Некрасов Юрий Валентинович. Призывный слышу глас (One Clear Call by Upton Sinclair)

0x01 graphic

Именинник и Издатель / Переводчик

Именинник - успешный юрист в пятом поколении.
Юридическую династию учредил доктор, профессор, последний директор Ярославского Демидовского Юридического Лицея один из родоначальников государственного права Владимир Георгиевич Щеглов, уроженец Тамбовской губернии.

Из самых больших свершений именинника - сын, дом и дерево. А, сколько впереди! И ещё, у именинника на книжной полке восемь книг о Ланни Бэдде. Теперь будут девять. А со временем и все одиннадцать.

Издатель/переводчик - тоже из тамбовских. Встретил в тринадцатилетнем возрасте героя саги, своего ровесника, сына человека, занимавшегося внешнеэкономической деятельностью, как и родители издателя. Отсюда непреходящая привязанность к саге о Ланни Бэдде. Сейчас намерился перевести на русский язык и издать 11-томную эпопею о Ланни Бэдде Эптона Синклера, показывающую мировую историю с 1913 по 1949 гг.

0x01 graphic

Синклер, Эптон Билл

1878-1968

Эптон Билл Синклер-младший -- американский писатель, проживший 90 лет и выпустивший более 100 книг в различных жанрах, один из столпов разоблачительной литературы. Получил признание и популярность в первой половине XX века. В 1906 году направил свою книгу "Джунгли" с дарственной надписью Л.Н. Толстому, который с интересом ее прочитал, заметив: "Удивительная книга. Автор - социалист такой же ограниченный, как все, но знаток жизни рабочих. Выставляет недостатки всей этой американской жизни. Не знаешь, где хуже". Экземпляр книги Синклера с карандашными пометками Толстого хранится в библиотеке музея "Ясная Поляна ". Сам же Синклер не считал "Войну и мир" великим романом. Он, по его собственному признанию, никак не мог разобраться с множеством персонажей романа, их судьбами и чуждыми его американскому глазу и уху русскими именами. Не смог он дочитать до конца и какой-либо из романов Ф.М. Достоевского. В 1915 г. удостоился внимания В.И. Ленина, которое открыло его книгам дорогу к советскому читателю. В 1934 г. участвовал в Первом съезде советских писателей в Москве. Однако взаимоотношения Синклера с советскими властями стали портиться в связи с тем, что его книги издавались в СССР без разрешения автора и без выплаты ему авторского гонорара. С помощью А. Коллонтай добился выплаты ему Госиздатом гонорара в размере 2,5 тыс. долл. В 1949 г. его неприятие Стокгольмского воззвания закрыло ему дорогу к советскому читателю. Перевод его третьей книги о Ланни Бэдде, которая получила Пулитцеровскую премию, был рассыпан. О последующих книгах не могло быть и речи.

Всего между 1940 и 1953 гг. о Ланни Бэдде было написано 11 книг, давших возможность автору показать мировую историю и лидеров многих стран за период с 1913 по 1949 гг.

Сага о Ланни Бэдде включает:

Оригинальное название	Год издания	Период истории	Название и год русского издания
World's End	1940	1913-1919	Крушение мира 1947 и 2025
Between Two Worlds	1941	1920-1929	Между двух миров 1948 и 2024
Dragon's Teeth	1942	1929-1934	Зубы дракона 1943 2016
Wide Is the Gate	1943	1934-1937	Широки врата 2017
Presidential Agent	1944	1937-1938	Агент президента 2018
Dragon Harvest	1945	1939-1940	Жатва дракона 2019
A World to Win	1946	1940-1942	Приобретут весь мир 2020
Presidential Mission	1947	1942-1943	Поручение президента 2021
One Clear Call	1948	1934-1944	Призывный слышу глас 2022
O Shepherd Speak!	1949	11.1944-лето 1946	Пастырь молви! 2023
The Return of Lanny Budd	1953	1944-1949	Возвращение Ланни Бэдда 2026

Примечание переводчика

Во всех томах Саги о Ланни Бэдде переводчик сохранил неизменными все имена собственные, предложенные изданиями "Иностранной литературой" в 1947 и 1948 годах. Поэтому Ланни Бэдд останется Ланни Бэддом, несмотря на то, что автор назвал его иначе.

Эптон Синклер помимо родного языка знал французский, немецкий и испанский языки. Для придания национального колорита он вставлял слова, а иногда и целые фразы на иностранных языках без перевода. В тех случаях, когда отсутствие перевода, по мнению переводчика, мешало восприятию текста, переводчик предлагал свой перевод в примечаниях.

Почти все названия томов, книг, глав и являются цитатами из классической литературы, Библии и мифологии. Все они являются своего рода эпиграфами. Такие цитаты часто попадаются и в тексте. Там, где переводчику удалось найти источники этих цитат, он приводит их в примечаниях.

Название девятого тома взято из Альфреда Теннисона (1809 - 1892), стихотворения Пересекая черту (1899) в переводе Ольги Стельмак: "Закат на море и вечерняя звезда. Издалека призывный слышу глас. Пусть горечи не будет и следа, Когда покину берег я в свой час".

В основном цитаты из Библии приводятся по синодальному переводу, стихи классиков переведены русскими поэтами или профессиональными переводчиками. Все примечания сделаны переводчиком и находятся на его совести.

Все измерения переведены в метрическую систему.

Девятый том Саги о Ланни Бэдде появился в продаже в 1948 году и описывает мировую историю в 1943 - 1944 годы.

Основное задание Ланни не дать обнаружить место высадки союзников в Нормандии. С этой целью он морочит голову своим нацистским друзьям Герингу и Гитлеру. Пользуясь старым прикрытием искусствоведа, пополняющего коллекции американских миллионеров, он путешествует по Европе и Северной Африке. Генрих Гиммлер, глава страшного гестапо, лично заинтересовался его персоной и даёт распоряжение об его аресте. Сестра Ланни Марселина предупреждает его, и ему удаётся ускользнуть и скрываться в лесах и амбарах. Ему удается перебраться в Италию и присоединиться к американской армии. После высадки союзников в Нормандии армейская разведка использует его в качестве переводчика пленных офицеров. На военных дорогах он встречается со своей женой, тоже капитаном Армейского Женского Корпуса.

Ланни получает важные сведения от попавшего в плен генерала Эмиля Мейснера, что позволяет американским войскам избежать потерь и быстро продвигаться вперёд.

Поистине невероятная сцена, как Ланни убеждает генерала Паттона занять Париж. В конце Ланни получает поручение президента изучить состояние немецкого общества и определить тех, на кого могут положиться американцы. Это лучше сделать, находясь в Армии, работая в разведывательных группах, разыскивающих спрятанные сокровища искусства и результаты научных исследований немецких учёных.

Том состоит из девяти книг и двадцати восьми глав.

СОДЕРЖАНИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ
Сама земля и сам небесный свод - Великие союзники твои

Глава первая.		И кто пойдет для Нас?
Глава вторая.		Справно нести службу
Глава третья.		Кто поклоняется зверю

КНИГА ВТОРАЯ
Как Ниобея - без детей, без трона, Стоишь ты молча

Глава четвёртая.	Когда в Риме
Глава пятая.	Свет, который лжёт
Глава шестая.	Правда, втоптанная в грязь

КНИГА ТРЕТЬЯ
Нам полчищ вражьих не разбить

Глава седьмая.	Избиение народа
Глава восьмая.	Пути на восток и на запад
Глава девятая.	Здесь долг двоится

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
Пока тревожная ночь не пройдёт

Глава десятая	Когда Фортуна льстит
Глава одиннадцатая	Добыча врага
Глава двенадцатая	Истребление лицом к лицу

КНИГА ПЯТАЯ
Опасности на суше и на море

Глава тринадцатая.		Свободы бремя
Глава четырнадцатая		В худших крайностях
Глава пятнадцатая		Campo coraggio

КНИГА ШЕСТАЯ
Я знал и видел многое

Глава шестнадцатая	Калифорния, вот и я
Глава семнадцатая	Благословенье в будущем всегда
Глава восемнадцатая	Земля Обетованная

КНИГА СЕДЬМАЯ
Мечты, надежды всех людей

Глава девятнадцатая	Затишье перед бурей
Глава двадцатая.	Красный смех войны
Глава двадцать первая.	В пушечном жерле

КНИГА ВОСЬМАЯ
Я знал одно - солдатскую палатку

Глава двадцать вторая	Великие союзники твои
Глава двадцать третья.	Возмутительное везение
Глава двадцать четвёртая	Если б язык вещал, как гром
Глава двадцать пятая	Le Jour de Gloire

КНИГА ДЕВЯТАЯ
Война и ратные дела

Глава двадцать шестая	И всякий дом, разделившийся сам в себе
Глава двадцать седьмая.	Настоящий друг
Глава двадцать восьмая.	Путь величия

Sunset and evening star

And one clear call for me.

TENNYSON

Закат на море и вечерняя звезда.

Издалека призывный слышу глас.

ТЕННИСОН

___________________________________________________

КНИГА ПЕРВАЯ

Сама земля и сам небесный свод -Великие союзники твои 1

___________________________________________________

ГЛАВА ПЕРВАЯ

И кто пойдет для Нас?2

Небольшая лодка под парусом подпрыгивала на волнах залива, и соленые брызги обдавали мужчину и женщину. На них были только в купальные костюмы и улыбки, и это времяпровождение было то же самое, что и утреннее купание. Они наклонились против ветра, чтобы держать лодку ровно, и смотрели на голубую воду, сверкающую солнечным светом. Кое-где небольшая летучая рыба взлетала из воды перед ними и летела как игрушечный самолетик, а затем исчезала в море. "Смотри!" - воскликнет Ланни, а Лорел удивится его прыти. Вдоль берега, усеянного пальмами и небольшими домами белого, синего и кораллово-розового цвета, летел строй пеликанов, серых птиц, которые медленно двигали крыльями и не позволяли ничему нарушать их полёт. Быть рано, и было приятно прохладно. Позже приезжие с севера будут искать укрытие от субтропического солнца.

На несущейся по волнам лодке есть время для размышлений, особенно когда кто-то другой ей управляет, и курс не нужно часто менять. Лорел Крестон думала, какой прекрасный отпуск! И как она счастлива! Но в ее симфонии не могло быть ни единой ноты радости без боли. Она думала, что ему, возможно, придется уйти в любой день, и она может больше никогда его не увидеть! Такова была судьба женщин в военное время. И в своей душе она злилась на мерзкий нацизм и фашизм, заставившее миллионы мужчин оторваться от женщин, которые любили их на всех пяти континентах земли. Матери, жены и возлюбленные повсюду сталкивались с этой войной с муками, а затем стискивали свои сердца, чтобы терпеть ее.

Она не озвучивала эти мысли Ланни. Судя по всему, он был безмятежным. Он прожил большую часть своей жизни в войнах, мировых и гражданских по всей Европе, и приспособился к ним. Он вернется к своей работе и будет настолько погружен в нее, что у него не будет времени горевать. Но она останется дома и будет думать о нем с душевной болью. Она плакала. Я не должна любить его слишком сильно! Часть моей любви должна быть отдана человечеству! Но она с удивлением обнаружила, что любит его больше, и было труднее отдать его человечеству.

Время от времени она выражала ему эту мысль и обнаруживала, что по-мужски он воспринимал это просто как комплимент. Она понимала, что до нее у него было две жены, и что она никогда не сможет быть для него тем, кем он был ее для нее, единственным мужчиной. Она хотела спросить его, безмерно ли любит он её? И будет ли он её любить всегда? Но она знала, что мужчинам не нравятся такие вопросы. Они воспринимают любовь как нечто само собой разумеющееся, и не вытягивают растение за корни, чтобы убедиться, что оно растет. Женщина хочет, чтобы за ней ухаживали снова и снова, и она делает всё возможное, чтобы получить это приятное ощущение.

На берегу остался маленький мальчик, и Лорел понимала, что он был связующим звеном между ними. У Ланни была дочь около тринадцати лет, но это был его первый сын. Мужчина хочет, чтобы сын носил его имя и продолжал его работу; существовал и думал, как он сам, и Лорел была достаточно влюблена, чтобы всё так и было. Она посмотрела на отца, который хорошо гляделся в плавках и кедах. Ему нельзя было дать сорока трех лет, потому что он заботился о себе. Его лицо, шея и руки были окрашены солнцем Африки. Он играл в теннис всякий раз, когда представлялся случай, и энергично стучал по клавишам пианино. Теперь он счастлив, как мальчик, откинувшись назад на борт прыгающей лодки. Лорел знала, что в своих мыслях он действительно оставался мальчиком, каким был еще в Заливе Жуан, где он плавал, ловил рыбу и ходил под парусом с самых ранних дней. У него было счастливое детство, и Лорел решила, что если бы он не обладал счастливой мужественностью, то это была бы не ее вина.

На берегу от залива шёл легкий ветерок, и если оставаться в тени, и это было терпимо. Ланни все еще носил свои шорты, а его жена купальный костюм. Ребенок не носил ничего, если не считать москитную сетку, которая закрывала корзину, в которой он лежал. Он был беспокойным, потому что на его коже было множество маленьких красных волдырей, и они чесались. У родителей была та же проблема, и они думали, что это крапивница, возможно, из-за жары; но жители этой маленькой рыбацкой деревни сказали им, что проблема была вызвана атласной черепашкой, которая называлась чиггером, который прятался под кожей. Ланни поехал в Тампу, чтобы проконсультироваться с врачом, и получил лосьон, который должен был помочь. Теперь он обсуждал полученную информацию. Чиггер был маленьким красным насекомым, проделывающим маленькую дырочку и вводящим каплю пищеварительного сока в плоть, готовя её к употреблению его сосущим аппаратом. Обычно это насекомое сбивали, но это не сильно помогало, потому что плоть продолжала перевариваться. Существа взбирались по стеблям травы или сорняков, ожидая свою жертву, поэтому лучше было носить рейтузы и никогда не прислоняться к земле. Лорел слушала все это и была удивлена, наблюдая интерес ее мужа к энтомологическим деталям. Она спросила его, почему, и он сказал, что он очарован проблемой как природа могла создать так много странных форм жизни, каждая из которых отчаянно борется за выживание за счет других.

Когда пара исчерпала эту тему, они обратились к промыслу губок западного побережья Флориды. Они наняли небольшую моторную лодку, в которой были две доски, которые служили как сидения, и она должна была доставить их к губковым местам. Они планировали начать с рассвета и вернуться до самой сильной жары, так как в начале июня здесь было уже жаркое лето. Они были влюблены в чудесную чистую воду, зеленую на мелководье и голубую на глубине, в которой можно было наблюдать неисчислимые странные формы, как животных, так и растений. Здесь было много материала для размышлений о Матери-Природе и ее здравомыслии или его отсутствии. Мир людей был в состоянии войны, и этот факт причинял боль и огорчения. Но это был мир, который воевал миллионы лет, и ни одно существо в нем не могло испытывать никакого чувства дружбы с любым другим существам.

Их разговор был прерван появлением маленького мальчика. Он прибежал босиком, и что он делал с чиггерами было непонятно. Его одежда состояла из пары шорт хаки, все в заплатках. У него были волнистые черные волосы, темные глаза и кожа цвета орехового дерева, растущего рядом с домом его отца. За его два ряда жемчужно-белых зубов. Многие богатые мужчины или женщины заплатили бы целое состояние за такие же. Он показывал их, когда улыбался, и еще больше, когда Ланни дал ему маленькую монету за его выполненное задание.

Теперь он сказал: "Телефонный звонок для вас, мистер Бэдд". Лорел перевела дыхание. Она подумала, о Боже! Но, будучи дисциплинированной леди, она не произнесла ни звука.

Ланни ответил: "Спасибо, Тони" и своей жене: "Извини, дорогая". Он встал и быстро пошел, а ребёнок побежал рядом с ним. Вдоль грунтовой дороги, которая шла по этой маленькой бухте, было разбросано несколько домов, и одним из них было кафе, где жили и трудились родители Тони. Оба они были большими, и в солнечном свете они сияли от радостей хорошей жизни. Америка хорошо к ним относилась, и их единственная проблема заключалась в том, что земля их рождения попала в ужасную войну со страной, приютившей их.

В кафе подавали блюдо, называемое гумбо, с крабами, креветками, устрицами, рыбой, перцем, луком, помидорами и сельдереем. Большая чаша всего этого была едой. И три гостя с севера, муж, жена и медсестра, которая была подругой жены, приходили каждый вечер, чтобы избавить себя от необходимости готовить пищу в арендованном ими коттедже. Большой Тони, его звали Дантон, был в восторге от встречи с джентльменом, который воспитывался на Французской Ривьере и играл с рыбаками, которые говорили на лигурийском диалекте итальянского языка. Он вставал и закручивал свои усы и сплетничал с Ланни на протяжении всей трапезы. Тони происходил из бухты Салерно на юге, и испытал те же самые восхищения от фраз Ланни, которые житель, скажем, американской Саванны, испытал бы от местного говора Кейп-Кода. Ланни воспользовался случаем поупражняться итальянским языком и защитить американские уши от разговоров об этой войне.

Правда ли, что американская армия направляется в Сицилию и даже на материк, и будет ли полностью разрушен Неаполь и другие прекрасные города? Теперь их бомбили. Об том можно услышать по маленькому радио, которое постоянно работало в кафе, и могучая синьора Тони стояла и слушала со слезами на глазах. Ah, i poveri gente!

Этот приятный джентльмен с севера быстро подошел и назвал свое имя по телефону, и все Дантоны, большие и маленькие, услышали слова, которые их расстроили. Да, он может выехать сразу, через полчаса. Он не сэкономит много времени в полете, потому что он может быть задержан в получении места в самолете. С ним была его семья, и он будет ехать днем и ночью. Жена заменит его за рулем. Если все пройдёт хорошо, он должен добраться до Вашингтона на следующий день, конечно, к вечеру. Утром он отправит телеграмму, чтобы сообщить, где он находится. Да, у него есть талоны на бензин, и шины в порядке. До встречи!

III

Ланни пожал руки всем своим итальянским друзьям. Ланни обещал когда-нибудь вернуться. Затем он вернулся в коттедж. Лорел была не слишком шокирована новостями. Она давно догадалась, что ее муж делает какую-то секретную работу в этой мрачной и ужасной войне, и что его долг превалируют над любовью и браком. Они побросали свои вещи в чемоданы, а все остальное - в картонные коробки и убрали их в багажник машины. Спящий ребенок лежал на подушке в дорожной корзине. Агнес Друри, дипломированная медицинская сестра и помощница матери, ехала с ним на заднем сиденье и следила за ним. Коттедж был заперт и ключ отдан агенту.

На север вдоль побережья через бухту города Тампа и дальше. С наступлением темноты они мчались, пересекая полуостров Флориды через бесконечные сосновые леса. Дорога была гладкой, и скорость сто километров была стандартной, но нужно наблюдать за лучом света впереди, потому что на шоссе могла выйти корова, а олени были в изобилии и стояли на дороге, ослепленные светом. До полуночи машина добралась до восточного побережья, вдоль которого были нанизаны, как на бусы, курорты. Эти курорты прошли через обычный цикл взлетов и падений, а затем снова взлетели, и теперь многие из крупных отелей были превращены в военные госпитали.

Путешественники не останавливались на еду, а ели то, что имели в машине, и покупали больше на следующий день. Ланни был за рулём, пока остальные спали, а когда рассвело, они оказались в Джорджии, в земле красной глины и неокрашенных лачуг. Две собаки, гнавшиеся за кроликом, безумно выскочили из соснового леса, одна из них прямо под колеса машины. Они не остановились. Это была еще одна жертва войны.

Лорел села за руль, а ее муж соскользнул на её место и надолго вздремнул. К утру они были в Северной Каролине, и он послал телеграмму, в которой говорилось, что он доберется до Вашингтона к обеду, и что для него должны быть зарезервированы две комнаты. Это было необходимо, поскольку этот город стал столицей мира, а важные бизнесмены спали на стульях в холлах отелей, в туалетах, такси, а иногда и на скамейках в парке.

Это было шоссе номер один от Ки-Уэста до северной оконечности штата Мэн. Они входили в район, где были построены военные предприятия, и тяжелые грузовики сопровождали их спереди и сзади. Ланни оставил место перед собой, чтобы в случае удара сзади было место для торможения. Автострады Америки изменились и никогда не будут прежними. Ничто в Америке не будет прежним после этого ужасного испытания битвой. Они ехали и слушали радио, знакомые голоса людей, которых они никогда не видели, рассказывающие им о событиях часа, и объясняя их значение. Японцы были вычищены с Алеутских островов, а американцы отчаянно держались на Гуадалканале на Соломоновых. Союзники бомбили остров Пантеллерия в Средиземном море, а также различные города в Руре. Русские и немцы сошлись как два боксера на протяжении всего фронта в четыре тысячи километров, и было проблемой, кто из них начнет ожидаемое крупное наступление. Радио волны выдавали возмущение русских за второй фронт и их отказом принять атаку Средиземноморья в качестве эквивалента.

Машина прибыла в Вашингтон по графику. Ланни немного поспал днем и чувствовал себя хорошо, как он сказал. Он позвонил Бейкеру, человеку президента, и узнал название своего отеля. Было время принять ванну и побриться, а затем одеться. В военное время обедать в столовой было запрещено, поэтому Агнес пришлось остаться с ребенком, а затем пообедать самой. Ланни не сказал жене ни слова о том, куда он идет или что он ожидал. Он дал слово и строго его соблюдал. Но он не мог удержать свою жену от наблюдения, что эти срочные звонки из Вашингтона неизменно предшествовали полетам в Великобританию или Северную Африку и отсутствию в течение нескольких месяцев.

Ланни сидел и читал газеты со своими часами на столе рядом с ним. Без десяти девять он встал, надел льняное пальто и панамскую шляпу, поцеловал свою любимую жену и сказал: "Не жди меня. Я могу придти поздно". Он вышел в затемненный город и, медленно и осторожно шагая, сразу же дошёл до определенного угла за секунду до девяти. К тротуару подъехала знакомая машина, голос произнес: "Привет", и он в неё влез.

Они с Бейкером не должны были разговаривать. Но в течение нескольких лет они набрали определенное количество общих тем. Ланни спросил: "Как Босс?" Ответ был: "Врачи говорят, что он в порядке, но не нужно быть врачом, чтобы видеть, как он устал". Ланни сказал: "Боже, помоги ему!" И это была не просто общая фраза. Бремя, которое этот великий человек нес в своей душе, проблемы, которые он решал, стало причиной печального размышления его тайного агента.

1600 Пенсильвания авеню была адресом. Это был своего рода маленький парк, оазис в центре переполненного Вашингтона. Высокий забор окружал его, и Ланни был рад видеть патруль военно-морских сил в маленьких белых шапочках. Флот был ответственным за вход, и машину остановили, и Бейкер сказал: "Посетитель по приказу президента". Этого было достаточно, и они подошли к тому, что называлось "социальной дверью", используемой только в официальных случаях. Два человека из секретной службы стояли в тени высоких колонн, и теперь они вышли и зажгли фонарики. Когда они увидели, что это был Бейкер, они отступили. Пара вошла, поднялась по боковой лестнице и пошла по коридору к двери в спальню президента, где дежурил негр Преттимен.

Все это было обычным делом для Ланни Бэдда. Так он был здесь дюжину раз. Но его сердце никогда не переставало биться быстрее, потому что он считал Франклина Рузвельта величайшим человеком в мире, и всё в человеческой природе, на которую Ланни надеялся, зависело от его решений и команд. Ланни не был зачислен ни в одну из военных организаций, он не носил форму и не имел звания, но он дал слово, и держать его было его высшим долгом. У сорока трехлетнего агента президента был земной отец, которого он любил, но его восхищение этим отцом было ограничено. В последние шесть лет Ф.Д.Р. стал своего рода супер отцом. Ланни никогда не пытался сформулировать это, но если бы его попросили сделать это, он назвал бы его Отцом будущего, Отцом победы над фашизмом.

Бейкер постучал в дверь, и веселый голос сказал: "Войдите". Инвалид лежал на старинной кровати из красного дерева, на которой спала длинная очередь президентов. Ланни никогда не видел его в этой комнате в другом положении. Всегда на подушках, в полосатой пижамной куртке, в очках, с пачкой бумаг на коленях и на столе рядом с ним. Всегда после тяжелого дня, очереди посетителей, требующих решений, которые повлияют на судьбу мира. В этой комнате ему было спокойно и удобно. Здесь он принимал своих верных друзей и много раз отрывал часы от своего сна для удовольствия общения, которое так много для него значило.

Была жаркая ночь, и на кровати работал электрический вентилятор, заставляя держать книгу поверх бумаг. Великий человек выдал радостное приветствие. Когда Ланни приехал из Китая, он был "Марко Поло", а теперь из под солнца Флориды он был "Понсе де Леон". Ланни улыбнулся и обменялся радушным рукопожатием, затем сел на стул рядом с кроватью и изучил вид своего босса. Большой человек в теле. Большая голова и мощные руки и плечи, которые он развил по необходимости из-за неустанной дисциплины. Его волосы стали совершенно седыми, и над висками осталось их лишь немного. Лицо было глубоко испещрено морщинами, и сердце Ланни покрылось пеплом, видя это. Но он не должен подавать никаких признаков, он должен излучать радостную улыбку и шутку. Бизнес как обычно!

"Ну, губернатор, как дела в этот раз?" - Агент президента знал, что поспешные вызовы означают нечто особенное, и он считал актом доброты отнимать как можно меньше времени от сна великих людей.

Рузвельт пришел прямо к делу. - "У меня был человек, которому я особенно доверял, и я отправил его с важной миссией в Италию. Вчера утром я получил сообщение, что у него сдало сердце, и его отправляют домой в ящике".

"Неудача!" - серьезно ответил другой. Он надеялся, что его собственному сердцу можно доверять.

- Насколько хорошо вы знаете Италию, Ланни?

- Я бы не стал претендовать на звание специалиста, но большую часть своей жизни я прожил в нескольких часах езды от границы, и я несколько раз бывал там и путешествовал по всей стране. На Ривьере люди приезжают и уезжают, вы знаете, и до войны светский мир не уделял много внимания национальным границам. Я, должно быть, встречал сотни итальянцев время от времени.

- Вы говорите на языке?

- Достаточно для общения. Я не смог бы изобразить из себя туземца.

- Это не то, что я имею в виду. Я хочу, чтобы кто-то встретил нескольких из лучших людей.

- Они все говорят по-французски, и многие говорят по-английски.

- Можете ли вы вспомнить кого-нибудь, кто может сочувствовать нашей стороне?

- Я мог бы, но я должен подумать над этим. Аристократия подчинялась Муссолини только потому, что должна была, и им определенно не нравится то, что они получают сейчас.

- И то, что они видят, приближается! Я могу сказать вам, что мы идем на Сицилию. Я не знаю точный день, но это должно быть в следующем месяце. Наши военные ожидают, что нам понадобится три месяца, чтобы очистить остров. Я надеюсь, что это может быть быстрее.

"Вы говорите так, как будто вы спрашиваете мое мнение, губернатор". - Ланни улыбнулся, когда сказал это. - "Я понятия не имею, сколько там дивизий у немцев, но, уверен, итальянцы не будут вести отчаянную борьбу".

- Это то, на что мы надеемся; и, конечно, наши агенты работают там, чтобы убедить их, что мы будем хорошими клиентами.

- Бомбы тоже помогают, я уверен.

- Мы хотим убедить итальянцев на материке, что они поставили не на ту лошадь. У нас большие аэродромы в Тунисе в рабочем состоянии, и мы дадим им жару. У нас есть серьезные вопросы для рассмотрения. Например, будем ли мы бомбить Рим? Мы приложим все усилия, чтобы не поразить Ватикан и церкви, но там находятся огромные сортировочные станции железных дорог, обслуживающие весь полуостров на юг. Вывод железных дорог из строя - это наша самая важная задача.

"Это должно быть легко", - решился Ланни, - "потому что у них так много туннелей".

- Туннели оказались трудными целями для летчиков, но диверсанты могут с ними разобраться, и у нас есть люди, работающие над этим. Я хочу, чтобы кто-то установил контакты с правящим классом и объяснил, что для них будет означать безоговорочная капитуляция. Не хочу унижать их, мы не победители, а освободители итальянского народа.

"Другими словами, губернатор, мы хотим, чтобы кто-то сделал еще одного Дарлана". - Это был тонкий вопрос, и человек помоложе заставил себя улыбнуться.

- Я знаю, что вам не нравилось то, что вы должны были сделать в Северной Африке, Ланни, но вы должны видеть, что это сработало. У нас есть правительство, у нас есть армия, и у нас есть французы, сражающиеся с нами, а не против нас.

- Вы выиграете, губернатор. Но в Италии это будет не так легко, потому что там на шеях у правительственных людей сидят немцы. Они будут напуганы, как черти. И они не самые надежные люди в мире.

- Я знаю трудности, и я не отдаю приказ. Я колебался, прежде чем представить это вам. Это опасная миссия.

- Это будет полезно, поэтому я попробую. Но я должен рассказать вам о несчастье, которое я пережил с фашистами в начале их карьеры. Я был в Риме с подругой Мари де Брюин почти двадцать лет назад. Журналист принес мне известие об убийстве Маттеотти, и я попытался довести эту информацию до внешнего мира. В результате меня вызвали к Итало Бальбо, главе фашистской милиции, и меня не слишком вежливо выдворили из страны. Всякий раз с тех пор, когда я туда въезжал, я ожидал, что кто-нибудь будет искать меня в файлах, но этого не произошло, поэтому я решил, что эти старые файлы, должно быть, были похоронены. Я мог бы объяснить это как юношеское заблуждение. Я мог бы указать, что Бенито называл себя социалистом, когда ему было двадцать два года.

- Мне чертовски не хочется отправлять вас обратно на вражескую территорию, Ланни.

- Не беспокойтесь ни на минуту, губернатор; у меня есть то, что приравнивается к приказу Гитлера вернуться. Я должен взять интервью у американских тайных нацистов, прямо сейчас работающих над планом вашего убийства.

"Вы добились большого прогресса?" - Этот перегруженный человек всегда умел уделять время улыбке.

- Я планировал автомобильную поездку, чтобы взять интервью у некоторых из них, просто чтобы я мог придумать правдоподобную историю для фюрера. Но я полагаю, что это новое задание имеет приоритет.

"Италия является нашим направлением движения войск", - сказал Ф.Д.Р.

Его агент сказал: "Мы повесим Дуче на кислую яблоню, когда будем там!"

Договорились, что утром Ланни должен был доложиться "Дикому Биллу" Доновану, и итальянская секция Управления стратегических служб проведет для него тщательный брифинг. Как он должен был попасть в царство Дуче, куда он должен был пойти и с кем он должен был встретиться, всё это будет обсуждено, и тогда Ланни придёт к боссу за последними инструкциями. Его отчеты должны будут поступать по каналам Управления стратегических служб, потому что, увы, у Соединенных Штатов нигде в Италии не было ни посла, ни консулов. Ф.Д.Р. сказал, что он организует, чтобы отчеты приходили к нему первыми, а сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт все равно будет считаться агентом президента.

Ланни вернулся в отель и сказал своей жене, что очень скоро уедет за границу. Это она уже знала в своем сердце. Он не сказал, куда он отправляется, а она не спрашивала. Война изменила брак, как и все остальное в мире. Люди обнаружили, что у них есть страна, и что ее выживание важнее, чем их собственное выживание. Муж сказал: "То, что я делаю, не будет опасно". И, возможно, это было правдой, и, возможно, это было то, что вежливо называют выдумкой.

В девять утра он оказался в довольно темном здании в районе трущоб Вашингтона. За исключением того факта, что у каждой двери был вооруженный солдат, нельзя было догадаться, что это штаб-квартира одного из самых важных военных ведомств. В Управлении стратегических служб были объединены все разведывательные управления Вооруженных сил. Общительный, румяный американец ирландского происхождения, который возглавлял его, только что был повышен до звания генерала. Кто-то сказал ему, что приедет Ланни Бэдд, и у него были двое из его лучших "итальянских" специалистов. Один из них - молодой юрист из Нового Орлеана итальянского происхождения, а другой - импортер керамики средних лет, который большую часть своей жизни провёл в поездках в Италию и обратно. Генерал отослал их в кабинет, чтобы они оставались взаперти до тех пор, пока они не решат проблемы с доставкой Ланни на вражескую землю, с кем он должен был встретиться там, и что он должен добыть.

Они провели весь день, обсуждая множество различных планов, ни один из которых не удовлетворил привередливого искусствоведа. Ланни попросил время подумать, а затем позвонил Бейкеру и попросил назначить еще одну встречу с боссом. Ближе к полуночи, когда этот усталый человек несколько часов читал и подписывал документы. Некоторые из них касались расходов на сотни миллионов долларов. Ланни Бэдда сопроводили в спальню второго этажа. Один взгляд на утомлённое лицо, и он сразу подошел к делу.

- Губернатор, эти ребята знают свою работу, и они делают ее хорошо. Но они не понимают мой случай, и они озадачены, когда я знакомлю их со своими фактами. Они хотят отправить меня в Италию с поддельными документами, где я буду изображать из себя Джона Джонса или Тома Смита. Но как такой чужак может оказаться среди одной из старейших и наиболее отчужденных аристократий в Европе? Они упускают из виду тот факт, что я встречался с членами этой аристократии на протяжении многих лет, и некоторые из них обязательно найдут мое лицо знакомым. Я встречался буквально с сотнями немецких офицеров и нацистских партийных лидеров. Помните, я был гостем в доме Гитлера несколько недель подряд. Первому, кто меня узнает, будет ясно, что я шпион, и меня поймают, и у меня нет никакой возможности защиты.

"Вы правы, Ланни", - сказал президент. - "Я должен был это понять".

- У вас есть миллион вещей, которые нужно осознать, губернатор, и позвольте мне разобраться с этим. Я обещал фюреру вернуться и доложить ему, и это мое право доступа. Было бы глупо не использовать это. Я скажу ему, что я напал на след измены в Италии. Я узнал секрет итальянцев в Америке, и я хочу выяснить это в Риме.

- Можете ли вы заставить его поверить в это?

- Я могу лишить его возможности не верить в это, потому что Управление стратегических служб может дать мне факты о лояльных итальянцах здесь. Это не принесет им никакого вреда, потому что Гитлер не может достать их, и его разведка, несомненно, знает о них, так или иначе. Между тем у меня есть повод встретиться с римским правящим классом и сыграть с ними двойную игру.

- Вам придется дать Гитлеру некоторые результаты, чтобы оправдать такие усилия, не так ли?

- Я не скажу ему ничего, что принесет ему пользу, или вред нашим друзьям в Италии. Если я скажу ему, что некоторые из его итальянских сторонников обманывают его, как он это выяснит? В душе он не доверяет ни одному живому итальянцу, и я мог бы найти способ навести порядок в его делах.

- Хорошо, Ланни. Пусть будет по-вашему. Что вы хотите от нас?

- Просто сойти на берег с катера на каком-нибудь пляже возле Остии. Им лучше взять с собой один из этих маленьких каяков, потому что я бы очень хотел бы не замочить ног при первом появлении. Я представляюсь немецкому патрулю и попрошу отвезти меня к маршалу Кессельрингу. Он был гостем в Берхтесгадене в последний раз, когда я был там. Он может помнить меня, поскольку многие нацисты и юнкеры не одобряли, что у фюрера в его доме сидит американец в это критическое время. Когда я встречу его, я попрошу его позвонить в Берлин по номеру 116191, и он будет поражен тем, что у меня есть личный телефонный номер фюрера. Я выдам Гитлеру мою легенду, которую услышит и генерал, и фюрер прикажет мне прибыть.

- Это может быть хорошо с немцами, но как насчет итальянской полиции?

- Кессельринг даст мне пропуск, который будет хорош по всей стране. Нацисты берут управление там в свои руки более полно с каждым днем.

- Но это будет означать, что вы будете помечены как германский агент, и вы встретите только неправильных людей.

- Это послужит цели почти так же хорошо. Это как негатив фотографии. Она показывает те же детали, только все наоборот. Прогерманские итальянцы будут знать, кто такие проамериканцы, и будут говорить о них. Генерал Донован даст мне адрес нашего 'почтового отделения' в Риме, чтобы я мог отправлять вам сообщения. И, если будет важная причина для моей встречи с любым из наших друзей в Италии, я могу сообщить о себе через 'почтовое отделение' и попросить их проверить меня у Донована.

- Все это будет довольно рискованным делом, Ланни.

- Я обещаю использовать все меры предосторожности. Я буду руководствоваться обстоятельствами и не буду предпринимать никаких шагов, которые не окупятся. Когда я сделаю все, что могу, я увижу, как попасть в ставку фюрера.

- Вы столкнетесь с сумасшедшим, Ланни. Я могу сказать это, потому что я знаю, что мы и русские ему устроим в ближайшие пару месяцев.

- Ади никогда не бывает полностью сумасшедшим; он похож на Гамлета, сумасшедшего только на северо-западе. Он будет в восторге от меня из-за того, что делают мои соотечественники, чтобы отдать мир большевикам, а затем он остановится и задаст глубокие вопросы о том, что за парень этот еврейский красный Розенфельд. И, наконец, он отправит меня через Швецию, чтобы узнать, сколько денег полковник Дженеросо Поп собрал среди нью-йоркских итальянцев, чтобы купить генерала Бадольо в Риме.

- Я вижу, вы владеете ситуацией, Ланни. Продолжайте и делайте это по-своему. Скажите Доновану, чтобы он дал вам секретную информацию на американцев итальянского происхождения. На много хороших и нескольких плохих. И используйте столько, сколько вам нужно, из тех денег, которые я вам дал.

"Мне ничего не нужно, губернатор. Я продал две картины, которые я привез из Германии, в три раза дороже, чем я заплатил за них. И до тех пор, пока вы позволяете мне нарушать закон, я могу хорошо ладить... Я мог бы даже позволить себе заплатить вам комиссию". - что-нибудь подобное можно сказать этому демократическому аристократу, если использовать правильную шутку. Он откинул свою голову и разразился хохотом, показывая свои несколько неровные зубы, а также свой легкий характер. Если бы ему не приходилось так много работать, подумал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт!

VII

Одним из последних замечаний президента было - "Джим Стоцльманн был сегодня вечером здесь". Ланни сказал - "Хорошо! Я собирался найти его в Нью-Йорке". Джим был в отеле Мэйфлауэр, и когда Ланни вернулся в свою гостиницу, он позвонил. Этот плейбой был ночной совой и еще не пришел, но Ланни попытался через час, и вот он здесь. Характерно, что он предложил прийти сразу, но Ланни сказал - "Мы спим в моей семье. Приходи и позавтракай со мной".

Этот наследник известного богатого клана был просто находкой для проблемы Ланни, потому что он знал всех, кто был кем-то. Как офицер резерва армии, он был теперь майором, занятым охраной доков и морскими перевозками в нью-йоркской гавани. Как старый друг семьи Рузвельтов, Ф.Д.Р. присутствовал при его крещении. Он долгое время был агентом президента. Он не упомянул об этом Ланни, и Ланни не спросил, но каждый мог быть уверен, что другой догадался. Джим был молодцом, полным разговоров и смеха, и те секреты, которые он хранил, были спрятаны за завесой необычайной откровенности. Можно было подумать, что он последний человек в мире, чтобы быть шпионом.

Он выглядел красивым в своей майорской форме с наградами времен Первой мировой войны. Он крепко пожал руку своему другу, говоря - "Босс сказал, что у тебя были приключения. После того, как они сделали заказ, и официант ушел, Ланни сказал - "У меня сейчас приключение, и об этом нельзя упоминать. Я хочу узнать кое-что об итальянцах в Нью-Йорке. О тех, кто с нами и о тех, кто против нас".

Лицо Джима загорелось. - "Хорошо! Я познакомлю тебя с дюжиной".

"Нет", - сказал Ланни, - "я не хочу знакомиться с ними через тебя. Это должно быть случайно". Один секретный агент не должен был говорить больше другому.

Наследник Стоцльманнов на мгновение задумался, затем сказал: - "Приходи сегодня вечером на вечеринку к миссис Маклин. Там будут все, и среди них наверняка будет один или два сына солнечной Италии".

- Можешь ли получить мне приглашение?

- Тебе оно не понадобится. Она позволяет своим близким друзьям приводить своих друзей. Когда есть пара сотен гостей, нельзя их всех запомнить.

Ланни помедлил, а затем добавил - "Мы только что вернулись из Флориды. Моя жена со мной".

- Возьми ее с собой, конечно.

Ланни все еще колебался. - "Моя жена немного формальна. Я не думаю, что она когда-либо была где-нибудь, куда ее не приглашали".

- Хорошо, я заставлю Эвалин отправить ей записку. Приглашение не придет до полудня, потому что она спит по утрам.

Итак, позже Ланни поднялся наверх и рассказал своей жене, что будет.

Ее первое замечание было - "Мне нечего одеть!"

Ланни сказал: "Иди и купи себе всё, что надо, этим утром. Это шоу, которое ты не должен пропустить".

- Я никто для тех людей, Ланни.

- Да, но они для тебя кто-то. Когда-нибудь напишешь роман о Вашингтоне, а Эвалин Уолш Маклин сделана для тебя на заказ. Купи себе правильные вещи, чтобы выглядеть как одна из них и чувствовать себя, как дома.

- Это может стоить тысячу долларов, Ланни.

Цифра не поразила сына Бьюти Бэдд. "Всё вернется в виде авторского гонорара", - заявил он. - "Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его!3"

VIII

Ланни достал чековую книжку и заставил отель обналичить свой чек, и Лорел пошла за покупками, а он пошёл в старое кирпичное здание рядом с газовым заводом, и рассказал старшему офицеру, что он решил делать. Было решено, что его доставят в город Тунис, где он был четыре месяца назад, когда он был в руках немцев. Оттуда победоносный американский военно-морской флот высадит его на одном из пляжей, которые в течение нескольких тысяч лет служили летним курортом для римских граждан. Агент президента получил и запомнил местонахождение американского "почтового отделения" в Священном городе. Сверхсекретный адрес, через который американские агенты отправляли сообщения для пересылки в Управление стратегических служб. Он также получил пачку документов, некоторые из которых он мог взять с собой и изучить в дороге. Другие были помечены как "совершенно секретно" и должны были быть прочитаны в офисе и без записей.

Он обнаружил, что они проделали основательную работу с надменной римской аристократией, а также с военными, крупными промышленниками, политическими деятелями. Они сделали это для каждого города, поселка и деревни, которые могут быть случайно вовлечены в войну, за или против. Сотни тысяч американцев охотились за информацией через свои записи и фотографии и письма на чердаках, путеводители, расписание железных дорог, круговые маршруты в отелях. Всё, что могло бы случайно принести клочок информации, полезной для секретного агента или для Вооруженных сил. Тысячи людей искали в библиотеках, музеях, в записях деловых кругов, в консульских отчетах. Миллионы деталей были собраны и классифицированы, а агент президента возможно месяц или два сидел бы в этой маленькой кабинке и собирал материалы о местах, которые он собирался посетить, и о людях, которых он встретит. Но к тому времени было бы уже слишком поздно. Его босс позволил ему только два или три дня в Вашингтоне и Нью-Йорке, чтобы собрать несколько баек, чтобы рассказать их фюреру немцев, который был безумен только при норд-норд-весте.

Когда агент президента вернулся к семи часам, он обнаружил, что его жена преобразилась. Она была одета в красивое бледно-голубое вечернее платье, такой простоты, которая стоит как дым. Она следовала его указаниям и нашла "хорошее" место. Она гордилась собой, потому что нашла платье, которое шло ей и стоило всего триста долларов. К счастью, на вечерний приём не надо надевать шляпу, и все, что ей пришлось купить, это обувь и перчатки в тон, и, конечно, чулки, небольшую сумочку, которая стоила пятьдесят долларов, и платок за тридцать пять. Она не будет пытаться конкурировать с Алмазом Хоупа миссис Маклин Хоуп, который, как говорят, стоит несколько миллионов. Лорел появится без драгоценностей.

Потребовалось несколько часов, чтобы правильно подогнать платье. Так что эта разумная женщина легла, почитала и отдохнула, и теперь была готова бодрствовать целую ночь. Когда Ланни сказал, что он собирал данные весь день, она восприняла его заявление и не задавала вопросов. Ему не нужно было ходить по магазинам, потому что в машине у него лежал в чемодане белый смокинг и черные брюки, и служащий отеля их отгладил. Джим Стоцльманн прибыл за своими друзьями. У него был кадиллак и шофер, и это был способ приезжать к домам богатых.

Когда пара спустилась в вестибюль, Джим бросил один взгляд на женщину, с которой он никогда раньше не встречался. Он увидел, что она была "правильной", и Ланни увидел, что он это увидел. Так обстоят дела в светском мире. Вы "правильный", и ваша женщина "правильная", а если вы не "правильный", то будете там только один раз.

Во время поездки общительный Джим рассказал о месте, куда они направлялись, и хозяйке, которая должна была их развлекать. Эвалин Уолш была дочерью ужасно бедного рудокопа, который бродил по Скалистым горам в поисках золота. Это не было секретом, потому что сама Эвалин рассказала подробности в книге Father Struck It Rich (Отцу удалось разбогатеть). Это была своего рода история с лампой Аладдина о внезапном подъеме в мире, слишком резкая для ощущения комфорта или даже для восприятия. Эвалин, единственная наследница миллионов, вышла замуж за наследника состояния Маклинов, полученного от газеты в Цинциннати. Нед Маклин, похотливый парень с почти безумным характером, приехал в Вашингтон и построил чудовищный дворец в викторианском стиле, назвав его Домом дружбы. Когда Эвалин больше не могла его терпеть, она отправилась в Ригу - странный выбор - и получила развод. Нед оспорил это, и был грандиозный скандал. Эвалин, победившая, продала особняк и купила себе поместье в Джорджтауне, где она построила еще более чудовищное здание, назвав его старым именем. Оно стояло на вершине холма, а за ним был бассейн размером с дом. Внутри было такое множество ненужного, которого никогда не было в мире прежде, например, "комната животных", полная миниатюрных существ, сделанных из стекла, фарфора и даже гипса.

Длинные очереди машин были выстроены в ряд при въезде. Эвалин не могла терпеть одиночества, и у нее было четыре огромных столовых, в которых можно было развлекать своих гостей. "Все это ужасно вульгарно, конечно", - сказал отпрыск Стоцльманнов, чье состояние пришло от его прадеда и поэтому было признано и респектабельно. - "Все приходят, потому что Эвалин действительно сердечна и любит людей. Это место, где можно встретить людей, с которыми вы хотите поговорить, и иметь в мире все, что вы хотите съесть и выпить".

"Как она может справиться с этим в военное время?" - спросила Лорел. И ответ был: "Некоторые из более дорогих вещей не нормируются; и я предполагаю, что она получает птицу, мясо и масло и подобные вещи из других своих поместий. Без сомнения, у нее есть персонал, который управляет этим для нее, но не стоит задавать вопросы".

"Я не буду", - сказала Лорел с улыбкой. Она не могла объяснить, что ее любопытство было любопытством романиста. Она держала этот факт в строгом секрете, как военную тайну. Ее рассказ о жизни в нацистской Германии вышел под псевдонимом Мэри Морроу. И теперь ее хвалили в газетах по всей стране. Но никто не знал, кто этот писатель, и никто не подозревал тихую маленькую женщину с робкой улыбкой и томными карими глазами. Никто не догадывался о том, что происходило в этом мыслящем разуме за этими глазами. Это устраивало Лорел, потому что она хотела наблюдать за людьми, а не давать им возможность наблюдать за собой. Если бы ее представили как автора популярного рассказа, люди в Доме дружбы с нетерпением толпились бы вокруг нее. Но они тоже боялись бы ее и пытались позировать перед ней. Пусть она будет простой миссис Бэдд, невесткой президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и пусть они будут заняты тем, чтобы показать себя. Она придёт домой и сделает заметки о них. А когда она поместит их в историю, они не узнают самих себя, поскольку то, что они прочитают, не совпадёт с тем, во что они верили.

Поездка в усадьбу Дома дружбы походила на посещение премьеры в опере. Войти в особняк было все равно, что поймать электричку 5:38 в Гранд Сентрал Терминал. Очередь из элегантных леди и джентльменов ожидала поприветствовать хозяйку, а Джим и его пара приятелей ждали своей очереди, в то же время болтая с другими, которых знал Джим. Он не знал только немногих. Хозяйка оказалась высокой костлявой женщиной, одетой в атлас и перья страуса и розового марабу. У нее были тяжелые брови и опущенные глаза и рот, как будто она еще не проснулась. Она скажет, что это время ее бодрствования и что она ничего не ела до ужина. Она расскажет что-нибудь о себе и сделает так, чтобы богатство и слава не сказывались на ее языке и манерах. Когда вечеринка распадалась, в утренние часы Ланни слышал, как хозяйка кричит дворецкому: "Вызови машину и отвези этих двух бродяг на станцию". "Двое бродяг" были ведущими газетными обозревателями, а хозяйка не имела в виду, что они были пьяны. Она просто шутила, потому что они приехали на такси. Хозяйка сама была немного пьяна, как и большинство ее гостей, потому что они ели и пили в течение пяти или шести часов.

Нельзя было не заметить великолепные женские украшения. Два грушевидных бриллианта висели у нее на ушах, а огромный рубин, окруженный бриллиантами, висел на лбу с золотой цепью. Алмазные цепочки свисали повсюду, и на ее пальцах блестели разные драгоценности. Главной достопримечательностью был знаменитый Алмаз Хоупа, который считается крупнейшим в мире. Он висел на цепочке над ее грудью и был окружён бриллиантовыми изделиями в виде солнца с лучами, по одному приколотому к ее платью с каждой стороны. Если проявить интерес к Алмазу Хоупа, конечно, именно поэтому его и надели, то вас попросят поднять его за цепь и почувствовать его вес. Но вы должны были пообещать не трогать его, потому что существовала старая традиция, что несчастье постигает любого, кто это сделает.

Вашингтонское общество вежливым шепотом согласилось с тем, что эта традиция, безусловно, была подтверждена в случае нынешнего владельца этого сокровища. Брак Эвалин распался, а ее муж умер в психиатрической больнице. Её дочь, хрупкая и меланхоличная девушка, недавно стала женой "Брехливого Боба" Рейнольдса, некогда циркового зазывалы, который стал сенатором от Северной Каролины и был одним из самых ярых пропагандистов этой марки стопроцентного американизма, которую вряд ли можно отличить от нацизма и фашизма. У Ланни и его жены не было возможности узнать, что молодая жена старика собирается отравиться через год или два, но когда их познакомили, они поняли, что она далеко не счастлива. Ланни встречал так много сыновей и дочерей богатых, которые были плохо настроены, что для него это стало своего рода догмой.

Наследник Стоцльманнов тоже не был счастлив. У него было четыре брака и четыре неудачи, и по дороге домой он излил свое сердце жене Ланни Бэдда. Ему пришло в голову, что она может знать какую-то девушку, которую он назвал "милой". То есть девушку, которая была старомодна и верила в любовь. Которой не вскружит голову знаменитая фамилия. И которая не попытается выкупить всё содержимое Tiffany4 в первый месяц брака. Лорел сказала, что это сложная проблема, и ей придется обдумать это. Прежде чем она закончила размышлять, она прочитала в газетах, что Джим снова женился, и в следующий раз, когда она встретила его, она узнала, что он находится на пути к своему пятому разводу.

А пока он здесь, заместитель хозяйки и верный друг. Ланни выразил желание встретиться с итальянцами по причине, слишком важной для объяснения. Отлично. Джим бродил по многолюдным гостиным комнатам, что было трудно, потому что его знали многие и хватали его, а он не мог обидеть их чувства, будучи добрым сердцем. Особенно дамы. Их было множество, они провели день так, как провела его Лорел, делая себя красивыми и готовясь к любому приключению, которое может встретиться. Что может быть лучше этого холостого наследника знаменитой семьи Чикаго?

Джим упорствовал и натолкнулся на то, что он хотел. Лучше персонажа, чем синьор Дженеросо Поп, не найти. Он действительно был своего рода мирским папой римским для состоятельных и консервативных итальянцев Соединенных Штатов. Издатель газеты, которую читают они все, а также советник и гид по вопросам бизнеса, политики и финансов. Синьор Поп сказал своим читателям, что Муссолини был посланным небесами восстановителем la patria, предназначенным восстановить славу древней Римской империи, и они поверили ему, за исключением нескольких недовольных. Теперь, увы, Синьор и его подписчики оказались в неловком положении, и ему пришлось использовать больше обтекаемых выражений, чем когда-либо выползало назад из любой дыры в земле.

Сегодня здесь было много таких людей, потому что Дом дружбы был залом встреч всех ненавистников Нового курса в столице страны. Здесь Ланни пожал руку всемогущему мистеру Харрисону Денге, который не так давно разрабатывал план похищения президента Рузвельта из своего дома в Гайд-парке и удержания его теми, кто хотел прекратить ленд-лиз в Россию. Здесь он обменялся рукопожатием с конгрессменом Хэмом Фишем, который позволил нацистским агентам в этой стране использовать свою привилегию Конгресса для рассылки литературы, написанной нацистским агентом. Здесь он познакомился с мультимиллионером Джимми Кромвелем и издательницей Сисси Паттерсон и Игорем Кассини, ее ядовитым маленьким "общественным" обозревателем.

Но Ланни специально искал итальянцев; и по необычайной удаче, когда он и его жена вошли в одну из четырех больших столовых, он обнаружил, что сидит рядом с человеком, которого он выбрал бы из всех людей. Случилось так, что Джим сказал на ухо хозяйке и упомянул, что его друг, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, был заинтересован в встрече с этим продуктом плавильного котла. А Эвалин поманила своего управляющего или того, кто стоял рядом, в ожидании ее приказов. Карточки с именем гостя, указывающие его место за столом, были сдвинуты, и, таким образом, синьор Дженеросо Поп оказался рядом с приятным джентльменом. Джентльмена воспитывали почти у входной двери родной земли синьора Попа, джентльмен путешествовал по ней на автомобиле, знал её города, её сокровища искусства и соборы, и встречал почти каждого выдающегося человека, которого синьор мог назвать.

Ланни Бэдд выложился, чтобы сделать себя приятным, и у него было то, что нужно. Он был искусствоведом, который составил несколько коллекций картин для состоятельных американцев. Более того, он был сыном одного из крупных промышленников Америки, чьи самолеты летали по всему миру и помогали выиграть войну, начинать которую его сын никогда не хотел. Это была одна из трагедий истории, и какая бы сторона ни победила, обе стороны проиграют. Это именно то, что думал синьор Поп, и он хотел бы, чтобы он мог сказать это на таком красноречивом языке. Он был наивным джентльменом с круглым лицом, темными волосами и выпуклыми глазами.

Теплая дружба была завязана. И когда синьор узнал, что мистер Бэдд едет в Нью-Йорк на следующий день, он попросил удовольствия взять его в свою машину. Ланни сказал, что он был в восторге и ничего не сказал о том, что у него есть жена, ребенок и собственная машина. Лорел отведет эту машину в Нью-Йорк, а Ланни поедет с издателем. Он будет сожалеть о войне, а также о Новом курсе и его излишествах и заставит этого буйного сына юга излить свою беспокойную душу. Когда поездка закончится, Ланни узнает почти все, что хотел знать о почти фашистах и скрытых фашистах итальянской колонии в Нью-Йорке. И о девяти итальянских генералах, которые были захвачены в Северной Африке и в настоящее время интернированы в Теннесси, где они усердно трудились для достижения сепаратного мира. Все это по цене одного вечернего ансамбля женской одежды, который его жена тщательно сохранит для других случаев, когда может понадобиться помочь мужу встретить "правильных" людей.

XII

Лорел не преминула заметить внезапный интерес своего мужа к итальянскому издателю и тот факт, что у него на столе был целый ряд литературных брошюр, вырезок из газет, машинописных и мимеографированных листов. Все они касались этой страны. С англо-американской армией, расположенной прямо у Сицилийского пролива, и с радио и газетами, размышляющими относительно того, когда его должны пересечь, Лорел без труда угадывала пункт назначения своего мужа. Когда слезы текли по ее глазам, она поворачивала голову и уходила в соседнюю комнату, чтобы взять себя в руки. Столь же древней, как история человечества, является тот факт, что мужчины подвергаются опасности, а женщины остаются дома и плачут. Но в этом случае эта женщина должна была хотеть, чтобы он ушел. Она должна была ценить свержение нацизма и фашизма больше, чем она ценила его жизнь и собственное счастье.

Только однажды он упомянул данные, которые он хранил в уме. Это было, когда он натолкнулся на брошюру Итало-Американского Общества Нью-Йорка. Прочитав её, он начал смеяться, а потом расхохотался. "Послушай", - сказал он, - "вот твой гид и опекун Отто Герман Кан". Ему нравилось дразнить ее странным обстоятельством, сложившимся в ее жизни. Близостью с ушедшим духом, бывшим обладателем огромного состояния, на которое он уже не мог опираться. Это почти невозможно себе представить, потому что в реальной жизни Лорел Крестон встречала этого вежливого и элегантного джентльмена лишь самым случайным образом, и она с ужасом узнала, что он поселился в ее подсознании без приглашения.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт давно интересовался тем, что известно как "парапсихология", но только четыре года прошло с тех пор, как Лорел узнала, что она является обладателем дара, называемого медиум. С тех пор бывший старший партнер Кун, Лёб и Ко., банкирского дома с Уолл-стрит, стал ее "устойчивой компанией". Всякий раз, когда она входила в транс, он начинал говорить, не дожидаясь приглашения. Сама Лорел никогда не слышала этот голос духа и знала о нем только то, что Ланни или другие говорили ей, что он сказал, когда она лежала в глубоком сне. В последнее время она боялась войти в это состояние с кем-либо, кроме своего мужа, потому что Ланни нужно скрывать так много секретов, а Отто, казалось, знал их. Они не могли взять на себя риск, что он может упомянуть запрещенные вопросы на сеансе.

Теперь у Ланни в руках был обращение, сделанное крупным или бывшим крупным банкиром, демонстрирующего его в роли социального философа и пророка. Около двадцати лет назад, 15 ноября 1923 года, он представил свою культурную и приветливую личность Уэслианскому университету в Коннектикуте. И там, преподавателям и студентам непререкаемо рассказал о событиях того времени. Бенито Муссолини пришел к власти полтора года назад, и Америка хотела знать, что он за человек. Отто Кан сказал им:

"Заслуга за то, что он привел к этим великим переменам в Италии без кровопролития, принадлежит великому человеку, любимому и почитаемому в его собственной стране, человеку, добившемуся успеха, славы своими собственными силами только гением своего разума. Ему не только его собственная страна, но и мир в целом обязаны долгом благодарности ... Муссолини далек от разжигания классовой ненависти или использования классовой вражды или расхождений в политических целях ... Он не является ни демагогом, ни реакционером. Ни шовинист, ни бык в китайской лавке Европы. Он не враг свободы. Он не диктатор в общепринятом смысле этого слова".

По этому поводу прошла целая дискуссия, и в меморандуме, приложенном к брошюре, говорилось, что Общество Италии и Америки напечатало его на английском и итальянском языках и широко распространено в обеих странах. Когда Ланни покончил с этим, он заметил: "Я должен напомнить об этом Отто и услышать, что он думает об этом сейчас!"

"Он может возмутиться", - возразила его жена. - "Он может выкинуть нас из своего списка ".

- Ну, от него не было ничего полезного в течение некоторого времени, и было бы хорошо, если бы ты сменила 'контроля'. Давай попробуем сеанс, и, возможно, он сам поднимет этот вопрос.

XIII

Осенью 1929 года во время ужасной паники на Уолл-стрит Ланни узнал, как действует эта странная штуковина от старой польской женщины, которую его отчим обнаружил в нью-йоркском доходном доме. Ланни научил этому действу свою жену, и теперь она лежала на своей кровати в полутемной комнате, а он сидел рядом с блокнотом на колене и карандашом в руке. Лорел начала тяжело дышать. Она простонала некоторое время, а затем замерла. Ланни ждал. Наконец он спросил тихим голосом: "Кто-нибудь здесь есть?"

Тут же раздался голос, который утверждал, что это Отто Кан. Чтобы получить результаты от этого голоса, нужно принять его так, как он себя называл, и быть таким же вежливым, каким был самый вежливый меценат на земле. - "Ну, Отто, рад снова встретиться с вами. Где вы пропадали все это время?"

- Я бы сказал вам, если бы знал, Ланни.

Никто не мог быть уверен, было ли это подшучиванием, или это был факт относительно странного места, в котором существовали эти подсознательные существа. Существо банкира прямо не заявило бы, но иногда казалось, что он хотел, чтобы Ланни поверил, что он существует, только когда Лорел приглашает его к существованию. В других случаях он узнал бы то, чего Лорел не знала, или, во всяком случае, она не знала, что знала. Поскольку ученые-психологи согласны с тем, что подсознание никогда ничего не забывает, как вы можете знать, что вы знаете? Чтобы быть точным, вы можете только сказать: "Я не знаю этого, насколько я помню в данный момент". Ланни и банкир некоторое время болтали, как два джентльмена, которые встретились друг с другом в офисе брокера или в курилке клуба. Через некоторое время Ланни сказал: "Кстати, Отто, я случайно натолкнулся на текст обращения, которое вы зачитали в Уэслианском университете почти двадцать лет назад".

"Правда," - сказал другой. - "Надеюсь, оно не утомило вас так сильно, как меня".

- Меня оно совсем не утомило. Я подумал, что это интересный пример предвидения. Вы помните, что говорили: "Муссолини слишком мудрый и здравомыслящий человек, чтобы вовлечь своих людей в опасные иностранные авантюры?"

- Я действительно сказал это, Ланни?

- Так напечатано. Вы продолжали говорить: "Муссолини особенно стремится к тесному и активному сотрудничеству с Соединенными Штатами. Я уверен, что американский капитал, инвестированный в Италию, найдет безопасность, поддержку, возможности и вознаграждение".

"Чёрт возьми!" - сказал бывший банкир. - "Я смущен".

- Вы вложили свои собственные средства в облигации Дуче, Отто?

- Как вы знаете, мой друг, мы, международные банкиры, берём иностранные облигации большими блоками и продаём их широкой публике. Если у нас что-нибудь остаётся, мы считаем, что мы плохо их оценили.

- Я полагаю, что данные показывают, что до того, как он совершил марш на Рим (в спальном вагоне) Муссолини получил заверение американского посла Ричарда Уошберна Чайлда, что он получит заем в двести миллионов долларов от Дж. П. Моргана и Компании.

- Мы не испытывали привязанности к этой фирме, но, возможно, мы имели дело с частью этих ценных бумаг. Это была, без сомнения, причина, по которой я выступил с этим обращением. Вы знаете, как это, Ланни. Ни один человек, который играет на скачках, не может сказать, что он никогда не ставил не на ту лошадь.

Разговор шёл как будто в курилке клуба! Ланни мог представить улыбку на лице банкира и мерцание в его глазах. Отто прекрасно знал, что его обманывают, и он давал сдачу в той же валюте. Ланни добавил к своему веселью, отметив: "Вам должно быть стыдно за себя! Мой отец купил какое-то количество этих облигаций".

"Ну, Ланни", - был ответ, - "они всегда будут хороши для обоев. Раньше у меня был друг, который покрывал одну стену своей комнаты для игр сувенирами своих неправильных оценок. Оказалось, что он должен был испортить свою работу, сняв один из документов со стены. Это были акции горнодобывающих компаний, и он оплатил стоимость всего дома. Скажите своему отцу, чтобы он держал свои облигации, потому что фашизм может вернуться. Когда-нибудь мы обнаружим, что он нам нужен в нашем собственном бизнесе".

XIV

Достаточно стёба! Агент президента имел серьезную цель. "Послушайте, Отто", - сказал он другим голосом. - "Я не виню вас. Я знаю, что многие из наших величайших мыслителей были уверены, что Дуче раз и навсегда решил проблему профсоюзов. Я знаю, что Николай Чудотворец, всемогущий президент Колумбийского университета, сказал миру, что это так и превратил свой университет в один из приводных ремней Муссолини. Но теперь наша страна находится в состоянии войны с этим негодяем, и у вас есть шанс сослужить патриотическую службу".

- Что это может быть, Ланни?

- Я хотел бы поговорить с кем-то, кто знает изнанку итальянских дел в их нынешнем состоянии.

- Santissima Vergine! Вы думаете, что я держу итальянских государственных деятелей на льду?"

- Я не знаю, как вы это делаете, Отто, и вы, похоже, не хотите мне об этом рассказывать. Поглядите, не найдёте ли вы какого-нибудь итальянца, который недавно перешёл. Американские армии собираются в Италию, и там они будут нуждаться в помощи. Пауза, и Ланни терпеливо ждал, пока этот странный экстрасенсорный механизм провернётся. Внезапно Отто снова заговорил, и в нем не было насмешки. - "Здесь есть человек, который был молод, когда он умер. Он чёрноволос, гладко выбрит, интеллектуал. Красивый парень. Он говорит, что вы пытались помочь ему".

- Что я сделал?

- Его убили, а вы пытались рассказать об этом миру. Он очень благодарен.

- Должно быть, это Маттеотти. Он может говорить со мной напрямую?

- Он говорит, что попробует, но его английский не очень хорош.

Ланни ответил по-итальянски: "Мой итальянский тоже не очень хорош, но я его понимаю. Вы должны знать, что мученик умирает не зря. Имя Джакомо Маттеотти известно не только в Италии, но и либеральным людям во всем мире. Они узнали, что трусливый Муссолини заказал ваше убийство, потому что он не осмелился столкнуться с разоблачением его режима, который вы обнародовали в Палате депутатов. Мир понимает, что вы выступали за демократический социализм, надежду всех просвещенных элементов в Западной Европе сейчас".

Голос умершего мужчины ответил устами очаровательной женщины. - "Доказательство вины Муссолини существует. Оно находится в меморандуме Филиппо Филипелли, который был редактором фашистской газеты Corriere Italiano и человеком, который предоставил убийце Думини машину, в которой меня увезли. Этот меморандум держали под спудом в течение девятнадцати лет. Вы должны попытаться получить его копию. Мой сын Маттео поможет вам".

- Я не имею возможности встретиться с членами подполья в настоящее время. Мне нужны имена тех, кто у власти, которые готовы порвать с тираном.

- Галеаццо Чиано - негодяй, но он видит, что дни его зятя сочтены, и он будет стремиться спасти свою собственную шкуру. Один из людей, который отдавал Думини приказ Муссолини, - это Джованни Контарелли, и он один из тех, с кем вы должны встретиться. Он был тогда парламентским секретарем фашистской партии и хорошо служил своему господину, но теперь он знает, что его кумир вот-вот рухнет.

Ланни повторил эти итальянские имена, записав их: "Филиппо Филипелли, Галеаццо Чиано, Думини, Контарелли". Затем он спросил: "Есть ли другие?"

Голос ответил: "Чезаре Росси, глава пресс-службы, и Альдо Финци, заместитель министра внутренних дел, также подготовили меморандумы, касающиеся вины Муссолини. Нужно быть осторожным в обращении с этими людьми. Они похожи на флюгеры, которые вращаются быстро в зависимости от изменения ветра".

"Я узнаю об этом ветре", - ответил агент президента. Его жена вздохнула, и он знал, что это значит. Она начала стонать, как будто ей снился кошмар. Затем она открыла глаза и моргнула один или два раза. Транс закончился. Она спросила: "Что случилось?"

"Приходил Отто", - был ответ, - "но он просто шутил. Он сказал, что мой отец должен использовать свои итальянские фашистские облигации, чтобы оклеить стены своей комнаты для игр".

"Что является воплощением духа нашего времени!" - воскликнула литературная леди. - "Я полагаю, что внесу это в книгу".

Она легла спать, но лежала без сна, и пока он спал, она ушла в соседнюю комнату и села за свой стол. Утром она сунула ему в руку лист бумаги со словами: "Я написала стихотворение. Прочитай его, когда будет свободное время".

Свободное время сразу нашлось, и он прочитал:

Наш зыбкий мир утомил меня,
Своею тщетностью обременя,
Из мира уйду я навсегда,
Ещё не зная когда и куда.5

ГЛАВА ВТОРАЯ

Справно нести службу6

Лорел отвезла мужа в Порт-Вашингтон на Лонг-Айленд. Его повезёт большой Дуглас, известный как C-54. Команда C-54 состояла из шести человек, и предполагалось, что самолёт может вести множество пассажиров, но их там было только полдюжины, а остальное груз, почтовые мешки, покрытые холстом и обвязанные канатами, как паутина. Сиденье агента президента было обито змеиной кожей, последняя вещь элегантности. Лорел сдержала свои слезы, пока самолет не поднялся в воздух; Затем она вытерла их и вернулась на машине обратно в Нью-Йорк.

Что касается агента президента, он прочитал итальянский материал, который он принес с собой. Море под ним выглядело гладким, как стеклянный лист, а белые облака были близко и выглядели прохладными. Среди пассажиров возникло возбуждение. Они пролетали над конвоем, и пассажиры смотрели на крохотные корабли, разбросанные ровными рядами, как недавно посаженный виноградник. Самолет сбросил дымовую сигнальную ракету в качестве сигнала распознавания и принял меры предосторожности, чтобы держаться на значительном расстоянии от конвоя, поскольку недавно обученные расчёты зенитных орудий, были склонны стрелять первыми, а потом спрашивать.

Первой остановкой были Бермудские острова, которые были туристическим раем, а теперь были оживлённой военно-морской базой, взятой у англичан. После нескольких часов остановки они отправились на Азорские острова, где британцам передавали ответственность за охоту на подводные лодки и сопровождение конвоев. Фермы были крошечными, и сверху было столько цветов, что они гляделись лоскутным одеялом. Стежки на границах были заборами из нагроможденных камней. Спускаясь, Ланни мог видеть коричневых босых крестьян, возделывающих свои игрушечные участки волами. Дома были из вулканического камня, оштукатуренного самана, напоминающего те, которые он видел в долине Рио-Гранде. Столетия назад Техас и Азорские острова были частью великой испанской империи.

Тот же самолет, но с новым экипажем, доставил его на следующем этапе путешествия в Марракеш во французском Марокко. Этот оазис в пустынной стране был превращен в аэропорт для американских бомбардировщиков, которые теперь без остановки летали через Атлантику. Ланни был здесь сразу после конференции в Касабланке и провел ночь в роскошной вилле вместе с Рузвельтом и Черчиллем. Теперь ему предстояло провести ночь в городе, и он был доволен, потому что его мать и отчим были в отеле Мамуния.

Бьюти Бэдд никогда не думала, что ей придётся пройти суровое испытание шестидесятым днём своего рождения. Но так или иначе, когда он настал, он был похож на любой другой день. Она избегала упоминать об нём, и никто, кроме ее мужа, не знал об этом. Но этот день не беспокоил его, потому что он был религиозным мистиком, который знал, что время было только формой мысли, и он думал, что время не имеет значения. Его волосы стали белоснежными и прекрасно сочетались с розовым цветом лица и добродушным выражением лица.

Бьюти никогда не проводила много времени на свежем воздухе, даже на Французской Ривьере, где она провела большую часть своих дней. Она считала солнце врагом нормального цвета лица, и когда она выходила резать розы для обеденного стола, она всегда надевала большую соломенную шляпу и белую вуаль. В течение многих лет это приносило ей награду, и она могла оправдать свое имя только небольшим количеством косметики. Но теперь появились морщины, и она перестала считать их. Косметическое средство для кожи и другие приёмы не принесли пользы, и, кроме того, стало невозможно получать такие вещи любой ценой. Бедная Бьюти не могла ничего сделать, кроме как обратиться к Богу, согласно совету мужа.

Теперь прибыл ее единственный сын, которым она была очень гордилась. Только страх не давал ей сплетничать о его чудесности, его способности встречать великих людей в любой стране, где он бывал даже в военное время. Он предупредил ее со всей серьезностью, что такие разговоры могут стоить ему жизни. Она могла сказать только: "Мой сын - один из самых известных искусствоведов. Музеи признают его авторитет, и некоторые из наших величайших миллионеров нанимают его покупать картины для них". Она могла свободно развивать эту мысль, как ей хотелось. Она могла бы назвать коллекцию Тафта, коллекцию Уинстеда и коллекцию мавританских мозаик, дверных проемов и фонтанов для омовений Вернона. Все знали его в Марракеше и в северо-восточных местах, и у владельцев культурных ценностей будут расти надежды.

На этот раз Ланни мог остаться только на ночь. Он направлялся в Алжир, а куда дальше, этого он не сказал. Он выбросил свои печатные материалы об Италии в море, и Бьюти не смогла бы получить никаких подсказок из его багажа, даже если бы у нее была возможность заглянуть в него. Они сидели большую часть ночи, пока она задавала ему вопросы обо всех семьях и друзьях. Как его жена, и как они ладят? Ланни сказал, что у них все хорошо, и что суждение Бьюти было оправдано. Она проглотила это, так как всю свою жизнь проглатывала все комплименты. Большинство из них были правдой, и зачем ей пытаться разобраться в них? Дело в том, что она приняла Лорел Крестон только в последнем крайнем случае, после представления одной наследницы за другой в качестве приманки для самого подходящего из мужчин. Она сдалась изящно в конце, и теперь, когда у них родился ребенок, вопрос был решен.

Как ребенок? Его светлые волосы изменили цвет? Нет, это не так. Его глаза все еще были голубыми? Нет, теперь они были карими, как у Ланни и его матери. Он уже произносит какие-нибудь слова? Он стремится встать на ноги? И так далее, что можно ожидать от бабушки, которую жестокая война удерживала в семи тысячах километрах от самого драгоценного из ее имущества.

А потом Робби Бэдд и его семья в Ньюкасле, штат Коннектикут. Прошло несколько лет с тех пор, как Бьюти видела отца Ланни. но Ланни говорил с ним по телефону незадолго до полета и сообщил, что с ним все хорошо. Бэдд-Эрлинг Эйркрафт выпускает самый быстрый истребитель в мире и производит их сейчас в огромном количестве. Эти самолеты помогли выиграть битву в Тунисе и работают над Сицилией, о которой можно было слышать каждый час или два по французскому радио. Бьюти не преминула послушать, потому что речь шла о том, когда она сможет вернуться домой в Жуан-ле-Пэн.

Считает ли Ланни, что маленький кусочек рая будет разрушен? Ланни так не думал, по крайней мере, не скоро. Это было так далеко, куда он отправится, и он предупредил ее не повторять даже так никому. В нынешней ситуации с вооруженными силами его слова означали, что следующим пунктом назначения должна быть Сицилия. Бьюти жаловалась на то, что другие люди разговаривали гораздо свободнее, чем ее сын. Он ответил: "Те, кто говорит свободно, не знают, о чем говорят".

Утром пришёл Марсель, ребенок сводной сестры Ланни Марселины. У него был отец-итальянец, и он выглядел итальянцем с прекрасными темными глазами и волосами. Не так давно во Флориде, слушая зарубежную трансляцию, Ланни слышал, что этого отца, майора итальянской армии в Тунисе, называли военнопленным. Он рассказал об этом Бьюти, и они согласились, надеясь, что никудышный человек, с которым развелась Марселина, будет упрятан на долгое время. Ребенок, которому было почти пять лет, принял этот великолепный отель как свою игровую площадку, подружившись на равных с гостями и персоналом. Его мать была в Германии, и он совсем забыл ее. Он знал дядю Ланни лучше, и был огорчен, потому что этот восхитительный человек не мог остаться и научить его танцевать.

Бьюти Бэдд знала лучше, чем спрашивать, куда едет ее сын и по какому поручению. Она была еще одной женщиной, которую нужно было оставить. Но не для того, чтобы плакать, потому что это плохо для цвета лица. А при страхе можно научиться молиться. Она была дочерью баптистского проповедника, но ей не нравился его способ молиться, и он сбежала от него, как только смогла. Теперь ей пришлось заново учиться у своего мужа, у которого был совершенно другой язык и техника. Парсифаль Дингл не верил, что был какой-то ад, или что вы должны быть полностью погружены в воду, чтобы смыть ваши грехи. Он верил, что у всех религий был один Бог, даже когда они этого не знали. И то, что Бог был в вас, даже когда вы этого не знали. Парсифаль любил всех, даже когда они этого не желали и этого не заслуживали. Это был интересный эксперимент и свидетельство успеха, особенно неожиданного в городе, население которого состояло из мавританских фанатиков, французских солдат и торговцев, богатых бездельников, бедных беженцев и международных шпионов.

III

Другой самолет без вопросов привёз агента президента в Алжир. Этот белый город на холмистых склонах красивой бухты стал одним из многочисленных домов Ланни Бэдда. Он провел здесь несколько месяцев, помогая подготовить высадку американских войск. У него появилось много друзей, настоящих или притворных. И некоторые из них были теперь в тюрьме, некоторые были во французской армии, а другие были разбросаны по новым постам. Ланни представился Роберту Мерфи, дипломатическому представителю американского правительства при правительстве французской Северной Африки, что означало всю Францию, так как Гитлер разогнал компанию Виши. Ф.Д.Р. сказал: "Вам не понадобится ни слова от меня. Чем меньше будет написано, тем лучше". Ланни повторил эти слова Мерфи, и Мерфи не возражал, поскольку они работали вместе и делились своими секретами.

"Италия?" - сказал общительный профессиональный чиновник. - "Это довольно сложное задание!"

"Я знаю", - ответил Ланни, "но у меня там остались кое-какие связи со старых времен". Он не намекнул, кто они, и, конечно, не собирался рассказывать Бобу Мерфи или кому-либо еще, что он был в Германии и провел ночь в ставке Гитлера. Последний раз дипломат видел агента президента, когда он предоставил свою машину, чтобы отвезти Ланни на аэродром Мезон-Бланш в Алжире. Ланни вылетел на английском разведывательном самолете в Каир, но ни самолета, ни пилота больше не видели. Как Ланни удалось спастись и вернуться в Вашингтон, было загадкой, и Мерфи с удовольствием выслушал бы эту историю. Но Ланни не счел нужным рассказывать это, и тактичный дипломат не стал спрашивать.

Он ответил на вопросы о разных людях. Старый друг Ланни, Рауль Пальма, без сомнения, работал на Управление стратегических служб. Мерфи понятия не имел, где, и Ланни не пытался выяснить, потому что у Рауля не было никаких связей в Италии. То же самое было и с Джерри Пендлтоном, бывшим наставником Ланни. Капитан Дени де Брюин находился в новой французской армии, где-то в Тунисе, и принимал участие в боевых действиях. Ланни не пытался встретиться с кем-либо из своих друзей в Алжире, потому что хотел избежать разговоров о своем задании. Что касается Мерфи, он был по уши в ссорах с различными группами французских политиков. Нелепая ситуация, генерал Жиро руководит французской армией, а генерал де Голль руководит правительством и использует французскую кинохронику для нападения на своего главнокомандующего. Роберт Мерфи вряд ли чувствовал себя комфортно, если бы путешествующий искусствовед стал задавать вопросы о ситуации, возникшей в течение нескольких веков французской истории. Сын американского железнодорожника ирландского происхождения, безусловно, нес за это небольшую ответственность. Ланни не задавал вопросов.

В знакомом аэропорту Мезон-Бланш загадочному американскому путешественнику и небольшому чемодану, в котором он вёз свою зубную щетку и расческу, носовые платки, носки и сменное белье, предоставили место в бомбардировщике. Единственные бумаги, которые у него были, паспорт в кармане и пара нацистских брошюр в чемодане. Ланни не собирался выдавать себя за немца в Италии, но он собирался выглядеть и говорить как немец, и пусть человек на улице, l'uomo qualunque, примет его за немца. Он не знал, как немцы говорят на итальянском, но он знал, как они произносят согласные на английском. Можно предположить, что у них будут такие же проблемы на другом языке. Ланни будет иногда произносить ja и nein, уснащая свою речь Donnerwetter и um Gottes Willen. Он предполагал, что среднестатистический таксист, официант кафе и полицейский в Риме не возлюбят его от всей души, но побоятся выразить свои чувства.

Поездка в порт Бизерта заняла меньше часа. Сначала Бизерту захватили итальянцы, а затем немцы, и все они там построили прекрасные аэродромы и не успели их разрушить. Теперь на эти аэродромы устремился непрерывный поток самолетов, бомбардировщики летели из Америки всего лишь с одной остановкой в Марракеше, а самолеты поменьше с авианосцев и кораблей приземлялись в Касабланке. Лётное поле было занято так же, как и лётная палуба авианосца во время полётов. Каждый самолет кружил до тех пор, пока ему не приказали садиться, и в тот момент, когда он останавливался, его убирали с поля, и сразу садился другой. Стоял непрерывный гул истребителей, охранявших базу от немецких бомбардировщиков. Но теперь они прилетали редко, узнав курс обмена. "Три к одному", - сказал офицер, которому Ланни задал этот вопрос.

Прибывшего пассажира встретил молодой офицер из разведки ВМФ. Был получен приказ, и он посадил Ланни в джип и продолжал спрашивать его, даже когда они ехали. Что именно хочет мистер Бэдд? Когда мистер Бэдд сказал, что он хочет, не замочив ног, быть на черных вулканических песках морского курорта Остия, офицер сказал, что высадка с патрульного торпедного катера будет слишком рискованной. Конечно, они ходили туда, но их поражали самолеты, и ВМФ не хотел рисковать с ВИП (очень важный человек). Эту задачу лучше выполнить с подводной лодки. Ланни спросил, готова ли подводная лодка к отплытию, и ему сказали, что они не часто заходят в порт. Их заправляют в море, и когда они заходят в порт, требуется много времени для их обслуживания, ремонта и пополнения запасов.

"У меня приказ - добраться до Рима как можно раньше", - сказал таинственный гражданский. - "Мне дали всего три дня на инструктаж в Вашингтоне и Нью-Йорке. Не могли бы вы посадить меня на борт подводной лодки с гидросамолета?"

- Проблема в том, что подводные лодки никогда не сообщают о своем местонахождении, кроме как в чрезвычайной ситуации. Вы понимаете, что это было бы слишком удобно для врага. Мне придется проконсультироваться со своим начальством и посмотреть, что можно сделать для вас.

Офицер отвез своего гостя в сельскую местность и припарковал его в тени акации. Нельзя, чтобы его видели в штабе разведки, который находился в реквизированной гостинице в городе. "Повсюду шпионы", - сказал он, и Ланни был должным образом благодарен.

Этот лейтенант Фергюсон не был кадровым военно-морским офицером, объяснил он. Он так много знал об Италии, потому что был художником и провел пару лет в Риме и Флоренции. Это было до того момента, когда Муссолини объявил войну Америке. Фергюсон был интернирован с журналистами, сначала в тюрьме Реджина Коели (латинское название Королевы Небес) - какое имя для адской дыры! - и затем в древнем городе Сиены. По всей видимости, его отец был состоятельным человеком, поскольку он был знаком со многими "правильными" людьми в Риме - "правильными" как в политическом, так и в социальном смысле.

Фергюсон не задавал вопросов о том, кого знал Ланни, или как он рассчитывал поладить как с итальянскими, так и с немецкими властями. Он понял, что Ланни был кем-то особенным, и он просто рассказал всё, что он знал об условиях в этой неохотно воюющей стране. Он слышал, как немцы говорили по-итальянски, и смог очень смешно подражать им. И не было никакого вреда от смеха от души под деревом акации. Молодой офицер принес корзину с едой, и они пообедали. Ланни задавал вопросы, а другой охотно отвечал. Он любил итальянцев, но ненавидел немцев, и итальянцы разделяли обе эти позиции. Ланни услышал фразу "дружественные противники", а теперь он выучил новую фразу - "недружественные союзники". Италия воевала три года и не могла победить даже греков. Итальянцы были унижены, голодны и беспомощны. У Флота была политика, полученная из Государственного департамента или из Объединенного генерального штаба союзников, Фергюсон не знал, откуда именно. Мы не просим итальянцев восстать, потому что мы знаем, что они не могут - у фашистов было все оружие. Мы не хотим привести страну в смятение, потому что это усложнило бы управление, и в конечном счете не помогло бы никому, кроме большевиков. Программа заключалась в том, чтобы уничтожить банду Муссолини и заключить сделку с высшими офицерами армии и людьми большого бизнеса, которые будут готовы перейти на нашу сторону, как только мы окажемся на берегу. Это был способ воспользоваться антигерманскими настроениями в Италии. Способ получить флот и авиабазы и спасти жизни американских солдат.

"Другими словами, именно то, что мы сделали в Северной Африке", - сказал агент президента, и бывший художник сказал: "Это сработало там, и все итальянцы это знают, а старшие не думают ни о чем, кроме как им устроиться удачливыми де Голлем или Жиро".

"Я заметил, что вы не говорите 'удачливым Дарланом' ", - ответил Ланни со смехом. Он не сказал, как его беспокоила перспектива того, что один из худших вишистов будет отвечать за первое из наших военных завоеваний, и как нам повезло, что это бремя было сбито с нашей шеи несколькими пулями из пистолета убийцы. Ланни был здесь не для того, чтобы проводить свою собственную политику. Он выполнял приказы своего босса и старался не волноваться, потому что они были также приказами Уинстона Черчилля. В течение трех лет, в течение которых Британия воевала с Италией, Ланни не преминул заметить в выступлениях премьер-министра настойчивые попытки привлечь на свою сторону итальянскую монархию. Винни хотел превратить полуостров в хорошее респектабельное буржуазное королевство, максимально похожее на Англию, и подходящее для торговли. Ланни держал в уме мысль о том, что британцам с их здравым смыслом будет что сказать об этой программе после того, как Муссолини и Гитлер будут сброшены в мусорный ящик.

Агент президента был отвезен обратно в город Бизерта и оставлен, чтобы найти себе жилье в одной из гостиниц, которая не была реквизирована военными. Лейтенант Фергюсон дал ему пропуск, который послужит, если его остановит военная полиция. В девять утра он должен был пройти мимо мэрии Бизерты, и Фергюсон будет там, если у него будут какие-нибудь новости. Если нет, то Ланни должен был прийти снова в полдень и снова в три. Все это было старой историей для секретного агента, который шесть лет выдавал себя за эксперта по искусству по всей Европе.

Он сказал: "Я хотел бы, чтобы вы оказали мне одну услугу. У меня есть старый друг, офицер армии генерала Жиро. Его отец очень богатый человек, и они могут знать людей в Италии, которые будут мне полезны. Его зовут капитан Дени де Брюин, и если он окажется где-то рядом, он сразу же приедет ко мне".

Лейтенант Фергюсон сказал, что его можно найти. Было решено, что после того, как он поселится в отеле, Ланни выйдет на улицу и позвонит Фергюсону по телефону, не упоминая свое имя, а просто назовёт отель, в котором его можно найти. Если Фергюсон сможет найти капитана де Брюина, он отправит ему кодовое сообщение, что "Аннет" была в городе и где она остановилась. Аннет было именем жены Дени, и он и Ланни использовали это имя в качестве кода в Алжире. Увы, не было никаких шансов, что настоящая Аннет может быть где-то в пределах досягаемости, потому что она была в департаменте Сена и Уаза в руках немцев, и Дени не видел ее с тех пор, как он сбежал после ранения в битве три года назад.

Ланни нашел не без труда комнату. Затем, съев довольно скудный ужин в кафе, он вернулся в комнату, снял с себя одежду. Комната была не просто горячей, а душной. Он растянулся на кровати, не для того, чтобы уснуть, а чтобы повторять себе вслух по памяти то, что он обнаружил в течение дня. Это нельзя нанести на бумагу. Это надо запомнить и произвести на них впечатление своей памятью. Имена, места, даты и детали, которые были бы сплетнями при других обстоятельствах, но которые в ближайшем будущем могут быть средством спасения или потери его жизни. Дино Гранди был популярен в Кливденской клике, когда был послом в Лондоне. Ходили слухи, что Федерцони, председатель Итальянской академии, готовится покинуть тонущий корабль дуче. То же самое про графа Турина, двоюродного брата короля. Маршал Кавальеро был вовлечен в судостроительный скандал во время войны и был выгнан Муссолини. Бывший премьер-министр Орландо, боже мой, они даже думали воскресить этого стареющего толстого сувенира Парижской мирной конференции 1919 года! Внук президента Оружейных заводов Бэдд, каким тогда был Ланни, встретил американскую леди, которая сидела рядом с тогдашним премьер-министром Италии на обеде, и был ошеломлен его заявлением, что его жена никогда не отходила от колыбели, чтобы не забеременеть снова. Теперь эти поспешно рожденные сыновья были в возрасте, когда американские летчики сбивали их с небес или бомбили в Таранто и Специи, потому что они не осмеливались выводить свои корабли в море. Что за мир!

VII

Посреди этого упражнения раздался стук в дверь и голос, сообщивший Ланни, что его хочет видеть джентльмен. Он ответил, что идет, и поспешно оделся и спустился в вестибюль. Там был Дени, его лицо постарело, и выглядел он не слишком элегантным в форме. Они не обнимались, как обычно. Ланни сделал движение пальцем, и они вместе пошли по улице, пока не пришли в парк возле набережной. Там они нашли себе место, и свет полумесяца позволил им быть уверенными, что ни один шпион не слышит их тихих голосов.

До недавнего времени агент президента мог поехать во Францию Виши и встречаться с младшим братом Дени Шарло, который принадлежал к ненавистной прогерманской группировке. Но теперь те дни прошли, и у Ланни не было никаких известий о заблудшем молодом офицере. Вишисты установили фиктивное правительство где-то недалеко от немецкой границы. Их военные могли теперь быть на русском фронте, или они могли быть отправлены на Сицилию. Бедный Дени был одержим ужасной идеей, что он может встретить своего брата на поле битвы. Подобные вещи происходили во всех гражданских войнах, во Франции и в Америке, и старший брат представлял, как переворачивает мертвое тело и видит лицо, которое было ему дорого с младенчества до трагического краха la patrie.

Вскоре он сказал: "Я слышал, что вы погибли, Ланни. Я был ужасно расстроен".

"Я был сбит над пустыней", - объяснил другой; - "Но я выкрутился, все в порядке. Мне посчастливилось встретить караван верблюдов". Он не сказал, что его привезли в немецкое расположение или где он был, после того, как расстался со своим другом. Вместо этого он заметил небрежно: "Я понимаю, что мы идем в Сицилию". Это, конечно, не будет секретом для французского офицера.

- Вы должны посетить наши войска, Ланни. Вы будете в восторге от увиденного. Честь Франции спасена.

- Ты был в настоящем бою, я узнал по радио.

- На всем пути от Кассерин до Кап Бон. Мы противостояли врагу с таким же оружием, как и у него, или лучше, и мы шаг за шагом отбрасывали его назад. Нам пришлось штурмовать один холм за другим, сотни километров позиций, которые противник готовил в течение полугода.

Ланни призвал своего старого друга рассказать эту историю. В течение трех лет Дени жил в унижении не только потому, что la patrie находилась под сапогом завоевателя, но и потому, что здравомыслящему французу было очевидно, что его собственное дурные оценки, а также оценки его семьи и его класса были ответственны за разгром. Но теперь Дени помог стереть этот позор своей кровью и кровью своих людей. Он получил пулю в плечо и оставался в строю в действии в течение всего дня, заткнув рану ватой. Он выглядел намного старше своего возраста.

"Скажи мне", - сказал агент президента так небрежно, как он мог, - "как ваши люди относятся к перспективе пробиться через Италию".

- Они бьют копытом от нетерпения, Ланни. Они думают, что идут домой. Как вы думаете, есть ли у нас шанс высадиться на Ривьере?

- Никто не говорит мне о таких вещах, cher ami. Но, похоже, у тебя есть хорошие шансы в этом году ты отправиться в Рим.

- У меня есть кузина в Риме, маркиза ди Капорини. Она посетила Париж незадолго до войны.

- Я слышал, как твоя мать говорила о ней, но это было до замужества маркизы. Что она за человек?

- Очень элегантная женщина, но я не очень счастлива, я считаю. Римская аристократия сейчас, должно быть, в плохом состоянии. Как вы, американцы, говорите, они схватили быка за хвост (набраться смелости и справиться с опасной или неприятной ситуацией).

- Семья твоей кузины предана режиму?

- Она была, когда мы ее видели. Мы разошлись с нею во взглядах, потому что она думала, что Италия должна обладать Ниццей и Савойей. Мы не могли понять, что за такое стоит драться, но мы считали, что это явно дурной вкус. Больно осознавать, какие дураки мы были в те дни, Ланни. Мы действительно верили, что диктаторы были благородными людьми, планируя ввести новый режим порядка и процветания.

Ланни ответил: "Ты должен иметь это в виду, когда думаешь о Шарло. И ты, и твой отец научили его верить в Новый Порядок, как ты его назвал. Ты не должен винить его, если он не может так быстро изменить свои взгляды, как ты".

- Поверь мне, Ланни, я думаю об этом все время. Если бы я только мог его заполучить, поговорить с ним, чтобы он увидел, какие сатанинские действия совершали его нацистские друзья!

Другой улыбнулся. - "Боюсь, что он ответил бы, сославшись на сатанинские действия русских. Он не преминул бы добавить, что британский флот сделал в Оране, или Мерс-эль-Кебире, как вы это называете. Я не знаю, на что он будет ссылаться против нас, американцев, потому что он был слишком вежлив, чтобы поднимать эту тему при мне. Он, безусловно, не был рад нашему вторжению в землю Алжира, которая называется частью французской метрополии и поэтому является священной".

VIII

Утром агент президента прошел мимо мэрии в указанный час, а затем снова вернулся, но лейтенанта из разведки видно не было. Ланни прошел и осмотрел большую военно-морскую базу Бизерта, которая теперь была британской и американской, и которая будет жить в истории армии, потому что она рифмуется с "грязной Герти". (Это не так, но американские солдаты не собирался беспокоить свои мозги или языки правильным произношением какого-либо иностранного имени.) Эти одетые в цвета хаки герои демонстрировали чудеса трудолюбия, восстанавливая доки и краны, и в то же время разгружая горы снаряжения с кораблей. Во время утренней прогулки Ланни шесть раз останавливала военная полиция, и ему требовалось показать свои документы. Они были в порядке, поэтому он получал уважительное "OK, сэр".

Огромная бухта и её доки были полны кораблей всех размеров и форм, прекрасная цель для бомбардировщиков, но ни один не появилась тем утром. Готовилась новая экспедиция, и никто здесь не сомневался, куда она направляется. Он видел, как прибыла огромная флотилия, чтобы захватить Алжир, и он знал, что требовалось длительное планирование и подготовка. Теперь здесь была еще одна "десантная операция" под называнием Хаски. На этот раз расстояние было коротким, всего несколько сотен километров через пролив до большого треугольного острова Сицилия. Там в воздухе будут вражеские самолеты, в воде вражеские подводные лодки и на больших и маленьких холмах вокруг пляжей вражеские орудия. Сколько их будет, и какие силы надо задействовать, возможно, были известны тем, кто планировал высадку, но, конечно, не тем простым солдатам, которые находились в близлежащих лагерях и отдыхали, прежде чем взойти на борт судов.

Прошло всего полтора года с тех пор, как атака на Перл-Харбор втянула Америку в эту войну. Чудеса производства привели сюда армаду, оснащенную примерно четвертью миллиона различных изделий, от крошечных шарикоподшипников из самой твердой стали, настолько маленьких, что глаз их едва мог видеть, до огромных танков, самоходных противотанковых орудий и танкодесантных кораблей, специально построенных для того, чтобы скользить по пляжам и спускать пандусы, по которым монстры могли выкатиться на берег. У большинства солдат было лишь смутное представление о том, почему они были на войне, но им сказали, что это работа, и они ее выполняют. Они видели фотографии парня с уродливой гримасой, стоящего на балконе и выпячивающего грудь, как надутый голубь. Они называли его "двойка (по англ. Deuce)" и не имели в виду каламбур, но думали, что именно так его титул произносится. Поколение назад сюда пришли их отцы и посадили кайзера "в банку". А теперь еще двое - двойка и фюрер. Солдат стройбата из Техаса, с которым Ланни вступил в разговор, подумал, что лидера немцев звали фюрером, потому что он фурия.

В полдень лейтенанта все еще не было, поэтому Ланни съел свой луковый суп, хлеб и фрукты в малоизвестном французском кафе, а тем временем усердно изучал небольшой итальянский словарь, который он купил в книжном магазине. Американцу или немцу словарь уместно носить с собой, и он не просто освежил свою память фразами, которые ему понадобятся, но старался произносить их с немецким акцентом. Земля Данте и Леонардо кишела тевтонцами, как военными, так и гражданскими. Независимо от того, что они не нравились итальянцам, те брали их деньги и оставляли их в покое. Это было все, что требовалось секретному агенту.

В три часа дня лейтенант сказал: "Военно-морской флот сообщает, что вряд ли удастся высадить вас на берег в Остии. Берег хорошо укреплен и патрулируется. Там есть колючая проволока, мины, прожекторы и без сомнений есть радар. Любое приближающееся судно наверняка будет обнаружено и обстреляно. Ближайший неохраняемый берег находится на расстоянии около двадцати километров к югу.

Агент президента ответил: "Хорошо, пусть они высадят меня там, и я найду транспорт".

Лейтенант сказал: "Вот вам карта для изучения. Вы полетите на гидросамолете, а я буду перед вашим отелем в двадцать ноль ноль . Ланни ответил: "Я буду готов". И это было все. Он вернулся в свою комнату и узнал о дорогах и деревнях к югу от Остии, затем прогулялся и подивился на спектакль Операция Хаски. Он ужинал в другом кафе, но не в том же, чтобы никто его не запомнил. Он вернулся в свою комнату и занимался до без пяти минут восемь или двадцати ноль ноль, как называли это время военные, потом он взял свою сумку и спустился в вестибюль гостиницы, оплатил счет и пошел прогуляться.

Были уже почти сумерки, и ему не нужно было возвращаться к отелю, потому что офицер в джипе увидел его, подъехал к обочине и забрал его. Сотни тысяч молодых американцев читали загадочные истории шпионские истории, триллеры того или иного рода, и теперь они получали удовольствие от того, что их призвали сыграть в реальной жизни то, что они прочитали. В этом не было никакого притворства, потому что этот порт, говорящий на многих языках, был в руках врага всего несколько недель назад, и любой официант отеля, таксист или араб, завернутый в грязную белую простыню, мог быть шпионом. А от шпиона информация шла к радисту, спрятанному в сарае, или рыбацкой хижине, или даже в садовом грузовике, въезжавшем в город.

В движущейся машине можно было разговаривать нормально, потому что никто не мог подойти достаточно близко, чтобы услышать что-нибудь за шумом мотора. Фергюсон передал в руки Ланни большую пачку итальянских денег, которые он получил в обмен на американские деньги, которые Ланни доверил ему. Затем он отметил: "Военно-морской флот делает вам любезность, предоставляя вам гидросамолет". Возможно, это был намек молодого офицера, любопытство которого одолело его осторожность. Но Ланни не взял наживку. Он вежливо сказал: "Я ценю честь". Чтобы не показаться странным, он добавил: "Однажды, когда все это закончится, судьба может снова нас свести, и тогда я расскажу вам историю, которая вас заинтересует".

"Я надеюсь, что это может произойти", - ответил молодой человек, который был глубоко впечатлен своим привлекательным и дружелюбным пассажиром.

У сильно разрушенного бетонного пирса на воде стоял маленький, быстрый гидросамолет. Ланни был представлен пилоту, лейтенанту, и второму пилоту, энсину. У каждого из них было место, а Ланни пригласили сесть на перевернутое ведро со сложенным одеялом, чтобы сделать его менее жёстким. Он пожал руку Фергюсону и поблагодарил его за доброту. Два матроса оттолкнули самолет от пирса. Его двигатели, уже прогретые, были включены в передачу, и он выскользнул в широкий главный бассейн гавани. Темнота окутала самолет, но несколько маленьких направляющих огней были включены. Двигатели начали реветь, а винты завращались, и гидроплан помчался по воде. Щекотливый момент, потому впереди ничего не было видно, и что, если какая-нибудь маленькая лодка, бывшая там без разрешения, оказалась бы на пути?

Но этого не произошло. Раскачивание и плеск прекратились, и аппарат был в воздухе. После этого Ланни оказался в руках двух летчиков, у которых были карты и умные инструменты, с помощью которых они могли найти определенный участок берега в темноте. Ланни мог сидеть и повторять в уме уроки итальянского, или он мог расстелить одеяло на полу и вздремнуть. Он сделал немного того и другого и крепко спал, когда почувствовал резкий звук, и обнаружил, что самолет опустился на воду. Он спросил: "Вы нашли правильное место?" Ответ был: "Мы молились".

Одно было точно, погода была хорошей. Море было очень тихое, и агенту президента не нужно было думать о том, что ему придется плыть, и, возможно, потерять свой маленький чемодан. Гидросамолет почти не качался, и пилот выключил двигатель и позволил ему дрейфовать. Быстро собрали одну из тех разборных лодок, называемых каяком, из-за своей формы. Генерал Кларк и его коллеги-офицеры использовали несколько таких, чтобы высадиться на берег недалеко от Алжира для встречи с французскими офицерами, которые тайно поддерживали американцев во вторжении. В то время море было бурным, и американцам было почти невозможно снова уйти.

Трое мужчин положили крошечное судно на воду, и сначала туда сел энсин, а затем пассажир, крепко держась за гидросамолет, чтобы не раскачивать каяк. Там было место только для двоих, лицом друг к другу и с близко поднятыми ногами. Ланни сидел спиной вперед, его чемодан лежал у него на коленях. Энсин энергично работал веслом, и вскоре они пришли к берегу.

Щекотливый момент, когда они коснулись берега, потому что он был каменистым, и выйти из этого плавсредства было так же трудно, как попасть в него. Ланни объяснил свое желание держать ноги сухими не из-за дискомфорта, потому что в теплую погоду это ничего бы не значило, но потому что он не хотел выдать способ своего появления на берегу. Энсин ступил в воду и сумел не допустить опрокидывания каяка. Он вытащил его так, чтобы его пассажир мог благополучно выйти. Ланни прошептал: "Спасибо", пожал руку и подождал, пока каяк снова окажется наплаву. Он был готов раздеться и помочь в случае необходимости, но молодой человек справился с этим один и исчез в темноте.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт стоял на берегу с маленьким чемоданом и полном карманом итальянских бумажных денег всех номиналов. В основном больших, потому что лира была даже ниже франка и быстро падала. Было темно, но по звездам он мог догадаться, что время было после полуночи. Он не мог видеть землю, но должен был идти спотыкаясь, удаляясь от моря по камням и через поросли сорняков. У него не было фонарика, и он не посмел бы использовать его. Успех его планов зависел от его попадания к немецким военным властям до того, как его остановят итальянцы. Немцы были хозяевами. Но если итальянцы поймают его первыми, они могут посадить его в тюрьму как обычного шпиона, посмотреть его прошлые записи и никогда не дать немцам узнать о нем ничего.

На фоне звезд перед ним замаячили здания. Он держал одну руку перед собой, ожидая колючей проволоки. Он продолжал махать рукой вверх и вниз перед собой, так что, если бы он дотронулся до провода под электрическим напряжением, то удар был бы быстрым и не мог быть смертельным. Каждые несколько шагов он останавливался и слушал шаги часового. Казалось маловероятным, что любой берег, расположенный так близко к Риму, не будет укреплен и будет без охраны. Он знал, что было сделано с пляжами Британии. Но, видимо, у Италии, находящейся в тяжелом положении, не было в запасе электроэнергии и не было большого количества проводов. А у них было очень много скалистых берегов. Конечно, вдоль берега должны были быть часовые. Хотя он затаил дыхание и слушал, но ничего не слышал. Возможно, часовой спал. Во всяком случае, нарушитель, тихо ступая и приседая, подошел к дороге, взобрался на нее и стоял, слушая в тени какого-то здания.

Весь берег был полностью затемнен, и у Ланни не было возможности взглянуть на свои часы. При свете звезд движущаяся фигура видна достаточно отчетливо для выстрела, и сердце Ланни колотилось. но он ничего не мог получить, прячась. Видимо, это был летний домик. Он был пуст, окна закрыты. Ланни хотел такси или автомобиль, чтобы отвезти его в Рим. Но как он мог найти гараж в темноте? Если он увидит идущего человека, он будет бояться говорить с ним, опасаясь, что это может быть полицейский или солдат. У него не было документов, которые он мог показать, и он надеялся избежать внимания, пока он не отойдёт от берега.

Что бы он сделал, если бы его спросили по-итальянски? Он не преминул выработать план действий. Он потребовал бы, чтобы его доставили в высшую инстанцию полиции. Там он сказал бы, что он был американским агентом герра Гитлера, желая, чтобы ему было разрешено немедленно поговорить с немецкими властями. Он не сказал бы, как он попал в Италию, он сказал бы, что герр Гитлер устроил это и запретил ему раскрывать секрет. Он потребовал бы право позвонить за свой счет на личный номер фюрера в Берлине. Если бы фюрера там не было, он позвонил бы маршалу авиации Герингу, чьим советником по искусству и агентом он был до войны.

Очень маловероятная история, но сама ее смелость может стать причиной ее успеха. Великие имена сокрушат любого местного чиновника. А когда дело дойдёт до высших инстанций, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт имел долгую репутацию фашистского сочувствующего, на которую он мог опираться. Он был женат на Ирме Барнс, теперь графине Уикторп, чей дом был известен до войны как второй Кливден. В Париже он был близок к дому Дени де Брюина, богатого промышленника, который помогал финансировать Кагуляров. В то время, когда этот заговор был разоблачен, Ланни искал убежище во дворце графа Герценберга, советника нацистского посольства. Беззаботный искусствовед мог рассказывать подобные истории километрами, и все, что нужно было сделать итальянцам, это спросить о нем своих немецких друзей. Но предположим, что у итальянцев, которые его схватят, не было немецких друзей и они не хотели их иметь? Тогда двойной агент действительно может пожелать остаться на своей стороне военного забора.

Странник, по-видимому, находился в каком-то поселении. В одной лачуге, выходящей на шоссе, за черными занавесками были проблески света. Ланни догадался, что это работающее всю ночь кафе, и постучал в дверь. Голос отозвался: "Entrate.". Он быстро вошел и закрыл дверь, как того требуют правила в ведущих войну странах. За обеденной стойкой стоял пожилой итальянец, а Ланни приветствовал его своим лучшим немецким подражанием: "Roma", а затем - "Machina, automobile". Владелец, который был один, указал направление, где он сказал, что есть гараж. Ланни достал купюру в двадцать лир и указал на нее: "Пойди, покажи мне". Человек, который был не способен сделать что-нибудь в оставшуюся часть ночи, погасил свет, запер дверь и сопроводил незнакомца по улице.

Добрались до гаража, и, видимо, владелец спал внутри. Человек из кафе постучал, и в этот момент изнутри прозвучал сонный голос, и человек из кафе объяснил, что signor tedesco требует поговорить с ним. Итак, другой старик открыл дверь. Все они были старыми, потому что около четырехсот тысяч молодых людей были отправлены в Нацилэнд, а два или три миллиона были взяты в армию. Когда человек услышал, что путешественник хочет взять напрокат машину, чтобы отвезти его в столицу, он с ужасом вскинул руки. "Assolutamente impossibile!" - сказал он. Не было никакого petrolio, и кроме того, это было запрещено полицией. Нужно иметь разрешение, а это займёт много дней и так далее.

Ланни пригласил себя в спальню, которую, очевидно, имела большая семья, которая проснулась и слушала. Он произнес громкие слова: правительство, военные дела, государственный бизнес, molto importante. Каждый раз, когда мужчина говорил - "impossibile", Ланни отвечал: "Quanta costa?" - сколько? Он знал, что это были дни черного рынка, когда можно было сделать всё, если заплатить за это. Но нельзя платить слишком много, потому что это пробуждает подозрения и подвергает вас шантажу и даже преступлению. Сначала он сказал: "Mille lire", тысяча лир, а затем - "Mille cinque", что составляет полторы тысячи. Он думал, что этого должно хватить на шестьдесят километров.

Когда владелец сказал, что у него нет бензина, Ланни догадался, что он просит пассажира купить его. Когда мужчина сказал две тысячи лир, Ланни сказал: "E troppo", слишком много и, немного поспорив, начал уходить. Мужчина, ослабевший, возразил, что в город было запрещено входить между десятью часами ночи и восходом солнца. На это Ланни ответил, что не хочет входить в город, его пункт назначения находится в пригороде. Он изучил карту и мог указать местность. Человек сказал, что если это так, то он рискнул бы, но это будет molto, molto illegale и могло бы наложить на него большой штраф. Он хотел, чтобы Ланни согласился заплатить полиции. Но Ланни взял свою очередь, говоря - "невозможно", и стоял на своих полутора тысячах лир. Наконец мужчина сказал: "Bene, signor," и стал надевать штаны и рубашку.

Он открыл свой гараж, и там был потрепанный желтый Рено, который какой-то турист, должно быть, оставил десять лет назад. Рено чихнул и плюнул, но завёлся, и старик выкатил его на улицу, снова запер гараж и пригласил пассажира и его чемодан внутрь. Медленно, но точно он ехал по пустынным улицам без огней, словно у него были глаза совы. Выйдя из городка, он включил только габаритные огни, и они были тщательно закрыты. Он не предъявлял никаких претензий на получение бензина. Это было просто предметом торга. Они ехали со скоростью двадцать километров в час, и это было нормально, потому что до рассвета Ланни не смог больше ничего сделать. Дорога представляла собой современную скоростную дорогу, один из подарков, которые дуче сделал итальянскому народу за счет собственных денег. В первые дни, когда он пытался угодить им. Он осушил болота, убил комаров, построил экспериментальные дома и заставил поезда ходить по расписанию. Так что туристы распространили его славу и его замечательные новые идеи среди малообеспеченных классов всех стран.

Прибыв в пригород, Ланни случайно выбрал здание и велел водителю остановиться там. Он выразил немецко-итальянскую благодарность, заплатил и поднялся по ступеням здания и сделал вид, что звонит в колокольчик. Он стоял и ждал, и водитель ждал, чтобы кто-нибудь подошел к двери. Терпение Ланни оказалось сильнее, и, наконец, мужчина уехал. Ланни был уверен, что он не сообщит о странном эпизоде в полицию, каким бы подозрительным он ни был. По его собственному признанию, он нарушил несколько правил, и, по всей вероятности, фашистская полиция выпьет из него всю кровь.

XII

Агент президента прогулялся и нашёл парк со скамейкой, где и сел. Наступал рассвет, и скоро рядом будут люди, и тогда к ним присоединится еще один человек. В этом появлении путешественника не было ничего подозрительного. Он выглядел как джентльмен, но не слишком элегантный, его английский тропический шерстяной костюм был значительно помят, и ему нужно было побриться. Он мог бы быть агентом, принимающим заказы на швейные машинки, если бы такая вещь была доступна в измученном войной Roma Immortalis. Скорее всего, он был налоговым инспектором или, возможно, врачом. В городе с полуторамиллионным населением полиция не может допрашивать всех на улице каждый день. И при этом они не могут заблокировать все дороги и переулки и проходы, которые ведут в такой город. Идея агент президента состояла в том, чтобы прогуляться по темным улицам среди простых людей, идущих на работу. Он будет продолжать следить, и если он увидит какие-либо признаки препятствия или даже полицейского, он свернул бы на другую улицу. Так что, имея столько же извилистых притоков, сколько река Тибр, он проберется среди Семи Холмов и прибудет в пункт назначения отель де Русси, несомненно, странное название для штаб-квартиры немецкого верховного командования. Он должен был найти её без промедления, потому что он не мог остановиться ни в одном отеле без уведомления полиции, и он не мог купить еду или даже поесть в кафе, не имея при себе продуктовых талонов. Он мог попросить людей в "почтовом отделении" Управления стратегических служб спрятать его. Но он не хотел прятаться, он хотел получить законный пропуск и путешествовать.

Все получилось согласно его тщательному плану. Он пришел на широкую площадь Пьяцца дель Пополо, где увидел припаркованные серые машины немецкого персонала. Знакомые эсэсовцы стояли на страже у входа в отель, и Ланни знал, как с ними обращаться. Его рука взлетела в нацистском приветствии, и он выкрикнул: "Heil Hitler!" Ответ был обязательным, а эффект полугипнотическим. Манекенам было трудно не доверять никому, кто проводил их через ритуал. Ланни сказал: "У меня есть дела с маршалом Кессельрингом". И командир охраны ответил: Ja, mein Herr", и поручил одному из них сопровождать посетителя вовнутрь.

За столом, где когда-то сидел непритязательный служащий отеля, теперь сидел краснолицый и сурово выглядящий фельдфебель. Ланни подошел и сказал: "Будьте добры, вы меня обяжите, если дадите мне маленький конверт. Он взял визитную карточку из футляра в кармане. "Мистер Ланнинг Прескотт Бэдд", - гласила она, а под этим он написал своей авторучкой - "Geheimer Agent des Fuhrer's, einen Bericht zu erstatten (Секретный агент Фюрера с докладом)". Он положил карточку в конверт, методично запечатал ее и написал снаружи: "Dem Herrn Marschall Albert von Kesselring, oder dem Herrn General Enno von Rintelen. Personlich (Маршалу Альберту фон Кессельрингу или генералу Энно фон Ринтелену. Лично)". Он протянул это фельдфебелю и посмотрел, как у того вылезли глаза. Он постучал в звонок, и пришел солдат. "Neunzehn", - сказал он, и солдат взял карточку и пошел к лифту. Ланни поднял свой маленький чемоданчик, подошел к одному из больших кожаных кресел, уселся и небрежно скрестил ноги. Эсэсовец осторожно наблюдал за ним со стороны.

XIII

Из лифта вышел высокий пруссак высокого ранга с моноклем. Он подошел к посетителю, и посетитель встал и отдал нацистский салют. Многие из этих старых хозяев Германии ненавидели возвращать этот салют, но не могли дать знать об этом незнакомцу. Этот представился как "Oberst von Horn", а Ланни сказал - "Herr Budd" и поклонился. Оберст спросил: "Вы хотите поговорить с маршалом или с начальником штаба?" Посетитель, зная точную меру вежливости и холодности, которую можно использовать с этой гордой публикой, ответил: "Я отправил им письменное сообщение, помеченное как личное".

Это был вызов, и офицер не мог не понять это. Он сказал: "Не будете ли вы так любезны, чтобы дать мне представление о характере вашего дела с этими офицерами?

"Leider, Herr Oberst", - ответил Ланни. - "У меня строгий приказ, говорить с только ними".

- Могу ли я узнать, чей приказ?

- Я сообщил им об этом в своем письменном сообщении, герр Оберст. Ланни мог бы добавить: "Вы вскрыли его?" но это было бы грубо, а когда имеешь дело с надменным человеком, надо быть таким же грубым, как и он, но не грубее.

- Вы должны понимать, что они очень заняты, герр Бэдд.

- Selbstverstandlich, но я не буду тратить их время больше, чем они захотят дать мне.

- И предположим, что их здесь нет?

- Я не против подождать, пока они не придут. Это был поединок глаз. Ланни смотрел прямо в холодную голубую прусскую пару и удивлялся, что они делают с карией американской парой.

По-видимому, не так много, потому что Оберст сказал: "Могу ли я узнать, какой вы национальности, герр Бэдд?"

- Я верю, что вы не воспримете это как неучтивость, герр Оберст. У меня строгий приказ не давать никакой информации никому, кроме маршала фон Кессельринга или генерала фон Ринтелена. Вы наверняка должны понимать, что человек не придёт в средиземноморский штаб Рейхсвера, если у него нет на то веских оснований, что могло бы оправдать его вторжение.

Надменный понял, что нашла коса на камень. - "Вы налагаете на меня смущающую меня ответственность, сказал он, и его взгляд переместился на чемодан на полу рядом с креслом Ланни.

- Я понимаю, что вы имеете в виду, герр Оберст. В чемодане предметы первой необходимости, и я буду рад, если вы изучите их. Поскольку я должен попросить привилегию поговорить наедине с маршалом или генералом, Я ожидаю, что вы меня обыщите.

Ausgezeichnet, герр Бэдд, - сказал другой явно с облегчением. - "Bitte, kommen Sie mit mir". Он кивнул эсэсовцу, затем повел к лифту.

XIV

В комнате, которая когда-то была гостиничной спальней, а теперь оказалась приёмной, эсэсовец открыл маленький чемодан Ланни, а Оберст сидел неподвижно на стуле и смотрел сквозь монокль на каждый предмет, пока другой держал его в руках. Человек провел руками по подкладке чемодана, почувствовал швы и проделал основательную работу. Он передал итальянский словарь и две нацистские брошюры офицеру, который пролистал их без комментариев. Хорошо образованный человек, он, несомненно, понимал, что брошюры были мусором, и понял, что они могут быть ширмой. Но он ничего не сказал. Ланни снял пиджак, рубашку и брюки и сел в трусах, пока эсэсовец осматривал одежду и содержимое карманов. Он снял туфли и передал их. Он встал и позволил человеку обвести его твердыми горячими руками. В эти дни наука создала так много тонких ядов и хитрого оружия, что было трудно отличить ни в чем не повинного мирного жителя от кровавого убийцы. Авторучка могла стрелять отравленной пулей. Поэтому эсэсовец сначала узнал, как она пишет, а затем разобрал ее и позаботился о том, чтобы она больше ничего не делала.

Он вынул большую пачку итальянских банкнот из бумажника незнакомца и еще одну пачку из задних карманов брюк и передал их офицеру, который взглянул на них опять без комментариев. Паспорт Ланни показал, что он был американцем или, во всяком случае, выдавал себя за него. Когда Оберст просмотрел этот сложный документ, он также узнал, что незнакомец прибыл через Северную Африку. Но он также хранил молчание. Ланни позволил себе сказать: "Я предлагаю вам предупредить этого человека, чтобы он не упоминал мое имя и не говорил ни о чем, что он узнал".

Офицер сурово обратился к эсэсовцу: "Horen Sie! Uber diesen Vorf all darf weder jetzt noch in Hinkunft das Geringste verlauten.(Слушай, нельзя упоминать эту тему ни сейчас, ни в будущем)".

Человек отдал честь и ответил: "Zu Befehl, Herr Oberst". Ланни оделся и вернул свое имущество. Когда офицер снизошел до того, чтобы принести извинения за причиненные неудобства, Ланни ответил: "Когда-нибудь в мирное время мы можем встретиться и обменяться улыбками по поводу этого странного способа первого знакомства".

Агент президента был сопровожден в номер на этаже, который американцы называют вторым этажом отеля, а европейцы называют первым. Он вошел в приемную, где находились секретарь и делопроизводитель. По слову Оберста секретарь постучал во внутреннюю дверь и открыл ее. Оберст вошел первым и остановился, щелкнул каблуками, поклонился и объявил: "Герр Бэдд, кто хочет поговорить с вами". Вошел Ланни и увидел человека в серо-зеленой форме, сидящего за большим столом с плоской крышкой. "Маршал фон Кессельринг" - представил его Оберст с величественностью. Ланни вежливо поклонился и сказал: "Герр Маршалл". Улыбающийся Альберт было прозвище маршала. Он был баварцем, известным своим дружелюбием к своей земле. Но сейчас он не улыбался, находясь в разгар отчаянных дней. Он кивнул головой и потребовал: "У вас есть сообщение для меня"?

Ответ был: "У меня приказ говорить с вами наедине".

Командующий всеми сухопутными, морскими и военно-воздушными силами стран Оси в районе Средиземного моря взглянул на своего офицера штаба, который быстро сказал: "Герр Бэдд предложил нам обыскать его, и это было сделано. У него американский паспорт, и он прибыл через Северную Африку. Он не вооружен".

"Вы можете подождать снаружи", - сказал маршал, и Оберст щелкнул каблуками, снова поклонился и удалился. Эсэсовца оставили в зале, а секретарь не вошел в комнату.

"Герр маршал", - начал Ланни, когда дверь закрылась, - "я имел честь быть гостем в Берхтесгадене незадолго до того, как началась эта война. Многие генералы приходили и уходили, и я полагаю, что вы были среди них".

"О, так вы и есть тот герр Бэдд!" - Поведение великого человека быстро изменилось.

- Фюрер поручил мне провести определенные расследования и вернуться и доложить ему. Он дал указание, что везде, где мне удастся проникнуть на территорию стран Оси, я должен был искать высшую германскую власть и просить её уведомить фюрера в Берлине по телефону 116191. "

- Я вижу, что вам доверили номер телефона фюрера.

- Он оказал мне эту честь. До сих пор я использовал его только три раза.

- Могу я спросить, когда и где вы в последний раз видели фюрера?

- Это было в феврале прошлого года, а место было его полевой ставкой. Я летел с завязанными глазами. Я догадался о Западной Украине.

- Это очень интересно. Вы можете рассказать мне, как вы попали в этот город?

- Leider, Herr Marschall, мой приказ ни с кем не разговаривать, пока я не доложу фюреру. Возможно, он отправит меня сюда, и если он это сделает, то, без сомнения, он проинструктирует меня, как мне разговаривать с вами. Тем временем я прошу только одну вещь, не будете вы так любезны уведомить фюрера, что его американский агент здесь.

Несущий тяжелое бремя офицер сидел, пристально разглядывая этого неожиданного посетителя, очевидно, образованного человека и привыкшего к хорошему обществу. Таких грубых выскочек, как нацисты, офицер старой армии с трудом терпел. Хорошо одетый, несмотря на помятость, и ухоженный, несмотря на необходимость побриться. Посетитель говорил на элегантном немецком языке, должно быть, частично из книг. Казалось, он спокоен, несмотря на то, что положил голову в пасть тигра. Его история должна быть правдой, подумал маршал, иначе это была бы последняя комната в городе Риме, в которую он хотел бы попасть.

Как ни странно, Ланни тоже изучал своего собеседника, человек лет шестидесяти, гладко выбритый, с круглыми пухлыми щеками, создающими странный эффект бурундука. У него были мешки под глазами и другие признаки напряжения, под которым он работал. Его манеры были изысканны. Но помимо того, что он был "Улыбающимся Альбертом", его называли "Безумным мясником" из-за того, как он жертвовал своими людьми в отчаянных боях в Тунисе. До этого он был начальником штаба люфтваффе и руководил бомбардировками Польши, Голландии, Бельгии, Франции и Лондона. Приятно поболтать с ним, но не забывайте, что ваша голова в пасти тигра!

Тигр нажал кнопку и сказал своему секретарю в соседней комнате. - "Соедини меня с фюрером в его ставке. Женский голос сказал: "Zu Befehl, Herr Marschall". Затем он повернулся к своему гостю. - "Не могли бы вы рассказать мне, герр Бэдд, как вы так хорошо узнали фюрера?"

- Конечно, герр Маршал. Я американец, потому что мой отец был американцем, но я родился в Швейцарии и прожил большую часть своей жизни во Франции и Германии. Я побывал в Фатерланде в детстве из-за моей дружбы с Куртом Мейснером, Komponist.

- О! Тогда вы, несомненно, знаете его брата, генерала Эмиля Мейснера.

- Я его хорошо знаю. Вы можете сказать мне, как он?

- С ним все в порядке, насколько я слышал. Возможно, фюрер скажет вам, где он служит.

Другой продолжил: "В замке Штубендорф, доме Курта, я встретил парня, который стал одним из первых последователей фюрера, и поэтому я узнал об этом замечательном человеке. В юности я думал, что я был чем-то вроде социалиста. Вы знаете, насколько склонны к этому молодые люди. Как мне сказали, это случилось и с фюрером, и с дуче". Ланни не просто болтал, когда говорил это. Он готовился к тому, когда какой-нибудь немецкий или итальянский авторитет раскроет его плохой послужной список в Риме. Далее он рассказал, как Генрих Юнг давал ему литературу, и поэтому он узнал разницу между здравым национал-социализмом и злым марксистским вариантом. Генрих посетил Адольфа Гитлера в тюрьме, а позже взял Ланни на встречу с великим человеком в Мюнхене. С того времени американец стал одним из его ярых сторонников и приносил информацию и помощь для его дела. Эту историю агент президента рассказывал такому количеству немцев, что она стала похожа на граммофонную запись.

У стола прозвучал сигнал, и маршал поднял трубку дальней связи, как её называют немцы. "Guten Morgen, mein Fuhrer", - сказал он, и знакомый голос ответил: "Was haben Sie? (Что у вас?)" Гитлер имел обыкновение говорить очень громко по телефону, и Ланни, сидя за столом, мог ясно слышать его голос. Ади никогда полностью не терял свой иннвиртельский акцент, и он фыркал, чтобы сделать немецкий язык как можно более германским.

Кессельринг говорил медленно и точно. - "В моем кабинете находится джентльмен, который только что прибыл в Рим. Он, кажется, важен, и было бы осмотрительно не называть его имени. Он говорил мне, что он друг Курта Мейснера и Генриха Юнга и знает вас с первых дней. Он посетил вашу полевую ставку в феврале прошлого года, и вы поручили ему сделать определенные расследования и принести вам информацию".

Ланни затаил дыхание, когда голос с расстояния в тысячу километров заставил трубку греметь. - "Ja, ja, ich kenn' ihn gut. Das mag wichtig sein. Schicken Sie ihn zu mir so schnell wie moglich. Mit Flugpost (Да, да, я его хорошо знаю, это может быть важно, отправь его мне как можно скорее. Авиапочтой)."

"Zu befehl, Mein Fuhrer."

"Ist das alles?"

"Das ist alles."

"Gut. Sie werden den Feind ins Mittelmeer werf en. Sieg heil.(Хорошо, сбросьте врага в Средиземное море. Зиг хайль)"

"Улыбающийся Альберт" повесил трубку. Впервые с тех пор, как посетитель вошел в свой кабинет, он оправдывал свое имя. - "Он говорит отправить вас авиапочтой! Не понимая, что Ланни был в состоянии услышать отдаленный голос, он повторил все слова хозяина. - "Он говорит, что я должен сбросить врага в Средиземное море, но, очевидно, это не значит, что вас. Он говорит, что вы важны, и я должен отправить вас к нему как можно скорее. Почтовый самолёт обычно отправляется в полдень. Я посмотрю, нельзя ли его ускорить. Вы хотели бы еще что-нибудь? "

- Спасибо, герр маршал. Мне бы очень хотелось помыться и побриться, и я мог бы съесть кусочек, если у вас он есть.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кто поклоняется зверю7

ИСТОРИЯ повторялась, опять Ланни Бэдд поднялся в воздух над городом Римом и полетел на север, чтобы увидеть Адольфа Гитлера. В прошлый раз стояла холодная зима, и горы были покрыты снегом. Сейчас лето, и каждый крошечный участок земли был окрашен в свой цвет. Склоны холмов снизу доверху шли террасами и были ухожены терпеливыми, любящими руками. Когда молодых людей оторвали от своих домов, старики и женщины и дети продолжили их работу, поддерживая виноградные лозы и сажая пшеницу, ячмень или овощи в каждую грядку почвы, некоторые не больше, чем женский платок. Италия была бедной страной, и с самого начала истории ее жизнь была войной между крестьянами, с одной стороны, и военным сословием, помещиками и сборщиками налогов, с другой.

В скоростном самолете находились один пилот, один пассажир и пара мешков почты, тщательно упакованных и опечатанных. Она поднималась все выше и выше, пока не заложило уши пассажира. Впереди лежали снежные вершины, и самолет пролетел между ними над перевалом Бреннер, который Ланни знал с детства. Он надел пальто, которое ему одолжили, и посмотрел на длинные голубые озера. В мирные времена на этих сосновых берегах были построены роскошные отели, а теперь их забрали под военные штабы, казармы и госпитали. Ланни знал, что в некоторых были размещены военнопленные офицеры в соответствии с обходительными Женевскими конвенциями, и каждая сторона боялась, что, если она нарушит эти правила, то другая сторона нарушит их еще больше.

Самолет спустился вниз над Австрией, и Ланни снял пальто. Он не задавал вопросов, но предположил, что первой остановкой будет Нюрнберг, как и прежде. Старый город бомбили чаще, и он видел больше разрушений, чем в феврале. Приземлились, была произведена дозаправка, и один почтовый мешок был обменен на другой. Они снова поднялись, и курс был все еще на север. На этот раз пассажир догадался, что это будет Берлин, и его догадка оказалась верной. Ему позволили осмотреть свысока результаты ужасного воздушного налета, свидетелем которого он стал первого марта. Не было бы никакого смысла возражать, так как противник часто посылал самолеты-разведчики и все фотографировал.

Ланни слышал, что Адольф Гитлер построил себе замечательное бомбоубежище в саду Новой Канцелярии, и он с нетерпением ждал его посещения. Но нет, самолет остановился не более чем на пять минут на громадном поле Темпельхоф. Вражеские самолеты Москито могут появиться над аэродромом в любой момент, поэтому дозаправка была произведена быстро. Прежде чем они ушли на третий этап, Ланни вежливо сказали, что ему нужно завязать глаза, и он вежливо сказал: "Naturlich". Он отметил, как был расположен самолет, и давление на его внутренности сказало ему, в какую сторону он поворачивает. Они направлялись на восток. Фюрер будет недалеко от русского фронта, единственного, который можно принимать во внимание в начале лета 1943 года. Немцы и русские все еще дрались, испытывая друг друга на фронте в четыре тысячи километров. Но главное наступление не началось, и никто, возможно, даже командиры не знали, кто его собирается начать.

Самолет приземлился, и Ланни помогли выйти и посадили в машину. Машина быстро помчалась, и в настоящее время была в лесу. По перемежающемуся и резкому эху можно было понять, что это лес. В прежние дни ставка находилась в замке, потому что Геринг торжественно обещал, что бомбы не упадут на немецкую землю, и все хорошие немцы поверили ему. Теперь не было никакой части немецкой земли, которая была бы безопасна от бомб, и мозги правительства и рейхсвера прятались в неприметных местах. До того, как этот визит закончился, Ланни случайно узнал, что находился в окрестностях древнего города Кёнигсберга, Королевская гора, где полтора столетия назад в своей комнате сидел маленький профессор Иммануил Кант, устремив глаза церковный шпиль за окном, продумывая Вещь в себе, Категорический императив и Четыре антиномии и другие фундаментальные основы современной идеалистической философии.

Машина остановилась, и иностранца провели по нескольким ступеням наверх в здание, где он услышал шаги и голоса. Эхо подсказало ему, что они ходили по лесу, а не по каменному или бетонному полу замка. Повязку с глаз сняли, и он оказался в комнате с парой эсэсовцев в зеленой форме лейбштандарта, телохранителей фюрера. Они сказали посетителю, что всех, кто встречается с фюрером, теперь нужно обыскивать. А он им сказал, что его обыскивали уже раз, но он будет счастлив, если его снова обыщут.

На этот раз они провели еще более тщательную работу. Один из них тщательно вымыл руки в присутствии Ланни, а затем провел пальцем по деснам Ланни и заглянул в его горло. Затем он надел резиновую перчатку, намазал вазелин и провел палец как можно дальше в прямую кишку посетителя. Ланни никогда не задавал вопросов о покушениях на жизнь фюрера, но он слышал слухи о том, что их было несколько. Но нет покоя голове в венце8. Это действительно даже когда венец может быть невидим. Агент президента был проведен в комнату, где были два секретаря, которых он прежде знал, он вежливо их приветствовал. Один из них постучал во внутреннюю дверь, открыл ее и провел к Ланни в присутствие великого человека всех германцев.

Агент президента точно знал, чего ожидать. Он знал, что в январе прошлого года Ади потерял более полумиллиона своих лучших войск в результате прямых потерь или сдачи в плен в Сталинграде, и что в мае он потерял еще триста или четыреста тысяч в Тунисе. Ади должен знать, что наступление на Сицилию является только вопросом недель. И что когда Сицилия падёт, то его родную землю Австрию и землю его усыновления Баварию будут бомбить день и ночь, так как Италия находится всего в нескольких километрах от Сицилии, а на юге Италии есть аэродромы. Ф.Д.Р. сказал своему агенту, что в мае в Америке было выпущено более семи тысяч самолетов, а летом их выпуск увеличится до восьми или девяти тысяч. У Ади, возможно, нет этих цифр, но он будет точно знать, какой ущерб нанесен его самолетостроительным заводам, его заводам по производству синтетических масел, его угольным шахтам и сталелитейным заводам и другим средствам военного производства. Он узнает об этом из отчетов, специально подготовленных для него крупным шрифтом, чтобы он мог читать их, не раскрывая свою близорукость.

Он был человеком, которого вынуждали переносить боль и получать фантастическое разнообразие лекарств, назначаемых врачом-шарлатаном по венерическим болезням. Он был подвержен диким вспышкам ярости и мог довести себя до такого состояния, когда мог наказать того американца, который случайно окажется под рукой. Зная это, Ланни подготовил серию сообщений, настолько интригующих, что они привлекут внимание фюрера. Разве он сам не изложил в Mein Kampf, что чем больше ложь, тем легче в нее поверить? Люди скажут, что никто не имел бы смелости говорить такие вещи, если бы они не были правдой. Разве он не назначил Принца Лжи своим министром пропаганды, изворотливого маленького герра доктора Геббельса, который убедил немецкий народ проглотить больше нелепостей, чем когда-либо придумывал государственный деятель в наше время? Ланни пришел сюда не для того, чтобы рассказать Гитлеру какую-либо правду, которую можно было избежать. Он пришел, чтобы опробовать ряд измышлений, которые, как он надеялся, могли бы превзойти измышления Гитлера и Геббельса вместе взятых.

III

Die Nummer Eins, герой немцев номер один и враг Ланни номер один, был человеком среднего роста, одетым в "простую солдатскую куртку", которую он надел в начале войны и пообещал немецкому народу никогда не снимать её до победы. Это, конечно, было символическое утверждение. Это не значит, что он никогда не примет ванну, а просто означает, что после ванны он наденет такой же костюм.

Он похудел, и это неприятно проявилось на его щеках и носу. Его плоть была дряблой, а цвет лица бледным. У него был оскорбленный взгляд, и ему не хватало сердечности, которая была в его манере во времена мира. Он не мог забыть, что грубая материальная сила соотечественников Ланни угрожала основам его благородного тысячелетнего рейха. В прошлый раз он начал тираду на эту тему, и теперь Ланни хотел, чтобы это не повторилось. Он пожал влажную белую руку фюрера и воскликнул: "На этот раз я принес вам действительно хорошие новости!"

Новости такого рода были нужны фюреру. Поэтому он сказал: "Wirklich, Herr Budd?, Пожалуйста, расскажите мне их. Setzen Sie sich".

Перед тем, как отправиться в эту поездку, у агента президента было намерение совершить поездку или перелет через Соединенные Штаты и посетить полдюжины самых могущественных противников Франклина Д. Рузвельта. Он хотел снова посетить Сан-Симеон и позволить мистеру Херсту излить свою озлобленную душу и посмотреть, как влиятельный издатель мог бы выступить с программой действий в защиту системы "свободного предпринимательства". Он хотел познакомиться с полковником Маккормиком, который контролировал мышление нескольких миллионов американцев на Ближнем Западе и который на последних президентских выборах считал дни, оставшиеся для "спасения Америки" от бедствия третьего срока. Он хотел посетить мистера Дю Пона, мистера Пью и мистера Ганнета, богатых джентльменов, которые вложили средства в кампанию реакционного крыла Республиканской партии. Он заставил бы их излить свою ярость, а затем доложить её фюреру, умножив на десять.

Обстоятельства заблокировали эту программу. Чтобы заменить её Ланни пришлось провести вечер и часть утра в Доме дружбы и встретиться с дюжиной умиротворителей нацизма и самых ожесточенных противников Нового курса в Соединенных Штатах. Он поговорил с мистером Харрисоном Денге, суперпромышленником, планировавшим похитить президента. Мистер Денге представил его генералу Гуллиону, начальнику военной полиции Соединенных Штатов, который контролировал порядок и армию в военном округе Нью-Йорка, в котором находился Гайд-парк, дом президента. Кроме того, Ланни возобновил свое знакомство с сенатором Рейнольдсом, который был зятем миссис Маклин и публиковал газету, возглавляя движение с почти всеми идеями и атрибутами, которые он собрал в Нацилэнде. Ланни слушал дикие разговоры Сисси Паттерсон, кузины полковника МакКормика и издателя резко реакционной газеты в столице страны. И, конечно, там была хозяйка с самым большим бриллиантом в мире на своей груди и сердитым языком погонщиков мулов.

Большая группа друзей Дома дружбы была убеждена, что нынешняя война играла на руку большевикам, и если бы она дошла до конца, то она поставила бы под их контроль всю Европу. Эти друзья считали, что Ф.Д.Р. знал это и не обращал на это внимания, потому что он был не лучше самого отъявленного большевика. Только он был слишком проницателен, чтобы надеть на себя такой ярлык. Он продвинул конфискационные подоходные налоги и целый ряд других мер, рассчитанных на то, чтобы поднять бедных и принизить богатых. Богатые из Дома дружбы ненавидели его и без колебаний обзывали его и предлагали, чтобы "кто-нибудь" его убил. Но это было далеко не на публике. А то, что они будут шептать наедине. Ланни позволил себе вообразить, и когда он излил это Адольфу Гитлеру, то подарил этому вождю контрреволюции самый счастливый час, который он провел за многие месяцы.

Конечно, это была несбыточная мечта. Но Ади в эти дни жил на наркотиках, и он глотал дозу за дозой и требовал ещё больше. Очевидно, он внимательно следил за американскими делами. У него были необыкновенные воспоминания о друзьях и врагах, и он слышал о каждом человеке, которого назвал его посетитель. Он хотел узнать подробности, касающиеся каждого из них, его положение и деятельность, и даже его или ее внешности. Ланни старался не называть никого, кого не мог описать. Укрепив свои собственные знания Джимом Стоцльманном, ходячей энциклопедией социальных сплетен, он смог излить поток "действительно хороших новостей". Никогда в течение пятнадцати лет, когда он имел дело с этим гениальным сумасшедшим, он не испытывал такого ощущения успеха.

Что делать? У фюрера была своя программа, и единственная проблема состояла в том, чтобы заставить хозяев Америки понять это. Немедленный мир должен быть заключён между Германией и Италией, с одной стороны, и Америкой, Великобританией и Францией, с другой. Все три из так называемых демократических стран останутся со всем, что у них было, а меньшие страны, Бельгия и Голландия, а также Дания и Норвегия, будут освобождены. Америка может покорить японцев и захватить весь Тихий океан, а также Южную Америку, если бы она этого захотела. Гитлер хотел только разбить Россию. Он не попросит ни у кого помощи. Он выведет красных из дел и не пустит их туда тысячу лет, а чего еще может желать любой американский капиталист или деловой человек?

Это было настолько очевидно для фюрера, что он не мог понять, как кто-то мог не видеть этого, и он хотел, чтобы Ланни рассказал ему, как и почему так случилось. Опытный агент президента знал лучше, чем проверить на опыте. Он сказал, что теперь они понимают ситуацию. Линии классов быстро формировались в Америке, можно уже видеть, как это происходит.

"Но времени осталось в обрез", - настаивал Гитлер, - "проблема будет решена этим летом!" Он не сказал, что его армии не смогут удержать русских, но Ланни хорошо знал, что скрывалось за отчаянной настойчивостью его голоса. Ланни был в Берлине в феврале, когда рейхсвер и нацистская партия шерстила сельские и городские трущобы для нового призыва. Они забрали шестнадцатилетних и семнадцатилетних, и даже возраст в пятьдесят пять лет, однократно и дважды раненых, туберкулезных и сифилитиков. Все это было теперь на фронте, и как долго они смогут продержаться?

- Это самый опасный кризис в истории мира, герр Бэдд. И вы, американцы, породили его, заставляя меня отправить семнадцать дивизий, чтобы укрепить костяк итальянцев. Ланни не преминул принять к сведению эту цифру. Она была той же самой, что его Босс дал ему несколько дней назад. Отсутствие благоразумия фюрера было причиной отчаяния его генералов. Но, возможно, он был неосторожен только потому, что Ланни предумышленно говорил те вещи, которые считал известными другому человеку.

Ланни следовал этой методике и рассказал своему главному врагу о своих наблюдениях за приготовлениями союзников в Алжире и Бизерте. Не могло быть никаких сомнений в том, что готовится десант на Сицилию. И вряд ли можно представить, что объединенные армии устоят перед искушением пересечь узкий пролив до материковой части Италии, где они найдут так много аэродромов, которые легко отремонтировать. Ланни получил разрешение Рузвельта сказать это не только Гитлеру, но и итальянцам, с которыми он мог встретиться. Остров Пантеллерия только что разбомбили, и он капитулировал. А все аэродромы Сицилии и кончик сапога бомбили день и ночь. Эта схема получения господства в воздухе перед высадкой стала стандартной, и ни один военный не смог бы ее не распознать. Конечно, можно было бомбить две области и, таким образом, создать неопределенность в отношении того, куда будут вторгаться. Но в этом случае союзникам такой метод был не нужен. Каждый их шаг говорил о Сицилии.

Фюрер хотел знать, по какому маршруту прибыл его посланник, и Ланни рассказал, что он нанял рыбака, который перевёз его в лодке из небольшого местечка на тунисском берегу Ла-Калле. За деньги от американцев можно получить всё, что хочешь, то же самое было верно и для итальянцев. Этим Ланни подвёл разговор к теме истощенного и вынужденного союзника Гитлера. Ланни не сказал, что итальянцы были втянуты в войну против их воли. Он сказал, что теперь они испуганы и удручены, когда поняли, что их будут уничтожать сначала бомбами, а затем артиллерией. Итальянцы в Нью-Йорке трудились, как пчелы, пытаясь найти способ предотвратить это, и они сформулировали идею, что Италия может заключить сепаратный мир при условии, что союзники не будут использовать полуостров в качестве базы для нападения на Германию или на удерживаемую немцами территорию. "Вы должны сказать мне, как вы относитесь к такому предложению, mein Fuhrer", - спросил почтительный агент. И Гитлер ответил, что он мог бы рассмотреть это предложение. Но сомневается, согласятся ли на него союзники или сдержат свое слово, если дадут его. - "Вы хорошо знаете, что программа Черчилля состоит в том, чтобы атаковать Европу через мягкое 'подбрюшье'.

Ланни ответил: "Да, но предположим, что моим друзьям удастся сместить Рузвельта, вряд ли Черчилль тогда сможет продержаться очень долго.

- В таком случае, конечно, это был бы другой вопрос. Мы должны как можно скорее договориться о мире со всеми странами, кроме России. Между тем я должен сказать, что идея мира между Италией и союзниками на основе неприкосновенности итальянской территории может стать отличным предметом для разговора, особенно среди итальянцев.

- Вы бы хотели, чтобы я сказал им, что это ваша идея?

- Конечно. Это убедит их в том, что мы разумны, в то время как Иудо-демократии планируют уничтожить сокровища итальянского искусства и культуры в тщетных попытках прорваться через нашу южную оборонительную стену.

Агент президента заработал важные очки. Он сможет выдавать себя за представителя Гитлера в Риме, что-то предлагать и задавать вопросы. Он хотел ещё одну вещь от Гитлера прежде, чем уйти. Тогда он будет в безопасности от всех врагов. Кроме врагов самого Гитлера. Он начал: "Я не могу не предупредить вас, mein Fuhrer, что есть много итальянцев, а некоторые из них высокопоставленны, у которых в их сердцах зародилось предательство. Друзья только в счастье, получившие известность и богатство, поддерживая ваше дело, сейчас готовятся покинуть то, что они считают тонущим кораблем".

- Я знаю об этой ситуации, герр Бэдд, и предпринимаю шаги, чтобы защитить наше священное дело. Любая информация, которую вы мне дадите, будет тщательно изучена.

- К сожалению, mein Fuhrer, все, что я знаю, это из вторых рук. У меня было всего несколько часов в Италии. Я пошел прямо к маршалу Кессельрингу, потому что не хотел рисковать попасть в руки итальянской полиции с американским паспортом в кармане.

- Вы были мудры в этом. Что вы собираетесь делать сейчас?

- Я пообещал синьору Попу, одному из моих влиятельных итальянских друзей в Нью-Йорке повидать его друзей в Риме и узнать, как там обстоят дела. Мне сказали, что собственный зять дуче начал давать слабину, и именно поэтому дуче снял его с поста министра иностранных дел и отправил в Ватикан, где интриги являются местными и не причиняют вреда.

- У меня на столе сейчас целое досье на Чиано, герр Бэдд, и вы можете заверить своих друзей, что их подозрения полностью оправданы.

- Я также слышал, что Дино Гранди начал слушать песни сирен.

- Это тоже не пустые слухи.

- И генерал Бадольо, старый дурак, конечно, ненавидит дуче, потому что дуче обвинил его в крахе своих армий в греческой войне.

- Stimmt auch!

- Есть и другие имена, которые я мог бы упомянуть, но, как вы знаете, я никогда не привык иметь дело с информацией из вторых рук. Поскольку в настоящий момент я больше ничего не могу сделать в Штатах, мне пришло в голову, что я могу провести некоторое время в Риме и поглядеть, какую информацию там я смогу собрать для вас. По счастливой случайности я могу получить доступ к нужным кругам из-за того, что у одного из моих самых старых друзей во Франции есть племянница, которая замужем за членом римской аристократии. Мой французский друг Дени де Брюин, богатый промышленник, который помогал финансировать Кагуляров. Он был арестован около шести лет назад французской полицией в то время, когда их планы были раскрыты. Это человек, кому можно доверять.

- Я знаю его по репутации, герр Бэдд. Я не забываю друзей нашего дела. Если бы он мог выполнить, что задумал, мне не было бы необходимости вторгаться и покорять Францию.

- Его племянница - маркиза Капорини. И если сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт появится в Риме, и у него в карманах будет много денег и конфиденциальные сообщения от важных итальянцев в Нью-Йорке, то у него не будет проблем с поиском нужных людей и обретением их доверия.

- Могу ли я предложить вам деньги, герр Бэдд?

- Нет, mein Fuhrer, я хочу, чтобы меня называли одним из тех, кто действительно верит в ваше дело и не думает о личной выгоде больше, чем вы сами. Я все еще могу продолжать свою профессию искусствоведа. Вы знаете, с помощью сотрудников рейхсмаршала Геринга мне удалось купить пару картин у еврея в Берлине и сохранить их в Швеции. А когда я добрался до Нью-Йорка, то, заплатив нужную сумму, я смог получить разрешение привезти их в страну, и я заработал достаточно, чтобы оплатить эту поездку.

"Herrlich, Herr Budd!" - Впервые за этот день фюрер позволил себе смешок. - "Ожидаете ли вы делать такие же вещи в Риме?"

- Это часть моего камуфляжа, Exzellenz. Каждый итальянец понимает желание зарабатывать деньги, и все считают это само собой разумеющимся, что американским миллионерам все равно, за что они платят.

- Тогда я ничего не могу сделать для вас?

- Вы можете дать мне письмо вашему маршалу, в котором будет, что со мной все в порядке. И, возможно, было бы неплохо намекнуть дуче, чтобы его полиция оставила меня в покое.

- Кессельринг позаботится у итальянцах за вас. Муссолини - человек, с которым трудно иметь дело, и в настоящее время он находится в плохом настроении. Я собираюсь вскоре поговорить с ним и поставить его на место.

На лице агент президента была понимающая улыбка. - "Я уверен, что его место ниже, чем он считает. Дуче не помнит меня, но когда я был молодым, у меня были две встречи с ним. Одна была на конференции в Сан-Ремо, сразу после Первой мировой войны. Я видел его в жестоком споре с некоторыми из его товарищей, которые возмущались его слишком внезапной сменой фронта. Год или два спустя в Каннах я присутствовал, когда мой друг брал у него интервью для английской газеты. Вы знаете, mein Fuhrer, в те дни мы, молодые люди, воображали, что мы социалисты".

- Я все еще социалист, герр Бэдд.

- Конечно, но я имею в виду интернациональное разнообразие. Именно вы научили меня отличать здравый национал социализм от фальшивого марксистского, и за это я должен вас вечно благодарить. Какое-то время, если вы помните, я держался в стороне, я не хотел признавать, что вы были правы, но события заставили меня сделать это. Я думаю, что это были беспорядки, которые я видел в Париже, которые заставили меня принять решение. Генрих Юнг и Курт Мейснер помогли мне понять ваши идеи.

"Курт навещал меня не так давно", - добавил фюрер. - "Я был опечален, увидев его искалеченным ранами, но его дух неустрашим, и это укрепило мой".

Это дало посетителю возможность вылить поток слов о силе духа фюрера и о том, что он глядится, как Бранденбургские ворота, памятник войне, которого до сих пор не коснулась война. Подобные замечания касались и Ади, и всех диктаторов и деспотов на протяжении веков. Его способность воспринимать комплименты возрастала с годами, и он стал все меньше и меньше терпеть присутствие людей, которые с ним не соглашались. Тот факт, что этот изящный и элегантный Kunstsachverstandiger прибыл из-за границы, придал вес его похвале. Его голос представлял, как будет говорить англосаксонский мир, когда он придет в себя и осознает, что Адольф Гитлер с самого начала был убежденным защитником западной культуры против наступающих с востока полчищ. Ланни, по всей вероятности, был единственным американцем, которого фюрер знал долгое время, и его измученной душе было бальзамом слышать, что могущественная нация готовится перейти со стороны воплощенного зла на сторону воплощенной праведности.

VII

Эта сладкая интерлюдия была прервана зуммером на столе. Фюрер взял телефонную трубку, выслушал и сказал: "Подключи его". Он снова слушал несколько секунд. Ланни не мог слышать голос на другом конце провода и не смел показать, что он пытается это делать. Но он не мог не видеть Гитлера и изменений в выражении его лица и в поведении, произошедших в течение нескольких секунд. Гитлер нахмурился, стиснул зубы, сжал свободную руку, и когда он снова заговорил, то это был рев быка. - "Der gottverdammte Schurke! Wasfur ein Betrug! (Чертов злодей! Какая афера!) Выведите эту Schweinehund (свинячую собаку) и расстреляйте его! Нет, тебе не нужно никакого письменного приказа. Сначала расстреляйте его, а потом получите приказ". Затем последовала череда эпитетов, которые Ади выучил в Иннвиртеле, некоторые из них были грязными словами, значение которых Ланни должен был угадывать.

Фюрер немцев бросил трубку и сидел, уставившись на своих воображаемых врагов в пустом пространстве. Ланни внутренне сжался, не желая отвлекать этот лютый гнев на себя. Но не было никакого спасения. Требовался слушатель, а под рукой был только один.

"Это твоё прусское Adel (благородство), твоё Junkertum (юнкерство)!" - взорвался он. - "Эти гордые господа считают себя хозяевами, они правители Германии на протяжении последних ста лет, и они осмеливаются поставить себя против моей воли, они не подчиняются моим прямым приказам, они вместе замышляют заговор, как явные большевики. Aber, Gott sei mein Zeuge (Но Боже, будь моим свидетелем), я покажу им, как они ошибаются! Ich bin es, ich (Это я, я), которого немецкий народ выбрал своим вождём, а тех, кто противостоит мне, я раздавлю до последнего негодяя, последнего предателя!"

Это было начало. Каждый раз, когда Ланни был в доме фюрера, он становился свидетелем одного или нескольких таких вспышек гнева и молил бога, чтобы они закончились. И как человеческий организм сможет выдержать расходование такого количества энергии. Это был человек, который мог разговаривать с пятидесятью миллионами человек в любое время, какое бы он ни выбрал, он мог говорить со всем миром с уверенностью быть услышанным или прочитанным. Тем не менее, он снова и снова готов был потратить столько же усилий на одного или двух человек. Но разве это может быть никто? Ланни задавался вопросом, были ли у него эти безумия, когда он оставался совсем один в том орлином гнезде, которое он построил для себя на вершине горы Кельштейн? Произносил он там молитвы Богу, или последующим поколениям, или тому немецкому духу, который был его мечтой?

Теперь он разговаривал со своим американским агентом, и он не хотел осуждать прусскую аристократию, высокомерную касту, которую он привёл к своей воле. Он должен продолжить и рассказать, почему они ошибались и почему он, божественно назначенный фюрер арийского мира, был вечно и вечно прав. Ланни так и не узнал, кто был расстрелян в этот момент. Но, очевидно, жертва говорила или писала что-то о том, как застрелить фюрера. Ади не пришло в голову, что он сам только что планировал застрелить Рузвельта, и если бы ему напомнили об этом, он не увидел бы сходства между этими двумя случаями. Происходящий от евреев Розенфельд был представителем демократической распущенности и большевистской развращенности, тогда как Адольф Гитлер был белым рыцарем арийской чистоты и добродетели. Его дело было святым, и те, кто противостоял ему, были дьяволами или учениками дьяволов.

Все это бывший обитатель венской ночлежки подробно объяснил сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Нота безумия появилась в его голосе, почти отчаяния. Он был окружен этими коварными врагами, и они насели на него, а он был вынужден признать тот факт, что они могут привести его к полному краху и разорению. Это было слишком ужасно, слишком злобно, слишком далеко от веры. Этот изумительный Третий Рейх, который он построил, этот беспрецедентный образец силы и добра, эта структура, которая гарантированно прослужит тысячу лет и одерживала одна за другой победы над врагом. Австрия, Чехословакия, Польша, Голландия, Бельгия, Норвегия, Франция, а потом Румыния, Венгрия, Болгария, Греция, Югославия и хотя бы половина России - чудо, чудо за пределами всех сказок истории! И все это должно было потерпеть неудачу, все это должно было рухнуть из-за двух презираемых гнилых демократических стран и одной непристойной, отвратительной азиатской страны, управляемой ее люмпен-пролетариатом! Нет, это было невероятно, это была победа сатаны над Богом. Ади, который до сих пор полагался только на себя, стал в своем языке религиозным, когда он созерцал это космическое бедствие.

Очевидно, у него была идея, что этот взрослый плейбой из-за рубежа был богом из машины, который мог спасти ситуацию. Он умолял божественного посланника немедленно убыть и отправить Рузвельта в ад. И сделать это самому, если это будет необходимо! И Ланни, смертельно испуганный этой пламенной тирадой, мог только шептать: "Ja, ja, mein Fuhrer! Wie recht haben Sie! Die reine Wahrheit aus Ihren Worten! Wie klar ist Ihre Voraussicht!" (Да, да, мой фюрер, насколько вы правы! Чистая правда ваших слов! Насколько ясна ваша дальновидность!) и так далее, все, что указывало бы на отсутствие его противодействия этому гению-сумасшедшему, этой жалкой крысе из сточной канавы, чей комплекс неполноценности превратился в знамение Мессии, превосходящее все, что мог представить себе любой психиатр. Психическое расстройство одного человека сбило с толку дюжину стран Европы и вынудило остальной мир поставить двадцать или тридцать миллионов человек под ружьё и сменить направление своей экономики от производства полезных товаров на производство средств массового убийства. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт подумал: "Дорогой Бог, все, чего я хочу, - это выбраться из этого места живым!"

VIII

Тирада закончилась, Ланни видел, как кончались другие. Поскольку фюрер был только наполовину сумасшедшим, то другая половина наблюдала за тем, что он делал, и не позволяла ему разрушать себя. Сначала он ходил по комнате и яростно хлопал себя по бедрам. Потом он остановился, вытер пот со лба и слюну, собранную по углам рта, и тихо сказал: "Вы все это знаете, герр Бэдд". Он не извинялся, потому что это противоречило принципу, по которому он руководил Германией: "Hitler hat immer recht". Он всегда был прав, а его критики всегда неправы.

Он продолжил: "Вы знаете, герр Бэдд, я по природе общительный человек, и в старые времена мне было приятно провести с вами вечер, вы сыграли бы мне на пианино, а Канненберг спел бы несколько наших старых баварских песен. Но сейчас у меня нет времени для какого-либо отдыха. Я держу судьбу Германии в этих двух руках", - показал он, сжав кулаки. - "Теперь, когда варварский противник приближается к нашим воротам, я должен принимать сто решений за день".

"Я вполне понимаю, mein Fuhrer", - сказал почтительный посетитель. - "Для меня большая честь, что вы уделили мне столько времени".

- Есть ли что-нибудь, что вы хотели бы сделать в Германии?

Ланни ответил: "Как вы, наверное, знаете, у меня есть сводная сестра, живущая недалеко от Берлина. Марселина, танцовщица, дочь Марселя Дэтаза, французского художника, чьи работы есть у вас. Если я вернусь через Берлин, то я хотел бы провести там несколько часов, чтобы навестить ее и рассказать ей о ее маленьком сыне, который находится с моей матерью. После этого вы можете отправить меня прямо в Рим, и я сообщу вам так быстро, как только смогу, что-нибудь важное".

"Richtig", - сказал Гитлер. - "Вы будете мне докладывать прямо через маршала Кессельринга".

- Я верю, mein Fuhrer, что вы дадите знать маршалу, что у вас есть причина, чтобы быть уверенным в моей добросовестности. Должно быть, для него будет удивительно, что вражеский чужестранец попал в его штаб.

- Я проясню ситуацию. И вы, герр Бэдд, можете быть уверены в моей благодарности и моей готовности сделать все, что в моих силах, чтобы отблагодарить вас.

- Что я хочу от вас, Exzellenz, это доказать вашим оппонентам, и особенно людям моей собственной заблудшей страны, что система, которую вы создали, должна остаться. Вы должны иметь некоторое представление о том, какое моральное напряжение для меня вернуться в Америку и слушать тамошние разговоры. Какое будет облегчение, когда наступит день, когда я могу свободно говорить правду на той земле, где царствует еврейская ложь.

- Das kann ich mir vorstellen, Herr Budd. Leben Sie wohl. (Я могу себе это представить, герр Бэдд. До свидания).

Ланни вылетел в тот же вечер в Берлин, и его встретил в аэропорту оберлейтенант Ваффен СС, который был назначен его сопровождающим во избежание возможных неудобств. Absolut korrekt, этот молодой офицер не демонстрировал следов любопытства, которое он, должно быть, испытывал. Он отвез американского гостя в небольшую гостиницу в пригороде, где опасность от бомбежек будет незначительной. Первым делом Ланни по прибытии позвонил своему старому другу Генриху Юнгу, который почти потерял дар речи от восторга при звуке голоса Ланни. Он пришел на завтрак утром, и, как ни странно, оберлейтнант Харц был одним из его учеников с давних времен.

Это была огромная учебная машина, которую фюрер и его помощники построили с целью обучения миллионов молодых немцев получать удовольствие от маршей, пения, ношения мундиров, ношения знамен и владения "кинжалами чести". Гитлеровская молодежь для мужского пола, и гитлеровские девушки для другого. Их нельзя было заставить выглядеть совершенно одинаково, но их можно было заставить думать точно так же. Посетителю из-за рубежа было интересно наблюдать, как Генриху, которого он знал в течение тридцати лет, удалось обучить целое поколение, которое выглядело как Генрих и думало точно так, как думал Генрих. Оберлейтнант СС считал чиновника из Гитлерюгенд полубожественным существом, потому что он знал фюрера в первые освященные дни и фактически навещал его в тюрьме. Он был взволнован тем, что пообещал сохранить секретность в отношении тайного агента фюрера. Это была величайшая честь его жизни, сказал он, и его румянец подтвердил его слова.

Генрих был чиновником конторы и принадлежал к привилегированной касте с точки зрения продовольствия, поэтому у него все еще была расширяющаяся линия талии. У него не было много новостей, за исключением того, что его офис разбомбили, к счастью, ночью, когда он был дома. Его многочисленная семья была в порядке, и его жена передавала привет. Он рассказал о Курте Мейснере, у которого была искалеченная рука, и он больше не мог играть на пианино. Но он сочинял национал-социалистическую музыку необычайной страсти. Дух Курта был неустрашим, как и дух Генриха, и, когда Ланни спросил оберлейтенанта, он сообщил, что с ним было то же самое. В настоящее время дела шли плохо, и военные и партийные не могли не знать об этом. Но их учили формуле, которую они публично повторяли во всех случаях и, несомненно, говорили вместо молитв. Фридрих Великий терпел поражение больше чем один раз, но отказался принять поражение, и в конце концов он славно победил.

"Мы должны доказать, что мы можем выдержать дольше врага", - сказал Генрих. Ланни, который был частью врага, ответил: "Американцы привыкли к легкой жизни и еще не понимают, для чего они предназначены". Чиновник Гитдерюгенд продолжал благочестиво говорить о Крови и Почве-Blut und Boden, которые в довоенные дни берлинские остряки сокращал до "Blubo". Но никто не говорил так сейчас. Все немцы, которых не было в концентрационных лагерях, были сплочены в защите своего священного наследия.

Марселина Дэтаз, как и немцы, у которых были деньги и которые были свободны, удалилась в сельскую местность подальше, насколько это было возможно, от бомбардировок. Будучи дочерью француза и получив от него свое гражданство, она не была классифицирована как враг. Будучи желанной Freundin прусского аристократа и офицера вермахта, она получила разрешение приходить и уходить когда угодно. В нескольких часах езды от города она нашла школу для юных леди, а теперь госпиталь для раненых офицеров. Обширные земли были превращены в картофельные поля. Но один угол был оставлен из-за больших тенистых деревьев, и там был садовый домик, который Марселина арендовала в течение года. Она жила со старухой служанкой и читала художественную литературу из школьной библиотеки. Каждый день она читала вслух раненым, потому что одиночество было скучным. Она сказала это извиняющимся тоном, не желая, чтобы ее брат думал, что она превратилась в гуманиста или что-то в этом роде.

Марселина родилась в середине Первой мировой войны, и все, что она слышала в последующие годы, заставляло ее ненавидеть ту войну. Теперь она ненавидела вторую мировую войну по одной достаточной причине, потому что она разрушила карьеру девушки, которая усердно работала, чтобы идти своим путем, и теперь в разгар своего триумфа была выбита из колеи. Можно было говорить с солдатами о Фридрихе Великом, но это не имело никакого значения для танцовщицы ночного клуба. Проницательная Марселина знала, что в Германии долгое время больше танцевать не будут, и, переехав в Германию, она сделала из себя врага в большинстве стран, у которых были деньги.

Здесь она была вынуждена заниматься в маленькой комнате под музыку, которая звучала по радио. Сначала она пользовалась маленькой сценой ночью, но теперь она была заполнена кроватями. В Германии все было заполнено кроватями для раненых, и Марселине приходилось слушать их истории и писать им письма. "И, конечно, когда они добираются где-то близко, они хотят спать со мной", - сказала она, имея европейскую откровенность по этому вопросу. Ланни знал также кодекс гитлеровцев, что обязанность каждой женщины состоит в том, чтобы обеспечить сексуальное утешение солдату и нести будущего солдата или мать солдат для Фатерланда всякий раз, когда это возможно. "Я говорю им, что у меня есть любовник", - продолжала она, - "но для них это мало что значит. Боюсь, врачи этого учреждения считают меня иностранкой с беспокоящим влиянием".

Ланни было достаточно легко поверить, что она вызывает беспокойство. Ей было двадцать пять лет, и она достигла пика тщательно выверенных чар. Она была любимицей мира моды с того времени, когда она научилась стоять перед зеркалом, поворачиваться туда-сюда и осматривать себя. В возрасте пяти лет она сидела за туалетным столиком своей матери, осматривая свои волосы, кожу, глаза и применяя различные вещества из богато украшенных дорогих бутылок. Позже, когда все эти операции были завершены, она оказалась среди нужных людей, тех, кто был богатым и социально значимым, и когда они повернулись, чтобы взглянуть на нее, цель ее жизни была достигнута.

Бесполезно пытаться изменить ее, Ланни это знал. Возможно, подумал он, это было то, что нужно, чтобы стать успешным артистом. Это было то, что она выразила в танцевальной гордости и мирской славе. Это было все, что она могла выразить, и все, что ее аудитория поняла бы. Секс, да, но не его физическая сторона. Это было бы грубо и вульгарно. Секс идеализирован, превращен в гордость и мирскую славу. Пол женщины правящего класса, цена которой была не еда, а королевство. Вот что представляли ее прелести.

Она хотела услышать все о своем маленьком мальчике. Но Ланни заметил, что когда она была с ребенком, ей быстро становилось скучно. Она была шокирована, узнав, что его вывезли из стран Оси. Но Ланни убедил ее, что это неизбежно. Она хотела знать все о Бьюти, и когда Ланни упомянул морщины, она вежливо сочувствовала. Однако это чувство было не очень глубоко. Для Марселины было невероятно, что такое бедствие могло когда-либо случиться с ее собственной светлой кожей, о которой когда-то бредил поэт в Париже. Когда Ланни рассказал ей о своем отчиме и его исцелении верой мавров, это было похоже на сказочную историю из другого мира.

Затем новости о ее любовном романе, который она была готова подробно рассказать, хотя это было унизительно для ее самолюбия. После ее брака с фашистским аристократом, который эксплуатировал ее, она завязала с любовью. Но здесь она была с прусским аристократом и офицером вермахта, самым высокомерным существом на земле. Она будет в ярости с ним, но в настоящее время она будет в его объятиях, содрогаясь от восторга и в то же время, называя себя рабыней и дурой. Когда он был ранен, она ухаживала за ним, и она знала, что сделает это снова. Она надеялась, что он будет убит в бою и освободит ее. Затем она воскликнула, что за ужасную вещь она сказала! Женщины были рождены для страданий, а мужчины были рождены для войны, и какой был выбор между ними?

Они сидели под одним из тенистых деревьев, а у деревьев нет ушей. Молодой оберлейтенант развлекался с деревенской барменшей, и больше никого не было видно. "Скажи мне", - сказал агент президента, всегда ставивший дело впереди, - "что думает Оскар о войне?"

- До недавнего времени ему никогда не приходила в голову мысль о том, что его замечательная армия может потерпеть поражение. Но Сталинград, я думаю, сломал ему силу духа. Он был там и едва сбежал, потеряв три пальца ноги от обморожения. Он был здесь месяц назад. И после поражения с ним стало легче ладить. Он уверен, что американцы пойдут в Италию и что итальянцы станут предателями. Как ты думаешь, это произойдет?"

"Все возможно", - ответил Ланни.

Но такого рода вещи не распространяются на тех, кто жил с тобой в доме и наблюдал за тобой, особенно кто-то женского пола, следящий за деталями. "Скажи мне, Ланни", - потребовала сводная сестра, - "как ты можешь приехать в Германию и путешествовать с такими вещами?"

"Ну, ты знаешь", - начал он свою болтовню, - "до войны у меня появилось много друзей в Германии, как и моего отца. Некоторые из них - высокопоставленные нацисты, и они зарабатывают деньги так быстро, как только могут".

- Ты имеешь в виду, что можешь купить картины и вывезти их из страны сейчас?

"Геринг создаёт огромную коллекцию, и то, что он отбрасывает, он продает за наличные и покупает другое, которое он предпочитает". - Это тоже был не прямой ответ, но он надеялся, что его примут.

Женщина понизила голос, и ее карие глаза смотрели прямо в его глаза. "Послушай", - сказала она, - "ты должен знать, что тебе не нужно вести со мной такую беседу. Я знаю, что в твоем сердце нет любви к этим ребятам из низших каст, которые бросили мир в эту войну".

"Марселина, ты не должна так говорить", - прошептал он, огляделся вокруг и даже взглянул на дерево.

"Mais c'est a toi que je parle", - сказала она, и после этого она говорила по-французски, и он тоже. "Мне нравятся джентльмены", - продолжала она, - "и я ненавижу шумных скандалистов, и у меня никогда не было причин думать, что твой вкус отличается от моего. Я могу сказать тебе кое-что, что должно тебя заинтересовать. Но ты не должен говорить, что услышал это от меня".

- Нет, конечно, нет. И ты со своей стороны, не говори, что ты мне это сказала.

- Я никогда не говорю о тебе. Правильно или неправильно, я была убеждена в течение некоторого времени, что ты не просто покупаешь и продаешь предметы искусства. Если у тебя возникнут проблемы, я не хочу, чтобы в этом было моя вина.

- Хорошо, дорогая. Скажи мне, что у тебя на уме.

"Ты знаешь, кого имеют в виду американцы, когда говорят о 'Mr. Big'?" - Сначала она произнесла это по-английски, затем повторила по-французски: "Monsieur Gros", и когда он ответил, что он знаком с этим лингвистическим приемом, она продолжила: "Есть некоторые высокопоставленные лица, которые убедились, что он ответственен за нынешнюю плохую ситуацию, и планируют избавиться от него самым быстрым способом".

Агент президента тихо ответил: "Это действительно важные новости. Можешь ли сказать мне, эти высокопоставленные лица политики или военные?"

- Военные. Как ты, наверное, знаешь, что Monsieur Gros сам определяет стратегию и отдаёт приказы, даже в отношении деталей. Люди, которые всю жизнь изучали проблемы стратегии, естественно, думают, что знают о них больше, и возмущаются любительским подходом и отстранением их от командования. Всегда был первый принцип немецкой политики, никогда не вести войну на два фронта, и он вовлек их в это. И когда что-то идет не так, он обвиняет их, называет их грязными именами, тычет кулаком в их лица, и даже расстреливает некоторых из них".

- Я не хочу спрашивать что-то, что ты не хочешь мне говорить. Но, естественно, я предполагаю, что ты получила эту информацию от своего ami.

"Это так", - ответила сестра без колебаний.

XII

Агент президента сидел некоторое время в раздумьях. Он долго тренировался не показывать никакого возбуждения. "То, что ты сказала, Марселина", - начал он, - "важно и интересно. И высокопоставленные люди, о которых ты говорила, естественно, хотели бы знать, как на это отреагируют их враги, если им удастся выполнить свою программу".

- Я знаю, что они обсуждали этот вопрос очень долго.

- Ну, тогда, твоему другу можно помочь и передать от его имени сообщение и вернуть требуемую информацию.

- Ты не мог бы это сделать, Ланни?

- Ты хорошо знаешь, что у Робби Бэдда есть доступ в высшие круги. Он сможет поговорить с нашим собственным Monsieur Gros и получить быстрый и надежный ответ.

Настала очередь Марселины молчать. "Может быть, пройдет некоторое время, прежде чем я снова смогу увидеть своего друга", - сказала она, наконец.

- А он не сможет прийти к тебе, если бы ты написала ему, что у тебя проблемы, и он тебе нужен.

- Как раз наоборот. У него свои проблемы, а у его страны ещё больше.

- Конечно, должен быть какой-то способ дать ему подсказку. Когда ты увидишь его, не упоминай меня. Скажи ему, что у тебя есть контакт с человеком, который может быть ему полезен.

- Он догадается, Ланни. Он помнит тебя и спрашивал о тебе, но я никогда не говорила ему, что видела тебя в Германии. Все это ужасно опасно, и я буду лежать без сна всю ночь, дрожа при мысли о том, что может случиться с нами обоими. Ты уверен, что это стоит того?"

- Это вопрос миллионов человеческих жизней, Марселина.

- Эти люди никогда не давали мне повода любить их, и я не могу пробудить энтузиазм борьбе за их жизни. Я предпочитаю сказать, что эта война чертовски неудобна для меня, и я хотела бы увидеть ее конец, прежде чем я стану слишком стара, чтобы получать удовольствия от жизни.

"Скажи это так, но будь осторожна там, где говоришь". - Он снова посмотрел на неё. - "Есть что-нибудь еще, что ты хочешь рассказать мне о программе своего друга?"

- Я не очень много знаю и узнала об этом только случайно.

- Знает ли он, что ты это знаешь?

- Он знает. Он не беспокоится обо мне, потому что оба мои гражданства делают меня врагом его врага. Мне забавно наблюдать, что его отношение ко мне менее оскорбительно, так как он знает, что у меня есть этот кнут для него.

"Никогда не используй его", - сказал Ланни. - "Ты знаешь, сколько человек владеет этим секретом?"

- Этот секрет довольно широко известен. Это не просто план избавления от одного человека. Это овладение правительством. Ты понимаешь, эти люди не идеалисты. Они хотят власти, и если они ее получат, то править будет армия.

"Это старая история", - сказал агент президента - "Когда-то был Бисмарк. Еще одна вещь, ты говоришь, что у тебя есть связь с Бьюти?"

- Ты помнишь семью Доэрти, которую мы развлекали в Бьенвеню? Они живут в Энгадине, и я написала миссис Доэрти и спросила, будет ли она так любезна, передать сообщение моей матери. Видимо, цензор не возражал, и я получила ответ через месяц или около того.

- Ты можешь отправить мне сообщение по тому же маршруту. Давай установим код. Это сообщение должно быть связано с картинами, и оно должно быть чем-то реальным, что ты можешь объяснить любому, кто может тебя спросить. Знаешь ли ты какие-нибудь картины или тебя интересует какая-нибудь?

- В главном зале этой бывшей школы есть несколько.

- Ты знаешь, о чём они?

- Это картины крестьянских сцен, их три. Я никогда не обращала на них особого внимания.

- Я осмотрю их и проявлю к ним интерес в присутствии оберлейтенанта и, возможно, других. Это сделает эту историю правдивой. Ты можешь писать мне по швейцарскому маршруту, что ты пытаешься узнать их цену. Всё идет хорошо, или что ты задерживаешься, или что ты боишься, что ничего не выйдет. Давай договоримся, что сто марок представляют день, поэтому, если ты напишешь, что думаешь, что цена будет около трех тысяч марок, я пойму, что великое событие ожидается через месяц. Я буду информировать Бьюти о моем местонахождении, и она перешлет мне твоё сообщение.

Марселина улыбнулась. - "Я могу догадаться, что ты давно этим занимаешься, Ланни".

"Не думай об этом", - сказал он. - "Ты можешь проговориться во сне".

XIII

Молодой офицер вернулся от своей любви и был представлен сестре герра Бэдда. Он видел, как она танцевала в берлинском ночном клубе, и дал понять, что предпочел бы ее любой деревенской барменше. Это была старая история для Марселины, но ей никогда не было скучно. Напротив, это было похоже на шампанское. И это была старая история для ее брата. То же самое произошло шесть лет назад в Париже, когда Ланни занимался обхаживанием графа фон Герценберга, немецкого дипломата, и пригласил его и его сына Оскара в шикарное ночное место, где Марселина начинала свою карьеру. Молодой офицер "запал на неё", как говорится в поговорке, и отец, по всей видимости, считал это правильной связью для молодого аристократа, хотя, конечно, он никогда не думал о браке с франко-американской танцовщицей, хотя она оказалась дочерью известного художника.

Марселина объяснила оберлейтнанту Харцу, что ее брат хотел осмотреть картины в зале госпиталя, и все трое вошли вместе. Ланни был представлен интенданту, и тот сопровождал их. Kunstsachverstandiger взглянул на картины и воскликнул: "Это должны быть работы Дефреггера! " Он посмотрел на подписи, и, конечно, это были они. Это дало Ланни возможность прочитать одну из его учтивых и элегантных лекций. Эту аудиторию лекция особенно впечатлила, поскольку в ней утверждалось, что Дефреггер был любимым художником фюрера, и история о том, как Ланни нашел несколько его работ в Вене, и теперь они висят на почетном месте в Бергхофе, пристанище фюрера в Берхтесгадене. Если бы Ланни действительно покупал картины, то всего этого он не сделал бы никогда. Но он не покупал картины, он устанавливал код для Марселины.

Он спросил, кому принадлежат картины, должным образом записал адрес и попросил сестру связаться с этим человеком. Эта история станет известна всем вокруг, и многие, кто раньше едва взглянул на эти картины, теперь знают, что они представляют великое искусство, и будут гордиться возможностью рассказать о них другим. И если когда-либо случится так, что герр Гиммлер из гестапо проявит интерес к письмам, которые дочь Марселя Дэтаза получает из Швейцарии, все, что ему нужно будет сделать, это справиться в этом госпитале, и вопрос будет объяснен до конца к его полному удовлетворению.

Когда они расстались, у Ланни была минута или две наедине с его сестрой. "Лучше сделать тысячу марок в день, а не сто", - сказал он. - "Эти картины должны быть ценными!"

___________________________________________________

КНИГА ВТОРАЯ

Как Ниобея - без детей, без трона,
Стоишь ты молча9

___________________________________________________

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Когда в Риме10

Приземлившись на аэродроме Гуидония в Вечном городе, Ланни Бэдд был встречен другим офицером СС, который представился как гауптманн Шнабель. Они оба хайнули Гитлера, и гауптман сказал, что он получил инструкции позаботиться о друге фюрера. Он отвез его в ту часть города, которая напоминала Латинский квартал в Париже, потому что его отдали художественным студиям и чердакам, а также небольшим магазинам, которые обслуживают этот бедный, но гордый народ. Гостя провели в большое здание с заднего входа. Позже он обнаружил, что это был Браун Хаус, штаб-квартира нацистской партии на Виа Маргутта. Ланни был в Браун Хаусах в Мюнхене, Нюрнберге и других городах и привык видеть свастику на мебели, балюстрадах и каминных досках, а также наблюдать за тем, как толпы занятых людей спешат туда-сюда, нося портфели и лая салюты. В какой бы город ни вступали нацистские войска, на следующий день там появлялся Браун хаус, и население научилось переходить на другую сторону улицы, чтобы избежать проходить около него.

Ланни сопроводили наверх и поместили в зал заседаний. Кресла были обиты красной кожей с латунными свастиками на спинках. Стандартный рисунок, скопированный с оригинала в Мюнхене. Ланни представили внимательному маленькому джентльмену в штатском герру Гюнтелену, в котором Ланни сразу распознал гестаповца. Все были чрезвычайно вежливы и сказали ему, что получили приказы оказать ему всю возможную помощь. Ланни заверил их, что ему нужно много содействия, и он будет очень признателен. Они выставили сигареты и бренди, и Ланни сказал им, что следует идеям фюрера относительно таких излишеств, но он не имел ни малейшего возражения против других, следовавших их собственным вкусам. Гауптман, краснолицый и общительный, как деревенский мясник, украдкой прикладывался к бренди. Другой человек иногда прихлёбывал и непрерывно курил.

Ланни сказал: "Meine Herren, для вас должно быть немного странно видеть среди своих сторонников американца. И я, со своей стороны, буду чувствовать себя счастливее, если буду уверен, что вы знаете меня и доверяете мне. Если вам не будет скучно, то я хотел бы занять некоторое время, чтобы рассказать вам о себе и о том, как я стал другом вашего движения".

Они сразу же заверили его, что скучно им не будет, поэтому Ланни начал свою партию - немецкое слово, которое заимствовали американцы и придали ему значение, которое немцы не понимают (spiel - трёп). Вначале он сказал: "Единственный способ, которым я могу рассказать эту историю, - это упомянуть многих немцев, которых я знал и которые повлияли на меня. Это выдающиеся личности не только вашей партии, но и Kaiserzeit. Рассказ о них может показаться хвастовством, и я прошу вас поверить, что у меня нет такого мотива. Я расскажу вам факты, потому что они являются фактами, и объясню, как я могу служить вашему делу.

Они обещали не приписывать ему ни Prahlerei (хвастовства), ни тщеславия.

"Я", - сказал Ланни Бэдд, - "сын прекрасной американской девушки, которая приехала в Париж со своим братом и стала моделью для художников. Мой отец тогда был европейским представителем корпорации Оружейные заводы Бэдд, которую американцы считали крупным предприятием, но, конечно, по немецким стандартам оно было не очень большим. Меня воспитали на Французской Ривьере, где я встретил самых разных людей, художников и музыкантов, а также светскую публику, в том числе, конечно, и немцев. Когда мне было тринадцать лет, я учился танцу у Далькроза в Геллерау недалеко от Дрездена, и там я встретил Курта Мейснера, он был на год старше и был уже опытным музыкантом. Мы подружились, и я провел несколько Рождественских праздников в его доме в замке Штубендорф. Именно там я встретил Генриха Юнга, чей отец был старшим лесничим имения, и именно благодаря ему я впервые услышал об Адольфе Гитлере и о его идеях. В то время я считал себя социалистом, хотя я не очень хорошо знал, что означает это слово. Полон благородных побуждений я был уверен, что все зло мира может быть исправлено в одночасье. В возрасте девятнадцати лет я стал секретарем-переводчиком одного из советников президента Вильсона на Парижской мирной конференции, и там я впервые разочаровался. Я был возмущен несправедливостью Версальского диктата и отказался от своей должности в знак протеста против него. Это документально подтверждённый факт. Это было в газетах, и вы можете найти это там".

"Мы уже сделали это, герр Бэдд", - ответил гестаповец.

"Без сомнения, у вас есть исчерпывающее досье на меня", - ответил агент президента с его доброй улыбкой. - "Если в нём есть что-то, что беспокоит вас, я верю, что вы скажете мне об этом и дадите мне возможность объяснить. За четверть века я многое узнал и во многом изменил свое мнение, но я никогда не буду извиняться за свои возражения против версальских мирных условий. Тогда я сказал, что они вызовут новую мировую войну, и они её вызвали. Это была трагедия для меня, потому что у меня есть друзья с обеих сторон, и мне пришлось принимать решение, что было сложно, так как я довольно ленив и спокоен и предпочел бы ладить со всеми, а не сражаться с кем-либо. И только ваш фюрер с его динамичной индивидуальностью позволил мне правильно взглянуть на эту проблему. Он взял меня в свое пристанище на вершине Кельштейна, и провел пару часов, рассказывая мне, что будет и что он хотел, чтобы я сделал для него. Кто-нибудь из вас, джентльмены, когда-нибудь видел это необычное место?"

"Нет, герр Бэдд", - сказал эсэсовец с благоговением. - "Вы удостоились чести очень немногих немцев". Ланни решил, что это партийный фанатик и дурак. Но другой человек был чем-то другим, и с ним нужно было обращаться осторожно.

- Мне удалось выполнить различные поручения фюрера. Я посетил Вену, Париж, Лондон и Нью-Йорк, чтобы получить для него информацию. Я даже отправился в Калифорнию, чтобы поговорить с мистером Херстом и выяснить, как далеко он был готов пойти, чтобы положить конец так называемому ленд-лизу в Англию. Также я купил картины для фюрера. Я по профессии искусствовед, и маршал Геринг счел нужным доверять моему суждению. Я верю, что вы не преминули спросить его обо мне.

"Мы сделали это, герр Бэдд", - сказал гестаповец.

- Я много раз был гостем в Каринхалле и встречался со многими из его друзей. Я провел пару недель в доме фюрера незадолго до начала нынешней войны и встретился с рядом его высших офицеров. Боюсь, что некоторые из них не могли понять, почему фюрер держал американца в своем доме в такой критический час. Я не смог дать им такое длинное объяснение, которое я даю вам.

"Мы ценим это", - сказал герр Гюнтелен. - "Чем больше мы знаем о вас, тем лучше мы сможем вам помочь".

