Я каждый раз, раскрывая самую дорогую моему сердцу книгу, спрашиваю себя: где-то мой добрый ангел, изнывая от душевной боли, вдруг сладко засыпает и видит свою прошлую жизнь. А меня там нет. Где я? на Луне или на Венере?
Потускневшая бронза подсвечника, теплое пламя свечи, которое мягким прикосновением ложится на уголок старой картины - это видение странным образом приводит меня в больший восторг чувств, нежели желтизна страниц любимой книги.
Сидя за столом простенького кабинета, я строил маленький театр и представлял внутри него крошечных актеров с большей душой, чем у тех, кто обычного роста.
Я читал Библию и дополнял ее действиями, которых в этой великой книге не было. Стыд, охватывающий меня в эти минуты, был равен по силе разве только стыду из детских воспоминаний, когда я обманул своего сверстника Сашу, укравши у него деталь от игрушечного автомата. А Саша меня ни в чем не заподозрил. А я в последующую жизнь так тяготился своим минутным животным восторгом, который испытал в первые мгновения после удавшегося предприятия.
Уже тогда я задумался - откуда берутся чувства, о которых не рассказывали взрослые?
Я как-то нашел в траве пять рублей и сразу отнесся к находке как к серьезной удаче.
Девочка Надя, которая была свидетельницей находки, тут же предложила купить на эти деньги конфет и печенья. Я был не против, но не понимал - почему я должен потратить часть денег на нее? Ведь это были мои деньги. Хотя по натуре я был даже слишком расточителен. И в результате пришлось отдать эти деньги моей маме, которая сказала, что так нужно поступать всегда.
Если даже когда я и считал себя ничтожеством, то возникало это чувство в моменты самого глубокого отчаяния, когда рушились все надежды, и в водовороте страстей ты исключался из конкурентной борьбы, как старая больная лошадь.
Но теперь я убежден, что чувства подобные, на самом деле, до глупости ложны.
Тогда же в детстве мой друг Сашка предложил мне посмотреть через щель в стене на раздевающуюся Надю. Мне очень нравилась Надя, но когда я увидел ее гениталии, то почувствовал больше отвращения, нежели удовольствия и плюс еще какой-то пахучий сладковатый запах.
Глаза же Саши загорелись каким-то незнакомым мне восторгом.
Мне очень хотелось дружить с Надей, но она выбрала Сашу.
Но в детстве всегда остается много надежд. И в любой момент можно было вдохнуть воздуха, посмеяться над собой или на крайний случай спрятаться за великое могущество страха.
Глава вторая
НАЧАЛО
Теперь же степень моего помешательства достигла катастрофической высоты и одновременно великого совершенства.
Сияние маленькой звездочки, похожей на ту, что можно представить себе на ослепительно белой одежде слепого. Детская, наполненная сладкой тоской радость, восторги. Все это было. И это был зрительно ощутимый рай. Но меня там нет. Там кто угодно - Саша, Надя, но не я. Я только наблюдатель.
А Дух, вымученный безумием, находится в далеком, непредсказуемом мире. Что-то тебя там ждет?
Пестрые картинки бытия, сменяя одна другую, пронесутся в воображении за считанные доли секунды, когда ты на грани катастрофы.
Впрочем, если захотеть, то можно быстро забыть и о быте и о бытии. Пока ночь и звезды.
Тогда само собой ощутимо и ясно сознание производит вопрос: чем отмерено твое присутствие здесь? Что за скафандр надели на земле на тебя?
В юности я встречал девушек, которые рассказывали мне, что воочию видели инопланетян. И, может, даже сами они были зачаты инопланетянам, - подумалось тогда мне. Иначе, почему они со мной были так безумны? Ведь они и еще с кем-то были безумны, но не до такой степени.
И опять же из детских картинок я вспоминаю, когда меня мама водила в шестилетнем возрасте в женский душ. то женские тела не вызывали во мне какой-то особенной реакции. Но вот когда Надя предложила мне подсматривать за моющимися женщинами, то я понял, что она провоцировала во мне некое действие. Но в шесть лет я не знал, что такое стоящий член и сперма.
