Аннотация: Я пишу рассказы, эпиграфом к которым могли бы быть слова К.С. Льюиса: "...только очень глупые дети выглядят совсем по-детски и очень глупые взрослые совсем по-взрослому".
Две сестры
Сидорова Стрекоза
В Аське не было ничего примечательного, кроме отсутствия волос на голове. Всякий раз, собирая дочь на утренник в детский сад, мать роняла горестную слезу на ее лысую макушку, которую неплохо было бы украсить бантом. Зато на всех торжественных мероприятиях Аська эффектно выделялась среди своих причесанных сверстниц. Отсутствие волос ее не смущало. Наличие пухлых щек - вот что отравляло ей жизнь. Как две сдобные булочки, они румянились на ее круглой мордашке, заставляли себя стесняться и мешали бегать. А бегать Аська умела. Беготня была для нее не просто средством куда-то употребить свою детскую неуемную энергию, - это было таинство, ритуал, если хотите. Подходила она к нему со всей ответственностью, а булочки трепыхались и отвлекали от процесса.
Годам к четырем, когда была оставлена последняя надежда увидеть Аськино лицо в обрамлении хоть каких-нибудь волос, на ее голове стали пробиваться кудряшки загадочного цвета. Каштановые кудряшки, - говорили взрослые, но Аська подозревала, что на самом деле они рыжие, потому что один юный джентльмен во дворе дразнил ее Рыжей вороной. Аська не знала, что рыжих и курносых ворон не бывает, и расстраивалась. Прозвища вообще цеплялись к ней как чертополох к овце. Кем она только не была: и Крошечкой, и Козявкой, и Мамзелью, но Рыжая ворона - это было уже слишком. Впрочем, расстраиваться пришлось недолго. Очень скоро к ней пристало новое прозвище, которое ей дал отец, а за ним подхватили окружающие.
- Аська Козина - Стрекоза-Стрекозина! - неслось вслед, стоило только выйти на улицу. Дурацкая, конечно, дразнилка, но ничего, она не обижалась. Стрекозы всегда ей нравились. Стрекоза гораздо лучше, чем ворона.
Как только Аськины волосы немного отрасли, у нее появился первый поклонник. Звали его Вася Сидоров. Он был самый сопливый не только в их группе, но и, пожалуй, во всем детском саду. В один прекрасный день, на прогулке, Аська заметила, что он сопит больше обычного и не сводит с нее восхищенных глаз. Трудно сказать, что ему так понравилось, но можно предположить, что со свойственной детям интуицией он прозрел в Аське яркую индивидуальность. Дабы расставить все точки над "i", яркая индивидуальность подошла к нему и спросила:
- Что смотришь? Влюбился?
В ответ последовал кивок и энергичное сопение. Аська задумалась. Судя по всему, перед ней открывалась заманчивая перспектива выйти замуж. Церемонии бракосочетания в их детском саду проводились регулярно, раз в неделю, на прогулке: приглашались избранные гости из соседней группы, все усаживались в беседке на лавках вдоль стен, молодых ставили в центре, торжественно объявляли мужем и женой, и после ритуального поцелуя дружной компанией шли в песочницу печь большой свадебный пирог.
Да, неплохо было бы выйти замуж, только, разумеется, не за Ваську. Неизвестно было вообще, умет ли он разговаривать. Нет, русский язык он понимал. Можно было подойти к нему и сказать: "Сидоров, дай то" или: "Сидоров, сделай это", - и он делал и давал, но замуж... Никто никогда не хотел за него замуж, никому и никогда он не нравился. И потом, что это за фамилия - Сидоров. Как ее станут называть? Стрекоза Сидорова, что ли? Сидорова Стрекоза?! Н-да... это словосочетание вызывало какие-то смутные и не очень приятные ассоциации. Нет уж! Нужно выходить за Мишку Разумного. Вот у кого стоящая фамилия. Мишка, правда, был уже женат на Таньке, но ничего, Танька могла пожениться и с Колькой Сковородко. Разводами у них никто себя не утруждал, и процесс расставания проходил безболезненно. Да! Нужно налаживать отношения с Мишкой, а Сидорову отказать! Но легко сказать - отказать, а как? Аське пока что никому не приходилось отказывать в столь деликатном вопросе. Пока она подбирала слова. Сидоров терпеливо ждал, время от времени поковыривая в носу.
