его подвела - он засмотрелся на паутину, раскинувшую жемчужные нити между двумя большими кустами дикого можжевельника, и тут нога зацепилась за валявшийся в траве сук. Сван полетел на землю, вспахивая носом пожухлую серо-желтую поросль. Пронзительно тявкнул лисенок, а потом трава расступилась, и он плюхнулся в холодную лужу на заплеванный городской асфальт.
   Так началась эта история.
  
   Глава 2.
   Торм.
   Пробуждение было тяжелым, как всегда случалось, когда речь шла не о простом сне. Торм бесконечно долго выныривал из омута образов - четких, будто рисунок, вырезанный из разноцветного стекла. Они были слишком живыми и яркими, чтобы без боя уступить место привычной реальности.
   Наконец Торм вполне осознал, что происходящее - сон. Оставалось лишь ступить за грань, выбрав один из двух миров, и тогда стеклянные картины попадут в плавильную печь обыденного сознания, поплывут и растают, превратятся в мутный сплав настроения, которое он будет носить весь день, не осознавая источника. Привычным усилием воли он замер на грани, балансируя, как канатоходец. И прокрутил весь сон, оставляя его в дневной памяти. Мысли с обоих краев сознания захлестывали его, граница - тонкая нить - раскачивалась под их ударами и пыталась ускользнуть из-под ног. Но Торм был не новичок в Сновидении и запомнил все.
   Когда последний отрывок сна закрепился в дневном сознании, он обернулся лицом к привычной реальности. Торм смотрел на нее сверху, с высоко вознесенной границы между мирами, перетекающими один в другой, и видел их цельность. Как океан, одна часть которого осияна солнцем рассвета, а другая погружена в тень ночи. Дельфиньим клювом сложив кисти над головой, он прыгнул вниз. И волны темной стороны приняли его в свои тревожные руки...
   - Они снова начались, наставник Ясон, - Торм вошел в библиотеку и уселся в кресло напротив седого мужчины преклонных лет.
   - Твои сны?
   - Да.
   Мужчина встал, слегка оттолкнувшись от подлокотников руками, похожими на старые виноградные лозы. Подошел к окну. В библиотеке, заставленной полированной деревянной мебелью, пахло книжной пылью и травами. Этот запах для Торма давно стал неотъемлемой частью и комнаты, и ее хозяина.
   Подбородок Ясона опустился на грудь. Он о чем-то надолго задумался.
   - Тебя что-то тревожит, Ясон? Мое состояние?
   - Да, тревожит, - проговорил Ясон. - А что ты сам думаешь о нем?
   - Мне тяжело. Ты же знаешь это чувство - страх причинить вред невинному. Я тридцать лет балансирую на грани, и вот переступил ее. После этого непросто вернуться к нормальной жизни. Иногда даже начинаешь завидовать "дикарям", их-то муки совести не мучают.
   Торм тоже подошел к окну, остановившись в метре от старика. На улице солнце слепящими лучами заполняло весь мир, а здесь было темно и прохладно, как любил Ясон. Градусов пятнадцать - не больше, Торму было даже немного зябко. А наставник одет легко - рубаха из хлопчатобумажной ткани и такие же шорты. Сквозь белое полотно проглядывали его смуглые лопатки - вороньи кости на них торчат, как обрубки крыл у падшего ангела. И лицо чем-то похоже на лик обитателя адовых полей - коричневое, обожженное временем, с морщинами непреклонности по сторонам рта, и чем-то затаенным в глубине черных глаз. За те тридцать лет, что Торн знал наставника, он почти не изменился.
   - Я беспокоюсь о тебе, - продолжал Ясон, - Если бы речь шла о простом человеке, все было бы проще - из тысяч, страдающих упадком духа, лишь один решится на самоубийство. Но у нас это проблема нравственного выбора: не хочешь жить, значит, не будешь. У тебя ведь раньше такого не было. Хотя трансы, к которым ты приходил с проповедью, случалось, умирали.
   - Я предпочитаю называть их людьми. И до этого парнишки умер всего один.
   - Но умер. Ты скажешь, что то был другой случай - "дикарь", дважды побывавший в колонии, да к тому же он сам напал на тебя, у тебя и выбора-то не оставалось. А этот мальчик - совсем юный, едва трансформировавшийся. Все так, но ведь оба они сами сделали выбор. Мальчишка мог бы сражаться с тобой, как тот "дикарь". Мог просто уйти.
   - В том-то и дело - мог, но предпочел пустить себе пулю в висок. Я убедил его в ничтожности его существования. Но не смог дать надежды.
   Ясон развел руками, кожа на его ладонях была розовой и юной, словно у младенца - в контраст с коричневой корой, покрывавшей тыльные стороны кистей:
   - Ошибки случаются у всех. Вопрос в другом - насколько эта трагедия повлияла на твои способности? Пора ли тебе уходить из наставников или ты еще можешь принести пользу? К счастью, ответ очевиден - раз есть сны, значит, уходить тебе пока рановато. Когда ты едешь?
   Торм пожал плечами:
   - Ощущение - как обычно. Будто должен был отправиться в путь уже вчера.
   ...Дорога из городка Мидлвэй на самом крайнем востоке Пермской губернии, у подножья Уральского хребта, была плохонькой. Не дорога, а разбитая колея, по которой можно передвигаться тремя способами: пешком, на телеге или на внедорожнике. Торм шел пешком - ни телеги, ни внедорожника у него не было.
   Мидлвэй на границе здешних лесов возник лет пятнадцать назад. Тогда из-за кризиса финансовой системы в Америке дети русских эмигрантов потянулись на родину предков. Часть из них забурилась в самую глубинку - чтобы разбогатеть на выращивании новых видов древесины. Увы, сделать бизнес у блудных сыновей и дочерей России не получилось - взятки и поборы заели. Пришлось им переквалифицироваться в фермеры. ТАМ эти милые люди почитали себя русскими. Торм дружил со многими из них и порой встречал в семейных альбомах любопытные фото: домашняя обстановка под лапотную допетровскую старину, фартучки-сарафаны, вышитые прихватки и рушники на кухне.
   В России, когда первые невзгоды выбили из них романтические настроения, все поменялось с точностью до наоборот. Сейчас большинство русских американцев носило штаны с помочами и широкополые ковбойские шляпы. Они бы еще и резинку жевали, но до ближайшего стоматолога от Мидлвэя было три часа езды, а пломбы и российская жвачка - вещи не совместимые.
   Торм возвращался в Мидлвэй регулярно, чтобы повидаться с Ясоном. Тот обитал в этих краях уже лет десять, прибыл в тихое местечко незадолго после появления первых переселенцев. Как Ясона звали по-настоящему, Торм не знал, впрочем, это не имело значения. Когда кто-то вступает в братство, он получает новое имя - все равно, какое, это просто символ того, что ты отказался от прошлого ради будущего. Торм стал Тормом тридцать лет назад, когда Ясон натолкнулся в больнице на покалеченного парня с ранней сединой в волосах, без мизинца на левой руке, без проблеска воспоминаний. И самое страшное - без нитей судьбы. Ясон выходил его и помог вспомнить часть прошлого: кое-что из детства и юности. Но этого было слишком мало, чтобы восстановить картину. Так что для него имя Торм было единственным настоящим - не считать же таковыми те, что указаны в десятке "липовых" паспортов.
   Поначалу Торм пытался, было, узнать хоть что-то о своей семье, но вскоре забросил это занятие. В душе жила неистребимая уверенность, что в этом мире он - один. А раз так, то кого он рассчитывал найти?
   К вечеру первого дня пути Торм основательно натрудил ноги. Они гудели, как две чугунные трубы, по которым двинули куском рельса. Но это была приятная усталость, она помогала унять легкий зуд, который поселяется в душе, как только приходят сны. Торм раз за разом прокручивал в памяти то, что пришло к нему ночью. Это точно было указание. Он бы отличил его от простого сновидения, каким бы фантастическим оно ни показалось. Но при этом переживания Свана были довольно странными. Обычно те, с кем он вступал в мысленную связь, не проваливались неожиданно в "заколдованные леса". Правда, порой случалось, что у новообращенных начинались видения. Сознание, на которое обрушивался новый мир, не выдерживало. Иногда новички сходили с ума, и тогда их жизнь перерывалась очень быстро. Осторожность и адекватность - вот что позволяло трансформировавшемуся поддерживать свое существование.
   Правда, происходило и иное - то, что поначалу воспринималось как галлюцинации, оказывалось новой гранью реальности. Что если Сван действительно нашел способ уходить в другой мир? Или его видения - комбинация фантазии с чем-то реальным. К примеру, он был прав насчет "муравьиных троп", которые не видны простым глазом. И, вступая на них, он хоть и остается физически в нашем мире, но перестает восприниматься остальными людьми. Попадает в эдакий "карман" пространства. Если его органы чувств тоже не воспринимают реальный мир, то сознание может замещать его выдуманным.
   - Быть может, это даже не карманы в пространстве, - вдруг озарило Торма, - а что-то вроде тоннелей. Ведь Сван выпал из "леса" не там, где в него вошел. В парке была голая земля и немного листьев, а он плюхнулся лицом об асфальт...
   Вокруг него на десятки километров раскинулся еловый лес. Огромные деревья с голубоватой хвоей уносились широкими конусами в небо, подавляя своими размерами. Торму больше нравился лес березовый, тянувшийся, будто поросль гигантской черно-белой травы, на сколько хватал глаз. Но березы пойдут, только когда он выйдет на трассу, а пока он топал по усыпанной хвоей земле, вглядываясь в темные провалы под лапами елей. В этих пещерах размером с небольшой дом мог таиться медведь, волк или росомаха.
   В первый день на ночлег он остановился рано - надо было хорошо выспаться, потому что завтра он собирался сойти с разбитой колеи, двинуться через леса напрямки, и тут от него потребуется внимательность. В отрогах низеньких, похожих на заостренные сопки, поросших густыми лесами Уральских гор встречались места, убившие не один десяток путников. Подземные месторождения руд с большим содержание металлов выводили из строя компасы, и человек оказывался без средства ориентации в окружении холмов, походивших друг на друга, как близнецы. Если не знать особых примет, в таком месте запросто начнешь плутать. Голод лишит тебя сил, а потом, ослабевший, ты станешь добычей какого-нибудь зверя. Впрочем, затеряться Торм не боялся, он ходил этим путем не раз. Но осторожность была главным, что он всегда соблюдал.
   Он наломал еловых лап и устроился в небольшом овражке неподалеку от ручейка. Зверья Торм не опасался. Хоть поселение Мидлвэй и небольшое, сотни две жителей, но для трех проклятых - его, Ясона и его ученика Кира, пищи хватало. Они собирали жатву осторожно, нитку за ниткой сматывая с энергетических коконов так называемые "линии судьбы" - то, что защищает человека от самых разнообразных невзгод. Старались не навредить "донорам", чтобы те могли быстро восстановиться. Перед тем, как покинуть Мидлвэй, Торм зашел попрощаться во многие семьи, посетил магазин, куда раз в неделю завозили продукты на старом "Газ-66", провел вечер в клубе. И теперь линии судьбы обвивали его так туго, что ни одному зверю не придет в голову напасть. А ходить вокруг его костра - пусть ходят.
   Обычно перед сном он медитировал, очищал сознание - внутренняя тишина дает контроль над сновидением. Но сегодня закат был так красив, что он загляделся на него и уснул незаметно.
  
   Глава 3.
   Мей.
   Пальцы Меймуна скользили по клавишам компа все медленнее, пока совсем не замерли над ними, мелко подрагивая в паре миллиметров от молочно-серой пластиковой поверхности. Кофе не помогало, а в пользе спиртного для работы он разочаровался уже давно. Спать ты, конечно, не будешь, но ничего путного не напишешь.
   Итак, наш герой, Эриг Армский, оказывается на враждебной планете, и к концу сегодняшней ночи ему нужно с нее выбраться, спасти друга, захваченного пиратами с Белого астероида, и все это листах на пятнадцати убористого двенадцатого "Times New Roman". Иначе Кирилыч может срезать гонорар за всю работу - чтоб сроки не затягивал. И чего тебе, старый хрыч, не понравился первоначальный вариант? Мало крови и любви, много размышлизмов, пипл этого не любит, у пипла слюна на размышлизмы не выделяется. А как же воспитательная функция литературы? А нехай его Бабель с Врубелем воспитывает, а у нас бизнес! Тьфу!
   Не о том ты мечтал, дорогой молодой фантаст, пишущий под псевдонимом Меймун, когда бросал работу в небольшой, продажной (в смысле тиражей) газетенке и уходил на вольные литературные хлеба. Жена, вон, вдвое больше тебя получает. Стыдно.
   Чем же опасна эта планета, что наш герой с нее так благополучно сбегает? Вечная зима, минус пятьдесят, а у него после катастрофы остались только трусы да кепка? Злобные твари с зубами..., нет, зубы - это банально, лучше без зубов, но с огромной пастью, и пузом, полным ядовитого желудочного сока, заглатывающие жертву целиком и переваривающие ее живьем. Кириллычу понравится - с тех пор, как издательство перешло на ужастики вроде Лавкрафта, он не устает повторять: "Хорошая порция слизи поможет протолкнуть вашу книжонку в желудок читателя". А мы, значит, этих тварей научимся побеждать длинными заостренными с обоих концов палками - вставил такую в пасть, и гуляй по всему нутру хоть до самой жопы...
   Эх, Мей, Мей... Помнится, когда-то ты сокрушался о том, как трудно сказать что-то новое в литературе. Как выяснилось, лепить жвачку для публики, желающей легкого чтива на диване после на работы, порой еще труднее. Ну-с, поехали...
   Меймун вышел из рабочего транса часа в четыре ночи, когда планета уже давно обрела название и номер в галактической справочной книге, после чего была покинута и забыта. Друг, похищенный пиратами, поменял пол с мужского на женский, сами же пираты переместились с Белого астероида сначала в Малую Магелланову черную дыру, а потом просто в Магелланову черную дыру. Поскольку по здравому размышлению черная дыра у Магеллана могла быть только одна. Мей уснул за компьютером, не замечая, как пальцы продолжают конвульсивно выстукивать по клавиатуре. Когда откинутую назад голову слишком резко повело налево, он вздрогнул и проснулся.
   - Черт! - в глазах плыло от переутомления - все-таки 30 лет это не студенческие 18, когда он мог не спать по четверо суток. Годы дают о себе знать. Он поморгал веками, вытряхивая из-под них царапающую как песок усталость, и уставился на экран.
   На белом листе на три строчки ниже описания последнего подвига Эрига Армского присутствовала надпись: "вампиртроль".
   - Не понял... - у фантаста, которому не раз приходилось сражаться со стаями вампиров и ордами троллей, вдруг неприятно скрутило внизу живота. Через секунду в кухне за стеной раздалось мелкое позвякивание. Мей тихонечко встал, по прежнему глядя на экран и пытаясь найти разумный ответ иррациональному событию. Спокойно! "Вампиртроль" это объяснимо - просто граждане, располагавшие буквы на клавиатуре компа, эти одиннадцать разместили рядом друг с другом. Сколько там обезьян должны тысячи лет стучать по клавиатуре, чтобы одна из них написала "Войну и мир?". Вот-вот, а я все-таки разумная обезьяна, могу и во сне кое-что осмысленное "слабать". Вопрос второй - кто же там шарится в кухне?
   - Лена? Ты вернулась? - он выглянул из-за перегородки в кухню, едва-едва освещенную начинавшимся рассветом, - твою дивизию...
   Окно кухни было открыто, как и дверца обклеенного переводками холодильника. А в нутре последнего копался худющий мужик в длинных семейных трусах мышиного цвета. Сам мужик был того же серого оттенка, но с небольшим добавлением коричневого - как старая пемза, которую продают старички на блошиных рынках. Голова этого субъекта утопала в кастрюле борща, наружу торчали клоки нечесаных волос, торс, руки и ноги заросли редкими вьющимися волосками. Затылок непрошенного гостя все время подергивался, а из кастрюли в такт этим движениям раздавались щербающие, тянущие звук. Дядя шумно уничтожал борщ - продовольственный запас Мея на неделю.
   - Ах ты га-ад! - как-то задумчиво и даже мечтательно протянул тот.
   Ночной воришка вынул голову из кастрюли и предстал перед Меем во всей красе - худое треугольное лицо, все в крупную серую кожистую складку, острый подбородок, низкий сморщенный от великого удивления лоб и круглые желтые глазки с пульсирующими горошинами зрачков. Уши товарища выпирали из-под свалявшихся косм, на кончике одного - классическая картинка для комикса - повис кусок капусты.
   - Ой, - тонко пискнул похититель борща и сиганул в окно...
  
   Глава 4.
   Торм.
   Тяжело груженная фура начала тормозить, едва водитель заметил Торма. Шел четвертый день с тех пор, как он покинул Мидлвэй, и третий час, как шел вдоль разбитого шоссе на юг. Увы, сны пока не дали ему точных ориентиров, и южное направление он выбрал сам, понадеявшись на предчувствие.
   Торм уже не раз поднимал руку, без особой надежды остановить транспорт, но зато приятно удивлялся тому, что его стало так много. Колоны из бронированных грузовиков под конвоем джипов и мотоциклистов с автоматами трижды проезжали мимо, обдавая его горячими выхлопными газами.
   Транспортная сеть все больше хирела, поддерживать трассы в нормальном состоянии давно перестали, зато бандитов расплодилось столько, что дальнобойщики вынуждены были нанимать охрану. Фуры-одиночки стали большой редкостью, принадлежали они мелким частникам, деньги ценившим выше собственной жизни. Одинокий КамАЗ, затормозивший перед Тормом, явно управлялся как раз таким.
   - Давай, вскакивай!
   Из-за тяжелой, усиленной стальным листом двери показалась физиономия водителя. Ему было под сорок, седые волосы всклокочены, на пухлых красных губах блеск - должно быть, гигиеническая помада. Подбородок узкий, так что губы выделяются еще сильнее. В темных глазах какой-то шальной отсвет. Торм легко вскочил в кабину, захлопнул дверцу и только потом сказал:
   - Платить мне нечем, но я могу помочь с ремонтом.
   Он оглядел кабину: занавески, отделявшие сидения от спальной части, были отдернуты, на откидной кровати никого!
   - Вы что, без напарника?! - Вот тут Торм удивился по-настоящему. Дорога для одного - слишком большое испытание.
   - У этого придурка хватило ума подхватить по дороге апендицит - слег вчера в одной деревеньке, и оставил меня один на один с Колымагой, - последнее слово водила произнес как имя. Так, похоже, называлась его машина, - я и оставил-то его всего на одну ночь. Где он сумел заразиться этой дрянью, ума не приложу, но доктор сказал, нужна операция, мать-ё-так! Теперь придется переться до Ростова самому, если не подвезет соблазнить по дороге сменщика. Так денег нет? Жаль. Не обессудь тогда - найду замену, придется тебе дальше самому топать. Но хоть истории-то знаешь? Чтоб я ночью-то за баранкой не заснул?
   - Я могу быть сменщиком, - сказал Торм.
   - Что?!
   - Я водил КамАЗы. И права есть, если вдруг проверка...
   - Ха! Проверка! Какой псих остановится, чтобы его проверяли? Я лично ментов от бандитов не отличу. Да менты еще и поболее содрать могут. Так водил, значит... О-о, мужик! Повезло мне. А я-то думал, до Ростова придется спать днем - весь график насмарку. Антоха! - он протянул Торму жесткую ладонь человека, привыкшего иметь дело с железом.
   - Торм, - представился он в ответ.
   - Че? Иностранец, что ли?
   - Да нет... просто имя такое. Не страшно тебе попутчиков подбирать?
   - А ты что, страшный, - загоготал в ответ Антон, - Вообще, конечно, если бы ты был помоложе, хрен бы я тормознул. А так, думаю, справлюсь. Да и в моем положении особо не повыбираешь. А вдруг, думаю, деньжат подкинет. Да и вообще, помогать людям надо: в ногах-то правды нет, как между ног - покоя...
   Он снова загоготал, так, что заплясали крученные из проволоки фигурки животных, висевшие над лобовым стеклом, и подмигнул Торму. Антоха явно пребывал в приподнятом настроении, если не сказать был перевозбужден. Его шальные глаза все время перебегали с дороги на лес, с леса на Торма, с Торма на какую-то точку в небе за его плечом. Казалось, сейчас он бросит баранку, вскочит на сидение и начнет выделывать кренделя, пока машина не саданет в ближайшую корабельную сосну. Торм оглядел спутника как можно внимательней, отрешившись от собственных мыслей и пытаясь уловить те, что владели Антоном. В слое, где обитали мысленные образования, тот выглядел непритязательно. Возле чакры у пупка как стая откормленных жирных мух вились бурые воронки похоти. Касаясь тела водителя, они ввинчивались в него, живо оплетая низшую часть сознания. Попутчик Торму попался явно сексуально озабоченный, оставалось надеяться, что не гомик.
   Торм оглядел энергетическое тело в целом. Хорошего оказалось мало. Голову мужчины окутывала плотная завеса из мелких назойливых мыслей. Цвет их колебался от светло- к темно-серому, отчего голова походила на огромную заплесневевшую головку сыра. Одна мысль была гораздо больше других - ее энергетическая субстанция плотно присосалась к теменной части, не отрываясь от питавшего ее тела ни на секунду. Она то уменьшалась в размерах, почти сравниваясь со всеми прочими, то вырастала в несколько раз. Менялся и ее цвет - на глазах Торма воронка вдруг стала стремительно темнеть, будто смерч, набиравший из моря воду. Похоже, у парня серьезные проблемы, над которыми он не перестает думать.
   - А там, в деревне, откуда идешь, у тебя жена что ли? - спросил Антон, бросив на Торма лукавый взгляд.
   - Да нет, холостой я, - отвечал тот.
   - Родня? - спросил водитель.
   - Неа. Живу там просто, а теперь вот решил к сестре в Ростовскую губернию съездить.
   Антон кивнул, потом язвительно заметил:
   - Губерния... На кой черт было обзывать все губерниями?! Жить от этого лучше стало, что ли?
   Торм пожал плечами. От перехода страны к дореволюционному делению на губернии жить лучше никто не стал. Просто когда начались природные катаклизмы и изменение климата, страх охватил общество. И голоса тех, кто говорил о гневе Господнем, набрали силу. "Возвращение к истокам" было одной из мер, которые, по идее, должны были умаслить божество. Но как-то не умаслили - только неделю назад на Дальнем Востоке очередное цунами разрушило несколько рыбацких деревень. А постоянных поселений в прибрежной зоне не было после потопа 2013 года, когда на сушу обрушилась волна высотой в два девятиэтажных дома.
   Землетрясения, оползни, торнадо бушевали по всей Земле, уничтожая города, урожаи, выпуская в атмосферу ядовитые отходы с разрушенных химических производств. Экономики стран катились ко всем чертям, постепенно переходя к натуральному хозяйству. Население сокращалось: смертность возросла многократно, а рожать в мире, где не уверен даже в земле под ногами, желающих было не много. Огромная территория России становилась все более безлюдной, связи между крупными городами, правда, сохранялись, там был относительный порядок и даже, можно сказать, власть закона. Но между ними лежала полудикая территория, где безоружному выжить было не так-то просто. В книге об истории одного из регионов России, Екатеринодарской губернии, Торм однажды натолкнулся на упоминание: в 1829 году казаки такой-то станицы убирали пшеницу под защитой трех пушек, каждый - вооружен ружьем. Лет тридцать назад это показалось бы ему дикостью, теперь было обычным делом. Тридцать лет назад... тогда жизнь шла совсем по-другому, спокойно, на широкую ногу. Хотя первые звоночки грядущей катастрофы уже звучали.
   Антон, похоже, относился к шоферам, цель которых заболтать попутчика так, чтобы тот выпрыгнул из кабины на полном ходу. Прежде чем они преодолели первые триста километров, он поведал Торму о сотне своих проблем. Оказывается, его всегда преследовали неприятности с напарниками, у них вечно что-то случалось. Прежнего, вот, придавило колесом - во время ремонта фуры сломался домкрат. До того одного мужика зарезала шлюха в борделе - он, видите ли, был с нею груб. Жалко дядю - он хоть после второй бутылки на людей с отверткой бросался, зато трезвый - золото был, а не человек! А еще одного паренька так и вообще беда постигла. Заехали они в какую-то деревушку колесо поменять, остановились на постой в доме у заправки, а утром сменщик Антохи дальше двигаться отказался - на хозяйку глаз положил. И была бы хоть красавица, а то ведь старше его на десять лет, ноги, что у коровы, нос-балажан. Не иначе как из колдуний - чем-то же парня приворожила!
   - Я теперь даже заезжаю к ним иногда. Вдруг, думаю, от бабы этой сбежит. Но нет, уже пятый год вместе живут. Душа, мать-ё-так, в душу, - после этого замечания Антон возмущенно засопел и на какое-то время заткнулся.
   Прежде чем сесть в машину, Торм по привычке проверил шофера - не транс ли перед ним. Иногда судьба сталкивала его с другими изгоями в самые неожиданные моменты и не всегда эти встречи были безобидными. Антон был обычным человеком, но теперь Торм оглядел его еще раз, ища что-то, что могло бы объяснить "невезуху" с напарниками. Все было чисто.
   Правда, со здоровьем у мужика явно не в порядке. Светящаяся сеть из линий судьбы прямо напротив печени повреждена, будто по ней выстрелили из 12-го калибра. Нити в месте разрыва конвульсивно подрагивают, пытаясь дотянуться друг до друга. Или парень пьет, или болен. Торм выпростал из своего защитного кокона тонкий протуберанец. Узкий, переливающийся серой сталью язык потянул за собой несколько ниточек судьбы, просунулся в ячейку защитной сетки Антона и оплел нитями пробоину в защите. Голубоватая "кровь" устремились от Торма к его реципиенту, он ждал, наблюдая за легкими всполохами на границах линий, пока не убедился, что рана затянута.
   - Если не будешь беречь печень, долго не протянешь, - сказал он.
   Антон как раз начал рассказывать о том, как чудно он покуролесил с друзьями на минувших выходных, но осекся и подозрительно глянул на Торма.
   - А ты что, ясновидец?
   - Нет. Просто умею немного определять диагноз по внешнему виду человека. У нас в лесах бабки и не такое могут. У тебя печень барахлит.
   - Никогда не замечал, - ответил Антон.
   - Не всегда такое заметишь. Некоторые болезни проходят бессимптомно, - он вспомнил "подцепленный аппендицит" и уточнил, - их не замечаешь, пока не станет слишком поздно. Вернешься из рейса, проверься, хуже не будет. Если я ошибся, слава Богу.
   - А с легкими как? Рака нет? - спросил мужик, - а то я курю, как бобер ныряет.
   - Нормально с легкими. Но лучше бросить.
   - Я знаешь, когда первый раз бросил? Когда чуть хату не спалил - заснул с сигаретой, а горящий пепел на мои пеленки упал... - Антон загоготал, - шучу. Не знаю, как насчет пить, а вот курить точно не брошу. Я же как инопланетянин - в атмосфере Земли дышать могу только через фильтры.
   Странное дело - после этого разговора мыслевихрь, присосавшийся к затылку водилы, из мрачного темно-серого, стал светло-пепельным. Но потом прежние цвет и размеры вернулись. "Может, несмотря на балагурство, его беспокоит как раз здоровье? - предположил Торм, - но почему тогда воронка посветлела, когда я рассказал о печени? Если он волнуется, то это должно было усилить беспокойство..."
   Он засобирался укладываться спать - решено было, что до трех ночи машину ведет Антон, а потом Торм его сменит. Он расслабился, отгоняя назойливые мысли, тревоги и беспокойства сегодняшнего дня. Ему удалось избавиться от них, и тогда он потянулся сознанием наверх, в ночное небо.
Небесные сферы закрыты для трансформировавшихся. Энергия смерти, окружающая их, перекрывает канал связи со Светом. Он остается только внутри - если остается. И получается, что в общении с вышним миром трансы куда более обделены, чем простые смертные. Те путем медитаций, концентрации, веры могут установить прочный канал связи с тонкоматериальными слоями бытия. Трансу же для этого нужно еще и прорвать завесу темной энергии. Почти все такие попытки оканчивались ничем, и большинство изгоев даже не предпринимали их. Просто верили, что после смерти, освободившись от тела, их душа обретет свободу. Но Торм старался каждую минуту пробиться наверх. Последний раз ему удалось сделать это около года назад - 365 дней усилий ради одного краткого переживания! И сегодня ему снова улыбнулась удача. Небеса приоткрыли для него свои врата и оттуда полились стройные хоры волшебной музыки. Его окружили чарующие переливы, взвивавшиеся подобно тысячам северных сияний, затопили звуки, приняли в дружную семью и понесли к сияющим горным вершинам, которые и сами были звуками, высокими, звенящими, отрешенными от земного. Торм потерял свое имя, личность, превратился в ноту, зазвучал в этом радостном хоре, прославляющем величие Творца... Сон вполз в него несколько часов спустя, и сразу же погрузил сознание в вязкие топи тревоги.
  
   Глава 5.
   Сван.
   - Откуда столько кровищи в телеке взялось? Смотреть нечего! Достали уже этим фаршем из боевиков и сериалов, - Бац, вяло бубнивший эти слова, походил на разочарованного, обрюзгшего проповедника. Только пиво в руке выбивалось из образа, а так: черный свитер с крошками перхоти на плечах, черные брюки, волосы длинные, бородка, пузо - все при нем.
   - Народ на это дело покупается, вот его потребности и удовлетворяют. Че непонятного? - и не ломотно Мею все это объяснять. Как будто не понимает, откуда ветер дует.
   - Да почему именно эти потребности? А настоящее искусство? Ты Достоевского сколько раз читал? А сколько раз какого-нибудь Стинга прочесть сможешь?
   - Бацик, радость моя! Стинг поет...
   - Я в смысле Стивена Кинга. "Кладбище домашних животных" читал?
   - И что тебе не нравится? Шедевр, по-моему. В своей области.
   - А знаешь почему? Если бы он просто про трупы рассказывал и про злобный индейский дух, который их оживляет, такого эффекта бы не было. А он же садист форменный. Сначала с таким теплом описывает семейную идиллию, ребенка их, что уже любить этих людей начинаешь... А потом поверх всего этого - кладбищенской гнилью. Конечно, на белой стене говно виднее. Но зачем? Он что, с его талантом не мог создать что-то красивое?
   - А, может, не мог, - Мей, кажется, решил всерьез пообсуждать эту тему. - Может, Кинг ничего сам не придумывает. И никто вообще ничего не придумывает. Может, мы все - просто радиоприемники. Они же не способны сами сотворить музыку - только настроиться на нее. У одного рэп ловится, у другого "Рамштайн", у третьего "Кармен Сюита". А внутренняя сущность Кинга воспринимает скрежет клыков и хлюпанье гноя с изнанки мира. Как тебе такая теория?
   Бац помолчал, разглядывая пивную пену в своем стакане. Потом съехидничал:
   - А ты сам, Колян (это он Мею - его вообще-то Николаем зовут) подо что настроен? Может, не под литературу вовсе, а под выпиливание лобзиком?
   Вместо ответа Мей так грохнул стаканом с пивом по столу, что половина выплеснулась.
   - Значит, не веришь нам!
   Бац замолчал.
   - Я понимаю - у меня какой-то дебильный похититель борща, который летает по воздуху, у Ивана осенний лес посреди этого города с его дерьмовой зимой. Но этого же ты не можешь не видеть!
   Мей ткнул пальцем в лисенка, испуганно таращившегося на нас - троих малознакомых дядек - из щели между спинкой дивана и подушкой.
   - Где бы он взял голубого лиса да еще какого крохотного? У тебя же пятак в школе был по биологии - не бывает таких!
   - Мей... - тихо-тихо сказал Бац. Я по лицу видел, как он страдает. - Это же обычный кошак. Только с лапой поломанной...
   Мой друг, уже распахнувший пасть, чтобы выдать очередное доказательство - мол, не мы сошли с ума, а мир катится к такой-то матери - с лязгом захлопнул ее. Если честно, чего-то в этом роде я и ожидал. Оставалось только покрепче зажмуриться и взять себя в руки. Значит, лисенок, это только для меня и для Николая. А Бац видит обычную кошку.
   - ...кошку! - я, кажется, сказал это вслух.
   - Слушайте, вы точно не курили? Помните, Студент сам косяк выкурил и на потолке лошадь видел. Может, у вас такая же фигня?
   "Студентом" звали студента, с которым я пару лет жил в одной комнате. У истории про лошадь было грустное продолжение - когда с потолка она спустилась на пол, студент пытался покормить ее борщом и вылил на ковер всю кастрюлю. А потом пошел по комнатам искать для коняги овес. Вытирали "лошадиную еду" мы с Меем, а этот гад проспал всю ночь на диване в холле, а утром обвинил нас в том, что его борщ мы съели, а историю придумали, чтобы на него наехать.
   Мей застонал.
   - Мы не курили, Игорек, - я вдруг почувствовал, что если сейчас не сделаю что-то то эдакое, мне станет совсем плохо. Судя по лицу бедняги Баца, он потерял всякую надежду на то, что друзья над ним подшучивают.
   - У тебя водка есть? - спросил Мей, а потом кивнул на пиво, - а то моча эта надоела.
   - Идти надо, а общага уже закрыта, поздно ведь... - могильным голосом сказал Бац, потом сделал попытку развеселиться. - А полезли по балконам, черти. Я уже сто лет не лазил.
   И мы полезли по балконам.
  
   Глава 6.
   Торм.
   Это произошло вскоре после Саранска. За два дня Антон с Тормом отмахали с тысячу километров. В ту ночь вести машину должен был Антон. На закате они тормознули на заправке у Новых Турдаков - полувымершего селеньица почти на границе с Пензенской губернией. Торм остался в кабине, а его напарник пошел внутрь низко каменного строения с зарешеченными окнами-бойницами. Над железной дверью висела табличка: "Охраняется Новотурдацкой группировкой" И ниже буквами помельче "Вход с оружием воспрещен, во избежание неприятностей, держите руки на виду и не делайте резких движений".
   - Вежливые ребята эти турдаки, - усмехнулся Торм сам себе.
   Из-за двери высунулась физиономия Антона:
   - Эй, браток! - заорал он Торму, - здесь морс клюквенный есть. Ты, вроде, говорил, что любишь. Взять?
   Торм закивал в ответ, удивившись, что этот субъект проявил такую заботу - платить-то ему.
   - Вот, - вернувшись в кабину, он потряс перед глазами Торма пузатой нержавеющей флягой, - перелил в термос, чтоб холодненьким был. Два литра, только чур под себя не ходить. А то в твоем возрасте всякое может быть... - Антоха засмеялся.
   Они перекусили, стоя на заправке и глядя, как солнце опускается за горизонт. Антон разливал морс по складным стаканчикам, и Торм с наслаждением прихлебывал кисловатый холодный напиток, ощущая, как расслабляется уставшее за день тело. Он не спал всю прошлую ночь, и днем удалось вздремнуть лишь не надолго. Поэтому, едва Антон вывел КамАЗ с заправки, он неуклюже протиснулся на кровать и тут же отключился.
   Проснулся Торм от яркого света, прожигавшего насквозь сомкнутые веки. Он отвернул голову в сторону, и свет поутих. "Должно быть, уже полдень, - подумал Торм, - почему это он меня не разбудил?" Во рту был неприятный привкус, будто наглотался свинцовой пыли. Он него тошнило. Надо было встать и почистить зубы, но тело сковала слабость, он едва мог пошевелить пальцами заведенных за спину рук. Как он умудрился заснуть в столь неудобном положении? Он сделал попытку восстановить контроль за своими строптивыми конечностями и понял, что запястья связаны. Это открытие едва не всколыхнуло в нем волну паники, но Торм унял ее. Он с трудом разлепил веки и обнаружил, что лежит на животе на пыльной земле, в тени чьей-то фигуры. Перед глазами были сапоги - кирзовые, размера сорокового, не больше. Над ними - армейские брюки, живот яичком, обтянутый рубахой цвета хаки, а венчала весь этот ансамбль щекастая вьетнамская физиономия.
   - Маи зо ро? - спросила эта физиономия кого-то, располагавшегося по другую сторону от Торма, а затем перевела, - времени сколько? Мне домой пора, я с тобой узе цяс торгуюсь. Что евро, - в слове "евро" вьетнамец на европейский манер сделал ударение на последнем слоге, - это мое слово.
   - Давай сто пятьдесят, - я его три дня кормил-поил, пока до тебя довез.
   Второй голос принадлежал попутчику Торма. Он с трудом повернул голову в сторону говорившего. Антон стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
   - Что! - твердо стоял на своем вьетнамец.
   - Ты, Фук, грабитель, - он протянул вперед ладонь, и они скрепили сделку рукопожатием. Пузатый вьетнамец повернулся на каблуках кирзачей и направился к побитому джипу, стоявшему рядом с фурой Антона. Из него выскочил другой раскосый парнишка и они заговорили о чем-то на своем языке.
   Торм застонал - страшно хотелось пить.
   - О! Очнулся, напарник? - подлый водила наклонился над ним, широко улыбаясь и, похоже, не испытывая угрызений совести, - первое время хреново будет, но уже завтра сможешь работать, - он расхохотался, - это Фук берет на себя.
   - Что ты мне...
   - Подмешал? - любезно закончил Антон, - сильное снотворное. Фляжка у меня двойная, понимаешь ли. Тебе из одной половины, мне из другой... Вот и вся штука. Просто, но народ ведется. Не ты первый, так что шибко не огорчайся.
   Торма осенила мгновенная догадка. Он постарался унять атаковавшие его тоскливые мысли и взглянуть на дальнобойщика в ментальном пространстве. Так и есть - мысли-вихря, изъедавшего Антоху все эти дни, как не бывало. Торм посмотрел в глаза своему коварному попутчику. Два озера нервного веселья и ни одной капли чего-то, что дало бы ему надежду. На секунду возникло искушение войти в пространство защитных коконов Антона и Фука и сорвать с них силовую завесу. Он знал, что произойдет дальше - мгновенная подпитка такого объема и мощи утроит его силы. А противника это сделает предельно уязвимыми. Даже если ему не удастся тут же избавиться от веревок, достаточно будет толкнуть этих людей и они упадут самым неудачным образом, поломают себе шеи или конечности. А у Торма появится время, чтобы освободиться. Он закрыл глаза, успокаиваясь, вдохнул поглубже, и не стал ничего делать. Сказал:
   - Проверься все же у доктора, напарник...
   Дальнобойщик расхохотался:
   - Ага! Проверюсь. Как раз денежек-то, что за тебя получу, и хватит. Сам понимаешь, Торми, жизнь пошла свинячья. Или ты в дерьме или кто-то еще. Надури ближнего своего, ибо дальний твой надурит тебя. Не держи зла, братела. Фук парень добрый, только работай на него по-честному и бежать не пытайся. А он тебя голодом морить не станет, - Антон наклонился пониже и заговорщически добавил, - совет на будущее: если хочешь прожить долгую жизнь и умереть счастливым на грядке фасоли, никогда не называй его Факом. Он так обижается...
  
   Глава 7.
   Мей.
   В том, что Бац не поверил нам, ничего удивительного не было. И как я не кипятился, пытаясь убедить его, что и лис, и лес в желтой пене осенней листвы, и мой невероятный ночной посетитель - реально, я понимал, что это бесполезно. Я и сам давным-давно решил бы, что стал жертвой психической болезни. Но этому мешали два обстоятельства. Во-первых, мы, психи, всегда уверены, что совершенно здоровы (шутка). А во-вторых, и это уже всерьез, что-то похожее творилось и со Сваном, а о заразных психических отклонениях я слышал только в анекдотах. Нет, ну, конечно, еще бывают массовые психозы, но нас-то никто не зомбировал, ни в каких сектах мы не состояли и одуряющему воздействию не подвергались. Даже пили не меньше, чем дня за три до того, как вся эта чертовщина началась.
   Мы оба - не узколобые материалисты, у которых мозги под таблицу умножения заточены. Я человек однозначно верующий в то, что этот мир - далеко не все сущее, а просто то немногое, что открыто взору среднего индивида. А Иван так тот вообще в церковь ходит. Если зайти к нему в гости сразу после возвращения из храма, то на его мрачных мордасах можно увидеть вполне человеколюбивое выражение.
   Чего же удивляться, что первым делом он двинул на исповедь. Правда, когда я зашел к нему в тот же день, никакого умиротворения на его лице не обнаружил.
   - Я беседовал об этом с батюшкой, - сказал Иван после того, как мы поплакались друг другу и выяснили, что если сходим с ума, то хотя бы вместе.
   - И что он? - я подался вперед, готовясь услышать дельный совет.
   - Дал дельный совет, - сказал Иван. - Сходить к мозгоправу. И спросил мой адрес - он, типа, должен знать побольше о своих прихожанах.
   - Думаешь, хотел санитаров на тебя напустить...
   - Угу.
   - Похоже, твоей вере нанесен непоправимый удар, - я тут же пожалел о сказанном. Мы частенько пикировались на тему того, что современная церковь превращается в некий коммерческий проект со всеми своими таксами на венчания-крестины и прочую "божью благодать". А Иван отвечал, что "если кто-то кое-где у нас порой", то это еще не значит, что все такие. Но в любом случае, сейчас был не тот момент, чтобы торжествовать победу. Правда, Сван, слава Богу, на мои слова отреагировал спокойно, только пожал плечами:
   - Не стоит валить на хозяина дома, если тебя обдурил привратник. Тем более, что я и сам собирался идти к врачу. Завтра же.
   - А что теперь? Пойдем вместе? Нашему психотерапевту можно будет позавидовать. Состряпает диссертацию: "Влияние эмоциональных связей между индивидуумами на возможность перекрестного опыления психическими расстройствами". Пойдем, пойдем. Прямо как муж с женой к венерологу. Заодно узнаем, кто в дом заразу принес.
   - А главное, кто жена...
   Мы посмеялись, с визитом к психиатру решили повременить, а прежде пойти к Игорю и напиться. Авось разум, отключившись, позволит войти в сознание какой-нибудь умной мысли - эдакая медитация по-русски.
   С Игорьком мы знакомы курса со второго. Мы со Сваном учились на филологии, а Бац с еще одним нашим дружком - Данником, были "журиками", журналистами. Правда, ни из того, ни из другого акул пера не вышло - поработали пару лет один в газете, второй на ТВ и занялись другими делами. Даник в последние пару лет вообще исчез с нашего горизонта. С Бацем мы виделись раз в пару месяцев - хотелось бы чаще, но как-то не получалось. Обычное дело - работа, дом, новые друзья. Правда, с Иваном все равно удавалось поддерживать отношения плотнее, но это, скорее всего, потому что жили в одном районе города.
   Прозвище Сван получилось из соединения имени (Иван) и страсти к коллекционированию, причем, не абы чего, а фигурок свиней. Их у него в доме было десятков восемь, от смешных поросят из розового детского мыла, до вырезанного из черного дерева африканского вепря с клыками из слоновой кости. Мелочь помещалась на каминной полке. Камин - этот предмет роскоши из быта "новых русских", Иван поставил у себя в конце девяностых. Тогда на какое-то время его дела пошли очень хорошо, и появилась возможность переоборудовать родительский дом. А вепрь обитал в спальне - по размерам он всего раза в два уступал настоящему лесному монстру и на девушек производил неизгладимое впечатление.
   Игорь, прежде чем стать Бацем, носил варварское имя Бацилла из-за того, что каждые три месяца подхватывал какую-нибудь ОРВИ. Мы к этому привыкли и как только "толстячок" начинал "пускать соплю", его тут же помещали в карантин - переставали заходить в гости, не брали с собой на пиво и не пускали на пороги своих общаговских владений без ватно-марлевой повязки. В итоге Бац занялся закаливанием, стал ходить по улицам босиком, а зимой, отправляясь на пробежку в одной майке и шортах, пугал закутанных в цигейку общаговских негров. В результате этих издевательств над своей нежной, склонной к обжорству и лени натурой от вечных простуд он избавился и даже похудел ненадолго.
   В отличие от Ивана и меня, у которых уже появилась своя жилплощадь, Игорь в свои тридцать по-прежнему жил в университетской общаге - устроился работать в профкоме и ему выделили двухместку. Он с удовольствием бы завел семью и переселился в нормальную квартиру. Но, увы, добрая фея с городской пропиской и свободной жилплощадью не находилась.
   Сейчас Игорь как раз переживал очередную любовную неудачу. Правда, она не была связана с поисками подходящей партии - все-таки эти "поиски" относились скорее к области бравад, которыми мы порой потчуем своих старых знакомцев, еще помнящих нас удачливыми юнцами. Очередная девушка отказала Бацу, и потому он очень обрадовался визиту друзей. И радовался до тех пор, пока не уразумел, что у нас со Иваном с головами не все в порядке. В такой ситуации любой из нас старается выкинуть проблему из головы, раз уж решить ее не в силах. Поэтому предложение полезть по балконам за водкой было своего рода прошением о тайм-ауте. И мы его приняли - с благодарностью, поскольку с недавних пор тайм-аута испуганное сознание просило постоянно.
   Я накинул куртку и метнул в Баца его огромной ушанкой из зайца черно-белой расцветки. Однажды наш щекастый друг задал вопрос: "Ну, ответьте, почему меня не любят девушки!?". И сердцеед Иван посоветовал ему устроить молитвенные песнопения о ниспослании слепоты на род женский. Ну, или хотя бы организовать ритуальное сожжение этой шапки. Бац не послушался.
   - Я не пойду... - Иван остался сидеть на продавленном диване, щекоча лиса по синему пушистому горлу. Вид у него был какой-то... скомканный.
   - Ты чего?
   - Не знаю... Не хочется как-то. - Сван зачем-то ощупал свое левое плечо, поморщился. Потом вытащил из лопатника сотку и протянул мне. - Моя доля.
   - А с плечом что?
   - Упал неудачно, - Сван отвел глаза, и это мне не понравилось. Что еще произошло, и почему он не хочет об этом говорить? Считает, что по сравнению с остальным случившееся не достойно внимания, или наоборот - не хочет пугать нас еще сильнее?
   - Упал?
   - На лестнице. В глазах помутилось, у меня в последние дни частенько мельтешит как-то... Надо бы давление померить. О ступеньку каблуком запнулся и полетел.
   Мы только пожали плечами и пошли вниз - на четвертый этаж. Именно отсюда, с балкона, которым заканчивался общий коридор, вел путь на улицу. "Ночные ворота", если хотите. Проходить ими было немного опасно, - приходилось спускаться до самой земли на руках, хватаясь за решетки перил. Но поколения студентов пренебрегали риском свернуть шею. В свое время за одну ночь сам я поднялся и спустился в общежитие восемь раз.
   Стоит сказать, что несчастные случаи хоть и редко, но случались. То один, то другой студент срывались с балконных поручней и падали на бетонный тротуар, ломая руки-ноги. Чаще всего виной всему было чрезмерное желание повторить и добавить, толкавшее неокрепшие организмы на поиски алкоголя. Но раз или два задержавшийся молодняк просто не поспевал вернуться к 23-м часам и оказывался перед закрытой дверью общаги. Вахтерша то ли слишком крепко спала, то ли пошла на принцип, и в результате студент получал переломы, а руководство вуза - неприятности. Но, тем не менее, ничего лучшего, кроме как усложнить подъем, сии ученые мужи не придумывали. Сначала закрыли на навесной замок дверь на второй этаж, а люк, ведущий с балкона второго на балкон третьего этажа, заколотили досками. Народ, разумеется, стал лазить выше. Потом та же участь постигла четвертый этаж, затем пятый. Общежитовских под роспись ознакомили с приказом о санкциях, которые обрушатся на головы тех, кого уличат в "вертикальных перемещениях", не говоря уже о порче университетского имущества - срыве замков с балконных дверей и раскурочивании люков.
   Толку было мало. Комендант не уставал писать жалобы на таинственных негодяев, сбивавших замки. Навесы становились все прочнее и массивнее, дверным решеткам уже завидовало начальство расположенного неподалеку вытрезвителя. После пары лет борьбы не на живот, а насмерть, когда счет испорченным замкам достиг размеров, достаточных для покупки среднего возраста отечественного автомобиля, руководство вуза сменило коменданта. Возможно, как раз из-за среднего возраста отечественного автомобиля, который за это время у него появился...
   Его преемник, а точнее преемница, пошла другим путем. Ловкости, с которой эта немолодая женщина с крупной зернистой бородавкой на лице устраивала засады, позавидовал бы ГУпЧК. Вместо того, чтобы сидеть на мягком диване перед телевизором, Коменда, как называли ее в общаге, часами наживала себе геморрой на неудобных крышках унитазов. Стратегия состояла в том, чтобы затаиться в соседней с гуляющей компанией секции (четыре комнаты с общими туалетом, душем и умывальником) и дождаться, когда кто-то полезет вниз за выпивкой. На обратном пути его уже ждал "ночной дозор" - патруль студенческой милиции. Но, как говорится, ничего так не радует противника, как ваше тайное, ставшее для него явным. Двери туалетов в общагах закрывались не только изнутри, но и снаружи. Должно быть, Коменда не раз прокляла эту прежде казавшуюся ей несущественной деталь.
   Когда общага отсмеялась, одна добрая душа все же выпустила врага из сортира. И первое, что он сделал - накатал заяву... на добрую душу. Бедняга Бац еще долго жалел о своем милосердном поступке, логика же Коменды была проста, как логика любого тюремщика. Первое - отомстить за унижение любому, кто мог быть причастен к этому безобразию, а уж дебошир и выпивоха Бац-то точно мог. Второе - поставить Баца в такие условия, когда ему под угрозой отчисления из университета придется выдать настоящих виновных. От подлости такого поступка стены общаги вздрогнули. Если раньше война с Комендой велась строго по правилам, то теперь готовилось нечто, далекое от них. На адрес профкома ушло заявление о том, что комендант общежития неоднократно вымогала подарки и деньги от родителей студентов. Свидетельские показания родителей прилагались. К частью или нет, но заявлению этому ход дан не был. В профкоме замяли оба дела - и против Баца, и против Коменды. Как ни странно, они не стали лютыми врагами. Бац даже пресек несколько наших попыток подложить врагу какую-нибудь свинью. К примеру, Данька предлагал наложить кучу экскрементов на картонку (эту часть плана он соглашался взять на себя), затем все это великолепие засыпать бумагой и окропить бензином. "Мину" следовало поместить на пороге комнаты коменданта, потом поджечь и позвонить в дверь.
   - Представьте, - брызгал слюной восторженный Даник, - Коменда выходит, видит горящую бумагу и начинает ее топтать!..
   Бац представил и с мрачным видом пообещал набить Дане морду, если он это сделает.
   Так или иначе, но с тех пор в борьбе наступило перемирие. И даже тот факт, что на балконе пятого этажа в очередной раз сбили замок, прошел незамеченным. С тех пор Коменда успела уйти на пенсию, а покинувший общагу Бац снова в нее вернуться - уже на правах работника университета - но пятый этаж все не запирали. А вот в соседней "единице", чей "водочный путь" проходил прямо напротив нашего, народу приходилось спускаться по балконам аж с шестого.
   Когда мы с Бацем появились на балконе, там как раз суетилась троица - один из парней собирался отправиться вниз, а его подруга что-то сбивчиво, пьяно ему объясняла. За тридцать разделявших нас метров видно было, что этим троим было уже достаточно. Но сами они так не считали.
   - Ей богу, грохнутся, - пробормотал я, на что Бац философски заметил:
   - Да ну... Это же Димон - Черкес. Он по такой "синьке" постоянно спускается, да еще и косячок выкурит. Хватательный рефлекс у парня отличный. Перед Эверестом поставить, и соврать, что ларек наверху - и не заметишь, как проверит и назад вернется, чтоб морду тебе набить.
   Парень по кличке Черкес скинул кожанку и перенес ногу через перила, одной рукой удерживаясь за стальной прут, а другой выделывая плавные жесты перед лицом своей подруги.
   - Ты гляди - у него опять новая скво.
   - Кто новая? Северо-Кавказский военный округ?
   - Нет, "скво", это женщина по индейски. Отсюда ничего так, хорошенькая. А то он вечно таких лахудр находит - мама родная! Наверное, боится имидж испортить.
   - В каком смысле испортить? - личность Черкеса (который отсюда на черкеса вовсе не походил, разве что тем, что неестественно ровно, как на жеребце, восседал на перилах), начинала меня удивлять.
   - Да он же откуда-то с Кавказа, там у них к женщинам свое отношение. Он знаешь, как людей по половому признаку различает? Если говорит "чуловек" - это мужик. А женщина это исключительно "телка".
   - Ну и дурак... - мне стало обидно за эту пьяненькую девчонку, которая провожала своего "джигита" за водкой. Интересно, что он ей сейчас там рассказывает? Что "телка" не человек, а в лучшем случае "скво"? Да нет, скорее "поет" про неземную любовь, чтобы через пару недель бросить.
   Честно говоря, мне на секунду даже захотелось, чтобы он сорвался со своего "насеста". Или нет, скорее не сорвался, а чуть не сорвался, чтоб струхнул по-настоящему, а она бы его вытащила. Может, тогда уважать будет. Я вот тоже с Кавказа, родители под Назранью живут, но к женщинам по-человечески отношусь.
   Меня настолько разозлила фигура на соседнем балконе, что я чуть язык не прикусил - так стиснул зубы. А в следующую секунду рядом с ней стало что-то происходить. Воздух в метре над Черкесом вспучился волдырем антрацитового цвета, и на несколько мгновенный застыл, став упругим и плотным. По его поверхности побежали всполохи - такая быстрая-быстрая радуга, только не цветная, а самых разных оттенков серого, от замшево-мышиного до почти черного. Потом волдырь стал расти в сторону, будто кто-то, сделанный из гуттаперчи, выбирался наружу. Похоже было на очень густой газ или "газообразное", пупырчатое тесто, в которое бухнули слишком много дрожжей. Я еще не понял, на что же больше, а "тесто" уже выбралось все, и слепилось в фигуру с рванными очертаниями, висящую в воздухе правее и выше Черкеса. Она походила на глыбу серого гранита, из которой скульптор начал вытесывать собаку. Грубо наметил голову, убрал лишнюю породу до самой холки, а потом потерял интерес и оставил все так - куском камня, из которого торчит оскаленная песья морда. Правда, этот камень был слегка разряжен, сквозь него можно было даже различить окна общаги, но ощущение гранитной незыблемости и холодной мощи от этого не пропадало.
   - Мамочка родная... - прошептал я, покосившись на Баца - а он-то видит?
   Но Бац бормотал что-то на "свободную тему" и пялился на девчонок, куривших в окне девятого этажа.
   - Гляди, - хрипло пробормотал я, - твой Черкес тебе "фак" показывает...
   Бац нехотя скосил глаза и, не найдя подтверждения моим словам, снова перевел их на девчонок:
   - Тебе делать нечего, Мей.
   Значит, не видит.
   Черкес уже перехватил руками перила, чтобы удобнее было перелезать. Серое нечто придвинулось ближе, из глыбы выросла гипертрофированно толстая "рука" протянулась к парню и легла на правое плечо. Я увидел, как под ее нажимом человеческая плоть пошла волнами, будто круги по воде. Вокруг кожанки, волос, лица на миг вспыхнуло и тут же погасло бледное, немощное сияние, в котором преобладали красноватые и мутно-коричневые оттенки. Серая клешня погрузилась еще глубже и застыла, выжидая. Я внезапно понял, что сейчас должно произойти. Черкес перемахнет через перила и начнет спускаться. А потом его правая рука вдруг перестанет слушаться, пальцы сорвутся с поручня и он упадет вниз. Шесть этажей и цементный тротуар внизу. Это будет верная смерть - вопрос только, насколько мучительная. Нужно было что-то делать, но колючий ком внезапно образовался в моем горле, не давая вырваться оттуда ни звуку. Потом я пытался понять, в чем причина этого оцепенения. Наверное, их было несколько, в том числе и недоверие к самому себе - что если "глыба" лишь галлюцинация? А кроме того страх: существо, которое так по-хозяйски запустило руку в тело человека, испускало одуряющий, парализующий страх.
   Черкес перебрался уже полностью, сейчас он начнет спускаться. Я, наконец, столкнул с места огромный валун, застрявший в глотке, и крикнул:
   - Назад, не лезь!.. - Вышел какой-то хрип, его услышал только Бац.
   - Ты чего?! - он испуганно глянул на меня и в этот момент за спиной раздался полноценный рев здорового, пьяного мужика:
   - Менты-и-и!!!
   Черкес мигом перекинулся обратно на балкон и вместе со своими спутниками тут же оказался в коридоре. Я едва не сиганул с балкона, как перепуганный птенец-желторотик из гнезда. Сзади стоял Сван.
   - Идиот... - прошипел Бац, - какого ты?..
   Но Сван не обращал на него внимания, он уставился в точку, расположенную чуть выше балкона шестого этажа. Черные пятна зрачков в его глазах быстро росли, заполняя всю радужку.
   - Идет... - прошептал он.
   Я обернулся. Серое пятно, оставшееся без добычи, медленно плыло по направлению к нам.
  
   Глава 8.
   Торм.
   Ориентир, ему нужен ориентир! Это уже четвертый сон, в котором явственно чувствовался особый оттенок. Сон-указание. Но как раз указаний в нем не было. Пустышки с Тормом случались и раньше, но только в первый, максимум во второй раз. На третий знаки появлялись всегда!
   А, может, они были, эти ориентиры, но он просто не заметил их? И главное - почему он выходит на контакт сразу с двумя людьми? Сначала он наблюдал за происходящим со стороны, моменты соприкосновения и идентификации были редки и поверхностны. В последние же разы он чувствовал себя сперва Сваном, а потом Меймуном. И это путало все карты.
   Обычно во снах был единственный герой - тот, которого Торм искал. Он жил ночь за ночью его переживаниями, привыкал к нему, учился понимать, как он стал тем, кем стал, и
   понемногу разгадывал загадку - где искать встречи со своей ночной "половиной". А когда она, наконец, происходила, Торм знал о человеке достаточно, чтобы попробовать убедить его отвергнуть жизнь хищника и научиться брать у людей столько, чтобы это не принесло им вреда. И давать им взамен больше - лечением, психологической помощью, защитой слабых от агрессии, вовремя сделанным предостережением вроде того, какое услышал от него Антон. В общем, вербовал в ряды цивилизованных трансов.
   Большинство к тому времени, когда Торм находил их, не успевало еще натворить больших бед. Частенько нанесенный вред они исправляли вместе с Тормом, возвращали похищенные силы, а затем собирали энергию для себя у других людей, но уже понемногу, избегая риска. В таких случаях сны о превращении шли параллельно самому превращению. Ночь Торма становилась отражением только что минувшего дня трансформирующегося.
   Но теперь творилось нечто иное.
   Судя по древнему компьютеру, стоявшему в общаге у Баца, Торм видел события примерно четверть вековой давности. Что косвенно подтверждал и первый сон - полоскавшиеся на ветру полиэтиленовые пакеты, эти "флаги" большого города начала века, исчезли вот уже двадцать лет назад, когда тару начали производить из быстро разлагающегося сырья.
   Но главное - он не знал, кто его цель. Меймуну явно нанес визит призрак полутранса, оставшийся после смерти на земле. Иногда они застревали ненадолго в этом мире, продолжая паразитировать на человеческом раздражении, досаде, обиде. Гость Меймуна, должно быть, собирался испортить борщ, чтобы с утра насладиться досадой парня. Несчастные, подобные этому, при жизни были "недопиты" кем-то из настоящих трансов. Они постоянно нуждались в чужих силах, но линии судьбы им были ни к чему, для "поддержания штанов" хватало обычного энергетического вампиризма.
   "Если Меймун видит полукровку, - решил Торм, - значит, он на половине дороги. Но первый эмоциональный контакт произошел все же со Сваном. И оба они видели блюстителя Кармы - Серого Пса. Кто же из них?".
   Резкий электрический свет ударил в глаза, мгновенно напрягая нервы.
   - Подъем! - заорал кто-то над ухом Торма.
   Он привычно вскочил и натянул робу. Задержка могла не понравиться Игорьку - щербатому детине с широкими ладонями тракториста, выполнявшему у Фука роль надсмотрщика и прораба одновременно. В бараке рядом с Тормом с узких коек поднимались другие рабы - почти все они были бродягами, которых отловили на дорогах или в городах охотники за живым товаром. Через три минуты - время Игорек засекал по дешевым китайским часам, прикрепленным бечевкой к карману спортивных штанов - все уже стояли у двухъярусных нар, в два ряда шедших вдоль всего спального барака. Один парень, еще довольно молодой, с неопрятной пегой бородой, косившими мутными глазами, замешкался и встал в строй последним. Игорек покачал головой и сделал пометку в блокноте - при раздаче нарядов запоздавшему точно не повезет.
   - Пошли, - скомандовал Игорек, - кушать подано, болезные.
   Кормили вьетнамцы неплохо, явно заботясь о том, чтобы рабочие не сдохли на грядке или на строительстве. При поступлении сюда даже заключалось что-то вроде договоров о найме на работу. По истечении двух лет каждому рабу полагались сто евро зарплаты и возможность продлить контракт или уйти из лагеря. Но до этого момента... В документе было прописано, что если работник в одностороннем порядке решит нарушить условия контракта и покинуть пределы территории, наниматель вправе пресечь эту попытку любым способом.
   За две недели, что Торм находился здесь, ушел один человек. А всего в лагере было больше двух сотен рабов. Эта сила, способная легко смести и загородки, и вооруженных охранников, удерживалась в подчинении во многом благодаря контракту. Люди предпочитали думать, что через два года станут свободными и получат кое-какие наличные, чем устраивать беспорядки или бежать, рискуя нарваться на пулю охранника. Рабы вкалывали на сельхоз-посадках, рыли оросительные каналы и под присмотром вертухаев с револьверами и дубинками строили магазины и заправки. Последние были сооружениями в новейшем стиле - массивными, прижатыми к земле, с антисейсмическими поясами, с окнами-бойницами и тяжелыми дверьми, за которыми можно выдержать легкую осаду. Настоящие каменные форты, работа над которыми требовала не столько навыков, сколько физических усилий. Ведь тратиться на покупку дорогой строительной техники, которую, к тому же, могли разграбить во время доставки, вьетнамцы не желали.
   Торму повезло, его направили на рытье канала. Здесь был лес, а значит, тень деревьев, которой лишались невезучие на стройках. И вода: рядом бежал ручей, питавший реку Суру - от нее-то и тянули канал.
   Когда солнце оказалось на самом пике, рабы поели и устроились под ветвями деревьев. У них было полчаса на отдых. Торм растянулся под кустом рябины и задремал. Сон затягивал все глубже, но ленивое погружение было прервано легким тычком в плечо. Он открыл глаза. Рядом сидел парень по имени Слава. Худой, курчавый, с короткой черной бородой, делавшей его похожим на цыгана. Он был вроде лидера небольшой группки - молодых ребят, оказавшихся в лагере Фука за последние пару месяцев. Цыган и его товарищи скрывали, что имеют какие-то совместные дела, но Торм без труда разглядел в ментальном плане ту общность, которая объединяет людей, преследующих одну цель.
   - Что? - Торм приподнялся и сел, выжидательно глядя на Славу.
   Тот огляделся, удостоверился, что охранники заняты своими делами, и тихо проговорил:
   - Завтра мы уходим. Я, Кира и Жмурик. Останутся Витек с Лысым. Так что за тобой присмотрят. Только будь все же осторожен - Корявый и его ребята могут попытаться взять реванш. Недели через три мы вернемся и не оставим места от нашего концлагеря. Хотелось бы, чтобы ты дожил до этого момента.
   - Не беспокойся о Корявом, - ответил Торм, - он меня не тронет.
   Славик хмыкнул, почесал подбородок:
   - Откуда в тебе такая уверенность, Дед? Не супермен, чай - шестой десяток разменял, а лезешь в дела, где шею свернут, не заметят.
   - Пока же не свернули... - усмехнулся Торм.
   - Что и удивляет. У людей, вроде тебя, должна быть либо вера сильна, либо тузы в рукаве. Так что у тебя?
   - И то, и другое.
   Славик одарил его еще одним внимательным взглядом и поднялся с травы.
   - Удачи.
   Стычка с Корявым случилась на третий день пребывания Торма в лагере. Серьезных физических наказаний, побоев и прочего в "деловом предприятии" Фука обычно не допускали - люди стоили денег. Но возникновению небольших "партий силы" надсмотрщики не мешали. Как в любом закрытом обществе (вроде школы или тюрьмы) хозяину были выгодны эти "Корявые" - они держали в узде остальных. У Корявого, заправлявшего в бараке Торма, было лицо пропойцы и сработанные до желтого рогового нароста костяшки кулаков. Конфликт с ним вышел у Торма из-за старика-соседа. Звали его Ильей Игнатовичем, когда-то он был обеспеченным человеком, но катастрофы последних лет лишили его достатка, здоровья, семьи, и, в конце концов, крова над головой. У Игнатыча были больные легкие - он курил как паровоз. В лагере Фука сигареты являлись своего рода разменной монетой - по нескольку пачек "Примы", "Житана" выдавали раз в неделю за хорошую работу, и на них можно было "купить" кое-какие услуги и вещи, необходимые в обиходе, к примеру, безопасную бритву или расческу. Корявый регулярно отбирал у Игнатыча его табачную "пайку". И это было даже неплохо - Торм заметил, как тонки у того защитные волокна линий судьбы в области легких. Без курева они хотя бы не рвались и со временем могли восстановиться. Но в тот раз Игнатыч не получил пайки, надсмотрщик наказал его за что-то. Старик трясся весь день, ожидая вечернего визита "пахана". И не ошибся. Узнав о том, что "дань" выплачена не будет, Корявый наотмашь хлестнул его по лицу. Капли крови долетели до койки Торма, тонкая струйка, как очередь из трассирующих пуль, прочертила наискось его подушку. Игнатыч свалился на пол и сжался в комок, не пытаясь подняться. Но подонку унижения старика оказалось мало.
   - Через неделю отдашь вдвойне, - сказал он.
   - Я н-не см-могу, - выдавил Игнатыч.
   - Работай лучше или продай чего-нибудь. Не отдашь, зубы выбью. Без зубов работать можно, - он захохотал над своей шуткой - расправа не помешала бы Игнатычу выдавать дневную норму. А значит, охранники вмешиваться не станут.
   Двое парней, пришедших с "паханом", добавили к разнесшемуся по бараку гоготу свои голоса. Остальные потупили глаза.
   - А что если я предложу тебе свои сигареты? А ты оставишь старика в покое. То есть, бери все наши сигареты, но только те, которые нам дадут. И никаких "норм" и "долгов".
   Корявый с удивлением глянул на Торма - далеко не каждый из здешних обитателей рисковал заговаривать с ним, а тем более вести речь о сделке. Он обогнул деревянные лежаки и встал перед ним, скрестив руки на груди. Пальцы с шишками на суставных сочленениях, выбитые от многочисленных "наставлений", ритмично похлопывали по бицепсам.
   - Еще один дед, который хочет быть мне должен, - наконец, негромко сказал Корявый, - Я думаю, ты и так станешь отдавать мне свои сигареты. А если захочу, пойдешь парашу почистишь... языком.
   Он взял Торма за грудки и попытался притянуть к себе, но не смог. На рябом лице "пахана" отразилось недоумение. Он сделал еще одну попытку, но руки отказывались слушать хозяина.
   Если транс не желает вредить, он может достигнуть цели с помощью трюков. Это требует немалого умения и постоянных тренировок, но зато избавляет от применения грубой силы. Осторожно раздвинуть защитные линии, оплетающие руки, свернуть их до самых плеч, будто закатываешь противнику рукава рубахи - и каким бы сильным тот не был, руки перестанут подчиняться ему. Если продержать "рукава" в таком состоянии подольше, восстановиться потом будет сложно. Но Торм не хотел поступать с Корявым слишком жестоко, какой бы сволочью тот не был. Достаточно небольшой демонстрации.
   Он с интересом наблюдал за реакцией громилы. В душе Корявого уже поселился страх. Торм видел этого черного червя, присосавшегося между пупком и промежностью "пахана" - он пил из него силы, за считанные секунды вырастая в разы. Вскоре, если Корявый не обуздает его, червь станет огромным и может просто убить.
   - Я верну твоим рукам силу, - очень тихо сказал Торм, - условия прежние. Все сигареты тебе и ты оставляешь нас в покое. Это что касается меня и Игнатыча. Но если узнаю, что ты лупишь еще кого, сделаю так, что ты не сможешь поднять руки до конца жизни.
   Должно быть, их дуэт выглядел нелепо. Уродливый громила, склонился над мужчиной в возрасте, уцепился за его ворот и, не отрывая глаз, внимает тому, что тот говорит.
   - Кореш! - окликнул Корявого один из его спутников, - Чего ты там?
   Корявый не отвечал, он смотрел на Торма, как воробей на змею.
   - Я сейчас тебя отпущу, - продолжил его мучитель, - затем встану, будто ты меня поднял - это чтобы ты смог сохранить лицо. Не пугайся слишком, завтра руки придут в норму.
   Он позволил защитной оплетке вернуться на место - голубые светящиеся линии проворно обвили узловатые конечности.
   - Пошел, - приказал Торм, начиная подниматься.
   Корявый медленно разогнулся вместе с ним...
  
