Сколько себя помню, меня всегда влекло все необъяснимое и загадочное. Начинал я с книжек о призраках и снежных людях, но уже в детстве одних слов мне было мало. В душе моей бунтовал исследователь практик. Нам с корешом Диманом было не больше семи лет, когда он впервые спровоцировал меня залезть в полусгоревший бревенчатый дом, где по слухам все еще догнивал труп старой хозяйки. Трупа тогда я не нашел, но какую-то известность в мальчишеских кругах завоевал. Диман же, умело используя мои чистые порывы, с тех пор все время подыскивал свежую цель, куда я с азартом первопроходца прокладывал девственный курс. В детстве я обшарил все близлежащие леса и старые деревни, а с возрастом начал ходить в самые отдаленные уголки нашей необъятной страны.
Да, кстати, в том году я по наводке все того же Димана поселился в заброшенной хижине в дремучих лесах северной России. Что там было и рассказывать страшно. Впрочем, я все записал и кому интересно, те могут открыть мои 'Дневники в лесу'.
Если вы их не читали, то придется заново с вами знакомиться. Звать Леха. Фамилия Виноградов. Я уже взрослый тридцатилетний балбес, которому давно пора заводить семью и кучу детей. Но семья меня никогда не интересовала. Волей судьбы я стал охотником до острых ощущений. Ну, а сидя дома с женой и детьми, я был бы вроде живого трупа, если вы понимаете, о чем я.
Ну ладно, теперь к делу. Этим летом Диман снова меня взбаламутил. Предложил на спор пожить месяцок в старой квартире его тетки, которая на днях умерла от приступа удушья. Тетка жила в заводском городке в трехстах километрах севернее наших родных мест. Диман в детстве часто уезжал туда погостить на несколько недель лета. А потом рассказывал пацанам, что и речка там шире, и леса страшнее, да и девчонки красивше. У него там даже своя банда друзей сколотилась. Тетка его любила, как родного потому, что своих детей ей Бог не дал. После её смерти квартира по завещанию отошла к Диману, но только жить он в ней конечно не собирался. Этот хрыч недавно в Москве обосновался и теперь в провинцию приезжал лишь на пару недель в году.
В глубокой лесистой России все пятиэтажки стоят коробками и отличаются они в основном цветом. Те, что из кирпича - чаще красные, а те, что из панельных блоков - светлые.
Дом, о котором пойдет речь, построили из красного кирпича в тридцатых годах прошлого века. По своей форме он немного отличался от привычных параллелепипедных хрущовок и больше напоминал громадный терракотовый куб. Кирпичный трехподъездный изгой сторонился в порядочном отдалении от микрорайона. Не знаю, как это получилось, но после того как дом уже вовсю строился, местные геофизики обнаружили опасную подвижность грунта рядом со стройкой и потому план будущего микрорайона перенесли в более безопасное место. Вот так и вышло, что дом остался в стороне, а сам микрорайон разросся в трехкилометровом отдалении. За все время сюда так и не проложили асфальта. Все три километра от современной окраины приходилось идти пешком или ехать на кочках по грунтовой дороге.
Диман конечно не предложил бы мне пожить в этом доме только за его внешнюю странность. Почти все люди в округе, включая учителей и милиционеров, верили, что внутри старой пятиэтажки обитает жуткий полтергейст. Призраки или какая-то иная психокинетеческая сущность выживала жильцов на протяжении многих десятков лет. У кого-то не выдерживало сердце, кто-то умирал во сне, а некоторые просто пропадали. Никто не хотел покупать там квартиру или обмениваться даже на самых соблазнительных условиях. В итоге к лету 2013 года в проклятой пятиэтажке осталось только три жилые квартиры из сорока пяти.
Будучи в кратковременном отпуске по делам завещания, Диман передал мне ключи от теткиной квартиры, после чего пожелал приятно обделаться от страха и с тем отбыл в Москву.
Первая серия. 30 июня. Знакомство.
Тридцатого июня далеко за полдень, имея на плечах ноут для записей и рюкзак с провизией, а на поясе охотничий нож в ножнах, по пыльной дороге, прыгая через глубокие колдобины, я добрался до зловещего дома.
