Пора домой. Шум митинга в гранатной мастерской затих и заворковал мотор бывшего романовского - реквизированного "Серебряного призрака". Шофёр Гиль ожидал с минуты на минуту Ленина.
В темноте у стены, подле ворот зашевелился сторож. Коротко скрипнула дверь. Для рабочих. Для автомобиля - ворота. Вшагнул из потёмок в круг света от фонаря. Давно смерклось. Жестяной фонарь - решетом, без стекол - темно горел. Только начал замок на воротах снимать, за спиной шум поднялся. Оглянулся. Темь, едва строения различишь. С крыши мастерской падали на землю, хлопая крыльями, голуби.
- Это нехорошо! Ночью-то. Быть беде.
Ещё ему показалось, что у стены что-то чернеется, словно человек крадучись двигается.
- Тьфу, чёрт! Будь не к ночи помянуто.
Тут - мах! Двери мастерской распахнулись. Запах кислый, с душком выпахнул наружу вместе с ватагой рабочих.
По двору затопали сотни ног.
Тёмная масса двинулась к автомобилю и фонарю. На границе ночи и света остановилась. Сквозь шум мотора, можно различить голоса.
И вдруг! Вспышка! Сухой, отрывистый выстрел! Другой! Третий!
"Ох-ма!" Толпа откачнулась назад. Часть людей метнулась в мастерскую, часть - к воротам. Мимо сторожа. Прорвались на улицу, а там - опрометью прочь.
В женщине, что торопилась юркнуть в калитку, сторож распознал убийцу по глазам. Как жар горели. Он сразу взор потупил: ей в лицо, что на смерть, взглянуть не посмел.
Но в этом никому потом не открылся.
Только за бесовкой калитка звякнула, заскрипели сапоги.
Охранник вслед беглецам зачастил.
Сторож выглянул наружу:
- Страх!
Мужик с винтовкой бежал и припрыгивал. Туда-сюда. Как лесной зверь.
А около автомобиля, в кругу света - суета. Люди кричат все разом. И без толку.
- Тащи, чем осветить! Поднимай! Не тронь! Убило насмерть! Отзванивай всех! Гудок давай!
На допросе шофёр Гиль, покрывшись как росой испариной молол языком и божился. Только сутки спустя, поздней ночью прошептал в ухо жены отчаянным шёпотом:
- Врал я, себя не помнил. Это я от сглаза! Она на меня глянула, как рогатины уставила. Рукой вот так повела - меня силы лишила. Я выстрелить не посмел. Ведьма.
Гиль сказал следователю на допросе, что стрелять помешал народ, и темно было, хоть глаз выткни!
Всё остальное описал, как было.
Поднял тело с земли, обняв под мышками. Осторожно. Придерживал на руках, пока делали перевязку. Потом заглянул в лицо Ленина, а у того - глаза посоловели. Тут ещё начало моросить. И от влаги, что ли, тело стало обмякать.
Тогда Гиль, оттолкнув санитара, засунул раненого в Роллс-Ройс и махом - в Кремль.
А во дворе завода Михельсона в то время вот что произошло...
Охранник, выскочив из ворот, попал из света в ночь. Показалось, что убегающие пропали из глаз.
Испугался, что время упущено - не словить контру по горячим следам. Да, попривыкнув к темноте, стал различать:
- Вона один! Вот ещё! И там! Убегают! Врознь!
Закричал благим матом:
- Держи убийцу!
- У-у-у.., - отголосила улица эхом.
А разбегающиеся фигуры остановились, начали вокруг себя осматриваться, оборачивать серые лица к охраннику.
Только одна - вдалеке - не задержалась, а шагу прибавила. В тишине Серпуховки только её ног - бойкий переступ.
Остановилась под фонарём, на пустынной трамвайной остановке. И, как лиса у норы, начала озираться, стоя на месте.
Увидев бегущего к ней охранника, сначала запереступала с ножки на ножку, будто заплясала в светлом кругу, потом остановилась и замертвела: ни движения, ни крика.
Охранник перехватил винтовку в левую руку, чтобы правой замахнуться.
Упав наземь, женщина вдруг ожила - не давала себя схватить. Отбивалась руками и ногами.
Мимо прозвенел трамвай. Охранник руку зашиб, колотивши, а потом её поднимая.
От ненависти и от слёз у него дух перехватило, когда спрашивал:
- Баба остервенелая! Зачем в вождя стреляла?!
Неужто ухмыльнулась? В темноте зубы так и блеснули!
- Он предал нашу революцию!
То же самое Каплан повторяла на допросах: в Замоскворецком военном комиссариате, на Лубянке, в Кремле. Будто хотела втвердить это в упрямые головы следователей.
Те, перечернив стопки бумаг, только матерились и становились жестче прежнего, потому что эсерка о себе рассказывала, а имён сообщников и зачинщиков называть отказывалась.
А председатель ВЦИК Свердлов, везде присутствующий, наоборот, "жидел", как от тепла, от допроса к допросу. В конце совсем присмирел.
