Ночами в городке было неспокойно. В окружавших его лесах скрывались попавшие в окружение мелкие отряды оккупантов, пробиравшиеся к линии фронта, разрозненные группы недобитков-предателей, не успевшие уйти на запад вместе со своими хозяевами, дезертиры и бесшабашные бойцы подхорунжего Селезня, лучшего друга и близкого конфидента пана полковника Дыяка-Дутого, резидента центрального провода и начальника пятого округа особой референтуры Восточного края, прославившиеся лихими налетами на подвалы винокуренного завода, не взорванного (как того требовала директива областного комитета обороны) в спешке отступления первых месяцев войны, отчаянными грабежами пассажирских поездов и безудержными штурмами вражеских полевых борделей, созданных для удовлетворения половых потребностей господ офицеров из оккупационной администрации и тыловых частей. Поэтому редкая ночь обходилась без гулких хлопков выстрелов, свиста пуль, топота ног, заполошных свистков милиционеров, взревывающих моторов, визгливых выкриков подстреленных и тяжелого смачного мата. Новая власть, точнее старая власть, вернувшаяся в городок следом за победоносно наступающей армией, немедленно установила твердый комендантский час, начинавшийся с шести вечера до семи утра, о чем грозно предупредила население посредством расклеенных повсюду листовок, но могла бы этого и не делать, ибо жители, напуганные безнаказанной наглостью "лесных братьев" и местных бандитов, сбившихся в вооруженные шайки, с наступлением темноты без предупреждения разбегались по домам и квартирам и до утра за дверь не высовывались. Обыватели, стиснутые между двумя противоборствующими силами, уже начали потихоньку привыкать, приноравливаться и притираться к тревожной двойственности своей жизни, находить в ней пусть и нерациональную, необъяснимую, противоестественную здравому смыслу, но все-таки систему, в которой, если приглядеться, можно было отыскать определенную каплю логики, как новая напасть, неожиданная и страшная, лишила их сна и покоя. Среди них объявился...
...джип уверенно катил по пустым неосвещенным улицам. Желтые лучи фар выхватывали из темноты блестящие камни булыжной мостовой, ломаные силуэты деревьев, скользили по стенам домов, отражаясь в окнах, бесстыдно освещали белые пятна задернутых занавесок. Разбуженные шумом двигателя горожане напряженно вслушивались в доносящиеся с улицы звуки, определяя, последует ли за проездом машины перестрелка, или в этот раз им не придется бежать от стрельбы в самые дальние комнаты. Сытое урчание двигателя затихало вдалеке и горожане, успокоенные непривычной тишиной, залезали в свои еще не успевшие остыть постели, гадая, кто мог сидеть в только что проехавшей машине.
...Старший майор госбезопасности за всю дорогу не сказал ни слова, если не считать равнодушно произнесенного "поехали", после того как он ловко запрыгнул на сиденье джипа, стоявшего во внутреннем дворе областного управления госбезопасности. Он не даже не уточнил, куда поехали, полагая, видимо, что водитель и сам знает, куда. Водитель, старшина госбезопасности, задержался на несколько секунд, ожидая, что старший майор постарается исправить допущенную ошибку, четко определив конечный пункт назначения, однако майор не снизошел до более содержательной беседы и водитель, недовольный молчанием майора, с треском включив передачу, резко бросил джип вперед. Майора отбросило на спинку сиденья с такой силой, что голова его ощутимо запрокинулась назад. Старшина испуганно отпустил педаль газа и джип, дернувшись еще раз, остановился. Старшина угрюмо застыл, сжимая вспотевшими ладонями шероховатую резину руля, готовясь к неизбежному начальственному разносу. Майор поправил фуражку, пронзительно глянул на притихшего старшину, а затем повторил с нажимом, вложив в голос все невысказанные в адрес проштрафившегося младшего по званию эпитеты: "пое-е-е-хали". И было в его интонации что-такое, отчего старшине стало вдруг холодно и одиноко, словно оказался он в одном исподнем посреди заснеженного поля, обдуваемый жестоким северным ветром. Наверное, нечто подобное испытывают приговоренные к смерти в тот момент, когда захлопывается за ними уродливая металлическая дверь, окрашенная грубой зеленой краской и они оказываются в узком длинном коридоре, скупо освещенном лампами, забранными в проволочную сетку, и понимают с обреченной ясностью, что этот пыльный коридор будет последним, что им придется увидеть в жизни...
