Дозволено цензурным комитетом Ея Императорскаго Величества и просмотренного Ея величеством в присутствии двух Высочеств
за чаем с одобрением
Вместо предисловия, до него и после него.
Я собираюсь представить миру кусочек моего миросозерцания и взгляда на
проблему осознания всего сего неосознаваемого, коим обнимает нас, пропитывает, погружает в себя, и в конце концов вышвыривает наружу жизнь-жистянка.
Я попытаюсь поглядеть на это сверху, снизу, сбоку, оттуда и отсюда и вскрыть, может быть, кое-что, а кое-чего и укрыть от нескромного взгляда.
Увы, читатель, про секс я не буду - не умудрил Господь. От Дон-Жуана природа мне мало что отпустила и приходится сказать со всей большевистской принципиальностью и прямотой - в этом деле я не рублю!
Конечно, я понимаю, что это никуда не годится и смиренно прошу читателя быть снисходительным.
Но для начала, чтобы выявить эпохальность моего труда не сразу и тем самым не огорошить читателя, я вынужден сообщить ему кое-какие факты из биографии Матвеича, чтобы развести ими несколько пожиже мой столь концентрированный труд. Тем более, что они имеют некоторое отношение и к автору, который, на самом деле может быть ни то, ни се, а неизвестно что. Но что есть личность наша?
Как говорил О.Хайям -
Мой друг любезнейший, послушай вести
Из мира тайного, не знающего лести.
Ты зверь и человек, злой дух и ангел ты.
Все, чем ты кажешься, в тебе таится вместе!
В каждом из нас сидит столько самых разных ликов, крепко оплетенных веревками нормальности, что иногда трудно разобраться, кто есть кто. И не дай вам Бог эти веревки распутать. Может ведь так случиться, что потом хрен спутаешь наобратно.
Но иной раз хотелось бы, знаете, так сказать, в общих чертах сопричаститься к Остранению, приподняться над этим, пока
Смерти злой Фарраш
Не свернул шатра веревки.
Могут, конечно, подмогнуть наркотики - чур, чур меня! И остается, о други, только водчонка. Стакан со слабой закуской иногда помогает. Пробовали мы с Матвеичем как-то все делать по Учению, медитировать, быть подобно созерцающему мир зеркалу пруда, но всегда это кончалось просто засыпанием, что, конечно, и само по себе не плохо.
Спросим теперь автора, надеется ли он на успех среди широких читательских масс? Конечно же нет, скромно потупим мы взор. Но теме не менее я приготовил для автора тазик для лавровых веников и бархатную коробочку из под духов для тайных игл, чтоб не кололи слишком сурово.
Итак:
ЭССЕ
Тибора Нэмени, сына Матвеева.
22.10.06. 16.00.
Помните, как говорил Остап?
- Что такое дебют, братья, и что такое, братья, плодотворная дебютная идея? Вот и я говорю:
- Что такое, братья, писанина и что такое, братья, графоманство?
Одни из нас пишут хорошо, другие пишут плохо, и никакое фанфаронство не изменит этого соотношения сил, ибо, братья, литература - это квазиунофантазия! Много раз порываюсь я, чего бы такое поведать миру, а то ему и без меня мало. И кажинный раз на эфтом месте перо мое зависает, аки иной раз зависает компьютер.
Но пора брат, пора, пока окончательно не выпал из гнезда. Начнем, пожалуй.
Мой батюшка, царствие ему небесное, жил в позапрошлую эпоху, эпоху владычества Австро-Венгерской, Германской, и Российской империй. Нет, так не звучит. Мой бедный отец, Нэмени Матвей Адольфович (да не будет злом помянуто его имя!) жертва революционных катаклизмов того времени, попадавший (с моей современной точки зрения) в разнообразные просаки, в 1914 г. совсем мальчишкой попал в печально знаменитую австро-венгерскую армию. Это все живо напомнило мне историю знаменитого вольноопределяющегося Марека с такой же судьбой (помните у Гашека?). Но, в отличие от Марека и самого Гашека, он не подался в Россию, а позже смылся обратно в Венгрию, дабы участвовать в известных революционных событиях 16-18 годов. После торжества реакции мой папа загремел в тюрьму, получив 7 лет одиночки. Не известно, как бы сложилась дальнейшая судьба нашего борца за свободу и счастье человечества, если бы не счастливый случай: советские власти обменяли его на белогвардейского офицера. Очутившись в Москве, отец довольно долго был в фаворе. Чем он конкретно занимался, я не знаю, но как коммунист и кой-какой начальник он получил комнату в Москве в хорошем доме возле Усачевского рынка. Вскорости он женился, причем тоже на борце за свободу и счастье человечества, моей матушке Паэгле Алиде Ивановне, сбежавшей из Латвии в Москву по тем же причинам. Вот такая ревсемейка!
Но, увы, как все мы знаем, жизнь чревата. Бедная моя мама (здесь без юмора) вскоре заболела (туберкулез - все классические случаи), и несмотря на предостережения родственников они все же произвели на свет меня - Тиборчика. Надобно Вам заметить, что это были единственные люди, которые меня очень любили и от которых я успел получить изрядную порцию тепла, которая, собственно, и делает нас людьми. Вскоре я практически остался один с отцом, так как мама все время лежала по больницам и вскоре умерла. Но, увы, увы нам, Матвею Адольфовичу и Тибору Матвеевичу, вскоре по политическим мотивам мой батя-революционер сам загремел теперь уже в советскую каталажку. Он, видите ли, не ладил с Бела Куном, который, как теперь все мы знаем, был страшной
сволочью, как и все лидеры. А Кун говорил ему как-то при встрече - не лезь, Матвей, раздавлю. Так оно, в конце концов, и вышло, да. Не плюй, как говорится, против ветра, самому дороже будет. Ну-с, и вот представьте себе такую картину: бедный-бедный Матвей сидит на Лубянке на допросе в комнате следователя и в числе прочего показывает, что никакой он не троцкист, а ярый враг и разоблачитель негодяя Бэла Куна, который в свое время предал Венгерскую революцию, а теперь предает подпольное ревдвижение в Венгрии. И, в частности, он просится направить его для подпольной работы в Венгрию, а не держать зря в каталажке. Следюку, конечно, это до лампочки, ему важно под папу статью 38 подвести, А мне в это время - 0,5 лет и я нахожусь на лечении в какой-то детской больнице, как это видно из протокола допроса гр. Нэмени Матвея. Я пытаюсь представить себе психологическое состояние моего бедного отца - сам сидю, жена умерла, малыш, которого я так люблю, болен и в больнице. Это для отца была, насколько я понимаю, первая посадка. Комнату еще не отобрали. Я поправился и мы несколько лет жили с отцом в той самой комнате, о которой я упоминал. Я это время смутно, но помню. Несмотря ни на что отец обычно был бодр и весел, часто что-то напевал. Редкое качество, которого после в великую Сталинскую эпоху я уже никогда не замечал за домочадцами.
Потом его сажали и отпускали несколько раз, но он (судя по материалам дел) все не унимался.
И вот, братья, в 1931 или 32 г.г. гр. Нэмени Матвей берет меня в охапку и везет в Калининскую обл. (кажется, Калининскую), с. Максатиха к сестре моей матери, моей, стало быть, тетке Ольге Ивановне Паэгле (позже Клутц), где она жила вместе с мужем, тоже латышом, секретарем райкома и сыном, моим двоюродным братом, Леонидом. И вот он приезжает к ней, падает на колени и говорит - Ольга, выручай, Христа ради, возьми Тиборчика. Мои дела швах, может, удастся смыться за границу, спаси ребенка! А надобно вам сказать, тетка моя, Ольга-то Ивановна, тоже, конечно, коммунистка, всегда держалась "линии партии", каковой бы она ни была, и отцу-дураку говорила: - держись всегда линии партии, не пропадешь, - а он с ней не соглашался. По этому поводу у них всегда были горячие споры, вплоть до скандалов. Она вспоминает, что иногда в удачные минуты он восклицал -Погодите, вы еще будете нам жопу лизать!- Ну, так вот, Ольга и говорит - Ну, что, Матвей, допрыгался? А я ж тебе сколько раз говорила,
Ольга оказалась порядочным, мужественным человеком и оставила меня у себя, несмотря на все возможные опасные последствия. И с той поры я взрастал под крылом тетки Ольги Ивановны, каковую вскорости стал звать мамой. Но здесь меня уже никогда не звали Тиборчиком, а, напротив, за легкость нрава и легкомысленность подчас кликали "Тибкою". Увы, из песни слова не выкинешь! Да, ребята, я лох (пользуясь нынешней терминологией), я с детства был лохом, чернота ко мне плохо приставала, но зато морально так легче жить! А отца поймали при попытке бегства через границу и посадили окончательно. По имеющимся у меня сведениям, он был расстрелян в 1942 г. Что касается всей этой истории с отцом, я все же думаю, что ежели бы он внял советам Ольги Ивановны и держался линии партии, его рано или поздно все равно бы посадили за беспокойство характера. Ведь великий вождь смотрел в корень и неустанно его корчевал. Он так мастерски все это делал, так великолепно подбирал своих холуев (кадры решают все), что, (обратите внимание!) на него ведь не было ни одного покушения! Приходиться только удивляться этому факту - видимо, здесь не обошлось без нечистой силы.
22.10.06. 19.00.
