Некрасов Юрий Валентинович. Пастырь молви!

0x01 graphic

Именинник и Издатель / Переводчик

0x01 graphic

Именинник - успешный юрист в пятом поколении.
Юридическую династию учредил доктор, профессор, последний директор Ярославского Демидовского Юридического Лицея, один из родоначальников государственного права Владимир Георгиевич Щеглов, уроженец Тамбовской губернии.

Из самых больших свершений именинника - сын, дом и дерево. А, сколько впереди! И ещё, у именинника на книжной полке девять книг о Ланни Бэдде. Теперь будут десять. А со временем и все одиннадцать.

Издатель/переводчик - тоже из тамбовских. Встретил в тринадцатилетнем возрасте героя саги, своего ровесника, сына человека, занимавшегося внешнеэкономической деятельностью, как и родители издателя. Отсюда непреходящая привязанность к саге о Ланни Бэдде. Сейчас намерился перевести на русский язык и издать 11-томную эпопею о Ланни Бэдде Эптона Синклера, показывающую мировую историю с 1913 по 1949 гг.

0x01 graphic

Синклер, Эптон Билл

1878-1968

Эптон Билл Синклер-младший -- американский писатель, проживший 90 лет и выпустивший более 100 книг в различных жанрах, один из столпов разоблачительной литературы. Получил признание и популярность в первой половине XX века. В 1906 году направил свою книгу "Джунгли" с дарственной надписью Л.Н. Толстому, который с интересом ее прочитал, заметив: "Удивительная книга. Автор - социалист такой же ограниченный, как все, но знаток жизни рабочих. Выставляет недостатки всей этой американской жизни. Не знаешь, где хуже". Экземпляр книги Синклера с карандашными пометками Толстого хранится в библиотеке музея "Ясная Поляна ". Сам же Синклер не считал "Войну и мир" великим романом. Он, по его собственному признанию, никак не мог разобраться с множеством персонажей романа, их судьбами и чуждыми его американскому глазу и уху русскими именами. Не смог он дочитать до конца и какой-либо из романов Ф.М. Достоевского. В 1915 г. удостоился внимания В.И. Ленина, которое открыло его книгам дорогу к советскому читателю. В 1934 г. участвовал в Первом съезде советских писателей в Москве. Однако взаимоотношения Синклера с советскими властями стали портиться в связи с тем, что его книги издавались в СССР без разрешения автора и без выплаты ему авторского гонорара. С помощью А. Коллонтай добился выплаты ему Госиздатом гонорара в размере 2,5 тыс. долл. В 1949 г. его неприятие Стокгольмского воззвания закрыло ему дорогу к советскому читателю. Перевод его третьей книги о Ланни Бэдде, которая получила Пулитцеровскую премию, был рассыпан. О последующих книгах не могло быть и речи.

Всего между 1940 и 1953 гг. о Ланни Бэдде было написано 11 книг, давших возможность автору показать мировую историю и лидеров многих стран за период с 1913 по 1949 гг.

Сага о Ланни Бэдде включает:

Оригинальное название	Год издания	Период истории	Название и год русского издания
World's End	1940	1913-1919	Крушение мира 1947 и 2025
Between Two Worlds	1941	1920-1929	Между двух миров 1948 и 2024
Dragon's Teeth	1942	1929-1934	Зубы дракона 1943 2016
Wide Is the Gate	1943	1934-1937	Широки врата 2017
Presidential Agent	1944	1937-1938	Агент президента 2018
Dragon Harvest	1945	1939-1940	Жатва дракона 2019
A World to Win	1946	1940-1942	Приобретут весь мир 2020
Presidential Mission	1947	1942-1943	Поручение президента 2021
One Clear Call	1948	1934-1944	Призывный слышу глас 2022
O Shepherd Speak!	1949	11.1944-лето 1946	Пастырь молви! 2023
The Return of Lanny Budd	1953	1944-1949	Возвращение Ланни Бэдда 2026

Примечание переводчика

Во всех томах Саги о Ланни Бэдде переводчик сохранил неизменными все имена собственные, предложенные изданиями "Иностранной литературой" в 1947 и 1948 годах. Поэтому Ланни Бэдд останется Ланни Бэддом, несмотря на то, что автор назвал его иначе.

Эптон Синклер помимо родного языка знал французский, немецкий и испанский языки. Для придания национального колорита он вставлял слова, а иногда и целые фразы на иностранных языках без перевода. В тех случаях, когда отсутствие перевода, по мнению переводчика, мешало восприятию текста, переводчик предлагал свой перевод в примечаниях.

Почти все названия томов, книг, глав и являются цитатами из классической литературы, Библии и мифологии. Все они являются своего рода эпиграфами. Такие цитаты часто попадаются и в тексте. Там, где переводчику удалось найти источники этих цитат, он приводит их в примечаниях.

Название десятого тома автор взял из стихотворения своего персонажа, т.е. своего собственного, написанного в память умершего президента Франклина Д. Рузвельта, которого считал пастырем своего народа.

В основном цитаты из Библии приводятся по синодальному переводу или новому переводу, стихи классиков переведены русскими поэтами или профессиональными переводчиками. Все примечания сделаны переводчиком и находятся на его совести.

Все измерения переведены в метрическую систему.

Десятый том Саги о Ланни Бэдде вышел в 1949 году и должен был её закончить. Автор за девять лет написал десять книг, которые должны были стать учебником современной истории.

В этом томе описаны события с ноября 1944 по осень 1946 г. В эти события вошли немецкое наступление в Арденнах (16 декабря 1944 -- 29 января 1945), смерть Франклина Рузвельта 12 апреля 1945 г. в Уорм Спрингс, Джорджия, США, конец войны с Германией, первое в мире испытание ядерного оружия, произошедшее 16 июля 1945 года в штате Нью-Мексико (США) на полигоне Аламогордо, Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года) и Нюрнбергский процесс 20 ноября 1945 -- 1 октября 1946 года.

В начале тома Ланни находится в составе седьмой армии США в Арденнах. Он принимает участие или является свидетелем всех событий, указанных выше. Закончив свою службу агентом президента и в военной разведке, он создаёт собственную радиопрограмму, выступающую в защиту мира и демократии.

Он знакомит свою дочь с младшим сыном Рика и привлекает молодежь в свою радиопрограмму.

В конце тома всё семейство Ланни в сборе, там его пятилетний сын, носящий его имя, его жена, ожидающая нового ребёнка, его взрослая дочь, решившая во всём помогать отцу. Все слушают речь президента Трумэна, провозгласившего, что контроль над атомной бомбой принадлежит американскому народу, на чьи деньги она была создана.

В этом томе впервые звучат не только антисоветские, но и русофобские высказывания.

Том состоит из десяти книг и тридцати четырёх глав.

СОДЕРЖАНИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ
Тяжелое наказание войны

Глава первая.		Богатства на земле
Глава вторая.		Вернется хаос
Глава третья.		Ни днём, ни ночью нет покоя
Глава четвёртая.		Смелые действия

КНИГА ВТОРАЯ
Жар любви и ум - вот непоборный твой оплот

Глава пятая.	Каковы твои друзья
Глава шестая.	Нет места лучше дома
Глава седьмая	Позвольте нам жить в мире

КНИГА ТРЕТЬЯ
Пусть приходят враги теперь со всех концов земли

Глава восьмая	O peuple deux fois ne! (Народ, рождённый дважды!)
Глава девятая	Мне предвещают радостные вести
Глава десятая	Die Wacht am Rhein (Стража на Рейне)

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
Слезы из глубины какой-то высшей боли

Глава одиннадцатая	Живая жертва
Глава двенадцатая	Подарки врага
Глава тринадцатая	Стены Иерихона

КНИГА ПЯТАЯ
Они из рабства к богу вопиют!

Глава четырнадцатая		Пали могучие
Глава пятнадцатая		Искусство вечно
Глава шестнадцатая		Вспоминать былое счастье в скорби

КНИГА ШЕСТАЯ
Благой удел - Быть наделенным мощью великаньей

Глава семнадцатая	Землетрясение и затмение
Глава восемнадцатая	Кровь на луне

КНИГА СЕДЬМАЯ
Твои друзья - твоё богатство

Глава девятнадцатая	Великие союзники твои
Глава двадцатая.	Многие советники
Глава двадцать первая.	Паства скитается одна
Глава двадцать вторая	Работников мало

КНИГА ВОСЬМАЯ
Любите правду и победите черта

Глава двадцать третья	Грядёт новый мир
Глава двадцать четвёртая	Ритм новой песни
Глава двадцать пятая	Ветра шелестящий лёт
Глава двадцать шестая	Жернова Господни

КНИГА ДЕВЯТАЯ
Истина, разбитая вдребезги, обязательно возродится

Глава двадцать седьмая	Стыд приходит позже
Глава двадцать восьмая	Предоставьте месть Мне
Глава двадцать девятая.	VAE VICTIS! (горе побеждённым)

КНИГА ДЕСЯТАЯ
Он будет служить царям

Глава тридцатая	Вернись домой героем
Глава тридцать первая	Строители Судьбы
Глава тридцать вторая.	Здравствуй и прощай
Глава тридцать третья	Но твердо мир держи в своей деснице
Глава тридцать четвёртая	Надежда положить конец

ПРИЛОЖЕНИЕ

Грядущее крушение мира

___________________________________________________

КНИГА ПЕРВАЯ

Тяжелое наказание войны¹

___________________________________________________

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Богатства на земле?²

Ланни Бэдд, прибывший в Париж в середине ноября 1944 года, был доставлен под проливным дождём в Крийон. Этот роскошный отель был для него историей, а также биографией с самых ранних дней. Робби Бэдд, тогда продавец оружия, сделал этот отель своей штаб-квартирой при бесчисленных поездках в Европу. Ланни ещё малышом привозили сюда, чтобы повидаться со своим отцом, и на его опыте научиться тому, как быть идеальным маленьким джентльменом. Степенно ходить, тихо говорить, внимательно слушать, понимать значение длинных слов на нескольких языках и оценивать относительную важность многочисленных титулованных и богатых людей. Из широких окон отеля он наблюдал начало Первой мировой войны. Войска маршировали к железнодорожным вокзалам под одобрительные возгласы, уверенные в скорой победе. С этого зрелища он вернулся к выполнению обязанностей секретаря, вызванными чрезвычайными обстоятельствами в четырнадцать лет. Но он мог расшифровывать телеграммы, отвечать на телефонные звонки и твердо объяснить, что Оружейные заводы Бэдд обеспечены заказами на два года вперед и не имеют абсолютно ничего, что могли бы продать. европейской стране, находящейся в самой затруднительном положении.

Да, и из этих же окон повзрослевший Ланни смотрел на то, что по его убеждению, было началом социальной революции в Париже. Организованные толпы заполнили огромную площадь Согласия и пробились через мост к Дворцу Бурбонов, где заседала Палата депутатов. Это было в 1937 году, а через три года пришли нацисты, и Ланни, выдавая себя за обращенного в их веру, встретил здесь Гитлера в час его величайшей славы. Теперь колесо фортуны сделало еще пол-оборота, и фюрер вернулся в Берлин, укрывшись в своем бомбоубежище. А американцы получили Крийон, в просторном вестибюле которого было полно как мужчин, так и женщин в военной форме. На Ланни тоже была форма, потому что теперь он был полковником в армии, так называемого "приравненного ранга"(гражданский статус, приравненный к воинскому званию). Он получил зарплату полковника, еду и кров полковника, но он не мог отдавать военные приказы. Армия нуждалась в гражданских лицах, разных специалистах, и это был способ обеспечить их едой и кровом.

Первой мыслью Ланни после прибытия в аэропорт Орли было взять газету и посмотреть, что сейчас делает эта самая большая из всех американских армий. Коммюнике всегда опаздывали на пару дней. Третья армия генерала Паттона начала наступление на Мец. Этого Ланни ожидал и даже помогал в его подготовке. Пару месяцев назад его отправили в Нанси, в штаб Третьей армии, чтобы допросить захваченного немецкого генерала и убедить его раскрыть секреты укреплений. Теперь началось давно подготовленное наступление под ледяным дождем и первозданной липкой грязью. Ланни, который покинул это место с сильной простудой, был рад прочитать об этом в парижской газете и услышать об этом от друзей в Крийоне.

Он сначала подумал о своей почте. Пришли письма, в том числе одно с почерком его жены. Он открыл его, и оно полностью вытеснило войну из его мыслей. Лорел отправилась на Ривьеру, чтобы собрать материал для журнальной статьи об американской армии и о том, как жители восприняли своё освобождение. Между прочим, она собиралась посмотреть, что случилось с Бьенвеню, виллой, которая принадлежала матери Ланни.

Именно об этом Ланни ожидал прочитать, но на эту тему было только две строки. - "Место грязное и неухожено, но серьезно не пострадало. Я сообщу позже. Это просто предварительная строчка перед необыкновенной новостью, которую я получила от Марджи, леди Эвершем-Уотсон. Она позвонила мне по телефону вскоре после того, как я вошла в дом. Она живет рядом. Она спросила тебя, и я сказала ей, что жду тебя из Вашингтона, а затем она спросила: 'Знает ли он о завещании Эмили Чэттерсворт?' Я сказала, что совершенно уверена, что ты этого не знаешь, и она сказала мне, что Эмили оставила тебе значительную часть своего имущества, более миллиона долларов. Она передала это имущество в доверительное управление, чтобы ты использовал его по своему суждению для предотвращения будущих войн. Я заставила Маржи повторить слова, и она спросила: 'Как ты думаешь, что из этого сделает Ланни?' Все Канны полны сплетен по этому поводу, и Марджи собирается собрать их для меня - на велосипеде. Если ты можешь себе это представить! Другого средства передвижения даже для пожилой графини не существует. Мне удалось купить мужской велосипед всего три тысячи франков, и теперь я вырезаю одну из темно-синих штор из твоей спальни, чтобы сшить пару брюк.

Я сделаю все возможное, чтобы получить копию завещания и отправить ее тебе. Я думаю, тебе лучше приехать сюда, если это вообще возможно. Я полагаю, что миллион долларов важен, даже если ты не знаешь, что с ним делать. Так обстоит дело с большинством людей, которых мы знаем, которые настолько удачливы или неудачливы, владея таким богатством. Я забыла упомянуть, что Марджи была среди британских жителей, интернированных немцами. Они позволили ей иметь небольшую сумму ее собственных денег для покупки еды. Ей должно быть около семидесяти, и ее волосы стали совсем белыми".

Так у сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт появились лишние мысли, который занимали его в течение многих дней. Он часто видел большие суммы денег и понимал, что, хотя можно думать, что управляешь ими, в действительности они будут управлять тобой. Это было своего рода бремя, которое его старый друг взвалила на него. Она угрожала этим и говорила об этом. Но он знал, что люди, которые обладают большим богатством, почти всегда используют его, чтобы купить личное уважение и внимание. Если они не понимают этого, то они изменяют свое мнение и свои желания. Пока Ланни отправлялся на свои таинственные задания, ближайший друг его матери умерла в одиночестве.

Хозяйка поместья Семь дубов, однако, была человеком с твердым разумом. Она знала Ланни с самого младенчества и любила его как сына. Она оставила ему миллион долларов в доверительное управление и поручила ему задачу положить конец войне во всем мире - не меньше! Попечитель не мог удержаться от улыбки самому себе, думая о многих долларах, о которых он знал, чьи владельцы были заинтересованы в войне, или, во всяком случае, были готовы воевать, чтобы защитить себя и свои привилегии. Да, миллионы долларов, фунтов, франков, марок и даже рублей, увы! Как они будут ненавидеть любого, кто пытается им помешать, даже говоря правду о них!

Ланни думал об этой покойной grande dame - "старой доброй Эмили", как он ее называл неформально по обычаю своего поколения. Она была для него своего рода крестной матерью с тех пор, как он родился и до этого. Робби Бэдд, европейский представитель Оружейных заводов Бэдд, признался ей, что влюблен в натурщицу в Париже, американскую девушку, на которой он не может жениться, потому что какой-то злой человек послал его мрачному старому пуританскому отцу фотографию картины этой девушки в обнаженном виде. Робби поселил ее на вилле на мысе Антиб и сказал всем, что она его жена. Эмили согласилась защитить ее и сохранила секрет. Теперь, сорок пять лет спустя, Эмили была мертва, и передала следующему поколению бремя, которое она обдумывала, но никогда не имела смелости взять на свои плечи это бремя. Богатые цепляются за свое богатство, поэтому зачастую это единственная форма их различия. Они расстаются с ним только тогда, когда отправляются в неизвестном направлении на поезде, в котором нет багажного отделения.

III

Ланни не смог приехать на Ривьеру. Он написал своей жене, что у него есть обязанности. Он не мог сказать больше, и она не ожидала этого. Он выбросил из головы волнующую мысль о наследстве и прочитал остальную часть своей почты. Письмо от Бьюти, его матери, которая была беженкой в Марокко и теперь хотела вернуться к себе домой. Очевидно, она ничего не слышала о завещании Эмили. Её письмо касалось в основном трудностей с транспортировкой через Средиземное море и жалоб на эту войну, нарушившую комфорт и удобства праздного класса.

Было письмо от старого друга Ланни Рауля Пальмы. Рауль был в Тулоне, где он работал с подпольем, а теперь вышел из него с претензиями. Он был пожизненным социалистом и рассчитывал создать великую военно-морскую базу во Франции по образу своих собственных теорий. Но, увы, американская армия, похоже, не питала симпатий к социальным теориям и желала лишь привести порт в порядок, чтобы можно было доставлять припасы и отсылать их на фронт. Большую часть времени Рауль уделял выслеживанию коллаборационистов и отправлению их в тюрьму. Кроме того, он ссорился с коммунистами, которые будут сотрудничать только на своих собственных условиях. Длинное письмо, не очень радостное, создавало впечатление, что в послевоенной Франции шла та же партийная борьба, которая открыла путь нацистам и фашистам.

Эти мысли Ланни также выбросил из головы. Предполагалось, что все мужчины и женщины, которые носили форму Вооруженных сил, имели только одну мысль - продолжать войну. Сам Ланни был здесь с тремя заданиями, одним общим и двумя специальными. Основной задачей было собирать и отправлять президенту Рузвельту любую информацию, которая может быть ему полезна. Два других заключались в советах и помощи группам, работающим в областях, в которых Ланни имел специальные знания. Одна из них была так называемая "Комиссия Робертса", а другая была известна под кодовым названием Алсос, по которому приравненный полковник не получил никаких объяснений.

Ланни помчался на первой служебной машине в Версаль, примерно в двадцати километрах к северо-западу. Широкий бульвар вел через Булонский лес и мимо Лоншама, где в счастливые дни юный Ланни посещал модные скачки. В Версале был громадный дворец, который Король Солнце воздвиг для своей славы, и перед ним стояли Grandes Ecuries, огромные конюшни, в которых помазанный Богом правитель разместил свои сотни лошадей. Издавна здание было превращено в офисы, а на мезонине находились две комнаты с надписью на двери: "Отдел памятников, изобразительных искусств и архивов Управления военного правительства, G-5". Для своих же членов, покороче, это были "Памятники".

Американцы и британцы работали вместе. Американцы были в основном молодыми людьми, выпускниками музея Фогга и факультета изящных искусств Гарвардского университета. Ланни Бэдд, которому уже было сорок пять лет, был для них старшим государственным служащим. Он прожил большую часть своей жизни в Европе, тогда как они знали её только как туристы. Он свободно говорил по-французски и по-немецки тогда, как они учились языкам по книгам. Он был в каждом месте, о котором они упоминали, и, кажется, знал всех, о ком они когда-либо слышали. Невероятно, но он был другом нацистских лордов и хозяев, и это сделало бы их подозрительными, если бы не тот факт, что у него было рекомендательное письмо от президента Соединенных Штатов. В дополнение к этому, он был красивым, учтивым и приятным. Он зарабатывал деньги как искусствовед, тогда как они, увы, получали только скромную зарплату ученых, а теперь были на иждивении армии.

Этот приятный джентльмен садился с их группой и отвечал вечером на сто вопросов, а стенографист делал записи. Он встречался с главами Айнзатцстаба и многими их подчиненными. Он сидел в Каринхалле и слушал их разговоры. Он даже у них купил картины и отвёз их в Америку. Он знал многих богатых коллекционеров произведений искусства в Париже и его окрестностях, и если они сбежали в Калифорнию или Аргентину, он мог бы предложить кого-то, у кого будут их адреса. Во всем мире были ограблены люди, которые еще не узнали, что союзники собираются восстановить их собственность. Им надо написать и пригласить представить свои требования.

Например, мадам де Бруссай, урожденная Оливия Хеллштайн, дочь крупного еврейского банковского клана, имеющего отделения по всей Европе. Эмили Чэттерсворт позаботилась о том, чтобы Ланни был приглашен в дом Оливии, думая, что он мог бы стать правильным зятем для этой семьи. Во время войны клан был разбросан, некоторые из них были убиты, и всех их ограбили. Оливия нашла убежище в Испании, и теперь она вернулась в свой дворец. Она была счастлива принять сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и рассказать ему, как связаться с выжившими членами ее семьи и другими людьми, которые владели предметами искусства и потеряли их. Была французская группа, сотрудничающая с Памятниками, обменивающаяся данными и идеями, и Ланни взял с собой представителя этой группы.

В Париже находится музей, который когда-то был площадкой для игры в ручной мяч игривых монархов, Musee du Jeu de Paume. Нацистские грабители использовали его в качестве своего рода выставочного помещения, куда свозились их трофеи и демонстрировались для немногих привилегированных. Гитлер приходил сюда время от времени. Герман Геринг часто приезжал, несмотря на его неотложные обязанности в качестве маршала авиации. Они выбирали то, что хотели, и оставляли остальное для подчиненных. Ланни встретил глав этого Айнзатцстаба в Каринхалле и получил сокровища на миллион долларов в обмен на небольшую услугу Герингу - чертежи последней модели истребителя Бэдд-Эрлинг.

Большой штат Музея был в основном немецким, но нескольким французским служащим удалось завоевать расположение и остаться. Одна из них тайно была членом Сопротивления и тайно уносила копии списков и записей учреждения и даже фотографии его сотрудников, чтобы они не могли изменить свои имена и скрыться. Ланни Бэдд, посещавший Париж в роли двойного агента искусствоведа и сочувствующего нацистам, встречал эту седовласую даму, и каждый из них чувствовал должное тайное презрение к другому. Здесь они встретились снова, и потребовалось некоторое усилие, чтобы убедить женщину, теперь офицера французской армии, в том, что этот богатый и элегантный американец на самом деле не был предателем и шпионом. "Madame la capitaine", - сказал он ей, - "разве вы сами не доказали, что это можно сделать?"

Живопись была одной из специальностей Ланни. Другой была наука. По его словам, он ничего не знал о последнем предмете, но сдал экзамены, чтобы во время поездок в Германию он мог попытаться выяснить, что они делают в области ядерной физики и реактивного движения. А так же как обстоят дела с ужасными ракетными бомбами Фау-2, которые теперь делали несчастной жизнь для жителей Лондона. В Париж недавно прибыл штат настоящих ученых и их помощников, обязанностью которых было следовать за армией на вражескую территорию и разыскивать эти секреты. Ланни не знал греческого, поэтому название Алсос оставалось для него загадкой.

Агент президента встретил этих загадочных людей в Колумбийском университете и выдал им всю информацию, которую он имел. Теперь они были рады, что он явился в Париж, и сообщили ему, что в его задачу входит оказывать им помощь. Они знали имена лучших атомщиков Германии, которых они хотели найти и опросить. Но некоторые из этих людей могут скрываться, а другие могут отказаться говорить. Был другой способ получить информацию через рабочих и техников, без которых не мог быть выполнен ни один проект любого размера и важности. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, сочувствующий социалистам с юности, имел контакты с рабочими в Германии и мог бы извлечь много подсказок из таких источников.

Молодые ученые группы Алсос были в крайне тревожном настроении. Только их лидер знал, как далеко продвинулись американцы с проектом расщепления атома, но все они знали, что немцы начали свои исследования, по крайней мере, за два года до Соединенных Штатов, и все они глубоко уважали немецкие научные способности и даже трепетали перед ними. У немцев был Отто Хан, который открыл принцип атомного деления, и другой немец опубликовал первую статью о теории цепной реакции. Руководителем немецкого проекта был Вернер Гейзенберг, один из величайших физиков-теоретиков в мире. По этим причинам Алсос был готов к любому ужасающему открытию, даже к тому, что атомная бомба упадёт на их собственные головы, когда они рискнут попасть в Нацилэнд.

Ланни сделал все, что мог, чтобы утешить их. Он не мог сказать: "Меня отправили в Германию узнать об их атомной работе". Он не мог сказать: "Профессор Эйнштейн обучал меня в течение двух месяцев". Он мог лишь туманно сказать: "Я думаю, что крайне маловероятно, что немцы могли бы добиться цепной реакции. Если бы это было так, то у меня были бы какие-то намёки на это. И Гитлер, и Геринг - хвастуны, и они не могут удержаться от рассказа о чудесах, которые у них есть в рукаве. Вы знаете, как Гитлер рассказал миру о своем Wuwa, и он подробно рассказал мне о своем разрушающем 'насосе высокого давления' ".

Молодые ученые знали все об этом. Wuwa сокращение Wunderwaffe - "чудо-оружие" - ракетные бомбы, которые теперь взрывались над Лондоном. Фюрер обещал им их по радио год или два. Что касается "насоса высокого давления", это было кодовое название для необычайной выдумки самого Гитлера, огромной стальной трубы, похожей на дымовую трубу длиной в сто метров. Это было орудие, выстреливающее снаряд, и пока снаряд проходил через ствол он ускорялся заложенными там зарядами. Снаряд должен был достичь Лондона. Но эта проклятая вещь никогда не работала. Заряды срабатывали в неподходящее время и взрывали ствол и артиллеристов. Но Гитлер не мог сдаться. Он так ненавидел Англию, его мысли продолжали пересекать этот узкий водоем и сеять катаклизмы. В настоящий момент в Армии находились тысячи рабочих, работающих в подземных сооружениях для Hochdruckpumpen (Насосы высокого давления), которые никогда не пересекут Ла-Манш.

Наступление Джорджа Паттона на Мец распространилось по всему фронту и стало общим зимним наступлением. Зимние бои тяжелы для всех армий, но для немцев они были тяжелее, потому что у них не было сложной техники американцев. То, что у них было, было еще более необходимо на русском фронте, где было еще более масштабное наступление, и где никогда не шел дождь, а только шел снег, и люди частично или полностью замерзали, если у них не было теплой одежды и другой защиты.

В настоящее время пришло известие, что Седьмая американская армия взяла Страсбург, крупный французский город в верховьях Рейна. Это было важно для Алсоса, потому что там был знаменитый университет, и в течение последних четырех лет и части пятого года немцы создали в нем достойный физический факультет. Алсос послал представителя, и сначала он телеграфировал, что не смог найти ни одного физика. Затем пришла вторая телеграмма. Ядерная лаборатория располагалась в крыле страсбургской больницы, и ее четыре физика выдали себя за врачей.

Они были арестованы. Главный физик находится в тюрьме, чтобы у него не было возможности договориться с другими. Люди из Алсоса отправились в Страсбург, полные надежды найти подсказки, которые расскажут им о том, чего достигла немецкая наука в одной изолированной и трудной области. До последних пяти лет ядерщики всех стран представляли собой тесную небольшую группу заумных мыслителей, обменивающихся докладами, встречавшихся на небольших конференциях, разговаривая на секретном жаргоне, который никто не мог понять. Теперь будет новый вид конференции, в которой четыре немца будут говорить, и столько же американцев - слушать.

Профессор Гаудсмит, главный физик Алсоса, пригласил сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт присоединиться, что не могло не порадовать Ланни. Группа прилетела в Страсбург в очень плохую погоду. Другого вида транспорта просто не было. Войска на фронте передвигались почти вплавь, так как там было так много вышедших из берегов рек и затопленных полей, которые нужно было пересечь. Самолет был страшно неудобен. К счастью, полет занял всего пару часов, и они благополучно приземлились в аэропорту, на поверхности которого было до пяти сантиметров воды. Немцы находились сразу за рекой. Крупный мост не был взорван, но постоянно обстреливался, и время от времени бомбился. Тут шла настоящая война.

Древний город Страсбург в голове Ланни Бэдда был отмечен красным цветом, потому что на этом мосту одиннадцать лет назад нацисты передали ему разбитое тело его друга детства Фредди Робина. Именно в Отеле де ла Виль-де-Пари он сидел у постели этого молодого социалиста, оплакивая человеческую жестокость по отношению к человеку и мысленно готовясь к роли тайного агента против нацистских зверей. Теперь секретность закончилась, и здесь в аэропорту и городе была эта покрытая загаром армия, дисциплинированная, обученная и готовая добраться до врага.

