Аннотация: Новелла Цин Але, 2024 год, многотомник, впереди добавление глав, #азия #сянся #древнийкитай #новеллаазия
Цин Але. Том 1.
Часть 1. Братья этой барышни
Глава 1. Эта барышня решает подчиниться
В то время, когда Цин Але за год до своего совершеннолетия еще не вернулась в столицу вместе с венценосными братьями, люди из Северного княжества о ней мало что знали. Ходили слухи, что у старого князя и его истеричной женушки шестнадцать лет назад родилась дочь с демонической внешностью - золотыми волосами и темно-лазурными глазами, разве такое событие могло оказаться просто случайностью? Потому князь спрятал дочурку на самых далеких землях княжества - на горе Ша, где ранее располагалась одна из духовных школ севера - Пик Ша, но с прибытием дочери правителя по неизвестным людям причинам учеников школы распределили по двум другим духовным школам.
Некогда населенная даосскими последователями школа тихо перестала существовать, ученики ее разъехались по новым обителям, обсуждать перевод строго запрещалось, и люди молчали, не желая разгневать строгого на наказания правителя, а впоследствии через десяток лет - и его сына, занявшего престол после смерти отца. На Пике Ша от посторонних глаз был спрятан самый опасный секрет почившего князя, ведь кому хочется пересудов и закулисных шепотков, проще убрать дитя из поля зрения обывателей.
"Хорошо, что оставили в живых, - причитали тетушки в северо-восточных деревнях в нескольких днях пути от пагоды Ша, - чем дитя виновато?"
"Если бы родился сынок, не отослал бы его в богами забытые пустоши, и увидели бы все мы, как вскормил бы демона во дворце своей столицы Ханьшань, а что - дочь?" - доказывал посетителям торговец из маленького городка вблизи столицы.
"А я слышала, у дитя от рождения увечье, болезнь скрывают и потому никому нельзя приближаться к Пику Ша ближе, чем на пятьсот ли", - с уверенностью заявляла крестьянка на вечернем сборище у костра.
"Ерунда, в предгорной деревне живет мой брат, барышня здорова и в ней нет ничего от демоницы, с каких пор девичью красоту списывают на проявление темных сил? Юная госпожа носится по склонам, играется в горных ручьях и вся деревня с ней отлично ладит, правда, людей из соседних деревень перестали пропускать... быть может, наш старый князь боялся и берег дочь, а юному князю теперь не до решения этого вопроса? Крайние северные земли плодородны и чисты, лучшее место взрастить цветок, не стоит вам всем распускать сплетни, скоро придет время, увидим, как наша барышня выйдет из тени", - мудро рассуждал старик.
"Бедное дитя, оторванное от родного гнезда, - всплакнули женщины в пагоде Ушань, что находилась западнее и ближе к столице княжества Ханьшань, - материнской ласки и нежности не видела, растет, как сорный куст акалифы* под присмотром наставника, юный князь и знать не знает, как поживает его несчастная сестрица, эх, были бы живы родители..."
"Разве не этот демонический плод погубил княгиню в родах?"
"А что, если юный князь выжидал, пока барышня подрастет и расцветет, чтобы выгодно пристроить ее замуж к союзнику генералу Е, иначе зачем именно теперь после стольких лет разлуки князь забирает барышню с Пика Ша в столицу Ханьшань? Поговаривают, князь наметил визит в земли Е. Разве полезный княжеству брак не единственно возможный повод, наконец, забрать брошенную в детстве сестру?" - не могли дойти до истины люди.
"Вы все - развратные сплетники! Почтенный генерал Е слишком стар для барышни, - рассердился старый наставник, учитель одной из школ северо-западной деревни Уши, - разве никто из вас не слышал, что барышню при рождении благословил сам небесный бог Ян-Инь Тянь?! Разве стал бы он изливать божественный свет на демоненка? И разве стал бы в свою очередь юный князь так беспечно планировать брак юной сестры, ведь еще ничего неясно с судьбой самой Империи?! На Пике Ша - лучшие целебные горные источники, очевидно, что духовное ядро барышни нуждалось в укреплении после трудных родов ее матери, и гора - лучшее место исцелить раны".
Доводы вмешавшегося уважаемого учителя были весьма убедительными, но разве могла одна здравая мысль остановить эту волну обсуждений, набравшую скорости на склонах Северного княжества, ведь не каждый день сам юный князь Цин Лин с личным войском, да прихватив по пути младшего брата генерала Цин Бэя с военного учебного полигона в окрестностях Ша, едет через все княжество, чтобы забрать сестру домой. Это казалось людям столь невероятным событием, что стало единственной темой обсуждения и сплетен, с радостью и беспокойствами, с тревогами и волнениями - люди следили за новостями и развитием событий, и последняя самая мощная волна разговоров, подкрепленная "достоверными" новостями из самого дворца Ханьшань, наконец, укрепила в людских умах одну самую логичную версию происходящего: юного князя, бросившего младшую сестру на целых шестнадцать лет в монастыре Ша (так называли это место обыватели после роспуска школы), не навестившего ее ни разу за все эти годы, наконец, замучила совесть, и он принял решение воссоединить семью. Эта мысль была столь дерзкой и одновременно трогательной, что накрепко въелась в сознание бесчисленно огромной толпы жителей Северного княжества.
В то время, как в Южном царстве, где уже более десятилетия правила семья наместника Не - прямые императорские потомки, вообще ничего не слышали про барышню и планы правителя Севера. Изогнувшись медлительной змеей с мерцающе-чешуйчатой кожей, река Янцзы разделила пополам некогда цельную Империю, после того, как сломался главный артефакт, дающий Империи мощь. С тех времен прошло уже шестнадцать лет, и связи между жителями Северного княжества и Южного царства, - почти не было.
Пик Ша с высоты драконьего полета, когда последний раз перед отходом ко сну мифический дракон Ян Лунь, накрыв тенью величественных бело-золотых крыльев предгорья и равнины, облетал гору, выглядел как самое райское место на этой земле, одно название, что край мира. Не зря хитрый Ян Лунь выбрал именно эту благословенную гору взращивать свой нежный цветок Цин Але, и благословенно спать самому в пещере под разлитым с небес жидким горячим солнцем: истинно - как золото проливалось близкое солнце на вершины и хребты Ша. Лишний раз не показываясь на глаза, белый дракон отдыхал, одним полуоткрытым красным глазом с продолговатым черным зрачком наблюдая с высоты горы за тем, как подрастает дочь князя. Этот не вовремя пришедший в мир ребенок - теперь почти его дитя, - настолько оказалась важна княжеская дочка. Самого же Ян Луня фактически приставили нянькой княжескому отпрыску, но на то были свои причины.
Золоченые крыши залов Пика Ша отражали небесную палитру и свет скользил с них все ниже, по изломам стен, проваливаясь в раскрытые окна и проливаясь на пол золотыми осенними расплывчатыми лужами лучей.
В это время на Пике Ша Цин Але накрепко заперлась в своем зале Дао Тянь, подперев дверь изнутри двумя тяжелыми столиками, придвинув вслед за столиками еще и столь же тяжелое кресло, для надежности, чтобы сходящий с ума от беспокойства ее наставник не смог пройти эту линию обороны и увидеть ее в таком состоянии, она не знала, что больше ее беспокоило - стыд перед наставником или просто нежелание с кем-либо обсуждать последние новости.
Под дверью переминался с ноги на ногу обеспокоенный мужчина средних лет, виски его были отмечены благородной сединой, а серый халат обрамляла золотая кайма с гербом княжества: полудраконом-полуящером, мифическим существом. Образцовый наставник Пика Ша Гу Цзю беспокоился более обычного, лицо его было серым и несколько морщин пролегли на лбу, он никогда не умел быть убедительным и многословным, за все годы, пока он воспитывал и наставлял княжескую дочь, он ни разу не вышел из себя, не повысил голоса, не настаивал ни на чем, не мог толком даже возразить барышне, - могло показаться со стороны, ему безразлично, и этот даос просто несет на себе взваленную на него правящей семьей обязанность, но все-таки сбитое дыхание его и то, как судорожно вздымалась его грудная клетка под слоями простых сероватых учительских халатов, выдавали его трудно скрываемое беспокойство. Он попросту не знал, что делать, как реагировать и как уговорить барышню, наконец, выслушать его.
- Цин Але, прошу тебя, ты никогда так себя не вела, открой дверь, мы сядем, выпьем чаю, госпожа Гу Вэй принесет рисовые пирожные, те самые из цветочной пыльцы, ты так любишь их, мы можем поговорить и втроем, госпожа Гу наставит и подскажет, - упомянув супругу, и зная, какие теплые отношения сложились между ней и барышней, Гу Цзю надеялся таким путем достучаться до сердца княжны.
Из-за закрытых дверей зала Дао Тянь после паузы молчания послышался негромкий приятный девичий голос:
- Наставник Гу, позвольте побыть одной, знаю, вы беспокоитесь, все в порядке, мне нужно подумать, и, более того, у меня нет настроения пить чай.., когда приедет гун** и генерал Цин Бэй (Цин Але намеренно, называя имя среднего брата, избегала называть старшего брата по имени, показывая свое к безразличие к его персоне), я встречу его как положено и не опозорю наставника, если наставник переживает об этом моменте встречи.
- Юная госпожа, умоляю тебя, открой двери! - голос Гу Цзю звучал с хрипотцой, ему было сложно, как никогда, долгих шестнадцать лет он присматривал за барышней, и теперь был вынужден провожать ее в дорогу.
В предыдущие годы даосу Гу казалось, что когда этот день наступит и братья, наконец, заберут сестру домой, сам он, почтенный Гу, станет свободным и сможет вернуть распущенных годами ранее учеников, вернуться к прежней жизни наставника духовной школы, и он истинно ждал этой возможности. Но теперь, когда этот день настал и был реален более чем что-либо самое настоящее и материальное, он не чувствовал освобождения, где-то глубоко в груди под ребрами неумолимо щемило, где-то глубже, где за сердцем слабо светило его духовное ядро небожителя, содрогалась такая же слабая душа, и если бы не обстоятельства прощания, он никогда не открыл бы в себе эту предательскую брешь. Не привязывайся к ребенку, Гу, - такое наставление дал он себе давно в начале пути, этот ребенок еще причинит нам всем проблем... Но шли годы и выразительные темно-бирюзовые глаза Цин Але, ее светлая улыбка и ее чистая душа - сделали свое дело, прорастив корни скрытой, глубокой и болезненной привязанности наставника к своей ученице.
Цин Але больше не обращала внимания на не прекращающийся стук, даже когда голосов под дверью прибавилось, и она отчетливо слышала шаги дорогой матушки Гу Вэй, то, как звенели на металлическом подносе принесенные ею чашки, то, как второпях госпожа Гу тревожно говорила что-то супругу и в какой-то момент, что неслыханно и странно, даже повысила на него голос.
