Аннотация: В дрожащем мраке на границе войны гнев порождает семьсот безротых уродцев, и слепой проводник приходит на зов по глади синей воды - отпускает боль кровавой рукой миротворца.
В дрожащем мраке на границе войны
Гнев порождает семьсот безротых уродцев,
И слепой проводник приходит на зов
по глади синей воды
- Отпускает боль кровавой рукой миротворца.
I.
- Я - не плохой человек. И никогда никому не желал зла, - мальчишка на вид лет семнадцати сидел на подоконнике панорамного окна, подперев голову коленями, и время от времени еле заметно покачивался из стороны в сторону, - Но я смертельно устал от безумия, что словно бы непроницаемой стеной окружило меня и без стеснений выжрало мой мозг. - взгляд голубых глаз неторопливо скользил по холоду стекла вслед за каплями неугомонного осеннего ливня, - Хочется раствориться в этом дожде и однажды, наконец, закончиться.
- "Слепой дождь" - редкое явление для этих мест, - донёсся голос собеседника, пребывавшего, казалось, на другом конце вселенной, - Говорят, дождь ослеп - льёт, когда ему не место, не ведая, что солнце светит.
"В тот вечер я возвращался позже обычного. Накануне мои любимые Касио приказали долго жить и хоть я, по привычке, и оставил их на руке, время они всё равно не выдавали. Но, думаю, дело шло к полуночи. Лил сильный дождь и к тому же в нашем убогом районишке благодаря разномастным отморозкам то и дело воцарялся мрак. Вообще, я не поклонник "добрых дел", "рук помощи" и прочей благотворительности... чего уж таить, мне порой бывает невыносимо неважно всё плохое и всё остальное, что происходит вокруг. Но я не подонок и не изгой. Можно сказать у меня с самого детства слегка не заладилось с социумом, хотя людям я, кажется, нравлюсь. Наверное, это потому, что я похож на их ребёнка, которого они только планируют.
Однажды, когда мне было пять или шесть, на улице меня бегущего за чужим воздушным змеем остановила гигантская женщина в чёрных одеяниях и вороньим носом. Она схватила меня за плечо и крепко сжала свою пятерню, утыканную рубиновыми перстнями, да так, что меня сковала резкая невыносимая боль. Но я даже не всхлипнул, а уставился на неё каким только сумел взглядом ненависти. Она в ответ таращилась на меня беспокойными поросячьими глазками и, склоняясь, будто в замедленном режиме расплывалась в зловонной желтозубой улыбке: "Ах! Милый малыш. Словно ангел, заблудший в кровавых лабиринтах слепых миров".
Я не понял её тогда и сильно испугался. С тех пор я старался не поднимать взгляд на незнакомцев и не обращать внимание если что-то внезапно выбивалось из колеи и принималось идти не по наработанному сценарию. Но в тот вечер я сам отклонился от заданного курса."
- Он когда-нибудь говорил с тобой? - собеседник черкнул что-то в измятом блокноте.
- Всего раз. Он сказал, что ему дано видеть, лишь сквозь химеру людского подсознания. - мальчик запрокинул голову и на мгновение закрыл глаза. - Этот голос... бесцветный, какой-то глубокий и неестественный, безжалостно пронизывающий ледяными иглами всю голову и все мысли в ней. Единственная произнесённая им фраза раскалённым клеймом навечно отпечаталась на подкорке моего сознания.
"Я выскочил из опустевшего к конечной остановке автобуса и понёсся в сторону своего дома, пытаясь раскрыть зонтик, который накануне мне подарила коллега, будто бы неравнодушная к брошенным домашним питомцам. Зонт был квадратный и чрезвычайно милый - с белыми пуделями, толпившимися на полях. Думаю, я напоминал ей одного из этих щенков.
Нам случилось по восемнадцать в ту осень, но она, казалось, давно переросла этот возраст нежной глупости, отрицания и напускной свободы. Поэтому глядела на меня свысока, но с какой-то теплотой и заботой. Наверное, я нравился той девушке-подростку, которая оказалась заперта где-то глубоко внутри. И в то же время нынешняя она одним прикосновением боялась заразить меня своей болезненной зрелостью.
Нам случилось по восемнадцать в ту осень, мы работали в одной из забегаловок недалеко от центрального парка, где часто прогуливались после окончания смены. Саманта не любила говорить о себе и своём прошлом, поэтому в нашей компании роль болтуна я взял на себя. Но меня это ничуть не тяготило. Напротив, мне нравилось проводить с ней время вот так. Думаю, забота, с какой она ко мне относилась, виделась мне в ту пору жизненно необходимой. Я чувствовал как привязываюсь, но не понимал природы этой самой привязанности, хотя Саманта неуклонно держала дистанцию, не оставляя моей юношеской разнузданности ни единого шанса.
Я не был сложным ребёнком и не было у меня никакой тяжёлой судьбы - обычная семья со своими радостями, проблемами и трагедиями. Мой отец достаточно обеспеченный человек и мы никогда не испытывали нужды, а мать... Мать погибла в автокатастрофе незадолго до того, как я окончил школу. Отец скорбел, а я лишь был отстранён от всей этой семейной сцены и не заметил, как в его глазах превратился в какого-то недочеловека. Наши отношения сильно испортились, поэтому он отпустил, а вернее сказать отправил меня в свободное плавание сразу после окончания школы. И без всяких сожалений я собрал все свои семнадцать лет в спортивную сумку Адидас и утром пятнадцатого августа отправился покорять мир одиноких людей, что на протяжении многих одинаковых лет монотонно выгрызают себе не особо блестящее, но и не совсем безнадёжное будущее."
- Мне нравился этот зонт.
В стенах кабинета тонул шёпот старинных картин и немые лица свидетелей из позабытых времен скрывались за пыльным дыханием солнечных лучей.
- Считаешь, ты любил эту девушку - Саманту Ли?
- Скорее, её прошлое, коим она столь отчаянно болела. - мальчик согнал прядь светлых волос со лба и уставился на свою ладонь, - Мне хотелось понять её, хотелось вместе с ней упасть в эту таинственную пропасть, а потом, захлебываясь собственными страхами, болью, кровью и одиночеством, долго выкарабкиваться, попутно трансформируясь в иного человека.
"Я не располагал никаким серьезным опытом во всех этих любовных делах и вряд ли был способен разобраться в собственных чувствах, посему руководствовался лишь сиюминутными ощущениями и эмоциями, кои испытывал в её присутствии. Да и к тому времени нескончаемые "дни сурка" уже порядком поднадоели. Мне захотелось немного преобразить собственную жизнь, намешав в неё неизвестных доселе таинственных красок отношений между юношей и девушкой. Потому, не имея привычки усложнять, я решил открыть Саманте то, что чувствую.
Наша смена закончилась в десятом часу вечера и мы решили немного пройтись перед тем как разбежимся по домам. В парке царила тишина и тусклый свет фонарей на пару с пробирающим осенним ветерком гоняли пожухшие листья с мощёных дорожек. Я вышагивал чуть впереди неё как заправский кавалер, пристукивая зонтом-тростью - тем самым с белыми пуделями. В моей голове метались мысли, слова и образы, которые я тщетно пытался склеить в единую картину признания. И чем отчаянней я думал об этом - тем сильней тряслись руки и стучали зубы от пронизывающего холода, щедро разбавленного бесконечно тупым волнением.