   Глава 9.
   Сван.
   - Ты видишь, Вань? - голос у Мея был такой, будто он не говорил, а глотал раскаленные угли.
   Мне тоже было страшно - я едва удерживался, чтобы не напустить себе в штаны. Огромная серая тварь приближалась, поводя по сторонам песьей мордой. Ищет, откуда шел крик - понял я. Бежать отсюда! - этого хотелось больше всего. Удерживало лишь одно - а что если этот фантом, демон, адский пес, летающий тролль или еще кто, реагирует именно на движение.
   - Вижу, - прошептал я, - что делать будем?
   - Господи, зачем я переехал из Назрани в этот сумасшедший Краснодар, - вдруг тихонько запричитал Мей, - ну и что, что у нас стреляют. Зато призраков я ни разу не встречал. Там хорошо, курицы по городу ходят... - кажется, моего друга с испуга понесло, - курица, это вообще священное животное - прямо за дворцом президента хибара такая всегда стояла с курятником - уссаться можно!
   - Мей, соберись, - прошипел я, - только истерики твоей не хватало...
   Он перевел дух и кивнул, белыми глазами вперившись в приближавшуюся фигуру. Бац поворачивал голову то к нему, то ко мне, с плохо скрываемым беспокойством. Мне вдруг стало стыдно - я заметил, что мы с Меймуном инстинктивно пытаемся скрыться за его широкой спиной. Как за рифом, который защитит от порывов ветра. Только вот этот ветер, если он угрожает нам, опасен и для самого Баца. Никогда больше не буду дразнить его "толстяком", честное слово...
   - Отходим... только потихоньку, - сказал Мей почти нормальным голосом, и мы начали отходить.
   Вся наша компания была на середине коридора, когда серая тень прошла сквозь закрытые двери балкона. Свет ламп лился прямо через дымчатую плоть без всяких потерь, но мы все равно видели ее - будто смотрели одновременно на две разные картинки, наложение которых одна на другую ни капельки не мешал восприятию каждой в отдельности.
   - Тихо, Игорек, тихо, - шептал Мей, поглаживая Бацу плечо. Бедняга был едва ли не в большей панике, чем мы сами.
   Секции в коридоре располагались друг против друга, в каждой было по два входа. Мы как раз миновали первые двери, когда из одной вывалилась пьяная компания.
   - О-о, черти! - придав телам относительно горизонтальные положения, заорали они, - идем бухать! Мы пацана провожаем - в Польшу по обмену. Бабло на пузырь с вас?
   Это были первокурсники, пьяные и от того готовые назвать чертом и раскрутить на пару пузырей хоть самого ректора.
   - Мы сейчас не можем, потом как-нибудь... - Мей сказал это тихо и очень вежливо, не сводя глаз с занявшего все пространство коридора за спинам новых действующих лиц серого облака.
   - Чё!? - юноша, задавший этот риторический вопрос, был на полголовы выше Мея и почти такой же широкий в плечах, как Бац. Мне потребовался один взгляд, чтобы понять, что этот тип из породы придурков, вечно ищущих драки. Он мог и так пристебаться, а тут еще и "тяжелые обстоятельства" - и водка, и деньги кончились.
   - Вам чё, с нами выпить западло?! - Парень уже сжимал здоровенные кулаки-"поршни", уродуя пьяными, пугающими гримасами свое лицо. Трое осоловевших молодцев за его спиной посмеивались.
   - Не западло, - ответил Бац. - Но сейчас у нас дела. Так что придется вам продолжать самим.
   У предводителя наших новых друзей лицо, только что бывшее розовым, стало стремительно краснеть.
   - У тебя сейчас главное дело - здесь, - он ткнул пальцем в бетонный пол коридора, на котором сиротливо жались друг к другу несколько свежих окурков. - В рыло не получить - твое главное дело...
   Мы не сводили глаз с туманного облака за здоровяком, которое замерло, и, казалось, следило за развитием событий. Потом оно снова "ожило" - туманное тело подобралось, будто сжимались внутренние пружины, приводившие его в действие. Песья морда вытянулась вперед.
   - Сван, эта тварь, кажется, сейчас бросится, - прошептал Мей.
   Мы были уже прямо напротив задних дверей в секцию. Слева я, справа Меймун, а Бац посредине - наш оплот и нечаянный щит в этом медленном бегстве. Я откуда-то чувствовал, что пока скрываюсь за ним, Серому сложнее нас разглядеть. Судя по тому, как льнул к Игорю Мей, у него было то же ощущение.
   - А че вы друг к другу липните? Гомики, что ли, или так отхватить боитесь?
   - Самим бы вам, ребята, не получить... - Бац сказал это спокойно, но сквозь куртку и свитер я слышал, как отчаянно колотится у него сердце. Он всегда такой - трусит до последнего, хоть и скрывает это, но если полез в драку, мало не покажется.
   Здоровяк, наконец-то получивший повод, сделал скользящий шаг вперед, примериваясь, как бы сподручней врезать. И тут Серый начал действовать. Сначала я ощутил, как изменился воздух вокруг - будто на мгновение включили неоновую подсветку. Наши тела вспыхнули - еле-еле, будто бы лампочки на последнем издыхании, и все разными цветами. У Баца свечение было сплошным, голубоватым со сталистым оттенком, будто латы какие-то. Парни за спиной здоровяка казались укутанными в грязно-желтые с зеленцой одеяла, Мея я видел краем глаза и потому, наверное, он показался мне серым, смазанным - мутное пятно на синей крашеной стене. Да и сияние Баца помешало хорошо разглядеть. А вот наш друг Здоровяк светился той же буроватой аурой, что и Черкес. Это все я восстановил в памяти позже, потому что тогда времени на разглядывание не оставалось. Едва погасла секундная "подсветка", Серый метнулся к нам.
   Мей пропищал что-то и, рванул Баца на себя, увлекая в секционную дверь, с пути уродца. Я тоже метнулся в сторону, в последний момент выпустив рукав бацевской куртки - только "тяни-толкая" нам сейчас не хватало. Но громадина Игорь, весивший центнер с гаком, лишь покачнулся, стряхивая Мея, как медведь стряхивает первую, опередившую свору, собаку. Прежде чем выступ стены скрыл от меня происходящее, я увидел, как наглый первокурсник присел, собираясь провести какую-то мудреную подсечку, Бац сделал широкий шаг и выкинул вперед свой кулачище, а Серый, всей своей туманной громадиной, со скоростью паровоза влетел в спину его противнику. Парня выгнуло назад, так что лопатки едва не соприкоснулись друг с другом, а потом я влетел в чью-то комнату, выбив плечом чахлую дверь.
   Я упал прямо рядом с кроватью, на которой резвилась парочка. Столик с бутылками, которые они успели опорожнить, рухнул вместе со мной. Я сразу заметил, что среди них был флакон с шампанским - отличная, плохо бьющаяся, но зато хорошо бьющая дубина. Схватив ее, я метнулся назад - простите, друзья, что испортил вам вечер. Но в коридоре все уже было кончено. Здоровяк валялся на спине и слабо корчился, лицо перекошено, изо рта - пена и хрип, один глаз закрыт, из-под века другого выпучился белок. Его друзья растеряно склонились над поверженным забиякой, Мей стоит рядом с Бацем, потирает плечо - он со всего маху ударился об угол, а сам Бац выглядит совершенно ошалело:
   - Я же его даже двинуть не успел, - бормочет он, - свалился вдруг на спину и дергаться начал. Он что, эпилептик? Может, "скорую" вызвать?
   Группа товарищей поверженного громилы в полном составе побежала за "Скорой помощью". Спустя двадцать минут медиков мы так и не дождались - по-моему, им давно пора кончать дурить народ и сменить название, скажем, на "Хрен от нас помощи дождешься". Отправившихся за ними парней тоже не было. Наконец здоровяк перестал корчиться и пришел в себя.
   - В спину вступило, - прохрипел он, - где я?
   Бац, как заботливая мамаша, поправил подложенную под голову недавнего врага собственную куртку и пояснил:
   - На полу, мы тебя не стали трогать - мало ли что...
   - А где уроды?
   Мы переглянулись, "уроды" - то есть мы, а кто же еще? - все были рядом, перед его глазами. Это как раз его дружки ретировались.
   - Эти придурки, которые со мной были? - сузил список "уродов" здоровяк.
   - Придут скоро... наверное. Они в больницу звонить пошли. А ты не эпилептик случайно?
   - Нет, - парень попытался встать, но лишь застонал, - Бог меня наказал...
   Игорь глянул на Мея торжествующе: пять минут назад тот внес предложение бросить придурка, чтоб ему в другой раз не повадно было задираться. Но тот заявил, что нельзя человека оставлять в беде, даже если он полный козел. "Вот, мол, смотри - раскаялся!" - означал этот взгляд Баца.
   - ...бухать надо было меньше, мне и доктор говорил, - закончил здоровяк свое покаяние, и человеколюбия в глазах Игорька как-то сразу поубавилось.
   Странные мы существа - люди. Только что житель общаги N6 Игорь Станиславович Выщенко готов был помочь в беде тому, кто собирался начистить ему морду. И руководствовался этот Игорь Станиславович исключительно принципами морали, не требуя ничего взамен. Но вот его бывший обидчик раскрыл пасть, подарил надежду на свое перевоспитание, и тут же разрушил ее. И что же наш всепрощающий человеколюб? Разочарован! Небось, уже успел подумать, что зря он под эту неблагодарную скотину свою куртейку подсовывал...
  
   Глава 10.
   Торм.
   Он проснулся от крика надсмотрщика, возвестившего об окончании перерыва. Кругом, в небольшой рощице в трехстах метрах от реки, ворча поднимался с земли рабочий люд. Полчаса сна - кажется, что это так много, когда их ждешь, и так мало, когда они проходят. Торм вскочил на ноги, поднял лопату. Рабы нехотя двигались к бочке с водой - умыться и попить, после чего им снова предстояла работа на солнцепеке. Первые, успевшие смыть остатки сна, уже направлялись с перекинутым через плечо инструментом к глубокому рву канала. Славик был среди них - эдакий дисциплинированный слуга, которому не нужны неприятности. Впрочем, если они затеяли побег, неприятности действительно ни к чему.
   Торм хотел было догнать цыгана, но удержал себя - подойдет к нему попозже, а сейчас, перед работой на солнцепеке, умыться и прополоскать горло просто необходимо. В груди у него гудела туго натянутая струна нетерпения - наконец-то долгожданное указание было получено. Оставаться в лагере Фука дольше не имело смысла.
   - Я иду с вами, - сказал Торм, пристраиваясь со своей лопатой рядом с Цыганом. Кирка в руках молодого мужика замерла, затем продолжила свои монотонные движения: вверх-вдох-вниз-выдох.
   - С чего вдруг? - не глядя на него, спросил Славик.
   - Возникли обстоятельства.
   - Пока ты спал?
   - Именно.
   Парень молчал, обдумывая его слова. Торм искоса поглядывал, как сгибается и разгибается худой смуглый торс под изодранной армейской майкой. Он чувствовал, что, в конце концов, Цыган возьмет его с собой.
   - Это будет непросто, потребуется преодолеть срединный забор, чтобы попасть на половину вьетнамцев. А там у гаража еще и охрана с оружием. Действовать нужно быстро и тихо. Ты стар, что, если все испортишь? Подожди немного, мы вернемся через три недели.
   - Я не настолько стар, чтобы помешать, уверяю тебя, - ответил Торм, - а со мной ваш побег пройдет, как по маслу. Обещаю.
   Славик удивленно глянул на Торма.
   - Я отведу глаза охране, - тот смотрел прямо в черные бусинки недоверчивых зрачков.
   - Колдун, что ли? Ну-ну...
   Он работал, не отвечая, минут пять. Потом сказал:
   - Всякое в жизни бывает. У нас в таборе тоже есть одна старуха... После случая с Корявым о тебе что-то в этом роде и говорили - уж очень тогда эта щербатая рама перепугалась. Глаза отведешь, говоришь... Докажи.
   - Выбери любого человека поблизости, - предложил Торм.
   Цыган пошарил глазами по сторонам и остановил взгляд на их охраннике, стоявшем в тени небольшого навеса. Его рабы сколотили для своих соглядатаев в первую очередь.
   - Пусть будет Игорек.
   - Что он должен сделать?
   - Что? - Славик не понял.
   - Скажи мне, что он должен сделать, - повторил Торм, - только не говори: "Пусть переведет все наличные на мой счет". Простое действие, которое Игорек выполнит прямо сейчас.
   - Пусть воды сходит попить... - Славик резко опустил кирку, так, что железо высекло искру из попавшегося на пути камня.
   Торм кивнул. Он продолжал работать лопатой, полуприкрыв глаза и формируя в голове желание освежиться. На Игорька он не смотрел, для осуществления задуманного достаточно было представить его образ в ментальном поле. Когда мысль о воде приобрела градус песков Сахары, он метнул ее в сторону надсмотрщика. Узкое копье преодолело разделявшее их расстояние и вошло в голову парня. С минуту тот постоял, почесывая носком босоножек свою икру. Потом окинул оценивающим взглядом рабов, кивнул другому вертухаю, мол, присмотри тут, и двинулся в сторону бочки.
   - Давай еще, - сказал Славик, прослеживая взглядом его движение, - это могло быть совпадением.
   - Говори, - Торм пожал плечами.
   - Пусть вернется. Нет! - Цыган на секунду задумался и выдал, - пусть нам второй придурок, который на месте Игорька остался, станцует чего-нибудь.
   Торм глянул на него с удивлением.
   - Тебе нужно, чтобы охрана у гаража танцевала? Действие должно быть естественным. Хотя, ладно.
   Торм представил, что стоит не на дне пыльного котлована в компании дурно пахнущих мужчин, а на дискотеке в деревеньке где-нибудь под Саратовом. Танцплощадка окружена высокими вязами, тени от их листьев пляшут в лучах светомузыки по головам вытанцовывающих в центре девчонок. Гибкие юные тела, разгоряченные алкоголем и движением, притягивают взор. Хочется пуститься в пляс вместе с ними, с ногами нет никакого сладу, простенькая мелодия с обилием ударных как будто поселилась в них и уже заставляет притопывать на месте. Торм не знал, какая музыка в ходу у нынешнего поколения, в голове крутился попсовый шлягер двадцатилетней давности, когда Земля еще только начинала сходить с ума:
   "...Да, ребята, вот, к примеру,
   Чем не угодила Пе'ру?
   Или как ее? Перу'?!
   Все равно я не допру!
  
   Почему трясутся скалы?
   Землю-матушку достали
   Их индейские жильцы?
   Так они же молодцы!
  
   В резервациях безводных,
   Пьют водяру всенародно,
   Но и нажравшись, как зюки,
   Ловко лупят в цель из лука...
  
   Торм усмехнулся дурацкой песенке и временам, когда катаклизмы еще могли вызывать у кого-то улыбку. Он послал мысль-эмоцию, и та нашла свою цель. Мелодия, как и тысячи дурацких песенок до нее, прочно прилепилась к охраннику. Через пару минут он уже пристукивал подошвами вьетнамских шлепок о пыльную землю.
   - Верю, - поглядев на его скованные, но явно "танцевальные" па, сказал Славик. - Подойди ко мне после ужина. У нас еще будет время, чтобы подкорректировать план.
   Он помолчал, энергично орудуя киркой и не глядя на Торма.
   - И еще одно...
   - ...если я начну задерживать группу, вы меня оставите, - закончил за него Торм.
   - Да.
   - У меня будет просьба, - сказал Торм, - когда мы уйдем, пусть твои ребята присмотрят за Игнатычем. И пусть передадут Корявому, что я заговорил его - нарушит наш договор, и руки у него парализует.
   - А это так?
   - Нет, - Торм усмехнулся, - но он трус, а самовнушение творит чудеса...
  
  
   - Давай! - прошептал Цыган Торму, пропуская в гараж Кира и Жмурика, - пять минут их продержи. Там шесть машин, возьмем грузовик - им ворота точно проломим, остальные испортим. Когда будем готовы, дам сигнал.
   - Быстрее только, - Торм сжался за ящиками у задней двери гаража, которую должен был охранять один из вьетнамских вертухаев. Но у того прихватил живот и пару минут назад он спешно ретировался в сторону сортира. Неприятности случились и с двумя автоматчиками на вышках. У одного вдруг сильно зачесались глаза, и он растер их так, что на какое-то время перестал видеть. Второй страдал от щекотки в носу. Несчастный чихал до тех пор, пока измождение не заставило его осесть на пол вышки. "Ничего, напарник приглядит за территорией", - услужливо подсказал ему правильную мысль Торм. Витек с Лысым помогли разрезать колючую проволоку и перелезть через трехметровый забор. Остававшиеся в лагере парни тут же двинули в бараки наблюдать за охранниками, которых сморил неожиданный сон - это уже постарался не Торм, а ребята Цыгана. Подсыпали в чай то ли какой-то наркотик, то ли снотворное. Откуда оно взялось, Торм не спрашивал. Может, сперли из аптечки хозяев - их территорию убирали рабы, так что случай представиться мог.
   Биологические часы подсказали Торму, что минуло уже три минуты. Охранники на вышках перестали чихать и протирать глаза, и поднялись на ноги, чтобы обозреть окрестности. Кто-то из них мог заметить разрезанную "колючку". И Торм послал каждому еще по одному "подарку". У парня слева возникло четкое ощущение, что, чихая, он выронил на пол бумажник. Щели между досками были - дай боже, а значит, наличность могла провалиться вниз. Ищи ее потом.
   Второго одолела тревога иного плана: а не взял ли он случайно пустой автоматный рожок вместо полного. Что если побег, а ему стрелять нечем? Мысль эта охватила его с такой силой, что от волнения даже задрожали руки. С места Торма было хорошо видно, как вскинулся вертухай, как он принялся спешно отсоединять рожок от автомата. Нет, все в порядке, боекомплект полный, теперь надо присоединить обратно. Сделать это сразу не получалось, мешало волнение. Еще пара минут возни и все встало на место...
   Время, отпущенное Славику, чтобы вывести из строя остальные автомобили, давно истекло. В гараже они торчали уже минут десять. Торм увидел, как в рубленном туалете на краю лагерного двора погас свет. Охранник, у которого понос так и не начался, возвращался на свой пост. На правой вышке его коллега вспомнил, что кошелька у него никогда и в помине не было, а деньги он хранил во вшитом в трусы кармане.
   События стремительно летели к худшему из возможных финалов. Торм мог отвлечь часовых еще на минуту-две, но после хоть один из них, но заметит разрезанную "колючку". Он не волновался - впустить внутрь эмоции означало подписать приговор и себе, и тем, кто был в гараже. Обстановку он оценивал совершенно спокойно. И спокойно осознавал, что все их предприятие повисло на очень тонком волоске.
   От охранников его отделяло метров по сорок-пятьдесят. На таком расстоянии он не сможет сорвать с них защитные коконы, чтобы выиграть еще несколько минут замешательства, которое наступает после этого затяжного убийства. А если бы даже и смог - не сделал бы. Плодить вампиров, проклятых, изгоев или "хозяев жизни и смерти", как некоторые из них себя называли, он не намерен. Единственное, что останется - в последний момент выйти и отвлечь внимание охраны. Накопленных сил хватит, чтобы автоматные очереди прошли мимо - Торм чувствовал, как туго обвивают его линии судьбы. А за это время товарищи, возможно, найдут выход...
   Вертухай у сортира с помощью Торма заметил на земле удивительно симпатичный камешек и принялся его разглядывать. Но тут прозрел охранник на правой вышке. Торм увидел волну страха, прошедшую по его ментальному телу, и понял, что прорыв в "колючке" обнаружен. Часовой кинулся к прожектору и перевел его луч с лагеря рабов на ограду. Теперь прореху заметил и автоматчик на другой вышке. Еще секунда, и тишину уютной российской ночи прорезал вой сирены.
   - Скорее! - дверь гаража приоткрылась, и Славик втащил Торма внутрь.
   Они бросились к грузовику, с разбегу вскочив в крытый брезентом кузов. Сзади хлопнула дверь - охранник вбежал во вверенный ему объект.
   - Наза-а-ад! Су-у-уки! - заорал он.
   Машина рванула с места, в три секунды преодолевая расстояние до ворот.
   - Под щиты прячься! - крикнул Торму Славик и сам нырнул под кусок железного листа, прислоненного к кабине.
   Торм не успел последовать его примеру, он замешкался, глядя на выпучившего глаза парня, спешно срывавшего с плеча автомат. Первая очередь прошла над их головами, вспарывая брезент. За ней полетела вторая. Торм как будто увидел ее - маленькие серые кусочки смерти ленточкой протянулись к ним от автоматного зева. Торм понимал, что самому ему ни смерть, ни даже рана не грозит - его защитный кокон был достаточно плотен. А это означает, что погибнет Славик. Отчаяние на краткий миг охватили его, но Торм изгнал это чувство одним гневным толчком. Он знал, что нужно делать, и уже почти приступил к этому... И тут грузовик вышиб ворота гаража. Их занесло, едва не перевернуло, но мощная машина тут же "поймала" сцепление с почвой и, набирая скорость, понеслась к главным воротам.
   Торм сильно ударился головой о борт и рухнул на пол. Должно быть, сознание на время покинуло его. После краткого мига темноты он слышал лишь рев двигателя и визг пуль. Что-то кричал Славик. Потом они снова во что-то врезались, должно быть, в главные ворота. Еще один вираж, грузовик встал на два колеса, опасно накренившись, выровнялся и продолжил свой безумный бег. Торм оглянулся назад и в обрамлении брезентовой рамки увидел удаляющиеся ворота и огни лагеря Фука. Их почти скрывали поднятые колесами облака пыли, в которых рассеивался мутный свет фонарей.
   Какое-то время он следил за мечущимися в пыльном облаке фигурками людей. В них еще стреляли, но как-то вяло, будто не по-настоящему. Этот переполох все удалялся, их машину подбрасывало на кочках плохой проселочной дороги. Рядом тихо ругался Славик, зажимая рану в бедре.
   - Почему так долго? - спросил Торм.
   - Грузовик без бензина был - из легковушек сливали. И листы эти тащить пришлось, думал, прикроемся на случай стрельбы. Да вот, не получилось.
   Торм вдруг осознал, что говорит с раненным, которому помочь надо, а не расспрашивать. Он стал снимать свою робу:
   - Погоди, сейчас жгут сделаем...
   Он подполз к Цыгану, отодвинул придавивший его щиколотки щит, и попытался перетянуть бедро рукавом своей одежды. Из-за тряски получалось плохо, руки сбивались, не слушались, навалилась непонятная слабость. Славик оттолкнул его руку и пробормотал:
   - Нормально все, артерию не перебило и ладно. Себе помоги - ты ранен.
   - Не чувствую...
   - Это шок. Левый бок у тебя весь в крови.
   Торм прикоснулся к животу слева, и тут его острым стилетом пронзила боль.
   - Кишки, - констатировал он, - хуже некуда...
  
   Глава 11.
   Боб.
   Боб Горски сошел с поезда на вокзале Варшавы, чтобы снова усесться на поезд - в Россию. Но до него оставалось еще часов шесть, так что можно было не торопиться - спокойно сдать вещи в камеру хранения, перекусить и может даже прогуляться. Так он и сделал:
   когда от второго хот-дога осталось лишь воспоминание в виде чересчур острой на его взгляд отрыжки, Боб двинулся в город. Четкого плана у него не было. Когда молодой компьютерщик планировал эту поездку, он точно не знал, на какой вокзал Варшавы прибывает его поезд, когда ему ехать дальше и потому будет ли время на экскурсию. Если бы у него было хоть немного времени, Боб зашел бы в Интернет и разработал туристический маршрут. Но с работы его уволили как-то слишком скоропостижно. Место программиста в лондонской фирме он потерял, сунувшись на порносайт и пробыв там слишком долго - по мнению руководства.
   - Нам не нужны люди, уделяющие так много рабочего времени своим личным, я бы даже сказал интимным проблемам, - очень корректно выразился управляющий мистер Маклторф, вызвавший Боба на беседу. - Девочкам, которых вы рассматривали, по столько же лет, что и моим дочкам...
   Он повернул к Бобу монитор своего компа на котором было раскрыто фото: две юные блондинки-лесбиянки ублажали друг-дружку самым изощренным способом.
   - Я надеюсь, ваши дочки этим не занимаются? - Боб терпеть не мог этого напыщенного козла, и не сдержался. Он вообще плохо сдерживался в последние дни, потому что крупные и мелкие беды так и сыпались на него. Как будто он пытался снять с антресолей ящик Пандоры и нечаянно вывалил на себя все его содержимое.
   Маклторф, понятное дело, побагровел, и сделал движение, будто собирался придушить Боба.
   - Не шутите, мистер Горски. Вам сейчас должно быть не до шуток.
   - Извините, но я не заходил так далеко на тот сайт. Я только открыл его главную страницу.
   - И пробыли там две минуты!
   - Я задумался, у меня возникло какое-то неприятное предчувствие...
   - Оно вас не обмануло. Вы уволены, Горски, - Маклторф сказал это с явным наслаждением.
   - Именно об этом я и хотел попросить вас, когда сюда шел.
   - То есть, вы решили попросить отставку? Ну что же, мне понятно ваше желание уйти по собственной воле, сохранить лицо...
   - Дело не в том, просто я собираюсь уехать из Лондона в ближайшее время.
   Маклторф внимательно посмотрел на Боба.
   - Я надеюсь, куда-нибудь подальше от нас, может быть, в Ирландию.
   - Еще дальше.
   - За Ла-Манш?
   - В Россию...
   Так вот и получилось, что Боб высадился на Варшавском вокзале всего с двумя сумками поклажи, ожидая поезда через Украину. И произошло это на две недели раньше, чем он планировал. Маклторф смилостивился и не стал поднимать скандал. Понятное дело, занеси Боба судьба обратно в Лондон, в "Парн-Электроник" ему работы не найти. Но ведь он компьютерщик, а эта самая подходящая профессия для космополита, шатающегося по миру, и за последние шесть лет дома, в штате Миннесота, бывавшего лишь дважды. Да к тому же мысль осесть в России окончательно возникала все чаще. С русским у него проблем не было - два года стажировки сделали свое дело. А полученное месяц назад приглашение от университета в Краснодаре позволяло зацепиться хоть за какую-то работу. Тем более, что занятие это было, не бей лежачего - рассказывать студентам-американистам о США на родном языке, чтоб они могли изучать его в первоисточнике. Деньги, даже по российским меркам, это сулило небольшие, но существовала еще "помощь Родины". Какие-то заморочки с законами, из-за которых выходило, что если он работает в стране с низким уровнем жизни, и получает маленькую зарплату, то родное государство ему приплачивает - на бедность. Что, как и почему, он точно не знал, только собирался разобраться, но то, что деньги будут, был уверен - еще в его прошлый приезд в Россию брат-юрист наводил по этому поводу справки. Сумма должна была получиться небольшой, но вместе с зарплатой в университете и процентами с его счета на первое время хватило бы. Тем не менее следовало проявлять бережливость и поэтому прямому перелету из Лондона в Москву он предпочел путешествие по земле, где автостопом, где на поезде.
   ...Полицейский догнал его уже у самого выхода в вокзальной площади. Как человек, немало поездивший, Боб знал, что неподалеку от своры таксистов, уверяющих, что дешевле чем за двадцать баксов из аэропорта не уехать, обязательно есть остановка общественного транспорта. Аккуратный желтый автобусик как раз притормозил перед группой новоприбывших в сотне метров от Боба, когда его взял за рукав представитель власти. Лицо у представителя было молодым и внушавшим доверие, он мял белыми зубами жвачку и широко улыбался.
   - Предъявите документы, - попросил полицейский на сносном английском, убедившись, что по-польски Боб не разговаривает.
   Паспорт, испещренный печатями разных стран, а также билеты он изучал долго и внимательно.
   - К нам надолго?
   - Проездом в Москву, я хотел посмотреть город.
   - О, - заметил полисмен, - Варшава отличный город для посмотреть. Особенно если еще и показать для ваша спутница. Вы ведь путешествуете не один?
   - Я один, - Боба начал раздражать не в меру любезный представитель власти.
   Тот, будто почувствовав это, поскучнел и махнул рукой в сторону стоявших у самой площади домов.
   - Вы должны пройти, пан.
   - Почему, что не так?
   - Извиняюсь. Нужно проверить. У нас здесь банда - гангстеры, нет, шулеры, нет, не так... Выдают себя за иностранцев и обманывают народ. Нужно проверить. Идем. Ваш поезд только в четыре часа, не опоздаете.
   Боб, как любой американец, привык доверять властям и потому большую часть пути чувствовал себя спокойно. Широкая спина польского полицейского, за которой он покорно следовал, была гордо выпрямлена и являла собой олицетворение торжества закона над беззаконием как в самой Варшаве, так и во всей Польской Республике. Но когда они подошли к первым жилым домам, миновали их и начали углубляться в пустые дворы, у него закралось подозрение.
   - Почему мы идем сюда, а не в участок на вокзале? - спросил он.
   В ответ над правым форменным плечом блеснула голливудская улыбка:
   - На вокзале пост, а комиссар - так по-английски? - здесь. Там, где главный проход, стройка. Поэтому идем здесь - к заднему.
   Они как раз приблизились к промежутку меж двух домов. Парень отступил, пропуская Боба вперед. Тот сделал несколько шагов и оказался в узкой подворотне, бетонной кишке, образованной глухими стенами зданий. Впереди она была перегороженной сетчатым заграждением высотой метра в четыре. Справа в стене виднелась дверь и табличка над ней с надписью на польском.
   - Здесь? - Боб повернулся всем телом к своему провожатому.
   Парень продолжал улыбаться во все зубы, не забывая при этом ритмично перемалывать челюстями свою жвачку.
   - Ремонт, стройка, - он указал рукой с паспортом Боба на дверь. - Там вход. Прошу...
   Боб кивнул и начал поворачиваться вперед. Он все еще колебался, хотя все нутро его кричало ему о том, что здесь что-то нечисто. "Завтра найдут холодный американский труп без паспорта, - где-то внизу живота, где застряло на пути к пяткам его трепещущее сердце, причитал внутренний голос. - И моя русская Люда так меня и не дождется. Как там у них в песне? "Лежит он в канавке напротив пивной и в рот ему писает Жучка?" А если это все же настоящий полицейский? Что же делать?!".
   Боб резко развернулся к своему провожатому, выхватил паспорт и что есть силы врезал полицейскому коленкой в живот. Комок жевательной резины вылетел ему прямо в лицо, оставив на щеке склизкий мазок. Парень сложился пополам, но все же успел схватить Боба за куртку. Его правая рука пыталась вытащить револьвер из заранее расстегнутой кобуры. Боб ударил еще раз, сбивая удерживавшую его руку, и бросился бежать. Сзади неслась ругань на польском, потом раздался топот форменных ботинок и пыхтение. Сквозь шум в ушах и хрипоту собственного дыхания Боб уловил, что за ним гонится не один человек - как минимум двое. Дома, мимо которых он бежал, были безжизненны. Лишь раз из подъезда вышел пожилой мужчина и, повинуясь властному окрику полицейского, попытался задержать беглеца. Но Боб сумел оттолкнуть его в сторону. Он вырвался на привокзальную площадь и бросился через нее наперерез, в здание вокзала. Таксисты, из-под колес которых он выскакивал, словно заяц из-под ног гончих, материли его на своем смешном языке. Боб остановился, лишь оказавшись внутри вокзала - за ним уже никто не гнался - и пошел к полицейскому посту.
   ...Начальник привокзального участка полиции Пан Гжешик Габровский не говорил с посетителями по-английски. Он считал себя истинным европейцем и стремился им быть во всем. А Европа не любит английский, прежде всего потому, что на нем разговариваю англичане и американцы. Но пан Гжешик был к тому же поляком и так же, как англичан, не любил русских. Когда он произносил слово "русский" его уста наделяли его тем максимумом оттенков презрения, которое способна вместить эта простенькая лексема. У него не было двух дочерей, как у мистера Маклторфа, зато оба его сына выросли здоровенными лбами и сейчас возвышались прямо за его креслом, поскрипывая кожаными ремнями амуниции. Они были удивлены, он спиной это чувствовал. Им не терпелось расспросить этого янки, ехавшего в Россию, но субординация - служебная и семейная - не позволяла.
   Янек выступал в роли переводчика - у них в семье изучение языков считалось необходимым для успешного продвижения по карьерной лестнице, что, впрочем, так и было. Янек прекрасно знал, что отец понимает сбивчивую речь янки, но терпеливо повторял на польском его рассказ. Он привык к странноватой манере пана Гжешика общаться с приезжими американцами и англичанами через посредника. Мало ли какие причуды бывают у стариков, да еще патриотически-настроенных. Да еще и получивших в свое время травму головы, после которой у отца намертво отбило чувство юмора. А вместе с ним и кое-какие другие чувства, которые ему бы не помешали. Впрочем, папе он об этом не посмел бы сказать ни при каких обстоятельствах.
   - Так вы знаете русский? - перевел Янек.
   - Знаю, жил в России, - отвечал Боб.
   - А они знали, что вы знаете?
   - Нет, он был один и говорил на английском.
   - Нам очень жаль, пан Горский, что с вами приключилась эта беда у нас в стране. Приносим свои извинения. Кстати, откуда такая фамилия? Вы славянин?
   - Бабушка из Одессы. Скажите, а их задержат?
   - Теперь, с вашей помощью, думаю, что да. Вы ведь разглядели этого... полицейского? Расскажите еще раз подробно, как все произошло. Он подошел к вам не в самом вокзале, а на краю площади?
   Боб вздохнул и по третьему кругу повторил свою историю. К счастью, хотя бы наводящие вопросы поляк задавал каждый раз новые. Наконец, с допросом было покончено, место преступления - та самая подворотня - осмотрено и его описание занесено в протокол. После того, как просмотр многочисленных фотографий варшавских жуликов ничего не дал, приступили к фотороботу. На составление его ушло почти все оставшееся до поезда время. Получившаяся физиономия сильно смахивала на Тома Круза. Пожилой поляк еврейской наружности, возившийся за компьютером, вывел изображение на принтер и долго его разглядывал. Потом усмехнулся и понес нечистый лик - принтер немного пошаливал и щедро лил краску на края печатного поля - к пану Гжешику. Едва взглянув на "портрет" работы Боба и пожилого еврея, начальник привокзального участка полиции сказал что-то, от чего у Поля, брата Янека, случился приступ смеха.
   - Он говорит, что знает, где искать этого парня, - сказал Янек Бобу, - но голливудские копы вряд ле дадут нам ордер на его арест. А вы ничего не напутали? Точно?
   Низенький, лысый, очень широкий в талии и оттого похожий на патиссон пан Гжешик Габровский начал говорить, не отрывая взгляда от язычка молнии на куртке Боба.
   - Пан начальник считает, что это какие-то гастролеры, - переводил плавную речь шефа Янек. - Мы пытались выйти на них, но безуспешно. Дело в том, что, как мы предполагаем, у этой банды очень узкая специализация - иностранцы. Ваш случай классический. Человек едет с пересадкой, сошел с поезда, взял билет и решил прогуляться по городу, пока не придет другой. Человек покинул вокзал и исчез. Куда он пропал? Кто знает? Кто будет искать? Может, он уехал на другом поезде, или автобусом, или самолетом, или приобрел машину и укатил на ней. Может, у него в Варшаве любовница - у многих здесь, в Варшаве, есть любовницы. Или он просто решил устроить себе небольшой отпуск и заодно потрепать нервы родным. Пока родственники начнут бить тревогу, пока обнаружится, что с поезда он сошел именно здесь, пока выяснят, что из города он не выезжал - пройдет время, и немало. Можно успеть обналичить все суммы на кредитных карточках и замести все следы. К тому же ведь неизвестно, где приключилось несчастье - на нашей территории или где-нибудь в городе. Систему нащупать сложно. А нет системы, нет понимания, кого же нам все-таки искать.
   Сколько пропало народа, мы не знаем. Нам известно, и то это лишь предположение, об одном пожилом пане из Вашингтона. Его здесь ждала жена, она прибыла из Вены на самолете, а он добирался поездом - некоторые боятся самолетов и их сложно за это винить. Дама не дождалась пропавшего в гостинице и обратилась в полицию. Со вторым, молодым паном, зацепок больше. Он прибыл к нам на работу, но встречавшие его представители фирмы разминулись с ним на вокзале. Больше пана не видели. Но нашлись свидетели - они показали, что он шел куда-то в сопровождении полицейского. Мы, понятно, проверили - это точно не был никто из наших. Мы усилили наблюдение за территорией, но через неделю в их сети угодили вы.
   Пан Габровский замолчал и через время утих его переводчик. Осененный властью поляк оловянными полицейскими глазами рассматривал Боба. Любопытная жирная муха, восставшая от зимнего сна, должно быть, лишь для того, чтобы скрашивать привокзальным копам одинокие ночные дежурства, появилась неизвестно откуда и уселась на плечо Гжешика Габровского. Он не согнал ее.
   - Жужа вернулась... - эта ребячливая фраза вырвалась у Янека. Боб усмехнулся. Янек смутился и попытался восстановить образ сурового полисмена, - Я только не могу понять, почему с вами, пан Горксий, у них вышла накладка. Вы единственный, кому удалось спастись. Как вы их раскусили?
   Пан Габровский перевел взгляд с Боба на муху, а потом обратно на Боба.
   - Накладка вышла потому, что пан два года жил в России, - Габровский-старший сказал это по-английски. - А там мало кто доверяет представителям закона. Боюсь, что именно эта вера подвела других жертв. Я пошлю фоторобот в службу собственной безопасности, возможно это настоящий полицейский, как ни прискорбно звучат мои слова... Где-то я уже видел это лицо.
   - При случае поблагодарите наших российских коллег, - сказал Габровский, протягивая Бобу руку на прощание. - В каком-то смысле они помогли нам всем.
   Боб догадывался, что чести рукопожатия полицейский удостаивает не каждого.
   - Обязательно, - он вежливо улыбнулся. - Правда, надеюсь, что такого случая не представится...
  
   Глава 11.
   Торм.
   - Oh, shit! It something brand new... ("Черт, это что-то новенькое" - англ.) - Торм был обескуражен. Третий! Третий человек, который может быть его целью. Будто кто-то, кто посылал ему сны-ориентиры, решил посмеяться над ним.
   - But such cannot be! ("Но такого не может быть!" - англ.)- Эмоциональный контакт с Бобом был настолько полным, что Торм даже думал по-английски.
   Этого действительно не могло быть - сны приходили из сфер, несопоставимых с предположением об обмане. Ему нужен был совет Ясона. Старик повидал много такого, о чем Торм и не догадывался.
   Проснулся он оттого, что рядом кто-то разговаривал. Голоса тихие, почти неразличимые. Их было два, мужской - казавшийся знакомым, и ломкий иссушенный голос, принадлежавший пожилой женщине. Торм открыл глаза и по изменившимся интонациям, понял, что это не осталось незамеченным. Над ним склонилось темное, обветренное лицо, все в рубчик глубоких морщин. Черные дальнозоркие глаза заглянули в его зрачки. Затем лба коснулись твердые пальцы, повертели его голову в стороны и оставили в покое.
   - Хорошо, - произнес второй голос, - приходит в себя. Как я и думала.
   - Смотри, мать, - произнес другой человек, - я должник его. Пускай все пойдет хорошо.
   - Не беспокойся, рома. Отдыхай. Тебе тоже нужен отдых.
   Торм хотел посмотреть на того, кого она назвала Ромой, но сил цепляться за твердый берег сознания не оставалось и его снова унесло в океан сна.
   ...Указания больше не приходили. Раз или два он ловил обрывочные картины того, как Боб едет в купейном вагоне мимо больших и маленьких станций, ест всякую гадость, в изобилии продаваемую на перронах. Даже ощутил что-то вроде приступов изжоги. Но все это было скорее причудами воспаленного дневного сознания, не желавшего до конца успокаиваться под пологом забытья, выдергивающего и переиначивающего события, уже явившиеся Торму во снах.
   - Молодец! - это было первое услышанное им слово, когда он, наконец, очнулся, почувствовав себя здоровым, на низком лежаке у оклеенной газетными вырезками стены.
   Славик сидел напротив на складном стульчике и уплетал лапшу из большой деревянной чашки.
   - Я тут дежурю, старуха сказала, что сегодня ты придешь в себя окончательно.
   Торм огляделся. Стена с газетными вырезками справа от него была явно фанерной и принадлежала древнему вагончику. Напротив, по левую сторону, располагался еще один лежак с грудой скомканных одеял. Такими же оказался укрыт и сам Торм. Впереди была перегородка, а в проем за ней виднелась маленькая кухонька с походной электроплитой, погребенной под слоями сгоревшего жира. В окошки на высоте примерно метра полтора лился солнечный свет - не очень яркий, переменчивый, такой, который бывает, когда за окном растут деревья.
   - Мы у моих родственников в таборе, - пояснил Славик. - Это вагончик Матери.
   - Твоей? - голос Торма, который прежде ему частенько приходилось сдерживать, умеряя его силу, едва звучал.
   - Нет. Просто Мать - ее так называют. Она колдунья, лечила тебя. Влила, наверное, цистерну всяких травок.
   Только сейчас Торм обратил внимание, что углы вагончика и весть потолок завешан пучками каких-то сушенных листьев, стеблей, пожухлых цветов.
   - Так ты и вправду цыган? - спросил Торм, разглядывая все эти "богатства".
   "Мышиных хвостов и жабьих лап нет, слава Богу, - пошутил он про себя, - интересно, обнаружила ли она, кто я? И если так, то почему помогла? Кто станет лечить транса, чтобы он продолжил свои злодеяния? Только другой транс. Но тогда лечили меня не травками, а кое-чем посильней..."
   - Я цыган по матери, а отца и вовсе не знал, он умер рано, - между тем говорил Славик, - все детство прокочевал. Потом в Москву подался, хотел оседлой жизнью пожить. Но там теперь такой же табор, как и в степи...
   Торм слушал его, погружаясь в полусонное забытье. И вдруг мысль простая и болезненная, вырвала его из этого состояния. В том, что случилось, было что-то нелогичное.
   Его ранили в живот, хотя защитный кокон находился в отличной форме, и пули обязаны были пройти мимо. Но тут все понятно. Он хотел защитить Славика и единственное, чем мог ему помочь, это развернуть свой кокон и прикрыть его линиями судьбы. От удара головой о борт грузовика Торм потерял сознание, но, должно быть, все-таки успел выполнить задуманное. В том, что, оставшись без линий защиты, он схлопотал кусок свинца, ничего удивительного не было.
   Непонятно другое - как он выжил? Единственное, чем это можно было объяснить, пока Торм находился в беспамятстве, его тело "пило" чужие силы. А значит, кто-то принесен в жертву.
   Торм проглотил колючий комок, выросший в горле, и оглядел беззаботно жующего лапшу Славика. С его товарищем все было в порядке. От сердца немного отлегло - пришла мысль, что, возможно, натренированное десятилетиями тело и при полной "отключке" сматывало нити осторожно, со всех по чуть-чуть.
   - А где другие? - спросил Торм.
   Славик вздохнул и поставил лапшу на окно.
   - С Лысым все в порядке. А Вася... он умер.
   Торм не своим голосом спросил:
   - Как?
   - Глупо, вот как, - Славик явно был раздосадован, - его и задело-то совсем не сильно. Не ранение, а срамота одна - зад прострелили. Я его к племяннице своей определил. Он хоть и не наших кровей, но мужик был что надо, а ей уже давно замуж пора. Думал, на почве перевязок они и сойдутся. А когда Васек подлечился, они с Лысым напились и в соседнюю деревню на мотоцикле рванули - за добавкой. Губит вас, русских, водка! И ведь знаете же, что это так, а толку... В общем, перевернулись они. Лысому хоть бы хны, а Васек шею свернул - никакая колдунья не поможет.
   - А меня навещать заходил?
   - Нет, - покачал курчавой шевелюрой Цыган. - Старуха никого ближе, чем на пять метров, никого к вагончику не подпускала. Я, вот, только второй день как прихожу.
   Торм вздохнул посвободнее. Ближе пяти метров... - это многое проясняло.
   - Мне надо поговорить с ней, - сказал он.
   ...Дальнозоркие глаза женщины - черные угольки, подернутые пеплом времени, смотрели на него чуть насмешливо.
   - Сразу догадалась? - спросил Торм, - с интересом разглядывая ауру матери. Она была не из их числа - вместо тугого серого кокона под украденными нитями судьбы перед ним сияла колонна чистого голубого света. Не очень яркая, но спокойная.
   - Как не догадаться было, - ответила старуха, - я вашего брата за версту чую.
   - Чего же умирать не бросила?
   - Ты мальчику нашему помог, и тех двоих, небось, тоже спас - я же понимаю, что такой старый вампир, как ты, просто так пулю в пузо схлопотать не может. Или ошиблась?
   - Не ошиблась, - Торм поморщился, ему не нравилось слово "вампир", пусть оно хоть три тысячи раз отражало его сущность.
   - Судя по тому, что Слава рассказал, у тебя и выхода-то не было - раз уж в кузов залез. Убей они шофера, кто бы машину вел? Но зачем ты вообще им помогать стал? Ушел бы спокойно, выпил бы десяток-другой рабов, а то и охранников, да и дело с концом. Они бы после такой подпитки в тебя и из пушки в упор не попали.
   После этих слов Торм приподнялся на кровати и заглянул в глаза знахарке.
   - Я не из тех, кого ты зовешь вампирами. Мы называем себя цивильными трансами, и хоть внешне не отличаемся от "дикарей", разница есть. Я не убил бы никого там, скорее умер сам.
   Эта маленькая речь утомила Торма, и он снова опустился на подушку. Мать молчала, о чем-то задумавшись. Торм мог бы оглядеть ее в ментальном поле и определить, какого рода мысли одолевали эту седую голову. Но он уважал старуху, и не стал этого делать.
   Знахарка встала, пошла к двери, с порога уронила:
   - Пока отдыхай, я пришлю Славку с едою.
   - Постой, - Торм понял, что так и не спросил главного, - как ты меня вылечила? Рана ведь была в живот, без чужих линий мне бы не выкарабкаться.
   - Так и есть, - отозвалась старуха, - никого к тебе не подпускала, свое отдавала. Так что долг за ребят вернула. Считай, в расчете.
  
   Глава 12.
   Сван.
   - Яйца на затылки ложили?
   - Что!?
   - Ложили, спрашиваю?
   Мы переглянулись и покачали головами:
   - Нет, - сказал Мей.
   - И даже не клали, - сумничал я, чувствуя, что на лицо наползает ехидная ухмылочка - идея друга сходить к бабке с самого начала вызывала у меня сомнения.
   - Значит, не очень-то в магию верите, - резюмировала "бабка", - и ко мне, стало быть, пришли, потому что других вариантов не осталось. В церкви были? Не помогли вам там?
   - Не помогли, - в глазах у Мея все сильнее разгорался огонек любопытства. Да уж, в наблюдательности и умении делать правильные выводы нашей ведунье не откажешь.
   Кстати, несмотря на словечко "бабка", которым Мей охарактеризовал ее, наша хозяйка была еще отнюдь не старухой - дамой лет сорока-пяти, фигуристой, ухоженной, с черным лаком на ногтях и маленькими крестиками из страз поверх лака. Одета в темно-синее открытое платье, а поверх него кружевной платок - черный же, но с мелкими легкомысленными цветочками. Ноги в домашних тапочках, а на голове модная стрижка. Губы накрашены, глаза таинственно подведены, но без перебора с косметикой. Духами какими-то пахнет - приятными, черт побери, даже под ложечкой сладко сжимается. Ощущение было, что перед нашим визитом она как раз собиралась поехать в модный клуб или к любовнику, да вот - отвлекли.
   Тамара - так звали прорицательницу, разглядывала нас серьезно, но непонятно было на предмет чего - искала своим третьим глазом причины, которые привели к ней, или просто высчитывала, сколько денег можно содрать. Наконец ведунья поправила платок на веснушчатой груди - Мей на нее довольно откровенно пялился - и тяжело вздохнула.
   - Правильно, что не помогли. У них профиль другой, они благодать распределяют. А если где нечистый постарался, то это к нам. Ну, есть еще экзорсисты, конечно. Но это не ваш случай. Сами крещеные? Да вижу, вижу, что крещенные. Иначе и разговаривать бы не стала.
   Тамара откинулась в кресле со спинкой из черного, как эбонит, дерева, положила руки на стол и закрыла глаза. Вопреки ожиданиям, на круглой поверхности стола я не увидел ни кинжалов, ни черных свечей, ни магического шара, ни прочей колдовской белиберды. Только чистая белая скатерть из настоящего льна, вышитого по бокам голубыми ласточками. Веселыми такими, жизнеутверждающими. И вообще гостиная в этой просторной, с минимумом мебели квартире была очень светлой. День клонился к вечеру, но через высокие полукруглые окна с витражами в верхней части лилось так много солнечного сиянья, будто сейчас стояло ясное морозное утро. А ведь когда мы входили сюда, небо затянуло в тучи, как в форму офицера СС. Из столовой, проход в которую был виден с моего места, пахло лавандой и свежей выпечкой одновременно. По бокам у стен стояли шкаф, секретер, пара диванчиков с подлокотниками - все из настоящего, старого дерева. Настолько солидное, что рука невольно тянулась ощупать гладкую, полированную поверхность - такие вещи в новомодных салонах стоят немыслимых денег. Иконостас с Божьей Матерью и Младенцем, святым Николаем-Чудотворцем, исцелителем Пантелеймоном занимал один из углов напротив окон. В другом - примета времени, музыкальный центр. Большие и маленькие колонки разбросаны по стенам, а проводов не видно - под обоями, должно быть. В центре комнаты большой светло-зеленый ковер с глубоким ворсом и стол, за которым мы втроем и сидели.
   - Мои предки были богатыми людьми. А я умею сохранить вещи, - Тамара правильно истолковала наши любопытные взгляды по сторонам, - давайте к делу. Вижу, аура у вас обоих повреждена. И неслабо. Кто-то силы из вас тянет, под беду подводит. Есть у вас недруги, на которых думаете?
   Мы опять синхронно покачали головами.
   - Понятно. Это не сглаз - его любой с сильной волей навести может, даже нечаянно - достаточно человеку зла пожелать. С такой малой бедой справиться мне было бы несложно. У вас все хуже.
   - А откуда вы знаете? - спросил я. - Вы же нас не смотрели еще.
   - Смотрела, только вы этого не заметили, - Тамара глянула мне в глаза. Нормальные такие глаза, только серьезные очень. Не колдовские совсем. Хотя кто их, ведунов, знает - какие у них гляделки быть должны.
   Тамара перевела глаза на Мея, молча перебирая руками складки на скатерти. Мы ждали.
   - Можно попробовать выкатывание яйцом, заговорами вас почистить, на кладбище или в лес к раздвоенному дереву сводить, - продолжила она. - Можно воск в воду лить. Только думается мне, что не поможет это вам. Другое тут нужно.
   Ну вот, теперь все ясно. Нас начинают банально "крутить на бабки". Мол, работа предстоит большая, надо бы добавить, хозяин. Отсчитывай рублики, если не хочешь считать последние деньки...
   - И... что от нас требуется? - я постарался облегчить ведунье ее работу. Чтобы быстрее с этим покончить.
   - Нужно найти человека, который на вас порчу навел, - ответила Тамара, - узнаете, кто он, выследите его, возьмите немного земли или снега с его свежего следа и идите с этим ко мне. Сразу же! Не будет дома - звоните, вот телефон, - она протянула нам обоим по визитке.
   - Нам одной хватит, - попытался было вернуть свою Мей.
   - Берите каждый, - Тамара чуть ли не силой втолкнула нам в пальцы картонки с простым тиснением. - Больше пока ничем помочь не могу. Если за неделю не сыщете, подумаем, может, отправлю вас к отшельнику одному в Елец. Большой силы человек. Божий. Я вам тогда помочь не сумею, но он, может быть, сможет.
   - А как нам узнать, кто на нас наговор сделал? - Мей уже начал подниматься.
   - Подумайте, кому вы могли вольно или невольно зло сделать. Да так сильно, что он вам большой беды желает.
   - А если таких нет?
   Тамара задумалась, заколебалась, будто что-то взвешивая.
   - Не знаю... Бывает так, что это близкий вам человек, - наконец сказала ведунья, - очень сильный потенциально, но неопытный, и занявшийся оккультизмом совсем недавно. Не ерундой вроде заговоров на удачу, а чем-то мощным, что очень много энергии требует. Может быть, он из вас тянет силы, сам того не зная. Не думая, откуда они у него появляются. Если у вас с ним тесная духовная связь, такое не исключено. В любом случае, найти и остановить его надо. Иначе... сложно сказать, что случится. То ли оторвется он от вас по каким-то причинам, то ли допьет до дна.
   - Допьет... - меня передернуло от этого словечка. Ладно, пора подводить черту - ту, что обычно бывает перед суммой счета. - И сколько мы вам должны?
   Тамара покачала головой:
   - Ничего. Получится если все, тогда сами решите, сколько дать.
   - Похоже на: "с покойников не беру", - пробормотал Мей, поворачивая к выходу.
   - Эй, - окликнула Тамара, - сядьте.
   Мей послушно присел на краешек стула.
   - Вы пока не покойники, - она подалась всем телом вперед, так что скрипнула ткань обивки, и очень весомо продолжила, - и если будете относиться серьезно к тому, что я вам сказала, ими не станете... Но думать, что я вам здесь пудрю мозги, чтобы снять с вас деньги - ошибка.
   Тамара прикрыла на секунду глаза, приложив тонкие пальцы к вискам, будто у нее внезапно заболела голова. Завораживающий жест, женственный. Я засмотрелся на ее хрупкие руки, тонкую линию носа и губы, форму которых еще только начинало менять время. Интересно, сколько ей на самом деле? Если и правда лет сорок пять, как мне показалось сначала, то она могла бы быть моей матерью... или стать любовницей.
   - Ну, давайте... Ко мне сейчас прийти должны...
   Я стряхнул минутное наваждение и поспешно пошел к выходу. Мей был уже за порогом, а я как раз натянул пальто и поправлял кепку, когда Тамара спросила:
   - Телефон мне решил подарить?
   - ???
   - Ты трубу на столе у меня забыл.
   Она сказала это и продолжала стоять, видимо, не собираясь нести мне телефон.
   - Подадите?
   - Нет. Сам возьми. Все, что ко мне принес, уноси сам - примета такая есть.
   - У кого? - что-то я не слышал о подобных приметах.
   - У нас, у ведунов.
   Я снял ботинки, нехорошо про себя высказываясь о ведунах и их приметах, и вернулся в комнату. "Моторолла" лежала там, где я ее оставил - прямо напротив моего стула, на самом виду. Не заметить ее - это еще надо было постараться. Заворожила она меня, что ли?
   Я сунул трубку в карман, повернулся и едва не сбил с ног Тамару - она стояла прямо за моей спиной.
   - Извините...
   А она ведь совсем маленькая - мне едва до подбородка доходит, а я свои метр восемьдесят великанскими не считаю.
   - Постой, - Тамара схватила меня за кисть, да так крепко впилась пальцами в ладонь, что, кажется, содрала с нее кусочки кожи, - не хотела тебе говорить при друге.
   Она заглянула мне в зрачки - так глубоко, что аж дрожь проняла - теперь понятно, чем ведуньи от простых смертных отличаются.
   - Откажись от него, - сказала женщина.
   - Что?!
   - Откажись от своего друга, выбрось его из сердца, забудь, не встречайся с ним!
   - Да вы что?! Мы не педики!
   - Я не о том, - она нетерпеливо боднула головой воздух, оглянулась на коридор, где поскрипывал дверью в ожидании Мей, - тебе нужно порвать с ним все связи. Он - твоя проблема. Он из тебя силы тянет. Пока есть духовный контакт, с этим не справиться. Все ритуалы я сделаю, но главное, чтобы ты сам захотел.
   - Как Мей? Он не может... - к своему стыду я сказал это шепотом. Чтобы не было слышно в коридоре.
   - Может! Если не он сам, то кто-то за ним, через него.
   Ведунья отпустила мою руку. За несколько секунд, проведенных в ее крепких пальцах, та успела занеметь.
   - Позвони мне, когда решишься. Но помни - времени мало.
   Совершенно выбитый из себя самого, я вышел на лестничную площадку. В голове стоял такой шум, как в российском парламенте конца девяностых. Все внутренние голоса говорили сразу, наплевав на регламент. "Спикер" - здравый смысл - неубедительно взывал к порядку, но, кажется, в него плеснули соком, потому что он вскоре заткнулся. Оглушенный, я вышел на улицу, и только здесь зимний вечер немного охладил пляску мыслей в моем разгоряченном "доме советов".
   Мей шел угрюмый - ему тоже, похоже, впечатлений хватало.
   - Она нас даже не спросила, в чем же наши проблемы выражаются, - раздраженно проговорил он, когда мы миновали уже квартала четыре.
   - Угу, - я на минуту задумался, пытаясь понять, что этот факт может означать. Выходило, что и хорошее и плохое - или то, что ведунья наша шарлатанка, или, что ей и спрашивать-то ничего не надо - итак все знает.
   - Ты ей поверил?
   Я лишь пожал плечами - ответ и самому мне был не известен.
   - Слушай, - Мей остановился, - мне к тестю надо. Чуть не забыл... Просил меня подъехать сегодня. Ну, давай, увидимся.
   Он вяло пожал мне руку и двинулся обратно по улице.
   - Эй! Остановка-то в другой стороне.
   Мей приостановился в замешательстве. Потом махнул рукой:
   - Там рынок цветочный. Куплю цветок теще. Кактус.
   Я посмотрел в его удаляющуюся спину. Она была сгорбленной, будто идти приходилось против ветра, хотя никакого ветра не было. Промозглое воскресенье подходило к концу. Солнце, глянувшее на нас через окна Тамары, проглотила клубящаяся в небе чернота. Фонари разгорались все сильнее, пятнами желтой тоски забрызгивая тротуар. На кирпичной стене дома горела фосфорная надпись "Встретим мЭлениум достойно!". Под ней сней краской был нарисован худой пацан в вязаном "горшке" на голове, азартно глотающий "колеса". С прошлого года, когда человечество шумно разменяло очередное тысячелетие, она немного истрепалась, но стирать ее никто собирался. В душе поднялось раздражение против всех придурков, пишущих гадости на стенах. По мне уж лучше "х..." и "п...", чем такие нарколозунги. Про "х...." и "п..." детишки еще в детском садике узнают. В отличие от призыва въехать в новое тысячелетие на "колесах", ничему новому молодежь они научить не могут.
   Я оглядел стену, подумывая о том, не стереть ли надпись самому. Нет, не получится - нитрокраска въелась накрепко. Разве что замазать... Мне вдруг безо всякого перехода страшно захотелось снова оказаться в теплом "золотом лесу". Ворошить ногами опавшие листья, прислушиваться к гудению паутины между ветвями. Или неожиданно перенестись домой, в угол дивана, под большое плюшевое одеяло. Сделать себе пол-литра чая с лимоном, развернуть Кабана лицом к двери и пускай он отгоняет от нее все напасти. К черту! Я не верю, что Мей может желать мне зла. А если кто-то тянет силы из меня через него, а он об этом не подозревает, я его не брошу. Не позволю, чтобы этот кто-то "допил" друга. Моя хата не с краю. С тех самых пор, когда Мей отбил меня от трех пьяных придурков, которым не понравилась сережка в моем ухе. И когда неделю отпаивал меня водкой после смерти матери. И потом, когда занимал мне деньги, урывая из не очень-то шикарного семейного бюджета. Никогда не была моя хата с краю и не будет.
   Ветер, дремавший в подворотне, вырвался оттуда, и залепил мне рванным пакетом в лицо. Я снял этот плевок насмешницы Фортуны, и хладнокровно отбросил в сторону. Господи! Что бы ты не приготовил мне, дай силы перенести это достойно...
  
  
   Глава 13.
   Торм.
   Откуда взялись трансы или "проклятые", как их иногда называли? В сущности, этот вопрос к их реальному существованию отношения не имел. Есть они - и все тут.
Другое дело, почему и как они существуют. Вся загвоздка в устройстве человека. В 21-м веке даже самые одиозные атеисты среди ученой братии вынуждены были признать - известный нам трехмерный мир, это лишь один из слоев бытия. И сами мы тоже не трехмерны, нас окружают энергии - от грубых, почти материальных, до тончайших, уловить которые и приборам-то никаким не под силу. Сообществу трансов это было известно давно и на практике - так же, как и множеству человеческих религий.
Правда, от религиозных деятелей, которых высшие силы наделяли способностью прозревать духовные дали, трансы существенно отличались. По сути, им было доступно восприятие лишь одного вида тонкоматериальной энергии - линий Кармы.
Потоки жизненной силы разной плотности, интенсивности движения, цвета окружают каждого из нас с рождения. Этот кокон, веретено - щит, оберегающий от вампирических сущностей этого мира. Их физические воплощения бесчисленны: опасные бактерии, вирусы, выматывающие, болезненные состояния психики... И кое-что менее вещественное, но не менее реальное. К примеру, некое разрушительное событие, о котором мы не знаем. Оно имеет волю, растет, набирает силу, формируется из сотен маленьких предпосылок и, наконец, выливается в определенную форму, чтобы нежданно-негаданно свалиться нам на голову. Мы думаем, что произошедшее случайность, но на деле случайного в нем не больше, чем в полете пули. У него есть цель, и эта цель - вы.
За порогом нашего восприятия лежит целый мир, живая среда, каждый обитатель которой - хищник. А мы его возможные жертвы.
   И все же на Земле каждую секунду появляются маленькие люди, и их путь от точки "А" - рождения, в точку "Б" - к смерти, бывает довольно долог. От жуткого окружения их защищает тот самый энергетический кокон - решетка, преграждающая доступ инфернальным злодеям. У каждого щит свой, отличный от других - это заметно уже при рождении. Один пропускает мелкие неприятности, зато удерживает даже самые легкие хвори, другой словно дырявое решето, не способное остановить болезнь.
То, что происходит с человеком, как он идет по жизни - вечно преодолевая трудности, пасуя перед ними или разгоняя беды и невзгоды одним своим появлением - во многом зависит от состояния решетки. И потому защитную систему принято называть коконом судьбы, а ее энергетические потоки - линиями судьбы, линиями кармы.
   С течением времени состояние щита меняется, когда в лучшую, а когда и в худшую сторону. Обычно это происходит неспешно, но порой и довольно быстро. От чего зависят перемены - этого точно не знал никто. Но среди трансов считалось, что причина - как раз в судьбе, в карме. Линии не появляются ниоткуда, их вырабатывает душа, и они - один из ее инструментов управления жизнью человека. А когда приходит время покинуть мир, душа перестает выдавать энергию, отказываясь от тела. И мы остаемся один на один с инфернальными хищниками. Тогда-то и появляется Серый Пес, блюститель кармы. И его визит означает одно - беззащитный умрет.
   Это существо можно было бы назвать царем вампирического сообщества. Но он не свободен в своих действиях, он будто заключил соглашение с судьбой - вступать в игру, только когда защита полностью рухнула, и, как палач, исполнять приговор.
   Так, в общих чертах, обстоят дела до момента, когда в них вмешиваются трансы - люди, лишенные собственных линий судьбы. Те, кто должен был умереть, но по каким-то причинам задержался на этом свете. Изгои и хозяева жизни одновременно, забирающие энергию кармы у других, чтобы длить свой век.
   Самым старым из известных Торму трансов был Ясон. Если себе он приписывал возраст в районе 50-55 лет, то наставник прожил уже около сотни. Так что к его размышлениям по этому поводу стоило прислушаться.
   - В том, что жизнедеятельность трансов паразитична по своей природе, сомнений не возникает, - говорил Ясон, - а у паразитов вполне определенные законы развития. Это существа, которые заняли в природе нишу настолько комфортную, что она позволяет получать пищу, не прилагая к этому особых усилий. В результате многие присущие им изначально черты отмирают. Зато те, что относятся к процессу кормления, развиваются.
   Возможно, человеческие паразиты существовали с самой зари времен. С тех пор, когда единственным духовным переживанием было ощущение разлитой в пространстве энергии - праны. Кто-то из людей мог почувствовать и другие силы - те, что принадлежали братьям по племени. Почувствовать, и попробовать ими овладеть.
   Ясон считал, что поначалу речь шла об энергетическом или правильнее - эмоциональном вампиризме. Не более. Если кто-то из древних и перешел бы черту, отделяющую вампира от полноценного транса, то он был обречен. Он просто не мог выжить, пока человечество переживало период небольших сообществ - стад, родов. Не хватило бы "пищи". Но потом люди начали объединяться в племена, народы, строить города и государства. С увеличением количества "пищи" сама возможность воспринимать линии судьбы и существовать за их счет получила шанс реализоваться.
   Когда именно появился и выделился в отдельный вид человеческий паразит, не важно. Гораздо значимей, по мнению Ясона, было то, что прародитель трансов сделал свой выбор осознанно. Это была не слепая игра эволюции, а акт человеческой воли, свою жизнь поставившей выше многих других жизней. Единичный отъем линий судьбы не привел бы к возникновению вида. Почти всегда жертва транса погибала, не выдержав неизбежный период ударов судьбы, несчастий, сыпавшихся, как из рога изобилия, после того, как кармический кокон оказывался поврежденным. Но те, кому паразит оказывал помощь, выживали. Если достаточно долго кормить жертву чужой энергией, она и сама научится пользоваться линиями судьбы.
   - Чтобы суметь "размотать" кокон человека, нужно обладать высоко развитым сознанием, и органами чувств, способными воспринимать тонкоматериальное, - говорил Ясон, - Чтобы решиться пойти против Бога и стать массовым убийцей, нужно обладать душой, почерневшей от злодеяний. Казалось бы, такая личность могла появиться когда угодно от времен Великого переселения народов, до Греко-римского периода и первых веков христианства. На первый взгляд в истории кандидатов в пра-паразиты - хоть отбавляй: удачливые завоеватели - "любимцы богов", тираны и изверги на престолах, умудрявшиеся прожить век, достаточно долгий, не смотря на все интриги покушения. Но то лишь на первый взгляд. Чтобы развить в себе воспринимающие способности, надо отдать этому десятилетия напряженного труда. У воинов и монархов такого времени не было. Скорее - у жрецов и адептов древних культов. Но и они на роль Первого не очень подходят. Конечно, им принести в жертву сотни людей, было раз плюнуть. Но только не ради себя - жертва принадлежит Богу. Красть у него, значит, навлекать на себя кару. К тому же, для них самих смерть была не так уж страшна - там, за порогом, ждала новая, привилегированная жизнь. А пра-паразит умирать боялся.
   Поэтому более подходящим вариантом мне представляется время Инквизиции. Тогда среди сотен тысяч невинных во множестве погибали и настоящие чернокнижники. Многие из них имели задатки, необходимые, чтобы стать Первым. Высоко развитый ум, жажда власти, небрежение законами Божьими, холодное любопытство, не останавливающееся ни перед чем ради самоудовлетворения, постоянная угроза со стороны Церкви, которая обостряла восприятие. Да и энергетический вампиризм являлся для этих людей делом обычным. А главное, был страх - ведь смерть обрекала их черные души на муки страшные.
   Я думаю, однажды кто-то из адептов оккультизма оказался на пороге гибели. Когда карма подвела черту под его существованием, сработал известный нам механизм. Вырабатываемый душой защитный кокон истончился, линии судьбы, ограждавшие его от болезней и бед, пропали. Он оказался открыт для ударов извне, и очень скоро не один, так другой "пинок" Фортуны, прикончил бы его. Но опыт развил в этом человеке оккультные способности. И он смог осознать механизм действия кармы. Быть может, даже увидел пришедшего за ним блюстителя. И понял, что светящиеся нити, овивающие других людей и исчезнувшие вокруг него, - тот самый щит, который ограждает от удара Серого Пса. Он попробовал вырвать из чужого кокона защитную нить, обвил себя ею, и так сумел избежать гибели.
   - Но почему бы этому пра-паразиту не брать понемногу, как делаете это вы? - Торм помнил себя, сидящего перед Ясоном в гостиной его уютного дома тридцать лет назад. Он был молодым новообращенным - изможденным долгой болезнью высоким худым парнем с ранней сединой в волосах. - Зачем убивать? Это уже не паразитизм, это больше похоже на вирус - или уничтожить клетку, или сделать ее себе подобной.
   - Да, мой мальчик, больше похоже на вирус, - соглашается Ясон, такой же старый в этом воспоминании, как и сейчас, разве что чуть менее сухой и плотной выглядит его выдубленная годами кожа. - Проблема в том, что не всегда нужно взять много, чтобы убить. Чаще достаточно нарушить баланс, разладить работу механизма кармы, и донор просто не успеет восстановиться. Развалить карточный домик гораздо легче, чем вытащить карту и не повредить строение. Чтобы научиться этому, нужно иметь терпение, время и желание. И все равно пока придет умение, ты прервешь не одну жизнь. Допускаю, что пра-паразит видел возможность питаться, не разрушая. И мог овладеть этой наукой. Но у него не было самого главного - желания. Новички же вроде тебя, выжившие случайно и оккультным опытом не обладающие, не умеют ничего. От роковых ошибок их может предостеречь лишь человек опытный. Именно потому с тех пор, как я нашел тебя, я позволяю тебе забирать линии только у меня, а не у других людей. И так будет продолжаться, пока ты не сможешь делать это, не повреждая донора.
   - А потом? - Торм представил себе долгие унылые годы, во время которых он будет жить от одного кормления до другого.
   - А потом все будет зависеть от тебя. Брать ничего не давая взамен - скотство. Пусть ты не виноват, что стал жертвой, но дальнейший выбор целиком на твоей совести. Обычно, чтобы освоить технику безопасного питания, требуется месяц-два. Но у таких, как ты, период ученичества дольше, необходимо постичь и еще кое-какие умения.
   - Каких это - "как я"?
   - Твои странные сны... они ведь уже начались. Ощущение такое, будто влез в шкуру незнакомца, и проживаешь его судьбу. Другая личность, другие поступки и их логика, совершенно тебе не свойственная. Наутро почти все забывается, но остается ощущение, что этот сон не спроста. Он дан, чтобы изменить что-то, помочь, предостеречь. Ты просыпаешься в поту, потому что чувствуешь ответственность, но не можешь вспомнить, за кого, за что... Так ведь?
   Торм удивленно кивнул.
   - Тебе дано находить в неизведанных просторах духа людей, чей жизненный путь, как и твой, грубо прервали, - продолжал старик, - тех, кого лишили права следовать своей карме, и кто теперь в одном шаге от преступления. У них будут свои наставники - трансы, решившие обратить их в себе подобных, чаще всего "дикие" охотники. Они покажут ему притягательность своей жизни. Дадут этот сладкий наркотик: почувствовать вкус крови, отведать духовной плоти, чтобы их ценности стали и его ценностями. Твоя задача прийти раньше, чем трансформа завершена и выбор сделан. И уберечь от падения. Ты - антитело в организме человечества, клетка, останавливающая вирус. Когда-то ты был таким же, как все, но болезнь изменила тебя, и, не убив, и дала возможность бороться с заразой. Это - судьба взамен той, что у тебя отняли. Принимать ее или нет, выбор твой.
  
