1

Жизнь Иринина (фрагмент из романа)

- Ну и махина! - только и выговорил Иринин, у которого дух захватило.

Действительно, вблизи храм подавлял своими огромными размерами. Здание было таким невыносимо белым, что начинали слезиться глаза; казалось, что оно не сужается, а расширяется кверху, а центральный золотой купол и вовсе занимал полнебосвода. Это было жуткое и одновременно величественное зрелище, производившее на нервных людей причудливый, подчас весьма болезненный эффект.

Он не мог избавиться от ощущения, что на него вот-вот что-нибудь упадет - уж очень сильно храм нависал над головой. Кстати, время от времени с него и впрямь что-то сыпалось: струйки белых крошек, похожих на сахар.

- Это лишь визуальный эффект, - пояснил Курганский. - В действительности храм не нависает, да и купол у него небольшой. Ты же помнишь, как все это выглядит издали.

Иринин, однако, сомневался: он больше доверял своим непосредственным впечатлениям, чем воспоминаниям.

По узкой асфальтовой дорожке они приближались к церковному двору. Она была такой узкой, что на ней не могли разминуться и два человека; это создавало большие трудности, поскольку к церкви народ валом валил. Людям приходилось идти гуськом. Возвращавшихся из храма в город было меньше; их оттесняли, и, чтобы протиснуться, они вынуждены были с силой работать плечами, коленями и локтями. На глазах Иринина с Курганским прихожане, видимо, опаздывающие в храм, едва не раздавили идущую навстречу беременную женщину с огромным животом; только ее истошный выкрик заставил их посторониться, уступая дорогу.

Церковный двор вместо ограды окаймлял гигантский байпас, обмотанный на зиму порыжевшей ватой; только большие круглые вентили, коричневые от ржавчины, высовывались из нее. Обмотка была во многих местах разодрана, и напоминала то выпотрошенный тулуп, из которого лезет вата, то грязные от крови бинты на исполинской ране.

У входа двойные трубы понимались, шли на большой высоте и затем снова опускались, образуя арку, нечто вроде импровизированных ворот. Священнослужителей, судя по всему, это устраивало: по бокам трубы были украшены искусственными цветами, прямо на вентилях висели венки и расписание служб, сверху в центре - небольшая икона. Прихожане также относились к такому устройству совершенно естественно, казалось, даже с удовольствием; Иринин с Курганским отметили, что от такого оформления храм только выигрывал - приобретал некую необычность, загадочность. Говорили, что посещаемость и сборы пожертвований здесь в разы выше, чем в других приходах.

Всю дорогу кузенов сопровождало громкое гудение и треск линий электропередачи; около церкви оно особенно усилилось. Дело в том, что ЛЭП шли по обе стороны асфальтированной дорожки, а у храма даже раздваивались: одна ветка окаймляла территорию, провода другой проходили прямо над церковным двором. Они-то с одной стороны и крепились к колокольне. Кроме того, среди группки церковных строений можно было заметить две трансформаторные будки, выкрашенные точно в такой же белый цвет, как и сам храм; в их стенах даже были ниши - элементы храмовой архитектуры. Курганский рассказал, что, по слухам, эти строения когда-то были часовнями; в советское время их переоборудовали, территория вокруг храма обросла промышленными корпусами, и теперь вернуть им прежнее назначение уже не представлялось возможным.

А это стоило бы сделать: будки находились как раз неподалеку от алтаря храма, отделенные от него только стеной, и создавали такое оглушительное гудение, что оно слышно было даже во время отправления служб. Казалось, во время служб оно даже усиливалось, создавая некий гипнотический фон речитативам и песнопениям; в общем сочетании оно было похоже на звуки органа, наполняло все храмовое пространство волнами низкого звучания, переходящего в вибрацию. Рассказывали, что с некоторыми из верующих в этой церкви происходили чудеса; у чувствительных женщин, напротив, случались весьма неприятные истерические припадки. Курганский приписывал эти эффекты именно действию мощной глухой вибрации, создаваемой трансформаторами.

Территорию церкви окружали три высоченных фабричных корпуса - два справа и один слева; как и было видно издали, они практически не давали солнечному свету попасть на территорию церкви, и здесь даже в самые ясные и солнечные дни было мрачно и сыро, как в погребе. Вблизи эти прямоугольные здания казались - вероятно, из-за своей немыслимой величины - ромбовидными; острые грани их были обращены к храму, и все три корпуса представлялись величественными монолитами, памятниками некой древней эпохи, стоявшими здесь тысячелетия до основания самого храма. Между производственными зданиями торчали гроздья труб, которые нещадно дымили; стены корпусов из-за этого были покрыты расплывшимися бурыми пятнами и выглядели на редкость безобразно. К счастью, струи дыма не пачкали храм, и он оставался белоснежным. В тени и сумраке, на фоне унылых заводских строений, он казался сгустком ослепительного сияния.

Корпуса эти, между прочим, частично были жилыми. Судя по всему, в верхних этажах их находились общежития; временами там распахивались окна и из них высовывались взлохмаченные чумазые люди, нагло глазевшие вниз на чистых, опрятных, благообразных прихожан, складывающих ручки у входа. Иногда порывы ветра доносили сверху ругательства; сорванцы-мальчишки из числа жильцов пытались выплескивать на храм помои, но те, к счастью, не долетали. Известен был страшный случай, когда какой-то доведенный до отчаяния человек, то ли желая сорвать злобу, то ли попросту потеряв голову, открыл по церковному двору стрельбу из пневматического оружия и ранил в руку батюшку.

Как раз в тот миг, когда кузены проходили в арку, образованную приподнятым байпасом, началась утренняя служба и оглушительно зазвонили колокола. Резкие звуки, словно разлетающиеся твердыми фрагментами, рикошетировали от многочисленных стен, окружающих храм, отскакивали и переметывались в сложной геометрии производственных строений, в результате многократно усиливаясь, так что у Иринина с Курганским зашумело в ушах. Только теперь Иринин понял, что расположение фабричных строений не случайно: они были специально расставлены для создания особой акустики. Эта была ситуация, подобная поездке по железной дороге: грохот колес слышен гораздо громче, когда мимо пробегает встречный поезд и звучание переметывается между вагонами. Здесь же звон колоколов становился настолько мощным и громким, что у кузены едва не оглохли; казалось, он раздавался не только снаружи, но и внутри их собственных голов. Пораженные, оба остановились как вкопанные и целую минуту не могли двинуться с места. Мелодия перезвона словно бы струилась по их костям проходила по всему протяжению позвоночного столба, распространяясь по всему телу, захватывая его. Перед глазами у них замелькали цветные пятна; даже после того, как колокола умолкли, их звучание долго еще продолжалось в телах людей, и прихожане ходили рассеянные, ошеломленные, с прищуренными глазами.

Задрав голову, Курганский увидел, как в верхних этажах фабричных корпусов распахиваются сразу целые ряды окон. Возмущенные люди - некоторые заспанные, с почти фиолетовыми лицами, другие с диким видом, растрепанные, разъяренные - грозили вниз кулаками, плевались, разевали рты, оря что-то, но до церковного двора не долетало ни единого звука. Какая-то женщина, кормившая ребенка грудью, ничего не говорила; она застыла в ужасе, глядя на храм, словно на свою смерть. Младенец, откинувшись, дико кричал и извивался у нее в руках. Он едва не выпал из окна; лишь в последний момент мать успела крепко схватить его под мышки и втащить внутрь помещения.