Вокруг простирались дикие поля с полынью, одуванчиком и чертополохом. Напротив трех подъездов приютилась унылая детская площадка с двумя подвесными качелями и с покосившимся столиком под дырявым железным навесом, когда-то похожим на бело-синий зонтик. От скамеек у столика остался только железный скелет, все доски давно растащили.
На одной из качелей сидел типичный подросток североуральских широт. Несмотря на разгар лета, он был в кожаной курточке по-фраерски нараспашку, в грубых ботинках с толстой подошвой и в отцовских черных брюках, которые ему когда-то укоротили умелой рукой. Все эти детали туалета были мне хорошо знакомы потому, что в этих краях так одевались все гопники из малообеспеченных семей.
Мальчишка держался за подвесные цепи качелей и, посердитому сдвинув брови, не спускал с меня глаз. Темные волосы на его голове давно не знали ножниц и мыла, что придавало подростку бомжатской суровости. Должно быть я привлек его внимание издалека своим хипстерским видом. В то лето я носил джинсовые капри и красную рубашку в клетку. Из обуви не признавал ничего кроме кед и никогда не расставался с охотничьим ножом.
Я увидел парня не сразу, а когда заметил, свалил рюкзак рядом с качелями, решив поздороваться.
- Сигареты есть? - опережает меня мальчишка.
Такой способ приветствия считался типичным в наших краях. Возможно столичный житель посчитал бы этот наглый выпад наездом, но я и ухом не повел.
- Не курю, - здороваюсь я в ответ, падая на соседнюю качель - Ты с этого дома?
Хмурый вид подростка никак не прояснился. Он продолжал буравить меня взглядом.
- Ну, может, а чо?
-Да так, ничо, - пожимаю я плечами. - Я просто собираюсь тут у вас пожить немного.
Подросток демонстративно сплюнул в сторону и небрежно бросил:
- Репортер?
- Да не, я сам по себе.
- Ага, - парень снова сплюнул и неожиданно спрыгнул с качели. - Я тоже.
Я понял, что он собирается уходить и поспешил узнать, как его зовут.
- А ты чо - мусор? - отвечает он мне встречным вопросом.
- Не, я же сказал. Сам по себе.
- Виталя меня зовут, а чо?
- Ну, а я Лёха. Будем соседями значит.
Но мальчишка больше не удостоил меня взглядом, лишь через плечо буркнул 'Ага' и поплелся куда-то в поля. Я не стал больше тревожить неразговорчивого отрока и с каким-то тяжелым предчувствием посмотрел на грязно-красный дом с темными немытыми окнами. Одинокий, окруженный полями, он походил на побитое кирпичное чудовище, брошенное умирать вдали от живых людей.
Пришел я до сумерек, поэтому свет еще нигде не горел. Однако в окне второго этажа, прямо над бетонным козырьком среднего подъезда я увидел овал женского лица с длинными растрепанными волосами. Это была молодая шатенка примерно моего возраста. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а когда я приветливо кивнул, она поспешила скрыться за тюлем.
Взяв рюкзак, я двинул к центральному подъезду. Жильцы поставили здесь железную дверь от нарколыг и пьяниц, но сейчас она оставалась открытой.
Внутри было сыро. Зеленая штукатурка отваливалась от стен, обнажая красный кирпич. Пахло плесенью и кошачьей мочой. Шприцов и пустых бутылок я не заметил.
Я поднялся на третий этаж, с облегчением свалил рюкзак на бетонный пол, прислушался. С верхних этажей доносилось бубнение телевизора, где-то внизу гудели трубы. Со слов Димана я знал, что все соседи живут в этом самом среднем подъезде. Позже я собирался познакомиться с ними поближе, но сначала хотел осмотреть квартиру.
С волнением я всунул плоский ключ в английский замок.
Три проворота ключа и деревянная дверь, обитая по старомодному дерматином и плюшем, открыла пыльные покои недавно умершей хозяйки. На какую-то секунду, открывая парадную дверь, мне показалось, что все звуки в подъезде исчезли. Ощущая холодок вдоль позвоночника, я схватил рюкзак, вдохнул поглубже и вступил в сумерки прихожей.
