Смеющийся взгляд еле достает до тебя сквозь синее стекло. Ты знаешь, он смеется, и даже, пожалуй, ему весело. Но ты не можешь быть уверена, что это благодаря тебе. Хуже того, ты смеешь сомневаться. А зря, дорогая, ты ведь ясно знаешь, ему противны твои сомнения. Если конечно, ха, он их замечает. Да и ты существуешь до тех пор, пока на тебя падает его синий цвет.
А кстати ты существуешь? Нет, нет, не мысли обижаться - то напрасно. Ты ведь придумала его, а почему кто-то не мог изобразить тебя? Тем более, это не трудно, поверь мне. Пара серых линий умело мне скрестить и нужный угол подобрать: и появилась тень. А там где тень - там весь рисунок.
Острый разрез тонких губ снисходительно полосует тебя, и тебе, малютка, вновь вздумалось объясниться. О да, я слышу его визгливое хихиканье и даже мне равно отдаленному и то неприятен звук. И я бы пожалел тебя, но если тебе самой так интересно, я лишь скажу: блажь, малышка, блажь. Ты надула щечки, но для него они пусты, прикусила губки, прости, ему они невкусны. В глазах что? Угроза говоришь. Но разве он когда-нибудь по-настоящему видел твои глаза?
Худой очерченный подбородок надменно указывает границу между ним и... нет, не тобой. (Мы же еще не знаем, существуешь ли ты, а врать нам с тобой, подруга, не зачем) Между ним и остальным миром. Тебе вздумалось пробиться в круг, опоясанный самодовольством? Ты готова принести себя в жертву и ринуться туда? А ему не нужна твоя жертва. Он игнорирует ее. Боюсь, ты только будешь смешна.
Холеная длинная шея отстраняет любое желание обнять. И не уж то ты, неразумная девчонка, и впрямь грезишь об этом? Вот я бы ее свернул... Прости, увлекся, но зачем тебе, скажи самовольно усеченная близость? Ты думаешь, сможешь дописать нужные черты? Самонадеянность, не более.
Не существует нужного, есть единственное. А его, прости, на мольберте не найдешь. Любую краску фон просто примет, но холст оживает необъяснимо. Потом живет сам по себе, своей собственной жизнью. Хотя иллюзии я могу тебе создавать, вот, правда, кисти тают, порождая на свет чудовище без тени, новый прекрасный обман. Скоро, очень скоро я не смогу рисовать лжеобраз. Или просто не захочу.
***
Но нет, мне больно, ты волею своей меня любить пустоту заставляешь и я преданный тобой, но приданный тебе уже люблю. Что ж, ты желала - получи. Он ласково смотрит на тебя одну, молящим и желанным взглядом (то не трудно, он в очках). Твои сомнения отступили... Тебе все мало? Ты жаждешь больше обладания? Изволь, несчастная, и... прости.
Он улыбается тебе открыто, искренне и светло (кисть тает от такой нелепой лжи). Ты вся застыла в ожидании, его глаза нашли твои, ты таишь, но руки, нежность, дыхание...
Где близость, объясните вы?
Холст холоден и нем, серая линия кривая всю палитру расписала, мольберт разбит, и что в нем толк, коль служит он прихотям Богов...
***
--
Слава Богу, жива.
Далекий, отстраненный голос. Синий цвет полосует, ослепляет.
- Зрачок реагирует, уберите свет, - четкая команда, не оставляющая пространства для сомнений.
Кругом одни маски, белые маски. Лица смазаны. Взгляды внимательны и... бесчувственны. Холод, постоянный, безжалостный холод. Но уже хоть что-то. Руки в перчатках касаются ее. Неестественные прикосновения. Нет ничего. Нет эмоций. Опустошенность и бессилие. И пустота, поглощающая весь ее мир, сузившийся до самой ничтожной величины. Непонятная горечь и давящее ощущение предательства. Нет, не его предательства. Он просто не существует. Обреченная ненависть. Нет, не к нему. Она же его убила. А дальше... Жизнь без тени. Тень без света. Она повернула голову. На губах соль, кожа горит, раздражается. А она даже не в силах закрыть глаза глубокие, но пустые.
- Не плачь, - маска склонилась над ним. - Жить будешь, - профессионально заботливо произнесла она.
--
Близость - самообман, - попытавшись скривить насмешливую улыбку, прошептала девчонка сухими губами. И еле узнала свой низкий хриплый голос.
--
У нее внутри все обожжено, - услышала она шепот.
Одна маска скинула перчатки.
--
Блажь, обычная блажь неразумных девчонок, - снисходительно сказала врач. Девчонка молча смотрела на экран, по которому скакала кривая линия. Там была жизнь, и то была так странно. Странно, что показывалась жизнь, якобы пульсирующая в ней. Странно, что линия не была серой.
--
Скоро она вновь будет смеяться, предаваясь беззаботному веселью, - авторитетно заявил врач.
Девочка повернула к нему свое опухшее лицо. Синева оставила от мертвых глаз лишь щелочки. Она долго и тяжело смотрела на него. А затем начала смеяться. Смеялась тяжело, отрывисто. Хриплый, неестественный смех вновь заставил маски переглянуться.
- Ей нужно отвлечься, - нерешительно сказала сестра.
--
Чем увлекаешься, - устало спросил врач.
Девочка долго молчала. Потом, облизав губы, произнесла.
- Принесите бумагу и краски.
--
Рисуешь, значит. Принеси, что просит, - бросил врач и, сорвав маску, вышел из отделения.
***
Девочка лежала и неуверенно вертела в руках бумагу и краски. "Надо выбрать цвет, - решила она. Но не смогла найти тот, что искала. Тогда она просто скрестила пару линий... и появилась тень. "А там, где тень, там и жизнь", - подумала девчонка. То была так странно, ведь на экране более не скакала кривая линия. Она плавно и ровно плыла. Но рисунок девчонки необъяснимо жил сам по себе. Многим показалась нелепо, что на нем был образ ее мучителя. Но то было не так. Это были ее чувства. Да еще грустная улыбка. Слезы, намочившие бумагу. И совсем уж непонятная надпись: "Изволь, несчастная... и прости"