"Продолжайте", - сказал другой.

И Ланни говорил. Он был по-настоящему речист, но старался не выглядеть так. Он прямо рассказал о своих многочисленных немецких друзьях. Тщательно выверенный список, конечно. Он рассказал, как Курт Мейснер был его другом и наставником и жил в доме Ланни на Ривьере в течение семи или восьми лет после первой мировой войны, и там развился его музыкальный гений. Вся Германия знала, как фюрер чтил Курта Мейснера, но немногие знали, сколько Komponist должен американской богатой и мудрой леди. Ланни оставалось только оглянуться на те дни, когда он действительно обожал великого немецкого музыканта, и он мог говорить так, чтобы убедить даже гестаповца, что он в присутствии чего-то подлинного и значительного. Стыдно было говорить такие слова обманным путем. Но Ланни узнал от немцев их поговорку. С волками жить, по волчьи выть.

III

Этот разговор длился полдня и большую часть ночи. Еду принесли, и они остались на работе. После того, как Ланни рассказал о генерале Эмиле Мейснере, Генрихе Юнге, графе Штубендорфе, графе Герценберге, генерал-майоре Фуртвэнглере и других стоящих немцах, которые были его друзьями, он пригласил двух сопровождающих задавать ему вопросы. И герр Гюнтелен коснулся тонкого вопроса об отце Ланни, который делал так много истребителей, вытеснивших немцев с неба.

Ланни сказал: "Да, это действительно деликатный, самый болезненный вопрос для меня. Маршал Геринг хорошо знает моего отца", - добавил он, - "и знает его реальное отношение. Другие знают это, потому что мой отец - республиканец и яростный противник администрации Рузвельта. Но он является ее пленником, его завод фактически реквизирован. Армия говорит ему, что делать, и офицеры армии там, чтобы видеть, что он делает это. Но это еще не все. Причина, по которой фюрер отправил меня в Америку четыре месяца назад, заключалась в том, чтобы получить самую секретную информацию в мире, предпринимаемые шаги по осуществлению переворота в американском правительстве. Мне очень жаль, что я не могу говорить об этом, находясь под четким приказом фюрера. Вы можете, если хотите, позвонить ему и спросить об этом".

"Nein, nein, Herr Budd", - вставил испуганный эсэсовец. - "Befehl ist Befehl, и, конечно, мы не хотим спрашивать вас о любых делах, о которых вы не можете говорить".

Итак, они знали своё место, и друг фюрера был их хозяином. Он не хотел, чтобы они его ненавидели, поэтому он поспешил добавить: "У всех нас есть одна преданность, и мы служим одному и тому же делу. Могу ли я сказать вам что-нибудь еще, что могло бы вам помочь?"

Он ждал, не без внутреннего трепета. Поскольку у греческого героя Ахилла был уязвимая пятка, а у арийского героя Зигфрида было такое же пятно на спине, поэтому Ланни задавался вопросом, спросит ли кто-нибудь из этих людей: "А как насчет вашей жены?" И он, и Лорел сделали все возможное, чтобы сохранить мрачную тайну Мэри Морроу, антинацистского писателя, слишком хорошо информированного. Даже ее издатели не знали, что она миссис Ланнинг Прескотт Бэдд. Она приняла меры предосторожности и открыла банковский счет на свой псевдоним, чтобы она могла обналичивать чеки за гонорар, не обнаруживая себя. Но гестапо так широко раскинуло свои сети!

Они не говорили слово "жена". Но это не значило, что они не знали, что она есть. Возможно, они ждут, чтобы узнать, упомянет ли Ланни эту тему. Возможно, они столкнулись с другими причинами сомнений и воздерживались от упоминания о них, просто ожидая и наблюдая. В этой ужасной игре шпионажа и контршпионажа никогда не может быть никакой безопасности, никакого расслабления. Момент, когда человек начал так думать, или желать такой вещи, может быть моментом его конца. И Ланни Бэдд так ненавидел эту войну и стремился стряхнуть с себя это бремя лжи!

Гестаповец сказал: "Я думаю, что мы ясно понимаем вас, герр Бэдд. Расскажите нам, что вы планируете делать, и как мы можем вам помочь".

Затем начался второй этап собеседования. Это очень позабавило Ланни. Всего несколько дней назад он был проинструктирован в Управлении стратегических служб в Вашингтоне, а теперь его инструктировало в Риме Гехайме Стаатс-Полицай! И о тех же личностях, и о том же наборе фактов! Конечно, агент президента должен знать Рим и римлян.

Он рассказал историю, которую рассказал фюреру, и подробно изложил, что фюрер просил его сделать. Выяснить, кто был предателями среди итальянцев, тех, кто готовился изгнать Муссолини и передать страну вторгшимся американцам. Эсэсовец грустно покачал головой и заметил: "Может быть, герр Бэдд, лучше перечислить тех, кто все еще заслуживает доверия. Число будет намного меньше, и вам будет легче их запомнить!"

"Вы согласны с этим, герр Гюнтелен?" - спросил Ланни, и ответ был: "Мы даем предателям достаточно веревки, чтобы повеситься".

- Я надеюсь, что смогу помочь вам, по крайней мере, с информацией. Если вы дадите мне список лиц, которых вы подозреваете, я сделаю все возможное, чтобы встретиться с ними.

- Но как вы можете перемещаться в Риме, когда так много людей знают, что вы американец?

- Тот факт, что я прожил большую часть своей жизни во Франции, убедительно скажет, что я приобрел французское гражданство. Разве вы не сможете предоставить мне французский паспорт, настоящий или поддельный, и зарегистрировать его у итальянских властей, чтобы не ставить вопрос о документе? Если вы скажете им, что он подлинный, я сомневаюсь, что они могли узнать противоположное в нынешнем дезорганизованном государстве Франции.

- Я полагаю, что это можно будет сделать. Пронзительные глаза гестаповца буравили Ланни, и он чувствовал себя неловко, чтобы случайно не показаться слишком благовидным и слишком умным. "Вы понимаете", - продолжил он, - "я здесь как искусствовед. Я представляю американских миллионеров, которые собирают большие коллекции, чтобы увековечить свои имена как дарителей. В настоящее время я не могу отправлять картины из Италии. Но, возможно, я смогу купить их и организовать их безопасное хранение. Во всяком случае, я могу говорить об этом, осматривать предметы искусства и обсуждать цены. Все это для меня старая история".

- Как вы докажите свою квалификацию в вашей профессии?

- Я мог бы позвонить рейхсмаршаллу Герингу или барону фон Беру, главе Einsatzstab, который, как вы, несомненно, знаете, является вашей правительственной организацией, ответственной за ценные произведения искусства. Но я не думаю, что это будет необходимо, по той причине, что я рассчитываю на одну француженку в Риме, кузину моих близких друзей. Вы, наверное, знаете ее, маркизу Капорини.

- Мы знаем о ней.

- Проясните мне, если сможете, ее политическую позицию в настоящее время.

- Она искренне поддерживала фашистов, и, насколько мы слышали, она не из тех, кто перешел к врагу.

- Позвольте мне объяснить, она кузина семьи де Брюин, глава которой является одним из ведущих промышленников в Париже. Его жена была моей amie в течение многих лет, добрый и милый человек. На смертном одре она поручила мне присматривать за ее сыновьями, и я сделал все, что мог. Младший сын, Шарло, стал офицером Легиона Триколор с целью защиты правительства Виши от происков их врагов. Отец и оба сына активно поддерживали Кагуляров, и когда их действия были разоблачены, я попытался скрыть их от французской полиции. В результате чего я сам попал в беду, и граф Герценберг, в то время сотрудник посольства Германии, прятал меня в своем загородном поместье, пока всё не успокоилось. Я рассказал вам все это, чтобы вы поняли, что, хотя я никогда не встречал маркизу Капорини, она, несомненно, знает обо мне и представит меня людям, с которыми я хочу встретиться.

- Это звучит разумно, герр Бэдд. Беда в том, что благодаря ей вы сможете встретиться только с нашими сторонниками. Общественная жизнь здесь в Риме резко разделена.

- Если я послушаю разговоры наших друзей, я скоро узнаю, кто наши враги.

- Да, но это будут факты из вторых рук. Вы не получите доверия важных предателей.

- Я привык изображать из себя любителя искусства из башни из слоновой кости и оставлять политикам болезненные предметы политики. Моя история такова, что став французом, в нынешних условиях моей страны было бы плохо приехать в Италию и давать советы итальянцам.

Агент президента сделал паузу. Было что-то, что он очень хотел сказать, но хотел, чтобы это сказал герр Гюнтелен. Этот проницательный и наблюдательный человек - он, как узнал Ланни, был агентом картеля И. Г. Фарбена в предгитлеровские времена, - усердно думал, и Ланни пытался угадать его мысли. Когда немец говорил, это было учтиво и убедительно. - "Вы знаете, герр Бэдд, есть определенный тип поведения, ставший очень распространенным здесь, человек выражает свои политические взгляды в соответствии с теми, с кем он находится. Разве вы не можете быть таким?"

Глубоко внутри Ланни Бэдда был смех. Самая страшная шпионская организация во всем мире приглашала его сделать именно то, что он больше всего хотел сделать. Принять сторону её противников! Он имел право выглядеть удивленным, что и сделал. - "Вы имеете в виду, что я должен выдавать себя за сочувствующего союзникам, герр Гюнтелен?"

- Я бы не сказал ничего столь определенного. Существуют разные точки зрения, и вы могли бы сказать, что было бы достаточно, чтобы поощрить другого человека раскрыться.

- Боюсь, это была бы довольно опасная игра.

- Мы живем в опасные времена, герр Бэдд, и мы все должны взять на себя свою долю риска.

- Возможно, вы не понимаете, что я имею в виду. Если я войду в римское общество и представлюсь как в какой-то степени сочувствующим союзникам, сколько времени пройдет до того, как обо мне начнут появляться сообщения. И не только в Риме, но и у моих друзей в Германии и Франции? Возможно, вам самим скоро станет интересно, не слишком ли хорошо я выполняю свою роль.

- Надеюсь, вы будете время от времени сообщать нам.

- К сожалению, это то, что я не могу сделать. Мои приказы - отчитываться непосредственно перед фюрером через маршала Кессельринга. Я был бы рад, если бы вы проверили это заявление у фюрера, чтобы вы не подумали, что я не ценю вашу доброту.

- Auf keinen Fall, Herr Budd (Ни в коем случае, герр Бэдд). Мы уверены в вашем заявлении, и нам не так повезло, чтобы иметь доступ лично к фюреру.

- Если я получу что-то ценное, я попрошу его, чтобы он позволил мне рассказать вам. Что касается вашего предложения о том, чтобы я мог скрыть свое мнение, я учту его. Если я встречу какую-то особенно важную фигуру, такую как Дино Гранди, и найду, что я смогу что-то получить, шепча слова дружбы, то я мог бы попробовать это. Но я должен иметь обещание от вас обоих, джентльмены, что если слухи дойдут до вас, что я держу не ту компанию, вы поймете, что я действую по вашему предложению, а не по моему собственному желанию. Ему удалось улыбнуться, когда он сказал это, но это было несколько кривая улыбка. Он знал, что он ходит по тонкому льду, и это будет так все время, пока он будет находиться в Риме. Он готовился рискнуть и пойти по самому сложному пути, известному в Управлении стратегических служб как "переход", то есть притворный переход к врагу и работа на него. Он не был на мгновение одурачен вежливостью герра Гюнтелена. Он знал, что происходило в сознании этого джентльмена и было секретом этого джентльмена. Achtung.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, должным образом снабжённый действительным французским паспортом, удостоверением личности, разрешением на "перемещение", книжкой с талонами на еду и другими предметами первой необходимости в жизни военного времени, отправился на поиски жилья. Немцы могли бы сделать это для него, но это выглядело бы неправильно. Они предупредили его, что у него будут проблемы, поскольку ситуация в Риме была наихудшей во всей стране. Все, у кого были средства, бежали из нижней половины сапога, и было буквально верно, что все дороги вели в Рим. Это было единственное безопасное место, потому что кто осмелится осквернить Святой Город, Вечный Город, пристанище Святой Матери Церкви?

Ланни сказали, что отель Regina-Carlton переполнен. Но его отец научил его в детстве, как справиться с такой ситуацией. Несколько милостивых слов клерку гостиницы и еще несколько портье, объясняющих, насколько срочно его дело, а затем пару сотенных лир каждому из этих чиновников, и у Ланни была удобная комната с ванной. Бежала только холодная вода, но этого было достаточно в середине лета. Там не было ни мыла, ни туалетной бумаги, но на Пьяцца Витторио Эмануэле был черный рынок, и швейцар доставит вам то, что вы хотели, всего за шестикратную цену. Так было, если бы у вас были деньги. Если у вас их не было, то вы спали бы под мостом и голодали, или просили милостыню, или крали, или пытались продать "чувствительные открытки" на углах улиц.

Ланни сел и написал письмо на почтовой бумаге престижного отеля. - "Моя дорогая Маркиза. Я старый друг семьи де Брюин и надеюсь, что мое имя вам известно. Я имел удовольствие несколько раз встречаться с Шарло в Виши в течение прошлого года и поэтому могу рассказать вам новости о семье. Я нахожусь в Риме с целью покупки старых мастеров для одной американской коллекции и буду признателен за честь зайти к вам в любое удобное для вас время". Он бросил письмо в почту и на следующее утро ждал ответа в своей комнате, читая Osservatore газету Ватикана, которая давала больше новостей о внешнем мире, чем Муссолини мог допустить в любой из своих фашистских газет. Неаполь подвергся бомбардировке, и шли непрерывные систематические бомбардировки сицилийских аэропортов и судов.

Зазвонил телефон, и раздался голос приятной леди, которая пригласила его зайти в тот же день и выразила обычное сожаление о том, что кофе по необходимости будет имитацией. Он галантно ответил, что его интересует она, а не ее кофе. Служащий отеля погладил его одежду, и он выглядел презентабельно, и его отвезли в старом vettura в избитый погодой особняк эпохи Возрождения недалеко от дворца Колонны. Пожилой слуга в выцветшей ливрее открыл дверь и провел его в гостиную. Все комнаты в Риме летом остаются темными, но там было достаточно света, чтобы он мог видеть, что на стенах были картины, и он удовлетворил свое профессиональное любопытство в ожидании своей хозяйки.

Мари де Брюин была на несколько лет старше Ланни, и он предполагал, что ее кузина будет такой же. Он был удивлен, увидев жизнерадостную леди, выглядящую не более чем на средний возраст, но, конечно, это может быть связано с окрашиванием волос и тусклым светом, а также с другими средствами, изучить которые сын Бьюти Бэдд имел достаточно возможностей. Он представлял себе тихую, сдержанную женщину, как Мари, но эта кузина была общительной и разговорчивой. Это тоже могло бы произойти из-за морального вопроса того времени, которое испытывало души женщин. Во всяком случае, Ланни не испытывал проблем в заведении друзей. Эта леди знала историю его двусмысленного членства в этой семье и хотела услышать все остальное. Она хотела знать все о Шарло, о том, что он делал и думал, и какие новости были о Дени, отце и сыне. "Ланни, могу я звать вас Ланни?" - спросила она. - "У нас, несчастных римлян, ничего не осталось, кроме сплетен, и этого недостаточно, чтобы существовать".

Он выложил свой набор новостей. Он рассказал, как Шарло организовывал Легион Триколор, фашистскую военную группу для подавления подпольного сопротивления в вишистской Франции. Он умолчал о встрече с Дени младшим в Северной Африке, но повторил то, что Шарло рассказал ему об идеологической пропасти между братьями. "Так же, как и у нас, римлян!" - воскликнула маркиза. - "Все распались на враждующие группы, и ни у кого не хватает терпения даже услышать мнение других людей". Это не звучало как заявление фашистского фанатика, и Ланни начал задаваться вопросом, находилась ли эта леди в процессе "перехода". Он был там, чтобы выяснять, а не брать на себя обязательства, поэтому он сказал: "Несколько лет назад я решил, что эти проблемы слишком сложны для меня, и я ограничусь тем, чтобы удостовериться, являются ли Джотто и Корреджио подлинными или нет".

Она хотела знать, как он мог путешествовать и покупать картины в Европе военного времени. И он сказал ей, что ему так повезло, что у него появились влиятельные друзья. Старший Дени представил его Пьеру Лавалю, и среди его друзей он числил других членов правительства Виши. Были американские миллионеры, готовые потратить большие суммы, чтобы спасти европейские художественные сокровища от ужасов войны. - "Мне было поручено приобрести все, что пропустил Герман Геринг". Это, конечно, было чем-то вроде щупальца, и ответ был незамедлительным: "О, немцы были ужасны! Они раздели страну".

Женщина спросила, какие картины ему интересны, и он сказал ей, что все подлинные и хорошие. Он задался вопросом, собиралась ли она предложить свои собственные. Но она была тактичной леди и сказала, что у нее есть друг, который обладал подлинным Джорджоне. "Это должно стоить огромных денег", - прокомментировал он. Затем он рассказал ей любимую историю своего друга и коллеги Золтана Кертежи, к которому во время выставки картин, которую он проводил, подошла элегантно одетая женщина, которая сказала, что ей советовали не пропустить "Джорджа Оне", но она не могла найти "Оне" в каталоге.

Все это сделало разговор приятным, в этом Ланни был искусен. Он не раз собирался уйти, но его убеждали остаться. Она хотела услышать подробности о его любви к Мари де Брюин. Как он ее встретил и как он обожал ее в течение семи лет. Мари научила его, как он заявил, большей части той мудрости, которой он обладал. Это была история любви по-французски, она и ее семья были католиками и не признавали развода. Мари была несчастливо замужем, и откровенная маркиза знала все об этом. Она упомянула, что старший Дени был одним из тех несчастных людей, которые должны были иметь девственниц, и, конечно, мать его сыновей не могла на это претендовать. Джулия, это было имя маркизы, и она сказала Ланни, чтобы он ее называл так. Джулия знала о недавней трагедии, случившейся со стариком в Париже, и она обсуждала это с той же откровенностью. В возрасте восьмидесяти с лишним лет он попал под чары привлекательной молодой женщины, которая лишала его имущества. Ланни сказал, что это один из способов наказания стариков за их грехи. В юности он встретил скульптора Родена, с которым случилось та же беда.

Когда он уходил, Джулия сказала ему, чтобы он поселился здесь. Ему не нужно беспокоиться о еде, потому что ее мужу принадлежало много сельхозугодий неподалеку, и они смогли доставить еду в город. "Я одинокая старуха", - сказала она, - "и вы принесете мне глоток свежего воздуха из Франции. В ответ я расскажу вам все о нашем развращенном светском мире, и я помогу вам найти картины, которые вы захотите увидеть, и не быть слишком сильно ограбленным".

Это было, безусловно, подходящее предложение, и Ланни ушел, размышляя о том, что Джулия, маркиза Капорини, вряд ли может быть очень стойким фашистом. Он мог догадаться, что, как и остальная часть ее класса, она была напугана угрозами революции в Италии и за ее пределами и приняла Муссолини как своего спасителя. Но пришли немцы, и ей они не понравилась, и теперь она собиралась мыслью о приходе нового захватчика с другой идеологией. Так или иначе, ей понравился этот франко-американский гость, и она пообещала договориться, чтобы он осмотрел "Джорджа Оне" на следующее утро.

VII

На обратном пути в отель Ланни остановился у киоска и купил множество газет и журналов. Ночью город был затемнен, и был введен комендантский час, поэтому он разделся, растянулся на кровати и узнал, что диктатура говорила публике. Ланни, который с детства поддерживал непопулярные движения, стал экспертом в чтении между строк зависимых газет, отделяя правду от лжи своих врагов.

Джулия сдержала свое обещание и позвонила по поводу визита для осмотра картины. Она не сможет использовать свою машину, потому что покрышки были изношены, и было невозможно получить бензин. Но Ланни прибудет на такси и отвезёт ее к месту. А вернется ли он потом на обед к ней домой и встретится с её мужем и детьми? Он сказал, что прибудет, и поблагодарил ее. В эту жаркую ночь в середине лета он мог спокойно спать, зная, что получил доступ к самому центру социальной крепости Рима.

На следующее утро он посетил другой дворец, где его представили пожилому командору по имени Чезаре д'Анджело, с седыми волосами, закрученными усами и самыми элегантными манерами. Ланни сопроводили в подвал и оттуда по еще одному крутому пролету каменных ступеней в то, что когда-то было темницей. Место было снабжено огнеупорными дверями и превращено во временную художественную галерею. Среди картин была прекрасная работа "Снятие с креста", и Ланни разрешили смотреть на неё сколько ему захочется. Ему сказали, что её цена составляет сто пятьдесят тысяч долларов, которые должны быть депонированы в банк в Нью-Йорке. Он пообещал сообщить об этом предложении своим клиентам. Он думал, что эта работа не Джорджоне, а Тициана, созданная этим художником, когда он находился под влиянием Джорджоне, с которым он работал.

Ланни и маркиза сидели в прекрасной библиотеке командора на двух уровнях с балконом с элегантными резными перилами вокруг. Подали напитки со льдом, и они говорили о политике. Ланни этого не планировал, но старый джентльмен был полон решимости, потому что его тошнило от страха, что Рим подвергнется бомбардировке и его сокровища будут уничтожены. А тут был гость, приехавший из Америки, чей отец производил военные самолеты. Наверняка отец, должно быть, говорил о том, как их собирались использовать, а сын, должно быть, слышал этот разговор. Старик, отказавшись от всего достоинства, от всего притворства аристократической отчужденности, протянул пару дрожащих рук и попросил посетителя: "Скажите мне, что бы вы сделали, месье Бэдд, если бы вы были на моем месте". Они говорили по-французски, потому что это был родной язык маркизы, и она и Ланни говорили на нём.

Гость ответил: "Я, честно говоря, не знаю, сэр. Если союзники пробьются на полуостров, трудно понять, как любое место в стране может быть безопасным, потому что каждый холм будет военной целью, а каждая каменная хижина пулеметным гнездом. По этой причине я думаю, что этот город может быть вашим лучшим выбором".

- Как вы думаете, союзники удовлетворят нашу просьбу и объявят Рим "открытым городом?"

- Они поставят жесткие условия, и я сомневаюсь, что немцы согласятся с ними. Вы можете быть уверены, что союзники сделают все возможное, чтобы не повредить церкви и исторические здания. Их главной целью будут железнодорожные узлы.

- Ваши бомбардировщики могут рассчитывать на такую точность, месье Бэдд?

Ланни улыбнулся. - "Когда наши ВВС начинали, они хвастались своей способностью попасть бомбой в бочку, но теперь, в реальных условиях ветра и погоды, им пришлось уменьшить свои претензии. Однако я думаю, что они смогут отличить место поклонения от путаницы железнодорожных путей".

Ланни, который научился говорить о том предмете, о котором хотел, сам никогда поднимал его первым. Он сказал взволнованному старому землевладельцу, таков он был, владелец латифундии, что лучший способ спасти свою собственность - вывести Италию из войны. Хозяин в свою очередь указал на ужасные осложнения. Немцы были здесь и не уходили, они не отдали бы Италию союзникам, потому что Италия была усеяна прекрасными аэродромами, с которых Германия и ее союзники могли быть уничтожены. Когда Ланни высказал идею Гитлера о том, чтобы обе стороны вышли из этого района и оставили Италию в покое, командор с грустью улыбнулся и заметил, что маловероятно, что военные союзников согласятся на такую сделку. Ведь они привели все эти флоты кораблей и десантных кораблей в Средиземное море не для проведения парадов, а также не для того, чтобы доказать, что Уинстон Черчилль был прав, собираясь захватить Дарданеллы в последней мировой войне.

Ланни, слушал это в пол-уха, размышляя, это то место, где я должен встретиться с маршалом Бадольо.

VIII

Искусствовед вернулся во дворец Капорини и пообедал с семьей в величественной столовой, обшитой вырезанными вручную панелями из орехового дерева. На одной стене висел гобелен пятнадцатого века с изображением Ромула и Рема с их волчицей, а у другой стены стоял огромный буфет, наполненный серебром и хрусталем времен Бенвенуто Челлини. Еду подавал пожилой слуга, но не без труда, потому что на его руках появились признаки параличного дрожания.

Эту семью вряд ли можно назвать веселящейся. Её глава был старше жены, был частично лыс, худ и с болезненным цветом лица. Он мало разговаривал, а когда говорил, то рассказывал истории, связанные с лошадьми, собаками и другими аксессуарами деревенских джентльменов. Там было двое детей. Старшая девушка сидела, молча, и разговаривала только, когда с ней говорили. Исходя из ее ответов, Ланни решил, что у неё "не все дома". Мальчик, напротив, был очень активен и хотел произвести впечатление на посетителя. Продукт Балиллы, фашистской организации по обучению молодежи, он, казалось Ланни, воплощал все неприятные качества этой системы. Он был дерзким, самоуверенным и невежественным. Тот факт, что его мать была француженкой, а гость был французом, не мешал ему утверждать, что Франция была врагом и незаслуженно оторвала от Италии Ниццу, Савойю и Корсику.

Несмотря на эти препятствия, мать изо всех сил пыталась доставить своему гостю удовольствие. Он видел, что она обожает детей и все же стыдится их. Он увидел, что она не любит своего мужа, и что у них нет интеллектуального соответствия. Будучи светским человеком, привыкшим к всевозможным человеческим ситуациям, он мягко парировал наглость мальчика и спрашивал сельского помещика о состоянии урожая пшеницы и цен, которые правительство установило для неё. Такие факты имели отношение к военной обстановке, и все это было зерном, которое попадало на мельницу секретного агента.

Для любящей матери такое поведение означало, что гость был добр, и эта доброта согревала ее сердце и заставляла ее еще больше интересоваться его нуждами. Она подумала о нескольких друзьях, у которых были картины, и они стремились заинтересовать своего мужа в выдвижении предложений, хотя вряд ли можно было ожидать, что Ланни будет прислушиваться к его суждениям в вопросах искусства. Эксперту стало интересно, рассказывала ли она своему мужу о Мари де Брюин, и какую причину указала она, что взяла на себя столько хлопот бродячего conoscitore d'arte? Они говорили по-итальянски, так как маркиза призналась, что французский у ее мужа плохой, и мальчик, как догадался Ланни, будет презирать язык побежденных и униженных людей.

После еды старшие отправились в гостиную, и там Ланни назвал опасения командора д'Анжело бомбардировок средством удаления войск. В оправданиях не было необходимости, потому что эта тема была той, которую каждый человек в Риме от Римского Папы до самого последнего нищего был наиболее склонен обсуждать. Положение Италии было ужасным, и это знали все, от папы до нищего. Ланни никогда не видел циклонов. Но он читал о них и мог представить, что стоит в прерии и наблюдает за тем, как на него надвигается циклон без погреба, в котором можно найти убежище. Циклон - это только ветер, и, как правило, он разрушает только деревянные строения, но военный циклон был огнем и ударной волной. И чем прочнее сооружение, тем чаще его используют в качестве крепости, а захватчики чаще разрушают. На полуострове было мало древесины, но скалы были многочисленны, и здания терпеливо строились, чтобы служить веками, если только по ним не стучал бронированный кулак войны. Итальянский сапог был длинным и узким, и разрушение охватило бы его, как косу.

Такую картину мог обнаружить посетитель в каждом итальянском сознании. Это были люди проницательные, реалистичные и скептические, даже циничные. Муссолини изо всех сил старался надуть их гордостью, любовью к славе, мечтой о новой Impero Romano. Он преуспел с частью из них, особенно с молодыми, но теперь эта мечта была мертва и смердела в их ноздрях. Их дуче был лысый старый развратник, страдающий от язв желудка и сифилиса. Он втянул их в эту войну, и Ланни будет трудно найти кого-нибудь, кто признал бы, что он когда-либо хотел этого. Агент президента был удивлен, обнаружив, как обычные люди страдали от фашизма так же как и от войны, и как они были откровенны, самые тёмные или самые просвещённые, богатые или бедные.

Здесь был этот аристократ и землевладелец, который думал только о защите своей собственности. Огнедышащие красные агитаторы, пришедшие в сельские районы, отравив умы сельских работников и организовав их в союзы, в глазах землевладельцев были просто бандитскими группами. Муссолини обещал покончить со всем этим, и он сделал это, и у них было десятилетие восстановления. Но затем дуче втянул их в зарубежные авантюры и привел немцев, которые были как рой саранчи, покрыв всю землю. Теперь пришли американцы, и они были еще одним видом саранчи того сорта, который сбрасывал огонь и разрушения с воздуха на города и поселки, корабли и гавани, железные дороги и мосты. На всё, что построил Муссолини и чем он хвастался слишком громко.

Здесь также находилась жена аристократа, француженка, которая в дни расцвета фашизма посещала свою родину и оскорбляла своих родственников, предлагая, чтобы за установление мира Франция отказалась от своих пограничных земель по требованию соседей. Теперь от этого расцвета не осталось ничего. Маркиза сказала, что война была трагической ошибкой, и что итальянцы должны отказаться от всего, чтобы вывести немецких хозяев. Ланни ожидал услышать эти вещи шепотом, как он слышал их в Германии. Там люди внезапно вставали и открывали свои двери, чтобы убедиться, что их слуги не шпионят. Они клали на телефон шапочку из теплоизоляционного материала, устанавливаемую на чайник, потому что им сказали, что у полиции было секретное устройство, позволяющее им слышать, даже когда телефонная трубка лежала на рычаге. Но в Риме он обнаружил, что недовольство народа достигло точки кипения, и единственные, кто просил вас сохранить секретность, были те, чья жизнь каким-то образом зависела от режима.

Он вышел и ходил по этому Вечному Городу, сильно изменившемуся за два десятилетия после его злополучного визита. Дуче воздвиг эффектные правительственные здания и памятники и построил большой бульвар, ведущий к новому форуму, названному в честь его работ. Он жестоко пошутил над своей собственной славой. На этой Via del Impero - Дороге Империи - он установил мраморную стену и поставил на нее большие бронзовые карты, показывающие, какова была старая империя и какова была новая империя в ее начале, и как шаг за шагом она росла. Он еще не набрался смелости, чтобы снять карты Северной Африки, и там они остались, издеваясь над ним. Ланни бросил один взгляд и быстро пошел. Иностранцу негде было задерживаться.

Для гостя этот Вечный Город был Вечным Капитализмом, эксплуатацией бедных владельцами земли и средствами производства. Этот город, называемый "святым", имел самые отвратительные трущобы, которые он видел во всей Европе, а Святая Матерь Церковь была одним из крупнейших и богатейших землевладельцев. Это также имело место во всех крупных столицах, которые он посетил, и не только в средиземноморских землях, но и в Лондоне и Нью-Йорке. Повсюду он видел святыни Мамоны, украшенные изображениями кроткого и смиренного Иисуса, и вспоминал горячие строки английского поэта Бьюкенена:

Великий Христос-Джинго, под тенью твоей
Встречаются христианин, атеист и иудей!11

Молодые люди и люди средних лет в Риме исчезли, за исключением фашистской милиции. Женщины и дети были измождены, полуголодны, грустны и молчаливы. Они пришли рано и образовали длинные очереди, ожидая хлеба, масла и зелени. Часто они ждали полдня дня только для того, чтобы узнать, что все запасы были исчерпаны. Они прятались в своих душных домах от яркого света дня, а когда солнце садилось, они выходили на горячие тротуары, чтобы подышать воздухом. В мирное время они провели бы половину ночи на улице, но теперь в сумерках был комендантский час, и закон был "военным".

У Ланни не было возможности выяснить, о чем думают эти люди, потому что он был элегантно одетым чужестранцем, и они не будут терпеть его. Портье отеля предупредил его, чтобы он не рисковал в трущобах. Преступления были широко распространены. Они процветают на войне, как бедность и её злые сестры. Грязь была ужасная. У детей, видимо, не было места для облегчения, кроме как на улицах, и они делали это при дневном свете. Взрослые по большей части ждали до ночи. Вороватые нищие преследовали пешехода, ноя уголками рта. Дети приставали к нему с предложениями всевозможных пороков. Мужчины исчезли, а женщины были голодны. Он мог бы купить молодых девушек или мальчиков за плитку шоколада или пару сигарет. Повсюду среди этого несчастья и коррупции шли священники в черных одеждах - "черные жуки", как их называли заполненные ненавистью рабочие. Ланни жалел их, потому что он знал, что многие из них были людьми совести и не имели представления о том, что вызвало эту лавину страданий, и что им не разрешат ничего с этим поделать, даже если они об этом узнают.

Церковь заключила мир с Муссолини и была готова сделать то же самое со следующими группами эксплуататоров, кем бы они ни были.

Ланни позвонил командору д'Анжело и попросил оказать ему честь и позволить снова зайти к нему. Просьба была удовлетворена, и они сидели одни в кабинете старого джентльмена. Предлогом для посетителя был поиск безопасного места для хранения предполагаемого Джорджоне, если бы он его купил. Разговор быстро перешёл к вопросу о мире и способах его получения. Ланни время от времени только слушал и произносил несколько слов. Землевладелец считал само собой разумеющимся, что сын крупного американского капиталиста будет иметь точку зрения своего класса. Вопрос состоял в том, как спасти этот класс среди всех штормов, которые трепали его. Фашизм в Италии представлял собой его попытку спасти себя от красных. Но теперь фашизм стал узником и пешкой нацизма, что проявило себя так же плохо, как коммунизм. Что Америка может внести в эту ситуацию? Ланни знал, что он разговаривает с влиятельным человеком, честным в пределах своих взглядов. Для агента президента было необходимо доверять кому-либо, если он хочет добиться чего-либо. Он решил, что это будет этот человек. "Я попрошу вас позволить мне поговорить с вами конфиденциально", - сказал он. - "Мой отец - человек значительной власти, и когда он узнал, что я планирую эту поездку, он попросил меня спросить об отношении итальянского народа к проблеме прекращения этой войны".

Для опытного человека это было равносильно тому, чтобы услышать: "Я американский агент". Командор ответил быстро: "Я рад, что вы пришли ко мне, и вы, несомненно, можете рассчитывать на мою добрую волю. Мы, итальянцы, втянуты в эту войну, и мы узнали с ужасом, что мы должны сражаться с американцами, которых мы считаем своими богатыми родственниками за рубежом".

Ланни мог бы сказать, что американский народ, конечно, считает итальянцев не врагами, а жертвами. Он рассказал о своей дружбе с итальянцами в Нью-Йорке, во Флориде и в Ньюкасле и даже преувеличил эту близость. Его хозяин показал своё доверие, сказав, что итальянцы и американцы имеют общего врага и должны сражаться с ним вместе. - "Этот враг - опасный зверь, старый, но у него все еще есть зубы и когти". Ланни знал, кого он имел в виду, и не просил его называть имена.

Итальянец продолжил: "Я не думаю, что можно что-либо сделать, пока американская армия фактически не высадится на нашей земле и не даст понять, что это будет серьезное вторжение. Пока есть вероятность, что Италия будет обойдена, наши люди будут продолжать колебаться и тянуть.

Искусствовед сказал: "Я не пользуюсь доверием наших военных, но ситуация кажется очевидной. Итальянские аэродромы используются немцами против нас, и мы не сможем обеспечить безопасность в Средиземноморье, пока не захватим их".

"Helas, helas!" - ответил старый джентльмен. Они говорили по-французски, как и раньше.

Вопрос состоял в том, что должно было случиться с Италией, когда нацисты спрыгнут с ее спины. Ланни сказал, что это будет зависеть от того, как будет выполнена эта операция. Если итальянцы сделают это сами, то они, естественно, будут иметь больший голос при решении своего будущего. Он показал на то, что случилось с французами в Северной Африке. Он сказал, что был там и мог наблюдать за событиями. Адмирал Дарлан, генерал Жюэн, мсьё Лёмэгр-Дебрёй из Huiles Lesieur и другие ведущие французы должны были принять такое же решение, которое теперь стоит перед итальянцами. Они подружились с американцами и в результате получили безопасность.

Старый джентльмен заявил, что он и его друзья не могли не отметить этот прецедент. Он заявил, что является монархистом. Он не думает, что итальянский народ примет старого короля, который был слишком тесно связан с фашистским режимом, но старший сын короля принц Пьемонтский был превосходным молодым человеком, красивым, не слишком умным, и сможет стать конституционным монархом по английскому образцу. Ланни указал, что британские армии, несомненно, будут сопровождать любое вторжение, и следует предполагать, что Уинстон Черчилль предпочтет правительство британского сына. Конечно, он будет противодействовать установлению красного или даже розового режима. Куда бы ни приходили союзные армии, там будет закон, порядок и уважение всех прав собственности. Если послушать этого учтивого джентльмена, можно подумать, что он был членом Комите де Форж. Он знал многих из них и сумел удовлетворить их так же, как удовлетворил командора д'Анжело.

Разговор оказался долгим. Утончённый римлянин рассказал, что он и его друзья в течение нескольких месяцев обсуждали, что они могут сделать в кризисе, который они предвидели. Он не назвал этих друзей, но по мере развития разговора Ланни позволял себе упоминать разных людей, и оказалось, что командор знал их всех. Когда Ланни спросил: "Как вы думаете, генерал Бадольо захочет обсудить эти вопросы со мной?" Ответ был: "Я думаю, это доставит ему удовольствие".

Когда Ланни вышел из этого особняка, он обладал полной картиной мыслей haute bourgeoisie итальянской столицы, ее надежд, страхов и планов. Он был удивлен свободой, с которой говорил этот богатый джентльмен, так же, как он был удивлен отношением семьи Капорини. Он воспринял это как признак того, что ситуация была гораздо более зрелой, чем её представляли он или Рузвельт. Хорошее поле для работы агента президента, и шанс порадовать уставшего человека в Белом доме!

Информация была достаточно важной и требовала доклада. Ланни не хотел писать отчёт своим почерком, поэтому он отправился в глухую часть города и выбрал офис агента по недвижимости. Он вошел в полдень и попросил разрешения использовать пишущую машинку, когда машинистка была на обеде, конечно, заплатив за разрешение. Он выглядел солидным джентльменом, говорил с немецким акцентом, и его просьба была удовлетворена. Он сел и вставил лист обычной бумаги, который был у него в кармане, без копирки.

Он разработал код и оставил его копию, которую Ф.Д.Р. спрятался в ящике стола для чтения у своей кровати. Ланни взял имена президентов Соединенных Штатов и присвоил им новое значение. Джордж был самим Рузвельтом, Джон был Гитлером, Томас был Герингом, Джеймс был Муссолини, Эндрю был Бадольо, и так далее в списке различных людей, которых Ланни мог встретить в своей поездке. Для дальнейшего сбивания с толку врага, который мог завладеть одним из отчетов, немецкие города и итальянские города должны были обменяться именами. Так, Ланни писал, что Странник, его собственное кодовое имя, был в Риме, а теперь в Берлине. Он видел Джона, и Джон был очень взволнован программой убрать Джорджа с дороги. Появилась определенная программа убрать Джона с дороги. Это был военный план, и вовлеченные люди имели высокие посты. Далее он рассказал об отношении зажиточных берлинцев и сказал, что очень скоро встретится с Эндрю и об этом сообщит позднее.

У Ланни было два конверта, один больше другого, и каждый был куплен в разных магазинах. Убедившись, что никто не смотрит через его плечо, он адресовал меньший: "Президенту, Лично и Конфиденциально, от Странника. Он тщательно запечатал этот отчёт в меньший конверт, а затем запечатал его в большой конверт, который адресовал Пьетро Падроне без указания улицы. Ланни вышел и снова пошел, на этот раз к американскому "почтовому отделению", по секретному адресу, который дало ему Управление стратегических служб.

Это была самая опасная часть работы агента президента. Он не мог доверить это письмо почте. Он должен был передать его в руки правильного человека. И, насколько он мог знать, этот человек теперь мог находиться в руках гестапо или под его наблюдением. Ланни знал, что американские разведывательные службы никогда не арестуют шпиона, пока они не проведут наблюдение за ним и всей его деятельностью и не выявят всех его сообщников. Он должен был предположить, что немцы будут не менее тщательными. Возможно, они расположились со всех сторон этого "почтового отделения" и установили камеры в комнатах через дорогу, чтобы фотографировать всех, кто вошел.

Но отчёт должен быть отправлен. Ланни уже прошел мимо этого места и заметил, что это небольшой магазин канцелярских товаров, который, должно быть, было трудно содержать в условиях всеобщего дефицита. Теперь он прогуливался и поворачивался, спокойный на вид, но с сердцебиением. За стойкой была молодая женщина, и больше никого в том месте, которое он мог видеть. Он по-итальянски спросил: "Есть ли у вас копирка с сепией?" Слово "сепия" было кодом, и девушка должна была сказать: "Прошу прощения, сэр?" Она сказала это, и Ланни повторил: "Я хотел бы получить очень качественную копировальную бумагу с сепией".

Девушка выглядела нервной, но что она могла сделать с этим американцем среднего возраста с крошечными каштановыми усами, одетым в коричневый костюм из льна, аккуратно выглаженным. Она сказала: "Я узнаю, сэр". Ланни подождал, и через мгновение появились маленький полный итальянец с розовым лицом и в очках. Он сказал: "Я ожидаю партию из Ливорно". Это был кодовый ответ, и Ланни сказал: "Я хотел бы зарезервировать заказ на пачку. Он достал из кармана конверт и передал его человеку, затем повернулся на каблуках и вышел, с тревогой оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть, есть ли какие-нибудь подозрительно появляющиеся персонажи, скрывающиеся в дверных проемах или выглядывающие из окон. Он ничего не увидел и догадался, что ему на этот раз сошло с рук.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Свет, который лжёт12

ЛАННИ БЭДД занимался тем, что называется "вращением" в светском римском обществе. Комендантский час, несмотря на его опасения, это вращение серьёзно не ограничивал, поскольку эти богатые и светские люди всегда были выше закона и все еще находили способы оставаться на том же уровне. У них были разрешения того или иного рода, и когда за Ланни должным образом поручились, то у него тоже появились такие разрешения. Его поразил цинизм этого общества и свобода, с которой его члены выражали себя. Фашизм, чтобы выжить, должен был преуспеть. И вот он падает на глазах унылых. В светском обществе никто не желает быть причисленным к унылым.

Агент президента представлял свою роль тайной и незаметной. Он собирался встречаться только с ключевыми фигурами и держать себя в тени. Но обнаружил, что для такой карьеры он выбрал не того спонсора. Джулия Капорини, вся доброта и любезность, не могли понять его замысел. "Как вы можете рассчитывать на покупку картин", - воскликнула она, - "если вы не встретите нужных людей и не узнаете, что у них есть, и нужны ли им деньги?" И когда Ланни не смог найти удовлетворительного ответа на это, она добавила: "О, вы должны познакомиться с Изабелл Колонна! Она - наша социальная королева, наш arbiter elegantiarum. Если она одобрит вас, то все вас примут. Позвольте мне взять вас туда на кофе. У неё может быть настоящий кофе!" Ланни должен был согласиться.

Семья Колонна была одной из старейших в Риме, и принцесса Изабелл жила во дворце, который был достопримечательностью в городе с сотней дворцов. Было унизительно приезжать в такое место на такси, но Джулия сказала, что многие из самых лучших людей были доведены до такого состояния. По дороге она рассказала об их хозяйке, которая покорила римское общество своим остроумием и обаянием, несмотря на то, что она прибыла из Леванта. Она выбрала Галеаццо Чиано своим политическим руководителем и поддерживала его даже сейчас, когда он впал в немилость. "Это очень необычно в нашем мире", - объяснила Джулия, - "так что вы видите, что она человек отваги и чести".

На это Ланни ответил: "Если слухи, которые я слышу, правдивы, Галеаццо не отличается тем же".

"Ну", - сказала маркиза, - "нельзя ожидать слишком много от человека в его положении". Она сказала это без тени улыбки, и Ланни согласился таким же образом.

Великолепие мраморного дворца побудило его ожидать величавую особу в годах и сознающую свои социальные обязанности. Он был удивлен, встретив молодую женщину или, во всяком случае, казавшуюся такой, бодрую и легкомысленную в соответствии с декадентским временем. Как и всем остальным, ей было скучно в это время напряжения и лишений. Отсутствовало так много людей, и путешествия были такими сложными. Это было первое лето, которое она провела в Риме, заверила она гостей. Прежде всего, она хотела развлечься, а здесь был посетитель, который побывал в дюжине стран и встретил много знакомых ей людей. Короче говоря, он был приемлемым человеком, и она предложила устроить карточную вечеринку в гольф-клубе, где "все" познакомятся с ним. Она подала настоящий кофе и объяснила, что его привез из Турции атташе посольства в дипломатической почте.

Название заведения было Acquasanta Golf Club. В этом самом благочестивом из городов Ланни привык, что в названии тюрьмы присутствуют слова Королева Небес, и теперь его отправили в гольф-клуб Святой Воды. (Кто-то сказал: "В Риме создаётся Вера. В других местах ее признают"). Клуб был прекрасным местом с лужайками, которые оставались зелеными, несмотря на летнюю засуху, и выкошенными, несмотря на нехватку рабочих рук. На холмистую местность открывался живописный вид, а между холмами и на арки акведука из красного камня, построенного древними и суровыми римлянами. Сюда по зову их королевы, пришли новые римляне, crema di la crema, верхушка общества, высший слой. В три раза больше женщин, чем мужчин, потому что в эти отчаянные времена даже самые высокопоставленные чиновники должны были выполнять какую-то работу.

В основном это были молодые женщины, такие красивые, как и все, каких когда-либо видел Ланни, и в костюмах, демонстрирующих изящество. Они были молодыми матронами, выбранными из-за их различных прелестей, не только физического совершенства, но и веселья, духа, способности развлекать мужчин, которые имели положение, богатство и власть. Мужчины сидели в своих кабинетах, сталкиваясь с множеством неприятностей. Дамы скучали и искали развлечений. Они слышали о новой диковине, американце в Риме. Никто не был очень долго одурачен его утверждением, что он француз. Они знали, что он был вражеским чужестранцем. И как он сюда попал, кто его защищает и что он пытается сделать? Означает ли это надежду на мир?

Никто не был более опытным в социальном подшучивании, чем сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он научился этому, как внук президента Оружейных заводов Бэдд, когда ему было четыре, а может и пять лет, благодаря выслушиванию разговоров леди и джентльменов. Здесь были те же женщины. В одном или двух случаях они были внучками одних и тех же женщин. Но в течение сорока лет продолжался процесс социального "распада", и остроумные замечания, сделанные этими новыми дамами, заставили бы их бабушек покраснеть до самых корней их волос. Шутки о сексуальных делах других людей, а иногда и об их собственных. Шутки о мужчинах с мужчинами и о женщинах с женщинами. Не было ничего, о чем они не знали бы и чего не касались с легким цинизмом. Ланни, который часто посещал светское общество на Французской Ривьере, в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, был знаком с таким отношением бабочки, и он не должен был быть наивным или пуританином. Его роль - быть сдержанным и таинственным, и быть уверенным, что интерес к нему возрастет.

Есть старая песня о "свете, который сияет в женских глазах", И какой-то современный остряк добавил рефрен: "и ложь, и ложь, и ложь". Ланни знал этот свет, и теперь он видел его более чем в одной паре цвета от темного до лазурного. Он знал, что он мог выбирать из этого ассортимента деликатных существ, одну или даже нескольких, и приятно развлечь себя во время своего пребывания в этом Священном городе. Он догадывался, что от него ожидают, и что он будет считаться неблагодарным гостем, если воздержится. Он не собирался делать этого, потому что у него был свод правил, о котором эти люди ничего не знали. Он будет иметь дело с ними на основе вежливой шутки, он будет интересоваться ими всеми, и каждая задастся вопросом, серьезно ли он относится к какому-то другому. Догадки будут нарастать в легкой ярости, они будут пытаться узнать о нем от старших. И преуспели ли они или нет не будет иметь значения, при условии, что он проницательно сыграет свою роль.

Поэтому, когда ему сказали, что женщина, которая только что была его партнером по мосту, была "вдовой Галеаццо", он не выглядел ни шокированным, ни озадаченным, но позволил своим чертам лица расшириться от восторженной усмешки. Вся Европа, да и весь вежливый мир, знали о привычке графа Чиано всегда держать гарем молодых и красивых женщин на своей службе. Он практиковал болтаться на пляже в Остии с полдюжиной из них, а другие старались быть рядом. Он назначал встречи с дипломатами других стран, чтобы встретиться с ним там, и иногда случалось так, что эти джентльмены были пожилыми людьми, имели брюшко или тонкие ноги, или другие характеристики, которые они не хотели показывать на пляже. Это стало чем-то вроде скандала, когда министр иностранных дел Италии, таким образом, злоупотребил дипломатическими привилегиями. Как известно, он предлагал любовь своей покинутой женщины не только своим сотрудникам, но и государственным деятелям, у которых дома были жены и семьи. А они, если бы у них были дела на стороне, предпочитали не выносить этот вопрос в свои деловые дискуссии и в газеты.

III

Смещённый член кабинета, ныне посол в Ватикане, поздно вечером пришел в гольф-клуб Святой Воды и встретил нового американского друга его очень дорогой подруги принцессы Колонна. Он был смуглым и черноволосым. Его предки, как Изабелл, происходили из Леванта. Он был невысокого роста и плотного телосложения, статный, как зверь, с широкими плечами, которыми он гордился, и брюхом, за которое ему было стыдно. Он пытался скрыть его, как это делал его тесть, втягивая его и поднимая грудь. Он поднялся в мире, подражая своему тестю во всех отношениях, выпячивая подбородок, лая на своих подчиненных и становясь очень приветливым для тех, кому по любой причине он хотел угодить. Как и Муссолини, он тоже занимался спортом. но нынешняя жаркая погода была для него нетерпима, и он предпочел сидеть на клубной веранде и подшучивать над теми, кто входил измотанным и потным после игры в гольф.

Как всегда, он развлекался с дамами. Они все еще собирались вокруг него, и Ланни мог догадаться, что у них на уме. Колесо фортуны слишком быстро крутилось в эти дни, и кто мог сказать, когда их дорогой Галеаццо снова окажется на вершине? Пока Изабелл все еще держалась при нём, его, несомненно, нельзя считать дохлым номером. Поэтому они улыбались ему и обменивались остроумием с ним и друг с другом. И еще раз Ланни был поражен, обнаружив, что они были настолько же свободны и легки в вопросах политики, как и друг с другом в сексуальных развлечениях. Они дразнили бывшего министра по поводу его понижения в должности и спрашивали, выбрал ли он этот пост из-за известной экстерриториальности Ватикана. Ни итальянцы, ни немцы, ни американцы не могли получить его, пока он оставался там. Но, к сожалению, там не было поля для гольфа, и что бы он делал без общества? Они приедут навестить его, но что скажет по этому поводу папа? "Папа" не означал папу Галеаццо, ни папу какой-либо из дам, а означал августейшую персону, Святого Отца, Папу Римского.

Видимо, бывшему министру рассказали о франко-американском искусствоведе. Что он знал, было под вопросом, и Ланни, заранее подготовленный к встрече, решил действовать с особой осторожностью. Но Чиано несколькими предложениями нарушил его планы. Какая польза от дипломатического протокола в то время, когда уже работают пушки и бомбы? Сидя в присутствии полдюжины своих дам, он защищался, спрашивая этого посетителя, что он, посетитель, сделал бы при таком стечении обстоятельств, с которыми столкнулся Чиано, и подробно описал их. Когда Ланни сказал, что он не мог себе представить, и это было оправданием Чиано. - "Я не мог вообразить, и никто не мог вообразить. Но там я был".

"Попытка предвидеть историю - это все равно, что предвидеть фондовый рынок", - рискнул вежливый гость.

"Чёрт!" - был ответ. "Я мог хорошо предвидеть фондовый рынок, потому что я мог заставить его идти туда, куда я хотел". Пока дамы смеялись, он продолжал: "Я так и сделал и разбогател на этом. Но кто мог предвидеть, что должно было случиться в Греции?"

"Говорят, что вы купили всех греческих лидеров", - сказала прекрасная Розаура Форли.

"Это так", - объявил ее герой, - "но эти негодяи не отработали потраченные на них деньги. Я протестовал против вторжения. Я протестовал против каждого шага до последнего безумия. Может ли кто-нибудь представить себе такую шутку, как Италия, объявляющая войну Америке? Давид идет против Голиафа и без единого камня в своей праще. Но мы пленники немцев и делаем то, что нам говорят".

Ланни не ожидал ничего подобного, и все, что он мог нескладно сказать, было: "Это действительно трагическая ситуация".

Чиано, поворачивая темные глаза к посетителю, сказал: "Говорят, что вы знаете фюрера, синьор Бэдд".

Ланни признал это. - "Я сотрудничал с ним в качестве эксперта по искусству".

- Тогда, возможно, вы знаете, что у него на уме в данный момент и скажете мне.

- Он человек откровенный. Ему было бы приятно, если бы союзники заключили мир с Италией на основе соглашения обеих сторон о сохранении неприкосновенности итальянской территории.

- Davvero (Неужели)! Разве это не было бы прекрасно, если бы союзники согласились! Слышали ли вы, чтобы кто-нибудь из них принял эту яркую идею?

- Увы, нет, граф Чиано. Боюсь, у них есть планы на ваши аэропорты.

- Совершенно верно. и мы оказались между двумя артиллерийскими огнями. Есть ли у вас какие-либо надежды для нас, синьор Бэдд?

- Боюсь, что это лежит за пределами компетенции искусствоведа. Но я иногда встречаю влиятельных людей, и если у вас есть идеи, с кем вы хотели бы пообщаться, я буду верным посланником. Ланни сказал это, внутренне морщась. Как и многие другие дипломатические лица, призванные обсуждать государственные дела в присутствии полдюжины довольно молодых болтуний.

"Будьте настолько добры, сообщить мне об этом", - ответил странствующий зять дуче. - "Я умыл руки из-за этого беспорядка и оставил его прибрать тем, кто его ученил. И вы знаете, кого я имею в виду".

В доме командора д'Анджело Ланни, как ему и обещали, встретился с маршалом Бадольо. Этот старый джентльмен, ему было семьдесят два года, был выбран Муссолини козлом отпущения в греческой кампании. Ему было приказано ввести в эти дикие горы свои плохо подготовленные армии, и он сделал это. Его сильно потрепали грозные воины, вооруженные британским оружием. Затем, конечно, его обвинили и выгнали. Ошибаться мог кто-то, но не дуче. Пьетро Бадольо удалился в свою усадьбу. Он был чрезвычайно богатым человеком и представлял верх итальянского общества, радужную надежду монархистов, аристократии, землевладельцев и крупных производителей. Он был награждён высшим орденом Святого Благовещения, который сделал его "кузеном" короля и дал ему право прямого обращения к нему.

Этот выдающийся персонаж пришел во дворец д'Анжело в своей тщательно продуманной военной форме с портупеей и множеством карманов. Синьор объяснил, что он не хотел, чтобы американец приходил к нему, поскольку все остальные люди в Риме были шпионами. Маршал был довольно маленький, изящный и элегантный с бесцветной кожей и маленькими белыми усами. Его голос был тихим, а манера сдержанной. Осторожность была его лозунгом, и по большей части он сидел тихо и позволил своему хозяину рассказывать американскому незнакомцу, как маршал выступал против союза с Германией и нападения на Грецию, не говоря уже о безумном объявлении войны Америке. "Теперь", - сказал д'Анджело, - "немцы крепко держат нашу страну в кулаке, и наша проблема в том, как разжать этот кулак".

Ланни ожидал такого приема. "Monsieur le Marechal", - сказал он, - "разрешите мне говорить откровенно и в строгой тайне. Я не предъявлю вам никаких мандатов. Для вас будет очевидным, что американец не может приехать в вашу страну ни с каким мандатом, за исключением фальшивого. Я должен убедить вас в своей добросовестности своей личностью и, так сказать, своим моральным тонусом. В то время, когда начиналась эта война, я пользовался доверием маршала Петена, и в доме мадам де Портес он поручил мне донести послание до короля бельгийцев, чтобы попытаться предотвратить бедствие. Мне не удалось выполнить это задание, потому что немецкие войска вошли в Бельгию в ту же ночь. Я рассказываю вам эту историю, чтобы было ясно, что я хотел мира для Франции и Бельгии, как теперь я хочу его для Италии".

"Je vous accepte dans ce role, Monsieur (Я принимаю вас в этой роли, сэр)", - сказал маршал. Он свободно говорил по-французски, и для гостя это было подспорьем.

Ланни продолжил: "Во время, предшествовавшее вторжению американской армии в Северную Африку, я оказался там, собирая коллекцию мавританского искусства для богатого американца. Я некоторое время наслаждался дружбой адмирала Дарлана и познакомился с генерала Жюэном, месьё Лёмэгр-Дебрёем и другими важными французами как в Алжире, так и в Касабланке. Они доверили мне свои планы и надежды, и я смог рассказать о них известным деятелям в Вашингтоне и разработать меры, которые стали очень полезными для французов. Вы должны понимать, что мой отец является влиятельным американским промышленником и имеет возможность общаться с авторитетными лицами и даже получать их ответы. Если я смогу убедить вас в своей добросовестности, я смогу сделать для итальянцев то же, что и для французов".

Лозунг маршала оставаться осторожным. "Наша ситуация чрезвычайно сложна, месье Бэдд", - был его ответ.

- Я знаю это хорошо, mon cher Marechal. Как вы, несомненно, знаете, армии союзников собираются вторгнуться в Сицилию. Мне не сообщили точную дату, но это произойдёт очень скоро. Я знаю из своего собственного опыта, что французские военные были уверены, что Касабланка не может быть взята с моря, и что армия, которая предприняла бы такую попытку, потерпит катастрофу. Как вы знаете, мы решили эту проблему. Сицилия не представляет больших трудностей.

- Я допускаю, что вы можете сделать это, месье Бэдд, но это будет медленная и дорогостоящая авантюра.

- Наши военные отводят себе три месяца на эту работу. Но я знаю, что президент Рузвельт считает, что её можно сделать за половину этого времени. У нас под рукой пять тысяч самолетов для вторжения и вдвое меньше судов.

- Я предупреждаю вас, итальянцы будут бороться за свою родную землю гораздо упорнее, чем они боролись за Африку, которую многие из них никогда не хотели.

- Мы допускаем это, mon Marechal. Но наши военные корабли и бомбардировщики снесут береговые укрепления, и мы высадим танки на берег так же быстро, как мы это сделали в Северной Африке. Мы знаем, что немцы перебросили дивизию Герман Геринг на Сицилию, и что у них там есть ещё одна или две другие дивизии, но их войска устали, а наши свежие. И нам не нужно одновременно вести войну с Россией.

"У немецких военных был очень плохой советчик, месье Бэдд", - сказал маршал, и его посетитель быстро ответил: "Вы, как никто другой, должны знать, что это значит для командного состава". Это был веский довод, и впервые на маске старого джентльмена, похожей на лицо, появилась улыбка.

Ланни продолжал раскрывать секреты, потому что он решил, что это был тот человек, который имел право их слышать, а Ланни был уполномочен полагаться на свое суждение. Он сказал: "Мессинский пролив не станет препятствием для вторжения армии, и мы захватим крупную авиабазу на Фодже и сможем бомбить не только всю Италию, но также Австрию и Южную Германию, что не понравится фюреру". Бывший командующий всеми итальянскими армиями показал признаки потепления. - "Поскольку вы, кажется, так хорошо осведомлены", - сказал он, - "не скажете мне, собираются ли они бомбить Рим?"

- Мне сказали, что решение находится в руках наших военных, и что, как только они закрепятся на Сицилии, они намерены бомбить железные дороги Рима. То, что англичане называют сортировочными станциями. Они считается ключевым звеном в системе снабжения немецких армий.

- Многие бедняки имеют свои дома рядом с этими станциями, месье Бэдд.

- Именно из-за этих бедных людей я искал эту встречу. У нас в Америке живут несколько миллионов итальянцев, и мы считаем их хорошими гражданами, и, конечно, не хотим приносить смерть и гибель их родственникам и друзьям. Мы хотим как можно быстрее заключить мир с Италией.

- И все же вы не оставляете нам ничего, кроме безоговорочной капитуляции!

- Эта фраза, mon Marechal, предназначена для наших врагов, а не для наших друзей. Мы полностью готовы рассказать нефашистским итальянцам, что мы собираемся делать, когда войдём в их страну. Вы видели, как мы вошли в Северную Африку. Мы не убивали мужчин и не насиловали женщин, и мы платили справедливые цены за все, что нам пришлось взять. Как только люди поняли это, они приветствовали нас. Вы не слышите жалоб от итальянцев из Триполитании и Киренаики.

- Это колонии, месье Бэдд, но Италия - независимая и великая нация.

- Вы услышите то же самое от народа Сицилии, как только мы возьмём её. Девочки будут бросать цветы нашим войскам, а мальчики будут обменивать яйца на шоколадки. Мы даем свободу всем порядочным итальянцам и ничего не просим у них, кроме того, чтобы они создали достойное правительство, которое остальной мир сможет уважать и с которым сможет жить.

"Как вы, несомненно, знаете", - сказал педантичный старый джентльмен, - "я верю в нашу монархию и слуга нашего короля".

- Я знаю об этом, и если бы мы не хотели принять вашу помощь и помощь короля, мне следовало бы говорить не с вами, а с группами сопротивления в горах. У меня есть определенное указание, что после этой войны будет временное правительство, состоящее из всех групп, готовых помочь нам, и что, когда война будет выиграна, народ каждой нации выберет ту форму правления, которую он желает. Правительство с согласия народа является принципом, на котором была основана наша американская нация и мы твердо верим, что если людям будут доверять, они выберут мир и порядок, а не завоевания.

Это были не самые лучшие слова, которые могли бы согреть сердце пожилого монархиста. Но это были слова, которые Ланни поручили сказать, и он сказал их. За этими словами стояли бомбы самолетов и артиллерийские снаряды, и никто не знал этого лучше, чем этот бывший командующий. Он проглотил всю оставшуюся гордость и спросил: "Что именно ваше правительство хочет, чтобы я сделал?"

- Сначала проконсультируйтесь со своими друзьями и другими людьми, которым можно доверять, а затем отправьте представителя в Лиссабон, чтобы встретиться с представителем нашего правительства, чтобы решить, когда и как Италия должна выйти из войны. Мы считаем, что время действовать настанет после того, как станет ясно, что Сицилия потеряна и что Неаполь будет следующим. Кроме того, мы считаем, что бомбардировка железных дорог в Риме может помочь людям осознать необходимость мира.

- Будь осторожны, месье Бэдд, это может сработать совсем по-другому. Это может привести людей в бешенство и ожесточить их волю.

- Наши стратеги так не думают, mon Marechal. Люди сражаются, потому что надеются что-то выиграть. Но итальянцам нечего выиграть, даже выиграв эту войну. Только сегодня я услышал шутливое замечание, что в Риме все пессимисты изучают немецкий, а оптимисты изучают американский язык. Вы видите, как это происходит, итальянцы передают нам даже язык. А им не нравится английский язык, как мне сказали.

- Ходят слухи, месье Бэдд, что Уинстон Черчилль рассматривает Сицилию как место, которое может иметь стратегическое значение для его великой империи.

- Cher Marechal, Черчилль может взять Сицилию только с помощью Америки. Я совершенно уверен, что, если вы отправите представителя в Лиссабон, вы успокоитесь, когда узнаете, что Италия не будет расчленена.

"Я думаю, что вы убедили его, насколько, что касается вас самих", - прошептал командор. И Ланни ушел ждать результатов. Они не заставили себя долго ждать. В тот же вечер землевладелец позвонил по телефону, чтобы спросить, не может ли его "французский" друг, так он осторожно обращался к Ланни, прийти к нему домой утром. На этот раз это был очень старый джентльмен по имени Луиджи Федерцони, который был запечатлён в памяти агента президента как бывший лидер националистической партии, реакционной политической группы, которая представляла крупных латифундистов и поддерживала все экспансионистские и империалистические цели итальянской монархии. Через два года после захвата власти фашистами эта группа перешла к ним. Федерцони теперь был председателем Итальянской академии и влиятельной фигурой. Ланни знал, что если он готов покинуть корабль фашизма, то этот корабль действительно должен быть близок к затоплению.

Посетитель рассказал свою историю снова, в этом случае немного более осторожно. Но, очевидно, рассказ был достаточно хорош, потому что Федерцони выразил удовлетворение, и на следующий день секретный агент был снова приглашен. На этот раз это был граф Вольпи, который до недавнего времени был министром финансов Муссолини и договорился о кредите, который банк Моргана в Нью-Йорке предоставил в двадцатых годах, когда фашисты смогли сохранить свой контроль над Италией. Граф Вольпи был человеком, который знал финансовый мир, как Лондона, так и Нью-Йорка, и для Ланни было бы невозможно одурачить его, предполагая, что у Ланни было бы такое желание. Но Ланни действительно был сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и мог рассказать об этом крупном предприятии и о том, как оно было основано и запущено. Он знал, что сдает экзамен, и рассказал о дружбе своего отца с Захаровым и со Шнейдером из Шнейдер-Крезо. Ланни, который навещал свой парижский дом и встречался там с главами Комите де Форж и мог назвать их и сообщить, что они рассказали. Он тоже знал Лондон и был женат на Ирме Барнс, которая теперь была леди Уикторп. И вдруг граф Вольпи ди Нисурата вспомнил, о да, люди из Уикторп были очень дружелюбны к Италии, и он слышал о синьоре Бэдде... так что это вы тот синьор Бэдд! Затем Ланни рассказал о своей дружбе с Попом Дженеросо и другими нью-йоркскими итальянцами, после чего он заработал репутацию.

Это была опасная игра, в которую он играл. Но он подготовился к ней и нашел ее легче, чем были его опасения. Жалкий дуче изгнал из своего кабинета людей, обладающих реальным влиянием и властью, и получил кучу продажных политиканов. Влиятельные люди объединились против него. И, конечно, дневные бомбардировки итальянских аэродромов и морских портов и судов имели свои последствия. Римляне жили с чем-то более ужасным, чем дамоклов меч, нависший над их головами. Предположим, что один из этих бомбардировщиков ошибётся и пропустит сортировочные станции и ударит по дворцу или роскошной гостинице! Беженцы тысячами вливались в Священный город, а теперь они снова выбирались оттуда и бежали в сельскую местность. Больше нельзя было увидеть фашистских знаков, которые кто-либо носил на улицах, и такие люди, как водители такси и официанты, говорили иностранному гостю: "Дуче? Я плюю на него!"

VII

После двух или трех таких встреч Ланни выходил и находил свободную пишущую машинку. Он никогда не ходил в одно и то же место дважды. Он печатал отчеты без копирки, обычным способом заклеивал их в конверты и доставлял их в "почтовое отделение". Каждый раз он подвергался опасности. Но ничего не случалось. Очевидно, OVRA, итальянская тайная полиция, еще не обнаружила американский шпионский центр. Возможно, они не хотели его обнаруживать. Италия была настолько пронизана инакомыслием, что нельзя быть уверенным ни в чём и ни в ком! Одно было несомненно. И Ланни включил это в свой отчет. Немцы взломали один из кодов, используемых главой подразделения Управления стратегических служб в Швейцарии. Этот агент прислал отчет о делах графа Чиано. Этот отчёт был расшифрован, и у Гитлера была его копия, лежавшая на столе дуче. Было справедливо предположить, что именно по этой причине итальянский министр иностранных дел получил отставку и отправился в Ватикан.

Тем не менее, немцы все еще были уверены в себе, и он должен был проявить максимальную осторожность при работе с ними. Он решил, что пришло время сделать отчет фюреру. Он не сел за стол и быстро набросал его, а лежал на кровати и тщательно обдумывал каждое предложение. Все должно было быть совершенно правильным, явно кажущимся, но не слишком определенным, правдивым и, тем не менее, не слишком опасным, достаточно веским, чтобы оправдать пребывание Ланни в Риме, и, тем не менее, не достаточным, чтобы нанести реальный ущерб делу союзников. Ф.Д.Р. сказал, что его агент президента мог оправданно раскрыть некоторые секреты врагу, если бы это было способом получить более важные секреты от врага. Вопрос был в балансе.

Ланни написал это письмо от руки, и поскольку оно должно было пройти только через немецкие руки. Он написал по-немецки:

Mein Fuhrer:

Это первый из докладов, которые я вам обещал. Я хотел бы присылать хорошие новости, но не знаю ничего, кроме правды, которая может вам помочь. Я нахожу ситуацию в Риме очень плохой. Основным фактором является страх бомбардировок. Как вы знаете, эти люди не имеют стойкости немцев. Они думают только о сохранности своей собственной шкуры. Они циничны и обнаружили все слабости своего дуче. Поэтому он больше не может их вдохновлять. Мир любой ценой - это мнение я слышу повсюду от невежественных бедных до легкомысленных богатых. Я не смею противодействовать этому, потому что в этом случае никто не будет говорить со мной.

Вы не можете представить себе более отвратительное зрелище, чем я видел в гольф-клубе в пригороде этого города военного времени. Похоже, что у богатых людей нет ничего более важного, чем гонять шарики по полю. А тем временем элегантно одетые дамы сидят и сплетничают о своих любовных приключениях. Центр внимания - Чиано. Мне сказали, что вы назвали его в лицо ослом и сыном осла, и я думал об этом, когда его слушал. Он не стеснялся открыто насмехаться над своим тестем и умывать руки от неприятностей в Италии.

Это, кажется, это общее настроение преобладает даже среди членов нового кабинета дуче. Мне говорят, что Паволини, Боттаи, Гальбиати и Ренато Риччи далеко не надежны. [Это было не правдой и должно было посеять замешательство.] Я планирую разработку этих людей и посмотрю, смогу ли я завоевать их доверие. У меня была частная встреча с маршалом Бадольо, и этот проницательный старик старался изо всех сил получить информацию от меня, не давая ничего взамен. Он заявляет, что полностью отошел от политической деятельности, и это может быть правдой, но я не гарантирую этого. Я планирую встретиться с ним снова и надеюсь завоевать его доверие.

Здесь есть общее мнение, что союзники собираются вторгнуться в Сицилию. В кругах Ватикана ожидается, что американцы будут бомбить сортировочные станции Рима. Папа, конечно, протестует против этого, желая спасти свои барабанные перепонки.

Одна хорошая новость, которую я могу вам сказать, связана с вашими собственными войсками, поведение которых великолепно. Я вижу их повсюду, и они верны, достойны и более вежливы, чем заслуживает это легкомысленное население. Это особенно верно для эсэсовцев. С такой верностью ваше дело не может не победить окончательно. Я боюсь, что этот отчет не будет вам полезен. Я надеюсь сделать лучше с большим количеством времени. Незнакомцу трудно завоевать доверие людей на важных должностях, особенно когда они по природе так же подозрительны, как и все итальянцы. Они не доверяют друг другу и рассказывают совершенно разные истории каждому, с кем встречаются.

С заверениями в моей преданности, Ланни Бэдд.

Это письмо, конечно, предназначалось не только для глаз Гитлера, но и для глаз герра Гюнтелена и других. Ланни адресовал конверт - "Рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру через любезное посредничество маршала Кессельринга", и не пометил его "лично", чтобы это не показалось командующему вермахтом невежливым. Он мог быть уверен, что в любом случае письмо будет вскрыто, прочитано и, возможно, сфотографировано. Фюрер не хотел, чтобы его армия и его гестапо рисковали. И даже если бы он так сделал, то они рисковать не будут. Ланни отнес письмо в отель де Русси и положил его на стол перед краснолицым фельдфебелем, сказав: "Ein Bericht" (донесение). Затем он вышел, не желая встречаться с кем-либо из офицеров рейхсвера. Ему от них ничего было не надо, и у него не было желания повергнуться их допросу. Его доклад будет оценен как плохой, но безвредный. И как любитель, он не был обязан быть эффективным.

VIII

Маркиза ди Капорини высоко ценила своего франко-американского друга. Он побывал во многих частях света, встречал нужных людей и рассказывал интересные истории. Нельзя сомневаться в том, что он добился социального успеха в Риме. Он встречал здесь нужных людей, смотрел картины и выражал мнение, имевшее вес. Это отражало шарм на леди, которая представила его, а она хотела ещё большего. Она предложила, чтобы он покинул свой отель и стал ее гостем. В ее дворце было много пустующих комнат, и хотя зимой их было бы трудно отапливать, то в июле этого года трудностей не было. Она была одной из тех счастливчиков, у которых была еда, и она могла предложить гостеприимство, и это сэкономило бы conoscitore d'arte много денег. Знатная дама не предложила бы ему заплатить за стол, но, возможно, она ожидала, что он настоит на этом.

Эта обходительность вызвала замешательство у Ланни. Он не мог сказать ей, что его присутствие в ее доме может стать опасной для нее. И еще меньше он мог ей сказать, что боится, что она может прийти, проявляя к нему слишком большой интерес. Это был свободный мир, и Джулия говорила о грешках дам, с которыми он встречался, и предостерегала его в игривой форме от некоторых более коварных и более дерзких. Она даже зашла так далеко, что рассказала ему о своем несчастье. Её муж испытывал настоятельную потребность в мальчиках. Оказалось, что их можно было купить очень дешево, и Ланни знал об этом по улицам. Это оставило Джулию с пустым сердцем. И что более вероятно, что это заставило её думать о нем, как о том, кто мог заполнить эту пустоту.

Особое стечение обстоятельств сблизило эту пару. Как у Галеаццо Чиано были "вдовы", так и у его жены Эдды Муссолини была стая "вдовцов", Ланни можно было бы считать "вдовцом" кузины Джулии, Мари де Брюин. Он преданно любил ее семь лет, и это считалось романтическими отношениями согласно всем французским романам, которые Джулия когда-либо читала. Она была на несколько лет моложе Мари. И вполне вероятно, она могла мечтать занять место Мари и наслаждаться еще семью годами почетной верности. Даже ее злейший враг не осудил бы ее, а священник дал бы ей отпущение грехов по требованию.

Она спросила его, женат ли он, и ему пришлось лгать ей. Он не хотел создавать причину для расследования, которое может привести к Мэри Морроу. И кроме того, он узнал, что нехорошо говорить, что у него есть жена. Посетив княгиню Доннерштайн в Берлине всего шесть месяцев назад, он решил эту проблему, придумав жену по этому случаю, молодую, красивую и богатую. Но это не помешало несчастной вдове заползти в его кровать холодной зимней ночью. Хильде, старый друг, хорошо восприняла его отказ, но он, конечно, не должен рисковать с незнакомым человеком.

Последствия войны сводили женщин с ума, сказал он себе. Здесь, в Риме, было, наверное, две или три взрослые женщины на каждого взрослого мужчину. И это соотношение поставило под угрозу женское достоинство, которому оно не было способно противостоять. Агент президента боялся ходить в гольф-клуб, потому что там молодые женщины прилагали неимоверные усилия его затащить. И он подозревал, что их усилия были бы еще более насильственными, если бы большинство из них не считали само собой разумеющимся, что он уже принадлежит маркизе.

Ланни долго гулял среди видавших виды храмов древнего Рима и среди новых и блестящих памятников, которые дуче воздвиг для своей славы. Он тщательно обдумал эту проблему и понял, что может показаться странным. Всем светским людям показалось бы забавным, что человек, готовый рискнуть своей жизнью ради своей страны, не желает рисковать своей добродетелью. Конечно, когда люди умирали или собирались умирать тысячами, не надо слишком много просить, чтобы секретный агент позволил себе быть соблазненным аристократической женщиной. Конечно, это приписывало слишком большое значение половому акту, особенно в те дни, когда методы контрацепции были так хорошо поняты!

Не могло быть никаких сомнений в том, что эта благородная женщина помогла Ланни в его работе и сможет помочь ему больше. И разве он не говорил, что эта работа стоит на первом месте? Разве он не обещал это Ф.Д.Р.? Но образ Лорел стоял на его пути. Он тоже дал ей обещание. Должен ли он вернуться и сказать ей, что он нарушил его, и объяснить почему, и попросить ее простить его? Или он должен просто ничего не говорить об этом, исходя из того, что то, что она не знает, не причинит ей вреда? Это делали в армии огромное количество мужчин, и какая разница, что будет еще один?

Но он не мог этого сделать. Образ Лорел просто не позволил бы ему. Он вернулся к своему другу и воспользовался способом, который он испробовал после Первой мировой войны, в похожее время, когда светские дамы были назойливы. Он признался Джулии Капорини, что он стал жертвой странного недуга. Никто из врачей не смог обнаружить характера этого недуга. Недуг лишил его способности быть приемлемым любовником. Именно из-за этого он расстался со своей женой Ирмой Барнс полдюжины лет назад. Он не сказал этого Джулии прямо. Он попросил ее тактично сообщить это паре дам, которые пригласили его в свои квартиры. Джулия сочувствовала, она была действительно добрым человеком. Но она не могла не понимать, что он дал ей необычайно лакомый кусочек сплетен. Она больше не просила его стать гостем в своем доме, и ему снова стало безопасно пользоваться своей карточкой гостя в гольф-клубе Святой Воды. Он всегда был любезным человеком и ничуть не возражал против того, когда вдовы Галеаццо делали игривые намеки на его страдания и окрестили его "Il Monaco", монахом.

Начало операции Хаски было назначено на 9 июля. В тщательно просчитанные часы из портов Северной Африки вышла величайшая в истории мира армада судов. Другие флоты вышли из Гибралтара. Суда Великобритании и США соединились точно в срок. Остров Сицилия имеет треугольную форму, по двести километров с каждой стороны, и американцы подошли к южной стороне, а британцы - к восточной. Той ночью случился сильный ветер, и командиры тревожились. Но было уже слишком поздно менять план, и, к счастью, буря утихла к утру. Недавно разработанные десантные суда всех размеров подошли к пляжам в темноте, и страдавшие морской болезнью молодые воины, качаясь, высадились на берег, гружённые тяжелой амуницией, слишком слабыми, чтобы их можно было напугать. Так они потом рассказывали.

Ланни Бэдд узнал новости в отеле, когда спустился на завтрак. В вестибюле был радиоприемник, и вокруг него собралась толпа людей. Официальная правительственная станция сообщала, что американцы пытались высадиться на Сицилии в плохую погоду и что многие из их судов были разбиты. Многие тысячи парашютистов были сброшены на сушу, и они были разбросаны ветром и были захвачены в плен в большом количестве. Люди слушали это без комментариев, видимо, боясь доверять друг другу. Ланни пошел на завтрак, не беспокоясь, потому что он знал нацистско-фашистское радио и мог предположить, что оно скажет. Он с детства знал Средиземное море и понимал, что его волны глубоки и круты, что не настолько, чтобы помешать десантным кораблям. Кроме того, он встречал некоторых десантников, и он был совершенно уверен, что они не сдаются.

Он добрался до дома Джулии, где был радиоприемник, который он мог включить для себя. Сначала он услышал, как официальное радио признало, что американцы оказались на берегу в Геле. Они подвергались нападению и были отброшены бронетанковой дивизией, но все же он не позволял себе беспокоиться. Он видел большие корабли LST, называемые танко-десантными кораблями, и знал, что они следуют прямо за кораблями LCI десантными кораблями пехоты. Первыми на берег высаживались снайперы, и они развертывались по городу, холмам или тому, что было перед ними, и находили укрытие. Некоторые были командами двойного назначения и несли поразительный предмет, который был похож на кусок железной дымовой трубы и назывался базука. Это было что-то вроде ракетного орудия, и ему очень хотелось увидеть приближающийся танк. Все эти вопросы были предусмотрены, и у Ланни было твердое убеждение, что американцы никогда не проигрывали войну и редко сражения, кроме случаев, когда они сражались друг с другом.

Было необходимо терпение, поскольку радиостанции стан Оси делали ситуацию все хуже и хуже, а американское радио в Тунисе не очень много рассказывало, не желая давать информацию противнику. В странах Оси необходимо научиться читать новости в обратном направлении. Говорили, что союзники были отбиты, и называли место, где произошло отражение. Можно заметить, что на территории стран Оси это место находится дальше, чем последнее место отражения. Сначала Ланни услышал, что американцы были отбиты в Геле, Ликате и Скоглитти, и что англичане были отбиты в Аволе и Пачино. Затем он прочитал, что они оба были отброшены в Рагузе, которая была внутри страны и между этими точками, поэтому он знал, что две армии соединились и захватили кусок Сицилии, несомненно, с аэродромами. Аэродромы были очень важны. Северная Африка была так далеко, что у истребителей, прибывающих для защиты десанта, было всего несколько минут, чтобы остаться над головой. Но десантники скоро займут посадочную площадку, и самолеты начнут садиться, а большие DC-4 привезут топливо, и операция Хаски начнет оправдывать свое название.

Это вторжение Ланни обещал своим новым друзьям, и теперь он мог сказать: "Я вам об этом говорил", но он этого не сделал. Тактичный человек, он вспомнил, что в Северной Африке именно итальянцев взяли в плен. Он никогда не должен показывать удовлетворение. Но он должен использовать эту возможность, чтобы рассказать, что итальянские офицеры скоро будут проживать в американских гостиницах на летних курортах, в то время как простые солдаты будут работать на американских фермах за заработную плату, а часть произведённой еды будет возвращаться, чтобы накормить голодающих итальянцев.

Генерал Эйзенхауэр помог тайному агенту, передав по радио прокламацию, в которой он рассказал народу Италии и Сицилии то же самое, что Ланни говорил синьору д'Анджело, маршалу Бадольо и другим ведущим гражданам. Документ был подписан Рузвельтом и Черчиллем, и Эйзенхауэр прочитал его на английском языке, а затем повторил на итальянском. Голос генерала был дружелюбным и убедительным, и он сказал людям, что фашизм является их настоящим врагом и что, как только они скинут его, они могут стать друзьями и союзниками американцев и англичан. Радио стран Оси не повторило это сообщение, и их газеты не напечатали его, но они обязались ответить на его доводы. Но нельзя эффективно отвечать на доводы, не раскрывая их. Так было еще раз доказано, что говорит древнееврейская поговорка, что истина велика, и она всегда пробьётся наружу.

Чтобы помочь в этом процессе, американские бомбардировщики прилетели ночью и засыпали города Сицилии и Италии листовками с прокламацией. Они не пропустили Рим. И это не просто дало римлянам повод для размышлений и споров, но напомнило им, что самолеты, привёзшие пакеты с печатными материалами, могут принести пакеты с тринитротолуолом в следующий раз. Ланни Бэдд был слишком вежлив, чтобы упоминать об этом сам. Но он слышал это несколько раз из уст других. Он ходил по улицам этого полу-старого и наполовину нового города и слушал, время от времени делая замечание, чтобы привлечь внимание людей. Он был восхищен, наблюдая, что когда он говорил с немецким акцентом, реакция, которую он получил, была одной из хитрых радостей того, что происходило на Сицилии. Никто не тряс кулаком перед лицом незнакомца, но многие всадили бы маленькие дротики злобы в его кожу. Не все радиостанции в европейских странах Оси могли убедить обычного римлянина в том, что у него есть какой-то другой враг, кроме немцев.

Среди богатых друзей Ланни реакция казалась такой: "Почему бы им не прийти быстро и не покончить с этим?" Он мог понять это чувство, потому что он наблюдал вторжение в Северную Африку на всех ее этапах. Оно заняло целых шесть месяцев, и он страдал от мучительного нетерпения. Военные объяснили ему, какая это огромная задача высадить несколько сотен тысяч человек и все их оборудование на берег вражеской земли и снабдить их всем необходимом. Каждый из этих неуклюжих десантных кораблей должен был сделать сто, возможно, двести подходов в ходе операции Хаски. Остров Сицилия - это масса холмов и гор, плюс один большой вулкан, и немцы определенно будут оборонять их всех. Они не допустят ошибку, которую они совершили в Тунисе, и не позволят себе оказаться в затруднительном положении. Они будут отступать с одной позиции на другую и будут стараться выиграть время.

"Мы должны набраться терпением", - сказал пожилой землевладелец, ставший доверенным лицом Ланни, посещавший других заговорщиков и сообщавший Ланни о том, что происходило. - "Наши лидеры - старики. Они колеблются и откладывают, говоря, что завтра может быть лучше, чем сегодня".

Ланни утверждал: "Они должны видеть, что мы теперь твердо обосновались на Сицилии, и что это всего лишь вопрос нескольких недель, прежде чем мы будем готовы перебраться на материк. Чего они ждут?"

- Они ждут, что кто-то решит за них. Я ненавижу это говорить, и вы не должны цитировать меня, но я не верю, что они двинутся с места, пока Рим не подвергнется бомбардировкам.

"Это создаст для нас трудности", - возражал агент президента - "Мы должны сделать это, а затем нас в этом обвинят".

"В войне нет ничего рационального, насколько я мог наблюдать", - сказал командор д'Анджело. - "Я полагаю, что конец может наступить быстрее, если один из ваших бомбардировщиков промахнётся по сортировочной станции и ударит по одному из дворцов". Старый джентльмен улыбнулся, когда говорил это, потому что это требовала учтивость. Слово, полученное от древних римлян, означает, что вы жили в городе и приобрели те обходительные и непринуждённые манеры, которые городские жители смогли выработать и проявлять.

Агенту президента больше не нужно намеков. Он подготовил еще один доклад, рассказывающий о реакции различных групп римлян на вторжение. Он добавил: "У меня сложилось твёрдое убеждение, что наши друзья не будут предпринимать никаких действий, пока их не подвигнет бомбардировка Рима". Он запечатал письмо обычным способом и отнес его на "почту".

Когда он вошел, толстоватый розовощёкий итальянец, предположительно Пьетро Падроне, сказал ему: "Не могли бы вы войти внутрь, сэр?" Ланни был поражен, но ему ничего не оставалось, как подчиниться.

Позади магазина канцелярских товаров был проход, выложенный полками с каждой стороны, и с дверью в конце. Это казалось хорошим местом для заговора, и мужчина пробормотал: "У меня есть сообщение для Странника". Ланни ответил: "Спасибо", и человек вышел в заднюю комнату, вернулся через несколько секунд и положил в руки посетителя крошечную полоску бумаги с машинописными словами. Ланни прочитал: "Странник получил от одного до пяти".

Все отчеты Ланни были пронумерованы, и это, конечно, было ему приятно. Он поблагодарил этого человека и добавил: "Я не хочу ничего спрашивать, что не должен, но у меня есть письмо, которое важно, и я хотел бы знать, как скоро оно будет доставлено".

Ответ был: "Невозможно сказать точно, но это должно занять около недели. Возможно, я должен добавить, что у нас сейчас есть радиопередатчик, и если сообщение срочно, я могу отправить его через Сицилию".

- Оно будет зашифровано?

- Конечно.

- Тогда я думаю, что, возможно, вам лучше отправить его Роберту Мерфи в Алжир с инструкцией переслать его от Странника президенту. Он поймет. Ланни открыл два конверта и передал сообщение итальянцу, который сунул его в карман.

"Это будет отправлено не отсюда, а из другого места", - пояснил он. - "Будет отправлено в течение часа".

- А что будет с бумагой?

- Её сожгут, а пепел развеют. Мы не храним файлы.

"Вы уникальны среди всех государственных служб", - ответил агент президента, улыбаясь.

Другой говорил по-итальянски, но теперь он ухмыльнулся и сказал: "Is Dem Bums goin' to win de woil' series? (Дем Бамс выиграет серию?)" Это также было кодом и означало: "Я из Бруклина"13.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Правда, втоптанная в грязь14

У МАРКИЗЫ была подруга, которая обладала современными картинами, и она хотела, чтобы их посмотрел искусствовед из Французской Ривьеры. У этой леди была вилла во Фраскати, летнем курорте в Альбанских горах к юго-востоку от Рима. Ланни должен был сохранить свой камуфляж, поэтому он не мог отказаться. Визит был назначен, и однажды утром он отправился в том, что американцы называют трамваем, а итальянцы tram elettrico. Автомобилей было мало, и, кроме того, ему правилось наблюдать за людьми и слушать их разговоры. В Италии не сидят серьёзными, как в английском железнодорожном купе. Здесь идёт общение с соседями, и, прежде чем покинуть вагон, узнаешь все об их жизни, и особенно об их неприятностях.

Этот вагон был набит не просто людьми, а людьми с домашним скарбом. Многие люди уезжали, у других были корзины, которые они хотели заполнить продукцией сельской местности, если смогут ее найти. У них были маленькие предметы, которые они надеялись обменять, и женщина, которая сидела рядом с Ланни, жена государственного служащего, показала ему небольшую безделушку и спросила его совета относительно того, сколько яиц это должно стоить. Он использовал свой немецкий акцент, но она не показала враждебности и спросила, действительно ли он думает, что американцы сбросят бомбы на Рим. Бедная душа, она вся осунулась, а руки дрожали. У нее было трое детей, и ей было трудно их прокормить разрешенным рационом, особенно, когда его нельзя было получить, добавила она.

Женщина ушла, и ее место занял мужчина, пришедший из задней части вагона, которого Ланни раньше не видел. Он носил грубую одежду рабочего и нес свёрток, завернутый в газеты. Ланни краешком глаза подсмотрел, что у этого мужчины была черная борода и седые усы. Ношение бороды снова вошло в моду, потому что сталь превращалась в тысячу видов военной техники, а для бритвенных лезвий не оставалось ничего. Ланни сказал "Buon 'giorno" со своим осторожным немецким акцентом.

Человек коротко ответил, давая понять, что ему не нравятся новые хозяева своей страны. Притворный немец пробовал несколько тем, погода, нехватка еды, события на Сицилии, и каждый раз ответы были односложными. Но этого было достаточно, чтобы у Ланни появилась мысль, он знал этот голос! Он метнул взгляд, затем повернул голову и посмотрел внимательнее. Он быстро отвел взгляд и пробормотал уголками рта: "Привет, Пит!"

Мужчина сидел неподвижно, но Ланни думал, что он может ждать продолжения разговора. "Меня зовут не Пит", - ответил он также тихим голосом.

"Хорошо, Пит", - прошептал Ланни. Затем нормальным голосом на немецком итальянском: "Как вы думаете, враг собирается бомбить город?"

Ответ был - "Не знаю" и снова молчание. Ланни прошептал: "Лучше поговорить", а затем по-итальянски: "Будет приятно подняться немного выше, подальше от знойного Рима". Далее он отметил, что древние римляне обнаружили этот факт и построили себе прекрасную дорогу в близлежащие горы. Знал ли незнакомец, что то, что считалось цепью гор, было действительно краем огромного вулкана, и что озеро Неми было одним из его нескольких кратеров? Видел ли он древнюю римскую трирему, которую император Тиберий построил на этом маленьком озере, и которую великий новый вождь итальянского народа спас из глубин и восстановил? На каждый из этих вопросов бородатый рабочий отвечал односложным словом - no, которое звучало и означало одинаково на английском и итальянском.

Вагон остановился, и несколько человек вышли. В тот момент, когда он собирался начать двигаться, мужчина вскочил и быстро подошел к двери. Ланни, подготовленный к этому маневру, не колеблясь, последовал за ним и спрыгнул с движущегося трамвая. Там они остались на остановке, трамвай отъезжал, и люди, которые вышли, шли разными путями, не обращая на них внимания. Пара была в метрах пяти друг от друга. Ланни сократил расстояние до полуметра и прошептал: "Тебе не нужно беспокоиться, Пит".

Человек снова настаивал: "Я вас не знаю".

Других людей не было на расстоянии слышимости, поэтому было безопасно говорить по-английски. "Я Ланни Бэдд", - сказал агент президента.

- Вы ошиблись. Меня зовут Арриго.

- Борода может быть маскировкой для некоторых, но не для меня. Давай прогуляемся от всех и поговорим. Это тебе навредит.

Они пошли по проселочной дороге. "Я могу догадаться, что ты делаешь", - сказал Ланни, - "и у тебя, вероятно, есть приказ не раскрывать себя никому. Поэтому я не буду задавать ненужных вопросов. Но я могу помочь тебе или ты помочь мне".

Впервые мужчина ответил по-английски. - "Вы говорите с немецким акцентом".

- Это моя борода, Пит.

- Я слышал сообщения о том, что ты стал сочувствующим фашистам.

- Это мои усы. В прошлый раз, когда мы встретились, ты доверил мне важный секрет о требованиях Гитлера к Чехословакии, и я передал его британской прессе для тебя. Как ты мог представить, что я изменюсь?

- Многие изменились.

- Никто, кроме идиотов и мошенников, не пристал к мистеру Бигу. Уверяю тебя, я тоже.

Они подошли к большому дубу, который предлагал желанную тень, и сели под ним. Пит Корсатти внимательно огляделся и сказал: "Я в твоих руках, Ланни".

- Так и я в твоих. Мы в стране врага. Ты в какой-то особой опасности?

- Ничего больше, чем обычно.

- Еще один вопрос. Имя Падроне что-нибудь значит для тебя?

- Да, это так.

- Хорошо, тогда. Я спросил, потому что подумал, что, возможно, тебе понадобятся средства связи. Был ли ты одним из тех американских журналистов, которых мистер Биг запер во время войны?

- Нет. Я не был в Италии в течение нескольких лет.

- Понятно. Тогда у тебя меньше шансов быть узнанным. Я задавался вопросом, как ты мог рисковать.

- Я только что сел в тот вагон, когда уселся рядом с тобой. Я возвращался в горы.

Ланни процитировал Милтона: "Горная нимфа, сладкая свобода!"

III

Девятнадцать лет прошло с тех пор, как эти двое впервые познакомились, и шесть с момента их последней встречи. Ланни с удивлением осознал, что Питу было уже за пятьдесят, и он поседел. Родившийся в Бруклине от итальянских родителей, он был представителем американской газеты в Риме, когда внук президента Оружейных заводов Бэдд прибыл туда на нелегитимный медовый месяц с Мари де Брюин. Медовый месяц был грубо прерван похищением Маттеотти и неприятностями, в которые попал Ланни.

Ланни пообещал не задавать вопросы о том, что делает его друг, поэтому он поднял другую тему. - "Я хочу рассказать тебе странную историю, Пит. Я понятия не имею, знаешь ли ты что-нибудь о том, что называется парапсихологией, и, возможно, ты подумаешь, что я чокнутый, но в любом случае, это то, что случилось со мной. У меня есть подруга, медиум, она впадает в трансы и не знает, что происходит, но она говорит, и голоса говорят, что они духи. Может быть они действительно духи, а может быть и нет. Я никогда не мог принять решение. Примерно месяц назад я отправлялся в опасную командировку, и мы попытались сделать сеанс, чтобы узнать, скажут ли духи что-нибудь об этом. Звучит ли это для тебя бредом?"

- Немного, но это интересно.

- Ну, я сижу, слушаю, и мне говорят, что со мной общается Джакомо Маттеотти. Ты его помнишь?

- Я не мог забыть его. Его имя стало символом всего итальянского подполья.

- Ну, мне сказали, что он присутствует и рассказывает мне секреты своей смерти. Он говорит, что доказательство вины Муссолини существует. Существуют мемуары, написанные Филиппо Филипелли, редактором Corriere Italiano, который одолжил Думини автомобиль, которым пользовались гангстеры.

- Это правда, Ланни. Мы знаем об этих мемуарах. Говорят, что они есть только в единственном экземпляре.

- Мне сказали больше. Человек, который передал приказ Муссолини Думини, это Контарелли, парламентский секретарь фашистской партии.

- Это вполне может быть правдой. Я не знаю.

- Мемуары были также подготовлены Чезаре Росси, главой Бюро прессы, и Альдо Финци, секретарем Министерства внутренних дел.

- Он был заместителем министра, я полагаю.

- Я записывал произнесенные слова и должен был писать быстро, поэтому, возможно, я ошибся. Меня предупредили, что эти люди были флюгерами, которые быстро поворачиваются, и что я должен быть осторожен с ними.

- Это, безусловно, правильно, и история очень удивительна. Ты уверен, что медиум не знал этих фактов?

- Я никогда не рассказывал ей об этом ни до, ни после сеанса, потому что я не мог сказать ей, что направляюсь в Италию или почему. Из предыдущего опыта я знаю, что в своих трансах она раскрывает все виды вещей, о которых она не может иметь осознанной осведомлённости. Конечно, может быть, что она забирает это из моего разума или разума кого-то еще, кто присутствует. Я размышляю о возможности того, что в нашем подсознании может быть уровень, где все наши разумы - одно целое. Я знаю о Думини, конечно, жена Маттеотти назвала его мне, когда она позвонила мне, что ее муж был похищен. Но я не могу вспомнить, чтобы я когда-либо слышал другие имена. Ты когда-нибудь рассказывал мне об этих людях?"

- Я узнал о них позже. Я уверен, что не знал о них до того, как тебя выдворили на границу. Конечно, мы могли говорить об этом случае спустя годы, когда мы встретились на конференции в Стрезе.

- Это дьявол, пытающийся исследовать эти психические тайны. Сталкиваешься с тем фактом, что подсознание никогда не забывает ничего, все психологи, кажется, соглашаются с этим. Но сознательный разум забывает и никогда не может быть уверен, что он забыл. Даже на этом основании я сталкиваюсь с тем фактом, что медиум может войти в транс и погрузить эти мысли в сознание и представить их мне в виде небольшой драмы, диалога, настолько реального, что для того, чтобы воссоздать его потребуется романист.

"Все это ново для меня", - прокомментировал журналист. - "Я считал само собой разумеющимся, что медиумы были шарлатанами, и я никогда не обращал на них никакого внимания".

Ланни сказал, что он может помочь Питу, или наоборот, так и получилось. Пит много знал о деле Маттеотти, и, поскольку это было в прошлом, он мог свободно говорить об этом. Тогда он отвел Ланни в парламентскую пресс-галерею, откуда они стали свидетелями сцены, где молодой лидер итальянских социалистов вызвал ярость фашистов, зачитав список преступлений, с помощью которых они захватили власть и постепенно душат свободы нации. Это была самая волнующая сцена, которую когда-либо видел молодой Ланни Бэдд, и она произвела на него неизгладимое впечатление. После этого он посетил Маттеотти в его кабинете. Он был редактором партийной газеты, хрупкий, чувствительный человек с печальным лицом, как будто он предвидел, что его ждёт. Благородный, идеалистический и добрый он был, и пять хулиганов схватили его на улице при дневном свете и затащили его в машину Фиат, вывезли в укромное место, и нанесли ему тридцать шесть ножевых ран, оставив его обожженное тело в канаве.

"Интересная вещь для наблюдения", - прокомментировал журналист, - "кажется, нужно принять мученичество, чтобы сделать историю. Имя Маттеотти стало боевым кличем противников мистера Бига. Оно является символом того, за что они борются. Если социализм когда-нибудь придет в Италию, он будет иметь большее отношение к нему, чем к любому другому человеку".

"Он сильно повлиял на мою жизнь", - сказал агент президента. - "Бывают моменты, когда я трушу, а потом я думаю о нем, и мне становится стыдно за себя. Он высказал совесть целого народа".

"Это действительно то, что ты чувствуешь, Ланни?" - спросил Пит. И затем, не дожидаясь ответа, он сказал: "Ты знаешь, насколько я должен быть осторожен не только для себя, но и для многих других людей".

- Конечно, старик. Не рассказывай мне того, что не должен. У меня нет праздного любопытства.

- Это ты должен знать. Маттеотти оставил сына и вдову, которая научила сына боготворить память своего отца. Грязная собака, мистер Биг, не заметил их. Сын был малышом, когда умер его отец. Теперь он мужчина, и у него только одна мысль в жизни. Я не скажу, чтобы отомстить за убийство отца, но чтобы покончить с фашизмом в Италии и завершить дело своего отца. Он один из лидеров подполья, и я здесь, чтобы помогать ему.

- Как долго ты этим занимаешься, Пит?

- Около восьми месяцев.

- А тебя еще не узнали?

- Я не часто бываю в городах. Это была особенная работа, и я рискнул.

- Я задерживаю тебя?

- Я закончил дела и возвращаюсь обратно. Но мои друзья начнут беспокоиться, если я останусь надолго.

Ланни сказал: Тебе может быть интересно узнать, что я был в Северной Африке и видел там всё шоу. Я смог немного помочь. Могу ли я для тебя что-нибудь сделать?

- Есть вопросы, которые все задают мне. Рим будет бомбить?

- Железные дороги, да, я почти уверен. Не весь город.

- И союзники придут на материк?

- Конечно, они придут. Как они могут оставить эту огромную авиабазу Фоджа в руках врага? Я предполагаю, что они дойдут до Рима ради морального эффекта. Пойдут ли они дальше, я не знаю. Была пауза, затем агент президента сказал: "Скажи мне что-нибудь взамен. Партизаны будут достаточно сильны для восстания?"

- Мы предостерегаем их против этого. У немцев есть все оружие. Наша работа - саботаж, особенно в сфере коммуникаций. Мы разрушаем мосты и блокируем туннели, и мы задерживаем грузовики. Часто мы получаем вещи, которые мы можем использовать, остальное мы сжигаем. Все это будет увеличиваться по мере приближения армий. Они будут сбрасывать нам всё необходимое.

"Я знаю об этом, " - сказал агент президента - "Управление стратегических служб проинформировало меня, хотя я не подчиняюсь им непосредственно".

Этим двум старым друзьям было о чем поговорить. Пит сыграл важную роль в жизни Ланни, поскольку имел отношение к его браку с Ирмой Барнс. Пит поговорил с ней и сказал, что Ланни слишком горд, чтобы просить очень богатую женщину выйти за него замуж. Поэтому Ирма сама пришла за Ланни. Оказалось, что это не счастливый брак, но это не вина Пита. Теперь он сказал: "Я слышал, что ты вернулся в свой класс, и я подумал, что это должно быть влияние Ирмы. Мне это было грустно, но я не слишком тебя винил.

- Я сам способствовал распространению этих слухов, Пит. Я понял, что лучше всего я могу послужить стране, получая информацию от вражеской верхушки. Только очень немногие из моих самых близких друзей знают этот секрет. Ты должен быть осторожным, чтобы не как-нибудь его не выдать. Если ты услышишь мое имя, просто вздохни и продолжай грустить.

- Здесь есть один человек, который должен знать о тебе. Ты не хочешь встретиться с Маттео Маттеотти.

- Что хорошего из этого выйдет?

- Он мог бы рассказать тебе много о подполье, о его состоянии ума и о его проблемах. Больше, чем я могу сказать. И ты мог бы подбодрить его. Ты знаешь, что нелегко жить жизнью преступника, когда нет склонности к этому, а тут благородная душа и что-то вроде святого. Я полагаю, что ты в состоянии заявить, что американцы войдут крупными силами и принесут все, что потребуется.

- У них есть пять тысяч самолетов для кампании на Сицилии, и теперь они выпускают восемь тысяч самолетов в месяц.

- Если бы я сказал это Маттео, он не мог быть уверен, что я это знаю. Но если бы ты сказал ему это, он был бы счастливым banditto.

- Могу ли я доверять его осмотрительности, Пит?

- Ты можешь доверить ему до смерти или до камеры пыток OVRA.

- Могу ли я встретиться с ним наедине? Я имею в виду, только с тобой?

- Конечно. Но ты должен будешь отправиться в путешествие на осле. Есть причины, по которым он не может выйти наружу в настоящее время.

- Ну, шесть месяцев назад я скакал на верблюде, и я не думаю, что осел может быть хуже.

- Скажи мне, как я могу связаться с тобой в ближайшие два или три дня.

- Я возвращаюсь в Рим сегодня вечером. Я в отеле Реджина Карлтон. Напиши мне и скажи, где встретиться с тобой.

- Я скажу тебе место сейчас. Вы знаете, Тускулум?

- Я никогда не был там, но я знаю, что это недалеко от Фраскати.

- Там есть древний римский театр, знаменитые руины. Театр, а не амфитеатр, который не был раскопан. Любой может направить тебя к нему. Когда ты получишь письмо с указанием дня, придёшь туда как раз на закате, и я заберу тебя.

- Тебе лучше подписываться кодовым именем, когда пишешь мне. Я предпочитаю имя женщины, потому что шпионы считают это невинным.

"Сердцеед!" - воскликнул Пит с усмешкой. - "Как это будет, если я буду Ирмой? "

"Хорошо", - сказал Ланни, возвращая улыбку, - "при условии, что моя новая жена не узнает об этом".

Ланни возобновил свое путешествие во Фраскати очень счастливым. Роскошь говорить правду в течение одного часа придала ему силы выстоять ещё месячную кампанию лжи. Он осмотрел картины, сделал надлежащие комментарии и задал обычный тактический вопрос, можно ли уговорить женщину расстаться с какой-либо из картин, и какую цену она ожидает. Затем он поехал обратно в Рим.

Читая газеты стран Оси и слушая радио стран Оси, он узнал, что американские армии были победоносно отбиты с севера от города Энна, и по карте он узнал, что это важный центр связи в центре Сицилии. Он также узнал, что немцы победоносно вели наступление на русские позиции в Курске и победоносно отразили усилия русских по срезанию выступа в Орле. Это означало, что огромная битва на Украине наконец началась. Гитлер задействовал свои последние резервы, кроме тех, которые он двинул в Италию, чтобы выстроить ряд линий обороны через бесчисленные горы этой вулканической земли.

Через два дня пришло письмо, адресованное в отель Ланни, в котором сообщалось, что он может встретиться с Ирмой на следующий вечер. Еще раз он сел в трамвай на Фраскати и прогулялся по месту, которым когда-то владел Люсьен Бонапарт, и, по его словам, это было место виллы Цицерона. Оттуда он проследовал по тенистой дороге к руинам древнего Тускулума, где родился Катон Цензорий. Он спустился в подземную камеру, настолько старую, что она предшествовала изобретению арки. Он поднялся на высоту, с которой у него открывался великолепный вид на горы с заходом солнца. После чего он пошел, как любой обычный турист, в театр под открытым небом, где были представлены комедии Плавта и Теренция более двух тысяч лет назад.

На осле прибыл чернобородый рабочий и привел за веревку другого. Ланни усадили без седла только на одеяло, подвязанное веревками. Зрелище было знакомым и не привлекало никакого внимания. Поступь была медленной и достойной, и они въехали в закат и в настоящее время поднимались на перевал между двумя горами. Тьма окутала их, но, видимо, ослы знали дорогу. Ланни не смог бы вмешаться, если бы захотел, потому что у него не было уздечки и он не знал, как разговаривать с ослами на любом языке. Все, что ему нужно было делать, это сидеть и коленями крепко сжать существо с вздымающимися боками. Он боялся разговаривать с Питом, боясь быть услышанным. Он дышал прохладным горным воздухом, наполненным запахом сосен, и думал, что скажет Маттео Маттеотти и какие вопросы Ф.Д.Р. хотел бы, чтобы он задал лидеру итальянских партизан.

VII

Бедра Ланни начинали болеть. Это казалось долгой поездкой, но, возможно, поездка не длилась более двух часов. Их окружали густые леса, и наконец, сквозь деревья появился тусклый красноватый свет. Это был огонь из угольных горелок, рядом стояла хижина. Они не остановились, а продолжили, и потом снова вспыхнул огонь, и на этот раз они свернули на него. В небольшом расчищенном пространстве горела небольшая куча хвороста, а возле нее на земле лежало одеяло, на котором сидел человек.

Услышав топот копыт, он встал и отступил в тень, пока не заговорил Пит. Затем он появился снова, и Ланни увидел высокого, стройного молодого человека с темными волосами, выразительными глазами и чувствительным, интеллектуальным лицом, удивительно похожим на то, которое Ланни видел два десятилетия назад. Странная и захватывающая тайна, те узоры, которые природа хранит в своем хранилище и воспроизводит с такой верностью. Материалистический век считает, что он ответил на вопрос, когда дал название факторам - хромосоме или гену. Но если подумать немного, можно предположить, что шаблон - это ничто без способности читать и понимать его. И где был тот ум, который читал и понимал закономерности наследственности и давал сыновей, которые были похожи на отцов и матерей, но отличались друг от друга?

Бывший журналист представил их обоих. И они присели на корточки на индусский манер на одеяло. Они говорили по-итальянски, Ланни к этому времени освежил свои знания в этом языке. Молодой партизан, ему было двадцать два, он сказал: "Зовите меня Маттео, пожалуйста, синьор Бэдд. Я помню, как моя мама рассказывала мне о вас, и любой друг моего отца - мой старый друг".

Ланни рассказал историю о том визите в Рим и о том, как Пит Корсатти привел его в галерею для прессы, просто дав пять лир сторожу. В те дни пять лир были долларом, и теперь, увы, они были не намного больше, чем один цент. Ланни сидел и слушал речь лидера социалистов и дикие зверские крики его врагов. Он был так впечатлен львиным сердцем этого столь доброго человека, что пошел к нему в редакцию и выразил свое сочувствие. Ланни повторил каждое слово, которое он мог вспомнить в этом разговоре, и молодой человек слушал, как будто это было Евангелие. Его воспитывали в почитании своего отца как героя, государственного деятеля, мученика за дело справедливости и свободы человека. Здесь создавалась новая религия, которая должна была навсегда оставаться свободной от суеверий и заблуждений, обременявших старую религию Италии. Это была бы религия, основанная на современной науке, и ее священники были бы экспертами, которые понимали, как создать свободу и мир для людей вместо эксплуатации и войны.

Маттео рассказал, что делают враги фашизма, чтобы помочь союзникам. "Впервые за двадцать лет у нас появилась надежда", - сказал он. - "Все больше и больше людей отправляются в горы, и немцы очень раздражены нашими рейдами. Но у нас должно быть больше оружия, а также еды. Мы не можем жить за счет крестьян, потому что сборщики налогов и помещики оставляют им то, что едва ли достаточно, чтобы остаться в живых".

Ланни не был уполномочен выступать за ВВС, но он указал, что их базы еще далеко. "Они приближаются", - сказал он, - "и скоро их самолеты будут над этими горами".

"Мы в руках вашего президента", - заявил Маттео. - "Вы знаете его?"

"Я встречал его", - скромно ответил Ланни. - "Вы не должны ожидать слишком многого от одного человека. Итальянский народ должен сам пробудиться, взять свою свободу и сохранить ее".

- Поверьте мне, синьор Бэдд, они жаждут этой возможности. Они усвоили свой урок, и я не думаю, что они скоро попадут под чары другого диктатора. Скажите, если вы знаете, какова будет политика Союзных армий, когда они войдут в нашу страну.

Ланни рассказал, что Рузвельт поручил ему сказать, что каждому народу будет разрешено выбирать свою собственную форму правления на свободных демократических выборах. "Но вы не должны удивляться", - добавил он, - "если в течение военного периода вы увидите, как мы договариваемся с кем-то, кто нам поможет. Прежде всего, мы должны спасти жизни наших солдат, а если Бадольо или Гранди или Чиано окажет нам помощь, мы не откажемся".

- Но какие обещания будут даны таким людям, синьор Бэдд?

- Те же обещания, что и вам, Маттео. Что решит народ Италии. Вам решать, как делать то, что делал ваш отец. Пробуждать массы и обучать их, и видеть, что они делают разумный выбор.

- Что нас беспокоит, так это то, что мы знаем Уинстона Черчилля и что он хочет установить у нас режим, который мы презираем. Как только правительство придет к власти, имея современное оружие, люди будут беспомощны против него. Монархия, помещики, крупные капиталисты и церковная иерархия - все они едины и являются такими же нашими врагами, как и немцы.

- Я жил в Европе, Маттео, и все это понимаю. Но американцы этого не понимают, и вам придется дать им время.

- Я знаю, что Америка - капиталистическая страна. Но если они настаивают на восстановлении старой системы эксплуатации здесь, они выиграют войну и снова потеряют мир. Будут те же самые жадные хозяева, скупающие правительство и готовящиеся к следующей войне.

- Ничто не может быть более уверенным, чем это. А именно, что вы и ваши друзья должны внести изменения в Италию. Вы спуститесь с гор и будете говорить голосом своего отца.

VIII

Они проговорили всю ночь, потому что этот пылкий молодой социалист хотел знать все о ходе войны. Он и его последователи редко слышали правду. И Ланни должен был рассказать о двенадцати миллионах американцев под ружьём, о восьми тысячах новых самолетов каждый месяц и о двадцати пяти сотнях кораблей, обслуживающих армии на Сицилии. О действиях подводных лодок, о планерах и десантниках, о противотанковом оружии и базуках, ракетах и другом оружии, которое поступало в войска. Почему Социалистическая партия была так слаба в Америке, и Республиканская партия действительно поддерживала войну, и на чем основывались силы Рузвельта? Ланни рассказал о том, что Ф.Д.Р. называл своей тройкой, о команде из трех лошадей, которой он управлял, состоящей из южных реакционеров, католических приходов больших городов и левацких профсоюзов. Этой странной комбинацией можно управлять только с морковкой впереди и дубиной позади.

Все это было похоже на дикий сон для сына скромного итальянского адвоката. Этот разговор испугал его, потому что он знал, что судьба его собственной страны и, возможно, мира, зависит от мастерства и удачи этого возницы.

Пит сказал: "Время уходить. Лучше, чтобы мы прибыли в город до рассвета". Итак, агент президента и партизан пожали друг другу руки и пообещали встретиться снова, когда наступят счастливые дни. Ланни сел на своего терпеливого осла, и под руководством Пита они ушли в темноту. Пит решил, что говорить безопасно, поскольку в этот час никого вокруг не было. Он сказал: "Что ты думаешь о нем?" И Ланни ответил: "У него есть то, что нужно".

"Ты бы и не так подумал", - заметил другой, - "если бы видел демонстрации, которые прошли в прошлом месяце в годовщину смерти его отца. Люди рисковали своей жизнью во всех городах".

После некоторых размышлений агент президента добавил: "Он - человек, которого наше правительство должно использовать для реорганизации Италии. Но я боюсь, что они этого не сделают".

"Не будет такой удачи",- прокомментировал другой. - "Они выберут какого-нибудь старого надоедалу без никакой новой идеи в течение пятидесяти лет. Но, конечно, кто-нибудь будет лучше, чем Утка". Таково было неуважительное имя, которое американские журналисты в Риме называли дуче между собой.

Они вышли из леса на рассвете, и с вершины хребта Ланни мог видеть руины Тускулума. "Тебе не нужно идти дальше", - сказал он. - "Чем меньше нас видят вместе, тем лучше". Он спустился с осла и крепко пожал руку своему другу. - "Береги себя, Пит. Я слышал по радио, что на днях они расстреляли американского шпиона".

- "Мы думаем, что знаем, кто это был",- ответил другой. - "Бедняга! Мы знаем, что постоянно идут аресты по так называемым 'соображениям безопасности' ".

- У меня должен быть способ связаться с тобой, Пит. Всегда есть шанс, что что-то может появиться.

- Меня здесь зовут Ринальдо. Ты можешь оставить мне записку у Падроне. Но может пройти какое-то время, прежде чем я ее получу. Знаешь, мы не сидим в одном месте.

Ланни въехал в Рим на первом утреннем трамвае. Еще рано он заметил, что трамваи, идущие в другую сторону, были забиты людьми, некоторые даже висели на подножках. Когда он въехал в город, он выяснил причину. Американские самолеты разбросали листовки, советующие населению покинуть город, т.к. город должен был подвергнуться бомбардировке. Некоторые воспользовались этим советом, но, конечно, это была небольшая часть населения из полутора миллиона человек. Те, кто мог уйти, были немногими счастливчиками, у которых были деньги и которые могли оставить свою работу. Женщины забирали своих детей и беспокоились о том, что может случиться с их мужчинами. Тревога была написана на лицах всех, и Ланни возобновил свою ненависть к войне и свое желание убрать военную мощь из рук безрассудных и жадных людей.

Ланни, со своей стороны, доверял мастерству американских летчиков в прицеливании, обучение которых он часто наблюдал. Он пошел в свой отель и наверстал упущенный сон. Затем он принял ванну, надел свежевыглаженную одежду, спустился и прочитал в утренних газетах, как американцы победоносно были отброшены при попытке достичь северного побережья Сицилии. Новость о бомбардировке, конечно, была напечатана. Она сопровождалось такими словами, как "подлая" и "преступная", а также протестом со стороны Папы Римского. Но никто, кто читал новости, не ожидал, что протест окажет какое-либо влияние на Объединенный генеральный штаб союзников.

Ланни написал краткий отчет и отнес его в "почтовое отделение". По возвращении в отель он нашел телефонное сообщение от маркизы. Он между делом выразил желание встретиться с графом Гранди, и теперь, перезванивая, его спросили, может ли он прийти вечером. Он сказал: "Всегда с удовольствием" и поблагодарил своего друга. День был удушающим, и он пошел в свою комнату и снял свою драгоценную одежду. Это было все, что у него было, а больше стоило бы ему целое состояние. Он лег на кровать и задумался о том, что он собирается сказать второму наиболее опасному человеку во всей Италии.

Дино Гранди был начальником штаба Муссолини во время того знаменитого "Марша на Рим". Его фотография там должна была занять в итальянской истории место, которое в американской занимает сюжет "Вашингтон пересекает Делавэр". На этой фотографии изображен Гранди во главе парада, одетый в форменную черную рубашку, а Муссолини шел рядом с ним в гражданской одежде. (Остальные шли из Милана, но дуче приехал в спальном вагоне.) Гранди был красивым, стройным молодым человеком, образованным и, как его называют, джентльменом. Но это не помешало ему стать одним из самых жестоких фашистов. Одной из его задач было истребление итальянских кооперативов методом введения касторового масла их лидерам. С точки зрения Ланни это сделало его одним из главных преступников своего времени. Гранди отправился в Лондон в качестве посла Муссолини, вступил во все "лучшие" клубы и испытал свои очаровательные манеры на кликах Кливдена и Уикторпа.

Ланни отложил встречу с ним в Риме, пока он не решил, какую роль играть с ним. Гранди порвал со своим хозяином и больше не был министром юстиции. Люди, которые были в курсе, свободно говорили о его желании сменить главу правительства. Его соперником за эту честь был Бадольо, и одной из задач Ланни было решить, кто из этой пары станет более безопасным союзником для страны Ланни. Если бы это был бы Гранди, Италия сохранила бы своё фашистское устройство. Если бы это был старый маршал, монархия вернула бы себе власть. Идея о том, что итальянский народ может захотеть попробовать что-то новое, вряд ли понравится адмиралу Леги, адмиралу Кингу и другим старейшинам, которые были советниками президента.

Агент президента не должен был чувствовать себя слишком удостоенным чести, потому что важные люди приходили к нему на встречу, а не вызывали его в свои офисы или домой. Они делали это, потому что Рим был кипящим котлом интриг, и мало кто был уверен, кому можно доверять. Все догадывались, что франко-американский искусствовед должен иметь какую-то политическую цель, но никто не смог решить, что он из себя представляет. И важные люди с темными тайнами, запертыми у них на груди, считали, что лучше встретить его в чужом доме, тогда эту встречу можно назвать случайной, если что-то пойдет не так.

Граф Дино Гранди пришел, чтобы выпить кофе в доме маркизы Капорини. Он любезно послал ей немного настоящего кофе заранее, он мог сделать это, потому что был одним из самых богатых людей в Италии. Он им стал в тот момент, когда фашисты пришли к власти. Он предпочёл получить нефтяную монополию, и это было одной из вещей, которые раскрыл Маттеотти, когда пять гангстеров закрыли ему рот. Дворец, слуги в ливрее, лимузин Мерседес, частный черный рынок - таковы были призы, ради которых был организован "Марш на Рим". Именно так вёл себя Цезарь в Египте, Александр в Персии, Чингисхан в значительной части Азии и Европы.

Дино Гранди был высокого роста, дородный, типа футболиста. С тех пор, как Ланни видел его в последний раз, его лицо оставалось все еще молодым, хотя ему было около пятидесяти. На нем были маленькие усы и борода, квадратная борода, обрезанная по концу, как на ассирийской скульптуре. Борода было настолько черной, что, казалось, имела синий оттенок. Его голос был мягким, а манера - самой приятной, особенно для дам. Пока они пили, они болтали о чудесном кофе со льдом, а затем Ланни рассказал новости о графине Уикторп и других друзьях.

Выяснилось, что граф знал о юношеской неосторожности Ланни, и он пошутил по этому поводу, но это была одна из тех шуток, за которыми стоит серьезная цель. Ланни рассказал, как он стал социалистом в детстве и как Гитлер превратил его в национал-социалиста. Это произошло и в Италии, потому что они назвали свой режим формой социализма. У них было "корпоративное государство", и профсоюзы должны были быть частью правительства. На бумаге это выглядело хорошо, и тот факт, что это не имело отношения к реальности, никогда не упоминался в вежливой беседе. Ланни рассказал, как его поучал и напугал генералиссимус Итало Бальбо, и граф прокомментировал печальную судьбу этого способного солдата, который во время полета в Тобрук прошлым летом был сбит по ошибке своими зенитчиками.

Хозяйка осторожно удалилась и оставила пару заговорщиков делать друг с другом все, что они захотят. Гранди говорил по-английски. Он прекрасно знал этот язык и любил это демонстрировать. Он выбрал дружеский тон, сказав: "Давайте поговорим откровенно, мистер Бэдд. Назовите мне вашу цель здесь в Риме".

Ланни не сказал: "Я здесь, чтобы купить картины". Он знал, что это не сработает. Он ответил: "Во время моей работы в качестве эксперта по искусству я завёл друзей в разных странах и прожил в полдюжине из них так долго, что я считаю их всех своими домами. Эта война сводит меня с ума. Я не вижу конца этому, кроме открытия Европы для варварства с востока. Я не вижу себя в роли государственного деятеля, но я дружу с некоторыми из них, и я пытался им удружить, принимая сообщения от одного к другому. Всегда тихо и в строжайшем секрете".

- Говорят, вас здесь защищают немцы. Вам нравится дружба с Гитлером?

- Я посещал его время от времени в течение пятнадцати лет. И он, и Геринг приглашали меня на их службу, но я отказался. Я хотел бы, чтобы вы поняли, что я никогда не брал ни цента ни у одного из них. Для меня Гитлер означает оплот против вторжения с востока, и если он рухнет, я не вижу, кто еще нас спасет. Кого вы можете предложить?"

Это дошло до Гранди. Позвольте ему быть откровенным некоторое время! Встретившись с Ланни в замке Уикторп и зная все о самолетах Бэдд-Эрлинг, он знал, что с какой бы стороны ни находился посетитель, Дино может оказаться на той же стороне прежде, чем закончится война. Они говорили о возможных методах выхода Италии из войны, и как нынешние хозяева Италии могут спасти свои шеи. Гранди рассказал, что дуче отправился на границу на совещание с Гитлером, где может твориться история. Он скоро должен был вернуться, и тогда котёл может взорваться, потому что требования Гитлера могут привести итальянцев в отчаяние.

Разговор длился удачно, потому что проницательный фашист хотел извлечь любую информацию, какую только мог. Ланни, со своей стороны, говорил свободно, потому что чем больше он раскрывался, тем быстрее итальянцы понимали, что они проиграли. Он намекнул, что боится, что здоровье дуче сломается от напряжения, и что он больше не соответствует требованиям этого кризиса. На это граф ответил, что он, Дино, все еще был членом Верховного фашистского совета и решил потребовать созыва этого органа и поставить вопрос об изменениях. Ни одно современное государство не может терпеть, чтобы им управляла такая группа некомпетентных людей, которую Муссолини взял в свой кабинет. Это действительно был деловой разговор, и Ланни поблагодарил своего влиятельного друга и пообещал наблюдать за этими историческими событиями с предельным вниманием. "Я хотел бы помочь вам", - сказал он. А другой ответил: "Вы сможете. Мы увидим". Это было больше, чем намек, и агенту президента было над чем подумать.

XII

Поздно вечером в воскресенье Ланни вызвали в дом командора д'Анджело. Похоже, в Риме не было никаких секретов. Старый джентльмен знал, что у Ланни была встреча с Гранди, и он хотел выяснить, что случилось. Ланни сказал ему с кажущейся откровенностью, но сдержал то, что, по его мнению, могло бы слишком сильно взволновать командора. В ответ он узнал, что армия будет стоять за короля, и король собирается поставить Бадольо во главе правительства. По крайней мере, такова была программа. Муссолини должен был утром вернуться из Фельтре, места встречи с Гитлером. Сторонники Бадольо уже знали или утверждали, что знают, что Гитлер требовал больше итальянских войск для русского фронта, и предлагал отдать весь итальянский сапог союзникам и основать свою линию обороны на реке По. Следует надеяться, что Муссолини отказался от этих требований. Конечно, принять их означало бы его собственное падение.

На следующее утро Ланни встал поздно и позавтракал на тротуаре под навесом. Очень приятно, за исключением того, что люди, чей ежедневный рацион хлеба составлял полтораста грамм, останавливались и следили своими глазами за каждой ложкой еды, которую он отправил в рот. Но он пережил две войны и несколько депрессий и обернул свои чувства в необходимую жесткую оболочку. Можно помочь одному или двум людям, попавшим в беду, но когда на земле есть один или двести миллионов, нужно делать все возможное в этом мире. Ланни читал утренние новости в неторопливой манере средиземноморских земель и отмечал, что американцы достигли северного побережья Сицилии, тем самым разделив остров на две части. Их "победоносно отбрасывали" из Палермо с его прекрасной гаванью.

Агент президента он мысленно готовил доклад Гитлеру и собирался прогуляться и обдумать его. Но солнце было жарким, и он решил, что его комната будет лучше. Он оплатил свой счет и собирался уходить, когда услышал звук сирен. Некоторые посетители побежали внутрь ресторана, оставляя еду. Другие вышли на тротуары и стояли, глядя в небо. Ланни услышал отдаленный шум, который он хорошо знал. Приближались самолеты. Звук становился все громче, и он знал, что его производят множество самолетов, и это могут быть только американцы. В этом Священном городе было очень мало бомбоубежищ, и одно место было таким же безопасным, как и другое.

Ланни знал, что товарные склады находятся примерно в четырёх километрах к югу от того места, где он находился, и он очень доверял ВВС своей страны. Несомненно, пилоты были тщательно проинструктированы, изучили карты города и знали детально каждую цель. Разведка находилась в ведении одного из сыновей президента полковника Эллиота Рузвельта, и карты, которые приносили его люди, назывались чудесами. Они были изучены под стереоскопом, который заставлял каждую деталь выделяться так, как если бы вы находились прямо над ней. Миллионы католических избирателей Демократической партии были гарантией того, что ВВС не собираются нанести удар по Ватикану или какой-либо из знаменитых святынь.

Самолеты были Либерейторами и Летающими Крепостями, тяжёлые бомбардировщики с четырьмя моторами, окрашенные в однородный оливковый цвет. Они летели маленькими V-образными формированиями, каждая из которых шла за другой, образуя длинный хвост, так далеко, как можно видеть. Они были наверху в шести километрах, но звук был похож на рев грузовых поездов рядом. К этому добавили выстрелы зенитных орудий и разрывы их снарядов. Это стало опасно для людей на улицах, но, очевидно, не причиняло вреда бомбардировщикам. Они величественно шли, не отклоняясь ни на сантиметр. Сверху над землёй пролетело полдюжины итальянских истребителей, но они не проявили энтузиазма к бою и с первого до последнего ничего не делали, кроме полета. Это был первый раз в истории, когда большая волна бомбардировщиков шла без сопровождения среди бела дня, и у некоторых американцев были опасения, но они оказались неоправданными.

Осколки от разорвавшихся снарядов ранили несколько людей внизу, но многие остались из-за любопытства. Самолеты проходили прямо над центром города. Возможно, это была небольшая пропаганда или, возможно, способ не попасть в город. Это было прекрасное зрелище, и за два с половиной тысячелетия своей истории город Ромула и Рема, несомненно, не видел ничего подобного. Прошли огромные скользящие птицы, а секунду или две спустя можно было увидеть, как открылись бомболюки и вылетели серые бомбы. Каждая несла четверть центнера новой и смертоносной взрывчатки, но они выглядели очень маленькими и красивыми. С каждого самолёта их выпало двенадцать, и они отделялись по изящной параболе, постепенно выпрямляясь. Под ногами задрожала земля за пару секунд до того, как послышались взрывы, тяжелые удары. Они стали безостановочными, и земля под ногами дрожала так же, как и колени и позвоночники присутствующих. Огромные облака дыма и пыли поднялись из разбомбленного района.

В первой волне было около двухсот самолетов, и все знали, что они уничтожили железнодорожные станции Сан-Лоренцо. Толпы подались в этом направлении, но снова прозвучали сирены, и появилась новая волна самолётов, на этот раз они шли дальше на восток. Их целью были сортировочные станции Литторио, и снова раздался грохот, и поднялось облако разрушения, а любопытные побежали в этом направлении. Третье предупреждение и еще одна волна, на этот раз Мародеры и Митчеллы, самолеты поменьше, летящие ниже. Они шли с аэродрома Чампино, который лежал к югу от города. Они разбили много самолетов на земле, и эти самолеты больше никогда не будут летать и атаковать американские корабли на пути к захваченным американцами аэродромам на острове. В целом "шоу" длилось более двух часов, и из почти шести сотен бомбардировщиков, которые пролетели над городом, только пять не смогли вернуться на свои базы.

XIII

Ланни должен был наблюдать за реакцией римского населения на этот намёк на мир, и он провел остаток дня, бродя по городу используя свои глаза и уши. Он обнаружил, что за немногими исключениями люди поняли этот намёк. Он слышал крики ужаса и горя, но мало гнева и никакого желания чего-либо, кроме прекращения этой бессмысленной войны. Как и предсказывал маршал Бадольо, в результате налёта были разрушены многоквартирные дома на железнодорожных станциях, а люди по соседству были в плачевном состоянии. Многие сосредоточенно копались в руинах, пытаясь спасти выживших. Эту деятельность Ланни наблюдал во многих городах этого старого континента, начиная с Барселоны семь лет назад. Когда Ланни был там, он натолкнулся на странное зрелище. Визит Святого Отца к этим охваченным паникой людям. Агент президента стоял и смотрел на него, маленькую фигуру в белой одежде, раздающую молитвы и благословения во всех направлениях. Люди склонили головы и были утешены, так как были уверены, что он обладает какой-то магической силой. Он мог простить их грехи и спасти их от сатаны, но не от главного маршала авиации Теддера. Ланни склонил голову вместе с остальными и промолчал. Никогда не было лучшего времени для применения древней пословицы, что, находясь в Риме, вы должны поступать так, как поступают римляне. Приблизительно четыре тысячи из них были убиты, и это сделали соотечественники Ланни. Две церкви, которые были около железнодорожных дворов, были повреждены. И вернувшись в свой отель, Ланни слушал нацистское радио, осуждающее то, что оно называло "варварским нападением на священный храм". Он мог улыбаться над этим, зная, что нацисты разбомбили более четырех тысяч британских церквей. Но он не позволил бы никому увидеть эту улыбку, и он был осторожен, соглашаясь со всем, что говорили все. Вечером он нанес еще один визит синьору д'Анджело, и там тот согласился, что американские летчики отлично поработали. Они не попали ни в один дворец, но они дали понять римской аристократии, что в следующий раз они могут ударить и по некоторым дворцам, как они это сделали в Берлине.

Муссолини вернулся с пограничной встречи. И город превратился в огромный улей сплетен! Долгое время "Утку" держали на диете из риса и молока. Но в присутствии Гитлера и его сотрудников, будь то от бравады или от жадности, он съел все, что было перед ним, и в результате по дороге домой он катался по полу своего персонального лимузина в агонии острого расстройство желудка. "Иногда это убивает людей", - сказал пожилой землевладелец, - "но, helas! он, кажется, выживет".

Более важным было известие о требованиях, которые Гитлер предъявлял своему партнеру. Он хотел вывести дивизию Герман Геринг из Сицилии и позволить итальянцам защищать её как смогут. То же самое для всего итальянского сапога. Он предложил покинуть Рим и уничтожить огромную партию военных припасов, только что доставленную туда. И Муссолини не сообщил, какой ответ он дал на эти предложения. Он даже не подтвердил сообщения о требованиях Гитлера, которые были получены от его сотрудников. Видимо, дуче уступил фюреру и хотел скрыть этот факт даже от своего марионеточного кабинета.

Итак, утром Ланни должен был подготовить очередной отчет для своего босса в Вашингтоне, а затем, в другое место для своего босса в Берлине. Он играл в опасную двойную игру и намеревался продолжать ее как можно дольше. Каждое сообщение, которое было получено, приносило выгоду для его стороны. Интересно, повлиял ли его совет на бомбардировку Рима? Конечно, летчики тренировались неделями. Но последнее слово должно было прийти сверху, и вполне возможно, что совет Ланни перевесил чашу весов. Во всяком случае, он писал теперь, что моральный эффект от налётов был превосходным, и что железнодорожные станции не будут работать в течение нескольких недель. Он рассказал о тяжелом положении дуче, используя, конечно, его кодовое имя. Он выразил уверенность, что победителем в этой борьбе будет Андре, а именно Бадольо.

Затем он написал фюреру, сказав, что эффект от бомбардировки заключался в том, чтобы разозлить римлян и заставить их более решительно противостоять. Он описал в красках крах Дуче, как физический, так и моральный. Политический котёл быстро закипал, и никто не мог быть уверен, что из этого получится. Он выразил опасение, что Бадольо может стать следующим премьер-министром, слабым и нерешительным лидером. Он рассказал о своих беседах с Гранди, человеком, который знал, чего он хотел, и, возможно, попытается захватить это силой. И этого отчёта фюрер узнает, что этот преданный друг встречал важных людей. Но никаких упоминаний о сыне Маттеотти в горах!

XIV

Итальянский котёл приближался к точке кипения, и квалифицированному специалисту не понадобится много времени, чтобы увидеть, что он очень скоро взорвётся. Если две немецкие дивизии будут выведены с Сицилии, оборона рухнет в одночасье. А если союзники попадут в Рим, то они наверняка будут использовать аэродромы, а немцы начнут их бомбить, не обращая особого внимания на священные храмы. Ланни ежедневно заходил к своим тщательно отобранным друзьям и собирал сплетни. Он не сказал никому определенно, но они, очевидно, думали, что у него был какой-то способ сообщать информацию. Возможно, они думали, что в его комнате в отеле Реджина-Карлтон на Виа Венето установлен радиопередатчик!

На самом деле, он не оставлял в своей комнате ничего предосудительного и не запирал ее для удобства OVRA всякий раз, когда они решали зайти. Он тщательно отрегулировал свой маленький чемодан, что мог определить, открывался ли он, и пришел к выводу, что кто-то просматривает его вещи по графику два раза в неделю. У них была возможность проверить список картин, которые он осматривал, имена и адреса владельцев, а также цены, если таковые были указаны. Это было очень познавательно, потому что каждая картина была описана экспертом, чье мнение стоило больших денег. Ланни время от времени старался добавлять данные, чтобы его инспекторы знали, что он не тратит время в этой сокровищнице старых мастеров. Двое из любителей искусства в списке Ланни сказали ему, что их посещали сотрудники полиции, а любители искусства высоко оценили международную репутацию гостя из Франции. Ланни не нужно было говорить, что это увеличит цену, которую он должен был заплатить за картины, принадлежащие этим хорошим друзьям.

Дино Гранди выполнил свою угрозу и потребовал заседания почти забытого Верховного фашистского совета, чтобы выслушать и рассмотреть требования Гитлера в отношении страны. У Гранди была копия требований, и вместо того, чтобы пытаться скрыть их, он смело подошел к дуче и рассказал ему, что собирается делать. Это было действительно, что дёргать льва за хвост в его логове. И после этого смелый граф посетил дома других членов совета, чтобы обсудить с ними эти проблемы. Полиция следила за ходом этих встреч, но не вмешивалась. У Муссолини были телохранители в форме, известные как мушкетёры дуче, и у него также было триста пятьдесят человек в штатском, которые следили за Палаццо Венеция, где он жил, и за дворцами, занятыми его семьей и различными дамами, которых он посещал. Эти охранники подчинялись любым приказам, которые он отдавал, и римское общество гудело, размышляя о том, когда он будет их использовать и как.

Новости распространились со скоростью молнии. Буквально это означает телефон. Джулия постепенно осознала, что Ланни собирает больше сплетен, чем искусства, и она стала помогать ему. Она звонила, говоря: "Я только что узнала об очень хорошем Ваннуччи, которое вы можете получить". Он шёл к ней домой, и "Ваннуччи" оказывался неизвестными для широкого круга лиц подробностями встречи дуче и фюрера прямо из уст последней возлюбленной Чиано. Там были все признаки подлинности, потому что они описывали, как Ади заглушал криком Утку и не давал ему возможности говорить в течение нескольких часов. Итальянец всегда был в невыгодном положении в отношениях со своим немецким союзником, потому что он думал, что может говорить по-немецки, гордился этим и стремился показать это. Его грубые ошибки раздражали Гитлера, который не знал ни одного иностранного языка и был слишком умён, чтобы пытаться притворяться иначе.

Ситуация между ними была безвыходной. Оба были на пути вниз, и ни один не мог помочь другому. Муссолини представил запрос на сорок девять танковых дивизий и три тысячи самолетов, чтобы удержать Италию против союзников. С таким же успехом он мог попросить луну. Гитлер взорвался, и с тех пор ничего не делал, только бесился буйствовал на хвастуна и притворщика, который с самого начала был всего лишь помехой. Муссолини ничего не делал против Франции, пока Гитлер не поставил эту страну на колени. Он бросился в свое сумасшедшее нападение на Грецию и таким образом втянул Гитлера на Балканы и смертельно задержал его вторжение в Россию. Конечно, фюрер ничего не говорил, что дуче научил его всем пропагандистским уловкам. Не просто как захватить власть, но и как ее удержать, а также, как использовать плакаты, лозунги, приветствия и песни, благодаря которым дети нации могут превратиться в полчища смертельно опасных роботов.

После возвращения дуче с этой злополучной встречи последовало пять дней заговоров и интриг, доверительных отношений и предательств, предложений и контрпредложений. Ланни еще раз поговорил с Гранди, который был полон решимости созвать Верховный фашистский совет. Совет было частью витрины Муссолини, как трудовые "корпоративы". У совета никогда не было никаких полномочий, но в этот кризис свергнутый министр юстиции, один из его членов, был полон решимости его использовать. Ему удалось пробить такое требование, что дуче был вынужден созвать совет, и во второй половине дня в субботу, двадцать четвертого июля, двадцать шесть членов собрались в знаменитом Балконном зале Палаццо Венеция, из которого двадцать лет подряд дуче провозглашал славу своим последователям, собравшимся на Пьяцце внизу.

Ланни получил отчёт об этом на следующий день от командора, который услышал его от одного из советников. Это были пугающие десять часов для тех фашистских стариков, многие из которых за двадцать один год стали седыми или лысыми, как их дуче. Они вошли в Палаццо через строй мушкетёров дуче, которые носили на голове фески со знаками смерти и которые теперь держали автоматы в качестве предупреждения самонадеянным политическим манекенам. В Балконной комнате их хозяин в полной униформе со всеми наградами сидел за великолепным столом, а манекены стояли на внешней стороне двух длинных столов, которые составляли букву "U" со столом дуче.

Муссолини начал заседание, сообщив о встрече с Гитлером, и заявил, что он отклонил предложения Гитлера. Затем он начал тираду, обвиняя в неудачах Италии всех, кроме себя. Он сказал, что война была не популярной, но ни одна война не была популярной. Он предсказал, что союзники не будут вторгаться на материковую часть Италии. Италия должна сражаться.

Когда он закончил, Гранди встал и напал на главу государства, обвинив его в том, что он узурпировал власть и разрушил страну. Затем появился Чиано, поддержавший обвинения против своего тестя, и какая смертельная ненависть была между этими двумя людьми! Дискуссия проходила в ярости, и они называли друг друга мерзкими именами из водостоков Рима. Белобородый маршал де Боно вскочил и размахивал пистолетом в защиту чести Армии, но его убедили положить пистолет обратно в кобуру. Гранди представил ходатайство королю принять командование, что означало, конечно, снятие дуче. Спор длился всю ночь. Эти пожилые люди поседели от усталости, и в том числе вождь с язвами желудка. Несколько раз они почти переходили на кулачные бои, и один член кабинета, Парески, у которого было слабое сердце, потерял сознание.

"Votare! Давайте голосовать!" - Дино Гранди продолжал настаивать, а это было то, чего не было слышно за двадцать лет. Муссолини, белый от ярости, буйствовал и угрожал. Но бывший министр юстиции продолжал настаивать: "Votare! Votare!" Наконец голосование началось, каждый участник поднимался на своем месте и объявляет о своем решении. Многие не говорили ранее, и это были их голоса, которые решали. Голосование прошло девятнадцать в пользу движения Гранди, против семь, почти три к одному. У Гранди было письменная резолюция, и он призвал участников подписать его. Они так и сделали. Муссолини склонил голову и сказал: "Va bene"- очень хорошо.

Почему он не использовал свою власть и не приказал мушкетёрам дуче арестовать этих мятежных манекенов? Ланни слышал, как этот вопрос обсуждали все его друзья в Риме. Никто не сомневался, что эти хорошо обученные гангстеры повиновались бы своему хозяину. Они бы вывели Гранди и других непокорных и расстреляли их во дворе дворца. Муссолини десять лет назад отдал бы такой приказ. Но Муссолини сегодня был больным и сломленным человеком, которому не хватало силы духа. Он даже не мог обратиться к своим людям по радио, потому что его голос дрожал и выдал бы его.

Его поймали между двумя огнями. Немцы на севере и американцы, англичане и французы на юге. Его звезда закатилась, и, что еще более важно, его язвы желудка становились все хуже. Он получил страшную взбучку от своего немецкого господина и вернулся после ночи физической муки, чтобы обнаружить, что его столица получила взбучку от вражеских бомбардировщиков. Его люди повернулись против него и не думали ни о чем, кроме как о выходе из войны. Толпы демонстрантов по всему городу требовали мира, и если бы он приказал массовое убийство, население восстало бы и разорвало бы его на части.

Очевидно, он думал, что король поддержит его. Когда король вызвал его, он не спешил и прибыл с сопровождающими его ста пятидесятью телохранителями в длинной колонне автомобилей. Но он сделал ошибку, разместив их за пределами королевской виллы. Внутри территории армейские офицеры спрятали около пятидесяти карабинеров, а также машину скорой помощи. Когда Муссолини вошел к королю, ему внезапно сказали, что его уволили, а когда он вышел на улицу, его втиснули в машину скорой помощи и увезли в крепость Браски за пределами Рима. Кабинет подал в отставку, и новым премьер-министром был назначен маршал Бадольо.

В одиннадцать часов вечера в воскресенье эта новость была обнародована, и тогда Ланни Бэдд стал свидетелем одного из самых странных зрелищ в своей жизни. Была безлунная ночь, очень темная и очень жаркая. Люди вышли на улицы, чтобы отпраздновать, многие из них в пижамах. Дикая демонстрация продолжалась до утра, танцы, пение, крики, звуки рожков. Это было похоже на канун Нового года на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Люди разводили костры, и что за странное зрелище в затемненном городе, который бомбили меньше недели назад! Солдаты в грузовиках мчались по улицам, размахивая трехцветным флагом монархии. Зеленым, белым и красным. И пели песни двадцатилетней давности. Толпы собрались перед Палаццо Венеция, где они когда-то приветствовали голубя дутыша в униформе, бросавшего вызов всему миру. Теперь они пинали ворота, плевали в стены и проклинали их. Другие собрались перед тюрьмой Царицы Небесной у берега Тибра, требуя освобождения заключенных, которых там поместил тиран. Повсюду на улицах нападали на людей, одетых в черные рубашки.

Так было в веках, когда ниспровергались сильные. И Ланни, который считал Бенито Муссолини самым мерзким из людей, не имел никакого сочувствия к нему. Он наблюдал за карьерой этой ложной славы с самого начала. И увидеть его конец было одной из целей жизни агента президента. Теперь он наблюдал за толпой и читал листовки, которые распространяли социалисты и коммунисты, обещая людям новый и лучший мир. Затем он посетил гостиные немногих привилегированных и выслушал их планы взять под контроль эту революцию и повернуть ее к своим собственным целям. Это тоже была старая история.

XVI

Президент Рузвельт сделал заявление, переданное по радио Алжира, в котором говорилось, что итальянскому народу будет разрешено выбирать предпочитаемую им форму правления и что союзники готовы иметь дело с любой группой, которая будет сотрудничать против немцев. Это заявление агент президента принял это как наставление и отправился к своему другу синьору д'Анжело в поисках личной и конфиденциальной встречи с новым премьер-министром. Это было не так просто, поскольку маршал был занят выбором своего кабинета и формированием своей политики. Во всяком случае, это было то, что он сказал. Но Ланни знал, что он думал о своем кабинете в течение нескольких недель, а что касается его политики, то союзники собирались определить её.

Пьетро Бадольо думал, что был на вершине волны удачи, и для него было большой уступкой заглянуть в дом старого друга и встретиться с тайным эмиссаром вражеского правительства. Он не мог долго оставаться, извинился, потому что многие важные вопросы требовали его внимания. Он не встал и не разглагольствовал, как это сделал бы Муссолини в сложившихся обстоятельствах. Он был джентльменом старой школы, и его голос был тихим. Но Ланни быстро увидел разницу между политиканом, который ищет поста и готов дать обещания всем, и политиком, который пост получил и должен думать о последствиях каждого действия, даже каждого слова. "Я еще не готов к тому, чтобы меня цитировали, месье Бэдд", - так говорил герой Абиссинии полдюжины раз во время разговора.

Суть его сообщения заключалась в том, что немцы были здесь, в Риме, и он был не в состоянии порвать с ними. Если он заключит какую-либо сделку, которая будет для них неприемлема, они могут сделать то, что сделали с правительством Виши, низложить его. Надо было подождать, пока события проявятся более четко.

"Предположим, Monsieur le Premier", - сказал агент президента, - "что американцы отправят десантные силы на пляжи Рима и одновременно высадят несколько тысяч парашютистов ночью, как они только что сделали на Сицилии. Они могли бы захватить и удерживать город, и вы и ваше правительство были бы в безопасности".

- Мне кажется, что типично американская идея, месье Бэдд, несколько экстравагантна, вы меня извините. Даже если это удастся, то большую часть нашей страны останется в руках немцев. Возможно, они решат полностью разрушить ее в наказание за то, что они сочли бы нашим предательством.

- Но если союзникам придется пробиться на полуостров, они тоже будут вынуждены разрушить страну.

- Вы говорите 'вынуждены', месье Бэдд, но мы настаиваем на том, что им вообще не нужно вторгаться в нашу страну. Они могут подождать и добиться справедливого урегулирования с нами.

Так и было. "Осторожность" все еще была девизом старого джентльмена. Он собирался тянуть и позволить немцам использовать своих солдат для убийства американских, британских и французских солдат. "Война должна продолжаться", - сказал он публично, а теперь он сказал это в частном порядке, и ему больше нечего было сказать американскому эмиссару, кроме того, что он протестовал против бомбардировки Рима и надеялся, что союзников удастся убедить не посягать на священный итальянский материк.

Ах да - и еще кое-что! Разговаривая со своим другом командором, он жаловался на то, что один из его политических оппонентов упрекнул газеты за то, что они назвали его "герцогом Аддис-Абебы", когда эта столица была теперь в руках англичан. Пожилой воин переживал это больше, чем бомбежку Рима. Он покорил Абиссинию, его правительство присвоило ему это звание, и, согласно всем прецедентам, он всегда будет носить это звание, независимо от того, что произошло позже. Бадольо сказал: "Нейпир продолжал называться бароном Магдальским даже после того, как Магдалу забрали абиссинцы. Маршал Ней продолжал называться князем Московским даже после отступления Наполеона". Ланни Бэдд понял, что имеет дело с тщеславным стариком, которого больше беспокоит одна из лент, которые он носил на груди, чем тысячи его соотечественников, которые погибнут в бесполезной битве.

XVII

Ланни ушел с той встречи, думая, что его пребывание в Риме больше не приносит пользы, по крайней мере, в настоящее время. Он был здесь около шести недель, и продолжительность его пребывания была оставлена на его усмотрение. Он решил, что пришло время доложить и получить новые инструкции.

Как лучше выбраться? У него не было возможности вызвать гидросамолет и встретить его у берегов Остии. Он мог послать сообщение по радио и получить в ответ инструкции, но это было бы опасно. И вообще, что подумают герр Гюнтелен и маршал Кессельринг, если он внезапно исчезнет со сцены? Он заключил то, что считалось соглашением с Гитлером, и он был обязан его соблюдать при любом риске. Гитлер вывезет его, как он это сделал однажды через Лиссабон. И это подойдет путешественнику, потому что это может дать ему представление о Париже и Мадриде, и он сможет отправиться в путь через Англию и увидеть свою дочь. Все, что ему нужно было сделать, это придумать удовлетворительный набор сказок, чтобы рассказать фюреру.

К этому времени американцы захватили всю западную половину Сицилии и начали финальную великую битву. Поэтому, когда Ланни отправился в отель де Русси и попросил встретиться с маршалом Кессельрингом, он не удивился, когда ему сказали, что этот офицер недоступен. Ланни мог догадаться, что он был в Неаполе или даже ближе к фронту. Он объяснил оберсту фон Хорну, что он хотел послать сообщение фюреру. Ему сказали, что у персонала есть инструкции отправлять любое сообщение, которое может запросить герр Бэдд. Герр Бэдд хотел, чтобы фюрер знал, что у герра Бэдда есть информация для него. Офицер пообещал, что это важное сообщение будет сразу отправлено.

Ланни вернулся в свою комнату и написал записки нескольким своим знакомым, рассказав им, что он на время покидает город, и поблагодарив их за любезность. Он оставил их догадываться, куда и как он ушел. В течение часа он получил сообщение от оберста, в котором говорилось, что, если герр Бэдд будет перед отелем де Русси в четырнадцать ноль ноль, его будет ждать машина.

Ланни отправился и был доставлен в аэропорт Гуидонии, который американцы еще не вывели из строя. Там был тот же самолет, с тем же пилотом, который летал на нем в последний раз. Герр Бэдд и его маленький чемодан были помещены в кресло второго пилота, и самолет поднялся. Ланни видел разбитые железнодорожные станции, и затем самолет повернул на север, по извилистой коричневой реке. - "О, Тибр, отец Тибр, которому возносят молитвы римляне!" Через несколько минут пассажир смотрел вниз на ярко-голубое озеро Браччано, и оттуда открывалась панорама гор, коричневых или каменно-серых сверху, с ярко-зелеными террасами по бокам. Сколько поэтов воспело эту землю и сколько армий прошли по ее дорогам! Одно поколение назад только птицы наслаждались видом, которым теперь наслаждался Ланни. Но вскоре он забыл об этом, придумывая сказки, которые собирался рассказать Ади Шиклгруберу!

___________________________________________________

КНИГА ТРЕТЬЯ.

Нам полчищ
вражьих не разбить15

___________________________________________________

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Избиение народа16

"ЭТО слишком просто!" - продолжал говорить себе Ланни Бэдд. - "Это не может продолжаться. Берегись!" Он слишком искушал судьбу, проведя сорок дней и ночей в Риме, играя на чужих разногласиях. А сто пар острых глаз смотрели на него, сто острых языков критиковали его. И теперь он возвращался в логово тигра в то время, когда в жизни тигра случилось так много того, что его раздражало. Англичане и американцы вытесняли немцев с линии обороны горы Этна на Сицилии, а русское наступление смело две наиболее укреплённые оборонительные позиции немцев - Орёл и Белгород. У Ланни было время проанализировать каждое слово, которое он произнесёт. Он должен был не просто не совершать грубых ошибок, но и занять наступательную оборону, придумывая что-то новое. Что-то, что могло бы сбить фюрера с ног. Если бы он смог!

Первый раз, когда он прибыл в ставку Гитлера, это была Украина, а второй раз - Кёнигсберг, далеко на севере. Где это будет сейчас? Он не хотел проявлять никакого любопытства, но наблюдал за солнцем и судил, что они движутся на север. Сверху трудно различить горы, и в Альпах много озер, большинство из которых длинные и узкие. Национальных границ не разглядеть, и он не мог быть уверен, был ли он над Италией или над Австрией или над Германией.

Только когда самолет начал кружить в аэропорту, он понял, что прилетает в место, пробуждающее множество воспоминаний. Далеко на западе раскинулся большой город. Это был Мюнхен. На востоке был город Зальцбург с рекой, разделяющей его на две части. Ниже на горных склонах были видны виллы, а в долине - деревня с отличным отелем. Ланни узнал форму группы зданий, которые составляют Бергхоф, загородное жилище фюрера. Вверх к самолету тянулась знаменитая скала Кельштайн, на вершине которой вдохновленный человек построил для себя тайное убежище. Он взял Ланни Бэдда в огромный бронзовый лифт, ствол шахты высотой двести метров, и раскрыл основы своей религиозной веры, которая, как он сказал, напоминала веру арабского погонщика верблюдов Магомеда.

Да, это был Берхтесгаден, и Ланни мог догадаться, что Ади нуждался в отдыхе после волнений по поводу победы над своим итальянским союзником. Когда самолет сел, его там ждала машина, водитель в зеленой форме лейбштандарта, телохранителей фюрера. Ланни салютовал - "Heil Hitler!". Водитель ответил, и они выехали из деревни и по дороге, которая поднималась по склону горы. Темно-зеленые ели покрывали склоны, Я хочу подняться в горы, В тёмных елей пасть иголки17. Ветер был прохладным и наполнен лесными ароматами. Ланни вдохнул их и хотел остаться здесь, подальше от мыслей о войне. Но он знал достаточно о планах обеих сторон и был уверен, что война придет сюда. Действительно, здесь она может закончиться.

В первый раз искусствовед проехал по этой дороге ночью, и он вспомнил, как автомобильные огни носились по этим покрытым деревьями склонам. Ирма Барнс сидела рядом с ним, а Труди Шульц сидела на заднем сиденье. Её контрабандой вывозили из Гитлерлэнда по наименее подозрительному маршруту. Это был конец первого брака Ланни и начало его второго, хотя он не знал об этом до поздней ночи. Последний раз он приезжал сюда с Лорел, и это было началом его третьего брака, хотя он тоже этого не знал. Это было почти четыре года назад, в последние ужасные часы перед вторжением Германии в Польшу. Два американца приложили свои слабые усилия, чтобы предотвратить это бедствие, но тщетно.

Когда они приехали к воротам, перекрывшим дорогу в поместье, машину остановили и обыскали. Затем они подъехали к главному зданию и подождали минуту или около того, пока не появился коротышка герр Канненберг. Этот бывший мюнхенский ресторатор был управляющим и развлекателем фюрера. Также, по-видимому, его официальный встречающий. Ланни всегда подозревал, что его посылают, чтобы удостовериться, что человек, который назвался именем герра Бэдда, действительно был этим человеком. Приветствие было очень сердечным таким, как в кафе, если бы сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в вечерней одежде устраивал званый обед, который стоил бы тысячу марок по старым ценам.

Ланни отвели через боковую дверь и снова обыскали, но с менее неприятной тщательностью. Он вышел в главный зал, большое почти квадратное помещение с тяжелыми балками над головой. Помещение окружали панели из того же прекрасного дерева, а в центре каждой панели размещался шедевр живописи. В дальнем конце комнаты ослеплённые глаза Ланни Бэдда, если по какой-то случайности их ослепило яркое солнце над Альпами, увидели, как перед огромным окном, выходящим на горы, расхаживал взад и вперед высокий прямой мужчина в темно-сером костюме с длинным торжественным лицом и коротко подстриженными светлыми волосами - друг детства Ланни, Komponist Курт Мейснер.

Ланни поспешил к нему с радостным приветствием. Ему пришлось имитировать эту эмоцию, даже если он ее не чувствовал. Странный психологический конфликт, когда друг юности в свои последние годы ведет себя не так. Нельзя забыть старые сентиментальные чувства, и в то же время нельзя игнорировать нынешнее отклонение. По крайней мере, если оно идет в русле нацизма-фашизма. Поскольку это кредо анти-толерантности, оно не дает вам покоя, оно не допускает нейтралитета, оно вынудит активно выбрать за или против. Ланни ненавидел кредо Курта Мейснера всем своим сердцем и душой. Оно было подобно смерти, созданием дьявола или чем-то еще, что служило той же роли в современном мире. Все же Ланни любил Курта Мейснера. Он любил талант, который он наблюдал в развитии, он любил учителя, который цитировал ему фразы идеалистической философии. То, что эти фразы могли быть использованы для служения расовой нетерпимости, фанатизму и массовым убийствам, было самым трагическим открытием жизни Ланни. Он должен был узнать это от Шекспира, который предупреждал, что дьявол может цитировать Писание.

Тот факт, что старые чувства все еще были в его сердце, помог Ланни сыграть свою роль. Ему оставалось только вспомнить, как было в период с возраста тринадцати лет до возраста почти вдвое больше. Он мог бы цитировать Гете и Шиллера, даже Гейне. Он мог играть музыку, даже Мендельсона и Шопена, потому что Курт был с широкими взглядами и не возражал против евреев и поляков в мире искусства. Он не должен цитировать более грубых и жестоких нацистов, потому что Курту было стыдно за них, и он ожидал, что Ланни продолжит оставаться молодым идеалистом - на год моложе своего самозваного наставника.

Итак, теперь Ланни поймал правую руку Курта - неповрежденную - и пожал ее, сказав: "Welch frohes Wiedersehen!" (Какая приятная встреча!) Курт объяснил, что секретарь фюрера позвонил в замок Штубендорф, приказав Курту приехать на поезде в Бреслау, где его посадят в самолет и доставят к фюреру, место не указано. Вот они, и Ланни закричал: "Wunderbar!" (замечательно!) Они уселись в два кресла перед этим знаменитым большим окном, и Курт рассказал о том, что произошло с момента их последней встречи, а Ланни рассказал только те новости, какие нацистский фанатик мог безболезненно услышать. Курт счел удивительным, что Ланни смог попасть в Германию, и Ланни не сказал, как он это сделал. Он сказал, что у фюрера есть способ получить то, что он хочет. Другой не задавал вопросов, потому что, если бы фюрер хотел, чтобы он знал, то фюрер рассказал бы ему.

III

Вскоре вошел богоподобный человек. Он был в плачевном состоянии. Другие увидели это, и Ланни понял, что Курт испытал то же горе, что и Ланни, когда увидел усталость своего собственного лидера. Оба лидера измотались на службе делу, в которое они верили; и кто из них был прав, решит будущее. Дряблое лицо фюрера дернулось, а левая рука стала беспомощной. Курт тоже был частично беспомощен, хотя и по другой причине, он получил травму при воздушном налёте.

Гитлер поприветствовал своего нового гостя и сказал: "Я здесь в Бергхофе по приказу доктора Морелла. Он настаивает, что мне нужен отдых". Это было похоже на извинение. Он хотел показать, что ему было неприятно находиться вдали от ставки в разгар двойного кризиса. Американский посетитель ответил, что иногда наши тела могут доставлять нам большие неприятности. Сам он был почти сбит с толку знойной жарой Рима, которая редко бывает. Это был деликатный способ сказать великому человеку: "Не вините меня, если информация, которую я вам принёс, будет не та, которую вы ожидаете".

"Расскажите мне, что вы узнали, герр Бэдд", - сказал фюрер. Он не мог ждать даже минуты или двух предварительных любезностей. Курт предложил уйти, но хозяин сказал: "Nein, nein! У меня от тебя нет никаких секретов", что, конечно, было неправдой, но было очень любезно.

Ланни представил свою подготовленную историю. Она не должна сильно отличаться от правды, это был только вопрос выбора. Он рассказал о своих беседах с Бадольо и с Чиано и Гранди. Он доложил об этом в письменном виде, но теперь он мог рассказать более подробно, описав личностей и дав оценку своих персонажей. Он был осторожен, чтобы не намекнуть на тех людей, которые не хотели рекламы, таких как д'Анжело и маркиза. Он дал понять, что проник к руководству, благодаря репутации своего отца.

Он сказал, что бомбардировки разозлили население Рима и продлят сопротивление. Он мог с уверенностью сказать это, потому что никто не мог это опровергнуть, и это было то, во что Гитлер хотел верить. В течение десяти лет Ади Шиклгрубер жил в дворцовом окружении. Это означало, что он окружил себя людьми, которые говорят ему то, что он хотел услышать, и ничего больше. Конечно, Ланни не мог изменить этот режим.

"Гранди и Чиано теперь мертвые утки", - сказал посетитель и объяснил американскую фразу, таким образом вызывая первую улыбку на обеспокоенном лице Ади. Бадольо был человеком часа, и Ланни ответил на ряд вопросов об этом "герцоге Аддис-Абебском". Не могло быть никаких сомнений в том, что он хотел продолжать войну. Он объявил в городе еще более строгий военный режим и дал Ланни положительные заверения в присутствии третьего лица, старого друга. Конечно, никто не мог сказать, как долго он останется в таком состоянии, итальянцы были изменчивым народом, ничего не знающим о немецком Zucht und Ordnung. Мятежные сцены, которые произошли в Балконном зале Палаццо Венеция, были издевательством над управлением государственными делами. Ланни рассказал подробности, и, видимо, Гитлер их не слышал, хотя, конечно, он мог притворяться, чтобы проверить своего агента.

Ланни снова похвалил поведение немецких войск в Риме. Даже туземцы не могли отрицать, что они великолепны. Туземцы, конечно, думали только о себе. Богатые хотели играть и сплетничать в гольф-клубе, как будто в мире никогда не было войны. Деятели черного рынка хотели пожинать свои деньги, политики хотели быть на выигрышной стороне, а бедные брали то, что им давали, а этого было немного. Как Италия трагически отличается от Германии, где о всех заботились одинаково. Где все знали, что могут доверять своему правительству, и делали это! Deutschland uber Alles!

Это был хороший отчет, и его эффект был усилен присутствием Курта Мейснера. Большая часть этого была для него новой, и он слушал с глубоким интересом и гордился своим американским другом, которого он представил фюреру пятнадцать или более лет назад. Курт высказал свое мнение, и оно имело вес, потому что Ади всегда было легче доверять тем людям, которые знали его до того, как он пришел к власти, и поэтому были менее открыты для подозрений в своекорыстии.

Он спросил: "Что вы планируете сейчас делать, герр Бэдд?" И Ланни ответил, что он собирается вернуться в Америку и заняться делом, которое ему поручил фюрер. Он не обмолвился, что это было похищение президента Рузвельта, потому что это могло шокировать Курта, и он, возможно, не мог поверить, что Ланни пытается выполнить такую работу. Гитлер тоже не упомянул об этом, и Ланни подумал, не боится ли он оскорбить моральные чувства своего великого Komponist. Государственный деятель должен научиться жить на разных уровнях. И он не должен путать их.

Ланни мог догадаться, что доктор шарлатан фюрера сказал ему, что он беспокоится о переломе в ходе битвы. А замученный человек планировал устроить себе вечер счастья с двумя старыми друзьями, которые будут напоминать ему о хороших днях, когда все шло путём. Он пригласил пару в свой элегантный кабинет, сказав: "Мы поужинаем сами. Это будет более gemutlich (веселее). Ланни был рад, потому что он был вражеским чужестранцем, хорошо известным домашним и военным, и он не испытывал удовольствия от встречи со всеми ними.

Хозяин нажал кнопку, и прибежал герр Канненберг. "Schicken Sie Eva", - сказал Ади, - "und das Essen-schnell!" Толстяк выбежал, и вскоре в комнату вошла молодая женщина, о которой Ланни слышал во время своего последнего визита, но которую он никогда не видел. Ей было за двадцать, брюнетка, немного полноватая. Она была хороша, добра и безмятежна, и ее не беспокоили мысли. "Das ist mein liebe Freundin, Eva Braun", - сказал фюрер. Такого представления было достаточно, и Гитлер не стал представлять двух мужчин. Ева одарила их кратчайшей улыбкой, затем уселась на диван рядом с хозяином и после этого посвятила свое внимание исключительно ему. Курт не сказал ей ни слова в течение вечера, и Ланни заметил это и последовал его примеру. Ева была частью лечения покоем Ади.

Канненберг снова прибежал, за ним следовал эсэсовец, катавший стол с посудой, столовыми приборами, стаканами и супницей с крышкой. Большой стол был поставлен перед диваном, и еду быстро сервировали. Помог управляющий, что было бы ниже его достоинства, если бы он не делал этого для величайшего в мире человека. Возможно, он надеялся, что ему скажут найти себе пятое место, но этого не произошло. На первое был неизбежный суп с лапшой. И пока они ели это, Гитлер не издал ни звука. Стол на колесиках вернулся со вторым блюдом. Овощная тарелка фюрера с яйцом-пашот на вершине и двумя кусочками цельного тоста были торжественно поставлены перед ним. У других была щедрая порция жареной курицы с богатым соусом, картофелем и репой. Еда была горячей и хорошо приготовленной, и была приемлема в военное время.

Партнер фюрера, итальянец номер один, был сброшен со своего места власти, и это было событие огромного значения для Гитлера. "Расскажите нам, как это произошло", - сказал он. И это поставило перед секретным агентом задачу немалой деликатности. Он много думал об этом и решил, что путь безопасности заключается в том, чтобы подчеркнуть все те факторы, которые отличают Италию от Германии, а дуче отличает от его визави. Нестабильность, неэффективность, трусость генералов, пришедших домой с поля поражений, и адмиралов, которые не осмеливались выходить на поле боя, все это исключало возможность того, что Италию можно считать прецедентом и что это было предупреждением для фюрера в падении дуче.

Ланни слегка сослался на сексуальную развращённость, находясь в присутствии дамы, которую он едва знал. Но Гитлер сказал: "Расскажите нам об этом осле Чиано и его вдовах. Esel, und Sohn Eines Esels! Это была команда, и Ланни описал дам в гольф-клубе и в салонах. Он привёл один или два образца их острого разговора, и Ади развлёкся этим. "Расскажите нам всё", - настаивал он. - "Мы здесь не ханжи".

Ланни понимал, что чем хуже он показывал Рим, тем больше он оправдывал Гитлера за его неспособность предотвратить бомбардировку Рима, поэтому он продолжал в том же духе. Он рассказал об Эдде Чиано, дочери Муссолини, истеричной женщине с острым лицом, которая, как известно, поссорилась с мужем и отцом и выбирала себе любовников из всех слоев населения. Он рассказал о самом Муссолини, настолько гордом своей любвеобильностью, что его секретная служба вела официальную регистрацию, и на сегодняшний день было зарегистрированы семьдесят три особы. Последнюю звали Кларой Петаччи, и она была устроена во дворце, и какой она была адской кошкой! Орды всех ее родственников стали занимать официальные должности, а ее отец, врач, вел небольшую войну, чтобы посольство в Испании было отдано другу, которого Чиано, по слухам Ланни, назвал "старым закоренелым преступником, невежественным человеком, мошенником и непристойным".

Посмеиваясь над этой историей, Ади похлопала свою Еву по ее пухлому колену и заметил: "So etwas wurde meiner Eva nie einfallen!" (Такая идея никогда бы не пришла в голову моей Евы!)

Еда была съедена, а стол очищен. Герр Канненберг задержался, явно надеясь, что его попросят принести аккордеон и поддержать компанию своим баварским G'stanzln. Но нет, тогда это будет очень бурный вечер, и круглый маленький эконом приглашен не был. Он с грустью удалился, и Гитлер сказал своему американскому гостю: "Когда вы впервые пришли в этот дом, вы играли для нас. Не сделаете ли это снова?"

Ланни ответил: "Я сыграл первую часть Лунной сонаты. Я знаю, что она ваша любимая". Когда Гитлер согласился, он добавил: "Мои пальцы в последнее время не прикасались к клавишам, но я не думаю, что забуду любые произведения Бетховена, которые я когда-либо играл.

Он уселся, и прозвучали эти печальные ноты, наполненные горем, но такие прекрасные. Конечно, должен быть какой-то бальзам для человеческих страданий, какой-то смысл для всех жертв и неудач! Можно было подумать о людях, отдающих тысячами свои жизни на влажных, пропитанных дождями полях Центральной России. Можно было помечтать о надеждах человечества на красоту и мир, которые никогда не осуществились. Можно было подумать о благородных духах, которые жаждали смягчить человеческую боль, но видели в мире только жадность и жестокость. Конечно, такие мысли могут придти только в лунном свете. Или можно думать о них в комнате с гениальным сумасшедшим, который стремился управлять континентом и почти преуспел. Но потому что он был невежественен и обманут, принес только разорение и несчастье туда, куда он надеялся принести процветание и радость.

Таковы были мысли Ланни, когда он играл медленную, скорбную композицию, произведение одной из великих душ, которые Германия дала человечеству. Были ли другие Бетховены сегодня вечером в голых степях Украины? Или они погибли в замерзшем Сталинграде или в пылающей жаркой пустыне Северной Африки? Или их собирала теперь Razzia, облава, которую отчаянные солдаты вермахта совершали каждую ночь на гражданское население? Сколько немецкого гения, мудрости, учености и научного мастерства было потеряно для человечества навсегда, потому что бывший обитатель ночлежки для нищих в Вене считал, что Великобритания и Франция не посмеют прийти на помощь Польше, и что Новый Мир не сможет вовремя вооружиться, чтобы спасти Старый?

Горе, горе и горе вне всякого воображения навсегда утонули в пропасти времени, поглощенной вечным забвением! Когда печальные ноты стихли, они некоторое время молчали. Затем Курт, музыкальный авторитет, заметил: "Очень хорошо, Ланни" - и это была доброта, а не снисходительность. Курт мог бы сыграть намного лучше, но его умение было одной из жертв войны. Когда Гитлер заметил: "Как бы я хотел, чтобы вы играли для нас!" Курт ответил: "Я могу играть только одной рукой". Хозяину пришло в голову, что у него есть аранжировка в четыре руки для Fuhrermarsch, который Курт написал в его честь, следуя примеру Вагнера с его Kaisermarsch. Он сказал: "Вы можете сыграть его тремя руками". И это, конечно, была команда.

Ланни вытащил ноты и разложил их, и они сыграли пьесу, которая, по мнению Ланни, была совершенно не вдохновляющей, недостойной истинной сущности Курта. Курт играл правой рукой, а Ланни двумя руками более мягко, и это звучало неплохо. Ади Шикльгруберу было сказано, что он не должен поддаваться скорби, что он должен обладать выносливостью и Beharrlichkeit (настойчивостью) Фридриха Великого, и тогда его имя будет записано в свитке истории вместе с этими великими завоевателями. Короче говоря, говорилось: "Иди работай снова!"

Фюрер взял домашний телефон и спросил, есть ли какие-либо донесения. Их принесли. он сидел, читая и нахмурившись, а затем вслух прочитал их. Русские продолжали свое неослабное давление за пределами Белгорода, и там ситуация была серьезной. После этого они говорили о войне, и Ланни не мог видеть, что фюрер отдыхал на этой встрече со старыми друзьями. Конечно, Ева положила голову ему на плечо, и он гладил ее, когда говорил, но это было рассеянное занятие любовью, и Ланни задумался над этим. Была ли эта любезная, медлительная девушка способна отвлечь Гитлера от тех ненормальностей, которые вызвали так много страданий у других женщин, и заставила его племянницу Гели Раубаль покончить с собой?

Хозяин Третьего Рейха говорил о новых дивизиях, которые он посылает в Италию, и о шоке, который получат англо-американцы, если они осмелятся высадиться на носке итальянского сапога. Ланни сказал, что слышал от отца разговор о высадке дальше на голенище. Он подумал, что это может вызвать некоторую путаницу в мыслях фюрера. Но если это было так, то этого видно не было. "Мы будем готовы их встретить, куда бы они ни высадились",- заявил Ади. - "У нас есть новое оружие, и я надеюсь, что вас не будет рядом, когда оно начнёт работать, герр Бэдд".

Настоящая опасность в русских, продолжил хозяин. Казалось, что этим полчищам нет предела, они размножаются, как паразиты. Генеральный штаб фюрера заверил его, что враг потерял свои последние обученные дивизии при взятии орловского выступа, и этим летом его больше нечего бояться. В Белом доме Ланни сказали иначе, но он точно не собирался упоминать об этом в Бергхофе. Он сидел со своими глубоко скрытыми мыслями. Странная вещь, потому что он был твердо убежден в реальности телепатии, но все же здесь он сидел, считая свою жизнь в безопасности, потому что ни один из двух других присутствующих не сможет прочитать ни одной изменнической мысли, которые роились у него в голове. Мысли о том, что Оскар фон Герценберг готовится лишить жизни фюрера! Мысли о том, как добраться до Берлина и получить последние новости об этом заговоре и сообщить их врагу фюрера за океаном!

Гитлер страдал бессонницей и никогда не хотел ложиться спать. Ева Браун начала дремать у него на плече, и он внезапно велел ей уйти, и она ушла, не пожелав никому спокойной ночи. Она просто ушла. Ланни знал, что его хозяин захочет сидеть и говорить почти до рассвета, и это кажется дешевой платой за информацию. Что он мог не рассказать, когда был в хорошем настроении и уставшим?

Так что Ланни не спал и рассказал больше о деградации Италии и жалком состоянии здоровья Муссолини. Гитлер упомянул, что самолюбие глупого парня было уязвлено в результате того, что он ел рис и молоко в присутствии общительных немцев. Он поставил условием своего приезда на встречу отдельное питание. Но в последний момент он решил, что это было еще более унизительно. И он стал есть с остальными, что неблагоприятно на него подействовало. Ланни сказал: "Я думаю, что именно вы подействовали на него неблагоприятно, отказав ему в сорока девяти танковых дивизиях и трех тысячах самолетах". Это, конечно, очень понравилось Ади.

Но Гитлер не мог отойти от темы русских. Как он ненавидел их и боялся их, и как сильно он пытался сделать вид, что презирает их! Он приказал доставить ему поступающие донесения и показал своими комментариями, что он знает положение каждой дивизии и даже каждого полка своих трех миллионов немцев на фронте. Ланни не пытался запомнить ничего из этого, потому что он знал, что на войне позиции быстро меняются, и он был уверен, что русские не нуждались в его разведывательных услугах. Боевые действия происходили на русской земле, и любой мужчина, женщина и ребенок за немецкими линиями были шпионами. Гитлер тоже это знал и сказал, что их расстреливают, и их число сократилось.

С течением времени его настроение стало грустным. "Я говорю со старыми друзьями откровенно", - начал он. - "Я был вынужден столкнуться с возможностью того, что это героическое усилие немецкого народа может закончиться неудачей. Эти варварские орды могут захватить самую высоко цивилизованную страну в мире. Вы думали, что вы будете делать, Курт? "

"Grosser Gott!" - воскликнул музыкант. - "Я никогда не думал о таком, Mein Fuhrer!" Он сказал это с жесткой убежденностью, но все же Ланни догадался, что это неправда. Курт просто пытался поддерживать настроение своего великого хозяина.

"Подумайте об этом сейчас", - повелел хозяин. - "Каждый человек обязан составить завещание, даже если он сам верит в своё отличное здоровье. Выполните ли вы моё поручение, Курт? "

- Naturlich, verehrter Fuhrer. Когда я когда-нибудь вам отказывал?

- Очень хорошо. Вы не останетесь в Верхней Силезии, и не станете рабом варваров. Вы отвезете свою семью в Швейцарию и обустроите там свой дом. На ваш счет в этой стране будут переведены деньги. А поручением будет сочинение саги о наших германских усилиях, о величайшей надежде человечества и о том, чтобы сохранить традиции для возрождения и пробуждения Германии. Германия будет иметь это, будьте уверены, национал-социалистический дух никогда не умрет, и в конце концов он победит. Вы согласны с этим?

- Gewiss, mein Fuhrer.

- А герр Бэдд, несомненно, сделает все возможное, чтобы помочь вам.

"Все, что в моих силах, mein Fuhrer". - заверил благоговейный Auslander.

- Вы когда-нибудь думали о сочинении оперы, Курт?

- Я часто думал об этом, но я был в восторге от достижений Рихарда Вагнера.

- Ich bin sicher (Я уверен), вы поднимитесь до этих высот. У вас будет такая же великая тема, как в наших старых тевтонских легендах. Будьте уверены, что я никогда не сдамся, но умру с мечом в руке. Это будет новая Gotterdammerung (Гибель богов), величайшая, какую когда-либо видел мир".

Стояла торжественная тишина. Длинное лицо Курта носило выражение посвящения, как будто он был смиренным священником, получающим благословение Святого Отца. "Я принимаю вашу команду, мой фюрер", - сказал он. - "Я сделаю все возможное."

VII

Ланни выждал время, а затем вставил: "Мы не должны выпускать наше воображение из под контроля, Exzellenz. Немецкий Третий Рейх далек от поражения".

"Das ist wahr, Herr Budd", - ответил фюрер другим тоном. Далее он перечислил факторы, которые могут принести победу, и это был длинный перечень. Военная стратегия, ресурсы различных стран, моральное состояние населения в его представлении. Он получил большинство своих идей об Америке от своего юношеского чтения Карла Мея, немецкого романиста, который написал длинные романы об иммигрантах и индейцах Дикого Запада. У Ади было больше шансов узнать немецкий народ, но Ланни казалось, что он не знал их намного лучше. Они были не тем, кем были, а тем, кем их фюрер был полон решимости их сделать.

Это был длинный, предлинный разговор. Гитлер говорил и говорил, задавал вопросы, не дожидаясь ответа, и почти заставил агента президента несколько раз вздремнуть. Он рассказал историю Европы, какой он ее видел. Он обсудил дипломатию двух мировых войн и объяснил, почему ему было необходимо завоевать Россию. Когда Молотов приехал в Берлин в ноябре 1940 года, после завоевания Франции, он потребовал включить в цену сделки не только Финляндию, Прибалтику, половину Польши и всю Бессарабию, но и Дарданеллы. "Конечно, я не мог отдать ему это", - сказал Гитлер. - "Это означало бы передать ему все Средиземное море. Как Британия и Америка могут не видеть этого и не понять, что я сражаюсь в их войне?"

Голова Ланни усердно работала, готовя ответ на это, но это было совершенно ненужным. Фюрер продолжил рассказывать, как он собирался переделать карту Европы. Не будет никакого большевизма и не будет никакой демократии или каких-либо евреев. Славянская раса станет рабами и будет делать грязную работу.

Затем пришел предмет философии, и Гитлер сказал, как плохо для Германии оказаться под чарами материалистического монизма. Это привело к теме религии, и он сказал Богу, что делать в нынешнем кризисе. Он снова выразил свое уважение к Магомеду, как к другому обязанному всем самому себе пророку. Ланни воспользовался случаем рассказать Курту, как он когда-то поднялся в лифте через сердце Кельштейна, а на вершине был удостоен мнения великого хозяина о Боге и судьбе человечества. Тонкий комплимент, позволяющий хозяину понять, как внимательно и уважительно восприняли его слова.

Каким-то образом возник предмет искусства. Вкусы Гитлера перешли к простому и очевидному, так сказать, раннему арийскому. Он запретил все модернистские вещи как декадентские. Ланни согласился с этим решением, но не с запретом. Он думал, что публика имеет право быть одураченной, если захочет. Но он этого не сказал. Он, известный искусствовед, поклонился решениям бывшего художника поздравительных открыток по двадцать пять пфеннигов за штуку. И когда разговор перешел на музыку, Курт Мейснер сделал то же самое. Вагнер был первым, а остальные никем. В три часа фюрер счел нужным освободить своих слушателей. Он не извинился за то, что задерживал их, но сказал: "У меня утром есть работа, и я должен постараться немного поспать". Этикет на протяжении веков установил тот факт, что безопасность целого народа зависит от правителя, и поэтому его пожелания и благополучие должны быть единственным соображением. Это была древняя идея - Смотри Алкестиду Еврипида!

VIII

В Берлин Ланни и Курта доставили самолётом. Там у Курта были дела со своими издателями. Ланни, путешествуя по своему французскому паспорту, подлинному или поддельному, не беспокоился, потому что его должен был встретить офицер СС в Берлине и снова в Париже. Он попросил один день в каждом городе, объяснив, что хочет поговорить со своим старым другом Дени де Брюином, который тесно связан с финансовым и политическим миром Франции и может сообщить что-то важное. "Если он это сделает, я отправлю вам отчет по почте", - сказал агент президента.

Фюрер ответил: "Отправьте его в Берлин. Я уезжаю сюда сегодня утром и буду в моей военной ставке в Лесу Гёрлиц. Это была важная информация для авиации союзников. Ланни задавался вопросом, было ли это промахом, или Ади хотел дать понять своему американскому другу, какое полное доверие ему оказано? Ланни не собирался передавать этот секрет, потому что знал, что этот лес большой, и ставка будет хорошо спрятана. Кроме того, в случае бомбардировки в голове Ади могут возникнуть сомнения.

Церемонии расставания не было, так как фюрер работал над картой с несколькими генералами. Донесения продолжали приходить плохими. Ланни также не мог много говорить с Куртом, потому что в самолёте было шумно. Он занялся анализом того, что сказал Гитлер, и подготовкой того, что сам Ланни собирался сказать рейхсмаршалу Герингу, если по счастливой случайности Der Dicke окажется в Берлине.

Прибыв на аэродром Темпельхоф, они обнаружили, что ночью он был тщательно перепахан бомбами, поэтому им пришлось лететь на другой аэродром в отдаленном пригороде. Это нарушило планы, потому что сопровождения Ланни не было под рукой. Но тем временем он дозвонился до официальный резиденции своего толстого друга по телефону. Он спросил генерал-майора Фуртвэнглера, но ему сказали, что он на фронте. Секретарь, который давно знал герра Бэдда, сказал, что Его превосходительство спит после плохой ночи, но наверняка захочет увидеть герра Бэдда, и обещает ли герр Бэдд позвонить снова, как только он прибудет в Берлин? Герр Бэдд обещал.

Лейтенант СС прибыл на машине с водителем в форме, и Komponist и Kunstsachverstandiger были доставлены в город по маршруту, который дал им возможность наблюдать большой ущерб от бомб. Курта доставили его музыкальным издателям, а Ланни - в один из небольших отелей, где его никто не знал. Оттуда он позвонил и услышал гулкий голос старорежимного тевтонского барона-разбойника: "Um Himmels Willen, wie kommen Sie hier-her?" (Господи помилуй, как ты сюда попал?) Когда Ланни сказал, что провел ночь в Бергхофе, Der Dicke хотел позарез увидеть его. - "Kommen Sie so schnell wie moglich!"(Приезжай как можно скорее!)

Ланни ответил: "Я никому не позволю увидеть себя, пока у меня не будет возможности привести себя в порядок". Он согласился прийти на обед.