Ланни знал эту армию, Седьмую, потому что он прошёл с ней всю дорогу от Сен-Рафаэля на Ривьере через Гренобль до Лиона и далее. Восхитительное путешествие по предгорьям Альп с допросами немецких военнопленных в пути и с составлением отчетов о том, что он смог от них получить. Это была комбинация войны и пикника, всегда со гулом орудий, но за пределами досягаемости их снарядов. Сладкая месть, приносящая удовлетворение и в то же время любезная, потому что он никогда не осуществлял тех страшных угроз, которые он делал врагу, и ему не разрешили бы сделать это, даже если бы он захотел. Бедняги, они знали только то, чему их учили, и тот новый набор уроков, который им преподнесли! Сначала превосходство американского оружия, а затем превосходство американской еды, странно известной как "K-рацион³!"

Теперь агент президента сидел и слушал, как американские специалисты задавали вопросы своим немецким коллегам. Некоторые из них встречались в более ранние времена, и тогда они были друзьями. Теперь они были врагами. Или не были? Никогда нельзя быть уверенным, как получится любой разговор. Некоторые будут осторожны и хитры, а другие займут позицию, что в отношении ученых никогда не было никакой войны и что знания свободны, как и всегда.

Немецкие ученые получили приказы и должны были им подчиняться, и, конечно же, никто не мог привлечь их к ответственности за то, как использовались их открытия! Это было дело правительства.

Тактика Алсос состояла в том, чтобы согласиться на все это, и быть дружелюбными и неофициальными. Ни один немец не должен был понять, что они ищут знания о ядерном делении. Люди из Алсоса были просто обычными учеными, интересующимися всеми новыми идеями и открытиями. Немцы были тщательно опрошены, но, видимо, им нечего было сказать, кроме имен своих бежавших коллег. Вайцзеккер, ведущий физик-теоретик, и Хааген, специалист по вирусам, считали, что он готовят страшные болезни, которые можно запустить позади американских армий.

Оккупанты конфисковали все бумаги в лаборатории и в офисе Вейцзеккера в университете. Всю ночь они сидели, изучая их, при свете свечей и одной газовой лампы. Самолеты пролетали над головой, рвались бомбы и снаряды. Рядом гремели американские минометы, но ученые не обращали на это внимания, поскольку натолкнулись на тревожное открытие, конверт с надписью: "Представитель рейхсмаршала по ядерной физике". Последствия этого были очевидны. Рейхсмаршал является высшим званием в германской военной системе, и если у них был один из них, отвечающий за ядерную физику, у них должно быть колоссальное учреждение, возможно, даже большее, чем у американцев. Они может быть массово производят бомбы!

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт указал на неясность этого названия. Оно также может означать представителя рейхсмаршала по ядерной физике, то есть одного из помощников Геринга, и он может быть человеком менее значимым, чем, например, представитель рейхсмаршала по охоте на оленей. Американские ученые вздохнули с облегчением.

Они нашли еще большее утешение до того, как прошли эта ночь и раннее утро, потому что в бумагах Вейцзеккера они получили информацию, которую искали. Этот герр профессор Карл Фридрих Фрайхерр фон Вайцзеккер был важным человеком, и не только в области физики. Он был прусским аристократом, сыном дипломата, который был заместителем министра иностранных дел Гитлера. Сын считал себя привилегированным персонажем, и, возможно, именно поэтому он вел усердную переписку с другими немецкими физиками относительно их самой секретной работы. В гадании не потребовалось никакого умения, чтобы понять, что Дорогой Вальтер был профессором Герлахом, а Дорогой Вернер - профессором Гейзенбергом. Очевидно, Дорогому Карлу Фридриху никогда не приходило в голову, что американские физики могут добраться до Страсбурга. И он спешил убраться и, должно быть, забыл эти бумаги.

Был еще один профессор по имени Флейшман, который был еще более нескромным. Он был сплетником, который любил записывать интересные события и деятелей. Он датировал все, что было очень полезно. Он записал имена и адреса ведущих физиков Германии и даже номера телефонов секретных лабораторий. Американцы могли бы позвонить им, если бы немцы не перерезали телефонные провода через реку. Профессор Флейшман временами использовал стенографию, но один из американцев знал систему Габельсбергера, так что в этом было легко разобраться. Иногда он писал формулы, и если они были не правильными, это доставляло американцам удовлетворение и компенсировало напряжение чтения при свечах.

Здесь была история о том, что немцы делали с керном, как они называют ядро. Они знали о нём очень много, но, конечно, не знали, как превратить его во взрывчатку. Они даже не знали, что такое плутоний. Во всяком случае, их руководители никогда не упоминали о нём. Они думали, что урановый котёл в цепной реакции станет бомбой! Как они рассчитывали транспортировать эту чрезвычайно тяжелую массу металла и тяжелой воды по воздуху, они не обсуждали, и как они собирались не дать бомбе взорвать лабораторию. Время от времени они покровительственно упоминали американские работы. Их уверенность в собственном превосходстве была наиболее утешительной для Алсоса.

"Это решает вопрос", - сказал профессор Гаудсмит. - "У них нет бомбы, и они не получат её в этой войне".

"Тогда, возможно, нам тоже не придется её использовать", - задумчиво заметил один из молодых ученых.

Ланни позволил себе нескромную реплику. - "Не обманывайте себя. Если мы её получим, мы обязательно её используем".

Ученые выглядели несчастными. Они были полны страха перед мыслью о том, что они делают, создавая это ужасное оружие и доверяя его политикам и военным. Они придумывали для себя то же самое оправдание, что и все немцы.

VII

Группа вернулась в Париж на машине, взяв с собой пленников. Один из них ехал рядом с Ланни и болтал по-английски, потому что немец гордился своей беглостью. Они говорили о местах, которые они посетили, как в Америке, так и на континенте. Они вели себя дружелюбно, и немец дал понять, что он хочет предоставить стране Ланни выгоду от своих редких и специальных знаний. Ланни вежливо уверил, что его страна будет относиться к своим научным гостям со всей вежливостью, но он был осторожен, чтобы не дать намёка, что Америка, по крайней мере, на десять лет опередила Германию в ядерных исследованиях. Он осторожно рискнул предположить, что Фатерланд понёс ущерб в этой области, изгнав способных еврейских ученых. Немец согласился и по секрету показал, что величайший физик-теоретик в мире, коим он назвал Вернера Гейзенберга, отважился подойти не менее, чем к рейхсминистру Гиммлеру, по вопросу о запрете преподавания теории относительности Эйнштейна в немецких университетах. Ланни, возможно, произвел бы настоящую сенсацию, отметив: "Я тоже имел честь встретиться с рейхсминистром Гиммлером". Но он этого не сделал.

Вернувшись в Крийон, первой обязанностью Ланни было подготовить краткий отчет для своего босса. Конечно, Рузвельт получит его через армию, но его больше интересует мнение человека, которого он знал и которому доверял. Агент президента привез с собой свою изношенную маленькую переносную пишущую машинку, бесценное имущество военного времени, и он усердно стучал по ней. Он позволил себе углубиться в некоторые подробности, поскольку они были в буквальном смысле самым важным вопросом во всем мире для президента Соединенных Штатов. Именно по его распоряжению возникла атомная бомба, и именно по его распоряжению она будет использована. Он назовет время и место и будет нести ответственность за десятки или сотни тысяч жизней, которые она унесёт.

Ланни Бэдд на самом деле не знал, будет ли создано это ужасное оружие войны. Он знал только, что значительная часть ресурсов его страны была мобилизована для её создания, под влиянием страха, что нацисты могут получить её первыми. Он знал, что Альберт Эйнштейн написал Рузвельту, указывая, как новые открытия в ядерной физике сделали этот проект возможным. И это казалось чем-то вроде иронии, провидения или судьбы, потому что Эйнштейн был одним из тех еврейских ученых, которые были вынуждены бежать от нацистов. То, что нацисты потеряли, получили американцы.

В настоящее время агент президента знал лишь немного об успехе его собственной страны. Два года назад Ф.Д.Р. доверил ему секрет, что первая цепная реакция была достигнута, и позже друг Ланни, профессор Олстон, прошептал, что существует грандиозный проект по расщеплению атомов. Этого было достаточно, и Ланни никогда не задавал вопросов. Но за последние несколько месяцев он тут и там получил подсказку от людей из Алсоса и понял, что бомба может скоро стать реальностью. Профессор Гаудсмит, еврейский физик, родившийся в Голландии, был главным человеком, одним из первооткрывателей так называемого "спина электрона". Он, несомненно, знал все, но его младшие помощники не знали. Они осторожно относились к каждому слову. Солдаты, которые защищали их, понятия не имели, что они ищут. В первую ночь в Страсбурге солдаты сидели в комнате, играя в карты при свечах, в то время как ученые выискивали секреты, которые могли бы определить судьбу американской армии и даже цивилизации на долгие века.

Этику этого страшного нового оружия Ланни обсуждал с Эйнштейном и его помощником, с Олстоном и кратко с Ф.Д.Р. Страна была в состоянии войны, и эта война не была американской. Япония не только напала на Америку, но и Германия сразу же объявила войну Америке, и этот факт некоторые американцы упускают из виду. Это была жизнь японцев и немцев против жизни американцев, и кто мог измерить ценность жизней врага против нашей? Там не может быть никакого сравнения. Президент не найдёт оправдания, если пожертвует одной американской жизнью ради спасения десяти тысяч жизней врагов. Что касается вопроса о бомбардировках мирных жителей, то нацисты и фашисты дали пример. Они первыми бомбили Гернику, Барселону, Валенсию, Мадрид. Затем Варшава, Лондон, Роттердам. Японцы убили много мирных жителей в Перл-Харборе. и, вырыв могилу, они должны лежать в ней.

Но как насчет будущего? Кто еще будет следовать этой схеме, кто еще будет лежать в этой могиле? Знание ядерной физики является общей для всего научного мира. При таком знании было бы невозможно долго хранить секрет бомбы. Кто еще будет иметь дело с ней, кто еще скажет, где она может быть использована? Этот вопрос мучил душу каждого ученого, который имел эти ужасные знания.

Шекспир сказал, что обладать силой великана было прекрасно, но использовать эту великанью силу было бы тиранством. Кто бы мог догадаться, какие тираны могут возникнуть в будущем мире, и как они могут использовать силу, способную уничтожить целые города, даже целые страны? Ибо ни один физик не мог догадаться, какими могут быть общие последствия цепной реакции. Предположим, что цепная реакция может начать деление легких атомов. Весь Земной шар может превратиться в альфа, бета и гамма частицы за доли секунды. Это стало бы незначительным событием в истории вселенной, в которой время от времени взрывались колоссальные солнца, и их свет достигал телескопов астрономов через несколько миллионов лет после этого события. Были ли где-то в этих галактических системах ученые-ядерщики, и изобрели ли они атомные бомбы для преодоления своих врагов?

VIII

Следующее письмо Лорел содержало копию завещания Эмили Чэттерсворт, и Ланни внимательно изучил ее и убедился, что завещание было реальностью. Чтобы избежать налогов на наследство, был создан "благотворительный фонд" - Американский фонд мира, единоличным попечителем которого был Ланни. У Эмили было две племянницы, с которыми Ланни познакомился давным-давно, со знанием того, что любая из них может быть "избранной". Теперь тетя оставила деньги каждой и списку пенсионеров и старых слуг. Она добавила условие, что если кто-либо попытается оспорить завещание, то это лицо утратит свое право на завещанное. Это был тщательно составленный документ, и Ланни мог различить хорошо обученный ум и руку старого мистера Саттерли, международного юриста, который жил в своем доме на вилле недалеко от поместья Семь дубов. Он пришел с белыми усами и черным кожаным портфелем, чтобы рассказать богатой вдове о ее делах. Мистер Саттерли не знал, как положить конец войне в мире, и, несомненно, считал бы это фантастической идеей, но он знал, как составить завещание, чтобы оно действовало как в Париже, так и в Нью-Йорке.

Еще раз сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт стало трудно сосредоточиться на предметах искусства и научных тайнах. Он видел много войн, и ему они не нравились. Чтобы знать, как положить конец злу, нужно знать, что его вызвало. И по этому поводу можно получить разные мнения от каждого авторитета. Современная жадность и древние предрассудки. Конкуренция за рынки сбыта и сырья. Понятия расового превосходства. Национальная ревность, наследственные страхи, профессиональные амбиции, религиозный фанатизм, демографическое давление. Можно составить длинный список, и каждый предмет будет иметь какое-то отношение к этой проблеме, добавляя сложность и заблуждения.

Ланни думал о своих друзьях, в своем воображении он разговаривал с многими из них. Он прекрасно знал, какой совет они дадут. Его друг Рик скажет ему, что это капитализм, как и сводная сестра Ланни, Бесси Бэдд Робин. Но когда они обсудят лекарство от этого, тут же начнется война. Рик был парламентским социалистом, в то время как Бесс была партийным коммунистом, и, прежде чем они справятся, женщина будет называть мужчину - "социальным фашистом", и мужчина будет называть женщину "принципиально реакционным красным империалистом".

Ланни, который действительно хотел мира во всем мире и научился ладить со всеми видами людей, страдал от этих противоречий, потому что он понимал так много разных точек зрения и видел так много правды во всех из них. Он сказал себе, что единственной идеей, в которой не было ничего хорошего, был нацизм и фашизм, и поэтому необходимо было закончить эту войну, прежде чем пытаться думать о чем-то еще. Но теперь он тоже начал беспокоиться об этом. Поскольку он видел, как армии прошли через Северную Африку и Италию и оставили в обеих странах администрацию, которая очень мало понимала фундаментальную демократию и продолжала возвращать дела в руки крупных бизнесменов, крупных помещиков и высокопоставленных религиозных иерархов. Имена были изменены, но реалии остались прежними. "Продолжай войну", - говорили вояки, а затем отправлялись обедать и танцевать в домах местной аристократии.

Агент президента возлагал свои надежды на человека в Белом доме. Ф.Д.Р. продолжал говорить ему, чтобы он успокоился, что в конце концов все сработает. Людям Северной Африки, Италии, Франции будет предоставлена возможность сказать, что они хотят, и будут демократические решения. Но Ланни чувствовал себя все более и более неудобно с каждым возвращением в Европу, потому что он знал, что железо надо ковать пока оно горячо, и что, когда оно замерзло, оно станет твердым. Армия не знала, кто ее настоящие друзья. Социалистов считали психами, как их называли в Америке, и люди, которые знали, как добиться цели, были влиятельными наверху. Теми же, кто нанял нацистских и фашистских гангстеров, чтобы подавить рабочих и сохранить политическую жизнь и контроль в руках прирожденных и благополучных. Ф.Д.Р. сам понимал это совершенно ясно. Но сколько в его администрации это понимали, и сколько в Конгрессе. И сколько в американских военных правительствах, которые создавались в столь многих разных частях света?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вернется хаос⁴

Зимняя битва продолжалась, и Алсосу пришлось ждать, пока какой-нибудь другой город с университетом или физической лабораторией не попадёт в руки союзников. Памятники также ждали. Поскольку вряд ли можно было предположить, что противник оставит ценные произведения искусства вблизи зоны боевых действий. У Ланни появилось искушение, которому он и уступил. Полковнику в форме нужно было только пойти в Орли или Ле Бурже, прогуляться среди припаркованных самолетов и спросить: "Кто-нибудь идет на юг?" Ему указывали на самолет, и он спрашивал пилота: "Можете ли вы освободить место для пассажира?" Пилот отвечал: "Если вы не против, что вам будет неудобно, сэр".

Итак, через пару часов он сменил дождь и пронизывающий холод на теплое солнце. Какой-то остряк назвал Ривьеру "солнечным местом для тёмных личностей", и это было до боли правдой, но теперь уже не так. Богатые без дела и те, кто охотился на них, сбежали от войны, и только некоторые вернулись. Знаменитую набережную Канн едва ли можно было узнать, модные отели были захвачены ВВС для пилотов, получивших перегрузки. Они ходили по всему бульвару Круазетт в купальниках и ели в столовых в чистых белых майках, что контрастировало с официантами в правильных черных галстуках и фраках.

Ланни не уведомил свою жену, потому что в эти дни самолеты летали быстрее, чем шли телеграммы. В аэропорту Канн он снова прошёлся пешком, неся сумку с тяжелым пальто на руке. - "Кто-нибудь идет на восток?" И его быстро взял водитель джипа. Маленькая машина быстро покатилась по широкому бульвару, усаженному двойными рядами пальм. С одной стороны были отели и особняки, а с другой - пляжи с яркими зонтиками. Ланни был счастлив видеть, что было мало разрушений. Американцы высадились к востоку от Канн, и корабли сосредоточили огонь на нескольких военных объектах. Мастерские Европы были разрушены, но ее место отдыха сохранилось.

Сразу за городом были Мыс Антиб и Жуан-ле-Пэн, в детстве Ланни крошечная рыбацкая деревня, а теперь туристический курорт с собственным эффектным казино и другими возможностями избавления отдыхающих от денег. Дорога шла вдоль скалистого берега и выходила на маленький пляж, где Ланни играл с рыбаками, и к кованым воротам Бьенвеню с колючими агавами на каждой стороне. Ланни сказал: "Спасибо, солдат" и вышел. (Чаевые были не по уставу.) Он открыл ворота и вошел. Собаки не спешили приветствовать его. Он никогда не узнает, что с ними случилось, и подумал, что их съели. Вилла Бьенвеню была оккупирована милицией Виши. Дом был грязным и неокрашенным, территория неухоженной, но все это можно исправить, как только закончится война.

Лорел жила на вилле с одной служанкой, чья крестьянская семья жила в горах и считала работу в Бьенвеню своей наследственной собственностью. Когда Лорел открыла дверь и увидела своего мужа, она вскрикнула, громче, чем она бы сочла правильным. Но, как и многие другие женщины в эти дни, у нее был муж, который уходил в места, где падали бомбы, а мужчин там ужасно уродовали. Поэтому сначала она воскликнула, а затем она упала в его объятия и начала плакать. Она попыталась вытереть глаза и сказала, что чувствует себя глупо. Он сказал ей, что это украденный отпуск и что он скоро будет отозван. Она удержала его и посмотрела на него, чтобы убедиться, что он был там. Они оба были одеты в форму и выглядели странно, немного забавляя друг друга.

Она рассказала ему новости о районе, который был его домом с тех пор, как он мог помнить. Южный берег, как и вся остальная Франция, выдержали четырехлетнюю осаду голода, холода и террора. Нацисты орудовали здесь многохвостой плёткой с помощью французов-отступников, а остальные люди ненавидели ренегатов с яростью, не поддающейся описанию. Лорел приложила все усилия, чтобы описать это в статьях, которые она написала для своего журнала. У нее была точная копия, и это была обязанность мужа, а также удовольствие читать всё сразу. Она была среди людей, собирая их истории, которые становятся легендами и рассказываются у домашнего очага на протяжении поколений.

В Каннах жила женщина, известная как "Катрин", которая уже стала легендой. Она помогла в общей сложности шестидесяти восьми американским и британским летчикам и секретным агентам сбежать от врага, многие из которых были приговорены к смертной казни. Нацисты знали о ней все, кроме того, кем она была. Много людей из подполья жили двумя жизнями, трудолюбивые и респектабельные днем и преступные ночью. Рыбаки вывозили людей, спрятанных под сетями или даже завернутых в них. Торговцы рыбой или овощами возили в своих тележках радиопередатчики, по которым отправлялись сообщения и назначались встречи с такими беглецами в море. У врага были обнаруживающие устройства, с помощью которых они могли мгновенно определить место, откуда поступили такие сообщения, но прежде, чем они смогли добраться до места, тележка была перемещена и надежно спрятана.

Но часто планы нарушались, и были истории неудач и мученичества. Женщины, чьи мужья и сыновья были замучены до смерти, ненавидели коллаборационистов даже больше, чем они ненавидели нацистов. Они бы разорвали бы этих негодяев на куски, если бы победившие армии не вмешались. Так это было, многие были выслежены и расстреляны или повешены в первые бурные дни. Теперь остальных судили, а судебные процессы были публичными зрелищами. Женщины приходили и сидели со своим вязанием, перевоплощение tricoteuses⁵ революции полтора века назад.

III

"Что ты собираешься делать с этими деньгами?" - спросила Лорел. Это был предмет, обсуждение которого может длиться до конца их жизни. Ланни рассказал о тех идеях, которые были у него в голове, а Лорел рассказала о своих. Они решили, что им нужно будет увидеть усадьбу Sept Chenes, часть наследства. На месте был смотритель, и Лорел разговаривала с ним по телефону, но не выделила времени на поездку. Во Франции сейчас путешествовали не больше, чем было необходимо. Ходили автобусы, но они были грязными и страшно переполненными. Они работали на угле, и когда они достигали вершины холма, сила пара была израсходована, и приходилось ждать, пока она накопится.

Ланни отправился в деревню и смог взять напрокат велосипед на неделю. (Франк, который до Первой мировой войны стоил двадцать центов, теперь стоил всего два, и поэтому на доллар можно было купить почти все в Жуане.) Служанка приготовил для них обед, и на следующее утро они поехали. Отправляясь в путь, не забывай пристегивать пальто перед собой, потому что, если поднимутся облака или если останешься до темноты, то на высоте будет холодно. Они ехали через Канны, полупустой город, и по одной из хорошо проложенных дорог, ведущих в холмы. Они толкали свои велосипеды по склонам и время от времени отдыхали, глядя на достопримечательности, которые с детства были радостью Ланни. Прекрасные поместья, похожие на парки, ярус за ярусом вилл с красными крышами, с оливковыми садами, миндалём и апельсинами. Последние теперь с золотыми фруктами. Белый город с его гаванью для яхт, все корабли, теперь были окрашенны в серый военный цвет. И помимо этого синее море, в котором Ланни Бэдд плавал и ловил рыбу с детства, и над которым его носили многие странные поручения. От Гибралтара до Палестины и от Туниса до Тулона.

Он хотел бы рассказать своей жене о самых последних из этих приключений. О том, как он тайно высадился ночью на берегу недалеко от Канн, чтобы убедить своего друга Шарло де Брюин, капитана легиона Триколор, перейти на сторону союзников. Лорел узнала о трагическом окончании этих усилий. Она вывела Ланни за гараж Бьенвеню и показала ему место, где Шарло расстреляли его товарищи. Он упал на стену, и пятна его крови еще не были смыты. Но Ланни не сказал, что он участвовал в этой трагедии. Он не рассказал, как он поднялся в безопасное укрытие на этих высотах, и с них наблюдал приближение огромной армады союзников, несомненно, одно из самых замечательных зрелищ в истории. Рассказы о таких вещах только напугали бы чувствительную женщину и дали бы пищу ее воображению для будущей тревоги. Ланни не должен был больше выполнять какие-то секретные поручения, но Лорел не поверила бы этому. Она знала, что если бы его отправили, то он скрыл бы от нее этот факт и солгал ей как часть своего долга.

Они продолжали подниматься. Здесь и там были разбитые грузовики и танки, сброшенные с дорог. Они были разбиты бомбами или снарядами или сломались и были сброшены с дороги. Деревья были расколоты, а в некоторых домах зияли раны. Ремонт был трудным, потому что материалы невозможно достать.

Путешественники подошли к воротам прекрасного поместья Sept Chenes, что означает Семь дубов, но двое дубов умерли от загадочной болезни. Эмили Чэттерсворт прожила здесь в последние годы, продав своё гораздо большее поместье к северо-западу от Парижа, а затем свой парижский городской дом. Она сделала первый шаг частично по настоянию Ланни, потому что он был совершенно уверен, что грядет вторая мировая война. Немцы разграбили поместье Буковый лес в первой войне, и повторили своё поведение, как предвидел Ланни, но теперь там был новый владелец, который понёс потери и пытался получить возмещение.

Везде, где жила Эмили, она продолжала играть роль той, что французы называют salonniere. То есть роль женщины, у которой есть не только богатство, но и интеллект, и которая делает свой дом местом сбора интеллектуальных людей, интересующихся чем-либо, искусством или литературой, наукой или философией, политикой или экономикой, или, возможно, немного всем этим. Salonniere - это больше, чем хозяйка. Она как дирижер оркестра, председатель собрания. Уважаемые люди приезжают к ней домой не просто для того, чтобы насладиться хорошей едой и выпивкой, а также элегантной обстановкой, а потому, что они встречаются с другими людьми своего рода и проводят вечер в соответствии с установленными правилами общественной жизни во Франции. Хозяйка тактично следит за тем, чтобы у всех был шанс быть услышанными, что опасные темы отброшены, трудные моменты благополучно преодолены, а вежливость, остроумие и бойкость постоянно поддерживаются.

Это трудное искусство для иностранца, но Эмили посвятила этому свое долгое вдовство. Так случилось, что у Ланни Бэдда было сто восхитительных воспоминаний об этом добром особняке. С юности он сидел там незаметно, никогда не разговаривая, если его не спрашивали, слушая Анатоля Франса и Бернара Шоу, Поля Валери, и Ромен Роллана, Огюста Родена и Айседору Дункан, Бласко Ибаньеса и Анри Бергсона. Странная компания, но все эти люди обладали духом, имели что-то сказать и знали, как сказать это хорошо. Салон Эмили назывался "либеральным". Она приглашала "свободных мыслителей" в широком смысле этого слова. Она не приглашала скучную аристократию или грязных богачей, реакционеров или религиозных людей с ограниченным мышлением. У них были свои салоны, и они отворачивали свои носы от американки, называя ее вмешивающейся в чужие дела и искательницей сенсаций.

Теперь она передала факел своему почти приемному сыну. Ланни, который был добросовестным, нёс бы его как мог, хотя он с нетерпением глядел вперёд с тревогой. Он несколько раз отказывался устраиваться на постоянную работу под руководством Ф.Д.Р., ссылаясь на то, что у него не было никакого обучения в области администрации, и он не знал, как отдавать приказы. Теперь он потратит миллион долларов, и, как только об этом узнают, его будут осаждать люди, которые захотят выполнять его приказы или, возможно, отдавать приказы за него или даже ему. Там будет известность, то, чего он всегда избегал, и что было ядом для секретного агента. Он должен был бы посещать заседания комитета, читать и подписывать документы, выслушивать обиды и решать, кто был прав, а кто виноват в столкновениях темперамента - о, боже, боже!

Эмили познакомилась с Лорел только в последние несколько лет. Но она ей понравилась, и она утвердила ее как жену для Ланни. Она показала это в завещании, при условии, что в случае смерти Ланни Лорел выполнит обязательство. Теперь Ланни будет сильно на нее опираться. Пока что им удалось согласиться в своих убеждениях. Но Ланни не хотел думать, предположим, что им не удастся договориться о лучшем способе прекращения войны в мире?

Лорел Крестон была самым спокойным человеком, которого только можно себе представить. Она очень строго воспитывалась на восточном берегу Мэриленда, и ее представления о том, что было правильным поведением для леди, уже сложились. Она никогда не делала сцен и не поднимала свой голос публично за всю свою жизнь. Она была довольно маленькой с нежными карими глазами и покорным видом, который был обманчив. Когда она шла рядом с высоким и красивым Ланни, все считали ее незначительной. Она этим была довольна, потому что она тоже была своего рода секретным агентом, писавшим против нацистов ручкой, полной кислоты, настолько сильной, что она их испепеляла. Она использовала псевдоним не только для того, чтобы собирать материалы, но и для того, чтобы защитить своего мужа от подозрений и смерти в темнице от пыток.

Узнавая её, удивлялись, обнаружив, какое динамо работает внутри этой маленькой головы, и какая энергия движет её. Лорел Крестон должна была стать писательницей, в то время как Ланни Бэдд, естественно, вырос как плейбой, занимаясь всем, чем хотел. Каждый день узнавая что-то новое о странном и захватывающем мире. Ланни был спокоен, в то время как Лорел приобретала все большую решимость, особенно в том, что касается войны. Она никогда не ненавидела её больше, чем когда она была в форме офицера женской вспомогательной службы сухопутных войск США. Именно она породила большинство идей о том, как убить этого монстра. Именно она заставила Ланни предпринять различные утомительные юридические шаги немедленно и быстро, прежде чем он был призван к новым обязанностям.

Так как старый мистер Саттерли проходил юридическое обучение за океаном, Ланни должен был проконсультироваться с французским адвокатом в Каннах, чтобы удостовериться, что завещание составлено правильно и может служить основанием для получения наследства. Он должен был идентифицировать себя, как положено по закону, и подписать множество документов. Он должен был нанять стенографиста и продиктовать письмо своему отцу в Ньюкасле, штат Коннектикут, в котором сообщал этому мудрому человеку новости и поручил ему, чтобы его юридическая фирма в Нью-Йорке удостоверилась, что копия завещания была должным образом передана туда. Большая часть состояния существовала в форме облигаций и "голубых фишек" (высокодоходных, малорискованных акций) в хранилищах одного из крупных банков Уолл-стрит. Тяжелые стальные двери этих хранилищ двигались так легко, что их открыть мог палец ребенка. Но прежде чем что-либо могло сдвинуть их с места, нужно было преодолеть огромное количество юридических и бюрократических препон.