Пока рука лихорадочно нащупывала на стене выключатель, из квартиры раздался жуткий хлопок, похожий на взрыв петарды. Почти сразу из глубины коридоров донеслась стремительная, но короткая, дробь шажков, словно некто пробежался от стены к стене. От неожиданности я упал спиной на стену, чуть не разбил зеркало, повалил этажерку с обувью и случайно затылком задел выключатель. На потолке вспыхнула электрическая лампочка. Бледный свет озарил зеленые выцветшие обои и разноцветный половик вдоль прямого коридора с ответвлениями в разные части квартиры.
Машинально я взялся за рукоять ножа, вытащил его на волю и, пока еще совсем не ослабел от страха, побежал в сторону хлопка. За ближним поворотом направо открылась кухня. В нос ударил терпкий душок маринованных огурцов.
Причина шума нашлась под небольшим обеденным столом. Это была трехлитровая банка солений, взлетевшая от скопившихся газов. Рядом теснились еще штук десять таких же банок. Рассол разлился по узорчатому линолеуму, кусочки огурцов и укропа раскидало по сторонам.
Кухня в бежевых тонах была маленькой, но плотно заставленной по советским стандартам. На глубоком подоконнике на старых газетах высыхал укроп и зеленый лук. Чуть ли не пятую часть площади занимал большой холодильник. Открыв его, я обнаружил кучу еды, еще вполне годной к употреблению. Ближе к окну в углу громоздилась большая газовая плита, к ней примыкал еще один стол для готовки, который дальше продолжался раковиной. Над столом висел буфет, где я так же нашел немалые запасы полуфабрикатов.
Осматривая все это, я поначалу проглядел одну важную деталь. На поверхности обеденного стола, застеленного клеенчатой синей скатертью, просыпалась соль. Хотя 'просыпалась' не совсем удачное слово. Крупинки соли сложились в несколько не очень приятных, но четко видимых слов, которые приведу дословно. Вот они:
'Сваливай домой, ГАНДОН'
Именно так, последнее слово отсыпали в самом низу более крупным соленым шрифтом.
Я сначала конечно на Димана стал грешить. Ну, пошутил чувак, видимо. Сейчас где-то в Москве помирает со смеху. Я уж сотовый достал, чтобы ему позвонить, но связь тут оказалась мертвая. Ладно, думаю, позже на улицу выйду, позвоню.
Но позвольте, пожалуйста: что за бегуна я слышал пару минут назад? В ответ на мои недоуменные мысли, в прихожей с диким грохотом захлопнулась парадная дверь. Я нож сильнее сжал и кинулся обратно в коридор.
Так и есть: дверь закрыта, но лампочка горит пока. Пальцы у меня дрожат от паники, а я пытаюсь ими замок английский открыть. Раз, два, три проворота..... и замок открылся. По мне волна облегчения сразу пошла. Я дверь нараспашку, голову наружу высунул и давай с жадностью вдыхать свежего воздуха с привкусом плесени.
Дышу я так, наполовину высунувшись в подъезд, а сам думаю, что в квартире не пробыл и десяти минут, а уже свалить отсюда хочу страстно. Ладно, надышался я плесенью с кошачьим духом, и снова взял себя в руки. Живут же эти соседи с бубнящим телевизором наверху, а значит и я справлюсь. Убрался обратно в квартиру и даже дверь закрыл. Замок сердито щелкнул запирающим механизмом, словно грозя мне, что не собирается открываться туда-сюда по каждому пустяку. Ну и черт с ним, думаю. Пойду распаковываться и дальше осматриваться.
Теткину спальню я вычислил сразу. Она дальше по коридору, за кухонной стеной расположилась. Умерла тетка в почтенном возрасте далеко за девяносто. Её кровать, как у всех старух, была заправлена кучей одеял, придавленных сверху огромными подушками. Над изголовьем кровати возвышался узкий высокий шкаф похожий на гроб, еще один шкаф, посовременнее, тянулся вдоль стены дальше за кроватью. Противоположная стена в бежевых обоях снизу была заставлена тюками со старыми шмотками. Под подоконником горбился высокий железный сундук, прикрытый детским сине-оранжевым покрывалом. Рядом с ним у стены письменный стол и пару простых стульев. В общем, настоящее стариковское убежище, где реликтовая мебель с годами занимает почти всю площадь и в конце пожирает самих стариков.