...Ласково повернув ключ в замке зажигания, старшина, аккуратно выжав сцепление, плавно тронулся с места. Джип, притормозив перед поворотом, выехал за ворота управления, весело рыкнул мотором и бодро припустил по шоссе, оставляя за собой сизоватый дымок выхлопных газов.
Когда этого требовали обстоятельства, майор умел быть чертовски убедительным.
...Городской отдел госбезопасности располагался в двухэтажном купеческом доме, типичном обиталище лавочников средней руки, купцов третьей гильдии Солодянниковых. Построенный по всем канонам дореволюционной разночинной архитектуры, он должен был прожить унылую, безрадостную жизнь, покорно служа господам Солодянниковым в качестве магазина скобяных изделий и родового гнезда, способного вместить в себя ораву шумливых, сопливых, золотушных и прыщавых солодянниковских отпрысков и закончить свой век дряхлым, трухлявым стариком, предназначенным к сносу. Революция освободила его от этой постылой участи. Зимой семнадцатого года красные революционные гвардейцы, возглавляемые невыразительным товарищем, затянутым с ног до головы в черную, хрустящую свежим хромом кожу, вооруженным двумя огромными воронеными маузерами и мандатом, напечатанным на серой, низкого качества бумаге, устроили в доме обыск, после чего погрузили семейство купцов в полном составе в тарахтящую полуторку русско-балтийского завода и увезли в неизвестном направлении. Не успел еще скорбный грузовик кануть в серую муть декабрьских сумерек, как в доме объявился, по-хозяйски грохоча хромовыми офицерскими сапогами, снятыми с поднятого на трехгранные штыки мосинских винтовок балтийскими братишками-матросами с броненосного крейсера "Заря" генерала Загоруй-Ясневицкого, новый его хозяин, комиссар особой следственной комиссии по беспощадной борьбе с контрреволюцией и саботажем, товарищ Граневицкий. Выходец из городских низов, (дед его был сапожником, отец опустился до чистильщика обуви), товарищ Граневицкий пятнадцати лет от роду вступил в группу боевиков-анархистов, но продержался в ней недолго, уйдя к социалистам-революционерам максималистского толка. У эсеров ему повезло больше. В отличие от анархистов, предпочитавших больше рассуждать о вооруженной борьбе с опостылевшим режимом, эсеры-максималисты были сугубыми практиками освободительного террора, чем и привлекли к себе кипящего священной ненавистью к эксплуататорским классам юношу Граневицкого. В первом деле Елизарий, получивший партийную кличку Гранит, изображая мальчишку, продающего газеты, должен был взмахом картуза подать сигнал бомбистам, гуляющим с возвышенно-романтическими лицами по другой стороне улицы от перекрестка до третьего фонарного столба, под видом влюбленных студента и гимназистки-старшеклассницы. В этот день, именно по этой улице должен был проехать кортеж начальника губернского жандармского управления полковника Матвея Устиновича Переспелова и именно в этот несчастный для боевиков и счастливый для жандармского полковника день командир его личной охраны ротмистр Берестень-Лютый собственным волевым решение, не поставив патрона в известность, изменил порядок следования по маршруту, отчего карета Матвея Ульяновича благополучно достигла губернаторской резиденции, а неудачливые террористы, проторчав в месте несостоявшейся акции лишние три четверти часа, вернулись на конспиративную квартиру несолоно хлебавши. Следующей операцией максималистов стало убийство управляющего отделением Франко-Канадского кредитного банка и в ней товарищ Гранит вытребовал себе почетное право первым швырнуть в продажного финансиста снаряженную ртутным запалом динамитную бомбу. Подбежав к пролетке, в которой, небрежно опираясь на белую, слоновой кости трость гордо восседал управляющий, барон цу Лихтенфельд, Елизарий со всех сил метнул ему на колени адскую машину, упрятанную в докторский саквояж и не дожидаясь взрыва, пригнувшись, бросился в