Николаев Игорь
Критика Заблуждений ("Гарнизон-2") обновлено 16.06

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
  • Аннотация:
    Уве и его спутники видели многое. Они стали свидетелями апокалипсиса на своей планете и чудом спаслись. Участвовали в настоящей войне, сражаясь с опаснейшими наемниками Империи. Однако теперь им придется столкнуться с неведомым прежде миром демонологии и колдовства.
    Здесь правят интриги и предательство, друзья становятся врагами, а враг способен показаться лучшим другом. И даже собственный разум оборачивается против человека...
  
  
  Критика Заблуждений
  
  
  Зло многолико, и Шайтан меняет образы, словно маски, улавливая души в свои сети. Число же тех масок превосходит число звезд в небе. Для каждого человека, будь он мужчина или женщина, старый либо молодой, богатый иль бедный, зло найдет образ, что придется человеку по вкусу, и он спросит 'Быть может, это хорошо?'. Однако не забывайте - грех всегда стучит в запертые врата добродетельности и входит лишь будучи приглашенным.
  Так же и джинны порабощают душу, не потому, что Бог им так велит, а потому, что сам человек это позволяет. Не возлагай же вины на других за то, что сам отвратился с пути.
  Такихико, дочь Маэда Томоко 'Слова Божественного. Хадис о путях праведности.'
  
  
  Пролог
  
  - В круг, дети, в круг, вот так. Садитесь ближе.
  Человек был уродлив. Большой, хорошо сложенный и одновременно... какой-то нескладный. Пока он оставался в неподвижности, все было хорошо, но стоило мужчине двинуться, и в каждом движении проявлялась тень болезни. Хотя, наверное, правильнее сказать - неблагополучия. Словно каждый мускул принадлежал ему не целиком, а лишь в какой-то части, остальное же оставалось во власти хвори.
  - Давайте к огню, вечер сегодня холодный.
  Человек ссутулился, опустил широкие плечи и сделал движение, словно подтягивая ближе десятка полтора детишек, окруживших костер и рассказчика. Широкие рукава ношеной, не раз чиненой рясы повисли будто крылья летучей мыши тхаали, что крадется в ночи, готовая пить кровь свиней, а если повезет найти крепко спящего, то и людскую, впуская незаметный яд.
  Голос, доносившийся из-под низко опущенного капюшона, был хриплый, надтреснутый, как твердейший сучок, в который глубоко проник зуб пилы, да так и не сумел переломить до конца. Неприятный голос. Неприятный и зловещий человек.
  Тем удивительнее было то, что дети - все возрастом не старше семи-восьми лет - совершенно не боялись страшного дядьку с противным голосом. Они рассаживались на бревнышках, заменявших скамьи, жались ближе к живому огню. Вечер и в самом деле выдался свежим, закатившееся за горизонт маленькое солнце унесло за собой тепло короткого осеннего дня.
  За спиной у человека в рясе темнела стена небольшой церкви, построенной из дерева-плавника. Негромко шумел океан, близкий, но скрытый грядой холмов. День выдался хорошим, спокойным, ночь также обещала стать безветренной, так что волны не рокотали сдержанным гневом стихии, а ровно шептали вечную песню воды.
  - Ближе, ближе к теплу, мы ведь не хотим, чтобы родители утром вытирали ваши больные сопливые носы?
  Несмотря на поздний час никто не спешил забирать малышню. Вся округа знала, что с отшельником, поселившимся здесь несколько лет назад, дети в безопасности, как за крепчайшей броней лучших танков Кайзервера. Некоторые даже считали его настоящим 'годи' - рассудительным и богобоязненным человеком, набравшимся мудрости в дальних странствиях...
  Темное небо сверкнуло россыпью точек. Сначала прошел, сверкая огнями, временный навигационный спутник, запущенный по самой низкой орбите, почти сразу за ним проследовал групповой старт 'дохловозов' - загруженных под завязку транспортных рефрижераторов. За минувшие два года спрос на свинину вырос кратно - грандиозная кампания в соседней феме распространялась как степной пожар, поглощая системы и целые номы. Поговаривали, что Орда подбирается к самому Армагеддону, и даже отборные силы Кайзервера не могут остановить Великий разрушительный поход Инжинегра.
  А чем больше солдат, тем больше им надо провианта.
  Славные и прибыльные времена для тех, кто десятки поколений оттачивал искусство выращивания свиней на бедной захолустной планете. И не один заводчик, помолившись Божественному перед сном, про себя, стыдясь преступных мыслей, добавлял пожелание, чтобы война продолжалась как можно дольше, оставаясь как можно дальше. В конце концов, достойные люди после смерти попадают в рай, особенно доблестные воины Халифа. А что может быть достойнее, нежели смерть в бою с полчищами Джихангира Готала?
  Живым же в свою очередь пригодятся честные динары, заработанные на правильном деле.
  Большой человек вздохнул, натянул капюшон еще глубже, потер друг о друга широкие ладони, прикрытые грубыми перчатками. Сухая кожа скрипела, словно твердый камень полировали песком.
  - О чем поговорим сегодня? - спросил рассказчик, проводя руками над костром. Языки огня тянулись к пальцам, танцуя, словно крошечные джинны. - Может быть, почитаем назидательные истории о детстве Божественного?
  - Нееееет! - хором возопили малыши, а те, что постарше, закрутили головенками, высматривая, нет ли поблизости взрослых. Самые рассудительные тихонько отозвались:
  - Потом... после!
  - Ну что ж ... - больной человек приподнял голову и взглянул из-под складки капюшона в небо, где уже сияли первые звезды. - Тогда...
  Он задумался, демонстративно потирая подбородок, изображая неподдельные муки выбора. - Давайте я расскажу вам сказку о трех мудрых братьях, что построили три корабля и во славу Императора отправились покорять новые миры.
  - Мы ее знаем! - наперебой отвечали тонкие детские голоса. - Большие крейсеры из стали, титана и карбонита!
  - А потом на первый корабль проник злой ксенос...
  - И он, как и все алиены, оказался людоедом...
  - Волосатым, с хвостом и клыками...
  - Два брата спаслись, оставив свои корабли...
  - И перешли на борт к третьему брату...
  - Который единственный построил свой крейсер с благословения и согласно мудрым советам суфиев...
  - А потом они обманули волосатого ксеноса-людоеда, заманили в шлюз...
  - И сварили его в реакторном бойлере, - торжественно закончил не по годам рослый мальчишка с гвардейским значком на куртке.
  - Ну, что ж поделать, - человек хлопнул рукой по колену. - Все вы знаете! Наверное, у меня для вас не найдется ничего нового.
  - Найдется, найдется, - загомонила наперебой ребятня.
  Среди гомона выделился глас народа - маленькая девочка необычно строгого и взрослого вида, в длинной родительской шали, которая прикрывала владелицу как плащ. У девчонки, как и всех жителей планеты, была двухцветная шевелюра, и светло-желтые. соломенные пряди мешались с насыщенным пурпуром.
  - Мы хотим историю про Уве Холанна и его друзей, - негромко и строго сообщила девочка.
  - Правда? - удивился взрослый. - Но я вам уже все рассказал. И про далекую морозную планету, где еретики пробудили силы зла. И про то, как немногие праведники спаслись от происков зла и встретились с мудрым Октавианом, защитником Веры. А затем, по его указанию, вели жестокую войну в мире синих джунглей, убивая подлых наемников, лишенных чести и сострадания. Вы все знаете.
  - Нет, не все, - снова очень строго заметила пурпурная девочка. Она чуть шепелявила из-за выпавшего зуба, поэтому говорила очень четко, старательно выговаривая каждое слово. Прочие дети дружно закивали, на их рожицах читалось отчетливое понимание и радостное принятие правил игры - учитель и наставник поведает Самую Интересную Историю, но не сразу. Сначала надо соблюсти ритуал.
  - Ты обещал, что если мы все лето будем хорошо учиться и любить Императора, то в последний день осени расскажешь о том, как Холанн и его спутники попали в странный город.
  - Дыра-в-Земле, - подсказал упитанный мальчуган, глубоко засунув руки в рукава теплой шерстяной рубахи.
  - О страшных колдунах, которые задумывали ужасное, - вспомнил слова наставника другой маленький слушатель, морща лоб и едва ли не прикусывая губу от усердия.
  - О природе зла, - голос пурпурной девочки прозвучал совсем тихо, но услышали все. И смолкли, один за другим.
  О жизни и смерти, - девчонка прикрыла большие светлые глаза. припоминая слова учителя, что были сказаны много месяцев назад. И большой человек незаметно вздрогнул под просторной рясой.
  - О любви и самом страшном предательстве.
  - И о дружбе.
  Наставник помолчал.
  - Подбросьте топлива в огонь, - сказал он. - Присаживайтесь ближе. Это будет долгая история.
  Он сделал еще одну паузу. Высоко в черном небе прошла очередная серия рукотворных огней. Из-под капюшона донесся протяжный вздох.
  - Итак, после того, как война в джунглях была выиграна, Октавиан вызвал к себе победителей, чтобы достойно их вознаградить...
  
  Часть первая
  Воля Халифа
  Глава 1
  
  Перчатки надевались не без усилий, палец за пальцем, довольно медленно. Почти незаметные швы чуть давили на суставы, но это ощущение быстро проходило, по мере того как тонкий прочный материал нагревался от тепла рук и обтягивал ладони, как вторая кожа. Одна перчатка, затем вторая. Их можно было натягивать и быстрее, Холанн отлично понимал, что тянет время. Но все равно действовал неторопливо, со старанием. Обстоятельно.
  
  'Мне страшно. Господи, как мне страшно'
  
  Осколок зеркала на подвеске из старого замусоленного шнурка отражал мрачного бойца в тяжелом кожаном плаще почти до пят. Жесткий высокий воротник был поднят, так что лицо оказывалось как будто заключено в Т-образную раму из козырька фуражки и воротниковой стойки. Взгляд у бойца в зеркале казался остановившимся и тяжелым.
  Неприятным.
  Уве сжал кулаки, слушая тихий, едва заметный скрип искусственной кожи. Это немного успокаивало, одежда как будто пыталась заговорить с хозяином, обещая, что все будет хорошо. Холанн повел плечами, чувствуя, как армированная многослойная ткань облегает плечи добротной, надежной тяжестью.
  Комиссарский плащ вполне может остановить пулю или луч. Но бежать в нем тяжело, особенно через минное поле, залитое водой. Можно было бы снять, заменить на обычный бронежилет и каску.
  Можно было бы...
  
  'Божественный, даруй мне еще немного смелости.'
  
  Земляная стена, встопорщенная корешками, едва заметно дрогнула. Несколько мутных капель, просочившихся вдоль корней, сорвалось на утоптанный пол, покрытый листами истертой пластмассы. Гром с трудом прорвался в сеть подземных тоннелей через несколько метров земли, превращаясь по пути в гулкий рокот. Гроза крепчала.
  Уве посмотрел на часы. Время еще оставалось, но едва-едва. В самый раз для того, чтобы закончить его тянуть и пойти наружу, в лабиринт ходов, где уже собиралась штурмовая команда. Оттуда негромко лязгало, тянуло запахом оружейной смазки. 'Злобные' переговаривались на своем птичьем языке, ожидая его, Холанна.
  Вернее - 'Отца солдат', того, кто поведет их на смерть. И сам пойдет первым.
  
  'Не поздно отказаться...'
  
  Да, еще можно сойти с этого корабля. Сослаться на что угодно или вообще ничего не объяснять. Комиссар обязан отчитываться за свои решения только Владимиру Сименсену и более никому. А Боргар поймет. И 'Злобные' ничего не скажут, даже не посмотрят косо, они верят в то, что их вожди знают свое дело. Так нужно - и этого достаточно.
  
  'Не поздно...'
  
  На Ахероне было легко казаться смелым, там Уве просто не знал, чего ждать. А теперь он знает, очень хорошо, лучше, чем хотел бы. Как выглядит человек, которого разорвало противопехотной миной. Или скосила пулеметная очередь. Смерть приходит во множестве обличий, но за тысячей масок скрывается лишь один образ. И он остается навсегда.
  
  'Божественный, я был плохим слугой. Я давно не молился и забыл, что Ты есть податель всего, и ничто не происходит без Твоего соизволения. Но все же, дай мне сил и немного смелости. Самую малость.'
  
  Время.
  Холанн взял копье, укороченный офицерский протазан, способный бить электроразрядами на несколько метров. Наследие комиссара Хаукона, человека, который выжил в десятках рукопашных боев с орками. Сам Холанн не рассчитывал на чудо и не надеялся никого убить протазаном. Но это оружие сразило много сильных врагов, быть может, оно собрало хороший запас удачи, который перейдет к новому владельцу.
  Пора.
  
  Он шел по узкому тоннелю, пригибаясь, чтобы не задеть высокой тульей фуражки редкие желтые лампочки. Уве был невысок, однако по сравнению со своими бойцами казался широким и рослым. Холанн увлекал за собой штурмовиков, словно частица катализатора в насыщенном растворе. Люди шли, двигаясь единой массой за своим предводителем. Шаг в шаг, единым ритмом. Кто-то выходил из боковых отнорков, присоединяясь к штурмовой команде, Холанн не считал и не следил за ними. Кто пойдет, тот пойдет, об остальном можно подумать уже после. Если останется - кому.
  Земля под тяжелыми ботинками казалась рыхлой и влажной тем больше, чем ближе становился выход на поверхность. Потолок, укрепленный сложно связанными ветками и лианами, стал еще ниже. Пол, чавкающий грязью под настилом из досок, обрел ощутимый наклон, выводя наверх.
  Они собрались у самого выхода, замаскированного фанерным щитом и сетками. Здесь еще пару часов назад тяжело и скрытно работали саперы, расчищая проход, превращая нору для одного наблюдателя в полноценный коридор для целой группы. Так же как делали землекопы еще в пяти точках слева и справа от этой. Было много грязи, потому что, несмотря на отводы, дождь проливался внутрь с отменной щедростью. Настоящий ливень. С ним убийственная пробежка через минное поле окажется проще - обороняющиеся будут частично ослеплены, атакующие получат небольшую фору. И тяжелее - бежать по щиколотку в воде непросто, это уже бонус вражеским пулеметчикам.
  Холанн оглянулся, и лица 'злобных' в тусклом желтом свете показались одинаковыми масками. Как у игрушечных солдатиков, раскрашенных кистью одинокого уставшего мастера. Один цвет на все лицо, другой для пятен вместо глаз. Никакого выражения, никаких чувств.
  Здесь гром казался ощутимо сильнее, ярче. Становилось понятно, что не только стихия бушует снаружи, в рокот разгневанного неба вплеталась канонада. Продолжался штурм зоны 'А', главный удар, который должен казаться решающим, однако на самом деле лишь отвлекал внимание наемников. Десятки людей сейчас умирали под холодным дождем, разыгрывая страшное представление, покупая секунды форы для грядущего броска 'Злобных'. Где-то там Боргар, Иркумов, прочие коллеги.
  И Туэрка, главный связист группы 'Тан'.
  - Три минуты, - сказал очень тихо связист, как будто враги могли его услышать сквозь землю и несколько десятков метров, что оставались до капониров 'Зоны Д'. Телефонный аппарат и катушка на спине щуплого солдата тянули 'карлика' вниз, вынуждая горбиться. Однако Холанн знал, что тот скорее умер бы, нежели передал кому-нибудь свою ответственность.
  Три минуты... нет, уже две с половиной. А затем 'Гефест' накроет капониры 'Д' драгоценными снарядами, каждый из которых перенесен вручную через десятки километров синих джунглей и оплачен несколькими жизнями безвестных солдат с невыразительными, одинаковыми лицами. Минометчики отработают по заградительной полосе, расчищая ее противоминными 'сетями'. Кто-то из врагов окажется убит и контужен, часть пулеметов умолкнет, однако не все, далеко не все.
  И придет время пехоты. Наступит пора 'схватить противника за пряжку ремня'. Все как написано в Уставе, смотри отдельное приложение относительно войны в тропических лесах против технически более сильного противника.
  
  'Туэрка... Почему ты со мной? Я немолодой, некрасивый, не сильный. Я обычный.'
  
  Ее ответ... Но думать об этом, вспоминать ответ Гайки, уже не было времени. Осталась минута.
  Холанн вдохнул глубже. Его трясло, ладони, казалось, плавают в ванне из пота.
  - Божественный не раздает подарки, - негромко начал Уве, зная, что каждое слово его будет услышано и передано по цепочке назад.
  
  'Господи, Господи, Господи!!! Спаси меня!!!'
  
  - Вместо этого Он наделяет нас волей и стремлением.
  
  'Я хочу жить!'
  
  Холанну пришлось сделать небольшую паузу, чтобы восстановить дыхание. Хотелось кричать в ужасе, забившись в самую дальнюю и глубокую нору. Уве крепче сжал древко, так. что захрустели суставы. Минутная стрелка на белом двадцатичасовом циферблате неумолимо бежала, съедая остатки последнего круга.
  - И сейчас мы здесь, по Его воле, чтобы совершить возмездие. Божественный с нами, и кто же тогда против нас?
  Не лучшая речь в его жизни, тут можно было сказать что-то позажигательнее, но ...
  Наверху загремели первые раскаты артподготовки Гефеста. Защелкали сериями малых разрывов противоминные 'сети'. Звуки вязли в земляной подушке, казались тихими и совсем не страшными. Холанн завопил, протяжно и жутко, изо всех сил, выбрасывая все напряжение, весь смертный ужас человека, что сейчас побежит с копьем наперевес под огонь пулеметов...
  
  Уве содрогнулся, схватил крепче древко, но плотная древесина под напряженными пальцами текла, меняя форму. Пара мгновений, и она превратилась в мягкий подлокотник, а рев артиллерии угас, растаял в шорохе ветра за бортом 'Валькирии'.
  'Сон, всего лишь сон'.
  - Добрый вечер, - с легкой ноткой иронии сказал Боргар, глядя на Холанна из кресла напротив.
  - Все еще летим, - тихо констатировал Уве, бросив взгляд в овальный иллюминатор.
  - Да, задержались почти на два часа. Сначала обходили грозовой фронт, а теперь нам сменили полетное задание, самолет поведут на другую площадку, в самом городе. Октавиан уже ждет.
  - Что?
  - Дурной сон, - коротко отозвался Холанн. И неожиданно для самого себя подумал вслух. - Странно... Я столько разного уже повидал, но снится мне все равно та пробежка... Часто.
  Боргар не стал уточнять, какая 'та' пробежка. Он лишь запахнул плотнее водонепроницаемую накидку, которую носил вместо плаща. Словно бывшему цензору внезапно стало холодно, несмотря на обогрев пассажирского отсека. При этом Владимир задел ногой большой портфель из желтой потертой кожи с широким ремнем. Портфель брякнул, словно до отказа набитый железом.
  - Сменил бы ты его, - без особой надежды посоветовал Холанн. - Мы уже выбрались из джунглей. Здесь больше сгодятся барабанные магазины.
  Боргар лишь поджал и без того бледные тонкие губы и ничего не сказал. Впрочем, на лице его отчетливо читалось - что именно цензор со стажем думает об оружейных познаниях и советах счетовода, который впервые взял в руки оружие два года назад и, несмотря на тренировки, до сих пор стрелял с точностью 'в направлении противника'. Холанн вздохнул, плотнее откинулся в мягкое кресло, которое приятно спружинило под небольшим весом счетовода. Посмотрел в иллюминатор.
  'Валькирия' двигалась по широкой дуге, с поворотом на левый борт, снижаясь как настоящий гражданский самолет - ступенчато, меняя эшелоны. Внизу царила тьма, так что огни ярко очерчивали границу обитаемого и обжитого человеком пространства.
  Несколько десятков мощнейших прожекторов (точнее прожекторных полей, если быть точным) выстраивались в гигантский круг, обозначая терминалы транспортной авиации и стартовые площадки космических транспортов. От них к центру круга собиралась паутина радиальных трасс автоматической железнодорожной сети, вернее наземной ее части, поскольку большая часть коммуникаций пролегала глубоко под землей. А в центре композиции сияло бело-желтым огнем огромное пятно.
  Аверития. Дыра-в-Земле, город, который одновременно и под землей, и нет.
  Холанн уже видел город из космоса, но там не чувствовался эффект масштаба, пятно казалось маленьким и несерьезным. Здесь же, на фоне уходящего грозового фронта, что подметал выжженную пустыню гроздьями молний, и далекой полосы заката, Аверития обретала объем. С высоты нескольких километров было видно, что пятно представляет собой на самом деле гигантскую световую колонну, устремившуюся из глубины. Как будто ...
  Холанн вспомнил очаги 'Злобных'. Да, это было похоже на свет из плохо замаскированной трубы.
  - А ты знаешь, что никто так и не нашел там никаких инструментов и прочих артефактов? - неожиданно спросил Боргар.
  - Да, - качнул головой Уве. - Я читал...
  Холанн подумал, что это первый настоящий планетарный город, который он видит в своей жизни. Танбранд был уже мертв, когда его облетал разведывательный катер. А крепость наемников на планете синих джунглей за полноценное поселение не считается.
  И какой же это странный город...
  
  По сию пору оставалось загадкой, кто и когда выкопал в теле планеты огромную скважину, похожую на выбранную дочиста кимберлитовую трубку циклопических размеров, глубиной более чем в тридцать километров. Дыра совершенно определенно была искусственной - никакие природные силы не могли сотворить столь правильные формы. Однако кем бы ни был загадочный землекоп, он не оставил за собой никаких следов. Вообще ничего, даже сломанного резца. Так же исчезла вся извлеченная порода, которая должна была измеряться миллиардами тонн. Скважина просто появилась, как удар стилета в броне твердой породы габбро, ориентировочно около полумиллиона лет назад. И первооткрыватели (точнее 'переоткрыватели'), хотя и не могли понять природу ее происхождения, в полной мере оценили всю пользу этого 'ключика' к подземной кладовой. Так единственная планета в системе оранжевого карлика стала ценным ресурсом и магнитом для поселенцев.
  С той поры минула уже почти тысяча лет. Громадная скважина раскинула вглубь широкую сеть шахт, а непосредственно в провале поднялся город. Удивительный мегаполис на опорах, подвешенный, словно кокон внутри скважины, защищенный от сокрушительных бурь краями Дыры. Аверития, драгоценный камень в короне Федерации Еребус, один из важных источников редкоземельных элементов и самоцветных камней берилловой группы для Экуменической Империи. Настолько важных, что по слухам Кафедра Механистики даже сделала исключение в жестких ограничениях на уровень применения электроники и гравитационных технологий. Все ради того, чтобы поставки сохраняли стабильность.
  
  - Интересно, что здесь понадобилось Октавиану, - подумал вслух Уве, а про себя закончил - '... и Коллегии Критики Заблуждений'.
  По договору с Империей территория Федерации обладала широкой автономией и была скорее союзником, нежели составной частью. У нее имелась своя армия, свой флот, и даже служба цензоров хоть возглавлялась назначенным Халифом руководством, однако набиралась из местных кадров. Да что там цензоры, даже Апология Веры оказывалась не всесильна на планетах Эреба.
  Владимир хотел было что-то сказать в ответ, но 'Валькирия' снова пошла на снижение, пассажирам заложило уши. Владимир скривился, глотнул и промолчал. Холанн снова уставился в иллюминатор. Аверития ощутимо выросла, теперь бьющий из-под земли свет занял больше половины обзора, в нем растворились прожекторы причальных терминалов. Казалось, что внизу происходит извержение вулкана, кипит море желтого огня, из которого поднимаются отдельные конструкции - антенны, наблюдательные вышки, причалы для легких самолетов и топливные трубопроводы для олеумных дирижаблей.
  Легкое, почти незаметное рычание движков за переборками изменило тон, вибрация отдалась в зубах так, что Холанн поморщился. 'Валькирия' как будто вспомнила, что по первому предназначению является военным аппаратом и перешла в контролируемое падение с подруливанием вертикальной тягой. Судя по всему, самолету разрешили посадку на одной из городских площадок вместо внешнего аэропорта. Уве затянул потуже ремень безопасности и крепко взялся за подлокотники. Закрыл глаза.
  - Не любишь летать? - дружески подколол его Сименсен.
  - Не люблю, - честно признался Холанн, не открывая глаз. - Каждый раз вспоминаю, как наш чудо-математик свалил тот атомный беспилотник. И мне кажется, что кто-то внизу составляет такую же программу уже для нас.
  - Пройдет, - исчерпывающе обнадежил Боргар, прижимая ногой портфель, чтобы не кинуло рывком через тесный салон. - Дело привычки.
  Уве хотел что-то сказать, но передумал и только еще сильнее вцепился в подлокотники. Но любопытство победило, Холанн таки глянул буквально одним глазом в иллюминатор.
  
  Первоначально Аверитию обживали, пробивая штольни во все стороны от самой Дыры и соединяя их концентрическими тоннелями. А через провал кидали решетчатые фермы с антигравитационными колоннами, для поездов. Год за годом, десятилетие за десятилетием металлическая сеть умножалась, на перекрестках возводились терминалы, к ним лепились временные 'гостиницы' для персонала, управляющие центры и лифтовые системы. Отходы сбрасывались прямо вниз, в Провал, где на ледяном дне со временем образовалось кислотное озеро. Строго говоря, та субстанция кислотой не являлась, но если нечто активно и агрессивно как настоящая 'царская водка', то какая, в общем, разница?
  Через пять столетий такой колонизации и обжития оказалось, что в Дыре разрастается и живет самостоятельная трехмерная структура, целиком подвешенная на стальной паутине. Город в городе, который аккумулирует основные деньги и самое платежеспособное население. И постоянно балансирует на грани катастрофы, потому что стихийная мешанина металла и пластика регулярно обваливалась, иногда целыми районами. Тогда началась первая и самая главная реконструкция Аверитии, превратившая хаос в строгую архитектурную упорядоченность.
  Ну, насколько это возможно для города, который, по сути, висит над пропастью...
  
  Самолет уже опустился ниже края Дыры, точнее ниже уровня сложной системы ветроломов, которые разбивали потоки воздуха и уменьшали воздействие ураганов на верхние уровни. Свет изменился, утратил пронзительную желтизну, обрел голубоватые нотки. Сквозь него проступили черты сложной Структуры, иначе Холанн это назвать не мог - у счетовода отсутствовал опыт для сравнения. Вертикальные колоннообразные сооружения с множеством граней и выступов соединялись друг с другом тысячами переходов, каждый из которых в свою очередь разбрасывал в стороны конструктивные элементы и нити подвесной системы. Во всем этом угадывалась некая упорядоченность, сложнейшая гармония, но при попытке осознать ее разум пасовал - казалось, что все это нагромождение повисло над голубоватой пропастью, где угадывались более приземистые и массивные фигуры. Сходство с паутиной усугублялось благодаря обилию вертикальных полупрозрачных нитей, внутри которых сновали кажущиеся крошечными сферы пневмотранспорта. Между фермами и колоннами сновали крошечные аппаратики, в основном вертолеты, более практичные и безопасные в металлическом 'лесу'.
  - Идем на посадку, - сообщил пилот.
  'Валькирию' тряхнуло, повело в сторону, гул движков поднялся до пронзительного воя, снижение почти остановилось, похоже, самолет выжимал до упора вертикальную тягу, скользя к посадочной площадке. Под стальным полом звякнуло, загудели сервоприводы, выдвигая посадочные опоры. Уве почти прилип носом к толстому бронированному стеклу, однако мало что видел, аппарат ушел куда-то в сторону от воздушных 'колодцев', затерялся среди ферм и вертикальных стен, покрытых параллелепипедами пристроек, словно броня древнего танка - контейнерами динамической защиты пяти поколений.
  В тот момент, когда казалось, что самолет сейчас развалится от вибрации и рева движков, под опорами громко загремело, и 'Валькирия' вздрогнула. Вопль двигателей разом упал, за считанные секунды перерос в холостое жужжание. Щелкнули замки на вспомогательном люке, загудела выдвигающаяся лестница.
  - Вас ждут, - сообщил пилот, не покидая кабину. - Прямо по мосту и до конца.
  