Цин Але закрыла лицо руками. Плакать нельзя, точнее, конечно, можно, но какой в этом смысл? Окончательно расстроить образцового наставника и его супругу, и ничего, совсем ничего не смочь изменить этими пустыми слезами. Вот если бы поток слез был настолько огромным, что впадал в Хуанхэ полноводными течениями и унес вслед за собой ее саму - подальше от холодного и безразличного к ней брата, что ни разу за все годы не проявил к ней интереса, но именно теперь решил фактически сломать ей жизнь - заставить подчиниться своей воле, покинуть родное место, ради чего, зачем она понадобилась этому отбросу именно сейчас? И да, думать о нем, как о последнем отбросе - причиняло странное удовольствие, - так можно было не скатиться до болезненных слез, у Цин Але не было повода ненавидеть этого человека, ведь он вовсе не сделал ей ничего плохого - до этого дня. Впрочем, и хорошего ничего он не сделал тоже, он просто не существовал во времени и пространстве для нее, в ее отдаленном от мира монастыре Ша. За все годы лишь другой брат, мягкосердечный добродушный Цин Бэй часто навещал ее, особо не афишируя никому эти визиты, возможно, так он скрывал общение с сестрой от старшего правящего брата.
Не обращая внимания на шевеления по другую сторону двери зала Дао Тянь, Цин Але постаралась сконцентрировать внимание и еще раз подумать, ей казалось, что какое-то, не очевидное сразу, решение, наверняка есть.
"Если откажусь - бессмысленно, Цин Лин проехал с войском через столько земель, дорога от столицы Ханьшань до горы Ша заняла около десяти дней пути, это не шутка, оставить все столичные дела и самому отправиться на край земель (зачем он это сделал и почему не отправил подчиненных, или хотя бы не доверил привезти сестру одному Цин Бэю, чей военный полигон размещался лишь в сутках пути от Пика Ша, и почему выбрал передвижение по земле, а не более быстрое на мечах?), и конечно же, так князь и развернулся обратно по просьбе сестры, к которой не проявил и капли интереса за все годы существования. Глупо думать, что, стоит попросить его, и он вдруг согласится, у брата очевидно был собственный план и собственное видение ситуации.
Просить слезно - оставить еще на год на Пике Ша, а потом добровольно отправиться в столицу, да кого ты обманываешь? Он не оставит тебя, Цин Але, вся эта совершенно безумная делегация уже взбудоражила княжество, Бесполезно, все бесполезно...
Проявить сопротивление - увезут под конвоем - какой жуткий стыд перед образцовым наставником, и как будет смотреть вслед матушка Вэй, ... все это очень и очень стыдно и недостойно имени княжеского потомка.
Сказаться больной - рана на лопатке от недавнего приключения в горах - еще не зажила, но тогда будет допрос от князя, что произошло и как эта рана получена - тогда может пострадать семья наставника Гу, что не уследила за беспечной княжной, разве можно подобное допустить? Рану надо скрыть, и это самое важное, да, Цин Але, это безмерно важно, думай, думай, думай".
Девушка подошла к окну и сквозь тонкую вуаль, плавно покачивающуюся на ветру, смотрела с высоты зала Дао Тянь на горные спуски, ломаная линия дворцовых крыш Пика Ша, золотой металл в любое время суток отражал, как слегка замутненное зеркало, прекрасные небеса, - это было невероятно красиво. Ее дом, ее горный склон, падающий вниз после смотровой площадки пика, если скатываться по нему на телеге, можно переломать ноги (Цин Але знала об этом не понаслышке, и в детстве уже получала строгое наказание за набитые синяки и отломанные колеса игровой тележки), но лететь вниз, как на крыльях белого дракона, живущего на вершине горы, мчать - и ветер в лицо, пока не скатишься к пролеску, обрамляющему темно-зеленой короной Пагоду Ша,- место, где уже больше не хочется шуметь и бежать, сломя голову. А ниже под Пагодой - живописная деревенька Ша, где за загонами пасутся бараны и живет дружная семья ее любимой подруги барышни Су Ли, с которой они оббегали все горные склоны за последние годы, круглый год, не взирая на погоду, другие дела и ворчание наставника.
Когда теперь они смогут увидеться снова с единственной подругой? Сдерживая слезы, подступившие к горлу уже слишком высоко, Цин Але все искала пути к отступлению, но не могла их найти.
Тяжело вздохнув, девушка снова закрыла лицо руками, присев на кресло около раскрытого окна, путей к отступлению действительно не было, разве что умереть здесь и сейчас - но такого удовольствия она не доставит этому отбросу.
Итак, становилось понятно: ни один из вариантов не поможет развернуть войско брата и отправить его обратно в столицу. Думай, Цин Але, думай, и пусть голова твоя взорвется от мыслей. Самое главное - уберечь от наказания близких людей, а что касается наказания ее самой - девушке было безразлично, поставит ли ее князь на колени перед ритуальным залом искупать оплошности, вину, или будет более строг - все это было не так и важно, да и вовсе неясно в ее представлении. Сам образ этого отброса был тоже размыт, и, чем больше она думала о скорой встрече, тем более тошно становилось на душе.
Светло-золотые непослушные завитки волос девушки падали струящимися ручьями на лицо, а сквозь окно проступали первые вечерние лучи солнца, они ласково крались по изломам подоконника все ниже на пол и скользили к ногам юной княжны. Платье ее было простым, соответствующем ученическому халату Пика Ша в серо-фиолетовых тонах с золотой каймой, но даже без изысканных материй и драгоценностей во внешности девушки было утонченное благородство и врожденная красота, унаследованная от почившей матери княгини Цин А. Оставался лишь вечер, да ночь, крайняя ночь дома перед неизвестностью. Утром она должна будет встретиться с этим человеком...
Убрав, наконец, руки от лица, Цин Але подняла глубокие чуть влажные темно-лазурные глаза: выхода не оставалось, придется подчиниться, чтобы сохранить лицо и сохранить безопасность семьи Гу, чтобы никто не посмел обвинить их, как неумело они подготовили ее, их единственную ученицу Цин Але.
Но в столице Ханьшань по приезду во дворец она и близко не подойдет к этому человеку, который только на словах был ее семьей. А на деле оставил ее в одиночестве в обществе наставника и наставницы, не проявил и доли интереса увидеться за много лет. Никто не смог дать ответ на вопрос, зачем столь срочно именно теперь потребовалось забрать дочь князя в столицу - промолчал и наставник, и его честная жена. Конечно, Цин Але не была совсем одинокой, наставники относились к ней с теплом, как и оставшиеся на Пике Ша пару десятков воинов (нанятых для защиты пика от любых внешних вмешательств), как и ее единственная подруга барышня Су Ли из деревни Ша под склоном Пика Ша.
Был еще один брат, о котором Цин Але оказалось почти ничего неизвестно - по причине врожденного слабоумия или какой-то странной болезни обделенный богами младший сын почившего князя Цин Са никогда не покидал столицу, и на вопросы Цин Але наставник тактично уходил от ответа, он и в целом всегда рассказывал очень мало и сжато, как будто опасался сболтнуть лишнего.
Зато второй, средний брат, назначенный генерал Северного княжества Цин Бэй - посещал маленькую сестру все эти годы, и поскольку поднадзорный полигон Цин Бэя находился всего в сутках пути от Пика Ша, он не упускал возможности навестить младшую сестру каждый раз, когда позволяли военные учения и когда сам он не находился в столице - Цин Але искренне как дитя радовалась каждый раз, когда видела вдали его стройную фигуру на черном жеребце, бежала ему навстречу, и когда юноша, наконец, проворно спрыгивал с лошади, улыбаясь, смахивал с каштановых волос брызги воды и смотрел на нее своими янтарными добрыми глазами, прыгала к нему объятия с криком: "брат, брат, ты приехал! Скорее пойдем в павильон Дао Ша (главный зал духовной школы Пика Ша), я хочу тебе кое-что показать" - и они бежали, державшись за руки. А потом прибегала босоногая загорелая девчушка барышня Су с маленькими братьями, и вместе они веселились до вечера, ели наготовленный матушкой Гу Вэй ужин.
Цин Але знала, что обязанности генерала не позволят брату задержаться надолго в предгорьях Ша, и наутро он всегда уезжал с рассветом, а она с грустью смотрела вслед, ловя каждый отствет, когда удаляющаяся фигура скрывалась за линией горизонта, как в крайний момент, когда она еще могла увидеть его образ, поблескивали издалека лоснящаяся шерсть лошади и черный с синим отливом и золотой каймой плащ воина.
Будучи еще ребенком, Цин Але спрашивала Цин Бэя, почему братец Цин Лин не приезжает, и гость всегда уходил от ответа. С течением лет, она перестала спрашивать, старалась и вовсе не думать о мотивах взошедшего на престол князя, но темная тень обиды вперемешку с непонятной ей самой тоской легла тяжестью на ее юное, не знавшее настоящей жизни в столице сердце.
Листая воспоминания в памяти сейчас, этим теплым осенним вечером, будто странички ее собственной летописи, она возвращалась ненадолго в те моменты, когда ей казалось, что она была счастлива.
Пик Ша был истинно ее домом, и теперь у нее отнимали последнее, что ей осталось - дом, здесь, в этом родном сердцу доме, первые годы ее жизни, пока старый князь, ее отец, был жив, пока болезнь не сломила его, он посещал ее каждый день рождения, здесь в холодных горных источниках они с Су Ли носились как дикие козы и ловили рыбу, здесь в цветных зарослях и на протяженных узких горных тропинках они со всеми бойкими загорелыми под северным солнцем детенышами семьи Су играли в догонялки и другие незатейливые игры, здесь был ее суховатый и сдержанный, но все же привычный наставник, который мало-помалу учил юную барышню постигать науки, каллиграфию, здесь была его жена мягкая сердцем матушка, которая всегда проявляла ласку и заботу о Цин Але. Возможно, это место не было лучшим местом в мире, но сплетенная сеть детских воспоминаний, перешедших в юношеские, крепко связывала душу княжны с Пиком Ша, северный край был ценен для сердца, а тень непонимания разрослась живой темной изгородью в сердце и разделяла Цин Але со старшим братом отсюда с горных хребтов - и до его проклятой столицы, которая точно никогда не сможет заменить дом. Более всего девушке не хотелось становиться податливой игрушкой в чужих планах, а планы, несомненно, были, иначе зачем Цин Лину потребовалось все менять и приезжать именно теперь.
Если в ранние годы после смерти старого князя Цин Але мечтала, что старший брат приедет к ней и обнимет ее так же, как это делал отец, и в какой-то мере заменит отца, сгладив острую тоску, то, чем больше проходило лет, тем более слабел благожелательный образ князя в ее представлении, замещался более далеким чужим и холодным образом незнакомого человека со своими никому не известными планами на ее будущее, и, наконец, после решения испортить ей жизнь - этот слабый образ совсем почернел и получил статус вечного отброса, что, конечно, нельзя было высказать прямо в глаза - а очень хотелось бы это сделать при первой встрече после приветствия.
"Приветствую достопочтенного мерзавца, вторгшегося на мои священные даосские земли, бессердечного варвара с оружием наперевес идущего подчинять уединенный монастырь, ничтожного отброса, возомнившего, что сможет своим унылым волеизъявлением подчинить свободную душу барышни, выросшей в горах. Не изволите ли убраться, достопочтенный князь в ту столичную дыру, из которой вы столь венценосно вылезли, и более никогда не тревожить живущую здесь барышню своим вниманием" - эта чудесная речь была не менее, чем острием наточенного меча... но снесла бы эта речь с плеч - лишь головы наставников, и потому от идеи пришлось отказаться.