подворотню. Пролетка исчезла в багровой вспышке пламени. Взрыв был настолько мощным, что кучера, барона и пролетку пришлось собирать по кусочкам. Утверждали, что челюсть барона с зажатой в зубах тлеющей сигарой обнаружилась в трех кварталах от места преступления. Следующей жертвой идейных террористов должен был стать сам генерал-губернатор князь Курбатов, но тут удача совершенно им изменила. Первым погиб провизор Васильев - технический мозг боевой группы - нелепо взорвался в подпольной мастерской, устроенной в подвале городской аптеки вместе со всем запасом динамита, ртути и жидкого нитроглицерина. Вслед за ним на тот свет угодил связной руководителя боевой группы товарища Молота Семен Кузнецов. Он попал в засаду, устроенную агентами охранки и полицейскими на квартире покойного провизора и был убит в скоротечной перестрелке. В руках полиции и жандармов оказались весьма ценные документы, в том числе и полный список членов максималистского подполья. Васильев был настолько самонадеян, что хранил компрометирующие документы дома, а Семен, застигнутый врасплох, не успел съесть доверенные ему бумаги. Преступная небрежность убиенного фармацевта и трагическая оплошность связного имела для эсеров последствия катастрофические. Партийная организация подверглась тотальному уничтожению. Большинство максималистов было арестовано, товарищ Молот, загнанный на чердак доходного дома, в котором снимал квартиру, отстреливался до последнего патрона, после чего выбросился на мостовую из чердачного окна, товарищ Лиза, пламенный оратор, искусный пропагандист и талантливый автор всех листовок отравилась цианидом калия, раскусив стеклянную ампулу за секунду до того, как полицейский чин Жданов, ухватив ее грубой лапищей за нос и нижнюю челюсть, попытался вытащить яд из ее рта. Разгром был полный, но Елизарию удалось сбежать. Объявленный в розыск, он несколько дней скрывался в "шанхайке", городских трущобах, примыкающих к рыночной площади, промышляя попрошайничеством и мелкими кражами, а затем, пристроившись к крестьянскому обозу, отправился с ним в Петербург. Он возвратился домой в январе 1906 года. Теперь товарищ Гранит был эсдеком-большевиком, опытным профессиональным подпольщиком и политэмигрантом. Создав из местных соратников по партии вооруженный отряд, Елизарий принялся деятельно добывать денежные средства для первой русской революции. Его виртуозно исполненные эксы гремели на всю Российскую империю, о нем мечтали впечатлительные барышни-курсистки, ему черной завистью завидовали товарищ Сталин и товарищ Камо, сами не последние мастера в искусстве экспроприации экспроприаторов, вождь российского пролетариата товарищ Ульянов-Ленин слал ему с оказией пламенные революционные приветы и просил "безусловно поторопиться с доставкой изъятых у продажной буржуазии ценностей (ассигнациями и звонкой монетой) для своевременного материального подкрепления восставших против самодержавия рабочих и крестьян". Экзальтированная публика прославляла его "русским робингудом", представляя этаким бескорыстным защитником слабых и спасителем беззащитных, кем он, конечно же, не был. Товарищи знали его как расчетливого, жестокого, не знающего жалости человека. Страдания людей его мало трогали, главное, чему он отдавался без остатка, была борьба. Идеи равенства, братства и свободы были для товарища Гранита набором малозначимых слов, приманкой для простаков, сладкой морковкой перед тупыми мордами толпы, того безмозглого быдла, гордо именуемого партийными пропагандистами массами. Массы творят историю, однако плоды их победы достаются возглавляющим массы лидерам. Елизарий не хотел быть массой, он причислял себя к несомненным лидерам...
...Старшина вопросительно посмотрел на майора.
Майор энергично потянулся, разминая застывшую от долгого сидения спину, хлопнул ладонями по коленям, бодро выскочил из машины и еще раз хлопнул себя по ногам.