- Ладно, - сказала, наконец, Аська. - Пойду за тебя замуж, если ты меня догонишь!
Условие было поставлено настолько сложное, что дело выглядело практически безнадежным. Никто и никогда не мог ее догнать. Это с трудом удавалось даже воспитательнице. Но к Аськиному глубокому изумлению Сидоров принял вызов. В течение всей прогулки она носилась по площадке маленьким огненным метеором, а он, громко сопя, носился за ней. Все с интересом наблюдали за ними, ведь обычно Аська бегала одна и молча, а тут - в компании и истошно визжа. Визжала она не от восторга, как можно подумать, а от страха за свою дальнейшую судьбу. Чего она никак не ожидала, так это того, что ее воздыхатель проявит такое фантастическое упорство. Он шел за ней по пятам, он не давал ей передохнуть ни минуты. Стоило только чуть-чуть приостановиться и бросить взгляд через плечо, как он тут же победно встряхивал головой, начинал быстрее перебирать ногами и тянул к ней свои руки. Это было, конечно, трогательно, но все равно - выйти замуж? За него? За такого Сидорова? Никогда! И она продолжала нестись, сломя голову, и визжать как новорожденный поросенок.
Сидоров был настойчив, Сидоров был упрям, и Сидоров выиграл сражение. Аську он не догнал, но взял ее измором. Высунув язык, тяжело дыша и еле передвигая ноги от усталости, она сдалась на милость своего сопливого и такого же измученного победителя и пообещала стать сидоровой женой на следующий день, в тайне надеясь, что за ночь Сидоров ее забудет. Но он не забыл, и назавтра она стояла рядом с ним в беседке, смущенно ловила насмешливые взгляды подруг и слушала, как Мишка Разумный солидно объявляет их мужем и женой. Когда же под радостные крики присутствующих юный супруг вознамерился ее поцеловать, Аська отстранилась и решительно потребовала:
- Сначала сопли вытри!
Он покраснел, часто заморгал, потом заглянул ей в глаза и медленно вытер нос рукавом. От этого простого и кроткого жеста Аська почему-то очень растерялась. Сердце ее наполнилось и стало тяжелым и горячим, потом там что-то дрогнуло и зазвенело. Она внимательно посмотрела на Ваську и вдруг поняла, что влюблена... впервые в жизни. Сидоров, очевидно, тоже это понял, потому что вдруг глупо заулыбался.
- Ты... - закричала ему на это Аська. - Никакая я тебе не жена! Понял? И целоваться я c тобой не бу-ду! Понял?
И боясь, что он станет возражать, а она не удержится и расплачется, выскочила из беседки и понеслась, сама не зная куда, хохоча на бегу каким-то неестественным и противным голосом.
Артистка-каратистка
Шесть или семь лет - именно тот возраст, когда заботливые взрослые вмешиваются в судьбу человека, хватают его за руку и тащат по жизни, которая отныне состоит из уроков музыки, рисования и английского языка, репетиторов, учителей и тренеров по плаванию, обычной школы, музыкальной школы, художественной школы, бассейна и театрального кружка. К этому времени человек уже прочно усваивает, что жизнь полна шлепков, тычков и всяческих превратностей, а от него ровным счетом ничего не зависит, и хочешь не хочешь - приходится смириться.