Но с чего вдруг свободная духом Цин Але должна была исполнять чужие прихоти, почему теперь она должна будет поклониться в ноги этому человеку, улыбаться ему и приветствовать его как старшего брата и князя, бить ему поклоны до земли, чествовать и принимать как почетного гостя. А не пошел бы он на...
Единственное, чего хотелось сейчас Цин Але - это проснуться, осознать, что все эти приготовления - лишь кошмар в ночи, и далее никогда не знать новостей о столице, князе и его планах, не говорить с ним, не видеть его, быть как можно дальше от его жизни, и просто жить свою счастливую жизнь среди северной природы этого уголка.
Однако реальность была непреодолима и даже сурова: неделей ранее генерал Цин Бэй прислал Цин Але срочное письмо, содержание которого совсем сбило настроение девушки.
"Моя дорогая непревзойденная меймей***, искренне прошу тебя как твой старший брат и как генерал северных земель, зная твое нежелание видеться с князем и возвращаться домой в Ханьшань, учесть важность и неоспоримость этого решения, принять, что воля его светлости гуна не подлежат обсуждению, не сопротивляться ни словами, ни поступками, и не просить высочайшего князя ни о чем при встрече в павильоне Дао Ша, принять его верховную волю и преклонить покорно колени, проявить достоинство и воспитание, сдержанную покорность и уважение, достойные качества смиренной ученицы образцового наставника Гу Пика Ша"
После прочтения письма барышню едва не стошнило кровью, и, чтобы внятно осмыслить сказанное, ей пришлось перечитать наставление брата генерала еще дважды.
Ниже около печати была приписка:
"В день прибытия князя на Пик Ша я присоединюсь к его войску и вместе мы сможем разделить день встречи. С любовью и радостью предстоящего дня, окутанный солнечными лучами, Цин Бэй"
Окутанный солнечными лучами. Цин Бэй не скупился в выражениях о себе, и в другой момент эта мелочь позабавила бы девушку, но сейчас кислая тоска уже разлилась из стакана, запятнав не столь платье, сколь душу.
"Цин Бэй тоже приедет", - сердце Цин Але пропустило холодный удар.
Разочаровать и его, как и своих драгоценных наставников, ей совсем не хотелось, ведь этот человек много раз показал ей свое теплое братское отношение и только благодаря его вниманию она не оставалась полностью одинокой все эти годы.
Тщательно все обдумав, Цин Але встала от окна, подошла к двери и не без усилий отодвинула столы от входа, в широкий открывшийся проем со вздохами беспокойства ввалились несколько фигур: наставник Гу, его супруга, слуги с инструментами в руках (которые, похоже, собирались ломать двери), сын наставника юный ученик Гу Яо и даже библиотекарь учебного зала, - все они с тревогой на лицах уставились на княжну, плачет ли она, не причинила ли вреда себе от тяжелого горя утраты родных мест, не испортила ли в гневе наряды и украшения, не задумала ли сопротивляться завтра при встрече с его светлостью гуном.
- Прекратите, - выдохнула Цин Але, - все это достойно актерской сценки в деревне Ша (хотя именно она сама и была бы в этой сценке главным действующим лицом), - в голосе ее звучала досада вперемешку с недовольством, собрать весь Пик, чтобы обхаживать ее и проверять, в каком она настроении. Неужели и так непонятно, что в плохом? - Матушка Гу, вижу, вы принесли пирожные, - Цин Але указала на поднос, вздохнула и жестом пригласила наставников войти.
- Дорогая, мы все очень беспокоимся о завтрашнем прибытии князя, ты должна знать, что мы разделим с тобой это бремя и ты - не одна. Ты сможешь в любой день писать письма и жаловаться, если что-то пойдет не так в столице, во дворце, и тогда мы со стариком Гу приедем и разгоним всех, кто посмел перечить нашей девочке.
Глядя на взволнованное лицо этой уже немолодой женщины, Цин Але невольно улыбнулась самыми краешками губ:
- Выживу, матушка Гу, я не собираюсь сдаваться так легко.
- Вот этого мы все и боимся, что ты не сможешь принять волю брата и навлечешь на себя беду!
Поздним вечером того же дня, когда обыватели Пика Ша разошлись по своим комнатам в ожидании судьбоносного утра, Цин Але осталась наедине с наставницей Гу.
- Покажи рану, - попросила женщина, - не представляю, как этот удар возможно скрыть от князя. С юных лет он наделен помимо воинской доблести целительными энергиями, он талантливый лекарь и, конечно же, он почувствует, вот увидишь, рана только начала затягиваться. Ох, не вовремя, милая, ты сбежала на гору искать своего дракона, - вздохнула Гу Вей, меняя повязку, накладывая пропитанную отваром из целебных трав ткань от плеча к лопатке, рана уже не гноилась, но все еще выглядела ужасно. - Ты можешь обмануть старика Гу, он стал совсем невнимательным с годами, но меня ты не обманешь, - тихо продолжала женщина, - такой удар не мог нанести случайный горный дух, рана слишком глубока.
- Я не знаю, кто это был, матушка, ничего не запомнила, - солгала Цин Але, ни к чему было нагружать наставников этой досадной оплошностью и ставить их под удар князя, но, чтобы скрыть ложь во множестве правдивых деталей, добавила, - потом потеряла сознание и открыла глаза уже в пещере белого дракона, он защитил меня от горного демона, так я и спаслась.
На самом деле Цин Але в тайне от наставников таскалась к златокрылому сонному Ян Луню не реже раза в год, в попытке выудить из ворчливого обитателя гор хоть толику информации, и последняя вылазка привела к совершенно неожиданной встрече с опасным горным демоном, коих, к слову, много лет не было замечено в окрестностях Ша. Не проснись вовремя Ян Лунь и не спугни наглеца - сложно сказать, чем могла бы окончиться встреча. И то, что неизвестный демон поранил ее тело, было исключительно ее оплошностью.
- Совсем-совсем ничего не запомнила? - подняла взволнованные глаза женщина.
- Совсем, - отозвалась Цин Але, хорошо, что она сидела спиной к наставнице, и та не могла увидеть выражение ее глаз. - Если князь заметит, скажу упала на прогулке в горах, оступилась, поранилась о камни, что-то придумаю, вряд ли его будут волновать подробности.
- За дурака его держишь? - с тяжелым сердцем усмехнулась наставница. - Может и поверит, но только если не увидит своими глазами, что это за рана, удар лапы не скрыть падением. У нашего князя врожденный талант видеть изменение энергий Ци, какое бывает при глубоких ранах.
- Как же он увидит, матушка ГУ? Разве кто посмеет снять с меня одежды? Буду осторожной, обещаю.
Цин Але поспешно встала и переодела сорочку ко сну, накинула поверх плеч белоснежный халат, в котором образ ее казался совсем светлым и нежным, но спать еще не хотелось, слишком много эмоций будоражили разум девушки:
- Если бы не наставница и образцовый наставник, мне было бы все равно, что подумает князь! Но, чтобы и тень гнева его не упала на наш дом, я и виду не подам, что повстречала этого горного демона.
Так Цин Але и глазом не успела моргнуть, как шестнадцать лет ее беззаботной свободной от влияний правящей семьи жизни, наполненные ароматом гор и плеском горных ручьев, подошли к завершению, пролетели одним исчезающим мигом. Приехав в столицу, ей придется навсегда забыть дорогу домой. Сегодня, как никогда ранее, ей было особенно одиноко, скоро около нее больше не останется знакомых лиц, единственной подруги и родного дома Пика Ша.
Цин Але неторопливо брала с подноса фрукты - мандарины и виноград, медленно очищала кожуру, обнажая сочную внутренность мандарина, пальцы ее запачкались соком спелого фрукта, золоченый поднос отражал слабый заходящий за горизонт вечерний свет, душа ее - отражала самую темную наступающую ночь, как черное зеркало. Как бы ни было тяжело, надо выдержать, не потерять лица, не проявить слабости, и не позволить этому чужому человеку по приезду в Ханьшань планировать ее жизнь. Цин Бэй поможет ей, на него можно рассчитывать, он всегда закроет собой - как не раз обещал, и этот брат всегда держал слово.
Примечания после главы:
*акалифа - куст растения, растущего на территории Китая, считается скорее сорным, стебли растения содержат ядовитый сок и опасны, здесь при сравнении с данным растением имелась в виду демоническая природа ребенка: "хоть девочку и жалко, но она наверняка опасна и в жилах ее течет не такая кровь, как у обычных людей"
* гун - титул князя в древнем Китае
*** мей-мей (妹妹) - обращение в Китае к младшей сестре
Значения имен:
Цин Але (庆阿乐) - веселье, Цин Лин (庆林) - лес, Цин Бэй (庆北) - север, Гу Цзю (古茨尤) - фамилия подчеркивает древность рода
Глава 2. Эта встреча прошла совсем скверно
Днем не в самый ранний час, а скорее ближе к полудню, со скрипом открылись главные ворота на Пик Ша, и отряд конных воинов вторгся в тишину монастыря, гостей встречал образцовый наставник Гу и несколько слуг Пика, все слуги с отчетливо читаемым на лицах страхом переглядывались и были на взводе, потому что Цин Але опаздывала, несмотря на долгие увещевания наставников спуститься к приезду брата заранее. Опоздание княжны было равносильно оскорблению прибывшего князя, образцовый наставник Гу то и дело оглядывался на внутренний двор и волосы его с проседью обрамляли взволнованное лицо, щурясь, он упорно высматривал, не появилась ли его подопечная. Как-никак Цин Але выросла на Пике Ша и лучше, чем кто бы то ни было, знала, сколько времени требуется, чтобы добраться от своего зала до главных ворот духовной школы.
Впереди всех на чистокровном иссиня-черном коне шествие возглавлял молодой князь, темно-фиолетовый плащ его, отливающий черным, с золотой каймой с символикой княжества - запылился в дороге и был измочен коротко пролившимся дождем за несколько часов пути от Пагоды Ша. Стройная фигура молодого человека величественно возвышалась, черные длинные волосы юноши были забраны в высокий хвост и украшены золотой гуанью* с изысканной шпилькой, зоркие темные глаза с прищуром ловили отблески рассветного солнца и тоже отдавали черно-фиолетовыми бликами, губы князя были плотно сжаты, красивое лицо не выражало ни дружелюбия, ни отвращения. То спокойствие, что исходило от него, как ни странно наоборот напугало обывателей горы Ша, и все до одного люди как по команде упали на колени. Жители монастыря боялись накликать гнев правителя, славящегося строгостью наказаний (аккурат в покойного отца, словно этот юнец намеренно перенял его черты и способы правления), князь мог обрушить гнев на их бесполезные головы за любую малейшую с их стороны провинность. Люди были готовы исполнить любую прихоть Цин Лина и его генерала брата Цин Бэя, но они не могли отвечать за действия барышни и подсознательно боялись, что она не справится.
Тем временем спрятавшиеся во внутренних дворах Пика Ша слуги со страхом перешептывались:
"Нам следует быть очень осторожными, боевые способности князя Цин Лина впечатляют, ему ничего не стоит одним взмахом духовного оружия стереть в порошок наши кости и заодно всю гору. Барышня покидает нас, и Пик больше не столь ценен для Северного княжества". Принимавшие напутствие другие слуги поспешно кивали и соглашались с каждым словом.
- Ваша светлость, гун, - приветствуем с дороги, - Гу Цзю совершил поклон, - прошу простить за скромный прием, - барышня собирает вещи в путь, прошу проявить снисхождение к ней и к вашему покорному слуге, - мужчина низко поклонился второй раз.