  Глава 2
  
  Посадочная площадка была типичной 'точкой подскока' первого уровня, то есть не имела даже топливных разъемов для дозаправки. Только доставить груз и проследовать дальше, возможно захватив на борт что-нибудь транзитное, не более. Она представляла собой ... Уве не смог найти подходящих слов и застыл на трапе самолета.
  Стальной многоугольник без всякой разметки (и даже без огней!) висел в пустоте, удерживаемый тросами под металлическим 'брюхом' некоего сооружения. Там, 'наверху' хорошо просматривались технические люки, толстые многоцветные пучки кабелей, проведенных через изрядно проржавевшие крепежные петли, еще какие-то детали индустриального ландшафта, отчасти напоминающие бородавки на брюхе исполинского морского чудища. С боков тоже высилось нечто монструзно большое, тянущее к площадке тросы расчалок. а внизу... внизу было полное ничего метров на сто, а то и больше. Лишь паутина проводов, несколько тросов подвесной дороге и прозрачная труба какого-то пневмотранспортера, судя по скромным размерам, почтового. Впереди ждал длинный узкий мостик на таких же подвесках, между перил скорее угадывалась, нежели просматривалась одинокая фигура. Вся конструкция производила впечатление чего-то временного и сборного. Или просто очень секретного.
  Площадка ощутимо раскачивалась и скрипела на ветру. Сооружение представлялось чертовски ненадежным, а в дополнение ко всему Холанн обнаружил, что многоугольник лишен перил. Вообще. То есть коли ветер усилится, то... Воображение Холанна нарисовало живописную картину легкого счетовода, улетающего в техно-пропасть. Захотелось прикрыть глаза и заякориться, ухватившись за рукав Боргара - большого, надежного и достаточно тяжелого (особенно с портфелем).
  Фигура на середине моста не двигалась. Стиснув зубы, Холанн шагнул с последней ступеньки на рифленый металл площадки. Когда счетовод вышел из-под защиты массивного корпуса 'Валькирии', ветер набросился с удвоенной силой. Он как будто растворял в себе сторонние звуки, относил подальше от ушей, так что Холанну казалось - он в пустыне, где нет ничего кроме скальных громад, шуршащего гула ветра и скрипа металла.
  Боргар забросил портфельный ремень на плечо, обогнал напарника и первым ступил на мостик. Холанн стиснул зубы и пошел следом, мелкими шажками, оставив за спиной 'Валькирию', источавшую волны жара от еще не остывших двигателей. Примерно на полдороге до моста Холанн едва не присел от ужаса и неожиданности - высоко над головой родился звук. Глубокий, очень гулкий и одновременно пронзительный, весь какой-то 'морской', лишенный внятной локализации. Казалось, он происходил сразу из всего пространства над головами людей. Глухой протяжный стон, от которого кровь застыла в жилах и ноги сами собой подкашивались. Прошло не меньше пары секунд, прежде чем Холанн понял - это скрип конструкций Аверитии, вызванный перепадом температур. Наверху вступала в свои права шестнадцатисуточная ночь, металл верхних уровней понемногу остывал и деформировался.
  Наконец мостик приблизился, и Уве, открывший для себя одновременного агорафобию и страх высоты, схватился за перила обеими руками. Вниз 'Комиссар' старался не смотреть, но с прочими направлениями было хуже, куда ни глянь, везде пустота. Однако худо-бедно Уве таки добрался до Октавиана, который уже успел перекинуться парой кратких слов с Боргаром.
  Экзаменатор Коллегии почти не изменился со времени последней встречи, разве что бороду подбрил до состояния щетины, а усы отпустил еще длиннее, так что они охватывали рот и опускались к подбородку седой подковой. Волосы длиной до плеч свободно развевались на ветру. Одет экзаменатор был по местной моде, в куртку чуть ниже пояса, с глубоким вырезом и смешными отворотами воротника. К такой одежде полагалось еще надевать на шею полосу ткани, завязанную прихотливым узлом и очень похожую на петлю висельника. У Октавиана петля тоже имелась, в противовес черной куртке - синяя, в мелкую красную клетку. Холанн подумал, что наверное предки федератов были великими грешниками, если их потомки до сих пор каждодневно демонстрируют знак смирения и готовности отдать жизнь в любой момент. Или, быть может, здесь принято без промедления вешаться при какой-либо оплошности? А иначе зачем носить на шее такой мрачный символ?..
  Октавиан приветствовал Холанна коротким кивком и зашагал по мосту, нисколько не сомневаясь, что гости проследуют за ним. Уве и Владимир переглянулись, пожали плечами и шагнули следом. За их спинами вновь засвистели двигатели 'Валькирии' - убедившись, что встреча состоялась, пилот готовился к взлету. Это подразумевало, что билет прибывшим выдавался в один конец.
  Мостик вел на открытую галерею, которая уходила в обе стороны, покуда хватало взгляда. Теперь, когда первый шок прошел, и Холанн лучше ориентировался в окружающем мире, глаз осторожно приспосабливался к новым масштабам. Но восприятие все равно бунтовало, сопротивляясь разумному знанию о том, что на самом деле все вокруг стоит на весьма прочных опорах. Подсознание вопияло, что под ногами пустота, и окружающий мир вот-вот провалится в тартарары.
  - Итак... - Октавиан пригладил усы. - Для начала я вас приветствую со всем почтением.
  Здесь было холодно, на глаз и собственную шкуру Холанн оценил бы температуру градусов в двадцать, но с достаточно сильным ветром, который срезал сразу минимум четверть тепла. Худой 'Комиссар' уже начинал мерзнуть, даже широкий и плотный Боргар завернулся плотнее в свой плащ. Октавиан, несмотря на смешную курточку, холода вроде и не чувствовал совсем.
  Снова раздался замогильный стон остывающего металла. Скрежет звучал угрожающе, как будто предупреждал о скорой и неминуемой катастрофе.
  Голос Аверитии, подумал Уве. Крик из преисподней...
  Отсюда, с полузакрытой галереи без остекления, шум подвешенного города казался приглушенным и одновременно более глубоким, пробирающим до костей. Технический фон города отчасти напоминал Холанну родной Танбранд. От этого стало чуточку спокойнее, шум звучал как биение сердца матери для младенца в утробе.
  - Наши спутники, - сразу сказал Боргар, тоном полувопросительным, полунейтральным.
  - Они устроены сообразно их положению, - без паузы отозвался Октавиан.
  - Надеюсь, это значит 'с удобствами', - пробормотал Холанн.
  - Разумеется, - Октавиан глянул на него сверху вниз с явственным укором. - Медик, солдат и механик скоро к вам присоединятся, остальные ... несколько позже.
  - Из всего этого, - Владимир махнул в сторону площадки, где готовилась к взлету 'Валькирия'. - Я делаю вывод, что наша служба продолжится. Вопреки уговору.
  Уве затосковал. Голос бывшего цензора звучал сурово и внушительно, сам Холанн так не мог и очень завидовал Боргару. Тяжелый портфель висел на плече Владимира и казался невесомым под мощной рукой.
  - Не пытайтесь торговаться с Защитой Веры, - Октавиан мрачно глянул на цензора, который, впрочем, выдержал взгляд.
  - Это не торговля, - Сименсен не дал себя запугать. - Это напоминание. А как сказал Божественный...
  - Хватит, - коротко и жестко потребовал экзаменатор. - Вы же не думаете, что можете учить меня толкованию слов Божественного, изреченных Им в своей бесконечной мудрости?
  - И не подумаю, - Боргар начал закипать от гнева. Из его последующих слов сразу стало ясно, что это 'и не подумаю' относилось к требованию замолчать, а не к вопросу толкования.
  - У нас был уговор. Мы ввязались в вашу частную войну и выиграли ее, вопреки всему. Нам была обещана свобода. Мы ее не видим.
  - Вы свободны, были и остаетесь, - с видимым равнодушием отозвался экзаменатор. - Можете идти куда угодно без всяких препятствий.
  Самолет меж тем стартовал вертикально, ушел вверх свечой, завис на несколько мгновений, наращивая горизонтальную тягу, и двинулся уже нормальным образом. Получился хорошо исполненный 'прямоугольный маневр', Уве помнил, что это очень топливозатратно, значит, с учетом предшествующего долгого полета с орбиты, самолет отправился недалеко, скорее всего, даже в пределах Дыры.
  - Не виляй, - Боргар перешел на 'ты', а его тон утратил последние капли почтения. В безукоризненном панлогосе цензора проявился скрежещущий акцент родной планеты, признак сильнейшего напряжения цензора. - Это не свобода, это отложенная смерть. Мы по-прежнему остаемся сомнительными беженцами с еретической планеты. Я готов и хочу дальше служить делу Божественного, но не так же!
  - Владимир, достаточно.
  От неожиданности Боргар замолчал. Впервые Октавиан обратился к нему по имени, и голос экзаменатора изменился. Могущественный защитник Веры говорил, да и выглядел в целом как смертельно уставший человек. Уставший и ...
  Испуганный?
  Вряд ли, страха в нем не чувствовалось, но теперь Холанн готов был поклясться, что Октавиан буквально придавлен грузом ... чего то.
  - Вы получите все, - продолжил экзаменатор, прямо и без предварительных заходов. - Танбрандцам по рождению будут выписаны новые паспорта имперского стандарта, с которыми обладатели смогут перемещаться по всей территории Халифата. У вас с Дживс и других приезжих будут восстановлено действие прежних документов. Каждый обретет официальное свидетельство о признании очищенными от подозрений в ереси.
  - И когда это произойдет? - Боргар чуть расслабился, но именно 'чуть', самую малость. Поскольку было очевидно, что перечисленные блага просто так не появятся.
  -Завтра, - кратко, исчерпывающе ответил инквизитор. И сразу же добавил. - Если этот вечер пройдет ... без эксцессов.
  - Хотелось бы подробностей, - сухо попросил Боргар.
  Октавиан вздохнул, потирая ладони как сильно замерзший человек, но Холанну отчего-то показалось, что инквизитору холодно не от пронизывающего ветра. Вообще Уве не видел куратора настолько озабоченным, почти до потери самоконтроля. А чтобы выбить Октавиана из равновесия, должно было случиться нечто экстраординарное, потому что у инквизитора вместо крови тек жидкий кислород, охлаждающий ледяное сердце.
  - Как вам должно быть известно, сейчас мы находимся на территории Федерации Эребус, которая технически является частью Империи.
  - Технически? - поднял бровь Сименсен.
  -. Фактически же она представляет собой полуавтономного союзника, - продолжил Октавиан, будто и не слышал собеседника. - Как Спирит Машина, только с отдельным галактографическим выделением. Эреб входит в состав Империи, однако здесь Халифат, то есть совокупный административный аппарат, не имеет абсолютной власти.
  - Ничего про это не знаю, - сердито сказал Боргар. - Как цензор, я исповедую тезис о территориальной неделимости Экуменики.
  - Да, разумеется, - качнул головой Октавиан, пропуская мимо ушей упрямое замечание. - Поэтому в данный момент мы на нейтральной территории... для дела, которое следует совершить. Вернее завершить.
  Танбрандцы молчали.
  - Над нами один из крупнейших гостиничных комплексов Аверитии, - продолжил инквизитор, убедившись, что его внимательно слушают. - Сегодня его верхние этажи полностью выкуплены совместными усилиями нескольких Коллегий и превращены в небольшую крепость.
  Владимир Сименсен открыл рот и закрыл его. Повторил тот же цикл, затем повел головой справа налево, как будто воротник душил его. Холанн положил руки на высокий парапет, стиснул холодный гладкий металл, не чувствуя, как стынут пальцы.
  - Сегодня здесь состоится некая встреча, - выдержанным, ровным голосом продолжал Октавиан. - В ходе которой будет заключен некий договор и произойдет передача некой регалии.
  Уве не знал в точности, что означает 'регалия', точнее как следует понимать ее в данном контексте и в единственном числе. Но звучало внушительно.
  - Мы то здесь при чем? - буркнул Владимир.
  Октавиан сунул руку за пазуху, во внутренний карман федератской куртки, достал нечто, похожее на длинный тонкий пенал из полированного дерева или гладкой пластмассы, хорошо имитирующей дерево. На пенале не имелось ни знаков, ни символов, лишь кольцо шириной с палец, из темно-красного материала, похожего на сургуч, строго посередине цилиндра. Видимо так было запечатано соединение двух цилиндрических половинок регалии. На кольце виднелась печать, но странная. Обычная для оттисков Халифата голова каракала была изображена очень просто, даже примитивно, как будто ее выцарапывали иголкой в уже твердеющем сургуче. Только оскаленная морда рыси - и больше ничего, ни букв, ни символов.
  - Держите, - Октавиан протянул штуковину Сименсену, тот с подозрением глянул на пенал, однако брать не спешил. После секундной паузы Холанн сам протянул руку и взял цилиндр. Он был довольно тяжелым - похоже все-таки из настоящего дерева благородной породы - и на ощупь казался чуть теплым. Наверное, согрелся теплом инквизитора.
  - Спрячьте, как следует, - строго указал Октавиан, и Холанн сунул пенал поглубже в собственный внутренний карман.
  - Это и есть регалия? - негромко уточнил Уве. Вопрос был глуповат, но счетоводу хотелось что-то сказать, внести чуть больше ясности в окружающий сумбур.
  - Да. Задача проста. Сейчас мы проследуем в гостиницу. Затем вам нужно будет подождать в номере примерно два часа, пока я не вернусь и не заберу этот ... предмет обратно. После этого вам останется лишь встретиться с прочими коллегами и дождаться награды. Это понятно?
  - Уве, отдай господину Октавиану .. реалию, - тихо приказал Боргар. - А если он откажется, кинь эту хрень вниз.
  - Что? - кажется теперь экзаменатор по-настоящему удивился.
  - Я цензор, - с ледяным достоинством ответил Владимир Сименсен. - И я до сих пор им остаюсь, потому что никто не снимал с меня обязанностей защитника добродетелей и оплота гражданской справедливости. А здесь я не вижу ни того, ни другого, только махинацию и обман. Что в коробке? Почему ты не можешь держать это при себе и отдаешь на хранение сомнительным персонам вроде нас?
  Октавиана ощутимо перекосило, а Боргар продолжал кидать ему прямо в лицо хлесткие вопросы.
  - Кому ты хочешь нас подставить? За чьи грехи должны ответить безродные наемники и без пяти минут еретики?
  Холанн приложил руку к выпуклости на груди, там, где пенал выступал под тканью. Теперь предмет показался тяжелым, очень тяжелым. Как бомба или капсула с отравой.
  Октавиан посмотрел в лицо Боргару, скрестил взгляд. Цензор глаз не опустил.
  - Я не собираюсь подставлять вас, - помолчав, сказал экзаменатор. - Для этого есть пути проще и надежнее. Или ты думаешь, что ... вещь не могла бы совершенно незаметно появиться, скажем, здесь?
  Экзаменатор кивком указал на портфель цензора.
  - Все проще и сложнее, - тяжело вздохнул Октавиан. - Встреча, которая здесь произойдет ... обладает двоякой природой. Она важна для Экуменики, для Халифата, и многое изменит в будущем. По мнению некоторых, слишком много. И поэтому, несмотря на консолидированную позицию руководства Защиты Веры, которое полностью одобрило акцию, у нее много противников. куда больше, чем хотелось бы.
  - Это снова легальная война ветвей власти? - наконец вступил в разговор Холанн. - Разрешенное противоборство с целью создания прецедента?
  - Нет, - отрезал экзаменатор. - И не пытайтесь узнать больше, вы и так наслушали на повторную смерть. Напоминаю, первую вы уже заработали бегством с закрытой планеты.
  Все трое помолчали, собираясь с мыслями. Холанн думал. что сейчас Боргар вставит что-нибудь злое, но тот промолчал, и Октавиан продолжил:
  - Вы нужны мне по двум причинам. Первая покажется вам странной, но, тем не менее... Тот, кто служит Апологии Веры, знает, что удача есть категория вполне материальная и ощутимая. Почему-то Божественный благоволит вам, и не мне задумываться, почему. Ему виднее в неизъяснимой милости и непознаваемом промысле. Я надеюсь, что и сегодня удача вас не покинет.
  - Мы тебе что, талисман на удачу? - похоже, апелляция к Божественному в устах экзаменатора не произвела на цензора ни малейшего впечатления.
  - Не мне, а делу, которому я сегодня служу. Это первое. А второе - вы люди, которых здесь никто не знает. И, учитывая обстоятельства, с вами регалия пока в бОльшей безопасности, чем под охраной батальона Кайзервера. До того момента, пока не подойдет момент передачи ее адресату.
  - Что здесь должно произойти? - тихо спросил Боргар. Кажется, он проникся услышанным. А скорее сопоставил три элемента - взъерошенный, неуверенный вид экзаменатора, его загадочные речи и, наконец, очевидную бессмысленность предполагаемой махинации. Следовало согласиться - подставить танбрандцев можно было куда надежнее и проще.
  - Что в пенале? - еще тише вымолвил Сименсен.
  Октавиан вздохнул, тяжело и мрачно. Плечи экзаменатора опустились, и теперь Холанна по-настоящему пробрало. Он видел Октавиана в разных ипостасях, от благодушия до холодной ярости. И никогда - слабого, растерянного, мятущегося. Экзаменатор вел себя так, будто сам не был до конца уверен в задуманном. И то пугало, по-настоящему.
  Октавиан достал из кармана тощий блокнотик и графит. Написал на листке что-то не длинное и показал Боргару. Уве попытался вытянуть шею, но успел заметить лишь, что слово начинается на 'ф'. Дальше случилось две вещи. Во-первых Боргар ощутимо побледнел и как будто даже отшатнулся. Во всяком случае широкая фигура цензора колыхнулась маятником. А во-вторых Октавиан посмотрел за парапет, сделал движение, будто намереваясь изорвать лист в клочья, но передумал ... и сунул его в рот. Очевидно, ветер показался экзаменатору слишком ненадежным помощником в деле сокрытия следов.
  Пока защитник веры жевал и глотал синтетическую бумагу, Сименсен молчал, затем посмотрел на Холанна с видимой опаской и одновременно каким-то скрытым почтением. Казалось, он одновременно и страстно желал забрать у Холанна ношу, и боялся даже представить себе такое святотатство.
  - Чего нам следует опасаться? - только и спросил цензор.
  - Новые документы и полное очищение от любых подозрений, - повторил экзаменатор, игнорируя вопрос. - Просто сохраните у себя регалию в течение двух часов, и больше мы никогда не встретимся. Что делать дальше и где получить награду - ваши спутники уже проинструктированы. Теперь идемте, номер для вас должен быть уже готов.
  
  Глава 3
  
  'Этот город... порочен'
  Уве обдумал внезапно пришедшие на ум слова. Буквально попробовал на вкус, подобно гурману-философу, что питается красотой идеи, скупым изяществом завершенной мысли.
  'Город порочен в силу природы своей, и самые странные из нас - лишь песчинки в пустыне его тщеславия'
  Холанн вздохнул, понимая, что попробовав развернуть мысль, лишь исказил ее благородную простоту. Да и черт с ней, в общем то. Очень хотелось посмотреть в окно, 'Комиссар', большую часть жизни проживший в казенной клетушке три на четыре метра с клепаными стенами из листового металла, любил окна. Однако в большом зале имелся лишь экран за полупрозрачной завесой, на который проецировалась абстрактная композиция из ромбов и прямоугольников в пяти цветах. Композиция медленно разворачивалась в крутящуюся спираль, затем собиралась фасеточной сферой, рассыпалась, и цикл повторялся. Собственно и 'номером' это место назвать было сложно, скорее здесь подходило слово 'помещение'.
  Большая комната, почти квадрат со стенами длиной метров пятнадцать, как на глаз определил Холанн, именовалась 'апартаментами для деловых бесед', но больше походила на высококлассный притон. Уве никогда не видел настоящий притон, за исключением, пожалуй, того, который самолично взорвал противотанковой ракетой во время похода за оружием для 'Злобных'. Но предполагал, что выглядеть они должны примерно так. Все здесь казалось 'богато'. Не аляповато, но именно дорого, эффектно. Без мелочей, которые сразу выдают внимательному взгляду истинное качество отделки. И в то же время - все чуть-чуть с перебором. Самую малость, и все же - ровно настолько, чтобы кинуть мостик от 'неброская роскошь' к 'безвкусная роскошь'.
  Особенно этот бассейн... Большой, выложенный бело-синей плиткой, наполненный столь прозрачной, чистой водой, что казался пустым. Основное освещение в 'апартаментах' давали плафоны, идущие ровной линией у самого дна. Их свет, преломленный сквозь толщу воды, казался призрачным, таинственным, даже в какой-то мере интимным.
  И запах. Пахло благовониями, едва уловимо, очень приятно. Аромат не имел ничего общего с дешевой парфюмерией, которую гнали на Ахероне как побочную продукцию тяжелого химпрома. Но все равно - не должны 'апартаменты для деловых бесед' пахнуть подобным образом. Разве что беседы эти отнюдь не деловые.
  А еще Холанну становилось неуютно при одном лишь взгляде на бассейн. Разум счетовода сразу машинально подсчитывал примерный объем емкости в кубических метрах, затем переводил в тонны, и все это держа в памяти, что под ногами пустота. Не совсем, конечно, под ногами, сначала несколько этажей и технические уровни. Но затем - все равно пустота.
  Казалось, что Октавиан, руководствуясь какими-то собственными представлениями о пользе дела, выкупил первое же помещение, что попалось под руку.
  - Не хочу я здесь быть, - пожаловался Холанн в пустоту. - Не нравится мне здесь.
  Боргар неопределенно пожал плечами, снова кинул на 'Комиссара' все тот же загадочный взгляд. Холанн уже понял, что бывший цензор ничего не скажет о природе загадочного контейнера, хотя точно в курсе, что это такое. С одной стороны подобное отношение немного обижало, в конце концов, цензор и счетовод уже прошли бок-о-бок немало испытаний, не говоря о том, что Сименсен, как ни крути, был обязан Холанну жизнью. С другой... В реакции Боргара было что-то ненормальное. Владимир, сколько помнил его Уве, не боялся никого и ничего, кроме гнева и разочарования Божественного. А сейчас цензор как будто искренне опасался пенала. Вернее того, что маленький цилиндр олицетворял собой.
  Холанн вздохнул, плотнее запахнул куртку. Хотя апартаменты имели скрытое отопление, счетовода знобило. Уве с удовольствием бы поел, последний раз он что-то жевал почти двадцать часов назад, незадолго до орбитального маневра. Но еды в зале тоже не имелось, как и напитков, если не считать полного бассейна, а пить из него было как-то неловко. Помимо всего прочего апартаменты оказались лишены всяких средств связи, или же те были хорошо замаскированы, так что даже цензор не смог обнаружить в ходе быстрого обыска.
  Боргар присел на высоком стуле, толкнул ногой портфель, как будто глухой металлический стук радовал слух. Подумал и поменялся с портфелем местами, водрузив тот на стул. Открыл простой замок, высвобождая содержимое. Глядя как цензор проверяет свой любимый пулемет, Уве машинально проверил собственное оружие, удобно скрытое под длинной полой куртки.
  - Переходи на автомат и дисковые магазины, - сумрачно посоветовал Холанн. - Здесь второго номера нет .
  Боргар зло дернул плечом, вложив в одно короткое движение все, что думал об оружейных талантах и познаниях коллеги. В руках у цензора неярко сверкал отраженным светом его личный трофей, оставшийся после 'Ведьминого свиста'. С оружия были сняты сошки и прицел, а ствол обрезан до газоотводной трубки. Получившийся обрез с барабаном под ленту на полсотни патронов не годился для правильного боя, зато очень хорошо работал как 'поливалка' для скоротечной перестрелки в джунглях. Или в застройке. Сименсен настолько привык использовать этот 'коротыш', что даже вылечился от прежней любви к тяжелым дробовикам под 'дротиковые' пакеты и роторные пули.
  Холанн в очередной раз постучал ногтем о бусину передатчика, что притаилась в ухе. Тишина... Только ровный скрип статических помех. Может волну потеряли, может тысячи тонн композитных конструкций блокируют передачи. Вероятнее всего антигравитационные колонны напрочь забивали связь, имелся у них такой побочный эффект. А возможно кто-то глушил эфир...
  - Десять минут до срока, - сообщил Боргар, не глядя, впрочем, на часы.
  Чем дальше, тем больше все происходящее отдавало не то балаганом, не то скверной театральной постановкой. И говорило лишь об одном - что бы ни задумал Октавиан, планировал и делал он 'это' в большой спешке, скорее всего даже по ходу мучительной импровизации. И спрашивается, что могло заставить такого могущественного человека изобретать на ходу планы, сшитые на живую нитку?..
  Касаясь правой рукой оружия, левой Уве провел по загадочному тубусу в кармане. Захотелось выкинуть вещь подальше. А затем Боргар вскинул голову и приоткрыл рот. Бронеперчатки сжались на пулемете с такой силой, что протестующе скрипнули потертые деревянные щечки на рукояти. Холанн задавил естественным образом родившийся вопрос 'что такое?' и тоже обратился в слух. Если цензор ничего не сказал, значит, сам был пока ни в чем не уверен.
  
  * * *
  
  Октавиан посмотрел в окно, точнее в огромную - от пола до потолка высотой в три человеческих роста - пластину идеально прозрачного пластика, армированного невидимыми волокнами. Снова вздохнул, как будто хоть одна молекула с той стороны была способна проникнуть сквозь герметичное окно фешенебельного номера для конфиденциальных переговоров. Настоящих переговоров, а не оргий, для которых предназначались иные помещения. Вроде того, куда он поместил танбрандцев. Интересно, что подумают эти неискушенные души относительно нравов среди переговорщиков Апологии Веры...
  Отсюда, с высоты девяносто девятого этажа, все казалось маленьким, ненастоящим. Возможно, так сказывалась местная архитектура, опирающаяся на геометрически строгое пересечение вертикальных шпилей и горизонтальных переходов, каждый из которых представлял самостоятельный жилой сектор. Ночью, когда из виду терялись даже узкие клочки неба, непривычный глаз полностью терял ориентацию, и подсознание, лишенное привязки к привычным координатам 'близко-далеко' начинало сомневаться в реальности происходящего. Это нервировало, а экзаменатор и так был на взводе, чувствуя себя как больной в лихорадке.
  О, Божественный, скорее бы все это закончилось...
  Хотелось придумать еще какую-нибудь красивую мысль, однако экзаменатор воздержался от дальнейшего путешествия в дебри философических рассуждений. Октавиан также хотел было вознести короткую молитву за успех предприятия, но и в этот раз оборвал сам себя, вспомнив:
  'Оставь молитву, ибо мы не ищем милости Божественного, но вершим чудеса во славу Его'.
  Время чудес... Или хотя бы приближения к оным.
  Десять минут до ... условленного момента. Пора забрать обратно Предмет, который Октавиан избегал называть даже молча, про себя. И освободить от службы конфидентов, которые никогда не узнают, к чему оказались причастны, едва-едва, самым краешком. Какие удивительные события вселенского масштаба они подтолкнули своим вынужденным посредничеством.
  - Итак...
  Подошедший сзади был мягок, вкрадчив и отвратительно неискренен. Настолько, что Октавиану захотелось убить гостя просто из уважения к высокому искусству лжи.
  - Все в сборе. Представители Коллегий ждут. Охрана готова, - констатировал гость. - Ваша очередь.
  Октавиан вздохнул, повернулся всем телом к собеседнику. Заложил руки за спину, незаметно сжал пальцы в кулаки и расслабил, насколько получилось.
  Слуги в белых ливреях неслышимыми тенями возникали и растворялись, меняя почти нетронутые блюда, на случай если кому-нибудь захочется отведать то же самое. Распорядитель как будто витал бесплотным духом, пребывая сразу и везде, но ровно в той степени, чтобы не казаться назойливым или хотя бы заметным. Лишь неяркий свет плафонов играл россыпями прозрачных искр в его больших серьгах. Мода Аверитии временами оказывалась весьма причудливой, и здесь в порядке вещей оказывалось то, что в менее утонченных местах сочли бы неуместными. Например, мужская косметика и вызывающие украшения прислуги, демонстрирующие богатство нанимателя. Октавиану это не нравилось. Еще больше ему не нравилось само присутствие слуг, пусть то даже были не просто слуги, а замаскированные телохранители высочайшего класса. В этой зале никто не доверял никому.
  - Пора, - требовательно напомнил гость. - Просто передайте ... Ее.
  Октавиан вдруг понял, что не может на глаз определить цену одежды собеседника, с чем ранее справлялся безошибочно. Слишком много планет, много людей и категорий цены... Память давала сбой, как ящик стола, в который затолкали слишком много бумаг. Наверное, вот так и выглядит настоящая старость. Тело еще вполне бодро и может выдержать один или два цикла эндокринального омоложения. А вот разум начинает потихоньку сдавать...
  Грустно.
  Совершенно некстати экзаменатор подумал, что как ни странно, не существует какого-то единого правила касательно вручения Предмета. Слишком высокая ответственность с одной стороны, слишком разные условия с другой. Бывало, подобные вещи вручались в дворцах. А бывало - на поле боя или в смрадных катакомбах.
  - Подождем, - решительно вымолвил Октавиан.
  - Чего? - паника прорезалась в голосе собеседника, как игла, пропущенная сквозь капельницу и застрявшая на повороте.
  Октавиана снова кинуло в холод болезненного озноба.
  - Моего настроения, - отрезал экзаменатор, чувствуя, что играет на собственную жизнь. - Оно, знаете ли, непостоянно и переменчиво. Мы подождем.
  Это был выстрел наугад, стрела, отправленная в темноту. И он попал.
  - У тебя ее нет, - прошептал гость, отступая на шаг, глаза его полыхнули яростью понимания. - Нет...
  Он повернулся. Уже не пытаясь держать маску неискренней выдержки, махнул руками, будто намереваясь отдать некий сигнал... Нет, понял Октавиан, скорее пытаясь остановить уже запущенный механизм.
  Но было поздно. Распорядитель в белом камзоле с красно-зелеными принтами и бантом в цветах картеля, ни с того, ни с сего замер, подняв обе руки к плечам. Лицо его застыло бледной маской, сквозь которую разом проступили бисеринки пота, как из выжимаемой губки. Бескровные губы дрожали, а за ними постукивали идеально ровные зубные протезы. Распорядителю было страшно. По-настоящему, запредельно, так, что он казался почти обездвижен лютым ужасом.
  Но только почти. И в глазах его светился огонь отчаянной решимости.
  Когда дрожащие пальцы коснулись серег, Октавиан бросился на пол, стараясь, чтобы гость оказался между ним и живой пси-бомбой. В падении экзаменатор успел выхватить лучемет и даже поймал в прицел диверсанта-самоубийцу, но в тот момент, когда красная точка прицела загорелась на лбу мишени, распорядитель закрыл глаза и вырвал серьги из мочек, словно кольца из связки гранат.
  
  * * *
  
  Двадцать минут. Срок, указанный Октавианом уже превышен на треть часа. Это повод для тревоги.
  Тишина... Вернее то, что горожане принимают за тишину - обычный шумовой фон, который не воспринимается ухом, если не концентрироваться специально. Только вот... Уве даже под страхом смерти не смог бы сказать, что здесь кажется подозрительным. Более того, он даже не был уверен, что это не обман утомленного, издерганного ожиданием сознания. И все равно - над прозрачной синевой бассейна, скользя в туманном, призрачном свете, повисла вполне ощутимая тревога.
  Что-то не так.
  Что-то очень сильно не так.
  - ...! - сообщил пустоте Холанн, достал из-под полы куртки пистолет-пулемет.
  Уве ругаться не любил и привык избегать обсценную лексику. Ругань всегда казалась ему девальвацией слов, обесцениванием смысла. Но сейчас крепкое словцо представлялось очень уместным. Прямо как магазин на тридцать два патрона, который так удобно вошел в шахту. И откинутая скоба проволочного приклада.
  Заныли корни зубов. Потом, буквально через считанные секунды, начали чесаться ногти. Скрип в бусине передатчика стал особенно неприятным, шуршащим, как будто вдалеке разгружали гравий. Холанн моргнул, убеждаясь, что это не случайный обман зрения - подводные светильники замерцали, пульсируя мутной голубизной. Тени поползли из углов, отвоевывая зал у тусклого света.
  - Лампа, - вдруг указал под высокий потолок Сименсен.
  Сигнальный огонек противопожарной безопасности, искусно спрятанный в лепнине (а может то была и не лепнина, Уве слабо разбирался в декоре), погас, мигнув напоследок, словно точка лазерного прицела. И вот это уже было по-настоящему серьезно. Пожар - самое страшное, что может случиться в замкнутой системе со структурированным грузопотоком и ограниченным числом коммуникаций. Подвесные комплексы Аверитии были далеки по сути своей от космических кораблей, но только не с точки зрения пожарной безопасности. И поэтому отключившая система пожаротушения вопияла надежнее и внушительнее любой сирены - пришла большая беда.
  Боргар молча передернул затвор. Металл клацнул как всегда - солидно, надежно, с уверенностью механизма, который совершенствовался, обретая благородную простоту, тысячелетиями. Тихонько звякнула патронная лента в барабане. Затвор в оружии Холанна щелкнул не в пример тише пулеметного, но тоже вполне надежно. Словно аккомпанируя боевому железу, дрогнул потолок, на самой грани слышимости зазвенели хрустальные подвески в многоярусных украшениях, имитирующих пирамидальные люстры. Высоко наверху, за десятками метров металла и пластика, тяжело застонали несущие конструкции, и было очевидно, что теперь это уже не перепад температур на грани уходящего дня и затяжной ночи. Вода в бассейне дрогнула, лизнула низкие борта мягкой волной.
  - Стреляют, - пробормотал Владимир. - Много. Шквальный огонь на пять-шесть уровней выше.
  Уве ничего не слышал, однако доверился куда более опытному в перестрелках товарищу. Счетовод и цензор переглянулись, думая одну и ту же мысль - а не пора ли им отсюда валить? Чего бы ни опасался Октавиан, похоже, оно случилось. Или начало происходить прямо сейчас. Самое время было поделиться соображениями и составить быстрый план, что делать дальше. Но время вышло, и решение за конфидентов уже было принято. Бронированная, изолированная от всего на свете дверь, больше похожая на люк военного корабля, с грохотом вылетела внутрь апартаментов. Мгновенно, без всяких предварительных эффектов вроде взрыва или хотя бы попыток открыть стальную пластину в палец толщиной. Металлический овал тяжеловесно рухнул в бассейн, оставляя за собой шлейф из хлопьев окалины и сажи, как будто верхний слой металла выгорел до состояния порошка.
  Конфидент и цензор, не сговариваясь, бросились в разные стороны, ожидая удар взрывной волны. Однако в пустой проем, ощерившийся зубьями рваной стали, вошла отнюдь не она...
  