  
   Торм решил уходить ночью, когда солнце село и даже его бурые отсветы перестали тревожить потускневшее небо. Своего выбора он не объяснил. Цыганка и Славик провожали его. Парень явно грустил, расставаясь. Цыганка была невозмутима. Когда рукопожатия и пожелания удачи были закончены - Славик и еще пара десятков парней назавтра отправлялись к лагерю Фука, так что последняя ему была ох как нужна - молодой цыган пошел обратно в селение. Ему еще предстояли сборы.
   Унылую группку вагончиков, давным-давно вставших на прикол у лесной опушки, у Торма язык не поворачивался назвать "табором". Но жившие здесь люди иначе его не величали. Двух десятков парней, готовых сражаться с оружием в руках, в таборе не было. Цыгане стали прибывать позавчера днем, по двое - по трое, призванные Славиком из соседних общин. Какой интерес у них был в этом деле, Торм так и не понял. Разве что надеялись обнаружить в лагере Фука деньги, что маловероятно.
   Это было похоже на подготовку к войне в каком-нибудь северо-американском племени. Вожди вынесли решение, и вот рассыпанные по огромной территории рода собираются в главном стойбище. В окрестностях вырастают типи, гомон ребятни становится громче, запахи еды, которую готовят скво, сильнее. Мустанги острыми копытами попирают зеленую траву, и вскоре в окрестностях сплошь ржавеют вытоптанные ими проплешины.
   Шаманы трут краски для "рисунка войны", который скоро нанесут на тела воины, и глотают толченный мухомор, чтобы духи подсказали им исход сражения. С утра до ночи звучат боевые барабаны, а когда солнце прячется за поросшую лесом, похожую на спящего гризли скалу, у костров скачут в дикой пляске воины. Мелькают копья и томагавки, разнося в щепы воткнутые в землю символические столбы - их "противника". Мужчины приводят себя в боевой экстаз. Они не торопятся, день за днем едят сушеное мясо, пьют ягодный сок, объезжают коней, готовят оружие. На тропе, ведущей к смерти, спешить ни к чему...
   В таборе Славика вместо мустангов были УАЗы с усиленным кузовом и мотоциклы, вместо типии палатки из плащевины, а вместо луков и томагавков, "УЗИ" и Калашниковы". Но смуглые воины напоминали тех, кто еще пару сотен лет назад танцевал у костров на другом конце земли. Торм знал, что пятерым из них не вернуться. Линии судеб вели этих людей к лагерю Фука, для того, чтобы там прерваться.
   - Я хотела что-то тебе сказать, - мать задержалась, глядя, как удаляется в ночь тонкая фигура Славика.
   - Надеюсь, не жалеешь о том, что дала мне приют?
   - Не жалею, - ответила старуха, - Ты, пока болел, часто кричал во сне. Все о каком-то выборе говорил.
   - Выборе?
   - Будто кто-то давным-давно сделал неправильный выбор. И погубил тем самым людей, не понеся наказания. И еще, что пришла пора отплатить. Но ведь ты говорил, что приходишь к новообращенным как раз, чтобы уберечь их от падения?
   - Обычно так, - сказал Торм, - Но сейчас... одно время я тешил себя надеждой, что мои сны идут параллельно с действительностью. Но потом увидел надпись о встрече миллениума, и вспомнил, что она была сделана прошлой зимой. Получается 2001 год, 30 лет назад... Почему мне снится то, что уже не изменить? Я сам задаю себе этот вопрос.
   - А если тот человек все эти годы убивал? Ведь будь он цивильным трансом, сны не позвали бы тебя.
   - Что ж, может, наша встреча послужит для его раскаяния, - с сомнением в голосе произнес Торм.
   - Лев, попробовавший человеческого мяса, порченый лев, - убежденно проговорила мать, - я бы не стала поворачиваться к нему спиной. Я бы засадила его в клетку, а лучше - пристрелила.
   - Вечный выбор, - ответил Торм, - поверить и быть обманутым, или не поверить и оттолкнуть душу от пути исправления...
   Когда огоньки горевших в таборе костров слились в одну тусклую звездочку почти у горизонта, Торм позволил себе обернуться. Казалось, что там тепло и уютно, там тебя ждут, и если ты повернешь назад, будут тебе рады. Маленькая идиллия семейного очага - такая безупречная, когда глядишь на нее из напоенной тревожными звуками ночи. Он видел миллионы схожих идиллий - в слеповатых окошках затерянных в глуши избушек, у лесных балаганов, в широких окнах городских высоток. Простой электрический свет, лившийся оттуда, становится теплым и золотым, если вокруг тебя темно и холодно.
   И почти всегда Торм знал, что это - иллюзия. Где-то ждут мужа, зная, что он проводит время с любовницей. Где-то волнуются за детей, и тревога, смешанная с родительским эгоизмом, вихрем кружится над бессонным супружеским ложем. Где-то ждут смерти - уныло и беспросветно, не надеясь уже ни на что. Где-то, как в таборе Славика, готовятся к войне. Где-то украдкой, второпях, то забываясь в душных волнах наслаждения, то окунаясь в воды страха, изменяют себе и любимым чужие друг другу люди.
   Вблизи Торм мог видеть все это, и волшебный свет исчезал. Поэтому он и любил смотреть издалека. Поэтому и отправился сегодня в дорогу после заката, чтобы запомнить тепло приютивших его людей маленькой желтой звездочкой на горизонте.
   Супер-человек, и недо-человек в одном лице. Одинокий, лишенный любви, детей и нормальной жизни. Тот, кто может так много, и все же самым главным считает умение держать свои способности в узде. Лев в клетке морали, с ключом на шее, который жжет, как будто раскален добела.
  
   Глава 14.
   Мей.
   В дверь звонили самым беспардонным образом - резко и длинно. Механический соловей, заключенный в белую коробочку над притолокой, разрывался так, словно его собирались бросить в кипяток. По десятибалльной шкале нетерпения этот звонок тянул на все двенадцать.
   - Иду, - я запахнул продранный женин халат (мой собственный был вот уже пару месяцев как потерян где-то в недрах ее бельевого шкафа), и поспешил к двери - прекратить это издевательство.
   Как назло окурок, в спешке брошенный в пепельницу, выпал из нее на пол. Пришлось искать его, туша маленькие пожары на ковре. И возвращать в "последнее пристанище", где томился в ожидании путешествия в преисподнюю - мусоропровод - с десяток докуренных до самого фильтра собратьев. Туда им и дорога - раз гробят мое здоровье, рая они все равно не заслуживают.
   Соловей продолжал верещать, выбивая из моей головы остатки рабочей тишины. Зато в животе разгоралось приятное предчувствие - как я сейчас разберусь с придурком, который устроил всю эту какофонию. Но когда я открыл дверь, все мои мстительные намерения улетучились. За порогом стоял Боб, мой американский друг, покинувший наши гостеприимные воды восемь месяцев назад и с тех пор бросивший якорь где-то в районе Туманного Альбиона. А хулиганил он просто потому, что заснул, опершись головой о звонок.
   - Вовка!
   Мой друг что-то доверчиво промукал в ответ. Я втащил его в квартиру, благо при своих метре девяносто он был худым и легким. На диван Боб попадать не хотел - таинственным образом его тело, которому я придавал вполне определенное направление, трижды соскальзывало мимо него на пол. В итоге там я американца и оставил, а сам снова принялся за работу. Когда я пишу, время обычно течет быстро - если процесс идет. Сегодня - как и все последние дни - он не шел, а, скорее, плелся; и я с нетерпением поглядывал на явившуюся ко мне заграничную жертву алкоголизма, пробуждение которой означало перерыв в литературных самоистязаниях. Но Боб, которого мы называли Вовкой-Американцем, лишь тихонько посвистывал, портил воздух и делал попытки завернуться в ковер, а просыпаться все не собирался.
   История наших отношений близка к оригинальной. Американец приехал из Америки в возрасте двадцати четырех лет, когда нам - мне, Бацу, Свану и Копчику - было по двадцать. У себя он был музыкантом, но попал в аварию и повредил лицевую мышцу - о карьере саксофониста пришлось забыть. Боб занялся изучением русского языка - кто-то из предков был выходцем из России. А потом приехал к нам для языковой практики. Попросил поселить его в комнате с русским парнем - им как раз и оказался ваш покорный слуга. Поначалу я такому соседству не слишком обрадовался: все знают, что иностранцы бывают разные, но большинство - с придурью. Но потом выяснилось, что с сожителем по комнате мне повезло. Парень он был спокойный, без вредных привычек (этот недостаток мы в итоге исправили) и, в отличие от прочих заграничных студентов, бывших обычно старше их русских соседей, не стремился насадить в совместном быту свои порядки. Наоборот, Боб сам хотел влиться в ряды русских, да так, что вскоре вообще отказался общаться со своими соотечественниками. Как он нам объяснил - чтобы не покидать изучаемой языковой и культурной среды.
   Впрочем, отношения со своими у него как-то сразу не заладились. В первый день он обнаружил в своей кровати тараканов. Прихлопнув одного тапком, он взял его за лапу и понес показывать американкам со словами: "Я знаю! Это по русски будет называться - тело таракана." Девушки визжали и отказывались разделять его лингвистический восторг. Вовку такая реакция обидела, и он с головой ушел в работу - то есть в общение с нами.
   Его подход к изучению языка путем "вживания" был эффективен. Уже первые недели принесли свои плоды. Однажды я застал Боба, сидящим перед окном в своей комнате, и задумчиво натягивающим верхнюю губу на подбородок.
   - Странно, - объяснил он мне свои действия, - у вас по-русски одни и те же слова обозначают противоположные вещи.
   - Это как, - удивился я.
   - Например, "хороший" и "плохой" - тут все ясно. А "молоток" и "гвоздобой"? Когда о предмете, это одно и то же. Когда о человеке - нет. Вот недавно Ваня тебя "гвоздобоем" назвал за то, что ты на зачет со шпорами опоздал. И это не то же, что "молоток"...
   Но венцом лингвистических открытий Боба стала история с зеркалом. У нашего закордонного друга были большие проблемы с мягким произношением буквы "л". В английском-то "л" есть только твердая. Наш друг часами простаивал перед зеркалом, положив руки на его раму - следил за артикуляцией, и выговаривал: "лягушка, калякать, слямзить". Выходило "лагушка, калакать, сламзить". Успех пришел неожиданно - когда гвоздик, на котором висел общаговский инвентарь, не выдержал, вырвался из хлипкой стены, и тяжелая конструкция из дерева и стекла рухнула Бобу на ногу. "Ай, б...дь!!!" - выкрикнул он, и обозначенные троеточием звуки были тем самым чисто русским "ля", которого он добивался.
   - Хочешь говорить по-русски, делай как русские! - пришел к выводу Боб и тем же вечером напился. Не употреблявший прежде ничего, крепче кока-колы, американец выдул с полстакана портвейна, и улетел так, что три часа играл нам на воображаемом саксофоне, с ногами забравшись на холодильник. С утра он сообщил, что болен "птичьей" болезнью:
   - У меня... перепел.
   Сначала мы поправили его произношение, а потом и здоровье - остатками портвейна.
   В общем, акклиматизация шла вполне успешно, язык Боб освоил, а нам всем стал другом. После двух лет стажировки он на год отбыл на родину, потом вернулся в Россию еще на полтора: работал в универе на факультете американистики; а потом - до сего дня - снова исчез месяцев на восемь.
   - Коля, - раздался хриплый глас из глубин ковра. Мой гость все же умудрился в него завернуться. - Я снова у вас и опять нажрался.
   - В свинью, Боб. Каким ветром?
   Боб рассказал мне о злодейке-судьбе, которая довела его до положения риз, только после того, как я отпоил его поочередно холодным пивом и горячим супом. Как выяснилось, в нашем городе американец появился еще два дня назад. И тут же отбыл в Усть-Лабинск - маленький городишко неподалеку, где ждала его любимая. За ней он сорвался из Англии на две недели раньше намеченного срока, естественно, по своей буржуйской привычке не забыв предупредить Людочку (в этом слове "ль" он выговаривал так мягко, как только может глубоко влюбленный человек) телеграммой. После почти трагических событий в Варшаве Боба продолжали преследовать неприятности. В поезде, уже на территории России, из закрытого купе у него сперли кошелек. Правда американец - стреляный воробей - уже давно не перевозил всю наличность в одном месте. У него остались кроссовки, под стельками которых в пахучих недрах сохранилась заначка в пятьсот "зеленых". Я даже вспомнил этих динозавров американского кроссовкостроения - в них Боб прибыл к нам в страну впервые. Итак, он сошел на центральном Ж/Д вокзале ранним утром, посетил университет, чтобы договориться с руководством о жилье и сообщить о возможной смене своего семейного положения. А вечером отбыл в Усть-Лабинск. Нехорошее настроение начало мучить его еще на вокзале. Во-первых, телефон у Людочки не отвечал, во-вторых, выводила из себя катавасия с графиком движения поездов. Позвонив в справочную, Боб узнал, что поезд на Усть-Лабинск уходит в 18.00. Уже на вокзале табло сообщило ему, что время отправления - 18.45. А билет в кассе продали на 19.28.
   Боб убил время, сидя в теплом зале ожидания и слушая тоскливые возгласы продавца вокзальной литературы:
   - "Здоровье" 20 рублей, "Жизнь" 7 рублей, "СПИД" 5 рублей. Берете "жизнь" и "здоровье" от нас "СПИД" бесплатно.
   Он съел в буфете пирожок, отогнал нескольких "одеялок вокзальных", как почему-то называл попрошаек, и наконец уселся в плацкартный вагон. Увы, время отправления подошло, но поезд не тронулся. Не тронулся он и через пол часа. Весь этот срок одуревшие от запахов жженой смазки и немытых туалетов пассажиры обсуждали пенсии и правительство, а один старичок вскакивал каждые пять минут и громогласно спрашивал:
   - Ну вот, поезд, все мы тут уже собрались, а ты почему не едешь?!
   После чего жертва вокзальной безалаберности усаживалась на место и снова начинала тяжко вздыхать о нелегкостях пенсионерской жизни.
   К станции Усть-Лабинска поезд подкатил во тьме. Автобусы, и так-то в этом городке считавшиеся вымирающим видом транспорта, не ходили. Боб еще раз безрезультатно отзвонился Людочке из автомата и двинулся в путь пешком. Дом ее родителей был темен и пуст. Только лаяла из будки промерзшая до костей собака. Боб походил вокруг, недоумевая, неужели обе телеграммы, одна посланная из Лондона, другая - из Москвы, не дошли. Выходило, что так. Рядом с домом он обнаружил свежие следы от машины - суда по всему, родительской "Таврии". Значит, хозяева недавно куда-то уехали. Прождав полчаса в надежде на их возвращение, Боб двинулся обратно на станцию: холодно было нестерпимо, да и собака, лаявшая не переставая, начинала уже задыхаться. План был - поспать на вокзале до утра и предпринять вторую попытку. Но ему суждено было осуществиться лишь наполовину. За ночь утомленного долгой дорогой Боба будили шесть раз. Четыре - милицейские патрули, каждый из которых подолгу рассматривал паспорт американца, а потом задавал классический вопрос: "Сколько стоит у вас в Штатах пачка "Марлборо". В первый раз Боб ответил правду - пять баксов. Но потом решил мстить - с каждым новым патрулем накидывал к цене по одному "зеленому". Последний сержант, возвращая паспорт, со вздохом почесал под форменной фуражкой и сказал Бобу, что не поедет в Америку.
   Дважды Вовку тревожил такой же сиделец, как и он, только престарелый, неопрятный и немного свихнувшийся. Он постоянно вздыхал, покачивался на лавке из стороны в сторону, не отрывая глаз от табло с расписанием движения, и причитая по поводу опоздания своего поезда. Глядя на него, можно было решить, что он родился и состарился на этой лавке и уже не чает с нее убраться. Вопрос о цене на "Марлборо" мужика не мучил, его занимало нечто более важное. Ровно в пять часов утра он ткнул Боба крепким пальцем в бок и спросил:
   - Сколько времени?
   - Пять, - пробормотал Боб.
   - Неправильно! - заявил сиделец, и переадресовал вопрос дремавшей рядом с ним бабке с огромным баулом.
   Та подтвердила, что сейчас пять часов утра, и услышала в ответ: "Неправильно!". После чего между двумя людьми, уставшими от долгого сидения на неудобных лавках, плохого вокзального духа, трескотни игровых автоматов и мерцания неверного света пожелтевших на службе лампочек, разгорелся спор. Под него Боб прикорнул было, но тут же получил новый тычок в бок - сиделец призвал его в свидетели:
   - Сколько времени, ты сказал?
   Боб глянул на часы:
   - Половина шестого.
   - Я же вам говорил! - торжествующе воскликнул мужик, свернулся калачиком в своем ватнике и, наконец, уснул.
   А у Боба сон как рукой сняло. Он вышел на улицу и двинулся к дому любимой. Замутненное станционными миазмами сознание на воздухе прояснилось, по телу разлился утренний бодрячок. Боб весело шагал, попирая своими "кроссами" сорок пятого размера предрассветный полумрак и серые лужи, и в полголоса декламируя считалку из "Алисы в стране чудес":
   "Humpti-Dumpti sits on the wall,
   Humpti-Dumpti had great fall.
   All kings horses & all kings men,
   Cannot Humpti-Dumpti gether again..."
   (Шалтай-Болтай сидел на стене,
   Шатай-Болтай свалился во сне.
   Вся королевская конница, вся королевская рать
   Не могут Шалтая, не могут Болтая,
   Не могут Шалтая-Болтая собрать.)
   - Студент, что-ли?! - Из проулка прямо перед Вовкой вывалились три здоровенные качающиеся фигуры. Сырой и холодный туман вмиг потеплел от запаха пота, машинного масла и богатырского дыхания. - По-немецки говоришь...
   Боб присел на месте. Нарваться в столь безлюдный час на троих здоровенных колхозников, которым вполне могло не хватать на выпивку, в его планы не входило. Ближайший к нему мужик - даже в тумане видно было, насколько он рыжий и конопатый - показал гниловатые зубы:
   - Гуляешь, студент?
   - Да, - Вовка лихорадочно размышлял, как построить линию поведения. Постараться скрыть акцент или наоборот упирать на свою заграничность? "Может, посмотрят паспорт, скажу, что пачка "Марлборо" стоит полдоллара, но сейчас в Америке модно курить "Приму" и разойдемся по-хорошему?..."
   - А мы тоже гуляем! - выкрикнул из-за спины рыжего тощий детина поменьше, - Раз ты студент, значит, в курсе. Где здесь Полярная? А то мы ларек с водкой найти не можем.
   - Не знаю, я не местный.
   Троица загоготала:
   - Шо, настолько не местный?!
   - Я из Америки, - Вовка решил делать упор на дружбу народов, - Я не знаю, какие тут у вас улицы.
   Мужики развеселились еще сильнее:
   - Да какие улицы, звезда Полярная где? Мы решили по звездам ориентироваться. А тебя каким ветром занесло? Ты че, белый эмигрант - вон как по-нашему шпаришь?
   У Боба немного отлегло от сердца. Похоже, международный скандал с мордобитием откладывался. Он объяснил мужикам, что приехал работать в краевой центр, а здесь в Усть-Лабинске у него девчонка. Через минут десять лабинско-американская дружба окрепла настолько, что Боб был вынужден оказывать гуманитарную помощь в покупке самогона. Едва его новые друзья осознали, что перспектива продолжения банкета вполне реальна, как тут же безо всякой Полярной нашли черный домишко с покосившимися ставнями и вынесли оттуда четверть первача. Отказаться от дегустации не получилось:
   - Ты что! - подозрительно сощурился всклокоченный коренастый механизатор, которого друзья называли Трефаном, - А вдруг ты нас отравить хочешь? Умотаешь потом в свою Америку и ищи свищи.
   Он сурово оглядел Боба затем с нежностью - четверть, за которой, кстати сказать, сам сходил и с тех пор не выпускал из рук.
   "В конце концов, я проехал через всю Европу, замерз и меня здесь никто не ждет!", - решил Боб и взял из рук Трефана наполненный раскладной стаканчик, настолько старый, что, должно быть, довел до цирроза печени не одно поколение усть-лабинских механизаторов.
   ...К дому Людочки Боб добрался, когда туман уже совсем размело и бледное светило гоняло солнечные зайчики по поверхности коричневых луж. Проклятый самогон сделал свое дело - ноги слушались американца с трудом, а вот глаза совсем отказывались повиноваться. Левый постоянно сносило в сторону, отчего домов, луж, остовов деревьев и фонарных столбов время от времени становилось больше. От собственного запаха Боба мутило, и он успел обтошнить как минимум три забора. В последнем случае это не понравилось хозяйской собаке, она сумела просунуть морду сквозь частокол стальных прутьев и прорвать ему штаны.
   Дом Люды был угловой, из белого кирпича под крышей из металлочерепицы - родители Вовкиной любимой крутили какие-то дела с оптовой торговлей сельхоз-товарами и на жизнь не жаловались. Прежде чем появиться перед входом, американец насобирал снега с заборов, умылся им, пожевал сосновых иголок - в общем, как мог вернул себе утраченный в компании пьяных трактористов джентельменский вид. Из-за угла глухого железного забора он вышел твердой походкой уверенного в своих ногах человека. И едва не сел на размякшую землю.
   У ворот Людочкиного дома стоял забрызганный по самую крышу белый "Нисан", а владелец машины - крепкий парень в цветастой кожаной куртке - стоял у калитки вполоборота к Бобу и целовал его возлюбленную. Первым делом американец сжал кулаки и хотел, было, броситься на этого русского медведя, чтобы отбить у него девчонку вместе с почками. Но руки его опустились сами собой, потому что он увидел - глаза у Люды были закрыты. При всей своей неопытности Боб знал: когда девушка против, она не закрывает глаза. Она смотрит в оба, выжидая момент, когда ваша атака ослабнет, чтобы тут же нанести контрудар между ног.
   Боб не стал дожидаться, когда серые очи любимой откроются. Не хотелось видеть, как постепенно с них сойдет томная пелена от поцелуя, а потом в расширившихся зрачках отразится его нелепая, ошеломленная фигура. Он отступил назад, скрываясь за забором. Алкогольные пары куда-то улетучились, он чувствовал себя гадко трезвым - сразу во всех смыслах. Вспомнились ее письма, в последние месяца три ставшие необъяснимо безликими, ее попытки уйти от обсуждения их дальнейшей судьбы - это вечное "поживем - увидим...". Ее голос по телефону, в котором нет-нет, да и проскальзывали нотки неуверенности - он не понимал в чем. Оказывается, вот в чем...
   Почему же она не написала раньше, не дала телеграмму, не позвонила, в конце концов? Раздумывала, что выбрать - местного "упакованного" паренька или хахаля из-за границы? Где обустроить дальнейшую жизнь - в своем Мухосранске или в Соединенных Штатах? А может, просто уехали предки, и девчонка решила немного поразвлечься - вдруг больше не доведется? Времени он не ощущал - так и стоял, неизвестно сколько, пока за углом не стукнула калитка и "Нисан", мягко повизгивая, не укатил прочь. Боб отлип от забора, преодолел краткую вспышку досады и желания пойти к ней - посмотреть, как она его встретит, что скажет, а потом выложить, что сам о ней думает. Потом развернулся и пошел туда, где, как ему чудилось, все еще слышались хриплые оры недавних собутыльников...
   - Ну, и что, не пошел ты к ней больше? - я протянул Бобу вторую бутылку пива. Он приложил ее ко лбу и только через минуту-другую использовал по назначению. Я отошел к холодильнику, чтобы взять чего-нибудь и себе.
   - Выпил и вернулся, - голос у Боба все еще был безжизненным, - потребовал, чтобы вернула кольцо и три тысячи долларов.
   - Каких долларов?
   - Которые я потратил, пока мотался к ней.
   У меня наступил временный ступор. Ну ни хрена себе! Выставить девке счет за то, что она его бросила! Я-то думал, что Россия изменила нашего америкоса. Но видимо, этого из них, буржуев, не вытравить.
   Я не знал, что сказать - стоял и тупо пялился в кастрюлю с тем самым борщом, который жрал серый остроухий пришелец. Борщ скис сразу же, как тот тип ускользнул в окно, но я его не выбрасывал. Бог знает, почему. Наверное, держал в качестве вещественного доказательства. Боб молчал. Пауза затягивалась. Наконец холодильник противно пискнул, требуя уважительного отношения к его труду, и я захлопнул дверцу.
   Проклятый янки улыбался во всю ширь своей американкой морды:
   - Поверил...
   - Ну и гад ты, Вовка, - в сердцах, но с большим облегчением сказал я, - шуточки тоже... Ни черта я не поверил!
   - Ну-ну... Аж дырку в морозилке глазами сделал, - он поставил "Жигулевское" на пол, растянулся на диване и блаженно хрустнул суставами. Похоже, жизнь возвращалась в этого худого Дона Кихота, проскакавшего за любимой Дульсинеей пол-Европы и нашедшего ее в объятьях коварного Санчо Панса.
   - Ну, что собираешься дальше делать?
   Боб пожал плечами:
   - Сперва за пивом пойдем, а потом - по девушкам. Я угощаю.
   Я со вздохом взглянул на компьютер, он швырял в меня пригоршни звезд экранной заставки. Жена возвращается через неделю, работа сделана едва ли на половину, вчера снова видел серые тени над окном в доме напротив, а сегодня там чего-то выясняет милиция. Да, работа сделана едва на половину... Но я чувствовал, что мне надо, очень надо отдохнуть. Может тогда проклятая книга наконец-то сдвинется с мертвой точки.
   - Нет, Вовчик. Работы до черта. Извини... не представляешь, как хочется оторваться, но если через неделю не сдам рукопись, мне кранты...
   - Тогда я буду спать, - легко согласился американец, - еще два дня - до понедельника, я абсолютно свободен. Я теперь вообще - абсолютно свободен.
  
  
   Глава 14. Очередь Свана.
   Космическая педерация.
  
   - Сколько ты ему должен?
   - Две тысячи. Баксов.
   - Ну, понятно, что не рублей.
   - А если не вернешь?
   - По контракту я должен в течение трех месяцев предоставить рукопись. Аванс мне давали под обеспечение машиной.
   - У тебя же ее нет...
   - "Тойота" тестя. Он ее подарил Ленке, но она почти не ездит - в городе боится, а так... Мы последние пару лет не выезжаем почти. У меня и прав нет, вот тачка у тестя и стоит, хотя формально она наша.
   - А Ленка знает?
   Мей только вздохнул в ответ.
   - Нет. Я ей сказал, что Кириллыч - издатель мой - друг отца и занял деньги без всяких условий. Блин! Мне один мужик, он детективы пишет, сказал: "Не бери аванс, под заказ что-то придумывать - это мука страшная. Не получится, проблем потом не оберешься". Не послушался, дурак...
   Мы сидели кто на чем в тесной комнатке общежития, которую Вовке-Американцу выделил университет. Слава богу, прежний хозяин, друг Боба, оставил мебель и даже старенький комп на время - еще 486-й, кажется. Николай (Мея, вообще-то Николаем зовут, только в нашей компании это происходит крайне редко) пристроился за столом у этого чуда техники конца восьмидесятых. Вовка-Американец - в кресле под большой алаказией, листья которой свисали по сторонам его головы, как уши сенбернара. Бац - на его кровати, а я протирал штанами подоконник. Посредине отведенных Американцу 12-ти квадратных метров стоял небольшой столик с полными рюмками на нем - мы так и не выпили с тех пор, как наполнили их полчаса назад. Натюрморт дополнял нарезанный толстыми ломтями хлеб и блюдечко с салом. В комнате царил слабый, но всепроникающий запах жаренной капусты, носков и китайского рыбного масла - привычный дух общежития. Половина стен в новом обиталище Американца была оклеена слегка загрязнившимися уже обоями, на другую половину прежнего хозяина не хватило. Правда, ободрать ее перед поклейкой он все же успел, так что теперь с серой штукатурки глядели фрагменты выцветших незабудок, лица доярок и колхозников на газетах двадцатилетней давности - останки прежних бумажных наслоений. Единственным утешением для взгляда были постеры из "Плейбоя": снять шикарных девиц в том минимуме белья, который и прикрыть-то ничего не в состоянии, у Вовки не поднялась рука.
   - Так. Это все, что мы имеем? - Бац с видом знатока взял тоненькую рукопись со стола и взвесил ее на руке. - Я полагаю, маловато будет. А сколько остается времени?
   - Три дня. Я последние пару недель больше не о работе думал, а о том, какую еще чертовщину вот-вот увижу. И главное идей никаких, ну просто полный ноль, одна посредственность. Я уж думаю, может я и вправду бесталанный такой, как теща моя считает.
   - Ну, орел тоже в неволе не размножается, - утешил я беднягу Мея. - Я бы точно не смог.
   - И часто тебя в неволю размножаться загоняют? - это Бац спросил, на него иногда что-то вроде сарказма накатывает.
   - А про что это произведение?
   - Да... Ерунда. Паренек живет на одной из планет, где занимаются разработкой железной руды. Народу там мало и вдруг появляется человек, в этот мир ни официально, ни неофициально не прибывавший. Отец мальчишки работает в службе контроля за атмосферой - там у них рядом с планетой метеоритное поле и чтобы избежать бомбардировок на орбите целая куча следящих спутников. И вот получается, что этот тип взялся ниоткуда. Отец Бобби, так парня зовут, пытается взять типа в оборот и выяснить, не шпион ли он. Подозреваемого привозят в службу наблюдения за атмосферой, но он бежит из-под стражи. А тут как раз Бобби пришел к отцу. Ну, тот тип и берет его в заложники. Выясняется, что корабль у того мужика не смогли обнаружить, потому что он принадлежит неизвестной цивилизации. Это как бы не материальный предмет, а некая точка входа в иное, вневременное, пространство, в котором можно переместиться куда угодно... А дальше всякая лабуда - побег с планеты, остановка в поясе астероидов, плен у пиратов, знакомство с красивой девушкой, их воспитанницей. Ну, знаете, она такая, в которую просто нельзя не влюбиться...
   - Ясно, ясно, - встрял Бац, - волосы огненные, как солнечные протуберанцы, высокая грудь, ноги стройные, но очень сильные, лицо с тонкими чертами, в которых сквозит живой ум. Читали все эти сопли вдохновения. Плюс знание в совершенстве боевых искусств и всех видов оружия, которое больше подходит старому рубаке-сержанту, а не шестнадцатилетней ссыкухе. Дальше-то что?
   Мей покосился на него:
   - А дальше снова побег... Потом проходит год, мой герой живет в странном мире, на родине его похитителя, которого зовут Вон. Там существует один странный культ ученичества...
   - А почему Бобби? - наш американский друг неожиданно ожил и подал голос из зарослей алаказии.
   - Ну, - смутился Мей, - не знаю. К тебе это не относится. В общем, этот мир - последний оплот древней цивилизации, в далеком прошлом правившей на окраине галактики, но затем развалившейся на отдельные планетарные государства, которые постепенно пришли в упадок. Жителей там немного, часть постоянно путешествует, тем более, что, благодаря тем самым кораблям, это можно делать, оставаясь невидимым для радаров. Многие занимаются искусствами. А есть еще группа людей, которые помешаны на совершенствовании системы обучения воинов. Это такой элитный клуб наставников по боевым искусствам и выживанию, которые нашли себе развлечение. Они испытывают различные способы обучения, при которых из человека в короткий срок можно сделать классного бойца. И главное - безусловно преданного учителю и вообще всему этому миру, как если бы это была его родина, - Мей вдруг засмущался, - я назвал его Заргтон. Мир, в смысле.
   Он поглядел на нас, словно ожидал увидеть улыбки. Как будто это языколомательное словечко было более достойно сарказма, чем все остальное.
   Я глянул за окно - красота! Солнце как раз заходит, черные короба домов на фоне красного горизонта точно сошли с рекламы какого-нибудь компакт-диска. Еще чуть-чуть и совсем стемнеет, появятся первые звезды и можно будет загадать желание - загадаю, чтобы у Мея все было хорошо. А то, если честно, пока его история не вдохновляет.
   - Ну вот, и там, на Заргтоне, - продолжал рассказывать мой друг, - раз в шесть лет происходит соревнование лучших учителей. За шесть дней каждый наставник - а в клубе их шестеро - должен выбрать трех кандидатов на любых планетах, кроме их собственной. Он работает с ними в течение года, а в конце обучения их выбрасывают в разных точках изведанной галактики. Им дают личные ген-коды всех участников игры и говорят, что они должны найти двух других учеников своего наставника, объединиться и убить всех остальных. В течение года. Кто выигрывает, тот молодец. Ему почет и все такое... А его наставник становится главным в этой секте до следующих игр. Систему обучения я еще не придумал, сразу перешел к описанию всяких приключений. А-а! Там еще Бобби и эта девушка, с астероида, оказываются у разных учителей и должны будут убить друг-друга. А между ними еще до этого чувства возникают. Прикиньте, судьба - встретиться, понравиться друг-другу, а потом оказаться по разные стороны баррикад. Ну, когда они встречаются, то Боб задумывается, конечно, как такое могло произойти...
   - А как? - спросил Вовка-Американец. Он уже не сидел, развалившись, в раздолбанном кресле, в котором низ деревянных ножек погрызли мыши (давно пора выкинуть на помойку, благо она прямо под окном - и выходить не надо), а подался вперед и слушал внимательно.
   - Пока не знаю. Ну, может, наставник девушки знал об их встрече. Вычислил, что Боб влюбился, и, взяв к себе именно ее, хотел устранить одного из конкурентов. Может, он перейдет в группу девушки, а в итоге узнает, что на самом деле она его не любит... Вот, примерно, все. Начало, середина - когда они только начинают искать людей из своей группы - есть. Нет того, как их обучают и практически всей последней трети. Это листов сто четырнадцатым "Таймсом".
   После того, как все дружно объяснили мне, что такое шрифт "Тайм нью роман", кегль N14, и продемонстрировали его на компьютере, я понял, что работы выше крыши. Если мы хотели ее осилить, начинать надо было уже сейчас.
   - Ага, как же - и написать тридцать листов в сутки?!! - тут же скептически заметил Бац.
   - Что это у тебя за ссадины на кулаках? - Мей отвелкся от занимавших его мыслей и указал на сбитые костяшки моих рук.
   - Хулиганы во двор напали, - я поморщился. - Еле отмахался. Хорошо какой-то добрый человек прямо посреди дороги кусок трубы бросил.
   - Значит, неприятности не прекращаются, - в голосе Мея было уныние. - А у меня всю неделю ничего не происходило, если не считать того, что теща грозила приехать проконтролировать, чем я без Лены тут занимаюсь. Так я подумал, что все уже кончилось.
   - Чего ж ты тогда не писал?! - возмутился я. - Ладно... Не знаю. Может, и кончилось. Только я в среду чуть под кирпич не попал - у нас рядом стройка. А позавчера от меня клиент крупный ушел. Такой заказ был - закачаешься, а он, гад, к конкурентам подался. Мне шеф выговор сделал. Уже второй за последние две недели - так и выгонят скоро. Надеюсь, это совпадения. Но, если честно, не верю.
   - Ты, Коля, глупости говоришь, - Вовка-Американец снял свои очки с круглыми стеклами и угрюмо подышал на них. - Как это у тебя неприятностей нет? А то, что рукопись через три дня сдавать надо, это что?
   Мей только угрюмо хрюкнул в ответ.
   - И вообще я считаю, что ты неверно выбрал направление, фантастику сейчас все на свете пишут, - мне показалось, что нашего заграничного друга эта ситуация выводит из себя, - надо было что-то для детей писать. Детские книги всегда популярны.
   - Ага, например "Девочка и белочка" - сказка такая была. О вреде детского алкоголизма, - Мей начал заводиться.
   - Или ужасы, - невозмутимо продолжил Американец, - из российской глубинки. Я уже и название придумал: "Кровавые серпы". Или "Погребенные в погребе".
   - Ты бы лучше толковое что-нибудь придумал, Боб!? - Простонал наш горе-писатель.
   Американец насупился. В четвертый раз за десять минут протер очки - так, что они уже скрипели в его тонких худых пальцах. Потом сказал - уже вроде бы серьезно.
   - Может, ввести туда какую-нибудь смешную вещь. Например, что эта твоя героиня попадает на территорию цивилизации... ну, например, клоунов.
   - Клоуны, это не смешно, - высказался я. Терпеть не могу, когда в цирке размалеванные мужики разыгрывают из себя придурков: чувствую себя дураком сам - что деньги за билет отдал.
   - Не люблю размалеванных мужиков, - кинул реплику Мей. Будто мысли мои прочитал. Не удивлюсь, что так и есть: после того, что с нами все эти дни творится, ничему уже не удивлюсь.
   - Ну, клоуны, это хоть не фаготы, - слабо попытался защитить свою идею Американец.
   Мы заржали. "Фаготами" у них Америке в среде музыкантов называют педиков - должно быть, из-за "раструба", который одинаково отличает и этих граждан, и инструмент. У Боба же свои счеты с "голубой" братией. Он у нас высокий, худой, интеллигентный, бывший музыкант. В общем, в каком-то смысле личность рафинированная. К нему в России извращенцы так и липнут, да и в США отбоя не было: у них в оркестре, по словам Боба, этих "противных" было - чуть ли не каждый третий. Самым ярим событием в осаде нашего Вовки "голубыми" была история, произошедшая в первый месяц его пребывания в России. Тогда преподаватель пригласил его к себе домой - зачет сдавать. То, что он - дяденька нетрадиционный, по одному ему известным приметам американец раскусил давно: "Я педиков знаю, я в оркестре играл", - авторитетно заявил он нам как-то после пары у этого господина. Так что определенные опасения на предмет того вечера у Боба были. Когда же он вошел в квартиру и в гостиной обнаружил поднос, на котором стояли испеченные из теста "фаллические символы", то едва не задал стрекача. Тем более, что головки этих сомнительных кулинарных изделий были "символично" покрыты белой глазурью. По словам Боба, из "голубой" квартирки он едва успел унести ноги - после того, как преподаватель протянул ему один из "фаллосов" и предложил укусить...
   Секрет "символов" вскоре раскрылся. Дело было в Пасху, и они оказались обычными куличами. Над несчастным американцем потешались все, даже я, обычно к религиозным проявлениям относящийся с уважением. А препод потом еще долго косился на странного студента. Но зачет все же поставил.
   - Педики нам не подходят, - Мей деловито пододвинул к себе клавиатуру компьютера и несколько раз ударил по клавишам. - Космос и педики - вещи несовместимые.
   - Я вообще не понимаю, как можно получать удовольствие от того, чем они занимаются, - заявил Бац. - Я однажды подцепил какую-то гадость и пришлось проходить курс массажа простаты. Эта такая боль, я еле десять сеансов выдержал.
   - Привыкания не было? - Боб захихикал.
   Бац не счел нужным отвечать.
   - Давайте ближе к теме, - взмолился Мей. У него на лице была настоящая мука - пока некоторые тут упражнялись в остроумии, время утекало, а идей не появлялось.
   Игоря вдруг как прорвало:
   - Слушайте, а почему нет? Скажем, была планетка, на которой жило такое же общество, что и на Земле. Потом произошла сексуальная революция, и вскоре после нее "гомо" стало столько же, сколько и "гетеро". Нормальные высказывались за то, чтобы запретить однополые связи - человечество, мол, так и вымереть может. Но педики очень быстро размножались - идеологически - они даже вывели собственную теорию эволюции, по которой после "хомо-сапиенса" следующее звено - "гомо-сапиенс", гомосексуалист разумный. Ну, в обществе - раскол, гражданская война на долгие годы...
   - Да. И пусть солдаты из окопа в окоп переползают на спине!
   После этого замечания Вовки-Американца мы не могли конструктивно мыслить еще минут десять. Потом Мей сказал:
   - А дальше гомики изгоняют натуралов с планеты, те селятся на другой и начинаются звездные войны.
   - Почему гомики изгоняют нормальных, а не наоборот? - спросил Вовка-Американец.
   - У них тылы крепче, - пришла Бацу в голову отличная мысль, - тренированнее.
   - Кто б говорил... - мы дружно заржали.
   Бац поискал, чем бы запустить в одного из нас. Хлама у Вовки было много, но ничего подходящего не нашлось. Разве что конституция Российской Федерации. Мей проследил взгляд обиженного друга и тут же выдал:
   - Они создадут межпланетную федерацию, - у него в глазах засветился настоящий восторг, - и остальные станут называть их "федерастами".
   Мы еще немного посмеялись, а потом как-то синхронно сникли.
   - М-да... Как ни крути, а за три дня мы ничего не успеем. Даже если с работы отпроситься и сидеть тут безвылазно. А хотя бы неделю он нам может дать?
   - Нет. Последний срок. - Мей вздохнул. Мы тоже вздохнули.
   И тут зазвонил меевский сотовый.
   - Да... да Игнат Кириллович, - лицо у нашего друга мигом поскучнело, едва он поднес трубу к уху, - я знаю, что подвел вас. Да, никак не успеваю. Я понимаю... да.
   Он с убитым видом опустил телефон.
   - Говорит, больше его издательство со мной работать не собирается. Но ему удалось уговорить гендиректора аннулировать договор. Если я верну деньги, они согласны спустить все на тормозах.
   - А у тебя есть две тысячи?
   Мей покачал головой.
   - Почти не осталось. Пять сотен на комп ушло, потом Валька болел, мы лекарства дорогие покупали, ну и проели за четыре месяца. Ленка же сейчас не работает, устроилась, было, в одну контору, но не срослось что-то. Если комп продать по-быстрому, за него баксов триста пятьдесят дадут, не больше. Да в загашниках поскрести - баксов шестьсот только и наберу. Не знаю, что делать.
   - А у ее предков занять не вариант? - про родителей самого Мея я даже не стал спрашивать знаю, что они у него, хоть и русские, где-то в Инушетии живут. Даже если бы было чем помочь - за три дня не успеют.
   - Не хочу я у тестя брать ничего. Лучше уж у братков попросить - под проценты.
   - Сдрурел?! - вскинулся я, - тогда у тебя не то, что машины - квартиры не останется. Они таких "сладких" лошков, как ты, обожают. У меня двести баксов есть, - я мысленно пересчитал свои скромные сбережения. Похоже, тем же занялись и Вовка с Бацем.
   - Триста, - выдал итог Американец, - у меня перевод только в конце месяца, и первая зарплата тогда же. Надо хотя бы еще сотню на еду оставить.
   - А в банке на счету у тебя ничего не лежит? - скептически поинтересовался я.
   - Лежит. Только я все положил на... как это - долгосрочный депозит. У родителей доверенность моя есть, но пока деньги снимут, пока переведут. Если вообще согласятся. Там же не только мои сбережения, половину они сами подарили, имеют право вмешаться...
   Мы все молчали. Вот буржуй американский! Ну не верю я, что он за три дня из своих Штатов не сумеет штуку баксов перевести. Вовка, видимо, почувствовал наше настроение - неловко как-то в его комнатенке стало.
   - Ну не хочу я депозит трогать! - признался он. - Плюс быстрый перевод - это же в такие проценты влетит! Если уж ни в какую, тогда ладно. Но давайте что-нибудь другое попробуем придумать, вдруг ничего трогать не понадобится.
   - Эх, Мей... если бы ты сказал хотя бы дней пять назад, - мне было неловко перед другом, но он сам виноват, - я как раз пятьсот долларов в компьютер впулил. Ну, на работе баксов двести возьму - в счет зарплаты. Больше не дадут. У Катьки, может, сотню удастся перехватить. Хотя у бабы просить - противней некуда...
   - У меня еще сотня до получки осталась. Итого - полторы тысячи, - подвел итог Бац, - надо еще пятьсот.
   От стола с компьютером, клавиатура которого была погребена под учебниками и тетрадями - Вовка готовился к завтрашней паре - донесся непонятный звук.
   - Спасибо, ребята, - выдавил из себя Мей. Мы удивленно глянули на него - наш гордый кавказский мачо чуть не плакал.
   Боб как-то сразу принялся рассматривать занавески - Вовке следовало бы их сменить или хотя бы постирать. Сам американец встал и направился к выключателю, становилось совсем темно.
   - Пока не за что. Где мы остальное возьмем? Вовка, думай, а то тебя растрясти придется. Как ваши американские жулики деньги достают?
   - Может, в наперстки на вокзале поиграть, Мей, ты же, вроде, умеешь, - американцу явно не хотелось развязывать свою мошну, лежавшую за другом конце земли. Его можно было понять - жалко терять столько денег из-за глупости Мея, дотянувшего со своими проблемами до крайней черты. Впрочем, я не сомневался: если другого выхода не будет, Вовка в кусты не кинется. Он хоть и не полностью - только по бабке-одесситке - но все же русский, друга в беде не бросит.
   - На вокзале тебе "конкуренты" так накостыляют! Еще и должен останешься, - авторитетно покачал головой Мей, - а если нет, то менты все деньги реквизируют. Как улику, понятное дело.
   В свое время пару месяцев он крутился с наперсточниками - еще когда не было "лотерей" с кучей призов, а только классические картонка, шарик, три стакана, "нижний", вертящий их туда-сюда с криками: "Кручу-верчу, запутать хочу", "Тут пусто, и тут пусто, а тут "капуста", - и бригада "верхних", делающих вид, что играют, а на самом деле повышающих ставку. Мей был и "верхним", и "нижним", но как-то дела не пошли - народ в те времена уже раскусил, что к чему. А сидеть на "зарплате" - гарантированном ежедневном денежном минимуме, который им выдавали, Мею надоело. Да и жалко становилось редких простаков, остававшихся порой без копейки.
   - Может, кредит взять?
   - Поручители нужны, справки всякие. Есть кому за тебя поручиться, чтобы и справки о зарплате и все прочее за три дня сделать? То-то и оно. Нет, не управиться.
   - Давайте я кабана продам, - я сказал это спокойно, но даже сам Мей вскинулся. Огромный африканский кабан из черного дерева, стоявший у меня в спальне, был чем-то вроде нашего общего талисмана.
   - Нет, уж лучше я к тестю пойду на поклон.
   - Выход один, - наш заграничный экс-музыкант сцепил пальцы на животе и оглядел нас затвердевшим взглядом, - что-то криминальное. Предлагаю гоп-стоп.
   - Ох, Вовка, тянет тебя за диез, как я погляжу. Учти, сидеть в России придется. И, судя по твоей комплекции - рядом с парашей. И массаж простаты тебе будут устраивать не так, как Бацу, а по десять сеансов в день.
   - За какой диез? - этот вопрос мы с Бацем задали Мею хором.
   - Диез - музыкальный знак в форме решетки. Повышает звук на полтона, - пояснил тот.
   - Слушайте. У меня есть пятьсот долларов! - у Американца загорелись глаза. - Только их надо взять.
   Он заговорил быстро, немного проглатывая слова.
   - У меня в прошлый приезд один козел жил рядом. Ашотик, может, помните?
   Ашотика мы помнили. Наглый, с размерами понтов, значительно превосходящими отпущенные природой большинству людей, презиравший всех, кому не выпала честь родиться армянином, да к тому же горластый до невозможности - его сложно было не запомнить.
   - Он у меня занял двести долларов и не отдал. А вчера я его на улице увидел и проследил, где он живет.
   - Зачем?
   - Не знаю, захотелось побыть Эркюлем Пуаро. Живет он на Дубинке, дом очень солидный. Два этажа, решетки... Но рядом подворотен много, район какой-то криминальный. Форд новый у дома стоит, да и сам Ашотик одет хорошо - явно дела у него в порядке. Он меня не видел - холодно было, я капюшоном прикрылся. Я думаю, его долг за столько лет до пятисот долларов дорос. Все справедливо.
   - А как ты их у него взять собираешься?
   - Так я же не сразу ушел. Походил сначала, осмотрелся. Там есть местечки, где можно долго стоять, ждать, и тебя не заметят. Ну вот, он с полчаса дома провел, а потом сел в машину и уехал. А как раз, когда из ворот на улицу выходил, по телефону разговаривал. И сказал, что готов что-то там купить. Мол, послезавтра в семь вечера он за этим подъедет. Наверное, бизнесом каким-то занялся.
   - А откуда ты знаешь, что он из дома поедет? Или мы по всему городу его ловить должны?
   - Вышла какая-то тетка из ворот - мать, наверное - и спросила, куда это он собрался. В субботу, мол, у сестры день рождения, а в пятницу - как раз послезавтра - нужно будет забрать салаты и торт из ресторана. А он ей ответил, что до шести будет дома и они все успеют.
   - И ты предлагаешь немного порастрясти Ашотика... - Мей чесал лоб ладонью.
   - Вернуть украденное, - поправил Вовка. Он улыбался во весь набор своих американских зубов и вообще явно находился в приподнятом настроении.
   - Идея хорошая, - я тоже заулыбался. - Мне это гаденыш никогда не нравился. Одеваем маски - чулки с прорезями, подходим, когда он из машины будет выходить, суем ствол под ребра и берем бумажник.
   - А где мы возьмем ствол, - Мей, пожалуй, был наиболее скептически настроен из всей нашей компании.
   - Не дрейфь, Меймун, я дам вам парабеллум! - ответил я, - у меня есть - газовый, но выглядит как настоящий.
   - А у меня есть чулки, - сказал Бац.
   Памятуя историю с массажем простаты, лучше бы ему было молчать...
  
   Глава 15. Торм.
   До Саратова Торм добрался без единого приключения. Очередная порция неприятностей вылилась на него уже здесь. Помнится, давным-давно он поинтересовался у Ясона: "Если мой кокон крепок, и я надежно защищен, почему случаются неприятности. Разве не должны все превратности обходить меня стороной?"
   На что получил логичный ответ: тот, кто и так сидит в танке, не может требовать, чтобы по нему еще и не стреляли. Главное, чтобы броня была крепка, а гусеницы быстры - от неприятностей проще убежать, чем с ними бороться.
   Въезжая в Саратов на бронированном междугороднем автобусе Пенза-Саратов, Торм был уверен в своем "танке". Он основательно подзаправился на центральных улицах Пензы: был выходной и народ, в обычные дни прятавшийся за металлическими дверьми и решетками квартир, или в поте лица зарабатывающий на пропитание, выбрался на летнее солнышко. Питаясь в толпе на главной площади города, Торм заметил еще одного проклятого. Женщина его возраста кормила голубей. И не забывала про себя. Едва определив, что он не один, Торм инстинктивно напрягся. Во-первых, вторжение на чужую территорию не приветствовалось, а Торм, устроив импровизированный "пикничок", вторгался. Во-вторых, если дама браконьерствует, придется вмешаться. И тогда, не исключено, на него ополчатся местные "дикари".
   К счастью, женщина питалась аккуратно, в той особой, слегка пугливой манере, которая отличает законопослушных новичков. Торма она не замечала. Он подошел почти вплотную и присел рядом с ней на лавочку точно между двумя откровениями: "Масик любит Косика" и "Костян педик! Звонить 167-78-56". Были ли Костян и Косик одним лицом, и не он ли сам оставил номерок, - об этом оставалось догадываться.
   Вообще-то, по неписанным правилам чужаку следовало обнаружить себя, но Торму хотелось проверить свой "камуфляж". А, кроме того, уж больно хорош был денек, и веселое настроение прямо просачивалось в него сквозь поры. Чужие линии, переливающиеся энергетические потоки, обвивали Торма так плотно, что женщина-транс не увидела за ними вращающуюся вихревую основу. И даже потянулась к нему узким зевом своего щупальца. Торм усилил скорость движения жизненной силы так, чтобы "рот" на конце этой "конечности" не смог зацепиться за нить, и она раз за разом соскальзывала с его кокона. Но дама не оставляла усилий. Торм ее понимал: со стороны он выглядел лакомым кусочком, тем более для того, кто боится навредить. Когда донор слаб, многого с него брать нельзя, и осторожность при этом приходится проявлять колоссальную, сильный же способен насытить надолго. Слабые - это много контактов, утомительных для проклятого. Ведь каждый из них - испытание. Сначала нужно преодолеть естественное сопротивление кокона, порой проявляя жесткость и даже жестокость. А затем, когда энергия начнет идти самотеком, не переступить грань, за которой питание превращается в убийство. Главная трудность здесь - эмоциональное соучастие. Проклятый становится как бы частью чужого микро-мира, и воспринимает жизнь так, как это делает донор. Это ошеломляет - ведь одну и ту же действительность двое людей ощущают, будто не стоят рядом, пощелкивая семечки или затягиваясь сигаретным дымом, а находятся в разных вселенных. Новичку очень трудно сохранить контроль, жажда познания чужого "Я" затягивает. Хорошо хоть со временем ощущение новизны притупляется.
   ...Наконец, женщина оставила бесплодные попытки и переключилась с Торма на более легкие объекты. Это было правильно - попытка "размотать" человека во что бы то ни стало, и тем самым доказать свою состоятельность, вела к потере контроля. Торм поднялся с лавки и медленно двинулся в сторону вокзала.
   Однажды, лет десять назад, на его глазах молодой транс едва не убил донора. Тогда Торм засек двух националов, пару наставник-ученик, на Красной Площади в Москве. Как выяснилось позже, они приехали из Мари-Эл. Наставник сам трансформировался лишь недавно. Сказалось и то, что Москва по-прежнему была способна поражать, и уж сердце-то свое - Кремль и главную площадь страны - содержала в порядке. Пока старший в этой группке пялился на часовых у Мавзолея (Ленина похоронили, когда начались катаклизмы, но почетный караул почему-то не сняли), его ведомый прилепился к стоявшей рядом красивой девчонке. Уже потом, по эмоциональным реакциям в ментальной сфере, Торм определил, что юноша был гомосексуалистом. Его контакт с девушкой носил исключительно познавательный характер - парню хотелось знать, какие мысли обуревают красотку при взгляде на его спутника. Самого-то его одолевали мысли вполне конкретные.
   Пытаясь разобраться в охватившем его хороводе чужых эмоций и умственных форм, транс не заметил, как подключился к девушке целиком. Поймал сразу несколько несущих защитных линий и потянул на себя - не осознавая, что уже вышел из ментальной сферы и ерестал быть просто наблюдателем. Единственное, что почувствовал парень, что поток информации стал понятен. Открывшийся мир женских эмоций ошеломил юношу, а причудливые изгибы способа мышления окончательно сбили с толку. И пока разум парня барахтался в этой радужной каше, низшая часть духовного существа набросилась на жертву. Если бы на месте этой девушки был человек с более крепким коконом, риск был бы не так велик. Старший вовремя оборвал бы контакт, и в памяти осталось лишь воспоминание о том, как ей неожиданно стало плохо прямо в центре Москвы. А так...
   Когда наставник молодого балбеса увидел, что происходит, он с перепугу попытался оборвать контакт. Но было поздно, основательная часть несущих волокон уже намоталась на вихревую основу проклятого. Теперь разъединение привело бы к смерти девушки.
   Торм едва успел остановить наставника. Он стоял у входа в собор Василия Блаженного, и его с парочкой разделяло порядочное расстояние. Тонкий серый протуберанец - вихрь, щупальце, "рот" проклятого, его инструмент познания мира и управления действительностью - протянулся над головами людей к самому порогу Мавзолея. Толпа под ним расступилась. Люди инстинктивно сторонились того, что увидеть были не в состоянии. Торму потребовалось сконцентрировать все свое внимание на вихре, маленький "рот" на его конце хищно дергался из стороны в сторону, стремясь схватить то одну, то другую жертву, пока щупальце не дотянулось до проклятых. Старший пытался разъединить слившиеся воедино энергетические образования, но Торм ударил по его вихрям-щупальцам и отбросил их.
   "Не смей!" - он буквально вонзил эту мысль в мозг транса.
   Тот отшатнулся, почувствовав мощь приказа.
   "Удерживай контакт, но постепенно останавливай отток энергии. Так, чтобы тот замер. Я сейчас буду", - отдал он новое распоряжение.
   Наставник мысленно кивнул - в волнах паники, плескавшихся вокруг него в ментальном пространстве, еще оставался довольно большой остров здравого смысла.
   Торм двинул вперед по той самой линии, что проделало в толпе его щупальце. По дороге он отметил несколько любопытных взглядов - другие трансы наблюдали за развитием событий. Он почти бежал, и молодой национал сразу приметил его. Если в ментальном поле парень напоминал близорукого человека, то зрение обычное, принадлежащее потомственному охотнику, не подвело. Увидев, что помощь близка, он сумел остановить перекачку линий судьбы и "заморозить" их - струящиеся потоки замерли, мерцая, на границе между жертвой и молодым проклятым. Когда до троицы оставалось метров двадцать, Торм перехватил управление и стал медленно сматывать потоки энергии с кокона транса. Грифельно-серый вихрь, одевавший его, не желал расставаться с добычей. Но человек, научившийся владеть собственной низшей природой, может подчинить и природу другого. Торм вернул жизненные силы девушки на место и только тогда прервал контакт.
   Все, от момента обнаружения нечаянной агрессии, заняло не больше пары минут. Когда они подошли к концу, Торм был уже рядом с троицей. Парень стоял как оглушенный - резкое вмешательство наставника, а затем и Торма практически лишило его сознания. Старший в группе, - Торм вдруг разглядел, что ему лет двадцать, не больше, - сделал шаг к своему ведомому, собираясь сказать что-то резкое. Лицо у него было почти европейское, только скулы и "утепленные" жировой прослойкой веки вкупе с разрезом глаз выдавали происхождение. Сейчас на этом лице была смесь стыда и гнева.
   - Ты... - начал он, но в этот момент его подопечный потерял крепость в ногах и осел на булыжник.
   Торм, наставник и едва не выпитая девушка бросились к парню и подхватили его под руки.
   - Нормально, - сказал Торм, обращаясь к наставнику, - пройдет. Только дашь ему немного... из своих запасов.
   Они поняли друг друга, парень кивнул.
   - Прости, - пробормотал он, - ты из столичной охраны? Спасибо...
   - Это ваш друг? Он что, эпилептик? А вдруг это приступ и сейчас конвульсии начнутся... Дайте же ему что-нибудь, чего вы его на камешки-то укладываете?! - истерично взвизгнула девушка. Она придерживала юношу за голову, и боялась, что затылок с прямыми жесткими волосами начнет колотиться о мостовую.
   - Успокойтесь, с нашим другом такое бывает, сейчас ему станет легче, - деловито проговорил Торм, - не паникуйте. Нам только нужно перенести его отсюда. Куда-нибудь в сторону, на лавочку. Вы поможете нам?
   На девушку вдруг накатила волна паники: толпа, сгрудившаяся вокруг, возгласы людей, их запах, вид - все стало казаться резким, угрожающим. Даже небо, высокое чистое небо, манящее двуглавых орлов на кремлевских шпилях, и то давило своей огромностью.
   - Нет! - почти вскрикнула она, отшатнувшись от Торма и роняя голову парня на мостовую. Череп стукнул о булыжник, как сухая тыква, юноша застонал, - мне надо идти... пусть другой! Я не могу...
   Это была естественная реакция на манипуляции с линиями судьбы. Торм предвидел ее и понимал, что битва за будущее девушки еще не окончена. Сейчас надо удержать ее, узнать, где остановилась, куда намеревается поехать. Потому что без контроля в ближайшее время оставлять ее нельзя. Механизм защиты очень тонок и столь грубые действия могли нарушить его.
   Торм взял руку девушки, успокаивая ее. Поискал по сторонам тех невидимых, кто следил за ними. Они были здесь, но не показывались. Прятались за излучениями толпы, скрывались во вторых, третьих рядах окруживших их зевак.
   - Эй, где вы? - Торм веером разослал мысль в стороны, - видите же, нужна помощь.
   - Уходи, уходи, уходи... - пришел ответ. Мысль дробилась на несколько более слабых, как если бы передававшие намеренно объединили усилия, стремясь произвести эффект. И дать понять, что Торм имеет дело с организацией, - ты не на своей территории, чужак, мы разберемся сами. Уходи, если не хочешь конфликта.
   Торм понял, что здесь ему подмоги не найти. Это удивило и огорчило его. Во многих городках не столичного уровня просьба о помощи находила отклик.
   - Хорошо, - ответил он, - но девушка пойдет со мной.
   - Забирай, забирай, забирай... - в мыслях, эхом отражающихся друг от друга, была ирония, - она все равно не жилец...
   Он дал свой номер националу-наставнику, попросил перезвонить и вызвался проводить девчонку. Та согласилась - после периода, когда "выпитый" боится непонятно чего, очень скоро наступает другой, когда ему нестерпимо хочется довериться более сильному. Некоторые трансы пользуются этим, покоряют недоступных красавиц. Чтобы наступила реакция не обязательно забирать много, порой достаточно безобидной подпитки. А то, что жертва привязывается эмоционально и страдает, когда связь с вами рушится, ловеласов из мира трансов обычно не волновало. Но разве в обычной жизни, говорил себе Торм, мужчины и женщины сплошь и рядом не поступают так же?
   Он прожил с Оксаной целую неделю, водил по Москве, покупал ей мороженое и хот-доги - уличные лакомства, пережившее все экономические и климатические катастрофы. Слушал ее рассказы о беспросветной жизни в небольшой станице под Ростовом, о мечте вырваться в "настоящий город", о том, как она хочет помочь бедной матери, в заботах о детях растерявшей здоровье и красоту. И поддерживал ее, отвечая на молчаливые просьбы глаз: "У меня ведь получится? Правда же?". Через неделю, решив, что шансы на трансформацию Оксаны не велики, Торм зашел с девушкой в тихую контору на окраине деловой части Москвы и внушил ее гендиректору, что именно о такой секретарше тот мечтал всю жизнь.
   Торм знал, что после расставания привязавшаяся к нему натура будет тосковать. Но видел и то, что Оксана - ветреница, а такие легко избавляются даже от настоящих привязанностей, не говоря уж о случайных.
   Два года назад судьба столкнула его с Оксаной снова и опять на Красной Площади. За восемь лет жизни в столице его подруга сильно изменилась, превратилась из провинциалки в настоящую женщину-вамп. Увы, в прямом смысле:
   - Я трансформировалась месяца через три после того, как ты меня бросил, - с изящным смешком сообщила она Торму, - Помнишь того парня, с которым вы были у Мавзолея? Я видела у тебя его визитку и переписала телефон - красивый юноша, обожаю, когда так удачно мешается кровь. У него здесь была родня. Мы встретились сразу после твоего отъезда, а потом, когда со мной началось твориться непонятное, он помог мне выжить и объяснил, что случилось. Знаешь, сначала я переживала очень, а потом нашла цель в жизни. Этот глупец думал, что я буду благодарна. Я и была, пока не научилась всему. А потом вызвала их на поединок, и убила одного за другим. Какое-то время это было целью моей жизни. Теперь ее нет, но сама жизнь мне нравится...
   Торм бродил по Саратову, все время возвращаясь к этому воспоминанию - сидящая за столиком напротив красивая блондинка с темными глубокими глазами, ухоженная, преуспевающая и очень жестокая.
   Торм проверял, Оксана не нарушала запретов на кормежку. Ее право на дуэль было законным - каждый трансформировавшийся имел его, если ему удавалось вычислить охотника. В этой новой Оксане отталкивало другое. Возможно, она никогда не переступала грань, отделяющую жертву обстоятельств от настоящего зверя. Но не потому, что ее отталкивало это. В глубине притягательных глаз женщины Торм видел одновременно страх и желание переступить черту. Он понимал, что однажды эта дама сорвется и утолит свой голод...
   В Саратове Торм задерживаться не собирался. Но на вокзале ему сказали, что раньше, чем следующим вечером, автобуса до Ростова не будет. Он хотел уехать поездом, но и тут ждало разочарование. Где-то на южном направлении сошел сель, и железнодорожное сообщение оказалось парализовало. Торм снял номер в дешевенькой гостинице. Среди "цивильных" трансов многие были состоятельными людьми, и они не жалели средств на поддержку "заградительных кордонов" от диких собратьев. Торм и Ясон были частью системы таких кордонов. Почти в любом городе они могли обратиться к куратору и получить необходимые средства. Но Торм все же предпочитал экономить и не обнаруживать своего присутствия понапрасну. Он осмотрел номер, нашел его вполне сносным для человека, не одну ночь проспавшего под открытым небом, и отправился на прогулку.
   На набережной людей почти не было, к вечеру небо облепила серая вата облаков, и стал срываться мелкий секущий дождик. Сердитые голуби прекратили клевать пыль с мостовой и забились под лавочки. Торму непогода не мешала - он наслаждался перекатом свинцовых волн красавицы-Волги и мокрому ветру, барабанящему в открытую грудь.
   Бесцельное блуждание вывело его к странному сооружению: высоченной стеле, которую венчало кольцо с заключенными в нем двумя профилями. Эта скульптурная группа когда-то была выкрашена серебряной краской, теперь основательно поистершейся. Молодые лица неопределимой половой принадлежности почти упирались друг в друга носами. Но выражение их устремленных друг на друга глаз было таким, будто парочку разделяли года и расстояния. Табличка сообщала, что Торм наблюдает "Стелу Любви". Каменный постамент снизу доверху был испещрен изречениями на окололюбовную тему. Некоторые почти стерлись, поверх них одно за другим накладывались новые. Сетка выражений, коротких и емких, сообщавших о том, что кто-то кого-то любит, придавала стеле вид древней скалы, мимо которой уже тысячу лет проходит туристическая тропа. Общая же облезлость конструкции указывала на то, что она простояла если не тысячу лет, то уж точно не один десяток. "Должно быть, поставили во времена сексуальной революции", - решил Торм, ему показалось, что иначе прихоть скульптора, лишившего лица четко выраженных половых признаков, не объяснишь. Впрочем, местные жители по-своему исправили этот недостаток. Неизвестный альпинист краской из баллончика пририсовал одному из "Ликов любви" усы и бороду.
   Кампанию парней на мотоциклах он увидел метрах в двадцати - пять человек стояли тесной группой у парапета набережной. Дождь им не мешал, разъезжаться они явно не собирались. Ни пива, ни еды на парапете - ими можно было бы объяснить присутствие группы у реки - не было. "Значит, не пикник на обочине, - подумал Торм, разглядывая тяжелые походные короба на багажниках байков, потертые рамы и заляпанные в дорожной грязи колеса, - ребята не местные, явно в Саратове проездом..." Он оглядел набережную - не считая голубей под лавками, кроме него и байкеров никого вокруг не было. Обычная осторожность заставила Торма нырнуть в ментальное пространство. Так и есть - они уже проявляли нездоровый интерес к одинокому пожилому мужчине с поклажей, и готовы были перейти к решительными действиям.
   Трое парней уселись на мотоциклы. Двое двинулись неспешной походкой к Торму. Взревели двигатели, и в считанные секунды Торм был окружен. Байки встали у него за спиной, перегородив пути отхода. На одном сидела девушка: плоская коренастая фигура ее могла сойти и за мужскую, прическа была коротка, на лице - громадные очки, но Торму не нужно было спрашивать удостоверения личности, чтобы определить пол. Двое "загонщиков", один крупный мужчина с неряшливой растительностью на лице, другой молодой парень с дерзким выражением слегка косивших глаз, остановились в трех метрах от Торма. Они улыбались и разглядывали его, не произнося ни слова. Торм бросил на мостовую свой брезентовый, запаянный в целлофан вещмешок и опустил руки в карманы. Игра в молчанку закончилась:
   - Дедунюшка! - хихикнул "загонщик" помоложе, - дай денежек на бензинчик. А то у тебя сейчас зубы выпадут, и я тебе потом жевать не стану...
   Его спутник растянул небритые щеки в ухмылке и одобрительно глянул на товарища - оценил, должно быть, знание классики.
   - Нахаленок, - сказал Торм.
   - Неа, - ответил юноша, - Шолохов. Плохо ты азбуку в школе учил, дедуня. Так что с бензинчиком?
   - Бог подаст... - Торм пошевелил правой рукой в кармане, будто там было что-то. Что-то, выпускающее свинцовых ос калибром 7,62 миллиметра. Внешне реакции не последовало, но он увидел, как у всех байкеров кроме одного - он поставил своего "железного друга" так, что не видел жеста Торма - внизу живота взвились тонкие воронки сдерживаемого страха.
   - Нехорошо, старик, - включился в разговор небритый мужик. - Мы все равно возьмем, а твои косточки целее будут.
   Торм увидел в ментальном поле, что тревога предводителя уменьшилась. Должно быть, раскусил его уловку. Надо было что-то делать, но у Торма возникло четкое ощущение, что все и так идет, как надо. Таким "посланиям" от своей интуиции он доверял.
   Парочка собралась было подойти к нему и наложить лапы на его имущество, но тут на набережной Волги показался еще один мотоциклист. Невысокий мужчина на потрепанном "Урале" вынырнул, как чертик из табакерки, метрах в двухстах и теперь несся прямо на их теплую кампанию. Скорость у его была километров сто, не меньше, и во всей позе мотоциклиста читалось, что отворачивать он не собирается. Байкеры прекрасно знали, чем может кончиться столкновение. Два пеших засранца тут же бросились к своим мотоциклам, "конные" начали торопливо разворачивать свои машины.
   - Какого хрена!? - выкрикнула "гусар-девица", пытаясь освободить притороченную под сиденьем монтировку.
   Торм вдруг понял, что попытка этого неизвестного "Зорро" спасти его - бессмысленна. Ему придется притормозить, чтобы взять седока. Если торможение будет слишком резким, он потеряет управление и убьется. Если же он начнет сбрасывать скорость уже сейчас, его просто собьют с седла эти отморозки. Решение пришло тут же. Торм подхватил с земли свой мешок, закинул его за спину и послал своему спасителю четкую мысль: "Не пытайся подобрать - не получится. Несись со всей мощью мимо. Это выгорит!" Он уже повернулся лицом к ближайшему парню на мотоцикле, краем газа отмечая, что "Зорро" выжал газ до предела. До момента, когда он пролетит мимо, теперь оставалось секунд десять.
   Торм в три шага оказался рядом с ближайшим мотоциклистом. Тот угадал его движение и выхватил нож из кармана кожаной безрукавки. Но Торм уже высвободил четыре щупальца из-под пут линий судьбы. Два узких, отливающих темной сталью жерла, раздвинули энергетический кокон на груди байкера. Остальные метнулись к вооруженной кисти, отгоняя тонкие зеленоватые струйки силы к самому плечу мотоциклиста. Торм отбил медленно, неуверенно двинувшееся к нему лезвие, вывернул кисть и выдрал оружие из ослабевших пальцев. Парень заорал, парализованный болью. Удерживая руку, Торм врезал коленом по солнечному сплетению. Байкер захрипел, сложился пополам, заваливаясь на руль. Торм подкорректировал это движение, и стащил его из седла.
   Рядом свистнула, разрывая воздух, монтировка. Железный конец вспорол ткань на сидении байка. Торм ударил ногой назад, уже зная, что попадет в живот подоспевшей "гусар-девицы". Та заорала, зазвенел о плиты набережной выпавший из руки кусок железа.
   Торм вскочил в седло, оценивая ситуацию. Двое байкеров корчились на земле, еще один никак не мог справиться со своим "конем", убирая его из-под колес приближавшегося "Зорро". Двое "загонщиков", один с битой, другой с обрезком трубы, возвращались на "поле боя" и уже почти добежали к ним. Небритый детина выкрикнул что-то своему напарнику и поднял биту, ожидая прибытия "Зорро".
   "Пеший рыцарь против конного, - мелькнула мысль на периферии сознания, - он снесет ему голову, это точно!" Торм перехватил оставшийся в руке нож байкера и метнул его в ногу небритого. Лезвие вошло над коленом. Предводитель выпустил биту и схватился за свое бедро. "Зорро" был уже совсем близко.
   Торм заметил, что в последнюю секунду единственному "конному" байкеру удалось уйти с линии движения, и мотоциклист пронесся мимо, не зацепив его. От еще одного отморозка - с трубой, его спасло чистое везенье. Парень чуть поторопился нанести удар, "Зорро" пригнулся к рулю, пропуская над собой железную дубину, и та, вырвавшись из рук, полетела в Волгу. Его "Урал" обдал Торма волной горячей бензиновой вони и стал быстро удаляться.
   Торм нажал на газ, его трофейный "Шатл" полетел вслед за парнем.
   Когда разбитая банда байкеров осталась километрах в пяти позади, они сбросили скорость и свернули с центральных улиц в тихие дворики. "Зорро" поставил "Урал" на подножку и повернулся к нему. Снял шлем. На Торма глянули узкие корейские глаза. Лицо было скуластым, молодым, испещренным мелкими оспинками. Юноша - лет восемнадцать, не больше - весь взмок под мотоциклетным шлемом и щурился от едкого пота, разглядывая Торма.
   - Здорово вы их, - наконец, сказал он. В голосе не было даже намека на "иноземный" акцент, кореец явно был своим, российским, - похоже, можно было за вас не волноваться.
   - Без тебя бы так не получилось, - ответил Торм с улыбкой. Он слез с мотоцикла и пошел к парню, протягивая руку. Когда до соприкосновения с узкой желтой ладонью оставались сантиметры, Торм наконец осознал, что беспокоит его в этом юноше. Перед ним стоял молодой, недавно трансформировавшийся, и накачанный чужой судьбой до предела проклятый.
  
