Тина проснулась ровно за пять минут до звонка будильника. В комнате было еще темно и зябко, как всегда бывает зимними утрами. Сквозь занавески просвечивало вечное розоватое зарево города. Из-под одеяла вылезать смертельно не хотелось. Весь новый день грозился быть точной копией вчерашнего. И позавчерашнего и недельной, и месячной давности дня.
С Тиной на данный момент происходило нечто жуткое - шла смертельная борьба с жизнью - жизнь ломала Тину под себя, а та упиралась и пыталась что-нибудь в своей жизни изменить. Побеждала пока жизнь, и о том свидетельствовала вторая пара столь ненавистных Тине черных туфлей, приобретенная ею за последние полгода. Вся ее жизнь становилась как эти туфли - на неудобном высоком каблуке с ободранными носами, деформированные от постоянного ношения, черная, нейтральная, незаметная. Более отвратительным цветом мог бы быть только серый.
Прошлое казалось витражом из детской поликлиники, где дети с мячами, собаками и воздушными змеями радостно убегают по укутанному ярко-зеленой травой полю, и улыбающееся солнце трогает их своими лучами.
Тина лежала, глядя в голубоватый потолок, дожидаясь звонка будильника. Рядом сопел мужчина, которого она слишком долго считала мужчиной своей мечты.
Идеальные отношения, о которых грезит любая девушка, на поверку оказались бытовыми проблемами и вечными ссорами, которые, ей сначала казалось, можно преодолеть силой взаимного притяжения, но пропасть между мужским и женским оказалась непреодолимой.
Прозвенел будильник. Она его выключила. Мужчина, лежащий рядом, пошевелился и что-то невнятно пробормотал о нежелании вставать и идти на работу. Ее утреннее состояние тут же сменилось недовольством. "Вечно недовольная" - говорил ей ее мужчина, обвиняя. А она смотрелась в зеркало и понимала, что веселые морщинки возле рта и глаз превратились в усталые морщины.
По серо-асфальтной дороге на фоне удушливо-мутного неба торчали остовы фонарей - они монашенками в подобострастном преклонении наклонили головы, а провода связали между собой их безрукие тела. По обочине дороги она шла, чувствуя, как промокают сапоги, взбивающие снежную жижу, и как слезами по ее лицу течет растаявший снег.
После работы, где она была вынуждена задержаться по настоянию начальства, она почему-то не побежала в метро, чтобы вернуться домой, а отключила сотовый и пошла, кутаясь в пальто, гулять по улицам.
Она чувствовала себя так, как будто оказалась в теле незнакомого чужого человека и ничего не может изменить в этой дурацкой ситуации.
Тина забрела в переход на Арбате, где юноши с длинными немытыми волосами в черных кожаных косухах играли что-то агрессивное на электрогитарах и не то пели, не то хрипели что-то невразумительное. Вокруг них покачивалась, подпрыгивала и пила пиво толпа похожих на них людей, казавшихся единым организмом. Тина замерла, неотрывно глядя на них и чувствуя себя чужой здесь, несвободной, не раскрепощенной, не юной, но наслаждаясь царившей здесь атмосферой. Она расстегнула пальто, чтобы не казаться чопорной и купила пива. Пиво она обожала, но с тех пор как ее мужчина заметил ей, что она поправилась, она перестала лакомиться этим божественным напитком. После первых двух глотков, согревших ее скорее душевно, чем физически, она мучительно захотела курить. Тут же были куплены сигареты, и тонкий белый фильтр одной из них легко скользнул ей в рот и привычно примостился в губах. Она удивилась себе самой - как она могла пожертвовать всем этим ради иллюзорных якобы любовных уз? Быстро ощупав себя на предмет наличия зажигалки расстроилась, осознав, что уже давно с собой ее не носит и обратилась к юному ангелоподобному воплощению большого города в женском обличье. Девочка была одета в узенькие модно потертые джинсы и короткую курточку, волосы коротко пострижены, на лице легкий налет косметики.
- Реально, можешь себе эту заиметь, у меня еще есть.
-Спасибо, - Тина приняла из ее тоненьких замерзших пальчиков красный "Крикет".
- Меня Машка зовут.
- Тина.
- Рулез! Реальное имя? Не гонишь?! Ну, ты даешь. Улетно! Одна зависаешь?