  Глава 4
  
  Человек, шагнувший в дверь, казался бы смешным и нелепым в любой иной ситуации. Только не сейчас, когда выбитый им бронелюк тонул в бассейне, с бульканьем выбрасывая сквозь толщу воды клубы шипящего пара. Пришелец был высоким и худым, неестественно высоким и худым, что еще больше подчеркивалось мешковатой, очень плохого кроя одеждой. Как будто сюртук с пелериной и очень длинными - до самых пяток - полами скроили из двукратно большего запаса материи, чем нужно, причем нарочито не по фигуре. Лицо, вытянутое и скуластое, замерло в гримасе, как будто каждый шаг давался неладному человеку с болью и усилием. Пальцы, торчащие из слишком длинных рукавов, нервно подергивались, плетя судорожный танец загадочных фигур.
  Глухо стукнула о дно бассейна утонувшая плита.
  - Ни шагу дальше, - с ледяным спокойствием произнес Боргар, взяв пришельца на прицел.
   Холанн отступил на шаг в сторону и вглубь зала, тоже готовый стрелять. Из-за спины гостя выглядывали физиономии каких-то вооруженных людей в шлемах, но без очков и забрал. На физиономиях явственно читалось категорическое нежелание следовать за дверным взломщиком
  Тощий взглянул прямо на цензора и, хотя между оппонентами все еще клубился пар, искажающий все, Холанна пробрал мороз. Даже сквозь марево влажного воздуха, при плохом освещении было отчетливо заметно, что глаза у пришельца совершенно нечеловеческие. Один чернел темным зрачком в алом белке, другой вообще закатился в сторону и как будто жил собственной жизнью, выписывая мелкие восьмерки. Снова зачесались ногти, так, что держать пистолет-пулемет стало физически больно. Очень хотелось куда-нибудь убежать.
  Пришелец склонил голову на бок, как-то дергано, словно птица. Посмотрел на Сименсена с непередаваемо скептическим выражением на угрюмо-бледном лице. Вооруженные люди за его спиной по-прежнему не спешили переступать край порога, чернеющий опаленной сталью. Судя по лицам, их желание оказаться как можно дальше отсюда нисколько не уступало такому же у Холанна.
  'Комиссару' показалось, что он слышит музыку. Не то далекую, не то близкую, но очень-очень очень тихую, у той грани, что отделяет мир слышимого человеческим ухом от ультразвука. Нечто струнное, очень похоже на скрипку, но между нот как будто вплели голоса призраков, рыдающие, скорбящие о чем-то непонятном и непостижимом для живых. И предупреждающие о страшной опасности.
  Впрочем, здесь и сейчас предупреждение оказалось излишним. Холанн и так отлично понял, что перед ними настоящий колдун-псионик. А учитывая, что ни Уве, ни Сименсен псионическими способностями не обладали ни на волос, для них слова 'колдун' и 'смерть' были равнозначны. Только это удерживало Холанна от нажатия на спуск - счетовод отчаянно надеялся на чудо и то, что начитанный Александров именовал 'кавалерией из-за холмов'.
  - Не ты, - неожиданно вымолвил тощий, снова дергая пальцами, как свихнувшийся кукольник. - Не ты...
  Повторив короткую фразу, он повернул голову к Холанну.
  - Ты, - с прежней мертвецкой целеустремленностью произнес гость. - Отдай.
  Уве тяжело сглотнул. Во рту совершенно пересохло, пальцы зудели и казались чужими, как будто кисти перетянули резинками, лишив доступа крови.
  - Отдай фетву, и останешься жив, - без выражения повторил тощий. Его руки замерли, как будто все мышцы разом утратили силу. Второй, полузакатившийся глаз описал полный круг в орбите, и, наконец, сфокусировался на счетоводе.
  Краем зрения Холанн увидел, как дрогнул пулемет в руках Боргара. Теперь стало ясно, что за слово на букву 'ф', однако ситуация не прояснилась, Холанн понятия не имел, что такое 'фетва'.
  Музыка в коридоре, за спинами вооруженной свиты колдуна, как будто подскочила в тональности, стала резче и агрессивнее. Злее. Невидимый музыкант запилил смычком по струнам, заботясь уже не о мелодии, а лишь о громкости, стараясь вытянуть из инструмента как можно более негармоничные и атональные звуки. Стало очень холодно, даже пар над бассейном начал стелиться ниже, тяжелее. Колдун посмотрел куда-то за спины танбрандцев, лицо его подернулось гримасой недовольной злости. Холанн и Боргар, не сговариваясь, шагнули еще дальше друг от друга, развернувшись так, чтобы глянуть краем глаза, что происходит.
  Противоположная от входа стена побелела, заискрилась крошечными кристалликами инея, будто подогретое стекло на морозе. Затем дрогнула и начала осыпаться невесомым прахом, как снег на морозе, когда воздух сухой и нет ни капли влаги, чтобы сцепить звездочки снежинок. В открывшийся проем шагнули новые действующие лица.
  Холанн сглотнул, чувствуя, как пересохшая слизистая скребет мелким наждаком. Высокий и плохо одетый колдун был странен и зловещ. Но присоединившиеся к 'веселью' оказались еще страннее. Впереди семенил карлик. Точнее существо, одетое в какие-то обноски и коротенькие шорты, походило на карлика ростом чуть выше пояса обычного человека. Коротенькие ручки и ножки почти не гнулись в локтях и коленях, так что при ходьбе создание смешно вихлялось, изгибаясь всем телом и выписывая тазом восьмерки. Это казалось забавным, но смех застревал при одном взгляде на голову лилипута. Голова и лицо как таковые отсутствовали, вместо них прямо над плечами без признаков шеи поднимался гладкий розовый шар размером с тыкву (хотя в Аверитии мало кто видел настоящие овощи). На гладкой розовой поверхности чернели треугольные глаза и зубастый рот, который правильнее было бы назвать раззявленной безгубой пастью. За карликом вышагивала тень в длинной черной накидке, казавшаяся приложением к уродцу. Лишь спустя несколько шагов стало понятно, что это наоборот, хозяин, выпустивший впереди себя цепное создание.
  Человек. Совершенно обычный, лишенный каких-либо памятных черт. Возраста скорее преклонного, однако, не старик. Не слишком высокий, на две ладони выше самого Холанна. Типичный гражданин низших классов Аверитии - безликий и не способный задержаться в памяти наблюдателя дольше нескольких мгновений. Лицо бледное, характерное для жителя замкнутых городов-мегаполисов, где солнце - роскошь. Уве сам таким был, пока его не обожгло солнце планеты синих джунглей.
  Псионики замерли, буравя друг друга взглядами. Играла далекая потусторонняя музыка, все более превращаясь в издевательское терзание струн. Стреляли, теперь звуки боя были отчетливо слышны. Как довольно точно угадал Боргар - выше на несколько уровней. Гремело знатно - там, наверху, всерьез воевали с использованием армейского вооружения, включая гранаты, станковые пулеметы и, кажется, тяжелое лучевое оружие.
  - Я пришел забрать фетву, - сказал человек в темной накидке. Голос его был ниже и громче, чем у нескладного в сюртуке, но такой же ровный, бесстрастный. Уве понял, что на самом деле это следствие предельной концентрации. Оба псионика сосредоточились ... на чем-то непонятном, настолько, что сил выражать какие-то ненужные эмоции у них уже не оставалось.
  - Вы ее не получите, - пообещал тощий. И неожиданно добавил. - Во имя Божественного.
  Холанн чувствовал, как ствол дрожит в его руках. Все происходило слишком быстро, слишком непонятно. Загадочную 'фетву' им передал Октавиан, слуга Защиты Веры. Следовательно, тот, кто пришел ее забрать без спроса, враг Халифата. Но пришедший враг клянется именем Божественного, и, похоже, господин мерзкого карлика не считает это ересью. Да и сам зловещий лилипут как будто слез со страниц брошюры о нечестивых экспериментах богопротивных анци. Так кто тут за добро и в кого надо стрелять?
  Слишком быстро, чтобы все понять и сделать правильный выбор...
  'Я же не солдат!' - возопил про себя Холанн, продолжая отступать, пока не уперся бедром в низкий столик.
  А вот Сименсен думал куда быстрее. Он сразу понял, что для начала бесполезно отрицать наличие столь важного предмета и разыгрывать карту 'вы невероятно ошиблись дверью!'.
  - От кого получили, тому и вернем, - голос бывшего цензора лязгнул, как пулеметный затвор, Боргар обращался к обоим сразу, держа ствол меж двух мишеней, в готовности палить по любой.
  Но, похоже, никто его не слушал и не слышал. Колдуны оказались целиком поглощены поединком воль и намерений, который вот-вот перейдет в настоящую схватку. Звуки яростной перестрелки приближались, бой катился сверху вниз, огрызаясь выстрелами, взрывами и басовитым гудением лучеметов. За стенами комплекса взвыли сирены, оставалось лишь удивиться, почему не работает хоть какая-то сигнализация внутри.
  - Фетва суть милосердие Халифа. Не вам толковать его волю, - скучно вымолвил черный, кажется, скорее для порядка, что-то определяя для себя, нежели в самом деле рассчитывая получить искомое. - Вы совершаете измену и будете наказаны своими же коллегиями.
  - Есть тот, кто выше даже Халифа, - угрюмо сказал высокий. - И если Его заместитель на этом свете извращает заветы Отца человечества, должно поправить заблуждение.
  У Холанна отвисла челюсть, на пару мгновений счетовод забыл, что у него в руках оружие, и опустил ствол.
  - Это измена, вы умрете, - лаконично пообещал темный.
  - Я служу Божественному и милость Его простерта надо мной, - отозвался тощий и, видимо, с его точки зрения это был окончательный ответ, завершавший переговоры.
  Он быстро осенил себя шихабом и, продолжая движение, махнул руками в стороны, будто стряхивая капли воды после омовения. Одежда спадала с тела псионика, распадаясь на отдельные клочки и нити, которые в свою очередь испарялись без следа. Как если бы тело хозяина мгновенно раскалилось добела. Лицо замерло бледной маской, зрачки расширились во всю радужку и поменяли цвет, заиграв множеством оттенков оранжевого, растворяясь в красных белках.
  - Уве, сюда! - бросил цензор. Указать было проще, чем сделать. Проклятый бассейн разделил обширную комнату и всех оказавшихся в ней. Добраться до спутника Холанн мог лишь вплавь или обойдя водохранилище, мимо одного из псиоников. Сам Боргар переводил ствол с одного колдуна на другого, не в силах принять решение - кого начать убивать. По всему выходило, что первый незваный гость санкционирован и вообще 'в законе', а второй определенно злой поклонник запрещенных таинств. Но при этом санкционированный псионик говорил сущую ересь, а темный колдун как будто требовал соблюдения приказов халифата.
  И главное - фетву не отдают, кому попало, просто по требованию, вот в чем беда...
  Из-под сгоравшего сюртука развернулось ... нечто. Теперь стало ясно, почему одежда сидела на псионике столь нелепо - все тело его, за исключением головы и кистей, покрывали жесткие перья, похожие одновременно и на широкие жесткие колючки, и на чешую. Строгое перо каллиграфа вывело на каждом пере охранительные знаки высокого панлогоса, помогавшие обладателю запретных знаний держать свою силу под контролем.
  Мгновение - и человек-птица развернул руки, похожие теперь на крылья пернатого ящера. Вспыхнули ограждающие символы, сгорая без следа, высвобождая всю мощь повелителя огненной стихии. Охваченный призрачным огнем, псионик шагнул вперед, навстречу противнику, разворачивая крылья, благо широкие стены и высокий потолок нисколько не препятствовали. Деревянные панели чернели, стреляя мелкими искорками от жара, что закрутился смерчем вокруг псионика.
  - Стреляйте, - безэмоционально приказал крылатый.
  Бойцам за его спиной понадобилось несколько мгновений, чтобы перебороть страх и нерешительность. Черному этого хватило, чтобы сделать несколько пассов длинными, очень 'музыкальными' на вид пальцами. Воздух над бассейном задрожал, странным образом стал текучим и одновременно развернулся сотнями острых граней, будто кристалл почти прозрачного льда. Холанн сделал еще шаг назад и уперся в стену. Пернатый колдун двигал крыльями, словно гнал воздушную волну перед собой, пытаясь развеять осколочное марево, прикрывшее противника туманным щитом.
  Ударили автоматы, четыре или пять стволов, пулевое оружие неизвестной модели. Стрелки встали за спиной патрона буквой V и палили с видом отчаянной решимости на подсвеченных вспышками лицах. Как будто оказались до смерти перепуганы (и немудрено!), однако преисполнены непоколебимой решимости, коли дело дошло до прямой схватки.
  Холанн слышал, что якобы при определенных обстоятельствах можно увидеть летящую пулю, но впервые увидел это своими глазами, да и обстоятельства оказались 'определеннее' некуда. Гильзы со звоном сыпались на пол, стволы атакующих выбрасывали десятки снарядов в секунду ... и ни один не достиг цели. Пули замедлялись, вязли в текучем воздухе, как мухи в студне, замедляя смертоносный полет. Они раскалялись добела, поглощая собственную кинетическую энергию, а затем осыпались хлопьями ржавчины, пока за ничтожные доли мгновения не превращались в облачка невесомой коричневой пыли. Глаза крылатого сверкнули улыбкой сдержанного триумфа. Темному приходилось плохо, защита требовала слишком много сил. Колдун, по сути, перегонял в энергию собственные ткани, отчаянно сражаясь за жизнь. Лицо псионика менялось на глазах с каждой секундой, глаза проваливались в глубокие тени, кожа обтягивала кости черепа, как у мумии.
  - Теперь умри, - торжествующе приказал крылатый, и каждое перо на его теле осветилось темно-оранжевым пламенем. Огоньки стекали с крыльев, сливались мерцающими потоками. На мгновение псионик замер в позе статуи ангела, готового взлететь - крылья развернуты на всю ширину, руки вытянуты вперед и вверх, будто в жесте благословения. А затем тысячи огоньков сплелись в огненное полотнище, мгновение - и волна яростно-желтого пламени покатилась вперед всепожирающим тараном.
  Звенел металл - стрелки перезаряжали автоматы. Быстро, слаженно, со сноровкой опытных охотников на ведьм, которые даже будучи испуганными до смерти, действуют до конца. Огненный смерч замедлился, преодолевая щит темного псионика. Ненамного, но тому хватило.
  - Поглоти это, - приказал темный. Голос звучал холодно, отстраненно, как будто и не его сейчас угрожала спалить рассвирепевшая стихия.
  Тыквенноголовый карлик упал на четвереньки и бросился прямо навстречу пламени, к самому краю бассейна, будто уродливый пес, готовый лакать кипящую воду. Безгубая пасть раскрылась черной дырой и продолжала расширяться, как будто в физиономии уродца не осталось ни единой кости, только хрящи и безразмерно тянущаяся кожа. Огненная стихия накрыла зловещего карлика и ... начала втягиваться в разинутый рот, закручиваясь раскаленным смерчем. Во все стороны летели искры и клочки пламени, загоралось дерево, под высоким потолком взрывались одна за другой хрустальные пирамиды, осколки сыпались дождем и плавились, растекаясь искрящимися каплями. Давясь, жадно булькая и хрипя, помощник напавшего колдуна пил огонь, поглощая его без остатка. Живот под рваной клетчатой рубахой раздувался тугим шаром.
  Гримаса ярости исказила лицо крылатого псионика, на котором и так были напряжены все мышцы. Казалось, что судорога сейчас порвет натянутую кожу. Зрачки пульсировали в бешеном ритме, крошечные капли крови стекали из-под век, сразу испаряясь. Темный псионик резким движением уплотнил свой потрепанный щит из текучих осколков, как будто слепил полупрозрачного ежа, сотканного из многомерных крутящихся лезвий, перетекающих друг в друга, словно безумная конструкция из тысяч лент Мебиуса.
  Все происходило очень быстро. Слитно лязгнули затворы на оружии группы стрелков, и волна, запущенная пиромантом, исчезла, оставив за собой лишь вяло разгорающийся пожар. Карлик упал, ему было совсем плохо даже на вид. Ручки и ножки подтянулись к огромному животу и конвульсивно подергивались, сквозь сомкнутые челюсти с бульканьем сочились капли желто-оранжевой жидкости, прожигавшие пол как едкая кислота. Но свое дело прислужник исполнил, его патрон остался невредим и контратаковал. Послал вперед рой лезвий, кажущихся отвратительно материальными и страшными, несмотря на призрачную природу.
  Пиромант был готов к атаке, он очертил левой рукой широкую окружность, щелкнул пальцами правой, наполнив рисунок решеткой живого пламени. Однако за мгновение до того как пиротехническая корзина поймала в ловушку бритвенный 'мебиус', сквозь перчатки темного псионика проступили - черное на черном - мелкие знаки, похожие на те, что покрывали 'чешую' пироманта. Похожие, однако иные, странно искаженные, больные - если так можно говорить о рисованных символах. Призрачные клинки утратили цвет и видимую форму, как будто растворились в дымном воздухе. Бесплотными тенями они прошли и огненную ловушку, и самого пироманта, растягиваясь в широкий серп. Сразу за спиной крытого бритвенное полотно заискрилось красноватыми отблесками, частично вернувшись в материальный мир и ловя множеством граней свет пожара. Убийственный серп ударил по бойцам поддержки, срезая их, будто коса траву. Оказалось, что против телекинетического оружия бессильна самая лучшая броня, стрелки умерли сразу или почти сразу, захлебываясь душераздирающими воплями, кровь хлынула как в плохом фильме о происках нечестивых культистов. Бритвенный фантом окрасился во все оттенки красного, от нежно розового до темного, почти фиолетово-черного.
  Псионик Коллегии сделал лишь одну ошибку. Ему следовало немедленно атаковать второй раз, пользуясь тем, что все силы противника уходили на поддержание телекинетического фантома. Тогда можно было рассчитывать на победу или хотя бы размен - жизнь за жизнь. Но пиромант дрогнул и на мгновение потерял контроль, дернувшись в попытке заглянуть себе за спину. А темный колдун, закусив губы до крови, одним рывком прижал кулаки к груди, как рыбак, что пытается выдернуть из воды сеть. Все его лицо разом превратилось в кровавую маску, когда лопнули подкожные капилляры, а убийственный 'Мебиус', сверкая сотнями граней и бритвенных линий, на возвратном движении прошел через тело пироманта.
  Крылатый упал сразу, мертвее мертвого, во всяком случае на вид. Его темный противник пошатнулся, тяжело разжал непослушные пальцы. Кажущееся простым и безыскусным на вид колдовство, очевидно, на самом деле отняло немало сил. Карлик слепо прополз обратно, к хозяину, перекатываясь, толкая непослушное тело короткими лапками. За ним шипели, дымясь, лужицы огненной кислоты. Надолго прислужника, впрочем, не хватило.
  - Божественный, защити нас, - прошептал непослушными губами Холанн.
  'Помещение для деловых бесед' менее чем за минуту превратилось в какой-то зал для наигнуснейших жертвоприношений. Свежая кровь собиралась в лужи и растекалась ручейками, огонь играл веселыми бликами на неподвижных глазах бойцов, что сражались до конца. Крылатый пиромант лежал во главе своего воинства, с виду мертвее мертвого, похожий на ворох тряпья. Перья поникли, свернулись от жара, а символы на них курились тончайшими дымками.
  Боргар прижался к спине, губы цензора непрерывно шевелились, кажется, Сименсен молился. Теперь ему было проще - цель осталась лишь одна, и Владимир направил пулемет на хозяина волшебного карлика.
  - Я пришел забрать фетву, - повторил человек в темной накидке. Выглядел он ужасно, быстротечный поединок стоил ему нескольких килограммов веса и похоже нескольких лет жизни. Однако отступать незваный гость не собирался.
  - Ты ничего не получишь, - проскрипел пересохшим горлом Уве, боком пробираясь к выходу, благо живых там уже не осталось и помешать было некому. Звуки боя стали еще ближе, кто бы ни сражался совсем неподалеку, всего лишь этажом выше, боеприпасов они не жалели. Карлик-огнеглотатель судорожно корчился, подергивая коротенькими ножками, и хрипел, роняя из черной пасти капли желтоватой, дымящейся жидкости.
  Темный больше не тратил времени и сил на разговоры, пальцы его снова шевельнулись, однако прежде чем колдун успел что-либо сделать, Сименсен в свою очередь что-то сказал, и наверняка это были красивые, точные, может быть даже исторические слова. Однако поскольку бывший цензор был человеком разумным и повидавшим виды, он начал говорить не до стрельбы, а одновременно с нажатием спуска.
  Глава 5
  
  Легко следовать чужому примеру. Как только пулемет в руках цензора изверг сноп огня длиной в полметра, Холанн сам нажал на спуск. Огнестрельное оружие пожирает боеприпасы очень быстро, так что Комиссару показалось - он едва нажал на крючок, а коробчатый магазин уже опустел, разом выплюнув все тридцать два патрона. Ослабевший псионик поставил щит почти вплотную к себе. Видимо сил у колдуна оставалось немного, так что преграда оказалась и мала, и слаба. Пули распадались ржавой пылью почти у самого лица псионика, оставляя на коже черные точки подпалин. Разлетались осколки от остатков стены за спиной колдуна, искрил от попаданий металл. Грохот и звон стояли такие, будто Аверития попала под метеоритный дождь.
  Холанн поскользнулся в луже крови и свалился на мертвеца, разделанного фантомным оружием так, что непонятно было, на чем держатся отдельные части тела. Лязгнул пулеметный затвор, звенья пулеметной ленты упали на пол с жестяным стуком. Мгновение цензор и колдун взирали друг на друга, как будто не в силах поверить в случившееся. Один - что шквальный огонь так и не достиг цели. Другой - что все еще жив. У Сименсена был второй диск, стрелок начал быстро, выверенными движениями перезаряжаться. Темный пошатывался, перчатки обвисли на тонких пальцах, с которых будто рассосалась плоть. Но бледные губы колдуна тронула кривая, вымученная улыбка триумфа, быть может, преждевременного - первое сколь-нибудь заметное проявление эмоций с начала боя.
   Цензор ударил по крышке ствольной коробки, осталось лишь передернуть затвор и добить врага. Холанн, не поднимаясь, сбросил пустой магазин. Время решало все, обе стороны понимали, что следующего обстрела колдун не выдержит. Скорее всего, не выдержит. Темный уже продемонстрировал запредельные для псионика возможности, так что Боргар испытывал щемящий ужас и лишь огромным усилием воли сдерживал панику. Уве, на свое счастье, все еще не понимал, с кем их столкнули судьба и промысел Божественного.
  Зловещий карлик громко рыгнул, извергая поток мутной желчи, и буквально на долю мгновения отвлек Сименсена. Эта доля и решила исход боя. Одновременно с последним движением Боргара псионик быстро, слишком быстро для своего изможденного вида наклонился вперед, описывая в пространстве сложное движение правой кистью. Пальцы его двигались одновременно и, казалось, совершенно самостоятельно, как будто враг надел на кулак морского зверя со щупальцами. Пока цензор вскидывал ствол, колдун, будто гладиатор-ретиарий, швырнул вперед нечто вроде сети из тончайших светящихся нитей. Паутина вырастала прямо из пальцев и была настолько тонкой, что заметить ее удавалось лишь по отраженным бликам света. Владимир дернулся, пытаясь уйти из-под броска, и не успел. Сеть облепила его сразу, целиком, просочилась сквозь одежду, не оставив на ткани ни следа, углубилась в плоть. Боргар выронил пулемет и завопил так, что, казалось, сейчас лопнут оставшиеся светильники. Окажись псионик не столь истощен, цензор умер бы на месте. Сейчас же ослабленная паутина 'всего лишь' выжигала Боргару соматическую нервную систему. Не прекращая страшно кричать, Владимир упал на колени, затем повалился навзничь, едва не упав в бассейн. Каждая мышца, вплоть до самых крошечных, конвульсивно сокращалась, заставляя тело биться в диких судорогах.
  Поле зрения Холанна сузилось до темного тоннеля, в конце которого темнела фигура псионика. Комиссар поднял оружие, чувствуя, как медленно все происходит. Очень медленно. Странное ощущение - как будто время тормозило свой ход, и одновременно воздух загустел прозрачным киселем, тормозя движения. Колдовская музыка визжала в ушах, рвала барабанные перепонки неритмичным воем, словно невидимый музыкант играл прямо на костях черепа Уве.
  Пистолет-пулемет вырвало из рук Холанна. Неведомая сила скрутила худощавого Комиссара, обвилась обручем вокруг торса, дернула. Псионическое щупальце проволокло Холанна, пересчитывая им все неровности рельефа, включая неудержимо блюющего карлика. Круглое тельце оказалось каким-то мягким, дрожащим, как студень. Волна отвращения накрыла Комиссара, чтобы через мгновение смениться леденящим ужасом.
  Колдун подтянул к себе Холанна, вздернул конфидента над полом, так, что лишь носки ботинок касались пола. Телекинетическое щупальце расползлось по телу, спеленав жертву паучьей сетью, одна из невидимых ветвей захлестнула шею, повернула голову, готовая в любое мгновение сломать шею.
  Вблизи колдун уже совсем не походил на рядового добропорядочного гражданина. Потеря нескольких килограммов массы не прошла даром, кожа обвисла на исхудавшем теле, надбровные дуги опустились, прикрывая глаза морщинистыми валиками. Заострился нос, кожа на лице поплыла, собираясь вертикальными складками и отворачивая верхнюю губу. Из-за нее выглядывали пожелтевшие зубы в черной сетке трещин. Колдун молча смотрел на повисшего конфидента, как будто выбирая наиболее подходящий способ казни.
  Сознание меркло, призрачный незримый ошейник сжался еще сильнее. А затем внезапно исчез.
  Холанн повалился мешком, снова больно ударившись. Дым обжигал слезящиеся глаза, за спиной глухо подвывал Сименсен, который все никак не мог провалиться в спасительное беспамятство. Оставалось лишь гадать, какие нечеловеческие страдания испытывает цензор.
  'Неужели это все?..'
  Уве почувствовал укол стыда за то, что его последняя мысль на этом свете оказалась такой ... обыденной.
  Бой шел уже совсем близко, практически за одной-двумя стенами, так, что отчетливо слышалось ни с чем не сравнимое жужжание тяжелых лучеметов. А это означало, что в схватке почти наверняка приняли участие сервиторы - обычный человек лазерную дуру с ее громоздкой системой охлаждения поднять, возможно, и смог бы, но эффективно действовать - никогда.
  Неисповедимы пути Божественного, подумал Уве. Он думал, что умрет в том самоубийственном броске через минное поле на планете синих джунглей. Но смерть обошла Комиссара стороной, и Холанн неосознанно свыкся с мыслью, что теперь с ним уж точно ничего плохого не случится. И вот, как все заканчивается...
  Колдун притянул конфидента еще ближе, почти вплотную, и что-то сказал. Холанн не понял, что именно, лишь задохнулся - от псионика пахло ... ветхостью. Тяжелым запахом гнили, плесени, старой пыли. Пахло смертью и разложением, наверное от распада плоти, потраченной на колдовство. А затем враг коснулся головы жертвы, тронул висок самыми кончиками пальцев, и мир Уве раскололся, утонув в огне.
  Это было хуже смерти, страшнее смерти. Страшнее всего, что можно было придумать. В разум Холанна будто вбили с размаху огромную иглу от шприца, через которую - словно кровь из артерии - хлынула сама сущность Комиссара. Все, что составляло жизнь и сознание Уве, память, опыт, все разом оказалось открыто враждебному сознанию. От ментальной атаки нельзя было защититься, так же как нельзя усилием воли перекрыть рассеченный кровеносный сосуд. Чужая воля подавила счетовода сразу, прокатилась тяжким катком, сокрушая любую попытку сопротивления. Враждебный псионик будто открыл разом все потайные ящички в памяти Уве, вытащил на слепяще-яркий свет каждое воспоминание, перебирая их с небрежной легкостью, словно карточки на барабане с визитками.
  
  'Кто ты?.. Откуда такая смелость в столь убогом сосуде?'
  
  Детство, юность, зрелость... Сдержанная бедность гарантированного распределения Танбранда. Безрадостный удел мелкого бюрократа, одного из сотен тысяч, двигавших вперед совокупную мощь олеумного мегаполиса. Вся жизнь, расчерченная жестким уставом, измеренная строгими правилами и предопределенная на годы и десятилетия вперед, до самой смерти и утилизации тела в Оранжереях.
  
  'Ничто и никто, легче легкого. Но почему именно тебе доверили сохранение Фетвы?'
  
  Никаких амбиций, лишь постоянный страх. Страх всего, когда ежевечерне радость охватывает человека - сегодня ничего не случилось... и миг торжества сразу же сменяется пониманием - завтра все продолжится. Год за годом.
  Все это колдун разочарованно отбросил, даже с некоторой брезгливостью, как порнографические пикты, засаленные и смятые от долгого использования. Сознание псионика, вернее та его часть, что коснулась Холанна и позволила себя ощутить, источала ... иронию. Легкую насмешку, словно темный вообще не воспринимал служителя Коллегии как врага. Или перестал воспринимать в силу каких-то личных и загадочных соображений. Враг собирался уже прекратить выкачивание памяти счетовода, махнул 'скальпелем' вскрывая очередной пласт памяти, и вдруг неожиданно заинтересовался.
  'Артефакт', Чума, База номер Тринадцать. Безумный бросок навстречу конвою и чудесное спасение. Сделка, заключенная с октавианом и Коллегией Критики Заблуждений, несправедливая и неравная, но все же сделка. Синяя планета, наемники, 'война Прецедента'. Охота на атомный беспилотник, ограбление библиотеки и сожженная 'малина' оружейных контрабандистов. Старый артиллерист, слуга Бога всех огневержцев.
  
  'А ты интереснее, чем кажешься. Я начинаю понимать критика. Но все же...'
  
   'Ведьмин свист', его события и люди колдуна не слишком заинтересовали. Псионик вернулся, как будто перематывая телеграфную ленту в обратном направлении, чтобы лучше разобрать символы, составившие историю жизни Холанна в определенные дни. Уве таки попробовал сопротивляться, с отчаянной безнадежностью. Воля псионика собралась, заострилась, как раскаленный стержень, пронзая рассудок Холанна и сминая как тонкую фольгу попытки что-либо скрыть. Колдун препарировал память Уве с дотошностью бухгалтера, патологоанатома и археолога в одном лице, просеивал, как золотоискатель, моющий крупинки золота в тазу. Миг за мигом, каждое слово.
  Туэрка и Хаукон Тамас.
  Любимая женщина и Враг, который мог бы стать Другом, однако уже никогда не станет. Боль душевного перелома, которая словно разделилась. Холанн почувствовал, как его накрывает чужое страдание, будто колдун нашел в голове счетовода нечто очень важное, очень ... близкое для себя?
  Уве закричал. Вернее хотел закричать, и не мог, тело ему не повиновалось. Ментальный вопль, неслышимый и бесполезный, гулял в сознании, отражаясь от осколков памяти, выпотрошенной псиоником.
  
  - Что ж, возможно я найду там, где не искал. Duobus in unum, мой неожиданный попутчик.
  
  Кажется, враг сказал это вслух. Или нет. Во всяком случае, суть слов повисла в воздухе, словно вырезанная ножом в горячем воздухе. И суть эта оказалась полна суровой, окончательной решимости.
  Как выяснилось в следующее мгновение, что такое настоящая ментальная атака Холанн еще не видел и даже не представлял. Разум псионика ударил, как цунами или воздушный поток от ядерного взрыва. Напор уже ничего не сметал, потому что ломать было нечего.
  
  'Серторий Буукк. Таково мое имя, запомни его.'
  
  Мир для Холанна закончился, и жизнь прекратилась.
  
  - Быстрее, Пастырь, они здесь! - донеслось из коридора, почти незаметно на фоне перестрелки и гранатных разрывов. Но псионик услышал, руки его, обшаривавшие карманы подвешенного в глубоком беспамятстве Комиссара, дрогнули. За выбитой дверью гремели и стучали, судя по звукам, расшвыривали баррикаду или обломки, мешающие пройти. Лицо колдуна повело страшной гримасой ярости, как будто половина физиономии стекла в сторону. Он уже нащупал пенал, но карман - Холанн всегда предпочитал куртки с прочными внутренними карманами на застежках - не поддавался.
  - Нечестивцы, падите в ужасе и кайтесь! - проревел второй голос, больше похожий на ожившую корабельную сирену, такой же могучий и пронзительный. - Ибо мы грядем!
  Псионик скрипнул зубами так, что ослабленная волшбой эмаль осыпалась крошечными и очень колючими хлопьями. Двинул рукой, и невидимое лезвие вырезало кусок одежды, вместе с немалым куском кожи самого Холанна. Даже такое простое колдовство теперь стоило темному больших усилий, один глаз подернулся мутной пленкой, зрачок посветлел, уставившись на мир слепым бельмом, как у вареной рыбы. Загадочная 'Фетва' наконец оказалась в руках алчущего.
  - Положи.
  Говоривший ступал, медленно, осторожно, стараясь не наступить на покойника и не поскользнуться в крови, которая уже застывала, паря темными дымками. Слишком темными для обычного пара. Новый персонаж был невелик ростом, но, если можно так сказать, 'плотно собран', как боец, что упражняет мышцы не на спортивных снарядах, а в постоянном упражнении с оружием. Длинная двухцветная - черное с белым - челка прикрывала неестественно яркие глаза, характерные для потомственных обитателей из пещер или затененных планет. За спиной у человека висело сложенное копье меха-паладина (которое вызвало у темного лишь брезгливую усмешку обвисших словно рваные блины, губ). Но в руках воин сжимал двуствольный дробовик, невероятно архаичный, даже не гильзовый, а дульнозарядный, и это было уже серьезно, так что усмешка разом погасла. Десятью минутами раньше колдун убил бы рыцаря на месте небрежным движением руки, но сейчас...
  Колдун развернулся так, чтобы левитирующий Холанн служил щитом, готовый принять на себя залп.
  - Все уже пали? - грозно осведомился второй визитер, протискиваясь через вход. Учитывая его комплекцию, протискивание заняло несколько мгновений. Судя по голосу, это и был 'Пастырь'. Фигурой могучий дядька полностью соответствовал голосу - дивно бородатый, могучий и широченный, причем наверняка природно. Случается так, что Божественный одаряет человека невероятной силой просто так, без многих лет изнурительных тренировок. Пастырь был выше двухметрового Сименсена по меньшей мере на пол-головы и ощутимо шире в плечах. Свободная хламида дервиша-паломника торчала во все стороны старыми заплатками, печатями очищения и нашивками планетарных святынь. Судя по числу последних, дервиш облетел едва ли не половину Экуменики. В руках Пастырь сжимал посох, больше похожий на молот для забивания костылей в рельсы, только намного длиннее и увесистее.
  - Успели, - выдохнул дервиш, смахивая пот с широкого лба. Похоже, бег не был сильной стороной служителя культа.
  За громадной фигурой паломника маячил кто-то третий, кажущийся очень маленьким на фоне паломника, но фигура терялась на фоне дыма. Пожар, не сдерживаемый ничем, охватывал весь комплекс. От жары пот мгновенно высыхал на лицах, стягивая кожу скользкой пленкой. Волосы потрескивали, кровь на полу подсыхала, коробясь пленкой с множеством морщинок, как масляная краска. Сименсен и огнеглотающий карлик лежали почти рядом. Тело наконец потерявшего сознание цензора по-прежнему били непрерывные судороги, словно кто-то в случайном порядке направлял электрические разряды в его мышцы. Обожравшийся мистического огня карлик все еще жил и тихо, почти как человек, рыдал, мучительно вращая стеклянными глазами.
  - Положи, - приказал рыцарь, сразу сориентировавшись в происходящем. Пастырь же молча направил в сторону колдуна свой посох, и, похоже, именно это нервировало псионика больше всего - не огнестрел паладина, а простая палка с железом в руках гиганта.
  - Это предназначалось не вам, - сказал темный, лихорадочно вращая единственным глазом в поисках выхода из ситуации. Из-за ломающихся зубов речь звучала как шипение рептилии. Тонкие пальцы, сжимающие пенал в по-прежнему застегнутом кармане, дрожали, не то от слабости, не то от возбуждения и ярости.
  - А заберем мы, - сообщил собранный и хладнокровный паладин. Они с дервишем разделились, как слаженная боевая единица, привыкшая действовать совместно. Воин с двуцветными волосами двигался по одной стороне бассейна, паломник по другой. В коридоре было темно, свет почти везде отключился, огненные языки карабкались по драгоценным панелям, освещая все неверным, плящущим светом. Дым вытягивало под потолок, но его хватало, чтобы в горле сразу запершило, а на глаза навернулись едкие слезы.
  Леанор - именно она была третьей фигурой в дыму - припала на колено рядом с недвижимым Сименсеном, расстегивая чехол ведомственной аптечки, однако не армейской, а какой-то более продвинутой версии. Глаза Дживс влажно блестели - от дыма, наверное - а руки быстро и четко делали все необходимое. В стороны летели вскрытые пакетики, а также одноразовые инъекторы. Обезболить (несмотря на то, что цензор, наконец, потерял сознание - вдруг снова придет в себя), стабилизировать, подкрепить сердце. Следом вкатить весь запас мышечных релаксантов, чтобы снять остаточные судороги. Еще пара комплексных уколов и наконец бывшая стажер с размаху налепила на грудь цензора таблетку кардиоводителя. Тело Сименсена опять вздрогнуло, когда игла дошла до сердца.
  Пока Дживс устраивала экстренный комплекс реанимации, телекинетик отступил почти к самому пролому, через который вошел, дергая висящего Комиссара, как подвешенную марионетку. Но было понятно, что отразить две атаки сразу колдун уже не сможет. Палец воина лег на спусковой крючок, а посох заискрил, прямо как протазан Холанна, только искры были слишком ненормальными для обычного электричества. Похоже, молот был на самом деле каким-то артефактом, накачанным псионической энергией. А дервиш, соответственно, отнюдь не простым паломником, что странствует от планеты к планете, совершая моления в святых местах.
  И тут музыка умолкла. Никто этого не осознавал, но мрачный аккомпанемент струнных запилов сопровождал все события последних минут. И краткие разговоры, и ожесточенная схватка проходили на фоне звуков, которые будто свободно лились из глубин ада для музыкантов. А сейчас все затихло, и на контрасте всем в зале показалось, что они оглохли. Затем иллюзия пропала, и без акустической 'подложки' звуки боя показались особенно близкими и грозными.
  Еще мгновение темный колебался, затем принял решение. Он быстро сунул вырезанный карман за пазуху Комиссару, а затем безвольное тело Холанна полетело в бассейн. Худощавый, 'обезжиренный' Уве пошел на дно почти сразу. В то же мгновение рыцарь бросился за ним, вздымая фонтан брызг. Выплеснувшаяся вода мешалась с кровью и сажей, создавая грязь неповторимой консистенции и мерзости. Пастырь поднял свой молот еще выше, готовясь отразить неминуемую атаку, но псионик, хотя и вытянул обе руки в сторону дервиша, бой не принял.
  - Послужи мне последний раз, друг, - тихо, почти мягко сказал темный. Карлик с тыквенной головой заскулил, как умирающий пес, ощутивший ласкающую руку хозяина. Но тихий благодарный стон почти сразу перерос в дикий, скрежещущий визг, который превзошел даже крик Боргара в паутинной сети. И немудрено завопить, когда все кости разом покидают тело и левитируют, выстраиваясь в прямоугольник по росту человека, будто пародия на дверь.
  Дымный воздух подернулся рябью, как будто сопротивляясь псионику, дрогнули стены и языки пламени, преломляясь искажением. Словно пришелец сгустил воздух, придав ему вид и состояние полупрозрачного, тянущегося стекла. С видимым усилием колдун шагнул вперед, продавливая саму реальность. Пастырь молча следил за каждым его движением, явно опасаясь атаковать первым - с Искажением нельзя шутить.
  Напоследок темный бросил прощальный взгляд на Холанна. Паладин как раз вытаскивал Комиссара, ухитряясь как-то удерживать счетовода одной рукой, дробовик другой, и при этом выгребать ногами - глубина бассейна оказалась порядочной. Пастырь вздрогнул и машинально заслонился посохом - единственный зрячий глаз колдуна светился искренней, несдерживаемой радостью, будто свершилось самое большое чаяние адепта темных знаний. Впрочем, длилось это от силы пару мгновений, а в неверном свете, да еще в окружении разгорающегося пожара, немудрено ошибиться.
  - Ублюдок, нечестивец, да обратится в пепел хлеб твой, да сотрутся на нем зубы твои, с неожиданным спокойствием напутствовал врага дервиш. - Ты уйдешь отсюда, но уйдешь пустым, как твоя душа.
  - Уже неважно, - внезапно отозвался колдун. Тело его уже растворялось в ряби дымного воздуха, но голос звучал, словно дыхание самой пустоты. - Все уже не важно, дети лжи...
  А затем он исчез окончательно.
  - О, Господи, - выдохнула Дживс и закашлялась. Воздух в опустевшем коридоре наполнился невообразимой смесью запахов, все как один - отвратные, начиная с пороховой гари и заканчивая обильно пролитой кровью.
  Боргар лежал труп трупом, бледный как алебастровая маска. Леанор склонилась над коллегой, закусив губу, истово надеясь, что лечение (вернее экстренная стабилизация состояния) помогло. О таких поражениях она слышала, однако прежде не сталкивалась. А вот Октавиан, который вручил ей специальный набор первой помощи для охотника на ведьм, похоже знал, что делал. Но сейчас требовались специальное оборудование и стационар, очень быстро, пока общее поражение нервов не перекинулось на вегетативную систему.
  - Слава Божественному! - рыцарь не только вытащил Уве, но и успел проверить наличие 'Фетвы'. - Оно у него, - паладин сунул заветный предмет в собственный карман.
  - Радиоперехват. Цензоры оцепили район и закачивают в водопровод пирогель, - быстро говорила Дживс, прижав пальцем мочку уха. Похоже, Леанор пересказывала речь невидимого оператора. - Они никого не станут эвакуировать, не поднимутся на этаж и даже не войдут в комплекс.
  Женщина подняла голову. Короткие волосы прилипли ко лбу черными иголками, зеленые глаза расширились от недоумения, смешанного с откровенным страхом.
  - Сейчас они просто сожгут все здание...
  Все трое одновременно глянули в сторону выбитой двери. Затем в пролом, что сотворил сбежавший колдун. Звуки яростной перестрелки как будто отдалились, стали тише. Похоже, невидимые бойцы тоже получили весть о цензорских намерениях и разом утратили немалую часть энтузиазма.
  - Мои друзья не пробьются, - выдавила Дживс. - Нам не уйти? У вас есть поддержка?
  - Пастырь? - с надеждой вопросил рыцарь, уронив тело Холанна. Голова счетовода стукнула о пол, как деревянный шарик для медитации.
  - Не сцать! - гаркнул дервиш, будто очнувшись от задумчивости. - Смелым Император помогает! Соберитесь, дети Божественного! На поле боя сон подобен смерти!
  - Куда? - отчаянно спросила Дживс. Слишком многое навалилось на нее одновременно. Начиная с полумертвого Сименсена, у которого, судя по циферкам на панели кардиоводителя, падал ритм сердцебиения, уже опустившись ниже сорока ударов.
  - Куда нам идти?
  Дервиш проорал лютые кары на головы всех демонопоклонников известного и неизвестного мира, образно сравнивая Искажение с жопой, вывернутой наизнанку, однако сохранившей функциональность. Затем перехватил молот обеими руками и сделал движение, будто перемешивал сгустившийся от дыма воздух.
  - Октавиан, - собственный голос показался женщине пустым, блеклым, как сухой листок бумаги, который вот-вот вспыхнет над углями. - Где он?
  - Не выжил, - бросил меха-паладин. - Мы его последний резерв.
  Леанор тяжко закашлялась, дым ел глаза. Ни одна дверь не открылась, выпуская бегущих постояльцев и обслугу, значит, весь этаж был заранее перекрыт (или выкуплен?) ради встречи. И сейчас цензоры - оплот закона и правопорядка - по сути, убивают представителей Защиты Веры?.. Это немыслимо. Но это происходило прямо сейчас, а значит, следовало немедленно бежать, чтобы вернуться к разрешению проблем позже.
  - Хватай мелкого, я возьму большого, - рыцарь то ли соображал быстрее, то ли знал, что намерен сделать напарник.
  - Пройдя долиной смертной тени, не убоюсь я демонов и джиннов, что населяют тьму за пределами веры! - провозгласил дервиш, и, повинуясь его движениям, засветились очертания портала, которым прежде воспользовался вражеский псионик. - Ибо я есть гнев Его, и да сгорят ведьмы и ведьмаки в огне моего праведного гнева! - продолжая бешено крутить посохом, паломник повернул в сторону Дживс искаженное лицо и прорычал. - Родерик, вперед!!!
  - Пройдем по остаточной трассе? - в ужасе возопила стажер, пока ее руки сами собой хватали счетовода, кажущегося бесповоротно мертвым. Паладин тем временем пытался взвалить на плечи Сименсена, да так, чтобы не насадить на острие копья.
  - Нас швырнет в Искажение, - прохрипела Дживс, подтаскивая Холанна. 'Комиссар' начал приходить в себя, но лучше от этого не было, кажется, Уве не понимал, что происходит и не владел собой, глаза закатились, слюна пополам с водой капала с посиневших губ.
   - Швырнет, - с натугой согласился паломник. - Но если повезет, выкинет обратно. Надеюсь, ты вела праведную жизнь, дочь Императора?
  Посох в его руках почернел и начал обугливаться, как будто поглощая невидимый поток силы, гримаса запредельного усилия превратила лицо в страшную маску. Лоб собрался гармошкой морщин, перетянутых выступившими венами.
  - Быстрее, олухи, пока я его удерживаю!
  Леанор вспомнила, что это значит. Название забыла напрочь, а вот суть манипуляции припомнилась сама собой. Грубый, 'следовой' портал можно открыть снова, очень ненадолго. Пройти вслед за создателем практически невозможно, точка выхода может оказаться где угодно, в очень сложной зависимости от множества факторов. Так что практическая ценность такой операции близка к нулю - точку выхода не отследить и даже бомбу вслед врагу не отправить. Но если здесь ждет неминуемая смерть в огне, то выбирать дверь к спасению не приходится. Главное - не потеряться в Искажении, Джабраиловом пространстве. То есть в аду.
  Огонь обжигал, кожа шла пузырями, легкие задыхались. Шипела огромная лужа крови, которая натекла из-под псионика и теперь заливала угли. Паладин, матерясь и посинев от натуги, наконец перекинул через плечо безвольное тело Боргара и пробился сквозь мерцающий воздух, как через стену из прозрачного сиропа. Исчез.
  - Пошла! - гаркнул паломник. Посох уже потихоньку горел, стальная перекладина раскалилась.
   'И черт с ним'. Мысль была недостойной цензора, пусть и бывшего, да еще не закончившего практику. С другой же стороны у танбрандцев имелось мало причин вспоминать экзаменатора добрым словом, особенно после 'Ведьминого свиста'. Так что - и черт с ним. После помянем. Может быть. Если останется кому.
  Идти было трудно. Уве хоть и оставался низкорослым и легким, тащить себя не помогал. Затем стало еще труднее, когда густой, как студень, воздух начал тормозить каждое движение. Тьма затопила все вокруг, на очередном вдохе Дживс поняла, что вдыхать больше нечего, остался лишь всепоглощающий огонь, который свободно льется в грудь и сжигает каждую альвеолу.
  Позади что-то оглушительно хлопнуло, зарычал совсем уж нечеловеческим голосом паломник.
  А он успел? - подумала Дживс.
  Последняя мысль Леанор оказалась проста и бесхитростна. Сейчас они наверняка умрут. Но если выживут - надо обязательно разыскать и убить всех, кто...
  А дальше была только тьма с запахом кипящей крови.
  
