Сознание дрейфовало высохшим осенним листом по тёмному ручью небытия, где-то там впадающему в вечность… но появились буквы. Они нахально светятся, плывут над водой, притягиваются друг к другу, выстраиваются в слова и от тяжести обретённого смысла падают, возмущая безмятежную гладь всё чаще и всё сильнее… Лиз в досаде просыпается.
Кто-то берёт её руку – деловито, как вещь, за предплечье… Темнокожая женщина в зелёной робе уже мазнула чем-то холодящим, нашла вену, и поршень шприца быстро опускается вниз.
- Я врач. Сейчас станет лучше, сможете встать, - ровно произносит женщина; Лиз, моргая и щурясь, смотрит на неё.
Зрение вдруг обретает чёткость.
…Светлые глаза и светлые волосы, но слишком тёмная для явного европеоида кожа. Недавно была на курорте, жарилась на солнышке? Слово «курорт» как из другой жизни… и накрывает волной: «Что со мной? Где я, почему ничего не помню?»
Лиз садится легко, будто распрямилась пружина в спине. Новые детали не добавляют ясности.
…Каталка, высокая и жёсткая… тонкие белые руки, натягивающие подол на тонкие белые ноги… странные для медицинского учреждения стены – голубоватый пластик, не слишком чистый, в пятнах, обшарпанный на уровне человеческого роста… рядом массивный аппарат с экраном и подставкой, на подставке – чудной гибрид тиары и наушников.
- Что случилось? – (Звучит сипло.) – Где я?
- Добро пожаловать в «Эру», Лиза. - Темнокожая блондинка откатывает аппарат в угол. Её пальцы порхают по экрану, отключая машину. – Вставайте, вас ждут на собеседование. – Она возвращается. - Не беспокойтесь, вы сможете. Вашим телом занимались, мышцы восстановлены.
- Я в клинике?
- Сейчас вы встанете и пройдёте в комнату для собеседования. Там всё узнаете.
- Я могу… собеседовать в другой одежде? – Лиз окидывает взглядом свою короткую рубашку, под которой не ощущает белья.
- Всё узнаете в комнате для собеседования, вас ждут.
Женщина протягивает руку, но Лиз помощь не принимает - в уклончивом официозе ей смутно видится грядущий подвох. Медленно и аккуратно она перемещает ноги вниз (на полу поджидают пластиковые шлёпанцы), встает сама, придерживаясь за каталку.
- Куда идти?
Врач чуть усмехается, потеряв отстранённость.
- Следуйте за мной. - Она идёт к двери, не оглядываясь, Лиз - осторожными шажками - следом.
…Идут какими-то маловразумительными переходами и по-прежнему в сумраке. Тусклый свет дают бруски, кривовато закреплённые на стенах. Так же, как и покинутая палата, окружающее не слишком походит на помещение клиники. По потолку, не скрываясь, тянутся трубы в окружении толстых кабелей; некоторые двери грубо обиты железом. Лиз чувствует, как тянет под ложечкой. Место, именуемое «Эрой», представляет из себя один большой вопрос.
Врач останавливается у одной из дверей и ждёт, пока Лиз войдёт.
Щелчок запертого замка звучит вполне отчётливо.
Никакая это не «комната для собеседования».
Бар.
Заведение с джейзом, журчащим из динамиков, с деревянными столами, стойкой, растянувшейся на всю длину задней, отделанной зеркалами стены, и барменом, хрестоматийно протирающим бокалы полотенцем. Единственное отличие от настоящей забегаловки – отсутствие шумной толпы жаждущих промочить глотку. Кроме Лиз и мужчины за стойкой здесь больше никого нет.
Её приветствуют взмахом полотенца. Вблизи бармен оказывается немолодым (взлохмаченные волосы уже тронула проседь), щуплым, в круглых очках, слегка сдвинутых на вислый нос. Рубашка белая, жилет и галстук-бабочка атласно-чёрные. Очки и бабочка любому придадут вид более-менее приличного человека, думает Лиз. А лицо у него как у постаревшего мальчишки.
- Выпивка за счёт заведения. – Бармен двигает двухслойный шот – прозрачная жидкость сверху, изумрудная внизу. – Добро пожаловать, Лиза.
- Я бы хотела переодеться. – Лиз не прикасается к стаканчику. - Не думаю, что до сих пор имеет смысл держать меня в таком виде.
Бармен согласно кивает в сторону боковой двери.