Обычно так оно и бывает. Вот только мои папа и мама почему-то никак не проявляли своих родительских амбиций и не торопились устраивать мое блестящее будущее, а бабушка вообще считала, что я должна учиться дома, потому что "в этих школах один разврат". Я не знала, кто такой этот "разврат", но была благодарна за предоставленную свободу и первые шесть лет своей жизни резвилась, как щенок на лужайке. Так могло бы продолжаться еще долго, если бы не тетя Валя...
Когда она появилась на пороге нашей квартиры, я втянула голову в плечи и удивленно крякнула. Родители предупредили меня, что приедет строгая тетя, а так как я всегда говорила что думала, но не всегда думала, что говорила, мне были даны строжайшие инструкции считать до двенадцати, прежде чем раскрыть рот. Я была готова встретить суровую даму, но никак не ожидала увидеть перед собой настоящую фрёкен Бокк!
Вид у нее был такой, словно она набрала полную грудь воздуха и не может выдохнуть. Ее вообще было как-то очень много со всех сторон, и все у нее было большое, начиная с цветов на платье и заканчивая большим чемоданом, в котором, как я заподозрила, она привезла специальный насос, чтобы надувать себя по утрам. Мне даже захотелось ткнуть нашу гостью пальцем в бок, чтобы помочь ей сдуться.
Заметив, как вызывающе я выражаю свои эмоции, тетя Валя неодобрительно покачала начесом на голове. Этот начес был таких размеров, что я очень серьезно подумала, что в нем неплохо было бы устроить уютную норку для маленькой мышки. Я даже сама не отказалась бы стать этой мышкой. Можно сделать себе спальню, гостиную, кладовочку, потом выйти замуж и завести много хорошеньких мышат! Позабыв все предостережения, я тут же поделилась с тетей Валей своими соображениями. В ответ она еще строже прищурилась и составила обо мне свое мнение раз и навсегда. Потом она повернулась и составила раз и навсегда свое мнение о папе, который после моих комментариев весело поперхнулся.
Тетя Валя приехала к нам всего на несколько дней, но сразу же активно принялась всех воспитывать. Видимо, в этом и заключалась главная цель ее визита. Папа немного ее побаивался, мама была с ней вежливо-холодна, а бабушка время от времени сердито цедила в ее адрес: "Ишь!" Мне наша гостья казалась интересной, видимо, поэтому мне от нее больше всех и доставалось. По мнению тети Вали, в свои шесть лет я умела только петь детские песенки, считать до двенадцати и говорить всякие глупости. Это была неправда! Еще я умела стоять на голове. Уроки стояния на голове давал мне папа. Они доставляли нам обоим большое удовольствие и совершенно не беспокоили маму, потому что она о них ничего не знала. Однажды тетя Валя застукала нас с папой на месте преступления. Сначала она лишилась дара речи, а потом, поставив меня на место и смерив застеснявшегося папу взглядом питона Каа, потащила нас обоих в кухню, где ничего не подозревающие мама и бабушка пекли пирожки с капустой. Тетя Валя обратила их внимание на пунцовый цвет моего (и папиного) лица и разразилась речью, суть которой сводилась к тому, что папа, по всей видимости, уже безнадежен, а вот меня еще можно спасти, направив мою энергию в нужное русло, а именно - определив меня во всевозможные кружки и секции.
- Мы пытались отдать ее на гимнастику, - возразил папа, - но ее не взяли. Она, это самое... мелкая. И потом, первое сентября на носу, кто хотел, тот записался, списки составлены... это самое... посидим еще дома, да, доча?
Тетя Валя сказала что-то про гимнастику для ума. Я втянула щеки и стащила с противня пирожок. Он оказался горячий, и я стала подбрасывать его в руках, вызывающе облизываясь.
- Возможно, вы правы, - осторожно согласилась мама с тетей Валей. - Можно поучиться чему-нибудь дельному. Она все так быстро схватывает.
