Драгоценный любезнейший читатель, злобный, завистливый, самовлюбленный, полный сочувствия и неприятия, любви и ненависти!
Ты готов без устали поглощать разного рода истории и побасенки, как будто бы не мог сам сочинить всего этого и еще наплести три короба сверху.
И это поистине удивительно!
Искусство выдумки и беспардонного вранья стало профессией и дает многочисленным вралям и брехунам отличный кусок хлеба с маслом, выражаясь аллегорически.
С каким удовольствием развешивает читатель уши по дороге из небылиц!
Как забавно слушать по окончании той или иной истории вопросы вроде
- А что стало потом с Х ?
Или
- Куда же делся У?
Это доказывает нам, что, в сущности, нет никакой разницы между тем, что было и тем, чего не было.
Связанный неким обязательством, о котором читатель не знает, автор не без робости вступает не сей скользкий путь, без устали повторяя себе
- Врать, врать, и побольше!
1.
Петр Макаркин созидал материальные ценности. Созидал каждодневно и неутомимо с полдевятого до пяти с сорокапятиминутным перерывом на обед (кроме субботы и воскресенья, конечно). Как и все, кто вообще что-то еще делает. Так сказать, как все трудовое человечество.
Тем не менее, у него в жизни сложилось так, что долго не было никакой женщины, каковое обстоятельство казалось ему преогорчительным.
Иногда, сидя в своей однокомнатной квартирке, Петя размышлял над этим фактом настолько, насколько позволяли ему его технократические мозги, вскормленные средним десятиклассным и высшим инженерно-техническим образованием.
Сидя иной раз у камина (электро) и где-то уже засыпая, он вдруг начинал грезить, и тут виделся ему длинный ряд холостяков всех времен и народов. Камин разрастался во всю стену, по мраморным полочкам его уставлялись изящные фарфоровые статуэтки, огонь внутри его погасал почти, а перед камином сидел как будто бы и он сам и некто другой одновременно, некий молодой джентльмен.
Он брал колокольчик и вызванивал им слугу, дабы тот помешал остатки дров в камине. Входил несколько растерянный лакей
- Сэр, там дама...Она никак не отрекомендовалась. Она просит принять ее, сэр.
- Проси.
Входит дама, слегка похожая на елку как по зеленоватому цвету материала ее трех юбок, нависающих по последней тогдашней моде одна над другой, так и по прическе, венчающей остроносое худое лицо остроносым же черепаховым гребнем с зелеными крупными камнями.
- Джоан Клеверэл Пэлли, сэр, - рекомендуется гостья.
- Не слишком ли много острого, мисс? - Думает сэр Питер, усаживая посетительницу.
Далее следует диалог.
с.П. - Чему обязан столь приятной неожиданностью видеть Вас у себя?
Пэлли - Видите ли, сэр, я к Вам по деловому вопросу, который, однако, на мой взгляд, требует некоторой конфиденциальности.
с.П. - Я весь внимание, мисс.
Пэлли - Дело в том, что мой отец сэр Мунингэм, увы, скончался, и я вступаю в права владения обширным наследством. Да Вы, кажется, знавали его?
с.П. - Да, мы виделись иногда. Достойный господин. Сожалею и поздравляю! Надеюсь, мисс извинит меня за этот каламбур?
Пэлли - О да! Но перейдем к сути дела. Часть моих земель в графстве Йоркшир находится по соседству с Вашими. Мне хотелось бы купить те из них, которые клином разрезают наши земли в некоторых местах.
с.П. - Видите-ли, мисс, я давно не бывал в этих краях и затрудняюсь сейчас...Однако же, в принципе, конечно...Но ведь это мы могли бы обсудить в присутствии нашего Поверенного в конторе?
Пэлли - Разумеется, однако тут есть серьезное препятствие. Эти куски Вашей земли когда-то принадлежали одному из моих предков и были отобраны у него в результате долгой родовой распри. Я не стану вдаваться в детали этой истории, тем более, что и сама не очень осведомлена, но теперь, сэр, в завещаниях моих предков и покойного отца в том числе содержится требование, что объединение этих земель может быть сделано только при условии родственных связей между владельцами.
с.П. - Странное условие. Разве не достаточно было бы простой покупки?
Пэлли - Увы, сэр. Здесь замешаны старинные мифы о родовой чести и преемственности владений ленд-лордов, или что-то в этом духе. Отец сам относился к этому с юмором, но не посмел нарушить традиций. Вы же знаете, это в крови у нас, англичан. К тому же, как я догадываюсь, он в тайне не хотел, чтобы я оставалась владелицей всего нашего наследия без наличия поддержки какого-либо достойного джентльмена.
