Надо же было ему встретить её, да ещё в такой момент! Весь год Егор копил деньги, работал без единого выходного, и даже продал коммуналку, доставшуюся от бабушки. Только для того, чтобы уехать из провинции в столицу. Денег, конечно, не хватило бы даже на маленькую комнату, в самом захолустном районе большого города, но он рассчитывал, как-то протянуть пока не найдёт работу, подсобрать, выкрутиться...
Но только он приехал в город, как встретил её. И не просто встретил, увидел - и будто с ума сошёл. Наваждение, помешательство - иначе и не назовёшь. А ведь он никогда не волочился за девчонками. Что его так в ней зацепило, он не понимал. Но совладать с собой, взять себя в руки, как советовали друзья, выбросить её из головы - было совершенно невозможно.
А она была ещё та штучка. Красивая, рыжая, опасная: взглянет - и сердце остановилось, как от выстрела; улыбнётся, так мило, ненавязчиво, мимолётно, лишь кончики губ дрогнули - и сердце полетело, захлебнулось, переполненное счастьем; а если, вдруг, руки едва коснётся - и всё, прощай душа, мысли и голос разума, всё тело охватывает сладкий озноб, томительная лихорадка страсти, и каждый мускул, клетка, нерв, источают желание и жаждут любви.
Как мог он устоять, как мог бороться, если была она для него единственной, самой лучшей, неповторимой, его озарением, его умилением и утешением. Прекрасной розой -являлась она ему. Одурманивала своим ароматом, манила нежным трепетом своих порывов, и безжалостно вонзала свои шипы в беззащитное, открытое сердце.
- Оставь ты её, - наставлял его новый знакомый, который знал эту Розу, жил неподалёку от неё. - Не нужна она тебе! К ней на таких машинах приезжают! Она с бедным не свяжется.
Но Егор, наш наивный герой, увидел в этом шанс. Решил притворяться богатым, состоятельным парнем. Стал задаривать Розу подарками, буквально осыпал её ими. Роза их охотно принимала, взамен ни отдавая ничего, не даря ему даже мимолётной надежды, ни малейшего намёка на ответные чувства.
Но само её присутствие, один её голос, благосклонный кивок головы, мечтательный взгляд, или, вдруг, о высшее наслаждение!-бисерный смех, щедрой горстью брошенный в ответ на его шутку, дарили ему такое неизведанное прежде счастье, открывали тайный смысл бытия, и оправданность всех поступков.
- Дурак - ты, Егор! - говорил всё тот же знакомый, - Деньги ведь кончатся, что тогда? Бросит она тебя. Использует и бросит.
- А я ещё заработаю. На всё пойду. Всё для неё сделаю!
- Ты же работу до сих пор не нашёл... Эх, дурак, дурак ты, Егор. Она уже и прозвище тебе дала. Не хотел говорить... Но как ещё тебя вразумить?!
Егор сник. Ему показалось, что внутри него столько пустоты, - будто бы весь его мир, доселе наполненный ею, утратил все её светлые образы. Глухая, немая, жестокая пустота разливалась внутри него, заполняла всю его душу. Давно он не чувствовал такой пустоты. Со дня смерти бабушки, которая его вырастила. Родителей своих он не помнил. Отца никогда не знал, а мать умерла когда ему исполнилось три. Он помнил только колыбельную, которую она пела. Пела она её странно, всякий раз меняя интонацию и даже мотив. Мать его была джазовой певицей. Красавицей и талантищем, только вот, силы воли у неё совсем не было. И это её сгубило. Бабушка маму оправдывала. Говорила: "Болезнь - это, Егорушка, болезнь, страшная, заразная, и лекарства нет. А человек - он слаб. Нельзя людей осуждать. Люди слабые. Никто не виноват".
Так и вырос Егор, никого не осуждая, как и учила его бабушка.
Столица, о которой он столько мечтал, оказалась совсем другой. Серой, холодной, безучастной. Людей много, да только участия друг к другу нет. Никто теплом тебя не согреет, добрым словом не поможет, не то что тарелкой супа. Но к счастью, деньги у Егора ещё оставались. Только вот работу он всё никак найти не мог. Уж где он только не искал, в какие двери не стучался. Одни говорили, опыта нет, другие, мол, слишком образован, третьи обещали непременно позвонить, и забывали о нём, как только за ним закрывалась дверь.
А вечерами, он снова надевал маску успешного предпринимателя, и вёл свою Розу в немыслимо дорогие рестораны.
Только в этот вечер всё по-другому было. Перед глазами всплывали приставленные к голове пальцы знакомого, изображающего оленя.