Ничего не ответив, Цин Лин окинул присутствующих ледяным взглядом сверкающих из-под четко очерченных бровей черных глаз и спешился, проследовав в главный зал монастыря. Увидев, что все жители Пика расступаются перед ним с поклонами, пряча глаза в пол, Цин Лин сразу понял, что сестра не просто задерживается, а намеренно не явилась приветствовать князя. Не то, чтобы его это сильно задевало за живое, просто десятидневная дорога порядком вымотала и взяла сил, настроение князя и без того не было прекрасным, и, конечно же, встреча с младшей сестрой беспокоила его, но все предыдущие дни Цин Лин старался не думать о том, как все пройдет. В этот момент брата спешно догнал Цин Бэй:
- Не злись, держи себя в руках, - немного шутливо бросил генерал. - Когда я появлялся на пороге встреча была более теплой, - понизил голос юноша, Цин Лин, нахмурившись, бросил на него острый взгляд и отвернулся, - но ты у нас это совсем другое, ты же знаешь, сколько писем сестра писала тебе - ответил ли ты хоть на одно из них?
Цин Лин сощурил глаза и сухо прояснил:
- Это не имеет никакого значения, подданные должны признавать правителя и приветствовать его, неважно кто сколько извел бумаги впустую.
Цин Бэй не нашелся с ответом: - ...
Перед главным залом Пика Ша с западной стороны располагался зал поминовения усопших, и, проходя мимо него, юноши заметили, что двери его распахнуты, Цин Лин сбавил шаг. Цин Бэй последовал за князем и на входе в нос гостям ударил яркий аромат зажженных благовоний. В самом центре зала поминовения спиной к юношам на коленях стояла юная девушка, сложив руки в молитве. Практически беззвучный шепот ее не нарушал тишины пространства. Девушка оказалась золотоволосой, стройной, она была одета в простой ученический халат белый с фиолетовой каймой и тонким золоченым оттиском. В свете зажженных свечей цвета киноварного золота волосы ее, аккуратно забранные в прическу на затылке простой деревянной шпилькой и ниспадающие легкими волнами ниже талии, - отливали теплой желтизной и, казалось, вмещали в себя всю палитру теплых оттенков. Когда девушка обернулась на потревоживших ее покой юношей, Цин Лин встретился с коротким взглядом ее темно-лазурных глаз. Эта хрупкая необычной внешности барышня обладала манерами спокойной по характеру бессмертной девы и удивительной красотой небожительницы.
Цин Лин окинул Цин Але долгим изучающим взглядом. Хотя за предыдущие дни он уже подготовился к дню встречи и тщательно спланировал указания, которые даст перед обратной дорогой сестре и сопровождению, все-таки, встретившись вживую лицом к лицу, правитель несколько растерялся и даже внутренне содрогнулся. Сестра не проявила уважения, но отдать приказ о наказании вместо приветствия - было бы слишком жестоко для первой встречи. Внутренний диссонанс не позволил ему отдать вовсе никакого приказа, Цин Лин запнулся мысленно и этот мимолетный пойманный взгляд наложил отпечаток на все предыдущие годы, проведенные в разлуке.
Князь знал - по исполнению шестнадцатилетия духовное ядро сестры, наконец, сформировалось и до совершеннолетия требовался еще всего один, но крайне значимый год, в который духовное ядро соединится с уникальной внешней духовной силой, созданной артефактом. Именно поэтому остаток процесса должен пройти под контролем не только образцового наставника (Гу Цзю, скорее, исполнял просто роль няньки предыдущие годы, равно, как и более значимая нянька - золотокрытый Ян Лунь), но под контролем небожителя с мощной развитой силой бессмертного золотого ядра. Кроме того, поскольку Цин Лин с рождения был наделен уникальными по силе целительскими энергиями и в юные годы усиленно развивал их, теперь в возрасте двадцати трех лет он славился самым искусным целителем Северного княжества. Редчайшее сочетание воинской духовной силы и целительской - дало ему возможность обладать сразу несколькими видами божественного духовного оружия и совершенствоваться в своих навыках в этих направлениях одновременно, набирая все большее мастерство в разных сферах обучения. Под надзором такого наставника, в пределах столицы Ханьшань, бессмертное ядро Цин Але непременно пройдет последнюю стадию формирования и к семнадцатилетию девушки опасность, когда что-то из процессов может пойти не так, минует. Во всяком случае именно такие наставления дал ему перед смертью старый князь-отец.
Глядя со стороны на Цин Але можно было подумать, что перед поминальной табличкой на коленях стоит самая покорная дочь и сестра, что она способна понять весь смысл цикла смерти и перерождений. Но присмотревшись поближе, можно было заметить недовольный отблеск в глазах девушки, то, как напряжен ее профиль, а тело замерло и мышцы словно одеревенели в моменте.
Не поворачиваясь более лицом к старшим братьям, Цин Але глухо выдавила из себя, однако, слышимость в поминальном зале была более, чем хорошая, и слова ее отчетливо дошли до юношей:
- Князь, приветствую, надеюсь вы благополучно добрались до наших скромных земель, - и, чуть промедлив, добавила тихо уже без напряжения в голосе, - Цин Бэй.
- Мей-мей, а кто же задолжал мне объятия? - стараясь разрядить обстановку, игриво приблизился генерал, но, секунду замешкавшись, вместо прикосновений упал на колени рядом с сестрой. Перед ними двоими на столе, украшенном фруктовыми подношениями, среди которых сочились мякотью спелые абрикосы, дали запах чернильные сливы и непослушными гроздьями набух виноград, стояли две поминальные таблички: князь Цин Ли и его добродетельная любимая супруга Цин А (поминальной таблички первой почившей княгини не стояло). Множество свечей плачущей восковой короной обрамляли былое величие почивших добродетельных родителей, воск капал на золоченые блюдца мутно-красными кровавыми слезами разводов.
- Брат, окажем почтение... - начал, было, генерал.
И в этот момент со спины Цин Бэй и Цин Але услышали, как резко развернулся и вышел из зала поминовения князь, полы его военного плаща воздушной волной подернули пламя красных свечей, и оно плавно затрепетало, передавая слабую дрожь по кругу от одной свечки к другой. Точно так же, несмотря на внешнее спокойствие, предательски затрепетало сердце девушки, пропустив долгий сквозной удар. Она повела себя безрассудно. Но он, этот чужой ей человек, как он посмел не выказать уважения почившим отцу и матери? Пусть даже табличку его родной матери Цин Але намеренно отодвинула за покрывало, девушка подумала, что так, на причиненное ему неудобство, он ответил многократно более вопиющим жестом.
"Какое славное начало",- мрачно подумала она.
- Мей-мей, зачем ты его злишь, какой в этом смысл? - тихо спросил Цин Бэй, сразу заметивший поступок с поминальными табличками, предварительно чуть обернувшись и убедившись, что брат уже покинул зал. - У его светлости скверный характер, не нарывайся и не глупи. Если сейчас он стерпит, что ты не оказала ему почтения, и устроила это в поминальном зале, позже воздаст тебе ответной "радости".
И действительно надменно строгий образ князя не вызвал в Цин Але никакой симпатии, ледяное выражение его глаз и жесткие удары его дорожных сапог о пол, то, с какой яростью он развернулся и ушел, то, каким равнодушно холодным было его ничего не выражающее лицо. Да, безусловно, этот юноша был запредельно красив и дерзкая красота его бросалась в глаза каждому, но приятным его назвать было невозможно. Его хмурое лицо было сродни туче, его тяжелая поступь - в такт тяжелым мыслям девушки о своем будущем.
Увидевшись со старшим братом всего на пару коротких мгновений, Цин Але уже осознала, почему простые люди настолько боятся его и преклоняются, смертно страшась совершить ошибку и навлечь на себя наказание. Что даже на другом конце государства, там, где никто из столицы никогда не услышал бы слов человека, все разговоры о правлении брата велись не иначе, как шепотом.
Несмотря на свой достаточно молодой возраст Цин Лин правил в одиночку без наставников и советников, цепко держал в руках весь военный потенциал Северного княжества, к своим двадцати трем годам, обладая и военной и целительской духовной силой небожителя, внезапно он оказался еще и опытным стратегом, умным вдумчивым человеком, не боящимся ничего и никого на своем пути.
Советы, больше мягкие и дружеские, от Цин Бэя, - были отвергнуты еще в подростковые годы, да и сам младший не изъявлял желания вмешиваться, уделяя время военным игрищам на полигонах. Впоследствии юношеские игры воссоздали из его аватара - истинного генерала-стратега, двадцатилетнего опытного воина, держащего в кулаке военные гарнизоны и покорившего сердца жителей княжества, а особенно, женской его части. Ведь Цин Бэй был самым завидным женихом, еще ни с кем не обрученным. Обычно родители еще с детских лет выбирали сыновьям партию, но сиротство и спонтанные перемены правителя - не способствовали решению брачных вопросов, так Цин Бэй оставался свободным и желанным для девичьих сердец.
Люди, мифические существа и даже неупокоенные духи уважали обоих братьев, и особо трепетали перед тяжелым взглядом князя, но для Цин Але здесь и сейчас этот далекий холодный человек, причинивший ей неприятности своими решениями, был не более чем раздражающим отбросом.
- Цин Бэй, мне действительно надо ехать с вами в Ханьшань? - девушка отпустила руки из молитвенного жеста, поднялась на ноги и большими лазурными глазами с надеждой смотрела на человека рядом с ней. - Наставник Гу, ни матушка-наставница, никто не смог объяснить мне причин... его решения (она по-прежнему намеренно избегала называть гуна по имени).
- Мей-Але, это и правда очень важно для тебя, и для нас, и даже для княжества. Когда я писал тебе письмо с просьбой проявить покорность и смирение, не мог объяснить подробно, сейчас тоже не смогу.., но, прошу тебя, поверь мне, в свое время ты все узнаешь и поймешь, - генерал слегка обнял девушку, на уставшем с дороги юном лице его отпечаталась тень сожаления и вины.
- Чувствую себя в цепях, - вздохнула Цин Але, опустив глаза.
И тут Цин Бэй, казалось, вспомнив задорные детские игры, с наигранной тревогой округлил глаза, приподнял за подбородок лицо сестры:
- Кто?! - воскликнул он. - Кто посмел пленить мою драгоценную мей-мей?! Сейчас я разрублю его на мелкие куски! - словно подросток-юнец, генерал сделал вид, будто выхватывает меч и рубит несуществующие цепи, сковавшие болезненно запястья плененной невидимым врагом сестры.
- Руби на крупные куски, - не удержалась от улыбки Цин Але.
- Почему на крупные? - рассмеялся генерал, заключив сестру в объятия, в этот раз крепкие братские, так, что ноги Цин Але оторвались от пола.
- Легкая, как горный ветер! Прекрасная, как пурпурный водный лотос, и чистая, словно прозрачный горный водопад! - парировал генерал, стараясь поднять сестре заведомо скверное настроение.
Цин Бэй не мог отсрочить поездку в столицу, все стратегические и семейные решения уже много лет князь принимал единолично. Но скрасить будни младшей сестры и поддерживать улыбку на ее прекрасном личике, он считал себя обязанным.