Он получил комнату, принял ванну и побрился, а его единственный костюм был вычищен и выглажен. Он взял номер Volkischer и успел прочитать, что немецкие войска победоносно отступают с обеих сторон от того, что было белгородским выступом. Также, что немецкие и итальянские войска победоносно отступали в северо-восточный угол Сицилии, нанося ужасные потери американцам и англичанам. Затем Ланни отправился пешком и увидел результаты бомбардировок, свидетелем которых он был прошлой зимой, и многих других налётов с тех пор. В тринадцать ноль ноль он прибыл к резиденции самым плебейским способом на своих двоих, который, как он надеялся, будет считаться патриотическим из-за военных ограничений.

В офисе командующего авиацией никаких ограничений не было. Не было ограничений для слов приветствия и не было ограничений и для желудка. Ланни был принят в роскошном личном кабинете. Огромный черный стол в центре и блестящие золотые шторы на всех окнах. Всё было так, когда он впервые приехал сюда девять лет назад, за исключением того, что не было львенка. Все животные в зоопарке были убиты и съедены. Hermann der Dicke привязался к американскому искусствоведу и развлекался, показывая свои успехи этому посетителю. Какой смысл в успехах, если их никто не видит? И кого лучше впечатлить, чем сына бывшего делового партнера Геринга, привыкшего ко всем видам роскоши и действительно знающего разницу между истинной элегантностью и грубыми подделками, которые аристократ Герман видел вокруг себя в выскочках Нацилэнда?

В жаркий день в начале августа можно проявить элегантность, повесив на спинку кресла китель своей последней синей формы так, чтобы можно было увидеть все ордена и медали. Тогда можно чувствовать себя комфортно в белой рубашке поло и наслаждаться серебряной кружкой пива, стоящей в миске со льдом. Можно нажать на кнопку, и приедет столик с заливным фазаном в цикорном салате и персики со льдом со сливками, и можно всё это съесть, сильно чмокнув губами, и наслаждаться этим больше, потому что три миллиона земляков барахтаются в грязи Центральной России. Над Орлом шёл долгий дождь, и Der Dicke объяснил, что это благоприятствует обороне, которая отступает на подготовленные позиции, в то время как враг должен продвигаться вперед через болота.

У Ланни была готова история для рассказа. Фюрер приказал ему отправиться в Рим, и он смог встретиться с тамошней верхушкой и провести конфиденциальные переговоры. Герман был в Риме прошлой зимой, поэтому он знал тамошние расклады и личности. Он разговаривал безапелляционно с этими декадентскими людьми, и они ненавидели его, но должны были подчиняться. Там, где они потерпели неудачу, теперь они платили штраф, и Der Dicke не скрывал, что надеется, что бомбардировка пошла им на пользу. Он полностью разделял мнение Гитлера о Чиано и получал удовольствие от скандальных рассказов. "Вдовы Галеаццо! Просто чудесно" Старый пират откинулся на спинку стула и хохотал, пока он наполовину не задохнулся. Он хлопал себя по толстым коленям, обтянутым мягкими блестящими черными кожаными сапогами.

Дела шли плохо, он был слишком хорошим военным, чтобы не знать об этом, и слишком откровенным, чтобы пытаться обмануть своего гостя. Номер два может быть удовлетворен тем фактом, что он не нёс ответственность. Прошло много времени с тех пор, как у него просили совета, и еще дольше с тех пор, как его советам следовали. Ланни мог засвидетельствовать тот факт, что он, Геринг, изо всех сил старался предотвратить фантастическое нападение на Россию. И Ланни согласился, конечно, он мог. Он знал лучше, чем винить в этом номера один, лучше выбрать ненумерованную персону, к которой, как он знал, Геринг относился с отвращением. "Жаль, что переговоры пришлось оставить Риббентропу", - сказал он, и это согревало сердце. Он рассказал об отчаянных усилиях, которые он предпринял, чтобы убедить Гитлера в том, что бывший продавец шампанского был настолько некомпетентен в отношениях с российскими государственными деятелями, насколько он себя проявил с британцами. Геринг сказал: "Фюрер указал, что Риббентроп знал лорда Икс и министра Игрек, а я ответил: 'Да, но, к сожалению, лорд Икс и министр Игрек знают Риббентропа' ".

Некоторое время они соболезновали, а затем, чтобы поднять настроение своему хозяину, Ланни поднял тему картин. Если бы Герман Геринг находился в Палестине в тридцать третьем году или около того, он бы распял еврейского агитатора, не потрудившись придать его суду, и с ним развесил бы всех его учеников, кроме только Иуды. Но "Снятие с креста", великолепно нарисованное несколько сотен лет назад, возможно, Джорджоне, но, скорее всего, Тицианом, снова было чем-то другим, и Der Dicke слушал это с раскрытым ртом. Он собирал картины гектарами галерейного пространства, и для него было невыносимо, если кто-то еще мог быть лучше, и особенно в Италии. О Джорджоне было очень приятно услышать от американского гостя. Ведь с тех пор, как он достиг совершеннолетия, он постоянно интересно и убедительно рассказывал о старых мастерах. "По моему мнению", - сказал он, - "у этого мастера есть только одна определенная работа, и это 'Мадонна' в Кастельфранко, где он родился. Остальные ему 'приписывают' один или несколько экспертов, но я лично имею сомнения относительно даже знаменитой 'Бури', которая находится в публичном музее Венеции и за которую покойный лорд Дювин предложил миллион долларов". Далее Ланни рассказал историю о том, как итальянское правительство выманило эту картину у принца Венеции Джованнелли, а Герман с интересом это выслушал, потому что он сам много раз выманивал, грабил и обманывал, а здесь можно получить подсказку.

Ланни продолжил: "Я считаю, что это 'Снятие с креста' было написано Тицианом, когда он все еще находился под влиянием Джорджоне. Ты знаешь, что он работал с этим мастером. Я оценил эту картину в сто пятьдесят тысяч долларов, и я думаю, что это разумная цена в данных обстоятельствах. Вот тебе бесплатный подарок информации, потому что я не собираюсь брать с тебя комиссию".

"Unsinn! (вздор)" - быстро ответил хозяин. - "Если я куплю картину, у тебя будет твоя доля. У меня много денег в Нью-Йорке, и в некоторых в других городах".

- Возможно, у меня возникнут проблемы, если я приму их, Герман. В любом случае, мы можем решить это позже.

Как и его фюрер, Номер два получал донесения с разных фронтов. Он читал их своему гостю, хотя они были плохими. - "У меня нет секретов от тебя, Ланни. Ты знаешь, что я хочу мира, и я знаю, что ты тоже этого хочешь. У меня выбивают авиацию. Поскольку меня не могут снабдить самолетами, моих десантников и других высококвалифицированных специалистов посылают в сухопутные войска, и я ничего не могу с этим поделать. Я должен быть удовлетворен только тем фактом, что они продолжают носить мою сине-серую униформу вместо армейской!"

Ланни мог догадаться, что этот командующий авиацией следовал собственной методике Ланни раскрывать некоторые секреты, чтобы получить больше. И Ланни был готов к этому, потому что он знал, что политика Ф.Д.Р. состояла в том, чтобы запугать врага и сломить его волю, сказав ему худшее. Когда Der Dicke захотел узнать, сколько истребителей сейчас выпускает Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и правда ли, что у них есть новая модель, готовящаяся к производству, Ланни сказал именно то, что знал. Он рассказал об армаде кораблей, которые обслуживали сицилийскую кампанию, и о предполагаемом количестве потопленных подводных лодок. За все лето их топили примерно по одной в день. Герман знал реальные цифры, но ему было интересно узнать, во что верили союзники.

Все эти вещи Ланни говорил с серьезным лицом, и они оба согласились, что Фатерланд находится в серьезном положении, и что надо выбираться любой ценой. "Dieses verdammte безоговорочная капитуляция!" - воскликнул Der Dicke, говоря последние слова по-английски. Ланни согласился, что это нецивилизованное и неприличное требование. Но это не обязательно означает, что итальянцы даже сейчас требовали каких-либо других терминов и изменений. Ланни получил эту информацию в Риме, и даже назвал людей, но, конечно, он был осторожен, чтобы не назвать неправильные. Если бы это могло привести к тому, что гестапо не станет доверять своим лучшим друзьям в Италии, это было бы хорошо.

"Leider!" - воскликнул Nummer Zwei. - "Я утратил свое влияние, настаивая на разумности. Фюрер не услышал бы такие предложения, независимо от того, кто их сделал. Мы должны драться до последней капли крови, и мы используем наши человеческие ресурсы, которые не могут быть восполнены. Я боюсь, что Сталинград был нашим Геттисбергом". Челюсть у ошеломленного командующего опустилась, совпадая со складками под подбородком. Его цвет лица потерял свой цвет, он часто рыгал и давал другие доказательства плохого состояния здоровья. Ланни мог быть уверен, что он вернулся к своей старой привычке принимать наркотики. На столе с едой стояла бутылка таблеток, и теперь он был неспокоен, глядя так, словно ему было что-то нужно. "Я бы хотел остаться и поговорить о картинах до конца дня", - сказал он. - "Но я должен встретиться с моими генералами и решить, что делать с вашими увеличивающимися бомбардировками. Zum Teufel mit Ihnen!" Он сказал это с грустной усмешкой.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт серьезно ответил: "Мне стыдно быть таким беспомощным, lieber Hermann ".

Лейтенант СС ожидал в машине возле резиденции. На него произвел огромное впечатление иностранец, который мог переехать из дома Die Nurmner Eins в дом Die Nummer Zwei. Его звали Апфельдорф, и у него были седые волосы. Ланни дал бы ему за сорок и узнал, что ему только двадцать два. Он прошел весь путь от польской границы до пригородов Москвы и часть пути назад.

Он шел с решительной хромотой и показал своему подопечному, что у него деревянная нога, и она ему не очень хорошо подходит. Было много таких людей, которые нуждались в такой помощи. Когда Ланни проявил интерес, молодой нацист рассказал о своем опыте в этой первой кампании, когда армия была брошена в эту огромную полу варварскую страну, так он описал ее, и не достигла своей главной цели. Войска были пойманы самой суровой зимой за многие годы, и правительству пришлось просить у гражданского населения одеяла, шубы, перчатки и шерстяные шарфы. "Теперь я всего лишь клерк", - вздохнул лейтенант Апфельдорф.

Ланни позвонил, чтобы удостовериться, что Марселина все еще в школе. Она говорила по-немецки, так как это требовалось по закону: "Oskar ist hier. Vorsicht!" Это предупреждающее слово означало, что она не сказала своему любовнику, что поделилась его смертельной тайной со своим сводным братом. Когда Ланни прибыл к коттеджу, она сидела на крыльце, ожидая его. Оскар спал внутри, поэтому у нее был повод усадить Ланни под тенистым деревом в саду. Он заверил ее, что будет осторожен. Он несколько раз встречался с Оскаром в Париже и еще лучше знал его отца, а офицерскую касту еще лучше.

Оберст, которого недавно повысили в звании, был немного моложе Марселины. Его отец, граф, теперь занимал небольшой пост в Auswurtige Amt в Берлине, что, вероятно, означало, что Риббентроп не слишком доверял ему. Полк Оскара был отправлен на Орловский выступ, что, безусловно, указывало на то, что никто не заботился о том, что с ним случилось. Он потерял левую руку от взрыва снаряда и получил осколок в живот, поэтому у него был ничтожный шанс. В рейхсвере будет еще один клерк, больше, чем их можно было использовать. Он мог двигаться, но слабо. А она ухаживала за ним, и она слегка поморщилась и спросила: "Как я могу сказать нет?"

Молодой офицер ничего не мог поделать с заговором. Но он надеялся, что скоро снова станет активным, и тогда франко-американская танцовщица окажется в самом центре. "Должна ли я отправиться в другое место?" - спросила она, и Ланни ответил: "Это вопрос, который тебе придется решить самой. Наверняка, ты сможешь оказать важную услугу своей стране".

"Но ты же знаешь, как я ненавижу политику!" - воскликнула она.

- Это не политика, Марселина, это война. Около двенадцати миллионов наших лучших молодых ребят рискуют своей жизнью ради тебя и меня.

- О, ты всегда был таким, Ланни. Вообразил, что ты обязан делать что-то для кого-то другого. Я не такая, и я никогда не ожидала, что попаду в такое положение.

- Мир сейчас полон людей, которые оказываются в положениях, которых они никогда не ожидали. Будь уверена, если ты знаешь о плане и не раскроешь его, то будешь нести такую же ответственность, если его обнаружат. Выбери какую-нибудь сторону, потому что это очень серьезно, и если твоя душа к этому не лежит, тебе будет трудно.

- Не мог бы ты взять меня с собой в Америку

- Нет, старушка, я не могу. Твоя ситуация своеобразна. По американскому законодательству ты имеешь право выбрать гражданство своей матери, но ты должна находиться на американской территории, чтобы это право было признано. По французскому и немецкому закону ты француженка по отцу. Я полагаю, что если бы ты смогла попасть в Швецию, американский посол мог бы признать твой статус. Но я сомневаюсь, что он это сделает, потому что ты приехала в Германию после начала войны. И ты выступала здесь после того, как Германия объявила войну твоей стране. Ты помнишь, что я предупреждал тебя в Жуане.

"О, ты всегда предупреждал меня", - сказала танцовщица, снова поморщившись. - "Но я должна была стать другим человеком, чтобы принять все эти советы".

XII

Это был Ланни, кто представил Оскара фон Герценберга Марселине. Он пригласил отца и сына в ночной клуб в Париже, где она танцевала. Она полюбила красивого юнкера со строгим лицом и с дуэльными шрамами на левой щеке. Она танцевала для него, а затем с ним, и он оказался хорошим партнером. Он мог быть очарователен, когда решал забыть свое высокое социальное положение. В те дни у него были румяные щеки, и он лучился здоровьем. Танцовщица, недавно разведенная, искала что-то, что могло бы заполнить ее пустое сердце, и это, похоже, было именно этим.

Оскар присоединился к ним. И на его щеках не было роз. Он был смертельно бледен, и когда он встал со стула, он постоял минуту, чтобы посмотреть, будет ли у него кружиться голова. Его лицо было настроено на постоянную боль. Ланни подумал: "О Боже, как много ненужных страданий в этом мире!" Он должен был напомнить себе, что Оскар никоим образом не возражал против причинения страданий полякам, французам, голландцам и норвежцам и т. д. в длинном списке. Теперь, когда это страдание пришло в ответ, это было совсем другое.

За этими холодными голубыми глазами была страсть восстания против нацистских выскочек, которые забрали Германию у ее давних прусских владельцев. Странным поворотом колеса судьбы Оскар теперь оказался на стороне Ланни, и Ланни должен был придумать тактичный способ заставить Оскара доверять ему, не давая никаких намеков на то, что Ланни уже знал ужасный секрет. Ланни должен был сообщить Оскару, что Ланни не тот, кем он притворялся, и тогда Оскар дал бы Ланни понять, что Оскар не тот, кем он притворяется. Это может занять больше чем одно посещение, и это может вообще не сработать. Но если это так, это может иметь значение.

Ланни начал с рассказа о своем визите к Герингу и о слабом состоянии духа Der Dicke. Der Dicke был верхушкой нацизма, но он происходил из хорошей прусской семьи и был лейтенантом Армии в Первой мировой войне, поэтому он был человеком, заслуживающим внимания. Его замечание о том, что Сталинград был для рейхсвера Геттисбергом, было таким острым, что любой военный был бы заинтересован его обсудить. Когда Ланни сказал, что политики Конфедерации настаивали на том, чтобы вести войну до самого конца, но что Ли, если бы с ним посоветовались, мог бы признать неизбежное гораздо раньше, Оскар понял, что Ланни читал историю и понимал нынешнее тяжелое положение Фатерланда.

Приезжий сказал: "Я хочу, чтобы вы поняли, я нахожусь в этой стране в качестве эксперта по искусству. Я знаю Германа в течение длительного времени и имел с ним много дел. Он немного увлечен предметом коллекционирования картин, на что у него нет времени, но он владеет ими".

"Как же вы можете получить разрешение от своей страны на ведение бизнеса в военное время?" - Многие задавали этот вопрос, и у Ланни был свой ответ. - "Мой отец - влиятельный человек, и он имел важные деловые отношения с Герингом до войны. Они подружились, и теперь могут решать вопросы. Вы знаете, как это было с людьми Комите де Форж во время Первой мировой войны".

"Полагаю, я очень наивен", - сказал юнкер. - "Я не предполагал, что у бизнесменов будет такая власть".

Ланни улыбнулся наиболее дружелюбно. - "Это похоже на черный рынок. Если вы работаете в небольших масштабах, то полиция ловит вас, но если речь идет о миллионах, полиция требует того, что у нас в Америке называется 'доля' ".

"Вы, американцы, сильно изменили мир", - ответил другой. - "Если идёшь своим путём, то не знаешь, как с этим справиться".

"Позвольте мне научить вас", - сказал агент президента, все еще улыбаясь.

XIII

Марселина была довольна, как ее брат вёл себя с её любовником. Они помогли Оскару войти в дом, и он лежал на диване, где Ланни должен был спать той ночью. Он мог остаться, потому что его самолет в Париж не покинет Берлин до полудня. Горничная приготовила простой ужин, и пока они ели, Ланни рассказывал о роскошном приеме рейхсмаршала. Он рассказал о жизни в Италии, с особым акцентом на живопись, конечно. Он сделал свой рассказ забавным, но он также показал, что на Италию нельзя больше рассчитывать как на союзника. Ему не нужно было выпячивать это. Оберст сам это выявил путем опроса. Несколько раз, пока Ланни прогуливался по цветущим полям Муз, Оскар тащил его обратно в почерневшую от дыма кузницу Вулкана. Юнкер хотел услышать все, что Ланни знал о ситуации в мире, и Ланни мог представить, что он передаст это своим партнерам по заговору против узурпатора номер один.

В течение вечера Ланни думал, что можно с уверенностью сказать: "Я хочу, чтобы вы поняли, Оскар, я был другом Германии с детства, и когда пришел этот нынешний режим, я принял его, как и многие из вас, немцев, потому что я поверил в то, что они сказали мне. Но Германия, которую я люблю, и которой хочу помочь, это старая Германия, которой управляли джентльмены, которых я встречал в замке Штубендорф, где я посещал Курта Мейснера. Я говорю это по секрету, конечно, если бы я сказал это открыто, то я не смог бы продолжать посещать эту страну. Но строго между вами и мной, я думаю, что Геринг начал понимать, что он попал в неправильное окружение, и только его личная преданность Гитлеру держит его там. Вы удивитесь, узнав, сколько офицеров рейхсвера намекали мне на такое же отношение.

Это было похоже на висящий кусочек красной ткани перед лягушкой в пруду. Он не мог удержаться от прыжка. Оскар сказал: "Я был бы очень рад, если бы вы сказали мне, кто они".

"Поверьте мне, я бы сказал, если бы мог", - ответил агент президента с дружелюбием в голосе. - "Люди говорили со мной конфиденциально, потому что знали меня как искусствоведа, не занимающегося политическими делами. Я не могу назвать их без их согласия".

Он решил, что дела идут слишком быстро, и сейчас это лучше сделать. Он жил в мире заговоров и контрзаговоров и не мог исключить, что какой-то шеф гестапо, герр Гюнтелен в Риме или герр Гиммлер в Берлине, решил проверить этого благовидного американского друга фюрера. Что может быть более очевидным, чем призвать любовника его сводной сестры и научить его выдать себя за заговорщика против жизни фюрера, чтобы увидеть, как отреагирует сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт на эту гнусную схему! И, с другой стороны, Оскар фон Герценберг будет думать о том, что богатый американский плейбой, друг великого, мог обидеться, потому что прусский аристократ считал его сводную сестру достаточно хорошей для любовницы, но не достаточно хорошей для жены, и, возможно, придумывает схему, чтобы провести его и убрать с дороги! Такие вещи случаются.

Когда Оскар снова заснул, Ланни гулял в саду с этой женщиной, чье детство доставляло ему удовольствие. Он сказал: "Скажи мне, сколько времени Оскар имел такое отношение к Regierung?"

Она ответила: "Он всегда ненавидел их в своем сердце, потому что они заняли его место в стране. Я имею в виду место его класса. Юнкеры никогда не сдаются. Она продолжала говорить о необычайном человеческом феномене, прусском офицере-аристократе, продукте дисциплины, который невозможно представить американцу. Их умы были настолько тренированы, что им было легче думать о самоубийстве, чем о неповиновении приказу. Цель их обучения состояла в том, чтобы сделать их всех одинаковыми по идеям, внешнему виду, личной жизни и профессиональному поведению. Марселина рассказала о просмотре альбома, содержащего сувениры его любимых кадетских дней, и о том, что натолкнулась на циркуляр, связанный с социальным поведением. Часы посещения были ограничены одним указанным часом, только по рабочим дням. - "При входе в комнату держать шляпу в левой руке. Займите место и положите шляпу. Продолжительность посещения должна составлять около десяти минут. Не смотрите на часы. Не следует указывать причину для прекращения посещения. При выходе не отворачивайтесь от компании при открытии двери". И так далее через длинный список мелочей. Белое вино нужно было пить из высоких бокалов, а красное - из коротких. При вручении цветов стебли должны были быть опущены вниз. Все существо человека, обученного таким образом, было поглощено усилием быть корректным, и идея восстания против власти почти сводила его с ума.

Марселина пообещала: "Я буду больше интересоваться тем, что он делает, и он расскажет мне больше. Если он спросит о тебе, я заверю его, что он может тебе доверять".

- Так ты хочешь остаться?

- Остаться? Куда я денусь?

XIV

В старые добрые времена поездка Ланни на машине из Берлина в Париж занимала время с утра до полуночи, и его друзья считали, что он совершил фигуру высшего пилотажа. Теперь пассажирский самолет доставил его менее чем за три часа и посадил в аэропорту Ле-Бурже. Ещё один лейтенант СС встретил его. Штаб фюрера сделал все, чтобы облегчить ему жизнь. Они поменяли его итальянские деньги на немецкие, французские и испанские. Ему не нужно было предъявлять свой французский паспорт, ни раскрывать скудное содержимое его маленькой сумки таможенным органам.

Его привезли в офис Дени де Брюина отца. Он позвонил, чтобы убедиться, что старик будет в городе. Секретарь пообещал все устроить, поскольку у Ланни не было времени выехать в замок, находившийся на некотором расстоянии от Сены и Уазы. Он не хотел встречаться с людьми и объяснять свое присутствие в Париже. Он просто хотел сдержать свое обещание младшему Дени и выяснить, что с семьёй. Если бы в политическом мире происходило что-то значимое, то отец знал бы об этом и рассказал бы.

Этот богатый человек происходил из известной семьи, которая пережила плохие времена и была вынуждена расстаться со своим наследственным домом. Дени начал все сначала и выкупил дом обратно. Когда Ланни впервые встретил его, он владел значительной частью такси Парижа. Позже он занялся другими видами деятельности, в том числе банковским делом, и теперь был причислен к "двум сотням семей", которых так ненавидели санкюлоты. Собственные отношения Ланни с семьей, как верного любовника матери семейства вплоть до ее смерти, было трудно объяснить за пределами Франции, страны, в которой нет города Рино18, и чья социальная элита разработала его замену под названием la vie a trois, достойная и порядочная в их глазах. Ланни шел рядом с pere de famille в похоронной процессии Мари де Брюин. Он был своего рода мирским крестным отцом её мальчиков и с тех пор был другом и политическим доверенным лицом старика.

Три года прошло с момента их последней встречи. Годы испытаний и напряжений, и Ланни наполовину ожидал узнать, что Дени умер. Но он был здесь, его лицо высохло и выглядело как маска того, что было, его маленькая бородка побелела и несколько истончилась. Он встал на дрожащие ноги, чтобы приветствовать своего гостя. Ему было где-то за восемьдесят. Он задал обычный вопрос с обычным недоумением. - "Nom de Dieu, comment?"- как, как, как американцу удалось прибыть в Париж? Ланни дал обычное объяснение, отношения между Робби Бэддом и Германом Герингом и удивительную силу этой комбинации. Дени сразу же нашёл этому объяснение бизнесмена. Он был акционером Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и, должно быть, ему причитаются большие суммы. Разве не было никакого способа, чтобы деньги могли быть доставлены во Францию?

Бизнес прежде удовольствий! Ланни описал чудеса, которые совершались в Ньюкасле, Коннектикуте, на Среднем Западе и Дальнем Западе. Все возвращалось к делам Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и Дени, без сомнения, становился владельцем большего количества акций, что в конечном итоге увеличило его интерес. "Сберегите себя до окончания войны", - сказал Ланни с улыбкой. На что старик криво ответил: "То, что оставят немцы, возьмут красные".

Ланни сменил тему. - "У меня было несколько встреч с Дени сыном". Француз, который обожал своих сыновей, забыл обо всем остальном и стал задавать гостю вопросы. Ланни рассказал, что ему было поручено приобрести образцы мавританского искусства, и он совершил несколько поездок в Северную Африку. Там он встретил старшего сына, сначала в Алжире, а последний раз в Бизерте. Он выздоравливал, он выполнял свой долг так, как его понимал, и он умолял Ланни узнать обо всех членах его семьи.

Отец сказал, что от этого старшего сына не было никаких известий, за исключением открытки предыдущего года. Такие открытки немцы напечатали для использования между вишистской Францией и территориями, находившимися под их контролем. Эти открытки содержали такие заявления, как "Со мной всё хорошо", и крошечный квадрат, где можно поставить отметку, чтобы показать, что это правда. Если там будет написано ещё что-нибудь, открытку выбросят, а отправителя может посетить полиция. Эта система применялась и к французской Северной Африке, пока ее не захватили американцы. Теперь не было никакой связи. Ланни ответил на вопросы и спросил те, которые младший Дени хотел бы задать. Шарло был капитаном в Легионе Триколор, следил за порядком на Французской Ривьере и проживал - как всё сошлось! - в Бьенвеню, старом доме Ланни. Он написал своему отцу, объяснив, что он выбрал это место для конфискации, чтобы он мог видеть, что оно защищено. Ланни пообещал, что перед отъездом из Парижа он напишет письмо Шарло, в котором сообщит, что считает его действия правильными, и поблагодарит его.

И затем две жены. Они были здоровы, и дети были здоровы, и жизнь в старом месте шла как обычно, хотя, конечно, были опасения относительно того, что может произойти позже. Было немного мест старого Континента, где можно ничего не опасаться. Дени сказал, что не часто выбирался в замок. Бизнес держал его в Париже. Он предложил взять туда Ланни, но другой сказал, что его график не позволяет этого. Правда была в том, что он не хотел встречаться с этими женщинами и отвечать на вопросы о мужьях, которые сейчас находятся по разные стороны войны. В прежние времена женщины покорно принимали почти фашистские взгляды своих семей. Разделены ли они сейчас, и если да, то как им удаётся жить в одном и том же замке из красного кирпича, руководить той же кухней, но без современных удобств, и в том же саду с фруктовыми деревьями, растущих у его стен?

Гость рассказал, что встречался с двумя сыновьями попеременно и пытался объяснить каждого другому, но тщетно. Что думал отец, и что должен сказать Ланни сыновьям о своих политических взглядах? Старик увиливал от прямого ответа. Что еще он мог сделать? Это были ужасные времена. Фюрер проводил публично объявленную политику о голоде всех людей в Европе, который наступит раньше, чем у немцев. Он хотел подружиться с французами, но он также хотел их вино, фрукты, пшеницу и масло, не говоря уже о снаряжении и технике. Когда эти два мотива столкнулись, то преобладал последний, так сказал глава этой богатой и известной семьи. "Похоже, что я поставил не на ту лошадь", - признался он. - "Вы, американцы, хорошо себя вели в Северной Африке, и я не сомневаюсь, что вы будете вести себя с нами так же хорошо, если от нас что-нибудь останется, когда вы доберетесь сюда".

- Так думают и ваши друзья, Дени?

- Это то, что чувствуют все собственники. Мы беспомощны в руках одной армии и будем беспомощны в руках другой, когда она придет. Мы можем только сидеть и ждать.

Это был человек в годах, который научился осторожности в тяжелой школе. Он был слишком проницателен, чтобы принять объяснение своего друга о причинах его пребывания в Париже. Должно быть, он догадался, что Ланни был на той или другой стороне, и если Ланни не решил сказать, на какой, то это была его привилегия. Дени заботился о себе. Это было его делом, а также его политикой, и он не собирался меняться в этот поздний день посреди этого парализующего замешательства. Если его сыновья и, возможно, его невестки оказались на противоположных сторонах, то это было бы частью замешательства и еще одной причиной для молчания.

Был еще один предмет, самый деликатный. Старший сын просил Ланни рассказать ему о "затруднительном положении" старого джентльмена. Ланни сказал со всей деликатностью, на какую был способен. - "Мальчик очень несчастен из-за слухов, какие он слышал, что вы попали в ситуацию, которая может доставить вам неприятности и в то же время поставить под угрозу семейное наследство".

Старик не моргнул глазом. Он был французом и знал все простые слова на своем родном языке. "Ланни", - сказал он, - "напомни моим мальчикам, что я был вдовцом в течение шестнадцати лет и с тем же успехом мог бы быть много лет до этого. Я почувствовал, что мне надо выяснить, что мне нужно. Теперь я в том возрасте, когда трудно получить сексуальное удовлетворение, и когда я нахожу женщину, которая может дать мне его и готова взять на себя этот труд, я знаю, чего она стоит для меня, и я плачу ей соответственно. Мне редко приходилось в жизни платить слишком много ни за что, и мои сыновья должны быть уверены в моем деловом суждении. Заверьте их, что я еще не нахожусь в старческом маразме".

Ланни подумал, что это можно сделать, посмеиваясь. "Bien, cher ami", - сказал он. Но он не был бы более уверен в истории Дени, чем Дени в истории Ланни.

Агент президента написал обещанное письмо Шарло, сказав, что надеется, что ему удобно в его новом доме, и пообещал приехать и навестить его когда-нибудь. Также он написал фюреру то, что англоязычный мир знает как "bread-and-butter letter". В этом письме он поблагодарил его за гостеприимство, сказав, что судя по тому, что приезжий смог собрать, деловые французы были довольны обращением, которую они получали из Германии, и это производство идёт полным ходом, что нравится всем бизнесменам. Выполнив эти обязанности, он отправился со своим эскортом из СС в мастерские художников, чтобы увидеть, что делают французские художники под защитой фюрера. Затем они поужинали и пошли в кинотеатр, где посмотрели немецкую картину и французскую и сравнили сердечную сентиментальность первой с криминальной страстью последней. "Конечно, французы такие, какие они есть, и немцы не могут их изменить", - сказал Ланни на своем лучшем немецком языке.

Утром его посадили в самолет до Мадрида, а оттуда он послал телеграмму отцу, в которой сказал, что приедет в Лиссабон на следующий день и хочет провести два дня в Лондоне, а затем домой. Это послание было адресовано "Роберту Бэдду, президенту Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, Ньюкасл, Коннектикут" - в пользу цензоров, испанцев, британцев и американцев. Договоренность заключалась в том, что Робби уведомит Бейкера, а также Лорел. Бейкер устроит все, а Ланни сядет на следующий самолет в Англию, чего напрасно ожидали длинные очереди простых людей.

Агенту президента в тот же день удалось сесть на самолет в Лиссабон, и он отказался от своего плана навестить своего старого друга генерала Агилара в Мадриде. Американцы больше не боялись, что армия Франко может напасть на их левый фланг в Северной Африке. Маленький пухлый сторонник строгой дисциплины видел, что сильный ветер дует с запада. Ф.Д.Р. был обеспокоен только тем, чтобы теперь ограничить количество вольфрама, который Гитлер мог получить из Испании. Был способ добиться этого. Заплатить более высокие цены, и торги были потрясающими.

Прибыв в город через реку Тахо, грязно-коричневого цвета, как Тибр, Ланни остановился в отеле Авенида Палас и послал дублирующую телеграмму в качестве меры предосторожности. Он наслаждался ванной и хорошим обедом. Португалия предлагала такую роскошь тем, у кого были деньги, и жалкое голодание тем, у кого их не было. Он прогулялся по широкой Авенида-да-Либердаде и купил лондонские газеты недельной давности и нью-йоркские газеты трехнедельного возраста, но полные новостей для человека, только что прибывшего из стран Оси. Он читал и заснул с ними.

Он должен был контролировать свое нетерпение, потому что в это время трансатлантические телеграммы могли долго задерживаться. Он завтракал и читал утренние газеты. Португальский язык был легким для знающего испанский, французский и итальянский языки. Он прогуливался в жарком и томном Лиссабоне и сопротивлялся попыткам шпионов с полдюжины стран, включая даже Японию, завязать знакомство и выудить его секреты. Через четыре дня он просто начал пытаться позвонить Бейкеру по трансатлантическому телефону, когда в его комнату было доставлено сообщение. Ему зарезервировали место на гидросамолете на следующее утро. Он спустился в гавань, чтобы осмотреть его и убедиться, что все в порядке. Когда летающая лодка поднялась из вод устья реки Тахо, он не пожелал многострадальному старому континенту никакого вреда, но с радостью покинул его и с радостью подумал о встрече с людьми, которым он мог говорить правду.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пути на восток и на запад19

ЛАННИ старался понять, что делать путешественнику, прибывающему в Великобританию с вражеских территорий. Но всё помнящий Бейкер позаботился и об этом. Ланни почувствовал облегчение, увидев своего друга Фордайса из Би-4, британской разведывательной службы, ожидающего его на причале. Вооруженные силы двух наций объединились и работали вместе во всех сферах. Фордайс пожал руку загадочному вновь прибывшему и вытащил его из поля зрения без таможенных или других формальностей.

В Лондон они полетят на самолете. И по дороге на аэродром дружелюбный англичанин заметил: "У меня есть новости, которые могут вас удивить. Вы летите в Квебек".

"Я?" - спросил Ланни, действительно удивившись.

- Что там происходит довольно секретно, так что не говорите, что вы с этим связаны. Это называется Операцией Квадрант.

"Я надеюсь, что мы не вводим войска в Канаду", - отреагировал Ланни.

"Наши силы, противостоявшие вам, убыли пару дней назад", - сказал англичанин, возвращая улыбку. - "Это будет отличная схватка".

- Что я должен делать, когда прибуду?"

- Бейкер будет в Шато Фронтенак, и вы должны позвонить ему туда. Нам сказали, что вы хотели два дня в Лондоне, поэтому я договорился, чтобы вас отправили через Исландию через три дня, считая с сегодняшнего дня, рано утром. Это будет удобно?

- Спасибо, я всё так и сделаю. Есть один вопрос, в котором вы можете мне помочь и очень обяжите. У меня в Англии есть маленькая дочь тринадцати лет. Она живет со своей матерью в замке Уикторп. Я планировал взять ее к моему отцу в Коннектикуте. Как вы думаете, можно было бы получить мне два места вместо одного? Я, конечно, заплачу за нее.

Человек из Би-4 сказал: "Из Америки всегда больше трафика, чем в Америку".

"Оставьте всё, как есть, пока я не позвоню вам завтра", - ответил другой. - "Я должен убедиться, что это будет приемлемо для леди Уикторп".

Бывший муж никогда не забывал позвонить Ирме и убедиться, что его присутствие в замке будет не в тягость. Он никогда не мог дать ей знать, когда приедет, и у маленькой Фрэнсис никогда не знала, когда ее восхитительный отец сойдет с небес буквально в огненной колеснице, хотя и с "внутренним сгоранием". Ей говорили, что он покупал картины, но она редко их видела.

Ирма, как и всегда, сказала: "О, здорово! Выезжай сразу. Фрэнсис будет так рада". Прошло шесть или семь лет с тех пор, как они с Ланни развелись, и они были полны решимости не поддаваться современной моде, и обойтись без суеты и обид. Фрэнсис должна знать, что ее мать и ее отец были друзьями, а также ее отец и ее отчим. Все в ее жизни должно быть добрым и безмятежным. Только простые люди из низшего сословия ссорятся, или слишком много пьют, или используют ненормативную лексику, и войны велись только против народов, которые не имели англосаксонских стандартов хороших манер.

Ланни выехал следующим поездом из Лондона, как раз вовремя молниеносного налёта Люфтваффе с последующим отходом. Геринг накопил достаточно сил для нескольких таких налётов, ему было важно заверить немецкий народ в том, что британцам платят за то, что они делают с немецкими городами. Поезд был переполнен, и пассажиры слышали звуки бомб, когда выезжали из пригородов к северо-западу от Лондона. Ланни было интересно наблюдать, как они воспринимают это событие. Немногие прекратили читать их маленькие вечерние газеты на четырех страницах. В купе с Ланни была девочка пяти или шести лет, и это означало, что война была для неё естественной. Она посмотрела на свою мать и задала вопрос, который останется у Ланни на всю оставшуюся жизнь: "Мама, бомбежка была такой же ужасной и в мирное время?"

Фрэнсис ждала на вокзале со своей маленькой тележкой с пони. Она побежала поприветствовать его, но не слишком бурно. Теперь она становилась достойной молодой леди, тщательно сдерживаемой матерью и бабушкой с Лонг-Айленда. Прошло почти полгода с тех пор, как Ланни видел ребенка, и она приближалась к возрасту, когда изменения наступают быстро. Она жила в этом громадном поместье, где никогда не было недостатка еды, и где война была отголосками далекого грома или треска пулеметов высоко в воздухе. Ее учили, что все это в порядке природы и что она не должна позволять этому слишком беспокоить ее. Она не должна позволять ничему беспокоить ее, потому что она была той, кто, по выражению Киплинга, "унаследовала эту хорошую участь20". У нее были румяные щеки, стройная фигура, темно-карие глаза и волосы. Она собиралась стать той же красавицей брюнеткой, какой была ее мать, когда в возрасте девятнадцати лет она была великой наследницей и выбрала внука президента Оружейных заводов Бэдд своим супругом.

Надежный грум, военный калека, сидел на маленьком высоком сидении позади. Фрэнсис правила, и Ланни поджал свои длинные ноги рядом с ней. Хорошее настроение переполняло её от встречи с ним, и, как всегда, она задавала ему вопросы о том, где он был и что он делал. Он не мог упомянуть ни Италию, ни Германию, поэтому он рассказывал о Флориде. Она знала, что он снова женат, и он говорил о своем мальчике, о пеликанах и рыбах яркой расцветки, а также о погружениях для ловли губок. А также о своём визите в Северную Африку к другой бабушке Фрэнсис, воспоминания о которой не должны померкнуть в сознании ребенка. Кроме того, там был ее маленький двоюродный брат, Марсель Дэтаз, который жил в такой романтической обстановке. В роскошном отеле в оазисе африканской пустыни с финиковыми пальмами и апельсиновыми рощами вокруг отеля, огромными заснеженными горами за ним и британскими, французскими и американскими солдатами, маврами, одетыми в белое, и другими странными людьми внутри.

Фрэнсис была достаточно взрослой, чтобы обедать с взрослыми. Она будет сидеть тихо и говорить только тогда, когда к ней обращаются. Присутствовали два члена местного дворянства, приглашения которым были отправлены в кратчайшие сроки, и маленькая девочка заметила, что они пришли послушать, что скажет ее замечательный отец. Она не пропустила ни слова, потому что ее учили, что дамы из правящего класса Англии играют важную роль в общественных делах. Однажды она может оказаться женой члена кабинета министров или даже премьер-министра.

Она ничего не слышала об операции Квадрант, который сейчас проходит в Квебеке, но она слышала об операции Хаски, которая сейчас близится к завершению в северо-восточном углу Сицилии. Пройдет всего несколько дней, прежде чем последний из врагов будет переправлен через узкий Мессинский пролив. Они могут в случае необходимости отправиться туда на лодках. Все хотели знать, пойдут ли союзники за ними на материк и как далеко они пройдут. Англичане, которым приходилось оставаться дома, естественно, задавались вопросом, как американский искусствовед может вести свой бизнес в истерзанных войной землях. Они действительно были бы глупы, если бы не догадались, что у него были какие-то иные поручения. Будучи воспитанными и хорошо обученными, они ни намеком не выдали свои догадки.

Ланни, со своей стороны, было интересно наблюдать, как клика Уикторпа, некогда столь воинственная, была укрощена событиями. Они по-прежнему не любили евреев и все еще были уверены, что когда-нибудь нам понадобится помощь способных и энергичных немцев в подавлении красных. Но они ограничивались только мирной критикой формулы безоговорочной капитуляции и с грустью признались, что никто не обращает никакого внимания на их желания. Ланни был удивлен мыслью о том, какое ощущение он мог вызвать, сказав им, что он только что прибыл от Гитлера. Он обещал Гитлеру рассказать им. Но он не сдерживал своего обещания Гитлеру.

III

Утром гостя отправили на экскурсию по поместью, по крайней мере, по ближайшим его участкам. Каждый квадратный метр, который можно было использовать, был превращён в источник пищи, и покрыт зеленью в разгаре середины лета. Седди, хозяин, хвастался, что это бывшее живописное место теперь почти оправдывает себя в обеспечении продовольствием. Конечно, он имел в виду до уплаты налогов. Он не смог бы удержать всё поместье, если бы не состояние Ирмы. Сам замок, датируемый елизаветинскими днями, пережил много войн, и внутри все было отделано элегантно и удобно. Ирма, наслаждаясь своей ролью знатной дамы, позаботилась о том, чтобы все было в порядке, даже со слугами, достигшими преклонного возраста.

Четырнадцатый граф Уикторп был примерно того же возраста, что и Ланни, но выглядел гораздо старше. Его светлые волосы начинали редеть на макушке, а на его тщательно подстриженных золотых усах появились следы седины. Он был очень озабочен войной, но еще больше тем, что должно было случиться после нее. Сельский джентльмен, он ненавидел и боялся индустриализации, даже когда он наслаждался её продукцией и доходом, который его жена получала от уличных железных дорог Среднего Запада. У Ланни была идея, что Седди понравилось бы больше, если бы всю работу в мире могли выполнять группы хорошо обученных шимпанзе, а не обитатели трущоб, которые, по убеждению его светлости, планировали восстать и завладеть Англией, когда закончится эта война.

Ничего не поделаешь. Возделывай свои земли, и пусть твоя жена реинвестирует свой доход в Америку, и обучай своих сыновей и наследников, чтобы они извлекли максимальную пользу из всего, что им может прийти. Ланни возобновил свое знакомство с крепким розовощеким мальчиком в возрасте пяти лет, который носил титул виконта, а его именем было Джеймс Понсонби Кавендиш Седрик Барнс Мастерсон. А звали его Джимми, а его брата, на два года моложе, достопочтенного Джеральда Седрика Барнса Мастерсона, звали Джерри. Кроме того, Ланни не преминет навестить вежливую миссис Фанни Барнс. Его бывшая тёща была так же рада видеть его, как если бы он был тарантулом. Но обстоятельства вынуждали её притворяться. И она делала вид, что восхищается им. Также надо навестить ее брата, "дядю Горация", у которого всегда было две идеи о посетителе. Первая заманить его в игру в бридж, и вторая в игру на фондовом рынке по его подсказкам и получить свою долю при выигрыши, но не при проигрыше.

И мать, и дочь знали, что задумал Ланни, потому что он обсуждал это с Ирмой в последний свой приезд. Фанни изо всех сил старалась заставить Ирму отказаться, но Ирма была не в состоянии сделать это, и Фанни проконсультировалась с юристом и убедилась, что ни один британский суд не откажется признать право отца на частичную опеку над своим ребенком. Ирма опекала ребенка все время после развода, и теперь, несомненно, отец мог претендовать на свою очередь. И, кроме того, нельзя допустить никаких судов. Они были друзьями, и справедливые доводы Ланни должны быть признаны.

Пара собралась для разговора в библиотеке Замка, в то время как бабушка сердилась, сидя в своём коттедже, потому что Фрэнсис была ее главным счастьем в жизни, и она сказала, что это было все равно, что ждать, когда ей скажут, что ей нужно вырезать глаза. Ланни объяснял своей бывшей жене опасность, нависшую над англичанами. - "Я не могу сказать тебе, откуда я знаю. Ты должна поверить моему слову. Гитлер говорит правду, заявляя, что у него есть новое оружие. Прав ли он в том, что оно принесёт ему победу, я не могу сказать. Но я знаю, что он верит в него и направляет большую часть немецкой науки и промышленности в совершенствование и производство этого оружия.

- Как скоро все это будет готово, Ланни?

- Этого я не могу сказать. Нет более тщательно охраняемого секрета. Это может быть месяц, а может быть и полгода. Мы можем быть уверены только в том, что эти летающие бомбы прилетят, возможно, сотнями, и они будут наносить ущерб до тех пор, пока мы не высадимся и не захватим это французское побережье. Их можно даже улучшить, чтобы они могли запускаться из Бельгии или Голландии".

- Они будут направлены на Лондон?

- Это самая большая цель, но никто не может быть уверен, насколько точными они будут. Кто может догадаться, как ветер и погода могут их отклонить? Мне говорят, что как только немецкие ученые достигнут результата, у них будет бомба, которая летит быстрее звука, и тогда никакого предупреждения не будет, только ужасный взрыв.

Ирма сидела, пристально глядя на этого человека, с которым она когда-то была так близка, и который теперь был для нее загадкой. Во что он действительно верил? Чего он хотел сейчас? И можно ли ему доверять, что он сдержит свое слово? Она долго лежала без сна, думая об этом, и построила несколько линий обороны. Одной из них было: "Детей можно забрать в Шотландию, Ланни".

- Да, но сколько людей сбежит в Шотландию, и какие там будут условия? У тебя есть право подвергать своих собственных детей таким рискам, но ты должны помнить, что Фрэнсис только наполовину твоя, и я добиваюсь права заботиться о моей половине.

Он продолжал рассказывать о своем разговоре с Робби и женой Робби. Как они хотят иметь ребенка, и какую счастливую обстановку они ей обеспечат. Она пойдет в школу со своими американскими кузенами и будет жить без страха. Когда Ирма упомянула о своей особой фобии, американских похитителях, Ланни ухмыльнулся и сказал, что все они сейчас в Сицилии похищают немцев и итальянцев, теша свою душу. - "Конечно, ты не ожидаешь, что Фрэнсис будет полностью английским ребенком. Несомненно, ты знаешь, что она действительно американка и что ее американские родственники имеют право с ней познакомиться.

На эти доводы не было ответа, и Ирма вернулась к своему несчастью и страданиям своей матери. Ланни ответил, что это нечестно. Это оказывало давление, как на него, так и на ребенка. Конечно, Фрэнсис не захочет уезжать, если это сделает ее мать несчастной. Она не получит удовольствие от поездки, если не примет её как праздник. Она будет писать письма раз в неделю, и у нее будет много новостей. Если ей там не понравится, Ланни согласился вернуть ее в свою следующую поездку.

"Ты клянешься сделать это, Ланни?" - У Ирмы были слезы на глазах, что он редко видел, потому что она была гордой и самодостаточной женщиной. "Я даю тебе мое честное слово", - серьезно ответил он. - "Это лучше, чем клясться. Я хочу счастья ребенка, и я хотел бы, чтобы она думала об этом как о чудесном приключении, без какой-либо тревоги".

Ланни позвонил своему другу Фордайсу и сообщил, что он обо всём договорился. В Лондоне в американском посольстве он получил паспорт на ребенка. По американскому законодательству Фрэнсис была американкой, потому что ее отец был американцем. Тот факт, что она родилась во Франции и прожила большую часть своей жизни в Англии, не имел значения. Поскольку она направлялась в Канаду, должна была быть канадская виза. Сколько времени пройдет до того, как мир вернется в благословенное состояние, которое он знал до 1914 года, когда можно было путешествовать по всему миру, не заполняя анкет и не стоя в очередях и не выплачивая большие или малые суммы за штампы на документы?

Утром в газетах всплыли новости о том, что Уинстон Черчилль, который путешествовал между Гайд-парком и Вашингтоном, направляется в Квебек. Рузвельт тоже туда приезжает, и должна была состояться парадная военная конференция. Таким образом, секрет Операции Квадрант умер, так сказать, до своего рождения. Ланни усмехнулся, когда он упомянул об этом Фордайсу. Военные наивно полагали, что они могут повторить то, что они сделали в Касабланке, где население продолжало гадать, кто был спрятан за колючей проволокой, окружавшей гостиницу Анфа и ее коттеджи. Но этого просто нельзя было сделать в столице канадской провинции, так близко к границе Америки с ее десятью тысячами газет и её "ищейками", жаждущими чаевых и умеющих разгадывать намеки на секреты. Нет, там будут обычные фанфары, и у фотографов будет полчаса, свободные для всех, они будут делать крупные планы и снимать под углом, рассказывать президентам, премьер-министрам, адмиралам и генералам, где им сидеть или как стоять и как выглядеть.

"Но", - сказал человек из Би-4, - "просто попробуйте пройти мимо этого двойного кордона охранников и выяснить, что они говорят внутри!"

Ланни хотел бы сказать: "Спорим, пройду", но это был не крикет. Вместо этого он объяснил: "Это меняет мои планы, потому что это делает слово Квебек табу. Я не могу сказать леди Уикторп, что я еду туда, и я не хочу рассказывать это даже моим родственникам. Есть ли способ? Я мог бы прилететь в Монреаль, а затем вернуться один в Квебек? Я бы попросил моего отца отправить кого-нибудь на встречу с ребенком в Монреале".

Человек из Би-4 сказал, что это можно легко устроить. Вполне возможно, что он получал какое-то удовольствие от своего всемогущества. Во всяком случае, он был дружелюбен в своем тихом английском стиле. Он не знал, где был этот американский искусствовед, и он старательно избегал касаться этого предмета. Достаточно было того, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт помогал уничтожить гуннов, и что президент Соединенных Штатов хотел немедленно его увидеть.

Ланни телеграфировал своему отцу, чтобы кузина Дженни или какая-то другая заслуживающая доверия женщина переехала в отель в Монреале, чтобы отвезти Фрэнсис в Ньюкасл. Он позвонил Ирме по этому поводу, объяснив, что кузина Дженни была пожилой девой из племени Бэдд, которую Ирма видела в медовый месяц с Ланни, но вряд ли запомнила. Весной 1941 года она приезжала в Галифакс читать Ланни, когда он лежал в госпитале со сломанными ногами. Она была самой добросовестной леди, которую только можно себе представить, и у ребенка будет автомобильная поездка по пейзажам, не слишком отличающимся от Шотландии. Ирма не могла придраться ни к одной из этих договоренностей.

В Лондоне у агента президента была еще одна обязанность и удовольствие. Встреча со своим другом Риком. В течение многих лет эти встречи происходили в малоизвестном отеле, потому что Рик был писателем-социалистом, а Ланни должен был быть почти фашистом и должен был быть разборчивым в своей компании. Ланни звонил и говорил: "Это Бьенвеню", а Рик отвечал: "Шестнадцать ноль ноль будет в порядке?" Они снимали пиджаки и растягивались на кроватях. Рик убирал стальную скобу, которая поддерживала колено, которое он разбил во время Первой мировой войны. Устроившись таким образом, они могли решать исход нынешней войны и судьбу мира на долгие годы.

Прошло всего тридцать лет с тех пор, как Ланни Бэдд подружился с Эриком Вивианом Помрой-Нилсоном и Куртом Мейснером в школе Далькроза в Геллерау. И как много всемирной истории они видели с тех пор! Судьбы разделили их, и Рик заметил: "Интересно, что случилось с Куртом". Ланни ответил: "Я слышал, что он был ранен бомбой и больше не может играть. Бедный парень! Рик ответил: "Бедный дурак!" Поскольку он жил ближе к Германии, чем Ланни, и не мог позволить себе столько терпимости.

Эти двое сошлись во всех своих политических идеях и надеждах. Рик работал изо всех сил, поскольку он знал, как построить движение социального протеста, которого так сильно боялся его сосед граф Уикторп. Он написал несколько пьес, призванных подорвать престиж британского привилегированного класса, и написал сотни статей и писем в поддержку трудящихся масс. Он испытал множество разочарований, но настаивал на том, что теперь сознание Британии действительно меняется, и когда эта война закончится, это скажется на выборах. Ланни рассказал, что Седди только что сказал по этому вопросу, и с улыбкой заметил: "Бог, должно быть, озадачен тем, что два английских джентльмена посылают ему такие разные молитвы".

"Вычеркни меня из списка джентльменов", - ответил другой. - "Я левый журналист с очень плохой оплатой".

"Что ты собираешься делать, откажешься от титула?" - поинтересовался Ланни. Этот вопрос был ко времени, поскольку отец Рика, баронет, находился в плохом состоянии и вряд ли долго продержится.

"Я не уверен", - сказал сын. - "Я спрошу у партии. Они говорят о том, чтобы я баллотировался в парламент".

"Ура!" - воскликнул Ланни. - "Я держу пари, что они скажут тебе стать сэром Эриком". По ошибке ты получишь много голосов и не потеряешь много по правде.

Ланни пошутил, но в то же время его взволновала мысль о том, что его друг детства может получить силу для реализации своих идей. Какой была бы другая Англия, если бы у людей с социальным подходом была возможность не просто говорить, но и издавать законы и отменить у этой древней страны не только старые аристократические привилегии, но и новые привилегии экономического роялизма. Рузвельт придумал эту фразу. И как экономические роялисты ненавидели его за это. Этого было достаточно, чтобы говорить о его убийстве! Они будут ненавидеть сэра Эрика таким же образом и назовут его предателем своего класса. Но это не волновало бы его, потому что он всю жизнь об этом думал. Он цитировал с публичной платформы строки английского поэта Маккея, отвечая человеку, который хвастался отсутствием врагов:

Предателя не бил ты в бок,

Ты кубок сладкого вина

Злодею дал допить до дна,

Ты в правду ложь не обратил,

Труслив и робок в драке был.21

VII

Ланни не вернулся в замок Уикторп наблюдать за слезами. Маленькую девочку привез в город ее учитель музыки. Всё ее имущество уместилось в две легкие сумки. Остальная часть ее одежды будет роздана, потому что она так быстро растет. В ее глазах все еще оставались следы красного цвета, когда она встретила своего отца, но даже при этом она сгорала от любопытства. Она собиралась совершить свой первый полет на самолете. Как здорово! - "Что ты чувствовал, когда впервые поднялся в воздух, папа?" и "Можно ли смотреть в окно?" и "Будут ли немцы?" и так далее.

Они отправились на ночном экспрессе в деревню Прествик на западном побережье Шотландии, которая за короткое время стала одним из величайших аэропортов мира. Там они сели в большой комфортабельный самолет. Его двигатели "вращались" в течение некоторого времени, и когда пассажиры были безопасно пристегнуты, самолёт переместился на бетонную полосу, затем набрал скорость и поднялся так тихо, что Фрэнсис не узнала бы, если бы она не смотрела. Она могла видеть все, что ей нравится, самолеты в воздухе и маленькие рыбацкие лодки на воде, но никаких немцев.

На борту были военные и другие очень важные с большими кожаными портфелями. Симпатичные молодые члены экипажа в синей форме "Pan-Am" и очень приятная молодая стюардесса, в которую Фрэнсис немедленно влюбилась. Бедная маленькая богатая девочка, она провела большую часть своей жизни в большом поместье, и хотя у нее должно было быть "все", но у нее было мало свободы и опыта встреч с новыми людьми. А возможность высказать им то, что ей нравится, была почти невероятной. Отныне она будет просто Фрэнсис Барнс Бэдд, а не "вашей маленькой светлостью". Никто не узнает, что она великая наследница, и что ей запрещено ходить по улице в одиночестве из-за опасности похищения.

Они летели в область, где солнце садилось всего на пару часов, а может быть и меньше, если находиться высоко в воздухе. Их первой остановкой была Исландия, которая не отвечала своему названию, потому что в августе лед исчез в ледниках, и они время от времени видели только бесплодные скалы, и пар из того, что, по словам стюардессы, было кипящим источником. Они спустились в гавань небольшого чистого города и остановились только на заправку топливом и на обмен несколько мешков почты. На этот раз, из-за хорошей погоды, они собирались не в Гренландию, а прямо в Ньюфаундленд. Ланни защемило в животе, потому что где-то за этим холодным морем он разбился и сломал две ноги. Фрэнсис знала об этом, но он не сообщил ей подробностей, поскольку она должна была оставить все страхи на маленьком тесном острове Британии.

Они спокойно проспали большую часть восьмичасового полёта. Затем они позавтракали и увидели, как самолет спускается в аэропорту у длинного озера Гандер в Ньюфаундленде. Как удивительно вырос этот аэропорт с тех пор, как Ланни в последний раз его видел! Теперь на нём было сто гектаров бетонных взлетно-посадочных полос, и единственной проблемой был дикий лось, который желал гулять по ним.

Самолет поднялся и пролетел над большим лесистым островом, в то время как Ланни рассказал своей дочери о человеке, который два с половиной года назад отказался с ним сесть в самолет, потому что у этого человека был предварительный сон об аварии. Он исчез в этих лесах, и Ланни задумался, что с ним стало. Ланни не разрешили рассказывать Фрэнсис о его неортодоксальных взглядах на политику и экономику, но он мог рассказать ей о парапсихологии и о странных событиях, значение которых он надеялся когда-нибудь узнать. Возможно, когда она вырастет, она поможет ему.

VIII

Они прибыли в огромный город Монреаль на острове Святого Лаврентия. И там в отеле Ритц-Карлтон их ожидала высокая худая старая дева из Новой Англии, но со старомодными английскими манерами и взглядами. На её лице было много морщин, но они были морщинами доброжелательности. Ей понравился этот прекрасный ребенок, и она тепло поцеловала ее, думая, что она должна скучать по дому и стесняться в чужой стране. Но Фрэнсис не была такой, она наблюдала новый мир и интересовалась всем, что этот мир мог ей показать. У её отца были дела, связанные с покупкой картин, поэтому она собиралась поехать в Ньюкасл с этой милой пожилой женщиной и встретиться там со своим дедушкой и сводной бабушкой. Или это будет ещё одна бабушка? Там будет много кузенов и кузин, тетушек, двоюродных дедушек и двоюродных бабушек, и это звучало так превосходно.

Ланни проводил их к машине, а затем позвонил своей жене в Нью-Йорк, чтобы сказать ей, что с ним всё в порядке, и спросить, как она и ребенок. Он сказал, что у него есть бизнес в Канаде, который может задержать его на пару дней. Он будет держать ее в курсе. Он сказал несколько раз - "Я тебя люблю", и только после выполнения этого семейного долга он попросил ее позвонить Робби и сообщить ему, что Фрэнсис и кузина Дженни едут в Ньюкасл. "Мы потом поедем и увидимся с ними", - сказал он, а затем поспешил задать больше вопросов о Малыше Ланни, чтобы у Лорел никогда не возникали мысли о том, что его больше интересует его первый ребенок, чем второй.

Все формальности в аэропорту были завершены, и Ланни только успел приобрести пачку газет. Какие удивительные эти монреальские и нью-йоркские газеты с таким щедрым охватом и, казалось бы, неограниченным количеством страниц, со всеми новостями всего мира! Ланни, летевший в Квебек, читал, что союзники приближаются к Мессине и что американцы бомбили Рим во второй раз, включая аэропорт, из которого вылетел Ланни. Они бомбили Милан и Турин, Геную и Берлин все в один день. Как Ади должно быть бесновался!

Но самым главным в местных газетах было сообщение об открытии Квебекской конференции. Поскольку участники конференции не могли удержать её в секрете, они, по-видимому, решили безоговорочно поддерживать её открытость и делать это демонстративно. Черчилль прибыл специальным поездом на станцию Бухта Вульфа, где британский генерал высадил свою армию для знаменитой битвы почти двести лет назад. Рузвельт прибыл в другом поезде, и они образовали автомобильную кавалькаду на извилистой дороге, которая ведет к Полям Абраама, примерно в ста метрах над рекой, вдоль которой расположена большая часть города. Был устроен публичный парад. Войска во главе с одетым в красное оркестром Королевской конной полиции прошествовали мимо старых зубчатых стен и рвов Квебекской крепости, летнего дома генерал-губернатора.

Здесь поместили двух руководителей со старомодным комфортом, предоставлявшим только одну ванную комнату на каждый коридор. На специально построенном помосте для фотографов разместили Рузвельта, Черчилля, премьер-министра Канады. Они сидели, а за ними стояли начальники штабов, маршалы, адмиралы и генералы, чьи лица стали знакомыми миру союзников. Фотографы старались изо всех сил. Фото было на целую страницу и обошло почти весь мир.

0x01 graphic

И после этого тишина! Рузвельт, Черчилль и премьер-министр Канады были, как сказал секретарь Черчилля, "тремя устрицами". Сто пятьдесят журналистов, которые были размещены в отеле Кларендон, ничего не делали, только кусали ногти и составляли обзорные статьи с разбросанными по тексту кусочками местного колорита. Военных разместили в огромном Шато Фронтенак, за что канадское правительство платило Канадской Тихоокеанской железной дороге сумму в десять тысяч долларов в день. Место было настолько переполнено, что полковники спали по двое на одной кровати. Пространство между Шато и Крепостью было защищено двойной линией охраны, и нужно показывать пропуск при прохождении каждой линии.

В аэропорту Ланни позвонил человеку президента. Ему сказали перезвонить через час. Это дало ему время въехать в город в старомодном конном экипаже, все, что он мог найти. Он не спешил, ему было интересно осмотреться и насладиться бодрящим прохладным воздухом. Какой контраст с климатом Рима! Огромный современный город раскинулся по этому плато, а под ним лежал обычный "Старый город" с кривыми узкими улочками. Здесь все говорили по-французски, что позабавило Ланни. Один из продавцов восхищенно сказал ему: "О, вы говорите по-французски!"

Ланни позвонил в назначенное время, и ему сказали, что для него была забронирована комната в одном из небольших отелей. Его именем было "Харрисон". Он взял это имя, когда отправлялся из Ньюфаундленда и потерпел крушение в пути. "Встретимся перед отелем в десять вечера", - сказал Бейкер.

Ланни нашел гостиницу, принял ванну и отдал в глажку одежду. У него было время выйти и купить несколько предметов первой необходимости, а затем вернуться и поужинать, почитать вечернюю газету, полную сплетен о личностях на Конференции и догадок о том, что они планировали. Затем он пошел на прогулку. В этом северном климате солнце садится поздно, и он осмотрел памятники и достопримечательности исторического города. Центральная площадь называется Place d'Armes (учебный плац). На ней возвышался великолепный отель, имитирующий французский замок, мрачный и серый, с многочисленными остроконечными башенками. Он был выше, чем любой замок, когда-либо встречавшийся в la patrie. Поэтому в нем были ascenseurs (лифты), возможные только в эпоху машин.

Прогулка Ланни привела его к Кларендону, прибежищу журналистов. Он не думал, что кто-то там его узнает. Но вперед от входа вырвался крупный джентльмен средних лет в майорской униформе, и на его круглом дружелюбном лице появилась сияющая улыбка. - "Ну, вот так штука! Что ты здесь делаешь?"

"Я думаю, в значительной степени то же, что и ты", - был ответ, и майор Джеймс Стоцльманн сунул руку под руку Ланни и ушел с ним из поля зрения и из памяти охотников за сплетнями.

"Я был с Боссом вчера", - сказал он, понизив голос. - "Он наслаждается этим шоу, но оно не дает ему отдохнуть".

"Я должен увидеть его сегодня вечером", - ответил Ланни. - "Я постараюсь не задержать его слишком долго".

- Он, без сомнения, скажет тебе, что происходит. Мы собираемся прижать Винни на этот раз и заставить его согласиться на высадку через Ла-Манш.

- Господи! Он все еще против этого?

- Винни - бульдог и никогда не сдается. Он спорит, какая польза от победы в войне, если она оставит Сталина на Балканах? Босс, конечно, хочет подружиться со Сталиным.

"В этом разница между тори и демократом",- прокомментировал Ланни. - "Я наблюдал за ними в вежливой битве в Белом доме. Первая леди помогала".

- Элеонора стоик. Она должна быть здесь и сейчас. Но за Боссом сейчас большая часть нашего высшего военного руководства, и я думаю, что он победит.

Пара прогуливалась, обмениваясь мнениями, за которые сбитая с толку пресса заплатила бы большие суммы денег. Но эти сведения на продажу не выставлялись. Джим Стоцльманн был миллионером, а у сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт были все деньги, которые он хотел. Джим сказал: "Я здесь на службе безопасности, и это радует меня, потому что это нужно Боссу. На этот раз я мог бы принести ему доказательства".

- Ты считаешь, что здесь, в Канаде, есть люди, которые могут причинить ему вред?

- Любой может приехать в Канаду с бумагами или без них. Для пересечения реки Святого Лаврентия нужен только небольшой ялик.

Внезапная идея поразила Ланни Бэдда. "Послушай, Джим", - сказал он, - "ты все знаешь о том, что происходит с безопасностью Ф.Д.Р."

- Я знаю достаточно, чтобы вызвать настоящую суету, если бы я был свободен сказать это.

- У меня есть план, который может быть очень важным, если Босс согласится. Я могу поговорить с тобой после того, как увижу его.

- Я в Кларендоне. Среди газетчиков есть пара, которые склонны подглядывать.

- Может быть, я позвоню тебе. Это зависит от того, что скажет Босс. Запомни, что я здесь под именем Харрисон. Не произноси мое настоящее имя.

"Я числюсь под именем Молчуна", - сказал наследник чикагских Стоцльманнов.

Минута в минуту в девять Ланни был у своего отеля и сел в машину, которая остановилась для него. Бейкер сказал: "Рад вас видеть", а затем: "Шеф заключил соглашение со своим противоположным номером о том, что они не будут работать поздно ночью, но это соглашение может не соблюдаться. Возможно, вам придется подождать некоторое время".

"Все в порядке", - ответил другой. - "Мне есть над чем подумать". Это было особенно верно в данный момент, потому что встреча с другим агентом президента запустил череду мыслей в сознании Ланни. Он был бы рад иметь всю ночь для их обдумывания.

Они припарковались возле Крепости. Он ожидал волокиты с охранниками, хорошо обученными солдатами, которые были полностью вооружены и расхаживали на виду в двух рядах, недалеко друг от друга. Злоумышленников предупреждали знаки. Но, видимо, Бейкер заранее договорился, потому что в первом караульном отсеке он только сказал - "это Бейкер и Харрисон", а во втором караульном всё произошло также. Они вошли в древнюю крепость из серого камня через цепные ворота, которые были известными образцами искусства железных мастеров.

При входе Бейкер написал свое имя, а также "Харрисон", и они вошли в приемную из золота и слоновой кости, где Ланни остался в компании нескольких военных с золотыми галунами. У них не проявлялось никакого желания общаться. И агент президента уселся и закрыл глаза, оставив их предполагать, что он может дремать. Он усердно думал, что он собирается сказать самому занятому человеку в мире. У него была привычка перебирать в мыслях все вещи, пока он не знал свои речи почти наизусть. Но проблема была в том, что гениальный Франклин мог иметь свои собственные планы и вести разговор по регионам, не отображенным в книге по географии Ланни.

Наконец пришел Бейкер и кивнул Ланни. Он повел его в другую комнату с золотом и слоновой костью, большую на верхнем этаже с видом на двор. У каждой комнаты было название, и у этой генерал-губернаторской было "Фронтенак22". В большой кровати лежал человек, которому служил Ланни, и он приветствовал своего служивого: "Привет, как мой бойскаут?"

Ланни был доволен, как любой мужчина сорока трех лет, которому скоро будет сорок четыре года, когда его называют мальчиком. "На седьмом небе, губернатор", - ответил он. - "Я считаю, что эта вторая бомбардировка Рима должна помочь нам".

"Садитесь и расскажите мне", - приказал губернатор, - "что случилось с этим парнем Бадольо?"

Ланни занял кресло у кровати и постарался объяснить очень старого джентльмена, который с раннего детства верил в своего Папу Римского и своего короля и был чрезвычайно ревнив к своей славе защитника этих властителей. "Италия" означала это для него, а "честь" означала то же самое. Он хотел использовать современное оружие, чтобы вернуть мир в двенадцатый век, когда Вера действительно управляла. - "Я не сомневаюсь, что он буквально верит в дьявола, и причина, по которой он так долго колеблется, состоит в том, что он не может решить, дьявол это Гитлер или вы".

Ф.Д.Р. выдал один из своих смешков. - "Сейчас дьявол говорит: 'безоговорочная капитуляция' ".

Ланни выглядел серьезно. - "Я знаю, что это ваша формула, губернатор. Я много думал об этом. Это была хорошая формула для Муссолини, но не очень хороша для Бадольо. Латиноамериканские народы очень дорожат своим самолюбием, и не стоит их излишне унижать".

"Ну", - сказал другой, все еще улыбаясь, - "мы совершенно готовы уточнить условия для безоговорочной капитуляции. Нам только что дали понять, что мы можем получить такой запрос через Ватикан".

- Я не могу сказать нечего хорошего о Ватикане, но вы приписываете это предубеждениям. Но я всё равно должен это сказать.

- Стреляй!

- Ватикан - крупнейший в мире центр сплетен. Он полон агентов со всего мира, и там невозможно хранить секреты в течение двадцати четырех часов. Первое, что важно для Бадольо, - это секретность, потому что он находится в руках немцев, как и его королевская семья. Если кто-то из них нам пригодится, мы должны вытащить их живыми. Поэтому я говорю двойная осторожность с Ватиканом.

- Вы бы хотели пойти и провести переговоры, Ланни?

- Я не вижу себя дипломатом, но вы знаете, что я пойду туда, куда бы вы ни сказали, и сделаю все возможное. Я вернулся домой, потому что думал, что должен получать новые задания. Мне потребовалось почти два недели, чтобы добраться сюда, потому что мне пришлось проехать через Германию. Я встретил Гитлера и Геринга.

- Не говорите мне! Начните с них!"

Итак, Ланни рассказал о своем вечере в Берхтесгадене и его обеде в Residenz. Он описал Die Nummer Eins и Die Zwei, их умственное и физическое состояние, их растущие страхи и их тщетные надежды. Ф.Д.Р. всегда наслаждалась хорошей историей, и эта, видимо, пришлась ему по вкусу. Когда рассказчик подошел к своей сводной сестре и ее любовнику, другой сказал: "У нас есть кое-какие намеки на этот заговор от Управления стратегических служб. Мы не можем иметь с этим ничего общего, по крайней мере, напрямую".

- Офицерам рейхсвера не нужно оружие от нас. Но они будут хотеть то, что хочет Бадольо, информации о том, каким будет наше отношение, если им это удастся.

- Оно будет таким же, как это было в Северной Африке и будет в Италии. Мы подпишем перемирие со всеми, кто имеет право прекратить боевые действия, и укажем условия безоговорочной капитуляции. Тогда люди решат, какого рода правительства они хотят.

- Вы имеете в виду, сразу после окончания войны?

- Конечно, нет. Страна будет деморализована, а промышленность - в хаосе. Мы должны будем накормить голодающих и снова начать действовать, и дать возможность общественному мнению сформироваться. Тогда будут демократические выборы, и если народ хочет, чтобы им управляли армейские офицеры, то с нами все в порядке. Как только мы увидим, что их разоружили.

"Дай Бог, чтобы мы снова не проспали!" - воскликнул благочестивый агент президента.

XII

Они вернулись к теме Италии. Ланни рассказал, что он видел, и описал различных личностей, с которыми он встречался. Он рассказал о своих беседах в гостиных и в гольф-клубе, а также с людьми на улицах. Ненависть к немцам была всеобщей, а также ненависть к Муссолини. Ланни описал сцены в тот жаркий воскресный вечер, когда все узнали, что дуче находится в тюрьме. Ланни сказал: "Эта грязная собака", и Рузвельт согласился с этой формулировкой.

Затем агент президента рассказал о своей поездке в горы и беседе с сыном Маттеотти. Президент сказал: "Мы им поможем, и скоро. Я скажу вам, что решение принято, мы отправимся на материк, как только десантные суда будут готовы. Надеюсь, что мы можем быть в Неаполе в течение месяца".

"Здорово!" - ответил агент президента - "Это означает, что тысячи людей уйдут в горы и станут партизанами".

- Я надеюсь, что они не будут слишком разочарованы, если мы заключим сделку с Бадольо. Я не смог бы передать Италию партизанам, даже если бы захотел. Конгресс не позволил бы мне, и общественное мнение не поддержало бы меня. Маттеотти и его друзья должны будут сойти с гор и обучить людей, показывая им, как избавиться от помещиков и экономических роялистов.

- Это то, что я сказал ему, губернатор, так что нет никаких недоразумений по этому поводу.

- Свобода слова и честные демократические выборы - это программа для всей Европы. Это то, что мы должны им дать, это важнее даже, чем еда. А пока наши ребята сражаются, мы примем помощь любого, кто придет раньше. Если старый маршал и его король повернут против немцев, мы, конечно, не сможем отказаться.

- Проблема в том, что они будут просить о статусе союзников. Это дало бы им равенство с французами, и я полагаю, что это освободит их от необходимости платить репарации.

- Я сомневаюсь, что они смогут заплатить. Мы будем кормить их, а не облагать налогом. И мы должны заверить их, что ни Франция, ни Великобритания не захватят ни одной из их территорий. Вы можете подождать здесь день или два, Ланни, и дать мне возможность посоветоваться по этому вопросу?"

Ответ был: "Конечно, губернатор, я здесь для того, чтобы получать задания".

XIII

Пришло время посетителю уходить и дать этому усталому человеку немного поспать. Но он допустил ошибку, отметив: "Сегодня я столкнулся с Джимом Стоцльманном", и это вызвало Босса на разговор. Он любил своих друзей, и чем дольше он знал их, тем больше он думал о них. Если только они не оказывались фальшивыми. Мать Джима была другом семьи Рузвельта ещё до рождения Франклина, а Джим был самым дорогим парнем, сердечным, преданным и не таким странным, как он казался. Его ужасные переживания в Первой мировой войне сломали его нервы и сделали его беспокойным. Он не мог быть счастлив, оставаясь в одном и том же месте очень долго. Но, как мальчик для поручений и коллекционер неизвестных для широкого круга лиц подробностей, он был великолепен. Ланни упомянул о вечеринке у Эвалин Маклин, и президент сказал: "Эта невероятная женщина! Интересно, имеет ли она какое-либо представление о том, какое гнилое влияние она оказывает".

Агент президента подумал, что он мог бы сойти с ума от этого вопроса, поэтому он добавил: "Встреча с Джимом натолкнула меня на мысль. Если я возвращаюсь в Италию, у меня будет проблема, как туда попасть. Доставка гидросамолетом опасна, и если я появлюсь там во второй раз без каких-либо объяснений, немцы неизбежно станут подозрительными. Я должен защищать свою дружбу с Гитлером и Герингом, потому что это может оказаться важным. Геринг может перерасти в другого Дарлана, или сам Гитлер может начать слабеть, при условии, что его не уберут".

- Во что бы то ни стало, Ланни, поддерживайте эту связь.

- Ну, тогда я должен ехать в Италию через Германию и с одобрения Гитлера. Я могу в любое время поехать в Мадрид или Стокгольм и поговорить с ним. Единственная проблема в том, что я должен принести ему что-то в валюте, которую он ценит, то есть информацию, которую он может использовать. И это должно быть что-то правдивое, иначе будет ясно, что я его обманул.

- Что у вас на уме, старина?

- Гитлер так же очарован идеей убрать вас, так же, как и вы его. Я кормил его этим, но не показывал ему ничего определенного. Я просто не могу снова прийти без какого-либо нового результата. И когда я встретил Джима, у меня возникла мысль. Джим настаивает, что он раскрыл заговор некоторых VIP против вас ...

- Я бы сказал, что некоторых VGDIP, Ланни, если вы знаете, что это значит23. Но Джим обеспокоен ситуацией больше, чем я. В разных частях страны происходит много таких диких разговоров. Поезд из Уэстчестера, который доставляет в город утром людей с Уолл-стрита, известен как 'Специальный для убийств по политическим мотивам'.

- Джим настаивает, что это люди действия. Он настаивает, что там находятся военные. И если они увезут вас из Гайд-парка, и вы окажетесь в их власти, то они могут издавать манифесты от вашего имени и сделать страну беспомощной.

- Они не знают меня, Ланни. Наши люди с большими деньгами это люди, настолько опьянённые своей собственной важностью, что они не могут больше ничего видеть.

- Будь то так или нет, это никак не влияет на мой план. Джим может сделать отчет об этом, и чем ярче он нарисует ситуацию, тем лучше.

- Он уже сделал два или три отчета, и их тон с каждым разом усиливался.

- Хорошо, так даже лучше. Давайте предположим, что у вас есть эти отчёты на вашем официальной бланке. Вы пишете записку начальнику штаба, или адмиралу Леги, или кому-то еще, обращая внимание на эту опасную ситуацию. Документы помечены 'совершенно секретно', и я везу их Гитлеру и говорю ему, что заплатил клерку тысячу долларов или две, чтобы их украли. Я верю, что он проглотит это, и это покажет ему, что я первоклассный агент.

Президент сидел в раздумьях, нахмурив брови. "Я не понимаю, как это может навредить",- сказал он наконец. - "Но разве тот факт, что заговор известен мне, не уменьшит его ценность для него?"

- Вы могли бы попросить, чтобы Джим подготовил новый отчет, который был бы еще более горячим. А я мог бы передать оригинал Гитлеру, сказав, что он никогда не достигал вас. Существует еще одна возможность. Я мог бы дать понять Гитлеру, что его собственным агентам в этой стране следует обсудить этот вопрос с заговорщиками. Возможно, он даст мне имя одного из них. Он связался со мной за несколько дней до Перл-Харбора, позже я дал имя генералу Доновану и узнал, что парень был благополучно заперт.

- Давайте не будем этого касаться, Ланни, пока у меня не будет возможности обдумать это. Тем временем, никому не говорите об этом.

- Я никогда этого не делаю, губернатор. Никто не знает, что я был в Германии, кроме людей из Управления стратегических служб и посла Джонсона в Стокгольме, куда я выходил из Германии в прошлый раз.

- Добавьте сюда ещё одного человека, Ланни. Я хочу, чтобы вы поговорили с Гарри Гопкинсом. Расскажите ему всю историю, как Италии, так и Германии. Вероятно, он будет тем, кто примет решения.

XIV

Ланни вернулся в свой отель с гудящей головой и в течение часа или двух лежал без сна, придумывая дикие вещи, которые майор Джеймс Стоцльманн мог бы включить в доклад президенту Соединенных Штатов о заговоре с целью его похищения и замены. Прелесть заключалась в том, что доклад не должен быть правдой. Подойдёт всё, как бы нелепо не выглядело. Джим мог привлечь всех известных ненавистников Рузвельта. Мистера Херста, который был слишком осторожен, когда Ланни обратился к нему по этому вопросу. Джим хорошо его знал, и однажды ему было предложено возглавить одну из его газет. И полковника Маккормика, интеллектуального босса Чикаго. Джим, хорошо его знал, и представлял, как и что он будет говорить. И миссис Маклин, и сенатор Рейнольдс, и конгрессмен Хэм Фиш - какое имя для человека, чтобы жить с ним всю жизнь! И Сисси Паттерсон, и ее брат Джо, чей Daily News имел самый большой тираж в стране. Все эти разъяренные реакционеры будут иметь возможность высказать свои секретные мысли Ади Шикльгруберу, и Ади получит такие же эмоции, какие он имел, стоя в гробнице Наполеона в завоеванном Париже. Ади убедится, что славные дни января 1933 года, когда национал-социализм пришел к власти в Германии, повторятся в стране иудейско-плуто-демократии за океаном!

Утром Ланни позвонил своему другу-миллионеру, и они пошли гулять по загородной местности Квебека. Такая чудесная страна, где растительность живёт только три или четыре месяца в году, но восполняла это, произрастая шестнадцать часов в день. Они видели красный клевер высотой до их плеч, а они оба были высокими мужчинами. Запах клевер опьянял. Но сейчас они забыли о нём, потому что Ланни поднял тему "хунты", так ее называл Джим. "Хунта" сильно беспокоила Джима. Он не совсем был доволен мерами Ф.Д.Р., который убрал несколько ненадёжных человек на отдаленные посты на Дальнем Западе. В эти летные дни заговорщики могли собраться за несколько часов. Как это удалось Франко, когда его выслали на Канарские острова!

"Прямо сейчас они тихие", - сказал Джим. - "Дарлан в Северной Африке был не так уж плох для них, и Пейрутон. Может быть, Бадольо и король в Италии их устроят. Но подожди, пока не закончится война, и страны Европы проголосуют за красных или розовых, что они обязательно сделают, и Босс поддержит их, как я знаю. Тогда увидишь, что эти большие парни с пеной у рта начнут действовать. Тогда мы обнаружим, что американский фашизм более смертоносен, чем итальянский или немецкий, потому что у наших хозяев больше денег, они больше верят в силу денег и привыкли во всем следовать собственным путём.

Майор не нуждался в ободрении, чтобы изложить эту историю более подробно. Он был с сыном одного из этих экономических роялистов. И когда этот сын напился и хвастался, что страна скоро избавится от такого-то в Белом доме, Джим, выразил недоверие и заставил молодого человека хвастаться, и тот раскрыл заговор и всех людей, вовлеченных в него. С тех пор Джим работал за свой счет с диктофонами и прослушиванием телефонных разговоров, и имел записи разговоров, которых было бы достаточно, чтобы послать нескольких видных людей на виселицу за измену, если Ф.Д.Р. был готов пойти на это. Но Босс был спокоен и говорил о хвастливой болтовне и о праве своих врагов болтать, а также об опасности раскола страны и ободрения врага, слишком серьезным отношением к такой болтовне. Он будет тихо двигаться против диссидентов, находящихся на государственной службе, и они поймут намек, что за ними следят, и заткнутся.

Ланни слушал и замечал детали, которые он мог бы использовать в своем маленьком личном заговоре. Он сказал своему взволнованному другу: "Ты прав, что у нас наступают трудные времена. Надеюсь, что нас спасет наша демократическая традиция. Ты, я и другие должны делать все возможное, чтобы поддерживать ее".

Но наследнику чикагских Стоцльманнов не так легко было утешиться. - "Какой шанс имеет демократическая традиция, когда ее враги контролируют девяносто процентов прессы, радио и денег плюс все оружие? Я говорю тебе, парни, которые управляют Национальной ассоциацией производителей, могут захватить правительство этой страны за двадцать четыре часа, если они когда-нибудь разозлятся настолько, чтобы попробовать. И поверь мне, они будут сходить с ума с каждым часом экономического кризиса, который разразится после этой войны".

Вечером Бейкер взял агент президента снова в Крепость, и он провел час в комнате под названием Madeleine de Vercheres24 в компании "Гарри Хопа (хмель)". Друг президента лежал на исторической восемнадцатого века кровати в халате, которого было недостаточно, чтобы скрыть худобу его тела. Прошло семь месяцев с тех пор, как Ланни встретил его в Марракеше, сразу после конференции в Касабланке, и он выглядел краше в гроб кладут. Почти весь его желудок был вырезан из-за рака, и он едва мог усваивать пищу. Но какой дух сохранился в этом измученном болезнью теле, и какая голова руководила им! Общение с таким человеком доставляло Ланни большое удовольствие, тот действительно знал факты и сразу понимал значение того, что ему говорили.

Агент президента рассказал римскую историю, не опуская важных деталей. Гарри сказал: "Как и в случае с Францией, первая цель - не дать флоту попасть в руки немцев. У нас в нашей стране живёт брат командующего адмирала, и этот брат написал ему, призывая его перейти к нам. Мы пытаемся доставить письмо адмиралу, и если наши усилия не увенчаются успехом, то это может быть работой для вас".

"Я, конечно, был бы рад попробовать", - ответил Ланни, - "но это будет трудное задание. Меня обыскали с головы до пят дважды, а мои вещи обыскивали дважды каждый неделю, видимо по графику".

"Только немцы могли бы так поступать", - ответил другой с улыбкой. - "Нужно, чтобы Бадольо и королевская семья попали в наш лагерь. Пока они у немцев, они вынуждены говорить по-немецки, но если мы их получим, они будут говорить по-американски. Большой процент итальянцев по-прежнему их слушают".

Ланни рассказал о своей поездке в горы и беседе с молодым Маттеотти. - "Многие итальянцы тоже будут его слушать".

"Я знаю", - сказал Гарри, - "но все эти люди в любом случае с нами. В настоящий момент мы хотим тех, у кого есть власть, кто может использовать ее для любой цели. Будьте уверены, Босс хочет, чтобы победили простые люди, но наша первая задача - спасти каждую американскую жизнь, которую мы сможем. Мы никогда не сможем спать по ночам, если не сделаем этого".

Ланни рассказал о Берхтесгадене, а затем о толстом парне в Residenz, а затем о заговоре с целью лишить Гитлера жизни. Это означало отвечать на многие вопросы о персонажах танцовщицы из ночного клуба и ее любовника Юнкера. "Мы с вами никогда не мечтали, что будем связаны такими вещами", - отметил сын шорника из Айовы. - "Я превратился в социального работника, делающего все возможное, чтобы спасти жизни, и теперь я здесь, собираюсь убивать людей, как оптом, так и в розницу". Он добавил: "Вам лучше оставить Гитлера немцам. Они уже настроены, а вы слишком ценны, чтобы тратиться впустую".

"Спасибо", - был ответ, - "но вы знаете, как это бывает. Если кто-то скажет вам, что вы ценны и должны больше спать, вы не примете такого совета".

Это было предварительное предложение уйти, но у Гарри его не принял. Он был общительным парнем и любил своих друзей; и, кроме того, Босс дал ему подсказку относительно вопроса о Стоцльманне, и он должен был все это услышать. У него был один из тех умов, которые не могли долго принимать решения. "Это кажется мне хулиганской идеей", - заявил он. - "Нашим ведущим сукиным детям не повредит, если о них расскажут Гитлеру, и в любом случае, мне было бы все равно, если бы это им повредило. Я не понимаю, почему мы не можем предоставить вам много реальной информации, тщательно отобранной, скажем, производственных отчетов, и мы могли бы их немного подправить и помочь напугать фюрера.

Агент президента ответил: "У меня нет возможности узнать, какие источники информации он имеет в этой стране, и что он может проверить. Я считаю хорошим правилом говорить правду, где я могу".

XVI

Ланни провел еще один день, разбираясь с письмами друзьям и от друзей. Он поддерживал связь с Бейкером, и ему было сказано, что президент примит его в тот же вечер, но это будет уже поздно. Затем ему сказали, что ему придется подождать до следующего вечера. Он мог догадаться о причине. Винни Ночная Сова не сдержал своего обещания дать своему противоположному номеру немного поспать. Рик рассказал своему другу в Лондоне, что, те, кто не спал всю ночь, чтобы премьер-министр мог позвонить им по телефону между полуночью и четырьмя часами утра, имели влияние на британское правительство.

Ланни ждал. Если пробыть в странах Оси в течение нескольких месяцев, то о реальном мире хотелось узнать побольше. Поэтому все последние газеты и журналы, до которых могли дотянуться руки, были прочитаны с начала до конца. Кроме того, были записаны слова Стоцльманна, поскольку в Канаде было безопасно делать записи. У Ланни появилась идея, что он мог бы написать отчет сам. Какая разница, если его увидят только Гитлер и его банда?

Пришел вызов, и Ланни снова сел в спальню из слоновой кости и золота, и он был поражён, услышав, что ему, возможно, больше не придется ехать в Италию. Едва два часа назад из британского посольства в Мадриде пришло известие о том, что итальянский генерал Кастельяно прибыл туда в гражданской одежде и с поддельным паспортом на имя Раймонда Имаса. Якобы он был там, как член итальянской миссии в Лиссабоне с целью приветствовать посла Италии в Чили по возвращении с этого поста. Он объявил себя британскому послу, объяснив секретность, сказав, что, если немцы узнают о его миссии, они немедленно его расстреляют.

Ланни хотел сказать: "Прямо как меня". Но это было не время для шуток. Вместо этого он заметил: "Я не встречался с Кастельяно, но мне назвали его одним из тех, кто выступал за капитуляцию. Он, я полагаю, сицилиец и находится в итальянском Объединенном штабе, то есть Армии, Флота и Авиации".

- Он принес рекомендательное письмо от британского представителя в Ватикане. Он утверждает, что имеет все полномочия для ведения переговоров о перемирии.

- Ну, это то, что мы так долго ждали. Ура!

- Вы думаете, что он подлинный тогда?

- Есть все основания так думать. Бадольо взяли в щипцы, и он должен уступить.

- Мы отправили сообщение, что встретимся с ним в Лиссабоне. Это дело военных, и мы посылаем британского офицера и американца.

- Ну, хорошо, губернатор. Я не понадоблюсь вам на этой работе.

- Нет, если это сработает. Вы можете пойти домой на несколько дней, а потом увидим.

"Моя жена не будет возражать", - сказал Ланни с его веселой улыбкой. - "Как долго вы ожидаете, что это шоу в Квебеке будет продолжаться?"

- Еще около недели, насколько я могу догадаться. Мы забиваем Уинстона, Ланни. Президент улыбнулся в свою очередь.

- Он у вас тоже в щипцах. Вы оплачиваете большую часть счетов.

- У него настоящая фобия по отношению к Ла-Маншу. Он не может забыть ни на один час Дюнкерк.

- Но какая польза от направления войск на Британские острова, если не заставить их работать?

"Точно. И теперь у нас есть соглашение ... " - Ф.Д.Р. внезапно остановился, как будто он хотел назвать дату, но затем передумал.

"Это грандиозно, губернатор", - сказал агент президента быстро. - "Это понравится всем, в том числе и русским. Газеты, похоже, обеспокоены тем, что Сталина здесь нет".

- У Сталина есть хорошее оправдание. Мы здесь также решаем проблему японцев, а Россия не хочет вмешиваться в это. Но мы скоро должны будем встретиться со Сталиным. Нам будет нехорошо одолеть нацистов, если только мы не сможем подружиться с русскими. Мы точно не хотим третьей мировой войны!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Здесь долг двоится 25

ЛАННИ сел в самолет, который через пару часов доставил его в Нью-Йорк, Лорел он позвонил из аэропорта. Он услышал небольшую заминку в ее голосе, когда сказал, что через час будет в квартире. Он добавил: "Приятно, когда кто-то приходит домой". Эти домашние встречи военного времени всегда были событием, потому что ни одна женщина, которая рассталась со своим мужчиной, никогда не могла быть уверена, что она увидит его снова. И каждый раз, когда раздавался звонок в дверь, это могла быть телеграмма, сообщающая ей, что она стала следующей вдовой убитого на войне.

Агнес внезапно выразила желание пойти по магазинам, и у пары было мало места для себя. Лорел обуяла страсть, которую она не одобряла интеллектуально. Она смело решила быть феминисткой, и от мужчины её счастье зависеть не должно. Но здесь был ее мужчина, и она была в его объятиях, и как она могла убедить себя, что она не была счастливее, чем была пару недель назад, когда она узнала, что он вышел из нацистского ада ещё раз?

Потому что она прекрасно знала, где он и что он делает. Разве она не была с ним в доме Главного Дьявола и не видела, как именно он обманул Главного Дьявола и получил то, что хотел? Как она могла сомневаться, что ради своей страны он играет в эту игру? Но он хотел, чтобы она притворилась, что она не знает. Поэтому она притворилась, и ее воображение романиста рисовало сотню секретов, которые он мог бы раскрыть, и сотню рисков, с которыми он мог столкнуться. Ей удалось избежать этих ужасов, и излить свои чувства в рассказы. Очень реальные истории, потому что они жили до того, как были написаны, и они интересовали множество других женщин, которые жили войной день ото дня.

Ланни, идеальный любовник, а также идеальный муж, сначала подумали о Лорел. Он прочитал все вырезки о ее книге и рассказал о них. А потом про ребенка! Все дети были очаровательными и, действительно, невероятно большими розовыми червями, которым суждено было превратиться в людей с способностями и энергиями, которые невозможно предвидеть. Самым увлекательным из всех был собственный ребенок, плоть от плоти и душа от души, с таким множеством восхитительных сходств и множеством тревожных различий. Этому Малышу Ланни было восемь месяцев, и он находился на стадии ползания, на стадии осмотра и на стадии таскания всего в рот. Это последнее является наиболее тревожным событием. Невозможно понять, как это пережила человеческая раса, но, несомненно, это произошло.

Преимущество того, что вы состоите в браке более одного раза, состоит в том, что вы можете делать ошибки и получать уроки в первом эксперименте. Недостатком является то, что тень первого брака нависает над вторым. Ланни, трижды женатый, узнал об этом у Труди Шульц, своей второй жены. Труди согласилась с Ницше в жалости к любовникам, у которых не было ничего, кроме их любви. Труди была предана делу, но она никогда не могла забыть Ирму Барнс, такую богатую, такую элегантную, такую отличную от бедной социалистической художницы. Старая дьявольская ревность вошла в ее супружеские небеса через заднюю дверь, и ее нельзя было прогнать, просто сказав, что он не имеет права быть там.

Итак, теперь трижды женатый муж наблюдал за каждой деталью своего маленького сына и заметил, что его улыбка точно такая же, как у Лорел. Лорел показала её ему. И когда она сказала, что глаза ребенка были как у Ланни, он отверг комплимент и сравнил их с ее. "Даже моя семья скажет тебе об этом!" - объявил он, таким образом тактично напоминая ей о существовании многих Бэддов. "Разве ты не хочешь позвонить Робби?" - спросила жена. И он велел ей сесть у телефона, чтобы она могла слышать все слова этой другой семьи и никогда не иметь возможности почувствовать, что это действительно "другие".

Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт простудился, но теперь он выздоравливал. Врачи настаивали, что ему нужен отдых, поэтому он оставался дома несколько дней, пытаясь понять идеи своего сына и невестки, читая книгу доктора Райна Новые рубежи разума. Ланни знал, конечно, что Робби будет управлять своим огромным заводом по телефону, отвечая на сто вопросов в день. Робби сообщил, что все они были в восторге от Фрэнсис. Она прекрасный ребенок, и только что начала учиться в школе и очень взволнована этим. - "Когда ты будешь?" И Ланни сказал, что он обсудит это с Лорел и решит. Робби добавил, что он немедленно отправит машину, и Ланни сказал: "Спасибо, как всегда. Похоже, Италия пытается выйти из войны".

Именно так идеальный муж воспитывает ребенка своей первой жены у своей третьей жены, зажатый между книгой доктора Райна и машиной и военными новостями. И все это совершенно случайно, без какого-либо выраженного или ожидаемого волнения. Лорел сказала: "Я так хочу с ней познакомиться". Так, конечно, должна сказать идеальная мачеха.

Лорел начала отлучать ребенка от груди, как только услышала, что приезжает Ланни. Агнес вернулась с покупок и была готова взять на себя свои обязанности. Когда машина прибыла в гараж, Лорел спросила: ''Почему бы не поехать и не увидеть семью сейчас?'' Ланни возразил, сказав: ''Я бы лучше подождал день или два, если тебе все равно. Я очень хочу прочитать твои рукописи''. Итак, любовь и брак могут сложиться гладко, если обе стороны понимают природу человека и если их доводы противоположны, так сказать. Муж настаивает на том, что жена должна иметь то, что она хочет, и жена настаивает на том, что должно быть по-другому. И не забывайте верного друга, помощницу матери, которая должна иметь свою долю доброты и признательности!

Отчасти это было из-за того, что Ланни устал передвигаться и встречаться со многими людьми. Он не мог придумать ничего более приятного, чем лежать на диване в легкой пижаме и читать газеты или слушать радио, рассказывающее о событиях на Сицилии под оккупацией союзников. Затем он брал один из рассказов Лорел и следовал этому проницательному и бдительному уму, учитывая опыт и идеи, которые пришли к ней, многие из них от Ланни или в его присутствии. Когда наступил ланч, что может быть веселее, чем обыскать кладовую и найти цельно-зерновой хлеб и арахисовое масло, а в холодильнике апельсиновый сок и молоко, красные помидоры и желтые персики? Ланни Бэдд, который был повсюду и видел все, решил, что то, что ему больше всего нравится, это дом.

III

В своё время Лорел позвонила Эстер и убедилась, что их ждут. Они поехали по дороге вдоль берега в Ньюкасл, оставив ребенка, впервые за короткую жизнь ребенка. Большое семейство Бэддов жило в усадьбах, разбросанных на вершине холма с видом на город Ньюкасл, реку и два огромных промышленных завода. Оружейные заводы Бэдд и Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Робби был удовлетворён жизнью, глядя на свой собственный завод, свою мечту. Завод превосходил по размерам и преуспеванию завод, который основал его дед. Его отец управлял им и отказался передать его Робби. Двое сыновей Робби и Эстер были освобождены от военной службы, потому что они были необходимы для основной отрасли промышленности. Это не было фаворитизмом, потому что они несли огромные нагрузки, и Робби не мог обойтись без них. Робби младшему было тридцать восемь лет, а Перси тридцать семь, и они выдали семье полдюжины внуков. Традиция Бэддов была подобна закону мидийцев и персов, который не менялся.

Все племя, старое и молодое, пришло встретить Фрэнсис, осмотреть и одобрить ее. Теперь они пришли, чтобы еще раз взглянуть на жену Ланни и спросить, как дела у ребенка. Никто не знал, что она была Мэри Морроу, и многие были бы шокированы, если бы им об этом сказали. Что касается Ланни, они знали, что в нем и его путешествиях было что-то странное. Но они надеялись, что это не будет чем-то, что опозорит их. Они делали вид, что принимают версию, что ему разрешено путешествовать и покупать произведения искусства в военное время.

Ланни совершил подвиг, оставшись друзьями с Ирмой Барнс, которая сменяла его на титул. В этом Лорел была твердо убеждена. Очевидно, она подумала, что ей нужен такой же подвиг с дочерью Ирмы. Ребенок не виноват в том, что у нее есть отчим и мачеха, и будущее счастье их всех отчасти зависит от доброты Лорел. Поэтому она поцеловала Фрэнсис на их первой встрече, спросила, как ей понравилась земля ее предков, и выслушала ее рассказ о ее первых днях в школе. Счастливый ребенок, неиспорченный, несмотря на роскошь, хорошо обученный, но не подавленный, она никогда не наступит на больную мозоль Лорел, а Лорел будет осторожно держаться от нее подальше. С разумной осторожностью можно стать мачехой.

Ланни сказал: "Давай отправимся путешествовать". Так быстро он забыл радости тихого пребывания дома! Лорел, которая знала его беспокойный дух, была готова поехать. Он позвонил в комфортабельный "лагерь" своих старых друзей Мерчисонов в Адирондаке и узнал, что Гарри находился за границей с какой-то военной миссией, но там была Адела с детьми и парой друзей. Адела сказала: "Обязательно приезжай!" Так они положили свои вещи в машину и поехали вверх по реке Ньюкасл через перевал на холмы севера штата Нью-Йорк.

Горы были в том самом приятном состоянии, когда комары исчезли, а снег еще не пошел. Ланни и Лорел приветствовали старых друзей, гуляли по тропинкам через еловые и сосновые леса, спали на подушках из бальзама, ели только что пойманную форель и наблюдали, как лунный свет пролегает серебряной тропинкой через прохладное горное озеро. Это было так прекрасно, что они захотели остаться. Они присмотрели место поблизости и поговорили о его покупке, подумали, что было бы здорово выровнять стены внутри, удвоить окна и остаться на зиму. У них было много денег, они могли бы чувствовать себя комфортно до конца своей жизни. И какая судьба их выгнала в смертельно жестокий мир?

Где все смешалось: жертвы, палачи,

Где армии невежд гремят в ночи.26

Эти строки были верны, когда их написал Мэтью Арнольд, и они были еще более верными, когда Ланни прочитал их во время Первой мировой войны. Они были написаны на берегу Дувра. И что бы подумал поэт сейчас, если бы он вернулся из мира духов и осмотрел этот пляж, засеянный смертоносными минами, загороженный баррикадами из бетона и колючей проволоки, а также обломками скал и домов выше? Это был "Угол Ада!"

Ланни Бэдд взобрался на горную тропу, думая об этом все время. Он любил свою жизнь так же, как любой человек. И он ненавидел жестокость и ложь, очевидно, больше, чем большинство людей. Он был рожден слишком молодым, чтобы быть готовым к первой бойне, и слишком старым для второй, но он, несомненно, получил свою долю предупреждений и принял на себя долю добровольного риска. Почему бы ему не остановиться и не отдохнуть? Несправедливости мира были настолько древними, что любой обычный человек не мог уменьшить их слишком заметно. Почему бы не научиться пожимать плечами по-французски и снова говорить с Мэтью Арнольдом:

Мне давно уж все равно:

Что бело, а что черно...27

Но Ланни подумал о том усталом человеке, которого он оставил в Крепости Квебека. Бремя, которое он нес, было бременем Атласа, и избавить от этого бремени его могла только смерть. Ланни вспомнил о пачках утомительных документов и о терпении, которое требовалось заниматься таким очень скучным делом. "Терпение?" Ф.Д.Р. сказал. "Вы приобретаете терпение, когда проведёте два года, учась шевелить большим пальцем ноги". Для здорового человека это было то, что запоминалось на всю жизнь.

Впервые калека был избран президентом Соединенных Штатов. Впервые в нашей истории он был избран на три срока, что также не имело прецедента. На его плечах было две колоссальные войны, и у него оставалось достаточно места для всех его друзей, а также для его врагов. Веселая улыбка для первых и хлыст для вторых.

Ланни думал о трех тиранах, возникновение которых он наблюдал в свои зрелые годы. Муссолини, Гитлер и Франко, в порядке появления. Это были три лисицы, которых он обещал выследить, а их хвосты повесить на своей каминной полке. Он только что наблюдал конец Муссолини. Или он так думал в данный момент. И это для остальных было криком охотника, заметившего дичь. Ланни знал, что он никогда не будет счастлив в горах Адирондака, в Нью-Йорке или в любом другом месте, если он не будет участвовать в этой погоне. Не с женой и ребенком, не со всем золотом, которое хранится под землей в Форт-Ноксе, штат Кентукки!

Лорел справлялась о ребенке каждый день по телефону. Агнес была надежная няня ей в помощь, и все было хорошо. Но Агнес сообщила: "Звонил мистер Олстон, он хочет видеть Ланни. Он в отеле Коммодор". И это был конец каникул. Ланни позвонил в отель, и Олстон сказал: "Я буду здесь до завтра, и это довольно важно". Ланни сказал: "Я выеду через несколько минут, и это не займет больше пяти или шести часов".

Сердце Лорел упало, и ей пришлось сделать глубокий вдох. Тем не менее, она ненавидела тиранов так же, как Ланни, и она обладала таким же сильным чувством чести. Они побросали свои немногочисленные вещи в сумки, уложили их в машину и отправились вниз по долине Кин. К долине Гудзона из гор вытекал крошечный ручей. Он расширялся, и когда к нему присоединилась река Мохок в Олбани, он стал настоящей рекой с движением барж и пароходов в военное время. Адела положила немного еды в корзину, поэтому они не делали ни одной остановки, а мчались по западному менее населенному берегу реки и пересекли крупный мост Джорджа Вашингтона и переполненный Манхэттен. Была уже ночь, и Ланни снова позвонил Олстону, который сказал: "Спи, а я все остальное отложу на девять утра".

Ланни ответил: "Поедемте со мной в парк". Ему не нужно было говорить больше. Президентский "деятель" мог сообщить что-то конфиденциальное.

В возрасте девятнадцати лет Ланни Бэдд стал переводчиком-секретарем этого бывшего профессора географии, которого Вудро Вильсон привез на Парижскую мирную конференцию в качестве одного из своих советников. Этот опыт определил остаток жизни Ланни, поскольку он стал встречать выдающихся людей и наблюдать, как делается история, не всегда к его удовлетворению. "Открытые мирные договоры, открыто обсуждённые28" - было великолепным обещанием, но оно было забыто ещё до начала работы Конференции. Независимо от того, насколько готовы были демократические государственные деятели вести открытые переговоры, было невозможно заставить представителей Британской, Французской и Японской империй войти в аквариум с золотой рыбкой (место или ситуация без конфиденциальности).

Олстон, который представил Ланни Франклину Рузвельту, был тем человеком, с которым агент президента мог бы говорить откровенно. Они не часто встречались, потому что оба были в разъездах и редко знали, где они будут. Теперь машина Ланни подъехала к отелю, и бывший географ сел в неё без слов. Свернув с Парк-авеню в Центральный парк, они могли говорить, что им нравится, не задумываясь о диктофонах или слушателях у замочной скважины.

"Чарли" был примерно в возрасте Робби Бэдда, с которым он учился в Йельском университете. Он был одним из тех маленьких хитрых человечков, которые едят мало и живут долго. Ланни видел его уставшим, но никогда не видел его расстроенным. Всегда слишком занятый, чтобы говорить о себе. Возможно, он вел записи, но Ланни никогда их не видел. Он внимательно слушал и запоминал то, что слышал. Он был частью ходячей верности, а Ф.Д.Р. научился ценить это. Когда его совет спрашивали, он его давал. Когда Босс сказал: "Пусть это будет сделано", Олстон добьётся, чтобы это было сделано. Было удивительно, что мог достичь в управлении людьми этот ясный, проницательный ум, строгая честность и тихий голос.

Теперь этот управленец людьми сказал: "Я только что приехал из Квебека. Расскажите мне об Италии".

Итак, Ланни снова пересказал всю эту историю. Когда он пришел к своему последнему разговору с Бадольо и к своему предложению высадить американских десантников в Рим и не дать немцам захватить его, Олстон заявил: "Именно это мы планируем сделать. Мы знаем, что в Риме находятся четыре итальянских дивизии или около того, а рядом с городом только одна немецкая дивизия".

"Это танковая дивизия", - предупредил агент президента. - "Но я полагаю, мы научились иметь дело с немецкой бронёй".

- Итальянцы, конечно, хотят выйти из войны. Мы высвободим флот и значительную часть военно-воздушных сил, и это будет плохой новостью для япошек, потому что на Дальний Восток можно будет отправить дополнительно военные корабли.

Ланни спросил: "Босс рассказал вам о моей маленькой схеме передачи некоторых документов Гитлеру?"

"Рассказал, и ещё он сказал мне, чтобы их подготовили для вас. Вопрос в том, что вы собираетесь получить от вашего визита? У меня есть важное предложение".

Ланни проявил интерес, и "деятель" сначала предупредил его о секретности. В этом не было необходимости, но требовалось протоколом. Затем он сказал: "У нас всё хорошо с атомными исследованиями, и мы удовлетворены тем, что немцы выбыли из гонки в этой области. В настоящее время у нас есть только одно серьезное беспокойство, и это касается реактивных двигателей. Британцы опережают нас, но немцы намного опережают англичан. Они работают над этим в полной секретности более десяти лет".

- Вы можете помнить, профессор, меня попросили выяснить, где они работают над этим, и кто-то другой опередил меня с информацией.

- В этом году мы несколько раз бомбили Пенемюнде, и наши летчики при возвращении сообщали, что они разбомбили это место. Но мы знаем, что летчики склонны к оптимизму в отношении своих достижений. Мы знаем, что эксперименты продолжаются и что ракетные бомбы сейчас фактически находятся в производстве. Мне не нужно говорить вам, насколько это важно для нас. Это может привести к тому, что из наших рук будет вырвана победа. Мы не можем рисковать, когда это ужасное оружие начнёт падать ливнем на наши корабли, пока наши люди заходят на борт в портах Ла-Манша.

- Я понимаю, профессор, и я попробую. Но это будет непростое задание.

- Я считаю, что надо сосредоточиться на этом, а не заниматься с Гитлером. Ни Гитлер, ни какой-либо другой немец не сдадутся, если у него будет такое оружие в руках, и если мы сможем получить его, то мы сможем выбить их всех. Помните, что надо получить все, что сможете. Чертежи, технические описания, формулу горючего, которые они используют.

- Как мы оказались так далеко позади в этом вопросе, профессор?

- Обычно всё обвиняют косностью военных, которые стремятся быть 'практичными', понимая, что делать надо всё, как всегда. Вы не можете себе представить, какие битвы предпринимались, чтобы заставить их принять новые идеи. Ничто, кроме непосредственной команды президента, не могло заставить их начать работу по атомным исследованиям, и я сомневаюсь, действительно ли командующий этим генерал поверил в это до настоящего времени. Он обязан тратить сотни миллионов долларов по требованию группы молодых профессоров колледжа, которые сидят без дела и выдумывают математические формулы, которые звучат для него как полная чепуха. Он должен чувствовать себя в положении Алисы с Безумным Шляпником, Белой Королевой, Валетом Червей и остальными.

VII

Так у Ланни появилась новая работа и новый предмет изучения, который аспиранты в университете называют специализацией в определённой области. На этот раз он не поехал в Принстон и не жил по-барски в поместье миллионеров, и не играл для отдыха скрипичных сонат Моцарта с профессором Эйнштейном. На этот раз он снял многокомнатный номер в малоизвестном отеле, и один из этих молодых профессоров физики приходил и оставался с ним, принося с собой тяжелый портфель, полный "чертежей, технических описаний и формул горючего". В январе прошлого года в Касабланке Ф.Д.Р. предоставил Ланни кое-что из этого. Но все это было преднамеренно неправильно, предназначенное, чтобы обмануть кого-то. На этот раз это должно было быть правильно, и Ланни должен был знать, почему это было правильно. Потому что иначе кто-то мог бы обмануть его.

Он должен был понять хотя бы элементы того, что американцы знали о ракетах и реактивных двигателях, и что они хотели узнать от немцев. Он должен был прочитать, а затем задать вопросы о том, чего он не понял, а затем ответить на вопросы, чтобы убедиться, что он понял ответы. Ему было позволено делать записи под обещание, что он будет держать их рядом со своим сердцем и уничтожит их, прежде чем приземлиться где-нибудь на европейском континенте. Ни он, ни молодой профессор Элбридж не выходили из номера, пока занимались этой специализированной областью. Еду им приносили в номер, и они наблюдали за официантом, чтобы тот не взял никаких бумаг. Они тщательно обыскали комнаты номера на предмет проводов, и время от времени открывали дверь, чтобы посмотреть, есть ли в холле слушатель. Все это было мелодраматично, и они шутили, когда делали это, но они делали это.

Агент президента узнал разницу между ракетным снарядом и реактивным снарядом. Первый нес запас кислорода в своём баке, а второй брал кислород из воздуха. Фактически это означало, что реактивный был ограничен высотой около тридцати километров, за пределами которой нет кислорода. Ракетный мог подниматься на любую высоту, но он был ограничен весом кислорода, необходимого для того, чтобы поднять его в стратосферу. "Не пытайтесь понять математику", - сказал молодой профессор, - но просто заучите тот факт, что ракеты, работающие на жидком кислороде, никогда не смогут пройти дальше восьмисот километров, а возможно, и меньше.

"А им нужно идти дальше?" - спросил ученик. И ответ выбил из него дух. - "У нас есть сообщения о том, что немцы работают над Raketenbomber, который сможет перевозить взрывчатку на пол-окружности земли. Они не будут удовлетворены бомбардировкой Лондона. Они рассчитывают уничтожить Нью-Йорк, Чикаго и Детройт".

Это может занять некоторое время. Но теперь в производстве находятся управляемые снаряды, способные пролететь несколько сотен километров со скоростью, превышающей скорость любого самолета истребителя Бэдд-Эрлинг. Платформы для их запуска построены по всему побережью, обращенному к Англии. Эти места подвергались бомбардировке, никто не верил, что они все были обнаружены. Еще более тревожными были эксперименты, проводимые в Пенемюнде и в других местах, направленные на производство более крупных реактивных снарядов, которые могли бы подняться в стратосферу и достичь скоростей, превышающих скорость звука. У жертв такого снаряда не будет предупреждения и шансов на спасение. Сначала случится громадный взрыв, и звук придет позже, и наоборот, громче, а затем и менее громко, как будто снаряд уходит, а не приближается.

Еще более страшной была уверенность, что эти знания о реактивных двигателях применимы к авиационным двигателям. Наши вояки не верили, что это можно сделать, и в результате мы отстали от англичан, а англичане отстали даже от итальянцев. "Некоторых из нас отправят в Италию в день подписания перемирия", - сообщил Элбридж, - "чтобы узнать, чему мы можем научиться. Итальянцы, без сомнения, владеют многими немецкими секретами, но, безусловно, не самыми важными".

Здесь такие ужасные опасности и масса технических деталей! Если бы самолеты летали быстрее звука, тысячу двести километров в час, то они сжимали бы перед собой звуковые волны и, таким образом, создавали турбулентность, которая разбивала бы их на куски. Они должны изменить свою форму и быть похожими на острия ножа. И вполне возможно, что формы, могущие летать на сверхзвуковых скоростях, не смогут летать на дозвуковых скоростях. Какое топливо они будут использовать в таких реактивных двигателях, и из каких материалов будут изготавливаться двигатели, чтобы не плавиться при чрезвычайно высоких температурах, которые могут возникнуть? Здесь, действительно, человечество столкнулось с новым будущим и было напугано увиденным!

Этот молодой физик сказал: "Мы видели доклад профессора Вернера фон Брауна, ученого, занимающегося исследованиями реактивного движения в Германии, в котором он предлагает построить новый спутник, который будет запущен с Земли и будет летать вокруг неё, совершая полный круг за полтора часа. После того, как он выйдет из атмосферы, чуть выше трёхсот километров, он не встретит сопротивления, центробежная сила уравновесит гравитацию, и он останется там навсегда. Его будут снабжать реактивные транспортные средства, а техники, которые жили бы на нем, могли бы отдавать приказы всем народам земли подчиняться им. Вот к чему может прийти война, мистер Бэдд!"

VIII

Ланни отправился в Вашингтон, и в том старом кирпичном здании рядом с газовым заводом он сел с генералом Донованом и той частью его организации, которая имела отношение к реактивным делам. Приказы пришли сверху. Агент президента должен иметь все, что они могли ему дать, и поэтому сверхсекретные ящики были выдвинуты. Ланни узнал много вещей, которые даже профессор Элбридж не знал. Он дал людям Управления стратегических служб имена всех людей в Германии, важных или малоизвестных, с которыми он мог встретиться, и они, в свою очередь, дали ему имена различных людей, от которых он мог бы получить что-то, если бы мог встретиться с ними.

Например, профессор Шиллинг, чье имя, "английская монета", преследовало Ланни последние два с половиной года. Он был на пути к этому немецкому физику, тайному сочувствующему союзникам. Ланни намеревался вылететь к нему из Ньюфаундленда, но приземлился в Северной Атлантике с двумя сломанными ногами. Позже Бернхардт Монк посетил этого человека и рассказал Ланни, что получил от него всё, что тот имел. Шиллинг был физиком-ядерщиком, работавшим над расщеплением атома. Но он знал людей, которые работали с реактивным движением, и мог знать кого-то, кто был тайным антинацистом. Ланни изучил целое досье на "английскую монету", включая его фотографии, которые он тщательно запомнил. Также он получил пароль Раффаэлли, который сообщал ученому, что Ланни можно доверять.

Затем был профессор Зальцманн из секции физики Института кайзера Вильгельма. Гитлер сам отправил Ланни к этому джентльмену, и Ланни обещал вернуться и принести ему больше информации по его Spezialitat. Его специализацией было реактивное движение, и теперь оно стало также Spezialitat Ланни. Зальцманн был идеальным хладнокровным пруссаком с бритой головой и двойным подбородком, шеей и головой, движущейся прямо вверх и вниз. Ланни посмотрел на него в этих досье, чтобы узнать, не изменили ли случайно шесть месяцев бомбардировок его настроения, но он не нашел никаких признаков какого-либо такого развития событий.

Кроме того, был профессор Плетцен, один из теоретиков-физиков того же великого института. Совершенно другая личность, чем Зальцманн, богатый и светский человек, интересующийся мировой культурой. С ним было приятно провести вечер. В своем доме испуганный Ланни обнаружил Бернарда Монка, который исполнял обязанности дворецкого и крал документы этого выдающегося ученого. Гестапо пришло за Монком, но он сбежал. Теперь Ланни задавался вопросом, не связал ли случайно Плетцен Монка с Ланни, и каково будет его отношение к американскому посетителю в следующий раз? Ланни должен был возвращаться к этому снова и снова. У многих немцев были подозрения, и сколько времени пройдет, прежде чем они соберут все обстоятельства вместе? "Вам лучше взять с собой капсулу с цианидом", - посоветовал один из сотрудников Управления стратегических служб. Но Ланни ответил: "Я не могу. Меня обыскивают слишком тщательно".

Самым важным из всех был сам Бернхардт Монк. Ланни потерял с ним связь с тех пор, как они расстались в Стокгольме. В этой секретной работе ни о ком не спрашивают, если только это не нужно для работы. Теперь Ланни в нем будет очень нуждаться, потому что Монк, старый социал-демократ, имел контакты с антинацистским подпольем, которое снова оживает. Расспрашивая, Ланни узнал, что Монк живет в Стокгольме на связи с Управлением стратегических служб. У организации было "почтовое отделение" в шведской столице, как и в Риме, и они дали Ланни адрес. Все, что ему нужно было сделать, это написать записку "Антону Ветеду" и доставить ее в это место, и он скоро услышит от своего старого друга, если тот будет в городе. Ланни сказал: "Я подожду его".

Все это заняло время, а тем временем Квебекская конференция подошла к концу. Было выпущено заявление, в котором говорилось, что воцарилась гармония и были приняты единодушные решения. Мир узнает об этом, когда они вступят в силу. И Рузвельт, и Черчилль вернулись в Белый дом, и Ланни позвонил Бейкеру и сообщил: "Я готов убыть. Хочет ли шеф увидеть меня до моего отъезда?" Ему велели перезвонить через три часа, как обычно, и когда он это сделал, ему сказали, чтобы он был на их обычном углу в двадцать один час. (Теперь все называли время по-военному).

В тот час в Вашингтоне было темно, хотя такого не было в Квебеке. Бейкер сказал: "Я должен организовать для вас полет в Англию через Ньюфаундленд. Британцы отправят вас в Стокгольм". Ланни ответил, что хотел бы провести день в Нью-Йорке, и Бейкер сказал ему: "Я позабочусь о том, чтобы вы вылетели завтра утром, если вас это устраивает. Ланни сказал: "Я должен был получить кое-какие бумаги у профессора Олстона". Ответ был: "Он говорил со мной о них, и я должен получить их сегодня вечером. Агент президента заметил: "Очевидно, никто из вас никогда ничего не забывает". А Бейкер сказал с улыбкой. "Нас за это не поощряют".

В Белом доме Босс лежал на своей большой кровати, рядом с ним лежала особенно большая пачка бумаг. Так случалось всегда, когда он отсутствовал. Агент президента решил перейти прямо к делу. Но, как оказалось, занятый руководитель был в одном из своих человеческих настроений. "Ланни", - сказал он, - "мне дьявольски не хочется отправлять вас в это логово змей. Но вы продолжаете просить об этом".

Другой сказал, улыбаясь: "Быть единственным американским другом фюрера доставляет мне огромное удовольствие".

- Вы думаете, что сможете удержать эту дружбу до бесконечности, пока мы продолжаем выбивать из него дурь?

- Я этого не говорил. Скорее всего, придет время, когда он сойдет с ума, и я буду его бояться. Но это наступит только, когда мы пересечем Ла-Манш.

- Что ж, мы решили пересечь. Это наша главная задача отныне. Кроме того, вы будете рады узнать, что Италия собирается подписать документ. И на наших условиях.

"Безоговорочная капитуляция Рузвельта", - улыбнулся Ланни. Он знал, что его исторически настроенный друг был бы признателен за то, что его сравнивают с генералом Грантом.

"Забавная история", - продолжил другой. - "Генерал Кастельяно так боялся немцев, что заблудился на обратном пути в Рим, и его собственные люди не знали, что с ним сталось. Они отправили другого человека на Сицилию, чтобы попытаться наладить отношения с нами. Но теперь Кастельяно тоже на Сицилии, и все складывается хорошо. Флот выйдет и сдастся, и все самолеты, которые смогут вылететь, сделают то же самое. Остальные будут уничтожены".

- А Бадольо и королевская семья?

- Очевидно, они собираются пробраться в наши ряды. Они будут временным правительством Италии.

- Это должно сделать Черчилля счастливым, по крайней мере, на некоторое время.

- О, я полагаю, что он будет счастлив, как собака с двумя хвостами. Вы сказали мне, что это английская поговорка. Хотите поговорить с ним?

"Я бы хотел его послушать", - сухо ответил Ланни, - "если у него будет время поговорить".

- У него всегда есть время по вечерам. Вы займёте его, и у меня будет время просмотреть все эти бумаги.

Ланни уже однажды вызывали на эту службу, и он знал ситуацию. Уинстон был трудным гостем. Он хотел действовать по-своему и в политике и в войне, и он никогда не перестанет спорить даже после того, как вопрос будет урегулирован. Ланни сообщили, что первой леди он настолько не нравился, что она нашла способ заниматься публичными выступлениями, когда он был у неё дома. Президент был обеспокоен, потому что он должен был быть вежливым с гостем, и их часы не могли быть согласованы.

"У вас есть все необходимое для вашего путешествия?" - спросил очень занятый человек, и Ланни ответил, что Бейкер пообещал ему документы, а все остальное в порядке. Президент взял трубку и вызвал премьер-министра. Он сказал: "Наш друг Бэдд здесь", а затем - "ОК".

Он повесил трубку и сказал: "Он знает, где вы были, и он хочет услышать ваш рассказ. Вы знаете, какая у него комната. Удачи вам, Ланни, и берегите себя. Теплое рукопожатие, и агент президента вышел из комнаты.

Достопочтенный Уинстон Спенсер Черчилль, премьер-министр Его Величества, сидел в большом мягком кресле, которое плотно прилегало к его пухлому телу, как если бы кресло было сделан на заказ. Он был одет только в шорты и соломенные тапочки. Он не пытался вытащить себя из объятий кресла, а сказал: "Привет, Бэдд!" и махнул рукой на столик рядом с ним. - "Выпьешь немного?" На столике были виски и содовая, а также несколько длинных темных сигар, которые стали как бы торговой маркой великого человека. Ланни набрал немного содовой из сифона, просто чтобы что-то держать в руке, и хозяин заметил: "Как путешественник по миру, вы должны быть свободны от отвратительной американской привычки держать все на льду.

"Сначала я был в Риме, а затем в Исландии", - улыбнулся Ланни, - "поэтому я должен был принимать вещи по мере их поступления. Вашингтон, я наблюдаю, очень похож на Рим". Это был душный вечер.

"Расскажите мне, что вы там видели", - сказал премьер.

Ланни начал свою историю, ту же самую, которую он рассказывал Гитлеру и Герингу, Рузвельту, Гопкинсу и Олстону. Но на этот раз он не продвинулся так далеко, потому что его слушатель был в Риме и знал город и его ведущих людей старого режима, и был вынужден поделиться своими знаниями. Достопочтенный Уинстон, внук седьмого герцога Мальборо, был не только государственным деятелем, оратором и военным стратегом, но и писателем, автором десятка книг того, что он называл историей. Он с интересом говорил о римской истории, как о древней, так и о современной, и когда Ланни описал сцены в ночь падения дуче, Черчилль сказал: "Они сходят с ума от восторга, когда избавляются от тирана, а затем они выбирают себе другого".

Было много сказано о Бенито. Черчилль назвал его "Джонни Прыгучим", и Ланни рассказал, что брал у него интервью на Каннской конференции сразу после окончания Первой мировой войны. Бенито был тогда журналистом-агитатором, путешествуя с парой головорезов для своей защиты. Маленького росточка парень, только что научившийся выгибать грудь и выпячивать подбородок, казался голодным. " 'Как Кассий истощен и худ29' ", - процитировал премьер-министр.

После того, как этот современный Кассий захватил власть и получил обещанный кредит от Дома Моргана, Черчилль решил, что он великий человек, и неумеренно хвалил его как государственного деятеля и строителя. Теперь ему было неловко, потому что его политические оппоненты любили цитировать то, что он говорил и писал. Он защищал себя перед своим гостем. - "Вы знаете, как это было, Бэдд. Красные в Италии захватывали фабрики, и они понятия не имели, как управлять ими. Муссолини был единственным человеком в поле зрения с программой и способностью спасти страну от хаоса. Пока он придерживался этой программы, я, конечно, был за него. Никто не мог знать, что он спятит и пустится в империалистические авантюры".

Ланни хотел бы сказать: "Если не читать его речи". Он хотел бы сказать: "С ним все было в порядке, пока он не пошел за озеро Тана". Это огромное горное озеро в Абиссинии контролировало верховья Нила и, следовательно, имело первостепенное значение для того, что Уинстон назвал "Импа" Империей. Но, конечно, Ланни никогда не скажет ничего подобного, только нескольким друзьям, которые знали его секрет. Когда он был с волками тори, он выл громче всех. Итак, теперь этому достопочтенному он сказал: "Ваш курс был совершенно последовательным, и только невежественный не смог бы его понять. Я был на Парижской конференции, и я могу засвидетельствовать, что вы первыми поняли опасность большевизма и необходимость объединить Европу против этого".

"Я все еще придерживаюсь этого курса", - сказал премьер-министр, столь же довольный, как Панч. - "Я бы хотел, чтобы у Бога был какой-то способ заставить вашего президента понять это. Он играет с динамитными шашками, и он столь же невнимателен к их опасности, как любой ребенок".

"Таких детей очень много", - сказал супер-тори. - "Они видят, что Гитлера нужно победить, но они не видят, что они могут получить на его месте".

"Идея пустить Сталина на Балканы!" - воскликнул другой, и он начал тираду в отношении решений, которые были приняты в Квебеке. Он покорился им, потому что был вынужден. Олстон и Хопкинс были правы, говоря, что он никогда не откажется от своих претензий. - "Тот, кто подчинился против свой воли, по-прежнему имеет собственное мнение!"30 Поэтому он потратил час или больше на то, чтобы разъяснить стратегию этой войны человеку, чей отец был производителем военной техники и поэтому мог иметь влияние на американское руководство. - "Трагедия, Бэдд, грубая ошибка, которая может свести на нет все достижения этой войны!"

Внутренне Ланни Бэдд усмехнулся. Он задал достаточно вопросов и привел достаточно доводов, чтобы заставить премьер-министра разговориться. Ланни думал об усталом человеке в соседней комнате, которому нужно было время, чтобы подписать важные государственные документы, а затем пойти спать. Винни был необходим слушатель. Сражаются все, и здесь был тот, кто поклялся, что не сдастся, пока не запоёт петух или даже пока не взойдёт солнце.

Черчилль хотел услышать о Гитлере и о Геринге, а Ланни рассказал о своем последнем визите и других. Если это привело обходным путём к рассказам о встречах Винни с Риббентропом, "этим отвратительным хамом", то Ланни был рад их услышать. Когда речь зашла о картинах, искусствовед с уважением выслушал мнение премьер-министра о художественных вкусах фюрера. Уинстон сам был художником, и это превратилось в говорильню. Когда речь зашла о том, чтобы фюрера застрелили или взорвали бомбой, премьер-министр. проявил глубокий интерес, но заявил: "Мы, конечно, не можем иметь к этому никакого отношения. Политические убийства находятся за пределами британской политической линии".

"Совершенно верно", - ответил другой. - "Я не думаю, что вам нужно даже высказывать свое мнение. Эти офицеры вермахта смогут сами позаботиться о своем собственном деле. Но они спросят меня, как к ним отнесутся союзники, если они выполнят эту работу".

- Это важный вопрос, Бэдд, и я должен обдумать его. Я бы предпочел, чтобы вы не цитировали меня лично по этому вопросу...

- О, конечно нет, мистер Черчилль!

- Вы можете сделать заявление, что британское правительство готово подписать перемирие с любой группой лиц, которые в состоянии сделать его обеспечить. Нам всё равно, как будущая Германия будет управляться при условии, что у власти будут не красные, и что они не будут готовиться к новой войне. Что касается приготовления к новой войне, мы очень хотим видеть, что они этого не делают. Мы не будем доверять никому из попрошаек. И мы только надеемся, что на этот раз ваше собственное правительство будет с нами следить за этим. Это ясно?"

- Совершенно верно; только мне придется выразить это немного более вежливым языком сыну и наследнику графа Герценберга.

После трех часов утра, наконец, на круглом лице этого херувима расцвела широкая улыбка. Премьер-министр Его Величества вытащил окурок своей последней большой коричневой сигары и заметил: "Ну, я думаю, нам нужно немного поспать".

- Вы были слишком интересны, мистер Черчилль, а я здорово загостился.

- Вовсе нет, совсем нет. Вы были хорошей компанией, и ваш президент поблагодарит вас за то, что вы задержали меня в моей комнате. У нас проблемы в совпадении наших режимов. Могу ли я чем-нибудь помочь вам в ваших дальнейших начинаниях?

- Есть одна вещь, сэр. Президент должен предоставить мне кое-какие документы, которые помогут мне убедить Гитлера, что я действительно его друг. Эти документы будут выглядеть странно для любого из ваших чиновников, которые их увидят. И, конечно, вы понимаете, что я не хочу раскрывать свою истинную роль кому-либо, если это не является абсолютно необходимым.

- Совершенно так, Бэдд. Что мне делать?

- Ваш сотрудник Би-4 Фордайс знает обо мне и был очень полезен. Если он встретит меня в аэропорту и проводит меня к самолету до Стокгольма, это будет одолжение.

- Правильно. Я отдам приказ перед тем, как я пойду спать. Мои наилучшие пожелания Адольфу!

XII

На следующее утро в отель искусствоведа пришел человек президента с паспортом и билетами на самолет. Он также принёс необычный предмет, легкую спортивную майку, надеваемую через голову. Она была по размеру Ланни, и её передняя часть была превращена в своего рода нагрудник или вшитый карман, заполненный бумагами, не свернутыми, но положенными плоско и обернутыми в непромокаемую ткань, чтобы защитить их от пота. Верхняя часть кармана была открыта, так что Ланни мог вытащить бумаги, чтобы изучить их в уединении своей комнаты. Затем он закрепит их парой английских булавок и будет носить эту майку, пока он не окажется в присутствии фюрера или, во всяком случае, охранников фюрера, которые будут его обыскивать. Это не было удобной одеждой для лета, но Ланни подумал, что это намного лучше, чем снаряжение, которое носили американские солдаты по горячим и пыльным горным дорогам Сицилии.

Агент президента был доставлен в Нью-Йорк чуть более чем через час, и там у него был день и вечер дома. Один из тех печальных периодов времени, когда он уезжал и мог никогда не вернуться. Лорел не могла думать ни о чем другом. Но была слишком горда, чтобы плакать, и ей пришлось найти повод встать и выйти из комнаты, чтобы Ланни не видел ее слез. Они не могли найти тему для разговора, соответствующую обстоятельствам. Ланни не мог сказать, куда он направляется или что будет делать. Он даже не мог рассказать о прошлом, об Италии, Германии или Квебеке. Даже если бы он нарушил правила и сказал ей, что хорошего это принесет? Реальность была такой же плохой, как ее воображение, или хуже. Они говорили о ребенке, о семье в Ньюкасле и о родственниках Лорел, которых Ланни избегал, потому что они могли задавать вопросы, на которые Ланни не мог ответить. Они обсудили идеи для рассказов Лорел. Затем они решили пойти на шоу, чтобы хотя бы физически отвлечься на новые сцены, новые лица и новые голоса. Но это было плохое шоу, и, возможно, даже лучшее не привлекло бы их внимание.

В спальне Ланни снял свою странную майку, сложил ее и без слов положил под подушку. Лорел не нужно было никаких слов, она была писательницей и знала их все. Секретные документы, имеющие отношение к войне, и если бы он был пойман с ними, его расстреляли бы! Она лежала рядом с ним, задумчивая, а не спящая. Посреди ночи она сломалась, заплакала: "О, как я ненавижу войну!" Снова и снова - "Как я ненавижу войну!"

Они долго говорили о войне. Что можно сделать с этой войной и со следующей, которая будет намного хуже? Он ничего не рассказал о новом оружии, но она слышала об атомном делении до того, как его засекретили, и она не забыла об этом как об одной из возможностей. Также ракеты, и самолеты в стратосфере, и отравляющий газ, и лучи смерти, и война с микробами. Об этих ужасах угадывали и говорили в старые времена, и все думающие люди понимали, что они должны быть уже в разработке.

Оба из этой пары были согласны с тем, что война никогда не может быть отменена, пока сохранится существующая экономическая система. Капитализм был войной, которая велась, как игра, в соответствии с набором правил и соглашений, но цель войны была та же. лишение другого человека средств жизни. Капитализм был игрой в покер "Фризаут". Тогда проигравший вылетает из игры навсегда. Коммерческая конкуренция неизбежно имела тенденцию к монополии, и монополия выбила шансы на жизнь у целых классов и целых наций.

Но как можно изменить эту систему и получить кооперативный, работающий вместе мир? Социалисты казались слишком вежливыми и склонными к компромиссу. Когда они пришли к власти, они, казалось, уклонились от сложности своей задачи и испытали искушение показать, что они могут управлять капитализмом лучше, чем капиталисты. Фатальная ошибка, поскольку капиталисты знали игру. Но единственной альтернативой этому была насильственная революция, коммунистическая диктатура. И от этого все добрые в своих сердцах люди сжались от страха. Действительно альтернативы были трудны. Им было стыдно за свой собственный комфорт и беззаботность, и они часами боролись со своей совестью, пытаясь решить, в чем заключается их социальный долг, и какие жизненные ценности были наиболее важными.

Так как во сне им было отказано, Ланни сказал: "Давай попробуем сеанс". Он отправлялся в долгое путешествие, и всегда было интересно посмотреть, поднимут ли те сущности, которые называли себя "духами", завесу будущего даже на крошечный промежуток времени. Лорел согласилась и собралась. Она научилась способу входа в транс. Надо добиться пустоты, исключить все мысли, кроме мысли о пустоте. Она тяжело задышала, и муж ждал странного голоса, который должен придти. Он ждал, и ее дыхание стало тише, но голос не прозвучал, и он понял, что она пошла другим путём по ментальной дороге. Она заснула Так и он тоже пошел спать. И если в подсознательном мире были какие-то существа, желавшие рассказать ему секреты, то они ушли расстроенными.

___________________________________________________

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ.

Пока тревожная
ночь не пройдёт31

___________________________________________________

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда Фортуна льстит32

ШВЕДСКИЙ самолет, вылетевший по секретному маршруту из Шотландии, обогнул чистый каменный город островов и мостов и приземлился в прекрасном аэропорту Бромма. Пассажира из Америки отвезли в Гранд-отель, где он останавливался ранее в этом же году. Он хорошо знал, что отель был шпионским гнездом. Его нагрудник с документами для Гитлера был в безопасности на сердце, и когда он пошел в ванну, он взял с собой драгоценную майку и запер дверь. Когда камердинер принес его выглаженный костюм, Ланни был в майке, на которую уже была надета чистая рубашка. Никто не собирался рассматривать этот нагрудник, пока он не окажется в доме или ставке фюрера.

У него был адрес американского "почтового отделения" в Стокгольме. "Почтовое отделение" размещалось в деловом здании и носило название "21 Клуб". Он позаботится о том, чтобы его никогда не видели поблизости. Несомненно, оно было там с самого начала войны и находилось под наблюдением врага. После того, как агент президента сделал себя презентабельным, он вышел на прогулку. Он остановился в магазине канцелярских товаров и купил неприметный лист почтовой бумаги и конверт. В Стокгольме все клерки и другие лица, имеющие дело с публикой, знают английский или немецкий, поэтому у него не было проблем с поиском незаметного офиса, в котором иностранному гостю разрешалось воспользоваться пишущей машинкой в течение нескольких минут.

Он написал: "Бьенвеню будет в женевском месте в двадцать". Он адресовал конверт "Антону Веттеду" в 21 клуб и бросил его в почтовый ящик. Если вражеский агент откроет и прочитает письмо, он вряд ли поймёт, что "Бьенвеню" - это название дома Бьюти Бэдд на Антибском мысу, который Бернхард Монк посетил много лет назад. Также ему было бы нелегко найти "женевское место" в Стокгольме. Но Монк понял бы, привыкнув встречать своего американского друга в публичной библиотеке в Женеве.

Задача номер один была выполнена. В задачу номер два входил контакт с Эриком Эриксоном, шведско-американским нефтяником. Дело простое, потому что Эриксон занимался бизнесом в соседнем городе Норрчёпинг, и нужно только позвонить ему по телефону и сказать: "Это Ланни Бэдд". Здоровяк выразил свое удовольствие и спросил: "Ты приедешь и остановишься у меня?" Когда Ланни объяснил, что он собирается провести в Стокгольме всего пару дней, Эриксон спросил: "Ты свободен сегодня вечером? Я подъеду и отведу тебя на ужин. Договорились!" Родившись в Бруклине, Красный Эриксон знал американские выражения. Его забавляло говорить: "Я король Эрл, о котором Гете написал поэму".

Есть люди, которые нравятся с первого взгляда. И если они испытывают к вам такое же чувство, это обогащает вашу жизнь. Ланни не ожидал встретить такого человека в ужасно расточительном Каринхалле Германа Геринга. Он ломал голову, почему такой добрый человек имел дело с нацистами и находился в близких отношениях с друзьями толстяка. Сам Ланни делал то же самое, но это был только камуфляж. Только после того, как он покинул Германию, он через обмолвки американского посла в Стокгольме узнал, что нефтяник был "одним из нас". Позже он запросил Управление стратегических служб и узнал, что "Красный" оказал важную помощь, перечислив и описав все заводы по производству синтетической нефти в Германии.

Теперь Ланни очень хотелось сказать: "Я тоже один из нас". Но это было запрещено. Каждый агент в этой войне против нацистского фашизма понимал, что если его поймают, его враги сделают все возможное, чтобы заставить его предать своих сообщников. Они подвергнут его самым ужасным пыткам, изобретенным современной наукой, пыткам, которые не под силу ни одному человеческому организму. У агента была небольшая капсула с цианидом, которую ему поручили раскусить и проглотить, если его поймают. Но самой лучшей защитой было отсутствие у агента знаний, которые он не мог рассказать. Поэтому они работали небольшими группами и кроме своей группы знали только людей в Центре. Ланни не забыл, что Стокгольм соперничал с Лиссабоном за звание величайшего в мире шпионского центра. Любой незнакомец, прилетевший на самолете и зарегистрировавший в роскошном отеле, сразу вызывал интерес агентов нескольких стран, которые наводили справки о прибывшем. Так что теперь, ожидая, пока его друг проедет сотню километров, Ланни надел свой камуфляж и пошел его демонстрировать. Он был признанным искусствоведом и уже успел заявить о себе ведущим дилерам. Он пошел к ним посмотреть, что у них на стенах. Поинтересовался, нашли ли они какие-либо вещи, которые могли бы заинтересовать его богатых клиентов. Он мог со знанием дела рассказывать о крупных американских коллекциях, и о том, что в них было и чего им не хватало, а также о ценах, которые теперь определяются работами старых мастеров и современных заметных художников. Это была высококлассная и элегантная лекция, и именно такая, которая нравится всем дилерам. Разлетелись слухи, что в городе появился американский миллионер, представитель американских супермиллионеров и сын одного из них. Политические шпионы их услышали. Некоторые из них, американцы, поспешили отослать сообщение обратно в Вашингтон, и люди в старом кирпичном здании у газового завода улыбнулись этим сообщениям.

III

Красный был типичным нефтяником, каким Ланни видел их, когда его отец барахтался в "черным золоте" четверть века назад. Большой, крепкий, полный энергии и уверенности в себе, доброжелательный и щедрый к тем людям, которые им нравятся. Эриксон начинал с нуля в традиционном американском стиле, будучи обходчиком трубопроводов между Негли, штат Огайо, и Бейуэй, штат Нью-Джерси. Прекрасная прогулка для самого крепкого молодого шведо-американца. Он сэкономил деньги и поступил в колледж, а затем стал помощником управляющего американской нефтяной компании в Японии. Теперь он покупал немецкую синтетическую нефть и доставлял её в Швецию и говорил миру, союзникам или нацистам, что Швеция должна иметь этот продукт, иначе ее промышленность остановится, а ее рабочие умрут от голода.

В обмен на эту нефть Германия получила шведские пиломатериалы, бумагу, железную руду, сталь. Заинтересованные бизнесмены получили свою прибыль от торговли, и это спасло их от голода. В Стокгольме начался бум, и все становились богатыми. Ланни догадался, что Красный взял Геринга в долю. Это был способ добиться успеха. Он стал другом толстяка и был не просто гостем в Каринхалле, а ему позволили осмотреть чудесные заводы Фатерланда, которые делали нефть из угля и были настолько тщательно спрятаны, что только недавно бомбардировщики союзников смогли их найти. Странные вещи продолжали происходить в этой войне!

Эриксон появился около обеда и отвел Ланни в свой клуб, где у них был отдельный кабинет. Ланни сказал, что он был "дома". Он, конечно, не упомянул ни Италию, ни Квебек. Он искал картины для коллекции Геринга и нашел одну, претендующую на кисть Джорджоне, но, скорее всего, она была кисти раннего Тициана. "Она должна стоить немало", - заметил нефтяник, и Ланни сказал: "За неё просят сто пятьдесят тысяч долларов". Когда Эриксон спросил, будет ли Геринг платить такие суммы, Ланни рассказал историю Вермеера, которого Der Dicke обменял на другие картины, оцениваемые в миллион, шестьсот тысяч голландских гульденов. Картиной была "Христос и грешница", и некоторые авторитеты сомневались в её подлинности, таким образом, сильно раздражая рейхсмаршала. Эриксон снова был в Германии и скоро планировал еще один визит. Он сообщил о крайне раздражительном состоянии духа Геринга. Немецкие лидеры были обеспокоены ходом войны, и у них была причина. Только что пришло известие по радио. Эриксон услышал его во время езды на автомобиле. Американцы успешно пересекли Мессинский пролив. Они высадились без сопротивления. Немцам удалось вывезти несколько своих больших орудий и уничтожить другие. Нефтяник предположил, что итальянцы скоро попытаются выйти из заварухи. Ланни процитировал мнение своего отца о том, что переговоры о перемирии, вероятно, уже ведутся. Ланни всегда опирался на Робби, когда имел дело с бизнесменами. Они считали само собой разумеющимся, что президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт будет обладать знаниями, недоступными для других, а также властью организовывать поездки своего сына за границу покупать картины.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт заметил: "В настоящее время мой отец особенно заинтересован в реактивном движении. Он считает, что это единственным средством, с помощью которого немцы могли бы вытащить себя из ямы".

"Я согласен", - ответил нефтяник и продолжил свободно обсуждать эту тему. Ланни подумал, означает ли это, что он угадал истинную роль Ланни и хотел помочь ему? Или это просто означало, что ему нравилось делать разговор интересным? Он сообщил, что немцы добились реального прогресса в использовании реактивного оружия, а союзникам не удалось остановить их эксперименты в Пенемюнде. Он сказал, что некоторые снаряды, которые, как полагают, были выпущены с этого балтийского острова, упали в покрытых лесом горах Швеции. Это была тема, о которой шведы не хотели говорить из-за щекотливости их положения между двух огней. Что президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт думает, могут ли британцы и американцы планировать вторжение через Норвегию?

Ланни сказал, что он никогда не слышал, чтобы его отец обсуждал эту тему. Но он слышал забавную историю в Англии. Примерно год назад, когда союзники были готовы к высадке в Северной Африке, власти Лондона посоветовали корреспондентам прессы, которые собирались в экспедицию, приобрести шубы, перчатки и спальные мешки. Удачливые ребята последовали этому совету и притащили всё на корабли. Военные предположили, что немецкие шпионы узнают об этом и передадут, что вторжение будет через Норвегию. Нефтяник сказал: "Очевидно, план сработал, потому что мы слышали здесь, что немцы бросают войска, чтобы встретить ожидаемое нападение. Они использовали наши железные дороги".

Железные дороги были жизненно важным моментом для скандинавского мира. Шведы не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы отказаться от нацистских требований по транспортировке в Норвегию. Нацисты согласились, что войска будут передвигаться безоружными, но, конечно, из этого соглашения получился фарс, как и из любого соглашения, которое они заключили с кем-либо с момента захвата власти более десяти лет назад. В предыдущем месяце шведы, увидев Сталинград и капитуляцию в Тунисе, решили, что их опасный сосед не будет искать больше врагов. Они собрались с духом и отказались от транспортировки военных через свою страну, поэтому теперь войска передвигались как "туристы" в гражданской одежде, а их униформа и оружие отправились морем в Осло. Таким образом, нефтяник из Бруклина позволил себе роскошь говорить то, что он думал!

Ланни ждал возможности снова поднять свою тему. В настоящее время его хозяин спросил, что Робби Бэдд думает о перспективах пересечения Ла-Манша. Ланни процитировал своего отца. Это зависит от того, смогут ли союзники контролировать море и воздух. До сих пор они господствовали и там и там. Но что, если немцы смогут засыпать ракетными снарядами корабли, загруженные войсками, в британских портах? Что если они могли бы сделать то же самое с пляжами и тысячью или двумя кораблей, выстроившихся перед пляжами? Кто собирался выиграть гонку за это новое оружие?

Хозяин сказал, что он знает кое-что о нефти, но не очень много о реактивном движении, и это малое было из вторых рук. Он знал разницу между реактивными снарядами и ракетами, и что немцы с неистовой поспешностью работали над обоими типами. Фюрер возлагал надежды на этот метод борьбы с врагами. Ракеты ближнего радиуса действия было легче изготовить, и, следовательно, они получили дальнейшее развитие, и Лондон, несомненно, был пригодной целью. "Мне говорили, что было выполнено более тысячи испытательных полетов", - сказал Эриксон, - "и что у этого оружия дальность полета составляет чуть больше шестидесяти километров". Немцы называют его Vergeltungswaffe Eins - Оружие возмездия N 1 , сокращенно V-1 (ФАО один). Несколько ракет упали в наших горных лесах, и фрагменты были тщательно собраны. Конечно, все это очень секретно, но я знаю одного из наших правительственных экспертов, который их изучал, и я мог бы узнать некоторые детали, если это было интересно.

"Это очень заинтересовало бы моего отца", - сказал Ланни и добавил: - "Излишне говорить, что я не буду упоминать источник информации ни ему, ни кому-либо еще".

Это было почти достаточно, чтобы сказать умному человеку, что Ланни Бэдд был больше, чем дилетантом в искусстве или даже чем авторитетом в искусстве. Но он должен был открыть это кому-то, а кто лучше, чем этот тайный друг твоего дела? Следуя своему плану рассказывать некоторые вещи, чтобы получить больше, он упомянул профессора Вернера фон Брауна из Берлинского университета и его необычную идею о создании искусственного спутника, который будет вечно летать вокруг Земли в тщательно рассчитанном пространстве между земной силой притяжения и собственной центробежной силой спутника. Если люди будут жить на этом беспрецедентном транспортном средстве, им нужно иметь топливо, чтобы сохранять равновесие между смертельным холодом космоса и одинаково смертельным жаром солнца. Если предположить, что космический корабль будет совершить круг вокруг Земли за полтора часа, то он будет находиться три четверти часа на солнце, а затем три четверти часа в тени. Определить это точно было бы простым делом для астрономов. Но было бы нелегко запускать ракеты с людьми к космическому кораблю и быстро прикрепляться к нему, чтобы они могли доставить свои грузы и затем вернуться на землю.

Ланни сказал: "Когда Морзе сделал телеграф, его первое сообщение было: 'Вот, что сотворил Бог!' Я очень сомневаюсь, что люди, которые построят первый космический корабль, будут настолько благочестивы".

Другой исправил его: "Они будут скромнее".

Эриксон сказал, что очень скоро будет в Берлине. Он пробудет в Каринхалле часть времени, и они могут там встретиться. Он добавил: "Я посмотрю, смогу ли я привести вам специалиста по реактивному движению". Это фактически говорило: "Я знаю, что ты делаешь!" Но пока Ланни не сказал ничего определенного, и тот не нарушил правила.

Прежде чем они расстались, хозяин заметил: "Я останусь в городе сегодня вечером и поговорю с экспертом V-1 в обеденное время. Он не будет говорить с тобой откровенно, но будет со мной. Мы, шведы, помогаем союзникам везде, где можем, если нас не смогут поймать. Мы свободные люди, и кроме того, у всех у нас есть родственники в Америке".

Ланни согласился прийти в клуб в середине дня, чтобы увидеть, что узнал его друг. В назначенный час он прибыл, и нефтяник вручил ему увесистый конверт размером 21,59х35,56 см. - "Здесь всё, что мы смогли узнать о снарядах, упавших в Швеции. Не говори, где или как ты их достал. Я советую быстро вывезти их из страны". Ланни обещал прислушаться к этому совету.

Вернувшись в свой гостиничный номер, он остался без обеда, чтобы изучить этот отчет. Vergeltungswaffe Eins был роботом, то есть самолетом, который летал без пилота. Там был реактивный двигатель, забиравший воздух в передней части, сжимая его и нагревая его, а затем выстреливая его сзади. По оценкам, его скорость составляла около пятисот пятидесяти километров в час, а радиус действия - около шестидесяти километров. Носимый груз около тонны.

Он всё это он запомнил, а также диаграммы и рисунки, Ланни выписал дополнительные детали, которые он получил от Эриксона. Он запечатал все эти бумаги в один конверт и закрепил конверт во внутреннем нагрудном кармане своего пиджака, чтобы знать об этом каждый момент. Он взял такси до Королевской библиотеки Стокгольма, и в большом читальном зале он взял немецкий журнал и разместился там, где, подняв глаза, он мог наблюдать за главным входом. В ожидании он узнал, что нацисты хотели сообщить своим соотечественникам о своих собственных делах и о внешнем мире, Weltanschauung(мировоззрении), которое становилось все более противоречивым каждую неделю.

Минута в минуту в восемь часов, называемых двадцатью во многих европейских странах, Ланни поднял глаза и увидел, как в зал вошел Бернхардт Монк, он же Антон Веттед. Их глаза встретились на долю секунды, и Монк подошел к полкам и взял посмотреть книгу. Затем он снова вышел, медленно идя, и через некоторое время за ним последовал Ланни. Они прошли через парк и по нескольким улицам, поворачивая за углы по их обычаю, чтобы убедиться, что за ними не следят. Когда, наконец, Ланни подошел к своему другу, тот сказал: "Не позволяйте никому видеть нас вместе, Ланни. Я - заметный человек в этом городе".

Они шли по темным улицам, не слишком хорошо освещенным, и Ланни объяснил, что у него есть адрес американского "почтового отделения", но он боится им пользоваться. Немец сказал: "Вы мудры. Место присматривается. Ланни спросил: "Вы его используете?" И ответ был утвердительным. Ланни достал конверт с данными и отдал его Монку в руки. - "В конверте особо важные данные по немецкому V-1. Ответ был: "Я отправлю его сразу". И это было все. Ланни знал, что надежный курьер доставит его вместе с другими документами на самолете.

Он продолжил: "Я работаю по реактивному движению и собираюсь в Германию. Можете ли вы дать мне какие-нибудь контакты?

Монк шел, молча. - "Это очень опасная работа, Ланни".

- Я знаю, но я думаю, что смогу снова получить приглашение.

- Да, чтобы встретить верхушку. Но можете ли вы встречать простых немцев?

- Я могу сойти за немца в повседневных условиях. Я имею в виду с официантами, таксистами и т. д. Я могу пойти в какое-то место ночью, при условии, что я знаю, что встречу подходящего человека.

- Вот в этом и проблема. Люди меняются, они теряют самообладание, они заглатывают пропаганду. Знаете, у любого немца сейчас мысли о том, что в страну войдут русские. Тогда и шпионаж универсален. Люди исчезают, их дома под наблюдением, и любой, кто спрашивает о них, тоже исчезает.

- Мы должны рискнуть. Это очень важно. Расскажите мне о профессоре Шиллинге.

- Шиллинг - человек, занимающийся ядерным делением. Он ничего не знает о реактивном движении.

- Да, но он может отправить меня кому-то еще.

- Шиллинг - робкий маленький джентльмен, очень увлеченный своей специальностью и с ужасом обнаруживший, что его специальность стала востребованной на войне. Он никогда не думал о такой возможности. Он все время говорит, что думал только об открытиях правды, и теперь он оказывается слугой принца лжи. Раньше он был свободным человеком в своей лаборатории, но теперь грубые люди тянут его и таскают его, отдают ему приказы, они шпионят за ним и требуют результатов. 'Я гусь, и они надеются, что я снесу золотое яйцо', - сказал он. - 'Тогда они убьют меня'.

- Много ученых сейчас чувствуют себя именно так, Монк. Они внезапно стали осознавать классовoе различиe, и когда война закончатся, я не удивлюсь, что многие из них пойдут в политику. Скажите, вы часто разговаривали с Шиллингом?

- Только один раз. Мне было трудно убедить его, что он обязан дать мне что-нибудь. Наконец он написал много вещей. Мне никогда не говорили, насколько они хороши.

- Расскажите мне о Плётцене. Как вы думаете, он связал мой визит с вашим присутствием в его доме?

- Я не понимаю, как он мог. Но как я могу быть уверен в обратном?

- Вы понятия не имеете, кто вас предал?

- У меня были четыре разных контакта, и я перебираю их в своих мыслях, один за другим. Бандиты, должно быть, схватили одного из них и сломали силу духа бедолаге. Когда-нибудь я смогу узнать у кого, но у меня нет способа провести расследование в настоящее время.

- Расскажите мне о Плётцене. Я нашел его близким по духу человеком. Есть ли вероятность, что он может питать ненависть к нацистам в своем сердце?

- Я не сомневаюсь, что он делает именно это. Но я не могу поверить, что он будет действовать в соответствии с этим. Плётцен - трус, а также сноб. Он - богатый человек и хочет оставаться им. Он гордится своим положением ведущего физика-теоретика и в то же время сохраняет свое социальное положение.

"Как весело!" - сказал Ланни. - "Нам всегда говорили, что немцы чтят и прославляют науку".

- Да, но не та золотая берлинская плутократия, не члены Herrenklub. Для них ученый - это высший тип слуг, полезных и необходимых, но знающих своё место.

- Вы были слугой в доме Плётцена. Я не ожидал, что социал-демократический дворецкий очень горячо полюбит своего хозяина.

Немец усмехнулся. - "Это может быть как-то связано с этим. Но я бы не советовал вам доверять свою жизнь Плётцену. По крайней мере, до тех пор, пока он не убедится, что нацисты обречены". Они говорили по-немецки, но время от времени Монк произносил американскую сленговую фразу. Он был моряком, а затем профсоюзным руководителем до прихода нацистов. Он стал капитаном Интернациональной бригады в Испании, а затем рисковал своей жизнью, не раз возвращаясь в Германию. Американцы считали, что немецкие социалисты были робкими рабами законности. У них не было возможности услышать о тысячах, которые держались до конца в нацистских концентрационных лагерях, или о других тысячах, которые жили двойными жизнями, не смея открыто бунтовать, но выполняли секретную работу с постоянной угрозой быть обнаруженным.

Монк дал своему другу имя и адрес одного из этих решительных людей. Его звали Иоганн Зайдль, он был часовщиком и лидером нацистского блока в Берлине. Он был одним из группы полдюжины социалистов, которые видели нацистскую власть на пути к победе, дали друг другу клятву верности и секретности, а затем притворялись, что обратились к идеям национал-социализма. Тысячи сделали то же самое по разным причинам. Некоторые, потому что это был самый простой способ, другие, потому что это был самый трудный, так Монк это сформулировал. О троих этих заговорщиков больше не было слышно, сообщил он. Но если бы Иоганн был еще жив, ему можно было бы доверять. У него были широкие контакты в прошлом, и он мог знать тех, кто работал в области реактивного движения. Это была не такая уж зыбкая надежда, как могло бы показаться на первый взгляд, потому что нельзя начать массовое производство любого продукта без тысяч рабочих, и они часто знали больше, чем предполагалось. "Молодые немцы никому не нужны", - сказал друг Ланни. - "но когда у вас есть старый парень, который прошел социалистическое обучение, у вас есть тот, на кого можно положиться".

"Что я буду использовать для пароля?" - спросил агент президента.

"Скажите ему, что вы были женаты на Труди Шульц", - был ответ. - "Он знал ее, и у него могли сохраниться некоторые из ее рисунков".

VII

Рано следующим утром Ланни взял лист великолепной почтовой бумаги Гранд Отеля и написал на немецком языке письмо немецкому послу в Стокгольме:

"Exzellenz. Нижеподписавшийся, давний личный друг фюрера, в соответствии с категорическим приказанием фюрера передает вам следующие требования: (1) Никому не нужно сообщать об этом письме, и оно должно быть уничтожено немедленно. (2) Вам надлежит лично позвонить фюреру в Берлин 116191. Сообщите ему о моем присутствии в этом отеле. Если фюрера нет, вы сообщите об этом его личному секретарю Исту Шредеру. Дальнейшие инструкции могут быть получены от фюрера. Вы не несёте никакой ответственности в этом вопросе, кроме как передать эту информацию со всей возможной секретностью. С уважением, Ланнинг Прескотт Бэдд".

Ланни запечатал это письмо и адресовал его - "Seiner Exzellenz dem Herrn Botschafter, Personlich, Privat". Он донёс его места, не доходя одного квартала до посольства, и ждал, пока не увидал мальчика на велосипеде. Он остановил его и сделал ему предложение. Пятьдесят эре аванс и еще пятьдесят после выполнения поручения. Поскольку мальчик знал только шведский, а Ланни только английский, немецкий, французский, итальянский и испанский, это потребовало некоторого жестикулирования, но, в конце концов, всё стало понятно. Ланни наблюдал из сигарного магазина через улицу и видел, как мальчик входил в посольство. Он купил вечернюю газету, и когда мальчик вышел, последовал за ним, заплатил ему и пошел своим путем, совершенно уверенный, что его маневр не был замечен каким-либо агентом союзников. Его притворная измена сделала обе стороны его врагами.

Вернувшись в отель, он с комфортом читал пару часов. Шведские газеты давали коммюнике союзников, и, к счастью, названия мест на всех языках были одинаковыми. Кроме того, иностранные читатели могли понять научные и технические термины, имеющие латинские или греческие корни. Ланни узнал, что было объявлено о подписании перемирия с Италией, и он мог разобрать некоторые условия. Он тщетно искал что-нибудь о высадке американских десантников в Риме, и ему оставалось размышлять о причине своего разочарования. Он догадывался, что у старого Maresciallo и его еще более старого, маленького короля сдали нервы. Позже он узнал, что это предположение было правильным. Они боялись этой ужасной бронетанковой дивизии немцев и предпочли подкрасться к линиям союзников и предоставить американцам возможность взять Рим, пройдя пятьсот километров утомительным маршем через горы.

VIII

В дверь комнаты агента президента постучали. Там стоял спокойный маленький человечек в штатском. "Ihre Name, mein Herr?" - сказал он, и когда Ланни назвал его человеку, человечек вручил ему запечатанный конверт, но без письма. Ланни нашел в нем билет на самолет, который должен был вылететь в Берлин днем. Он не был удивлен, потому что он знал Ади Шикльгрубера и знал, что терпение не было его обычным свойством. Человек сказал: "У меня есть машина, чтобы отвезти вас в аэропорт. Ланни ответил: "Danke schon" и стал складывать свои вещи в свой чемодан. Побольше в этой поездке, поскольку ему не нужно было садиться в гидросамолет и приземляться ночью на пляж.

Человек не сказал ни одного слова в пути. Несомненно, у него были свои приказы, и у Ланни, конечно, тоже были. Он предположил, что этот человек скромный, и предложил ему чаевые, которые он взял с благодарностью. Затем человечек сидел, наблюдая, по-видимому, у него был приказ дождаться отлёта таинственного пассажира. Ланни сидел на солнышке в большом аэропорту и смотрел, как самолеты приземляются и взлетают, а его собственный большой лайнер прогревает свои двигатели. На его билете были инициалы, и это, вероятно, объясняло тот факт, что ему не задавали никаких вопросов. Строго по расписанию самолет поднялся в воздух и полетел на юг. Через два или три часа он приземлился на огромном Темпельхоферфельде, который то и дело подвергался бомбардировкам союзников. Его быстро приводили в порядок, кроме сгоревших ангаров и офисов.

Современная цивилизация сделала все проще для тех, у кого есть нужные бумажки. В мирное время для американцев они были продолговатыми и гибкими, зеленого цвета и с лицами старых государственных деятелей. В военное время они изменились по форме и характеру, на них были наставлены резиновые штампы с датами и другими вещами, а также подписи различных чиновников. Давний друг фюрера не имел ничего подобного, но он не боялся проблем и не имел их. Его встретил щеголеватый молодой офицер СС, который взял его под своё крыло, усадил в машину и на высокой скорости отвез его в здание Новой канцелярии на Вильгельмштрассе.

В эту огромную длинную уродливую кучу гранита угодили бомбы, и она была частично разрушена. В разрушенной части в своё время Ланни показали удивительные модели, которые величайший архитектор в мире, Адольф Гитлер, разработал для славы своего тысячелетнего рейха. Но собственные офисы Ади не пострадали, и Ланни вошел в привычный дверной проем, охраняемый людьми Лейбштандарта, которые приветствовали его и его эскорт. Они прошли по коридору из красного мрамора к тяжелым дверям с инициалами "AH", написанными бронзовыми буквами.

В кабинете Ланни был удивлен, увидев своего друга Генриха Юнга, сидящего в ожидании. Он вскочил, встал и быстро объяснил, что фюрер намеревался быть здесь, но, к сожалению, был задержан. Генрих не сказал, где, а Ланни осталось догадаться, что это было в его ставке в Гёрлицком лесу. Генриху было приказано прийти и выступить в качестве сопровождающего Ланни, пока сам фюрер не освободится. Ланни выразил свое удовольствие от встречи с одним из его самых старых немецких друзей. Генрих проводил его в гостевую комнату, где они должны были поселиться. Там было две односпальные кровати и все удобства, потому что Ади хорошо заботился о своих гостях, даже позволяя им такие предметы роскоши, как мясо и вино, в которых он сам себе отказывал. Но в его доме табак был под запретом!

Посетитель спросил о семье Генриха и выслушал все детали. Он рассказал об Ирме, с которой Генрих познакомился как с женой Ланни. Он рассказал о своей последней встрече с Куртом Мейснером, которого Генрих давно не видел. Тогда они говорили об этой войне. Благочестивый и преданный чиновник молодёжной организации знал только то, что пропагандистская машина Геббельса дала ему для передачи молодым людям Германии. Генрих верил каждому его слову. Иначе он не мог быть счастлив, он был честным человеком, хотя и не очень умным. В это Рождество исполнится тридцать лет с тех пор, как Генрих Юнг встретился с Ланни Бэддом, и за эти тридцать лет он стал идеальным бюрократом с постоянно растущими обязанностями, а также с семьей и с пузом, о котором можно сказать то же самое. Он трепетал перед своим американским другом не только потому, что Ланни был богат и элегантен, но и потому, что оказывал важные услуги фюреру. Генрих был в высшей степени доволен убеждённостью Ланни, что он, Генрих, был человеком, который обратил Ланни в веру фюрера.

Четыре дня и ночи пара провела, возобновляя дружбу. Они выходили гулять, и Ланни видел разрушения от бомб и состояние людей. Он задавал вопросы, и Генрих отвечал со знанием дела. Трудолюбивый бюрократ не знал никаких военных или промышленных секретов, но он знал повседневную жизнь берлинцев. Они были изощренными и умными, уверены в своем превосходстве над другими немцами, как немцы в своем превосходстве над другими расами. Средний житель Берлина все еще верил, потому что фюрер пообещал ему "чудо-оружие", которое непременно принесет победу. Wunderwaffe так это называлось на их языке, и в разговоре они сократили его до Wuwa, произнося его, как "Ву-ва".

Генрих должен был признать, что было несколько слабых, отчаявшихся, и даже мерзавцев, которые уклонялись от своих обязанностей. Документы погибших солдат были украдены или проданы и использовались людьми, которые притворялись, что находятся в отпуске. Другие заставили сообщить, что они были убиты в результате взрывов, а затем скрылись и избежали призыва. Как им удалось существовать без продовольственных карточек, было загадкой, но было известно, что они существовали. Даже в Фатерланде был черный рынок.

Фюрер сдержал одно из своих обещаний, что немцы будут голодать последними в Европе. Ланни не видел признаков недоедания, но много признаков того, что людям приходилось долго стоять в очередях, чтобы получить нормированнную еду. Их одежда не была ни новой, ни стильной, но была аккуратно залатана и чиста. Вдовам и сиротам было запрещено появляться в трауре, но можно видеть горе на их лицах, и было видно большое количество калек. На востоке существовала гигантская колбасная машина, размалывающая немецкое мужское население и производящая тысячи новых вдов и сирот каждый день.

Газеты публиковали официальные бюллетени, полные изобретательных обтекаемых фраз, чтобы поражения звучали, как что-нибудь еще. Там будут стратегические отступления, упругая оборона, выпрямление фронта и преимущества, получаемые такими действиями. Всё это, возможно, служило невежественным, но каждый думающий человек, должно быть, понимал, что рейхсвер неуклонно гнали по обширным равнинам Центральной России и Украины. Так было в течение всего августа, и теперь в начале сентября было то же самое, день за днем. Конотоп и Славянск, Сталино, Бахмач, Мариуполь, Нежин, Новороссийск, Лозовая, Ромны, Новогород-Северский - все эти странные названия для западных ушей. Но их можно найти на карте, измерить расстояния и определить, сколько времени потребуется, чтобы добраться до границ Фатерланда. Не было сказано, сколько мертвых осталось на каждом поле, чтобы быть похороненными наступающим врагом. Но было понятно, что их множество, и они были расой господ, надеждой на будущее. Самую драгоценную кровь в мире выливали для удобрения почвы варваров, и было действительно трудно понять пути Провидения.

Причиной задержки фюрера стала серия поражений в бассейне Дона, большом угольном регионе, на котором базировалась индустриализация Советов. Несвоевременные дожди прекратились, степи высохли, и была идеальная погода для маневрирования огромных армий. Немцы отступали на двадцать километров в день, и, очевидно, главнокомандующий германскими войсками не мог покинуть свою ставку в таком кризисе, и у него не было бы времени, чтобы изучить документы своего американского агента. Беспокойство проникало в Новую канцелярию, подобно ядовитым испарениям, возникающим, когда прохладные ночи следовали за теплыми днями на многочисленных озерах и ручьях района Берлина.

Ланни ничего не оставалось, кроме как ждать и носить нагрудный карман с бумагами, несмотря на то, что майка нуждалась в стирке. Он объяснил ситуацию почтительному Генриху, который был в восторге от того, что находится в одной комнате с таким секретом. После этого он не захотел оставлять Ланни одного, чтобы кто-нибудь случайно не попытался его похитить или задержать даже в официальной резиденции фюрера.

Новость о том, что в здании находится американец, не могла не распространиться, и несколько посетителей попросили встречи с ним. Первым был офицер штаба фюрера майор Фельдманн, который встречался с Ланни в Берхтесгадене в последние дни до Мюнхена. Тогда он был простым лейтенантом, одним из трех, которых Ланни отвез в Нюрнберг на Parteitag, "день", который превратился в целую неделю речей, приветствий, пения и шествий. Ланни был рад его видеть, и они говорили о тех чудесных временах. С таким человеком Ланни, конечно, общался только на официальной партийной линии. Когда майор отважился на робкие слова тревоги, у Ланни не было возможности узнать, была ли для него устроена ловушка. Он поспешил превратиться в другого Генриха.

Второй визитёр был более занимательным. Его звали доктор Хойбах, и Ланни забыл имя, но вспомнил этого человека. Он был врачом в Бергхофе, когда Ланни привёз туда Лорел Крестон в критические дни перед началом войны. Тогда, как и сейчас, Ланни пришлось провести много времени в ожидании. А молодой врач выразил ему своё расположение и в строгой тайне пригласил его в свою комнату, где они могли сидеть с приоткрытой дверью и слышать, как фюрер задавал хорошую головомойку британскому послу сэру Невилю Хендерсону. В Бергхофе возник любопытный обычай. Всякий раз, когда была причина ожидать ярости фюрера, гости в главном зале тихо уходили в свои комнаты на втором этаже и слушали крики и вопли, эхом разносящиеся по коридору из личного кабинета Ади.

Прошло четыре трудных года, и доктор Хойбах стал дряблым, как его хозяин. Он не был личным врачом фюрера, пояснил он. Им был великий доктор Морелл, и Ланни подумал, не было ли сарказма в слове "великий". Доктор Хойбах был здесь, чтобы заботиться о большом количестве людей, работающих в Новой канцелярии. Ему нравилось разговаривать, и он хотел знать, каково там во внешнем мире. Ланни в присутствии Генриха Юнга, наставника нацистской молодежи и модели нацистской ортодоксальности, думал о всех плохих вещах, которые можно рассказать о мире союзников. В Британии было нехватка всего, а в Америке было политическое разногласие, настолько сильное, что поезд класса люкс, который перевозил финансистов Уолл-Стрита из их офисов в пригородные дома, был широко известен как 'Специальный для убийств по политическим мотивам'.

Все трое нашли более веселую тему в научном прогрессе, достигнутом под давлением чрезвычайных ситуаций на войне. В течение столетия Германия лидировала в этой области, и доктор Хойбах с удовлетворением сообщил, что прогресс продолжается такими темпами, о которых раньше не мечтали. Впервые в современном мире ученые были освобождены от ограничений, навязанных пуританскими и еврейскими суевериями. Впервые рациональность стала критерием исследования. Этот нацистский врач сказал: "Веками люди знали, что крупный рогатый скот, а также собак и домашнюю птицу следует разводить только от лучших самцов. Но суеверие помешало этому очевидному курсу взяться за разведение людей. Теперь мы впервые имеем поколение молодых женщин, наученных понимать свое высочайшее служение Фатерланду, и отсутствие мужчин на фронте не должно влиять на нашу рождаемость, потому что мы можем использовать метод искусственного оплодотворения".

Ланни проявил интерес к этой теме, и доктор продолжил, что до сих пор наука была вынуждена получить свои знания о физиологии человека с помощью экспериментов на животных, которые в большей или меньшей степени отличались от людей. Но теперь, благодаря горячей вере фюрера в расовое превосходство, ученые национал-социалистического мира имели неограниченный запас человеческого материала, мужчин и женщин, стариков и молодых, для любых экспериментов, которые могут быть полезны для государства. Гость из-за рубежа сказал, что это было для него новостью, и это кажется самым важным результатом Neue Ordnung. После чего доктор подробно рассказал о чудесах, свидетелями которых он был в лабораториях.

Ланни было тяжело сдержать судороги в животе, но он сумел изобразить правильный научный интерес, в то время как доктор Хойбах рассказывал, что он видел в лабораториях. Там мужчины, женщины и дети из рас недочеловеков иудеев и поляков позволили определить, как долго они могут существовать без пищи, без воды, без воздуха. И как и на каких этапах их могут вывести из коллапса, вызванного такими лишениями. Какие экстремальные величины жары и холода они могут выдержать? Как будет влиять на их метаболизм удаления желчного пузыря, толстой кишки, селезенки. И так далее.

Все это необходимо было включить в отчёт. Поэтому агент президента призвал своего друга говорить свободно. Сам доктор наблюдал за экспериментами в концентрационном лагере Дахау, который находился в ведении СС Мёртвая голова. У Ланни были яркие воспоминания об этом лагере, где он когда-то пытался организовать побег своего друга Фредди Робина. Это было огромное место с десятью или пятнадцатью тысячами политических заключенных, хотя этот термин никогда не использовался в Германии. Заключенным никогда не говорили, для чего они там, и это не имело никакого значения. Рядом с территорией лагеря размещалась большая больница для ученого, который пытался разработать противомалярийную сыворотку для войск в Северной Африке. Сначала он прививал жертвам свою сыворотку, а затем заражал их малярией. Всего он заразил две тысячи человек и сумел спасти около трети из них, что доктор Хойбах не счел заметным успехом. В основном этими подопытными были польские священники, потому что главный ученый называл себя "неоязычником" и ненавидел католицизм.

Затем последовали эксперименты доктора Рашера, майора СС, для Люфтваффе. Вызывало беспокойство гибель от переохлаждения большого количество высоко ценимых пилотов после их эвакуации зимой из Северного моря. Был установлен морозильный резервуар с железным воротником для шеи жертвы и цепями с наручниками, чтобы он не пытался выбраться. Вода была понижена до температуры Северного моря, и поэтому стало известно, как долго жертва может оставаться в сознании. Затем нужно было определиться, как лучше её оживить. Некоторых погружали в горячую воду и вытаскивали "красными, как раки", так сказал информатор Ланни, который при этом присутствовал. Иногда жертву просто оставляли в комнате с нормальной температурой, где она могла выжить или умереть, всё могло случиться. Другим жертвам вливали в глотку большое количество морской воды, чтобы определить, какую часть Северного моря пилоты Люфтваффе могли заглотать. И как им можно помочь в восстановлении.

Не менее важным для этих летчиков была проблема давления воздуха. Несколько несчастных заключенных Дахау поместили в железный ящик, а давление воздуха там поднимали или понижали, а результаты наблюдали через кварцевое окно. Иногда они убирали жертву, когда у него начинал кровоточить нос. Иногда ждали, пока она не потеряет сознание, а затем они будут экспериментировать, чтобы её оживить. Другим жертвам по заказу врачей наносились ранения. Когда они умирали, там был большой крематорий, и тела туда подавались через дверь печи. Их золотые зубы и пломбы всегда были выбиты, и доктор Хойбах мимоходом заметил, что доход от них превышал стоимость экспериментов.

Следующий посетитель вызвал волнение в нежной груди Генриха Юнга. Пришел внушающий страх ординарец, объявив, что Seine Exzellenz, Reichsminister Himmler желает посетить герра Бэдда. Герр Бэдд не выказал удивления. Он ответил, что визит доставит ему удовольствие. Ординарец ушел, и приятель Ланни воскликнул: "Um Himmel's Willen, будь осторожен, разговаривая с ним!

"Что я могу сказать ему?" - спросил американец, демонстрируя, что он был далек от удивления.

- Он очень подозрительный человек, Ланни, а ты вражеский чужестранец.

- Он пытается защитить фюрера, Генрих, и у него есть основания подозревать многих людей. Если он хочет удостовериться во мне, я с радостью помогу ему.

Seine Exzellenz - он только что был назначен рейхсминистром внутренних дел - вошёл в комнату. Он был человеком примерно того же возраста, что и Ланни, и ростом Гитлера, который был немного ниже среднего. У него было узкое лицо, опущенный подбородок, ласковое выражение лица, и он носил старомодные очки в металлической оправе. Идеальный образ немецкого школьного учителя младших классов. Настолько, что богатая черная униформа СС казалась чем-то, вроде карнавального костюма, надетого, скажем, на вечер шарад или любительскую театральную постановку. Многие люди ошиблись, приняв Генриха Гиммлера за его образ. Он был человеком народа и разделял его невежество и детскую наивность. Его поведением руководил астролог по имени Вульф, а другими его близкими были его массажист и жокей, который был также близок Гитлеру. Его эсэсовцы обожали его, называя его "Райхшайни". И было полмиллиона человек, готовых совершить любой ужас, к которому его звезды могли бы их призвать.

"Хайль Гитлер", - сказал Ланни. - "Я часто задавался вопросом, почему в течение этих многих лет мы не встречались".

- Я много слышал о вас, герр Бэдд, от фюрера и других. Голос говорящего был таким же ласковым, как и его лицо. Если бы это был кто-то еще, Ланни сказал бы: "Надеюсь, ничего плохого". Но нельзя шутить с главой СС, чиновником, совершенно серьёзным по отношению к жизни.

Нельзя показывать никаких следов нервозности. Нервозность могла бы пробудить импульс кошки, которая набрасывается на мышь. Подозрение было пищей, на которой жил этот бывший птицевод, и благодаря которой он достиг статуса номер два в могущественной империи. Герману Герингу официально был присвоен этот статус несколько лет назад, но он потерял благосклонность и теперь редко видел своего хозяина. Гиммлер был тем, у кого была задача охранять этого хозяина и подавлять все следы бунта или даже недовольства, где бы они ни возникали в Третьем рейхе.

"Вы знаете нашего фюрера долгое время, герр Бэдд?" - спросил ласковый голос.

- Впервые я услышал его речь более двадцати лет назад в Burgerbraukeller на Розенхаймштрассе в Мюнхене. Вам это не покажется долгим временем, ведь у вас, как мне сказали, партийный билет номер семь.

- Это правда, герр Бэдд.

- Это означает, что вы присоединились к группе из шести неизвестных людей, которые собирались перевернуть мир. Для образованного и влиятельного мюнхенца это казалось безумной идеей. Но семерка сохранилась. Это было в начале 1919 года. Интересно ли вам знать, что я делал в то время? "

- Selbstverstandlich, Herr Budd.

- Поскольку я прожил почти всю свою жизнь в Европе, я стал секретарем-переводчиком профессора, который был в штате советников президента Вильсона. Таким образом, у меня была возможность наблюдать за мирными переговорами изнутри. И когда я увидел, что Клемансо и Ллойд Джордж взяли верх над Вильсоном, и из-за этого соглашение должно было стать диктатом, я был одним из полудюжины сотрудников, которые подали в отставку в знак протеста, По крайней мере, полдюжины протестовали и согласились уйти в отставку, но некоторые отступили в последний момент. Моё имя было в некоторых американских газетах того времени и их можно легко найти".

В некотором смысле это была подстава, поскольку шеф СС мог бы сказать: "Я уже сделал это". Но он этого не сказал, и Ланни понял, что он здесь, чтобы слушать, а не говорить. Агент президента возобновил: "С тех пор я стал другом немецкого народа. Когда мои друзья в других странах спрашивают меня, почему. Я говорю им, что немцы наименее склонны стать жертвами духа анархии, который возник в наше время и угрожает уничтожить нашу цивилизацию. Немцы не просто знают, что такое дисциплина и порядок, они применяют их на практике, и по этой причине они являются людьми, которые больше всего могут сделать в наше время. Я полагаю, что мне не надо защитить эту идею для вас, Exzellenz".

"Вряд ли", - сухо ответил другой. Может ли быть так, что на почти пустом лице отразилась улыбка? Может ли быть так, что человек, руководивший гнусными действиями Schutzstaffel, был восприимчив к социальному обаянию? Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт старался это выяснить!

XII

De l'audace, encore de l'audace, et toujours de l'audace(Смелость, больше смелости и еще больше смелости), был девизом, который довел Дантона до вершин в революции. И теперь Ланни испытывал этот девиз. Наблюдая за этим самым опасным человеком, он заметил: "Я слышал историю о вас, Exzellenz. Большинство историй о выдающихся личностях были составлены так, чтобы соответствовать их характеру, но эта может быть правдой. Мне было бы интересно узнать.

- Что это за история?

- Она связана с Грегором Штрассером, секретарем которого вы стали. Вы и группа, куда входили вы, пила пиво в Мюнхене, и речь зашла о том, какие качества наиболее важны в характере национал-социалиста. Штрассер положил руку на ваше плечо, называя вас 'добрым Генрихом' и предсказал, что вы никогда не продвинетесь далеко в движении, потому что вы были слишком мягки, вы выглядели и думали 'как маленький бухгалтер'. Так это было?

- Да, герр Бэдд, это произошло примерно так, как вы говорите.

- Без сомнения, это повлияло на вашу карьеру, так как Грегор Штрассер был человеком номер два в движении в то время.

- На мою карьеру повлияло только моё желание продвигать и защищать национал-социалистическую партию, как орган для построения будущего мира. Я могу действительно сказать, что никогда не думал о себе.

- Я верю в это, Exzellenz. Меня иногда просят объяснить вас внешнему миру. Люди воображают, что вы жестоки, садист и т. д. Я рискнул предположить, что ты такой же мягкий человек, каким вы виделись Грегору Штрассеру. Что вы не испытываете удовольствия от причинения боли и не думаете ни о чем, кроме вашего движения.

- Вы правы, герр Бэдд. У меня никогда не было никаких эмоций в этом вопросе. Я бы не смог продолжить свою работу, если бы это было не так. Я человек с одним убеждением, и любой, кто разделяет это убеждение, мой друг, и любой другой, кто противостоит этому, тот мой враг, и я делаю с ним то же, что и со скорпионом или другим смертельно опасным насекомым.

"Мы живем в опасные времена", - прокомментировал посетитель. - "Вам может быть интересно узнать, что я однажды встретил Грегора Штрассера, или, скорее, я был в одной комнате с ним. Это был первый раз, когда я навестил фюрера в квартире, которую он занимал в Берлине. Вошел Грегор. Фюрер посылал за ним, так я понял, и в моем присутствии он задал этому самонадеянному человеку такую хорошую головомойку, которую я никогда не слышал за всю свою жизнь. Именно тогда я узнал, кто был хозяином НСДАП и кто собирался быть хозяином Германии".

- Да, герр Бэдд, и было прискорбно, что Грегор не усвоил тот урок, который усвоили вы. Когда кто-то начинает политическое движение, в него вливаются всевозможные люди из самых разных побуждений. Как только движение показывает признаки успеха, некоторые из них мечтают взять это движение и управлять им своим путем вместо пути фюрера. У нас было наше критическое время, и Грегор был одним из тех опрометчивых людей, на которых должен быть поставлен крест.

Ланни заметил: "В то время я был в Мюнхене, и я наблюдал за процессом. Он не сказал, что он видел, как пылкого молодого штурмовика, друга Генриха Юнга и его самого, застрелили прямо в лицо эсэсовцы Гиммлера и оставили его лежать там, где он упал. Ланни не спрашивал, не было ли в голове у главы СС каких-либо следов личного удовлетворения от приказа об убийстве его бывшего работодателя, человека, который предсказал, что "мягкость" его секретаря, не позволит ему сделать карьеру в национал-социалистическом движении. Ланни не указал, что эти двенадцать сотен жертв Ночи длинных ножей просто требовали, чтобы фюрер выполнил экономическую программу, на которой он построил партию, и получил голоса бедных и скромных немцев. Но Гитлер предпочел продаться промышленникам Рура, которые дали ему деньги и оружие, чтобы захватить власть и убить его старых соратников, которые серьезно восприняли социалистическую часть национал-социализма.

Ланни сказал: "Это был серьезный урок, и, кажется, его выучили".

