Это из красноармейской книжки деда. Он был очень спокойным и работящим человеком - причем руки у него были золотые. Одинаково мог починить часы и сделать легкую и удобную мебель, сделать сруб для дома или починить резную раму для старинного зеркала. Неторопливый, добродушный.
Про войну рассказывать не любил. Свое участие в ней оценивал скромно. Потому я, воспитанный на поганой совковой ПУРовской пропаганде, считал, что вообще-то, раз солдат не убил пару сотен немцев и не сжег десяток немецких танков - то и говорить не о чем.
Это большая беда - про войну воевавшие рассказывать не любили - берегли нас от тех ужасов, а пропагандисты как правило были из "героев Ташкентского фронта" и потому их стараниями сейчас разные выкидыши от истории плетут невиданную чушь - и им верят внуки тех, кто победил великолепную германско-европейскую армию, кто дал нам жить и так напугал наших неприятелей, что полвека мы не воевали - нас боялись.
Еще будучи совсем мелким я сильно удивился, когда мы с дедом мылись в бане. У деда правая ягодица сверху была украшена пятачком тонкой блестящей кожицы, а вот снизу отсутствовал здоровенный кусок - с мой кулак, причем там шрам был страшным и здоровенным. Каким-то перекрученным, сине - багровым, в жгутах рубцовой ткани.
Естественно я поинтересовался. Дед, смутившись, объяснил, что это пулевое ранение.
Навылет.
Должен признаться, что как-то мне это показалось диким. Ведь все ранения у смелых - спереди. А тут сзади. Да еще в попу. Совсем как-то неловко. Очень нехорошо. Хотя деда жалко, конечно, но как-то стыдно и нехорошо.
На том дело и закончилось. В разговорах с мальчишками "про войну" я эту тему старательно обтекал. В семье были еще воевавшие, но все как-то категорически не вписывались в плакатный образ бойца-победителя.
Часто в гости приходил брат деда. С одной стороны - он был моряком, участвовал в обороне Одессы, списавшись там с корабля на берег - в морскую пехоту.
Это звучало дико - морская пехота. Сейчас такое представить трудно - потому как американцы со своими маринами - морскими пехотинцами - так всем прожужжали уши, что теперешние дети небось скорее пехоте удивятся. А вот в то время, когда я был маленьким - как -то странно это звучало.
Как какой-то суррогат пехоты. Моряки же должны на кораблях воевать, а то вдруг - в пехоте. Все равно как спешенный танкист или летчик.
Потом брат деда воевал под Севастополем. Там и попал в плен. Ну как так в плен?
А героически подорвать себя гранатой? С десятками немцев? И хотя дед уважительно отзывался о том, как воевал его брат, к самому брату он относился не очень хорошо.
Я это понимал так - брат женился на некрасивой бесцеремонной толстой бабе с трубным голосом, много пьет и с дедом часто спорит. Отсюда и прохладность в отношениях.
Сильно потом уже узнал, что брат после немецкого плена и хватанув еще конца войны после освобождения, все время был уверен, что скоро будет новая война и потому глупо заводить детей, а надо жить в свое удовольствие. Красивый умный парень стремительно спился. И красивые женщины, идя чередой, как-то незаметно превратились в страшноватых баб, последней из которых хватило ума держать мужа (таки убедила расписаться) постоянно датым. Меня еще удивляло, что она отмеривает ему из бутылочки, которая всегда была у нее в сумке, дозы портвешка - по чуть-чуть, но довольно часто.
Деду не нравилось, когда Витька начинал над ним посмеиваться - ишь выводок родил, а вот сейчас война будет - и все. Я-де хоть пожил! Не нравилось, что пьет. Не нравилась его беспардонная жена...
А потом мне попалась книжка Ремарка "На западном фронте без перемен". Этого писателя я уважал - и потому отношение его героя к ранениям в задницу, как к совершенно одинаковым с другими - меня удивили и заставили подумать. То, что и смелый может получить рану в спину, а тем более в задницу - это я тоже понял.
Опять же и бабушка как - то невзначай вспомнила, когда я пришел из школы с разбитым носом, что вот дед-то в драке был крут и обидеть его было непросто и что она - будучи завидной невестой с выбором - выбрала его после того, как он на деревенских посиделках отлупил лавкой целую кодлу пришедших озорничать парней из соседской деревни.