Собственно говоря, надо настроиться. О чем это я? Да, мои потомки совершенно не интересуются что-нибудь узнать обо мне. Какая же связь времен? Им все это по барабану. А как же любовь к отеческим гробам? Все они выше крыши заняты собой и оно выплескивается наружу. Манкурты какие-то. Но, позвольте, в какой-то мере так оно и было всегда. Вспомним "Отцы и дети". Но это все же не совсем так. Я ведь жил совсем в другое время, нежели они. 37 год, война, то, да се. Но это все им не важно. А как я сам? Не могу проверить на себе, т.к. родителей фактически не знал. Но Ольгу Ивановну, помню, расспрашивал, но только после 60-х годов, а до этого - ццц! - она, как и все мы, боялась упоминать о мрачных временах.
Вот, однажды, недавно, сидим мы на моем дне рождения, и девчонки, мои внучки, сидят. Я и попытался встроиться в болтовню вокруг стола и рассказать кое-что о себе. Ведь отчасти я их прародитель, думаю. Но только я начал канючить о себе, о нас с матерью и о моем отце - вот, мол, в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году от Рождества Христова... -, как они и говорят прямым текстом - Дед, нам это не интересно.
Господа! Так старшая внучка и сказала "нам не интересно" и другие с ней дружно согласились.
А к чему это я все написал? А вот к чему. Ах, черти, раз так, я таки напишу воспоминания о себе и тисну такое автобиографическое эссе и всем им манкуртам раздам по экземпляру. Нате, гады, читайте (или не читайте), пусть вам будет хоть немножко стыдно. Но я не престаю удивляться некоторой ограниченности людей, которые не хотят поговорить со своим прошлым. Им бы хотелось поговорить с будущим, но ведь оно вырастает из настоящего, из отсюда.
Теперь давай накидаем отдельных эпизодов из жизни - чтобы было интересно.
Ведь жизнь течет и течет, если плавно, то ведь не запоминается ни хрена, а как случись что (не дай Бог, в основном), то мы вострим ушки, хотя бы как на хуторе близ Диканьки. И каждый из нас с упоением - А вот я, помню...
Ну, так теперя моя очередь, мужики!
Г. Читатель! Истории последуют не в хронологическом порядке, а как мне удобнее, ну, что на ум взбредет, как говорится.
История 1. История с пулей.
В 4 года я получил себе выстрел в колено пулей из револьвера. Как я показал в начале настоящего протокола (э-э-э, ... эссе), я жил на заре жизни с тетей-мамой Олей в с. Максатихе с братом Леоном (ласкательно Леончик), а наш отчим Гарейс был партийным работником в райкоме. Я помню, это был высокий немногословный латыш. Мне он нравился, относился к нам с братом одинаково ласково, хотя дома бывал редко, возвращался домой по вечерам. Он был всегда уравновешен и вносил ощущение спокойствия и силы, мы этого ощущения умом не осознавали, конечно, но чувствовали интуитивно. И матери было с ним спокойно, она работала в библиотеке и жила, как у Христа за пазухой. Надобно вам сказать, что в жизни бывают сильные люди, создающие вокруг себя ощущение безопасности, спокойствия и уверенности в течении процесса бытия. Говорят, таким был маршал Рокоссовский (если я не путаю). Это очень редкое качество и таких людей я сейчас практически не встречаю. Так вот, Гарейс, будучи человеком нормальным, положенный ему револьвер типа Наган с собой не носил, а прятал его под большим шкафом завернутым в тряпицу и газету "Правда", а пули к нему прятал в свертке на шкафу. Иногда по долгу службы ему приходилось все это вынимать из свертков, осматривать, чистить и т.п. Возможно, он иногда ходил с револьвером на стрельбы. Мой старший брат семи лет хитрый Леончик все это подсмотрел и как-то днем, когда, разумеется, взрослых не было дома, мы втроем с еще одним соседским мальчишкой по инициативе Леона достали сверху одну пулю (револьвер использовать мы не решились), положили ее на большой, камень во дворе и они принялись лупить по патрону пули маленьким камнем, а я сидел рядом и смотрел. Ну, пуля и выстрелила и попала мне по колену, поскольку я сидел как раз напротив. К счастью, пуля только скользнула по коленной чашечке по касательной к ней и я скоро поправился без последствий, только след от пульки на колене остался до сих пор. Приходите в гости, попьем пивка, покажу.
История 2. Знакомство с молнией.
Служил Гаврила хлебопеком. Учился в техникуме я.
Учился я в трамвайном техникуме Мосгорисполкома (так он тогда назывался) в период 1943-1947 г.г. А было дело так. Когда нас, детей, вывезенных в начале войны в эвакуацию, вернули домой в Москву в 1943 г. (а в эвакуации я учился в школе и окончил там восьмой класс), то в школу дальше учиться нас не пустили, а вышло указание пойти нам учиться либо в ремесленное училище (ремесло), либо в техникум. Мать была за то, чтобы мне идти в ремесло, скорее окончу (2 года), скорее буду деньги приносить, но я уперся, не нравилось мне идти в ремесло, и она согласилась в конце концов, благодаря чему я получил свое первое ср.-техническое образование, ставши затем настоящим "трамвайщиком". Друзья, трамвай -хороший вид транспорта, неспешный, удобный, трам-трам, наилучший в мире! Я работал там в трамдепо три года мастером по ремонту подвижного состава, т.е., как у нас говорили "на канаве". Заметьте, не в техотделе и не в каком другом бумажном месте, а на канаве, в самом, так сказать, производственном пекле. Выражение "на канаве" в трамдепо тогда звучало как в армии в войну выражение "на фронте". И я дурак этим гордился, хотя гордиться тут было не чем, да и работа по успешной эксплуатации вагонов у меня шла плохо. Было в нашем вагонном отделении много так называемых "возвратов", т.е. часть отремонтированных под моим началом вагонов с линии возвращалась обратно из-за неисправности, за что нам всегда доставалось от начальства. И вот однажды пришла заявка - в прицепе вагона такого-то не горит свет, а. прицеп соединяется с мотор-вагоном электрическим шлангом с контактами-буксами. Лил дождь, вот и пробило буксу. Взял я контрольную лампу с весьма длинным оголенным проводом и полез с ним в буксу. Вставляю в отверстие буксы контрольный провод и заглядываю туда же глазом (глупость, конечно, неопытный поначалу был). Провод контрольной лампы с напряжением 220 В (что само по себе недопустимо) коснулся "земли", получился коротец, а из буксы полыхнула мне в лицо ярко синяя молния и получился сильный ожог обоих глаз.
Все горит, я окунул лицо в соседний сугроб, благо вагон стоял на улице.
Тут прибежал народ, шумели, хлопотали, отвезли меня в больницу.
Слава Богу все обошлось и я через некоторое время благополучно поправился.
В жизни каждого из нас все вот такое случается, но в большинстве случаев кончается благополучно, что само по себе также очень удивительно. Ну, ребята, больше не могу, на сегодня хватит!
23.10.06. 10.00.
Панегирик трамваю.
Трамвай! Удивительная штука. Внизу под брюхом у него электромоторы, так наз. тяговые двигатели, на площадке у водителя - контроллер, чтобы управлять, а наверху на крыше - дуга, которая на ходу скользит по контактному проводу - ток снимает. Теперь вместо дуги ставят этакую складную раму пантограф, а раньше была дуга. Чтобы вагон обесточить, дугу опускали, привязывая веревкой.
25.10.06. 11.15. Продолжим.
История 3. Крутое пике.
Дугу веревкой привяжут иной раз кое-как, а она отвяжется - и вагон поехал! Если это случится на канаве, а вод вагоном внизу работают люди, сами понимаете, что будет. И такие случаи бывали. Да я и сам пару раз влипал, увы мне, увы (правда, в другой ситуации). Ведь я был вагонных дел мастер. Вот стоит вагон на канаве. Ничего если днем, а иной раз и ночью (в ночную, значит, смену). И к концу смены слесаря внизу все, положим, сделали, буксы у моторов подтянули, кожуха завинтили (болты хреновые, морока всегда была с этим у нас на Руси), контроллеристки прокрутили барабаны контроллеров, подраили тонким наждаком контактные сегменты, каковые за пару смен изрядно подгорали (не интересно? -можешь не читать), охлопали автоматы включения тока - трын-трын, туда-сюда. Эта техника была у нас, прямо скажем, еще конца 19 века. Я, как мастер (не потому, что так все умел, а просто должность у меня была такая, с этой должностью был определен на работу после трамвайного техникума. А в то время, молодой читатель, нельзя было с работы уволиться без разрешения начальства, А хочешь вдруг уволиться, идешь к начальству, умоляешь. А им-то на хрена тебя отпускать, за это их тоже жучили. Своего рода крепостное право.) И вот я, как мастер - смотрю: все закончили. Облазил вагон сверху донизу, просмотрел внизу, в вагоне, на площадках, все о-кей, лезу на крышу, там ящики с пусковыми реостатами, все подсоединено, вагон можно выпускать на линию, - отвязываю дугу и подаю напряжение 500 В. Только собрался слезть с крыши как вдруг мне показалось, что между рогами искрового разрядника, который стоит на крыше (такие два толстых медных прута), слишком малое расстояние (5 мм вместо 8). Я решил его подправить и взялся за оба прута голыми руками. А дугу-то я отпустил и напряжение 500 В. Постоянный ток либо притягивает, либо отталкивает. К счастью, меня "оттолкнуло", то есть мощным ударом швырнуло с крыши на землю, то есть прямо на канаву! Высота вагона метра три. Я вмиг очутился внизу и когда опомнился, смотрю, а все вроде у меня в порядке, не считая ушибов спины и плеча. Все это произошло за несколько секунд. Я смотрю кругом - а никто и не заметил!