Все это дело было долгим, и взрослый плейбой делал это дело терпеливо, все время думая, насколько приятным будет мир, когда его задача будет выполнена и войны больше не будет. Это требовало некоторого воображения, и теперь, когда величайшая война за всю историю достигла своего ужасного апогея, и не было ни одной части земного шара, где бы люди не сражались, не производили военную продукцию и не готовили кадры для фронтов. Один фронт простирался от Северного моря до Альп, другой через Италию. И самый длинный от Белого моря до Черного с десятью миллионами человек в смертельной схватке в снегу и арктическом холоде. Не говоря уже о всех фронтах в Китае и Бирме, а также о нескольких тысячах островов и миллионах квадратных километров водной поверхности в западной части Тихого океана! Вся эта война шла днем и ночью, и об этом писалось два раза в день в газетах и передавалось в новостях по радио. Об этом размышляли и это обсуждали, и действительно трудно последовательно думать о чем-то еще.

Теперь надо положить конец всей этой жестокости и расточительству! Надо найти способ достичь людей, убедить их слушать и действовать в соответствии с тем, что им говорят. Люди, которые говорили на сотнях разных языков и веровали в десять тысяч сакральных и искренних заблуждений! Свободные люди в американской армии, которых научили обращаться с джипами и базуками, радарами и реактивными двигателями, но они почти ничего не знали о том, за что они борются. Ланни рассказал своей жене, как американский солдат в Северной Африке заметил: "Сначала японцы нападают на нас, а затем мы нападаем на немцев. Я этого не понимаю". И один во Франции, который участвовал во встречах Христианского фронта в Нью-Йорке и заметил: "Мы дерёмся не с теми парнями".

Лучшая из всех историй американского военного образования была та, которую Лорел прочитала в газетной колонке Эрни Пайла. Примерно через неделю после D-day Эрни наблюдал, как стрелок из зенитного пулемёта сидел на куче песка и читал армейскую газету Stars and Stripes. Эрни встречался со всеми людьми, с которыми мог, поэтому он завел разговор и с этим, и тот его спросил: "Где этот плацдарм в Нормандии, о котором здесь говорится?" Газетчик посмотрел на стрелка, чтобы убедиться, что тот не шутит. Затем он сказал: "Ты же сидишь на нём". Стрелок ответил с удивлением: "Ну, будь я проклят! Я никогда этого не знал".

Армии союзников вели две крупных наступательных операций. Одна в Сааре вышла на реку Рейн на значительном протяжении, а другая на севере была направлена на Кельн через реку Рур. Последняя была не так успешна. Возможно, потому, что она столкнулось с более крупными силами, а также потому, что погода была настолько плохой, что более легкие самолеты, предназначенные для бомбардировки вражеских коммуникаций, большую часть времени не могли подняться в воздух. Изучая карту, которую Ланни всегда носил с собой, он понял, что это был еще один из тех случаев слепого избиения равных по силам противников, которые представляли собой войну на истощение. Американцы могли выдержать такую войну, потому что у них было больше резервов, чем у врага.

Шла вторая неделя декабря, худшее время, когда от воды земля раскисла, но еще не замерзла. Грузовики садились на оси, как только оказывались на грунте. Истощенные люди спали там, где упали, без возможности высушить одежду, а обморожение стоп и общее обморожение наносили вред обеим армиям. Ланни видел эти несчастья в поле, а Лорел в госпиталях, и каждый день боев вызывал у них ненависть к войне. Этот мужчина мучился совестью, потому что он жил на солнце Ривьеры и имел еду, принесенную ему крестьянской семьей, которая служила в Бьенвеню в течение сорока лет и не хотела, чтобы правила нормирования пищи мешали им накоплению долларов.

Ожидаемый вызов пришёл в виде телеграммы от Памятников: "Появился интересный проект, и вы можете участвовать в нем, если приедете немедленно". Это было эквивалентно команде. Эксперт по искусству побросал свои малочисленные вещи в сумку, взял пальто на руку и проголосовал армейским автомобилям. Ему не нужно было голосовать самолетам, потому что ему нужно было только показать свою телеграмму сотруднику аэропорта, и ему было назначено место, на этот раз мягкое. В качестве особого одолжения его посадили в Версале и отвезли к конюшням Великого Монарха, когда солнце садилось за темными дождевыми облаками. В декабре не может быть более отвратительной погоды, чем в Париже, но чтобы найти ее, придется поехать в Лондон.

Первым, кого он встретил в офисе, была Пегги Ремсен, племянница мачехи Ланни Эстер Ремсен Бэдд. Пегги была прекрасной молодой женщиной с суждениями Новой Англии. Она не удовлетворилась ролью социальной бабочки, а усердно училась и готовилась к тому, чтобы стать куратором музея. Она никогда не мечтала о том, что судьба отправит её в Европу и сделает хранителем величайших художественных ценностей. Она была в восторге, но также испытывала досаду из-за правила, согласно которому женщинам запрещается приближаться к фронту. Это мужской мир, ругалась эта правнучка пуритан, и Ланни согласился, добавив, что мужчины всё так напутали, и что он хотел бы позволить женщинам попробовать.

Люди рассказали ему, какова была ситуация. Телеграмма от разведки 28-й пехотной дивизии, дислоцированной в Арденнах, сообщала, что немецкий грузовик, перевозивший художественные сокровища из Парижа во время эвакуации, сломал ось. Немцам отчаянно не хватало средств транспорта. Считалось, что они спрятали произведения искусства где-то в охотничьем хозяйстве в лесу. Смогут ли Памятники прибыть и поискать их? Памятники, несомненно, смогут, и дюжина добровольцев вызвалась на работу, на которую будут назначены только двое. Они оказались поклонниками сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и попросили его о помощи.

VII

Экспедиция отправилась рано следующим утром на служебной машине. Ланни и двое молодых специалистов по искусству ехали на заднем сиденье. Их вёз военный шофер, а рядом с ним ехал еще один солдат, который должен был действовать как мастер на все руки. Их багаж находился в багажнике, и им сказали, что подразделение, в которое они направлялись, предоставит дополнительную военную защиту. Их маршрут шел на восток и немного севернее, через Реймс и Седан. По этому шоссе Ланни часто путешествовал в мирное время.

В те дни он считал, что поездка в триста километров займёт меньше утра, но теперь военная магистраль была переполнена, и продвигаться вперед было трудно. Они проехали через город с великолепным собором, разрушенным тевтонской яростью и восстановленным французским религиозным рвением. Но теперь, увы, он был снова разрушен. Они проехали через большой бастион линии Мажино, Седан, с его многочисленными разбросанными фортами, некогда считавшимися неприступными. Но немцы сокрушили их в 1870 году, в 1914 году и еще раз в 1940 году. Они перевернули их лицом к Франции и считали, что снова сделали их неуязвимыми. Но американцы взяли их в этом 1944 году, и они не удосужились повернуть их снова, потому что они согласились с известным принципом, что лучшая форма обороны наступление.

Армия была повсюду. Не та Армия, которую видели на параде, а Армия труда, уставшая, испачканная и мрачная, выполняющая свою работу, потому что это было необходимо, а не потому, что она желала это делать. Им встречались контрольно-пропускные пункты, их останавливали и они предъявляли свои документы. Было армейское питание, и им его предлагали, потому что никто в форме никогда не голодал, если армия могла его накормить. Офицеры и солдаты ели почти одинаковую пищу, но они ели ее отдельно. Во время еды делились новостями и мнениями. Впереди был тихий участок, но на северо-востоке и на юго-востоке происходило большое шоу. Можно было слышать тяжелые орудия, когда ветер дул в нужную сторону.

Маршрут машины был на северо-восток, и вскоре они услышали пушки, но они были достаточно далеко и неприятностей не доставили. Они находились в Арденском лесу, обширном массиве холмов и гор на пересечённой местности с плохой связью. Дальше к востоку от него, недалеко от Рейна, лежали Айфелевы холмы, и они были еще одной причиной, по которой армия остановилась. Машина пошла вверх, и вскоре вместо дождя пошел снег, и земля сильно подмерзла. Дул северный ветер, и было холоднее, чем в любом месте, где они жили долгое время. По всему лесу на снегу были видны следы оленей и свиней. Ланни сказал, что это были дикие свиньи. Это была охотничья страна, и можно было с уверенностью предположить, что американцы не всегда соблюдали правила.

Они проезжали одну деревню за другой, большинство домов выстроились вдоль дороги. Они пересекли бельгийскую границу, но ничто ее не отмечало. Нацисты сделали все страны едиными, куда бы они ни пришли, и американцы оставляли вещи такими, какими они их нашли. Дальше они попали в Великое Герцогство Люксембург, которое предполагалось быть еще одной независимой страной. Но и здесь не было таможенников, которые могли бы их задержать. В этом регионе немцы, французы, бельгийцы и люксембуржцы свободно смешивались и общались, за исключением случаев, когда они сражались друг с другом. Названия городов были немецкими, французскими или смешанными. Дикирх, Клерво, Оудлер и Вайсвампах.

VIII

Местом назначения автомобиля был город Вильц, штаб-квартира генерал-майора Кота, прозванного голландцем. Он командовал 28-й дивизией, которую немцы очень боялись, и называли ее Дивизией "Кровавого ведра". Это прозвище возникло из-за повязки на плече, которую носили войска, изображающую красный замковый камень. Дивизия была создана из подразделений Национальной гвардии Пенсильвании, "Keystone State⁶". Для немцев этот знак был похож на ведро, и они назвали дивизию - "Blut-Eimer-Division" либо из-за потерь, которые понесла дивизия, либо из-за нанесенных ею.

Все члены дивизии гордились ее боевым путём, а адъютант ее командира в течение ужина рассказывал об этом трем посетителям. В Мартене в Нормандии немцы начали наступление с целью захватить Авранш и разрезать американскую армию пополам. 28-я встала у них на пути, и они потерпели неудачу. Дивизия воевала всюду по Франции, была единственной американской дивизией, проходившей через Париж, также первой, кто вступил на немецкую территорию крупными силами. Как часть Первой армии, она помогла очистить Хуртгенский лес, ведя самые ожесточенные боевые действия. Это наступление все еще продолжалось, но потери дивизии были настолько велики, что ее отправили в этот тихий сектор для восстановления сил. Её замена состояла из зеленых войск, которые никогда не стреляли, кроме как на учениях.

"Леса принесли нам неудачу", - сказал молодой офицер, который рассказал эту историю. - "А теперь мы опять находимся в другом лесу". Он постучал по деревянному столу для удачи, как он это сказал. Это был лейтенант Симанн, голландец из Пенсильвании, который покинул колледж, чтобы поступить в армию. Он никогда не слышал о Памятниках, и ему было любопытно. Информация поступила от 109-го полка, который был размещен дальше по фронту.

Искусствоведы были размещены на ночь в доме городского Burgermeister, который с радостью отдал свою лучшую спальню для выдающихся джентльменов-"die Herrschaften", которыми они были. "Was wunschen die Herrschaften?" (Что желают джентльмены?) Подобострастие семьи было жалким. Они ожидали худшего и ещё не привыкли к мысли, что худшего уже не будет. Ланни спал возле окна, которое нельзя было открыть, наполовину потерянный в мягкой перине и под одним из тех толстых перьевых немецких одеял, которые покрывали нижнюю половину тела и оставляли верхнюю половину открытой.

С рассветом экспедиция отправилась в путь, перед гостевым автомобилем следовал джип с четырьмя солдатами, а затем еще два джипа. Все люди были вооружены до зубов, поскольку их пункт назначения находился всего в пяти километрах от фронта через небольшой ручей и через другую линию покрытых лесом холмов. Обе стороны высылали разведчиков, и КП (Командный пункт) 28-й дивизии беспокоился из-за сообщений о скоплениях противника перед ними. Но враг был так занят тяжелыми боями к северу и югу от Арденн, что было трудно представить, что он сможет сделать больше, чем отвлекающий манёвр через эту пересеченную местность с несколькими плохими дорогами.

Экспедиция прибыла в штаб полка в другую деревню, и там им была добавлена машина-гид. Эта машина была также оборудована ручными пулемётами Брен, автоматами, базуками, и чем-то ещё. Шофер машины Ланни заметил: "Хватит задержать полк капустников". Вражеские войска перед ними, как ему сказали, были последними остатками. Калеки, старики, туберкулезники и те, кто известен как Magenbattalione, потому что у них были язвы желудка.

Кортеж покинул асфальтированное шоссе, и пошёл с тряской, потому что земля замерзла в глубоких колеях. Армейцы, ремонтирующие большой бульдозер, ухмыльнулись и пообещали им удачи на обратном пути. Еще пара километров, и они остановились, пока гид решал, какой из двух лесных следов был правильным. Немцы уничтожили все дорожные знаки, прежде чем покинуть район. Через несколько километров проводник решил, что он не прав, и они повернули назад и вернулись по своим следам. Наконец они подошли к красивой группе деревенских построек, которые были охотничьим домиком одного из хозяев Рурской стали, той публики, которая вложила средства в кампанию Адольфа Гитлера в то время, когда его благополучие было почти на нуле.

Там были смотритель и его жена, настолько старые, что едва могли выходить, не говоря уже о прохождении военной службы. Они оба напугались до полусмерти и воспользовались любой возможностью, чтобы поклониться каждому члену экспедиции, который подходил к ним. Herrschaften было недостаточно для них. Они говорили - "die gnadigen Herren", и сказали бы - "Ihre Hoheiten", если бы это принесло пользу. Они с облегчением обнаружили кого-то, кто мог свободно говорить по-немецки, и начали изливать поток объяснений и извинений. Они были отправлены сюда как раз перед немецкой эвакуацией. Они едва знают это место, они ничего не знают ни о каком Kunstwerke (искусство). Это место находилось под командованием Hoheiten, но они будут в полном распоряжении их благородств и пойдут и отыщут всё, что им угодно.

Был произведен обыск от чердака до погреба. Последний был полон битых бутылок. Здесь размещались эсэсовцы, и все было разграблено. Теперь комнаты были до блеска вымыты, что характерно для пожилых немцев. Не было никаких скрытых произведений искусства и ничего более ценного. И тогда начались поиски участков. Конюшен, переоборудованных для гаражных целей, но без инструментов и ни капли бензина. Складов без содержимого, коптильни с черными пятнами, ледника только с опилками.

"Должно быть, вещи закопаны", - сказал сержант, командовавший военной группой. Но кто-то обнаружил лесную дорогу, а затем другие, ведущие в лес, и джипы помчались по ним, и потом один из них вернулся, водитель кричал. Один из солдат, который был лесником, заметил на снегу углубление, наводящее на мысль о дорожке, и проследовал по ней до хижины на склоне холма, хорошо скрытой зарослями. Дверь была с замком, и они открыли ее, сообщив о существовании "большого количества рухляди".

Машины последовали за лидером, и следующие пару часов были потрачены на осмотр вещей с фонариками. Они были упакованы так плотно, что было трудно их сдвинуть. Их не стали выносить наружу из-за плохой погоды. Вещи находились в деревянных ящиках или были завёрнуты в толстую кожу. Там были картины в мешковине, предположительно завёрнутые поспешно. Там были свернутые ковры, несомненно старые и ценные, но невозможно было разобрать их, не развернув, и этого нельзя было сделать в заснеженном подлеске.

В задней части небольшого строения находились средневековые святые, некоторые из которых были вырезаны из дерева, а некоторые из камня, некоторые одноцветные, а другие - многоцветные. Всё это, очевидно, было древним, и, возможно, из музея. Один древний святой может стоить тысячи долларов. В работе Памятников был один возбуждающий аспект, никогда нельзя определить, когда и где найдешь то, что ищешь. Среди сокровищ, которые нужно было найти, были коронные жемчужины Священной Римской империи, алтарь Гента, витражи из Страсбургского собора и сокровища, которые были взяты из собора Меца. Нельзя найти что-либо из этого на окраине Германии, но об этом никогда нельзя говорить. Кто-то мог быть небрежным или самоуверенным.

Подогнали машину, и в нее были загружены наиболее легкие вещи. Их отвезли в охотничий домик. Первой картиной, которую они вытащили из обертки, была Мадонна Кранаха, и Ланни сказал: "Возможно, этот груз был для Геринга. Он поставил перед собой цель завладеть каждым Кранахом в Европе". Следующей картиной была одна из лучших работ Ватто, которые когда-либо видел Ланни, свидание влюбленных в том же Версальском саду, где гулял агент президента всего два дня назад. Затем последовал тяжелый рулон картин без рам. Когда его развернули, там одна за другой показались современные французские картины. Не было необходимости расследовать дальше. Эксперты написали телеграмму в штаб-квартиру в Версале, сказав, что у них есть настоящие вещи, и попросили выбрать место хранения и отправить два крытых грузовика или фургона. Курьер доставил текст телеграммы в штаб полка, а тем временем экспедиция устроилась, чтобы насладиться культурным праздником.

Это было самое приятное место для зимнего отдыха. Когда снег прекратил падать, воздух был свежим и бодрым. Дров не надо было спрашивать, солдаты их немедленно принесли. Пожилая немецкая пара, уже убедившаяся, что их не собираются вести за ледник и расстреливать, усердно трудилась, чтобы угодить своим новым хозяевам. Сельским ребятам, попавшим на войну, не потребовались приказы отправиться на охоту, и они вернулись с грузом зайцев и фазанов, а потом с огромным кабаном, приехавшим на джипе и готовым превратиться в котлеты и ломтики ветчины.

Тем временем главная комната охотничьего домика расцвела словно под чарами очарования, с культурой и обаянием, историей и религией, биографией и топографией каждой части Европы на протяжении полдюжины веков. Пылающий цвет, великолепие костюма, красота человека, элегантность окружения. Ребята-фермеры из штата Мэн и Каролины, ковбои из Калифорнии и Техаса стояли поражённые и шептали: "Боже, я никогда не знал, что такие вещи существуют в мире!"

За три дня этой идиллической жизни все вещи, кроме тяжелых, было отсортированы и переписаны, перепакованы и помечены. Поступило сообщение, что транспорт выслан и идет, и что найденный клад должен была быть доставлен в хранилище в Реймсе. Офицеры Памятники были довольны собой. У них была история, которую можно рассказать коллегам, и, возможно, и внукам. Начался дождь, и из речных долин поднялся сильный туман. Искусствоведы, говорившие о времени отправляться на охоту, обсуждали вероятность прояснения погоды.

Старший сержант, командовавший их небольшим отрядом, волновался. Над головой были вражеские самолеты, которых до тех пор он давно не наблюдал. "Я не думал, что их осталось так много", - сказал он. До рассвета все были разбужены сильным стрельбой не с севера, где она продолжалась в течение нескольких недель, а непосредственно с востока, где выстрелы были слышны только изредка. "Это не охота", сказал сержант. - "Это заградительный огонь, и оно охватывает весь фронт".

Это был непрекращающийся гром, знакомый Ланни, потому что он слушал то же самое ровно четыре месяца назад с холмов над Французской Ривьерой.

Изящный завтрак был приготовлен из жареного зайца и горячих пирожков с сиропом, не говоря уже о настоящем кофе, аромат которого заставлял стариков чуть не плакать от радости, когда они подавали его. Но в середине обеда вошел сержант и сообщил: "Господа, идет вражеское наступление. Я считаю, что мы обязаны вернуться в нашу часть".

"Но, сержант", - сказал старший офицер, которым был Ланни Бэдд, - "мы не можем оставить все это".

- Не будет никакой пользы, сэр, оставаться с этим, если придет враг.

- Вы действительно думаете, что он может прорвать линию нашего фронта?

- Это зависит от того, насколько сильно он захочет. Линия фронта перед нами очень тонкая. Около половины 28-ой дивизии - зеленые войска, только что прошедшие базовую подготовку, и нельзя особо рассчитывать на них в бою.

Офицеры Памятники встали и вышли на улицу. Без сомнений шёл бой. Непрерывная стрельба была по всему фронту. Они не могли судить, приближался ли бой, но сержант, который часами слушал, заявил, что это так.

Ланни предложил: "Конечно, мы должны оставить охрану с этими сокровищами. Они стоят миллионы долларов, может быть, десятки миллионов.

Ответ был: "Никакая охрана не может спасти их, если Джерри попадут сюда. А если они сюда не придут, я сомневаюсь, что эта старая пара сможет украсть эти вещи".

Сержант был человеком, чья работа заключалась в том, чтобы разбираться о военных вопросах. Будучи офицерами приравненного ранга, Памятники действительно не имели права отдавать ему приказы. Сержант был там, чтобы защищать их. Ланни, старейший и самый высокопоставленный из искусствоведов, не мог сказать ничего, кроме - "OK, сержант".

XII

Потребовалось всего две или три минуты, чтобы собрать вещи в сумки и бросить их в багажник машины. Они сказали старой немецкой паре, что скоро вернутся и позаботятся о сокровищах. Эта пара, конечно, знала, что происходит, и блеск в их глазах рассказывал, каковы были их настоящие мысли. Возвращалась непобедимая германская армия, и в охотничьем домике снова будет настоящий Hoheiten.

Сержант собрал свой маленький отряд и отдал им приказ. - "Мы удираем отсюда настолько быстро, насколько может выдержать большая машина. Следуйте за моим джипом и держитесь как можно ближе друг к другу. Смотрите по сторонам и будьте готовы стрелять первыми. Запомните, джерри не тратят снаряды впустую, это означает, что они наступают, а это означает, что они разбросали одуванчики по всему этому району". Сержант остановился, а затем объяснил гражданским лицам, - "парашютные войска. И хуже всего то, что некоторые из них будут носить нашу форму. Это одна из любимых уловок гуннов. Помните, мы были посланы сюда не для того, чтобы сражаться, а чтобы заботиться об этих джентльменах. Нам нужно бежать, как бы мало нам это ни нравилось. Если мы не сможем добраться до своих, мы свернем на запад от врага. Если я поднимаю руку прямо вверх, это значит остановиться и быстро остановиться. Вот и все".

Сержант ехал рядом с водителем ведущего джипа. Затем появился второй джип, затем машина, и третий джип подъехал сзади. Кортеж быстро мчался по заснеженной тропе, которая, словно змея, шла по лесу, избегая камней и больших деревьев. Они направлялись на север с уклоном на запад. Это было примерно параллельно фронту противника, и Ланни мог догадаться об этом. Пока все, кроме водителей, с тревогой вглядывались в заросли и сквозь лесные просторы, Ланни был занят бумагами, которые он вытащил из своей сумки. Любой из них идентифицировал его немцам, и на фронте было мало людей, которых немцы очень хотели поймать. Агент президента рвал свои бумаги на мелкие кусочки и выбрасывал их по частям с быстро идущей машины. Они были незаметны на мокром снегу и скоро распадутся. Ему было больно уничтожать драгоценное письмо от его босса, но он мог получить другое. При условии, что выйдет из этой ловушки живым.

Они вышли на небольшое открытое пространство, где их собственную дорогу пересекла другая. Они неожиданно наткнулись на неё, и сержант взмахнул рукой. Четыре машины остановились, очень близко друг от друга. На пересечении путей стояли четверо пехотинцев в американской форме с автоматами. Они были застигнуты врасплох и стояли, уставившись. "Кто вы?" - крикнул сержант, и ответ пришел быстро: "Второй батальон, 318-й пехотный, 106-й дивизии".

Голос звучал по-американски. Но тогда многие немцы жили в Америке, и у них было много военнопленных, у которых они могли выучить акценты. "Вы, командир отделения, как вас зовут?" - потребовал сержант.

- Пит Коллинз.

- Из какого ты штата?

- Айова.

"А что это за река, которая образует восточную границу Айовы?" - Это была уловка, которой научили многие боевые части, и специально для нее были проведены уроки географии.

Возможно, враг слышал об этом трюке, а возможно, и не слышал. Ответ этого командира отделения, должно быть, был шепотом, потому что четверо мужчин вместе взмахнули оружием и обстреляли колонну. Полетели осколки разбитого стекла и на стали остались вмятины и дырки. Это случилось так быстро, что Ланни увидел только часть произошедшего. Он увидел падение сержанта и увидел человека, сидевшего рядом с водителем машины Ланни с кровью, струящейся из дыры в его голове. Другие мужчины в джипах выпрыгнули, бросились в снег и начали стрелять. Вражеское оружие было обращено на них, и в эту секунду или две передышки водитель автомобиля Ланни включил передачу, тронул джипы перед ним, свернул с дороги и проломился через чащу на низкой передаче. Через секунду или две машина оказалась на перекрестке, направилась на запад.

XIII

Это был приказ, и никто не мог возразить. Три испуганных искусствоведа сидели безмолвно, в то время как машина вытащила их оттуда, качаясь в разные стороны, перепрыгивая через кочки и вниз в колеи, подбрасывая троих пассажиров к крыше и ударяя их головы, затем опуская их наполовину ошеломленных на свои места. Кровь мертвеца была разбрызгана повсюду, можно подумать, что он был жив по поведению его тела.

Это продолжалось в течение нескольких километров, пока они не добрались до места, где был поворот, и вязкая грязь покрывала участок дороги. Машина начала скользить, и водитель нажал на тормоз, достаточно, чтобы замедлить автомобиль, но не остановить его. Машина соскользнула и ударилась о дерево с силой, достаточной, чтобы ушибить руки, но не настолько, чтобы повредить ноги. Слава богу!

Они вышли и осмотрели повреждения. Передняя ось была согнута, колесо заклинило, и автомобиль остановился. Солдат сказал: "Простите, господа", и они с готовностью поверили ему. Будучи вежливыми людьми, они уверяли его, что это не его вина.

Что делать дальше? Должны ли они вернуться к своей группе в надежде получить джип? Но, возможно, их группа не выиграла бой. Или, может быть, там появилось больше немцев. Идя назад, они будут идти к врагу. Кроме того, указал солдат, было бы серьезным риском ездить на джипе там, где находились десантники. Пешком они могли передвигаться по лесу и иметь возможность остановиться, послушать и спрятаться. В этом районе разбросаны деревни и фермы, и во всех них были американские войска.

Ланни взял карабин у мертвеца. Это был карабин Бэдда, за развитием которого он следил в течение сорока лет. Его учили разбирать разные виды стрелкового оружия и собирать их снова в возрасте, когда другие дети строили дома из кубиков. Один из других офицеров взял автоматический пистолет, а третий взял нож с ножнами и пару гранат. Приравненные офицеры были некомбатантами, им было запрещено носить оружие. Но когда враг нарушал законы войны, надевая американскую форму, казалось бесполезным ожидать от него вежливость и лучше дать отпор.

Другие хотели тащить свои сумки, но Ланни убедил их не брать их. У них может быть долгое и тяжелое путешествие, и они не были настоящими туристами, закаленными и выносливыми. Им придется двигаться быстро, потому что они оставляют отчётливые следы, и враги могут преследовать их, используя захваченные джипы.

Что стало с их эскортом, они никогда не узнали. У них не было возможности вернуться назад, и, возможно, они не смогли бы найти то место, если бы попытались. Этот участок леса, холмов, оврагов и покрытых льдом ручьев стал ареной одним из самых диких сражений в истории залитой кровью земли. Миллион людей приходил со всех сторон света, готовых растоптать эту землю, чтобы окрасить кровью новые слои снега и выследить их по следам чудовищных машин. Армии будут наступать и отступать и наступать снова. Люди гибли сотнями на каждом холме и гряде. Подкрепление будет срочно отправляться пешком, на грузовиках, поездах или по воздуху. В течение целого месяца будет бушевать сражение. Оно станет известно в истории как Битва в Арденнах, и это будет Геттисберг на западном фронте, как Сталинград был на востоке.

Что касается трех искусствоведов и одного солдата из Бруклина, они были похожи на четыре зерна соли в солонке. Их будет швырять туда и сюда, едва зная, что с ними происходит. Они будут пребывать в гневе и шуме, хаосе и растерянности. Они будут знать только то, что видят своими глазами и слышат своими ушами. И им придется подождать до самого конца, прежде чем они начнут формировать представление о том, какая сторона выигрывает. Прошло две или три недели, прежде чем даже командующие генералы узнали об этом, а четыре зерна соли ничего не значат в их расчетах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ни днём, ни ночью нет покоя⁷

ТРИ высококвалифицированных искусствоведа и один очень молодой автомеханик из Бруклина крались через дикий Арденнский лес, бесшумно опуская ноги в снег, постоянно и не переставая озираясь. Когда они подходили к открытому месту, они останавливались перед тем, как выйти из зарослей, и навостряли уши, внимательно слушая. Хруст ветки под их ногами заставлял их прыгать. А влетавшая куропатка заставляла их сердца колотиться. Это были битвы индейцев, о которых все четверо читали, но играли в них только в детстве. Теперь эти битвы стали реальностью и гораздо более смертоносными, потому что ни один индеец не мечтал о таком оружии, которое имел враг.

Беглецы избегали дорог, по которым противник мог передвигаться. Они избегали зарослей, потому что не могли видеть сквозь них или перемещаться в них без шума. Они предпочитали участки леса с большими деревьями, потому что они могли стоять за деревьями и видеть далеко. Земля была изрезана оврагами, и это было плохо, потому что, как при спуске, так и при карабкании вверх, можно расшатать камень, упасть и стать беспомощной целью, потому что после этого нельзя быстро двигаться. Замерзшие болота тоже были плохими, потому что они не выдерживали веса человека, и если промочить ноги, их нельзя было высушить. Эти и другие вещи надо было выучить, иначе первая ошибка может стать последней.