И потому, когда меня мучают кошмары земной жизни, то я стараюсь пощупать тонкую ткань бытия такой, какой ее создал Бог.
Глава третья
СИМПТОМЫ
Проснувшись, я приподнимаюсь на кровати, и первое с чем сталкиваются мои глаза - глубокая темнота ночи, и даже неоновый фонарь не растворяется в ее холоде.
Я встаю и иду по коридору. Но желтый свет не оказался теплее неонового.
Мной овладевает беспокойство.
Где граница терпения?
Мне, вероятно, нужно найти что-то в себе самом, чтобы не возвратилось прошлое. Родовое предначертание.
Мучительно отыскивать в сознании нечто, покрытое сединой времени. То, что далеко от твоей сущности.
И потому я снова хочу спать и не видеть никогда не существовавшие в реальности миры.
Глава четвертая
ДУРКА
Пробуждение рано утром даже в столь отвратительном месте все же приятнее чем бессмысленное блуждание ошалевшего покойника. Окружающие перестали оценивать меня адекватно.
Шуршание тапочек по полу, смешанные реплики до противности здоровых людей плюс летнее солнце и зеленые листья - я все это вижу из окна, и у меня поднимается настроение. И Бог даст на весь день. Если считают, что я подобен сумасшедшему, то Господь им судья.
Каждое утро я приходил к Докторше и садился на стул, напротив, Она что-то писала в своих бумагах, а я думал, что хорошо бы побыстрей начать разговор и побыстрей соответственно отделаться.
Она задавала мне свои вопросы, а я старательно отвечал. Мне казалось, что если мы с ней будем подолгу говорить, то она поймет, что я нормальный. Но и тогда же возникла у меня мысль, что если постараться, то очень быстро мы станем друзьями.
Словом я почему то чувствовал, что скоро наступит миг, который изменит всю мою жизнь.
Двумя пальцами докторша постоянно поправляла прядь волос. Ее привычка.
Она коротко поднимала голову, отрываясь от бумаг. При этом смотря как-то сквозь меня. Ее глаза блуждали в темноте. Я подумал тогда, что должно быть страшно жить в мире, в котором для тебя нет пристанища.
Но в ней было какое-то особенное очарование. Прелесть.
А поначалу наши беседы ограничивались сухими анкетными данными. Она спрашивала - я отвечал, дожидаясь момента. когда можно будет уйти в строну от ответа, чтобы разузнать побольше о ней самой.
Что-то еще случилось в тот день. Я уже не помню.
Багровый кошмар вырастал из одежды единственной черной точки. Нечто выплескивалось наружу из безвольной и слишком смиренной души.
Вероятно, когда Бог распределяет звания среди людей, именно тогда Он говорит: "Этому предначертано".
До сих пор меня не касалась Его тяжелая десница. Мои старания - плод моей больной фантазии. Но участь несчастных я разделю вместе со всеми.
Глава пятая
ПРОШЛОЕ
Долгими старанием и упорством я добился того, что смог находить общий язык с людьми, которые мне были совершенно безразличны. Таким образом я познавал мир. И потому последовательно, следуя общим требованиям, я понемногу заглушил в себе протесты и непонимание.
Но все же что-то надломилось в моей душе. Что-то происходило с совестью.
Воля, подчинена чуждой силе. Эта сила вытравливает последовательно и старательно всё, что может обеспечить мое счастье.
Могущество сущности мира становилось то бесконечно огромным, то вдруг сужалось до ничтожности и малодушия.
Я превращался во что-то механическое, лишенное эмоций и чувств. И потому я стал подозревать, что если миг освобождения и наступит, то радость окажется слишком жалкой. И вероятно на следующем витке не избежать нового подчинения.
Пробую прикоснуться к потусторонней стороне бытия - и меня тошнит от маразма и дебилизма.