  Глава 6
  
  'Они убили его'
  'Убили...'
  
  Слова, кругом слова... Они жили собственной жизнью, оживая и распадаясь в сплетении букв. Буквы являлись всем, они передавали действие, цвет, звук. Все в бесконечной вселенной вокруг Холанна было только лишь буквами и словами. Слова складывались в предложения. Сплетались сложными арабесками панлогоса и еще каких-то неизвестных наречий, которыми счетовод не владел, но понимал, как будто писаные фразы сами нашептывали ему на ухо свое содержание.
  'Серторий Буукк' - гудело под сводами черепа, где все стало очень просторно и гулко.
  'Буукк... Буукк...' - ответило писаное эхо.
  'Запомни мое имя...'
  Уве хотел закричать, и не мог. Казалось. В этом мире может существовать только нарисованное, отраженное в буквах, так что звук умирал в горле, не родившись, потому что написать крик Холанну было нечем.
  'Мое имя - Серторий Буукк. Я был конфидентом Апологии Веры. Специалистом по бухгалтерским операциям. А потом они меня убили. Три пули в голову от коллег по нелегкому труду'
  
  Будь ты проклят, подумал Уве. Не желаю знать, кто ты и что ты такое. И как тебя убили - тоже.
  Где я?.. Я умер? Или ранен и брежу в госпитальной палате?
  Где Туэрка?
  
  'Ты здесь. Потому что Duobus in unum, друг мой. Скоро ты поймешь'
  
  Я тебе не друг.
  Уве было очень холодно. И очень мерзко. С самого рождения будуший счетовод воспитывался в отвращении к любой ереси, к любому проявлению темных, запретных, оскорбляющих Божественного сил и знаний. А сейчас Холанн чувствовал, что скверное окружает его, свободно проникает сквозь душу, унося с собой частицы самого естества, неоскверненной души, как мутный поток уносит частицы земли, подмывая берег с цветущим садом наверху.
  Ты демон. Джинн, что приходит во сне, чтобы отравлять душу и губить тела. Прочь от меня.
  
  'Нет. Строго говоря, я марид, хотя ты пока не понимаешь разницу. После. Всему свое время. Они убили меня, но ты жив и здравствуешь. Возвращайся'
  
  Это было похоже на удар кувалдой, прямо в лоб. Так, что череп разлетелся на куски и поочередно вылетел из этой буквенной реальности. Сначала затылочная часть, затем...
  
  - Тихо, Комиссар, тихо. Все хорошо.
  Он кричал, кричал сквозь что-то плотное, закрывающее рот. Пытался прокусить жесткую ткань и не мог. Захлебывался стоном и нехваткой воздуха.
  - Наконец-то... Приходишь в себя. Дыши.
  Сначала пришло ощущение твердого предмета под шеей. Плотный валик, приподнимавший голову. Затем - холод на лице, что-то мокрое, прохладное. Капли стекали по лицу, попадали на губы, оставляя кислый привкус. Тряпка? Компресс?
  - Ты живой.
  Голос надвигался откуда-то сверху и со стороны. Тряпка сползла с лица, хотя нет, ее сняли. Холанн почувствовал, как чьи-то пальцы быстро, профессионально коснулись кожи, нажали точки у крыльев носа, уголков губ и переносицы. Это казалось больно, на грани терпимого. Боль приводила в чувство, выталкивала из забытья.
  - Лежи спокойно, это ...
  Последнего слова Уве не понял. Но стало еще немного легче. И голос показался знакомым. Когда боль подступила к самой границе терпимого, невидимый реаниматор внезапно отвесил пациенту пощечину и громко сказал в самое ухо, так, что слова его прозвучали громом:
  - Подъем! Послужи Божественному сегодня, ибо завтра ты умрешь!
  Уве сел на кровати... Нет, на доске из старого, выцветшего от времени и пронизанного мелкими трещинами пластика. Доску водрузили на два жбана из-под краски, подняв над полом из рифленых металлических листов. Над головой низко-низко подтекал ржавчиной такой же потолок.
  - Всегда работает, - удовлетворенно выдохнул Александров, протирая ладони не слишком чистым полотенцем. - Истинно говорю вам, армия собирает квинтэссенцию людской мудрости.
  - Ох... - простонал Холанн, сжимая виски. Голова не то, чтобы болела... Чувство было странное, очень странное. Комиссар не мог даже подобрать сравнения. Не боль, не мигрень, не контузия - ничто из богатого набора недугов, с которыми Холанн успел познакомиться, на собственном опыте или чужом. Одно было несомненным - с головой у бывшего счетовода большие нелады.
  - Держи, - медик протянул тряпку, щедро смоченную раствором уксуса. - Чем богаты. Хуже точно не станет.
  - Спасибо, - механически поблагодарил Комиссар, повязывая компресс. Холодные капли скользнули за воротник, и без того мокрый. Уве отметил, что в небольшой каморке, превращенной в нищебродский медицинский пункт без окон, больше никого нет. Только медик и два его пациента.
  - Где мы? Где остальные? Что с Боргаром? - Уве моргнул и понял, что неверно указал очередность. Но медик уже отвечал, правильно расставив приоритеты.
  - Владимир, - Александров махнул в сторону второй 'кровати', сооруженной по тому же принципу, только на трех бочонках и с листом под рост двухметрового цензора.
  Холанн попытался было встать, но полыхнувший за виском уголек боли настойчиво указал, что идея преждевременная. Уве сжал кулаки, часто сглатывая, пытаясь загнать обратно в желудок подступившую к глотке кислую дурноту. Лежавший навзничь, раздетый Сименсен выглядел ... жалко. И дело было не в его изувеченных руках, с которых медик снял перчатки. Все тело цензора как будто размякло, оплыло. Будто железные мускулы, способные потягаться с гоблой или не самым большим орком, превратились в плотный жир. Над цензором висела импровизированная капельница из бутылки, резинового катетера и проволоки. Все комплектующие имели вид крайне технический и наверняка достались отнюдь не из аптеки. По правде говоря, при взгляде на творческую импровизацию, скрепленную изолентой, на ум сразу приходило слово 'помойка'.
  - Жив, но в глубоком беспамятстве, - отрапортовал медик. - Я его кое-как стабилизировал.
  - Диагноз? - Холанн неосознанно включил в себе Комиссара, человека, который привык указывать и получать быстрые, точные ответы.
  - А вот хрен его знает, - неуставно, однако предельно доходчиво разъяснил Александров. - Никаких физических повреждений я не вижу, но такое впечатление, что все его скелетные мышцы... - медик замялся, подбирая понятные неискушенному собеседнику слова. - Смотри, нервы - это своего рода телефонные линии.
  - Да, - кивнул Холанн, морщась.
  - Так вот у Владимира часть нервной системы работает как будто в пол силы. Это не затронуло ту часть, которая отвечает за безусловные, рефлекторные действия вроде сердцебиения или дыхания... - Александров помолчал мгновение и честно дополнил. - Или затронуло, но я пока этого не определил в силу ограниченности инструментария.
  - Понимаю, - Уве снова кивнул, осторожно и неглубоко, скорее чтобы перебить речь Александрова небольшой паузой. Медик произносил слишком много слишком быстрых слов, больная голова Комиссара едва успевала нанизывать их на шнурок понимания.
  - А вот все, что отвечает за осознанную, координированную деятельность, - Александров развел руками. - Это похоже на дегенерацию нервной ткани, словно ее разом состарили лет на пятьдесят. Я не знаю, как такое возможно и что здесь можно сделать.
  - Он приходил в себя?
  - Нет, слава Божественному.
  - ?
  - Если я правильно оцениваю характер повреждений, ему будет тяжело двигаться, - честно сообщил Александров, причесывая ладонью изрядно растрепанную бороду. - Как старику с очень серьезным артритом. Это будет ... больно. Очень больно. А наркотиков у меня нет. И еще...
  - Что?
  - Похоже, перчатки больше не принимают его нервную сигнатуру. Владимиру придется действовать только собственными настоящими руками, ну, пока мы не найдем служителя Спирит Машины, который перенастроит механизм.
  Уве помолчал. Подумал. И спросил, совсем не то, что хотел. Слишком страшным казался вопрос, что завис на языке у счетовода.
  - А где Дживс? Я думал, они с Боргаром...
  Он не закончил.
  - Она ... - Александров тяжело вздохнул. Медик хорошо умел врачевать немощь телесную, а вот с душами у него выходило куда хуже. Сказывалась армейская специализация с ее сугубо утилитарным подходом к человеческому материалу.
  - Плачет, - выдохнул, наконец, Виктор. - Так, чтобы мы не видели. Она думала, Владу конец. А теперь ждет когда он придет в себя и поймет, насколько изувечен. Насколько теперь бесполезен для путей Божественного.
  - Понятно.
  - Она здесь, - медик сам ответил на невысказанное. - Туэрка за дверью и ждет. Она волновалась.
  Холанн выдохнул, испытывая сложную смесь тревоги и облегчения. Пока Уве рефлексировал, Александров быстро постучал ему по суставам, посветил в глаза маленьким фонариком.
  - Что ж, лучше, чем казалось, - констатировал, наконец, лекарь. - Я подозревал инсульт. И сейчас подозреваю, честно говоря. Странная картина. По симптомам тебе в голове как будто разнесло кровоизлияниями половину кровеносных сосудов и выжгло черепномозговые нервы. Однако нет никаких органических повреждений. Ну, кроме шишек и прочего. И ты в здравом рассудке, речь связная. Загадка.
  - Впусти ее, - попросил Комиссар.
  - Сейчас, - пообещал Александров. - А потом выходите. Мы там собрались. Что-то вроде полевой базы в доме этих ... Есть о чем поговорить.
  - Кто из наших? - спросил Уве. Он не закончил, но медик понял.
  - Все живы, - успокоил Виктор. - Мы просто не успели вмешаться. Сначала все было тихо, мы ждали команды Октавиана, Иркумов тем временем сел на радиочастоту. Потом... - медик зябко повел плечами. - Потом все очень быстро стало очень плохо. Хотя кому я говорю.
  - Это ... - Холанн встрепенулся, провел руками по телу, зашипел, наткнувшись на свежую рану, плотно закрытую повязкой. Откуда появилась новая ссадина, Уве не знал.
  - Фетва, - кивнул Александров. - Она у нас. Этот ... мотор-циклист с копьем ее взял у тебя.
  - Фетва, - повторил Холанн, катая во рту новое слово. Звучало оно весомо, серьезно. Внушительно. - Они приходили за ней. Убивали друг друга ради нее.
  - Да. Дживс знает, что это такое. Цензоры знают, их учат. Но про Фетву после. Я зову Гайку.
  - Постой...
  - Да?
  Холанн вздохнул. Грудь болела, голова тоже. Терпимо, однако, в высшей степени неприятно. И не покидало странное ощущение. Сравнить его было не с чем, в багаже опыта Уве отсутствовало что-нибудь даже отдаленно близкое. Просто ... что-то было не в порядке с головой. Очень сильно не в порядке. Это не являлось болью, скорее ... Холанн запутался в попытках найти аналогию.
  - Мы в беде? - просто спросил он, в конце концов.
  - О, дружище, - теперь вздохнул медик. - Мы не в беде.
  В неярком желтом свете лицо Александрова показалось трагической маской усталости, к тому же исчерченной следами сажи, будто ее стирали сухой тряпкой, забивая в морщины как сухую штукатурку. Пахло дымом и гарью, слабо, но вполне заметно. На одежде медика виднелись заметные пропалины.
  - Мы в жопе межзвездных масштабов.
  
  После ухода медика Уве какое-то время лежал, закрыв глаза. В голове было по-прежнему пусто и гулко, иголки боли впились в корни волос и медленно процарапывали череп, но в целом Комиссар чувствовал себя довольно терпимо. Больше всего нервировало странное ощущение чуждости тела, которое то исчезало, то накатывало призрачной волной. Счетовод вздохнул, прерывистый всхлип донесся будто издалека. А затем на лоб опустилась легкая маленькая рука, прохладная, как дуновение ветерка в изнуряюще жаркий день. Некстати вспомнились синие джунгли, вечно пропитанные зловонием гниющей органики. Вспомнились - и сразу канули в забытье, будучи вытеснены без остатка искренней радостью Холанна.
  - Здравствуй, - сказал он, не открывая глаз, со слабой улыбкой.
  - Здравствуй, - эхом отозвалась Туэрка, и голова счетовода перестала болеть, как будто холодок от ладоней Гайки изгнал все недомогание.
  Уве открыл глаза.
  - Я тосковал без тебя, - тихо проговорил он, всматриваясь в разноцветные глаза Гайки, словно видел их первый раз.
  - И едва не умер, - улыбнулась она, склонившись так, что прядь соломенного цвета волос легко коснулась длинного носа Уве.
  - Но я живой, - сообщил он. - Снова живой, как и обещал. Я буду возвращаться, пока ты будешь меня ждать.
  - Человек слова, - опять улыбнулась Гайка, нежно ведя кончиками пальцев по скулам и впалым щекам Холанна.
  - Мой любимый Комиссар...
  Уве опять прикрыл веки, ловя момент, стараясь продлить его как можно дольше. Он жив, лучшая в мире женщина рядом, а все остальное - будет потом.
  Потом...
  Ее лицо омрачилось тенью грустного понимания, Гайка поджала губы и сообщила:
  - Пора.
  - Все так плохо?
  - И еще хуже.
  - Вот за что я тебя люблю... - Уве сдерживая стон, приподнялся и сел, потирая худые голые плечи. Все тело болело и вопияло, как будто его хозяин много часов просидел в тесном ящике, скрюченный в три погибели. - В числе прочего...
  Он замолчал, мигрень снова напомнила о себе, легонько, но ощутимо. Туэрка передала Холанну рубаху из плотного материала с мелким ворсом, раскрашенную в трехцветную клетку. Рубаха была явно с чужого плеча и раза в два больше нужного, однако, чистая и приятная на ощупь.
  - Просто потому что любишь, - сказала Гайка, и этого оказалось достаточно.
  Уве медленно натянул рубаху, затянул две подшитые лямки, игравшие роль пояса, со второй попытки застегнул крупную пуговицу. Суставы все еще ломило, но, в общем, тело более-менее слушалось. Зато лицо энергично сообщило, что его совсем недавно чем-то сильно били.
  - Вот всегда так, - грустно вздохнул Уве. - Какой-нибудь исторический момент наступает, а я встречаю его с битой физиономией.
  - Исторический момент уже наступил, - голос Туэрки дрогнул, девушка-механик была явно испугана и даже не пыталась этого скрыть. - Многое случилось, пока...
  - Многое, - согласился Уве, одергивая рукав.
  - Мое оружие? - счетовод хлопнул по бокам.
  Гайка лишь молча развела руками. Холанн тяжело вздохнул. Странная вещь - сила привычки, бОльшую часть своей жизни Уве прожил, ни разу не прикоснувшись к орудиям убийства. Впервые бывший канцелярский работник взял оружие в руки два года назад, а сейчас без него чувствовал себя как не-святой мученик в окружении еретиков с жертвенными инструментами. Что ж, оружие преходяще, Божественный дал, Божественный позволил утратить и даст новое в своей бесконечной милости. Но с пистолетами было бы лучше.
  - Посмотрим, насколько глубока эта жопа. Рассказывай. Что я пропустил?
  
  Паломнику все-таки удалось открыть 'следовой' портал, прежде чем Материум растворил в себе следы, оставленные вражеским колдуном. Удалось и продержать призрачный проход так долго, чтобы беглецы успели сбежать. Мрачный, по-своему ироничный парадокс заключался в том, что конфиденты могли рассчитывать лишь на удачу и могущество нечестивого псионика. Чем сильнее тот был, тем более стабилизированный портал мог создать для себя. И соответственно тем больше имелось шансов на то, что конфидентов, рискнувших пройти следом, не отправит вглубь планетной коры или сердце ближайшей звезды. Ведь в Джабраиловом пространстве нет расстояний и направлений в человеческом понимании.
  Им повезло. Сила колдуна, ранее позволившая ему победить в схватке, теперь спасла беглецов, материализовав их даже в пределах Аверитии. Последовавшее затем собирание двух разрозненных групп Туэрка описала крайне скупо, но Холанн понял, что приключение вышло еще то. К счастью помогла общая городская суматоха, вызванная катастрофой в гостиничном комплексе. По странным и непонятным для имперцев основаниям она вылилась не в строжайший пропускной режим с массовыми проверками документов и рейдами цензоров, а в какое-то непотребство с массовыми толпами на трехмерных коммуникациях Аверитии. Затеряться оказалось легко, добраться до полевой базы автономной группы конфидентов - тоже. Так две группы наемников Апологии Веры, наконец, полностью объединились.
  Первым и естественным порывом уцелевших было, разумеется, немедленно связаться с кураторами и запросить помощь. Как ни странно, сдерживающим элементом в данном случае оказалась не Дживс, которой по долгу прежней службы полагалось быть параноиком, а паломник. Монах рассудил, что, во-первых конфиденты попали в очень мутное дело. А во-вторых - и это главное - случиться все то, что случилось, могло лишь в одном случае...
  И в воздухе отчетливо проступило несказанное, но очевидное слово.
  Предательство.
  Встреча представителей нескольких Коллегий на нейтральной территории, заведомо могла произойти только в обстановке абсолютной секретности. Но враги точно знали - кто, где и когда. И если атаки псиоников были понятны и по-своему логичны, то поведение цензоров Эпархии, прибегнувших к открытому терроризму на опекаемой территории, казалось абсолютно необъяснимо. Чистки планетарных руководств начинались и по меньшим поводам. Так что если Божественный явил свою милость, уберегая служителей Церкви от ужасов Искажения при самоубийственном путешествии через следовой портал, было бы, по меньшей мере, глупо испытывать Его терпение, рискуя добровольно предать себя в руки изменников веры.
  Дальше вышла некрасивая сцена, поскольку на одной чаше весов были здравые и логичные мысли паломника, а на другой - тяжело раненый Сименсен и беспамятный Холанн с признаками обширного инсульта. Две вполне ощутимые жизни против возможной, еще только предполагаемой измены. Дело шло к тому, что небольшая группа уменьшится, по крайней мере, еще на одного человека, поскольку Дживс сохранила лучевой пистолет, но и монах производил впечатление непростого бойца, пусть даже его посох выгорел в пламени колдовства.
  И в этот момент демонолога поддержал Александров. Вспоминая в лицо медика, Холанн отчетливо представлял, насколько тяжело дался тому выбор. Человек, посвятивший себя спасению жизней, добровольно согласился рискнуть сразу двумя. Причем не сторонних пациентов, а соратников и настоящих друзей. Но военного врача вела безжалостная логика профессионального хирурга.
  Одна против двух, Леанор сдалась, но трещина пробежала между соратниками по группе. А Холанн, слушая, подумал - возможно, Туэрка не ошиблась, когда мимоходом заметила, что, кажется, бывшего цензора и бывшего стажера связывает не только бывшая служба.
  Объединенная группа затаилась, выжидая и буквально зализывая раны. И тут Холанн очень кстати, наконец, пришел в себя.
  
  Новое убежище группы располагалось в жилом модуле, сделанном из нескольких контейнеров для крупногабаритных космических перевозок. Эти конструкции были отработаны и доведены до идеала тысячелетиями эксплуатации, ребристые ящики из прессованного мусора и пластика, армированные сталью, служили веками, а затем, будучи изношенными до полной потери функциональности, продавались 'вниз', на планеты под склады и жилье для невзыскательных потребителей.
  Судя по жилью и шуму за тонкими стенками без окон, танбрандцы переехали на много уровней вниз, туда, где уже заканчивался комфорт верхних ярусов Аверитии, но еще не начиналась зона подземелья, отравленного токсичными стоками и отходами производства. Здесь располагалась промышленная зона, основные транспортные терминалы подземных трасс и уйма коммуникационных развязок. Лучшее место, чтобы затеряться, хотя бы на время.
  В контейнере, игравшем роль импровизированного зала совещаний, не было ни стола, ни стульев, лишь несколько ящиков, на которых полагалось сидеть. В центре контейнера, прямо под стандартной лампой со светящимся газом, стоял здоровенный мотор-цикл на двух широких колесах, которые будто сняли с бронемашины, настолько те были широкими, с жесткими зацепами. Агрегат казался сложным и к тому же трансформируемым, во всяком случае, шарниров и торчащих деталей в нем было многовато для обычной техники. На единственном сидении из потертой, но качественной кожи лежал знакомый Холанну пенал с кольцом из то ли сургуча, то ли пластичной керамики и простой печатью. Похоже, таинственный предмет по-прежнему никто не хотел брать в руки.
  Как-то так вышло, что собравшиеся разбились на две неравные части. По одну сторону танбрандцы, те, кто остался под рукой Октавиана после 'войны прецедента' в синих джунглях. Уве, Гайка, Леанор Дживс, медик Александров, танкист Иркумов, инженер-археолог Керлан Лейс и вольный (то есть не служащий Спирит Машине) математик Бозон-Вердюра. Боргар, который все еще не пришел в себя, лежал за стеной под капельницей, сымпровизированной военным хирургом из подручных материалов - пустой бутылки, мотка проволоки, резинового жгута и прочего мусора. Напротив, по другую сторону двухколесного чудища, сели владельцы 'базы' - мотор-циклист и дервиш. Механизированный рыцарь не выпускал из рук телескопическое копье, пока что собранное. Воин даже не пытался казаться дружелюбным, бросая мрачные взгляды из-под длинной белой пряди, ярко выделявшейся в черных волосах, стриженных 'под горшок'. Его напарник, без затей именующий себя 'Пастырь', тоже сидел, утвердив меж расставленных ног посох. Теперь это была просто длинная крепкая палка с металлическим навершием, к тому же обожженная до черноты, лишенная даже капли псионической мощи. Но в руках дервиша длинный молоток имел вид грозный и на редкость внушительный.
  Холанн оглядел собрание слева-направо, затем наоборот, справа-налево. Иркумов хмыкнул, Александров привычным жестом причесал пятерней широкую бороду. За минувшие годы хирург, прежде бривший голову до зеркального блеска, отпустил роскошную шевелюру и теперь смотрел на окружающий мир как через окошко с узкой шерстяной рамой. Дживс ничего не сказала, глаза у нее покраснели, веки опухли, как у человека страдающего конъюнктивитом или просто много плакавшего в последние часы.
  Дервиш переглянулся с механизированным рыцарем, скорчил неприятную рожу.
  - Ну что, - пробасил он. - Давайте, наконец, знакомиться по-человечески, что ли...
  Прозвучало это без особого энтузиазма, но и не слишком враждебно. Холанн подумал пару мгновений и решил, что видимо ломать лед взаимной подозрительности и неприязни придется ему. Уве встал, одернул рубаху, которая болталась на худом теле, как накидка пончо. Судя по размерам, одеждой со счетоводом поделился паладин, потому что в рубаху с плеча дервиша Уве мог бы завернуться целиком, как в спальный мешок. К воину Холанн и двинулся, обходя мотор-цикл, протягивая на ходу руку.
  - Уве Холанн, счетовод и бухгалтер. Прозывают еще Комиссаром, но то давняя история. Конфидент Апологии Веры, был в подчинении экзаменатора Коллегии Критики Заблуждений Октавиана.
  После секундной паузы паладин поднялся и сжал протянутую руку, крепко, почти до хруста. Пожатие, да и сам воин сразу напомнили Холанну давно покойного комиссара Тамаса - та же стальная крепость мышц без ярко выраженного атлетического сложения.
  - Родерик. Сэр Родерик, механизированный паладин и свободный наемник, - назвался копейщик. - Был временным конфидентом у некой персоны из Коллегии Поощрения Добродетели и удержания от порока.
  - Демонологи, - уточнил Холанн. Дервиш ограничился утвердительным кивком.
  - Был?
  Персона погибла вместе с вашим ... Октавианом.
  - Значит экзаменатор наш ... того, - буркнул со своего места Иркумов.
  - Совершенно определенно, - сказал 'сэр' Родерик.
  
  В последовавшем далее коротком диалоге прояснились еще некоторые интересные вещи.
  Пастырь и Родерик были в какой-то мере коллегами-близнецами танбрандцев, но от другой Коллегии и несколько ином статусе. Действуя под видом странствующего цирка из двух человек - эквилибриста и музыканта - они заранее прибывали на место и 'вживались', играя роль крайнего резерва на самый черный день. Так было и в этот раз - паладин и дервиш отыграли как по нотам свои роли, заработали некоторую популярность, а паломник еще нес слово Божье в массы конфедератов, устраивая моления с проповедями для бедных и детей.
  Затем они получили от своего господина недвусмысленный и очень странный приказ: в случае срыва подготавливаемого мероприятия не думать о патроне, а бежать со всех ног и выручать группу конфидентов Октавиана из двух человек. Причем любой ценой выручать, не считаясь ни с чем, если же не выйдет, то, по крайней мере, забрать некий Предмет, коим обладает 'самый мелкий'. Зачем спасать и чем так ценен Предмет - демонологи не знали, но приказ скрупулезно выполнили. О сути акции, которая оказалась столь масштабна и закончилась грандиозным провалом, коллеги по профессии тоже не ведали или предпочитали делать вид, что не ведают. Впрочем, Холанну показалось, что монах и паладин точно так же удивлены и так же не понимают суть происходящего. Особенно, почему явный акт терроризма был официально представлен трагической техногенной катастрофой.
  
  - Ясно, вымолвил, наконец, Уве, понимая, что запутывается еще больше. - Ладно... Итого, нашим патронам как следует навалял непонятно кто, цензоры Эребуса сошли с ума, вокруг измена и предательство, мы на вражеской территории и вынуждены скрываться, - продолжил Уве логическую цепочку. - И это значит... - счетовод потер виски, собираясь с мыслями, голова по-прежнему не отпускала странностью, ощущением, что разум Холанна не привязан к телу, находясь где-то в стороне, так, что между намерением и действием проходит некоторая пауза. Ничтожно малая, совершенно невидимая со стороны, однако едва-едва ощутимая сознанием.
  - Это значит, что мы вернулись на войну, - решительно подытожил Комиссар.
  - Праведный муж радуется, коль силы Зла плетут против него козни, - наставительно пробасил Пастырь. - Ведь это значит, что его признали достойным испытания Веры.
  - Ага, - согласился без особого энтузиазма Холанн. - А теперь объясните мне кто-нибудь, наконец, что это за ...
  Он молча указал на пенал, кажущийся еще более внушительным и официальным под сине-зеленоватым светом газовых ламп.
  - У Октавиана руки едва ли не тряслись, когда он мне это дал, - сообщил Уве, умолчав про съеденный экзаменатором листок. - И Владимир повел себя как-то странно, едва увидел печать.
  - Владимир узнал его, - вступила в беседу Леанор. Голос ее звучал почти ровно и почти спокойно, но Холанн за два года успел неплохо изучить коллегу и выловил в ее словах нотку ... непонятно чего. Сложную смесь опасения, причем не за себя, а также бесконечного удивления.
  Да что же это за штука такая?
  - Цензоров обучают сложностям ... - Дживс замялась, подыскивая нужное слово. - Особенных актов волеизъявления высших административных инстанций. Мы должны уметь дать точную правовую оценку многим вещам, в том числе и деяниям, связанным с некоторыми проявлениями воли Халифа.
  - Воли ... Халифа? - раздельно повторил Уве, истово надеясь, что ослышался.
  - Да, - мрачно подтвердила Дживс. - В том числе касающихся Высших Милостей. Вот это, - она указала на пенал. - Фетва. Самый важный документ на планете.
  - Судя по тому, как старательно ее пытались перехватить, - вздохнул Александров. - Как бы не во всей феме.
  - И что же такое Фетва? - спросил Холанн, решив ничему не удивляться?
  - Есть две Высшие Милости, которые может даровать лично Халиф, - начала рассказ Леанор. - Вне законов и традиций...
  Глава 7
  
  Всю жизнь Экуменической Империи Людей определяли Законы. Суровый, но справедливый кодекс тысячелетней теократии, охватывающий все мыслимые области, вооруженный множеством прецедентов, досконально изученных 'мавлави' - высшими толкователями канонов права и веры. От рождения и до смерти каждая минута бытия любого гражданина, вплоть до самого Халифа, была измерена и предписана. Одни называли эту стройную систему поощрений и запретов счастливыми берегами, что устремляют к полезным достижениям и оберегают от гибельных искушений, другие - клеткой, умаляющей само понятие человека и свободы воли. Однако никто не сомневался, что Закон и есть Империя.
   Однако...
   Однако существовали два явления, две особенные практики, резко выбивавшиеся из общей традиции. Называли их словами, пришедшими из глубокой старины - Баракат и Фетва, высшие милости, даруемые только и исключительно Халифом, лучшим из людей, наместником Божественного Императора и временным хранителем Его наследия.
   Баракат был наградой, благодеянием, вручаемым за экстраординарные успехи, проявление мужества и прочие достижения, описываемые со всевозможными приставками 'сверх-сверх'. При этом Баракат нельзя было получить за прямое исполнение своих обязанностей, предписанного долга и тому подобное. Генерал, выигравший тяжелейшую кампанию, следователь, разоблачивший планетарный заговор, поэт, создавший уникальную оду Императору - все они награждались в установленном порядке, соответственно законам и по справедливой традиции. Баракат же даровался лишь за то, что человек делать был не обязан, однако сотворил, превзойдя все мыслимые ограничения и запреты.
   Фетва же являлась оборотной стороной, темным полюсом Бараката - то было прощение величайших грехов и преступлений. Причем не просто амнистия, нет. Одарение Фетвой как будто омывало злодея животворной водой, оно предписывало в буквальном смысле забыть, стереть из памяти и всех архивов Империи следы преступной деятельности одаряемого, до последней строчки. Преступник, еретик начинал жизнь с чистого листа, какие бы чудовищные поступки не тянулись за ним гнилостным шлейфом. И на страже этого оказывался весь правоохранительный аппарат Империи - нарушение предписаний Фетвы каралось чудовищными, запредельными карами, причем с коллективной ответственностью и наказанием до третьего колена.
   Казалось бы, к чему такая странная практика? Кому нужно столь радикальное прощение злодеяний, если существует институт амнистии во всевозможных формах и гарантиях? С точки зрения Халифата и мавлави смысл имелся, и он оправдывал особое прощение на протяжении всей истории Экуменики. Фактически Фетва была индульгенцией, которой покупались раскрытия заговоров, культов и ересей уже не планетарного, а общеимперского масштаба, где оказывались замешаны аристократы высшей пробы, черные школы изощренного колдовства, сношение с ксеносами. В подобных случаях даже самая льготная амнистия казалась слишком опасной и недостаточно привлекательной, а вот Фетва - дело иное. Но и заслужить ее было непросто, очень непросто...
   Кроме того, существовали некоторые процедурные тонкости, которые позволяли отчасти сгладить неизбежные трения. Например, Фетва выписывалась собственноручно Халифом, но только один раз и требовала личного вручения. Адресат, получивший ее, становился счастливейшим человеком на свете, однако сначала от него требовалось взять в руки заветный свиток.
  