с.П. - Все, о чем Вы говорили, было, вероятно, в очень давние времена. Наша семья и я, мы об этом ничего не знаем К сожалению, мисс, я не могу припомнить, чтобы мы когда-либо состояли в родстве с родом Клеверэл из Йоркшира. Однако, если запросить контору Паркинса...
Пэлли - Не надо этого делать, сэр, я все уже проверила. К сожалению, даже по дальним линиям родства между нами не усматривается.
с.П. - Любезная мисс Пэлли! Скажите, пожалуйста, учитывая столь серьезные затруднения, зачем Вам эти клинья?
Пэлли - Сэр! Сразу видно, что Вы горожанин. Ликвидация этих клиньев позволит нам изменить маршруты выгона овец, и по другому использовать пашни к северу. Здесь несомненна очень большая выгода. Об этом я была наслышана еще в детстве.
с.П. - Я вам весьма сочувствую, молодая леди, и желал бы всячески помочь, но совершенно не понимаю, каким образом мог бы это сделать?
Пауза.
с.П. - О Боже! Кажется, я понимаю. Мисс! Вы...Вы имеете в виду...
Пэлли - Да, именно так, дорогой сэр Питер. Вы угадали. Объединение наших земель сделало бы нас одними из крупнейших землевладельцев в этом графстве! Со всеми вытекающими политическими и финансовыми перспективами...Вы должны понять меня...Я рассчитываю на Ваше взаимопонимание, не знаю, право, почему. О, сэр, если человек родился женщиной, то значит ли это, что у него не может быть трезвого ума и твердой хватки? Значит ли это, что он не может пренебречь дурацкими предрассудками, чтобы взять свое, как это сплошь и рядом делают мужчины?!
с.П. - О, да, конечно!... Дорогая Пэлли!... То есть, дорогая мисс Джоан!...Но это несколько неожиданно! Я, видите ли, помолвлен...Хотя, впрочем, имеет ли это значение?...Прошу прощения, леди, но я...я...Я должен обдумать.
Пэлли - Хорошо, дорогой сэр Питер. Но не стоит так волноваться! Рюмочка кларета, я думаю, Вам не помешает. (После паузы). Однако, я покидаю Вас в надежде на успех. Прощайте, сэр!
Мисс Джоан К. Пэлли удаляется, сопровождаемая почтительным лакеем.
В этот поздний вечерний час слышно, как зацокали по мостовой копыта лошадей, увозящих ее карету и оставляющих сэра Питера в сильном смятении духа.
Просыпаясь через некоторое время, Петр Макаркин видел себя покрытым теплым пледом, каковой, однако, таял прямо на глазах, а кресло, на котором он имел сидеть, и сам он почему-то засыпаны тончайшим слоем серебристой пыли и пахнет чем-то затхлым.
Макаркин тотчас начинал приподниматься и отряхиваться. Пыль завивалась, завихривалась клубами и вдруг разом исчезала вместе с креслом.
- Ах, ты мать честная!
Думал наш герой, сильно озадаченный и даже слегка потрясенный.
- Что это за шиза такая?
Тут он выпивал грузинского чайку с листьями и кореньями, ложился и засыпал нормальным сном труженика, которому завтра утром опять на работу.
2.
Петя Макаркин утром при умывании (думая сокровенно и не для печати)
- Эх, поиметь бы кого-нибудь, хоть бы эту лохудру соседку!
Благодаря этой фразе читатель оказывается подготовлен к рассказу о соседке нашего героя, столь жестоко аттестованной им "лохудрой", к которому мы и переходим.
Марта - нормальная молодая среднеразвитая во всех отношениях женщина, образования выше среднего, приуготовленная где-то по большому счету Господом для детопроизводства, которого еще совершить ей, к сожалению, не удалось, (в чем, несомненно, виновата оскудевшая мужская половина), нормальной конституции типа ДДС по простонародной физиологической классификации (доска - два соска), рабочее время проводит в ГУП Технопроме.
Есть ныне такая смешная аббревиатура. ГУП - это Государственное Унитарное Предприятие. Это значит, что это не капиталистическое, не ООО какое-нибудь, частная лавочка, а от государства денежки-то идут. Стало быть, толку от них мало, как бы остаток от незабвенного СССР. Почему Унитарное, спросите вы. Трудно сказать, но звучит красиво, по иностранному. Вокруг ГУПов, само собой, крутится много разного народу. Но я отвлекся.