XIII

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт демонстрировал набор своих лучших трюков, но он понятия не имел, какой эффект они возымели, или что происходило за этим узким лбом. Спокойный с пустым лицом Генрих Гиммлер был самой непостижимостью в чёрной форме СС. Это была его поза? Или он действительно был машиной, которая работала без эмоций? Всегда в глубине мыслей Ланни было понимание того, что это был величайший убийца в истории мира. Крупнейший оптовый производитель смерти. Несомненно, Чингисхан был в равной степени готов убивать, но у него не могло быть такого огромного количества людей, с которыми можно было бы работать. Этот рейхсфюрер СС приказал убить несколько миллионов евреев, и несколько миллионов поляков. Ланни не имел возможности подсчитать, сколько их. Но он знал, что их поставляют на огромные фабрики уничтожения, их тела заталкивают в печи, а кости крошат на удобрения для немецких полей. Также были сотни тысяч немцев и других чистокровных арийцев, которые не были согласны с нацистской идеологией. Они были расстреляны или заперты за колючей проволокой, чтобы умереть медленной смертью. Никто из посторонних не знал их числа, и, возможно, не велся их учёт.

Это был человек, который сидел перед машиной и дергал за рычаги. Он говорил: "Пусть умрет этот и тот. Он говорил: "Пусть умрет эта группа, этот класс, эта раса". Ни один суд в стране не мог остановить его, ни один суд не мог сказать ничего по этому поводу - таково было нацистское предопределение. Никто, кроме Гитлера, не мог вмешиваться, а Гитлер не вмешивался. Это был человек Гитлера, которого он поставил здесь для выполнения этой двойной работы. Уничтожение каждого, кто не одобрял национал-социализм, и уничтожение тех наций и рас, которые Гитлер считал недочеловеками. Для этих целей были созданы Schutzstaffel (СС) и Гестапо, тайная государственная полиция. Теперь их было более полумиллиона, возможно, наиболее высокоорганизованная и наиболее идеологизированная организация в мире. Они могут отправиться в любое место в странах Оси, схватить любого человека и сделать все, что им понравится, без предъявления обвинений или даже объяснений. У них было около пяти тысяч агентов в чужих странах и, несомненно, много секретных агентов в странах союзников.

Это последнее беспокоило сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Насколько внимательно эти агенты следили за ним? Если бы они хотели сделать настоящую работу, они несомненно узнали бы, где он поселился, когда приехал в Нью-Йорк, и что за женщина, с кем он жил. Они могли раскрыть тот факт, что она была автором острых антинацистских рассказов. И, возможно, даже тот факт, что она получила свой материал в берлинском пансионе, и была тем медиумом, которого герр Бэдд привел в дом фюрера под именем Эльвириты Джонс! Всякий раз, когда эта мысль появлялась в голове герра Бэдда, его сердце начинало биться, и с ним несомненно было бы плохо, если бы на его запястье был прикреплен детектор лжи или на том месте, где его применяли.

Если эсэсовцы или гестапо не делали этих вещей, это могло быть только из-за приказа Ади Шикльгрубера. У Ади было своего рода религиозное суеверие в отношении всех и всего, что имело отношение к ранним дням его движения. Знамя крови, как его назвали. Знамя, которое двадцать лет назад несли во время Пивного путча в Мюнхене и которое было залито кровью мучеников, погибших в этом марше. Это знамя стало святым, и все другие нацистские замёна прикасались к этому знамени в торжественных церемониях, и это делало их святыми. То же самое было с несколькими людьми, которые были рядом с Ади во время его очень удобного заключения в крепости Ландсберг после Путча. Генрих Юнг трижды приезжал навестить своего фюрера в этой крепости. И это сделало Генриха Юнга святым, и сомневаться в его любви и чести было бы грехом. Это был Генрих Юнг, который представил Курта Мейснера и Ланни Бэдда фюреру в старые времена, и это было похоже на прикосновение к Знамени крови.

Но продолжится ли такое отношение, теперь, когда американцы убивают немецких солдат в Италии, а американские летчики бомбят немецкие города и убивают мужчин, женщин и детей? Трудно было поверить, и гораздо легче поверить, что очень занятый рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер сказал себе: "Я посмотрю на этого парня". А что если ему не понравится этот парень? Что если он решит, что риск слишком велик? Он прикажет арестовать этого парня? Неужели это было немыслимо, что этот самый преданный из фанатиков мог решить взять дело в свои руки и спасти фюрера, даже против собственного желания фюрера? Этот современный Торквемада. Человек, который убивал всех ради спасения души, для победы над дьяволом и защиты веры. Неужели он вдруг решит забрать этого слишком благовидного искусствоведа в темницу и вытащить из него его секреты?

Не в темное подземелье в древнем стиле, а в одно из тех современных лабораторных подземелий, в которых был ярко сияющий свет, так устроенный с зеркалами, что жертва никогда не могла отвести от него глаз! Камера из бетона в такой форме, где жертва не могла встать, не могла сесть и не могла лечь, и испытывала боль в любой позе, которую могла выбрать! И затем беспощадные вопросы, задаваемые инквизиторами, которые всегда заставляли жертву бодрствовать с ярким светом в глазах, часами, днями, ночами. Кого ты знаешь в Германии и кто тебе здесь помогал? Генрих Юнг? Курт Мейснер? Генерал Эмиль Мейснер? Генерал-майор Фуртвэнглер? Эрик Эриксон? Граф Штубендорф? Княгиня Доннерштайн? Твоя сводная сестра Марселина Дэтаз? Ее любовник Оскар фон Герценберг? Ты знаешь Бернхардта Монка, он же Веттед? Ты знаешь его жену и детей во Франции? Ты знаешь капитана Шарля де Брюина, который сейчас живет в твоём доме в Жуан-ле-Пен? Ты знаешь его жену и детей? А Рауля Пальма, он же Брюгге, в Тулоне? Ты знаешь его жену? И так далее, и с уверенностью, что каждый из этих людей уже был схвачен или будет схвачен и подвергнут тем же ужасам.

XIV

У военных есть принцип, что лучшая форма обороны - это наступление. И это, без сомнения, относится к войне умов, как и к войне тел. Ланни сказал: "Я очень рад возможности встретиться с вами, Exzellenz, потому что мое положение в Германии очень сложное, и я часто думал, каково ваше отношение ко мне. Я иностранец из недружественной страны, и я несколько раз приезжал в вашу страну и свободно по ней передвигался по приказу фюрера. Вряд ли это вам нравилось, и я рад возможности вам объясниться.

Рейхсфюрер СС не мог сказать ничего, кроме: "Я буду рад услышать то, что вы хотите мне сказать".

- Я находился в неудобном положении со своими соотечественниками с тех пор, как началась эта война, и даже до неё. Американцы были резко разделены по вопросу о национал-социализме со времен Мюнхена и большинство богатых людей, которых я знал, приняли британскую сторону. Все знали, что я стал горячим защитником фюрера и несколько лет передавал ему информацию. Но я видел, что больше не смогу получать информацию, если сохраню такую позицию и продолжу общаться с Форрестом Квадраттом и гауптманом Видеманном и другими друзьями национал-социализма в Нью-Йорке. Я был вынужден укрыться в роли искусствоведа и делать вид, что потерял интерес к политическим вопросам. Фюрер понимает эту позицию, и это позволило мне циркулировать среди его врагов и приносить ему факты, которые он нашел полезными. Но я не уверен, что вы, друг и защитник фюрера, осознаете эту ситуацию.

- Это обычное дело, герр Бэдд, и мне нетрудно её понять.

- Например, когда я недавно был в Риме, маршал Кессельринг передал меня герру Гюнтелену, который, я полагаю, является одним из ваших людей. Именно он предположил, что я не смогу получить много информации, если не спрячу свое отношение к союзникам. Мне не нравилось это делать, потому что мне не нравятся Бадольи, Чиано и другие перебежчики, но я встречался с ними, и мне удалось услышать, что они свободно говорят, и я доложил об этом фюреру. Герр Гюнтелен пообещал, что, что бы я ни делал, он не будет сомневаться в моей добропорядочности. Но я не знаю, какие сообщения могли дойти до вас и до моих старых друзей, таких как Генрих Юнг.

Чиновник, отвечающий за воспитание молодёжи, сидел на протяжении всего этого разговора, не открывая рта и, вероятно, с дрожью в коленках. Ибо кто в Германии не боялся этого современного Торквемады, этого человека, который мог послать на смерть даже высокопоставленных генералов и делал это? Даже сейчас Генрих Юнг не решался говорить, а ждал, пока его начальник примет решение.

"Поверьте мне, герр Бэдд, меня не оставляли в неведении". - Может быть, улыбка была на его узких тонких губах? - "Поверьте мне, все настоящие друзья фюрера мои друзья", - добавил шеф гестапо. Это был осторожный ответ и несколько загадочный.

Следуя девизу Дантона, Ланни сказал: "Если в моей деятельности есть что-то, что, как вам кажется, требует объяснения, я должен почитать это за услугу, если вы позволите мне дать вам его сейчас".

- Благодарю вас, герр Бэдд. Я принял веру фюрера в вас, потому что, я знаю, что фюрер - лучший судья человеческой природы. Но так как вы сделали предложение, я спрошу вас о ваших отношениях с человеком, который делает такие прекрасные самолеты для сражения с нашим люфтваффе.

- Очень естественный вопрос. Мой отец - республиканец на всю жизнь, и он истратил большие суммы их своих собственных денег, пытаясь победить Рузвельта трижды. Он, как вы, наверное, знаете, был деловым партнером генерала Геринга, и он тогда глубоко восхищался немецкой эффективностью и порядком. Он был страстным изоляционистом, как называли его друзья Германии. Но после Перл-Харбора на него наехало правительство, и он во всех отношениях стал их пленником. Они говорят ему, что делать, и он делает это. Мой отец не идеалист, как Фюрер и вы, Exzellenz. Он бизнесмен и считает своим долгом защищать интересы своих акционеров.

- Я думаю, ему хорошо платят.

- Не так много, как вы могли бы подумать. Валовой доход компании огромен, но существуют корпоративные налоги и налоги на сверхприбыль. Затем, когда мой отец получает свою долю, он платит около восьмидесяти двух процентов от этой суммы в виде подоходного налога с населения. Так происходит на войне во всех странах. Мой отец ненавидит эту войну и выражает свои чувства, передавая мне информацию, которую я передаю фюреру.

- Ваш отец знает, что вы направились в Германию?"

- Я никогда этого не говорил ему, потому что не хочу возлагать на него эту ответственность. Но он проницательный человек, и я уверен, что он догадывается.

- У вас сейчас есть информация для фюрера, герр Бэдд?

- У меня с собой бумаги, которые он поручил мне получить.

- Не хотели бы вы, чтобы я их увидел?

Ланни был готов к этому, но сделал вид, что колеблется. - "Я передам их вам, Exzellenz. Если бы фюрер поручил вам получить определенную информацию для него и для него одного, и если бы кто-то еще попросил её увидеть, что бы вы сделали?"

Снова появились следы улыбки на его тонких узких губах. - "Я должен отдать их фюреру".

"Без сомнения, он покажет их вам, если он сочтёт, что они имеют ценность". - Ланни, очень стараясь не задевать этого опасного человека, продолжил: "Если бы вы позвонили ему по телефону и попросили его изменить его инструкции..."

- Неважно, герр Бэдд, ожидание не заставит себя долго ждать. Мне приятно узнать, что у фюрера есть друг, на которого можно положиться.

Был ли это сарказм или благочестие? Получил ли агент президента нового друга или заимел нового врага? Он не понял. Такова природа деспотизма во всем мире, что ни один человек не может доверять другим или быть уверенным в значении любого произнесенного слова. Земля Бетховена, Гете и Шиллера превратилась в Турцию при султане Абдуле Хамиде, в Россию при Иване Грозном, в Испанию при Торквемаде, вожде Святой Инквизиции.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Добыча врага 33

ЖИЗНЬ изменилась в Новой канцелярии, когда фюрер перешагнул через её порог. Над зданием был поднят флаг фюрера. Опасная вещь, но это был вызов противнику, крик ненависти. Часовые у двери стали ещё больше навытяжку, чиновники зашагали более энергично, скромный Diener (лакей) улыбался и чувствовал волнение в своем сердце, зная, что он был частью чуда. Такова была сила этого гения-сумасшедшего над немецким народом. Над всем, кроме немногих искушенных. Огромные проникнутые идеей массы любили и почитали его как мысленное представление, совершенный образец себя. Среди всего страдания и горя они верили тому, что он сказал им, что они были величайшими людьми на земле, и им оставалось только выстоять, и победа придет к их знамени. Sieg heil!

Даже Ланни Бэдд почувствовал волнение. Для него это будет означать выход из тюрьмы, компании Генриха Юнга, от которого он так ужасно устал. Бедный Генрих, он действительно любил Ланни и считал его превосходным человеком. Чтобы доказать свою преданность, он говорил с ним и задавал вопросы о внешнем мире. Это постоянно напрягало Ланни, так как он боялся, что он может сказать что-то хорошее об этом мире, может дать намек на то, что в некотором смысле он лучше нацистского мира.

Единственной отдушиной было чтение газет и журналов. Они были ядовиты и полны лжи и ненависти. В этой огромной имитации казарм, которую построил фюрер, и не было книг, а были только нацистские книги. Фюрер интересовался только литературой, которая была развитием его собственных мыслей. Ланни был вынужден совершить набег на сочинения Карла Мая и прочесть один из романов об американском Дальнем Западе. Эти романы были выдумкой не похожей на действительность, но в них было чувство приключения в странной окружающей среде. "Old Shatterhand (Старая Разбивающая Рука)", разведчик, имел винтовку, которая могла выстрелить сорок восемь раз и уничтожить целое стадо бизонов. Читать о нем было частью работы агента президента, потому что Ади не могла поверить, что человек, который восхищался литературным кумиром его юности, мог совершить что-то плохое.

Генрих Юнг принес новость, фюрер был здесь. А затем прибыл профессор Хаусхофер. Затем Франц фон Папен и доктор Крупп фон Болен и Хальбах. По-видимому, будет совет старейшин, очень разношёрстная компания. Прибыл профессор Прёфеник, астролог и мистик, старый шарлатан с белыми усами, его хорошо знал Ланни, который сотрудничал с ним, пытаясь выяснить, что случилось с Труди Шульц в руках гестапо. Генрих называл одно имя за другим, и Ланни понял, что его очередь настанет нескоро. Он продолжал читать о немецких иммигрантах в прерии, о Виннете, вожде апачей, раскурившем трубку мира с ними. Нацистская доктрина, преподававшаяся во всех школах, заключалась в том, что немцы были вершителями большей части прогресса в Америке с самых ранних дней. К сожалению, их было недостаточно для того, чтобы контролировать плохое поведение англосаксов и других диких племен. Пришел Артур Канненберг, лучившийся от радости, ему нравился герр Бэдд. Его дело любить всех и кормить их. Он принес известие о том, что они должны были устроить небольшую вечеринку поздно вечером, после того, как уйдут die Grossen. Герр Канненберг собирался дать им жареного гуся и просил их помочь убедить фюрера съесть его. Он никогда не ел красное мясо, но время от времени можно было попробовать на вкус мясо птицы. Слабый желудок фюрера доставлял ему бесконечные неприятности, а лекарством его управляющего было мясо во всех различных формах, которые он так хорошо знал, как готовить. Aber leider, почти все время его не пробовали, а доктор Морелл продолжал колоть глюкозой и кофеином в вены несчастного великого человека. Мнение герра Канненберга, выраженное шёпотом, о медицинском лечении доктора Морелла сводилось к Majestatsbeleidigung (оскорблению величества).

Тут была целая серия неосторожных поступков, но он думал о Ланни как о старом друге, и о том, кому наверняка можно было доверять. "Der Arme Mensch! (Бедняжка)" - воскликнул управляющий. - "Никто не может заставить его выйти на улицу. Он шагает по комнате. Он взволнован и волнуется день и ночь. Ему надоел сам вид генералов. Он не доверяет им всем, и все же ему приходится доверять некоторым из них! Трижды прошлой зимой он ездил в Берхтесгаден, но не мог там остаться из-за снега".

"Снега?" - воскликнул посетитель. - "Неужели, не смогли вычистить дорогу!"

- Он мог этого не заметить, герр Бэдд. Снег заставил его подумать о Сталинграде и о том, как наши бедняги замерзают и страдают. Эти ужасные русские зимы! Никто не должен говорить о снеге в его присутствии!

Было около десяти вечера, когда Ланни Бэдда вызвали в присутствие. Его обыскали, но не так тщательно, как в прошлый раз. Возможно, именно присутствие Генриха Юнга было своего рода гарантией респектабельности. Когда молодые эсэсовцы подошли к майке Ланни, он сказал им: "В этом пакете есть бумаги, предназначенные только для глаз фюрера. Вы можете перелистывать бумаги, но всегда с машинописной стороной, повернутой вниз. Мне будет неприятно сообщить об этом фюреру". Это был способ говорить с нацистами, и под пристальным взглядом герра Бэдда они обращались с этим пакетом, как будто в нем были ядовитые змеи.

Разговор проходил в частной квартире фюрера. Бывший постоялец приюта для бездомных преуспел в отношении мебели и украшений, но его вкус был явно буржуазным. Он любил большие мягкие кресла, тяжелые шторы и коллекцию безделушек, которые американцу напоминали дни его деда. Фюрер выглядел бледным и истощенным, но горячо приветствовал этого посетителя, присутствие которого обещало возбуждение.

Раскинувшись в кресле, Ланни рассказал замечательную историю, которую он репетировал в течение нескольких недель. Об усилиях, которые он предпринял, чтобы получить реальную информацию на этот раз. И о том, как он натолкнулся на след секретаря, который много лет служил Робби Бэдду и разделял отвращение Робби к этой братоубийственной войне. Этот человек сейчас был в Вашингтоне, а его сын работал в офисе Белого дома. Несколько тысяч долларов сделали свое дело, и теперь у Ланни были последние достоверные данные об американском военном производстве. Кроме того, у него были свежие сообщения властей, показывающие широко распространенные усилия богатых и влиятельных людей, чтобы вывести Америку из войны.

Руки Гитлера дрожали от нетерпения, когда он потянулся за этими бумагами. Они были на английском, и в любом случае он не мог их прочитать, не желая надевать очки в присутствии иностранца. Но он сделал вид, что осматривает их, а затем попросил, чтобы Ланни суммировал их. Когда процедура была закончена, он с удивлением воскликнул: "Как это возможно, герр Бэдд, что правительство не действует против таких заговорщиков?"

У Ланни был тщательно продуманный ответ на этот вопрос. При декадентской демократии правительство боялось общественного мнения, и скандала, который явится результатом разоблачения мятежного духа, столь распространенного среди самых влиятельных людей. Правительство не решалось защитить свое существование. Оно старалось выиграть время и спорило со своими врагами, пытаясь напугать их. Но само было напугано их смелым сопротивлением. Никто из тех, кто слушал подробный рассказ Ланни, не мог избежать вывода, что заграничная иудейско-плуто-демократия была на грани революции, которая заменит своего еврейского Розенфельда режимом, который направит американское оружие против азиатского большевизма и в поддержку арийского порядка и права собственности.

Ланни подробно рассказал о своих исследованиях великих капиталистов своей страны. Его не сдерживала боязнь исков за клевету, когда он сказал Гитлеру, что ведущие американские владельцы газет, мистер Херст и полковник Маккормик, Сисси Паттерсон и Фрэнк Ганнетт, являются верными друзьями нацизма и фашизма, действующими под маской демократии. Их десятки миллионов читателей были к настоящему моменту полностью внушены, и матери Америки не хотят ничего, кроме как вытащить своих сыновей из этой мировой бойни.

Ланни также рассказал об ужасе, который царил в правительственных кругах Великобритании, которые узнали о реактивных снарядах, которые сейчас поступают в массовое производство. Ланни рассказал кое-что из того, что они знали, и фюрер потер руки, характерный жест, когда ему было приятно. "Скажите им худшее!" - он сказал. - "Скажите им, что наш Vergeltungswaffe Zwei будет нести более полутора тонн взрывчатого вещества, а в полном объеме производство будет стоить всего лишь десятую часть стоимости бомбардировщика. Скажите им, что скоро мы построим их так, чтобы они летали, сбрасывали свой груз, а затем возвращались обратно на свою базу. Они будут лететь так быстро, что британцы не услышат их, пока они не улетят".

Ланни искренне обещал, что он все это расскажет.

III

Целый час агент президента отвечал на вопросы своего фюрера. Что он видел в Америке, отношение различных классов, задержки в производстве, нормирование и черный рынок, возможности государственного переворота. Ответы Ланни приносили утешение измученной душе и создавали у него настроение поддаться искушению жареного гуся. Он послал за Генрихом Юнгом, а также за своей дорогой "Эви". Так он ее называл. Это была честь, как для Генриха, так и для Ланни, поскольку само существование этой баварской девицы было известно только нескольким близким друзьям. Женщины Германии никогда не слышали о ней. Для них фюрер должен был быть безбрачным и святым, которого каждый в своем тайном сердце представлял как своего особенного, посланного небесами Лоэнгрина.

Пришел герр Канненберг, лучившийся радушием и воспевающий хвалу приготовленному им пиру. Запах горячего гуся пронзил ноздри всех четверых. Невозможно сопротивляться, и Ади согласился на один маленький кусочек грудки. Большой кусок был положен на его тарелку, вместе с кучей фарша. Они говорили о еде и других праздниках, которыми они наслаждались в старые времена. Ланни, который тридцать лет назад принимал участие в рождественском пире в доме Мейснеров, рассказал, как он, Генрих и Курт стреляли в зайцев в снегу, а Ланни узнал о настоящем немецком Hasenpfeffer (рагу из заячьих потрохов) и о сдобной булочке по имени Dresdner Christ-stollen. Всё, что могло удержать разум фюрера от ужасной мысли о том, что немецкие армии будут разгромлены, а немецкая кровь пролита на пыльные русские степи!

После того, как еда была съедена, и Ади опустился на мягкий диван, обхватив рукой свою Schatz (возлюбленную), герр Канненберг спросил, может ли он спеть для них, и предложение было принято. Маленький круглый парень уселся на маленьком стуле, свисая с него по бокам, а аккордеон с инкрустацией слоновой кости положил на свой живот. Он начал играть, отбивая ритм одной ногой и поворачивая свои восторженные глаза к потолку. Он играл баварский G'stanzln, который Ади полюбил в детстве и который не требовал никаких интеллектуальных усилий, мешающих пищеварению. "Hab' oft die ganze Nacbt bei ihrer Hutten gewacht", - выл менестрель.

Но как только все вошли в надлежащее грустное настроение истории неразделенной любви, в их ушах разразился грубый, кричащий звук сирены воздушной тревоги. В течение нескольких мгновений певец пытался удержаться, чтобы поддержать моральный дух, но его фюрер поднялся, поэтому ему пришлось уйти. Задержка была опасной, потому что у британцев были быстрые бомбардировщики, называемые Москито, и они совершали скрытые налёты, летя близко к земле, чтобы избежать немецких радаров. Поэтому бомбы часто падали через несколько секунд после сигнала воздушной тревоги, и это вызывало беспокойство у всех, чего и хотел злой враг.

Идя так быстро, как позволял его достоинство, Гитлер направился в Fuhrerbunker, собственные апартаменты под землей. Американский посетитель увидел первый раз это строение, и он был поражен его продуманностью. Вход был через почти сплошной бетонный блок размером с небольшой коттедж, стоящий в саду канцелярии. Спустившись на тридцать пять или сорок ступеней и оказываешься в центральном зале, в котором находился длинный стол, кресла с мягкой обивкой, картины на стенах. Всё как наверху над землей, хотя и в меньшем масштабе. С одной стороны была гостиная, спальня Гитлера и его кабинет. Также спальня Евы и ванная комната. С другой стороны находились кабинет доктора Морелла, операционная и больничная комната с несколькими кроватями. Телефонная комната для трех операторов и телеграфная комната для четырех. Комнаты архива и картотек, складское помещение, туалет и сложное машинное отделение, обеспечивающее освещение и кондиционирование воздуха.

Они сидели в гостиной с обычным длинным, мягким диваном, часами с кукушкой и безделушками. Все по вкусу таможенника по имени Шикльгрубер из австрийского Иннфиртеля. Этот Fuhrerbunker должен был стоить как минимум миллион марок, но он не был бы полным без безделушек, каждая из которых стоила несколько марок. Конечно, это может быть вкладом Евы. Она была ассистентом фотографа в Мюнхене и училась танцевать, поэтому она считала себя артисткой и, возможно, поэтому понравилась Гитлеру.

Во всяком случае, здесь они были в целости и сохранности в самой тщательно продуманной кроличьей норе или убежище суслика. Бомбы начали падать на город, и земля дрожала под их ногами, но им было нечего бояться. Ланни попытался заговорить, но тут же остановился, поняв, что это не к месту. Фюрер не мог усидеть на месте. Он вскочил и прошелся по полу, щелкая пальцами и бормоча себе под нос. Все миллионы, которые были потрачены, чтобы обеспечить ему физическую безопасность, не могли дать ему душевное или моральное спокойствие. Это было безобразие, преступление, потому что оно разрушало немецкую собственность и жизни немцев. Хуже того, это было оскорбление, потому что оно рушило столицу Рейха, оно кололо дракона в его собственном логове. Происходило то, что он и его Nummer Zwei, командующий люфтваффе, говорили, что никогда не сможет сделать ни один враг. Это было поведение варваров, оскорбление цивилизации. Считая бомбу за бомбой, фюрер погрузился в одну из истерик. Он метался взад и вперед по своей гостиной, перед гостями, сидевшими в линию на длинном диване у стены. Ланни мог только сидеть и держать глаза подальше, находя утешение в мысли, что это британские самолеты, которые производили ночные бомбардировки, а не американские самолеты, которые прибудут днем.

Дрожание земли прекратилось, и компания поднялась к звездам. Но вечер был испорчен; фюрер подошел к телефону, чтобы узнать, какой ущерб был нанесен, и гости тихо удалились в свои комнаты. "Сейчас все время так", - сожалел скорбный Канненберг. - "В течение четырех лет ему приходится работать весь день и почти всю ночь. С фронта будут донесения, и они будут плохими. Ach! Du lieber Gott!"

Ланни Бэдд больше не видел своего фюрера. В этой жизни он никогда его снова не увидит, хотя у него не было возможности узнать об этом заранее. У агента президента в памяти остался полусумасшедший человек, который ходил взад и вперед по комнате. А примерно через девятнадцать или двадцать месяцев он прочитает, что тот же человек ходил по той же комнате, а затем выстрелил себе в голову, в то время как бывшая ассистентка фотографа проглотила цианид в соседней маленькой спальне. И должен ли Ланни поверить в это? Или предположить, что это был еще один трюк, который Локи, бог лжи, разыгрывал перед человечеством?

Утром вежливый майор Фельдманн пришел в комнату Ланни и сказал, что фюрер поручил ему выяснить, что герр Бэдд желает для себя. Ланни сказал, что во время предыдущего визита в Берлин фюрер был достаточно любезен, предоставив ему письмо с разрешением остаться в городе на две или три недели. И с этим письмом ему было довольно хорошо. У него сводная сестра живёт недалеко от Берлина, и в городе есть несколько старых друзей, которых он хотел бы увидеть. Недели было бы достаточно, если это было бы приемлемо. А после Ланни попросил бы вылететь обратно в Стокгольм. У него были шведские деньги, которые он хотел бы поменять на немецкие, и он попросил разрешения забрать то, что у него останется, когда он будет готов уехать. Вежливый штабной офицер вернулся, чтобы сказать, что все это можно было устроить, и через пару часов многоопытный специалист по искусству вышел из Новой канцелярии с кучей марок, продовольственных карточек и разрешением полиции, дающих ему право на пребывание в пределах провинции Бранденбург в течение десяти дней.

Из разных частей города поднимались столбы дыма, но Ланни был свидетелем множества бомбёжек, и это зрелище не вызывало у него любопытства. Он прошёл за угол к официальной резиденции Германа Геринга, его друга и друга его отца, которого он должен был увидеть следующим после фюрера. Секретарь, который знал его, сказал ему, что рейхсмаршал находился в штабе ВВС в месте, куда когда-то завезли Ланни с завязанными глазами, и который, он предположил, был в Бельгии. Секретарь предложил позвонить ему по телефону, и это заняло всего несколько секунд, потому что в мире не было места с более быстрым общением.

Ланни еще раз послушал этот ревущий голос, который заставил трубку греметь. Но на этот раз неудивительно, потому что Der Dicke узнал, что Ланни был посланником фюрера. Потеряв свое положение по правую руку от трона, он нетерпеливо схватился за того, у кого было право на посещение. Теперь он сказал: "Я буду в городе через пару дней. Проведешь уик-энд со мной в Каринхалле". Это была команда, а другой ответил: "Ausgezeichnet! Besten Dank!"

Посетитель вышел на Вильгельмштрассе, неся свой чемодан. Он не хотел регистрироваться ни в одном из модных отелей, потому что его присутствие обязательно привлечет внимание. Он сел на трамвай в район Далем на юго-западе, где находился Институт кайзера Вильгельма. К его удивлению, он обнаружил, что это была самая разбомбленная часть столицы, почти полностью уничтоженная. Но институт не пострадал, и недалеко от него Ланни нашел малоизвестную гостиницу, где его никто не знает. Он показал свое разрешение полиции, оплатил свою комнату и оставил сумку незапертой. Он выедет утром и, таким образом избегая необходимости регистрироваться в полиции, поскольку правила гласили: "в течение двадцати четырех часов". Он должен был помнить, что люди Гиммлера могли следить за каждым его движением или пытаться, а он не хотел оказывать им больше помощи, чем необходимо.

Физический корпус Института представляет собой большое скромное строение с округлым входом на углу, высокой башней наверху и рядом маленьких слуховых окон по всему верху. Внизу были полуподвальные окна со стальными решетками, а эсэсовцы с автоматами шагали перед зданием, наблюдая за каждым прохожим. Один последовал за Ланни внутрь и подождал, пока он назовёт свое имя в окно бюро пропусков и попросит встретиться с герром профессором доктором Зальцманом. Имя и адрес Ланни, малоизвестная гостиница, были занесены в книгу, и когда пришло сообщение о том, что посетитель может быть принят, охранник последовал за ним в нужную комнату, чтобы убедиться, что он не забрел к кому-нибудь другому.

Ланни был здесь прошлой зимой по просьбе Гитлера, потому что он сказал фюреру, что он собрал в доме своего отца и в другом месте информацию о том, что американцы делали с реактивным движением и атомными исследованиями, двумя самыми важными предметами в мире. Он надеялся, что Зальцманн может случайно что-то ему открыть. У него было немного, и он не ожидал получить много на этот раз, но он был там, потому что он обещал, и еще важнее, потому что это послужит камуфляжем, чтобы прикрыть визит, который он планировал совершить к профессору Шиллингу. В случае, если гестапо узнает об этом визите и будет задавать вопросы, Ланни мог бы сказать: "Фюрер попросил меня встретиться с Зальцманом и Плётценом, и один из них упомянул мне Шиллинга прошлой зимой, как человека, с которым мне следует поговорить".

Так что теперь агент президента сидел в кабинете этого прусского ученого старой школы с белыми военными усами и подстриженными волосами там, где они все еще были. Он носил одежду из черного тонкого сукна, начинавшую зеленеть по швам, потому что больше нельзя получать такие хорошие вещи. Кроме того, золотая оправа пенсне, двойной подбородок и толстая шея, несмотря на рацион, несомненно, говорили, что ученые были в особой категории. Зальцманн был сначала озадачен визитом вражеского чужестранца, но к этому времени уже привык. Он был сердечным и поощрял Ланни говорить о реактивном движении и о том, что американцы и англичане делали в этой области. Ланни приказали говорить, что они добились прогресса, но он должен был быть осторожен в этом, потому что это сделало бы его носителем плохих новостей. А у царей был обычай отдавать приказ казнить глашатаев, совершивших эту неосторожность. Ади Шикльгрубер вернулся ко многим древним обычаям!

Ланни делал всё возможное, чтобы слушатель признал его неадекватность любителя. Он слушал разговоры технических специалистов и делал все возможное, чтобы вспомнить, что он слышал, на благо своих немецких друзей. Он знал, что американцы сильно напуганы этим вопросом, усердно трудятся и тратят много денег. Возможно, они были осторожны в разговоре в присутствии Ланни, потому что его национал-социалистические симпатии были хорошо известны еще до войны. Ланни наблюдал за этим строгим старомодным служакой и задавался вопросом, что происходит внутри этой круглой головы с розовой кожей и короткими белыми волосами. Вполне возможно, он рассматривал своего посетителя как комбинацию негодяя и психа. Во всяком случае, он сдерживал свои слова и не раскрыл ни одного из с трудом завоеванных секретов Фатерланда.

Из его кабинета Ланни сопроводили к другому, занятому профессором Плётценом, человеком совершенно другого типа, какого только можно себе представить. Вежливый и несколько циничный, светский человек и любимец фортуны, сохраняющий свое положение в светском мире, хотя усердно трудился по нелегкой специальности. Он и Ланни с самого начала понравились друг другу и говорили о разных общих друзьях. Ланни не мог отделаться от мысли, подозревает ли этот человек мои симпатии? А какие его?

Они болтали об атомных исследованиях, которыми занимался Плётцен. Он был опечален, потому что ему и его коллегам не дали денег достаточно для реальной работы, и, конечно, он стремился к малейшему намёку на то, что происходит во внешнем мире. Разговор Ланни, который казался случайным, был тщательно обсужден с Олстоном и людьми из Управления стратегических служб. В разговоре Ланни подходил к важному откровению, а затем не смог его сделать, потому что не понимал предмета и не мог быть уверен в том, что услышал. Очень заманчиво, но не по вине простого Kunstsachverstandiger. Плётцен не дал бы ему ничего положительного, но он действительно подтвердил, что атомные исследования Германии были в упадке, и что их усилия по ядерному делению были жалкими и неполноценными.

Когда американец вышел из этого всемирно известного здания, как это ни странно, построенного на деньги Рокфеллера, он почувствовал, что его утвердили в качестве рассказчика секретов союзников по предмету физической науки. Если теперь обнаружат, что он посетил, возможно, подозреваемого и внимательно наблюдаемого Эрнста Шиллинга, он мог бы считать, что его действия на оставшуюся часть дня были выполнены как единое целое и в соответствии с инструкциями фюрера. Даже если бы его выступление было подслушано, он мог бы сказать, что он выдавал себя за сочувствующего союзникам в соответствии с программой, изложенной герром Гюнтеленом из гестапо. - "Во всех отношениях я один из вас, meine Herren!"

Ланни думал об этом, наслаждаясь солнцем в маленьком парке, когда дети играли вокруг него, а няньки наблюдали за детьми, не обойдя вниманием элегантного, но невнимательного герра. Он пошел в кафе и получил обед на своей продуктовой карточке. Жалкое блюдо из картофельного супа, эрзац колбасы, разогретого картофеля и десерта из синтетики, называемого остроумными берлинцами "подлинным И. Г. Фарбен". Оттуда он пошел в скромный дом ученого, адрес которого дал ему Монк. К счастью, это был отдельный дом, так что не было необходимости иметь дело с коридорным или телефонным оператором. Ланни позвонил, и когда пожилой слуга ответил, он спросил, дома ли герр профессор, а затем попросил его увидеть.

Ученый оказался маленьким пожилым человеком с седой бородкой и усами, очками в роговой оправе и костюмом, который выглядел так, словно в нем спали. Его манера была робкой, а голос - тихим. Он вопросительно посмотрел на своего посетителя, и посетитель почтительно объяснил: "Я - специалист по искусству, особенно занимаюсь живописью, и я посетил вас, потому что мне сообщили о вашем интересе к этой теме.

"К живописи?" - удивленно сказал мужчина. И Ланни не дал ему времени продолжить. - "Я случайно наткнулся на особенно прекрасного Раффаэлли".

Этот выдающийся физик не случайно имел кодовое имя, связанное со старыми мастерами. Два года назад, когда перед Ланни стояла задача попасть в Германию и запомнить и раскрыть его атомные секреты, он предложил это имя, и оно было принято Управлением стратегических служб и предположительно передано старому джентльмену каким-то секретным путем. Во всяком случае, он знал это, и побледнел настолько очевидно, что Ланни мог видеть это при тусклом свете в комнате. "Ja Ja!" - он запнулся - ""Ja . . . gewiss".

Посетитель быстро продолжил: "Так случилось, что картина находится недалеко отсюда, и я уверен, что вы не захотите упустить шанс увидеть ее. Вечер приятный, и вы можете насладиться прогулкой".

"Sicher, es wird mich freuen (Конечно буду рад)". - Ученый поспешил надеть свою черную мягкую шляпу и легкое пальто, которое выглядело так, словно он носил в нем научные отчеты за последние десять или двадцать лет. Он был типичным немецким ученым, серьезным, добрым и, без сомнения, рассеянным. Но он не забыл имя, которое идентифицировало этого незнакомца как вражеского агента.

VII

Для прогулки ночью в затемненном Берлине нужен был крошечный электрический фонарик, если его можно было достать. Батарейки были недоступны, приходилось вырабатывать электричество, работая руками, как ножницами. Фонарик давал бледный луч синего света на тротуар. Но сегодня был полумесяц, поэтому профессор положил фонарик в один из своих сильно растянутых карманов. Пара подошла поближе и заговорила тихим голосом, и когда кто-то из прохожих приближался, они замолкали. Когда они пришли в маленький парк, где Ланни сидел с детьми и няньками, он предложил войти. Но старый джентльмен отвел его, объяснив, что привычка людей прибегать к паркам для политических бесед стала известна полиции. Они шли по улицам, которые были покрыты призрачными руинами, и серебряный полумесяц сиял сквозь разбитые балки и стропила без покрытий.

Ланни сказал: "Я хочу, чтобы вы знали, что два года назад меня послали навестить вас и спросить об атомном делении. Но по дороге я попал в авиакатастрофу, которая вывела меня из строя. С тех пор мне сказали, что кто-то еще общался с вами. Теперь меня послали спросить вас о ракетах и реактивных самолетах".

- Но это не моя тема.

- Я знаю это. Но это то, что нас очень беспокоит, и мы надеемся, что вы, возможно, знаете кого-то, от кого вы можете получить необходимую нам информацию. Ланни не сказал "герр профессор", и ни разу они не произносили ни одного имени.

"Это было бы крайне опасно", - сказала эта "австрийская монета". - Это может повлечь за собой самое тяжелое наказание.

"Я знаю", - ответил агент президента - "Это в равной степени относится и к тому, что я сам делаю. Я говорю об этом вам по совести. Существует явная вероятность того, что один из наших союзников может быть выбит из строя, и последствия этого будут серьезными, возможно, даже фатальными. Обдумайте это и посмотрите, нет ли кого-то, от кого вы могли бы получить информацию под каким-либо предлогом или с помощью какого-либо приёма".

Они шли некоторое время в тишине. Тогда старый джентльмен начал: "Предположим, я смогу получить то, о чем вы просите, как бы вы справились с этим?"

- Физически, вы имеете в виду? Я никогда не ношу с собой бумаги. Вы встретите меня снова и расскажете мне факты, а я запомню их.

- Вы эксперт по этому вопросу?

- К сожалению, нет; но я подготовился для этого разговора. Я скажу вам, что нам нужно знать, и когда мы встретимся снова, вы скажете мне, что вы узнали, и я унесу это в моей голове.

- Предмет чрезвычайно технический и сложный.

- Меня хорошо тренировали, и у меня была значительная практика. Прежде чем я решил спросить вас о ядерной физике, я потратил два месяца на изучение того, что я должен был спросить у вас.

- Мы должны сказать, что вашим соотечественникам свойственно представлять, что человек может поднять эту тему за два месяца.

- Я так не говорил, lieber Herr. Я сказал, что заучил некоторые вещи наизусть. Мой учитель был один из величайших ныне живущих физиков. Вы хорошо знаете этого человека. Я рассказал ему свои уроки, и он поставил мне проходной балл. После этого я повторял уроки каждую ночь перед тем, как ложиться спать, и снова перед тем, как встать с постели утром. Я делал это с несколькими различными предметами, и до сих пор мне всё удавалось.

- Все это интересно и показывает, что ум может сделать под давлением необходимости. Скажите мне, что вы хотите знать, и я посмотрю, будет ли моя память равна вашей.

Агент президента зачитал наизусть урок, который он усвоил, а затем, поскольку он был слишком объёмен, он снова повторил его. Он не просил этого ученого джентльмена повторить, а ждал, когда он задаст вопросы. Ланни объяснил, что он получил некоторую элементарную информацию о V-1, и хотел особенно узнать о V-2, который был настоящей ракетой, большей и быстрой, и поэтому более опасной. Когда он закончил свой сольный концерт, профессор похвалил его за умственный подвиг, которую он совершил, и сказал: "Приходите ко мне домой через три ночи, и если я смогу получить что-нибудь, я это вам передам.

Ланни ответил: "Я постараюсь прибыть той ночью, но у меня есть обязательства, которые потребуют моего выезда из города, и может пройти одна-две ночи, прежде чем я смогу приехать к вам. Он не мог удержаться от улыбки в темноте, думая о том, какое вызвало бы смятение в этой профессорской душе, если бы он добавил: "У меня приглашение в Каринхалле".

VIII

Утром путешественник подошел к телефону снаружи и позвонил своей сводной сестре. Он спросил: "Могу ли я увидеть эту картину, если приду сейчас?" Ответ был: "Да, конечно", и это было все. Он вернулся в отель, оплатил счет и ушел. На этот раз у него не было машины СС, поэтому ему пришлось поехать на местном поезде и узнать больше, что означало война для немецкого народа. Он обнаружил, что станция Шарлоттенбург сильно разрушена. Он простоял целый час в поезде, набитом, как сардинами, людьми, которые изо всех сил старались содержать себя в чистоте, несмотря на недостаток мыла. Некоторые женщины все еще носили наряды, которые их мужья и братья взяли у французов три года назад. Многие говорили о своих проблемах, но другие держали язык за зубами, и Ланни был одним из них, потому что он не хотел быть принятым за иностранца. Он был слишком хорошо одет для безопасности.

Выйдя из поезда, он нашел гужевой транспорт, чтобы отвезти его в Garnison-lazarett. Он откинулся назад и осмотрел ухоженные поля и живые изгороди провинции Бранденбург. Вдоль этой дороги были посажены вишневые деревья, и это свидетельствовало о доверии, оказанном населению. Перед фермерскими домами тенистые деревья приобретали осеннюю окраску. Деревья забирали драгоценный зеленый хлорофилл обратно в стебли для зимнего хранения. Листья сначала желтели, затем краснели, а потом становились коричневыми, пока деревья не отторгали их как бесполезные. Ланни они напомнили о том, как Гитлер обошёлся со своим старым товарищем Грегором Штрассером, и как он обошёлся с другом Ланни Хьюго Бэром. В течение последнего десятилетия тысячи других людей подвергались такому же обхождению, а агент президента размышлял над тем, как повторяются примеры природы.

Марселина ждала его, сидя под деревом в саду, читая немецкий перевод Унесенных ветром. Книга была издана перед войной, и Regierung не нашел в ней ничего предосудительного. Пара могла спокойно говорить здесь, и она рассказала ему ситуацию с Оскаром. Она считала, что об этом можно говорить без опаски. Хотя Ланни никогда не проявлял никакого интереса к политике, она была уверена, что в своем сердце он не был нацистом. Он имел важные связи в Америке и мог передать сообщения от заговорщиков и, возможно, принести ответ.

Марселина вошла в коттедж и вызвала своего любовника. Его здоровье возвращалось, и у него отступала бледность, но он все еще ходил медленно и с осторожностью. Его левый рукав пустовал, и Ланни старался не смотреть на него. Они сидели не близко друг к другу, потому что это могло выглядеть подозрительно. Но нет закона, запрещающего аристократии говорить тихим голосом, а группа из трех человек способна видеть все вокруг, чтобы заметить любого в зоне слышимости.

Они говорили о серьезном положении Германии в войне. В бюллетенях сообщалось о больших "выпрямлениях" немецких линий на Украине, включая оставление еще двух городов. Американцы расправились с носком итальянского сапога и совершили высадку в Салерно, чуть ниже Неаполя. Сообщалось, что они были отброшены с огромными потерями, но думающие немцы понимали, что не займет много времени, прежде чем они будут отброшены из мест, расположенных дальше вглубь. Кроме того, они бомбили Регенсбург в глубине юго-восточной Германии, и Оскар мог сказать, что там был жизненно важный завод по производству шарикоподшипников. Должно быть, вражеские шпионы были по всей земле, выбирая лучшие цели для летчиков. Ланни ничего не сказал.

Офицер-инвалид изложил свое восприятие, почему его страна была доведена до этого бедственного положения. До этого положения её довели помойные крысы, "невежественные фанатики из низшего класса", так он их называл. И, конечно, внешний мир не мог обвинить немецкий народ в этом бедствии. Искусствовед ответил, что многие американцы обвиняют немецкий народ, но хорошо осведомленные люди понимают ужасную силу пропаганды в этом современном мире. Когда владеющий прессой и радио может рассказывать людям что угодно, и ему верят. Кроме того, современное оружие было настолько смертоносным, что восстание стало невозможным.

Оскар продолжал размышлять о конце этой мировой битвы. Германия была научно подорвана и разбита в промышленности, транспорте и связи. Если бы этот процесс продолжался беспрепятственно, то людям не оставалось бы ничего, кроме голода, или благотворительности их завоевателей, которая их кормила бы. Ланни сказал, что это совершенно верно, и что обязанностью старых лидеров Фатерланда, людей порядочных и образованных, станет понять эту ситуацию и принять меры.

Марселина рассказала своему любовнику-юнкеру о том, как американские журналисты говорят о "мистере Биге". Оскар теперь перевел это на "герр Гросс", достаточно распространенную немецкую фамилию, часто еврейскую, и поэтому безопасную для обсуждения. Он сказал, что этот герр Гросс был сутью проблемы. Он сделал себя не просто главой правительства и военным министром, но и главнокомандующим армией. Он не доверял ни одному из своих генералов, кроме нескольких нацистских некомпетентных людей, таких как Йодль, которого он держал у себя под рукой. Он руководил войной из Берлина, Берхтесгадена или откуда бы то ни было. Он не мыслил стратегически, а реагировал на сиюминутные обстоятельства, даже на самые мельчайшие, и отдавал сложные приказы, которые невозможно было выполнить. Попытка убедить его в этом привела бы к немедленному увольнению. Вот почему война была проиграна, и почему самая благородная группа людей во всем мире была вынуждена воспротивиться.

Как только этот ложный лидер исчезнет, все движение зла рухнет. И каково тогда будет отношение американского правительства? Очевидно, что для любой группы людей было серьезным вопросом попытка свергнуть правительство своей страны в разгар войны. Будет ли враг использовать это как повод вторжения и завоевания?

Ланни мог сказать, что он обсуждал этот вопрос с лицами, обладающими высшей властью, и может утверждать, что формула безоговорочной капитуляции предназначалась для преступного Regierung (правления), а не для правительства ответственных лиц, с которыми можно заключать соглашения. В любом случае Германия будет оккупирована, но цель оккупации будет состоять в том, чтобы прочно установить представительное правительство. После того, как у них будет возможность для свободного и открытого обсуждения, людям будет предложено сказать, какое правительство они хотят. "Если вы хотите получить официальное заверение по этому вопросу", - добавил агент президента, - "можно для вас организовать такое заверение через одно из наших дипломатических представительств. Я полагаю, что Швейцария будет наиболее удобным местом.

Это порадовало Оскара фон Герценберга и вызвало его доверие. Он рассказал необычную историю, о которой в союзнический мир не просочилось даже намека. Всего два месяца назад группа людей предприняла тщательно спланированную попытку убрать герра Гросса со сцены, и эта попытка провалилась из-за простой технической ошибки. Оскар не сказал, кто эти люди, но выяснилось, что они были офицерами рейхсвера и что сам Оскар знал об этом деле. Они заложили бомбу в ящик от бренди, и установили его в самолет, на котором должен был лететь фюрер. Все шло по плану, за исключением того, что детонатор не сработал и бомба не взорвалась. Когда самолет прибыл в Берлин, посылка была доставлена в Auslandsamt (иностранный отдел), предполагаемый пункт назначения. Один из заговорщиков понял, что должно было случиться, и поспешил в этот отдел вовремя, чтобы получить посылку и забрать её. Так что Гитлер понятия не имел, насколько близко он был к смерти.

Оскар сказал с кривой улыбкой: "Это произошло в июле, но люди, которые были вовлечены, все еще испытывают дрожь в коленях, когда говорят об этом". Он не сказал: "Мы попробуем еще раз", но намекнул: "Есть другие, которые будут работать в этом направлении, если они будут удовлетворены заверением не только вашего собственного правительства, но и за других, которых мы боимся еще больше".

Агент президента ответил: "Может быть, было бы неплохо, если бы вы с Марселиной отправились в путешествие в Швейцарию? Наступает холодная погода, и это может помочь вашему выздоровлению провести некоторое время на горном курорте".

- Я подумаю над этим и проконсультируюсь с одним или двумя друзьями об этом. Как я могу общаться с вами, скажем, в ближайшие три или четыре дня?

- Я позвоню Марселине. Я помню, что младший Ганс Гольбейн работал в Базеле много лет, поэтому давайте использовать его для кода. Она может сказать мне, что узнала о его работе, скажем, о неизвестной гравюре на дереве, и что её можно увидеть в определенную дату. Пусть эта дата будет не ранее чем через две недели, чтобы дать мне время для общения с Вашингтоном. Вы зарегистрируетесь в отеле Trois Rois, и представитель правительства свяжется с вами там".

Ланни добавил своей сводной сестре: "Если захочешь что-то сказать мне, то можешь выбрать название для картины и описать ее. Гольбейн рисовал и гравировал все виды предметов. Пейзажи, рисунки, портреты. Так что можешь использовать свое воображение".

Марселина была удивлена. Это показалось ей игрой. Ей было ужасно скучно жить в деревне, где вокруг никого, кроме раненых.

Ланни провел ночь в коттедже, спя на диване, как и раньше. Он спал крепко, потому что все его различные задачи были успешно решены, и он был доволен собой. Утром он вернулся в Берлин и оттуда позвонил в резиденцию Геринга. Ему никогда не приходилось вступать в объяснения с подчиненными. Было очевидно, что занятой человек оставил постоянный приказ, по которому американский эксперт по искусству всякий раз, когда он звонил, должен был соединён по телефону. У Ланни было слишком много здравого смысла, чтобы быть польщенным этим. Стало ясно, что Der Dicke хотел поспрашивать о фюрере. Обо всем, что он говорил, обо всем. И особенно о бывшем Nummer Zwei, который слетел с этого места и больше не знал, за каким номером его числят. Он совершил преступление, потому что он не хотел атаковать Польшу, и преступление, потому что он не хотел атаковать Россию, и, что хуже всего, потому что он не смог отогнать авиацию союзников от немецких городов. Он был в собачьей будке34. Фраза, которую он считал смешной, когда Ланни использовал ее, говоря о Рудольфе Гессе. Но, несомненно, не хотел бы услышать, чтобы её применяли к Герману Герингу!

Он крикнул: "Wie geht's, Lanny? (Как дела, Ланни?)" А потом, не дожидаясь ответа: "Мы готовы выехать в Каринхалле. Как скоро сможешь быть здесь?" Пришел Ланни и увидел перед зданием шестиколесный лимузин голубого цвета с военным шофером и охранную машину с четырьмя вооруженными эсэсовцами, готовыми последовать за лимузином. Два других гостя были препровождены к большой машине и спрятались там, так как солнце исчезло, и с Северного моря задул холодный ветер. Der Dicke был одним из тех беспокойных духов, которые должны контролировать все и никогда не дадут никому покоя. Он выглядел ужасно, с дряблой кожей, похожей на труп. И до того, как поездка закончилась, Ланни заметил, как он тайком глотает таблетки. Однако, Геринг заставил себя быть веселым. Он отдал последние приказы, которые выиграют войну, так что теперь им ничего не оставалось, как веселиться, ха, ха, ха! Этот барон-разбойник из прежних времён был не тем человеком, который смеётся, он ревел.

Одной из гостей была свояченица, которую он приобрел, женившись на шведской знатной даме по имени Карин, которую он канонизировал в частном порядке после ее смерти. Другим был барон фон Бер, глава Einsatzstab, организации, которая была создана с целью разграбления произведений искусства в Европе. Ланни встретил его во время предыдущего визита в Каринхалле и купил у него пару картин, отклоненных Герингом. Ланни имел основание думать, что вкус нациста номер два в искусстве был далёк от непогрешимости. Вкус упивался тяжелой обнаженной женской плотью и костюмами и драгоценностями хищных классов мира. Ланни думал, что есть намного более важные вещи.

Машина неслась по Autobahn на север, длинный скорбный звук сигнала сгонял движение с дороги. У гостей была интересная тема для разговора, поскольку один из шпионов барона недавно обнаружил тайник бесценной коллекции картин, принадлежащих еврейскому банкиру. Негодяй спрятал их в пещере в горах Тюрингии, а затем скрылся в Швейцарию. Каждое из сокровищ было завернуто в клеенку и плотно защищено от сырости. Их список представлял собою каталог известных имен за последние пятьсот лет. И теперь лучшие из них были доставлены в Каринхалле, и зарубежный Kunstsachverstandiger сможет их осмотреть. Но он не сможет купить ничего из них, потому что Der Dicke не мог дать ему ничем не обременённый правовой титул, пока он не сможет достать эту "judische Schweinehund in Genf"!

Мысли Ланни вернулись в Белый дом и к его обитателю, который также увлекался коллекционированием произведений искусства. Гравюры в этом случае были очень маленькие, но хорошо выполнены и воспроизведены миллиардами почтовых марок! У Ф.Д.Р. была большая коллекция, и ему хотелось вытащить один из множества томов и вставить новые образцы. Достаточно безобидное хобби. Ему не нужно было никого грабить или пытать, чтобы заставить его раскрыть тайну своих сокровищ. В этом была разница между Старым Светом и Новым, как это видел Ланни. У старого было намного больше культуры, больше тонкости, больше вкуса. Но там было больше жестокости и ненависти. Сделайте выбор между эстетикой и этикой!

В течение десяти лет Ланни наблюдал, как Каринхалле превращается из охотничьего домика в огромный хаотичный особняк. Его рост не был остановлен войной. Это будет величайшее в мире хранилище произведений искусства, и его владелец пообещал предоставить его немецкому народу и построить для него железную дорогу, чтобы весь мир мог прийти и воздать дань уважения имени Германа Вильгельма Геринга, величайшего коллекционера всех времен. Даже враг, очевидно, согласился на это. Они никогда не бомбили это место, хотя оно было на виду. Ланни знал, что у них на уме. После победы сокровища будут возвращены их владельцам, а имя Германа Вильгельма Геринга будет вычеркнуто из списка почитателей ценителей искусства.

Большая входная дверь на уровне земли давала доступ в особняк. Через холл попадаешь в самый странный из когда-либо виденных Ланни туннелей, сужающихся по мере продвижения. Он никогда не решался спросить об этой эксцентричной архитектурной идее. С каждой стороны были ниши, где можно было сидеть за столом, пить вино и любоваться картинами. Ланни показалось, что это скорее наводит на мысль о ресторане, чем о доме. Затем самый большой зал без колонн, которые он когда-либо видел, а он много путешествовал. Все старые знакомые картины были сняты с его стен, и коллекция этой judische Schweinehund заняла их места. На самом деле это было удивительно, ведь у каждого старого мастера, о котором вы могли подумать, здесь был свой представитель. Nennt man die besten Namen, so wird auch der meine genannt!35

Так что Ланни Бэдд мог провести приятный уик-энд. Искусство живописи является одним из величайших человеческих изобретений, культурный инструмент, ворота ко всем другим искусствам и отраслям знаний. Когда есть коллекция великолепных картин перед глазами, то можно думать об истории, и перед глазами пройдут века. Можно вспомнить стихи и рассказы, легенды, традиции. Можно думать о религии, и понять, что по сути все поклонения являются одним. Можно путешествовать в воображении и видеть мир без каких-либо неудобств и опасностей путешествия. Можно насладиться сущностью красот природы. Можно видеть дела человека, "and manners, climates, councils, governments"36 . Можно изучать архитектуру, костюмы, предметы интерьера, и, прежде всего, людей всех рас и стран. Можно изучать психологию в лицах гордого монарха и скромного трудолюбивого крестьянина. Великий художник прочитал их секреты и рассказал о них больше, чем они сами знали.

Ланни мог бы провести целую неделю в этом загородном месте, если бы не тот факт, что он был гостем Германа. А Герман испытывал наслаждение, показывая свои трофеи своим искусствоведам, распространяя свое эго по всем холстам и рассказывая гостям, что ему рассказали об этом. Это продолжалось до тех пор, пока его ноги больше не могли выдерживать его вес. Затем он отвел своего американского друга в свой личный кабинет и сказал ему, что думал о войне, которая действительно была в очень неудовлетворительном состоянии. Ланни знал лучше, чем согласился с этим. Он сказал, что американцы были удивлены и встревожены яростью немецкого сопротивления в Италии. Всю эту неделю официальные коммюнике Германии описывали боевые действия на плацдарме Салерно, и теперь американцы были в "стремительном бегстве".

Der Dicke молвил: "Не позволяй маленькому доктору обмануть тебя, Ланни", имея в виду своего товарища рейхсминистра Геббельса. - "Мы знали, что ваши армии придут в Салерно, поэтому, естественно, мы заминировали пляжи и точно установили наши пушки. Но это не может длиться долго. Вы совершите новые высадки, и Монтгомери пробьется на западное побережье и присоединится к вам".

Ланни продолжал сопротивляться. - "Я знаю, что немцы смеются над Wuwa, но все равно я удовлетворен тем, что у фюрера действительно есть новое оружие, и я жду, чтобы увидеть его в действии".

- Это гонка между нами и твоими бомбардировщиками, Ланни. В немецком, как и в английском, слово "ваше" может иметь значение единственного или множественного числа. И Ланни быстро вмешался: "Не говори 'моими', Герман. Ты знаешь, если бы они были моими, они бы не сражались с тобой. Мой отец сообщает, что наши лучшие люди очень беспокоятся о ракетах. Фюрер сказал мне, что они идут, и он сказал мне, чтобы я рассказал об этом в Америке".

- Мы должны понимать, что мы не можем вывести Америку из этой войны. Мы должны обрести мир и получить его сразу, на лучших возможных условиях. Все, что мы делаем, - это отдаем Дальний Восток японцам.

Поэтому им было о чем поговорить. Очень скоро Der Dicke начал намекать, чтобы узнать, что его всемогущий фюрер сказал о его скромном я. Дело в том, что Геринга Гитлер не упомянул. Но Ланни решил, что можно с уверенностью сказать, что фюрер похвалил его верность и его незаменимые исполнительные способности. Это сделало его новым толстяком, и он смог прожить остаток разговора, не принимая своих стимулирующих таблеток. Он сиял как ребенок. Ланни решил, что он действительно возвращается в детство под давлением разочарования и поражения. Он уходил в свой личный мир, где его тщеславие было единственным законом. Когда наступил вечер, хозяин дома появился в костюме из струящегося белого шелка, как дож Венеции, усыпанный драгоценными камнями, с символическим оленем святого Губерта на голове и с жемчужной свастикой, установленной между оленьими рогами. Одетый таким образом, он повез своих гостей в поезде вокруг особняка, показав им куполообразную библиотеку, как в Ватикане. Там находился письменный стол длиной восемь метров, сделанный из красного дерева и инкрустированный бронзовыми свастиками. Два огромных барочных канделябра, по его словам, были сделаны из чистого золота. Чернильница - из оникса, а длинная зеленая линейка - из слоновой кости, усыпанной драгоценными камнями.

На следующее утро он показал это место снаружи, одетый в небесно-голубую форму со своим драгоценным жезлом из золота и слоновой кости. Вечером он был восточным раджей, весь в золоте!

XII

Эрик Эриксон прибыл из Стокгольма самолетом. У Геринга с ним была деловая встреча, и это позволило Ланни свободно по-своему наслаждаться картинами. К нему присоединился молодой Бруно Лозе, ассистент барона фон Бера из Einsatzstab, нацист, который действительно любил великие произведения искусства и обнаружил, что Ланни тоже их любит. Позже в тот же день эта пара отправилась на прогулку в великолепно сохранившийся лес, который когда-то принадлежал прусскому правительству, но который Геринг спокойно присвоил себе. Никогда не было такого незаконного обогащения, даже Роберт Клайв поразился бы своей умеренностью в Индии.

Они осмотрели величественных оленей у кормушек. Как только выпадет снег, определенное их количество будет убито, больше, чем обычно, из-за нехватки мяса для нацистских вождей. Ланни похвалил оленей, он похвалил леса и систему обслуживания, он похвалил чудесный тысячелетний Третий Рейх и чудеса, которые он должен был совершить в мировых экономических делах, в науках и, прежде всего, в искусстве. Молодой Лозе подумал, что это был замечательный американец, и наивно спросил, много ли дома таких, как он. Ланни ответил, что очень многие думают о Германии так же, как и он, но, к сожалению, в настоящее время у них не было возможности выразить себя.

Вечером у них был великолепный банкет с олениной и Rebhuhn (куропатка), не говоря уже о черепаховом супе и палтусе, и всех продуктах страны. Было, что запомнить после скудной и безвкусной еды, которую Ланни получал в Берлине! Der Dicke объявил, что он выгнал всех своих врачей и ел то, что ему нравилось. Он издал звуки, чтобы доказать свое удовольствие, а потом и сытость. В большом зале был огромный камин, и после того, как они уселись перед ним, они услышали военные новости по радио. Еще несколько городов на Украине были переданы их бывшим владельцам. Фру Лили Мартин, свояченица, попросила Ланни сыграть для них, и он сыграл одну из Contretanze Бетховена, которую он выучил в детстве. Это произведение было echt Deutsch, а также коротким. Ланни хорошо знал, что его хозяин не будет долго молчать.

Геринг согнал их всех, чтобы посмотреть, как он управляет сложной системой электропоездов, которые он установил наверху, что доставило бы удовольствие любой компании маленьких детей. Затем он отвез их в храм Карин, где днем и ночью горели свечи и где они должны были стоять с опущенными головами и молчать в течение, по крайней мере, минуты. Там стояла хозяйка, нынешняя жена Геринга, большая и бесстрастная королева сцены Эмми Зоннеманн. Ланни краем глаза наблюдал за любыми признаками ее эмоций, но их не было. Эмми никогда не знала шведскую графиню, которая умерла от туберкулеза в те дни, когда ее муж был пациентом в учреждении для наркоманов. По-видимому, Карин была своего рода Терпеливой Гризельдой37 и заслужила бессмертную преданность у офицера-беженца. Ланни был уверен, что второй жене нужно было такое же терпение.

На следующий день, который был воскресеньем, агент президента стоял перед Рубенсом, группой этих огромных мясистых дам, обнаженных на ложе из травы и папоротников. Красный Эриксон подошел сзади и заметил: "На картинах редко бывают муравьи или комары". Когда Ланни прекратил посмеиваться над этой новой художественной критикой, нефтяник тихо сказал: "Я пока не смог ничего получить, но, возможно, смогу. Я буду несколько дней в отеле Иден ". Ланни сказал: "Спасибо", и это было все. На этот раз они не поехали вместе. Они оба решили, что не надо афишировать их дружбу нацистам.

XIII

Этот воскресный вечер стал незабываемым в жизни искусствоведа. У него появился шанс разбогатеть!

Сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт было предложено множество наград в ходе его обширных путешествий. До вступления Америки в войну и Гитлер, и Геринг предлагали заплатить ему за его услуги, сумма никогда не указывалась, потому что он не позволял такой дискуссии зайти далеко. Мистер Херст предложил ему пятьдесят тысяч в год за службу в качестве сборщика конфиденциальной информации. Ф.Д.Р. тоже предложил оплату за то, что Ланни предпочитал делать бесплатно. Даже Пьер Лаваль, сын мясника, пытался купить его! И теперь шеф люфтваффе, рейхсминистр и генерал-губернатор Пруссии, надел синюю небесно-голубую форму с широкими синими полосами на брюках и не менее двух десятков медалей и орденов на груди. Со всем этим великолепием он вызвал франко-американского искусствоведа в свой кабинет и сделал ему предложение на миллион долларов. Один миллион долларов на картины, которые будут выбраны из десяти тысяч шедевров, на которые Геринг имел чистый правовой титул, и самому Ланни будет позволено назначить цену на них. Старый и ценный друг Геринга будет удостоен возможностью воспользоваться преимуществом профессиональной квалификации и определить истинную ценность произведений, которые он захочет. И он сможет получить их стоимостью до одного миллиона долларов!

И что он должен был сделать для этого? Просто довести до сведения шефа Люфтваффе технические характеристики и чертежи любого истребителя, которые в настоящее время могут находиться в процессе разработки Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Когда Ланни выглядел ошеломленным и сказал, что понятия не имеет, как он может получить такие документы, Der Dicke ответил: "Не говори мне этого, Ланни! Они там, и у тебя есть доступ к месту, и ты должен знать людей, которые чувствуют себя как ты. С вашим отцом, занимающим позицию, которую он занимает, неужели, что он тебе не поможет?"

Ланни прихватили, потому что здесь он говорил всем ведущим нацистам, что его отец, во всех смыслах и целях, был узником еврейского плуто-демократического правительства, вынужденным служить ему против его воли. И если так, то почему он не сможет помочь немецкому народу, которым он так восхищался?

Ланни сказал: "Герман, мой отец - человек, который никогда не учился держать рот на замке. В течение двенадцати лет. Теперь его ненависть к администрации Рузвельта известна всем на заводе. За каждым его движением следят, не только шпионы, но и правительственные агенты, находящиеся повсюду. Более того, он бизнесмен всю свою жизнь. Если дело дошло до выяснения отношений, я сомневаюсь, что он мог заставить себя сделать что-нибудь против интересов своих акционеров. Если что-то будет сделано, это должно быть сделано мной".

"Хорошо, Ланни, ты делаешь это!" - сильное желание толстяка заставило его казаться жадным ребенком.

- Думаю, что я знаю человека, к которому можно подойти. Знаешь, когда твои люди работали на заводе до войны, у них появилось несколько друзей. Мне, возможно, придется потратить на них немного денег.

- Хорошо, у меня есть деньги в Нью-Йорке, и я могу предоставить их в твоё распоряжение.

- Не спеши. Я посмотрю, что я могу сам сделать для тебя.

- Не должно быть никаких задержек, Ланни. У меня есть информация, что проект далеко продвинулся. А вы знаешь, что для запуска нового типа самолета в производство требуется время.

- Я сделаю все возможное, alter Freund. Я собираюсь отправиться прямо домой. Я признаю, что меня соблазняет мысль о твоих картинах. До сих пор Ланни гордо отказывался от всех взяток. Но миллион долларов и в виде картин старых мастеров - это было выше сил человеческой природы! Отказ от этого не может показаться правдоподобным.

Последние слова Германа поразили Ланни. "Прими мой совет", - сказал он, - "и будь осторожен в своих отношениях с фюрером. Он испытывает сильное напряжение и не всегда может контролировать свои эмоции. Поверь мне, я знаю!"

Когда Ланни отправился отдохнуть той ночью на Rosshaarmatratze (матрас из конского волоса) в одной из комнат для гостей Каринхалле, он сказал себе: "Мои дни в Нацилэнде подошли к концу!"

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Истребление лицом к лицу 38

РЕЙХСМАРШАЛ улетел на запад в свою скрытую в лесу ставку, а Ланни, Эриксона и пару других гостей доставили обратно в Берлин на быстро мчащемся лимузине. Вечером того же дня Ланни должен был посетить профессора Шиллинга, и большую часть времени он размышлял над этой ситуацией и над тем, как лучше всего с ней справиться. Он занервничал сразу после своего разговора с Генрихом Гиммлером. Он не мог поверить, что все действительно прошло так хорошо, как казалось. Естественно, что Гиммлер играл, чтобы заставить Ланни так думать. Но, с другой стороны, Ланни тоже не хотел быть обманутым.

Если за "Австрийской монетой" пристально следят, как предупредили Ланни, то вероятнее всего, что женщина, открывшая дверь, будет шпионить для своего Фатерланда. Или, возможно, за полуприкрытой дверью будет подслушивать другой слуга. Или даже член семьи. Одной из злых уловок нацистов было заставить ребенка наблюдать за родителями, а сестру - наблюдать за братом. В этом случае, возможно, в кустарнике эсэсовцы ожидают появления Ланни. Или, может быть, испуганный старый физик уже задержан и подвергнут пыткам. Возможно, у самого Ланни будет такой же опыт перед тем, как закончится эта ночь. У них был препарат под названием скополамин, в народе называемый "сывороткой правды". Препарат усыплял сознание, а подсознание отвечало на вопросы. Когда Ланни думал обо всем, что мог сказать, под воздействием такого препарата, его кости превращались в кисель.

Конечно, он может позвонить профессору и договориться о встрече где-нибудь еще. Уличная встреча выглядит подозрительно, а в ресторане будет ещё хуже, потому что гестапо может прийти туда. При слежке за таким специалистом в одной из важнейших областей его телефон будет наверняка прослушивался. Нет, нужно идти открыто и положиться на свою банальную общительность, которая до сих пор его выручала. У него было разрешение фюрера не только пребывание здесь в Берлине, но и на общение с учеными и на доведение до них того, что он знал о важных предметах, которые могли быть им полезными. Кроме того, он только что заключил сделку с Германом Герингом о секретной американской программе реактивного самолета. И кто там мог поставить под сомнение эти приказы Номера один и Номера два? Ланни задал этот риторический вопрос и ему очень не понравился ответ, который пришел быстро. Генрих Гиммлер!

С головой, полной таких тревожных мыслей, Ланни отправился в новый отель в районе Далем. Он только что устроился в своей комнате с утренними газетами и несколькими журналами, когда раздался проклятый вой этих сирен. Ланни вскочил и побежал вниз, понимая, что развалины вокруг и недавнее обрушение одного угла отеля произошли не просто так. Убежище было на следующем углу, поэтому он шел по улице, следуя за потоком людей, в основном женщин с маленькими детьми. Мужчины были на работе, а старшие дети - в школе. Убежище находилось под землей, туда вела лестница с бетонными ступенями. Там уже было людно, и Ланни ничего не оставалось, как сесть на пол у стены. В Bunker этого микрорайона, как он узнал, у людей были свои собственные места, и многие держали здесь постельные принадлежности и другие предметы первой необходимости.

Здесь не было достаточно света, чтобы читать, и Ланни, желая не привлекать внимания, сидел, сгорбившись, обхватив голову руками, делая вид, что спит. Он слушал разговоры, которые велись вокруг в великом множестве. Он быстро обнаружил, что доктор Геббельс и рейхсминистр Гиммлер не смогли заставить женщин даже среднего класса в Берлине испытывать чувство удовлетворения этой войной. Если бы опрос был проведен в отношении одной или двух сотен человек в этом месте, война закончилась бы в тот же день. Когда зазвучал треск зениток, и стены и пол начали сотрясаться, женщины потеряли контроль над собой, и надзиратели блоков предупредили не одну из них.

Рядом с Ланни сидел старый джентльмен, с клочковатыми усами и в изношенном пальто, играя с колодой карт. Когда он обнаружил, что Ланни наблюдает за ним, он пригласил незнакомца сыграть в безик. Ланни выучил эту игру в детстве, поэтому они играли, и, хотя американские летчики промахнулись по железнодорожной станции и разбомбили несколько жилых домов, Ланни удалось проиграть одну марку двадцать пфеннигов этому истощенному старику с грустным лицом, который, несомненно, в них нуждался. Когда они расстались, победитель с надеждой сказал: "Auf Wiederseben", а Ланни ответил: "Gruss Gott", что означало, что он был баварцем.

Агент президента вышел и стоял, наблюдая, как люди из этого убежища заполняют казармы, построенные для населения, лишившегося жилья, в виде самых жалких длинных сараев с маленькими комнатами и общими туалетами. Затем он вернулся в свой отель и возобновил чтение Volkischer Beobachter. Там он не прочитал, что американцы были сброшены в бухту Салерно, поэтому он мог предположить, что на этом кровавом берегу было высажено подкрепление. Еще два русских города были сданы, поэтому он знал, что мясорубка все еще работает на Украине. Американцы заняли место на побережье Новой Гвинеи. Это казалось странным местом для войны, но Ланни предположил, что Генеральный штаб знает свое дело и что рядом должна быть авиабаза.

Покидая Каринхалле, Ланни думал, что ему никогда не захочется есть. Но природа так не работает. К вечеру он проголодался. Он попробовал другое кафе и обнаружил, что Kartoffelsuppe был тем же картофельным супом независимо от того, какое причудливое имя было напечатано в меню. Некоторое время он сидел, читая кучу дневных новостей доктора Геббельса, затем встал и направился к дому профессора Эрнста Шиллинга, всемирно известного авторитета по ядру атома. В коленях у агента президента появились признаки нежелания держать его, но он отдал им приказ, и они повиновались:

Когда Долг тихо шепчет: Ты должен,

Молодежь отвечает: Я могу39.

III

Дом был старомодный, среднее между виллой и коттеджем. Впереди был небольшой сад и кустарник. Дул легкий ветерок, и каждый раз, когда он шевелил кустарник, сердце Ланни Бэдда подпрыгивало. Там было крыльцо с колоннами. А кто может стоять за ними? Кто может сидеть в этом большом кресле в темном углу? Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним40! Ланни позвонил, и та же пожилая служанка открыла дверь.

Какое впечатление на неё произвёл этот хорошо одетый джентльмен, который пришел и увёл герра профессора на прогулку при лунном свете? Герр профессор был пожилым человеком и, возможно, ему не нравились долгие прогулки, и после них он мог почувствовать себя измученным. Из-за страхов Ланни эта женщина стала агентом Гиммлера. И какое впечатление на неё произвело не немецкое имя Бэдд? Не ошибся ли он, назвав свое настоящее имя? Но нет, он должен был быть там по приказу фюрера, и дать ложное имя было бы совершенно не по правилам игры. Успокойся и блефуй!

"Jawohl, der Herr Professor ist zuhause". Ланни сидел в маленькой старомодной гостиной, чопорной и без единого пятнышка. Он задавался вопросом, был ли этот старый джентльмен вдовцом, и сколько лет он жил в этом доме, предположительно когда-то стоявшем в пригороде, а теперь в городе. Все ли домашние бежали к ближайшему бомбоубежищу или оставались здесь и просто закрывали глаза? Каждый день, когда ученый приходил в свою лабораторию, он не был уверен, найдет ли он свой дом, когда вернется. Каждую ночь, когда он ложился спать, он не знал, проснется ли он снова. Таков был подарок, который Ади Шикльгрубер сделал своему любимому народу, своей Herrenvolk (расе господ). Blut und Boden (Кровь и почва). Теперь Blut был разлита по всей Boden, а Boden сотрясал днем и ночью тротил.

Пришел учёный, сказав: "Guten Abend". Не произнося ни слова, он надел свое изношенное пальто и выцветшую черную шляпу, взял трость и указал гостю на дверь. Дрожали ли его старые колени не только от возраста? Не приходило ли ему в голову, что его служанка может быть агентом гестапо? У него были дети или внуки, и он должен был задаться вопросом, может ли один из них быть фанатиком Гитлера, шпионящим за остальными членами семьи? Когда он оглянулся на кустарник, думал ли он о том, что думал Ланни? И не приходило ли ему в голову, что этот незнакомец, произнесший ключевое слово "Раффаэлли", мог узнать это слово, пытая захваченного в плен американского шпиона?

Они шли бок о бок и близко друг к другу, как и прежде. Пожилой ученый оглянулся, затем повернул за угол и снова посмотрел.

Тихим голосом он спросил: "Вы готовы к уроку?" Когда Ланни ответил утвердительно, он сообщил следующее:

"То, о чем вы спрашиваете, настоящая ракета, работающая на жидком топливе, около пятнадцати метров в длину и двух метров в диаметре с почти остроконечным носом. Она имеет четыре стабилизатора, откидывающихся назад и служащих поверхностями управления. На ракете установлен реактивный двигатель, который выбрасывает огромный поток газов из хвоста. Одна из его самых важных особенностей - чрезвычайно мощный насос, который впрыскивает топливо в камеру сгорания. Двигатель выделяет энергию при горении чуть более одной минуты, и за это время он потребляет до пяти тонн алкоголя и более пяти тонн жидкого кислорода. Это дает ракете высоту около тридцати километров, и после этого она летит по инерции. Её скорость будет около свыше полутора километров в секунду, а его радиус действия оценивается в триста километров. Она несет на себе полторы тонны взрывчатки. Все это создает проблемы огромной сложности, буквально сотни, и более десяти лет множество ученых разных специальностей работали над ними. Они считают, что они решили все эти проблемы, теперь дело в производстве. Ожидается, что большое количество полетит к следующей весне. Они стоят около ста тысяч марок за штуку. Такова вся история. Как вы думаете, вы можете повторить это?"

Ланни попробовал. Он пропустил несколько важных моментов и сделал пару ошибок, которые исправил старый джентльмен. Потребовалось три попытки, чтобы повторить это правильно. Затем: "Как вы думаете, вы сможете сохранить это в памяти сейчас?"

Ланни ответил: "Я потрачу много времени на то, чтобы удостовериться. Вы знаете, где делается эта работа? "

- Большая часть этого в Пенемюнде. Есть другое место, но я не смог выяснить его имя. Я рассказал вам все, что знаю.

- Очень хорошо, герр профессор. Я благодарю вас.

- Это для того, чтобы спасти мир от слишком страшной судьбы. А теперь, при обычных обстоятельствах, я буду рад познакомиться с вами. Возможно, вы когда-нибудь придете ко мне, когда все это закончится. Но пока мы не должны задерживаться.

"Конечно, нет". - Они обошли несколько кварталов и были недалеко от дома старого джентльмена. Ланни сказал: "Gute Nacht" и повернул назад, затем встал в тени дерева и увидел, как другой свернул к своему дому. Агент президента пошел своим путем, повторяя себе тот ужасный урок, который привел к гибели многие тысячи британцев. Агент президента много узнал о "чудодейственном оружии", как дома, так и за рубежом, и был уверен, что никто не сможет догнать или остановить ракету, которая разгоняется до скорости в шесть или восемь раз быстрее звука.

Для хорошо одетого человека было опасно бродить в одиночестве по улицам Берлина ночью, и Ланни как можно быстрее добрался до своего отеля. Рядом был общественный телефон, и оттуда он позвонил своей сводной сестре и спросил: "Ты нашла ту картину Гольбейна для меня? Она ответила: "Я утром узнаю об этом. Куда я могу тебе позвонить?" Он сказал ей номер телефона отеля, сказав: "Я буду там только до полудня. Я могу улететь днем, если только ты не будешь уверена, что мне удастся увидеть этого Гольбейна". Если бы агенты герра Гиммлера слушали по телефону, они бы ничего из этого не поняли.

Ланни добрался до своей комнаты и лег на кровать, повторяя свой урок по ракетам снова и снова, пока не выучил его так же, как и таблицу умножения. Затем он уснул. Он научился планировать, но никогда не должен волноваться, и он всегда заранее планировал эти вопросы.

Проснувшись, он обнаружил, что новая таблица умножения не убежала из его памяти. Он повторил её снова, а затем позавтракал хлебом, яблочным маслом и эрзац-кофе, которые он принес в свою комнату. Он читал утренние газеты. Больше "выпрямления" восточной линии фронта и более жесткие бои в Салерно, но без "безудержного бегства".

Он не хотел покидать эту комнату, пока не позвонит Марселина. Если она скажет да, то он пойдёт посмотреть "картину". Он хотел еще раз увидеться с Эриксоном, и это было все, кроме того, чтобы позвонить секретарю фюрера и договориться о своём вылете в Стокгольм. Все очень просто, и ничто не беспокоит голову путешественника. Всё было тихо как в центре торнадо.

В дверь постучали, и, конечно, ничто не могло заставить его сердце подпрыгнуть. Он ожидал стука, потому что это был отель третьего класса, и чтобы ответить на телефонный звонок, ему пришлось спуститься вниз. Да, именно молодая женщина заняла место посыльного и улыбнулась этому явно состоятельному мужчине и дала понять, что ему не придется быть одиноким ночью, если он решит не быть. А он решил быть. Теперь она сказала: "Телефон, Mein Herr", и Ланни дал ей немного бумажных денег, которые он приготовил, и поспешил вниз, причем быстрее, чем лифт.

Там не было ни одной кабины, но это не имело значения, потому что он не собирался много говорить. Просто - "Sehr gut, ich komme" (Хорошо, я приду) или - "Schade. Auf Wiedersehen" (Жаль. До свидания). Он взял трубку и услышал голос Марселины, спрашивающий, провел ли он приятную ночь и все еще интересуется картиной Гольбейна. Он ответил, что ему все еще интересно. Он знал, что она давала ему возможность удостовериться, кто говорит, и он сказал: "Я хотел бы взять картину в Бьенвеню, чтобы она могла быть уверенной, кто был ее собеседником.

Она начала говорить медленно и очень отчетливо, чтобы он мог услышать каждое слово. И вот, что он услышал: "Я видела картину. Это мрачная и довольно пугающая вещь, но не может быть никаких сомнений в ее силе. Она называется 'Смерть в сумерках'. Я настаиваю, чтобы ты увидел её немедленно, кто-то другой может её забрать, так что не откладывай ни минуты. Я больше не дома и не могу отвести тебя к ней, но не игнорируй мой совет. Обещай мне".

- Да, конечно. Где я могу её увидеть?

- Это в Нойшлоссе.

"Нойшлосс?" - повторил он. Обычно он не был глупым, но этот тихий, но ужасный ряд предложений заставил его сердце биться сильнее и приводил его в замешательство.

"Конечно, ты помнишь! " - воскликнул голос. - "Это место, где живет твой переводчик".

Переводчик для Ланни! У него не было такого человека, и он никогда ему не был нужен, кроме нескольких лет назад в России. Но он понял. Марселина хотела, чтобы он перевел Нойшлосс. Ньюкасл! А это значило: убирайся из Германии! Это означало немедленно. Смерть в сумерках! "Ja, ich verstehe (Да, я понимаю)", - сказал он. - "Ich werde mir das Bild amsehen-noch heute. Wie geht es Dir? (Я посмотрю на картину - сегодня. Как у тебя дела?)"

"Heil Hitler!" - пришел ответ. - " Lebe wohl! (Прощай!)" И это было все. Телефон был мертв.

Ланни стоял у настенного телефона в нише вестибюля гостиницы, где несколько человек могли слышать его разговор и могли наблюдать за ним. Повесив трубку, он несколько секунд размышлял, а затем направился к уборной, в которой он мог скрыться из глаз и подумать.

Его мысли были в смятении. Марселина предупредила его, что его жизнь в опасности. Это могло быть единственным значением ее слов. "Смерть в сумерках" не имеет ничего общего с какой-либо картиной молодого Гольбейна. "Мрачно и довольно пугающе!" Скорее, действительно! Марселина имела в виду гестапо. Она не могла иметь в виду ничего другого. Она сбежала от них, и может быть она рисковала своей жизнью, чтобы предупредить своего сводного брата. Означало ли это, что заговор Оскара был раскрыт и что сам Оскар был пойман? Или это означало, что Оскар был шпионом и предал сводного брата своей Freundin? Или что Гиммлер узнал что-то еще о Ланни Бэдде и послал своих людей арестовать его? Так или иначе, Марселина узнала об этом, возможно, слуга предупредил ее, как четыре года назад служанка предупредила Лорел Крестон в этом самом Hauptstadt ужаса!

Во всяком случае, Ланни был предупрежден, и в словах не было никаких ошибок. "Сразу ... не откладывай ни минуты". Это было не совсем понятно для просмотра картины и было настолько понятно, насколько кто-нибудь осмелится сообщить это по телефону в Нацилэнде. Гестапо искало американского друга фюрера. И вот он был в отеле, словно в ловушке! Конечно, первое, что сделает гестапо, это подключит свою телефонную систему к гостиницам. Он был зарегистрирован здесь на свое имя, и это займет всего несколько минут, чтобы найти его. Они могут входить в вестибюль в этот момент. Клерк сказал бы: "Der Herr ist in der Toilette".

Ланни Бэдда больше не было в туалете. Он вышел так небрежно, как только мог. Он не вернулся в свою комнату, а вышел через парадную дверь и пошел по улице. На нем не было шляпы, но это был приятный прохладный день, и многие люди шли без шляп. Их было трудно достать, и люди носили не больше того, чем этого требовала погода и закон. Вниз по улице и вокруг угла, затем вокруг другого угла и другого, и теперь он был частью толпы в большом городе; теперь он больше не был "зарегистрирован" и его было нелегко найти. Конечно, он мог столкнуться с кем-то, кто знал его, и кто знал, что его разыскивает Polizei. Но это вряд ли у Polizei была его фотография, им потребовалось бы несколько часов, чтобы отпечатать и распространить ее, а между тем, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был просто прогуливающимся симпатичным джентльменом средних лет. Было немало немцев, похожих на него, датчан, французов, швейцарцев и других.

Ланни с легкой душевной болью подумал о том, что осталось в его гостиничном номере, и с чем ему придется распрощаться. Вещи попадут в гестапо, и какой-нибудь чиновник продаст их на черном рынке. Другой костюм Ланни, его пальто и шляпа, чистое нижнее белье, носки и носовые платки, его зубная щетка, щётка для волос и расческа, его безопасная бритва, которая была абсолютно незаменимой, его письма от американских миллионеров. Эти письма он носил с собой в своих многочисленных путешествиях, чтобы шпионящие за ним даже самые тупые полицейские агенты могли бы удостовериться, что он был действительно первоклассным Kunstsachverstandiger, connaisseur d'art, conoscitore d'arte, conocedor de arte. В зависимости от того, какую границу он пересекал. Шпионы использовали разные слова, но у всех были одни и те же идеи и одинаковые приемы.

Ланни не мог ходить по улицам Берлина весь день. У него должно быть место, где он мог бы присесть, подумать и подождать до ночи. Он подумал о месте, которое он использовал, когда находился в опасности в Тулоне. Кино! Там можно сидеть в почти полной темноте и столько, сколько угодно. Там никто не обращал внимания на тех, увлечённых в мир снов, чем дальше от реальности, тем лучше.

К счастью, у Ланни был свой кошелек и бумажник, а также его бумаги. Он должен оставить эти последние на время, поскольку в любой момент на улице его могут попросить показать их. Они идентифицировали бы его как Ланни Бэдда, но был бы шанс, по крайней мере, на этот день

У проверяющего не будет его имени. В то время как быть пойманным без каких-либо документов неизбежно означало бы быть доставленным в ближайший полицейский участок для тщательного расследования.

Ланни остановился в небольшом продуктовом магазине, известном в Германии как Kolonialwarenladen. Он купил пачку печенья под названием Leibnitzkeks и спрятал в карманах. Они прослужат ему целый день. Кинотеатры открывались рано во всех немецких городах и закрывались рано из-за затемнения. Ланни пошел к ближайшему, независимо от программы, и уселся в стороне, где другие люди не споткнуться о него. Там он сидел и думал, как ему добраться до Нойшлосса, Коннектикут!

VII

На экране шла киноверсия оперетты Штрауса Die Fledermaus (Летучая мышь). Киноверсия была выполнена в технике technicolor, очень ярко и весело так, чтобы отвлечь мысли берлинцев от их неприятностей. Ланни смотрел на экран минуту или две, затем закрыл глаза и попытался это забыть. Его проблемы требовали пристального внимания. Но он не мог закрыть уши, а там раздался громкий топот солдат и громкая музыка Badenweilermarsch, любимого Гитлером. Была запущена кинохроника. А затем в уши Ланни проник пронзительный и резкий голос. Там стояло то самое одиозное из человеческих существ, доктор Йозеф Геббельс, произнося речь и призывая проклятия на головы die Meckerer (нытик), die Norgler (критикан) святого рейха фюрера. Ланни однажды посетил прием в маленьком доме доктора, а позже встретил его жену в Швейцарии, где эта дама искала убежище от его бесконечной мерзости. С тех пор Ланни держался от него подальше. Но невозможно было держаться подальше от его голоса, который наполнял десять миллионов литров воздуха отвратительными звуковыми волнами.

В настоящее время Ланни заметил еще один звук, который удивил его. Ропот, все громче и громче, крики и издевки! Немецкому народу больше не нравился их хромой маленький Доктор, и им надоело слышать, как он призывает их к еще большим жертвам. Они поднимали свои голоса против него всякий раз, когда он появлялся на экране. Об этом Ланни рассказал Оскар. Это стало настолько обычным, что гестапо совершало набеги на кинотеатры, внезапно включая свет и арестовывая нарушителей тишины. Ланни, конечно, не хотел, чтобы это случилось с ним, и присел на свое место, пытаясь быть самым неприметным человеком в этом Cinemapalast.

У всех кинохроник есть одно достоинство, они скоро кончаются. Затем на экране появилась биография Фридриха Великого, одна из любимых тем фюрера, и она была сделана так, как он хотел. Еще одна костюмная картина с джентльменами в париках и коротких штанах, с дамами с завитыми волосами и платьями, полными оборок из кружев. Много цвета, и много достоинства, поклонов и шарканья и объявления титулов. Фридрих в этом фильме не был одним из лидеров Просвещения, любящим все французское, говорившим на этом языке во многих случаях и покровительствовавшим таким циничным персонажам, как Франсуа Мари Аруэ, он же Вольтер. Нет, он был echt deutscher Friedrich, произносившим патриотические речи, выбиравшим своих рослых Померанских гренадеров и дисциплинируя их своей тростью. Этот Фридрих ругал своих генералов за недостаток духа и дерзости, противостоял всей Европе и вырывал победу из зубов поражения. Короче говоря, он был Ади Шикльгрубер, изумительно выросший и ходивший на котурнах, а на голове у него был напудренный парик, но с теми же мыслями и произносивший те же речи почти на два столетия раньше времени.

Таковы были изображения и звуки, которые мучили чувства Ланни Бэдда, когда он сидел в этой большом зале, пытаясь понять, как вырвать свою личную победу из зубов поражения. Некоторое время он погружался в свои мысли, а затем смотрел на экран, спорил с ним в уме и затем возвращался в свой личный мир. Так рывками он просмотрел программу до конца. Затем, вместо того, чтобы встать и выйти, он просмотрел её во второй раз. Время от времени он жевал один из своих Keks. Ещё мальчиком, он был очень удивлен, обнаружив, что это означало кекс. Ему было указано, что это единственный способ заставить немцев произнести это слово правильно. Иначе это звучало бы как, какиз, и это слово было бы еще труднее распознать.

VIII

Ланни мог придумать истории более захватывающие, чем что-либо на этом экране. Истории приходили ему в голову, одна за другой. "Смерть в сумерках!" Что хотела этим сказать Марселина? Что-то, что на самом деле произошло, или просто название картины, наводящей на мысль об опасности. Ланни увидел Оскара, приехавшего в Берлин и захваченного гестапо в сумерках. Он видел, как Марселина узнала об этом на следующее утро и сбежала в лес. Он видел, как Оскар ссорился с ней. Они почти всегда непрерывно ссорились. В ярости он оставил ее и сообщил о ней в гестапо. Но нет, он не мог этого сделать, потому что она расскажет о бомбе в самолете Гитлера!

Более вероятно, что Оскар пытался узнать о ракетах, и кто-то предал его. Возможно, даже сейчас ему ввели "сыворотку правды" и он выкладывает факты об американском друге фюрера. Возможно, сейчас каждого человека, которого Ланни когда-либо знал в Германии, допрашивают. И что за сумятица, сколько еще предстоит раскрыть, и как много причин, чтобы попытаться поймать этого умного негодяя до того, как он покинет владения фюрера! Ланни видел, как они просматривают его вещи в гостиничном номере. Он видел, как они допрашивают Зальцмана и Плётцена, Генриха Юнга, Бруно Лозе, барона фон Бера. И ужас и тревогу всех этих разных людей.

Да, сотни сцен и историй, все они мелодраматичны, и все они абсолютно возможны, все это происходило снова и снова! Ланни привык говорить, что нацисты снабдили авторов шпионских рассказов материалом, достаточным для их работы на следующую тысячу лет. И злодеями. Необходимый атрибут для любого вида таких рассказов! Злодеи с двойным дном, тонкие изощренные злодеи, маниакальные злодеи, даже неосознанные и самодовольные злодеи.

Они были здесь, в Нацилэнде, буквально миллионами. И Ланни был среди них. Как он собирается их перехитрить? Он видел себя идущим к Гитлеру и пытающимся запугать его. Но Гитлер отказался бы его принять. Иначе Гитлер впал бы в одну из своих диких истерик и взбесился бы на него и никогда не услышал ни слова, сказанного им. Гитлер был одним из маниакальных злодеев, а также одним из бессознательных и самодовольных злодеев. Смог ли Ланни убедить его пойти против приговора Генриха Гиммлера, человека, от которого зависела защита его жизни, человека, которому он больше всего доверял из всех людей в Германии? Было ли возможно, что он согласится даже увидеть виновника, обременять свой разум и проявить свои чувства в разгар всех бедствий и убийств на восточном фронте?

Или ему нужно попытаться пойти к Герингу для защиты? Какой у него будет шанс с этой громадной глыбой блефа и обмана, измученной жаждой наркотиков, и израненной тщеславием, угасанием его славы, провалом его надежд? Что дружба будет значить для такого человека в таком кризисе? Веру Геринга в внешне честного сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт так же легко расколоть, как и скорлупу яйца, и точно так же невозможно восстановить! И даже если бы Геринг захотел помочь Ланни Бэдду, что он мог сделать против Гиммлера и машины Гиммлера? Гиммлер схватит Ланни и сокрушит его, как вышеупомянутую яичную скорлупу, и никто, кроме людей Гиммлера, никогда не узнает, что с ним случилось. Где-то может быть останется запись, которую обнаружит американская армия, но у кого будет время прочитать эту запись?

В одном можно было быть уверенным. Марселина не дала бы такого предупреждения, если бы не была уверена, что Ланни находится в страшной опасности. Она сделала это настолько ясно, насколько могли быть слова по телефону. И не было никакого другого возможного значения для слов. Если бы сама Марселина и одна Марселина были в опасности, у нее не было бы причин рисковать. Но именно Ланни должен был увидеть картину "Смерть в сумерках", и Ланни должен был немедленно отправиться в Нойшлосс! Это правда, из этого следует, что весь механизм СС и гестапо работал, чтобы найти Ланни Бэдда и арестовать его. Для этого и был создан этот аппарат. Меньший преступник мог бы потребовать меньших усилий. Но для человека, который осмелился проникнуть в сердце фюрера, чтобы войти в дом фюрера и попытаться украсть его секреты, такой человек стал бы высшим испытанием, и вся ужасная сила Geheime Staats-Polizei должна работать.

Что должен был сделать Ланни? Первое, что ему стало ясно, - он должен передать свои бесценные секреты Красному Эриксону. Эриксон выезжал из страны, и он знал сотрудников Управления стратегических служб и как общаться с ними. Эриксон мог вылететь в Стокгольм, тогда как Ланни, возможно, придется идти пешком или вплавь! Что бы ни случилось с Ланни, секреты Vergeltungswaffe Zwei должны быть известны Объединенному Генеральному Штабу, а также объединенным ученым, инженерам и производителям!

Ланни просмотрел ещё две полные программы, а затем в третий раз вторую половину Die Fledermaus, потому что ещё совсем не стемнело. Затем он встал и вышел на затемнённую городскую улицу. У него не было фонарика, и луна была под облаком. Но он отнёсся к этому положительно, хотя ему пришлось двигаться медленно и соблюдать особую осторожность на перекрестках. Он предполагал, что к настоящему времени гестапо разослало его точное описание, включая его одежду и отсутствие шляпы.

Он подошёл к общественному телефону. Войти в такое место было опасно, но долг еще раз прошептал: "Ты должен". Он вошел, бросил свою монету и позвонил в отель Иден. Он надеялся, что это был подходящий час, чтобы позвонить нефтянику. Тот будет одеваться на ужин. Почувствовал внезапное облегчение, услышав его голос, Ланни спросил: "Ты помнишь шутку про голых дам, муравьев и комаров?"

"Помню", - был ответ, а имя названо не было. Ланни был уверен, что Красный уже пометил его как секретного агента и поймет загадочные способы общения.

- Не сможешь ли сразу увидеться со мной на несколько минут? Это важный вопрос.

- У меня сейчас ужин, но я могу опоздать, если это необходимо.

- Это действительно того стоит. У меня тут для тебя есть хорошее нефтяное дело. Ты помнишь, когда мы были в Берлине в последний раз, когда встречались со мной утром в день отъезда?

- Помню.

- Сможешь найти это место снова?

- Уверен, что смогу.

- Я встречу тебя там. Кто бы ни прибыл первым, подождёт другого. Ланни повесил трубку и убежал из этого места так быстро, насколько позволяла темнота.

Ему пришлось довольно долго идти пешком, но он не возражал, потому что вечер был холодным, и у него не было пальто. Его целью был дворец Доннерштайн на Бисмаркштрассе. Он был там со своим другом Хильде и находился в подвале, когда здание было разрушено бомбой во время ужасного налёта первого марта. Теперь от него остались только обгорелые руины. Возможно, кто-то прятался в подвале, но это, конечно, была не княгиня Доннерштайн, у которой был летний лагерь в Оберзальцберге в Баварских Альпах, и который мог даже тогда быть ему убежищем.

Не весело ходить в темноте, особенно если позади каждый шаг может принадлежать полицейскому агенту в поисках вас. Ланни следил за любой вспышкой света впереди, потому что только полиции разрешалось использовать обычные фонарики, и если он видел такое, то быстро поворачивался и уходил с места. К счастью, он посещал Берлин время от времени с юности и не нуждался в карте. Ночь за ночью он нащупывал себе дорогу во дворец и чувствовал мраморное покрытие, окружающее его территорию. Высокие бронзовые перила были увезены, несомненно, для изготовления оружия, но Ланни узнал это место. Он не видел никаких признаков жизни, но, возможно, тут есть и сторожа, или даже семьи бездомных под землей.

Присев в ожидании, Ланни услышал приближающийся автомобиль и смутно увидел такси с затененным синим светом. Мужчина вышел и заплатил за проезд, затем стоял, пока такси не исчезло. "Sind Sie Hier? (Ты здесь)" - спросил знакомый голос с бруклинским акцентом даже на немецком языке. Ланни вылез, взял своего друга за руку и повел его прочь.

Нет необходимости ходить вокруг да около в такое время. Ланни сказал: "Без имен, пожалуйста. У меня проблемы, и мне нужно скрыться".

"Дьявол!" - воскликнул нефтяник. - "Я могу помочь?"

- Я бы не позволил тебе. Это было бы неправильно.

- Ты позволил мне помочь Веттерлу.

- Это было потому, что я был там, и мог понести наказание в случае необходимости. На этот раз я сам по себе. Я хочу, чтобы ты вывез важное послание.

- Хорошо, конечно."

- Это связано с V-2, о котором я тебя спрашивал. Я получил некоторые факты из надёжных источников.

- У тебя они в письменной форме?

- Я выучил их наизусть, и тебе придется сделать то же самое. Мы будем повторять их снова и снова, пока ты не сможешь это прочитать наизусть.

- Я сделаю все возможное. Давай.

Агент президента начал: "Это настоящая ракета, работающая на жидком топливе, около пятнадцати метров в длину и двух метров в диаметре с почти остроконечным носом. Она имеет четыре стабилизатора, откидывающихся назад и служащих поверхностями управления. На ракете установлен реактивный двигатель, который выбрасывает огромный поток газов из хвоста. Одна из его самых важных особенностей - чрезвычайно мощный насос, который впрыскивает топливо в камеру сгорания. Двигатель выделяет энергию при горении чуть более одной минуты, и за это время он потребляет до пяти тонн алкоголя и более пяти тонн жидкого кислорода. Это дает ракете высоту около тридцати километров, и после этого она летит по инерции. Её скорость будет около свыше полутора километров в секунду, а его радиус действия оценивается в триста километров. Она несет на себе полторы тонны взрывчатки. Все это создает проблемы огромной сложности, буквально сотни, и более десяти лет множество ученых разных специальностей работали над ними. Они считают, что они решили все эти проблемы, теперь дело в производстве. Ожидается, что большое количество полетит к следующей весне. Они стоят около ста тысяч марок за штуку".

Ланни выдал это сразу и закончил: "Теперь посмотри, что ты сможешь мне повторить".

Эриксон был бизнесменом, привыкшим думать о том, что его беспокоит. Он повторил урок примерно так же, как Ланни когда-то Шиллингу. Ланни исправлял ошибки и заполнял пробелы, пока, примерно через полчаса, его друг не достиг совершенства. "Ты понимаешь, насколько это важно", - предупредил агент президента. - "Я сделал правилом повторять это ночью и утром самому себе".

"Не волнуйся", - сказал другой. - "Я запомнил это и обязательно удержу это в памяти".

- И ты знаешь, что с этим делать?

- Не сомневайся ни на минуту.

- Хорошо, тогда, вот и все.

- Старик, мне чертовски не нравится оставлять тебя одного.

- То, что мне чертовски не нравится, это задержка этого сообщения. Вот почему я не хочу твоей помощи. Уезжай немедленно, как только сможешь, потому что гестапо готовится расспросить тебя обо мне.

Эриксон сказал: "Я сяду на первый самолет. Ты знаешь, где спрятаться?"

"Я думаю, что да. Теперь, когда я передал это сообщение, я смогу сосредоточиться на этом. Удачи". - Они обменялись теплыми рукопожатиями, и Ланни повернулся и ушел в темноту.

Он пошёл на север, к Моабиту. Здесь он также знал дорогу. До войны он приезжал сюда больше десяти лет. Здесь была рабочая школа, и Труди Шульц с мужем преподавали в ней рисование. Когда нацисты пришли к власти, они убили мужа, но Труди продолжила свою антинацистскую пропаганду, и Ланни тайно помогал ей. Теперь он надеялся найти одного или нескольких ее товарищей и убедить их помочь ему.

Это было опасное место для хорошо одетого чужака, и не только из-за гестапо. Грабежи были обычным явлением на этих затемненных улицах, гораздо более частым, чем газеты сообщали общественности. Грабители подкрадывались сзади и били по голове дубинкой или куском трубы. Кроме того, в отношении иностранцев существовала озлобленность, и многие были избиты без какой-либо причины. Нацилэнд сильно отличался от кайзеровкого Дойчланда. Ланни шел тихо, и все его чувства напряжены. Без сомнения, он пугал столько же, сколько пугался сам. Когда он видел впереди фонарики, он понимал, что это Razzia, облава на уклонистов от армии. Он возвращался на квартал назад и обходил несколько кварталов.

У него прочно зафиксировались в памяти имя и адрес,. Это была улица с многоквартирными домами бедняков, но он знал, что при дневном свете он увидел бы ящики с цветами в большинстве окон. У него не было проблем с поиском улицы, но номер был другим вопросом. Спички было трудно достать, и он бы не посмел её зажечь. Он наугад постучал в дверь маленького магазина. Многие владельцы магазинов жили рядом с местами своего бизнеса, и этот не открылся, а сообщил изнутри: "Третий дом справа".

Опять была проблема. Был ряд звонков, и, без сомнения, с именами, но Ланни их не видел. К счастью, вышел человек, и Ланни изобразил лучшее, что имитировало гортанный голос: "Bitte, wohnt hier ein Herr Seidl!" (Простите, здесь живет герр Зайдль!) Ответ был: "Im dritten Stock, links, ruckwarts". (На третьем этаже, слева, назад). Ланни нащупал дорогу в темноте, потому что газ был строго нормирован, и к тому же был дорог. Когда он подошел к нужной двери, он тихо постучал, и когда он услышал голос изнутри, - "Wer ist da? (Кто там?)" он ответил: "Ist Herr Seidl zuhause? Johann Seidl?" (герр Зайдль дома? Иоганн Зайдль?) Голос спросил: "Wer sind Sie?" (Кто вы?) и он сказал: "Ein Freund" (друг). Все в Германии боялись, и двери ночью легко не открывались.

На этот раз открылась небольшая щель, и в тусклом свете Ланни увидел очертания головы. Он спросил: "Иоганн Зайдль? " А потом: "Мне нужно починить часы". Человек ответил: "Я не делаю такую работу. Я работаю на фабрике". Ланни прошептал: "Partei Genosse".

Слово Genosse используется немецкими социалистами и означает "товарищ". Нацисты, которые выдавали себя за социалистов, предпочитали фразу "Partei Genosse". Но социал-демократ мог использовать эту фразу, и старый рабочий не знал, что имел в виду посетитель. Но он наверняка знал, что это не было вопросом для обсуждения в общем коридоре. Он открыл дверь, и Ланни вошел.

XII

Как и в большинстве домов рабочих одна комната служила кухней и столовой. Газовая плита у стены и в центре стол, накрытый клеенкой. Свет шёл от единственной газовой горелки у стены. При этом свете Ланни увидел пожилого немецкого рабочего, болезненного с опущенными плечами, одетого в майку и залатанные брюки, с клочковатыми седыми усами и старомодными очками в металлической оправе. Мужчина увидел джентльмена в хорошо сшитом костюме и строго подстриженных усах. Вряд ли у него могли быть такие посетители.

Он сказал: "Bitte, kommen Sie", и повел в крошечную спальню без света. Он указал Ланни сесть на кровать. Там, похоже, не было стула. Он закрыл дверь, которая оставила их в темноте. Затем он подошел и сел рядом с посетителем, достаточно близко, касаясь его. "Bitte, sprechen Sie leise", - сказал он. Говорите тише!

Ланни прошептал: "Мне сказали, что вы блок-надзиратель национал-социалистической партии".

"Nein", - был быстрый ответ. - "Раньше я был, но я не могу делать эту работу. Мое здоровье ухудшается".

- Но вы все еще принадлежите к партии?

- Ja, naturlich.

- Раньше вы принадлежали к другой партии, nicht wahr?"

- Да, но это было давно".

- Я напоминаю вам о том времени, Геноссе. Я был мужем Труди Шульц.

Ланни почувствовал, как старик вздрогнул. Ему потребовалось мгновение или два, чтобы отдышаться. Затем он прошептал: "Как это могло быть?"

- Это длинная история. Нацисты захватили её мужа и убили его. Труди продолжала партийную работу, как вы знаете. Она работала в ателье, но не занималась пошивом одежды. Когда она выносила узлы, это была литература. Вы знаете, возможно, что она получила деньги извне".

- Ja.

- Она говорила, что это было от родственницы, но я был тем, кто ей передавал деньги. Возможно, вы слышали позже, что она сбежала в Париж? Я был тем, кто помог ей уехать из Германии, когда она узнала, что гестапо вышло на ёё след. У меня тогда была жена, но она развелась со мной, и я женился на Труди в Англии. Она вернулась к своей антинацистской работе в Париже.

- Я никогда не знал, что с ней случилось.

- Нацисты похитили ее в Париже. Я старался изо всех сил, чтобы спасти ее, но я узнал, что она умерла в Дахау. Она была благородной женщиной и, возможно, стала великой художницей. У нее был талант. Я смог получить некоторые из ее рисунков, опубликованных в Le Populaire, газета в то время принадлежала Социалистической партии Франции. Я по профессии искусствовед, поэтому знаю о таких вещах.

- Вы не немец, mein Herr?

- Я американец. Я поклялся отомстить убийцам моей жены.

- Как вы можете быть в Германии сейчас?

- Я сделал то же самое, что сделали вы. Притворился, что перешел к врагу. Я собирал информацию для моего правительства. Но сегодня я узнал, что попал под подозрение, и что гестапо ищет меня. Я пришли к моим старым товарищам за помощью.

- Это странная история, mein Herr. Трудно просить старого рабочего, который сам находится под подозрением. У меня есть внук, который живет со мной здесь, и он душой принадлежит врагу. Я пытался научить его моим принципам, но я не смог.

- Это история, которую я слышал много раз. Я знаю, о чем я вас прошу, и я не виню вас за колебания. Вы желаете доказательств, и что я могу вам дать? Я мог бы описать вам Труди, но вы бы поняли, что если бы я был агентом врага, я мог бы изучить ее картины и ее работу. Вы помните Бернхардта Монка?

- Я хорошо его помню.

- Это Монк, кто дал мне ваш адрес. Я не имею права говорить вам, где он или что он делает, за исключением того, что он работает для дела. Он сказал: 'Скажите ему, что вы были мужем Труди, и этого хватит. Он хорошо знал ее и у него могут сохраниться несколько ее рисунков'. Я не спрашиваю, есть ли они у вас, потому что это может быть опасно. Скажите, помните ли вы Ганси Робина?

- Скрипача? Очень хорошо. Он играл на многих партийных собраниях.

- Ганси женат на моей сводной сестре Бесс. Я знаю его и его брата Фредди с тех пор, как они были мальчиками. Их отец Йоханнес Робин был деловым партнером моего отца. Они заработали много денег, покупая военные товары и перепродавая их. Это было после Первой мировой войны. Йоханнес стал Schieber и разбогател на спекуляциях на немецких марках, но нацисты отняли у него всё. Фредди убедил своего отца дать ему деньги на школу для рабочих здесь в Берлине. Труди преподавала рисование в этой школе, и именно там я встретил ее и ее мужа Людвига. Труди и Люди. Мы привыкли думать, что это была смешная пара имен, она звучала как водевильная труппа. Всем троим из этих людей, Труди, Люди и Фредди суждено было погибнуть от нацистских бандитов.

- Я знал Фредди, но я никогда не слышал, что с ним стало.

- Его пытали в Дахау, и когда его отпустили, он был сломленным человеком. Я отвез его в дом моей матери на Французской Ривьере, и мы старались спасти его, но не смогли. Вот мои причины ненавидеть нацистов и обращаться к старому товарищу за помощью.

"Вы получите помощь", - сказал часовщик. Он встал, открыл дверь и надел свое потертое пальто и кепку. "Я не могу спрятать вас здесь", - сказал он. - "Но я найду вам место".

XIII

Они нащупали свой путь вниз по лестнице и вышли на улицу, несколько менее темную, потому что за облаками стояла луна. Немец пошёл впереди, и Ланни последовал за ним достаточно близко, чтобы не потерять связь. Никто не видел их. Ночь - это благо для всех заговорщиков и помеха для всех, кто находится у власти. Они свернули за угол и прошли пару кварталов. Затем старик свернул в переулок, остановился и стал ждать, пока другой присоединится к нему. Он стоял перед дверью, в которую он постучал три раза, а после паузы еще три. Ланни услышал, как открылась дверь, но ничего не увидел. В соответствии со строгими правилами о затемнении никакая дверь не может быть открыта, если за ней находится свет. Зайдль тихо сказал: "Ein Genosse der auswarts schlaft" - Сон для товарища снаружи.

Ланни провели через темную комнату. Внутренняя дверь была открыта, и сквозь тусклый свет он мог видеть то, что, по-видимому, было большой мастерской. Там пахло кожей, а потом, когда он обдумывал этот запах, он догадался, что в этой мастерской ведётся какая-то работа для правительства, поскольку вряд ли кто-то мог получить кожу для частных контрактов в это время. Его сопровождающим была высокая стройная женщина с седыми волосами и вытянутым лицом, что придавало ей суровое выражение. "Genossin Anna", - сказал Зайдль. - "Genosse Dreissig". Ланни не понял, означает ли "товарищ Тридцать", что он был тридцатым человеком, который "спал" в этом месте, или же Зайдль только что выбрал первое имя, которое пришло ему в голову. Ланни не назвал никакого имени.

"Willkommen", - сказала женщина, и она привела его к другой двери, за которой была деревянная лестница, ведущая в подвал. Они пошли вниз, женщина шла впереди со свечой в руке. Спички было трудно достать, и она зажгла свечу от газовой горелки. С первого взгляда Ланни обнаружил, что в подвале полно упаковочных ящиков, уложенных вдоль стены. В открытом пространстве у подножия лестницы их было несколько, и женщина поставила на один из них подсвечник и, молча, поднялась по лестнице, закрыв за собой дверь. Очевидно, это было место, где никто не задавал вопросов.

Старый рабочий указал Ланни место на одном из ящиков, и он сел на другой. "Ваше укрытие здесь", - сообщил он, - "не намного лучше, чем собачья будка, но здесь вы будете в безопасности".

"Это все, чего я хочу", - ответил беглец.

- Хуже всего будет то, что у вас не будет света в течение всего дня. Поздно ночью у вас может быть свеча на какое-то время". Но свечи получить трудно.

"Я кое-что не смог вам сказать", - сказал Ланни. - "У меня есть немного денег."

- Мы делаем это не ради денег, а ради дела. Вы заслужили это.

- Послушай, Геноссе. В старые времена я приносил деньги Труди, и она использовала их. Я уполномочен распределять деньги там, где они могут служить делу, и нет никаких причин, по которым я не должен давать их вам. Я уверен, что у вас нет еды, и вам придётся экономить на собственной продовольственной карточке. Вы можете купить еду для меня на черном рынке, и если у вас останутся деньги, вы можете использовать их, чтобы накормить Genosse Ein-und-Dreissig. Товарища тридцать один!

Часовщик согласился, и Ланни достал бумажник и дал ему несколько сотен марок. "Не тратьте их в том месте, где вас знают", - предупредил он. - "Существует вероятность того, что деньги могут быть помечены человеком, который дал их мне. Я думаю, что на черном рынке люди приходят и уходят и не спрашивают имена или помнят лица. У меня должна быть одежда, которая позволит мне сойти за рабочего. Я боюсь, что вам придется сжечь все, что у меня есть на данный момент. Может возникнуть соблазн спрятать или продать эту одежду, но я предупреждаю вас, я был в Берлине некоторое время и встречался с важными людьми. Эти люди смогут подробно описать мой костюм, и вряд ли там найдется хоть одна деталь, которая так или иначе не будет идентифицирована как американского или английского производства".

"Я положу костюм в печь своими руками", - сказал Зайдль. - "Но сначала мы должны получить другую одежду. Кроме того, нам нужно будет получить поддельные документы. Вы хотите выбрать себе имя?"

- Любое имя, которое подходит немецкому рабочему.

- Скажем, Шульц. Такое имя вы не забудете. Ганс Шульц. У вас будет адрес, по которому дом был разрушен бомбой, а вы будете двигаться, разыскивая жену и детей. Мы устроим все детали. Ваш немецкий слишком хорош, и вы могли бы провести свое свободное время, вспоминая обычных людей, которых вы знаете, и как они разговаривают. Рост бороды в течение двух или трех дней очень поможет. Вы можете быть офисным клерком вместо рабочего, и это будет учитывать состояние ваших рук.

"Бумаги, которые у меня есть, очень опасны", - предположил Ланни. - "Возможно, было бы хорошо избавиться от них сразу".

"Richtig", - сказал Зайдль. Он взял свечу и осмотрелся, нашел пустую жестяную консервную банку и положил её на бетонный пол. Ланни достал свои документы, в том числе ценную продуктовую карточку. Один за другим он зажег их на свече и держал их, пока не остались только одни уголки. Когда последний обрывок был сожжен, он растерал всё, что осталось, подошвой своей обуви, пока всё превратились в порошок, а затем Зайдль разбросал порошок по полу. "Его подметут при следующий уборке", - сказал он.

Итак, Ланнинг Прескотт Бэдд исчез в Нацилэнде, а Ганс Шульц, Kanzleibeamter, родился зрелым и готовым к действию, как джин из бутылки или Афродита из морской раковины.

XIV

Вход в "собачью будку" был сделан путем установки длинного упаковочного ящика поверх двух небольших ящиков с промежутком между ними. Так была образована дыра около четверти квадратного метра, в которую аккуратно вставили ящик, чтобы никто, глядя на штабель ящиков, не подозревал, что он не сплошной. Зайдль должен вытащить свободный ящик, оставив достаточно места для человека, который смог вползти туда на животе. Свеча была передана ему, и он мог видеть, что у него есть камера длиной чуть больше двух метров, шириной чуть больше метра и высотой до потолка погреба, около двух с половиной метров. На полу лежали соломенный тюфяк и два грязных одеяла, а также подушка из мешковины, набитая соломой. Отстойное ведро с крышкой дополнило обстановку. Хозяин заверил его, что ему не нужно беспокоиться о вентиляции, так как между ящиками было много трещин. "Несколько наших лучших товарищей прятались в этом месте", - сказал старик. И Ланни поспешил заверить его, что это действительно очень хорошая "собачья будка".

Посетитель рискнул упомянуть, что его желудок был пуст, и Геноссин Анна принесла ему кувшин воды и бутерброд с двумя кусочками хлеба, маргарином и ломтиком Wurst. Часть хлеба была из картофельной муки, а часть колбасы из кукурузной муки. Это была вся еда, и он остался голоден. Зайдль сказал ему, что сбежавшие солдаты занесли туда вшей, но они смогли получить немного порошка от насекомых, и он подействовал эффективно. Ланни ему поверил. Устав от долгого напряжения, он потянулся и вскоре крепко уснул.

Когда он проснулся, над головой слышались шаги, и он понял, что наступил день. Его предупредили никогда не зажигать свечу, пока продолжаются эти шаги, и он должен лежать совершенно неподвижно, когда дверь подвала была открыта. Он никогда не должен отодвигать ящик, который закрывал вход в его камеру. Это будут делать только Анна или Зайдль. Никто другой не знал этого секрета. Лучший был способ его сохранить. Он подготовился к долгому пребыванию, потому что Зайдль советовал подождать, пока гестапо не растеряет свой первый пыл и не получит список новых жертв для охоты.

Он установил себе режим. Он будет держать свое тело в хорошем состоянии, поскольку он знал, что ему, возможно, придется пройти пешком большие расстояния и, возможно, взбираться на горы. Зайдль сказал, что трудно контрабандой доставить человека на корабле в Швецию, но у них есть подпольная железная дорога до Швейцарии. Человек может тренировать все важные мышцы своего тела, лежа на кровати, поднимая туловище или вытянутые ноги. Он может перевернуться на живот и поддерживать мышцы рук в хорошем состоянии, отжимаясь на них. А когда устанет, он может лежать неподвижно и думать о путешествии, которое собирается предпринять. О препятствиях, которые встретит на своем пути, и о том, как он собирается преодолеть их. Он может придумать сто приключенческих историй, зная, что любая из них может сбыться. А когда он хорошо потрудится, и ему будет нужен отдых, он может вспомнить всю прекрасную поэзию, которую он выучил, когда был мальчиком. Или он сыграть на фортепиано, нажимая воображаемые клавиши и слыша воображаемые звуки.

Еще более увлекательно, что он может воспользоваться возможностью испытать некоторые из темных сил своего собственного разума. Что такое разум? Случайность в невероятной необъятности материи? Какой-нибудь случайный продукт, который поднимается, скажем, как туман из теплого ручья и который несет яркие цвета радуги в течение нескольких минут, а затем навсегда превращается в ничто? Или это, как считали многие философы, нечто постоянное и фундаментальное для вселенной, которое может быть даже причиной вселенной, реальной реальности, Ding-an-sich (Вещь в себе)? Эта идея универсального сознания, океана разума, уровня, на котором все наши умы едины и могут общаться друг с другом и с Богом? "Скажи Ему, ты, ибо Он слышит, и душа с душой могут встретиться! 41" Ланни много говорил со своей женой о телепатии. Что бы это могло быть? Конечно, это не физический инструмент, как радио. Расстояния здесь не имеют значения. Ланни решил, что он не обладает этим даром. Но как он мог быть в этом уверен? Может быть, это потому, что у него не было времени, чтобы исследовать это. Ну, теперь у него было все время. У него всего было мало, кроме времени. Почему бы не провести несколько экспериментов?

Он обменялся с Лорел обещаниями, что тот, кто умрет первым, попытается общаться с другим. Но зачем ждать смерти? Почему бы не увидеть, на что способны живые? Ланни знал разницу во времени между Берлином и Нью-Йорком, и он знал привычки Лорел. Когда она засыпает, а ее разум успокаивается, это будет время, чтобы попытаться отправить ей сообщение. Он не будет пытаться показаться ей, потому что это напугало бы ее. Так же как он испугался в юности, когда увидел фигуру Рика, стоящую у его кровати. Рик был пилотом в Первой мировой войне, разбился и был близок к смерти, но не умер. Книги по парапсихологии были полны такими случаями. И, кажется, не имеет никакого значения, если эти два человека разделены половиной земного шара. В книге Герни Призраки живых Ланни прочитал шестьсот или семьсот таких случаев. И если это могло произойти спонтанно, то почему бы не попытаться, чтобы это произошло?

Во всяком случае, он будет пытаться. Он собирался покинуть эту страну через Швейцарию, поэтому он сосредоточится на этой стране. Он особенно хорошо знал Женеву и постарается, чтобы Лорел думала, что он там. Он вспомнил огромный Дворец Лиги Наций, каменное сооружение, построенное по трем сторонам площади, с квадратными колоннами вдоль фасада, здание, которое ни с чем спутаешь, с огромным лестничным пролетом, ведущим к нему. Это была гробница человеческих надежд, памятник человеческой тщетности, наполненный всеми скорбями и муками трагического времени. Ланни сосредоточил свои мысли на этом здании и попытался передать их своей жене. Когда он вернётся домой, он посмотрит, расскажет ли она ему об этом. Если нет, он как бы случайно поставит перед ней фотографию и спросит, знает ли она, что это такое, и имеет ли это какое-то особое значение для нее.

XVI

Беглец провел девять дней и ночей в этой конуре. На второй вечер пришел его попечитель, принес бритву и посоветовал ему убрать свои изящные маленькие усы. Это должно быть сделано без промедления, чтобы волосы могли равномерно отрасти на его лице и придать ему надлежащий неопрятный вид. На третью ночь он получил одежду в обмен. Привередливый сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт заменил свои шорты рваной и запятнанной ночной рубашкой. Его верхняя рубашка была слишком мала для него и имела потертый воротник. Его костюм был грязным, бесформенным с несколькими заплатами. Он был уверен, что это был подходящий костюм для клерка после четырех лет войны.

Была проблема с его часами, предметом, совершенно невообразимым для мелкого клерка. По его словам, Зайдль не посмел бы выставить их на продажу, но у него было безопасное укрытие, и после победы в войне американский товарищ мог прийти и забрать их. "Война будет выиграна?" - спросил он тоном беспокойства, и Ланни без колебаний убедил его, что так оно и есть. Это дало агенту президента что-то вроде острых ощущений, чтобы иметь возможность говорить откровенно и понять, что, как только он выйдет из стран Оси, он сможет сказать то, что он думает, и привести себя в порядок. Не могло быть никакого вреда от рассказа этому верному старому немцу о гигантской военной подготовке Америки, которую пропагандистская машина доктора Геббельса тщательно скрывала от него.

И что президент Рузвельт собирается сделать после победы? Об этом тоже Ланни мог говорить открыто. Он мог сказать, что он знал президента и был уверен в том, что после войны у народа Германии будет возможность выбрать то правительство, которое он захочет. "А что, если они захотят социал-демократическое правительство?" - спросил этот ветеран классовой борьбы. Ланни мог заверить его, что это ни в коей мере не испугает президента. Он не был другом экономических роялистов у себя дома и, конечно, не будет беспокоиться об экспроприации хозяев картелей, которые были казначеями Гитлера и его банды и были более ответственны за эту войну, чем любая другая группа. Для Геноссе Зайдля это были замечательные слова, и он пообещал, что когда Ланни будет в безопасности, то он расскажет об этом многим.

На следующую ночь он пришел снова, принеся пальто и пару туфель в соответствии с остальной частью костюма. Он также принес новость. Бывшему нацистскому начальнику блока поступала такая информация. Новость была о том, что была разослана полицейская ориентировка на американского шпиона по имени Ланнинг Прескотт Бэдд, и что в поисках его проводился обыск всех квартир. Ланни сказал: "Das bin ich,", а другой ответил: "Лучше бы мне не приходить снова какое-то время. Возможно, меня задержат и спросят, куда я иду". Он заверил Ланни, что вся его одежда сгорела, даже бесценные туфли. Бумажник был сожжен. А деньги Ланни теперь были спрятаны под одним из ящиков в собачьей будке. Он учился, чтобы ухудшить свой немецкий, и некоторое время практиковался этим с пожилым часовщиком.

После этого почти неделю разыскиваемый человек лежал в темноте, выполняя свои физические и психологические упражнения. Он дрожал всякий раз, когда дверь погреба открывалась днем. Но это были только рабочие под руководством Геноссин Анны, которая, оказалась боссом мастерской. У него была чашка горячего супа с мясом каждый вечер, и в целом он находил это забавным. Каждый день он клал сожженную спичку в кучу, что является обычным способом для заключенного в темнице следить за временем.

Когда наступил вечер девятого дня, Геноссе Зайдль пришел снова. - "У меня есть все бумаги, и вы уезжаете сегодня вечером. При свете свечи он показал документы. Удостоверение личности, разрешение на поездку, разрешение на выезд и продовольственная карта. Все на имя Ганса Шульца. Все фальшивые, но сделаны достаточно хорошо, чтобы выдержать осмотр под фонарем на обочине. Все они были аккуратно потёрты потными руками, чтобы не показаться слишком новыми, и Ланни сложил их в карман грязной куртки клерка. Он отрастил коричневую бородку на нижней части лица и накопил пыль и грязь на остальной части его открытой кожи. Старик сказал, что с ним все в порядке, и он справится, если не будет слишком много говорить.

"Вы поедете на телеге", - объяснил он. - "Вам придется сойти и обойти места, где есть пункты проверки на дорогах. Люди на ферме, которые отвезут вас, являются товарищами и уже делали это раньше. Отцу семьи заплатили. Я принес вам иглу и нить, и мы зашьём большую часть ваших денег в подкладке вашего пальто". И так по разным деталям, которые Ланни повторял до тех пор, пока старик не остался довольным. Затем они потушили свечу, и Ланни попрощался со своей собачьей будкой и нащупал путь наверх по лестнице. Он обменялся теплым рукопожатием с хозяйкой и последовал за проводником на темную улицу.

___________________________________________________

КНИГА ПЯТАЯ.

Опасности на
суше и на море42

___________________________________________________

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Свободы бремя43

ДЛЯ европейского крестьянина, война была не всегда бедствием. Безусловно, для войны нужны трудоспособные мужчины. Но для стариков, женщин и детей есть компенсации. Пока они находятся позади фронта, у них есть земля и продукты земли, без которых нельзя обойтись. Всегда есть большой спрос. И если правительство начинает печатать слишком много бумаги, крестьянин может отказаться брать ее и прибегнуть к древней системе бартера, загружая свой дом часами с кукушкой, коврами, украшениями и даже шубами. Если правительство прибегнет к установлению цен, то за углом всегда найдётся кто-то, готовый обменять пальто со своего плеча на мешок картошки. И если правительство зайдет так далеко до конфискации, то крестьянин может закопать свою еду в лесу и перестать усердно трудиться.

У огородников из пригородов Берлина было неплохое время. Они ехали на своих телегах на городские рынки и продавали часть своей продукции в соответствии с требованиями закона. Но тем временем кто-нибудь из членов семьи исчезнет с парой неощипанных цыплят под своей шалью и встретится с деятелем черного рынка в переулке за пивнушкой. Это может продолжаться целый день, и когда телега вернется домой, она будет выглядеть как лавка старьёвщика.

К вечеру большинство этих телег уже разъедется. Но кто-то может задержаться, потому что возница напился или пошел в кино или куда-нибудь на менее невинное развлечение. Ланни не мог видеть, куда его привели, но его провожатый сказал ему, что это была рыночная площадь. И сейчас там горел крошечный синий свет затемнения, как того требовал закон, и он увидел телегу, где сидела полная женщина на водительском сидении и мальчик лет двенадцати или около того. "Frau Muhlen", - сказал Зайдль, а затем - "Genosse Dreissig". Женщина ответила: "Bitte einsteigen", и Ланни быстро забрался в телегу. Спереди, под сиденьем водителя, он нашел кучу мешков и попону для лошади. Ему велели лечь на мешки и укрыться попоной, что он и сделал. Все договоренности были сделаны заранее, и говорить было нечего. Старый часовщик пожелал путешественнику "Viel Gluck", а Ланни, которому сказали не разговаривать, вернул "Vielen Dank".

Довольно скоро он не сможет говорить из-за тряски. Рынок был вымощен булыжником, и в течение столетия мощение пошло волнами. Лошадь начала рысить. Лошади всегда знают, когда они направляются к дому и к постели. Ланни обнаружил, что ему нужно позволить челюсти свободно болтаться, чтобы не стучали зубы. Очевидно, у телеги не было рессор, и когда она пересекла железнодорожный или трамвайный путь, Ланни поднимало на пяток сантиметров в воздух и опускало полным весом. Но все было в порядке, он направлялся на юг, и когда он приедет в Швейцарию, он выберет лучший отель и получит самые мягкие матрасы - так он сказал себе.

Он задавался вопросом об этих людях, которым была доверена его судьба. Ему сказали только одно предложение, и спрашивать больше было не этично. Это было подполье, и каждый, кто имел к нему какое-то отношение, рисковал своей жизнью. Монк сказал Ланни, что нацистам удалось уничтожить подполье. Но, видимо, оно снова возрождается, несомненно, под влиянием Сталинграда, Туниса, Сицилии и Салерно. Самый глупый человек в Нацилэнде не мог не удивиться, когда Гитлер объявил три дня национального траура по огромной армии, затерянной в снегах России в январе этого года. Только самые глупые могли не заметить, что американцы высадились и продвинулись, где бы они ни пытались. Сколько времени пройдет, прежде чем они пересекут Ла-Манш? Конечно, не позднее следующей весны!

Ланни знал, что авангард американцев уже в Германии. Многие американцы, которые могли бы сойти за немцев, студентов, учителей, коммивояжеров, техников, большинство из которых немецкого происхождения. Они были ввезены контрабандой, снабжены немецкими деньгами, а иногда и радиоприемниками и радиопередатчиками. Они получали информацию сотен видов и находили способы ее доклада в центр. Они создавали сопротивление, и вполне возможно, что они создали эту подпольную железную дорогу, по которой ехал Ланни. У него не было никакого способа узнать, а сами железнодорожники могли бы не знать. Для них он был просто "Товарищ тридцать". Все, что сказал Зайдль, было: "Вас перевезут".

Телега остановилась, и фрау Мюлен тихим голосом сказала: "Впереди огни. Уходите быстрее". Ланни не нужно было второго предупреждения. Он выпрыгнул из телеги в два прыжка. - "Идите на один квартал с дороги направо. Затем идите на шесть кварталов вперед, а на один квартал - на левую сторону, обратно на дорогу. Там будет гостиница под названием 'Die Weisse Gans' (Белый гусь). Мы будем ждать там. Если заблудитесь, можете спросить путь у кого угодно, кроме полиции".

Ланни сказал: "Danke", и исчез во тьме. Он понимал, что это должен быть контрольно-пропускной пункт. Полиция, возможно, разыскивает его. Он привык нащупывать себе путь в темноте, находить тротуар и оставаться на нем. С неба всегда было немного света, и глаза быстро привыкли к такому освещению. Этому способствовали мешки из дерюги под которыми в течение получаса находилась голова Ланни.

Он не слишком медленно проделал весь путь. Он перепутал переулки с улицами и слишком быстро вышел на дорогу. Он увидел фонарики, вернулся и пошел дальше. "Bitte, wo ist Die Weisse Gans?" - был естественный вопрос, когда он услышал рядом шаги. Поэтому он нашел это место, хотя не мог видеть вывески с таким названием. Телега ждала, и он проследовал за ней небольшое расстояние, а затем забрался внутрь. Он подумал, какое преимущество даёт разрешение только полиции использовать электрические фонарики под открытым небом. Контрабандисты видели полицию издалека и пользовались этим преимуществом.

Они свернули на маленькую ферму, и пожилой мужчина вышел, чтобы поприветствовать их. У него в руках не было фонаря, хотя он мог там быть, потому, что они были в берлинском районе. Значит, у него не было керосина. Очевидно, он ожидал пассажира, потому что он не задавал вопросов, кроме "Курите?" Ланни дал слово, что он не курит, и что у него нет спичек. Тогда человек сказал: "Тогда можешь устроиться на сене". Это звучало прекрасно для путешественника, у которого разболелись кости.

Там была небольшая конюшня и чердак с зимним запасом корма. Ланни поднялся по лестнице и уселся в угол, разложив достаточно сена, чтобы спрятать все, кроме носа. "Hier sind Sie sicher", - сказал старик - здесь вы в безопасности. Ланни поверил на слово и быстро уснул. Пришли крысы, но, видимо, решили, что он не съедобен. Война была для них преимуществом, так как она использовала все химические вещества для взрывчатки, и больше не было никакого яда, который мог бы помешать убеждению крыс в том, что они являются господствующей расой и предназначены для того, чтобы заполнить мир своим видом.

Ланни довольно долго провел следующий день в этом укрытии, находя его гораздо лучшим, чем собачья будка. Он слушал звуки скотного двора, которые начались при первой полосе рассвета. Петух кричал, курицы кудахтали, а птицы пели так весело, как будто не было войны. Несколько куриц взметнулись вверх и осмотрели незваного гостя, а затем снова слетели вниз. Внук фермера принес ему тарелку с едой и стакан молока - последнее, что обычно предназначалось для маленьких детей и деятелей черного рынка в Hauptstadt. Мальчику, без сомнения, хотелось бы допросить этого таинственного визитёра, но ему было запрещено получать такое удовольствие. Ланни довольствовался - "Vielen Dank", а затем - "Wasser". Он тихо оставался на своем чердаке вместе с голубями, ласточками и летучими мышами.

III

С наступлением темноты прибыл тяжелый грузовик с затемнёнными фарами, которые казались необычайно яркими. Фары погасли, и Ланни позвали. Грузовик вёз груз ящиков. Ланни так никогда не узнал, что было в них. Они были покрыты брезентом, обвязанным прочной веревкой. Водитель, пожилой, но энергичный, ослабил несколько этих веревок и поднял брезент. Появилась лестница, и два пустых ящика размером с ящик из-под мыла были положены сверху груза на расстоянии около метра. Ланни понял, что он должен лежать между ними под брезентом, обвязанным прочной веревкой. У Ланни появились сомнения, пока не увидел, как водитель положил доски с каждой стороны груза, чтобы удержать брезент и позволить воздуху циркулировать. "Между коробками также есть воздух",- сказал мужчина, и Ланни должен был в это поверить. Он не мог отказаться поездки.

Он поднялся и занял свое место с одеялом под собой и пальто вместо подушки. Брезент накрыл его и был завязан. Он понял, что он был в безопасности от наблюдения, потому что, чтобы увидеть его тело, наблюдатель должен находиться сверху. Но предоставленное ему место было чертовски неудобно, ему едва хватало места для переворачивания. У него был выбор. Лежать на спине и бить свой позвоночник, или лежать на боку подвергая ударам свои ребра, или лежать на животе, и тут можно лишиться зубов. У всех грузовиков есть рессоры, но они предназначены для спасения груза, а не пассажира.

Вскоре они разогнались, это Ланни понял по работе двигателя. Он мог предположить, что они были на автобане с четырьмя полосами движения, который соединяет Берлин с Мюнхеном. Предмет гордости Ади, и одна из его самых грубых ошибок, потому что у него не хватало нефти и каучука, тогда как у него было неограниченное количество угля, и он пренебрег железными дорогами, которые могли использовать уголь. Ланни хорошо знал эту трассу, много раз путешествуя по ней в старые счастливые времена. Тогда его путешествие занимало восемь часов, но теперь его чувство времени было безнадежно утрачено. Он читал, что для Бога тысяча лет, как один день. Но теперь для него всё было наоборот, и день был как тысяча лет.

Однажды грузовик остановился, и Ланни задержал дыхание. Это был контрольно-пропускной пункт. Он не мог видеть огни, но он мог слышать каждое сказанное слово. - "Ihre Papiere!" Водитель показал свои документы, а офицер СС их проверил. Другие люди с фонариками осмотрели кабину водителя и под ней, заглянули под брезент и, возможно, под кузов грузовика. Есть ли у них лестница, и полезут ли они наверх? Если так, то песенка Ланни Бэдда будет спета, и водителя тоже.

Но, возможно, водитель знал, что они не доставят столько хлопот. Ланни услышал благословенные слова: "Alles in Ordnung". Двигатель грузовика заработал, и грузовик начал двигаться. Затем быстрее, и вскоре помчался. А агент президента бормотал благодарности в адрес того провидения, которому тысячи лет как один день.

В следующий раз, когда грузовик остановился, на некоторое время наступила тишина. Ланни услышал, как водитель вышел, а потом понял, что он снимает брезент. Возможно, они были в пункте назначения; или, возможно, водитель хотел узнать, жив ли его человеческий груз. Груз был жив, но не очень. Когда мужчина прошептал Ланни, чтобы он скользнул по одной из веревок. Суставы Ланни настолько окостенели, что ему пришлось обратиться за помощью. Его колени угрожали прогнуться под ним, когда он стоял на земле, и водитель помог ему добраться до того, что оказалось маленьким домиком. Скоро настанет рассвет.

Внутри водитель зажег лампу. Больше никого не было видно, и Ланни догадался, что это дом водителя. Его привели в маленький чулан под лестницей. Человек открыл его, и Ланни увидел место для одежды, которой осталось мало. Для него там была подушка, на которой он мог бы сидеть, и, по-видимому, еще одна, чтобы он лежал на ней. Человек сказал: "Здесь вы будете в безопасности. Женщина принесет вам еду". Когда Ланни спросил, будет ли воздух, он ответил, что в полу и потолке есть отверстия. "Но будьте очень тихим", - добавил он.

Ланни рискнул спросить: "Wo sind Wir?" и ответ был - "Регенсбург". Человек закрыл дверь и запер ее. Это могло вызывать тревогу, но Ланни мог догадаться, что там должны быть члены семьи, которые не должны были знать о его присутствии. Может быть, дети, которые могут болтать или стать жертвами нацистской пропаганды и предать своих родителей.

Регенсбург! Ланни знал этот город с его домами с высокими остроконечными крышами, построенными в средние века. Проехав его вскоре после того, как нацисты пришли к власти, он стал свидетелем одного из ранних погромов евреев. Это казалось варварским и ужасным, но, конечно, это было ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас, преднамеренным истреблением расы. В городе находился крупнейший завод по производству шарикоподшипников в Германии, а недавно город был подвергнут одной из самых интенсивных американских дневных бомбардировок. Доктор Геббельс утверждал, что более половины бомбардировщиков было сбито, и это было все, что Ланни знал об этом. Было бы хорошо, если бы, агент президента мог собрать информацию о том, какой ущерб был причинен.

Но не в чулане для одежды. Что нужно было сделать сейчас, так это успокоить его больные кости и не заснуть из-за страха, что он может храпеть. Сейчас были слышны шаги и голоса, и он мог следить за жизнью немецкой семьи водителя грузовика. Детей кормили и готовили к школе. Когда они ушли, женщина открыла дверь и протянула кувшин с водой, немного хлеба с сыром и, самое замечательное, яблоко. Когда он сказал, что боится спать, женщина сказала ему, что дети не вернутся до полудня. Она постучит в дверь и разбудит его до того, как это произойдет. Больше она ничего не сказала, и он был поражен тишиной, в которой работала эта подпольная железная дорога. Конечно, он мог это понять. Люди были напуганы тем, что они делали, настолько, что обычное человеческое любопытство было подавлено. Они знали, что он не захочет сказать, кто он, и боялись сказать, кто они. Лучше, чтобы он быстрее ушёл и был забыт.

Он спал. А затем женщина принесла больше еды и сказала ему, что дети должны скоро вернуться. Он предложил деньги за еду, а она не хотела их брать, но он убедил ее сделать это ради детей. Все это шепотом, а потом она заперла его до ночи. Он сидел довольно удобно и думал о своих проблемах. Он был примерно в четырёхстах километрах ближе к своей цели, и женщина сказала, что кто-то придет за ним после наступления темноты.

Детей уложили спать, и дом затих. Затем к двери подъехала машина, и женщина открыла чулан и протянула Ланни бутерброд, завернутый в газету, и вывела его на улицу. "Это доктор Франц", - сказала она. - "Он собирается в Мюнхен". Ланни сел в машину, маленькую двухместную, и они уехали.

Это был первый из подпольщиков, который хотел поговорить. Врач ничего не спросил о своем пассажире, но сказал, что его направили в больницу в Регенсбурге, чтобы лечить раненых от бомбардировок. Теперь он был отозван в баварскую столицу, потому что там был более ужасный налёт. Он рассказал, какими ужасными были эти налёты. Ланни мог бы сказать: "Я видел их много", но он этого не сделал. Доктор, по голосу молодой человек, заметил, что войны отвратительны, и как он жаждет конца этой войны. Его пассажир согласился со всем, но, видимо, не имел собственного мнения. Так что вскоре доктор замолчал.

До сих пор вся удача была с Ланни Бэддом, но, возможно, в книге судьбы с этим были не согласны. Они ехали около часа с достаточной скоростью, и Ланни догадался, что они должны быть в двадцати или тридцати километрах от Мюнхена. На этом автобане было интенсивное движение, потому что здесь проходил путь в Италию через перевал Бреннер, и Гитлер перебрасывал войска и припасы бесконечным потоком. По морю было ничего невозможно доставить, и очень мало по воздуху. Основная масса шла по железным дорогам и автомобильным магистралям. Они проезжали через лесной массив, и звуки их автомобиля отдавались эхом от деревьев. Внезапно машина начала греметь, издавая звук и ощущение, знакомые автомобилисту, и вызывая тревогу в его душе. Спущенная шина!

Водитель быстро подъехал к обочине шоссе, как можно дальше от полосы движения, потому что гудели тяжелые грузовики, и иногда водители были уставшими и небрежными. Доктор вышел, и Ланни был готов помочь. Но человек сказал: "Вас не должно быть видно. Идите в лес и прячьтесь, пока я не позову". Не могло быть никаких споров по этому вопросу. Ланни нащупал путь, нашел место за кустом подлеска и съел свой бутерброд. Это казалось таким же хорошим временем, как и любое другое.

Но судьба предъявила свой счет за удачу этого агента президента, которому до сих пор она благоволила. Прошло несколько минут, и доктор только честно приступил е своей работе, когда двое мужчин в солдатской форме зашагали по автобану в том же направлении, что и машина. Ланни был достаточно близко, чтобы слышать каждое слово разговора. Они предложили помочь, и когда доктор ответил не слишком сердечно, что ему не нужна помощь, они добродушно рассмеялись и сказали ему, что, конечно, он - джентльмен, а это грязная работа. Не говоря ни слова, один из них полез под зад автомобиля и стал устанавливать домкрат, а другой поднял гаечный ключ и продолжил снимать колесо с поврежденной шиной. Очевидно, они знали эту работу и в одно мгновение справились с ней, так как это были военные. Врачу ничего не оставалось, кроме как стоять и наблюдать. Что любой "Herr" сделал бы в сложившихся обстоятельствах и заплатил им монетой.

Но, как оказалось, эти люди этого не хотели. Когда работа была завершена и инструменты убраны, один из них сказал: "Мы идем в ту же сторону. Вы можете подвезти нас. Когда доктор объяснил, что он не собирается ехать очень далеко, ответ был таков, они поедут так далеко, как и он. Когда он начал протестовать, они просто сели в машину. Один сел на колени другого, давая понять, что они не будут толкать его или причинять ему неудобства. Такого никогда бы не произошло в старой Германии, но это была нацистская Германия и, кроме того, шло военное время. Они были довольно добродушны, воспринимая это как забаву. - "Да ладно, мы молодцы, и мы кое-что для вас сделали. Мы опоздали, и у нас нет денег".

Что мог сказать доктор? Если бы он прямо сказал: "Я не желаю вашей компании", они могли бы повести себя безобразно. Они сражаются за Фатерланд и, безусловно, имеют право на уважение со стороны любого гражданского. У них не было видно оружия, но оно могло бы быть скрытым. Во всяком случае, их было двое против одного. Они могут отобрать у него машину, они могут даже убить его. Такие вещи случались, и было много разговоров о волне преступности. Они могут быть простыми людьми в отпуске, а могут быть дезертирами. И делать то, что делал Ланни, направляясь к швейцарской границе, и в настроении отчаяния. Конечно, ночь была облачной и темной, и на данный момент машин не было видно.

Все это Ланни мог понять так же, как и доктор, и его сердце упало, когда он увидел, как доктор садится в машину и уезжает. Доктор не мог сказать: "Я вернусь". Он мог быть уверен, что Ланни услышит разговор и поймет ситуацию. Некоторое время он повезёт этих людей, пока не приедет в деревню. Затем скажет: "Это мой пункт назначения", и поэтому избавится от нежелательных пассажиров, а затем возвратится за желательным. Между тем, последний будет ждать.

Ланни ждал. Он подкрался ближе к шоссе и наблюдал, как машины проезжают в обоих направлениях, поскольку возвращающийся доктор должен проехать некоторое расстояние назад к следующему подземному туннелю на пересечении дорог или эстакаде, чтобы он мог попасть на сторону Ланни. Поскольку автобаны построены для тех, кто знает, куда они едут, а не для тех, кто передумает и хочет развернуться! Доктору может быть трудно найти правильное место в лесу. Ланни, понимая это, взял газету, в которую был завернут его бутерброд, и насадил ее на раздвоенную палку и положил в землю рядом с краем дорожного покрытия. Быстрые машины не заметят этого, но доктор наверняка будет ехать медленно.

Ланни ждал остаток ночи. Он видел, как проезжали сотни машин, но не видел ни одной, которая ехала медленно. Никто не остановился, и ни один водитель не вышел, чтобы позвать потерянного пассажира. Ланни успокоил себя мыслью, что, возможно, врачу пришлось доставить двух нежелательных пассажиров до самого Мюнхена. Тем не менее, это не могло занять у него больше часа или двух. Могло ли случиться так, что он не смог запомнить место? Но, конечно, он отметит расстояние на спидометре, когда он шел на юг, а затем расстояние, когда он вернулся! Может быть, солдаты ударили его и ограбили? Или что у него была какая-то встреча в Мюнхене, которую он не мог отменить? Придется ли ему ждать и вернуться на следующий вечер? Или он предал своего пассажира и просто забудет его? Ланни никогда не узнает ответ на эту загадку. Он ждал до рассвета, а затем обнаружил заросли подлеска, в котором он мог лежать и ждать весь день. У него не было еды и воды, и ему особенно хотелось воды. Он прождал до середины следующей ночи. Затем он решил, что его бросили, встал и пошёл. Вскоре он пришел к ручью и утолил жажду. Он не возражал против ходьбы. Его беспокоило то, что он потерял связь с подпольем. Он не мог просто пойти в Мюнхен и спросить его штаб. Теперь он был один во всей Германии без друга, которого он знал. Если только он не вернуться в Берлин и не начать все сначала с Иоганном Зайдлем.

VII

Он держался направления на юг и волновался каждый раз, когда мимо него проезжала машина. Рано или поздно одна из них остановится, и это будет полицейская или армейская машина, и они попросят показать его документы, и спросят, что он там делает, и почему он не в армии? На первом перекрестке он сошел с автобана на проселочную дорогу. Но он обнаружил, что проселочная дорога тоже имело свои недостатки, поскольку собаки на фермах были антисоциальны, а некоторые не удовольствовались лаем, а бросались на него. В темноте было нелегко найти что-то, но Ланни удалось найти сук от дерева и сделать из него палку. Он никогда прежде не был бродягой, и сейчас был удивлен, обнаружив, сколько у жизни недостатков.

В своём походе он думал обо всех людях, которых знал в Мюнхене, и, кому он мог бы доверять. Почти все были состоятельными людьми, любителями искусства. Он не был в городе с начала войны и не мог быть уверен, кто жив или мертв. Он мог подумать о нескольких, кто наверняка уже устал от конфликта сейчас, когда их столица была размазана бомбами, но он не мог вспомнить ни одного, кто мог бы рискнуть своей шеей ради американского Kunstsachverstandiger, будь он очень компетентен. Нет, вообще не было никакого смысла идти в Мюнхен, там будет почти так же плохо, как в Берлине.

Беглец чувствовал себя комфортно, несмотря на собак. Не много автомобилей гестапо рыскали по проселочным дорогам. А у него были деньги в кармане, и он мог платить за еду у дверей фермерского дома. У него была хорошая история, подготовленная заранее. Его дом разбомбили в Берлине, а он вернулся после недельного отсутствия и обнаружил, что его жена и дети ушли. Сообщалось, что они ушли туда, куда Ланни решит идти. Обдумывая это, он начал терять интерес к Швейцарии. Он знал, насколько тщательно немцы охраняют эту границу, и сколько людей погибло, либо в результате падения в темноте, либо в результате выстрелов при дневном свете, пытаясь пересечь границу по горным тропам. Нужен был надёжный проводник, и как мог найти такого на немецкой стороне бродячий офисный клерк?

Австрия была ближе, и Ланни догадался, что границы не будет, поскольку она является частью Нацилэнда. но он не осмеливался рассчитывать на это, поскольку старые привычки сохраняются. После этого он будет недалеко от Италии, а поскольку северная Италия находилась в руках немцев, за ее границей следили менее внимательно. Ланни знал, что в Италии подполье будет сильнее. Всё, что ему нужно было сделать, это взобраться на какой-нибудь высокий перевал и сказать лесорубу или молодому крестьянину: "Я друг партизан, и где они?" Партизаны прибудут осмотреть его и услышать его историю, а затем передадут его некоему человеку из Управления стратегических служб, и Робби и Лорел получат сообщение, что Ланни жив и здоров.

По дороге к перевалу Бреннер был один человек, о котором думал Ланни. Это был его старый друг Хильде княгиня Доннерштайн. Хильде принадлежала к той же касте, что и Оскар фон Герценберг, то есть к прусской аристократии, которая смотрела на нацистов как на canaille и которую после четырех лет войны и одного года непрекращающихся поражений должно тошнить от них. Ланни оставался во дворце Доннерштайн в Берлине и привел туда Монка и прятал его в течение нескольких дней, но не сказал Хильде правду ни о ком из них. Теперь ему придется рассказать хотя бы часть правды о себе. Он был совершенно уверен, что как леди она не предаст джентльмена, и она сможет и будет готова дать ему совет. Ведь он посоветовал ей, сказав перебраться в ее летний лагерь в Оберзальцберге и подготовить его для зимнего отдыха. Бомбардировщики туда не прилетали, и пищу было легче достать. Ланни не пришло в голову, что он может пойти за едой.

VIII

Путешественник шел до восхода солнца, а затем отправился на ферму и рассказал свою историю сочувствующей женщине. Это была хорошая история, и его пригласили на теплый завтрак с семьей. Ему даже завернули в узелок обед, и когда он попытался заплатить за него, ему сказали, что плата не взимается. Они такие добрые, хорошие люди, и Ланни знал, что их так много по всей стране. Он ушел, размышляя над тайной того, как они попадали в руки одной клики военных за другой. Армии маршировали и сражались по всей Европе на протяжении веков. И Ланни не мог вспомнить, чтобы когда-либо встречал одного крестьянина или рабочего, который любил войну или ожидал что-нибудь выиграть от нее. Война была спортом правящих классов!

Он шел своей дорогой, подошел к полосе леса и там заблудился. Он устал и хотел спать. Дул холодный ветер, и лучшее убежище, которое он мог найти, находилось на подветренной стороне большой скалы. Земля была покрыта палыми листьями, и он собрал охапку, а затем спал так же крепко, как младенцы в лесу. Когда он снова открыл глаза, день уже наступил, но было все еще холодно, он встал, вытянул ноги и съел свой обед. Он думал о своих проблемах, а затем о Марселине и о том, что может с ней случиться. Он представил ее в руках гестапо, и это было так ужасно, что ему пришлось быстро выбросить это из головы. Вместо этого он придумал для нее историю приключений под открытым небом, как свою собственную. Историю Розалинды в пьесе Как вам это понравится, на этот раз в любительской театральной постановке в Бьенвеню. Там она закрыла грудь тугой повязкой, надела одежду мальчика и сыграла юного апаша к большому удовольствию зрителей.

Ланни решил путешествовать ночью, потому что он получил на ферме намек, который очень обеспокоил его. Они спросили, как ему удалось избежать службы в армии. И ему пришлось быстро подумать и сказать, что его забраковали из-за серьезного сердечного заболевания. До этого момента его мысли были сосредоточены на том, что, если полиция поймает его, то обнаружит, что он был американским шпионом. Теперь он впервые понял, что его документы могли бы удовлетворить их, и в этом случае они без промедления отправят его на военную службу. Чтобы быть уверенным, они возьмут его отпечатки пальцев, и у них уже были отпечатки пальцев Ланнинга Прескотта Бэдда в Мюнхене, где он был арестован и брошен в тюрьму Штадельхайма за то, что он был в компании Хьюго Бэра, Sturmabteilungsmann, застреленного в Ночь длинных ножей. Это было почти десять лет назад, но отпечатки пальцев не стареют, как и полицейские записи. Однако бомбёжки вполне могли дезорганизовать систему. А они всё делали наспех с трудоспособными новобранцами, и не стали бы искать записи. Возрастные ограничения были снова расширены и теперь брали в армию от шестнадцати до шестидесяти.

Активное воображение Ланни видело, что его схватили в облаве и отправили на медицинское обследование, и наверняка не нашли бы ничего плохого в его сердце! Они отправят его в немецкий эквивалент учебного лагеря, и он наденет форму, снятую с убитого, а нацистский фельдфебель будет дрючить и пинать его в течение месяца или двух. Затем его погрузят в вагон для крупного рогатого скота и отправят в самую зимнюю стужу на русский фронт или, возможно, на готическую линию, как немцы теперь называли свой фронт в Италии. Ланни видел, как он саботирует этот фронт, а затем уходит к американцам с большим количеством ценной информации. Из этого выйдет великолепная история, но каким-то образом ему было трудно заставить себя поверить в это.

Нет, казалось разумнее путешествовать под покровом ночи, следя за фонарями и избегая городов. С помощью дружелюбных крестьян он приобрел здоровую палку и больше не боялся собак. Он шел в горы, и было холодно, и невозможно спать ночью на улице без одеяла. Но днем он найдет место под солнцем, или, если пойдет дождь, он найдет пещеру или полое дерево, или, возможно, он расскажет свою трогательную историю и получит разрешение спать в сарае.

До Хильде оставалось чуть больше ста километров. А оттуда - от ста до двухсот до границы с Италией, в зависимости от того, где он подойдёт к ней. У него не было карты, но он много путешествовал по этому региону в течение последних двадцати лет. Путешествие по проселочным дорогам увеличивало расстояние, но лучше было затратить больше времени и быть уверенным, что доберёшься куда надо. К настоящему времени у него был густой коричневый подлесок на нижней половине лица, и когда он наклонился над ручьем, чтобы выпить, он едва узнал увиденное. Тем лучше, потому что, если он не узнал, то гестапо и подавно. У него все еще была приятная улыбка и убедительный язык. Он не встретил ни одной фермерской жены или дочери, которая не была бы тронута его печальной историей о доме, разбомбленном в щебень, и о жене и детях, разыскиваемых любящим мужем и отцом. Для людей в этих предгорьях Баварских Альп бомбёжки были "старыми, далекими печальными вещами", и они были бы рады, если бы он остался и сел у их большой дровяной печи и весь вечер рассказывал им сказки.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В худших крайностях44

ШАЛЕ Хильде в Оберзальцберге было одним из тех замысловатых строений, которые богатые люди сооружают сами, чтобы наслаждаться дикими пейзажами, не жертвуя удобствами городской жизни. Шале находилось на склоне горы, покрытой соснами и елями, и смотрело прямо на склон, где у Гитлера был его Бергхоф. В ясный день можно сидеть в летнем домике княгини с театральным биноклем и видеть, как фюрер выходит из своего убежища, одетый в костюм из коротких кожаных штанов, расшитой зеленой куртки и шляпы с пером тетерева на ней. В старые счастливые времена он с удовольствием гулял по горным тропам своего имения. Теперь он приезжал редко, и если кто-нибудь скрытно наблюдал за ним, то у него были бы очень серьезные проблемы.

Ланни был там в те дни, когда планировалась Мюнхенская конференция. Он оставался в Бергхофе и ходил к шале Хильде, а также к Герингу, потому что у Der Dicke было тщательно продуманное место с лесом, огороженное и населенное дикими кабанами, на которых он с удовольствием охотился и разил их дротиками с безопасного места на лошади. Но не совсем безопасного, потому что он несколько раз падал, а однажды пробыл пару недель в постели. Сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт пришлось признаться в незнании этого благородного вида спорта и довольствоваться более безопасным. Стрелять оленей с высокого помоста в Роминтене.

Ланни знал домашних Хильде и знал, что ему нужно быть осторожным, приближаясь к ним. С Хильде жила старшая сестра, вдова, как Хильде, и ни в коем случае не расположенная к сердечности. В берлинском дворце были две пожилых семейных пары слуг, которые были верны великому и благородному фюреру своего Фатерланда и, вероятно, были слишком несведущи, чтобы измениться из-за событий войны. Самый бесперспективный расклад, и Ланни не ожидал, что его примут там в качестве гостя, не собирался даже заявить о себе.

Поскольку другие люди по соседству знали его, он ждал наступления темноты, чтобы приблизиться к усадьбе. Он увидел, что в двух окнах второго этажа были огни, и догадался, что Хильде прислушалась к его совету и утеплила несколько комнат поменьше и сделала их пригодными для проживания зимой. Она потеряла большую часть своего дохода, сказала она ему, и будет рада выжить, хотя и не слишком заинтересована в этом. Он знал, что она никогда не была любителем собак, и с облегчением обнаружил, что его праздношатание не было встречено лаем. Он провел ночь в сарае в ее поместье, завернутый в мешки для картошки.

На рассвете он вышел в лес. Беседка Хильде стояла на видном месте скалы, и ей было приятно сидеть и читать в солнечные дни. К счастью, этот день был солнечным, и он отправился туда, где он мог спрятаться за кусты и следить за ней. Когда он сел, то задремал. К середине утра она пришла, одетая в черное платье, что было запрещено в Берлине. Он был достаточно близко, чтобы увидеть, что ее красота исчезла, а ее морщины невозможно скрыть, особенно на солнце. Она была социальной бабочкой, полная веселья и отчасти злословья. Она слонялась по континенту, тратя деньги своего мужа в полдюжине столиц и разговаривая на светском жаргоне, составленного из немецкого, французского, английского языков, а иногда и итальянских и испанских слов. Теперь ее муж и двое ее сыновей были мертвы, ее яркий и светский мир был мертв, как и ее сердце, так сказала она своему старому другу Ланни Бэдду.

Визитёр осторожно перемещался от дерева к дереву, не попадая в поле зрения дома. Когда он был рядом, он стал за деревом и не слишком громко сказал: "Привет, Хильде". Он не мог видеть ее испуганного взгляда, но получил впечатление от ее голоса. "Wer ist da?" - спросила она. Он быстро ответил: "Ланни Бэдд". Она воскликнула: "Um Gottes Willen!" и он остановил ее словами: "Пойдём погуляем. Я должен поговорить с вами наедине". Она встала и последовала за ним в лес. Когда они были на безопасном расстоянии от всего, он остановился и встал перед ней. Он был готов увидеть смятение на ее лице, потому что она никогда не видела этого баловня судьбы ни в чем, кроме надлежащего костюма, и, конечно же, никогда, с немытым и небритым лицом в течение двух недель. "Не пугайтесь" - сказал он ей. - "У меня проблемы, но я обещаю не привлекать вас".

"Ради бога, что случилось, Ланни?" - прошептала она, решив, что это действительно он и никто другой.

- Я приехал в Германию, чтобы купить несколько картин у Геринга, и один из его так называемых искусствоведов пришел в ярость, потому что я разоблачил его, что он приобрёл вещи мошенническим образом. Он начал рассказывать, что я шпион, и друг предупредил меня, что гестапо собиралось пропустить меня через свою инквизицию. Я решил уйти, и я на пути в Италию.

- Но, Ланни, wie schrecklich! Ты выглядишь ужасно!

- Ну, не волнуйтесь, частично это камуфляж. Я шёл пешком по ночам и днем спал в лесу, и мне немного не хватало еды. Главная проблема в том, что я хотел с кем-нибудь поговорить. И я не мог пройти мимо, не сказав "привет". Он сказал это с милой улыбкой, и не могло быть никаких сомнений, что это был тот же самый старый Ланни.

" Aber -ты знаешь, как это!" - воскликнула она. - "Моя семья c'est embarrassant!"

"Конечно!" - он ответил. - "Я не хочу, навязываться вам. Я просто хотел поговорить. Мы здесь в безопасности?"

- Давайте пройдем немного дальше, если вы не устали.

- Я спал в вашем сарае прошлой ночью.

- Ланни, как ужасно!

"C'est la guerre", - сказал он, впадая в ее международный стиль речи. - "Никто не веселится в наши дни, и я подумал, что вам может быть скучно и приятно услышать новости".

- Как прекрасно, дорогой! Конечно, я жажду новостей! Erzahl doch!(Рассказывайте!)

III

Они углубились в темный лес. Куропатки взлетели с шумом перед ними, и большие зайцы скакали прочь. Хильде свела его с проторенной дороги, пока она не уверилась, что рядом не может быть подслушивающих. Затем они уселись на упавшем бревне, и Ланни открыл свой восхитительный запас сплетен. С тех пор как он в последний раз видел этого фешенебельного друга, он побывал в Швеции, Лондоне, Вашингтоне, Нью-Йорке, Ньюкасле, Флориде, затем в Марракеше и Алжире, Риме и Берлине, и почти во всех этих местах он встречал людей, которых Хильде знала и хотела услышать о них. Чем занимается Ирма, и действительно ли она счастлива как графиня, забрала ли война все ее деньги? И маленькая девочка, которая прилетела в Америку, кого из ее родителей она любит и как она себя вела? И Робби, и вся эта семья, а потом и Бьюти среди темнокожих, и Курт Мейснер, и его трагическая рана, и этот ужасный грубый жирный человек здесь. Даже в лесу Хильде боялась произнести его имя, и она огляделась вокруг, слушая рассказ о его новой партии картин, его наркомании и о его несчастной жене, которая была вынуждена поклоняться в храме своей предшественнице.

Это продолжалось в течение часа или около того. Затем внезапно эта светская дама остановилась и уставилась на своего друга, так тревожно измененного. "Здесь я болтаю!" - воскликнула она. - "А у тебя такие неприятности! Чем я могу тебе помочь, Ланни?"

"Видеть тебя уже помощь", - галантно ответил он, - "и воспоминания о старых временах. Я не должен больше оставаться здесь".

- Ланни, это совершенно гадко, что я не приглашаю тебя в дом и не ухаживаю за тобой, но вы знаете мою семейную ситуацию. Будут сплетни, и они быстро распространятся.

- Конечно, и я не мечтал втянуть вас в мои неприятности. Это не принесет мне никакой пользы и может причинить вам серьезный вред.

- По крайней мере, я могу принести тебе еду. Рядом со мной живёт пожилая женщина, которой я иногда приношу еду, так что не будет подозрительно, если я принесу корзину.

- Никакой корзины, дорогая. Маленькие пакеты, которые я могу сунуть в карманы. Заверни их в бумагу и убедись, что на бумаге нет надписей или печатных этикеток.

- Как вы будете жить и куда пойдёте?

- Мне нужен небольшой совет по этому поводу. Я хочу попасть в Австрию. Вы знаете какой-нибудь трюк для того, чтобы туда добраться?

- Я не знаю, Ланни? Дороги особенно хорошо охраняются в этом районе из-за близости к Бергхофу.

"Я был там гостем пару месяцев назад", - сказал он ей. - "Я хотел приехать сюда, но у меня не было шансов. Я прилетел туда и снова улетел".

- Мы слышали, что вы были там. Нет конца сплетням об этом месте. Слуги говорят о том, что происходит. Они говорят, что у Номер один есть новая девушка, но никто не знает ее имени.

- Не такая уж новая, только новость новая. Ее зовут Ева Браун, и он зовет ее Эви. Она родом из Мюнхена и была помощницей Хоффмана, того забавного человечка, который весь день следит за своим хозяином и делает снимки всего, что он делает. Потомство узнает все об этой милой, но ничем не примечательной Freundin.

- О, Ланни, quel morceau! Какой лакомый кусочек, как ты говоришь! Наш сэр Ланселот! Наш святой! Такая новость должна стоить дюжины пакетов с едой.

- Будь осторожна в её распространении! Тебя могут вызвать в гестапо и выяснить, где ты получишь свои лакомые кусочки.

"У нас есть служанка, которая живет в Берхтесгадене и приносит нам последние новости. Она..." - княгиня остановилась, не закончив предложение. - "Подожди минутку, Ланни. Я думаю, у меня есть способ, как тебе добраться до юга. У этой девушки есть парень, который живет в горах и может быть тем человеком, который тебе нужен. Мы беспокоились о нем, потому что он иногда приезжает сюда ночью, и мы уверены, что он уклонист от призыва, а может, и что-то похуже, контрабандист или даже саботажник".

- Вот это дело, Хильде! За небольшие деньги такой человек мог бы переправить меня в Австрию и, возможно, дальше. Есть ли способ переговорить с ним?

- Девушка будет знать, как связаться с ним, я не сомневаюсь.

- И есть ли какая-нибудь работа, которую можно предложить ему?

- Да, всегда есть дрова, которые нужно пилить и колоть.

- Ну, теперь, дорогая, окажите мне реальную услугу. Пригласите этого сомнительного Bursch в свой лес, и я буду бродить вокруг, пока не увижу его. Я найду способ приблизиться к нему и, конечно, не дам ему никакого намека на то, что я ваш друг. Я буду просто очередным уклонистом, и у него не будет проблем с пониманием меня.

- Но Ланни! Это может занять некоторое время, и как вы будете жить?

- Я не буду жить в роскоши, но меня это устроит. На краю этих лесов есть сарай, и кажется, что он пуст. Я спал в одном углу там прошлой ночью, и меня беспокоил только ежик.

- Мой муж хранил там сено в те дни, когда он прикармливал оленей и устраивал на них охоту. Никто не придет туда. Но вы замерзнете, Ланни!

- Я не замерз прошлой ночью. Я признаю, что если бы я нашел старую попону, висящую на гвозде, я мог бы воспользоваться ею. Не хорошую попону, потому что это не выглядело бы естественно. Кроме того, мне нужна только еда, и я прекрасно устроюсь. Я подожду, пока не увижу этого человека, или пока вы не предупредите меня, что из этого ничего не вышло. Пошлите девушку сразу, если можете, потому что всегда есть шанс, что меня кто-нибудь увидит.

"Tout suite!" - сказала княгиня по-французски, как говорят в Нью-Йорке, а не в Париже. а потом - "So long! (До встречи!)" Она быстро поцеловала его в лоб и скрылась в своем доме.

Беглец провел оставшуюся часть дня в лесу, поддерживая дружбу с щебечущими белками и пугливыми зайцами. На их тропах он нашел проволочные ловушки, потому что в эти беспокойные времена было много браконьерства. В одной из ловушек был задушен до смерти заяц, и Ланни не постеснялся вытащить его и снова установить ловушку, чтобы не завести себе врагов. Он отнес свое сокровище к маленькому ручью, снял с него шкуру, вскрыл его острой палкой и очистил в воде. У него было две или три драгоценных спички, но ему понадобилась только одна, чтобы разжечь небольшой костёр из сухих листьев и веток. Там он сел и терпеливо жарил один кусок зайца за другим. Даже для полуголодного человека этот заяц представлял огромное количество еды. Он обернул две задние ноги в чистые листья и аккуратно сунул их в карманы, потому что не стал доверять белкам, когда ложился спать. Он нашел крошечную полянку в теплом солнечном свете и мирно заснул. Как восхитительна была бы земля, если бы не люди на ней!

Когда наступила темнота, он направился к сараю. На пустом ящике в углу он нашёл пакеты с едой. Он приготовил ужин из бутерброда с сыром и двух холодных жареных блюд из зайца, recht gut! Он нащупал и нашел попону, чудесным образом свисающую с гвоздя, и, завернувшись в неё, он наверстал еще больше потерянного сна. На рассвете он вышел и ушел, оставив попону на гвозде, но засунув в различные карманы пакеты с едой.

Он нашел заросли, из которых он мог следить, и через пару часов после восхода солнца он увидел, что из одной хозяйственной постройки усадьбы с топором на плече вышел молодой человек в поношенном и залатанном деревенском костюме. Ланни последовал за ним, но не слишком близко, чтобы не быть обнаруженным. Довольно скоро раздался звонкий звук топора и упавшего дерева, и Ланни подошел к лесорубу и поприветствовал его на лучшем баварском диалекте, который он смог сымитировать: "Allo, wie geht's, wie steht's?"(Привет, как дела?)

Bursch остановил свою работу и глянул, не слишком сердечно. Он увидел бродягу, не располагающего к себе. "Was wollen's?" (Чего надо?) - спросил он.

Ланни подошел и заговорил так тихо, чтобы его не услышали даже белки и зайцы. - "Не хотел бы заработать немного денег, скажем, марок сорок?"

"Мне они пригодились бы", - был скептический ответ.

Ланни не терял времени, но вынул из кармана две маленькие монеты и две бумажных купюры. Он вручил монеты парню и поднял купюры перед собой. - "Теперь две марки, двадцать, когда мы придем на старую австрийскую границу, и двадцать, когда приведёшь меня в страну".

"Aha!" сказал Bursch. "Das kann ich verstehn." Некоторое время он думал, потом спросил: "Халлайн подойдет ли тебе?"

"С Халлайном все в порядке", - сказал Ланни. - "Ты бы не провёл меня чуть дальше, откуда я мог продолжить путь?"

- Договорились. Я проведу тебя через соляные копи.

- Те, что в Берхтесгадене?

- Нет, Вольф Дитрих в Халлайне. Там в них есть туннели, которые идут на многие километры, и некоторые из них находятся под немецкой землей. Есть способы туда попасть, если знать как.

- Это звучит хорошо. Но разве их не будут охранять в конце Халлайна?

- Там сотни рабочих, и они приходят и уходят. Можешь сойти за одного. У меня там друзья.

"Das Klingt Gut", - сказал Landstreicher - бродяга. - "Как скоро мы можем начать?"

- Лучшее время для выхода в Халлайн - это конец работы в восемнадцать ноль ноль. Тогда будет темно. Если мы выйдем отсюда в полдень, то мы должны успеть.

- Я не хочу, чтобы меня видели на шоссе. У меня есть свои причины.

- Не беспокойся об этом. У меня тоже есть. Будь поблизости до полудня. Мне придется отнести этот топор в шале, тогда я встречу тебя здесь. Я скажу им, что вывихнул запястье и должен оставить его на день или два. Меня зовут Вилли. Ты случайно не куришь, Камерад?

Ланни нашел тихое гнездо в лесу, послушал веселый звук топора и подумал о Халлайне. Небольшой грязный городок в Австрии, чуть ниже Зальцбурга и недалеко от старой границы, это было место, отмеченное на ментальной карте Ланни Бэдда, потому что именно здесь распался его брак с Ирмой Барнс. Они помогли Труди Шульц сбежать из Берлина, и Ирма была в ярости на своего мужа не только потому, что он подверг ее такой опасности, но и потому, что он ввел её в такую злую компанию. Для Ирмы это была "красная" компания, и он не мог убедить её, что это была просто "розовая". Социалисты, коммунисты и разбрасывающие бомбы анархисты были одинаковы для дочери Дж. Парамаунта Барнса, железнодорожного короля из Чикаго. Это было шесть лет назад, годы, наполненные великими событиями в жизни Ланни Бэдда и его мира. Но ничто не могло вычеркнуть из его памяти ночной сцены, когда Ирма сказала ему, что она возвращается к своей матери в Нью-Йорк. Они расстались на железнодорожной станции. Ланни отправился в Зальцбург, чтобы попытаться насладиться музыкальным фестивалем, но без особого успеха.

Теперь он снова увидит этот маленький город, добывающий соль. Он знал о шахтах и о том, что в них есть обширная сеть туннелей и проходов под землей, но ему никогда не приходило в голову, что они могут быть использованы контрабандистами и другими нарушителями закона. Теперь он собирался доверить свою жизнь одному из этих людей. Он тщательно обдумал ситуацию. И решил, что Вилли не может позволить себе передать его в полицию, потому что сам парень был уклоняющимся от призыва, и хотя он может получить награду, но его неизбежно отправят в армию. Там деньги не будет иметь для него никакой пользы. Деньги Ланни были бы лучше! Конечно, у него может возникнуть мысль ударить Ланни по голове в соляной шахте и получить больше денег. Но Ланни всегда будет пытаться идти позади него.

Весёлые звуки топора прекратились, и через некоторое время Ланни занял пост за деревом возле места рубки. Вилли позвал его, и они пошли по лесной тропе. Ходить по склонам гор было трудно, но сейчас Ланни хорошо питался и привык ходить. Человек знал дорогу и смело шел, Ланни шёл в метре позади. Во второй половине дня они увидели людей из сельской местности, но никто не проявлял к ним интереса. Вокруг были одни из лучших пейзажей Европы. Хребет за хребтом гор с захватывающими дух видами. Но Ланни нужно было все его дыхание, чтобы не отставать от этого горца.

Когда наступили сумерки, они оказались на пустынном горном лугу, а там, в низком сарае, находилось то, что можно было назвать чёрным входом в соляную шахту. Первоначально это было русло ручья, по которому вода шла в шахту. Теперь вода была отведена, и русло использовалось несколькими рабочими, которые жили на баварской стороне. По старому договору они имели наследственное право на работу. Спуск в шахту проходил по склону, который назывался Schurf. это была деревянная горка для скатывания и маленькие ступеньки для подъема. Но Ланни и его другу пришлось использовать ступеньки, потому что у них не было Arschleder, так шахтеры называли тяжелый кожаный фартук, который защищал спину от высокой температуры быстрого скольжения.

Прежде чем они вошли, Вилли сказал: "Ты должен мне двадцать марок". Ланни вручил ему купюру, тот посмотрел на нее и спрятал. Ступени были темными, но, видимо, Вилли был там раньше. Он пошел без колебаний. Ланни пришлось держать обе руки перед собой. Внизу ступеней был туннель шириной в обычную дверь и примерно такой же высокой, с бревнами, удерживающими потолок. Под ногами лежала плотная утрамбованная скользкая глина, а сверху непрерывно капала вода. Ланни казалось, что они прошли километров пять или шесть в этом туннеле, прежде чем увидели свет. Он знал, что эти шахты работали в течение двух или трех тысяч лет, но он ничего не знал о процессе и был удивлен, не увидев никакой белой или кристаллической соли, как он себе представлял. Здесь была только глина, называемая Kalkgestein, и соль была в глине. В горах были вырыты или образованы взрывами огромные бассейны, и туда была впущена вода, образуя озера. Вода вымачивала соль из глины, а затем рассол выводился в долину и там испарялся. Таков был процесс, и на шахтах было пять или шесть галерей, одна под другой. Был целый район, известный как Salzkammergut, что означает собственность солевого департамента. Добыча и продажа соли веками были монополией правительства.

Они не поворачивались, чтобы наблюдать за работой или видеть заброшенные озера без воды, освещенные разноцветными огнями и использовавшиеся для проведения банкетов, фестивалей и шоу. Они шли туннель за туннелем, освещенные широко расставленными электрическими лампами. Они проходили мимо рабочих, которые не обращали на них внимания, пока Вилли не встретил того, кого он знал. Он остановился и представил своего друга Ганса, а затем прошептал парню. Ланни достал купюру в десять марок, и шахтер поспешно удалился и вернулся с двумя фонарями и двумя наборами костюмов шахтеров белого цвета, включая шляпу с небольшим круглой тульей, отделанной зубчатой белой полосой. Снаряженные таким образом, они могли проходить куда угодно, и Вилли должен вернуть имущество домой шахтеру. Теперь они вошли в более широкий бетонный туннель с небольшой шахтной железной дорогой, ведущий к главному входу. Пришлось идти километра три, и на пути был старый указатель, на одной стороне которого находился австрийский императорский двуглавый орел, а на другой стороне бело голубой орёл бывшего королевство Бавария. Это была уже не существующая граница!

Теперь пришло время выхода смены, и они направились к главному входу, Туннель Вольф Дитрих. Ланни ожидал щекотливого момента, но ничего не случилось. Рабочие были утомлены, и можно услышать от них лишь несколько пробормотанных слов. Их забирали на лифтах, человек по двадцать за один раз, и никто не обращал ни малейшего внимания на пару незнакомцев. Старики умирали, а молодых людей забирали на войну. Нанимали новых людей, и это никого не волновало, кроме босса. Ланни и его проводник прошли через мраморный портал с надписью, которую они не стали читать.

По крутой горной дороге в город Халлайн они долго шли в темноте. На окраине города Вилли спросил, в какую сторону хочет пойти его спутник, и Ланни ответил: "В сторону Зальцбурга", что было неправдой. Проводник указал на восток, а затем сказал: "Zwanzig Mark". Ланни вручил купюру, и Вилли зажёг спичку и осмотрел её. Затем он сказал: - "Gluck auf!" И, взяв фонари и комбинезоны, Вилли скрылся во тьме.

Агент президента был в Австрии, и это было утешением. Для австрийцев было характерно то, что немцы презрительно называли Schlamperei, то есть вялость, непринужденность. Например, они предпочли сидеть в пивной, потягивая пиво и петь песни о своем Schatze, чем стоять на шоссе тёмной ночью, размахивая фонариками и останавливая путешественников, чтобы проверять их документы, даже если это было военное время и нацистские повелители строго предписали это! Пусть нацисты сделают это сами!

Ланни очень устал, и это была самая холодная ночь, с которой он когда-либо сталкивался. Пошёл дождь, и он решил, что должен найти укрытие. Он шел, пока он не пришел на ферму, где не было света. Он ощупью добрался в это место, надеясь, что австрийские деревенские собаки будут более дружелюбными, и их легче соблазнить небольшим куском колбасы. Он нашел сарай, а в углу несколько мешков. Он сел и съел один из пакетов с едой Хильде, а затем укрылся и крепко уснул.

Тревога разбудила его на рассвете, и он встал, ёжась от холода. Он быстро вышел, потому что не хотел объяснений. Шел дождь, и это была жалкая перспектива. Он даже не мог сказать, куда идти на юг. Все дорожные знаки были сняты. Он знал, что он был менее чем в ста километрах от итальянской границы полётом ворона. Но, к сожалению, он не был вороном. Когда наступил дневной свет, он увидел крестьянку на скотном дворе, и он догадался, что она не будет очень пылкой нацисткой. Он спросил ее, как добраться до Голлинга, следующего города на юге. Она показала, и он пошел.

Он шёл по прекрасной стране, "австрийской Швейцарии". Это была долина реки Зальцах по берегам с невысокими горами, покрытыми соснами, а за ними высились стены более высоких серых гор, покрытых снегом. Это была историческая земля со многими древними замками. Это был также курорт, полный горных шале и отелей для богатых, теперь по большей части превращенных в госпитали. Такое место неудобно для беглеца, потому что через горный перевал часто проходит только одна дорога, и нельзя сойти с нее без проводника. Как Ланни хотел найти дружелюбного водителя грузовика, который привязал бы его к грузу и прикрыл под дождем.

Промчался автомобиль с сигналом. Это была военная машина с нацистами, и они смотрели на него, когда проезжали мимо, и сильно его обеспокоили. Что если они уведомят следующий военный пост о том, что на дороге идёт годный к военной службе бродяга? Ланни свернул и поднялся на склон горы. Там на террасированной земле стояла крестьянская хижина, и он решил довериться крестьянам. Он еще никогда не встречал среди них того, кому нравилось бывать на войне. Войны были созданы людьми, которые уехали жить в города, и там они приобрели богатство, власть и вкус к большему.

В этом месте, обнаружил Ланни, не было ни одного представителя мужского пола. Просто старая бабушка и молодая беременная женщина с двумя маленькими дочерьми. Сначала они испугались прибытия этого незнакомца, но вскоре он убедил их, что он безобидный человек. Он слышал, как Артур Канненберг пел десятки G'stanzln на диалекте этой страны, так что он мог говорить на этом диалекте, конечно, игриво выпячивая свои грубые ошибки. Он изменил свою историю. Его разбомбленная жена стала теперь итальянкой и уехала искать убежище среди своих родственников в городе Доббиако или по-немецки Толбахе. Он решил, что, поскольку он потерял связь с подпольем, он не посмеет пройти через хорошо охраняемый перевал Бреннер, но попытается пройти через один из проходов дальше на восток, но менее зараженных нацистами.

Это была трогательная история, рассказанная путешественником, и тот факт, что ему удалось не попасть в армию, не внушил им недоверия, а только зависть. Их мужчины были призваны. Они позволили ему высохнуть у своего огня, накормили его картошкой, репой и козьим молоком. Всем, что у них было, и согласились продать ему два ценных предмета, пару варежек и тёплый шарф, всё самодельное. Его ботинки почти износились, но у них их не было, и они не могли сказать ему, где их взять. Еще важнее то, что они рассказали ему о родственнике в городе Верфен, о парне, который работал там в гостинице, ein guter Bursch, который покажет дорогу и, возможно, поможет. Они рассказали ему о чудесном месте возле Верфена, известном как Eisriesenwelt, мир ледяных гигантов. Это была ледяная пещера, считающаяся самой большой в мире, и в ней были замерзшие водопады, ледяные насыпи, ледяные люди и другие замечательные достопримечательности. Эти крестьянки никогда не видели всего этого, и Ланни не думал, что увидит это в этой поездке. Он набрался достаточно холода на своем пути, и в настоящее время он предпочёл бы Гавайи, которые были жаркими и гостеприимным круглый год.

VII

Утепленный и сытый агент президента оставил ферму в сумерках и всю ночь шёл до города Верфен. У него не было проблем с поиском гостиницы, и человек там оказался действительно хорошим парнем. В обмен на новости о своих родственниках он представил Ланни человеку по имени Блех. Блех провел ночь в гостинице и ехал в Бишофсхофен на повозке. За цену в десять марок он был готов уложить пассажира среди множества недавно изготовленных сбруй, покрытых брезентом. Это была ухабистая поездка, но Ланни проехал больше пятидесяти километров, а не шёл пешком по своему маршруту, и он был рад пропустить прекрасный пейзаж.