То, что мне удалось в свое время выспросить у скупо рассказывавшего деда, мне запомнилось. Лет двадцать назад я удосужился записать то, что запомнил. А сейчас мой братец попросил это напечатать. Получилось отрывочно и не очень точно - дед-то мне называл и деревни и части и фамилии генералов и другого начальства, фамилии товарищей - он все это отлично помнил. Забывал то, что было час назад - а то, что было тогда - помнил точно - и не путался.
В финскую войну дед служил в зенитно-пулеметной роте. Это счетверенные станковые пулеметы "Максим" на тяжеленной тумбе, установленные в кузовах грузовиков.
Работы было много, боев мало. У финнов было негусто самолетов, летали они редко.
Финская армия дралась за свою землю свирепо и потери в нашей пехоте, штурмовавшей линию Маннергейма были невероятны. Деду запомнились наши горелые танки - особенно многобашенные монстры. Дырочка в броне маленькая, а танк сгорел, люки закрыты и горелым мясом пахнет вместе с горелой резиной. Или - если не горелый - под танком и на броне кровь студнем...
Выбили финнов из деревни. Танки по улицам ездят спокойно, а пехотинцев тут же расстреливают непойми откуда. Прибыло начальство. Распорядилось. Пришли огнеметные танки - маленькие со стволом, на конце которого горел шмат пакли - от этого огня вспыхивала струя горючей жидкости. Сожгли дома. Оказалось, что стрельба велась из подвалов, переоборудованных в доты. Саперы эти подвалы подорвали практически без потерь - вместе с их гарнизонами. Ходили слухи, что у финнов воюют и женщины.
Дед ни разу среди мертвых финнов женщин не видел, но эту точку зрения разделял уверенно. Ему надо было с приятелем перейти открытое пространство между двумя рощицами - на виду у финнов. Решили дернуть "на авось" - обходить больно не хотелось.
Только вышли - с того края - из кустов, куда они направлялись, им кричат: " Не ходите здесь! Снайпер стреляет!" И - хлоп выстрел. Мимо!
Дед и его приятель пустились бегом. Еще выстрел - и еще мимо.
Дед был твердо уверен - женщина стреляла, потому и промазала. Мужик бы двух дурней ленивых не упустил бы.
Колонну грузовиков вечером обстреляли из засады. Ответ получился внушительный, финны его явно не ожидали - видно приняли боевые машины за обозные - вот и напоролись. Из счетверенных-то - сильное впечатление. Один пулемет 300 выстрелов в минуту, а тут вчетвером с одной только машины - 1200 пуль в минуту, да машин - не одна. Колонна остановилась. Потом собрались - и прочесали опушку. Нашли какие-то финские шмотки и брошенный автомат "Суоми" с круглым диском.
Боец, который на гражданке был часовщиком, взялся его разобрать. Разобрал-то его быстро, а потом оказалось многовато лишних деталей. Не получилось его собрать, бросили в костер.
Почему-то часть роты стояла отдельно, и потому пришлось выбирать каптенармуса и повара для тех, кто стоял в отрыве от основной группы. Выбрали деда, чем он явно гордился - мне так это и сейчас кажется хлопотным делом, а деду польстило, что его посчитали достойным, порядочным человеком. Ну, он и натерпелся в первый же день. Привез мясо - и взвесив - ужаснулся - недостача, причем большая. Кинулся обратно. Ему со смехом показали на еще лежащий на весах топор - дед его сгоряча положил вместе с мясом, вместе и взвесил. Получил дополнительно кусок с гарниром из шуточек. Привез, сварил, взвесил вареное мясо. Опять ужаснулся - мяса стало опять меньше, чем было. Чертовщина какая-то! Ну осторожненько поуточнял - и успокоился - умные люди разъяснили - мясо оказывается уваривается, вареное легче сырого...
(Думаю, что сейчас многие удивятся - во какие лохи! И эти болваны не стырили кусок мяса, а вернули и каптер дурак какой-то, при кухне, а не воровал, да и работе обрадовался, тоже значит лох, не лохи - оне не работают! Могу только сказать если так - поганое сейчас время.)