Жалко, что я не могу рассказать Докторше всего этого. Но она, похоже, научилась читать мои мысли. Сказанное мной на диктофоне звучало так: " Я очень терпелив и старателен. Я учился почти отлично до десятого класса. Две- три четверки в четверти. Но потом что-то во мне сломалось, и я скатился на тройки. От ужасной катастрофы с выпускными экзаменами меня, как ни странно, спасла черепомозговая травма. Может быть, она стала причиной моей болезни?" - спрашивал я у Докторши.
- Может быть. Это мы и должны с вами выяснить.
- Кто это мы? - спросил я ее в лоб.
Она, вероятно, хотела сказать: " Я и мои коллеги", но на мгновение задумалась, улыбнулась и ответила:
- Я и вы.
Хитро. Не правда ли?
Докторша понимала, что грубые и бесчеловечные методы Её профессии уничтожают в ней лучшее, из того, что дала ей природа.
- Я был свидетелем, как твои собратья убили ребенка, - сказал я.
Она, конечно из приличия, сделала вид, что Её тронули эти слова. Даже капельки слез показались в уголках Её глаз, но через мгновение исчезли.
С этого момента между нами и стали обозначаться серьезные отношения, С Её стороны это было безумием, с моей - двойным.
Если бы Она могла понимать и чувствовать, то никогда не связалась бы с таким человеком как я.
Может, ей показалось, что со мной что-то происходит? Неужели она станет лезть ко мне в душу? И скорее всего Она поняла - что со мной происходит?
Когда я заподозрил всё это недоброе, то сменил маску - сделался равнодушным как жлоб и предупредительным как любовник.
Спрашиваю:
- О чем мы завтра будем говорим?
- Завтра и узнаете.
Меня стали считать за ненормального еще лет в четырнадцать. А до этого всё в моей жизни было в порядке. Может такое быть? Случались небольшие неприятности еще в совсем малолетнем возрасте и странности, которые мешали чувствовать окружающее пространство.
Только чуть позже я понял, в чем было дело - у меня не было убеждений. Только наблюдения. И когда разум стал мутиться сам собой, то я стал себе выдумывать убеждения.
Однако моя игра обнаружилась посторонними. И тогда я отказался от этих наигранных убеждений. Залезать к себе в душу тоже непросто.
Теперь я с такой радостью и болью одновременно вспоминаю о моих "трудных" детстве и юности. И, клянусь, я ни в чем не виноват. Мне подобная жизнь была предначертана. Только внешнее сходство делало мою судьбу похожей на судьбу людей ищущих "правду".
Сегодня Докторша пыталась убедить меня, что я напрасно разыгрываю комедию. И что мне нужно набраться сил и во всем признаться. А это значит остаться тут навсегда. Я Ей прямо сказал: " Разве не боится она Бога? Ведь на том свете, вероятно, встретимся ". Нет. Она, конечно, не испугалась, такие люди ничего не боятся. Но мысль мою поняла - что и мне бояться было нечего. И я буду упираться до конца.
Хорошо. Теперь Она будет со мной по-другому разговаривать. Может даже сообщником станет. Ловко Она меня подцепила.
И как следствие - приступы презрения. Она, оказывается, глупа и некрасива.
Я не сострадал ей. Мне, напротив, порой хотелось ущипнуть её, посмеяться, лгать, обидеть, убить.
Но я испытывал сомнения - тот ли не тот объект я выбрал для своих мелочных желаний. Скука - вот что губит, опустошает, лишает постоянства. Однако умение создавать свой идеал в страданиях - работа, приносящая богатые и ощутимые плоды.
В ночном бреду я видел ящерицу. Она была прекрасна. В такие минуты трепет от ощущений, которые можно вывернуть наизнанку.
Я в курсе, что фантазия от лени и похоти тупеет. Как можно ограничить самого себя?
Наконец и действительность. Дай я тебя опишу.
" Исчадья ада вылезали на поверхность... Нет, это пресно... мне просто стало страшно. По-настоящему. Болезнь. И как следствие депрессия.
Не хочу об этом. Но в голову лезет всякая дрянь. И вдруг ее улыбка. Умная, многозначительная.
