Два часа пятнадцать минут. Тишина ночи. На столе компакт-диски Шевчука, невыключенный CD-плеер. То и дело включающийся и замолкающий холодильник. Пока я слушала музыку, он через наушники доставал меня. Но как начала читать повесть -- совсем перестала слышать. Только стиль -- интонацию речи и внутренний голос личности, такой же (и колоссально не такой!), как моя. Я взяла этот номер только из-за повести. Мол, брат хотел молодых, пусть почитает. О Сенчине последние годы учёбы в аспирантуре слышала скупые, но веские похвалы. И как-то верила. Не им, а его виду, тому самому пальто, чубу, о которых он говорит здесь. Он чем-то симпатичен был мне, своей насупленностью и самопогружённостью. Это та самая "норка", о которой он говорит. Вообще в повести всё сказано достаточно откровенно. И в этом -- талант.
Я знаю, как трудно быть на бумаге откровенным. И тот, кому это удаётся, пусть ценой бессонниц, неустроенности житейской и крови, -- счастлив.
Первая вещь, прочитанная мною без раздражения и критики, как читателем, а не оценщиком, сразу, с первых строк вызвавшая доверие. За два часа без перерывов и помыслов отложить. Просто прочитанная за эти пять последних лет, когда я ничего художественного вообще читать не могла.
Мне был ясен лишь финал. Остальное -- без рефлексии и прогнозов. Редкое дело!
Я поняла, чего мне так не хватает. Реальности. Пытаясь описывать собственные переживания, я не умею передать детали (запахи, цвет, звуки) окружающего мира и скатываюсь в абстракции, не греющие никого, хотя переживания реальны и сильны. В том и заключается талант прозаика -- в меру реалий, в меру психологизма (точного, ибо фальшь загубит любую профессионально накатанную вещь), в меру самого себя -- живого страдающего сердца. Остальное -- стиль, построение сюжета -- литмастерство.
В сущности, людям славно узнавать самих себя в прочитываемых книгах. Сенчин почти мой ровесник. Я даже не догадывалась, что он старше меня на три года. Да дело не в этом, а в близости мироощущения. Я очень хорошо понимаю его. Но ведь я тоже из литинститутских. Брат -- нет, и его восторг -- показатель.
Ценно в Сенчине то, что он ещё не устал от писательства, только на свежести и возможен успех. Знаменитые писатели ХХ века поголовно взяли моду писать устало про то, как они устали быть писателями. Но эти вещи за их искусственную вымученность читать невозможно. А Сенчин, взявший ту же проблематику, да ещё в 30 лет (!), сумел избежать искусственности, пафосности, проповедничества и массы всякой попутной гадости, которая вкупе часто претендует на звание "графомания".
Фактически нов не сюжет -- он стар! -- ново его наполнение. Сенчин не устал, это раз, и он не ожирел душой, это два (ирония -- прекрасное средство самосохранения), он не играет в писателя, а действительно этим живёт. Маститые метры, берущиеся за эту тему, очень часто просто играют, надевая маску, и от них несёт, как от пьяного, за километр этой фальшью.
Хорошо, что есть такой Роман Сенчин. Это радует! И жаль, конечно, что я бросила, по-моему, окончательно бросила писать. На записках певчей я срезалась, решив, что рано, что временной ценз не позволяет. На самом деле мне не хватает того, что есть у него -- хладнокровия к себе. О себе рассказывать неимоверно сложно (чтобы художественно и нескучно). Он умница в этой его женской, внимательной заботливости, с которой подметил некоторые психологические моменты, значимые моменты. Это выписано любовно и вместе с тем мужественно. Я склоняю голову. Ибо в смердяковщину скатиться при этаком самопредставлении ничего не стоит, а он -- не скатился.
Да, странное время, когда откровенностью торгуют направо и налево, но откровенность -- дефицит.
...И это точно подмеченное: от чужого текста (как разогрев) к своему...