Боялся, что Каплан не выдержит? Назовёт заказчика? Ведь, к утру она ослабела: не упорствовала, не упиралась, а плакала.
По версии современного писателя Бориса Сударушкина, Свердлов, как раз, и был одним из политических заговорщиков против Ленина, мол, потому и распорядился уничтожить террористку без следствия и суда.
Всё может быть. О странных делах в старину говорили:
- Темна вода во облацех.
Версия советских историков: покушение на Ленина - следствие мятежа эсеров, преследовавших цели: уничтожение вождей большевиков и возврат Учредительного собрания.
Но были и частные мнения историков...
Очень тяжёлым оказалось положение ленинского правительства летом 1918 года. Невозможно было ему укрепиться без сокрушения остатков царского режима, истребления "бывших", уничтожения тех, кто требовал свободы и "справа", и "слева". Грех - то велик. Нужна и причина важная, понятная народу.
Так возник тайный заговор номенклатуры. Точка исходная - ранение вождя, точка конечная - уничтожительный указ, красный террор без суда и следствия.
Как и случилось.
А Полина Дашкова, по данному ей, как романистке, праву карать и миловать, винит любовь. Мол, Каплан сама не стреляла, а отвела беду от любимого человека, взяла на себя вину.
А я считаю, что всё - из-за верности.
Во все времена, при любой власти находились женщины, которым женская доля руки связывала, помрачала рассудок.
А тут ещё обстоятельства: накал реформ, замыслов, намерений, разрешение женского образования - то, что называется "сторонние силы".
Страна, в которой ты родилась и живёшь, строит свою судьбу. И ты - строй! Она - на крови строит. Значит, и тебе - так можно.
Выбор совершается не только человеком, но и его эпохой.
Это - об участии женщин с 1878 года в революционном терроре.
С подавлением революционного движения в 80-х, террор прекратился, затихли "лично-исторические" драмы россиянок.
В 1900-е годы движение возрождается. Женщины находят применение особенностям своих натур: самоотречению и самопожертвованию. Растёт число покушений на губернаторов и министров.
Новая революционная волна - 1905-06 годы. Террор принимает массовый характер. Сколько россиянок, осиливая свою женскую долю, предавали себя полностью на волю Революции!
А тут ещё и неведомые силы...
Например, для Фанни - встреча в Акатуйской тюрьме с эсеркой Марией Спиридоновой. Мария обладала животным магнетизмом: её воля так действовала на волю других, что другие ей покорялись, а она приобщала их волю к своей. Не многие каторжанки устояли.
Её рассказы об убийстве ею агента карательной экспедиции и о перенесённых потом мучениях от стражников-городовых стали испытанием совести девушек-идеалисток.
Все каторжанки дали обещанье верности Марии. Для них, отбывавших наказание за подготовку убийств, она, его уже совершившая, была посвящённой неведомыми силами в высший сан, которому дозволены все революционные таинства и обряды.
Добровольным невольницам Марии казалось, что так уже было в стародавние времена: наказы Господни и, основанный на них, союз людей с Ним.
И правда, мечтательницы. Замыслы Марии оказались несбыточными в жизни выдумками.
- Я ей много обязана, - сказала на допросе о Марии Спиридоновой Фанни Каплан, а больше - ничего. А как открыться? Предать ту, которой верна всей душой, погубить подруг?
Отчаявшись, в минуту слабости - расплакалась и попросила вернуть ей остатки шали, что растоптал на трамвайной остановке охранник. Вещь - заветная, подарок Марии. Была бы в последние минуты жизни для Фанни обетным воспоминанием, укрепила бы её уходящие силы.
По неведомым причинам шаль исчезла.
И Фанни исчезла.
На годовщину рокового дела - покушения Фанни Каплан на вождя мирового пролетариата, рабочие "Завода имени Владимира Ильича" (с августа 1918 года так стал называться механический завод Михельсона) предложили т. Калинину посадить дерево во дворе завода, на том самом месте, где пролилась кровь Ленина.
"Дуб или берёза" должен был выбрать новый председатель ВЦИКа. Был выбран дуб. Дуб, культ которого в Киевской Руси означал почитание Перуна - русского Зевса, громовержца и покровителя воинов.
А берёза - символ добра была отвергнута.
Священное дерево посадили в первомайский праздник.
Когда-то Стоглавом - сводом правовых норм 1551 года первомайский языческий гуляй-день был запрещен. Но с одобрения Петра Первого бывший обрядовый праздник почитания природы и каменных идолов, стал всероссийским Первомаем.
Получилось у рабочих-ленинцев ритуальное действие, привязанное к определённой календарной дате.
Случайность? Сошлось по времени и в пространстве.
Постепенно у ворот завода образовался мемориальный комплекс. Он очень напоминал языческий пантеон под открытым небом. В центре на площадке, окружённой рощей, возвышалась статуя, на западе от неё - красный камень на помосте с полустёртыми письменами, к востоку - священный дуб.
Святилище в роще, да и только.
Но жертвоприношения не здесь совершались. Заклать жертвенная белому террору и красному отдавалась по всей России.