Стена над кроватью закрывалась ковром. Вместе с ковром тут же висели две черно-белые фотографии в пластиковых рамках. На одной - мужик в пенсне, похожий на Дзержинского, на другой - круглолицая девушка в крестьянском платке, смахивающая на Димана. Видать, то были его дед с бабкой.
Молодая бабушка в платке смотрела на меня как-то чересчур пытливо, словно не нравилось ей, что я в покои мертвой особы забрел. Смотрел я ей в глаза минут пять, чтобы показать, что не струхну. Я готов был и дольше смотреть, но бабка первой сдалась. На моих глазах портрет соскочил прямо в щель между стеной и кроватью. Я к этим резкостям не привык еще, потому за сердце снова схватился, затем пот со лба ладонью убрал и медленно на колени опустился, чтобы под кровать залезть и портрет обратно на место повесить.
С железной кровати на высоких ножках почти до самого пола свисал край тонкого хлопкового покрывала в розовых ромбиках. Прежде чем его откинуть и под кровать заглянуть, я все жутики вспомнил, а потом еще недавнее в голове всплыло. Бегун тот ведь как раз за стеной кухонной бегал. Может здесь он сейчас сидит, под кроватью? А что если это - тварь какая чудная, с зубами острыми, как лезвие, и глазами страшными, как смерть? А что, если оно мне в лицо вопьется?
Все эти мысли нагнали на меня такого страху, что бабка снова взяла верх. Фиг, думаю, с тобой, не полезу я тебя доставать под кровать. Лежи там в пыли, если тебе так нравится. Я уже и снова на ноги встал, повернулся, чтобы остальные комнаты смотреть, но так и не смог смириться с тем, что страху уступаю. С резкостью психа развернулся, прыгнул на колени и руку глубоко под кровать запустил.
Хлопаю рукой в неизвестности, чтобы портрет нащупать. Раз хлопаю об пол, два... и тут в ладонь вонзается куча мелких острых зубов. Боль просто дичайшая! Я как заору благим матом, руку обратно вытащил и смотрю: сбоку на ладони след полукруглый от укуса. Кожа порвана, кровь на пол капает, будто томат давят.
Я сразу рану в рот засунул и давай кровь отсасывать. Помню, что крысы переносят такую заразу, что потом помирать устанешь. Отпил крови из себя, наверное, на полкружки и побежал к рюкзаку своему, где у меня на этот случай и антисептик и бинты с ватой. Промыл рану в ванной, обработал, как мог по-быстрому и потихоньку успокоился.
Сижу я такой на краю ванной и на себя в зеркало смотрю. Черные волосы как обычно в стороны торчат. Рубашка в красную клетку вся в брызгах, а местами и в крови. А потом зеркало слегка запотело и на моих глазах на нем надпись появляется:
П-Р-О-В-А-Л-И-В-А- Й
-Ага, сщас, - говорю. - Не дождетесь.
Я конечно снова на Димана подумал. Он постарался, а кто еще? Написал на зеркале пальцем перед тем, как свалить из этих гиблых мест навсегда.
Беру и стираю забинтованной лапой все это графоманство. На мои действия кран водопроводный по-злому два раза чихнул и плюнул в раковину рыжей водицей. Я от греха подальше решил ванную покинуть, тем более, что в квартире где-то опять что-то грохнулось.
Я сначала теткину спальню кинулся проверить. Там вроде все чисто. Тогда я в спальню напротив. Здесь я еще не был, но сразу понял, что в этой спальне Диман гостил. Здесь и школьный стол, и книжки приключенческие на самодельных полках, и карта мира во всю стену. На полу вроде ничего не упало.