Время, когда они были подальше от начальства, и как бы совсем сами по себе было очень спокойным. Не было дурацкой работы из принципа - чтоб солдат только занять. Деду например очень не нравилась перебивка лент для пулемета - это было как раз "чтоб не бездельничали" - из длиннющей ленты в 1000 патронов надо все патроны вынуть, почистить саму ленту, почистить патроны - и потом машинкой вставить обратно. Было много работы по обустройству - уже была зима, а надо было и жилье сделать и баньку - в войсках того времени это было привычно - как встали на место и надолго - тут же начинали обзаводиться баньками для личного состава. Командиры гордились, если их подчиненные и живут удобнее, и баня если лучше, чем у соседа.
Помимо деда были и другие мастера - но плотники. А плотник супротив столяра-краснодеревщика - никакого сравнения не выдерживает. Поэтому дед еще и стройкой там руководил. Соседям нос утерли - добротные получились и блиндажи и баня и протчее, что требовалось. Дед хорошо и печи клал.
Одно деду жизнь отравляло - на кухне у него крыса завелась. Вот посреди леса - и крыса.
А дед чистюлей всегда был, и такое соседство его бесило. Он раздобыл у приятелей наган - почему-то с отпиленным куском ствола и решил крысу подкараулить у одного из ее выходов. Несколько раз крыса выбиралась не оттуда, где ее ждали - но наконец совпало и дед ее героически пристрелил. Для остальных бойцов это приключение было долго основной темой и источников всяческих шуточек и подковырок - как Иваныч за крысаком охотился. Но вместе с тем зауважали больше - потому как чистота на кухне - это дело.
А дед после похорон крысака подале от кухни задумался - что пасюк посреди леса делал?
Ну не живут крысы в лесу, они в домах живут. Стал копать снег, где крысова нора была.
А под снегом - слой углей. А под углями - недогоревшие доски-бревна и кирпичный свод с люком. Дом был с подвалом. Дом-то сгорел, а подвал уцелел и оказался набит всякими соленьями -вареньями, что здорово улучшило рацион зенитчиков. Ощутимый оказался приварок.
(Опять же по нынешним понятиям - лохство сплошное - что б товарищам все это продать, а не отдавать даром... Разбогател бы!)
Вообще финские дома поражали зажиточностью, сами-то дома - не так чтоб очень, наши тоже не хуже строили, а вот городская мебель и особенно костюмы "на плечиках" - удивляли. В подвалах оставались запасы - и хотя политбойцы рассказывали, что финны все отравляют - ели. Многие поживились финским добром из брошенных домов. Дед не польстился. Еда на войне - это одно, а воровать вещи был не приучен. Посылал дочке (моей будущей маме) цветные картинки в письмах. Птички, цветочки...Пачка открыток где-то попалась. Вот их и пользовал.
А еще отметил, что у финнов срубы рубили не так, как у нас, да еще то, что сараи для хранения сена были "дырявые" бревна со здоровенными щелями уложены - видно чтоб сено на сквозняке было...
Два солдата чистили пулеметы после стрельбы. Один случайно нажал грудью на общий рычаг спуска. Стоявший напротив был убит наповал - в одном из четырех пулеметов в стволе оказался патрон...
К деревне, где стояли наши войска, из леса на лыжах прикатило гуськом пятеро финнов. Их увидели издалека и сбежали посмотреть. Кто-то ляпнул, что это финны в плен сдаваться идут. Народу набежало много, а финнов пятеро, идут целенаправленно, ясно видят же - что в деревне русские. Наверное, действительно сдаваться. А оказалось - не совсем. Подъехали поближе, шустро развернулись веером и влепили из автоматов "от живота" - да по толпе. Наши шарахнулись в разные стороны, но многим досталось. А финны так же шустро - по своей лыжне - обратно в лес. Тут и оказалось, что поглазеть пришли без винтовок. Пока то-се - финны уже у леса. "Если финн встал на лыжи - его и пуля не догонит" Но одного догнала. Тогда двое финнов раненого подхватили под мышки, двое других съехали с лыжни - и пошли, проторивая лыжни для носильщиков, чтоб тем, кто раненого тащит не по целине переть - и в момент в лес.