   Глава 15. Ограбление по-американски.
   Очередь Мея.
  
   Ашотик был прилежным сыном. Хотя и не ровно в семь, но уже в семь пятнадцать он показался из дверей своего дома, чтобы, как и обещал, вовремя вернуться обратно. Бац махнул нам рукой - начинайте. Он стоял на стреме, влез на кучу песка на углу квартала. От непосредственного участия в "операции" мы его освободили, он слишком колоритная фигура, чтобы его светить. Двор Ашотика Бацу с его наблюдательного пункта был виден, а нам нет. Впрочем, сигнала было достаточно, чтобы приступить к выполнению задуманного.
   Тачка нашей жертвы стояла на улице - нам это было на руку. Боб и Сван натянули на лица чулки, надели капюшоны - их черты полностью стерлись в темных недрах утепленных китайских пуховиков, и стали приближаться ко мне, стоящему у машины. Они должны были казаться случайными прохожими, чтобы хозяин машины сразу не заподозрил подвоха.
   - Да я на чуть-чуть сваливаю! Вернусь счас - канчай кипиш паднимать! - проорал в дверь Ашотик и резво сбежал с порога - я слышал, как процокали о керамическую плитку подкованные железом каблуки. В ответ из дома донеслась тирада, разобрать смысл которой не представлялось возможным.
   - А-а, чтоб вас... Дастали-и.
   Ашотик распахнул калитку и я поспешно повернулся к нему спиной, лицом к его красивой - обзавидоваться - тачке. Бочок у нее был соблазнительный - темносиний, мягко отражавший свет уличных фонарей. Какая-то садистская часть меня, эдакий Мей-разрушитель, страсть как хотела провести по этому боку обломком железной трубы, которую я держал в руке. Но я только прикидывался, что собираюсь это сделать - машину мне было жалко.
   - Эй, придурак! Че там копошишься!? Праблем хочешь, да?
   Ашотик захлопнул глухую калитку - маленький лаз в высоченной стене кирпичного забора - и на всех парах двинул ко мне. В расстегнутой на внушительном животе куртке с толстой подкладкой, в мешковатых джинсах "на вырост" и со щеками, похожими на две свеклы, он смахивал на средних размеров паровоз. Нас разделяло три метра и пара секунд.
   Я подождал, пока его рука не вытянется вперед - чтобы оттащить меня от машины, плавно развернулся к своей жертве, придавая дубинке достаточное ускорение, и выбил воздух из живота Ашотика. Он хрюкнул, выпучил глаза и тихо опустился на четвереньки. Сван был уже рядом. Прежде чем Ашот успел перевести дух, и позвать на помощь, он ткнул ему ствол в затылок и просипел:
   - Тихо... Кошель давай...
   - С-суки... Ничего вы...
   Это было ошибкой. Боб подскочил следом и залепил такого пендаля Ашоту по заднице, что тот тут же растянулся на земле. Мне стало его жалко - вообще-то нападать вот так, трое на одного, это подло. Впрочем, не мне открывать рот по этому поводу. Нашелся тоже чистоплюй - кто, как не ты, втравил в дело всю компанию?
   Боб запрыгал на одной ноге, баюкая другую - отбил ее все-таки, мститель... Ашотик возился по земле, не издавая ни звука - что ни говори, а ствол дисциплинирует. Иван живо обшарил его карманы. На свет появились мобила, склеившийся носовой платок (какая мерзость), презерватив и брелок сигнализации с прицепленными к нему ключами от машины.
   - Ничего, - выдохнул Сван.
   - Может, в тачке, - я, как и он, говорил шепотом, - чтобы жертва не опознала голоса.
   Сван отключил сигнализацию, открыл дверь и нырнул внутрь.
   - Есть, кажется...
   Он извлек на свет толстенькую барсетку. Я подумал, что идея не очень - Ашотик был бы последним дураком, если бы оставлял барсетку с деньгами в машине.
   - Снимай куртку, - приказал я жертве, пока Сван исследовал содержимое сумки.
   Ашот сел, продолжая корчиться от боли, и стянул свою амуницию.
   - Вам от мениа не спрятаться... - пробормотал он, впрочем, не очень воинственно.
   Я вырвал у него из рук кожанку с теплой подстежкой и прощупал ее. Так и есть, к подкладке изнутри пришит карман. Я расстегнул спрятанную в мехе потайную молнию и достал бумажник.
   - Ерунда какая-то, - пробормотал Сван. - Он в барсетке диски таскает. Порнуха, наверное.
   Я взвесил свою добычу, кошелек у Ашота был под стать ему - пузатый и тяжелый. Но похвастаться своими заслугами не успел. С конца квартала, где стоял Бац, донеслись какие-то подозрительные звуки. Вообще-то мы договаривались, что наш "стремной" станет насвистывать что-нибудь легкое, если к нам будут приближаться люди. Но, кажется, этот свистун выводил "Muter" "Рамштайна".
   - У меня есть, уходим, - я показал Свану бумажник, сунул его в карман и повернулся к темной подворотне, рассекавшей надвое квартал прямо напротив дома Ашотика.
   И тут калитка распахнулась и на "сцену", где разыгрывалась маленькая трагедия, явилась низенькая полная женщина в болоньевой куртке поверх черного платья. На лице у матери Ашота недоумение молниеносно сменилось решительностью. Она потянулась куда-то вбок и извлекла из-за кирпичной кладки забора садовую метлу. Вам случалось биться с разъяренной матерью? Более позорного дела для благородного рыцаря и не представишь. Как сладить с ополоумевшей бабой, охаживающей вас пыльными прутьями по спине, плечам и мордасам? Не бить же ее, не наставлять в лицо ствол - мы ведь благородные разбойники и хотели только вернуть должок. А сражения с женщинами и детьми не по нашей части, уж лучше орда голодных драконов. К тому же, на подмогу армянской воительнице, поливавшей нас отборным русским матом, уже спешила ее родня.
   - Дергаем! - я вырвался из-под "огня" и побежал к подворотне. Матушка Ашота развернулась к Бобу.
   Сван, вместо того, чтобы двинуться следом, зачем-то сунулся в машину и начал там возиться.
   "Идиот!" - единственная характеристика, которая пришла мне в голову.
   - Быстрее! - я дернул за рукав Боба, увлекая его за собой.
   Хрясь! Метла опустилась на его голову и разлетелась на две половинки. И тут сидевший на земле Ашотик решился на подвиг. Не вставая, как-то неловко оттолкнувшись задницей, он прыгнул на Вовку и схватил его за ногу. Американец взбрыкнул, и его кроссовок остался в руках у Ашота.
   - Брось его, - приказал я Бобу, но тот уже схватил свою обувку за пятку и отчаянно тянул на себя. Кроссовок умоляюще хрустел, скрипел, и кажется, уже начал "размножаться" путем деления. Ашот был явно сильнее Вовки, максимум, на что тот мог рассчитывать - остаться владельцем пятки. Тем более что "мать-героиня" уже примеривалась, как бы посподручней ткнуть острым концом обломанного черенка Бобу в лицо. Но вмешался Сван.
   - Ы-ы-рр!!! - он изо всей силы долбанул барсеткой по башке Ашота и тот отпустил Вовкину собственность. На землю из нее посыпалась какая-то труха. Похоже американец одержал пиррову победу - носить отвоеванное будет невозможно.
   Тех нескольких секунд, что заняла наша борьба с разгневанной "валькирией", хватило родственникам Ашота, чтобы добежать до калитки. Их было трое - два парня лет по 14-15 и взрослый мужик. Он был толстый, с короткими кривыми ногами - явно ашотов папа - но, тем не менее, опередил молодежь метра на два. Увы, его прыти было недостаточно - еще мгновение и мы юркнули в подворотню.
   Да будет благословенна темнота городских закоулков! Один ее вид вселяет трепет в души тех, кто стоит на освещенной улице. Что в ней? Кто скрывается? Грабитель, насильник, убийца? Или мерзкое чудовище, стонавшее и чавкавшее с незапамятных времен еще нашим волосатым предкам? Ашот и его родня были достаточно смелы, чтобы решиться проверять это. Но...
   - У него писталет! - этот окрик остановил топот за нашими спинами.
   Пауза. Затем голос главы семьи проревел:
   - В машину!.. - и топот зазвучал снова, удаляясь.
   Но мы были уже на другом конце квартала, рядом с "Шестеркой" Ваньки, в которой нервно курил за рулем Бац.
   - Быстрее, они на своей тачке нас живо нагонят, - Вовка прыгнул на заднее сиденье и содрал с головы чулок.
   Иван засмеялся, с трудом переводя дыхание:
   - Не выйдет, я в замке зажигания ключ сломал. Трогай, Бац, надо же посмотреть на наш улов. В спокойной обстановке.
  
   Глава 16. Торм.
   Ли Хён Тхэк.
   - Моя мать умерла, когда мне было семь, отец оставил меня родственникам и двинулся куда-то на Дальний Восток, зарабатывать. У дяди с тетей было еще пятеро детей и проклятое поле, на котором всегда находилась работа. Четыре гектара земли - там трудились и другие наши родственники, и русские, но мне казалось, что я пашу больше всех.
   В четырнадцать я сбежал оттуда - подался в Москву, думал, заработаю. Я крепкий, жилистый, мог грузчиком быть. Сунулся на Казанский вокзал, меня там избили местные, еле с того света выкарабкался. Отлежался в больнице для бедных, и стал искать корейцев. Они меня приняли. У них в Коньково что-то вроде своего района, рестораны, казино... Я сначала мусор выносил в кафешке одной. "Драконом" называлась - забегаловка жуткая. Потом поваренком стал. Подай, принеси, зелень помой, порежь...
   Один тип к нам приходил частенько, как-то увидел, как я с ножом управляюсь, подозвал, бросил в меня солонкой - в лицо прямо! Я солонку поймал. Оказалось, это какой-то бывший боец, реакцию мою проверить хотел. Он меня из того кафе взял и в Подмосковье на базу увез - что-то вроде лагеря, где нас человек пятьдесят молодых пацанов было. И корейцы, и вьетнамцы, и буряты, и монголы - все беспризорники. Русские тоже были, но мало, в основном старались своих брать, азиатов. Драться учили, ножи метать, стрелять. Дисциплина жесткая, подъем в шесть утра, отбой в десять - как в армии побывал. Да так и было. Через два года, когда я уже повзрослел, нас стали возить на турниры. Дрались постоянно, тех, кто покрепче оказывался, переводили в ударные отряды для корейской мафии.
   Треть ребят, что со мной в лагере была, покалечили или убили в первый год после этого - в Москве разборки дело обычное. Я тоже в отряде был, но мне повезло больше. Пули меня миновали, пару раз ребра ломали, но это ерунда.
   Пока мы воевали с такими же, только из других группировок, было еще ничего. Но потом все как-то поуспокоилось, границы определились, и началось самое худшее. Нам приходилось собирать дань, выбивать деньги из мелких предпринимателей - нормальных людей, которые жилы рвут, чтобы прокормить детей. Помню был один мужик - бывший десантник или что-то в этом роде. Наш босс решил отнять у него маленькую забегаловку в бойком месте, чтобы открыть там модный магазин. Я был среди тех, кого послали "убедить" мужика. Мне тоже пришлось бить. Видно было, он готов драться, но у него была жена и трое дочерей. Сначала стоял перед нами и спокойно убеждал. Потом после удара упал, почти не защищался, крутился только по земле, чтобы не отбили почки. На следующий день его магазин сгорел, одна из девочек погибла.
   Тогда я решил уходить - плюнуть на все и сбежать. Найдут, так найдут, значит, судьба такая. Но получилось по-другому. Ночи через три после пожара к нам в лагерь нагрянули с облавой менты. Что-то с ними наши боссы не поделили. Перестрелка была, многие погибли. Я убежал в лес, благо, все тропы знал назубок. Километров на десять к Москве подошел, а потом подумал - зачем мне туда? Свернул в сторону, в деревушке одной в заброшенном доме с месяц перекантовался. Денег не было, так я местную пацанву за еду приемам учил. А потом двинулся обратно на юг. Уже в Краснодаре от знакомых узнал, что к родне в станицу гость какой-то приехал. Оказалось - отец. Такая история...
   - А кто тебя трансом сделал? - спросил Торм. Они сидели в скверике у какого-то музея военной техники под открытым небом. На музей лил дождь, но под тентом, куда они загнали мотоциклы, было сухо.
   - Не знаю, - Ли почему-то смутился, - а зачем узнавать? Он ведь только питался. Как и я теперь.
   Торм пожал плечами:
   - Некоторые хотят отомстить, другие просто посмотреть в глаза. Если он убил тебя по неосторожности, это одно. А если это "дикий" изверг - другое.
   - А ты? Что ты сделал?
   - Это было давно и я так и не выяснил ничего... Я знаю мало о своем прошлом, даже сколько мне лет и то могу определить лишь приблизительно. Когда меня нашел мой наставник, я был едва жив. Впутался в какую-то передрягу после того, как меня "выпили". Я вижу, ты еще очень юн, только трансформировался, но меня уже сумел разглядеть. Так ведь?
   - Нет, - Ли качнул головой, - просто пожалел старика, которого собираются грабить. Только когда вплотную подъехал, увидел, как лихо ты управляешься.
   - Кто-то руководит тобой, у тебя есть наставник?
   - Нет, никого.
   Торм помолчал. Поведение мальчишки удивляло его. В нем заметна была какая-то двойственность. С одной стороны он бросился на помощь, значит, готов был рискнуть ради незнакомого человека. С другой никто не питал его линиями, а значит, он питался сам. Неужто не понял еще, чем это может закончиться для его доноров? Или Ли относится к тем, кто старается не задавать себе опасные вопросы, а предпочитает плыть по течению?
   - Я прошу тебя сейчас кое о чем, - сказал Торм, - когда будешь отвечать, помни, что я не судья и хочу лишь помочь тебе.
   - Да.
   - Ты когда-нибудь брал у людей много линий? Так, что им становилось плохо?
   Глаза Ли скользнули в сторону. Он кивнул.
   - Это было в самом начале, я тогда в первый раз увидел призрака. На улице было безлюдно, под деревом сидел старик, подавал семечки. Я подошел, взял пакетик. И тут почувствовал, как в мир лезет какая-то жуть. Что-то серое прямо за спиной у меня. Я обернулся, призрак вышел весь из какой-то точки за моей спиной и собирался нанести удар. Я понял, что именно так выглядит смерть, и удивился. Рядом был старик, лет под девяносто, но он почему-то хотел убить меня, а не его. Мне показалось это странным и несправедливым. А потом я понял, в чем причина - я был как бы совсем голым, одно тело и серые клубы тумана, медленно кружившиеся вокруг него. А старика окружал слабый щит из фиолетовых полос. Что-то мне подсказало, что я могу взять несколько полос, обвить вокруг себя и это отведет удар. Призрак был в полутора метрах, мог дотянуться до моего сердца, но почему-то медлил. Старик все спрашивал, что со мной - я повернулся к нему спиной и застыл как столб. А я пытался перетянуть его линии. Сначала не получалось, но тут туман вокруг меня начал вращаться, и стал чем-то вроде смерча, и энергия от старика перешла ко мне. А потом призрак скользнул мимо, не причинив вреда. Я двинулся по улице, едва переставляя ноги, опустился на соседнюю лавочку. А когда немного полегчало, увидел, что вокруг старика суетятся какие-то люди. Он умер, оказывается. Думаю, из-за меня.
   - Это был единственный раз?
   - Да. Потом я охотился, но таких слабых, как тот старик, не трогал. Жалко его, конечно, - в голосе Ли появились просительные нотки, - но ему все равно скоро умирать. А я - что я видел в жизни? Поле с луком да лагерь...
   "Ловушка, устроенная Лукавым из соединения двух божественных даров - свободы выбора и индивидуальности, - подумал Торм, - Всегда кажется, что уникален именно ты - а так оно и есть - и именно ты имеешь право выжить. Тех, кому удавалось пожертвовать собой ради других, так мало... А среди них еще меньше тех, кто делал это бескорыстно, не рассчитывая на посмертное воздаяние".
   - Сейчас ты уже способен отличать, кто стоит на опасной грани, и кого нельзя трогать? Ты можешь чувствовать, когда контакт следует прекратить? - продолжал расспрашивать Торм. Ему было ясно, что придется провести время с этим парнем. И, возможно, немалое.
   - Мне кажется, что я могу проследить весь процесс трансформации, - ответил Ли с оттенком неуверенности в голосе, - я видел, как исчезает кокон, и какие перед этим он проходит цветовые стадии. Мне кажется, я научился себя контролировать. Но не знаю, так ли это. Проверьте меня.
   ...Исчезновение защитного кокона представляет собой пугающее зрелище. Каждый проклятый видит это по-своему, но в целом картины схожи. Вокруг такого несчастного будто гаснет свет, переходя от ярко-голубых тонов абсолютного здоровья и благополучия к более темному, приглушенному спектру. Скорость, с которой струятся ручейки этого света, тоже постепенно замедляется. Он деградирует до разреженного, фиолетового или сиреневого тумана, или пропадает совсем. Такому человеку помочь обычными методами уже нельзя. Может, он все еще не замечает пугающей непрочности своего существования, но болезнь или несчастный случай уже расставили свои капканы. За его спиной чуть выше затылка появляется антрацитовое "слепое пятно" - будто кто-то вырвал кусок пространства из нашего мира и в него заглядывает запредельная чернота. Это установилась связь с блюстителем Кармы. Он пока еще не здесь, лишь следит, ожидая, когда истают последние остатки защиты - чтобы появиться и покончить со всем одним ударом. Впрочем, Торм был свидетелем случаев, когда такая агония длилась годами. Беды и болезни сыпались на человека со всех сторон. Но что-то мешало ему уйти окончательно. Тусклый свет линий судьбы горел и горел, защищая его от одного - от смерти. Случалось, что, спустя время жизнь таких людей все же налаживалась. "Пути Господни неисповедимы, - говорил Ясон, - мы думаем, что знаем больше других, потому что видим, как входят в людей несчастья и смерть. И чувствуем, что это - расплата. Но проследить кармические взаимосвязи не в силах. И потому так же слепы, как и все остальные".
   В гостиницу, где остановился Торм, они попали только с наступлением темноты. Дождь закончился, но хмурое небо так и не прояснилось, висело свинцовой плитой над головами, каждую минуту грозя раздавить землю. Но зато воздух освежал дыхание лучше любой жевательной резинки. Чистые деревья влажно шевелили зеленью своих крон, шлепали листами и роняли остатки дождя при каждом порыве ветра. Торм и Ли ехали медленно, стараясь уловить урчание других моторов, как только оно родится на самом краю восприятия. Движения на улицах почти не было, и мощные мотоциклетные "сердца" во влажном воздухе будут слышны издалека. Они не сомневались, что байкеры ищут их - в конце концов, серьезно пострадал лишь их главарь. Но, кажется, обошлось.
   Мотоциклы они поставили во внутренний двор, попросив портье предупредить, если кто-то заинтересуется их хозяевами. Накинули пару сотен за это. Дряблый портье с ухмылкой принял денежки, разглядывая Ли маслеными глазками. Ему было все ясно в отношениях "молодого китаезы" и "хрена на байке", но он не задавал вопросов.
   Единственное окно дешевого номера выходило на железные крыши старых двухэтажек. Истыканные антеннами, озаренные всполохами пробивавшегося сквозь тучи лунного света, они походили на древнее кладбище. Могилы без надгробий, давным-давно сровнявшиеся с землей. Причудливые кресты со множеством перекладин. Среди их пугающих силуэтов двигались тени - то ли призраки, вставшие из могил, то ли обычные коты.
   - Скажите, почему вы называете призрака "блюстителем Кармы"? - спросил Ли, до этого молча разглядывавший "кладбище".
   - Потому что это существо, которое следит за ее исполнением. Это палачи, приходящие, чтобы оборвать нашу жизнь. Насколько мы можем судить, они питаются излучением, которое человек выделяет во время умирания. Никто из других демонов не может его использовать - это своеобразная плата за услуги блюстителей. Хотя есть множество других бесов, духов, демонов, чья пища другие излучения. Пороки, которым мы подвержены, низменные мысли - все это вибрации, которые входят в ментальное тело человека. Настраивают его на определенный резонанс и заставляют излучать то, что им нужно. Похоть, жажда власти, эгоизм - в какую ни ткни мерзость, все это производится на "фабрике растления" с изнанки мира. Умение отрешиться от мыслей и желаний приводит к очищению. И когда ты достигаешь свободы от них, покой наполняет тебя.
   Ли неожиданно продекламировал, тихо и торжественно:

- Бесконечна великая сила дождя,

Но огонь сбережен был людьми для людей.

И когда будет Небо сходить сквозь тебя,

Ты его сбереги и озябших согрей...

   - Чьи это?
   - Не помню, какой-то китаец, кажется. А почему вы считаете, что блюститель убивает не просто потому, что ему хочется убить?
   - Он так и делает. Но только возможность ему предоставляется, лишь когда исчезает защитный кокон. Если душа решила, что это ее воплощение должно подойти к концу, она сама открывает тело для удара, прерывающего физическое существование.
   - Мой блюститель почему-то не ударил меня, хотя мог... - проговорил Ли.
   Он отошел от окна и уселся в расшатанное кресло с плохой обивкой.
   - Не знаю, почему это случилось, - сказал Торм.
   - Я тоже не знаю... Скажите, откуда известно, что наши беды и несчастья - расплата за грехи, что есть мир по ту сторону? Вы или ваши друзья лично убедились в этом? Если да, я хотел бы встретиться с ними - мне такие трансы не попадались.
   Торм отметил про себя - значит, кое с кем из собратьев Ли все-таки имел дело. Парень то ли угадал его мысли, то ли понял, что проговорился. Он объяснил:
   - Те, которых вы называете "дикими", приходили ко мне. У них своя теория мира, свои объяснения. Я не принял их, мне претит существование волка. Мне хотелось бы выслушать вас.
   - Трагедия проклятых в том, что их способность видеть по ту сторону обычного мира очень ограничена. Она дает им возможность выжить, но сам этот шанс - от Лукавого. Духовидцев, чьему внутреннему взору открыты миры Господни, среди нас нет. Единственный наш пророк жил в конце шестнадцатого века в Италии. Его звали Диего Санатоцци. Он не известен простым людям, ничего о нем не записано и в религиозных скрижалях. Он был монахом, который стал жертвой транса. Когда Диего Санатоцци узнал, что с ним произошло, он взял нож, вошел в реку и перерезал себе вены - он счел, что самоубийство менее тяжкий грех, чем жизнь за счет смерти других. Но кровь не вышла из вен монаха. Тогда он вонзил нож в грудь. Лезвие вошло по самую рукоять, но когда он вырвал его, рана затянулась безо всякого следа. Монах понял, что Господь не принимает его жертву. Но как же быть, ведь Всеблагий не мог благословить его на разбой и душегубство!? Значит, был третий путь, который следовало найти. Он удалился в леса, подальше от людей, чтобы в тишине молиться о ниспослании ему совета. Но ни видений, ни голосов внутри себя не услышал. Не прошло и месяца, как монах заметил, что его энергетический кокон почти исчез, а несчастья потихоньку сжимают его в свои смертоносные тиски. Кончилось тем, что крыша из жердей и соломы в хижине рухнула прямо ему на голову. Он понял, что место его не в глуши, и решил выйти к людям.
   С дрожью в сердце спускался он к первому селенью, попавшемуся на его пути. Он боялся греха, который мог сотворить. В селении тепло приняли странствующего монаха, предложили кров и пищу. Диего было тяжело - смерть стояла за его спиной, а вокруг была еда - люди, чьи жизни могли отдалить его конец. И тут Диего увидел, что одна из маленьких девочек, самая младшая, находится во власти недуга. Ее защитный кокон был изорван на уровне сердца и со стороны груди, и на спине. Сквозная рана, через которую вот-вот должно было прийти несчастье, ширилась на глазах. Ему показалось, что он видит черное пятно за ее спиной, и почувствовал, как в нее готовится войти смерть. Он взмолился Господу о спасении ребенка. Но чуда не произошло. Отчаяние охватило Диего, но тут он подумал: "Если Он дал мне возможность видеть, может, Он же дал мне и силы остановить?". Не переставая молиться, он прикоснулся к защитным коконам окружавших его людей. Искушение взять все было очень сильно, но молитва помогла ему понять, где нужно остановиться. А потом он отдал все, за исключением малости, больному ребенку. Вплел голубые нити в ее блеклую сеть Кармы и та засияла новым, возрожденным светом. Черное пятно за спиной затянулось - на время смерть убралась в свое ледяное логово.
   То, что произошло в том деревенском домишке, и было ответом. Диего прожил еще больше сотни лет, он лечил людей, отыскивал других проклятых, чтобы наставить их на путь истинный. Убеждал, что даже в обличии волка можно оставаться человеком. Он спас многих - кого-то от болезни, кого-то от самого себя.
   И все эти годы Диего не был уверен - прав ли он, так ли он понял Указание. Ведь если раньше в самых чистых и сильных молитвах он касался миров Горних, то теперь это ушло навсегда. Над ним будто воздвигли свинцовый полог, препятствующий взлету души. И как ни искал монах "философский камень", что превращает свинцовую темницу духа в золотые чертоги, это ему не удалось. Он умер в возрасте ста пятидесяти шести лет, считая, что Бог оставил его.
   И все же мы верим, что это не так. Мы не по своей воле оказались в темнице Сатаны. Мы можем пользоваться лишь теми инструментами, что дал нам враг рода человеческого. Но до тех пор, пока жива вера, она указывает нам путь. И только от нас зависит, что мы оставим после себя.
   Торм сделал паузу, немного устав от обилия произнесенных слов. Снова глянул за окно - луна выбралась из плена туч и измазала белой краской их рваные края. Мальчик сидел в кресле, не шевелясь и не издавая ни звука.
   - Я буду спать, - наконец сказал он, - может, утром все будет по-другому...
  
   Глава 17. Очередь Свана.
   Бац и любовь.
  
   Притча о человеке и его удаче
   Один человек купил дубленку за пятьсот баксов и шел домой, размышляя, как его встретит жена и как им теперь прожить до зарплаты. Ведь он переплатил лишние двести баксов и теперь денег у них почти не осталось. У своего дома он увидел кошелек. Странное дело, кошелек этот лежал, не шевелясь, и когда он протянул к нему руку, не попытался ускакать от него в кусты, где притаилась хихикающая ребятня. Был он красивым, из крокодиловой кожи, а в своем уютном брюшке хранил визитную карточку владельца и пятьсот баксов.
   Человеку хватило бы и двухсот, он мог бы позвонить по телефону, указанному в карточке, попросить вознаграждения и потом рассказывать своим детям о том, какой у них благородный папаша. Но кто и когда так делал? Нет, есть такие, конечно. Но с каждым годом их становится все меньше. А это пугает - вдруг природа избавляется от бессребреников и возвращать кошельки просто опасно?
   Так или иначе, но человек решил - раз кошелек дорогой, а в карточке указана должность - "генеральный директор фирмы такой-то", то без этих долларов он, наверное, как-нибудь до зарплаты протянет. В крайнем случае займет на работе, авось подчиненные не откажут.
   Человек не был язычником в прямом смысле слова, но все же решил - если не вознести почестей Фортуне, в другой раз она может и отвернуться. Озабоченно поглядывая под ноги - а вдруг полоса везения еще не кончилась - он дошел до небольшой забегаловки и пропустил первые пару рюмочек. Гордость от того, что это случилось именно с ним, переполняла человека. Он думал о том, что когда-нибудь расскажет своим сыновьям об этом случае, и они будут говорить: "Да ты, папка, везунчик!".
   ...Домой он вернулся без денег и без дубленки. Жена не поверила в рассказ о кошельке. Она решила, что он просто все пропил или потратил на девок. Она не хотела жить с таким человеком, собрала вещи и ушла к маме ("к маме" - это такое место, куда жены навсегда уходят из нашей жизни, когда приходит их время). Так что наутро человек был не только без денег и без дубленки, но и без жены.
   Такие истории хороши, лишь если вы делаете из них выводы. Из этой, к примеру, выводов можно сделать кучу. Например:
   Первый. Не стоит жадничать - бери от жизни ровно столько, сколько тебе нужно. Возможно, ты никогда не станешь богатым. Но если ты способен поступать так, значит, будешь счастлив и без богатства.
   Второй. Умей остановиться и не давай воли своим слабостям. Только тот, кто властен над собой, властен и над своей судьбой.
   Третий. Удача, это кусочек силы и возможностей, распорядиться которыми нужно еще суметь. А если не сумел, прежняя удача может обернуться бедой - жена-то от мужика ушла.
   Но самое главное - пути Бога неисповедимы. То, что кажется нам бедой, может оказаться благом. К примеру, наш человек в итоге полюбил другую женщину, и у них родилось сразу двое прекрасных мальчишек. Сыновья человека считали его баловнем удачи. Еще бы, ведь ему досталась лучшая из женщин в этом мире - их мама!
   Надо сказать, что и сам человек считал, что ему крупно повезло. Правда, почему-то никогда больше не поднимал кошельков на улице.
  
  
   Эту притчу нам рассказал Бац, когда мы отмечали в кафешке рядом с университетом свою удачу. Вообще-то то, что он хотел нам сказать, было гораздо короче и прозаичней - давайте не потратим всего, и не будем напиваться. Но когда он приступил к делу, внутри у него находилось уже как минимум полбутылки коньяка и столько же водки. А потому он так сильно "растекся мыслию по древу", что нам с трудом удалось собрать ее в кучу.
   - Так ты хочешь сказать, что если мы все пропьем, то нашему женатику Мею будет счастье? - я тоже был пьян, но способность рассуждать логически не утратил.
   Бац помотал головой, но как-то наискось, так, что не понятно было, согласен он или нет.
   - Я призываю к умеренности, - туманно изрек наш "проповедник" и выпил, не чокаясь.
   - Пойду попудрю носик, - заявила Лена. Она была хорошенькой брюнеткой, пухленькой, с красивыми зелеными глазами, подкрашенными так, что создавался эффект легкой раскосости. Ее наши разговоры, должно быть, уже достали.
   - И я попудрю, - Боб поднялся вместе с ней.
   - Только будем делать это в разных местах, - предупредила Лена.
   Боб неуверенно посмотрел на нее, будто соображая, в каком месте, кроме носа, ему стоило бы попудриться.
   - В смысле, туалеты не перепутай, - уточнила одна Лена и плавно двинулась по проходу.
   Катя и Агнесса - дали же имечко! - разглядывали нас сквозь бокалы. Вообще-то после третьей бутылки на четверых приглашать дам за столик, это лишняя трата времени и денег. Если они не шалавы, сбегут при первой возможности. Но кто же устоит от соблазна? Кроме Баца из нас не устоял никто, так что теперь он сидел "бобылем", пока мы обхаживали своих новых знакомых. Да, чуть не забыл! Если вам интересно, сколько было денег в том кошельке, вот отчет: восемьсот пятьдесят три доллара, и три тысячи рублей. Кроме того, банковская карточка, которую мы тут же выкинули - нам было вполне достаточно денег, да к тому же Ашот уже наверняка заблокировал счет.
   Если честно, я бы с удовольствием вернул остаток суммы ограбленному, но не представлял, как. Это меня немного огорчало, хотя возможность "недобора" или "перебора" изначально входила в число рисков нашего предприятия. Мею с Бацем тоже было как-то не по себе. Один Вовка аж подпрыгивал от удовольствия - не думал, что в этом тихом очкарике живет душа американского гангстера. В итоге мы решили все лишнее пропить - так сказать, сжечь дотла в горнилах самих себя.
   Я подбивал клинья к Кате: у нее было явное преимущество перед подругами, с ней хотелось встретиться больше чем один раз. Пошляки о таких девушках говорят, что она "с изюминкой". У меня первая мысль при виде ее была: "Что эта дюймовочка делает в такой забегаловке?". За весь вечер она выпила, наверное, бокал шампанского, а сколько съела, я как-то даже и не понял. К нам ее уговорили перейти подруги, хотя когда я предложил разрушить своим присутствием мужское однообразие нашей компании, то, прежде всего, имел ввиду ее, а не их.
   Девушки отмечали сдачу госэкзамена - они заканчивали факультет романо-германской филологии. И собирались "развеять" Катю - у нее были какие-то проблемы. Бац поинтересовался, какие, но она отшутилась: мол, я здесь как раз, чтобы забыть о них. Так что извините.
   Агнесса, которую Мей все время норовил назвать Ангелиной, выпила основательно и уже начинала откликаться на новое имя. У них с Меем все было хорошо до тех пор, пока он не вспомнил о жене и детях. После чего "рукоположения" на талию Агочки прекратились, и вскоре она перекочевала поближе ко мне. На нашем столе, впрочем, как и за ним, блюда, напитки и люди уже не раз поменялись местами, что свидетельствовало о том, что вечеринка удалась.
   Мешала только музыка - трезвый и оттого очень грустный тапер пел что-то из разряда "тюремные романтические". Голос у него был не просто простуженный, он хрипел так, будто несколько лет просидел на холодном полу у параши и романтики этой хлебнул по полной.
   - Мальчики, пойдемте отсюда, - Лена с Бобом выросли за моей спиной. Вид у них был довольный, лица раскраснелись. У Вовки на щеке остался смазанный след губной помады.
   Я гостеприимно предложил собственный дом. Дамы нам доверяли - еще бы, мы ведь представились им компанией литераторов, отмечающих первую творческую удачу Мея - и согласились сразу. Все, кроме Кати. Ехать в пригород она отказалась. Подруги попытались было ее уговорить, но потом как будто вспомнили что-то и мигом сникли.
   - Вы езжайте, - Катя встала, - мне все равно уже домой пора, дела завтра.
   - Сперва тебя завезем, а потом к Свану поедем, - предложил Мей.
   - Да нет, что вы. Я пешком.
   Честно говоря, мне жуть как хотелось проводить Катю. Но поздно - обязанности хозяина не позволяли.
   - Я тебя домой отведу, - Бац поднялся, неловко задев при этом стол, так что тарелки и бокалы жалобно затренькали.
   Бац смутился своей неуклюжести, покраснел. Но Катя тут же сказала:
   - Давай.
   Я немного разозлился, что мой друг обошел меня. Впрочем, от судьбы не уйдешь. Пять лет назад Мей, к примеру, подбивал клинья под девчонку, которая потом стала моей женой. Теперь у них с Ленкой подрастает смешной карапуз, а я два месяца "ходил к психоаналитику" после развода с Аней. "Ходил к психоаналитику" в кавычках, потому что психоаналитиками моими были два ящика водки, которые я выпил за это время. От тоски по ушедшей жене я в итоге избавился, от обиды и злости - нет. Но, слава Богу, в руки себя взять удалось, иначе не видать бы мне ни новой работы, ни машины - ничего. Спал бы на помойках и больше, чем умереть, желал бы только одного - выпить. Спасибо отечественной медицине, пришлось потерпеть годик "сухой" жизни после укольчика в вену, зато потом на алкоголь я смог смотреть с позиции более сильного. А Бацу я желаю только удачи.
   Катя уже натянула свое пальто с пушистым воротником - гардероб в кафе заменяла стойка с вешалками у входа - и теперь прощалась с девчонками. Бац наклонился ко мне:
   - Я потом подъеду, чуть позже.
   - Не потеряйся...
   - Угу.
   Они пошли к выходу, а я повернулся к Агнессе:
   - Скажите, девушка, а это не про вас прекрасный детский писатель, чьего имени я не помню, написал строки: "Жила была принцесса по имени..."
   Я осекся, похолодев. Периферическое зрение у меня развито отлично - на последнем приеме у окулиста, когда мне определяли поля зрения, красную точку сбоку я замечал, едва она оказывалась напротив моего уха. И вот сейчас, глядя в карие, слегка бесстыжие от алкоголя глаза девушки-Агочки, я увидел серое пятно, которое возникло рядом с перевитым толстыми и тонкими голубыми нитями громадиной Бацем.
   - ...серое...
   - Что? - в глазах Агнессы мелькнуло недоумение.
   Дверь неожиданно открылась - в кафе вошли трое парней - и Бац с Катей отступили в сторону. Этих нескольких секунд замешательства мне хватило, чтобы все рассмотреть. Это был не призрак. Серой была сама Катя. Я видел одновременно и ее, как обычную, симпатичную девочку, и еще один слой - здесь она походила на медленно вращающийся смерч, низкий, густой, непроглядный. Полностью окутывавший ее фигуру и тонкими короткими протуберанцами шаривший в пространстве вокруг.
   Меня охватила жуть, но я продолжал смотреть. И заметил кое-что еще. Катя с Бацем, давая дорогу вошедшим, прижались друг к другу. А когда их силуэты разделились, одна из тоненьких голубых ниточек, обвивавшая моего друга, оказалась прилепленной к протуберанцу смерча. И тот стал наматывать ее на себя - плавно, будто скручивая нить с мертвого, отваренного и вымоченного в едком растворе кокона тутового шелкопряда. Раз, два, три - серое покрывалось редким светящимся узором.
   Катя шагнула за порог и следом за ней, будто большой светящийся сенбернар на светящемся поводке вышел Бац. Я лихорадочно размышлял, что делать.
   - Ты... заметил? - я обернулся к Мею, но мой друг ответил непонимающим взглядом.
   - Мне надо выйти, - я поднялся под прицелом удивленных глаз Агнессы, - сказать Бацу кое-что. Я сейчас.
   Они были уже на улице, когда я догнал их. Воздух оказался холодным, сырым, меня сразу пробрало до костей. Тротуары прихватило ледком, опасной для пешеходов коркой, будто политой растительным маслом. Они шли медленно, осторожно переставляя ноги, кажется, молчали. Бац придерживал Катю за локоть, чтобы она не упала. Девушка прижалась к его руке, сзади это выглядело, будто прогуливается парочка пожилых супругов, сто лет влюбленных друг в друга. При прямом взгляде на них и серый смерч и аура Баца смазывались. Оставался лишь смутный намек на цветовое присутствие и неприятное ощущение в точке чуть ниже пупка - чувство тревоги.
   - Бац... Игорек!
   Мой друг обернулся. Несмотря на сырость, короткий кожаный тулуп на нем был расстегнут, овечий мех торчал наружу. То ли снова занялся закаливанием, то ли форсит перед девчонкой.
   - Извините, Катя, можно его на пару минут. Честное слово, ни секундой больше.
   - А так сказать не можешь? - в глазах Баца было неодобрение.
   Я умоляюще сложил руки "домиком". Игорь глянул на спутницу, та пожала плечами.
   - Ну? - он подошел ко мне, большой и надежный. Такой большой и надежный, что его, пожалуй, надолго хватит смерчу, и сейчас тянущему голубые нити. Я не знал, как начать, и потому неожиданно для себя, как заботливая девчонка или мамочка-наседка поправил шарф на шее у друга. Он посмотрел на меня, как на дебила, но промолчал.
   - Ты... аккуратней там. С Катей.
   - В каком смысле?
   - Ну... - слова давались мне с большим трудом, - может, не следовало тебе говорить, может, это мои галлюцинации - не знаю. Мей, вот, ничего не заметил... Может, и нет ничего...
   - Да говори ты! - Его голос чуть не сорвался в крик. Я посмотрел в лицо Игорю - оно побледнело, а глаза, наоборот, из темно-зеленых стали черными, расширившиеся зрачки двигались частыми скачками, перепрыгивая с одной точки на моем лице на другую. Так бывает, когда человек сильно напуган.
   - Вокруг нее смерч, серый такой... Я его боковым зрением различил, когда вы у двери стояли. По цвету - один в один та тварь, что в коридоре парня ударила. У него ведь эпилепсию потом нашли, помнишь... И эта штука с тебя сетку сматывает.
   - Какую сетку?
   - Синяя, как неоновые трубки, только не такая яркая, в несколько слоев. В каждом нити разные: толщина, там, оттенки цвета другие - я не разобрался еще. Чувствую только, что это вроде как защита твоя...
   Я замолчал. Лицо у Баца искривилось, стало каким-то разочарованным, что ли... Я сначала не понял, что означает это выражение. Потом дошло.
   - Я знаю, что Катя тебе понравилась, Иван, - он сказал это "голосом Буратино" - лишенным интонаций и треснувшим, будто старая, высохшая колода, - но зачем ты так...
   - Бац! Я не вру!
   - Игорь! - Катя позвала не то, чтобы нетерпеливо, но как бы напоминая о том, что она существует и, между прочим, он сам вызвался ее провожать.
   Игорь поднял глаза в небо. Снег, успевший начаться в ту короткую минуту, что занял у нас разговор, таял на его широких щеках и пухлых губах. Бац зябко, будто только теперь осознав, что на улице стоит промозглый холод, сунул руки в карманы. Я смотрел в его лицо и видел, как он пытается стереть исказившую его гримасу. Нет, то была не разочарование и не обида - скорее боль. Неужели эта девчонка, с которой он знаком всего пару часов, так ему дорога? Бац сминал непонятную мне скорбь, загонял внутрь, под кожу, под мышцы, распрямляя их, делая спокойными и расслабленными. Будто мощные руки - воля и выдержка - месили тесто.
   - Звезд не видно, - наконец спокойным голосом проговорил он, - Говорят, что в Лос-Анджелесе люди никогда не видят звезд. Из-за освещения. Там его слишком много.
   - Там тучи, Игорь, - я сказал это просто, чтобы сказать, - я не хотел отбивать у тебя твою Катю. Да она пока и не твоя... Просто будь осторожен, прошу.
   - Я не знаю, может и тучи. Может, ты и не хотел у меня ее отбивать. Может, она не моя. А может, все и не так. Я не знаю, что ты там видел, мне все равно. Я просто иду провожать девчонку и не хочу, чтобы кто-то лез ко мне со своими предупреждениями. Мне плевать. Пока.
   Он повернулся и пошел к ней. Мое лицо жгло - то ли от ветра, то ли от прилившей к нему крови.
   - Ну и катись к черту, болван... - я сказал это шепотом, но все же сказал. И не оглядываясь пошел в кафе.
   Ко мне мы все таки поехали - хотя сам я уже не хотел продолжать веселье. Мне было стыдно за эти последние слова, которые друг не услышал. И я надеялся, что он придет, как обещал. Проводит свою принцессу и придет. Но Бац так и не появился.
   - Ситуевина... - задумчиво резюмировал Мей, когда я рассказал ему о случившемся. Он был к тому времени уже основательно датым, но тут же протрезвел как минимум наполовину. - Видать, Игорек крепко втрескался. Ничего, не нервничай - отойдет немного, и мир будет восстановлен. Но то, что он нам не поверил - это ясно.
   Мы сидели в моем заднем дворе на перилах крыльца. Они у меня из лиственницы, им лет двадцать, еще отец делал перед самой своей смертью, черные уже все, но крепкие. Не то, что Мея - Баца выдерживают и не скрипнут. Я после смерти мамы многое в доме выбросил, поменял, стены все до кирпича ободрал и заново отделал, окна заказал из металлопластика. А перила эти не тронул. Там на второй колонне справа от двери ножиком перочинным вырезано: "Люблю вас. Не грусти. Я рядом". Надпись сделана на внутренней стороне лиственного бревнышка, я долго не знал о ее существовании. А как-то после смерти мамы напился от горя, от обиды, что один остался, и нет у меня никого больше в целом мире. Уселся на порог рядом с дверью, обнял столб этот и рыдал, наверное, целый час. Вот тогда пальцами слова эти и нащупал. Увидеть их никак нельзя - столбики толстые, стоят так близко друг к другу, что меж ними не заглянуть. "Прочитал" я наощупь. Знала ли мама об этих словах? Думаю, да - границы букв гладкие, почти стерты, будто кто-то, как я, часто к ним прикасался. Те долгих шестнадцать лет, что она ждала встречи с ним. Ждала, пока я вырасту, встану на ноги. Воспитывала, давала образование, смотрела, как я мужаю, плакала долгими ночами, пока я гулял с девчонками, боялась всего на свете, что может со мной произойти, но не выговаривала мне за поздние возвращения. Я как-то спросил, почему, она ответила: "Мои страхи, это мои страхи. Как могу, борюсь с ними. Это же эгоизм - заставлять тебя делать что-то, потому что так будет легче мне". Это было весной, я учился на втором курсе. Летом не поехал на море к бабушке - пошел грузчиком на рынок, чтобы провести в наш дом телефон. И с тех пор, если не мог позвонить домой и предупредить - отменял все и спешил к матери.
   Мама умерла в несколько дней - сначала отказали почки, а потом сердце. Врачи оказались бессильны. Бывают случаи, когда человека держит на земле долг. А когда он исполнен, конец наступает быстро.
   Кажется, уходя, мама была счастлива. "Люблю вас. Не грусти. Я рядом". Когда я нашел эту надпись, то понял это...
   - Если у Игоря все всерьез, я боюсь за него, - я очнулся от раздумий, чтобы сказать это.
   Мей пожал плечами.
   - А ты уверен, что видел правильно? А меня ты видел? Может, мы выглядим так же, как та девчонка.
   Я вспомнил, как мы удирали от призрака в общаговском коридоре, и как Мей показался мне серым размытым пятном, почти скрытым за сияющим голубым щитом - Бацем. Может, он прав? Я повернул голову и постарался увидеть своего друга тем самым боковым зрением. Ничего не получилось.
   - Не получается.
   - У меня тоже, - Колян немного погримасничал, пытаясь повторить мою попытку, - я вообще сбоку ни черта не могу разглядеть. Наверное, это как с третьим глазом - поначалу он открывается совсем чуть-чуть и ненадолго, а потом - все чаще и чаще. Может, и у нас так будет?
   - Если доживем...
   Мы помолчали - что тут скажешь? А потом пошли за пивом. Времени, конечно, было уже много. Но нет такого угла в России, где нельзя купить пару пива в любой час ночи или дня. Ну, если, конечно, в этом углу живет хотя бы один мужик.
  
   Глава 18. Очередь Боба.
   Не пинайте саксофониста...
  
   Я вышел на свет Божий только к обеду - хорошо, что сегодня никаких пар в расписании у меня не стояло, и можно было спокойно выспаться. Морозец с утра прихватил лужи, на мертвых клумбах сквозь окурки и желтые пучки погибших цветов блестели, как лакированные, комья грязи. Солнечные блики играли в пятнашки на их поверхности. За ночь в углы зданий и бордюров намело холмики сухой белой крошки - слабое напоминание о том, что на дворе стоит зима. В этом году она выдалась теплой, температура и в январе болталась где-то между -3 и +3 по Цельсию. Но хоть дожди шли редко - и на том спасибо.
   Я собирался идти за пивом: после двух дней пьянки дома у Ивана у меня в кармане оставалось рублей пятьсот, и часть этой суммы необходимо было срочно перевести в жидкую валюту.
   Я миновал общаговскую вахту, спросив, не возвращался ли Бац. С тех пор, как они с той девушкой вместе вышли из кафе, известий о нем не было. Вахтерша сочувственно покачала головой.
   - А может, он у девушки какой? - участливо поинтересовалась она.
   - Того и боимся... - пробормотал я под нос.
   Русские говорят, в ногах правды нет. Раньше я всегда удивлялся - а что, в заднице есть? Но сейчас понял - это именно так. Едва я прошел пару метров по обледенелому асфальту, как голова закружилось, и пришлось присесть на лавочку.
   Кстати, в этой стране я сделал своего рода открытие. По представлениям индийцев жизнь на Земле развивается, поочередно минуя четыре эпохи: Сатьяюга, Двапараюга, Третаюга, Калиюга. Последняя - эра смерти, время кровавой богини Кали. Но у русских есть эра похуже - Похмелюга. Слава Богу, она короткая и ее несложно перевести в банальный запой. Сейчас посижу немного и пойду переводить.
   Рядом на лавке сидел мой знакомый еще по прошлому приезду - марокканец Басам, оливковокожий красавчик, любимец женщин и известный второгодник, уже дважды уходивший в академический отпуск. Басам был одет по сезону: в толстый кожаный тулуп мехом внутрь, в огромную ушанку, подвязанную шерстяным шарфом, в брюки, под которыми легко угадывались несколько слоев трико и теплых подштанников. Костюм полярника дополняли сапоги, сильно смахивавшие на унты - где он их раздобыл в этих южных широтах?! И рукавицы толстые, как у космонавтов. Из-под отстегнутого козырька ушанки марокканец подозрительно следил за кружащейся в воздухе ледяной пылью.
   - Привет, - сказал я.
   - Одеваться надо - это вам не Африка... - в ответ пробормотал Басам, делая сильные ударения в словах, и вытер нос свиной кожей перчатки. - Один марокканец вот так не оделся, простыл и умер.
   - Где? У нас в университете?
   - Нет. Вообще умер. В принципе.
   Я покивал - еще бы, как не простыть при двух градусах ниже нуля принципиальному марокканцу!
   - Вова, - Басам критически осмотрел мою синтипоновую куртку, шапку-"пидорку" и кроссовки, - твоя мама не зарадуется, если ты домой вернешься и там сдохнешь.
   - Из-за простуд? Или в принципе? - Поинтересовался я.
   - Зря шутишь, один знакомый марокканец...
   - Тот же?..
   - Нет, другой. Он так же шутил, а потом пожил с русскими и заболел нехорошей болезнью. До сих пор лечится.
   На это мне ответить было нечего. Басам помолчал еще немного, а потом подытожил:
   - Сдохнуть можно в это общежитие.
   - Не в это, - поправил я, - в этом.
   - Да в любом их общежитие сдохнуть можно! Один парень вон подраться хотел, а потом упал и сдох. Правда, он русский.
   - Как сдох? У него же припадок был, его в больницу увезли, - я догадался, что Басам говорит о том задире, который едва не начистил морду Бацу.
   - Не знаю, - Басам сделался совсем мрачным, - может, в больнице и сдох. Кто его разберет.
   - Ладно, - я встал, задницу через тонкие джинсы и впрямь подмораживало, - пойду за пивом. А то один американец напился с русскими, а утром не пошел за пивом и сдох.
   Басам понимающе покачал головой и поцокал языком:
   - А потом пошел и снова ожил. Я его знаю. Его Бобом зовут. Хороший парень.
   Мы рассмеялись.
   Но дойти до ларька в углу маленького крытого рыночка, что располагался сразу за территорией университета, и днем и ночью снабжая его население не очень качественными смесями из спирта и воды, мне не удалось. На площадку перед общагой въехал белый "Нисан". Он остановился впритык к лавке, нам даже пришлось на шаг отступить от нее. Сквозь тонированное лобовое стекло я различил знакомый силуэт - это была Люда. Кажется, она плакала. Водительская дверца выпустила на волю и еще одного знакомого персонажа. Челюсти у нового парня моей возлюбленной были сжаты так плотно, что это походило на прикус пираньи. Небольшие глаза глубоко ввалились и смотрел на меня как-то странно, вскользь.
   - Привет... - я не успел договорить, этот гад оказался рядом и врезал мне с разворота кулаком в лицо.
   К тупой головной боли прибавилась острая - рот наполнился кровью и чем-то, походим на песок, наверное, рассыпался зуб. Язык мигом онемел, кажется, я откусил от него порядочный кусок. Ноги у меня подкосились, я упал на колени и выплюнул кровавую смесь на ботинки этого козла.
   - Эй, зачем ты делаешь! - Басам закрыл меня своим не очень внушительным телом.
   - Вали отсюда, черный, - прошипел мой мучитель, - не то сам выхватишь.
   К моему удивлению, марокканец тут же сделал шаг в сторону. Не ожидал от него такой трусости.
   Я потряс головой, пытаясь выгнать из нее замерший на высокой ноте звон и фейерверк из огненных шариков.
   - Какого хрена... - эти слова дались мне с трудом, но других по-русски я не припомнил.
   - Не умеешь дела делать - не делай, с-сука, - он схватил меня под мышки, легко вскинул вверх, толкнул спиной к лавке. И прежде чем я на нее свалился, по-каратистски заехал ногой в живот. Там, кажется, что-то лопнуло - больно было до невозможности. Вдобавок я упал на мерзлые деревяшки, отбив себе копчик. Он подошел ближе, намереваясь продолжить. Это было ошибкой: трусливый Басам, оказавшись за спиной, прыгнул сзади, уперся коленом в спину, а шею парню перехватил рукой и резко потянул на себя. Ухажер Люды захрипел, опустился на колени, схватил руки Бассама, пытаясь разжать замок из его ладоней, но тот держал крепко.
   - Вова! Давай, по яйцу бей - я так не долго продержу! - крикнул мне марокканский рыцарь.
   Я поднялся на ноги, и с удовольствием последовал его совету. Плененный боров заметался, стремясь вырваться, но это у него не вышло. В моем ударе сконцентрировалась, должно быть, вся злость - за боль, за хрустевшие на зубах крошки эмали, за Люду, за то, как они целовались у калитки.
   Гад выпучил глаза и прекратил сопротивление. Второй раз я врезал ему поддых. Я знаю, что хороший удар в солнечное сплетение способен убить. Поэтому лупил не в полную силу, но достаточно для того, чтобы его проучить.
   Наша потасовка заняла секунд десять. Первую ее часть - когда били меня, Людка сидела в машине. Но едва настала моя очередь торжествовать победу, она выскочила из "Ниссана" и повисла на мне, так что третьего удара не последовало.
   - Не трожь его, Вова. Хватит!! - последнее слово она выкрикнула прямо мне в лицо, обдав его запахом мятной карамели. Неужели когда-то он мне нравился? Я отступил на шаг, тяжело дыша.
   Бассам разжал руки, и наш противник тяжело сполз на землю.
   - Саша, Сашенька, милый, ты... как? - женщина, ради которой я преодолел тысячи миль, рисковал жизнью, склонилась над этим жирноватым и, по-моему, довольно уродливым типом и гладила его по лицу дрожащими пальцами. Удивительно, но я не испытывал ревности. Мне лишь стало противно и... немного жалко этого избитого Сашеньку, собиравшего смятые чресла с мерзлого асфальта.
   - Он первый начал... - по-мальчишески пробубнил я. Парень уже начал подниматься, но, похоже, рваться в драку больше не собирался. К тому же на крыльцо общаги вышли несколько арабов, друзей Бассама - мароканец тут же завел с ними пересыпанную жестами беседу. При таком численном превосходстве лезть на рожон значило быть униженным еще больше.
   - Ко мне вчера пришли двое, - не глядя, бросила Люда, усаживая Сашу на капот, - Один толстый, зовут Ашот. Кто-то что-то взял у него. Этот кто-то, когда они боролись, выронил бумажку с моим именем и номером телефона. По описанию я решила, что это - ты.
   - Ты сказал им, что это я? - язык мой вел себя, как враг мой - распух, цеплялся за зубы, причиняя боль, и совершенно не слушался.
   - Я была одна дома. Они сказали, что из телефонной кампании, я открыла, они ворвались, связали руки, угрожали...
   - Они не?.. - мне стало совсем дурно. Неужели ее изнасиловали?!
   - Нет, ничего со мной не произошло, - Люда поняла, о чем я подумал. - Я не знаю, какие у вас дела, Боб, но я никогда не была так напугана. Спасибо тебе.
   Меня будто оглушили. В душе быстро рос огромный, перекрывающий дыхательные пути, пузырь страха: к стыду моему, не за нее, а за себя. И прямо раздирало малодушное желание спросить, сдала ли она меня. Я с трудом сдержался.
   - Я не хотел тебя подставлять, не знаю, как они... - я осекся, вспомнив, что тот кроссовок, который содрал с моей ноги Ашотик, был с секретом. В подкладку изнутри перед отъездом из России я вшил "счастливый" доллар - чтобы он привел меня обратно. Первый, заработанный мною, мой талисман, на котором в ореоле легкомысленных сердечек я записал ее имя и телефон. Я забыл о его существовании. А после нашей с Ашотом битвы подкладка ведь оказалась надорванной...
   - Они собирались вернуться? - я отвлекся от своих мыслей.
   - Я обещала, что если узнаю, где ты - позвоню. Скажи спасибо, адреса твоего тогда не знала, только то, что ты уже приехал. Ты ведь сказал мне по телефону многое, но не то, где остановился.
   Отдышавшийся Саша наконец выпрямился. Люда придерживала его.
   - Если к ней еще раз кто-то явится, я тебя урою, - он картинно, как герой вестерна, ткнул в меня пальцем. Палец был белый, холеный и на героическую конечность не походил.
   - У тебя сутки, чтобы скрыться, потом мы им позвоним, - продолжил он.
   - Мне жаль, - мне действительно было жаль. Всего - и этой дурацкой поездки, и того, что теперь придется уносить ноги, и своей распухшей морды. - Если хочешь, двинь меня еще раз. Сопротивляться не буду.
   Мой противник криво усмехнулся и чуть подался вперед, будто соблазнившись предложением. Но тут же остановился:
   - Если захочу, сделаю это без твоего согласия. Понял?!
   Они сели в машину и укатили.
   Басам поцокал языком и покачал головой:
   - Проблемы, Вова?
   Я кивнул.
   - Ничего, все в жизни проходит. Вместе с жизнью. Это один умный марокканец сказал, ты его не знаешь.
   Я постарался улыбнуться и вообще держать голову повыше. В этих словах действительно есть доля правды. Правда, Басам кое-чего не договорил. Тот марокканец, наверное, уже умер - ведь, похоже, это происходит почти со всеми знакомыми Бассаму марокканцами.
   Под сочувствующими взглядами арабов я покинул гавань общежитского дворика и взял курс на "путеводный маяк" - пивной ларек на углу рынка. В голове вертелись планы от упаднических до самых героических - наплевать на все и никуда не ехать! В конце концов, не в милицию же Ашот пойдет - доказательств-то у него нет. Хотя... вот дурак! На том долларе моих отпечатков куча, если они, конечно, не залапали его "по самое не хочу"...
   Впрочем, идти Ашоту никуда не надо. Найдет меня скоро - ведь Люда же догадалась, где искать, и поставит на счетчик. У них это первое дело.
   Я ткнулся носом в телогрейку на спине здоровенного мужика, стоявшего в очереди за пивом. От спины воняло потом и еще чем-то неприятным - придется потом нос помыть. Мужик был вторым, а потому уже через пару минут я приник губами к холодному, чуть разбавленному хмельному напитку. Блаженство ухнуло в низ живота ледяной волной, утихомиривая поселившуюся там тупую боль от удара, и вернуло жизни пастельные оттенки. Хор-рошо! Есть зерна истины в исконно русских увеселеньях! И зло можно воплотить во благо, и похмелье - в наслаждение. Сейчас возьму еще одну, и на свежую голову подумаю, как быстрее отсюда свалить...
   Стоп! Мысль, пришедшая ко мне, разом испортила все удовольствие. А не получится ли так, что я уеду, а Ашот и его друзья (судя по словам Люды, он был не один) возьмутся за Мея, Свана и Баца? Последний глоток я выплюнул обратно в кружку, поставил ее на стол и почти бегом бросился на вахту в общагу. В затылок мне смотрели укоризненные глаза потрепанных жизнью, не чистых и давно не трезвых завсегдатаев пивной точки: уж если решил не допивать, так зачем плеваться? Ни себе, как говорится, ни людям...
  