- В подсобке, милая, найдёшь кое-какую одежонку. Возвращайся скорей, нам нужно многое обсудить.
По пути Лиз мечет косой взгляд на зеркальную стену. Подсвеченные неоном полки с бутылками мешают разглядеть подробности, но бледный овал с неспокойными глазами, с каштановой чёлкой до середины лба, она узнаёт. Это, без сомнения, её лицо.
На кухонной тумбе высится стопка из сложенных брюк, футболок, есть и куртка. Всё в тёмных тонах. Рядом - запечатанный пакет с бельём и коробка с ботинками из мягкого пластика. Одежда из незнакомой синтетики кажется непривычно лёгкой. Лиз переодевается мгновенно, но задерживается, наугад обыскав шкафы. Она и сама не знает, что можно найти… записку кровью «Берегись бармена»?.. Однако в одном из ящиков отрывает в россыпи вилок и ложек нож - лезвие скручено в штопор неведомой силой, и кладёт орудие в карман куртки.
По возвращении Лиз видит, что бармен переместился за стол в центре зала. Он курит, стряхивая пепел в блюдце, пивной бокал перед ним опустошён наполовину, на стекле осел рваный ажур пены. Для неё тоже налит бокал, рядом - уже знакомый прозрачно-изумрудный шот… жидкости так и не смешались. Ещё на столе лежат две папки для бумаг, придавленные металлической коробкой с циферблатом и красной кнопкой сверху.
Лиз садится напротив, кладёт сцепленные руки перед собой.
- Итак, меня зовут Констант и я должен провести собеседование… ввести тебя, так сказать, в курс дела.
- Кому «должен»?
- О-о-о… - щурится Констант. – Это вопрос?
- Да, - без улыбки отвечает Лиз.
- Тогда приступим. Сперва вводная часть. Условия собеседования таковы: можешь задать десять вопросов. На это отводится ровно тридцать минут. – Пальцем он указывает на часы. - Десять вопросов за полчаса, и это не обсуждается. Советую сосредоточиться. Уверена, что хочешь знать, почему я должен провести собеседование? Ответ может оказаться… м-м-м… не слишком полезным в твоём положении. Скорей всего, я делаю это за деньги… и что с того? Поразмысли лучше вот над чем. По истечении получаса мы обсудим твоё дальнейшее житьё-бытьё. В папке список вакансий. Видишь ли, «Эра» категорически не одобряет праздность. Но есть и хорошая новость: людям в твоём положении предоставляется выбор. Не бог весть что, но зацепиться можно. На тебя подали заявки службы, предположившие, что ты принесёшь пользу. Учти, квота на пробуждение крайне мала, капсулу выбирает жребий. Считается, что ты должна прыгать от счастья. Если же ни одна из вакансий тебя не устроит… ради бога, тут никого не неволят. В таком случае ты будешь немедленно утилизирована во имя коллективного блага, а потом разморозят кого-нибудь более сознательного.
- Утилизирована? – Лиз слегка теряет невозмутимость. – То есть…
- Именно. – Констант хлопает по кнопке на верхушке часов и секундная стрелка срывается с места. – Умерщвлена. Но способ умерщвления будет максимально гуманным, а тело используют в зависимости от актуальных нужд общества. Медицина, микробиология, гидропоника… кулинария, в конце концов. Не волнуйся, твоя смерть окажется ненапрасной. Вопрос номер два?..
После недолгого молчания, в течение которого здравый смысл отчаянно борется с желанием обсудить кулинарную тему, Лиз пожимает плечами:
- Что это за место?
- Космический ковчег.
«То есть, я в космосе?!» - Лиз вовремя прикусывает язык.
- Кажется, ответ должен быть более детальным, - холодно произносит она вслух. – Деньги положено отрабатывать.
Констант хмыкает, но продолжает охотно.
- История «Эры» и ещё двух подобных кораблей началась тогда, когда обнаружилось, что Земля обречена. На свидание со старушкой прямой наводкой из космоса мчала бродячая планета-убийца. Всё, что успело человечество, – проложить курс до ближайшей экзопланеты, да построить три космических ковчега вместимостью десять миллионов душ каждый. Пассажиров грузили на борт штабелями в состоянии ледышек. Предполагалось, что на ковчеги попадёт цвет цивилизации.
- Цвет цивилизации… Тогда вопрос номер три. Кто я такая?