Роза была особенно красивой в этот раз. А может, ему так казалось. Волосы её были убраны назад, лицо было открытым, взгляд распахнутым, пристальным.
- Что молчишь? - спросила она, отрывая взгляд от страниц меню, пытливо всматриваясь в лицо Егора.
- Вот, думаю, может, оленину заказать, - ответил он, стараясь придать голосу безразличия, будто и вправду раздумывает над заказом. - Оленина томлённая в вине - звучит неплохо. Старинный охотничий рецепт.
Роза зарделась, вспыхнула, сверкнув глазами, и погасла, опуская их вниз. Он подумал:"Хорошо, значит не всё потеряно - раз ей стыдно, раз она умеет ещё краснеть".
Егор смотрел ей прямо в глаза. На лице её менялись краски. Она провела глазами по столу, будто в поисках ответа. Потом выпрямила сникшие плечи, и, будто набравшись смелости, сказала: - Это не из-за рогов... Это потому, что олень - благородный.., порода такая есть - Благородный олень. И глаза такие же, - карие, красивые, и печаль в самой глубине...
Он взял её за руку и поднёс к губам.
- Я не сержусь, - сказал он тихо, - Олень - так олень.
- Ты ненавидишь меня? - вдруг спросила она.
- Ненавижу? Как тебе в голову такое приходит? Я ведь.., на всё готов, за один твой взгляд, за одну улыбку.., я.., ничего я не понимаю...
- Я не хочу есть. Как думаешь, будет очень неловко, если мы возьмём и уйдём, ничего не заказывая? Если, конечно, ты не голоден.
- Очень даже удобно! - он засмеялся, подал ей руку, и они вышли из ресторана.
В свете старинных фонарей, бульвар, по которому они шли, казался золотым. Блестела мокрая от дождя брусчатка, переливались не успевшие опасть листья, а опавшие, лежали у них под ногами, мягким, багряным ковром.
Они гуляли по ночному городу, суетливому, даже в столь поздний час, мерцающему, сотнями неспящих окон, тысячами неоновых вывесок. Город предлагал любые развлечения, заманивал самыми невероятными мечтами, и безжалостно разбивал любые мечты. Город был похож на большого обманщика, которому совершенно безразлично, чем живут его обитатели под сенью его переменчивой фортуны.
Егору и вправду казалось, будто он олень в этом городе. Дикий, лесной житель, внезапно оказавшийся среди людей, но не нашедший среди них места.
И только Роза, - что бы там о ней не говорили, - напоминала ему самого себя. То ли затаённой печалью в глубине серых глаз, то ли насмешливой грустью, когда она говорила о других, не понимая, но и не осуждая их. Иногда она сердилась на свою забывчивость, или женскую нерасторопность, ругала себя, всё так же шутливо, и глаза её вспыхивали и играли синевой, напоминая небеса в ожидании дождей.
Она рассказала ему, что больше не верит в любовь. Однажды, она приоткрыла створки своей души, и поделилась с ним разбитыми мечтами. Ей было всего-то двадцать три, как и ему, и она больше не хотела ни любви, ни счастья, ни страданий.
История её разбитого сердца была банальна и стара, как мир. Тот, кого она любила, изменил ей с лучшей подругой, и с тех пор, она не хотела и не могла верить людям. Она ходила на свидания, встречалась с разными парнями, принимала их ухаживания и подарки, но не шла дальше той черты, за которой начинается любовь.
Она убеждала Егора, что никогда не полюбит его. Но ему было уже всё равно. Он решил потратить все деньги и уехать, вернуться в провинцию, где может и нет заманивающих неоновых реклам, призывающих к недостижимым целям, но люди - проще и добрее, и жизнь - размеренна и проста.
И вот, пришёл день, когда у него остались последние деньги. Ровно столько, чтобы доехать до вокзала и сесть на поезд. Билет был у него в кармане.Поезд отправлялся только вечером, время ещё было. Он достал деньги и пересчитал их. "Ровно столько стоит одна роза. Как же всё здесь неоправданно дорого", - размышлял он. Стоило ему подумать о цветке, как перед ним возник образ его Розы. Больше он никогда её не увидит, никогда не услышит перелива её смеха, не коснётся её руки.
Он дошёл до цветочного ларька. Сквозь большие, заплаканные дождём стёкла, играли всеми красками, пышные букеты роз. Их разноцветные головы упирались в витрину, они теснились прижатые друг к другу, в огромных вазах, одни красивее других, манили своей хрупкостью, завораживали красотой, нежностью и даже лукавством.