   Глава 19. Торм.
   - Йо-ху! - Ли выжал газ на "Урале" до конца, оставляя Торма далеко позади. Движок у него был, что надо. Они двигались по дороге к Ростову, преодолевая в среднем 40-50 километров в час. Большего не позволяла дорога, местами она была еще ничего, но по большей части вся покрыта ямами и выбоинами в асфальте. Сейчас они как раз пересекали редкий участок, где покрытие недавно сменили, и Ли не удержался от желания проехаться с ветерком.
   Утро уже почти наступило. Они выехали пораньше, как только стало достаточно светло. Хотелось к вечеру уже прибыть в Ростов, чтобы избежать еще одной небезопасной ночевки в пути. Солнце неслышно подкралось к плоской степи с выжженными ковылями, чтобы вот-вот неожиданно выскочить из-за края горизонта. Серая блеклая равнина сначала пожелтела, а потом начала окрашиваться в рассветные тона - еще совсем чуть-чуть, будто на ведро сильно разведенной темперы добавили всего каплю розового, но уже различимо для глаза.
   Одежду Торма полоскал теплый ветер, забирался за пазуху, шевелил волосы на груди и в подмышках. Голову он перевязал найденной в поклаже байкера красной банданой - чтобы буйная с проседью темно-каштановая шевелюра не лезла в глаза.
   Они ехали уже третий день, успев пересечь Саратовскую губернию и почти всю Ростовскую. Ночевали в придорожных гостиницах-крепостях, здесь же покупали продукты. Во время остановок Торм обучал Ли искусству контроля при кормлении. У того получалось неплохо, к сегодняшнему утру он почти не превысил норму, которую установил для него Торм. Каждый раз, когда парень сматывал с него нити, он задавал им разную степень интенсивности, движения, световой насыщенности. Это было сродни занятиям на тренажерах. Конечно, полевое испытание - куда серьезней, но Торм был доволен юношей. Прежняя практика медитации, школа бойцов, а может, и просто восточные корни парня давали надежду, что тот пройдет срок обучения очень быстро. Последнее было важно, ведь Торм не знал, что ждало его впереди. Он чувствовал только, что ЭТО приближается.
   Ли не был его учеником. Лишь случайным молодым проклятым, с которым переплелась его судьба - если что-то в этом мире происходит случайно. Но коль скоро Торм принял ответственность, он обязан был сделать все, чтобы уберечь молодую душу от срыва. А такой, как ему казалось, вполне возможен. Ли говорил, что не желает причинять зло простым людям. И это было правдой. Но Торм чувствовал, что когда парня припирают к стенке, он может запаниковать. Страх был постоянным спутником юноши, Торм видел его - паразита, притаившегося на самом дне души. И готового при первой возможности высунуть из своего логова белесую слепую голову. А в жизни транса балансировать на грани приходится часто, и с таким "сожителем" нужно распрощаться.
   Было и еще кое-что, что тревожило Торма. Несмотря на отрицание образа жизни "диких", Ли привлекали их теории. Сообщество, построенное на паразитизме, всегда ищет себе оправдание. Постулат ли это о превосходстве класса или нации над другими - сама идея об исключительности присутствует обязательно. "Дикие", как знал Торм, почитали себя вершиной эволюции, верхней ступенькой пищевой пирамиды, наиболее развитыми из человеческих существ. Но и внутри собственного вида они стремились к разделению. И во многом положение среди себе подобных у них определял "принцип первородства".
   Когда-то ("дикие" склонялись к мысли, что произошло это в период рассвета Инквизиции) самый первый вампир положил начало их роду. Кто он был и откуда пришел, неизвестно. Но вот какую жизнь он вел - можно предположить. Тот человек был вынужден много путешествовать, скрываясь от карающей длани Церкви, и имел власть над женщинами. Скорее всего, у него было потомство: в Европе ли, в Азии ли, в России ли, но где-то гены Первого бродили до сих пор. В прошлые века никто не претендовал на звание потомков пра-паразита. Но в середине двадцатого века один не добитый Советской Армией фашист обратил внимание на редкость среди трансов тех, кто трансформировался без посторонней помощи. Эти люди обычно обладали не только большей живучестью, но и способностями, превосходившими обычные. Следующий шаг в рассуждениях был логичен: возможно, они и есть потомки пра-паразита. У этой идеи была одна неприятная сторона - проверить наличие гена можно было, только оставив трансформирующегося без подпитки, а за редким исключением это означало смерть.
   Жертву выбирали не просто так. Обычно это был человек с очень плотным, ярким коконом. За такими следили и брали на особый учет. Или использовали для аккуратного питания, или, если вдруг подмечалось нечто необычное, брали в оборот. У тех, кто мог носить ген паразита, порой проявлялись спонтанные способности к разматыванию чужих энергетических линий. Обычно это происходило в моменты стресса или острой опасности, которые специально устраивались для кандидата.
   Впрочем, в последние годы "дикари" поприжали хвосты. "Шавок", как презрительно называли они тех, кто отказался от разбоя, становилось все больше, они стремились уберечь новообращенных, привлечь их в свои ряды. И если удавалось не упустить время после обращения, удача была на их стороне.
   В 2021-м году состоялся общий сбор наставников Евразии. Были разработаны правила отношений с людьми-донорами, за соблюдением которых полагалось следить специальным представителям в каждом крупном населенном пункте. "Волков" объявили вне закона. За умышленный отказ от соблюдения правил безопасности питания полагалась смерть.
   Позже к договору присоединилась Америка и страны Африки. Австралии, часть которой в результате катаклизмов в то время как раз ушла под воду, и где шла тяжелейшая борьба за выживание, сейчас было не до этого. Впрочем, закрытому государству-континенту удалось добиться гораздо большего, чем всему остальному свету. Австралийские проклятые давно ввели жесткий карантин на въезд трансов с других континентов. И особую квоту внутри страны: трансов должно быть ровно столько, чтобы оказывать влияние на политику и экономику - не больше. Запрет на бесконтрольное распространение исполнялся неукоснительно.
   Вскоре после подписания договора от беспорядочной массы "диких" откололся изрядный кусок тех, кто принял правила игры. Оставшиеся поняли, что им брошен вызов, и пощады не будет. Они не решились выступать в открытую, затаились, ушли в тень. Но само то, что новые проклятые продолжали появляться, и их даже стало больше, подтверждало: в каждом уголке мира есть свои мародеры, при случае не упускающие возможность вырвать жизнь из чужого тела.
   Увы, находить таящихся "волков" было сложно. Они ведь не выходили среди бела дня на главные площади города, чтобы вершить свое черное дело. Если преступление совершено недавно, городской патруль мог взять транса с поличным. В первое время заимствованные линии сохраняют отпечаток хозяина, и если таких, похожих, на коконе слишком много, значит, их прежнему владельцу был нанесен вред. Если же с момента подпитки проходило хотя бы пара суток, след терялся окончательно. "Волку" ничего не стоило подыскать себе уединенное место, где можно отсидеться после охоты - и концы в воду.
   Если "дикаря" ловили с поличным, его судили и либо казнили, либо отправляли в спецлагерь. Впрочем, заключение среди себе подобных, было едва ли не хуже смерти. Зэки получали минимум силовых линий, только для отпугивания блюстителей Кармы. Им приходилось быть очень осторожными, чтобы не растерять эти крохи. Порой между ними происходили поединки не на жизнь, а на смерть. Но участь зачинщиков была не завидна, их надолго изолировали в одноместных камерах, и тогда к страху за собственную жизнь добавлялась пытка одиночеством.
   Сроки в таких лагерях были небольшими, но и ужас, с которым приходилось постоянно сталкиваться преступникам, большинство ломал очень быстро. Особенно тех, кто послабее, и тех, кто оказывался жертвой в борьбе за выживание внутри зоны. Встать на место "доноров", почувствовать, каково это - быть бараном, источником мяса, многим это вправляло мозги навсегда. После года-другого в лагере они возвращались к нормальной жизни и с тех пор никогда не переступали черты. За неблагонадежными же следили, и возвращения к "дикому" существованию не прощали...
   Торм решил, что Ли был знаком с адептами "перворожденности". Когда он рассказал парню о лагерях и о том, что грозит этим экспериментаторам, тот заметно напрягся.
   - А почему вы не примете их идею, но посмотрев на это с другой стороны? Хотя бы для эксперимента? - Ли старался говорить спокойно, бесстрастно, но Торм уловил в его голосе толику неприятия и даже возмущения, - Что если в результате можно будет создать отдельный вид, который будет лучше, способнее, чем сегодняшние трансы?
   - А для чего он нужен? - спросил Торм.
   Они устроили привал километрах в двухстах от Ростова в небольшом лесочке у озера. От воды шла прохлада, о чем-то негромко чирикали птички, жужжала мошкара, летали над головой трудяги-пчелы, с измазанными в пыльцу головами и брюшками. В такой идиллии не хотелось говорить ни о чем, тем более затевать споры. Но времени было так мало, что упускать его Торм не имел права. Он уже дал координаты пункта в Краснодаре, куда Ли надлежало явиться - чтобы встать на учет и получить наставника для обучения правилам безопасного питания. Но до Краснодара оставалось еще два-три дня, во время которых, возможно, их пути разойдутся. И Торм хотел быть уверен, что в таком случае Ли встанет на учет сам.
   - Для чего-то же работают ученые, может, это принесет пользу, - ответил Ли, - Вот вы можете помочь больным. Но для того, чтобы развить это умение, нужно очень долго тренироваться. Что если у нового поколения трансов такие способности будут проявляться сами и сразу?
   - А что если родившийся от двух "перворожденных" и трансформировавшийся еще в утробе ребенок убьет кучу народа, прежде чем начнет соображать, что к чему? У тебя поднимется на него рука? Да и сможешь ли ты, если этот монстр почувствует агрессию... Насколько я знаю, пока ничего подобного не происходило. Дети даже в парах из двух проклятых рождаются обычными. Трансформировать их запрещено, и сообщать о самой возможности такого - тоже. Наша цель - выжить и при этом не навредить, а не плодить какой-то особый вид человека. Чем меньше будет становиться трансов, тем лучше.
   - Мне рассказывали о ребенке, который появился у двух перворожденных, - проговорил Ли, - и он не трансформировался в утробе, родился обычным. Его родители еще до встречи друг с другом прошли испытание смертью и выжили без чьей-либо помощи. "Дикие" не выходили с ними на контакт, прощупывали косвенно, и поняли, что по собственной воле сотрудничать они не станут. Их свели как бы случайно, и вышло удачно - они полюбили друг друга. Ребенка от этой пары очень ждали, и в какой-то момент, уже после его рождения, родители почувствовали чужое внимание. Это было в Средней Азии, еще во времена Советского Союза. "Перворожденные" сбежали оттуда в центральную Россию. Их нашли, но они исчезли снова. Больше ни о них, ни об их ребенке ничего не известно.
   Ли поймал муху, кружившуюся вокруг его головы, и поднес кулак с насекомым к уху. Потом отпустил - перепуганная тварь тут же унеслась восвояси, оставив его шевелюру в покое.
   - Тебе сказали об этом те, кто связался с тобой?
   Парень кивнул.
   - А для чего?
   Ли пожал плечами.
   - Я заходил к одному в гости, он живет на два этажа над нами в Краснодаре. Когда мы с отцом из деревни переехали, он меня сразу приметил. Рассказал однажды эту историю, и даже последнее фото того мужика показал.
   - Как последнее? - удивился Торм.
   - Программка есть специальная, неужели не знаете? Из детских фотографий можно создать портрет того же человека, только в возрасте. У них фотки были, годах еще в восьмидесятых сделанные, черно-белые. Они их потом в компьютер скинули, обработали и получили серию портретов на всю жизнь того парня. Так она с начала века в архивах и пылится. Никто, конечно, найти того человека не надеется, да и смысла нет - ему уже под семьдесят лет должно быть. Если дожил.
   Торм подумал, что это признание может быть хорошим знаком. Мальчишка, кажется, начинает ему доверять, раз рассказал об этом своем соседе.
   - Скажите, - Ли сорвал листик с куста шиповника и принялся обкусывать его края, - вы что, все эти тридцать лет только тем и занимаетесь, что ездите туда-сюда и ищете новичков?
   - Что ты... - Торм невесело усмехнулся, - конечно, нет. Я отправляюсь в дорогу, когда меня зовут сны. А после того, как ученичество закончено, живу как обычные трансы. Разве что тренируюсь постоянно.
   - А научите меня тому удару? Ну, когда вы сквозь кокон в солнечное сплетение мотоциклисту врезали...
   - Когда пройдешь самое главное, - сурово ответил Торм, потом смягчился, - я понимаю твое желание бойца, но сейчас для тебя главное - не причинять вреда. А для защиты от людей достаточно собственных знаний.
   - То от людей... - пробормотал Ли, и без перехода спросил, - А семья у вас была?
   - Сложно сказать, - Торм покачал головой, - женщины были, но ребенка завести не получилось. Многие из нас, тех, что становятся наставниками, даже не пробуют. Нельзя полностью отдавать себя другим, рисковать ради них, когда есть кто-то очень родной, кто в тебе нуждается. Наставники, у которых появляются дети, чаще всего уходят. Так получается...
   - И вы не жалеете?
   - Жалел, - просто ответил Торм, - только это в прошлом. Я десять лет прожил обычной жизнью с любимым человеком. Пытался создать семью, но была ли она у меня - сложно сказать...
   - С ней что-то случилось?
   - С моей женой? Нет. Просто однажды мне показалось, что между нами все умерло. Осталась лишь привычка. Тогда сказал ей, что решил уйти, дать ей развод. Она противилась, но я видел, что в глубине души она даже обрадована. Я исчез на следующий день, поселился в другом месте и полгода следил за ней. Я знал, что если захочет, она сможет найти меня - я оставил для этого достаточно много "следов". Но она не захотела. Нашла другого всего через месяц, потом меняла мужчин примерно раз в три месяца, а когда жизнь свободной женщины ей наскучила, завела обеспеченного мужа. Сейчас у них растет дочь, ей уже тринадцать.
   - Вы сказали - "сны", что за сны к вам приходят? - Ли, похоже, не очень хотелось слушать о личных неудачах Торма.
   - Когда человек начинает трансформацию, это создает некий резонанс в неизвестных нам, но все же воспринимаемых подсознанием сферах. Другой транс, чье душевное устройство способно резонировать с этим человеком, чувствует, что с кем-то что-то происходит. Иногда это приходит, как чистое знание места и времени, где он может найти новичка. Иногда наставник становится похожим на компас - чувствует, в каком направлении ему надо двигаться. Его влечет к цели до тех пор, пока они не встречаются. Я вот вижу сны, в которых поэтапно переживаю все, что пережил новичок.
   - А новообращаемый? Он тоже видит сны?
   - Нет. Если ты хочешь спросить, чувствует ли он своего наставника, то нет. Возможно, в каких-то случаях и устанавливается двусторонняя связь. Но чтобы ее осознать и ей воспользоваться, необходим опыт и, главное, внутреннее спокойствие, которого у трансформирующегося просто нет.
   Ли встал, отряхнул шорты от прилипшей травы.
   - Может, поедем? Мне кажется, нас нагоняет гроза, - он указал на бегущие с севера тучи. - Успеть бы до города...
   Торм поднялся и пошел к мотоциклу: "Интересная манера у этого мальчишки прекращать разговор: резко и без перехода, будто его и не было, - подумал он. - А гроза действительно будет".
  
   Глава 20. Очередь Мея.
   Что стало с Даником.
  
   Я не открывал очень долго - в туалете сидел, а когда сидишь в туалете, вот так быстро соваться удается не всегда. Наконец я натянул штаны, спустил воду и вскоре уже распахивал железную дверь навстречу Бацу. Голова у него была всклокочена, будто он только что прорыл ею длиннющий тоннель в куче подушек.
   - Заходи. Один, без Ваньки? Где ты шарахался, мы же волновались!
   - У девушки. Да в порядке все. Чего волновались-то?
   - Ничего себе! Исчез безо всякого следа, и еще спрашивает! - я вспомнил опасения Свана и осторожно спросил, - ну, как у вас?
   Бац улыбнулся так, что понятно стало - все отлично, даже заячья шапка с ушами дело не испортила. Я не стал развивать тему, впустил гостя в тесную прихожую, заставленную тумбочками, шкафами, вешалками. Он поморщился. В квартире, всего на месяц лишившейся женской руки, уже поселился особый запах, какой бывает в дворницких и в поездах дальнего следования. Я его уже не воспринимал - только когда сам заходил с морозца. Бац оглянулся по сторонам:
   - Че ищешь? - спросил я.
   - Хочу понять, не здесь ли ты хранишь старые валенки, набитые окурками, - сумничал мой друг. И об этом неблагодарном я волновался!?
   - Пойдет, пойдем, - я втолкнул его в кухню - в комнате у меня царила та еще обстановочка. - Посиди, я тут приберусь немного...
   На пару минут я исчез. Покидал разбросанные шмотки в ящики для белья, и вернулся к Бацу.
   - Пойдем? - пригласил его в комнату.
   - Неа, я здесь посижу, - видно, смотреть на сомнительные результаты уборки у него желания не было. - Твоя Ленка когда появляется?
   Он поерзал, удобнее усаживаясь на табурете, накрытом вязаной из обрезков ткани подстилкой. Это тещина работа. А вот он заметил и плоды моих "стараний". На столешнице кухонного гарнитура лежал напильник без ручки. Железяка пробыла здесь уже с недельку - все забывал ее убрать. Еще в начале этого срока я случайно плеснул на нее водой и не вытер, так что теперь на белом пластике краснел ржавый след в форме инструмента.
   - Блин! - я кинул напильник в ящик для овощей, примостившийся под обеденным столом, и принялся яростно оттирать отпечаток губкой для мыться посуды. Выходило не очень, но выходило.
   - Спасибо, что внимание обратил. Я тут делал чего-то... не помню. Ленка только в субботу приезжает. У сестры в Подмосковье задержалась. Там у них сейчас снег, зима настоящая, не то, что у нас.
   - Ты деньги отдал?
   - Угу. На следующий день.
   - Теперь у твоих издателей претензий нет?
   - Нет... - я сел, закончив свое занятие. К счастью для меня, след преступного разгильдяйства под действием порошка исчез. - Спасибо, Бац. Выручили... Видимо, с понедельника займусь трудоустройством.
   - Опять в журналистику?
   Я отрицательно замотал головой.
   - Нет. Пройденный этап. Сначала думал, может вообще из города уехать. Куда-нибудь в райцентр. Устроюсь в газету, исполню давнюю мечту своего университетского препода.
   - Он хотел, чтобы ты в районке работал.
   - Нет, он все собирался осуществить "сплав советской и современной школы журналистики". С современной я уже знаком, буду сплавлять ее с советской, раз у препода самого руки не дошли.
   - Представляю себе заголовок: "Кровавые будни и праздники тружеников городской бойни"... - Бац пару раз хохотнул, - помнишь Стасика Деденко? Учился с нами на втором курсе. Он еще, когда его спрашивали, че он на каникулах делал, отвечал: "Самосовершенствовался".
   - Ну, - я Стасика сразу вспомнил, такого не забудешь.
   - Я недавно его встретил. "Самосовершенствуешься?" - спрашиваю. "Неа, - отвечает, - надоело. Пять лет медитировал, медитировал, но так ни одна чакра, сука лагерная, и не открылась..."
   - И где он сейчас, - улыбнувшись, спросил я.
   - Говорит, что у одного еврея-издателя работает. Газету делает кошерную.
   - Какую?
   - Кошерную. Про здоровье всякое, объявления, и чтоб ни одной капли крови! Может, тебе туда же?
   - Нет, спасибо. С понедельника пойду по фирмам, попробую рекламным агентом устроиться, они, если дела пойдут, неплохо зарабатывают. Или еще есть один вариант, получше...
   - Это хорошо, что есть. Анекдот знаешь? Надпись на дверях в рай: "Рекламным агентам вход воспрещен. Штраф 20 баксов!" А почему с понедельника, сегодня же вторник?
   - Понимаешь, у меня идея возникла по поводу этих видений... Хочу рассказ написать. Кириллыч говорил, что возьмет, или, может, где-то еще пристрою. Бац? - Я вдруг решился, мне все равно нужно было рассказать кому-то, - Дело есть... только обещай, что между нами. Никому ни слова.
   Он удивленно глянул на меня:
   - И Вовке с Иваном?
   Я отвел глаза.
   - Свану - особенно.
   Это было что-то новенькое в наших отношениях, и оно ему явно не понравилось.
   - Ну!
   Вместо ответа я начал изучать наклейку на холодильнике - флаг США, привезенный Бобом из Америки, но при этом "made in China". Я тянул время, не то, чтобы размышляя, как начать, просто не решаясь это сделать.
   - В общем, помнишь, мы ходили к одной ведунье.
   - Ну! Она еще вам ерунду какую-то про следы говорила и снятие порчи. И что?
   - Когда я мы уходили, Сван забыл телефон у нее на столе, и вернулся его забрать. А эта Тамара мне шепнула...
   Я опять замолчал. Черт, трудно-то как признаваться!
   - ...шепнула мне, мол, не общайся со своим другом, постарайся не видеться с ним, и обязательно возьми вещь его или землю от следа и приходи ко мне.
   - Зачем?..
   - Затем, что Сван, как она говорит, и есть тот самый, кто из меня энергию тянет!
   Бац обескуражено уставился на меня:
   - Но это же полная хрень! Мало ли, что она тебе наговорила. Ты что, поверил?
   Я спрятал глаза. Мне было стыдно.
   - Понимаешь, все мои неприятности начинались после того, как мы с ним увидимся. И чувствовал я себя хуже - то сердце схватит, то еще что... и из рук все валилось, и вообще. А стоило денек-другой не встречаться, все потихоньку восстанавливалось. Сегодня, вот, Кириллыч уже звонил. Мол, не отчаивайся, еще посотрудничаем, я проблемы улажу. На работу хорошую зовут - в пресс-службу одной организации. Зарплата неплохая.
   - Но ведь ты же недавно с ним виделся. Какая связь?
   Я не ответил, пялился на американский звездно-полосатый стяг. Местами краска на нем потекла: что поделать, China есть China. Даже если из Америки. Сначала Бац не понял, что означает мое молчание, потом дошло.
   - Ты что ... землю ей носил?! - не своим голосом спросил он.
   - Носил... - буркнул я в ответ, - Она сказала, что теперь связь между нами порвала. Но советовала все же подальше держаться.
   - Ты что!? Мы же...
   Он задохнулся. Я вдруг почувствовал, что в эту минуту треснула и начала расползаться на части наша дружба.
   - Я теперь понял, - я начал говорить бысто-быстро, стараясь поскорей объяснить ему мой поступок, - он сам не знает, что делает. Сознательно брать от нас силы он бы не стал. Сван не такой, он для меня, тебя, Вовки горы своротит. Но что если кто-то его заразил этой дрянью...
   - Какой еще дрянью? - Бац почти плакал.
   - Помнишь, он говорил, что попал в золотой лес - с этого все и началось. И принес оттуда лиса.
   - Кота!..
   - Вот именно! Ты видел котенка, а я, как и Сван - лиса. То есть, он принес оттуда какую-то зверушку, которую видели только зараженные. Значит, возможно, зверушка и была источником заразы. Мало ли, куда попал Сван и что там у них за вирусы. А может, там вообще случилось что-то, о чем он нам не рассказал. Может, на него напали или подвергли какому-то воздействию. Может, он и сам не помнит, что было - он ведь говорил, что какое-то время был без сознания. Я когда Кастанедой увлекался, читал про путешествие сознания в другие миры. Погибнуть там проще простого. Получить травму - тоже. Обычно, чтобы туда попасть, требуются годы тренировок, но ведь Сван когда-то этим делом увлекался, а контроль за снами, например, у него всегда был силен. Может, что-то сдвинулось уже теперь, он думал, что все бросил, а внутри него работа какая-то шла. Вот его и занесло бог весть куда.
   Я достал из-за пазухи шнурок, на котором висел маленький кожаный мешочек.
   - Возьми.
   Бац протянул руку и кусочек кожи опустился на его ладонь.
   - Что это?
   - Оберег, - объяснил я, - на всякий случай. От магического вмешательства, чтобы никто не мог от тебя подпитаться.
   - Мей, я не могу поверить, что ты повелся на всю эту ерунду, - сказал мой друг каким-то чужим голосом, - Я верю, что мир устроен гораздо сложнее, чем нам видится, но ходить к гадалке, чтобы тебя "защитили от Свана"?! Эти обреги?! И вообще ее версия - бред какой-то...
   - Не ее, а моя версия, - возразил я.
   Он посмотрел на меня внимательно. Будто решал, похож ли я на спятившего. Ну, не больше, чем во все последние дни - это точно.
   - Если Иван не знает, что с ним творится, то нам надо как-то помочь ему, - продолжил я. Мне было очень важно, чтобы Бац понял. Ведь со стороны - и я прекрасно понимал это - все выглядело натуральным... предательством. - А обезопасил я себя не потому, что боюсь, и не только потому, что у меня жена и ребенок, и обязанности перед ними. Подумай: если со мной и с тобой что-то случится, то ведь и самому Свану никто не поможет. К тому же ничего я не обезопасил - я же от него не скрываюсь. Наоборот - все время вместе. Да и неизвестно, чего стоят все эти мои предположения. Так... перестраховка. Я, Игорь, это тебе говорю, чтобы ты знал, что творится. Понимаешь?
   Он покачал головой и сказал:
   - Если честно, нет. Я даже не знаю, слетели вы с катушек или ваши призраки и вправду существуют. И как это - вы видите призраков, но не слетели с катушек? Ведунья говорит, что на вас порча. А, может, вся "порча" только в том и состоит, что у вас редкая форма психического расстройства - совместные галлюцинации.
   Он замолчал, глядя в пол. Кто бы помыл этот проклятый линолеум...
   - Блин! Как мне на твои откровения реагировать?! - продолжал Бац, - Не могу понять, как теперь мы будем общаться - после того, как ты перестал доверять Ивану.
   Я хотел было возразить, что не перестал ему доверять, но Бац остановил меня жестом руки.
   - Подожди, Мей, дай разобраться - мысли так и пляшут...
   Он сидел молча какое-то время, потом сказал:
   - Не знаю... Буду считать, что тебе виднее, и ты так поступил из добрых побуждений. Или потому, что у тебя галлюцинации осложнены манией преследования.
   От такого признания мне, как ни странно, стало легче.
   - К врачу вам надо обоим! - как бы в раздумии продолжал Бац. - Позвонить, что ли, в психушку - дать адреса? Не понять только, пользу это принесет или вред. После нашей "дурки" нормальным редко кто на волю выходит. Хотя, в вашей нормальности уже и посторонние начинают сомневаться: Катя меня два дня, что я у нее провел, все расспрашивала, кто вы, да что...
   - Расспрашивала? - эта новость неприятно царапнула меня, но я не успел додумать, почему.
   - Чаю хочу, - сказал Бац, а следом за этим зазвонил телефон.
   - Возьми трубку, я пока поставлю, - сказал я, и он пошел в коридор, где к стене был привинчен аппарат "под старину".
   Пока я наливал воду и включал газ, Бац вернулся. Лицо его было хмурым, он осмотрел кухню, будто искал чего, а потом плюхнулся на табуретку.
   - Что еще случилось?
   Он поднял глаза на меня, и я увидел, что в них смешались слезы и удивление.
   - Даника подстрелили. Он в больнице лежит, в своей Мостовской. Месяц был в коме, теперь очнулся и требует вас - тебя и Ваньку. Плохой очень...
   - Мать звонила?
   Игорь кивнул.
   - Едем?
   - Сейчас. Кошелек пойду поищу...
   Пока я рылся в лежавшей на диване груде из одеял, пледов, подушек и мягких игрушек, Бац позвонил в университет и выпросил отгул. Секретарша шефа начала, было, ему выговаривать, но потом он сказал, что случилось, и та примолкла. Даника она тоже знала, еще по временам, когда мы все играли в одной кавээновской команде.
   Звонок домой и на работу к Ивану ничего не дал. Мобильник его тоже не отвечал, так что поехали мы сами. Молчали все время, пока добирались до вокзала, садились в электричку - повезло, что поспели как раз к отбытию. Говорить не хотелось, да и не о чем было. Обстоятельств, которые привели Даника на больничную койку, Бац не знал: мать нашего студенческого товарища почти все время плакала, и ничего толком не сказала. Единственная версия, которая возникла, что он случайно попал под пулю: заподозрить тихоню Даню в связях с криминалом было невозможно. Разве что он сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз полтора года назад.
   Он был вечным неудачником, боявшимся, что его обидят. Как-то на репетиции, собираясь предложить шутку, сказанул: "Я тут прикол придумал. Только вы не смейтесь, ладно?" Последняя фраза пережила тот его прикол. Она стала своего рода визитной карточкой Дани.
   Как и еще один случай. Ему дали маленькую роль в музыкальном конкурсе - в самом начале на сцену выходила массовка в нарядах цыган и с гитарами. Слов у него не было - зная, что их Даня от волнения может забыть, режиссер решил не рисковать. На репетициях наш друг часами ходил с гитарой, отрабатывая "цыганский" шаг. И даже посетил концерт какого-то хора провинциальных шавэл, заехавших в город с гастролями. Во время игры - это был очень важный университетский финал - наш друг все время торчал за кулисами, и путался под ногами у остальных. А в начале "музыкалки" на сцену так и не вышел. Впрочем, никто в суматохе этого не заметил.
   Но "звездный час" Данила все же состоялся - черед десять минут, когда ведущий объявил "музыкальное домашнее задание" наших соперников. Он предстал перед полутысячным залом со своей гитарой и в гордом одиночестве. Поскольку "фанеру" от удивления наши противники включить забыли, а никто больше на сцене не появился, Данил решил, что с началом "музыкалки" вышла накладка. И стал спасать положение.
   Он подошел к микрофону и запел "цыганскую":
   - Мохнатый барсук на дубовый сук,
   Цапля сера-ая в коноплю...
   Из-за кулис ему в это время уже махали и свои, и чужие. Но он не видел и продолжал ударять по своим шестиструнным "гуслям", продолжая нести какую-то околесицу.
   - Я цыганскую дочь с барсуком не прочь,
   А вот цапель я не люблю!
   Потом, "под пытками" нашим смехом, он сознался, что всю эту пошлость придумал с перепугу. Увы, на том его литературные способности иссякли, он замолчал, а с ним его гитара. Пауза вышла неловкая: зал, не понимающий, что происходит, смотрел на Даню, Даня уставился в зал, краснея, и кося глазом в сторону - не идет ли подмога. Ведущий, присутствовавший на репетиции, догадался, наконец, что случилось, и стал мелко хихикать. И тогда в полной тишине из-за кулис раздался могильный шепот Ивана:
   - Даня, уходи... мы уже свое отцыганили...
   Как выяснилось, прозевал нужное время Даня потому, что в сутолоке ему наступили на каблук, и тот оторвался. В такой обуви о "настоящем цыганском шаге" нечего было и думать, и Данил решил прибить каблук на место. Справился с этим он как раз в тот момент, когда со сцены донесся голос ведущего: "Музыкальное домашнее задание..." Чье - наш "рома" впопыхах не расслышал.
   Не знаю, повлияла ли на оценки жюри песня про барсука, но чемпионами университета в тот вечер мы стали с большим преимуществом.
   - Ты чего улыбаешься? - спросил меня Бац.
   - А?... да так. Вспомнил, как Данил тогда на сцену выперся.
   Он тоже хмыкнул.
   - Ну не могу я себе представить, что наш Даня связался с "братвой"! - Высказал общую мысль Бац. - Он в свое Кукуево ведь не коноплю растить поехал, а образование сельское поднимать, школьным учителем на триста рублей в месяц. Как его угораздило?
   К станции станицы Мостовской мы подкатили ранним вечером. Отсюда до деревни Домики, где жил Данил, было еще три станции, но мать сказал Мею, что лежит он в здешней больнице.
   Заплаканную Валентину Ивановну мы отыскали на перроне сразу же.
   - Мальчики... Горе-то какое... - она тут же уткнулась в плечо Мея.
   То, что она нам рассказала, повергло нас в шок. Оказывается, Данил вовсе не стал жертвой случайной пули. Случайно в человека полный автоматный рожок не выпускают. Его подкараулили, когда он выходил из своего "Форда" в магазин.
   - "Форда"? - мы с Меем переглянулись. Он что, на три ставки трудился, или на завтраках в школе экономил?
   - Он ведь уже год, как из школы ушел, - объяснила мать Дани, - Занялся заготовкой леса. Нашел покупателей каких-то, с лесниками и милицией договорился, и по ночам работал. Я понимала, что не совсем это законно, но у нас район-то сами знаете, какой бедный, кроме как на лесе, нигде и не заработаешь. В это дело войти еще надо. Думали, повезло. Риска, Даня говорил, никакого, а выгода... Вот тебе и выгода. Я потом узнала, что ему угрожали - какие-то ребята приезжие хотели, чтобы он им платил.
   В больницу мы приехали, когда вечер уже разрисовал ее золотыми прямоугольниками окон. В коридорах реанимации было пусто, немногочисленные больные отходили ко сну, и потому нянечка, сидевшая за столом при входе, дала нам "бой" шепотом. Чтобы убедить ее пропустить нас с матерью, пришлось звать дежурного врача. Бац попытался предложить ему денег, но он отказался.
   - Пять минут, - в итоге было сказано нам, - и то только потому, что он с утра твердит ваше, Николай, имя. Но не больше! У парня есть шанс, давайте не будем его этого шанса лишать.
   Даня, лежавший в теплой палате, не накрытый даже простыней, был похож на мумию - столько на нем было бинтов и повязок. Или на большущую муху, которую паук превратил в кокон. От рук, ног, лица, груди к приборам тянулись нити проводов, две капельницы подсоединены к рукам, трубочка еще одной уходила под пластырь чуть ниже ключицы.
   - Спасибо... - он увидел нас и постарался улыбнуться, - мама, можно мы поговорим.
   Женщина кивнула, проглатывая слезы, и вышла. Скоро, - я чувствовал - ей уже не придется их сдерживать. Потому что лежавший перед нами землисто-желтый человек с глазами, увидевшими черноту по ту сторону, собирался прощаться.
   - Мало времени, - Даня сглотнул - кадык на худой шее рванулся к подбородку, а потом плавно опустился вниз, - Мей, дай воды - на столике такой чайничек. Поилка. Жаль, что Иван не смог: мне надо было ему... Главное - ему было сказать.
   - Мы до него не смогли дозвониться. Ничего, он попозже к тебе заедет. Завтра, - я поддерживал голову Дане, пока вода лилась в его рот, тонкими ломанными ручейками сбегая по небритому подбородку.
   - Не будет потом...
   - Не говори глупости, врач сказал, что шансы есть.
   - Пустил бы он вас, если бы так, - Даня обреченно скривил губу, - да я и сам знаю. Моя удача вышла. Теперь главное, чтобы вы жили. Если из-за меня и с вами вот так... я на том свете покоя знать не буду.
   Его слова привели нас в такое замешательство, что я выронил поилку, и та громко звякнула, упав на металлическую столешницу с высоты сантиметров в десять.
   На звон в дверь просунулась голова нянечки, строгая женщина глянула на нас укоризненно и снова исчезла.
   - О чем ты? - спросил Бац.
   - Прости, Мей, - ответил Даня не ему, а мне, - ты, я вижу, тоже пострадал. Я сейчас объясню...
   Лицо у Дани искривилось, как-то вдруг сразу проступили все морщины, мимические складки, под мигом вспотевшей кожей вздулись горошины венозных узлов.
   - Потом, потом расскажешь, - я начал поправлять ему подушку, сделал знак Бацу идти за врачом, - сейчас позовем твоих эскулапов, укол сделают.
   - Некогда. Потом укол, - Данник посмотрел на меня со всей требовательностью, на которую был способен. - Я не знал, что делаю. Это всегда так происходит: сначала тебя лишают судьбы, потом начинают случаться мелкие неприятности, а потом человек погибает от несчастного случая, болезни или еще чего. А те, кто выживает, начинают замечать, что у них дела вроде налаживаются, а близких наоборот преследуют беды. Если сумеешь прожить еще дольше, поймешь что причина этих бед - ты. Я узнал про это недавно. Ко мне в баре подошел один из таких, как я - один из трансов. Выпили вместе и тут он давай рассказывать, что знает, что у меня проблемы, и когда примерно они начались, и все такое... Я сперва думал: или педик или братва таким дурацким образом подкатывает. Но он объяснил. Рассказал, как разглядеть других трансов и тех призраков, что приходят собирать жизни - блюстителей Кармы. Как тянуть линии судьбы из других, что ты должен видеть, что чувствовать при этом. Я попробовал смотреть, получилось. И тут он мне продемонстрировал... подонок. Там была девчонка, совсем еще ребенок. Он сказал, что у молодых все быстрее восстанавливается, и на моих глазах размотал ее, как кокон - нитку за ниткой. А потом с ней же хотел в гостиницу завалиться. Это такой трюк: когда человека разматывают, он чувствует незащищенность, и тянется к тому, кто кажется ему сильным и уверенным. Вот тогда я дал ему по морде и решил уйти...
   - Из бара?
   Даник криво улыбнулся:
   - Не только... Не брать помощь, на которую не имею права. Не пользоваться другими. Пустить все на самотек. Наблюдал, как тянутся из меня щупальца - такие серые протуберанцы, они хватают нити других людей, до которых сумеют дотянуться. Особенно близких - такие уж мы эгоисты, считаем, что имеем право на тех, кого любим. Я учился держать эти щупальца при себе.
   Бац перехватил мой устремленный в темень окна взгляд. Не надо было читать мысли, чтобы понять, что он выражает. Чуть-чуть облегчения - глупого облегчения оттого, что тебе, наконец, объяснили происходящее. И все остальное - обреченность.
   - Продержался я без подпитки чуть больше трех недель, а потом появился дурак с автоматом. И все. Я только вчера, когда из комы вышел, окончательно осознал, кто меня поначалу поддерживал - первые месяца после моего перерождения. Видение мне было, будто заново все пережил: мы с Ванькой случайно на рынке у вас в городе встретились, за обновками для матери я приезжал. Мне тогда как раз хреново было - дела валились, рэкет наезжать стал. Пожаловался ему, а он сказал: "Давай помогу, только придумать бы, чем". И я почувствовал - он готов помочь. А уже дома как-то легче от этого его участия стало, проблемы сами собой вдруг решились, дела в гору пошли, и я чувствовал, каким-то образом это с Ванькой связано. А потом, в коме, понял, что зацепил я его. И тянул понемногу до последнего, все эти три месяца. А теперь вижу, что он стал питаться от тебя, Мей...
   Он замолчал, и никто не прерывал установившуюся тишину. Я как-то вскользь подумал, что Сван ничего не рассказал нам с Игорем и новом деле Дани. А потом во мне вдруг родилась злоба. Родилась и тут же умерла, будто кинули спичку в облако тополиного пуха - вспышка и ничего не осталось. Я глянул на Баца и понял, что ему страшно. Наши разговоры о серых призраках с песьими мордами, о светящихся коконах - все это из странной блажи друзей, пусть даже граничащей с умопомешательством, превращалось в реальность. Таковой ее делали слова человека, последние минуты жизни тратившего на то, чтобы объяснять и просить прощения. Мне стало жаль Баца. И почему-то было совсем не жаль Даника. Умом я понимал, что он не виноват, что он поступил мужественно, решив предупредить нас. И ведь прекрасно знал, что последние минуты будут отравлены - нашим гневом, нашими резкими словами, а может, еще и чем похуже. Я понимал, но сделать с собой ничего не мог - сейчас передо мной лежал не старый товарищ, а причина страха, который мы с Иваном переживали все последние дни.
   - Ничего, Даник. Все в порядке, - я все же смог взять себя в руки, но слова выходили с трудом, будто я выталкивал из горла холодную, липкую жабу. В них не было искренности, и он это понял.
   Что-то стояло между мной и им, между мной и прощением, что-то, чему имя я нашел, только когда мы покинули больницу - эгоизм.
   Через пару секунд явился врач и погнал нас из палаты. Даня в последний раз взглянул на меня, и я увидел, какая сильная боль его терзает.
   - Прости, Мей, - проговорил он, - мне кажется, у тебя все еще будет хорошо. Только расскажи все Ване... - он глянул на шнурок на моей шее и продолжил, - оберег тебе не поможет. Когда Иван узнает, он сам прервет контакт.
   Даня взял руку Баца желтыми отекшими пальцами и продолжил уже для него:
   - Будь начеку. К Ваньке скоро начнут подкатывать, они ведь ищут своих, вместе им проще. А ты настоящий подарок для трансов - столько в тебе нитей.
   В его взгляде появилась некая странность - задумчивая, расфокусированная...
   - Возьми, если тебе нужно, - понял Бац.
   Глаза Даника снова стали обычными, только очень серьезными. Он тихонько покачал головой:
   - Если не дай Бог это случится и с тобой, если станешь таким же, не колеблись. Так жить... нет смысла.
   Он отпустил руку и вытянулся на койке, глядя в потолок. Мы, наконец, вышли.
   Уже на вокзале, когда ждали обратную электричку, я вдруг почувствовал, что Даник умер. И только тогда простил его. Рухнула внутренняя плотина, в которой было все - и обида, и боль, и гнев на судьбу, и жалость к себе. Я заревел навзрыд, уткнувшись носом в плечо Баца. На нас оглядывались, я понимал, что я - белугой ревущий молодой мужик - выгляжу нелепо, дико. Пытался подавить своенравные рыдания, но им было плевать на приличия. Они разрывали мое горло и рвались наружу, пока не вышли все, и тогда взамен пришло спасительное, обессиливающее безразличие.
  
   Глава 21. Торм.
   Гроза.
  
   Торм очнулся ото сна, когда первая молния расколола воздух над их навесом. Они остановились в двадцати километрах от Ростова, в кемпинге, наспех построенном у дороги. Низкие, вроде бараков домики, навесы с соломенными крышами, забор из железных листов с натянутой поверху колючей проволокой, охрана. Все это походило на лагерь Фука, с той разницей, что здесь защищались от гостей снаружи, а не от постояльцев.
   Кемпинг был полон, и Ли с Тормом досталось лишь место под навесом. Они расположились прямо на обеденном столе, спиной к спине, и проспали до самого рассвета. Вместе с ним и пришла эта странная гроза. Молнии раскалывали небо одна за другой, но на землю не падало ни капли. Воздух над ними был чист, резкий ветер разогнал последние облака, и они сбились в кучу на севере и на западе - чную клубящуюся кучу, из которой иногда вырывались к югу стрелы-разряды.
   - Как из электрошокера палят, - протирая со сна глаза сказал сидевший неподалеку дальнобойщик, - только бы в мой грузовик не попало. Отгоню от забора - железный же...
   Он встал и рысцой, приволакивая ноги, побежал к машине.
   На улицу из домиков-бараков выходили люди, глядели на странное явление природы и принимались поскорее разводить костры, чтобы успеть приготовить пищу. Не успели. Дождь накрыл все мелким сеяным покрывалом. Его принесло от грозового фронта с первыми порывами ветра, который скоро перерос в настоящий ураган. Следом приполз и сам фронт - будто огромный слон навис прямо над лагерем, придавив его к земле. Секущие струи лупили по лицам, переворачивали котлы над кострами, рвали флаги на входе в кемпинг. Треск и шипение молнии раздались совсем рядом с Тормом. Он обернулся и увидел, что в земле в трех метрах от навеса земля обуглилась, от нее валит пар. Ли присвистнул.
   - Мужики, давай сюды! - заорал с порога ближайшего домика сосед-дальнобойщик, - нам народ по доброте своей местечко выделил.
   Они схватили мешки с вещами и побежали.
   В домике тесно-тесно друг к другу стояли узкие лежаки - штук десять. На стенах висели шкуры волков и рога небольшого оленя. Видно, владельцы кемпинга пытались создать хоть немного уюта. Маленькие окошки сотрясались под ударами дождя, а собравшаяся публика пыталась вести беседу между раскатами грома. Торм и Ли протиснулись меж коек в угол, уселись на лавку из оструганной доски. В домике стоял легкий туман испарений от полутора десятков вымокших человеческих тел.
   - Моего тестя ударила молния, - рассказывал небольшой плешивый мужичок лет сорока пяти, вольготно раскинувшийся на койке в центре, - прошла через плечо и вышла в ногу, рисунок на теле остался, будто спрут какой-то.
   - И что, жив твой тесть? - слегка вздрогнув от очередного громового раската, поинтересовался сидевший на соседнем лежаке шофер. Это был крупный, высокий мужчина с чисто выбритым мясистым черепом. Его блестящую макушку покрывали капли пота.
   - А что ему сделается?! Он электриком сорок лет отработал - сто раз током било.
   - То ток, а то молния. У нее температура выше, чем на солнце, - возразил лысый, - повезло твоему тестю. Видно, не судьба была помереть.
   - После молний примерно половина народа выживает, - включился в разговор еще один человек. Он сидел на лавке на стороне, противоположной той, где разместились Торм и Ли. Лет пятидесяти, с изможденным какой-то болезнью лицом. Голос у него был хриплый, едва слышный. Перед тем, как сказать что-то, он прикладывал руку к горлу, обвязанному шелковым платком. К нему приходилось прислушиваться - слова почти заглушал даже шум дождя. А когда в очередной раз о крытую листами железа крышу начинал греметь гром, человек тут же замолкал, не желая вступать с ним в бессмысленное противоборство.
   - Иногда у битых молнией перемыкает в голове что-то, у кого память отказывает, у кого припадки начинаются. Но выживают многие. А вот с моей сестрой случай был удивительней. Еще в начале века, она тогда в университете училась. Пошла на рождество в гости к друзьям, а в компании оказался парень горячий. Он за ней ухлестывал давно, но она его отшивала. И вот набрались они порядочно и начали отношения на балконе выяснять. Очнулась сестра уже в больнице, что было - не помнит. Встала с кровати, смотрит - в бинтах вся, тело болит, рука сломана. Выяснилось, что с балкона она упала, или, может, тот ухажер выбросил. Ну, через две недели ее домой уже выписали, только от сотрясения у нее чувство юмора напрочь отшибло...
   - И что? - спросил лысый шофер.
   - А я не сказал?! Так там десятый этаж был, и упала она на бетон. Чудо произошло - не иначе. Дело-то под Рождество было.
   - Напилась просто сильно, организм расслабился. Ни причем тут чудеса, - отмахнулся лысый шофер.
   Ненастье на улице вроде бы стало утихать, но в этот момент крыша снова мелко задребезжала от громового раската. Лампочка под потолком замигала, и стала светить хуже. Дверь отворилась, и на пороге возник кто-то, показавшийся Торму знакомым. Человек был в плаще, под полой которого он держал правую руку. С него текло, на полу тут же образовалась внушительная лужа. Человек шагнул в сторону, не здороваясь и выискивая кого-то глазами. Из-за его спины скользнула фигурка поменьше, Торм вгляделся в нее и тут же узнал обоих. "Гусар-девица" и сбитый им с мотоцикла байкер явились, чтобы потребовать расплаты.
   - Торм... - прошипел Ли, сжимая ему предплечье.
   - Вижу, - пробормотал тот.
   - Заходите, - плюгавый мужик подвинулся на лежаке, - в тесноте, да хоть не под дождем. Эх, в такую погоду выпить бы... - у него даже кадык провалился от этой мысли.
   Но двое вошедших не воспользовались приглашением, они вообще, казалось, не обращают внимания на почтенную публику.
   - Там на улице, под навесом, стоит "Урал" с рогом на руле, - высоким голосом произнес тот, что был в плаще, - чей он?
   Должно быть, человека ослепили молнии, и он еще не привык к темноте, поэтому и не разглядел сидящего прямо перед ним Торма.
   - Ты не со мной, - полушепотом сказал он Ли, - они твое лицо не видели. Не вмешивайся, я без тебя справлюсь.
   - Это почему?..
   - Приказ! - отрезал Торм.
   Он начал медленно подниматься со своего места, размышляя, как бы выманить невесть откуда взявшегося байкера на улицу. Мотоциклист, наконец, заметил его и выхватил из-под плаща обрез охотничьего ружья. Два дула девятого калибра метили прямо в живот Торму, и тот отрешенно подумал, что на таком расстоянии уклониться от картечи ему не поможет никакой защитный кокон.
   - Послушай, - он говорил спокойно, страх царапался где-то у задней двери его сознания, но он был блудным псом, а не полновластным хозяином - Торм давно научился не давать ему волю, - у нас с тобой дело личное, а здесь много народа. Давай выйдем на улицу и решим его. Ты же не хочешь устраивать пальбу.
   - Стой, где стоишь, - байкер сжал обрез так, что побелели пальцы, - мы пойдем, когда я скажу. Гелка, проверь его.
   "Гусар-девица" протиснулась к Торму между коек, на миг заслонив его от охотничьих стволов. "Дура Гелка, - подумал Торм, - другой уже двадцать раз бы тобой прикрылся".
   Ему казалось, что дело вполне можно решить миром. Кругом полно свидетелей, они не станут разбирать, почему байкер открыл стрельбу. Вздернут на заборе - и все дела.
   - Чистый, - Гелка ощупала Торма и отступила, встала рядом с Ли.
   Байкер сделал два шага, перехватил обрез, собираясь ударить прикладом Торму поддых. Когда ружейные жерла поднялись вверх, Торм схватил обрез и резко вывернул в сторону.
   Сбоку вскрикнула "гусар-девица", ее обезвредил Ли. "Мальчишка не выполнил приказ, - с удовлетворением подумал Торм, - а мог бы остаться в стороне". Они с байкером боролись несколько секунд, пока Торм не улучил момент и не ударил его коленом в пах. На том все и кончилось. Хозяин мотоцикла свалился на койку, и его тут же прижали к ней навалившиеся постояльцы. Нечесаный байкер рычал и плевался. Торм переломил ружье - желтые головки капсюлей показали ему, что у парня были серьезные намерения.
   - Не знаю, что ты с ними не поделил, но там тебя ожидают, - выглянув в окошко, сказал Торму светловолосый мужчина в черной, похожей на церковную, одежде. - Если они вздумают стрелять, стенки нас не спасут.
   - Твой мотоцикл, так ведь? - Торм обратился к байкеру, доставая ключи, - давай так, ты берешь свой "шатл" и сваливаешь. Вещи все в багаже, я оттуда ничего не взял. Бензина маловато, но считай это компенсацией за то, что вы на меня напали.
   Он позвенел ключиками:
   - Договорились?
   Тот нехотя кивнул. Через пару минут мотоциклиста и девчонку отпустили. Торм передал ей обрез, оставив себе патроны. Байкеры двинулись к двери. Но, видимо, мысль о дважды перенесенном позоре не давала парню покоя. Он остановился и сказал:
   - После того, как закончится дождь - выходи, если такой крутой. У меня руки чешутся вломить тебе за все...
   Торм почувствовал усталость от такого упрямства.
   - Почему не сейчас? Но после сатисфакции ты считаешь себя удовлетворенным.
   Парень чуть напрягся, услышав слово "сатисфакция", но все же понял, о чем говорит Торм.
   - Давай!
   Они вышли. Байкер первым, не боясь подставить Торму открытую спину, зная, что за порогом его ждет поддержка. Торм - чуть помедлив, подождав, пока его противник объяснит своим происходящее.
   Дождь сыпанул в лицо - холодный, злой. На улице уже не было так непроглядно темно, сквозь пелену лившей с неба воды даже проглядывали огни в разбросанных то тут, то там домиках. Торм всегда неплохо видел даже при минимуме света, потому всех, кто его ждал, разглядел легко. Их было семеро, из них три - девушки. Кто с обрезом, кто с автоматом, кто с бейсбольными битами. Две дамы выглядели бы весьма недурно, если бы не безразличная жестокость в глазах, и не оружие. Одна, в больших, залитых водою очках, сдвинутых на кончик носа, пялилась на Торма, как боксер перед поединком. Вид у нее был комичный, он даже не смог сдержать улыбку. Потом поискал знакомые лица. Вот первое - байкер, который пытался убрать мотоцикл с дороги, ласкал ладонью бок "Калашникова". А вот и прощелыга с наглыми глазами. Небритого главаря не было.
   - Судьба, старик, странная штука, - сказал обладатель "калаша", - мы не думали, что найдем байк Руслана на этом кемпинге. Мы, представь, тут каждый год по дороге на море останавливаемся, а таких подарков нам еще не делали.
   - Что с вашим главным? - поинтересовался Торм. Он хотел немного потянуть время, чтобы прощупать энергетические коконы ребят. Они были прочны, крепки и не грозили рассыпаться при соприкосновении. Значит, нужно ими воспользоваться.
   "Вы готовили мне сюрприз, - думал Торм, - у меня тоже есть парочка неожиданностей".
   - У нас нет главного, - улыбнулся мотоциклист, - мы мирные люди, а не банда, нам не нужны главари. А тот, кому ты продырявил ногу, остался в Саратове в больничке. Ничего, когда узнает, что мы с тобой встретились, от радости мигом поправится.
   - Твой друг Руслан, - Торм кивнул на байкера в плаще, - обещал, что мы с ним рассчитаемся по долгам и разойдемся.
   - Расчет, так расчет, - развел руками парень с "Калашниковым". Он передал автомат ближайшей даме в кожаных шортах и портупее, перетягивавшей красивое тело, - все будет честно.
   Байкер потянулся назад, вытащил из здоровенного "сидора" на багажнике цепь с шипастым шаром на конце.
   - Только ты учти, здесь четверо твоих должников...
   Торм прикрыл глаза. Похоже, ему понадобится больше сил, чем он думал. Ну, чтож... надо хотя бы попытаться отговорить их.
   - Постойте, - он отступил на шаг. За спину скользнули давешний визитер в плаще и отпущенная Ли "гусар-девица". Торм с удивлением заметил, что на порог из домика никто кроме них не вышел. Даже его молодой спутник.
   - Я хочу предупредить, - сказал он, - чем больше вас будет, тем сложнее мне уберечь вас от увечий. Берите мотоцикл и ступайте с миром.
   Байкеры засмеялись. В этот момент крепкую дверь домика сотряс удар изнутри. Звякнул железный засов, и Торм краем глаза определил, что дом попросту заперт снаружи. Его выпустили и тут же отрезали от остальных - он даже не заметил, когда.
   Мотоциклист с наглыми глазами покосился на дверь, которая уже трещала от усилий запертых за ней людей, и сделал решительный шаг к Торму:
   - Надо заканчивать... - бросил он остальным.
   Со стороны казалось, что крепкий, седой мужчина в центре вооруженной группы просто стоит, ожидая своей участи. Вот двинулись к нему осторожно, с четырех сторон, вот занесли свои варварские орудия. Кровожадное железо рассекает воздух, еще чуть-чуть, и мягкое мясо окажется на его пути, треснет кожа, порвутся сосуды, лопнут от напряжения жилы, рассыплются мелкими осколками розовые губчатые кости. Еще удар, еще, - и оземь ударится уже не человек, а сумма клеток, обреченных на быстрое умирание...
   Оружие приближалось к Торму так быстро, что у глядевших в мутное окошко домика сомнений не возникало - сейчас мужчина упадет, и душа его отправится по неверной тропинке небытия.
   Но это было не так. Едва эти четверо двинулись к Торму, он выпростал из своего кокона воронки-смерчи и обвил ими коконы нападавших. Линии судьбы скользнули к нему вдоль серых протуберанцев, покрывая тело проклятого сияющими голубыми латами. Воронки поменьше жадно впились в окружавших поле биты зрителей. На Торма обрушился поток эмоций и образов, он стоял, почти оглушенный, с закрытыми глазами. Но ему не было нужды смотреть на приближающихся людей. Он чувствовал из мысли, желания, их слабости и страхи. В эти пару секунд, прежде чем начался сам бой, они сплавлялись в глубине его существа, вызывая жалось и желание все время быть вместе с ними - несчастными глупцами, рискнувшими посягнуть на Сверхсущество. Сил было так много, что даже ему, наставнику с солидным стажем, побывавшему в огромном количестве переделок, пришлось совершить над собой усилие. Вырваться из упоительных потоков энергии, прекратить питаться, не прерывая контакта, но и не втягивая в себя больше ни капли чужой жизни.
   Торм уклонился от первой бейсбольной биты, почти упав на землю. Толкнул отсюда, из скользкой коричневой жижи в голень "гусар-девицу". Тупой, отдающий в зубах звук под его ступней - это сломалась кость. Оружие девушки - обрезок трубы, опустился в десятке сантиметров от Торма, выбил из лужи фонтан жирной грязи. Она хотела вскрикнуть, но только захватила раскрытым ртом сырой воздух и рухнула на бок с белыми, остановившимися глазами.
   Торм ударил кулаком направо - рука будто удлинилась, тело работало как стальная машина, идеально смазанная и заправленная самым высококачественным топливом. Подошедший слишком близко парень в плаще - Роман - сложился пополам, хватаясь за пах.
   Двое остальных байкеров - нахальноглазый с битой и тот, что был вооружен цепью, на мгновение отступили, и, не сговариваясь, снова бросились на него, лежащего. Торм видел, что не успевает убраться в сторону, не успевает остановить их движение. Тогда он нанес иной удар. Щупальца, державшие на расстоянии остальных байкеров, оторвались от них и оплели нападавших. Он с силой рванул своих врагов вперед: не срывал коконы, сейчас, в пылу битвы, это не имело значения, а воздействовал на сами тела. Девушки на мотоциклах испуганно вскрикнули: мужчин, опускавших на жертву оружие, вдруг рванула друг к другу неведомая сила. Будто тряпичные куклы, они ударились лицами, грудью, животами, их просто смяло, расплющило. Бита упала, слегка задев Торма по щиколотке, шипастый набалдашник на цепи потерял ускорение и, перекинувшись через спину нахальноглазого, опустился на его зад. В следующий миг оба байкера упали на Торма и подмяли его под себя.
   Он выбрался из-под них очень быстро. Наклонился, чтобы пощупать пульс. Убедился, что парни просто потеряли сознание, их коконы не повреждены. Он даже хотел отдать им часть позаимствованной энергии, понимая, что означает окружающая его тишина - больше нападений не последует. Потом с земли на четвереньки поднялся Роман и пополз в сторону, тихонько поскуливая. Завыла, глядя в свинцовое небо, "гусар-девица". Дождь стегал ее по лицу и выпученным глазам, она часто-часто моргала и выводила одну безысходно низкую ноту.
   - Можешь забрать мотоцикл, - крикнул Торм в спину Роману, - как договаривались...
   Завозились упавшие байкеры - они потихоньку приходили в себя. Остальные все еще молчали, глядя на Торма, не зная, на что решиться. Пустить в ход оружие, бежать? Вымазанный в грязи человек внушал страх.
   В двери домика, наконец, проломили дыру, чья-то рука убрала вставленный в "ушко", на которое обычно вешали замок, железный штырь. И на улицу под серый дождь высыпали люди - чтобы так же обескуражено остановиться. Торм подумал, что ему ни к чему такая слава. Теперь, не ровен час, в Ростове за "суперменом" станут следить бандиты, местные байкеры - и еще бог знает кто, кому расскажут о происшедшем свидетели. От домика с охраной уже спешили трое плотных мужчин с помповыми ружьями, кричали что-то на ходу, один на весу передернул затвор. Торм увидел, как Ли скользнул под навес к мотоциклу, неся в руках их поклажу. Молодец мальчишка, быстро соображает.
   - Наш конфликт исчерпан? - спросил Торм публику на мотоциклах, - больше ни у кого нет желания поквитаться?
   Ли завел "Урал" и медленно подкатил к нему. Внезапно сердце Торма прыгнуло под горло и едва не остановилось. А потом за спинами окружающих стали появляться порталы, и из глубин Преисподней в этот мир полезло серое месиво блюстителей Кармы. Коконы десятка из стоявших перед ним людей быстро теряли цвета, жизнь в них замирала, бег силы останавливался так стремительно, как прежде ему еще не доводилось видеть. В первые мгновения Торм подумал, что ошибся, взял у них слишком много и теперь наступает расплата. Но странное творилось и с теми, к кому он даже не прикоснулся. Ощущение угрозы, осязаемой, плотной, более вещественной и реальной, чем земля под ногами, неожиданно и воцарилось кругом.
   - Что-то случится... - пробормотал он, и люди, смотревшие на него, напряжено прислушались.
   - Здесь опасно, - Торм сказал это уже громко, чувствуя, что нужно торопиться, - слушайте! Я не знаю, в чем дело, но здесь очень опасно! Надо уходить. Вы! - он указал пальцем на мотоциклистов, - забирайте своих друзей и катите. Скорее!
   Он повернулся к толпе из домика:
   - Бегите по машинам! Держитесь подальше от баков с горючим!
   - Открывайте ворота, нужно выпустить весь транспорт, - это уже подбежавшим охранникам, - нет времени! Да скорее же!
   Его последний окрик заставил, наконец, окружающих действовать - сначала нехотя, затем все более проникаясь исходившей от Торма тревогой. И тут низкий, пронизывающий гул прошелся по кемпингу. На мгновение все замерли, а потом кто-то вскрикнул:
   - Землетрясение!
   Новый раскат подземного грома заставил закачаться стены бараков. Оттуда уже бежали люди, на ходу заправляя рубахи, запихивая вещи в дорожные мешки. Твердь под ногами мелко тряслась, затем по ней прошла судорога - будто сократились мышцы под шкурой громадного животного. Торм потерял равновесие, упал, глядя, как складываются одна за другой досчатые стены бараков. Затрещал и покосился навес, из-под которого только что выехал Ли.
   Гул и грохот заполнили все вокруг, без остатка. Торм будто оглох - звуки перестали восприниматься. Мимо пробежал водитель, давеча приглашавший Торма и Ли в барак. Он оскальзывался и падал, вскакивал и продолжал бег к своей фуре. Рядом с ней, опасно наклонившись к земле, темнела цистерна с горючим. Огромный бак с люком вверху, упершийся в землю железными "ногами", медленно съезжал на бок. Торм увидел, что крышка люка открыта, темная маслянистая жидкость выплескивается через край, окрашивая бок цистерны и землю под ней радужными разводами.
   Водитель заскочил в свою фуру, и на секунду тишина в голове Торма прервалась едва различимым гулом мощного двигателя. Бронированный механизм на мощных, утроенных колесах двинулся к воротам, раскачиваясь и набирая скорость. Он выбил их и успел проехать еще метров двадцать, когда земной толчок страшной силы бросил всех, стоявших на ногах, навзничь. Фура, высокая и неустойчивая, встала на два колеса и повалилась на бок.
   Несколько секунду ничего не происходило, лишь вращались, разбрызгивая падавшие сверху капли дождя, колеса. Затем брюхо фуры вспыхнуло, пламя перекинулось на землю и узкой дорожкой побежало обратно к кемпингу. Проследив направление его движения, Торм внутренне сжался. След из солярки тянулся к заправочному пистолету, валявшемуся в грязи рядом с цистерной. Когда все началось, в машину дальнобойщика, должно быть, как раз заливали топливо.
   Прежде чем огненный ручей добежал до места, откуда он брал свое начало, произошло то, чего Торм опасался больше всего. Цистерна потеряла последние точки опоры и сорвалась с державшего ее каркаса. Тонны солярки хлынули на землю, мешаясь с грязью и водой, тут же, подергиваясь радужной пленкой, растеклись по кемпингу.
   - Вставай! - раздался прямо над ухом голос Ли. Торм вскочил, одним махом оказавшись за спиной парня. Ли развернул мотоцикл и нажал на рычаг газа. Комья земли полетели из-под шипованой резины назад, туда, где огненная змея уже почти нырнула в перламутровое озеро из горючего. Они понеслись прямо на железный забор, затем резко свернули, едва не вылетев из сидений, и Торм увидел то, что до него заметил Ли. В дальней оконечности лагеря, позади груд строительного хлама, которые только что были бараками, в ограде была прореха. Под одной секцией забора в земле пролегла трещина. Она все ширилась, разрастаясь мелкими ответвлениями, будто вена с капиллярами сосудов. Столб одной из опор почти рухнул в нее, провалившись фундаментом, но удерживаясь навесу из-за сцепления с другими секциями. Железный лист слева от него выгнулся наружу: "Будто трамплин", - подумал Торм. По листу ползли несколько человек, уже почти преодолели преграду и готовились спрыгнуть на другую сторону. Еще несколько бежали к прорехе слева, опасливо обходя земные разрывы.
   Внезапно трещина стала еще больше, у самого "трамплина" от нее отделился узкий змеиный язык и устремился к мотоциклу Ли по извилистой траектории. Снизу, из-под земли, вырывались клубы сизого газа, смешивались с дождем и тут же рассеивались.
   Ли будто не заметил нового препятствия, рванул вперед, прямо к дьявольской расселине, успел проскочил несколько тонких трещин, шириной в одну - две человеческие ладони. А потом за их спинами вспыхнуло зарево, и рванула цистерна.
   Волна горячего пара оторвала их от земли и пронесла над прорехой шириной метра в два. Торм успел посмотреть вниз и увидеть, как исчезают струи дождя и осыпающейся земли черной бездне. Потом переднее колесо коснулось твердого участка, они пронеслись еще двадцать метров, и мотоцикл снова оторвался от твердой почвы - чтобы приземлиться на железную плиту трамплина. Ли охнул, сжавшись над рулем, и Торм тоже сжался, стиснул бока парня в плохо контролируемом порыве - удержаться, схватиться хоть за что-нибудь. Правой щекой он прижался к затылку Ли. И в несколько коротких мгновений, оторвавшихся друг от друга, будто кадры фотосъемки, увидел, как распахиваются кругом хищные пасти планеты. Мятущиеся по кемпингу люди проваливались в них, иногда успевая зацепиться за край, но чаще исчезая в темной глубине. В это мгновение слух вернулся к нему, и сквозь гул и рокот стихии он сумел услышать их слабые крики. Маленькие, кукольные фигурки, сорвавшиеся в никуда. Слабые голоса, столь ничтожные по сравнению с голосом взбунтовавшейся планеты...
   Они с Ли приземлились по левую сторону трещины за забором. Торм отбил себе пах, но зато оба были живы. Перескакивая через мелкие расселины, двигаясь вдоль больших, они катили от кемпинга. Торм иногда оглядывался - зарево на месте их недавнего пристанища уже начинало затухать, от лагеря время от времени отделялись точки - мотоциклы, и жирные кляксы - грузовые фуры тех, кому удалось спастись. Километров через пять кемпинг скрылся за горизонтом. Порою, въезжая на крутой пригорок, Торм снова видел его. Но потом перестал оглядываться.
   Вскоре толчки почти прекратились - так же неожиданно, как и начались. Трещин больше не было. Они остановились, чтобы перевести дух.
   - Ты захватил оба мешка, - удивился хладнокровию Ли Торм.
   Парень пожал плечами. Он медленно наклонялся вперед, назад, в стороны, разминал затекшие мышцы. Лицо спокойное, только чересчур хмурое.
   - Простите, что не смог помочь, когда дрались. Как-то лихо они нас закрыли, никто и не заметил.
   - Ничего, - Торм думал о людях, за чьей спиной так быстро появились блюстители Кармы. Ему представилось, как из глубин планеты сквозь океан магмы несется к тонкой земной коре демон-разрушитель. Мятежный дух, чья плоть - потоки раскаленных пород, стремится вырваться наружу. Вихри бурлящей энергии вьются вокруг него, и как голодные чайки за кораблем, зная, что скоро им будет, чем поживиться, поспевают за демоном твари помельче - Серые Псы...
   В Ростов они попали глубокой ночью, далеко объехав эпицентр землетрясения. В городе тоже трясло, и местами, на обветшалых окраинах, завалилось жилье. На улицах им трижды встретились колонны военных, двигавшиеся в направлении кемпинга - самая организованная часть нации уже начала принимать меры.
   Заночевали в парке, на скамье, подальше от большого, покосившегося и проржавевшего колеса обозрения. Каким образом оно не рухнуло во время толчков, одному Богу было известно. Дежурили по очереди, каждую минуту ожидая нападения ночных хищников - местных банд, обиравших несчастных, у которых и так-то нечем было заплатить за постой даже в самой дешевой ночлежке. Неподалеку разместилась еще одна группа - человек двадцать, которые развели костер прямо по центру небольшой песчаной площадки на месте давным-давно украденной тротуарной плитки. Но Торм не захотел присоединяться к ним - было ощущение, что особняком они с Ли проведут ночь спокойнее. До утра их никто не тронул. Сон Торма, дежурившего в первую смену, был глубок и крепок. В сознание одного из "своих" - Свана, он проник только перед самым рассветом.
  