В последнюю очередь я с гостиную вошел. Обставлена она была по-обычному. Стены в бледно-голубых обоях. Стенка-шкаф с сервантом и телевизором с одной стороны и диван с креслами с другой. Над диваном репродукция какого-то пейзажиста, изображающая черное озеро в лесу. Во весь пол старый, но целый ковер, у дивана круглый журнальный столик.... лежит на боку.... Вот оно! Столик кто-то опрокинул!
Я поставил столик на ножки, подобрал с ковра кипу упавших газет, почирканных шариковой ручкой. После сел на диван и по-хозяйски ноги на столик закинул. Да, думаю, здесь и заночую. Только от крыс надо что-то придумать.
В тишине чужой квартиры я расслышал тяжелую поступь верхних соседей. Почти сразу где-то снизу донесся еле различимый плач. Я решил, что нужно как-то объявить о своем присутствии, поэтому взял пульт и включил старый теткин телевизор, всунутый в центр стенки-шкафа. Гостиная оглушилась голосом ведущей новостей. Я сразу сделал потише, после чего ощутил ветерок, который всколыхнул плотные горчичные шторы.
За шторами скрывалась широкое окно и дверь на лоджию с видом на бескрайние поля с одиноким дубом где-то в трехсот метрах от дома.
Я вышел наружу подышать свежим воздухом. На лоджии валялся всякий советский хлам: валенки, лыжи и стопки макулатуры. Вечернее солнце раздулось тяжелым красным пузырем, который поджигал на горизонте сухую траву. В красноте заходящего светила дерево вырисовывалось отчетливо, как на картине, со всей своей раскидистой кроной, одетой в летнюю листву. Там же вдалеке на фоне багрового заката я различил маленькую фигурку человека. Эта фигура медленно отделялась от дерева. Судя по всему, это был мой новый знакомый Виталя. Наверное, возвращался с прогулки. Я не стал дожидаться, когда он подойдет ближе. Мне хотелось принять душ, приготовить ужин и записать первые наблюдения в ноут.
Я вытаскивал полотенце со дна рюкзака, как снова услышал посторонний звук. Я понимал, что к новому месту нужно привыкнуть, а потому первое время эти странные шумы будут меня нервировать. Но звук исходил из ванной. Это был самый неприятный звук для тех, кто въезжает в квартиру впервые. В ванной что-то капало.
Босиком, в одних трусах и с полотенцем на плече я включил в коридоре свет и подошел к двери ванной. С плохим предчувствием открыл дверь и тут же сокрушенно чертыхнулся. На белом потолке расходилось гигантское мокрое пятно, из центра которого сбрасывались, словно бомбы, тяжелые капли с примесью белил.
Ну, вот и повод познакомиться с верхней соседкой! Наспех натянув джинсы и рубашку, я вышел в сумерки лестничной площадки. Лампочки здесь не работали, поэтому поднимался я практически на ощупь. Вскоре, преодолев два лестничных пролета, ориентируясь на звуки телевизора, я встал напротив мощной металлической двери без опознавательных цифр.
Я позвонил в звонок, который не работал, затем постучался громко, но вежливо. За дверью послышался скрип половиц под тяжелой поступью. Несколько секунд меня разглядывали в глазок.
Затем раздался неприветливый женский голос:
- Чего надо?
- Простите, я ваш новый сосед. Вы меня, кажется, заливаете, - выпаливаю я возбужденно на одном дыхании.
- Что еще за сосед? - с той же грубостью обращается голос.
- Друг племянника Елизаветы Петровны, покойницы. Я тут на время. Пожить. Вы не могли бы проверить свою ванную?
Я замолчал, ожидая реакции. Прошло несколько долгих секунд в темноте, пока я не услышал скрежет многочисленных замков.
Наконец дверь широко отворилась, являя мне высокую крупную женщину в розовом и наспех завязанном халате. Её длинные рыжие волосы были растрепаны, а в правой руке, прижатой к мощному бедру, она сжимала громадный мясницкий нож с кривым лезвием. От её вида я несколько оторопел. Этим ножом она свободно могла выпустить мне кишки.
От неожиданности и (чего уж там) от страха, я отступил в темноту лестничной площадки, но сноп света из открытой прихожей прочно поймал меня в свои сети. Я рефлекторно потянулся к тому месту на поясе, где обычно носил нож, но как назло в этот раз в спешке натянул джинсы без ремня с ножнами.