Здесь был ваш австрийский Schlamperei. Этого Блеха не заботило, сбежал ли этот человек из немецкой армии. Он просто хотел десять марок. Если бы, что было маловероятно, что пассажир был обнаружен, Блех мог бы сказать, что он заполз в повозку незаметно. Когда они прибыли в город, было уже темно, и этот человек пожалел этого беднягу, который, должно быть, из-за тряски превратился чуть ли не в желе, и отвел его в место общественного питания, где были gute Leute, и показал ему, как они едят горячую пищу. Разговор в этом месте шёл возбуждённый, поскольку Муссолини, арестованный Бадольо, был отбит парашютистами, присланными самим Гитлером. Теперь дуче был в Милане, создавая новое правительство, которое он называл "Республикой". Если в этой австрийской гостинице и был кто-то, кто желал бы успеха этому правительству, то он не смог бы подать голос в ту ночь.

Ланни оплатил счёт, а взамен мужчина нашел для него карту и показал кратчайший путь в Италию. Дорога вела в Шварцах, а оттуда в Бадгастайн. Плохое место, сказал Блех. На самом деле оно было очень красивым, в ущелье между двумя водопадами, и там были построены великолепные отели; но теперь они стали госпиталями для офицеров, а место кишело военными. Его собственная фраза, lausig mit Soldaten.

У этого Блеха были седые волосы, и он говорил так, будто у него было какое-то образование. Внезапно Ланни заметил: "Мне интересно, не были ли вы когда-то социалистом".

Другой резко посмотрел на него. - "Это вопрос, который сейчас не задают".

"Предположим", - возразил путешественник, - "я должен был сказать вам, что я социалист?

- Ответ в том, что я не знаю, верить вам или нет.

- Подумайте минутку, mein Freund. Может ли полицейский шпион ездить весь день на грузе конской упряжи?

Другой улыбнулся. - "Что вы хотите?"

- Просто так. Я отправлялся в пешеходное путешествие, и маршрут проходил параллельно железной дороги. Я не мог не подумать, сколько неприятностей я мог бы избежать, если смог бы связаться с каким-то железнодорожником, который позволил бы мне заплатить ему за проезд и открыл бы для меня дверь грузового вагона.

- Вы понимаете, что попросили бы человека рисковать своей жизнью.

- Да, но вы мне доверились, и до сих пор вам ничего не причинили. Я уйду, и ни вы, ни железнодорожный Геноссе никогда не увидят меня снова. Подумайте об этом.

- Куда вы хотите попасть?

Ланни указал на карту. - "Это место, Зиллиан, в Пустертале, мне бы подошло, и я бы заплатил двадцать марок вам и двадцать железнодорожнику".

VIII

Так случилось, что после наступления темноты Ланни отвели на железнодорожную станцию. Грузовой поезд шумно подкатил вверх по уклону и остановился. Блех прошептал станционному смотрителю, а тот, в свою очередь, железнодорожнику. Одна из дверей была открыта, и Ланни толкнули внутрь, и дверь заперли. Там было достаточно места, чтобы стоять или сидеть с вытянутыми ногами. Груз был тяжелыми ящиками, несомненно с военным имуществом, и он надеялся, что они не сместятся при резких остановках поезда. Наверное, нет, потому что он наверняка не будет быстро взбираться на Высокий Тауэрн. Он мог вообразить, что он чувствовал, что локомотив натужно тянет, и он, конечно, мог слышать, как вагон скрипит и стонет. Он не знал этого региона или того, насколько высоко может быть перевал. Его одежда была самой бедной, и он начал страдать от холода еще до захода солнца.

Вскоре все мысли Ланни были заняты этим холодом. У него не было достаточно места для энергичных упражнений. Всё, что он мог делать, это попеременно напрягать и расслаблять мышцы различных частей его тела. Так он держал свою кровь в обращении. И он размышлял, сколько времени займет эта поездка, и не забудет ли его железнодорожник? Человеческая жизнь ничего не значила в эти дни всемирной бойни, и основой надежды Ланни были дополнительные десять марок, которые он согласился заплатить этому человеку. По-видимому, это было бы больше, чем получал бы мужчина, если бы он доставил свой незаконный груз на границу и сдал его охраннику.

Плохо одетый Ланни молил судьбу, чтобы пройти через это живым. Он мог бы потерять несколько пальцев, если бы не рукавицы, и пару ушей, если бы не шарф, которым он завязал уши. К счастью, у него было достаточно еды, и от этой пищи кровь циркулировала в его жилах в течение двадцати четырех часов, необходимых для медленного путешествия в военное время. Он был почти истощен, когда поезд остановился, и открылась дверь.

Это мог быть пограничник, но ему было слишком холодно, чтобы нести службу. Он услышал голос - "Zehn Mark". У него в кармане пальто была купюра, он нащупал её и отдал. Затем мужчина помог ему спуститься и отвёл на станцию, где стояла теплая печь. Путешественник присел на корточки и остался бы там, даже если бы там было полно эсэсовцев в форме.

Но нет, это был только начальник станции, и он оказался добрым старым малым. Все они были старыми в эти дни. Было ужасно осознавать, что везде, где бы ты ни был, ты находил сельское население, лишённое мужчин в возрасте до шестидесяти лет. Ланни выудил купюру в пять марок, и это дало ему право дремать у огня в течение неопределенного периода времени. Он съел бутерброд, который был в его кармане пальто. И когда солнце стало розовым над самыми высокими горами в Австрии, он прошел через маленький городок Зиллиан и двинулся по шоссе, которое проходит через высокий Тоблахерфельд к итальянской границе, километров десять дальше.

Он задавал начальнику станции вопросы о дороге и о том, что он мог ожидать от итальянских и австрийских пограничников. Их было мало, но они были бдительны. Надо иметь разрешение на выезд, чтобы пройти одну границу, и разрешение на въезд, чтобы пройти другую, А если на любой из горных троп вас увидят, то застрелят, как если бы вы были Gemsbock, то есть серна или альпийский козел. Ланни не сказал, что он собирался делать. Он просто шел и радовался теплу и великолепному виду, солнцу, сияющему на громадном леднике. Он возродил в себе смелость и надежду, потому что за этим проходом и была цель его долгого паломничества.

Беженец шел, пока не догадался, что находится в паре километров от границы. Затем он выбрал одну из тех крестьянских хижин, цеплявшихся за заснеженные горы. Там семья зарабатывает на жизнь тем, что строит каменные стены и возит кучу земли в корзинах, чтобы сделать еще один крошечный садик. Это может продолжаться из поколения в поколение, при условии, что лишние молодые мужчины отправляются в Америку или Аргентину или же погибают в войнах. Такова человеческая судьба в этой католической стране, где контроль над рождаемостью запрещен, и утешением, предлагаемым бедным и скромным, является раскрашенный гипсовый образ Пресвятой Богородицы, установленный на углу их дома.

Ланни подошел к хижине. У него не было палки, потому что нельзя найти такую в населенных частях этой земли. Всех их собирают на дрова, как только ветер срывал их с деревьев. Тем не менее, была лишь небольшая вероятность, что там будет собака. Что бы она ела? Там старый седобородый мужчина чистил снег, а старуха с молодой склонились над какой-то задачей, которую Ланни не смог разобрать. Затем он увидел необычное зрелище. Высокий юноша с румянцем на щеках. И как могло случиться, что его не забрали в армию?

Визитёр поздоровался, и обнаружил, что это была италоязычная семья. Отлично! Он мог практиковать навыки, которые он приобрел в Риме, и если он использовал несколько немецких слов, это не имело значения, потому что они делали то же самое. Он рассказал свою печальную историю на этом новом языке, и она оказалась столь же эффективной. Он объяснил, что может заплатить за еду, и они пригласили его в хижину, где над огнём трудилась другая худощавая женщина. Здесь снова были вареная картошка и козье молоко, и на этот раз тыква вместо репы. А также сушеный чеснок, а в качестве особой любезности гостю несколько сушеных оливок, которые, должно быть, пришли с южной стороны границы. Ланни заметил, что хлеба почти не было видно, и он мог догадаться, что зерна были компактными и удобными для армии, и поэтому все они были реквизированы.

После того, как путешественник подружился, он рассказал, что хочет. Проводника, который достаточно хорошо знает местность, чтобы провести его через лес ночью. Этой самой ночью, если возможно. Затем развернулась небольшая драма. Ланни наблюдал за людьми, которые смотрели друг на друга, а затем их взгляды, казалось, сосредоточились на высоком парне. Парень был сильно возбужден. Внезапно одна из женщин, по всей видимости, мать парня, расплакалась и закрыла лицо руками.

Патриарх семьи объяснил ситуацию. Мальчику было пятнадцать, а на следующей неделе ему исполняется шестнадцать, и они обсуждали, что делать. Он должен был явиться в Лиенц на военную службу, и если он этого не сделает, на семью будут наложены большие штрафы, и это разрушит их и изгонит из дома. Сам Джулио не интересовался войной. Старый дедушка прошептал, извиняясь, что он подхватил некоторые бунтарские идеи. Он хотел уехать в Италию и присоединиться к группе молодых людей, которые жили в горах, чтобы уклониться от призыва.

Ланни, возможно, произвёл сенсацию, объявив: "Это то, что я тоже хочу сделать". Но он видел, что у него и так была ситуация в руках, не подвергаясь такому риску. Он спросил: "Джулио знает лесные тропинки?" И ответ был: "Не достаточно хорошо, чтобы путешествовать затемно, но у него есть дядя, который живет недалеко от границы и зарабатывает на жизнь в качестве проводника. Он потерял одну руку на войне, поэтому теперь армия оставила его в покое".

Так что проблема решилась сама собой. Джулио хотел идти, и женщины высушили слезы. В конце концов, разве они не плакали бы так же сильно или сильнее, если бы он был призван в армию и послан на русский фронт после трехмесячной подготовки? Путешественник проспал несколько часов, несмотря на блох, и на закате солнца отправился к дяде. Ланни заплатит дяде двадцать марок, как только его благополучно доставят в город Доббиако или Толбах. Кроме того, он заплатит двадцать Джулио, который будет с ним, пока он не найдет партизан. Это было княжеское предложение и казалось прямым вмешательством Благословенной Царицы Небесной. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был удивлен, обнаружив, что является агентом такого королевского персонажа, поскольку наивысший уровень, которого он смог достичь в социальной сфере до сих пор, был игрой в теннис с королем Швеции и изгнанным королем Испании.

Похоже, в принятом плане не было недостатка, если только Ланни не оступится на горной тропе в темноте. Из тайных закромов появилось подобие хлеба, напоминающее сухарь, и сыр для бутерброда. Крестьяне имели большой опыт прятать продукты от сборщиков налогов и военных фуражиров. В назначенный час женщины перестали плакать, и Джулио вытер слезы, за которые ему было стыдно. Он поклялся вернуться, когда закончится война, но, конечно, он не проживет так долго. Он привел своего padrone (работодатель, нанимающий и эксплуатирующий итальянских иммигрантов в США) по проложенному снежному следу к дому своего дяди и рассказал видавшему виды и увечному человеку о достигнутой договорённости. Этот человек был австрийцем по имени Грубер. Он сказал три слова на немецком и три на итальянском, а затем три между ними, но все они означали -"ОК".

Он снял со стены три пары лыж и из-под кровати две мешка, которые казались тяжелыми. У них были ремни на плечах, и он надел один на Джулио, а другой на себя. Это означало, что он был контрабандистом, но это не беспокоило Ланни, который был намного хуже. У Грубера был крошечный фонарик размером с карандаш и несколько сменных батареек, которые можно достать в эти дни только на черном рынке. Они будут использовать их редко.

Экспедиция отправилась с Грубером впереди, Ланни последовал за ним как можно ближе, а Джулио замыкал шествие. Они будут идти мимо часовых, поэтому они будут действовать в полной тишине, поднимаясь по склонам, а затем скользя вниз по другим. Маршрут большую часть времени проходил через густые леса. Через леса пролегали потоки, и встречались овраги, Грубер давал предупреждение шепотом. Если у незнакомца закружится голова или он обессилит, он попросит помощи. Он должен приложить все усилия, чтобы точно следовать по следам проводника, избегая отклонений.

Так начались шесть часов испытаний. Холод был терпим только потому, что не было ветра. В течение своей долгой жизни в Европе Ланни немного катался на лыжах, но никогда в темноте и никогда в таком страхе. В какой-то момент с высокого чистого склона они могли видеть огни машин на дороге. Они остановились, и там были точки света, и Грубер прошептал, что это пограничная застава. Ланни мог догадаться, что при дневном свете его бы застрелили, если он был там.

Это было тяжелое путешествие, но мужчины постоянно так делали, как сказали Ланни. Мужчины подвергали себя всяким испытаниям мышц и нервов. Как сказал Рузвельт, это была война за выживание. Как далеко в тот вечер казался гениальный босс Ланни! Как далеко было все в этом мире, кроме холода, и дикого леса, покрытого свежим снегом, под которым лежал плотный снег, а иногда и лед. Человек, совершивший эту поездку туда и обратно за двадцать марок, сильно продешевил. Ланни задумался, возможно, у него есть что-то ценное в двух мешках! Например, украденные из армии оптические приборы или взрывчатка для партизан. Кто бы мог догадаться?

Они вошли в маленькую долину по тропинке у стремительно бегущего ручья. Они остановились, чтобы отдышаться, и Грубер прошептал: "Вы в Италии". Они продолжили, и наступал рассвет. Они шли вниз, и это было легче. Когда рассвело, они увидели широкую долину с множеством домов, и проводник сказал: "Вот, синьор, это ваш Доббиако!" В сердце Ланни прозвучала песня о старых и счастливых днях, песня немца, жаждущего Италии: "Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут?45"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Campo coraggio46

ТРОЕ путешественников провели ночь на полу в хижине, принадлежащей другу Грубера, вероятно, единомышленнику, так как он быстро спрятал мешки, а утром принёс новый, чтобы отнести его обратно в Австрию. Ночью Ланни обнаружил, что итальянские блохи не ласковее, чем те на севере Альп. Но погода была намного более благоприятна, и впервые за многие ночи он не страдал от холода. Утром было приятно чувствовать теплое солнце и видеть, что фруктовые деревья все еще зеленые и вода не замерзла.

Ему было интересно узнать мысли и чувства этих крестьян о войне. Он обнаружил, что падение Муссолини не вызвало у них страданий, и что мужчины и женщины ненавидели нацистов. Говоря с австрийцем, старый дед этой семьи заметил: "Они захватили вашу страну, а теперь они захватили нашу". Он добавил, что они забрали все в этой стране. Но пришли американцы, и они отберут всё у нацистов и вернут честным итальянцам. В то время как Ланни был в своем паломничестве, американцы вошли в Неаполь. Скоро они будут в Риме, а потом в Милане. И в Доббиако!

Ланни, конечно, не мог даже намекнуть на то, что он американец. Но он спросил об этой стране и услышал замечательные истории. Америка была страной богатств, да, безграничных богатств! У этих крестьян было лишь смутное представление о том, как были получены эти богатства. Но они там были, и было хорошо известно, что любой человек, уехавший туда молодым, и если будет много работать и сэкономит свои деньги, то сможет вернуться в Италию, когда ему будет лет сорок. Тогда он купит немного земли, корову и множество кур, и ему этого хватит на оставшиеся дни. Такова была их мечта о счастье для этого мира. За это они молились Пресвятой Богородице, ходили на мессу два или три раза в год, оставляя все остальное Высшим Силам.

Ланни заплатил своему проводнику, а утром этот неутомимый взвалил на себя новый груз и отправился в путь. Ему придётся пройти долгий путь, прежде чем он приблизится к границе, и эту часть можно пройти при дневном свете. Ланни хотел было спуститься в город. Но сначала он понял, что устал. Затем отвел Джулио в сторону и сказал, что подумывает отправиться с ним, чтобы встретиться с партизанами. Он знал людей среди них. Джулио был рад иметь компанию. Он расспрашивал о партизанах, и ему осторожно сказали, что они находятся где-то в горах на западе. Все слышали, что они там, но знать слишком много вредно. Через некоторое время за определенную плату итальянский дедушка сказал, что он поведет их по тропе, и если они зайдут достаточно далеко, они, вероятно, натолкнутся на одного из разведчиков. Если они смогут убедить его, что они хорошие люди, то он мог бы отвести их в один из лагерей. Естественно, партизаны боялись шпионов и нападений противника.

Ланни хватило скалолазания на всю оставшуюся жизнь, так он думал. Но он понимал, что он все еще не был в безопасности от нацистов, которые крепко держали эту страну. Он взял свои немецкие документы и положил их в печь. Ганса Шульца больше не было, и немецкая карьера Ланни закончилась. Но кем он был? Если бы он был американцем, он был бы шпионом, и гестапо наверняка схватило бы его и ввело в него свою "сыворотку правды".

Итак, в середине дня новая экспедиция отправилась в обход Доббиако через окружающие предгорья и поднялась в новую долину. Когда наступила темнота, они оказались в трудно проходимом лесу, и там, недалеко от тропы, они увидели горящий небольшой костер. Как ни странно, рядом никого не было. Но проводник позвал и назвал свое имя, и из тени появился молодой человек, первый которого Ланни видел в австрийских или итальянских Альпах. Ланни предположил, что ему было лет двадцать со скудной черной бородой, парой пронзительных темных глаз и строгой манерой. На нем была охотничья куртка со свитером и брюки, заправленные в сапоги. Он нес дробовик.

Он спросил, чего они хотят. Джулио сказал, что он пришел с австрийской стороны, чтобы избежать призыва и хотел присоединиться к партизанам. "А это мой друг, который хотел встретиться с вами", - добавил он, указывая на Ланни, и Ланни сказал: "У меня есть конфиденциальная история, которую я хочу рассказать вашему командиру". Ответ был: "Наш командир не разговаривает с незнакомцами". Ланни улыбнулся своей хорошо отрепетированной дружелюбной улыбкой и ответил: "Скажите своему командиру, что у меня самая важная история, которую он когда-либо слышал. Скажите ему, что он может держать меня в своем лагере, пока он не проверит мою историю, и если это не правда, то он может расстрелять меня".

Молодой человек позвал, и вышел еще один парень с парой старомодных пистолетов за поясом. "Наблюдай за этими людьми, пока я не вернусь", - приказал первый, а затем пошел по тропе. Три путешественника уселись у костра и съели принесенную ими пищу. Старик завернулся в одеяло, которое он нес на спине, и крепко заснул, сильно похрапывая. Ланни сидел, разговаривая с Джулио шепотом, а часовой оставался в тени, по-видимому, по крайней мере, с одним из его пистолетов, готовым к действию.

Возможно, прошел час, прежде чем на тропе послышались шаги, и появился свет электрического фонарика. Появились трое мужчин, все вооруженные. у одного, старше других, были худое, суровое лицо, черные усы и волнистые волосы, довольно длинные. Его костюм состоял из брюк, заправленных в сапоги, и военной куртки с камуфляжным рисунком, явно захваченной или украденной у немцев. Он подошел к огню и осмотрел компанию. Затем обратился к Ланни: "Bene, Signor, какова ваша история?"

Ланни сказал: "Во-первых, этот мальчик, он крестьянин, его дядя перевел меня через границу из Австрии. Он вошел в призывной возраст и не хочет сражаться за нацистов. Он просит присоединиться к вашей группе".

"Мы знаем таких", - был ответ. - "Он будет принят. Но как насчет вас, синьор?" Ланни получил этот вежливый титул, хотя он был бродягой, который не принимал ванну в течение месяца и имел сантиметровую бороду на большей части лица.

- Я хотел бы, чтобы вы обыскали меня и удостоверились, что у меня нет оружия. А после я хотел бы поговорить с вами наедине. Вам решать, что из моей истории можно рассказать другим.

Мужчина повернулся к одному из своих партнеров. - "Обыщи его, Карло".

Это была небрежная работа по сравнению с тем, что было сделано с Ланни в доме Гитлера. Но для обычных целей этого было достаточно. Командир сказал: "Vieni", и отвел незнакомца от огня. Своим фонариком он выбрал упавшее дерево, и они сели на него в темноте, потому что батарейки должно быть были украдены у врага и были драгоценными. На этом высоком месте было холодно, но Ланни не собирался находиться там долго.

Он сказал: "Я агент американского Управления стратегических служб и работал в Германии. У меня есть информация, имеющая огромное военное значение. Я узнал, что гестапо открыло охоту на меня, поэтому у немецкого подполья я получил фальшивые документы и старую одежду и путешествовал автостопом по дороге из Берлина. Я прошу вас найти способ сообщить об этом в Управление стратегических служб. У меня есть кодовое имя Странник, и если вы сможете передать это сообщение любому американскому агенту, он отправит его в Вашингтон, там найдут способ доставить меня на территорию союзников".

У спокойного и вдумчивого человек рассмотрение этого заявления заняло какое-то время. Затем он сказал: "Это, конечно, важная история, и, предполагая, что это правда, мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам".

Ланни продолжил: "Я настойчиво прошу вас довести мою историю только тем, кто должен ее знать. Я вращался в самых высоких кругах в Берлине и получал информацию первостепенной важности. Нацисты должны знать это и пустят всё в ход, чтобы остановить меня. Если распространится слух о том, что в этих горах находится американский беглец, они сделают все возможное, чтобы поймать его. А у вас может возникнуть соблазн подозревать, что я каким-то образом предал вас. Я прошу вас не подвергать никого из нас в этой опасности".

- Я понимаю вас, синьор, и сделаю все возможное, чтобы сохранить молчание.

- Я должен сообщить вам еще один факт, я работал прошлым летом в Риме, и гестапо там меня знает. Так что это еще одна причина для осторожности. Один из наших агентов взял меня на встречу с Маттео Маттеотти, и я разговаривал с ним. Этого агента знают под именем Ринальдо, и, возможно, вы его знаете.

- Я не знаю этого имени, синьор.

- Может быть, он никогда не был так далеко на севере. Я не прошу вас рассказать мне о ваших методах связи. Но я предполагаю, что где-то у вас есть доступ к радиопередающим и принимающим устройствам, и поэтому вы можете общаться с американскими агентами.

- Эти агенты все знают ваше имя?

- Никто из них не знает этого, синьор. Мое имя известно только в Вашингтоне. Вы должны сказать агенту, чтобы он сообщил в Вашингтон, что Странник здесь. Вашингтон тогда отправит инструкции.

- Это будет сделано, синьор. А тем временем вы останетесь в нашем лагере?

- Ничто не будет радовать меня больше. Я уже не молодой человек, и я устал. Для этой последней поездки я должен был связать подошвы своих ботинок проволокой. Я надеюсь, что вы сможете принести мне пару ботинок или сапог.

- Такие вещи трудно получить в настоящее время, синьор.

"К счастью, у меня есть деньги". - Ланни достал банкноту в сто марок. Он всегда был осторожен и имел в кармане нужную сумму, чтобы ему не пришлось показывать, сколько у него есть ещё. - "Вы должны будете кормить меня, пока я здесь. У меня есть средства, и когда я уйду, я передам кое-что из них вам, поскольку мне было разрешено помогать подполью, где бы я с ним ни контактировал. К сожалению, это немецкие деньги, но, возможно, вы сможете их использовать".

" Certcrmente, Signor. Это только одна немецкая вещь, которая нравится итальянцам". - Затем он добавил: "Меня зовут Арнальдо".

- Bene. Я предлагаю, чтобы вы назвали меня Пьером. Я прожил большую часть своей жизни во Франции, и в Риме я был как француз. Я предлагаю вам сказать своим людям, что я из Франции, а также что они не должны задавать мне вопросы. Конечно, если вы сами захотите задать мне какой-либо вопрос, это другое дело.

"Merci bien, Camarade Pierre", - ответил командир с улыбкой, которую Ланни не видел, но которую он слышал в голосе. - "Il y a des Francais avec nous (Среди нас есть французы)".

III

Старого крестьянина оставили спать у костра, а Ланни и Джулио сопроводили по тропе наверх на расстояние около пяти километров. Они свернули в лес, где не было никакой тропы. Они шли при свете фонаря. Ланни мог догадаться, что они каждый раз подходили к своему укрытию по разному маршруту, чтобы запутать врага. Укрытие оказалось землянкой на склоне, покрытой бревнами и газоном и тщательно замаскированной засаженными кустами. Вход был через кусты сбоку, и после каждого входящего часовой снаружи закрывал следы вошедшего россыпью листьев.

Ланни был удивлен, когда он вошел внутрь. Это было большое место, и там было множество мужчин и мальчиков. Самому младшему было шестнадцать, а самому старшему было не больше двадцати пяти. Некоторые были крестьянами, другие - студентами и рабочими. Они были восторженной и романтичной компанией, и почти все обладали приятной внешностью. Впоследствии Ланни обнаружил, что они представляют все оттенки политической мысли, объединенными только своей ненавистью к фашизму и особенно к его германскому подражанию. Как ни странно, они возмущались тем, что варвары с севера украли даже плохие идеи их страны!

Арнальдо сказал: "Это компаньо Джулио из-за австрийской границы, который хочет присоединиться к нам, и это компаньо Пьер из Франции. Он рассказал нам историю, которую нужно проверить, и тем временем он остается с нами как друг, но не будет покидать лагерь, пока мы не убедимся в нем". Это было все знакомство.

Вскоре посетители почувствовали себя как дома. Сначала их спросили, голодны ли они, и когда они сказали, что поели, их спросили о новостях. Это был самый ценный товар, потому что у группы не было радио, и они были далеко от любого города. Ланни получил информацию от начальника станции в Зиллиане и мог сказать им, что американцы были на реке Вольтурно, примерно в сорока пяти километрах к северу от Неаполя, а также взяли Фоджу, крупный аэропорт. Эти новости понравились. Предполагалось, что скоро самолеты будут сбрасывать припасы в этом далеком северном регионе. И Армия прибудет, да, очень скоро, потому что этот замечательный народ обожал скорость. Они будут в Риме через месяц, а в Милане - через два месяца, не так ли, Компаньо?

Они требовали оценок этой информации у очевидно хорошо образованного бродяги, и он чувствовал себя обязанным предупредить их, что они не должны ожидать слишком многого, потому что Италия - это только одна гора за другой, которые нужно преодолевать, и одна река за другой, которые нужно форсировать. Когда молодой герой с оливковой кожей предположил, что американцы могут высадиться на побережье все дальше и дальше, как они это делали на Сицилии и в Салерно, Ланни ответил: "Возможно, но вы должны помнить, что Италия не главная цель в этой войне. Американцы могут экономить свои ресурсы для высадки через Ла-Манш".

Начался спор, и этому вновь прибывшему показалось, что он вернулся в юность, когда он выслушивал споры о Первой мировой войне и о том, как будут идти боевые действия и что из этого выйдет. Это было похоже на рабочую школу в Каннах, которую Ланни помогал поддерживать. Там он встретил молодых людей, которых едва ли можно было отличить от этих, за исключением того, что они говорили по-французски с провансальским акцентом, а здесь они говорили по-итальянски с Тридентским акцентом. А в Берлине была рабочая школа, где Ланни и мальчики Робин встречались с молодежными группами, у которых был еще один язык, но у которых были те же самые надежды и, увы, те же самые разногласия относительно того, как они должны были быть реализованы.

Ланни без труда нашел себе место в этом лагере. Он рассказал об этих рабочих школах, а также о том, что он знал о партизанах Франции, которые называли себя маки. Слово означало подлесок, где они прятались. Он рассказал, как "Брюгге", бывший директор школы, отправился в Тулон, чтобы помочь организовать там рабочих, и что эти рабочие сделали для того, чтобы французский флот не попал в руки Германии. Он рассказал о посещении группы этих партизан на холмах позади большой военно-морской базы и снова в подвале города. Он рассказал о двух братьях, которых он знал с детства, которые разделили судьбу своей страны. И теперь находятся в армиях по разные стороны. Все это соответствовало опыту этих итальянских патриотов, и они больше не сомневались в добросовестности своего таинственного гостя.

Он был в два раза старше большинства из них, и они приняли его на должность профессора мировых дел. Они толпились вокруг него, задавая ему вопросы, и по вечерам, когда большинство из них находились в землянке, он обнаружил, что общается со всей группой. Им не помешало узнать, что он путешествовал по всей Европе, побывал в Америке и побывал по всему миру. Он мог решить проблемы для ребят, многие из которых имели ограниченное образование.

Как они стремились к знаниям и как быстро они постигали все, что попадалось им на пути! Они знали, что в их мире что-то отчаянно не так, и со всей силой своих сердец они хотели изменить это. До последнего человека у них была эта решимость. Будет новая Италия, и они все вместе будут ее хозяевами. Никогда больше они не дадут себя обмануть какому-либо диктатору. Ланни дал им американские фразы, "напыщенное ничтожество" и "Цезарь опилок" - uno Cesare di segatura - и они приняли их с восторгом. Mai piu! (Больше никогда!)

Старый социалист был воодушевлен, обнаружив, что этот новый мир станет его. Как бы эти парни ни говорили о тактике, для этого человека их мышление было коллективистским. В Италии больше не будет cartelli, больше не будет торговцев смертью, скупающих политиков и готовящих войны для своего обогащения. Даже католики, самые набожные среди них, которые носили монашеские одеяния и произносили свои молитвы, были сильно окрашены в розовый цвет. Они цитировали энциклики Папы Льва XIII, касающиеся прав на труд и зла неравенства имущества или разницы в богатстве. Эти самые авторитетные документы Ф.Д.Р. держал на своем столе, чтобы читать их архиепископам, которые приходили протестовать против того или иного экстремизма Нового курса.

Было достигнуто согласие относительно цели, но вопрос о том, как ее достичь, был открытым. Ланни услышал все старые аргументы и обнаружил те же противоречия, которые так волновали его в обеих школах. Неважно, на каком языке французском, английском, немецком или итальянском. Социалисты спорили с коммунистами, и они никогда не могли придти к согласию. Ланни сделал все возможное, чтобы примирить их. Но как можно примирить людей, которые верили в демократический процесс и решение всех вопросов всенародным голосованием, с людьми, которые полагали, что демократический процесс является ловушкой класса капиталистов и что единственный способ остановить капитализм - это революционные действия интеллектуального меньшинства? Слушая споры, Ланни решил, что коммунисты ненавидят социалистов даже больше, чем они ненавидят капиталистов. Средний коммунист редко видел капиталиста и знал его и его мир только по картинкам в газетах. Но перед коммунистом всегда были социалисты, спорящие с ним и блокирующие его признание рабочими.

Среди партизан, как и везде, дискуссии привели к ссорам и расколам. Ланни сказали, что многие группы были разбиты этим противоречием, и в результате появились некоторые коммунистические группы и некоторые социалистические группы, которые отказались сотрудничать. Но Арнальдо, юрист и человек твердой воли, установил закон, что в этом лагере запрещены политические разногласия, и любой, кто пришел, должен был принять это ограничение. Единственное, о чем они смогли договориться, изгнать нацистов из Италии. И повесить или расстрелять шпионов и предателей, которые помогали им. После этого итальянцы решат, чего они хотят для своего будущего. На это Ланни мог сказать аминь, и он отвечал на вопросы о фактах и с улыбкой отклонял вопросы теории.

Не следует предполагать, что этой группе было нечего делать, кроме разговоров. Отнюдь нет. Они должны были поддерживать лагерь в порядке, носить воду, рубить дрова и подносить их к камину, который они построили из местного камня, с цементом, который принесли на спинах из долины. Они должны были нести караульную службу днем и ночью на тропах, ведущих к их лагерю. А поскольку в горах было очень мало еды, они должны были ее делить. В дополнение к таким задачам обслуживания, большие или малые группы спускались в деревни для выполнения тех секретных задач, которые оправдывали их существование.

Когда командиры убедились в искренности Ланни, они объяснили свою проблему. Они пока не могли осуществлять много открытых диверсий, потому что были слишком слабы. Немцы могли послать военных в эти горы и загнать их за черту снега, где они замерзнут или умрут от голода. Но скоро американские самолеты начнут сбрасывать оружие и припасы. Арнальдо указал на оружейную стойку у двери. Там стояла дюжина стволов разных видов, и для некоторых из них у них было всего несколько патронов. Но когда американцы снабдят их томми ганами - они использовали это американское название - тогда они смогут совершать рейды на врагов и сражаться с ним, если враги решатся сунуться в высокогорье.

Между тем, день за днем они тренировались в соответствии с инструкциями американской армии. Они учились красться, ползать и тихо двигаться ночью. Использовать нож и шнур или провод, чтобы задушить врага. Установить динамит и делать заграждения, чтобы выводить из строя поезда и грузовики. Тем временем они шли в города, раздавая листовки и рисуя лозунги на стенах, чтобы поддерживать моральный дух населения. Они воровали припасы у нацистов, делали дыры в их шинах и причиняли им неприятные вещи. Командир сказал: "Если вы дадите нам достаточное количество ручных гранат, мы сможем заблокировать эти автомагистрали для их грузовиков. А если у нас будет достаточно оружия, мы сможем оказывать сопротивление и не дать их отрядам действовать в этих горах".

Ланни пообещал: "Я сообщу о ситуации, и я уверен, что это не займёт много времени. Вы должны помнить, что Америка ведет две войны на противоположных сторонах мира, и у неё было менее двух лет, чтобы перевести свой производственный механизм на военные рельсы. Существуют тысячи групп, требующих поставок, и первоочередность поставок - это самое серьезное, что должен решить Генеральный штаб".

"Не забывайте об этом", - продолжил Арнальдо. - "Большая часть оружия и припасов, с которыми немцы сражаются в Италии, идёт по этим шоссе и железным дорогам".

Агент президента ответил: "Поверьте мне на слово, компаньо, у наших штабов хорошие карты".

Этот незваный гость был осторожен, чтобы не задавать вопросы, которые касались средств связи отряда. Он мог предположить, каким будет процесс. Они отправили курьера в какой-нибудь соседний город для связи с американским "почтовым отделением". Рано или поздно известие придет к какому-либо агенту, который действует с радиопередающей и приемной аппаратурой. Она используется редко, и только ночью, и одновременно только в течение нескольких минут. Потом её пакуют и быстро перемещают, возможно, в тележке разносчика, возможно, в секретном отсеке грузовика, возможно, в автомобиле врача или в лодке рыбака.

Слабое послание от этой аппаратуры будет уловлено более мощной аппаратурой, возможно, военным кораблем, курсирующим в итальянских водах, или аппаратом, который, несомненно, будет действовать в Неаполе или Фодже. Оттуда послание будет передано в Алжир, а затем в Касабланку и Вашингтон по радио или кабелю. Сообщение должно быть закодировано и не должно быть длинным: "Странник, Арктика, Аид" или что-то в этом роде. В секретной книге Управления стратегических служб Странником будет Ланнинг Прескотт Бэдд, агент президента 103. Арктика станет "почтовым отделением" в Доломитовых Альпах; Аид будет радиопередатчиком, который передал сообщение. В старом кирпичном здании у газового завода в Вашингтоне люди примутся за дело, для которого они были там. Доставлять своих агентов на вражеские земли и выводить их, когда они будут готовы прийти. Будут проведены консультации с соответствующими офицерами армии, флота и военно-воздушных сил, и будет найден способ и послано сообщение: "Аид, Арктика, Странник" Плюс инструкции для выполнения.

Ланни провел пять дней в идиллических окрестностях Кампо Кораджо, Лагеря бесстрашия, как назывался этот форпост. Ему волшебным образом достали пару новых ботинок, которые подошли ему по размеру, и это было все, что ему действительно было нужно на данный момент. Он принял участие в пении, которое было одним из способов проводить долгие вечерние часы. Поздней осенью он наблюдал за великолепными пейзажами альпийских гор и имел удовольствие увидеть первое одеяло из чистого белого снега, легшее на землю.

Затем на шестой день на рассвете раздался крик часового и дикий шум. Часовой услышал сигнал, шесть выстрелов тремя парами с двухсекундным интервалом, что означало, что противник шел по следу. "Собираться!" - закричал Арнальдо, и последовала сцена замешательства, или так казалось. Но на самом деле все было отрепетировано, как на тренировках пожарных. Каждый человек знал, что он делает. Переносимые вещи были свернуты, плотно завязаны в рулоны из одеял и перекинуты на плечи, оружие было разобрано из стойки, и через двадцать минут после подачи сигнала тревоги весь отряд был готов. Часовой прибежал и сообщил, что немцы идут большой компактной группой. Поэтому отряд отправился по тропе, ведущей вверх по склону горы в более густую чащу. Снег был плох для них, потому что на нём оставались следы. Но они были молоды и могли взбираться так же быстро, как немцы. Они знали все пути, и при необходимости могли спуститься в долину и разбежаться по деревням, чтобы потом собраться снова. Они были готовы встать и умереть. Но американцы сказали им отступить и жить, чтобы сражаться, когда придёт время.

Все это объяснил Ланни командир, который замыкал тыл. У агент президента была неприятная мысль, что это нападение вызвано его присутствием. Но партизаны не могли заподозрить его в соучастии, поскольку он всё время был на виду. Он спросил, не повлияет ли это на его шансы получить сообщение, и Арнальдо сказал, что когда сообщение придет, у него, Арнальдо, будет способ получить его, и Ланни должен только поддерживать связь с отрядом.

Они двигались с максимальной скоростью, и этот поход была испытанием дыхания и мускулов, что было не так легко для человека сорока лет, который был слишком занят, чтобы часто играть в теннис. У него не было другого выбора, кроме как бодро держаться, потому что даже если бы ему удалось уйти от немцев, он не смог бы выжить только одиночку в этих горах. Когда наступила тьма, они нашли убежище в пещере, где нашли других партизан, которые уже спрятались. Часовые были размещены на расстоянии в один или два километра назад от следа, и никто не мог знать, будет ли отряд или будет вынужден бежать в темноте. У врага было много фонариков и, конечно, оружия и боеприпасов. При первых признаках утра Ланни расстался со своими друзьями. Арнальдо решил отправить его и спрятать в крестьянской хижине под конвоем двух парней, которые знали дорогу. Командир сказал: "Оставайтесь там. Или, если вам придется прятаться, ребята будут поддерживать связь с этим местом". Ланни отправился со своими проводниками, и когда он покинул тропу, с высокой заснеженной горы сошла снежная лавина. Он прошел полкилометра по скользким валунам, все трое помогали поддерживать друг друга. Так следовало сделать, чтобы противник не нашёл их след и не последовал за ними.

VII

Итак, еще раз элегантный сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт разместился в землянке на склоне горы в компании семейной козы и семейной свиньи. Он спал на куче соломы, а еду ему приносили на деревянной тарелке. Ему было запрещено выходить на улицу, кроме ночи, и двое молодых людей по очереди несли караульную службу дальше по тропе. Им сказали, что он ценный кадр, и что существует вероятность того, что вражеское нападение было с целью его захвата. Гестапо имело контрразведывательную службу, и ничто никогда не могло устранить возможность утечки.

Дни были долгими, и блохи были активны. У Ланни было только два способа отдыха. Первый - итальянский крестьянский мальчишка лет шести или около того. Тёмный и грустный, подходящая внешность для художника бедных. Он был очарован этим бородатым незнакомцем, который рассказал ему все сказки и легенды, которые он мог вспомнить. Гримма и Эзопа, дядюшки Римуса и Тысячу и одну ночь. Он рассказал о Европе и Америке, и, несомненно, это были насыщенные часы в жизни крестьянского ребенка на склоне одинокой горы. Это была высокая гора с остроконечной вершиной. Доломитовые Альпы все такие. Они состояли из своего рода известняка с полосами разного цвета, как будто небесный художник работал над ними после того, как Творец их столкнул вниз.

Другим способом скоротать время был небольшой том в бумажной обложке, который один из пропагандистов Кампо Кораджо сунул в руку Ланни. Итальянский перевод Государство и революция Ленина. Здесь было подлинное Евангелие и агент президента воспользовался возможностью, чтобы удостовериться, что он знает, чем руководствуются его друзья-коммунисты. Это была программа социальных преобразований, тщательно продуманная как серия теорем Евклида. Не было выхода из его строгой логики, при условии, что приняты основные постулаты. Но у Ланни Бэдда было преимущество четырех десятилетий перед Николаем Лениным. Последний предсказывал, что произойдет, тогда как первый знал, что случилось.

Поэтому он мог бы сказать, что русский беженец в Цюрихе придавал слишком большое значение экономическим процессам, не допуская человеческой изобретательности и индивидуальности, а также творческих сил, которые они могут высвободить в мире. Он недооценил устойчивость капиталистической системы и психологические средства, которые она создаст для своей собственной защиты. Прежде всего, он забыл о таланте. Он не смог предвидеть появления трех мастеров искусства массового предательства, которые будут использовать крупные бизнесмены Италии, Германии и Испании, чтобы польстить коллективному эгоизму своих народов. Действительно, унылое высказывание! Этот замороженный и искусанный блохами беженец из нацизма-фашизма теперь пытался пробиться сквозь завесу будущего. Он видел генерала де Голля, полностью оснащённого и готового играть роль диктатора во Франции. Что касается великой демократии за рубежом. Может ли кто-нибудь сомневаться в том, что господа Херст, Маккормик и другие лорды прессы, экранов и радио смогут найти себе нового Хью Лонга, чтобы спасти систему своего личного и частного свободного предпринимательства?

VIII

Прошло четыре дня и четыре ночи, и в сумерках появился крепкий крестьянин, несущий клочок бумаги с одним словом: "Маззинни". Это было кодовое имя, которое Арнальдо дал Ланни на прощание, и он добавил с улыбкой, что он вставит дополнительную букву "н", чтобы вдвойне убедиться, что сообщение было от него и ни от кого другого. Ланни вышел из своего козьего убежища, попрощался с маленьким Паоло, его матерью, сестрами и дедушкой и отдал зачитанную книгу Ленина одному из его опекунов. Затем, следуя за крестьянским парнем, он осторожно пробирался по тропе в темноте и посреди ночи прибыл в небольшой городок, имя которого он никогда не узнал.

Его сопроводили по темным улицам в большой дом, и провели через заднюю дверь. Он оказался в кабинете ученой личности, возможно, доктора, потому что на стене весела анатомическая схема, стояли два шкафа с книгами, и лежала куча журналов и газет на столе в центре, а под торшером находился глобус мира. Что еще более важно, там был пожилой джентльмен с седыми усами и козлиной бородкой, в очках, черном льняном халате и с дружелюбной улыбкой. "Синьор Странник?" - спросил он, и это, конечно, был пароль. - "Я доктор Мошики", и это, конечно, может быть его настоящее имя, а может и нет.

С первого до последнего ни один из них не задал ненужных вопросов. Врач сказал: "Меня попросили сопроводить вас к побережью, не далеко от Венеции. Это далеко не простой подвиг, и мы должны будем принять все меры предосторожности. Мы сядем на поезд завтра вечером. Я буду изображать слабого и нуждающегося в помощи, а вы будете моим слугой. У меня есть для вас документы на имя Гильермо Форли, и, поскольку мы, кажется, примерно одного роста, вы сможете надеть мой костюм. Вы в моих руках, а я в ваших, и нам нужно будет тщательно обсудить, какие истории мы должны рассказывать и какие шаги мы должны предпринять в различных чрезвычайных ситуациях.

"Я очень благодарен вам", - ответил агент президента, - "и сделаю все возможное, чтобы следовать вашим предложениям".

- Я ничего не знаю о вас, синьор, за исключением того, что вы важный человек, и что я должен сделать все, что в моих силах, чтобы вытащить вас из этой страны. Могу добавить, что мне предоставлено достаточно средств.

- Grazie, Dottore. У меня также есть средства, больше, чем мне нужно. Было бы неплохо оставить кое-что из них у вас на помощь следующему человеку.

- То, что я готов сделать для вас. А теперь, во-первых, вы захотите привести себя в порядок.

- У меня не было возможности вымыться в течение шести недель, и мне жаль признаться, что у меня есть попутчики.

"Иначе быть не может", - сказал старый джентльмен с улыбкой. - "Мы бросим вашу одежду в огонь, и я помогу вам почистить голову. Кроме того, я предоставлю вам бритву. Я полагаю, ваши бакенбарды маскировка, но их нужно подстригать, чтобы выглядеть достойно".

Ланни выразил сомнения о безопасности путешествия поездом, но доктор сказал, что он тщательно обдумал этот вопрос, и ему показалось, что настало время инициативы. Бензина было почти невозможно достать, а частные автомобильные поездки были настолько редки, что привлекали внимание, и на дорожных контрольно-пропускных пунктах их будут допрашивать. Но по-прежнему можно было ездить на поездах, и у него будет оправдание, что он болен и нуждается в консультации специалиста. Ему понадобится кто-то, кто будет его сопровождать, и это не вызовет никаких вопросов.

Итак, Ланни выскреб себя и привёл себя порядок, а затем был проинструктирован. Доктор не рассказал, как он получил документы; Ланни знал, что подделка документов была первой необходимостью любого подпольного движения, а предотвращение этого была задача номер один для каждой тайной полиции. Подделка документов требовала типографии, резиновых штампов, опытного специалиста и, конечно, времени. Ланни мог догадаться, что приказ Управления стратегических служб пришел быстро, и что задержка была вызвана необходимостью такой подготовки.

Около двадцати ноль ноль доктор и его слуга в черной одежде с чемоданом были доставлены в старомодном такси на железнодорожную станцию. Поезд опоздал. Доктор сидел и беседовал с другом, рассказывая о своём внезапном приступе болезни. Его слуге говорить не надлежало, и он сидел каменной статуей в темноте. Когда маленький и скромный поезд прибыл на второстепенный путь, слуга осторожно помог больному дойти до его купе. Проводник получил чаевые, и ему сказали, что их беспокоить не надо.

Всё было так просто. Пара заранее всё спланировала, а теперь легла и спала, по крайней мере, агент президента спал, потому что он привык к карьере преступника и выбросил из головы все заботы. Поезд спускался с гор, а утром будет в теплых равнинах, и Ланни думал, что для разнообразия это будет приятно. Их билеты были до Венеции, но когда они прибыли в маленький город Местре, железнодорожный узел в десяти километрах над Венецией, старый больной джентльмен сказал проводнику: "Я передумал", и они сошли с поезда.

Он достаточно быстро выздоровел и договорился об экипаже, чтобы отвезти их в рыбацкую деревню на берегу Адриатического моря, недалеко от устья реки Пьяве. У него были друзья, у которых там была вилла, объяснил он содержателю платной конюшни. Его слуга заботливо помог ему сесть в коляску, и они ехали целый день, съедая немного еды из чемодана, не останавливаясь в гостиницах. Когда они приблизились к деревне, у старого джентльмена случился еще один приступ болезни, и он попросил отвезти его туда. Слуга помог ему подняться наверх и уложил его в постель. На этом закончились обязанности доктора, как заранее он предупредил.

В восемь часов вечера почтительный слуга вышел из комнаты своего хозяина и пошёл прогуляться. В этом не было ничего, что могло привлечь внимание. Он внимательно изучил небольшой план, показывающий, куда ему идти. До береговой линии и на восток, мимо пары ориентиров, которые можно распознать в темноте, а затем до седьмой хижины на берегу. Он должен был постучать туда и сказать пароль "Странник", странный для итальянского уха, и о нем позаботятся.

Ланни следовал инструкциям. Он не мог сдержать учащенное сердцебиение, когда постучал в дверь, потому что это был почти конец его пути. И было бы действительно жестокой насмешкой, если бы произошла утечка, и если бы эту дверь открыли агенты OVRA47. Но нет, там был седобородый рыбак в залатанной рубашке, который появился в мерцающем свете свечи.

Когда Ланни сказал - "Странник", он быстро ответил: "Si, Signor", надел куртку и позвал другого старика. Они вытащили на паре роликов лодку на пляж и сделали это быстро. Странника попросили влезть в лодку, пока она не коснулась воды, чтобы он не намочил свои ботинки. Прекрасная теплая ночь с новой луной в небе. Они подняли парус, и остропахнувший маленький кораблик бесшумно скользнул в Адриатику.

Ланни сел и подумал: Что за чудо было Управление стратегических служб, которое генерал Донован выстроил за пару лет! Как хорошо оно было названо, потому что это была, безусловно, стратегическая служба. С тех пор, как "Маззинни" удалось получить радиосообщение из Доломитовых Альп, деньги не являлись проблемой. Существовал один из их девизов, и они действовали буквально на его основе. Везде, где можно спасти американскую жизнь, американские деньги будут литься, как вода. Это было особенно верно, когда главнокомандующий всех вооруженных сил отметил эту рассматриваемую жизнь. Это был агент президента, и весь секретный механизм начал действовать. Подпольный связник поднялся в горы, подпольный доктор оставил свои обязанности, и теперь рыбацкая лодка с красным парусом скользила на юг во тьму. Рыбаки знают звезды и как ими пользоваться в своем промысле.

Итак, когда солнце вышло из Югославии, у южного горизонта появилось небольшое пятнышко, которое заставило людей показывать на него и кричать с удовлетворением. Пятнышко росло, и вскоре они его услышали, это был гидросамолет! Как была установлена связь, Ланни никогда не узнает.

Возможно, в Венеции был радиопередатчик, или в той гостинице, где остановился доктор, или даже в рыбацкой хижине той ночью. На военно-морской базе Бари наверняка была одна из самых мощных приемных установок в мире, которую союзники недавно захватили. Возможно, была еще одна ближе в расположении союзников на восточном побережье, примерно с линией Вольтурно на западе. Это было бы всего лишь в пятистах километрах к югу от севера Адриатики, Там никакие гидросамолеты не летали.

Во всяком случае, здесь гидросамолет был. Он соскользнул с неба и спустился на воду прямо перед рыбаками, размахивающими рубашкой. Они причалили лодку и посадили своего пассажира в самолет, опять же не намочив его ботинок. Они оттолкнули лодку, и двигатель запустился, и брызги, брызги, а потом уже не подпрыгивая самолет был в воздухе, а агент президента оказался на пути домой.

Гидросамолет шумел, поэтому Ланни не мог поделиться своим счастьем с пилотом. Ланни просто уютно устроился в своем углу и радовался удаче, которая ему выпала. Он убрался из Нацилэнда и никогда туда не вернётся, если только не по следам побеждающей армии. Он снова увидит Лорел, Малыша Ланни, Робби, и Ф.Д.Р., Олстона и других людей, которые его интересуют. Он сможет рассказать этим людям, что он делал. И ему больше не придётся раскладывать в уме всё по полочкам, и помнить, что он мог сказать каждому, и какую ложь он сказал Гитлеру, Герингу, Гиммлеру, Гессу и остальным ненавистным фанатикам.

Он подумал, что мне поручит Ф.Д.Р. сейчас? И сразу же в его сознании начала проявляться старая осторожность. Несмотря на то, что он не мог попасть на территорию стран Оси, он мог выполнять секретную работу. В союзных странах было много сторонников Оси, не исключая Америку, и, возможно, он должен был поддерживать с ними связь. Маловероятно, что они узнают, что он больше не в фаворе у фюрера. Гестапо по всему миру будет проинформировано, но они не будут публиковать информацию о том, что один из близких друзей фюрера оказался агентом врага. Таким образом, Ланни мог бы остаться другом крупных издателей газет и других, кто в своем сердце считали нацизм и фашизм последней надеждой мира. Он может продолжать брать свою жену на вечера Эвалин Маклин и встречаться с консервативными сенаторами обеих партий.

Он решил, что никому ничего не скажет, пока не поговорит с Боссом. Когда самолет сел в гавани Бари, теперь заполненной американскими и британскими судами всех типов, молодой офицер военно-морской авиации, который его приветствовал, был, очевидно, полон любопытства. - "Итак, вы вышли живыми, мистер Бэдд!" Бородатый джентльмен в бесформенном черном костюме из альпаки, слишком тесном для него, ответил: "Благодаря вашей замечательной эффективности". Ничто не скажешь более вежливо или менее достаточно.

"Вы должны быть доставлены в Вашингтон", - заявил офицер. - "Как скоро вы будете готовы?" Странник ответил: "Как только я смогу что-нибудь почитать. Дайте мне, если сможете, несколько старых газет и журналов". Он мог бы добавить: "Я не видел американских газет или журналов почти два месяца, но он научился так не разговаривать. Еще в детстве в Первой мировой войне, он выучил французский девиз, что уши врага слушали. Les oreilles ennemies vous ecoutent!

Несколько деталей, на которые стоит обратить внимание. Бритье у парикмахера, зубная щетка и расческа со склада, а также контакт с человеком из Управления стратегических служб в Бари, который был рад получить немного немецких денег и заплатить за них хорошими американскими долларами. Затем Ланни сел на транспортный самолёт до Алжира, и его посадили в знакомом аэропорту Мезон-Бланш. Здесь, на черном рынке, ему удалось найти себе подходящий костюм из английского твида по очень высокой цене. Он побеседовал с Робертом Мерфи и договорился, что тот передаст сообщение в Ньюкасл, в котором говорилось, что Ланни был на пути домой. Робби сразу же позвонит Лорел, и это успокоит их обоих. Ланни рассказал послу, какие условия он наблюдал в Германии и Италии, которые были важны для главного представителя госдепартамента здесь. Но агент президента ничего не сказал о том, что он делал в Германии или как он оттуда выбрался. Это было для президента.

XII

Ланни попросил день в Марракеше, чтобы он мог увидеть свою мать. В полете на самолете он ломал голову над возникшей проблемой и в последний момент решил, что не расскажет ей ничего о Марселине. Если бы Бьюти могла с этим что-то сделать, ситуация была бы другой. Но она абсолютно не могла ничего сделать, кроме как проводить дни и ночи в муках, а потом вполне возможно обнаружить, что все это было ошибкой. Когда Марселина позвонила Ланни, она все еще была на свободе. И Ланни знал, что у нее появилось много друзей в Германии. Вполне возможно, что она нашла убежище у одного из них и спряталась. Так произошло с американскими летчиками, которые вообще не имели друзей в Германии, но нашли готовых приютить их в течение нескольких месяцев и, в конце концов, выбрались из Германии. Но Бьюти неизбежно представит себе худшее и заставит себя сойти с ума.

Итак, когда он появился в супер-элегантном отеле Мамуния, произошло счастливое воссоединение семьи. Он сообщил, что он был в американской зоне в Италии, что было правдой. И что там все шло хорошо, что тоже было правдой. Довольно скоро армия перейдет через реку Вольтурно, и начнется марш на Рим. Вскоре во Франции обязательно должна была состояться высадка, а русские тем временем непрерывно наступали. Так что эта ужасная война должна закончиться через год или два. Когда Бьюти сказала: "Русские собираются захватить всю Центральную Европу и Балканы, и кто их остановит?", ее сын ответил: - "Да, дорогая, но время начать беспокоиться об этом, наступит, когда покончат с герром Шикльгрубером".

Бьюти не могла перестать беспокоиться о дороговизне жизни во Французском Морокко и невозможности получить жидкие румяна любой ценой. Отель поднял свои цены, и Бьюти не смогла найти виллу, которую можно арендовать по разумной цене. Армия брала то, что хотела, и ничего не оставила. И ещё офицеры ожидали, что их будут развлекать должным образом. Искусствовед смог утешить свою модную маму новостью о том, что общий рост цен сказался и на старых мастерах. Суммы, которые Золтан Кертежи получал за работы Дэтаза в Нью-Йорке, позволят его вдове продолжать жить в том же стиле, к которому она себя приучила.

Тут находился этот прекрасный маленький мальчик, внук художника. Сейчас ему было пять лет, восхитительный возраст, когда дети полны интеллекта, но еще не обнаружили ничего плохого. Бьюти обожала его и всячески его баловала, но у него, казалось, был естественный добрый нрав. Он счёл все это огромное учреждение своей детской площадкой и не делал никаких социальных различий. Он знался со всеми, как белыми, так и коричневыми, и подбирал мавританские слова, а также французские и английские. В этом ему содействовал его сводный дед, который принимал всех людей как братьев, выучил язык темнокожих и посещал их лачуги, чтобы помолиться с ними. Он также ходил в военные госпитали и проводил целые дни с солдатами. Он ладил с врачами, потому что он был готов признать их заслуги в том, что делал Бог. У докторов была фраза, пришедшая с древних времен, vis medicatrix naturae, , что означает целительную силу природы. Они признавали, что не понимали эту силу, и Парсифаль объяснил им это просто. Это был Бог.

Сам Ланни никогда не учил произносить молитвы, по крайней мере, не так хорошо. Как и многие современные люди, он находил эту идею стеснительной. Его отчим сказал, что это потому, что ему было слишком легко в жизни. И Ланни мог улыбнуться самому себе, потому что он думал, что у него были не так давно кое-какие проблемы. Но, в конце концов, он выбрался! Как бы это было, если бы он не смог? Он представил себя в одной из темниц гестапо. Тогда, действительно, он мог бы молиться, и без смущения!

Большие самолеты теперь совершали перелеты из Марракеша без остановки. Из Вашингтона привозили специалистов и техников. Всех, в ком была срочная нужда. На обратном пути их груз в основном составлял раненые. Эти люди лежали на подстилках, и это было не очень удобно, но тогда полет занимал чуть больше полдня, и они возвращались в землю обетованную. Они нуждались во внимании, и агент президента помогал, как мог. Он все время думал о том, что делал бы Парсифаль в таких обстоятельствах. Лучшее, что мог сделать мудрый человек для этих жертв, это заверить их, что война будет выиграна и что у калек есть много возможностей приносить пользу. Прибыв в аэропорт Вашингтона, Ланни первым делом позвонил Бейкеру. Ему сказали перезвонить через три часа. Зная из мучительного опыта, что в военное время междугородные звонки были медленными, Ланни отправился в отель, куда его направил Бейкер, и заказал звонок в Нью-Йорк из своей комнаты. Когда пришёл вызов, он находился в ванной и стоял в банном полотенце, разговаривая со своей женой. Им предоставили всего три минуты, и Лорел провела большую часть этого времени, пытаясь удержаться от рыданий. Но ей удалось понять, что он в Вашингтоне и в добром здравии, и что он надеется вернуться домой через день или два. Ребенок преуспевал, сказала она ему, и что она начала новый роман. Ланни сказал: "Отлично! Здорово!" И добавил: "Мы расколошматили нацистов". Он попросил ее позвонить Робби, и она сказала ему, что недавно была в Ньюкасле, и там все было хорошо, включая Фрэнсис. Вмешался оператор, и Ланни сказал: "До скорого!"

XIII

В Большом Боссе Ланни сидел плейбой, как и в самом Ланни, и это было одной из причин, по которым они так хорошо ладили друг с другом. У перегруженного и истощенного Франклина Рузвельта всегда оставалось место для хорошей истории. И он знал, что у Ланни, безусловно, будет такая. В тот вечер он освободил время для него, и Бейкер привел его обычным способом. В той спальне, в которой ничего не изменилось, и в которой агент президента знал каждую мелочь, крупный мужчина очень тепло пожал руку посетителю и воскликнул: "Черт возьми, я так беспокоился о вас!"

Ланни улыбнулся и сказал: "Я беспокоился о себе, губернатор. Но я здесь".

"Вы выглядите худым", - объявил другой, и Ланни признался, что он подбирал любую пищу, какую мог, но не ту, к которой привык. "Расскажите мне все об этом", - приказал Ф.Д.Р., отодвинул свои государственные документы и откинулся на подушках, отправляясь на каникулы.

Ланни рассказал о Гитлере и его Эви, о Геринге и его новых костюмах, о Гиммлере и его пустом лице и почти бесцветных глазах.

Ф.Д.Р. сказал: "Ваши рассказы бросают меня в дрожь". Ланни ответил: "Я понял, что пришло время выбираться оттуда". Он рассказал о разных профессорах и об Эриксоне. Ему сказали, что его сообщение о V-2 дошло, и оно произвело впечатление.

Затем пришла история о Марселине и ее любовнике. Когда Ланни рассказал о телефонном звонке, Босс взял трубку своего телефона и позвонил в Управление стратегических служб. Разумеется, они дежурили по ночам, и он позвонил в германскую секцию и спросил, было ли из этой страны какое-либо сообщение, связанное либо с Марселиной Дэтаз, либо с Оскаром фон Герценбергом. Ответ был: "Ничего".

Ланни предлагал не раз сократить свой рассказ, но Рузвельт хотел всё. Когда рассказ подошёл к счастливому концу, Странник, конечно, отдал должное Управлению стратегических служб за его оперативность и эффективность. И это понравилось боссу. "Дикий Билл" был одним из его фаворитов, и эта организация была его собственным детищем, несмотря на сопротивление полудюжины групп, которые возмущались "слиянием". Ф.Д.Р. сказал: "Нет ничего, что бюрократ ненавидит больше всего, потому что в этом процессе он может потерять титул и некоторую власть. Но очевидно, что Разведка должна быть одной вещью, в противном случае получается путаница".

Так всё было в ажуре, и Ланни потратил немного денег, которые ему приказали взять из средств, которые ему доверил президент. У него была важная информация, почти вся, ради чего он там был. Он имел право на поощрение, но он хотел, чтобы ему сказали, что он немного помог в этой войне. По словам общительного командира, все шло отлично. Русские злились и устроили бучу из-за отсутствия второго фронта, но мы быстро готовимся и скоро покажем им, и немцам тоже. Ланни сказал: "Это будет ужасным ударом для Гитлера, если мы сможем форсировать Ла-Манш и остаться на континенте". Другой ответил: "Не цитируйте меня, но это именно то, что мы собираемся сделать".

Следующий вопрос был, что агент президента сам собирался делать. Ланни заметил: "Боюсь, что я больше не гожусь для Германии или Италии". Босс ответил: "Давай уладим это. Вам категорически запрещено снова появляться там". Ланни сказал: "Это порадует мою жену, если мне будет разрешено это сказать ей". Ответ был: "Скажите ей с этим покончено".

Первым приказом было, чтобы Ланни утром отправился в Управление стратегических служб и рассказал им все, что мог, о немецком подполье и итальянских партизанах. После этого он должен взять отпуск. Настоящий отпуск, месяц или два. Президент сказал: "У меня сейчас нет ничего особенного для вас".

"Вы когда-то хотели, чтобы я пошел и увидел Сталина", - рискнул агент президента

- Я собираюсь увидеть его сам, Ланни, до того, как закончится этот месяц. Конечно, это строго между нами.

- Конечно, губернатор. Полагаю, я снова прокачусь во Флориду или, может быть, в Калифорнию. Там есть люди, за которыми, как вы знаете, следует понаблюдать, и я мог бы совместить бизнес с удовольствием.

- Это то, что надо! Возьмите свою жену с собой. Из того, что моя жена говорила о ней, она может быть вам полезна.

- Спасибо, губернатор. Скажите мне, можно ли получить достаточно бензина на эти поездки?

"Вы заработали автоцистерну", - был ответ. - "Скажите Бейкеру, чтобы он вам всё устроил. Пойдите и посмотрите, чем сейчас занимается Вилли Херст. Это сделает вашу поездку официальным поручением!"

Ланни посмотрел на этого измученного человека, так охотно обеспечивающего отдых для друга, и, очевидно, нуждающегося в нем для себя. С каким удовольствием обменялся с ним Ланни. Но Конституция Соединенных Штатов не позволяла это сделать. Судьба крутила нить жизни Франклина Рузвельта, и когда она была готова ее перерезать, никакая человеческая рука не могла её удержать.

XIV

Утром Ланни посетил старое кирпичное здание у газового завода. Он провел день с людьми, которые руководили выводом его из Италии. Он поблагодарил их. И они, будучи человеческими созданиями, без сомнения, хотели бы рассказать ему историю о том, как им это удалось, но это противоречило правилам. У, совершенно секретно! Время от времени их назвали, У, светское сборище! Потому что это управление было укомплектовано людьми со средствами. Эти люди были свободны от суеты и причуд, и были привлечены идеей воплощения в жизнь триллеров, которые они читали в утренние часы, которые они видели на сцене и в кино.

Они подвергли его тщательному допросу, Генрих Гиммлер мог обеспечить такой же, за исключением того, что они не использовали скополамин. Немецкая секция утром и итальянская днем. У них были смены стенографистов. И они хотели знать все, что он видел, каждое сказанное ему слово, а также имена и адреса каждого, кого он встречал. Ибо кто мог бы сказать, когда по этому маршруту может пройти какой-нибудь другой "Странник"? Они могут послать кого-нибудь на это в любой день. Немецкая секция была восхищена информацией о Wolf Dietrich Stollen, соляном руднике под горой Дюрнберг, и в тот же день начала в Библиотеке Конгресса поиск данных по соляной промышленности Австрии. Они пообещали Ланни, что сообщат о любых новостях о Марселине Дэтаз и Оскаре фон Герценберге. Также, что они проследят за делом молодого доктора, который оставил своего подопечного, и больше никогда не будут его привлекать в качестве проводника на подпольной железной дороге.

В тот же вечер Ланни прилетел в Нью-Йорк, а его жена была там с машиной, которую прислал всегда всё помнящий Робби. Видеть всегда всё помнящие эмоции Лорел было трогательно. Она была таким гордым человеком, таким сдержанным и независимым, но теперь она не могла удержать свой голос от удушья. Когда женщина отдала свое сердце мужчине, и особенно когда она родила ему ребенка, он стал частью ее существа, и ее благополучие безвозвратно связано с его. Вот уже пару месяцев Лорел жила с мыслью, что она больше никогда не увидит своего мужчину. Что он может быть в этот момент мертв или подвергается мукам хуже смерти. То, что он внезапно спустился с неба, поистине, как бог из машины для нее, было счастьем, которое почти невозможно вынести, и его невозможно спрятать от пассажиров в аэропорту.

Возвращаясь в город, он рассказал ей о программе, которую Большой Босс разработал для них. Впервые он был свободен назвать Ф.Д.Р., потому что тот сказал, что Лорел должна ему помочь. Ланни, конечно, попросил её сохранить секретность. Они даже не скажут об этом Робби, а будут двумя беглецами, путешествующими на бензине с чёрного рынка. Единственная проблема была в том, как они попадут в отели? По всей стране все было забито. Люди покидали районы страны и толпились в городах, где заработная плата была выше, а работа на войну была патриотической службой. Женщины путешествовали, чтобы присоединиться к своим мужьям возле армейских лагерей или там, куда мужчин могут отправить. "Необходима ли эта поездка?" - гласили надписи на железнодорожных станциях.

Ланни стоял у маленькой кроватки, где спал его ребенок с розовыми щеками, теплый и счастливый, совершенно не подозревая о жестокости и злобности окружающего его мира. Отец и мать стояли, обняв друг друга. Что бы они не дали, чтобы иметь возможность защитить своего ребенка от контакта с этим злом, даже от необходимости знать, что оно существует. Но, увы, не было никакой перспективы, что совместное содружество, свободное, демократическое и гуманное, появится в течение следующих нескольких десятилетий. Раздираемый войной и преследуемый призраком кровавых революций, мир представлял собой повод для горя и отчаяния, и Лорел слышала, как женщины говорили, что они не приведут ребенка в такую бочку змей. Но здесь был Малыш Ланни, и они должны сделать все возможное и для него, и для мира, в котором он должен был жить.

Они подъезжали к Ньюкаслу. Когда бы Ланни не услышал это имя снова, он переведёт его, как Нойшлосс, и будет думать о бедной Марселине и о том, что может с ней случиться. Но он никогда никому об этом не скажет. Он увидит Фрэнсис Барнс Бэдд и уверится, что она здорова и счастлива, и напишет подробное письмо её матери, как он и обещал. Он встретит все племя Бэддов, воспринимая в них то, что было в них хорошо, как он давно узнал. Он посмеётся со своей женой над тем, что было в них эксцентричным и эгоцентричным. Они были старой трехсотлетней Новой Англией. А могущественный мегаполис к западу от них был чужой землей, в основном под властью сатаны. Меньший мегаполис, который рос вокруг них, также выходил из-под их контроля. Злобное ухищрение, известное как Конгресс производственных профсоюзов США, пришло и захватило его. и "правильные" жители города отдали весь этот город "Этому человеку", сокращение от "Этот человек в Белом доме". Мир катился в чёрту, и старшие Бэдды жили в своих старых особняках и ворчали на него. Дамы каждый день вытирали каждую безделушку своими руками, потому что больше нельзя найти слугу за любые деньги. Робби заманил их всех на свой чудовищный самолетостроительный завод и разорил всех дам двумя долларами в час.

Робби выглядел уставшим, но он привык жить посреди вихря и не заметил бы его, если бы тот пролетел мимо. Жизнь Робби состояла из фонда заработной платы и затрат на сырье и отчетов о достигнутых и ожидаемых результатах. Также, конечно, сюда входили новые чертежи, новые макеты, новые идеи и теории. Ланни обнаружил, что Робби получил все данные, которые Ланни отправил через Красного Эриксона. Но Робби не знал, что это пришло от Ланни, и Ланни пришлось подавить искушение рассказать ему об этом. Агент президента предоставил информацию, но он должен был сказать, что получил ее в Северной Африке и в южной Италии, удерживаемой союзниками. Если бы он рассказал Робби о том, что побывал в Италии и Германии, Робби, возможно, доверил бы этот секрет своим двум другим сыновьям, и один из них мог бы доверять его своей жене, и поэтому шепот пошёл бы в Ньюкасле и за его пределами.

Робби обучил этих двух сыновей, и они несли значительную долю бремени. С того дня, как Ланни появился в мире, отец никогда не оставлял надежду, что его первенец также будет ему помогать. Теперь, как только он услышал, что Ланни и Лорел собираются в отпуск, его деятельный и конструктивный ум начал думать, как привлечь их к работе. Этот ум не исключал такие вещи, как искусство, музыка, литература и даже политика, но желал направить все силы человечества на производство материальных вещей. В настоящее время эти вещи будут использоваться для лишения жизней других людей. Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт признавал, что это было болезненной необходимостью, но добавлял: "Войны всегда были и всегда будут, люди будут такими, какие они есть". За сорок лет Ланни слышал, как он говорил это несколько сотен раз.

Теперь он сказал: "Почему бы вам двоим не осмотреть наш новый завод в Нью-Мексико?" Он сказал "наш", потому что и Ланни, и Лорел были акционерами, и он хотел закрепить этот факт в их головах. - "Это прекрасная страна и восхитительный климат зимой".

"Что бы вы хотели, чтобы мы делали?" - спросила Лорел, которая никогда не позволила бы кому-либо получить что-либо окольным путем.

- Просто осмотрите это место и познакомьтесь с тамошним руководством и сообщите мне ваше мнение о них и по ним ли эта работа. Это обязанность акционеров, не правда ли - общественная обязанность и служба в военное время? Хитрый старый шельмец!

- Но мы ничего не знаем о реактивных двигателях, Робби.

- Ланни много узнал о самолетах, а вы должны разбираться в людях. Отчет от вас обоих будет мне полезен, уверяю вас.

- Да, но он должен сейчас отдыхать.

- Он будет отдыхать, и ему больше не нужно будет заниматься тем, что он делал раньше. Это поможет вам как писателю, потому что вы встретите новых людей. Руководителей на большой работе, ученых, рабочих со всей страны, индейцев, владельцев ранчо, ковбоев.

"Это звучит очень заманчиво", - призналась женщина, которая устала писать о нацистских преступниках.

- Это дало бы мне повод снабдить вас бензином, и я смог бы решить и для вас проблему с гостиницей. Я дам вам трейлер, я их сотнями произвожу для своих рабочих в этом городе и по всей стране. Они сделаны из алюминия и очень легкие, в них есть газовый нагреватель и плита, а также подключение к электричеству и воде, две кровати с удобными матрасами, шкафы, полки, все в комплекте. Вы цепляете его к автомобилю, и он следует за вами, куда бы вы ни поехали, и добавляет только около десяти процентов к вашему счету за бензин. Вы можете путешествовать ночью, и вам не нужно беспокоиться о получении жилья. Вы можете поехать в Нью-Мексико и осмотреть завод, а затем отправиться в Калифорнию. И когда вам надоест трейлер, вы сможете продать его дороже, чем он стоил вам, потому что он вам стоить ничего не будет.

Лорел посмотрела на своего мужа, и он увидел блеск нового предприятия в ее глазах. "Давай глянем, как на одно из дел", - сказал он.

___________________________________________________

КНИГА ШЕСТАЯ

Я знал и видел многое48

___________________________________________________

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Калифорния, вот и я49

ТАК СЕЙЧАС Лорел и Ланни собирались провести медовый месяц спустя почти два года после того, как они поженились в Гонконге. Возможно, их путешествие по Китаю было медовым месяцем. Но было трудно получать удовольствие, убегая от японцев. Новобрачной положено иметь фату и шлейф, цветы померанцевого дерева в ее волосах, приданое и наряд после церемонии. Но у Лорел была только пара китайских брюк, свободная куртка и вещи, которые можно было спрятать в сумку. Плюс смертельный страх.

Теперь они поехали обратно в Нью-Йорк забрать свои вещи. Лорел не позволила мужу везти трейлер в городские пробки в первую поездку, потому что она представляла себе всевозможные осложнения. Они загрузили багажник машины чемоданами и узлами, а на заднее сиденье положили одежду для зимы и лета. Они уезжали в разгар внезапных холодов, а позже они будут пересекать жаркие пустыни. Они договорились с Агнес позаботиться о ребенке, которого та обожала как своего. У нее была подружка, который время от времени будет работать няней. Ланни сказал: "Это не американский обычай брать детей на медовый месяц".

Они вернулись в Ньюкасл, и один из сварщиков Робби приварил к задней части их автомобиля гладкий стальной шарик, к которому крепилось сцепное устройство прицепа, позволяющее прицепу свободно поворачиваться. Их одежда была упакована в выдвижные ящики или развешена в маленьких шкафах. Чемоданы были спрятаны под двумя кроватями. По одной кровати на каждом конце транспортного средства, поперек. Ланни упомянул, что они не собираются в самую глухую Африку. По пути будут города, и они смогут купить всё, что им нужно. Они выехали сразу после обеда в понедельник, когда разыгрался первый снегопад в сезоне. Эстер вышла проводить их и махала им вместе со своим дворецким, горничной и гувернанткой ее внуков.

Это был новый образ жизни. Американское изобретение. Он стал популярным до войны и теперь быстро распространялся. Каждый рабочий, который хотел найти более высокую заработную плату, хотел иметь дом на колёсах и жить в нём в том месте, где её платили. Кто не смог его найти, брал шасси старой машины и надстраивал сверху деревянный ящик. Прибыв на новое место, нельзя найти даже птичник, в котором можно было бы жить. Некоторые строили себе лачугу в форме трейлера, надеясь позже поставить под нее две оси и четыре колеса. Парки трейлеров и "мотели" возникали по всей стране. Некоторые - трущобы нового типа, а другие - с современными удобствами и даже роскошными бассейнами, площадками для танцев и игровыми площадками для детишек.

Ни один из этой супружеской пары никогда не пробовал этот новый образ жизни. Они с облегчением обнаружили, что трейлер следовал за ними сзади, не дергался и вел себя прилично. Вскоре его воспринимали как должное. Единственное отличие заключалось в том, что при повороте нужно делать его с большим радиусом, а при остановках тормозить на метр раньше. Трейлер вёл себя на снегу так же, как машина. Наблюдая за этим, Лорел дала согласие на экспедицию по мосту Джорджа Вашингтона. Но они должны приблизиться к нему с севера, избегая городского движения, и они должны найти второстепенную дорогу на запад, а не идти по главной магистрали между скоростными гружеными грузовиками.

Так началось путешествие в десять тысяч километров, которое могло бы быть быстрее, если бы они хотели этого. Но Лорел впервые видела свою родину и не хотела проноситься мимо нее со скоростью сто километров час. Они пересекли Нью-Джерси и угол Пенсильвании, пробираясь по менее посещаемым маршрутам. Они избегали гор, удерживаясь на атлантической равнине, пока не добрались до самых южных штатов, и поэтому у них было мало снега и не холодно. Они вставали рано и отправлялись в путешествие при дневном свете. Когда наступила темнота, они не беспокоились о поиске места отдыха, так как им подходила любая хорошая ферма. Они платили за привилегию подсоединить кабель к электричеству, обычно в сарае. Ведро воды было единственным, что им было нужно.

Они узнали, жизнь в трейлере имела свои недостатки. Маленькое помещение было переполнено, и при отправлении утром, приходилось убирать всё, что могло соскользнуть с полок или со стола и, возможно, под кровать, куда было трудно добраться. Производители трейлеров это учли, поэтому у всех выдвижных ящиков были маленькие упоры, которые не давали им открыться, пока не опустить их на полсантиметра или около того.

Аппарат для приготовления пищи и мытья посуды выглядел наиболее привлекательно. Но эта пара решила, что в середине дня в ресторане им будет предложено одно горячее блюдо, а на завтрак и ужин они разберутся с хлебом, молоком и фруктами и будут пользоваться бумажными стаканчиками, тарелками и ложками, а потом их выбросят. В поездках на трейлерах редко встретишь одних и тех же людей, поэтому не нужно элегантно одеваться. Нужна одежда для комфорта, а не для демонстрации своего социального положения. Имя Бэдд было довольно распространенным, и никто не догадывался, что это за Бэдды. Поэтому Лорел могла носить свитер и юбку, а Ланни не нужно было гладить брюки.

Это было действительно знакомство с Америкой. Они могли выйти и посмотреть на пейзаж, взобраться на холм, собрать орехи гикори и дикую хурму в лесу или купить сидр у фермера. Они могли встать и поговорить, встретив забавного персонажа, а затем перейти к следующему приключению. В городских универмагах товаров было мало, но в сельских магазинах на перекрестках страны можно найти вещи, которые были сделаны до войны, и они были лучшими. Можно найти хорошо приготовленную обычную еду, и после нескольких ошибок они научились находить, где поесть. Когда они устраивались по вечерам, они вытягивались в полный рост и не отказывали себе в роскоши читать хорошую книгу. Они накопили их много и никогда не имели для них времени раньше. Они по очереди читали вслух или читали по отдельности, а во время долгих поездок рассказывали друг другу, что нашли.

Кроме того, было радио, мощный инструмент культуры, к сожалению, использовавшийся неправильно. Но можно научиться уклоняться от рекламы и получать одни и те же военные новости где угодно в Америке. А те же комментаторы расскажут, что они означают. Русские постоянно наступали, занимали немецкие укрепленные позиции или обходили их, сжёвывая немецкую живую силу и ресурсы. Русские и их друзья продолжали требовать второго фронта, И во многих сердцах был тот же тайный страх, что Советы могут заключить еще одну сделку с нацистами и выйти из войны. Ланни сказал: "Наше спасение заключается в том, что Гитлер показал себя человеком, которому никто не может доверять". Ему не нужно было говорить больше, потому что Лорел была в доме Гитлера и знала его как женщина, которая знает мужчину, который нанёс ей высшее оскорбление.

Это было всего четыре года назад, но, казалось, очень далеко от этих мирных американских сцен. Преступления совершались и в этой стране. У Ланни был автоматический пистолет Бэдда в машине, и он ночью брал его в трейлер на всякий случай. Но такой случай не представился. Это была громадная страна, если у вас было немного денег, и почти у всех они были. Это была ирония системы свободного предпринимательства, которую так горячо хвалили предприниматели. Система могла держать людей в комфорте, пока силы сообщества были направлены на убийство других людей. Но в тот момент, когда они успокоились, чтобы насладиться покоем, которого добилась их доблесть, они оказались в другой депрессии, с очередями за хлебом и продажей яблок на улицах, а также с бесполезным трудом и уборкой листьев на проселочных дорогах.

III

Вниз через середину Вирджинии, а затем, избегая многолюдного шоссе N 1, вдоль побережья Каролины в страну пальм, магнолий и живых дубов, укутанных испанским мхом. Было тепло. Они вытащили свои летние вещи, гуляли в лунном свете и слушали пересмешников. Медовый месяц по традиции всех романтических историй о Старом Юге. Как долго они смогут наслаждаться этим, читая в газетах и слыша по радио о том, как американские парни сражаются в окопах, залитых дождем, под Монте-Кассино и в ужасных джунглях Соломоновых Островов, где всегда считалось, что ни один белый человек не сможет выжить?

Из Саванны они пересекли западную часть Флориды и проехали вдоль побережья Мексиканского залива. Лорел уже привыкла к трейлеру и больше не боялась, что какой-нибудь грузовик может врезаться в него сзади. Когда у них спустила шина, общительный водитель грузовика остановился, чтобы помочь им, и попытался отказаться от долларовой банкноты, которую вручил ему Ланни. Теперь они с комфортом катились по шоссе 90, обедая только что пойманными креветками и крабами и забывая о дефиците продовольствия. Бейкер снабдил их талонами на бензин, а Робби добавил еще. Поездка в Лос-Анджелес и обратно потребует менее полутора тысяч литров бензина, что составляет лишь небольшую часть полной "цистерны", которую, как говорят, заработал Ланни.

Это была земля "Клуба консервной банки", как игриво называли себя владельцы трейлеров. Они всю жизнь проработали на фермах в Иллинойсе или Миннесоте, а в старости ушли на пенсию с небольшим достатком и хотели проводить свои дни там, где было легче согреться. Они достали свою консервную банку, старую или новую, и уехали как можно дальше на юг, не намочив ног. Они выстроились в ряд в лагере. Сначала трейлер, затем машина, затем другой трейлер и так далее. Они подняли тент на двух столбах перед трейлером, чтобы сделать крыльцо, и установить цветочные ящики по краям, чтобы сделать сад. Женщины сидели в холщовых шезлонгах и рассказывали друг другу о своих семьях на севере, а мужчины бросали подковы в свободное место рядом. Каждый субботний вечер у них был деревенский скрипач, и они танцевали вирджинскую кадриль под мелодию "Путешественник по Арканзасу", а в воскресенье утром они читали газету Херста, напечатанную днем ранее, а затем посещали церковь четырёхугольного Евангелия.

Для Лорел Крестон, воспитанной в келейности, называемой заповедником богатых, это был восхитительно иной образ жизни. Так легко для романиста, где персонажи проявляли себя в получасовом разговоре, а сагу на всю семью можно было собрать за вечер! Но на следующей остановке будет еще один лагерь, такой же, как и этот, и поэтому они двинулись дальше вдоль Залива Миссисипи, через Луизиану и в Техас, который сам по себе является империей и готовился выиграть войну сам по себе. Судя по спидометру Техас имеет тысячу триста километров в поперечнике, и там есть все виды пейзажей, климата и людей. Большинство из них на открытом воздухе, и люди рады показать это и рассказать об этом незнакомым людям. Они особенно гордятся своими расстояниями и любят повторять стишок на эту тему: "Солнце уже взошло, солнце уже зашло, а мы всё ещё в Техасе".

Итак, они прибыли в южную часть Нью-Мексико, страну обрушившихся гор и ясного голубого неба, жарких дней и холодных ночей. Дождь шёл зимой, но в основном в высоких горах, и наполнял сухие вымоины бушующими потоками. Горы были голые, а камни были всех цветов. Серые, желтые, красные, коричневые или черные. Пустыни были бесконечными. Орошение могло превратить их в процветающие фермы. Зайцы скакали, а койоты завывали лаем по ночам. Если перевернуть камень, то там будет многоножка махать своими рядами ног, словно бахромой, или желтый скорпион с клешнями и длинным перевернутым хвостом, несущим смертельное жало. Когда эти неопытные туристы сели на коврик для пикника, они обнаружили, что маленькие клещи с круглыми брюшками ползали по их щиколоткам, устраиваясь для своего пикника.

Здесь был новый город под названием Бэдд. Дорога к нему свернула на север от шоссе. Асфальтированная дорога, а рядом с ней шла железнодорожная ветка, все они поднимались между белоснежными скалистыми горами на высокое плато. Грузовики проезжали мимо них, как будто это была магистраль U.S. 1 между Нью-Йорком и Вашингтоном. Война пришла на эту землю полыни и индейских резерваций, и куда бы она ни пришла, там была спешка, спешка, спешка. Неторопливые туристы поднимались до тех пор, пока им не заложило уши. Затем внезапно пейзаж расширился, и перед ними раскинулась вершина мира, на многие километры и километры, и вокруг нарисовались холмы, сверкающее солнце и небо без облаков.

Впереди был блокпост и солдаты на страже с оружием. Ланни назвал свое имя, но это никого не впечатлило. - "Это армия, мистер Джонс!" Вопреки тому, что говорится в песне, у них были телефоны, и сержант позвонил в офис. Затем шлагбаум открылся, и солдат на шумном мотоцикле повел их к зданию администрации. Ланни слышал все об этом городе-мечте своего отца, но даже его охватило удивление. Два года назад там были только песок и полынь, зайцы и койоты, а теперь там было поселение, разбросанное на многие километры.

Так оно и было. У Робби Бэдда обнаружилось то, что его коллеги называли помешательством, упорное намерение узнать все о реактивном движении и о так называемых ракетных самолетах. Британцы делали это, и почему Америка должна ждать? Все, что было у англичан, было доступно, и Робби это получил. Поскольку он хотел экспериментировать с сотнями самыми опасными химическими веществами, известными ему, он послал своих людей найти участок земли, где нельзя нечего было сжечь, и некого было убить, кроме ученых и техников, чья работа заключалась в том, чтобы подвергать себя риску.

Они рассказали ему об этом плато, на котором была вода и электричество от правительственной плотины. И Робби купил его, даже его не увидев. Он до сих пор ещё его не видел. Он проложил дорогу и построил лабораторию и около сотни маленьких бетонных круглых строений, в которых хранилось топливо. Строения было достаточно далеко друг от друга, так что взрыв одного не задел бы других. Были построены бетонные ангары, в которых хранились такие вещи, как восемьдесят процентов перекиси водорода в качестве окислителя и метилового спирта и гидрата гидразина в качестве топлива. Можно было их соединить и сжечь, при этом измерив полученную "тягу".

А потом вдруг кто-то из Совета по планированию в Вашингтоне осознал тот факт, что у немцев действительно производились реактивные двигатели. К настоящему времени они будут обладать боевыми реактивными самолетами, которые экономически не могут летать со скоростью менее шестисот километров в час, а могут достигать девятисот. Что же станет с нашим господством в воздухе, столь болезненно достигнутым только в этом году?

Что произойдет с полетами дневных бомбардировщиков, которые мы посылаем на Берлин, Бремен и Гамбург, рассчитывая на пятипроцентные потери, а не десятипроцентные потери при каждом налете? Вмешалась Армия и настояла на том, чтобы купить для Робби примерно в десять раз больше пустыни, чем он ожидал, и запустить железную дорогу до города Бэдда. Они послали уйму рабочих с палатками и за несколько недель выстроили город. Ничего нового в этом не было, так делалось по всей стране, и чем более отдаленное и маловероятное место, тем более важным оно может оказаться. Разве агент президента 103 не сообщил о V-3, который немцы планировали и, возможно, строили, и который мог бы нести много тонн взрывчатых веществ на расстояние в восемь тысяч километров и сбрасывать их там, куда захотят?

Рассредоточивать промышленность было политикой Армии, и вот Робби Бэдд воплощал её в жизнь. Городу Бэдду было приказано не просто испытывать реактивные двигатели, но и производить их, и что еще важнее, конструировать и выдумывать их. Для этого были собраны сотни ученых со всей страны, а некоторые из Англии, а также беженцы из Германии и Франции и из всех стран Оси. Были доставлены грузовые поезда с цементом, и что касается песка, его не пришлось долго искать. Его было достаточно в Нью-Мексико. Лаборатории и механические мастерские из бетона возникли буквально за одну ночь, и дома для ученых и рабочих. Так что здесь был центр по созданию и производству реактивных двигателей, и вскоре это будет центр по созданию и производству реактивных самолетов.

Робби написал, что его сын и невестка прибудут в качестве его представителей и им надо показать всё. Это означало, что они были не просто VIP, но и VGDIP50. Менеджер завода взял на себя личную ответственность за них и хотел выселить кого-то из одного из лучших домов для их комфорта. Но Лорел распорядилась. У них была туристическая поездка, и они все устроили в своем маленьком алюминиевом трейлере по имени Бьенвеню. Кто будет противостоять женской воле, не считаясь с прихотями богатых. Для них было найдено место среди рабочих, и они носили свои подносы в столовой, как и все остальные.

Там была хорошая еда, поданная горячей и в чистом месте. Все должны были быть здоровыми и счастливыми. У них были ясли и детские сады, чтобы жены и матери могли работать на заводе. У них каждый вечер показывали фильмы, пение в общине, легкая атлетика, танцы и домашние церкви. Всё, чтобы держать рабочих довольными в дикой пустыне. Чтобы они не собрали свои вещи и не уехали! И, что еще лучше, заставить их написать своим родственникам и друзьям, говоря, что Бэдд, Нью-Мексико, был самым лучшим военным городом!

Посетителей посадили в джип и повезли осматривать чудеса этого места. Все боролись за благосклонность Ланни, потому что было важно, чтобы его доклад был правильным. Они ожидали встретить плейбоя и были удивлены, обнаружив, что он знает что-то о реактивном двигателе и может задавать умные вопросы. Он не сказал им, что его тренировали по этому предмету в течение года, и он готовился так же усердно, как и все абитуриенты, готовящиеся к вступительным экзаменам. Ученые, старые и молодые, заинтересовались им и показали ему, что они получили из Англии, и что они разработали сами. Что у них было на чертежных досках, а затем то, что имелось в действии. После долгих разговоров и размышлений о реактивном двигателе Ланни обнаружил, как волнующе наблюдать, как он развивает свою "тягу" в реальности. Был оглушительный "свист", но никаких признаков пламени. Сгорание было настолько совершенным, что пламя было внутри. Удар горячего воздуха был потрясающим, и если стоять в шести метрах от него, то можно сгореть дотла.

Агент президента присутствовали на конференциях, на которых лучшие люди обсуждали в технических терминах, что они делали и надеялись сделать. Они сообщили, что немцы опередили нас на два года в разработке первого реактивного самолета и теперь на два года опередили нас в производстве. Концерн Хейнкель выпускал двигатель с прямой системой сгорания с впрыском топлива. Юнкерс производили то, что они называли Jumo 004B, с восьмиступенчатым осевым компрессором. Немецкая Армия теперь имела на вооружении реактивный самолет-перехватчик под названием Гадюка, который запускался ракетами и был способен подняться на двадцать семь километров менее чем за одну минуту.

Ланни спросил: "Откуда вы знаете эти вещи?" И ответ был: "Управление стратегических служб посылает нам информацию". Ланни чувствовал себя огорченным, потому что он не смог получить ничего из этого. Но он понял, что организация генерала Донована, несомненно, имела множество людей, работающих над этим вопросом на вражеских землях. Он внес свою лепту, и один или два раза ученые дали ему информацию, которую он узнал. Но он ничего не рассказал об этом, и никто в этом месте никогда не узнает, что он был в физическом корпусе Института Кайзера Вильгельма зимой и снова летом этого года.

Американские вооруженные силы готовились потратить двадцать пять миллиардов долларов в 1944 году на производство и разработку самолетов. Это была мечта ученого о рае, потому что он мог иметь все, что ему требовалось, в виде ресурсов и средств, при условии, что он мог показать что-то новое. Ланни встретил пожилых мужчин в очках, которые всю жизнь провели в лабораториях и думали, что им повезет, если бы они могли получить несколько сотен долларов за эксперимент. Но кто сейчас просил десятки тысяч, тот получал их. Он встретил молодых парней только что из колледжа, чьи глаза сияли от волнения, когда они объясняли какой-то странный кусок стали.

На не очень изящном языке того времени в городе было паршиво с новыми идеями. Был ракетный блок "Jato", который можно было установить снаружи фюзеляжа самолета и легко отсоединить. Блок "подстегнет" самолеты оторваться от земли, и, таким образом, позволит им переносить вдвое больше нагрузки, которую они ранее брали. Или он позволит им подняться с половины взлётной полосы, что означало уменьшить размер авианосцев, или позволить большим авианосцам на своей полетной палубе держать больше самолетов и, таким образом, в воздухе будет больше самолетов. Были чертежи бомбардировщиков с составным двигателем и реактивных истребителей для авианосцев. Ланни терпеливо слушал, пока юноша, похожий на школьника, объяснил, что реактивный двигатель был настолько прост, что о нем можно было плакать. У него был только один велущий привод, компрессор и турбина были на одном валу. У него не было вибрации и очень мало шума, чтобы предупредить врага, он использовал мало масла и не нуждался в разогреве, но мог летать за тридцать секунд. И, что самое приятное, в мирное время он мог бы использовать самое дешевое топливо, даже керосин. Единственная проблема заключалась в том, что все шло так быстро, что можно потерять сознание на малейшем повороте. Кроме того, они должны были положить проволочную сетку на воздухозаборник, чтобы не засосать птиц!

Инспекционная группа провела неделю на заводе, и, насколько они могли видеть, все было в порядке. Ланни отправил по авиапочте отчет, в котором говорилось, что все люди были заняты своей работой, и их идеи казались превосходными. Лорел, которая проводила свое время среди жен, как в лагере для трейлеров, так и на виллах, сообщила, что там было нормальное количество злословия, но ни одна из женщин не знала, что делали их мужья. Как и должно быть. Ланни знал, что это понравится его отцу, который, конечно, не был феминистом. Гордостью Робби в жизни была его способность найти правильных мужчин, а затем дать им возможность показать, на что они способны. Женщины были хорошими стенографистами и делопроизводителями, но не более того.

Консервная банка Бьенвеню снова покатилась и прибыла в Аризону, которая была похожа на остальную часть юго-запада, за исключением того, что было построено больше ирригационных сооружений и выращивалось больше культур. Долина, в которой лежал Феникс, столица штата, разрослась настолько быстро, что шоссе было похоже на городской бульвар. В лагерях для трейлеров и на автодорогах было тесно, поэтому им пришлось ночевать у дороги. Поскольку у них не было ни радио, ни света, они пошли в кино и обнаружили, что многие другие находились в том же положении и нашли то же решение.

Они проскочили через множество горных перевалов и подъехали к длинному мосту через реку Колорадо, а с другой стороны была сказочная страна почитателей кино всего мира. Калифорния. Видеть значит верить, и все почитатели знали, что в этом Золотом штате всякая кухня была размером с большую гостиную и оснащена всеми последними приборами из хрома. Также, что мальчики, которые были бедными, но честными и красивыми, неизменно женились на дочерях миллионеров. Воодушевленные этой уверенностью, тысячи новых людей вливались в Калифорнию каждый день, и многие из них прибыли по шоссе 80 в тот же день, что и Ланни и Лорел. Все должны были сидеть и ждать, а затем вынести всё содержимое из своих автомобилей и прицепов, поскольку государственные органы приняли строгие меры для предотвращения ввоза зараженных фруктов и растений. Это не было радушным приемом. Но нельзя не пожалеть бедных инспекторов, которые работали много часов, и до сих пор не успевали обследовать все автомобили.

Больше гор и пустынь. Это была "страна небольшого дождя" Мэри Остин. Огромная плотина была построена на Колорадо, и акведук доставлял воду на расстоянии четыреста километров в район Лос-Анджелеса. Как раз к тому времени, чтобы отмыть новое население. Ланни рассказал своей жене о политической войне, которая продолжается из-за имени плотины. Демократы назвали её именем Боулдера, а республиканцы именем Гувера, и это было все равно, что голосовать каждый раз, когда произносилось это имя. Ланни сказал, что если бы японцы смогли осуществить бомбардировку в этом районе, все, что им нужно, это уничтожить пару акведуков, а Южную Калифорнию придется эвакуировать. Вполне вероятно, что миллион или два человек погибнут при попытке выбраться. Они прибыли в долину Коачелла, страну фиников. Ланни, который бывал здесь раньше, рассказал историю о том, как несколько побегов финиковых деревьев давным-давно были вывезены контрабандным путем из Аравии, потому что туземцы ревниво хранили свои секреты. Теперь здесь были километры и километры величественных деревьев, каждое из которых напоминало огромную королевскую корону, и высаживалось в ряды точно как на шахматную доску. Финики требуют огромного количества воды, но она должна быть под землей, а не в воздухе. Им сказали, что общее орошение Южной Калифорнии может изменить климат и сделать выращивание фиников невозможным. Они провели ночь в Палм-Спрингс, который когда-то состоял из отеля и нескольких вилл, расположенных в нише гор, а теперь был разросшийся город с фабриками и лагерями для трейлеров, как и везде. На следующее утро они проехали длинный перевал и выехали в страну апельсинов по шоссе, протянувшемуся на сто километров через апельсиновые рощи, теперь наполненные цветами и одновременно созревшими фруктами. Шоссе быстро становилось дорожным городом с закусочными с хотдогами и забегаловками. По пути можно было выучить совершенно новый язык. Движение было интенсивным, и нужно было остерегаться, иначе окажешься в руках гробовщика.

С каждым километром ближе к Лос-Анджелесу, это движение становилось все хуже. И было хорошо, что Лорел уже привыкла к трейлеру. Из Пасадены это был один непрерывный город, как бы он ни назывался. Повсюду возникли промышленные предприятия, и многие тысячи из них выбрасывали в атмосферу дым или химические пары. Результатом стало необычайное явление, густая серая дымка, которая иногда делала невозможным видеть более на нескольких сотен метров. Равнина была окаймлена на востоке длинной цепью высоких гор, Сьерра-Мадре, и, видимо, этот смог не смог преодолеть их, но навалился на них, и от океана до предгорий люди кашляли и чихали и терли глаза. Ланни сказал: "Это цена убрать Гитлера".

VII

По дороге они пришли в себя и прибыли в Голливуд к закату в часы пик. Они нашли там всё, как было предсказано. Всё было забито под завязку. Ланни попробовал один отель, и ему сказали, что люди спали на бильярдных столах и в креслах вестибюля. Он подошел к телефону, попробовал еще полдюжины других отелей и получил тот же ответ. Они поехали в несколько лагерей для трейлеров и обнаружили, что на них есть светящиеся надписи: "Нет мест". Приезжим волноваться было не надо, так как они могли немного отъехать в сельскую местность и разбить лагерь на обочине дороги. Но сначала им надо поесть и делать это они будут с шиком.

Они припарковались на боковой улице и стали настолько презентабельными, насколько это было возможно при свете свечи. Затем они прогулялись по Голливудскому бульвару и оказались в Сардисе, одном из шикарных ресторанов. Им пришлось ждать своей очереди, но они не возражали, потому что это была одна из достопримечательностей страны. Люди приезжали со всех концов, даже в военное время, просто для того, чтобы увидеть в реальной жизни а и фигуры, которые они видели увеличенными и прославленными на экране. Еда была бы хорошей, когда они ее получили, и тем временем им было забавно наблюдать за ярко одетой толпой. Они не знали, что это станет началом приключения.

Со временем они уселись за столом, и он оказался рядом с дверью. Они закончили изучение меню и решили, чего хотят, когда увидели, как вошла женщина и присоединилась к ожидающей толпе. Она была одета в норковую шубу в полный рост, которая говорит миру, что ее владелец находится на вершине благополучия, по крайней мере, в финансовом отношении. Она была крупной женщиной, и потребовалось много норок, даже без шляпы, чтобы соответствовать. На ней ещё было несколько драгоценностей, и любой мог быть уверен, что она сможет заплатить за свой ужин. Она была одна, что было необычно. Ланни взглянул на полное и довольно пышное лицо, и оно показалось знакомым, но он не мог его вспомнить. Метрдотель пришел в самый последний момент, чтобы избавить его от смущения. Мужчина поклонился и сказал: "Всего несколько минут, мисс Ректор". Затем Ланни поймал взгляд женщины и увидел, что она его узнала. Хорошие манеры потребовали, чтобы он сделал первый шаг, поэтому он встал и сказал: "Как поживаете, мисс Ректор. Я Ланни Бэдд".

"Как приятно видеть вас здесь!" - воскликнула она, и ее лицо просветлело. Они пожали друг другу руки. Женщины на Западе жмут руки мужчинам. "Мы далеко от Парижа", - добавила она. - "И это должно было лет десять назад".

"Это моя жена", - сказал Ланни. - "Лорел, это мисс Роберта Ректор, для которой я имел удовольствие выбрать несколько картин в Париже".

"Приятно познакомиться", - сердечно сказала Лорел. - "Вы не присоединитесь к нам на ужин?" Она не могла сказать меньше, так как в противном случае она оставила бы даму стоять.

Роберта Ректор звучало как имя для экрана, и Лорел догадалась, что она, должно быть, актриса. Одна из тех, кто прошел возраст инженю и должны играть роли матерей и тёток. Но нет, в Голливуде были и другие люди. Ланни сказал: "Мисс Ректор - принцесса скотоводства", - замечание, которое было бы грубым до крайности, за исключением того, что Ланни знал свою принцессу. Он сказал это с улыбкой, и она приняла её с еще более широкой.

"Нет", - объяснила она. - "у меня больше нет скота. Я всё распродала и вложила свои деньги в безналоговые государственные облигации. Так что мне больше не о чем беспокоиться в этом мире".

"Вы мудры", - прокомментировал человек. - "Что вы сделали с Моне и Сезанном?"

- О, я устала от них и отдала их в музей округа. Я жила в отеле Беверли-Уилшир и должна была иметь отдельную комнату для них. И я боялась, что место может сгореть или кто-то может их украсть. И потом, вы знаете, как это, так много людей слышали о них и хотели их видеть, меня всегда беспокоили письма и телефонные звонки. Поэтому я сказал: 'Я помещу их так, чтобы все могли их видеть, не имея необходимости видеть меня'.

"В основном люди ждут, пока они не умрут, потому что они такие щедрые", - отметил эксперт по искусству, который знал богатых с детства.

- О, ну, я устала от вещей, и я хочу видеть что-то новое. Я продолжаю слышать о Дэтазе, и, возможно, мне бы хотелось иметь их. Есть ли место, где я могла бы взглянуть на них?

- Я показал вам довольно много в Париже, мисс Ректор.

- О, не так ли? Я забыла. Я вижу так много картин. Люди пытаются продать их мне.

- К счастью, сейчас работы Дэтаза находятся в этой стране. То, что мы оставили. Они на попечении моего старого друга и коллеги Золтана Кертежи в Нью-Йорке. Вы знакомы с ним, он венгр.

- Да, я помню, у него были прекрасные мягкие каштановые усы.

- Сейчас они седые. Он будет рад показать вам эти картины, когда вы будете в Нью-Йорке.

- Я собираюсь уехать этой зимой. Моя жизнь кажется настолько ограниченной, поскольку Париж или Лондон вне досягаемости. Я ненавижу эту войну. Не так ли, миссис Бэдд?

"Я ненавижу все войны, " - сказала Лорел. К настоящему времени она поняла, что это был "персонаж", и, как писатель, вынула свою мысленную тетрадь и заточила карандаш.

"Я размесила на своих щитах лозунги против войны", - продолжила принцесса в отставке, и в ее серых глазах появилось упрямое выражение. - "Все возражали против них, но я держала их, даже после Перл-Харбора. Тогда люди обливали их смолой, поэтому мне пришлось их менять".

Ланни объяснил своей жене. - "Мисс Ректор владеет холмом в самом сердце Голливуда, и на всех четырех ее углах улиц у нее есть рекламные щиты с ее политическим мнением на них. Помнишь, ты заметила один об Индии".

"Надеюсь, вы согласитесь со мной", - сказала пропагандистка. - "Я спрашиваю мир, какое право имеют британцы говорить о свободе, когда они отказывают народу Индии в свободе? Вам не кажется, что я права, миссис Бэдд?"

"Это сложный вопрос", - ответила Лорел. - "Меня беспокоит возможность того, что, если британцы освободят индейцев, они скоро могут вцепиться друг другу в глотки".

- Хорошо, пусть они. Это их дело, если они хотят.

- Вы не верите в полицию, мисс Ректор?

- Да, но я не хотела бы, чтобы британский полицейский был у меня дома, и вы тоже, я уверена. Я вижу, что вы не продумали эти вопросы, миссис Бэдд. Вы должны позволить мне представить вам некоторых из моих индийских друзей, и пусть они объяснят своё дело.

VIII

Эта еда была подана и съедена. С большим удовольствием Робертой Ректор. Лобстер а-ля Ньюбург, кувшин с обезжиренными сливками, а затем coupe glacee. Ни Ланни, ни его жена никогда не видели такой еды, и они с тихим изумлением заметили, что дама позволила джентльмену оплатить свой счёт без протеста. Возможно, она была одной из тех многих богатых людей, которые экстравагантны в больших делах и скаредны в малых. Конечно, она была одной из тех полных людей, которые повторяют, что они "невеликие едоки". Они хотят, чтобы им поверили, что они способны производить embonpoint (избыточный вес) из воды и воздуха. "Я ем только один раз в день", - сказала Роберта, и не упомянула, что она держит шоколад в своей комнате, время от времени откусывает от него кусочки и посещает холодильник с обезжиренными сливками и пивом.

Эта встреча решила проблему для двух путешественников. Когда они упомянули, что живут в трейлере и не могут найти место для его хранения, их гостья сказала: "Ради всего святого, приезжайте и паркуйте его на моей территории. Там много места на выбор, и я буду в восторге". Они согласились, и женщина отвела их к своему большому лимузину с ожидающим шофером и отвезла их к месту, где они припарковались. Они последовали за ее машиной, и по дороге Лорел воскликнула: "Какое необычное человеческое существо! Что ты знаешь о ней?"

Ланни сказала: "Я знаю, что ее отец был одним из крупных скотоводов в Техасе. Ты видела товарные знаки 'Продукты с ранчо Ректора' , это он. Кроме того, я знаю, что она купила полдюжины картин, которые стоили десять или пятнадцать тысяч долларов. Мне сказали, что она никогда не была замужем, но у нее есть взрослый сын".

- Зачем она это сделала?

- Я не знаю; возможно, она феминистка и думает, что ребенок должен принадлежать исключительно матери. Она общается с анархистами и другими радикалами, и, без сомнения, считается здесь опасным персонажем.

"Мне любопытно узнать, что у нее на уме",- заявила романист. На что муж ответил: "Это должно быть легко. Она, безусловно, любит поговорить".

После того, как они поднялись на "Ректор Хилл" в самом сердце Голливуда, они припарковали свой трейлер рядом с домом Роберты и подсоединили электричество с ее задним крыльцом, а своё водоснабжение с ее садовым шлангом. Они вошли внутрь, им показали дом и попросили занять одну из комнат для гостей. Но Лорел отказалась, они пообещали себе, что это будет поход, и они не хотели испортить свои результаты. Им рассказали о доме, спроектированном человеком, которого продвинутые и любящие искусство американцы считали величайшим архитектором того времени. Крыша была построена так, что вода не всегда стекала по ней, и дымоходы дымили, и кухня была неудобно размещена. Но это была одна из самых оригинальных и красивых конструкций, и все хотели прийти и посмотреть на неё.

Роберта сказала это без малейшего следа улыбки. Независимо от того, какой великий архитектор спроектировал ее менталитет, он ей не оставил чувство юмора. Если вы будете шутить в ее присутствии, она остановится и будет выглядеть смущенной, как будто вы вставили палку между ее ногами, когда она шла. Затем она возобновит разговор, как будто ничего не произошло. Ее манера разговора, казалось, говорила, что у нее всегда были деньги, и поэтому другие люди должны научиться её слушать.

Сначала она рассказала о своем доме, а затем она рассказала о своем холме. Она заключила договор с городом, что там будет парк, а в особняке на вершине будет художественный музей. Но город не выполнил свою часть сделки, и теперь она предъявляла иски и завязла в ссорах с политиками. Она долго говорила об этих самых злых людях. Затем у нее тоже были проблемы с собаками. У нее было восемнадцать водяных спаниелей. Они продолжали размножаться природным способом, и что она могла с этим поделать? Собаки бегали по всему дому, а когда их выгоняли на улицу, то они кого-то кусали, и это тоже стало причиной судебных исков, и Роберте пришлось появляться в суде, а еще хуже - в газетах.

Еще одно доказательство древнего тезиса о том, что обладание богатством умножает заботы. Все знали об этих безналоговых облигациях, и все хотели их немного, или, во всяком случае, часть процентов. Вначале Роберта была щедрой, но постепенно она поняла, что никто не интересуется ею самой, а только ее деньгами, и это ранило ее чувства. Поэтому она решила отказать всем просьбам. С ней это стало своего рода фобией, и она отказывала еще до того, как ее просили. Конечно, ни Ланни, ни Лорел не имели ни малейшего намерения просить у нее денег, но она, похоже, включала их, когда озвучила свой отказ. - "Бесполезно просить меня, потому что я ничего не буду давать! Я устала давать! Мой отец убил себя, зарабатывая эти деньги. Он оставил их мне, и я охраняю его состояние и его доброе имя!"

Бэдды удалились в свое крошечное гнездо и некоторое время сидели, обсуждая эту странную человеческую душу, которая, как можно было бы сказать, упала, как спелый персик, на колени писателя. Они говорили шепотом, потому что они были уверены, что любопытство было оставлено этому чрезвычайно личному человеку, и, возможно, она стояла в своем саду, пытаясь услышать, что эти неожиданно приобретенные друзья могут говорить о ней. Утром их пригласили на завтрак. Там было все, что они могли нафантазировать, потому что там был китайский повар, которого Роберта характеризовала как "самое дорогую старую вещь, которую вы можете себе представить". И филиппинский мальчик, который был слишком деликатным для армии и наблюдал парой быстрых темных глаз за всем, что происходило.

Ланни сел в машину и уехал посетить своих клиентов и рассказать им о произведениях искусства, которые он обнаружил в Лондоне, Стокгольме и Риме. Американцы скоро собирались захватить этот Вечный город, и, возможно, нацисты не успеют его разграбить. Отсутствие мужа заставило писательницу заняться психологией в полевых условиях. Когда Ланни вернулся к вечеру, он обнаружил, что Лорел решила переехать в дом. Обе женщины стали хорошими друзьями и проводили время в беседе, где дочь короля скота рассказала обо всем, что с ней когда-либо происходило, что она думала о происшедшем и о том, что она знала или думала, что она знала о жизни. Там были мужчины и несколько женщин, которые называли себя психоаналитиками и брали целых пятьдесят долларов в час, чтобы позволить вам сделать то же самое. Но здесь была очень умная женщина, которая позволяла Роберте делать это бесплатно. Или так Роберта надеялась и верила. Лорел Крестон Бэдд говорила о себе не много и, конечно, ни слова о том, что она была Мэри Морроу.

Беседа продолжалась два дня и могла бы продолжаться вечно, если бы Ланни согласился. Эта женщина "независимого богатства" была независима от всего на земле. У нее не было никаких обязательств, никаких связей и, очевидно, никаких друзей. Она была в бешенстве от одиночества, но боялась встретить кого-либо, потому что этот человек, мужчина или женщина, старый или молодой, богатый или бедный, рано или поздно попытается получить её деньги. Бедные захотят её денег для себя, а богатые хотят для целей, благотворительности, идей, в продвижении которых они были заинтересованы. Роберта Ректор жила одна со своим китайским поваром, филиппинским слугой и восемнадцатью водяными спаниелями, и, видимо, она не видела никого, кроме своих адвокатов и людей, которые обслуживали ее в ресторанах, магазинах и банках.

В машине Лорел рассказала мужу жалкую историю. Роберта Ректор заимела ребенка не для того, чтобы бросить вызов обществу. Наоборот, она бросила вызов обществу, потому что у нее был ребенок. Дочь богатого человека, чья мать умерла молодой, воспитывалась в прекрасном, но одиноком доме. Она была красавицей, и Лорел сказала: "Она действительно была, потому что она показала мне фотографии. Ты можешь не верить, но я верю. Ей ничего не говорили о сексе, и она сама не имела даже отдаленного представления, что это такое. В восемнадцать лет она приехала сюда из Техаса и познакомилась с русским режиссером, блестящим и очаровательным мужчиной, который соблазнил ее. Она злилась на него и думала, что он любит ее, и понемногу узнала, что он только хотел получить ее деньги для финансирования самого поразительного в мире спектакля. Когда она узнала, что у нее будет ребенок, она испугалась. Но затем она встретила Эмму Гольдман, которая говорила об анархизме и либертарианстве и посоветовала ей превратить рождение ребенка в крестовый поход, и говорить, что она сделала это как акт вызова. Она так и говорила, и поэтому радикалы собрались вокруг нее и получали ее деньги. Но она на самом деле не понимает никаких социальных теорий. Она просто принимает то, что ей сказал последний человек, пока не решит, что у этого человека тоже было слишком много желания ее денег".

"Что стало с этим человеком?" - спросил Ланни.

- Он сделал карьеру, и время от времени он появляется здесь. Роберта все еще любит его, но она также его презирает. Раньше она давала ему деньги, но теперь она отказала ему, как и всем остальным. Она никогда не любила других мужчин и никогда не смогла бы. Она их боится, потому что все они хотят ее денег. Она получает что-то более тридцати тысяч долларов в месяц и не имеет ни малейшего представления о том, что с ними делать, но она не может отказаться от них. Она хочет, чтобы ее любили саму, и она не может найти никого, кто сделает это.

- Как насчет сына?

- Сын, как и все остальные. Ему нужны деньги, все больше и больше. Его отправили в так называемую "прогрессивную" школу, и ему было позволено делать все, что ему угодно, потому что директор школы хотел денег от матери. Сын сбежал с одной из девочек в школе, женился на ней и получил ребенка, потом он не смог ужиться с девушкой, поэтому он развелся с ней и женился на другой девушке, и девочки и мальчик живут в том же доме, который принадлежит Роберте. Когда я спросил ее об этом, она сказала: 'Что я могу сделать? Первой девушке негде жить'. Она подытожила свои материнские чувства в одном предложении: 'Я бы хотела, чтобы все они уехали в Китай и остались там' ".

Вот такая была история отставной принцессы скотоводства. Она имела доход почти в полмиллиона долларов в год, не облагаемых налогами, и была самым разочарованным и несчастным человеком, когда-либо описанным романисткой Мэри Морроу. Принцесса была в состоянии удовлетворить любой свой каприз и вставала каждое утро, не зная, что она собирается делать с собой в тот день. Она нанимала именитых архитекторов построить ей прекрасный дом, и когда дом ей надоедал, она либо продавала его, либо просто оставляла его. Она сделала так полдюжины раз и уехала жить в гостиницу. У нее был прекрасный парусник, построенный на одном из горных озер в Южной Калифорнии, и когда он затонул в доке во время шторма, она не удосужилась поднять его. Она бралась за "дела", а затем решала, что "дела"ошибочны. Она потратила целое состояние, чтобы помочь освободить Тома Муни, лейбористского лидера, заключенного в тюрьму за мошенничество, а когда он вышел, то он развелся со своей верной женой и женился на более молодой женщине и приехал к Роберте Ректор за большими деньгами!

Лорел сказала: "Однажды она умрет, а потом я напишу её историю. Она - живая иллюстрация пороков наследства богатства".

Муж Лорел сказал: "Это не принесет ничего хорошего, потому что никто не поверит в это. Они скажут, что это твоя пропаганда".

Ланни взял свою жену, чтобы встретиться со своими старыми друзьями парой Армбрастеров, состоятельными людьми, у которых была роскошная вилла на склоне холма над Голливудом. Они были противоположностью Роберте Ректор. Вместо того, чтобы отгородиться от всего мира, они собрали вокруг себя весь мир и стремились стать лучшими друзьями для всех. Они были довольно обычными людьми среднего возраста, которые искали признания, окружая себя знаменитостями. Ланни познакомился с ними давным-давно на Французской Ривьере, и два с половиной года назад, когда он впервые приехал в Голливуд, он устроил для них что-то вроде сенсации, потому что был знаком с Гитлером и Герингом и мог рассказать о личной жизни этих несомненных знаменитостей.

Когда они услышали, где остановились Ланни и его жена, они были несколько шокированы. - "Почему ты связался с этой ужасной женщиной?" И когда Ланни сделал вид, что не понимает, что они имеют в виду, Армбрастер продолжил: - "Эта женщина общается с красными и розовыми, а также с индуистскими и ирландскими революционерами и всякими подонками. Почему бы тебе не прийти и остаться с нами?"

"Мы путешествуем в трейлере", - объяснил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт извиняющимся тоном.

- Но все в порядке, Ланни. Люди делают то, что им нравится в наши дни.

- Но это такой крошечный трейлер, сделанный из алюминия.

"Это тоже хорошо; мы можем поставить его за гаражом". Армбрастер, как и Роберта, говорил это без малейшего следа улыбки. У него было круглое, добродушное лицо. И он был полным и становился все тучнее. Он относился так же к деньгам, как и леди скотоводства, но имел их гораздо больше, чем она, и он был готов потратить их на приобретение определённых ценностей, таких как социальный престиж и известность в обществе.

Ланни ожидал этого приглашения и предупредил свою жену. Одна из его задач состояла в том, чтобы наблюдать за этими людьми, поэтому ему пришлось играть роль почти фашиста, а Лорел должна была стать маленькой мышкой, без идей о войне или политике, просто с уважением выслушивая известных персон. Все в этом городе играли роль, как на экране, так и за его пределами, и Лорел, как писательница, хотела набрать материал без намека на то, что она обладает критическим умом. Они вернулись к отставной принцессе по разведению скота и сказали ей, что им пора двигаться. Её шофер подцепил трейлер, а агент президента отвез его в каньон Бенедикта и благополучно сдал его с глаз долой в поместье Армбрустер. Затем он отвез свою жену в магазины в Беверли-Хиллз, поскольку она не могла появляться на приемах "гениев" в одежде, которая подходила компании из восемнадцати водяных спаниелей.

XII

Люди экрана, которых можно встретить у Армбрастеров, были очень богатыми. Самые бедные из них зарабатывали больше, чем президент Соединенных Штатов, и все они знали, сколько зарабатывают другие, и говорили об этом откровенно и часто. Люди оценивались в соответствии с их зарплатой. При переходе из класса с пятью тысячами в неделю в класс с двумя тысячами в неделю попадаешь в другую социальную группу. Многие отрицали, что это правда. Но в то же время это происходит автоматически, потому что, при всего двух тысячах в неделю, нельзя жить так, как в старшем классе. Спиртное будет не того класса, а бассейн будет не таким вместительным. Были такие, кто говорил о том, чтобы сэкономить свои деньги и уйти в отставку, чтобы сделать что-то стоящее, но немногие действительно смогли этого добиться. Потому что было непреодолимым желание тратить деньги, как друзья и коллеги. Здесь и там встречались небольшие группы, отколовшиеся от остальных и рассуждавшие об "искусстве", но, как правило, это считалось бы претенциозностью и даже немного недоброй критикой профессии и друзей.

Этот голливудский мир вырос в течение сорока или пятидесяти лет, и его сделали деньги и теперь они его поддерживали. Деньги собрали таланты со всего мира. Деньги Любви и деньги Блеска наложили свой отпечаток на них и на каждый продукт, который они выпускали. В последней великой панике "индустрия" была на краю гибели, и Уолл-стрит вмешался и купил контроль над ней. Теперь он осуществлял его молчаливо, но твердо, как и везде в крупном американском бизнесе. Фильмы производились для того, чтобы заработать деньги, и без всякой ерунды об "искусстве". А кому это не нравится, может перебраться в пустыню Мохаве и выращивать цыплят или подняться на голые холмы и пасти стадо овец.

Супружеская пара с востока нашла кинозвезд по большей части доброжелательными и приятными людьми. Среди них были люди, у которых было чувство ответственности, несмотря на высокую зарплату. Они защищали Новый курс, и это считалось признаком помутнения рассудка, почему они не должны быть благодарны стране, которая платила им так экстравагантно? Большинство "колонии" была нормальными американцами, которые хотели двух вещей. Получать больше денег, и иметь возможность хранить их, не платя правительству подоходного налога. Были некоторые, кого эта тема взбесила. Они прокляли бюрократию, которая на них тратила их деньги; и, прежде всего, они проклинали "Того Человека", который был "вершителем дум" по терминологии Голливуда.

Именно с этими людьми и встречались на коктейлях и вечерних мероприятиях Армбрастеров. Они понятия не имели, что Бэдды отличались или могут отличаться от них самих. Ланни обнаружил, что теперь, когда страна находится в состоянии войны, а Советский Союз является незаменимым союзником, они больше не выражают надежду, что кто-нибудь "застрелит 'этого человека' ". Они хотели избавиться от него на следующих выборах, менее чем через год. Они согласились, что четвертый срок будет абсолютно фатальным для американских свобод. Они радовались каждой ошибке, допущенной Рузвельтом, даже тем, которые могли стать дорогостоящими для нации.

Эти почти фашисты больше всего хотели пересмотреть и перестроить войну и найти способ привлечь немцев на нашу сторону и избавиться от русских. Они отказались от Ади Шикльгрубера как безнадежной фигуры. Они хотели избавиться от него в то же самое время, когда они избавились от сквайра Крум Элбоу, и допросили Ланни, зная, что он был в Германии и действительно знал нацистских лидеров. Он смог порадовать их, рассказав, что многие офицеры вермахта хотели свергнуть Гитлера и захватить правительство. Это были прирожденные лидеры Германии, и голливудские актеры, сыгравшие их на экране, считали, что это идеальное решение. Они убеждали сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт остаться и вступить в их общество. Они создали его для борьбы с красными агентами, которые пытались соблазнить Голливуд и заставить его служить целям Москвы.

XIII

Через несколько дней Ланни послал телеграмму лорду Сан-Симеона, напомнив ему, что тот просил Ланни предоставлять ему информацию всякий раз, когда он сможет, и добавил: "Я здесь, в вашем распоряжении. Со мной моя жена ". Для получения ответа потребовалось не более пары часов, говорившей, что лорд будет рад принять их в любое время. Им можно прилететь из аэропорта Бербанка на его самолете, если они того пожелают. Ланни ответил, что они будут на следующий день.

Прибыть на крошечном трейлере к месту, где были подготовлены роскошные номера для пары сотен гостей, было бы довольно абсурдно. Поэтому "Бьенвеню" был заперт и оставлен позади гаража Армбрустеров, а Лорел в чемоданы положила свою лучшую одежду. Прибрежное шоссе проходило до самого севера и через владения Сан-Симеона, несмотря на самую ярую оппозицию лорда.

Шоссе было шикарным, петляющим по сторонам скал. Виды были прекрасны, но водитель должен быть осторожным, иначе мог оказаться в Тихом океане.

Ланни предупредил свою жену: "Меня попросили выяснить, что этот старик делает и планирует. Так что тебе придётся на время стать фашистом. Конечно, ты назовешь себя демократом, но ты над этим не работаешь. Нельзя говорить ничего невежливого о Гитлере или даже о Муссолини. Хотя его прогнали, он по-прежнему великий человек и заставил поезда ходить по расписанию".

"Я читала Examiner", - сказал Лорел, - "поэтому я знаю его идеи".

"Нет, это ошибка", - ответил муж. - "То, что старик говорит в Examiner, - это то, что он хочет, чтобы публика поверила в него. Он называет это американизмом, и это звучит хорошо, но то, во что он действительно верит, - это что-то из средневековья. Для тебя будет мудрее молчать и смотреть, как я потрошу его".

Он рассказал о жизни "Вилли". Так его родители звали его, но теперь даже его самые близкие друзья называли его "мистер Херст". Он был сыном короля золотодобычи, который купил себе место в сенате США и отправил своего единственного сына в Гарвард. Вилли выгнали за непристойное поведение, и из этого опыта он испытал горькую ненависть к так называемому респектабельному миру и решил "показать им". Его отец купил бесхозную газету в Сан-Франциско, и способ Вилли "показать", состоял в размещении в этой газете материалов о преступлениях, сексе и сенсациях. "Жёлтая журналистика", - так она называлась. и, обращаясь ко всему, что основывалось на характере народных масс, Вилли собирал их пенни на миллиарды.

Он приехал в Нью-Йорк и купил небольшую газету под названием Journal и намеревался покорить эту самую надменную и изощренную часть мира. Он построил империю с газетами в десятках городов, в том числе в самом Бостоне, который его выгнал. Затем он взялся за идею "показать им" в политике. Он мечтал стать мэром Нью-Йорка, губернатором штата Нью-Йорк, президентом Соединенных Штатов. Чтобы добиться этого, он стал "радикалом", поддерживая дело масс и называя себя их другом и защитником. Но он обнаружил, что хотя массы будут читать его газеты, они не будут доверять ему и не будут голосовать за него.

Итак, Уильям Рэндольф Херст стал озлобленным человеком, восставшим против всех целей, о которых он говорил в молодости. Он построил себе дворец императора и удалился, чтобы сидеть на своей куче золота и использовать её, чтобы доминировать над жизнями других людей. В своем сердце он презирал этих людей, потому что они брали его деньги и писали не то, во что они верили, а то, что он повелел. "Всю свою жизнь он делал это", - сказал Ланни. - "Он приходил в офис New York American незадолго до полуночи и выбрасывал все, что подготовила газета в отношении какого-то политика; потому что жена этого политика только что оскорбила подругу Херста. Херст заказал карикатуру, изображающую этого политика в тюремной полосатой одежде. В политике, как и на любом другом этапе жизни, он был воплощением цинизма, и я думаю, он был самой деморализующей силой в американской жизни".

Лорел сказала: "Какое знакомство с хозяином!"

XIV

Там были ворота, и домик привратника, и, по-видимому, список имен, которые проверял привратник. Затем они поехали по извилистой дороге к холму, на котором этот экономический император установил памятник своей славе. Там было огромное главное здание и полдюжины вилл, каждая с причудливым испанским названием. Мажордом принял их, как будто это был шикарный ресторан. Слуга взял их чемоданы, а другой забрал их машину. Место выглядело и чувствовало себя как роскошный отель. У вас был номер с утопленной ванной, на внутренней стороне двери находился список правил, в котором, среди прочего, говорилось, что если вы хотите поесть, то вы должны приходить вовремя. Точно так же, как Бергхофе, за исключением того, что в этом месте вам разрешалось курить, и был бар, где вы могли пить все, что хотели, но вам не разрешалось брать спиртное в свои комнаты.

Сан-Симеон напоминал Каринхалле в том, что это был художественный музей, а также резиденция. Были подвалы, занимающие все пространство под главным зданием, заполненные произведениями искусства, большинство из которых никогда не распаковывалось. На стенах комнат висели картины, которых хватило на несколько недель для счастья искусствоведа. "Желтый малыш", как его называли враги Херста в течение его ранних дней, имел слепую страсть Unser Hermann к коллекционированию для себя. Все, чего кто-то еще очень хотел, должно принадлежать им, хотя они не пользовались этим и даже не успели на это взглянуть. В случае с Херстом это включало в себя все, от египетских скарабеев до монастыря двенадцатого века, который был разобран по камням, упакован в коробки, маркирован и отправлен в Нью-Йорк, но никогда не собирался снова! Сан-Симеон отличался от Каринхалле тем, что там был также зоопарк с огромным количеством диких животных со всех концов света в клетках или огороженных вольерах. Там был также тренажерный зал, в котором были предусмотрены различные игры. Корты для гандбола, тенниса и сквоша, крытые и открытые, а также бассейны с пресной и соленой водой, как теплой, так и холодной.

Бэдды прибыли в середине дня, и после того, как они освежились, они спустились в главные комнаты. Несколько гостей были там, болтали, и Ланни представил свою жену мисс Мэрион Дэвис, ушедшей кинозвездк, которая была загримирована, как будто ожидала вызова перед камерой. Лорел была должным образом проинформирована. Это была особая подруга их хозяина, и многое зависело от ее милости. В ее компании они гуляли и смотрели на старых мастеров, и Ланни вывалил такую кучу информации, удивившую людей, которые никогда не предполагали, что история искусства является предметом изучения, так же, как история политики, войны или другой человеческой деятельности.

В одном углу большого зала сидел большой высокий, очень морщинистый старик с седыми волосами и длинным лицом, которое было на протяжении более пятидесяти лет находкой для карикатуристов. Он старательно писал карандашом в блокноте, и это был один из неписаных законов этого места, когда его никто не смел беспокоить в такие времена. Он излагал политику газет Херста на следующий день, и таким образом определял мысли приблизительно десяти или двадцати миллионов американцев в течение того периода и дольше. Он не удосужился уйти в свой кабинет, а просто сел на любое кресло, которое оказалось удобным, и писал все, что ему приходило в голову. Это может быть заголовок или директива для обработки какой-то новости. Это может быть развитие редакционной идеи для одного из его многих авторов, или это может быть декларация, чтобы быть подписанной УИЛЬЯМ РЭНДОЛЬФ ХЕРСТ.

Когда запись на блокноте была завершена, секретарь печатал ее, если было время. А потом ее рассылали телеграфом из этого здания. Её отправляли в девятнадцать газет Херста в ведущих американских городах, и в свое время авиа почта приносила экземпляры каждой из этих газет и "W.R." будет тщательно их проверять, чтобы убедиться, что его инструкции были выполнены. Если бы это не было сделано, он посылал телеграмму виновному, говоря ему простым языком, какие ошибки он совершил. Если это случалось более одного или двух раз, приходила телеграмма: "Ваши услуги больше не требуются".

Такова была жизнь восьмидесятилетнего журналиста-императора. Это было то, что интересовало его, и если он когда-либо говорил или думал о чем-то еще, это была просто игра или вежливость к какому-либо гостю. Его право управлять этими газетами таким точным образом было тем, что он имел в виду под всеми благородными фразами, которые он использовал. Система свободного предпринимательства, свобода инициативы, американский путь, Конституция, флаг и христианская религия.

Прежде всего, это была демократия, написанная с маленькой буквы "д". На данный момент Демократическая партия была узником Нового курса, а газеты Херста, называющие себя "Независимыми", поддерживали Гувера, Кулиджа и Гардинга.

В начале декабря президент Рузвельт наконец-то осуществил свое желание воздействовать своими чарами на маршала Сталина. Черчилль уже бывал в Москве, но чары Черчилля были другого рода. У Сталина была хорошая память, и он знал, что лидер британских тори призывал к войне с большевизмом с того момента, как тот поднял голову в 1917 году. Но сквайр Крум Элбоу был автором Нового курса, другом простого человека, и врагом экономических роялистов. Более того, он был изобретателем ленд-лиза и ежемесячно отправлял товары на сотни миллионов долларов Советскому Союзу. Деньги говорят, а Ф.Д.Р. говорил о мировом порядке, мире и процветании голосом, достаточно громким, чтобы его услышал даже народ Советского Союза.

Сталин был слишком занят, чтобы прибыть на земли союзников, и они пошли на компромисс, выбрав место встречи в Тегеране, столице бывшей Персии, а теперь Ирана. Там, в российском посольстве, три высших руководителя провели четырехдневную конференцию, и теперь, когда она подошла к концу, было опубликовано официальное заявление. Это было то, чем мистер Херст был так занят. И когда он закончил, он подошел и поприветствовал своих новых гостей, и, поболтав несколько минут, отвел Ланни в свой кабинет и провел с ним остаток дня. Во время своего более раннего визита в Сан-Симеон Ланни получил солидное предложение в пятьдесят тысяч долларов в год, чтобы стать одним из политических разведчиков этого имперского лица и в частном порядке сообщить ему, что он может узнать о делах мира, не подлежащих огласке. Теперь у лорда Сан-Симеона была возможность получить часть этого бесплатно, и он не преминул воспользоваться этим шансом.

Он рассказал о новостях, пришедших по его частному каналу, и о которых некоторые из его гостей теперь слушали по радио. Заявление из Тегерана не принесло никакого удовлетворения руководителю громадной газетной сети. Заявление состояло из самых туманных и самых пустых обобщений. Достигнуто полное единодушие в отношении военных планов, необходимо сохранить единство в процессе установления мира, и всем свободолюбивым государствам будет предложено оказать помощь в решении будущих мировых проблем. "Чушь!" - воскликнул Уильям Рэндольф Херст. - "Пюре для младенцев и дураков! Какую часть Польши они собираются оставить России, и какую часть Германии они собираются дать Польше в качестве компенсации? И что они собираются делать с Австрией и всеми остальными? Балканы? Собираются ли они позволить России большевизировать их, а если нет, то как они собираются это предотвратить?"

У Ланни не было ответов ни на один из этих вопросов, и он мог только сказать, что ситуация представляется ему темной. Не могло быть никаких сомнений в том, что русские на пути в Берлин и доберутся туда через год или два, особенно если союзники попытаются форсировать Ла-Манш следующей весной. Ланни мог сказать, что армии союзников, вторгшиеся в Италию, не получают подкреплений, и даже потеряли несколько своих бомбардировочных подразделений и десантных кораблей. И это было верным признаком планируемой высадки во Франции. Военные в Берлине, действительно компетентные специалисты, потеряли надежду на успех.

Естественно, крупный продавец новостей насторожил свои уши. Откуда мистер Бэдд узнал об этом? После того, как Ланни сказал, что недавно был в Берлине и Риме, его слушали с пристальным вниманием. Как ему удалось побывать там? Ланни ответил, что это влияние его отца. Кроме этого, к сожалению, он не может ничего сказать больше. Но он говорил о Чиано, Бадольо и графе Вольпи, а затем о Гитлере и Геринге и об их окружении как в Берлине, так и в Берхтесгадене и Каринхалле. И он привёл убедительные доказательства, что это была не сказка, которую он придумал. Он рассказал, как Гитлер поручил Курту Майснеру написать оперу о крахе национал-социализма, что показало, что происходит в сокровенной душе фюрера.

Ади, бескомпромиссный противник красных, послал с Ланни Бэддом специальное послание своему американскому другу и коллеге. Герр Гитлер хотел избавиться от герра Розенфельда как можно быстрее и любыми возможными способами. Газеты Херста делали все возможное, чтобы добиться этого конституционным путём. Но этого было бы недостаточно в ближайшее время. До выборов оставалось одиннадцать месяцев, и пройдет еще два месяца до инаугурации нового президента. К тому времени русские варвары могли захватить почти всю Восточную Германию. И уйдут ли они когда-либо, пока не установят большевистский режим на всей территории, которую они заняли? Гитлер хотел, чтобы работа над Рузвельтом была выполнена каким-то более быстрым способом, и поручил сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт проконсультироваться со всеми своими друзьями в Америке и попытаться разобраться в этом вопросе.

Ланни сказал, что делает все возможное. Было много разговоров об этой идее, и теперь, видимо, будут предприняты какие-то действия. Он повесил эту приманку перед носом издателя, но осторожный старик вел себя как толстая форель, которая не прыгает на муху. Он только сказал, что ситуация безнадёжна, и он лично не видел никаких оснований для надежды. Он продолжал задавать вестнику высокого класса вопросы об условиях в странах Оси, и в конце беседы он попытался еще раз заманить посланника к себе на службу. Если пятидесяти тысяч долларов в год недостаточно, пусть мистер Бэдд назовёт цену.

Ланни еще раз поблагодарил его и сказал: "Мистер Херст, я делаю это ради дела свободного правительства и американского образа жизни. Любая помощь, которую я могу вам оказать, бесплатна". Произнося слова, он задумался, решит ли мистер Херст, что, наконец, встретил такого же социального равного? Или он придет к выводу, что посетитель был агентом ФБР, пытавшимся что-то получить от него? Ланни обсудил проблему со своей женой, и эта наблюдательная леди сказала: "Это ребенок, который безнадежно избалован и никогда не станет взрослым в этой жизни".

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Благословенье в будущем всегда51

В ВОЕННОЕ ВРЕМЯ телефонное обслуживание было медленным и утомительным, но Лорел решила, что ей нужно раз в неделю звонить Агнес, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке. Вернувшись в Голливуд, Ланни позвонил своему отцу и сказал, что они готовы отправиться домой. Как все и как дела? Последнее было шуткой, поскольку никогда в памяти любого не было такого дела, какое вершил Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

У Робби была новость. - "Вернулись Ганси и Бесс". Ланни воскликнул: "Это здорово! Как они?" Робби сообщил, что они утверждают, что они здоровы, но выглядят недокормленными. Они останутся у Йоханнеса Робина, отца Ганси, пока не смогут выселить жильцов из своего дома.

Сестра Ланни Бесси Бэдд и ее муж были в России более двух лет. Ланни не видел их с тех пор, как он и Лорел были проездом в Москве двадцать месяцев назад. Тогда военная обстановка была мрачной, и эти музыканты, друзья советского народа, были в подавленном настроении. Теперь обстановка изменилось, и они должны быть счастливы. Но что сделал этот долгий срок пребывания на чужбине с их мыслями и телом, их музыкальной техникой и их карьерой?

"Бьенвеню" был подцеплен, и Бэдды отправился в обратный путь. Это была вторая неделя декабря, и они должны были оставаться на юге, чтобы избежать снега в горах. Но они выбрали другую трассу ради разнообразия. Пропадает эффект новизны, и они ехали долгими часами, чтобы покончить с этим. Давным-давно английский поэт заметил, что "Надежда в нашем сердце, как звезда; Благословенье в будущем всегда". И эта пара, у которой было все, чтобы сделать их довольными, проводила свое время, считая километры и часы. Они говорили о том, что они собираются делать, когда вернутся в многолюдный город. О своем ребенке, родственниках музыкантах, и что они могут услышать о новом мире за морем, о советском мире, которому они так старались верить.

Они почти добрались до дома, Трентон, штат Нью-Джерси, когда на них обрушилась метель. В ветровом стекле ничего не было видно, и им ничего не оставалось, как поставить их трейлер и машину в гараж, а самим разместиться в отеле третьего класса, в единственной комнате, которую они могли получить, маленькую, грязную и без ванны.

В этом неперспективном месте они попали в западню. Им надоело смотреть в окно и видеть, как мягкие тихие хлопья падают вниз. По радио они прослушали все военные новости по несколько раз. Они читали, пока у них не заболели глаза. Они вышли прогулялся и ненадолго заблудились. Вернувшись в комнату, Ланни снова предложил: "Давай попробуем сеанс".

Они почти отказались от своих психических исследований, потому что муж устал от светского подшучивания Отто Г. Кана. Этот важный джентльмен либо не мог, либо не стал бы им больше мешать, и у него была склонность повторяться. У Ланни была настойчивая идея, что некоторые новости могут прийти от Марселины или её касающиеся или ее любовника Юнкера. Он спрашивал о них и о других друзьях, которые были или могут быть в "мире духов". Но каждый раз, когда Лорел выходила из транса, он должен был сообщать ей, что у него нет ничего значимого.

Бесконечное терпение - это урок номер один, который должен усвоить каждый исследователь этого странного непостижимого мира подсознания. Лорел согласилась и растянулась на кровати, которая была покрыта старомодным лоскутным одеялом. Ланни погасил свет, сел и слушал ее тяжелое дыхание, а затем неподвижность, которая означала, что она была в трансе. Муж ждал новых разговоров по типу отеля Алгонкин, но ничего не пришло, и он подумал, что Лорел снова пришла к шапочному разбору и впала в обычный сон. Однако он сказал: "Кто-нибудь там есть?"

Затем раздался голос, женский, низкий и тихий. Как правило, имитация голосов является самым слабым местом в случае этих загадочных существ. Но на этот раз, казалось, было что-то смутно знакомое в этом голосе. - "Это вы, Ланни?" И Ланни, давно знакомый с этим другим миром, не спросил грубо: "Кто вы?" но вежливо: "Как дела, моя дорогая?" Кажется, что в этом окружении преобладает любовь. И поскольку предполагается, что там не может быть женитьбы или замужества, не может быть никакого вреда в проявлении нежности. Голос сказал: "Я только что прибыла и немного смущена". На это был очевидный ответ: "Здесь вам не причинят вреда, и я надеюсь, что вы останетесь и поговорите со мной".

Ланни думал о Марселине, сосредоточенно думая о ней, с мыслью, что это может оказать какое-то влияние на сеанс. Но нет, это была не Марселина. Здесь был явно иностранный акцент, и он подумал о Хильде, княгине Доннерштайн, у которой могли возникнуть проблемы из-за Ланни. Когда разговор продолжился, он решил, что это был голос пожилой женщины, и подумал о матери Хильде, которая была убита во время тяжелой бомбардировки Берлина в марте прошлого года. Она ненавидела американцев и вряд ли смогла вытерпеть их в своем доме. Странно, если бы она впервые появилась в дешевом отеле в столице штата Нью-Джерси!

Ланни следовал за линией разговора, которую он изучил из-за долгого контакта с медиумами и их "контролями". - "Надеюсь, у вас нет проблем", затем - "Скоро вы найдете друзей там, где вы сейчас", затем - "Приходите и поговорите со мной, когда вы сможете", затем - "Что я могу сделать, чтобы помочь вам?" Последний вопрос принес ответ, который дал Ланни толчок. Голос сказал: "Доставьте моё сообщение. Скажите Малышу Марселю, что я скучаю больше всего по нём".

Малыш Марсель! Разум Ланни прыгнул в отель Мамуния, где он провел ночь всего четыре месяца назад. Это был голос мадам Зыжински, старушки и дружелюбной пожилой польки, которая была причиной того, что Ланни заинтересовался психическими вопросами. Он слишком спешил и не смог посидеть с ней в этой последней поездке. И его совесть беспокоила его, потому что он причинил ей боль. Она обожала его как сына и была так трогательно счастлива, когда он говорил ей, что у нее хорошая работа, и что он многому научился благодаря своим занятиям с ней. Видимо, для ее успеха было необходимо, чтобы она поверила в это. И теперь она перешла в этот новый мир, населенный существами, которые использовали ее голос, но о которых она ничего не знала. Узнает ли она их сейчас?

III

Переход Мадам в этот новый мир Ланни признал для себя важным событием, и он отнесся к нему с тактом, приобретенным в течение целой жизни в дипломатии. "Мадам", - сказал он, - "я впервые услышал об изменении вашей ситуации. Я рад, потому что это избавляет меня от необходимости скорбеть о вас. Сможете ли вы быть моим другом в новом мире, каким вы были в старом?"

"Я постараюсь, Ланни." - Голос был более ясным, возможно, из-за любви. Он говорил с ней так же, как в реальной жизни, спокойно с любовью, как со второй матерью. С небольшим юмором и скептицизмом, чтобы подбодрить ее. "Возможно, вы станете моим контролем теперь", - сказал он. И когда она пообещала попробовать, он добавил: "Интересно, сможете ли вы найти Текумсе". Ланни было бы жаль терять того старого индейского вождя, который был "контролем" мадам большую часть своей жизни и в течение четырнадцати лет вел странные споры и ссорился с сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Многие рассказывали о нем мадам, и теперь она пообещала попытаться связаться с ним.

Еще один вопрос: "Вы видели или слышали что-нибудь о Марселине?" Голос выразил удивление этим вопросом. Разве Марселина перешла? Ланни объяснил, что он не знает, но она была в беде, когда он в последний раз говорил с ней. Он не рассказал, где или как. Для "духов" это было несущественно. Мадам Зыжински много лет жила в доме, где Марселина бывала время от времени, и хорошо знала ее достоинства и недостатки. Как она найдет ее, Ланни не спрашивал. Она заявила, что мадам скончалась от медленно ползучей анемии, и она все еще чувствовала смятение. Он ответил, что больше не будет на нее давить. Голос стих, и Лорел издала тихий стон, который указывал на то, что она выходит из транса.

Он рассказал ей историю, которая случилась сейчас! Лорел тоже была в Бьенвеню и знала простодушную, довольно скучную старуху, бывшую служанку, которая вышла замуж за дворецкого и которая была совершенно неспособна придумать или даже понять странную информацию, которая исходила из её уст. Если бы Ланни проводил психическое расследование, он не сказал бы Лорел, что случилось. Но он не пытался убедить незаинтересованный мир, он имел дело с женой, которую любил. Так он сказал, но, конечно, ничего не говоря о Марселине.

На следующий день метель прекратилась, и они поехали в Нью-Йорк. Робби отправил человека с машиной за трейлером. И уже на следующий день трейлер стал домом семьи, которая приехала из Квебека или Оклахомы, чтобы ставить заклепки в новейшую модель Бэдд-Эрлинг. Тем временем путешествующая пара обнимала и целовала Малыша Ланни, и взрослый Ланни танцевал с ним под музыку, которая волшебным образом наполняла воздух, эфир или что-то еще на всем североамериканском континенте. Тот же Тосканини и тот же Бинг Кросби, тот же майор Элиот и тот же Х.В. Кальтенборн, и тот же Франклин Д. Рузвельт, за которым всегда следует одно и то же "Знамя, усыпанное звёздами", в котором все знали первые три строки и последние две, но мало кто знал остальное.

Лорел подарила своему верному другу Агнес красивое одеяло навахо, которое они подобрали на окраине города Бэдд. Они использовали его на последнем этапе путешествия, но это ему не повредило. Они купили индейские товары для всего племени Бэдд и для родственников Лорел, никому из которых ничего не было нужно. Также для семьи Робин. Первый телефонный звонок, который они сделали, был к Гансибессам, которые прибыли в город на следующий день, и какое-то время они обменивались воспоминаниями!

Теперь Ганси Робину было тридцать девять, а Бесс - тридцать пять. Они были парой готовых музыкантов и играли вместе на концертах в большинстве столиц Европы и в городах по всей Америке. Они были преданно влюблены после восемнадцати лет семейной жизни, но они пережили период отчаянного напряжения из-за своего несогласия с политическими проблемами времени. Единственная дочь Робби и Эстер Бэдд, к ужасу своих родителей, стала суровым и кальвинистским членом Коммунистической партии, в то время как ее муж был доброй душой, которая требовала доброго и порядочного мира и не могла противостоять мрачным реалиям классовой борьбы. Они изматывали друг друга аргументами, когда нападение Гитлера на Советский Союз решило проблему в настоящее время.

Конечно, русские должны были защищаться, и каждый разумный человек должен был им помочь. Виртуоз скрипач и его жена-аккомпаниатор отправились в эту страну любителей музыки, чтобы сыграть для них и выразить сочувствие, которое было в их сердцах. Более двух лет они занимались этим, от осажденного Ленинграда до Владивостока и обратно. От шахтерских и заводских городов Урала до расположений Красной Армии у линии фронта, где можно было слышать орудия днем и ночью. И что сделал с ними этот опыт? Агент президента и его жена очень хотели это выяснить.

Первое, что было очевидно, пара стала тоньше и бледнее. Парень, которого Ланни называл мальчиком-пастухом из древней Иудеи, стал мужчиной, все еще стройным и чувствительным, с болью, своей собственной и человечества, написанной во всех его чертах. Весть о том, что нацисты делали, чтобы уничтожить еврейскую расу, сообщалась повсюду, но это было настолько чудовищно, что большинство людей в Америке не могли в это поверить. Ганси знал, что это правда, и в его душе была смерть. В России он вложил такую печаль в свою музыку, что слезы текли по щекам людей, когда они его слушали. Он не знал, случится ли это в Америке, и говорил иногда об игре только для еврейской аудитории. Только люди, которых преследовали на протяжении десятков веков, могли понять, что он говорил. "Даже Бесс не может понять", - сказал он.

Это подразумевалось наполовину шутливо, но Ланни догадался, что это наполовину правда. Нападение на "советское отечество" интеллектуально объединила эту пару. И каков теперь был эффект фактического ежедневного контакта с этой страной в течение длительного периода? Ни Ганси, ни Бесс не затрагивали эту тему, и Ланни ждал, пока он не останется с Ганси наедине. Мужчина расскажет мужчине, а женщина расскажет женщине.

Скрипач рассказал, что снова возник разрыв и был таким же болезненным, как и раньше. Они никогда не говорили о политике друг с другом. "Я люблю русский народ", - заявил он. - "Они великие люди, сердечные и щедрые, и их реакция на музыку инстинктивная и подавляющая. Но я не могу заставить себя терпеть их правительство".

"Тебе не нравится любое правительство, Ганси?" - спросил зять.

- Тебе надо быть там, чтобы понять разницу, Ланни. Это не похоже ни на что в нашем мире. Там знакомишься с каким-либо чиновником, посещаешь его дом, он нравится, и играешь для него музыку. А затем однажды отправляешься в его кабинет, а кабинет пуст. Спрашиваешь, где он, и никто не знает, и тут понимаешь, что беспокоишь их своими вопросами. Идёшь к нему домой и узнаешь, что он исчез с лица земли. Его собственная семья не знает, что случилось. Они плачут, и боятся говорить с тобой. Понимаешь, что они боятся, что их можно будет связать с иностранцем. Им стыдно так говорить, но они больше не приглашают тебя в свои дома. Во всей их жизни царит страх.

- Мне говорили об этом, Ганси. Я думал, что это объясняется опасностью, в которой находилась нация.

- Америка тоже воюет, но здесь в Нью-Йорке, я встречаю всевозможных иностранцев, и я почти не вижу различий. В России меня приветствовала бурная публика. Вряд ли можно себе представить такие сцены. Но у меня было очень мало друзей, и у меня было ощущение, что большинство из них были отобранными людьми. Они были друзьями Бесс, а не моими, они были партийными людьми, которых нельзя было развратить никакими неортодоксальными вещами, которые я мог бы сказать. Некоторые из них делали вид, что не являются членами партии, но у меня было ощущение, что они играют роль, и, конечно, мне это не нравилось. Даже твой дядя Джесс не говорил с нами откровенно, а потом он уехал в Иркутск, и с тех пор не написал нам ни строчки. Он тоже чувствует себя под подозрением, я уверен.

Такова была история Ганси. И Ланни спорил с ним не ради коммунистического правительства, а ради брака Ганси. - "Эта война мрачная и ужасная вещь. Я надеюсь, что когда она закончится победой, давление может быть ослаблено. Недавно я перечитал ленинский тезис о том, что при социализме государство, в конце концов, исчезнет".

- Может быть, Ланни, и я на это надеюсь. Но, как я вижу, когда люди получают власть, они держатся за нее. Им она нравится, и они думают, что они единственные, кто действительно способен ее использовать. Если кто-то предлагает иное, то он становится врагом и исчезает с лица земли. Меня не волнует война с целью уничтожения одного типа тоталитарного правительства и создания другого. Я думаю, что ликвидировать буржуазию так же плохо, как ликвидировать евреев и поляков".

Ланни узнал аргументы Бесс от своей жены. Бесс потратила время, пытаясь убедить Лорел стать коммунистом. Другого пути к свободе для рабочих не было, и было по-детски предполагать, что капиталисты когда-нибудь мирно согласятся отказаться от власти над жизнью и участью рабочих. Конечно, советское правительство применило силу. Все правительства используют силу, в том количестве, необходимом для сохранения собственной власти. Количество и вид силы зависят от сопротивления, которое правительство должно было встретить. Американскому классу капиталистов не нужно много, потому что они владеют практически всей прессой, кино и радио, откуда массы извлекают свои идеи. Но как долго продержится американская политическая система, если рабочие решат разорвать цепи системы прибыли?

Это был предмет для спора, и две дамы спорили. Бесси Бэдд Робин никогда не слышала или забыла, что Карл Маркс признал, что социализм может быть получен парламентскими средствами в англосаксонских землях. Когда она столкнулась с этой цитатой из Евангелия, она перенесла этот спор в Россию, где люди никогда не привыкли к использованию избирательного бюллетеня и должны были учиться малыми шагами. Или в Испанию. Классический пример того, что произойдет, когда крупному бизнесу и землевладельцам будет угрожать политический протест. Испанский народ доверился бюллетеню, завоевал свободу и создал народную республику. И что случилось? С молчаливого согласия мировых демократий капиталистические группы Италии и Германии, действуя через своих фашистских агентов, послали туда бандитские армии и уничтожили народное правительство Испании и совершили жестокости, превосходящие все, в чём когда-либо обвиняли Советский Союз.

"Я должна была признать, что она права", - сказала Лорел, и ее муж спросил: "Ты позволишь ей сделать из тебя истинно верующего?"

"То, что я собираюсь сделать", - сказала жена, - "это подождать и посмотреть, что произойдет. Бесс уверена в своей формуле. Она настаивает на том, что после этой войны мы увидим, как дюжина маленьких наций должна будет сделать выбор между жестокостью Белого правительства и Красного правительства. Я спросил ее, будет ли это 'кроваво', и она ответила, что будет все, что нужно, чтобы защитить рабочих, пытающихся разорвать свои цепи. Видишь, как это происходит, каждая сторона применяет все плохие слова для другой, ни одна из сторон не услышит ничего о деле другой стороны, а если попытаешься представить это, тебя назовут плохими именами. Красным или попутчиком, с одной стороны, реакционером или социал-фашистом, с другой".

Ланни ответил: "Я возлагаю надежды на Рузвельта. Он испытывает свои чары на Сталине, и мне не терпится услышать, что произошло".

Жена сказала: "Человек на нейтральной полосе получает пули с обоих направлений, но я полагаю, что мы все равно должны занять здесь свою позицию".

VII

Ланни Бэдд занимался своим делом. Художественный центр мира переместился из Парижа в Нью-Йорк, и город был полон художников, которые хотели зарабатывать на жизнь, и покупателями, которые зарабатывали деньги бочками. Они хотели украсить свои дома, и в то же время сделать разумные инвестиции. Они были готовы заплатить за совет элегантного и благовидного джентльмена, который мог говорить о картинах так же бегло, как и о бизнесе упаковки еды или о бизнесе бритвенных лезвий или о чём бы это ни было. Были и другие, которые жили в Кокомо, штат Индиана, или в Хорсхед-Галч, штат Монтана, которые не успели побывать в мегаполисе, но посмотрели на фотографии картин и выбрали что-то, что им понравилось. Слава искусствоведа распространялась таинственными способами. Приходили письма, и Ланни с удивлением обнаружил, что эти люди не возражали платить тысячи долларов за картину, которая имела надлежащую сертификацию.

Вместе со своей женой и старым коллегой Золтаном Кертежи он посетил выставки и осмотрел то, что могли предложить дилеры на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Они знали его и приветствовали его с тщательно модулированной сердечностью. Это был приятный способ заработать. Ланни записывал нужные ему данные, затем прогуливался по свежему зимнему воздуху к своему дому и там диктовал несколько писем стенографистке. Все будет хорошо, пока он не включит радио и ему не напомнят о том, как американские мальчики умирали в окопах на умытых дождями холмах Южной Италии. О беспомощных поляках и евреях, которых запихивали в вагоны для скота и перевозили в лагеря уничтожения, где запирали в камерах с отравляющими газами и затем сжигали в печах.

Каждую ночь пара пробовала сеанс, надеясь снова получить мадам. Но, увы, это был только Отто Кан, вежливый и дружелюбный, но рассеянный. Когда они спросили о старой польской женщине по имени Зыжински, он спросил, что это зажинки - обряд празднования начала жатвы? Это было весело, но не продвигало психические исследования. Ланни послал телеграмму своей матери и не получил ответа, что не удивило его, потому что он знал, что цензоры не торопятся и с подозрением относятся ко всему, что является чем-то необычным. Он был уверен, что Бьюти отправит письмо авиапочтой, если со старым другом Ланни что-нибудь случится.

Конечно, письмо пришло, и он прочитал его своей жене. Старуха мирно скончалась всего за два дня до того, как произошел сеанс в Нью-Джерси. Ланни сказал: "Вот, пожалуйста! Еще один случай, который мы могли бы напечатать в одном из журналов, связать и убрать, чтобы пылиться на полках библиотеки". Он был пессимистичен в этом вопросе, потому что он прочитал сотни таких случаев и знал из книг, что были записаны тысячи и десятки тысяч. Но кто бы обратил на них внимание? Ученые, литераторы, имели свои формулы, свои системы мышления, и их ни в коем случае нельзя было убедить пересмотреть их. Хаксли сказал, что идея Герберта Спенсера о трагедии была обобщением, убитым фактом. Но эти современные мудрецы избавили себя от такой боли простым способом игнорирования этого факта. Когда доктор Рейн из Университета Дьюка терпеливо принялся за работу и миллионами экспериментов доказал, что бывают случай, когда человеческий разум может назвать большой процент карт, которые вытягиваются из хорошо перемешанной колоды, и могут заставить большой процент игральных костей падать так, как они этого желали, даже когда кости бросались машиной. Что эти люди, не обладающие гибкостью ума, сделали, чтобы выбраться из этой проблемы? Они начали подвергать сомнению законы вероятности, которые до того времени должны были быть такими же неизменными, как и все остальное в математической науке!

VIII

За неделю до Рождества Ланни узнал из газет, что президент вернулся из Тегерана, преодолев расстояние почти в тридцать тысяч километров. Он прибыл на линкоре Айова, и Ланни знал, что ему нравятся морские путешествия, и он будет чувствовать себя обновленным. Множество людей ожидало встреч с ним. Но, несмотря на это, обязанностью агент президента было доложиться, и Ланни сделал это. Бейкер перезвонил, сказав, что Босс хотел бы, чтобы мистер Бэдд провел счастливое Рождество, а затем снова доложился.

Эксперт по искусству позволил себе роскошь провести несколько дней в музее Метрополитен, осматривая новые сокровища, которые он приобрел. Он взял свою жену, чтобы увидеть пьесу Жизнь с отцом, которая должна была побить все театральные рекорды. Он отвез ее на встречу с мистером Уинстедом, его любимым клиентом, который был в восторге, потому что Ланни предоставил ему опцион на приобретение картины Корреджо в Риме. - "Когда американская армия доберется туда, и если немцы не разграбят город, как они это сделали с Неаполем?"

С индейскими вещами из Нью-Мексико они отправились в Ньюкасл и провели еще один из этих напыщенный рождественских праздников. Слишком много всего, и даже много доброты, потому что большинство Бэддов были готовы отложить свои споры на десять дней в честь еврейского ребенка, родившегося почти два тысячелетия назад. Ланни отсчитал назад. Прошло двадцать шесть лет с тех пор, как он провел свое первое Рождество в этом доме. Прошло тридцать лет с тех пор, как он провел свое первое Рождество в доме Курта Мейснера в Штубендорфе. И какой вихрь событий охватил человечество в те годы! Для Ланни лично были успехи, но для человеческой расы в основном трагедии и неудачи. Ланни подумал, если бы он знал, что будет дальше, хватило бы у него смелости продолжать это? У человеческой расы было бы столько мужества? Ланни подумал, если ученые или философы когда-нибудь решат проблему предвидения будущего, пусть они позаботятся о том, чтобы оно было лучше прошлого!

Ранним рождественским утром Ланни сидел у очень хорошего коротковолнового радиоприёмника в доме своего отца и слушал богослужение в деревне недалеко от фронта. Это была британская армия, и там генерал Монтгомери кратко выступил перед своими войсками. Английский, используемый верховным командованием, сам по себе является чем-то особенным, и "Монти" сам по себе был персонажем. Чрезвычайно благочестивым и уверенным в личном руководстве Господа. Годы побед были свершением Господа, а мир на земле и добрая воля к людям были тем, за что сражались его войска. Пение было душевным, и сержант произнес короткую молитву, точно так же, как это было бы в обычный Рождественский сочельник в английской часовне. Для слушателя в Коннектикуте это означало, что ничто не имеет никакого значения для англичан, и что их никогда и никто не сумеет победить, за исключением, возможно, самих себя.

Вернувшись в Нью-Йорк, он получил телефонный звонок от человека президента. Мог ли мистер Бэдд посетить "Шангри-Ла" вечером следующего дня? Мистер Бэдд мог и назначил встречу на восемь вечера в маленьком горном городке Турмонт, штат Мэриленд. Теперь Ланни разрешили рассказать жене немного больше о своих делах, и она решила отправиться в поездку. Она могла спокойно лежать на кровати в гостиничном номере и работать над своей рукописью, пока ее муж находился при исполнении, и она обещала не плакать, если он скажет ей, что убывает по другому таинственному поручению. Они отправились рано, чтобы уменьшить вероятность быть задержанным метелью. За ними не было трейлера, и они прошли по Голландскому туннелю и Скайвэю в Ньюарк, а затем прошли Филадельфию по U.S. 1. Они пересекли угол Пенсильвании в Мэриленде на дороге, которая была покрыта сугробами, но была расчищена. Летнее пристанище президента, которое он так полюбил, что использовал его и зимой, находилось в невысоких горах, называемых Катоктин. А маленький отель в соседней деревне переживал огромный военный бум, потому что военные и другие VIP ожидали там приглашения. Бейкер проследил за тем, чтобы у агента президента была комната. И там пара отдыхала, потом наслаждалась прогулкой, а затем ужином. Зима в деревне восхитительна для городских жителей, у которых есть деньги и они могут наслаждаться современными удобствами, где бы они ни находились.

Агент президента вышел в темноту и прогуливался, пока не подъехала машина и забрала его. Они умчались из города на холмы по извилистой дороге, на строительство которой было затрачено много труда. Но в то время труд в Америке был самым дешевым, так как здесь был один из лагерей Гражданского корпуса охраны окружающей среды, где во время великой депрессии работали безработные молодые люди. Теперь труд в Америке стал дефицитным, как и все остальное. Когда фары машины осветили покрытые деревьями склоны, Ланни спросил: "Как Босс?" Ответ был: "Они заставляют его неустанно работать". И посетитель мог быть уверен, что это было преуменьшением.

В лагере была военная охрана под руководством секретной службы. Но у Бейкера было мало формальностей. Был список, и имя Ланни было на нем, и машину впустили. Главное здание лагеря было низким, одноэтажным, и в деревенском стиле. Ланни сидел в приемной на стене с пародийной картой Шангри-Ла. Ему пришлось подождать всего минуту или две, а затем его отвели в комнату президента, которая была маленькой и простой с дешевой мебелью, окрашенной белой краской.

Инвалид лежал в постели, как всегда, когда его видел Ланни. В синем свитере с круглым вырезом, побитом молью, но он все еще цеплялся за него. Моль скорби не могла повредить его улыбке, которую любил Ланни. Независимо от того, сколько у него было забот или усталости, он улыбался другу и делал какое-то шутливое замечание или рассказывал забавную историю о политическом и социальном мире Вашингтона. Теперь его лицо было в морщинах, а на кровати лежали документы, требующие внимания. Но он вспомнил последний визит Ланни и заметил: "Я вижу, что вы восстановили свой вес. Будьте осторожны, не переусердствуйте".

Ланни сказал: "Вы бы видели меня, губернатор, в тот день, когда я приехал из Италии. У меня была длинная коричневая борода. Я сохранил её до дома, чтобы показать её, только я боялся, что моя жена упадет в обморок.

На этот раз рассказчиком был Ф.Д.Р. у которого были приключения, и ему было приятно поведать о них. Его доставили в Оран на линкоре, и подводная лодка, пытавшаяся достать его в Гибралтарском проливе, была потоплена. Потом в Каир, и там его отправили в небольшую поездку, чтобы увидеть Сфинкса и Пирамиды. В Каире он и Черчилль впервые пообщались с Чан Кайши. Сталина с ними не было, потому что между Россией и Японией не было войны. Мадам Чан приехала в качестве переводчика своего мужа, и она хлопнула в ладоши, чтобы вызвать слуг, в данном случае американских солдат, которым это совсем не понравилось. Ланни заметил: "Она жила в Америке достаточно долго, чтобы знать, что это не наш обычай". На что президент ответил: "Не цитируйте меня, но я подозреваю, что она может стать слишком большой для ее китайских штанов".

Затем настала поездка в Тегеран. Это был всего лишь короткий перелет через русскую границу, но до того, как прибыл Красный Маршал. Ф.Д.Р. рассказал о пролете над Суэцким каналом и облете Иерусалима и Багдада по пути. Они приземлились в русском аэропорту на окраине Тегерана. Президент отправился в американское представительство, расположенное за стеной за городом. Но русские были обеспокоены этим, потому что тридцать восемь немецких парашютистов только что были сброшены по соседству, и шестеро из них были всё еще на свободе. Одного снайпера было бы достаточно для их целей, поэтому президент согласился переехать в российское посольство, которое находилось внутри города, и где большая тройка могла бы встречаться без переездов по городу. Босс Ланни был так же счастлив, как школьник, рассказывая интересную историю о том, как этот переезд был осуществлен. К этому моменту стало очевидно, что враг знал все, что происходило. Поэтому кавалькада вооруженных джипов была поднята в сопровождение, и маршрут был усеян солдатами, а человек из секретной службы, загримированный, как президент, торжественно ехал по главным улицам, отвечая на приветствия населения. Тем временем президента посадили в другую машину и лишь с одним джипом сопровождения проехали на высокой скорости по закоулкам этого старого и многолюдного города к русскому комплексу, минуя немецких снайперов, которые могли его поразить.

Наконец, американский главнокомандующий осуществил своё желание и встретился с русским главнокомандующим лицом к лицу. "Как вы его нашли?" - спросил Ланни, и ответ был: "Как вы его описали. Он маленький человек, но носит большую униформу. Я решил подружиться, но сначала это было довольно трудно, потому что он казался подозрительным и был в унылом настроении. Я знал, как мало ему нравился Уинстон. Поэтому у меня возникла счастливая мысль подшутить над британским тори. Я сказал ему, что Уинстон в плохом настроении и был агентом империализма. Чем больше шуток над Уинстоном, тем больше это нравилось Сталину, и, наконец, он рассмеялся. После этого мы отлично ладили".

"Как вы разобрались с банкетами?" - поинтересовался агент президента

- Я заметил, что Сталин спокойно относился к бесконечным тостам, которые кажутся необходимыми. Поэтому я сделал то же самое. Уинстон, конечно, мог выпить всю водку в доме и никогда не показывал ее последствий. Банкет длилась четыре дня, и дядя Джо получил большую часть того, что он хотел. Достаточно, чтобы убедиться, что это удержит его на войне. Он решительно потребовал форсирования Ла-Манша весной следующего года, и он помог нам укатать Уинстона в этом маленьком вопросе. Русские должны начать самое массированное наступление в то же время, и это все, что нам нужно. Мы договорились дружить, встретиться снова и проработать детали. Если я смогу, то это не произойдёт в столице Ирана, которая безусловно одна дыра.

"Из того, что мне сказали", - прокомментировал агент президента, - "вы подвергались большей опасности тифа и холеры, чем немецких парашютистов".

- Вообразите это, если можете. В городе есть несколько современных бизнес центров, но чистая вода есть только в посольствах, куда она поступает с гор. Остальной город добывает питьевую воду из арыков, которые также являются канализационными. Других больше нет. И все же шах и его двор получают огромный доход от американских и британских нефтяных компаний! С этими птицами что-то придется делать в ближайшее время!

До сих пор разговор вёл Босс. Он этого хотел. Это была его форма восстановления сил. Ланни понял, что должен подождать, и он сделал это. Наконец другой остановился и сказал: "Расскажите мне, что вы делали".

"Вы сказали мне взять отпуск, губернатор, и я подчинился. Мы поехали на машине в город Бэдд, Нью-Мексико". - Ланни рассказал об ужасах, которые готовились там, а затем о различных видах ужасов, с которыми он столкнулся в Голливуде и Сан-Симеоне. "Я встретил ряд профашистских и нацистских снайперов", - сказал он, - "но я думаю, что они отказались от своей идеи достать вас стальными пулями. Они готовят на следующий год битву золотых и серебряных пуль. Поверьте мне, они пополняют свой арсенал. Чтобы победить вас, киноиндустрия соберет больше денег, чем они собрали, чтобы задушить движение Покончим с бедностью в Калифорнии десять лет назад".

Другой улыбнулся. - "К следующему году мы должны быть в Германии, и нам удастся собрать там довольно много амуниции для кампании". Совесть Ланни беспокоила его, когда он продолжал болтать с этим переутомленным человеком. Поэтому он выбрал момент, чтобы спросить: "Вы что-нибудь придумали для меня, губернатор?"

- Это может звучать как очередные каникулы для человека, который был в странах Оси. Вы когда-нибудь посещали Святую Землю?

- Никогда.

- Полагаю, у вас есть общее представление о том, что там происходит. В течение последних двадцати лет агенты, сначала Муссолини, а затем Гитлера, подстрекали арабов против евреев и англичан. До этой войны было пять арабских восстаний. Теперь арабские земли собираются вместе против евреев в Палестине. Арабы фанатики, как и сионисты, так что это религиозная и экономическая ссора. Вы знаете, насколько это может быть неприятно.

- Самая мерзкая в этом мире, губернатор.

- Это проблема Британии. Но мы ежедневно обнаруживаем, что все проблемы Британии - наши. Несколько дней назад мы узнали, что двое самых жестоких арабских агитаторов сбежали из британской тюрьмы в Иерусалиме, и это будет означать усиление проблем. Страны Оси тратят деньги, чтобы вызвать новое восстание, и мы, конечно, не хотим никаких восстаний во время этой войны. Я обещал, что в следующий раз, когда я поеду за границу, то есть через месяц или два, у меня будет встреча с королем Ибн Саудом и другими арабскими правителями. Я должен знать, о чем я говорю".

"Вы должны знать о слишком многих вещах", - вставил агент президента с дружеской печалью.

- Гарри Хопкинс обеспокоен ситуацией и думает, что что-то должно быть сделано путем посредничества. Он предложил вас как человека, который отправится туда и останется там на некоторое время и даст нам беспристрастный отчет.

- Ну, губернатор, я, безусловно, могу обещать беспристрастность. Я ведь начну с нуля.

- Мы хотим разбить страны Оси, а затем разрешать споры на разумной основе и собирать народы для защиты мира.

- Я туда отправлюсь в качестве официального агента?

- Я думаю, что вы должны незаметно вмешаться и поговорить со всеми сторонами как друг. Если бы вы отправились как мой представитель, все бы церемонились и настаивали на своих максимальных требованиях. Не можете ли вы вспомнить любой художественный бизнес, который привел бы вас в Палестину?

- Я ничего не могу придумать навскидку, но, без сомнения, я мог бы кое-что узнать в библиотеках, и я мог заставить одного из моих клиентов написать мне письмо с поручением. Я полагаю, что археологические исследования там были приостановлены, но я мог бы обсуждать планы, как их начать, когда закончится война.

- Хорошо! Если бы вы захотели, чтобы музей дал вам поручение, это можно было бы организовать. Вы потратили деньги, которые я вам дал?

- Лишь небольшую часть, губернатор.

- Ну, используйте остальное на это.

- Еще одна вещь. Моя жена - проницательная женщина, и в Калифорнии она служила дополнительной парой глаз. Она разговаривает с женщинами. Этого мужчина не может сделать в арабских странах.

- Во что бы то ни стало, возьмите ее с собой. Я хочу, чтобы вы поговорили с Гарри, у него много идей. Выберите свой маршрут, как добраться туда, и Бейкер позаботится о вас. Прощайте, и берегите себя.

- То же самое для вас, губернатор. Вы находитесь в большей опасности, чем я, потому что очень многие люди пытаются убить вас переутомлением.

- Не волнуйтесь, у меня в кармане кроличья лапка! Мне суждено довести эту работу до конца.

"Гарри Хоп (хмель)" находился в своей комнате, сидя перед камином, вжавшись в кресло. Он никогда не был доволен, пока не получал по загривку. Он был высоким худым человеком с плохим здоровьем, но в его глазах было оживление и дружба. Он предложил Ланни выпить и сигарету, а затем расспросил относительно того, что тот узнал в Германии и Италии.

Ланни с удовольствием отвечал на вопросы человека, который знал, чего хочет, и понимал смысл каждого предложения до того, как оно было закончено. "Поторопись!" - казалось, говорил его разум. - "Мы должны продолжать эту войну!"

Он рассказал агенту президента много о Палестине, фракциях, которые он там найдет, и проблемах, которые нужно было решить. Он толкнул блокнот через стол и продиктовал названия книг, которые должен прочитать Ланни, и людей, с которыми он должен встретиться в Нью-Йорке, прежде чем начать работу. Ланни делал заметки, и к тому времени, когда брифинг закончился, он понял, чем будет заниматься, и верил, что может это сделать. Он это высказал. Это порадовало помощника президента, который сам был таким же человеком.

В качестве награды он подарил сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт многие детали всемирной конференции в Тегеране. Он признал тот ужасающий факт, что советское правительство вело секретные переговоры с нацистами практически все время после отражения немцами их первого нападения на Москву. Агентами были сначала русский эмиссар в Стокгольме, затем один в Болгарии, затем японские послы в Москве и Берлине. Цель русских состояла в том, чтобы выйти из войны с максимально возможной территорией. И когда Ланни выразил свое смятение, Гарри Хоп улыбнулся и сказал, что человек, который большую часть жизни прожил в Европе, не должен быть таким наивным. Европейская дипломатия всегда была одинаковой. Каждый сам за себя, и пусть дьявол схватит последнего.

"Я думал, что Советы представляют революционную традицию", - возразил агент президента; и на это был ответ: "Это в определенной степени верно, но в меньшей степени, когда вы попадаете за кулисы. Похоже, что принцип революций вырождается, и я боюсь, что Красная Россия не исключение. Все лидеры думают о себе и своей собственной власти, и чем дольше они держат власть, тем более правдивой становится реальность. Необходимо признать, что цели Советов совпадают с целями Петра Великого. Свободный ото льда порт на Балтике и на Тихом океане. Выход в Персидский залив и контроль над Дарданеллами. Все эти предложения были выдвинуты в Тегеране".

- И мы уступили им?

Гарри Хоп улыбнулся своей тихой, медленной улыбкой. - "Мы дали им достаточно, чтобы прекратить переговоры с Гитлером. По крайней мере, мы на это надеемся. Мы будем следить за развитием событий и убедимся в результатах".

"Надеюсь, у вас есть лучшие агенты, чем я!" - заметил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт извиняющимся тоном.

"Я бы так не сказал", - усмехнулся другой. - "У нас их много в разных местах, и целое всегда больше, чем любая из его частей. Мы находим удовольствие от совмещения частей. Но это не значит, что нам нравится картина, когда мы ее получаем!" Откровенно говорящий парень был бывшим социальным работником, и таким образом наделал себе много врагов.

XII

Ланни вернулся в отель после полуночи. Он предупредил свою жену и обнаружил, что она сидит на кровати и читает. Когда он сказал ей, что её назначили агентом президента, она не хотела спать в ту ночь. Она задавала вопросы, не только о работе в Палестине, но и обо всех последних пяти или шести годах. Муж не упомянул Германию или Италию, но рассказал, что он работал на Рузвельта, и как были организованы их встречи и сохранена тайна. Лорел сказала: "Я была совершенно уверена, что так и было. Но я никогда даже не намекала об этом никому другому".

Она задавала ему вопросы об этом великом человеке, которого ему так повезло узнать. Она воскликнула: "Он намного лучше, чем мы заслужили!" Это была ее постоянная тема, американцы были настолько плохо информированы, что никогда бы не выбрали Франклина Рузвельта, если бы знали, что собираются получить. Он должен был использовать свое политическое искусство и свою команду на радио, чтобы держать их в курсе. И тогда только с небольшим отрывом! - "Что бы случилось с нами, если бы он не обманул нас в подготовке! И изобрел уловки, такие как ленд-лиз, чтобы помочь нашим союзникам!" Ланни рассказал ей, как "Тот Человек" помог Робби Бэдду, "посадив его на пособие", приказав ему строить истребители, и заплатив за них средствами Управления общественных работ США, предназначенными для безработных. Аргумент Ф.Д.Р. был неопровержимым. Разве безработные авиастроители не столь же достойны работы, как представители любой другой специальности?

Ланни и его жена собирались провести еще один медовый месяц, на этот раз в Святой Земле. Как писатель, Лорел начала думать о местном колорите и о тех историях, в которых она могла бы его использовать. - "Когда война закончится, ты должен рассказать мне много историй, Ланни! " И он пообещал ей "эксклюзив". Затем он убедил ее пойти спать, сказав, что он устал от долгой поездки, и в течение этого нового дня ему придётся совершить еще одну.

Но даже после того, как он положил голову на подушку и закрыл глаза, она захотела узнать: "Как мы полетим, Ланни? " Когда он сказал ей, что у них будет выбор маршрутов, она хотела знать, в каком она увидит больше всего. Он понял, как много это для нее значит этот новый статус, эти новые горизонты, открывающееся перед ней. Это было, как выйти замуж снова и снова. - "До сих пор у меня было меньше половины мужа. Твоя работа - самая важная часть тебя".

Он усмехнулся и сказал ей: "Ты сейчас в армии!"

XIII

В Нью-Йорке им предстояло многое сделать. Ланни заказал книги, которые порекомендовал Гопкинс, и упаковал их для поездки. На данный момент более важным было выяснить, какие произведения искусства были в Иерусалиме, особенно в частных руках, чтобы их можно было купить или, по крайней мере, вести переговоры о них. Для этого лучшим авторитетом был Золтан Кертежи, чья голова вмещала всемирный каталог живописи и скульптуры. Должно быть, он давно заметил, что у его друга возникало это внезапное любопытство только о тех частях света, куда собиралась проникнуть американская Армия. Но он никогда не задавал вопросов. Он был одновременно мудрым и добрым человеком, и он так же, как и Ланни, не любил глупых и недобрых нацистов.

Он сообщил своему коллеге, что в Нью-Йорке идет движение за создание Еврейского художественного музея. Он будет содержать не только еврейскую ритуальную утварь. Тору, канделябры, старинные монеты и т. д. Но также мозаику и архитектурные фрагменты, а также современные еврейские картины. Ланни должен был заняться поиском таких вещей, но Золтан предложил снять это бремя с плеч своего друга. Он пошел в библиотеки, а также к дилерам, и через два или три дня он вернулся с небольшим досье на эту тему, достаточным, чтобы снабдить агента президента идеальным камуфляжем в Иерусалиме и Тель-Авиве. Следующим человеком, с которым Ланни хотел поговорить, был Йоханнес Робин, мудрым и искушённым человеком, который знал евреев так, как их только можно было узнать, будучи одним из них. Последние несколько лет он управлял нью-йоркским офисом Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и получал очень хорошую зарплату. Его положение сильно отличалось от того, когда он был великим финансистом в Германии. Но Йоханнес сказал, что он предпочел бы работать за зарплату неквалифицированного рабочего в Америке, чем быть самым богатым человеком в Нацилэнде. Он купил удобный старый дом примерно на полпути между Нью-Йорком и Ньюкаслом. И там он поселил свою семью. Свою преданную старую жену, которую все они называли Мамой. Сына убитого Фредди, который носил имя своего отца. Мать этого сына, которая снова вышла замуж и имела мужа и троих детей. И в течение последних двух лет двоих детей Ганси и Бесс. Все они жили вместе, потому что они получили такой ужасный урок жестокости мира. Их учили любви страхом ненависти.

Ланни и Лорел решили провести воскресенье в этом доме. Ланни знал их с детства и был для них чем-то вроде Прекрасного Принца, такого элегантного и богатого, тогда как Йоханнес только начал накапливать свое состояние. Ланни, Ганси и Фредди создали музыкальное трио, пианино, скрипку и кларнет. И они были восхищены друг другом. Роль, которую сыграл внук президента Оружейных заводов Бэдд в попытке вырвать Фредди из лап нацистов, навсегда сделала его обожаемым героем семьи, и не было ничего, что они бы не попытались сделать для него. Когда он пришел в гости, Мама предложила тщательно приготовленную еврейскую еду и постаралась сделать так, чтобы он съел больше, чем было ему полезно. Детей научили ловить каждое его слово, и они сидели, глядя на него своими прекрасными темными глазами.

Теперь Ланни собирался посетить Палестину со своей женой. Он сказал, что собирается приобрести там произведения искусства, и дети, без сомнения, поверили в это. Дедушка, которого трудно обмануть, наверняка догадывался, но ничего не сказал даже Ланни, когда они остались одни. Однако он говорил о политике, о страшной проблеме арабов и евреев и о том, что с этим можно сделать. Еврейская раса, или народ, или какое-либо другое слово, каким бы его не назвали, была разбросана по земле, и их судьба напоминала судьбу футбольных мячей, которых пинали здесь и там в играх или битвах других народов. Британцы должны были защищать Палестину, поэтому нацисты и фашисты подстрекали арабов против евреев, чтобы создать проблемы для британцев и помешать функционированию нефтепроводов из Месопотамии. Йоханнес грустно сказал: "Куда бы мы ни пошли, мы на чьем-то пути". И добавил: "Есть несколько чистых англосаксонских членов загородного клуба, которые думают, что могли бы управлять офисом в Нью-Йорке лучше, чем я".

Сам Йоханнес не был серьезно заинтересован в иудаизме как религии. Он воспринимал обряды так же, как взрослые христиане принимают Санта Клауса, как то, что доставляет удовольствие детям. Он не интересовался сионизмом для себя, но думал, что это будет хорошо для тех несчастных миллионов единоверцев, которых он оставил в польском гетто. Когда фанатики приходили к нему, он выписывал им чек, объясняя при этом, что он уже не тот богатый человек, которым был, и что от него зависит большая семья.

Все взрослые члены этой семьи приняли участие в разговоре с Ланни, и его особенно интересовало отношение молодого Фредди, которому только что исполнилось шестнадцать лет, и он был живым образом своего отца, каким Ланни помнил его, когда тот впервые побывал в Бьенвеню и сыграл на кларнете. Высокий и стройный, с красивыми темными глазами и волнистыми черными волосами, молодой Фредди хорошо учился в средней школе, но все его амбиции были сосредоточены на том дне, когда он станет достаточно взрослым, чтобы стать добровольцем для армии. Он хотел, чтобы это было вовремя, и он надеялся, что президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сможет каким-то образом нажать на пружины и назначить его на вторжение в Германию. После этого все будет просто. Он найдет сочувствующего офицера, который услышит рассказ о том, что нацисты сделали с его отцом, и назначит его в отряд, который маршем дойдёт или, возможно, прыгнет с парашютом в Баварию, чтобы Фредди мог быть одним из тех, кто освободит десять или двадцать тысяч пленников Дахау. Возможно, там будут люди, которым удалось пережить этот ужас в течение десяти лет. Они вспомнят отца Фредди и расскажут о нем. Фредди расспрашивал Ланни Бэдда, изучил карты в публичной библиотеке и точно знал, как добраться до небольшого рыночного городка, который находится примерно в семнадцати километрах от Мюнхена. Он мечтал прокатиться на джипе по хорошо проложенному шоссе, и он придумал стратегию захвата концентрационного лагеря, который занимал двести тридцать гектаров и был окружен высокой бетонной стеной с проволокой под напряжением наверху.

Весьма торжественно этот пастушок из древней Иудеи обсуждал с Ланни свой проект штурма замка на высоте и создания там артиллерии, чтобы разбить электростанцию и входные ворота. Не менее торжественно хорошо проинструктированный Ланни объяснил: "Первой военной целью всегда являются вооруженные силы противника. Если их разгромить, то Дахау наверняка сдастся. Концентрационный лагерь - это не крепость. Он построен для удержания заключенных, а не сдерживать армию".

XIV

У Йоханнеса был друг, который был сионистом и пожил в Палестине. Поэтому Ланни и Лорел посетили другую еврейскую семью. Это были богатые люди высокой культуры. Им был интересен Ланни не столько потому, что он был сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, а потому, что он был сводным братом Бесси Бэдд Робин, которую они слышали на концертах. Там были отец и мать, взрослый сын и три дочери, все люди современных взглядов. Отец попал под чары еврейского расизма и решил, что его долг - помочь восстановить Сион его предков. Он продал свой дом и забрал свою семью, свою мебель и все свои вещи в Палестину.