Внезапно со спины на нас налетел обжигающе ледяной порыв ветра и, резко обернувшись к ней, я выдал что-то несвязное про свою бестолковую любовь. Но Саманта даже не попыталась изобразить удивление или какое-то понимание. Казалось, она предвидела и ожидала этого, понимала и принимала свою сопричастность. В её тёмных глазах не читалось ничего кроме безграничной тёплой боли."
- "Тёплая боль" - пожалуй, это самое верное описание чувств, что она испытывала с самой первой нашей встречи... и до конца.
- Саманта просила тебя о чём-то? - угрюмый собеседник, занимавший почётное место за большим суконным письменным столом, выпустил из рук повидавший виды карандаш и откинулся на спинку кресла.
- Ей не нужно было ни о чём просить. Эта история и её собственные потаённые желания перемешались и уродливой картиной прочно засели в моей голове. Рейн лишь помог нам освободиться от многотонного груза, тянувшего разум в пучину болезненной ненависти.
- Этот Рейн... как он выглядел? Можешь описать его?
- Он выглядит так, как вы того пожелаете. Его внешность, имя, пол и даже возраст - подвластны исключительно вашему воображению. Неизменно лишь одно...
"Пойдём ко мне?" - эти слова громыхнули в моей голове и я на мгновение отключился от реальности словно бы от, внезапно прилетевшего прямо в морду, удара трёхкратного чемпиона по боксу. Спустя минуту я уже шагал за Самантой с видом провинившегося четвероклассника, вцепившись взглядом в фалды её лёгкого серого плащика. "Как же она, должно быть, замерзла, пока я - полудурок таскал её за собой по бесконечным извивающимся дорожкам ночного парка".
Она снимала крохотную квартирку недалеко от работы. Это, по её словам, позволяло не тратиться на транспорт. Поэтому дорога от парка заняла не более двадцати минут. Дом, в котором она жила, выглядел так, будто был отведён под снос, но, как ни странно, почти во всех окнах горел свет, а по подъезду разносились запахи домашней стряпни и громкие разговоры. Не сказать, что я брюзга, но всё это жилище показалось мне безнадёжно отвратительным. Саманта, конечно же, заметила мою реакцию, потому как я к своим восемнадцати не задумался овладеть искусством скрывать эмоции или подбирать их наиболее подходящими к ситуации. Она извинилась, тем самым вогнав меня в состояние раскалённого стыда.
Мы поднялись на второй этаж и, отворив дверь, она вновь взглянула на меня: "Прости". По крохотной плохо освещённой прихожей навстречу ей неуклюже, громко и неразборчиво лепеча, нёсся ребёнок."
- Тебе не понравилось то, что ты увидел? Ты испугался?
- Я до сих пор не могу понять, что именно испытал в тот момент. На меня словно бы вылили ведро ледяной воды и в то же время я, определённо, почувствовал облегчение. Мне стали ясны природа и причины её грусти. И подобное стечение обстоятельств казалось не самым плохим из всех возможных вариантов. Думаю, я с ещё большей страстью готов был ринуться возводить давно заброшенные воздушные замки, живя долго и счастливо и умерев в один день с ней и с её ребёнком, который так никогда и не вырос.
"Малышку звали Анна. И ей было три года.
Саманта подняла ребёнка на руки и обратилась ко мне. "Ани, поздоровайся с дядей". Девочка взглянула на меня своими раскосыми тёмными глазами и широко улыбнулась: "У дяди селёфки, как у мамы". Она потянула свою детскую ручонку к моему лицу, но Саманта не двинулась, лишь наблюдала за моей реакцией. Я, как оказалось, всё это время таращился на бант завораживающего красного цвета на голове девочки. Но, настигший нас, громогласный смех, то и дело доносившийся с первых этажей, привёл в меня чувства. Я попытался вернуть контроль над своим остолбеневшим телом и, подавшись чуть вперед, позволил Ани коснуться серьги с рубином, которая так привлекла её внимание.
Эти серьги мне когда-то подарила мать. Сказала, что рубин - символ власти и могущества и, что его нельзя показывать детям, потому как те могут испугаться. Меня это так впечатлило, что я почти никогда с ними не расставался, ведь искренне верил, что эти камни даруют мне силу и защищают.
"Ты не боишься?" - я пытался держаться естественно, но, думаю, глаза выдавали страх, который плотно засел в горле. Анна так непринуждённо улыбалась, будто это мне только исполнилось три года: "Класный свет - мой любимый".
Наконец, Саманта решила прервать неловкую сцену, видимо чтобы я окончательно не окочурился от всего этого потока неуклюжестей и неурядиц, в которые она меня с таким сожалением окунула головой: "Поужинаем?"
- В тот вечер она рассказала мне историю.
Солнце давно скрылось за серой пеленой туч, гонимой завывающим осенним ветром, а дождь с ещё большей яростью принимался хлестать по исполинским окнам кабинета, беседа в котором, казалось, и не стремилась к завершению.
- Анна - дочь родного отца Саманты, который долгие годы избивал её и систематически насиловал, пока та в четырнадцать лет не забеременела и под страхом смерти не бежала из дома. Мать умерла при родах, поэтому она росла в подобных условиях. В разговоре она без конца ссылалась на свою распущенность, греховность, непокорность и чёрт знает, что ещё. Казалось, ей привили и вложили в подсознание вину за то, что с ней же сотворили.
"Я думал, что внимательно слушаю эту бесконечную исповедь, но эмоциональное выгорание и смертельная усталость с неутомимым упорством выдёргивали меня из убогой новой реальности, в которой мы слёзно заседали вот уже второй час. Меня охватывала ленивая ярость и слепая злоба. Я представлял как отец Саманты насилует её во мраке детской комнаты с розовыми обоями в цветочек, насилует на глазах десятков плюшевых зайцев и сотен медведей Тэдди Бир. А я молча стою в противоположном углу, держа за руку Анну, что глядит на меня глазами своего отца, непринуждённо улыбаясь, будто бы пластмассовая кукла с гигантским кроваво-красным бантом на голове. Мне представлялось как отец Саманты насилует меня, как его смердящий гнилью рот изливается потоками крови и жёлчи вперемешку с пожелтевшими вываливающимися зубами и хриплыми всхлипами удовольствия. Мне представлялось, как эта тварь проникает всё глубже в моё тело и чёрным гноем пожирает всё новые органы. Я думал как долго распиливаю его горло тупым десертным ножом, не разрезая, а разрывая ткани потной и липкой кожи. Думал как вырезаю его глаза - глаза Анны. И только тогда - зияющие обильной пустотой глазницы, сочащееся бурой кровью горло и этот предсмертный хрип, эхом разносящийся по пустым коридорам воспоминаний Саманты, приводили меня в восторг.