После этого наши сделали такой вывод - без винтовки - никуда. Чтоб всегда при себе. А то умыли почти вчистую... Так и учились.
Еще дед запомнил финские окопы - старательно сделанные, глубокие, с обшивкой - и то, что во время наших артобстрелов финны утекали во вторую линию, а наши молотили по первой. Когда артобстрел прекращался, и наша пехота поднималась - финны тут же занимали передовые окопы и встречали плотным огнем. Пока кому-то из артиллеристов не пришло в голову перенести огонь на вторую линию, а пехоте подняться до окончания обстрела. Вот тогда получилось почти так же, как действовали немцы в 41 - финнов здорово накрыли на запасной позиции, а потом еще и пехота оказалась куда ближе. Трупов финских осталось в траншеях и ходах сообщений богато. Ребята из расчет ходили смотреть и ходили долго. Ну а дед глянул для общего развития и не особо долго зрелищем наслаждался - ну трупы и трупы, не велико счастье на мертвецов пялиться.
И о дотах финских, о полосах заграждения дед отзывался с уважением - большая работа и грамотно сделана была.
Уже летом 40 года. Дневной марш по пыльной проселочной дороге. На потных солдат пыль ковром садится, вместо лиц - странные маски с зубами и глазами - не узнать, разве что по голосу. В глотках пересохло. Долгожданный привал - в лесу у озера. Солдаты толпой к воде.
Дед был дневальным, задержался. Но быстро договорился с другим парнем - с соседней машины и тоже побежал с дороги под уклон, снимая по дороге пилотку, ремень и гимнастерку. Влетел в кучу сослуживцев, а они, полуодетые. Почему-то в воду не лезут, хотя жара и пыль на зубах скрипит. Дед их спрашивать - а они пальцами тычут. В воде - неподалеку от берега лежат на дне прошлогодние трупы в нижнем белье. Непонятно чьи, почти скелеты уже, но еще не совсем...Вода прозрачная, все в деталях видно.
Поплескались с краешку... Не вышло купания. Дальше поехали как пришибленные.
Кто там валялся - одному богу известно.
(Сейчас конечно ясно всем, что там могли валяться токо совки, потому как финны практически войну выиграли, только от щедрого сердца отдав все, что им сказал Молотов, своих солдат они не бросали и вообще финнов нискоко не погибло.
Мне лично так считать мешает то, что мой родной дядька нашел как-то вместо гриба череп - принял его за шляпку. Потом они с приятелями скатали мох - и нашли несколько скелетов в полном обвесе, с лыжами, оружием. Нескольких финнов. Рассказывал он, что там они лежали практически кучей, а считать не было интереса. Начало 50 годов - все еще было неплохого сохрана - и финская обувь с загнутыми носами и свитера и кепи...Ну тогдашние мальчишки такого добра видали много, а эти лыжники, судя по многочисленным пулевым дыркам в костях попавшие под пулемет, были какими-то нищебродными, даже ножи были какие-то некрасивые...
Да и другие мои знакомые не раз находили в лесу финские останки. Да, я знаю, что наша партия и правительство хреново относилась к нашим погибшим бойцам и их много и сейчас лежит недопохороненными, но вот не надо рисовать наших врагов ангелами во плоти. У них тоже всяко было. Вот чего у них не было - это такой выжженной земли, какую они устроили у нас, уходя с нашей земли... И нашим дедам надо было все отстраивать заново. Может потому не до мертвых было...)
Дед вернулся с Финской войны целым и невредимым. Никого не убил и не привез никаких трофеев.
После Финской дома прожил дома всего - ничего. Практически на следующий же день после объявления войны был призван. Попал в орудийный расчет гаубичного полка.
Полк повоевать не успел. Он был разгромлен немецкой авиацией на марше - в течение одного летнего дня. Подобное в нашей литературе уже не раз описано куда как красочно:
Яркое солнце, безоблачное небо и воющие сиренами безнаказанные самолеты, ходящие по головам. Дым от разрывов (толовый дым гадкий на вкус и от него потом болит голова), дым от горящих грузовиков и тракторов, вопящие мечущиеся под огнем люди, сумятица, крики, неразбериха - и весь спектр человеческих характеров - от панической трусости, до героической храбрости.
