Аннотация: Первая глава романа, который обязательно будет написан...
Философия смерти
(роман)
Глава 1
- Эй, кто-нибудь, ему плохо! Слышите, черт возьми, ему плохо! - закричал сосед, лежащий возле меня, и краем глаза я увидел, как он непрерывно нажимает кнопку вызова медсестры. Потом все начало кружиться и белый туман, откуда-то появившись, начал охватывать меня, и я подумал:
Нет, это не туман, это облака. Ну, конечно же, облака, ведь я лежу на земле, распластав руки и ноги и прямо надо мной, в безбрежной синеве неба, плывут причудливые облака. Как же я сразу не догадался, что это вовсе не туман? Но почему они так быстро плывут? Видимо сильный ветер? Точно, ветер гонит облака по небу и поэтому они так причудливо меняют свои очертания. Как странно, и почему я никогда не обращал на это внимание?
Снова шум, скрежет, потом показалось, что меня положили и куда-то повезли. Какой-то скрип колес. Надо же тележка в больнице с такими скрипучими колесами. Ведь так они разбудят всех больных? Нет, это почудилось. Я по-прежнему лежу на земле и смотрю на небо, по которому плывут облака.
Неожиданно сверкнула молния, или мне просто показалось, но всё исчезло. И небо и облака, всё, словно кто-то взял и выключил телевизор, по которому все, что я только что видел, демонстрировалось. Наступила темнота, и только ветер, который гнал облака по небу, всё еще свистел в ушах, и шевелил волосы на голове. Стало холодно. Я чувствовал, как начали замерзать пальцы рук и ног, а следом за ними всё тело. Странно, ведь сейчас лето, почему так холодно? А потом вдруг появился свет, и туман стал рассеиваться.
- Так, всё же это был туман, а не облака, - подумал я, и окончательно пришел в себя. Стояла пасмурная погода, под порывами ветра шумели листья деревьев. Я осмотрелся, не понимая, где я и что со мной. Какой-то дурацкий плащ до самых пят. Никогда в жизни не носил ничего подобного.
- Какое странное место. Похоже на кладбище. А может быть так оно и есть? - я обернулся, пытаясь понять, где я и что со мной происходит. Небольшие участки земли были огорожены железными заборами, внутри которых стояли надгробные плиты, памятники или кресты.
- О Господи, так и есть, кладбище, но что я здесь делаю?
Я прошел вдоль могил, потом повернул направо, снова пошел прямо и неожиданно остановился. Не знаю почему, но остановился и медленно, словно боясь чего-то страшного, повернул голову направо. За низкой оградой я увидел свежий холм земли, на котором лежало несколько венков из искусственных цветов, а в центре стояла фотокарточка, перевязанная черной траурной лентой. Я смотрел и не верил своим глазам. Это была моя фотография.
- Не может быть, ведь я живой и здоровый, и... Что происходит? Я хотел крикнуть, но в этот момент увидел двух рабочих, которые поправляли ограду. В одном месте пришлось, по всей видимости, отодвинуть её, когда копали могилу и опускали гроб. Один из них перекрестился и сказал:
- Хорошо, что эта мода на кремацию, не стала повсеместной, а то мы бы остались с тобой без работы.
- Это верно. Православный мир тем и отличается, что все эти веяния до нас не скоро дойдут.
- Да, на наш век покойников хватит, а стало быть, на жизнь мы всегда заработаем.
- Это точно. Ну что, потопали?
- Да, пожалуй.
Они перекинули лопаты через плечо, и направились в мою сторону. Я стоял, не понимая, что происходит, и смотрел, то на собственную фотографию, то на рабочих, которые меня словно бы не замечали. Я хотел, было посторониться, но не в силах был этого сделать. Они шли прямо на меня, и в тот момент, когда подошли вплотную, я выкрикнул: - Вы что совсем ослеп...
...Они прошли сквозь меня. Я обернулся и увидел их спины. Они спокойно шли по дороге между могилами, усталые и довольные, что день завершился, и можно было спокойно отправиться домой на отдых.
- Что происходит? - закричал я, и подошел к могиле, на которой стояла моя фотография. Позади неё была воткнута металлическая табличка с наспех написанной краской датами рождения, смерти и номер, который видимо, означал номер участка. Невольно я повернул голову и увидел, что рядом могила отца. Она была слегка присыпана глиной, да и памятник чуть покосился, отчего мне стало совсем плохо. Я опустился на землю рядом и закрыл лицо руками. Мне было по-настоящему страшно. Я не понимал что это, сон или явь. А когда я отпустил руки, то увидел двух незнакомцев.