Мой разум заполонили страх и боль, и ненависть, отчаяние и обречённость. Я чувствовал, что должен жить вечно, чтобы терпеть и принимать это, должен стать частью ритуала, который освободит души, погрязшие в безгласном мраке, ослеплённые гневом, скованные собственной памятью..."
- Все эти мысли... доставляли тебе удовольствие? - собеседник прильнул к столу и приготовился записывать.
- У меня превосходно развито воображение. И я люблю мечтать. Считаю эту способность величайшим даром хомо сапиенс. Она с годами, к сожалению, из нас выветривается, испаряется. Это можно увидеть по тому как меняется взгляд. Даже в глазах Саманты ещё можно было различить остатки этого дара.
"Я выскочил из опустевшего к конечной остановке автобуса и понёсся в сторону своего дома, пытаясь раскрыть квадратный зонтик с пуделями. Но тот не поддавался, а я, переполненный самой разнообразной гаммой отрицательных эмоций, принялся вымещать злобу на чёртовом зонте. Мгновение спустя я вспомнил, что зонт - подарок Саманты и, опустив руки, сообразил, что уже промок окончательно, потому прекратил попытки борьбы со стихией. За всей этой вознёй я не заметил как почти добежал по подъезда. Шпана несколько дней назад вот уже в сотый раз выбила фонарь, поэтому его не спешили менять. Вокруг царил плотный давящий мрак и лишь бесцеремонный шум дождя не позволял ненароком вывалиться из этого измерения.
Подойдя к подъезду, я принялся шарить по карманам в поисках ключа, но тут мой взгляд привлекла чёрная фигура человека, сидевшего на асфальте справа от ступеней, облокотившись о бетонное крыльцо. Прежний я сделал бы вид, что ничего не заметил и спешно удалился бы в свои апартаменты. Но в тот вечер прежний я добровольно капитулировал и без сожалений распрощался с жизнью. А новый я, ещё не успевший возродиться из пепла кровавых историй, только пытался осилить первые неуклюжие шаги на пути к освоению иных смыслов.
"Вы в порядке?" - я раскрыл, наконец, зонт и подошёл к нему: "Вам нужна помощь?" Он не отзывался и не двигался. На голову был натянут капюшон и в темноте вообще было сложно различить мужчина это или женщина, пьяный человек или мёртвый. Я уселся перед ним на корточки и попытался заглянуть под капюшон. С приоткрытого рта срывались тяжёлые сгустки крови. Я заметил, что кисти рук были испещрены свежими порезами и ссадинами. Казалось, он сидит в луже собственной крови, слегка разбавленной ночным дождём.
Я вытащил из кармана мобильный: "Сейчас я вызову скорую", но тут он резким движением руки отпихнул телефон, оставив на экране кровавые разводы и, запрокинув голову, уставился на меня."
- ...Неизменно лишь одно - глаза. Эти глаза... они всегда будут одинаковы - всегда мертвы.
"Обнажив окровавленные зубы, он попытался изобразить улыбку, но, выдохнув с хрипом, уронил голову обратно к колену, на которое опирался правой рукой и принялся заваливаться набок. Я схватил его за плечи и попытался вернуть в прежнее положение. "Ну, раз тебе не нужна помощь..." - мной овладела какая-то беспочвенная злость. Я поднялся на ноги и направился к подъезду. Но так и не смог уйти.
Этот вечер, плавно перетекший в ночь, казался мне бесконечным, беспросветным и больным. Я сложил зонт и принялся за спасение человека.
Он был здоровей и на целую голову выше меня, поэтому пришлось изрядно поднапрячься, прежде чем мне удалось поднять эту окровавленную тушу и взвалить на себя. Нести я бы его не смог даже при всём желании и он, казалось, это понимал и старался шагать самостоятельно насколько это вообще было возможно в подобном состоянии.
Доковыляв с трудом до двери подъезда, я вспомнил, что так и не отыскал ключ. Благо нас настигла соседка из двадцать шестой. Она работала танцовщицей в одном из клубов и возвращалась за полночь. Чрезвычайно развязная и болтливая особа.
"Ох, божечки! Что это у нас? Неужто у моего милого ангелочка в кой-то веки удачная охота? Ну-ка покажи кого мы там поймали себе на ужин." Она подскочила к скрюченной фигуре моей таинственной ноши и стянула с того капюшон: "Ого! Эко его потрепало. И где вы только такие красавчики водитесь? Хоть бы один мне достался."
"Вероника, ты всё не так поняла", - говорю. "Мой коллега. Перебрал немного в баре и подрался. Не оставлять же бедолагу одного в таком состоянии." Слышу его хрип, дрожью разливающийся по всему телу.
"И то верно. Давай помогу", - в мгновение отыскивает ключ от подъезда в своей крохотной блестящей сумочке. "Раз коллега, может, как-нибудь познакомишь нас?" - распахивает железную дверь и пропускает нас вперед.
"Как-нибудь обязательно. Как только оклемается - так сразу и познакомлю", - сам думаю, что ни за какие коврижки не выдам его этой девке.
Как зовут... как зовут.. Кровавые капли дождя срываются с промокшей насквозь одежды и с грохотом разбиваются о твердь мраморного пола. Боюсь, останутся следы. Боюсь, возникнут вопросы.
"Рейн", - чувствую как он дрогнул и, медленно выдохнув, ещё больше обмяк на моём плече, позволив мне на мгновение ощутить всю тяжесть своего тела."
- Ты дал ему имя. - утвердительно поинтересовался собеседник.
- Похоже, то был один из способов привязать демона к себе. - парень принялся рисовать пальцем невидимые узоры на стекле.
- Почему ты называешь его демоном? Он нереален?
- Отнюдь, он реальнее нас с вами вместе взятых. И уж точно реальнее всего того, что мне в тот вечер поведала Саманта.
- Ты знаешь где он сейчас? Ты можешь позвать его?
- Господин следователь...
- Можешь называть меня Ларри.
- Господин следователь... Ларри, - он впервые за всё время разговора посмотрел на собеседника, который уже успел переместиться в одно из мягких тёмно-зелёных кресел, расставленных по кабинету в количестве четырёх штук. - Неужели вы думаете, что мне нравится это место? Нравится сидеть взаперти? - его глаза небесно-голубого цвета поплыли слезами, - Я лишь хочу вернуть себе прежнюю жизнь, прежнего себя. Я хочу перестать бояться собственных мыслей. Хочу чтобы мне отдали обратно мой дар... Могу ли я позвать его? Полагаю, во мне больше не осталось ничего, что могло бы его привлечь. Ведь пока я здесь - я ничего не чувствую и ни о чём не сожалею. - парень замолчал ненадолго, - Но я, кажется, знаю того, кто может.
"Выбиваясь из последних сил, я дотащил его до дивана и, передохнув с минуту, отыскал аптечку и принялся стягивать с него вымокшую одежду. Ни то от холода, ни то от кровопотери, его ледяная кожа обрела какой-то бледный сероватый оттенок, будто у трупа, который забыл как правильно быть мёртвым. С правой стороны под рёбрами сочились кровью несколько резаных ран. Тело было покрыто ушибами и более мелкими порезами. Я не специалист, но складывалось впечатление, что его долго истязали, а потом несколько раз полоснули ножом да так, чтобы он умер не сразу, а долго мучился, медленно истекая кровью.
