Аннотация: Он потерялся двадцать лет назад и наконец-то вернулся к родным [04.08.2017]
Заложный покойник
Родители сначала завели меня и только потом озаботились своим образованием, работой, местом жительства и всем прочим. Потому-то до десяти лет я прожил с дедом, в большом частном доме довоенной еще постройки. "В деревне" - так я называл пригород Медногорска, городка на Урале. Наверное, по той же причине роднее деда в семье у меня никого не было, а отношения с отцом и матерью наладились лишь после его смерти.
Какое-то время я всерьез полагал деревню своим настоящим домом и привык ревностно его оберегать. Этот дом, как я считал, принадлежит мне и деду - никому больше. Когда дедушка умер и делилось наследство, мои права на дом отстаивала мать. На шумном собрании родни, злобно поглядывавшей друг на друга, она выступала:
- Для нашего Андрея этот дом - родина. Он тут до четвертого класса жил.
- Ага-ага, - язвительно отвечала тетя Римма, - у папы на шее до четвертого класса просидел, а ты с муженьком ни копеечки. Все свою жизнь устраивали.
Моего мнения не спрашивали. Если бы спросили, я бы отказался сам.
В детстве моим лучшим другом был Ванька - двоюродный брат, живший в Оренбурге, но часто ссылавшийся к нам его родителями. Уж летние и зимние каникулы он стабильно проводил "в деревне". Я всегда с нетерпением ждал его приездов. Во-первых, брат и друг. Во-вторых, был Ванька просто бездонным кладезем всяческих страшилок, которые я очень любил, а он очень интересно рассказывал, продолжая историю за историей, и так до бесконечности.
В последний приезд Ваньки мы повадились каждый день пропадать с удочками на речке. Собирались рано, приходили на свое место, рыбачили и купались. С уловом было туго, но нас занимал сам процесс.
Мы возвращались под вечер и уже миновали заброшенные домики садового товарищества, когда услышали звук, похожий на удар хлыста - короткий и резкий, разве что без присвиста.
- Андрюха! Это выстрел! - догадался Ванька, и глаза его, покрасневшие и усталые, вспыхнули пламенем азарта. - Скорее!
Странное дело: мы совершенно не испугались выстрела. То, что обязательно заставит взрослого насторожиться, в нас подстегнуло живой интерес, будто бы у тяжело груженой машины, катившейся под уклон отказали тормоза.
Выстрел был одиночный, навскидку и насмерть. Милиция пыталась задержать беглого уголовника, прятавшегося в садовом товариществе, но тот сдаваться не хотел, продолжал уносить ноги и в конце концов кинулся на сотрудников с заточкой. Пуля угодила беглецу в левый висок, ближе к уху, и я с Ванькой в подробностях рассмотрел труп.
Мертвец лежал на лысом холмике глинистой почвы, раскинув руки и ноги, словно нарочно изображал звезду - в детстве, играя в "войнушку", мы так же изображали убитых "наших". Крови не было. Во всяком случае, я ее не помню. Но запомнилось странно искаженное лицо убитого: левое ухо оттопырено, левый глаз был страшно вытаращен, вывернут и смотрел вбок.
- Заложный покойник, - на вдохе, с непонятным мне восхищением прошептал Ванька. Он совсем не испугался мертвеца и, кажется, даже нисколько не удивлялся случившемуся практически на наших глазах.
Это было давно, в конце восьмидесятых.
Спустя двадцать лет у железнодорожного тоннеля на отрезке пути Медногорск-Кувандык рабочий красил светофор. Услышав шлепанье босых ног по шпалам, он еще оглядывался и прислушивался, когда из темноты вышел растерянный, абсолютно голый мужчина со следами каких-то невероятно садистских пыток по всему телу.
А еще спустя месяц...
- Вчера по "Первому" смотрела. Нашли мужчину, который ничего о себе не помнит, - ни с того ни с сего начала главный бухгалтер, обращаясь ко мне. - Даже имени своего не знает. Из ниоткуда появился. Просто вышел к людям, в чем мать родила. Что-то с ним страшное делали. Подробностей, конечно, по "Первому" не сказали, как обычно, но кожа у него вся исполосована, мышцы с разрывами и узлами срослись, кости тоже...
- Тамара Геннадьевна, - одернул я женщину, - вы мне эти ужасы зачем рассказываете?
- Ой, шеф, извините. Я не с того начала. Мужчину этого в Медногорске нашли. Вы же оттуда родом?
Я скорчил гримасу и выставил вперед обе руки, демонстративно отгораживаясь от неприятной информации. Внутри у меня все колотилось, в голове гудело и кружилось, а я не нашел других способов защиты, кроме глупых гримас и шуточек:
- Тамара Геннадьевна, к пыткам над этим человеком я непричастен. В Медногорске я жил в младенчестве и в силу возраста взрослых мужиков мог разве что обмочить.
- Шеф, я думала, вы можете что-то знать... - огорчилась главный бухгалтер.
- Ничего не знаю, кроме расписания рабочего времени, - ответил я, постучав указательным пальцем по стеклу своих наручных часов.