Они появились совсем внезапно. Сидели на лавочке, которая была сделана с незапамятных времен сразу же после смерти отца, и молча смотрели на меня. Оба были одеты в черные плащи, длинные, до пят, и черные, старомодные шляпы, поля которых закрывали их лица. Казалось, что они близнецы, впрочем, не видя лиц, трудно было утверждать это с полной очевидностью.
Я продолжал сидеть возле собственной могилы и тупо глядел на двух незнакомцев на лавочке. Наконец, когда волнение слегка улеглось, я произнес, обращаясь к сидящим:
- Вы не в курсе, что происходит?
- Разумеется, в курсе, иначе бы мы здесь не сидели, - ответил один из них.
- Тогда может быть, скажете, в чем дело?
- А ты все еще не догадался? Странно, но раз нет, тогда изволь. Ты умер. Прошло три дня, и сегодня тебя похоронили. Это твоя могила. Как видишь все достаточно просто. Ты ведь помнишь, что перед смертью лежал в больнице, с диагнозом сердечной недостаточности. Тебя лечили, но... Что делать, наука не всегда может прийти на помощь, когда смерть приходит за человеком.
- Но ведь я здесь!? - чуть ли не закричал я.
- Ты здесь, это точно, - снова раздался голос, и оба, как мне показалось, рассмеялись, - Там, в земле, лежит твоя материальная оболочка. То, что раньше было твоим телом. А ты... Ты душа, которую ты сам видишь в том виде и обличье, в каком представляешь сам себя.
- Я душа!?
- Представь себе.
- Но если я - душа, то почему я здесь, а не направляюсь к Господу, на суд, дабы он решил, куда отправить меня в рай или ад?
- Ну, не все так сразу. На Земле, мой друг, ежедневно умирает десятки тысяч людей, и все происходит в порядке очередности.
- Очередности!? Бред какой-то.
- Почему бред. Сегодня третий день, с того момента, как ты умер. И если ты в курсе, то сорок дней душа живет в ожидании, когда она покинет этот бренный мир и вознесется на небо, дабы оказаться там, где ей уготовано место.
- Стало быть, у меня еще целый месяц, чтобы... Простите, а кто собственно вы такие, и что я должен делать на Земле все это время?
- Мы хранители врат.
- Чего!?
- Врат, через которые человек покидает земной мир и входит в тот, где суждено поселиться его душе.
- Постойте, постойте. Стало быть, раз вас двое, один из вас открывает дверь в рай, а другой в ад? Я угадал?
- Совершенно верно. Видишь, вот они эти врата, - и в этот момент оба приоткрыли свои плащи, за полами которых сиял невообразимо яркий свет, который словно бы призывал меня к себе. Мне даже показалось, что я протянул к ним руку, но в этот момент полы плащей снова наглухо застегнулись, и свет померк.
- Хорошо, а если вы хранители врат, то, стало быть... Ничего не понимаю. Ведь прежде чем попасть в то или иное место я должен быть подвергнут божьему суду. Или он прямо здесь состоится на Земле?
- Я знал, что ты задашь этот вопрос. Не ты первый, не ты последний кто его задает. Как мы устали выслушивать от людей одно и тоже. А знаешь почему?
- Почему?
- Потому что вы сами придумали порядок, согласно которого душа человека попадает либо в рай, либо в ад. А вы никогда не задумывались, что этот порядок может быть совсем иным?
- Иным?
- Представь себе, совершенно иным. Вы живете, совершаете в своей жизни поступки и деяния, которые после вашей смерти должен кто-то оценить и решить, какого места достойна ваша душа. А что если все несколько иначе? Если ад и рай, совсем иные, чем то, что вы себе представляете?
- Может быть, но вряд ли. Сотни, нет, тысячи лет человечество жило и умирало, твердо зная, что праведники попадут в рай, а грешники в ад.
- А господь вроде вершителя судьбы, который установит степень греховности, которая определит то или иное место на небе? Не так ли?
- Да.