Люфтваффе работало как на полигоне. У наших не было ни авиационного, ни зенитного прикрытия. Тут дед очень пожалел, что не зенитчик. Туда бы его пульзенроту...Немецкие бомбардировщики и истребители бомбили и штурмовали раз за разом. Колонна оказалась запертой - с шоссе почему-то в поле съехать было нельзя и на шоссе был ад кромешный - тем более, что немецкие летчики грамотно разнесли сначала голову колонны, потом хвост, потом принялись за середину. То ли они меняли друг друга, то ли аэродром был рядом - но весь день они домолачивали злосчастный полк. Гоняясь даже за одиночками.
Деда гонял по вспаханному полю немец-истребитель. (Я так понял, что в основном личный состав подался в одну сторону - где были какие-то жидкие кустики. Дед решил, что кустики - не защита. Да и сверху все равно все видать, а вот с другой стороны - поле и глубокие борозды. В борозде отлежаться безопаснее, чем под кустом. Вот за ним истребитель и увязался. И дальше летчик персонально занимался дедом.)
Самолет шел буквально в метрах над землей и бил по одиночному артиллеристу из всех дудок. А артиллерист, тяжело навьюченный сидором, скаткой, винтовкой, противогазом, подсумками и т.п. метался по полю и когда видел, что самолет выходит на цель - кидался в борозду.
Дед удивлялся двум вещам - тому, какие борозды рыли пулеметные очереди - как плуг, а разлетавшаяся земля - как черные кусты вырастали, не как в кино жалкие фонтанчики песка, и тому, что за все время охоты дед совершенно забыл про винтовку - не до нее было.
И это его здорово огорчало и тогда, когда он мне об этом рассказывал: отстрелявшись, немец задирал нос машины, давал свечку и снова шел на цель.
При этом он оборачивался и дед отчетливо видел его голову в шлеме - как футбольный мяч. Стрелял дед вообще-то прилично, и по его мнению, если б он вспомнил про винтарь, то у летчика развлечение стало бы пикантнее.
Когда фриц наконец-то улетел, дед долго приходил в себя.
Полк остался без техники. Некоторые пушки были целыми, а вот все тягло сгорело или было разбито. Уцелевшие собрались кучей и пошли обратно. По дороге неоднократно попадали под налеты авиации, зубами скрипели - потому что шли вместе с беженцами и насмотрелись. Как немцы веселились, расстреливая баб и детей - лето, платья светлые. Издалека видно и целить удобно.
Дед отметил, что такое хождение по головам и развлечения в виде охоты на одиночек были только в 41 году. Уже в 42 люфтваффе отучили так веселиться. Но в 41 летуны вытворяли что угодно и потому на обочинах дорог и поодаль валялось много трупов - и женских и детских и солдатских... Некогда было хоронить, да и некому. Успевали прикопать только своих знакомых, да и то как попало...Горько это было вспоминать.
Дальше бредятина хаотического отступления без руководства. Немцы перли по дорогам, а наши пытались их обогнать, идя по лесам и болотам. Сидели у костерка впятером. Один сказал, что надоело отступать и завтра же он пойдет к немцам сдаваться. Кто из четверых доложил - неясно, но утром пятый сдаваться не пошел. Расстреляли его.
В одном месте отходившим по лесному проселку гаубичникам преградили путь немцы.
Из баньки на бугре били по дороге, прижимая наших к земле. Дед говорил про автоматчиков, но учитывая новые публикации - может там были пулеметчики. Артиллеристы - здоровые, злые от всего виденного и пережитого мужики сунулись дуром - "да мы этих карлушек на лоскутки порвем!"
Немцы прекратили огонь, чем изрядно подбодрили наших - "Ааа! Бегут небось!" Подпустили метров на 80 и грамотно срезали огнем по животам. Автоматического оружия в баньке оказалось достаточно. Атака захлебнулась, кто уцелел - залег, началась перестрелка с весьма невыгодной позиции. Лежать на ровном месте под плотным пулеметным (или автоматным - на полусотне метров это однохренственно) огнем и лупить из винтаря наугад - толку мало.