История 4. Забавная.
Я еще не раз попадал в подобные истории, пока не набрался опыта. Но бывали случаи и несколько другого сорта. Мы тогда работали на канаве посменно на условиях, которые сейчас кажутся неправдоподобными: месяц в день и месяц в ночь. Представляете - целый месяц в ночную! А летом, когда работаешь в ночную, днем поедешь купаться, загорать, в волейбольчик, то, да се. Купаться я ездил в Щукино, на канал, там тогда было классно. Приедешь домой, не успеешь соснуть путем, а уже нать на работу в родное трамвайное депо им, Артамонова. Кто такой был этот Артамонов? Хрен его знает, поди террорист какой-то. Ныне это депо, по странной случайности расположенное на Усачевке рядом с Усачевским рынком, увы, уже снесено. Я прихожу регулярно летом на это место, пью пивко, остраняюсь, скорблю. Тогда я не знал, что рядом на Усачевке мы когда-то жили несколько лет с моим бедным-бедным отцом Матвеем (да сохранится имя его!). То-то эти места тогда казались мне знакомыми! Я узнал это позже после крушения СССР, из документов, столь любезно предоставленных мне ФСБ. Дорогие друзья трамвайщики! Мастера вагонных отделений и их начальники, слесаря и электрики, неутомимые контроллеристки, коллеги из Артамоновского депо! К вам обращаюсь я! Многие из вас тоже, наверное, помнят те далекие времена и наши бдения и мыкания на канаве и на Камчатке и в цеху капремонта. (Для справки: Камчаткой называли довольно протяженнную открытую площадку с несколькими рельсовыми путями, на которую выгоняли моторные и прицепные вагоны после осмотра и ремонта с тем, чтобы утром они отправлялись на линию - в большой мир шумного города. Конец Камчатки был расположен рядом с анатомическим театром Мединститута. Там упражнялись студенты на трупах, летом это происходило при открытых окнах. Запах был! А, мы, молодые (после техникума) "мастера" с канав часто болтались на Камчатке. Пробовали на спор подходить к открытым окнам на конце Камчатки.)
А они, гады, снесли не только депо им. товарища Артамонова, но и от Камчатки ничего не осталось!
Пардон, я, кажется, отвлекся. И вот однажды погожим летним вечером (сейчас это слово почему-то не употребляется. Кстати, а бьвает утро погожим, или только вечер?) часов этак в 18.00 я решил махнуть в парк Культуры, культурно развлечься, причем со спокойной душой, ибо в этом месяце я работал в дневную смену. Выхожу я это из метро "Парк культуры", оно и сейчас там имеется. Как певал наш любимый шансон товарищ Утесов "от Сокольников до парка на метро". Так я примерно и ехал, только не от Сокольников, а от Комсомольской, ведь жили - то мы не в Сокольниках а на знаменитой Домниковке, ныне Маши Порываевой. Итак, выхожу я из метро и вижу наш трамвай на остановке стоит (раньше трамвайная линия проходила рядом с выходом из метро). И что-то стоит подозрительно долго. Думаю, после минутных колебаний, нать посмотреть. Подхожу к водителю, она говорит - ток вроде есть, дуга на проводе, а вагон не трогается. Я говорю - подождите, сейчас посмотрю. Как был в пиджаке при параде полез на крышу, опустил дугу и глянул в один из реостатных ящиков. Там на изоляторах укреплены сопротивления в виде металлических спиралей (как бы пружинок таких), и гляжу - в одной из них случился обрыв, вот цепи и нет. Мы знали про этот дефект, так как он случался довольно часто. Я взял у водительши пассатижи и как мог скрутил спиральки в месте обрыва. Езжай, говорю, может дотянешь до вечера, а вечером в депо приедешь, заявку напиши. Слез с крыши и пошел себе в парк, да не в трамвайный, а культуры. А она и действительно поставила контроллер на первое деление и вагон поехал. И доработала до конца смены. Вот такой счастливый случай.
История 5. С выпивкой и закуской.
Но бывали истории не совсем забавные. Водителями трамваев в большинстве работали молодые девчонки. Днем перед сменой прогуляют с кавалерами, а вечером во вторую смену едут, клюют носом и иногда случается, что въедут в хвост предыдущего прицепа. Помнут себе (то есть вагону, конечно) весь передок. За это наказывали строго, уменьшали зарплату и ссылали на канаву уборщицами и мойщицами вагонов. А мы на этом rope-несчастий бедной девчонки немного зарабатывали. Был у нас один мастер третьего вагонного отделения Василий Кулешов. Он был старше нас, участвовал в боях и потерял на войне одну руку по локоть. Так и работал с одной здоровой рукой. Он был мировой мужик и ничуть не задавался, что вот, мол, я был на войне, а вы, мол, салаги. Наоборот, к военному своему прошлому относился очень буднично. В 1941 г. загремел он сначала в это печальное народное ополчение. Вижу я, говорит, у нас одна винтовка на пятерых, хана нам, и при первом удобном случае он сбежал из ополчения и по нехватке народу примкнул к одной из наших отступающих частей. Тем и выжил. Так вот, Вася Кулешов, как человек бывалый, опытный и вообще взрослый, подкатывает к убитой горем девочке (женщине) и предлагает ей за небольшую мзду передок трамвая привести в порядок. Она, конечно, с превеликой радостью соглашается. Мы, втроем - вчетвером, под руководством Кулеша, всю ночь вкалываем, выправляем "мальчиком" (домкрат такой) вагонный фасад, чистим, шпаклюем, грунтуем, насколько возможно, красим и к утру вагон выглядит так, что на первый взгляд ничего незаметно. А это и есть самое важное, чтобы с утра на первый взгляд никто ничего не заметил и чтобы вагон вышел на линию, а там, глядишь, заветрит или, как говорят сатнтехники, "замокнет". Мзда и в самом деле была невелика (мы ведь были порядочные люди, не какие-нибудь Абрамовичи). Она составляла сумму, достаточную для покупки пары бутылок водки и какой-нибудь закуски. Иногда водку приносили "натурой". Утром смена окончена, мы идем в раздевалку, вылезаем из грязных замасленных телогреек, принимаем душ, переодеваемся и не спеша отправляемся совсем
недалеко - на Усачевский рынок, покупаем что надо и утраиваем маленький пир. В число закуски по традиции обязательно входила пара-другая больших яблок.
История 6. Как я стал командиром взвода.
Этой историей мастер Гамбс заканчивает 10-ю страницу своего эпохального труда в формате Word и опять- таки он нарушает хронологический порядок повествования. В этом мы усматриваем особый прием маститого автора. Мы могли бы подробнее обсудить этот столь важный и парадоксальный вопрос. Но остановимся на этом только коротко, ибо, как говорит наш корифей, любая тема неисчерпаема. С другой стороны он же как-то заметил, каждый бывает прав и неправ одновременно. Что же мы видим в этом свете?
К сожалению, автор не может продолжить ввиду только что произошедших
домашних катаклизмов, которые время от времени нарушают мирный характер творчества. Придется продолжить в следующий раз.
И вот, когда наступил следующий раз, Шахерезада сказала - О, мой повелитель, в 1950 г. в России произошло нечто.
А именно, о мой повелитель, Правитель той страны, Отец народов и их Великий кормчий, Генацвале всех грузин и заодно армян со всеми их чадами
и домочадцами, и прочая и прочая, совсем офонарел и, повидимому, решил
"освободить" всю Европу от оков капитализма. Для этой цели он негласно повелел снова набирать в армию офицерский состав, на базе которого формировать воинские части, разместив их там и сям в Европейской части СССР (кто, Боже мой, мог тогда подумать, что скоро уже бывшего!).
Шах-ин-шах, услышавши это, очень удивился и даже приподнялся со своих сорока семи подушек, чтобы слушать внимательнее.
Шахерезада откашлялась, так как вдруг что-то запершило в ее соловьином горле и сказала - Скоро нас будут показывать по ТВЦ, нам надо приготовиться, о мой повелитель, а мне же теперь интуиция подсказала, что следует обратить твое благосклонное внимание на одного маленького
отчеством Матвеич, который волею судьбы был вовлечен в тот процесс, о котором я упоминала выше.
Шах-ин-шах не понял - Как это выше?
Но тут прокричал петух, уведомляя о протекшей так быстро ночи, и Шахерезада не успела разъяснить повелителю где тут выше, а где ниже.
Автор также воспользуется этой паузой, чтобы отдышаться и заодно горестно подумать о бренности сего мира, Чтобы немного утешить читателя, мы приведем маленькое рубай а-ля Хайям, сочиненное некогда нашим подзащитным (отметим, не из самых лучших).
Я много пил и много ел в теченьи дней
На протяжении убогой жизни сей.
И не могу не вспомнить я без слез
Как много пищи превратил в навоз!
Ну, знаете, мысль вовсе не оригинальна. Об этом, пожалуй, гораздо выразительнее писал великий Леонардо да Винчи в своем дневнике, называя обычных маленьких людей просто "пищеварительными трубками".
26.10.06. 12.20.
(Какая Шахерезада, какой Шах-ин-шах! Автора понесло.)