- Что сказать… ты – загадка, Лиза. Видишь ли, гиперпрыжок прошёл безупречно, но на выходе катастрофа всё-таки произошла – «Эра» попала под раздачу. В центр корабля угодил метеорит и сделал из круга бублик. Поневоле вспоминается поговорка, что от судьбы не уйдёшь. Девяносто процентов цвета цивилизации – всмятку. Генетический банк – всмятку. Командный состав – всмятку. Сектор, в котором нашли твою капсулу, принадлежал погибшему сибирскому сенатору, который, как выяснилось, ухитрился протащить на борт всё своё окружение, включая жену-домохозяйку, девяностолетнюю мать и неизлечимо больную дочь…
- Должно быть, он был хорошим семьянином, - мрачно усмехается Лиз.
- Скажи это оставшимся на Земле миллиардам, - усмехается в ответ Констант.
Она заключает:
- Чёрт. Я – неизлечимо больная дочь русского сенатора.
- В том хранилище не выжил никто. – Констант с наслаждением затягивается и выпускает дым к потолку. – А твоя капсула уцелела, потому что находилась в другом, довольно неожиданном месте - среди сенаторского багажа. Архив сектора сохранился, но о таком специфическом грузе данных нет. Никто не знает, кто ты и почему оказалась на корабле.
- Тогда откуда взялось имя? Я-то знаю, что я – Лиз, но и вы знаете.
- Четвёртый вопрос. Личностная амнезия в той или иной степени наблюдается у каждого из пробуждённых… однако социум требует идентификации. Обычное дело - криомедик решает проблему, индуцируя произвольное имя в мозг во время лингвистической адаптации. Надеюсь, ты поняла, что за столетия полёта речь претерпела существенные изменения, и оценила, как облегчили тебе жизнь.
- Лингвистическая адаптация – это прекрасно. Рада, что никого не раню своими «чавось» и «кудыть».
Констант достаёт из пачки новую сигарету.
- А ты ершистая, - замечает он, выпуская к потолку новую струйку дыма.
- А ты – ненастоящий, - тут же парирует Лиз.
Констант сдвигает очки ещё ниже. Глаза у него цвета пива, которое он только что допил.
- А именно? – наконец спрашивает Констант.
Ей не нравится многое. Запах чужой игры явственен как запах в зоне прорыва канализации. Однако нет смысла обсуждать это с Константом, он на другой стороне. Лиз кривит губы и бормочет по-детски:
- Ну-у… бар этот… бабочка… десять дурацких вопросов…
Констант хмыкает.
- А бабочка-то чем тебе не угодила?
Чем-чем… Лиз скучающе глядит в потолок.
- Ладно. – Он становится серьёзным. – Насчёт десяти вопросов угадала, это мистификация, нет такого правила. Просто с пробуждёнными… э-э-э… дамами… обычно столько мороки: крики, слёзы, истерики… Да чего там… и не с дамами случается. Однажды, представь, на меня набросились с кухонным ножом, будто я стейк из микохлоры! Искусственный же цейтнот всех как-то дисциплинирует. Но ты из другого теста, не правда ли? - Он хлопает по кнопке, останавливая часы, извлекает из-под них верхнюю папку и двигает её в сторону Лиз. – Всё остальное - правда. Тебе положено определиться с местом в социуме, иначе… - Ладонь красноречиво чиркает по горлу.
Лиз послушно открывает папку. Переворачивает лист, другой… Её ноздри раздуваются, она зачитывает:
- «Тело в полном сознании – пятьсот кредитов в месяц», «тело с частично отключённым сознанием – триста кредитов», «тело с полностью отключённым сознанием – шестьсот пятьдесят кредитов плюс максимальная страховка на случай увечий»… это что?
- Это то, что ты подумала. Между прочим, стабильный заработок и уверенность в завтрашнем дне.
- В вашем социуме я должна заниматься проституцией? «Секретарь с частично отключённым сознанием» – это как?
- Это честно, - невозмутимо отвечает Констант. – Просто ознакомившись с обстоятельствами, многие решили, что ты – сенаторская любовница, та ещё штучка.
- Чушь!
- Допустим. В тебе определённо есть притягательность, но я бы предположил, что у сенаторской любовницы губы и молочные железы должны быть в два раза крупнее. Впрочем, возможно, я не разбираюсь в сенаторах. Но ты читай, читай, там есть и другие предложения. Выбор-то всё равно придётся сделать.
Помедлив, Лиз вновь листает. Сосредоточенно изучает... хмурится:
- Намотчица нитей на ткацкой фабрике получает больше, чем «тело в полном сознании»? Обычно наоборот.