Дело спас один солдат, подползший по-пластунски к бане с другой стороны и закинувший в окошко противотанковую гранату. После взрыва стрельбу немецкую как ножом обрезало и дед, подбежав вместе с другими, увидел, как выползшего из бани по стеночке немца, впереди бегущий так гвозданул штыком, что немец повис на обломившемся острие и так и остался висеть, пришпиленным к стене.
Всего немцев оказалось шестеро. Пятеро мертвых. Одного, помятого и сильно контуженного, взяли в плен.
Пока толпились вокруг, не зная что с фрицем делать - тот был совершенно ошарашен и похоже ничего не слышал вообще - откуда ни возьмись, появился полковой политрук, которого раньше что-то было не видно. Произнес пафосную речь - и выстрелил в пленного. Тот свился веревочкой и умер (тут дед показал винтообразное движение рукой и я словно своими глазами увидел, как вертикально, поворачиваясь вокруг своей оси рухнул застреленный).
На солдат это произвело гадостное впечатление. Не воодушевило. Также совсем не воодушевило то, что убитых-то в этом бою было немного, а вот тяжелораненых - куча.
(Ну, тут чего говорить - ранения в область живота, перебитые позвоночники, рваный кишечник, пробитые почки, печень, мочевой пузырь...Врагу не пожелаю. И перитонит впридачу, в полевых-то условиях.)
Сколько могли - тащили раненых с собой. Потом попалось какое-то тоже отходившее медучреждение - с радостью оставили еще живых раненых там. Понимали, что раненым и там не сахар будет, но вроде как долг исполнили. Все - таки не бросили. А такое тоже было, видели по дороге.
Даже и думать не хочу, что там стало с этим медсанбатом, которому бравые артиллеристы всучили пару десятков тяжеленных раненых в запущенном состоянии. А как цивилизованные немцы обращались с нашими ранеными и медиками - из первых рук знаю...
Деда назначили вторым номером к пулемету ДП. Первый номер нес сам пулемет, а дед таскал короб на три диска и запас патронов. На перекрестке артиллеристы напоролись на немецких мотоциклистов (вообще мотоциклисты были вездесущи - куда ни сунься, а тут вот на них напоролись.) Товарища стукнуло по голове, и дед перевязал его, как умел. Почему-то дед решил, что пулеметчик будет вести огонь из ДП, потому привстал с винтовкой и увидел довольно близко - метрах в 200-300 мотоциклы и немцев, поливавших разбегающихся наших.
Прицелился, нажал спуск - осечка. Передернул затвор, выстрелил. Обернулся на своего первого номера - а того нет.
Глядь - далеко уже в пшеничном поле мелькает белый мячик. И пулемета нет первый номер уволок. Дед решил, что убегать по полю на виду у немцев неумно и решил бежать в лес - по другую сторону дороги. Вытряхнул диски из короба, раскатил их, благо круглые, в разные стороны и тоже дал тягу.
Кругом пальба, по слухам немцы обтекли и справа и слева, а какой-то разъяренный майор угрожая пистолетом, заставил всех, кто мимо шел ночью, тащить на себе из дрища застрявшую пушку. Утром, потратив все силы и устав смертельно, извозившись в грязище до ушей выволокли пушку на сухую дорогу. И увидели то, что в темноте было незаметно - ствол орудия был пробит навылет. Пушка была безнадежно искалечена. Майор снял с нее замок и прицел и пошел со всеми дальше.
К слову - дед вполне одобрительно относился к тому, что бросивших свои части и подразделения, утративших свою технику командиров расстреливали. Многие беды по его мнению в 41 были из-за того, что начальство чаще думало как самим утечь, а не о том, чтоб командовать. Солдаты зачастую шли сами по себе, без руководства. Если было к кому примкнуть - примыкали.
Дед с приятелем примкнули к хорошо организованной и неплохо вооруженной группе, которой командовал очень правильный мальчик-лейтенант. Ночью приготовили засаду у дороги. Затрещали мотоциклы. Пулеметчики хотели врезать по фарам, а лейтенант запретил: "Вдруг наши?" Когда уже проскакивали мимо - стало ясно - никакие не наши. Немцы колонной.