   Глава 22. Сван.
   Визит Дамы.
   - О-о-о! - Боб сидел на диване, зарывшись длинными пальцами в свою нечесаную, чуть курчавую шевелюру. Я ходил по холлу, изредка задевая ногами брошенный им посреди ковра здоровенный сумарь. Его можно было бы убрать, но вид этого монстра немного поднимал настроение. Эта сумка, подаренная Бобу каким-то канадским хоккеистом, в длину была метра полтора-два, в высоту и в ширину - около метра. Толстый синий хабарь на молнии способен был вместить не только хоккейный доспех - все эти их нагрудники-наколенники - но и набор клюшек, шайб, массажиста и тренера в придачу. Боб оставил его мне, когда уезжал в Англию, а теперь вот решил прихватить с собой. Наверное, чтобы спрятаться в случае чего внутри.
   - Да не бойся ты, - я был немного уставшим, на работе случился тяжелый день с очередным выговором. - Если ты уедешь, как они догадаются, что с тобой там были мы? Рост у нас с Меем самый обычный, лиц Ашот не видел, отпечатки обуви, скорее всего, давно затоптали. Ну, выкинем на всякий случай свои кроссовки - велика потеря, все равно старые. Да и потом - ночью же дождь моросил, все, что было, смыло! Плохо только, что вот так драпать приходится... Ты как в универе объяснил?
   - Сказал, что по семейным обстоятельствам. И, видимо, надолго.
   - Они твой адрес в Штатах никому не дадут? Хотя... кто ради восьми сотен баксов в Америку попрется - билеты дороже.
   - Я им адрес оставлял только последний, в Лондоне.
   Боб встал, подхватил свою огромную сумку и как-то неловко поплелся к двери.
   - Ты это... Сообщи, как приедешь.
   - Ладно... - он наклонился за своими безразмерными кроссовками, потом замер, что-то вспомнив, и усмехнулся, - Прикол вспомнил про слово "как". Когда я в первый приезд звонил домой, мама сильно ругалась. Я же с вахты в общаге Америку заказывал: кругом люди, разговоры. Она мне говорит: "Бобби! Я так и знала, что русские - матерщинники. Что там за гадости кругом говорят?!"
   Я не понял.
   - У нас в Америке тоже есть неприличное слово из трех букв - "как", - пояснил он. Потом помолчал и грустно продолжил, - не знаю, смогу ли сразу сообщить, что приехал. Наверняка дела всякие навалятся. Как получится.
   - Почему не получится?
   - Что?
   - Почему не получится?
   - Я сказал "как получится"... - Боб хлопнул себя по лбу и засмеялся, - теперь дошло.
   Расставались мы уже менее грустно. Он кинул свой хабарь на заднее седло в такси и укатил. Вот так. Приехал, схлопотал по морде и уехал. Впрочем, идею-то с Ашотиком он сам предложил. Винить не кого.
   Я вернулся в дом и собирался сварить кофе, когда раздался телефонный звонок. Голос на том конце показался мне знакомым. Говорила девушка, причем так, будто я обязан был ее узнать сразу.
   - Слава! - не вопрос, а констатация факта, - надо увидеться. Я к тебе приеду. Ты где живешь?
   - Кто это?
   Она, похоже, удивилась.
   - Странно, - обычно меня узнают. Это Катя, в баре познакомились, меня еще твой друг Игорь провожал. Но мне показалось, что ты тоже... был бы не прочь.
   Получилось как-то двусмысленно.
   - Где Бац? - спросил я.
   - Игорь? Он у меня был. Потом домой пошел. С ним все нормально, не волнуйся. В общем, речь пойдет и о нем тоже. Так как?
   - Что "как"? - этот разговор немного меня напрягал.
   - Я заеду?
   После секундного колебания я назвал адрес. В конце концов, компания мне сейчас не помешает.
   Катя приехала быстро, будто была где-то неподалеку. Я едва успел плеснуть себе в бокал из бутылки с "Черным аистом".
   - Привет, - она бросила на вешалку в прихожей кожаную куртку и прошла в дом, предоставив мне возможность изумляться.
   Та девчонка из кафе - задумчивая, со стянутыми в узел волосами и с минимумом косметики на лице, демонстрирующая все задатки будущего "синего чулка", причем самой крепкой вязки, куда-то исчезла. Вместо нее была затянутая в черную кожу девушка-вамп. Ультракороткая юбка, тонкая кофточка и застегнутая на все пуговицы жилетка плотно облегали ее фигуру. Вырез на груди был так глубок, что почти не оставлял простора для фантазии. Косметики на лице было не то, чтобы много, но вот колер Катя выбрала мрачноватый. Коричневая помада с темной подводкой делала губы раза в два полнее, чем они были на самом деле, глаза подведены густо, как у самой младшей жены турецкого падишаха, тени под ними намекали на долгие ночи без сна. Взгляд из-под наклеенных ресниц такой томный, что между моими лопатками по позвоночнику скатилась целая лавина мурашек.
   Катя уселась напротив камина на диван с потертой кожаной спинкой и водрузила красивую лодыжку на не менее красивую коленку.
   - Быстро ты приехала... - обронил я, - коньяк будешь?
   Она пожала плечами.
   - Курить у тебя можно?
   - Кури, - я поставил пепельницу на столик перед ней. Сел в кресло рядом, напротив, изучая это новое явление и спрашивая себя, хочу ли показывать Кате-вамп кабана в спальне. Кате-скромнице хотел. А вот этой...
   "Вот что с женщинами делают две ночи, проведенные с Бацем!" - хохотнул в душе кто-то, по-хорошему изумленный успехами друга.
   Коньяк Катя пила, как сок - крупными медленными глотками, вдумчиво. Совсем не похоже было, что в бокале у нее "Аист". Выдула все сто грамм - специально плеснул столько, чтобы посмотреть на реакцию, и серьезно так посмотрела на меня.
   - Ваня, - сказала она, - ты не простой человек, - ты избранный...
   - Да ну?! - я ожидал чего угодно, но только не бреда из подведенных коричневой помадой губ, - а как же Нео? Мистер Андерсон?
   - Что?! - она не поняла.
   - "Матрицу" не смотрела?
   - Прекрати, я вполне серьезно. Меня послали сюда не просто потрепаться с тобой или чтобы ты попытался затащить меня в постель. Я хочу рассказать тебе, что творится с тобой в последние дни.
   А может, "Матрицу" все же смотрела? Раз оделась как Тринити. Боже, какие идиотские мысли в голову лезут...
   - Я что-то не понял... - я сказал это серьезным тоном, потому что осознал: откуда-то эта девчонка знает о том, что со мной что-то творится.
   - Ты прекрасно понял! - Катя стукнула бокалом о столешницу, будто поставила восклицательный знак, - сколько раз за последние месяцы ты избегал несчастного случая? Почему, как ты думаешь, с тобой постоянно случаются неприятности?
   Я пробормотал что-то невразумительное, автоматически подсчитывая. Итак, что мы имеем. Три падения с лестницы за месяц: дважды подвернулась нога, которая раньше ничего такого себе не позволяла. Один раз наступил в скользкую лужу - какая-то "аннушка", чтоб ей пусто было, маслице разлила... Дважды пытались ограбить. Один раз отмахался трубой, другой - убежал. На работе срываются заказы, вчера вечером в общественном туалете на этаже кто-то разобрал выключатель и я влез в него пальцами. Током тряхануло основательно. Что еще? Неделю назад чуть не сбила машина - отделался ушибленным бедром. А потом в баре клеилась девица - отшил от греха подальше, почувствовал, что здесь пахнет сифилисом или даже похуже... Кажется, все.
   - Судьба меня не баловала, Катерина, - наконец, сказал я, - но что с того? Не только у зебры бывают черные полосы. Иногда они даже затягиваются. Не усматриваю тут ничего сверхъестественного.
   - А в баре? Ты ведь увидел меня. Так?
   - Увидел? - переспросил я. Она произнесла это слово, будто имела ввиду нечто большее, чем обычно оно означает.
   - Почувствовал, определил, засек - как тебе больше нравится. Смысл в том, что ты понял - со мной что-то не так. О чем же ты еще пытался предупредить Игоря, как не о том, что я опасна?
   Я вспомнил тот серый смерч, и тоненькие ручейки света, убегавшие к нему от Баца.
   - Ты сказала, что с ним...
   - Да все нормально. Твой друг так полон энергией, что мог бы общаться со мной еще неделю безо всякого для себя вреда.
   В ее словах было что-то, от чего меня передернуло. Будто откинул плед на любимом диване и увидел, что под ним свернулась, жирно поблескивая кольцами, ядовитая змея. Это был не страх, скорее ощущение близости смерти - не твоей лично, а просто Смерти, как реального, имеющего физическое воплощение, существа.
   - Те светящиеся линии, которые я видел - они настоящие? - от опасности, которую я вдруг ощутил, кожа покрылась мягкими, беззащитными пупырышками.
   - Вполне, - Катерина откинулась на спинку дивана, осознав, что "клиент дозрел", - дай еще коньяка.
   Я щедро плеснул в бокал. Потушил и тут же закурил другую сигарету.
   - Они не только есть - эти линии. Они определяют, сколько тебе отпущено на этом свете. Ты веришь в вампиров, Сван?
   Я не смог удержаться, скептически посмотрел на нее и голосом Дроздова из "В мире животных" сказал:
   - А сегодня, дорогие друзья, в рубрике "Они живут среди нас", мы поговорим о вампирах и оборотнях. Покровительственная окраска этих милых зверушек делает их незаметными днем. А ночью они выходят добывать пропитание...
   - Молодец, - Катя отпила из бокала и поставила его на край стола, - это хорошо, что ты не теряешь присутствия духа. А бояться меня, кстати, не надо. Я хочу помочь.
   - Я и не боюсь, - сказал я.
   - Тогда пойдем.
   Катерина резко встала, так, что скрипнула черная кожа на ягодицах.
   - Куда? - я и не подумал подняться.
   - На улице ждет машина. Когда я увидела вас в баре, рассказала о тебе одному человеку. Он самый опытный из нас - наш вожак. Он согласился помочь тебе. И он все объяснит - я не смогу это сделать так хорошо. Идешь?
   Я покачал головой: ехать на ночь глядя в компании девушки, спрашивающей тебя, веришь ли ты в вампиров - увольте! Катерина поняла, что так меня из дома ей не вытащить.
   - Хорошо, - она села, - спрашивай.
   - Откуда ты узнала, что со мной что-то не так?
   - Я не спроста спросила тебя про вампиров. Конечно, мы не пьем кровь, но кое в чем схожи с ними. Мы забираем силы у других людей. Это дает определенные преимущества, и способности, о которых ты не подозреваешь. Но киношному вампиру достаточно иметь клыки, чтобы полноценно питаться. Нам же требуется гораздо больше. Прежде всего, нужно видеть силы, которые окружают каждого, уметь собирать линии судьбы с защитных коконов и адаптировать их для себя. Это приходит не сразу, но когда научишься, твои глаза открываются. Ты замечаешь, к каком состоянии находится тот или другой человек, здоров ли он, удачлив ли. Сразу отмечаешь тех, кого недавно выпили твои собратья, и кому осталось жить считанные дни.
   - Что происходит с теми, кто... на кого вы нападаете?
   - Считается, что защитные лини вырабатывает душа. Когда человека выпивает один из трансов, энергетический баланс у него чаще всего нарушается. Это как раз и произошло с тобой. Барьер истончился, и тебя начали атаковать существа с ТОЙ стороны. Цель их - энергия, которую ты вырабатываешь, твои эмоции, чувства, и, прежде всего, боль. Когда мы испытываем физические страдания, в инфернальные сферы низвергается настоящий водопад силы! Твоему кокону уже не восстановиться. Если не дать тебе сейчас энергетическую подпитку - не выживешь. Как при диабете, когда постоянно нужен инсулин. Так что это счастливое совпадение, что ты встретил меня.
   - Счастливое для кого?
   - Для тебя, конечно. Вместе выжить проще.
   - Научите меня воровать чужую энергию?
   - У тебя нет другого выбора. Относись к этому проще - ты не виноват, что стал жертвой. Времени осталось не много, ты уже практически на грани. Продержался даже дольше, чем обычно. Но раз увидел линии, значит, скоро наступит конец. Пойдешь с нами - получишь многое. Не пойдешь - через пару недель простишься с жизнью.
   - Кто это сделал? - спросил я.
   - Выпил тебя? Не знаю. Сможешь это выяснить сам со временем. И отомстить - наши законы этого не запрещают. Ты хотел бы отомстить?
   Я ничего не сказал в ответ. Просто потому, что понял - я стакан с химическим раствором неизвестной формулы, а сейчас в меня суют лакмусовую бумажку. Ненавижу, когда со мной это делают.
   Переварить услышанное было не то, чтобы трудно - нереально трудно. Я сразу поверил ей, и тут же душу скрутило в какой-то воющий комок. Этот ком рвался наружу, сметая на своем пути все усилия сдержаться и не закричать. Вот как, оказывается, чувствует себя приговоренный, когда ему сообщают о казни. Сначала будто ударили по голове мешком с песком, а потом, когда оглушение проходит, наваливается нестерпимый, удушающий ужас. Я не знаю, откуда взялись силы, чтобы задать следующий вопрос. Наверное, отупение от удара прошло не до конца. Или помог главный человеческий обманщик - чувство, что С ТОБОЙ такого произойти не могло.
   - И часто приходится... питаться?
   - Понемногу всегда, если не хочешь, чтобы именно на тебя с неба неожиданно упал самолет.
   - Как часто умирают доноры?
   - Мелкими подпитками "овцу" не убьешь. Но когда нужны силы для дела, требуется хороший запас и приходится выпивать жертву до конца.
   Произнеся последнюю фразу, Катя зажмурила глаза. Я подумал - ей не хочется вспоминать, но потом заметил тонкую, раздвоенную складочку в уголках губ. Нет, то не было выражение сожаления. Так улыбаются, когда вспоминают о чем-то приятном. Меня передернуло. Вот, значит, какая ждет жизнь впереди. Буду убивать людей и улыбаться, вспоминая об этом.
   - Для какого дела? - я изо всех сил старался не выдать своего истинного отношения к ее рассказу. Слова о том, что можно брать понемногу, не нанося большого вреда, слегка успокоили меня. Достаточно, чтобы поглубже загнать воющий ужас. Мне нужно было это умение. Нужно было хотя бы узнать о нем побольше, чтобы принять решение.
   - Дела бывают разные, - весело сказала кожаная "вампирша", разглядывая меня уже с некоторой благосклонностью. Наверное, ей импонировал мой проснувшийся "интерес", - всем хочется жить красиво, а для этого нужны деньги и влияние. Если примкнешь к нам, все это у тебя появится. Сможешь путешествовать, покупать тачки, обзаведешься нормальным домом. И главное, никого не будешь бояться.
   - Чем тебе не нравится мой дом? - спросил я.
   - Нормальный, - ответила она, - но размаха нет. Хочешь, поможем выселить соседей? Прикупишь их участки и построишь на месте своей избушки что-то поприличней. С сауной, бассейном, бильярдной.
   - Полем для гольфа?
   - Ну, не сразу. Не стоит так выделяться - замучишься от всяких интересующихся твоими доходами отбиваться.
   - И все это взамен чего?
   Она пожала плечами:
   - Все имеет цену. Тот, кто дает тебе новую жизнь, на время становится твоим поводырем и хозяином. Пять лет ты будешь работать на него. А потом - свободен и иди, куда хочешь. Если, конечно, не решишь остаться.
   - А если уйду раньше?
   - Мир слишком жесток, чтобы молодой транс мог справиться с ним в одиночку. Ты даже не представляешь, сколько тебя подстерегает опасностей.
   - Ты же сказала, что можно будет никого не бояться.
   - Да, никого - из обычных людей. Но кроме них существуют силы и существа, не бояться которых невозможно.
   - И все же, что будет, если я нарушу условия.
   - Спроси об этом у Ираклия сам.
   - Это тот человек, о котором ты говорила? Самый опытный среди вас?
   - Да.
   - А насколько он опытен?
   - Все! - Катерина театрально резко встала. Боже, как мы любим эффектные жесты! Жаль, что они у нас выходят какими-то мужеподобными... - Времени отвечать на вопросы у меня нет. Или идешь со мной, или... прощай. Разбирайся со своими проблемами сам. Но имей ввиду: если тебе повезет и ты выживешь, то прежде чем ты научишься контролировать процесс питания, убьешь всех своих близких - у них с тобой самые прочные энергетические связи. Твоему организму нужны будут силы, и они потекут по пути наименьшего сопротивления. Причем, расстояния значения не имеют, будь жертва хоть в Австралии, все равно ты ее достанешь - такова плата за духовное родство. Я видела нечто подобное однажды. Девка уехала от парня в Магадан, а после его смерти проткнула себе пузо ножом. Мерзкая история.
   С этими словами она двинулась к выходу.
   - Постой.
   Катя остановилась, глянула через плечо.
   - А почему Ираклий решил помочь именно мне?
   Она ответила не сразу, поначалу просто смотрела на меня странным взглядом, и я заметил румянец, заливший ее щеки.
   - Я попросила об этом.
   Она больше ничего не стала говорить, накинула куртку, сунула ноги в свои белые сапожки - я услышал перестук каблуков о кафель в прихожей, и стукнула дверью. Я быстро встал, подошел к камину, открыл в углу дверцу тайника, замаскированную под кафельную плитку. В маленьком сейфе лежал подарок - короткий, 13 сантиметров, "дерринджер". Отличное оружие для защиты в ближнем бою - девятый калибр, два ствола. Я распотрошил пачку патронов от "браунинга", лежавшую здесь же, и зарядил оба. Никогда им не пользовался и, надеюсь, не придется. Но что-то мне подсказывало, что лучше на эту встречу "голым" не ходить.
   Она ждала меня в машине, как я и предполагал. Красная спортивная "Тойота" в свете уличных фонарей блестит, будто озерная гладь на закате.
   - Решился? - она открыла переднюю дверцу, - я была уверена.
   Ну что ж, значит, блефовали мы оба. Но этот раунд выиграл все же я.
  
   Глава 23.
   Торм.
   Если прогресс в целом - продукт стойкого стремления человека к лени, то прогресс средств связи в частности - целиком и полностью на совести женщин.
   Когда-то в древности люди пользовались для общения на расстоянии сигнальными вышками. Ночью на них разводили яркий огонь, днем в костры кидали сырую листву или что-то еще, дававшее обильный дым. Можно сказать, что сигнал передавался со скоростью света - ведь достаточно увидеть его на одной башне, чтобы тут же зажечь на другой. Но дурная погода и отсутствие зажигалок "Зиппо" порой создавали трудности. К тому же, человек приобретал все больший вкус к общению. А разве перескажешь своему далекому собрату все подробности личной жизни соседей с помощью одних лишь вышек? Возможно, изощренный человеческий ум и изобрел бы достаточно гибкий сигнальный код. К примеру, три коротких вспышки и две длинных означают: "Эта дура-соседка опять забыла выключить газ на кухне!" А две коротких и три длинных - "А я за это плюнула в ее суп!". Но если учесть постоянный рост популяции домохозяек, очереди на переговоры с помощью сигнальной системы вырастали бы просто гигантскими.
   Короче говоря, - изобретение телеграфа и телефона было предопределено. Лишь одно остается непонятным - почему первым и вторым лежит пропасть шириной в сорок лет? Возможно, дело в том, что жены ученых видят супругов редко. А потому все это время ни одной из них не удавалось "допилить" благоверного до гениального открытия. Ведь одно дело настучать ключом парижской тетушке о том, какой у вас идиот истопник, а потом пялиться в медленно ползущую из машинки дырявую ленту с ответом. И совсем другое - лично услышать, как она радостно взвизгнет и посоветует "гнать его кочергой в шею".
   К концу первой четверти 21 века люди наконец-то реализовали давнюю мечту о телепатии. От сотовых телефонов - аппаратов, которые можно потерять, разбить или уронить по пьянке в воду, мир перешел к встроенным системам. У слухового нерва помещалось небольшое устройство сродни динамику, совмещенное с мини-компьютером, а в зубе - микрофон. Говорить можно было не раскрывая рта - специальная программка переводила это мычание в слова. Передатчик крепился либо на ухе, либо в носу, либо на груди - кому где больше нравилось носить украшения. У Торма такой приборчик отобрали в лагере Фука, в Саратове купить новый он не успел, да и особой необходимости не было. Теперь же он первым делом зашел в магазин СВ-украшений и выбрал себе перстень с крупным камнем.
   - Телефонная книга. Наставник Ясон. Вызов. - Произнес он, активизировав приборчик, и тут же получил встревоженный ответ:
   - Торм! Почему не выходишь на связь?
   - Не было возможности. Но теперь все нормально.
   - Как твои дела?
   - Это Краснодар, Ясон. Я определился с городом. Но не знаю, что с моим ведомым.
   - В чем дело?
   - Я вижу сны сразу о троих людях. Двое русских парней лет по двадцати восьми каждый и один - американец. Иван Гранаев, Николай Меймун и Воб Горски.
   - Ты сказал иностранец только один ...
   - Да, Мей - русский, правда, фамилия... Может, в роду были азиаты. Проблема в том, Ясон, что все, что с ними происходит, было давно. Я не иду параллельным курсом, как обычно.
   - Разрывы случаются. Месяц, два, бывает и по полгода. Просто трансформация приостановилась, а теперь началась снова. Но ты переживаешь ее с самого начала.
   Торм терпеливо выслушал то, что и так знал прекрасно, потом продолжил:
   - Это не тот случай. Речь идет о начале века. Год 2001-й примерно.
   Ясон присвистнул.
   - Как, ты сказал, их зовут? - спросил он.
   Торм снова назвал имена. Наставник на том конце не отвечал, обдумывал что-то. Потом спросил:
   - И что собираешься делать?
   - Доехать до города, выйти на связь с кем-то из местных наблюдателей. Постараться найти информацию по этим людям. Плохо, что след их из Краснодара расходится. Американец город покинул. Впрочем, с ним, мне кажется, трансформы не происходило. И все же я жил его жизнью, а значит, возможно, это еще впереди. Еще один - Иван, почти законченный транс, мне кажется, довольно сильный, но, пока я судить не могу, он еще себя почти не проявлял. Меймун - его "донор", до сих пор у него на крючке, но, кажется, имеет шанс соскочить... - Торм сделал паузу и закончил вопросом, - не пойму, почему сразу трое? И тридцать лет спустя. Мушкетерская история какая-то.
   - Мушкетеров было четыре, - машинально отозвался Ясон.
   - Есть еще один - Портос. Крупный парень с очень сильным защитным коконом. Такое не часто встретишь. Зовут Игорьком, друзья - Бацем. Правда, с ним в контакт я не входил ни разу.
   - Бац? Странное прозвище. Это все?
   - Иваном заинтересовались местные трансы из "диких". Наводят мосты. Возможно, скоро события обострятся. Если он примкнул к ним, то за эти годы стал настоящим монстром, наворотил гору трупов. Тогда почему я его вижу? Проповедью здесь не поможешь. И вообще, это дело приставов.
   - Иногда наставник видит больше, чем одного кандидата, такое бывает, когда заражены сразу несколько человек, - медленно проговорил Ясон, - Но в конце остается один - начало трансформы не означает, что она завершится нормально. Посмотрим... У меня к тебе просьба. В Краснодаре за последние два месяца пропало уже трое наставников. И все прибывали туда, призванные новичками. Вступили ли в контакт - неизвестно. Добрались до города и как концы обрезали. Торм, зайди на главпочтампт, я пошлю тебе фото этих людей. Возможно, Зеро о них что-то известно.
   - Зеро?
   - Наблюдатель из краснодарских. Очень опытный, когда я трансформировался, он уже был в обойме. Я свяжусь с ним, но и ты загляни - может, поможет. Покопайтесь с Зеро в архивах - у него там настоящая Александрийская библиотека. Адрес я тебе перешлю.
   - Я мог бы посмотреть фото прямо у Зеро.
   - Почта от тебя далеко?
   - Не знаю пока.
   - Прогуляйся на всякий случай - уважь старика. Вдруг наткнешься на информацию о наставниках раньше, или задержишься в пути. Пусть тебе будет известно, как они выглядят. Еще что-то есть?
   - Да.
   Торм хотел рассказать о пареньке, который пристал к нему в дороге. Но тут из аллейки в парке показался сам Ли.
   - Ничего серьезного. Поговорим потом, мне пора, - сказал он и отключил контакт.
   Ли выглядел отдохнувшим, не смотря на то, что спал этой ночью немного. Вместе они пошли на почтамт получать посылку Ясона. В электронном письме было три фото - парень лет двадцати пяти, слишком юный, по мнению Торма, для наставника. Пожилой мужчина и молодая женщина. Торм попросил сделать распечатки.
   - Кто это? - поинтересовался Ли, глянув на фотографии.
   - Так... Эти люди приехали в Краснодар и пропали.
   - Погибли?
   - Не знаю, хочу узнать.
   - Все три - трансы?
   - Да. Такие же наставники, как я.
   - Тогда им нечего бояться.
   - Как видишь, есть чего.
   - А что ты сделаешь, когда узнаешь, что с ними?
   - Когда узнаю - решу, - любопытство Ли насторожило Торма, - а почему тебя это интересует? Ты видел кого-то из них?
   Парень покачал головой, глядя на Торма азиатскими непроницаемыми глазами. Тот впервые осознал, что за этими миндалинами цвета перезревшей вишни скрывается, в сущности, абсолютно неизвестная ему душа. Он решил, что Ли хороший парень, которому в тягость его нынешнее существование. Но ведь юноша был знаком с теми, кто убивал людей без пощады. И пусть он сам сказал об этом Торму, кто знает, как далеко простирались его контакты с адептами "перворожденности"?
   - Мне просто интересно, что произойдет с теми, кто их убил. Если их убили, конечно.
   - Если станет известно, кто это сделал, думаю, что их казнят. Попытка помешать наставнику выполнить его долг - это не передозировка при кормлении, а прямой, осознанный вызов системе. Лагерем тут не отделаться. Впрочем, все решит суд.
   На этом их разговор и окончился. В Торме он оставил неприятное чувство - будто парень задавал вопросы не спроста. Он решил внимательнее следить за ним. Но сбыться этому было не суждено. По дороге на стоянку, где остался мотоцикл, Ли предложил зайти в "обжорку" - небольшое кафе, подкрепиться на дорогу. Пока они ждали заказа в заведении с глухими стенами и некогда большими, но теперь на три четверти заложенными кирпичом витринами, Ли вышел в туалет и не вернулся. Прождав десять минут, Торм отправился на поиски, но обнаружил лишь, что в коридоре неподалеку от сортира имеется черный выход. Мотоцикла на стоянке не оказалось.
   - Уехал только что. Предъявил квитанцию и уехал, - недовольный тем, что его оторвали от иллюстрированного журнала, пробубнил охранник, - проблемы какие? Квитанцию-то предъявил!
   Бегство Ли удивило и расстроило Торма. В том, что толчком к нему послужили фотографии, он почти не сомневался. Торм вызвал Ясона и рассказал о том, что произошло.
  
   Глава 24.
   Сван.
   Катерина привезла меня в один из частных райончиков Краснодара. Маленькие домики вперемешку с дворцами покрывали площадь гектаров в пять. Мы свернули с оживленной дороги, проехали метров триста и остановились на пересечении двух улиц. Когда-то здесь стояла небольшая хибарка, каких полно в центре города. Потом ее и ее полузавалившихся соседок скупили, и построили ресторанчик, мини-казино и сауну с кабинетами. Сейчас перед нами стоял небольшой замок из желтого кирпича - со стрельчатыми окнами на башенках и зубьями на глухих крепостных стенах. Катерина повела меня мимо главного входа, мимо вазонов с мертвыми елями куда-то вбок, где обнаружился погребок с вывеской: "У Водяного".
   Вход в подвал был выложен диким камнем. Ступеньки уходили в тяжелый, клубящийся зеленоватый туман. Должно быть, он подсвечен какой-то лазерной установкой. Ощущение, будто погружаешься в темное, парящее болото. Ноги исчезают в зеленом мареве, потом оно поднимается выше и выше, пока, наконец, не ныряешь в него с головой. Внизу темно, он очертания стен видны отлично. Здесь они покрыты чем-то вроде мха, слегла фосфоресцирующего. Впереди метров десять коридора и треугольный проем двери, из которого льется переменчивый красный свет.
   - Дизайнера из Питера вызывали, - сказала Катерина. - Нравится?
   - Не очень.
   - Мне тоже.
   - Ираклий - хозяин этого... замка?
   - И не только.
   Сам погребок оказался не банальным - по углам деревянные столы на ножках из толстых, необструганных кривых поленьев. Потолок весь в светящихся огоньках - "гнилушках". Свод его низкий, полукруглый, к нему прикреплено то, что должно по замыслу дизайнера попадать в болото: колесо от телеги, старый самовар, керосиновая лампа, скелеты - два человеческих и один собачий. На столах островки света - стеклянные лампы, в которых плещет живой огонь. В стенах сводчатые ниши. Самые глубокие зашторены, там, должно быть, отдельные кабинеты. В те, что поменьше, встроены огромные аквариумы.
   - А где бар или что-то в этом роде? - спросил я.
   - Бар в таком месте? - усмехнулась Катя, - Ты, наверное, ни разу не попадал в болото. Там можно встретить разве что барменов, которые не угодили клиентам. Все - и еда, и напитки приносится из той двери, - она указала на провал слева. Рядом с ним стоял официант - высокий мужик во фраке. Сначала я удивился - под обстановку больше подошел бы наряд какого-нибудь вурдалака. Но потом глянул на лицо официанта - обтянутый серой кожей череп с горящими глазами. С таким лицом костюм вурдалака ни к чему.
   - Ему не боятся давать заказы?
   - Что ты... Вартан - добрейший человек. У него порфирия, недостаток красных телец в крови, плюс какое-то генетическое нарушение, из-за чего не растут волосы. Днем он спит здесь же - не выносит солнечный свет. Редчайший случай, Ираклий был счастлив, когда нашел его.
   - Счастлив?!
   - Он любит редкие и красивые вещи. Даже если они красивы... по-особенному.
   - А ты?
   - Что я?
   - Редкая или красивая вещь?
   Она не ответила, кивнула официанту, и тот скрылся. Через минуту появился и кивнул в ответ, видать, нас ждали. За пологом оказался проход, заканчивавшийся тяжелой дверью. Комната, куда мы попали, была довольно большой. Круглая зала диаметром примерно в пятнадцать метров. Высота свода метров пять. Вдоль одной из стен стоял полукруглый стол все в том же "неоструганном" стиле. Стулья, вырезанные из цельных кусков дерева, с соломенными подушками и соломенными же мягкими подлокотниками. Несколько низких кушеток придвинуты к противоположной стене, в которой скалился черной беззубой пастью камин. Такой большой, что можно было зажарить барана. Прямо над головой - круглое отверстие без стекла. В него, наверное, уже заглядывали звезды, но их мешал увидеть желтый свет натриевых ламп, тянувшихся по стенам этого зала.
   Четверо мужчин сидели у ближайшего к нам края стола. Я посмотрел на них, пытаясь определить, кто же здесь Ираклий. Каждый воспринимает имена на свой лад. Есть девушки, которые мне кажутся типичными Аленами, тогда как другим и в голову не приходит назвать их так. Не могу сказать, что я силен в определении имен по внешности. Но пытаюсь делать это постоянно.
   По моему, Ираклием мог называться невысокий мужчина в белой рубахе, с загаром кварцевого происхождения, обширной лысиной, волосатыми сверх меры руками и с глазами зелеными, как бутылка пива "Хадыженское". На его левом мизинце был белый перстень с куском смоляного агата. Он сидел, полуобернувшись, и разглядывал меня с небрежением. Трое парней рядом с ним, все кавказцы, были слишком молоды, чтобы тянуть на главного. Хотя... я пригляделся к одному, лет тридцати, но с каким-то изможденным, и будто посеченным скальпелем лицом. Резкие борозды тянулись от крыльев носа к углам рта. Сам нос был крупный, узкий между бровями, расширяющийся книзу и над губой нависающий толстой каплей пористой плоти. Глазные яблоки большие, чуть выкаченные, веки будто не желают сходиться на них, и когда хозяин моргает, натягиваются с трудом, как две влажные пергаментные шторки. Радужка палевая с черной точкой сжавшегося зрачка. Лоб высокий, зачесанные к затылку волосы масляно поблескивают. На лбу от левого виска к середине тянется кривой шрам. Нет, этот человек явно старше тридцати. Уж не он ли тот "водяной", к которому приглашает вывеска над входом?
   Я постарался вглядеться в мужчину внимательнее, понимая, что так же пристально он рассматривает и меня. И тут пелену сознания прорвало: на месте человека с иссеченным лицом вился и кружил смерч: матово-серый, как хромированная сталь. С черными прожилками, проявляющимися на поверхности и тут же исчезающими, будто черные молнии или пульсирующие венозные дорожки. Вокруг смерча на небольшом отдалении светилось облако искрящихся синих линий. Они должны были скрывать его от меня, но
   я видел как бы три картинки отдельно: человек в черной рубахе с вышитым золотом воротнике, смерч в прожилках и светящийся кокон накладывались, не мешая воспринимать все по отдельности, и не заслоняя друг друга.
   Я огляделся, опасаясь, что при малейшем движении картина рассеется, как это было, когда я увидел в кафе смерч-Катерину. Но нет, она оставалась прежней. Трое других мужчин были простыми людьми, молодые парни тускло полыхали зеленым и желтым, мужик, которого я сперва нарек Ираклием, почти не светился. Ручейки вокруг него походили на липкие струйки сиреневого желе, и я понял, что жить ему осталось совсем чуть-чуть.
   - Хорошо, Рам, - сказал лысому человек в черной рубахе, - считай, что мы с тобой договорились. Спасибо, что пришел, не побрезговал моим домом.
   Мужчины встали обнялись, прошли к двери, Рам и один из парней скрылись. Второй остался у входа. Мужик, на котором кроме шелковой рубахи были еще и белые шелковые же свободные брюки, вернулся обратно. Он был высоким, примерно на десять сантиметров выше моих метра восьмидесяти. Сел, и только тогда обратился ко мне:
   - Полагаю, ты уже понял, что я - Ираклий, - сказал он, - теперь спрашивай.
   Я покосился на Катерину. Она была напряженной, будто привела на очень важный экзамен своего сына и боится, что сейчас тот опозорит ее своим невежеством. Я молчал. Почему-то чувствовал, что опасности нет, и пристегнутая к голени кобура не будет открыта.
   - А твой друг не очень-то разговорчив, Сэра, - сказал Ираклий, обращаясь к моей спутнице, - ты разве не обрисовала ему его проблему?
   - Я все рассказала, - Катя-Сэра (интересно, какое из этих имен настоящее) нервно покосилась на меня.
   - Тогда, должно быть, у него крепкая психика, да и упрямства хватает, - голос у Ираклия был глухой, под стать подвалу. Я видел, как звуки его вытекают из центра вращающейся воронки, это было завораживающее зрелище.
   - Я не очень верю в то, что мне рассказали, - вымолвил я наконец.
   - Ты полагаешь, у меня есть время дурачить юнцов страшными байками, - Ираклий удивился, - если бы ты мог, то заметил бы, что сейчас на тебе почти нет линий судьбы. У меня есть, у этого парня у двери есть. Даже у того дурака Рама, что мнит себя равным мне, их и то больше, чем у тебя. Мне на тебя плевать. Но Сэра - дочь моего товарища. Она попросила, и я согласился взять тебя в ученики.
   - Что мне придется делать?
   - Пока немногое. А там посмотрим. Но не играй со мной - если ослушаешься, умрешь. Либо сам, если еще не научишься питаться, либо с моей помощью. Но, по сути, ты уже мертвец, поэтому никто ничего не теряет. Мой срок - пять лет. Потом ступай, куда хочешь.
   - Я не хотел бы попасть в ситуацию, когда придется поступать против совести.
   После этого Ираклий изучал меня, наверное, минуты две.
   - Хорошо сформулировал, - наконец, произнес он, - Я тоже постараюсь сформулировать так, чтобы вопросов не осталось. Выбирая нашу жизнь, ты уже поступаешь против совести - обычного человека. Многим из нормальных за всю жизнь не приходится делать выбора - убить, чтобы выжить, или умереть. Тебе его избежать не удастся. Мы - хищники этого мира. Мы пьем кровь и едим сырое мясо. И тот, кто попробовал такую жизнь, не променяет ее ни на что. Тебе лишь кажется, что так сложно лишить жизни несчастное существо, не властное над своей судьбой. На самом деле ты почти готов к этому, - Ираклий усмехнулся и указал на спрятанный под брючиной "дерринджер", - убьешь хоть раз, и поймешь, что все эти сантименты чушь. Сейчас тебя устраивает существование обычного человека. Да, оно спокойнее. Но в нем нет красок, нет сока, нет чувств - лишь их суррогаты. Мы же пьем жизнь полными горстями, мы наполнены ей до предела. Нам не указ сам Бог с его Законами, мы существуем ему вопреки!
   Он резко оборвал свою речь, сверля меня взглядом.
   - Я должен подумать, - сказал я.
   - Думай, - хозяин Кати-Сэры сделал жест, будто отпускал меня, - только не затягивай. У тебя день-другой, не больше.
   Я постарался не подать виду, как ударили по мне его слова. Еще раз оглядел сводчатый зал, собираясь направиться к двери. И замер, пораженный. У самого камина в воздухе покачивался столб золотистого цвета. Точно такой же, как тот, через который я попал в "заколдованный лес". Я чуть отклонил голову, и столб исчез. Занял прежнюю позицию - вернулся снова. Это новое обстоятельство так увлекло меня, что я забыл, где нахожусь. Сделал к светящемуся столбу шаг и еще один, не теряя его из виду. Сзади раздался негромкий голос Ираклия:
   - Дверь с другой стороны.
   Но я подошел к потайной дверце, остановившись всего в метре. От нее исходили ни с чем не сравнимые теплота и покой. Такое не спутаешь - это еще один ход в иной мир, который почему-то оказался именно здесь. Шагнуть и исчезнуть? То-то они удивятся. Недавно я проверил то окошко в "заколдованный лес", что обнаружил в Первомайском парке. Зашел, побродил полчаса в вечном полдне золотистой опушки, и вернулся обратно, просто пожелав оказаться в Краснодаре. Очутился под елкой в километре к западу, у кинотеатра "Аврора". Должно быть, вынырнул из воздуха - целовавшаяся в метре от меня парочка сильно испугалась.
   - Извини, - сказал я Ираклию, - мне показался интересным твой камин. Кто его делал?
   Я с притворным любопытством разглядывал вырезанные по бокам черного зева рисунки: фигурки людей, животных - кажется, даже одной кошки, несколько закоптившихся пентаграмм.
   - Один мастер, хороший, но со странностями. Все эти картинки... Впрочем, гостям нравится.
   - Можно задать еще один вопрос?
   Ираклий развернул ладони - мол, все, что хочешь. Похоже, мое нежелание уходить пока еще не слишком раздражало его.
   - Мне показалось, что однажды я попал в другой мир. Просто шел по улице и оказался там, где мне быть, вроде как, не следовало. Все кругом изменилось. Только что зима и темнота и вдруг - осень и солнце. Известно ли вам о таком?
   - Я не знаю, - Ираклий покачал прилизанной головой, в его глазах зажглись странные, непонятые мною огоньки, - слышу впервые. Судить не берусь. Возможно, ты просто на время тронулся. Трансформируешься до конца, и видения пройдут. А, может, и правда видишь то, чего другие не замечают. Будет понятно, когда переживешь кризис. Если переживешь, конечно.
   ...Катя отвезла меня домой, проводила до самой двери, будто это я был девчонкой. Я не возражал. Мне было не до того.
   Когда мы выходили из погреба, я столкнулся с человеком, которого ожидал увидеть меньше всего. С улицы в туманное марево шагнул Ашот. На нем было тяжелое кожаное пальто до пят и кепка, по размерам лишь чуть-чуть уступавшая классическому "аэродрому". С ним под руку шла какая-то девица. Я как раз поднимался по ступенькам, красноватый свет из подвала бил мне в спину, оставляя от моей персоны лишь силуэт. Отступил к стене, пропуская Ашота. Проходя мимо, он взглянул на меня. Не знаю, разглядел или нет, но как-то странно втянул ноздрями воздух, будто хрюкнул.
   - Кто этот мужчина? - спросил я Катю, усевшись в машину.
   - Не знаю, ходит тут... Девчонку знаю - та еще шалава. Недавно на Ростовском шоссе дальнобойщиков цепляла. Дешевка.
   Больше мы на эту тему не разговаривали. Да и вообще до самого моего дома не произнесли и десятка слов. На пороге Катя спросила:
   - Пустишь?
   Я был готов к этому. В конце концов, она считала, что спасает меня, а значит, рассчитывала на компенсацию. Я не знал, приму ли предложение Ираклия. Но по-своему она проявила во мне участие. И еще, мне многое оставалось неясным, а лишаться такого информатора не хотелось. Поначалу я думал, что мне будет противно ложиться в постель с "паучихой". Но ничего - пережил...
   Я встал с кровати, стараясь поскорее облечь свои голые ягодицы в трусы, и пошел в ванную. Тер себя мочалкой под горячими ножами воды и размышлял о том, как выяснить, есть ли среди трансов те, кто никогда не убивает. Если да, рискованную игру с Ираклием можно продолжать. А если нет? Что делать тогда?
   В спальне было темно, наверное, Катерина спала. Я потянулся к выключателю, но нажать не успел - голубоватый, неверный свет ночника вспыхнул сам. Кати на кровати не было. Она стояла в углу у моего любимого "плюшевого" кресла, на котором восседал Ираклий. Транс поигрывал набалдашником черной трости, а другой рукой гладил по голове деревянного кабана - главную достопримечательность этой спальни. После меня, конечно.
   Кроме Ираклия здесь были и другие непрошенные гости. Двое парней из "группы поддержки" и... Ашотик. Ситуация становилась все интересней. Неужели этот тип из-за восьми сотен баксов решился просить помощи у такого "крутяка"? Или они родственники?
   - Ты веришь в судьбу, Ваня? - Ираклий заговорил так, словно мы не расставались ни на минуту и все еще сидели в его уютном подземелье.
   - Похоже на "Ты веришь в судьбу, Нео", - усмехнулся я, пытаясь сохранять спокойствие.
   Ираклий кивнул:
   - Любишь "Матрицу". Я тоже. Знаешь, почему она производит такое впечатление? Потому, что отражает реальную картину мира. В фильме мы рождаемся и живем во сне, несвободные, подключенные в Матрице. В реальности - наши бессмертные души, воплотившись в физические тела, тоже как будто попадают в тюрьму. Там для освобождения нужно, чтобы кто-то уже свободный протянул руку помощи. И тогда ты приобретешь силы, превосходящие те, что отпущены простым людям. В реальности я помогаю тебе стать хозяином самого себя. Так ты веришь в судьбу, Ваня?
   - Отчасти. Что-то наверняка предопределено, вот только кем и как - не разобрать.
   - А я верю. На все сто процентов. Типичный пример - наша встреча, она была предопределена. Ты встретил мою воспитанницу. Она могла пройти мимо, но захотела помочь, поставить тебя на одну ступень с собой. Но если бы этого не произошло, нас свел бы Ашот. Ты ведь с ним знаком, не так ли...
   - В университете вместе учились.
   - Ну вот. Не виделись, наверное, целую вечность. Соскучились... А недавно снова встретились, причем, ты об этом знал, а он нет. Так ведь?
   - Я столкнулся с ним, когда выходил из твоего погребка.
   Ираклий слегка поморщился:
   - Я имел ввиду тот раз, когда вы с друзьями почистили ему кармашки. То, что вы взяли, принадлежало мне.
   Я понял его не сразу. Что такого мы взяли, ради чего стоило приезжать самому? Послал бы своих головорезов, они бы выбили из меня все, что надо. Или наши отношения Ираклий считает особенными?
   - С чего ты взял, что я чистил ему карманы? - поинтересовался я, чтобы потянуть время. Ясно было, что нас вычислили по кроссовку Боба.
   - Вы выронили бакс с номером телефона, - подтвердил Ашот. - Твоего американца в общаге уже нет. Но тебя и этого толстяка нам заложили. Вы в последнее время часто встречались, а у америкоса здесь больше нет друзей...
   - Итак, где он? - Ираклий прервал Ашота на полуслове. Мне показалось, что бывший сосед по общаге не в большой чести у босса.
   Я прикрыл глаза, пытаясь настроиться и снова увидеть нити. Не получилось.
   - О чем ты говоришь?
   - Ну, хорошо, - мой непрошенный гость медленно поднялся из глубин кресла и сделал два шага ко мне. Посмотрел в глаза - пристально, серьезно и без угрозы, - Он - это небольшой медальон из метеоритного железа. Его нашли в Якутии в начале века. Русские рыбаки промышляли на реке Махотка и услышали от местных о странной громовой поляне, в которую каждую грозу бьют молнии. Эти люди отправились туда и обнаружили, что земля в одном месте прямо оплавилась от таких ударов. На глубине примерно в метр они нашли медальон с изображением какой-то многорукой клыкастой бестии. Рыбаки передали его учителю в ближайшем населенном пункте, тот как раз ехал в Санкт-Перербург и собирался показать находку столичным специалистам. Но по дороге беднягу убило молнией. Медальон пролежал пару лет в жандармерии, куда доставили все, что от учителя осталось. А потом здание сгорело - в него тоже попала молния. Но сама вещица, что удивительно, сохранилась. Один из жандармов, знавший историю находки, продал ее какому-то манчжурскому купцу. И медальон пошел гулять из одной коллекции в другую. За этот век от удара молнии погибло, насколько мне известно, восемь его хозяев. Я потратил немало денег, чтобы выяснить, у кого находилась вещица, и перекупил ее. На прошлой неделе медальон доставили в Краснодар. Меня в городе не было, и посылку у курьера забрал Ашот. А вечером в тот же день на него напали вы...
   - У него в кошельке было восемьсот баксов и пара тысяч рублей, - я решил идти напрямую, другого выхода, похоже, не оставалось, - Он задолжал Бобу еще несколько лет назад, парень его выручил, а он не вернул долг. Так что мы имели право на эти деньги. Никакого медальона при нем не было.
   Ираклий снова вернулся в кресло. Театрально приложил ладонь ко лбу, будто у него заболела голова. И усталым голосом сказал:
   - Верни мне мою вещь, Ваня. Пока не поздно.
   - С чего мне врать?
   Ираклий пожал плечами:
   - Вариантов немало. К примеру, ты действовал по чьей-то наводке, отдал медальон заказчику и теперь не в силах ничего изменить. Потому и толкаешь мне это фуфло, несмотря на то, что жизнь твоя ничего уже не стоит. С жертвами трансов такое бывает - события ведут их от вехи к вехе, от одного стечения обстоятельств к другому, как овцу на убой. И в итоге завязывается такой Гордиев узел, распутать который можно лишь ударом меча - по шее жертвы.
   Я ничего не ответил. Только в упор разглядывал Ашота, пялившегося в ответ своими непроницаемыми карими буркалами.
   - А что если врет Ашот? - наконец, спросил я.
   Ираклий покачал головой:
   - Он не стал бы, поверь, - он снова примолк, весь олицетворение скорби по поводу моего упрямства. Катерина, присевшая на подлокотник кресла, шумно вздохнула. На меня она старалась не смотреть, разглядывала горшок с пальмой в углу и время от времени беспокойно поеживалась.
   - Он небольшой, примерно с твою ладонь, Ашот говорит, что положил его в "лопатник". Немного неуважительное отношение к такой вещи, но, в конце концов, не оправа красит дорогой бриллиант. Ты мог и не заметить его. Возможно, кто-то из твоих друзей...
   - Нет. Я бы знал.
   Ираклий внезапно встал, оперся тростью в пол и посмотрел на меня взглядом, в котором не оставалось уже ни "отцовского" укора, ни меланхолических раздумий о путях, сводящих людей, ни, увы, жалости.
   - Завтра вечером ты доставишь мне его. Я не сказал тебе еще одной вещи - это мой подарок одному очень уважаемому человеку. Он знает, какой подарок готовится для него, и это не оставляет мне выбора. Если медальона не будет, ты и твои друзья умрете. Не обнадеживай себя, мы знаем двоих из них, выясним, и кто был третьим.
   Ираклий перекинул трость в левую руку, а правой вытащил из-под пиджака пистолет.
   - Тебе, я вижу, нравятся свиньи? - он кивнул на моего кабана, навел ствол и в упор выстрелил ему в голову. Во все стороны брызнули щепы, - а я их ненавижу.
   Они двинулись к выходу, проходя мимо, Катерина бросила мне: "Дебил...".
   В голливудских фильмах после такой драматической сцены тут же следует другая - чтобы не смазывать эффект. В жизни Ираклий и его команда минут на пять застряли в моем не шибко широком коридоре, не рассчитанном на прохождение сразу стольких амбалов одновременно. Кате наступили на ногу, и очередной "дебил" прозвучал уже не в мой адрес. Несмотря на серьезность положения, я не смог сдержать улыбку.
   Наконец, они убрались. Я пошел в холл, взял из бара недопитую бутылку коньяка "Черный аист" и прикончил ее в три глотка. Потом позвонил Мею.
   - С ума сошел... - раздался на том конце провода заспанный голос, - не мог до утра подождать?
   - Не мог. Мей, скажи своим, чтобы еще на пару неделек у родни задержались - не стоит им возвращаться.
   - Что? - он не понял, - Ты о чем, Сван? Слушай, тут такое дело... Даник умер. И нам... ну, в общем, поговорить надо серьезно... Постой! Почему моим не возвращаться, что случилось?!
   Кажется, он, наконец, проснулся.
  
   -------------------------------------------------------------------------------
  
   - Да не было там никакого медальона! Он же тяжеленный должен быть - как можно не заметить! - Мей в крайней возбуждении в пятидесятый раз обежал комнату, - кто еще смотрел?
   - Ты что? Думаешь Ванька мог потихоньку спереть? Но когда?! Ты ведь лопатник у Ашота вытащил, он у тебя был все время.
   - Может, в машине. Я передал кошелек Бобу. ...
   - Ну да! Когда мы подальше отъехали, Боб мне его отдал, и я его выпотрошил. Ничего там не было кроме денег, визиток и всякого мусора.
   Мы замолчали. Я сосредоточенно ковырял окурком дно пепельницы. Мой рассказ о визите Ираклия произвел на Мея куда большее впечатление, чем то, что он поведал мне о Данике. Я не испугался, не впал в истерику и не озлился на товарища за то, что он стал причиной моей беды. Я все еще не верил в свою смерть - ни капельки! Чувство, что все будет так, как надо, не покидало меня. Глубокое, теплое, неистребимое чувство ПРАВИЛЬНОСТИ происходящего. Было только очень жаль маленького, порою выглядевшего нелепым паренька, который обрел огромную силу - уйти из жизни, чтобы не причинять вреда. Смогу ли я поступить так же? Не уверен.
   А потом я порадовался за то, что Даник смог нам помочь, пусть только советом. Едва Мей передал мне его слова о подпитке, я постарался проверить их. Так все и оказалось - тонкая струйка энергии тянулась от Мея ко мне, наматываясь на странный комковатый туман, покрывавший мое тело.
   Попытка оглядеть самого себя принесла необычное ощущение - угол зрения изменился, как будто точка, в которой находились мои глаза, переместилась и оказалась примерно в полуметре над теменем. Туман, как стая тяжелых грозовых туч, медленно полз по орбите, создавая вокруг меня что-то вроде кокона. Только не светящегося, а угрюмого, пугающего своей мрачной непроницаемостью. На расстоянии сантиметров в сорок - так, во всяком случае, мне казалось - вокруг него вились тонкие нити кармы. Блеклые, выцветшие. Иногда нить касалась серых клубов, пропадала, а через время появлялась опять, став еще тоньше и еще бесцветнее. Серость, окружавшая меня, будто слизывала ее.
   У Мея с энергией дела обстояли получше: серость уже поселилась за наброшенной на него зеленовато-голубой паутиной, но еще не начала пожирать ее. Линии были слабыми, струились вяло. В них наблюдалась редкая пульсация: медленно, с большими промежутками они то разгорались сильнее, то бледнели и затухали. Каждый раз, когда их свет становился слабее, мой желудок испуганно сжимался. Но вскоре я понял, что в этом есть какой-то свой ритм, будто билось усталое сердце - может, уже не способное перенести тяжелые нагрузки, но которое еще прослужит для хозяина десятки лет.
   Сперва я не знал, что мне делать. Было очень тоскливо наблюдать - вот бежит струйка крови от друга, питая тебя и убивая его. И ты беспомощен это изменить. Ираклий говорил, нужно время, много времени, чтобы научиться управлять этими клочьями тумана - своим НАСТОЯЩИМ телом. У меня его не было. Вид блекнущих полос ясно говорил - мой друг на грани, и если поскорее не прервать наш контакт, может переступить за нее. Возможно, лично я уже прошел свою дорожку до конца, сорвался с обрыва и лечу вниз. Но тянуть туда же Николая я не хотел.
   От серого тела Ираклия мое отличала скорость и плотность движения тумана. У транса она была такой, что он казался литой воронкой из прочнейшей стали. Я постарался ускорить движение "облаков" вокруг себя. Мей в это время на кухне варил кофе. Я чувствовал его сквозь стены - должно быть, благодаря нашей связи. Он чертыхался и дважды обжегся. А один раз уронил турку, залил огонь и минут пятнадцать оттирал заляпанную кофейной жижей плиту. Поэтому у меня было время сконцентрироваться и попытаться решить непростую задачу - "разогнать" тучи.
   Но как я ни приказывал им бежать быстрее, в их движении не чувствовалось никаких изменений. Они были словно каменные глыбы, как куски породы в хвосте гигантской кометы, которые летят по своей траектории, равнодушные к попыткам легкого солнечного ветра склонить их в сторону. Я был упрям и приказал себе не отчаиваться. Но когда Мей наконец явился в комнату с двумя чашками в черных потеках, у меня все еще ничего не вышло. Я выпил горячую бурду, которую он приготовил, и попробовал снова.
   - Что ты делаешь? - спросил Мей, заметив мой не видящий взгляд.
   - Пытаюсь оборвать контакт с тобой.
   - Но ведь... - он осекся, потом спросил, - и насколько он крепок?
   - Для меня - очень, я ведь никогда не занимался подобным. Но я стараюсь.
   Мой друг кивнул. Я видел, что мои слова его взволновали. Что тому было причиной, я так и не понял - ведь он знал о контакте, сам рассказал мне о нем. Может, не отнесся к словам Даньки всерьез? Другого объяснения у меня не было.
   - Я схожу за хлебом, может, на расстоянии легче будет... - задумчиво сказал Мей.
   - Иди, - сказал я.
   Он ушел, его кокон я уже не видел, но зеленовато-голубая нить потянулась в пустоту, не прерываясь. Катерина не соврала, контакту расстояние не помеха.
   Я попробовал другой способ. Сконцентрировался на одном-единственном облаке, самом крупном и самом темном из всех. Представил, что эта часть меня и есть я весь, без остатка. Мне случалось проделывать нечто похожее, когда занимался медитацией: убрать все мысли, успокоиться, изгнать из сознания вечно спорящие голоса рассудка, а потом сконцентрироваться на чем-то одном. Это трудно, попытки решить дело грубым усилием ведут к тому, что мысли возвращаются с удвоенной мощью. Нужно уловить момент тишины и задержаться в нем, не отвлекаясь ни на мгновение, и тогда они умолкнут сами. Мне это удалось. Разум прекратил пережевывать бесконечную мысленную жвачку, и пришла тишина. Оставалась лишь она и моя воля, погрузившаяся в серую тучу-спутник.
   Я ощутил его маленькую грозную силу, готовую разразиться снопом из черных молний, услышал треск напряженных молекул, всем существом своим вобрал звенящий грозовой запах.
   Пространство тучи было неоднородным, оно состояло из тумана разной плотности и силы заряда, и на стыках между этими клубками материи вибрировало и стремилось к разрешению. Кое-где между участками с разным "давлением" возникало что-то вроде маленьких смерчей. Я коснулся одного из них и вдруг понял, что это и есть ключ. Я стал растить этот смерч, понемногу, будто сухие веточки в костерок посылая в него клубки тумана. После каждой новой порции смерч замирал, а потом чуть-чуть увеличивался. Вот он вырос вдвое, втрое, смог одолеть и переварить целую маленькую грозу со всеми ее неродившимися молниями, и они, наконец, распустились в ветвистый ослепительно-черный букет.
   - Ты как здесь?... - я не заметил, что вернулся Мей, вздрогнул от его голоса, но не позволил себе отвлечься. Смерч был уже так велик, что вобрал в себя тучу целиком. Я ощущал его как часть своего тела - еще более реальную, чем рука или нога. Соседние облака приближались к нему, стремясь влиться в бешеный хоровод, и тогда я потянулся вперед, сужая и удлиняя вращающееся жерло. На самом его конце кружились несколько полюсов с противоположными зарядами. И тут я понял, что делать с линией судьбы Мея. Горловина вихря приблизилась к ней и вобрала в себя. На несколько мгновений нить напряглась, затем потянулась ко мне гораздо быстрее, накручиваясь на воронку, как на веретено. Я понял, что в несколько минут могу сейчас "размотать" весь кокон Мея.
   Но тут заряды в горловине смерча сошлись, и молнии ломанным черным узором иссекли линию судьбы. Будто клацнула многозубая пасть рыбы-удильщика, перекусывая все, что попало в захват. Обрубок энергетического тока, извиваясь, словно раненная змея, втянулся в кокон Мея.
   Я немного отдохнул, ослабив контроль над вихрем. Он позволил сделать это, будто даже рад был, что ему разрешили жить своей жизнью. Потом медленно расширил воронку - как можно сильней, бросая в нее почти все серые клубы, что меня окружали. Переместил ее основание с уровня груди ко лбу, а подом "надел", будто огромный чулок, на голову, плечи, торс. Лишь однажды все едва не пошло прахом - когда снова столкнулись разнополюсные заряды. Их было много, и они выдали такой сноп молний, что те едва не разорвали ткань смерча. Я почувствовал, что он готов снова рассыпаться на туманные клочья, но сумел удержать его в движении. А еще минут через пять то, что вращалось вокруг меня, уже почти не отличалось от вихря Ираклия.
   - Кажется, получилось...
  
   ......................................................................
  
   Часов в двенадцать мы с Николаем покинули его квартиру и разошлись в разные стороны. Телефон Мея отключили, видимо, за неуплату, вскоре после моего утреннего звонка. И он отправился звонить родным на переговорный пункт, а заодно платить за телефон и квартиру - судя по цифрам в лежавшей на кухонном столе квитанции, расчеты с коммунальщиками мой друг тоже запустил. Я же пошел в общагу, где обитал Бац. Мей говорил, что они расстались на вокзале - Бац раздумывал, не отправиться ли к отцу, и остался ждать электричку.
   Мать Игоря умерла, а бросивший их давным-давно папаша проживал в соседней Адыгее. Бац наведывался туда раз в пару лет - у старика была другая семья, да и отношения как-то не особо ладились. Вот я и решил сходить в общагу - проверить, не передумал ли Игорь ехать. Здесь и произошло то, что дало мне надежду выпутаться из этой истории.
   ...Общежитовские вахтеры делятся на четыре категории. Первая, мужская - это почти всегда отставные военные. Но они так редки, что я знаю о них лишь понаслышке. Прочие три - исключительно женские. Категория "а" - бородавчатые стервы. Лица этих старух крайне редко выражают что-либо, кроме непреклонности. Такая ни за что не пустит после одиннадцати, каким бы заунывным не был твой речитатив о вечно ломающихся трамваях. Быть может, к их черствым сердцам и можно найти ключик, но только со временем и при искреннем подходе. А откуда, скажите, его взять? Бородавки и прочие санкционированные временем наросты - их опознавательный знак. А, кроме того, прямая спина, кривой рот уголками вниз и окаменелость лица. Увидели такую - не вздумайте задержаться у подружек после одиннадцати. Вернуть оставленный на вахте паспорт будет сложнее, чем агенту Малдеру раздобыть очередные "секретные файлы".
   Категория "б" - ни рыба, ни мясо. С кем-то дружат и им прощают мелкие провинности, кого-то не любят и пытаются напакостить. В общем, личности не одиозные и тем более не харизматичные.
   В группу "в" попадает самый редкий тип бабушек-божих одуванчиков, которые рады всем студентам, любуются до слез умиления на их полупьяную молодость и все им, дуракам, прощают. Эти войдут в положение, помогут, позволят, откроют дверь общаги в три часа ночи, поверив в любую невероятную историю. Увы, век таких старушек за вахтовым столом недолог. Сострадание и коварная мысль "я сама была такою, дай Бог памяти, сколько лет тому назад" подтачивают их здоровье, и без того слабое от переживаний за детей, внуков и прочую непутевую родню. А беспокойные ночи с этими бесконечными: "Василисочка Ивановначка! Откройте, пожалуйста! У меня мама проездом была в двенадцать часов на вокзале - два месяца не видались, исстрадалось дочкино сердце - не могла не поехать!" И бежит "Василисочка Ивановначка", чуть трясущимися от умиления руками поворачивать ключ в замке, снимать пудовые запоры. Память у нее уже не та, старшекурсники подшучивают над ней, третий месяц кряду рассказывая один и тот же анекдот. И не помнит она, что всего три недели назад мама уже была проездом на вокзале. Только тогда та же самая электричка почему-то пришла на два часа позже, и от заботливой дочки еще сильнее, чем сейчас, пахло спиртным...
   А потом в эту крашенную-перекрашенную дверь постучится кто-то еще, и опять прозвучит призыв к "Василисочке..." и история повторится раз десять до самого утра. Будь она из категории "а", спала бы спокойно в своей каморке, успокоенная простой мыслью: если водка замерзает при 24,5 градусах ниже нуля, а студент пил до полуночи, то при температуре минус десять до утра с ним ничего не случится.
   Но нашей Василисочке такая мысль не приходит, природа дала ей доброе сердце. Правда, через пару лет работы сердце это недвусмысленно намекнет на то, что оно мягкое, не железное. И то, что студенту хорошо, пенсионеру - смерть. А значит, пора уходить. Со слезами на глазах попрощается она со своими "ребятушками", со слезами придет домой, сокрушаясь, что теперь оторвана от яркой молодой жизни. Но пройдут две спокойные ночи, и теперь уже калачом маковым не заманишь ее на вахту - не то, что копеечной зарплатой.
   А студенты еще не раз вспомнят у закрытой двери "свою Василису". И говорить: "Памятник таким ставить надо!"
   Но не надо памятников - они статичны, в граните и бронзе легко потерять душевную теплоту, и черты Василис могут стать похожи на черты их бородавчатых товарок. Лучше бы не будить по ночам, проявить побольше чуткости, но кто из нас в двадцать лет страдает ее избытком?
   Тетя Люба, дежурившая сегодня на вахте, не относилась ни к стервам, ни к Василисам. Она была из категории "б", но ушлых "б", и дружила со студентами по расчету. Расчет велся шоколадками, которые покупались у старушек на рынке возле общаг, и тем же старушкам возвращались спустя сутки. Тетя Люба страдала легкой формой диабета, и сладкое ей было противопоказано.
   Взаимовыгодная торговля поблажками у этой женщины была поставлена на широкую ногу. Доходило до смешного. Годами спекулировавшие у общаг бабули знали в лицо чуть ли не всех студентов. И когда те просили: "Какую-нибудь не очень дорогую шоколадку", - спрашивали: "Любахе на вахту несешь?". Если ответ был положительный, покупателю давался самый залежалый товар, срок годности на который давно истек. Бац рассказывал, что одну шоколадку "Аленку" лично он приносил тете Любе трижды. А его сосед по секции даже пострадал из-за такой вот "разменной монеты". Он не знал, что сегодня тетя Люба сменилась и вместо нее вход в общагу охраняет настоящий монстр. Купил "Ореховый", две плиты, и остался с ними ночью на улице. Прежде чем лезть домой по балконам он выпил пива, закусил "Ореховым", а потом все утро не выходил из секционного туалета...
   - Не было твоего Игорька. Вчера с утра появился - я как раз заступала, Галину Аркадьевну подменяла - а с тех пор ни слуху ни духу... - сообщила мне тетя Люба, когда я спросил ее про Баца, и как-то странно замялась.
   В другой раз я не обратил бы внимания, но беспокойство за друга сделало меня более чутким. Женщина выглядела так, будто раздумывает, выложить мне какую-то дополнительную информацию или нет. Я задержался у ее конторки, заговорил о какой-то ерунде, наблюдая, как разрастаются следы сомнения на лице вахтерши.
   - Вспомнила я... - прервала она, наконец, мои рассуждения на тему "до чего дерьмократы страну довели!", - сегодня с утра двое приходили. То ли армяне, то ли чечены... Игоря спрашивали, сказали, что учатся у него. И очень им встретиться надо, зачет сдать.
   - Больше ничего не спрашивали? - я внимательно всматривался в лицо женщины.
   - Ничего. Вот те крест! - ни к месту побожилась она, и это возбудило во мне новые подозрения.
   Вполне вероятно, что те двое посулили ей что-то, а, может, и пригрозили. Как говорится, или Верещагин возьмет мзду, или мы дадим ему мзды! Мне хотелось узнать, о чем же она говорила с визитерами.
   - А они не спрашивали, где живет родня Игоря, как ее найти?
   - Нет, что ты. Да я и не знаю.
   Возможно, так оно и было. Но если нет... с Игорем могла случиться беда.
   Я изо всех сил пытался уловить хоть что-то на лице тети Любы. Но оно было угодливо-непроницаемым. Я прикрыл глаза, стараясь посмотреть на нее, как недавно смотрел на Мея. Увидеть ее защитный кокон, оглядеть энергетическую структуру. Может, это даст ответ. Ничего не получилось. Нет, линии я увидел, они проступили сквозь обычный мир так быстро, как никогда раньше. Но несомненный прогресс не обрадовал меня, потому что сейчас от моего умения не было проку. Я разглядывал мутные желтоватые токи чужой силы, достаточно мощные, чтобы сделать вывод - на своем месте тетя Люба просидит еще очень долго. Я мог прикоснуться к ним и взять часть из них, но не хотел поддаваться соблазну. А потом меня посетила простая мысль: "В последний месяц у нас с Меем установилась почти телепатическая связь. Я угадывал его желания и мысли, чувствовал, где он сейчас находится. Что если это происходило потому, что я тянул из него силы?"
   Я перевел разговор на очередную ничего не значащую тему. Тетя Люба тут же расслабилась и позволила увлечь себя трепотней о ценах и телесериалах. Вскоре от меня требовалось только слушать. Мимо проходили люди, бросали свои "здравствуйте, я в 315-ю", оставляли документы. А я пытался сконцентрироваться на маленькой воронке, которой потянулся к женщине. Мини-вихрь коснулся ее кокона и потянул сразу ворох нитей, будто я влез рукой в паутину.
   На меня хлынул поток чужих чувств и эмоций, настолько ошеломляющий, что я едва не был смыт им. Но нашел в себе силы отвлечься. Я ощутил, как воспринимает мир тетя Люба - в столь сложной и противоречивой гамме, которая, пожалуй, сознательно не воспринималась и ей самой. Это было как влезть в чужую одежду - местами давит, местами колит, кое-где ощущаешь непривычную свободу. В целом жутко неудобно, но как-то очень остро и весело. Но все это оставалось на уровне ощущений, причем почти телесных. Узнать мысли тети Любы я не мог.
   Я отсек все лишние линии кармы, оставив лишь тонкий ручеек, медленно сочившийся по моему щупальцу. Он позволял поддерживать контакт и подпитывал меня, но вряд ле мог нанести ей серьезный урон. Я искал зацепку, обшаривая своими новыми органами чувств ее кокон вдоль и поперек. Нашел несколько дыр - две напротив почек и одну у правого колена.
   - Почки-то побаливают? - Неожиданно для самого себя спросил я, прервав ее рассказ о том, что соседи за стеной завели пианино и вот уже третий год подряд разучивают ламбаду. Против самой песни тетя Люба ничего не имела, поскольку была фанатом латиноамериканских сериалов. Но соседи почему-то играли исключительно по выходным в час ночи, что порой пугало одинокую женщину. В отместку она даже решила подкопить денег и купить французский рожок. По ее информации, штука эта была достаточно громкой и при недостатке музыкального образования - а у тети Любы его не было вообще - способна была отвадить от ламбады кого угодно.
   - Почки? А откуда ты знаешь? Я никому не говорила... - на ее лице удивление быстро сменилось подозрительностью, - тебе эта корова Зинка сказала?
   Зинка была сменщицей тети Любы. Она жила с ней в одном доме, в соседнем подъезде, так же была одинока, и так же отличалась чрезмерной любовью к сплетням. Друг к другу почтенные дамы испытывали здоровую неприязнь двух старых кошелок, каждая из которых считает, что ее товарка "много о себе думает". Хотя, судя по тому, как часто они рассказывали слушателям о проделках "этой курицы (коровы, борова, идиотки и т.д.)" друг о друге они думали чаще, чем о себе. Поговаривали, что Зинка увела когда-то мужа у тети Любы. Но куда он делся от нее самой, история умалчивала.
   - Да нет, что вы? Просто вам бы обследование пройти. Мой друг медик мне о признаках почечных заболеваний как-то рассказывал. Мне показалось, что у вас такие есть...
   Я видел, что моя речь ее не убедила. И решил усилить эффект:
   - Вот и колено у вас. Разве не болит?
   - И колено, - эхом повторила тетя Люба, - остеопороз у меня. Точно, стерва, всем растрепала!
   Ее гнев и недоверие стали настолько сильными, что мне показалось, будто я увидел их своими глазами, ощутил физическое выражение этих эмоций. Бледная мутная тень, похожая на воронку, что теперь окружала меня, слабо просвечивала сквозь нити ее кармы. Своим сужавшимся жерлом она упиралась в область солнечного сплетения. Меня даже в пот бросило, когда я понял, что это и есть то, что я искал.
   Я старался разглядеть этот новый - эмоциональный - вихрь, сузил свое внимание, превратил его в инструмент, нацеленный только на него. Вихрь будто поднимался из водной глуби: сначала просто пятно, затем воронка, потом нечто, похожее на стаю жужжащих мух, рывками меняющую свою конфигурацию. И, наконец, эмоция проступила вся - вместе с целым новым слоем, прежде мною не виданным. Я сразу понял, что это за слой - тот, в котором обитают наши мысли. В своих нерегулярных занятиях йогой мне не удалось достичь состояния, когда я мог видеть их материальные сущности - маленьких хищников, полуразумных или лишенных разума, жадно присасывающихся к нам и пьющих энергию. Но теперь сомнений не было.
   Помимо недоверия и гнева тетю Любу обуревали еще несколько десятков всякого рода воронок, присосавшихся к ее глазам, ушам, темени, груди и животу.
   Но как же мне отличить, правду или ложь она говорит! Стараясь по неосторожности не разрушить хрупкую картину ее внутреннего мира, я решился на авантюру:
   - А те ребята, что приходили за Игорем, они вам телефона не оставили?
   Тетя Люба была озадачена. В районе пупка у нее родились две маленькие плоские вороночки. Они были неустойчивыми, их тянуло то в одну, то в другую сторону. Я коснулся их сознанием и понял, что сейчас женщина солжет.
   - Что это ты вдруг? Нет, конечно. Разве ж я бы не сказала...
   - И денег не обещали, если сообщите, что Игорь вернулся? - продолжал я.
   - Да как тебе не стыдно!? Чтобы я... - вороночки выросли одним мощным толчком, теперь это было два вихря беспокойства, от них исходила зудящая вибрация. Она пронзала все тело женщины, как-то изменяя процессы в нем. Теперь я был убежден, что тетя Люба врала, оттого-то в ее мысленном пространстве и стало вдруг серо и тревожно.
   - Спасибо вам, - сказал я, - вы не поверите, но вы нам очень помогли.
   Озадаченная женщина, должно быть, еще долго смотрела мне вслед. Последнее, что я ощутил, уже удалившись от общаги метров на двадцать, и обрывая контакт - ее облегчение от моего ухода. А ведь она действительно помогла. Теперь мне было с чем идти к Ираклию.
  