- Ты репортер? - спрашивает женщина строго.
Ей, наверное, было немногим за пятьдесят. Она когда-то была красива и след этой красоты еще не совсем остыл на её длинном скуластом лице. Большие голубые глаза, вероятно, не так давно сражали мужчин наповал, но сейчас они стали затравленными и усталыми.
- Да никакой я не репортер, - отвечаю слегка взвинчено. - Вы не будете так любезны проверить свою ванную?
- С ванной все в порядке, - спокойно отвечает женщина.
- Но меня заливает! - не унимаюсь я, забывая, что у неё нож.
- Хорошо, можешь проверить, - женщина открыла дверь шире и прижалась к стене прихожей, чтобы пропустить меня.
Я смотрел на её нож и медлил. Женщина поймала мой взгляд и усмехнулась.
- Да не бойся ты. Тут по ящику про маньяка передавали, я теперь никому без ножа не открываю.
- Хорошо, - говорю и шагаю вперед.
В прихожей меня окутали запахи земляничного варенья. Густой горячий дух вареных ягод шёл из кухни. Женщина, впустив меня, тут же закрылась на три разных замка. Я вежливо стоял, ожидая, когда она покажет ванную. Женщина повесила нож на крючок в стене прихожей и разрешительно кивнула по направлению коридора.
- Ну чего стоишь? Ванная там.
Я снял обувь и двинулся по коридору в обойных ромашках прямо. Это была квартира точно такой же планировки, как и моя новая обитель. Машинально повернув голову вправо, в сторону кухни, я увидел кухонно-обеденный стол, заваленный горой ягод.
Затем оглянулся налево и.... замер столбом. Лицо мое исказила гримаса ужаса. В гостиной соседки в окружении мягкой мебели, на ворситом ковре лежали настоящие гробы. Дорогие, коричневые, покрытые лаком. Их было штук шесть или семь. Они громоздились друг на друге, как элементы джанги. На меня накатила паника.
- Это мужа моего, - слышу я позади себя голос и слегка вздрагиваю. - Он гробы делал. Надо продать, а все никак не могу.
- А где он? - спрашиваю дрогнувшим голосом.
- А ты что - прокурор?
- Нет, я просто...
- Нету его, ясно - женщина закрыла двери гостиной. - Помер он. Уже года четыре прошло. Ты иди в ванную то.
Кроме чулок и другого пикантного белья в ванной не было ничего, что я мог бы предъявить хозяйке. Для верности я даже опустился на пол, просунул руку под ванную, затем обследовал пол под стиральной машиной и раковиной. Все было сухо.
- Ничего не понимаю.
Женщина с невозмутимом видом стояла за мной в проеме двери и раскуривала сигарету.
- Ты точно не репортер? - дымящая сигарета направилась на меня.
Я встал и тут же закашлялся, отмахиваясь от дыма.
- С чего вы это взяли?
- Сюда по своей воле никто жить не едет. Разве только пронырливые репортеры.
- Вас что, достал какой-то репортер?
- Нас он не достал, - женщина глубоко затянулась. - А вот ему досталось здорово.
- О чем это вы?
- Приехал тут один узнать, правда ли в доме призраке водятся. Ходил тоже, все нас расспрашивал, слышали ли чего, видели ли кого. В двадцатую он заселился. Так и до утра не продержался. В окно выпрыгнул, ладно этаж второй только. Он потом, хромая, так до города и бежал.
- Отличная байка, - киваю я саркастично, - Только не собираюсь я никуда бежать. И никакой я не репортер.
- Ну а кто ты тогда? - и снова меня струя дыма окутывает.
- Лёха. То есть Алексей.
- И чего это ты приперся в наши края, Алексей?
Я открыл рот и запнулся. Вот чертовка, подловила меня! Я хоть и не был репортером, но приехал сюда именно для того, чтобы разузнать про всякую нечисть, а потом все в блог выложить.
- Мы поспорили с другом, - говорю я совершенно честно. - Он сказал, что я не смогу тут прожить месяц.
- На что спорили?