Красно- малиновый закат растворился в огромной серой луне. Стоя по колено в этой мерзости, я слушал гудящие, просторные звуки. Какофония Апокалипсиса.
Слово, сошедшее с уст философа бродяги, бога в человеческом обличии, милосердного духа, ниспославшего нам заповеди добра и любви. Это слово - огонь, все пошлые сомнения, острый меч, не дающий раскрыть рты ублюдкам.
Боль в мозговых клетках принесет только облегчение.
Я давно перестал выписывать из кладезя памяти родное и близкое. Только необходимое. Как идиот, роющийся в своих кишках. Глупая обида за окружающих. Если даже захотеть, то невозможно ничего испортить.
Избавляясь от предрассудков и комплексов, я чувствую, как становлюсь сентиментален.
Слабо помогающее желание осуществить задуманное во что бы то ни стало.
Терпение - сильное оружие в руках человека. Если себя смирять, то перестанешь испытывать голод постоянных желаний.
Перед самым завтраком приказали вынести труп старухи. Нам предстояло пройти через женское отделение. Увидев четверых мужчин, женщины повылезали из палат. Санитарка заметила эту сцену лишь минут через пять. Среди глаз, блестевших половым изнеможением, перекрывавшим по силе даже безумие, были одни глаза, потускневшие и потухающие, глядя на которые хотелось задушить самого себя. Это существо сидело на унитазе, не смутившись ни сколько. Существо только что-то бормотало самой себе. Но глаза эти были потрясающи.
Труп переложили на носилки. И четверо здоровенных парней с трудом несли груду мяса, служившую телом более семидесяти лет. Я никогда не мог понять - ради чего они живут так долго?
Без страха и равнодушно мы покорно выполняли все, что нам прикажет санитар.
В холодном погребе, на цинковом столе, лежало еще одно тело - скелет, обтянутый кожей, приблизительно той же давности, что и груда мяса, которую мы выложили на другой стол.
Я понял, что эта приблизительность была очень характерна: приблизительно люди, приблизительно чего-то хотят, приблизительно скоты, приблизительно обновление, приблизительно крах всего сущего, приблизительно я - Наполеон, я хочу поиметь Империю.
Глава шестая
ЖИЗНЬ НАКАНУНЕ
Я нарочно завешивал свои окна шторами, чтобы не раздражал свет.
Зверь в клетке - это тоже занятие.
И у меня начинает безумно болеть голова. И, подступающая как тошнота, радость, которая царит в бессмысленной природе. Тошнило от запаха свежих листьев, от солнца слепли глаза. И эта безумная широта и небо, программирующее манию сверхгигантизма.
Только в отношении листьев помогает фантазия - через пару месяцев они будут валяться, мерзкого бурого цвета, в грязной луже. А от солнца надо носить очки. А для того, чтобы вообразить себя сверхгигантом, надо в начале превратиться в личинку, улыбаться и кланяться как китаец. А это неприятно.
Вечером я вышел гулять.
Сажусь на скамейку.
Если смотреть перед собой - безликая толпа. Я смотрю на траву.
Помнится, как-то читал в записках одной питерской девушки:
" Если долго сидеть у Казанского собора и смотреть под ноги, на лужи на траву, то благородные насекомые Муравьи превращаются в маленьких свифтовских человечков..."
Это у нее вышло поэтично. Свифт. Она описала даже какую-то сценку между пришельцами из Лилипутии.
Я тоже пытался научиться свифтомскому стилю мышления, но для этого надо пить много вина или употреблять наркотики. Я не пью много вина. А девушка-писательница курила анашу.
Словно саламандра в огне - в зеленой траве я вижу ящерицу.
Память.
Моя милая была далеко. За долгие годы я так и не встретил Ее снова. Неужели и за всю жизнь не встречу?
Жизнь становится страшной язвой, изъедающей во мне самое лучшее. А в Ней всё менялось непредсказуемым образом. Моя любимая, моя мечта.
И когда я на секунду забываю обо всем, то представляю как превращаюсь в стадо, и отнюдь не овец. Боже! Сбрось меня с обрыва, чтобы я исцелился.