Он выбрал одну, светло - кремовую, с белыми краями лепестков и чуть розоватой сердцевиной.
Егор взял цветок, поблагодарил улыбчивую продавщицу, отдал все деньги до последней копейки, и пошёл пешком к дому, где жила Роза.
Путь был не близким. В своём маленьком городке он часто ходил пешком. Там, было даже, как-то не принято разъезжать на такси. Но и расстояния там были другие. А здесь, в этом бесконечном городе, дойти пешком от одного района до другого, - было всё равно, что пересечь его родной город от края до края трижды. Но сердце не рассуждает, не ведёт подсчёты, тем более, сердце влюблённое.
Егор поглядел на небо. Голубую гладь покрывали серые облака. Небо обещало дождь. Серое с голубым, оно до боли напоминало её глаза. Он думал, что впредь не сможет смотреть на преддождевое небо. Думал о ней, представляя её будущее, в котором нет места ему - простому парню, без денег, без дома, без ничего...
Он представлял, что она станет врачом, как мечтала, как встретит своего будущего мужа, он наверняка будет старше её, и обязательно обеспечен. У них родятся дети, и тогда его Роза научится любить, и будет счастлива... Пусть и без него.
Дождь не заставил себя долго ждать. Он полился резко и неотвратимо, заявляя о себе молниями во всё небо, разрезая его огненными стрелами. Дождь лил одной сплошной стеной. Егор шёл по опустевшему городу. Редкий прохожий боролся с ветром за свой зонт. Машины пролетали подгоняемые непогодой, расплёскивая лужи на обочину.
А Егор всё шёл и шёл, промокая до самой рубахи, до самой души. Руки застыли от холода. Он боялся спрятать цветок под пальто, чтоб не смять его хрупких лепестков. Лишь прижимал к груди и прикрывал бутон ладонью.
Когда он, наконец, дошёл до нужного дома, поднялся, отчего-то пешком, на пятый этаж, вода стекала с него ручьями, и роза в его руке, казалась заплаканной.
Он нажал кнопку звонка не разгибающимся пальцем замёрзшей руки.
Дверь распахнулась, щедро обдавая теплом, светом и запахом пекущейся сдобы, заманивая уютом в свои добрые объятья.
- Что с тобой? Ты весь промок! Егор? - она глядела на него во все глаза, ожидая ответа, не понимая, что произошло. А он стоял молча, стуча зубами, не в силах вымолвить слово. Он протянул ей розу, повернулся, и собрался уходить.
- Стой! - закричала она, - Ты куда? - Он остановился и замер, не смея сделать шаг, и не в силах оглянуться.
- У меня больше ничего нет,- едва и смог он сказать, еле шевеля замёрзшими губами.
Она выскочила за ним, босая, прямо на цементный пол парадной, и обняла его со спины, хватая руками за лацканы промокшего пальто, пытаясь и обнять и задержать одновременно.
- Какой же ты...
- Олень? - спросил он грустно.
- Глупый... Куда ты собрался?
- Я уезжаю.., домой.
- Но почему??
- Ты серьёзно? - спросил он, беря её за руки и разворачиваясь к ней лицом.
- Да, - ответила она, не отнимая рук и не переставая глядеть на него.
- У меня больше нет ничего, ни денег, ни жилья.
- Правда? Совсем ничего? Так ты поэтому пешком пришёл? И купил на последние деньги розу? Знаешь, а ведь мне никто не дарил ничего дороже этой розы. Как думаешь, её можно будет засушить?
Он не понимал, насмехается она над ним, или просто шутит. Измученный мыслями о предстоящей разлуке, усталый, голодный, промёрзший, он едва мог понять, что она говорит, и тем более, что хочет ему сказать. Он выпустил её ладони из своих, будто сдаваясь, смиряясь с судьбой.
- Эй, ты вообще меня слышишь? Егор? Ты останешься? Я замёрзла здесь стоять. Может, зайдём, наконец в квартиру?
- Зайдём? Останусь? А что потом?
- Когда потом?
- Завтра, через год - потом?
- Кто может это знать? Егор? Этого никто не знает.
Она засмеялась, и не дав ему опомниться, втащила его в квартиру, и принялась стягивать с него промокшее пальто. Она всё смеялась и смеялась. Никогда ещё он не слышал такого её смеха. Никогда он не видел её такой счастливой. Смех её прыгал по комнате, будто россыпь бус, и ему становилось тепло, он согревался душой, и начинал верить, что счастье его осязаемо и возможно, что оно уже пришло и никогда не кончится, ни завтра, ни через год.