  
   Глава 25.
   Торм.
   Давным-давно Ростовская трасса, по которой Торм въезжал в город на бронированном автобусе, была хорошо асфальтированной дорогой с изобилием строений. Тут тебе и кафешки, в которых толстый армянин жарит свой извечный шашлык, а его жена печет в прогорклом масле чебуреки. Тут и автосервисы, и склады стройматериалов, и просто непонятные здания, не используемые со времен развала Страны Советов. Кое-где - развалы овощей и фруктов, специально устроенные для неразумных северян, двигающих своим ходом на черноморские курорты. Они-то полагают, что у обочины все это южное изобилие стоит дешевле...
   Так было еще лет двадцать назад. Но теперь курорты превратились в захудалые поселки, почти оставленные людьми - близость к морю пугала. И хоть настоящего цунами на побережье можно было не бояться - это вам не океан, в конце концов, страх заставлял людей искать пристанища в других местах.
   Сейчас в Краснодар, как и в почти любой другой город в мире, ездили лишь по большой необходимости. Овощные развалы исчезли, легкие кафешки заматерели, обросли стенами и бойницами, толстый армянин и его жена постарели и ушли на покой, а в заведении теперь заправляли их дети - молодые крепкие парни с полуавтоматическим оружием. На месте складов и старых зданий теперь были заваленные мусором, поросшие амброзией развалины. В парке у Дома культуры завода измерительных приборов, с которого раньше, по сути, начинался Краснодар, деревья вымахали большими и страшными. Зимними ночами они трещали сучьями, как мертвецы, и бросали на дорогу свои иссохшие "руки". Когда-то, когда из культурных туй да тополей они не переродились еще в древестныз монстров, под их кронами собирались проститутки. Теперь же здесь решился бы появиться разве что Соловей Разбойник.
   Само здание ДК ЗИП стояло с проваленной крышей. Оно давно стало бы прибежищем сомнительных личностей, если б личности эти не занимали более комфортабельное жилье - в центре брошенных квартир было навалом.
   Конвой автобуса - два открытых джипа - держал дробовики и пулемет наготове. Транспорт прогрохотал мимо памятника "Авроре". Комсомолка со звездой в вытянутой руке просвечивала насквозь. Листы металла на стальном каркасе, из которых она была сделана, регулярно дырявили выстрелами пьяные бандиты. "Аврора" сильно накренилась, вот-вот рухнет прямо в остатки лежащего под ней фонтана.
   - Вот, молодой человек, - подал голос старик, сидевший справа от Торма, - когда-то я хорошо знал проектировщика этого фонтана. Скажу вам, это была та еще идея. Вы видите остатки моста, разделявшего бассейн на два параллелограмма? Представьте себе, что с одной стороны на фоне красного флага из воды вырастает силуэт крейсера "Аврора". Он дает водный залп через мост, и на той стороне из воды поднимается красная звезда, и цифры - дата Великой Октябрьской Революции! Это по праздникам. А в обычные дни из подсвеченных чаш под музыку поднимались бы по очереди три десятка водяных фигур...
   - И что, удалось ему такое чудо? - Торм едва не вывернул шею, разглядывая удалявшийся разбитый бассейн, в котором выше человеческого роста поднимался сорняк.
   - Нет! Не достроили - грянула Перестройка и кому нужна стала "Аврора" с ее революцией? Перед самым Кризисом, когда дела шли относительно неплохо, свет и музыку поставили. Но ненадолго.
   Старик замолчал, пожевал губами и продолжил:
   - Мой племянник утонул здесь во время землетрясения 2014-го года. Тогда-то фонтан окончательно испортился... Славный был мальчик. Друг мой переживал очень - будто он виноват в том, что творится с миром.
   - А кто виноват? - Торм с интересом разглядывал старика. Тому было на вид лет восемьдесят. Силы уже совсем покинули его, и Торм мог лишь гадать, что толкнуло столь пожилого человека в дальний и небезопасный путь.
   - Это сложный вопрос. Персонально, пожалуй, никто. На каждом лежит лишь толика вины. Кто-то виновен в том, что сливал бензин на землю. А кто-то - что поленился "настучать" на него в комитет охраны природы. И почти все мы повинны в апатии и лени, в том, что ждали, пока природой займутся власти, бизнесмены или еще кто, а не мы сами.
   - Вы хотите сказать, что планета мстит нам, - сказал Торм. - Но в Европе, Америке, Австралии такого отношения к экологии не было. А они страдают не меньше нашего.
   - Да, конечно... Но у них было ядерное оружие, были химические и бактериологические разработки. Если бы не первые катаклизмы, не те несколько взрывов в подземных хранилищах, когда цветные облака уничтожали целые мегаполисы, они бы ни за что не приняли меры по разоружению. У кого теперь есть бомбы? Природа так опасна, что и без этой дряни можно не проснуться утром. Зато когда все кончится, мир станет чище. Только мы этого не увидим.
   - Может, в другой жизни?
   - Когда мы все будем кошками, - усмехнулся старик, - вы тоже из тех, кто верит в Царствие небесное. Что ж, тешьте себя иллюзиями, если так нравится.
   - Вы не верите в существование Творца? - столь странный поворот беседы: с рассуждений о живой планете к резко-атеистическому высказыванию удивил Торма.
   - Напротив - слишком верю! Я верю в то, что нам был дан прекрасный мир, который мог стать миром Красоты. А его превратили в общественный туалет. Достоин ли вид, гадящий во дворце, жить в нем? Или хозяин, когда вернется, вышвырнет засранца вон? Природа зашла в тупик с динозаврами, теперь наша очередь...
   Расстроенный собственными словами, сосед Торма отвернулся и стал смотреть через проход на дорогу, медленно исчезавшую под колесами.
   Торм промолчал. О том, что природа будто стремилась избавиться от человека, он тоже задумывался не раз. Даже количество проклятых в последние годы резко возросло. А больше проклятых - больше смертей.
   Человек уходил. И очень поспешно. Без чрезмерных разрушений, без атомной войны, без Всемирных потопов. Он стремился задержаться на этой планете, испуганный тем, насколько опасным сам сделал существование на ней. И потому подчищал за собой грешки: избавлялся от оружия массового поражения, сворачивал добычу полезных ископаемых, отказывался от производств, наносивших вред экологии. А природа подстегивала землетрясениями, цунами, наводнениями и засухами, попутно решая свои задачи по переустройству земного ландшафта. Будто готовя его к приходу кого-то другого.
   - Лет двадцать назад я был профессором, - продолжал старик, - социологом. Когда начались катаклизмы, я задался мыслью: каким образом изменится общество, если все и дальше будет продолжаться в том же духе. Казалось логичным, что большинство профессий отомрет, а другие - разовьются. В этом я оказался прав, а вот в конкретике просчитался. Мне казалось, к примеру, что журналистики не будет, писательство канет в Лету. Ну, скажите на милость, кому охота читать в мире, где все рушится?! А, поди ж ты, в нашем несчастном Краснодаре, от которого и остался-то всего один район, восемь (!) газет и два телевидения! Общероссийские каналы и пресса, заметьте, не пользуются большой популярностью, а вот местные... Народ желает знать, что творится на кухне у соседа.
   - А в чем еще ошиблись? - спросил Торм заинтересованно.
   - Я полагал, что отпадет надобность в столь массовом выпуске оружия. Но посмотрите, сейчас едва ли не у каждого есть пистолет - хотя бы помповый.
   - Имущество нужно защищать...
   - Именно. А мне, почему-то думалось, что люди сплотятся. Еще я думал, что развитие получит наука - в той области, которая направлена на разработку синтетического питания. А у нас вместо этого засилье азиатов по всей Руси великой.
   - Вы считаете, иммиграция это плохо? - при слове "азиаты" воспоминание о побеге Ли неприятно кольнуло Торма.
   - Не плохо. Когда речь идет о выживании человека, как вида, поневоле становишься космополитом. Моя дочь замужем за китайцем, у него небольшая рисовая ферма в пригороде. Знаете, чему я радовался, когда узнал о том, что мои внуки будут отличаться от меня разрезом глаз? Тому, что азиаты меньше едят. А значит, больше шансов выжить. Так что умом я принимаю перемены. Но иной раз на улице даже засомневаешься - а в своей ли ты стране? Иногда за день услышишь не больше трех десятков русских слов. А вот обучение студентов вошло, наконец, в нормальное русло. Я помню времена, когда выпускников местных медицинских вузов отказывались принимать в больницы вне Кубани.
   - Почему же?
   - Говорили, что уровень низковат. Зато теперь никто - ни руководство вузов, ни сами студенты, не позволяют себе "вольностей" со сдачей дисциплин. Это ведь жизненно важная профессия, не хочешь учиться, иди на все четыре стороны! Кстати, когда-то у меня был студент из Индии. Так вот, у них врач и адвокат были самыми престижными профессиями. Государство набирало студентов по очень жесткой разнарядке. Подавать же документы можно было сразу на несколько специальностей, а потому все выпускники Индии, а так же те, кто окончил школу раньше, каждый год стремились стать юристами или медиками. Вы не поверите, конкурс достигал пятидесяти тысяч человек на место! А коммерческое обучение выходило настолько дорогим, что шесть лет жизни в России со всеми накладными расходами, поездками домой, проживанием стоило вдвое дешевле!
   Они проехали мимо бывшего центра - городской мэрии. Здание неплохо сохранилось, но стекла и облицовочную плитку с него давно сняли. Автобус повернул направо и двинулся между низенькими горками - развалинами холуп, которыми до самого последнего своего часа был набит центр Краснодара. Сейчас это были лишь холмы, внутри которых порой жили бродяги. Скованные землей и перевитые корнями растений остатки стен создавали прочные конструкции. Если выгрести лишнюю почву, получались землянки - тесные, но вполне приемлемые для жизни летом.
   - После того землетрясения осталась только южная часть города - район новостроек, которые возводили с учетом требований сейсмической безопасности. Остальное разрушено. Сейчас вся жизнь сосредоточена там, это и есть Нью-Краснодар, или, как его местные шутники называют - Краснодыр. Дыр, в общем. Сто тысяч жителей - мегаполис! А какова цель вашего визита, если не секрет?
   - Нужно повидаться с одним человеком, у меня к нему поручение.
   Они въехали через ворота из огромных кусков швеллера, сделанных в ограде из колючей проволоки. Торм почувствовал в воздухе напряжение электричества, через стальной кордон был пропущен ток. Пока автобус заводили на стоянку, и к нему шли автоматчики для проверки документов, сосед Торма сказал:
   - Я думаю, мы сами накликали беду. Помню, как пацаном засматривался всякими апокалипсическими кинокартинами - гибель мира, немногие выжившие, вирусы... Мне было лет двенадцать, когда посмотрел первый ужастик. Тогда как раз открылась куча видео-салонов в подвалах. Знаете, кресла из актовых залов, и тумбочка, на которой стоит простой телевизор. Мы пошли с другом на поздний сеанс - в семь вечера. Давали "Демонов". Друг при всех страшных сценах нырял за спинку сидения и оттуда спрашивал: "Ну, как там, закончилось?". А я бесстрашно глядел в шапку-ушанку на голове сидящего передо мной мужика... Вот так - заработал себе репутацию смельчака. Правда, когда сеанс окончился и пришлось возвращаться домой по улице с темными кустами, едва не наложил в штаны...
   - Постойте, - не очень вежливо перебил Торм, - вы сказали, когда шла Перестройка, вам было 12 лет. А сейчас сколько?
   - Пятьдесят шесть. Старовато выгляжу, правда?
   - Ну, я бы так не сказал...
   - Сказали бы. Впрочем, люди сейчас быстрее стареют. Так вот, мне кажется, что мы сами навлекли свои беды. Все эти фильмы - ужастики, боевики, мистика - делали наши сердца равнодушными к реальным бедам людей, живущих рядом. А где есть равнодушие, расцветает и эгоизм. Ко всему - к людям, к природе... Весь этот "фарш" из человеческих жертв, все это давленое мясо развращает.
   Томр внутренне напрягся. Он вспомнил один из первых своих снов, когда нечто похожее говорил Бац. Неужели судьба свела его с контактером так скоро? По возрасту мужчина и Бац почти ровесники. Правда, он стопроцентно нормальный человек. Но и с Игорем не происходило никакой трансформации.
   - Вы знаете человека по имени Бац? - спросил он напрямик, следя за реакцией мужчины в ментальном слое. Ее не последовало, тот лишь пожал плечами с сожалением человека, который и рад бы помочь, да нечем. Ну, что ж, не очень-то и рассчитывали...
   - Не знаю. Странное имя, я бы запомнил.
   В автобус просунулась крупная шишковатая голова и мощные плечи, из-за которых торчал приклад автомата. Охранник "Пассажирперевозок" гаркнул на украинском:
   - Сержант Свыло. Выходьтэ по одному. Провирка документов.
   Народ зашевелился и двинулся к выходу.
   - Может, вы правы, - сказал Торм, протискиваясь в проход между сиденьями, - может, мы сами создали весь этот кошмар. Надеюсь только, что не все обстоит так плохо, и у Человека есть будущее на планете.
   - Ну, во всяком случае, вервольфы и вампиры, как в голливудских картинах, ее пока не населяют, - улыбнулся на прощание попутчик.
   "А вот тут вы, к сожалению, ошибаетесь... - подумал Торм".
  
   ...Зеро жил на самой окраине Нью-Дыра. На улице, именуемой Проспектом Чекистов. Большая часть дырцев, пожалуй, и не смогла бы сказать, кто такие Чекисты. Но зато саму улицу все знали, - направление Торму подсказали сразу же. Наступила ночь, прежде чем Торм смог двинуться, наконец, на поиски своего адресата. Таможенники из "перевозок" продержали его в отдельной камере часа два, не объясняя причин. А потом заявили, что у него проблемы. По паспорту Торм был Зеленским Вячеславом Андреевичем, а в таможенной картотеке некий Вячеслав Зеленский, гражданин с двойным гражданством - России и Израиля, числился в розыске Интерпола. Отчества их зарубежные коллеги в ориентировках, к сожалению, не указывают, поэтому нужно слать запрос и т. д. В общем, Торма сбирались запереть суток на двое - до выяснения. На самом деле единственной целью всех этих перипетий было выколачивание денег, но Торму не улыбалось идти на поводу у парней в камуфляже. В итоге он просто послал сильные импульсы страха и неуверенности начальнику караульных, а потом устроил небольшой скандал, обещав пожаловаться в местную службу по противодействию коррупции. Однажды он слышал, что в Краснодаре с взяточниками не церемонятся. Нагайкой по мягкому месту на главной площади на виду у всего честного народа - вот какие демонстрации здесь порою устраивались. Обещание подействовало. Торма еще немного помурыжили и отпустили.
   Сейчас он шел по скудно освещенному проспекту, разглядывая вывески ночных забегаловок. Народу на улице было мало, несмотря на то, что дневная жара спала и между бетонными коробками домов, под фонарями и кронами деревьев наконец-то стало прохладно. Торм обходил нищих, которых на улицах южных городов с наступлением ночи становится как червей после дождя. Кое-где стайками человек по двадцать торговали собой проститутки.
   Торм увидел Ли, когда успел пройти примерно половину пути до дома Зеро. Парень крутился возле одной из таких стаек - то ли присматривался к "товару", то ли у него здесь была постоянная подружка. Поначалу Торм не поверил глазам, потом понял, что это не совпадение, а самый настоящий Ли, его попутчик, исчезнувший в Ростове. Торм приблизился к девушкам, прошел сквозь чахлую кучку, не отвечая на заманчивые призывы, и коснулся плеча парня. Тот вздрогнул, повернулся к нему и задал стрекоча. Ли юркнул в какую-то темную подворотню в десятке метров, а через секунду между ним и его преследователем оказались двое крепких парней - должно быть, сутенеры. Торма довольно бесцеремонно пихнули в грудь, и парень в черной безрукавке с накачанными грудью и плечами дыхнул в лицо чистым спиртом:
   - Куда прешь, древность?!
   Времени на разговоры не было. Торм врезал одному в челюсть, другому в солнечное сплетение и оставил их за спиной - отходить под опекой на двадцать голосов заверещавших путан.
   Он оказался в проходе между двумя высотками, под ногами захрустел пластиковый мусор, яичная скорлупа, в нос ударило трупным кошачьим запахом, он едва не поскользнулся на какой-то липкой дряни. Пробежал несколько метров и выскочил в каменный мешок, заканчивавшийся железной решеткой. Мелькнула мысль, что что-то подобное с ним уже было, но что и когда - вспомнить он не успел. Справа слабо светился полуоткрытый дверной проем - какая-то подсобка, должно быть. Света было немного, но и без него Торм разглядел, что его ждут. Два человека, оба - трансы, с серыми протуберанцами, изготовившимися для удара. Выстрелы раздались в ту же секунду, но он успел кинуться ничком на бетон. Одна пуля обожгла кожу на плече, остальные прошли мимо. Это была ловушка, и осознание, что в нее привел Ли, больно резануло Торма.
   Один из нападавших что-то крикнул другому, Торм вскинул голову и прямо перед собой, в двух метрах, увидел их фигуры. Оружие направлено прямо на него, с такого расстояния они не промахнутся.
   - Постойте, что вам надо? Давайте поговорим... - хрипло проговорил он.
   - Не о чем, - сказал один из мужчин.
   Больше Торм не размышлял, у него просто не было выбора. Он схлестнулся с этими двумя, огромными щупальцами смял их сопротивление, разрушил заимствованные коконы. В пространстве защитных линий нет звуков, но иногда сознание подстраивает под себя вибрации энергии. И тогда они воспринимаются, как звуки. Торму почудилось, что линии силы текут к нему со слабым свистом, а следом раздались тупые хлопки, будто обернутой в тряпку битой пару раз долбанули по стволу дерева: его щупальца прорвали защиту и погрузились в тела противников. Серо-черная материя, будто сырая нефть из трубы, полилась в них из кокона Торма. Эти двое закричали - страшно, жутко. Оружие выпало из их рук, один пистолет выстрелил, ударившись о бетон, пуля улетела куда-то за пределы стиснутого стенами закутка. Прежде чем стихло эхо, нападавшие уже бились в конвульсиях на полу, загребая мусор руками.
   Торм осторожно вытащил щупальца из своих врагов, стараясь не навредить больше, чем уже было сделано. Ему приходилось применять этот прием лишь пару раз в жизни. Его вообще использовали очень редко - просто потому, что немногие обладали таким уровнем ментальной тренировки. Торм знал, насколько опасна для транса "русская рулетка". Когда, враждебная сила проникает внутрь физической оболочки, она хлещет хаотично, задевая и органы и нервные окончания, не контролируемая ни источником, ни жертвой. Попавшего под ее напор разрывает от боли, и он мгновенно теряет контроль над своими коконом и вихрем, превращаясь из противника в объятого адским пламенем беспомощного грешника. Но мучения не самое страшное - когда удар приходится не только по нервным окончаниям, но и по внутренним органам, те дают сбой. Если не оказать вовремя помощь, может наступить смерть.
   В самые опасные моменты Торм старался избегать "рулетки". Но сейчас выбор был прост - он или они. Противники могли быть только дикими трансами, теми, кто, возможно, убил троих наставников, и теперь собирался покончить с Тормом.
   Крики стихли, теперь из груд мусора раздавались лишь слабые стоны. Торм шагнул к ближайшему трансу - посмотреть, чем можно помочь. В слое энергии кармы человек выглядел, как куча студенистой грязи. Всякое вращение прекратилось, теперь это был просто сгусток неорганизованной материи, лохмотьями ядовитого тумана, который вот-вот начнет растворять человеческую жизнь. Краем сознание Торм отметил, что со вторым нападавшим дела обстояли лучше - он был всего лишь оглушен, но его кокон не распался, слабое вращение сохранилось, а защита, хоть и основательно поврежденная, все же не пропала окончательно. Торм заставил материю в своих щупальцах вращаться быстрее, еще быстрее, усилил напряжение в горловинах вихрей. Это было сродни электрошоку - два щупальца дадут импульс, навроде того, что проскакивает между положительным и отрицательным зарядом. Он заставит туман вращаться. А потом парню можно будет отдать часть своей силы. Торм уже почти коснулся человека, когда сзади раздался топот. Он обернулся, застыв со щупальцами наизготовку. Будто спрут, нависший над поверженной каракатицей и готовящийся добить жертву. От двери в "подсобку" метнулся человек, свет из двери очертил в темноте его силуэт.
   - Ли, - крикнул Торм, - Что это значит?
   Парень проскочил мимо, вжавшись в стену дома, и скрылся. Торм горько усмехнулся - его попутчик оказался еще и трусом. Он снова вернулся к поверженному противнику, и удар молний из щупалец прошил туманный кисель. Облака призрачной плоти заколебались, стремясь побороть собственную инерцию, но не сдвинулись с места. Торм повторил попытку - безрезультатно. Человек у его ног хрипел, выгибался дугой, его сотрясала дрожь. Торм коснулся шеи, нащупав в темноте яремную вену. Пульс бился неистово, загнанное сердце агонизировало, как птица ударяя о грудную клетку. Он держал голову руками, не позволяя ей колотиться о камень, а его вихри-щупальца меж тем продолжали попытки вернуть умирающего к жизни. Еще один разряд, снова черные молнии пронзают туманное облако...
   Внезапно человек вытянулся, издал долгий скрежещущий хрип, выпуская из легких последний воздух. Голова и ноги уперлись в бетон, будто лук выгибая тело над землей, а потом страшное напряжение мышц ослабло, и он упал замертво. Серое марево втянулось внутрь тела, останавливая кровь в жилах, сковывая ледяным покровом движение соков, превращая вместилище живого сознания в обычный кусок мяса.
   Торм прекратил бессмысленные попытки. Чтож, теперь на его совести три жизни. Но этому парню не в чем упрекнуть его. Если ты собираешься выпустить в мир смерть, нужно быть готовым к тому, что сам станешь ее добычей. Торм вынул из кармана маленький фонарик и посветил в лицо мертвому. Это был пожилой кореец - из паутины морщин смотрели на Торма двумя мутными оливами узкие глаза. Торм щелкнул выключателем со встроенной камерой, сфотографировал покойника и подошел ко второму нападавшему. Европеец, лет сорок-сорок пять, в лице ничего примечательного. В сознание он приходить не собирался. Можно было попытаться встряхнуть его (судя по состоянию кокона и вихря, ничего страшного этому человеку не угрожало), но времени было мало. Торм понимал, что после стрельбы кто-то уже наверняка вызвал милицию.
   Он вернулся на улицу - та часть ее, что прилегала к их закутку, опустела. Он прошел до угла и свернул в какой-то проход, миновал многоквартирный дом с раздолбанными песочницами, вышел на параллельную улицу, а через пару кварталов вернулся на Проспект Чекистов. За ним никто не следил, от Ли и след простыл.
   Дом, в котором, обретался Зеро, был из новых. Его фундамент уходил, должно быть, не на один десяток метров в песчаный грунт. Внизу располагались магазины, склады, стоянки, оружейные хранилища. А выше шли жилая и офисная часть. В таком сооружении можно и землетрясение переждать, и осаду каких-нибудь бандитов - стекла окон во всю стену обычно делались пуленепробиваемыми.
   Торм миновал широкое пространство перед домом - его оставляли как раз на случай, если придется держать осаду, и вошел в вестибюль. Здесь было чисто и просторно, синтетические ковры на полу, тропические деревья в кадках. Двое парней в костюмах обыскали его металлоискателем.
   - Цель визита? - поинтересовался один.
   - Свидание с другом.
   Он назвал имя, и хотя внешне охранники на него не прореагировали, какое-то неуловимое изменение в их поведении все же произошло. Причину его Торм понял, когда поднялся к Зеро.
   Давний друг наставника Ясона жил на пятнадцатом этаже, и его квартира наверняка была не из самых дешевых в этом здании. В прихожей ноги Торма утонули в шелковом ковре, а взгляд затерялся среди мягких тонов обтянутых материей стен. Хозяин был пожилым человеком невысокого роста, худым и слегка сгорбленным. Бывают старики, на лице которых с годами все резче проступает какая-то определенная черта. Они как бы все уходят в нее - будь то гордость, замкнутость, или задумчивость. Простая рассеянность и та порой оставляет столь заметный след, что при одном взгляде сторонний наблюдатель легко различает ее. У Зеро же наблюдалась иная странность. Черт на его изрытой оспинами, покрытой наростами, дряблыми мешочками и сосудистыми бляшками физиономии было даже больше, чем положено. В первые секунды Торм увидел на ней широчайшее выражение радушия (мешочки и наросты растянулись вдоль горизонтальной оси губ); потом все в Зеро как-то "окуклилось", стало округлым - хозяин разглядел грязную одежду гостя и закачал головой, сожалея о том, как много тому пришлось перенести. Следом опять явилось радушие (Зеро приглашал Торма внутрь), но только на мгновение, чтобы уступить смеси гордости и удовольствия - старик предчувствовал, что на визитера произведет впечатление обстановка в квартире.
   Здесь и впрямь было все очень просто и вместе с тем точно подобрано. Мягкий зеленый ковер раскинулся по всему пространству круглого зала. Сто восемьдесят градусов этого круга занимала прозрачная стена, разделенная на шесть равных сегментов. Три из них как французские окна глядели наружу, оставшиеся превращены в огромные аквариумы. Сейчас в комнате горел приглушенный свет, и сквозь них не было видно ничего. Но Торм догадался, что вечерами, когда лучи заходящего солнца проникают внутрь, вид плавающих в розовом сиянии рыб должен быть потрясающим.
   Стена напротив аквариумов, слева от входа, была выкрашена в небесно-голубые тона и выложена понизу горным камнем: желтые склоны поднимались из ковра, будто из зеленой травы, на них росли бонсаи - должно быть, внутри были скрытые ниши для цветочных горшков. Там, где стена примыкала к аквариуму, "горы" забирались на его стеклянную поверхность и выдавались в центр комнаты. Вверху стенка аквариума не доходила до потолка, и по ней тонкой пеленой стекала вода. Она собиралась в каменной нише - "горном озере", а оттуда несколькими водопадами низвергалась вниз, в водоем площадью квадратов пять-шесть. Он был утоплен в полу и в нем плавали золотистые карпы.
   Торм заметил, что еще несколько небольших водоемчиков сделаны у окон и под другими аквариумами. Они были соединены каменными каналами с первым, и рыба могла спокойно проплыть по этим водным артериям из одной чаши в другую. Пораженный Торм увидел, как золотистый обитатель этих озер поднырнул под стену напротив центрального аквариума, и через секунду появился уже в нем. Получалось, что наружные каналы и мир за стеклом были связаны. Но почему давление не выталкивало воду через проход, по которому проплыл карпик, Торм так и не понял.
   С другой стороны от входа царила обстановка охотничьего домика. Стены из вогнутых неоструганных бревен, а в центре настоящий камин с решеткой, дровами и вертелом. По стенам развешаны шкуры, карабины, кабаньи и оленьи головы. Дверь за Тормом закрылась и он прошел в центр поляны-ковра к маленькому кривоногому столику. Уселся прямо на пол.
   - Я закажу саке и рыбу, - сказал Зеро, пристраиваясь рядом, вытащил из-под стола небольшой ноутбук и что-то там застучал по клавишам.
   Торм с интересом наблюдал за хозяином. Он уже догадался, в чем причина такой подвижности его физиономии: внутренняя жизнь Зеро была напряжена и изменчива, а вместить все чувства одновременно лицо просто не могло - не помещались.
   Торм был уверен, что если сейчас заговорить о деле, его хозяин скажет что-то вроде: "Как говорил Иван-царевич, сначала баньку истопи, да напои-накорми, а потом уже и в печь...", - и прекратит всякие беседы до полного насыщения гостя. Впрочем, такой вариант его как раз и устраивал.
   Саке оказалось теплым, Торма, не привыкшего к такой экзотике, едва не стошнило. Впрочем, вторая пиалка поправила дело.
   - Не мог решить, какому из своих увлечений отдать предпочтение при отделке комнаты, - Зеро обвел руками свой уютный мирок, - люблю охоту и люблю Японию.
   - Чем вы живете? - спросил Торм. В их мире такой вопрос был вполне естественным. Каждый из высших трансов, тех, кому доступно тонкое манипулирование не только энергетическими потоками, но и мыслями людей, мог стать обеспеченным человеком. Хотя многие предпочитали жить обычной жизнью и не стремились к роскоши.
   - Я дизайнер, архитектор. Я придумал это здание. И еще я немного торгую - по большей части, чтобы обеспечить свои безумные проекты. Вы ведь прибыли из Ростова на автобусе "Краснодартранса". Часть акций там - моя.
   - Сиденья неудобные, - усмехнулся Торм.
   - Знаю. Но кому это сейчас важно? Не до жиру...
   Торм съел кусочек рыбы, обернутый вокруг рисового комочка, и спросил:
   - У вас ведь отличная картотека по трансам, не правда ли? Так, во всяком случае, утверждал Ясон.
   - Лучшая на Юге. У одного коллеги во Владикавказе тоже неплохая коллекция. Но узкая - в основном горные губернии. Моя шире, и в той части, которая не касается гор, более полная. Вам ведь не нужно найти абрека, выпившего какой-нибудь черкесский аул?
   Торм покачал головой, протянул фотографии.
   - Да, Ясон переслал мне их, - сказал Зеро, - я уже успел проверить. У нас эти люди не появлялись, на учет не становились. Вообще никакой информации. Для наставников это нехарактерно, обычно ваш брат дисциплинирован. Значит, их перехватили, едва они прибыли в город или еще до этого. Кто мог узнать, что наставник идет на зов? Ума не приложу. Но вот кому это могло понадобиться, - тут можно строить предположения. Я полагаю, что на столь радикальные меры способны лишь экстремистки настроенные трансы, "первовырожденные". Если представить, что они обращают очередного кандидата, а к тому едет наставник, реакцию "выродков" можно предугадать. Но как они узнали о контакте? Вы, Торм, объясните мне. Может, за последние тридцать лет с тех пор, как я ушел, в системе что-то изменилось? В моей практике такого не случалось.
   - В моей тоже, - ответил Торм, - значит, тридцать лет назад вы тоже были наставником?
   - Был. Интересуетесь, почему шел?
   - Я не любитель лезть в чужие тайны.
   Зеро хмыкнул:
   - Интересное заявление от человека, для которого изучение чужой тайны - главное занятие в жизни.
   - Потому-то мне этих тайн хватает. Знаете, чем занимается журналист, вернувшись с работы?
   - ?
   - Не читает газет.
   - Да-да, конечно... Вернемся к нашим "выродкам". В городе уже давно не заметно сколько-нибудь серьезной их деятельности. Последний впечатляющий случай был лет двадцать назад. Конечно, погибли люди - не без этого. Информация о том, что ведутся эксперименты, попала к приставам. Тогда эту службу только-только создали, и они с "дикими" миндальничать не собирались. Нескольких "выродков" казнили. А еще нескольких отправили в Сибирь в лагерь. С тех пор у меня нет сведений об экспериментах. Но это не значит, что их не проводили. Думаю, что эти товарищи просто стали осмотрительней, а времена сейчас такие, что замести следы - раз плюнуть.
   - По дороге к вам на меня напали. Где-то в середине Проспекта Чекистов. Одного я убил, один выживет. Я сделал фото обоих.
   Торм всунул ручку-фонарик-фтоаппарат в гнездо на ноутбуке и перегнал фотографии.
   Когда Зеро взглянул на них, его подвижное лицо застыло, а потом превратилось в маску глубочайшего удивления.
   - М-м-да... Вы, похоже, отправили в корейский рай одного из местных поднадзорных. Это Нгуэн Чи Тхэк, транс, вернулся несколько лет назад из колонии на Камчатке. Вел себя исключительно тихо, несмотря на то, что репутация у него подпорчена. В деле о тех убийствах двадцатилетней давности он тоже фигурировал, но тогда ему удалось доказать свою невиновность. Он уехал из города, колесил где-то по Средней Азии, потом был пойман за несанкционированную подпитку - один человек погиб, один был обращен. Попал в зону... Представьте, даже я начинал верить в то, что он действительно отказался от старой жизни, так хорошо он себя вел после возвращения к нам. Кстати, второго я никогда не видел. На новичка не похож, раз уж пошел на такое дело. Видно, не из наших.
   - С ними был парень, тоже кореец, но с примесью европейской крови, - Торм рассказал Зеро о Ли.
   - Ли, говорите, - задумчиво проговорил старик, - так, если не изменяет память, звали его сына. У Нгуэна здесь была семья, жена и двое детей. Женщина и один из мальчишек погибли незадолго до того, как он уехал в Среднюю Азию. Ходили слухи, что это дело рук самого Нгуэна.
   - Что?!
   - Да, Торм, "выродков" не зря так называют. Каждый из них верит, что этот проклятый ген живет и в нем. И что если бы его трансформация прошла без подпитки со стороны, он приобрел бы силу перворожденного. Мне известны несколько случаев, когда умирали близкие проклятых, и те не протягивали им руку помощи. Потому что верили до последнего - ген проявит себя и родные им люди преодолеют смерть сами. А потом становилось слишком поздно.
   - Но причем тут женщина? Она же не одной крови с ним!
   - Могло быть так, что когда Нгуэн обратил сына, и решил оставить его без подпитки, мать воспротивилась, - пожал плечами Зеро, - и пришлось с ней поступить соответствующим образом. А когда мальчик не выжил, папаша отбыл в неизвестном направлении. Правда, это только слухи, не подтвержденные фактами. Вы ведь знаете, как любит посудачить народ - только повод дай. А тут такое: гибель семьи, бегство. Подбросил малыша какой-то родне, седьмой на киселе.
   Зеро помолчал, пальцами выстукивая дробь по ноутбуку.
   - Значит, мальчишку он все-таки обратил, - проговорил он, наконец, - и даже посвятил в свои дела, раз тот знал, что эти люди на фото как-то связаны с отцом.
   - Увы, - покачал головой Торм, - думаю, что так. Надеюсь только, что со мной парня свела случайность. Неприятно осознавать, что кто-то хорошо осведомлен о твоих передвижениях.
   - Я тоже надеюсь. Впрочем, вы ведь не за этим к нам ехали, - Зеро спустил ноутбук с колен на ковер и выжидающе глянул на Торма, - Ясон сообщил мне, что вас ведет зов. Но какой-то странный. Больше он ничего не сказал. Вы, дескать, все объясните.
   Торм объяснил. Зеро слушал, не перебивая, потом легко поднялся из позы "по-турецки" и пошел к окну.
   - Город ночью похож на средневековый военный лагерь, - задумчиво проговорил он, глядя в темное стекло туда, где раскинулся центр современного Краснодара, - или на негритянское гетто. Посмотрите, сколько костров - они скоро заменят уличные фонари. Ну что ж, давайте поищем в картотеке ваши цели.
   Зеро взял компьютер и запустил поиск.
   - Ничего, - через пару минут сказал он, - таких людей в моих списках нет. Они не вставали на учет ни добровольно, ни принудительно. На них не поступало информации и от наблюдателей, как о трансах, которые пытаются скрыть факт трансформации. Может, в совсем старых архивах. У меня здесь информация за двадцать лет, тогда еще и службы приставов-то не было.
   Но и этот поиск ничего не дал. Зеро потер виски, отложил в сторону комп и подошел к стене, по которой стекал в озерцо мини-водопад. При его приближении вода перестала поливать поросшие мхом камни, их поверхность дала трещину и разошлась, открывая небольшой экран и клавиатуру. Под ногами у старика выдвинулась прозрачная пластина шириной сантиметров в восемьдесят, этот мостик соединил берег озерца с замаскированным компьютером.
   - Связь с центральной системой, - пояснил транс, - беспроводной канал лучше не использовать, мало ли что..., приходится по-старинке, - Зеро возился у бывшего фонтана минут двадцать, потом вернулся на место и покачал головой, - ничего, мой друг. Это странно, но и в центральной картотеке страны информации о людях, которые прислали вам свой зов, нет.
   - Но зов-то существует, - сказал Торм.
   - Да. И это факт. Я предлагаю сейчас еще немного выпить и подумать внимательно, как нам быть. Схожу на камбуз, а вы пока начните составлять фотороботы. Может, это поможет, ведь имя можно изменить.
   Зеро вышел через дверь в каминной стене - там у него была, как он выразился "холостяцкая кухонька". Вернулся с продолговатым куском льда, лимоном и банкой с красной икрой. В странной сосульке, которую венчал черный колпачок, Торм опознал бутылку водки без этикетки и прочих отличительных признаков. До того замерзшую, что корка льда на ней была, наверное, в палец.
   - Собственного изготовления, - представил Зеро их нового "компаньона", - рецепт прост, ингредиенты продаются в любой аптеке. Дистиллированная вода и глюкоза по вкусу. И, конечно же, хороший спирт. Сейчас таковой делают в Сызрани, а осетинский не берите - не тот он уже стал... Да, и еще важный момент - хорошенько перемешаете и отстаиваете как минимум неделю, чтобы не получилось слоями разной крепости. Только ровные сорок градусов, как завещал старик Менделеев. Бутылку я специально окунаю в воду, потом еще и еще - в результате вот такая красота получается, - он снял колпачок и плеснул в рюмки из сердцевины ледяного сосуда.
   Водка действительно оказалась что надо - тягучая, почти как ликер, обжигающая и одновременно легкая, без запаха спирта, который отличает плохой алкоголь от хорошего.
   Фотороботы Свана, Мея и Вовки-американца были готовы прежде, чем они допили "ледовую" до конца. Они были не идеальны: Торм понимал, что его восприятие, как и у любого человека, специфично, а тут еще приходилось делать существенную поправку, ведь он видел лицо каждого через призму сознаний других ведомых. Но это было все же лучше, чем ничего. Потом Зеро "состарил" фотографии - по прикидкам Торма его ведомым сейчас должно было быть лет по 60-65. Поиск по новым данным выдал им по три десятка снимков на каждого кандидата.
   "До чего много трансов, которые похожи на плохой фоторобот", - думал Торм, разглядывая престарелый народ со всей России. Просматривал информацию о каждом, и бросал в корзину на дисплее ноутбука. Все было не то. Через час Зеро вежливо откланялся и ушел на кухню. Видимо, там у него был выход в спальни, поскольку старик приволок одеяла и подушки и предложил Торму устраиваться прямо здесь.
   - Можно, конечно, снять номер поблизости, но если вы хотите поработать...
   Торм поблагодарил и остался.
   - Еда на кухне, холодильник в вашем распоряжении.
   Он ушел спать, но через пару вернулся. На этот раз старик был в белом махровом халате, из-под которого торчали худые ноги в узелках голубых вен.
   - Скажите, Торм, а вы никогда не задумывались о смене рода деятельности? - спросил, усаживаясь на пол.
   Торм как раз отправлял в утиль 27-го неудавшегося кандидата в Сваны.
   - В каком смысле?
   - Перестать быть наставником.
   - Мне кажется, такие мысли одолевают всех. Мало кто выдерживает так долго, как я или Ясон. Но жить, как обычный транс, не по мне. Не ради чего - у меня ведь ни семьи, ни дома.
   - Я не об уходе на покой говорю, а о смене характера работы.
   - Приглашаете в приставы? - Торм пожал плечами, - вы же знаете, что работу наставника я не выбирал - она меня выбрала.
   - Есть и другие поприща, не менее важные, которые тоже выбирают нас сами.
   Торм перестал понимать, что скрывалось за загадками, которыми изъяснялся Зеро.
   - Я не мог заснуть, - сказал Зеро, - старческое, знаете ли. Мне хоть и под сто тридцать лет, но вечная жизнь не светит. Все равно рано или поздно наваливается эта проклятая старость... И вот я подумал, что ваши сны кое-что мне напоминают.
   - Что?
   - Почему вы видите то, что было так давно? Если обращение произошло десятки лет назад, значит, помочь человеку вы не в состоянии. Так сильно задержать трансформу - на тридцать лет! - это нечто из ряда вон. Получается, что цель ваша не в помощи, а в чем-то ином.
   - И вы можете сказать, в чем именно?
   - Только предположить. Вы прожили долгую жизнь - с точки зрения простого человека. Но моя раза в два длинней. Мне доводилось встречать бывших наставников, которые начинали видеть события дней, давно минувших. Точнее, я знал двоих таких трансов. А потом наводил справки и на других. Обычно, когда такое происходит, очень скоро они рвут все прежние связи, но кое-какую информацию мне, пользуясь положением архивариуса, все же удавалось добыть.
   У Торма неприятно похолодело в груди. Он не часто впускал в себя эмоции, но тут не совладал - в сердце проник колкий, как морской еж, и мерзлый, как кусок камня зимой, страх.
   - Способный транс, пошедший путем "волка", рано или поздно достигает большой силы, - продолжал Зеро. - И в этом ему помогают. Быть может, вам приходилось видеть, как проклятый, начисто лишенный линий защиты, оставался жив. Иногда блюститель Кармы будто не замечает жертву, и вместо того, чтобы нанести удар, убирается восвояси. Впервые столкнувшись с подобным, я был в шоке. А потом все понял. Ведь мы для них не только пища, но и загонщики. Зачем убивать того, кто завтра приведет к тебе вдвое больше "еды". С нами, теми, кто стремится помогать людям, разговор короткий. Но если речь идет о настоящем убийце, эти серые твари чувствуют своего и оставляют ему жизнь. Со временем у него появляется неоценимый опыт зверя, который умеет прятаться, скрываться, заметать следы. Выследить одиночку, который изучил все уловки патрулей, знает, как обвести вокруг пальца нашу не очень отлаженную систему, почти не реально. Но, тем не менее, частенько на скамье подсудимых оказывается монстр, на счету которого десятки жизней. А как его поймали? Неизвестно!
   Я поработал в этой системе и был свидетелем таких "чудо-операций". Никаких захватов, поединков профи, спец-приемчиков... Просто приходит человек и приводит другого человека. И этот второй от смерти отстоит меньше, чем на полшага. Он даже не может дать признательные показания - за него это делает тот, кто его привел. Подробно все рассказывает, как если бы сам присутствовал. И вот удивительно - факты подтверждаются, а этого подозрительного неизвестного начальство отпускает на все четыре стороны! Кто он, откуда, куда ушел - тайна. Даже мне с моими связями и возможностью вести картотеку, отслеживать параллели и сопоставлять разрозненные события оставалось об этом только догадываться. Пока я не встретился с тем, кто все объяснил.
   Этот человек как и вы, Торм, видел сны о прошлом. Вы ведь не раз слушали рассуждения Ясона о том, что наша цивилизация - живой организм с массой механизмов защиты. Один из таких - наставники, они превращают потенциальное зло во благо. А есть и те, кто отвечает за уничтожение раковых клеток. Вот потому некоторым из нас и приходят сны, которые не могут никого спасти. Эти видения - свидетельские показания против "волка". И приговор ему.
   - Хотите сказать, что я стану палачом?
   Зеро пожал плечами:
   - Я разве сказал "палач"? Вы правы, порой им приходится убивать, но нечасто, только в самом крайнем случае.
   - И все равно я вряд ли подхожу на эту роль. Часто или не часто приходится убивать - не важно. Я не чувствую себя вправе лишать кого-либо жизни. Тот человек, Нгуэн, напал на меня сам, у меня не было выбора, но боюсь, он еще долго будет приходить в моих снах.
   - А если бы вы знали, что та история с убийством семьи - правда? И своими глазами понаблюдали бы за тем, как он убивает других? Это бы разве не изменило вашего мнения? В том-то и дело, что чтобы судить, для начала нужно понять. А сны дают вам возможность, которой нет и у одного судьи в мире. Впрочем, я не говорил, что вы станете "свидетелем". Я лишь рассказал о том, что когда-то поведал мне один из них.
   Зеро ушел, оставив Торма наедине с мыслями. Не очень, надо сказать, утешительными. Наконец, вырвавшись их плена бессмысленных рассуждений о том, насколько близки могут оказаться к истине догадки старика, он вернулся к работе. Рассвет уже робко стучался в наружные стены комнаты-аквариума, глаза, уставшие смотреть на реальный мир, требовали передышки в мире сна.
   Он так и не нашел информации ни по Свану, ни по всеми остальным. В картотеках трансов России их не было. А для того, чтобы дал результат глобальный поиск среди всего населения, не хватало данных. По имени-фамилии Торм их, конечно, проверил, но получил отрицательный результат. В мире, где смертность в разы превышала рождаемость, все эти картотеки вообще стоили немногого...
   В итоге он укутался в одеяло, принесенное Зеро, и уснул в надежде на то, что утро вечера мудренее. Правда, в его случае правильнее было бы поменять их местами, ведь когда Торм позволил сну одолеть себя, утро уже практически наступило.
  
  
   Глава 26.
   Сван.
   - А если кто-то из них все же взял этот медальон? Если Вовка и вправду увез его с собой!?
   Этот вопрос Мея ударил по фундаменту моего гениального плана.
   - Я в это не верю, - ответил я.
   - Ладно, не увез, - продолжал он, - Другой вариант. Предположим, его взял сам Ашотик. Как ты это докажешь? Придешь к Ираклию и заявишь: "Мне стало доступно новое ви'дение, поверьте на слово, Ашотик врет, а мы не виноваты!" Так тебе и поверили.
   - Поверят. Мне кажется, я могу показать, КАК НАДО СМОТРЕТЬ. Ираклий будет рад возможности приобрести новое уменье. Да и, в конце концов, какой у нас еще выход?
   - Дергать отсюда надо! Пока все не утихнет. Толкнул же черт на эту авантюру. Спасибо загранице - помогла добрым советом. Теперь сама сбежала, а нам расхлебывать.
   Мей был явно не в себе, иначе не стал бы наезжать на Вовку, да еще за спиной.
   - Он, между прочим, о тебе думал, - с укоризной сказал я.
   - Думал... Если бы думал, не гоп-стоп предлагал бы, а денег занял, как просили.
   Я не нашелся, что ответить. Это был явный перебор, я никогда не видел Мея таким.
   - У тебя случилось что-то?
   - И того, что есть, хватает, - Николай соскочил с лавки, на которой мы сидели, и пнул попавшуюся под ноги банку. Пластиковая тара, схваченная морозцем, звонко проскакала под соседнюю лавочку. В парке "У слоненка", где, как говорят, любят тусоваться местные голубые, было безлюдно. Зима, знаете ли, к любви не очень располагает. Мы с Меем, конечно, к этой братии отношения не имели. Просто присели о делах наших скорбных покалякать.
   Седой импозантный мужчина в дорогом пальто (какая-нибудь Нина Ричи, как у Путина, не иначе) под лавку которого ускакала банка, встал, оглядел пустые аллеи с бордюрами, у которых намело мелкие холмики скупого южного снега и внушительные горки мусора, и двинулся к нам.
   - Че ему надо-то?.. - пробормотал сквозь зубы Мей, снова усаживаясь, - сейчас начнет вежливости учить. Хрен старый.
   У меня была другая версия по поводу намерений господина. Но я предпочел держать ее при себе.
   - Ребята, - у вас закурить не будет?
   Этот вопрос заставил Мея оглядеть сначала меня, а потом и себя самого. Не то, чтобы мы походили на бомжей. Но если всю одежду мира расположить сверху вниз по шкале элегантности, то с высоты, на которой будет обретаться прикид этого господина, особых различий заметно не будет. Я полагаю, что с сигаретами дела обстояли примерно так же.
   Мой вежливый друг кивнул и запустил руку за пазуху - в правый внутренний карман своей кожаной курки а-ля "Ханой-98". Я внутренне рассмеялся. Вообще-то Мей к сигаретам относится с большим трепетом, без них свою жизнь не представляет и всегда заначивал несколько штук - даже от друзей. Однажды во время наших посиделок далеко заполночь, когда курево подошло к концу, из-за этой своей привычки он попал впросак. Представьте, парень достает из кармана пачку, грустно в нее заглядывает, вздыхает, вынимает последнюю сигарету, слегка комкает упаковку, швыряет ее в окно. Пачка, пролетев в сантиметре от рамы, исчезает в ночи... и тут же Мей с воплем подстреленного льва кидается за ней. Как выяснилось, в скомканной упаковке еще оставались три (!) сигареты! По сценарию она должна была удариться о стену рядом с окном и свалиться за диван - вот такой, типа, Мей косоглазый. А после того, как все разбредутся, он спокойно раскурил бы заначку.
   Сейчас у Николая в ходу была другая "фишка". Табачок получше он держал для себя, а курево мерзкого качества - для тех, кто любит пострелять сигаретки. Последнее, как я знал, хранилось как раз в правом кармане.
   Мужик глянул на сине-розовую карту Советского Союза в руке Мея и вытащил из пачки мятую беломорину. На мизинце полыхнул разноцветным огнем небольшой бриллиант.
   - Питерский? - неожиданно спросил он, и мы поняли, что дядя родился без пальто и бриллианта, а как все нормальные люди - голеньким.
   - Брюховецкий, - не очень вежливо ответил Мей.
   Мужик хмыкнул, и оглядел моего товарища таким взглядом... Будто рассматривал заготовленную для опытов лягушонку. Затем неожиданно обратился ко мне:
   - Твой? - он кивнул на Мея.
   - Что?! - Колян аж задохнулся, но мужик не обратил на это внимания. Спокойно вытащил из кармана зажигалку - о ее цене я предпочел не думать - и затянулся беломором.
   - Смотри аккуратнее с ним, - продолжил он, - долго не тяни, а то навсегда при себе оставить придется.
   - Да что вы, все совсем не так, как вы решили, - ответил я, искренне потешаясь - нас явно приняли за "сладкую парочку". Причем Мею отвели роль послушной "девочки".
   Юноше, с малолетства росшему среди кавказской братвы, это, понятное дело, не понравилось.
   - Я тебя что-то раньше не видел, - меж тем продолжал седой, разглядывая меня, - откуда-то приехал?
   - Нет, я давно здесь, в Краснодаре.
   - Странно... Думал, всех наших знаю, - он затянулся сигаретой и поперхнулся от едкого дыма, обволокшего его лицо сизым облачком, - запах молодости, черт...
   - Смотри, папаша, как бы тебе не задохнутся от этой молодости, - угрожающе начал Мей, но я придержал его за рукав. Не знаю почему, но к этому мужику я испытывал интерес. Было любопытно понять, что же заставило его признать меня "своим" - никогда не думал, что похожу на любителя мужчин.
   - Ты, наверно, из этих... молодых затворников, - наш собеседник, похоже, решил игнорировать моего друга и обращался только ко мне, - никогда не понимал, почему вы отвергаете радости жизни. Что за интерес носить всякую рвань, когда можно прилично одеваться, зачем ездить на трамваях... Небось сегодня ты завтракал какими-нибудь пельменями "Северскими", вместо того, чтобы посетить приличный ресторан. Молодежь должна привносить что-то новенькое, иначе прогресс остановится. Но это ваше "затворничество", по-моему, чепуха, ворох мусора. Даже в штатовских хиппарях и то было больше внутреннего смысла. А вы с жиру беситесь. Мой пацан тоже, вот, вчера пришел домой в какой-то рванине. Говорит, поменялся одеждой с одним студентиком. И деньги ему карманные отдал - штуку баксов. Надеюсь, хоть попользовался им - добрячок...
   По аллее к нам приблизились двое одинаково крепких мужчин, остановились в трех метрах за седовласым. Тот оглянулся на них, скорчил недовольную мину, бросил через плечо:
   - Что там?
   - Иван Николаевич звонит, - сказал один из мужиков, - дело, говорит, срочное.
   - Они всегда срочные, - пробормотал мужчина, швырнул беломорину на землю и поглядел на меня как-то по-особенному, - завтра вечером у меня день рождения, - сказал он, - будет немало интересных людей. Я был бы рад, если бы ты пришел. Ресторан "У рояля". Обычно я не делаю таких предложений на улице, но тут случай особый. Я пожил на свете и всякого повидал, но такие данные... это редкость. Я хочу, чтобы у моего мальчика был такой друг. Спроси Лазаря Ароновича - это я. Буду польщен.
   Он церемонно кивнул мне, и пошел по аллее со своими телохранителями. Просто сказать, что я шокирован, было бы все равно, как промолчать. Рядом Мей, забывший про свои обиды и планы мести, тихонько хрюкал от удовольствия.
   - Такие данные! Друг для моего мальчика! Давай, Ванятко, авось этот хрен тебя в своей постельке пригреет - тогда, похоже, нам никакой Ираклий будет не страшен.
   И тут меня посетила гениальная мысль. Все встало на свои места. Я сделал шаг вперед. Мей тут же испуганно схватил меня за плечо - хотел удержать от "грехопадения".
   - Лазарь Аронович!
   Он обернулся.
   - А Ираклий у вас будет?
   Седовласый кивнул:
   - Знаешь Ираклия? Конечно будет. Думаю, он просто не сможет ко мне не прийти, - он ухмыльнулся и продолжил свой путь.
   - Мей... - я смотрел на то, как грозный серо-черный вихрь в сопровождении двух вихрей поменьше опускается на сидение будто из ниоткуда подрулившего к обочине черного "Лексуса", - ты понял, кто это?
   - Я понял, что твой Ираклий - тоже педик, - ответил мой неразумный друг. А говорят, что мышление у писателей более гибкое, чем у простых смертных.
   - Мей... Он не педик. Он транс. Вампир. Причем сильный. И знаешь, что это значит?
   - Что?
   - Что я тоже законченный вампир. Иначе он бы не принял меня за своего.
   - А я, по его мнению, тебе не друг, а жертва, - заключил после короткого раздумья Николай. Надо же, поторопился я его в тираж списать - соображалка у моего товарища все же работает, - а это "не заигрывайся, а то придется при себе оставить"... Значит, еще немного и мне назад дороги не будет.
   - Успокойся, Мей, - прервал я его, - я смотрел на тебя, твой баланс Кармы держится, и, думаю, скоро ты сможешь забыть обо всем этом. Я вовремя остановился, поверь.
   Мы помолчали. Я перебегал взглядом с одного обледенелого деревца на другое. Ночью резко потеплело, пошел легкий дождик, а к утру мороз вернулся. Деревья охватило тонкой блестящею коркой, и теперь тополя и сосны стояли, будто огромные скульптуры из хрусталя - позвякивая на ветру ветвями и иголками.
   Вечер приближался с быстротой скорого поезда. Я чувствовал себя Анной Карениной, лежащей на его пути. Но в отличие от этой легкомысленной дамы уйти с рельсов не мог. Зимнее солнце, опровергавшее расхожее мнение о том, что красный - это "теплый" цвет, подбиралось к низким купеческим домам на востоке. Говорят, когда-то в них были бордели с дешевыми проститутками. Сколько нам осталось до встречи с Ираклием? И что же все-таки мы будет делать? Я зажмурился и с шумом втянул ноздрями воздух. В парке пахло так, как бывает только зимой перед переменой погоды - в небесах еще не кружится ни единой снежинки, но если закрыть глаза можно почувствовать их сухой, будоражащий запах.
   - Я дозвонился своим, - сказал, наконец, Мей.
   Я кивнул, не разлепляя ресниц. Поспать бы вот так, хотя бы стоя, лет двести! Просыпаешься, а вокруг все иное. Ираклия нет. Вместо громоздких электрических ящиков-троллейбусов носятся, не касаясь земли, какие-нибудь пестренькие вагончики. Люди в них ездят сплошь красивые, образованные. "Куда вы, юная леди?" - спрашиваешь у какой-нибудь девушки с одухотворенным лицом. "В библиотеку. Самосовершенствоваться. Мой папа' говорит, что это главная цель нашего краткого существования". Лепота... "А что это вы тут все такие маленькие?", - спрашиваешь ее опять. "Это вы на высоте, - отвечает, - из вас памятник сделали, чтобы вы тут зазря не стояли. В нашем мире все должно приносить пользу". Нда... Слез бы я с пьедестала и пошел себе жить-поживать. Даже на голубей обижаться не стал бы. Лишь бы от всей сегодняшней жути подальше.
   - Ленка меня чуть не убила из-за всего этого, - продолжал меж тем Николай, - а еще говорит, что у нас будет пополнение.
   Эти слова вывели меня из успокоительного транса.
   - Что?
   - Она в положении.
   - Поздравляю, - я не сразу осознал, что это значит. А потом понял, что вообще все представлял себе неправильно. Я-то думал, что мы пойдем к Ираклию вместе. Теперь же выходило, что этого делать нельзя. Не знаю, почему я вообще счел возможным привлекать Николая к этому предприятию. У него единственного из нас есть семья, любимый человек. Ему ли воевать...
   - Когда пойдешь? - спросил Мей и добавил, - к Ираклию.
   Я сразу отметил это "пойдешь" - значит, для себя он все решил. Что ж, это было правильно. С учетом новых обстоятельств, так сказать. И все же мне стало грустно. Наверное, я хотел бы, чтобы он сказал "пойдем". И тогда бы я сам освободил его от обязательств. Так было бы лучше. Но что поделать, - не все в жизни получается правильно.
   - Ты из-за этого такой взведенный? Из-за малыша?
   Он кивнул.
   - Часа через два пойду. Мы договаривались к семи.
   - Чем я могу?..
   - Не знаю. Разве что ментов вызвать. Хотя как ты поймешь, что в этом есть необходимость.
   - Набери мой номер на своем сотовом. Если что - нажмешь на кнопку, вызов пойдет, и я сразу пойму, что что-то не так.
   - Брось, Мей. Из подвала никакой сигнал не пробьется. Да и не дадут мне его подать - Ираклий же не дурак.
   Он помолчал какое-то время, а потом сказал:
   - Ты же понимаешь, я не могу теперь идти.
   - Понимаю. Не извиняйся. Ты же не виноват.
   Он отвел глаза. Было в этом жесте что-то такое... не знаю. Но я вдруг подумал, что друг мой мог просто струсить. Все, что он делал в последние дни: его резкие слова в адрес Боба, попытка обвинить американца в наших неудачах; отказ разделить со мной опасность, такой поспешный, без раздумий и почти без сожаления - все это заставило меня усомниться. Медленно, мучительно, будто раскрывая дневник собственной матери и боясь прочесть там что-то, что детям о родителях знать не положено, я протянул туманную "руку" к кокону Мея. Поймал тонкую нить кармы, обуздал ручеек эмоций моего друга и заглянул в его ментальный слой. Мелькнула мысль: неизвестно, что хуже, убедиться в его лжи, или в честности. Первое значило потерять доверие к другу. Второе - к себе.
   Я уже хотел отказаться от своего намерения, но было поздно. Ментальное пространство Мея раскрылось передо мной, и я увидел, что он лжет.
   - Какой месяц, Мей? - глухо спросил я. Это было все равно, что резать себя ржавым ножиком.
   - Что?
   - У Лены. На каком месяце она?
   Вихрь, наполнявший ментальный мир друга сумрачным зудом, замер, будто раздумывая над чем-то, потом продолжил свое вращение. Такой же, только поменьше, видел я у тети Любы в общаге всего несколько часов назад.
   - Третий.
   - Ясно.
   - Что мне делать, Ваня?
   - В каком смысле?
   - Я хочу помочь тебе. Ты пойдешь к нему, и нужно будет, чтобы кто-то выручил тебя, если что.
   - Что делать? А ничего! - Мне вдруг стало очень весело. Хотелось рассмеяться в лицо всей этой дурацкой жизни с ее ненастоящими друзьями и настоящими монстрами, похожими на людей. Я взглянул на Мея другими глазами. Не как друг, не замечающий слабости и недостатки. А как человек посторонний. Мне показалось, что сейчас я стою на вершине высоченной горы, а Мей - впервые не рядом, а внизу, с остальным миром. Образ был настолько четким, что у меня захватило дух. Стало холодно, от недостатка кислорода легкие разрывало, редкие, но мощные порывы ветра смели с меня остатки тепла. Я понял, чем были эти холод и ветер - дыханием одиночества. В душе всколыхнулся и тут же погас протест, я не хотел терять самого близкого человека. Но он сам отказался от меня, испугался, солгал. И сейчас я чувствовал, что больше не нуждаюсь в нем. Может быть, во мне говорила гордость и максимализм, но я не хотел видеть Мея. И помощь его я бы не принял.
   - Ираклий не властен надо мной, - проговорил я, разглядывая нависшие над скамейками парка заиндевевшие ветви деревьев, - он мне не нужен. Я знаю, что могу питаться сам. Этот Лазарь Аронович только что подтвердил. О тебе они не знают, можешь спокойно оставаться в Краснодаре, Вовка уехал, а Бац - тоже птица вольная, на подъем легок. Подадимся куда-нибудь в Москву - фиг они нас там поймают. Надо только найти его поскорей. Вот этим я и займусь - поеду к его папашке, ему больше податься-то некуда...
   - Почему он врал тебе, Вань?
   - Кто?
   - Ираклий. Он же сказал, что ты не выживешь, что без посторонней помощи не выживают. А ты говоришь, что можешь. Значит, он тебе соврал?
   - Не знаю. Может, хотел испугать, привязать сильнее. Чтобы я наверняка нашел ему медальон.
   - Тогда достаточно было бы взять одного из нас. В заложники.
   - Они и пытались, да, видимо, не нашли никого.
   - А если ты и вправду очень способный - как этот седой говорил? Может, это ты Ираклию нужен был, а не он тебе.
   Я устало потер рукавицей выбеленный морозом лоб:
   - Не знаю я, Николай. И выяснять не хочу. Какая теперь разница?
   Он лишь пожал плечами.
   Я задумался о том, как теперь будет складываться моя жизнь. Дороги, переезды, вечное бегство? Ну, почему же вечное? Что-то подсказывало мне, что в новой опасной жизни спасательным кругом может стать время. Я должен разобраться во всем, понять, что происходит. А уже потом предпринимать какие-то действия. Я знал главное - Даник ошибся, его смерть не была необходимой. По какой-то причине ему не открылось то, что известно мне - можно питаться, не убивая.
   Итак, вернусь домой, соберу вещи и на вокзал. Сначала в село Красногвардейское к отцу Игоря, потом вместе с Бацем в Москву. Жаль дом - родительский дом, расставаться с которым нелегко. Ведь эти сволочи вполне могут спалить его. Я вспомнил бревнышко на заднем крыльце, где отец оставил матери последнее послание, и заколебался. Надо вернуться, обязательно вернуться туда. И забрать хотя бы этот столбик.
   Расставались мы с Меем отстраненно, будто каждый жил в своей жизни, и это рукопожатие, возможно, последнее, ничего не значило. Холодный воздух не потеплел, глаза не исторгли слезинки. Во мне жила невысказанная обида, которую я даже не пытался задавить. А почему таким холодным и безразличным показался мне Мей, я не понял. Мне думалось, что человек, струсивший и отказавшийся помочь другу, должен выглядеть по-другому. Виноватым, что-ли...
  
   ------------------------------------------------
  
   Задняя дверь скрипнула, и отчий дом встретил меня настороженной темнотой. Свет я включать не стал - и так знал здесь каждую мелочь. Минут десять просто ходил по комнатам и прикасался к вещам. От родителей в моем жилище осталось не много. Их фото в рамке на стене, еще черно-белое. Вышитое мамой полотенце: синие ласточки и зеленые листочки по полотняным краям. Я им никогда не пользовался, оно так и лежало внизу комодного ящика, под остальным бельем. Память. Мамино платье - персиковое, с кружевным лифом и юбкой "солнцеклеш". После ее похорон вещи я раздал соседкам да редким подругам матери, а это, самое ее любимое, в котором она бегала девчонкой на танцы - оставил. Вот, собственно, и все. Если не считать отцовской "Чайки" - часов, которые я и так носил, не снимая.
   На сборы ушло минут пятнадцать. Деньги, оружие, белье. "Мыльно-рыльное", как говорят в армии - бритва, зубная щетка и прочие гигиенические принадлежности. Потом я заглянул в шкаф с инструментами, взял лобзик с толстым полотном и еще минут двадцать выпиливал "отцовское" бревнышко из поручней на крыльце. Дерево оказалось тяжелым, спрессовавшимся за долгие годы, и плохо поддавалось зубьям пилы. Как будто дом не желал расставаться с главной своей реликвией. Я подумал, что дерево - это символ наших душ. А пила - реальность, вырывающая из них самое дорогое. Я унес бревнышко домой, бессознательно баюкая его на руке, как младенца. Было темно, и я не мог видеть, как выглядят те самые буквы. Но пальцы привычно пробежались по ним, и в сердце потекла струйка теплой, ностальгической силы. Нет, пиле-реальности не под силу справиться с этим чувством. Что бы ни случалось в будущем, кое-что у нас не могут отнять никакие беды.
   Телефон зазвонил, когда я направлялся к двери, мысленно прощаясь со всем, что здесь оставлял.
   - Не брать! - была первая мысль.
   Потом я подумал о Баце - сотовый я отключил и даже аккумулятор вынул, так что ему некуда позвонить, кроме как сюда. Снял трубку.
   - Молодец... - голос Иркалия на том конце был иронично-спокойным, - сейчас половина седьмого, я боялся, что ты не успеешь ко мне, и прислал машину.
   - Не стоило, - ответил я, - Зря беспокоился.
   - Ничего... Давай, выходи и садись.
   Я раздумывал. Сказать ему, что не поеду, что нам незачем встречаться, потому что мне нечего добавить - это не выход. Схватят и привезут силой. Впрочем, если он прислал обычных громил, а не одного из своих собратьев трансов, шансы сбежать были. Я чувствовал, что теперь могу куда больше, чем раньше.
   - Хорошо, - ответил я, - жди.
   Серое "БМВ" стояло прямо у калитки. Двое парней бойцовского вида заглядывали через мой невысокий забор. Еще один вышел с заднего двора, как только хлопнула закрываемая мною входная дверь.
   - Привет, ребята.
   - Собрался куда-то? - поинтересовался один из них, белобрысый парень с нервными движениями.
   - Уезжаю.
   - Надеюсь, после встречи с Хозяином?
   - Мне он не хозяин.
   Тот, что вышел с заднего двора, подошел ко мне почти вплотную. От него веяло богатырским духом - парень недавно закусывал селедкой с луком.
   - Садись давай! - Грубо приказал он, будто толкнул кулаком.
   - Авессалом, веди себя прилично, - урезонил грубияна нервный, - хозяин просил, чтобы с гостем обращались подобающе.
   Я, наконец, решился. В слое кармической защиты двое из моих конвоиров, а также оставшийся за рулем выглядели как обычные люди. Разноцветье аур здоровых самцов, которых не гложет ни один серьезный недуг. Ну, кроме похоти, пожалуй. Отличался лишь нервный - его карма была будто свитер, побитый молью - вся в небольших рытвинах, провалах, в которые засасывало ток силы. Этот человек, должно быть, страдал какой-то серьезной болезнью.
   Я уже почти выпростал из своего вихря два щупальца - тугие, будто прорезиненные шланги, с черными зубами-молниями на концах. Коснулся коконов ближайших парней и по тем пошли волны, словно упал в разноцветную воду какой-то тяжелый предмет. Всплеск, брызги энергии-воды взметнулись над ровной гладью, прилипли к моим призрачным рукам и побежали по ним - все быстрее и быстрее, влекомые центростремительной мощью вихря-вампира. Я попробовал свои силы и понял, что их достаточно для того, что задумал.
   - У меня к вам просьба, - обратился я к своей "свите", - поезжайте к Ираклию и скажите, что я не верну ему его вещь. Ни у меня, ни у моих друзей ее не оказалось.
   - Ты что? Охренел совсем, парень?! - это заговорил прежде молчавший парень с волосами апельсинового цвета. У него была наружность то ли бандита, то ли крестьянского раздолбая, знавшего лишь работу до упаду и такого же свойства беспробудную пьянку. Лицо у этой жертвы коллективизации вытянулось от удивления. Он обернулся к худому и нервному:
   - Ярик, дадим ему по хайлу и делу конец. Че тянем?
   Нервный покачал головой.
   - Садись, - еще раз повторил он, - все равно придется. Зачем лишние проблемы?
   "Господи, прости меня за то, что я собираюсь совершить. Они знали, что их "работа" - дело рискованное. И мне не в чем себя винить... Авес-с-салом. Какое смешное имя - любимый корм украинских лошадей!"
   Я рывком потянул на себя кармические линии с их коконов и ощутил прилив такой силы, что едва устоял на ногах. Тело бурлило от энергии. Мышцы звенели, натянутые, как струны. Я почувствовал, что сейчас могу одним ударом сломать челюсть ближайшему отморозку, потом садануть в пах другому. Третий полезет за пушкой - пока будет копаться, мне достанет времени вырубить и его. Эмоции, свойственные этим двум громилам, руководили мной. И я чувствовал, что в моих интересах дать им волю. Сомнения исчезли, я знал, как действовать, и уже начинал двигаться, но тут у нервного зазвонил мобильный.
   - Это Хозяин, - убежденно сказал парень.
   Я решил обождать. Он откинул мембрану, два раза сказа: "Угу", - и протянул трубу мне. От черного корпуса неприятно пахло чужим карманом.
   - Ваня, - весело сказал Ираклий на том конце, - я забыл сказать, у меня здесь приятная компания. Один из твоих друзей, пухлый такой. Игорьком зовут. Давай скорее, мы тебя заждались. Скажи ему что-нибудь,- это, похоже, относилось уже к Бацу.
   В ответ раздалось только напряженное сопение.
   - Не хочет, - весело прокомментировал Ираклий, - но, надеюсь, ты мне веришь?
   Я верил. Я представил себе, как Игорь сидит напротив этого паука в черной рубахе и мужественно молчит - надеется, что без доказательств я не клюну на эту удочку, и задам деру. Но в том-то и дело, что обострившимися чувствами я способен был распознать ложь даже по телефону.
   Я вернул трубу нервному и полез в машину. Побег отменяется.
  