Пока я возился с ранами, он немо бился в бреду, лишь время от времени на мгновение открывая глаза, а потом проваливался обратно в своё беспокойное бессознательное. Приложив все свои познания в оказании медицинской помощи, я кое-как заштопал около пяти ран на теле - все, что мне удалось найти и, накрыв плюшевым пледом, принялся стирать кровь с лица."
- Знаете, есть такие куклы на шарнирах - их делают максимально похожими на людей, очень красивыми. Так вот Рейн, казалось, был сделан максимально похожим на куклу. У него были идеальные черты лица, чёрные волосы тяжёлыми прядями струились до плеч, безупречная, будто бы фарфоровая, кожа испорченная лишь кровавыми следами чужой борьбы. Мне казалось он даже чем-то походил на Саманту. Единственное, что меня пугало, так это его глаза - какого-то нездорового бледно-серого цвета. Эти глаза не казались слепыми, но было в них что-то...
- Именно таким ты хотел его видеть?
- Думаю, я хотел чтобы Саманта была сильней. Думаю, будь она мужчиной - ничего бы этого не случилось. Думаю, обратись она куклой - её не нужно бы было жалеть. Если бы она была слепа - ей не пришлось бы каждый день смотреть в глаза Анны.
"Во всей этой суматохе, я напрочь забыл о Саманте. Меня снедала совесть за то, что я оставил её наедине со своим признанием, покинул это безнадёжное жилище не сказав ни слова. Но звонить было уже поздно и не только потому, что часы показывали три утра. Я не знал, как должен вести себя, что говорить и что делать. Сидя на полу у дивана с окровавленным вафельным полотенцем в руках, я ещё долго проворачивал в голове возможные модели своего поведения. Они мешались с воспоминаниями о прожитом дне, о проливном дожде, который никак не унимался, всё это обрастало мыслями о смерти, мести и... ужасно болела голова. Я незаметно для себя провалился в сон, а когда проснулся Рейна уже не было. И чёртов ливень прекратился. Мне показалось за единственную эту ночь я повзрослел на десяток лет.
II.
На следующий день наши с Самантой вечерние смены совпадали. Мы продолжали общаться как прежде, будто ничего и не произошло. Правда, я более не докучал ей своей любовью, привязанностью или что там у меня к ней было. Не думаю, что мои чувства так скоро изменились, просто я начал смотреть на неё по-другому, потому как осознал насколько она была другой.
Всё вернулось в прежнее русло, возобновились наши прогулки по парку. Я начал забывать о спасённом мной человеке, которому даже дал имя. Он и всё с ним связанное казалось таким неестественным. Порой я ловил себя на мысли, что это - моя больная фантазия или ещё хуже - галлюцинации, вызванные сильным стрессом. Увы, убедиться в этом окончательно мне так и не довелось.
Его худощавую высоченную фигуру в мрачном мешковатом одеянии я заметил издалека. Запихнув руки в карманы, он стоял под дребезжащим светом фонаря недалеко от того самого злополучного места, где мне хватило дерзости совершить своё первое в жизни признание.
"Кто это?" - слышу голос Саманты. "Ты его знаешь? Почему он так смотрит?" - впервые за долгое время схватила меня под руку. Было видно, что она сильно напугана.
"Не волнуйся. Этот парень мне кое-что задолжал", - чувствую, как по телу разливается какое-то довольное тепло. Всё же ты существуешь.
Он стоял неподвижно и ястребом глядел куда-то в сторону. До меня не сразу дошло, что он смотрит на Саманту, которая всё сильней сжимала мою руку.
"Ужасно раскалывается голова", - пытается улыбнуться мне. "Я пойду. На вечер остались дела", - целует в щёку и спешно растворяется в ночном пейзаже парка, оставляя за собой лишь отдаляющийся глухой стук каблуков своих серых туфелек."
- Головная боль. Ты ранее уже упоминал о ней. Это как-то связано с его появлением? - смирившись с условностями истории, собеседник пытался предупредить дальнейшие перипетии.
- Он, без всяких сомнений, способен проникнуть в вашу голову, господин Ларри. Но, полагаю, он не настолько искусен, чтобы не оставлять следов.
"Как только силуэт Саманты исчез из поля его зрения - взгляд туманных глаз тут же потупился. Он будто незрячий вглядывался в окружающие звуки сквозь визуальную пустоту.
"Я почти свыкся с мыслью, что ты - лишь порождение моего нездорового воображения", - подхожу к нему ближе и встаю рядом, глядя на темноту, за занавесом которой минуту назад скрылась Саманта. "Надеюсь, ты в порядке. Крови было много, даже слишком. Прости уж, хирург из меня никудышный, да и впрочем швея - так себе. Поэтому не держи зла, если эти шрамы не станут "украшениями". Хотя, похоже, тебя это мало заботит".
Молчит.
"Думаю, бесполезно спрашивать что произошло. Но как бы там ни было, я рад, что ты теперь в порядке", - уже не жду ответа.
С минуту мы простояли в кромешной тишине. Казалось, даже деревья вокруг чего-то выжидают, боясь шелохнуть ветвями. Весь парк погрузился в штиль, а ночной мрак невидимыми языками вяло подползал к самым ногам. По моему телу лёгкой дрожью прокатилась тревога и в этот момент я боковым зрением заметил, как он склоняется ко мне, будто пытаясь расслышать мой голос. В тот вечер я впервые испытал это чувство."
- Скажите, господин следователь Ларри, доводилось ли вам когда-нибудь глядеть в глаза живому хищнику, ощущать мощь его тела, его голод и неуправляемую жажду убийства?
- Я бывал в зоопарке, но тамошние львы и тигры сыты, а от того до безобразия ленивы.
Взгляд мальчика на мгновение остекленел, поглощённый воспоминаниями:
- В тот вечер я впервые испытал это чувство. Кипящая энергия раскатами озноба разливалась по всему телу, пронизывая каждую клетку, будоража сознание и оглушая, сдавливая грудную клетку словно бы меж бетонных валунов острого болезненного страха, граничащего с безумием, замешанного с едким адреналином. - он сжался, обхватив колени руками, - Это похоже на наркотик, что доставляет невыносимую боль, вынуждает тело помнить, а разум голодать.
"Не выпрямляясь, он вытащил что-то из кармана и протянул мне. Но мой оцепеневший разум ещё с минуту топил взгляд в муаре его чёрных как смоль волос.
Рин.
Послышалось, что кто-то позвал меня по имени и голова тут же заработала. В руке я сжимал серебряный десертный нож, а Рейн словно тень, порождённая моим слепым, кровавым гневом, бесшумно и неторопливо удалялся прочь.
Спустя некоторое время раздался звонок от Саманты.