   - Вот так, - закончила Леанор свой краткий экскурс в законодательство Империи. - К сожалению вряд ли смогу рассказать больше. Может быть Влад зна...
   Она осеклась, но в очищенном химическим кондиционером воздухе тяжело повисло невысказанное 'знал'. Дживс потерла виски, затем покрасневшие глаза. Дернулась, будто хотела встать и пойти к Сименсену, в импровизированную медицинскую палату, однако осталась на месте. Лишь с тоской глянула на дверь из прессованного картона, за которой лежал под капельницей бывший цензор, превращенный в калеку.
   - Фетва, - сказал Уве, просто чтобы разбить холод молчания, затянувший комнату-контейнер. - Прощение всех прощений... Чудесная амнистия...
   - Нет, не так, - терпеливо пояснила Дживс. - Именно прощение всех грехов лично от Халифа. Амнистию можно изменить, понизить статус. Отозвать, наконец, по вновь открывшимся обстоятельствам. Фетву отозвать нельзя. Если она передана лично в руки, все мечи вкладываются в ножны. Даже если это происходит в разгар битвы, посреди нечестивого ритуала, где угодно и как угодно - с момента вручения прежнего отступника больше не существует.
   - А если ... - Александров замялся, подбирая самый фантазийный пример. - Если он, скажем, в эту минуту пожирал младенца заживо?
   Родерик фыркнул, то ли восхищаясь фантазией хирурга, то ли наоборот, порицая. Пастырь скорчил рожу и пригладил собственную бороду, как будто оценивая ее в сравнении с бородой медика.
   - Он берет Фетву, и на этом все, - твердо вымолвила Дживс. - Цензоры хоронят трупик, выдумывая подходящую легенду, а пожиратель становится честнейшим гражданином. Ну, если не совершит еще чего-нибудь.
   - И никто не пытался все как-то порешать? - недоверчиво уточнил Иркумов, делая отчетливое ударение на 'порешать'. - Свести счеты, восстановить справедливость? Я так понимаю, это выписывается очень редко, так что мразота должна быть какой-то запредельной, бесконечной мразотности, верно ведь?
   - Все так, - подтвердила Дживс. - Поэтому Фетва гарантируется лично Халифом и всей мощью Империи. Всей Империи, - теперь Леанор четко выделила нужное слово. - И позвольте я не буду расписывать, как наказывались редкие попытки нарушить волю Халифа. Скажем, для этого специально амнистировались культисты, изощренные в удивительных мучительствах.
   - Ого! - не удержался математик, как обычно непосредственный и нервный.
   - И по меньшей мере один раз Империя заключила договор с Анци, чтобы те истязали нарушителя своими особенными методами.
   Бозон-Вердюра икнул, по-детски слабо, однако в комнате не нашлось никого, кто осудил бы эмоционального юношу. Теперь вся компания взирала на простой деревянный футляр совсем другими глазами. Прощение всех грехов, сколь бы ужасными те не казались. Новая жизнь, с абсолютно чистого листа. Защита всей мощью Империи с бесконечной жесткостью и жестокостью. Да, ради этого стоило убивать и ставить на кон все. Странное поведение Октавиана больше не казалось странным.
   - А ее можно ... не знаю ... - Иркумов почесал затылок. - Открыть как-нибудь... Почитать, что там написано?
   - Ни в коем случае, - резко выпалила Дживс. - Ее, по-хорошему, и трогать то нельзя, разве что в исключительных обстоятельствах, а уж сломать личную печать Халифа и прочитать недозволенное - все мы пойдем как соучастники!
   - Анци, - пробормотал доселе молчавший инженер-археолог, явно захваченный историей про договор с палачами. - В жопу анцей...
   - Склонен присоединиться, - церемонно поддержал Александров. - Получается. чем меньше мы будем ... контактировать с ... - он подумал пару мгновений, выбирая самое нейтральное слово. - Предметом, тем лучше.
   Холанн встал, чувствуя, как ноги снова отказывают, на этот раз по самой прозаической причине - счетоводу было до смерти страшно. А еще стыдно за свой ужас, подбиравшийся к настоящему взрыву паники, и все равно страшно.
   - Мне надо пойти, воздуха глотнуть, - сбивчиво пробормотал он.
   - Туда, - дервиш лаконично указал посохом направление.
   Уве благодарственно кивнул, сам бы он не сразу нашел дверь, она хорошо скрывалась на фоне ребристой стены контейнера. Холанн жестом остановил Гайку, что собралась, было, его сопроводить. Женщина обиженно нахмурилась, но счетовод все равно шагнул дальше, торопясь оставить за спиной собрание.
   - Не шатайся по округе, - напутствовал его в спину дервиш. - Заблудишься в момент.
   Снаружи было ветрено и неожиданно тепло. Хотя в долгую шестнадцатидневную ночь температура на поверхности падала до минус сорока градусов и ниже, мегаполис производил слишком много тепла, оно било в атмосферу огромным факелом, словно кратер супервулкана. Чувствуя лишь теплый влажный ветер, Уве скорчился на металлической площадке, закрывая лицо, стараясь переждать приступ нерассуждающей паники. Комиссар сначала отпустил свой ужас на свободу, проникаясь им, впитывая каждой клеточкой, выискивая особое извращенное удовольствие в судорогах, которые бичевали каждый нейрон в мозгу. А затем, как архитектор, методично запирающий реку в бетонное ложе, постарался оседлать панику, направить волны страха вовне. На планете синих джунглей получалось. Получилось и здесь, хотя и не сразу. Тело дрожало, как в ознобе от лихорадки, пальцы тряслись, но Холанн сумел-таки вернуть под контроль и тело, и разум. Счетовод выпрямился, оперся ватными ладонями на поручни из ржавой арматуры, глянул по сторонам.
   Это было ... удивительно. Холанн, конечно, слышал о трехмерных мегаполисах, более того, его родной Танбранд считался таковым хотя бы условно. И все же ничего подобного Аверитии он никогда не встречал и не видел даже на картинках. Не с чем было сравнивать, оставалось лишь благоговейно взирать на чудовищную паутину железа, простиравшуюся во всех направлениях, покуда хватало взгляда. А его хватало недалеко, потому что куда ни глянь, везде что-то висело, опиралось, тянулось, выступало, соединялось, пребывало в неподвижности, как ажурные опорные колонны, собранные на широченных клепках, или наоборот, деятельно перемещалось, как подъемники или капсулы в прозрачных почтопроводах на пневматической тяге. А если где-то и оказывалось несколько свободных кубометров, их занимали пучки проводов, собранных в толстые гирлянды на подвесках из цепей. И все это шумело, забивая уши ровным техническим гулом, сквозь который регулярно и зловеще прорывался жесткий стон металлических конструкций
   Уве мимолетно порадовался, что не страдает ни клаустрофобией, ни ее противоположностью, потому что здесь можно было начинать бояться и открытого пространства, и замкнутого, одновременно. Холанн опасливо глянул вниз, покрепче ухватившись за поручень. Света вокруг хватало, несмотря на отсутствие специально освещения, однако там, далеко внизу, насколько удавалось разглядеть сквозь сетчатую преграду конструкций и паутину кабельных связок, свечение бледнело и одновременно наливалось ядовитой зеленью. Холанн вспомнил слухи о ядовитом озере на самом дне Дыры, которое флюоресцировало само по себе, но сразу же усомнился - вряд ли взгляд мог свободно преодолеть с десяток километров при такой плотной 'застройке'. Скорее просто оптический фокус. Да и воздух казался лишенным особых миазмов. По крайней мере, с точки зрения Холанна, рядового горожанина, которому в свое время стало плохо от нормальной, насыщенной кислородом атмосферы джунглей.
   Уве несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, потер испачканные мокрой ржавчиной пальцы о рубаху. Влажный, сырой холодок проник-таки под теплую материю и напомнил, что пора возвращаться в тепло. Надо было решать, что делать дальше. Холанн со стыдом вспомнил обиженный взгляд Туэрки и заторопился назад. Знакомая фигура качнулась из-за плеча, Уве скривился, подумав, что надо быть внимательнее, он ведь не слышал, чтобы кто-то вышел следом.
   - Я сам, - буркнул Комиссар, отказываясь от помощи, и тут подумал, что фигура то знакомая, но этого человека вроде не было с ними в контейнерном убежище. Холанн всмотрелся в лицо нежданного спутника, и слова застряли у счетовода в глотке. Уве шатнулся к ограждению, вцепился в ребристые прутья как верхолаз, повисший на одном лишь крюке над пропастью. Страха не было или, точнее, нахлынувшее чувство сложно было назвать страхом. Смертный холод. Абсолютная, запредельная невозможность происшедшего, вот это прозвучало бы точнее, но лишь самую малость. Даже под страхом немедленной казни Холанн не смог бы сейчас описать, что он в точности ощущает, глядя на знакомую - еще бы ей не быть знакомой! - фигуру, что замерла в тени под широким навесом.
   Два Уве Холанна молча уставились друг на друга, один с бесконечной очумелостью во взгляде, второй же с холодной сосредоточенностью. И вряд ли сам Божественный, случись ему вернуться прямо сейчас из своего Великого Путешествия за грань сущего, смог бы найти между ними еще хоть одно малое различие.
  - О, господи... - прошептал Уве.
  Заскрипела дверь из тонкой жести, приваренная к основательно подзаржавевшим петлям. Из теплого убежища наружу шагнул Александров, укутывая бороду в длинный шарф.
  - Там... - вздохнул медик, совершенно не замечая второго Холанна. - Это. Давай назад, в общем. Владимир в себя приходит. Медленно, но все же. И есть еще что обсудить, тут вопрос встал, как нам обустраиваться. Эй, ты чего?
  - Э-э-э... - проблеял Уве, переводя взгляд с хирурга на свое отражение и обратно.
  - С головой снова не то? - строго задал вопрос медик с хищным прищуром, обещавшим новые диагностически-оздоровительные процедуры.
  - Нет, - выдохнул Уве. - Просто ... - невероятно, но факт, медик совершенно не замечал второго Комиссара. А тот словно отодвинулся дальше, в тень, продолжая молча гипнотизировать оригинал холодным немигающим взглядом.
  Холанн моргнул, и двойник пропал. Просто исчез в ничтожно краткую долю секунды, пока веки закрывали глаза Счетовода.
  - Пора возвращаться, - заторопился Уве, понимая, что ничего не понимает, но, кажется безумие уже где-то рядом.
  - Да, надо, - непонимающе качнул головой Александров. - Боргар приходит в себя. А наши ... спасители, - последнее слово далось медику с некоторым усилием. - Должны отбыть. На заработки.
  - На заработки? - непонимающе вопросил Холанн, чьи мысли были заняты совсем другими вещами.
  - Ну да. Всем надо зарабатывать. Нам, кстати, тоже.
  
  Желание предотвращать, исполнять, служить и защищать оказалось прервано самыми что ни на есть прозаическими мотивами - у Пастыря и 'сэра' Родерика приближался час очередного выступления, которые следовали примерно дважды в стандартную восьмидневную неделю. Кроме того перед объединенной группой встал сугубо жизненный вопрос - как жить дальше? Каким образом мотивировать превращение компактной группы из двух исполнителей при одном мотор-цикле в сообщество из десяти человек. Разумеется, можно скрывать появление новичков, но в сверхкомпактных условиях Аверитии это было бы слишком сложно и подозрительно, особенно сейчас, после ужасных событий 'наверху', когда все подозрительное сразу привлекает усиленное внимание.
  Решение вырисовалось достаточно быстро, не самое лучшее, лишь немногим менее рискованное чем полная конспирация, однако лучшего придумать не удалось. Дескать, перед отбытием в другие края, творческий коллектив решил умножить ряды и расширить круг занятий труппы. Благо Октавиан выправил конфидентам временные удостоверения путешественников, которые могли выдержать хотя бы первичную, не слишком тщательную проверку. Оставалось распределить роли.
  Иркумов и Гайка немного поспорили за то, кто из них станет официальным ремонтником при мотор-цикле, Туэрка победила, поскольку двухколесный экипаж оказался лишен и многотопливного олеум-дизеля, и компактного реактора, с которыми прежде имел дело танкист. Кроме того механистка с гаечным ключом - это мило, возбуждает зрительский интерес и вообще куда лучше неразговорчивого мужчины в годах с неизгладимой печатью армии на лице. Так что Иркумов немного расстроился, а затем вспомнил бытность в Танбранде и мрачно отправился по окрестностям, предлагая услуги бродячего ремонтника трубопроводов. Учитывая запутанность местных коммуникаций, его ждал если не успех, то, по крайней мере, востребованность. К танкисту присоединился инженер-археолог. Хотя Керлан считал такую мелочную работу оскорблением своей квалификации - инженер специализировался на восстановлении производственных линий археотека - пришлось склоняться перед обстоятельствами.
  Бозон-Вердюра вспомнил уроки Холанна и превратился в бухгалтера, причем сразу схватился за голову, обнаружив немыслимый бардак в делах труппы (ни дервиш, ни рыцарь себя математикой и балансом особо не утруждали). С Александровым все оказалось еще проще - медики востребованы всегда и везде, надо было только соблюдать осторожность, не демпинговать и вообще привлекать минимум стороннего внимания. Сименсен сошел за первого пациента, которого все равно никто посторонний (хотелось, по крайней мере, на это надеяться) не видел. Дживс решили представить как телохранителя труппы и сторожа кассы, благо коротко стриженная атлетичная брюнетка и в обычном состоянии выглядела весьма и весьма сурово, а теперь, рядом с больным Владимиром, вообще казалась настоящей фурией.
  - Прям совсем конспиративно, - подытожил Родерик. - Точно никто ничего не заподозрит.
  - Думаю, настоящие разведчики и еретики умерли бы от смеха, - мрачно предположил танкист, перед тем как уйти с ремонтной сумкой наперевес.
  - Уж поверьте, так и есть, - не менее сердито согласилась Дживс.
  - Мы не еретики, нам можно всякую хрень творить, - легкомысленно решил Александров, который, похоже, решил на время побыть гласом оптимизма.
  - Будьте терпеливы, ибо Господь наш пребывает с терпеливыми в нужде, при болезни и во время сражения, - важно провозгласил Пастырь, словно подводя итог депрессивным размышлениям. - Храните благочестие и знайте, то, что миновало, и не должно было случиться, а то, что случилось, не должно было миновать. Нет победы без терпения, находки без потери, облегчения без трудностей.
  - Аминь, - нестройным хором прогудела паства, осенив себя шихабом. Только медик и Дживс воздержались, они массировали конечности Боргару, у которого из-за неподвижности и дегенерации нервной системы начались проблемы с кровообращением и тонусом мышц. Бывший цензор хотя и пришел в себя, однако на окружение почти не реагировал, будто находясь в глубоком ступоре. Александров молча работал с выражением деловитой сосредоточенности на лице. Дживс закусила губу и сжимала зубы еще сильнее при каждом движении, чувствуя под руками безвольную старческую плоть вместо сильных мышц профессионального воина. На ее подбородок скатывались крошечные алые капли. Гайка заметила это и машинально придвинулась ближе к Холанну, взяла его за руку, словно радуясь, что любимый рядом, живой и почти здоровый.
  - А мне что делать? - вслух задумался Уве, пожимая в ответ прохладные, сильные пальцы Туэрки.
  Пастырь и Родерик измерили счетовода взглядами, полными сдержанного скептицизма.
  - Потешный карлик? - осторожно предположил рыцарь. - Он мог бы изображать гоблина...
  - Нет, - дервиш опередил возмущенные возгласы, которыми одновременно готовы были разразиться и сам 'карлик', и Гайка. - Карлики должны колесом ходить или хотя бы корчить веселые рожицы, а у ... нашего нового спутника полтора выражения лица на все случаи жизни.
  - О! - на сей раз возмущение опередил меха-рыцарь. - Придумал. Пастырь, где наша шляпа?
  - Отличная мысль, - просветлел дервиш. - И как я сам не догадался?
  Таким образом, Холанну досталась самая ответственная работа - по завершению представления ходить с грустным видом и собирать пожертвования в большую истрепанную шляпу.
  
  Глава 8
  
  Визитной карточкой, знаковым образом Аверитии являлась паутина стальных конструкций, зависших в нескончаемом полете над пропастью. Однако вокруг собственно Дыры разбегалась сеть искусственных пещер, тоннелей, проложенных в скальных породах, сложных развязок, теплостанций, производственных комплексов. Фактически город вокруг города, где билось неостановимое, скрытое от чужих взглядов сердце чудо-города Федерации Эребус. Его питал ежедневный, ежечасный труд сотен тысяч людей, многие из которых никогда не видели солнца, влача жизнь умеренно обеспеченную, однако лишенную избыточной праздности. Именно с такой аудиторией от планеты к планете работали дервиш и рыцарь, здраво рассудив, что здесь их невзыскательный репертуар встретит меньше критики и больше энтузиазма.
  Билетов не продавали, чтобы не иметь лишних проблем с финансовыми органами. По завершении представления визионеры пускали по кругу шляпу, тем и кормились. Как правило, налоговые инстанции смотрели на подобную эквилибристку сквозь пальцы, если труппы не заигрывались чрезмерно, а представления оставались в границах пристойного.
  На Аверитии дополнительной проблемой оказывалась принадлежность города и планеты к Эребусу, где вера в Божественного формально не была обязательной. Хотя священные договоры между Экуменической Империей и Федерацией утверждали верховенство Церкви, Эребус старательно сохраняла атрибуты своей 'особости', а слишком настойчивая миссионерская деятельность могла привести к неприятным последствиям. Например, бухгалтерской ревизии. Однако обращение к славным деяниям седой старины, когда Империя и Халифат лишь становились на ноги, яростно сражаясь одновременно со всей галактикой, считались вполне допустимыми и непредосудительными.
  
  - ... Тучи наполнились тьмой, кровь невинных, изобильно пролитая на улицах несчастного града, текла реками, что поднимались по щиколотку. Центральная площадь оказалась будто островом посреди красного озера. Там устроил свой лагерь джихангир Гольфимбуль, творя вещи ужасные и неправедные. Там же шаманы 'ками' громогласно возносили молитвы нечестивым Гоге-с-Магогой, содрогаясь и вопия, а глас каждого был пронзителен как вой адских демонов, возносясь к черному небу. Вместе с ками вернейшие курбаши и нукеры восславляли богов зла, пока джихангир не ударил каменным молотом о мостовую, призывая к тишине. И наступила тишина, ибо в городе не осталось живых людей, так что ни крик взрослого, ни плач ребенка не нарушали ее...
  Пастырь сделал драматическую паузу. Трубный глас оратора еще перекатывался под высокими сводами искусственной пещеры, а дервиш в два быстрых движения растрепал бороду и состроил страшную физиономию, выставив зубы. Детишки в первых рядах запищали от ужаса, да и взрослым, похоже, стало неуютно. Больно уж выразительно актер изобразил ужасающего ксеноса. Туэрка сжала руку Холанна, пальцы у Гайки оказались холодные, несмотря на плотное рукопожатие.
  - Страшен был в гневе орочий повелитель Гольфимбуль, его проклятия сотрясали все окрест. Нукеры же, содрогаясь, падали ниц, простирая к своему вождю обагренные кровью невинных лапы...
  Пастырь снова умолк, воздев посох, словно палицу. Благодаря мешковатой рясе дервиш, и без того большой, казался еще шире и выше. На фоне малорослых жителей промышленных районов Аверитии он смотрелся сущим гигантом и действительно походил на самого настоящего орка. Двигаясь преувеличенно медленно, дервиш положил черный, обугленный посох на гладкий камень, отполированный за десятилетия миллионами шагов.
  Холанн видел в своей жизни нескольких орков, в том числе и настоящего инжинегра - техношамана, который предрек им новую судьбоносную встречу на поле боя через много-много лет. Счетовод понимал, что история Пастыря - сказка, предание, ибо настоящие орки так себя отродясь не вели и вести не могли. Но все же... Холанн чувствовал, как его захватывает представление, в котором один актер исполнял все роли сразу.
  - И так вопиял он 'О, всемогущие Гога-и-Магога...' - обманчиво тихо, почти шепотом произнес актер, нагнетая напряжение.
  Хотя Уве ждал чего-то подобного, громкий хлопок в широкие ладони все равно застал врасплох. Хлопнув, паломник резко выпрямился и возопил, изображая утробный рык настоящего ноба:
  - 'Не вы ли одарили меня властью, подобной власти вашей на тысяче небес вселенной?! Не вы ли благосклонно взирали на пирамиды черепов, что воздвигал я в вашу честь!? Так отчего же отвернули вы лики свои от моих деяний, о, всемогущие отцы?!' Так говорил он, и 'Да не случится злое!' - трепеща от ужаса, восклицали верные курбаши, падая ниц. Шаманы же доставали ножи и резали свою плоть, дабы умилостивить суровых богов каплями нечистой крови!
  Это было по-настоящему страшно, сила таланта паломника была столь высока, что Уве, не выпуская руку Гайки, машинально осенил себя шихабом, и не он один. У Пастыря не имелось ни орочьих клыков, ни алых глаз, ни даже дубины, однако менее выразительным и жутким он от этого не становился.
  - Пламя разгоралось в красных глазах джихангира, и вопиял он еще громче, преисполненный гнева: 'Всесильные, отцы народа моего, вселите в сердце мое свирепость, что заполнит до краев вселенную! Взметните ярость мою страшным огнем, что пожрет миллион миллионов солнц! Вложите в длани мои меч карающий и молот сокрушительный!'
  - Господи, помилуй, - прошептал захваченный повествованием Уве и вторично сотворил шихаб. Счетовод забыл даже про мигрень и недавнюю жуть с призрачным двойником. По нестройным рядам малолетних зрителей пробежала волна, дети вжимали головы в плечи и сгибались под пронизывающим взглядом Пастыря.
  - 'Да минет нас гнев Гоги-с Магогой!' - кричали в непритворном ужасе нукеры, и глаза их источали едкие слезы. 'Да обратится ярость твоя на врагов, отвращаясь от нас, верных слуг твоих!'
  Какая-то девушка упала в обморок. Хватка сильной ладони Гайки усиливалась.
   - 'Боги мои!', кричал меж тем джихангир! - Пастырь ревел во всю мощь луженой глотки, так что ушам становилось больно. - 'Разбудите всех демонов ада, пусть раскаленные крылья их гонят над пропастью геенны злотворные измышления преисподней. Пусть подскажут мне суть мщения, от которого заплачут камни!'. Шаманы же рыдали в голос 'Бойтесь, бойтесь! Ибо как нельзя наполнить бесконечное, так нельзя утолить гнев нашего повелителя!'.
  Рассказчик вновь доверительно понизил голос, нагнетая напряжение. Левой рукой он оперся о посох, правую же развернул к зрителям и обвел полукруг, будто призывая их еще ближе.
  - 'Сподвижники мои...' - сказал Гольфимбуль. - 'Ныне же приведите ко мне воительницу из рода людей, ибо я хочу видеть и покарать ее'
  
  Шаблон представления у пары конфидентов был довольно простой. Дервиш зажигал общественность проповедью и разыгрывал короткие представления в одно лицо. После наступал черед Родерика, который демонстрировал всевозможную эквилибристику на мотор-цикле. Или наоборот, по обстоятельствам. Как в этот раз, когда сначала механизированый рыцарь показал взрослым чудеса езды в подвешенной на высоте метров двадцать полусфере без антигравов и страховки, а затем Пастырь собрал детишек и начал разыгрывать классическую историю о мученичестве святой воительницы Циллии, сподвижницы легендарной Маэды Такихико, 'Матери Кайзервера'.
  Казалось странным, что дуэт с живыми выступлениями пользовался в весьма развитой и 'технократичной' Аверитии устойчивой популярностью, однако поразмыслив, Холанн решил, что это как раз вполне очевидно. Если брать непосредственно жилую структуру в Провале, там перспектив не было никаких, в первую очередь из-за специфической планировки, которая оставляла очень мало места для открытых сборищ и таким образом отрицала культуру карнавала. Кроме того, Родерик действительно был искусным мотор-циклистом, а Пастырь - талантливым актером и грозным проповедником.
  Меж тем представление близилось к финалу...
  
  - 'О, сколь непреклонен и строптив взгляд твой, женщина' - ласково прорычал гигантский орк, голос его был вкрадчив и зловещ. В благоговейной тишине взирали все на джихангира, он же распростер лапы свои, и нукеры верили, что вождь слышит голоса с небес. Вдруг страшная морда Гольфимбуля исказилась злой ухмылкой, и слуги его стали перешептываться, говоря друг другу 'Гу! Гу! Истинно, Гога-с-Магогой подсказали ему месть, достойную богов'
  И тут что-то случилось. Пастырь встретился глазами с Холанном и ...
  Уве сжался, пытаясь задавить рвущийся из глотки стон. В голову как будто вкрутили раскаленный буравчик, от виска до виска. Глазные яблоки запылали болью, отдающейся от затылка.
  - Б-боже мой, - выдавил счетовод, прижимая к груди сжатые кулаки. Гайка обняла его, прижимая, так, чтобы скрыть от посторонних. Такая реакция по ходу душеспасительного представления могла вызвать ненужные вопросы и плохо закончиться. Впрочем, опасение оказалось излишним - взгляды всех присутствующих, нескольких сотен человек, преимущественно работников сталеплавилен, оказались прикованы к дервишу.
  Пастырь замер, будто живая статуя, казалось, у него напряглись до железной твердости все мускулы. Зрачки расширились, бритый череп залоснился от пота, хотя в зале было весьма прохладно. Первые ряды услышали явственный скрип и потрескивание дерева - с такой силой оратор сжал посох. Секунды тянулись одна за другой, напряжение скапливалось, как физически ощутимая субстанция. Родерик шевелил губами в немой молитве, выражение трагического ожидания застыло на лице мотор-циклиста. Словно паладин в точности понимал, что происходит, и это 'что-то' обещало стать очень, очень плохим.
  Мало кто заметил, что люминесцентные лампы под высоким потолком замигали, как будто начались перебои с электричеством. Впрочем, даже заметившие игнорировали странное явление, приписав обычной проблеме с техникой. Боль не отпускала Холанна, словно мимолетный перехлест взглядов запустил некий процесс в голове Комиссара. И процесс крайне скверный. Череп буквально скрипел, как в тисках, Уве с трудом сдерживал вопль.
  Пастырь высился недвижимой статуей, простирая руку. Родерик сжал челюсти, приготовившись отменять представление. И в тот момент, когда паладин сделал первый шаг, беря разгон, чтобы сбить дервиша с ног, накрыть плащом и объявить о нездоровье артиста, монах очнулся.
  Как будто и не было почти минутной паузы. Паломник сразу включился в представление, разыгрывая трагедию давнего прошлого с прежним талантом и экспрессией. Аудитория решила, что неожиданный перерыв был драматическим приемом, и на ура приняла окончание постановки. Дружный вздох ужаса пронесся под грубо сглаженным потолком, когда дервиш взмахнул черным посохом, демонстрируя отсечение головы святой воительницы, дети рыдали в голос, да и многие взрослые отворачивались, украдкой протирая мокрые глаза.
  Родерик немного расслабился и в нужные момент подал сигнал Холанну, который, превозмогая ослабевшую, но все еще явственную боль, побрел со шляпой наперевес предлагая поддержать высокое искусство посильным вкладом. Подавали хорошо, паладин быстро пересчитал в уме диковинные многоугольные монеты и одноразовые платежные электрокарты Федерации в привычные динары. Выходило, что до следующего представления на пропитание хватит всей команде в новом, расширенном составе.
  Пока Холанн собирал 'на искусство', Гайка уже готовила мотор-цикл к транспортировке. Монах присел рядом с широким твердым колесом, безвольно опустив посох на колени. Пристальный взгляд Родерика отметил, что пальцы дервиша чуть подрагивали, а лицо набрякло морщинами предельной усталости.
  'Обошлось', подумал меха-рыцарь.
  'На этот раз обошлось...'
  
  * * *
  
  - Ты что творишь?! - яростно прошептал Родерик в самое ухо Пастыря. - Ты же не санкционированный псионик!
  - Я не хотел, - так же тихо, с ноткой вины в голосе пробормотал дервиш. - Ты же знаешь, иногда бывает... Увлекся, представил себе всей душой те события, а потом...
  Паломник нахмурился, вспоминая.
  - Я посмотрел ... на него ... Не знаю, что случилось потом, что-то в этом недомерке не то, что-то неправильное.
  Пастырь исподлобья глянул на Холанна, который этого, впрочем, не заметил.
  - Осторожнее, - укорил напарника паладин. - Осторожнее надо! Мы же теперь без прикрытия, тебя сожгут к чертовой матери! - Родерик помолчал. - И меня заодно.
  - От меня это не зависит, - огрызнулся паломник. - Иногда оно просто случается.
  Родерик смачно, грубо выругался, по-прежнему косясь на Холанна и Туэрку. Те сидели в противоположном конце вагонетки, механесса ласклвыми движениями поглаживала Комиссару виски, будто вытягивая боль осторожными движениями. Уве пытался улыбнуться, но губы сами собой кривились в болезненной гримасе.
  - Забавно, - невпопад сказал Пастырь.
  - Да, смешно до слез. Публичные сожжения это всегда умора, - зло выдавил паладин.
  - Я не о том. Два некрасивых человека нашли друг друга. И счастливы, - Пастырь безрадостно ухмыльнулся и процитировал. - 'Ибо мужчины являются попечителями женщин, а женщины попечителями мужчин, ведь каждому дано свое преимущество перед другими'.
  Родерик покачал головой с видом безнадежного осуждения и ничего не сказал.
  Вагонетка качалась и дребезжала, за окнами, забранными листами исцарапанного, мутного пластика, мелькали редкие проблески газовых ламп. Посередине вагончика покачивался на поворотах мотор-цикл. Гайка уже осмотрела его до выступления и после, сделала осторожное замечание рыцарю насчет обхождения с техникой и кратко пообещала 'будет лучше'. Родерик скептически относился к женщинам при технике, но здесь отчего-то сразу поверил, что похожая на симпатичную мышку лопоухая блондинка-механесса с разноцветными глазами сделает двухколесную машину лучше.
  - Что ты видел? - отрывисто спросил паладин.
  - Мы оказались в большом водовороте событий. Все решится за две последующие недели ночной тьмы. И результат будет сказываться на жизни всей Империи столетиями. Как вода, что расходится далекими кругами от маленького камня.
  Паломник говорил медленно, врастяжку, как будто продолжая свое выступление перед литейщиками. Такое случалось после провидческого транса, когда устами дервиша будто вещала иная сущность.
  - Две недели, шестнадцать дней, - посчитал вслух мотор-циклист. - Что ж, не слишком долго. Это все?
  - Нет, - буркнул монах. - Дослушай сначала, потом будешь сыпать оригинальными комментариями и остротами.
  - Извини. Давай дальше.
  Пастырь наморщил широкий лоб, вспоминая видение, собирая его из осколков памяти.
  - Некоторые из нас умрут.
  Родерик сдержался и промолчал, явно с большим усилием. На лице паладина отчетливо читалось 'какая оригинальная новость!'
  Пастырь закрыл глаза и медленно, с усилием, как будто преодолевая сопротивление собственного языка, проговорил:
  - Один из нас предаст всех остальных. И это будет тот, на кого подумают в последнюю очередь.
  - Кто? - быстро спросил Родерик.
  - Тот, на кого подумают в последнюю очередь, - повторил дервиш, по-прежнему плотно зажмурив глаза. Пастырь чуть-чуть раскачивался на жестком сидении, как будто в легком трансе.
  - Ясно, - кратко вымолвил паладин. - Что еще?
  Пастырь молчал так долго, что Родерик уже перестал надеяться на ответ. Но в тот момент, когда рыцарь тяжело вздохнул, готовый подняться на ноги, монах негромко, едва слышно за шумом вагонетки, произнес:
  - С первыми лучами восхода ... один из нас умрет.
  - Ну, это понятно, - сосредоточенно кивнул Родерик. - Ты раньше уже говорил. Некоторые умрут.
  - Нет, ты не понял, - так же тихо проговорил Пастырь. - Один из нас двоих.
  - Э... - паладин осекся и вздрогнул.
  - Один проживет еще долгую жизнь, - дервиш раскачивался все сильнее и говорил монотонно, как звуковоспроизводящий автомат. Будто устами его вещало само Искажение.
  - Другой же умрет в ту минуту, когда солнце падет розовым светом на городские антенны. И смерть его будет ... ужасной. Страшнее всего, что может вообразить человеческий разум.
  Пастырь открыл глаза и посмотрел прямо на Родерика, но взгляд его был пуст как у слепца. Дервиш смотрел, но не видел, как будто взор его устремился в некие дали, невидимые и неподвластные обычному человеческому взгляду.
  - Я не помню всего, что видел, да и не хочу вспоминать. Эти образы тянут, влекут за собой туда, где можно остаться навсегда. Но помню отражение неминуемого. Умрет не только тело, погибнет и душа, распадется на части в тлене дьявольского наваждения.
  Пастырь содрогнулся всем телом, так, что свободное одеяние колыхнулось, будто отяжелевшая мантия, а Холанн и Гайка оглянулись в недоумении. Паломник моргнул и потер красные глаза с воспалившимися склерами, как только что очнувшийся ото сна.
  - Что ж, - Родерик глотнул, смачивая пересохшее горло. Повел шеей, словно воротник кожаной потрепанной куртки мотор-циклиста сжался, перехватывая дыхание удавкой палача.
  - Что же... Я не рассчитывал жить вечно, - в словах паладина слышалась бравада, но звучала она наиграно и вымучено, с ноткой отчаянного бахвальства, за которым не было истинной веры. - Жалко будет не увидеть Святую Землю, но если так получится. Пусть будет.
  Он вздохнул.
  - А если тебе жребий выпадет, будь спокоен, отправлю к Престолу Божественного как положено, в священном огне. Ну и от тебя жду того же.
  - Быть по сему, брат, - пастырь крепко сжал руку напарника. - Быть по сему...
  - Может, пора доставать конверт Октавиана? - спросил рыцарь.
  - Не будем спешить, - одернул спутника дервиш. - Посмотрим, что будет дальше.
  