Их не оставили долго сомневаться в присутствии врага. Они увидели одну из троп, которые пересекали этот дикий регион. Дорогами их назвать было нельзя. Они услышали звук двигателей, отступили в чащу и легли на землю. Вглядываясь, они наблюдали за ужасной процессией, которая проходила где-то в метрах пятидесяти. Сначала шёл лязгающий стальной монстр, один из новых танков Тигр, весом целых семьдесят тонн, и с торчащей впереди длинной пушкой. Этот сухопутный линкор нес 280-миллиметровую броню и был способен развивать скорость шестьдесят километров в час. Теперь он двигался с величественной медлительностью, а позади него, следуя по следам, оставленным гусеницами танка, шли две колонны людей. Они несли автоматы и на поясе несколько гранат, похожие на тыквы с длинными стеблями. Это были танковые гренадеры, чья работа заключалась в защите танков от людей, которые могут подкрасться к ним и уничтожить их с помощью взрывчатки или горючих веществ. За ними следовали отряды фаустников и офицеры, затем медработники, все в строгом порядке.

Прошел еще один танк и еще одна походная колонна, затем еще один танк, и так далее, боже упаси! Это была вся немецкая армия, думали скрывающиеся беглецы. Но это было не так. Это был всего один танковый гренадерский батальон. Немцы выслали целых четыре танковых дивизии, около шестидесяти тысяч человек. Также четыре танковые дивизии вермахта, то есть регулярной армии, и четыре танковые дивизии СС, которые были собственными войсками Гитлера, его частная армия, как можно сказать, с детства обучалась быть жестокими и профессиональными убийцами.

Четыре американца не могли знать всего этого. Но одно они ясно понимали, что враг прорвался сквозь тонкую линию американского фронта. Кто-то ошибся, кто-то недооценил резервы, которыми мог располагать враг. Было также ясно, что эта танковая колонна не просто слепо бродила по лесу. Она направлялась в какой-то город, где, как известно, были американские войска. И это, безусловно, город, в котором беглецы не хотели быть.

У немцев была полная возможность ознакомиться с этой территорией. Они прошли через неё во время Первой мировой войны, чтобы захватить Седан и разгромить французскую армию. Они сделали то же самое тридцать лет спустя и удерживали эту территорию, пока американская армия не выгнала их пару месяцев назад. Командовал войсками фельдмаршал Карл Рудольф Герд фон Рундштедт, которого Ланни встречал в Берхтесгадене. Фельдмаршал совершил подвиг в 1944 году, и Гитлер выбрал его для этого нового наступления, предназначенного для разгрома американской армии и победы в войне.

Когда колонна стальных чудовищ исчезла из поля зрения, и её не стало слышно, беглецы пообщались шепотом. Теперь они поняли, насколько серьезным было их положение. Они спасались бегством больше не от парашютистов, а от немецкой армии. Ни одна танковая колонна, как эта, не прошла бы без пехоты. Ни одна такая колонна не обойдется без соседних колонн. Одним словом, одна такая колонна означала армию. Прибытие её сюда, должно означать, что она обошла города и деревни, удерживаемые американцами, оставив их для последующей зачистки. Это должно было стать неожиданным наступлением и достичь успеха. "Они будут повсюду в этих лесах", - сказал Ланни, - "и нам будет трудно от них увернуться".

Они пошли снова, выбирая маршрут немного севернее. У них не было подробной карты этого района, но у солдата было одно бесценное имущество - крошечный компас, свисавший с его пояса. "Если со мной что-нибудь случится, не упустите шанс", - сказал он. - "И не забывайте, что это синий конец указывает на север. Я однажды забыл об этом, и потерялся. Я заучил, что синий север, серый юг".

Он был еврейским мальчиком по имени Абрамсон. Он был одним из тех, кто застенчиво попросил разрешения встать и посмотреть на произведения европейского искусства. Он знал все об автомобилях и двигателях внутреннего сгорания, но сомневался в своих способностях индейского воина. Он признался, что никогда не стрелял в человека. Он принимал советы искусствоведа, который был старше его более чем в два раза. Как и все американские солдаты, он обращался к таким ученым людям, как "Док".

Они вышли на другую лесную дорогу. Это казалось им лучшим названием для таких непроторенных лесных троп. Наученные опытом, они спрятались в зарослях и слушали, и это было мудрой мерой предосторожности. Раздался отдаленный грохот, и он превратился в рев, прошла еще одна колонна танков, еще больших. Это, должно быть, были королевские тигры, о которых хвастался Геринг, но которых Ланни не видел. Они шли быстрее, а за ними следовали бронетранспортёры с гренадерами и фаустниками. Они спешили и еще не были достаточно близки к противнику, чтобы принимать меры предосторожности. Они прошли как вихрь, а наблюдатели влипли в землю, как кролики или перепелки.

Четверо встали и пошли снова, напуганные больше, чем когда-либо. Раньше они считали само собой разумеющимся, что если они вольются в какую-нибудь американскую военную группу, то они будут в безопасности. Но теперь они не были уверены. Они могут найти группу, ведущую бой, который могут проиграть. Но что еще могли сделать беглецы? У них не было еды, становилось все холоднее, и снова шел снег, и как они могли провести морозную ночь без одеял или укрытия? Разжигать огонь было бы самоубийством. Они хотели найти каких-нибудь американцев, которые еще не были атакованы. Транспортные средства, несомненно, будут подвозить подкрепления и согласятся вывезти Памятников на обратном пути.

Так или иначе, где были американцы, и почему дороги были полностью оставлены Тиграм и Королевским Тиграм? Где были Генералы Шерманы и Самоходные противотанковые орудия? Беглецы вскоре получили ответ на свой вопрос, потому что прямо перед ними раздался оглушительный грохот, большие орудия и орудия помельче слились в один непрекращающийся рёв. Так было с рассвета, но тот звук был позади и далек, тогда как этот было близок и впереди. Очевидно, одна из танковых колонн атаковала и ей оказали сопротивление. Четыре беглеца выбрали другое направление.

Все это было тяжело для двух молодых искусствоведов, потому что они жили спокойной жизнью и мало тренировались. Ланни, хотя и был на пятнадцать лет старше, лазил по горам, убегал от милиции Виши, а до этого - от гестапо в Германии и Италии. Мягкий снег и грязь цеплялись за его ноги и замедляли его шаг. Карабин в одной руке и пальто поверх другой не облегчали ситуацию. Но он выдержал это, а один из молодых людей первым запросил передышку.

III

Они подошли к ручью и напились, это немного освежило их. Но время отдыха стало длиннее, а движения - короче. Снег падал снова, и свет становился тусклым. Короткий световой день заканчивался. На календаре было 16 декабря, а самая длинная ночь в году была всего в пяти днях от этой даты. Они мечтали о пещере, в которой можно спрятаться, но не нашли ни одной. Они мечтали о дупле, в которое они могли бы заползти, но обнаружили, что ели и сосны редко бывают такими большими, а дубы, кажется, не гниют. Теперь вокруг них стреляли, и уже не было надежды сбежать с поля битвы. Танки были слишком быстрыми. Все четверо жили жизнью кроликов, прячась в одном клочке подлеска, и высматривали другой клочок, чтобы перебежать.

Путешествуя таким образом, они вышли на поляну и увидели небольшую ферму. Они спрятались и тщательно изучали это место, чтобы удостовериться, было ли оно в руках друзей или врагов. Насколько они могли видеть, это место не было в чьих-либо руках. Там не было никаких признаков жизни. Возможно, крестьяне сбежали в какое-то укрытие, о котором они знали. Они привыкли к войне, к вторжению в каждое поколение и, возможно, чаще. Немцы пришли сюда в 1914 году и пробыли почти четыре года. Они пришли в 1940 году и остались еще дольше. Потом пришли американцы, а теперь снова немцы. Неудивительно, что ферма была заброшена, там даже не осталось ни утки, ни курицы!

Они шепотом обсуждали, что делать. Был хлев, очень соблазнительный. В хлеве есть место для коровы и лошади внизу, а выше место, где хранится сено, и в сене изумительно прятаться Никто не пробовал прятаться в сене зимой, и они не были уверены, насколько оно теплое. Но если зарыться поглубже, то стало бы лучше, чем оставаться на открытом воздухе под снегом или под дождем, если погода станет теплее. Теперь они не были уверены, находились ли они в Люксембурге или в Бельгии. В любом случае крестьяне, вероятно, были бы дружелюбны. Но не нельзя быть уверенным, потому что немцы были и в Бельгии, и в Люксембурге, а немцы всегда были немцами. Так объявил еврейский мальчик из Бруклина, которому они точно не нравились.

Они решили подождать до темноты, а затем пробраться в хлев. Если бы там была корова, они могли бы получить немного молока. Один из искусствоведов вырос на ферме в Висконсине и разбирался в доении, столь сложной процедуре для горожан. Если там не было бы коровы, то один из четырех мог бы подойти к дому и попытаться купить еду. Не упоминая, что есть другие, или где он собирается провести ночь. Все это звучало хорошо, и четыре голоса были поданы за этот план.

Был военный совет, на котором обсуждались как стратегия, так и тактика, а также все возможные варианты, о которых они могли подумать. Они были здесь не для того, чтобы сражаться, а чтобы уйти, и они будут сопротивляться, только если будут уверены в успехе. Кому-то, возможно, придется принять решение за долю секунды, и они выбрали Ланни своим лидером, потому что он был самым старшим и знал больше о туземцах и врагах. Он не сказал им своих особых причин нежелания сдаваться. Он предупредил их, что в таком наступлении, когда шансы противника будут полностью зависеть от скорости, военнопленные будут доставлять неудобства, а враг может их не брать. "Хорошая веселая мысль!" - сказал мальчик с фермы из Висконсина, который стал помощником директора художественного музея в своём родном штате.

Тихо шагнув гуськом, они перебрались через поляну, поднялись на каменную стену и подошли к хдеву. Там не было никаких признаков жизни. На двери висел замок. Они быстро открыли его, вошли и стояли, слушая, затем нащупали и нашли прибитые доски, которые служили лестницей на чердак. Как они и надеялись, он был наполовину полон сена, и они зарылись в него и завалили сеном все, кроме лиц. Лежа бок о бок, они согревали друг друга, и это было блаженство по сравнению со снегом и ветром снаружи.

Очевидно, что это место не будет оставлено без внимания на протяжении всей битвы. Беглецы обсудили шансы и решили, что сейчас пятьдесят на пятьдесят, будут ли первыми друзья или враги. Во всяком случае, здесь было лучше, чем лежать на улице в морозную ночь без одеял. Такова будет участь десятков тысяч других американцев, которые были разбиты этим натиском врага и разбросаны по группам, большим или маленьким. Они выживут всю ночь как можно лучше, и снова соберутся вместе и сразятся, или сдадутся, когда выпустят свои последние патроны. Большинство из них были хорошо обучены, и их учили, как справляться с чрезвычайными ситуациями. Но мало кто из них знал намного больше, чем искусствоведы, о том, где находится враг, и какими силами, или что происходит за пределами видимости.

Памятники спали некоторое время, затем их разбудил резкий звук и грохот мощных двигателей. Они лежали с колотящимся сердцем, пытаясь понять, что происходит. Они поняли, что пришедшие танки проломили каменную стену. Фары, светящие над сараем, сияли сквозь щели, и беглецы закопались глубже в сено, натягивая его на свои лица, пока они едва смогли дышать. Они слушали голоса, и их сердца упали. - "Halt! ... Wie heisst der Ort?... Hier bleiben wir uber Nacht ... Heraus mit Euch-zum Donnerwetter! ... Panzerfauste mitnehmen!" ("Стоп! ... Как называется это место? ... Здесь мы останемся на ночь ...Ну тебя к черту! ... возьми с собой фаустпатрон!) Даже мальчик из Бруклина, который не знал значения этих хриплых звуков, знал, на каком языке они были произнесены. Это был язык танковой дивизии СС Адольфа Гитлера и танковой гренадерской дивизии Великая Германия.

Дверь распахнулась, и ввалились мужчины, выплевывая свои многочисленные согласные и зажигая фонарики. - "Niemand hier". Четверо американцев сжались и затаили дыхание. Могут ли вваливавшиеся взобраться наверх и обследовать сено, возможно, потыкав его своими штыками? Здоровый установленный военный порядок потребовал бы этого. Но у них был тяжелый день и пол ночи, вождение, марши, бои. Кроме того, временная лестница не выглядела слишком крепкой. Они не взбирались, а успокоились, чтобы выпить свой тяжелый рацион и приготовиться к ночи. Их разговор был о приключениях дня, и их настроение было восторженным, одержавшим победу над истощением тела. Они прогнали die amerikanischen Schweinhunde(американских свинячьих собак). На этот раз они действительно с этим справились. Они отрезали противника от его базы и прижали его к морю, как они это сделали с французами и англичанами четыре с половиной года назад. Sieg Heil!

Новоназначенный командир трех других свинячьих собак лежал неподвижно и думал о своем назначении. Очевидно, что когда наступит время сна, а оно наступит всего лишь через несколько минут, некоторые из этих людей внизу полезут вверх и залезут в сено. Тогда это будет либо борьба, либо сдача. Одна брошенная граната может уничтожить большую часть группы в сарае. Но что делать с теми, кто снаружи, с танками с их мощными фарами и смертоносными пулеметами? Ланни и его друзья наверняка умрут. И это был их долг? Только один из них был обучен сражаться, и ему сказали не делать этого.

С другой стороны, каковы были личные шансы Ланни Бэдда, если он сдастся? Он уничтожил все свои бумаги и мог назвать вымышленное имя и мог бы с ним остаться. Но он с детства путешествовал по всей Германии и знал буквально тысячи немцев, особенно из офицерского класса и среди нацистов правящей группы. Он встречал их в Берхтесгадене и Каринхалле и в Берлинской канцелярии. Он провел неделю на Parteitag в Нюрнберге за год до войны и был представлен многим. Везде он был заметен как единственный американский друг фюрера. И теперь, по всей вероятности, они знали, что он был шпионом и предателем их дела. Возможно ли, попасть в плен и выдать себя под чужим именем? А если его признают, то его повесят или расстреляют? А может быть, они применят все причудливые виды научных пыток, которые они разработали, чтобы заставить его раскрыть имена своих сообщников? Так почему бы не умереть быстро и не взять с собой несколько высококвалифицированных вражеских военных?

Но как насчет его трех компаньонов? У них был шанс на жизнь. И они могли бы воспользоваться им. Но он не мог спросить их. Он должен был решить за них, и это была деликатная этическая проблема. Он должен был думать быстро, потому что в любой момент один из утомленных немцев может решить полезть в сено. Жить или не жить - вот в чем вопрос. Чтобы спасти своих спутников и попытаться покончить с собой, если и когда его обнаружат нацисты? Если бы только у него была одна из тех крошечных капсул с цианидом, которыми Управление стратегических служб снабжало своих агентов при входе на вражескую территорию!

Но случилось так, что это решение стало не нужно принимать. Дверь сарая внезапно распахнулась, и командный голос закричал: "Raus! Alles raus!" ("Выходи! Все!") Без единого ворчания или стона хорошо дисциплинированные солдаты вскочили на ноги, собрали свое снаряжение и вышли на идущий снег. Сердце Ланни подпрыгнуло. Они уходили, оставляя это удобное убежище американским свинячьим собакам!

Но эта надежда длилась всего минуту или около того. Прозвучала другая строгая команда, поданная другим голосом: "Herein, Ihr Hurensohne!" (Сюда, Сучьи дети!) Послышались звука многих шаркающих ног. В сарай входили другие люди, очень много, потому что звуки продолжались и продолжались, сердитый голос все еще кричал: "Hier herein fahren!" (Сюда давай пошевеливайся!) На этот раз люди не были тихими и скромными. Они бормотали и ворчали, и даже кто-то из них сказал: "Проклятые ублюдки, что они думают, что мы - сардины?" Нетрудно определить эти голоса. Хлев был заполнен военнопленными.

После долгих криков на немецком языке американцы были втиснуты к удовлетворению своих охранников, а затем дверь сарая захлопнулась. Через полминуты раздался зловещий звук молотка и в дверь стали входить гвозди. "Святой Христос!" - воскликнул голос. - "Они засунули нас сюда, чтобы мы задохнулись!" Затем другой голос: "Может быть, они собираются поджечь это место!" Был шум протестов, криков и проклятий.

Четверо беглецов выбрались из своих гнезд в сене. Их побуждением было позвать людей внизу, но Ланни предупредил шепотом: "Немцы могли внедрить к ним шпионов ". Он подошел к лестнице, сделанной из гвоздей на одном из опорных столбов сарая. Он спустился на пару шагов, затем потянулся и коснулся плеча одного мужчин. Пораженный человек протянул руку, и Ланни взял его за руку и пожал ее, затем направил его к доскам, которые не были обнаружены в темноте. Этого было достаточно. Человек начал подниматься, и Ланни поднимался впереди него.

На чердаке прошёл разговор шепотом. - "Какое подразделение?"

- Разведка 9-й танковой дивизии. Кто вы?

- Один солдат и три офицера Памятники. Искусствоведы, а не бойцы. Но у нас есть оружие. Один карабин, один пистолет, две гранаты и два ножа.

- Боевые ножи?

- Острые, как бритвы.

- Это то, что нам нужно. Если выстрелить, мы пропали. Как мы можем выбраться из этого сарая, не разбудив всю эту капустную армию?

Питер Моррисон, бывший фермерский парень из Висконсина, заговорил. В такой "мужской армии" всегда был кто-то, кто мог ответить на любой вопрос. - "У каждого хлева должно быть окно для подачи сена. Оно находится всегда впереди, и везде оно открывается внутрь".

"Вы ищите окно", - был ответ, - "а я поищу лейтенанта".

Моррисону потребовалась минута, чтобы найти окно, вернуться и доложить. Окно было продолговатой формы, целиком из дерева и удерживалось на месте деревянным запором, который поворачивался в центре. Когда запор был повернут поперек, крышка окна была заперта. Когда он был повернут вертикально, крышку можно открыть. Можно выполнить эту операцию бесшумно.

Человек пришел с тремя другими, которые представились как лейтенант Хатчинс и сержанты Карвалью и Экарт. Ланни никогда не видел их лица. Он знал их только по голосу. Они говорили быстро, и было очевидно, что они досконально знали свое дело. Они потратили два года на его изучение и полгода на то, чтобы применять то, чему научились. Со знанием дела они изложили процедуру. Во-первых, собрать как можно больше людей на чердаке и проинструктировать остальных взбираться так быстро, как только освободится место. Затем открыть окно для сена как можно тише и слушать часового ниже. Вероятно, их будет немного, потому что дверь была забита. Самый сильный и быстрый американец, обученный работе коммандос, прыгнет на спину этого часового и режет ему горло ножом. Другой коммандос отстанет на секунду или две, готовый помочь.

Все, конечно, зависело от этого первого действия. Если часовому удастся вскрикнуть или выстрелить, то плану придёт конец. И, вероятно, планировщикам. Но работа была простой, её сотню раз репетировали. Другие люди будут быстро прыгать, и они будут искать других часовых по бокам хлева или за ним. Если подкрасться к часовому за спиной, то надо схватить его за лицо левой рукой, откинули его голову назад и провели ножом по горлу. Если часовой окажется лицом вперёд, надо сказать: "Heil Hitler! Ein Freund!" И когда он отдаст салют, то прижать его к своей груди левой рукой и перерезать ему горло правой. Все это предполагало тьму, которая снаружи была кромешной.

"А когда ваши люди всех уронят, что тогда?" - спросил Ланни. Ответ был: "они разбегутся и побегут в разные стороны". Но агент президента ответил: "Почему бы не выйти строем? Если тревога не будет дана, немцы не включат свои фары и не увидят нашу форму. Я слушал тысячу немецких офицеров, отдававших приказы, и я уверен, что я могу командовать вашими людьми через скотный двор и в лесу".

"Всемогущий Бог!" - воскликнул лейтенант, довольный, но неуверенный.

- Большинство офицеров будут в фермерском доме, ужинать и отдыхать. Ни один немецкий солдат не посмеет бросить вызов офицеру или тому, что он делает. Их подразделения, вероятно, перемешаны, как и наши, и незнакомый голос не привлечёт внимание.

- Хорошо, сэр, мы отдадим нашу судьбу в ваши руки.

- Еще одно. Пусть каждый из ваших людей начнет расспрашивать каждого окружающего его человека и удостоверится, что он знает личность каждого, до кого дотронется. Возможно, противник внедрил шпиона, чтобы собрать информацию о подразделениях и их расположении.

"Хорошо, сэр", - сказал молодой офицер; - "И если мы найдем незнакомца, мы позаботимся о том, чтобы он не рассказывал сказки".

План был принят и очень быстро был выполнен, поскольку никто не мог сказать, когда может появиться отряд, чтобы сжечь этот сарай? Такую ужасную возможность Ланни не мог исключить, зная о существовании одетых в черное эсэсовцев с эмблемой черепа на рукавах. Приказы были переданы шепотом, и янки стояли в мертвой тишине. С окна для сена была аккуратно снята крышка. Ланни и его друзья стояли рядом, затаив дыхание, пока коммандос прыгал. К счастью, поблизости был танк с работающим двигателем. Кроме того, в лесу шла стрельба и стоя гул отдаленной артиллерии. Они могли заглушить любой стон или крик, который могли издать часовой или часовые.

Люди выпрыгивали из окна непрерывным потоком. Лейтенант велел Ланни и его друзьям прыгать. Он последует за ними, и они будут держаться вместе. Прыжки не представляли большой проблемы, потому что сарай был маленьким, люди повисали на руках из окна, и находились всего меньше метра от земли. Пара сильных рук хватала повисшего за колени, опускала его на землю и отталкивала в сторону. Ланни не считал людей, но, их должно быть, было тридцать или сорок человек. Когда последний оказался на земле, молодой офицер повёл Ланни и его друзей в голову колонны. Он прошептал: "OK!"

Так появился Гауптман фон Бэддов, или, может быть, это был Бэдденбрукс или Бэдденбург, который скомандовал: "Habt Acht, Kompagnie! Vorwarts marsch!" Они замаршировали, сильно ударяя ступнями о землю. А тем временем командир произносил под ногу речёвку: "Diesmal gehts ums Ganze, zum letzten Mal gehen wir ran an den Feindt Die amerikanischen Schweinhunde sind in voller Flucht. Wir werden sie ins Meer werfen. Wir kampfen fur Fuhrer und Vaterland. Mag der Kampf auch heiss sein, diesmal wird ein schneller Sieg winken. Sieg Heil!"

Возможно, немного цветисто, но это была рота Гитлерюгенд СС, и ее офицеры были в приподнятом настроении. Мир принадлежал им, и почему бы им не повторить знакомые лозунги войскам, призванным выйти и сражаться в темноте и холоде? Мы боремся за фюрера и Фатерланд! Пусть бой будет жарким, на этот раз он принесет быструю победу. Да здравствует победа! Вдохновленный таким образом, отряд прошел через скотный двор и через то, что танки оставили от каменного забора, и вышел в лес по той же тропе, по которой вошли Ланни и его группа. Тревоги не было, огни не зажгли, и им оставалось только представить, что произойдёт, когда немцы обнаружат, что птицы вылетели из клетки.

Глубоко в лесу лейтенант приказал им разбиться на группы по три человека, сойти с дороги, пройти как можно дальше в темноте, а затем пробраться в заросли. Когда рассветёт, они начнут собирать оружие с множества трупов, лежавших рядом. Они попытаются добраться до американских войск, хотя никто не знал, где они находятся. Молодой офицер пригласил к себе Памятников, но они подумали, что четверку легче спрятать. А между прячущимися и бойцами была разница в поведении. Они обменялись адресами и пообещали написать и сообщить друг другу, как только они выберутся. Но Ланни никогда не слышал об этом способном молодом лейтенанте. Лейтенант был в ранге, в котором было много замен. Они водили своих людей в бой, и многие не вернулись.

VII

Агент президента обменялся несколькими словами с беглецами, но мало что узнал. Они не представляли, где они находились. Они могли только сказать, что попали под решительное наступление. 9-й бронетанковой дивизии было приказано держаться любой ценой, и они держались. Некомбатанты - повара, писари, механики и даже оркестранты взялись за оружие и стояли до последнего патрона. Они отступили, получили больше боеприпасов и снова сражались. Они сдались только тогда, когда оказались в окружении и без помощи. Немцы забрали все, что у них было, поэтому они могли предложить офицерам Памятникам только банку говядины.

Люди, которые хорошо питаются и хорошо одеты, могут, возможно, копаться в снегу и спать без опаски. Но люди, чьи животы пусты и которые барахтались в сугробах до изнеможения, не осмеливаются лечь и потерять сознание. Они создали систему, в которой трое ложились отдыхать, а один стоял на страже, пинал их ногами и заставлял их отвечать. Через некоторое время появлялся новый пинальщик. Поэтому им всем удавалось выжить, пока бледный призрачный свет не пробился сквозь туманный лес. Это был один из самых красивых лесов в Европе, но они не смогли его оценить. Они не восхищались заснеженными елями, которые то и дело сбрасывали на их головы снег. Им не нравились высокие хребты, усыпанные камнями, за которыми могли прятаться снайперы и искать цели. Им не нравились глубокие ущелья, засыпанные снегом, а иногда залитые коварной водой, покрытой льдом. Если поскользнёшься, то можешь потерять все пальцы ног, когда остановишься и начнешь замерзать.

Но Господь, должно быть, любил Арденны, потому что Он их создал такими большими. Они простирались по Франции, охватывали южную часть Бельгии и северную часть Люксембурга, а также Германию до Рейна. Много тысяч квадратных километров. Никто не мог сказать точно сколько. Там были участки обрабатываемой земли с рассеянными городами и деревнями. Было несколько дорог с твердым покрытием, соединяющих их, и много мостов через ручьи и овраги. Теперь американцы старательно взрывают мосты, где только могут, а немцы создают оборонительные посты, чтобы предотвратить это.

Ранний рассвет был временем, чтобы начать движение, так посчитали беглецы. И очевидно, что у бойцов была та же идея, потому что звуки битвы раздавались по всему региону. Взрывы были разные, большие и малые и между ними. Это походило на симфонию, в которой никогда не прекращается звук, но инструменты меняются, и отдельные ноты едва заметны. Бесчестные люди, которые не хотели драться, уже не знали, куда повернуть. Они присели и обсудили проблему шепотом. Они шли на запад с идеей опередить танки, но потерпели неудачу. Враг врезался глубоким клином, и может быть лучше повернуть на юг с вероятностью того, что клин может быть не таким широким, каким он был длинным, и что американское сопротивление может быть сильнее по сторонам?

Они определились с этой тактикой и некоторое время следовали за серой иглой компаса бруклинского мальчика. Когда они услышали выстрелы впереди, они присели в покрытом снегом подлеске и попытались всмотреться в тяжелый туман, который покрывал лес весь день. Как бы в шутку пришло напоминание, что наступало воскресное утро, и в Штатах, когда солнце встанет, люди будут есть яйца, горячие тосты и пить кофе, и надевать свою лучшую одежду для церкви. "Они будут молиться за нас", - сказал Джорджи Брэдфорд, другой искусствовед. Он был настоящий бостонец с Бикон-стрит и набожным прихожанином епископальной церкви. Он полагал, что его спасли прошлой ночью молитвы его жены и матери, а не выучка коммандос и быстрое мышление сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

VIII

Они вышли к асфальтированной дороге и из-за обоснованного опасения держались от нее подальше. На этой дороге может появиться любой, и, прежде чем они смогут удостовериться, немец это или американец, их уничтожат пулеметным огнем или гранатами, выпущенными из винтовки. Они были в невыгодном положении, потому что их пальто было коричневого цвета, и в лесу не было ничего такого цвета, если только это не были шкуры оленей. Ланни знал, что русские носили белый камуфляж зимой, и слышал, что немцы взяли эту манеру, прикрывая свои шлемы наволочками, а тела - простынями, когда только они могли их достать. Агент президента спросил об этом на фронте, и ему сказали, что заказ был сделан, но материал не прибыл.

Они провели еще одно совещание шепотом. Дорога вела на запад и, очевидно, должна привести в город. Что им делать? Двигаться параллельно дороги на приличном расстоянии от неё? Что они найдут в конце, друзей или врагов, или бой между ними, или осаду? Очевидно, они должны были что-то найти. Они не могли бесконечно оставаться на морозе без еды. У них была возможность застрелить оленя, но они боялись стрелять или развести огонь и еще не достигли стадии, когда могли пить сырую кровь или пожирать сырое мясо.

"Тихо!" - прошептал острослышащий Моррисон. Они прислушались и услышали звуки топора. Что это значит? Маловероятно, что кто-то рубил дрова, если только он не был в хорошо охраняемом месте. Несколько топоров работали одновременно и быстро. Это означает, что люди рубят деревья, чтобы заблокировать дорогу. И шансы были десять к одному, что это были американцы. Враг не блокировал дороги, он их использовал, пока американские солдаты отчаянно пытались его задержать.