Цин Але задумчиво улыбнулась:
- А как же еще - сильная, будто вековая река? Ты не упомянул.
- Силу еще нужно наработать, малышка, - негромко рассмеялся брат, почуяв амбициозные нотки в вопросе. - Не все сразу, твое духовное ядро в этом году только сформировалось, не торопись стать сильнее всех в этом мире, впереди у тебя долгий год учебы и совершенствования перед совершеннолетием и обретением бессмертия.
В это мгновение в зал поминовения вбежал образцовый наставник Гу с таким взволнованным выражением на лице, что, казалось, за пределами зало небо упало на Пик Ша и раздавило все павильоны непомерным грузом облаков.
- Что за ребяческие игры? Как не стыдно?! Ученица, - он подчеркнуто обратился к девушке строго, - генерал Цин, умоляю вас немедленно прекратить, пока все мы не лишились голов!
Цин Бэй опустил сестру, сделав приветственный жест наставнику Гу:
- Значит и уважаемый наставник Гу Цзю разделяет подобные настроения... что князь приехал раздавать затрещины, - юноша едва заметно усмехнулся. - Реакцию крестьян этот генерал уже видел, кто разбежался, кто вкопал себя по колено в землю, но, надо признать, пока что наш Цин Лин на редкость спокоен.
Перейдя на более формальный тон Цин Бэй, как и полагалось достойному мужу, перешел на высказывания о себе в третьем лице.
- Простите эту ученицу, наставник Гу, - сделала приветственный поклон девушка, так же перейдя на уважительный тон беседы, - ваша ученица хотела придти встретить братьев, но не смогла не попрощаться еще раз с родителями, - она опустила взгляд, на лице ее открыто читалась юношеская искренность.
Гу Цзю тяжело вздохнул и про себя подумал: "Эти дети точно вгонят меня в могилу".
- А почему не надела праздничный наряд, который подготовила госпожа Гу? - рассмотрев слишком простое одеяние барышни, расстроился мужчина.
- Простите, наставник... - совсем тихо процедила Цин Але, и щеки ее вспыхнули. Девушке очень не хотелось огорчать матушку Гу Вэй, однако, заставить себя наряжаться в роскошные одежды к приезду этого наглеца было выше ее сил.
- Просто невозможно! - вскинул руки Гу Цзю. - Немедленно, сейчас же, следуй в зал Дао Ша! Князь не будет ждать бесконечно! Глупое, неразумное дитя!
"Наставнику не терпится проводить меня", - подумала, было, Цин Але, но в глубине души прекрасно осознавала, что это совсем не так. Приезд правителя вся всех жителей Пика Ша оказался непростым испытанием.
Покорно проследовав в зал Дао Ша за наставником и генералом, Цин Але решила, что будет стараться держаться как можно дальше от старшего брата, не упомянет его ни словом, ни отметит жестом, он не увидит ее реакций и не узнает ее скрытых мыслей.
Однако, настраивать себя вести себя благоразумно и следовать задуманному - совершенно разные вещи. Сердце девушки упало, когда она увидела, что чета наставников подготовили ей пиршественный столик совсем недалеко от столика князя.
"Какая предусмотрительность, образцовый наставник Гу! Решил помочь теплому воссоединению семьи!" Кислое выражение лица девушки проступало сквозь надетую маску ее безразличия, она старалась, что было сил, но ее напряженное тело плохо слушалось.
- Не переживай, я сяду рядом с тобой, - Цин Бэй слегка задел легким жестом пальцев ладонь сестры. Средний брат был воистину спасительным эликсиром в этом пиршеском безумии.
На самом деле ни о каком безумии не шло и речи, по меркам правящей семьи обед был довольно скромным, а посетителей не так много: помимо самого князя, расположившегося в центре зала Дао Ша за щедро накрытым столом, из числа приглашенных были, разумеется наставник Цин Але со своей супругой, как прежний старейшины школы Пика Ша он занимал почетное место по правую руку от князя. Слева было подготовлено место для генерала Цин Бэя и вплотную рядом с ним - низкий столик сестры, - ракурс с этого места открывался великолепный - прямо напротив, можно сказать, глаза в глаза с князем. Далее располагались еще несколько столов - для двух чиновников из Ханьшаня, спутников правителя, для высокопоставленного библиотекаря Пагоды. Все присутствующие уже были на своих местах, когда Гу Цзю, нарисовавшись перед князем, сделал ему поклон:
- Прошу простить этого скромного Гу за столь простой прием его светлости и опоздание барышни Цин, надеемся на вашу милость, и понимание - барышне потребовалось время, чтобы впервые собраться в столь долгий путь.
"Убейте меня прямо на этом месте, хватит перед ним расшаркиваться", - находясь за спиной образцового наставника Цин Але на мгновение закрыла лазурные глаза, стараясь за несколько секунд привести разгоряченный разум в равновесие. Хоть прямо в центре зала Дао Ша садись в медитацию - крайне сложно найти спокойствие, когда вся обстановка вокруг до предела накалена - трепетный ужас на лицах наставников, животные лица слуг, подносящих блюда с едой к столам для гостей, сдержанно-напряженные насмешки Цин Бэя и пристальный, неотрывно наблюдающий взгляд черных глаз этого человека.
"Цин Але, прошу тебя, только ничего ему не говори", - с этими мыслями, стоя перед пристально наблюдающим за каждым ее движением правителем, девушка несколько раз попыталась издать приветственный звук, но голос перестал ее слушаться, внимая лишь напряженному телу, пребывающему в шоке. В итоге, так ничего и не выдавив из себя, не совершив приветственного поклона, барышня просто прошла и уселась на свое место, слегла дрожащей рукой схватив пиалу с водой и мигом ее осушив. Цин Бэй тихо хмыкнул где-то над ее ухом, а лица присутствующих исказили маски ужаса:
"Как ведет себя барышня, это немыслимо! Да что она себе позволяет!", - безмолвно кричали уставившиеся на нее несколько пар глаз.
Взгляд Цин Але скользнул по лицам людей и мысленный посыл ее был столь же выразительным: "Простите, если нас всех тут сегодня закопают живьем, это только моя вина..."
- Ты простужена? - голос князя прервал круговорот безмолвных посылок и игру в гляделки. Голос его был сухим, ровным, в тоне слышалось равнодушие, при этом юноша не спускал с девушки черных поблескивающих в приглушенном свете зала глаз.
- С чего бы вдруг? - столь же сухо отозвалась Цин Але, тут же поняв, что ее поведение уже не пролезает ни в одни ворота, и поймав страшный взгляд наставника Гу, добавила. - Князю показалось, с этой барышней все в порядке, эта барышня благодарит князя за беспокойство и приветствует в нашей скромной обители.
Девушка подумала, как еще разрядить обстановку, когда Гу Цзю, вскочив с места, с громкими мольбами о прощении кинулся в ноги князю.
- Что вы делаете, наставник? - тут же вскочила следом и девушка, но расположившийся близко к сестре Цин Бэй с силой одернул ее за светлый рукав халата, усадив на место.
- Мей-мей, сядь. Прекрати дергаться! - в его голосе тоже проступили нотки раздражения, однако светлое лицо его неизменно носило улыбку, как лучшее свое ежедневное украшение. Взмахнув рукавами, генерал оправил военный халат и уселся удобнее смотреть на разыгрывающуюся перед его глазами пьесу. Судя по его поведению, можно было догадаться - он вовсе не опасался реакции старшего брата, люди будто бы дразнили князя и генерала своими мелкими ляпами и даже в каком-то смысле развлекали. Таков был Цин Бэй - если в театре разыгрывается закулисная сценка, он непременно останется ее посмотреть.
Однако образцовому наставнику было вовсе не до шуток, в своем представлении он выверил каждое действие и каждый жест, и теперь явное недружелюбие подопечной рушило его воображаемый план.
По лицу Гу Цзю покатились слезы, что совсем убило аппетит Цин Але. А ведь матушка Гу приготовила шикарный обед: на столиках радовали глаз бараньи ножки в кисло-сладком соусе, запеченная рыба из чистейших горных ручьев, крабовое мясо в горшочках под специями, рис с овощами, многочисленные подносы со спелыми фруктами, и кувшины с вином, сливовым соком и горной целебной водой. Все это казалось настолько вкусным и испускало потрясающий запах горячих блюд, приготовленных с особым рвением и талантом, но никакие деликатесы не могли окрасить эту ужасную встречу, криво сотканную из черной череды странных событий в иные цвета.
- Этот наставник виноват, - причитал склонившийся старейшина школы, - этот наставник был недостаточно умелым учителем для княжны и не научил ее манерам, не научил ее достойно облачиться в подобающие ей платья, чтобы встретить несравненного князя.
Князь, внимательно слушая, однако, неспешно приступил к трапезе, его приподнятые брови говорили о том особенном состоянии - "давай, падай ниц, спасай свою никчемную жизнь, ни одна деталь не уйдет от моего внимания". Обернувшись на подопечную, нахмурившийся Гу Цзю строго изрек:
- Эта ученица должна немедленно принести извинения господину! - все взгляды присутствующих в зале Дао Ша мигом устремились на девушку. Чиновники из столицы так же, не спуская с девушки оценивающего взгляда, почти в открытую перешептывались: "А барышня оказалась с характером, какая дерзость, какая самоуверенность, какой гонор".
Цин Але тяжело вздохнула - все это было совсем не про нее, никакой дерзости не несла в себе ее натура, и те люди, кто знал ее хорошо, никогда бы не охарактеризовали ее подобным образом, правда, и столь напряженных моментов ранее не складывалось. Девушка уже поняла, что спокойно поесть сегодня не сложится, под всеобщим напором - гневом наставника и грустным слегка укоряющим исподлобья взглядом матушки Гу, девушка нехотя вновь поднялась на ноги. На этот раз Цин Бэй не стал ей мешать, полностью переключив внимание на еду - как-никак, в дороге все гости изрядно проголодались. По пути из зала поминовения в главный зал генерал в двух словах успел поведать, что делегация прибывших из Ханьшаня на своем пути к Пику Ша успела решить ряд государственных вопросом в проходящих областях княжества, вот таким образом на Пике Ша оказались и чиновники, которые, вроде как ни к селу и смысла в их присутствии не было никакого. Так же он рассказал сестре, что предыдущую ночь они провели на его поднадзорном полигоне, чтобы не утруждать Гу Цзю долгими приготовлениями для размещения отряда войск.
Цин Але прокрутила в голове все свои принятые с вечера установки и постаралась больше никого не провоцировать. Говоря как можно более сдержанно и сжато, стараясь придать голосу отстраненный тон, девушка сложила руки в поклоне:
- Князь, прошу простить эту подчиненную (она, конечно же, намеренно не использовала слово - сестру), не вините образцового наставника и никого из присутствующих на Пике Ша, эта барышня во всем винит лишь себя и свое невежество, неподготовленность к визиту столь высокопоставленных лиц, прошу простить и мое скромное облачение, - она невольно отвела взгляд. - На Пике Ша гости - редкость, - бездумно добавила девушка и только потом сообразила, что в ее словах может невольно читаться укор. Краем глаза она увидела как наставник Гу закрыл руками лицо и сел в такую позу, будто вот-вот был готов умереть от стыда.