-Пойдешь со мной, - распорядился он, доставая с заднего сиденья брошенный туда перед поездкой рыжий с подпалинами портфель. Портфель был явно новым и густо пах кожей. И он был точно пустым. Старшина заключил это по тому, как майор обходился с портфелем. А обходился майор со своей собственностью весьма легкомысленно. Забросил на заднее сиденье и попросту забыл о ней. Может, он взял портфель для солидности, но солидности этот плоский, дефективно вогнутый предмет ему совсем не добавлял, наоборот, майор с портфелем в руках выглядел чрезвычайно нелепо. Они были вещами из разнонаправленных миров, портфель и старший майор госбезопасности, они противоречили друг другу и взаимно друг друга отрицали. Так зачем он носил с собой эту нелепую штуку?
В отличие от майора, старшина имел при себе только полезные, необходимые и жизненно важные вещи. Например, остро заточенную финку, снятую им с трупа белофинской "кукушки" в войну 39 года, автомат с пятью запасными магазинами, десять обойм к пистолету ТТ, две противотанковые гранаты и четыре лимонки.
Глядя на болтающийся в руках майора портфель, старшина не мог удержаться от слегка презрительной ухмылки. Интересно, что ждет его дальше?
...Дежурный сержант, окинув вошедших оценивающе-подозрительным взглядом, сурово потребовал предъявить документы. Майор несуетливо извлек из нагрудного кармана бордовую корочку, передал дежурному и кивнув в сторону старшины сказал, веско отметая возможные возражения:
-Он при мне!
Дежурный внимательно сверил фотографию с лицом майора, вернул удостоверение и, козырнув, сказал:
-Все в порядке, товарищ старший майор госбезопасности.
-Где ваш начальник, сержант?
- В кабинете, товарищ майор.
-Как к нему пройти?
-По лестнице на второй этаж, повернете направо, потом налево, пройдете до конца коридора и зайдете в правую дверь.
-Я могу его вызвать, - помолчав, уточнил дежурный.
- Вызывайте, - легко согласился майор.
...Помешивая ложечкой чай в стакане, капитан пытался определить, что в этом случае раздражает его больше всего. Прозрачный намек начальства на его неспособность самостоятельно разобраться с возникшей неприятной ситуацией или многозначительная усталость, исходившая от сидящего напротив него майора, специфическая усталость человека, приобщенного к высшим тайнам, разбирающегося в подспудных, едва намечаемых на поверхности течениях, понимающего тайный смысл внешне не связанных друг с другом событий и постигшего сокровенный ход скрытых пружин и приводных ремней мировой реальности. Непоколебимая уверенность в собственную исключительность, подкрепленная лежащим перед капитаном бланком секретного предписания, обязывающего всякого и каждого исполнять любые требования и просьбы подателя сего документа немедленно и беспрекословно.
-Я вам не нравлюсь, капитан, - майор понимающе усмехнулся.
-Отчего же, товарищ старший майор...
-Просто майор...
-...товарищ майор, отчего же не нравитесь? Вы не женщина, а я не отвергнутый любовник.
-одно дело делаем и все такое прочее, - майор отхлебнул чаю. Обжегшись, поморщился.
-В районе действует маньяк, капитан. Возможно, группа. Устойчивая преступная группа, совершающая изнасилования женщин в особо извращенных формах и обычно с применением насилия. Насилуют женщин еще живых и, предположительно, уже мертвых. После тела уродуют до неузнаваемости. Отрезают носы, выдирают глаза, режут груди, отрубают руки, ноги или часть руки или ноги. Кроме этого, наносят многочисленные порезы и буквально строгают плоть. Словно эскимосы какие-то. Строганина, да? Кроме этого, у него есть свой отличительный знак, он всегда оставляет индивидуальную подпись, отмечается таким образом, сволочь. Бутылкой между ног. Встречали когда-нибудь такое, капитан?
Майор извлек из портфеля пачку фотографий, бросил веером на стол. Капитан притянул одну к себе, пристально вглядываясь в глянцевое контрастное изображение, мрачнел лицом и суровел взглядом.
-Я подавал рапорт, майор, и вы это знаете...
-Сколько на сегодняшний день? - жестко спросил майор, ставя со стуком стакан.
-Семь, начиная с прошлого вторника. Шесть в морге, одна осталась жива, отделалась сильным испугом. Сумела вырваться, выскочила на улицу, подняла крик.
-Когда на нее напали?