- Угу, на лету, - иронично вставила наша гостья, взяла меня за плечи и, взглянув мне в лицо, не слишком уверенно добавила: - Высокий лоб - признак интеллекта. Если ей рано посещать кружки и секции, пусть идет в школу. Некоторые дети учатся с пяти лет, а ей уже шесть!
- Куда? Какая школа? - задрожала от негодования бабушка. - Ишь! В кружки рано, а в школу - пора! Она будет уставать! Она будет спать на уроках! Она заболеет! И так здоровья нету! Ишь!
Папа задумчиво посмотрел сначала на бабушку, потом на тетю Валю и вдруг решительно перешел на сторону последней:
- Правильно, нечего фигней заниматься! Примут, никуда не денутся! Завтра же пойдем к директору, покажем ему нашу артистку, и он нас еще сразу на второй год, то есть, это самое... во второй класс распределит! Да, доча?
Я доела пирожок и надула щеки.
- Деточка, ты же хочешь в школу? - с надеждой спросила меня тетя Валя.
Интересно, как можно хотеть того, о чем не имеешь ни малейшего представления? В детский сад я никогда не ходила, со сверстниками общалась мало. Наша маленькая дружная семья - это и был весь мой мир. Что делают с детьми в школе? Откуда мне было знать? С другой стороны, что бы изменилось, скажи я "нет"? Я была уверена, что ничего, поэтому вместо ответа быстро досчитала до двенадцати и показала тете Вале язык.
На следующий день мне сделали прическу "Мальвина", и мы с мамой и папой пошли проситься в школу.
- Постарайся произвести хорошее впечатление, - напутствовала меня тетя Валя, осторожно целуя в признак интеллекта. - Подбирай слова.
Что ж, производить впечатление я обожала. Правда, до сих пор это у меня плохо получалось. То есть само "впечатление" получалось хорошо, даже очень, а вот "приличное" - никак. Наверное, потому что я слишком старалась. Что касалось совета подбирать слова, то интересно, как их подбирать? Слова на дороге не валяются. Они приходят в голову и сразу лезут в рот.
- Золотушка моя, - всхлипнула в дверях бабушка, - ты там не болтай язычком, пусть уж взрослые сами...
- Доча, ты там поаккуратнее... это самое, - посоветовал мне папа, когда мы подошли к школе. - Лучше помалкивай.
- Солнышко, - строго обратилась ко мне мама, - здесь сейчас будут говорить взрослые. Тебе все ясно?
Я надула щеки в знак согласия, и мы вошли в кабинет директора.
Нас принял маленьких пухленький человечек в костюме цвета горчицы. Тут же в кабинете находилась дама величавого вида с ослепительными ногтями. Во время разговора она стояла у человечка за спиной и помогала ему принимать решения. Сначала нам отказали.
- Вы знаете, - это проблема больших городов. У нас пять первых классов и в каждом по сорок человек! - стонал горчичный человечек. - Ваш ребенок вполне может подождать еще год-другой.
Но мама так красноречиво расписывала мои таланты, что в конце концов он из вежливости согласился задать мне пару вопросов.
- Как тебя зовут? - ласково начал он.
Как раз недавно я прочитала сказку про Дурака. "Как тебя зовут?" - спрашивали у него. "Иди сюда!" - отвечал Дурак. "А с зовуткой как тебя зовут?" - допытывались у него. "Эй ты, иди сюда!" - отвечал Дурак. Мне так понравился этот смешной и глупый Дурак, что я решила ответить его словами, чтобы тоже всем понравиться.
- Так что? - спросил директор снова. - Как тебя зовут?
- Иди сюда, - ответила я и надула щеки.
Величавая дама и горчичный человечек вопросительно посмотрел на моих родителей.
- Это у нее манера такая, - суетливо пояснил папа и тихонько шепнул мне: - Доча, не балуйся. Скажи дяде, как тебя зовут.
- Эй ты, иди сюда! - ответила я и скромно потупилась.