Девушка говорила на наречии всех воплощений большого города, и язык этот можно было понять скорее на интуитивном, чем на лингвистическом уровне. Тина хлебнула еще пива из бутылки и произнесла:
- Угу, мое, настоящее. Да, одна здесь.
- Кул. Тащишься от их музона?
- Да не то чтобы...
- Тогда порвали отседова когти, у нас сегодня на хате кульная туса намечается. Оторвемся - класс.
- Это далеко?
- Да ты брось. Мы тут поблизости зависаем. На своих двоих быстро доберемся.
- Хорошо.
Идти и на самом деле было недалеко, они нырнули в какую-то ужасающе грязную подворотню, дворами прокрались к панельному старому дому, по темной, заплеванной и заваленной мусором лестнице поднялись на четвертый этаж, где Машка смело толкнула приоткрытую дверь в квартиру. В квартире было темно, горело только несколько ламп, высвечивая растоманские люминесцентные каракули на стенах, которые, впрочем, все равно было плохо видно из-за застилающего все едкого дыма марихуаны и дешевых сигарет. Одетые кое-как молодые люди в вязаных безразмерных шапках на головах, чередующих зеленые, желтые, красные полосы, девчонки с кольцами во всех хоть немного выпирающих частях тела и с дредами. Джинсы всем были немного великоваты и свободно висели чуть ниже, чем "на бедрах", свитера же были скорее мешковаты и насквозь пропитаны марихуаной и благовониями, играл рейв, несколько человек, явно находящихся в прострации, умудрялись танцевать в разных углах квартиры. Растоманы оказались крайне дружелюбными и тут же предложили ей косячок, она сначала держала оборону, но потом, вспомнив, что сегодня она меняет всю свою жизнь, решила попробовать экстази. Небольшая таблетка розового цвета имела странный привкус. Машка подергивалась рядом, зажимая в руке косяк, и подмигивая Тине - мол, все будет хоккей, не ссы. В течение получаса Тина бродила между этими людьми, все больше и больше заинтересовываясь их поведением и движениями. Через пол часа она поняла, что сидит на обтрепанном диване рядом с каким-то мальчиком, больше ее раза в два, с козлиной бородкой, рыжими дредами и беспечным выражением лица и откровенничает с ним, а он смотрит на нее ласково большими коровьими глазами и улыбается. Внезапно перед ней сфокусировалось улыбающееся лицо Машки.
- Ай да на эйсид парти в Пропаганду!
Тина почувствовала покалывание по всему телу, ощутила растущее изнутри возбуждение.
-Ай да.
-Только твой прикид не покатит! - Машка схватила ее за руку и оттащила в ванную.
На унитазе, обняв сливной бачок, дремал какой-то парень. Его присутствие вызвало смех у Тины, Машка же стянула с себя маечку с Буддой и надела ее на новоиспеченную подругу, потом она вышла и вернулась с темно-синими джинсами, которые оказались Тине великоваты на пару размеров. Машка успокоила ее, что так теперь модно, подтянула их поясом, снизу подогнула так, чтобы они открывали высокие узкие сапоги и образовывали манжеты.
Они поймали старенький побитый жигуленок, и Тина долго доказывала водителю, что одна-единственная встреча на улице может изменить всю жизнь, и целовалась с Машкой, которая прижималась к ней и беспрестанно хохотала над каждой фразой. Водитель с облегчением высадил этих двух безумных девушек на Китай-Городе и не пожелал брать у них деньги. Они же долго махали ему вслед, и Тина подпрыгивала на месте с криками "Добро есть! Счастье есть! Жить хорошо!". В Пропаганду они попали без проблем, поскольку Машка крайне тесно была знакома с охранником и пользовалась этим без зазрения совести, как всякая порядочная женщина. В клубе было тесно и душно, но Тине это нравилось, потому что ей нравилось общество этих людей, звуки музыки и освещение. Неожиданно на нее накатил приступ тошноты, она тут же сказала об этом Машке. Машка тут же принесла ей бутылку минеральной воды и сказала, что она должна больше пить, но на Тину уже нахлынула волна эйфории, она почувствовала себя легко и умиротворенно, и только ее тело хотело двигаться, двигаться в ритм звуков и светомузыки. Она вышла на данспол и составила пару молодому человеку, одетому в белую обтягивающую футболочку с кельтским узором и кожаные штаны. Он обнял ее одной рукой за талию и вел, тогда она подняла глаза на его лицо и едва не онемела - она и не знала, что так бывает на самом деле - точеные черты лица, синие глаза, длинные вьющиеся темные волосы - просто воплощение мечты. И он с ней танцевал. Она рассмеялась от счастья, ему явно понравилось ее поведение, ее безбашенность и жизнерадостность, уже через пару часов он угощал ее пивом и целовал в открытую шею. Она смеялась и говорила, рассказывала самые смешные случаи из жизни, он смело обнимал ее и внимательно слушал, а потом рассказывал о себе. Утром, еще не начало светать, а Тина разыскала Машку, которую в углу тискал какой-то лысый здоровый парень, оттащила ее в сторону, поцеловала, сказала спасибо и обещала найти. Машка чмокнула ее в губы и обещала ждать.