Мое разделение и размножение происходило так же легко, как это происходит у насекомых.
Чтобы поймать призрак реального успеха требуется обо всем забыть.
Ты должен напоминать птицу.
Желание выжить оказывается сильнее веры
Внутри самого себя ты не чувствуешь ответственность за все совершенные преступления. И ничто не изменится.
Этот второй. Он, кажется, решился.
Поставив на поднос кофейный сервиз на двух персон, и насыпав в вазочку конфет, Он подходит к зеркалу и смотрит - как он выглядит? Похоже Он нравится себе.
Она ждет Его в тягостном томлении. У Нее тоже включаются рефлексы.
Она ждет разврата. Ей скучно без прелюбодеяния. Но внешне все должно быть эстетизировано и возведено в культ.
Всё как в пьесе.
Должно что-то произойти. И смех и грех. Тошнотворный смех.
А ведь на Его месте должен быть Я. Если бы когда-то бред о зеркале...
Самоуничижение. Когда сам себе безразличен.
А на Него Она смотрела как на Бога.
Что же в нем было привлекательного? Его атлетическая фигура? Его пустые, безразличные глаза? Его самоуверенность? Его честолюбие? Когда с Ним кто-то говорит, то его нарочно вызывающие позы? Словом, всё отрицательное.
Если Её муж не догадывался о её прелюбодеянии, то Ей становилось скучно. Ей необходимо было все время что-то преодолевать. Ей нужен был барьер, как для кобылы. Она хотела дешевого азарта и интриг.
- Вы пренебрегли мной. Я вам этого не прощу. - говорила Она.
Она не захотела менять своих привычек и потребовала, чтобы я больше не мешал Ей.
Вчера я разговаривал со священником. Он утверждал, что я стал грешником еще в детстве.
Мне просто не повезло. Мне нужно было научиться приспосабливаться еще в утробе матери, сделал я вывод из слов священника. Оказывается и религия не допускает к себе тех, кто не в состоянии приспосабливаться.
Я вытравливал из головного и спинного мозга всё, что мешает инстинкту самосохранения. По кусочкам пожирал свое тело. Но когда в природе упрямство, то не дано осуществить самого элементарного.
Строй души, нарушенный поверхностными желаниями. И тонкое мышление. " Унижающий себя да возвысится".
Любой поворот её бедер вызывал в теле дрожь и безумное желание.
Томление в желудке, схожее с шумом водопроводной трубы, когда стерлись прокладки.
И, кстати, та дурочка на унитазе. Я постарался спроецировать ее к своим эротическим чувствам - это идеальный вариант.
Нравственность, как и эстетика, ложны. Намного удобнее чувствовать себя извращенцем.
Когда я положил Ей руку под поясницу, то это была даже не неловкость, это было телодвижение кретина. Я попытался что-то сказать, но глотка ссохлась.
И очень приятно судить верховной властью своего животного несовершенства.
Милая моя, я схожу с ума.
Репетиции и тренинги закончились.
Вавилонское царство древности теперь модернизировалось и превратилось в оплот.
Постоянно разрушать, порой, становится просто невыносимо.
Был ли он в моей жизни - миг созидания?
И все-таки Она не сдалась. Предпринимала всё, чтобы я умер.
Вероятно, она заподозрила что-то неладное. И я стал Ей окончательно противен.
Стал жаловаться на головные боли и недомогания. Говорил, что с детства не терплю насилия над собой.
И все-таки это была только легкая слабость, когда черная вселенская сила давит на тебя и выжимает животворящие соки. Я виноград. Вином из меня уже кто-то напился.
Я чувствую, что становлюсь послушным рабом Её мыслей, желаний, вероисповеданий. Боже! Что в них?!
Потом всё пошло своим чередом. Каждое утро я приходил к Докторше. Она задавала свои вопросы, а я охотно, на автомате, рассказывал всё, что в подобных ситуациях рассказывают.
Как всегда наивно, она спросила:
- Как вы тут оказались?