Уголки губ князя чуть подернулись в подобии легкой усмешки, но глаза его оставались столь же холодными, а лицо сохраняло невозмутимость, присущую герою с мраморного пьедестала:
- Мне без разницы что на тебе надето, но, как младшая сестра правителя, и независимо от того, где и с кем ты находилась ранее и находишься сейчас, ты должна вести себя достойно, - равнодушно сказал он, переключив внимание с девушки на обстановку зала и убранство. - Наставник Гу, разделите трапезу с этим князем, этот князь не винит вас за ошибки сестры. Наставница Гу, прием, который вы подготовили, благодарю вас за него.
- Виновата и готова принять наказание, - пробурчала Цин Але, словив чуть расслабленный и более одобрительный взгляд Гу Вэй.
- Непременно примешь, как только вернемся в Ханьшань, - на этих словах взгляды сестры и ее сводного брата внезапно встретились. Будто две молнии сошлись на небосводе - одна мощная огненная, вторая, словно легкая вспышка обжигающего сияния. Отвлек друг от друга сдержанно пререкающихся юнцов только тихий смешок Цин Бэя, уплетающего теплого краба.
"Ах ты, отброс, что задумал делать, да еще и не здесь, в ее доме, а в неизвестной столице, где вокруг нее нет знакомых и родных лиц!" - Цин Але окончательно растеряла свое собранное в сжатый кулак состояние и уже не могла толком контролировать эмоции, конечно же, настрой ее не укрылся от присутствующих. Волна возмущения подступала к горлу и не могла вырваться наружу, в итоге, создалось впечатление, что девушка беззвучно хватает воздух ртом. Он собрался ее наказать. За что? Потому что не пала ниц от восторга и благолепия его образа?
- Похоже, ты все-таки простужена и потеряла голос, - с надменным смешком неизменно холодно высказал князь.
- От вашего глаза, как самого главного целителя Северного княжества, ничего не укроется, - не замедлил вылить льстивую речь старейшина Пика. - Наша барышня действительно не так давно простудилась на горной прогулке...
Гу Вэй больно толкнула мужа локтем, чтобы тот немедленно замолчал. Тему прогулки не следовало поднимать ни в каком смысле, так можно договориться и до менее приятных событий...До этого молчавшая госпожа Вэй тихо вставила свое слово:
- Ваша милость, наша барышня просто переволновалась, будьте снисходительны и прошу вас учесть все обстоятельства, наша ученица долгое время ждала этой важной встречи и самозабвенно готовилась принять старшего брата как нового наставника и своего правителя, оттого при слишком больших стараниях иногда столь желанная встреча получается скомкано и с ошибками, не судите никого из нас строго, мы ваши покорные подданные и верны вам в жизни и смерти, также, как когда-то ранее были верны вашему почившему отцу, - мягко закончила госпожа Гу, тихий и спокойный голос ее наполнял зал Дао Ша, как целебный бальзам закрывает расцарапанные раны.
Однако для "ран" княжны требовался не просто бальзам, а нечто более сильное, каждое слово, сказанное без плохого умысла ее близкими людьми, цепляло острым крючком ее нежную плоть.
"Самозабвенно готовилась? Принять как нового наставника?" - лицо Цин Але залилось краской, девушка едва не подавилась овощами. А Цин Бэй вскинул брови, безмолвно удивляясь сквозь привычную улыбку: "Вот оно что, вот оно как".
"Возможно, выпрыгнуть вчера из окна - был очень даже неплохой вариант...", - Цин Але снова залпом осушила чашу с вином и теплый терпкий сливовый аромат растекся, наполняя ее трепетавшее сердце тихим спокойствием.
Не удержав в себе бьющуюся птицей о замок клетки надменную мысль, барышня негромко возразила:
- Все не совсем так, как представила матушка Гу...
Цин Лин с интересом сощурил черные глаза и наклонил голову, желая выслушать доводы сестры. Казалось, он уже полностью адаптировался и чувствовал себя очень расслабленно.
- Хорош спорить, - прервал генерал, - Цин Лин, мей-мей, оставим "горячие приветствия" на потом, предлагаю после трапезы драгоценной сестрице собраться в путь, а нам с князем и почтенными чиновниками обсудить дальнейшие передвижения, смысла нет выжидать, нужно возвращаться, к чему ждать до утра?
- Выезжаем после полудня, - сухо отозвался князь, - уважаемый наставник Гу, до поместья Мейгуй (Розовых садов)** генерала Е нам потребуется повозка вашего дворца и смена лошадей.
- Все уже подготовлено, Гун, - заверил старейшина, - лошадей пригнали с усадьбы еще вчера, провизию в дорогу собрала госпожа, - он снова учтиво поклонился, казалось, напряжение совсем спало и можно было немного расслабиться. Цин Але подумала, что, похоже, наивысшей радостью для ее наставника было постоянное преклонение коленей, вот уж чего ранее она за ним не замечала. Такое раболепство перед старшими должностями могло бы привести его в сам Ханьшань. Отчего же этот услужливый человек оставался все это время на севере и тратил время на ее воспитание?
- Ешь, - Цин Бэй легко толкнул сестру и бросил в ее сторону улыбчивый взгляд светло-янтарных обрамленных красивым сводом густых ресниц глаз, а потом перешел на шепот (однако, слышимость в зале была отличной), - хватит строить из себя небожительницу с высеченным из мрамора ликом, практикующую неедение. Такую вкусную рыбу в последний раз пробовал только в Ханьшане! Будь умницей, мей-мей.
Цин Але: -...
Все присутствующие в зале: - ...
Окончание обеда прошло более мирно и спокойно. Гу Цзю докладывал о последних новостях гор Ша, отвечал на вопросы князя и генерала, Цин Але отвлеклась на свои мысли, Цин Лин больше не дырявил ее своим тяжелым немигающим взглядом, и девушке стало дышать свободнее. Однако, несколько раз, когда разместившийся рядом Цин Бэй, увлеченно и страстно размахивая руками при очередном рассказе Гу Цзю, внезапно задел левое плечо сестры, та болезненно дернулась, вспомнив о глубокой ране после горных приключений.И хоть девушка не проронила ни звука, на долю секунды ей показалось, что взгляд князя скользнул по ней, будто реакция ее не укрылась от его глаз, и как судорожно замерла испуганная матушка Вэй, опрокинув пиалу с вином.
Аккуратно увеличив дистанцию между собой и средний братом, Цин Але твердо решила быть впредь осторожнее, ведь одно дело неудачное приветствие, и совсем другое - скрыть от князя столь сомнительное происшествие, как ранение. В этот момент барышня еще слабо представляла, насколько сложно вообще что-либо скрыть от этого цепкого и наблюдательного человека...
Проводы делегации в столицу продолжились во внутреннем дворе зала Дао Ша, с золоченых покатых крыш тонкими отблесками стекал солнечный свет, проливаясь под ноги людей, светло-голубые небеса были безмятежны и чисты, воздух благоухал ароматов высаженных цветочных клумб, за которыми круглый год здесь тщательно ухаживали. Стоявший перед повозками Гу Цзю продолжал неизменно отвешивать поклоны через слово, соглашаясь с каждым жестом и мнение правителя, а заодно и генерала (ведь всему Северному княжеству известно как Цин Лин ценит и уважает брата), внимая приказам и распоряжениям. Самой желанной новостью для него оказалось скорое восстановление прежней духовной школы, однако, этот вопрос требовал боле тщательного рассмотрения и будет окончательно решен только через год после совершеннолетия Цин Але.
Едва заметные слезы омыли серое лицо старейшины и он с благоговением склонил голову перед набравшими силу юнцами, как когда-то ранее он склонялся перед старым умудренным опытом князем. Эта преемственность поколений, хоть и являлась чем-то абсолютно естественным, но все же сколь рано пришлось Цин Лину взвалить на свои плечи груз княжества, Гу Цзю, как никто иной, понимал, что князь очень молод и ему требуется время, чтобы набраться сил, опериться и стать опорой народу. Наставник думал, что этот процесс займет долгие годы. Но теперь, здесь и сейчас, перед ним стоял, казалось бы, все тот же юнец, что несколько лет назад, но птенец уже окреп и стал соколом, развитая фигура его выделялась, широкая спина и плечи казались мощными, сильные руки и ноги легко управлялись с противником в ближнем бою, - неудивительно, что этот юноша сумел подчинить себе несколько разновидностей духовного оружия и стать непревзойденным воином не только княжества, но, возможно, и всей разрушенной империи. Было ли суждено этому человеку спустя время стать императором, превзойдя молодого наследника Южного Царства Не Нэя?
Из деревни Ша провожать Цин Але прибежала запыхавшаяся загорелая барышня Су Ли (старшая дочь старосты крестьян Су), маленькие босоногие братья, отставая, бежали за ней следом, крича, чтобы дзе-дзе*** их подождала. Едва отдышавшись, девчонка расправила простое светлое платье, подобранное на проводы подруги в тон ученическому платью обитателей духовной школы, но все же отличающееся более простым кроем и отсутствием каймы с символами княжества.
- Цин Але, - плакала маленькая сестричка Су, - забери меня с собой в Ханьшань! Не оставляй меня одну! Мне будет так скучно без тебя! - ревела загорелая пятнадцатилетняя малышка.
Увидев неподалеку князя и генерала, девушка, однако, осеклась и мигом прикрыла рот, высматривая своими зоркими миндалевидными глазками, кто еще прибыл в Ша. Как и всем остальным людям, образ гуна внушал ей благоговейный страх, тем более, что вживую и столь близко они повстречались впервые в жизни. Было заметно, как князь с генералом произвели на крестьянку впечатление и она беззастенчиво рассматривала юношей, открыв рот. Цин Бэй улыбнулся барышне издалека - ведь как он мог пропустить персонажа женского пола. Цин Лин же не обратил и капли внимания на вновь прибывших провожающих, отозвав в сторону старейшину Гу и давая ему указания с глазу на глаз.
В этот момент, как назло, отошедшая от шока Су Ли бесцеремонно кинувшись в объятия подруги, обняв княжну и не рассчитав силу, Су Ли, бойко ударилась тыльной стороной ладони о рану на плече. Цин Але тихо вскрикнула от пронизавшей ее плоть боли и непроизвольно дернулась всем тело.
- Прости, я совсем забыла, что ты ранена, - еще сильнее заплакала Су Ли. Жестом Цин Але показала ей: "Молчи!"
Сощурив глаза на полуденном солнце, Цин Лин, отвлекшись от разговоров, повернулся и сделал несколько медленных шагов по направлению к сестре. Конечно же, как прославленный целитель мира и просто внимательный человек, еще во время обеда он заметил скованность движений Цин Але и некоторое искажение ци, однако, решил заняться этим вопросом позднее. Но слишком явная болезненная реакция девушки на прикосновение к телу, заставила его все-таки обратить внимание.
Цин Бэй, уловив измененный настрой брата, поглаживая лошадь и поправляя сбрую, спросил:
- Что-то не так?
Цин Лин не ответил. Одной рукой он прикоснулся к мешочку саше, пристегнутому к вышитому поясу, обрамляющему его тонкую талию, и в тот же миг призвал одно из своих самых известных в княжестве духовных видов оружия, Цзинси Ванлуо**** - золотую сеть для поимки духов, мифических существ, - у этой сети было множество назначений, она использовалась бою и на охоте, переплетенные светящиеся лепестки, создавали практически сплошное сияющее полотно, которое невозможно было скинуть с себя, разорвать и каким бы то ни было образом повредить. Люди около зала Дао Ша замерли с восхищением наблюдая, как сеть расправилась в воздухе, словно раскрыла объятия.