И когда снова великий бог Ра перевалил через закат где-то возле своих пирамид и завалился спать и настал вечер, Шахерезада сказала: - Обратись к своему воображению, о благороднейший из властителей гарема, ибо я знаю, что оно у тебя есть, и представь себе нашего Матвеича, который вдруг получил повестку в военкомат. А надобно тебе пояснить, что наш подзащитный давно стремился как-то вырваться с работы в депо на канаве, но читатель помнит, что в то славное время нельзя было уволиться с работы по собственному желанию, а только по государственному повелению. Пробовал он хотя бы поступить учиться в институт, такой переход вроде бы разрешался, но для этого надо же сдать вступительные экзамены. За время работы в депо Матвеич все перезабыл, да и учился он в техникуме не ахти. И этот путь выглядел утопией. Так, может быть, он и влачил бы свои дни мастером по ремонту подвижного состава в славном депо им. товарища Артамонова, если бы старушка судьба не подзудила Великого Вождя народов снова позабрать многих человечков на воинскую службу (об этом см. выше, раздел "Сепульки").
Мы вынуждены опустить некоторые детали, касающиеся формальностей, посещения военно-чиновничьих кабинетов, заполнения разных дурацких бумаг, покупки билетов Москва-Петрозаводск и т. д. и т.п. и позволим себе сразу сделать скачок в пространстве-времени (пока, увы, это возможно только на бумаге и причем вперед и назад, как хотите. А в физике, говорят, можно только вперед). Вот мы видим нашего героя уже в Карелии. Как именно он приехал, мы не помним. Но поначалу ходил в штатском, хотя и было присвоено ему воинское звание младший техник-лейтенант (младшой, как говорят офицеры, когда собираются в неофициальной компании. Когда врезать по банке, например. Едешь куда-нибудь в командировку и встречаешь в поезде своего брата лейтенанта. Младшой, говорит, к примеру, на остановке старлей (старший лейтенант), смотайся-ка по быстрому). Вскоре в Петрозаводске пошили всем вновь призванным офицерам форму, да не просто так, а по размеру. Небывалое дело, ездили в из расположения части аж в Петрозаводск на примерку. А то как же. Солдаты поначалу с удивлением смотрели на командиров в штатском. Наша часть формировалась заново и называлась ОМСБ - отдельный монтажно-строительный батальон и квартировала, выражаясь старинным стилем, в селе Щуерецком среди Карельских лесоболот. Жел.дор. станция так и называлась "Шуерецкая", а в народе "Шуя". Солдаты-то "квартировали" в казармах, нары в два ряда. Но офицеры, действительно, снимали себе квартиру. На это отпускали специально "квартирные" деньги.
27.10.06. 12.40.
Шуя село небольшое, но и офицеров а нашей части было не слишком много, так что избенок, где можно поселиться, всем хватило. Наш герой поначалу поселился вдвоем с одним лейтенантом, тоже командиром взвода, неопытный ишо был. Этот тип оказался редиской, мошенником, нечист на руку, да и к тому же совершенным пьяницей. День, да через день он приходил домой под большим шафе. Всю ночь он страшно храпел и распространял по нашей светлице (которую мы сняли у одной старушки в ее весьма ветхой избе), ужасающие запахи.
Мужики, не получается у Шахерезады от третьего лица. Матвеич воспротивился, и говорит - Хочу от первого! Но мало ли кто чего хочет. От первого надо еще заслужить.
Итак, господа, волонтеру Нэмени Т.М. приказом по не помню какому ведомству было присвоено звание мл. лейтенант, поскольку он был человек ученый и окончил электромеханический техникум Мосгорисполкома, а приказом по не помню какому военному округу он был назначен командиром взвода в 297 ОМСБ, командиром коего по тому же приказу был назначен гвардии подполковник Сабреков. Или нет, погодите, Сабрекова назначили уже позже, когда мы выехали в Курск, а тогда был еще майор Веретено. Майор Веретено был призван тоже с гражданки и как-то так даже пошитая форма висела на нем как на вешалке. Ему было лет 40. Это был вежливый, деликатный человек, по гражданской специальности конструктор чего-то. Он все время слегка горбился, а на улице в холодное время у него пол носом все время висела капелька. Как он выглядел, легче всего представить по прозвищу, какое мы ему дали - "конь". В части все его любили, и офицеры и солдаты. Конь был сильно смущен выпавшей ему ролью комбата и когда по долгу службы собирал нас в избе-читальне, приспособленной под штаб, говорил для начала, слегка стесняясь - Товарищи офицеры! И это "товарищи офицеры" ободряло нас, повышало наше самоуважение. Это было похоже на обращение "Джентльмены!". Было в нашем батальоне еще несколько примечательных людей - фронтовых взводных и ротных командиров. Часть была призвана с гражданки, а часть попала из действующих соединений (думаю, что за пьянство). Они были отличные ребята, хотя все поначалу чувствовали себя странно в этом ОМСБ.
Итак, ребята, я волею судьбы вынужден был выступать в роли командира взвода. Комвзвода, рабочая лошадка, на которую в первую очередь падают все синяки и шишки. Ванька взводный! В войну у офицеров на этот счет была поговорка -"Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут!".
Также как и конь, я был по началу не в своей тарелке в этой роли, тем более, что я и чести-то толком отдавать не умел! Больше того, смешно сказать, но я стеснялся выступать "на людях" и что-то там говорить перед большим числом людей. А тут ведь надо иной раз выйти перед построенным "личным составом" взвода, скомандовать "Равняйсь, смирно!" и т.п. А когда бываешь дежурным по части! Ночь коротаешь где-нибудь в каптерке или в дежурке, а утром, батюшки мои, приезжают в расположение "на работу" офицеры и (правда, не всегда, первым идет комбат). Караул выстроен, надо гаркнуть "Равняйсь, смирно!" и затем к нему строевым шагом - Товарищ майор, за время моего дежурства... ит.д. Конечно, первое время бывали конфузы, но все относились к этому снисходительно. Вот искусство выпивки я освоил быстрее. И все же, как сейчас помню, уже в Курске мы стояли, я уже наблатыкался, казалось бы, ан нет. Как то утром после отдачи рапорта гвардии подполковник Сабреков вызывает к себе в кабинет. В Курске-то у него аж и кабинет свой был, и говорит - Ты что же так хреново честь отдаешь? Какое училище кончал?
Главным спасением для комвзвода является сержантский состав. Так же, как для ротного главным спасением является старшина. У меня во взводе было три отделения по 12 человек, каждое во главе с сержантом - командиром отделения и во главе их стоял мой первый помощник ст. сержант, помкомвзвода. Ребята были хорошие и вот они-то меня всегда выручали, особенно первое время. Бывало, захожу в роту, вызываю помкомвзвода, говорю - Сидоров, построить взвод на развод - и всякое другое в этом духе. Многие офицеры (я, во всяком случае) с сержантами, да и с солдатами жили мирно. Я относился к ним по человечески, не выпендривался, и они платили нам тем же. В то время ни о какой дедовщине мы даже не слыхивали, вот повезло! У нас был другой бич - самоволки. Вечная беда. Некоторые отчаянные ребята (но далеко не все) умудрялись смываться "погулять на воле с девчонками", причем некоторые надолго. А ведь за это тогда, если передать дело по начальству, полагался штрафбат! За самовольщиков нам доставалось. Больше всего требовали с нас, взводных. Но огласки начальство не любит (плохие показатели), поэтому особо отличившихся сажали "на губу". Губу охраняли свои же братья-славяне, поэтому такое наказание носило наполовину символический характер.
Как то раз дежурю по части. А на губе на семь суток посажен один "злостный" самовольщик. Помню, попалась мне как раз в руки книга стихов Твардовского про Теркина. Я сижу в дежурке, и зачитался совсем. Слышу ночью снаружи шум и крики. И вот те на, прибегает ст. сержант с губы, бледный слегка. Оказывается, по расположению бегает этот тип-самовольщик, (слава Богу, не нашего взвода) изрядно пьяный и с топором! Я, сами понимаете, перепугался (побледнел, вероятно), но виду стараюсь не показать. И пошли мы с сержантом его ловить. Вообще-то пистолет у меня при себе был (дежурному по части положен), но, скажу честно, не заряжен. Да я, наверное, и не решился бы стрелять. Но для острастки прицепил кобуру на пояс. (Господи, надо же как-то спасаться!). Нашли мы его, посветили фонарем, а он, пьян-пьян, а меня чего-то испугался. Офицер все же. Завели мы его обратно на губу (этакий квадратный сруб небольших размеров) и всю ночь я с ним беседовал, пока он к утру не угомонился. Я его клятвенно уверял от имени комбата, что мы это дело замнем для ясности, если он сложит оружие (отдаст топор) и уляжется спать. Так оно, в общем, в тот раз и получилось. Я думаю, мне тогда отчасти помогла известная в части моя репутация "доброго" взводного, о чем было сказано выше. И все же это был непутевый парень. В конце концов он как-то сбежал надолго, его ловили соответствующие службы и он таки загремел в штрафбат.
Где-то к середине 1951 г. нашему славному батальону было приказано сменить дислокацию и перебраться вглубь Карело-финских болот, дабы там личному составу расположиться в казармах - полуземлянках и заниматься отчасти строительством чего-то, а отчасти просто заготовкой леса. Передислокации подлежали все роты батальона вместе с офицерским составом, а начальство же батальонное со штабом и канцелярией оставалось бы в Шуе. Путь в глубь Карельских болот оказался довольно длинный, километров 70, и дорога туда зимой вела по зимнему "снежному тракту", то есть по хорошо укатанной дороге. Зимой на санях с лошаденкой прокатиться было по началу даже интересно. А вот летом - не приведи Господь, как говорится! Солдатики же, конечно, всю дорогу пехом - и по зимнему, и по летнему.