Ушли от дороги. Шли по лесу, заваленному противогазами, и деревья были увешаны винтовками СВТ. Дед отзывался о них, как о капризных и ненадежных, хотя признавал, что у него всю войну были только мосинские и судит он по чужим словам. А я сравнительно недавно узнал, что известная винтовка ФН_ФАЛ - практически передер СВТ и вся беда СВТ была только в том, что патроны с закраиной, что многие плохообученные солдаты не учитывали...
К своим выбирались вдвоем - вместе с приятелем, и тут неожиданно встретились с тем самым политруком из гаубичного полка, который застрелил немца. По дороге к деду с приятелем пристал маленький козленок - откуда уж он в лесу взялся - кто знает - но шел рядом как собачонка. Так политрук застрелил этого козленка "чтоб немцам не достался". Видно руки у политрука чесались.
Вылезли на дорогу и увидели наши грузовики. Пошли "голосовать за развитие автопрома" А потом политрук остановил машину и укатил, враз забыв о сослуживцах. Те плюнули ему вдогонку и пошли пеше.
Дальше их отправили на сборный пункт. Вопросов к ним не возникло - вышли с оружием, с всей снарягой, короче - подозрений не вызвали. (ЕМНИП - вышли где-то у Гатчины, которую успели уже переименовать сначала в Троцк, потом в Красногвардейск.)
Приятеля - как оказавшегося грамотным наводчиком - отправили в артиллерию. А дед неожиданно встретился с родственником - мужем сестры жены. Майор кадровый пехотный - по тем временам - шишка. Родственник решил помочь и забрать к себе. О чем и сообщил комиссии. И все бы было отлично, да один из чинов спросил деда - "Вы служили в его части?" Дед честно ответил, что нет. Произошла некрасивая сцена, потому как майор-родственник сказал, оказывается, что это его боец и потому он его заберет себе.
В итоге деда отправили в пехоту - но не к родственнику. Тот и после войны не раз деду пенял за такую глупую честность, а дед оправдывался, что откуда ж он знал, что говорить, а что нет... Но чувствовал себя при этом неловко.
Началась блокада. Так же как штатские - голодали и солдаты. Дед за блокаду потерял много здоровых зубов - в распухших черных деснах они не держались и болтались как на нитке. Их вынимали пальцами, практически без боли.
А вот блох и вшей у деда за всю войну не было. Он считал, что они заводятся только у тех, кто опустился. Боролся с ними как умел. И потому вшивым не был. Даже просто переодевать навыворот рубашку - и то было полезно. Хотя на холоде, да голодным - это требовало определенного настроя.
Каково в целом было можно судить по тому, что когда их обучали метанию гранаты, дед от слабости поскользнулся, упала боевая граната рядом. Хорошо, что сержант-кадровик успел ее пнуть, рявкнуть "Ложись" и сам залег. Граната отлетела подальше и осколки пролетели мимо.
Зимой часть, в которой служил дед, бросили под Колпино. Голодные мерзнут сильно.
Шли долго, периодически посвистывало. Оказалось - пули. Один из сержантов был убит еще не дойдя до окопов. Потом добрались до второй линии, немного погрелись в блиндажах, а получилось еще хуже - окончательно задубели и самое паршивое - сыпавшийся со стенок при взрывах песок набился в винтовки. Попал в стволы, затворы заклинил (винтовки-то сдуру к стенке прислонили). А там уж и совсем на передовую линию - окопы мелкие, в дно мертвецы вмерзли и прибывшие шли по голым спинам, животам, головам - трупы-то смерзлись, твердые как камни, да скользкие - как кто идет - одежда-то под сапогами и валенками рвется и сползает.
Дальше была атака. (Я так понимаю сейчас, что взрывы - это видно артподготовка была).
Вылезли все разом и поползли под немецким огнем к линии их окопов. Из-за густоты огня и по слабости - ни по-кинематографически - в рост, ни осторожно - по-пластунски не вышло. Поэтому все, не сговариваясь, поползли на четвереньках.
Дед с тоской думал, что делать, когда до немцев доберется - негнущимися пальцами ни гранату взвести, ни обойму зарядить - да и затвор из-за песка заклинил - не передернешь.