За окном такси монотонно проплывали безликие многоэтажные жилые дома спальных районов. Сломанные Касио должны были показывать полночь, а меня неуклонно тянуло в сон. Я так до конца и не понял куда еду и зачем, но голос Саманты звучал столь убедительно напуганным, что я не мог позволить себе проигнорировать её всхлипы и рыдания в трубку, причина которых мне после телефонного разговора осталась неизвестна.
Добравшись до места, я увидел кучку зевак и несколько полицейских, хаотично снующих за лентой оцепления. По фасадам молчаливых, окутанных дрёмой, домов кругами бегали синие и красные зайчики проблесковых маячков полицейских машин и карет скорой помощи. Посреди всего этого хаоса я заметил Саманту. Она стояла неподвижно, сжимая в руках ремешок своей сумочки. У неё был измученный и растерянный вид, но она не плакала.
"Саманта. Саманта!" - я махнул рукой, пытаясь привлечь её внимание, а сам думал как бы поскорей удалиться с этой сцены частного отчаяния и массового неравнодушия. Всё происходящее мне было невыносимо неинтересно. Но приближающийся глухой стук каблуков серых туфель заставил приготовиться натянуть на себя маску участия и выйти из-за кулис. Однако, Саманта ничего не сказала о произошедшем, лишь попросила проводить её домой."
- Согласно полицейскому отчёту, в тот вечер в квартире, принадлежащей Юэну Ли, было найдено его тело. - официозно вступил собеседник, - Тело обнаружила дочь господина Ли - Саманта. Рин, ты знаешь что там произошло?
- Пока мы ехали в такси к её дому, в правом кармане куртки я сжимал десертный нож, который мне отдал Рейн. И если честно, в тот момент я всей душой желал не знать чем заканчивается вторая часть истории.
"Всю дорогу меня трясло. Я упёрто, с видом заинтересованного, таращился в пассажирское окно старенького Форда, лишь бы не смотреть на Саманту и боялся, что она заговорит.
"Кровать была залита кровью", - по радио зазвучала "I Can"t Stop Loving You" в исполнении Рэя Чарльза: "Я долго не могла найти его. А потом решила зайти в детскую", - чувствую вопрошающий взгляд Саманты на себе: "Отец лежал на кровати лицом вниз... и не двигался".
"Успокойся. Всё в прошлом", - обнимаю её за плечи, стараясь унять нарастающую истерику, а у самого дрожат руки. "Думаю, случилось то, что должно было случиться".
"Я не хотела этого!" - она внезапно оттолкнула меня и уставилась своими заплывшими слезами глазами, которые вмиг налились отчаянным гневом: "На него напали в его собственном доме, ему разорвали горло и вырезали глаза! Он умирал в мучениях, истекая кровью... Я не хотела этого... Этого хотела не я."
- Если я всё правильно помню, именно такой ты представлял смерть господина Ли. - собеседник поднялся из кресла и принялся вышагивать по кабинету, увлекая за собой частицы пыли, - Как, по-твоему, это работает?
- Я не представлял ни господина Ли, ни его смерть. Я не знал его, не знал как он должен выглядеть и где жить. Просто Саманта заразила меня своей беспросветной ненавистью, которая с подачи моего богатого воображения в единое мгновение обрела зримую и осязаемую форму.
- Значит, ты считаешь это сделал Рейн - парень... ну или демон, которого ты спас.
- Ведь вы искренне мне не верите. - мальчик скривил потрескавшиеся губы в улыбку и нарочито горделиво выпрямил спину. - Но где-то в глубине души вы жаждете его найти. Поэтому я покажу вам - покажу "как это работает". Важно лишь одно - он всегда возвращает оружие создателю.
"Расставшись с Самантой у подъезда её дома, я - измотанный и хладнокровный, отправился в свою обитель. От этого вечера я уже ничего не ждал, разве что очередного отчаянного звонка, но его не случилось. На работе она тоже не появлялась и, воцарившееся в связи с этим спокойствие, абсолютно меня устраивало. Я боялся правды, боялся в единое мгновение оказаться погребённым под монолитом уродливой реальности, что позволил себе сотворить. Часами слоняясь по задворкам собственных мыслей, я, тем не менее, неизменно приходил к осознанию незавершенности складывающейся картины.
В ту пору меня начали одолевать кошмары. Я видел странных людей, вытворяющих странные вещи. Эти люди изрыгали собственные органы - дышащие, истекающие кровью и чёрной бурлящей жижей. Они хватали эти бесформенные куски, собирали в охапку и убегали прочь в горячий дрожащий мрак. Я видел людей с головами животных заживо пожирающих собственные человечьи тела, их обступали тени и вырывали их разлагающиеся гнилью бьющиеся сердца. Все они кричали, но я ничего не слышал, потому как у них не было ртов и не было глаз. Они рождались заново молодыми и старыми, растворялись друг в друге и синей водой утекали вместе со своими гневом, печалью, желаниями. Но во мне не было чувств, я обходил их истории, стенания и имена, проникал в их память и поглощал энергию немой войны, сквозь которую меня за руку вёл слепой проводник...
Из кошмарного забытья в одну из ночей меня вырвали леденящие пляски ветра с дождём, бесцеремонно и с грохотом чёрной тенью ворвавшиеся в мою квартиру. Тень оказалась живой, мыслящей и даже знакомой. Он бесшумно проплыл в мою сторону и столбом застыл у боковины кровати. Во мне в это время боролись десятки противоречащих друг другу желаний и мыслей. Мне хотелось дотронуться до него, хотелось уничтожить, я представлял как он такой же беззвучной тенью неторопливо бродит по коридорам квартиры отца Саманты в поисках сотворённой мной утопии. Представлял как он бесстрастно вырезает глаза трёхлетнего ребёнка серебряным десертным ножом, который я сжимаю в руках, невольно осознавая ту безумную жгучую силу - подвластную лишь моему разуму, окончательно слившуюся с моим телом и ноющей болью напоминающую о голоде слепого демона. Я отторгал эту энергию, а она вирусной лихорадкой растекалась по венам. Я жаждал его смерти и готов был самостоятельно вершить суд над этим существом. Готов был полосовать его ледяное тело чёртовым десертным ножом, что часами затачивал в собственной голове. Готов был голыми руками разрывать его плоть, дабы он бесконечно томился в невыносимой боли, ощущая как жизнь вытекает по капле."
- Но я сделал свой выбор. - лицо мальчика исказила гримаса боли, - Я спас его. Я дал ему имя. Это и был вход в те самые "кровавые лабиринты слепых миров". Боль, страх, зависть, отчаяние породят гнев, злобу и ненависть - самые сильные и чистые человеческие чувства. Они слепы и ослепляют нас, пожирая разум, затягивая в безупречное безумие, на границе с которым нас встретит проводник и одарит лишь тем, за чем мы прибыли. Скажите, Ларри, вы когда-либо желали чего-либо с неимоверной силой и в то же время до смерти боялись на самом деле это заполучить?
Собеседник застыл у книжного шкафа и задумчиво вглядывался в надписи на тёмных переплётах книг, что оказались на уровне его глаз.