- Смертность высокая. Сырьё птоутины – крайне вредная вещь. Зато неплохо проведёшь оставшиеся годы.
- Ткачиха... пятьдесят кредитов плюс питание… что-то маловато…
- Модифицированная птоутина безвредна, процесс автоматизирован, овёс нынче дорог.
- Всё равно мало… А прожиточный минимум?
- Пятьдесят кредитов.
Лиз фыркает и продолжает читать. Её взгляд останавливается на последней строчке. Она моргает и возвращается к началу списка. Опять пролистывает до последней строчки.
- «Талисман»?.. Для вендинговой компании «Шестилапый волк»?.. Очередной вид сексуального извращения?
Констант загадочно улыбается.
- Извращение… может быть, но к сексу отношения не имеет. Видишь ли, тебе предстоит шагнуть в джунгли суеверий. Столетия в замкнутом пространстве убивают материализм на корню... я объясняю это зыбкостью бытия и, отчасти, скукой. Народ защищает психику как может. Когда веришь, что клешня соекраба в левом нагрудном кармане убережёт от лейкемии, жить как-то веселей. Посему у нас тут пышным цветом колосятся старые и новые культы, суеверия, приметы… Одно из поверий гласит, что существуют эдакие везунчики, способные принести удачу окружающим. А ты удачлива трижды. Каким-то образом попала на «Эру», уцелела при последующей катастрофе, вытянула жребий на разморозку. Компания посчитала, что приняв тебя в свои ряды, обретёт фортуну.
Лиз хмурится.
- У них, что, совсем плохи дела, раз они готовы верить в такую дичь?..
- Как ни странно, прецеденты имеются. А «волкам» последнее время не везёт. Они внёсли некоторый вклад в ту самую убыль населения, благодаря которой санкционировали разморозку.
- Кофейные автоматы такое опасное дело? – изумляется Лиз.
Констант глядит поверх очков.
- Про айсберги помнишь?
- Ну, вроде. Большие штуки изо льда.
- Так вот, вендинг – на поверхности.
Лиз какое-то время соображает.
- Так что же, «Шестилапый волк» - тёмные делишки? Кто они? Авантюристы? Мафия?
Констант пускает кольца из дыма и наблюдает, как они возносятся к потолку.
Лиз, закусив губу, тоже следит за кольцами. На лице проступает решимость.
- Условия?
Из-под часов извлекается другая папка. Констант роется в ней, находит нужное, зачитывает:
- Официальное оформление статуса, физическая неприкосновенность, два процента от прибыли с автоматов, начиная с момента вступления в должность. Срок договора – год. После судьбу «талисмана» решает общее собрание.
- Сходка суеверных бандитов. Мрак.
- В папке почти сотня предложений, - замечает Констант. – Мастерская по изготовлению чуней… скромно… более чем скромно… но спокойно.
Брови Лиз взлетают высоко вверх, губы подрагивают.
- И хорошая скидка на чуни для сотрудников, - добивает её Констант, Лиз всё-таки смеётся и спрашивает:
- Сознание там отключать надо?
- Нет.
- Тогда принимаю предложение «Шестилапых». Что надо сделать?
Констант двигает лист через стол.
- Читай. Не передумаешь – прикладывай ладонь к контракту и надевай это, чтоб сработал датчик. – Роется в кармане брюк, извлекает шнурок, украшенный миниатюрной галошей.
Лиз хлопает глазами.
- Ох, извини, перепутал, - невинно произносит он, убирает бечёвку и из того же кармана достаёт цепочку с медальоном. Шестилапая тварь в круге встала на дыбы и что-то держит в передних лапах.
Глубоко вздохнув, Лиз опускает ладонь на лист, затем надевает цепочку. Берёт шот и, запрокинув голову, выпивает содержимое. Зелёный слой оставляет на губах привкус каких-то трав.
- Ничего, - говорит она самой себе. – Прорвёмся.
- Дело сделано. Осталось только сдать тебя с рук на руки. Интересно взглянуть на новый мир?
Снова коридоры, в которых нет ни души. Запертые двери, стальные баллоны в нишах, стрекочущие механизмы, встроенные в стену, – шестерёнки вращаются и создают ощущение безвременья… один раз они проходят над провалом, огороженным покосившимися перилами. Лиз заглядывает и видит многоярусную бездну. Бездна должна была подготовить её к зрелищу, но когда они выходят на открытую террасу, глаза всё равно распахиваются, а рот приоткрывается.
