В московском офисе пахло дорогим кофе и свежим ремонтом. За окном, на уровне двадцать пятого этажа, плыли редкие облака, а где-то внизу, в пробках на Садовом кольце, медленно выдыхали люди. Артем вышел из кабинета начальника, сжимая в руке уведомление об увольнении. "Сокращение штата", - сказал ему человек в итальянском костюме, не глядя в глаза. - "Вы прекрасный специалист, Артем, но вы не команда. Вы не гнетесь".
Он не гнулся. Он был тем, кого бабушка Маша ещё, в детстве, назвала "прямодушным". Когда отдел, где он работал старшим разработчиком, кто-то сливал конфиденциальные данные "левым" заказчикам, он написал докладную. Когда начальник присваивал себе премию за его идею, он потребовал встречи и обсуждения этого факта. Когда коллеги в сложные времена просили помочь - он оставался после работы, не глядя на часы. Его доброта и открытость были его кодом чести, операционной системой, в которой не было места вирусам подлости.
Он спустился в метро. Вагон был битком. В лицо ему дышали чужими разговорами о кредитах, ипотеках, покупке очередного внедорожника. Он вспомнил Сергея, своего однокурсника. Того, кто на первой же сессии купил себе зачет, списывал, не краснея, и потом в будущем, устроившись в тот же универ лаборантом, подсидел декана с помощью богатого дяди. Сергей всегда говорил: "Артем, твоя честность - это мило, но непрактично. Россия - не та страна, где платят за честность. Здесь платят за результат".
Теперь у Сергея был свой ИТ-холдинг. Он был "успешным предпринимателем", героем журналов Forbes. Он жертвовал на храмы, которые показывали по федеральному телевидению, и давал интервью о "социальной ответственности бизнеса". Все знали, что его состояние выстроено на воровстве, откатах и удушении мелких конкурентов. Но им восхищались. Пользовались его связями, пили с ним дорогое виски в его загородном "замке". Восхищались фасадом, возведенным на фундаменте из низости и алчности.
Артем вышел из метро у своей сталинки на Студенческой. Высокие потолки и толстые стены квартиры, доставшейся от деда, были его последним бастионом в мире, который сошел с ума. Он включил компьютер. В ленте соцсети - посты бывших коллег о "новых вызовах" и "перезагрузке". Никто не написал ему. Его прямота и чувствительность - умение слышать не только слова, но и смыслы - сделали его изгоем. Он был белой вороной в стае, где все вороны давно договорились быть серыми.
Он вышел купить хлеба в ближайший магазин, цены в котором росли с каждым месяцем. Под аркой его подъезда стоял новый Porsche Cayenne, заняв полтора парковочных места. Из него выходил его сосед сверху, "предприниматель", чей основной бизнес, по слухам, был связан с распилом бюджетных тендеров. Он кивнул Артему снисходительно, поправляя рукав дорогой куртки, и скрылся за тяжелой дверью парадной.
"Людей восхищает первый джентльменский набор, но пользоваться они любят плодами второго", - подумал Артем, глядя на исчезающую дверь.
Система была безупречна. Она не требовала героизма, она требовала конформизма. Не честности, а гибкости. Не щедрости, а умения брать. Те, кто играли по этим правилам, получали все блага нового времени: Porsche, квартиру в элитном ЖК, построенном на месте снесенного завода, и покровительство сильных. Те, кто жил по старому, неписаному кодексу, оставались в своих "сталинках" и "хрущевках"- не как символ статуса, а как напоминание о другой, ушедшей эпохе, - с хлебом из соседнего магазина и тихим отчаянием.
Артем вернулся домой. Сумерки зажигали за его высоким окном неон вывесок банков и микрокредитных организаций. Он был свободен. Свободен от необходимости лгать, подличать, гнуться. Его неуспех был его молчаливым протестом против системы, где подлость стала валютой, а честность - симптомом социальной неуместности. Он сел у окна и смотрел, как над Москвой зажигаются фонари, освещая дорогу тем, кто выбрал второй набор. А он оставался со своим первым. В полной, оглушительной тишине своего провала. И в этом была его горькая, абсурдная и единственно возможная победа.