- Я хорошо знаком со смертью. По долгу службы. Смерть - это просто моя работа, которая уже давно не вызывает никаких особых эмоций. Но несколько лет назад я потерял свою дочь. Ей было пять. И оказалось, что я вовсе не знаю эту самую смерть, с которой, как мне казалось, я давно обручился. Это была новая смерть - иная. Я винил целый мир в том, что произошло. Винил себя и жену, но главное - я винил врача, который допустил ошибку. Меня одолевали гнев и жажда мести. Подобное я не испытывал даже глядя в глаза серийным убийцам, насильникам и прочим подонкам. На суде его оправдали и на протяжении ещё долгих месяцев я не мог забыть лица: его, его жены и дочери, которая была одного с моей возраста. - собеседник обратился к мальчишке, - Но я не желал ему смерти. Нет, наоборот, я хотел чтобы он жил как можно дольше. Жил так, как теперь живу я.
"Что ты такое?" - я уселся на кровати, не вылезая из-под одеяла.
Он склонился ко мне, запустил холодные пальцы в мои волосы на затылке и, не отрывая стеклянного взгляда, притянул к себе ближе, коснувшись своим лбом моего. Его окутывала звенящая аура возведённого в абсолют ледяного вакуума, о который можно обжечься и в мгновение ока остаться без памяти. Но я не впервые попал под это воздействие и уже не боялся.
"Мне дано видеть, лишь сквозь химеру людского подсознания", - его голос дрожью прокатился по телу. Это был нечеловеческий голос, его невозможно было услышать, но я чувствовал его горечь на языке, ощущал его острые иглы на своей коже и видел как он томно поднимается из самых глубин моей памяти.
Не думаю, что я когда-либо испытывал сексуальное влечение к мужчине, но то, что я в тот момент пережил было на грани. И я не понимал, что могло послужить причиной: его природа или моя, его внешнее сходство с Самантой, а может всё это вместе.
Я тонул в зеркале туманных глаз и чувствовал его энергию внутри себя - возбуждающая, опьяняющая она, несомненно, вызывала зависимость. Рейн окончательно овладел моим разумом, но взамен позволил мне владеть им самим - его силой, его телом и мыслями, целым его миром, который существовал лишь в моей голове. И тогда, глядя в глаза этого хладнокровного, опаснейшего хищника, ощущая его мощь, голод и неуправляемую жажду убийства, я счёл его усмирённым... ведь я - не плохой человек и никогда никому не желал зла."
- Спустя три дня я узнал, что Саманта мертва. - парень обратил усталый взгляд на следователя, - она повесилась в тот же самый вечер, бросив Анну, меня, ни написав ни единого слова. - Рин спустил ноги с подоконника и уставился в пол, - Я ненавижу это место, но лишь оно способно оградить меня от таких как вы, господин следователь, от таких как мой отец - увязших в смердящем болоте ненависти и навечно обречённых выедать себя изнутри, упиваясь собственным забвением...
- Я выслушал твою историю, Рин, - внезапно возразил собеседник и подошёл к окну, у которого всё это время сидел мальчик, - а теперь, позволь мне рассказать как всё было на самом деле.
"История Саманты, что ты мне поведал - правдива, за исключением некоторых деталей. Тест ДНК показал, что Юэн Ли с высокой вероятностью, действительно, являлся отцом Анны. Тем не менее, до своего совершеннолетия Саманта продолжала жить с господином Ли, ни разу не заявив на него в полицию. Смею предположить, что девушка, в следствие многих лет насилия и издевательств, смирилась с собственным положением, либо начала испытывать симпатию к своему мучителю. По исполнении восемнадцати лет, она всё же покинула отчий дом и устроилась на работу в ресторан, где вы с ней и познакомились.
Наивная любовь сыграла с тобой злую шутку, Рин, заставив последовать за ней на преступление. Ты, действительно, не знал Юэна Ли, не знал как он выглядит и где живёт. Этой информацией располагала Саманта, которая в один прекрасный день поведала тебе свою сокровенную историю и тем самым, сама не подозревая, намерила совершить месть за все страдания, что ей приходилось выносить.
Под покровом ночи, по неопытности вооружившись тупым столовым ножом, ты отправился в квартиру жертвы. Очевидцы утверждают, что девушка нечасто, но всё же навещала своего незадачливого отца - привозила еду и лекарства, и была чуть ли не единственным его гостем за долгое время. Поэтому тебе не составило труда попасть внутрь, поскольку мужчина сам отворил дверь. На следующий день, как дело было сделано, после вашей совместной прогулки по центральному парку Саманта отправилась навестить отца. Ты, в свою очередь, выждал некоторое время, пока она обнаружит тело, вызовет полицию, скорую и даст показания и тогда заказал такси обратно к месту преступления. Откуда вы вместе благополучно вернулись к её дому. В квартире Саманты между вами что-то произошло и ты разгорячённый и опьянённый своей безнаказанностью задушил девушку, после чего подвесил труп на бельевой верёвке в ванной, дабы всё походило на самоубийство. Вероятнее всего, ты поведал о своём подвиге, что вопреки ожиданиям повергло её в ужас. На убийство ребёнка тебя не хватило, поэтому ты решил лишить Анну обоих глаз, как в случае с господином Ли, чтобы это всё больше походило на дело рук умалишённой Саманты. Воспользовался ты тем самым злополучным ножом, который забрал с собой с места предыдущего преступления.
Тело девушки, орудие убийства и истощённого, но живого ребёнка обнаружили спустя двое суток. Опомнившись, ты, конечно же, испугался и выдумал всю эту безумную историю со слепыми демонами и прочей ересью, дабы тебя на всякий случай признали невменяемым и заранее закрыли в этом роскошном храме безумия, который принадлежит, несомненно, выдающемуся психиатру и твоему отцу, Рин Лурье."
- Я готов до бесконечности искать твоего демона, если он сможет вернуть Анне глаза. - собеседник закрыл свой исписанный старенький блокнот и убрал в карман пиджака, - Сейчас я ничего не могу с тобой поделать и ты это прекрасно понимаешь. Но я постараюсь сделать так, чтобы отсюда ты мог вернуться только в тюрьму.
Ларри развернулся и, накинув на плечи свой осенний плащ, закончил разговор. Голос мальчика настиг его у самой двери.
- "Меня снедала эта вездесущая ненависть - грызла изнутри. Их праздные взгляды, полные спокойствия словно бы окопались в моей голове и бесконечно долго терзали моё сердце. Я глядел на его дочь и захлёбывался собственным бессилием, которым она меня одаривала, отрывая от моего тела ноги, чтобы я не мог от себя убежать, руки, чтобы я не мог себя задушить и тогда - я был способен лишь навеки закрыть глаза и полыхать яростью, что обратилась для меня вторым кислородом. Час, месяц, год молчания, одиночества и беспорядочных мыслей, способных свести с ума даже самых стойких. Всё это время я приходил к его дому и раз за разом мысли творили страшную сцену. Сцену освобождения, возрождения и конца. В полумраке гостиной залы в тусклом свете рваной луны, бесстыдно обнажившей кровавые абстракции и равнодушные взгляды череды мертвецов, стоит человек..." Интересно, каким вы видите своего демона, господин следователь... Ларри.