  Глава 9
  
  - Итак, давайте подобьем итог.
  Холанн вооружился тощим блокнотом весьма затрепанного вида, занес над листом измусленный графит.
  - Он всегда так? - тихо спросил Родерик, склонившись к Иркумову. Рыцарь не уточнял, но танкист понял.
  - Да, - шепнул он ответ. - Бухгалтер. Все записывает. Ему так думать проще.
  - А-а-а... - с понимающим видом протянул меха-рыцарь. - Ну да.
  Все старались не глядеть на Владимира. Бывший цензор пытался сидеть прямо, но его словно пригибало к ребристому полу и скособочивало весом собственного тела. Сименсен закусил губу и, бледный как мертвец, старался делать вид, что ничего не случилось. Присутствовавшие ему в этом деятельно помогали (кроме, разве что, Пастыря, который с неблагожелательным видом пялился на цензора), и в итоге все становилось только хуже. Чем больше отводишь глаза, тем сильнее выделяется объект, на который не хочешь смотреть. Лицо Дживс замерзло, будто маска, щедро политая жидким азотом. Лишь темные глаза Леанор сохранили жизнь, пылая болью и яростью. Если кто прежде и сомневался в чувствах бывшего стажера к своему патрону, теперь все сомнения легко развеивались.
  - Итого, - повторил Холанн и сделал первую запись, чуть высунув от усердия язык.
  - Мы знаем, что Халиф - да преумножатся его священные годы, да не ослабеет его сила в неустанном служении человечеству - выписал некую ... Фетву. То есть прощение невероятных, ужасающих грехов. Верно?
  Холанн оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на коллег в поисках возражений. Возражений не обнаружилось, Гайка одобрительно кивнула, побуждая любимого продолжать. Руки механистки все еще были в пятнах масла от двигателя мотор-цикла. Счетовод кивнул, скорее сам себе, и поставил цифру '2', готовясь отметить следующий пункт.
  - Далее, мы знаем, что в процессе передачи должны были участвовать, по крайней мере, две Коллегии, Поощрения Добродетели и Критики Заблуждений. То есть демонологи и ...
  Уве замялся, Пастырь дернул щекой в ехидной ухмылке. Вопрос был действительно непростой, ибо Коллегия Критики Заблуждений оставалась самой молодой в Службе Апологии Веры - возрастом чуть менее полутысячи лет, как раз со времен Ереси Лже-Халифа - и точные границы ее компетенции по сию пору не были точно определены. Предполагалось, что 'критики' как раз и должны оперировать в тех сферах, где границы полномочий расплывчаты и сомнительны. На практике у прочих коллегий такая неопределенность вызывала бесконечные потоки недовольства и жалоб, что наглые недоучки лезут во все подряд своими непрофессиональными руками, сея хаос и раздоры.
  - Еще присутствовали делегаты от Коллегии Прикладной Механистики , - уточнил Родерик. - Я узнал нескольких бойцов, прежде мы работали вместе.
  - Так... - Уве на мгновение задумался, сделал еще одну пометку. - Итого уже три коллегии. Это вообще нормально?
  Взоры присутствовавших обратились к двум цензорам. Дживс задумалась, потирая подбородок. Ответил Сименсен, глухо, каким-то 'потухшим' голосом.
  - Нерядовое событие. Но такое бывает. Значит, вопрос был очень важный и требовал сложных согласований.
  Владимир качнул головой и повторил:
  - Очень.
  - Хорошо... - Уве поставил отметку '3'. - Но кто-то предал... И начался погром. Но тут у меня сразу появляется вопрос.
  Холанн почесал кончик длинного носа, обдумывая вопрос.
  - Я не бог весть какой знаток законов, - осторожно заметил Уве. - Но ... боевые действия посреди не самого последнего городского района, с массовыми разрушениями и колдовством... это не должно вызывать какие-то облавы, чрезвычайное положение и прочее?
  - Хороший вопрос, - двинул бородой Пастырь. Родерик кивнул, дополнив:
  - Что-то такое по городу пронеслось, но слабенько, прямо скажем, слабенько.
  - Вы демонологи, - ввинтилась в разговор Гайка. - Что вообще должно происходить, когда есть подозрение на разрушительное колдовство?
  Спрошено было у рыцаря, но ответил Сименсен.
  - Массовые аресты, допросы, облавы, мобилизация всей правоохранительной системы. Возможно изоляция дистриктов, зачастую и самой планеты. С колдовством не шутят. Никогда. Цена ошибки слишком высока.
  Родерик поджал губы, но промолчал. Рыцарю определенно не понравился такой перехват ответа. А Дживс мягко, как будто случайным движением, прикоснулась к плечу Боргара в жесте заботливого одобрения. Кажется, ее безмерно радовал сам факт того, что увечный цензор как-то общается. Владимир изо-всех сил пытался сидеть ровно, не склоняясь в ту или иную сторону.
  - И что из этого мы видим? - быстро вопросил Холанн, пытаясь сгладить возникшую напряженность.
  - Ничего, - коротко ответил Пастырь.
  - А новости здесь есть? - вклинился математик. - Может там?
  - Ничего нет, - энергично отрезал дервиш. - Я смотрел и поспрашивал незаметно по округе, у ... паствы. Большой пожар случился. И все.
  - Как такое возможно? - спросил Уве.
  - Возможно, - сумрачно выдавил Боргар. Цензор сохранял каменное выражение лица и ровный тусклый голос, но руки выдавали душевное смятение. Изувеченные в далеком детстве пальцы, похожие на птичьи когти, находились в постоянном движении, ощупывали суставы друг друга, скользили вдоль сухожилий. И все это несмотря на боль, которую причиняло Сименсену каждое движение без специальных перчаток и колец болевой блокады.
  - Это возможно, если все сложнее, чем кажется.
  - Надо же, какое тонкое, глубокое замечание, - похоже, дервишу цензор очень сильно не понравился. Пастырь даже не пытался казаться вежливым. В свою очередь Сименсен сделал вид, что не заметил едкую ремарку.
  - У Федерации сейчас непростые отношения с Экуменикой, - приступил к разъяснениям Владимир. - Точнее они всегда были непростыми, а теперь особенно. Эребус нужна Империи, по многим причинам.
  Сименсен сделал паузу, как будто старался заставить вновь шевелиться парализованный язык. Этим воспользовался юркий и тощий математик, недоучившийся студент Бозон-Вердюра:
  - Я видел, тут такой поток наших раненых идет, просто ужас какой-то...
  - Империя ведет широкую кампанию против орков, - сумрачно пояснил хирург Александров. - Через эту систему идет транзит военных грузов, а в самой Аверитии развернуто несколько медицинских стационаров. Для реабилитации наших раненых.
  - Так вот откуда столько указателей, - догадался Иркумов. - 'Дезертир, сдайся сам и получишь снисхождение', все такое, будто я на гарнизонной планете, как встарь.
  - Да, Эребус и Экуменика нужны друг другу, - Сименсен справился с непослушным голосовым аппаратом. - Поэтому все непросто, и стороны ходят на цыпочках, чтобы не отдавить друг другу что-нибудь ненароком.
  - Так, дай я дальше угадаю, - скривил брови Александров. - В темной комнате, где все ходят на цыпочках, кто-то шумно и вонюче пустил газы. Всем как-то стало очень неловко, все напряглись и переглядываются с немым вопросом - а кто же это сделал?
  Родерик и Пастырь молча обменялись недоуменными взглядами. Похоже, их сбивало с толку кажущееся отсутствие явного лидера в немаленькой группе коллег конфидентов.
  - Примерно так, - Боргар постарался улыбнуться. Вышло плохо, даже в чем-то жалко, и цензор стер с лица неудачный оскал. - Встречу явно прикрывали местные правоохранители, без них подобные дела организовать нельзя, иначе могут принять за преступников, с попытками захвата и стрельбой.
  - Но кто-то предал... - закончил Уве.
  - Да, кто-то предал, - согласился Боргар. - И операция сорвалась.
  - Важная операция с участием сразу нескольких Коллегий, - напомнила Дживс.
  - Поэтому сейчас все вовлеченные структуры пытаются держать лицо и лихорадочно ищут у себя протечку. Потому что если... точнее когда кого-то назначат виновным... - Сименсен хмыкнул. - Будет больно. Думаю, ради такого случая и 'Зульфикар' сюда мобилизуют.
  - 'Зульфикар'? - не понял Уве.
  - Забудь, - быстро и внятно порекомендовал цензор. - Ты этого не слышал. А я не говорил.
  Холанн немного подумал и счел за лучшее притушить огонь любопытства.
  - Э-э-э... - опять вклинился в разговор математик. - Но я не понимаю все равно, почему облав то нет?
  - Операция не закончена, - вздохнула Дживс. - Фетва не передана. Более того, она потеряна.
  - А! - догадался Бозон. - Если сейчас развернутся все положенные мероприятия...
  Он замялся, пытаясь внятно озвучить путаные догадки.
  - Да, - пришла на помощь Леанор. - Если объявлять положенные ограничения, перехваты и карантины, на вручении Фетвы можно ставить крест. Окончательно. Нужна команда с самого верха, причем согласованная, чтобы начать массовые репрессии.
  - А то, что уже случилось? - спросил доселе молчавший инженер-археолог. - Этого недостаточно?
  - Видимо, пока недостаточно, - пожал широкими плечами Сименсен. - Мы ведь не знаем местного баланса сил, отношения спецслужб и прочих материй. Эребус конечно формально независима, но воля Халифа, это воля Халифа. Видимо, пока никто не готов стать скотиной отпущения, которая поставит завершающую точку и официально признает срыв операции.
  Общее молчание длилось около минуты. Затем его нарушил Уве, не выпускавший из рук графита.
  - Значит, диспозицию мы примерно определили... дальше вопрос, что нам делать? Версия первая, сдаться. Послать сообщение Коллегии... или Коллегиям. Хранить Фетву и ждать ответа, то есть эвакуации.
  - Можно, - согласился Владимир. - Но здесь мы сталкиваемся с известным затруднением.
  - Кто-то предал, да, - закончил за цензора паладин. - И мы рискуем нарваться на предателя.
  - Причем, я бы сказал, наш враг не просто негодяй-одиночка, - Александров, как обычно в минуты тяжелой задумчивости, машинально расчесывал бороду. - Судя по тому, что творилось ... там ... это настоящий заговор.
  - Да ладно, - не удержался Бозон-Вердюра. - Ну, рискнем, других то возможностей нет!
  - Рискнуть мы можем, - протянул Иркумов, но ... - танкист выразительно посмотрел на Фетву, что снова заняла прежнее место на потертом сидении мотор-цикла.
  - Враги были готовы на все, чтобы Фетва не дошла до адресата, - сурово напомнил Боргар. - И они, скорее всего, уже знают, кто был ее последним хранителем. Обращаясь в любую инстанцию, мы рискуем предать документ в руки преступников и еретиков, что осмелились перечить воле Халифа.
  Вот сейчас цензор снова стал самим собой, как прежде - несгибаемый фанатик, готовый на все ради веры и Империи. Но, к сожалению, прежний Боргар вернулся лишь в словах. Попавший под колдовской удар Сименсен по-прежнему напоминал беспомощного старика, заплывшего дурным жиром. И в глубине мрачного, холодного взгляда цензора читался страх. Настоящий, непреходящий ужас человека, который внезапно осознал всю бездну своей беспомощности и бесполезности.
  Холанн скорчил физиономию, вспоминая слова темного псионика и в целом диалог меж колдунами. При этом счетовод тряс в воздухе графитом, призывая к молчанию, показывая, что пытается думать о важном.
  - Тот ... колдун ...ну, который был вторым, - Уве извлекал слова из памяти по одному, как скудный улов из дырявой сети. - Он говорил, что огнеметный колдун совершает измену. И еще что-то про наказание коллегий. Влад? - счетовод обратился к Боргару, прося подсказки, но Сименсен лишь качнул головой.
  - Я плохо помню те минуты... - цензор осекся. - Плохо.
  - Но кинетик точно говорил про измену, - повторил Уве. - А огненный отвечал, что надо исправить какие-то заблуждения и есть какие-то принципы выше самого Халифа.
  - Только вот 'огненный' был нашим, - жестко, зло бросил Пастырь. - Санкционированный пиромант-демонолог. Проверенный боец.
  - Точно? - Холанн не придумал ничего лучше, чем задать самоочевидный и не требующий ответа вопрос.
  - Абсолютно, - подтвердил монах. - И если у тебя в голове мысли не перемешались, выходит, что наш друг и вкрный солдат Защиты Веры - подлый изменник. Но я все-таки думаю, что у тебя в голове кавардак и карусель.
  - Думать ты можешь, что угодно, - голос Боргара лязгнул, как траки на гусеничной ленте.
  - Неужели? - тихо вопросил дервиш. - 'Нечестивцы хотят потушить Свет Истины своими устами. Но Божественный не допустит этого, и Свет не угаснет, сколь бы ненавистно это не было грешникам'.
  Монах крепко сжал черный посох. Родерик подобрался и как будто невзначай положил руку на сложенное копье. Иркумов дернул пальцами рядом с рукоятью своего знаменитого саперного тесака. Дживс с выражением отстраненной скуки взялась за рукоять лучевого пистолета за поясом. Что делали прочие коллеги, Уве не заметил, однако не сомневался, что и они приготовились к драке. Несколько мгновений не друзья, но еще не открытые враги переглядывались с крайним недоверием и подозрительностью. И с каждой секундой казалось, что неизбежная схватка все ближе.
  - Так, спокойствие, - Холанн с громким хрустом переломил графитную палочку. От резкого, щелкающего звука все вздрогнули.
  - Мы можем друг другу не верить, - рассудительно заметил счетовод. - Но мы сражались бок о бок, и мы связаны общим долгом.
  Уве благоразумно не стал уточнять, что 'сражение бок-о-бок' выглядело несколько не так. Но, тем не менее, напряжение чуть-чуть разрядить удалось. Во всяком случае, затевать бой прямо здесь и сейчас пока никто не собирался. Кажется...
  Холанн положил сломанные черные палочки на исчерканный лист, слез с ящика, заменявшего стул, и прошел к мотор-циклу. Взял деревянный пенал, покачал на ладони, как на чаше весов. В неярком свете газовой лампы черты лица Уве заострились еще больше, а глаза благодаря огромным синякам казались огромными, налитыми тьмой. Гайка вздрогнула, настолько чужим, откровенно страшноватым показался ей сейчас любимый человек. Механистка знала, что временами - редко - Уве переклинивает на том 'что должно быть сделано', просто потому, что должно, без всяких оговорок и обсуждений. Как в памятный день на Танбранде, когда Уве получил прозвище Поджигателя. И позже, когда повел команду навстречу конвою, пробивавшемуся из города мертвых. Или в ночь страшного, самоубийственного броска штурмовиков через минное поле, навстречу пулеметам наемников. В такие минуты у Холанна даже лицо менялось, превращаясь в невыразительную маску, под которой скрывалась нерассуждающая целеустремленность.
  Такого Холанна Туэрка боялась. Относилась с почтением и уважала, как человека, который готов без остатка служить тому, что считает выше и важнее собственной жизни. И все равно, по-настоящему боялась.
  - Мы не верим друг другу, - еще раз констатировал счетовод, обводя глазами контейнер и всех собравшихся. Взгляд Холанна казался очень внимательным, так, словно во всей Аверитии и даже Вселенной не было вещи важнее, чем лица прежних соратников и новых знакомых.
  - Не верим... И на то есть причины.
  Холанн посмотрел на дервиша, взгляды маленького счетовода и громадного дервиша скрестились. И хотя внешне монах казался невозмутимым, сердце Пастыря дрогнуло и пропустило один удар. Дервиш не чувствовал за взглядом человека. Так, словно глядел в холодные каменные зрачки, искусно вырезанные скульптором в тверди гранитного лица. Подобное случалось - иногда, когда Пастырь встречался с могущественными псиониками или людьми большой святости, непостижимыми для обычного зрения слабых людей. Но мелкий 'критик' совершенно определенно не являлся ни тем, ни другим.
  - Не бойтесь нашего Императора, о, верующие, но лишь почитайте его со смирением, - машинально осенил себя шихабом паломник. - Ибо страх есть орудие Шайтана. Творящим добро, добром же воздастся, а сеятели зла пожнут злое с поля своего.
  Монах сам не понимал, отчего из великого множества священных хадисов, которые странствующий паломник выучил за долгую жизнь, память извлекла и поместила на поспешный язык именно этот. Просто так получилось.
  - Октавиан вручил нам Фетву.
  Холанн поднял пенал над головой, будто факел. Свет лампы отразился на полированном дереве холодными бликами.
  - Он знал, что Фетву постараются отнять, а потому доверил ее нам для сохранения. - Уве снова глянул на Родерика и Пастыря, - и вам. - На 'вам' счетовод сделал ощутимое ударение.
  Родерик повел головой, будто хотел возразить, но лишь поджал губы и промолчал.
  - Видимо, мы остались единственными людьми, которым он мог довериться. Мы ... и вы. Все прочие казались ненадежными. И Октавиан был прав.
  Холанн взял Фетву обеими руками, крепко сжал, чувствуя под пальцами твердость гладкого дерева и шероховатый керамический поясок с печатью. Прощение всех грехов казалось холодным, несмотря на тепло рук. Неестественно холодным, будто там, в глубине пенала, таилось концентрированное зло.
  - Что сделал тот, кому она предназначена? - тихо, словно сам у себя, спросил Уве. И так же, сам себе, ответил. - Мы не знаем. Но это наверняка были деяния ужасающие. Просто кошмарные, если сам Халиф счел их достойными внимания. И все же Халиф простил негодяя. Даровал ему право начать жизнь заново.
  Холанн еще крепче сжал пенал, почти до боли в пальцах. Все молча смотрели на маленького человека с суровым, жестким лицом и огромными черными провалами вместо глаз.
  - Можем ли мы судить это решение? Нет. Если Халиф так решил, значит, на то были основания. Значит, прощение было оплачено чем-то еще более значимым. Октавиан исполнял волю Халифа и погиб. Ваш экзаменатор, - последовал кивок в сторону демонологов. - Поступил также... и тоже погиб. Они передали свой долг нам, а значит...
  Уве вздрогнул, сжался, будто овеянный порывом ледяного ветра.
  - Значит, теперь воля Халифа легла на нас, - совсем тихо закончил он. - Только нас, больше ни на кого. Мы должны вручить Фетву.
  - Безумие, - выдохнул математик. - Божественный свидетель, мы даже не знаем, кому она предназначалась!
  Холанн замер, словно прикрывая собой пенал, в позе, которая могла бы показаться нелепой. Но почему-то не казалась. Пастырь и Родерик в очередной раз обменялись взглядами, но теперь демонологи словно продолжали некий прерванный разговор.
  - Уве, он прав, в чем-то прав, - грустно согласился Александров. - Да, мы все здесь служим Защите Веры. Мы на службе у разных Коллегий, но делаем одно дело. И наши экзаменаторы нас обязали ... определенным образом. Мы также не можем переложить наш долг на кого-то другого. Ведь каждый, кто за стенами этого ... обиталища, может оказаться предателем.
  - А чего сразу обиталища, - недовольно пробурчал Пастырь. - Нормальный дом.
  - Но как можно вручить Фетву, если мы даже не знаем, кому она предназначена? - спросил в пустоту хирург. - Разве что все-таки открыть ее?
  - Нельзя, - коротко и энергично приговорила Дживс. Боргар качнул головой, молчаливо соглашаясь. - Под страхом ужасной кары. Вскрыть ее может лишь адресат.
  - Не надо вскрывать, - сказал механизированный рыцарь, и его слова буквально на долю секунды опередили готовый разгореться спор. Опередили и оборвали.
  - А как мы узнаем, кому оно предназначено?
  - Мы знаем.
  - Что?! - один вопрос, одновременно вырвавшийся из нескольких глоток, слился в единый протяжный звук.
  - Пастырь, - рыцарь глянул на спутника. - Тащи конверт.
  - Уверен? - скептически протянул дервиш.
  - Да.
  Монах шумно выдохнул, крякнул и вообще продемонстрировал полное, всемерное неодобрение затеи. Но все же поднялся и зашаркал в пристройку, где труппа хранила скудный реквизит.
  Родерик вновь обратил взгляд на конфидентов Критики Заблуждений.
  - Для начала, по крайней мере, у нас есть имя, - сообщил рыцарь. - Буукк.
  - О, господи... - ахнул Сименсен. Дживс молча сжала его плечо, так, словно искала опору, боясь упасть.
  Пастырь шумел, перебирая какое-то тряпье. Видимо, загадочный конверт был хорошо спрятан.
  - Серторий Буукк? - уточнил Владимир, и, казалось, у цензора даже губы побелели.
  - Он самый, - в некотором замешательстве отозвался паладин. - Тебе это что-то говорит?
  - О, да, - скривился цензор, будто раскусил самый кислый на свете фрукт.
  - Что ж, теперь хотя бы понятно, отчего нас пытались остановить, - тихонько сказала Леанор. - Серторий Буукк, 'убивающий многих', 'лекарь Искажения', 'дьявольский винокур', архиеретик и личный враг Халифата.
  - А еще бывший защитник Веры, - закончил Сименсен. - Верный и преданный слуга Коллегии Прикладной Механистики, который был убит собственными коллегами.
  - Давно убит? - живо поинтересовался Бозон.
  - Больше трех веков назад.
  
  Часть вторая
  Безмолвный пассажир
  Глава 10
  
  - Это передал нам ваш господин, - Пастырь шлепнул на ящик большой конверт, широкий и толстый, как альбом технических схем. - За сутки до ... операции. Сказал, что это последнее средство, если все пойдет через жо ... наперекосяк.
  - А с вашим экзаменатором это согласовали? - уточнила Дживс.
  - Мы ему сообщили, - лаконично сказал Родерик, щелкнув складным ножом, больше похожим на складную абордажную саблю. В карман тесак не помещался, так что паладин хранил инструмент в сапоге. - Он одобрил. Точнее не воспрепятствовал. В общем...
  Рыцарь ощутимо замялся, подбирая нужные слова. Нож завис над плотным картоном цвета светлой ржавчины.
  - Короче, будем читать или нет? - нетерпеливо спросил Пастырь.
  - Дайте ка мне, - попросил Сименсен.
  - Чего это? - агрессивно развернулся дервиш. - Не тебе дадено было.
  Дживс опять подобралась, как большая кошка-крысолов из технических низов мегаполиса. Боргар вздохнул и сделал вид, что не заметил выпад, подогреваемый личной неприязнью.
  - Это стандартный конверт внутреннего документооборота службы Цензоров, - занудным голосом проговорил Владимир. - В таких, как правило, хранят личные дела или выдержки из оных. Логично предположить, что экзаменаторы снабдили вас чьими-то личными данными. А я, как цензор, пусть и временно не при исполнении, могу правильно его открыть и прочитать.
  - Эка хитрость, конверт открыть, - буркнул паладин, колеблясь.
  - Бывает и хитрость, - улыбнулся тонкими, похожими на бледные шнурки, губами Сименсен. - Например, в клапан может быть вплетена ядовитая нить. Как страховка от лишних глаз.
  Рыцарь пожал широкими плечами, дернул щекой, однако все же решился и сунул толстый конверт Боргару.
  - На. Смотри свои нити.
  - А почему не при исполнении? - ехидно полюбопытствовал дервиш. - Временно?
  - Долгая история, - выдавил сквозь зубы Сименсен. Он боролся с конвертом тонкими искалеченными пальцами.
  Рыцарь покачал головой, слабо, едва заметно, и ничего не сказал. Владимир, наконец, победил конверт. Цензор потряс его, посмотрел на просвет углы, ощупал края, прошитые волосками металлизированных нитей. Наконец взял у Гайки булавку и каким-то хитрым образом ловко, очень аккуратно вскрыл клапан.
  - Ну-ну, - не обращаясь ни к кому конкретно, проворчал паломник.
  Боргар все с той же аккуратной осторожностью вытряхнул на ящик содержимое конверта - несколько пачек бело-желтых листов, скрепленных обычными канцелярскими зажимами из тонких металлических пластинок. Уве едва не прослезился от ностальгии, вспомнив и бумагу, и зажимы - все родное, хорошо знакомое за долгие годы службы...
  - Тайнопись какая-то, - заинтересованно подметил Родерик.
  - Личное дело? - предположил Иркумов, повторяя догадку Боргара.
  Холанн вспомнил, как танкист давным-давно (не столь уж давно, на самом деле, но казалось, с той поры минула вечность) толковал записи, касающиеся личности покойного комиссара Тамаса.
  - Да, - кратко сообщил Сименсен, раскладывая стопки, сортируя их по содержанию. - И, похоже, надерганные из нескольких картотек сразу.
  - Ты это все понимаешь? - с неприкрытым скептицизмом осведомился Пастырь. Дервиш с самого начала проникся к цензору явной враждебностью непонятного происхождения.
  - Конечно, - с той же лаконичностью ответил Боргар, по-прежнему не обращая внимания (или скорее разыгрывая безразличие) на выпады коллеги поневоле.
  - Наш друг - профессионал высокого класса. Он много раз доказывал свою пользу, квалификацию и верность Империи, - медик Александров решительно выступил на защиту цензора, и Холанн почувствовал укол совести от того, что сам не догадался.
  - Ну и ладно, - не слишком упорствуя, паломник сдал назад, чувствуя, что усугубление конфликта сейчас неуместно и даже меха-паладин не поддерживает агрессию дервиша.
  Несколько минут под светом газовой лампы шелестели страницы. Бумаги казались старыми, чернила подвыцвели. Записи действительно были почти неразборчивы для постороннего, знакомые слова чередовались сложными сокращениями, длинными цифровыми кодами, а зачастую даже пиктограммами. Наконец Сименсен вытянул из последней стопки большую, сложенную вдвое светокопию и протянул ее Холанну с вопросом:
  - Узнаешь?
  Счетовод вздрогнул. С желтого листа на него смотрел колдун-псионик.
  - Охренеть, - выдохнул Иркумов. Остальные придвинулись ближе, лист пошел по рукам с каким-то непривычным, почти жестяным скрипом.
  - И в самом деле, охренеть, - согласился инженер-археолог.
  - Вы чего?- подозрительно спросил Уве, ловя на себе взгляды собратьев и сестер по несчастливому расследованию
  - Ну... понимаешь... - Дживс было неловко, она смотрела подчеркнуто в сторону.
  - Милый, вы с ним похожи, - решительно рубанула Гайка. - Даже очень.
  - Да вы чего?! - поразился Холанн.
  - Одно лицо, - приговорил Пастырь.
  - Ну... - протянул Родерик. - Не сказал бы, что прям одно... Но есть сходство. Есть.
  - Да ну вас в ... - Холанн осекся, поняв, что это не шутка. - Дайте зеркало!
  Зеркало нашлось, древнее, с частично облезшей амальгамой, но более-менее пригодное. Иркумов поднял его, демонстрируя Холанну отражение. Математик встал рядом с танкистом и развернул светокопию так, чтобы отражение и фотография оказались рядом.
  - Охренеть, - выдохнул Уве, невольно повторив за танкистом.
  Нет, не брат... Скорее родственник этак третьей категории, когда кровь уже преизрядно разбавлена, но семейственность еще вполне ощутима. Черты лица темного колдуна оказались более сглажены, нос короче, подбородок мягче, уши не так сильно торчали. Но сходство определенно имело место.
  - Да уж, - Боргар коснулся виска тонкими палочками пальцев, будто сдвигая отсутствующую челку. Глаза цензора, обычно неестественно яркие, лишенные ресниц, потухли, казались мутными стекляшками. - Уве, скажи, у тебя точно не было разных кузенов?
  - Если только очень дальние, давным-давно, - растерянно выговорил Холанн, переводя взгляд на фотографию, собственно отражение, и обратно. - Я почти не знал семью... Губернаторский приют...
  - Убери, - Туэрка с мягкой настойчивостью подвинула зеркало в руках Иркумова.
  - Но этого ... не может быть... - выдавил Уве. - Это ошибка какая-то.
  - Это конечно ошибка, - решительно высказала Дживс. - Серторий Буукк родился четыреста лет назад. Даже если были какие-то общие родственники, вас разделяет не меньше десяти поколений, за это время фамильное сходство исчезает полностью. Так что случайность, не более того.
  - Угу, - пробурчал паломник с выражением стойкого недоверия на бородатой физиономии, но этим и ограничился.
  - Да, случайное сходство, - поддержал Леанор Сименсен. - А теперь садитесь, кто куда... и унесите зеркало.
  - Ты это все разберешь? - потер ладони Родерик, словно предвкушая знакомство с чем-то новым.
  - Да. Некоторые обстоятельства жизни Буукка я и так знал, Его биография входит в программу обучения нашего командного состава. Службы Цензоров, я имею в виду.
  - Даже так? - вставил математик.
  - Именно так, - Боргар тяжело вздохнул. - Дело в том, что ... казус Сертория Буукка считается эталонным примером нарушения базовых правил...
  Цензор снова глубоко вздохнул, переводя дух. Казалось, его мышцам теперь слишком тяжело вздымать грудную клетку для продолжительного разговора. Дживс хотела что-то сказать, но Боргар предупредил ее коротким движением руки и тихим:
  - Я в порядке.
  Леанор пожала плечами, стиснула кулаки и отступила. Лицо ее замерло каменной маской.
  - ... Базовых правил формирования независимых следственных групп. Руководство Коллегии совершило две грубейшие ошибки, отправив сугубо кабинетного специалиста на 'горячую' оперативную работу и провалив контроль за отношениями внутри коллектива, - Боргар помолчал. - Это наложилось на очень тяжелое расследование и слишком долгую автономную работу группы. Итогом стала катастрофа, за которую Халифат платил не один век и продолжает платить.
  Цензор снова поднял фотографию еретика и подержал на весу. Лист казался тяжелым, совсем не бумажным, он обвис, будто вырезанный из тонкой фольги.
  - Но курс включал только общие факты, так сказать цензурированную версию. Здесь выдержки из оригинальных протоколов и перекрестного расследования. Так что садитесь ближе. Это долгая история, а у меня ...
  Сименсен запнулся.
  - Мне трудно говорить громко, - признался он.
  - Ты, главное, говори, - ободрил товарища танкист Иркумов. - А мы навострим уши.
  Заскрипели двигаемые ящики-стулья. Дервиш проверил запор на двери.
  - Жги, - сказал Родерик. Никто не понял, при чем здесь огонь, но все промолчали, ожидая продолжения истории.
  - Да сохранит нас Божественный от еретической скверны, ибо сейчас мы приобщимся тайн, коих следует избегать человеку, - тихо проговорил паломник, осенив себя шихабом, а затем простирая широкие ладони, словно возлагая их на головы спутников. И все повторили за дервишем священный знак.
  - Но мы избраны, уподобившись пастухам, что уберегают невинных агнцев от зла, и потому готовы принять на плечи свои груз более тяжелый. Ведь Божественный - дивный хранитель и защитник для крепких верой.
  Сименсен помолчал, склонив голову и беззвучно шевеля губами. Холанн почувствовал озноб, как будто страшные тени далекого прошлого укрылись в глубоких тенях по углам контейнера. Он почувствовал, как теснее прижалась Туэрка, и обнял ее за плечи.
  - Итак, триста семьдесят лет назад по исчислению Святой Земли Коллегия Прикладной Механистики воспользовалась услугами талантливого адепта, специалиста по аудиту и бухгалтерским махинациям...
  
  Его звали Серторий Буукк, и он был гением, с которым ничего не сумела сделать даже твердосплавная форма имперской системы профессионального образования, штампующая исполнителей, как патроны на конвейере. Книжный червь, живущий математикой и вычислениями, он поглощал цифры, во всех мыслимых видах, и выдавал первоклассный результат. Любой числовой массив, пребывающий в самой сложной динамике, Буукк видел насквозь, будто аквариум, полный чистейшей воды, в глубине которого неловкими рыбами плещутся нужные процессы.
  
  - Прям как ты, - шепнул Иркумов, толкая Бозона локтем в бок. Недоучившийся студент-математик поморщился, видимо вспомнив эпизод с учебниками, однако ничего не ответил. Сименсен строго посмотрел на танкиста поверх листа, дождался полной тишины и продолжил расшифровку.
  
  Долгими неисповедимыми путями Серторий двигался к службе в Апологии Веры. И, наконец, прибыл на конечную станцию карьеры, во всяком случае, довольно долго так всем казалось, и в первую очередь самому Серторию. Буукк сидел в маленьком кабинете без окон и был счастлив - он делал то, что умел и беззаветно любил, а Халифат в лице своей инквизиции отвечал математику полной и взаимной благодарностью.
  Искусство и пропаганда создали эффектный, запоминающийся образ следователя Защиты Веры, который сражается за добро и порядок, не щадя себя и других, огнем и мечом вразумляя неверующих и отступников. Как обычно и случается, реальность оказывалась куда прозаичнее. Преступная деятельность требует в первую очередь финансового базиса. А ересь и колдовство представляли собой преступность в крайнем выражении, когда злодей бросал вызов обществу, государству и даже Богу, чьи заветы уже много столетий вели человечество по узкой грани выживания во вселенной, полной враждебных сил по эту и другую стороны реальности. Вот почему служение Проклятой Четверке требовало Огромных Денег. Но Огромные Деньги нельзя унести в кошельке, а это означало, что любая еретическая деятельность, так или иначе, отражалась в сложнейшей финансовой системе Экуменики. И оставляла за собой следы, по которым следовало пройти неутомимым ищейкам.
  Да, эти следы, как правило, оказывались едва уловимы, будто истаявшая под солнцем утренняя роса (для тех, кто в Империи знал, что такое трава и роса), тщательно замаскированы опытными махинаторами. И все же они оставались. А Буукк, специализировавшийся на аудите и бухгалтерских махинациях, отлично умел находить сокрытое. И занимался этим долгие годы, пока...
  Пока не случилось 'Дело о Пирамиде Удачи'.
  
  - О, я слышал о ней, - подхватил Родерик. - Сказочная была история .. - рыцарь нахмурился. - Интересно, что там правда, а что приукрасили...
  - Тут развеять сказания не сумею, - предупредил Боргар. - Дело упоминается мимоходом, лишь общеизвестное.
  - 'Пирамида Удачи', - пробормотала себе под нос Дживс. - Там участвовали демонологи?..
  - Там участвовали все, - вздохнул Сименсен.
  
  То было великое дело, общеимперского масштаба, без преувеличений. Долгая, тяжелая и масштабная операция по раскрытию одного из ответвлений культа Великого Гедониста. Культисты замахнулись широко, организовав сложную структуру, похожую на кассу взаимопомощи с постоянным привлечением новых членов, только вместо денег здесь принималась удача. Достаточно простые ритуалы позволяли чуть-чуть, совсем незаметно сдвинуть шестеренки Мироздания, себе на пользу. При этом удача овеществлялась и передавалась от широкого подножия к узкой верхушке, прочно окопавшейся в администрациях сразу нескольких фем. И если рядовой культист мог, совершив несложные манипуляции с картами Таро или священными костями, нашаманить себе небольшую прибавку к жалованию или облегчение болезни, то организаторы...
  Собственно в том и состояла одна из задач - выяснить, зачем культу столько энергии.
  Как уже было сказано выше, расследование шло тяжело и долго, на финальной стадии, занявшей около трех лет, пришлось включать в оперативные группы даже сугубо кабинетных специалистов. В том числе и Буукка. Его прикомандировали к 'летучке', чтобы на месте вести аудит и отслеживать нечистые деньги. Поначалу все шло хорошо, даже очень. А затем начались проблемы...
  
  - Типичная проблема с 'кабинетными', - опять вздохнул Боргар, перекладывая очередной листок. Руки с искалеченными пальцами чуть подрагивали от напряжения и усталости, но цензор крепился. - Они, как правило ...
   Боргар замялся, пытаясь описать проблему понятным для спутников языком.
  - Не социализированы, - подсказала Дживс.
  - Да, - с благодарностью кивнул Сименсен. - В небольших коллективах общение, это очень важно. А у профессионалов, которые занимаются абстрактными вещами вроде математики, с общением и навыками социальной жизни, как правило, все так себе. Оно им и не нужно в основном.
  - Да ну прямо... - не выдержал Бозон и сразу стушевался, поймал красноречивые взгляды коллег.
  - Э? - неопределенно вопросил Родерик.
  - Да были эпизоды, - хмыкнул Иркумов.
  - Но беспилотник то я сбил, - почти жалобно проблеял математик.
  - Со второго раза, - строго напомнил Александров. - А до того нам еще пришлось ограбить университетское книгохранилище.
  - А Холанн сжег ресторан из противотанкового ...
  - Давайте вернемся к делу, - Сименсен красноречиво махнул в воздухе жестким, неприятно шуршащим листом, покрытым частой сеткой исправлений красного цвета. Словно кто-то сначала исписал бумагу крупным, очень аккуратным почерком, а затем начал беспорядочно, со злой энергичностью править содержание.
  - И в самом деле, - настоял Пастырь. - Давайте дальше.
  Чтения возобновились.
  
  Да, затем начались проблемы.
  В силу многих причин группа из шести человек оказалась в положении автономных охотников. И здесь выяснились две крайне неприятные вещи. Первая - Буукк совершенно не умеет работать в команде. Вторая - сам он этого не видит и не понимает.
  С точки зрения Сертория он кропотливо исполнял свой долг, самоотверженно служа великому делу, противостоя грандиозному проявлению ереси. Следователь не щадил себя, неизменно ставил интересы дела превыше всего и готов был без колебаний пожертвовать собой ради Дела. А с точки зрения сокомандников прикомандированный спец творил херню эпических масштабов.
  
  - Это как? - не понял Родерик и, судя по лицам прочих слушателей, паладин опередил общий вопрос.
  - Вот так, - Боргар прищурился, стараясь разобрать в тускловатом свете рукописные буквы.
  - Началось все с того, что Буукку понадобилось отремонтировать сервочереп, он по незнанию обратился в жуликоватую контору, да еще и произвел впечатление недотепы, у которого никакой защиты. Конечно, его стали разводить на деньги. А лишних денег у конфидента не было. Его принялись брать на понт, дескать, выворачивай карманы, а то сейчас вызовем полицию.
  - И он просто сбежал? - рискнул предположить инженер-археолог.
  - Нет, - скривился Боргар. - Он их всех убил.
  - Это как? - не понял инженер.
  - Достал револьвер и устроил маленькую войну прямо в лавке. Кстати, это были первые покойники в его жизни. И все же Серторий уложил обоих, без колебаний. Промахивался, ранил, перезаряжал, снова стрелял. А затем, часом позже, довел до смерти священника в малой районной церквушке. Решил поискать там убежище и не нашел ничего лучше, чем рассказать местному пастырю, почему укрывается именно здесь. На первой фразе, о том, что он, Серторий, только что убил двух человек, дедушка схватился за сердце и отправился к Божественному. Видимо решил, что сейчас окажется третьим.
  - Он сумасшедший? - подозрительно уточнил Пастырь.
  - Нет, - вместо Боргара ответила Леанор. - По описанию он типичный... - она осеклась. - Был типичным социопатом. Буукк не понимал, как общаются люди, особенно в малых сообществах, особенно в милитаризованных. Или, скорее, даже не подозревал, что они вообще как-то по-особенному общаются, взаимодействуют, придерживаются неких правил.
  - Да, - Боргар перевел дух и вернулся к беседе. - Буукк пытался объяснить коллегам, что он должен был сохранять инкогнито, что полиция могла бы выйти на след группы, и так далее. Так что выбора не оставалось, жадные ублюдки должны были умереть. Но конечно не убедил. Там произошло еще несколько сходных эксцессов. Очень быстро группа раскололась - один против остальных. Сам Буукк сначала обижался, а затем пришел к выводу, что оперативники не слишком тверды в своей вере и не прилежны в исполнении долга. Что они слишком берегут себя и больше думают о жизни, чем о долге. А коллеги принимали его за кровавого упыря, который убивает всех подряд, утоляя ненормальную жестокость. Но теоретически все еще могло доплестись до финала, Буукк был слишком ценным, собственно его анализ украденных группой данных и позволял двигаться дальше, распутывая запутанное. С его загонами приходилось мириться. Если бы не женщина...
  - Вот так всегда, - проворчал Пастырь. Дживс ответила ему ледяным взглядом, а Гайка хмыкнула без тени почтительности к духовной особе.
  
  На финишной прямой расследования группу пополнили агентом-боевиком, женщиной с обширным опытом практической войны, из Кайзервера. Случилось невероятное - книжный червь Буукк ... влюбился. И окончательно пошел вразнос, поскольку ухаживать за женщинами не умел и попытался увлечь предмет симпатии единственным доступным способом - демонстрируя усиленное рвение в службе. Ведь каждый знает, что валькирии Кайзервера живут и умирают с молитвой Божественному на устах. Начался серьезный конфликт интересов, поскольку женщина таки ответила взаимностью, однако не бухгалтеру, а обычному наемнику, который играл в команде роль ударного 'кулака'. Буукк почувствовал себя преданным - мало того, что его отвергли, так и еще и в пользу обычного громилы, лишенного и малой доли блестящего ума конфидента-аудитора.
  Кульминация развернулась в небоскребе, где команда вынуждена была действовать без плана, экспромтом, и неудачно засветилась перед обслугой, причем запомнили именно женщину-воина. У Сертория к тому времени уже отобрали все оружие и неустанно опекали, перекрывая все возможности устроить очередной кавардак. Однако ж - не уследили. Буукк вырвался из-под наблюдения, взял кухонный нож и начал заманивать служащих в комнату охраны, убивая одного за другим, неумело, но очень старательно. Атмосфера в команде и без того была раскалена до предела, и хватило последней искры. Буукка просто и без предупреждений расстреляли. Причем сделала это симпатия всей его жизни.
  
