Шаманка велела пришельцу не мешкать: ветер дул с моря Призраков, самоубийство держать вход открытым, а она не ашхан - войти в юрту мудрой женщины может любой.

Сев у очага с тлеющими углями, как садятся охотники, пришелец принял из рук шаманки чашу тёплого травяного отвара. Он не был похож на н'ваха, но всё же сказал, что не родился данмером, прежде чем предложить эшлендерке дар вежливости: сокровище в пустошах, два бурдюка полных воды такой чистой, что, чудилось, сладкой. Шаманка спросила, чем может помочь. Ответ её встревожил. Пришелец знал, что она видит предков в дыме, читает их пути в песке, воде и облаках; что может утешить их, сдержать их гнев, понять их сбивчивые речи. Он знал её родовое имя - Сул, - знал, что она изгнанница; сказал, что хочет спросить о видениях и пророчествах. Вы, Сулы, дети Азуры, сказал он; посылала ли она тебе видение о Правящем Короле мира? Нет, отвечала шаманка, никогда. Тогда принудь её, потребовал пришелец - и до поры ушёл.

У очага остался след: с десяток борозд, как от когтей зверя. По ним, по осадку травяного отвара, но более всего по тому, что незнакомец походил на мужчину, которого она ждала в своём сердце, шаманка поняла, что он снился ей.

Меры и люди сутью своей подражатели. У волка они научились охоте, у птицы пению; паук подарил им ткацкий станок и интригу. Их путь - не иметь собственного пути, но наблюдая выбирать наилучший.

Ресдайн дал нам совершенный образец совместного существования - рой квама.

Ему подобен мой Дом, что станет единственным. Увидь его великолепие.

Те, кому ниспосланы грёзы - мои скрибы. Слабейшие в рою, они пронырливы и многочисленны и способны развиться в любую из форм. Их речи - первые аккорды: от младенческих криков до назубок заученных основ.

Восприняв мою плоть, но слабые для духа, они становятся моими фуражирами и кормят собой остальных. Фуражиры безмолвны - они паузы.

Мои пепельные существа и чародеи, мои караульные, застрельщики и стражи - квамы-рабочие. У них свой удел и своё понимание долга. Свои, точно исполняемые, партии.

Воины-квама - это поэты пепла и священники, высшие спящие, а также та единственная форма, которую ты не сможешь принять - мои строптивые кузены. Они способны на импровизацию.

Скриб выходит на свет из яйца. Неявно и втайне яйцо улавливает музыку, и она может вызреть в нём. Таков любой данмер.

Начало, завершение и центр роя - матка. Она неподвижна и никогда не покидает своё королевское место. Без матки рой обречён на гибель.

Я матка квама. Музыка. Душа. Я всё: дрейк, лич, примета. Я - Первый, Ур.

- Увидела ты Правящего Короля мира? - спросил пришелец.

Тот же сон, подумала шаманка; коснулась век и губ.

- Запрет? Ты видела, и ты молчишь. Хорошо, я скажу сам. Он двухголов: две сущности в одной, верно?

- Ты этого хочешь.

- Я всегда это знал, - как не услышав её слов, с тёмной страстью сказал мужчина, а потом: - Мне нужно пророчество Нереварина. Нет, не то, что осталось у Уршилаку. То, из-за которого ты одна в пустошах. Из-за которого тебя отвергли.

Когда пришла Империя, оно стало неугодным - пророчество о том, что Возрождённый будет чужеземцем. Шаманка унесла его с собой в изгнание, как чадо, и однажды продиктовала беглому жрецу Трибунала, чтобы оно не умерло вместе с ней.

Лучшие еретики выходят из ортодоксов, преуспевших в толковании священных текстов и осознавших, что довод - игра разума. Тот отступник слушал шаманку так, словно пил. Этот пришелец - словно дышал.

Трибунов трое, но тревожит меня один - моё увечное подобие, Вивек.

Как я, он знал, что переменчивые падомаики достойны поклонения не больше, чем Кости Земли; как я, отрёкся от них; как я, пронзал Сердце холодной сталью.

Мне мнится порой, он мой брат. В конце концов, в битве у Красной горы мы оба сражались с богами и грезили лучшим миром.

Теперь он сделал две ошибки, быть может, от усталости под тяжестью своих поражений: построил город и написал книгу.

Злокозненная архитектура его города призвана бросить мне вызов. Утратив в бесплодных попытках занять место, по праву моё, священную гору, он воздвиг свою собственную. Как будто бы у мира может быть два центра! Как будто можно упорядочить и укротить креацию, скопировав её пристанище в камне и магии.

Его книга столь же беспомощна. Слово живёт, пока дышит; пока пронзает слух и рождает ответное слово. Акт претворения мелодии в письмо позорен: бог речёт. Оттого не записан кодекс Мефалы; оттого учение Боэты о том, как следует носить кожу, передаётся голосом, а не пером. Полные грусти 'Уроки', рождённые страстью и кипучим умом как откровение тому, кого мы оба, я и Вивек, ждём, захрясли в записи и стали добычей догматиков, сводящих их вдохновенные противоречия к букве - или ко лжи.

Город вместо подлинной Башни и книга вместо подлинного слова ясные знаки того, что сам Вивек - дублёр.