Живет наша подзащитная с матерью и бабушкой, премилой, надо сказать, старушкой.
О бабушке я бы мог рассказывать очень долго. Главное ее замечательное качество заключается в добродушии и доброжелательстве, так и струящемся из уст и глаз ее. Это столь редкое и, я бы сказал, уникальное качество привлекает к ней всяческих людей, главным образом многочисленных соседок с разных этажей, которых немало околачивается у нее в любое время дня, и всегда хоть бы одну, да можно застать там в гостях.
Правда, злые языки говорят, что бабуся стронулась на старости лет, и доброта и бескорыстие ее поэтому проистекают от болезненного расстройства ума, но чего только не говорят злые языки!
Да и к тому же не о бабушке идет у нас речь.
Третьи сутки добирался до Москвы Петруха, служилый человек.
Велено было от боярина срочно доставить берестяную грамоту посадскому человеку.
Дорога шла все больше лесами, да болотами, где на коне скачешь, а где коня в поводу ведешь, как бы обоим не утонуть.
- Теперь уже, поди, близко, - думал Петруха, - вот сейчас Мытищину топь обогнуть справа, а там должно Пригоркино показаться.
Одному ехать маята. Поначалу-то ехали с Данилкой, да под Нарой выскочили встречу лихие люди. Оно то, конечно, рвань, встрепанные мужики, да много набежало их. Во всю прыть скакали, а когда оглянулся, поглядь - Данилки не видать.
- Слава Богу, хоть грамотка-то у меня за пазухой, - думает он. - Подъячий бородой тряс и шипел как гусь
- Потеряешь, али не довезешь до места - со свету сживу!
За думами дорога незаметно бежит. Глянь, сквозь ели-вековухи уже завиднелись домишки, облепленные заборчиками.
Ишь, сельцо-то разрослось! Насилу среди новых пристроек и проулков отыскал Петруха избенку тетки Макарихи.
Пока коня расседлал, да стреножил, да пустил в ничейный лужок за избой пастись, да пока тетка, обрадованная редкому гостю, сбегала со жбаном к соседке за крепкой бражкой, стало уже темнеть.
Когда сели, наконец, в сумерках вечерять за стол, не успел Петька куска проглотить, да из жбана отпить, как заскрипело и загремело в сенях, и вошел здоровенный стражник в кафтане.
- Исполать вам, люди добрые, - говорит,- не ты ли будешь служилый человек?
- Господи, Святые угодники!- Всполошилась Макариха. - Да откуда ж знатье такое? Не успеешь подолом махнуть, как ветер разнесет! Ах, ты, батюшки!
- Помолчи, баба, того не ведаем. А ты, молодец, собирайся. Велено тебя сейчас в Приказный домок доставить!
Ах ты, мать-перемать!
Натянул Петруха свой кафтанишко, шапку-скуфейку и поплелся за стражником, сначала по переулку по травке, а потом по главной улице, где по мосткам, где по досточкам, а больше по грязи.
Приказный домок видно недавно поставлен, обнесен высоким тесовым забором, свежей доской пахнет, а у ворот два кафтанника с секирами, шапки востроносые в темноте маячат.
Завели в Приказ, в длинную комнату, по одной стене лавка тянется, по другой - стол такой же длинный, да опять лавка.
Некоторое время сидел один в темноте, затем вошел служивый с поставцом, на котором в подсвечнике ярким светом горело несколько свечей.
Следом за ним вошла молодая худощавая женщина в дорогом наряде, взгляд острый, на плечах накидка соболья. Движением руки отослала стрельца.
- Буде надо, позову. - (Обратясь к Петрухе). - Чей ты человек, отколе идешь и куда?
- Да я, боярыня, Петруха, Макаркин сын, тверского боярина Пискуна служивый, послан ноне на Москву с грамоткой. Не прикажи казнить, госпожа боярыня! Нет на мне вины!
- Давай-ка сюда твою грамотку!
Петька полез за пазуху и похолодел. Берестяной трубочки, завернутой в тряпицу, там не было. Господи, ужели выронил где, то и дело ведь щупал, проверял?!
Он был наслышан о делах, творящихся в Приказах, и чувствовал, что теперь ему не сдобровать.
Боярыня смотрела на него молча, выжидала. Постукивала по столу пальчиком, украшенным дорогим колечком.