Человечек сделал шаг мне навстречу, видимо, решив послушаться, но тут его перехватила величавая дама и что-то зашептала ему на ухо.
- Ну, хорошо, - вздохнул человечек, пожимая плечами, - а что ты любишь делать больше всего?
- Больше всего она у нас любит болтать, то есть, это самое... общаться! Да, доча? - весело ответил за меня папа.
Человечек посмотрел на папу как на идиота и настойчиво обратился ко мне:
- Ну, так что, кем ты будешь, когда вырастешь?
Я собиралась стать звездолетом. Мечтала летать и раздвигать звезды перед космическими кораблями, чтобы они не стукались. Но делиться своими планами с чужим дяденькой мне не хотелось. Кроме того здесь нужно было произвести впечатление и понравиться, а кого удивишь моей мечтой? Ведь, без сомнения, все мечтают стать звездолетами. Поэтому я досчитала до двенадцати и серьезно ответила, что собираюсь сделаться матерью. По тому, как фыркнула величавая дама, я поняла, что произвести впечатление мне частично удалось.
- Хорошо, - опять заговорил горчичный человечек, а ты знаешь какие-нибудь буковки?
- Она читает, и довольно бегло, - поспешно вставила мама.
- Правда? - обрадовался человечек и со словами "на-ка, прочти что-нибудь" взял с полки книгу и подал мне. Это были "Басни" Крылова. У меня дома была точно такая же книжка, я знала ее наизусть, но почему-то никогда не обращала внимания, что на обложке нарисованы лиса, гроздь винограда, два голубых мотылька и маленькая птичка. Воробушек. Да, это был воробушек. Он доверчиво пролетал под лапой у лисы, а та делала вид, что смотрит на виноград, а сама изо рта пускала слюни!
Горчичный человечек что-то говорил мне, но я, занятая птичкой, обратила на него внимание только тогда, когда мама дернула меня за руку и внушительно проговорила:
- Солнышко, это же басни Крылова! Ну...
Я надула щеки. Горчичный человечек зашептался с величавой дамой.
- Совсем не развивали, - донеслось до меня.
Я обиженно втянула щеки и, убрав рукой волосы со лба, показала им свой признак интеллекта. Никакой реакции. Даже тетя Валя оказалась проницательней. Что делать? Я со вздохом положила закрытую книгу на директорский стол и скучающим тоном стала читать:
Навозну кучу разрывая,
Петух нашел Жемчужное Зерно
И говорит: "Куда оно,
Какая вещь пустая!"
- Очень интересно, - сказал человечек, строго глядя на маму. - А она у вас всегда читает, не заглядывая в текст?
- Вы знаете, - заволновалась мама, - у нас совершенно феноменальная память! Достаточно один раз прочитать - и все! Горчичный человечек, похоже, не поверил в нашу с мамой гениальность.
- Очень интересно, - с сомнением отозвался он и задумчиво обратился ко мне: - А чьи еще стишки ты знаешь?
- Пушкина, - ответила я и, не дожидаясь приглашения, стала читать:
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
"Тятя! Тятя! Наши сети
Притащили мертвеца".
- Доча, ты бы лучше про парус... - слабым голосом попросил папа.
Безобразно труп ужасный
Посинел и весь распух.
Горемыка ли несчастный
Погубил свой грешный дух... - не слушая папу, с энтузиазмом продолжала я.
- Да-да, - перебил меня человечек, и голос его задрожал, как у папы. - Еще? Что-нибудь другое?
- "Домой!" - заорала я.
Уходите, мысли, восвояси.
Обнимись, души и моря глубь.
Тот, кто постоянно слишком ясен, -
Тот, по-моему, просто глуп.
Я не понимала смысл этого стихотворения, но мне нравилось, что его можно читать, размахивая руками.
Человечек вдруг пискнул и захохотал.
- Интересный у вас ребенок, - важно похвалила моих родителей величавая дама.