Они жили в течение нескольких лет в новом городе Тель-Авив. Но отец должен был сдаться из-за недовольства молодых людей. Все четверо считали себя американцами до того, как стали евреями, и ни один из них не имел ни малейшего интереса к первопроходству. Они не хотели изучать иврит, и у них было мало чувства родства с жалкими угнетенными людьми, которых привозили из Центральной Европы в значительной степени на британские и американские деньги. Они скучали по скоплению людей, яркому свету и культурным возможностям Нью-Йорка, и они объединились, чтобы сломить сопротивление своего отца и разрушить его мечту.

И все же - любопытная вещь - теперь, когда они вернулись, они решили вспомнить хорошие стороны своего Сиона. Им не понравилось бы, если бы Ланни охотно согласился с ними. Это была приятная мечта, оглядываться назад, и они решили винить себя, а не Новый Иерусалим. Они не были достаточно жесткими. Они были слишком изысканны. Они стали поклонниками золотого тельца. Они были соблазнены приманками Нью-Йорка, лимузинами, модными магазинами, умной беседой. Люди, которые никогда не знали этих вещей, могли бы быть счастливы, строя плотины и оросительные канавы и сажая апельсиновые рощи в пустынях. Пусть они это делают, и в другом поколении там выросли бы университет и библиотеки, и было бы больше концертных залов и театров, и кое-что, о чем можно было бы поговорить, помимо достижений и ошибок Израиля.

Ланни был удивлен искренним замечанием, сделанным ему сыном этой семьи, недавно выпущенным офицером военно-воздушных сил, который ненадолго приехал домой. Этот молодой человек отвел его в сторону и сказал: "Я скажу вам по правде, мистер Бэдд. Я устал видеть только евреев. Я обнаружил, что мне нравятся разные лица!"

Ланни, возможно, мог встретиться с некоторыми арабами в Нью-Йорке, но он полагал, что в его пункте назначения у него будет достаточно встреч с ними. Он знал их религию, потому что он встретил так много мавров, а его отчим стал своего рода конверзом, светским братом для мусульманских ученых и отшельников из Марокко. Ланни останавливался в Марракеше, чтобы задавать вопросы и получать рекомендательные письма, и остановился на грани принятия веры погонщика верблюдов седьмого века.

Бейкер все устроил, и привилегированная пара полетела в Ки-Уэст, а затем в Белем в Бразилии и в Дакар в Западной Африке - восхитительное путешествие в середине зимы. В Марракеше они провели пару дней с Бьюти и Парсифалем, и Ланни обнаружил, что его мать очень переживала из-за того, что ничего не слышала от Марселине. Он, конечно, не сказал ни слова. Он рассказал все хорошие новости о Фрэнсис и об остальных в Ньюкасле. Кроме того, он улучшил свое образование, встретившись с арабским пропагандистом, который подстрекал своих единоверцев во французском Марокко на средства нацистов. Следующим этапом стал Каир, где они провели ночь в знаменитом отеле Shepheard's, любимом месте отдыха британских и американских офицеров. Ланни не встречал там мусульман, потому что это привлекло бы неблагоприятное внимание. На следующее утро пара была втиснута в армейский почтовый самолет, а через несколько минут летела над этой труднопроходимой Синайской пустыней, где Моисей заставил воду течь из скалы. Она выглядел точно так же, как пустыня в Тунисе, где Ланни был настолько близок к гибели, и на самом деле это была часть того же огромного массива, простирающегося от Атлантического океана до глубины Малой Азии.

Путешествие заняло у детей Израиля сорок лет, а на скоростном самолете меньше часа. Под ними были виноградники и фруктовые сады, и Ланни наклонился к своей жене и назвал под рев двигателя - "Святая Земля!" Они были над многолюдным старым городом-крепостью на обвалившихся холмах, и, повернувшись, чтобы спуститься в аэропорт, они прошли холм с низкорослыми деревьями и храмом с круглым куполом на вершине. Ланни снова наклонился. "Масличная гора!" - сказал он.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Земля Обетованная 52

РЕБЕНКОМ Ланни Бэдда возили по всей Европе. Как почти пасынок художника, он насмотрелся на бесчисленные витражи, картины и статуи пресвятых дев и святых. Он слушал технические дискуссии об этих фигурах как о произведениях искусства, но только в возрасте пятнадцати лет они стали ему любопытны, как исторические персонажи. Он задавал вопросы пожилому швейцарскому дипломату. И ему рассказали о древнем литературном произведении, известном как Библия, довольно хорошо забытом светским обществом на Французской Ривьере. В одиночку и без руководства он прочитал историю Иисуса четыре раза в четырех разных интерпретациях. Плохое обращение с этим хорошим и добрым человеком вызвали слезы в его глазах. И эта фигура жила в его воображении на протяжении многих лет, что делало его более склонным к добру и заставляло стыдиться совершать зло.

Что касается Лорел, то она воспитывалась в настоящей епископальной семье и изучала все библейские истории в детстве. Однако ее взгляды могли измениться, когда она стала старше, но эти истории будут продолжать озарять ее память и быть жизненно важной частью ее культуры. Она помнила сотни имен людей и названий мест, каждое из которых было связано со сценами и историями. Она пела о них гимны, она видела их изображения, и почти всегда они появлялись в ее мыслях. Святая Земля! И вот она здесь, на самом деле, ступает на её почву! Лица, костюмы, животные, пейзажи - все было здесь, и это было похоже на возвращение к жизни своего детства.

Они поселились в отеле Царь Давид в Иерусалиме, потому что, конечно, нужно было иметь физические удобства, независимо от того, где находишься. Бедность и первобытная жизнь были восхитительны для предметов искусства, но нужно, чтобы по утрам апельсиновый сок был холодным, а тосты были горячими, и нельзя забывать водонепроницаемый плащ, когда идет дождь. Они наняли драгомана или гида показывать им достопримечательности. Туда не стоило выходить самостоятельно, потому что здесь был такой клубок цивилизаций, так много этикетов и табу, что можно было наделать себе кучу врагов, не имея ни малейшего желания кого-нибудь обидеть. Они хотели увидеть страну до того, как встречаться с кем-либо. И существовали опасности, как это было девятнадцать веков назад.

Гидом был араб по имени Хафиз. Он был пожилым и худым, на нем была красная феска и не очень чистый белый халат. также улыбка, которая должна быть чарующий, но, к сожалению, у него были плохие зубы. Ланни задался вопросом, существует ли школа для драгоманов, где их учат сложному ремеслу. Не было ни деревни, ни руин, ни холма, ни какого-либо другого объекта, о котором он не знал бы всего и не имел подготовленную лекцию с именами, местами и датами. И это независимо от того, был ли это мусульманский, иудейский или христианский объект. Туристы знали, что лучше всего позволить ему всё рассказать, потому что, если его прервут, он станет смущенным и несчастным. Существовал этикет для драгоманов!

"Иерусалим прекрасный! В уборе чистоты! Облит зарёю ясной, Велик и дивен ты!"53 - Так звучал гимн, по которому маленькую Лорел учили петь. Возможно, это был неземной Иерусалим, перенесенный и изменённый Иерусалим, который имел в виду поэт. Конечно, им не могли быть эти обнесённые стеной трущобы, через которые американская пара нащупывала себе дорогу. Они вместе путешествовали по Китаю, поэтому особых потрясений у них не было. Здесь был хаос, из которого взошла человеческая цивилизация, и он был одинаковым на всех континентах Старого Света. Узкие, кривые улицы, многие из которых были крытыми, кишащие грязными, оборванными людьми со многими признаками болезней. Верблюды, козы и ослы прокладывали себе дорогу сквозь толпу и оставляли за собой навоз. Дети играли под ногами, старшие преследовали иностранных гостей и просили бакшиш. Таким был каждый "старый город" на всем побережье Средиземного моря.

Они нашли то же самое и в арабских кварталах, и у евреев. Костюмы и язык различались, но бедность и запахи были одинаковыми. Все торги с первобытных времен велись на глазах у толпы. Работники с завернутыми штанами, ногами извлекали масло из семян кунжута в чанах, и в следующем темном месте запряженный верблюд вертел пресс, который выдавливал оливковое масло из множества фруктов. У верблюда был капюшон на морде, так что он не мог видеть, что он делает. Верблюд мог представлять, что находится на тропах пустыни, где он родился. Затем последовала подземная кузница, где железо нагревалось и выбивалось вручную. Так делали мечи, и эта земля была залита человеческой кровью на протяжении веков, не поддающихся подсчёту.

Торговые точки на базарах были в большинстве своем простыми киосками, завешанными дерюгой, предлагающими хлеб, мясо, рыбу и продукты из сельской местности. Ничто не продавалось без споров. Всё хватали руками, и мощные силы были призваны против вымогательства цен. Предположительно, разные племена пришли за покупками туда, где их слова были поняты. Или, возможно, они полагались на жесты, выражения лица и подсчет пальцами. Здесь было так много людей, так много языков, вероисповеданий, обычаев и костюмов. Евреи носили круглые черные шляпы и бороды, никогда их не укорачивая. Дервиши носили высокие фетровые шапки. Друзы заворачивали свои головы в белую ткань. Турки носили красные фески, а арабы - вышитые головные уборы. Были сирийцы и армяне. Люди пустыни в невзрачных лохмотьях. Крестьяне прямо из Библии. И все религиозные ордена. Коптские священники, греческие священники с черной подстриженной бородой, доминиканцы в белых одеждах и францисканские монахи в коричневых одеждах. На лучших улицах можно было увидеть британские войска в различной форме и множество людей в европейских костюмах. Иерусалим разрушался и перестраивался много раз. Над ним осыпалась пыль веков, и новые здания возводились на руинах старых, часто из старых материалов. Это делали египтяне и иевусеи, евреи и вавилоняне, ассирийцы, римляне, персы, сарацины, крестоносцы. А теперь это были англичане, удерживавшие власть в соответствии с мандатом Лиги Наций. Кто-то должен был поддерживать порядок и запретить этим фанатичным племенам ссориться и рвать друг друга на части. Кроме того, в наше время кто-то должен был охранять нефтепроводы для большого флота.

Существует высокая стена, которая принадлежит мусульманам. Предполагается, что она была частью Храма Соломона, поэтому евреи выбрали эту стену как место, куда можно прийти и оплакать ушедшую славу своего народа. Приходят, в основном, бородатые старики, многие из которых приехали из далеких мест в это священное место. Они так тронуты, что слезы текут по их щекам, когда они целуют эти камни. Они сидят перед ними и бормочут, или стоят с открытыми ритуальными книгами в руках и читают. Либо читают, либо молятся. Иногда их будут сотни, кричащих хором, всегда, конечно, на священном древнем иврите. Ланни прочитал перевод некоторых из их литургий: "За дворец, который лежит заброшенным, Мы сидим в одиночестве и скорбим. За храм, который разрушен, Мы сидим в одиночестве и скорбим. За разрушенные стены" и так далее. Лорел слышала, как такие литании повторяли вслух по памяти в епископальных церквях в детстве, и присоединялась к ним. Единственным отличием было то, что она молилась за свою собственную душу и своё благополучие, тогда как эти крики были за нацию. - "Мы молим Тебя, смилуйся над Сионом! Собери детей Иерусалима. Поспеши, поспеши, Искупитель Сиона! Поговори с сердцем Иерусалима".

Здесь, у Стены Плача, Ланни и Лорел впервые увидели проблему, которую им придётся решить. Хафиз рассказал им о споре, возникшем здесь всего несколько лет назад. По какой-то причине евреи взялись прикреплять куски коврика к этой святой стене. Почему они хотели это сделать, Хафиз не знал. Он слишком пренебрегал их чепухой, и не спрашивал. Арабы заявили о своих правах на Стену, и они не хотели, чтобы ее повредили, подвешивая тряпки, поэтому они запретили такое поведение. Евреи упорствовали, поэтому накатила волна фанатизма, которая была доведена до бешенства агитаторами. Произошли беспорядки, несколько человек погибли, и вмешались британские войска. Спор был перенесен в Лигу Наций в Женеве, где сбитые с толку старшие государственные деятели, безуспешно пытавшиеся предотвратить Вторую мировую войну, вынуждены были прервать свои занятия и выслушивать странные речи на тему кусков коврика, повешенных на древней стене, заросшей сорняками.

Необходимо было, чтобы посетители совершили экскурсию по старому городу и осмотрели различные святыни, которые драгоман должен был им показать. У каждого были свои священные ассоциации, и у Хафиза была подготовлена лекция, которую он процитировал. Он был позитивен в каждом своем утверждении. Здесь был главный вход, через который прошел Иисус, входя в Храм, здесь, где Он сидел перед Храмом, здесь, где Он исцелил прокаженного, здесь был один из Его следов, чудесным образом сохранившийся в камне. Но Ланни мог прочитать в своем Бедекере, как спустя сто лет после смерти Христа римляне полностью разрушили Иерусалим, распахали его участок и построили новый город с новым именем, в который евреи не допускались. Поэтому он скептически относился к этим почитаемым местам. Но было бесполезно ранить чувства их проводника, и они позволяли водить себя в древние склепы и через туннели, которые были раскопаны современными археологами. Библейские события, возможно, не произошли в той или иной комнате, но они наверняка произошли где-то по соседству. Для современного политического следователя важно было не то, где они произошли, а то, где живые люди верили, что они произошли, и были готовы рвать друг другу глотки, чтобы защитить свои убеждения.

III

Туристы также хотели увидеть страну. Для этого требовалась машина, и драгоман сказал, что нанять ее будет легко, но в военное время трудно получить бензин. У Ланни был секрет, к которому он мог обратиться только с улыбкой. Он пошел по адресу, который ему дали в Управлении стратегических служб, и представил выгравированную визитную карточку с надписью "Мистер Франклин Делано Рузвельт" и рекомендовавшую предоставить поддержку её предъявителю. С британцами быстро договорились, и друг президента мог купить всё, что ему нужно. Кстати, его предупредили, что местные водители склонны быть безрассудными как в отношении своей жизни, так и жизни своих пассажиров. Поэтому он арендовал машину для самостоятельного вождения. При заключении договора он должен был внести наличные деньги в банк. Оказалось, что в этой Святой Земле люди не доверяли друг другу так охотно, как в более мирских местах.

Они отправились с Хафизом, посадив его сзади, где он мог читать свои лекции, как будто обращаясь к большой аудитории. Автострад было немного, но они были хороши, построенное англичанами для военных целей. На востоке было Мертвое море, всего в двадцати пяти километрах. Дорога всё время шла вниз. Это море было самым низким местом на земном шаре, самой глубокой впадиной в земной коре. Из этого моря нет выхода. Реки впадают в него со всех сторон, а вода уходит в песок. Море это солонка длиной 67 километров и шириной в 18 километров в самом широком месте, и коммерческий концерн занимался добычей калия в больших масштабах.

Палестина - крошечная страна, не намного больше, чем штат Вермонт, и вся ее история перемешалась. В северном конце Мертвого моря течет река Иордан, и они поехали на север вдоль ее берега. По дороге драгоман рассказал им, что туристы, бывавшие здесь в большом количестве до войны, привыкли набирать воду из реки в бутылки и брать ее домой, чтобы использовать её для крещения своих потомков. Только сейчас река была желтой от грязи, это был сезон дождей, и Ланни не последовал их примеру. Он и его жена слышали пение духовных лиц о переправе через Иордан, но они могли видеть другой берег и понять, что на восточной стороне росли те же тамариски и тополя, что и на западе. Существовали мосты, по которым они могли бы переправиться, но там находились только Моавитские холмы Трансиордании, и не было городов с улицами, вымощенными золотом.

Несколько часов езды вверх по реке привели их к Галилейскому морю, где они наблюдали, как рыбаки тащат свои сети. Это действительно взволновало их обоих, потому что их интерес был к людям. А это были, без сомнения, подлинные типы, которые делали ту же самую работу, что и девятнадцать веков назад. Ланни не мог говорить с ними, кроме как через плохого переводчика. Но он подумал, если бы он знал их сирийский арабский диалект и сказал бы им оставить свою работу и следовать за ним, то повиновались бы они? Хорошо одетый европеец в автомобиле, он, несомненно, мог предложить деньги и получить их услуги. Но мог ли он убедить их без оплаты и за доктрину, за дело? Он мог бы сказать: "Я знаю способ положить конец бедности и войне на этой земле, и это только вопрос убеждения людей понять и следовать им". Но мог ли он заставить их поверить ему?

Разница была в том, что Иисус говорил во имя Бога, и современные люди утратили эту привычку. Ланни молился только тогда, когда он был в глубоком отчаянии. Но теперь, стоя на этом историческом берегу и вспоминая свои глубокие эмоции, когда он впервые прочитал историю о Симоне и Андрее и о Иакове и Иоанне, сыновьях Зеведея, он понял, что люди его времени потеряли что-то важное в своей жизни.

Туристическая пара не оставила социалистических убеждений. Они проехали несколько километров до города Назарет и получили удовольствие от хорошего обеда в гостинице, которую держала англичанка. Затем они проехали вокруг белокаменных зданий, раскинувшихся на склоне холма, и осмотрели места с легендами и традициями, которые вы можете принять, если это доставит вам удовольствие. Там была церковь, где произошло Благовещение, пещера, в которой работал Иосиф, стол, за которым ел Иисус, колодец, к которому ходила Мария. Единственным местом, который казался правдоподобным, был колодец, так как он не меняется на протяжении веков, и, если он заполнялся мусором, то его можно снова очистить. Так и делалось, будь то крестоносцами или сарацинами, бейбарами или алленби, которые завоевывали этот район.

Что поразило туристов в этой крошечной земле, так это ее сходство с гораздо более обширной землей, которую они посетили совсем недавно. Если бы не здания, костюмы и речь людей, то они бы подумали, что находятся в Южной Калифорнии. Климат был таким же дождливым зимой и совершенно сухим летом, пышущим жарою, когда светило солнце, и почти всегда веющей прохладою ночью. Существует шутка о том, что погода в Лос-Анджелесе всегда была "необычной", и она была такой же и здесь, потому что сочетание моря, пустыни и гор часто вызывало ветры по всем направлениям в течение двадцати четырех часов. Большинство холмов были голыми. Инжир, апельсины и оливы росли только там, где их посадили и орошали. Горы были невысокими, и при спуске от них к Средиземному морю, местность походила на равнину Сан-Габриэль.

Это была земля обетованная, земля Ханаанская, земля, текущая молоком и медом. - "В этот день заключил Господь завет с Аврамом, сказав: потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата: Кенеев, Кенезеев, Кедмонеев, Хеттеев, Ферезеев, Рефаимов, Аморреев, Хананеев, Гергесеев и Иевусеев"54. Господь сдержал Свое обещание в отношении этих колен. Их больше не было. Но были арабы и англичане. Евреи по-прежнему плачут у принадлежащей арабам стены и блюдут порядок при содействии Трансиорданских пограничных сил под командованием бригадного генерала Джона Багота Глубба, выпускника Королевской военной академии в Вулвиче и друга арабского мира.

На следующее утро туристы отправились на побережье, снова в гору в часе езды по первоклассной дороге. Здесь были два города, древний порт Яффа и чуть севернее современный еврейский город Тель-Авив. У Яффы был длинный волнорез и бетонный причал, на котором железнодорожные вагоны грузились в Каир или Дамаск. Между двумя мировыми войнами сюда было вложено много капитала, в основном еврейского, мотивированного удобным сочетанием религии и бизнеса, после долгих усилий Бог и Мамона примирились. Там были цементный завод и большой мукомольный завод, а также заводы по производству масла и мыла. На улице Яффа были отели и офисные здания, современные и блестящие, как будто это был Сиэтл или Сан-Диего. Рядом находился новый еврейский пригород под названием Бат Катлим, что означает "Дочь волны", с большой гостиницей, построенной для еврейских иммигрантов, которых свозили контрабандой со всего мира.

Оттуда путешественники осторожно прошагали через арабский Старый город, еще одну жалкую трущобу, кишащую животными и людьми, детьми с мутными глазами и взрослыми, которые носили ниспадающие черные одежды и воняли, как их козы. Страшный контраст, и никто, видя это, не мог не понять, что в этой Святой Земле идёт подпольная война между Старым и Новым. Евреи принесли современные методы и преподавали эти методы в своих школах. Они производили товары и зарабатывали деньги, а затем покупали землю у местных жителей. Хафиз горько жаловался на это. Он не говорил, но Ланни мог догадаться, что туземцы, невежественные и самоуверенные, вскоре потратили свои деньги, а затем обнаружили, что их ограбили и выгнали ненавистные неверные собаки.

Все это стало кристально чистым, когда посетители приехали в Тель-Авив, новый город, полностью еврейский город, где современные люди могли свободно заниматься своим делом, не связанными древними святынями или табу, иудейскими, христианскими или мусульманскими. Они старались изо всех сил порвать с прошлым. Здесь были целые улицы жилых домов тех причудливых конструкций, которые не имеют углов и имеют небольшие балконы снаружи каждой квартиры. "Функциональные", называют их архитекторы и соперничают друг с другом, создавая то, что никто никогда не видел. Это все новое и белое и блестящее, выходящее на чистый желтый пляж.

И когда путешественники напились модернизма, они поехали на север вверх по побережью, пока не достигли горы. Длинной клиновидной, покрытой деревьями горы. Это ничто иное, как гора Кармель, с которой пророк Илия поднялся в небеса на огненной колеснице. Они поднялись на эту гору и увидели древний монастырь и статую Богородицы, которая излечит их болезни, если у них есть. И многочисленные пещеры, в которых жили отшельники и святые, также грабители и беглецы от сборщика налогов, государственного служащего, существующего во все времена. Здесь все еще бродили газели и дикие шакалы. Но современное общество положило на них глаз. И как только вернется мир, склоны горы будут покрыты виллами и летними отелями со всеми современными удобствами. Богатые евреи будут вкладывать деньги, а бедные евреи будут делать работу. И у арабов тоже может быть работа, если они захотят.

Были даже большие группы евреев-социалистов, которые строили кооперативные магазины и создавали колонии по обработке земли по всей Палестине. Даже в разгар войны и гражданских беспорядков люди планировали Новый Иерусалим и стремились примирить древние тексты с современными методами. Это было совсем не сложно, потому что большинство этих старых пророков были неистовыми радикалами. Амос55 для богатых звучал точно так же, как любой современный уличный оратор, Исаия - как единый налогоплательщик или английский реформатор земли. - "Не будут строить, чтобы другой жил, не будут насаждать, чтобы другой ел; ибо дни народа Моего будут, как дни дерева, и избранные Мои долго будут пользоваться изделием рук своих"56.

Путешественники вернулись в Иерусалим, расплатились с гидом и занялись своим секретным заданием. Первым шагом надо было зарекомендовать себя в качестве искусствоведов, и с этой целью они представили привезённые ими письма и начали расспрашивать о том, что в этом древнем городе можно было приобрести и стоило приобрести. В основном они имели дело с евреями, потому что Пророк Ислама запретил своим последователям делать изображения, чтобы спасти их от поклонения идолам. Видимо, он был прав. Если бы у тебя было искусство, у тебя были бы идолы. Неисчислимые статуи и картины мадонн и святых, которые католики имели в своих святынях, были идолами во всех смыслах, кроме игры слов. Мусульмане, которым запрещено иметь картины и статуи, поклонялись святыням и могилам и двум волосам из бороды своего Пророка. Волосы из бороды были здесь в мечети Омара, хранились в золотой коробке и выставлялись истинным верующим в особых случаях. Здесь также был камень, с которого Магомет вознесся на небеса.

У дилеров было что продать, и они были готовы по-восточному потратить долгое время на торги. Ланни, который купил резные дверные проемы и фонтаны для омовений в Алжире и Марокко, понял эту игру. Он знал, что, как только он объявит о своих желаниях, весть распространится от Дана до Вирсавии57, и его дверь будут осаждать те, кто обладал сокровищами, древними или современными. Он будет вежлив с ними всеми, проверит, что у них было, и выслушает их истории. В основном, недостоверные. Он спросит цену и намекнёт, что она несколько высока. Он пообещает обдумать этот вопрос, а затем самым тактичным образом приведёт разговор к обстоятельствам, что они наблюдали на этой исторической земле. Время было таким напряженным, а чувства так возвышены, что ни один человек, независимо от его расы, религии и рода занятий, не мог помочь с идеями и объяснить их важной леди и джентльмену из самой богатой и влиятельной страны. Ланни и его жена слушали, а после того, как посетитель уходил, они сравнивали впечатления и делали записи.

Это был способ работать, спокойно и ненавязчиво, не оскорбляя никого. Оказалось, что не только дилеры, но и богатые люди имели прекрасные дома с предметами искусства, которые они были рады показать американскому эксперту. В этом городе полиглотов были евреи и язычники со всех концов света. Там были бесчисленные социальные группы, военные, официальные, коммерческие, религиозные и просто бездельники, которым нравился климат, и они бежали сюда, чтобы уйти от войны. После того, как вы выпили с ними кофе или посетили их дома, они рассказывали истории о неразберихе, в которой находился мир, и особенно об этом маленьком уголке, который был "обещан" слишком большому количеству разных людей.

Арабов было не так легко встретить, как евреев. Арабы держали себя в руках, и немногие из них стремились считаться космополитами или утончёнными людьми. У них были своеобразные представления и обычаи, которые требовали особого такта. Но отчим Ланни в Марракеше получил для него рекомендательное письмо к мавританскому торговцу коврами, который обосновался в Иерусалиме и стал финансовым сторонником движения Пан-исламизма. Ланни пригласили в его прекрасный магазинчик. Лорел осталась дома, поскольку в мусульманском мире дамы не участвуют в деловых или политических дискуссиях. Ланни удалось выпить чашку того, что в этом мире называется кофе, очень сладкой и густой коричневой пасты, и рассказал этому джентльмену о своих исследованиях мавританской архитектуры и археологии, о прошлой деятельности своего отца в Новой Англо-Аравийской нефтяной компании, и более конкретно, об исследованиях своего отчима мусульманской литературы и практик, имеющих отношение к религиозному исцелению.

Этот чернобородый купец, который носил в своем магазине красную феску и белую льняную мантию, был чрезвычайно заинтересован встрече с назарянином, последователем Пророка из Назарета, который на самом деле прочитал слова величайшего пророка Аллаха и понял их. Ланни рассказал, как он познакомился с Адольфом Гитлером, чьи пропагандисты сумели сделать его героем мусульманского мира. И как фюрер привел его в свое секретное убежище на вершине Кельштайна, недалеко от Берхтесгадена, и там обнаружил свое глубокое восхищение арабским погонщиком верблюдов, который знал, как основать религию и заставить ее придерживаться в течение десятков веков. Ланни, конечно, сказал, что он не является политической персоной, а только сторонником мира и учеником великих учителей и пророков человечества на протяжении веков. Он знал, что Магомет признал и Моисея, и Иисуса угодными Богу и защищал союз всего семитского мира, включая евреев. Почему это даже сейчас не может быть достигнуто, мечи перековать на орала, а танки превратить в тракторы?

Торговец коврами открылся и рассказал об обидах своей расы на евреев и христиан. Впоследствии он рассказал своим друзьям об этом справедливом и внимательном франкском человеке - это название означает не то, что Ланни прожил большую часть своей жизни во Франции, а то, что мусульмане до сих пор помнят крестоносцев. Для них оно означало противоположность. Но сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был и тем и другим, и торговец пригласил его к себе домой, чтобы встретиться со своими друзьями. Конечно, только мужчинами. Позже, когда установилась дружба, Лорел пригласили познакомиться с дамами, и поэтому была интересная история о женщинах в религиозной системе, которая позволяла каждому мужчине иметь четырех жен, если он мог позволить себе такую роскошь. Что эти женщины думали о мире, который вечно воевал и требовал, чтобы их сыновей бросили в бойню? Как и все другие женщины, с которыми Лорел встречалась в Америке, Англии, Франции, Германии, Китае и Советском Союзе, она нашла их убежденными в том, что злая природа и намерения других народов и правительств обусловили необходимость вооружения и муштровки сыновей женщин.

Через пару недель путешественники переехали в Тель-Авив. Это был еще более интересный город, потому что здесь были интеллектуалы, специалисты и профессиональные люди, которые разрабатывали планы строительства новой старой нации. Архитекторы и инженеры, ученые, агрономы, учителя, прошедшие подготовку в основном в Америке, были в состоянии боевой готовности, полны энтузиазма, и у всех были политические и социальные идеи, в которые они могли посвятить своих дружелюбных гостей. Они были слишком вежливы, чтобы спрашивать, как получилось, что эксперт по искусству мог привести свою жену на экскурсию через или в зону военных действий. Без сомнения, они знали достаточно об Америке, чтобы считать само собой разумеющимся, что сын крупного производителя самолетов будет пользоваться особыми привилегиями. Так или иначе, пара была здесь, и они хотели увидеть все и выслушать все идеи, и ничто не доставляет больше удовольствия пропагандистскому типу ума.

Для Ланни это были каникулы, которые можно сравнить только с его визитом в Яньань в Красном Китае. За прошедшее десятилетие, за этим единственным исключением, он был вынужден скрывать свои настоящие убеждения и чувства, избегать людей, которые ему нравились, и общаться с теми, кого он презирал. Но здесь он был в компании молодых социалистов, мужчин и женщин, которые работали весь день и большую часть ночи изучали или обсуждали современные идеи. Они строили Новый Иерусалим - не в зеленой и приятной стране Англии, как того требовал Уильям Блейк, а в своем собственном расовом наследии, Земле Обетованной своей истории и своей религии. Они объединяли самые древние и самые новые вещи в культуре, послания своих древних пророков с инструментами и техниками современной науки. В их руках была нация, и они формировали ее и видели, как она растет день ото дня.

Сотрудничество было их основой. Одна молодая пара с американцами села в машину и отвезла их ещё раз к Мертвому морю. Их целью был один из кибуцев, коллективных ферм, которые были созданы в этом самом бесперспективном регионе, в четырёхстах метрах ниже уровня моря, где климат летом жарче, чем в Аризоне. Сюда пришли более ста человек, пообещавших выполнить свою библейскую формулу Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс58. Почва была насыщена щелочами и должна была быть промыта прежде, чем в ней что-либо вырастет. С огромным трудом они направили воды Иордана для этой цели, и теперь сажали бананы, а также выращивали карпа в прудах, куда вода шла из реки. Члены кооператива не получали заработную плату, но жили как первые христиане, имея все общее, кроме женщин. Половина их членов работала на калийном заводе неподалеку и приносила заработную плату, чтобы выплатить проценты по долгам, понесенным за строительные материалы и инструменты.

У кооперативов были древние еврейские названия, и это было Бет Хаарава, что означает "Дом дикой природы". Ланни и Лорел сидели за одним из длинных деревянных столов в общей столовой и ели обед из пахты, хлеба из непросеянной муки и молодого лука и редиса, которые являются первыми овощами любого сельскохозяйственного предприятия. Ланни порадовал своих хозяев, цитируя те бессмертные слова Пророка Исаии, которые давно заняли свое место в социалистических учебниках. Он и Лорел рассказали о том, что они видели в Яньане, где такие же молодые люди пробовали ту же самую жизнь; только там был холодный климат, и китайцы жили в пещерах и не имели достаточного количества воды. Тексты, которые они цитировали, были не от Амоса и Исаии, а от их основателя Сунь Ят-сена и их древнего философа Ван Аньши. В Яньане было около двадцати тысяч работников, а Ланни сказали, что в сельскохозяйственных кооперативах Палестины уже тридцать тысяч.

VII

Где бы ни говорили с этими людьми, в местах встреч рабочих или в гостиных зажиточных слоев, всегда можно было направить разговор на обсуждение международных и межрасовых вопросов. Мир затронула самая ужасная из всех войн, и задача сохранения этой рождающейся нации во время сильного смятения привлекала к себе внимание каждого мужчины и женщины. Евреи были в состоянии агонии от того, что происходило с их братьями в Центральной Европе. Продолжали появляться беженцы, рассказывая все более страшные истории. Происходило самое беспощадное убийство расы за последнее время, возможно, и за всю историю. Спасти как можно больше людей было желанием каждого еврея, и им действительно было трудно признать тот факт, что британское правительство и военные не позволяют им принимать беженцев и заботиться о них.

Согласно так называемой декларации Бальфура, обнародованной до Первой мировой войны, евреям должно было быть разрешено обосновываться в Палестине. Почему британцы отступили и нарушили это обещание? Для всего мира ответ был написан просто на густой черной и маслянистой субстанции, которую очень трудно стереть. Каждый еврей, а также каждый араб знал, что нефть с крупного мосульского месторождения, принадлежавшего британцам, перекачивалась по трубопроводу через пустыни Трансиордании в порт Хайфы на Средиземном море на севере Палестины. В этот порт шёл постоянный поток танкеров, и нефть была необходима для работы британских ВМС, британского торгового флота и даже британской промышленности у себя дома.

Еврейская иммиграция всколыхнула арабов и привела к созданию Лиги арабских государств и финансированию кучи агитаторов, призывающих к объединенным действиям семи государств, составляющих арабский мир. Сначала Муссолини, а затем Гитлер взялись за это дело, объявив себя почти мусульманами и друзьями всех последователей Пророка. Без сомнения, именно поэтому Ади Шикльгрубер привел сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в свое убежище в горах и сообщил ему, что считает бывшего погонщика верблюдов величайшим человеком, который жил до самого Ади. Что угодно, что бы ни случилось, это разрушит Британскую империю и позволит Ади выйти к Средиземному море и в Дарданеллы раньше Сталина!

Теперь этот вопрос решался войной, и все евреи, с которыми разговаривал Ланни, хотели, чтобы союзники победили. Но были некоторые, которые не могли видеть очень далеко и ненавидели врага, который был ближе к ним. Британцы были здесь, управляя с холодным безразличием. Чтобы не довести арабов до безумия и заставить их разрушать трубопроводы, британские чиновники должны были удерживать еврейских беженцев от попадания в Палестину. Эти беженцы прибывали на жалких лоханках, которые могли развалиться при первом шторме. Пассажиры будут пытаться сойти на берег, даже вплавь. И как можно отправить их обратно в море без пункта назначения после того, как они мельком увидели землю, которую дал им Господь, их Бог!

Так что военное перемирие было нарушено, и шла подпольная война между британскими войсками и сионистской организацией под названием Иргун. И беженцы всё равно прибывали. Арабы это заметили, а их агитаторы разожгли огонь ненависти. Действительно сложная ситуация! Ланни Бэдд говорил с этими разными людьми и слышал их аргументы. Он не пытался ответить, но сказал, что это все очень сложно и тревожно для иностранца. Молодой еврейский инженер, не фанатик, а человек науки, сравнил это с ситуацией между индейцами и белыми поселенцами на американском континенте. Арабы были примитивным народом, невежественным и беспомощным, с культурой, отставшей на много веков. Евреи принесли машины и технику, а также современные знания тысячи видов. Разве не в интересах прогресса они должны заменить низшую культуру?

Ланни согласился, но указал, что американцы пришли в замешательство из-за того, как они относились к индейцам, и что в двадцатом веке нельзя делать то, что делали ваши предки в шестнадцатом и семнадцатом веках. На это еврей ответил, что его народ готов предоставить арабам полные политические права и все преимущества образования. Проблема была в том, что арабы не хотели получать образование, по крайней мере, не в современном виде. Они были довольны тем, что их дети сидят на грязном полу и ловят блох и учатся читать тексты из Корана, которые не имеют никакого отношения к современной жизни.

Ланни, пытаясь переубедить этого человека, сказал, что он видел еврейских мальчиков в школе в Польше в точно таких же условиях. Единственной книгой, по которой они учились, был Талмуд вместо Корана. Да, это было правдой, признался другой. но у современных евреев было другое образование, и построенная ими Палестина отличалась от старой.

В то время в Палестине было около миллиона арабов против полумиллиона евреев. Поэтому в демократическом государстве арабы должны были быть в состоянии сохранить контроль. Но когда вы говорили с арабами, то обнаружили, что они боялись превосходных способностей и агрессивности своих соперников. Евреи могли говорить быстрее, думать быстрее, действовать быстрее. Более того, у них были деньги, поступающие из внешнего мира, и деньги были властью. Точно так же, как деньги скупали землю, они могли скупать выборы и контролировать общественное мнение. Арабы считают, что происходящая иммиграция была искусственной и несправедливой. Еще несколько лет, и арабы будут в меньшинстве в статусе чернорабочих и рабов.

VIII

Так проходили споры, за и против. Большинство молодых евреев, с которыми встречался Ланни, были социалистами, где они не были коммунистами, и все они указывали на то, что в современных государствах политические дела не идут, как раньше. Дайте Палестине самоуправление и подождите несколько лет, пока утрясутся все вопросы, и евреи не будут голосовать против арабов. А евреи и арабы, не имеющие собственности, будут голосовать против состоятельных евреев и арабов. Так случалось везде, как только люди начали осознавать свои истинные интересы. В Нью-Йорке не было евреев, голосующих против язычников. В Детройте и Чикаго не было негров, голосующих против белых. По всему Северу евреи, негры и белые, поддерживающие Новый курс, голосовали против реакционеров тех же рас.

Но проблема была в том, что арабам нельзя было рассказать об этом. Мало кто из них когда-либо слышал о социализме или Новом курсе. Арабы считали, что все предопределено Аллахом и что бесполезно пытаться что-либо изменить. Они жили примитивным племенным обществом, где шейхи, их родственники и друзья поглощали всю прибавочную стоимость и оставляли массы голодными, оборванными и погрязшими в своем суеверии. Все огромное богатство, которое британские и американские нефтяные компании платили за буровые и трубопроводные концессии, досталось королям, шахам и регентам и было потрачено на дворцы и автомобили, драгоценности и банкеты. Трудящиеся массы не получили от этого никакой выгоды. Здесь, в Палестине, англичане были настроены по-капиталистически, и они разрешили богатым продолжать эксплуатировать бедных, как они делали с древних времен, несмотря на все проклятия своих пророков.

Таков был Восток, который, по словам Редьярда Киплинга, никогда не встретит Запад. Но Киплинг оказался плохим предсказателем. Прямо здесь, на земле Ханаана, Восток и Запад встречались каждый час, и все это было вызвано беспорядками. Они встречались в Китае, в Индии и даже на островах далекого Тихого океана, где чернокожие и коричневые знакомились с американскими солдатами, ездили на тракторах и джипах, и их мысли менялись с помощью радио, фонографов и кино. Новое заменяло старое, потому что у него было больше разума, потому что оно могло понимать старое, тогда как старое не могло понимать новое. Или пока старое не становилось новым. Это был мировой процесс, и единственная проблема состояла в том, чтобы помешать старому уничтожить новое чисто физической силой и звериной хитростью. То, что произошло в Италии, Германии и Испании. Ланни и Лорел могли наблюдать огни фанатизма, тлеющие на этом крошечном участке земли и готовые вспыхнуть при малейшем дуновении. Бродя по мечети Омара, предположительно построенной на месте храма Соломона, они наблюдали за молящимися мусульманами и остановились, чтобы посмотреть. Они заметили, что молящиеся забеспокоились, бросали взгляды на незнакомцев и что-то бормотали друг другу. Драгоман подтолкнул пару и прошептал, что они должны идти дальше. По британскому закону они имели право находиться там, надев на ноги большие брезентовые бахилы, чтобы не загрязнять святилище. Но мусульмане верили, что их молитвы оказывались неэффективными из-за присутствия неверующих собак, и если бы собаки настаивали на том, чтобы остаться, они могли бы начать джихад, священную войну, тем январским днем.

То же самое случилось, когда они выехали в сельскую местность и встретили пустынных арабов. Черных, грязных и одетых в грубую мешковину, изношенную до лохмотьев. Ланни и Лорел встретили такую же свадебную процессию, сопровождающую тринадцатилетнюю девочку. Они танцевали, пели, кричали от исступления. Туристы думали, что будет безопасно остановиться и посмотреть эту сцену. Но немедленно группа оставила свою маленькую невесту и окружила автомобиль, криком требуя бакшиш. Хафиз предупреждал их никогда ничего не давать, потому что толпа будет только требовать большего. Они должны строго ответить - "Имши!", Что буквально означает "ничего", и, по-видимому, является арабским эквивалентом американского "номер не пройдёт". Лорел испугалась, и они оба старались казаться агрессивными. Ланни должен был завести машину и притвориться, что он хотел наехать на этих диких людей, прежде чем они уступят дорогу. Снова это был Восток. Для кочевников другая форма торга, при которой щедрость принимается за слабость и рассматривается с презрением.

Двух исследователей послали не просто наблюдать за этими явлениями, но и дать рекомендации, что с ними следует делать. И поэтому каждую ночь перед сном они целый час обсуждали, что они видели, и какие выводы они из этого сделали. Чем дольше они оставались, тем яснее осознавали сложность этой проблемы. Действительно трудно убедить арабов жить в дружеских отношениях с евреями в демократически управляемом государстве. Кроме того, там было много христиан, католиков, восточных или византийских католиков, армян, коптов и даже некоторых протестантских сект. Иерусалим был священным городом всех этих групп. У них здесь были свои святыни. И проблема была в том, что многие из них хотели одних и тех же святынь. Каждый хотел украсить их своей собственной мишурой и драгоценностями и совершать свои собственные эксклюзивные обряды перед ними.

Основатели всех этих групп были мирными людьми и поклонниками одного Бога, каким бы именем они его ни назвали. Ланни никогда не переставал напоминать мусульманам, что их Пророк признал и Моисея, и Иисуса, и он напомнил христианам, что Иисус сказал своим ученикам, что Евангелие должно быть доведено до всех народов. Иисус учил любви и терпению, и Его заповеди читались во всех церквах. Но, увы, гораздо труднее испытывать голод и жажду праведности59, чем повторять заклинание или носить волшебный знак на груди или крестить лоб и грудь. Он сказал, что когда вы молились, вы должны войти в свою комнату для молитв, закрыть дверь и молиться своему Отцу в тайне. Но, опять же, гораздо проще позволить священнику сделать это за вас, бросив монету в ящик для пожертвований, чтобы нанять его. Апостол Павел предупреждал, что буква убивает, а дух дает жизнь. Но так трудно быть добрым и справедливым, и так легко похоронить себя в изучении древних текстов и научиться толкованию того или иного отца церкви, или папы, или ученого доктора права.

Таким образом, все эти группы, три великие монотеистические религии, ставшие основой западной цивилизации, зачерствели и стали догматичными. Они забыли о милосердии и братстве и стали средством к существованию церковных учреждений и, что еще хуже, средством, благодаря которому имущие классы удерживали бедных довольными своим уделом. Каждая церковная организация боролась за себя и исключила добродетель у других. Поэтому Иерусалим, Священный город Божий, стал котлом кипящей ненависти, гнездом гадюк, что еще хуже, потому что гадюки не жалят друг друга. Здесь, как и везде, Ланни заметил, что именно молодые социалисты, многие из которых называли себя материалистами, проповедовали мир и примирение, а именно Великий муфтий Иерусалима провозглашал священную войну во всем арабском мире. Раввины и священники, встречая друг друга на улицах, смотрели друг на друга с едва сдерживаемой ненавистью.

Ланни провел вечер с раввином Иудой Магнесом, который был главой самой богатой общины в Нью-Йорке, а теперь был президентом Еврейского университета в Иерусалиме. Редкий склад ума и независимый мыслитель, он указал, что существует прецедент для многоязычной свободной нации в случае Швейцарии, где люди немецкого, французского и итальянского происхождения сумели жить в мире шесть или семь веков. Он утверждал, что план разделения, столь широко рекомендуемый, будет разрушительным, потому что у каждого участка расколотой земли будут свои недовольные меньшинства. Прежде всего, должно быть воспитание толерантности. Он сказал: "Сама идея компромисса - само слово - отвратительно для слишком многих жителей этой маленькой земли. Их политическое образование еще не научило их тому, что политический компромисс - это само дыхание жизни западных демократий".

Ланни писал отчёт один раз в неделю, рассказывая о том, что он наблюдал, и сокращая его для чтения самого занятого человека в мире. В соответствии с приказами он запечатывал эти отчеты и передавал их американскому консулу для отправки в дипломатической почте самолётом. Он сделал свои выводы: после войны должно быть какое-то международное правительство, чтобы контролировать враждебные силы на всей территории Палестины и в окружающем ее районе. Либо так, либо наверняка будет гражданская война. То же самое относится и ко многим стратегическим точкам земного шара, например, к Триесту и Дарданеллам, не говоря уже о Китае, Индии и Ост-Индии. Должна существовать какая-то международная организация, возрожденная Лига Наций, обладающая реальными полномочиями по предотвращению гражданских войн и поддержанию мира в районах, где соперничающие претензии не были особенно горячими. "Либо так", - писал агент президента, - "либо мы ничего не получили от этой войны".

Все это время Лорел делала записи другого рода и для другой цели. Однажды она напишет о Палестине, факты и беллетристику, основанную на фактах. Пейзажи и здания, костюмы, лица, а также трагические и трогательные эпизоды, которые ей рассказывали люди, всё годилось для будущего использования. Впечатления зрелой женщины смешивались с впечатлениями ребенка, потому что до того, как она стала достаточно взрослой, чтобы читать, ей прочитали книгу под названием "История Библии", богато иллюстрированную рисунками этой Святой Земли и ее людей, их стад и пастухов, их жилищ и храмов. Такие впечатления неизгладимы, и теперь, день за днем, собственное детство Лорел и еврейского народа смешивалось с настоящим и предполагаемым будущим.

Очевидно, что ее подсознание будет глубоко вовлечено во все это. И Ланни предложил им попробовать сеанс. Они попробовали два или три раза, но ничего интересного не произошло. Затем, когда они собирались уезжать, и наступила ранняя весна по этой легендарной земле, у них был странный опыт. Выяснилось, что мадам Зыжински путешествовала с ними в Палестину теми видами транспорта, которыми пользуются эти странные существа. И здесь она заявила, что сидит на склоне холма под ярким солнцем и на вершине хребта, очерченного на фоне неба, там была небольшое стадо овец, которое пас недоразвитый мальчик. Так получилось, что именно так прокомментировали Ланни и Лорел вид в то утро, стоя у окна маленькой гостиницы на окраине галилейской деревни Капернаум. Так что Ланни не был сильно впечатлен. Он вежливо сказал: "Не могли бы вы поговорить с мальчиком, мадам, и спросить, кто он?"

Мальчик был слишком далеко, ответила старуха. Но, возможно, он мог подойти к ней. В настоящее время она сказала, что он стоял рядом с ней. Он был довольно высок и худ, с посохом в руке и черными волосами, свисавшими с плеч. Именно так Ланни представлял себе парней Робинов в своем воображении, и ему было интересно, говорил ли он когда-нибудь об этом мадам. Он сказал: "Спросите его, как его зовут, и она ответила: "Он говорит, но это странный язык, и я не могу понять ни слова".

Это сбивает с толку. После нескольких попыток Ланни предложил: "Попробуйте несколько раз указывать на него, и, возможно, он назовет свое имя". Мадам попробовала это и сообщила: "Он говорит: 'Перец' ". - Ланни сказал: "Я не знаю, к какому языку относится это имя. Говорите ему по одному слову за раз, и, возможно, он сделает то же самое, и я запишу его".

Лорел лежала на кровати в трансе, а Ланни сидел у кровати с тусклым светом, делая записи с помощью блокнота и карандаша, как и всегда. Голос, исходящий из уст Лорел, начал произносить странные слоги один за другим, и Ланни написал так, как они звучали, поспешно и без какой-либо идеи, каким может быть язык. "Ani Peretz ben Jehuda", - записал он. А затем: "M'shephet Jehuda". Это продолжалось в течение нескольких минут, и Ланни записывал каждый звук, который слышал. Он не мог задавать никаких вопросов, по крайней мере, пока мадам не перестала говорить. Наконец она сказала: "Мальчик махнул рукой и позвал свою собаку, и теперь он исчез".

"У вас есть идеи, где вы находитесь, мадам?" - спросил наблюдатель.

"Нет", - ответила она, - "но это другая страна, и там тепло. Я чувствую, что знаю это очень хорошо, но не знаю как".

- Может ли это быть библейская земля, где жил Христос?

- Может быть, я не могу сказать.

- Вы не знаете, как вы попали сюда?

- Я пришла, потому что хотела быть с тобой. Ты знаешь, что я обещала прибыть, когда смогу.

- Можете ли вы остаться на некоторое время сейчас?

- Нет, потому что твоя жена устала. Она жалуется, что у нее больше нет сил.

Конечно, Лорел начала стонать, и это был как всегда конец. Она вышла из транса. И на этот раз Ланни мог рассказать ей обо всем, что случилось. Он прочитал ей странные слоги, и она воскликнула: "Я действительно все это говорила? И это может быть каким-то языком?

Ланни читал о многочисленных случаях, когда люди в трансе говорили на языках, которых они никогда не знали и не слышали. Это было обычное явление. Но независимо от того, что было прочитано, это вызывает острые ощущения, когда сталкиваешься с этим во плоти, или, если быть более точным, в атмосфере, активированной плотью. Они пошли в Еврейский университет в Иерусалиме, и Ланни представился ученому, связанному с библиотекой, пожилому джентльмену с седой бородой. Ланни не сказал: "Моя жена - медиум, и произнесла эти слова в трансе". Нет, потому что он не хотел привлекать к себе внимание и, возможно, получить свое имя в газетах. Он все еще был секретным агентом, и первое слово в его специальности было молчание. Он сказал: "Я записал эти слоги под диктовку маленького мальчика-пастуха в сельской местности. Интересно, можете ли вы сказать мне, что они означают".

Авторитетный старый джентльмен взял лист буиаги и взглянул на него. На его лице появилось выражение удивления. "Но это древний иврит!" - воскликнул он.

"В самом деле!" - сказал Ланни, и ему не нужно было прятать выражение собственных эмоций.

- Эти слова не использовались нашими людьми на протяжении многих веков, мистер Бэдд. Где был этот мальчик?

- Он был на пути в Капернаум. Я не особо отмечал это место. Что означают слова?

- 'Я Перетц, сын Иегуды. Мы из колена Иегуды. Мы потомки Авраама. У нас семь овец и одиннадцать коз. У меня есть брат-близнец'. И так далее. Это действительно очень странная вещь, мистер Бэдд.

- Возможно, мальчик слышал слова в школе, сэр.

- Это не те слова, которым бы учили в любой школе. Они звучат как разговор мальчиков. На английском языке это будет Фарес сын Иуды, и у нас есть такой человек в нашей Книге Бытия. О нем есть история, что он был первенцем от пары близнецов, и акушерка привязала красную нить к его запястью, когда он был первым, кто вышел из матки. Имя означает "идти напролом". По нашим расчетам, это было более трех тысяч лет назад.

"Очень любопытно", - заметил этот не впечатлительный американец. - "Мы должны предположить, что мальчику рассказали эту историю в его субботней школе, и, возможно, он был обязан составить диалог в качестве упражнения на иврите".

"Должно быть", - сказал ученый джентльмен. - "Но это не то, что мы делаем в наших школах, и в это трудно поверить".

Ланни написал перевод в своей записной книжке. Он хотел узнать все, что мог, об этом Переце, он же Фарес, и в библиотеке он получил английскую Библию и алфавитный перечень слов, встречающихся в Библии. Потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что мальчик был назван в Новом Завете, а также в Ветхом. Будучи Фаресом, сыном Иуды, он был в той длинной череде предков, которые были перечислены для Иисуса как Матфеем, так и Лукой, но перечислены по-разному, создавая тем самым повод для насмешников. Тому Пейну и Роберту Ингерсоллу действительно показалось странным, что человек, который был чудесным образом зачат, должен был проследить свое происхождение по отцовской линии от земного отца до Иакова и Авраама.

Но Ланни был на пути иной загадки, чем та. Они попробовали еще один сеанс перед тем, как покинуть Палестину, но на этот раз на сцену вышел сверх изысканный международный банкир, желающий знать, какого черта они делали в этом невероятном месте. Он ничего не знал о пастушке из древней Иудеи, и когда Ланни рассказал ему историю, он воскликнул: "Действительно, я не понимаю, как ты можешь поверить в такую глупость! Это недостойно образованного человека".

___________________________________________________

КНИГА СЕДЬМАЯ

Мечты, надежды всех людей60

___________________________________________________

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Затишье перед бурей61

ИЗ ПАЛЕСТИНЫ Ланни написал письмо капитану Дени де Брюину, сражавшемуся на фронте в Италии. Он получил ответ, в котором говорилось, что Дени в Алжире, снова ранен, на этот раз тяжело. Ланни и Лорел планировали свою обратную поездку через этот город, чтобы Ланни мог посетить капитана, а также Роберта Мерфи и других своих друзей, которых он завел там. Он не спешил, потому что его отчет был отправлен, и ему нечего было добавить к нему, кроме анекдотов и вежливых общих фраз.

Сначала Каир. Они отправились в путешествие по Нилу, чтобы увидеть Пирамиды и Сфинкса. Их повезли по берегам реки и позволили водителю показать им те самые заросли камыша, в которых египетская принцесса нашла младенца Моисея. Они исследовали раскопанные гробницы и в большом музее города осмотрели реликвии фараонов. Они могли бы увидеть такие же интересные экспонаты в музее Метрополитен, но не нашли время в оживленном Нью-Йорке. Они перемещались на верблюдах, и Ланни воздержался от рассказов, что он делал это раньше. Он держал все свои несчастья при себе, потому что не было никакого смысла снабжать воображение его жены топливом.

Когда друзья встречаются в чужих местах, они всегда замечают, какой это маленький мир. Они забывают, что они сами делают его маленьким, путешествуя все больше и больше. Эта война сократила мир до размеров клуба офицеров ВВС. Агент президента редко останавливался в аэропорту, не встречая человека, с которым он болтал в каком-то отдаленном месте, в Голливуде или Гонконге, на Бермудских островах или в Белене. На этот раз это были берега Темзы в Бакингемшире. В вестибюль колоритного отеля Shepheard's вошел британский офицер в шортах цвета хаки и рубашке с крыльями на рукаве и пустынным загаром на руках и ногах. Офицер был очень молод и, как говорят британцы, "длинноногий", что означает, что он не успел осознать свой внезапный рост. Когда Ланни в последний раз видел его, он был школьником, ловил рыбу на реке, а какая-то девочка читала ему современные стихи. Она читала что-то Ланни, и он задавался вопросом, что это за пара, но был слишком вежлив, чтобы спросить об этом. Очевидно, слова сами по себе являются прекрасными вещами, и если собрать их вместе, они окажут опьяняющее воздействие на молодых.

Это был один из внуков сэра Альфреда Помрой-Нилсона, баронета, и они называли его "Скрабби", по какой причине Ланни не поинтересовался. И вот он, кипящий от восторга, встретил этого старого друга семьи. Ему было всего девятнадцать, но какую историю он мог им рассказать! Он был безудержен, чтобы попасть на это "дело", и уже в своём возрасте прошел весь путь и дошел до конца. Его отстранили от боевых вылетов, потому что он совершил их максимальное количество раз, разрешенных кому-либо. Чудовищно глупо, потому что он был в хорошей форме. Но теперь он мог только тренировать других. В том последнем полёте он пилотировал бомбардировщик, чтобы уничтожить нефтяные месторождения Плоешти в Румынии. Немногие вернулись невредимыми. Нефтяные месторождения оказались неожиданно трудными целями. Но бомбардировщики сократили немецкую добычу нефти, по крайней мере, наполовину.

Эта веточка аристократии не была типичным англичанином. Для которого сдержанность должна быть величайшим из достоинств и обсуждение своих военных подвигов должно ограничиваться только односложными словами. За ланчем Скрабби рассказал этим американцам все, что они хотели услышать. И не только то, что он испытал сам, но и то, чего добились эти замечательные объединенные воздушные силы против врага. Они собрались под одним командованием и без соперничества и ревности отдавали все, что имели. Теперь у них были великолепные базы в Сицилии и Италии. Египет становился учебным центром, далеко от фронта. Прогнать Роммеля было работой летчиков, и они собирались делать то же самое по всей Европе. Они все больше и больше готовились к этому по всему периметру. Истребители Бэдд-Эрлинг был чудом света, и Ланни пообещал передать эту информацию своему отцу.

Также, конечно, они поговорили о доме. Ланни объяснил, что он перевез свою маленькую дочь в Америку и поэтому не так часто приезжал в Англию, как раньше. Пилот бомбардировщика был дома в отпуске на пару недель и сообщил, что Отец усердно работает писателем. Альфи попал в бомбёжку на аэродроме в Уголок Ада, и был ранен, но снова был в порядке. Было много разговоров о том, что у немцев есть новое оружие, летающая бомба, и знает ли Ланни, когда оно начнёт действовать? Ланни знал больше, чем мог сказать.

От Каира до Триполи, города, где Муссолини настроил монументы своей славы, и теперь ими любовались британцы. Оттуда до Алжира, города, который французы отобрали у мавров, и теперь называют частью французской метрополии. Город, как и все остальные на берегу Средиземного моря, имел Старый город убогих трущоб, переполненный бедными, загородные улицы с современными жилыми домами для среднего класса, а также склоны гор с видом на море с великолепными поместьями с виллами и дворцами для богатых. Они стали богатыми, потому что они владели плодородной землей, природными ресурсами и средствами производства и транспортировки. Они остались богатыми, потому что они "унаследовали эту хорошую часть". Ланни Бэдд, который свободно вращался среди них, им этого не говорил. Потому что им бы это не понравилось, и он больше не смог бы слышать их разговоры. Вместо этого он сказал им, что они были элегантны, грациозны и обладали исключительно хорошим вкусом, и что он знал, где находится удивительно прекрасная картина Энгра или Ренуара или кого-то еще, которая хорошо сочеталась бы с их обоями в столовой.

Первая обязанность Ланни состояла в том, чтобы увидеть Дени сына в одном из отелей, который превратили в военный госпиталь. Ланни не взял свою жену, объяснив, что Дени постесняется говорить о военных делах в ее присутствии. Настоящая причина была в том, что он хотел рассказать о встрече с Дени отцом в Париже, а также о его младшем брате. Ланни нашел француза бледным и изнурённым, с тяжелой осколочной раной бедра. Его жизнь была спасена переливаниями крови. Теперь он должен был стать конторским служащим, с грустью заметил он. Но он внёс свой малый вклад в отстаивание чести la patrie. Слышал ли Ланни о прекрасных делах людей генерала Жиро на самом восточном побережье Италии? Да, Ланни слышал. У них все было хорошо, как и у американцев японского происхождения, у Нисеев, у которых был особый мотив проявить себя американцами и смыть позор Перл-Харбора.

Ланни рассказал о своей встрече с отцом и сообщениях, которые старик послал своим сыновьям. Ланни или младший Дени ничего не могли поделать с ситуацией. Ланни не смог увидеть жену капитана и детей, и он только передал слова отца, что они живы и здоровы. Что касается младшего брата, то было действительно странно, что он жил в старом доме Ланни в Жуан-ле-Пен. "Он позаботиться о доме!" - сказал Дени. - "Мы все знаем, как войска заботятся о вещах. Но без сомнения Шарло сделает все возможное. Он добросовестный человек, хотя его идеи так жестоко извращены".

Бедный Дени! Он не мог выбросить из головы то, что, если бы только у него была возможность поговорить со своим любимым младшим братом, то он мог бы вернуть эту потерянную овцу обратно в овчарню. Капитан размышлял над этим все время. Он был так уверен, что был прав в сотрудничестве с американцами, и так неспособен понять причину, по которой француз должен сотрудничать с нацистами! Ланни выступил в роли адвоката дьявола специально для данного случая, объяснив мысли молодого человека, что единственными победителями в этой войне будут русские красные, и что французский народ обнаружит, что он предстал перед маршем революционного коммунизма. Шарло подробно объяснил это Ланни, а Дени теперь объяснил, почему это не обязательно будет так. Но убедить Ланни - это не то же самое, что убедить Шарло.

Ланни сказал: "Я не открою никакой тайны, но просто предполагаю, что до конца этого года мы высадимся где-нибудь на Ривьере. Я мог бы быть полезен армии в той местности, которую я знаю наизусть. И я предполагаю, что я могу получить задание, чтобы помочь подготовить маршрут. Если это будет так, то я смогу заглянуть к Шарло в Бьенвеню и убедить его".

Ответ старшего брата был: "Ради Бога, держите его подальше от рук французов, потому что они, несомненно, пристрелят его. Другого приговора быть не могло!"

III

В качестве агента президента Ланни Бэдд познакомился со многими людьми в Алжире, среди как богатых, так и бедных. Среди них были те, кто горячо желал американской высадки, и те, кто догадывался, что это произойдет, и прыгнул, чтобы оказаться на стороне победителя. Среди первых был еврейский врач доктор Абулкер и двое его сыновей, которые сделали свой дом штаб-квартирой молодежной группы Chantiers de la Jeunesse, которая захватила городское правительство и удерживала большую его часть до тех пор, пока армия не высадилась на берег. Они рисковали своими жизнями, и теперь они обнаружили, что они полностью в изоляции. Никто не обращал на них никакого внимания, кроме полицейских шпионов. Пожилой хромой доктор некоторое время содержался под стражей.

Те, кто был у власти, были богатыми, крупной бизнес-группой, которая эксплуатировала колонию, и была настолько близка к фашизму, что потребовался бы эксперт, чтобы найти разделительную линию. Теперь они все изменили свой цвет. Все они были для генерала де Голля формулой "сначала освобождение, а затем свобода". "Большой Чарли" наконец преуспел в своей долгой борьбе с генералом Жиро, а теперь стал главой как армии, так и правительства. Французы доверяли ему, но Ланни был уверен, что в его мыслях было только восстановление старой католической, военной, самодержавной Франции. Его мировоззрение было очень близко к мировоззрению маршала Петена, за исключением капитуляции немцам.

Это было правительство, которое американская армия хотела получить, чтобы быстро выиграть войну, и именно такое правительство и хотело бы после войны, без всякой ерунды со стороны реформаторов и безумцев. Крупные бизнесмены были теми, кто добился цели. Это были люди, с которыми в Вашингтоне общались вояки, и которых они понимали и любили. В Вашингтоне у них были прекрасные дома, и они давали торжественные приёмы, и Северная Африка, как оказалось, ничем не отличается. Ланни и его жена были приглашены на приём в доме французского генерала Жюэна, который женился на алжирской наследнице и жил на высотах в древней арабской вилле, большой по размеру, квадратной формы и желтого цвета. Визитёры купили правильную одежду для того, чтобы они могли появляться на этом мероприятии и на других. Они встретили богатую провинциальную хозяйку, которая была настолько антиамериканкой, что Ланни был предупрежден о ней. Американцы в ее глазах были демократичны, они были врагами собственности, почитателями евреев и даже масонами!

Но теперь все это ушло в прошлое. Дама была вся улыбка и очарование, вся с жемчужинах и бриллиантах. Её гостиная была полна французской, британской и американской униформой, верхушками армий в этой главной магистрали войны в Италии. Ланни слушал этих людей, обсуждающих свои проблемы, но он не слышал о каких-либо планах установления демократического правительства в этих колониях, в которое входило такое большое количество темнокожих народов, которых некоторые из офицеров называли "ниггерами", а другие "черномазыми".

Генерал Джордж Паттон сошёл на берег в Касабланке, сверкая своими двумя револьверами с жемчужными рукоятками и рвясь в бой. Он прошел через Северную Африку, несколько тысяч километров. Он пронесся по Сицилии и теперь шел по итальянскому сапогу. Он смело объявил о своем намерении провести такие же широкомасштабные операции во Франции и Германии. Джорджи был человеком этого времени, любя свою работу, разделяя восторг Отелло от "ржущего коня и звонкой трубы, возбуждающего дух барабана, пронзительной флейты, царственного знамени и всех достоинств великолепий, пышности и блестящего церемониала славных войн!62". Агент президента, желая победы в этой войне, но также и победы в мире, с тревогой слышал, как Джорджи в такой компании излагал свою идею о том, что война является естественным и неизбежным состоянием человечества. "Человек есть война!" - провозгласил командующий Третьей армией. Он не был доволен формулой "В мирное время готовьтесь к войне", но хотел, чтобы она гласила: "Во время войны готовьтесь к следующей".

Так что все вернется и будет таким, каким оно было всегда. Толпы бедняков, которых Ланни и его жена видели, теснились в трущобах Иерусалима и Каира, и которых Ланни в прошлые времена видел в Барселоне, Марселе и Каннах, Ницце, Генуе, Неаполе и Афинах. Все вокруг этого периметра великого срединного моря. Они собирались остаться там, где были, утонув безнадежно в нищете и невежестве. Между тем, способные, смышлёные джентльмены, которые использовали их труд, продолжали бы жить во дворцах на высотах, украшать своих жен жемчугами и бриллиантами и устраивать ужины с хорошо одетыми иностранцами, искусными в использовании орудий убийства. Такова была программа. Почти фашисты перестроили бы фашизм с измененным ярлыком. Вероятно, на что-то религиозное, поскольку "Большой Чарли" был набожным католиком, а "Джорджи с двумя револьверами" - набожным прихожанином Епископальной (англиканской) церкви.

Посол Роберт Мерфи, общительный и доброжелательный американец ирландского происхождения карьерный чиновник в Государственном департаменте, выполнял работу фокусника, балансируя между двумя фракциями в этой организации, разделённой на фракции. Придерживающийся старого курса постоянный персонал был консервативен, большинство из него были республиканцами. С другой стороны туда прокрались сторонники Нового курса, и они получили поддержку шефа, который мог в любой момент вмешаться и расстроить планы любого. Общительный Боб, должно быть, уже догадался, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт далеко не был настоящим человеком "в полосатых штанах". Но он был другом Большого Босса и имел самую мощную визитную карточку в мире. Ланни никогда не узнает, что на самом деле о нем думал Мерфи, но нашел его дружелюбным и услужливым, и этого было достаточно.

Ланни хотел, чтобы он связался с двумя его старыми друзьями. Одним, Джерри Пендлтоном, который был его наставником еще до Первой мировой войны, а недавно помог ему с работой над немцами до высадки в Касабланке. Джерри был человеком Управления стратегических служб, поэтому никто не спрашивал, что он делает или что-то в этом роде. Один из них сказал: "У меня есть важная причина видеть его", и ему ответили, что он, вероятно, все еще находился в Касабланке, Ланни сказал: "Не сможете ли передать ему записку?" Он написал, что он будет в Марракеше через несколько дней. Он не подписывал свое имя, потому что Джерри знал его почерк.

Другим человеком был Рауль Пальма, социалист, испанец по происхождению, который работал с подпольем в южном средиземноморье, то есть если бы он был еще жив. Ланни объяснил послу, что он потерял контакт с этим старым другом и хотел, чтобы Управление стратегических служб передало ему сообщение, если это можно было организовать. Неправильно было спрашивать имя или адрес главы Управления стратегических служб в Алжире. Было достаточно, чтобы Мерфи отправил записку. Ланни написал, спрашивая Рауля, который работал под именем Брюгге, нашел ли он какие-нибудь стоящие картины. Он подписал это письмо "Невшатель", зная, что Брюгге также знает его почерк и поймет, что должен ответить в Ньюкасл.

Бэддов доставили в Марракеш, и там была мать Ланни, которая наслаждалась элегантностью отеля Мамуния. Она тоже "унаследовала эту хорошую часть" или, во всяком случае, выиграла ее благодаря комбинации своей талантливости и своим усилиям. Она, ее муж, внук и служанка стоили немалых денег, но Робби отправлял свою обычную тысячу долларов в месяц, а Золтан продавал картины Дэтаза и вкладывал деньги в нью-йоркский банк. Нельзя жить вечно и при этом иметь хорошие вещи этого мира, пока находишься в нем. Невозможно найти даже небольшой коттедж в аренду. Но можно поблагодарить свои звезды и свои социальные таланты за то, что они сделали вас популярными в большом отеле, чтобы вас и ваших ближних не выселили по требованию вояк.

Одна вещь мучила душу Бьюти. И это было постоянное молчание ее дочери. Она осаждала Ланни этим вопросом. И всё, что он мог ей сказать, что не мог придумать ни одного обстоятельства, при котором друзья Марселины в союзном мире могли сделать что-либо, кроме вреда ей в мире Оси. Если бы она была мертва или находилась в концентрационном лагере, ей нельзя помочь в настоящее время. Если бы она скрывалась, как это делали многие в Германии, то не надо пытаться найти ее. Если она выйдет, то она обязательно даст им знать. Тем временем она была одной из многих миллионов, потерянных, пропавших без вести, перемещенных или кем бы это ни называлось на этом измученном континенте. Ланни указал матери, что у Марселины был сильный друг в лице ее любовника Юнкера. Она привлекла много других друзей своим искусством. Вполне возможно, что подруга в Швейцарии, которая передавала её сообщения, умерла или что был принят какой-то закон, запрещающий эту практику. Дочь Бьюти была способной молодой женщиной и, конечно же, не хотела бы помощи от врагов той страны, где она решила устроить свой дом.

Путешествующая пара могла свободно рассказывать о том, что видели в Палестине, а Ланни мог рассказать своему отчиму о различных религиях, которые должны были быть проводниками любви, но которые каким-то образом были захвачены сатаной и его приспешниками. Как еще религиозный человек может объяснить происходящее в мире? Ваш противник дьявол, как рычащий лев, бродит вокруг, разыскивая, кого он может поглотить! Так предупреждал Петр, а он был Скалой, на которой была построена Церковь. Парсифаль был глубоко опечален тем, что Ланни рассказал ему о религиозных войнах из-за могилы Христа. Бьюти отвела сына в сторону и попросила его не говорить слишком много об этом предмете, опасаясь, что у Парсифаля может появиться мысль пойти туда и проповедовать любовь и братство враждующим группировкам. Пусть седовласый старый джентльмен останется в роскошном отеле и любит свою жену, и, конечно, этого будет достаточно в глазах Бога.

Джерри Пендлтон приехал в Марракеш на переполненном, пыльном и довольно ветхом поезде. Для Ланни он был тем же молодым компаньоном, и было трудно понять, что ему уже исполнилось пятьдесят, и что его волосы поседели. Они вместе играли в теннис, плавали, ловили рыбу и вместе ходили под парусом, и Джерри рисковал своей жизнью ради Ланни в их тайной войне с нацистами. Теперь бывший наставник, бывший лейтенант был полноправным сотрудником Управления стратегических служб, и ему не разрешалось говорить о том, что он делал, даже Ланни, от которого он получил эту работу. Им приходилось говорить только на общие темы. Ланни мог сказать, что он и Лорел были в Палестине, и что они там видели, но не о том, кто их послал.

Старый добрый Джерри очень беспокоился о войне и о том, как она идет. Шёл месяц март, и у армии в Италии не было никаких успехов, о которых стоило бы упомянуть. Они застряли перед Монте-Кассино и несколько недель проливали там кровь. Они высадились в Анцио, пляже под Римом, и едва держались там, вцепившись ногтями и зубами. Цензура скрывала эти факты от общественности, но весь мир начинал понимать, что мы не выигрываем эту войну.

Ланни ответил: "Мы знали, что эта кампания будет жесткой, Джерри, с одной горы на другую".

- Да, но если мы не сможем взять Италию, как мы можем ожидать захват Франции?

Агент президента был далеко не доволен собой, но он знал, что это испытание на выносливость, и каждый человек должен был заниматься своим собственным делом. "Ты знаешь, где будет настоящая война", - сказал он, - "не в Италии. Мы удерживаем там дюжину или десяток немецких дивизий и держим их подальше от русского фронта. Это наш зимний вклад, и ты видишь результат. Русские уже в Польше, а также в Бессарабии".

"Хотел бы я разделять твоё удовлетворение", - ответил другой. - "Разве тебе не приходило в голову, что немцы может не слишком сопротивляются русским, и что, когда русские вернут все, что им принадлежит, то они могут заключить сделку и уйти от нас?"

- Я слышал разговоры об этом, Джерри. Но я поставил себя на место Сталина и подумал, стоит ли доверять Гитлеру, и решил, что не стоит. Я думаю, русские заставят целое поколение немцев работать, чтобы возместить ущерб, который они нанесли".

"Может быть и так, но они могут предпочесть сделать из них комми, и нам это тоже не понравится". - Во всем мире была сложная ситуация, и каждый раз, разговаривая с новым человеком, получаешь новый взгляд на вещи.

Ланни был свободен рассказать своему другу, что Дени сообщил о боевых действиях в Италии. Люди лежали в окопах под холодным дождем и снегом, лицом к лицу с грозным новым оружием, которое придумал враг, чтобы причинить им страдания. Была вещь, которую американский солдат назвал Жуком. Танк без экипажа, управляемый по радио, низкий и плоский, с тяжелым зарядом взрывчатых веществ. Он шёе напролом и врезался в склад боеприпасов или другую цель. Существовало устройство для уничтожения железнодорожного пути, которое двигалось по разрушаемому пути. У него был огромный крюк сзади, который разрывал шпалы. Кроме того, на каждой стороне своеобразный желоб, в котором бомбы скользили каждые несколько секунд и взрывались после того, как проходил крюк. И вне зависимости от того, какую дверь открывал американский солдат или какое-либо препятствие, которое он преодолевал, там обязательно была мина-ловушка, предназначенная для того, чтобы выбить его из этого мира. Были маленькие дьявольские устройства, не намного больше, чем авторучка, которая стреляла пулей между ног человека, и этого было достаточно, чтобы погубить его на всю жизнь.

Таковы были вещи, которые выдумал немецкий научный мозг. И американский мозг был вынужден последовать их примеру. Это казалось путем всего зла, оно заставляло добро перестать быть добром и встретить зло на своей собственной злой земле. "Не волнуйся", - сказал Ланни, - "у нас есть несколько сюрпризов для Джерри, и скоро они их узнают".

Ответ американского Джерри был: "Мне надоело ждать. Все мавры здесь начинают крутить носами. И некоторые из французов тоже. Те с претензиями, которые не хотят, чтобы мы были здесь, и рады видеть нас в беде".

Ланни хотел встретиться с этим старым другом, потому что у него в голове была идея, достаточно важная, чтобы оправдать его в нарушении правил секретности. "Я возвращаюсь в Вашингтон", - объяснил он, - "и меня спросят, что я хочу делать дальше. Мне больше не разрешают выезжать на территорию стран Оси, по причинам, по которым я не могу туда попасть. У меня есть мысль, что я могу быть полезен в Испании, и мне было интересно, что ты об этом думаешь". Ланни был совершенно уверен, что Джерри следил за испанскими агентами, работающими во французском Марокко, и, возможно, поддерживал контакты с американскими агентами в испанском Марокко. Граница была длинной и гористой, ее невозможно было закрыть.

Старый друг ответил: "Без сомнения, ты мог бы быть там полезен, но не думай, что это будет безопасно. Если нацисты выйдут на тебя, то они могут тебя похитить и перевезти во Францию".

- Я думаю, это было бы то, что мы называем расчетным риском, Джерри. Строго говоря между нами, я не знаю, что нацисты узнали обо мне или каково их отношение. У меня есть старые друзья в Испании, некоторые из них важные люди, например, генерал Агилар. Возможно, я смогу убедить его, что меня обманули и неправильно поняли. В любом случае, стоило бы попробовать.

- Если ты спрашиваешь обо мне, Ланни, конечно, я был бы рад сотрудничать с тобой, и я не сомневаюсь, что ты сможешь получить то, что хочешь. Вашингтон должен будет отдать мне приказ.

- Дело в том, что я хочу быть где-то рядом с Францией. Я уверен, что для тебя не секрет, что большой прорыв будет там. Враг знает, что мы готовим самый большой удар за всю историю. Я не знаю, где он будет. Я старательно воздерживался от вопросов. Но держу пари на все, что у меня есть в этом мире, что мы загружаем Британские острова войсками не для проведения парадов. Я знаю Францию лучше любой другой части мира, и я пытаюсь выяснить, что я могу сделать, что будет значить больше всего, весной и летом и после этого. Я, конечно, посоветуюсь с людьми в Вашингтоне и услышу, что они должны посоветовать. Но я почти уверен, что в конце они скажут: 'Ну, что ты сам думаешь об этом?' Видишь ли, я был в этой игре десять лет, а у большинства других был только год или два.

"Вы должны быть главой всего этого шоу!" - воскликнул бывший репетитор. "Боже упаси!" - ответил его друг. - "Я научился работать самостоятельно, но я не знаю, как руководить другими людьми. Если бы у меня было всё в моей памяти, и судьбы всех этих тысяч мужчин и женщин были на моей совести, я бы никогда не смог заснуть!"

VII

В Северной Африке дела Ланни закончились, и в этом регионе у мужа и жены не осталось интересов. Он хотел вернуться к Ф.Д.Р., а она больше думала о ребенке, чем о голубом небе, белоснежных горах и темно-зеленых финиковых садах Марракеша. Они проконсультировались с офицером ВВС, который отвечал за их полет, и он сказал им, что быстрее всего можно добраться на одном из крупных транспортов, которые летали из Марракеша в Нью-Йорк. Там не было коек, и были раненые, и это была поездка не для леди. Лорел спросила: "У них иногда бывают женщины-медсестры?" и когда человек ответил утвердительно, она ответила: "Я помогу". Офицер мог понять такое отношение, и ей не нужно было добавлять, что она писательница и что всё для неё будет материалом. Ей даже захотелось пострадать, чтобы убедиться, каково это. Всё, кроме быть убитой, потому что тогда она не смогла написать об этом!

Итак, дама изысканного воспитания с восточного побережья Мэриленда сидела на складном стуле, разговаривала с ранеными и слушала их истории, а когда она уставала, она спала час или два на хлопковой простыне, которая была не намного лучше, чем пол. Тем временем четыре двигателя неуклонно гремели, и ветер, дующий на запад, помог им в пути. Это был обычный полет, заверил ее штурман. Но гораздо больше летело на восток, чем возвращалось. Пилот мягко посадил их на взлетно-посадочную полосу большого аэродрома на Лонг-Айленде. Через пару часов на руках у усталой матери был ребенок, и ребенок не забыл ее, чего она так боялась.

Ланни сразу позвонил человеку президенту. Он узнал, что президент убыл на юг и что будет задержка. Это было приемлемо для Ланни, которого ждали много писем и бизнес. Он нашел в Тель-Авиве молодого талантливого художника, и теперь он отправил фотографии нескольким своим клиентам. Он рассказал Золтану о своих приключениях и узнал, сколько американцев выбрали работы Дэтаза в качестве инвестиций части своей военной прибыли. Древнее, но всегда странное положение вещей, когда некоторые люди исходили кровью и умирали за свою страну, а другие зарабатывали на этом огромные состояния, и это было совершенно нормально. Ланни отвез свою жену в Ньюкасл, и там был Робби и все его друзья и партнеры, которые инвестировали в акции Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Они все делали состояния, и, конечно, думали, что все в порядке. Если бы спросили Робби, то он бы ответил: "Какого черта! Мы не смогли бы ничего сделать, даже если бы захотели".

Фрэнсис была в порядке, ходила в школу вместе с другими детьми и была полностью счастлива. Никто не пытался похитить ее, и город преодолел свое волнение от появления там наследницы. Она сдержала свое обещание писать каждую неделю своей матери, и после долгих задержек приходили ответы. Фрэнсис зачитала последнее письмо своему отцу, и там было предложение: "Никаких бомб нигде не упало, и их становится меньше каждый день". Это подразумевало, возможно, упрек для отца, что он забрал ребенка под ложным предлогам. Летающие бомбы V-1 все еще были лишь слухом среди осведомлённых людей, и Ланни ничего не сказал. Возможно, британские и американские летчики нашли места запуска и уничтожили эти адские машины. Только время могло сказать.

Ирма Барнс, леди Уикторп, была еще одним инвестором Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и ее состояние, несомненно, возрастало в военное время. Где-то в районе Уолл-стрит находился офис имения Дж. Парамаунта Барнса, где стареющий брат этого давно умершего железнодорожного короля все еще охранял ценные бумаги в подземном хранилище, держал книги, платил различные налоги и инвестировал излишки в высокодоходные, малорискованные акции. Ланни больше не имел к этому никакого отношения и никогда не упоминал эту тему своей дочери. Пусть половина Барнса разбирается с этими вопросами!

VIII

Раздался телефонный звонок. Гарри Гопкинс был в нью-йоркском отеле, и когда Ланни пошел туда, то там нашел профессора Олстона. Таким образом, он мог сделать два доклада одновременно. Как всегда, они высосали из его головы всё по предмету, который он изучал. В основном они согласились с его выводами. Он сказал: "Если мы разделим Палестину, кому-то непременно придется держать арабов подальше от евреев". Гопкинс улыбнулся одной из своих сухих улыбок и ответил: "Я вижу, как наш Конгресс голосует за военные учреждения там!"

Олстон, дипломатический советник со времен Парижской мирной конференции, вспомнил, как британцы и французы пытались возложить на США мандат в отношении Армении. Но Вудро Вильсон был достаточно мудр, чтобы уклониться от этого. Нации хотели получить мандаты только там, где были нефть, золото или уголь. Все трое в этой комнате были едины по созданию международного органа, имеющего большие вооруженные силы. Все они с нетерпением ожидали долгой борьбы по этому вопросу. Гарри Хоп заметил: "Это должна быть последняя война, иначе некому будет сражаться".

Ланни поужинал со белобородым старым джентльменом, который был его первым работодателем. Фактически, его единственным, так как Ланни безвозмездно выполнял работу для Ф.Д.Р. Они провели вечер, обсуждая старые времена и новые проблемы. Ланни хотел получить совет Олстона относительно своего нового проекта, но он не чувствовал себя комфортно, разговаривая в гостиничном номере с человеком, столь известным как этот президентский "деятель". Это был мягкий вечер, поэтому он предложил прогуляться. Они поднялись по Парк-авеню, а агент президента удостоверился, что никто не следовал за ними.

"Вы знаете, профессор", - объяснил он, - "мы с Джерри Пендлтоном разработали схему, чтобы убедить немецких агентов в Марокко в том, что американская армия планировала высадиться в Дакаре. Я действительно считаю, что мы преуспели. Мне сказали, что у Касабланки была только пара подводных лодок. Теперь у меня есть идея поехать в Мадрид и попробовать тот же трюк, или что-то в этом роде. Я не смог бы сформулировать план, который меня устроил бы, но, по крайней мере, я мог бы собрать информацию о том, что думает противник, и об условиях в странах Оси".

"Пойдёте под собственным именем?" - спросил старый джентльмен.

- Я не могу пойти под другим. Слишком много выдающихся людей знают меня там.

- Это было бы довольно опасным заданием, Ланни. Испания для всех практических целей является страной Оси. И если нацисты узнают о вас...

- Я не уверен, сколько они узнали, профессор. Вполне возможно, что они просто хотели меня допросить. У меня для них готова байка. Меня обидели их подозрения и тот факт, что Гитлер допустил, чтобы какая-то ревнивая персона оклеветала меня. Я не смог бы попробовать это в Берлине, но это может пройти для Мадрида. Я буду осторожен, выходя на улицу один ночью.

Олстон согласился с такой миссией. Он порекомендовал бы её Боссу, и Ланни, конечно, пойдёт в Управление стратегических служб и будет представлен их испанскому отделу и получит всю информацию и советы, которые они могли бы предложить. "Деятель" высказался: "Я скажу вам кое-что. Вторжение назначено на эту весну, возможно, на май, и будет через Ла-Манш. Я не знаю точную область. Это секрет Генерального штаба.

Ланни ответил: "Я уже это угадал. Это кажется неизбежным".

- Я сомневаюсь, что так будет с врагом. Я ожидаю, что он недооценит и наши силы, и наши нервы. Он, безусловно, сделал это в отношении Северной Африки, и именно поэтому вы смогли убедить его отправить свои подводные лодки в Дакар.

Прошло четверть века с тех пор, как эти два человека начали работать вместе, и семь лет с тех пор, как они сотрудничали на службе человеку, которого они называли "губернатором". В то время Ланни никогда не задавал вопросов о секретных делах и не передавал другим то, что ему сообщали. Так что Олстон знал его как человека, которому можно доверять. Он прожил большую часть своей жизни в Европе, и был там, и по всему миру, в то время как Олстон был привязан к утомительным конференциям с политиками и промышленными магнатами, вояками и разными людьми, которые удерживали власть или жаждали ее. Так что теперь бывший географ задавал Ланни вопросы, не только о Палестине и Северной Африке, но и о всей Средиземноморской области. Будут ли обученные британцами Арабские Силы Пустыни преданны Британии или своим соотечественникам? Усвоил ли Франко свой урок, и сможем ли мы сократить наш гарнизон во французском Марокко? Каково было нынешнее состояние профсоюзов в разных странах? Насколько сильны были коммунисты среди партизан и будут ли они следовать за Россией или за своим народом?

У них была длинная прогулка. И, прежде чем они вернулись в отель, Олстон внезапно спросил: "Вы забыли все, что узнали в Принстоне?"

Это была ссылка на деление атома, не говоря эти запрещенные слова. Ланни ответил: "Я многое забыл, но не самое главное. Чуть более года назад губернатор посчитал нужным доверить мне конфиденциальную информацию, что была достигнута первая цепная реакция. Я не спрашивал, где и как".

- Я думаю, вы должны знать немного больше, потому что ваши действия когда-нибудь могут зависеть от этого. Вы понимаете, что это самый тщательно охраняемый секрет в стране. Мы спешим завершить три огромных завода в далеко разбросанных районах. Стоимость пойдет на миллиард или два, и я думаю, что впервые в истории промышленности были построены полномасштабные эксплуатационные установки, даже без пилотной установки для тестирования процедуры. Мы всё сделали для этого, поверив ученым, что их формулы верны.

"Это связано с тем, что Босс верит в науку", - отметил агент президента

"Отчасти это его вера в науку и отчасти его темперамент азартного игрока. Он человек, который любит рисковать. Это будет самый большой кризис за всю историю. Того или иного сорта". - Бывший географ не улыбался.

"Я надеюсь, что это произойдет там, где это должно произойти", - сказал Ланни, - "а не здесь". Он знал достаточно о предмете, чтобы оценить то, что ему сказали. Мы надеялись сделать атомную бомбу и закончить войну одним ударом!

Они пошли дальше, и как раз перед тем, как добраться до отеля, Ланни решился: "Пока вы доверяете мне секреты, профессор, есть одна вещь, над которой я работал, и я очень удивляюсь. Я привез свою маленькую дочь в эту страну потому, что я узнал о новом оружии, которое готовит враг. Но, похоже, ничего не происходит".

- По моим сведениям, вы не ошиблись. Наши английские друзья переживают тяжелые времена. Мы сделаем все возможное, чтобы помочь им, но я боюсь, что этого будет недостаточно.

- Меня беспокоит, профессор, что враг может копить эту штуку на день Д.

- Нет ничего более вероятного. Но беспокойство не поможет нам. Мы должны сделать все возможное и взять на себя наши потери. У нас есть определённая цель - высадиться на берег и вторгнуться в Германию. Все будущее мира зависит от выполнения нами этого плана, и я не думаю, что нас можно остановить.

Ланни позвонил майору Джиму Стоцльманну и пригласил его на обед. ''У меня есть история для вас'',- сказал он, и когда они встретились, он объяснил, что это может быть правдивая история, а может и нет. Но в военное время нельзя упустить ни одну зацепку. Майор был одним из тех, кто отвечал за безопасность порта Нью-Йорк, и это входило в его ведение. В Хайфе Ланни поговорил с моряком, который утверждал, что знал немецкого агента, который поджег крупный французский лайнер Нормандия. Это прекрасное судно теперь лежало на боку рядом с пирсом, размером с дюжину мертвых китов, и было уже слишком поздно с ним что-нибудь делать, но, согласно рассказу моряка, немецкий агент все еще был в Нью-Йорке, и это было что-то, на что нужно посмотреть. Джим обещал сообщить об этом в нужное место.

Затем он спросил о Палестине. Он знал богатых евреев, которые финансировали это предприятие и могли рассказать о своем бедственном положении. Они не ожидали такой яростной реакции от арабов, и теперь они обвиняли британцев в вероломстве, и Ф.Д.Р. в трусости и колебаниях. Лишь небольшой процент евреев были сионистами, но ужас в Германии пробудил в них чувство солидарности. Конечно, было правильно, что должен быть какой-то уголок мира, где преследуемые люди могли бы искать убежища и привозить туда своих родственников и друзей! Конечно, британское правительство должно сдержать свое обещанное слово, а американское правительство должно заставить их сделать это!

Что еще более актуально, так это то, что осенью этого года должны были состояться президентские выборы, и ни одна партия, желающая выиграть Имперский штат, не могла забыть Бронкс, в котором было больше евреев, чем в Палестине. В Нью-Йорке в два раза больше евреев, чем на их еврейской родине, и теперь они все гудели, как рой злых пчел. Это волновало губернатора. Не было никаких арабских голосов, о которых можно было бы говорить, но была арабская нефть, и наш флот, как и англичане, использовал все, что могли. Так что это был беспорядок.

Наследник Стоцльманнов только что был в Вашингтоне. Он был еще одним человеком, который входил в Белый дом через "социальную дверь". Он любил рассказывать друзьям, что Ф.Д.Р. присутствовал при его крещении. Они оба стали тем, что Джим назвал "индивидуалистами", то есть неклейменым скотом, людьми, которые вышли из стада и рискнули быть убитыми и пожранными волками. Джим обожал Франклина, называя его величайшим человеком в мире. Франклин должен был быть больше, чем человек, или меньше, если бы он не был тронут такой преданностью. Они оба были большими парнями, сердечными и веселыми, и оба от всего сердца презирали большинство в своем классе. Таких слепых от жадности, таких жестких от гордости, таких тупых, что невозможно поверить! воскликнул Джим.

"О, почему дух смертного должен гордиться? " - спросил поэт, и никто еще не нашел ответ. Но это не помешало духу продолжать гордиться. Слушать Джима о своём клане, известном во всей Америке и во всем мире, было всё равно, что посетить цирк. Джиму нравилась голова его клана, которой было уже за восемьдесят, но она сказала, что не понимает его идей Нового курса более, чем если бы он пришел с другой стороны Луны. Она жила одна во дворце с семнадцатью слугами и не могла отказаться от идеи быть социальной королевой даже в разгар войны. Сорок гостей на ужин было нормальным событием. Она будет безжалостно ругать слуг, но когда один из них захочет всё бросить и пойти на войну, она разразится слезами и скажет, что они бросают ее в старости и что она умрет без них. И они остались.

Джим сказал, что в 1940 году он усердно трудился, чтобы убедить губернатора баллотироваться на третий срок. Но на этот раз "старика" не нужно было убеждать. И он был полон решимости пережить войну и мир. Он думал, что может сделать это без какой-либо кампании, но Джим сказал: "Они выкурят его до того, как все закончится. И Бог знает, как он собирается нести этот груз. Он настаивает, что с ним все в порядке, но он выглядит измотанным, и невозможно представить, как человек может выдержать под таким давлением".

После зимы, полной простуд и гриппа, врачи опасались ухудшения здоровья президента и уговорили его на месячные каникулы. Он отправился на плантацию своего друга Бернарда Баруха в прибрежные районы Южной Каролины. Ланни попросили посетить его там. И так как не было никакой спешки, и Лорел получит удовольствие от поездки, он выбрал автомобиль. Большую часть пути это было знакомое Шоссе Один, а затем по второстепенной дороге. Они не поехали в Джорджтаун, ближайший к плантации город, потому что знали, что в отеле будет полно репортеров. Ланни оставил свою жену в отеле в Эндрюсе, встретился с Бейкером по предварительной договорённости и был отвезен в Баронию Хобко, как называлось убежище Ф.Д.Р.

Этот охотничий заповедник занимал площадь около пятнадцати квадратных километров в болотах этого субтропического побережья. Ланни удивился, увидев очень элегантный двухэтажный особняк из красного кирпича, окруженный огромными живыми дубами, покрытыми испанским мхом. Его забрали ночью прямо в комнату президента, которая находилась в углу первого этажа. Бейкер рассказал, что Босс поймал сома с пристани, и Ланни знал, что это должно означать, что он далеко не здоров. Он увлекался рыбалкой на глубокой воде далеко в море и гордился своим мастерством.

Даже при таком предупреждении Ланни был шокирован его внешностью. Его лицо было осунувшимся и бесцветным. Каждый раз с интервалом в два или три месяца, когда агент президента мог его видеть, он наблюдал только ухудшение. Простая правда была в том, что президентство Соединенных Штатов было убийственной работой, особенно в военное время. Этот президент вел три войны одновременно, одну против нацистов, одну против японцев и одну против своих политических противников. Гражданская война, не менее напряженная, потому что она велась с помощью политических и пропагандистских средств борьбы вместо оружия.

Ему рассказали о предложении Ланни об Испании, поэтому он был готов и встретил его с одним из его радостных приветствий: "Привет, Дон Кихот! Он хотел услышать все о Палестине, пейзажах и местном колорите, а также политических проблемах. На многие вопросы Ланни не мог ответить, как ни один другой человек. Как далеко зайдут еврейские фанатики в своей войне против британских властей? С тех пор, как Ланни убыл, был ответ. Несколько британских солдат были застрелены из засады. Насколько реальны арабские угрозы и где скрывается Великий Муфтий? Ланни отвечал на вопросы в течение часа и верил, что все, что он скажет, будет храниться в этой необыкновенной голове.

Потом проблемы Испании. Босс объяснил, что предложение Ланни пришло в решающий момент. С коварным Франко торговые отношения были разорваны, чтобы оторвать его от его друзей Оси. - "Мы хотим убедить даже его тупой мозг, что мы собираемся выиграть эту войну".

"Это действительно немыслимо для него", - добавил другой.

- Я знаю, но он видел что-то в Северной Африке, и он скоро увидит что-то во Франции. Тем временем у него не будет нефти, и он не сможет выстоять. Но это усложнит там ваше пребывание. Он и его банда не любят американцев ".

- Мне не нужна их любовь. Будет достаточно, если я смогу заставить их думать, что они могут получить от меня несколько долларов.

- У меня сложилось впечатление, что правительство Франко не разрешает вывозить художественные ценности.

- Тем не менее, губернатор, мне удалось вытащить кое-что, и я думаю, что это будет возможно сейчас. Все фашистские правительства коррумпированы, а франкисты будут хуже, чем дуче. Страна бедная, чиновникам недоплачивают, и если их семьи должны есть, то они должны что-то делать на стороне.

- Вы планируете стать бутлегером произведений искусства?

- Мне придется руководствоваться обстоятельствами. Если я собираюсь остаться ненадолго, мне будет достаточно, если я буду шептать о том, что я бутлегер. Пока я ничего не делаю, я не могу попасть в неприятности. Я найду друзей или притворных друзей, делая заманчивые обещания, которые не собираюсь выполнять. Согласно тому, что я слышал, военные прибыли в Испании идут очень маленькой группе, большому бизнесу, который дружит с Франко, который предоставил ему власть и держит его там. Многие из старых семей бедны и недовольны, и именно они имеют произведения искусства и могут захотеть ими распорядиться. Кроме того, они в состоянии собирать слухи, и они обычно свободно разговаривают между собой.

- Это звучит хорошо, но что вы будете делать с нацистскими агентами?

- Мне просто нужно подождать и узнать о них. Невероятно, что они не получат отчеты обо мне, но что будет в этих отчетах, я не могу догадаться. Если я встречу их, я никогда не узнаю, говорят ли они мне правду. Мне просто придется смотреть и ждать. Скажите мне, что вы особенно хотите, чтобы я получил.

"Есть так много вещей, что трудно понять, с чего начать. Что-нибудь, что поможет нам с вторжением во Францию, которое грядет. Все, что позволит нам подорвать страны Оси или уморить их голодом. Мы получаем вольфрам из Испании и Португалии по так называемым 'запретительным ценам', которые, конечно, грабительские. Мне сказали, что мы получаем около трех четвертей вольфрама оттуда, и одно из требований, которые мы предъявляем маленькому толстому Каудильо, он должен прекратить все поставки концентрата вольфрама в Германию. Мы требуем отдать итальянские корабли, которые сейчас у него, и чтобы он выгнал нацистских агентов, которых мы назовём. Управление стратегических служб даст вам этот список, и вы будете следить за ними. Мы требуем, чтобы все немецкие агенты были выведены из Танжера, где они следят за нашими грузоперевозками через Гибралтарский пролив и информируют подводные лодки. Видите ли, довольно большой список, и это все равно, что вырывать зубы у Франко, но мы даем ему бензин". - Босс усмехнулся.

"У меня в голове дикая идея", - заявил Ланни. - "Я мог бы придумать какой-нибудь способ заставить нацистов поверить, что мы собираемся вторгнуться через Голландию, а не через Ла-Манш. Что бы вы дали мне, если бы я мог это сделать?"

- Черт возьми! Я бы сделал вас мажордом всех художественных музеев в США. Я помню почти каждую шпионскую историю, которую я когда-либо читал, пытаясь понять, как мы можем это сделать!

- Я сделал то же самое. Но я боюсь, что никогда не смогу заставить нацистов снова мне поверить. Возможно, у меня могут быть какие-то секретные документы и позволить их агентам украсть их.

- Давайте. Вы получите их у Э. Филлипса Оппенгейма. Идите и поговорите с Диким Биллом. Он в курсе, и я санкционирую всё, что он одобрит.

XII

Ланни отвез свою жену обратно в Вашингтон и поселил ее в отеле, пока он посещал старое кирпичное здание у газового завода. Сначала он встретил общительного полноватого американца ирландского происхождения, который разоружал своей дружелюбной манерой. Но нельзя обманываться, потому что он был проницательным юристом и ничего не пропускал. Он вызвал двух или трех своих лучших людей, также стенографистов, и они задавали посетителю вопросы. Каждый вопрос точно по сути, ничего не упуская. Ланни провел пару часов с людьми, которые были экспертами по Палестине. И после этого испанская секция заняла остаток дня, часть ночи и часть следующего дня.

Агент президента знал Испанию довольно хорошо. Он мог говорить на языке достаточно, чтобы объясниться, особенно потому, что образованные испанцы знают английский и французский. Он объездил на автомобиле разные части страны, осматривая картины и кое-что покупая. Во время гражданской войны он провёл несколько недель в городе на западе Испании, который назывался Касерес, и надеялся, что никто не узнал, что он помог сбежать английскому пилоту Альфреду Помрой-Нилсону из темницы в этом городе. Еще важнее то, что старейшина семьи де Брюинов послал его взять интервью у маршала Петена в то время, когда старый джентльмен с дрожащим голосом был послом Франции в Мадриде. Этот период назывался Sitzkrieg (странной войной) до немецкого вторжения во Францию. Все правые призывали Францию договориться с Гитлером и выйти из войны, пока не стало слишком поздно. У Ланни были надлежащие рекомендации, и он встретил всех "лучших" людей, включая генерала Агилара, командующего военным округом столицы.

Замечательно, замечательно! согласились люди из Управления стратегических служб. Единственный вопрос был, испортил ли он всё это своим разоблачением или вызвав подозрения в Германии? Если бы такое случилось, испанцы наверняка узнали бы об этом. И что они будут делать? Разрешат нацистам похитить ложного друга и вывести его во Францию? Или сделают вид, что его приняли. Будут наблюдать за ним и выяснят, что американцы хотели узнать, кем были их агенты, и где находилось их "почтовое отделение"? Ланни будет в опасности. Ему придется использовать много мер предосторожности. Они перечислили ему их одно за другим. И они составили длинный список. Стенографист отпечатал этот список для него, чтобы он мог их изучить. Но он не должен брать этот список в Испанию!

Что ему надо узнать? Это был еще один список, где такие вещи, как вольфрам были лишь малой частью. Франко был обязан своим положением Гитлеру и Муссолини. Он делал все, чтобы помочь своим благодетелям. Поставлял им дефицитные материалы, шпионил за союзниками в каждой стране и раскрывал их секреты, предоставлял топливо и всё необходимое для подводных лодок и информацию о союзных грузоперевозках, разрешал нацистским сторонникам нападать на консульства союзников. Короче говоря, все, кроме вступления в войну. Недавно он зашел слишком далеко, и союзники прекратили ему поставки нефти, что затруднило Ланни или кому-либо еще передвижение по Испании.

- Что собирается агент президента использовать для маскировки? Он рассказал о своих знакомых в Мадриде, Севилье и Барселоне, которые были любителями искусства. Также о двух своих клиентах дома, которые, по-видимому, подозревали, что он делает, и снабдили его письмами, заказывающими предметы искусства в любой части мира, которую он хотел посетить. Он возобновил бы старые дружеские отношения в Испании и деликатно намекнул некоторым чиновникам, что они могут заработать щедрые гонорары, помогая ему получить разрешение вывозить картины из страны. "Я могу кое-что вывезти", - сказал он, - "и вам придется заняться этим, чтобы меня не обвинили в торговле с врагом".

XIII

Оставалась самая важная из всех задача. Как использовать этого искусствоведа, чтобы внушить немцам неверное представление о цели тех колоссальных экспедиционных сил, которые американцы готовили в большинстве портов Атлантического побережья. Были вызваны для консультаций эксперты Управления стратегических служб по шпионским историям. Люди, которые всю жизнь придумывали ловкие приёмы в детективах и теперь видели, как их воображение превращается в мрачную реальность. Верьте или нет, был один человек из Голливуда, который утверждал, что написал сто сорок семь детективных романов и превратил более половины из них в сценарии для фильмов. Был пожилой адвокат, который утверждал, что он каждый вечер в течение сорок лет ложился спать, читая такие истории. Был глава полицейского управления "Бюро по борьбе с преступностью", который провел несколько десятилетий, исследуя преступников и выясняя, во что они верят и во что они пытались заставить других поверить.

Странное место и странный набор профессий! В обеденный перерыв молодой профессор в очках, сидевший рядом с Ланни, развлекал его рассказами о том, что они делали. У них были маленькие брошюры, конечно, совершенно секретные, о деталях совершения большинства преступлений, известных человеку. Как открыть любой обычный замок с помощью маленьких полосок целлулоида. Как открывать сейфы, у них были люди, которые за десять минут могли вскрыть сейф, на котором было напечатано заявление производителя, что если забыть комбинацию, то ничего нельзя сделать, кроме как взорвать сейф. Были трактаты о вскрытии печатей и их замене, о пропаривании писем для их открытия или чтении их без открытий с помощью крошечных лампочек, вставленных в угол конверта. По всей стране работали команды, обученные способам проникновения в офис ночью, копирования тысяч документов. Команды оставляли все в идеальном порядке, даже пыль на столах и на полу. Хозяин этого места никогда не узнает, что его посещали, даже если бы он установил ловушки, или если бы он провёл поиск отпечатков пальцев и так далее.

В данном случае речь шла о том, как они собирались убедить подозрительных нацистов поверить в противоположность истине. Профессор криминальной психологии отметил, что когда американец что-то говорит нацисту, нацист, естественно, предполагает, что это ложь. Но нацист может быть способен на одну степень проницательности и предположить, что американец может говорить правду, зная, что нацист будет считать это ложью. Или нацист может быть способен на две степени проницательности и предположить, что утверждение может быть ложным, потому что американец предположит, что нацист может предположить, что это правда. Так может продолжаться без конца, например, когда девушка рвёт лепестки с ромашки и произносит: "любит, не любит". Нацисты всегда старались быть на шаг впереди своих врагов в проницательности.

Как может по общему мнению невинный искусствовед донести информацию до нацистов? Например, в своем чемодане, чтобы они могли его украсть. В этом случае они бы предположили, что это было сделано специально. И какую информацию в этом случае, было бы лучше положить в чемодан правдивую или ложную? Возможно, Ланни мог получить письмо от своего отца, человека, который может обладать информацией, недоступной для всех. Но будет ли отец достаточно неосмотрительным, чтобы писать об этом своему сыну в Испанию? Или он мог написать, что отправил важные документы в какое-то секретное место, где их мог получить сын? Скорее всего, нацисты будут читать письма сына, и они умудрятся украсть эти документы, но даже тогда смогут ли они не подозревать о подброшенной улике? Именно так, как заявил голливудский писатель, полдюжины мужчин сидели всю ночь на сюжетной конференции, придумывая осложнения, чтобы пощекотать изнуренные вкусы поклонников кино!

Ланни предполагал, что нацисты будут знать его как секретного агента, но будут делать вид, что не знают. А что тогда? Очевидно, они предположили бы, что все, что он имел, будет ложным. Но предположим, что он выдаст себя за агента, который переметнулся, и обслуживал обе стороны за деньги? Предположим, что пара известных американских агентов, скажем, в Кадисе, должны были попытаться похитить Ланни и посадить его на американский корабль. А Ланни должен был обратиться в испанскую полицию и с её помощью спастись. Это наверняка заставит франкистов думать о нем хорошо, и нацисты побегут к нему с руками, полными золота! Ланни сказал: "Да, но я тогда с уверенностью попал бы в газеты, и это единственное, чего мне всегда удавалось избегать. Семья Бэдд никогда не попадала в газеты, и тем более в роли предателя своей родины!"

После нескольких часов за и против эта конференция согласилась с тем, что самым мудрым курсом для агента президента будет отправиться в Мадрид и там почувствовать ситуацию. Когда он выберет лучший кажущийся план, он сообщит кодовое слово американскому "почтовому отделению" в Мадриде. Слово будет передано по радио в Вашингтон, который предоставит все реквизиты, необходимые для самого тщательно продуманного супер-фильма. Кодовые слова были согласованы и сохранены в памяти Ланни, а копия была плотно запечатана и заперта в сверхсекретных файлах Управления стратегических служб. Будем надеяться, что среди тех, кто хранил эти файлы, не было шпиона Гитлера!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Красный смех войны63

БЕЙКЕР предоставил агенту президента паспорт, оформленный для Португалии, Испании и Северной Африки. Ланни получил португальскую визу в Нью-Йорке, но подумал, что лучше подождать и подать заявление на испанскую визу в Лиссабоне. Он с комфортом летел на Клиппере через острова Зелёного Мыса. А когда его посадили в гавани Лиссабона, он отправился в лучший отель и подал заявку на разрешение на въезд в Испанию, а затем позвонил генералу Агилару в Мадрид. Он приехал, сказал он, потому что слышал, что в Испании есть прекрасные современные художники, и он хотел увидеть их работы. Кстати, у него есть интересные новости о мировых делах. Пожилой командор был радушен и пообещал поспособствовать, чтобы виза была предоставлена сразу. Ланни подумал про себя, нацисты не рассказали ему обо мне!

Ланни обнаружил, что "сразу" на испанском языке означало почти неделю. Он звонил в консульство каждый день, но клерки покачивали головами. Infelizmente, Senor. Но рутина требует времени. Ланни не проявлял нетерпения. Вокруг него была вся компания, которую он хотел. Здесь, в величайшем шпионском центре Европы, были люди всех сортов, мужчины и женщины, которые хотели поговорить с ним на английском, французском, немецком или испанском языках. Он был вежлив с ними всеми и с радостью высказывал свое мнение о картинах. От Ориньякских пещер до Пикассо и Дали. Когда дело дошло до нынешнего состояния мира, он сказал, что нынешнее состояние очень плохое, и единственное, что может сделать любитель искусства, не разрешать состоянию мира появляться в его мыслях.

Некоторые из этих людей помнили его с давних времен, когда он приезжал сюда во времена гражданской войны в Испании. Он хорошо помнил тех японцев, чрезмерно вежливых человечков, одетых в те же черные сюртуки и брюки в полоску, кланяющихся, как автоматы, и улыбающихся, показывая свои большие зубы, как на верхней челюсти, так и нижней. Из-за предыдущего знакомства они предположительно разговаривали с американским джентльменом, несмотря на эту печальную войну, о которой так сожалели. Американский джентльмен отвечал не менее вежливо. Он на самом деле очень сожалел без личной враждебности, и был бы очень счастлив узнать о новых японских художниках, возможно, использующих новые темы в военное время? Так продолжался этот вежливый разговор. Ланни знал, что не сможет одурачить япошек, и догадывался, что они знали, что не одурачат его. Он мог поверить, что в их сожалении была настоящая искренность по поводу этой войны, поскольку к настоящему времени американские оперативные группы начали действовать на островах Тихого океана, а самолеты с американских авианосцев сбивали стаи наиболее подготовленных японских летчиков. А их количество не было неограниченным.

Официальная Португалия была сугубо нейтральной во всем конфликте. Газеты публиковали коммюнике обеих сторон, и обеим сторонам было разрешено арендовать витрины магазинов для чтения их газет и пропагандировать прохожих. Нацисты побеждали в этом, потому что их пропаганда включала фотографии белокурых арийских женщин, показывающих все, чем природа одарила их. Крупный бизнес в Португалии также был беспристрастным. Он брал доллары, марки и фунты стерлингов при запретительных ценах. На Авенида-да-Либердаде, которая на практике означала Авеню-де-Ляссе-Фэр, можно увидеть прекрасные магазины с драгоценностями, мехами и всеми видами предметов роскоши. Также можно увидеть босоногих крестьянок, несущих огромные грузы сельскохозяйственных продуктов на своих головах.

Заработная плата немного выросла - с пятидесяти центов в день. Это еще одна католическая страна, где контроль над рождаемостью был запрещен или неизвестен, население неумолимо давило на пределы существования. У благодетелей всегда были бедные, и они находили это наиболее удобным, потому что всегда можно было получить слуг. Развивались курорты удовольствий. И чтобы насладиться ими, надо укрепить своё сердце перед голодающими беженцами, которые рассказывали свои трагические истории, умоляя о небольших займах или помощи в получении паспортов в некоторые части мира, где они могут найти менее трудные условия жизни.

Наконец, в испанском консульстве на лице клерка появилась улыбка. Потребовалось всего несколько часов, чтобы оплатить сборы и правильно подписать, запечатать и доставить все различные документы. Таможенные документы, паспортный контроль, денежный контроль, продовольственные карточки. Эти и некоторые другие документы, которые необходимо иметь при себе и быть готовым показать в любое время.

Ланни сел на первый самолет, на который он смог сесть, и через пару часов приземлился на аэродроме Куатро-Вентос, который он так хорошо знал. Старший сын Рика, Альфи, взлетал с него на истребителе в те дни, когда Мадрид был столицей республиканской Испании. Теперь это была столица Фалангистской Испании, и на ней все еще были следы войны. С улиц руины были убраны, но не с остальной части земли. Франко и его люди были опытными убийцами, но очень плохими строителями. Они не знали, как поступить, чтобы восстановить захваченную ими землю.

Ланни разместился в отеле Риц, доме элегантности, с блестящим белым фасадом, выходящим на большую площадь Сибелес. Здесь все было так, как будто в Европе никогда не было проблем. Все официанты были во фраках, а маленькие помощники официанта носили белые косы. Ланни получил удобную комнату и ванную комнату, выходящую на двор всего за сто песет в день. Официально песета стоила десять центов и пять центов на черном рынке. С черным рынком не было проблем. На улицах за американские доллары давали большие пачки бумажных денег Франко, очень тонкие, черные и жирные, заставляя думать об увядшем салате из мусорного бака.

Цены были высокими, и многие обычные вещи были недоступны, кроме как на черном рынке. Всё, что нужно было сделать, это дать чаевые портье, и он появится с чем угодно. Испания находилась под экономической осадой в течение нескольких месяцев. Союзники пытались сломить ее волю, лишив ее la gasolina. Это означало замедление движения транспорта и, что еще хуже, нехватку товаров, а газеты были переполнены яростью протестов, обвиняя империализм янки в этом оскорблении достоинства великой нации. Ланни нашел убежище в формуле, которая служила ему в прошлые времена. Он родился в Европе и прожил там большую часть своей жизни. Он был французом в своих вкусах и фашистом в своих симпатиях, и он был оскорблён, размышляя о роли, которую земля его предков играла в мировых делах.

Он позвонил генералу Агилару и пригласил старого сторонника строгой дисциплины поужинать в отеле. Это был тест. Что, если вообще что-то, было сказано его немецкими друзьями начальнику мадридского военного округа относительно сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт? Видимо ему ничего не сказали. Или, возможно, он не мог устоять перед искушением элегантного ужина, vin compris. Как бы то ни было, он появился в полных регалиях со всеми своими медалями и орденами, и белыми усами, вьющимися в разные стороны. Он не стал моложе с тех пор, как Ланни видел его год назад. Его руки дрожали, и его память стала менее острой. На самом деле это не имело значения, поскольку у него были компетентные подчиненные. Он жил славой своей репутации главы армейского корпуса мавров, итальянцев и нескольких испанцев, которые прошли весь путь от Кадиса к северу вдоль португальской границы, а затем через восток, через горы Гуадаррама в тыл Мадрида.

При малейшем проявлении интереса старый мальчик расскажет вам истории о тех героических днях и будет уверен, что путешествующий искусствовед не преминёт высказать такой интерес. Ужин обошелся искусствоведу в шестьсот песет около пятидесяти долларов, но стоил того. Его увидели в обеденном зале в такой выдающейся компании. Богатые и высокопоставленные гости заметят это, персонал отеля сделает то же самое, как и все прихлебатели, шпионы и агенты испанского правительства, Германии и других заинтересованных стран.

Кто был этот красивый и элегантный незнакомец? Что ему нужно? Куда он гнёт? Он рассказал генералу свою тщательно подготовленную историю, в которой он слышал, что в Испании живут несколько крупных живописцев. Не было никаких возражений против экспорта произведений современного искусства, и частью пропаганды Франко было то, что в новой Испании осуществлялись культурные мероприятия самого высокого качества. Художники? Те из Испании всегда были величайшими в мире, и никогда больше, чем сейчас. Генерал Агилар не знал их имен, но Ланни знал и назвал их. Он хотел осмотреть их работы и, возможно, получить образцы для Национальной галереи искусств в Вашингтоне и для других крупных учреждений. Рисовали ли когда-нибудь портрет генерала? А Каудильо? И сможет ли Ланни осмотреть эту работу и, возможно, договориться, чтобы художник сделал копию для одного из клиентов Ланни?

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт объяснил, что именно влияние его отца сделало возможным это путешествие. И это также звучало правдоподобно для старого солдата, который знал все об известной фирме и считал само собой разумеющимся, что президент такой фирмы будет иметь влияние и будет использовать его для своего сына. Испания всегда была страной кумовства, и старый полководец с трудом собирал льготы для членов своей большой семьи. Когда он давал им работу, он гордился этим и хвалился бы важностью клана. Его фамилия ударение на втором слоге означает орел, птица хищная, а в Европе, как и в Америке, поэты и государственные деятели воспринимают ее как символ мирской гордости, пышности и власти. Слово также означает золотую монету. Это, конечно, не уменьшило его престиж в Испании.

III

В Мадриде действительно были художники, люди, которым удалось пережить революцию и жестокую гражданскую войну. Некоторые из них рисовали портреты богатых и великих, генералов и церковников, и они могли жить комфортно. Другие писали пейзажи, крестьян за работой или танцы в костюмах фиесты, и им удалось избежать преследования, но не нищеты. Пикассо, который нарисовал символическое изображение разбомбленной Герники, бежал за границу, как и другие, кто рисовали народную армию. Познакомившись с самыми разными художниками с детства, Ланни точно знал, как с ними разговаривать. Очень скоро он был другом богемного мира, подарив несколько песет бедному дьявольскому таланту и купив несколько работ, которые, по его мнению, имели реальную ценность.

Также были торговцы искусством и владельцы картин, у которых Ланни приобрел произведения за несколько дней до войны. Он возобновил эти знакомства и вписывался в общество, куда бы он ни пошел. В любой компании, когда начинался разговор о мировой политике, он улыбался и смиренно говорил, что ситуация была за пределами его возможностей выносить суждение. Его специальностью была живопись. Элегантный, недосягаемый и богатый, он распространил свою славу в мире искусства, и многие люди приходили посетить его в отеле. Он считал само собой разумеющимся, что любой другой будет агентом какого-то рода, и он говорил им абсолютно правильные, осторожные вещи. Он оставил свои чемоданы незапертыми, и они содержали письма на фешенебельной почтовой бумаге, где стояли подписи американцев, которых любой агент мог найти в книге Кто есть кто и обнаружить, что они известные коллекционеры. С самого начала и до конца в этом conocedor d'arte не было ничего плохого, и у самых подозрительных представителей правительства не было причин вмешиваться в его дела.

Все это требовало постоянной бдительности, защиты каждого слова, каждого выражения лица, каждого толчка его крови. Эта древняя гордая земля Испании стояла в воображении Ланни как символ зла, правившего современным миром. "Правда всегда на эшафоте, Ложь всегда на троне!64" Испания должна была быть мирной землей, но это земля была раздавлена и корчилась от удушья. Государственное преступление Франциско Франко наполнило Ланни яростью не только потому, что он был здесь и был свидетелем этого шаг за шагом, но и потому, что это было преступлением против будущего, против веры, которой жил Ланни.

Еще с юности он говорил рабочим и друзьям социальной справедливости, где бы он ни встречал их, что путь к миру и свободе лежит через урну для голосования, что демократический процесс позволит им прийти к власти без кровопролития и хаоса. Народ Испании пошел по этому пути и создал должным образом избранный парламент, обещавший провести столь необходимые реформы. Затем пришел человек крови и террора, убийца надежд народа. Марионетка нацизма и фашизма открыл свою страну для германских и итальянских бандитов. Он позволил им использовать народ Испании в качестве тренировочных целей для новых методов ведения боевых действий, танков и танковых дивизий, воющих пикирующих бомбардировщиков и бомбардировок районов с уничтожением мирного населения целых городов.

Результатом стало предоставление коммунистам аргумента, на который действительно трудно ответить демократическому социалисту. "Посмотрите!" - говорили они. - "Вы попробовали это в Испании, и что вы получили?" Ланни, должно быть, сто раз слышал эти слова в спорах с Джессом Блэклессом, его "красным" дядей; Лорел слышала это совсем недавно в своих беседах с Бесс. - "Сколько еще народных правительств вы должны увидеть убитыми, чтобы убедить вас, что класс капиталистов никогда не сдаст власть без борьбы?"

Ланни возлагал надежды на Франклина Рузвельта. И какой горький смех он вызвал у красных. Что Рузвельт сделал, чтобы помочь народу Испании, кроме того, чтобы лишить его права покупать оружие в сладкой стране свободы? Впервые в истории законному и правильно избранному правительству было отказано в праве покупать оружие для своей собственной защиты! Франко мог получить все, что ему было нужно, от Гитлера и Муссолини, но демократическая Испания не могла получить ничего, даже если она шла с золотом в руках! - "Conspuez Roosevelt!" Ланни слышал, как парижские рабочие кричали на митинге, чтобы потребовать самолеты для Испании. - "Des avions pour l'Espagne!" Но даже социалистический Блюм не осмелился прислушаться к этому крику.

По возвращении домой Ланни услышал защиту президента. Страна была без оружия и не в состоянии принять вызов трех диктаторов. Британия оказалась в еще худшем положении, с угрозой у ее порога. Ни одна страна не была подготовлена в военном отношении, ни была подготовлена идеологически. В Америке были южные сенаторы, и католики голосовали в больших городах, и церковная иерархия болела за своего испанского защитника веры. Восемь лет назад это было, и президентские выборы начались, как и сейчас. "Политика!" - усмехался дядя Джесс. И ответ Рузвельта был: "Что такое демократический процесс, кроме политики? И если я проиграю выборы, что это даст народу Испании? Получат ли они то, что хотят, от республиканцев?"

Поэтому Ланни, как говорится, пришлось прикусить язык и наблюдать за этим убийством почти три года. Теперь ему приходилось кусать каждый день, наблюдая за грубой роскошью богатых классов Испании, крупных землевладельцев и владельцев государственных монополий и высшего духовенства, которые владели половиной пахотных земель страны и произносили речи, отрицающие право на любую другую форму вероисповедание. Тем самым подстрекая фалангистов к набегу и разрушению протестантских церквей. Их ожирению противостояло явное полное голодание масс в их разваливающихся домах в трущобах, многие из которых все еще не ремонтировались после бомбежек. Это была еще одна католическая земля, где контроль над рождаемостью был преступлением. И нежелательные младенцы, которые пришли в мир с очень маленькой плотью на своих мягких костях, снова быстро уходили, уверенные в вечном блаженстве, потому что у каждого был помечен крестом его лоб освященной водой.

Ланни навещали немцы и другие, которые называли себя швейцарцами или датчанами, но Ланни был уверен, что они немцы. Все они были любителями искусства, и некоторые из них действительно разбирались в этом предмете. Они интересовались мыслями Ланни, и он был к ним дружелюбен, предлагая им поесть и поговорить о художниках и о ценах, которые теперь платят за их работы в различных культурных центрах. Посетители намекали на секретные сделки, и Ланни вежливо ими интересовался, но воздерживался от обязательств. Они могут быть настоящими дельцами чёрного рынка, и снова они могут быть агентами гестапо, пытаясь выяснить, почему он здесь, и получить какой-то предлог для его высылки, либо на запад, либо, не дай Бог, на восток.

Он действительно интересовался живописью, и он был готов выжидать. Рано или поздно он может выбрать одного из этих джентльменов, которого можно испытать. Может быть, это будет милая блондинка по имени Фридолин, которая дважды приглашала его в свою комнату и не обиделась на его отказ, но приветствовала его неизменными улыбками в холле. Он будет дружить со всеми и постарается составить впечатление о каждом из них. Он соглашался с ними, что коммунизм был кошмаром, угрожающим миру, и что союзники совершали ужасную ошибку, не помогая Германии разделаться с ним. Но он добавлял, что политика и мировые проблемы расстраивают его нервы и нарушают его эстетическое восприятие. Его особой задачей дать возможность народам Европы и Америки созерцать прекрасные картины. Ars Longa, Vita Brevis!65

Эта игра в кошки-мышки продолжалась, пока однажды утром не раздался телефонный звонок и знакомый голос. Ланни в восторге воскликнул: "Ist's moglich? Was machst du in Madrid?" Генрих ответил, что расскажет ему об этом. Когда он может прийти? Ланни сказал: "Gleich!" И сам себе - "Гитлер послал его!"

Да, это было довольно верное предположение. Генрих Юнг был конторским служащим, и, насколько Ланни мог вспомнить, он никогда не выезжал за пределы Фатерланда. Было логично, что фюрер выбрал его, чтобы раскрыть тайну исчезновения Ланни Бэдда из Германии и его появления в Испании. Ланни хотелось понять, что думали Nummer Eins и Nummer Zwei о его побеге. Генрих не был самым умным человеком, которого мог найти Ади, но он был самым честным, и тот, кому он и Ланни были бы наиболее склонны доверять.

Молодёжный лидер пришёл в гражданском. В сером твидовом костюме. Первый раз Ланни видел его не в форме примерно за двадцать лет, и это было ошибкой с точки зрения врага, потому что гражданский костюм делал его неестественным. Но Ланни увидел то же круглое, голубоглазое, довольно скучное лицо, а под твидом круглый живот медленно, но неуклонно растущий. После их сердечного обмена приветствиями Генрих объяснил, что его послали обсудить с Фалангистами их методы обучения, которые оказались не столь успешными с молодежью Испании, как методы Гитлерюгенда в Германии. Генрих приехал как гражданское лицо, потому что, и он казался немного смущенным, когда говорил это, испанцы только что столкнулись с проблемами с союзниками и пытались сохранить немецкое официальное положение чуть менее заметным. Это может быть правдой или это может быть изобретено. Нет сомнений, что Генриха научили каждому слову, которое он должен был сказать.

Конечно, Ланни не выскажет ни малейшего сомнения. Они были такими же хорошими компаньонами, какими были с детства. Они вели свой разговор точно так, как если бы судьбы не поставили их страны на противоположные стороны мировой войны. "Что же заставило тебя покинуть нашу страну так внезапно?" - спросил Генрих. - "Я планировал вечеринку для тебя в моем доме".

"Жаль", - ответил другой, и он стал очень торжественным в голосе и выражении лица. - "Никто не сказал тебе что-нибудь обо мне?"

- Ничего, Ланни. Что ты имеешь в виду?

- Гиммлер пришел ко мне и задавал мне очень много вопросов, из которых стало ясно, что кто-то посеял в нём недоверие ко мне. Затем один из моих друзей предупредил меня, что я в опасности. Ты знаешь, какая неловкая позиция. Я был вражеским иностранцем в Фатерланде. Я был обреченной жертвой любого клеветника или интригана.

- Aber wie Schade! В чем тебя обвиняют?

- Как я могу знать? Я полагаю, что я не был настоящим другом фюрера, злоупотребив его доверием.

- Но почему ты не пошёл к фюреру и не поговорил с ним?

- Я уже видел его и понял, какой он перегруженный человек. Я думал, что это будет плохой дружеский акт, чтобы беспокоить его своими проблемами. И как я мог ожидать, что он поверит моему слову против слова своего начальника службы безопасности, Человека, от которого он зависит его жизнь? Ты знаешь, как это происходит, Генрих. Фюрер окружен людьми, которые борются за его благосклонность. Я полагаю, что я заставил некоторых из них ревновать. Слишком большим я пользуюсь его доверием и вижу его чаще, чем они.

- Я в шоке, Ланни, и я уверен, что фюрер должен быть шокирован, если он узнает об этом. Он всегда предан своим старым друзьям, и, должно быть, ему больно, что ты бросил его.

- Я не бросил его, Генрих. Я работаю точно так же, делая то, что он просил меня.

- Как ты выехал из Германии?

- Я не могу этого сказать. Рядом с фюрером есть люди, которые не доверяют Гиммлеру и считают его злым влиянием. Они предоставили мне транспорт. Агент президента придумал это не под влиянием момента. Он обдумал этот вопрос и решил, что может немного побеспокоить и фюрера, и главу гестапо. Немного отвлечься от войны!

"Ланни, я думаю, это ужасно!" - воскликнул молодёжный лидер. - "Я быстро закончу здесь свои дела и пойду прямо к фюреру. Он никогда не отказывался видеть меня, независимо от того, насколько занят он был. Я расскажу ему всё, что ты сказал. И я могу обещать, что он обеспечит тебе безопасность и позволит тебе вернуться и противостоять твоим обвинителям".

- Это очень хорошо с твоей стороны, mein alter Heinrich, и то, что я ожидал. Конечно, я хочу очистить свое доброе имя. И я приеду, если ты сможешь мне это устроить, при условии, что я смогу отравиться в другую поездку. Каждый раз это становится всё труднее. Влияние моего отца может многое, но оно не может сделать все, и американские власти очень подозрительно относятся к моему путешествию. Видишь, как я. Между двух огней!"

Так начался интеллектуальный поединок между двумя людьми, которые начинали, как друзья в детстве, и непреодолимыми общественными силами были превращены во врагов. Ланни обманывал Генриха в течение пятнадцати лет, и все это время Генрих был искренен. Какой шок он должен был испытать, узнав, что этот обожаемый друг был врагом обожаемого дела Генриха! Ланни догадывался, что Генриху рассказали об этом, и что он пришел сюда с целью обмануть Ланни и отплатить ему. Но всегда был шанс, что Ланни мог ошибаться, что, возможно, гестапо на самом деле не имело ничего определенного против него и просто хотело допросить его. Возможно, они послали Генриха просто, чтобы попытаться вернуть Ланни в Германию, не сказав Генриху ничего против его друга. Такие осложнения придают пикантность интеллектуальной дуэли.

Генрих занимался неотложными делами, которые, по его словам, привели его в Мадрид. Встреча с лидерами молодежных групп Фаланги и рассказ им о чудесах, которых фюрер смог достичь с телами и мыслями детей Германии. В качестве уступки союзникам Франко недавно отменил милицию фалангистов. Но это, конечно, лишь укрепило его контроль над страной через армию. Каудильо, безусловно, не отказался от своей мечты о "создании империи", и всех испанских детей учили, что этот посланный небесами лидер собирается восстановить древнюю славу страны, вновь захватив все некогда испанские земли, Южную и Центральную Америку, Вест-Индию, Мексику, Техас, Калифорнию. Тогда Испания станет действительно процветающей, и каждый испанец будет лордом. Генрих упомянул эту программу своему другу, и Ланни задумался, действительно ли он был наивен, или это была хитрая поза, чтобы заставить Ланни поверить, что он точно такой же старый товарищ, не подозревая, что Ланни, во всяком случае, отличается от того, каким он всегда был? Если Генриха инструктировали, то это, безусловно, был бы хороший инструктаж.

Среди его насущных обязанностей Генриху удавалось находить время, чтобы время от времени поужинать с Ланни и провести с ним вечер. Как обычно, он позволял Ланни оплачивать счёт, потому что он был бедным человеком. Был ли он действительно беден или боялся, что выглядеть подозрительным при оплате счетов на развлечения американских шпионов? На каждом шагу Ланни приходилось загружать свои мысли такими предположениями. Но он не должен выглядеть настороженным, он должен быть рад видеть старого друга и услышать новости из дома. Как семья? Большая и неуклонно растущая семья, восемь детей, и всем им были даны старые германские имена: Бальдур и Хорст-Михель, Ингомар, Хлодвиг и Вильфрид. Ланни решил запомнить эти имена, и каждый раз, покидая Германию, он дарил каждому малышу подарок. Это сделало его американским богатым дядей, и Ланни подумал, не рассказал ли им отец сокрушительные новости о том, что их благодетель был шпионом и предателем Фатерланда.

Бальдур, старший, высокий парень с голубыми глазами и светлыми волосами, только что был зачислен в армию с гордостью и славой. Через несколько недель он будет на фронте. Естественно, что это привело к разговору о войне и ее течении. Ланни, который знал, во что верил Генрих, осмотрительно верил в то же самое. Американцам потребовалось несколько месяцев, чтобы захватить Кассино, и в этом случае было очевидно, что они не собираются в этом году идти в Альпы. Что касается Восточного фронта, то отступление немцев было явно стратегическим. Они заманивали врага в ловушку, и как только земля высохнет, этот факт станет очевидным для всего мира. Со времён, как Ганнибал пересек Альпы, сначала успешно, но окончательно неудачно, не было более глупого военного начинания, чем предложение США о вторжении и завоевании стран Оси. Ланни сказал, что в Америке хорошо известно, что эта программа была навязана армии президентом, в котором доминировали евреи.

Ланни взял на себя обязательство узнать об этом герре Розенфельде для герра Шикльгрубера, и он рассказал, как он путешествовал по американскому континенту по его поручению, и какие чувства он слышал от влиятельных богатых в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго, Детройте, Голливуде и Лос-Анджелесе. То, что он говорил, было далеко от правды. Он использовал собственный рецепт Гитлера, как лгать. Ланни пришлось потрудиться, выдумав истории, которыми он потчевал Генриха. Эти истории могут заставить даже великого лидера Генриха задуматься, не ошибся ли он, сомневаясь в добросовестности этого наследника американского крупного бизнеса. Гитлеру было совершенно невозможно представить, как такой человек, как президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, мог помогать русским и не понимать, в какую ловушку он попал. И правда был в том, что Робби был почти озадачен этим вопросом, как полагал Гитлер.

Генрих пообещал сообщить об этой новости своему фюреру при первой же возможности, и Ланни был почти уверен, что Генрих сделает это. Воздушная почта отправлялась в Берлин, по крайней мере, два раза в день, и, без сомнения, Генрих мог послать письмо дипломатической почтой. Ади может быть в своей штаб-квартире на Украине или в Хюртгенском лесу, но он быстро получит такое письмо. И, конечно, через три дня ответственный молодёжный работник прибыл с гордостью и восторгом, неся записку на личной почтовой бумаге величайшего человека в мире. - "Я внимательно прочитал то, что ты написал мне о герре Бэдде, и ты можешь заверить его, что я, как и всегда, буду рад его визиту. Конечно, я предоставлю ему безопасное сопровождение, как от Мадрида, так и обратно, и я разрешаю тебе сопровождать его ко мне и возвратить его в Мадрид, когда он будет готов приехать".

Для смиренного и обожающего Генриха Юнга это было величайшим достижением его жизни. Он пузырился немецкими прилагательными: "Prachtvoll! Herrlich! Beispiellos!" ("Славно, великолепно, беспрецедентно!") Он был огорчен, когда Ланни начал объяснять, что он не может убыть в тот же день. Ungucklicherweise! Ланни взял на себя обязательства, он пообещал одному из своих клиентов провести тщательное исследование современной испанской живописи, и он не мог нарушить свое слово ни одному клиенту. Нет, даже для того, чтобы очистить свое доброе имя в Нацилэнде, даже для того, чтобы помочь устранить герра Розенфельда из Второй мировой войны! Ланни обещал приехать в ближайшее время. И тем временем он подготовил официальный отчет для Генриха для передачи фюреру. Кроме того, он начал другой доклад, подписанный "Странник", который надо передать в американское посольство. Но он обдумал эту идею и сжег документ, решив, что это слишком рискованно, и в докладе ещё недостаточно сведений. Герру Розенфельду придется подождать!

Наступил и шёл апрель. Немцы в ходе своего стратегического отступления покинули Одессу и были окружены в Севастополе. Американцы на итальянском полуострове перебирались с одной горы на другую. А люди дома читали истории о дожде, грязи и крови и ждали, сомневаясь и отчаявшись, чтобы армия или кто-нибудь выполнили чудесные обещания, которые были даны миру. Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце!66

Ланни удалось полностью окружить себя нацистами и нацистскими агентами в столице Каудильо. Это происходило постепенно и естественно. Они искали его, и он должен был любить их. Он говорил на их языке более свободно, чем на испанском. Всю свою жизнь он восхищался немецкой культурой, играл немецкую музыку, пел немецкие песни. Он познакомил Генриха с остальными одного за другим, внутренне улыбаясь, поскольку он догадывался, что молодёжный лидер их знает. По всей вероятности, они пришли первыми и, обнаружив, что герр Бэдд будет говорить только о картинах, они выбрали старого друга, который пришел и сломал лёд.

Так или иначе, лёд был сломан, и Ланни стал, как и раньше, нацистским поклонником и коллаборационистом. Он рассказал о своих многочисленных друзьях в Фатерланде, об условиях в Америке и перспективах войны. Время от времени он сбрасывал информацию, почти всегда то, где он мог быть уверен в том, что нацисты уже её знали. Хотя, возможно, не эти конкретные агенты. Ф.Д.Р. не раз говорил ему, что ему дозволяется передавать противнику незначительную информацию, которой противник не обладал, при условии, получить вещи более важную взамен. Деньги могут тратиться без ограничений. Так Ланни развлекался, став щедрым плейбоем. Его позабавило, что блондинка фрейлейн Фридолин была готова принять Генриха вместо герра Бэдда. Это соответствовало нацистской этике, но, тем не менее, Генрих упомянул Ланни, что на эту тему нельзя ссылаться в Берлине-Грюневальде, где проживает его семья.

Все было просто прекрасно в этой Liederkranz Оси. У Ланни в его квартире было пианино, и они пели каждый раз, когда встречались. Они ели сытные блюда обеденном зале. И, возможно, никто из них никогда не замечал, что все это гостеприимство имело место в самом шикарном отеле Мадрида, и что Ланни никогда не посещал их места, никогда не выходил наедине с ними и никогда не садился с ними в автомобиль, даже в такси. Он даже не посетил клуб Веласкеса, где весь дипломатический корпус играл в теннис и плавал в бассейне. Немцы использовали один конец, а союзники - другой, а испанцы циркулировали между ними. Время от времени приходили япошки, а потом все остальные вставали и уходили.

Застенчивый, одинокий человек, не увлекающийся жизнью вне дома, он, казалось, был доволен, что картины приносили ему на квартиру и часами изучал их и говорил о них. Без сомнения, нацисты наблюдали все его привычки. Если это так, то они обнаружили, что он читает газеты из полдюжины стран, и отмечает и делает вырезки только связанные с искусством. Они обнаружили, что он был полностью обходился без секса. Они доказали это, сделав несколько попыток, как с женщинами, так и с мальчиками, и, конечно, они не преминули допросить швейцара и посыльных, которые всегда знают, что происходит в отелях.

Действительно странный человек! Может ли он быть тем, кем он притворялся, любителем искусства из башни из слоновой кости, увлеченным своей специальностью и безразличным к исходу величайшей войны в истории? Казалось, он полон решимости узнать все об испанской живописи. Потом пришли голландцы. Он читал газеты из Голландии, все, какие он мог получить в Мадриде, и другие, которые он заказал по почте. Он пытался всё разузнать о живых голландских художниках, когда все знали, что голландцы не делают ничего стоящего в любом виде искусств. Да, и как они могли, когда нацисты захватили их всех и заставили их работать на войну? Этот парень Бэдд провел несколько дней в Национальной библиотеке в Мадриде, читая о голландских художниках и пытаясь выяснить, кто еще был жив. Конечно, умелые нацисты не могли бы не отследить его и выяснить, с какими книгами он работал и какие вопросы задавал. Представьте себе, может ли он сохранить какие-то секреты в этом фашистском городе, где гестапо и испанская полиция работают рука об руку над проблемами безопасности!

VII

Секрет раскрылся, когда американец рассказал своему дорогому немецкому другу, что он намеревался войти в контакт со странным персонажем голландского художественного мира по имени Ханс ван Мегерен. Этот неудачный художник обнаружил несколько замечательных работ старого мастера Вермеера. Говорят, что они имеют исключительную ценность. Рейхсминистр Геринг заплатил огромную сумму за одну из них под названием "Христос и грешница". Так вот и все! Этот Bursche Бэдд хотел, чтобы ван Мегерен нашел для него Вермеера, чтобы он мог вывезти его в Америку и продать его за миллионы богатым друзьям своего отца! С немецкой точки зрения, это может быть не так уж и плохо, потому что любые деньги, которые ван Меегерен или любой другой голландец получит, нацисты у него отнимут, и это выглядело бы как валюта для покупки вольфрама в Испании или стали в Швеции.

Ланни часто говорил об этом голландце, который, казалось, очаровывал его. Он задавался вопросом, где он может найти адрес этого человека и позволит ли правительство Германии свободно отправлять почту из Испании в Голландию. Генрих взял на себя обязательство выяснить и сообщить, что письмо может быть отправлено при условии, конечно, немецкой цензуры. Казалось маловероятным, что может быть возражение на вопрос о старом мастере. Ланни рассказал об удивительной картине "Христос и грешница" и о другой, о которой он слышал, под названием "Христос в Эммаусе". На этой картине изображено, как Христос явился двум своим ученикам после распятия. Генрих подумал, что это довольно глупо, но Ланни ответил, что это любимый сюжет искусства и, кроме того, стоил миллион марок. "Не будь готтентотом", - сказал он.

Ответственный сотрудник молодёжной организации поклонялся власти и положению и, конечно, не хотел выглядеть таким невежественным. Поэтому он поговорил с другими немцами и вернулся, чтобы сообщить, что некоторые эксперты полагали, что предполагаемые работы Вермеера были подделками. На это Ланни ответил: "Рейхсмаршал спросил мое мнение. Я сказал ему, что считаю эту картину кисти Вермеера, но даже если бы это было не так, она была настолько хороша, что стоила денег. Действительно, она могла бы стоить больше. Человека, который смог одурачить такого хорошего знатока, как Геринг, стал бы исторической личностью, а коллекционеры захотели обладать его работой, как диковиной".

"Вот почему ты так хочешь её получить?" - спросил Генрих с неожиданной проницательностью.

"Это часть причины", - был ответ. - "Главное, что мне понравилась картина, как и одному из моих клиентов".

"Тогда", - сказал немец, - "я не могу понять, почему ты не идешь к фюреру и не разбираешься с делами. А потом, на обратном пути, встретишь этого ван Мегерена и посмотришь, что с ним делать". Генрих продолжал упорно настаивать, а Ланни неуклонно отказывался.

VIII

У горного каньона трудом тысяч людей и стоимостью в миллионы долларов возводится великая плотина. Воды реки накапливаются и образуют искусственное озеро. Построена электростанция, установлены динамо-машины, а линии электропередачи проложены над вершинами гор и спускаются в долины. Все готово, и однажды инженер в диспетчерской передвинул небольшой рычаг, и воды озера устремляются сквозь турбинные водоводы. Гигантские турбины начинают вращаться, электрический ток возникает за доли секунды, и в городах за сотни километров начинают крутиться бесконечное число заводских колес. Машины начинают реветь и колотиться.

Так что теперь это было с сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Всё было подготовлено, и пришло время действовать. У него не было рычага, только перьевая ручка с чернилами и клочок бумаги, на котором можно было написать слова. Он написал только три, все они были короткие и ни одно особенно впечатляющее: "Мои розы зацвели". Он запечатал бумагу в простой конверт, заклеил его и отправил в так называемое "почтовое отделение" в Мадриде. Ему не рассказали подробности того, что произойдет, но он знал игру достаточно хорошо, чтобы представить себе каждый шаг. Сообщение будет передано по радио в Вашингтон. И в течение часа после его прибытия агент Управления стратегических служб вылетит на самолете в Нью-Йорк и оттуда в Ньюкасл. Он свяжется с Робби Бэддом, даже если ему придётся разбудить его среди ночи, и представит письмо, которое Ланни написал и оставил в кабинете генерала Донована. Робби вызовет своего доверенного личного секретаря и продиктует текст этого письма. Письмо напечатают на впечатляющей почтовой бумаге "Канцелярия президента", а затем он его подпишет сам. Человек Управления стратегических служб заберёт документ, и он будет доставлен дипломатической почтой в Касабланку и вручён Джерри Пендлтону. Джерри упаковал свой чемодан, взял американский паспорт с поддельной испанской визой и отправился через Танжер в Мадрид.

Ланни ждал три дня, согласно инструкциям, и рано вечером он выскользнул из своего отеля, приняв все меры предосторожности, чтобы убедиться, что за ним не следят. Пройдя несколько кварталов, он отправился в Салон-дель-Прадо. Место, подходящее для прогулок искусствоведа. Из тени вышел человек и прошептал: "Джерри". Ланни ответил своим именем, и этого было достаточно. У него в руках был конверт, и он сунул его в нагрудный карман пиджака. Он не остановился, но прошептал: "Хотел бы я поговорить с тобой, но это слишком рискованно".

"Конечно", - ответил другой и похлопал его по плечу. Обычно он сказал бы: "До встречи", но так как Ланни был в Палестине, его бывший наставник подумал, что было бы весело сказать - "Шолом". Он повернулся и исчез в темноте.

Ланни благополучно вернулся в свой отель, имея при себе это драгоценное послание, которое стоило так много времени, мыслей, денег и услуг стольких людей. Когда он вошел в свою комнату, он запер дверь, а затем открыл конверт. Он знал содержание почти наизусть, но он должен был прочитать его, чтобы убедиться, что всё правильно написано.

Дорогой Ланни!

Я узнал от одного из твоих клиентов, что ты планируешь поехать в Голландию для осмотра картин. Я глубоко обеспокоен и отправляю тебе это письмо со специальным курьером. Ты много раз говорил мне, что ты взрослый человек и сам должен контролировать свою судьбу. Но в этот раз я надеюсь, что ты уважишь мнение вашего отца и исполнишь мою просьбу отказаться от этого самого опасного проекта. Мне не нужно говорить тебе, что у меня есть специальная информация, которую я не осмелюсь изложить на бумаге. Я безотлагательно заявляю:

НЕ ПОСЕЩАЙ НИДЕРЛАНДЫ.

Я уверен, что нет настолько важной проблемы в бизнесе искусства, которое заставило тебя проигнорировать это предупреждение твоего отца. Тот факт, что я плачу более тысячи долларов, чтобы передать тебе это сообщение без цензуры, несомненно должен убедить тебя в том, что у меня есть основания для моих слов. Оставайся там до лета. Если тебе нужно встретиться с друзьями, встречайся с ними во Франции. Климат в Голландии весной влажный и неприятный, и я понимаю, что это время в Испании ярко светит солнце. Если тебе нужны деньги, ради бога, воспользуйся моими.

Я надеюсь, что ты уничтожишь это письмо, как только его прочитаешь.

Твой любящий отец,

Роберт Бэдд

PS. Я сообщил твоему клиенту, что написал это письмо, так что тебе не нужно беспокоиться о том, что ты не сможешь выполнить свое обещание.

Ланни не уничтожил это письмо. Он положил его обратно в конверт, а затем взял ножницы для ногтей, аккуратно разрезал несколько ниток на подкладке своего чемодана и вставил письмо между подкладкой и крышкой чемодана. Он полагал, что враг не преминет найти письмо там, и он попытался установить осторожную ловушку, чтобы удостовериться в своих предположениях. Люди из Управления стратегических служб рассказали ему о мельчайших мерах предосторожности, которые они предприняли, чтобы скрыть копирование материалов противника, и Ланни не сомневался, что гестаповцы знают все хитрости. Ланни не делал ничего грубого, например, не рассыпал порошок, не оставил листок бумаги с торчащей из чемодана кромкой. Это должна была быть действительно работа с фантазией. Он осторожно удалил одну нитку с подкладки, коричневую шелковую нить длиной пять или семь сантиметров. Нитка цвета подкладки была незаметной, и он не положил её на конверт, где её можно было заметить, а аккуратно положил нитку между подкладкой и конвертом. Давление между ними удерживало её.

Если вытащить конверт, то нить упала бы на дно узкого пространства, Ланни попробовал это несколько раз, убедившись, что её гладкость не даёт ей залипнуть. Нитка упала бы в узкое пространство, где её увидеть не было никакой возможности. Когда конверт будет сдвинут обратно на место, нить окажется внизу, а не там, где её аккуратно подвесил Ланни. Таким образом, он будет знать, что конверт извлекался.

Чемодан был на стуле, и Ланни запер его. Он запер свой гостиничный номер, зная, что враг сумеет всё открыть. Он подошел к телефону и позвонил молодёжному деятелю. Вечер только начинался, и у Ланни были важные новости. "Приходи!"

Генрих пришел и услышал необычную историю о том, что американский миллионер отправил специального посланника из Коннектикута в Испанию, чтобы передать письмо своему сыну. Робби Бэдд сказал, так и так.

Ланни сказал Генриху, что Ланни ни при каких обстоятельствах не должен снова отправляться в Германию или в любую страну Оси. Правительство Соединенных Штатов с подозрением относится к нему, и он почти наверняка будет арестован за измену, а его семья будет очернена и опозорена. Ланни был ужасно подавлен этим, это сбило все его планы поездки в королевство. Так он заявил, и Генрих вполне определенно поверил ему.

"Ланни!" - воскликнул он. - "У тебя прекрасная возможность! Почему бы тебе открыто не перейти на нашу сторону?"

- Что мне делать, Генрих?

- Переходи к нам! Пойдем со мной к фюреру и все объясним. Сделай заявление о том, что ты с немецким народом в его борьбе против российского варварства и знаешь, что он победит в этой войне.

Ланни, играя свою тщательно продуманную роль, выглядел ошеломленным. - "Что хорошего это принесет, Генрих? Мое заявление будет изъято цензурой в Америке, и это положит конец моей полезности для фюрера".

- Ты мог бы выступить по нашему радио и достичь всего мира, Ланни.

- Я не оратор. Ко мне было бы проявлено какое-то любопытство, но это не продлилось бы дольше, чем несколько дней. Газеты объявят меня сумасшедшим, и это было бы концом моего влияния. Я никогда не имел права рассказать тебе, что я делал для фюрера. А я принес ему много информации, и он признал ее важность. Я сделал то же самое для рейхсмаршала Геринга, я рассказал ему не только о самолете Бэдд-Эрлинг, но и о другом оружии. Фюрер отправил меня к профессору Зальцманну из института кайзера Вильгельма рассказать ему, что я узнал об американских работах по реактивному двигателю, и к профессору Плетцену рассказать об экспериментах по атомному делению.

- Aber, Lanny, ты не сможешь сделать что-то подобное сейчас!

- Я буду стараться изо всех сил. Я могу приехать сюда в Мадрид, и, возможно, фюрер позволит тебе приехать и встретиться со мной. Ты знаешь, мне повезло, что у меня есть независимые средства. И Фюрер, и рейхсмаршал много раз предлагали заплатить мне за то, что я делал. Но я никогда не брал у них ни пфеннига. Поэтому мне не нужно их согласие продолжать мою работу.

- Какой позор, Ланни, что между вами возникло недоразумение!

- Это должно было случиться рано или поздно. Они почтили меня своей дружбой, и это было неизбежно, что я должен вызвать ревность людей вокруг них. Я вражеский иностранец, и как я мог ожидать, что приеду и буду находиться там без пробуждения подозрений? Я не позволю этому сломить меня. Я продолжу работать над тем, во что верю, и когда победа будет достигнута, я рискну очистить свое имя.

Поверил ли Генрих всему этому? У Ланни не было никакой возможности угадать, потому что он не знал, что было сказано Генриху. Он не знал, что Гитлер мог сказать. Он знал, что Генрих был не очень умным. Он любил Ланни и хотел бы верить в лучшее. Так что теперь Ланни выглядел скорбным, но смелым, таким же героическим, как любой киноактер в Голливуде.

Он думал о фильмах по особой причине. Внезапно он сказал: ''Давай на время отвлечемся от наших неприятностей, Генрих, и, вероятно, у одного из нас возникнет догадка относительно самого мудрого пути. Сегодня я проходил мимо кинотеатра и заметил, что у них идёт немецкий фильм Фридрих Барбаросса. Ты видел его?''

- У меня нет времени на шоу, Ланни.

- Не хотел бы пойти со мной сейчас?

Молодёжный лидер задумался на мгновение. - "У меня свидание, но я могу отменить его".

- Хорошо. Вот телефон.

Генрих колебался. - "Пойдем вниз. Я должен посмотреть номер". Ланни улыбнулся про себя, все было именно так, как он и предполагал. Генриху нужно что-то сказать по телефону, и он не хотел, чтобы Ланни это слышал. И Ланни думал, что он мог догадаться, что это было.

В роскошном холле отеля Риц агент президента ждал далеко от телефонной будки. Он не садился, а гулял, глядя на лица. Это был светский час, и там было много элегантно одетых людей. Ланни надеялся встретить кого-нибудь, кого он знал. Он увидел молодого офицера, которого он встретил в доме генерала Агилара. Капитан Гонзага, одетый с иголочки, его последняя пуговица была начищена, его сапоги блестели и были безупречны, его маленькие черные усы нафабрены и закручены. Ланни остановился перед ним и сказал: "Bien venido", а затем, с лучшей улыбкой, - "ждёте леди?" Не потребовалось ни ясновидения, ни другого оккультного искусства.

Офицер, вставая, чтобы ответить на приветствие, заговорил с неожиданной откровенностью. - "Черт бы побрал ее душу! Она опаздывает, как и женщины всегда".

- Слишком плохо, слишком плохо, Капитан. Почему бы вам не преподать ей урок? Пусть ее неудача будет моей удачей.

- Что вы имеете в виду, сеньор Бэдд?"

- Я иду в кино, и мне было бы приятно иметь вашу компанию. Немецкий фильм, очень высокого класса, я полагаю.

- Carramba! Мне не нравится их варварский язык. Меня заставили научиться читать, но когда я слушаю его, я не так хорош.

"К счастью, у меня есть немецкий друг, с которым мы идём вместе. Он может сесть рядом с вами и отвечать на вопросы. Это историческая картина, которая улучшит ваше образование, не говоря уже о той молодой леди". - Так каждый играет с жизнью в светском мире.

Ланни выкинул из головы страшную мысль. Он подумал, что его друг, вместо того, чтобы сказать Гестапо снять копию с письма в комнате Ланни Бэдда, может попросить их забрать этого двойного шпиона и увезти его во Францию через один из аэропортов, которые они контролировали. Но теперь в их компании будет трое, один из них офицер штаба военного коменданта этого округа со шпагой слева и пистолетом справа. Может показаться странным, что джентльмен может выглядеть таким образом, пригласив даму на вечер, но в Испании это было не странно. Страна должна была быть в мире пять лет, но на самом деле она находилась в состоянии подавленной гражданской войны. Выше в Гвадарраме не более чем в часе езды от Мадрида отчаянные партизаны все еще прятались, а ночью их отряды спускались и задерживали автомобили на шоссе. Нередко мятежники пробирались в столицу, прятались в старых пятиэтажных домах и проводили оттуда смелые набеги. Ни один хорошо одетый человек не думал пойти ночью в трущобы, и лишь немногие ходили туда даже днем.

Генрих пришел с телефона, и он не выдал неудовольствия, когда его представили испанскому офицеру. Все трое прогулялись по ярко освещенному бульвару в темный кинотеатр. Ланни сдержал свое обещание и посадил Генриха рядом с капитаном, и они наблюдали за карьерой рыжебородого короля немцев, представленного здесь не христианским крестоносцем, а поборником и пророком германского расизма, произносившим речи, которые можно прочитать в Майн Кампф. Вскоре Ланни забыл скучное шоу. Он думал о гораздо более захватывающем, которое, как он полагал, будет происходить в отеле. Он был уверен, что Генрих и его хозяева из гестапо не упустят возможность, которую он так тщательно подготовил.

Вернувшись в свою комнату, Ланни включил свет и запер за собой дверь. Сначала, как любая робкая старуха, он заглянул под кровать и в шкаф. Затем подошел к чемодану на стуле. Он осмотрел чемодан и ковер вокруг него. Не заметил никаких изменений. У него не было сомнений в том, что отпечатки пальцев были бы стерты. Во всяком случае, у него не было аппаратуры для обнаружения отпечатков пальцев. Он осторожно удерживал чемодан, открыл замок и поднял крышку. Снова не было никаких признаков того, что там что-то трогали. Он и не ожидал никаких признаков, понимая, что эту важную работу сделали специалисты.

Был только один пунктик. Крошечная шелковая нить. Где она? Малейшее прикосновение или сотрясение может привести к её падению. Поэтому Ланни крепко прижал левую руку к боковой поверхности подкладки, чтобы удержать нить в любом положении, в котором бы она не находилась. Там был конверт, он чувствовал его сквозь подкладку, и он начал тянуть подкладку назад, по сантиметру за раз, ища нить. Там её не было

Все еще крепко держась левой рукой, Ланни правой ослабил натяжение подкладки повсюду вокруг конверта. Но там не было никакой нити. Пока он не добрался до дна полости после того, как вынул конверт. Теперь он был уверен, что кто-то пришел и открыл этот чемодан и вынул письмо, без сомнения, чтобы сфотографировать его. Умелый фотограф мог сделать это за несколько секунд. Вся операция, которую Управление стратегических служб назвала "тайным проникновением", не заняла бы с американским оборудованием более чем несколько минут. Ланни дал гестапо более двух часов.

Он солгал Генриху Юнгу о письме Робби, и Генрих узнал это. Ланни спланировал это так, потому что он не пытался вернуть ни доверие Генриха, ни Гитлера. Он считал, что им обоим будет легче поверить, что он им лжет, чем говорит им правду. Теперь, лёжа в постели, он мог часами размышлять о том, правильно ли он угадал их психологию. Гестапо имело фотокопию письма, которое президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт отправил своему сыну специальным курьером и которое этот небрежный сын не смог уничтожить. Сам конверт был доказательством, поскольку на нем не было марки и почтового штемпеля. Нацистам с помощью тайной полиции Испании не потребовалось бы много времени, чтобы выяснить, что в тот день из Касабланки в Мадрид был доставлен американец и что его снова вывезли той ночью.

Письмо умоляло сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не ездить в Голландию, а остаться в Испании или во Франции. Смысл этого был очевиден, и стоял единственный вопрос, было ли это письмо подлинным предупреждением или "подсадной уткой". Это заставило руководство гестапо лежать без сна по ночам! Ланни мог быть уверен, что копии письма уже направлены самолетом в Берлин. Их направят многим лицам. Гиммлер получит копию, и Геринг. Все, кто знал Ланни Бэдда, будут вызваны, чтобы обсудить его психологию. Эта проблема заставила бы хмуриться специалистов в разных областях. Из-за этого Der Dicke будет принимать еще много бензедриновых таблеток. Ади Шикльгрубер, который плохо спал и принимал различные лекарства на этот счет, был бы другим, кого будут мучить мысли. - "Любит, не любит!"

Приговор будет зависеть отчасти от того, сколько и что именно фюрер и его советники узнали об этом сыне президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Если бы они нашли очень мало и просто хотели допросить его, то они могли бы все еще полагать, что он был чем-то вроде олуха, Tunichtsgut (шалопай). Этот бездельник хотел грубо войти в зону военных действий, пытаясь купить то, что могло бы быть Вермеером и могло бы быть ван Мегереном. С другой стороны, если бы они обнаружили, что он был гадюкой, проникшей в душу фюрера, то они были бы склонны судить письмо как умную уловку.

Но они никогда не могли быть полностью уверены. Сомнение останется в голове у всех, как и возникает в каждом совете Generalstab по стратегии. Это повлияет на военную мысль и изменит баланс в каждом решении. Если это приведёт к отправке одной дивизии с побережья Ла-Манша в Голландию, если это вызовет перемещение одной батареи мощной артиллерии, предназначенной для Шербура, Дьеппа или Гавра, в устья Шейдта или Рейна, тогда будут спасены тысячи американских жизней. И труды Ланни Бэдда и уж совершенно секретных джентльменов в Вашингтоне будут оправданы много раз.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В пушечном жерле67

ЛАННИ БЭДД остался в Мадриде, хотя его ненавидел. Он боялся, что, если он внезапно уедет, то нацисты могут подумать, что он приезжал специально, чтобы подбросить им письмо. К тому же он познакомился с чиновником, который знал о концентратах вольфрама и свободно о них говорил. Вращаясь в светском обществе, можно было услышать много разговоров о войне, и время от времени кто-то пил слишком много хорошего вина и выдавал секрет. Человек по своей природе является стадным животным, и ему трудно устоять перед желанием поделиться знаниями с другими членами стада. Ходили разговоры о том, что "Голубая дивизия" сражается на восточном фронте и терпит потери. О саботаже в испанской промышленности. И даже о планах революции против Франко, которого презирали старые семьи.

Промышленность страны, лишенная нефти, медленно приходила в упадок, и толстый маленький Каудильо был вынужден смирить свою гордость. В мае месяце он уступил и принял условия союзников. Он изгонит немецких агентов, которых перечислили союзники. Он остановит нападения фалангистов на консульства союзников. Он передаст союзникам итальянские корабли. И он ограничит продажу вольфрамовых концентратов в Германию десятью процентами от их общего производства. Сдержит ли он это последнее обещание? Офицеры Франко шутили об этом в присутствии общительного искусствоведа. Существует черный рынок, и было печально известно, что в Испании всегда были контрабандисты. Об этих шутках сообщалось в еженедельном письме, которое, с бесконечными мерами предосторожности, искусствоведу удалось доставлять в американское "почтовое отделение".

Одним из результатов этого урегулирования было то, что Ланни потерял своих нацистских друзей. Генрих уже убыл. Теперь убыли и другие, включая леди Фридолин. Но список союзников, видимо, был неполным, и Ланни назвал имена немцев, которые все еще были активны. А также испанцев и предполагаемых датчан и швейцарцев и других таких же, которые заняли места ушедших. Вновь прибывшие заводили знакомство с очаровательным искусствоведом, у которого было намного больше денег, чем у них. Время от времени один из них предлагал продать ему секреты, но он не клюнул на эту приманку. Они снабжали его сплетнями о смене любовниц Каудильо, и он слушал, но воздерживался от комментариев. Когда они приносили ему плохие картины, он вежливо опасался, что они могут не понравиться его клиентам. Однажды они принесли ему хорошую картину, и за неё он заплатил чуть больше, чем она того стоила.

Май - прекрасный месяц на земле Кастилии. Солнце светит, и небо чистое. Ливни сменяются солнцем, и крошечные бриллиантики блестят на каждом листе и травинке. В восхитительных садах цветут всевозможные цветы, а пчелы и птицы заняты от рассвета до темноты. Ланни любил такие виды в детстве. А теперь богатый землевладелец предоставил ему возможность использовать обширную территорию с гладкими зелеными лужайками, беседкой, покрытой виноградной лозой, бассейном с водяными лилиями и золотыми и серебряными рыбками, солнечными часами и многими озорными маленькими статуями-купидонами, фавнами и сатирами. Лучше всего была библиотека, и Ланни брал в сад старый том Лопе де Вега, полный дикой мелодрамы, которая волновала испанскую аудиторию более трех столетий.

Да, мир был полон восхитительных вещей, и так было всегда для внука президента Оружейных заводов Бэдд и сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Были времена, когда он наслаждался ими от всего сердца. Но теперь он был обеспокоен, озабочен. Какое право имел любой человек быть счастливым в такой критический момент истории? Месяц май был временем, когда все военные эксперты согласились с необходимостью открытия второго фронта, если его вообще открывать когда-либо. Ла-Манш и Северное море были в лучшем случае неспокойными водоемами, а их южные берега были теми, на которые сильнее всего били ветры. Не было никакого смысла высаживать армию на берег, если собирались её снабжать, и дни, когда можно это сделать, проходили. Газеты всего мира объясняли это и размышляли о дате, которую американцы называли D-day, и почему её откладывали.

Ланни смотрел газеты и слушал радио, когда у него была возможность, ожидая новостей каждый час, но ничего не приходило. Союзнические армии в Италии теперь пробивались к Риму, и это было что-то, но очень мало. Где была большая армия, большой решительный бросок? День за днем проходил, и ничего не происходило, и не было ни души, которой он мог бы задать вопрос или с кем он мог бы поговорить. Он должен был выслушать насмешки своих друзей по Оси и с грустью признать, что они были правы. Янки дали новое значение слову блеф, а также игре в покер, в которой можно преуспеть благодаря блефу.

Раз в неделю Ланни писал своей жене, а иногда и своему отцу и своим клиентам. Не должно было быть никакой цензуры почты между землей Франко и землей Рузвельта, но Ланни был уверен, что письма к нему вскрываются, и он не рисковал, когда письма шли в другую сторону. Те, что шли Лорел, были адресованы Агнес Друри, и касались его деятельности искусствоведа, его здоровья, приятного климата, вежливости испанцев и подобных безвредных предметов. Письма, пришедшие от Лорел, были в равной степени неопределёнными. Ребенок процветал, ее работа шла удовлетворительно, а Нью-Йорк был еще одним местом, где май месяц был восхитительным.

Но в конце месяца пришло другое письмо, краткое и деловое: "Я хочу сообщить вам, что я продала три картины, посвященные жизни Моисея, и через несколько дней отправляюсь в Англию. У меня есть информация, касающаяся прекрасного портрета герцога Мальборо, и владелец обеспечил мне проезд посмотреть его. Если вы сможете присоединиться ко мне и дать мне свой совет, я буду рада. Я уверена, что вы сможете заинтересовать одного из ваших клиентов этим уникальным произведением искусства. Мой адрес будет отель Савой. С любовью, Агнес".

Это, безусловно, встряхнуло Ланни. Он женился на феминистке, и она еще раз дала ему понять, что это означает. Она родила ему ребенка, но она не собиралась остепениться и заботиться о нём. За ребенком присмотрят, а эту войну начинающий писатель увидит сама.

У него не было проблем с чтением ее кода. "Три картины, посвященные жизни Моисея" означали журнальные статьи, которые она написала о Палестине. А что касается герцога Мальборо, он успешно вторгся на континент, и теперь его прямой потомок планировал повторить то же самое. "Владелец" этой "картины", несомненно, был каким-то журналом, который поручил ей написать о войне. Ланни оставалось только догадываться, была ли это идея журнала или ее зародил собственный живой мозг Лорел. Кроме того, будет ли она там как Мэри Морроу, Лорел Крестон или миссис Ланнинг Прескотт Бэдд. Конечно, это не может быть Агнес Друри!

III

Агент президента несколько дней думал, что его работа в Испании почти закончена. Он просмотрел все картины, которые мог найти, и тщетно пытался придумать какой-то другой способ убедить немцев в том, что армада союзников собирается в Голландию. Теперь он обнаружил, что думает о Лондоне. С тех пор, как он там был, у него действительно накопилось много информации, которую он мог бы передать Рику, способному журналисту, который использовал бы эту информацию, не указывая на искусствоведа в качестве источника. В Англии он наверняка мог узнать, что происходит, и устранить неопределённость, которая стала почти невыносимой.

Он послал обычную телеграмму своему отцу, сообщив, что у него появился картинный бизнес в Лондоне, и что он направляется в отель Авенида Палас в Лиссабоне. Он упаковал свой чемодан и свои картины и отправился в столицу Салазара, считая, что Робби передаст его сообщение на таинственный номер телефона в Вашингтоне, и что результат будет достигнут. Он ждал с нетерпением два дня, прежде чем ему сообщили, что у него есть место на самолет на следующий день. Как совершались эти чудеса, он никогда не узнал. Он был в руках высших сил, о которых человечество веками мечтало. Огненная колесница, спустившаяся к пророку Илии, ковер-самолёт, который возил Синдбада-морехода, deus ex machina, решавший все проблемы греческих драматургов.

На этот раз это был английский самолет, взлетающий с суши, очень удобный, предназначенный для высокопоставленных пассажиров. Офицеров в форме, курьеров с чемоданами, которые они никогда не выпускали их из рук, и озабоченных бизнесменов. Никто не говорил о своих делах, и мало кто хотел говорить вообще. У Ланни были газеты и журналы, за которые он многократно переплатил, поэтому он был доволен, что его никто не будет беспокоить. Большую часть пути ему приходилось читать при искусственном освещении, потому что один из членов экипажа прошел через салон и закрыл окна заслонками. Никто не собирался смотреть на это море сверху! Ланни вообразил, что могло быть там. Однажды он увидел конвой, сотни судов, идущих длинным строем и оставляющих след черного дыма на сотни километров позади них. На этот раз, он знал, что их будут тысячи. Три тысячи, четыре, пять, несомненно, самое величайшее скопление кораблей с тех пор, как люди вышли к морю.

Агенту президента не сказали, куда приземлится этот самолет, и он сомневался, сказали ли это кому-либо еще. Им приказали пристегнуть ремни безопасности, и вскоре они начали чувствовать шум в ушах, который говорил им, что они спускаются. Дул сильный ветер, и все немного нервничали, но никто этого не показывал. Они почувствовали, как колеса касаются земли, и обнаружили, что они находятся в Бовингдоне, в аэропорту, который агент президента никогда не видел раньше. Сейчас он почти ничего не увидел, потому что их посадили автобус и с максимальной скоростью отвезли в Лондон.

Забавно иметь жену и не знать ее имени! Ланни решил, что не пойдет в шикарный отель и не будет спрашивать нескольких дам. Он нашел свободную телефонную будку, что было непросто в это многолюдное время, и позвонил в отель. Нет, Мэри Морроу не была зарегистрирована. Когда он попросил Лорел Крестон, да, леди из Нью-Йорка, но ее комната не отвечает. Он попросил передать, что мистер Бэдд позвонит ещё, а затем сдал в камеру хранения свой багаж и отправился на прогулку по этому непобедимому городу, величайшему в мире, построенному на непотопляемом авианосце. Ланни вспомнил шутку о том, что на острове было так много американских солдат, что он потонул бы, если бы его не удерживали воздушные аэростаты. Американцы толпились на улицах в разных формах. Были видны и воздушные аэростаты, огромные толстые серебристые колбаски, покачивались в сильно затуманенном небе.

Было почти столько же людей в форме, сколько в штатском, по мнению агента президента. И более половины людей в форме были из-за океана. Кое-кто из американских солдат спешили, другие прогуливались и пристально вглядывались, в последний раз рассматривая этот легендарный город, отмечая различия, а не сходство с их домом. Прошло два с половиной года с тех пор, как эти высокие парни начали попадать на остров, маршировать и муштровать, репетировать маневры на пляжах и дюнах, в лесах, везде, где бы ни была не возделываемая земля. Островитяне привыкли к их незнакомым словам и произношению в нос и взяли на себя обязанность брать их в свои дома и заставлять их чувствовать себя комфортно. Было обнаружено, что некоторые из них были хорошими, а некоторые не такими хорошими, как это было в случае с местными жителями.

Ланни вернулся в гостиницу, и на этот раз ему сообщили, что Лорел Крестон у себя. Он поднялся в ее комнату, и о, какое зрелище! Мог ли какой-нибудь муж вообразить это? Жена в форме, изящная блузка цвета хаки с карманами по всей длине, короткая юбка, дерзкая шапка и эмблема - капитан, не меньше. На рукаве была белая нарукавная повязка с большой буквой "С" (К)! Это означало не капитан, а корреспондент. Она все сделала сама и теперь была удивлена испугом мужа. Это был праздник феминистки, и он делал вид, что не осмелился прикоснуться к ней, пока она не приказала: "Поцелуй меня, сэр!" Только после того, как он сделал это, она сказала ему, что у нее было только то, что армия назвала "симулированным" званием68.

В конце концов, она была всего лишь женщиной и горела желанием рассказать ему эту захватывающую историю. Ей пришло в голову, что она скучает по многим историям, и она пошла к редактору, который принял ее статью о Палестине и спросила: "Почему бы вам не отправить меня освещать вторжение во Францию?" Он был заинтересован, и состоялась редакционная конференция, в которой они подвергли ее допросу с пристрастием. В результате они подали заявку в Вашингтон, и их запрос был удовлетворен. Она не должна была приближаться к фронту. Ни одна женщина не имела такой высокой привилегии. Но она будет следовать за армиями и писать то, что видела, подчиняясь, конечно, цензуре. Ей пришлось заполнить полдюжины документов в пяти экземплярах и сделать полдюжины медицинских анализов, а затем они переправили ее сюда.

Это будет не только величайшее вторжение в истории, но и наиболее полно освещаемое. Их главнокомандующим был человек, который верил в гласность и рекламу, любил это, плавал в этом, как рыба в воде. И он послал этот импульс вниз по инстанциям. Это была народная война, и народ собирался знать о ней все, что не помогло бы врагу. Армия, флот и военно-воздушные силы, все собирались иметь своих историков, работающих в командах. Их обеспечили клерками и секретарями, фотографирующей аппаратурой, курьерами, шоферами и джипами. У всех важных газет и журналов будут свои корреспонденты, и они будут носить форму и пользоваться военными привилегиями. Женщины были "симулированы" в Женский Корпус Армии США, и одной из них была "Капитан" Лорел Крестон!

"Когда это начнётся?" - спросил Ланни. Этот вопрос был у всех на уме, если не на его или на ее языке. Лорел сказала: "Никому не говорят, но есть много признаков. Наши люди массой проходят через Лондон и все едут на юг. Сегодня я заметила, что, как мне кажется, исчезают важные корреспонденты. Сегодня утром я хотела получить информацию и позвонила коллеге, и мне сказали, что его нет. Я попробовал другого, и было то же самое. У меня пробудилось любопытство, и я попыталась у полдюжины и получила тот же результат. Им сказали исчезнуть, не сказав ни слова кому-нибудь".

Ланни ответил: "Я был поражен количеством людей в форме на улицах. Я никогда не видел ничего подобного раньше. В тот день, когда я покинул Мадрид, газета Arriba сообщила, что в Британии насчитывается пятьдесят американских дивизий и столько же вооруженных британских войск. Это означает что-то более полутора миллионов. Конечно, это исходит из немецких источников и отражает то, во что верят немцы".

"Или что они хотят, чтобы мир думал, что они верят", - мудро заметила жена. - "Обе стороны делают все возможное, чтобы держать других в неведении".

Ланни улыбнулся и не сказал, какую роль он сыграл в этом деле. Он думал, что попробует испытать эту наблюдательную леди. "В Мадриде создается впечатление, что вторжение будет через Голландию", - сказал он.

Ответ был: "Это может быть". Он был удивлен, увидев, что она делает с ним то, что он сделал с ней так много лет, храня секреты!

Первая статья Лорел была посвящена Британии накануне вторжения. Она была здесь около недели и постоянно ходила, брала интервью у самых разных людей и делала записи. Прекрасные люди в великий момент их жизни. Они боролись за выживание и понесли ужасные потери. Теперь их рационы были урезаны, но их настроение оставалось возвышенным. Сверху вниз по социальной лестнице все знали, что будет, и Лорел не встречала того, кто сомневался в результате. Обычные люди выражали свои чувства с избытком, потому что они были самыми общительными из людей и полны того, что они называли задором. Даже высшие сословия становились приветливыми в присутствии женщины-солдата, но никогда никакой героики! Лорел с удивлением рассказала о пожилой вдове, которая спросила: "Дорогая, ты видела тюльпаны на Бёрдкедж Уок?" Ланни ответил: "Пойдём посмотрим на них!" Это было после того, как они пообедали и решили побаловать себя отдыхом. Бесполезно зависать на радио, поскольку D-day не мог начаться до рассвета любого утра, и тем более об этом ещё не шептались.

Они прогуливались по улицам, переполненным движением, и смотрели на достопримечательности, о которых Ланни мог рассказать, потому что он посещал эти места с детства, время от времени. Многие из ориентиров исчезли, увы. Целые кварталы были сравнены с землёй, и только на нескольких улицах не было провалов. Ланни сравнил их со ртами Кокни, которые не могли позволить себе стоматологию, и когда зуб заболел, его вырывали, и на этом все заканчивалось.

Бомбардировки были уже нечастыми. Но люди слышали о новом оружии на подходе. Нацисты хвастались им по радио в течение года или больше. К настоящему времени большинство людей перестали воспринимать их всерьез. Ланни сказал, что это большая ошибка. Его жена повторила то, что ей сказали, что причиной задержки была успешная бомбардировка Пенемюнде, где создавались эти дьявольские вещи. Ланни мог бы сказать: "Я знаю кое-что об этом", но он этого не сделал. Он выразил опасение, что новое оружие может быть уже готово к запуску против кораблей и пляжей. Все разговоры вели к D-day.

Они прогуливались по Гайд-парку и восхищались прекрасными цветочными клумбами, источником удовольствия, который война не отобрала у людей. Перед ними была длинная тропа с газонами с каждой стороны, и это было знаменитое место, куда британцы, которые никогда не были рабами, приходили даже в разгар войны осуществить свое право на свободу слова. В воскресенье днем они приносили ящики из под мыла или легкие подставки, занимали свои позиции и начинали выступать. А рядом можно прогуливаться и выбирать из полдюжины различных социальных и религиозных доктрин, не говоря уже об астрологии и нумерологии, зле табака, вивисекции, поедания мяса и развода. Можно смеяться и издеваться или задавать вопросы, но этого недостаточно, чтобы заставить говорящего услышать. Там и сям прогуливался Бобби, наблюдая. Но ему редко приходилось что-то делать. Он никогда не мешал выступающим, даже если они призывали кого-то убить короля. Это была британская идея, что причина, по которой у них никогда не было убийств, заключалась в том, что они позволили всем прийти сюда и выпустить пар.

Роттен Роу дорога для верховой езды с дорожкой для людей и деревянными перилами между ними. Теперь было немного всадников, так как большинство отправлялись на войну, и лошади тоже. "Какое странное название у дороги для верховой езды!" - заметила Лорел, а ее муж объяснил, что это когда-то была "Route du Roi". Он воспринимал порочностью выражение давнего презрения англичан к иностранному языку и даже ко всему, чего не было на их маленьком островке.

А потом Бёрдкедж Уок, довольно скучная прогулка по парку, но оживленная грядками тюльпанов. Тюльпаны были любого цвета и узора, а природа предлагала еще более яркие виды. Ланни вспомнил дни перед Первой мировой войной, когда его отец вел дела с Захаровым, оружейным королем, и они зашли в парижский особняк греческого джентльмена. У него была испанская аристократка, которую он обожал, но не мог на ней жениться, потому что у нее был безумный муж. Дама любила тюльпаны, и она рассказывала о них маленькому американскому мальчику. "Я помню бизарры и библоэмены, - заметил взрослый мальчик, - "но я забыл, что есть что".

Цветы мягко клонились на ветру, не штормовому. Моряки назвали бы его сильным ветерком. И это вернуло их мысли к D-day. Ветер дул с севера, и Ланни сказал: "На пляжах будет плохо. Вряд ли они попробуют это сегодня вечером". Лишь позже он услышал историю о том, что отплытие было намечено на предыдущую ночь, но его пришлось отменить из-за плохой погоды. Теперь генерал Айк и его сотрудники были в ужасном состоянии тревоги. Их метеорологи ожидали, что ветер стихнет, но они могут ошибаться, и в любом случае на пляжах будут волны. С другой стороны, если бы высадка была отложена, то пришлось бы ждать еще один месяц из-за приливов. А здесь были корабли в гавани, многие с войсками уже на борту, и все могли подвергнуться бомбардировкам противника. Из Атлантики приближалась огромная армада, всего четыре тысячи судов, и никто не мог догадаться, сколько подводных лодок подстерегает их. Идти или не идти, вот в чем вопрос.

Муж и жена вернулись пешком в отель. Он привык всю свою жизнь иметь то, что он хотел, и когда он этого хотел, а теперь он хотел радиоприемник. В отеле не было ни одного свободного радиоприемника, поэтому он отправился на охоту и нашел дилера, который не смог удержаться от двойной цены за неделю аренды. Его нужно было сразу же привезти, и его доставили до "чёрного" входа в отель на тачке. После этого пара могла сидеть и слушать новости со всего мира. Американцы скопились к северу от Рима, и не верили, что немцы могут удержать что-нибудь ниже так называемой Готической линией, обороняющую реку По. Японцев загнали обратно в Новую Гвинею, а по всей Германии бомбили нефтяные заводы. Об этом тоже была история, которую Ланни мог бы рассказать, но у него рот был на замке.

Что касается D-day, то по радио Оси шли спекуляции, скептицизм и насмешки, а по британскому и американскому радио было полное молчание. Каждый день Би-би-си предупреждала французских партизан, что они не должны двигаться, пока не получат инструкции, переданные французскими голосами, которые их научили распознавать. Каждый день Ось угрожала завоеванным народам суровыми наказаниями и успокаивала их собственный народ, цитируя обещания победы Unser Hermann, толстяка, которого они обожали, хотя и не так горячо, как раньше. "Вторжение будет отбито, даже если люфтваффе погибнет", - заявил он. Такая это была война, и обе стороны были готовы к борьбе не на жизнь, а на смерть.

Пара говорила о Геринге, которого Лорел никогда не видела, за исключением его безчисленных фотографий. Ланни много рассказывал о нем, но ничего говорил в последние годы. Он был удивлен, обнаружив, что его слегка смутила мысль об этом бароне-разбойнике из прежних времён. Der Dicke принимал его в своём доме, как хозяин, и Ланни не мог не любить его в некоторых аспектах. Теперь, что знал Геринг, и что он думал об этом ложном друге, об этой змее в траве, о гнусном обманщике? Возможно, что чувство юмора у Германа будет доминировать, и он разразится громким воплем из-за того, что его одурачили. Ланни решил, что именно так он и поступит, если когда-нибудь встретится с Nummer Zwei в этом мире или в следующем.

С Гитлером, конечно, все было бы иначе. Ади был человеком без чувства юмора, человеком, который отождествил себя с Богом и обиделся не просто как за lese-majeste (оскорбление величества), но как за кощунство. Он был человеком без пощады и, как ни странно, без хитрости. Он думал о себе как о человеке бесконечного лукавства, но он ушел от этого и поместил все это в книгу и распространил её в семи миллионах экземплярах. Конечно, он мог предположить, что никто, кроме немцев, не прочтет книгу и что, если другие прочтут ее, то они не смогут поверить в это. Но, в конце концов, все заметные места были выявлены и процитированы, и весь мир осознал этого человека маниакального эго. Ланни не мог с нетерпением ждать встречи с ним, в этом или любом другом мире. Что касается Лорел, она ненавидела его с особым и своеобразным ужасом. Если Ади Шикльгрубер когда-нибудь попадется в плен, ему не нужно искать пощады у "капитана" Лорел Крестон из Женского корпуса Армии США!

VII

Счастливая пара крепко спала, и никакие духи или нематериальные существа не пришли предупредить их, что это будет великий день. В ту ночь сто тысяч человек сели на корабли и десантные суда в Саутгемптоне и других гаванях на южном побережье Англии. В ту ночь из Атлантического океана пришёл еще один огромный конвой, пара тысяч судов, транспортов, грузовых судов, танкеров, ремонтных судов, госпитальных судов. В авангарде и арьергарде шли сотни военных кораблей всех видов и размеров, линейные корабли, крейсеры, эсминцы и небольшие эскортные суда, снующие тут и там со скоростью до шестидесяти километров в час. Все они были оснащены изумительными новыми устройствами, которые позволяли им обнаруживать суда под водой или на поверхности, а также самолеты любого типа в воздухе. Радиообнаружение и определение дальности (Radio Detection and Ranging - Radar) было его полным названием, и у кораблей были автоматические пушки сотен размеров, которые можно было повернуть, причем некоторые из них за долю секунды, на объект противника, который был обнаружен. Их зенитные снаряды были снабжены бесконтактными взрывателями, невероятными маленькими радиоустройствами, которые притягивали снаряд близко к цели и вызывали его взрыв, когда он находился рядом. Держитесь подальше от этой новой научной армады! Восход солнца пришел рано, и высадка началась несколько минут спустя. Transocean, немецкое радио, сразу стало передавать новости. Немцам было нечего терять, рассказывая, они были уверены, что враг знает, что делает. Союзники, с другой стороны, не могли быть уверены, что знают немцы, поэтому они молчали. Ланни и Лорел слушали немецкие отчеты на английском языке. Они рассказали о силах, выходящих на берег на пляжах, между Гавром и Шербуром, на расстоянии полтораста километров. Тучи парашютистов сбрасывались на сельскую местность, вплоть до Рауэна, в шестидесяти километрах от моря. Они стремились захватить стратегические точки, разрушить мосты, минировать дороги. Немцы сказали, что их зачистили, и это, конечно, соответствовало формулировке.

Прошло три часа, прежде чем Би-би-си дала о себе знать, и тогда это было только одно предложение. Пресс-помощник генерала Айка, у которого был хороший голос, прервал программу заявлением: "Через десять секунд я сделаю важное объявление". Он торжественно считал: "Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять". Затем "Вторжение началось на северном побережье Франции". Ровно шесть слов, как телеграмма. Американцы научились сдержанности у англичан. Никто не собирался обвинять их в хвастовстве, притязаниях или как-либо напоминать Гитлера, Геринга и Геббельса.

Позже в тот же день корреспондентам разрешили рассказать, что они видели своими глазами. Всё тщательно было подвергнуто цензуре, но от этого не менее захватывающе. Ланни, который был во всех зонах военных действий, разговаривал с разными людьми, знал детали и мог передать их своей жене. Он наблюдал за высадкой в Алжире и видел десантников с их лицами и руками, зачерненными для ночных операций. Мавры считали их новой расой темнокожих людей, вызывавших удивление при созерцании. Ему пришлось выпрыгнуть из самолета, но он не рассказал об этом Лорел. Он описал это как чей-то рассказ. Помимо парашютистов были воздушно-десантные войска, их были целые дивизии, размещённые в планерах, которые при достижении рубежей скользили к земле. В ночь перед высадкой англичане и американцы сбросили четыре такие воздушно-десантные дивизии и две парашютные дивизии, где-то от шестидесяти до девяноста тысяч человек. Самолеты, которые их сбросили, вернулись еще и за грузами. У солдат было радиооборудование, и они могли передать кодом, где они находятся и что им нужно. В течение часа это будет им доставлено.