-Вчера ночью.
-Так. Где она сейчас?
-Как где? Дома, конечно. Врач хотел оставить ее в больнице, но она отказалась. Заявила, что у нее больная мать-старуха и за ней некому ухаживать, разнервничалась, требовала ее отпустить. Серьезных повреждений у нее не было, только царапины и синяки, поэтому врач не стал настаивать и разрешил ей уйти.
-Где находиться ее дом? Быстрее, капитан, быстрее, не тяните козла за яйца!
-На окраине. Отсюда десять минут хода. Дом стоит у самого пустыря, за пустырем сразу начинается лес. Частный сектор, глухое место.
-Сколько у вас людей?
-Здесь четверо. Пятый - дежурный.
-Берите всех... кроме дежурного, и в машину.
-Думаете, вернется?
-Не знаю, - говорит майор беря портфель, - но возможно нам повезет. Если успеем...
...Капитан, ухватившись за подоконник, подтягивается и осторожно заглядывает в окно. Чуть слышно матерится и так же осторожно сползает вниз. Прислоняется к стене рядом с майором и говорит шепотом:
-Опоздали. Они уже там. Двое за столом, девки не видно, старухи тоже. Что будем делать, майор?
Майор вытаскивает из кобуры пистолет, тихо передергивает затвор, шепчет в ответ:
-Оставайтесь тут капитан. Расставьте солдат вокруг дома, только без шума. Я войду в дом, один. Если начнется стрельба, - майор на секунду замолкает, - в общем, не дайте им уйти, капитан. Хорошо бы одного захватить живьем, но это как получиться. И все же постарайтесь задержать хотя бы одного. Дайте мне ваш пистолет.
-Я постараюсь, - капитан передал майору свой ТТ. -Чего ты добиваешься, майор, - вдруг зло прошипел он, - куда ты прешься в одиночку? В героя решил поиграть, на орденок заработать? Этих на разговоры не поведутся. Баб они, скорее всего, уже убили. Так какого черта ты им будешь зубы заговаривать. Ворвемся и берем их тепленькими, пока не опомнились.
-Приказы не обсуждают, а исполняют, капитан. Я пошел.
Майор крадучись поднимается по ступенькам, стараясь не шуметь, проходит темными сенями, на ощупь находит дверную ручку, секунду стоит, крепко сжимая ладонью изогнутую металлическую трубку, рывком открывает дверь и входит в комнату, мгновенно оценивая обстановку. Кроме двух небритых мужчин, напряженно застывших за столом, он обнаруживает третьего, стоящего к нему спиной.
-Руки! - кричит майор и человек нехотя вскидывает вверх руки .
-Стой, как стоишь, - майор пятясь садится на лавку, вытаскивает засунутый за голенище сапога капитанский ТТ, берет на прицел стоящего с поднятыми руками и задушевно спрашивает:
-Ну, что будем делать, мужики?
Мужики хмуро молчат. Тот, что постарше нехорошо улыбается, обнажая желтые прокуренные зубы, парень рядом с ним недовольно кривится, поигрывая пальцами, недвусмысленно намекая, что случиться с майором, если эти крепкие пальцы доберутся до его шеи. И только у третьего, покорно тянущего руки, безвольно горбится спина - он вроде смирился со своей участью и приготовился покорно принять неизбежное.
-Молчите? - майор слегка прогибает руки в локте, стараясь снять напряжение мышц, - нечего, значит сказать. Ладно, тогда буду говорить я. Предупреждаю сразу, бежать не получиться, дом по периметру плотно окружен. Там с вами церемониться не будут, в случае сопротивления приказано стрелять на поражение. Следовательно, выбор у вас небольшой. Либо умереть здесь и сейчас, либо...
-Либо что, майор, - спросил старший.
-Сохраните свои поганые жизни, надолго, впрочем, не обещаю. Крови на вас много, сам понимаешь. Но до суда доживете, гарантирую.
-Добрый какой майор попался, справедливый. Только не нравится мне твоя справедливость, майор. Думаю я, ты нам зубы заговариваешь, майор, и вокруг дома никого нет, и попал ты сюда случайно и не знаешь теперь, что тебе делать и как отсюда выбираться...