  - Три пули в голову, одной очередью, - подытожил Сименсен. - На этом закончилась история специалиста по аудиту.
  - И ... все? - тихонько спросила Гайка.
  - Для Сертория Буукка, конфидента Коллегии Прикладной Механистики, да. А для архиеретика все только началось.
  - Что было потом?
  - Здесь и начинаются загадки. Покойника бросили на месте, потому что пришлось срочно эвакуироваться. Дело 'Пирамиды' наконец завершилось, убийство члена оперативной команды, разумеется, вызвало вопросы. Тогда уже выявилась странность - тело попало в морг, но до крематорной печи не добралось - исчезло.
  - Такие вещи должны расследоваться до конца, - нахмурился Пастырь. - Тело служителя Защиты Веры - лакомая добыча для многих нечестивых.
  - Дело и расследовалось. Но ... скажем так, не слишком прилежно. Когда Пирамида рухнула, начался хаос, понадобилось немало времени и даже ввод армии, чтобы привести все в более-менее относительный порядок. Коллегии выбивались из сил, людей не хватало, группы тасовали и переформировывали. Побочное расследование спустили на тормозах. Тем более, что Серторий был гарантированно мертв.
  - Воистину те, кто превозносятся над служением своим, достойны лишь забвения и скрежета зубовного во тьме, - негодующе взмахнул бородой Пастырь.
  - Согласен, - коротко вымолвил Боргар. - Но что было, то было, исправить уже ничего нельзя. По итогам следствия Буукк оказался списан со службы по факту гибели и выписан из действующего состава. А через семь лет вернулся. Как это вышло, что за сила вернула его из преисподней, чем он занимался эти годы - неведомо. Полная неизвестность. Достоверно сказать можно лишь то, что вернулся уже не скромный и робкий социопат, а вполне сформировавшийся псионик и практикующий колдун. Самый настоящий еретик, что повел собственную войну против Халифата и Экуменики. Война эта оказалась ... ужасной. Например, он сумел организовать стабильное производство 'чудесного вина'. За это собственно и получил прозвище 'дьявольского винокура'.
  - Это особое вино? - полюбопытствовал Холанн.
  - Да. Это единственное, что опьяняет слуг Гедониста, когда на них перестают действовать все остальные возбудители.
  - Ну-у-у... - Холанн пожал плечами.
  - Его делают из людей, причем только раскаявшихся грешников, которые отвергли культ и встали на путь исправления. Перегоняют заживо в специальной реторте, - закончил Боргар, и счетовод осекся.
  Воцарилась тишина. Лишь гудел за тонкими стенками трехмерный город, да скрипел счетчик над входом, отмерявший электричество, израсходованное на зарядку аккумулятора мотор-цикла. Все молча глядели на старые документы - пачку листов, испятнанных выцветшими от времени чернилами. И казалось, что над желтоватой бумагой поднимаются, бесплотные и страшные, призраки минувшего, свидетели ужасающих преступлений, совершенных задолго до рождения самого старого из присутствующих.
  - А вы счастливчики, - констатировал Родерик, с определенным уважением глянув на Сименсена. - Получается, вы пережили встречу с трехсот ... или четырехсотлетним хреном, которого не смогли убить до конца три пули в башке и весь Халифат
  - Он пришел не за нами, - честно поправил Сименсен. - И сначала уработал пироманта, истощив силы. Повезло.
  - Ну, везет не каждому, - качнул головой Родерик.
  - Если все это правда... - начала Гайка. Умолкла, шевельнула губами, поняв, что сказанное прозвучало не слишком разумно. - Если здесь нет ошибки, то Буукк - настоящее чудовище... Нелюдь, лишенная всего человеческого. Чем он смог купить себе прощение и Фетву?
  - Здесь есть кое-какие наброски уже от Октавиана, - сказал Боргар, аккуратно складывая бумаги. - Думаю, я найду там ответ. Но над этим следует поработать отдельно. Надо посидеть еще пару часов...
  Громкий хлопок прозвучал оглушительно, словно выстрел. Все дрогнули, схватились за оружие те, у кого оно имелось. Пастырь занес над головой посох, с тихим шелестом развернулось на треть длины копье Родерика.
  Александров снова хлопнул в широкие костистые ладони, будто дощечками стукнул. И сказал с непреклонностью истинного медика:
  - Никаких пары часов. Всем отдыхать. А тебе, - он красноречиво глянул на цензора. - Массаж, электростимуляция мышц и капельница на ночь. Попробуем обратить дегенерацию нервных окончаний, насколько получится. Чтобы хоть твои перчатки снова начали работать. Уве, твоей голове кое-какие процедуры тоже не помешают.
  Дживс глубоко вздохнула, припомнив короткий разговор медика и цензора относительно повреждений и перспектив излечения. Александров осторожно предположил, что травма обратима, однако ничего не гарантировал, а по всему выходило, что до квалифицированной медицинской помощи добраться удастся не скоро. Женщина мягко, однако настойчиво положила руку на плечо Боргара, который порывался возразить и доказать всем, что еще боец хоть куда, пусть и без оружия.
  - Так лучше, - сказала Дживс, и Боргар склонил голову. Теперь становилось отчетливо заметно, насколько цензор устал и вымотан.
  - Так лучше, повторила Леанор. - Буукк ждал свою Фетву долго, ничего не случится если он не получит ее еще один день. А нам следует отдохнуть и очень хорошо подумать, что делать дальше. Если мы намерены ... все же вручить этой твари прощение Халифа.
  - Отдохнуть так отдохнуть, - хмурясь, дервиш двинул широкими печами под рясой, опустил черный посох. - Давайте тогда думать, как разместиться всем чуть поудобнее.
  Родерик ничего не сказал, лишь сложил обратно копье и тщательно собрал все бумаги обратно в папку.
  - А здесь есть хорошая подушка? - робко спросил Бозон, вытягивая длинную худую шею. - Нет, ну правда, у меня голова болит, если сплю без подушки, кровь приливает... - математик засмущался окончательно и пробормотал себе под нос. - Да, наверное, подушки здесь нет...
  
  Глава 11
  
  Туэрка вышла наружу, зябко ежась, потирая тонкие пальцы. Было, в общем, не холодно, но механистку била дрожь - сказывались усталость и нервное истощение. Гайка поначалу не заметила Дживс, настолько недвижимо та замерла в неглубокой тени.
  - Ой, - Туэрка вздрогнула, обхватила себя руками.
  - Извини, - после короткой паузы отозвалась Дживс. И повторила тише. - Извини...
  - Ничего, - тихо сказала Гайка, подошла ближе к поручням, о которые недавно опирался Уве, до того как увидел призрака. Тронула, повела пальцем вдоль мокрого металла, собирая коричневый скользкий налет. Будто спохватившись, торопливо вытерла руку о штанину.
  - Какая же здесь должна быть коррозия, - машинально пробормотала женщина с разноцветными глазами, дав волю прирожденному технику-инженеру.
  Дживс промолчала, глядя куда-то вдаль неприятно сухими, безжизненными глазами.
  Гайка вздохнула, оценивая диспозицию вокруг взглядом инженера. Там где Холанн видел только хаотическую мешанину железа и пластмассы, Туэрка отмечала восхитительный в своей упорядоченности синтез тщательного планирования и рациональной импровизации. Основные опоры, распределяющая подвеска, паутинные фермы, горизонтальные и вертикальные лифты... Отсюда не было видно двойную спираль электромагнитного 'метро', которое поднималось частыми витками вдоль стен циклопической каверны, но Туэрка знала, что оно где-то там, всегда в движении. Гайка хотела обязательно посмотреть на это чудо инженерной мысли, почти не используемое в Империи, но популярное в Эребус.
  - Почему так мало людей? - вымолвила Дживс. Прозвучало странно, без интонации, без жизни в голосе, не как вопрос, а скорее, будто мысль вслух. - Здесь живут миллионы. Где они все?
  - Издержки образа жизни, - ответила Гайка. - Нет улиц, негде гулять. Дом, работа и специальные комплексы развлечений. Ну и храмы, конечно. Вся жизнь там. В пещерах вокруг Дыры по-другому.
  - И телевидения нет, - с той же интонацией, то есть отсутствием оной произнесла брюнетка.
  - Все крутится вокруг радио. Здесь еще и газеты печатают. С объявлениями. На бумаге.
  Женщины замолкли. Теплый сырой ветер шевелил короткие волосы, светлые у одной, темные у другой. Неподалеку что-то замкнуло, сноп белых искр разлетелся техногенным салютом. С шумом и лязгом прокатился тройной вагон подвесного трамвая, стуча на стыках невидимого среди кабелей рельса. В освещенных окошках виднелись темные силуэты. Некоторые действительно держали в руках какие-то большие листки. Сквозь шахту, похожую на перфорированную трубу и окаймленную синими точками ориентировочных огней, с шелестом скользнул вверх большой цилиндр - служебный лифт без окон.
  - Откуда у них бумага? - спросила в пустоту Гайка. - Здесь же нет олеума. Топливо привозное.
  Дживс молча пожала плечами. Опять сгустилось молчание, тяжелое, мрачное.
  - А ты?.. - Леанор не закончила фразу.
  - Виктор прогнал, - сказала Гайка. - Сказал, никаких посторонних. Доктор... - вырвалось у нее с внезапной злостью.
  - Меня тоже, - скрипнула зубами Дживс. - Чтобы ничто не мешало процедурам.
  Обе женщины как по команде глянули в сторону чуть покосившейся двери. Там Александров занимался здоровьем двух наиболее пострадавших. Тех, кто пережил атаку одного из сильнейших псиоников мира.
  Снова прокатился трамвай, на этот раз задорно тренькая сигналом, похожим на колокольчик-трещотку. Гайка качнула головой, пытаясь избавиться от чувства, что она попала в какой-то гигантский термитник. Он вокруг, он кипит жизнью, но все проявления оной скрыты за стенами тоннелей. И ничего не видно снаружи, совсем ничего...
  - А электрика у них полное дерьмо, - сказала Туэрка, просто, чтобы разорвать молчание. Сказала и хлопнула по перилам так, что брызнуло жидкой ржавчиной. - Этот пижон с мелированием в проводке ничего не смыслит. Доиграемся до замыкания... теперь, когда наш медик еще и электростимулятор в сеть врубил.
  Сказано было зло, несправедливо, но в душе Гайки поднимались гнев, неприятие и ... отчаяние.
  - Я понимаю, - совсем тихо произнесла Дживс.
  - Что? - Гайка поняла, что спутница имела в виду совсем не вопросы электричества, однако не сообразила - о чем конкретно идет речь.
  - Я тебя понимаю, - еще тише вымолвила брюнетка, часто моргая.
  Туэрка никогда не учила психологическую науку, не отличалась и какой-то особенной прозорливостью, как воспетые имперские следователи. Однако непростая жизнь и хороший опыт подсказали механистке, что Леанор подошла к самой грани. Бывший цензор, бывший стажер, бывший солдат - она слишком много вынесла на себе в последние двое суток. А все на свете имеет предел прочности, даже самая закаленная психика.
  Гайка поступила импульсивно, без раздумий и взвешивания последствий. Она просто шагнула к Дживс и крепко обняла подругу по несчастью. Со стороны это выглядело немного комично - Туэрка была тонкой и хрупкой, а Дживс выше ее на полторы головы, с фигурой атлета. Но сторонних наблюдателей здесь не случилось, да и в любом случае женщинам было наплевать на мнение чужаков. Леанор на мгновение заколебалась, Гайка прижалась ухом к груди темноволосой, чувствуя, как часто бьется сердце под грубой тканью монтажной куртки. А затем Леанор в свою очередь порывисто обняла спутницу, крепко, так, что у Гайки кости затрещали.
  - Я боюсь за него ... - выдавила Дживс сквозь слезы. - Я так за него боюсь...
  - Я тоже, - прошептала Туэрка, и обе поняли, кого имеет в виду каждая из подруг по несчастью.
  Иногда все, что нужно человеку - толика душевного тепла. Немного разделенного страдания, простое напоминание - ты не один. Как сейчас, когда две женщины объединились в общей тревоге за небезразличных им людей. Это помогает.
  - Не так все плохо, - сказала Туэрка, когда они, наконец, разомкнули объятия. Светловолосая отступила к рифленой стене и нахмурилась от собственных слов, понимая, как нехорошо это прозвучало. С неприятной снисходительностью более удачливого - как ни крути, Уве отделался куда легче. К счастью Дживс поняла все верно. Или сделала вид, что поняла. Темноволосая крепко взялась за поручень, стиснула холодный металл, не чувствуя сырости.
  - Ты не понимаешь, - сказала Дживс, отвернувшись. Неустанный ветер подхватывал ее слова и относил наверх, теряя по пути к невидимым отсюда небесам. Хотя все равно теперь царила многодневная ночь, а звезд в небе Аверитии давно уже не увидеть - все забивает дым из множества заводских труб, окаймляющих Город-в-Дыре. Интересный вопрос - откуда дым? Считается, что Аверития добывает в основном редкое сырье для высокоточной промышленности. А размах такой, будто вокруг Дыры один сплошной плавильный завод.
  Загадка...
  Гайка думала, что продолжения не последует, но Дживс после долгой паузы вымолвила:
  - Владимир не просто любил свою работу. Он жил для нее. И ею. С самого детства он ненавидел грех и ересь. То, что они делают с людьми.
  Леанор говорила короткими рублеными фразами, будто гвозди вколачивала. Или, учитывая окружающий мир, скорее заклепывала стальные конструкции раскаленными клепками.
  - Он принес Империи все. Отдал все тому, что она воплощает. Не Халифу. Не цензорам. А справедливости. Воздаянию. Правосудию. Влад знал, всегда знал, что погибнет в служении. И считал это правильным. Ты или веришь во что-то - и тогда жертвуешь собой ради высшей цели без остатка, без оглядки. Или нет... но тогда зачем жить? Если нет цели ... Того, что выше тебя.
  Она помолчала. Туэрка подтянула ниже куртку, скрестила руки на груди, стремясь сохранить тепло, потихоньку выдуваемой сырым ветром. Мимо, опять снизу вверх, с грохотом прошел какой-то летательный аппарат, похожий на тарелку с каймой двигателей по всему ободу. Как он ухитряется маневрировать с такой ловкостью в железном лабиринте, оставалось загадкой. Хотя скорее всего машину вел автоматический пилот. Редкая диковинка в Империи, здесь такие были широко распространены - дань особому положению Эребус и важности Аверитии.
  - Страшнее всего для Владимира была не смерть. Больше всего он опасался того, что не сможет больше нести свою ношу дальше. Не сможет больше держать щит, который хранит людей от зла.
  Это Гайке было понятно. Сразу вспомнилась планета синих джунглей. Да, там Уве лично повел штурмовой отряд в решающий бросок - безумный, страшный, почти обреченный. Но отвлекал силы наемников Боргар, организовавший ложную атаку с другой стороны лагеря. И отвлекал, в числе прочего, самим собой, не кланяясь пулям и смертоносным лучам. Все враги знали Адского Пулеметчика, который стал воплощением смерти для наемных рейдеров, напрочь отбив у них привычку украшать разоренные деревни головами на кольях. Все хотели убить его, и никто не сомневался, что где дьявольский командир, там, несомненно, острие штурма.
  - А сейчас... - каждое слово давалось Дживс все труднее. - Сейчас он превратился в то, чего всегда бежал. Чего боялся. Больной. Слабый. Бесполезный.
  - Но ведь это не так, - запротестовала Гайка. - А кто расшифровал историю этого Бубука?
  - Ты знаешь это, - безнадежно махнула рукой Дживс. - Я знаю. Все знают. Но для него это все пустое. Нет достойного служения в том, чтобы прочитать символы, незнакомые другим. Он думает, что превратился в обузу для нас. И это его ...
  Леанор склонила голову, ссутулилась так, что почти легла грудью на ограждение. Ее последнее слово прозвучало совсем тихо, так что Гайка скорее угадала, чем услышала.
  'Сломало'
  Туэрке стало холодно, очень, очень холодно. Лед как будто расползался от сердца, пронзая капилляры морозными иголками. Если Дживс правильно истолковала душевный надлом Боргара, то дело совсем плохо. Да, Холанн был сердцем небольшой компании танбрандцев, тем, кто в критические моменты говорил, что должно быть сделано - и шел первым делать это. Но все же стержнем группы оставался Сименсен. Всегда надежный, четко разделяющий добро и зло, правильное и неправильное.
  Если Боргар выбыл из строя как боец - это нехорошо, но терпимо. А если он потерялся как опорный столб ...
  'Мы умрем'.
  Мысль была непрошеной, неприятной, вредной. И все же она засела в голове Туэрки, как заноза из стеклянной ваты - больно, а не вытащить, пластичный волос изгибается, скользит, не дается, чтобы ухватить.
  - Все будет хорошо, - попыталась ободрить себя и спутницу Гайка. Прозвучало без особой уверенности, слабенько, прямо скажем. И, судя по опущенным плечам Дживс, ее тоже не вдохновило. Глядя в согнутую спину Леанор, прежде всегда подтянутой, с чеканной милитаристской выправкой, светловолосая механистка подумала, что на грани слома не один, а два члена команды.
  Мегаполис вокруг продолжал гудеть, искрить, сверкать огнями. Свечение далеко внизу по-прежнему переливалось тончайшими оттенками ядовито-зеленого. Смотреть туда, под ноги, совершенно не хотелось.
  
  * * *
  
  - Здесь нужна будет рука Гайки, - Александров скривился, изучая внутренности большой рамы с путницей проводов и конденсаторов. - Родерик, похоже, электрик-самоучка...
  Медик передвинул один из рубильников. Что-то заискрило, зловеще щелкнуло.
  - А, может, не надо? - опасливо предложил Уве, сидя на кушетке. Роль кушетки исполняли три ящика с цветной пленкой поверх. В углу, на такой же 'кровати', под ветхой простыней, лежал Боргар, которому Александров предварительно влил через импровизированную капельницу пол-бутылки чего-то успокаивающего и поддерживающего. Что там намешал военный хирург - оставалось тайной, но мелкие мышечные конвульсии у цензора, наконец, прекратились, и он быстро заснул.
  - Надо, - сурово ответствовал медик.
  - Оно же не медицинское, - сделал еще одну попытку счетовод.
  - Используй то, что под рукою! - высокопарно процитировал хирург и подступился к пациенту с бритвой. - Подставляй голову, надо вот здесь выбрить.
  - Почему все всегда в такой жопе, - тихо и риторически вопросил Холанн, шевеля одними губами, чтобы не двигать кожу на лице. Бритва выглядела сурово и зловеще. Она была позаимствована у Родерика и, кажется, использовалась как по назначению, так и в качестве оружия последнего шанса. Во всяком случае, сколы на лезвии заставляли думать скорее о парировании вражеских клинков, чем о бритье.
  - Такова суровая правда жизни, - сухо ответил медик, смачивая волосы - взбивать пену по всем правилам Александров не стал, а геля для бритья у Родерика не имелось.
  За тонкой стеной негромко переговаривались, паладин и кто-то еще, кажется инженер-археолог. Громко молился Пастырь, для спасения души и ради тренировки - на завтра у компании была запланирована проповедь для всех желающих. Не в Ярусах, а на Уровнях, то есть в технических подземельях, окружающих собственно Дыру. На границе между тридцатым и тридцать первым километрами, под водоносными слоями, там, где заканчивалась индустриальная часть города и начиналось Запретное Место, - территория нижних уровней, давно уже брошенная обитателями, используемая как стихийная свалка. Там даже преступности толком не было, а жили преимущественно технические работники-канализаторы, вахтами, в специальных бункерах.
  Скрипела по коже бритва, срезая волоски. Одного у Родерика не отнять - точить оружие он умел. Судя по всему, рыцарь происходил с какой-то из слаборазвитых планет Фронтира, где технику аборигенам уже дали, а вот поднять организацию общества к надлежащему уровню еще не успели. Такие механизированные воины часто пускались в скитания по Экуменике и ее границам, в поисках приключений. И денег.
  - Я с вами как на войне, - без особой злобности проворчал медик. - Поначалу все в порядке, все хорошо, а потом сразу, без предупреждения, война, экстремизм... инструменты прое ... потеряны, лекарств нет, медпункт не организован, помощи ждать неоткуда. Сплошная импровизация и хаос.
  - Нам с тобой повезло, - честно признал Уве. - А с ним как? - счетовод повел взглядом в сторону Боргара. Под тонкой простынкой, изношенной до состояния полупрозрачной занавески, цензор неприятно походил на труп, скрытый саваном.
  - Стабилизирован, - медик поджал губы и зло шевельнул бородой. - Но больше я ничего сделать не могу. И, похоже, никто не сможет.
  Бритье закончилось, воздух неприятно холодил оголенные участки над ушами и на затылке. На Танбранде, еще пока не началось, Уве гордился тем, что не лысеет. Затем стало как-то не до того. А сейчас утраченных волос ... не хватало.
  - Никто? - спросил Уве, уставившись на Боргара.
  - Да. Процесс необратим, если только за последние пару лет не произошла революция в неврологии. А трансплантацию в таких масштабах сделать невозможно. Если только не сделать его служителем Спирит Машины.
  Хирург вздохнул, снова щелкнул электрическим агрегатом. Вытянул из его недр тонкий кабель в кольчатой оплетке, неприятно похожий на коричневого блестящего червя. Кабель заканчивался металлическим цилиндром - как раз на ширину ладони - и тонкой иглой.
  - Э-э-э ... - Уве окончательно утратил остатки храбрости.
  - Да, - строго согласился Александров. - Я и говорю, экстремально творческая импровизация. На коленке, из проводов и ленты, но должно работать. О, Божественный, как же не хватает нормальной больницы с оборудованием...
  Глядя на иглу, Холанн подумал, что возможно пришло время помолиться.
  - Смотри влево, - приказал медик. Держа в одной руке электрическую 'тыкалку', другой он раскрыл веки на левом глазу Холанна. - Теперь вверх... Ничего не понимаю. Все равно не понимаю. Крестообразные кровоизлияния по линиям глазных мышц... сужение зрачков... Ты должен корчиться на полу с геморрагическим инсультом.
  - Ты уже говорил, - рискнул вставить Уве.
  - ... Но ты сидишь передо мной, бодрый и вполне здоровый, - закончил медик, шевеля окладистой бородой.
  - Голова болит, - вставил Уве. - Сильно. И не проходит.
  - Знаю, - отрезал медик. - Ну, попробуем глянуть чуть глубже, что у тебя в голове...
  Счетовод не видел, что делает с его головой медик, но чувствовал, что тот отмеряет ногтем какие-то микроскопические отрезки над правым ухом.
  - Сейчас кольнет током. Слабенько, но все равно будет неприятно, - предупредил медик. - Следи за самочувствием и сообщай.
  Кольнуло. Действительно слабенько и неприятно. И как-то комплексно, поэтапно и долго. Сначала Холанн ощутил холодок металла, коснувшегося кожи, затем собственно укол, когда игла надавила, чуть проминая кожу. Затем последовал собственно электрический разряд ... который странно растянулся во времени, все не кончался и не кончался.
  А затем Холанна будто с размаху приложили в лоб кувалдой. Снова. Он еще успел подумать, что это совсем не больно и что-то такое совсем недавно уже довелось пережить. Затем все кончилось.
  
  И началось.
  
  Мир вокруг состоял из стекла. Или воды. Текучее, живое стекло, вода, которая обрела вязкую и в то же время гладкую форму. Твердое и пластичное. Окаменевшее и пребывающее в неустанном движении. Вселенная переливалась всеми светами радуги и еще миллионом оттенков, зрительному аппарату недоступных, но в то же время видимых, ощутимых.
  Холанн стоял на твердом, но чувствовал себя так, будто завис в нескончаемом падении. Вестибулярный аппарат бунтовал, сбиваясь с толку. Куда идти, что делать - непонятно. Чесалось ухо и нос. И головная боль прошла наконец-то.
  Уве глубоко вздохнул, причем ему показалось, что в грудь не проникает ни капли воздуха, но при этом удушья он не чувствовал. Мир вокруг потемнел, запульсировал темнеющими нотками черно-фиолетового. Как будто здесь наступал ... закат?
  Но где это 'здесь'?
  Искажение?..
  Мысль была простой и прошибла Уве как разряд молнии, до самых пяток, наполнив душу неизбывным ужасом. Это было абсурдно, в ад нельзя попасть от укола электрической иглой, да и выглядеть преисподняя должна как-то-иному. Но в то же время - а чем еще мог оказаться этот мир бесконечной изменчивости и безмолвия?
  Уве пал на колени, больно стукнувшись чашечками, прикрылся шихабом, как щитом. На молитвы умственных сил уже не оставалось - требовалось вспоминать слова, складывать их во фразы, а паника сжирала рассудок, будто огонь сухую бумагу.
  Следующая фаза изменений пронеслась вокруг, изменяя все. Холанн обнаружил себя в каньоне со стенами, наклоненными под углом в сорок пять градусов или около того. Каньон казался отлитым из обсидианового стекла, красно-оранжевого, с удивительно теплыми оттенками. Хотелось подойти, коснуться идеально гладкой поверхности, прижаться к ней, стать частью идеального, невообразимого совершенства. Трещины и разломы на стенах выделялись абсолютной, чистейшей тьмой, по сравнению с которой самый густой оттенок черного казался мутной серостью.
  - Ибо меня ведет Божественный... - наконец сумел выдавить Холанн, и слова разнеслись на миллионы километров, дробясь на отдельные нотки, звуки, осколки звуков, растворяясь в эхе, гуляющем меж бесконечно высоких стен каньона.
  - Здравствуй, Уве.
  Холанн развернулся, выставил руки в пародии на бойцовскую стойку. Запоздало подумал, что зря не внял советам Иркумова всегда носить с собой нож. Вряд ли кусок заточенной стали поможет здесь, но все же - с ним в руках было бы чуть спокойнее. Наверное ...
  Он смотрел сам на себя. Хотя нет - на человека, удивительно похожего... Уве моргнул, и снова показалось, что перед ним зеркало с идеальным отражением. Затем двойник опять размылся в неуловимом превращении, стал выше, с более мягкими чертами подбородка, носом покороче. Уве машинально прищурился и даже забыл на мгновение, что смертельно испуган - так захватила игра с переменчивым образом, стремление поймать, зафиксировать в сознании истинный облик пришельца.
  - Это нормально, - прокомментировал гримасы Холанна двойник. - Разум сбит с толку, нужно время для адаптации. Наконец-то мы встретились.
  - Кто ... с кем ... - выдавил Холанн. Пришелец не казался агрессивным, он просто встал неподвижно на расстоянии метра три, сложил на животе руки в широких черных рукавах, скрывающих запястья. Голос чужака слышался отлично, будто рождался непосредственно в ушах счетовода..
  - Ты. Со мной, - пришелец едва заметно улыбнулся. И в этот момент Холанн понял, кого видит.
  - Да, все верно, - склонил голову Серторий Буукк или его точная копия, как будто читал мысли Уве.
  Призрак колдуна сделал шаг вперед и каким-то чудом покрыл половину расстояния между собой и Холанном. Поднял руку властным движением, будто стирая незримую преграду между собеседниками. Широкий рукав колыхнулся, как у савана.
  - Как?.. - только и сумел вопросить Уве. Хотя уже начал понимать ответ. Ужасный, невообразимый ... единственно возможный.
  - Нет, мы не в Искажении, друг мой, - Серторий не спеша гляделся, легкая улыбка снова тронула его тонкие бледные губы. - Всегда интересно увидеть внешний слепок работы сознания, не так ли? Какие формы оно принимает, какие образы порождает. У разных людей они не повторяются никогда.
  Холанн щелкнул челюстью, выдохнул, снова узрев самого себя.
  - Ты видишь перед собой двуликого потому, что разум человека привык чувствовать себя единоличным хозяином. Трудно, зачастую невозможно принять... - Буукк помолчал пару мгновений. - Иное. Поэтому твой рассудок никак не может отделить самовосприятие от иной сущности, которая, грубо говоря, использует то же аппаратное обеспечение. Это пройдет.
  - Нет... - прошептал Холанн, отказываясь понимать и верить, но в то же время, понимая, что это неизбежно - и принятие, и вера в то, чего не может быть.
  - Да, - благосклонно кивнул Серторий.
  - Нет... - повторил Уве, чувствуя, как немеет тело, а руки опадают беспомощными, слабыми веточками.
  - Duobus in unum, как я и говорил тебе. Два в одном. Применительно к нашей необычной ситуации - два разума в одном теле. Или, если еще точнее - один полноценный разум и одна ментальная проекция с высоким уровнем информационного обмена элементов.
  
  Глава 12
  
  Вместо ответа Уве дико заорал и, резонируя в такт его воплю, гладкие стены каньона дрогнули. Световые блики закрутились, как многоцветные пятна стробоскопа, стены задвигались, ожили, перетекая друг в друга. Сумрак надвинулся откуда то сзади и сверху, оранжевые оттенки поскучнели, наливаясь серо-черным. Уве закрыл глаза и вопил во весь голос, отдавшись всецело одному желанию - покинуть это место и призрак Сертория. Немедленно, любой ценой.
  Мгновение - и Холанн почувствовал себя ныряльщиком, который вырвался из глубины на последних каплях кислорода в крови с легкими, уже заполненными углекислотой. Призрачный мир живого стекла выпустил его, тяжело, нехотя, но все же выпустил. Холанн жадно глотнул воздух, бросил вокруг очумелый взгляд, чувствуя, как глаза застилает красная пелена. Как назло, медик отвернулся, что-то злобно бормоча под нос и тыча отверткой в электрическую машину Родерика.
  Скользкие, невидимые пальцы вцепились ... не в тело, а, казалось, в саму душу Холанна, с мягкой настойчивостью потянули обратно. Александров чертыхнулся и начал поворачиваться, Холанн попытался крикнуть снова, однако звуки замерзли в горле, как будто осыпались ледяной пылью. Время замедлялось, текло бесконечно растягиваемой резиновой лентой. Голова хирурга поворачивалась все медленнее, красный туман заволок поле зрения Уве. Холанн чувствовал себя пловцом на самом краю водоворота - не за что уцепиться, нет опоры...
  Он скользнул обратно, в ничто и нигде, за миллионную долю секунды до того как медик наконец закончил поворот.
  