Такого перемещения самолетов еще не было в мире. За все время, которое Ланни провел в Лондоне пару недель, рев самолетов никогда не исчезал из его ушей. Это был звук, не похожий ни на что другое на земле, множественный гул, состоящий из сотен отдельных, ни один из которых не мог быть различим. Звук не исчезал ни на мгновение, потому что когда одни самолеты прилетали, другие улетели и все шли на север или юг, указывая путь к войне.

Корреспонденты рассказали о сценах возле пляжей. Транспорты и большие десантные корабли тащили аэростаты, чтобы не допускать бомбардировщики. Торпедные катера шныряли во всех направлениях в поисках подводных лодок. Громадные линкоры медленно двигались в нескольких километрах от берега, их самолеты-разведчики выбирали для них цели и передавали данные. Здесь было дюжина американских линкоров, больше, чем в Перл-Харборе. Некоторые были потоплены там, потом были подняты и переделаны, лучше, чем раньше. Некоторые из стариков уже не были достаточно быстрыми для морских сражений, но здесь, защищенные крейсерами и толпой эсминцев, они были плавучими крепостями, выбрасывающими тонны металла на покрытую дымом береговую линию.

У немцев было три года, чтобы укрепить это побережье. Они обследовали и планировали каждый пляж и знали точные углы и расстояния. Они заминировали весь берег и все пути, и блокировали каждый подход гениально сконструированными препятствиями. Но в ту роковую ночь к берегу подошли подводные лодки малютки и установили пляжные указатели, и сотня или две тральщиков работали всю ночь под защитой бомбардировщиков. Были проложены каналы до пляжей, и на крутые берега взбегали десантники, забрасывая гранатами доты и другие очаги сопротивления.

В некоторых местах все это удавалось, и тучи десантных кораблей проникали через прибой и опускали пандусы. Бойцы выскакивали и мчались по песку и поднимаясь по мосткам к вершине. В других местах успехи были меньше, и людей поймали в ловушку на пляжах, и им приходилось окапываться под пулеметным огнём.

Многие погибли в прибое и в мягком песке. Были подбиты танки, а десантное судно затонуло. Но пришло еще больше, и весь день орудия шести сотен военных кораблей и бомбы с нескольких тысяч самолетов обрушивались на укрытия врага и истощали его огневую мощь.

VIII

Ланни не хотел ничего делать, кроме как сидеть у радио, а его жена осталась с ним. Однажды он увидел слезы, текущие по ее щекам. Он знал, что она думает об этих бедных мальчиках, некоторым из них не более восемнадцати, которые оказались в ловушке посреди этого сосредоточенного ужаса, истекая кровью своей жизни и испытывая муки боли и страха. Он сказал: "Ты идешь туда, дорогая. Ты просила об этом, и тебе придется сохранять самообладание".

"Я знаю, я знаю", - сказала она, - "и я буду". Но слезы продолжали течь, и он выключил радио, обнял ее и позволил ей рыдать на его плече. Было что-то в женщинах, что делало это необходимым. Каким-то таинственным образом, физиологическим или психологическим, это им помогало. Когда Лорел высушила глаза, она сказала: "Сейчас я в порядке. Я вытерплю всё до конца.

"Мы должны пережить эту войну", - сказал он ей. - "Тогда мы сможем предотвратить следующую".

- Я продолжаю задаваться вопросом, Ланни, помешает ли какая-либо война следующей? Я ненавижу все это, и в глубине души мне так же жаль немецких мальчиков, как и американских.

"Ты должна упоминать об этом в своих статьях", - сказал он, улыбаясь, - "иначе твои редакторы выбросят тебя".

Ланни позвонил Рику, который подошел к отелю. Нина приехала в город. Невозможно оставаться спокойным в такой день. Теперь здесь были два военных эксперта и две почтительные жены, чтобы впитывать их мудрость. Ланни не видел Нину в течение нескольких лет. Она похудела, а ее волосы начали седеть. Она думала о своих мальчиках, но не позволяла, чтобы это мешало ее домашним обязанностям или ее поддержке дела ее мужа. Ланни был рад сообщить ей хорошие новости о ее младшем сыне, ее ребенке. Он был в безопасном месте, потому что немцам редко удавалось бомбить Египет. Нина воскликнула: "Как хотелось бы, чтобы самолет никогда не изобрели!" Ланни подумал, но не сказал: "Подождите, пока не увидите летающую бомбу!"

Двое мужчин, слушающих новости, согласились, что самым удивительным аспектом было почти полное отсутствие люфтваффе на месте происшествия. Геринг сказал, что люфтваффе должно остановить вторжение, даже если оно погибнет. Но до полудня того решающего дня обнаружилось не более пятидесяти его самолетов. Вывод был неопровержим. У Der Dicke просто не было самолетов, чтобы бросить вызов одиннадцати тысячам, которые были у союзников в работе. Что было у Геринга, он оставлял для контратаки, которой рейхсвер обещал отбить захватчиков обратно в море. Еще один Дюнкерк, который непрерывно предсказывало радио Transocean, и которого Уинстон Черчилль боялся в течение четырех долгих лет.

К концу дня стало ясно. Высадка удалась. Захватчики забирали пляж за пляжем, в том числе модные пляжи Трувиля и Довиля, которые Ланни и Рик посетили в счастливые дни. Захватчики взобрались на обрывы и растянулись, присоединившись к своим десантникам и планеристам, на расстоянии около ста километров. Люди, которые молились во всех церквях, не осмеливались бы просить большего, и могли бы легко получить намного меньше. По радио сообщалось, что в Бруклине бородатые старики из еврейского дома для престарелых надевали свои молитвенные платки и кипы и маршировали по улицам, дуя в шофар, бараний рог.

Другой вопрос. Чем занимались партизаны, французы? Это была новость, которую публика должна была ждать некоторое время. Генерал Айк сказал по радио: "Время вашего освобождения приближается". Он велел партизанам исполнять возложенные на них обязанности, а остальному населению велел держаться подальше и ничего не предпринимать, чтобы не спровоцировать репрессии противника. И Ланни, и Рик знали, что была создана продуманная подпольная организация. Ночью прилетали самолеты, сбрасывали припасы, так была вооружена секретная армия. Теперь по всей Франции эта армия вступит в действие, взрывая мосты, разрушая железнодорожные линии, срубая деревья, перекрывая шоссе, совершая набеги на вражеские оружейные склады и нефтебазы. Эти Свободные французы знали страну, в которой они жили, и ничто не могло быть скрыто от них. О том, что они не могли уничтожить, они сообщали союзникам, и прилетали ВВС и выполняли эту работу.

Результат этого восстания будет проявляться постепенно и негативно. Просто не будет немецкой контратаки. Большое сопротивление, отчаянные, упорные бои, шаг за шагом, но без массового продвижения вперед, без изгнания союзников в море. Немцы не могли собрать силы. Они не могли передвигаться поездами и не могли ездить по шоссе, кроме как ночью, из-за непрекращающихся бомбардировок. Они извлекут горький урок, которому они научили остальной мир. Невозможно выиграть современную войну без господства в воздухе. Также невозможно победить, когда главнокомандующий находится в тысяче километрах от поля битвы, и когда он не доверяет своим командирам и не позволяет им перебрасывать войска без своего разрешения.

Оскар рассказал Ланни об этой нелепой ситуации, а Геринг рассказал ему о беспомощности люфтваффе. Так что Ланни мог говорить как обладающий авторитетом, хотя он и не назвал авторитета. Эрик Вивиан Помрой-Нилсон, авторитет военно-воздушных сил, напомнил ему об одном случае, когда весной 1914 года Робби Бэдд взял двух мальчиков на Солсбери-плейн, где английская армия предпринимала свои первые слабые шаги в военных полетах на нескольких старых бипланах, "ящиках", скрепленных фортепианными струнами. Пилоты надеялись стрелять по врагу из автоматических пистолетов. И одному смелому человеку пришла в голову мысль взять пулемет, поднять его двумя руками и выстрелить до того, как самолет начнет падать. Не было никакого предзнаменования или предсказателя, чтобы сказать мальчику Рику, что через пару лет он потерпит крушение во время полета на одном из таких самолетов. Крушение, которое оставит его увечным до конца его дней.

Во всем мире люди сидели, прилипнув к своим радио. Бесчисленные миллионы в своих домах или в общественных местах, гостиничных холлах, кафе, магазинах сигар, где бы они ни находили радиоприемник. Это был новый образ жизни, новый вид образования для взрослых, который развивался в течение последней четверти века. И люди восприняли это знаменательное событие, хорошо подготовленными. В радиостудиях читают бюллетени новостей, их комментируют и объясняют, представляют экспертов, сюжеты постоянно перемещаются между Нью-Йорком и Лондоном и реальными сценами войны. С помощью тех, кто у власти, научившихся любить гласность и рекламу, радиоаппаратура устанавливалась на линейных кораблях, и публика дома могла услышать, как гремят большие орудия. Потом публика услышит танк с танкодесантного корабля или летчика, только что вернувшегося из полета над полем боя.

К концу второго дня стало ясно, что вторжение прошло успешно. Войска были на берегу вдоль фронта в сто километров. Они продвинулись в глубину страны на расстояние от десяти до двадцати километров и держали этот плацдарм, пока туда продолжали прибывать подкрепления и припасы. Бомбардировка продолжалась, поскольку большие орудия кораблей имели радиус действия в тридцать километров или более и посылали свои снаряды в вражеские окопы в глубине страны. Погода создавала проблемы, но не слишком сильно, и летчики контролировали всё поле боя, не давая противнику поднять голову и блокируя дороги позади него.

Четверо друзей оставались вместе, слушали и обсуждали, спорили и ликовали. Для каждого это был личный триумф, чего они ждали долгие годы. Точнее, одиннадцать с половиной лет, поскольку Ланни и Рик со дня, когда Гитлер пришел к власти, согласились с тем, что рано или поздно демократический мир должен будет его свергнуть. В первые годы это было бы легче, но теперь это требовало этой колоссальной битвы, которая только начиналась и могла продолжаться год, два года. Кто бы мог догадаться? Конечно, не тот, кто говорил по радио.

Первая статья Лорел была посвящена англичанам в эти захватывающие дни. Что они думают, как они себя чувствуют и как ведут себя. Нина и Рик были англичанами, одними из самых умных, и их мысли были доступны в этом кризисе. Четверо выходили поесть, а затем возвращались к своим бдениям. Они звонили друзьям, а это были еще англичане. Горничные в отеле, посыльные, швейцар, служащий за конторкой. Всем было что сказать, что-то живое и странное для американских ушей. Люди на улицах взрывались от восторга, едва ли могли удержаться от того, чтобы не подпрыгнуть, и не запеть. Старухи, которые продавали цветы, молодые были все на заводах в эти дни, поглаживали солдат по спине, как американцев, так и англичан, и кричали: "Боже, благослови тебя, приятель"! Лорел записала в своей записной книжке. - 'Прошёл мимолетный час, Быстро запомни, память!'

Полуостров Котентен выдается из Франции в Ла-Манш, а на его мысу находится большой порт Шербур. Теперь стало ясно, что этот порт был первой целью американской армии. Они держали западную часть плацдарма, а англичане - восточную. Британской целью был железнодорожный узел город Кан, и это было более трудной задачей, потому что впереди была Германия, а также большая сеть железных дорог, идущих через Голландию и Бельгию и в промышленную часть Франции. Большая часть немецких армий вдоль Ла-Манша находилась к востоку от зоны вторжения, поэтому британцы удерживали позиции, пока американцы могли продвигаться вперед. Это будет трудно для британских чувств, но этому нельзя было помочь. Они держались почти пять лет по всему миру, и это стало их специальностью.

Американский план состоял в том, чтобы пробиться через полуостров Котентен, изолировав тем самым Шербур, а затем захватить его. Нормандия было названием этой провинции, и именно отсюда Вильгельм Завоеватель начал свое вторжение в Англию почти девятьсот лет назад. Это земля состояла из гранитных скал, и из них были построены все дома. Каждый дом был отличной крепостью с точки зрения тех, кто там находился. Даже когда он был расстрелян из орудий и разбомблен в руины, враги выходили из его подвалов с пулеметами.

Остальные скалы были терпеливо с упорством растащены с полей на санях и встроены в заборы, или, точнее, в сплошные каменные кучи. Сквозь них пророс подлесок, и у врага была серия готовых укреплений, тянувшихся километрами. Это страна bocage, как ее называют. Это французское слово означает рощу. Некоторые поля были пастбищами. Другие были яблоневыми садами, и в июне они были в полной листве, создавая укрытие, которое никогда не могло быть полностью уничтожено. Независимо от того, сколько было взорвано живой изгороди, в окопах всегда будут оставаться Джерри с оружием и обилием боеприпасов. Это означало, что тысячи американских мальчиков должны были умереть среди маков или быть ранены и доставлены в госпитали в английских прибрежных городах.

Такова была работа армии. Танки и орудия нужно было разгрузить на пляжах и вывести на дороги. Грузовики должны перевозить топливо и боеприпасы. Пикирующим бомбардировщикам и артиллерии приходилось взрывать отверстия в bocage, чтобы танки могли прорваться сквозь них, в то время как самолеты бомбардировали следующую bocage, чтобы удержать противника от вмешательства. Сколько таких bocage приходилось на километр зависело от размера ферм. Может быть пяток или десяток. Каждая должна была быть взята, и не было такого понятия, чтобы обойти их, потому что вся страна была одинаковой.

Ланни знал эту землю, путешествуя на автомобиле по ней во время своего медового месяца с Мари де Брюин, когда он был вполовину моложе, чем сейчас. Это тоже было летом, и они думали, как эта земля чудесно красива. Они не рассматривали её с военной точки зрения. Ланни только что пропустил Первую мировую войну, так как был слишком молод, и, хотя он прямо предсказывал, что другая война уже в пути, он не позволил этому отказать себе быть счастливым с музыкой, искусством, поэзией и любовью. Теперь он описывал эту страну другим, ее фермерские дома из гранита, её сундуки из древнего дуба, его крепких лошадей, сладкий сидр и еще один кислый сидр с мощным воздействием. Были, к примеру, аспекты, не очень приятные для восприятия, клопы. Благочестивая земля с изображением святого на каждом перекрестке, она была центром реакции на протяжении всей французской истории. Теперь, увы, его переполненные маленькие города будут превращены в руины.

Таким образом, карта великого приключения была открыта и развернута перед ними. Британцы собирались взять Кан, а затем большую гавань Гавра. Американцы блокируют Шербур, а затем поворачивают на юг, блокируют полуостров Бретань и захватывают там гавани. Вооруженные силы не могли обойтись без гаваней, и их нужно захватить быстро, чтобы отразить ожидаемые контратаки. Только после того, как Ланни вернулся в Америку, он узнал от Олстона о технических устройствах, которые были подготовлены к такой ситуации. Это были самые сложные устройства, когда-либо использовавшиеся на войне. Две искусственные гавани, каждая размером с порт Дувра, построенные в подвижных секциях и буксируемые через Ла-Манш.

Королевские инженеры работали на двадцати семи разных участках в грязных бухтах, разбросанных по берегам Британских островов. Они вырыли большие бассейны и в них построили в общей сложности сто пятьдесят кессонов из бетона, каждый из которых размером с дом. Они весили до тысячу тонн, но плавали, потому что они были полыми. Когда они были закончены, вода была впущена в бассейны, и они всплыли и были отбуксированы. Сверху были установлены зенитные орудия, маленькие торпедные катера метались вокруг них, чтобы не подпускать подводные лодки, а они тащили аэростаты заграждения против пикирующих бомбардировщиков. Охраняемые таким образом, они двигались со скоростью пяти километров в час, пока не достигли берегов высадки. У каждого кессона было назначенное место, отмеченное буем. В кессоне были запорные краны, которые могли впустить воду в него и утопить его в течение часа. Из них была выстроена целая линия длиной в несколько километров, за которой могли спокойно находиться целые флотилии кораблей.

Боковые части этой искусственной гавани образовали старые корабли, собранные повсюду. В их днищах были проделаны дыры динамитом. Снаружи, за линией кессонов, был волнорез, сделанный из больших водонепроницаемых стальных коробок в форме сигарных коробок. Они были надежно закреплены и служили для того, чтобы принять на себя силу огромных волн, обрушивающихся на это побережье во время штормов. Внутри искусственных гаваней были пирсы из плавающих стальных коробок, оригинально сконструированных для того, чтобы подниматься и опускаться с огромными приливами в Ла-Манше на высоту до семи метров. Целых семь кораблей Либерти могли разгружаться против этих пирсов одновременно. Искусственные гавани были известны как Малберри (Шелковица) и Гузберри (Крыжовник), и все их различные части имели кодовые названия, Фениксы, Бомбардоны и Вейлы (Киты). Старые корабли были кукурузными початками, а само вторжение было Оверлорд (Повелителем). В молодости Ланни задавался вопросом, кто дал все имена пульмановским спальным вагон, и теперь он задавался вопросом, кому поручено придумывать эти странные военные наименования.

XII

Колоссальная мясорубка теперь работала на полной скорости, перемалывая немецкие тела, немецкие танки, самолеты, орудия и транспорт. Она также размалывала британцев, американцев и канадцев. Разница была в том, что у союзников было больше всего, чем у их врагов, и они могли вводить подкрепления. Это была война на истощение, и сторона, у которой что-то останется в конце, станет победителем. Бесполезно проливать слезы из-за этого, таков был мир, и другого мира не было для этой жизни. Руководители союзников потребовали безоговорочную капитуляцию, а это означало не переговоры, а сражения.

Лорел оторвалась от радио и написала кусочки своей статьи. Она отдавала их Ланни и с нетерпением ждала, пока он их прочтет. Он был рад, что они были хороши. Что бы он делал иначе? Тогда она писала бы ещё, а потом становилась неудовлетворенной, вставляла что-то еще, а потом передумала, итак взад и вперед. Джон Берроуз, натуралист, однажды заявил: "Писательство - неудобное занятие. Оно нагревает голову, холодит ноги и останавливает переваривание пищи". Ланни, который был женат на писателе уже два с половиной года, решил, что это хуже, чем иметь детей.

Наконец он убедил ее, что рукопись достаточно хороша, а затем она должна была передать ее цензору, еще одно испытание. В ожидании его вердикта она пошла навестить своего командира, очень измученную женщину, потому что это был первый раз, когда женщины были взяты в армию. Это все еще был мир мужчин. Лорел хотела пересечь Ла-Манш. Она никогда не почувствует себя счастливой, пока не разделит опасность и боль. Но ей не позволили бы его пересечь. Там было не место для женщины. После споров, мольб и телеграмм ее редакторов, все, что она могла получить, это обещание отправить ее в один из портов Ла-Манша на английской стороне, и там позволить ей поговорить с людьми, пересекающими Ла-Манш, и теми, кто вернулся в госпитали. Конечно, в этом был тоже материал для статей.

У мужа Лорел тоже были проблемы с его совестью. Ему было слишком комфортно в роскошном отеле. Должно быть что-то еще, что он мог сделать, чтобы помочь обмануть Гитлера. Он задавался вопросом, достиг ли он чего-нибудь в Испании? Прошли дни, и контрнаступления не было. Имел ли Ланни к этому какое-либо отношение? Обеспокоили ли немцев возможность того, что эта высадка в Нормандии может быть фальшивкой и что союзники планируют еще более тяжелый удар перед Кале или дальше на восток в Бельгию или Голландию?

Колоритная ситуация сложилась в Нормандии. Немецкий командующий Роммель столкнулся со своим старым врагом из Северной Африки Монтгомери. Роммель был горячим человеком, и его темпераментом надо было поражать захватчиков всем, что он имел или мог достать. Но главнокомандующим был генерал фон Рундштедт, которого Ланни знал с давних времен в Берхтесгадене, а также через Эмиля Мейснера, другом которого он был. Рундштедт был осторожным человеком, который взвешивал последствия и не ставил все на один бросок. Было ли среди факторов, которые он взвешивал, письмо президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, предупреждающее его сына ни при каких обстоятельствах не отправляться в Голландию?

XIII

Ланни обычным образом связался с Робби и ждал появления билета на самолет. Лорел должна была убыть в субботу утром. Вечером в четверг, 15 июня, они пошли на шоу, а потом перекусили. Они всегда были голодны, потому что еда была так строго ограничена. Если есть хлеб, то не будет десерта. Они пришли около полуночи, и как только они вошли в вестибюль, прозвучал сигнал тревоги. Они спустились в бомбоубежище, светские гости и персонал отеля смешались вместе, чего никогда не случалось в Старой Англии.

Это был еще один шанс наблюдать за англичанами, и Лорел узнала, что их реакция была скукой. Они думали, что уже знакомы с такой неприятностью, и что теперь настала очередь немцев. Все были уставшими и сонными, и никто не разговаривал. Они ждали и слушали стук зениток, и почувствовали, как земля сотрясается от сильных взрывов. Обычно они быстро прекращались, потому что прилетало всего несколько немецких самолетов, и они пролетали или были сбиты. Но на этот раз звучали сирены, и земля продолжала дрожать, иногда ходуном, чаще ощутимо. Чувствующие отвращение богатые люди, сидящие на скамейках, прислонились к жестким стенам и сквернословили изо всех сил. Они должны были оставаться там всю ночь и весь день, если только им это не надоело, и они не решат, что скоро умрут.

Агент президента наклонился к жене и прошептал: "Должно быть, это V-1". Он рассказал ей о них в то время, когда привез Фрэнсис в Ньюкасл. Но прошло так много времени, что она решила, что он должно быть ошибался. Большинство англичан решили, что это просто еще один блеф доктора Геббельса, попытка заставить его людей надеяться и работать. Немецкий народ решил то же самое. В Испании Ланни прочитал, что они спрашивали: "Wo ist die Wuwa?" Где чудо-оружие! Даже Би-4, британская разведка, была разделена по этому вопросу. В некоторых отчетах говорилось - да, а в некоторых нет.

Но вот, наконец, проклятые вещи здесь! Несмотря на все бомбардировки стартовых площадок, противник подготовил их достаточно, чтобы за первые двадцать четыре часа можно было отправить около трехсот штук. Была выбрана штормовая погода, чтобы британские летчики не могли найти объекты в небе и не могли видеть их места на земле. Но люди на английской земле могли их видеть и слышать. Они издавали громкий шипящий звук и что-то вроде пут-пут-пут-пут, как в старом двигателе Форда, но гораздо громче. До тех пор, пока вы слышали звук, с вами все было в порядке, потому что это происходило наверху. Но когда звук прекратился, как это случилось внезапно, тогда берегись! Это означало, что двигатель отключился, и вещь рухнула вниз. У вас было около двух секунд, чтобы забиться в канаву или в лисью нору, прежде чем она упадет на землю и взорвется.

То, что вы видели в воздухе, было самолётом три или четыре метра в ширину и восемь метров в длину. У него не было пропеллера, но он выпускала полосу пламени позади. Его скорость составляла около пятисот километров в час, и его могли догнать только самые быстрые истребители. Часто эта штука достигала Лондона, прежде чем её сбивали, и что хорошего в этом было, поскольку взрыв происходил точно так же? Она имел силу бомбы в одну тонну, и лондонцы знали, что это значит. Взорванные дома, пылающие пожары, людей, которых нужно выкапывать из руин, мертвых или умирающих. Это означало, что женщины прячутся всю ночь в сырых и холодных укрытиях, и дети должны быть снова отправлены в сельскую местность. Все страдания, которые лондонцы терпят в течение четырех с половиной лет.

Лорел сказала: "Ты был прав насчет Фрэнсис". И это было какое-то удовлетворение, но недостаточное. Ланни позвонил Ирме по телефону и рассказал ей о ребенке. Он не предлагал увидеть ее, а она не просила его приехать. Когда его дочь была там, он имел право посещать замок, но когда ее там не было, это было бы дурным тоном, если бы не было так скучно. Очевидно, все новое оружие было нацелено на Лондон, но многие из них сбились с курса, как и предсказывал Ланни, и никто в южной части Англии не мог чувствовать себя в безопасности на мгновение.

Ракетные самолеты, самолеты-роботы, летающие бомбы, гудящие бомбы, самолёт-снаряды - у британцев было много имен для своих новых мучителей. Власти быстро собрали фрагменты и узнали, что их поражало. Самолеты со стальным корпусом, беспилотные самолеты, реактивные и без радиоуправления. Разведывательные самолеты и бомбардировщики должны отправляться на поиск их стартовых площадок, а истребители должны были патрулировать побережье днем и ночью, находить объекты с помощью радара и садиться им на хвосты в течение нескольких секунд, допустимых для их скорости. Таким образом, более половины из них будут остановлены. Но Лондон и его окрестности больше никогда не будут свободны от ужаса, пока их армии не продвинуться на восток вдоль побережья и не захватят гнезда, из которых летели эти жгучие шершни.

Лорел собиралась в Саутгемптон, и Ланни пришлось бы получить пропуск, чтобы сопровождать ее. Он не мог, потому что его собственный билет мог прибыть в любой час. Обычный бизнес, несмотря на все инструменты в арсенале дьявола! Ланни проводил ее до станции, и там они расстались, как это делают люди во время войны, зная, что они никогда больше не увидятся. "Если со мной что-нибудь случится, позаботься о Малыше", - сказала она, и, конечно, он пообещал, но добавил, что с ней все будет в порядке, не так много Wuwas добирались так далеко на юг. Он не обратился к ней с подобной просьбой, но заставил ее думать, что он будет в безопасности на земле своего отца, по крайней мере, в течение некоторого времени. Он не предполагал, что она может отказаться от этого задания. Она положила руку на плуг, и он знал, что она пойдет до конца борозды. Стоя на станции Ватерлоо, он позволил ей немного поплакать у себя на плече. У него по щекам текли слезы, и не нужно было смущаться, потому что это была одна из самых распространенных достопримечательностей всего этого царства, этой Англии.

___________________________________________________

КНИГА ВОСЬМАЯ

Я знал одно
- солдатскую палатку69

___________________________________________________

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Великие союзники твои70

ЛАННИ летел по знакомому северному маршруту из Прествика в Ньюфаундленд. Земля была в летнем солнцестоянии, и путешествие проходило в дневное время. Когда он приземлился на Лонг-Айленд, он первым делом позвонил Бейкеру и просил его перезвонить в нью-йоркскую квартиру. Затем он поспешил осмотреть этого замечательного ребенка, которому сейчас было двадцать месяцев, который вертелся и с удивлением смотрел на этого большого высокого человека. Человек пришел так внезапно, так приятно улыбнулся тебе, бросил тебя в воздух и научил тебя новым очаровательным звукам. Большой человек подошел к телефону и сдержал свое обещание своей жене, отправив ей телеграмму, в которой говорилось, что в мире все было идеально. Затем он позвонил отцу, чтобы сообщить ему о своей семье и спросить о семье отца. Выполнив эти обязанности, он сел перед радио, чтобы услышать, что Рэймонд Свинг и Х. В. Кальтенборн, а также остальные сообщали о продвижении по полуострову Котантен.

До назначенной встречи у Ланни появилось несколько дней, достаточно времени для того, чтобы получить машину от своего отца и позвонить клиентам и сообщить им о состоянии искусства в Испании. Возможность написать много писем и поговорить с Золтаном и дать согласие на очередное повышение цены на картины Дэтаза. Бесстыдная спекуляция, но какова цена картины? Только та, что люди готовы платить. Количество картин все уменьшалось, а Бьюти Бэдд должна была жить, и Марселине понадобятся деньги, если она когда-нибудь выберется из Германии живой. Искусство было искусством, но оно было также и бизнесом, и объекты красоты были окружены толпами спекулянтов, которые жадно говорили о ценах и изменениях вкуса, которые, по необъяснимым причинам, охватили весь мир и сделали некоторые вещи "шиком", а другие "старьём". Нужно было угадать. Если угадали Сезанна и Ван Гога, то были на гребне процветания, а если выбрали барбизонцев, то разорились.

Олстон проезжал через Нью-Йорк, и каким-то образом он всегда знал, где был Ланни. Они провели вечер вместе, катаясь вдоль берега Гудзона прекрасной лунной ночью, рассказывая секреты, за которые нацисты заплатили бы много миллионов долларов. Старый джентльмен начинал чувствовать свои годы. Он выглядел уставшим, как и все, кто нес бремя этой войны. Ланни было грустно, и он считал, что он мог бы сделать больше. Олстон заверил его, что он помог, действуя энергично и четко понимая конечные цели. Возможно, он также убедил Рундштедта перебросить дополнительно одну или две дивизии в Голландию. Кто бы мог знать?

Соревнование во взаимном уничтожении продолжалось, и, как всегда, оно шло не так быстро, как хотелось, и те так, как мечталось. Стояла худшая июньская погода за последние сорок лет, сильный ветер и сильная облачность делали взаимодействие между сухопутными и воздушными силами практически невозможным. Фениксы меняли свои позиции, а кукурузные початки распадались. Американская искусственная гавань была наполовину разрушена. Шербур, хотя и был окружен, но всё еще держался, а Монти был отбит от Кана. На берег было высажено более миллиона человек, и усилия, направленные на то, чтобы получить от них то, что им было нужно, сломали службы снабжения (Services of Supply-SOS). Случайно название этого подразделения армии оказалось идентичным радиосигналу бедствия кораблей в море, но бывший географ сказал, что оно подходит именно к этому кризису.

Ланни отправился в Вашингтон, воспоминая, как Лорел сидела в кресле рядом с ним. Он скучал по ней, но оставался счастливым, думая о службе, которую она несла. В качестве меры предосторожности у него сумке была точная копия ее рукописи. Он поговорил с ее редактором по телефону, не сказав, что он был её мужем, а просто другом. Он узнал, что ее статью получили, и что статья была хорошо продумана. Он представил ее под самолёт-снарядами, разговаривающей с ранеными в импровизированных госпиталях, школах, театрах, в любом месте, где можно найти убежище. Она будет страдать от острого горя, но чтобы писать, ей придется страдать. Он вспомнил замечание Листа о какой-то женщине с голосом, не имеющей темперамента. Он сказал, что хотел бы жениться на ней и разбить ее сердце, чтобы она смогла петь.

Шоссе 1 было забито грузовиками, как никогда прежде. Они шли гружёнными в порты, в Филадельфию и Балтимор. Там их разгружали в рекордно короткие сроки и возвращали с сырьем для заводов. Огромные клубы дыма вырывались из высоких выхлопных труб по всему этому маршруту. Америка вела эту величайшую войну на сотне фронтов по всей земле. Американцы гордились этим, и мало кто задумывался над тем, как мы истощаем ресурсы континента, топим продукцию в море или разбрасываем её по земле в виде разбитых самолетов, грузовиков, танков, пушек, не говоря уже о бесчисленных миллиардах снарядных осколков, которые никогда не будут собраны.

Он оставил эти печальные мысли. Он принимал ванну, брился, одевался и ел вкусный ужин из крабов с мягкой скорлупой, свежих прямо из Чесапика, а также салат, помидоры и клубнику из Мэриленда. Когда он проезжал через Балтимор, он слышал возгласы разносчика "Клубника Анны Арундел!" Он сидел и читал вечерние газеты. Шербур пал. Порт был сильно разбит немцами, но американским инженерам не потребовалось много времени, чтобы очистить вход и построить несколько временных доков. Американские армии поворачивали на юг, чтобы помешать немцам запечатать их на полуострове Котантен. "Не давай им останавливаться!" - такова была формула генерала Айка.

Итак, агент президента улыбался самой радостной улыбкой, когда его проводили в спальню наверху в Белом доме. Он нашел своего босса улыбающимся, как чеширский кот. - "Мы сделали это, Ланни! Мы сделали это, и этого уже не отменишь!" Они обменялись сильными рукопожатиями, и Рузвельт продолжил: "Я не могу сказать вам, какая борьба была у меня за это. Более двух лет. Уинстон - британский бульдог, вцепившись, он никогда не отпускает.

"Но теперь это Роммель, он получил по носу", - хихикнул Ланни. Затем он добавил: "И Роммель бросает в глаза перец". Он имел в виду самолёт-снаряды, и, конечно, президент хотел знать, что его агент видел и слышал в Лондоне. Перед ним был отчет о пусковой установке, которая была захвачена около Брикса по дороге в Шербур. Она была покрыта железобетоном толщиной от пяти до шести метров, и инженеры заявили, что бомба весом в пять тонн не сможет пробить его даже при прямом попадании. "Брать их всех придется пехоте", - сказал Ф.Д.Р.

Это был длинный разговор, потому что надо было рассказать всё об Испании. Отношение режима Франко и как они сдержат свое слово, если вообще будут. "Португалия только что подписалась, больше не отправлять вольфрамовые концентраты в Германию",- заявил Босс. - "Мы их убеждаем, шаг за шагом". Ланни сказал, что взятие Шербура поможет, но лучшим убеждением будет взятие Парижа. Он описал состояние военного невроза, в котором жили испанцы. Один бизнесмен заметил, что он предпочел бы еще сто лет Франко, чем сто часов гражданской войны.

Лучшей историей было письмо Робби, о котором Ланни не рискнул упомянуть в своих отчетах. У него не было его копии, но он мог произнести его почти наизусть, и президент хлопнул по кровати и произнес свое любимое восклицание: "Ну и ну!" Когда Ланни сказал, что он никогда не узнает, сработал ли его трюк, другой сказал, что его трюк был очень важен, потому что Роммель сдержался и не предпринял никаких реальных контратак. Ланни был доволен, но в то же время не был уверен, что на самом деле думал этот Рузвельт. Он был таким добросердечным боссом и так любил, чтобы его люди чувствовали себя хорошо!

III

"Что вы хотите, чтобы я делал дальше, губернатор?" - Ланни воспринял это как часть своего долга не тратить время самого занятого человека в мире.

"Что-то подвернулось прямо по вашей части", - был ответ самого занятого человека. - "Мы организовываем команду для работы с произведениями искусства, которые мы возвращаем от немцев. Мне не нужно рассказывать вам, какая это огромная работа. Они ограбили континент, и у нас будет десятки тысяч бесценных предметов, которые можно выкопать из тайников, защитить и вернуть их законным владельцам. Я назначил комиссию, и мне пришло в голову, что вы можете быть человеком, который будет отвечать за работу в поле".

- Губернатор, вы делаете мне большой комплимент, но я, конечно, не тот человек. У меня никогда не было опыта управления другими людьми. Всё, что я могу делать, это управлять собой. Эта работа требует администратора, парня, который знает, как открыть офис, подобрать персонал, распределить обязанности и следить за тем, чтобы их выполняли. Я ничего не знаю, как отдавать приказы. Я бы так ненавидел это, что не смог добиться успеха.

"Я тоже это ненавижу", - признался глава правительства США. - "Мне больно находить недостатки в людях. И когда я обнаруживаю, что человек, который мне нравится, не справляется со своей работой, я бодрствую по ночам, мучаясь от того, как я могу ему это сказать. Обычно я выхожу из этого, написав ему письмо".

"Или пнуть его наверх", - предположил агент президента - "Предоставить ему работу с громким титулом и меньшим количеством обязанностей". Это вызвало смешок, и агент президента продолжал: "Вы знаете, что я бы сделал для вас всё на этой земле, но не стоит начинать работу, для которой, как я знаю, я не годен. Вы найдёте крупного бизнесмена с сильной челюстью и упрямым кулаком управлять командой, а мне позвольте быть рядом и шептать ему на ухо. Я могу быть хорошим советником. Я знаю языки и людей. Я знаю соляные шахты и замки, где будут спрятаны картины, и я знаю немцев, у которых есть секреты. Я знаю угрозы, которые их испугают, и взятки, которые их соблазнят. Все это может быть очень весело, но управление офисом, ведение записей и подписание чеков загубит меня до смерти.

- Хорошо, Ланни. Я уже спрашивал совета у некоторых людей в музее Фогга, и, без сомнения, они предложат подходящего директора. Я дам вам карточку для них, и вы можете познакомиться с их идеями и познакомить их со своими. Но не говорите ничего о секретной работе, которую вы выполняли.

- Конечно, нет, губернатор. Но могу ли я занять минуту или две вашего времени? У меня есть собственные идеи, которые я считаю важными.

- Занимайте. Говорите!

- Я не спрашиваю никаких секретов, но я считаю само собой разумеющимся, что мы рано или поздно высадимся на юге Франции и поднимемся по долине Роны. Это страна, которую я знаю лучше всего во всем мире; я жил большую часть своего жизнь на Ривьере, и я уверен, что смогу помочь и подготовить дорогу для армии.

- Вы хотите быть там раньше высадки?

- Это не будет так рискованно, как кажется. У меня там так много друзей, и некоторые из них приютят меня. Есть одна особая ситуация, которая завладела моими мыслями. Я думаю, что я рассказал вам о семье де Брюин, с которой я тесно связан. Старик живёт в Париже, и я видел его там в последний раз, когда я проезжал через этот город. У него два сына, которые являются практически моими крестниками. Их мать поручила их моей заботе на смертном одре. Старший, Дени сын, на нашей стороне и сейчас находится в госпитале в Алжире. Младший, Шарло, связался с бандой Виши и теперь является капитаном во французских вспомогательных силах, которые помогают немцам поддерживать порядок. В последний раз я слышал, что его поселили в старом доме моей матери в Жуан-ле-Пен, и он сообщил мне, что он хранит его в порядке. Я хочу добраться до него и убедить его сделать Дарлана.

Это фраза имела хождение на этой войне. Она означала переход на сторону союзников как раз вовремя, чтобы держаться подальше от тюрьмы или от расстрельной команды. "Но предположим, он не сделает этого, Ланни?" - спросил Босс.

- Думаю, я знаю, как заставить его это сделать. Я хочу получить письмо от отца с приказом перейти на нашу сторону. Вы знаете, как обстоят дела с этими французами Сен-Жермена, где семья и церковь правят их жизнями. Старик заставил мальчиков жениться по своему выбору, и он заставит их стать дарланами для него.

- Каково отношение старика?

- Дени отец является бизнесменом, и в последний раз, когда я посетил его, я увидел, что он готов перейти. Он является крупным инвестором Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и не может быть на стороне проигравших. Теперь он должен знать, что с национал-социализмом покончено.

- Но как вы доберётесь до него, Ланни?

- Сейчас ВВС сажают маленькие самолеты на коровьи пастбища по всей Франции, и я могу нарисовать им карту поля, расположенного не более чем в километре от Шато-де-Брюин, который находится в Сена и Уаза, недалеко от Парижа. Я был членом семьи, во всяком случае, и я настолько хорошо знаю эту страну, что смогу добраться до замка в самую темную ночь. Старые слуги знают меня и никогда не сдадут. Если Дени в Париже, они могут позвонить ему домой. Я получу письмо к Шарло, и, между прочим, много информации, а Управление стратегических служб поможет мне убраться оттуда. Это звучит как опасный трюк, но это рутина для них и мелочь по сравнению с тем, что они делают. Дело в том, губернатор, я мог бы не просто переманить Шарло, но и всех офицеров в его группе. Если он перейдёт на нашу сторону, он не остановится, потому что он смелый человек, и немного фанатик. Я думаю, он был на нацистской службе достаточно долго, чтобы возненавидеть их, и даже если он не примет мой совет, он, конечно, не предаст меня. Призрак его матери встанет перед ним.

- Ну, вы знаете, Ланни, мне не хотелось рисковать потерять вас...

- Вы не потеряете меня, губернатор. Обещаю. И в любом случае, сначала я встречусь с вашими сотрудниками музея Фогга и расскажу все, что у меня есть, так что ничего не будет потеряно. После этого я буду расходным материалом.

- Хорошо, старина, если вы этого хотите, я не могу сказать нет. Когда вы хотите убыть?

- Я считаю, что должен быть в Жуане примерно за неделю до высадки. Бесполезно выходить слишком рано, потому что с течением времени любой участок обязательно просочится. Я узнал в Алжире, что нельзя начинать слишком рано.

- Я бы сказал вам дату высадки, но я не знаю этого. Все зависит от десантных кораблей. Как скоро мы сможем взять их из Ла-Манша. Мы потеряли несколько из них, и продолжаем требовать их с Тихого океана. Все, что я могу вам сказать, это то, что мы вторгнемся во Францию с юга в тот день, когда сможем доставить туда корабли и самолеты. У меня идёт постоянная борьба с Уинстоном. Он хочет направить нас на Балканы, но я просто не собираюсь ссориться с русскими в нынешнем состоянии мировых дел. Мы пойдем во Францию с Средиземного моря, даже если мы будем делать это в одиночку.

Эрудированный Ланни сказал: "Долина Роны была воротами всех завоевателей Западной Европы с самого начала истории".

- Именно так. И когда мы доберемся до истоков, мы просто прогуляемся по Швейцарии и в Баварию, и заблокируем маленький план нацистов, чтобы скрыться там в горах и превратить их в крепость.

- Хорошо, губернатор, договорились!

- Вы обсудите все это с Управлением стратегических служб, стройте свои планы, и пусть они вызовут вас, когда придет время действовать. Я не буду здесь, потому что собираюсь отправиться в долгое путешествие. (Он собирался на Тихий океан, как позже узнал Ланни.) - "Тем временем вы можете помогать творческим людям. Также, возможно, вы можете дать советы другой группе, которую мы сейчас собираем. Группе молодых ученых, которые собираются раскопать все о секретном германском оружии, атомном делении и реактивном двигателе, а также о всём остальном, о чем вы знаете. Управление стратегических служб также свяжет вас с ними.

Агент президента сказал: "Вы заставляете мое сердце выпрыгнуть из груди!" Он вскочил сам и протянул руку. - "Я не имею права отнимать у вас больше времени, губернатор. У меня есть план на всю оставшуюся войну!"

В старом кирпичном здании у газового завода у Ланни было всё по-прежнему. Он рассказал свою историю генералу Доновану и его приближённым, и ему задавали вопросы о фашистах в Испании и о Лондоне под самолёт-снарядами. Все, что он рассказал, было записано. У них был чудесный новый аппарат, который записывал всё, что было сказано, на крошечную алюминиевую проволоку. И запись хранилась вечно, если её не стирали магнитом. Позже Ланни передали в испанскую секцию, а затем в секцию, связанную с операцией Наковальня, вторжением на Французскую Ривьеру.

Интересный опыт для взрослого плейбоя из Бьенвеню! У них были подробные аэрофотоснимки каждого метра французского побережья от Ментоны на востоке до Портбоу на западе. Все аэрофотоснимки были пронумерованы и проиндексированы, и можно получить любой за доли минуты. Ланни мог смотреть вниз на дом своей матери, пляж, где он играл с рыбаками, и камни, с которых он нырял. Он провел часы с молодым лейтенантом ВВС, анализируя эти карты и отвечая на вопросы о ветрах и волнах, температуре воды, глубинах и видимости, характере дна. Возможно, главнокомандующий армией, флотом и военно-воздушными силами не знал, когда наступит это вторжение, но похоже, что это знал молодой лейтенант, поскольку он ограничил свои вопросы условиями в середине лета, а лето уже наступило!

Кроме того, берег. Насколько высоки были скалы и насколько они прочны, и из чего строились здания? Особенно важно, что на фотографиях изображены строения, которых не было, когда Ланни в последний раз посещал Бьенвеню два года назад. Это могут быть замаскированные блокпосты, радиолокационные станции, что угодно военное. Они были изучены через микроскоп. Затем был доставлен дополнительный набор фотографий, и две были помещены в стереоскоп. Удивительно - дома, деревья, камни поднимались прямо перед глазами!

А потом вопросы о населении. Каким людям можно доверять, а каким нет? Ланни объяснил, что это было разное население, в основном паразитирующее, а их занятие было паразитическим. Это озадачило молодого офицера, который специализировался на фотографии, а не на социологии. Ланни объяснил, что то, что они производили на Ривьере, было удовольствием для праздных богачей. Он добавил: "Этакий очень старый Майами". Это был удовлетворительный перевод.

Он не мог сказать, сколько его старых друзей все еще было там. Американцы были бы интернированы. Он назвал некоторых французов, в том числе жену Джерри Пендлтона, которая, по-видимому, все еще управляла пансионом, возможно, для немцев. Кто бы мог догадаться? Джерри, без сомнения, приветствовал бы назначение пойти туда и помочь подготовить вторжение. Ланни особенно хотел сотрудничать с Раулем Пальмой, испанским социалистом, который несколько лет руководил рабочей школой в Каннах, а недавно оказал Управлению стратегических служб важную помощь в Тулоне. Они сказали Ланни, что Рауль, по прозвищу Брюгге, в настоящее время возглавляет активную группу партизан в южном побережье Франции, и они договорились, чтобы он был под рукой, когда придет время высадить агента президента на берег в Жуане.

А потом дела старшего Дени де Брюин. Управление стратегических служб не может или не скажет, намеревается ли армия захватить Париж, и, конечно, никто не может сказать, когда они смогут. Продвижение было удручающе медленным в настоящее время. Но высадить человека между усадьбами и фермами Сены и Уазы и забрать его одну или две ночи спустя было бы достаточно легко. Лёгкие самолеты вылетали каждую ночь из Англии, а теперь и с полуострова Котантен, возя оружие, припасы, деньги и инструкции партизанам. После вторжения это стало большим бизнесом. Никто из авторов фильмов не мог вообразить ничего более захватывающего, и молодым людям в этой организации было трудно не рассказывать о своих победах. Но все они были под присягой, и они просто улыбнулись и сказали: "Мы делаем это хорошо, и мы сделаем это для вас".

Все было запланировано, и кодовые слова были согласованы, и весь проект с собственным названием Операция Бьенвеню был опечатан и внесен в реестр. Ланни должен был звонить определенному человеку раз в неделю, чтобы узнать о перспективах. С этим закончили. И он был передан, сначала в художественную секцию, а затем в самую секретную из всех секций, которые имели отношение к немецкому оружию и научным открытиям. Секция носила странное название Алсос, которое никто не мог объяснить. Всё было так секретно, что люди в одном отделе понятия не имели, что делают другие, и агент президента был предупрежден, что, когда он говорил с человеком, работающим с реактивным двигателем, он не должен упоминать атомное деление, и наоборот.

Немецкая секция, в которой он завел много друзей, хотела внимания агента президента. Всех немцев, с которыми он встречался в Испании, нужно было проиндексировать, и он должен рассказать обо всех их действиях и характерах. Иногда мельчайшие детали могут привести к важному выводу. Каково было их настроение относительно событий войны? Бомбардировка мирных жителей ломала им нервы или ожесточала их? Была ли формула "безоговорочной капитуляции" помощью или препятствием для дела союзников? Что пытались выяснить нацисты от хорошо информированного американца? Были ли они все еще влюблены в своего фюрера, и как это повлияет на них, если попытка убить его увенчается успехом?

Ланни никогда не задавал вопросов. Но он тоже мог узнать кое-что из заданных ему вопросов. Очевидно, что те немцы, которые стремились к миру с помощью метода устранения Гитлера, могли бы быть привлечены к высадке союзников во Франции. Люди Управления стратегических служб показали, что они занимаются этим вопросом и ожидали, что что-то случится. У них было кодовое имя для этого, Операция Брикерс. Они задавали вопросы об одном выдающемся генерале рейхсвера и другом, и Ланни был изумлен, поскольку это, казалось, указывало на то, что этот и тот были вовлечены в заговор, и он едва мог поверить своим ушам. Но никто ничего не слышал ни об Оскаре фон Герценберге, ни о Марселине Дэтаз.

Агент президента поехали обратно в Нью-Йорк и оттуда в Бостон, где прямо через реку Чарльз находится знаменитый музей Фогга. Старый пуританский город, очень гордящийся своей культурой, называющий себя центром Вселенной, и не очень заинтересованный периферией. С политической точки зрения, город был принят ирландцами. Но его богатые старые семьи не говорили политически, они ушли в холодный резерв и отправляли своих сыновей в Гарвард, а дочерей - в Рэдклифф. Когда эти молодые люди получали дипломы, они чувствовали себя отчаянно предприимчивыми, когда вступали в контакт за пределами своего узкого круга. Были такие истории, как история о нью-йоркском банкире, который искал сотрудника и сделал запрос своему другу в Бостоне. Бостонец порекомендовал молодого человека и подробно рассказал о его происхождении. На что грубый нью-йоркец ответил: "Я хочу человека для бизнеса, а не для улучшения породы". Нью-Йоркские остряки также любили рассказывать о президенте Гарварда Лоуэлле в те дни, когда Уильям Говард Тафт был президентом Соединенных Штатов. Посетитель пришел в офис Лоуэлла, и главный секретарь сообщил ему: "Президент отправился в Вашингтон, чтобы увидеть мистера Тафта".

Франклин Рузвельт был человеком из Гарварда. Робби Бэдд получил более практичное образование в Йельском университете, что, возможно, было еще одной причиной его неприязни к Новому курсу. Так случилось, что семья Эстер Бэдд училась в Гарварде, и у нее была племянница, которая была выпускницей Школы искусств, связанной с Гарвардом и Музеем Фогга. Эту хорошо воспитанную и восхитительно богатую молодую леди выпустили на ковер перед Ланни три года назад, когда его мачеха надеялась найти ему подходящую жену. Ланни покорно пригласил ее на ужин и на шоу, но затем он исчез из-за своих попыток спасти мир от нацизма и фашизма, и Пегги Ремсен стала воспоминанием. Он знал, что она закончила свой курс и была прекрасно образованным директором музея в поисках музея для руководства. Несмотря на то, что она богата, она должна иметь работу, которая необходима для современной молодой леди в военное время. Она была уверена в том, что она получит работу, поскольку все музеи должны собирать средства, и ни один музей в Новой Англии не упустит шанса заручиться поддержкой двух семей, таких как Ремсены и Бэдды. Ланни подумал о ней в тот момент, когда Ф.Д.Р. упомянул музей Фогга. Для Рузвельта было естественным выбрать Гарвард, и для Ланни было естественным задаться вопросом, будет ли Пегги Ремсен одним из экспертов, отобранных для временного контроля музейной индустрии в странах Оси.

В отделе памятников, изобразительных искусств и архивов военного управления оккупированными территориями Армии США не было ничего особенного секретного. Поэтому, когда Ланни остановился, чтобы навестить семью своего отца в Ньюкасле, он упомянул, где он был, и что его попросили сделать. Конечно, Эстер отметила: "Пегги работает с этим и рассчитывает уехать за границу. Она очень взволнована и считает это шансом своей жизни". Ланни заметил любопытную вещь в войне. Она предоставляет шансы для всех, даже больше, чем есть людей, которые могут их заполучить. Его разум был озадачен, почему это нельзя устроить и в мирное время? Но он не сказал этого своей очень серьезной и консервативной мачехе, потому что это высказывание можно было бы принять за замечание Красного или, во всяком случае, Розового. Он сказал: "Я найду ее и помогу ей, чем смогу. Мне удалось собрать довольно много информации". Он никогда не давал своей семье ни малейшего намека на то, что он был в странах Оси, но, возможно, Робби догадывался, и если это так, то он мог бы сказать об этом своей жене.

Ланни нашел этих людей в Бостоне очень милыми. Они были умны, добросовестны и полностью поглощены своей работой. Все они были в армии и носили форму, но это было более или менее формально. Армия признала их как специалистов особого рода и, так сказать, задвинула их в угол. Семейное влияние, возможно, имело к этому какое-то отношение, но в основном это был благоговение Армии относительно такого отдаленного объекта, как другая сторона луны. Мог ли выпускник Военной Академии Вест Пойнт отличить Тициана от Тинторетто, или знать, как починить порванный холст, или как предотвратить плесень в старом гобелене, или даже как упаковать Афродиту Анадиомену для перевозки грузовиком? Очевидно, что если молодой человек или женщина потратили годы на приобретение таких знаний и у них был бы диплом, чтобы доказать это, их не надо отправлять в базовый тренировочный лагерь или заставлять стучать по клавишам пишущей машинки.

Не тогда, когда нужно было находить, спасать и защищать имущество, стоимость которого составляла сотни миллионов долларов, а возможно, и миллиардов! Ведь только одна картина старого мастера была продана за полмиллиона долларов, и другие были буквально бесценны, потому что их владельцы не думали расставаться с ними. Никто не мог догадаться, сколько может быть десятков тысяч художественных ценностей. В каком состоянии они находятся, или какие трудности могут возникнуть при их обнаружении и обладании ими. Для этой работы требовались люди предельной честности. Президент Рузвельт назначил главой комиссии судью Верховного суда США Робертса. Тот обратился в ведущие музеи страны за людьми, которые подходили по квалификации, и чьи характеры были такими, что, когда они нашли бы драгоценности короны Священной Римской империи, то не украли бы их.

Ланни обнаружил, что эти молодые люди очень уважают его. Они знали, что он происходил из старой семьи из Новой Англии и что он делал покупки для коллекции Уинстеда, коллекции Тафта и других. Он жил за границей, тогда как они просто были там туристами. Он свободно говорил на языках, тогда как они были застенчивы и знали языки на школьном уровне. Наиболее впечатляющим было его знакомство с верхушкой в разных странах. Он действительно знал нацистов. Но он молчал об этом, но, очевидно, он имел дело с ними до войны. Это было немного подозрительно. Но он показал им карточку президента, и после этого они догадались, что он, должно быть, был секретным агентом. Что привело их еще в больший трепет перед ним.

Он был там, чтобы ответить на вопросы, и они собирались вокруг в долгих разговорах. Впервые они встретили человека, который воочию знал немецкую организацию, выполняющую сходную с ними работу, организацию, которую они должны были проверить и перехитрить. Штаб рейхсляйтера Розенберга, был назван в честь родившегося в Прибалтике расового фанатика, который был одним из главных нацистских пропагандистов. Это была целевая группа по разграблению, безусловно, самая колоссальная в своем роде из когда-либо известных в мире. Молодые американцы читали об этом, а теперь слушали подробности, которые Ланни наблюдал в Париже, Берлине и особенно в Каринхалле.

Мародеры восприняли музей Жё де Пом, бывшую площадку королей Бурбонов для игры в мяч, как своего рода организацию по сбору, классификации и распределению французского искусства. Все свозилось сюда, и лучшее было предоставлено узкому кругу лиц для их выбора. Гитлер, конечно, имел первый выбор, но в последнее время он был слишком занят, чтобы выбирать. У Геринга был второй выбор, и он был величайшим в мире собирателем. У него всегда были нужные люди под рукой. В разных местах хранения, о которых мог рассказать Ланни, у него было более десяти тысяч величайших картин всех школ. Лучшие образцы украшали великолепные залы Каринхалле, который должен был стать музеем, и действительно был, но только публика туда не допускалась.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, которого приглашали туда много раз, рассказал о приспешниках барона-разбойника из прежних времён. Главой Штаба рейхсляйтера Розенберга в Париже был барон Курт фон Бер, пожилой аристократ, который однажды потерял свой дипломатический пост из-за мошенничества. Но это не имело значения в эти дни. Теперь он был главой Немецкого Красного Креста, что давало ему повод для пребывания в Париже и для того, чтобы иметь постоянный столик у Максима для развлечения своих друзей. Он был тщеславен, как и его начальник, и придумал для себя столько же мундиров. У него были самые изящные манеры. Ланни сказал этим молодым людям, что, если они поймают его, то он побеседует с ними самым очаровательным образом и сделает все возможное, чтобы пустить им пыль в глаза. И он, вероятно, преуспеет, потому что это будет невозможно для всех, кто родился и вырос на Бикон-стрит, представить себе такую вековую коррупцию, которую представляет этот барон.

Также был доктор Буньес, глава франко-германского художественного исторического общества, собственной специальной группы мародеров Геринга. Он опубликовал брошюру, защищающую процедуру на том основании, что французы могут обменивать произведения искусства на самолеты и танки. И был Хофер, смотритель музея Геринга, который занимался хорошими делами на стороне и, возможно, был хорошим человеком для армии. Еще лучше может быть доктор Фридлендер, который был директором музея Кайзера Фридриха в Берлине. Он был арестован и предстал перед Герингом, и Der Dicke предложил ему выбор судьбы, либо в концлагерь, либо стать одним из искусствоведов Геринга. Директор воскликнул: "Но я еврей!" На что был ответ: "Wer Jude ist bestimme ich". Кто еврей, решать мне!

Другим человеком, достойным их внимания, был Бруно Лозе, помощник барона фон Бера, молодой, белокурый, высокий и красивый. Они должны быть предупреждены против него, потому что он будет лгать им. И будет это делать не потому, что ему это нравится, а потому, что это его обязанность. Он был настоящим нацистом и останется им. Это может трудно понять американцам, если они не читали Mein Kampf. Ланни заставил их всех пообещать прочитать её. Какой был смысл отправляться в чужую страну и тратить свое время на изучение дорогостоящих ошибок, когда можно найти все это четко изложенным в книге, которую можно купить за два доллара?

VII

Агент президента часто встречался c Маргарет Ремсен по имени Пегги. Ей было двадцать один или двадцать два, светловолосая, непредубеждённая и очень приятная компания. Как и Лорел, она была капитаном Женского корпуса Армии США и выглядела изящно в своей новой форме. Если бы Ланни не отправили узнать об атомной бомбе в Германию, и если бы он не потерпел крушение в самолете и не попал в госпиталь, и если Лорел Крестон не взошла на борт яхты Oriole, плывшей под парусом на Дальний Восток - если бы всего этого не произошло, то вполне возможно, что Ланни попросил бы Пегги выйти за него замуж. Но другие вещи произошли, и это решило проблему. Что бы ни думали современные внучки пуритан, Ланни был уверен, что секса не будет. Она была не замужем и, насколько он мог судить, не была привязана. Он надеялся, что она не дорожит воспоминаниями о нем, и в качестве меры предосторожности он рассказал о своей жене и о том, что она делает, и о маленьком мальчике, которого собирались привезти в Ньюкасл на лето.

Родители Пегги жили в Бостоне в прекрасном доме, и это было приятное место, чтобы приехать и познакомиться с другими людьми Памятников. (Должен был быть какой-то способ сокращения "Отдела памятников, изобразительных искусств и архивов Верховного штаба экспедиционных сил союзников". Поэтому они называли себя Комиссией Робертса, офицерами Памятников, экспедиционной группой или компанией.) Они приходили на чай, или на вечер, и послушать радио некоторое время, а затем поговорить. Они были полны рвения, как маленькие дети, которых укладывали спать в канун Рождества, чтобы дождаться Санта Клауса. Ланни Бэдд, "Разведка" в одном лице. Его попросили объяснить, почему для прорыва в Сен-Ло понадобилось так много времени, и означало ли это, что немцы действительно непобедимы, и как далеко должна пройти армия, чтобы натолкнуться на предметы искусства, которых надо будет спасать и сохранять?

Никто не мог вообразить необъятность этой работы, и даже Ланни был удивлен тщательностью, с которой армия занялась этим. Когда главнокомандующий сказал "все", он имел в виду именно это. Библиотеки и музеи Америки были обысканы в поисках каталогов коллекций, как государственных, так и частных, по всей Европе. Отдельные лица отправляли данные, полученные от беженцев и от ограбленных владельцев не только дома, но и во всем мире, не принадлежащем к странам Оси. Управление стратегических служб передало сведения, добытые его шпионами и секретными агентами. Там были фотографии каждого замка, а иногда и его комнат. Фотографии монастырей, пещер, соляных шахт и многих других мест, где можно спрятать сокровища. Молодые искусствоведы Америки погрузились в самое романтическое приключение за всю длинную историю искусства. Что там сокровища капитана Кидда и сэра Фрэнсиса Дрейка и даже пещеры Аладдина по сравнению с драгоценными камнями семьи Ротшильдов и коронными драгоценностями дюжины древних и современных монархов, не говоря уже об алтарных частях соборов Гента, Лювена и Кракова, статуи Мадонны с Младенцем Микеланджело и целые комнат, полных картинами Рембрандта, Ван Дайка, Рубенса, Веласкеса, Рафаэля, Тициана и т. д. по списку, который был как указатель к энциклопедии искусства живописи?

Памятники хотели знать, смогут ли нацисты уничтожить все эти сокровища, или похоронить их под землей, или перенести их в последнюю крепость, которую, как сообщалось, они планируют создать в Баварских Альпах? И какая сторона получит их в первую очередь, американцы или русские? Будут ли захваченные нацисты пытаться купить свою свободу с помощью информации? И как будут относиться обычные немцы, будут ли они мешать или помогать? Молодые эксперты подумали, что Ланни пошутил, сказав: "Возьмите с собой много сигарет и шоколада. Они станут валютой".

VIII

Потом настала очередь Алсос, совсем другой вид ученого народа. Многие были молоды, как Памятники, но они были менее обременены семейными и социальными традициями и достоинствами. Некоторые были ребятами с ферм, которые получили свое образование трудным путем. Все без исключения, они были серьезными личностями и росли с каждым днем под давлением этой войны. Сначала им казалось изумительной идеей, иметь в своем распоряжении все мировые ресурсы, иметь приоритет А-1 во всем. Но к настоящему времени они обнаружили несколько мёртвых мух в этом благовонии71. Во-первых, нельзя гулять, где попало, нельзя следовать странным идеям, которые могли вспыхнуть в голове. Нужно заниматься только одной особой вещью, тебе назначенной. И секретность. Нельзя свободно общаться с кем-либо, кроме очень маленькой группы, которую ты слишком хорошо знал, нельзя публиковаться или читать публикации других людей! До настоящего времени весь научный прогресс зависел от свободного и быстрого обмена идеями. Женщина в Копенгагене сделала открытие, и оно было телеграфировано по всему миру, и в течение нескольких дней сотни разных людей в лабораториях от Токио до Чикаго работали над этой идеей, проверяли ее и размышляли об ее следствиях. Но теперь все было кончено. Всё было скрытно, и над тобою стоял человек с угрозой тюремного заключения, если бы ты допуситл хотя бы малейший намек на то, что ты делал. Ты даже не мог бы рассказать об этом своей жене, и некоторые жены сердились на это и третировали своих мужей.

Хуже всего было осознание того, что все твои открытия были направлены на уничтожение. Если ты натолкнулся на какую-то идею для производства здоровья, богатства и счастья, тебе говорили: "Да, все будет хорошо, но только после войны". И тогда ты начал задаваться вопросом, будет ли когда-нибудь "после войны"? Предположим, что эта война продолжалась, а другая началась, а потом другая? Общаясь с этими молодыми физиками, Ланни обнаружил, что у них в голове начинает появляться новый и странный набор идей. До сих пор они были полностью погружены в свою специальность, которую они гордо называли точной наукой, с акцентом на прилагательное. Они думали, что этого достаточно, а некоторые даже думали, что это всё и решит все проблемы человечества. Но теперь они начали сомневаться и противостоять ужасной идее, что им, возможно, придется вмешиваться в некоторые науки, которые были настолько далеки от точных, что вряд ли их вообще можно было назвать науками. Политику, экономику, этику и даже религию. Зачем было дарить людям новые мощные инструменты, если единственное, что они могли с ними сделать, это убивать друг друга?

"До сих пор в истории", - сказал молодой профессор Оппенгеймер, - "войны велись солдатами, и именно они и погибали. Люди дома продолжали работать и жить. Но теперь война пришла к женщинам и детям, и мы предоставляем военным средства уничтожения человеческой расы".

Это было новое оружие, которое сводила физиков с ума. Фраза Морзе - "Что сотворил Бог!" была изменена на - "Что сотворил сатана", а ученые-ядерщики были сатаной или, во всяком случае, его бесами. Они окончили и сделали это, этим летом 1944 года они были уверены, что сделали это, и их разум был наполовину горд и наполовину готов закончить, и наполовину полон ужаса при мысли о том, что это может сделать.

Были побуждения, чтобы повернуть назад и утопить всё это в океане. Но нельзя, потому что враг может выловить это. Все были в ловушке. Вояки захватили всех и никогда не отпустят. Для вояк нашли силу солнца, силу, которая держала солнце в огне в течение миллиарда лет и сохраняла бы его еще миллиард при температуре двадцать или тридцать тысяч градусов по Цельсию. А теперь вояки собиралась использовать эту силу, чтобы сжать эту жалкую маленькую планету и сделать ее необитаемой для остального времени.

В кабинете Физической лаборатории Колумбийского университета у агента президента была встреча с четырьмя сотрудниками Алсос. Они не были физиками высшего полета, но были выбраны, потому что они были молоды и энергичны и напросились на приключения. Вашингтон сказал им, что Бэдд знает самые важные секреты, поэтому они свободно разговаривали в его присутствии. Как и ребята из Памятников, они смотрели на него с уважением, потому что он был старше и был на всей территории, которую они планировали посетить. Никто никогда не выражал сомнений, что они отправятся туда. Единственный вопрос был в том, как скоро. Ланни рассказал им, как провел два месяца в Принстоне, получая знания от доктора Брауншвейга под наблюдением профессора Эйнштейна. Эти знания ему были нужны, чтобы понять, какие вопросы задавать о делении ядер в Германии. Они были очень впечатлены и не потеряли это чувство, даже когда он добавил, что он забыл почти все формулы за три года.

Путешественник рассказал, как он связался с профессором Шиллингом в Берлине. Этот очень важный человек просто ждёт, когда американцы придут и заберут его. Он был стар и устал, но его голова была полна знаний, и он ненавидел нацистских бандитов. Без сомнения, он знает других, имена которых он не мог свободно упомянуть секретному агенту. Ланни рассказал о Плётцене, еще одном главном человеке, чей дом он посетил. Ланни выдавал себя за американского предателя, сочувствующего нацизму, но, конечно, возможно, что физик угадал что-то другое. Шпионаж и контрразведка были сложной игрой, и никогда нельзя быть полностью уверенным, что ты стоишь. Плётцен был богат и элегантен, и Ланни предполагал, что он сумеет поладить со своими завоевателями. Дайте ему лабораторию, и он будет весело работать и шутить о том, что произошло под нелепыми нацистами, Spitzbuben (мошенниками).

Зальцманн был другой личностью. Мрачный старый юнкер и, без сомнения, патриот любого германского правительства, каким бы варварским оно ни было. Но он наверняка будет ненавидеть русских, и если он увидит, что ему придется выбирать, он предпочтет американцев. Ланни был уверен, что девять десятых образованных немцев сделают то же самое, потому что русские жили поблизости, в то время как американцы жили далеко, и привычка не любить их ещё так глубоко не укоренилась. Будет гонка за Берлин и охота за учеными, еще более азартная, чем охота за коронными драгоценностями Священной Римской империи. У физиков-ядерщиков было что-то, что могло бы растопить все драгоценности в мире до состояния глазури!

Эти сотрудники Алсос охотились не только за атомной бомбой. Они хотели получить каждый научный секрет из стран Оси и любого ученого, который мог бы работать на нашу сторону. И они делали ту же основательную работу, что и люди искусства. У них были всевозможные каталоги, фотографии и научные записи, указатели, картотеки, карты и программы. Им не нужно было, чтобы Ланни рассказывал им об Институте кайзера Вильгельма, или Пенемюнде, или Рьюкане.

Они хотели знать всё относительно каждой личности, которую он встретил, и даже намека, который он уловил относительно секретов. Всё о Фау-1 и Фау-2 и Фау-3. О Красном Эриксоне и нефтеперерабатывающих заводах, о докторе Штоффеле и новом процессе превращения древесины в сахар. Слышали ли они об этом? Эти конкретные люди не слышали, Но если запросить Управление стратегических служб, без сомнения, кто-то будет работать над этим. И тогда появится Бернхардт Монк, он же Браун, он же Веттер и еще полдюжины других имен. Теперь он был в Стокгольме и когда-то помог вывести новый тип нагнетателя самолета для Робби Бэдда. Он знал целую цепь антинацистов в Германии, и, вероятно, большинство из них уже мертвы, но нельзя быть в этом уверенным. Монк, безусловно, был человеком, которого Алсос должна привлечь к своей работе.

Был также старый часовщик, который помог Ланни сбежать из Германии в последний раз. Он был социалистом, и у американцев была привычка думать о социалистах как о каких-то чудаках. Но было бы хорошо, чтобы сотрудники Алсос поняли, что у немецких социалистов была философия вековой давности, и они были людьми, на которых должно опираться любое демократическое правительство. Никакая производственная или даже научная работа не могла вестись без рабочих, и эти рабочие знали о том, что они делали, и часто понимали это лучше, чем начальство. Ланни предложил, чтобы одной из первых целей Алсос было связаться с социалистами, где бы они ни находились в странах Оси, рассказать им, что от них требуется, и посмотреть, как быстро это будет сделано. Он дал тот же совет ребятам из Памятников, потому что нельзя перевезти тысячи картин без рабочих, и эти рабочие могли бы не испытывать сочувствия к работе или мастерам, но с удовольствием открыли бы тайники с драгоценностями и предметами изобразительного искусства.

Лорел писала раз в неделю, как и обещала. Но это был уже другой человек, мысли и желания которого двоились. Она была свидетелем ужасных сцен в госпиталях. Её сердце было разбито, и это заставило её ненавидеть войну еще больше. Но, с другой стороны, она хотела, чтобы эта война была выиграна, а ее нельзя выиграть, без воинов. А они не могли сражаться, если не поддерживать их мужество и веру, да и свою собственную. Лорел написала: "Надеюсь, цензор разрешит мне сказать это", а изумленный цензор написал на полях - "ОК".

Письма приходили восхитительным новым способом, названным V-mail72. Письма фотографировали на микроплёнку, которую перевозили самолетом и печатали уже на этой стороне океана. Адресат получал странный маленький конверт с адресом, напечатанным на нём, и письмом внутри. Весь процесс был механизирован, был быстрым и сэкономил огромное количество транспорта. То же самое было сделано для писем в обратном направлении, и это было большое повышение морального духа. Ничто так не радовало человека в окопе или госпитале, как быстрое получение информации от людей, которых он любил.

Лорел отправляла свои истории по несколько страниц за раз и просила Ланни собрать вместе их. Большой знак доверия. Самые изумительные истории и все правдивые. Она никогда не могла знать, узнал ли кто-то ещё какой-нибудь конкретный эпизод и передал его по кабелю. Поэтому она попросила Ланни вырезать все, что он уже видел в печати или слышал по радио. Эпизоды как ужасные, так и юмористические, как всё на войне. Был один, касающийся D-day на Омахе Бич, кодовое название места высадки, где вторжение натолкнулось на серьезное немецкое сопротивление. Волнение моря было сильным, неразбериха страшная, огонь противника не прекращался. Один солдат цеплялся за что-то в воде, и мимо него проплывал десантный корабль. "Бросьте мне веревку!" - крикнул он, и люди на корабле закричали в ответ: "Ты не захочешь подняться на борт, мы тонем!" Ответ был: "Мне все равно, что вы делаете, бросьте мне веревку! Я сижу на мине!"

Ланни отвечал на каждое письмо. Он не мог раскрыть, что он делал, писал, что это было полезно, и что он ожидает скоро вернуться и найдёт ее, если это возможно. Он рассказал о ребенке и о различных родственниках и друзьях. Это, конечно, было то, что цензоры хотели. Он мог бы сказать, что война, казалось, шла хорошо, и он надеялся, что ей ничто не угрожает. Лучше не упоминать, в чем может быть опасность. Много любви и поцелуев, но не надо ставить отметки "X" для поцелуев, потому что они могут быть кодом.

Ланни встретился с Джимом Стоцльманном, и они говорили о войне, а затем о политике. Съезд Республиканской партии состоялся сразу после возвращения Ланни из Англии. Они назначили губернатора Нью-Йорка Дьюи своим кандидатом в президенты. Холодный, эгоистичный джентльмен, о котором говорили, что необходимо хорошо его знать, чтобы не любить его. Джим сказал, что Ф.Д.Р. знал его очень хорошо и с большим удовольствием помешает его заветным амбициям.

Теперь, на третьей неделе июля, в Чикаго должен был состояться съезд Демократической партии, и Джиму дали отпуск, чтобы он мог присутствовать. Он призвал своего друга прийти, но Ланни сказал, что у него может быть свидание с судьбой. Они обсудили перспективы. Не было никаких сомнений в том, что Рузвельт будет выдвинут на четвертый срок. Поэтому всё внимание было сосредоточено на вице-президентстве. Множество людей, как друзей, так и врагов, сомневались в том, что Рузвельт сможет выдержать напряжение еще четыре года, поэтому было возможно, что при назначении кандидата в вице-президенты Демократическая партия выберет будущего президента Соединенных Штатов. ,

Агент президента следил за шоу по радио, которое сообщало обо всём. Съезды по выдвижению кандидатур на выборные должности являются любопытным и захватывающим аспектом демократического процесса. Этот съезд длился три дня и ночи, на нем присутствовало более тысячи делегатов и заместителей, а также огромное количество зрителей, приехавших со всей страны, которые пели и кричали за еще четыре года, чтобы добавить их к имеющимся двенадцати. Различные делегации штатов выдвинули своих "любимых сыновей" на выборные должности, а затем вышли и прошли через проходы с плакатами с названиями своих штатов. Для того, кто был воспитан в Европе, это казалось странным методом определения будущего самой богатой и могущественной страны в мире. Но было сделано так, а кому это не нравилось, тот может вернуться туда, откуда пришёл.

Борьба была сосредоточена вокруг тогдашнего вице-президента Генри Уоллеса, человека, который приобрёл множество друзей и столько же врагов. Будучи министром сельского хозяйства во времена великой депрессии, его печальной обязанностью было распоряжение распахать несобранный урожай и убить миллионы маленьких свиней. И миллионы людей восприняли это как знак того, что он безумен. Они не могли понять, что живут в безумной экономической системе, которая производит огромное количество пищи, но не дает людям достаточно денег, чтобы купить ее. Поэтому фермеры и торговцы обанкротятся, банки закроются, и это будет называться "трудным временем". Через несколько лет люди снова обретут уверенность, будут занимать деньги и повышать цены на товары, и это будет "бум". За каждым бумом автоматически следовал кризис, но непатриотично, упоминать этот исторический факт.

Кроме того, Уоллес сказал, что каждый человек в мире должен иметь возможность выпить пол-литра молока каждый день. Его враги восприняли это как свидетельство его непрактичного мышления. Они выбрали готтентотов как самый маловероятный народ, о котором они могли подумать, и сказали, что он хочет дать пол-литра молока - предположительно американского - каждому готтентоту. Государственные деятели Юга сами подумали, как неловко было бы, если бы у каждого цветного человека появилась идея выпивать пол-литра молока каждый день, поэтому они не хотели, чтобы у Генри Уоллеса был шанс стать президентом Соединенных Штатов. Они были удивлены и немного напуганы шумом рабочих в Чикаго, которые действительно хотели Уоллеса и пришли в конференц-зал и сказали об этом. Тем не менее, делегаты отдали свои голоса сенатору Гарри Трумэну, которого они знали и любили, и в котором они могли быть уверены, что у него не было никаких эксцентричных идей. Сделав так, они повлияли на историю больше, чем мечтали. Так часто случается с людьми, которым суждено жить в настоящем, быстро забыть прошлое и не способным проникнуть в будущее.

Именно в это время в Америку пришли волнующие сообщения о том, что в штаб-квартире Гитлера взорвалась бомба, ранившая его. Насколько серьезно никто не мог знать. Человеком, обвиняемым в покушении, был полковник граф фон Штауффенберг, имя не известное Ланни. Он с нетерпением читал каждое слово, которое мог услышать, опасаясь, что может всплыть имя Оскара фон Герценберга. Но оно не всплыло. Ланни даже не мог быть уверен, что это была та же группа заговорщиков армии. Вполне возможно, что отдельные группы работали в одном направлении. Было много казней, что, конечно, ослабило вермахт и приблизило его поражение.

XII

Прорыв в Нормандии произошел в конце июля. Британцы не добились больших успехов перед Каном, но они удерживали шесть из девяти бронетанковых дивизий, которые были у противника, и это облегчило положение американцев. Полторы тысячи тяжелых бомбардировщиков уложили по бомбе в каждый квадратный метр обороны противника. И после пары дней тяжелых боев танкам удалось прорвать оборону в нескольких местах. Немцы, расположенные близко к морю, должны были отступить, чтобы не оказаться в окружении, и танки оказались среди них и перерезали их. Через несколько дней немцев вытеснили к месту, называемому Авранш у входа на полуостров Бретань. Американцы наконец-то вышли из страны bocage, а там только что высадившиеся танки могли свободно работать.

Это была американская Третья армия, возглавляемая этим воинственным старым прихожанином епископальной церкви с двумя револьверами с перламутровыми рукоятками. Теперь Джорджи Паттон был в своей стихии, выполняя работу, к которой готовился всю свою жизнь. Он был полон нетерпения, танцевал от волнения, ревел на своих офицеров и людей, чтобы они продолжали двигаться, собирали припасы, продолжали бить врага и не оставлять ему шанса восстановить силы. Корреспонденты рассказывали об этом по радио, и вся страна слушала, мир, не входивший в страны Оси, слушал, и видел, что это было что-то новое, это было начало конца. Американская индустриальная мощь наконец-то дала о себе знать, и было трудно не разделить чувство славы, даже если в твоем сердце был скрыт пацифист-изменник!

Настрояние общественности на протяжении всей этой долгой войны чередовалось депрессией и ликованием. Во время утомительных периодов подготовки было слышно, как люди говорят, что это невозможно, мы никогда не сможем завоевать всю Европу. Что касается стратегии "скачки по островам", то кто-нибудь когда-нибудь пытался подсчитать тысячи или десятки тысяч островов в южных морях и сколько войск потребуется, чтобы занять их? Они будут наблюдать за ростом государственного долга и говорить о неизбежном национальном банкротстве. Они смотрели на списки потерь в газетах и чувствовали себя плохо от горя. Но затем наступит время действий, высадка в Северной Африке, на Тараве или в Нормандии, и все внезапно ободрятся и начнут обсуждать время взятия Берлина и Токио.

Ланни приучил себя сопротивляться этим массовым настроениям. Он с самого начала понял, что это будет долгая война. Но у него была карта, и он вставлял в нее маленькие булавки, и вскоре понял, что это серьезный прорыв. Бронированные колонны, поддерживаемые самолетами над головой, мчались на юг через Бретань, чтобы изолировать этот полуостров и его важные гавани. Другие колонны поворачивали на восток. И это был путь на Париж, на расстоянии нескольких сотен километров. Итак, Ланни позвонил сотруднику Управления стратегических служб в Вашингтоне и сказал: "Похоже, настало время для первой половины моей работы". Ответ был таков: "Ваши документы будут готовы завтра. Приходите готовым убыть сразу".

У него не было много вещей, один чемодан, и он предположил, что он не будет ему нужен дальше, чем до Лондона. Он вышел прогуляться по парку, чтобы все обдумать. Это было начало августа и теплый день, он шел бодро, потому что был сильно возбуждён. Много раз до этого, когда он собирался в поездки, ему было трудно надеяться. Но эта поездка казалась праздником. Он собирался вырвать Бьенвеню из рук нацистских грабителей! Он собирался увидеть солдат с их тяжелым снаряжением, выходящими из этой голубой воды на коричневый песок пляжа Жуана, где он играл, плавал и ловил рыбу с самых первых дней, которые он мог вспомнить. Во всяком случае, это было то, что он представлял, и это облегчало ему жизнь.

XIII

Агент президента позвонил отцу, чтобы тот отправил кого-нибудь забрать машину, а затем сел на полуночный поезд в Вашингтон и получил документы. Паспорт на свое имя, разрешающий ему посещать Великобританию, Францию, - у нас теперь есть Франция! - Испанию, Португалию и Северную Африку. А также французская carte d'identite на имя Анри Жан-Мари Жируара, permis de sejour и permis de circuler, конечно, все фальшивые и на вымышленное лицо, но настолько хорошо сделанные, что они убедят любого жандарма или эсэсовца, который может их осмотреть. У Ланни в своем кармане были и другие документы, квитанция об оплате счета за продукты, квитанция об оплате полиса страхования жизни, письмо от воображаемой жены этого воображаемого Жируара в конверте с французской маркой и почтовым штемпелем. Вполне удовлетворительная работа, и все, что нужно было сделать Ланни, изучить их и запомнить, кем он был, и подробности его дел.

Он был доставлен из аэропорта Патаксент на самолете Управления воздушным движением, который был предназначен для VIP-персон, с местами, идентичными местам в спальных пульмановских вагонах, даже и с салфеткой на спинке мягкого кресла. Ночью спальное место раскладывалось, и можно спокойно спать, если не нервничать. Ланни должен был представиться по секретному адресу в Лондоне, и когда он это сделал, его взяла в руки пара агентов Управления стратегических служб. Эта пара инструктировала его тихим деловым способом, который, казалось, подразумевал, что они справились с дюжиной дел в тот день в ожидании еще десятка. Они сказали ему, что он будет доставлен на ближайший аэродром, а оттуда будет перелет через Ла-Манш в американский сектор. Кроме этогоони ничего не знали и не задали ни одного вопроса. Они позаботились о его чемодане, его паспорте, его американских деньгах, его часах и других вещах. На нём не должно быть ничего, что не было бы французским. Один из них отвел его в "гардеробную комнату", и там он оказался одетым в полный комплект одежды, пришедшей из Франции, которая явно носилась долгое время.

У него было только время написать открытку Лорел и сказать ей, что он приехал и будет занят несколько дней, но позже свяжется с ней. Она знала достаточно, чтобы почувствовать беспокойство, но не иметь обид. Ему не сказали, где находится аэродром. Их появилось так много новых, что это было довольно тяжело для британского сельского хозяйства. Его привезли на джипе и посадили в двухместный самолет связи вместе с мешками почты. Он летел на запад, а затем на юг, чтобы уменьшить вероятность встречи с немецким летчиком. По словам пилота, сейчас это случалось редко, но не надо облегчать им задачу.

Курс проходил через Ла-Манш, и Ланни мог смотреть вниз и видеть сотни кораблей всех видов и размеров, которые с высоты, казалось, стояли на месте. Он мог только надеяться, что среди их бдительных стрелков не было никого, кто не смог бы узнать американскую звезду и круг, нарисованный на его самолете. В настоящее время он пролетал через Шербур и наблюдал тучи затонувших судов и живых кораблей, приходящих и уходящих. Там стояли армейские лагеря, грузовики, танки на дорогах. И много остовов, которые были сброшены с дорог в спешке. Там были разбитые фермы, вся панорама войны, вид с высоты птичьего полета. Внезапно они спустились на пару пастбищ, которые были превращены в аэродром. Два или три удара, и самолет остановился.

Солнце только садилось, и небо было золотым и розовым. Ланни вышел из самолета, и молодой лейтенант ВВС подошел к нему и спросил: "Бьенвеню?" Ланни кивнул, и его отвели в палатку, защищенную высоким платаном. Там был раскладной стол с картой и парой походных стульев. Ланни пригласили посмотреть на карту. Это была одна из тех замечательных карт, составленных по аэровотоснимкам, и там было место, помеченное крестиком красными чернилами. Вежливый молодой офицер сказал: "Это то место, где вас сегодня вечером высадят. Внимательно изучите его и убедитесь, что это правильное место, и вы будете знать, куда вы хотите отправиться в темноте".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Возмутительное везение73

САМОЛЕТ был крошечным. Это должно быть, потому что, как сказал пилот, он должен быть в состоянии приземлиться на поле величиной с полдоллара. Он летел как можно ниже, чтобы избежать обнаружения радаром противника. Безусловно, это создавало опасность для церковных шпилей и высоких деревьев в темноте. Но разве Фридрих Великий не говорил своим войскам: "Вы что хотите жить вечно?" Основной защитой было то, что в разные часы и с разными целями вылетало так много самолетов, что противник не мог отследить их всех. У пилота был пистолет на его поясе, но его можно было использовать только на земле. В воздухе он был беспомощен и должен был рисковать.

Как он найдет свою цель в черной ночи? Он не объяснил, а Ланни не спросил. Очевидно, что курс может быть нанесен на карту. Направление по компасу и ровно столько километров, и там будет пастбище. Но был ветер, с которым нужно считаться, а ветер ненадежен. Может партизанам был предоставлен специальный аппарат, который посылал луч, а молодой лейтенант ВВС мог получить его на свой приборный щит? Как бы то ни было, они летели больше часа, и внезапно впереди Ланни увидел маленькие точки мигающего света, два ряда, три по бокам. "Прямо по курсу!" - крикнул пилот, перекрывая шум самолета. Он нырнул, и они вошли в темноту. Были два или три удара, и затем двигатель заглох, и все стихло.

Со всех сторон набежали люди. Это был решающий момент, если бы их предали, это были бы гестаповцы, и они могли бы начать стрелять. Ланни мог увидеть вспышку выстрела, но мог бы умереть до того, как услышал его звук. Или, что еще хуже, инквизиция и камера пыток для фальшивого друга, гнусного обманщика, злейшего врага нацистов.

Но нет, на этот раз все было в порядке. Ближайший человек тихо прошептал: "Бьенвеню?" и Ланни ответил: "Bien". Он держал пакет на коленях во время полёта. Он передал его человеку, а затем вылез сам. В самолете были сложены другие посылки, и пилот быстро их раздал. Было сказано всего несколько слов, тихо. Пяток призрачных фигур схватили самолет, развернули его и отступили на некоторое расстояние. Очевидно, он не достиг полной длины поля. В дальнем конце фонари начали мигать. Нет сомнений, что там будет живая изгородь и, возможно, высокие деревья. Пилот завел двигатель, затем дал полный газ и скрылся из глаз. Звуки говорили, что он уже в воздухе.

Через несколько минут после этого на плечо агента президента легла рука, и голос прошептал: "Ланни!" Женский голос, смутно знакомый, но он был слишком удивлен, чтобы его узнать. "Кто вы?"- спросил он, и ответ был: "Джулия Пальма".

Жена Рауля! Как она попала сюда? Он не мог не спросить, и голос сказал: "Мне приказали. Все в порядке". Он догадался, что, возможно, она не рассказала другим о личности этого тайного вновь прибывшего, поэтому он больше ничего не спрашивал. Она взяла его за руку и повела его, а остальные просто растворились в темноте. Очевидно, что не стоит группе показываться на любой дороге или тропе ночью. Приближение самолета должно было быть слышно по соседству, и враги могли спешить на место. Тишина!

В последний раз Ланни видел этого старого друга, когда она работала в Париже против нацистов. Позже он слышал, что она уехала на юг, чтобы присоединиться к своему мужу. Вернулась ли она, или ее отправили специально для операции Бьенвеню? Ланни сказал сотрудникам Управления стратегических служб, что хотел бы получить помощь Рауля Пальмы в Жуане. Вполне вероятно, что Рауль предложил своей жене помочь в Шато-де-Брюин. Возможно, сама Джулия могла не знать, как это произошло, но ей только сказали прийти. Весь день и ночь Би-би-си передавала программы во Францию, и в них появлялись странные предложения, которые, казалось, не имели смысла: "Фиалки цветут", или "Клеопатра простудилась", или "Альдебаран откалиброван". В тайных местах по всей Франции мужчины и женщины будут прислушиваться к фразе или предложению, которые имеют значение для их конкретной группы.

Ланни шел темной ночью с женщиной, и он знал, что это самое безопасное, что он мог делать. Всё было спланировано таким образом. И именно поэтому другие люди так быстро исчезли. Прекрасная теплая августовская ночь с Альдебараном и несколькими тысячами других звезд на небе. Должно быть, тысячи французов делают то же самое, и даже некоторые немцы, и все они могут быть готовы оставить друг друга в покое.

Пара гуляла. Ланни отметил, что они шли по маленьким тропинкам, а не по дорогам. Вскоре он потерялся, потому что эта было не та дорога, по которой он планировал прийти. Он прошептал: "Мы идем в замок?" Джулия ответила: "Я изучила дорогу". Он был уверен в ней, знал ее более двадцати лет. Она была компетентна, а также преданна и продолжала руководить школой рабочих в Каннах в течение тех лет, когда ее муж помогал республиканскому правительству Испании. Каждый час она рисковала своей жизнью, когда вела работу против нацистов.

Они подошли к лазу в заборе, с которым Ланни был знаком. Он часто проходил через него во время своих прогулок, и этот лаз находился всего в ста метрах от бокового входа на территорию замка. Женщина сказала: "Здесь мы в безопасности", и они сидели и разговаривали шепотом. Джулия сказала ему: "Я не знаю, для чего вы здесь, и я не спрашиваю. Был приказ проводить вас сюда. В кустах будут два вооруженных человека, и вы можете вызвать их, если понадобится".

Он ответил: "Я не думаю, что это будет надо. Я просто хочу поговорить с семьей. Это может привести к чему-то важному". Было около одиннадцати часов, как он мог догадаться. "Мне, возможно, придется их будить", - добавил он. - "одна вещь беспокоит меня, там могут быть новые слуги, которые не знает меня, и которые могут говорить, или даже позвонить в полицию".

- Нет новых слуг, Ланни. Наши люди здесь знают все о месте и подготовились к вашему приходу.

- Я боялся, что старый джентльмен может быть в Париже, и им придется вызывать его.

- Он здесь, по крайней мере, он был сегодня днем.

- У них была собака.

- У них есть старая, и они держат её ночью в помещении.

- La vieille Fidele! Она не доставит мне проблем.

- Как долго вы хотите разговаривать, Ланни?

- Я не знаю, но одного или двух часов должно хватить.

- Сделайте это покороче, потому что всегда есть определенная степень риска. Что вы планируете делать потом?

- Мне сказали, что ваши друзья смогут отправить сообщение, и за мной придет самолет.

- Это правда. Самолёт может прийти завтра вечером. Но где вы проведете день?

- У меня была идея позволить им спрятать меня в замке.

- Мы настоятельно возражаем против этого. Репутация этих людей плохая, и их слишком много.

- У меня особые отношения с этой семьей, Джулия..."

- Я знаю, но я не имела права рассказывать об этом нашим друзьям. Они возражают, что есть дети, которых трудно удержать от разговоров. Вся ситуация небезопасна, и они хотят, чтобы вы ушли как можно быстрее. И они вас спрячут. Даже если возникнет тревога, враг не сможет вас найти, и самолет прилетит в другое место.

"Хорошо", - сказал Ланни. - "Я выйду, как только получу то, за чем меня отправили. Вы подождете?

- Я буду прятаться рядом. Bonne chance!

III

Агент президента тихо подошел к замку по дороге, ведущей к служебному входу. Здания были старые из красного кирпича. Их размер был не достаточно большим, чтобы заслужить какое-либо имя, кроме виллы, но соседи сочли нужным почтить семью. За подъездной аллеей была высокая кирпичная стена с массивными деревянными воротами. Ворота открывались в сад, где Ланни знал каждое дерево и кустик. Это место было одним из его домов в течение полдюжины лет, когда он был любовником Марии де Брюин и другом семьи, в общепринятом французском стиле, известном как la vie a trois.

По другую сторону стены росли абрикосовые деревья как виноградные лозы, и теперь при созревании, каждый персик будет аккуратно завязан в крошечный бумажный пакет. Если конечно старый садовник был еще жив. Персики спели, а виноград созревал. Газон был гладким и зеленым, и, без сомнения, внуки играли в крокет там, где Ланни играл с Дени младшим и Шарло.

Ворота были закрыты, и их было трудно перелезть из-за разбитого стекла сверху. Он изменил свой маршрут и подошел к передней части дома, где был еще один газон, затененный древними буками. Все окна были темными, и он должен был разбудить семью. Поэтому он поднял медный молоток и ударил три раза. Удары звучали как выстрелы в тишине ночи. Он ждал. Открылось окно на втором этаже, который по всей Европе называется первым. Женский голос спросил: "Qui est la?" ("Кто там?") Ланни узнал голос Аннетт де Брюин и тихо ответил: "Друг с сообщением от Дени сына". Голос произнес: ''Attendez".

Он подождал, включился свет, и открылось маленькое окошко в парадной двери. Ланни прошептал своё имя, и засов был отодвинут, там стояла жена молодого Дени, одетая в пеньюар. Свет создал ореол вокруг ее светлых волос. Ланни хорошо ее знал. Однажды она звонила ему в бедственном положении, когда полиция собиралась арестовать ее мужа за его действия с Кагулярами. Она постарела, и на ее лице заботы оставили свои следы, и, конечно, её взгляд выражал удивление. "Ланни!" - воскликнула она, и он быстро произнёс: "У меня есть срочное сообщение для le beaupere. Он дома? "

Ему ответили, что тот в постели, и Ланни сказал: "Позвольте мне пройти в его комнату". Никто не просил бы такого в обычной французской семье, если бы это действительно не было срочно. Несмотря на это, женщина колебалась. "У меня осталось совсем немного времени", - сказал Ланни, - "и это важно. Пожалуйста, никому ничего не говорите, пока я не поговорю с le beaupere".

Она пригласила его войти, закрыла дверь и заперла ее, а затем повела. "Сейчас мы поселили его на rez-de-chaussee",- объяснила она. Ланни мог догадаться, что здоровье старика ухудшилось, и он больше не может подниматься по лестнице. В этом старом особняке у них не было никаких ascenseur, и они не могли установить их в военное время, даже если бы захотели создать что-то настолько современное по-американски. Она постучала в дверь бывшей бильярдной и, когда слабый голос сказал - "Entrez", она отступила назад и позволила Ланни войти одному. Она закрыла дверь, и, будучи воспитанной дочерью старой католической семьи, быстро ушла.

Ланни не знал точно, сколько лет этому французскому финансисту, но он знал, что ему было за восемьдесят. Ланни никогда раньше не видел его в том состоянии, в котором он сейчас находился. С вставными зубами в стакане воды у кровати, с редкими спутанными седыми волосами и с удивлением на морщинистом лице. Несправедливое преимущество, но Ланни планировал воспользоваться им, намереваясь подтолкнуть его к действию и выполнить эту работу без потерь времени. Агент президента не хотел рисковать своей жизнью ради человека, чьи идеи были ему отвратительны, и чьи злые поступки разрушили счастье одной из самых милых и любящих женщин, которых Ланни когда-либо знал. Молодой американец, пытавшийся устранить этот ущерб, был скрупулезно вежлив по отношению к главе этого дома, но он, конечно, ничего ему не должен, даже правды.

"Простите, mon ami", - начал он быстро. - "Я подвергаюсь большому риску и не осмелюсь долго оставаться. Мой отец организовал, чтобы меня сюда доставили. Трудное дело, как вы можете себе представить. Это из-за его глубокой заботы о вашей безопасности".

"Mais, Lanny!" - заикаясь, проговорил другой. - "Кто захочет побеспокоить сломленного старика, такого как я?"

- Американская армия приближается к Ле-Ману. Не пройдёт много дней, как она будет у Орлеана. План состоит в окружении всего района Сены, и все немцы в нем окажутся в котле. Партизаны возьмутся за оружие, и те, кого они считают collaborateurs будут в серьезной опасности.

- Но, Ланни, я же давно вне политики!

- Воспоминания длиннее, Дени. Вы давали деньги Кагулярам, и этот факт хорошо известен в этом районе. Вы оказывали поддержку нацистам...

- Jamais! Jamais! (Никогда! Никогда!)

- Возможно, вы не понимали, что делаете. Но партизаны понимали, и мой отец через секретные источники в Армии сообщает, что вы находитесь в их списке.

- Nom de Dieu! Что ваш отец хочет, чтобы я сделал?

- Он умоляет вас перейти на американскую сторону, пока не стало слишком поздно. Теперь вы должны понять, что союзники победят. Мне пришлось смириться с этим и предпринять шаги, чтобы защитить свою собственную жизнь. Я призываю вас сделать, так же как я.

- Но, Ланни, у меня нет сил. Я стар, и мое здоровье ухудшается. Немцы все еще здесь, и если бы я попытался сделать что-нибудь, они меня расстреляют.

- Робби задумал определенный план и послал меня рассказать вам об этом. Я был в Алжире несколько месяцев назад и разговаривал с Дени сыном. Он в госпитале с тяжелой раной, вызванной осколком снаряда в бедро. Его жизнь была спасена только переливаниями крови. Сейчас он выздоравливает и не станет хромым. Но он ужасно несчастен из-за Шарло. Он умолял меня со слезами на глазах найти способ убедить Шарло сменить своё нынешнее положение и спасти ему жизнь. Я обещал сделать все, что могу. Вы знаете, mon ami, как Мари умоляла меня на смертном одре позаботиться о них и помочь им. Я дал ей слово и стараюсь его сдержать.

- Я понимаю это. Что можно сделать?

- У Шарло самое опасное положение, какое только можно себе представить. Все те французы, которые помогали немцам с оружием в руках, будут рассматриваться как военные преступники, и либо будут расстреляны партизанами, либо предстанут перед военным трибуналом французской армии, сражающейся сейчас в Италии. Это особенно относится к офицерам, и Шарло был одним из самых активных среди них. Он заметный человек.

"Это ужасная ситуация, Ланни, и я не преминул ее осознать". - Слезы потекли из глаз старого финансиста, и его маленькая белая бородка дрогнула. Его голос был приглушен из-за его отсутствующих зубов, но он, казалось, был слишком взволнован, чтобы понять это. - "А что я могу сделать?"

- Шарло обладает реальной властью, и именно его надо побудить действовать. Я говорю вам со строгой уверенностью. Союзные армии собираются высадиться на южном побережье. Я не знаю ни времени, ни места, но это событие определенно и наступит в пределах недели. Немецкая оборона там неадекватна, и вся Ривьера непременно окажется в руках союзников. Шарло и его маленький отряд будут окружены и захвачены. Это мнение моего отца, и вы должны поверить его слову, что он знает.

- Я верил его слову раньше, и он никогда не вводил меня в заблуждение.

- Робби стал одним из самых влиятельных людей в Америке. Он выпускает самолеты тысячами, и ВВС зависят от него. Суммы, которые будут причитаться вам за акции Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, когда закончится война, составят много миллионов долларов, и это ставка, за которую стоит играть.

- Naturellement, Ланни, но что я могу сделать здесь?

- Вы должны использовать свой авторитет и сделать так, чтобу Шарло сразу перешёл на американскую сторону. Вы знаете, как это было в Северной Африке. Люди, которые присоединились к нам, не просто спасли своей жизни, но сохранили всю свою собственность. Я присутствовал в Алжире, когда Дарлан сделал свой выбор, и теперь ситуация точно такая же. Это час решения для всей вашей семьи.

- Говорите, Ланни, я в ваших руках.

- Я знаю настроения Шарло, и насколько он горд и упрям. Я боюсь, что он не прислушается к моей просьбе. Поэтому я хочу, чтобы вы написали ему письмо, не советуя, а командуя. Используйте свой авторитет pere de famille и прикажите ему, что делать. Он уважает вас и будет повиноваться как послушный сын.

Руки старика дрожали, так что ему пришлось сложить их вместе, чтобы остановить дрожь. - "Mais, Lanny! Это может быть самоубийством для всех нас здесь. Если это письмо попадет в руки немцев, нас вывезут и расстреляют".

- Это правда, mon ami, и я бы не стал просить вас пойти на такой риск. Я хочу, чтобы вы написали, чтобы Шарло принял мой совет в этом вопросе. Скажите ему, чтобы он мне повиновался, и я возьму на себя все риски.

- У вас есть способ связаться с ним, Ланни?

- Мой отец все устроил. Я доберусь до него и выложу перед ним все факты. Ему они не понравятся, но, если он полностью не сошел с ума, он увидит, что у него нет другого выбора.

- Дай Бог, чтобы это могло быть так. Но что мы здесь должны делать с нашей собственной ситуацией?

- Ваша помощь Шарло всё изменит. Мой отец расскажет людям из военной разведки, что вы сделали, а они сообщат партизанам. Поэтому, когда они придут к вашей двери, они увенчают ваши головы цветами вместо того, чтобы поднять их на пиках.

Дрожащими руками pere de famille написал под диктовку посетителя. Всего две строчки, на простом листе бумаги, без имен: "Mon fils: Faites ce que notre vieux et cher ami desire. C'est un commandement de votre pere". (Сын мой, сделай, что хочет наш старый и дорогой друг, это приказ твоего отца).

Ланни пообещал себе не раскрывать имена никому, и меньше всего немцам, если ему повезет, что его поймают. Он не стал обсуждать собственную смену фронта или любые другие новости. Он сказал: "Делу может помочь, если Эжени добавит свое слово", и le pere согласился. Он вытащил свои тощие кости из кровати. Ланни внимательно смотрел в сторону, пока он не надел шелковый халат. Видя, что он немного шатается, посетитель взял его за руку, и они вышли в гостиную. Там жены двух сыновей сидели в тусклом свете, терпеливо ожидая того, что глава семьи посчитает нужным сказать им.

Двери были закрыты, и взволнованный старый плутократ кратко рассказал им о своем решении. Ланни не нужно было ничего говорить. Он оставил Францию французам. Это была программа Армии. Для Аннет, жены старшего сына, это заявление стало шоком, поскольку у нее были политические убеждения весьма реакционного типа. Если бы попросили ее подпись, то она могла бы отказаться. Но Эжени, младшая, была старомодным человеком. Всё, что она хотела, это вернуть мужа без пулевых пробоин в его теле. Она с удовольствием написала под словами ее свёкра - "C'est aussi ma priere" (Это также моя мольба).

Итак, агент президента получил то, что хотел, и он оставался всего несколько минут, чтобы рассказать взволнованным дамам, что он знает об их мужьях. Они предложили ему поесть, но он отказался. Он подвергал их опасности каждую минуту, оставаясь в их доме. Он сложил бумагу и положил ее вместе с другими документами Анри-Жана-Мари Жируара и попросил трёх де Брюинов не упоминать о его визите ни слугам, ни детям, ни кому-либо ещё. Он вышел через боковую дверь, и они тихо закрыли ее за ним. Он постоял некоторое время, ожидая, когда его глаза привыкнут к темноте. Ни друг, ни враг не появились, и он быстро пошел по дорожке, которую он хорошо знал, к лазу, где его ждала Джулия Пальма.

Когда бывшая школьная директриса вышла из тени, он сказал ей: "Все готово. Что дальше?" Она сказала ему, что товарищ скоро придет. Он выполнил всё быстрее, чем они ожидали.

Они говорили шепотом, мужчина и женщина в темноте теплой летней ночи, но в таких обстоятельствах нельзя было ожидать такого разговора. Джулия рассказала ему, что она работает в фирме-импортере, имеющей офисы в Париже и Марселе, поэтому у нее был повод для путешествий, и она была своего рода офицером связи для Свободной Франции. Она совершила множество поездок, неся сообщения, всегда в ее голове. Она сообщила, что Рауль чувствует себя хорошо и был в восторге от событий последних двух месяцев. Очевидно, она не знала, что Ланни ожидал отправиться на юг и встретиться с ним, и Ланни не сказал ей об этом. Он сказал: "Я смог немного помочь, и я все еще пытаюсь".

Больше всего на свете Джулия хотела узнать, когда американцы прибудут в Париж. Он предупредил ее: "Не разочаровывайтесь, если они пройдут мимо вас. Помните, что цель этой битвы не в Париже, а в Берлине. Я слышал разговоры о том, что мы можем пройти через Орлеанскую брешь и прямиком через Францию к Рейну".

Это ужаснуло француженку, которая воскликнула: "О, Ланни, Ланни! Вы не должны пропустить Париж!" Как если бы он был главой Объединенного генерального штаба союзников! Далее она указала, что нацисты могут сделать с этой самой красивой из всех столиц мира. И как просто было бы её взять, всего несколько танков и бронемашин под американским флагом! Когда Ланни решился усомниться в том, что это будет так просто, она подробно остановилась на ситуации. Три миллиона человек, пылающих ненавистью и готовых взорваться, просто нуждающихся в ком-то, кто подаст сигнал. И они не были беспомощны. Некоторым удалось сохранить оружие со времен их великой катастрофы, а многим молодым парням удалось украсть оружие у немцев или получить его у союзников. Все, что было нужно, это увидеть, как Звезды и Полосы спускаются по Елисейским полям, и Париж поднимется до последнего человека. Но они должны знать, что враг не сможет вернуться!

Эта нервная, взволнованная маленькая женщина - она была в том возрасте, когда женщины такие - подошла к тому, чтобы забыть об опасности своего положения и положения Ланни в тот момент. Она не могла принять его заявление о том, что он не имеет никакого влияния на военные власти. Она была уверена, что он должен хотя бы знать людей, которые имели это влияние. Разве он не предоставил Раулю и его друзьям доказательство того, что он знал президента Рузвельта и смог добраться до него? Хорошо, тогда пусть он передаст великому Президенту, герою как французов, так и американцев, этот доклад того, кто жил и работал со Свободной Францией в Париже и знал все группы и партии. Голлистов, социалистов, коммунистов и простых скромных людей, у которых некому было за них говорить.

Они перенесли такое унижение, такие ужасы и, что самое главное, позор, что они будут готовы умереть тысячами, чтобы искупить позор капитуляции и жизни под ненавистными Бошами и видеть их напыщенными на улицах, вытаскивающих пачки бумажных денег из карманов и скупая все лучшее в городе. Нацисты подавили парижан самой отвратительной системой заложников, чего не было в Европе со времен средневековья. Мужчин и женщин хватали, совершенно невинных людей, просто потому, что они были уважаемыми и любимыми. Их сажали в тюрьму, и десять человек будут расстреляны, если какой-нибудь француз потеряет голову и ударит ножом или застрелит нациста на улицах.

"О, Ланни, вы должны освободить Париж! Подумайте о престиже, моральном эффекте! Весь мир узнает об этом, вся Франция поднимется и пойдет в бой. Всю оставшуюся историю мы будем рассказывать, как это сделала американская армия. И наша благодарность станет национальной традицией!" - Жена Рауля была настолько взволнована этой возможностью послать сообщение президенту Рузвельту, что ее голос начал повышаться, и Ланни пришлось шептать: "Prenez garde". Он сказал ей, что согласен с ней и пообещал, что найдет способ передать эту информацию. Она сказала: "У нас есть товарищи, которые могут точно сказать, какая сила у немцев и что мы, члены Сопротивления, можем собрать". Ланни ответил: "Во что бы то ни стало, пусть они это сделают".

VII

Рядом раздался тихий свист, и Джулия сказала: "Мы должны идти". Она шла впереди, и вскоре перед ними появился человек. Он шёл впереди достаточно близко, чтобы за ним можно было следовать. Они шли неровными тропами и пришли к лесному участку, а там была хижина. Мужчина исчез, и женщина сказала: "Здесь будет не очень удобно, Ланни, но будет безопасно. Ты найдешь мешки, чтобы заправить кровать, и ты сможешь запереть дверь изнутри. Пища и питьё вам будут доставлены, и пароль будет Бьенвеню".

"Хорошо", - ответил он. - "Как долго я останусь здесь?"

- До завтрашнего вечера. Конечно, если самолет не прибудет, вам придется ждать дольше. Bonne nuit, camarade.

При свете звезд, к которым привыкли его глаза, Ланни понял, что это чья-то деревянная хижина и что она почти пуста. Он надеялся, что у фермера нет собак. Он нашел кучу мешков, и ему стало интересно, сколько диверсантов и агентов спало на них в течение четырех лет. Он запер дверь и лег и подумал над своими проблемами. Он просто решил заснуть, когда услышал шаги. Был стук в дверь, и тихо прошептали пароль. Он встал и открыл дверь. На фоне слабого света обозначилась фигура человека. Мужчина протянул бутылку и пакет, завернутый в газету. Ланни сказал: "Merci" и взял их.

"Месье", - сказал человек очень вежливо, - "я хотел бы поговорить с вами, если для вас не будет никаких проблем".

"Конечно, нет",- сказал агент президента. Он отступил в хижину и сел на свои мешки, а мужчина сел рядом с ним.

"Месье", - продолжил посетитель, - "я из организации Сражающаяся Франция, последователь генерала де Голля. У меня есть два товарища, один социалист, а другой католический демократ. По нашему мнению вы должны услышать некоторые вещи. И если еще не слишком поздно, и вы не устали..." Он остановился, и Ланни ответил: "Я совсем не устал, и мне придется весь день спать".

Мужчина свистнул, и двое других вошли, закрыли дверь и заперли ее. Очевидно, они знали это место и заняли места на поленнице. Ланни никогда не видел их лиц. Они не высекали огня, возможно, потому что у них не было табака. Они говорили вежливо, уступая друг другу, и Ланни идентифицировал их по голосам как Тенор, Баритон и Бас. Баритон был тем, кто пришёл первым, и он был, очевидно, образованным человеком, врачом или юристом. Тенор был, по-видимому, слабым и нервным человеком и молодым. Ланни идентифицировал его с Монмартром и представил его, носившим галстук-бабочка и берет. Конечно, что он знал, что нацисты запретили ношение беретов, которые были классифицированы как "демонстрации, вредные для государства". У Баса был странный акцент, и Ланни подумал, что он может быть владельцем имущества, на котором происходило это странное reunion(собрание).

Агент президента предположил, что Джулия Пальма сказала этим людям, что он был влиятельным человеком, другом могущественных. Их первой заботой было защитить честь la patrie, давая понять внешнему миру, что французы ежедневно рискуют своими жизнями, а многие отдают свою жизнь в сопротивлении ненавистному врагу. У них не было никакой возможности узнать, достиг ли этот факт внешнего мира, и они надеялись, что этот важный месье Бьенвеню найдет способ, чтобы их голоса были услышаны.

Мир не должен предполагать, что это Сопротивление началось только после высадки американцев. Non, pas du tout, оно продолжалось с первого часа поражения. Тысячи молодых французов обернули свое оружие и похоронили его, а затем выкопали его и увезли в горы или в maquis. Французское слово, означавшее подлесок, maquis, стало именем людей, которые спрятались в нем, и вышли на борьбу против врага. "Месье", - сказал Баритон, - "у нас есть собственные данные противника о том, что более сорока тысяч французов были казнены во время оккупации, а сто тысяч находятся в концентрационных лагерях в Германии. Это в дополнение к четверти миллиона депортированных".

Ланни заверил их, что новости об этом героизме не могли не достичь Америки. Он слушал ужасные истории о нацистских репрессиях, а также цифры о количестве взорванных мостов и поездах, которые были пущены под откос в окрестностях. Только сейчас все население затаило дыхание, ожидая прибытия американских войск. Очевидно, Джулия сказала им, что Париж может быть обойден, потому что это был предмет, о котором они говорили больше всего. Они знали Париж, они знали настроение людей, и ничто, кроме пулеметов, гранат, танков и артиллерии, не могло заставить их покориться. Все, что было необходимо, это небольшое бронетанковое подразделение у ворот города, и население восстанет и забаррикадирует улицы позади немцев и будет швырять камни в их головы. "Месье", - сказал Тенор, -"я был в Париже всего три дня назад, и я знаю из авторитетных источников, что сейчас там только две немецкие дивизии. Одна бронетанковая, и это наша проблема".

Ланни не стал ссылаться на то, что у него нет полномочий, что военные решат этот вопрос по военным основаниям. Три голоса дрожали, когда они умоляли. В Париже было три миллиона человек, включая беженцев, и все они хотели работать на освободителей. Они будут производить товары для армии. Они будут восстанавливать мосты, восстанавливать железнодорожные пути, ремонтировать поврежденные транспортные средства, быть колоссальной силой позади армий. - "Три миллиона друзей не должны быть обойдены, месье!" И Ланни заверил их, что Париж не будет забыт, Париж будет освобождён так быстро, как позволят военные обстоятельства. Бесполезно изгонять врага, чтобы он опять вернулся и взорвал город в осаде.

VIII

Агент президента спал, и только ежи мешали ему. Он проспал большую часть дня, а затем подумал о своих делах, которые до сих пор шли хорошо. Он терпеливо ждал, и после того, как в лесу упали сумерки, он рискнул открыть дверь и выглянуть наружу. Никого не было видно, и он снова заперся. Было около десяти, прежде чем он услышал шаги, а затем голос прошептал пароль. Он открыл дверь. Это был Баритон. Ланни последовал за ним без вопросов, и они шли по проселочным дорогам, возможно, километр. Затем они пришли на пастбище и на краю его спрятались в кустах, maquis. "Ne parlez-pas", - прошептал мужчина, и они не издавали ни звука.

Внезапно эскорт Ланни сел и сложил руки за ушами. Звук самолета. Внезапно признаки жизни подали maquis, фонарики начали подавать сигналы небу и снова гаснуть. Рев самолета приблизился. Он быстро опустился и остановился на лугу. Фонари погасли. Люди выбежали, и стали заниматься тем же самым делом, вынимать посылки, поворачивать самолет и возвращать его на край поля. Это был один из тех крошечных лёгких двухместных самолетов, возможно, тот же, что и привёз Ланни, но пилот был другим.

Баритон сопроводил пассажира и назвал пароль. Теперь он сказал: "Montez", а затем - "On les aura". Двигатель запустился, и Ланни задержал дыхание; это было действительно страшно в темноте. Предположим, поле было недостаточно длинным или деревья слишком высокими? Но, без сомнения, поле было измерено и сфотографировано, и, возможно, у деревьев были срезаны верхушки. Во всяком случае, самолет поднялся. Таинственный молчаливый человек у штурвала знал, что под ним, а что впереди. Пассажиру было нечего делать, кроме как сидеть там и надеяться, что ни один блуждающий ночной истребитель Хейнкель или Юнкерс не нападет на них, как ястреб на почтового голубя.

Если не та напасть, так другая! Они летели на запад к американскому сектору. Черные тучи замаячили впереди, скрывая звезды. Одна из тех внезапных гроз, которые приходят из ниоткуда летними ночами. Ланни не слышал грома за шумом самолета, но он увидел вспышки молнии и понял, что они направляются прямо в сердце шторма. Пилот повернулся и крикнул в ухо пассажира: "Мы должны держаться подальше от этого!" Он начал говорить по своему радиотелефону, и Ланни не мог слышать, что он говорит. Но он понимал, что пилот невооруженного самолета никогда не вызовет землю, кроме как в чрезвычайной ситуации.

Агент президента однажды побывал в авиакатастрофе и, конечно, не хотел попасть в другую. У него не было парашюта, и, очевидно, у пилота его тоже не было. Они летели слишком близко к земле, чтобы его использовать. Ланни мог только сидеть и задавать себе вопросы. Пилот планировал облететь этот тяжелый черный шторм или он искал место для посадки? Они направлялись на юг, и он догадался, что они ищут ту полосу прекрасной Франции, которую американские войска заняли в своем движении на восток.

Беспомощный пассажир думал, что в таких ситуациях должна быть какая-то общепринятая практика. Конечно, эти маленькие лёгкие самолёты не выдерживали тяжелой погоды. Самолет опустился ниже, и вдруг прямо впереди вспыхнули яркие огни, и появилось поле с самолетами, выстроенными по бокам от него. Пилот нырнул и пошёл вниз, и через полминуты они остановились на земле. В тот момент, когда колеса коснулись земли, огни снова погасли. Взгляду Ланни представилось еще одно коровье пастбище, но побольше. Так оно и было. В тот момент, когда армия устраивалась в новом районе, они первым делом расчищали взлетно-посадочную полосу, чтобы "летающие вагоны" могли доставлять припасы, а истребители могли быть гораздо ближе к противнику.

Пилот выдез, а его пассажир последовал за ним, и в один миг маленький самолет убрали с поля в один из рядов ожидания. Пилот сказал: "Этот шторм пройдет через несколько минут, и мы полетим дальше". Ланни ответил: "Хорошо". Но затем, когда подошёл дежурный офицер, чтобы принять доклад пилота, другая мысль пришла в голову Ланни. Он спросил офицера: "Где мы?" Тот ответил: "Воздушный штаб 117-й дивизии Третьей армии". Затем Ланни спросил: "Штаб Армии рядом?" И ответ был: "Мы не предоставляем такую информацию. Что вы хотите?" Ланни сказал: "Я агент Управления стратегических служб, и у меня есть информация, которая может непосредственно касаться вашего командующего. Могу ли я позвонить по телефону?"

Офицер проводил его в палатку. На складном столе было несколько телефонов. Офицер взял один и набрал номер, как будто он звонил в город. Он сообщил, что сказал Ланни, выслушал и повесил трубку. "Сюда, пожалуйста", - сказал он, вывел Ланни на улицу и посадил его в джип с солдатом. - "Отвези этого человека к генералу Янгу". Ланни влез в джип, и они поскакали по кочкам без каких-либо огней. Как это было сделано, он не мог понять. Но, по-видимому, никто не возражал против этого, потому что джип был настолько легок. Если джип перевернулся, то его можно было поставить на колеса, где угодно, кроме как на стене дома или в океане.

Они подъехали к воротам и свернули в то, что, очевидно, было прекрасным поместьем, с гравийной подъездной дорогой и двойной линией деревьев. К сожалению, некоторые деревья были либо сбиты, либо срублены, и убраны в сторону. Они остановились у большого особняка. Перед ним было припарковано множество служебных машин. Особняк возвышался над звездным светом, но у него отсутствовали его части, и можно видеть звезды там, где должны были быть стены. Они поднялись на несколько ступеней, частично перекрытых обломками. Два часовых остановили их, но пропустили их, когда солдат сказал: "Приказ генерала". Они вошли в прихожую, а затем в элегантную гостиную. Внутри горели две или три свечи, давая достаточно света, чтобы увидеть ковры и гобелены, мягкие кресла и хорошо отполированные столы, а также то, что один угол комнаты был разбит, а обломки вывалились наружу.

За столом с картами, расстеленными перед ними, сидели два офицера. Один - двухзвездный генерал, а другой - полковник, оба выглядели утомленными и перегруженными работой. У них не было времени для ванны или бритья. Ланни знал, что он сам не похож на зерцало вкуса. Он преднамеренно был плохо одет и не имел возможности помыть лицо или руки. Офицеры представились, и Ланни назвал свое настоящее имя и объяснил, что он находился на окраине Парижа с конфиденциальной миссией и разговаривал с четырьмя членами Сопротивления, один из которых только что вышел из города. Он повторил то, что они сказали ему о силе немецких войск и отношении населения.

После того, как они задали несколько вопросов, начальник сказал: "Шеф должен увидеть этого человека". Другой согласился и заметил Ланни: "Генерал Паттон находится здесь в инспекционной поездке. Он увидит вас, если не спит".

Ланни ответил: "Если нужно, я подожду, потому что это важно. Мой самолет может летать без меня, а вы можете отправить меня в Англию, когда у вас будет свободное место".

Полковник позвонил ординарцу и дал ему поручение. Человек ушел и вернулся с ответом, что генерал увидит мистера Бэдда. Ланни последовал за ординарцем в ту часть особняка, куда не попали снаряды, и был сопровожден в очень элегантный дамский будуар, весь по-французски украшенный позолотой и розовым шелком, двойными шторами на окнах, рюшами и кружевами на кровати, и флаконами для духов и румян на туалетном столике. В центре этого несоответствующего окружения сидел воин, одетый в хаки, на золоченом стуле Людовика Пятнадцатого с тонкими ножками перед столом того же супер-элегантного периода. Он читал, и переплет и форма книги говорили Ланни, что это была Библия. Его острые глаза обратили внимание на то, что Библия была открыта на последней трети, и он задался вопросом, готовит ли Джорджи Паттон себя к завоеванию Германии, читая Нагорную проповедь.

0x01 graphic

Полностью экипированный и с двумя револьверами с перламутровыми рукоятками на боку, командующий четыреста пятьюдесятью тысячами человек поднял глаза, но сам не поднялся. Ему было почти шестьдесят, а его волосы были белыми и редкими. Его лицо было длинным и при некотором покое несколько меланхоличным. Без всяких предварительных разговоров он потребовал: "Ну, что скажете мне? "

Он был еще одним усталым человеком, и Ланни сделал ему скидку и сразу подошел к делу. - "Генерал, я был по поручению Управления стратегических служб в Сене и Уазе, недалеко от пригорода Парижа, и я узнал, что у немцев только два дивизии в Париже, и что все население готово подняться в тот момент, когда появятся первые американские войска".

"Кто вам сказал, это?" - огрызнулся командующий.

- Я разговаривал с четырьмя активными лидерами Свободной Франции

- Я не обращаю никакого внимания на этих ублюдков. Они куча красных.

- Тот, кто дал мне эту информацию из первых рук, генерал, католик.

- Это не имеет никакого значения. Они все продажные. Они предатели, и мы не рассчитываем на них. Мы выигрываем эту войну с американцами.

- Я знаю, сэр, что французы очень хорошо показали себя в Италии...

"Черт возьми, парень, кто послал тебя сюда, чтобы спорить со мной?" - Морщинистое и усталое лицо воина приняло цвет, который он так сильно не любил.

- Я не пытаюсь спорить с вами, генерал, я рассказываю вам факты. Я прожил большую часть своей жизни во Франции и знаю людей. Моральный эффект от взятия Парижа принесет вам миллионы союзников...

"Черт возьми, парень, я говорю тебе, мы не берем Париж, мы берем Германию!" - Джорджи был старомодным кавалеристом, и в каждом его предложении содержалось упоминание либо о Первой Личности Троицы, либо Второй. Ланни заметил, что он никогда не упоминал о Третьей. Возможно, он забывал её, или, возможно, он её боялся. У него было большое разнообразие обращений и ругательств, и два способа речи, или диалектов, один из которых он использовал в присутствии мужчин, а другой в так называемой смешанной компании. Ланни был в этом мире достаточно, чтобы понимать, что такое поведение должно демонстрировать "героя", и он считал это довольно глупым. Кроме того, он знал, что он был плохо одет и небрит, и что это его деклассировало.

"Генерал", - терпеливо продолжил он, - "бронетанковым силам потребуется не более трех часов, чтобы добраться от Орлеана до Парижа. А Париж ближе к Рейну, чем Орлеан".

"Иисус Христос, парень! Ты пришел сюда, чтобы рассказать мне, как управлять моей армией?" - Воин ударил тяжелым кулаком по столу.

- Нет, генерал, я просто говорю вам, что если вы не отправите оперативную группу чтобы взять Париж, то совершите худшую ошибку в своей карьере.

Паттон вскочил на ноги. Теперь его лицо побагровело, и он назвал Ланни очень плохим именем, и он не улыбался, пока говорил это. Но Ланни улыбнулся, потому что думал, что знает своего человека, и что важно противостоять ему. "Сохраняйте терпение, генерал", - сказал он. - "Я здесь как друг, пытаюсь спасти вас от унизительного опыта. Если вы не возьмёте Париж по собственной инициативе, то вас заставят".

- Ты наглый пес, и я посажу тебя на гауптвахту.

- Нет, сэр, вы этого не сделаете, потому что вы не нацист, даже если вы пытаетесь казаться им. Я рисковал своей жизнью, идя на вражескую территорию с поддельными документами, чтобы получить информацию, и я принёс ее вам бесплатно. Я принимаю во внимание тот факт, что вы несете тяжелое бремя, и, возможно, перегружены и у вас не все в порядке с нервами. Вот почему я не обижаюсь на ваши плохие манеры и не докладываю о вас.

- Докладывать обо мне? Кому, черт возьми, вы бы доложили обо мне?

- Вы командуете Третьей армией, генерал. Не забывайте, что есть генерал Брэдли, генерал Эйзенхауэр, генерал Маршалл и, наконец, главнокомандующий.

Таковы были ступени в военной лестнице; и в тоне Ланни было что-то, что заставило этого полу-солдата, полу-актера и цельного мальчика остановиться и задуматься. "Кто ты, черт возьми?" - потребовал он.

- Меня зовут Бэдд, генерал.

- Бэдд, какой Бэдд?

- Вы, несомненно, слышали о Бэдд-Эрлинге. Я думаю, что эти самолёты сейчас у нас над головой.

- Так ты говоришь мне, что ты Бэдд-Эрлинг?

- Мой отец, Роберт Бэдд, является президентом этой компании и ее основателем.

- Вы ожидаете, что я поверю в это?

- Я не знаю, чего ожидать, генерал. Я был удивлен, обнаружив, что у вас было так мало самообладания. В книге, которую вы читали, установлено, что тот, кто правит своим духом, лучше того, кто берет город74.

"Теперь посмотрите сюда, Бэдд". - Тон воина изменился с удивительной неожиданностью. - "Откуда мне знать, когда ко мне приходит человек без каких-либо полномочий и начинает рассказывать мне о своих делах..."

- Я уведомляю вас, генерал Паттон, что секретный агент, идущий на вражескую территорию, не несет с собой никаких полномочий. У меня их нет на бумаге, но у меня они есть в голове. Предположим, я вам расскажу, что во время одного из моих недавних визитов к президенту Рузвельту я рассказал ему о письме, которое он послал вам с указанием доставить его султану Французского Марокко. И о том, как вы настаивали на пересмотре этого письма без ведома или согласия президента.

- Черт возьми, что вы говорите! Могу я спросить, откуда вы это узнали?

- Так случилось, что я друг одного из наших вице-консулов в Марокко, который принес вам это письмо. Я уверен, что вы должны помнить об этом инциденте.

Кровь исчезла с лица воина, и оно выглядело еще более уставшим и вытянутым. Со злым умыслом Ланни ждал, чтобы заставить его раскрыть любопытство, которое он чувствовал. - "А что сказал президент?"

- Он не был удивлен, генерал. Но я думаю, что он будет удивлен, когда я расскажу ему об этом разговоре. Кроме того, у меня нет ни малейших сомнений, что он согласится со мной, что было бы серьезной стратегической ошибкой оставить народ Парижа во власти нацистов на час дольше, чем необходимо. Город похож на котел с испорченным предохранительным клапаном, обязательно произойдет взрыв и, возможно, страшная резня, причем не только вся Франция, но и Весь мир спросит, почему мы не предотвратили это, когда у нас была такая очевидная возможность. Будьте осторожны, генерал, и послушайте несколько минут. Вы, естественно, думаете о военной мощи, но президент должен думать о моральной силе тоже. Престиж, мораль, как хотите назовите это. Он играет в игру мировой политики и знает, что такое возбуждать наших друзей и угнетать наших врагов. Париж - не просто центр романтики, красоты, la ville lumiere. Это большой производственный центр, враг получает оттуда продукты сейчас, и мы можем иметь их после взятия. Вам придется развернуть свои войска. Они не могут все двигаться по одной дороге. И если вы продвинетесь за сотню другую километров на север и пройдете через Париж, это потребует очень небольшой задержки. Поверьте мне, вам не нужно будет удерживать город или управлять им. Французы все готовы взять на себя, как я видел их в Северной Африке. И дорога из Орлеана в Париж - это прекрасное шоссе; Я ездил по нему десятки раз из моего дома на Ривьере.

Больше не было ругательств. "Хорошо, Бэдд", - сказал воин с двумя револьверами. - "Я подумаю. И никаких обид, надеюсь".

- Никаких. Возможно, я был бестактным в своем подходе.

"Ты мне нравишься, Бэдд. Я уважаю человека, который противостоит мне". - Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

"Спасибо, генерал", - сказал агент президента и начал уходить. Он был остановлен воином. - "И, кстати, Бэдд, ты должен рассказать главкому о том плохом приеме, который я тебе оказал?"

Ланни это взвеселило, и его лицо расплылось в улыбке. - "Паттон, я заключу с тобой сделку. Я люблю Париж. У меня там множество друзей, настоящих людей, а не тех, кто живет, охотясь на туристов. Мне неприятно думать о том, что эти нацистские звери могут сделать с этим городом. Ты отправишь туда несколько танков и спасёшь их, а я обещаю петь тебе хвалу до конца моей жизни, и никогда не произнесу ни одного слова, которое не будет славой".

У целого мальчика Джорджи Паттона тоже было чувство юмора. "Иди к черту!" - он сказал. - "Я выполню свой долг, а ты, чёрт побери, можешь делать то, что тебе угодно".

XII

Пилот лёгкого самолета ждал. Время почти подошло к концу, поскольку ему запрещали появляться над Ла-Маншем при дневном свете. Но ему сказали, что Ланни был с командующим Третьей армией, и он был впечатлен. Буря давно прошла. Самолет взлетел без происшествий и низко полетел к западу, а затем на север, возвращаясь по пути, который выбрала прославленная Третья армия в своем победоносном порыве. Вражеские самолеты не появились, и Ланни был доставлен на секретный американский аэродром недалеко от Лондона. На всем протяжении "непотопляемого авианосца" их настроили в невероятных количествах, и когда война закончится, это станет проблемой, потому что англичане будут больше нуждаться в картошке, чем в самолетах.

Агент президента написал свой отчет и поручил сотрудникам Управления стратегических служб его переслать. Его заверили, что отчёт будет в Вашингтоне через двадцать четыре часа. Затем был еще один инструктаж. Он должен был быть немедленно доставлен к Средиземному морю. Он едва успел позвонить Лорел и сообщить ей, что он жив и здоров, и сожалеет, что не смог приехать к ней.

Так как он возвращался во Францию, одежда, в которой он был, ему ещё послужит. Ему не понадобится его паспорт, потому что Управление стратегических служб дало ему специальную карточку, которая упасёт его от допросов. Эту карточку отберут в Аяччо на острове Корсика, последнем пункте союзников, где он окажется. Ему не разрешалось записывать свои инструкции, но он должен был их выучить. И в это время он нашёл возможность принять ванну и побриться. Его доставили в аэропорт Бовингдон, и он с кучей газет и журналов уселся в удобном кресле на транспортном самолёте DC-4, пристегнул себя ремнём и погрузился в последние новости о том, что делала Третья армия. Как ни странно, новость была за два дня позже того, что он видел своими глазами, потому что армия никогда не разглашала названия мест, пока их не передал враг. То, чего враг не знал, ему не поможет.

Широкий поворот на запад, чтобы избежать опасностей Francoland, и самолет приблизился к скале Гибралтара. Когда-то это был символ безопасности, но теперь, с его переполненной гаванью и еще более переполненным аэропортом, Гибралтар стал "сидячей уткой", которую легко подстрелить. Геринг знал это и был готов положить эту утку в свою сумку. Фюрер разбил сердце своему номер два, внезапно изменив свои планы и напав на Россию. Большинство мощных орудий, которые Der Dicke установил на суше на испанской территории, было изъято и установлено на побережье Ла-Манша, где они были недостаточно хороши. Дикие обезьяны, которые прыгали на деревьях на вершине Скалы, были еще живы, поэтому, согласно традиции, британское право собственности этого места оставалось в силе.

Ланни сменил самолет и был доставлен в Алжир, жаркое и знойное место в августе и место его многих воспоминаний. Широкая просторная гавань, окруженная высокими белыми домами, на фоне зеленых холмов и высоких бесплодных бурых гор, теперь она стала великолепной авиационной и военно-морской базой союзников, распределительным центром для нескольких фронтов. Ланни успел навестить Дени сына, который теперь передвигался на костылях, ожидая пока силы вернуться в его поврежденную ногу.

Агент президента не мог сказать Дени, где он был или куда его направляли. Но для его душевного спокойствия он придумал историю о том, что le pere удалось направить контрабандой письмо Робби Бэдду, в котором говорилось, что он и вся семья в порядке. Это, конечно, не нанесёт Робби никакого вреда, но успокоит Дени. Он сказал: "Вы бы не сказали мне, если бы знали, Ланни, но я узнал по многим признакам, что готовится вторжение во Францию с юга. Я молю Бога, чтобы бедный Шарло мог найти какой-нибудь способ сбежать".

XIII

Самолет, который доставил путешественника на остров Корсика, был опять транспортником. Он перевозил грузы, обтянутые паутиной веревок, и пассажиры там были излишни. К счастью, поездка заняла всего пару часов. С Ланни ехали два других гражданских, оба молодые. Один сказал, что он специалист по цитронам, разновидности большого толстокожего лимона, выращенного на острове, а другой сказал, что он специалист по различным болезнетворным паразитам, которые мешали работе в гавани. С первого момента у Ланни было другое представление о них обоих, и он не удивился, когда они появились, чтобы продолжить путешествие на материк.

Агент президента никогда не был на Corse, как называют его французы, и знал только два факта об этом острове. Это место рождения семьи Бонапартов, которым он не восхищался, и что его высокие горы были населены бандитами. Когда самолет пролетел над гаванью столицы, он обнаружил хорошо огороженную бухту, и в маленьком ее уголке теснился город. Удивительно, как человеческие существа любят собираться вместе! Здесь есть такие же высокие здания, как и в Алжире, а улицы такие узкие, что Ланни видел двух нагруженных ослов, не способных пройти мимо друг друга. Аяччо был местом лени и бедности, но, как и все другие места в зонах военных действий, теперь он наслаждался достатком. Там был рынок для всего, что он мог производить, и корабли теснили его доки. Там стояла куча новых американских десантных кораблей, и агенту президента не нужно никого спрашивать, что это значит.

Новоприбывший попал в руки флота. Бодрствующий офицер разведки отвел его в маленькую кабину в офисном здании и сообщил, что его должен забрать один из быстрых катеров и высадить на берег в Каннах примерно в полночь. Расстояние составляло около трёхсот километров, и они отправлялись за час до заката, первая часть пути проходила в водах, хорошо охраняемых американскими наземными самолетами. Его дальнейшие инструкции содержались в запечатанном конверте с надписью "Бьенвеню", который дал ему офицер. Когда он открыл его, то нашел некую сумму в изношенных французских деньгах и приказ представиться по адресу в старом городе Канн, с которым он был хорошо знаком. Это было меньше, чем в одном квартале от того места, где в старом городе работала рабочая школа на складе.

Путешественник мог свободно прогуляться и размять ноги, и обнаружил, что бритва, зубная щетка и гребень французского производства. Он заметил, что в городе полно солдат союзников. Он принял ванну, побрился и поел, и сразу же в указанный час, не привлекая внимания, был на пристани. Ожидавший там быстроходный катер имел длину около шести метров и имел в носу пулемёт, который мог быть нацелен как горизонтально, так и вертикально. Ланни был удивлен, увидев появившихся двух молодых "ученых". Трое понимающе улыбнулись, но говорили только о погоде.

Маленький корабль отошёл от пристани, включил двигатель и выскочил из гавани. Погода была восхитительной в течение нескольких недель, великолепная погода для боев для танков Джорджи Паттона и самолетов, которые их прикрывали, и то же самое для всех операций в Средиземном море. Был легкий ветерок, которого было достаточно, чтобы поднять зеленые и белые волны, которые резал быстроходный маленький катер своим носом и разбрасывал брызгами по палубе. Пассажиры спустились вниз, чтобы не выглядеть мокрыми на берегу. Член команды вручил каждому из них небольшую банку. Он надеялся, что им она не понадобится, но его улыбка противоречила его словам.

И, конечно, поднялся ветер, и корабль начал подпрыгивать. Трое гражданских сильно заболели, побледнели и потеряли интерес к своему участию в победе в войне. Сосание свежих лимонов с Корсики не принесло им пользы, и лучшее, что могла сделать команда, это дать им твердое морское печенье и конфеты, чтобы они держали их в карманах, чтобы восстановить свои силы, когда они окажутся на берегу. Морское печенье французской выпечки и конфеты французского производства. Военно-морская разведка не упускают из виду даже мельчайшие детали.

XIV

Это были жалкие пять или шесть часов, запертые в крошечной коробке, в которой едва хватало места, чтобы двигать локтями. Ланни казалась, что человеческая раса никогда не была более неприятной. Он откинулся бы назад и дремал, пока кто-нибудь не будил бы его сильной рвотой. Неудивительно, что моряки смотрели свысока на сухопутных жителей! Это были совсем новые моряки, но слабых отсеяли. Они знали, что пассажиры идут на опасное дело, поэтому они старались не относиться к ним свысока.

Время прошло. Сильное качание маленького судна утихло, и молодой лейтенант тронул Ланни за плечо. Ланни поднялся за ним через сходной люк, и когда его глаза привыкли к тусклому свету звезд, он увидел, что на катере было еще меньшее судно, один из тех крошечных каяков, которые высадили Ланни на берег к югу от Рима. Эта байдарка была сделана из дерева и холста и по форме напоминала ванну и не больше. Двигатели катера работали медленно и тихо, и теперь они остановились, и корабль дрейфовал и постепенно останавливался. Город Канны был затемнен, как и гавань, и Ланни ничего не видел; но ему показали карту с местом, отмеченным там, где его нужно было высадить на берег, за пределами гавани, к западу от мола. Теперь он доверял хорошо обученному штурману, у которого были секретные способы точно знать, где он находится.

Все было тихо, кроме плеска волн. Не было сказано ни слова, и люди на палубе носили мягкие боты. У врага были свои секретные способы защитить свое побережье, и в любой момент могут вспыхнуть прожекторы, и поток огня обрушится на крошечный корабль. Командир дал сигнал, и байдарку спустили на воду. Осторожно в неё сел моряк, и ему вручили весло. Пассажиру помогли сесть, и он занял свое место, согнув ноги в сторону моряка. Байдарку оттолкнули рукой, и гребец начал грести. Ланни мог сказать по звуку прибоя, что они были близко к берегу.

Когда они достигли его, они не коснулись скал. Моряк прошептал своему пассажиру, чтобы он наклонился в одну сторону, чтобы уравновесить судно, пока он выходил с другой стороны. После того, как он приобрел опору на скользких камнях в воде по колено, он заставил Ланни встать и перенёс его на закорках, потому что Ланни не должен намокнуть. Поставив его на берег, моряк вернулся к байдарке, вытащил её на берег и вылил воду, которая в неё попала. Он ловко управился в тишине, затем снова спустил байдарку и поплыл прочь. Потом Ланни услышал, как запустились двигатели катера, не слишком громко, и слышал, как звук ушёл вдаль.

Ланни снова был во Франции, на этот раз среди мест своего детства. Он не мог их видеть, но приятные воспоминания представили их на обозрение, и он наслаждался прекрасным ощущением того, что он не прыгает и не дергается, не расстраивает крошечный балансировочный аппарат в ушах и, таким образом, приводит всю свою нервную систему в порядок.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Если б язык вещал, как гром 75

ПУТЕШЕСТВЕННИК восстановил свои силы, съев французское печенье и конфеты. Он не спешил, потому что был уверен, что тревоги не было. Если бы это было не так, то прожекторы светили бы в разные стороны. Он достаточно полагался на флот и знал, где находится, и у него было достаточно времени, чтобы добраться до места назначения до рассвета. Когда он почувствовал себя сильнее, он встал и пошёл на цыпочках по камням, вдаль от моря.

Темные здания нависали над головой. Под ногами была тропа, затем шоссе, а затем железная дорога. Ланни понял, что флот промахнулся и высадил его слишком далеко на запад. Он был близок к той Villa de l'Horizon, которая принадлежала Максин Эллиотт, американской театральной диве в отставке. Железная дорога проходила так близко к ее дому, что, когда поезд шел мимо, то все трясло, и находящиеся там не могли не зажмуривать глаза, как будто в ожидании удара. Рядом с морем был бассейн, и у этого бассейна Ланни сидел и слушал Уинстона Черчилля, одетого в красный халат и большую соломенную шляпу. Уинни писал свои мемуары о Первой мировой войне и заявил, что его политическая карьера окончена, его партия навсегда положила его на полку. Как мало умнейший из людей понимал свой мир!

Ланни не возражал идти по Route Nationale при свете звезд. Он внимательно следил за фонариками, верным признаком врага, поскольку у гражданских лиц больше не было батареек. Увидев фонарик, он делал большой крюк и, таким образом, вошел в Старый город с пакгаузами и небольшими фабриками и целыми кварталами высоких домов, древних и плохо охраняемых и заполненных людьми. В мирные теплые летние ночи, подобные этой, можно было увидеть людей, спящих на порогах или спиной к стенам. Но теперь они оставались в помещении, несмотря на сильную жару. Ланни не знал, было ли это из-за комендантского часа, или потому что гестапо и их нанятые французские агенты бродили по улицам, подбирая людей всех возрастов, отправляя их на работу в Германию или на строительство укреплений вдоль этого побережья. Агент президента понял, что его пачка документов не поможет ему. Потому что чем больше он будет убеждать их, что он Анри Жан-Мари Жируар, тем увереннее они дадут ему работу. Когда он услышал голоса, он пересек улицу, и когда он увидел несколько человек, он отступил и пошел по другой улице.

Он хорошо знал улицы. Ещё мальчиком, его дядя Джесс взял его в один из этих грязных многоквартирных домов и представил его женщине-синдикалистке. Это был его первый контакт с рабочим движением. Она зажгла искру в его душе, и он вырос, чтобы стать молодым идеалистом, не знакомым с жизнью этого Берега удовольствий, места отдыха и развлечений всех транжир Европы. Он познакомился с Раулем Пальмой, продавцом в обувном магазине, и помог ему основать и вести рабочую школу, где социалисты, коммунисты и синдикалисты и все их разновидности могли встречаться и отстаивать свои идеи. Ланни был другом всех, и он хотел знать, что с ними стало. И если таковые имеются, то сейчас он собирался с ними встретиться.

Адрес, который ему дали, был табачной лавкой, и в этот невероятный час она была наглухо закрыта. Рядом с ней был узкий переулок, и, зная трюки подпольщиков, он догадался, что там он может найти место встречи. Он нащупал путь в переулок и обнаружил, что там была боковая дверь. Он тихо постучал по ней, и она открылась так быстро, что поразила его. Наверняка кто-то сидел прямо у двери и ждал. Он прошептал: "Бьенвеню", и женский голос произнес: "Entrez". Дверь была закрыта и заперта за ним, и он пошел по темному коридору. Женщина зажгла спичку и засветила свечу, открыв маленькую кладовую с детской кроваткой и мужчиной, лежащим на ней. Тихий звук разбудил его. Он сел, и Ланни увидел своего старого друга Рауля Пальму.

Этот испанец в молодости был одним из самых красивых людей, которых Ланни когда-либо видел. Художник выбрал бы его в качестве модели молодого Иоанна Богослова. У него были тонкие точеные черты лица, насыщенная темная окраска и мягкое, но пылкое лицо. Его мечта была о счастливом мировом порядке, который должен был быть достигнут кооперативными рабочими классами, и он цеплялся за эту мечту в течение четверти века разочарований. Ему не хватало чувства юмора, но он обладал верностью и спокойной решимостью, которой опасность нипочём. Теперь, когда Ланни увидел его, для него это было шоком, потому что на его лице кости выделялись, и окраска его лица исчезла. Он был моложе Ланни, но выглядел как старик, кому не хватало еды в течение длительного времени.

Это не помешало ему начать с возгласа восторга и двух поцелуев, сделанных по-французски. Ланни заметил, что он не назвал его по имени, и Ланни понял намек. В последний раз, когда они встречались, Рауль был Брюгге, но теперь он может быть кем-то другим.

Женщина, молча, вышла из комнаты, закрыв дверь, и эти два друга сели на кровать и заговорили шепотом. Рауль сказал: "Я так волновался за тебя. Ты не должен выходить на улицу. Они забирают каждого незнакомца, и они рыщут днем и ночью".

"Как вы справляетесь с этим?" - спросил Ланни.

- Я привык к этому и знаю хитрости.

Ланни не сказал, сколько трюков он сам выучил. Он ответил: "Когда я попросил твоей помощи, я ожидал твоего совета. Тебе сказали, что я буду делать?"

- Мне ничего не сказали, за исключением того, что "Бьенвеню" хотел меня. Я приехал из Тулона, и это было трудное путешествие. Вчера мы получили по радио кодированное сообщение, что ты приедешь сегодня вечером, поэтому я ждал тебя.

- Хорошая работа, я должен сказать! У тебя есть группа здесь?

- Сильная и наготове для действий.

- Вы знаете, что союзники собираются высадиться?

- Мы знали об этом уже нескольких недель. Все знают. Говорят, что сто тысяч человек оставили Ривьеру в прошлом месяце. Все, у кого есть деньги или какое-либо место, где остановиться внутри страны.

- Как они узнали об этом, Рауль?

- О, есть сообщения о судоходных операциях в близлежащих средиземноморских портах. О прибытии туда множества десантных кораблей. О бомбардировках Тулона и Тулузы и военных целей по всему побережью. Ваши самолеты бомбили радиолокационные станции, и когда Вы сделали это в Нормандии, вторжение произошло всего через несколько дней.

- Я вижу, вы хорошо информированы, старик.

- Это логика ситуации. Все знают, что оборонительные сооружения здесь слабы и что это далеко от Германии. Вы высадитесь здесь и пройдете вверх по долине Роны, присоединитесь к северным армиям и разделите Францию на две части.

- Насколько слаба защита?

- На побережье много чего, но это скорлупа, за ней ничего особенного нет. Как только мы повстанцы получим сигнал, мы отключим все коммуникации. То, что у немцев сейчас есть, это все, что у них когда-либо будет. Если бы вы придёте достаточными силами, чтобы высадиться на берег и остаться.

- Я уверен, что у нас нет другой идеи. Это тоже логика ситуации.

III

Ланни знал, что он может доверять этому другу, и, что более важно, он был уполномочен сделать это. Он рассказал о своих фальшивых документах, о своём посещение Сены и Уазы и о встрече с Джулией. Так как ее муж не слышал от нее в течение нескольких недель, это была радостная новость. Ланни описал посещение Шато-де-Брюин, письмо, которое он получил, и то, как он планировал его использовать.

Голос испанского социалиста был серьезным, когда он ответил. - "Я думал об этом как о чем-то, что ты мог иметь в виду, но мне это казалось нелепым. Я должен предупредить, что человек, о котором ты говоришь, один из самых худших наших врагов. Он правая рука Дарнана, а Дарнан, возможно, самый ненавистный человек во Франции, даже не уступающий Лавалю. Мы знаем его издревле, потому что он действовал здесь, в Ницце, где он был одним из ведущих фашистов. Теперь он французский агент гестапо, его руки испачканы кровью тысяч французских патриотов".

- Я все это знаю. Но мы пытаемся выиграть войну и спасти жизни французов, а также англичан и американцев. Не забывай, что среди тех, кто попытается высадиться на этом побережье, будут французские дивизии. Если мы сможем соблазнить французов Виши не открывать по ним огонь, разве это не то, что ты называешь логикой ситуации?

- Я допускаю все это, если это можно сделать. Но идея звучит для меня как безумие.

- Ты должен оставить это мне, старик. Я думал об этом в течение нескольких лет, с тех пор как мы планировали высадку в Северной Африке, и я встретил там Дени сына. Ты должен понять, оба эти брата честные люди, которые искренне верят в то, что они делают. Я знаю Шарло с самого детства, и у меня есть к нему особое отношение.

- Ты должен понимать, что у тебя в руках будет твоя жизнь, когда попадешь в эту банду.

- Многие из наших людей берут свою жизнь в свои руки, и они очень скоро будут делать это на Лазурном берегу. Если мне удастся направить оружие в сторону от них, это, безусловно, стоит риска.

- Тогда, что ты собираешься делать, Ланни? Убедить нашу публику, что молодой де Брюин перешёл на нашу сторону?

- Я собираюсь сказать им правду, и я ожидаю, что ты поддержишь меня. Они не должны любить Шарло. Они могут назвать его приспособленцем. И гнусным негодяем. Но им придется оставить его в покое. Как Дарлана и Лёмэгр-Дебрёя, а также остальных в Алжире.

- И пусть ваша армия возьмет их под свой контроль, как они сделали там!

- Это что-то для будущего. Это решать французскому народу, и вы будете свободны, чтобы высказать свое мнение и отдать свой голос. Но вы не сможете сделать это, пока мы не выиграем войну.

Рауль сдался. - "Bien, ты хочешь встретиться с де Брюином. Как ты собираешься это сделать?"

- Вот об этом я хотел с тобой посоветоваться. Мне сказали, что он живет в Бьенвеню. Он все еще там?

- Наши люди сообщают, что там.

- Я мог бы просто пойти туда и спросить его. Но это может смутить его, в зависимости от того, что он подумает. Ему придется отчитаться за меня, и это может пробудить подозрения. С другой стороны, если я отправлю ему записку, посланник может быть допрошен, или записка может быть прочитана кем-то другим. Я склонен думать, что лучший способ позвонить по телефону. Он узнает мой голос и придет, куда бы я ни сказал ему.

- Но если он перейдет на нашу сторону, враг будет рад любой подсказке. Телефонный звонок можно отследить.

- Звонок можно сделать из телефонной будки. И куда мне сказать ему прийти?

Они оба знали город и обсуждали разные места. В конце концов, Ланни выбрал дерзкую программу. Он пойдет в фешенебельный отель Метрополь и зарегистрируется как Анри Ж. М. Жируар, закажет комнату, пойдет наверх и позвонит Шарло, чтобы тот приехал туда. По полицейским правилам Ланни не должен был сообщать о себе в течение целого дня, а сам там не пробудет и дня. Рауль возразил, что человек может вызвать подозрение самим прибытием в Канны, когда все остальные уезжают. Но Ланни сказал, что подозрениям потребуется время, чтобы кристаллизоваться, и он не будет оставаться достаточно долго. Рауль сказал, что у maquis есть друзья среди персонала отеля, и можно установить охрану, чтобы защитить Ланни в случае неприятностей. Но агент президента наложил вето на это. Он полагался на убеждение и, конечно, не воспользуется возможностью рассказать многим людям, что он делает. Если бы в дворцовом отеле были шпионы, то и среди партизан могут быть шпионы.

Приближался рассвет, и Рауль не позволил своему другу отправиться в модную часть города. Он попросил час времени и ушел. Когда он вернулся, Ланни последовал за ним на улицу, и там смутно виднелась небольшая телега на одну лошадь, которую используют садовники французского рынка. Женщина правила, и Рауль прошептал: "Прикройся, и если кто-нибудь поднимет полог, она скажет, что ты болен". Ланни мог догадаться, что он так выглядел, потому что те несколько кусков еды, которые он имел, были плохой заменой того, что он потерял.

"Я позвоню в отель сегодня вечером", - сказал Рауль. И агент президента залез внутрь и натянул на себя полог. Тележка загрохотала по дороге, как и французская фермерская лошадка, если её не беспокоить. После получаса грохотанья тележка остановилась, и женский голос произнес: "Ici, M'sieu". Он вышел и увидел, что находится у бокового входа в отель. Он сказал: "Merci de tout mon coeur". Она это заслужила, потому что рисковала смертной казнью для него. Он не предлагал плату, потому что это был не тот вид услуги.

Он отряхнулся и вошел в отель. В этот час в вестибюле никого не было, и позже он обнаружил, что в любой час там их было мало. Хозяева дворцовых отелей читали рассказы о том, что случилось с Шербуром, Каном и другими местами на берегу или около Ла-Манша, и они не хотели ничего такого в своей жизни. Лучше собрать пару чемоданов и отправиться спать в лесную хижину в лесу, где только одни ежики составят компанию.

Ланни зарегистрировался и объяснил, что его bagages потерялся в пути. Клиент в изношенной одежде сразу заплатил вперёд, и это сделало его респектабельным. Его сопроводили в комнату, он дал посыльному правильные чаевые, а затем заперся. Первым делом он обыскал комнату на предмет проводов и глазков. Он даже переместил бюро и заполз под кровать, чтобы убедиться, что в соседней комнате нет отверстия для прослушивания. Затем он принял ванну, как это мог сделать человек с холодной водой и без мыла. Он побрился с теми же удобствами, а затем лег на кровать, чтобы отдохнуть, подумать и подождать, пока дневной свет сделает его телефонный звонок менее беспокоящим и аномальным.

Это был номер, который он знал лучше всего. Вилла, где он провел свое детство, на дороге, которая проходит через деревню Жуан-ле-Пен и на юг вдоль скалистого берега мыса Антиб. Пока Ланни ждал, он представил, как звонят телефоны. Один в гостиной, а другой - в длинном холле возле кладовки. Он предполагал, что в доме будут размещены несколько офицеров, и у них будут ординарцы, которые будут обслуживать их.

Когда Ланни позвонил, мужской голос произнес: "Вилла Бьенвеню", и Ланни быстро ответил: "Капитана Шарля де Брюин". Он ждал, и когда он услышал знакомый голос, он быстро сказал: "Это старый друг. Пожалуйста, без имен. Я только что видел твоего отца и твою жену, и они в порядке. Они отправили тебе срочное сообщение. Я нахожусь в Метрополе и не могу долго оставаться. Номер семь-четырнадцать. У меня нет транспортных средств. Ты можешь прийти ко мне сразу?"

Ответ был быстрым: "Я приду".

"Комната семь-четырнадцать, Метрополь. Я там с другом по имени Жируар". - Французы произносят это как "Жир-ваур", и Ланни принял меры предосторожности и передал имя по буквам.

Прошло два года с тех пор, как Ланни видел Шарло, и он не удивился, обнаружив на его лице морщины. Мир шел не так, как этого хотел горячий, аристократичный молодой француз, и теперь, по его мнению, казалось, что он собирается скользить над пропастью. Но капитан выглядел складно, он был строен и хорошо сложён, его темные волосы были аккуратно подстрижены, а его форма безупречна. Его лицо было бледным и выделяло шрам, который он носил как знак чести, получив его в битве с "Красной" чернью, бунтовавшей в Париже незадолго до войны. Он ненавидел эту чернь и все еще горел подавить ее.

Они обменялись рукопожатием, и Ланни принял меры предосторожности, выглянув в холл, прежде чем закрыть дверь. Затем он сказал: "Шарло, я был в замке несколько дней назад. Я видел le pere, а также Эжени и Аннетт. Они здоровы и сказали мне, что дети в порядке. У них есть сад и всё не плохо. Они просили меня передать сообщение для тебя, и я обещал попробовать".

- Ланни, как тебе это удаётся?

- Это мой отец, который сделал это возможным. Он беспокоился о le pere, как о друге и деловом партнере. Агент президента усадил своего друга на стул и сел на другой. "Cher ami", - сказал он, - "я пришёл с плохой новостью. Я рискнул прийти к тебе, и я должен просить строго хранить то, что я тебе скажу".

- Конечно, Ланни, тебе не нужно это говорить. Что с тобой случилось?

- Как ты знаешь, я продолжал посещать Германию и делать все от меня зависящее для нашего дела. Но в прошлую поездку друзья предупредили меня, что я нахожусь в небезопасном положении. И Гитлер, и Геринг окружены ревнивыми людьми, которые не могли вынести того, чтобы американец пользуется доверием их руководителей, и эти подонки распространяли слухи и клевету. Я видел, что моя позиция становилась невозможной, и решил полностью уйти из этой ненавистной гражданской войны. Я сделал это, потому что у меня много друзей среди немцев, французов, англичан и американцев, и я не могу получать никакого удовольствия от того, как они уничтожают друг друга. Я решил снова стать любителем искусства, так как твоя дорогая мама так часто просила меня это сделать.

- Я могу понять твое решение, Ланни, и, возможно, это самая мудрая вещь для человека твоих достоинств.

- Я обнаружил, что мой отец полностью изменил свою позицию под давлением событий. Ему так же мало нравится так называемый Новый курс, но он убедился, что американцы собираются выиграть эту войну.

- Как можно его заставить поверить, что Германию можно победить, Ланни?

- Он общается с людьми, которые хотят это сделать. Сам он выпускает невероятное количество самолетов. Я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с ускоренным ростом заводов Бэдд-Эрлинг. Нет никакой противостоящей авиации, Шарло. Это дает возможность высадиться на любом побережье и двигаться в любом направлении. Из того, что мне сказали, я верю, что последний немецкий солдат покинет Францию в течение следующего месяца или двух месяцев максимум.

"Возможно, ты прав, Ланни", - смиренно признался Шарло. - "Я был неприятно удивлен недавними событиями".

Агент президента встал, подошел к двери и неожиданно открыл ее. Он оставил её незапертой, чтобы он мог это сделать. Затем он вернулся и продолжил еще более тихим голосом. - "Поверь мне, Шарло, мой отец знает, что будет. Он очень переживал за вашу семью. Он говорит, что между моментом ухода немцев и прибытием союзников наступит период беспорядков и большое количество людей, которые помогали немцам, будут расстреляны. Позже, когда будет создано про-союзническое французское правительство, многие из лидеров Виши будут преданы суду за измену и приговорены к смертной казни. И ты один из самых уязвимых".

- Конечно, я знаю это, Ланни. Это не будет беспокоить меня слишком сильно, потому что у меня нет желания жить под режимом сброда.

- Робби послал меня, чтобы объяснить эти вещи le pere, и призвал его изменить свою позицию и внести вклад в движение де Голля. Я провел большую часть вечера с ним и обнаружил, что он уже сделал этот шаг. Его единственный страх был за тебя, и он умолял меня со слезами на глазах, чтобы найти способ увидеть тебя и передать тебе не только его пожелания, но и его команду как pere de famille. Он хотел написать тебе явное письмо, но я указал, что, если такое письмо попадет в руки немцев, он будет расстрелян, а его имущество конфисковано, а его внуки останутся в нищете. Я убедил его, что будет достаточно, если он скажет тебе следовать моим инструкциям, поскольку я был уверен, что ты не усомнишься в моей добросовестности в этом вопросе.

- Нет, конечно, нет, Ланни.

Агент президента вынул письмо из кармана и передал его в руки своего друга. Зная это письмо наизусть, Ланни мысленно понял, что читает Шарло: "Сделай, что хочет наш старый и дорогой друг. Это приказ твоего отца". А под ним слова жены: "Это тоже моя мольба".

Шарло поднял глаза от своего чтения и пристально посмотрел на своего друга. - "Ну, Ланни, что ты от меня хочешь?"

- Это не то, чего хочу я, Шарло, но то, что приказывает твой отец, и о чём молит твоя жена. Я всего лишь их посланник. Во-первых, позволь мне сообщить в строжайшей тайне, что союзники собираются вторгнуться на это побережье. Это может случиться в любой момент.

- Мы хорошо это знаем, Ланни. Мы сделали все приготовления, чтобы их встретить.

- Как вы думаете, вы можете противостоять им?

- Это в руках богов. Моя единственная задача - защитить мою честь.

- Ты знаешь, Шарло, что значительная часть сил будет французами под командованием генерала де Тассиньи?

- Он находится под политическим контролем жалкого де Голля, которого мы считаем предателем la patrie.

- Я, конечно, не в числе его поклонников, cher garГon, но, похоже, именно его хочет так называемая Свободная Франция.

- Свободная Франция - это кучка красных и убийц, и мы не считаем их нашими соотечественниками.

- Позволь мне заверить тебя, я разговаривал с некоторыми сторонниками де Голля, людьми, которых ты был рад назвать своими товарищами в прошлые времена. Какими бы ни были его недостатки, он, безусловно, не имеет никаких следов симпатии к коммунизму. Если он и принял помощь красных, как любой военный принимает помощь любого союзника в войне. Le grand Charlie такой же набожный католик, как и ты, выпускник Сен-Сира, а там не обучают социальных бунтарей. Если он должен получить власть, он быстро оторвется от всех следов радикализма и сделает Францию той страной, которую ты хочешь. И все же ты борешься с ним!

- Именно он начал это, Ланни, восстав против законно сформированного правительства Франции.

- Я не могу обсуждать эти вопросы с тобой, Шарло, потому что они кажутся мне метафизическими, а я не абстрактный мыслитель. Никакие слова не могут изменить тот факт, что вы собираетесь сражаться с армией французов и армией, которая непременно победит. Ты помнишь, у нас, американцев, была революция в нашей стране, если бы Джордж Вашингтон потерпел поражение, он был бы предателем по британскому законодательству, и его могли бы законно повесить. Но он победил, поэтому его называют Отцом своей Страны.

- Это циничный способ взглянуть на это, Ланни. Я слышал, ты цитировал какого-то американского философа о поклонении 'переменчивой фортуне Успех'.

- Да, но ты военный, и это означает, что ты решаешь вопросы оружием. Ты соглашаешься с тем, что исторические вопросы решаются таким образом. Конечно, у француза не могло быть другой причины воевать на стороне немцев против французской армии.

- Что ты хочешь, чтобы я сделал, Ланни, сбежал?

- Еще раз напоминаю тебе, я не говорю тебе, чего хочу я. Я повторяю сообщение твоего отца.

"Bien. Что le pere хочет, чтобы я сделал?"

- Он хочет, чтобы ты жил. Он указывает, что ты наследник половины громадной собственности. Кроме того, ты - отец семейства, и ты обязан им не бросаться своей жизнью и не оставлять их в нищете. Le Pere желает, чтобы ты принял участие в формировании новой Франции, которая возникнет после этой войны. Он хочет, чтобы ты работал на стороне твоего брата для этих целей. Я должен сказать тебе, что я видел твоего брата несколько раз, и он мучительно переживает из-за тебя, его просьба была одной из причин, побудивших меня рискнуть в этом путешествии. Дени был тяжело ранен и находится в госпитале, и только сейчас начинает ходить на костылях. Он просил меня со слезами на глазах убедить тебя перейти на сторону союзников, пока не стало слишком поздно. Мне не нужно рассказывать тебе, что будет с тобой, если ты будешь сражаться с французской армией.

- Я разберусь с этой проблемой, Ланни.

"Ты должны знать", - продолжал агент президента, - "что моральная борьба, происходящая в тебе, не нова для меня. Я видел её у многих французов до высадки союзников в Северной Африке. Сотни твоих старых товарищей перешли на сторону союзников. Они рисковали своими жизнями, и им не нужно чувствовать, что они запятнали свою честь. Генерал Жиро, генерал Жуэн, генерал Бетуар, адмирал Фенар, адмирал Батте. Я мог бы назвать длинный список людей, которых я видел, менявших свои взгляды, и без какой-либо помощи с моей стороны, потому что я тогда не переменил своих. Теперь эти люди командуют французскими дивизиями или французскими кораблями. Настал час, когда вы, французы на Лазурном берегу, должны принять то же самое решение. Мне кажется, вам должно быть намного легче, потому что в Северной Африке не было десанта французов и немцев, отдававших приказы французам".

VII

Это было началом спора, который длился весь этот день. Как человек, который не хотел, чтобы его убедили, Шарло снова и снова возвращался к одной и той же аргументации. L'honneur, что так много значит для француза, и la gloire, и la patrie, и la legitimite. Кем был этот Большой Чарли? Простой бригадный генерал, который осмелился восстать против le vieux Marechal и очернить его перед миром? А мальчик, который застрелил бретонского адмирала Дарлана за его измену, был ли он или не был патриотом и героем? И каковы были бы перспективы для Франции, если бы ее освободили и доверили политикам, демократии по-американски, разве она не стала бы красной сатрапией? И что случилось бы, если бы Виши справился, а Гитлер сдержал бы свои обещания уйти?

Ланни имел преимущество. Он только что прибыл из союзных земель. Он мог рассказать о колоссальных приготовлениях к операции Наковальня. Какова была оборона южного побережья Франции по сравнению с обороной вдоль Ла-Манша? Каковы были погодные условия Средиземного моря по сравнению с северными водами? Рауль рассказал Ланни, что на Ривьере мало резервов, и Ланни теперь заявил, что знает об этом, и Шарло признал, что это правда. Большие линкоры разобьют береговые укрепления на куски, самолеты точно разбомбят то, что осталось, парашютисты захватят мосты, электростанции и аэродромы, а через несколько часов танки выйдут на берег и будут везде. Немцы, которые остались защищать города, будут окружены и взяты в плен, а младший сын де Брюинов будет предан суду и расстрелян. И что хорошего будет для его honneur, его gloire или его patrie?

Против него было четыре человека. Его отец, его старший брат, его жена и его почти крестный отец. И это была вся семейная власть, и что мог сделать француз на её пути. Ланни обладал особой силой, потому что до недавнего времени он верил в то, что и Шарло. Шарло не пришло в голову усомниться в том, что это так, и когда Ланни описал шаги, предпринятые его обращением, он готовил путь для молодого человека. Когда Ланни прибыл в Виши, его работа требовала, чтобы он поддерживал капитана во всех его убеждениях; и теперь, когда он изменился, его пример был столь же убедительным. Недавно он был в Лондоне и мог опровергнуть нацистскую пропаганду, что город был в руинах, а население в панике. Конечно, самолёт-снаряды были противными, но мог ли кто-нибудь представить, что убийство еще нескольких тысяч мирных жителей заставит Великобританию сдаться? Это был просто вопрос уничтожения стартовых площадок, и британские армии уже вырвались из Кана и продвигались на восток вдоль побережья.

А потом - немцы! Сможет ли Шарло поладить с ними? Были ли они добрыми хозяевами? Уважали ли они честь, достоинство своих французских партнеров? Как и предполагал Ланни, энергичный молодой капитан был недоволен своими соратниками. Они стали более требовательными и менее терпеливыми. Поскольку дела шли против них, они требовали большего от Франции, а когда было невозможно удовлетворить эти требования, они становились наглыми. Было бы невыносимо видеть, как войдёт французская армия и задавит их?

И потом, коллеги Шарло, бывшие Молодые патриоты, теперь ставшие Французской охраной, они все были патриотами и героями? Их капитан был вынужден признать, что некоторые из них были мерзавцами, а другие были с низким интеллектом. Короче говоря, Ланни вытащил из него тот факт, что долгое время он был несчастлив в своей профессии и в отчаянии за будущее своей страны. Как только он начал, он излил свое признание, и Ланни собрал достаточно информации, чтобы сделать своё путешествие стоящим, даже если он не завоевал душу своего друга.

Но он хотел победить и продолжал до вечера. Аргумент, который заключил этот вопрос, заключался в том, что Ланни заявил, что, перейдя вовремя, Шарло может спасти не только себя, но и всю свою семью. Ланни будет свидетелем той роли, которую le pere и la femme сыграли в обращении Шарло, и партизаны узнают об этом. Шарло склонил голову, чтобы скрыть слезы, которые текли в его глазах. "Хорошо, Ланни", - сказал он, - "я сделаю то, что ты советуешь". И вдруг его почти крестному отцу показалось, что Шарло снова превратился в застенчивого и чувствительного парнишку, которого его мать представила Ланни в замке более двух десятилетий назад, в этом тихом саду, с цветущими абрикосами и виноградными лозами и нарциссами, наполняющий воздух ароматом. Ланни думал, о Боже, если бы дети знали, что с ними будет, согласились бы они остаться в этом мире?

VIII

Младший де Брюин был не из тех людей, кто хотел cбежать. Если он перейдет на сторону союзников, он примет активное участие, и Ланни говорил с ним на этой основе. Кто был там среди его единомышленников, которых они могли переубедить? Какие были стратегические места, которые могли быть заняты в критический момент? Немецкий гарнизон в Каннах значительно превосходил французскую группу, поэтому не могло быть никакого прямого восстания. Но диверсанты могут взорвать склады боеприпасов, поджечь запасы топлива, вывести оружие из строя, вывести из строя машины. Прежде всего, масса информации может быть передана агентам союзников, чтобы они знали, когда наносить удары и где встречаться со своими партизанскими друзьями и оказывать им поддержку.

Ланни рассказал, что он видел в Северной Африке. В Касабланке заговор потерпел неудачу, и в результате было два или три дня сражения между французами на берегу и британскими и американскими войсками. Генерала Бетуара, который пытался помочь союзникам почти не расстреляли, как предателя. Но в Алжире заговор был шире, и было мало сражений. К сожалению, заговорщики вступили в бой слишком рано, и их противники успели сплотиться. Если бы противниками были немцы, наверняка было бы расстреляно множество заговорщиков.

Следующим шагом для Шарло было встретиться с партизанскими лидерами, и это было чем-то деликатным. Ланни предупредил его, что он встретит тех, кто ему не понравятся, и услышит идеи, которые были для него противны. Он должен был принять решение работать со всеми, кто хотел сражаться с немцами. Ланни ожидал телефонного звонка от Рауля и рассказал об этом старом друге, который был в контакте с партизанами здесь. Шарло охотился за этими людьми и, возможно, их трудно будет убедить, что он перешел. По всей вероятности, некоторые из них знали Ланни в старые времена и считали, что он стал фашистским врагом. Они будут уверены, что Рауля загнали в ловушку.

Они заказали еду в свою комнату. У Шарло была карточка, которая позволяла ему заказывать то, что он хотел. Вскоре после наступления темноты раздался телефонный звонок, и Ланни попросил Рауля прийти. Несмотря на то, что Шарло и Рауль были старыми друзьями Ланни, они никогда не встречались, поскольку Мари де Брюин не питала симпатии к политическим взглядам Ланни и никогда не знакомила своих мальчиков со своими социально нежелательными знакомыми. В те дни внук президента Оружейных заводов Бэдд жил в двух идейно-тесных отсеках. Мир Рауля и Рика и Мир его матери и его amie.

Теперь эти два мира встретились и смешались, и если бы этот случай был одним из менее смертельных, Ланни был бы удивлен. Наследник де Брюинов был очень жестким и правильным. Он был Сен-Жермен, что так же, как если бы говорить Бикон-стрит в Бостоне или Беркли-сквер в Лондоне. Когда Шарло встретил своих социальных низших, они были слугами или простыми солдатами, которым он не подавал руки. Теперь он встречался с крестьянским сыном, который бежал от полиции испанской монархии и который мог в некоторых случаях надеть пару ботинок на ноги Шарло в этом городе на Побережье Удовольствия. Независимо от того, произошло это или нет, было ясно, что, если бы капитан поймал его двадцать четыре часа назад, он бы немедленно выстрелил в него. Различие между Красным и Розовым было неясно Шарло, и он воспринял его полностью мошенническим камуфляжем.

Но Рауль имел свою собственную форму достоинства и думал о себе так же хорошо, как Шарло о Шарло. Они были как два индейских вождя, курящие трубку мира. Только Рауль не курил. Они занимались делом, и вскоре они забыли обо всем остальном. Ланни сказал, что Шарло был человеком чести и что когда он дал слово, ему можно было довериться до смерти. Этого было достаточно для Рауля, и через некоторое время он предложил вернуться в укрытие, где он встретил Ланни, и попытаться убедить лидера Сопротивления в Каннах приехать в отель на совещание. Сам Рауль работал в Тулоне и не имел в Каннах контактов, которые позволили бы ему передавать информацию союзникам.

Бывший школьный директор ушел, а капитан и агент президента рассказали о своих семьях и о войне. Примерно через час Рауль вернулся в компании другого мужчины, смуглого и темноволосого, который говорил с сильным провансальским акцентом. Он был коренастым и когда-то крепким, но теперь, как и почти все на Ривьере, ему не хватало еды в течение некоторого времени. Рауль представил его как Рибо, что, конечно, могло бы быть именем только для этого случая. Его манера была осторожна и подозрительна, и он не предлагал взять за руку этого ненавистного полицейского банды Виши. Он говорил прямо и по существу, и суть того, что он сказал, заключалась в том, что лампа все еще горела, и мог вернуться самый мерзкий грешник. (Не то чтобы вождь маки когда-либо слышал гимны Исаака Уоттса!)

Капитан с достоинством ответил, что до сих пор он не видел возможности избавиться от немцев, но теперь, когда появилась такая возможность, он был готов внести свой вклад. Действия говорили бы громче, чем слова, и если месье Рибо делал пометки, капитан расскажет ему все, что мог. Рауль вызвался писать, возможно, тяжелая рука другого человека не была приспособлена к этой задаче. Шарло продолжал излагать информацию о количестве войск в гарнизоне и поблизости, кто командовал ими, и какое оружие они имели. Он привел факты об оборонительных сооружениях, количестве орудий, их калибре и дальности стрельбы, расположение нефтяных и других хранилищ, а также радиостанций, которые еще не разбомбили. Он сказал, что у немцев на юге Франции было семь дивизий, две из которых были бронетанковыми. Только три были на побережье, но другие были в пути. Он сказал, что все лучшие войска были взяты на север. Многие из оставшихся были плохо подготовленными подразделениями, и укомплектованы группами старшего возраста и выздоравливающими. Их надо смело атаковать и давить, не беспокоиться о флангах. Он быстро отвечал на каждый вопрос, и Рибо мог судить об ответах, поскольку собирать такие факты было его делом, и, несомненно, их было много.

Когда разговор закончился, он встал и пожал руку Шарло. "Monsieur le Capitaine, vous etes un camarade", - сказал он, и это должно было всё уладить. Лидер взял бумагу и спрятал ее в свой пиджак, сказав, что передаст информацию союзникам до того, как закончится ночь.

Что собирались делать другие? Рауль хотел вернуться в район Тулона на свой пост, и у него был способ туда добраться. Проблема Ланни была более сложной. Не зная, как долго может продлиться его работа в Каннах, он не договорился с Управлением стратегических служб о своём вывозе из Франции. Он сказал им, что знает, где можно спрятаться в горах и ждать в безопасности, пока вторжение не закончится. Он попросил Шарло отвезти его в окрестности этого места, и Шарло согласился.

Сначала провансалец покинул гостиничный номер, а затем испанец. Затем Шарло спустился к своей машине, рассказывая Ланни, где она стояла. Через короткий промежуток времени Ланни сунул бритву, расческу и зубную щетку в карман. Всё, что у него было в багаже, и незаметно выскользнул из отеля Метрополь. Он уже заплатил за свою комнату и за еду. Это было после полуночи, и Ланни мог немного поспать, но он не осмеливался дольше оставаться в отеле без регистрации в полиции. Он влез в машину, и после этого он был в безопасности, потому что даже немцы не задержали бы машину капитана Французской охраны.

По дороге Ланни объяснил, что его пунктом назначения был дом крестьянской семьи, некоторые из членов которой были слугами в Бьенвеню в последние годы. Он не хотел, чтобы его туда отвезли, потому что вид мундира Шарло может их обеспокоить. Все крестьяне боятся всех властей. Шарло согласился. Он не хотел, чтобы его видели с Ланни, как и Ланни не хотел, чтобы его видели с ним.

Они ехали по дороге, которая вела в горы. На этой дороге было множество ворот в прекрасные поместья, и после того, как они проехали значительное расстояние, Ланни сказал: "Я думаю, этого достаточно, чтобы быть в безопасности". Шарло согласился, сказав, что он должен вернуться к своим обязанностям, чтобы не вызывать подозрений. Они обменялись теплыми рукопожатиями и словами дружбы и доверия. "Ты был прав", - сказал француз, - "и я уверен, что никогда не пожалею об этом". Это были последние слова, которые Ланни услышал от своего друга.

Агент президента некоторое время шёл вверх, а затем у него перехватило дыхание, и он понял, что ему не хватает еды и сна. Дорогу обрамлял сосновый лес, покрывающий склоны гор, и он нашел ровное место и сел отдохнуть. На Ривьере становится холодно, как только садится солнце, а наверху, это чувствуется еще сильнее. Но он не хотел приближаться к своему месту назначения в темноте, поэтому он свернулся калачиком, чтобы согреться, и одну руку положил под голову как подушку и быстро заснул.

Когда он проснулся, забрезжил рассвет, и он замерз от холода. Ему послышался звон колокольчиков овец, затем встал и снова пошёл вверх. Но появился другой звук, который остановил его. Гром? Нет, бомбежка! Он слышал этот звук уже восемь лет. Впервые в Барселоне. Он был экспертом и мог различить звуки по силе взрыва и по расстоянию. Эти были далекие, но не очень.

Он оглянулся, и когда свет стал ярче, он нашел место на склоне горы, где не было ничего, кроме густых кустов. Он протолкнулся через них и стоял, глядя вниз на обстановку, скрытую ранним утренним туманом. Сквозь туман пробивался огонь оранжевого цвета, яркий и сверкающий, словно отблеск светлячков. Здесь, там и там, где Ланни знал было побережье. Он видел эти вспышки одну за другой, их было так много, что звуки сливались. Он стоял загипнотизированный, пока не стало светло и взошло солнце. Он знал этот вид с детства. Красивые белые виллы под ним, их территория засажена декоративными деревьями со всего мира. Апельсиновые рощи темно-зеленого цвета и оливковые рощи серебристо-серого цвета. А за ними - дикий и каменистый берег с белыми полосами песка здесь и там, и Средиземное море, зеленое на мелководье и темно-синее вплоть до края горизонта.

Туман поднялся, но его место заняли столбы дыма, поэтому Ланни не мог видеть побережье. Он увидел стаю самолетов, летящих высоко и ныряющих вниз, сбрасывающих их смертоносный груз и затем выходящих в море. Он ожидал увидеть корабли, но это была воздушная бомбардировка. Поэтому он знал, что D-day еще не наступил. Вспышки огня простирались от Канн до самого запада, насколько он мог видеть, и это сказало ему, как и всем остальным в мире, где будет предстоящее вторжение. Его сердце болело за прекрасный город Канны, который он любил, несмотря на его развращённость. Он задавался вопросом, был ли он целью бомбардировки, как Берлин и другие немецкие города? Вряд ли, потому что это была Франция, и ВВС делали все возможное, чтобы щадить мирных жителей. Самолеты бомбили военные цели, и Ланни задумался, получили ли они информацию от Рибо вовремя? Это было возможно, поскольку радиопередача не заняла много времени, и все в этой войне было быстрее, чем когда-либо прежде.

Ланни наблюдал за поднимавшимся дымом. Это были пожары, и от них было больше дыма. Взошло солнце и согрело его, и он часами ждал, пока не убедился, что на Мысе Антиб не было пожаров, а знакомые здания, которые были видны в Каннах, были, по-видимому, не повреждены. Затем он забрался в одну из небольших боковых долин, где находилась маленькая ферма Лиз и ее семьи.

Эта способная провансальская женщина была поваром в Бьенвеню, когда Ланни был ребенком, и она дослужилась до должности majeuse-dome. Это слово выдумал шаловливый Ланни по случаю ее двадцать пятой годовщины. Теперь она была старой, и, возможно, умерла. Но ее многочисленные родственники были бы на месте, и в их глазах Бэдд, по-видимому, имел королевское достоинство. В первые дни войны, перед тем как Бьюти сбежала из Бьенвеню, они были ее контрабандистами по особой договорённости, предоставляя ей все виды сельскохозяйственной продукции. Без сомнения, деньги, которые она заплатила им, все еще были спрятаны в матрасах или закопаны в горшок у подножия дерева на ферме.

Грунтовая дорога вела в маленькую долину, где на крутом склоне стояла ферма. Крошечные сады располагались на рукотворных террасах, здесь использовалась каждая ложка почвы, а овощи росли на участках размером не больше платка. Дом был построен из камней, которых было, увы, так много. Дом был в основном кухней с большим камином из плотно сложенных камней, сделанным, как дом. Там была неизбежная куча французского навоза, но уменьшенная в размере, потому что Боши оставили им только одну старую корову и одного крошечного ослика. Но древние оливковые деревья устояли, и абрикосовые и персиковые деревья и виноградные лозы. Всё было ухожено, несмотря на то, что в этой семье остался только один старик и один мужчина средних лет с одной правой рукой и частью плеча. Там были три женщины, две из них с мужьями на войне и полдюжины детей, и все они работали.

Они слышали взрывы. Но остановят ли они работу из-за этого? Нет, конечно! Они слышали такие звуки с Средиземного моря в течение почти пяти лет. Такие звуки, по их мнению, касались людей в городах, выдающихся и влиятельных, которые жили, собирая налоги и призывая молодых людей в армию. А что делали крестьяне, они выживали и получали самые высокие цены, какие могли, за те товары, какие они могли оторвать от себя. Каждый час была работа, которую нужно было выполнить, и не было времени заниматься вопросами, которые были далеки от их понимания.

Прибытие незнакомца не удивило их, и они едва подняли глаза от своих трудов. Но когда этот городской человек улыбнулся и сказал: "Вы меня не узнаёте?" они посмотрели, а затем закричали: "Месье Ланни! " Все прибежали, пожали обе его руки и хлопали его по спине, и представили его детям, большинство из которых были слишком молоды, чтобы помнить его. Они хотели услышать о мадам Дэтаз, так они звали Бьюти, и о месье Дингле и о маленьком мальчике. Где они, и как, и вернутся ли они? Они повели его в дом, и там оказалась Лиз, усохшая, но все еще живая, прикованная к постели, но подпертая, занимающаяся штопкой и вязанием для семьи и отдававшая все распоряжения по дому. Он поцеловал ее изнурённую тяжёлым трудом руку, как будто она была grande dame, и она погладила его, как будто это было старое доброе время, когда он был маленьким мальчиком, бегал по поместью или учился стучать по пианино.

Так много было о чем поговорить и о так многих людях! У него маленькая дочь, теперь большая девочка. У него новая жена и мальчик, и когда он привезет их в Бьенвеню? Когда выгонят les Boches, сказал он им. Американцы идут, чтобы изгнать этих мерзавцев. Так вот о чем шла стрельба! Ну, тогда они были рады. Они знали, как американцы пришли в прошлый раз, и расплачивались за продукты хорошими деньгами, тогда как les Boches расплачивались деньгами, которые быстро потеряли свою ценность. Но они приходили и заставляли брать эти деньги, и тут не осмелишься сказать хоть слово. Но они спрятали все продукты, которые могли, и ели столько, сколько хотели. Тут потолстеешь, несмотря на les Boches!

Ланни сказал: "Не говорите ни слова о том, что я здесь. Это было бы очень плохо для меня. Я пришёл, чтобы спрятаться, пока американцы не выйдут на берег. Все они обещали, даже дети пообещали, pas un mot! Время от времени они прятали ребят из maquis, таких же людей, как они сами, борющихся с неприятными иностранцами, которые приходили обыскивать крестьянские хижины и кладовые и увозить их зерно и оливки, фрукты и птицу, все средства для жизни, которые они берегли на предстоящую зиму.

Вот что значит война для крестьян по всей Европе, тех удачливых, кто оказался вне дорог передвижений армий и не на земле, выбранной для сражений. Это означало, вытащить все продукты в лес и спрятать их в пещерах, или в дуплах деревьях, или в ямах, вырытых и засыпанных кирпичом. Это означало, что дети будут следить за происходящим, а когда подастся сигнал тревоги, женщины убегут в горы от похотливых мужиков. Это означало бумажные деньги, которые в настоящее время стали бесполезными, так что крестьяне научились брать только твердые деньги, превращать их в золото, класть в носки и прятать под отодвигающуюся доску или очаг.

XII

Кроме того, это означало беженцев, жалких людей, бегущих из городов и деревень от сражений и бомбардировок. Они будут и в этот же день. Они знали это и обсуждали это с мрачной решимостью. Les pauvres gens, конечно, им было жаль их, но их было слишком много, и фермерам надо выжить, чтобы фермы продолжали работать. - "Тысячи пришли, месье Ланни, и мы дали им больше, чем можем оторвать от себя. Какая польза от этого, если мы голодаем зимой и не можем работать на полях весной?" Это был жестокий мир, и, возможно, только чёрствые люди были в состоянии выжить в нем.