-Проверить хочется, аж в заднице свербит? Валяй, проверяй!
-Проверим, майор, обязательно проверим...
-Уже нет, - говорит майор и стреляет. - Не судьба, похоже...
Подходит к оставшемуся в живых и хлестким ударом рукояткой пистолета по черепу валит его на пол. Смотрит на распростертое безвольное тело, достает из кармана галифе портсигар, закуривает.
...капитан, пригнувшись, врывается в комнату из темноты сеней, возникает на пороге с автоматом наперевес. Вслед за ним, выскакивают словно чертики из табакерки, остервенело-озлобленные солдаты и останавливаются, пресекая боевой порыв за его, капитана, спиной, живописной сплоченной группой, хоть плакат с них пиши: "Враг не пройдет!". Майор глубоко затягивается напоследок, с наслаждением выпускает длинные струи дыма через ноздри, сожалеюще смотрит на докуренную папиросу, бросает на пол и крепко придавливает каблуком.
-Этот жив, - говорит он капитану, - остальные там, под столом... Забирайте, - приказывает майор солдатам.
Капитан осматривается. Обстановка в комнате небогатая. Блеклые обои, голая лампочка под потолком, опрятный невысокий шкаф с аккуратно выстроенной на полках посудой: тарелками, чайными блюдцами и чашками. В красном углу на полке расставлены фотографии разных форматов, в рамках, под стеклом и просто на картонной основе. Там же засохшая веточка вербы и пучок ломких остролистых цветов.
-Их было трое, - прерывает тягостное молчание майор. - А женщин здесь нет. Посмотрим в спальне.
И они идут в спальню. Включают свет. Старуха с перерезанным горлом лежит на постели, раскинув руки, девушка в луже натекшей крови на полу, уставясь провалами глазниц в потолок.
-Герцеговина Флор, - зачем-то говорит капитан, уминая бумажную гильзу.
-Угу, - мычит майор, цепко окидывая взглядом картину преступления. Садится на корточки рядом с трупом девушки, стараясь не задеть границу темно-красной вязкой жидкости, тянется, прижимает пальцы к горлу, пытаясь нащупать пульс.
-Мертва, - буднично констатирует он.
Легко поднимается, говорит:
-Вызывай судмедэксперта и следователя, капитан. Поставь здесь охрану и чтобы никто сюда не входил. Сейчас едем в отдел, мне нужно срочно позвонить.
-Бл..во, - с чувством произносит капитан, - эксперт в районе и это все... Зверье, - заключает он невпопад.
-Все, капитан, поехали, поехали, - торопит его майор, - еще душегубца нашего надо допросить, как очухается. Время не ждет, капитан, едем.
...портфель, ожидая хозяина, сиротливо жмется к ножке стула. Капитан вешает фуражку на крючок вешалки, одергивает мундир. Майор, по-хозяйски располагается в его кресле, придвигает к себе телефонный аппарат, торопливо набирает номер. Ждет, прижимая внушительную трубку к уху. Капитан устраивается было на диванчике, но майор просит оставить его одного и бесцеремонно выставляет капитана из собственного кабинета.
-Поработаю с подозреваемым, - говорит капитан на прощание и майор одобрительно кивает.
Закрывая за собой дверь капитан слышит начало разговора: - Товарищ дивизионный комиссар...
-Товарищ дивизионный комиссар, - майор нервно оттягивает воротничок, поглаживая неприятно зудящую кожу шеи, - только что взяли троих. Двое убиты, один в бессознательном состоянии мною захвачен. Да, жив, товарищ дивизионный комиссар. Сейчас с ним общаются местные товарищи... да, пусть разомнут его как следует... нет, я проконтролирую, товарищ дивизионный комиссар, обязательно, проконтролирую. Нам преждевременные трупы не нужны. Нет, жертвы спасти не удалось. Да, опоздали, признаю, но я среагировал своевременно, по мере поступления информации. Организованная группа маньяков... Основная и единственно верная версия. Нет, я ориентирую их в нужном нам направлении... Конечно, товарищ дивизионный комиссар, вы же знаете, он ничего им не скажет. Если просочится, придется зачистить полностью. Нападение дезертиров, окруженцев или националистов, в крайнем случае, бандитов. Я всегда имею в виду неблагоприятный исход дела... Да, я прекрасно осознаю степень своей ответственности, и готов понести самое суровое наказание... До свиданья, товарищ дивизионный комиссар.