  
   Когда мы отъезжали от моего дома, из-за перекрестка вывернул Мей и остолбенело уставился на "БМВ". Я видел его лицо через боковое тонированное стекло - может, он и не успел заметить, как я сажусь в машину, но понял, кого она увозит. У Николая хватило ума не подать виду, что идет ко мне. Мои конвоиры проследили за тем, как Мей миновал мою калитку, прогулочным шагом прошел к следующей и позвонил.
   - Поехали, - скомандовал нервный. Я вдруг понял, что за недуг его мучит - парень, скорее всего, был наркоманом.
   А потом началась метель. Сильнее ее в Краснодаре я еще не видел. Природа, похоже, решила оторваться на всю катушку. Снег мел и мел, обрушивая на "БМВ" бесчисленные колючие руки. Редкие машины медленно продвигались сквозь вьюжное марево, в котором кружились белые водовороты. В машине было тепло и почти уютно, но здесь тоже сейчас кружил смерч - серая воронка вокруг меня. Я взял от моих конвоиров столько сил, что мог прямо сейчас вытолкнуть одного из них из машины - я не сомневался, что по счастливой случайности дверь откроется - выпрыгнуть и потеряться в этой метели. Но не делал этого. Там Бац, и ему нужна помощь. А еще у меня стал вырисовываться план, который мог спасти нас обоих.
   Я опробовал помолиться, но небеса, завьюженные стихией, затянутые тяжелыми тучами, оставались глухи. Мои слова ударились об эти тучи и упали вниз, не принеся облегчения...
   В "предбаннике", увешанном скелетами и "гнилушками", почти не было людей. Две парочки за коктейлями уютно жались друг к другу, да бледный бармен с редкой болезнью порфирией протирал спину о дверной косяк. Конвой как по команде скинул с плеч кожаные куртки и развесил их на вешалках у входа. Мне раздеваться никто не предложил. Я поглядел на бармена, пытаясь вспомнить, как его зовут. Не вспомнил. Так и оставшийся для меня безымянным, он улыбнулся нашей кампании - узкие губы растянулись и обнажили рот с желтыми длинными зубами. Я почему-то решил, что улыбка эта - только для меня. Парней за моей спиной он не замечал. Я потянулся к порфироносцу, коснулся его линий кармы, заглянул в ментальное поле. Мне по-товарищески подмигнули оттуда - поняв, что я делаю, и разрешив эту фамильярность.
   Я вдруг осознал одну вещь и удивился, что не обратил на нее внимания сразу. Ираклий дорожил медальоном, но ко мне послал откровенное быдло, которое, похоже, ценности не имело. Единственное, чем отличались от большинства смертных двое громил и шофер - у них были плотные, заполненные до краев коконы кармы. Похоже, парни были всего лишь "кошельками" - только хранили в них не деньги, а силу, которой Ираклий при случае мог быстро воспользоваться. Получается, Ираклий испытывал меня? Если моя трансформация не закончена, то эти ребята - надежный конвой. Если закончена - приманка, чтобы посмотреть, на что я способен. И тогда основным крючком для меня становится Бац. Интересно, как он определил, что его пора пустить в ход? Следил телепатически, на расстоянии?
   - Входите, вас давно ждут, - бармен гостеприимно приподнял полог.
   Я остановился на пороге и следовавший за мной рыжий громила подтолкнул меня к центру залы. Наркоман и рыжий конвоир встали у двери, Авессалом и водила остались за ней. "Тронный зал" занимала целая кампания: Ираклий, Рам - тот мужик, которого я видел здесь в прошлый раз, другие люди. Всего семеро, из них четверо сидели за столом, а остальные стояли рядом - охрана. Баца не было. Изогнутую полированную столешницу перед ними занимала еда и выпивка. Свет был приглушен, горели дрова в камине, на стенах - факелы, а на столе - свечи. Вечеринка в стиле Ричарда Львиное сердце. Сейчас, видимо, должен последовать и средневековый суд - суровый и несправедливый.
   Я оглядел коконы собравшихся: трансом был только Ираклий. Остальные - стоящие на разном расстоянии от смерти обычные люди. Ближе всего к ней приблизился Рам, уже почти ступил за грань, настолько слабым оказался в нем ток силы, слабее даже, чем в прошлую нашу встречу.
   Ираклий и прочие поглядели на меня и продолжали разговор - "решали дела". Двое мужчин, сидевших напротив Ираклия, что-то говорили ему с напряженными выражениями лиц. Иногда к ним присоединялся Рам. Ощущение было, что на Ираклия давят, вынуждая к чему-то. А он отказывается. Наконец, беседа за столом прекратилась, и все повернулись ко мне.
   - Ты принес медальон? - спросил Ираклий.
   - Я говорил, что у нас его нет. Позови Ашота, я могу доказать, что он лжет.
   - Как же это? - Ираклий выглядел заинтересованным.
   - Ты сам говорил, что иногда у некоторых людей проявляются скрытые таланты. Считай, что я научился отличать правду от лжи.
   Все четверо захохотали.
   - И могу научить этому тебя, - добавил я.
   Ираклий разглядывал меня, все еще с улыбкой, но сквозь нее уже проглядывал жесткий оскал.
   - Ашот здесь, его сейчас приведут, - он кивнул наркоману, тот скрылся.
   - Если человек говорит, что может, нужно посмотреть, что же он может, - развел руками Ираклий, обращаясь уже к своим сотрапезникам, - хотя мы и так умеем отличить правду от лжи. Для этого достаточно простого паяльника. Имей ввиду, Ваня. Итак, твои ребята не брали медальон. Этим ты очень огорчил меня и моих друзей. Они полагают, что я давно должен был пристрелить вас. Но я убедил их, что это будет поспешным решением. Вынужден признать, что ошибался. Один вопрос: как ты можешь говорить за всех? Ведь вас было четверо, двое сейчас мои гости, один подался в бега - я уже послал за ним людей. Еще один нам пока не известен. Допускаю, что медальона нет у тех, кто остался в городе. Но как быть с нашим американским другом?
   - Боб не взял бы его, не сказав нам, - ответил я, - что с Игорем?
   - Сейчас ты его увидишь, - небрежно отмахнулся Ираклий.
   Будто бы повинуясь приказу тяжелая дверь отворилась и в комнату вошел Ашот, а следом за ним наркоман ввел Баца. На моем товарище лица не было - его закрывал один сплошной кровоподтек. Руки сведены за спиной и, видимо, скованы, одежда запачкана в крови, уже успевшей потемнеть и схватиться в корку. Он шел, с трудом передвигая ноги, изредка находя в себе силы поднять заплывшие глаза и посмотреть, куда его ведут. Должно быть, в эту секунду я понял, что все происходящее - взаправду. Что это реальность, в которой плохие парни побеждают хороших, где бьют невинных людей просто потому, что кто-то посчитал, что так нужно.
   - Отпустите, - выдавил я.
   Как ни странно, меня послушались. Бацу пододвинули стул и расстегнули наручники. Он мешком рухнул на деревянное седалище.
   - Зачем пришел? - пробормотал, глядя на меня. В глазах уже не было боли - лишь муть ускользающего сознания и непобежденное упрямство. Правда, сейчас к нему прибавилась обреченность - мой друг осознавал лучше меня, что, скорее всего, выхода их этого подвала для нас не будет. Ну, это мы еще посмотрим...
   Я вспомнил Мея, оставшегося наверху и знавшего, куда меня везут. Он должен придумать что-то, привести милицию. Сейчас метель и, возможно, они приедут не сразу. Но приехать должны.
   - Садись и ты, Ваня, - Ираклий кивнул и мне принесли стул. - Так что же ты пытался мне показать?
   Я остался стоять, потянулся к кокону Ашота, схватил нить и нырнул в его ментальное поле.
   - Ашот говорит, что мы украли медальон. Спроси его еще раз, так ли это.
   Ираклий поморщился, но решил играть до конца. Остальные с интересом смотрели. Я подумал, что они либо посвящены во все, либо Ираклий решил в случае чего выдать меня за психа - и дело с концом. Второе вполне реально - все его поведение выглядело так, будто транс устроил для своих гостей небольшое представление с участием сумасшедших.
   - Ашот, они украли медальон?
   Я заметил, как взметнулись внизу живота смерчи и потемнело в ментальном слое, когда тот ответил:
   - Они, дорогой. В кошельке лежал медальон. Они вместе с кошельком и забрали.
   Я выделил из линий кармы, овивающих мой кокон, одну, рукой-щупальцем оторвал ее от общей струящейся массы и направил к Ираклию. Заметил удивление в его глазах - транс явно понял, что я добился большего, чем он ожидал. Потом переплетение голубых потоков энергии расступилось, освобождая место для вихря. Тот вынырнул из кокона Ираклия, будто голодная мурена из пещеры, ухватил протянутый мной канал силы. Я собрал воедино все свои эмоции относительно Ашота, и как только установился контакт, послал их по этому каналу. Ираклий должен был почувствовать, что я говорю правду. Пусть он не мог ощутить мои мысли, но зацепку, которая его заинтересует, я ему дал. Транс молчал, моя энергия текла в него, силы Ашота - в меня. Пауза тянулась. Наконец зрители этой непонятной драмы начали подавать признаки нетерпения, и Ираклий сказал:
   - Так значит, именно они, Ашотик, взяли медальон ...
   - Дорогой! Конечно!
   Всплеск глухой зудящей энергии в ментальном поле был так силен, что я почти уверился - Ираклий должен разглядеть его. Но транс откинулся на спинку стула и прервал наш контакт.
   - И? - сказал он, - что дальше?
   - Ты же сам видел, - я был обескуражен.
   - Я вижу только то, что ты отнимаешь у меня и у моих гостей время. Поступим так. Предложение, которое я сделал тебе накануне, отменяется. Я снимаю с тебя свое покровительство. Я должен буду объяснить, почему у меня нет медальона. Сидящие здесь господа свидетели, что тебе предлагали отдать его по-хорошему. Ты отказался. Пеняй на себя. Для начала мы пристрелим твоего дружка, может, это вернет тебя к действительности.
   Он сделал жест и бойцы, стоявшие у двери, двинулись к Бацу.
   - Не откажите в любезности, попросите ваших ребят помочь, - попросил Ираклий у Рама.
   Тот пожал плечами, кивнул. Еще двое парней, стоявших рядом со столом, скользнули ко мне.
   ...Меня всегда занимал вопрос: как правильнее поступить в ситуации, угрожающей жизнью? Сопротивляться, стремясь причинить врагу максимальный урон? Или подчиниться насилию, положиться на волю Всевышнего и от имени его воззвать к тому светлому, что еще сохранилось в душах мучителей? Для человека верующего правильным казалось второе. Возможно, так оно и есть. Но что, если твое бездействие означает гибель близкого человека? Неужели Господь оправдает того, кто, стремясь попасть в царствие Небесное, бросил друга? Патовая ситуация, в которой нет правильного выбора...
   Я сделал шаг в сторону, боковым зрением уловив мерцание у камина. Столб золотого света все еще был здесь - мягкий и недвижимый. Мой пропуск в другой мир, где я буду недосягаем для Ираклия и его братии. Рыжий конвоир, который привез меня сюда, был уже рядом с Бацем. До первого из приближавшихся ко мне парней оставалось метра три. Я заметил, что пиджак под левой подмышкой у него оттопыривается. Значит, вооружен. Все! Пришла пора - сомненья прочь. Надо действовать быстро, чтобы Ираклий не успел опомниться. Как хорошо, что в такие мгновения у меня начисто пропадает страх.
   Я потянулся щупальцами к наркоману и к рыжему, и одним рывком содрал с них остатки кармической защиты. Потоки силы хлынули в меня, затапливая рассудок. Но не время купаться в мощи... Я выпростал из обвивавших меня линий судьбы призрачные "руки" и направил их к двум другим боевикам. И снова рывок - беспощадный, неотвратимый. И снова сила, бьющая через край, я барахтаюсь в ней, не даю накрыть себя с головой. Я топил горящие нити в бешенстве туманного вихря, и он крутился все быстрей, за доли секунды я создал еще две "руки" - стоило лишь подумать об этом. А еще через пару мгновений я уже сдирал коконы с оставшихся в зале людей.
   Время тянулось, как густая патока. Те несколько секунд, что понадобились браткам Рама, чтобы дойти до меня, стали минутами. Когда меня схватили за руки и вывернули их за спину, все было кончено. Теперь в сводчатой комнате находились двое трансов, одного из которых окружал кокон гигантской силы, один избитый парень, и девять трупов, все еще считавших себя хозяевами положения. Потом в воздухе как будто одновременно лопнули несколько воздушных шаров. Антрацитовые пузыри вздулись и моментально опали, выпуская на волю серых призраков. Их было пять, может, шесть - пришедших за жизнями прямиком из преисподней туманных псов.
   Я вырвал локти из захвата своих мучителей. Сунул руку в болтавшуюся под мышкой одного из них кобуру и выхватил пистолет. Два сильнейших удара кулаком с зажатым в нем оружием отбросили парней обратно к столу. Миг, и предохранитель снят, курок взведен. Время побежало быстрее - я заметил это по вытянувшимся мордам тех троих, за столом. И по панике в глазах остальных бандитов. Они тоже тянули на волю "пушки", лихорадочно взводили курки, падали на пол, стремясь уйти с траектории, по которой могли полететь мои пули.
   Но почему Ираклий ничего не предпринимает? Я скользнул взглядом по его лицу, и увидел... улыбку - широкую, торжествующую, будто сделано именно то, что он задумывал. И тут до меня, наконец, дошло. Как просто: пригласить тех, кого собираешься убить, но не можешь просто лишить их кокона кармы. Привести паренька, якобы, укравшего у тебя нечто, что тебе очень не хотелось бы отдавать. Обеспечить "декорации" - пригнать на сцену ненужный балласт, от которого все равно собирался избавиться. А потом ставишь парня в безвыходное положение и смотришь, как крушит все и вся рождающаяся в нем сила. Если есть кто-то, кто знает о твоих способностях, и кого ты боишься, это как нельзя более подходящий сценарий.
   Сейчас начнется перестрелка. Уже не важно, собирался ли я палить - у меня в руке оружие, этого достаточно. Кроме меня и Ираклия все, кто присутствует здесь, уверены - через секунду я буду мертв. Я не стрелок, не Рэмбо, вообще не боец. Что я могу противопоставить десятку вооруженных людей? Пиф! Паф! Ой-ой-ой! И песенка зайчика спета.
   Но к несчастью для них, все обстояло иначе. Стоит начаться стрельбе, и лишенные коконов кармы люди будут оказываться точно на пути пуль. Не тронутыми останемся только мы двое - у нас обоих мощная защита. Те же, кто выживут, покажут, что это было роковое стечение обстоятельств - безобидный на вид паренек вырвался из рук двух мордоворотов Рама, выхватил "пушку", в перестрелке кое-кого не досчитались. Так что во всем виноват Рам, нечего набирать непрофессионалов.
   Я же стану парией. За мной будут охотиться братки, где бы ни спрятался. И рано или поздно убьют. Правда, Ираклий может предложить сделку - жизнь взамен служению. Но я не хочу выбирать...
   Первым выстрелил Рам, реакция у него оказалась побыстрее, чем у его телохранителей. Пуля пролетела мимо меня, вырвав кусок песчаника из каминной полки. Потом грохот и запах горевшего пороха наполнили весь зал. Два факела рухнули со стен, роняя капли огня, свечи на столе опрокинулись. Закричали первые жертвы.
   Ираклий продолжал улыбаться, аплодируя мне взглядом. Или, скорее, себе - шахматисту, точно просчитавшему комбинацию. Он не сделал ни единой попытки мне помешать. Значит, я прав, а это хуже всего. Он не ударит сейчас, предпочтет наблюдать, и останется в живых в этой безумной оргии смерти.
   Но у меня еще оставался ферзь в рукаве, и эта фигура была достаточно тяжелой, чтобы пробить оборону транса. Я бросил часть украденной мною энергии в Баца, и она обволокла его искрящимся шаром, защищая от пуль. Тяжелый вороненый ствол все еще был у меня в руке, но я не сделал и попытки обороняться. Сейчас моим главным оружием стало слово.
   - Тебе привет от Лазаря Ароновича, - глядя прямо в глаза Ираклию, сказал я, - очень хотел видеть тебя на своем дне рождения. Вместе со мной.
   Я увидел, как сползла улыбка с этого темного лица, и взамен ей пришел страх. Вскрикнул и упал на пол рыжий конвоир-колхозник. Его пристрелил Рам - сразу несколько пуль прошили тело навылет. Уже с пола он выпустил пол-обоймы в своего убийцу - маленькие свинцовые шершни вышибли мозги из головы Рама. Другой гость Ираклия откинулся на спинке стула, схватив себя за горло. Из разорванной артерии, поливая стол с закусками, хлестала кровь.
   - Тебе не следовало говорить это, - сказал Ираклий, медленно поднимаясь.
   Упал Ашот, его, безоружного, расстрелял один из охранников Рама. Несчастному казалось, что он бьет в меня в упор. Но глаза его обманывали, рука с многозарядной "Береттой" была повернута вовсе не в мою в сторону.
   - Я сейчас уйду отсюда, и твои люди ничего не смогут мне сделать. А про эту перестрелку наш общий друг узнает правду. Не ему ли должен был достаться тот медальон, а Ираклий?
   - Ты не уйдеш-шь... - я увидел, как под голубым коконом растут, набирая силы, три толстых туманных удава.
   Наркоман на полу перекатился за труп рыжего, быстро перезарядил обойму, и снова принялся поливать пистолетным огнем. Его колотила крупная дрожь, он что-то мычал, нажимая на курок, испуганный до глубин души сверхъестественностью происходящего. Тот, кто должен был давно превратиться в фарш, стоял посреди комнаты, а вокруг него стали падать и умирать люди. А может быть, больное сознание рисовало ему совсем другую картину. Он ведь видел, как убил Рам его друга. Может, я был уже забыт, и бедняга специально палил по недавним гостям.
   Кокон Ираклия стал расползаться в стороны, освобождая место для его рук-вихрей. Я ошибся - их было не три, а целых шесть. Я отступил на шаг, потом еще на один, обошел лежавшего на полу наркомана и приблизился к золотистому столбу света - двери в "заколдованный лес".
   Ираклий не торопился, он был похож на огромного спрута, зажавшего жертву в пещере и знающего, что деваться ей некуда. А потому без спешки разворачивал страшные конечности, готовясь к удару. Я видел, что он уверен в своих силах. Щупальца отклонились назад, еще дальше, он заносил их, как шесть огромных кнутов, каждый толщиной с торс десятитилетнего ребенка. Слившиеся в толстенные белые канаты линии кармы оплетали основания этих "рук", как жилы. Я слышал, как гудит в смерчах-щупальцах темная сила, как сверкают в жерлах зубы-молнии. Удар, который вот-вот последует, будет неотвратимым. Даже с той мощью, что я уже собрал, мне с ним не тягаться - он слишком опытен, слишком изощрен для едва трансформировавшегося мальчишки. Ираклий сорвет с меня и с Баца линии чужих судеб, и мы будем убиты - просто и без затей.
   Я стоял в одном шаге от двери в "заколдованный лес", но не мог уйти. Один - не мог. И взять Баца с собой тоже не мог. Ираклий навис надо мной, в слое энергии кармы он вырос почти в два раза. Его щупальца стали стремительно опускаться. Теперь он уже не смог бы остановить их движение. Пора!
   Я собрал энергию кармы и бросил ее Бацу. Всю, до последней капли. Бац превратился в сияющее облако, силы прибывали в нем с такой быстротой, что уже через мгновение мой потерявший, было, сознание друг пришел в себя. Теперь он сможет уйти отсюда целым и невредимым. А я остался голым, без единой нити энергии. Двое псов-призраков, терзавшие тела подстреленных бандитов, тут же повернули ко мне туманные морды. И тут щупальца Ираклия, все шесть, погрузились в мое тело. Ударив по вихрю, они остановили его вращение. То, что только что кружило вокруг меня, потеряло скорость, распалось на части, превратилось в облако серого тумана. И центростремительная сила щупалец противника тянула к нему эту серость.
   Страшная боль пронзила все мое существо, будто кто-то сдирал плоть с моих бедных костей. Я закричал, едва не теряя сознание, ноги подкосились, но мне удалось устоять. Боже, как хорошо, что я не знал, как это будет больно! Серый туман хлынул с меня на Ираклия, и на какое-то мгновение обволок его, будто чернильное облако, выпущенное каракатицей. А вслед за этим овивавшие моего противника линии кармы стали стремительно таять. Туман растворял их, как кислота, как желудочный сок растворяет пищу.
   Я увидел, как озадаченность на лице Ираклия сменяется паникой. Он попытался вырвать щупальца из моего тела, но не смог этого сделать. Слившиеся со мной воедино, они не желали подчиняться своему владельцу. Невыносимая боль все же одержала верх - я упал на одно колено. Сознание мутилось, глаза заволокло пленкой, я чувствовал, что они готовы лопнуть от напряжения. Ираклий наконец вырвал свои щупальца, и новая волна боли окатила меня с ног до головы. Но сквозь ее горячие объятья я все же увидел свою победу. Лишенный защиты гигант - туманное облако без единой линии кармы - вскрикнул и повалился на стол. Одна из пуль, выпущенная наркоманом, достала его.
   Я понял, что следующая очередь - моя. Сил на то, чтобы взять энергию от Баца не оставалось. Но выход был - всего в одном шаге. Я поднялся на ноги, уговаривая себя не терять сознание. И сделал его. Золотой туман принял меня в свои объятья, растворил в них. Зал, где затихала перестрелка, померк, остался лишь яркий солнечный свет. Он был везде - всепроникающий, убаюкивающий, вечный. Я попал в "заколдованный лес", я ушел, я спасся...
  
   Глава 27.
   Торм.
   Он пришел в себя от прикосновения, лицо гладил лившийся в комнату солнечный свет. Ощущение было такое, будто по лбу, щекам, подбородку нежно гладят теплые детские ладошки. Он улыбнулся этому ласковому малышу, чей возраст исчислялся миллиардами лет. Нега полупрозрачного сонного забытья постепенно спадала с него. Как будто кто-то стягивал за край легкое шерстяное одеяло...
   А потом его обожгло - он знал, где искать своих ведомых. И он знал, кем может оказаться один из них. Судьба дважды давала ему намеки - устами Ли, а потом и Зеро. Но чтобы понять их не хватало последнего сна.
   - Зеро! - Торм рывком поднялся, глазами ища ноутбук хозяина.
   - Что?
   Старик высунулся из кухни. Там что-то шкворчало и булькало, должно быть, готовился поздний завтрак.
   - Который час?
   - Десять, вы проспали пять часов. Немного. Как самочувствие?
   - Нормально - мне много не надо. Зеро, Ли говорил мне, что "выродки" ведут картотеку тех, кто может оказаться потомком перворожденного. Он говорил, что лет пятьдесят назад они вели мальчишку - ребенка двух трансов, самостоятельно прошедших трансформу. Якобы, когда-то то ли оба они, то ли кто-то один жил в Краснодаре, и потому в архивах осталась информация о мальчике.
   Зеро подобрал с пола свой ноутбук, открыл и стал копаться в его содержимом.
   - Я помню эту историю - полная ерунда, по-моему. Хотя факты обращения без посторонней помощи на моей памяти были. Штук десять за шесть десятков лет. Редчайший случай, исключение из правил. Не знаю насчет повышенных способностей, думаю, этих людей особо никто не исследовал. Может, они и вправду превосходят нас с вами... Где-то у меня был портрет того парня. Файл взяли вместе со всем содержимым компьютера одного "выродка" примерно год назад. Я оставил его себе. У меня страсть к собирательству информации, даже очень сомнительной. Вот он, смотрите.
   На Торма с экрана глянул пожилой мужчина со впалыми щеками и высоким, с залысинами, лбом.
   - Мне надо моложе. Лет тридцать.
   - Пожалуйста...
   Некоторое время Торм смотрел на то, что получилось, потом сказал:
   - Не знаю, рад я или огорчен. Но одно ясно - Свана мы нашли. А значит, их теории не так уж нелепы. Вы бы видели, Зеро, что он сделал тридцать лет назад. Разгромил бандитскую малину во главе с очень неслабым трансом и сбежал в какой-то иной мир. А ведь парень только-только обратился!
   - Иной мир? - удивленно переспросил Зеро.
   - Я ни о чем подобном не слышал, вся информация - из доступных мне переживаний Свана. Золотой свет, который заливает все вокруг. Вечная осень, деревья с огненной листвой... Заколдованный лес, идиллия с одним единственным "но" - иногда здесь попадаются капканы. Сван верит, что в привычном нам пространстве есть точки - двери, через которые можно попасть в этот мир. Они здесь, рядом с нами, только их никто не замечает. А он научился. Попадая туда, он становится невидимым для нас. Не знаю, что тут правда, а что капризы его подсознания. Возможно, в некоторых точках пространство действительно искривляется, получается что-то вроде складки в его трехмерной "ткани". Оказавшись в ней, человек может проникнуть из одной точки в другую, оставаясь невидимым для остальных. А Заколдованный лес - уступка нашему сознанию, эдакое путешествие в параллельный мир, привычная по фантастическим произведениям форма восприятия.
   - То есть, на самом деле человек никуда не исчезает, он ходит среди нас, а мы его не видим?
   - Что-то в этом роде.
   - Интересно... Но сами вы этого не проверяли.
   - Нет, не проверял. Но если все так, мой ведомый ушел из того подвала и потом натворил дел, мы пожалеем о том, что у него есть эта способность...
   Торм замолчал, разглядывая лицо с экрана. Оно было знакомым и незнакомым одновременно - выполненный сепией портрет главного героя его снов.
   - Когда я убедился в том, что его способности слишком велики для обычного молодого проклятого, вот что я подумал, - наконец, медленно проговорил он, - Ли спрашивал меня, способен ли трансформирующийся, который посылает сигнал о помощи, услышать ответный сигнал - того, кто вступил с ним в контакт. Значения его словам я тогда не придал. Но что если парень пытался выведать, знаем ли мы, что такое в принципе возможно. Ведь если знаем, то человеку, убивавшему наставников, нужно быть вдвойне осторожным.
   - Хотите сказать, что Ли знаком с каким-то сверхчутким трансом, связанным с этим делом?
   - Или он сам этот транс.
   - Слишком много невероятных теорий для одного утра, - покачав головой сказал Зеро, - с чего это вам пришло в голову?
   - Во-первых, Сван. Он трансформировался сам и его способности превзошли все ожидания. Во-вторых, вы же сами сказали, что папаша Ли мог попытаться обратить парня, и оставить его без подпитки. Ли явно очень способный. Представьте, что его отец играет на минимальные шансы, рискует сыном, и тот выживает. Самое страшное позади. Из юноши потихоньку получается эдакий супермен. Но тут он вдруг начинает видеть сны о людях, которые едут к нему, чтобы помочь. Он говорит папаше об этом. Но тому не нужно, чтобы его детище переделывали наставники. У него свои планы. Он просит парня составить их портреты, описание пути, а потом убивает. Это ведь несложно - проследить человека, который едет от города к городу, от вокзала к вокзалу. Ориентиров масса. Остается рассчитать время прибытия и принять меры.
   - Но после первой же смерти парень понял бы, в чем дело.
   - Он воспитан в восточных традициях и должен повиноваться отцу. А, кроме того, мне показалось, что он трусоват.
   - Вы же говорили, он был бойцом.
   - Не бойцом. Он умеет драться, может, даже неплохо, но он не боец. Я только не могу понять, зачем он натравил тех людей на меня и почему сам там оказался. Одна надежда - может, до последнего момента надеялся спасти мою шкуру? Мне почему-то показалось, что какими-то теплыми чувствами он ко мне все же успел проникнуться. Хотя, скорее всего, и это самообман.
   - Перворожденный слабак, - пробормотал Зеро, - надо же...
   Он внезапно вскочил и кинулся на кухню.
   - Яичница совсем остынет. Хотел угостить вас своим коронным блюдом. Пойдемте.
   - Я думал, вы заказываете в ресторане, - сказал Торм, ополаскивая руки в маленькой ванной, дверь которой выходила прямо на кухню.
   - Когда как. Человек, который умеет готовить, убежден, что делает это лучше всех на свете. И он прав. Лучше, чем он сам, его вкусов не знает никто.
   - С этой яичницей вышла смешная штука, - продолжал Зеро, глядя на то, как поедает Торм дымящуюся пищу, - я изобрел рецепт сам. Берешь сало, чем оно ароматнее, тем лучше, потом слегка обжариваешь его, снимаешь со сковороды, чтобы не слишком вытапливалось, и в жиру жаришь лук. Добавляешь томаты, специи, мелко рубленную зелень, и тушишь. Дальше кладешь немного сыра, возвращаешь на "законное место" сало и, наконец, яйца. Желток не разбивать! Сверху тут же опять тертый сыр и немного черного молотого перца.
   - Вкусно, - искренне сказал Торм.
   - На здоровье.
   - А в чем состоит "смешная штука"? Туда добавляюся толченые мышиные хвосты, но вы мне об этом не сказали?
   - Нет, - улыбнулся Зеро, - никакой экзотики. Просто я был чрезвычайно горд этим своим блюдом, и при случае всегда угощал своих знакомых. А потом как-то одна дама сказала: "Не понимаю, Петр, что вы такого нового придумали? Это один в один яичница по-армянски, такую готовил мой отец".
   - Ну, вы тут не при чем. Вы же не знали, - улыбнулся Торм.
   - Да, но сколько знакомых армян сочли меня болтуном...
   Зеро положил вилку на стол и вдруг очень серьезно сказал:
   - Торм, пока вы спали, мне позвонил Ясон. Через три часа он будет в Краснодаре. Он просил вас не предпринимать никаких действий, пока вы с ним не встретитесь. Кажется, старик не на шутку взволнован.
   - Ясон?! - Торм представил, как пришлось торопиться наставнику, если еще позавчера, во время их последнего разговора, он сидел в своем лесном доме, в глуши, в Пермской губернии. Или тогда он уже был в пути? Но по какому случаю он так спешил в Краснодар?
   - Это из-за исчезнувших? - спросил Торм.
   - Не знаю, но почему-то ему очень надо было переговорить с вами.
   - Но я и не собирался ничего делать. Это ваша юрисдикция, я только хотел немного помочь. У меня здесь совсем другие цели.
   - Возможно, это как-то связано как раз с вашими целями.
   - Хорошо, - Торм поразмыслил немного, - я только хочу проверить один адрес. Наверняка там уже нет людей, которые мне нужны, но, может быть, мне подскажут, где их искать. Как раз вернусь к приходу Ясона.
   ...Адрес Мея стоял прямо перед глазами Торма, когда он шел по летней улице, время от времени уточняя у прохожих направление. Он увидел его во сне мельком, на квитанции по оплате за квартиру, валявшейся на кухонном столе. К счастью, Мей жил именно в Юбилейном микрорайоне. Сохранился и его дом - Зеро проверил по карте.
   В подъезде девятиэтажки, выстроенной буквой "П", стоял затхлый запах. Стены все в лохмотьях облупившейся краски, перила изрезаны ребятней и затерты ладонями до блеска. Торм поднялся на седьмой этаж по лестнице, не рискуя воспользоваться лифтом. Он и тридцать лет назад, в его снах-воспоминаньях, был уже изгажен, утыкан по углам старой жвачкой, а во время движения издавал угрожающий утробный звук. В сочетании с полумраком - лампочка за прокопченным зажигалками пластмассовым щитком едва теплилась - это создавало тревожное ощущение. Будто стоишь в вертикальном гробу на колесиках, который везет тебя в неведомое далеко, причем прекрасным оно не будет.
   Дверь в квартире Мея осталась все та же - добротный железный лист с сейфовым замком. Торм позвонил, не открывали долго, сначала разглядывали его через глазок, затем выспрашивали о цели визита. Он объяснил, что ищет друга, который тут жил с семьей тридцать лет назад. Постарался внушить доверие к себе. Наконец дверь распахнулась и на пороге появилась растрепанная, в домашнем халате хозяйка.
   - Они уже лет пятнадцать, как съехали, - сказал она, - перебрались в квартиру побольше. Но вам повезло - адрес я помню, тут недалеко, следующий "кубик". Только вот мужа не было - женщина жила одна с ребенком. А супруг у нее уже позже появился. Приятный такой мужчина, я их часто в магазине вместе вижу.
   Торм вышел на улицу в задумчивости. Ясон просил его не предпринимать решительных действий. Значит, идти к Мею самому не следовало. Но, скорее всего, своего ведомого по новому адресу он и не найдет. Похожее, что квартиру сегодняшним хозяевам продавал уже не Николай. И все же проверить необходимо. К тому же, что такого собирался сказать ему Ясон, из-за чего не следовало бы совершать этот визит? Ведь его ведомый, скорее всего, и понятия не имеет о делах проклятых. Он остался цел, Сван прервал их контакт. А после того, как Мей сбежал, бросив друга, вряд ли между ними сохранились близкие отношения. Да и к делу ли Торма имел отношение приезд наставника? Он в очередной раз попытался выйти на связь с Ясоном, но опять безрезультатно: увы, денег на новые спутники у сотовых операторов сейчас куда меньше, чем хотелось бы, и "дыр недоступности" становится все больше. Так что же предпринять?
   Торм и не заметил, что пока он размышлял, ноги сами вынесли его к соседнему дому. У нужного подъезда на тротуаре лежали увядшие гвоздики. Не так давно здесь кого-то хоронили. Он подумал, что судьба могла сыграть с ним злую шутку - умер как раз тот, кого он искал. Теперь он просто не мог не проверить.
   Подозрения только окрепли, когда Торм увидел, что дорожка из раздавленных гвоздичных головок обрывается на площадке третьего этажа. Позвонил в дверь, на этот раз она распахнулась почти тут же.
   - Вы на поминки? - женщина в черном платье с платком на голове подняла на него заплаканные глаза, - Проходите, проходите... Я тут помогаю. Коленькина сестра двоюродная, из Кропоткина приехала. Бедный он наш бедный...
   - Я по делу к хозяину, - проговорил Торм, уже зная, что услышит в ответ: "Нет у хозяина нашего теперь никаких дел. Умер он. Похоронили..." Но он ошибся.
   - Валя, кто там? - раздался из квартиры голос пожилого, разбитого горем человека.
   - К тебе мужчина, - ответила Валя и ушла на кухню.
   Торм узнал Мея сразу - постаревшего, сильно исхудавшего, но несомненно того самого, кто снился ему почти каждую ночь. На нем был костюм-тройка, слегка свободный, но неплохо сидящий на поджаром теле, белый воротник рубашки почти фосфоресцировал на черном фоне пиджака и жилетки. А еще вокруг этого нового Мея кружился небольшой смерч, воронка недавно трансформировавшегося. Мужчина с минуту разглядывал Торма, а затем устало махнул рукой, приглашая пройти.
   Торм миновал широкий коридор, из которого были убраны коврики - на их существование намекали невыгоревшие пятна на паркете. Потом просторный зал с накрытым для поминальной трапезы столом. Они оказались в кабинете хозяина - заставленная книжными полками комната с диваном и письменным столом, на котором стоял ноутбук, не могла быть чем либо иным.
   Мей прошел к окну, отвернулся от Торма и стал безучастно смотреть сквозь стекло. Торм разглядывал его спину, думая о том, как неестественно прямо он ее держит. Так делают только люди, внутренне сломленные, но не желающие признавать это.
   - Николай Меймун, я здесь по поручению гильдии наставников и местного отделения приставов-наблюдателей, - сказал Торм, чтобы сразу расставить точки над "i", - я вижу, в этом доме горе, но мне нужно задать несколько вопросов.
   Получилось как-то уж очень официально, но, похоже, Мею это было безразлично.
   - Она умерла, - сказал он так, будто речь шла о нем самом, - так что теперь я могу отвечать на любые вопросы.
   - Лена?
   - Да. Я ведь был женат только один раз.
   - Что случилось?
   - Рак. Банально и неизлечимо. Собственно, это и есть ответ на все вопросы. Когда человек, ради которого живешь, болен, а медицина бессильна, не останавливаешься ни перед чем.
   Торм хотел перевести разговор на Свана, но понял, что сейчас его собеседник скажет нечто важное.
   - Я тридцать лет не касался дел трансов, - продолжал Мей, - иногда мне казалось, что я замечаю в толпе проклятого, и я старался держаться от него подальше. Но было ли это реальностью или моей фобией, не знаю... Мир, который приоткрылся мне, был слишком страшен, чтобы добровольно в него вступать. Но потом Лена заболела. Деньги на лечение были, но оно не помогло. И тогда я нашел ваших...
   Чем дольше Торм слушал его, тем большее испытывал удивление. Мей не говорил напрямую, но казалось, что он понимает - Торму известны события тридцатилетней давности. Неужели именно с ним у Торма был духовный контакт, неужели Мей осознавал, что посылает сигнал наставнику? "Если так, то он может иметь отношение и к исчезновению тех троих. Что если все - и я, и они - ехали именно к нему? Невероятно!"
   Мей отвернулся от окна, подошел к креслу, стоявшему посреди комнаты, сел и указал рукой на другое, стоявшее напротив. Торм опустился в него. Он внимательно следил за Меем в ментальном поле, готовясь к любой неожиданности. Но никакой угрозы не ощущал. Вихрь Мея был обычным для только что прошедшего трансформу новичка, даже скорее слабоватым. Он явно толком не научился еще им управлять. Неужели все это только видимость, умело наведенный камуфляж?
   - И что произошло дальше? - спросил он, не спуская глаз с собеседника.
   - Дальше... - Мей невесело усмехнулся, - я думал, будет интересно, как я вышел на трансов. Сначала я пытался уловить вашу братию в толпе, как я уже говорил, иногда мне казалось, что это получается. Но на этот раз попытки были безрезультатны. Я торчал на улицах изо дня в день, а она в это время угасала... И тогда я придумал одну штуку. Запустил в Интернет информацию о том, что группа молодых трансов собирается устроить вечеринку в старом городе - пригласить народ и наесться до отвала. Эта "утка" прогуляла в сети дня два, не больше. А потом со мной встретились. Эти... - он неприязненно поморщился, - приставы. Они были удивлены, что я не проклятый, спросили, оттуда мне известно об их делах и кого из тех, кто собирается на вечеринку, я знаю. Я объяснил, что это был акт отчаяния, и что мне нужна помощь. Потребовал встречи с руководством. На следующий день пришел совсем юный парень, моложе даже, чем первые двое. Осмотрел Лену и сказал, что ничем помочь они не смогут. "Ваша жена не стала жертвой транса, - сказал он, - она умирает своей смертью, так, как ей предначертано. Следов вмешательства в ее энергетический кокон я не обнаружил, так что, к сожалению, вынужден вам отказать. Мы не вправе вмешиваться в веления судьбы". Я просил, я умолял, но все безрезультатно... Лена решила, что это пришел наш сын - тогда у нее уже начались галлюцинации, опухоль давила на зрительные центры в мозге. А "сын" закрыл свою пластиковую папочку и пошел к выходу. Да! - Мей стиснул зубы, - на пороге он попросил автограф. Эта сволочь, оказывается, читала мои книги. Я вытолкал его в шею. Наверное, он остался горд своей принципиальностью...
   - А в итоге она умерла... - продолжил Торм.
   - Нет, не сразу. Вскоре после этого ко мне подошли на улице. И вот тут я опять почувствовал ту самую "серость", которую иногда замечал в толпе. То были "перворожденные".
   - Они тоже хотели узнать насчет вечеринки?
   - Да, эти ребята контролируют подобные вещи, и им не хотелось, чтобы что-то совершалось без их разрешения.
   - Они помогли Лене?
   Мей покачал головой.
   - Условия были другими. Они предложили "выпить" меня и научить питаться. Я согласился. На это ушло немного времени, как выяснилось, моя защитная система довольно слаба. Через неделю я опять видел Псов, а через две уже мог есть самостоятельно. И питать свою Лену.
   - Что ж, вполне в стиле "перворожденных", - сказал Торм устало, - скольких же кандидатов в "выродки" они получили? Ведь о безопасном питании и речи не шло, все те, кто отдал свои силы для Лены, размотаны до основания?
   - Не знаю... - усталые глаза Мея, соскользнули с лица Торма и беспокойно забегали по комнате. - Я плохо разбираюсь в таких вещах, я, конечно старался брать поменьше, но как там получалось... Для меня важно было помочь ей.
   Он вдруг наклонился и спрятал лицо в ладони. Плечи его задрожали, а потом Торм услышал и всхлипывания. Ему было жалко этого человека, за время снов ставшего почти родным. Он помнил, какими теплыми в момент сопереживания были их совместные чувства к Лене. Помнил, как Мей хотел быть рядом с ней, хотел, чтобы она гордилась им, чтобы их дети были счастливы. Какие-то подонки воспользовались этим. Точно оценили все шансы и, зная, что больной уже ничем не поможешь, толкнули Мея на преступление. Торм инстинктивно сжал кулаки, мечтая найти тех, кто сделал это.
   - Все началось месяц назад, а через три недели Лена умерла, - справившись с собой продолжал Мей, - Было слишком поздно, я не сумел.
   - Те, кто предложил этот... план, они не назвали себя?
   Мей покачал головой.
   - Лиц я тоже не видел, они являлись ночью и просили не включать свет. Так продолжалось всю неделю, пока они приходили подкормить меня. А когда я начал разбираться в рисунке кокона, они сказали, что больше встреч не будет.
   - Понятно. Никаких следов. Сволочи.
   Они замолчали. Выплакавшись, Мей будто бы постарел лет на двадцать - сгорбился в кресле, почти утонул в своем траурном костюме.
   - Я не знаю, что будет дальше, - нарушил тишину Торм, - в любом случае тот парень, пристав, поступил в рамках закона, хотя это и звучит неутешительно. А о том, что случилось, придется рассказать. Думаю, будет суд, но каково окажется его решение, сказать сложно, есть и смягчающие обстоятельства. И еще, важно поскорее найти ваших жертв. Возможно, для них еще не все потерянно.
   Торм встал и подошел к окну. За ним было необычно темно - пока он сидел здесь, набежали тучи, их свинцовый свод не пропускал солнечные лучи. С деревьев рвало листву, между ними кружился сухой песчаный ветер, завивая в маленькие смерчи бумагу и мелкий мусор.
   "Давит, давит и давит, - с какой-то непонятной, вдруг вскочившей в самое сердце тупой тоской подумал Торм, - как тот серый купол, что сковал мою душу. Теперь и здесь от него не скрыться. Что дальше? Неужели я ехал сюда, чтобы привести к приставам этого несчастного человека, преступника во имя любви? Не верю. Он пришел бы и сам - погоревал бы немного и пришел... Нет, не так. Все мои мысли не те. О чем я думаю, разве Мей не достоин, чтобы с ним хотя бы поговорили? Он пострадал от проклятых трижды. Сначала тридцать лет назад, потом когда мы не помогли ему. И в третий раз, когда дали надежду и тут же отняли ее. Он ли не достоин того, чтобы к нему отнеслись со снисхождением?".
   "Но как быть с теми, кого он "выпил"? - возразил Торму тот вечный спорщик, что живет в каждом из нас, - Он принес горе людям. Может, убил кого-то. Разве его собственная беда оправдание?".
   "Я не судья, слава Богу, - отвечал невидимке Торм, - я жалею его, потому что он рядом, и его горе коснулось меня. Если бы мне довелось встретиться с теми, кому он причинил боль, я сострадал бы и им. Людская беда, что снежный ком на крыше - начинается с маленького снежка, а на землю падает огромный шар. Мы все скатаны в этот шар, все рядом - те, кто делал больно нам, и те, кому делали больно мы. От этого не уйти, так уж страшно все в мире устроено..."
   "Что-то слишком рано ты обрадовался, - прервал его спорщик, - убеждаешь себя, что приехал сюда именно из-за Мея. А если не так? Остается еще Сван, о котором ты едва не забыл".
   "Я спрошу его об этом. Чуть позже. Только выясню один момент. Откуда-то он знает о том, что я читал его прошлое. С такими способностями, как у него, это почти не реально, но так оно и есть. Единственное объяснение - то, что он поддерживал пусть слабый, но все же контакт с нашим миром в течение тридцати лет. Может, из-за этого и шок от перевоплощения был столь небольшим..."
   - Мне теперь уже все равно, - сказал Мей.
   Потом усмехнулся и глянул на Торма какими-то новыми, более живыми глазами:
   - Странно, я с самого начала знал, что за мной придут, но такого сюрприза не ожидал. Тридцать лет назад мне пришлось немало побегать, чтобы избежать объяснений с друзьями Ираклия. Я долго не был в Краснодаре, семью видел урывками - Лена не могла тогда насовсем перебраться ко мне, ездила лишь иногда... Вернулся сюда под другой фамилией, к тому времени никого из знавших меня в городе уже не осталось. "Николай Меймун" - не думал, что услышу снова это имя. А еще меньше ожидал, что за мной придешь именно ты.
   Торм с растущим беспокойством взглянул на Николая. Тот смотрел на него с грустной улыбкой старого, позабытого до неузнаваемости друга.
   - После бойни в подвале Ираклия ты как в воду канул, - продолжал Мей, - как тебе удалось выбраться оттуда живым, никто не мог понять. Может, оставишь свой официальный тон и расскажешь, где был и как оказался одним из этих... "трансформаторов"?
   Торма будто парализовало - целый шквал образов, переживаний, воспоминаний обрушился на него и накрыл с головой. Он барахтался в этом море, как пловец, неожиданно попавший в водоворот и понимающий, что вся его сила и все умение бесполезны против стихии. Только что он кружился по широкой орбите, и казалось, что огромная черная пропасть останется позади, нужно только сделать еще одно усилие. Но вдруг рывок, мгновенная потеря координации, и вот слева от тебя высится наклонная водяная стена, а справа она уже обрывается в глубокую бездну. До этой дыры, в которой бесследно исчезают огромные, изъеденные морским червем корабельные мачты, остается совсем немного. И нет сомнений, что скоро ты окажешься там.
   - Я не знаю... Тридцать лет назад я очнулся в больнице и до тех пор мне ничего не известно...
   Торм лихорадочно искал ответ на вопрос, о ком их тех, кто оказался в подвале Ираклия, сейчас говорит Мей. "Я пришел в себя в Крыму. Меня кто-то выпил и к тому моменту я был уже оформившимся проклятым. Я испытал сильный шок, - чеканил факты его мозг, - Из тех двоих, что были там, это все подходит лишь к одному..."
   "Я - Сван?" - он не успел задать этот вопрос, а Мей уже ответил на него.
   - Сван погиб, его просто изрешетили пулями, а ты, Игорек, ушел без единой царапины.
   - Игорек... Но его Заколдованный лес?.. - начал Торм, и тут же все понял.
   "Значит, никакого открытия, ничего нового в картине мира. Всего лишь галлюцинация сознания, не сумевшего преодолеть шок. Значит, я - Игорь, Бац".
   - Я тоже видел лиса. Ты еще не верил нам, говорил, что это кот, - меж тем говорил Мей, - думаю, то действительно был кот. А у меня просто легко поддающаяся внушению психика. Я ведь тоже надеялся, что у Ваньки осталась лазейка. Когда они увезли его в бар к Ираклию, я побежал в ближайшее отделение. Но началась метель, и менты не слишком-то торопились. Пока добрались, было уже поздно.
   - Скажи, - прервал Мея Торм, - сколько лет твоим детям?
   - Двадцать девять и тридцать один, а что?
   - Значит, ты не соврал тогда, что Лена беременна?
   - С чего мне было врать?!
   - Иван думал иначе.
   - Он сказал тебе?!
   - Нет. Но я видел сны, в которых пережил его воспоминания, - пытаясь ухватиться за реальность этой комнаты, кресла, в котором сидел, за выгоревшие от горя глаза Мея, Торм размалывал слова слабеющим языком, - это дар, который делает транса наставником. Он и привел меня сюда...
   Шквал образов все нарастал, воронка водоворота приближалась. Торм еще удерживался на краю, пытался что-то объяснить Мею, но чувствовал, что соскальзывает все ниже. Это было как падать в сон, только там он мог управлять процессом. А здесь все свершалось само по себе. Будто сработал пусковой механизм, убрали крючок, удерживавший огромный маховик памяти, и груз воспоминаний летел в него, угрожая сокрушить хрупкое человеческое Я.
   Мир 2031 года потек по краям и превратился в лужу под ногами, она была бордовой и дымилась. За ним, за картиной, написанной прямо поверх другой, открылся подвал, в котором только что отгремели выстрелы. Торм пошевелил носком ботинка в бордовой луже и понял, что это кровь.
  
   Между воспоминаниями и снами есть разница.
   Сны приходят, ни о чем не спрашивая. Они - часть реального мира, они изменяются вместе с ним, они такие же живые существа, как и ты. Их время течет параллельно с твоим.
   Воспоминания мертвы. Оживить их может лишь чувство. Это как свет, выхватывающий предметы из небытия. Там, в темноте, много чего. Огромный склад, вмещающий все, что когда-то случалось с тобой. Но нет чувства, нет света - и нет воспоминаний, они бледнеют и вытираются из памяти, как плохой рисунок на грубой ткани.
   То, что переживал сейчас Торм, было чем-то средним между сном и воспоминанием. Он почти полностью погрузился в события прошлого, они несли его, стороннего наблюдателя, в своих бурных водах, порой накрывая с головой. И тогда он снова был Бацем - упертым увальнем с обожженной потерями душой, который шел к своей мрачной цели. В другие моменты Торм поднимался над потоком образов и чувств, осознавал, кто он, и с горечью понимал, в какое будущее и одновременно прошлое ведет его тропинка событий. А те неслись перед ним с разрывами, в которых пропадали целые дни и даже недели.
   ...Будто кто-то фонариком высвечивал в темном складе названия на коробках - искал что-то конкретное, но не знал, где именно это найдет.
  
   Коробка первая. "Подвал Ираклия, 2002 год, конец января".
   Бац поднялся со стула. В голове все спуталось в один большой ком - страх, унижение, ненависть. Он оглядел место, где находился. В зале с низким скругленным потолком висела пороховая гарь. Пахло мочей и кровью. Мертвые люди лежали на полу, над ними по одному и парами висели, склонив лобастые головы, туманные монстры. "Серые призраки, - вспомнил Бац то, о чем рассказывали Сван с Николаем, - значит, все правда. Только почему их вижу я?"
   Он повел плечами, осознав вдруг, что переполнен необъяснимой силой. Холод и мощь одновременно - вот чем было сейчас его тело. Будто он стал рекой в апреле, сорвавшей оковы льда и несущейся вперед в безумном половодье. Только в реке той не вода даже, а сжиженный кислород. Бац оглядел себя - он стоял в облаке сияющего газа, как спираль в лампе накаливая. "Наверное, этот свет и делает тварей видимыми", - понял он.
   Понемногу - один проблеск сознания за другим - он начал вспоминать события минувшего дня. Возвращение от отца, троих амбалов у общаги, боль в затылке и смутные картины, увиденные в полузабытьи, пока его везли в подвал. Боль и еще не раз боль от побоев. Потом в тумане проступила фигура Ивана и к боли добавилась странная смесь страха за друга и постыдного облегчения - он хотя бы не один в этом аду.
   Бац вспомнил о Сване и сердце обожгло дурное предчувствие. Он обернулся... Друг лежал в паре метров слева, одна рука поджата под тело, другая вытянута вперед, будто летит куда-то. Голова откинута, острый кадык торчит. В позе что-то ребячески задиристое и одновременно жалкое. Бац подошел к нему и только склонившись понял, что Сван мертв. Пули изрешетили его спину, и вся она была в теплой и липкой крови.
   Накатила паника, а затем слезы. Он опустился на колени над Сваном, и горячие капли упали на мертвое тело. Он стоял безмолвно, отдавая последний долг. Потом за спиной раздалось шевеление. Бац оглянулся. Ираклий был еще жив, он слабо стонал на полу за столом. Серые призраки обступили его, но не трогали, ожидая своего часа. Бац поднялся с колен и пошел к нему.
   При его приближении Ираклий зашевелился, с трудом приподнял голову. Призраки, испуганные лившимся от Баца сиянием, отступили, но не исчезли, голодной стаей сгрудившись в углу залы. У них не было ни глаз, ни ушей, но он чувствовал, что все органы чувств туманных бестий направлены сейчас на него. Они ждали. Ждали, когда Бац уйдет и позволит взять то, что уже и так принадлежало им.
   Той частью сознания, которая оставалась Тормом, он осознавал - Ираклий пытается собрать и снова закрутить в вихрь свое распавшееся тело проклятого. Это требовало гигантских усилий, и лежавший перед ним вампир делал их, судороги боли и напряжения пронзали его тело. Но тщетно. Он глядел прямо на Баца. И в глазах его горела мука умирающего от голода - рядом с целым подносом мяса. Он видел мощь, исходящую от парня, он знал, что если бы смог ею воспользоваться, то спасся бы. Но был бессилен.
   Кажется, и сам Ираклий понял это. Он прекратил попытки - серый туман, собравшийся вокруг него в быстро густеющую, похожую на протухший кисель, лужу - перестал дрожать. Лицо транса разрезала косая усмешка:
   - А все же старик был прав, - сказал он слабеющим голосом.
   - Что? - не понял Бац.
   - Я не послушал его и поплатился. Мальчишка оказался слишком силен.
   - Какой старик? Говори! - Бац сграбастал за плечи этот полутруп, чувствуя, что способен сейчас оторвать его от земли и с размаху швырнуть о стену. Но Ираклий лишь осклабился ему в лицо.
   - Я скажу. Пусть тебе будет приятно. Мы вышли на твоего друга еще полгода назад. Проверили его и поняли, что это тот самый парнишка, которого кое-кто безуспешно искал не один год. Неудавшийся эксперимент по созданию сверх-вампира. Его мама и папа в свое время умудрились самостоятельно перейти порог смерти - редчайший случай. От них ждали потомства, но едва появился мальчик, они скрылись. Старик нашел их сынка, а мне поручил обратить его - так, чтобы он не догадался, что все случившееся с ним не случайно. Нам ведь не нужен соратник, который будет точить на нас зуб, правда?
   - Сван бы узнал, кто это сделал...
   - Конечно. Узнал бы, что это ваш друг Даня. Но не то, что самого Даню обратил и поддерживал я. Жаль, я переоценил себя. Не ожидал, что мальчишка оформится так... быстро.
   - Ты - гад, - обреченно обронил Бац.
   - Отвали, - глаза Ираклия снова начали затуманиваться, зрачки закатились, стремясь укрыться за веками. Серые псы придвинулись ближе. Он почти прошептал, - дай умереть спокойно.
   - Если скажешь, кто этот старик.
   Ираклий закашлялся, изо рта струйкой вытекла пенистая красная жижа:
   - Что с того, что скажу? Ты к нему не подступишься, только сдохнешь зря.
   - Говори! - Бац тряхнул транса так, что тот едва не отдал черту душу.
   - Василий Кириллович Еров. Красная 202, квартира 15. Давай, валяй. Одним дураком на свете будет меньше...
   Серые псы были уже прямо за спиной Баца. Угрожающие громады их тел походили на стаю грозовых туч. Ираклий сильно задышал, его пронзали конвульсии. Из окровавленного рта вперемешку с хрипами вырывались комья розовой пены. Бац отступил, и Псы Кармы скрыли от него тело.
   Он пошел к двери, и только здесь осознал, что снаружи кто-то лупит по ней чем-то тяжелым. Бац отодвинул засов, и, сбив его с ног, в каменный зал ворвались люди в камуфляже...
  
   Коробка вторая. "Порт Кавказ, 2002 год, начало февраля".
   ...Сонный таможенник похлопывает себя рукой по внушительному форменному животу. Он недавно поел и ему теперь страшно лень копаться в сумках проходящих досмотр граждан. Паром в Крым отправляется только через час. Но этим озябшим людям уже смерть, как надоело торчать в стареньком здании морвокзала, больше напоминающем бомжатник. Они хотят пройти досмотр и побродить, наконец, у моря. Это в основном туристы - автобус привез их из Краснодара как раз к тому моменту, когда погрузка на паром закончилась, и они теперь целых четыре часа должны дожидаться следующего. Такой вот прикол от тех, кто составляет расписание движения.
   Похожий на сарай пропускной пункт продувается соленым ветром. А сегодня с моря еще и наволокло тумана. Бр-р-р...
   Бац смотрит, как мужчина запускает руку в одну из двух спортивных сумок стоящего перед ним парня. Оценивающим взглядом обшаривает лицо владельца. Вынимает руку и кивает:
   - Спасибо, другую не надо. Следующий.
   Следующий - Бац. На нем тоже останавливается оценивающий взгляд, но ему все равно. С недавних пор его не пугают такие взгляды, он сам может посмотреть так, что таможенник забудет о нем сию же секунду.
   - Что везем?
   - Оружие, - спокойно отвечает Бац.
   Тот хмыкает и продолжает тему:
   - Лишь бы не сало - ввоз импортного категорически запрещен.
   Бац раскрывает сумку с аккуратно сложенными вещами. Одежда, зонтик, красиво оформленное подарочное издание "Гладкоствольное и нарезное оружие России". Завернутый в домашний свитер пистолет лежит тут же, на самом верху. Таможня вяло отодвигает его в сторону, обшаривает дно сумки и "дает добро".
   - Интересуетесь оружием?
   - Дядя охотник. Подарок.
   - Ну, удачной охоты.
   Бац кивает и идет мимо. Спасибо, как нельзя кстати...
  
   Коробка третья. "Оружейный магазин, Краснодар, 2002 год, начало февраля"
   - Вали отсюда, пока я ментов не вызвал... - крупный мужчина в жилетке с тысячей и одним карманом перегнулся через стойку, приблизил свое лицо к лицу Баца и обдал его кисловатым утробным духом.
   - Как знаешь... - Бац сделал несколько шагов к двери, потом обернулся и в упор посмотрел на продавца. Он был уверен, что тот приторговывает "левыми" стволами, он уже научился видеть колебания, и жадность, и страх - всю ту гамму эмоций, что окрашивала ментальное поле людей в неверные синевато-фиолетовые тона. Он еще плохо читал этот новый для него язык. Но все же читал. И учился говорить на нем.
   - Если вдруг кто-то заинтересуется, - произнес он, - передай, что я дам тысячу "баксов" за ПМ и две обоймы. Вот мой сотовый. Можешь передать ментам, если хочешь.
   Он сунул бумажку с номером в карман камуфляжной куртки, висевшей на стенде у входа. Аккуратно застегнул карман и закрыл за собой дверь.
   Когда он проходил мимо полуподвальных окон оружейного магазинчика, продавец все еще стоял за стойкой. Но карман куртки был расстегнут...
  
   Коробка четвертая. "Чай с вареньем. Краснодар. 2002-й год, конец января".
   Варенье было каким-то непонятным, но очень вкусным.
   - Из чего это? - спросил он.
   - Клюква, сестра с севера присылает. У нас-то, в наших краях ее нет.
   Старушка заботливо пододвинула к нему вазочку.
   - А Кирилыч и не говорил мне ничего, что родственник к нему прийти должен. Как уехал неделю назад в Крым, так и не звонил еще. Ну, да я ему кто - хозяйка всего лишь квартирная. Чего передо мной отчитываться.
   - Странно все-таки, - проговорил Бац, прихлебывая чай из большой глиняной кружки, - он человек обеспеченный, а в Краснодаре на съемной квартире остановился. С хозяйкой.
   - А ничего особенного. Я его уже который год знаю, еще в перестройку у меня постояльцем был. По делам каким-то коммерческим приезжал, тогда-то у него столько деньжат не водилось. Привык за годы, доверяет мне. Да к тому же тут за ним уход, уют обеспечен. Это ведь только кажется, что если деньги есть, то человек сразу в "Интуристе" останавливается. Домашнего тепла никакой вышколенный персонал не заменит. А у меня пять комнат - и ему и ребятам его места хватает.
   - Он с ними в Крым поехал?
   - С ними, а как же? У них там симпозиум какой-то.
   - Позвонить бы мне ему...
   - Сейчас, сейчас, - старушка сползла со своего стула и двинулась к комоду, - телефон гостиницы он оставил, только вот позовут ли его...
   В руку Баца легла заветная бумажка - огрызок страницы календаря за пошлый год, на котором фломастером поверх рецепта утки в яблоках был написан номер.
   Он едва успел придумать, как объяснить, почему не может прямо сейчас позвонить "дядюшке", но тут хозяйка квартиры сама ему помогла.
   - Ты уж извини - Украина другое государство, все-таки. Так что телефон не предлагаю.
   - Да что вы... - с облегчением ответил Бац.
   - А вареньица поешь, поешь!
   "Вот она, старушачья логика. Дружба дружбой, а телефонные переговоры - врозь", - подумал Бац, запуская ложку в вазочку, полную засахаренной клюквы.
  
   Коробка пятая. "Крым. Судак. Генуэзская крепость. 2002-й год. Начало февраля".
   Свет памяти выхватил косую надпись на боку, и Торм тут же почувствовал - вот оно!
   Он коснулся этого воспоминания несмело, опасаясь, что за простенькой упаковкой скрывается нечто разрушительное. Отрывал одну "полосу бумаги" за другой, пока объемная картинка не встала перед ним во всей полноте. Это было то самое. Это объясняло все.
   Крым. Судак. Генуэзская крепость. 2002-й год. Начало февраля. Он стоит за крепостной стеной у обрыва, почти отвесно уходящего вниз. Камни срываются из-под его ног и грохочут по склону. Впереди - сторожевая башня, древние камни, которые помнят столько, сколько может запомнить лишь камень. И ветер. И небо. Но не человек.
   Перед ним - трое. Недоуменные, только что протягивавшие серые любопытные щупальца для знакомства. На них кожаные пальто, о которые бессильно бьется ветер. Под пальто - пистолеты. Он понял это сразу, но преимущество было на его стороне. Они не ожидали агрессии, не ожидали, что он выхватит "ствол" и выпустит маленькие комочки смерти в их сторону. Теперь они лежат в пяти метрах, сраженные свинцом. Трое неуязвимых, которых он обманул, послав вместе с пулями сгустки жизненной силы. Их свитые в вихри тела схватили эту наживку и поплатились.
   Торм отступил от края, пытаясь подавить в себе жалось к корчащимся на земле людям. "Это вампиры, они только кажутся живыми, - твердил он как заклинание, - во мне нет жалости, нет жалости..."
   Торм поднял руку с пистолетом, направив ствол на четвертого, последнего, того, кого они защищали.
   Человек поднял голову от раненных, над которыми склонился. Торм видел, как он толчками наматывает жизнь на бледнеющие коконы. Но на всех не хватало. Он узнал его - у старушки Клавдии Ильиничны, обладательницы вкусного варенья и неистребимого доверия к людям, была фотография постояльца. Василий Еров был красив особой, отмечающей лишь очень немногих пожилых мужчин красотой: выбеленные волосы, волной уходящие со лба на затылок, темное оливковое лицо южанина, стройная сильная фигура. Аргонавт, состарившийся в странствиях. Глаза этого греческого героя человека разделяла сейчас пистолетная мушка.
   - Кто ты? - спросил он, и Торм услышал печаль в его голосе.
   - Сейчас узнаешь... - слова из пересохшего горла вышли хриплыми, судакский ветер тут же подхватил их, изломал, как сухой кустарник и расшвырял в стороны.
   Оставалось лишь нажать на курок. Но Торм не успел. Что-то темное и огромное прорвалось сквозь сияющий кокон человека, ударило по рукам, по лицу, по телу. Он выронил пистолет и отступил. Снова посыпались камни. Тело ломало от страшной боли, хотелось кричать - страшно, разрывая голосовые связки, вместе с кровью выплескивая судорожную муку. Он чувствовал, что земля уходит из-под подошв, стены крепости уплыли наискось в сторону и вниз, небо наползло на глаза. Кто-то схватил его за пальто, темное лицо оказалось рядом, но потом руки соскользнули, и осталось одно лишь небо - хмурое февральское небо Судака.
  
   Эпилог.
   Торм.
  
   Он вышел в жаркий летний день, еще до конца не придя в себя. Что-то сказал удивленному Мею на прощание. Кажется, попросил самому заявить обо всем приставам. Пошел куда-то, не выбирая дороги. Голоса прошлого звучал в нем и сильнее всех был печальный голос Ясона, спрашивавший опять и опять: "Кто ты?". Наконец-то, спустя тридцать лет он знал ответ. Знал, что за цель у него в этом городе. Знал, что Мей и Сван, и Вовка-американец, их прошлое и судьбы, сны, которые он видел - лишь путеводная нить, приводящая к самому себе. У судьбы тысячи дорог, но рано или поздно они сходятся в одной точке. Душа сама выбирает время, когда это произойдет. И время Торма пришло. Теперь все стало на свои места. Осталось лишь сделать шаг. Каким он будет? Транс живет до тех пор, пока считает, что имеет право жить. Не утратил ли он это право? Было ли оно у него все эти годы?
   Торм задел ногой кем-то брошенный прямо на дороге кирпич и почти не заметил боли в отбитых пальцах. В голове зазвенел вызов.
   - Слушаю...
   - Ты побывал там? Я же просил...
   - Ты и так слишком долго скрывал от меня правду.
   - Торм, я могу объяснить, - Ясон говорил, тяжело дыша. Он шел куда-то или даже бежал.
   - Зачем? Я уже не мальчик и умею делать выводы.
   - Я буду у тебя через две минуты, я уже почти вижу тебя, Зеро сказал, куда ты пошел.
   - Те трое... они были наставниками?
   - Да.
   - Они умерли?
   Дыхание, дыхание, одно лишь дыхание и, наконец, ответ:
   - Да. Из-за этого и пришлось лишить тебя памяти. Я знал, что ты не смиришься.
   - А тебе нужен был такой человек, как я.
   - Я пожалел мальчишку, которого обвели вокруг пальца! Ты тридцать лет спасал других и заслужил прощенье.
   - Как ты мог допустить, чтобы я убил их?
   - Мы не ожидали... - в голосе Ясона прозвучала старая, не пережитая до конца вина, - я ведь не всемогущ, Торм. Ты казался таким несчастным, мы решили, что идешь за помощью. А потом все случилось слишком быстро. Кто мог предположить, что погибнут три опытнейших наставника?! Тот прием - пули в оболочке из энергии Кармы - ты первый до него додумался.
   - Мне плохо, Ясон... Столько скелетов в прошлом. Скажи, после подвала у меня было столько силы, куда она подевалась? Почему я трансформировался? Кто-то отнял ее? И его я тоже убил?
   - Никто не отнял, Торм. Твоя защитная система дала сбой. Это как с алкоголизмом - если часто пить, то организм перестает производить "природный" алкоголь сам. И тогда попадаешь в зависимость. Та защита, которую дал Сван, спасла и убила тебя. Механизм воспроизведения линий кармы перестал работать, и когда чужая энергия кончилась, ты трансформировался.
   - Я хочу уехать, Ясон.
   - Конечно, мы обсудим это. Тебе надо отдохнуть.
   - Нет. Я просто уеду и все.
   - Торм, нет твоей вины в том, что ты хотел отомстить, и этим воспользовались. Ты был молод, ты был в шоке. Тот человек, Ираклий, не мог ко мне подобраться. Умирать, но найти способ натравить тебя на меня - он достоин уважения... Ты прав, прости меня, старика, - давно надо было поговорить, но я боялся, откладывал...
   Торм отключил связь. Он стоял в проходе между домов. Две серые стены уходили вверх, будто откосы ущелья. Впереди, он чувствовал, его ждал Ясон. Но можно было свернуть и уйти от разговора. Зачем он, действительно? Узнать в подробностях, как старик нашел его у подножья горы, как доставил в больницу, выхаживал. Выяснить, как именно он стер воспоминания, или вернее не стер, а поставил защиту от них, закрыл на замок темный чулан, в котором хранится память? Это лишь техника, частности. Важно то, что тридцать лет назад он убил троих невинных людей, своих товарищей. Сколько молодых трансов ушли к "выродкам" из-за этой потери? Конечно же, его обманули, может даже, Ираклий успел сделать что-то, что притупило его критицизм и заставило поверить. И все же их кровь на его совести. С этим теперь нужно как-то жить. Но в том-то и дело, что жить не хотелось.
   "Одиночество, вот что меня окружает, - простое осознание, которое Торм гнал от себя, встало перед ним во весь рост, - и оттого такая тоска. Если бы хотя бы помогали молитвы... Но я одинок даже перед Творцом. В моем свинцовом гробу итак было тесновато. А теперь добавилось мертвецов, значит, станет совсем невыносимо. Как же это странно: все время ходить рядом со смертью, бояться нечаянно убить и не знать, что УЖЕ делал это - намеренно!"
   Он смотрел на проход-ущелье. Куда идти? Остаться наставником? Но сможет ли он? Бросить все? Бросить...
   В просвет между домами виднелись деревья и детские качели. Двое мальчишек оседлали облезшую проволочную лодочку и толкали ее - вперед-назад, вперед-назад. В облаках прямо над ними запуталось солнце. Впереди, там, где Ясон и жизнь наставника, было хмуро и неприветливо.
   За спиной остался унылый пустой двор, где лишь ветер гонял меж деревьев и скамеек столбики пыли.
   И надо всем этим свинцовая крышка неба. Она была повсюду, куда бы он не пошел. А значит, какая разница?
   "Есть разница, - чувство долга, двигавшее им все эти долгие тридцать лет одиночества, заговорило в Торме, - Ты уйдешь, и никто тогда не поможет Ли. И другим мальчишкам, которых обманывают, как когда-то тебя. Ты не хозяин своей судьбы, до тех пор, пока нужен им".
   Он вздохнул и вошел в проем между домами. Солнце внезапно выбралось из-за облака и ударило прямо по глазам, ослепив Торма. Впереди появился человек, но золотой свет мешал разглядеть, кто это.
   - Ясон? - окликнул Торм, закрываясь ладонью.
   Человек не ответил, он быстро приближался, почти бежал. Торм отступил в сторону, чтобы пропустить прохожего. И только тут понял, что это был Ли.
   Он не успел ничего сказать. В вытянутой руке парня оказался пистолет, из его маленького злого дула в окружении сияющей ауры силы одна за другой вылетали пули. "Жизнь со смертью", - он узнал прием, который сам придумал тридцать лет назад. Расстояние было слишком маленьким, чтобы мог уклониться или поставить защиту. Тело транса приняло энергию Кармы вместе со свинцом. Один, два, три толчка отбросили его на бетонный тротуар. Если бы не солнце, он почувствовал бы опасность и не подпустил юнца так близко. Коварное светило снова спряталось в облака, и он увидел полные слез отчаянные глаза.
   - Это тебе за отца...
   Стены-склоны рухнули куда-то вниз, и перед ним снова оказалось небо - такое же равнодушное, как тогда в Крыму. "Как все похоже, - подумал Торм, - будто у старухи-судьбы маразм, и она прокручивает со мной один и тот же сценарий. Тогда я был мстителем, теперь стал жертвой. И оба раза все не так, как должно было быть".
   Он вдруг понял, что если бы отступил, не вошел в проход, то остался бы жив. Умирать от руки того, ради которого решил остаться - какая ирония!
   Сквозь вату, заложившую уши, Торм слышал удаляющийся топот. А потом над ним склонилось темное лицо в ореоле седых волос.
   -Потерпи, - прошептал Ясон, - как же ты так?
   -Не наказывайте его, не наказывайте. Последняя... воля... - произнес он, умирая.
   Свинцовый полог небес давил, прижимал к земле, уничтожал. А потом косой солнечный луч разорвал его и лег на тротуар рядом с Тормом. Это было как во сне, когда он становился Сваном: золотой столб и кружащиеся в нем пылинки - дверь в чудесный заколдованный лес...
   Луч передвинулся и коснулся лица Торма. Он не слепил, а просто баюкал его уставшие глаза. Тянул за собой. Лицо Ясона растаяло в этом свете, а потом проступила лесная опушка, и ветви деревьев, все ронявшие и ронявшие свою вечную листву. Торм вдруг понял - тот лес, который видел Сван, и вправду не настоящий. Настоящий был здесь, сейчас, перед ним. На опушке кто-то стоял - кто-то, кто уже давно ждал его здесь.
   Торм поднял взгляд к небу и увидел, что сковывавший его свинец исчез, и оно опять голубое.
   И только сейчас он осознал, что все не так, как казалось. Этот лес - награда. Тридцать долгих лет наказания истекли, и он снова свободен.
   - Я, кажется, знаю, куда попадают проклятые после смерти, - сказал Торм, надеясь, что Ясон еще может слышать его, - туда же, куда и все остальные.
   Он сделал шаг к человеку на опушке. Интересно, почему мертвые никогда не идут навстречу, а ждут тебя? И кто более мертв - облеченные плотью или свободные от нее?
   - Я все спрошу, - сказал себе Торм, - у меня теперь есть, кому ответить...
  
   Конец.
  
   Декабрь 2005.
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"