И вот, помню, как сейчас, едем мы с батальонным писарем, возвращаемся из Шуи к себе в расположение. Лошаденкой правит еще один сержант (как видите, все мелкое начальство). Вечереет, но не шибко, так как в тех местах и ночью в это время не темно, кругом снег, карельский лесок по бокам, лошаденка бежит рысью, только фыркает.
28.10.06. 18.00.
Продолжим! Без сантиментов. Приезжаем на место, солдаты уже отдыхают, помкомвзвода докладывает мне, что все, мол, в порядке. Спустя время садимся с писарем в каптерке, с нами еще один старлей и сержант, и начинаем в домино сражаться в козла. Проигравшие лезут под стол и блеют "ме-е-е". У нас это называется "мегекнуть". Вот и мегекаем до утра, тем более, что всю ночь почти светло. Встретит, бывало, меня писарь в штабе. Веселый был парень. Ну, что, говорит - Скоро заеду, мегекнем? Так и осталась в памяти эта каптерка, мегеканье, очередной унылый день впереди. Неинтересно! Но факт.
Обратите внимание, что спиртного там, во глубине Сибирских руд, на службе мы не употребляли, Не только потому, что это не положено, но как-то и не было тогда у нас это принято. То ли дело, когда иногда на выходной, или по какой-либо либо причине возвращались назад в Шую на свои квартиры. Особенно в дни получки, Тут уж офицеры гудели, ну и я, конечно, тоже. Поначалу случалось сильно напиваться, пока более или менее не обвык. Но офицеры, братья-взводные, да и ротные, тертые калачи, выручали в таких ситуациях, как самого молодого и неопытного. Но не все. Вот мой сосед по избе, в которой мы с ним проживали, однажды воспользовался подобным случае и спер у меня почти всю получку ( как все мы думали тогда), но за руку его не поймали и все тут. После того случая я перебрался от этого типа жить отдельно.
Не могу писать нормально и вижу, плохо получается. Жизнь, сегодняшняя реальность сбивает с панталыку, выталкивает из колеи. У старшей внучки нашего героя ни дня без приключений, вечные катаклизмы, душезадевающие конфликты. А он, о глупый, так тесно повязан с ней и родственными связями, и общей квартирой и возросшим уже правнуком Гришей, к которому весьма привязан. И что-то не видно выхода. Оглядываясь назад, могу сказать, что в жизни так получается всегда. Но не надо горестно восклицать: - Что теперь будет, что теперь будет? - как повторял один учитель, сидя в камере с бравым солдатом Швейком. Не убивайтесь так! - добродушно успокаивал его Швейк. Что-нибудь да будет. Ведь еще никогда не было, чтобы никак не было! Пора бы и мне привыкнуть!
Но хватит о грустном. Пора вам, наш корифей, оставить презренную прозу жизни и всякие там эпизоды с Катей и с Петей и перейти к эпохальному видению событийного ряда. Пора сделать, наконец, весомый вклад в Жизненную Комедию, которую так и не сумел оконтурить де Бальзак. Поменьше бы он носился за этим "де", да и не трескал бы столько кофию. Глядишь, еще бы чего накалякал. Тут наш великий автор как-то раз пораскинул, чем мог, и проницательно заметил - Будь у Бальзака компьютер, во сколько раз возросла бы производительность? Да, мне должно быть стыдно.
Но мне и стыдно и я не боюсь этого факта. Да, у меня компьютер, у меня ноутбук, и я этого так просто не оставлю! С этими словами он
уснул, а мы с наглым книготорговцем, - тс-с-с! - в тот раз отступились. Потому что, если он иной раз уснет, хрен его разбудишь!
Откуда нам было знать, что наш маститый автор работает над новым техническим средством эпоховидения. Как то раз он сказал: - Можно, конечно, применить прием панорамирования. Вот взгляд с Луны, потом пониже, ближе, ближе. Совсем близко
- вот и один чего-то копошится в этой точке, тогда как кто-то другой копошится в другой точке. "Тот караулит, этот спит, и так весь мир вертится!"
Но это все уже было и не впечатляет. Поэтому сейчас я работаю над проектом "Глокая Куздра". Это НоуХау. Читатель в процессе чтения моего
произведения будет активно работать над материалом, сам воссоздавая и разрушая, так что печатать это не обязательно, а читать тем более. Вот, например:
Он взглянул как бы и подумал что то такое. Ей же это могло ли понравиться? И она плюм голом и в ответ чего-то сказала. Он бымкнул - Ну, нет, - и в ответ выпалил нечто.
Она -Ну, знаешь!
Он - Не знаю.
Она - Это хамство. Я себе позволю!
Он умыкнул.
А в это время нефть опять подорожала на N центов за ведро.
29.10.06. 10.40.
История 7. Как я получил семь суток домашнего ареста.
Вы, возможно, спросите - А что, собственно ты делал, как командир взвода? Что входило в твои обязанности?
К своему стыду я должен признаться, что не помню. Совершенно не помню. Хотя из четырех лет службы три года я был Ванькой-взводным. Приходиться восстановить логически, ведь я помню, что эта должность удручала меня и доставляла массу забот и хлопот. Ну, во-первых, я отвечал за весь личный состав подразделения. Во вторых, с помощью моих верных сержантов делал по утрам построение и "развод" на занятия и (или) на работу, ведь у нас был стройбат, хоть и отдельно монтажный. Проводил с личным составом вверенного мне подразделения занятия. Но строевую подготовку (которая тоже была у бедных солдатиков) проводили, в основном, сержанты. Я так иногда приду для виду посмотреть. Политзанятия проводил, в основном, я "лично сам". Помню, как то вскоре после смерти Сталина по указанию замполита экстренно "прорабатывал" с личным составом речь товарища Берия, помещенную на первой странице "Правды". Кроме этого в мои обязанности входило наблюдение за работой личного состава "на объекте", т.е. на стройке или на лесозаготовке или еще где-нибудь в этом духе. Иногда приходилось проводить вместе с сержантами и военные занятия с оружием. Представляете, у всех солдат были автоматы. Правда, в основном, они были складированы в каптерке, но иногда было велено их извлекать и с ними упражняться, вот беда. Приходилось просить помощи у опытных офицеров.
К счастью, это было редко. А когда мы были на лесозаготовках в Карельских лесах, то и вообще об этом забыли. Но как-то раз ст. лейтенант Фастов из соседнего взвода и говорит - Младшой! А ты давно проверял состояние оружия? Не дай Бог, стволы у автоматов заржавеют. Может быть тебе крупный бэмс! Тем более, слышал я, что сюда может нагрянуть поверяющий из Петрозаводска. Мы со ст. сержантом извлекли автоматы, поглядели, а там и впрямь начала появляться ржавчина! Вот ведь не знаешь, откуда беда грянет. Заставили срочно в ближайший выходной всех солдат драить и смазывать оружие.
1951 год. Близится праздник Великой Октябрьской Социалистической революции 7 ноября. К нам в Шую недавно завезли трофейную немецкую электростанцию на 150 кВт. Нашлось среди нас в ОМСБ пара солдат электриков, один тракторист и я как технически подкованный, поскольку оканчивал техникум. Вот комбат и поручил мне срочно, так сказать, электрифицировать нашу славную часть. Солдат на подмогу, говорит, бери сколько хочешь, но чтобы к празднику свет был! Ну, начали мы вкалывать. Работы была уйма. Понаставили столбов, протянули провода. Провели проводку. Главное, чтобы свет был в штабе, в канцелярии и в клубе, где наш новый комбат гвардии подполковник Сабреков осчастливит нас торжественной речью. Установили станцию в сарае. Возились, возились -запустили таки. Тарахтит движок, зараза! Пару дней разбирались с электрической частью, пару раз спалили контрольные лампы, но в конце концов 4 ноября свет дали! И он горел по вечерам аж целых два с половиной дня. Но пятого числа к вечеру - вдруг погас. Отказал бензиновый движок. Сабреков вызывает меня, я - по стойке "смирно", орет "Политическое дело, перед праздником!- кричит - Сидите там день и ночь, но чтобы седьмого вечером свет был!"
Да. ребята, вот когда была реальная опасность загреметь по 38 статье. Мы с трактористом всю эту ночь просидели в сарае у чертового фашистского движка, дергали его, дергали - и ни хрена. В конце концов пошли на пару часов отдохнуть, он в казарму, а я к себе домой. Еще за пару дней до описываемых событий я не помню уже где нашел затрепанный учебник по автодвигателям для трактористов. Здесь я должен вам для полноты картины сообщить, что понятия не имел о том, как вообще устроены и работают члены "славной семьи двигателей внутреннего изгорания", ведь я закончил электромеханический техникум и у нас вообще не было такого курса. Так вот тут, поскольку так запахло жареным, я сел читать и после некоторых усилий разобрался, наконец, как все это в принципе работает: зажигание, искра, коленвал и все прочее. Когда мы вернулись в сарай, то мы увидели, после долгой возни, что клапана не работают, а почему? А потому, что лопнула цепь Галля, каковой коленвал связывался с мотором. У нас был шкив, а у них цепь Галля (кстати, об этом было сказано в книжке для трактористов). Вот она и лопнула. Мы пробовали ее чем-то заменить - проволокой, самодельным резиновым шкивом, но все это не выдерживало и с треском лопалось. Увы. Утром седьмого я доложил Сабрекову, что ничего сделать нельзя с этой чертовой цепью и надо срочно слать гонца в Петрозаводск за новой цепью. И, стало быть, сегодня вечером света не будет. Так и было сделано и 10 числа свет был. Реакцию комбата на мой доклад я описывать не .стану, никнет мое слабое перо под градом многоэтажного мата. Я получил семь суток домашнего ареста. Офицерам гауптвахта не положена - им положен домашний арест. "Вот так! - закончил подполковник - Пока семь суток за это безобразие! А дальше посмотрим."