III.
- Не думал, что встречусь с вами вновь, тем более при таких обстоятельствах. - человек лет сорока с пробивающейся сединой в тёмных волосах и бессмертным благородством в профиле сидел за металлическим столом.
- Даже с учетом обстоятельств, вы не походите на человека лишившегося семьи, господин Соболевский.
- Я не склонен грустить о том, что невозможно вернуть, мой дорогой друг. - его карие глаза, с пораженными желтизной склерами и присущим мертвенным спокойствием во взгляде, наблюдали за непривычной обстановкой и, тщетно пытающимся скрыть раздражение, собеседником.
- В таком случае, вам не составит труда поведать мне о событиях той злополучной ночи, "мой дорогой друг". - следователь вытащил из кармана пиджака уже знакомый блокнот, карандашный огрызок и аккуратно устроил их на холодном столе.
- Я вижу вашу невыносимую неприязнь к моей персоне и задаюсь вопросом - почему же вы вызвались вести это дело, учитывая тот факт, что конфликт интересов здесь прямо-таки налицо.
- Сам пока не знаю... - Ларри замолчал на мгновение, - Скажите, вы видели кого-то в своём доме в ту ночь?
- Я люблю свою семью, господин следователь, свою жену Лауру, которая играет на рояле дождливыми вечерами, наполняя дом теплотой музыки её нежных рук. Я люблю свою семилетнюю дочь Кристину, её заразительный громкий смех, блеск голубых глаз и эти бесконечные детские выдумки. Я люблю даже нашего пса - уродливого Шарпея по кличке Болли. Лаура приобрела его около месяца назад. - мужчина болезненно улыбнулся, уронив взгляд на гладь стола, - Никогда бы не подумал, что Елена - наша экономка смирится с этим псом, несмотря на, постоянно исходивший от него, отвратительный запах.
"После суда мне пришлось закончить с практикой в хирургии и я с головой погрузился в научную деятельность. В тот день я по обыкновению задержался в институте, потому прибыл домой далеко за полночь. Дочь в такое время уже спит, но Лаура всегда дожидается меня в гостиной. Она имеет привычку распахивать несколько окон в доме, пуская по коридорам ночные сквозняки, а сама усаживается на банкетку у рояля, развернувшись к окну, из которого великолепно видна луна."
- Луна была великолепна в ту ночь. Она будто бы смеялась надо мной и воспевала безобразные плоды моих собственных ошибок. - Соболевский обратил взгляд к следователю, - Я не желал смерти вашей дочери, Ларри. То была непреднамеренная ошибка, уверяю вас! Любая операция - это риск.
- Прекратите! Почему вы внезапно заговорили об этом? - Ларри соскочил со стула и удалился в угол крохотной комнаты для допросов.
- Я знаю, что это вы прислали его. - глаза человека лет сорока с пробивающейся сединой в тёмных волосах и бессмертным благородством в профиле налились слезами, - Прислали этого дьявола отнять у меня семью - отнять целую мою жизнь!
Ларри бросило в холод, он тут же метнулся к столу:
- О ком вы говорите? Вы видели кого-то в своём доме? Говорите же! Кого вы видели?
"...Луна была великолепна в ту ночь. Вся семья дожидалась меня в гостиной. Даже пёс - уродливый Шарпей по кличке Болли. Все ждали моего возвращения. Я шагал вслед за ускользающими ночными сквозняками, разносившими липкий запах крови по коридорам моего дома, что навеки погрузился в звенящий мрак и ослепляющую тишину. Этот запах я не спутаю ни с каким другим. Он - особенный, обладает уникальной формой и исключительной памятью тела. Полы поскрипывали под тяжестью ног, этот звук мешался с завыванием ветров за окном и каждый шаг грохотом раздавался в пустоте моего разума, замершего в ожидании осознания катастрофы.
Войдя в комнату, стены которой и по сей день хранят бархат нот произведений Моцарта, Шопена, Бетховена, я словно бы потревожил покой величайшего творения разума человеческого, одарённого совершенным безумием - порождением боли, гнева и отчаяния. В полумраке гостиной залы в тусклом свете рваной луны, бесстыдно обнажившей кровавые абстракции и равнодушные взгляды череды мертвецов, стоял человек. Бесконечно холодный взгляд его мёртвых глаз скользил по натюрморту из человеческих тел, частей тел, тел животных и увядших воспоминаний, залитых густой краской цвета бордо, оглушённых, ослеплённых и скованных бессрочно собственным великолепием."
- Я кое-что принёс для вас, мой дорогой друг. Будьте столь любезны, попросите господ по ту сторону двери внести подарок. - минуту спустя на столе лежал небольшой бумажный свёрток. - Прошу, не стесняйтесь. Это для вас.
Следователь, не отрывая взгляда от оппонента, потянулся за пакетом:
- Он очень похож на вас. Похож на вашу дочь. Он смотрел на меня её глазами - её мёртвыми глазами, а я захлёбывался собственным бессилием, которое он мне даровал, столь искусно лишив меня всякой возможности двигаться. И теперь, я способен лишь навеки закрыть глаза и полыхать яростью, что обратилась для меня вторым кислородом. Бесконечные часы, месяцы, годы молчания, одиночества и беспорядочных мыслей, способных свести с ума даже самых стойких - именно это вы завещали мне, Ларри... мой дорогой друг. И я покорно принимаю ваш дар. - Соболевский опустил глаза и попытался было склонить голову, но мертвенная хватка паралича мгновенно напомнила о бренности тела.
Спустя несколько минут человека в инвалидном кресле увезли из крохотной комнатки для допросов, пропахшей дешёвым куревом и громогласной искренней ложью. Ларри остался в одиночестве, вертя в пальцах поблёскивающий в свете угрюмых ламп хирургический нож.
IV.
"Как-то в одном из научных журналов - их отец, по обыкновению, оставлял на письменном столе в своем кабинете, я вычитал, что слепорождённые люди не болеют шизофренией, что причина этого до конца не изучена, но доселе в медицинской литературе не описан ни один подобный случай. И тогда я подумал, а что если бы такой человек существовал - что бы творилось в его голове? Что если бы в его голове творилось то, что творится в моей? Диагноз шизотипическое расстройство личности был поставлен мне в возрасте пятнадцати лет. Людям с подобным заключением свойственны эмоциональная холодность и отрешённость, магическое мышление, социофобия, дереализация и еще масса характерных признаков. Полная ремиссия заболевания практически недостижима, тем не менее, медикаментозное лечение способно стабилизировать способность больного к социальной адаптации. Я долгое время принимал препараты, что назначал отец. Он тщательно старался скрывать мой недуг и это, среди прочего, послужило причиной моей ссылки, во время которой приступы участились.