Синеглазое воплощение детской мечты звали Кит. Он смело сел за руль своего Феррари и вел его на бешеной скорости по улицам еще не проснувшегося города. Он жил в большой квартире на Третьяковской вместе с родителями, но в их как раз не было, чем Тина и Кит тут же воспользовались, устроившись сначала на диване в гостиной, потом на столе в кабинете отца и, наконец, на кровати в его комнате.
Утро наступало мучительно - хотелось пить как с похмелья и все движущееся и шевелящееся раздражало и резало глаз. Кит, который еще вчера казался пределом мечтаний и эталоном мужской красоты, под утро обрел зеленоватый оттенок и остатки оспин на лице, впалые глаза с отсутствием всякого выражения и привычку гундосить. Они сидели на кухне, удивленно с недоверием разглядывая друг друга, не понимая как каждый из них здесь оказался, пили кофе и ели яичницу, не находя достойной темы для беседы. Наконец, Кит выдавил:
- Я сегодня с друзьями встречаюсь. Пойдешь с нами потусить? Мы в парке собираемся...
- Пойдем, что ж еще делать...
Они шли рядом, каждый сжимал в руке сигарету, ловили лицом холодный зимний ветер и думали каждый о своем. Тина была подавлена, ей хотелось, чтобы все люди вокруг вдруг перестали существовать, вместе с погодными условиями и природными явлениями, чтобы не было рядом ни этого человека, ни прошлого за ее спиной, ни непредсказуемого и ненужного будущего впереди. Она купила себе бутылку пепси и осушила ее почти залпом. Немного полегчало.
Впереди виднелась скамейка, на которой сидело несколько человек - кто на спинке, кто на подлокотниках, кто непосредственно на сиденье - молодых людей и девушек. У них на всех было две гитары и ящик пива у ног, они весело переговаривались, а те, что держали гитары, тихонько бренчали и мурлыкали себе под нос какую-то мелодию - то вместе, то каждый свою. Тина с тоской посмотрела на это веселое сборище. Ей показалось, что эта скамейка - именно то место, где она всю свою жизнь хотела оказаться, что эти люди - беззаботные и жизнерадостные - такие, какой она хотела быть и не умела. Когда они поравнялись со скамейкой, и Тина уже мысленно приготовилась попрощаться с этим идиллическим для нее образом, Кит сделал шаг в сторону и начал здороваться со всеми ребятами за руку, потом представил Тину и расцеловался в обе щеки с девушками. Тинино сердце упало в пятки, там стукнулось об асфальт тротуара и подлетело обратно, не переставая бешено колотиться.
В реальности все получилось не так весело, интеллектуально и романтично, как грезилось. Эти интересные на первый взгляд ребята оказались не обделены всеми нормальными человеческими пороками, как, например, плоские и слишком часто повторяющиеся шутки, перебор с пивом, непристойное поведение раскрепощенной до нельзя влюбленной парочки и все в том же духе. И только Ван, которого со смехом еще обзывали Вантусом, заботливо держал в руках гитару и так чувственно касался ее струн пальцами, что Тине на какой-то миг захотелось оказаться на ее месте. Вдоволь упившись пивом, Кит нарочито ласково попрощался с Тиной "до скорой встречи", пожелав ей всего-всего, хотя Тине было очевидно по выражению его холодных рыбьих глаз, что они точно больше никогда не встретятся. Оказавшись одна в компании незнакомых людей, Тина по обыкновению ощутила приступ трусости, она боялась выглядеть как-то не так в глазах этих людей, но постепенно усилиями воли ей удалось побороть это в себе и перестать осуждать себя и других за каждое неловкое слово или жест. Спустя часа два дружная компания начала разваливаться по частям, ребята и девчонки уходили по одному или по двое. Наконец, когда стало совсем темно, а улицы сделались пустынными, Тина осталась наедине с Вантусом. Тот продолжал перебирать струны гитары, перебрасываясь с ней словами. А она, как прикованная, сидела подле него, не в силах уйти. Наконец, он поднял на нее глаза, и в их карей глубине отразились ночные московские огни.