Слава Богу, дальше не последовало и у меня, как вы увидите из дальнейшего, нет истории о том, как я загремел в Гулаг.
Ну, а домашний арест на самом деле штука не плохая. Сидишь себе дома, ребята заходят, чекушку занесут (формально ко мне заходить и, тем более, со мной выпивать не полагалось. Дело чести советского офицера.)
История 8. Как я служил в разных других местах и чем это кончилось.
Мы знаем, что в головах у начальства вечно зреют какие-нибудь планы: как бы это не оставить народ в покое и куда бы передислоцировать те или иные воинские соединения. Что же говорить о такой мелочи, как наш ОМСБ, хотя бы и отдельный и монтажный. Не помню, правда, чтобы мы что-нибудь монтировали, но отдельным, то есть на правах отдельной воинской части долго были. Вероятно, вплоть до расформирования. Я этого не могу знать, так как со временем как латыш (по матери, но я так записался в паспорте. Не мог же я записаться по отцу венгром, поскольку: а) Венгрия воевала во время войны вместе с немцами против нас б) отец-то бедный мой, был "враг народа" как вы знаете и я всюду писал, что ничего не знаю об отце. Дескать, мать у меня умерла и я был взят на воспитание тетей, старой коммунисткой). Итак, числясь как латыш по военному ведомству, позже я был откомандирован для дальнейшего прохождения службы в распоряжение Прибалтийского Военного Округа (ПрибВО) для направления в Рижскую стрелковую дивизию. Но об этом будет поведано ниже.
Итак, по предуказанию командования наш славный 176 ОМСБ переезжал "на новые квартиры", как поется в известной опере Доницетти. Переезд, как вы понимаете, совершался в воинском эшелоне нумер эн-эн (как тут не вспомнить приключения бравого солдата Швейка!) в товарных ("телячьих") вагона. Мы же, офицеры ехали в отдельном "телятнике", который делили с офицерским составом еще одного полка из этого же эшелона. Переезд был довольно долгим, чем-то нашим фронтовикам он напоминал военные будни, сопровождался обильными выпивками и закончился в славном городе Курске, где нашему ОМСБ и предстояло встать на якорь.
Но это было у меня в жизни уже второе путешествие в эшелоне в товарных вагонах. Первый-то раз мы ехали аналогичным образом в 1941 г. в эвакуацию из Москвы в далекий г. Молотов (ныне Пермь). Тогда начиналась война, все ж.д. пути были забиты и мы ехали очень долго, около месяца. Правда, жратва была. Еще из Москвы хорошо запаслись. Остается только удивляться, что у властей в то страшное время нашлись возможности и силы эвакуировать довольно много детей подальше на Восток. Мы приехали в Молотов и несколько дней жили на в Молотове прямо на вокзале, ночевали на холодном каменном полу, пока нас не распределили по тамошним Пермским деревням. На вокзале я сильно простудился и лежал в жару на этом каменном полу. Что могли поделать воспитательницы? В Курске жизнь потекла обычным порядком. Город выглядел не слишком плохо, следов войны уже почти не было заметно, но с жильем было туго. Я снял себе комнату далеко от нашей части в квартале, который тогда назывался "Мурыновкой".
Помню, жизнь в этой комнатенке с отдельным входом была весьма тоскливой. Стол, кровать, шкаф как в гостинице. Нечего было бы рассказать, если бы не история с нашим особистом.
"Особист", то есть офицер Особого отдела МГБ (или тогда еще МВД, не помню) имелся при каждой части. Функции его вам понятны. Он жил всегда отдельно неизвестно где, появлялся в части, когда хотел, и все его побаивались, включая командира части. Был ли особист ему подотчетен, не знаю. И вот как-то раз он вызвал меня к себе, то есть велел зайти к нему домой. Адрес дал и объяснил, как его найти. Сразу и не найдешь. Этот эпизод характерен для того времени. Не без страха захожу к нему. Думаю: они, ведь, гады, все знают, сейчас будет, небось, говорить: зачем скрыл правду про отца или что-то в этом духе. Особист, капитан средних лет, встретил меня приветливо, угостил чаем. - Вы, спрашивает, советский человек?
После утвердительного ответа он продолжил в том духе, что вы, мол, должны нам помогать в борьбе с врагом и сообщать, что и как. Сообщать, нет ли какой контры у меня во взводе и вообще всюду в батальоне. То есть, он предложил мне быть стукачом. Поскольку у меня по части происхождения была сильно подмоченная репутация, я сильно испугался и согласился. Он дал мне подписать какую-то бумагу, что я обязуюсь сообщать о подозрительных фактах и не разглашать сам факт данного соглашения. Вот так-то! Но, конечно, впоследствии я ничего не замечал и никому не сообщал, за что как-то получил нагоняй, правда, не от него, а от какого-то другого лейтенанта. Это было много позже в славном городе Ельце. Он заехал к нам в Елец в отдельное маленькое подразделение в составе полутора отделений (полувзвод), которое я тогда возглавлял, и отчитал меня как за аморальное мое поведение (пьянство), о котором ему сообщили, так и за непроявление активности с моей стороны, как осведомителя. Я же оправдывался, что ничего, мол, такого не замечаю, о чем можно было бы их осведомить. А он говорил, что этого не может же быть. В конце-концов они от меня отстали. А как же я попал в Елец? Вышло так, что наше начальство в Курске заключило договор со строителями в Ельце на выгодных для сторон условиях. Мы поставляли им на лето полтора отделения солдат для работы на цемзаводе, а как они с нами как-то расплачивались, деталей я не знаю. Выбор комбата пал на меня. И так я оказался в Ельце с сержантом и полувзводом солдат. Народ в полувзводе мне попался спокойный и надежный, совершенно непьющий, частично с Западной Украины (специально подбирали). Они тоже, можно сказать, отдыхали в полугражданской обстановке. Никто их здесь не трогал. По существу, как на гражданке. Отработал, и домой. И казарму им подобрали недалеко от работы, неплохое помещение бывшей сельской школы, почти не разрушенное. Я же снял себе комнатку в Ельце. Все было у нас тихо и спокойно, так что иногда я и не каждый день приходил к ребятам. Если что, сержант прибежит. Но такого случая я не припомню. Вот такой был удачный период службы, как бы летний отпуск. Это было летом 1952 г. Елец, исконный старинный русский город должно быть был красивым городом, но тогда он стоял в развалинах. Крепко прошлась по нему война. В центре почти не осталось целых домов. Ничто еще не начинало восстанавливаться, по крайней мере, не было заметно видимых следов. Однажды вечером рядом с центральной площадью я в шинке пропустил стакан.
Площадь почти не имела освещения. Поверьте, не был уж очень пьян, но по дороге домой провалился в глубокую воронку от снарядов (целая яма!). Вот так история. Со страху и стыда от неловкости положения сразу протрезвел. Еле выбрался. А там на дне была грязь и еще кое-что. Целый день потом отмывался. А особист, зараза, который ко мне приезжал, все это знал. Кто-то настучал. Его визит подействовал благотворно, и я стал осторожнее с этим делом.
Все когда-нибудь кончается. Однажды, в 1953 г., когда я служил в Белгороде (нас и туда посылали) пришел приказ: мл.техн.лейтенанта Нэмени направить для дальнейшей службы в Рижскую стрелковую дивизию (г. Рига). Собрался я быстро. Что может быть у служивого человека, вошь в кармане, да блоха на аркане! Получил проездные документы (в старину говорили: получил подорожную) и приехал в Ригу. Явился в штаб ПрибВО. И тут оказалось, что в Рижской стрелковой дивизии пока нет вакантных мест! В течении нескольких месяцев я оставался так называемое "в резерве" штаба Округа, получал денежное содержание и жил в гостинице Рижского дома офицеров в ожидании назначения. Вот опять лафа! Делай, что хочешь, гуляй, отдыхай. Скучно только, потому, что все время один, без общения. И это оказалось очень тяжко. По существу ты оказываешься вне общества. Я пытался завести кое-какие знакомства, но это как-то не получалось. Но все-таки это Рига, большой современный город. Посещаешь кино, рестораны, конечно. Но одному как-то и напиваться не хотелось. Бывал, естественно, и в Домском соборе и на службе и так, слушал знаменитый орган. Но тогда я был в смысле культурного уровня очень дремуч. Потом уже как-то подтянулся. Мне, дураку, радоваться бы, а я все маялся, ждал вакансии. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не знаменитая еврейская история 53 года (люди того времени помнят дело врачей), которая коснулась меня несколько неожиданным образом.
29.10.06. 18.40.