- Так где же грамотка? Теперь скажи, что ты ее потерял.
Петруха онемел от страха. Да и что можно было сказать? Женщина хлопнула в ладошки.
- Эй, кто там?
Вот так история! Влип. Если заточат в узилище, да будут пытать вельми, так он даже не знает, за что.
- Признаюсь в чем угодно, только бы не это. В чем угодно! В чем...
Это было похоже на пробуждение. Петю бедного ажник озноб пробрал. Стуча зубами, он все еще думал
- Надо бы к Макарихе сбегать, может там уронил. Да и по дороге проследить...
И в то же время узнавал знакомые контуры своей комнатки: окно, электрокамин. Господи, он же дома. Дома!
Вот чертовы сны!
Но кафтан!
Он снял с себя удивительный двубортный пиджак с двумя рядами пуговиц, веревочными поперечными застежками и стоячим воротником, на локте дырка, залатана грубой ниткой, и смотрел на него в изумлении. От кафтана пахло деревней, хвоей, навозом и еще чем-то незнакомым, древним.
Собственный пиджачишко Макаркина аккуратно висел на спинке стула, и Пете даже показалось, что он слегка махнул ему рукавом в знак приветствия.
Ай-яй-яй, Ой ей-ей!
Он еще не совсем оправился от недавних переживаний, в голове все шло кругом и дергался уголок рта.
Пошел на кухню ст-т-тавить ч-ч-чайник. Попивши чайку и отогревшись, наш аргонавт вернулся в "сейчас и здесь".
- Завтра беру пузырь, и зову Андрющку с Мишутой. Пусть сами посмотрят на кафтан. Может быть, я какой-нибудь экстра-супер-пупер-сенситив, елки-палки? Так сказать, материализую кое-что из видений прошлого!
Это тебе, брат, командировочки, почище, чем в Штаты!
И в тоже время выступал внутренний голос. Он был немногословен
- Бред, бред!
Но Петя отмахнулся
- Надо проконсультироваться у Михалыча. Если, например, материализую золотое украшение, и продам, то как это будет выглядеть с точки зрения правовых норм? Или это пойдет как при находке клада?
Тут ему вспомнилось колечко на пальчике той боярыни. Ее лицо показалось ему хорошо знакомым. Странно. Где же он мог видеть его? Худощавое, слегка вытянутое, острый носик, серые внимательные глаза.
Елки..., да это же, это же...Ага...Ну конечно. Это же мисс Пэлли! Как он сразу не вспомнил. Мисс Джоанна К. Пэлли, посетившая его в прошлый раз в туманном Лондоне на Баркери-стрит.
- Вот тебе и на! Симпатичная женщина, а поди ж ты, чуть было не бросила меня в подземелье с крысами. И за что, спрашивается? Видно, тогда в Лондоне я ей не слишком угодил.
Тут он засмеялся, удивившись своим странным мыслям, и, поскольку чайник давно остыл, отправился бай-бай.
Серым трезвым покрытым облаками утром будильник вызвонил Макаркину подъем. В своей маленькой клетушке, как тысячи и тысячи других таких же муравчиков, он торопливо (мы все делаем торопливо!) совершал утренние процедуры умывания, бритья и одевания, чтобы затем столь же торопливо проглотить чашку чая или кофе, рвануться на улицу и, заполнив автобусы, троллейбусы и метро, сотворить утренний Час Пик.
Пиковая масть торжествует дважды в день: утром и вечером. Насчет треф не знаю. Но черви же торжествуют постоянно!
За несколько минут до ухода он взглянул на вешалку, но кафтана на ней не было. На полу лежала кучка серебристой пыли, которая при дуновении ветерка, порожденного открыванием наружной двери, взметнулась, завихрилась, засеребрилась и исчезла.
Но пузырь Петя все равно купил (на Руси ведь живем), распивши его вечером с приятелями, про кафтан же и прочее решил не болтать (как бы в дурдом не загреметь).
3.
Суббота, утро.
Марта сидит у окошка. Глядит в него и ничего не делает. Бабушка дремлет перед телевизором - утренний повтор седьмой серии сериала, как будто мало было посмотреть его вечером. Герой картины предлагает реконструкцию цеха, употребляя непонятные технические термины. А вторую половину фильма нечаянно ухаживает за молодой девушкой из ментовки, которая приехала на расследование преступления, совершенного где-то возле. Как же без этих дежурных коллизий?
Дотошный читатель спросит
- А где же мама, ведь они втроем, кажется, живут?