В следующий момент, отливая золотым свечением, хваткая паутина умело Ванлуо окутала в пространстве тело Цин Але и упала девушке на плечи, обвив фигуру светящимися небольшими ячейками. Хоть свиду сеть была легкой, попадая на тело человека или на добычу, она приобретала солидный вес, так, ноги Цин Але подвели и под грузом обхватившего ее артефакта девушка невольно упала на колени. В этот же момент духовная сеть отобразила мощный след демонической ци на теле девушки, наставник Гу побелел и лицо его сделалось будто у мертвеца - он прекрасно понимал, такой темный след не мог остаться ни от одного безобидного горного духа.
Цин Лин подошел на близкое расстояние к девушке и, удерживая жестом ладони духовную сеть, ледяным тоном спросил:
- Объяснишься сама или устроить твоим покровителям допрос в цитадели Ханьши? Образцовый наставник Гу отвечает за твою безопасность. Кроме того, что ты влезла в неприятности, неизвестно каким образом получила рану с демоническим следом, вы все еще и сочли, что сможете скрыть подобное от этого князя?
Где-то рядом тихо всхлипывала Су Ли и дети, обхватившие руки и ноги сестры, лили слезы. Черной тенью наступавший на Цин Але князь был страшен в их глазах.
Цин Але болезненно сглотнула, как она только могла быть столь беспечной.
- Не трогай наставников, они не виноваты! - в это мгновение сеть сдавила тело девушки намного сильнее и на плече ее под этим давлением и весом открылась рана, ярко-алое ужасающе большого размера пятно крови мигом пропитало ткань белого халата. - Су Ли, возвращайтесь в деревню немедленно.
Князь отрезал:
- Никто никуда не уйдет, пока не будут получены объяснения.
- Цин Лин, они не причем! Не причиняй никому вреда! - на глазах Цин Але тоже навернулись слезы. Помимо боли в плече, ей стало страшно за то, что может произойти с ее близкими людьми.
- Гу Цзю и Гу Вэй, упавшие на колени, склонили головы:
- Этот наставник не справился, прошу наказания.
- Эта наставница скрыла от князя происшествие, прошу наказания.
Цин Але в слезах выкрикнула:
- Прекратите немедленно! - в этот момент брат отозвал духовную сеть Ванлоу, и барышня смогла отдышаться. Все еще стоя перед князем на коленях, девушка больше не думала о своих эмоциях и ощущениях, гордости не осталось, в голове пульсировало единственное, что казалось важным - защитить наставников от гнева князя, который и за меньшее мог заточить на допрос в Цитадель Ханьши (которая находилась рядом с духовной школой Ханьши). Ведь если из-за ее оплошности пострадают люди, как она сможет сама продолжать жить. - Цин Лин, прошу тебя, умоляю тебя, не трогай их, брат!
На слове брат князь невольно вздрогнул и подошел на шаг ближе.
- Я все объясню! - со сбитым дыханием просила девушка. - Отпусти их. Не нужно никого наказывать. Не нужно привлекать Цитадель. Не нужно ни с кого просить объяснений. Я без дозволения наставников сбежала на гору несколько дней назад, чтобы подняться на самую вершину. Для этого дождалась, пока уважаемый наставник уйдет в медитацию, а матушка уедет за покупками в деревню, и на Пике Ша будет тихо. Прошу тебя, Цин Лин, мы часто гуляем в предгорье, в этот раз я зашла дальше, чем обычно.
Генерал, так же подошедший близко, с не свойственной ему строгостью спросил:
- Зачем тебе понадобилось подниматься на гору?
Цин Але перевела дух и теперь смотрела снизу вверх на двух старших братьев, которые мрачно уставились на нее. Даже всегда готовый поддержать ее А-Бэй***** не спешил помочь подняться с колен.
Девушка открыла, было, рот, чтобы как можно скорее отвести гнев от наставников на себя. И в этот момент со стороны горы послышался гул, а затем звук усилился и на несколько мгновений во внутреннем дворе стало темно, ведь солнце перекрыла большая темная тень от туловища огромного существа, несколько раз взмахнув крыльями, белый дракон с золотым отливом, грациозно приземлился во внутреннем дворе у зала Дао Ша, не повредив землю и высаженные цветы.
- Барышня искала этого Ян Луня, чтобы в очередной раз не дать спать и пытать его вопросами, но до того момента, как добраться до его пещеры, напоролась на Шоху Инчена******, и этот синекожий мерзавец ранил ее. Если бы этот дракон не учуял запах крови и не проснулся, все могло бы закончиться куда хуже!
Дракон выдохнул несколько клубов белесого дыма и отряхнул крылья от влаги, собравшейся на чешуйках из воздуха, а затем сощуренными красными глазами с черными зрачками уставился на девушку.
- Ребенок! - басом позвал он, осмотрев вид девушки и увидев отозванную духовную сеть князя для поимки существ. - Почему ты до сих пор в крови? Этот господин Цин применил на ребенке сеть?
Князь и генерал сделались мрачнее тучи.
- Шоху Инчен, это невозможно, - нахмурился Цин Бэй, - духовные школы уже много лет не могли найти след этого демона, никогда ранее он не проявлялся в Ша.
Цин Лин молча кинул на брата мрачный взгляд и тот, казалось, что-то понял.
Речь шла о верховном демоне мира мертвых. Могущественный и опасный даже для прославленных воинов, Шоху Инчен редко поднимался из расщелины в горах, ведущей вниз в темные мертвые миры, и встретить его или кого-то подобного ему в горах Ша было крайне странно. Если только демон не преследовал личные цели. Шоху Инчен имел вполне человеческий вид, но бледная кожа его отдавали синеватым оттенком, холодные глаза его источали темную водяную ауру, облаченный в синий плащ цвета грозового неба, этот повелитель царства мертвых еще и не был в себе - обладая вспыльчивым темпераментом и поврежденным рассудком, он запросто мог броситься на воина и ранить его острыми как наточенные ножи когтями. Иными словами, встреча с ним была сродни встрече с диким зверем и спастись из его рук было фактически невозможно. Оттого встреча Цин Але с этим монстром повергла в первозданный ужас находящихся здесь людей, всех без исключения - от правителя до последнего безграмотного слуги. Именем синего демона пугали детей еще с колыбели, какое же было потрясение узнать, что кто-то встретился с ним лицом к лицу, особенно если это оказалась их барышня! А что было бы, сумей демон не просто ранить госпожу, а не приведи небесный бог, убить, какой гнев обрушился бы на людские головы.
Не обращая внимания на вторгнувшегося на внутренний двор дракона, будто это было самым обычным явлением, Цин Лин по-прежнему сосредоточенно смотрел на стоящую перед ним на коленях девушку, в глазах его читался праведный гнев. Изящные черты его лица, прямые черные брови, холодный взгляд чуть прищуренных глаз, то, как прямо он держался - весь его внешний вид показывал спокойствие, несмотря на вопиющее событие, которое пытались от него скрыть. Посреди всеобщего хаоса, мигом заполнившего дворец Ша, князь выглядел так, словно весь контроль сосредоточен в его ладонях - так и было на самом деле, и это знал каждый присутствующий человек.
Сейчас, увидев своими глазами выдержку князя, Цин Але была очень подавлена, плечо ее кровоточило и ткань платья уже полностью пропиталась кровью девушки, и, хотя магичские оковы Ванлуо уже были сняты, девушка чувстовала себя связанной, и то, что она ощущала в этот момент, было не ненавестью и не презрением, а самым что ни на есть страхом, человека, которого застали врасплох или за воровством, или за сокрытием преступления. Раньше, что бы девушка ни натворила (хотя существенных проступков с ее стороны не было замечено), она точно знала, что спокойный наставник Гу ограничится небольшим порицанием и оставит ее в покое, уйдя на молитвы и выполнение комплекса своих регулярных упражнений. И что бы она ни сделала, никто не даст ей затрещин, не поймает в сети и не поставит ее на колени... Это все было настолько же немыслимым, насколько пугающим и выбивающим из состояния спокойствия. Видя перед собой гнев правителя, Цин Але не могла в ответ оторвать глаз от его белоснежного лица и эмоции ее смешались в один совершенно несовместимый букет разнообразных чувств: сердце ее трепетало, страх сковывал, к горлу подступала волна ненависти к человеку, поставившему ее на колени в присутствии всех обитателей Ша, но вместе с тем появилось и искаженное удушающее ощущение какого-то вывернутого наизнанку восторга... Этот человек, этот князь - он практически раздавил ее своим военным сапогом, раскрыл ее тайну и абсолютно без сомнения теперь подвергнет наказанию - лишь бы это случилось не на глазах у наставников, иначе пятно стыда, покрывшее девушку, не сравнится с этим некрасивым пятном крови на ее одеждах.
- Все прочь! - неожиданной рявкнул князь - Наставница Гу, принесите в зал Дао Ша все, что требуется для перевязки!
Гу Вэй судорожно всхлипнула:
- Слушаюсь, гун! - она убежала за медикаментами и сменой платья для барышни (как раз тот подготовленный заранее праздничный наряд, что Цин Але отказалась надеть).
Цин Бэй, все еще сильно хмурясь, смотрел на сестру исподлобья и не произносил ни слова.
В этот момент Цин Лин, совершенно не церемонясь, подхватил за здоровую руку распластавшуюся перед ним девушку, рывком поднял ее на ноги и потащил за собой в комнаты зала.
Цин Але в ужасе попыталась вырваться, огромными наполненными влагой глазами всматриваясь в профиль юноши:
- Что вы творите?! Вы же не собирайтесь лично делать перевязку?! Вы не посмеете прикасаться ко мне! - она порывисто обернулась и закричала. - А-Бэй! Генерал Цин! - но тот в ответ не двинулся с места, лишь провожая ее взглядом.
Неужели она оказалась настолько виноватой, что теперь ее бестактно хватают, будто служанку, а перевязать эту рану, не сняв одежды, было невозможно... Лицо девушки от подбородка до лба, обрамленного золотыми волнами волос, залил малиновый румянец.
День этой судьбоносной встречи был безнадежно запорот чередой глупых совершенно не продуманных действий. А теперь ее, княжну, бестактно волокли за собой до того момента, пока двери за ней и князем с грохотом не захлопнулись и юноша с силой не толкнул ее на обитые красной тканью сидения в центре зала. В его действиях читался только гнев, нахмуренные брови и угрюмое лицо не предвещали ничего хорошего...
Хмыкнув и сделав несколько шумных шагов неуклюжими лапами, Ян Лунь расположился в центре двора, поглядывая на впряженных в повозку лошадей, мирно отмахивающихся глянцевыми с лоснящимися прядями хвостами от роя зеленокрылых прозрачных с виду мушек, и хрипло бросил вслед, поток его громогласного баса волной ударился в закрытую дверь зала:
- Князь не должен наказывать этого ребенка слишком мучительно, у ребенка еще не высохла кровь! - а после вскинул белесые брови, зевнул, почти театрально вздохнул, и добавил: - Так и знал, не обойдется без проблем, этот Шоху Инчен не иначе, как пришел поглазеть на нашего ребенка. Что задумало царство мертвых и неужели они прознали, где находится артефакт? Генерал Цин, как вы считаете, и кого же теперь винить? Уж точно не барышню, барышня виновата разве что в непомерном любопытстве и отчаянной храбрости - пробираться в одиночку на вершину горы... Если бы только этот Ян Лунь мог предположить встречу, то пострадал бы пару ночей бессонницей... Может, генерал сходит и проверит, как там ребенок, чтобы наш славный князь в гневе не открутил ребенку голову..?