Я пишу всё это, потому как сам не знаю ответа на ваш вопрос, Ларри. Сейчас мне кажется, будто я пребываю в здравом уме, но руки не прекращают трястись от страха. В ту ночь мать везла меня с очередной терапии - я ненавидел всё это и мы сильно ругались. К лобовому стеклу то и дело липла плотная маслянистая корка не прекращавшегося вторые сутки ливня. А раскаты грома ленно плелись за яркими вспышками молний, путавшихся с мерцанием неисправных уличных фонарей и светом фар встречных автомобилей. Её руки без конца соскакивали с рулевого колеса в напористом танце жестикуляции. В какой-то момент она не справилась с управлением и мы на скорости шестьдесят пять километров в час влетели в свет.
Носителем света оказался пикап девяносто шестого года выпуска, перевозивший стальные трубы малого диаметра, часть которых была закреплена на крыше. При ударе фиксаторы разорвало и одна из труб угодила в грудную клетку Виктории Лурье - моей матери. Я помню взгляд отца на себе в ту ночь. Он прибыл практически сразу, но даже не осмелился подойти, лишь наблюдал издалека пока меня на носилках катили к карете скорой помощи. Отделавшись лёгкими повреждениями, я был в сознании и созерцал, как его лютая ненависть, годами томившаяся где-то в глубинах подсознания, наконец, обрела почву и расцвела кровавыми красками, в мгновение прибрав к своим ослизлым рукам всю скорбь. Он никогда не винил меня за смерть матери, скорее, за мою болезнь. Виктор Лурье посвятил всю свою жизнь изучению безумия - его причинам, проявлениям и последствиям, и не усмотрел как его единственный сын превращается в его работу.
Я пишу всё это чтобы вы поняли - я был честен с вами от начала и до конца... в силу своих возможностей. Автокатастрофа показала мне труп собственной матери, сидящий рядом, изливающийся неиссякаемыми потоками бурой крови. Её последний вздох и мёртвый взгляд этих изумительных изумрудных глаз по сей день остаётся одним из моих самых ярких воспоминаний. Я не способен на сопереживание и порой мне кажется, что мои действия совершены другими людьми или наоборот, что некие события являются следствием моего вмешательства. Точно убийство семьи врача, причинившего вам боль. Я более чем уверен, что к тому времени как вы прочтёте это, они будут уже мертвы... и да, я знаю - вы не хотели этого, а точнее - этого хотели не вы. Из сухой истории, какую вы мне поведали в тот день, мой недужный разум сформировал непревзойдённую реальность, скованную великолепием цвета рубина, что вам довелось лицезреть в доме господина Соболевского. И если вы спросите - а был ли дождь, я отвечу, что верю в вас. Лишь возвращение сюда помогло мне понять - чего столь страстно желает Виктор Лурье. Его рвение затащить меня в эту свою зловонную трясину вины, боли, скорби и отчаяния обрело собственное отражение в прекрасных глазах, сотворённого мной чудовища.
Сейчас мне кажется, будто я пребываю в здравом уме, но руки не прекращают трястись от страха, от ужасающей энергии, что заключена в этом существе. Нынче в нём слилась живописная красота Виктории и хладнокровная стать Саманты, и пыль лунного света так небрежно обрамляет невыносимый голод, томящийся по ту сторону стеклянных глаз. Вот уже третий час он стоит позади меня у окна, выжидая указаний моего заражённого подсознания. И лишь я вправе подпустить его ближе, позволить льду его тонких пальцев коснуться оболочки человечьей души - такой ненадёжной, хрупкой и окончательной. Лишь я способен каждой клеткой своего тела впитывать его медлительное, еле различимое дыхание, ощущать на шее тяжесть воды его длинных волос и шёлк его кожи. Лишь я способен слышать до безумия пронизывающий голос и говорить в ответ, позволяя его острым когтям прорвать путь к своему сердцу. Лишь я вправе сотворить его оружием и выдумать собственную смерть прекрасной.
P.S. Однажды вы сказали, что дождь слеп, ведь льёт, когда ему не место, не ведая, что солнце светит. А если солнце погаснет навсегда - дождь тоже исчезнет? Надеюсь, что так. А если нет..."
Ларри Шрайнер сорока пяти лет - не муж, не отец, но следователь, торопился, слегка прихрамывая, по гигантским коридорам частной психиатрической клиники. Его серый плащ, вымокший под дежурным осенним ливнем, обрёл свойство ноши и бессовестно сковывал яростные стремления своего обладателя. Мимо проплывали бесстрастные взгляды праздных безумцев, а живой, беспорядочный смех этих постояльцев обители ментального покоя невидимыми гончими нёсся следом.
Громоздкая сцена преступления, масштабно развернувшаяся в одиночной палате номер пятнадцать за табличкой "Р.Л.", без конца вспыхивала перед глазами полотном бело-красных тонов, где в центре - фигура мальчика на вид лет семнадцати, скрюченная на полу в позе эмбриона и сжимающая в руках собственное сердце, что замерло навеки и расстелилось десятками артерий, сотнями артериол и тысячами капилляров по холодной глади кафеля. Ничего "прекрасного" Ларри в этом не видел, а голова его отчаянно трещала по швам из-за бесплодных суждений единой мрачной тушей занявших все мысли; остроконечных ошмётков фраз, столь небрежно брошеных мальчишкой аккурат в, и без того настрадавшуюся, спину честного следователя и нервная дрожь с неумолимым упорством пробиралась в самые закрома души.
Вихрем ворвавшись в кабинет Виктора Лурье, следователь, обручившийся было со смертью, на мгновение оцепенел. Рука его медленно поползла в карман плаща за носовым платком, но ничего не обнаружив, взмыла к лицу с намерением смахнуть суетящиеся на морщинистом лбу капли дождя и пота.
Исполинские окна кабинета истекали бесцветной суетой воды, а стены без умолку шептались нагромождением пыльных картин и немые взгляды свидетелей из непостижимых миров жадно ползали по нетронутым зелёным островкам сукна большого письменного стола, в центр которого, словно бы подарком отчаянного безумца, была водружена, отрубленная по локоть, левая рука. Комната заполненная плотным эфиром тишины с привкусом металла и мокрого асфальта, казалось, укрывала своего гостя от действительности и всякого здравого смысла, нанизывая блуждающий разум на остриё самозабвенной иллюзии, сквозь которую можно было различить тёмную фигуру человека, сидевшего на полу у панорамного окна. Пустой рукав его рубашки щедро сочился кровью, образовывая густую лужу, что лениво поглощала всё новые дощечки паркета. Он не двигался, лишь тяжело и медленно дышал. Полупрозрачные глаза плавали в забытье, слепоте и неизменной смерти, беззвучным голосом пульсирующей в висках.
Тело Ларри, запомнившее себя в дверном проёме, принялось ныть всеми мышцами и кожа горела будто в лихорадке. Он насильно втолкнул себя в кабинет и тяжёлая дверь позади захлопнулась:
- Вы в порядке?
"P.S. Однажды вы сказали, что дождь слеп, ведь льёт, когда ему не место, не ведая, что солнце светит. А если солнце погаснет навсегда - дождь тоже исчезнет? Надеюсь, что так. А если нет...
Прошу, Ларри, не смейте его спасать. Не смейте давать ему имя."