Я объяснил в который раз, что не инопланетянин. Рассказал всё про ящерицу. И был уверен, что она ничего не поймет. Боялся, но все-таки спросил: когда?
Она ответила, что не знает.
Я уже говорил, что в Её кабинете стояли магнитофон и проигрыватель. Такие методы "общения" практиковались давно.
Я заметил, что дверь кабинета Она закрывала на ключ. И тогда впервые э т а мысль мелькнула у меня. И я стал культивировать свою ненависть к ней. Создавать план мести.
Докторшу нельзя было назвать красивой. Она была несколько полна, невысокого роста, но вполне миловидна и женственна. Внешне она стремилась к "покою и гармонии", но внутренне это была сука.
До встречи со мной она никогда не тяготилась своей профессии. Она сама мне в этом призналась. Тонкая игра.
- Через свою профессию я надеялась, подчеркиваю - "надеялась", понять то, что вне профессии понять было никак невозможно.
"Наивные и глупые люди остаются таковыми даже в аду",- заключил я не без удовольствия.
В туалете среди табачного дыма. Если бы я рассказал Докторше или врачам, что услышал, то с нами со всеми поступили бы должным образом жестоко, как обычно поступали в таких случаях.
Только для меня это ничего бы не изменило. Хотя перед этими уродами я заработал бы очки. И тут дело даже не в нравственности и не в страхе. Просто никто из нас, деталей, больших и маленьких, не мог уже понять - для чего закрутился весь этот механизм. Смирение перед Богом или Дьяволом?
Когда я понял, что так же могу нанести ей удар, то мне почему-то стало ее жаль.
Это был праздник.
Сегодня утром я раскрыл шторы на окнах.
Гулять еще не осмеливаюсь. Эти тысячи глаз, устремленные на твою особу, способны погубить. Я даже знаю человека, который из-за этого повесился.
А мне нужно подготовиться, прорепетировать, как в театре.
И что мне до их безумия? Я же вкушаю плоды радости.
Мне приснился сон.
Будто я стою на автобусной остановке, а место - воспоминания из детства, и люди проходят мимо в одежде, которую носили во времена моего детства. И все вокруг до боли знакомое. Только уже ничего этого нет. И нет прежних домов, прежних улиц, и листья на деревьях совсем другие. И все как в дымке.
Я сажусь в автобус и спрашиваю себя: интересно знать, сколько мне лет? Я совершенно себя не чувствую и не почувствовал бы долго, если бы не окатился холодной водой из колонки.
И мне стало еще неуютнее. Сначала я решил, что это из-за того, что я не взял билет, я раньше никогда не брал билет и умудрялся избегать контролеров. А с другой стороны мне стало приятно жить в новом времени, точнее в забытом времени.
По дороге я зашел в кондитерский магазин, в котором мне хотелось выпить кофе. Но мне необходимо было стать в очередь. И стал у двери, закрытой портьерой. Когда я заглянул за портьеру, то увидел, что там вместо кухни находится театр.
И тут я понял - почему мне было ни по себе. Просто в прошлом тоже все изменилось, туда перекочевали реалии настоящего и будущего.
Пройдя по закулисью театра, я очутился на сцене. И вдруг занавес поднялся, а стоял посередине сцены совершенно голый.
Театр был средневековый, но журналисты щелкали деревянными фотоаппаратами и снимали надувными камерами.
Глава седьмая
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Я добился того, что вокруг все стали довольны мной. И меня больше не съедает обида и злоба.
"Какое счастье, что все так быстро обо мне забыли и сам я обо всем забыл".
Собрал сегодня несложную химическую установку для проведения опытов. Приклеил ящерицу пластырем к медной пластинке. Мне хотелось доказать самому себе, что существует бессмертие. Я в это верил, но практический, наглядный опыт это совсем другое.
И вот сладкий миг! Ни серная кислота, ни электрический ток не повредили ящерице.
Когда писали о вечных гадах, то уж, наверно, были в этом уверены.
Я поцеловал ящерицу прямо в холодное извивающееся тельце и сунул обратно в карман. Она затихла и больше не показывала своей головы, пока снова не позову.