***
Глядя вслед юной барышне, распустившейся цветком редчайшей красоты, дракон Ян Лунь, с досадой вздохнув, невольно вспомнил те далекие времена шестнадцать лет назад, когда все только начиналось и былая империя только-только раскололась на две части. Решение ничего не рассказывать Цин Але о своем происхождении - было самым верным предсмертным желанием и волей старого князя. Узнай барышня всю правду в детстве, это знание поставило бы под удар формирование ее золотого ядра бессмертного духа, и тогда миссия и вовсе пошла бы прахом, и шанс когда-либо в будущем восстановить империю канул бы в летах. Сейчас миновало уже шестнадцать лет, и духовное ядро Цин Але окончательно сформировалось, стало единым, частично вобрав в себя свойства артефакта, надо сказать, это уже был успех в условиях неизвестности эксперимента, и теперь впереди ожидал один очень важный год до совершеннолетия барышни, в который она должна сделаться сильнее и окончательно соединить в себе два начала - даосское бессмертие и военную мощь попавшей в ее юное тело янской части лазурной военной печати.
Воспоминания застилали красные глаза могучего Ян Луня белесой пеленой, и оттого со стороны казалось, что дракон вот-вот заплачет. То, что он видел сейчас, произошло словно только вчера, будто еще не прошли годы и не высушили ливень Великого бедствия при столице Аль Це былой империи...
Примечания после главы:
*гуань - мужское украшение на волосах
**Розовые сады, Мейгуй Юэн (玫瑰园), сады Мейгуй - поместье генерала Е, одного из самых влиятельных союзников Северного княжества.
***Дзе-дзе (姐姐) - обращение к старшей сестре.
****Цзинси Ванлуо - золотая сеть, одно из духовных оружий князя, как совершенствующегося бессмертного заклинателя (считается, что обладать даже одним видом духовного оружия могут далеко не все воины, идущие по пути совершенствования, а обладание несколькими сразу говорит о несравненном таланте и врожденных способностях человека, его опыте и отличающихся навыках).
*****А-Бэй - приставка "а" перед именем говорит о более мягком обращении к человеку, что допустимо только при близких родственных или дружеских связях.
******Фасин Де Шоху Инчен (发情的守护进程), сокращенно Шоху Инчен - мифический демон, повелитель царства мертвых, один из сильнейших и опаснейших демонов заклинательского мира, считается, что встретить Шоху Инчена - это неминуемая гибель. То, что из всех демонов Цин Але встретилась в горах именно с ним, являлось ситуацией на пороге ее гибели. Потому гнев правителя вышел из берегов.
Глава 3. Этой империи больше нет, так решил император
Если бы Цин Але могла знать то, что так старательно скрыли от нее почивший отец, братья и наставники, она по-другому смотрела бы на все происходящие в ее жизни события. Но именно то, что произошло в те годы, окружающим ее людям пришлось тщательно прятать, для ее же личного блага. Хотя, как рассуждать о благе и почему кто-то один может решить, что именно человеку лучше знать, а что следует от него скрыть?
Эта история началась в те годы, когда древняя империя Поднебесной еще не оказалась раздробленной на две половины Великим бедствием.
В давние времена процветания мира на удивительных по живописности горных вершинах, омываемых морем, светилась мощью золотых воинов и роскошью дворцов древняя империя Ци, ее восхваляли живущие в ту эпоху писатели, о ней слагали песни поэты, правил мудро и размеренно император Ци Му, он не был жесток и не выделялся несдержанным характером, у него не было интереса в соседних территориях, Ци Му слыл человеком просвещенным, ученым, в его бытность поднебесная светилась на весь мир. Однако любимая императрица золотого правителя оказалась бездетной, но столь рьяно она боролась с прибывающими во дворец наложницами, что никого из юных барышень не осталось в живых, а впоследствии отцы боялись отсылать дочерей к императору, опасаясь гнева властной императрицы, так императорская чета не дала государству наследника.
С возрастом Ци Му приобрел рассеянность, медлительность, все меньше хотел слышать о происходящем в империи и, уединяясь во дворце, много читал, - таким поведением он вызвал недовольство подчиненных генералов, сами же генералы обретали с каждым годом все большую мощь и власть, наращивая как мясо, собственные армии, не зависящие от дворца. А, как известно, рано или поздно такая сила проявит себя и потребует первенства. Особенно сильны оказались две древнего происхождения семьи, находящиеся подле императорской династии: одна их них - это семья Цин, во главе которой стоял неумолимый и деспотичный князь Цин Ли, его далекие предки корнями соединялись с императорской семьей, понятное дело, видя нерасторопность действующего императора, Цин Ли метил однажды занять трон и прибрать империю к рукам.
Вторая семья - генерала наместника Не, не столь жесткого правителя, но продуманного и внимательного человека, отличного стратега, чья сестра и была той самой бездетной императрицей, и вполне обоснованно наместник Не считал, что именно его роду должен принадлежать императорский престол.
Оба генерала находились в расцвете мощи и сил, владели армиями и значительными богатствами. Видя слабость Цин Му и его приближающийся закат, каждый из претендентов на престол начал еще больше собирать и укреплять свои позиции. Между собой князь и наместник не ладили, плели друг другу дворцовые интриги, но за долгое десятилетие подготовок так и не смогли низвергнуть друг друга, так как ни один из ни не был дураком, не проявил слабости и не пропустил атаку соперника, их силы оказались приблизительно равны. Оставаясь врагами долгое время и игнорируя политические решения друг друга, претенденты на власть жарко спорили, доносили друг на друга императору Цин Му и тянули государственные дела в разные стороны.
У обоих претендентов к тому времени уже росли юные сыновья-наследники примерно одного возраста: княжеский отпрыск, старший сын, бойкий и не по годам серьезный Цин Лин и сын наместника - Не Нэй. Мальчишкам могущественные отцы привили неприязнь друг другу, и каждый из них в своих дворцах сражался на деревянных мечах с воображаемым противником. Каждый из этих детей имел право на престол, и, как шептались люди, Не Нэй имел прав чуть больше, потому что по крови был ближе, да и территории наместника Не находились почти под самой столицей, на юге империи. Не боясь пересудов и сплетен людей, не боясь ослабленного императора, детям открыто внушали, что вот-вот в империи случится переворот и их древняя семья по праву займет место на престоле Поднебесной.
Эти слухи доходили и до Ци Му, император прекрасно понимал, что, не оставив наследника, причинил вред своей стране и подогрел распри, этот спокойный и мудрый человек закрывался на много дней для медитации и, владея неплохо развитыми заклинательскими способностями, выходил на связь с другими мирами, прося совет и поддержку. Поговаривали, что сам небесный бог Ян-Инь Тянь покинул небесные чертоги и спускался, чтобы приватно встретиться с Ци Му, за закрытыми дверями стояли жаркие споры, после встречи же Ци Му казался расстроенным, а небесный бог с удовлетворением на лице вернулся на небеса в свою резиденцию. О чем беседовали великие правители, земной и небесный - никто так и не узнал.
Таким образов, лишившись стабильности, некогда процветающая империя Ци начинала заметно угасать, в народе прочно поселился страх надвигающейся войны, и, так уж вышло, что простые люди, живущие близко к императорской столице, в ближайших селениях, деревнях, городах и пагодах, чья территория принадлежала клану наместника Не, конечно же, поддерживали генерала Не и слагали о нем легенды, как о будущем императоре.
Те же люди, что жили в более отдаленных горных городах и деревнях, чьи владения числились под контролем у князя Цин Ли, были уверены в его победе и слагали песни о его завоеваниях, ведь разве кто-то может сравниться по мощи с их непобедимым князем? Каждый верил в своего идола, ходил в храм и воспевал молитвы о победе своего кумира, пестовал эту победу, как нечто уже очевидное. Так, будучи еще цельным, но на грани своего заката, мир условно поделился на две половины. А потом пришло Великое бедствие.
Однажды в день после полудня небо потемнело, упало на империю синеватым полотном, с ливнями и стихией, тогда же старый император Ци Му, кроме проявления других своих слабостей, еще и слег с предсмертной хворью. Сам Ци Му, будто бы будучи ни от мира сего, не верил в настигающую его смерть (или такую мысль внушил своему окружению), потому наотрез отказался изъявить волю о следующем императоре. Он так и не смог принять решения, кому из двоих претендентов передать власть.
В последние дни его правления власть его и былую мощь все еще поддерживал древний военный артефакт, хранившийся в императорском дворце тысячелетиями и передававшийся от династии к династии как самая значимая реликвия империи, как символ правящей династии и ее поддержка. Древняя по происхождению, созданная из сплавов редких металлов самими богами, Лазурная военная печать - имела невероятную по своему проявлению магическую силу, давала непобедимую мощь армии, личную силу заклинателям, бессмертие - идущим по даосскому пути к небожительству. Эту печать никто и никогда не смог бы увидеть вживую, кроме единственного человека - правящего императора, а впоследствии из его рук лазурная печать была бы передана его преемнику, сыну, новому императору. Так и происходило долгие поколения, но только не в этот раз.
Под буйные ливни, падающие с грохотом на близлежащие к столице Аль Це города, две армии ворвались в центр города и столкнулись в смертном бою, древний бог войны с небес смотрел на театр безумия и не вмешивался, главный над всеми богами небесный бог Ян-Инь Тянь тоже выглянул в свой же созданный небесный разлом и хмыкнул, ведь даже божествам в итоге было интересно, кто из героев возьмет власть - простые же воины знали, что только одна сторона может выйти победителем и, конечно же, ни один из амбициозных генералов не уступит трон другому.
Потоки воды, смешавшись с черной грязью, вскоре приобрели алый оттенок, разбавив людскую кровь, холод пронизывал мокрые одежды, железо мечей рассекало соломенные крыши торговых рядов, прокладывая кровавый путь воинам-захватчикам в императорский дворец, отступать было поздно, слишком многое встало на кон. Торговцы столицы Аль Це попрятались, но на любой войне не обходится без потерь для людей, и трупы ни в чем не повинных граждан столицы безмолвно сопровождали прорывающиеся армии, заклинатели и ученики духовных школ отошли в сторону и не вмешивались в кровавую бойню, ожидая ее скорый исход, так и не дав себе право участвовать в людской войне (их задачей стояло отражение демонических атак, а борьба за престол и вмешательств в нее - сулило лишь неприятности).
Спустя несколько часов две безумные армии, как две волны разгневанного штормящего моря, схлестнулись на главной площади перед воротами в императорский дворец. Князь Цин Ли, облаченный в фиолетово-черное обмундирование с золотой каймой и гербом в виде божества полудракона-полуящера, в тот вечер получил на долгие годы прозвище черного князя (в народе поговаривали - почерневшего душой), а впоследствии и княжество его называли за глаза демоническим. Генерал Не сверкал золотыми доспехами, а облачение его воинов было отмечено красными нашивками на военных ханьфу, накрытых кожаными коричневыми доспехами, местами обрамленными золоченым металлом.