Звуки доносились с запада, куда вела дорога, и они следовали в ее направлении, но на некотором расстоянии, приседая, быстро перебегая от одних кустов к другим. Напоминая поведение бельгийского зайца, крупного мясистого животного, которому суждено было стать Hasenpfeffer (рагу из заячьих потрохов). Здесь прошли бои. На снегу была кровь, земля была вытоптана, ветви деревьев оторваны и разбросаны. Под молодой елью лежало тело, покрытое снегом. Они стряхнули снег с него руками в перчатках и перевернули тело. Лицо было отстреляно, ужасное зрелище. Колени были согнуты и застыли, как камни. Они забрали вещи человека и его идентификационный солдатский жетон, который он носил на шее. Они сдадут эти вещи, когда у них будет возможность. Но они не будут сдавать солдатский паёк, который они нашли в одном из карманов жертвы. Они открыли его и разрезали на четыре части. Он был сильно заморожен, и они ели его как мороженое.

Звон топоров - приятный звук, особенно для человека из Висконсина, где есть лагеря лесорубов. Пробуждает воспоминания об охоте и рыбалке, а теперь даже надежды на большее количество сухого пайка, и даже на горячую еду и кофе. Когда они подошли ближе, Айк Абрамсон вызвался пойти на разведку. Он был подготовлен к этому, он был моложе и свежее, и называл себя хоть куда. Если он обнаружит, что это своя армия, он крикнет: "OK". Если крика не будет в течение трех минут по часам, им лучше "смыться", как он это называл. Пусть они уйдут на север от дороги, и если он сможет сбежать, он будет искать их там. Паролем будет ""gefullte Fisch". Одна из фраз капустников, наиболее знакомая бруклинскому еврею.

Он отполз, а они лежали в снегу, не спуская глаз с часов. Стрелки двигались, и их сердца начали замирать. Три минуты закончились, и они начали собираться, когда заметили, что звуки топоров прекратились. Через мгновение раздался радостный крик: "Всё в порядке, Памятники!" Они встали и побежали к дороге. А увидев ее, подняли руки вверх.

Это была американская армия! Они не кричали, потому что для этого не было времени. Они прибежали со всей оставшейся силой и с радостью на лицах. Там было полдюжины лесорубов с двойными топорами и другие вооружённые солдаты для охраны. То, что они сделали с дорогой, было преступлением, по крайней мере, с точки зрения Джерри, иначе известных как Задницы, Гунны или Капустники. Лесорубы срубили деревья по обе стороны дороги, чтобы они легли на дорогу и сделали переплетение веток, для удаления которых потребовалось бы много времени. Меньшие деревья внизу и большие деревья сверху, безбожный беспорядок, покрывающий, возможно, сотню метров дороги. Это задержит тигров, по крайней мере, на пару часов.

Группа была готова закончить работу и уйти оттуда, когда Айк предстал перед ними, назвав своё имя и своё подразделение. Теперь пришли три некомбатанта, высоко держа руки, чтобы их не приняли за вражеский маскарад. В объяснениях не было необходимости, поскольку такие группы появлялись повсюду, в количестве от одного до тысячи, и у всех них была одна и та же история. Трое представились командующему сержанту, который отдал честь и назвал свое подразделение. Оперативная группа D, 10-я бронетанковая дивизия. "Мы держим оборону в Лонгвилли", - сказал он. Эти американские солдаты, несомненно, думали об этой деревне как о человеке по имени Уильям, который случайно был высоким и худым.

"Вы возьмете нас с собой?" - спросил приравненный полковник.

- Конечно, сэр, если мы сможем. Эти задницы повсюду, и мы никогда не знаем, где они появятся. Мы пробрались по боковой дороге и надеемся вернуться тем же путем. Грузись, ребята.

Каждый Памятник сел на место, а затем человек сел им на колени. Человек был вооружен автоматом, и он должен был быть готов использовать его в любой момент. Было шесть джипов, и они сорвались с места. Они свернули с шоссе на грунтовую дорожку, и в этот момент за ними произошел огромный взрыв. "Танк", - сказал мужчина на коленях у Ланни. - "Мы положили несколько их собственных Теллеров для танков, и я надеюсь, что они сработали". Теллер был немецкой противотанковой миной, круглой и плоской, как плита. На асфальтированной дороге вы вырубили кусок дорожного покрытия нужного размера, поставили мину в яму и аккуратно положили блок дорожного покрытия сверху. Когда появился танк, его гусеница попала в это место. "Вот так!" - сказал человек с автоматом. Он был разговорчивым, но все время сидел с высоко поднятой головой, быстро и поворачивая ее, как испуганная куропатка на ветке дерева.

Джипы подпрыгивали, почти выбрасывая людей, но не совсем. Их оси не ломались, они проходили сквозь снег и грязь, и если они когда-нибудь застревали, их можно было быстро вытолкнуть. Они были чудесами надежности, и армия любила их. Они поспешили через лес, спустились в овраги и снова поднялись, и вскоре вышли на открытые поля с домами. По-видимому, это был город человека по имени Уильям, который был высоким и худым. В них выстрелили, и пули пропели над головой. Джипы шли на скорости в сто километров в час, и это было очень волнующе. "Мы окружены", - крикнул человек с автоматом, - "но мы этого не знаем!"

Итак, Ланни Бэдд вернулся в армию, где он хотел быть, и прямо посреди боя, где он быть не хотел. Время от времени прилетал снаряд и падал рядом. Солдаты объяснили, что на грядах за деревней была линия фронта. Они остановились перед ратушей, которая была КП, напоминавший улей. Пассажиры вышли и представились.

Командиром здесь был подполковник Черри, выходец из Джорджии. Он был вежлив, как и все южане, и был сильно озабочен и выглядел так, как будто он не спал и не ел с позавчерашнего дня. - "Я надеюсь, что смогу отправить вас, господа, но в настоящее время все средства связи обрезаны, включая наши телефонные линии". Он передал посетителей одному из своих штабных офицеров, капитану Мэй, который отвел их в импровизированную столовую в обеденное время. Они пытались вспомнить свои манеры в присутствии тарелки с горячим тушеным мясом, кофе с молоком и сахаром и хлеба с консервированным маслом. Никогда еще не было такой еды!

"Позвольте нам быть полезными, пока мы остаемся здесь", - сказал Ланни. А офицер спросил, что они могут делать. Агент президента рассказал, как он служил офицером, проводившим допросы военнопленных в Седьмой армии, вплоть до Канн и Лиона. Прожив большую часть своей жизни в Европе, он хорошо знает французский и немецкий языки, а два других офицера-Памятника обладали школьными знаниями и вскоре могли освоить различные немецкие диалекты. "Если у вас есть военнопленные", - добавил Ланни.

Другой ответил, что их было не мало. Некоторые сдались по собственному желанию, стремясь выйти из этой бойни. "Но они правы в этом", - добавил он. - "Если нас выгонят отсюда, мы, возможно, не сможем их удержать. Тем временем, конечно, чем больше мы сможем узнать от них, тем лучше. Мы здесь буквально слепые. У нас есть только радиотелефон и мы должны быть осторожны, когда мы просим или докладываем о себе, поскольку враг будет все записывать".

Ланни сказал: "Погода против нас", и ответ был: "О, Боже, конечно! Если бы было ясно, тут было бы множество самолетов, помогающих нам. Как бы то ни было, мы слышали звуки некоторых, но не видели ни одного".

Три "Дока" попрощались с нетерпеливым бруклинским мальчиком, который оказал им большую помощь. Мальчик выспится, а затем он пойдет на линию фронта, где уже находились люди из десятка или двух подразделений, вышедших из окружения. Ланни сказал ему: "Когда война закончится, увидься с моим отцом в Ньюкасле, Коннектикут, и он даст тебе хорошую работу". Это был первый раз, когда мальчик узнал, что этот "полковник" Бэдд был Бэдд-Эрлинг, и он был совершенно поражен.

Трое офицеров также спали, не потревоженные грохотом выстрелов вокруг них. Там, в лесах и зарослях, танки и самоходные противотанковые орудия гонялись друг за другом, как доисторические мастодонты. Люди, сидящие за деревьями и камнями и в окопах, посылали друг другу потоки стали и бросали смертоносные гранаты, когда у них была возможность. Пушки малого и среднего калибра швыряли снаряды в деревню и из нее. Это называлось "богом войны", то есть артиллерия. Здесь, как и везде в Арденнах, американские войска знали только то, что было в нескольких километрах от них, и не знали, что может произойти в ближайшие полчаса. "Разведка" провалилась. Или, скорее, как позже узнал Ланни, "На капитанском мостике" не обратили внимания на сообщения "разведки". Эта "Арденнская операция" олицетворяла величайшее поражение, которое потерпела Американская армия со времен Батаана, и ее величайшее испытание с начала войны.

Три офицера Памятники получили только краткий инструктаж. Ланни знал работу, а двое других слушали, и после того, как они узнали, как действовать, их самих разместили в углу. Солдат с суровым лицом ввел военнопленного и стоял на страже, пока офицер задавал вопросы. Должен был быть стенографист, но в такой неразберихе у каждого офицера на колене был блокнот, и он делал собственные заметки о том, что казалось ему важным. Ваше имя? Место жительства? Время пребывания на военной службе? Ваше подразделение и часть? Кто командир? С чего началась служба? Какие еще части и подразделения видели? Где попали в плен? И так далее.

Конечно, некоторые из них лгали. Некоторые были наглыми и дерзкими, победа наконец-то казалась у них в руках. Другие были скромны и разговаривали свободно, надеясь получить милость. За обещание сигареты они предадут немецкую армию. Многие из них устали от войны. Многие из них ненавидели нацистов. Когда они оказались у американцев. Надо было говорить строго, потому что к этому они привыкли. "Ich bin ein einfacher, gewohnlicher Mensch. Was konnte ich tun?" Ланни слышал это сто раз. Я бедный, простой человек. Что я мог сделать? Ланни не сказал, что он слышал, как сотни тысяч таких бедных простых людей выкрикивали приветствия Гитлеру в старые времена.

Если сложить все это вместе, появилась модель, ее контур был размытым и тусклым, но все же его можно было понять. Наступление готовилось в течение нескольких недель, и были предприняты чрезвычайные меры предосторожности, чтобы скрыть войска в лесах. Прорыв был совершен на фронте шириной, по крайней мере, в восемьдесят километров, и в нем приняли участие более десятка дивизий, названных участвующими: десантники, танкисты, танковые гренадеры, фольксгренадеры, все, что было у врага. Фельдмаршал фон Рундштедт командовал. Сам фюрер прибыл в Рейнскую область и проинструктировал высших офицеров, сказав им, что это наступил великий кризис войны, что они собираются захватить огромную американскую базу снабжения в Льеже, прорваться в порт Антверпена, отрезать Первую американскую армию и британцев на севере и уничтожить их. Известие об этом было распространено среди солдат, и теперь они были уверены, что все это сбывается. Их крупные бронетанковые соединения не беспокоились о небольших городах и деревнях, таких как Лонгвилли, а оставляли их, чтобы их потом уничтожить. Они двигались прямо к крупным стратегическим базам, Седану, Намюру и Льежу. Sieg Heil!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Смелые действия⁸

СОЮЗНЫЕ армии стояли лицом к лицу с немцами на фронте в шестьсот километров. Фронт простирался от Северного моря, сначала на восток, а затем на юг. По порядку сначала были канадцы и англичане, затем американская Девятая армия, затем Первая, Третья генерала Паттона, а затем американская Шестая армейская группа, включая Седьмую армию, в которой находился Ланни Бэдд в конце лета. Самыми дальними на юге были французы, закрывавшие фронт у Бельмона, недалеко от швейцарской границы. Арденны лежали примерно в центре этого фронта длиной шестьсот километров, а дивизии, которые были захвачены там и сражались за свою жизнь, были частью Первой американской армии. Около пятидесяти тысяч человек держали восемьдесят километров. Чуть больше шестисот человек за километр или шесть метров на каждого человека. И никаких резервов. Это действительно размазывало их. В SHAEF, Главном командовании союзных сил в Европе, была целая группа высококвалифицированных вояк, которые были совершенно уверены, что немцы не будут наступать через такую непривлекательную местность. Они упустили из виду, что такая уверенность обязательно вызовет наступление.

Теперь шло наступление. В нём приняли участие дивизии, которые враг мог снять с остальной части фронта, плюс все резервы, которые он мог собрать в осажденной Германии. Враг навалился на американские 28-ю и 106-ю дивизии и 9-ю бронетанковую, которые находились прямо перед ним. Он рассеял их, отбросил назад, пленил, возможно, половину из них. Но остальные снова собрались и держались, где бы они ни оказались. Тактика заключалась в том, чтобы разрушать мосты и тоннели, блокировать и удерживать дороги. Танки и тяжелые транспортные средства могли перемещаться по заснеженным лесам, но только с большими затратами времени и топлива, и оба эти ресурса были жизненно важны для немцев, если они собирались достичь Намюра и Льежа, не говоря уже об Антверпене.

Через маленький городок Лонгвилли с востока на запад проходила дорога, и это делало его жизненно важным. Там, на грядах, за скалами и в наскоро вырытых окопах, люди из разных подразделений и с разной подготовкой сражались там, где они стояли, и умирали там, где упали. Это была дикая битва, потому что ни одна из сторон не была уверена в том, что находилось у неё в руках. Когда американцы были окружены, они смогли выйти из окружения и получить больше припасов, а затем снова вступить в бой. "Держаться любой ценой", - был приказ, и они держались, днем и ночью. Каждый час, который они смогли удержать немцев на этой дороге, был временем для обороны и для сбора новых дивизий по бокам немецкого клина. Видимо на кончике клина ничего не было особенно заметно. Враг мог пройти восемьдесят или сто километров и дальше, если бы он рискнул.

Спи, когда сможешь, это один из первых уроков, который выучит солдат. В воскресенье вечером Ланни спал два или три часа. Его разбудили до рассвета. "Пойдем", - сказал голос. - "Мы должны двигаться". Три Памятника вскочили, собрали свои карандаши и записи, потому что ни одна армия не может существовать даже один день без того, что она называет "бумажной работой". Штаб двигался. Им сказали, что они были окружены и должны были пробиться обратно на запад и занять другую позицию. Танки и полугусеничные автомобили шли впереди, чтобы расчистить путь, и войска будут перемещаться по лесу, чтобы защитить их.

Трое сидели на скамейке и ждали. Гром и грохот орудий всех видов и размеров не смолкал. По-видимому, троих разбудили слишком рано. Бойцам было труднее, чем ожидалось. Трое некоторое время разговаривали шепотом, затем они задремали. Когда им сказали: "Все наружу!", они выбежали на улицу, и там их ждала бронированная машина. В ней уже было много всякого штабного народа. Впереди стоял полугусеничный автомобиль, и они последовали по главной улице Лонгвилли. Это было прощание навсегда, по крайней мере, в отношении сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

Этот темный лес освещал только тусклый свет, который позволял водителю двигаться. Эта поездка забудется не скоро, снаряды взрывались тут и там, с обеих сторон стоял грохот пулеметов, и каждый миг возникала мысль, нарвёмся ли мы на мину? Перевернёмся ли мы в канаве? Встретим ли мы тигра или королевского тигра? Будет ли наша дорога заблокирована, и нам придется снова выбираться и бродить по снегу?

Их пункт назначения находился примерно в восьми километрах к западу, в более крупном городе под названием Бастонь. Его тоже защищали с отчаянием. Он тоже мог быть окружен сейчас или через час. Штаб шёл туда, но воины оставались на гребнях, в окопах и в ячейках, которые вырыли обороняющиеся. Бастонь имел первостепенное значение, потому что из него выходило не менее восьми дорог, и пять из них имели твёрдое покрытие. Город лежал довольно близко к середине Арденн, и пока он удерживался, враг был бы в большой степени ущемлён. Там было около четырех тысяч жителей. Просто еще один бельгийский город, скучный и грязный, но он был обречен на бессмертие, как тот, что называется Ватерлоо, а другой - Ипр.

III

Колонна машин прибыла без серьезных потерь, и Памятники обосновались в новом штабе. Командовал полковник Уильям Робертс из 10-й бронетанковой дивизии. Лонгвилли, возможно, назвали в ожидании его, потому что он был высоким и худым. Он прибыл из Луизианы и по внешности выглядел ученым, тихим по манере. Но его называли "Камнем", потому что его было так трудно сдвинуть с места, когда он не хотел двигаться. "Джентльмены", - сказал он новоприбывшим, - "на нас оказывают сильное давление, но мы остаемся и собираемся остаться. По секрету нам обещали помощь. Любой ценой мы должны не дать врагу пройти по этим дорогам".

Это было самое большое сражение, в котором когда-либо был Ланни Бэдд. И там было слишком далеко от комфорта. Пять вражеских дивизий окружили город, и их артиллерия обстреливала его. Кроме того, у них, похоже, была ракетная бомба нового типа, меньше, чем Фау-2, но с большей точностью. Дома рушились над головами испуганных жителей, сидящих в погребах. Американцы были на высотах. У них были танки и противотанковые САУ, но самые большие немецкие танки имели 88 мм. орудия, настолько мощные, что они могли выбить даже САУ. Опытные стрелки сражались с ними из винтовок, целясь в смотровые щели, а люди, спрятанные в окопах, бросали бутылки с бензином. Леса были хорошими местами для американского стиля борьбы, каждый человек готов был быть сам по себе и думать сам за себя.

Повсюду лежал сильный туман, и снова пошел дождь. Как офицеры и солдаты проклинали эту погоду! Если бы только наступил час солнечного света, истребители-бомбардировщики были бы повсюду, выбивая вражеские танки и парализуя его связь. Как бы то ни было, здесь шло такое давнее сражение, где не существовала авиация. Без сомнения, немцы планировали его так. Их метеостанции в Гренландии и Шпицбергене были захвачены, но они получили ту же информацию по радио от своих подводных лодок, поэтому они знали, какая будет погода. Ланни мог догадаться, что метеорологи фюрера пообещали ему то, что он хотел, и что дата наступления была назначена ими.

Вскоре после прибытия Ланни в Бастонь ему сообщили об ужасной новости. В предыдущий день недалеко от города Мальмеди на севере группа из ста двадцати пяти американцев была окружена танками и вынуждена сдаться. 12-я танковая дивизия СС разоружила своих пленников и забрала у них их ценности, затем загнала их в свободное пространство и обстреляла их из пулеметов. Люди падали в кучу, а потом среди них прошли офицеры СС, расстреливая всех, кто показал какие-либо признаки жизни. Множество людей бросились на землю, когда началась стрельба, и были похоронены под грудами тел. Они избежали смерти, чтобы рассказать эту историю. Она быстро распространилась, и американские солдаты приняли к сведению как выглядят эти убийцы в черной форме.

Вскоре после этого в Бастоне произошел эпизод, снова показывающий, что это будет за битва. В пригороде на северо-западе находился большой госпиталь, в котором было полно раненых солдат. Пришла группа танков и несколько нацистов в штатском и начала расстреливать это место в темноте и под дождем. Вышел врач с белым флагом и попросил их остановиться. Немцы ответили, что они дадут ему и его сотрудникам полчаса, чтобы собраться и подготовиться к переезду. Американцы забрали не только медиков и припасы, но и всех раненых.

Памятники возобновили работу по допросам. Это был способ, которым они могли быть самыми полезными, освобождая военных для более срочных дел. В этом странном бою были взяты в плен несколько немцев, и для этого требовалось знание немецкого характера и нравов, чтобы получить как можно больше от каждого. Работа была интересной, потому что она принесла откровения о том, как идет сражение. Иногда Памятники знали больше, чем командир и его штаб. Интерес Ланни был острее, потому что его собственная жизнь была под угрозой.

На пути по "маршруту Наполеона" от Канн до Лиона он встретил только одного нациста, который узнал его. Это был эсэсовец из собственной охраны фюрера. Теперь он задавался вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем такое случится снова. Многие, кого он не знал, знали его, потому что он был заметной фигурой. Где бы он ни был в Нацилэнде, его знали, как американца, которому доверял фюрер. Почему фюрер доверял ему, было загадкой для всех немцев, за исключением тех немногих, кто понимал особенность фюрера. Те люди, которых он знал в те дни, когда он ещё не стал великим, составляли избранную группу, бывшую выше всех подозрений. За семнадцать лет знакомства Ланни Бэдд никогда не просил об одолжении, а когда ему предлагали награду, то он от нее отказывался, если только она не была пустяком.

В первый многолюдный день наступило то, чего он ожидал. Военнослужащий, которому поручили доставлять пленных и стоять на страже во время допроса, заметил: "Мы только что захватили служебную машину с тремя офицерами. Шофер был застрелен, а машина разбита в канаве". Ланни спросил звание офицеров, и ответ был: "Два полковника и майор". Ланни взыграло любопытство, и он пошел в комнату, где сидели пленные, и заглянул внутрь. Затем он вернулся в кабинет, в котором велась его работа, и сказал: "Солдат, иди и приведи мне этого полковника СС".

Солдат ушел и вернулся с одетым в черное эсэсовцем в возрасте около сорока лет с толстым лицом, с брюшком, которого не мог скрыть узкий военный пояс. Обычно он выглядел бы величаво, но теперь он был вымазан грязью, мокрым и удрученным. Никого не выбрасывают из машины в канаву во время ливня без потери социального статуса. Его круглое лицо всегда было дружелюбным в присутствии Ланни Бэдда, но теперь он, очевидно, изменил себе из-за этого столкновения.

"Oberst", - сказал агент президента, говоря по-английски, - "Вы дадите мне свое честное слово, что не будете пытался сбежать, пока вы разговариваете со мной?"

"Конечно, mein Herr", - сразу ответил немец. Он быстро догадался, что Ланни, возможно, не захочет быть известным как его друг.

"Солдат, вы можете подождать снаружи", - сказал Ланни. Солдату задавать вопросы было нельзя, и он вышел, закрывая дверь. Ланни протянул руку. Он сделал это с некоторым опасением, потому что, когда он сделал то же самое с другим пленным, его старым другом Куртом Мейснером, Курт плюнул ему в лицо.

Но Генрих Юнг был другим нацистом. Он был гораздо мягче и всегда благоговел перед богатым и элегантным плейбоем из-за рубежа. Он принял рукопожатие, хотя на его лице была боль. "Вы обернулись против нас, Ланни!" - это было сказано по-немецки.

"Нет", - ответил другой, - "вы были дезинформированы, Генрих. Я не военный, и я никогда не стрелял в немцев".

- Но вы носите форму!

- Армия дала мне то, что называется приравненным званием, чтобы позволить мне передвигаться в её рядах и иметь надлежащее обращение. Я офицер так называемой Секции памятников, изобразительных искусств и архивов. Моя обязанность - искать сокровища искусства и культуры и защитить их от ущерба в этой войне.

- Чтобы отправить их в Америку?

- Нет, чтобы возвратить их законным владельцам, когда закончится война. Об этом я уполномочен заявить публично. Вы должны понимать, что, как искусствовед, я не мог отказаться от такой службы. А что с вами, alter Freund? Вы стали военным?"

- Так получилось, что я нахожусь в том же положении, что и вы, Ланни. Я занимаюсь только моральным состоянием военнослужащих. Я работаю в дивизии Гитлерюгенд СС. Как вы знаете, это мои собственные мальчики. Я помогал в их образовании с пяти лет, и я не мог отказаться от назначения вести и вдохновлять их на фронте. Как и вы, я могу сказать, что я никогда не стрелял.

- Ну, Генрих, это делает нас равными. Мы все еще можем быть друзьями. Ланни на самом деле не был таким наивным, но такова была его работа. Такой была его работа последние семь или восемь лет, с тех пор как он стал агентом президента и обратил свое знакомство с Генрихом Юнгом на службу делу антинацистов. Так что теперь лицо агента президента расцвело улыбками. Между сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и сыном Oberforster из Замка Штубендорф всё было так, как будто никогда не было войны. Они все еще были в тех счастливых днях, когда Ланни приезжал в Берлин в гости, приглашал оберфюрера Юнга и блондинку фрау оберфюрер на элегантный ужин в Адлоне и отправлял их домой, нагруженными подарками для восьми маленьких Гитлермальчиков и Гитлердевочек.

Что хотел Ланни от этого довольно скучного нацистского патриота, и почему он хотел провести день, болтая о старых временах, и еще больше рисковать своей личной безопасностью? Конечно, Генрих был пленным, а два его коллеги-офицера тоже были пленными, но кто мог сказать, как долго? Генрих обязательно расскажет остальным об этом замечательном богатом американце. И если американцы в Бастоне будут вынуждены сдаться, что наверняка случится, если помощь не придет скоро, немцы узнают о нем и быстро поймут, что он был одним из самых разыскиваемых врагов.

Это было то, что военные называют "рассчитанным риском". Ланни соберет информацию у Генриха, а затем найдёт какой-нибудь способ выбраться отсюда или вывести Генриха отсюда. Между ними произойдёт битва умов, и Ланни был уверен, что у него лучший ум. Теперь он заверил своего старого друга, что те сообщения, которые распространились в Германии, что он обратился против своих нацистских друзей, все это было жестоким недоразумением. Он был ужасно обеспокоен этими сообщениями, и только недавно натолкнулся на то, что, по его мнению, было истинным объяснением. Рейхсминистр Гиммлер, глава гестапо, а теперь и эсэсовцев, разговаривал с Ланни во время его последнего визита в Берлин. Ланни предполагал, что Гиммлер с подозрением относится к американскому другу фюрера. Но с тех пор Ланни нашел повод полагать, что сам Гиммлер планировал восстать против своего фюрера и заменить его. Гиммлер зондировал Ланни, может ли тот присоединиться к заговору. Только когда Гиммлер обнаружил, что Ланни полностью предан Гитлеру, он решил отравить разум фюрера и направить его против Ланни.

Поклоняющийся нацизму Генрих, конечно, ужаснулся этой идеей и торжественно заверил Ланни, что это не может быть правдой. Ланни настоял, чтобы он натолкнулся на убедительные доказательства. Безжалостный Рейхсминистр убедился, что война проиграна, и пытается спасти свою шею.

Генрих ответил на это, конечно, что война не проиграна; Напротив, она была выиграна прямо сейчас, и сам Ланни должен был знать об этом. Ланни признал, что его уверенность пошатнулась, и это заставило Генриха хвастаться своим замечательным фюрером и тем, что этот фюрер сделал, чтобы переломить ситуацию и вырвать победу из поражения, точно так же, как его предшественник Фридрих Великий сделал в подобных обстоятельствах. Генрих хвастался своей собственной танковой дивизией Гитлерюгенд, и как далеко она прошла. И так он называл город за городом и деревню за деревней, Ланни выразил удивление. Агент президента спросил, не разбили ли американцы этот полк и тому подобное, а Генрих рассмеялся и сказал, что это не так. Самому Генриху нечего бояться, настаивал он, поскольку Бастонь был полностью окружен, и американцы не могли выбраться, если бы захотели. Генрих вскоре будет освобожден, и когда это произойдет, он сразу же отведет Ланни к фюреру и даст ему возможность предупредить фюрера о предательстве Гиммлера.

Да, этот Oberst Oberfuhrer был довольно нелепым человеком. Он очень гордился своей дружбой с величайшим человеком в мире, и, действительно, величайшим человеком за всю историю. Не то, чтобы Генрих хорошо разбирался в истории. Он рассказал, что имел честь присутствовать на встрече с этим величайшим человеком в его штаб-квартире в Цигенберге, замке в горах Таунус, к востоку от Рейна. Генрих приехал туда, чтобы представить отчет о моральном духе гитлеровской молодежи в армии. Ему не нужно было объяснять Ланни, почему его удостоили такой чести, потому что Ланни знал, что Генрих был одним из нацистских "старых компаньонов". Он посетил Адольфа Гитлера, когда Гитлер был заключен в тюрьму за участие в Путче в Мюнхене всего двадцать лет назад. Это предоставило ему возможность говорить об этом до конца своих дней, а также безопасную и уверенную карьеру в нацистской бюрократии.

"Как фюрер?" - спросил агент президента с заботливостью друга, и Генрих сказал, что у фюрера по-прежнему дух орла, но физически он не оправился от шока подлого покушения на его жизнь в июле прошлого года. У него дрожат руки, так что он больше не ест в присутствии других, и он вынужден носить очки, когда читал, то, чего он до сих пор никогда не делал публично. Во время визита Генриха произошла встреча со всеми командующими армий, корпусов и командирами дивизий, на которой Ади объявил об этом нынешнем наступлении, которое он сам спланировал и объявил его как неизменное и окончательное.