- Некуда идти? Из дома убежала?
Тина кивнула, чувствуя, как от ощущения собственного одиночества и ничтожности во всей этой огромной вселенной к горлу подкатывает тугой и горький комок слез.
- От родителей или мужа?
От этого вопроса в ее груди все перевернулась. А, действительно, кем приходился ей тот человек, от которого она теперь бежала? Любовником? Сожителем? Или, все-таки мужем?
- Почти мужа.
- Ко мне пойдешь?
- Это приглашение?
-Да, это приглашение. Ночевать-то тебе негде. Только у меня условия не очень... Ну, ладно, пойдем что ли. Сама посмотришь...
Она покорно пошла за ним, он приобнял ее за плечи, в свободной руке неся гитару.
Жил он на верхнем этаже старой пятиэтажки, в крохотной съемной квартирке с ободранными обоями, грязной ванной и маленькой кухней, уставленной старой, разваливающейся буквально на глазах мебелью. Ван галантно пропустил Тину вперед, взял ее курточку и повесил на торчащие из стены гвозди, заменяющие вешалку.
Тина застыла на пороге комнаты. Комната была серой. Такое ощущение создавалось из-за посеревших от времени обоев, старой, в основном колченогой, ободранной мебели. Занавесок на окне не было, вместо них окно украшали длинные куски бумаги, прозрачные, сплошь усеянные странными рисунками.
Посреди комнаты напротив маленького телевизора стоял диван, укрытый уютным клетчатым пледом. Все пространство вокруг дивана было завалено пустыми бутылками, пустыми пакетами и коробками из-под еды, книгами, журналами и альбомами.
- У меня есть раскладушка, - наконец, сказал Вантус.
- Отлично. У тебя здесь... странно, - подобрала-таки эпитет Тина.
Ван поставил гитару около дивана.
- Ты здесь смотришь телевизор?
- Нет, - отмахнулся Ван. - Телевизор не работает. Есть только комп. Он на кухне живет.
Комп действительно жил на кухне. Между разделочным столом и холодильником, прямо под доисторическим радио. К нему сиротливо жались неизменные пустые бутылки и переполненные пепельницы.
- У тебя тут уборки на неделю, не меньше, - не удержалась Тина.
- Да, не помешало бы, да все некогда.
- Ван, ты знаешь, я просто с ног валюсь. Где ты говоришь мой коврик?
Ван из дивана вытащил чистое постельное белье и одеяло, устелил ей на раскладушке и даже отдал собственную подушку. Тина больше уже не могла физически страдать от угрызений совести и, едва свернувшись клубочком под одеялом, уснула.
Утро щекотало ее рыжими солнечными лучами, пробивающимися сквозь рисунки, заменяющие шторы. Тина улыбнулась утру совершенно по-детски, легко и радостно, позабыв на какое-то время о том, какая глупая и несправедливая штука жизнь. Божественный аромат вареного кофе расползался из кухни и пробуждал аппетит, Тина встала и в носках и мужской рубашке пошла на кухню. Там в луже солнечного света у плиты стоял Ван с туркой в руках.
- Доброе утро. Ты что в такую рань проснулась?
- Доброе, Ван... Солнце... оно у тебя все время такое буйное?
- Нет, оно просто любит щекотать закрытые веки. А так оно смирное. Ты что кушать будешь?
- А какой выбор?
- Вон холодильник, - кивком головы Ван указал Тина направление поисков.
Тина сделала им обоим бутербродов, и они бурно обсуждали последние новинки на книжном рынке, отстаивая каждый свою точку зрения. Потом Вантус резко поднялся из-за стола.
- Мне идти надо. Работа. Ты никуда не торопишься? Никуда не пойдешь? - она отрицательно покачала головой. - Тогда можешь меня здесь подождать. Или, хочешь, ключи тебе оставлю.
- Ты во сколько вернешься?
- Как получится.
- Ты правда не против, чтобы я здесь осталась?