Честно говоря, не знаю, ушла куда-то. Мало ли куда человек может пойти, тем более в субботу.
Из окна видно, как люди выползают (сверху в плане как кружочки с длинными ногами) на улицу - кто на прогулку, кто в магазин.
Несколько бегущих трусцой фигур пересекают Мартино поле зрения.
Герой сериала чем-то похож на Сергея. Сначала все как будто ладилось, а потом он почему-то исчез. Давно уже не звонит. Месяц, а может два.
Да и начхать на него. Подумаешь, гусь! Одной-то еще и лучше. Да и вообще он несимпатичный.
Петька - сосед, и то лучше! И что он, в самом деле, все один, да один. Давеча в лифте ехали, взглянул на меня как-то особенно. А раньше мы вообще друг друга не замечали.
Она размечталась, представив себя под ручку с Петей, в обнимку с Петей...и Бог знает что еще. И Зинка с Ленкой заткнутся и перестанут судачить, да советовать всякую чепуху.
Все же жизнь не состоит из одних огорчений. Тут и кризисы у нас пошли, тут и сэйлы. А раньше, бывало, смотришь - Sale, значит продажа, а оказывается, это распродажа. Теоретически - все распродадим в дым в крайнем случае. Налетайте. Врут все. Но кое-что можно ухватить. Вчера славные сапожки купила на Гороховой всего за семьсот рупий!
А на днях мама купила пальтишко. Кожзаменитель, но блеск!
Сапожки по ноге, пальтишко по фигуре, даже и походка становится другой, идешь гордо, шаг печатаешь, наплевать на всех мужиков на свете.
Да и толку то от них! Одни хлопоты.
Связала бы я Пете свитер, а он бы меня бы любил бы...И я бы...А он бы...
Тут вмешался внутренний голос
- Ты же вязать не умеешь!
- Да я научусь, Господи!
Женщины легко заводятся, и Марта чуть не расплакалась от таких мыслей.
Тогда она лучше взяла и позвонила Зинке насчет выкройки. Там получается очень элегантный передник, отличный подарок маме на день рождения.
И еще она лучше взяла и ушла от Зины, не осталась у них обедать, дома, мол, много важных дел, а сама взяла и пошла в кино. Полуужастик был очень шумный, но все-таки развлек своей несообразностью ни с чем на свете.
А вечером по дороге домой к ней привязался один тип. И хотя он был под градусом и нес околесицу, она терпела его до самого метро. А уж дольше терпеть было невозможно.
Дома мама уже спала. Бабушка на кухне толковала с соседкой с третьего этажа о каких-то травках.
Когда соседка ушла и когда они с бабушкой сели чаевничать, Марта возьми, да и скажи
- Баба, ты всем помогаешь, а родной внучке помочь не можешь.
- Как не могу, обязательно могу! Это очень даже простое дело. Есть у меня приворотная травка. Я и сварю тебе настойку. Будешь принимать ее три раза в день по столовой ложке перед едой.
- Бабушка, а после еды можно?
- Можно, внученька, можно!
Поскольку здесь очень запахло Красной Шапочкой, переходим к следующему номеру нашей программы.
4.
Велик и славен город Миневия!
Прихотливо и причудливо расположился он вдоль многоводного Ефрата. Ближе к центру убогие одноэтажные домики сменяются четырех- и пятиэтажными домами, разделенными на почти правильные кварталы широкими улицами, которые все сбегаются к обширному центральному пространству, где возвышается многоступенчатый Зиккурат, на самом верху которого горит, не угасая, священный огонь.
Вот уже много десятилетий правит в сем славном городе, столице грозного Ассуперского царства, династия Ашатуперхов, о чем старательные писцы аккуратно сообщают потомкам в глиняных табличках на своем мертвом для нас языке.
Искусство писания на табличках - удел и привилегия немногих посвященных. Оно требует терпения и располагает к краткости.
"На третью шестидесятницу после Великой воды царь Ашатуперх IX повелел и Ктуштарах стал с войском на Фиванской дороге... Еше одну меру зерна царь повелел и взяли у людей."
Эти письма в будущее потом валяются где-нибудь под толстым "культурным" слоем в огороде у турецкого или иранского крестьянина, пока, наконец, не найдут все-таки иногда своего пораженного путешествием во времени читателя.
Именно такое письмо и оказалось вдруг в руках восседавшего, как всегда, вечерком на своем стуле, и задремавшего малость Петрухи.