Однажды я проклял тот день, когда кимерский воин привёл в столицу индорилов жену нетчимена - жену без мужа, но в тягости, носящую ребёнка, которого этот воин вырастил и сделал своим ближайшим советником. Ибо - хотя никто не говорил об этом - что ближе крови? Я проклял этот день - в другой, когда сын украл место отца.

...Он тревожит меня: за действиями вора может стоять коварный трюк. Но он не равен мне. Карикатура, вот что он, Вивек. Не стань карикатурой на него. Мне не нужна подделка - мне нужно зеркало.

Без тебя я однорук.

- Итак, он возродится н'вахом. Это проклятье?

- Великий хан был н'вахом.

- Но кимером, хоть забывал об этом! Что ближе крови? Вы предпочли бы Чодалу, не так ли? Женщина, он был Возрождённым?

- Нет.

- Как можно знать?

- Он не исполнил пророчество.

- Так просто? Можно ли родиться Воплощением, но оступиться на пути?

- Кто оступился, ошибся в своём предназначении. Нереварин тот, кто не оступится. Это его судьба.

- Судьба! Вот уж слово без вещи. Что она? Скажи, тяготеет она над богами, или они творят её?

- Это тайна.

- Ты подлинно дитя Азуры - бессилие под видом мудрости!.. Бывает, некто надевает чужую мантию. Возможно ли украсть судьбу? Если чужак шаг в шаг пройдёт испытания и исполнит пророчество, преследуя притом лишь собственные цели - будет ли он подлинным Воплощением?

- Пустой вопрос.

- 'Да' это или 'нет', женщина?

- Ты глух. Исполнивший пророчество есть Воплощение.

- Клянусь, лишь Медный Бог не раскроил бы лоб об эту истину!.. Ещё одно. Возрождённый повергнет того, кого называют Врагом?

- Всё говорит об этом.

- Всё? Нет же, ничто! Ни 'Проклятия', ни 'Видения'; их толкования - игра. Об этом говорят одни 'Уроки' фальшивого бога! Как вышло, что сказанное им на твоих устах? Как его слово стало судьбой?.. Да мне ли спрашивать? Вы хаяли его лжецом, а сами ели мясо его мифа, размазывая сукровицу по щекам, и сыты им! Она навязало у вас на зубах, варилось в утробах, и плоть стала верой, а вера роком. Как не увидеть: мифопея, коварный трюк!.. Я загнан и я в ярости. У Короля должно быть две головы: он один и один, сияние сквозь тень. Но кто грядёт? Чужак - и он ли Возрождённый, узна́ю только в смерти... Благодарю тебя. Мне ясно, что́ крадёт у меня Вивек.

Что может быть ближе крови?

Каждый кимер считал, что 'мы' - это клан, а остальные - чужаки. Один воин, которому было тесно, сказал мне, что 'мы' - больше: все кланы, кочевые и оседлые.

Я принял это; отверг себя, чтоб следовать за ним. Я видел, в ужасе и ликовании, как он собрал пальцы в кулак; как все мы стали одним - его - кланом.

И ему всё ещё было тесно.

Двемеры - чужие из чужих! - сказал он, тоже 'мы'. Пришлось принять и это. Я знаю, что он сказал бы дальше: все - это 'мы'. Нирн жал ему в плечах, Неревару, Наставнику, королю Падхоума.

Но он обманулся. Двемеры остались двемерами и предали его.

Он обманулся; я был прав: мы - это все.

Он был и остаётся моим зеркалом.

...Что ближе крови? Я помню. Ты.

- Ты узнан, - сказала шаманка.

- И это хорошо. - Мужчина встал. - Боги, которым ты веришь, - сказал он, - левой рукой забирают то, что дают правой. Пожалуйста, пойдём со мной.

- Не искушай меня, господин и отец лжи, - ответила она. - Твой зов ласкает, но ты Враг, а не возлюбленный. Развейся - ты мне только снишься. Я проснусь.

- Снюсь? - Переспросил он, и его лицо стало золотом. - Нет, сон был до меня. Прости, но мне нужна была шаманка, и я разбудил тебя. Хочешь снова уснуть? Ты не мудрая женщина Эшленда. Нет, мне жаль, но боги мира иллюзий сотворили тебя иначе. Взгляни на себя: твоя кожа покрыта чешуёй и глаза твои белые. Видишь, ты аргонианин, и ты мужчина.

Тогда у шаманки вырвался крик - но стал стихами:

- В полночный час, один, лечу я, и звёзды стонут. Под эхом душ мой дремлет дух.

Она-он, неосязаемый, стоял на платформе заброшенной крепости; руины разбивали поток пепла, несомый ветром с моря Призраков.

- Ты моя лютня, Вместо-Диалога. Хотя тебя не проявили в мире, будь услышан.

Женщина вопила, и её мужской голос выводил мелодичное:

- Придёшь ко мне сюда, моя любовь, и чувства наши заиграют; через туманный синий океан пусть голоса взывают.

- Охраняй мою дверь.

У бога нет лица - есть маска. Это известно диким племенам и забывается в размеренном быте цивилизаций.

Лицо бога - рога чёрного шалка. Лицо бога - пучок сорной травы. Бог это правая ладонь и левая, самец и самка, смерть и свет, сын и стыд.

Лицо бога - это твоё лицо. Любое из лиц. Моё.

Даже будучи снова убит, я не оставлю тебя.

Я твоё зеркало. Это больше судьбы.