- Конечно. Я не против. Тебе деньги нужны?
- Нет, обойдусь как-нибудь.... Но все равно - спасибо.
Ван кивнул, ушел одеваться, побродил по квартире, шурша курткой. Наконец положил ей на стол ключи и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Тина осталась одна в чужой квартире. Она бесцельно побродила из угла в угол, полистала книги, которые в полнейшем беспорядке лежали на полках, подоконнике, табуретках и на полу. Просмотрела альбомы с набросками, порылась в кисточках. И поняла, что не может не убрать весь хлам, который скрадывал всю прелесть этой мастерской.
Начала она с кухни, набрала пустых пакетов и сложила туда все бутылки, собрала весь валяющийся на виду мусор, вымыла посуду и пол. Потом занялась комнатой, и напоследок, ванной. В четыре захода она сдала пустые бутылки, на полученные деньги купила губки и порошок. Вернулась домой и отмыла ванную. С удовольствием повалялась в чистой ванной, полной горячей воды. Закутавшись в полотенце, еще раз обошла освобожденные от грязи владения, обновленный вид которых пробудил в ней гордость за себя и лишил остатков угрызений совести. Тина оделась и отправилась к Машке.
В квартире на Арбате ничего не изменилось. Дверь по-прежнему была открыта, только людей, способных передвигаться, стало меньше, и дымовая завеса стала пожиже. Машка спала в кресле, свернувшись калачиком. Тина легко потрепала ее по волосам. Машка открыла один глаз и что-то пробурчала на непереводимом матерном языке, потом открыла второй глаз и поняла, что перед ней Тина, вскочила, повисла у нее на шее. Тина пригласила ее прогуляться. Машка собрала Тинины вещи, засунула в сумку еще пару джинсов и безразмерных футболок и толстовок и отдала сумку ей. "Пригодится", - объяснила она.
- Так значит, ты с нами? - спросила Машка, когда они шли по улице в неизвестном направлении.
- Угу, с вами и Вантусом. Он отличный человечек. Я начала забывать, что такие существуют. Я пока у него поживу. А там видно будет. А ты сама, что, все время здесь живешь? Или где-нибудь предки есть?
- Предки-то есть, - вздохнула Машка, - Да с ними добазариться до чего-то конкретного мишн импоссибл.
- На то они и предки. Так что, с ними совсем не живешь?
- Почему, иногда перекантовываюсь и нах хаузе. Они уже привыкшие. Видят - радуются, а не орут, как раньше.
- И на меня теперь не орут, как раньше, - улыбнулась Тина.
Они долго бродили по городу, Машка всюду встречала знакомых людей, с которыми тут же знакомила Тину. Тина улыбалась им, радуясь знакомству с ними, курила, пила пиво и наслаждалась происходящим.
Поздно вечером она вернулась на квартиру к Вану, принесла с собой пива. Вантус, услышав звук ключа в замке, вышел ее встречать. Казалось, что он искренне рад ее видеть. Ночью они сидели на диване, пили пиво, говорили, он играл на гитаре, она подпевала, невозможно фальшивя.
Она проснулась от запаха кофе. Потянулась, мурлыкнула, встала и в одних носках отправилась на кухню. Ван встретил ее продолжительным поцелуем в губы, не выпуская турку из рук, начал опускаться все ниже. Она засмеялась и плюхнулась на стул.
- Так какие на сегодня планы?
Прошло два месяца с тех пор, как она впервые вошла в эту квартиру - усталая, отчаявшаяся, бессильная, злая, сломленная. С тех пор она отбросила заботы о будущем, один из многочисленных Машкиных знакомых предложил ей работу в издательстве, на которую она с удовольствием уходила каждое утро. Каждое утро, которое она просыпалась в комнате на окнах которой вместо занавесок висели рисунки, сквозь которые радостно и буйно светило солнце.
Ван... Ван был идеален, и каждый день Тина ждала, когда же все изменится, но ничего не менялось и в душе у нее еж спрятал колючки осторожности, превратился в ласковую кошку и свернулся клубочком.
- Как насчет в гости к Тиму? Он нас приглашал. Говорил, что есть кое-что новенькое, что хочет это обсудить.
- Ой, даже не знаю, - она отломила кусочек шоколадки и двумя пальчиками отправила его в рот. - Хотя с тобой - хоть на край света.
Ван положил свою большую сильную теплую ладонь на ее руку и ласково сжал.