Сначала он с недоумением разглядывал возникшую у него в руках глиняную табличку с черточками, но, всмотрясь получше, стал разбирать что к чему и прочел следующее совершенно не историческое послание:
"Милый Петурапек! Приходи. Малая луна сменила большую, но ты не идешь. Малую луну снова сменила большая. Приходи. Мой раб проводит тебя."
Петурапек сунул табличку за пазуху под нагрудный щиток и огляделся.
Солдаты возглавляемой им караульной команды утомились от жары и дремали, привалясь к стенам у ворот запасного входа в малый царский дворец, который им было поручено охранять.
Раб ждал ответа на другой стороне улицы, укрывшись в короткой тени одного из домов.
Вот история!
Петурапек подозвал раба
- Вечером, когда спадет жара, зайдешь за мной. Я буду возле дома на площади.
- Слушаю, господин!
Мысли нашего героя не были такими уж веселыми, как можно было предполагать, судя по тексту полученного им послания.
Каждое посещение дочери помошника Главного Хранителя священного огня грозило ему непоправимой катастрофой, поэтому он уже две луны просил у сотника перевода в действующую армию Ктуштарака.
Лучше уж участие в возможной войне с Фивами, чем ужасные последствия, которые могли бы его здесь ожидать.
Но решения нет и нет, а табличка - вот она, за пазухой. А вызвать ее гнев еще ужаснее.
"Как все это могло случиться?" - в который раз с тоской задавая себе этот вопрос, он вспоминал, как когда-то давно бывал в карауле у Зиккурата и в том числе часто лично вместе с другим младшим офицером охранял вход на лестницу, ведущую наверх к священному огню.
Иногда Помошник Хранителя священного огня ленился таскаться наверх по высокой лестнице (шесть раз по шестьдесят высоких ступенек!) и посылал свою дочь. А Петурапек иногда дежурил один.
Так все и началось.
В сущности, все дело решили несколько первых взглядов.
Всемогущие властители Неба и Земли, как я был неосторожен!
Так мы всегда бываем мудры задним-то числом.
А потом, разве можно было удержаться от прелестей и жгучей радости тех тайных встреч, когда он входил к ней и она становилась его женщиной.
Но боги сделали так, что каждое наше деяние постепенно переходит в себе противоположное и оборачивается против содеявших его, чтобы снова обернуться против вновь содеянного, и так без конца, пока не переселишься в царство душ, и только там каждое деяние достигает светлой цели.
Эту великую тайну поведала ему среброликая Анушти, а она прочла ее в священных табличках у отца, и за одно это можно очень просто лишиться головы!
Словом, младший аннутакс великой армии непобедимого Ашатуперха был в смятении от сложившейся ситуации.
Маленькая табличка на груди казалась ему тяжелым камнем, пытавшимся его расплющить. Она давила, как рок неумолимой судьбы, как указующая нить из клубка Парки, хотя этим вязальщицам судеб еще только предстояло родиться через тысячелетия. Можно, правда, предположить, что они плели свои нити для всех смертных и вперед и назад, так как время для бессмертных богов, наверное, обратимо.
Вечером, когда Великое светило умерило свой жар и повисло над горизонтом в густом красно-желтом мареве, когда тени от домов стали пересекать улицы, обрамленные сточными канавами, по которым увеличился поток остатков и отходов ежедневной человеческой деятельности, свидетельствующий, кстати, об изобилии этого края, младший аннутакс Петурапек направился в назначенное место.
Он был облачен в темнокоричневую накидку с синими продольными полосами, которая завязывается у шеи двумя красивыми кожаными плетеными шнурами, на ногах имел черные сапоги с высоким каблуком и загнутыми кверху носами, низ лица был обрамлен бородкой умеренных размеров, средней между лопаткой и клинышком, а верх - короткой курчавой шевелюрой.
Не взирая на бледность лица, синие тени под глазами и тревожный блеск глаз, а отчасти может быть именно поэтому, в целом он выглядел очень привлекательно.
Добравшись до нужной площади он не смог, однако, отыскать посланца своей среброликой возлюбленной. Площадь оказалась полна народу.
Люди прижимались к окружающим домам, образуя в центре проход, сохранявшийся усилиями двух цепей солдат, щитами оттеснявших людей от середины прохода.
Образовавшаяся таким образом довольно кривая и непрерывно менявшая радиус кривизны просека в людском лесу была пока еще пуста, если не считать пыли, поднимаемой обувью взмокших солдат.