В тишине мерно тикали часы. Майор бесцельно перебирал разбросанные по столу фотографии. Большая стрелка доползла до двенадцати. Три часа пополуночи. Пятнадцать минут, отведенные им для допроса задержанного силами местных товарищей, истекли безвозвратно...
...-Разрешите, товарищ комкор?
-Заходи, Василий Степанович, заходи, присаживайся. Руслан, принеси нам коньячку и лимончика на закуску..
-Спасибо, Елизарий Афиногеныч, но пить не буду...
-А куда ты денешься, Василий? У меня, знаешь, здесь и не такие пили. И ты выпьешь, и лимончиком закусишь, и потом мы с тобой еще и повторим. Ладно, товарищ дивизионный комиссар, лирику оставим на потом. Чем порадуешь?
-Майор отзвонился полчаса назад.
-И...?
-В целом, прошло удачно.
-В целом, Василий, меня не устраивает. В целом получается никак. Слишком обтекаемая формулировка. Зацепиться не за что. Я надеюсь, ты представляешь всю сложность нашего с тобой положения? Точно представляешь? Я вот начинаю сомневаться...
-Елизарий, ты меня в чем-то подозреваешь? Я тебя обманул, ввел в заблуждение?
-Все когда-нибудь случается в первый раз. Там, - указующий перст в потолок, - проявляют нетерпение. Им нужна зримая отдача, а что мы можем предъявить на сегодня? Пойти и честно заявить, что в целом, направление выбрано удачно...
-Я не понимаю тебя, Елизарий. Зачем ты форсировал процесс? Надо было доложить честно, что есть определенные подвижки, однако процесс пока нестабилен...
-Умный, да? От меня не правды ждут, правда им и на хрен не нужна, "Правду" они по утрам за чаем почитывают. От меня им нужны победные реляции и подробный отчет, на что, зачем и как потрачены народные денежки, которые государство тратит на наши высоконаучные нужды, отрывает от себя, между прочим, в самое тяжелое для страны время. А что я им скажу, чем порадую и что предъявлю? В общем и целом работа идет удачно и достигнут некоторый прогресс в исследованиях? И где я окажусь после такого доклада? У меня не было выхода, Василий. Либо пан, либо пропал.
-Оправданный риск, значит...
-Сука ты, Василий. Мне необходим был результат и результат положительный.
-Любой ценой... Вот тебе цена боком и выходит. Предлагал я использовать штрафников.
-Да, проще, проще со штрафниками, но эти... профессора, греб их мать, требовали чистоты эксперимента. Понятно!? Им нужны были обычные люди, обычные...
-Ясно, товарищ комкор. Ясно, что в дерьме мы с тобой по уши. Самое время пойти и покаяться.
-И не думай. Упаду я и ты не уцелеешь. За собой прицепом потащу. Кашу эту нам вместе расхлебывать придется.
-Следовательно операцию по зачистке объектов продолжать. А может отзовем чистильщиков. Прифронтовая зона все-таки, швали всякой много. Всегда найдется, на кого списать.
-Ты контрольные экземпляры давно видел? Сходи, полюбопытствуй.
-Вопросов больше не имею. Разрешите идти, товарищ комкор?
-Иди, Василий, иди. Будут новости, сразу ко мне. И в виварий загляни, для разнообразия.
...Комкор раскрыл папку с тисненой золотом надписью "Для доклада", в которой хранился черновик его докладной записки, нашел нужный ему лист и подчеркнув последний абзац, внес ручкой необходимые изменения: "Побочное воздействие, возникающее в результате применения спецсредства "кобальт", выражающееся в приступах нарастающей немотивированной агрессии, приводящей в конечном счете к органическому изменению личности не позволяет на данном этапе применять означенный препарат в массированном порядке, несмотря на очевидное повышение физического и умственного потенциала бойцов, использовавших его в боевых условиях.
Начальник специальной химической лаборатории комкор государственной безопасности