- Это принципиальный спор. На рубль.
- Ну, на рубль то не обеднеешь, - усмехается рыжая бестия и на ладонь перевязанную кивает: - А что с рукой то?
- Крыса говоришь? - глазенки у рыжей сузились так по-хитрому. - Где тебя укусили?
- В квартире под вами, пару часов назад.
- Это не крыса, - уверенно заявляет женщина и показывает на край ванной: - Сядь здесь. Я сейчас.
- Что это значит?
- У тебя может быть заражение, - бросает мне тетка через плечо, удаляясь в спальню. - Я поставлю тебе укол.
Я послушно сел, отодвинув чулки в сторону, а сам думаю, сейчас она меня накачает, а потом на части нашинкует и сварит в большом тазу вместе с вареньем.
Тетка пришла очень быстро вместе с ампулой и одноразовым шприцом. Она попросила меня размотать бинты, а после всадила иглу прямо в рану. Боль была еще сильнее, чем от укуса. Я самоотверженно прикусил губу и вытерпел вливание трех кубиков мощного антибиотика.
- А теперь, может, объясните? - спрашиваю.
Тетка выбросила шприц в ведро под раковиной, закурила новую сигарету.
- Грыничкин тебя затопил, - отвечает соседка, дымя мне в лицо сверху вниз. - И укусил тоже он.
- Что? - не понимаю я.
- Так мы его зовем. Его наш покойный Федор Палыч Грыничкин обнаружил лет пять назад. Он учителем биологии в школе работал. Его эта тварь укусила, а через пару недель он умер в страшных мучениях. Я сама видела, как у него кожа пузырилась, а потом вытекал зеленый гной. Ладно хоть перед смертью предупредил нас, чем от укусов зверя колоться надо.
- И как это выглядит?
- Отвратно. Как будто человек гниет заживо от какой-то экзотической заразы.
- Нет, я про существо.
Голубые глаза тетки буравили меня взглядом.
- Маленький,- отвечает она нехотя, - не выше колен. Похож на обезьянку с голой мордой. И челюсть у него выступает вперед, как у пса дворового.
От её слов спина моя взмокла. Тетка увидела мою тщедушную бледность и улыбнулась.
-Не бойся, с уколом тебе ничего не будет. Наверное. Но лучше убирайся отсюда, потому как людей новых дом не терпит.
- Вы о доме, как о живом существе, - усмехаюсь я. - Видать правду про призраков брешут. Да что мне ваш дом сделать сможет?
- Лучше тебе не знать, - мощная грудь тетки вздулась на глубоком затяге. - Но если решил остаться, послушай моего совета.
- Я весь внимание, - говорю, а сам все пытаюсь от дыма отмахнуться.
- С Грыничкиным не шути, - продолжает серьезно соседка. - Я сейчас дам тебе варенья в банке. Отливай ему в блюдце и ставь на ночь в угол. Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом.
Я поблагодарил тетку за совет, прошел с ней на кухню, где на плите в огромном тазу булькало земляничное варенье. Тетка набрала половником двухлитровую банку, обмотала тряпкой, чтобы не обжечься и вручила мне.
- Спасибо, - говорю. - Вы очень добры.
- Ладно, сосед - отвечает. - Хватит тебе выкать. Зови меня Серафима. Не знаю, что ты за фрукт, но на репортера вроде не похож. А теперь иди домой, у меня еще без тебя дел не переделать.
Она проводила меня до прихожей, снова открыла всю эту кучу замков. За открытой дверью темнота вновь разинула пасть. Но прежде чем выйти я задержался еще на секунду.
- Извините, - говорю, - а что это за женщина внизу?
- А что она тебе сделала? - с настороженной заминкой спрашивает тетка Серафима.
- Ничего, - пожимаю плечами, - просто она, кажется, плачет.
Мой ответ сразу снял напряжение с лица халатной соседки.
- Ольга бедовая это, - махнула она рукой, словно речь шла о собачонке. - Библиотекарша. Она вечно плачет. Не обращай внимания. Покойной ночи. Сосед.
Как только я вышел, дверь за мной резко закрылась. Послышался скрежет запираемых замков.