Из обрывков разговоров вечно толпящегося и вечно любопытного народа Петурапек понял, что ожидается проезд по этой площади в царский дворец Египетского посольства с богатыми дарами в сопровождении самого царевича Уматуперха, однако торжественная процессия почему-то запаздывала.
- О всемогущие боги Земли и Неба, - подумал младший аннутакс, - сколько тысячелетий повторяется одно и то же! В многотысячных городах толпы многочисленных людишек таращат глаза на торжественные спектакли, которые устраивают для них властительные разбойники! А некоторые несчастные юноши не слишком знатного рода должны в это время погибать по воле злого рока!...Но теперь, кажется, о боги, с помощью этого случая вы посылаете мне знак! Я не могу здесь найти этого раба, посланца гибели, значит, я не должен идти за ним...Содеянное нами должно теперь обратиться в свою противоположность. Мне не следует видеться с ней. Но это значит...это значит...Бежать! В Египет, в Фивы, к далеким Колхам, а, может быть, и еще дальше!
Утвердившись в своем решении, которое подспудно в подсознании он, в сущности, давно уже принял и только ждал внешнего толчка, Петурапек поспешил незаметно скрыться с площади, благо надвигалась уже темнота.
Спустя примерно пару недель после описанного события Помошник Главного хранителя священного огня Урек Ашатур заметил, что его дочь Анушти изменилась в лице и походке так, словно бы заболела некоей болезнью, имя которой - беременность.
От проницательного священнослужителя скрыть это оказалось невозможным. Анушти во всем ему призналась, при этом выяснилось, что молодой виновник "болезни" бесследно исчез.
Ашатур долго размышлял по поводу этой истории во время длинных религиозных церемоний в храме, во дворце или у священного огня в Зиккурате, придавая при этом своему лицу выражение святости, отрешенности и суровости.
Впрочем, предмет его мыслей на сей раз был таков, что размышления на сей счет не вызывали большого труда. Неожиданное вторжение неимущего малородного младшего аннутакса в круг семейно-политических и имущественных интересов Урека Ашатура, а дело обстояло именно так, помимо нарушения морально-этических норм, особенно по отношению к семье высокопоставленного служителя культа, могло сильно повредить ему в борьбе за место Главного Хранителя.
Чего в этом смысле стоит один только факт фривольного отношения к своим обязанностям, когда женщина допускалась наверх к священному огню! Правда, Главный Хранитель благоволил к нему. Да и как не благоволить, когда столько чаш великолепного фиванского было выпито в священном подземелье!
Конечно, в таком состоянии разве мыслимо подняться шесть раз по шестидесяти высоким ступенькам! Но тем злобнее и завистливее становились другие трое Помошников Хранителя, и тем опаснее этот мальчишка-аннутакс.
А чего стоит Главный Смотритель Северного склона Зиккурата! Какая у него вечно постная фарисейская маска поборника за чистоту нравов.
Ашатур подумал
- Если бы этот мальчишка-аннутакс действительно исчез с поля зрения. Но где гарантия? Мои противники, если что-то пронюхают, конечно, постараются отыскать офицерика и использовать в игре.
Размышляя таким образом, Ашатур в конце концов утвердился в жестокой мысли отыскать и аннулировать беглеца.
Через некоторое время после сего тайно снаряженные всадники покинули цветущий город Миневию в поисках того, кто так недавно был незаметным младшим аннутаксом, послушно и безмятежно исполнявшим царскую службу.
Через полмесяца все три группы вернулись в столицу, и каждая и каждая привезла с собой пойманного в пути подозрительного юношу.
В одном из них, несмотря на то, что он был босой, в рваной одежде, безус и обрит наголо, известный читателю раб опознал беднягу Петурапека, который попался на первый взгляд по нелепой случайности, а на самом деле такова воля рока.
Его вид не вызвал у преследователей подозрения, когда они проезжали по пыльной дороге мимо группы нищих паломников. Однако по воле случая всадники остановились отдохнуть и перекусить у ручья в тени придорожной группы деревьев вместе с паломниками.
Когда нищие узнали, что царские люди ищут беглого солдата и что за помощь в поимке будет хорошо заплачено, один из нищебродов шепнул преследователям, что к ним недавно приблудился новый молодец. Идет будто бы в Фивы, а сам все больше молчит, а в суме его, они подсмотрели, лежит какая-то табличка со знаками и плетеный ремешок с украшением.