Сам Генрих не был приглашен на эту встречу, но в личном штабе фюрера было так много разговоров об этом, как до, так и после этой встречи, что он как будто присутствовал на ней. Он не мог устоять перед желанием рассказать Ланни все сплетни. Представьте себе, если можно, что тех высоких и могучих генералов и маршалов вермахта заставили оставить свои пистолеты и портфели в гардеробе гостиницы, а затем сесть в автобусы и полчаса ездить под проливным дождем, чтобы они не могли знать, где они находятся! Они вошли в тяжелый бункер между двумя рядами эсэсовцев и сели за стол с рядом эсэсовцев, наблюдавшими за каждым их движением. Эти старые парни даже не посмели достать из карманов носовой платок! В течение часа фюрер рассказывал им историю национал-социалистической партии и что ему должен немецкий народ.

После первого часа истории появилась еще одна тактика и стратегия. Все должно было быть вложено в это Арденнское наступление, и оно должно выиграть войну. Больше ни о чем нельзя думать ни минуты. Каждый командир получил точные приказы. Генералу Дитриху, известному как "Зепп", сокращение от Йозеф, предстояло пройти широким фронтом к Льежу и завладеть его огромными запасами, нанося вред врагу и наращивая его собственную мощь. Генерал Мантойфель, что означает - "человек-дьявол", именно то, что о нем думал Гитлер, должен был отправиться в Антверпен, порт, от которого зависела вся мощь союзников. Вся армия британцев и канадцев генерала Монтгомери будет отрезана и уничтожена, и их потеря настолько обескуражит Америку, что она выйдет из войны. Для преданного слуги фюрера это было четкое описание того, что происходило сейчас, и его сердце наполнилось ликованием, когда он это произносил. Искусствовед служил надлежащим фоном и теперь выглядел встревоженным и обескураженным, а затем выражал сомнения, которые выявили больше деталей. Это был способ допроса вражеского пленного.

VII

Когда разговор закончился, Ланни спросил: "Как вы ладите с теми двумя офицерами вермахта, с которыми вы были?" Ответ был таков: "Они смотрят свысока на всех партийных и показывают это, насколько осмеливаются. Кроме того, они обвиняют меня в том, что произошло, потому что я настоял на том, чтобы двигаться по дороге, по которой мы ехали".

Ланни подумал немного. - "Предположим, я смогу договориться о вашем условно-досрочном освобождении, Генрих?"

- О, ты мог бы сделать это? Ты, несомненно, мог бы доверять мне, Ланни. Я бы ни за что не порвал с тобой.

- Дело в том, что вы на самом деле не воин, как и я. Вы можете надеть гражданскую одежду и помочь заботиться о раненых немцах, которые есть у нас здесь.

- Я был бы счастлив сделать это, Ланни. Я помог бы любым раненым, независимо от того, с какой стороны.

Ланни позвал солдата и сказал ему держать этого пленника, пока Ланни не вернется. Он разыскал офицера штаба, которому он докладывал, и рассказал ему всю историю, объяснив, почему он не хочет, чтобы немцы знали, кем он был, и не хотел, чтобы Генрих вернулся к тем двум офицерам вермахта. Не было особой причины, по которой "политический" Oberst Oberfuhrer не должен быть условно освобожден. Он был слишком толстым и квёлым, чтобы сражаться, даже если бы захотел.

В результате его поместили под опеку Ланни и отправили на работу в импровизированный госпиталь, одев его в костюм мертвого гражданского, слишком маленький для него. Он торжественно обещал никому не упоминать имя Ланни Бэдда. И это казалось ему правильным, потому что Ланни не хотел, чтобы кто-либо в американской армии знал, что он друг Фюрера. Oberst Oberfuhrer СС было приятно скрывать смертельную тайну от своих врагов. Когда немцы захватят Бастонь, что должно было случиться через день или два, Ланни даст немало бесценной информации немецким войскам.

VIII

В тот понедельник для американцев все выглядело довольно черным. Туман нависал над местом боевых действий, такой густой, что можно положить в него руки. Иногда шел дождь, иногда шел снег, и с воздуха не было никакой помощи. Вокруг этого Шварцвальда группы людей сражались, а между тем блокировали дороги и взрывали мосты, делая все возможное, чтобы задержать вражеские орды. Маленькие группы объединялись в более крупные группы. Были некоторые, которые сражались в девяти разных отрядах за время этой месячной битвы. Они были пойманы там, и им нечего не оставалось делать, кроме как сражаться, а затем отступить на какой-то другой перекресток и снова сражаться.

Бастонь был полностью окружен. Но радио работало, и штаб приказал им держаться до последнего. Штаб Первой Армии находился в Спа, роскошном курортном месте с источниками на севере. Рядом с наступающим противником было некомфортно, и служащие курорта поспешили выбраться, некоторые даже не стали упаковывать свои пожитки. О том, куда они ушли, теперь не говорили по радио, даже шифром, но они продолжали говорить: "Держитесь любой ценой". Бастонь продолжал отвечать: "Мы держимся".

Где-то прямо за пределами Арденн, на севере, находилась 101-ая воздушно-десантная дивизия, известная по своей эмблеме как "Кричащий орел". "Воздушно-десантная" означает, что её военнослужащие летают на транспортных самолетах или буксируются на планерах. Они крепкие ребята и их научили всему, чему надо в бою. Это соединение было высажено в Нормандии и сражалось всю дорогу до Голландии. Они должны были отдыхать, а до Рождества оставалось всего несколько дней. Они планировали футбольный матч, самый замечательный за всю историю, и они были очень взволнованы этим, но его никогда не сыграли. В воскресенье утром пришли телефонные распоряжения, в двух словах, говорящих им, чтобы быть готовыми двигаться во вторник. Немного позже приказ был изменен на понедельник в четырнадцать, то есть два часа дня. Ничто не может быть "в воздухе" в такую погоду, поэтому их SOS, служба снабжения, прочесала окрестности в поисках грузовиков больших и малых размеров и всех размеров между ними.

Командир этого соединения оказался в Вашингтоне. Вторым в команде был бригадный генерал Маколифф, маленький человек, тихий, но решительный, известный своим людям как "Старый черепок", хотя он был молод. В указанное время он отправил двенадцать тысяч человек, используя все дороги с севера на юг. На их пути было много немцев. Но с танками во главе колонн американцы прорвались через всё. Это было похоже на эпизод в фильме, грандиозный кульминационный момент, когда кавалерия скачет с развевающимися флагами и приветствуется с безумными возгласами. Единственное отличие заключалось в том, что Кричащие Орлы были загружены в грузовики и не имели флагов, и некому было их приветствовать, потому что бельгийцы прятались в своих подвалах, а бойцы были в окопах и ячейках и даже не знали, что происходило.

Они узнали об этом, когда за ними появились свежие люди и присоединились к ним в окопах. Очень дерзкие ребята, которые называли себя "парадосами" и думали, что никто больше не знает. Они стали атаковать и отгонять врага с помощью снарядов от их батарей, размещенных за линией фронта. Что-то новое начало происходить с немцами, и большинство из них никогда не узнали, что это было. На помощь Бастоне пришли не только несколько тысяч парадосов и их артиллерия, но и большая группа ученых и инженеров, работающих в лабораториях на расстоянии много тысяч километров.

Это был один из величайших секретов войны и одно из чудес техники всех времен. Вещь, известная как "дистанционный взрыватель". На этот секрет Ланни намекнул его друг профессор Олстон, президентский "решальщик". Но Ланни не задавал никаких вопросов, потому что это была не его работа. Теперь разговоры между офицерами в Бастоне обернулись удивительными вещами, которые происходили там на фронте, и поэтому Ланни услышал странную фразу боеприпасы "Позит". Так называлось новое устройство.

Когда снаряд выстрелян по самолету в небе, стрелок должен вычислить или угадать место, где будет находиться самолет, когда с ним встретится снаряд. Затем он должен установить взрыватель снаряда так, чтобы он взорвался за то количество секунд, которое требуется для того, чтобы снаряд достиг этого места. Чрезвычайно сложная задача, и опыт показал, что стрелок произвел две тысячи пятьсот выстрелов, чтобы сбить один самолет. Но предположим, что взрыватель может быть оснащён каким-то радарным оборудованием, которое будет отправлять сигналы по мере его ускорения, и когда эти сигналы будут отражены с достаточной силой от какого-либо объекта в небе, снаряд взорвется рядом с целью?

Тогда не будет никакой надобности в предварительной установке взрывателя, который сработает по радиосигналу. Проблема заключалась в том, что радарное оборудование нужно было выстрелить из пушки, и оно должно быть достаточно прочным, выдержать удар, который пошлёт снаряд на многие километры. Более того, снаряд на своем пути вращается 475 раз в секунду, и чтобы выдержать это, нужна некоторая прочность. Буквально тысячи ученых и инженеров работали над этой проблемой в течение многих лет, даже до войны. В конце концов, они придумали чудо, называемое Радио-взрывателем, предметом размером, не превышающим руку. Внутри находится радиостанция, настолько устойчивая к ударам, что снаряд, в котором она установлена, можно было выстрелить из большого или маленького орудия. Взрыватель настроен на детонацию снаряда на определенном расстоянии от объекта, который посылал эхо-сигнал от радиосигналов снаряда.

Этот секрет был настолько ценным, что командование решило использовать его только над морем. Некоторые снаряды не разрывались, и когда они попадают в море, то они не достижимы для врага, и он никогда не узнает, что стреляет по нему. Но когда снаряд падает на землю, он закапывается не очень глубоко, и враг может выкопать его и извлечь выгоду из всех этих лет исследований и сотен миллионов долларов расходов. Однако теперь ситуация в Арденнах стала настолько критической, что опасность осуществления мечты Адольфа Гитлера была настолько неминуема, что поступили приказы об использовании снарядов с Радио-взрывателями. И вот они здесь, и немцы, приседая в окопах и ячейках по-старому, думали, что они защищены от всего, кроме прямого попадания, внезапно обнаружили, что снаряды гаубиц взрываются прямо над их головами и сеют смерть и разрушения среди них. Больше не было никакого способа быть в безопасности. Были ошеломлены и военнопленные, которые жаловались Ланни Бэдду: "Мы не знаем, как вы это делаете, но это должно противоречить Гаагской конвенции!"

В это время пять немецких дивизий атаковали Бастонь. При полной укомплектованности их было бы семьдесят пять тысяч человек. Снаряды Позит не могли их всех убить, тем более что их запасы в Бастони были ограничены. Битва велась яростно днем и ночью. Американцы выходили вперед и захватывали гору. Затем атаковали немцы и отбивали её, а американцы опять атаковали. Так бесконечное количество раз.

Бомбардировка была непрерывной, и город постепенно превращался в руины. Снаряд с грохотом ударялся о дом рядом и разбивал все стекла в окнах. Если вы были американским офицером, вы не должны не подавать вида. Вы могли сделать какое-то юмористическое замечание - "Хороший выстрел, Джерри" или - "Опять промазал!" - всё что угодно, чтобы показать, что вы ни в коем случае не были взволнованы, как это бывает в картах. По правде говоря, вы боялись, что можете потерять самообладание, и вы не должны показывать это. Другой парень может оказаться на грани потери своего самообладания, и вы должны были показать пример.

Каждую дождливую ночь осажденные люди говорили друг другу: "Завтра у нас будет лучшая погода, и прилетят самолеты". Но день за днем погода оставалась неизменной. У Ади Шикльгрубера были изумительные метеорологи. Мужчины в окопах лежали в холодной ледяной воде, а ночью она замерзла и, может быть, они замерзали вместе с ней.

Они привыкли к тому, что в тумане нависают огромные танки, и когда они бродят по лесу, было трудно сказать, кто их, а кто наш. Можно уверенно сказать, что шла индейская война, и много раз человек был сам по себе, и некому было отдать ему приказ или оказать помощь. Человек по имени Бастер вышел на недавно прибывшей САУ. Он перешел через хребет, и там было пять вражеских танков, которые повернулись, чтобы убежать от него. Он сделал пять быстрых выстрелов и выбил их, как глупых куропаток, сидящих на ветках. Затем появились еще двое, и он выстелил по ним. По радио он сообщил: "Я только что подбил семь танков. Через мгновение немецкий снаряд попал в его САУ и подбил его. Но он выжил, чтобы подбить больше танков.

Подобные истории были повсюду. Люди продолжали проникать ночью через вражеские линии с самыми дикими рассказами о том, что с ними случилось. Было достаточно приключенческих историй, чтобы по ним делать фильмы в течение ста лет. Молодой штабной писарь из Нью-Йорка и два медика искали убежище на сеновале, точно так же, как Ланни и его Памятники. Когда они утром открыли глаза, то обнаружили, что немцы готовят завтрак внизу. Хлев стал командным пунктом. Четыре дня они должны были оставаться там без еды и воды, и один из медиков должен был удержать несчастного писаря от сна, потому что он храпел. К тому времени, когда пришли американцы, человек наполовину сошёл с ума.

В штабе находился картографический зал, и полковник Памятников, оказавший специальную услугу, имел право его посещать. Немецкие части были отмечены маленькими красными флажками, а американские - голубыми. К этому времени было накоплено много информации, и можно ясно видеть, что произошло. Арденны были около ста километров в ширину и почти столько же в глубину. Это был треугольник с неровными, изогнутыми сторонами. Немцы оказались в двадцати пяти километрах от Намюра и в тридцати от Льежа. Там они, казалось, были остановлены.

Две открытые стороны этого треугольника, фронт в двести пятьдесят километров, были одним непрекращающимся сражением. Американские части были атакованы со всех сторон, с приказами стоять и держаться до последнего. Немцы, ища кое-где слабые места, отчаянно пытаясь достичь целей, которые поставил их фюрер. Они столкнулись с вновь прибывшими колоннами, быстро развернувшись и не ожидая, чтобы их атаковали, атаковали сами. Итак, на севере шли сражения в Мальмеди и Ла глезе, Вербомоне и Марше, в восточной части Арденн в Рошфоре, а за ним - в Сине, Селе и Борене. То же самое было вдоль южной стороны выступа, только сражение там было не таким тяжелым, потому что фюрер поставил цели на северо-западе.

Четверг, 21 декабря, самый короткий день в году, был шестым днем наступления. В эту самую длинную ночь вместо хорошей погоды дул сильный ветер и был сильный снегопад, что в Америке называют метелью. Посреди этого немцы напали на Бастонь с новой яростью. Очевидно, они поняли, что, если они не смогут использовать эти восемь основных дорог, они больше не смогут снабжать свои войска, которые устремились на запад. Они даже отозвали несколько своих бронетанковых частей, чтобы завершить окружение города. На следующий день они достигли такого успеха, что отправили майора в сопровождении капитана и нескольких простых солдат в поле, размахивая флагом из простыни. Американский сержант к югу от города готовил обстрел снарядами с этими чудесными новыми взрывателями, наблюдал за флагом и поддерживал огонь. Немцы попросили доставить их к офицеру. Они были препровождены на ближайший командный пункт, а оттуда отвезены в город и предстали перед генералом Маколиффом.

Этот человек небольшого роста с одной звездой на каждом плече был очень занят и, вероятно, не очень элегантен на вид. Он не ожидал такой компании. Немецкий майор вручил ему письмо, и генералу потребовалось время, чтобы его прочитать. Письмо было на английском языке, и в нём был использован очень формальный стиль, который офицеры вермахта считали протокольным. Письмо сообщало американскому командующему, что - "везение войны изменилось, и на этот раз силы армии Соединенных Штатов в Бастоне и вблизи них окружены сильными частями немецкой армии ... Существует только одна возможность спасти американские войска от полного уничтожения и это почетная сдача". Далее в письме говорилось, что американцам будет предоставлено два часа "для того, чтобы обдумать это предложение". В письме воспользовались возможностью выразить моральные чувства, указав, что гражданские лица могут быть убиты в результате бомбардировки, что в этом будет виновата Американская армия, что не соответствует "такой известной американской гуманности".

Была ли это ирония или просто лицемерие? Неужели они действительно думают, что американцы ничего не знали о немецкой гуманности в Варшаве и Роттердаме? У "Старого черепка", возможно, немного болел живот. Во всяком случае, то, что он сказал, было "Nuts!" Он понятия не имел, что этим словом он делает себя бессмертным. Миллионы американских мальчиков говорили это слово. И когда они выросли продолжали говорить его, когда хотели выразить крайнюю скуку и отвращение. Маколифф написал на клочке бумаги: "Германскому Командующему: Nuts!" - и подчеркнул это слово два раза. Немецкий майор знал английский, но не знал ненормативной лексики. На выходе он спросил штабного офицера, который сопровождал его: "Что значит 'Nuts'?" Ответ был: "Это означает примерно то же, что и 'Иди к черту' ". Немец покраснел и больше ничего не сказал. В глубине души он знал, что имел дело с провинциалами низкого происхождения без надлежащего воспитания и манер. Но, к сожалению, они умели драться.

XII

Странное молчание перемирия было нарушено, и битва стала еще более ожесточенной. Немцы атаковали снова и снова, и город был забросан снарядами, что еще более обострило отсутствие в нём очарования. Полыхали десятки пожаров, погибло много мирных жителей, и это была вина американцев, но они взяли на себя это бремя. А на следующее утро произошло чудо. Ясный день. Шторм стих, и в небе засияло солнце!

Итак, прилетели самолеты. Всех видов и размеров, с разными задачами. Более пяти тысяч прилетели с континента и из Англии в тот день. Истребители-бомбардировщики Тандерболт сбрасывали свои грузы на вражеские танки, грузовики и склады снабжения. Бэдд-Эрлинги поливали дорожные колонны пулеметным огнём. А пузатые грузовые самолеты C-47S, прибывавшие стаями, летали низко и сбрасывали грузы с парашютами. Маколифф заказал все виды припасов, и теперь он их получал. Красные парашюты означали один вид, синий - другой, желтый - третий и так далее. Его люди не преминули отмечать места и собирать грузы.

Эта замечательная погода держалась пять дней, и ВВС использовали каждый час. Это был конец немецких надежд, и высшее командование не могло этого не понять. Их линии снабжения до самого тыла были разбомблены. Склады вооружения и нефтебазы, железнодорожные станции, локомотивы и поезда, мосты и трубопроводы. Немцы вернулись в те дни, когда их поезда и грузовики осмеливались двигаться только ночью и должны были прятаться вне дорог днем. Они выслали лучшее, что у них было, против американских ВВС, но их самолеты были сбиты с неба таинственными новыми снарядами, точность которых оказалась сверхъестественной. Они, увы, не могли подать апелляцию на Гаагскую конвенцию, потому что взяли Гаагу и все, что было в ней. И вообще, с каких это пор законы войны запрещали стрелкам стрелять слишком точно?

Атака на Бастонь продолжалась безудержно. В канун Рождества произошла страшная бомбежка, которая стоила молодому человеку Памятнику из Висконсина одной руки. К счастью, несколько хирургов прибыли в город на лёгкомоторных самолётах и планерах, и с небес выпало много плазмы крови. Ланни беспокоила его совесть, и он задумался, не должен ли он попытаться вывести свою маленькую компанию в безопасное место. Но где в Арденнах безопасность?

В три часа утра в рождественское утро немцы предприняли самую ожесточенную атаку, бросив четыре полные дивизии по двадцатикилометровому периметру города. Они прорвались вперед около пяти километров. В снегу шёл самый дикий вид рукопашного боя. Люди использовали штыки и ножи, которые, как предполагалось, устарели на этой войне. Десять танков Тигр ворвались в город, и кухонные, штабные и раненые сражались с ними с помощью всего, что имели, включая бутылки с бензином, брошенные из окон домов. В течение этих двух дней немцы потеряли пару сотен танков, и, прежде чем наступила темнота в рождественскую ночь, им пришлось отказаться от завоеванных земель. Но они не уступили ни одного шага без ожесточенных боев, и многие решили умереть в потоптанном снегу. Их фюрер приказал это, сказав им, что проигрыш этой битвы будет означать проигрыш войны.

XIII

У генерала Маколиффа были все основания для волнения, потому что его запасы становились все меньше и меньше, и ему приходилось распределять по десять патронов на каждого человека в окопах. Но он знал, что помощь придет. И финал был как в ещё одном кинофильме, на этот раз в еще большем масштабе. И героем этого события стал тот отважный воин с двумя револьверами с перламутровыми рукоятками "Старая кровь и кишки", официально известный как генерал Джордж Паттон. Его третья армия была следующей в очереди на юг в нескольких сотнях километрах. Когда Битва на Арденнах началась, он был направлен на восток, готовый к большому удару, и ему было приказано развернуться на девяносто градусов и идти на помощь.

Только военный мог понять, что это значит. У армии есть вещи, фронт и тыл, и, если их спутать, возникает путаница за гранью воображения. Когда есть несколько сотен тысяч человек, выполняющих такой маневр, есть несколько сотен тысяч вещей, которые могут пойти не так, и штабу приходится работать весь день и всю ночь, и его офицерам повезет, если они не сойдут с ума. После того, как все было кончено, некоторые из них выяснили, что за шесть дней 133 178 автомобилей проехали 2 661 923 километров. Было перевезено 61 935 тонн припасов; и проложено достаточное количество телефонных линий. Так называемого "полевого провода" хватило, чтобы проложить линию шесть раз через Соединенные Штаты. Одни готовили, а другие распространяли сотни тысяч карт, анализ местности нового района боевых действий, оценку противника и подробные боевые приказы.

4-й бронетанковой дивизии, находящейся глубоко в выступающей части Сарегемина, было приказано немедленно выдвигаться в Арденны. Приказ пришел в полночь, и в полной темноте дивизия выступила. И к девяти часам следующего утра она была в Нанси в ста километрах от своего прежнего положения. Это посреди снежной бури перед Рождеством. Дивизия ускорилась на север, и на следующее утро она сражалась с вражескими танками в городе под названием Арион, примерно в пятидесяти километрах ниже Бастони. Немцы знали все о 4-й бронетанковой, поскольку она преследовала их всю дорогу через Нормандию, через Францию и через реку Мозель. Очевидно, им не понравилось то, что они узнали, потому что они называли её солдат "Мясниками Рузвельта", что нисколько не раздражало этих солдат.

А потом пришла 80-я пехотная дивизия, которая называла себя "Парнями с Гор Блю Ридж". Они тоже сражались всюду по Франции. Они отдыхали в Сент-Авойде и прошли семьдесят километров к линии фронта, когда началась битва в Арденнах. В час ночи дивизия была загружена в открытые грузовики и в течение четырнадцати часов двигалась в сильный мороз. Затем она вышла и сражалась, и уничтожила две трети немецкой дивизии, которая заблокировала её путь. Это помогло объяснить, почему немцы не преуспели в своих усилиях по расширению южного выступа и захвату города Люксембург.

XIV

Бои здесь были такими же тяжелыми, как и до Бастони, и продолжались так же долго. "Старая кровь и кишки" был бойцом, как и все его офицеры. Он сказал им, что они должны любить драться. - "Если тебе не нравится драться, возвращайся в Вашингтон. Тебе не место в Третьей Армии". Битва продолжалась весь период гнусной погоды, за метелью следовали туман и дождь, и генерал, набожный прихожанин епископальной церкви, написал молитву, распечатал ее и разослал всем войскам:

"Всемогущий и милостивый Отец, мы смиренно молим Тебя, о великой Твоей милости, обуздать эти неумеренные дожди, с которыми нам приходилось бороться. Твоей силой мы можем продвинуться от победы к победе, сокрушить притеснение и зло наших врагов и установить справедливость Твою среди людей и народов. Аминь".

И когда на эту молитву был дан ответ, и пять тысяч самолетов взлетели в небо, человек с револьверами с перламутровыми рукоятками танцевал от восторга и воскликнул: "Hot dog! Думаю, у меня будет напечатано еще сто тысяч таких молитв. Господь на нашей стороне, и мы должны держать Его в курсе того, что нам нужно!"

Деревни переходили из рук в руки три раза в ходе продвижения 4-й бронетанковой дивизии к Бастоне. Враг заминировал дороги и разместил свои фаустников за камнями и деревьями. Американские самолеты атаковали немецкие танки, таким образом раскрывая их положение. Американские "боги войны" достали их новым Позит взрывателем. Боевые действия продолжались пять дней, и на следующий день после Рождества командир одного танкового батальона объявил: "Сегодня мы войдем в Бастонь".

Танкисты нажали на газ, и они пришли в маленькую деревню всего в трёх километрах к югу от Бастони. Американская артиллерия стреляла в город и выбила несколько американских полугусеничных автомобилей. Но дорога была очищена, и танки Шерман устремились вперёд. Немцы буквально набросали свои мины Теллера на дорогу, и американцы сняли их вручную. Затем они подошли к блиндажу, который был разбит и все еще дымился. Они не знали, американский он или немецкий. Они остановились, боясь стрелять, и обе стороны смотрели друг на друга. Был почти вечер, и свет был плохим. Наконец американский офицер вышел вперед, и когда он убедился, кто это, он сказал: "Я рад тебя видеть".

У второго освобождения Бастони не было никакой драмы. Как ни странно, когда "Старый черепок" узнал, что прибыли танки, он выехал им навстречу и сказал те же слова: "Я рад вас видеть". Американцы - люди практичные и, как правило, не испытывают драматизма. Вероятно, "Тони" Маколиффу никогда не приходило в голову, что он делает историю. Он просто дал взбучку немцам, потому что они объявили войну его стране, и это была работа, которую нужно было сделать. Все, что помимо этого, было бы забавно и довольно глупо для него.

Таково было окончание осады Бастони. Но сразу началась другое, не менее ожесточенное сражение, которое по праву можно было назвать битвой при Бастоне. Враг не мог сдаться и отступить, потому что Бастонь и новый коридор представляли собой более выгодную позицию, вонзившуюся в его позицию, и это подвергло опасности все силы, которые он послал далеко на запад. Он надеялся сражаться у Намюра и Льежа, но вместо этого он был вынужден сражаться в этом грязном маленьком городке, который теперь был руинами. Он должен был ввести войска с востока и запада, чтобы встретить войска, которые Паттон привёл с юга. Потребовалось два дня, чтобы расширить коридор, чтобы американские поставки могли быть в сохранности доставлены в город, и после этого было десять дней непрерывных боев.

Еще разыгралась одна метель, несмотря на все напечатанные молитвы Джорджи, и три офицера Памятника решили, что эта битва была одной из многих, которую еще предстоит вести, и не было никакой надобности оставаться и рисковать новыми своими частями. Конвои входили загруженными и выходили пустыми, и приравненным офицерам было легко организовать поездку. Моррисон, раненый, был доставлен в машине скорой помощи, и двое его друзей поехали с ним, чтобы увидеть, что ему было тепло и весело.

У Ланни была последняя обязанность попрощаться с Генрихом Юнгом. Теперь Генриха надо поместить вместе с другими пленными офицерами. Он будет отправлен в Америку, и у него будет возможность стать еще полнее на обильной американской пище в одном из отелей летнего курорта. Ланни больше не беспокоился о том, что его упомянут, потому что он покидал Арденны и не собирался быть пойманным.

Странная встреча между двумя вражескими друзьями, дружба которых длилась в течение двадцати лет. У бедного нацистского Beamter были слезы на глазах. Не столько из-за расставания с Ланни, сколько из-за расставания с его мечтой о победе. Он был близок ко всем этим боям и знал, что немцы не побеждают. Теперь он знал, что коридор открыт, и в него вливаются новые войска. У американцев была полная возможность отсечь Арденны и поймать в ловушку всех тех смелых нацистских героев, которые отправились в Льеж и Антверпен, и окончить войну. Генрих знал, как Гитлер сказал своим генералам, что если это наступление не удастся, война будет проиграна. И после двенадцати дней борьбы уже нельзя было сомневаться в том, что наступление провалилось. Это был Gotterdammerung (Гибель богов), конец тысячелетнего рейха Ади Шикльгрубера!

"О, такая трагическая вещь!" - воскликнул Oberst Oberfuhrer. - "Это означало бы мир в Европе. Это был единственный шанс. Вы, американцы, представляете, сможете ли вы сохранить мир в Европе?"

"Я не знаю", - должен был сказать Ланни. - "Мы надеемся создать новую Лигу Наций".

- Ach, was Unsinn! (О, что за чепуха!) У красных будет Европа, и вы будете звать нас помогать драться с ними.

"Это в руках богов", - ответил другой и не хотел спорить, потому что у него были другие прощания. Он мог понять, что горе Генриха не было полностью альтруистическим. Oberfuhrer сидел в прекрасном офисе с большим столом и множеством кнопок и устройств, и он издавал приказы, которые определили жизни сотен тысяч молодых людей. Теперь вся эта слава исчезла, и что с ним будет? Он может стать ночным сторожем здания, в котором он управлял!

Ланни сказал: "Когда у тебя будет возможность, напиши мне на адрес моего отца в Ньюкасле, штат Коннектикут, и когда война закончится, мы узнаем больше, чем сейчас".

XVI

В машине скорой помощи было холодно даже с одеялами, и когда они утром приехали в Арион, они вышли за горячим кофе и принесли немного своему раненому другу. Это был командный пункт, где они остановились, и первое, что услышал Ланни, было то, что там был Джорджи. Все люди, выше и ниже рангом, называли его так и любили его, потому что он сражался за них так же сильно, как и против врага. Когда шла битва, он не сидел на месте и руководил войсками в комфорте. Он был повсюду, общался с людьми, смеялся, шутил, увещевал, ругал. Он летал на самолете, когда позволяла погода, а когда не позволяла, садился в машину. Любой солдат мог рассказать ему о своих проблемах и сказать: "Какого черта!" Сам старик редко произносил предложение без ругательств, и это была солдатская речь. Дома это не звучало бы хорошо, но, черт возьми, "Старая кровь и кишки" не был дома с начала войны, а домой он приедет в гробу.