Я не обманул женщину. Действительно, ничего не знал. Догадывался, но еще не знал. Будто крошечная, ничтожно крошечная снежинка, упавшая на вершине, пробудила снежную шапку горы и вызвала лавину.
Ночью меня разбудил звонок матери. Только взяв телефон в руки и еще не приняв вызов, я догадался, о ком сообщит мама - как она умеет: ярко, с восторгом, в лицах и на десять разных голосов.
Но мама не просто сказала, что Ванечка наш нашелся. Она сказала:
- Андрей, надо. Надо обязательно приехать и повидаться.
Сначала попросила, а когда я отказался, то потребовала. Набросилась с обоснованными упреками, надуманными обвинениями и призывами немедленно стать частью большой семьи. Ответив, что подумаю обо всем утром, я отключил телефон и ушел в кухню. Спать расхотелось, я бы проворочался всю ночь, беспокоя жену.
- Ерунда какая. Не мог Ванька найтись, - говорил я себе, грея молоко на плите. - Найтись? Никак не мог.
Ванька прямо-таки зациклился на убитом. Ни о чем другом говорить не желал и продолжал даже после того, как дед ему строго велел прекратить пугать меня выдумками про заложных покойников.
- Они после смерти в нашем мире остаются, - шептал мне ночью Ванька. - Бродят там, где умерли скоропр... скоропрости...
- Скоропостижно? - спросил я.
- Да-а, - с придыханием ответил Ванька. - Ходят и стонут. Их никуда не берут, ни в рай, ни в ад. Бывает, они живым, которые к ним уважения не проявят, разные казни строят.
- Козни, - поправил я.
- Они ведь не такие, как другие привидения, - продолжал Ванька, больше не обращая внимания на мои исправления. Он будто бы самому себе рассказывал про неупокоенных призраков. - Они много чего могут. И болезнь могут навести, и вещи какие-нибудь отобрать, и вселиться в кого-нибудь.
- Вселиться? - насторожился я.
- В нас не вселятся, - со знанием дела заявил Ванька. - Надо только руки на груди крестом сложить, и всего делов-то.
Иван числился за областной больницей, а когда его опознали родные, был переведен в Медногорск. Болезней никаких у него не выявили, разве что застарелые травмы, и потому утром он быстро отмечался в районной больнице, а все остальное время проводил с матерью и отцом в дедовском доме, основательно мною забытом.
Все вертелось вокруг Ивана. Ему рассказывали обо всем и сразу, возвращались к прошлому по многу раз, рассказывали, доверяя все секреты, угощали вкусностями под идущие по кругу байки, анекдоты, случаи. На суету вокруг себя Иван отвечал улыбкой признательности и очень огорчался от того, что ему не о чем поведать. Двадцать лет жизни были украдены у него вместе с памятью.
Вдоволь насмотревшись на шрамы сына, тетя Аня и дядя Рома перешептывались:
- Оно, наверно, и к лучшему, что не помнит. Это же какая боль адская, должно быть. Какие пытки изуверские. И как долго? Двадцать лет.
Они плакали, вытирали слезы и бежали к сыну, чтобы занять его новыми старыми историями, какими-то угощениями.
А я упорно делал вид, что ничего не произошло. Изредка кивал своим размышлениям, мол, не нужно Ваньке ничего вспоминать, я вот себя двадцать лет тщетно заставляю забыть, а для него такое благо и просто так.
Прежнее уголовное дело о похищении возобновили, но так ни к чему и не пришли - приостановили, клятвенно заверив, что на этот раз обязательно садистов отыщут, и те не сумеют суда избежать. Об этом мне рассказала мама, позвонившая в начале сентября.
- Ванечка чувствует себя хорошо, - говорила мама. - У него, кстати, одиннадцатого числа день рождения. Он о тебе спрашивал, так что обязательно приезжайте.
- Обо мне спрашивал? - напрягся я. - Он что, вспомнил что-то?
- Нет, конечно, - ответила мама, явно удивившись моей реакции. - Просто ему обо всех напомнили, и всех он видел. Кроме тебя. Вот и заинтересовался. Андрюша, ну приезжайте. Нам с отцом перед теть Аней и дядь Ромой неловко.
Внезапно в голову мне пришла мысль, от которой стало легко на душе: "А ведь я не успокоюсь, пока не пойму, что происходит, и пока не удостоверюсь, что Ванька ничего не помнит. Значит, нужно ехать".
Рисковать женой и детьми я не собирался, и приехал в Медногорск один, извинившись и сославшись на начало учебного года, на слабенькое здоровье дочери, только-только пошедшей в первый класс.
На третий день после убийства уголовника Ванька себе места не находил:
- Вот ночью он и должен вернуться. Андрюха, я не просто знаю, я чую, что он поблизости. А сегодня как раз третий день после смерти.
Взбаламутил он меня тогда. С самого утра ходил и уговаривал пойти призрака смотреть. Мы выбрались через окно и ночью пришли к холмику, на котором совсем недавно, раскинув руки, валялся и таращился мертвец. Долго стояли вдвоем под полной луной, в полной тишине и одиночестве, а потом Ванька взбежал на холм, стал что-то высматривать в окрестностях, подпрыгивая то ли неугомонно, то ли от злости.