  - Уве, пожалуйста, не нужно этого, - Серторий был спокоен и вежлив, только лицо его обвисло и пошло морщинами, снова, как в их первую и последнюю 'живую' встречу, когда псионик сражался.
  На этот раз микрокосм вокруг изменился, стал безграничной равниной из хрустального пола и такого же потолка в поднебесье (если здесь можно было говорить о 'небе'). Две полупрозрачные и бесконечные плоскости вверху и под ногами соединяли беспорядочно разбросанные колонны, похожие на стеклянные корни. Свет лился отовсюду - неяркий, умиротворяющий, без теней.
  Холанн брякнулся на колени, снова больно ушибившись. Замер, хватая воздух широко открытым ртом.
  - Не надо так яростно противиться, - сказал, как ни в чем не бывало, Серторий. - Я не могу причинить тебе вред, даже если бы очень этого хотел. И мне крайне сложно возвращать тебя обратно ... - Буукк обвел рукой хрустальный мир. - Собственно я могу это лишь потому, что ваш доктор как следует приложил тебя током.
  Холанн продышался и приготовился заорать вновь, чтобы вернуться, на этот раз окончательно.
  - Они тебя убьют, ты это понимаешь? - доброжелательно спросил Буукк. - Ведь для них ты сейчас одержим. И Туэрку Льявэ убьют тоже.
  Холанн щелкнул челюстью, едва не прищемив себе язык. Шевельнул губами, но промолчал, не зная, что делать дальше.
  - Я прямо вижу, как ты начинаешь вопиять перед благодарной аудиторией, что в голове у тебя засел злой и страшный колдун, - Буукк театрально взмахнул руками, будто обращаясь к плоскому 'небу'. - А кто у нас выступит в качестве аудитории? Фанатичный цензор, фанатичный цензор-стажер, фанатичный проповедник, который сам нелицензированный псионик и ходит по краю, поэтому нетерпим к ереси вдвойне. Да, еще индоктринированный до упора военный, у которого извилин в точности по числу траков на танковой гусенице. И рыцарь, наверняка по уши в обетах по искоренению ереси по всей вселенной. Ты действительно думаешь, что они участливо позаботятся о тебе?
  Холанн скрипнул зубами, но опять промолчал.
  - Не думаю, - тихо, словно самому себе, констатировал Буукк. - Тем более что ваша объединенная группа на грани раскола. Они начнут убивать одержимого. Туэрка, вероятнее всего, за тебя вступится. Будем прогнозировать итог столкновения?
  Колдун испытующе взглянул на счетовода. Тот склонил голову, лихорадочно соображая, пытаясь найти изъян в простой и непробиваемой логике врага.
  - Давай введем некоторые рамки, для упрощения беседы, - не то предложил, не то констатировал Буукк. - Отметим граничные точки. Во-первых, здесь мы сможем говорить столько, сколько захотим.
  - К-как?.. - выдавил Уве.
  - Просто, - вновь развел руками Серторий. - Поскольку мы сейчас находимся вне материального мира, точнее в его отражении, сформированном сигналами твоих нейронов, время становится величиной субъективной и управляемой.
  - Господи... - прошептал Холанн.
  - Уверяю, Божественного здесь точно нет. Во-вторых, ты можешь покинуть нас в любой момент. Ты уже видел и знаешь - как. Я не смогу тебя удержать второй раз. Но теперь ты представляешь неминуемые последствия, так что примешь подобное решение самостоятельно, так сказать в здравом рассудке. Третье...
  Псионик не спеша расправил широкие рукава. Он больше не двоился и не менял облик, видимо рассудок Уве окончательно адаптировался и разделил восприятие двух сущностей в одном черепе.
  - Третье. Я не могу тебе навредить.
  - Врешь, - судорожно выдохнул, наконец, Уве. - Ты колдун, ты зло, вы захватываете разум, сводите людей с ума!
  - Подобное случается, - не стал отрицать Серторий. - Здесь мы сталкиваемся с необходимостью точной дефиниции. Как я понимаю, разница между джинном и маридом тебе неизвестна.
  Буукк посмотрел в расширенные зрачки Холанна и кивнул сам себе.
  - Да, определенно. Что ж, не вдаваясь в излишние подробности, дело обстоит примерно так. Переселить то, что принято называть 'душой', в чужой разум невозможно. Наш мыслительный процесс неразрывно связан с физиологией и биохимией конкретного мозга. Разъединить их нельзя. Но ... - колдун значительно поднял палец, призывая к вниманию собеседника. - Можно создать копию сознания. Его слепок, с той или иной степенью того, что древние называли 'интерактивностью'. На этом погорели многие колдуны прошлого, они искали бессмертия и думали, что могут достичь его, меняя тела. Тщетные надежды. Так вот, информационная копия сознания может существовать в одном из двух видов...
  Буукк склонил голову. Спросил:
  - Ты еще не потерял нить?
  - Нет.
  Холанн чувствовал странное, неестественное спокойствие. Как будто все происшедшее ранее сожгло без остатка запас нервных сил, оставив лишь безразличие, сдобренное холодным, чуть отстраненным любопытством. Счетовод сел удобнее, скрестил лодыжки, потер ладони. Голова не болела, и в целом сидеть было довольно удобно, несмотря на мраморную твердость опоры.
  - Хорошо, - казалось, Серторий немного удивился быстрому успокоению собеседника. Но только немного. - Их называют 'джинн' и 'марид'. Определения позаимствованы из одного древнего верования, которое многое дало Халифату в пору его становления.
  - Джинн - явление высокого порядка, как правило, связанное с Искажением, питающееся его энергией. Это полностью самостоятельная сущность, которая действительно способна на многое, включая борьбу с оригинальным сознанием за контроль над телом. А марид ... - Буукк покрутил длинными пальцами, изыскивая слова, понятные Холанну. - Это что-то вроде одушевленной кассеты с записью. Она способна к самосознанию, в состоянии имитировать сложные формы общения, однако на том ее возможности заканчиваются. Так вот, я - марид.
  - Как-то самоуничижительно, - заметил Уве.
  - Истинное не может унизить, - пожал плечами Буукк. - Я констатирую факт.
  - То есть нашептывать и сводить с ума ты все-таки можешь? - уточнил Холанн.
  - Могу, - не стал отпираться Серторий-марид. - Но не буду. Это на самом деле бесконечно глупо.
  - Правда? - не поверил Уве.
  - Абсолютная. Да, технически несложно имитировать шепот над ухом, видения и таким образом сформировать стойкую картину шизофрении, которая из наведенной быстро превращается в симптоматичную.
  - Это как? - тупо спросил Холанн, пытаясь продраться сквозь лабиринт слов.
  - Если у тебя в голове полная картина безумия, то она очень быстро превращается в безумие настоящее, - пояснил Буукк. - А затем глупец, который довел до этого, оказывается запертым в клетке чужого безумия. Это страшный удел. И я, разумеется, так поступать не собираюсь.
  - Подожди... - Уве склонил голову, пряча глаза, и одновременно поднял руку, растопырив пальцы, будто хотел поймать в горсть слова колдуна. - Помолчи.
  Марид умолк. Поправил широкий воротник, переходящий в небрежно заброшенный за спину капюшон. Пригладил чуть взлохмаченные волосы.
  - Значит, ты не настоящий? - атаковал Уве.
  - А что значит 'настоящий'? - без промедления парировал марид. - У меня память оригинального Буукка, его поведенческие реакции и все, что создает личность, делает ее неповторимо индивидуальной. Достаточно ли этого, чтобы считаться 'настоящим' По-моему - вполне.
  - Значит, все-таки не настоящий...
  Холанн чуть приободрился, однако призрачный колдун очевидно не чувствовал себя ни проигравшим в диспуте, ни даже уязвленным.
  - Как пожелаешь, - ухмыльнулся Буукк и сразу же уколол в ответ. - На твою судьбу это в любом случае не повлияет, узнай обо мне, скажем, тот злобный поп.
  - Почему я?- спросил Холанн, устремив на псионика злой, пронизывающий взгляд. - И что тебе нужно?
  - Хорошие вопросы, - задумчиво протянул Серторий. - Вот это по-настоящему хорошие, правильные вопросы. Почему ты?
  Марид сделал несколько шагов, словно обходя Уве по дуге. Остановился, провел рукой по гладкому изгибу хрустального корня. Звук при этом возник такой, словно кто-то вдалеке играл на арфе, чьи струны к тому же были обвешаны колокольчиками. Приятный, но совершенно чужой, не принадлежащий вещественному миру.
  - Что такое колдовство?.. - негромко вопросил Буукк, словно у самого себя. - Что есть манипуляция сущим и несущим, как происходит обращение к Джабраилову пространству, и каким образом мистики преобразуют энергию обратной стороны Вселенной по своему усмотрению?.. Ты никогда об этом не задумывался?
  - Нет, - Холанн ответил, словно клещами лязгнул. - Не думай о зле и не осквернишься злом!
  - Ну, разумеется, - улыбнулся Буукк с легкой ноткой снисходительности. - Ведь так заповедуют догмы Церкви. Между тем колдовство, это по большому счету всего лишь правильным образом выстроенные гармонические колебания, упорядоченное движение энергии. Ритм и паузы, движение от концентрации к пустоте и обратно. Недаром зачаровывание с помощью музыки - одна из сильнейших форм псионического акторства.
  - Это вот так начинается искушение? - спросил Холанн, скрестив руки так, словно пытался запереть саму душу от искуса. - Что-то слабенько. Не чувствую ни капли желания предать веру.
  - Нет, это просто вопрос, - хмыкнул Серторий. - Причем отвлеченный... Или нет, это как посмотреть. В любом случае, глупо было бы стараться совратить тебя на путь ереси, когда достаточно лишь громкого вопля, чтобы мы оба умерли. Точнее даже не оба, а трое, включая твою женщину. Не так ли?
  Холанн стиснул зубы, сжал кулаки, чувствуя, как хрустят косточки. Он чувствовал себя будто канатоходец, у которого под ногами опасно заколебался канат, и амплитуда колебаний все растет. Сорок с лишним лет воспитания властно требовали сбросить морок, заявить друзьям о происшедшем, принять исцеление или кару, как получится. Поскольку чистота души превыше всего. Тем более, что Ересь и ее последствия были для Холанна отнюдь не пустым звуком, счетовод наглядно убедился на личном опыте, что Ад существует, и даже мертвые могут восстать.
  Но ...
  Они ведь убьют его, без особых колебаний, в этом марид был совершенно прав. Точно так же как сам Уве конечно заколебался бы, объяви о своей одержимости, например, тот же Владимир, но колебания эти продлились бы недолго. Потому что тело можно сбросить, как изношенную одежду, а душа пребывает в вечности, призванная к Божественному, дабы исполниться благодати и вечного блаженства. Да, они его убьют, из страха перед пособником Искажения, пусть невольным. Из милосердия, чтобы защитить его душу, пока ее не успели отравить ростки зла.
  Но вот беда - Уве совершенно не чувствовал себя предавшимся злу. Он был жертвой злотворной атаки, но жертвой случайной, сохранившей волю, способность отличать добро от зла
  А может ли Буукк читать его мысли? Холанн сжал губы, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу мысли.
  - Кстати, мысли читать я не могу.
  Уве закаменел, почувствовал, как холодный пот стекает по спине. Врет? Наверняка!
  - Ох... - колдун вздохнул то ли с неподдельной, то ли тщательно просчитанной ноткой грусти в голосе. - Дружище, я прожил десять твоих жизней, моими учителями были лучшие из лучших, включая мистиков Анци. А принимали экзамен самые строгие и непреклонные судьи, все спецслужбы Халифата. А тебе еще учиться и учиться следить за лицом и скрывать эмоции. Кроме того, вполне очевидно, что я экспериментировал в этом направлении и соответственно знаю, как ведут себя реципиенты. Какие подозрения и фобии овладевают ими в первую очередь.
  Кто такие 'реципиенты' Холанн не знал, но по контексту было очевидно. Звучало скверно и вызывало мысль о том, что Буукк в последнее мгновение заменил какое-то другое, еще более неприятное слово.
  - Мое восприятие ограничено твоими чувствами, - пояснил тем временем колдун. - В реальном мире общаться со мной придется голосом. Неудобно, да.
  - Что тебе нужно? Почему ты ... сделал ...
  Уве никак не мог найти правильное слово. Что сделал? Подсадил копию себя, как личинку паразита?
  - На то есть определенные причины. Главная - Фетва должна быть вручена. Несмотря ни на что. Слишком многое зависит от этого.
  - Рассказывай, - потребовал Уве. - Что надо сделать, как тебя найти!
  В голове Холанна начали складываться отдельные частицы мозаики 'как спастись и не умереть'. Пока очень обще, но уже кое-что... главное, чтобы проклятый марид и в самом деле не мог читать мысли. Ну и конечно первым делом следует завершить это чрезмерно затянувшееся, кровавое приключение.
  - Если не случилось некоего форс-мажорного события, если я-изначальный не погиб по дороге обратно, искать меня следует на самых низких уровнях, после тридцать шестого километра. Там находится моя Библиотека.
  - Но там же сплошная токсичность, полное отравление и вымершие уровни, - не поверил Уве. - Человек жить не может... - он умолк, догадавшись.
  - Зришь в корень, - покровительственно улыбнулся марид. - Конечно, могут найтись те, кто догадается искать убежище архиеретика там, где жизнь невозможна. И находились. Но это ... непросто.
  Буукк прикрыл глаза тяжелыми веками в прожилках синих вен, будто что-то вспоминая. И судя по зловещей ухмылке, припоминал он отнюдь не пасторальные вещи.
  - Сложно что-либо там найти, с учетом того, что для 'Черного Кольца' даже карт собственно нет, лишь старые технические схемы тысячелетней давности. И стократ тяжелее, если это 'что-то' скрывает такой как я.
  - Понимаю, - Холанн ощутил нечто вроде слабого воодушевления. Кажется, дело потихоньку налаживалось. - Значит нижние уровни. Мутанты, культисты, ассенизаторы в скафандрах и миллионы тонн отходов со всей Аверитии. Чудное место. Как мы тебя там найдем?
  - Sapienti sat.
  На сей раз Буукк улыбнулся совсем уж неприятно, и Холанн опять ощутил холодные капли вдоль позвоночника. Что-то явно пошло не так.
  - Не понял.
  - Еще бы. Увы, панлогос взял от латыни прискорбно мало, 'lingua franca' нового мира создавали на совершенно иной основе. Кстати, справедливости ради отметим, неплохо вышло в итоге, оригинальный арабский - язык машинной точности и математической красоты. Если конечно очистить его от мутной пены жаргонизмов и длинной цепи диалектных искажений, что и было сделано. Зато латынь обрела вторую жизнь среди нас, адептов запретных искусств.
  Холанн мотнул головой, словно пытаясь вытрясти из ушей бессмысленные слова и упоминания мертвых наречий.
  - Хватит болтать. Как нам искать твое логов ... Библиотеку?
  - Ищите и обрящете, - саркастически хмыкнул Буукк. - Просите, и дано будет вам.
  Несколько мгновений Уве не мог понять, что он услышал. Еще примерно столько же думал, что, должно быть, ошибся. Наконец сообразил, что все услышал и понял правильно. Он уставился на Сертория с видом бесконечного изумления на худом лице.
  - Чего?..
  - Сказанного достаточно. Более я не стану помогать, - хмыкнул Буукк, даже не пытаясь скрыть беззлобную насмешку. - Пока, во всяком случае.
  - Я не понимаю.
  Уве склонил голову, обхватил ее руками, пытаясь избавиться от ощущения накатывающего безумия. И, наконец, заорал в голос, с неожиданной для самого себя яростью:
  - Да какого же ... тебе надо?!
  Буукк снова потер ладони, хлопнул рукавами, освобождая от складок ткани запястья. Сделал пару шагов и сел прямо напротив Холанна, так близко, что они могли бы коснуться вытянутыми пальцами.
  - Видишь ли, я в непростом положении... Да, именно так, - настойчиво сказал Буукк, реагируя на злобную физиономию Холанна. - Понимаю, тебе нелегко и странно. Но и я оказался частью разума истинно верующего и, в общем, неплохого человека. Это неприятно само по себе, уж поверь.
  - Еще бы, отродье зла и греха.
  - Да брось, - поморщился Буукк. - Я говорю о чисто физическом неудобстве. Быть пассажиром, который может лишь смотреть и слушать чужими глазами и ушами, полностью беспомощным, никакого удовольствия в этом нет. А сейчас мы с тобой балансируем на грани, то ли ты все-таки признаешься спутникам, то ли нет. Ты не веришь мне, боишься меня, и это разумно, в подобной ситуации. Как нам быть?
  - Передать Фетву! Ты же этого хотел!
  - Безусловно. Но речь сейчас о другом. Как нам быть с тобой, тебе и мне, - настойчиво гнул свое марид. - Сейчас ты подавлен, шокирован и весьма, весьма неадекватен в суждениях. Это факт. Но пройдет немного времени, ты придешь в себя и ... что будет тогда?
  - Я тебе скажу, - продолжил Буукк, не дожидаясь затянувшегося ответа. - Ты будешь искать признаки моей злодейской сущности. Вспомнишь все легенды, сказки и притчи о демонах, овладевающих душой. В каждом моем слове станешь выискивать второй и третий смыслы, тайные ловушки, ложь, ведущую к погибели. А самый простой путь отвергнуть все подозрения во лжи - немота. Молчание истинно, в нем не остается места для сомнений и поиска скрытых умыслов.
  - Это бред... Боже, какой бред, наверное, я схожу с ума, - прошептал Уве.
  - Кроме того ...
  Буукк властно вытянул твердую, жесткую ладонь, предупреждая очередную вспышку гнева Холанна.
  - Кроме того, ты не подумал о самом главном. Ты не сможешь объяснить коллегам источник своих внезапных прозрений. Сама по себе догадка о том, что еретик, негодяй и предатель Серторий Буукк нашел пристанище в токсичных подземельях - нормальна и естественна. Ей ты легко сможешь поделиться. Но более точную локализацию придется обосновывать, а это верный путь к твоей гибели. Моей тоже. Так что - я дал тебе направление. Теперь посмотрим, насколько ваша группа способна к мобилизации перед лицом труднейшей задачи. Тем более, что Октавиан почти наверняка оставил вам наводку. В конце концов, он лично курировал подготовку нашего соглашения.
  Хрустальный мир заколебался, светлый потолок подернулся рябью, утратил сеяющую прозрачность, с него начали осыпаться осколки, тающие прямо в воздухе. Колонны задвигались, напряглись, будто мышцы, притягивая потолок.
  - Тебе пора. Мы многое обсудили. Ныне тебе предстоит совершить самый важный выбор в жизни. И его ты сделаешь сам, без помощи, без давления.
  - Чтоб ты сдох... - с ненавистью выдохнул Уве, впившись темными, расширенными зрачками в собеседника. - Чтоб ты подох, мерзкий паразит, вор мозгов, еретичная тварь.
  Иллюзорная вселенная рассыпалась на глазах, сквозь ее осколки проступал мир настоящий, Уве чувствовал, как возвращается в безрадостное 'здесь и сейчас', к недовольному Александрову и его игле.
  - Поздно, друг мой, твое напутствие запоздало, - донесся сквозь хрустальный дождь глас Буукка. - Ведь я уже умер. Три с половиной века назад.
  
  - Электрики-любители, - пробурчал хирург и посмотрел на Холанна. Счетовод сильно вздрогнул, с длинным всхлипом глотнул воздух, будто не дышал, по крайней мере, пару минут, и очумело крутанул головой. Медик отметил неестественно расширенные зрачки пациента. Наморщил высокий лоб, прикидывая, что могло вызвать такую реакцию, ведь опиатами он пациента не пользовал.
  - Током ударило? - спросил Александров. - Сильно? Тут ... малость ... перемкнуло.
  Уве молча смотрел на него, и от этого взгляда хирургу становилось не по себе. Холанн как будто смотрел сквозь него, такие глаза медик видел у смертельно раненых, которые уже ступили за грань жизни и видели слепым взором такие вещи, которые смертному видеть не нужно.
  Секунды шли, хронометр на руке Александрова отмеряли уходящее время, секундная стрелка бежала по кругу, отмеряя секунды странной, ненормальной тишины. Уве все так же, не мигая, смотрел на хирурга. Александров почувствовал дрожь в руках, остро захотелось снова ткнуть Комиссара иглой, чтобы уларом тока выбить из ненормального ступора. Хотя ступора ли ... Сейчас Холанн больше напоминал человека, чья психика перегружена обилием информации, а также необходимостью принимать суровые решения. Обычно такое давление и стресс приводят к срыву или апатии, параличу воли. Иногда к органическим поражениям мозга.
  Медик протянул руку к голове Холанна. За мгновение до того, как Александров щелкнул пальцами над ухом, счетовод моргнул и посмотрел на хирурга почти нормальным взглядом. Только прибавилось крошечных точек от микроскопических кровоизлияний.
  - Ты в порядке? - спросил медик. Вопрос звучал невыразимо пошло и затасканно, должно быть он так звучал и тысячелетия назад. Однако ничего лучше на ум сразу не пришло.
  Холанн медленно сглотнул, острый кадык двинулся под сероватой кожей как острый камень.
  - Да, - сказал Уве. - Все в порядке.
  Помолчал несколько мгновений и добавил:
  - Со мной все хорошо.
  
  Глава 13
  
  Инженер-археолог Керлан Лейс поправил очки, немного подумал, снял их совсем и почистил дужки обрывком салфетки. С этими линзами в тонкой оправе инженер не расставался со времен Танбранда. За минувшие пару лет, в которые уместилось больше событий, чем во всей прошлой жизни археолога, пластмассовые накладки на дужках растрескались и поломались. Голый металл потихоньку окислялся и пачкал уши зеленью, а линзы помутнели от частой протирки неподходящими тряпками. Давно пора было сменить оптику, но Керлан слишком к ней привык. Ему казалось, что новые очки могут подвести в самый неподходящий момент, так что - потом, как-нибудь потом. 'Потом' регулярно откладывалось и можно сказать, очки старели вместе с хозяином, по ходу суровых испытаний и неприятных приключений.
  Археолог закончил чистку, глянул вокруг невооруженными глазами. В контейнере они бодрствовали вдвоем - с математиком Вердюрой. Недоучившийся студент, бухгалтер и программист алгоритмов зенитных ракет корпел над стопкой документов, пытаясь свести грустный баланс труппы. Вообще-то подобными вещами следовало заниматься Холанну, но счетовод после встречи с колдуном был как не в себе, так что заниматься тоскливыми числами пришлось не Уве, а математику. Бозон корчил рожи, кусал карандаш и вообще являл миру образ крайне мрачный, недовольный жизнью. Впрочем, делал он это молча, так что никому не мешал. Все прочие расползлись по углам для сна, кроме Пастыря.
  Дервиш пробурчал, что ему надо помолиться в одиночестве, взял старую кожаную сумку, накинул поверх робы паломника теплый войлочный плащ и ушел. Причем оставил черный обугленный посох, с которым прежде не расставался ни на миг. Инженер обратил внимание на тяжелый взгляд, которым проводил напарника меха-рыцарь. Родерик словно знал что-то скверное, подозрительное, ведомое лишь им двоим - паломнику и рыцарю - однако оставил это знание при себе и не остановил дервиша.
  Керлан водрузил очки обратно и прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Точнее более низким уровнем шума, поскольку Аверития полностью не умолкала никогда. Инженер подумал, насколько все-таки похожи, но притом различаются Танбранд и Город-в-Дыре. Два мегаполиса, стоящие на миллионах тонн стали и бетона. Две циклопические конструкции, обладающие подлинной трехмерностью, где высота - полноценная составляющая городской архитектуры. И при этом столько нюансов, отличий, специфических решений... Керлану хотелось бы остаться здесь подольше, изучить Аверитию, возможно поработать бок о бок с местными коллегами, разделить с ними собственное занние и приобщиться к чужому. Мечты, мечты... Как и все остальные танбрандцы, Лейс более не принадлежал себе, отныне и до неопределенного будущего его жизнью распоряжалась Защита Веры.
  Инженер отрыл глаза, вздохнул, опять взглянул на математика. Бозон то и дело отбрасывал за уши длинные волосы, беззвучно ругался - истолковать по-иному энергичные движения губ не представлялось возможным - и в целом корпел. Керлан подумал, что ему тоже пора вернуться к работе и погрузился в изучение документов. Они хранились в последней папке и представляли собой уже не выдержки из старых протоколов, а собственные наброски покойного Октавиана. Оперативные наметки и планы Боргар оставил себе, однако среди бумаг нашлись интересные схемы, явно какие-то городские планы. В них и пытался разобраться инженер-археолог. Пока что выходило ... неоднозначно. Общую суть Лейс уловил, что именно указано в чертежах - понял, однако, чтобы сложить мозаику не хватало самого главного.
  - Точка отсчета... точка отсчета, - пробормотал себе под нос инженер.
  Бозон вздрогнул, поднял голову и покрутил ей в поисках нового звука. Длинные пряди снова разлохматились и закрыли обзор. Математик опять вступил в короткую борьбу с непослушными волосами, от чего Керлан едва заметно улыбнулся. Математик был ... забавным. Человек, застрявший в студенческом угаре и веселье, которого даже страх гибели не мог по-настоящему запугать. Инженеру вспомнилось, как они с Боргаром забили каюту Бозона награбленными в библиотеке учебниками, попутно описав случайному попутчику, во что он ввязался и сообщив, что у недоучки есть ровно сто четыре дня - и ни одним больше - чтобы стать настоящим специалистом.
  И ведь стал же ... Алгоритм, написанный студиозом, не стал вершиной прикладного программирования, но свое дело сделал, пусть и не с первого раза. Атомный беспилотный разведчик наемников они тогда сбили... Только благодаря этому 'злобные карлики' сумели протащить через перевал старую артиллерию и - главное! - снаряды. А без пушек Сименсен мог сколько угодно наводить ужас на патрули и карательные отряды противника в синихджунглях, но штурм укрепленного лагеря не имел шансов.
  Сименсен и Холанн... Теперь мысли инженера перескочили на эту странную пару - слегка безумный дуэт, на редкость гармонично дополнявший друг друга. Командир и комиссар. Тот, кто строит планы и тот, кто ведет людей за собой. Только вот командир теперь изувечен и вряд ли сможет опять возглавить группу. Тем более, что Родерик и Пастырь, похоже, подчиняться никому не собираются.
  Что с ними будет?..
  Стараясь забыться, отогнать невеселые думы, Керлан снова расправил чертеж, готовясь погрузиться в работу. А Бозон уснул прямо за столом, склеенным из пластмассовых трубок и толстого гофрированного картона. Длинные волосы разметались поверх смятых бумаг, исчерканных графитовой палочкой. Инженер-археолог снова улыбнулся, добродушно, почти отечески. И нахмурился, вновь погрузившись в неразгаданную загадку мертвого инквизитора.
  
  * * *
  
  Пастырь ушел далеко. Так далеко, как только смог, через лабиринт уровней, крутых лестниц, подъемников и качающихся на цепной подвеске переходов. Дальше, еще дальше, а потом еще немножко. От Родерика, от новых 'коллег', от людей вообще.
  На небольшой пересадочной станции ему предложили составить компанию в 'пуле' - вагончике скоростного трамвая-монорельса для четверых пассажиров. Молодые люди - парень и две девицы, приглашающе махали и улыбались. Возможно, им требовалось напутствие божьего человека, а может быть привлекла экзотичность паломника. Дервиш покачал головой и зашагал дальше по чуть пружинящему решетчатому помосту, молодежь расстроилась и проводила Пастыря недовольными гримасами. За спиной с шипением закрылась широкая дверь вагона - непривычная, открывающаяся вверх и вперед, над крышей, как забрало старого шлема Родерика. Трамвай двинулся. Пастырь запахнул плотнее накидку и пошел дальше, опускаясь все ниже и ниже по многоуровневой паутине.
  Людей попадалось немало, но все же в разы меньше, чем дервиш привык видеть в больших городах. Сказывалась специфическая организация подвесной жизни и то, что Аверития жила в двойном ритме. Один - административное деление времени, близкое к стандарту Святой Земли. Другой - астрономические сутки самой планеты, называемой Октогинта, длящиеся триста восемьдесят земных часов. 'Днем' Аверития бурлила жизнью и напоминала муравейник, в том числе и обилием толп, перемещавшихся вверх-вниз. Среднее время сна падало до трех-четырех часов в административные сутки, каждый гражданин, как будто изо-всех сил, торопился жить. Затем солнце уходило за горизонт, тьма опускалась на вымороженную, отполированную снежно-пыльными бурями поверхность, где выживали только лишайники и простейшие микроорганизмы. Аверития тоже засыпала, набираясь энергии перед следующим всплеском дневной активности.
  Среди встречных преобладали квалифицированные рабочие и клерки ниже среднего звена. Рабочие носили забавные недо-комбинезоны - широкие штаны с обилием карманов, переходящие в передник на помочах. Стандартные робы административных служащих, привычные в любом уголке Экуменики, здесь не прижились, вместо них аборигены предпочитали носить специфического кроя пары из однотонных штанов и коротких курток, которые, якобы, вели историю еще из времен Старой Земли, которая тогда не была Святой. Многие встречные склоняли головы перед служителем Церкви - плащ скрывал рясу паломника, однако не полностью. Дервиш отвечал благословением, но механически, привычным жестом, поскольку мысли его были заняты совсем иным.
  Через полтора-два часа пути - хронометра у Пастыря не было - и несколько уровней вниз, паломник нашел место, которое показалось ему более-менее приемлемым. Здесь начинались районы 'клеток' - объемных решеток с перекрытиями, где люди обживали не контейнеры, а клетушки, разделенные пластиковыми листами или просто занавесками из клеенок и прочих отходов разнообразной промышленности. Было много - еще больше обычного - труб всех мыслимых калибров и назначений, коробов с проводами и прочей инфраструктуры. Среди прохожих часто встречались преступные личности - как правило, их отличала местная криминальная мода - шайбы, вставленные в крылья носа, превращавшие часть лица в безобразный свиной пятачок (да, Пастырь знал, что такое 'свинья'). Не раз и не два паломник ловил настороженные, оценивающие взгляды, которые незримо выворачивали карманы, однако связываться с божьим человеком таких размеров потенциальные злодеи опасались. Так что дробовик на веревочной перевязи под плащом и разделочный нож в правом сапоге не пригодились.
  Наконец Пастырь нашел то, что искал - укромное место, где можно было рассчитывать на уединение, вдали от любопытных глаз. Небольшая площадка из сваренных прутьев тонкой арматуры незаметно укрылась между вертикальным коробом с электрокабелями и шахтой технического лифта. Короб оказался частично демонтирован, кабели обесточены. Лифт также не работал до утра, о чем свидетельствовала кривая, написанная от руки табличка. Никто из местных и не подумал что-нибудь скрутить или поломать - на Аверитии страшнее всего была не служба сбора податей или инквизиция, а техническая полиция. И общее понимание всех жителей, что свинченная гайка сегодня равняется техногенной катастрофе завтра. Техновандалов обычно убивали на месте сами же граждане.
  Пастырь снял плащ, расстелил его, аккуратно сложив ковриком. Опустился на колени, чувствуя мягкое тепло войлока. Сложил руки в шихабе и прочел кроткую молитву, прося Божественного уберечь душу от искушения. Прошептал сам себе достоверный хадис о пустыннике, силе веры и соотношении большого зла с малым. Как обычно в такие минуты, Пастырю было неловко и очень стыдно перед Императором, а главное - донимал вопрос о позволительности намерений. Кроме того, следовало признать, что в последнее время паломник слишком часто обращался к Другой Стороне, это было аморально и просто слишком опасно. Но другого выхода дервиш сейчас не видел. Его обуревали сомнения, подозрения и тяжелые предчувствия. Рассеять их представлялось возможным лишь при помощи запретной практики. Запретной для нелицензированного, необученного, 'природного' псионика.
  Скрипел металл, снизу непрерывно дуло, и если бы не подстилка, дервиш уже продрог бы. Вокруг тихо стонали конструкции - продолжалась деформация от перепада суточных температур. Закрыв глаза, легко было предположить себя высоко в горах, рядом с подъемником-фуникулером. Ощущение громадной высоты сохранялось, несмотря на то, что куда ни глянь, везде глаз наталкивался на преграду. Окружающий мир дробился мириадами мелких деталей и элементов технического ландшафта, однако вездесущий ветер, шум и непередаваемое чувство объема настойчиво подсказывали истинное положение дел.
  Усилием воли Пастырь изгнал сомнения, сосредоточившись на текущем мгновении. Очень сильно не хватало посоха, но после встречи с Буукком аккумулятор псионической энергии частично утратил силу и к тому же разладился. Его присутствие могло помешать, а в худшем случае сработать маяком запрещенных манипуляций с Искажением, наведя местных инквизиторов.
  Паломник закрыл глаза, достал из сумы три связанных клейкой лентой зажигательные гранаты, сделанные из шахтерских термитных запалов - оружие кустарное, однако мощное и надежное. Повесил на шею, как жутковатый религиозный символ, проверил, легко ли будет вырвать предохранительное кольцо. Как обычно попросил, чтобы это не понадобилось, и Зло, искажающее душу и тело, вновь миновало скромного монаха, милостью Божественного - Защитника и Отца всех людей. Затем дервиш порылся в глубоком кармане и вытащил горсть игральных костей. Перебрал крошечные - не больше ногтя - кубики в широких ладонях, слушая сухой шорох. Точки давно стерлись от времени, для игры и гадания кости не годились, однако этого от них и не требовалось. Пастырь использовал кубики для концентрации, вместо карт Таро, по старой привычке.
  Вдох, выдох. Немое - не словами, но самой душой - обращение к Богу, к тому, кто стоит над всеми и повелевает всем. К тому, кто определяет начало и конец, пути и направления.
  Вдох.
  Выдох.
  Иногда получалось. Иногда не получалось. Случалось и так, что накатывало вообще внезапно, как это случилось совсем недавно во время представления. Такие спонтанные озарения были опаснее всего, потому что выдать их за проявления молитвенного экстаза оказывалось нелегкой задачей. А временами получалось, но совсем не так, как хотелось бы, и тогда Пастыря отправляло в путешествие по дьявольским миражам, из которых было крайне сложно вырваться. Дервиш опасался, что в этот раз все окажется сложно, однако вышло наоборот. Переход случился легко, без усилий, словно калитка в иной мир уже была гостеприимно открыта, поджидая гостя. И от этого становилось по-настоящему страшно - неужели он понемногу становится своим в Искажении? В аду, что всегда рядом с нами, всегда готов уловить беззащитную душу.
  Как и прежде, дервиш представил себя водомеркой с родной планеты. Насекомым, что почти лишено веса, пушинкой на тонких ножках, которая скользит по тончайшей границе воды и воздуха. Сущностью, которая покинула тварный мир известной вселенной, однако и не увязла в изнанке мироздания. Пока не увязла...
  И как обычно, искушение нахлынуло, будто приливная волна, захлестнуло с головой, услужливо демонстрируя Силу. Монах парил бесплотной тенью над бесконечным океаном невообразимой мощи, и вся она была готова принять его, отдаться в распоряжение единственного владыки. Пастырю не требовалось даже представлять блага мирские, которые он мог получить по одной лишь мысли своей. Весь мир готов был стать его собственностью, любое желание обещало исполниться. И нет в человеческом языке - да и в любом ином - слов, которые могли бы выразить все искушения Той Стороны.
  В подобные мгновения уберегала только вера, крепкая, словно гранит, несокрушимая, как самая прочная броня Кайзервера. Вера и заповеди Божественного, который некогда запер Ту Сторону, отгородив ее от Этого Мира и тем спасая разделенное, вымирающее человечество. А еще безусловное знание, что Искажение суть рафинированное, дистиллированное зло, которое ядовито в самой малой частице и лживо в самом искреннем обещании.
  'Ибо я верю в Бога моего, он защитит меня от греховных искушений, а если и разрушится тело мое, то душа пребудет в блаженстве, ибо мой Бог гневен, но справедлив и каждому отмеряет по чистоте его'
  Пастырь открыл глаза.
  Получилось. Призрачные миазмы Искажения обтекли его стороной, как ядовитые воды прочный батискаф, и Тот Мир приоткрыл дервишу завесу над грядущим.
  
  Пастырь сидел на сложенном плаще, а вокруг расстилался мертвый город. Не брошенный, не состарившийся и оставленный жителями, не павший жертвой депрессии и экономических пертурбаций. Мертвый, сожженный пламенем войны. Насколько хватало взгляда, расстилалось поле расколотого бетона, море битого кирпича, целые поля металлических ферм, оплавленных, скорченных в пламени невероятной силы. Эти разрушения не были произведены одномоментно, нет. Подобного можно было достичь лишь неделями, месяцами боев и тысячами тонн боеприпасов. Здесь сражались, долго и страшно. Присмотревшись, можно было заметить многочисленные останки боевой техники, битой, разорванной, сожженной. Танки, полузасыпанные обломками, с сорванными башнями, бессильно опустившие стволы. Орудия, похожие на сломанные игрушки, жестоко растоптанные ребенком великаном. Летательные аппараты, которым досталось больше всего - хрупкие корпуса оказывались дополнительно изувечены падением с высоты или воздушными взрывами, что раскидывали фрагменты на сотни метров кругом. Здесь был даже титан, припавший на одну из гигантских ног-опор. Гигантская боевая машина вся почернела и деформировалась, словно ее сжег огонь, рвущийся изнутри. В метровой толщины броне зияли пробоины, сквозь которые мог бы пройти вагон.
  А над городом войны и погибели царила тишина - такая же мертвая, как выстуженные развалины, как ледяная броня, скрывавшая промороженные трупы. И падал редкий снег, милосердно укрывавший город белым саваном.
  Пастырь прожил долгую жизнь и видел многое. В том числе и несколько настоящих войн. Но такое - не видел никогда. И никогда не слышал о подобном. Поле боя заставляло вспомнить страшные легенды из сказаний о том времени, когда Божественный пришел к людям, и повел их в битву конца времен, когда решалось - будет жить род человеческий или уйдет навсегда.
  Легкий, легчайший звук донесся до ушей Пастыря. Дрожа от холода, чувствуя, как начинает расплываться видение, паломник сфокусировал зрение, прищурился, стараясь разглядеть источник шума. Пришлось напрячься - далекий скрежет и лязг терялись в лабиринте развалин, многократно отражались в руинах. А две крошечные фигурки были почти незаметны на черно-серо-белом фоне. И все же Пастырь разглядел их - кого-то широкого, почти квадратного, с громадной дубиной в руках. И фигурку поменьше, ростом почти в два раза ниже гиганта, с длинным телескопическим копьем в руках. Большой воин был сильным, ненормально сильным - дубина при каждом ударе вышибала из мерзлого бетона куски размером с кулак - и в то же время быстрым. Однако боец поменьше, хотя и казался явно слабее, был еще более стремительным. Он перемещался со скоростью атакующей змеи, то стелясь над самой землей, то взмывая в серии прыжков, словно отталкиваясь от холодного воздуха. Копье вращалось в его руках, словно не имело веса, сверкая холодной убийственной сталью.
  Ни один из двух поединщиков не мог взять верх. Каждый был мастером в своем стиле, полностью используя собственное преимущество, грамотно нивелируя силу противника. Но все же ...
  Пастырь напряг все духовную мощь, постарался увидеть не глазами, но самой душой, одновременно балансируя на краю, рискуя свалиться с бездну Искажения, где видение превращалось в реальность, но уже другую, не имевшую ничего общего с нашей вселенной. Откуда не было возврата и спасения. Несколько мгновений дервиш чувствовал себя скалолазом, который завис на краю ледяного разлома, удерживаясь на месте лишь благодаря смене точек опоры, в окружении осыпающихся кусков льда.
  В тот самый миг, когда псионик-самоучка наконец увидел - кто бьется среди холодной пустыни - но еще не успел осознать свое видение, опора наконец поддалась, и дервиш последним усилием воли вырвал себя из потустороннего миража. За ничтожную долю мгновения до того как Искажение лязгнуло пастью, готовясь пожрать душу смельчака.
  
  Монах безвольно упал на бок, подтянул колени к груди, схватился за кольцо на связке гранат. Дыхание рвалось из груди, Пастырь задыхался. Все тело, каждая клеточка, каждый нерв кричали от боли. Во рту было сухо, глаза словно взрывались изнутри. Кровь испачкала нос и губы.
  Однако, сквозь боль и ужас, пробивалось осознание - обошлось. Снова обошлось.
  Дервиш заплакал от боли, пытаясь заставить себя разжать пальцы, замершие на кольце гранаты. Нужно было уходить отсюда, как можно скорее. Прорицание такой мощи никогда доселе не посещало Пастыря, и монах был уверен, что узрел видение высшего порядка, редкостное даже для лучших прорицателей Экуменики. А значит, оно отозвалось эхом для большинства псиоников Аверитии, как ярое пятно на экране радара. Возможно - потерялось среди других засветок. Но возможно, что нет. Времени мало, надо уйти поскорее, запутать следы. Не думать о том, что это была ошибка и ненужное испытание судьбы. Не думать о том, что Искажение снова забрало часть его души, и никто не может сказать, сколько оно вырвало на сей раз. На сколько шагов Пастырь приблизился к той границе, за которой он уже не сможет назваться человеком, и Божественный отвернется в негодовании, отказав несчастному в прощении и посмертном блаженстве.
  Пастырь разгонял непослушное тело, как старый, заржавевший механизм. Скрипел зубами от боли. И от ужаса перед тем, что случится через много лет, столь же неизбежно, как возвращение Божественного. Перед Будущим, которое рождалось в Настоящем, здесь и сейчас, руками конфидентов, лишенных господ.
  
  
  Продолжение следует...
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"