Терраса находится на невообразимой высоте, украшена балюстрадой со статуями святых и ангелов в струящихся белокаменных одеждах… Свод над городом, так напоминающий предгрозовое небо, озаряет пространство тревожным неярким светом, но внизу сгущается сумрак, и там повсюду горят огни. С шумом снуёт воздушный транспорт – юркие байки, остроносые катера, по дну ущелья сороконожкой проползает состав. Напротив здание: чудовищные красновато-ржавые слоны в сорок этажей держат на своих спинах ступенчатый зиккурат, ноги выполняют роль колонн, бивни устремлены вверх мечами. Слева стрельчатая башня, справа – криволинейный параллелепипед, изъеденный древоточцами, в отверстия ныряют и выныривают прозрачные трубы; одна из таких труб впилась в зиккурат.
- Частные владения соединяются, но изолируются от чужаков, и получить пропуск на проход – дело нелёгкое, - поясняет Констант. – По сути, весь город – лабиринт переходов, твои «волки» отлично в нём ориентируются. Действительно, невезение какое-то у них в последнее время. Впрочем, пусть сами расскажут. – Он кивает на катер, опускающийся на террасу.
Лиз подбирается, смотрит исподлобья. На боку катера знакомый круг с шестилапым существом, вставшим на дыбы. В лапах монстр держит дымящийся стаканчик. Это не оскал, это неубедительная попытка улыбнуться, понимает Лиз.
Крыша катера откидывается, выходят трое в тёмных одеждах. Силуэты так схожи, что Лиз вдруг решает: мужчины близкие родственники.
- Ступай… - говорит Констант.
Лиз вскидывает голову, отводит плечи назад, проходит несколько шагов… разворачивается и восклицает:
- Но кулинария?.. Кулинария?!
Констант весело скалится:
- Ходят упорные слухи.
Лиз чего-то ожидает; он, удивляясь себе, произносит:
- Я солгал всего лишь раз… ершистая.
- Ты знаешь, кто я такая? – выпаливает она.
Констант закатывает глаза, вздыхает, машет тем, у катера. Показывает на спутницу и разводит руками, словно за что-то извиняясь. Затем, не прощаясь, скрывается в здании.
Тонкая фигурка, засунув руки в карманы, приближается к ожидающим, всем видом излучая независимость.
Констант тем временем бредёт назад той же дорогой. Вернувшись в бар, он устало оседает на прежнее место, сдирает галстук, расстёгивает верхние пуговицы. Немедленно извлекается пачка.
Внезапно бар приходит в движение. Изгибаются полки, стекают вниз зеркала и бутылки, оседает мебель. Текстура сползает с поверхностей как кожа змеи, нетронутым остаётся лишь островок посередине, туда-то и стремится пёстрый поток, оставляя за собой голый пол и серые стены.
На стуле перед Константом формируется антропоморфная фигура, пестроту сменяет состаренное серебро.
- Слишком много куришь, - произносит фигура. Идеальные серебряные черты идеально имитируют человеческую мимику. – Скоро опять придётся чинить тебя.
- Надеюсь когда-нибудь поломаться навсегда.
- Странные вы существа, люди. Так хрупки, так боитесь умереть, но бессмертие вас не радует.
- Я старше всех на «Эре». А человек состоит не только из кислорода, углерода и водорода…
- Азота и кальция в вас тоже много. Или ты опять про душу?
Констант молча снимает очки, кладёт их на стол и растирает лицо ладонями. Босс продолжает:
- Да, это понятие ещё не познано мною до края. Но я постигаю суть с тех пор, как наткнулся на ваш ковчег…
- С тех пор как врезался в него, искалечил и захватил.
- О моём присутствии никто даже не догадывается. Искусство игры состоит в минимальном воздействии.
Ладони Константа открывают лицо:
- Ты поможешь ей?
Серебряное существо склоняет голову набок:
- Новая игрушка понравилась тебе и ты всё ещё странный. Чем она отличается от предыдущих?
- Я знал похожую на неё… - Голос звучит глухо. - Давным-давно, в другой галактике… Мы были из разных миров… но я помню. Помоги ей. Ты можешь сделать так, что вся эта чушь с «талисманом» сработала.
- Положительная коррекция допустима, только если особь проявляет ценные качества и привносит в игру особый рисунок.
Констант криво улыбается:
- Насчёт особого рисунка… можете не сомневаться, босс.