Вдруг деда по его словам как толкнуло что-то и он нагнул голову. И его как колом ударили - в тот же миг немецкая пуля скользнула вдоль спины, распоров наполы шинель, перебив ремень и просадив навылет ягодицу. Тут же мерзкое тепло в штанах - кровь потекла. ( Я не от одного деда слышал, что при ранении эта теплая мокрядь ощущается человеком как что-то опасное и мерзкое.)
Дед пополз обратно, съехал в окоп и заковылял туда, где сидел комбат-капитан. Рядом был фельдшер и пара искалеченных пулеметов. Дед сказал, что ранен. Фельдшер развел в стороны половинки шинели, глянул, сказал:"Повезло тебе. Идти можешь?". Дед ответил, что может. Капитан велел бросить винтовку в тупичок - ответвление окопа, где уже лежали кучей полтора десятка винтовок, и идти к санитарам. Что дед и сделал.
Оказалось, что поступил легкомысленно - за поворотом траншеи нога просто отнялась, и дед позорно повалился. Опереться было не на что, да еще и портки, распоротые сзади пулей сваливались, и их надо было придерживать. Да еще ведь и слабый, голодный. Кое-как вскарабкался по стенке и волоча совсем уснувшую ногу пошкандыбал к землянке, где были санитары. Перевязали. Уложили на нары.
А потом ждали вечера - для эвакуации день не годился, все было пристреляно. Что-то санитары ели, дед попросил у них поесть, на что они ответили: "раненым в живот есть нельзя!" - "Так я ж не в живот ранен!" - "А нам виднее!"
Ну да грех их винить - сами голодные были, а таскать раненых - работа тяжеленная.
Дальше госпиталь. Злющая докторша, осмотрела деда через несколько дней после прибытия, да и то после настоятельных его просьб - от раны шел уже тяжелый запах.
Докторица мстительно просадила зондом по раневому каналу - дед аж оставшимися зубами заскрипел. Потом вынули попавшие в рану лоскутья тряпок. Отстригли омертвевшую ткань. При этом чертова баба словно специально старалась сделать побольнее.
Дед провалялся в госпитале полгода. На его счастье попал к другой докторше - и с ней дело пошло на лад. Очень трудно было восстановить функцию ноги - пуля выдрала здоровенный кусок мышц. Постепенно дед все же стал ходить, сильно хромая, но из всех сил стараясь ходить ровно.
Все-таки он выздоровел. А его сосед по палате, которому осколок вбил в задницу разбитую вдрызг стеклянную флягу - умер.
Из команды выздоравливающих деда забрали в артиллерию. Во взвод топографической разведки артполка.
(Cразу признаюсь - когда дед рассказывал про деятельность топографической службы - я и половины слов не понял. Одно усвоил - хоть дед и имел отношение к разведке, но в тыл к немцам не ходил, языков в одиночку не таскал. Потом, правда, вроде понял, что это была за работа.
Для точной работы артиллерии надо как можно точно определить - где установлены орудия. Привязать пушки к местности и максимально точно нанести эти позиции на карту. Чем точнее привязался и нанес - тем проще готовить данные к стрельбе и тем точнее будет стрельба. Учитывая, что как правило позиции батарей были не в цивилизованных местах, набитых геодезическими знаками и приметными ориентирами, это становилось непростой задачкой.
Мало того, все прекрасно понимали, что и противник постарается привязаться по ориентирам - и если поставить пушки возле приметного ориентира - враг этим обязательно воспользуется. Потому и наши и противник хитрили, стараясь максимально усложнить друг другу привязку целей к ориентирам.
В общем тщательная, незаметная, кропотливая работа, которую военные журналисты не видят, а кинооператоры не снимают. Видят результаты этой работы пехотинцы и танкисты, которые лезут в атаку после артподготовки. Вот тут сразу заметно - как артиллерия отстрелялась. И жители города тоже это видели. Чем лучше наши артиллеристы учились работать, тем реже и жиже становились артналеты.)
Полк принимал участие и в контрбатарейной борьбе. Только после смерти деда - работая в артмузее и общаясь с людьми, которые организовывали и вели эту контрбатарейную войну я понял насколько ювелирной, филигранной была работа артиллеристов под Ленинградом.