Приравненный полковник из Бастони без труда попал в КП, и когда Паттон увидел его, он крикнул своим странно высоким голосом, также крепко пожимая руку. - "Бэдд, ну и ну! Ты снова с нами?"

Ланни рассказал, что он допрашивал для "Старого черепка", и добавил: "Я собираюсь увидеть президента в ближайшее время, и я скажу ему, что у вас армия настоящего мужчины.

"Иисус Христос!" - вспыхнул воинствующий прихожанин епископальной церкви. - "Расскажите ему об этих чертовых метелях, и здесь у нас нет снежного камуфляжа для людей и танков, и те и другие являются сидячими утками для немецких танков и пулеметчиков. Я подал заявку два месяца назад. А эти сучьи интенданты сидят на своих толстых жопах и ничего не делают. Скажите Старику, что я получил сто двадцать пять тысяч пар пакетов обуви от Com Z, но без внутренних войлочных стелек. Мой квартирмейстер не терял времени, жалуясь этим проклятым ублюдкам в Париже, он просто порезал одеяла на стельки. Представьте себе, если вы можете, я должен покупать белую ткань и заставить ремонтников производить самодельные костюмы. Я засыпал Com Z требованиями белой краски для шлемов, плащей и обуви, и для извести на побелку транспортных средств. Но я получу это? Как, черт возьми, я знаю! Они не могут прочитать этот проклятый календарь в Париже и не знают, что наступила проклятая зима. Лучшее, что они могут сделать, это отправить мне пять тысяч матрасов. Чехлы для изготовления костюмов. Есть семьсот чертовых тонн зимней военной одежды в Гавре, и я могу получить ее, если отправлю грузовики, а я пытаюсь спасти тебя и твоих проклятых героев в Бастоне!
Это говорил Джорджи Паттон!

___________________________________________________

КНИГА ВТОРАЯ

Жар любви и ум -
вот непоборный твой оплот⁹

ГЛАВА ПЯТАЯ

Каковы твои друзья¹⁰

ИЗ НЭНСИ Ланни доставили в Париж, и там он нашел два письма от Лорел, второе из которых сообщало ему, что она беспокоится, не имея сведений от него. Между прочим, она упомянула приятное тепло, которым она наслаждалась. И он решил, что не следует сопротивляться комбинации Лорел и солнечного сияния. Только теперь, когда напряжение спало, он понял, как это было здорово. У него не было времени для сна в течение двух недель. а подавленный страх не прекращает существовать, а совершает свое зло в подсознании. Ланни обнаружил, что он будет подпрыгивать и дрожать при внезапном звуке, даже если он не будет похож на воющий приближающийся снаряд. Когда он думал о страданиях и разбитых телах, которые он видел, на его глазах выступали слезы.

Не было никаких причин, почему он не должен отдыхать. Конечно, должен пройти месяц или два, прежде чем американские армии будут готовы к новому наступлению. Фронты должны перестроиться. Всё, что надо фронту, должно быть отправлено на фронт. Остальное в тыл. Полмиллиона человек должны были отдохнуть, а полмиллиона тонн новых припасов доставлено. Пока армии не дойдут до Германии, не будет работы ни для Памятников, ни для Алсоса. Поэтому приравненный полковник извинился и написал рапорт своему большому боссу в Вашингтоне, в котором рассказал, куда он направляется и почему. Он совершил ещё одну поездку автостопом на самолете до Канн, а затем в элегантном Кадиллаке, служебной машине, к воротам Бьенвеню.

Он думал о том, что сказать Лорел. Она была автором рассказов и нуждалась в материале, как в пище для своего воображения. Но она была также женой и переживала иначе опасности, которым подвергался её муж, чем ее вымышленные персонажи. Он пошел на компромисс, сказав ей, что он искал убежища от немцев в Бастоне, но избежал бомбардировок и других опасностей. Он говорил о линии фронта как о чём-то удаленном от города, где она большую часть времени была. Он признал, что все это было неудобно, и пообещал сделать все возможное, чтобы избежать передовых позиций. Он сомневался, что таковые будут, потому что Гитлер выдохся и с этого момента будет защищаться.

Утром, днем и вечером они слушали радио на французском и английском языках. Официальные правительственные сообщения намеренно отставали от военных действий, а надежные новости приходили на день или два позже. У Ланни была с собой карманная карта, и они отмечали места событий и видели, как клин постоянно сжимается с севера и с юга. Появилась возможность крупномасштабного котла для немцев. Но нет, они продолжали отступать, отстаивая каждый шаг. Из этого Ланни догадался, что Рундштедт теперь делает всё по-своему. У фюрера как военного стратега была роковая слабость. Он никогда не мог смириться с тем, чтобы уступить завоеванную им территорию и пожертвовал бы целыми армиями, но не признал бы неудачу.

Ланни был счастлив, воображая ярость этого полугения, полусумасшедшего в настоящий момент. Гиена в окружении стаи нападающих собак не могла издавать больше рычаний и несвязного бреда. За семь или восемь лет пребывания на посту агента президента Ланни слышал эти звуки, и этого ему было достаточно. Теперь он был доволен тем, что между ним и собой были не только высокие горы Альп, но и двести или триста дивизий СЭС, Союзных Экспедиционных Сил.

Действительно, было приятно не слышать звуков выстрелов и не видеть и не ощущать зрелищ и запахов смерти. Ходить по дорогам, свободной от грохота танков и тяжелых орудий, лежать на песчаном пляже, который не обстреливался. Цицерон в одном из своих писем выражает мнение, что воспоминание о прошлых скорбях доставляет удовольствие. Но Ланни, кто пережил две мировые войны и множество беспорядков и революций между ними, думал, что он видел слишком много горя. Здесь, в Жуане, он предпочитал вспоминать дни своего детства, до того, как сюда хлынули толпы людей, а цены на недвижимость взлетели до небес.

Ланни рассказывал своей жене истории о тех днях, когда светская жизнь была тихой и безвредной, или такой она казалась. Устраивались небольшие вечеринки, отличные от дорогостоящих, беспорядочных мероприятий последних лет с разношёрстной публикой. Люди, которые тебя посещали, были твоими друзьями, и они редко пили слишком много. А если и выпили, то их можно не приглашать в следующий раз. Но после Первой мировой войны целое новое население поселилось на этом Побережье Удовольствия. Они пришли из странных частей света и, казалось, имели шальные деньги. Они не говорили, откуда у них они взялись, а их и не спрашивали. Они устраивали вечеринки, и там были "все". Туда приходили, что называется "зайцем", и никто не заботился ни о чем, пока еда и спиртные напитки были бесплатными.

"Человек мог остаться здесь, на Мысу Антиб", - отметил Ланни, - "и написать историю современной Европы. В моем детстве здесь была русская и британская аристократия. Теперь эти русские рассеяны вихрем по всей земле, некоторые выступают в качестве конферансье в кафе в Шанхае, другие - официантами здесь в Отеле дю Кап. Британские герцоги и графы постепенно сдаются из-за подоходных налогов у себя дома, и то же самое происходит с испанскими грандами, а затем с немецкой и итальянской знатью, а также с представителями старой Австро-Венгерской империи. Их места заняли оружейные и нефтяные короли, стальные и угольные магнаты, многие из них из Америки. После того, как депрессия уничтожила их, объявились короли скотоводства из Аргентины и махараджи из Индии".

"Кто придет после этой войны?" - спросила Лорел.

"Все виды деятелей черного рынка", - рискнул он, - "французские и итальянские помещики, ведут два вида бухгалтерии, один для сборщика налогов, а другой - для личной информации. Многие страны Южной Америки еще не ведают подоходный налог, и их богачи могут прийти. Также голливудские звезды, у которых есть хорошие адвокаты и которые могут списывать путешествия по миру и другие удовольствия в качестве рекламных расходов".

"Познакомь меня с одним из этих адвокатов", - сказала жена, очень удивленная. Она сама путешествовала за счет расходов на специфические нужды, и ее редакторы были приятно удивлены, обнаружив, как мало она просила. Если бы она потребовала несколько сотен долларов за развлечения людей, от которых она получила информацию, то они заплатили бы. Они, возможно, пропустили бы пункт оплаты мужа, который дал информацию и просматривал рукописи. Ланни предупредил ее: "Если ты работаешь слишком дешево, они не будут относиться к тебе должным образом".

III

Две недели отдыха и агент президента снова был в порядке. Лорел хотела вернуться с ним, чтобы проконсультироваться со своими редакторами. Поэтому он разыскал человека из Управления стратегических служб в Каннах, чье имя было ему доверено, и послал телеграмму Бейкеру, человеку президента в Вашингтоне. Это был способ избежать задержек и неопределенности, вызванных цензурой. Два дня спустя привилегированная пара была проинформирована о том, что их доставят из Канн в Марсель и оттуда в Марракеш, где у них будет два дня по их просьбе. Оттуда маршрут будет проходить через Дакар в Западной Африке, Белен в Бразилии, Пуэрто-Рико и Вашингтон. Ланни путешествовал за государственный счет, а его жена оплачивала свой проезд и вносила свои расходы на счет для предъявления работодателям. Все это было обычным делом, и путешествие, которое в старые времена парусных кораблей занимало несколько месяцев, теперь занимало около одного дня фактического полетного времени. Это было большим подспорьем для победы в войне.

До Марселя ушло около получаса. Здесь была большая гавань, теперь восстановленная, и сотни кораблей, прибывали с военными грузами. Грузы отправлялись армиям по железным дорогам, также восстановленным по всей Франции. Затем из Марселя в Марракеш через синее Средиземное море в непременно хорошую погоду и вдоль берегов Африки, каких-то бесплодных, а каких-то покрытых новой бледно-зеленой пшеницей. Высокие горы Атласа, покрытые снегом до подножий, обрамляли небо слева от них, а внизу под Ланни проглядывали маленькие белые точки, которые, по его словам, были марабутами, или мусульманскими святынями.

Затем во французское Марокко, захваченное немцами, а теперь и американцами. Но все делали вид, что верили в выдумку о том, что эта страна принадлежала мавританскому султану. Древний город Марракеш был оазисом в пустынной стране с акведуками из красного камня, доставляющими воду из гор, и большим количеством апельсиновых рощ и финиковых садов, наполненных фруктами. Коричневые мавры построили мечети из красного камня, а белые миллионеры со всего мира построили роскошные виллы из того же материала. Бедные жили в убогих хижинах, как они жили пятьдесят веков.

Знаменитый отель Мамауния был одним из тех роскошных дворцов, которые стали стандартом во всех уголках земли, где царил приятный климат или властвовали развлечения для чрезмерно богатых. Здесь Бьюти Бэдд прожила в безопасности почти год. Она поставила себя так, что когда отель освободили от постояльцев для военной верхушки, ей разрешили остаться. Никому не говорите, но Бьюти было за шестьдесят, и ей не очень хорошо красить волосы, потому что волосы ее мужа были белоснежными, и у нее был маленький внук, и она не могла удержаться от разговоров о внучке, которой почти пятнадцать лет, и которая теперь живет в Коннектикуте. Время от времени ее посещал сын, и хотя он не выглядел на свои годы, но явно не был неопытной пташкой. Некогда профессиональная красавица могла только полагаться на доброту и знание мира и стараться не ревновать к молодым людям, которые, если бы они вообще знали о ее существовании, пожалели и покровительствовали бы ей. У них были прелести, а у нее, увы, были только воспоминания.

Но у нее все еще были деньги. Робби Бэдд отправлял ей тысячу долларов каждый месяц в течение сорока четырех лет, а картины ее бывшего мужа Марселя Дэтаза все время приносили более высокие поступления. Кроме того, у нее было то прекрасное имение на Мысу, которое она никогда не закладывала, потому что Робби так устроил, что она не могла его заложить или продать. Она сбежала сюда от вторжения, и теперь все кончено. - "Как ты думаешь, Ланни, есть ли вероятность боевых действий на Ривьере?"

В игре на угадывание в браке люди делают самый странный выбор. Это хорошо известно, но все друзья Бьюти Бэдд думали, что ее текущий брак был самым странным. Никто не мог найти настоящую ошибку с Парсифалем Динглом, кроме его имени. Но он был так отличен от Бьюти, так совершенно вне этого мира, в то время как она была полностью в нем. Старый джентльмен отличался от других религиозных людей, которых знал Ланни, в том, что он серьезно пытался жить своей верой. Он продолжал неустанно проявлять силу любви всем, кого встречал, независимо от того, что они могут сделать с ним или что они думают или говорят о нем. Неважно, были они богатыми или бедными, была ли их кожа белой или коричневой, Парсифаль говорил с ними о Божественной Любви и демонстрировал ее на своем доброжелательном розовом лице. Менее чем за год пребывания в этом роскошном отеле он сумел убедить всех, что среди них есть святой.

Это место было полно богатых беженцев из разрушенного войной мира, и многие из них смертельно ненавидели друг друга. Но бывший агент по недвижимости со Среднего Запада продолжал воплощать свое представление о том, что, если вы любите других людей, вы рано или поздно заставите их полюбить вас.

Третий член семьи был воспитан в рамках этой системы. Сейчас ему шесть с половиной лет, он никогда не знал ничего, кроме любви. Он был всем в этом заведении и был другом и приятелем всех. Было сделано все возможное, чтобы испортить его, но он, похоже, не поддавался. Он сидел у ног своего сводного деда и слушал беседы о Вечном Принципе, который объединил всю вселенную, и отвечал на него так, как растение реагирует на влагу и солнечный свет.

Это демонстрировало влияние окружающей среды на наследственность. Так как отец Малыша Марселя был крайне неприятным типом, фашистским графом и капитаном, который теперь был военнопленным в Штатах. Дочь Бьюти Марселина поссорилась с ним, развелась с ним и вернула свою девичью фамилию Дэтаз. Так что этот маленький парень носил имя своего деда, французского художника, о котором знали все. Пример его работы висел на стене отеля. Африканский пейзаж с коричневокожим крестьянином в белом бурнусе. Теперь, когда дядя Ланни приезжал в гости, одной из его обязанностей было стоять перед этой картиной и рассказывать малышу много историй о его дедушке.

Где была мать Марселя? Это был предмет, о котором Ланни не рассказывал ребенку. Но Бьюти отведёт Ланни в сторону и спросит его, есть ли у него какие-нибудь новости, и попросит его дать ей надежду. Марселина находилась в осажденном Нацилэнде, и Ланни не рассказал своей матери то, что он знал. Его сводная сестра была в страшной опасности и рисковала своей жизнью, чтобы предупредить Ланни, что он тоже в опасности. Ничего хорошего не выйдет, если рассказать об этом инциденте Бьюти или Лорел. Они ничем не могли помочь, никто ничего не мог сделать, пока не закончится эта война. Если бы наполовину французская, наполовину американская танцовщица находилась в концентрационном лагере, никто не мог бы помочь ей, и меньше всего ее сводный брат, который теперь известен нацистам как американский агент и шпион. Если бы она пряталась, она захотела бы, чтобы ее оставили в покое и чтобы на нее не обращали внимания. В этой ужасной войне многие миллионы людей были разлучены со своими близкими и не имели возможности узнать, что с ними стало.

Бьюти не хотела, чтобы ее сын женился на Лорел Крестон. Она хотела, чтобы он женился на наследнице, поскольку его внешность и элегантные манеры позволили ему это сделать. Но одной наследницы было достаточно, и мать неохотно решила, что, возможно, синий чулок сойдёт для него в конце концов. Теперь был ребенок, и это решило всё. В течение двух дней и ночей Бьюти изо всех сил пыталась утвердиться в качестве идеальной свекрови. Она была вся сахаром в меду и наблюдала за любыми маленькими признаками разницы в паре, чтобы она могла представить себя на месте Лорел. Она отвела литературную леди в сторону и спросила ее, как идут дела. Она рассказала все, что могла знать мать, об особенностях ее сына и о том, как управлять им. Конечно, для его же блага.

Также она не преминула задать вопросы о Малышке Ланни. Мужчины так глупы в таких делах. Они не замечают деталей, и если пытаться вытащить что-то из них, они отвечают неопределенно и рассеянно. Малышу было два года, и он разговаривал, и мать знала, как он говорил и что говорил. Она поймет, что бабушка, которая никогда его не видела, не могла довольствоваться только фотографией, но должна была знать цвет его глаз и волос, а также то, что он ел, с кем играл, какого родителя он любил больше всего, и так далее.

У отчима также была претензия на Лорел, которую нельзя было не заметить. Он знал, что она обнаружила в себе странный дар медиума. Она вошла в транс, и чужие голоса заговорили ее губами. Она не знала, кто они, как и Ланни, но Парсифаль твердо верил, что они духи мертвых. Он отдал им ту же любовь, которую он давал живым, и они ответили тем же. Было необходимо, чтобы Лорел продемонстрировала ему свой дар, когда рядом сидели Ланни и Бьюти, любопытно посмотреть, что может принести это новое окружение.

Лорел легла на диван и закрыла глаза, несколько раз вздохнула, а затем наступила тишина. Наконец Парсифаль спросил низким, убедительным голосом: "Кто-нибудь есть?" Раздался женский голос, который они ожидали и узнали или вообразили, что они узнали. Это была старая польская медиум, которая была членом их семьи в течение пятнадцати лет до ее недавней смерти. С помощью экстрасенсорного дара мадам Зыжински Парсифаль исследовал древние цивилизации Индии и Цейлона, и она пообещала, что, если она будет первой, кто перейдёт, она приложит все усилия, чтобы вернуться. Как ей было в мире духов? И мадам сказала, как и все "духи", что ей хорошо и счастливо, и что она пыталась связаться с ним, но средства, которые она нашла в Марракеше, не обладали необходимой силой.

"Кто-нибудь еще присутствует?" - спросил Божий человек. Ланни ожидал услышать голос Отто Кана, международного банкира, который преследовал Лорел к ее собственному и ее мужа замешательству. Но нет, на этот раз это был новичок. "Рядом со мной стоит старый джентльмен",- сообщил голос. - "Он довольно маленький человек и у него маленькие белые усы. Он очень худой и хрупкий, у него глубокие темные глаза. Он носит черную тюбетейку, и я думаю, что он еврей".

"Скажите ему, что мы приветствуем его присутствие", - сказал Парсифаль. - "Он что-то хочет сказать нам?"

"Он говорит по-французски", - сказал голос, - "но он будет говорить по-английски, если я захочу. Он говорит, что скончался три года назад. Он был писателем, и Ланни интересовался его книгами".

- Он назовёт нам свое имя?

- Он говорит Бергсон. Анри Бергсон. Он говорит, что он презирал нацистов. Они предложили сделать его так называемым почетным арийцем, но он не принял бы от них никакой милости. Он носил Звезду Давида и жил как другие евреи в Париже. Теперь он носит эту звезду. Она должна была быть символом позора, но теперь это знак чести.

"Скажите ему, что я изучил его идеи", - сказал Парсифаль, неутомимый читатель всех книг, придерживавшихся идеалистического взгляда на философию. - "Я один из его учеников".

- Он говорит, что знает вас. Он говорит, чтобы сказать вам, что он был подтвержден в своем убеждении, что... тут он использует длинные слова, которых я не знаю, но я пытаюсь повторить их, как они звучат, ... что механистические объяснения включают только очень маленькую часть реального.

"У вас все хорошо получилось, мадам", - осторожно сказал Парсифаль. - "месьё Бергсон - великий философ, и я однажды слышал, как он читает лекции в Академии моральных и политических наук. Это большая честь, что он пришёл поговорить с нами.

"Очень жаль, что я бедная невежественная женщина", - сказала мадам и продолжала произносить слог за слогом. - "Этот вежливый старый джентльмен хочет, чтобы вы знали, что он все еще испытывает то непрерывное создание непредвиденного новшества, которое происходит во вселенной. Он говорит: 'Я чувствую это более ярко, чем когда-либо, действие, которое я совершу, и единственное, где я являюсь хозяином. Косный мир - это исключительно абстракция, а конкретная реальность состоит из живых сознательных существ, заключенных в неорганическую материю'.

Это продолжалось в течение нескольких минут, и Парсифаль и Ланни старательно делали записи, как будто это была лекция в Сорбонне или Оксфордском университете. Когда все было кончено, и Лорел вздохнула и застонала, выходя из транса, они сели и обсудили, что произошло. Лорел заверила их, что она никогда не встречала автора Creative Evolution. Он был просто именем для нее, и она не могла назвать ни одной из его книг. Ланни рассказал, как в Париже, незадолго до того, как отправиться в Арденны, он прогуливался по набережной, остановился у книжного магазина и взял в бумажном переплете книгу Бергсона L'Energie Spirituelle. Он нашел время, чтобы прочитать только несколько страниц, и оставил книгу с другими вещами в сумке в своей гостинице.

Таким образом, можно предположить, что Лорел только что окунулась в сознание Ланни и представила небольшую демонстрацию "непрерывного создания непредвиденной новизны". Это, несомненно, было так! Не нужно было верить, что дух ушедшего французского метафизика имел какое-то отношение к этому творению, кроме создания книги, которую можно правильно описать как кусок сознания, "заключенного в косную материю". Можно предположить, что какая-то часть подсознания Лорел Крестон была способна проникнуть в подсознание ее мужа, извлекать целый набор идей и впечатлений и превратить их в вымышленную сцену. Конечно, это было достаточно поразительное открытие. Ланни, который видел, как это происходило с разными людьми в течение полутора десятилетий, с нетерпением ждал, когда какой-нибудь ученый придет и расскажет ему, как это происходит.

Полёт из Марракеша происходил на роскошном лайнере с хромированными аксессуарами и сиденьями, покрытыми змеиной кожей, которые развертывались ночью в удобные кровати. Им были предложены отличные блюда, а съемные столы позволили женщине-писательнице пересмотреть свои рукописи, а агенту президента сделать записи о том, что он хотел сказать своему боссу. Под ними проползало морщинистое море, и Ланни прочитал строчку о морщинистом море и остальную часть картины орла, изображенную Теннисоном. - "Но, бросив гордый взор со скал, Он, словно молния, упал"¹¹. Эдвард Макдауэлл сочинил вариацию для фортепиано на эту тему, и Ланни сказал, что падение было впечатляющим, только орел дважды ударился по пути вниз.

В Дакаре, "арахисовом порту" Западной Африки, они вышли и прогулялись под жарким солнцем, пока техники заправляли самолет и испытывали его двигатели. Они пошли по той же дороге, но в обратном направлении, по которому ходили несколькими месяцами ранее, когда посещали Палестину. Но там ничего не изменилось. Дакар был крупной французской военно-морской базой, и Гитлер отчаянно пытался построить до Дакара железную дорогу через Сахару, используя рабский труд. Если бы он попал туда, то он имел бы Южную Америку во власти своего люфтваффе. Но теперь все было кончено. У американцев были оба конца железной дороги его мечты, а в Южной Америке производители и торговцы охотно накапливали североамериканские доллары.

Еще один рейс, от выступа Африки до выступа Бразилии. Друг Ланни, профессор Олстон, когда-то географ, указал ему, как эти береговые линии соответствуют друг другу. И он сказал, что они были частями одного континента, который распался на части в гигантском катаклизме. Многие такие события происходили при подготовке этой земли для обитания человека. Было ли это все случайно, или это было запланировано? Будет ли будущее запланировано, или оно тоже будет случайностью? Так ученик Бергсона пытается понять свой мир и был совсем не удовлетворен своими успехами. Если бы только люди перестали убивать друг друга по всей земле, они могли бы действительно прислушаться к утверждениям идеалистической философии.

Оттуда на север, через экватор и на большой остров Пуэрто-Рико, который был захвачен Соединенными Штатами полвека назад. Порядок поддерживался, и обучались демократическим институтам, но бедность продолжалась. Население выросло за пределы способности сельского хозяйства острова поддержать его. Полтора столетия назад английский священник по имени Мальтус указал на эту печальную тенденцию. С тех пор население Земли увеличилось более чем вдвое, и во всех отсталых землях по-прежнему царит нищета и бедность, а также отсутствует безопасность и повсюду царит страх. Два философа-любителя обсуждали проблему контроля над рождаемостью или планируемого родительского долга, так теперь это называли. Пуэрто-Рико - католическая земля. Её церковь запрещает использование и даже распространение этого бесценного знания, и поэтому эти несчастные люди обречены на страдания и деградацию из поколения в поколение.

VII

С базы ВВС Боллинг в Вашингтоне Лорел села на самолет в Нью-Йорк, а Ланни позвонил Бейкеру и доложил, что он в распоряжении президента. Он поехал в Вашингтон и поселился в отеле Мэйфлауэр, где Бейкер забронировал для него номер. Отель кишел деятельными бюрократами, носящими кожаные портфели, и дородными представителями власти, прибывшими договариваться о контрактах на десятки, а иногда и сотни миллионов долларов. Ланни принял ванну и побрился, а затем он снова позвонил человеку президенту, и ему сказали, что ему назначили на вечер следующего дня. Бейкер добавил: "Профессор Олстон в вашем отеле". Ланни сказал: "Здорово!"

Теперь у него будет собеседник, который много расскажет, и взамен получит кое-что. Этот профессор колледжа был первым и единственным работодателем Ланни всего четверть века назад. Он устроил так, что Ланни согласился на волонтерскую работу агента президента. Оба они доверяли друг другу, как отец и сын. Олстон был одним из деятелей Нового Курса со старых дней в Олбани. Он все еще называл Ф.Д.Р. "губернатором". В течение двенадцати лет он числился в министерстве торговли, где не работал. Для него это министерство было оправданием зарплаты и списания расходов. Он появлялся тут и там в Соединенных Штатах, а иногда и за границей в роли "решальщика", иначе известного как "устранитель неполадок". Он разрешал споры между чиновниками и вояками, он ругал руководителей, которые отставали от графиков, и похлопывал их по спине, когда они обещали добиться большего. Он был одним из тех жутких человечков, которые, кажется, не стареют. Его волосы были белыми, но он все еще был бодрым и мог очень мало спать. Многие люди были в восторге от него, потому что он стоял рядом с троном, и он сказал Ланни, что его утренняя и вечерняя молитвы состояли в том, чтобы повторить для себя формулу лорда Актона, что "власть имеет тенденцию развращать, а абсолютная власть развращает абсолютно".

Встречи этой пары зависели от случайности, и они максимально использовали каждую. Они вместе поужинали и провели вечер. Ланни рассказал, что он видел в битве в Арденнах. Сейчас она кончилась, продлившись всего месяц, и Олстон знал результаты. "Нас застали врасплох", - сказал он, - "но в долгосрочной перспективе я не думаю, что это имеет значение. Мы взяли пятьдесят тысяч немцев в плен и нанесли вдвое больше потерь противнику, чем понесли. Нам пришлось бы сражаться со всеми этими немцами где-нибудь, а теперь они не будут путаться под ногами, когда мы начнем наш путь к Рейну".

Ланни не мог удержаться от улыбки. "Когда я был в там, все выглядело иначе", - отметил он. - "Это было такое неприятное место для войны".

- Конечно, но оно было так же неприятно и для немцев. Вчера я разговаривал с американским офицером, который попал в окружение в Селе, месте на вершине Арденн всего в шести километрах от реки Мёз. Танковый батальон совершил бросок, а потом они три дня ждали, пока их армия доставит им топливо, но не дождались. Они поняли, что их отрежут, и им ничего не оставалось, как сжечь все свои танки и другие транспортные средства и вернуться назад. Они были потеряны и должны были сражаться до конца, прячась от американцев, как вы прятались от немцев. И они не находили это немного более удобным. Они стреляли в любого, кто пытался остановить.

"Что случилось с вашим офицером?" - спросил Ланни, для которого это была история человеческого интереса.

- Ему нечего было есть и он очень устал. Он подождал, пока немцы не будут заняты боем, а затем просто ушел в сторону. Потом он пришел на американский аванпост и заявил о себе.

VIII

Ланни рассказал о взрывателях Позит и о том, какой огромный эффект они имели. Олстон знал об этом и сказал, что они сбили тысячу шестьсот самолетов люфтваффе во время сражения в Арденнах. "Я не думаю, что у них осталось еще много самолетов", - сказал он. - "Когда наступит хорошая погода, мы заставим их армии побегать". Когда Ланни заметил, что новых снарядов в Бастоне было мало, его друг ответил: "Это будет недолго, потому что мы отправили туда три четверти миллиона этих взрывателей. Мы также не забыли о Тихом океане. Японские военно-воздушные силы, вероятно, не имеют ни малейшего представления о том, что с ними происходит, они просто знают, что наши артиллеристы чудесным образом улучшили наводку".