- Шпарит наизусть Маяковского и не помнит, как ее зовут, - простонал горчичный человечек. Смеялся он, как маленький добродушный Фантомас: откидывал назад головку, тряс животиком и тоненьким голосом говорил: "а-а-а!"
- Девчонка с перчиком, - добавил он, отсмеявшись, и обратился к величавой даме: - Ну, что делать? A? Венера Ивановна?
- Ко мне в класс, - коротко потребовала та. - Будет сорок первой!
В школу меня провожали бабушкины слезы, папины советы и мамины заботы. Выглядела я, как и полагается в таких случаях - очень хорошо. Мама сшила мне белый гипюровый фартучек, положила в кармашек чистенький носовой платочек и повязала на голову белый бант, похожий на перезрелый пион. Бант был больше моей головы, колыхался туда-сюда и страшно меня раздражал, поэтому, как только отзвенел первый звонок и мы вошли в класс, я его стянула и сунула в портфель. На уроке мира, после обсуждения политической обстановки в стране, Венера Ивановна попросила нас что-нибудь нарисовать. Мне захотелось сделать ей приятное, и я написала ее портрет, а так как до конца урока оставалось еще время, заключила Венеру Ивановну в красивую черную рамку.
На перемену я пошла очень довольная собой, рассчитывая завести много новых интересных знакомств. Но у меня ничего не вышло. Мои одноклассники занимались своими делами: бегали, прыгали, пинались, водили хороводы или просто беседовали, я же никого не интересовала как личность. Дело заключалось, видимо, в том, что я была меньше всех в классе по возрасту и по росту. Какое-то время я грустно бродила в одиночестве, а потом, вспомнив вдруг, какой успех имела накануне у директора, решила его повторить.
В углу большого школьного коридора стояло несколько свежевыкрашенных и не совсем еще высохших парт. По-хорошему, возле них нужно было поставить часового, чтобы не пускать, куда не надо досужих первоклассниц, но вместо этого парты просто огородили стульями. Мне ничего не стоило подобраться к одной и выволочь ее на середину. Взгромоздившись на нее и достав из кармана носовой платочек, я стала лихо отплясывать и распевать во все горло:
Растяни меха, гармошка!
Эх! Играй наяривай!
Пой частушки, Бабка-Ёжка,
Пой, не разговаривай!
Эта песня отлично подходила к моему перепачканному и растрепанному виду. К тому же дома мне ее петь почему-то не разрешала бабушка, а тут бабушки не было и можно было попробовать "развернуться". Когда я закончила свои куплеты, меня окружала многочисленная аудитория. Я чинно поклонилась, слезла с парты и пошла в свой класс ждать результатов. И дождалась. Хотя, если подбирать слова, это были не результаты, а скорее, последствия.
Для начала мне досталось от Венеры Ивановны за испачканные руки и фартук, потом мне пришлось объясняться с ней по поводу ее портрета (она себя не узнала), а потом... потом была перемена, ко мне подошли старшеклассники и попросили повторить выступление. Повторяться я не любила и под дикий хохот присутствующих начала исполнять цыганочку. Я бросала вокруг огненные взгляды, поводила плечами, вертелась, крутила тем, что потом стало у меня бедрами, и радостно наблюдала, как всем хорошо и весело. На меня было устремлено столько глаз, столько народа хлопало в ладоши и показывало на меня пальцем, что мною стал овладевать какой-то сумасшедший кураж. Кому не знаком этот детский безудержный восторг выпендривания, когда кажется, что все можешь (и все можно)? Когда... Короче говоря, я утратила чувство меры, начала кривляться и на самом интересном месте потеряла равновесие и шлепнулась на пятую точку.
- Вот дура! - закричал мальчишка из моего класса, в первых рядах наблюдавший за представлением. Все засмеялись еще громче.