Поток начал прибывать поздно утром. Люди встали с постели, потому что городские жители не встают с рассветом. Некоторые носили пижамы. Они даже не удосужились надеть свою одежду. Другие катили узлы в детских колясках или на детских тележках. У одной женщины не было ничего, кроме позолоченной клетки с её любимой канарейкой. Они заполнили предгорья и разошлись по долинам, и всем казалось, что фермерам нечего делать, кроме как заботиться о них. Они были истощены, испуганы, беспомощны. Они просили и умоляли со слезами на глазах. Конечно, они могли спать в сарае, в полупустом хранилище, или с коровой или свиньей! В любом месте, кроме дикого леса среди скал, и только le bon Dieu знал, среди каких диких зверей! Они протягивали деньги, бумажные деньги, напечатанные для les Boches. Крестьяне понятия не имели, как появились эти деньги, но они знали, что на них будут покупать все меньше и меньше, и они хотели их все меньше и меньше. - "Non, non, madame, monsieur, rien, rien! Il faut partir!" Несчастные не хотели идти, потому что куда идти?

Эти сцены продолжались, днем и ночью, все время, пока Ланни оставался на месте. Шёл непрерывный поток беженцев, и их нужно было отругать, прежде чем они пойдут дальше. Они хотели воды, и им нельзя отказать воды, но нужно заставить их понять, что колодцы на этих холмах часто высыхают, и что вода для фермера так же ценна, как и еда. Они просили спать под крышей и клялись, что у них нет спичек или табака. Но им нельзя верить. Старик объяснил, что многие фермеры, которые сделали это, потеряли свой сарай за свою доброту. Ланни заметил глубоко укоренившееся недоверие крестьянина к городу. Город был паразитом на ферме. Буржуа спали допоздна, носили хорошую одежду и ничего не делали, но взимали с крестьян высокие цены за инструменты, одежду и все, что им было нужно.

Против этого были притязания на простую человечность. Мать плакала и просила немного молока, чтобы спасти жизнь своего ребенка. Ей дали немного молока, хотя их корова плохо доилась, а им было недостаточно молока для собственных детей. И тогда, конечно, мать хотела остаться. Она нашла добрых людей, она сделала след в жесткой коре этого жестокого мира! Старик, по-видимому, джентльмен, потерял сознание от усталости, и что они будут с ним делать? Кто должен был сказать, действительно ли он потерял сознание или только притворялся, как научились делать многие из этих умных людей?

Еда Ланни душила его, но он ел немного, потому что он тоже должен был выжить. Каждый человек думает, что есть особая причина, по которой он должен это делать. Для этих провансальских крестьян Ланни был привилегированным существом, старым другом, помимо того, что был наследником поместья Бьенвеню. Он поднимался сюда мальчиком и юношей, любящим эти горы и достопримечательности страны. Он приходил на фестивали, изучал песни и танцевал с девочками под музыку флейты, барабана и бубна. Быстрый маленький вальс, тряскую польку и фарандолу. Он пел - "Oh, Magali, ma tant amado". Провансальский язык - нечто среднее между итальянским и французским. Он выучил много их слов и не забыл их сейчас. Он развлекал их, восклицая: "Назови хорошего маленького человечка!"

Они заперли его и себя в доме, чтобы другие не видели, как они едят. Они порезали ему кусочек хлеба из непросеянной муки и положили на него кусочек большого лука. С горсткой сушеных оливок это была еда для любого работника фермы, и это была еда для Ланни. Чашка вина шла за этим, и они пили вино точно так же, как солнце пересекало меридиан. Он не знал, почему они это делали, и они не могли сказать ему. Это был обычай. Они держали его вне поля зрения, потому что среди этих беженцев могут быть шпионы или Боши, убегающие от американцев. Позже Боши будут разгромлены и обязательно придут сюда, а крестьянки присоединятся к беженцам и будут спать в лесу. C'est la guerre!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Le Jour de Gloire76

КАЖДОЕ утро Ланни слышал звуки бомб, выходил на склон горы и искал корабли. Но он видел только самолеты, линию разрывов и поднимающиеся столбы черного дыма. Три дня он наблюдал за этим зрелищем и заметил, что самые многочисленные взрывы и самый сильный дым были на западе. Он решил, что именно там он и хочет быть, и заключил сделку с одноруким крестьянином, чтобы тот сопроводил его на ферму одного из племянников Лиз, который работал в Бьенвеню садовником и, несомненно, будет рад приветствовать своего бывшего работодателя. Однорукий человек, зять, не хотел бумажных денег, но был рад взять чек Ланни Бэдда в нью-йоркский банк. Доллары всегда хороши, и он знал, что придет день, когда он сможет обналичить этот чек.

Начал дуть мистраль, тот холодный ветер, который дует с севера и портит настроение туристам на Ривьере. Пара отправилась рано и шла целый день. Ручьи проложили себе путь к морю в ущельях, и не всегда легко пересечь их. Но человек, который прожил здесь всю свою жизнь, знает тропы и броды и как не попасться на глаза. Горы внезапно наполнились людьми, и как они собирались существовать и кормиться, было загадкой. Ланни и его проводник шли весь день на запад и благополучно провели ночь в хижине в лесах красных гор Эстерель, за которыми Ланни видел на протяжении всего своего детства и всей своей юности, как садилось солнце. Владельцем хижины был человек, промышлявший пробковым промыслом, маленький, черноволосый и смуглый, его черты напоминали факт, что сарацины много раз вторгались на эту землю.

Перед рассветом Ланни снова глядел на море, и там, глядя вниз с чистого места среди леса морщинистых пробковых дубов, он, наконец, увидел то, что ожидал. Корабли! Все море было усеяно ими, как если бы они были разбрызганы из горшочка с перцем. Они простирались во всех направлениях настолько далеко, насколько мог достичь глаз. Он не пытался их сосчитать, но позже узнал, что их было более восьмисот. И все направлялись в сторону Лазурного берега!

Впереди появились крошечные торпедные катера и эсминцы, которые метались туда-сюда в поисках подводных лодок. Затем появились величественные линкоры и тяжелые крейсеры. Они шли линиями, параллельными берегу, и сразу же открыли своими большими орудиями самую мощную канонаду, которую Ланни когда-либо слышал или воображал. Он видел, как вспыхнули языки желтого пламени, и увидел, как снаряды взорвались на берегу, прежде чем он услышал звук любого взрыва. Но прошло всего несколько секунд, прежде чем все эти звуки не превратились в гул, рев всех громов в мире. Все военные корабли всех размеров извергали пламя, а стаи самолетов над берегом прибавляли к общему рёву. Даже сквозь дым Ланни мог видеть, что разрывы снарядов были сгруппированы в определенных местах. Он был рад, что его не было ни в одном из этих мест, и думал, сколько из них было перечислено в информации, которую предоставили Рауль и Шарло.

Эта бомбардировка продолжалась так долго, что наблюдатель не мог угадать время. Кое-где сквозь дым он мог видеть корабли других классов, прибывающих из моря, и знал, что то, что в Вооруженных сил называлось часом Ч, уже близко. Транспорты и другие суда вошли и остановились, и стая десантных кораблей принялась за работу. Большие корабли подошли на берег с грузами. Меньшие суда были спущены с транспортных средств, и люди спустились в веревочных сетях, которые одновременно могли спускать десятки. Ланни знал, что все было много раз отрепетировано, так что каждый, кто принимал участие в предприятии, точно знал, что ему нужно делать.

Мистраль, который все еще дул, не доставлял им проблем, потому что это был подветренный берег. Очень скоро стаи лодок приблизились к пляжам, и тогда батареи на суше, которые пережили бомбардировку, открыли по ним огонь. По ним тут же открыли огонь орудия военных кораблей, и самолеты над головой засыпали их бомбами. Конечно, незабываемое зрелище, и стоит пересечь океан и взобраться на гору, чтобы такое увидеть. Ланни надеялся, что ни один из самолетов-разведчиков не привлечет внимание боевых самолётов к двум гражданским лицам, сидящим на склоне горы!

Агент президента продолжал считать и наблюдал семь волн солдат, вышедших на берег в течение пары часов. Они входили в маленький залив, полный рыбацких лодок. Он сказал: "Это Святой Рафаэль, не так ли?" Проводник подтвердил его предположение. Ланни знал этот город. Прекрасное место, особенно любимое любителями искусства, которые хотели жить дешево и вдали от модной атмосферы Канн. "Солдатам понравится", - отметил он.

Он шутил, потому что знал, что они не останутся здесь надолго. Другой человек ответил: "Возможно, они так гонят Бошей, месье". Ланни понял намек, прервал свое пребывание и вернулся в хижину пробкового деятеля и провел ночь среди блох и беженцев. Последние были почти такими же толстыми, как и первые. Пробковый деятель не возражал против того, чтобы они спали на его заднем дворе, потому что у него не было фермы и ничего, что могло бы быть им полезно. Они хотели держаться подальше от холодного ветра.

Рано следующим утром Ланни встал и слушал. Было еще много стрельбы, но не так много, как в предыдущий день. Он решил, что ему пора двигаться, и попрощался со своим дружелюбным хозяином. Он вышел к месту наблюдения и увидел, что в направлении Канн немцы оказывают сопротивление, а некоторые на западе, но в других местах корабли стреляли в холмы, несомненно, в танки и транспорт противника. Перед ним не было никаких признаков неприятностей. Морской ветер не беспокоил корабли, и десантные суда скользили туда-сюда, как паромы. Прекрасный военно-морской флот высадил на берег сто тысяч человек за два дня на фронте в сто километров между Каннами и Тулоном.

Пробковый деятель указал укромный путь, который вел вниз по склону горы и привел путешественника в Св. Рафаэль. Ланни пошел вниз. Там были беженцы, и он больше их не боялся. Он попросил у некоторых из них новости, но обнаружил, что их единственным желанием было уйти от новостей. Шли немецкие солдаты, нагруженные своими ранцами, и Ланни почтительно отошел в сторону и позволил им пройти мимо. Больше нет гестапо. Никто не требует от французских граждан показывать свои документы. Он заметил детскую коляску, стоящую у дорожки, пустую. Кто-то нашел дорогу слишком крутой, и он или другие опустошили её содержимое. Дальше было то, что было огневой точкой. Её бетон был разбит на куски, и один пулемет стоял, уткнувши ствол в землю, другой торчал под сумасшедшим углом. Путешественник покинул это места так быстро, как только мог, пока один из парящих самолетов полностью не удовлетворился своей работой.

III

Чем ближе он подходил, тем лучше он мог видеть это зрелище, о чем можно было вспомнить и рассказать своим внукам. Большие танкодесантные корабли подошли к пляжу и раскрыли свои огромные челюсти. Оттуда с грохотом выползали танки и тягачи, буксировавшие тяжелые орудия. Загруженные в сетки солдаты были похожи на водопады, стекающие по бортам кораблей. Маленькие лодки всех видов доставляли их на берег, и крошечная гавань святого Рафаэля была полна разных судов. Ланни стоял и смотрел несколько минут, а затем спустился поближе и разглядывал всё, что там было.

На склоне стояло какое-то сооружение, которое, по его мнению, было связано с водопроводной станцией города. Его охраняли несколько человек, и, слава Аллилуйя, они были американскими солдатами! Ланни остановился и заметил их старшего, рядового первого класса. "Привет, солдат", - сказал он.

Это был маленький темноволосый парень, и Ланни догадался, что он из Бруклина. "Привет", - ответил он. - "Ты американец?"

- К счастью, да.

- Видел Джерри там, откуда ты?

- Дюжину или около того, уходят так быстро, как могут. Скажите, где мне найти ваш командный пункт?"

- Чем вы занимаетесь, мистер?"

- Я из OSS.

- Что это такое, черт возьми? Слишком много этих сокращений.

- Разведка.

- Рядовому первого класса это показалось подозрительным. - "Как тебя зовут, Bud (приятель)?"

"Это мое имя", - сказал Ланни с улыбкой, - "Бэдд".

"Да?" - Тон указывал, что это было принято за обман. - "Какое отношение к Бэдд-Эрлингу?"

"Мой отец - президент компании", - сказал Ланни с удивлением.

- Значит так? Меня зовут Джордж Вашингтон, а этот парень здесь - Эйб Линкольн.

- Рад познакомиться с вами, Джордж и Эйб. Но скажите мне, где найти вашего командира, потому что у меня есть информация, за которой мне послали.

- Эйб, отведи этого мистера Бэдда-Эрлинга к капитану и убедись, что он не Бенедикт Арнольд77.

Итак, Ланни пошел по тропинке к шоссе, и, слава Аллилуйя, здесь снова была Армия! Повсюду, и никто ничего не ждет. Все двигаются вглубь страны, выполняя поставленные задачи. Посыльные автомобили, грузовики и джипы все двигались по Route Nationale. Свирепо-выглядящие танки и моторизованные орудия, уже выгруженные, все устремились за Джерри. У обочины под перечным деревом, на земле, покрытой ягодами, стояло несколько раскладных столов и походных стульев, на которых сидели офицеры, изучали карты, читали сообщения, слушали телефоны. Без сомнения, это был командный пункт, и Ланни приготовился рассказать свою историю с наименьшим количеством слов.

Но он не добрался до этого пункта, потому что по дороге он столкнулся с другим видом Джерри. Со своим бывшим наставником, бывшим лейтенантом, бывшим менеджером пансиона и бюро путешествий, бывшим агентом Управления стратегических служб Джерри Пендлтоном! Джерри в форме, снова второй лейтенант! Они были так рады видеть друг друга, что обнимались и почти хотели расцеловаться по французскому обычаю. "Что ты здесь делаешь?" - спросил Ланни, и ответ был: "Франко, кажется, задвинули на полку, поэтому они взяли меня переводчиком. А что ты делаешь?"

- Они отправили меня в Канны по поручению, и после того, как его выполнил, я решил подняться в горы. Такое желание возникло у многих разных людей, включая немцев. Скажи, Канны взяли?

- Нет, гарнизон держится.

- Это плохие новости для моих друзей. Я пытался устроить восстание. Когда мы пойдем на штурм?

- Они не говорят такие вещи переводчикам, Ланни. Позволь мне представить тебя нашему разведчику.

Агента президента привели к одному из столиков и представили капитану Харрису, который услышал его историю и осмотрел поддельные документы. Поскольку лейтенант Пендлтон так настойчиво ручался за него, не было никаких сомнений в его добросовестности. Капитан сказал, что не знает планов относительно Канн. Так как у Ланни была срочная информация, он позвонил по телефону своему начальнику и рассказал историю. В результате Ланни посадили в джип и привезли в рыбацкую деревню и туристический курорт Св. Рафаэль.

У него был шанс по пути наблюдать за армией в процессе наведения порядка. Взлетно-посадочная полоса уже была расчищена, и разведывательные самолеты и маленькие истребители возвращались после преследования противника. Без сомнения, место было выбрано заранее, и все необходимое было срочно отправлено на место. Бензин, упакованный в квадратные банки для экономии места, тоннами прибыл на берег, как только боевые подразделения очистили пляжи. Поэтому самолеты могли летать с авианосцев, заправляться и работать на близком расстоянии. Поэтому джип мог доставить человека Управления стратегических служб в штаб Тридцать шестой пехотной дивизии Шестого корпуса Седьмой армии, к командующему генерал-майору Джону Э. Дальквисту.

Ланни поговорил с генералом, который выглядел очень красивым в форме, перевязанной золотой пряжкой и шарфом на шее, на котором была напечатана карта Южной Франции. Ланни говорил быстро, подчеркивая важность Канн как гавани и престижа. Но он не мог настаивать, как это сделал с Паттоном, потому что Канны не были Парижем, и жизнь одного французского капитана, конечно, была не так важна, как жизнь многих американских солдат, жизни которых должна была спасти стратегия Армии. Генерал не сказал, почему он не взял Канны или когда возьмёт Канны. Он просто вежливо сказал, что информация мистера Бэдда представляет интерес и что она будет в полной мере использована. Ланни может свободно уйти и беспокоиться о Шарло, как ему хочется. Он не мог ничего сделать, чтобы помочь своему другу.

Агент президента обещал вернуться и пообедать с Джерри на окраине деревни. Пасмурный день, и мистраль все еще дул, но они сидели на улице. Они уходили через несколько часов, и не стоило тратить время на поиски пристанища. Ординарец принес горячий суп из банки, а затем свинину и бобов, и пока они ели, Джерри спросил: "Что ты будешь делать дальше?"

Ответ был: "Я выполнил свое задание, и я полагаю, что вернусь в Вашингтон и доложу".

У бывшего наставника была идея получше. - "Почему бы тебе не пойти с нами? Армия всегда ищет переводчиков, особенно тех, кто знает французский и немецкий и немного провансальский. У тебя будет билет на трибуну на шоу".

- Что они будут делать со мной, Джерри?

- Присвоят тебе временное звание и оденут в форму, как они сделали со мной. Я уже говорил об этом с капитаном. Ты знаешь, как это. Все они считают, что быть сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт - это довольно здорово. Сделают тебя капитаном, и ты сможешь командовать мною.

- Не будь глупым, Джерри. Расскажи мне, что делать.

- Мой собственный инструктаж был коротким и приятным. Они хотели меня, потому что я знаю французский и немного немецкий. В туристическом бизнесе всему научишься. Подумай об этом серьезно, Ланни. У нас есть идея, что это будет парад. У нас есть всё, а у немцев здесь всё третьего сорта. Мы идем в долину Роны. Мы сегодня днем уже будем в пути. Если я не ошибаюсь, ты можешь быть в Париже через месяц, и там ничто не помешает тебе связаться с Управлением стратегических служб, и если у них есть другая работа для тебя, они тебе сообщат.

- Армия позволит нам держаться вместе?

- Конечно. Я рассказал им, как мы работали вместе перед высадкой в Касабланке. Это отличная рекомендация, и ты тот самый парень, который допрашивает немецких военнопленных, maquisards, крестьян и всех других источников информации.

Так был определен следующий этап жизни Ланни Бэдда. Процедура была необычной, но потребность в переводчиках была крайней. Военнопленных было столько, что свидетельствовало о полном крахе врага. Так человек, пришедший в лагерь только с безопасной бритвой, зубной щеткой и расческой, был снабжен совершенно новой полевой униформой с различными предметами в ее многочисленных карманах и кобурой, которая содержала, соответственно, пистолет Бэдда. Оружейные заводы Бэдд все еще работали на армию, хотя Робби и его семья больше не владели ими. Они провели ему медицинский осмотр, который занял всего несколько минут, потому что он был здоров. Они сделали ему несколько уколов от болезней, которые вскоре заставили его почувствовать, что у него появились все болезни и даже больше. Они повесили на его шею жетон с цифрой в десяток миллионов. Они дали ему документы, удостоверяющие личность, и позволили ему сохранить свои поддельные французские документы на случай, если они пригодятся. До сих пор ему не приходилось показывать их ни одному врагу.

Они также дали ему время написать несколько писем. Одно письмо человеку президента, в котором говорилось, где он находится. Одно в Управление стратегических служб в Вашингтоне, одно Робби и одно капитану Лорел Крестон в Лондоне. Она превзойдет его по чину, что доставит удовольствие феминистке! Письма будут отправляться по V-mail, то есть при условии, что цензор их одобрит. К тому времени Ланни будет там, где он не знал, но Армия будет знать, и ответы найдут его.

Новому капитану сказали, что он немедленно уедет, но приказы изменились. Было так много военнопленных, и у них можно было много узнать! Его и Джерри сопроводили в отдельные комнаты в реквизированной гостинице, и по одному приводили к ним немцев и нескольких французов. Строгий солдат стоял на страже, а мужчина-стенографист делал записи на английском, когда Ланни говорил ему, что писать. Армия была захвачена врасплох внезапным разгромом врага. Десять тысяч военных уже были взяты в плен при потерях только пятисот. "Раковина" была сломана, и она оказалась пустой. Все должны были импровизировать, и переводчика отправили работать после инструктажа с не более чем полдюжины предложений. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, который сказал, что не любит отдавать приказы, должен был одновременно выглядеть строго и страшно. Он вспомнил Feldwebel, которого он видел. Таких прусских сержантов-инструкторов, лаявших приказы и готовых пнуть деревенщину, который не смог ответить достаточно быстро. У него была такая же зловещая угроза, какую когда-либо использовал Feldwebel: "Хочешь ли ты быть переданным русским?" Конечно, это не будет сделано, но пленный об этом позже не узнает. С другой стороны, - "Хотите ли вы быть отправлены в Америку?" они охотно отвечали: "Ja, ja, mein Herr!" Он говорил: "Если вы скажете мне правду, я отправлю вас в Америку, а если вы мне соврете, я отправлю вас в лагеря рабов в Сибирь".

Он начинал спрашивать: "Откуда ты?" и "Какое твоё подразделение?" и "Кто твой командир?" и "Куда делась остальная часть твоего подразделения?" и "Сколько у них танков?" и так далее. Вообще-то пленный рассказывал то, что знал, но время от времени кто-то мог бы сказать, что говорить это было verboten. Ланни выглядел мрачно и отвечал: "Im Gegenteil, jetzt ist es Befehl"- теперь это приказ. Невероятно, как это может показаться, но это работало в каждом случае. Приказы были приказами, независимо от того, кто их отдавал. Это было верно особенно в отношении крестьянских Burschen, большинство из которых были из Баварии. Ланни знал их диалект. Это помогло спасти ему жизнь, а теперь это помогало Армии. Лицо солдата будет светиться, и он будет охотно говорить.

Пруссаки были жестче, и Ланни не тратил на них много времени. Их было так много, а время шло. Время от времени приходил умный человек, который действительно знал вещи и рассказывал их. "Я ненавижу нацистов", - заявлял он, а Ланни - "Sind Sie Sozial Demokrat?" Если человек отвечал утвердительно, то Ланни говорил: "Ich auch" - я тоже! Но он не говорил это стенографисту. Он добавлял: "Будет демократическая Германия. Помогите нам со всем, что вы знаете".

Забавное обстоятельство: Ланни было разрешено допрашивать военнослужащих, унтер-офицеров, лейтенантов и капитанов, но в соответствии с Женевской конвенцией ему не разрешалось допрашивать кого-либо более высокого ранга, чем его собственный. Немецкие офицеры всегда были проинформированы о своих правах и отказывались отвечать. Через несколько дней офицеры Ланни поняли, что его знание языков было исключительным, и поэтому они одели его в форму полковника. Таким образом он был в состоянии иметь дело с майорами и полковниками. Но никаких генералов. Было против правил, надеть на него звезды!

Его не пригласили присутствовать, когда высшее руководство переварило собранные им данные. Но он сам видел, какие будут выводы. Враг неделями знал, что приближается вторжение, но не мог подготовиться. Целые дивизии были отозваны, чтобы попытаться остановить атаки на севере, а заменить их было невозможно. Укрепления были начаты, но не закончены, только у нескольких орудий было достаточно боеприпасов. Большую часть войск составляли поляки, чехи и даже русские, и у них не было желания сражаться. Все они желали не попасть в руки партизан, которые были взбешены и могли их расстрелять. Они хотели, чтобы их вежливо взяли сказочно богатые американцы и дали горячий кофе, который не был эрзацем, и три раза в день американские консервы. Ланни часто упоминал эти вещи, и он мог видеть свет в темных баварских глазах, а иногда даже в голубых прусских глазах.

VII

Армия не сидела и не ждала результатов таких допросов. Как только танки, джипы и броневики выходили на берег, люди вваливались в них и уходили по той или иной дороге, чтобы выяснить для себя, где находится враг и насколько он готов к битве. Когда они находили группы, собравшиеся у обочины дороги, держа руки вверх, ожидая, когда их заберут в плен, они передавали сообщения по радио, и наземные силы приходили на грузовиках, чтобы разоружить пленных и не допустить к ним Свободных французов. Две дивизии американских десантников и воздушно-десантных войск были сброшены в стратегических точках, и они вели боевые действия, но теперь большинство из них охраняли пленных и ожидали освобождения от этого бремени.

После наступления темноты Ланни и Джерри угощали едой, а затем сказали, что надо двигаться. Часы в армии были нерегулярными, а сюрпризы частыми. Джерри был уверен, что они пойдут по Роне, и это означало сначала идти на запад, через земли дельты этой великой реки. Но их посадили в машину и отвезли на север, в горы, с которых только спустился Ланни. Эти дороги были просто уступами вдоль обрывов, а в машинах использовались только тусклые габаритные огни. Ланни ничего не мог сделать, чтобы помочь, поэтому он откинулся назад и закрыл глаза, и, когда он заснул, ему приснилось, что его заткнули в бетономешалку, одну из современных машин, которая поворачивается по кругу, когда машина движется вперед по дороге. Возможно, это были пушки, которые он слышал впереди, эхом среди гор, как гром. Но гром иногда стихает, тогда как пушки стреляют и стреляют. Так будет продолжаться в течение следующего месяца.

Он стал человеком, следующим за армией. Он будет следовать достаточно близко и получать всю обратную реакцию. Слышать стрельбу, но не подвергаться опасности от нее. Видеть руины и обломки. И слышать стоны раненых, но терпеть только дискомфорт. Он был частью армейского мозга, который должен находиться в безопасности. Так ему это сказали, и это должно было удовлетворить его, но иногда он пытался помочь там, где не должен, и раздавал еду женщинам и детям, которых жалел. Когда дискомфорт становился слишком сильным, он вспоминал мрачную песню, которую он слышал, когда новобранцы пели на маршах у себя дома, в которых они говорили друг другу, что сейчас находятся в армии, они не стоят за плугом, они никогда не разбогатеют. И они называли себя плохим именем, чтобы попасть в рифму78.

VIII

Эта "летающая колонна" прибыла в город, где прошли бои, но все было кончено. Ланни был помещён в гостиницу второго класса. В Квартирмейстерской службе Сухопутных войск была патрульная машина, которая следовала за войсками и выбирала всё лучшее для высшего руководства, а также второго и третьего класса для сброда, вроде переводчиков. Так или иначе, были клопы, и Ланни не был удивлен или шокирован, потому что он совершал пешие прогулки по Провансу и знал, что происходит с романтикой и живописностью Старого Света. Через два-три часа он был рад снова выйти на работу и выспаться, катаясь в бетономешалке. Здесь нужно было допрашивать не только фрицев, но и свободных французов - maquisards. Они спускались с гор на велосипедах, в конных повозках, в автобусах, работающих на дровах. Они были по большей части молодыми людьми, призывного возраста, резвыми и не желающими быть порабощенными. Они были выносливыми и приученными к трудностям, похожими на тех, с которыми Ланни прятался в горах северо-восточной Италии. Они были в восторге от встречи с товарищем, и они рассказывали истории, от которых волосы становились дыбом. По большей части они были вооружены охотничьими ружьями, а у некоторых были старомодные пистолеты, подходящие только для музеев. С ними они сражались с немцами, вооруженными пулеметами, и делали это не так плохо. Они разрушали железные дороги и большинство мостов в этой гористой стране, и, возможно, они совершили ошибку, смеясь, сказали они, поскольку это замедлит преследование.

Все они хотели получить винтовку Гаранда и сумку с патронами и приказ идти за врагом. Армия взяла их в качестве разведчиков, выплачивая им французский эквивалент двух долларов в день, что было великолепно. Они должны были поклясться, что не убьют отставших немцев или французских collaborateurs. Те должны были стать пленными, первые должны быть отправлены в лагеря для пленных, которые были построены для них в Северной Африке, а вторые - в тюрьму и предстать перед судом по французскому законодательству. После этого партизаны благополучно уйдут, и армия будет хорошо обеспечена сведениями о Девятнадцатой германской армии, которую она преследует. Везде, где враг останавливался, чтобы сопротивляться, армия радировала ближайшему аэродрому, и самолеты оттуда стоили врагу жизни.

Такова была жизнь агента президента на следующий месяц. Он научился, как и мужчины, приспосабливаться к суровым обстоятельствам. Он узнал, что в армии появился новый чудесный инсектицид под названием ДДТ. Его помещали в банки, и нажав на кнопку получали тонкую струю. Через несколько секунд такой обработки постели, можно спокойно спать. ДДТ был также в виде порошка, который после втирания в одежду, отгонял вшей. Вы научились вытаскивать машину из грязи, когда шел дождь, а когда земля высыхала, вы научились глотать серую пыль и тому подобное. Вы научились носить с собой еду и разогревать ее небольшим количеством бензина, налитого в песок или мягкую землю. У вас было теплое пальто, и вы надевали его ночью в высоких Альпах, покрытых снегом, лежавших всего в нескольких километрах к востоку. Вы научились спать, когда не работали и не ели.

Дорога вела прямо на север, через города Валансоль и Кастеллан. По ней Наполеон вернулся с Эльбы. Французы стекались к нему тогда, как теперь они стекались к американцам. Современные французы разделили провинцию на департаменты: Приморские Альпы, Нижние Альпы, Верхние Альпы то есть Морские Альпы. Есть ещё Низкие Альпы, Высокие Альпы. В первой группе реки впадают в Средиземное море, и можно идти вдоль ущелий. Но дальше на север, земля имеет уклон в Рону, на запад. И там приходится подниматься через один горный перевал и спускаетесь в долину, пересекать быстрый поток и затем взбираться на другой перевал, каждый выше, чем предыдущий. А у взорванного моста придётся подождать, пока боевые инженеры, хвастающие наличием волосатых ушей, соберут новый мост из готовых отрезков стали. Видя такое зрелище, можно гордиться своей страной.

Действительно, Ланни Бэдд все время гордился. Конечно, если начинать войну, то начинать правильную. Войну, где другие люди будут изматывать врага. А тебе только преследовать его пятьсот или шестьсот километров, для чего у тебя будет большое количество транспортных средств. Ланни не видел большую часть пехоты. Они не успевали догонять. Моторизованные солдаты считали себя отборными войсками и делали свою работу, позволяя пехоте подчищать и собирать пленных.

"Старик", который руководил этой погоней, был бригадным генералом Батлером, и Ланни его никогда не видел. Позже он мельком увидел генерала Патча, командующего всей операцией Наковальня. Высокий нервный человек, носящий прозвище Сэнди. Спустя несколько дней после высадки он издал приказ, который был зачитан группам людей, где бы их ни нашли, сообщая им, что противник ошеломлен и что они должны "давить, независимо от усталости и возможной нехватки еды и снаряжения". Таким образом, команде Ланни и Джерри иногда приходилось добывать корм. Это не было проблемой, потому что крестьяне выходили с курами, яйцами и всеми добрыми дарами земли, готовые обменять их на американскую роскошь или даже отдать за любовь.

Ланни вспомнил стихотворение Браунинга: "Это были розы, розы и мирт, встречавшиеся на моем пути с безудержным весельем". Люди в деревнях расстилали простыни в знак капитуляции, или триколор, или грубое подражание Звездам и Полосам как знаки радости. Они так долго ждали этого дня и не ожидали его так скоро. Они стояли на обочинах дорог и приветствовали. Они бросали персики и груши на колени проезжавших солдат, а девушки взбирались на подножки, обнимали и целовали своих освободителей. - "Это предел возможного", - говорили люди, и это заставляло их гордиться собой. Они старались не думать о приятелях, которые пропустили шоу, утонув в прибое или получив пулю во время штурма укреплений. Это все еще продолжалось. Впереди всегда была стрельба, и люди возвращались на носилках, часто с одеялом на лице.

Как правило, люди на фронте знают только крошечный сектор, где они идут и сражаются. Но Ланни, находясь в тесном контакте с другими офицерами, мог задавать вопросы. Он рассказал им, почему он так обеспокоен Каннами, и они сообщили, что город штурмовали с моря, с земли и с воздуха. Это длилось десять дней, и, конечно, это означало, что все, что Шарло пытался сделать, потерпело неудачу. У Ланни не было возможности узнать, что с ним случилось. Джерри Пендлтон также был в затруднительном положении, потому что его жена и дети были в Каннах. После сдачи он мог надеяться узнать, что случилось с ними и с пансионом.

Марсель, крупный порт, который армия рассчитывала взять на D-day плюс пятьдесят, был взят через восемь дней, а Тулон - через двенадцать. В Тулоне произошла революция, и на немцев и на коллаборационистов охотились, как на диких зверей. Оба этих порта будут немедленно использованы. Их захват означал поставки не только для операции Наковальня, но и для армий на севере через железные дороги и автомагистрали.

А как насчет Парижа? Ланни, который рискнул оказаться на гауптвахте, пытаясь помочь этому городу, узнал, что он был освобожден 25 августа, в тот же день, что и Канны. Но у него не было возможности узнать, что случилось с семьей де Брюин или с женой Рауля и ее друзьями. К тому времени его летающая колонна вошла в департамент Изер, в места высокогорья, лесов и виноградников, пастбищ для скота и лошадей, полей пшеницы и ржи, а также тутовых деревьев для шелководства. Это было время сбора урожая, и крестьяне усердно трудились на полях. Они бросали работу, чтобы помахать американцам и дать им понять, что они пришли в нужный момент. Чтобы не дать немцам отобрать всю еду. В центре города на реке с таким же названием находится древний город Гренобль со знаменитым университетом и фабриками, которые производят двадцать миллионов пар перчаток в год. Рабочие сказали Ланни, что теперь им придется сменить модель. Американские руки длиннее и тоньше немецких.

Оттуда были дороги, ведущие на запад, вниз по долине Роны. Стратегия этого смелого броска стала очевидной. Войскам не нужно занимать много горных пейзажей и фабрик перчаток. Они должны обойти противника, который оказывал упорное сопротивление вплоть до Роны. Быстрые колонны устремились вниз по долинам двух рек, Изера и Дрома, которые впадают в Рону. Они расположились на возвышенностях над узкой долиной, и их артиллерийский огонь разбил вражеские машины и перекрыл дороги. Вражеские силы, разгромленные пулеметным огнем и непрерывно бомбившиеся с воздуха, должны были пробиться сквозь двадцатикилометровую полосу смерти и разрушений. Это была почти уничтоженная Девятнадцатая Немецкая Армия, которая пробивалась и пробилась вверх по реке.

Группа из Ланни и Джерри оставалась с колонной, которая катилась на северо-запад. Она прибыла к Роне в Лионе, большом производственном городе, который приветствовал их с пылом, который они никогда не забудут. Больше роз и больше мирта! После этого маршрут был направлен на север, по главной магистрали, по которой сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт путешествовал не раз. Все время было сопротивление врага, но только то, что военные называют затягиванием времени. Там, где работали переводчики, был слышен звук оружия, но не было ни стали, ни свинца. Союзники контролировали воздух, и только два раза за этот долгий марш Ланни и его приятель должны были нырнуть в канаву.

Большую часть времени это были обычные дела. Задавать одни и те же вопросы небритым и измученным, испачканным пылью и вонючим немцам. Некоторые были напуганы, а некоторые - грубы. Благодаря длительной практике Ланни научился распознавать различные типы и то, какая техника будет работать лучше всего с каждым. Сравнивая одно утверждение с другими, он легко мог установить, кто лгал. Он ничего не мог сделать с лжецами, и он не хотел. Бедняги, они пытались помочь своей стране. Самый простой способ - рассказать все и, возможно, получить сигарету в качестве награды.

Некоторые из этих несчастных были седыми стариками, а некоторые мальчиками шестнадцати лет. Они перенесли невероятные страдания на русском фронте, итальянском фронте. Они потеряли пальцы рук и ног, носы и уши от обморожения. У одного старика ноги перебил танк, и он выжил, как он сказал, потому что грязь была такой мягкой. Один мальчик, обслуживающий зенитное орудие в Берлине, был оглушен взрывом бомбы и недавно был ранен, потому что, будучи глухим, он не нырял в кювет так же быстро, как другие. Им была обещана легкая жизнь командовать французами. Теперь они с ужасом рассказывали об американских самолетах, которые преследовали их на дорогах и превращали их жизнь в кошмар. Всем им от последнего мужчины до мальчишки скормили пропаганду доктора Геббельса, и они говорили о "Wuwas", которые собирались спасти Германию. Один хвастался, что вся Южная Англия уже была в руинах и что двенадцать миллионов человек были убиты. Другой с гордостью говорил о V-4, о котором Ланни никогда не слышал, и который был разработан, чтобы взорвать весь главный остров Британии!

В течение месяца такой службы агент президента допросил несколько тысяч человек и только однажды его опознали. Крепкий сержант СС был в Лейбштандарте Гитлера в Бергхофе при исполнении служебных обязанностей у ворот и видел, как американский друг фюрера несколько раз приезжал и уезжал. Дни, когда Ланни выдавал себя за нациста, прошли навсегда, поэтому ему не о чем было беспокоиться. Он знал, что этот парень ничего ему не сделает. И он ему ничего не сделал. Пусть он вернется в своё стадо и будет отправлен в Северную Африку, а оттуда в Америку. Он будет хорошо питаться за решёткой и со временем вернется в Германию, чтобы еще раз попробовать мировое господство. У Ланни не было надежды на людей, выросших под нацистской дисциплиной, но он думал, что с немецкими детьми можно что-то сделать, если кто-нибудь захочет взять на себя труд.

Маршрут проходил по реке Сона, которая впадает в Рону в Лионе. Прямо на север, и это напоминало больше пикник, чем когда-либо. Враг бежал, и ему не нужно было далеко бежать, потому что на востоке их ждали войска Третьей армии Джорджи Паттона. В Дижоне около двадцати тысяч врагов были взяты в клещи и были вынуждены сдаться. Это означало передышку для команды переводчиков, потому что, когда вся армия сдалась, то, что она знает, становится интересной только для историков. Военные переходят на новые рубежи. Ланни успел попросить пару парижских газет у офицеров Третьей армии, прочитать их и узнать, что произошло за один роковой месяц.

У генерала с двумя револьверами с перламутровыми рукоятками была увеселительная прогулка, о которой никогда не мечтал ни один Наполеон или Александр. Его армия с лёгкостью прошла всю Францию и Люксембург, и теперь он защищал плацдарм, который он установил за рекой Мозель, между Люксембургом и Германией. Целые дивизии сдались ему. В то же время британцы вышли из Нормандии и совершили столь же впечатляющий рывок, пересекая Сену и катясь вдоль побережья Ла-Манша, пятьдесят или шестьдесят километров в день, окружая и занимая один маленький порт за другим. Это включало Дюнкерк. Какая приятная новость была для Рика, который был там вместе с Ланни! Еще важнее был захват одно за другим мест запуска самолет-снарядов, которые делали Лондон таким несчастным. Газеты сообщали о частичной отмене затемнения в этом многострадальном городе. Остальные предметы в газетах не освещались, но Ланни собрал их у офицеров, дружбу и доверие которых он добился. Внезапные и непредвиденные достижения оказали огромное давление на транспорт американской армии. Их искусственная гавань была в значительной степени разрушена штормами, и вражеские гарнизоны все еще держались за основные порты. Гавр был только что взят, а Булонь и Кале все еще были в осаде. Чтобы доставлять грузы на большие расстояния до фронта, армия установила систему под названием Red Ball Express, бесконечную цепь грузовиков, катящихся в восточном направлении по одному шоссе и возвращающихся по другому. Нью-Йорк привык к улицам с односторонним движением, а теперь Европу учили одностороннему движению длиной шестьсот километров! Спрос на бензин был настолько велик, что прокладывали трубопроводы по дну Ла-Манша, а также по всей Франции. Армия Паттона снабжалась воздушным транспортом и остановилась, потому что не могла насытиться.

XII

Ланни дал своей семье обозначение своего подразделения. Военные не могли дать свой адрес, потому что они никогда не знали, где будут, и даже если бы знали, им не разрешили бы сказать. Это было дело AПO, Армейского Почтового Офиса, чтобы найти военного, куда бы его ни отправили. И вскоре после того, как Седьмая Армия Ланни вступила в контакт с Третьей Паттона, он получил письмо из Парижа. Капитан Лорел Крестон была там! В конце концов, ей удалось получить разрешение на пересечение Ла-Манша, и сейчас она заканчивает статью о том, как французы приветствовали своё освобождение. Она так сильно хотела, чтобы Ланни прочитал статью, что отправляла копию, приняв меры предосторожности, положив ее в отдельный конверт. Ланни получил письмо, но не рукопись, и он никогда не узнал, почему. Таковы были дела на войне.

Сразу же агент президента подал заявку на недельный отпуск в Париж. Он хотел удостовериться, что Вашингтон знает, где он находится, и что ему не было вызова. Он обещал вернуться и проработать еще месяц, если не было вызова. Его седьмая армия была взята в состав Шестой группы армий и направлялась на восток, предположительно к Бельфорскому ущелью, широкой долине, ведущей в Германию к северу от Швейцарии. Джерри шел вместе. Он был очень счастлив, лейтенант-переводчик, получив письмо от своей жены. Во время войны Сериз разместила много немецких офицеров, но они не приставали к ней. Они пытались завоевать дружбу французов. Она добавила, что они не разграбили пансион до сдачи, причина в том, что они были окружены.

Ланни удалось заполучить разрешение на полет на транспортном самолете, который доставлял уволенных по инвалидности домой через Париж. Они были жалкими неудачниками, Но сама мысль о доме дала им новую жизнь. Агент президента поболтал со всеми, с кем мог, но у него было всего час или около того, прежде чем его посадили в Ле Бурже.

Лорел была размещена в гостинице Женской вспомогательной службы сухопутных войск США, и он не мог посетить ее там. У него не было проблем с получением номера, так как половина отелей la ville lumiere была пуста с тех пор, как немцы ушли. Телефоны снова заработали, и он договорился встретиться с ней после того, как принял ванну и побрился холодной водой, потому что в Париже не было топлива. Когда она пришла, они бросились в объятия друг к другу, а затем отодвинулись друг от друга и внимательно посмотрели, чтобы убедиться, что ничего не пропало. У них было так много приключений, и было так весело рассказывать о них! Дамы в первую очередь, конечно. Лорел рассказала, как один из ее редакторов дернул за нитки и дал ей шанс приехать в Париж только через три дня после ухода немцев. Она была свидетелем парада американских войск через Триумфальную арку и безумства местных жителей, самого захватывающего зрелища в ее жизни. Быть американцем в тот день было опасно, потому что все, мужчины и женщины, хотели тебя поцеловать!

Она сделала из этого статью, и Ланни порадовал ее, попросив прочитать ее сразу. Восторженная история, немного истеричная, как сам Париж. Четыре года стыда и страданий, ненависти и отвращения, подавленные ужасом. А затем произошла высадка на юге, и новости о восстаниях партизанских сил повсюду. Немцы в Париже и его окрестностях начали окружать лидеров Сопротивления, и это поставило вопрос в тупик. Парижская полиция объявила забастовку, и последовало восстание всего города. Свободные французы захватили центральные части и правительственные здания. На улицах появились баррикады, и в течение четырех дней шли бои. Это заставило действовать союзников, как Ланни говорил Джорджи Паттону, что так будет. Джорджи была не из тех, кто мог действовать, находясь далеко на востоке. Это был генерал Айк, который принял решение, и он вежливо выбрал французскую бронетанковую дивизию, чтобы дать ей честь войти первой.

При поддержке американских войск генерал Леклерк пробился из Орлеана. И какая история для писателя беллетриста! Его настоящее имя было маркиз де Отклок, он был дважды захвачен немцами и дважды спасся бегством. Он пробился к озеру Чад в Центральной Африке, где организовал армию сенегальских войск и провел их через пустыню Сахара для участия в боевых действиях в Ливии. Теперь, генерал дивизии, его высадили через Ла-Манш, и французская история навсегда прославит его как человека, который избавил Париж от гуннов.

XIII

Отпуск Ланни в Париже был потрачен в основном на то, чтобы поболтать с женой и посмотреть, как она работает. Она не была удовлетворена своими результатами и хотела собрать больше деталей и проанализировать их, выбрав из них наиболее эффектные. Она хотела прогуляться по восхитительной осенней погоде и насладиться вкусом самого элегантного города вовремя одного из тех великих потрясений, которыми он славился. Она изучала французский язык по книгам и хотела услышать, как на нем говорят. Она хотела увидеть результаты войны, прежде чем их уберут. Сгоревшие танки, разбитые стены, прокламации, вывешенные сначала нацистами, а затем патриотами.

Ланни познакомил ее с Джулией Пальмой, которую было несложно найти. Все партизаны теперь вышли из подполья, и в большинстве мест они стали правительством, заменив вишистов, бежавших с немцами. Различные группы Сопротивления объединились - Francs-Tireurs, Partisans FranГais, Front National, Mouvement de Liberation Nationale, Ceux de la Liberation. Теперь они называли себя Comaс, Комитет Военных Действий, и создали штабы, чтобы направлять борьбу по всей земле.

Джулия, которая была в гуще событий с самого начала, рассказывала подлинные истории о ходе борьбы и о предполагаемом перемирии, о котором Ланни слышал. В штаб-квартире Comaс состоялись решающие дебаты, на которых присутствовала Джулия. Генеральный консул Швеции вел переговоры с немцами в течение нескольких дней, и он умолял руководителей освобождения проявить терпение. Генерал фон Хольтиц, командующий немецкими войсками Германии, хотел перемирия и пригрозил, что, если оно не будет согласовано и заключено, он уничтожит город. Многие партизаны хотели согласиться, потому что у них было так мало оружия.

Но бойцы утверждали, чтобы получить оружие, надо было его взять. Формировать небольшие отряды и совершать набеги на немецкие склады, захватывать немецкие машины и танки и поворачивать их против врага. Так партизаны собирали оружие по всей стране, и, конечно, столица не должна отставать. Если бы Париж позволил этому немецкому гарнизону уйти, то его просто осудили меньшие города и поселки, подставленные на уничтожение тем же гарнизоном. Так, состоялось голосование за выступление, и были возведены баррикады, и немецкие полицейские машины обнаружили, что они больше не могут разъезжать там, где хотят, и давить неприятности в тот момент, когда они начинались.

В течение четырех лет муж Лорел заявлял, что реалии этой войны превосходят все, что придумывали писатели беллетристы, и здесь было еще одно доказательство. Джулия привела двух своих товарищей туда, где проходили исторические дебаты, столь жизненно важные для будущего la ville lumiere. Подпольные бойцы сделали свой штаб в крепости, построенной буквально под землей. Такую крепость наверняка ни один писатель беллетрист не стал бы вводить в свое произведение из-за боязни, что читатели ему не поверят. Двадцать пять метров под поверхностью города, защищенные слоем известняка толщиной пятнадцать метров, со стальными газонепроницаемыми дверями и вентиляционной системой, прокачивающей туда свежий воздух. Со своей собственной осветительной и отопительной системами, телефонными связями и туннелями, идущими в каждую часть Парижа и даже в отдаленные пригороды. Таково было военное укрытие, построенное военным министром Франции в критический 1939 год. Этот секрет хранился от немецкой оккупации в течение четырех лет.

Туннели были по большей части древними, потому что на протяжении веков Париж был оснащён огромной сетью карьеров, катакомб, канализационных коллекторов и, наконец, метро, подземной городской железной дорогой. Все это создало лабиринт, в котором можно потеряться и никогда не выйти. Друзья Джулии были взяты через станцию метро на Денферт-Рошеро. Поскольку эскалаторы не работали, им пришлось спуститься на сто двадцать восемь ступеней к дверям крепости. Она назвала пароль, и их впустили. Позже их представили полковнику Ролу, бывшему рабочему, который был активным руководителем Сопротивления на протяжении всей войны.

Блондин и голубоглазый, точный и элегантный, этот человек был бы принят за поэта или ученого, и его возраст был бы угадан не более чем в тридцать лет. Лорел пыталась заставить его говорить о себе, но безуспешно. Он хотел, чтобы она написала об армии школьников, как их он называл, обученных под носом врага, который думал, что лучше всего знает о воспитании молодежи, а также о секретности. Полковник Рол показал им один из учебников, которые использовались в этой школе освобождения, маленькую, невинно выглядящую брошюру с обложкой, на которой изображены крестьянин за плугом и счастливый мальчик, машущий шляпой. Открывая книгу, можно было прочитать: "Глава I: Немецкое оружие. (A) Немецкий пистолет. (B) Автоматическая винтовка. (C) Пулемет".

XIV

На следующий день Джулия взяла их на место одного из сражений в Префектуру полиции. Она располагалась на Иль-де-ла-Сите, острове Сены, в самом сердце Парижа. Внук президента Оружейных заводов Бэдд очень хорошо запомнил это место, как внутри, так и снаружи. Потому что сразу после мирной конференции в 1920 году он попал под подозрение Второго бюро за то, что в его распоряжении была какая-то коммунистическая литература, принадлежащая его "Красному" дяде Джессу Блэклессу. Они произвели измерения Бертильона на нём, и комиссар с черной бородой лопатой подверг его суровому допросу. Тогда это казалось забавным, но в те дни, когда Ланни играл фашистскую роль, ему заставлял много беспокойства тот факт, что у парижской, так и у римской полиции находились описания его личности.

Теперь Париж был во владении красных и розовых, а также генерала Шарля Андре Жозефа Мари де Голля. То, как они собирались ладить друг с другом, было проблемой, о которой было столько же мнений, сколько было французов, не говоря уже о женщинах. Джулия обсуждала это по дороге в Префектуру. Когда они пришли на бульвар дю Пале, она остановилась, чтобы рассказать им, как именно в этом месте ей пришлось броситься на землю, чтобы избежать немецкого пулеметного огня. Затем она побежала в Префектуру, и дверь во двор была открыта, чтобы впустить ее. Место было полно грузовиков и техники с оружием, захваченных у врага. В окнах были люди с английским, французским, американским и немецким оружием, все они требовали большего количества боеприпасов своего особого рода.

Это был день, который бывшая школьная директриса никогда не забудет. Она отправлялась на место, чтобы представить отчет о деятельности своей группы, и была поймана при нападении эсэсовцев на это древнее здание. Она не умела стрелять, но работала в школе, время от времени передавая информацию, так она выполняла этот долг, пока шла борьба, все время зная, что, если это место будет занято противником, то её поставят к стенке и расстреляют. Немецкие танки прибыли днем, и их пушки расстреляли дверь, ведущую на Соборную площадь. Проход был заблокирован грузовиками и мешками с песком, и бойцы наполняли бутылки бензином, чтобы бросать их в танки, если они пытаются проникнуть внутрь. Пехота противника не осмеливалась подняться из-за огня из здания.

В результате таких действий маленькая жена Рауля в своем разговоре стала казаться довольно воинственной. Она объяснила, что городские здания, сделанные из камня, с окнами, лестницами и крышами, являются удивительно хорошими местами для засад. Оттуда можно быстро стрелять и скрываться от глаз. Уличные баррикады замедляют движение, и машина, идущая в одну сторону, может сбить машину, идущую в другую сторону, и сбежать, когда взорванная машина пытается повернуть, предполагая, что водитель жив и попытается это сделать. В результате таких факторов, а также тщательных тренировок потери партизан в течение десяти дней боевых действий были на удивление малы по сравнению с потерями, нанесенными противнику. Немецкие грузовики и машины просто не могли быть защищены от огромного числа расставленных на них ловушек, и когда прибыли союзные армии, десять тысяч врагов были окружены и были вынуждены сдаться. Гитлер отдал приказ, что Париж должен был быть разрушен, но его приказ не был выполнен. И Ланни догадался о причине. Генерал фон Штюльпнагель, военный губернатор Франции, принимал активное участие в заговоре против Гитлера и сумел назначить командовать гарнизоном Парижа офицеров, разделяющих его ненависть к нацистам.

Результатом этих дней с Джулией Пальмой стало то, что жена Ланни влюбилась в бывшую школьную директрису и захотела поместить ее в журнал и, возможно, в книгу. Было вдохновляющим встретить людей, которые жили своей верой и придерживались ее, несмотря на все разочарования. Так много людей превратилось в усталых радикалов и стали жить за счет движения или покидаьь его и жить, осуждая движение. Так много человеческих организмов были неравны по своему характеру героям, или мученикам, или святым, какое имя ни выбрать людям, которые приняли новую истину, говорили ее смело и отстаивали ее независимо от последствий.

Лорел озвучила эту грустную идею, и Джулия сказала: "У нас сейчас вспыхивают надежды и волнения. Но впереди нас ждут долгие лишения и борьба, и, может быть, мы разделимся на фракции, как раньше. Люди, которые надеются на мирный и кооперативный мир, будут долго работать, чтобы все это поняли, и, возможно, мы не доживем до конца". Литературная леди из outre mer обняла эту нервную, взволнованную маленькую француженку. "Пойдём и дадим тебе поесть хотя бы один раз по-настоящему", - сказала она с теплой улыбкой.

___________________________________________________

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Война и ратные дела79

___________________________________________________

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

И всякий дом, разделившийся сам в себе80

ЛАННИ очень сильно беспокоился о семье де Брюин, но он откладывал общение с ними, надеясь, что получит какие-то определенные сведения о Шарло. Он написал Раулю в Тулон, прося его написать Рибо в Канны, чтобы узнать, что там произошло. Предположительно почтовая служба вдоль побережья была восстановлена. Проблема была в том, что Ланни покинул свою воинскую часть, и как быстро они отправят письмо? Он также написал жене Джерри Пендлтона, прося ее выяснить, если она сможет. Но там та была же беда.

Сведения дошли до него другим путем. Джулия Пальма пришла с письмом от своего мужа в Тулоне, в котором рассказывалось, как его группа взрывала мосты и железнодорожные пути вокруг этого города, и вынудила капитулировать многие группы немцев. Он добавил: "Если увидишь Ланни Бэдда, скажи ему, что Шарло получил поддержку нескольких офицеров в Каннах, но их группа была предана, и через несколько дней после высадки американцев, Шарло вывели за ледник в Бьенвеню и расстреляли. Парень слишком поздно передумал. Но я полагаю, это поможет его семье на севере".

Так что Ланни должен вестником этого печального события. Он взял с собой Лорел, потому что она была писательницей и хотела знать французов, а с этой верхушкой общества было не так легко встретиться. Кроме того, у нее было нормальное любопытство в отношении семьи, которая сыграла важную роль в жизни ее мужа. Портье отеля удалось найти им маленький автомобиль Ситроен, но без бензина. Они выехали на северо-запад в сельскую местность по маршруту, по которому американские войска прошли в обратном направлении под Триумфальной аркой через безумно приветствующие толпы. Теперь эти jours de gloire закончились, и на шоссе не было видно ничего, кроме военных машин и нескольких крестьянских повозок, ввозивших в город продукты. Пришли осенние дожди, и пейзаж был тоскливым.

Когда они подъехали к замку, Ланни указал на места, которые он запомнил. Здесь он остановил свою машину, и Мари присоединилась к нему, когда они вместе отправились в летнюю поездку по Нормандии, Бретани и "стране замков". Прямо там был тот лаз в заборе, возле которого он сидел, разговаривая шепотом с Джулией Пальмой пару месяцев назад. И здесь была вилла из красного кирпича, называемая замком. Здесь был служебный вход с воротами в сад, а здесь подъездная дорога с живой изгородью теперь одичавшей.

И здесь был слуга семьи, почти такой же старый, как и его хозяин. И гостиная, которую Ланни так часто описывал своей жене. Они ждали, пока о них доложат, но она, не церемонясь, пошла прямо к камину, в котором горели дрова. Над камином висел портрет женщины с нежными, довольно бледными чертами лица. Женщина в легком летнем платье, стоящая у розового куста. Лорел стояла, глядя в ее темно-карие глаза; Женщина говорила с женщиной, а Ланни стоял сзади, наблюдая, но не мешая.

"Значит, вы - Мари де Брюин", - сказала Лорел. - "И вы любили его".

"Я любила его до тех пор, пока была жива", - сказала Мари.

"Я вижу, что вы добры", - сказала Лорел. - "Вы прекрасны, и он не обманулся в вас".

"Конечно, я никогда не пыталась обмануть его", - сказала Мари. - "Вам не должно быть стыдно за него".

"Я старалась не ревновать", - сказала жена с легкой улыбкой.

"Он лучший муж, потому что я его научила им быть", - сказал amie. - "Это было давно, но он ничего не забыл".

"Нет, он никогда не забудет", - сказала жена. - "Я перестала хотеть, чтобы он забыл. Это немного сложно, потому что иногда я думаю, что он любил вас больше, чем любит меня".

"В любви нет квалификационной шкалы", - сказала amie. - "Нет двух одинаковых людей, и никакие две женщины не могут дать мужчине одно и то же. Давайте будем добрыми в наших воспоминаниях друг о друге".

"О, вы очень милы!" - сказала жена. - "Я не могу любить его, пока не полюблю вас тоже".

"Я бы полюбила вас, если бы вас знала", - сказал amie, - и разве портрет может улыбнуться? - "Но вам пришлось бы искать другого мужчину".

"Возможно, вы правы", - сказала писатель. - "Я думаю о том, чтобы поместить это в историю. Вы не возражаете?"

"Вовсе нет", - сказала француженка. - "Но вы должны понимать наши обычаи".

"Я пыталась", - сказала леди с восточного побережья Мэриленда. - "Я все еще пытаюсь. Вы мне поможете".

"Берегите его", - сказала мать. - "Он не сложный человек в управлении, но вы не должны дать понять ему, что вы делаете это".

"О, конечно нет!" - сказала жена. - "Было очень приятно познакомиться".

"Возможно, мы встретимся снова, где-нибудь в другом мире", - сказала память. - "Будет приятно сравнить впечатления".

"Да, действительно", - сказала живая. - "Теперь мне лучше вас, но тогда, возможно, все изменится".

III

Лорел Крестон, романисту, муж посоветовал прочитать один из великих американских романов Послы Генри Джеймса, которого Ланни назвал историком праздного класса. Центральной фигурой этой истории является молодой американец со средствами, который решил жить в Париже. Члены его бостонской пуританской семьи задаются вопросом о причинах этого, и через несколько лет они отправляют более двух своих представителей - послов - чтобы выяснить это. Они встречают очаровательную и культурную женатую женщину, несколько старше своего молодого родственника, и после того, как они восхищаются ею, они делают шокирующее открытие, что она amie молодого человека во французском значении этого слова. Она превратила молодого человека в вежливого и культурного человека, и дилемма семьи, когда они осознают этот факт, передается с самым обаятельным юмором проницательным наблюдателем зажиточных и довольных самими собой особей. Генри Джеймс был описан как романист, который писал как психолог, в то время как его брат Уильям, психолог, писал как романист.

Это была картина двух цивилизаций, пуритан и гедонистов, противостоящих друг другу. Рассказчик истории не принял никакой стороны. Он рассказал о том, что произошло, и предоставил читателю возможность понять, если можно, и сделать выводы, которые казались правильными. Для Лорел эта история казалась пересказом той, о которой Ланни рассказывал ей давным-давно, чуть более двух десятилетий, но вмешался какой пласт истории!

Будучи женой, она, возможно, не могла спрашивать все подробности, но как романистка не смогла устоять. История не соответствовала нравам Мэриленда, но она изо всех сил старалась не быть или не казаться провинциальным человеком. Она хотела знать все, что можно было знать о мире, в котором она жила. И не только Америку, но и Великобританию, Францию, Германию, даже Россию и Китай. Ее муж обожал память о женщине, которая была его другом, его гидом и его опекуном в течение семи лет. Он заверил Лорел Крестон, что она была более счастливой женой благодаря той помощи, которую он получил.

Ситуация была обусловлена двумя фактами. Во-первых, муж Мари предавался тайному пороку. И во-вторых, семья была католической, и поэтому развод был немыслим. Лорел много слышала об этом старике, который "должен был иметь девственниц", и задавалась вопросом о нем, и теперь вот он вошел в комнату, и ей пришлось приготовиться к встрече с ним, сказав себе, что она собирается быть светской женщиной. Она спросила Ланни, должна ли она пожать ему руку, и Ланни сказал ей, что для женщин это грубый американский обычай, и ей нужно просто поклониться.

Кем бы он ни был, теперь он был бедной жалкой фигурой с редкой белой козлиной бородкой, тюбетейкой на голове и дрожащими руками. Его лицо выражало сильное беспокойство, потому что он не имел никаких известий о своем младшем сыне и мог догадаться, что Ланни их принёс. Две женщины следовали за ним, и бедная Эжени едва могла дождаться, чтобы познакомиться с женой Ланни, настолько велика была ее нерешительность.

Нет более грустного долга, чем быть горевестником. Ланни взял слова из письма Джулии и прочитал их без задержки. На этот раз обычаи Франции и Америки были одинаковыми, и молодая жена разразилась неконтролируемым рыданием. Её невестка подошла и обняла ее, а старик закрыл лицо руками. Два посетителя сидели в тишине, потому что они ничего не могли сделать или сказать. Ланни знал, что они захотят услышать историю его встречи с Шарло и то, что сказал и обещал сделать капитан. Он благопристойно ждал, пока не пройдет первый шок.

Больше не было никаких причин для секретности, поэтому он рассказал обо всем, что произошло. В ответ они сказали ему, что получили письмо от Дени сына. Дени ничего не знал о судьбе своего брата, но сообщил, что получил отпуск и надеется вскоре вернуться домой. Ланни сказал, как старший брат отнесётся к трагедии. Он будет считать, что Шарло спас его честь и честь семьи тем, что он сделал. Ланни воздержался от добавления, что Шарло также спас жизнь своего отца и семейное состояние. Старик знал, что многие из его друзей и соратников были заключены в тюрьму как collaborateurs, и что ничто не спасло его от той же участи, кроме того факта, что партизаны знали, что Дени сражался в рядах Свободной Франции в Северной Африке и Италии. Кроме того, их лидеры здесь, в Сене-и-Уазе, каким-то образом были проинформированы о том, что случилось с Шарло.

Нынешнее отношение этих трех человек не касалось Ланни. Он знал, что Аннет была безоговорочно фашистом. Но, без сомнения, она найдет способ приспособиться к карьере мужа. Эжени будет пребывать в полном трауре и учить своих детей почитать память своего отца как героя и мученика. Мнения старика, как всегда, будут определяться его имущественными интересами, и, без сомнения, он будет верным акционером Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Интернационализм большого бизнеса - это феномен, с которым Ланни Бэдд был знаком с детства, и он привык слышать его под названием закон и порядок, честь и справедливость, свободное предпринимательство, индивидуализм и под множеством других хорошо звучащих ярлыков.

Вернувшись в Париж, Ланни написал письма своей семье и друзьям, рассказывая им, где он находится и чем занимался. Он возвращается в армию, куда будут приходить новые письма. Он написал своему отцу и своей маленькой дочери, а также своей матери в Марракеш. Нине и Рику в Англии, Раулю в Тулон, и капитану Дени в Алжир, но из-за предосторожности отправив копию в замок. Лорел осталась в Париже, потому что хотела увидеть освобождение Бельгии и Голландии и хотя бы взглянуть на завоеванную Германию. Как поведут себя эти высокомерные люди в поражении, и какой путь они выберут, когда нацистское иго будет снято с их шеи? Любили ли они действительно его и хотели это иго, и что будут они любить сейчас? Лорел Крестон была еще одним романистом, которая писала как психолог. Или, во всяком случае, хотела.

Ночью перед тем, как они расстались, она очень торжественно спросила: "Ланни, ты опять едешь в Германию?"

"За армиями - я надеюсь на это", - сказал он ей.

- Но не перед ними?

- Я бы не смог, дорогая, если бы захотел. Они слишком хорошо меня знают.

- Ты должен знать, что я догадалась, что ты направлялся в Германию. Ты меня не обманул.

- Я был по приказу, Лорел. На это я имею право сказать. У меня сейчас есть приказ больше не отправляться в Германию.

- Но ты отправился во Францию, пока она была такой же, как Германия.

- Не совсем такой же самой, дорогая. У меня было много друзей во Франции, и они позаботились обо мне. Но немцы много узнали обо мне, и не многие захотят заботиться обо мне. Успокойся".

- Я успокоюсь, когда закончится эта война и когда появится международное правительство с полицейскими силами, которые будут поддерживать мир.

"Просто такая мелочь!" - Он улыбнулся. Он не рассказывал ей о своих приключениях, так как был уверен, что они нарушат ее сон. Пусть она собирает данные о людях, которые ей не были так близки и дороги!

Время Ланни истекло, и он собирался доложиться и вернуться в свою дивизию, которая находилась на Бельфорском фронте. Но ему позвонили по телефону и попросили явиться в штаб-квартиру Управления стратегических служб в Париже по сверхсекретному адресу. Он сказал своей жене: "Это, вероятно, означает, что я понадобился в Вашингтоне". Он пошел, полностью ожидая такого сообщения. Вместо этого ему сказали, что парижский представитель разведки в Верховном штабе союзных экспедиционных сил, SHAEF, Supreme Headquarters Allied Expeditionary Forces, разыскивает его "для особых допросов". Это звучало действительно интригующе, и Ланни обратился к майору Хартману из штаба генерала Эйзенхауэра. Он получил приказ немедленно явиться в G-2 (разведку) Третьей армии, штаб-квартира которой находилась в Нанси. Майор не сказал ему, почему его разыскивали, и Ланни не спрашивал. Ему был вручен пропуск, он поблагодарил майора, отдал честь и удалился. Он задавался вопросом, как всесильный SHAEF узнал о нем. Позже он узнал, что G-2 Третьей запросил его у SHAEF, и SHAEF сделал запрос парижскому отделению Управления стратегических служб о нем. Парижское отделение Управления стратегических служб никогда не слышало о нем, но запросило Вашингтон, и поэтому узнало что он был в шестой группе армий, а Шестая дала его адрес в Париже. Довольно окольный путь.

Ланни отвезли в его отель, чтобы забрать его немногие вещи и попрощаться с женой. По пути он изо всех сил пытался представить, что может означать этот вызов. Может ли быть так, что он произвел на генерал-лейтенанта Паттона такое впечатление, что этот занятой человек держал его в голове почти два месяца? Ничто не могло казаться более невероятным. Или может быть, что кто-то "наверху" говорил о нем и пробудил интерес? Ланни, совершенно в неведении, был доставлен в ближайший аэродром и посажен на борт "летающего вагона". Еще одна поездка на неудобном сиденье, но это был всего час или около того. Фронт Третьей армии проходил от Люксембурга до Саарбурга, вдоль рек Мозель и Саар, примерно в полутораста километрах от Рейна.

Во время поездки Ланни вспомнил, что он слышал о войсках Паттона и их нынешнем положении. В ходе их поразительного непрестанного движения по Франции они потеряли менее тридцати пяти тысяч человек и нанесли врагу в четыре раза больше урона, кроме того, что взяли сто тысяч пленных. Третья армия была остановлена в начале сентября, но не противником. Запасы закончились, и моторизованная армия не могла двигаться без тысяч тонн бензина.

Кто был виноват? Происходил ожесточенный спор, и офицеры G-2 Шестой группы Ланни говорили об этом полушепотом. Дефицит был вызван не тем, что припасы не могли быть доставлены по воздуху быстро движущимся войскам, а потому, что их перенаправил SHAEF. Паттон, дикий от волнения, хотел помчаться на Рейн и через него в Германию. Он настаивал на том, что его враг безнадежно деморализован и что в Германии можно сделать то же самое, что и во Франции. Продолжать двигаться, и пусть враг проявляет беспокойство! Вначале Джорджи обратился к своим подчинённым: "Я не хочу получать никаких сообщений о том, что 'я удерживаю свою позицию'. Мы ничего не удерживаем. Пусть это делают гунны. Мы постоянно продвигаемся и не заинтересованы в том, чтобы удерживать что-либо, кроме врага. Мы будем держаться за него и все время его выбивать".

Но SHAEF, который нес ответственность, не хотел ставить все на такую игру. SHAEF считал, эта боевые действия во Франции, где население было с нами, отличались от боевых действий в Германии с населением против нас. SHAEF знал, что у немцев очень сильные войска на севере, и что растянутая линия Паттона на юге может быть нарушена, и несколько сотен тысяч солдат могут быть отрезаны от их базы. SHAEF считал, что силы союзников на континенте оказались в западне из-за нехватки портов, способных обрабатывать огромное количество припасов, необходимых для ведения боевых действий, которые становились интенсивнее с каждым днем, а также все более протяженными.

Британцы, устремляясь к побережью, взяли Антверпен с неповрежденными портовыми сооружениями. Но, к сожалению, Антверпен находится на некотором расстоянии вверх по реке Шельды, и немцы все еще держали сильные укрепления на этой равнине, которая является дельтой нескольких крупных рек - Шельды, Мёза или Мааса и рукавов Рейна, известных как Ваал. Лек и Эйссел. Стремясь захватить этот район, британцы высадили огромные воздушно-десантные силы, некоторые из которых были расположены к северу от голландского города Арнем через Лек. Но погода была против них, и им пришлось уйти из Арнема из-за сильных атак противника. Это была серьезная проверка, но работа по открытию порта Антверпена продолжалась, и когда она будет завершена, продвижение могло быть возобновлено по всей линии фронта.

Самолет Ланни приземлился во время ливня с видимостью, близкой к нулю. Он знал об осенней погоде на Сааре, мокрой и насквозь холодной, и купил в армейских цейхгаузах плащ, ботинки и перчатки. Его сразу отвезли на КП, так называли командный пункт. Существовал целый армейский жаргон, состоящий из сокращений, кода и сленга, и если его не выучить, то погибнешь. Этот пункт находился в старой казарме, построенной французами, оккупированной немцами и время от времени бомбардировавшейся союзниками. Его представили высокому худому джентльмену, капитану G-2. Он был главой Группы допроса и не терял времени на допрос посетителя. - "Спасибо, что пришли, капитан Бэдд, мы охотились за вами. Не могли бы вы сказать мне, если у вас есть друзья среди немецких генералов?" Агент президента ответил, - "У меня была возможность встретиться с целым рядом из них. Это была моя работа".

- Есть ли кто-нибудь, кого вы особенно хорошо знаете?

- Эмиль Мейснер первый, кто приходит мне в голову. Я знаю его с тех пор, как мы были мальчиками, и я был у него дома.

- Не могли бы вы рассказать мне, что вы знаете о нем?

- Я встретил его младшего брата в школе танцев в Геллерау, недалеко от Дрездена, когда мне было тринадцать лет. Курт Мейснер вырос, чтобы стать знаменитым Komponist. Меня пригласили навестить их семью на Рождество, и там я встретил Эмиля. Потом я встречался с ним время от времени. В последующие годы я обедал в его доме в Берлине. У нас не было много общего, но он мне нравился, и у меня сложилось впечатление, что я ему тоже нравлюсь.

- Он упомянул вас как друга, и именно поэтому мы послали за вами. Что он за человек?

- Ну, он профессиональный солдат, хорошо обученный. Офицер вермахта и прусский джентльмен, что означает, что он консервативен и строг. Его отец был управляющим делами в Штубендорфе, а это означало, что он старомодный пруссак. Не Юнкер, что означает аристократ, но абсолютно мыслящий по-юнкерски.

- Эмиль нацист?

- Я не могу сказать прямо, потому что я никогда не спрашивал его. Его брат Курт - настоящий нацист и личный друг Гитлера. Если бы Эмиль был таким же, я думаю, он бы проявил себя в моем присутствии. Тот факт, что он хранил молчание, свидетельствует, я полагаю, что он не совсем симпатизировал взглядам Курта. Вы понимаете, что с 1937 года и дальше я действовал как секретный агент, и моя роль заключалась в том, чтобы полностью соглашаться с Куртом. Поэтому Эмиль избегал бы обсуждения этой темы со мной. Что он и делал. Нацистские войска и офицеры вермахта не разделяли общих взглядов, как вы, без сомнения, знаете.

- Скажите мне вот что, вы удивитесь, узнав, что Эмиль был замешан в последней попытке покушения на Гитлера?

- Я должно быть удивлюсь, но не слишком сильно. Как человек, обученный стратегии, он горячо возмущался тем, что фюрер принял руководство войной.

- Я должен сообщить вам, что Эмиль - наш пленник, и он говорит нам, что он был одним из немногих заговорщиков, которые избежали подозрений.

- Если он сказал вам об этом, я уверен, что это правда. Он очень гордый человек и не будет искать милостей у врага или повышать свою значимость.

- С ним обращались со всем почтением, учитывая его звание. Мы стараемся соблюдать требования Женевской конвенции, надеясь, что нацисты поступят так же с нашим народом. Мы работали над Мейснером вежливо и осторожно. Он показал признаки перехода на нашу сторону, и, конечно, это было бы важно для нас, потому что мы ожидаем, что скоро пойдем брать Мец, и, похоже, у него есть особые знания об этой крепости.

- Весьма вероятно, что он обладает ими, поскольку он узнал все, что нужно знать о фортификации. У него были маленькие модели в его доме, а также у него было много игрушечных солдатиков, и он перемещал их на большом столе. У него такой ум. Он любит играть в шахматы, что, как я понимаю, является своего рода миниатюрной войной.

VII

Итак, Ланни понял, зачем его сюда привезли. Они хотели, чтобы он повидал своего друга детства и "поработал с ним", пытаясь убедить его рассказать, что он знал об укреплении одной из могучих твердынь старой линии Мажино. У нацистов было четыре года и более, чтобы перевернуть ее и повернуть лицом в другую сторону, и, возможно, Эмиль руководил этой работой, или, во всяком случае, её консультировал. Он уже убедился в том, что дело Германии безнадежно, и Ланни, возможно, сможет убедить его в том, что лучше всего перейти к ним до того, как последний немецкий город будет превращен в руины.

Агент президента сказал, что будет рад попробовать. Капитан Морган, бывший профессор психологии в университете на Среднем Западе, отвел его в офицерскую столовую и угостил его хорошим ужином, приготовленным поваром из китайского квартала Нью-Йорка - "лучший чертов повар в Армии", так называли его. Затем офицер отвел его в комнату и дал ему пару часов инструктажа по генералу Эмилю, который сдался в Шалоне во время безумного марша Третьей армии через Францию. На него было досье, в том числе отчеты о собеседованиях различных офицеров. Ланни не оставил сомнений в том, что они придают большое значение информации, которую может предоставить этот специалист вермахта.

У агента президента был целый набор манер поведения. Он мог сказать Эмилю, что он был антинацистом с самого начала или что он был убежден недавними событиями, что поражение Германии было неизбежным. Эту манеру поведения он использовал с Шарло, и она сработала настолько хорошо, что он был склонен попробовать её снова. Ланни расскажет Эмилю о Шарло, но не о его печальной судьбе. Он расскажет, как он наблюдал американскую, британскую и французскую военную мощь, а также промышленную мощь, которую он видел в Ньюкасле, шт. Коннектикут, и в Бэдде, шт. Нью-Мексико, и в Лос-Анджелесе, шт. Калифорния.

VIII

Эмиль был отделен от других пленных и был освобожден под честное слово. У него была комната в большой вилле, занятой американскими офицерами в пригороде Нанси, и ему приносили еду. Место охранялось снаружи, но это было бы так, даже если бы его там не было. Ланни постучал в его дверь на следующее утро. Он нашел офицера, сидящего за письменным столом. Посетитель мельком увидел длинное и болезненное лицо, прежде чем оно осветилось узнаванием.

После этого они приятно провели время, потому что ничто не может заменить возраст в дружбе, и у людей, которых мы знали, когда были молодыми, в нашем подсознании есть место. Этот высокий прусский офицер, все еще в форме, сидевший прямо и в полной готовности, как будто он все еще командовал армейским корпусом, был для Ланни Бэдда производящим впечатление высоким кадетом, который прибыл в дом своего отца для празднования Weibnachts. У него тогда были румяные щеки, а сейчас бесцветные и слегка дряблые. Но шрам на левой щеке, который был признаком его касты, будет таким же, как и он. Ему было пятьдесят, а его коротко остриженные волосы были седыми.

Как изменились теперь их обстоятельства! Ланни извинился за свое. - "Я не выдержал, Эмиль. Мой отец уступил, а потом и все, кого я знал. Когда я в последний раз встречался с Гитлером, я был вынужден понять, что он не тот человек, которому я ему верил. Возможно, он был когда-то, но боюсь, он потерял свой характер, свое суждение, даже свои чувства".

Это заявление облегчило ситуацию. "Вы совершенно правы, Ланни", - сказал офицер. - "Я видел его много раз, и я решил, что чувство собственного достоинства покинуло его. Руководство большими армиями - наука, требующая целой жизни обучения и постоянного применения. Волнение, пыл и бред не могут занять их место. Я не могу найти во всей истории никакого бедствия, подобного тому, которое случилось с Германией, чтобы так много власти было вручено рукам, которые не в состоянии ее осуществлять.

Ланни мог бы сказать: "Мне сказали, что вы как-то связаны с попыткой его устранить", но он подумал, что лучше поговорить о старых временах и восстановить их дружбу, прежде чем он приблизится к важным вопросам. Сначала он удовлетворил любопытство Эмиля, сказав ему, что он, Ланни, действует в качестве своего рода офицера связи для Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, собирая сведения у пилотов на местах, чтобы узнать о характеристиках новых моделей и получить предложения по возможным улучшениям. Это дало ему возможность описать стремительный рост авиастроения Америки и добавить: "Какое бедствие, что этот рост должен быть против Германии!"

Он спросил о семье Эмиля, и особенно о Курте. Он все еще цепляется за свою веру в фюрера? Старший брат ответил, что он никогда не обсуждал этот вопрос. В Германии сложилась такая напряженная ситуация, что человек не мог говорить откровенно даже со своим собственным братом. Ланни понял, что это означает, что Курт все еще был гитлеровцем. Но он больше ничего не сказал, потому что увидел, что Эмиль сильно переживал эту тему.

Они говорили о старых друзьях в Фатерланде, и это было меланхоличное перечисление. Второй брат Эмиля, Фриц, пропал на восточном фронте, и это почти наверняка означало смерть. Берлинский дворец графа Штубендорфа был разрушен бомбами и пожаром. Ланни рассказал, как он был во дворце княгини Доннерштайн, когда его постигла та же участь. Он не сказал, что он встретил Хильде в Оберзальцберге или как он уехал из Германии. Вместо этого он спросил: "Интересно, встречали ли вы когда-нибудь Оскара фон Герценберга?"

"Я встретил его случайно", - ответил Эмиль. - "Бедный парень, он собрался бороться с режимом, и он был неудачлив в выборе доверенных лиц. Гиммлер его расстрелял".

Ланни не нужно было притворяться шокированным. "Furchterlich!" - воскликнул он и добавил: "Это меня очень беспокоит, потому что моя сводная сестра, Марселина Дэтаз, была его близким другом, и у нас не было никаких известий о ней".

- Leider, я ничего не могу вам сказать. Я слышал, что люди говорили о ней как о танцовщице, но, как вы знаете, я семейный человек, и я редко ходил в ночные клубы. Но тот факт, что я ничего не слышал о ней, может быть хорошим знаком, потому что я слышал имена многих, которые по той или иной причине попали в немилость. Я знал практически всех, кто участвовал в покушении на Гитлера в июле прошлого года, и это было ужасно. Эсэсовцы начали действовать сразу, и было достаточно, чтобы вызвать арест, если вас когда-либо видели в компании одного из заговорщиков или если у них было ваше имя или номер в записной книжке.

Теперь Ланни решил, что можно с уверенностью сказать: "Мне сказали, что вы знали об этом заранее".

- Я обсуждал эту тему с несколькими друзьями в течение более трех лет, с тех пор, как Гитлер начал управлять вермахтом и отменять решения Генерального штаба. Существовал один закон, который мы считали непреложным, заключавшийся в том, что Германия больше никогда не станет участвовать в войне на два фронта. Нападение на Россию казалась нам безумием, но мы были беспомощны. Люди, отважившиеся говорить о традициях и опыте, были грубо отодвинуты в сторону, и этот решительный шаг был сделан.

После этого агенту президента нечего было делать, кроме как слушать. Он услышал и о достоинстве прусского офицера, его самоуважении, а также о его касте, его профессии, его народе. Контроль над его страной был захвачен бандой из низов, помойными крысами, взбешено недовольными, появившимися от безысходности и отчаяния Первой мировой войны. Они были преступниками и выродками, недостойными имени немцев. У каждой нации были такие существа, но ни одна нация с цивилизацией, достойной этого имени, никогда не попадала в такие руки.

Для Эмиля самым трудным было то, что его младший брат был сторонником и даже другом главы этих помойных крыс. Старший брат извинился за него, сказав: "Курт - гениальный человек, а они никогда не отличались рассудительностью в практических делах. Они ошибочно принимают свои собственные желания за реальность".

Ланни смиренно ответил: "Unglucklicherweise, я не могу оправдать себя гениальностью. Я поверил своему отцу, что национал-социализм был единственной европейской опорой против большевизма".

"Для меня они одинаковы", - сказал человек вермахта. - "И когда вы выиграете эту войну, у вас будет еще с кем сражаться".

Агент президента не стал комментировать это, но спросил о заговоре и часами слушал подробности борьбы, предшествовавшей войне, и относительно которой он уловил лишь несколько намеков во время своих визитов в Германию. Антинацистское движение, которое знал Ланни, было движением социалистов, рабочих. Но здесь было движение аристократии, старых хозяев Фатерланда, и оно включало в себя высокопоставленных персонажей, с которыми встречался Ланни, не имея ни малейшего представления о том, что было у них в голове.

Был, например, адмирал Вильгельм Канарис, глава Абвера, военной разведки. Ланни несколько раз встречался с ним в берлинском доме графа Штубендорфа. Он был нервным маленьким человеком левантийской внешности и был известен как "маленький грек". Ланни принял его за настоящего гитлеровца. Но теперь он узнал, что Канарис и его помощник, генерал-майор Остер, непрерывно работали на офицеров вермахта, прямо под носом у гестапо. Одним из их союзников был генерал-полковник Людвиг Бек, начальник генерального штаба. Другим был генерал-полковник Вернер фон Фрич, чья измена была обнаружена. Нацисты расстреляли его на русском фронте. Или, может быть, он застрелился. Официальная версия гласила, что он был убит в бою. Эмиль назвал список таких личностей, и Ланни показалось, что Ади Шикльгрубер был полностью окружен предателями в своем собственном доме.

"Было бы бесполезно убивать только фюрера", - объяснил генерал. - "Мы должны добраться до большей части его банды и иметь достаточную организацию, чтобы действовать сразу и захватить контроль над правительством. В противном случае мы бы просто обменяли Гитлера на Гиммлера. В первые годы Канарис и Остер ошибались, думая, что это невозможно сделать до начала войны. Но затем Гитлер одержал так много побед, что они знали, что невозможно повернуть немецкий народ против него. Оппозиция была вынуждена ждать поражения. Что означало, что они должны были беспомощно сидеть и видеть, как страна вступает в войну на два фронта". Человек, который вовлёк Эмиля Мейснера, был генерал-майор Хеннинг фон Тресков, первый офицер штаба Центральной группы армий. Он понимал трагическое значение неудачи взятия Москвы осенью 1941 года, и когда Америка была втянута в войну, он знал, что снова повторится история 1918. Эмиль рассказал о споре внутри движения между гражданскими лицами, которые боялись сделать из Гитлера мученика и хотели взять его в плен, и военных, которые настаивали на его устранении. Они разработали сложные планы по захвату контроля в Берлине и других основных городах. Они убедили генерала Клюге, который командовал Группой армий Центр на восточном фронте, но Клюге заслужил своё имя, что означает проницательный, и уклонился в последний момент после того, как заговорщики заманили фюрера посетить армии Клюге.

"Это было в начале 1943 года", - рассказывал Эмиль. - "Мы пытались достать Гитлера с помощью бомбы замедленного действия, когда он летел назад после этого посещения. У нас была особая разновидность английской бомбы, и оберлейтенант фон Шлабрендорф, молодой юрист в форме, смело заложил эту бомбу в его самолет, возвращавшийся в Берлин. Но бомба не взорвалась, и Шлабрендорф, который засунул её в коробку из-под бутылок бренди, должен был спешить в Берлин на следующем самолете и попытаться забрать коробку, прежде чем кто-нибудь её всскроет.

У агента президента в ходе этого разговора было много сюрпризов, причем самый странный, когда Эмиль упомянул имя Генриха Гиммлера. Ланни воскликнул: "Конечно, вы не думаете, что он участвует в заговоре!"

В ответ Эмиль рассказал ему странную историю, касающуюся берлинского адвоката по имени Лангбен, которого Эмиль хорошо знал. За несколько лет до войны маленькую дочь этого адвоката пригласили в дом одноклассника, и на вопрос отца она ответила, что одноклассника зовут Гиммлер и что его отец "как-то связан с СС". Из этого выросло знакомство, перешедшее в дружбу. И после поражения Германии под Сталинградом адвокат рискнул конфиденциально поговорить с главой СС о трагической позиции Германии, чьи военные дела были в руках человека без военной подготовки. Герр Лангбен сделал открытие, что Гиммлер, бывший птицевод, был опьянен силой, которой он обладал, и был уверен, что он лучше подготовлен к чрезвычайной ситуации, чем его фюрер. Из этого вырос отдельный и меньший заговор с целью устранения Гитлера и перемещения Гиммлера на его место. Одним из членов группы был доктор Попиц, адвокат и рейхсминистр.

"Эмиль, у меня перехватывает дыхание!" - воскликнул американец. - "Гиммлер пришел в Новую канцелярию и подверг меня допросу, напугав до потери пульса. И теперь я задаюсь вопросом, может быть, он изучал меня с мыслью доверить мне что-нибудь!"

- Нет ничего более вероятного, Ланни. Но вы были бы в такой же большой опасности. Заговор Лангбена дошел до ушей Бормана, самого ревнивого соперника Гиммлера, и он доложил об этом Гитлеру. Гиммлер смог убедить фюрера, что он занимался выявлением заговорщиков. И Лангбен, и Попитц были арестованы и находились в тюрьме в течение года. Совсем недавно я узнал, что их тайно судят. И страх, что они могут упомянуть мое имя, был одной из причин, по которой я решил сдать свою дивизию. Я предпочел американскую тюрьму тюрьме СС.

Генерал с юнкерским настроем продолжил рассказывать историю своих собственных дел. После неудачной попытки с самолетом он и его друзья провели еще один год, вовлекая важных офицеров и готовя планы для нового правительства. Еще одна удивительная вещь для Ланни. Среди людей, которых они вовлекли, был лейтенант Дитрих фон Бозе, офицер в полевом штабе фюрера, которого Ланни встречал там несколько раз и презирал как аристократа, ставшего нацистским приспособленцем. Эмиль дважды посещал это место, предположительно для того, чтобы взять интервью у Гитлера. Но на самом делеон хотел узнать от Бозе подробности о личных привычках фюрера.

Генерал сказал: "Я вызвался застрелить его на военном совещании, которое проходило около полудня каждый день. Это было трудно, потому что он держался в окружении эсэсовцев, и всех обыскивали. Мои друзья настояли, чтобы это должно быть сделано с помощью бомбы, и у меня были моральные сомнения против убийства всех людей, которые могут быть в этой комнате. Они выбрали другого человека, полковника Клауса Шенка фон Штауффенберга, который был начальником штаба армии резерва. Он происходил из старой католической семьи в Баварии и был сильно изуродован во время боевых действий в Италии. Он принес бомбу в конференц-зал в портфеле и поставил ее у стола рядом с креслом фюрера. К сожалению, другой человек переставил портфель за колонну. Вот почему злой гений Германии все еще жив.

Ланни заметил: "Я знаю только историю, которую выдавали нацисты, и никто не знает, верить ли этому".

- Полдюжины человек были убиты, а Гитлер оглушен и у него сильно болела правая рука. Сначала мы думали, что он мертв, но потом мы услышали, как он говорил по радио, осуждая своих врагов. В целом около десяти тысяч мужчин и женщин были арестованы и допрошены, многие из них под пытками. Я думал, что мое время придет в любой момент. Тресков сказал мне, что боится, что не выдержит пыток, и он подорвал себя гранатой. Штауффенберга и Ольбрихта немедленно расстреляли, и Беку было позволено покончить с собой. Они все еще пытаются судить людей и казнить их. Вот длинный список: Герделер, Остер, Хасселл, Витцлебен, Хаген, Эртцен, Донаньи и Вернер фон дер Шуленбург. Если вашим армиям легко во вторжении, Ланни, вы должны отчасти объяснить это хотя бы тем, что сумасшедший выбил лучшие мозги вермахта.

"Да, действительно", - сказал агент президента - "И мы также понимаем, почему ряд высокопоставленных офицеров сдался довольно легко". Так тактично подействовали бальзамом на израненный дух чрезвычайно корректного прусского генерала.

Они говорили о войне и о том, как она шла и почему. Ланни знал многое, чего не знал Эмиль, и он мог свободно говорить об этом. Он был в Лондоне и мог убедить военного в том, что новое оружие победы не имело никакого военного значения. Большие самолет-снаряды, называемые Фау-2, только что начали действовать. Два достигли английской земли, и, несомненно, их придет больше. Многие могут поразить Лондон, сравнять с землёй еще несколько кварталов домов и убить еще несколько сотен гражданских. Но они, конечно, не остановят войну, и они не могут быть нацелены на цели меньше города.

Эмиль сказал, что да, но были еще и Фау-3, еще больше, и, возможно, их точность была лучше. На что его друг ответил: "Вы знаете, старина, у моего отца есть особая информация, и время от времени он что-то шепчет мне. Не думайте, что я подшучиваю над вами - я клянусь вам как добросовестный человек и друг. Это то, что, вероятно, известно дюжине людей в наших армиях здесь. Американские ученые с помощью ученых из нескольких других стран, включая Германию, готовят бомбу по совершенно новому принципу, никогда ранее не известному в мире. Она сможет уничтожить не городской квартал, а город, в котором за доли секунды погибнут сотни тысяч людей. Ланни ждал, чтобы это было переварено. И после некоторого раздумья немец заметил: "Я полагаю, что то, о чём вы рассказываете, атомное деление.

- Не гадайте, Эмиль, потому что я не могу сказать ни да, ни нет, и кажется, невежливо ничего не говорить.

- Можете ли вы сказать мне, как скоро это может произойти?

- Это может быть шесть месяцев, или это может быть восемь. Если война все еще продолжится, то какой-нибудь большой город в Германии или, возможно, в Японии, увидит, как эта вещь будет опробована. Когда я получил свой первый намек на это, я подумал, что я хотел, чтобы война закончилась до этого, потому что такая мощь это нечто слишком ужасное, чтобы доверять её тем людям, которые сегодня правят нашим миром.

Снова другой задумался. Наконец он сказал: "Вы пришли, чтобы убедить меня дать информацию вашей стороне?"

- Я пришел, потому что мне приказали, Эмиль, и когда я пришел сюда, мне сказали, что вы упомянули мое имя. Я не буду обманывать вас. Я знаю, что не смогу так или иначе. Я перешел на сторону союзников, потому что я понемногу обнаружил, как Гитлер обманывал немецкий народ. Он нарушил все свои обещания, которые он когда-либо давал им, а также внешнему миру. Теперь у меня есть только одна мысль - как можно быстрее покончить с этим ужасом крови и разрушений, насколько это возможно. Я рассказываю вам факты и отвечаю на ваши вопросы настолько, насколько мне позволено. Я не собираюсь вас убеждать. Я оставляю это на ваше усмотрение. Вы говорите, что не могли принести бомбу, которая убила бы невинных людей, ну, обе стороны каждый день сбрасывают бомбы на тысячи невинных мужчин, женщин и детей, и так будет до тех пор, пока одна или другая сторона не сдастся. Я могу заверить вас, что маловероятно, что американская сторона сдастся. Мы собираемся зачистить Нидерланды и превратить порт Антверпен в самую большую базу в Европе. Мы восстановим железные дороги, привезем новые локомотивы и вагоны и разгрузим боеприпасы, топливо и продукты питания на миллиарды долларов. Люди, которых мы высадили на берег до сих пор, не составляют и четверти того, что мы имеем в готовности. И, поверьте мне, я был по всей Америке и знаю, что нет ни малейшего шанса нашего ослабления воли к победе в этой войне.

"Наш сумасшедший сделал это для нас", - грустно сказал Эмиль.

- Точно. Мы не хотели входить, но Гитлер объявил нам войну. Теперь каждый день еще несколько сотен или тысяч немецких фабрик и домов и общественных зданий превращаются в руины. Теперь на вашей совести прекратить это и решить, что вы можете сделать, чтобы спасти ту часть Германии, которая еще не была разрушена. Конечно, вы знаете нас достаточно хорошо, чтобы понимать, что мы не собираемся ничего разрушать после капитуляции. Все, что мы хотим, это устранить Гитлера, а затем дать народу Германии возможность создать достойное правительство.

XII

Утомлённый офицер хотел время подумать, и Ланни ему его дал. Он вышел и развлекался, знакомясь с персоналом Lucky (Удачливый) - таким было кодовое обозначение Третьей Армии. Он обнаружил, что армия были любопытной разновидностью однополой семьи. Размолвка между фракциями, конкурирующие амбиции которых тащили её в разные стороны. Жадность славы и поощрения. Ревность и злоба. Против врага шла настоящая жестокая война, но внутри армии была череда маленьких гражданских войн.

В Lucky все были в бешенстве из-за неудачи, которая случилась, "сидение", которое была навязано победоносно наступающему воинству. Они обвинили в этом SHAEF, который не мог согласиться, чтобы одна армия была более успешна, чем все другие армии, высаженные вместе. Айк, который руководил этим шоу, был чутким к чужим неудачам и находился под влиянием злого духа по имени Монти. Этот Монти, иначе фельдмаршал сэр Бернард Монтгомери, был шотландцем и не мог позволить американцам пожинать славу. Поэтому он убедил Айка дать ему топливо и оружие и бросил свои армии в грязь и слякоть Голландии и застрял там, как и в Кане. Так Lucky должен был остановиться, возмущаться и рваться вперёд, в то время как немцы перед ним получили время, чтобы реорганизоваться и получить подкрепление. У них было сорок тысяч рабов, работающих на линии Зигфрида, укрепляющих их оборону, и теперь тысячи человеческих жизней могли бы стоить того, что можно было бы получить бесплатно, если бы Джорджи было позволено действовать по-своему.

Все они называли его Джорджи, и все клялись им, даже когда они смеялись над его слабостями. Он заразил их всех своей дерзостью. Все они оделись в маскарадные костюмы, носили галстуки в поле, ходили с развязностью, храбро приветствовали и хвастались тем, что являются лучшей проклятой армией во всем мире. Остальные "наверху" боялась их командующего, потому что он грелся в лучах славы, и теперь SHAEF начал подвергать цензуре его высказывания, утверждая, что его откровенный язык может шокировать людей дома. Настоящая причина была в том, что корреспонденты были в восторге от Джорджи, и у них создалось впечатление, что он выигрывает войну в одиночку.

Джорджи был здесь, там и везде. Летал на двухместном лёгком самолете с одного аэродрома на другой, увещевая своих людей и указывая своим офицерам, если они на мгновение ослабят свою хватку. Затем он летел в штаб группы, просил, умолял и ругался. У него отобрали целый корпус и передавали его соперникам. Они тратили драгоценное время, и враг возвращал себе мужество, даже осмеливаясь вести разведку на территории Паттона, сбрасывая шпионов на парашютах по всей его территории. Горячий блин! - и добавь все проклятия, которые ты знаешь.

Ланни однажды столкнулся с воином с двух револьверами в коридоре здания штаба. Джорджи остановился, посмотрел в изумлении и воскликнул: "Хелло! Ты Бэдд?"

"Да, генерал", - ответил Ланни.

- Какого черта, ты здесь делаешь?

- Теперь я один из вас, сэр.

- Черт, что ты говоришь! Что ты делаешь?

- Я допрашиваю пленных.

- Ну, давай! Если они не ответят... - совет Джорджи заключался в том, чтобы Ланни приложил крайнюю точку своей ноги к задней части нелегитимного немца, но, конечно, он не сказал этого на латинизированном языке.

XIII

Ланни провел большую часть двух дней и ночей со своей особой немецкой целью. Он слушал невероятную историю управления немецкой армией. Гитлер в Берлине с каждым днем становился все более подозрительным по отношению к своим авторитетным генералам. И это имело множество причин. Он посылал им скрупулёзные подробные приказы, в которых им не разрешалось менять ничего ни на волосок. За изменения они могли поплатиться не только своей должностью, но и своей жизнью. Он безумно не хотел уходить с любой зазваченной им территории и настаивал на том, чтобы люди стояли насмерть. Так он потерял полмиллиона в Сталинграде, а за последние три месяца вдвое больше во Франции.

Хуже того, он будет хранить свои приказы втайне от всех, кроме офицеров, которые должны были их выполнять. "Человеку рядом со мной приказывали атаковать", - сказал Эмиль, - "а об этом мне не говорили. Поэтому был потерян контакт, и врагу оставили брешь для прорыва. У меня были зенитные подразделения, которые прибыли из люфтваффе и носили форму люфтваффе. Геринг настаивал на том, чтобы держать их под своим контролем, поэтому я не мог сказать им, куда им идти, и они мне были бесполезны. Мне сказали, что я должен получить новое подразделение, и когда я узнал, что все, что было послано, было командиром подразделения, медицинским работником и шестью пекарями. Я получал целые полки с подготовкой всего несколько недель, и которые не сделали ни одного выстрела. Я получил так называемые Magen батальоны из людей, которых выделили, потому что у них были язвы желудка, и которые должны питаться белым хлебом и молоком, но у меня тоже не было возможности это получить".

И всегда был этот безумный бред, сквернословие и запугивание по телефону. Всегда существовала угроза того, что тебе прикажут вернуться в Берлин, не зная, будешь ли ты расстрелян вместе с семьёй заодно. Фельдмаршал фон Клюге хотел уйти из Фалеза, а Гитлер это запретил. Когда армия попала в мешок, Гитлер закричал, что Клюге сделал это нарочно, чтобы доказать, что он был прав. С приказом вернуться домой фельдмаршал принял яд в самолете. Генерал Роммель, герой Северной Африки, погиб в автомобильной аварии, но Эмиль сказал, что он тоже принял яд. Гитлер приказал это, отчасти потому, что тот не смог остановить вторжение в Нормандию, а отчасти потому, что он, как полагают, знал о заговоре против своего фюрера. "Я очень доволен своей судьбой", - сухо сказал старый друг Ланни.

Агент президента не подталкивал его, а ждал, пока сам Эмиль не разберётся со своей совестью. Эмиль делал много раз попытки, но все еще не мог решиться. Наконец, Ланни посмотрел в глаза своему старому другу и сказал: "Эмиль, ты не совсем откровенен со мной. У тебя есть что-то на уме, что ты не сказал мне. Что это?" Другой отвел взгляд с несчастным лицом. Наконец он сломался.

- Да, Ланни, я кое-что не могу тебе сказать.

Агент президента пожал плечами. - "Хорошо, старик. Если это так, я трачу свое и твоё время.

- Если бы вы только позволили мне сказать вам кое-что по секрету - я имею в виду, как другу.

- Вы знаете, что я не здесь не в гостях, Эмиль. Я здесь как офицер в американской армии. Если вы скажете мне что-нибудь, что связано с армией и ее интересами, я не могу обещать держать это в себе.

- Это то, что беспокоило меня. Я хочу назначить цену за мою помощь, и я хочу вашего совета. Я хочу обсудить это с вами, как с другом, а не как с офицером вражеской армий.

"Я должен буду спросить мое начальство об этом",- было решение американца. - "Если они дадут мне разрешение, тогда, конечно, я обещаю свое слово".

- И держать это при любых обстоятельствах?

"Конечно, Эмиль. Ты бы не говорил со мной, если бы не знал об этом". - Ланни сидел с нахмуренными бровями, затем сказал: - "Позвольте мне задать вам один или два вопроса, Эмиль. Вы можете отвечать или нет, как вам угодно. У меня есть идея, что ваше беспокойство связано с кем-то, кроме вас".

- Это правда.

- Какой-то член вашей семьи?

- Да.

- Я предполагаю, что это может быть только Курт.

- Я бы предпочел не говорить, Ланни.

- Какой-то член вашей семьи что-то сделал, и вы хотите купить иммунитет для него за вашу информацию. Это так?

- Да.

- Вы хотите спросить мой совет по этому поводу, и я не могу свободно говорить об этом кому-либо еще без вашего согласия. Это так?

- Да.

- Хорошо, я подумаю об этом.

XIV

Ланни представил проблему полковнику Кочу, G-2 Lucky, т.е. начальнику разведки Третьей Армии. Тихий, ученый человек, настолько непохожий на своего начальника, насколько это возможно, он выслушал историю жизни немецкого Komponist, чья репутация была ему известна. Ланни сказал: "Курт - метафизик, который накачивал себя длинными словами и ошибочно принимал их за реальность. Он учил меня формулам Гегеля, когда мне было тринадцать, а ему было пятнадцать лет. Он убедил себя, что Адольф Гитлер был воплощением всего этого высокого идеализма, и теперь я предполагаю, что он думает, что должен умереть со своим героем. Эмиль хочет попытаться спасти его жизнь, по крайней мере, это мое предположение".

Полковник Коч сказал: "Тот факт, что Курт Мейснер был нацистским пропагандистом в течение последних нескольких десятилетий, известен всему миру. В этом нет ничего конфиденциального".

- Нет, и поэтому я предполагаю, что это должно быть чем-то, что Курт делает сейчас. Я не забыл, что после Первой мировой войны он приехал в Париж в качестве секретного агента немецкой армии, чтобы поднять французских левых против мирных условий. Я тогда был молод, и сам проглотил пропаганду, и помог ему сбежать в Испанию. Я, конечно, не хотел бы, чтобы Эмиль сейчас впутал меня в что-то похожее.

"Вам не нужно беспокоиться", - ответил полковник. - "Намек, который вы уже дали, достаточно для G-2. Мы можем очень быстро получить фотографии и описания Курта Мейснера, и если он действует как шпион где-нибудь на этом фронте, мы можем его найти".

"Все в порядке", - сказал агент президента, - "пока вы действуете на моих догадках, а не на том, что Эмиль может мне сказать. Вопрос, на который я хотел бы получить ответ, заключается в следующем. Предположим, что Эмиль раскрывает что-то подобное и спрашивает мой совет, что я ему скажу? Вы бы обменяли его жизнь на жизненно важную информацию, которую Эмиль мог бы дать вам по вопросу немецкой обороны и укреплений и войск?"

- Это трудный момент, капитан Бэдд. У армии есть общая политика, направленная на то, чтобы избежать всех видов иммунитетов.

- Мне говорили об этом, полковник. Но на войне все имеет свою цену. Эмиль может быть средством спасения многих тысяч американских жизней. И, безусловно, они стоят больше, чем жизнь одного шпиона.

- Это проблема, я должен был бы обратиться к высшей власти.

- Позвольте мне указать вам, что Курт Мейснер был капитаном немецкой армии в конце Первой мировой войны. Неужели с ним нельзя так обращаться, когда мы его поймаем?

- Можно. При условии, если он будет в форме.

- Используйте свое воображение, полковник. Давайте предположим, что в Управлении стратегических служб много униформы противника, взятой с трупов. Они, должно быть, используют их в своем деле.

"Это справедливое предположение". - Полковник Коч улыбнулся.

- И предположим, что я пошел к Курту, и убедил его надеть форму? Я бы взял на себя ответственность, и это не сильно отразилось бы на моей совести. Послать известного музыканта вместо расстрела в лагерь военнопленных, и мы получили бы все, что знает генерал Мейснер об укреплении Мец. Не думаете ли вы, что если бы это было предъявлено Джорджи, то он мог бы согласиться нарушить одно из правил?

- Я не могу сказать, капитан Бэдд. Но я бы хотел спросить его. Конечно, это будет зависеть от того, придет ли генерал Мейснер с реальными вещами. Он должен будет ответить на вопросы, и его ответы будут очень кстати, право.

- Само собой разумеется, полковник. Позвольте мне убедить вас принять решение как можно быстрее. Единственная трудность, которую я вижу, состоит в том, что Курта могут захватить другие, и я не думаю, что они задержатся и казнят шпиона.

"На самом деле нет!" - сказал человек G-2.

Они договорились, и Ланни вернулся к Эмилю Мейснеру и сделал предложение. Он сразу понял, что снял тонну груза с плеч генерала. "Вы правильно догадались", - без колебаний сказал Эмиль. - "Курт действовал в качестве секретного агента на моей территории, и теперь это на территории генерала Паттона. Он не пришел ко мне за разрешением - он пошел прямо в ОХК. (Oberstes Herres Kommando, верховное командование армии). Я никогда не был уверен, поручали ли они ему присматривать за мной или наблюдать за врагом. Раскол в нашем Фатерланде так ужасен. Прошло две недели с тех пор, как я был взят в плен, и я не знаю, где он сейчас, но я могу сказать вам имя, которое он использовал, и место, где он остановился".

- Он действовал один или он был частью группы?

- Мы, немцы, всегда являемся частью группы, Ланни. Но он не назвал мне имена других, и он не скажет их вам. Он изображает из себя эксперта по искусству, представляющего дилера в Берлине, у которого есть способ переместить захваченные немцами художественные ценности из американской зоны. Это, конечно, то, что он говорит немцам. То, что он скажет американцам, я не знаю".

"Он скопировал мою специальность",- сказал Ланни, немного удивленный.

"Конечно", - ответил другой. - "Он слышал, как вы сотни раз говорили об искусстве, и это стало для него второй специальностью. Он отрастил бороду как еще один камуфляж. Но он не может скрыть тот факт, что у него повреждена левая рука".

- Я понимаю, что у Гитлера то же самое, как и у последнего кайзера.

- Я не преминул заметить совпадение, Ланни. Мы, старожилы, считаем время Кайзера самым счастливым за всю историю Германии. Я полагаю, что это привычка для пожилых людей и признак преждевременного старения. Мир вступает в эпоху, какую-то новую и странную для нас. Возможно, вы можете предвидеть это. Я не могу.

- Я могу предвидеть это, Эмиль. Либо американцы сначала доберутся до Берлина, либо русские. Вы должны сделать свой выбор между этими двумя. И что вы скажете?

- Тебе вряд ли нужен ответ.

- Хорошо, тогда займитесь и расскажите нашим людям, что им нужно знать, чтобы прорвать линию Зигфрида и пересечь Германию, прежде чем наши бомбардировщики выбьют каждый последний камень с вершины следующей линии.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Настоящий друг81

Договор был заключён, и Эмиль предоставил Секции G-2 подробное описание своего брата. Рост метр семьдесят восемь, вес семьдесят килограммов. Длинное и худое лицо с глубокими линиями у рта. Его глаза и волосы были серыми. Он мог двигать левой рукой, но медленно и без особой силы. У него были глубокие шрамы на левой груди. В библиотеке в Нанси они нашли его хороший портрет и сфотографировали его, а Эмиль нарисовал бороду и усы, как он их видел в последний раз. Они были срисованы художником, а затем сделана еще одна фотография, и все агенты G-2 получили её. Эмиль знал, что убежище его брата находится в Туле, но знал только название города. "Нам не понадобится много времени, чтобы найти его", - сказал полковник Коч.

Тем временем Эмиль был переодет в американскую форму в целях безопасности и помещён на виллу с персоналом G-2. Они принесли ему свои замечательные карты, составленные по результатам авиафоторазведки. Он уселся за большой стол с лупой. Он помечал цифрами определенные места, а затем составил список оборудованных огневых позиций, дав подробное описание каждой, глубины, количества и вида вооружения, а также войск, их оборонявших. Он рассказал об их сильных и слабых сторонах, а также о том, как их лучше всего брать. Он сделал это для всех укреплений Меца. От фортов Келлерман и Гамбетта на севере до Эны на юге, от Борда на востоке до ряда оборонительных сооружений на западе: Гиз, Жанна д'Арк, Де Во Дриант, де Верден. Территория около ста квадратных километров. Американские офицеры могли проверить многие детали своими шпионами, и они сказали, что память Мейснера была невероятной.

Эмиль, со своей стороны, сказал, что американский кофе, конфеты и сигареты были ему himmlisch. Он был особенно доволен яблочным пирогом, и когда офицеры дружественного врага пришли вечером на ужин, он гордо предложил его им. Когда пришло время переодеться, его немецкую форму вычистили и отгладили. Его отвели в большую гостиную с огромной картой на стене. Вошли командиры всех корпусов и дивизий Третьей Армии, и Эмиль встал с указкой в руке и дал им инструктаж, показывая им, где атаковать и как. Он говорил на превосходном английском языке в течение двух или трех часов без перерыва. Ланни там не было в то время, но ему рассказали об этом позже и о том, как американские генералы выражали свое восхищение. Они сказали, что только одна вещь могла бы улучшить ситуацию, если бы Адольф Гитлер был среди слушателей.

Вcё время пребывания агент президента с Третьей армией она все еще стояла на реке Мозель, и ей было позволено сражаться только за "ограниченные цели". Но с Паттоном это означало большую активность, особенно когда враг, казалось, находился в таком же настроении. Фронт был "текучим". Каждая сторона продолжала наносить удары по другой, и отряды время от времени оказывались в тылу врага. Звуки выстрелов были непрерывными. И так как Ланни не должен подвергаться опасности, его и вместе с другими G-2 убрали с линии фронта. Дождь не прекращался, грязь была ужасной, и люди страдали от холода с головы до ног и от болезней. Аэродромы были настолько сырыми, что самолеты не могли взлететь, что давало противнику большое преимущество.

Но G-2 продолжал работать, и через пару недель они сообщили, что нашли Курта Мейснера. Его сразу не заберут. Это, как они сказали Ланни, было слабостью гестапо. Гестапо было настолько полно ненависти, что не могло сдержать себя и хватало человека сразу. Но американцы были спокойны и расчетливы, долго следили за своим человеком и выявляли всех его сподвижников. Ланни не разрешили быть рядом с этим местом из-за страха быть узнанным. Он проводил время, допрашивая пленных, которых доставляли каждую ночь из рейдов по тылам. Офицеры пообещали, что позволят ему присутствовать, когда они заберут Курта. Они хотели, чтобы он помог с обработкой этого приза, успокоит его и, возможно, получит от него информацию.

Настал день, и агента президента посадили в служебную машину с двумя другими разведчиками. Ланни держал свой удобный пистолет Бэдда в кобуре, а рядом с ним на сиденье лежал большой сверток, аккуратно завернутый и завязанный. В нем был полный комплект формы капитана вермахта ростом метр семьдесят восемь и весом около семидесяти килограммов. Форма была снята с убитого и была выстирана и выглажена. Там было всё, кроме оружия и знаков отличия. Отдел гардероба Управления стратегических служб не задумывался над тем, чтобы каждый день снабжать множество мужчин разными нарядами, каждый из которых должен быть таким, каким он должен быть. Некоторые из специалистов по этому делу приехали из Голливуда и занимались такими вещами в течение тридцати лет.

Впереди их машине следовали две другие машины, за которыми следовали еще две под наблюдением людей, специально подготовленных для того, чтобы брать конкретных пленных и не позволять им убегать или совершить самоубийство. То, что было использованы в эту войну, и умственные способностей и тяжелая работа, могло раскрыть большинство секретов вселенной. Или, во всяком случае, так думал пацифистский сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, когда он сидел, глядя на пропитанный дождем пейзаж, слегка дрожа и время от времени вытирая нос. Потому что у него был недостойный насморк, как и у многих других из тех, кто сейчас в Армии. Время от времени машина скользила по скользкой дороге, и дважды им приходилось выходить и ждать, пока солдаты вытащат ее из грязи и поставят на мощеную дорогу. Наконец, они добрались до города Туля, Курт был там, и Ланни долго ждал этого дня. Поэтому он оживился, и к тому времени, когда наступила темнота, он обнаружил, что его сердце билось от волнения. Однако то, как все происходило, не было ни живописно, ни драматично. Караван машин остановился у тротуара, и Ланни сказали сидеть там и ждать, и он так и сделал. Он знал, что люди окружали дом, но он не видел этого дома. Ему сказали, что телефонные провода будут обрезаны, и что будет совершено так называемое "тайное проникновение". То есть они не будут звонить или колотить в дверь, но выбьют замок или выставят стекло из окна. Для этого у них была липкая перчатка, которая будет удерживать стекло от падения, когда его будут вынимать. Так много было хитростей. И так много неразгаданных тайн вселенной!

III

Ланни был готов услышать стрельбу, но её не было. Пришел сержант и сообщил: "Все сделано, сэр". Ланни спросил: "Вы взяли всех?" И ответ был: "Всех, кто был в этом месте". Ланни вышел, имея под мышкой свёрток с одеждой, и последовал за человеком к дому, который был в следующем квартале, и его было трудно разглядеть. Они вошли в дом, где вход охраняли два солдата. Они поднялись по лестнице при свете электрического фонаря. Сверху была открытая дверь, и из комнаты лился свет. Ланни остановился в дверях, и там, посреди комнаты, сидел неподвижно в прямом кресле Курт Мейснер, и в трёх метрах от него стоял солдат с автоматом наготове.

Ланни окинул комнату взглядом. Комната была чьим-то кабинетом, там были книжные шкафы у стены и письменный стол, за которым, вероятно, сидел Курт, потому что на нём были разбросаны бумаги. На Курте был темно-серый деловой костюм, а борода и усы были такими, какими их нарисовал художник. Ланни подумал, что он стал худее и бледнее. Бедняга!

"Привет, Курт", - сказал он вслух.

Другой повернул голову. - "О, так это ты". Его голос был холодным, говоривший очень ясно, здесь без глупостей!

Ланни положил свой сверток, затем очень мягко сказал по-немецки: "Курт, старый друг хочет поговорить с тобой".

"Ты можешь говорить столько, сколько пожелаешь", - был ответ без изменения тона. - "Я твой пленник".

- Я прошу одну вещь, Курт. Твоё честное слово, что ты не будешь пытаться бежать или покончить жизнь самоубийством.

- Меня не интересует то, о чём ты говоришь, и я не понимаю, почему я должен беспокоиться.

- Поверьте мне, то, что я должен сказать, важно для тебя, а не для меня. Я не собираюсь просить тебя предавать кого-либо или рассказывать какие-либо секреты. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ожидать этого. Я пытаюсь тебе помочь. Поверь мне на слово.

"Хорошо", - мрачно сказал Komponist. - "Ты даешь мне свое слово, а я даю свое".

"Richtig". - А потом, говоря по-английски: "Сержант, вы и этот человек можете спуститься вниз и подождать".

Сержант выглядел обеспокоенным. "Вы уверены, сэр?" - спросил он.

"Совершенно уверен", - был ответ. - "Я знаю этого пленного долгое время".

Сержант и рядовой с автоматом вышли, и Ланни закрыл за ними дверь. Затем он подошел к своему свёртку, снял шнур, развернул свёрток и достал форму. Он протянул её, сказав: "Надень это быстро".

Другой не мог скрыть своего удивления. "Для чего это, Ланни?" - Это был первый раз, когда он произнес имя другого.

- В той одежде, которую ты носишь, ты - шпион, и через несколько часов тебя расстреляют. В этой одежде ты станешь военнопленным и будешь отправлен к другим пленным офицерам.

- Кто это делает?

- Я попросил твою жизнь, и моя просьба была удовлетворена. Это был ещё раз, когда хорошо было быть сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

- И какова цена этого?

- Никакой цены, Курт. Я плачу старый долг дружбы. Давай побыстрее. У меня есть причины для спешки.

Не сказав ни слова, бывший капитан снял свою гражданскую одежду и одел форму, соответствующую званию, которое он имел четверть века назад. У него были проблемы с плохой рукой, но Ланни не предлагал помощи, зная, какую извращенную гордость испытывал немец. Ещё была фуражка и ремень для кортика, но, увы, кортика не было. Ланни свернул гражданский костюм, завернул и завязал его. Управление стратегических служб найдёт ему применение, будь то немецкий, французский или английский. Он сунул сверток под мышку и сказал: "Ты понимаешь, Курт, тебе надо держать слово?" Когда другой согласился, Ланни повел его вниз по лестнице и вышел на улицу.

Сержанту он сказал: "Дайте мне свой фонарик". Он взял его и повернул его свет на улицу, подальше от пленного. Солдаты могли заметить смену одежды, но они знали, что это была G-2, или, возможно, Управление стратегических служб, чьи действия часто были за пределами понимания. Предположим, что этот захваченный в плен человек был американским агентом, выдававшим себя за немца. Предположим, что теперь он должен был быть одет в немецкую форму и помещен с другими пленными офицерами. И ему надо было спрашивать или даже догадываться?

Ланни проводил своего человека до машины и посадил его на заднее сиденье с Ланни с одной стороны и офицером с другой. Ещё были взяты несколько пленных, на них надели наручники и поместили в другие машины. Кортеж проехал по улицам этого древнего города, который когда-то был столицей римской провинции. Какое-то сооружение возвышалось до звезд, и Ланни догадался, что это был собор. Они снова были на скользких дорогах. Поскольку они не могли позволить себе дорожных инцидентов, они ехали медленнее и очень поздно вернулись в штаб.

Ланни получил разрешение допросить своего специального пленного. Поэтому он взял этого пленного в свою комнату. Он был уверен, что Курт не раскроет никаких секретов и что он воспримет такие вопросы как оскорбление. Ланни обещал не задавать такие вопросы, и он не задавал. Но ему было любопытно узнать о своих собственных делах, и Курт мог знать кое-что о них. Что гестапо узнало об единственном американском друге фюрера? Как они это узнали, и как фюрер воспринял это? Прежде всего, Курт может случайно упомянуть Марселину?

"Ну, Курт", - начал агент президента, - "для нас с тобой это странный способ встретиться".

"Я вижу, ты записался в армию", - был малообещающий ответ.

- Да, Курт. Есть предел тому давлению, которое человек может выдержать.

"Ты всегда был слабаком", - заметил другой. Ланни не возражал. Он знал в течение тридцати лет, что этот гениальный немец придерживался такого мнения о нем. Это было полезно в последние годы. А может это и правда, кто бы мог знать?

"Мне бы хотелось, чтобы ты знал", - мягко сказал он, - "что я никогда не участвовал в боях против немцев или кого-либо еще. Я здесь как эксперт по искусству, чтобы убедиться, что о культурных ценностях должным образом заботятся".

- И чтобы отправить их в Америку, я полагаю?

- Ошибаешься. Они все будут возвращены своим первоначальным владельцам.

- Даже если они немцы?

- Если они принадлежат немецким музеям, они будут возвращены без вопросов. Если они принадлежат частным лицам, это будет зависеть от того, кто эти лица.

Была пауза. "Ну", - сказал Курт, - "о чем ты хочешь меня расспросить?"

- Армия хотела допросить тебя, Курт, но я убедил их, что ты никогда не скажешь им ничего, что могло бы навредить твоему делу.

"Спасибо",- ответил капитан, но в его голосе звучал сарказм, и в его душе не было благодарности. - "Не мог бы ты мне рассказать, как ты влез в мои дела?"

- Чистая удача, Курт. Друг упомянул, что тебе грозит арест. Я пошел к одному из вышестоящих офицеров и убедил его, что ты принадлежишь к особой категории, и он разрешил превратить тебя в военнопленного. С тобой будут обращаться в соответствии с твоим званием, и я полагаю, тебя отправят в Америку. Пленные офицеры, которые дали слово не участвовать в войне, проводят время в комфортабельных летних отелях и получают денежное пособие. У тебя не будет проблем с получением нотной бумаги, и ты будешь в состоянии написать ту музыку, которую заказал фюрер ".

Это была приманка, но Курт ее не взял. Он сидел в тишине. Ланни мог быть уверен, что он вспоминает сцену в бомбоубежище в саду Новой Канцелярии. Ади обещал предоставить средства для нового Gotterdammerung (Гибель богов). И какая ирония, если эти средства должны были быть предоставлены не фюрером немцев, а его презренными врагами, материалистами, иудо-плуто-демократическими американцами! Горький хлеб действительно для немецкого Komponist, чтобы он его ел, пока он делал свою работу! Он мог попробовать его в своем воображении, и он плотно сжал губы, отказываясь от этого.

Застенчивый американец попытался изменить разговор. Он сказал: "Я хочу, чтобы ты знал причину, по которой я покинул Германию и не возвращался. Я узнал, что завистники в окружении фюрера лгали ему обо мне, рассказывая ему вещи, которые ставят под сомнение мою добросовестность".

"Поэтому ты пришел и одел форму его врагов!" - Это была насмешка, и тон был горьким, как желчь.

- Я сделал все, что мог, Курт. Я больше не мог помогать правительству Германии, но я помогаю немецкому искусству и культуре.

Наступила тишина. Двое мужчин смотрели друг на друга, поединок глаз. Капитан говорил с тихим презрением. - "Если есть вопросы, которые ты должен задать мне по своим обязанностям, сделай это. В противном случае я предпочитаю закончить разговор".

- Хорошо, Курт. Больше ничего нет. Возможно, когда-нибудь мы встретимся при более счастливых обстоятельствах. Он поднялся, и Курт поднялся. Ланни протянул руку, говоря: "Viel Gluck!", Что означает: "Удачи тебе".

Две руки Курта не двинулись. Встретившись со своим старым другом и стоя рядом с ним, он плюнул ему в лицо.

И Ланни получил информацию, которую он хотел. Он отступил на шаг или два, достал платок и осторожно вытер лицо. Затем он вынул пистолет Бэдда из кобуры и взял его в руку. Он сказал тем же холодным тоном, которым говорил другой человек: "Вперёд меня вниз".

Курт ничего не сказал, но подчинился. И когда они были внизу, Ланни сказал ожидавшему сержанту: "Поручаю вам этого человека. Охраняйте его осторожно, потому что действие его привилегированного содержания подходит к концу. У вас есть другие люди с вами?"

- Да, сэр, есть два снаружи.

- Хорошо. Если будете надевать на него наручники, будьте осторожны, потому что одна из его рук больная.

"Хорошо, сэр," - сказал сержант.

Ланни поднялся наверх в свою комнату и закрыл дверь. Он сел на кровать, и по его щекам текли слезы, и он не вытирал их. Как ни странно, он любил Курта, даже когда он его обманывал. Обман был для блага Курта, но Курт не оценил его.

Теперь у Ланни была вся информация. Он понял, что Курт знал, что Ланни был ложным другом и шпионом на протяжении всех лет, что он посещал Гитлера. Но Ланни понимал на много больше, чем это. Он понял, кем будут нацисты после окончания войны. Как они будут относиться к американцам и как они будут себя вести, когда их выпустят из лагерей! Он знал, что нацисты были немцами, старыми, старыми немцами. Немцами Drang-nach-Osten Вильгельма II, немцами Blut und Eisen Бисмарка, немцами померанских гренадеров Фридриха, которого назвали Великим. Да, даже теми немцами, которые выходили из темных лесов в медвежьих шкурах и в шлемах с бычьими рогами на них, и которые сожгли и разграбили города древнего Рима!

Ланни видел таких немцев в детстве, но отказывался верить в них. Он видел их в элегантных дорогих мундирах, прогуливавшихся по железнодорожным платформам, лязгавших шпагами и крутящих смотрящие вверх усы. Он видел, как они маршируют на огромном плацу, скачут верхом на лошадях или катятся на огромных машинах, поднимая пыль, которая плыла по всей стране на многие километры. Что еще хуже, он столкнулся с духом, стоящим за этим маршем. В доме Курта он наткнулся на это в маленьком песеннике, подготовленном для детей. - "Теперь, храбрый меч, заслужи свою честь! Разбей, обнажённая сталь, наших врагов достань! Сокруши землю тех, кто сидит у нас на хребте!" Отсюда и пошло - железо и сталь, сабля, меч и копье, флаги и знамена, трубы и барабаны, вызов и ненависть, кровь и смерть!

Ланни решил, что никому не расскажет об этом болезненном эпизоде. Он никогда не позволит себе ненавидеть Курта, независимо от того, как сильно Курт ненавидит его. Он сказал офицерам, что пленный отказался говорить что-либо значимое. Он не предложил, чтобы они надели на него гражданский костюм, а передал этот костюм Управлению стратегических служб, чтобы его носил какой-нибудь американский шпион. Он сказал Эмилю, что Курт был озлоблен, но он не сказал, насколько. Было решено, что Ланни не даст младшему брату намека на то, что он встретил старшего.

Агент президента запретил себе размышлять над этим эпизодом. Это была маленькая часть войны, которая была бесконечной трагедией. Любопытно, что сам Курт был шпионом, но все же презирал Ланни за то, что он был таким же! Без сомнения, Курт сказал бы, что Ланни шпионил за друзьями. Но, может быть, у Курта появились французские друзья в Туле. Наверняка у него они были несколько лет назад в Париже. Реальная разница была в том, что Курт шпионил за нацизм и фашизм, а Ланни шпионил против них. А также Курт потерпел неудачу в своем шпионаже, тогда как Ланни преуспел. Пусть это будет предзнаменованием для судьбы двух систем!

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт доложился своим начальникам, и они хотели, чтобы он остался с Lucky. Было начало ноября, и Третья армия собиралась прыгнуть за Мозель. Тогда это откроет путь на Рейн. Хорошее шоу для всех, но лучше всего для людей Паттона. Ланни сказал, что с ним все в порядке, но он обещал вернуться к своему старому другу Джерри Пендлтону в Шестую группу армий. Ответ был таков. Если Джерри был так же хорош, как сказал Ланни, то ему действительно место в Третьей армии, и они попытаются найти способ заполучить его или, возможно, похитить.

Но до того, как этот заговор был разработан, пришло сообщение из Управления стратегических служб в Париже. Ланнинг Прескотт Бэдд должен был немедленно прибыть к ним, чтобы вернуться в Вашингтон. Ланни знал, что это означает Ф.Д.Р., но он не сказал этого. Он был рад, потому что устал от дождя, грязи и от насморка. Он собрал свои немногочисленные вещи, попрощался со своими новыми друзьями и пообещал снова увидеться с ними, если это удастся. Он получил место на скоростном самолете и через час сел в парижском аэропорту.

Лорел все еще была в отеле женской вспомогательной службы сухопутных войск США. Он обменивался с ней письмами и убедил ее не возвращаться в Лондон. Новые самолёт-снаряды были внезапной смертью с неба, и от них не было никакой защиты. Зачем женщине подвергать себя опасности, когда она может так же хорошо писать в Париже? Теперь он сказал: "Почему бы тебе не съездить в Канны и не согреться? Там есть тема. Захват Ривьеры, и как это было при немцах, и как это сейчас при американцах. Монте-Карло в военное время. И международные беженцы там, и британцы и американцы, которые были интернированы и теперь, вероятно, освобождены. Люди дома хотят знать об этом".

Пишущая леди написала: "Хорошо!" И Ланни сказал ей поехать туда и поселиться в пансионате у Сериз Пендлтон, и дал ей письмо властям, как армейским, так и гражданским в Жуан-ле-Пен, разрешающее ей взять на себя ответственность за имущество Бьенвеню. Так как это было в Вооруженных силах Виши, то, вероятно, американская армия получит его сейчас. Они собирались платить арендную плату и могли заплатить ее Лорел, которая передала бы ее Бьюти. Лорел отправит Бьюти отчет о состоянии этого места. Между прочим, она узнает о Шарло. И она может также связаться с Раулем и попросить его приехать из Тулона и рассказать о его приключениях. Замечательно осознавать, что Франция снова свободна и что люди могут путешествовать туда, куда им заблагорассудится. При условии, что у них есть деньги и они смогут ввинтиться в поезд.

VII

Управление стратегических служб спросило Ланни, как он предпочитает путешествовать, и он выбрал южный маршрут. Так он согреется хотя бы на несколько часов. Кроме того, он хотел бы поговорить со своей матерью. Они направили его через Марсель и Марракеш и оттуда прямо в Нью-Йорк. Он поцеловал свою жену на прощание, пообещав часто писать ей и увидеть ребенка как можно скорее. Она не пошла провожать его в аэропорт, потому что был ужасный дождливый день, и в любом случае ей было страшно видеть самолет, несущийся по взлетно-посадочной полосе и, возможно, не поднимающийся в воздух.

Но он поднялся. А Ланни посадили в величайшем из средиземноморских портов, где ему хотелось бы прогуляться и посмотреть, какой ущерб был нанесен в ходе небольшой гражданской войны, и спросить, как справляется новое правительство Свободной Франции. Но он увидел только аэропорт и гавань, заполненную кораблями. Через час он снова полетел через то синее море, которое было центром его жизни. Для плавания, для хождения под парусом, для рыбалки, для путешествий на всём, от прогулочных яхт до вооруженных катеров. Дождь остался позади, и морщинистое море выглядело, как лист ткани под названием жатый ситец, растянувшийся под ним так далеко, насколько его глаз мог видеть во всех направлениях. Кое-где судно пересекало его временный путь через море. Самое большое выглядело маленьким, а маленькие были похоже на крошечные пятнышки, неподвижные, с двумя торчащими полосками, напоминающими усики насекомых. Они обогнули побережье Испании, достаточно далеко, чтобы у зениток Франко не было возможности практиковаться на них. А потом была Африка. Сначала берег, а затем равнины, в основном бесплодные, тут и сям стада овец, и белые пятна, которые, как знал Ланни, были marabouts, маленькими круглыми святынями. Слева стояли неровные ряды гор, а за ними высокий хребет Атласа, в это время в основном белый от снега. Время от времени появлялся город или оазис с пальмами и стадами скота, смешанными с верблюдами. Наконец, появился Марракеш, большой город, по крайней мере, географически, с огородами и фруктовыми садами. И тут и там высокие розовые мечети с блестящими куполами, белые виллы богатых иностранцев и отличный отель, славящийся роскошью. Прошло два года с тех пор, как сюда пришли американские войска, и теперь аэропорт был одним из самых больших и загруженных в этом оживленном мире.

VIII

Телеграммы ходили медленно, а самолеты летали быстро, поэтому Ланни неожиданно свалился, как снег на голову, и удивил свою мать и отчима. Как они были рады его видеть, и какие крики восторга и какие медвежьи объятия там были! У него была ночь, и он провел большую часть времени, отвечая на их вопросы. Курт Мейснер был любовником Бьюти Бэдд в течение восьми лет, и в этом не было никакого секрета. Ланни мог рассказать историю о том, что с ним случилось, все, кроме кульминации, которая причиняла бы Бьюти слишком сильную боль. "Ой!" - воскликнула мать. - "Ты уверен, что они не расстреляют его?" Ланни мог сказать, что был совершенно уверен.

Он рассказал о Лорел и о том, чем она занималась и что она собиралась сделать. Бьюти не смогла ничего не знала о своем доме и, конечно, была взволнована. "Ланни, я полагаю, у тебя именно та жена, которую ты хотел", - сказала она не впервые, и Ланни заверил ее, что в этом не может быть никаких сомнений. Это всегда будет немного унижать эту мать, которая столько раз пыталась найти для своего сына такую жену, какую он действительно и вправду должен хотеть. Ирма Барнс была лучшей из всех возможных вариантов, и тот факт, что брак потерпел неудачу, был раной в душе Бьюти, которая никогда не излечится полностью.

Но Лорел Крестон тоже был фактом, и его нужно было принять. Как и ее маленького сына, которого Бьюти знала только по фотографиям. Ей нужно было рассказать все о нем, а также о Робби и его деньгах. Он зарабатывал их в колоссальных количествах, только ему пришлось платить подоходный налог в восемьдесят два процента и платить его до того, как он получил их. Это почти разбивало ему сердце каждое пятнадцатое марта. - "Цезарь, остерегайся мартовских ид!" И это в начале ноября почти разбила сердце Бьюти, когда она услышала об этом, и Ланни пришлось напомнить ей, что деньги были потрачены на то, чтобы забрать Бьенвеню. у немцев и вернуть его законному владельцу. Конечно, это было что-то.

У Бьюти не было вестей от Марселины, и ни у сына Бьюти. Скоро туда войдет армия, и они найдут ее. Ланни должен был рассказать о своем визите в армию Паттона. Джорджи был человеком, которого обожала Бьюти Бэдд, и познакомилась с ним на приёме в Марракеше. Она сделала все возможное, чтобы очаровать его и думала, что ей это удалось. Бедная душа, она так жестоко боролась со старостью и не могла заставить себя свыкнуться с мыслью, что ей пошёл седьмой десяток. Она принимала участие в общественной жизни этого сообщества миллионеров в приятном изгнании и была полна разговоров о том, кто есть кто, а кто чей.

Кроме того, там был этот прекрасный маленький мальчик, сын Марселины и племянник Ланни, которому было позволено сидеть допоздна, чтобы возобновить его воспоминания о его внезапно приходящем и внезапно уходящем дяде. Наполовину итальянец, на четверть француз и на четверть американец, у него были прекрасные темные глаза и развитые умственные способности. Война его не напугала, потому что он никогда ее не видел. Для него война означала разноцветную форму, летящие над головой самолеты и истории о драматических и восхитительных событиях. Он слушал рассказы Ланни, пока не уснул, и его не уложили в кровать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Путь величия82

В самолете над Атлантикой Ланни Бэдд занялся новостями. В Марракеше он купил нью-йоркские газеты и журналы, которые приходили по воздуху и стоили на порядок выше. Он читал о бесконечной британской битве за дельту Рейна и об американской высадке на Филиппинах. В заливе Лейте было трехдневное морское сражение, в котором была уничтожена значительная часть того, что осталось от японского флота.

Очень приятно быть в тепле после того, как было так мокро и холодно. Очень приятно освежить свои мысли после тоски и неведения войны. Горячая политическая кампания была близка к завершению дома. Ланни слышал об этом в армии, но это было что-то далекое и трудно осуществимое. Он подал заявление на заочное голосование и зарегистрировал его, указав адрес своей квартиры в Нью-Йорке. Кое-где он слышал, как люди в форме говорили об этой кампании, но по большей части они оставили ее дома людям, у которых было время на такую роскошь. В армии думаешь о том, чтобы выбраться из мокрой местности и получить возможность надеть сухие носки и натереть бальзамом между своими зудящими пальцами ног. Затем возможно, где достать немного свежеиспеченного хлеба или яйца. А из дома хотелось письма, в котором говорилось, что жена тебя не забыла, что ребенок переболел крупом, и что процент по закладной не был упущен из виду. Политика, черт с ней! Политики переизбирались, а когда война закончится, они помогут парням, разбогатевшим на войне, и забудут тех, кто сидел в окопах под дождём.

Когда Ланни прибыл в аэропорт Ла Гуардиа, он позвонил Бейкеру, догадываясь, что вызов пришёл от него. Ему сказали, что Бейкер проводит кампанию с президентом. Когда Ланни назвал кодовое имя Странник, ему дали номер телефона в Бостоне, и он позвонил туда. Была суббота, за три дня до дня выборов, и в этот вечер кандидаты, каждый из которых будет закрывать свои кампании на самых больших собраниях, которые могли собрать их менеджеры.

Секретный человек президента сказал: "Шеф не думал, что вы приедете сюда так быстро. Он хочет видеть вас сразу после выборов. Он сказал мне, если вы позвоните, пригласить вас прийти в Гайд-парк на ужин в ночь выборов".

"Отлично!" - сказал агент президента.

- Приходите пораньше, потому что результаты выборов начнут приходить примерно в семь. Сегодня вечером мы устраиваем грандиозное шоу в Фенуэй-парке. Весь Бостон будет здесь, кроме Бикон-стрит. Почему бы вам не прилететь и не принять в нём участие?

Ланни немного подумал. "Я простужен", - сказал он, - а это будет сырая ночь. Я услышу это по радио.

Он посмотрел утреннюю газету, как складывается кампания. Затем он взял такси и добрался до небольшого парома, который пересекает пролив Лонг-Айленд. Отсюда был самый короткий путь в Ньюкасл. А там была семья, которая всегда рада принять его и слушать его истории о мире крови и террора. Там был Малыш Ланни, который теперь бегал на крепких ногах и больше не сомневался в этом высоком улыбающемся человеке, который называл себя папой. Маленький мальчик был здесь с лета с Агнес, заботившейся о нем, и няней, которая помогала ей. Для него здесь было гораздо лучше, чем сидеть в нью-йоркской квартире. Для внуков здесь была гувернантка, а также учитель музыки, три дамы, которые вместе обедали в зале для завтраков. У Робби и Эстер всегда было все в порядке, несмотря на то, что они платили восемьдесят два процента своего дохода федеральному правительству!

Когда Ланни прибыл, Робби покинул свой кабинет и пришел домой в середине дня, чтобы услышать о самолетах Бэдд-Эрлинг в Европе и о том, что Армия говорит о них. Между прочим, конечно, ему было интересно узнать о Курте и Эмиле, которых он знал. О Лорел и ее сочинениях. И о Джерри, Рауле, Бьюти и ее маленькой семье в Марокко. Ланни теперь мог говорить более откровенно и рассказал, что он видел и делал во Франции. Он все еще ничего не говорил о Марселине или о том, что был в Германии.

Робби рассказал о своей семье и о том, как идут дела. Робби младший заболел гриппом, а жена Перси ожидала еще одного ребенка. На заводе производство достигло своего пика, и это было что-то, на что надо прийти и посмотреть. Но глава концерна уже начинал беспокоиться, опасаясь, что бьют Гитлера слишком быстро, и может быть отмена заказов. Это привело к политике, на которую Робби тратил много денег фирмы, записывая их как на рекламу. Разве самолет Бэдд-Эрлинг нуждался в рекламе с новостными выпусками, полными его подвигов! Робби сказал, что выборы проходят без перевеса сторон. Опросы дали Рузвельту крошечный перевес - пятьдесят один процент, но этого может быть недостаточно. Еще больше шансов на то, что республиканцы будут главенствовать в Конгрессе, что, по крайней мере, будет тормозом безумных излишеств Нового курса. Под этим названием Робби перечислил различные виды "социального обеспечения". Но он не будет перечислять какие-либо закупки военных самолетов.

Ланни осторожно заметил, что он давно не связан с политикой. На это Робби ответил, что губернатор Дьюи произносит свою заключительную речь в этот субботний вечер на митинге в Солдиерс-Филд в Чикаго, и семья собирается в гостиной, чтобы послушать радио. Это дало бы Ланни шанс услышать тщательное объяснение вопросов кампании. Ланни сказал, что он посмотрит, что он может сделать с этим посещением. Было трогательно, как все тридцать лет Робби Бэдд надеялся и планировал привести своего первенца к правильному набору политических и экономических убеждений. Он никогда не преуспевал и никогда не преуспеет, но он будет продолжать пытаться.

То, что сделал Ланни, было то, что студенты в Академии Святого Томаса привыкли называть "грязным ирландским трюком". Он видел, как Агнес Друри выходила с ребенком, и он пошел вместе с ней. Он объяснил ей, что семья хочет, чтобы он слушал Томаса Э. Дьюи в Чикаго, тогда как он хотел слушать Франклина Д. Рузвельта в Бостоне. Есть ли у Агнес маленький радиоприёмник в ее комнате? Агнес была слегка окрашена розовыми убеждениями. Вряд ли она могла этого избежать, прожив долгие годы с Лорел Крестон. Её по-прежнему забавляла идея совершить это преступление lХse-majestИ против племени Бэдд.

Она прошептала секрет другой гувернантке и учительнице музыки, и гувернантка захотела присоединиться к ней. Учительница музыки испугалась и послушно пошла в гостиную и с уважением выслушала, как губернатор имперского штата говорил громадному стадиону в Чикаго в сто тысяч человек и, возможно, в сто раз больше по радио, что эти выборы представляли собой попытку передать Америку коммунистам. Тем временем Ланни и двое других сидели в комнате Агнесс с негромко включенным радио, посмеиваясь. Они слушали теплый ласковый голос Босса Ланни, рассказывающего столь же большой аудитории, которой губернатор Дьюи в одном городе грозил, что победа Нового курса будет означать установление коммунизма в Америке и в другом городе, что приведет к монархии в Америке. Губернатор должен был принять решение, что он хочет, потому что, конечно, он не мог иметь оба!

Это стало боевой кампанией, и это была боевая речь. Рузвельт был возмущен ложью, рассказанной о нем, о его семье и даже о его маленькой собачке Фале. Все четверо сыновей президента были на фронте и выполняли свои обязанности, но это не спасло их от обвинений. Сам президент был обвинен в развязывании войны, и он ответил, что война была вызвана нападением Японии на Перл-Харбор и объявлением войны против Соединенных Штатов правительствами Германии и Италии. Он сказал, что неохотно баллотируется на четвертый срок, и ему было безразлично, будет ли он переизбран. но - "с тех пор, как началась эта кампания, я скажу вам откровенно, что я очень хочу выиграть". Гром аплодисментов, который принесло это замечание, заставил Ланни ещё раз уменьшить громкость радио.

Для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт эта речь была захватывающей, потому что он очень хорошо знал бывшего губернатора штата Нью-Йорк и мог представить его и каждую деталь сцены. Он обсуждал с ним проблемы давным-давно, до того, как эта кампания оформилась, до начала войны. Это была битва Ланни, и это было с его детства, и он был рад наличием человека, который мог бы защитить его дело перед всем миром.

И все же в то же время его сердце болело за усталого, перегруженного человека, калеку, который нес на своих плечах бремя будущего, и которого враги заставили выйти и выступать в свою защиту. Ланни читал отчёты о нём, как он перемещался по востоку и северо-востоку и так далеко на запад, до Чикаго, выступая ночью на массовых митингах на открытом воздухе, и произнося речи со своего автомобиля и с железнодорожных платформ. Этот человек, который не мог вытерпеть без боли даже нескольких секунд на своих тяжелых стальных шинах. Кампания была американским обычаем, и его сторонники ожидали этого. Ему самому это нравилось, или он убеждал в этом других. Но какая ужасная нагрузка на человека, который был главнокомандующим армиями, флотами и военно-воздушными силами во всем мире и должен был вести дипломатические переговоры, которые могли бы определять будущее мира на протяжении веков.

III

Ланни отдыхал, играл с ребенком и писал письма Лорел и всем своим друзьям за границей. В понедельник Робби одолжил ему стенографистку, и он продиктовал письма, касающиеся его давно забытого художественного бизнеса. Любящий отец хотел поспешно позвонить всем членам клуба "Ротари интернэшнл" в Ньюкасле, чтобы они пришли на обед и встретили этого путешественника из-за границы. Они дадут ему круглый кусок картона с напечатанным на нем его именем. А он повесит его на петлице, чтобы все знали, как его называть. Они покормят его, а затем заставят его выступить. И когда он скажет им, что Гитлер уходит, они будут хвалить его и хлопать его по спине. Но Ланни не хотел никакой рекламы, и ни за что не мог позволить появления своей фотографии на страницах Newcastle Chronicle.

Ему пришлось столкнуться с приемом племени Бэддов. От этого не уйти. Были старые - они дожили до преклонных лет. Некоторые были отшельниками, но они встретятся с Ланни, чтобы осудить его. Некоторые были тихими и образованными, некоторые были суетными и болтливыми. Все были богаты. Были молодые, мужчины и женщины, и родственники по браку, некоторые из них были современными и полными любопытства к странному леваку, который мог путешествовать по всему миру в военное время и был полон уловок и подозревался в неортодоксальности. Накануне выборов он уже проголосовал в армии, но он не сказал, как он проголосовал. Он просто улыбнулся и сказал, что забыл.

В день выборов утром он пошел и посмотрел на завод. Завод никогда не переставал работать ни днем, ни ночью, ни по воскресеньям, ни по праздникам, ни даже на Рождество. Было три смены мужчин и женщин, и их было достаточно в каждой смене, чтобы они имели один день отдыха в неделю. Многие из них спали в постелях, которые никогда не остывали. Один человек вставал, а другой ложился. Самолеты вылетали с этого завода каждые несколько минут, и в каждом из них уже находился высокооктановый бензин в баке. Он своим ходом выкатывался на летное поле, и после того, как его двигатели прогрелись, он поднимался в воздух и делал несколько кругов, а затем исчезал, чтобы никогда не возвращаться.

Ланни вернулся на обед, а затем положил свои вещи в маленький автомобиль, к которому он привык, и отправился вверх по Ньюкасл-Ривер. Он не сказал, куда он едет. Просто деловая встреча. Был зимний день, шел снег, и он направлялся на север в Беркширские холмы, а затем на запад к реке Гудзон. Он не торопился. Виды были прекрасны и ничем не отличались от мозельских пейзажей, за исключением того, что они были мирными и спокойными. Нет звуков орудий и тяжелого транспорта по дорогам. Только фермеры едут в город с кучей соломы или древесины. Слава Богу за мир Америки, и молитесь, чтобы этот мир держался! Солнце светило, белки прыгали, а следы кроликов и лис оживляли снежное одеяло на холмах.

Итак, ближе к закату Ланни прибыл в город Покипси, "Домик, покрытый тростником, у места, где так мало воды" и свернул на север по Олбани Пост Роуд, теперь широкой дороге с твердым покрытием. Он приехал в деревню Гайд-Парк, прославившуюся своим жителем, известным как Сквайр Крум Элбоу. Сквайр пришел тем утром и проголосовал. Множество репортеров были там, чтобы это увидеть, и операторы и кинохроника. Они хотели, чтобы он позировал. Все должны были позировать. Это была Америка! Голосование проходило на машине, и в первый раз машина не сработала. Чиновник должен был показать избирателю, что случилось. Он не рассказал, как он проголосовал, но ни у кого не будет особого труда угадать.

Участки для голосования были все еще открыты, и Ланни остановился через улицу и наблюдал в течение нескольких минут. Американский флаг на флагштоке перед старой ратушей, избирательным участком, и несколькими людьми, стоявшими в очереди. Но никакого праздного шатания, ни предвыборной агитации на указанном расстоянии от священного места. Он видел людей, сражающихся друг с другом на столь многих участках земной поверхности, и как он стремился научить их этому достойному и упорядоченному способу решения их проблем.

Ланни продолжил путь и подъехал к будке часового, которая была установлена у въезда в поместье Крум Элбоу. Он назвал свое имя охраннику и получил кивок. Длинная подъездная аллея, усаженная деревьями, вела к серому дому, частично каменному и частично кирпичному, с полукруглым портиком впереди. Достаточное количество машин были припаркованы, и Ланни добавил еще одну. Негр открыл ему дверь, и секретарь повел его по коридору к кабинету Президента.

Восемь или десять человек были уже там, опередив Ланни, и шеф небрежно сказал: "Привет, Бэдд. Чувствуйте себя как дома. Это был "Бэдд", а не "Ланни", а агент президента понял, что он должен был быть незаметным и полу-инкогнито. Если бы журналисты спросили о нем, он был бы "другом миссис Рузвельт". У первой леди было множество друзей, и многие из них были чудаками. Они не должны были иметь никакого политического значения, и чем меньше о них говорить, тем лучше. Форма Ланни не делала его заметным, потому что сейчас в армии было десять миллионов. Он скользнул в кресло и сел смотреть и слушать.

Его первая мысль была о внешнем виде шефа. Лицо шефа было худым, и в каждой его черте было написано истощение. Как всегда, он любезно играл роль хозяина, но то, что он делал, было усилием. Он вложил все, что имел, в сражение со своими врагами. В настоящее время он заметил: "Мы получим все ответы сегодня вечером". И агенту президента было интересно, может, в глубине души он жаждет отрицательных ответов, чтобы он мог утонуть в своем удобном кресле и отдохнуть. Он рассказал своим друзьям о своей любви к этому месту и о том, как он будет рад остаться в нем и писать историю.

Прошло семь лет и четыре месяца с тех пор, как Ланни впервые сидел в этой просторной комнате и слушал создателя Нового курса, разъясняющего свою политическую философию: "Мистер Бэдд, я не могу идти быстрее, чем позволят мне люди". Ланни никогда не забывал его сравнение с человеком, управляющим упряжкой из трех лошадей, которую русские называют troika. Первая работа любого, кто хотел произвести социальные изменения, состояла в том, чтобы остаться у власти. Для Ф.Д.Р. это означало, что он управлял своими тремя дикими лошадьми, не давал им покоя и мешать друг другу. Кормил их покровительством, держал их в упряжке и выбирал курс, по которому они согласились бы следовать.

Каждые четыре года он должен был представлять всему народу решение о своей компетенции кучера. Он сделал это три раза и получил вердикт одобрения. Сегодня был четвертый, и довольно скоро он получит ответы от примерно сорока восьми миллионов избирателей, которые скажут да или нет о его поведении в этой войне и о его способности заключить мир. Не может быть никакого половинчатого вердикта. Либо это был Рузвельт и его партия, либо его оппоненты, которые так безрассудно фальсифицировали его, его друзей и семью, и даже маленького черного Фалу, который теперь мирно дремал у своего хозяина, не подозревая, что это был один из решающих дней истории.

Столовая с большим столом была передана на ночь людям из ассоциаций прессы, которые получали по телефону телеграммы, которые прихолили от друзей президента по всей стране. Гостей угощали омлетом, а Ланни сидел рядом со своей хозяйкой, рассказывая ей немного о том, что он видел во Франции. Она была женщиной ненасытного любопытства, а также неутомимой доброты. Она была занята каждый день служением другим людям. И волнения кампании, казалось, не беспокоили ее вообще. Она установила новый стандарт для "первых леди", которому будет трудно соответствовать. Она следила за своим мужем, руководила беседой, держала важных людей рядом с ним, а скучных подальше от него. Это был урок социальной тактики. Наблюдать, как она выводит людей из комнаты, когда человека-инвалида переносят с места в столовой на инвалидное кресло, а затем, как она показывает им картины и другие предметы, представляющие интерес, не позволяя им входить в кабинет, пока он не переместится с инвалидного кресла на свое место в этой комнате. Радио было включено, и начали приходить разрозненные результаты выборов с разных участков. У президента на коленях была книга с результатами по каждому городу и штату на предыдущих выборах, чтобы он мог составить представление о том, на что указывают новые результаты. Все горели тревогой, но показывать это было нехорошо. Волнение проявилось в середине вечера, когда результаты стали приходить массово, и было очевидно, что у шефа дела обстоят лучше, чем обещали опросы.

Президентские выборы в Америке проводятся по системе, которая озадачивает иностранца. Люди не голосуют за кандидатов, они голосуют за список "выборщиков", которые проходят через форму выбора президента. В каждом штате количество "выборщиков" пропорционально его населению, и список избирается в целом. Таким образом, Рузвельт или его соперник могут идти в штате Нью-Йорк с очень небольшим отрывом, но выиграть все сорок семь из этих штатов выборщиков. Так было сейчас. К полуночи стало ясно, что Рузвельт набрал чуть больше половины голосов избирателей по всей стране и более трех четвертей голосов "выборщиков". Это стало похожим на полную победу на выборах, и все в этом Крум Элбоу пришли к этому выводу. Только сторонники губернатора Дьюи были достаточно неприветливы, чтобы указать, что это было действительно очень близкое решение.

Вы могли бы смеяться над ними, потому что победа была победой; входы были, а выходы остались. Все смеялись и веселились, пили сидр и ели пончики. В одиннадцать часов раздался грохот барабанов и свист дудок. Из деревни шел красно-белый парад факелов. Это была республиканская деревня и республиканский квартал. Сквайр Крум Элбоу никогда не мог выиграть в своем собственном графстве. Но демократов было достаточно, чтобы кричать ура. Сквайра усадили в кресло и вывезли к полукруглому портику, где он произнес небольшую речь, репортеры делали заметки, а камеры кинохроники стрекотали. Он рассказал собравшимся о своем детском воспоминании о параде на выборах, который прошел здесь, чтобы отпраздновать победу Гровера Кливленда более пятидесяти лет назад.

Участники парада приветствовали и выкрикивали свой лозунг триумфа: "Еще четыре-четыре-четыре года!"

Капитан Бэдд оставался незаметным, и он был готов украдкой убыть и снова связаться с Бейкером. Но секретарь пришел к нему и сказал, что он должен был провести здесь ночь. Его сумку забрали из машины, и его подняли наверх к старомодной кровати из красного дерева, в которой, как ему потом сказали, спала королева Англии. Кроме того, он мог догадаться, что предок состояния Рузвельта, который был капитаном корабля в торговле с Китаем и имел дело с контрабандистами. Гость крепко спал, не потревоженный призраками. И когда он спустился утром, то выпил свой апельсиновый сок и съел тост наедине с секретарем, больше никто не появился. Он взглянул на восхитительные новости о выборах, волшебным образом представленные в нью-йоркских утренних газетах. Также он прочитал, что Третья армия нанесла сильный удар к югу от Меца и захватила десяток городов. Ланни чувствовал, что он как-то связан с этим. В приподнятом настроении он отправился на прогулку среди рождественских елок Сквайра, которые вскоре должны были попасть на рынок.

Хозяин был занят в своем кабинете и не появился на обед. Ланни нашел себе книгу и держался подальше. Когда, наконец, его вызвали на встречу, он решил набраться смелости и сказать: "Губернатор, прекрасный день. Почему вы не позволите мне взять вас с собой на автомобильную прогулку?"

Он не знал, было ли это по протоколу или нет. Но ответ заставил его расслабиться. "Отлично!" - воскликнул шеф. - "Единственный способ избежать телефона!" Он нажал кнопку, и Преттимен, его негритянский камердинер, принес черный морской плащ и старую шляпу федору. Хозяина отвезли к портику, и Ланни тактично поговорил с людьми из секретной службы, пока Босс был усажен в комфортабельную спортивную машину, и его ноги хорошо укутаны. Должно быть, кому-то было вменено в обязанность предупредить оперативников. Потому что они были там, и четверо из них на машине шли позади машины Ланни и следовали за ней, как если бы они были связаны кабелем. У тех способных людей, обязанностью которых было охранять жизнь шефа, была самая сложная подготовка, какую только можно себе представить. Они хвастались, что могут застрелить человека на расстоянии пятьдесят метров. Президент обычно произносил несколько строк из детского стихотворения Стивенсона:

Тень бежит за мной вприпрыжку, чуть я только побегу.
Что мне делать с этой тенью, я придумать не могу83.

Ф.Д.Р. знал эти дороги так же хорошо, как Ланни знал дороги в Жуан-ле-Пен. Он указал на свой выбор движением руки, и они поднялись на холмы, где были великолепные виды на реку. Страна большой истории - для Нового Света - но они не говорили об этом. Занятый руководитель задавал своему другу вопросы о Европе. Во-первых, собственное приключение Ланни, которое, он боялся, не достигло многого. Ф.Д.Р. ответил, что операция Наковальня имела колоссальный успех, и его доверие было подтверждено. Конечно, генерал Мейснер оказал помощь. Президент уже слышал эту историю. Что касается Курта, кто бы мог догадаться, какой вред он мог нанести американской армии? Рузвельт никогда не встречал композитора и не слышал ничего из его музыки, которую он мог вспомнить, но он слышал о нем от Ланни, и это было похоже на продолжение сериала.

"Что мы будем делать с Германией?" - внезапно спросил Рузвельт, и Ланни слегка улыбнулся и ответил: "Многие люди хотели бы это знать, губернатор, включая всех немцев".

- Нам придется в скором времени договориться о политике, и я принимаю все советы, которые могу получить. Вы хорошо знаете немцев, и поэтому я вызвал вас домой.

- Я скажу вам все, что смогу, губернатор. Но не ждите, что я вытащу формулу из моего рукава. Это чрезвычайно сложная проблема.

- Генри Моргентау хочет передать все отрасли промышленности разграбленным народам и превратить Германию в сельскохозяйственную страну. Таким образом, они никогда не смогут атаковать своих соседей.

- Это совершенно верно. Но проблема в том, что у вас будет двадцать или тридцать миллионов населения в качестве постоянных объектов благотворительности. Их нельзя накормить с немецкой земли, и им нечего будет экспортировать. Мы не можем просто позволить такому количеству людей умереть от голода, и я не знаю, в какое место они могли бы эмигрировать.

- Но если мы позволим им снова восстановить свою промышленность, они начнут перевооружаться. Мы знаем, как легко перевести тяжелую промышленность на военные цели.

- Нам придется долгое время контролировать страну, какой бы ни была ваша долгосрочная программа. Кроме того, нам придется контролировать систему образования и пытаться воспитывать другой тип немца. В конечном счете, я не думаю, что есть шанс избежать войны в Европе, пока ее крупная промышленность находится в частных руках. Есть много причин войны, но в наше время причиной номер один является гонка за сырьем и иностранными рынками.

- Вы такой же социалист, как и всегда, Ланни?

- Даже больше, губернатор. Вам придется двигаться в этом направлении из-за состояния ума новых людей, которые захватывают власть в правительствах за нашими армиями. Партизаны в Италии и Франции являются социалистами или коммунистами почти все, даже католики были доведены до осознания того, что старые хозяева промышленности почти все collaborateurs, и что дни массовой эксплуатации прошли. Просто немыслимо, чтобы мы отдали промышленность в частные руки, когда народы так против этого.

- Разве вам не приходило в голову, Ланни, что то государство, в чьих руках будет вся большая индустрия, станет более могущественным для войны, чем то, в котором власть разделена?

- Я много думал об этом, губернатор. Я думаю, что ваша картина обманчива, потому что вы не понимаете, что в довоенной Европе и промышленность, и правительство находились в частных руках. Сталелитейная, угольная и военная промышленность в Германии были одним сильным объединением, и они установили цены и управляли страной, как под кайзерами, так и под нацистами. Гитлер был их креатурой, они заплатили за оружие, которое привело его к власти, и он никогда бы туда не попал без них. Конечно, он разошёлся с ними на некоторое время, но обратите внимание, что он расстрелял большое количество своих генералов, но не членов картелей.

- Это один из аспектов ситуации, который не был представлен нашей общественности.

- Это правда, уверяю вас. Мой отец имел дело с этими людьми, а я сидел и слушал с самого моего детства. Они держат власть, и они не имеют ни малейшего желания отказаться от нее. Они такие же, как во Франции, и прямо сейчас они работают с нашими главными военными руководителями, поют и кормят их, и убеждают их, что они те люди, которые знают, как управлять страной, и что нельзя допускать попадания страны в руки группы красных. Представьте, например, Джорджи Паттона. Разве вы не слышите, как он фыркает от идеи дать партизанам власть?

- Да, Ланни, и я также могу слышать, как наши вновь избранные конгрессмены фыркают от той же идеи. Именно от них мне придется получить ассигнования для выполнения любой программы.

- Этим конгрессменам нужно показать, что им нужно выбирать между парламентским и демократическим социализмом и насильственным и фанатичным коммунизмом. Другого выбора нет. Если мы попытаемся удержать народ Германии от социализации своих отраслей после этой войны, мы просто разместим наши армии вместо армий кайзера и армий Гитлера, выполняя ту же самую работу по репрессиям. Автоматически мы окажемся в союзе со всеми реакционными силами на континенте. И, поверьте мне, некоторые из них вам не понравятся. Они будут нравиться вам только до тех пор, пока они могут получить от вас деньги и оружие.

"О, Ланни, Ланни", - воскликнул усталый человек. - "Я пытаюсь положить конец одной войне, а вы пытаетесь начать другую!"

Агент президента сказал: "Война, о которой я вам рассказываю, идет в Германии с момента восстания крестьян около четырех веков назад".

VII

Когда они закончили с Германией, они обсудили Италию, а затем Францию и, наконец, Россию. Рузвельт сказал: "Я давно собираюсь договориться со Сталиным. Я ждал, пока меня переизберут. Поскольку он не приедет сюда, я полагаю, мне придется ехать к нему. Я возьму вас с собой в качестве эксперта по этому вопросу.

Ланни улыбнулся. - "На основании моего двухчасового разговора со Сталиным! Но, так случилось, что я знаю многих коммунистов и понимаю их партийную линию".

- Я так хочу, Ланни. Мне кажется, они меняют свою линию каждую неделю.

- Это потому, что вы не проводите различий между временными ситуациями и основными положениями. Ленин был оппортунистом. Он установил НЭП, новую экономическую политику, но это было до тех пор, пока он не начал производство после гражданской войны. Неизменной целью каждого коммуниста является коммунистический мир, и он рассчитывает на недовольство в каждом капиталистическом государстве, чтобы воплотить этот мир в жизнь.

- И что мы должны делать с этим?

- У нас есть на выбор два курса. Мы можем цепляться за нашу конкурентоспособную коммерциализацию через одну депрессию за другой и подавлять наше социальное недовольство. В этом случае мы получим революцию и, конечно, стрельбу. Или мы можем заставить нашу крупную промышленность работать не на прибыль, а на удовлетворение потребностей, и, следовательно, покончить с возможностью депрессий.

Ф.Д.Р. сказал: "Мне кажется, Ланни, что коммунисты ненавидят социалистов даже больше, чем ненавидят капиталистов. Так какая польза от превращения в социалистов?"

- Это сбивает с толку, губернатор, я признаю. Но причина, по которой коммунисты ненавидят нас, социалистов, заключается в том, что они не верят, что изменения могут произойти мирным путем; поэтому они называют нас предателями надежд рабочих. Но если вы однажды поставите промышленность на кооперативную основу, то такое отношение исчезнет. Притяжение между двумя системами будет непреодолимым, и они будут вынуждены заключить перемирие. С капитализмом, конечно, нет возможности перемирия, потому что капитализм вынужден по своей природе расширяется. Через пять лет после окончания этой войны мы будем производить вдвое больше товаров, чем могут купить наши люди. Нам придется либо захватить все иностранные рынки в мире, либо столкнуться с самой тяжелой депрессией во всей истории.

Президент какое-то время думал, а затем заметил: "Что меня беспокоит, так это насущная проблема, заключит ли Сталин с нами сделку или же он планирует программу экспансии после этой войны".

- Я держу пари, что он заключит сделку. Но вопрос в том, сможет ли он или любой другой человек предотвратить конфликт между коммунизмом и капитализмом. По всей границе Советского Союза есть страны, которые потерпят крах, и их коммунисты будут требовать присоединения к советской системе. Реакционеры будут их подавлять. И что мы будем делать?

"Вы не обещаете мне большого отдыха в четвертый срок, Ланни". - Усталый человек сказал это с улыбкой, но Ланни знал, что он имел в виду.

VIII

Агент президента молчал, ожидая следующего вопроса. Но вопросов не последовало, и, краем глаза, он увидел, что Рузвельт откинул голову назад на сиденье машины и закрыл глаза. Думал ли он или задремал, Ланни не знал, но в любом случае первым должен был заговорить Шеф. Ланни сидел так тихо, как это было возможно для водителя машины. Он подумал о проблемах, которые поднял его Босс, и что еще он должен сказать. Каждый властный человек окружен придворными, которые стараются сказать ему, что все в порядке и что его суждение совершенно. Но Ланни никогда не был одним из них, и он знал, что именно поэтому Рузвельт вызвал его. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт думал, что мир находится в ужасном хаосе, и он боялся, что миру станет хуже из-за слепых страстей и явного невежества людей. Он не мог сказать иначе. И особенно человеку, который мог бы убрать кое-что из невежества и развеять некоторые страсти.

Он решил, что президент спит. Но со временем ему стало не по себе. Краем глаза он мог видеть его лицо, такое бледное и измученное, и он думал, как люди иногда умирают во сне. Завернутый в плед этот человек может остаться в этом положении. Но, наконец, Рузвельт открыл глаза, улыбнулся и возобновил разговор без извинений. - "Что вы планируете делать дальше, Ланни?"

"Я прибыл за приказом", - был ответ. И президент высказал свою идею. Ланни должен следовать за армией в Германию, встретить как можно больше людей всех сортов и выяснить их отношение и, на какие классы и группы можно рассчитывать для построения демократического правительства.

- Я не думаю, что вы должны тратить время на допросы пленных, Ланни. Это работа для военных. Мне нужно понять мнение гражданского населения и как его организовать в поддержку цивилизованного режима. Мне все равно будь то социализм или что-то другое, при условии, что оно готово придерживаться демократических принципов и процесса свободной дискуссии.

"Хорошо, губернатор", - сказал агент президента - "Я сделаю все от меня зависящее. Что я буду использовать для маскировки?"

- Я оставляю это на ваше усмотрение. Я думаю, что вам лучше оставаться в форме, так что армия окажет вам помощь, не вынуждая вас всегда предъявлять полномочия.

- Есть две группы, с которыми я мог бы работать официально. Одна - это Памятники, которые ищут художественные сокровища, и другая Алсос, которые ищут научные секреты.

- Как вы думаете, кто будет лучше?

- Я могу переходить от одних к другим, встречаться с людьми из двух групп и использовать их наводки.

"Хорошо", - сказал Босс. - "Бейкер все устроит. Вам следует быть в Вашингтоне в Управлении стратегических служб и рассказать им то, что вы мне рассказали. Несомненно, у них будут предложения".

Ланни сказал: "Я начну, как только вы меня отпустите".

Высадив своего пассажира в Крум Элбоу, Ланни пересек Гудзон у моста Покипси и помчался по западному берегу реки, где городов было меньше. Он вышел на автомобильную эстакаду и последовал по шоссе Один, и после полуночи попал в Вашингтон. Бейкер забронировал по телефону ему место в отеле. Ему пришлось жить в одной комнате с общительным продавцом металлических труб из Кливленда. Утром он представился генералу Доновану и провел целый день и большую часть ночи в различных отделах Управления стратегических служб.

На следующее утро пятницы президент должен был прибыть на станцию Юнион в восемь тридцать ночным поездом из Гайд-парка. Полмиллиона человек должны были приветствовать его. Занятия в школах были отложены, и всем государственным служащим было разрешено опоздать на работу. К сожалению, было дождливое утро, которое обескуражило многих. Но у Ланни было непромокаемое пальто, и он пришел рано. Он наблюдал, как французские толпы празднуют победу, и ему было интересно сравнить американскую толпу с ними. Кроме того, он сам чувствовал себя победителем и имел некий сдержанный энтузиазм.

Он не присоединился к толпе на станции, но слушал звонкий голос из громкоговорителя перед радиомагазином. Президент благодарил своих друзей и особенно преданных государственных служащих. Ланни пошёл по Пенсильвания-авеню. Начался сильный ливень, но люди его выстояли. Был лес зонтиков, и дождь от зонтика одного человека бежал по шее следующего человека. Но они терпеливо стояли, просто чтобы увидеть лицо своего нового старого Шефа. Жители округа Колумбия не имеют права голоса, и, возможно, именно поэтому они так сильно хотели использовать свои глотки. Огромная волна аплодисментов прокатилась по широкому проспекту, пока маленькая процессия медленно двигалась мимо. Несмотря на дождь, президент ехал в открытой машине, длинной, известной как фаэтон. Он был завернут в непромокаемую одежду и позволил дождю струиться ручьями с его головы, когда он поднимал шляпу перед приветствующей толпой.

Его лицо сияло, потому что он любил эти демонстрации и людей, которые их устраивали. Он верил в людей, в их право выбирать свою судьбу, в их способность заботиться о своих собственных интересах. Он верил во весь демократический процесс, с помощью которого он обратился к ним и получил их ответ. Три дня назад он получил их одобрение благодаря наибольшему количеству голосов, когда-либо отданных на выборах в Соединенных Штатах и, вероятно, во всем мире. Он направлялся в резиденцию президента США, из которой рассчитывал выполнить еще один четырехлетний мандат. А правительственные служащие, которые составляли большую часть толпы, были скромными его подчиненными, которые собирались помочь ему в решении этой задачи. Восемь вымокших оркестров вытряхнули воду со своих труб и туб и сыграли марши Суза, ставшие стандартными для американских манифестаций.

Процессия прошла, толпа рассеялась, и Ланни направился в деловую часть города, которая находится очень близко к территории Белого дома. Дождь пошел на спад, и он размышлял о своем опыте последних трех дней и о выводах, которые следует из них сделать. В газетах сообщалось, что армия Паттона продолжала свирепую атаку к югу от Меца. Это направление рекомендовал Эмиль Мейснер, и Ланни чувствовал, что он как-то связан с этим. Все шло своим путем, и только одна мысль нарушала его душевное равновесие. Вид утомленного и измученного человека, дремавшего в автомобиле. Это лицо вспыхнет от волнения на параде победы, но потом его владелец будет очень уставшим, о, таким уставшим!

Ланни вышел из молитвенного состояния и увидел, что он находится на оживленной деловой улице. Вашингтон - смешанный город, и в самом центре квартала респектабельных домов можно найти самые отвратительные жилые дома, подходящие только для негритянского населения. Ланни не знал улицы, на которой он был, но позже он обнаружил, что это была Десятая, и через дорогу он увидел грязное здание из красного кирпича, напоминающее склад. Он вспомнил, что это такое. Это был старый Театр Форда, где застрелили Авраама Линкольна почти восемьдесят лет назад. Это был теперь Музей Линкольна.

Ланни вспомнил историю о бешеном южанине, актере и брате известного актера, который проскользнул мимо сонного часового в ложу президента и всадил пулю в затылок великого освободителя. Затем он спрыгнул на сцену, поставил ногу за флаг, используемый в качестве драпировки, и сломал себе лодыжку. Он выкрикнул свой мелодраматический вопль: "Sic semper tyrannis!" и сбежал верхом на лошади. Страшная история и ужасное бедствие для нации. Поскольку Линкольн, Освободитель, был также Примирителем, милосердным человеком, который пообещал залечить раны народов. Он был единственным человеком, который мог развеять яростную ненависть того периода, и его смерть означала, что страна должна была пройти через грубые промахи Реконструкции и быть отброшенной поколением соперничества приверженцев и упадка.

Ланни ехал с другим президентом и думал об убийствах и смерти, внезапных или медленных. Он считал Франклина Рузвельта еще одним освободителем и еще более опытным кучером политических бешеных лошадей. Еще раз страна подходит к концу жестокой войны, и еще раз понадобится мудрый милосердный человек, чтобы залечить раны, на этот раз всего мира. Он был таким усталым человеком - больным, как считал Ланни, несмотря на все оптимистичные высказывания его врача. Ланни стоял на этой сцене древней трагедии и пытался представить, что случится с человечеством, если Рузвельт уйдет. Замешательство, необузданная ненависть, беспомощное сползание к бедствию в обоих полушариях. Отчаяние схватило его. У него кружилась голова, и ему пришлось быстро повернуться и уйти от этого места с привидениями. Авраам Линкольн был слишком хорош для американского народа, слепая удача. И именно так агент президента относился к своему шефу в этом мировом кризисе. Где они найдут другого, как он?

Примечание

Уильям Вордсворт Туссену Лувертюру Перевод А. Ибрагимова Powers that will work for thee; air, earth, and skies;= Сама земля и сам небесный свод - Великие союзники твои.

2 Исаия 6:8. Then I heard the voice of the Lord saying, "Whom shall I send? And who will go for us?" And I said, "Here am I. Send me!" = И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня?

3 Екклесиаст 11

4Американский центральный и старейший магазин ювелирных изделий

5 Я не поэт, но подстрочник ещё хуже. The world lies like a stone upon my heart With all its urgencies and vast despair; The world from which so soon I may depart, Not knowing when I go, or where.

6 Do Well the Duty. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

7 Откровение 14:9 A third angel followed them and said in a loud voice: "If anyone worships the beast and its image and receives its mark on their forehead or on their hand, = И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою.

8 Уильям Шекспир. Генрих IV (Часть вторая) пер. Б. Пастернак = Uneasy lies the head that wears a crown

9 Джордж Гордон Байрон. Паломничество Чайльд-Гарольда Перевод В. Левика The Niobe of nations! there she stands, Childless and crownless, in her voiceless woe; = Как Ниобея - без детей, без трона, Стоишь ты молча, свой же кенотаф.

10 When in Rome = Когда в Риме, делай, как делают римляне (часто сокращается до того, когда в Риме ...) или более позднюю версию, когда в Риме, делай, как папа, пословица, приписываемая святому Амвросию, означает, что рекомендуется следовать правилам региона, в котором вы проживаете или посещаете.

11 Роберт Уильямс Бьюкенен (1841--1901) The Image in The Forum (Образ на форуме). Русского перевода не нашёл. = Great Christus-Jingo, at whose feet Christian and Jew and Atheist meet.

12 The Light That Lies. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

13 Dem Bums бруклинская бейсболльная команда. Серия -- решающая серия игр в сезоне.

14 Уильям Каллен Брайант (1794 - 1878) Поле битвы (1839) Truth, crushed to earth, shall rise again; The eternal years of God are hers; But Error, wounded, writhes with pain, And dies among his worshippers. = И правда, втоптанная в грязь, здесь вородится вновь.

15 Артур Хью Клаф (1819 -- 1861) . Не говори - напрасна битва пер. Андрей Гастев Say not, the struggle nought availeth, The labor and the wounds are vain, The enemy faints not, nor faileth, And as things have been they remain. = Не говори - "Напрасна битва! Нам полчищ вражьих не разбить! Наш труд и раны позабыты, Как было, так всему и быть!"

16 Slaughters of the Race. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

17 Г. Гейне. Пролог из Путешествия в Харц пер. Аркадий Равикович = auf die Berge will ich steigen wo die when Tannen ragen!

18 Город на западе штата Невада имеет прозвище Бракоразводная столица мира

19 Pathways East and West. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

20 Редьярд Джозеф Киплинг ДЕТИ МАРФЫ = inherited that good part

21 Чарльз Маккей (1814 -1889) Нет врагов ("No Enemies") перевод: Юлич (Юлия Валентиновна Лункина) You've hit no traitor on the hip, You've dashed no cup from perjured lip, You've never turned the wrong to right, You've been a coward in the fight.

22 Луи де Бюад де Фронтенак, граф Фронтенак и Паллюо (1620-- 1698,) -- французский военачальник, губернатор французской колонии Новая Франция (ныне -- Канада).

23 very God-damned important personage = очень чертовски важный персонаж

24 Героиня Новой Франции. Новая Франция -- общее название французских владений в Северной Америке (1534--1763)

25 Уильям Шекспир. Отелло. DESDEMONA My noble father, I do perceive here a divided duty: = Дездемона Отец, я вижу - здесь мой долг двоится.

26 Мэтью Арнольд (1822 -- 1888) Берег Дувра Пер. Вланеса = Swept with confused alarms of struggle and flight, Where ignorant armies clash by night.

27 Мэтью Арнольд (1822 -- 1888) Последнее Слово Перевод: А. Сендыка = Let the long contention cease! Geese are swans, and swans are geese!

28 Первый из Четырнадцати пунктов Вильсона

29 Уильям Шекспир. Юлий Цезарь (Пер.П.Козлова) = Yon Cassius has a lean and hungry look

30 Сэмюэл Батлер (1835 -1902) = He that complies against his will is of his own opinion still!

31 Томас Кэмпбелл (1777-1844) Ода морским воинам The meteor flag of England Shall yet terrific burn; Till danger's troubled night depart And the star of peace return. Then, then, ye ocean-warriors! Our song and feast shall flow To the fame of your name, When the storm has ceased to blow! When the fiery fight is heard no more, And the storm has ceased to blow.

32 Публилий Сир. When Fortune flatters, she does it to betray. = Когда Фортуна льстит, она хочет предать

33 Spoils of the Enemy. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

34 быть всегда виноватым без всякой видимой причины.

35 Генрих Гейне: Книга песен. Возвращение домой. Пер. Тынянов. Расскажут тебе о лучших -- Услышишь и обо мне. Пер. Маршак. Назвав наших лучших поэтов, Нельзя не сказать обо мне.

36 Теннисон. Улисс. пер. Бальмонт. Людские города, правленья, нравы, И разность стран, и самого себя. Пер. Кружков. чужие города, Края, обычаи, вождей премудрых,

37 героиня многократно использованного в европейской литературе сюжета, образец супружеской покорности, послушания и преданности.

38 Destruction Face to Face. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

39 Эмерсон, Ральф Уолдо (1803 -- 1882) Волонтёры So nigh is grandeur to our dust, So near is God to man, When Duty whispers low, Thou must, The youth replies, I can.

40 Притчи 28:1 Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев. = The wicked flee when no man pursueth; But the righteous are bold as a lion.

41 Альфред, лорд Теннисон. "Высший пантеизм" = Speak to Him, thou, for He hears, and spirit with spirit can meet!

42 Уильям Шекспир. Отелло (Пер.А.Радловой) Of moving accidents by flood and field = Опасностях на суше и на море,

43 Джон Мильтон. Потерянный рай Перевод: Аркадий Штейнберг preferring Hard liberty before the easy yoke Of servile pomp. = предпочтем Свободы бремя - легкому ярму Прикрашенного раболепства..

44 In Worst Extremes. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

45 Иоганн Вольфганг Гёте (с 1782 года фон Гёте) (1749--1832) Песня Миньоны пер. М. Л. Михайлов = Kennst du das Land wo die Zitronen bluhn?,

46 Campo coraggio = Поле мужества. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

47 Орган надзора за антигосударственными проявлениями -- орган политического сыска в Королевстве Италия времен правления короля Виктора Эммануила III.

48 Альфред Теннисон "Улисс" Перевод: К. Д. Бальмонта Thro' scudding drifts the rainy Hyades Vext the dim sea: I am become a name; For always roaming with a hungry heart Much have I seen and known; cities of men = Сквозь дымный ток ветров терзали море, -- Стал именем я славным, потому что, Всегда с голодным сердцем путь держа, Я знал и видел многое, -- разведал

49 "California, Here I Come" - это песня, написанная для бродвейского мюзикла Bombo 1921 года, в главной роли Al Jolson. Песня была написана Бадди ДеСильвой и Джозефом Мейером, и Джолсон часто упоминался как соавтор. Джолсон записал песню в 1924 году. Ее часто называют неофициальной песней штата Калифорния.

50 Very God-damned important personage = очень чертовски важный персонаж.

51 Александр Поуп (1688 г -- 1744) Опыт о человеке Перевод В. Микушевича"Hope springs eternal in the human breast; Man never Is, but always To be blest. The soul, uneasy, and confin'd from home, Rests and expatiates in a life to come." =Надежда в нашем сердце, как звезда; Благословенье в будущем всегда, На родину в томлении спеша, Иную жизнь предчувствует душа.

52 Promised Land

53 "Золотой Иерусалим" - христианский гимн XIX века Джона Мейсона Нила

54 Бытие 15:18-21

55 библейский пророк, один из "малых" пророков Ветхого Завета.

56 Исаия 65:22

57 библейская фраза, использованная девять раз в еврейской Библии для обозначения населенных пунктов племен Израиля между Даном на севере и Вирсавией на юге.

58 Исаия 35:1

59 Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся" (Ев. от Матфея 5:6)

60 Уодсворт Лонгфелло (1807 - 1882), Постройка корабля Thou, too, sail on, O Ship of State! Sail on, O Union, strong and great! Humanity with all its fears, With all the hopes of future years, = Корабль государства, счастливый путь! Плыви, союз, великим будь! Мечты, надежды всех людей Зависят от судьбы твоей!

61 Lull before Storm. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

62 Уильям Шекспир. Отелло, венецианский мавр (Пер.М.М.Морозова)

63 Red Laugh of War. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

64 Лоуэлл, Джеймс Расселл, Нынешний кризис. "Truth forever on the scaffold, Wrong forever on the throne,--Yet that scaffold sways the future, and, behind the dim unknown, Standeth God within the shadow, keeping watch above his own. Правда всегда на эшафоте, Ложь всегда на троне, Но именно этот эшафот определяет будущее, и, за мраком неизвестного Бог стоит в тени, наблюдая за своим созданием.

65 латинское крылатое выражение, первый афоризм знаменитого греческого мыслителя, врача и естествоиспытателя Гиппократа. Полностью звучит так: "Жизнь коротка, искусство/наука длинна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно".

66 Притчи 13:12 = Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание - как древо жизни.

67 Уильям Шекспир. Как вам это понравится (пер.Т.Щепкина-Куперник, 1937) Seeking the bubble reputation Even in the cannon's mouth. And then the justice, In fair round belly with good capon lined, = Готовый славу бренную искать Хоть в пушечном жерле. Затем - судья С брюшком округлым, где каплун запрятан.

68 гражданский статус, приравненный к воинскому званию

69 Уильям Шекспир. Отелло (Пер.А.Радловой) Their dearest action in the tented field, = Я знал одно - солдатскую палатку

70 Уильям Вордсворт Туссену Лувертюру Перевод А. Ибрагимова thou hast great allies = Великие союзники твои..

71 Екклеcиаст 10:1. Как мертвые мухи портят и делают зловонными благовония, так и небольшая глупость перевешивает мудрость и честь.

72 Victory mail письма на микроплёнке (посылаемые военнослужащим)

73 Outrageous Fortune. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

74 Книга притчей Соломоновых, стих 16:32

75 Уильям Шекспир. Король Иоанн (Перевод Н.Рыковой) No, no, I will not, having breath to cry:O, that my tongue were in the thunder's mouth!=Нет, нет! пока дыханье есть, не смолкнет голос. О, если б мой язык вещал, как гром.

76 День славы. Марсельеза -- гимн Французской Республики. Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivИ ! = Вставайте, сыны Отечества,

Настал день славы!

77 Имя Бенедикта Арнольда (предателя времён войны за независимость) стало воплощением низости

78 Существует множество вариантов песни I'm In the Army Now

79 Уильям Шекспир. Отелло (пер. Лозинского) ore than pertains to feats of broil and battle = Поведать, кроме войн и ратных дел;

80 От Матфея 12:25 "И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит"..

81 A Friend in Deed Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

82 Томас Грей (1716 - 1771) Сельское кладбище Элегия Перевод В. А. Жуковского The paths of glory lead but to the grave. = И путь величия ко гробу нас ведет!

83 Роберт Льюис Стивенсон (1850-1894) Моя тень. Перевод И.Ивановского = I have a little shadow that goes in and out with me. And what can be the use of him is more than I can see.

Оставить комментарий © Copyright Некрасов Юрий Валентинович (перевод: Ю.В. Некрасов) (yunekr@gmail.com) Размещен: 28/01/2022, изменен: 28/01/2022. 4009k. Статистика. Роман: Переводы Ланни Бэдд Иллюстрации/приложения: 9 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Девятый том Саги о Ланни Бэдде появился в продаже в 1948 году и описывает мировую историю в 1943 - 1944 годы. Основное задание Ланни не дать обнаружить место высадки союзников в Нормандии. С этой целью он морочит голову своим нацистским друзьям Герингу и Гитлеру. Пользуясь старым прикрытием искусствоведа, пополняющего коллекции американских миллионеров, он путешествует по Европе и Северной Африке. Генрих Гиммлер, глава страшного гестапо, лично заинтересовался его персоной и даёт распоряжение об его аресте. Сестра Ланни Марселина предупреждает его, и ему удаётся ускользнуть и скрываться в лесах и амбарах. Ему удается перебраться в Италию и присоединиться к американской армии. После высадки союзников в Нормандии армейская разведка использует его в качестве переводчика пленных офицеров. На военных дорогах он встречается со своей женой, тоже капитаном Армейского Женского Корпуса. Ланни получает важные сведения от попавшего в плен генерала Эмиля Мейснера, что позволяет американским войскам избежать потерь и быстро продвигаться вперёд. Поистине невероятная сцена, как Ланни убеждает генерала Паттона занять Париж. В конце Ланни получает поручение президента изучить состояние немецкого общества и определить тех, на кого могут положиться американцы. Это лучше сделать, находясь в Армии, работая в разведывательных группах, разыскивающих спрятанные сокровища искусства и результаты научных исследований немецких учёных. Том состоит из девяти книг и двадцати восьми глав.

Некрасов Юрий Валентинович : другие произведения.

Призывный слышу глас (One Clear Call by Upton Sinclair)