На данном конкретном историческом примере мы видим, что Вождь народов Сталин-Pa недолюбливал евреев. А за что их любить-то? Христа ведь распяли. Кричали: "Распни, распни его!". Он ведь, Сталин-то этот, поди как думал: все великие вожди и императоры изгоняли евреев, как-то: египетские фараоны, католические величества Фердинанд и Изабелла и пр. (про Гитлера не будем), а я что же? Правда, у меня в Политбюре их до хрена, но это исправимо. В 53 г. начались гонения, по существу на евреев, хотя прямо это не объявлялось. Затеяли дело врачей (все евреи), злостно "лечивших" лидеров Партии и Правительства, начались процессы и пошло и поехало. Был такой анекдот: с разрешения властей некоторые евреи собрались в Израиль. Приходят на вокзал и на своем перроне читают объявление "поезд на Воркутю стоит на пятом путю". Быстро дошло это веяние до всех точек великой .коммунистической империи и в том числе коснулось латышской стрелковой дивизии. В стройбате, входившем в ее состав, служил в должности ст. техника батальона лейтенант Баренбаум. Он оказался латышским евреем и его увольняли в запас, а меня, стало быть, почти арийца, назначили на его место. Этот Баренбаум оказался мировой парень! Он был очень рад своему увольнению, так как давно просился в запас, а его не отпускали. А в армии такой закон: кто просится в запас, того не пущают, а кто изо всех сил выслуживается остаться - того выгоняют. Баренбаум не очень удручался антиеврейским прононсом всей этой кампании, настолько он был рад вырваться из рядов вооруженных сил. Конечно, неизвестно, как бы дальше пошли его дела, если бы Сталин этот вскоре не окачурился, устроив напоследок страшную давку на своих похоронах. Мы выпили на прощанье с мои предшественником. В чем могут состоять обязанности старшего техника батальона мы так и не смоли уяснить, но это, конечно, и не важно.
31.10.06. 11.00.
За окном пал первый снег. Это не тот, конечно, когда торжествующий крестьянин обновляет санный путь, он (снег) еще стает. Но он напоминает нам о космическом холоде, с которым мужественно сражаются тысячи солнц.
Итак, я, наконец, получил направление и прибыл на место службы, каковое находилось на окраине города. Первым делом поехал искать себе жилье, так как из гостиницы надо было выезжать. На небольшом рынке жилья, который располагался в старой Риге, после некоторых неудач (то слишком дорого, то хозяйка что-то не того) сговорился с одним парнем, Цена подходящая и квартира расположена в центре в старой Риге и вдруг он говорит: - А я еврей! - Я удивился и сначала даже не понял - Ну, и что? - говорю. Хозяина звали Семен и он оказался отличным парнем. Мы жили с ним душа в душу. Оба любили оперу и оперетту и вообще классику, как теперь говорят. Он без конца напевал что-нибудь типа "на призыв мой тайный и страстный, о друг мой прекрасный, выйди на балкон" или в этом духе. Мне отвели большую комнату. Квартира была довольно большая. Семен жил с женой (больше я что-то никого не встречал), у нее было что-то с легкими, она часто отсутствовала (то в больнице, то в санатории) и я видел ее редко, так что мы жили фактически вдвоем. Семен говорил о себе так - Я, наверное, единственный еврей, который работает слесарем на заводе! Родственники давят на меня, чтобы я занялся чем-нибудь более подходящим, но я не хочу. Оригинально, не правда ли? Правда, долго Семен не смог устоять. Как-то через полгода, когда я жил с женой на другой квартире, я встретил его грустного на улице. Он таки не работал уже на заводе, а торговал чем-то в лавочке. На службе как старший техник я уже не тянул лямку взводного (здорово, но поначалу было даже непривычно как бы почти ничего не делать), а при штабе занимался какими-то бумагами, теперь уже не помню. Но, увы, чтобы жизнь медом не казалась, комбат назначил меня военным дознавателем. В армии был такой порядок, что разного рода уголовные дела (главным образом, злостные самоволки) расследовали свои следователи, называемые военными дознавателями и только после проведения дознания командир части решал, что с подследственным делать - дать десять суток губы, например, или передать дело в Округ настоящему военному суду. И пришлось мне "расследовать" пару дел о самовольщиках, исчезавших из части надолго. В основном, это были латышские крестьянские парни из хуторов. Какой кошмар! Приходилось мне пару раз ездить одному на эти хутора к родственникам, выяснять, к примеру, у бедной матери, а где ваш Валниекс? И транспорта мне не давали, добирался на автобусе, а дальше пешком или мотоциклиста уговоришь. Ни хрена, конечно, это не давало, но требовалась соответствующая бумага в деле. Скажу честно, ни о каких "лесных братьях" слышать нам не доводилось, ну и слава Богу! Расследовал также несколько случаев краж в казарме. Каково, а? Я в роли следователя. В каком сне можно было это придумать?
Однажды на мою долю выпало еще более горькое испытание. К нам в стройбат переводили отделение солдат из строевой воинской части, расположенной в каком-то городе Латвии (каком не помню). Мне было поручено съездить туда, принять их и доставить к нам. Это была та еще команда. Распущенные, разболтанные ребята, на все чихали, в том числе на капитана, который их привел передать. Они его, можно сказать прямо посылали, но он рукой махнул. И вот я "принял" эту команду. Но, по неопытности, при передаче не потребовал описи имущества и амуниции, которая должна при них быть. А они уже успели пропить половину тряпок, которые им выдали для переезда (бушлаты, сапоги новые). И вот я повез эту полупьяную команду к нам. В поезде я еле с ними справился. Среди них было несколько разумных ребят, которые помогли мне уговаривать и урезонивать особенно отчаянных. Всю дорогу до Риги половина команды сидела в тамбуре и базарила. Один все хотел выпрыгнуть из вагона на ходу "Лейтенант, кричит - я сейчас выпрыгну!". Мне это надоело, я разозлился, отошел от двери и говорю: "Прыгай!". Так не прыгнул же. Довез я их до вокзала и эта смехотворная команда тащилась за мной по городу до трамвайной остановки. В трамвае по дороге все приутихли. Когда я привел их к проходной - нас через КПП не пускали. Пришлось вызывать начальника штаба, он увидел всю нашу живописную группу и ахнул. И смех и грех. Вот пополненьице-то!
А за пропитую солдатиками амуницию с меня потом вычли определенную сумму. Надо было принимать по описи!
История 9. Откуда есть пошла наша семейка.
Подходит к концу моя писанина, ибо истекают 25 Вордовских страниц в формате А4, щедро отпускаемых издательством "Спутник" за минимальную плату. И надлежит мне закончить завещанный самому себе труд.
Конечно, по женской части бывали у меня и раньше разные истории. Молодой ведь. Но как-то все это ничем не кончалось (в смысле влипнуть как следует). Помню раз, когда я еще при штабе ПрибВО был, познакомился как-то с молодой латышкой. Бывал у нее в гостях. Господи Боже мой, какая же у них дома чистота. Я в Германиях там разных не бывал, но там тоже, наверное, так. Все предельно чисто, аккуратно, на кухне все разложено по баночкам и жестяночкам с соответствующими надписями. Заметьте, это был 1953 год! Чего мне еще, дураку, надо? Все бы так, но она мне визуально не показалась. Не пондравилась, и все тут. Мужики ведь дураки, они на рожу клюют (и еще на кое-что). Думал я также иногда (чисто гипотетически): может, на еврейке жениться? Устрашало, что детей потом будут дразнить и допекать. Мне самому приходилось от этого страдать. В детстве, видимо, я был похож на еврейчика и мне часто доставалось во дворе от шпаны по этому поводу. Но это все были пустые рассуждения. Вы, наверное, уже заметили по ходу дела, что я человек слабохарактерный, а как говорил Франсуа де Лярошфуко: слабость характера - это единственный недостаток, не поддающийся исправлению. В жизни мы все плывем по течению, а слабые люди - особенно несомы жизненными волнами. Все-таки я полагал, что русская девушка подошла бы больше. И такой случай представился. У нас в штабе работала вольнонаемная секретарша. И вот она уволилась, а на ее место пришла на работу моя будущая жена Ежкина Римма Ивановна. Она в свое время уехала из родной Вологды, где ее допекал пьяница-отец, в Ригу учиться. В Риге она окончила ремесленное училище по специальности мастер чулочно-вязальных машин и довольно долго работала на фабрике поммастера, но это ей надоело и она как-то смогла уволиться, а потом вскоре пришла и к нам.
Римма была более чем симпатичной девушкой, характера открытого и нраву веселого.
Римма была, действительно красива, пожалуй очень красива и фотогенична в молодые годы. Можно сказать, что она просто пропадала в серой будничной обстановке. Открою вам секрет. Как то, когда ее не было дома, у меня в гостях (мы жили тогда на Соколе) была одна моя знакомая, которая не была с ней знакома. Она посмотрела на ее фотопортрет на стене и спросила, кто это. Это моя жена, говорю. Моя гостья была ошеломлена. Не может быть! Такая красавица. Чего же тебе, хороняка, еще надо!
Плюс к этому Римма обладала хорошим жизнерадостным характером. И еще плюс к этому она очень любила свое дите и внучек, когда таковых одну за одной с интервалом в среднем в пять лет производила наша дщерь (1975, 1980 и 1988 гг., судите сами). Мы оба их любили, но главным игроком была, конечно, она. Она же была создателем и хранителем семейного фотоархива, делала всякие фотографии, оформляла их в альбомчики и альбомы разного формата и т.п. Она же сделала как-то фотомонтаж, на коем были представлены мама Оля-2 и две ее первые дочки как бы в одном возрасте. Получилось очень оригинально. Он жив до сих пор. Но в целом после ее ухода все это пришло в упадок, находится в небрежении и в значительной части по ряду причин утеряно. Словно Мамай прошелся, увы!
Вскоре за ней начали увиваться многие наши офицеры. Но я тогда тоже был парень ничего и к тому же холостой. В конце концов у нас дело пошло всерьез, она бывала у меня дома (сама она жила в общежитии) и вскоре мы решили пожениться. Но однажды на меня что-то нашло, я решил воспротивиться судьбе (решил, что по ряду причин мы все же не пара) и как- то вечером сказал ей об этом. Римма была очень огорчена и отчасти оскорблена. Мы расстались. Дело было в пятницу. Но мне так было ее жаль, что я не находил себе места. В субботу я решил как следует выпить, чтобы как-то приглушить одолевшие меня чувства, и, возможно, на этом вся история могла бы закончиться, Но все мои приятели-офицеры были в этот день заняты. Дома я не мог находиться, а пить одному не хотелось, это еще более усилило бы тоску. Я пошел в Рижский парк (был тогда такой), чтобы развеяться и встретил там мою подругу (возможно, в тайне я на это рассчитывал). Конечно, мы помирились.