Сказать, что я была оскорблена - ничего не сказать. Обида обожгла меня, как в знойный день обжигает ледяная вода. Хуже всего было то, что всем было так же весело, как и раньше. Никто за меня не заступился. Все только развлекались. Тогда я слезла с парты и подошла к обидчику. Накануне папа рассказал мне о правилах самозащиты. Главное, запомнила я, нужно было громко взвизгнуть, чтобы деморализовать противника, и еще сделать что-то такое руками. Что-что, а визжать я умела. С восторгом предвкушая, как красиво уложу к своим ногам противного мальчишку, я издала устрашающее "И-йя-а!" и стукнула его ребром ладони в плечо. Он даже не пошатнулся. А папа всегда падал! Я попробовала еще и еще раз. Смех только усиливался, а мой недруг хохотал громче всех. Невыносимо! Хотелось разреветься, но это, конечно, было бы слишком унизительно, поэтому я продолжала упрямо кричать: "И-йя-а!" - и молотить мальчишку, который от смеха даже не пытался сопротивляться.
- Во малявка дает! - вдруг крикнул кто-то из толпы. - Артистка-каратистка!
Отчаянно ухватившись за эту слабую поддержку, я попыталась закончить партию вничью.
- Повыступай у меня! - сурово процедила я своему обидчику и направилась в класс, униженная, ошарашенная, разозленная.
До сих пор меня не оскорбляли, если я падала, надо мной не смеялись, когда мне было плохо. Меня понимали, даже если я не раскрывала рта. Я искренне верила в чудеса. Верила, что слабый может победить сильного. А здесь? Что за место такое, где все шиворот-навыворот? Интересно, если стать на голову, может быть, из этого положения все утрясется? Дома я всегда так делала для поднятия настроения. Я вошла в пустой класс, решив в одиночестве испробовать этот новый способ адаптации в тяжелых условиях, и уже начала выбирать удобное место для своего головостояния, как вдруг из моей памяти ярким цветастым пятном выплыла тетя Валя. Одновременно пришла в голову мысль: а что, если я действительно, просто глупая и все делаю неправильно? Не случайно же меня отправили в школу учиться? Я попыталась представить тетю Валю пляшущей на парте или стоящей на голове, но не смогла. Да и как бы она смогла стать на голову со своим начесом? Нет, конечно, с ней такого никогда бы не случилось. И с Венерой Ивановной тоже. Не то чтобы я считала их безупречными. Но, во всяком случае, их всегда слушали молча и не обижали. Наверное, нужно скорее повзрослеть, и тогда тебя все будут уважать и слушаться.
Перспектива стать взрослой мне совсем не нравилась, но еще меньше мне улыбалось всю жизнь служить всеобщим посмешищем. Нужно было постараться как-то привыкнуть к мысли, что я вырасту, обзаведусь большой грудью, величественной походкой, надменным взглядом и у меня будет большой начес. Представляя себя взрослой, я степенно подошла к учительскому столу, окинула презрительным взглядом пустые парты и, подражая Венере Ивановне, низким голосом пропела:
- Здравствуйте, дети! Меня зовут Евангелина Евгеньевна Козина. Я ваша учительница и буду вас учить. - Я постучала по столу длинными лакированными ногтями, требуя внимания, покачала начесом на голове и сурово добавила: - И запомните, дети: все, детство кончилось!
Тихий смех за спиной заставил меня обернуться. В углу класса, за шкафом, хихикала Венера Ивановна. Смеялась она отнюдь не величественно и вообще была на себя не похожа, но мне было все равно. Я поняла, что все это время она пряталась и подглядывала за мной, а теперь еще и смеется, когда мне и без того так плохо. Для одного дня это было уже слишком.
- Не нужно мне никаких этих ваших насмешек! Вот уйду от вас всех на другую планету! - крикнула я ей и, испугавшись собственной дерзости, разревелась громко и безудержно, так, как это умеют только дети в шесть лет.