- А что, если это величайшее заблуждение? Может быть рай, это... не совсем то, что вы о нем думаете? Разве нельзя предположить, что рай, это место, где человек, точнее его душа, будет пребывать не в вечном блаженстве, а наоборот, продолжит своё развитие в учебе, труде, познании новых истин и, стало быть, будет по-прежнему трудиться. И в то же время, ад, это вовсе не огненные котлы, в которых горят души грешников, а вечный праздник любви и похоти, в котором непрерывно устраивают веселье и пиры, где вино льется через край, дабы забыть все те прегрешения, которые были совершены на Земле. Как тебе такой вариант?
- Не знаю, это вы что-то странное нарисовали. И потом... В конце концов, неважно, что есть ад и рай. Если душа подвергается суду, значит, Господь лучше знает, куда кого отправить, вне зависимости, что мы подразумеваем под этим словом. Верно я говорю?
- Не совсем.
- Что значит не совсем?
- То и значит. Ты упустил из виду одну очень важную подробность. А ты уверен, что суд, который тебе предстоит пройти, прежде чем ты пройдешь в те или иные врата, творит Господь?
- Ну, ребята, не знаю, может вы и хранители врат, но это вы хватили. Кто же, как не Господь, решит, куда отправить мою душу? Даже тот, кто при жизни не был особливо верующим, вряд ли усомнится в том, что когда придет его час, лишь Господь определит ему место на том свете.
- Это ты так считаешь и большинство людей. А что если это вовсе не так?
- Допустим, тогда кто же?
- Как кто, ты сам.
- Я!?
- Да. Вот почему я и спросил тебя, а уверен ли ты, что знаешь суть понятия рая и ада. Книжные понятия, вещь относительная. Никто на Земле не видел его, а написать и выдумать можно все что угодно, а ведь недаром говорят, что помимо божьего суда, есть суд совести, суд, которым человек судит себя сам.
- Сам, сам, сам, - эхом раздалось по всему кладбищу, словно тысячи голосов, таких же, как я людей, умерших вместе со мной, повторили эти слова. И стая ворон вспорхнула и с криком полетела прочь, испугавшись этого многотысячного эха.
- Выходит...
- Да, теперь ты, наконец, начинаешь понимать. У тебя осталось тридцать семь дней земной жизни. Ты будешь бродить по ней как тень. Никто не будет видеть и слышать тебя, ты будешь среди людей и в то же время далеко от них. Ты вспомнишь свою жизнь, пролистаешь каждый её день и в тот час и миг, когда снова окажешься перед нами, ты сам скажешь, куда твоя душа готова войти.
- Но как же я смогу это сделать, если вы сами сказали, что рай и ад, в действительности, могут отличаться от того, придуманного нами места, куда души наши могут попасть после смерти? Ведь если то, что вы говорите, верно, то возможно ад, кому-то покажется раем, и наоборот?
- Правильно. Вот поэтому, душе и дано сорок дней и ночей, прежде чем она сама примет решение, куда она войдет.
- Но...
- Увы, таков порядок. Человек сам определяет свою судьбу и при жизни, и после смерти. А теперь прощай и до скорой встречи.
В этот момент оба незнакомцы исчезли. Я приблизился к скамейке и, пошарив рукой, убедился, что на ней никого нет, кроме крошек глины, брошенных, когда копали могилу.
Значит, я умер, и теперь мне самому предстоит решить, куда отправиться в рай или ад. А эти двое, посеяв во мне зерна сомнения, настолько сбили с толку, что я присел на скамейку. Сомнения одолевали меня, и я невольно задумался.
- Хорошо, - мысленно, сказал я самому себе, - допустим, я умер. Впрочем, нет, допускать здесь уже нечего, - я посмотрел с грустью на собственную фотографию, сделанную лет двадцать назад и криво усмехнулся.
- Что же, впереди месяц с хвостиком, вот только чем заняться за это время, - подумал я, - сейчас бы оказаться дома, да опрокинуть рюмку другую за упокой собственной души.
Я повернулся и на секунду, как показалось, закрыл веки, а когда открыл, то оказалось, что нахожусь в собственной квартире.
- Так, стало быть, я действительно умер, раз такое перемещение в пространстве и времени, возможно, а значит... Мне вдруг стало окончательно ясно, что моя смерть, есть свершившийся факт, и горечь оттого, что это так, вызвала противоречивые чувства. Нет, страха не было, были вопросы. Почему, зачем, разве такое может быть? Я стоял посреди комнаты, оглушенный пустотой, а пространство, словно бы кружилось вокруг меня, и тогда я окончательно понял, что я лишь тень этого мира на пути в другой, тот, который должен сам себе избрать...