Правда, аналогичных случаев у всадников было много и веры этим наветам они особенно не давали. Множество нищей и подозрительной братии во все века древней и древнейшей истории шастало по дорогам, и чем дальше вглубь веков, тем в большей степени. Но при допросе молодого человека они обратили внимание на его манеру разговора, необычную для такого нищего сброда, и, главное, нашли табличку, послание от Анушти, и офицерский ремешок. Надо же было ему это хранить?
Хотя табличку прочесть всадники не смогли, но она показалась им очень веским и решающим аргументом в пользу принадлежности этого человека к высшим сферам, а разве кого другого эти высокие господа будут разыскивать, да еще тайно?
Вот так бывший младший аннутакс оказался в глубоком подземелье, без света, на хлебе и воде.
- Позвольте! - Воскликнет дотошный читатель. - А как же тот нищий? Получил ли он обещанное вознаграждение?
Да, он получил свои Иудины серебряники за полторы тысячи лет до появления последнего.
Никто не приходил к нему, кроме мрачного громадного стража и, наверное, немого, каковой приносил еду и питье.
- Сколько тысячелетий повторяется одно и то же!
Думал Петурапек опять, на этот раз с содроганием. Иногда он впадал в дикий гнев, а иногда от страха к горлу подступала тошнота и ноги становились ватными.
В минуты просветления он неустанно молился о спасении, взывая к Великим Богам Земли и Неба, и вообще мне страшно писать про все это.
Однажды под утро вслед за гигантом-сторожем вошли двое в плащах-балахонах с непокрытыми головами. Они крепко взяли его с двух сторон за ослабевшие от страха руки и молча повели вверх по нескончаемым лестницам.
- Куда вы меня ведете?
- К священному колодцу.
Он не видел стен и лестницу, ведущих вверх маршей и переходов, не чувствовал тяжести подъема по ступенькам, тело вдруг показалось ему невесомым.
Душа словно отделилась от тела и взирала на него как бы со стороны. Маленького мотылька, прилетевшего на свет лампы, накрыла тяжелая ладонь хозяина...
Когда Петурапека вывели наверх в сияние утра и подвели к стене возле закрытого каменной крышкой Священного Колодца, он очень сильно побледнел и потерял сознание, так что нельзя было достойно совершить этот старинный обряд жертвоприношения, пока душа жертвы снова не вернется обратно.
Поэтому Ашатур знаком повелел служке опустить занесенный было нож.
5.
В маленькой однокомнатной квартирке нашего героя на сей раз пахло лекарствами. Сам он возлежал полусидя на своей диван-кровати, а подле хлопотала встревоженная мать.
Когда на Петю внезапно нахлынула болезнь, жар, озноб, он попросил соседей сообщить матери (на мобиле денег не было, а телефон что-то барахлил) и потерял сознание. Мать примчалась из Коломны.
Врач констатировал острую форму пневмонии и рекомендовал в больницу, но мать не отдала и выходила сына старинными средствами, вареньями, да травками, плюс, конечно, ежедневные порции уколов в известное место (правая и левая половины по очереди) поначалу по три раза в день.
Так или иначе, Петя стал поправляться, бредовые состояния сменились сонливостью.
В минуты бодрствования ему ничего не припоминалось, сознание было как бы приглушено.
Поскольку сыну стало лучше, мать однажды в субботу решила навестить своих знакомых в Москве, и попросила все же соседку Марту зайти на пару часов посидеть с больным, тем более, что должна была придти медсестра.
Марта согласилась. Она молча сидела рядом с больным и не без любопытства смотрела на него. Петя как всегда спал и во сне иногда вздрагивал.
Но вдруг он проснулся, огляделся и увидел Марту. Глаза их встретились. Какая-то тень воспоминаний мелькнула в них. Пораженный, и все более оживляясь с каждым мгновением, Петр, не отрываясь смотрел на свою новую сиделицу.
- Это Вы? - Спросил он наконец. - Как Вы...Откуда...Как Вы-то здесь очутились?! Ведь я...Ведь они...
Он приподнялся на кровати и начал возбужденно жестикулировать.
- Да что Вы, Петя, это же я, Марта, Ваша соседка. Анна Семеновна просила меня побыть...Да Вы успокойтесь, что это с Вами? Сейчас должна медсестра придти.
Вдруг он спрыгнул с кровати и, как был, в майке и трусах (ибо у него не было привычки носить какие-либо пижамы, как это делают порядочные люди), упал перед ней на колени и прижался к ним, весь дрожа и плача.
- Мисс Джоан, еще тогда, в Лондоне Вы мне понравились, поверьте мне, но...