В старом деревенском доме за столом собрались все родные. В главной комнате было не протолкнуться, и я еще подумал, что, начнись пожар, окна окажутся для любого из собравшихся узкими и неудобными, и хлынувшие к единственной двери задавят друг друга.
Ванька сидел в красном углу, где при жизни деда всегда стояла большая выцветшая икона в массивном окладе. К нему лезли с разговорами со всех сторон, как бывает у крепко виноватых людей, желающих хоть чем-то задобрить тех, кого они обидели. Ванька глуповато улыбался, кивал и при этом пялился на меня, словно намереваясь убить взглядом. И мне сразу стало ясно, что Ванька меня узнал, что он все и про всех помнит.
Дух убитого появился между нами, когда Ванька расстроился едва ли не до слез. Призрак промелькнул с воплем, в котором трудно было угадать слова, и исчез.
- Ты слышал? Ты видел? - запрыгал Ванька от радости.
С холма он прыгнул ко мне и неожиданно упал. Мне показалось, что он подвернул ногу, но в действительности нога его угодила в какую-то яму. Я хотел спросить, почему он не освободится, но не успел. Ванька зарыдал и тут же истошно завопил, дергаясь, будто от нестерпимой боли и протягивая ко мне руки.
Почему Ванька не мог выбраться самостоятельно, я понял, когда кинулся на выручку, и обнаружил широкую яму, в которой заложный покойник крепко сжимал Ванькину голень и тянул за собой в зловонное ничто, отчаянно моля о помощи:
- Держите меня! Тащите! Не отдавайте! Не отдавайте меня!
Самого несчастного крепко сжимали в своих объятьях демоны. Черепа их были лысы, обтянуты серой покрытой струпьями кожей. Из рваных тонких губ понемногу сочилась пурпурно-черная слизь, текла по кривым желтым клыкам. Демоны глубоко вонзали острые серо-желтые когти в заложного покойника и тянули его вниз, тянули, тянули. Буквально разорвав несчастного, они навалились на Ваньку, в одну секунду превратили его джинсы и сандалеты в лоскуты, содрали кожу с правой ноги. Карабкаясь выше, демоны вырвали у Ваньки волосы, когтями прорезали щеки, и тогда я...
Родственники, приняв в честь дня рождения Ванечки по нескольку рюмок, стали томиться в душной комнате, и мужчин потянуло на крыльцо, чтобы посмолить и проветриться. Вместе с ними вышел и я с Ванькой.
Когда мы остались вдвоем, я спросил:
- Ты ведь все помнишь?
- Все помню, - ответил Ванька без улыбки на лице, ставшей для всех такой привычной и обезоруживающей. - Особенно хорошо помню, как ты руки разжал и меня отпустил. Бросил ты меня, Андрюха.
Ни слова больше на крыльце произнесено не было. Только когда мы возвращались в дом и Ванька зачем-то запирал входную дверь, я спросил:
- Как же ты сбежал? Разве оттуда, - я пальцем ткнул в пол, - можно убежать?
- А я и не сбегал, - исподлобья посмотрел на меня Ванька. - Сделка такая, Андрюх.
- Какая сделка?
Он пропустил меня в комнату, где родственники увлеклись разговорами между собой и внимания на нас не обратили. Плотно прикрыв дверь в большую комнату, загородив ее своим телом, как часовой, Ванька ответил:
- Отличная сделка. Обмен.
Он указал в угол, где сидел весь вечер. Там текла и бурлила темнота. Пятно быстро росло, а стоило ему превратиться в яму, как из преисподней вынырнули демоны. Легион безжалостных тварей, от которых не спасают скрещенные на груди руки.
Я был последним, кого они забрали. Утаскивая в пылающую огнем смрадную яму, демоны царапали и кусали меня, заживо рвали когтями и зубами, заживо поедали, а наверху, у края стоял Ванечка. Он наступил мне на пальцы и пританцовывал, усмехаясь. Покрытая шрамами голова его имела серую кожу, тонкие губы растрескались, и из трещин бежала пурпурно-черная слизь. Ванечка помахал мне когтистой рукой, тяжелая его челюсть выдвинулась, и кривые клыки щелкнули, когда он крикнул:
- Прощай, братец!
Андрей плакал на протяжении всего рассказа, непослушными узловатыми пальцами размазывал слезы по лицу, покрытому шрамами. Иногда его состояние походило на истерику, но даже в такие моменты родные не прерывали Андрея. Он сидел в кухне жены, давно похоронившей его, еще раз побывавшей замужем и успевшей развестись.
- Так получается, что у меня из родных только вы и есть, - сказал Андрей, виновато развел руками и тяжело вздохнул.
Набравшись смелости, он поднял глаза на потерянную когда-то семью. Грустно посмотрел на бледную, как полотно, жену, взглянул на сына и дочку, так ничего и не понявших.
Девчонка, его дочь, в этом году могла бы окончить школу. Обязательно бы окончила, если бы не вернулся отец, уставший от пыток и заключивший с демонами свою сделку.