В 1954 г. летом мы "расписались", как тогда говорили, в одном из рижских ЗАГСов, Римма уволилась из части, поскольку нам казалось неудобным вместе там работать. Мы сняли в Риге другую квартиру (хреновую маленькую подвальную комнату), а перед отъездом в квартире у Семена устроили "шикарную" свадьбу. На свадьбе было много Римминых подруг из училища, веселые девчонки и было очень здорово! Правда, с грустью должен признаться, что я, в конце концов, "перебрал" и несколько испортил праздник.
После описанных событий, да и до того, я все время думал, как бы уволиться на гражданку. Военной специальности ведь у меня не было. Что я буду делать после увольнения? Опять идти в депо? Надо бы учиться. Но так как из армии не отпускали, решил попробовать поступить в военно-инженерную воздушную академию (была такая в Риге).
После техникума в армии я всячески пытался учиться. В Курске, помню, окончил девятый класс вечерней (на самом деле полузаочной) школы. Когда в Курске первый раз пришел на занятия, то все забыл, даже теорему Пифагора. В Риге я очень успешно учился в вечерней школе Рижского окружного дома офицеров, выделялся среди наших учеников-офицеров, и окончил школу с золотой медалью. Но, скажу по секрету, после выпускных экзаменов сочинение все же тайком дали мне переписать (в одном месте не там поставил запятую).
И вот, имея на руках такой аттестат, я подал в штаб батальона некие документы (какие, не помню), чтобы получить разрешение на поступление в академию. И что же вы думаете? Вызывает меня наш комбат. Тоже подполковник, фамилию не помню. Захожу
- Младший лейтенант Нэмени явился по вашему приказанию!
А он, гляжу, мрачен, как туча. Начал ругать меня всякими словами, в том числе и по матушке, что как это я захотел и как я посмел с суконным рылом в калашный ряд!
- Вам не место в академии! - Кричал он. - Ваш отец враг народа! Был расстрелян в 1942 г. Куда же вы суетесь?
И еще много в таком же духе. И в заключение
-Кругом! Шагом марш!
Нетрудно представить мое состояние после этого разговора. Несколько дней я приходил в себя. А потом мы с женой нашли выход. Я поступил в Московский Рыбный институт (Рижский филиал) как гражданский человек, для чего мы раздобыли справку, что я якобы работаю монтером в домоуправлении. Документы в институт относила Римма. Все сошло гладко. Аттестат с золотой медалью сыграл магическую роль. К нам, в рыбный, на вечерний с золотой медалью, ну и ну! Вечером, приходя со службы, я переодевался в гражданскую одежду (главное, одеть пиджачок, брюки с кантом можно оставить) и шел на занятия. Не известно, как оно было бы дальше, пути судьбы неисповедимы, если бы не кардинальные изменения в государстве после смерти Сталина. В 1954 г. некоторое время Маленков был у власти. Он мудро решил резко сократить нашу армию. Я сам видел много уволенных в запас молодых офицеров, которые только-только закончили свои военные училища. Ну и я, конечно, попал под это сокращение. В 1954 г. мы вместе с женой Риммой, каковая уже несла в себе наше "дите", впоследствии нареченное Ольгой (Ольга-2) в честь моей тети, вернулись ко мне домой в Москву. Нельзя сказать, чтобы моя тетя (Ольга-1) была от этого в восторге. Во-первых, получалось жить весьма тесно, так как брат Леон тоже был женат и, во-вторых, я совершенно не испросил на этот брак разрешения родных и поставил их перед фактом (как это часто бывает в аналогичных историях). Вот от Ольги-2 и пошло дальнейшее развитие нашего семейства. Но это уже другая история.
Песнь 10. И последняя.
Итак, что же мы видим, господа?
На этих 23 страницах я, как мог, поведал миру о первых 27 годах моей жизни.
В среднем по 0,85 страницы на год.
Я разложил этот отрезок жизни по девяти историям, хотя их внутреннее
содержание осталось за флагом.
А как же остальные неполные 52?
Да, за остальное время тоже кое-что происходило.
Но что-то перо мое поникло и запал пропал. Я в большом смущении, ибо я не
понимаю, как можно писать по многу страниц? Значит, мне это не дано. Мысли как будто переполняют и просятся наружу, но только начнешь, напишешь одно предложение, другое - глядь, они уже улетучились.
01.11.06. 10.30.
Верно ли, чтобы что-то в этом духе писать требуется душевное равновесие. Фактически у меня никогда это не получается, все время что-то происходит и отвлекает. Надо же стараться не брать в голову! Как делает профессиональный написатель детективов, как он, не обращая внимания ни на что строчит и строчит? Почтительно склоняем голову перед этим искусством!
Батюшки, но я забыл совсем изъяснить читателю, а как все же мы с мамой (тетей) оказались в Москве? Читатель оставил нас в Максатихе, где Ольга-1 мирно жила с нами, двумя пацанами. Но в 1933 г. случилась беда, помер наш отчим Гарейс (инфаркт). Что же предпринимает Ольга-1? Она едет в столицу, где у нее было много знакомых латышей и партаппарате и в милиции, В свое время, как она с гордостью вспоминала, она была активной участницей революционных событий и даже вместе с латышами с ружьем дежурила у костра на посту, Кремль охраняла. В результате Ольга-1 устроилась работать в Москве в милицейский аппарат, нам дали комнату в одном из маленьких домишек, находившихся тогда рядом с метро "Красносельская". Если стать к метру лицом, то слева от него. Мы благополучно прожили там несколько лет. Мать оставляла нам еду. Иногда манную кашу. И велела обязательно съесть. Но манная каша, застыв превращалась в такой комок, что есть ее не хотелось. Помню как-то раз Леон, как старший, (он часто сваливал все на меня, как часто это бывает между братьями) заставлял меня есть эту кашу, но я упирался и он, гад, кастрюлю с кашей нахлобучил мне прямо на голову. А тут мать приходит с работы. И смех и грех. Но в 1937 г. все наши домишки снесли и на этом месте построили громадный дом. Он и сейчас там стоит. А нас переселили недалеко от этого места на знаменитую Домниковку, где было полно шпаны. По этому поводу мать заранее (и не зря) расстраивалась, особенно опасаясь за меня-дурака, так как я легко мог попасть под дурное влияние улицы. Так оно потом отчасти и оказалось, но благодаря твердому характеру Ольги-1, я все-таки не влип окончательно в дурную компанию. За Леона она меньше опасалась, он был старше, да и сильнее характером.
В 1937 г. (сами знаете, времена были тяжелые) ребята в милиции предупредили мать, что из-за меня (точнее, моего отца) с нами могут быть крупные неприятности. Мы все можем загреметь, как чесиры (ЧСИР - член семьи изменника Родине). Ольге Ивановне посоветовали тут же уволиться, якобы в связи с отъездом, и вообще исчезнуть из официальной жизни. Спасибо тем ребятам, свет все же не без добрых людей! Так она и поступила. Некоторое время вообще не работала, а потом устроилась уборщицей в столовую. Вот так-то. Со временем все улеглось. Ольга-1 в столовой стала подниматься по служебной лестнице. Она потом всю оставшуюся жизнь работала в столовой. К началу войны, помню, она уже была директором столовой. Женщина она была властная и толковая и пользовалась у своих подчиненных большим авторитетом. Я в этом убедился на личном, так сказать, опыте, поскольку часто из школы ездил на трамвае через весь город в Сокольники к матери обедать. При этом два раза забывал в трамвае портфель со всеми учебниками, за что мне крепко доставалось.
Сейчас Домниковки нет, а есть ул. Маши Порьюаевой, и нашего двухэтажного домишки там давно нет и Домниковских бань нет и почти ничего от тех времен не осталось. Нынче народ моется по домам в ваннах, отдельных или совмещенных, кому как повезло. А меня бывало мать гнала по субботам в баню. Там очередь вьется по лестнице. Выйдет из банной двери распаренный банщик и изречет долгожданное: "Один пройдет!". А в бане акустика хорошая. Я, бывало, помню, сидел возле шайки и распевал в полголоса разные арии. " О, красотка молодая...и т.п."
Господа, мы на последней 25 странице.
Не удалось нашему корифею и мастеру пера на этом поле развернуть эпическую картину всенародного бытия. Утонул он в частностях, что мы с грустью вынуждены констатировать.
Не получилось как-то и с новым литературным приемом, зашифрованном как
"Глокая Куздра".
Но ничего, какие наши годы! На этом конкретном отрицательном примере мы мобилизуем общественность, наберемся опыта и со временем (а вдруг таковое будет?) еще чего-нибудь нацарапаем, тем более, что нам так и не удалось осветить хотя бы как-то еще целые полстолетия (полвека, шутка ли?).
Я не остановился в этом труде на моих недостатках, не высветил их должным
образом. А их ведь у каждого хватает. Но стоит ли по этому поводу беспокоиться?
Как говорил великий Омар Хайям:
Когда уйдешь ты,
Всем будет все равно,
Что делал, говорил,
Чем запятнал себя ты!
Примечание к последней песне. Эта биография была опубликована на 23 стр. в изд.
"Спутник+".