Ланни рассказал о своем визите в Страсбургский университет. Олстон не знал, кто послал отчет, но он понял его суть. Немцы не продвинулись в атомном делении. "Это величайший груз, который когда-либо был снят с нашего сознания", - сказал он и добавил: "Вы понимаете, Ланни, это самый строгий секрет в мире. У нас будет бомба. Я не знаю, когда. Я не думаю, что кто-то знает, но она идет, и когда она придет, она закончит войну".

"С немцами?" - поинтересовался агент президента.

- Мы рассчитываем уничтожить немцев этим летом. Если бомба будет готова раньше, она спасет много американских жизней. Это все, что я могу вам сказать, потому что это все, что я знаю. Меня отправили в место, где работает один из атомных котлов, и я уверен, что они сказали бы мне вероятное время, если бы они знали. Они говорят, что все новое и беспрецедентное, и никто не может догадаться, с какими новыми ошибками они могут столкнуться".

Они говорили о предмете, который был ближе к сердцам их обоих, о великом человеке, которому они служили. "Как он?" - спросил Ланни, и ответ был: "Врачи не могут найти с ним ничего органического вредного, но он переутомляется, и никто не может заставить его остановиться. "Он пытается держать слишком много в своих руках", - рискнул Ланни. - "Как планировщик и вдохновитель, он - величайший человек, которого мы когда-либо имели в Белом доме. Но хороший администратор должен знать, как делегировать власть".

"Я сказал ему почти эти слова", - ответил решальщик. - "Он проницательно посмотрел на меня и спросил: 'Кому?' Тогда, конечно, я был в замешательстве. Я не знал, кто мог нести такой груз. Когда он сказал: 'Вам, Чарли?' Я должен был признать, что у меня было все, что я мог сделать. И бедный Гарри Хопкинс мечется от одной работы к другой, медленно умирая". Олстон продолжал называть одного человека за другим, которого судили и признали негодным. - "Все, что появляется, кажется жизненно важным, все зависит от всего остального, и война - это все".

"И мир", - добавил Ланни. - "Я предполагаю, что история скажет, что у Ф.Д.Р. дела в войне лучше, чем до нее".

- Это потому, что он построил огромную машину, которой можно управлять. Армию, Флот, Военно-воздушные силы. Эти люди научились работать и знают, как делегировать полномочия. Они, конечно, послушны и лояльны. Но при мире ищешь вокруг, выбирая новых людей для новых задач, и первое, что они все делают, они начинают сражаться друг с другом, а не с врагом, а это нищета, растерянность и жадность. Каждый день, отданный политике, я жалею, что покинул область географии, где все установлено, и на это можно рассчитывать!"

Ланни был доставлен в Белый дом через привычную "социальную" дверь, которая действительно была парадной, но служила чёрным ходом. Было приказано, что лиц, которых привел Бейкер, не останавливать и не допрашивать. Они прошли мимо флотских охранников с неформальным приветствием, сделанным одним пальцем, и поднялись по боковой лестнице с красными коврами на второй этаж. У двери президентской спальни сидел Преттимен, его негр-камердинер, готовый и энергичный, таким он должен был быть, потому что он поднимал тяжелый груз с инвалидной коляски на кровать или наоборот. "Добрый вечер, джентльмены", - сказал он, потому что знал их обоих, и с уважением встал, когда они подошли и постучали в дверь.

Агент президента знал эту комнату и все в ней так же хорошо, как и свою собственную. Летом 1937 года его впервые привели сюда, так что это был восьмой год. Просторная комната со старомодной мебелью из красного дерева и фотографиями кораблей. Корабельное дело было одним из хобби Ф.Д.Р. Рядом с кроватью стоял стол для чтения с лампой, а на кровати - пачка документов и писем, которые изнурённый человек должен был прочитать и, возможно, подписать, прежде чем уснуть. Там было сине-белое покрывало, и на нем был вязаный свитер с круглым вырезом, надетый поверх пижамной куртки. Он был подвержен тому, что он называл "соплями".

Ланни беспокоило лицо, которое он видел. Ему сказали, что здоровье президента ухудшается, но он был шокирован. Это было лицо инвалида, измученное и изможденное. Там, где в течение многих лет светилось здоровье и энергия, было явное истощение. Конечно, для посетителя было бы хуже всего показать такую реакцию. Он должен быстро улыбаться и быть готовым ответить на игривое приветствие, которое никогда не исчезнет, пока дух Ф.Д.Р. оставался в его теле. "Здравствуйте, как поживает старый арденнский воин?" - таким образом, показывая, что он получил и прочитал отчет своего агента.

"Я был пляжным гребцом на Мысе Антиб в течение двух недель", - сказал Ланни, ухмыляясь. - "Хотел бы я, чтобы вы были там".

"Не берите в голову", - сказал Босс. - "Когда-нибудь я соберусь сбросить этот груз и вернуться в Гайд-парк и написать историю. Вы приедете ко мне в гости и расскажете мне обо всех великих людях, которых вы знали. Расскажите мне об Арденнах.

Во Франклине Рузвельте был мальчик, который никогда не вырос. Он действительно любил истории и хотел услышать все детали этой. Его сердце опечалилось, потому что он не мог быть там сам. Его старое крепкое существо хотело бы бродить по заснеженным лесам и нести груз любого солдата. Это были дорогие мертвые дни, о которых невозможно было вспомнить, но они жили в его памяти. Он был восхищен приключением трех Памятников, прячущихся в сене, и взревел от восторга, когда Ланни подражал германским командам, с которыми он вывел колонну пленных с фермы. "Вот где мы победили врага", - воскликнул он. - "Наш ум быстрее. Наши люди привыкли думать самостоятельно, и где бы ни возникла чрезвычайная ситуация, всегда есть идея ее преодолеть".

"По всей армии есть идеи", - ответил взрослый плейбой. - Я продолжаю сталкиваться с ними, и я так же удивлен, как и враг". Он продолжал говорить о бесконтактном взрывателе и о том, как этот взрыватель сбивал немецкие самолеты с небес и немецкие машины с дорог. Ф.Д.Р. в свою очередь, рассказал о совместных усилиях ученых и инженеров, буквально тысяч, которые работали над этим проектом в течение нескольких лет, даже задолго до начала этой войны. Последние пять лет они работали днем и ночью, и проблемы, которые они решали, были непостижимы ни для кого, кроме специалистов. - "Это была гонка между нашей наукой и немецкой, и мы победили во всех областях".

"Не совсем всех, губернатор",- сказал Ланни и рассказал об ужасной Фау-2, ракетной бомбе, которая теперь уносила жизни и имущество в Англии. А также о меньших по размеру версиях, которые немцы использовали в Арденнах и которые они называли Фау-полтора. Президент пообещал, что пройдет не так много времени до того, как будут захвачены места запуска этого оружия. "У нас уже есть секреты", - сказал он, - "и мы улучшим их. Наши ребята отказываются признать, что немцы могут делать что-то лучше, чем мы".

Босс закурил сигарету в длинном тонком мундштуке, из-за чего он выглядел изящным на фотографиях. Но не сейчас! Затем он сказал: "Я расскажу вам государственную тайну. Я снова собираюсь встретиться со Сталиным. Не говорите об этом ни слова".

- Конечно нет. Вы собираетесь в Россию?

- В Крым.

- Это долгое путешествие, губернатор.

- Я знаю, но мы обязательно должны встретиться и решить наши проблемы. У меня есть преимущество перед Сталиным в том, что я не боюсь приехать в его страну, но он боится приехать в мою. Я полагаю, что слишком много людей, кто бы искал шанс подстрелить его".

"Я в этом не сомневаюсь", - согласился Ланни. Затем, импульсивно: "У вас много преимуществ перед ним, но у него есть одно преимущество перед вами. Он знает о вас гораздо больше, чем вы о нем. Кроме того, он понимает ваши идеи лучше, чем вы понимаете его".

"Полагаю, вы пренебрегли моим образованием". - Лицо Рузвельта приняло одну из его улыбок, но Ланни счел это бледным и беспокойным.

"В игре в покер" - продолжал агент президента - "большое преимущество - знать мнение своего оппонента и то, как он разыгрывает свои карты. Если вы это сделаете, вы можете понять, когда он блефует, и когда у него действительно есть карты. Сталин написал несколько книг, и я рискну предположить, что вы не читали ни одной из них".

- Вы выиграли, Ланни.

- Вы когда-нибудь читали Капитал Маркса?

- Я пытался, но я смог одолеть только несколько страниц. У меня просто не было времени.

- В те дни, когда у вас было время, вы не осознавали необходимости. Это было то же самое, что и с Гитлером. Он опубликовал свою книгу двадцать лет назад, в которой он точно рассказал, что собирается делать с миром. Миллионы немцев прочитали её. И тысячи из них здесь. Но сколько представителей власти здесь прочитали её?

- Мне говорят, что это ужасная книга, Ланни.

- Конечно, и Гитлер - ужасный человек. Причина, по которой мы проигрываем в Европе, заключается в том, что так мало наших людей могут поверить в то, насколько плоха Европа. Я имею в виду тех, кто имеет власть или находится на пути к власти в Европе.

- После вашего разговора со Сталиным у меня сложилось впечатление, что он вам понравился, и вы поверили ему, что он сдержит свое слово.

- Я хотел поверить ему. Но, может быть, я просто еще один наивный американец. Сталин может очаровывать, когда захочет. И когда я разговаривал с ним почти три года назад, он хотел очаровывать, потому что он хотел, чтобы американская помощь спасла его от Гитлера. Но он живет своей русской революцией и его надежда распространить ее по всему миру. Все, что поможет этому, это его политика, и все, что ему противостоит, это анафема для него.

- Тогда вы действительно не думаете, что мы можем доверять ему?

- Прошло три года с тех пор, как я с ним разговаривал, и с тех пор я узнал кое-что новое. В доме Геринга мне было разрешено прочитать текст переговоров, которые Молотов и Риббентроп вели в Берлине в ноябре 1940 года. Молотов - это правая рука Сталина, а также его язык. Молотов был готов заключить сделку с Гитлером на том основании, что у России должны быть Ближний Восток и Балканы. Гитлер хотел отдать ему Ближний и Средний Восток - Турцию, Персию и Персидский залив, Индию, все, что он мог взять. Но Гитлер хотел Балканы для себя, и именно там переговоры прервались.

- Вы абсолютно уверены, что расшифровка стенограммы была подлинной?

- У меня было подтверждение из нескольких источников. Геринг, конечно, лгал бы свободно, но он не очень хорош в этом, потому что он такой хвастун, пучок тщеславия. Его оппозиция Гитлеру в этом и других вопросах является причиной потери им благосклонности фюрера, и теперь он в значительной степени находится на полке. Он потерял контроль даже над своим люфтваффе.

- Да. Но трудно воспринять такой цинизм реальным для себя.

- Напомните себе, как царь Александр Первый отказался от дружбы с Наполеоном и перешел к врагам Наполеона в середине войны.

- Это то, что мешает нашему Генеральному штабу спать по ночам. Страх, что Сталин может заключить сепаратный мир и освободить гитлеровские армии для западного фронта. Кроме того, нам нужна его помощь, чтобы победить японцев в Китае. Я пускаюсь в это путешествие, чтобы убедить его в том, что его истинные интересы лежат с нами, и получить от него лучшее, что я смогу.

Мир был в очень плохом состоянии, и сердечный и идеалистический президент так сильно хотел поверить, что в нем есть что-то хорошее. Пессимистические заявления его друга и доверенного агента причинили ему боль как серия ударов. Они также ранили и Ланни, потому что он всю свою жизнь связывал с борьбой рабочих за справедливость, и ему не хотелось признавать, что любая часть этой борьбы может пойти не так. Но что хорошего в том, чтобы разрушить одну форму диктатуры и установить другую? Ту, которая использовала кириллицу вместо готики, или германики, или как бы её там не называли. Этот измученный человек собирался проехать десятки тысяч километров и вести переговоры с жестким, сильным оппонентом. Его решения могли повлиять на будущее мира на века, и кто-то должен был предупредить его, с чем он столкнётся.

Возможно, он осознал свою слабость, потому что вдруг спросил: "А вы не хотели бы поехать, Ланни?"

Агент президента, слишком удивленный, чтобы думать о правилах приличия, воскликнул: "Черт возьми!" Затем он быстро добавил: "Вам нужны эксперты по России и коммунистической тактике".

"Вы - эксперт по всей Европе", - был ответ. - "Гарри очень оптимистичен в отношении Сталина, и, возможно, мне нужен пессимист в группе. Вы знаете, как римские императоры обычно приглашали на свои банкеты человека, чтобы шептать - 'Memento mori' ".

- Я бы прошептал историю о том, как Сталин заключил пакт о нейтралитете с Японией в начале 1941 года, и когда он был подписан, он очень ласково сказал Мацуоке: 'Вы и я, оба азиаты'.

"Touche" - воскликнул Ф.Д.Р. с одной из его заразительных усмешек. - "Вы будете строить свои планы?"

- Конечно, губернатор, если вы действительно хотите меня. Когда это будет?

- Мы планируем прибыть второго февраля. Мы встретимся на Мальте за день или два раньше. Если вы находитесь в Европе, вы можете встретить там нашу группу. Или, если вы здесь, мы договоримся о месте. Я забираю с собой около шестисот человек.

- Господи! Если у вас их столько, у вас не останется времени для любителей.

- Мне удастся уделить время, и Гарри тоже. Мы никогда не узнаем, что произойдет. Может, я позволю вам попробовать свои чары на Красном маршале.

"Он приглашал меня вернуться", - сказал Ланни, удивленный, - "но он, вероятно, уже забыл меня".

"В этом я сомневаюсь", - сказал президент. - "И в любом случае, вы можете быть уверены, что он хранит картотеку. Будьте готовы к звонку ближе к концу января, и мы пойдем и посмотрим, что с нами будет".

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Нет места лучше дома¹²

ЛОРЕЛ пообщалась со своими редакторами в Нью-Йорке и сообщила, что они хотят, чтобы она последовала за армией в Германию и написала о том, что она там увидит. Все считали само собой разумеющимся, что армия войдет в Германию, и все планы строились на этой основе. Лорел имела преимущество в том, что она жила в Германии до войны. Она написала книгу рассказов и роман о Нацилэнде, и поэтому у нее была основа для сравнения.

Малыш Ланни жил в Ньюкасле с бабушкой и дедушкой. Они умолили и отспорили, что их загородный дом был намного лучше городской квартиры. В счастливые дни перед войной Робби построил свой дом с учётом потребностей всей своей семьи, а теперь он хотел, чтобы в его большом доме была вся его семья. Двое сыновей Робби, которые построили свои дома на территории поместья, послали к Робби своих детей разного возраста, которым был интересен крошечный малыш, проживавший там. Теперь в январе было повсюду белое одеяло, и его закутали и выпустили из дома, где его жизнь была одним непрерывным исступлённым восторгом. Если он споткнется, то везде, куда он упадёт, будет мягко и восхитительно. Он научился лепить снежки и всюду их бросать. Вскоре он узнал, что большой снежный ком с меньшим на вершине был человеком, и он сразу же начал развивать те художественные способности, которые у него появились.

В доме он был тихим, довольно стеснительным человечком. У него были светлые волосы, как у его матери, когда она была маленькой. Глаза у него были карие, как у обоих родителей. Лорел не видела его несколько месяцев, и в его возрасте это очень важно. И она, и Ланни должны были начать все сначала, чтобы познакомиться, и делать это осторожно, чтобы не напугать его. Два огромных существа в военной форме, называющих себя "папа" и "мама", смутно возникали в его памяти. По не совсем понятным причинам они проявляли волнение. У Лорел пробудились материнские порывы, и она задалась вопросом, стоит ли слава и успех, даже с более высокими мотивами артистического и общественного признания, цене чувств, присущих женщине.

Но с малышом все было в порядке. У него была совершенно правильная диета, он спал нужное количество часов, и ни один из родителей не мог найти какую-либо ошибку в его режиме, за исключением того, что он получил слишком много рождественских игрушек, что не поместились бы даже в нью-йоркской квартире. У него было так много родственников. Лорел никогда не ладила со своей семьей и никогда не брала с собой мужа, но она не могла удержать их от отправки рождественских подарков, потому что это было то, что нужно было сделать.

В прошлом Эстер Ремсен Бэдд имела какую-то причину упрекать своего пасынка с левыми убеждениями, но теперь, когда он остепенился, причин не осталось. Когда муж и жена приехали в Ньюкасл, они вели себя образцово, и многие люди, с которыми им приходилось встречаться, считали их приятными. Бэдды были большим кланом, и все в этом выросшем промышленном городе испытывали к ним почтение и хотели знакомства с ними. О Ланни было много сплетен и загадок, но теперь у него была респектабельная работа, о которой он мог говорить. Для искусствоведа естественно было быть Памятником, и все знали, что племянница Эстер, Пегги Ремсен, была в этой организации, тем самым гарантируя социальный статус этой организации. Тот факт, что новая жена Ланни писала рассказы, держался в секрете, но теперь для этого больше не было никаких причин, и сведения об этом вызвали волнение в Ньюкасле.

Эстер была чрезвычайно добросовестной знатной дамой, знавшей о своём положении и о власти, которую это положение ей давало. В детстве она читала книгу Эндрю Карнеги Евангелие богатства. В этом свете она смотрела на свое собственное богатство и использовала свое влияние на женские клубы и церкви, чтобы управлять политикой города и стараться поддерживать его в чистоте. Это была тяжелая обязанность, а в военное время почти невозможная, потому что в город прибыло множество новых людей. Завод по производству самолетов и завод по производству вооружений выросли так, что наводили на мысль о Сказках тысячи и одной ночи, а у людей из Техаса, Оклахомы, Квебека и Ньюфаундленда было больше денег, чем они когда-либо мечтали в своей чахлой жизни. Они не всегда тратили эти деньги с умом, и беспокойство об этом наложило морщины на доброе, но довольно суровое лицо Эстер и заставили поседеть её волосы. Она держалась прямо и никогда не признавала слабости.

Ее пасынок приобрел в молодости идеи, которые она считала "радикальными", даже подстрекательными. Но прошли годы, времена изменились, и идеи сработали в сознании Эстер и произвели на нее больше впечатлений, чем она призналась себе. Когда столь страшный КПП, так называемый Конгресс производственных профсоюзов США, сумел создать свою ячейку на заводе Бэдд, упрямому мужу Эстер показалось, что настал конец его мира. Но он ничего не мог с этим поделать, потому что "Этот человек в Белом доме" навязал Конгрессу законы, узаконившие профсоюзы и приказавшие Робби иметь дело с ними. Он волновался и потерял сон, и хотя он прибавил в весе, он не выглядел хорошо. Его волосы поседели и поредели, и он выглядел на свой возраст. Эта война убивала людей за тысячи километров от полей сражений.

Видя все это, жена Робби приняла смелое решение и пригласила несколько профсоюзных лидеров выпить чаю у нее дома. К ее удивлению, она нашла их вежливыми и умными. И когда она сказала им, что она полна решимости не иметь никаких забастовок в своем родном городе особенно в военное время, они заверили ее, что они с ней согласны. Она предложила им рассказать ей, что можно сделать, чтобы облегчить жизнь рабочих, и убедить их, что компания действительно ценит их помощь. Профсоюзные деятели начали выкладывать список предложений, большинство из которых показались Эстер вполне разумными. Комнаты отдыха и оказание первой помощи. Ясли, в которых матери могли оставлять детей, пока они занимались клепкой. Кафетерий, который работники могли бы содержать для себя, чтобы иметь там то, что они хотели. Автобусы, чтобы доставлять их на завод, так как парковочные места стали настолько большими, что им приходилось долго идти пешком под снегом или дождём.

Результатом стал спор между Робби и его женой, продолжавшийся до поздней ночи. Все это было "патернализмом". Это слово почти полвека назад научили ненавидеть сына президента Оружейных заводов Бэдд в Йельском университете. Он забыл почти все, что он узнал там, но он помнил опасности "балования". Также своего рода творение Франкенштейна, известное как "экономический человек", и божество, известное как "laissez faire", что на более грубом языке означало "каждый для себя, а дьявол заберет отставшего". Дьявол забирал их миллионами, но разум Робби остался нетронутым в кольчуге, которая была скована и надета на него профессором Уильямом Грэмом Самнером.

"Где мы собираемся достать все эти нормированные материалы?" - спросил перегруженный руководитель. На это его жена ответила: "Пусть профсоюзы попытаются заполучить их, и если они не смогут, они узнают, что ты не виноват". "Боже!" - воскликнул капитан промышленности. - "Мы собираемся пригласить чужих людей, вмешивающихся в в наши дела, не только для работы нашего завода, но и для его строительства?" Жена сказала: "Если их выбрали твои работники, они не чужие, а представители. И если они предлагают снять бремя с твоих рук, почему бы тебе не отблагодарить их?"

В конце концов, Робби должен был сдаться, потому что он восхищался своей женой, и он не восхищался бы ею так сильно, если бы у нее не было собственного разума. Если жена богатого мужчины настаивает на том, чтобы создать ясли и кафе, по крайней мере, это лучше, чем если бы она ходила на коктейльные вечеринки, или играла в азартные игры, или показала свою грудь в развлекательном заведении "Diamond Horseshoe" и поднимала ноги на стол в комнате отдыха столичного оперного театра. Робби пришлось бы немного пошутить со своими друзьями в раздевалке загородного клуба, но тогда он редко успевал играть в гольф. Это нужно принять с улыбкой. И в настоящее время ему пришло в голову, что это может быть превращено в очень хорошую рекламу. Если бы ему приходится пить чай у себя дома с этими профсоюзными ребятами, то, в конце концов, они могли бы обсудить все вопросы, и если это действительно предотвратило бы забастовки, это была бы форма страхования. Бэдд-Эрлинг Эйркрафт зарабатывал столько денег, что ему приходилось платить налоги на сверхприбыль, а они разбивали сердце Робби. Теперь он мог считать оплату социальных услуг расходами и, следовательно, платить меньше правительству, которое он ненавидел почти так же, как ненавидел профсоюзы.

III

Ланни написал отцу о завещании Эмили Чэттерсворт, и юридическая фирма Робби занималась этим вопросом в Нью-Йорке. Теперь в кабинете Робби они обсуждали эту тему. Отец решил подойти к делу с юмором и заметил: "Ну, теперь ты увидишь, где раки зимуют! Ты теперь бизнесмен. Тебе придется нанимать людей в помощь и учиться платить зарплату, и все чокнутые со всего мира соберутся вокруг тебя".

Ланни с сожалением признался, что это может быть так. Он сказал: "Скажи мне, что ты думаешь, что я должен сделать".

"Ты хочешь положить конец войне в мире?" - У Робби все еще стоял блеск в глазах. - "Я бы посоветовал тебе потратить миллион долларов, чтобы поддержать Бэдд-Эрлинг Эйркрафт некоторое время после окончания этой войны".

Сын Робби обычно не тупил, но здесь не сразу понял.

Он знал, что должен был клюнуть, поэтому спросил: "Как это поможет?"

"Ну", - сказал отец, - "ты знаешь, какова будет ситуация, когда эта война закончится. Россия, без сомнения, удержит все страны вдоль своей границы, включая часть Германии. Все нацисты станут коммунистами и продолжат стрелять в таких социалистов, как ты, и в капиталистов, подобных мне. Америке придется решить, позволить ли русским захватить всю Европу или остановить их".

"Другими словами", - сказал Ланни, - "путь к миру - это борьба с третьей мировой войной?"

- Именно. Ты будешь за это, когда придет время. И ты знаешь, что происходит с нами, производителями вооружений. В военное время мы являемся общественными благодетелями и получаем огромные суммы денег и совершаем чудеса служения. Но в тот момент, когда прекращаются боевые действия, все наши контракты расторгаются, наши работники, которые приобрели навыки, выбрасываются на улицу, а комитеты конгресса называют нас торговцами смертью. Мы должны учиться жить на своих накоплениях, сохранять самообладание и выжидать следующего звонка.

"И как долго миллион Эмили будет поддерживать тебя?" - поинтересовался Ланни, входя в ситуацию.

- Может быть, неделю, может быть, месяц, в зависимости от того, что мы собираемся сохранить. Всё пригодится.

- Что ж, Робби, я посмотрю, сможет ли Лорел связаться с Эмили в трансе и спросить, будет ли это удовлетворительным решением проблемы.

- Эмили была акционером Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и Лорел тоже, поэтому они должны договориться.

- Шутки в сторону, Робби, у тебя не было бы большой надежды на мое начинание?

Отец перешел от веселья к скорби. - "Извини, что вынужден был сказать тебе, но я считаю этот проект пагубной чушью, и я буду очень смущен, увидев, что ты взялся за него".

- Ты не думаешь, что какая-либо просветительская работа могла бы подготовить умы людей к международной организации, чтобы сохранить мир?

- Я помню фразу, однажды произнесенную Гровером Кливлендом: 'Это обстоятельства, а не теория противостоят нам'. Когда эта война закончится, единственными активными пацифистами будут коммунисты и их копии, у них будет самая большая армия в мире, и они ее сохранят, но они будут проповедовать разоружение для Италии и Германии, для Франции и Великобритании, для Турции и Китая. Для всех стран, которые они хотят выбросить за негодностью. Они хотят, чтобы наша армия немедленно распалась, а затем разлагала нас забастовками и недовольством. Они будут в восторге от твоей работы, Они будут крутиться вокруг тебя, а ты будешь следовать их партийной линии, зная её или нет.

Ланни всегда осторожно обсуждал с отцом красных, потому что он знал рану, которая гноилась в сердце старика. Иметь любимого сына, который был диванным социалистом, было достаточно плохо. Но иметь дочь, которая была настоящим членом Коммунистической партии, было невыносимо. Бесси Бэдд Робин через длинные промежутки времени навещала своих родителей из вежливости, и они говорили о ее муже, ее детях и ее музыке, но ни слова о ее идеях. Теперь, когда Советский Союз был союзником в войне, многие считали, что в Америке можно терпимо относиться к красным, но президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был не из таких. Он знал, что коммунистическая программа предусматривала революцию во всем мире, и он не шел на компромиссы с теми, кто защищал ее. Он называл их плохими именами, а затем внезапно останавливался и замолкал. Ланни знал, что у него на уме, что одним из этих злодеев была его собственная плоть и кровь!

Бесси была его единственной дочерью, и в первые дни ее родители возлагали вину на ее брак, против которого они выступали. Ганси Робин мог быть прекрасным скрипачом, но он был социалистом и евреем, а евреи, бездомный народ, были склонны к интернационализму и радикализму. Так сказал Робби. Но теперь бедный Ганси остался далеко позади в походе в будущее. Ганси был идеалистом, доброй душой, другом всего человечества, и он был так же несчастлив по поводу идей своей жены, как и Робби и Эстер. Откуда у Бесс такие идеи и как она могла в них верить?

Отец не мог говорить об этом, но гордая мать задала этот вопрос, и Ланни ответил: "Она получила их от вас, Эстер, от ваших предков и их вероучения".

- Что за ерунда, Ланни! Мои предки никогда не слышали о коммунизме, и для меня это было всего лишь мутное плохое слово.

- Вы этичная личность, Эстер. У вас есть убеждения, из-за которых никто не может сдвинуть вас с места, даже если бы вам пришлось пойти на костер за них. Я однажды назвал вас дочерью пуритан, и вы улыбнулись этому, и, возможно, никогда не осознавали, насколько это правда. Ваши предки имели веру, за которую они умрут, и многие из них так и делали, и коммунисты такие. Ваши предки хотели спасти души на небесах, а коммунисты хотят спасти их на земле, но в основе весь фанатизм - тот же самый.

- Такая жестокость, Ланни! Такая ужасная, полная безнравственность!

- Вы читали историю Новой Англии, дорогая, но вы не заостряли своего внимания на неприятных её частях. Ваши предки вешали беспомощных старух как ведьм.

- Да, Ланни, но они верили, что в них был дьявол.

- Коммунисты верят, что дьявол в капиталистах, крупных помещиках и других, кто монополизирует средства жизни и использует их для эксплуатации трудящихся масс. Это другой набор идей, но фундаментальное отношение, тип ума, тот же самый. Ваши предки сажали мужчин в колодки, они привязывали женщин к позорному столбу, изгнали в пустыню Роджера Уильямса, доброго мистика.

- Конечно, но они никогда не совершали массовых убийств людей, как это делали коммунисты!

- Вы уверены? Просто зайдите в свою публичную библиотеку и узнайте историю Ирландии, и посмотрите, что Оливер Кромвель сделал с ирландским народом, как их он называл. Он устроил им массовую свирепую бойню. Ирландия - страна меньше, чем Россия, но пропорционально я сомневаюсь, что коммунисты убили в России столько же людей, сколько круглоголовые убили на Изумрудном острове. Мы с вами привыкли видеть социальный прогресс, достигнутый посредством голосования, но мы должны помнить, что некоторые народы этого не сделали. не достигнув этой стадии развития. И поэтому не могут получить какие-либо изменения без насилия, и многого подобного.

"Ланни", - сказала мачеха с внезапным беспокойством, - "ты не позволишь Бесс убедить тебя, не так ли?"

Он мягко улыбнулся, жалея её. - "Дорогая мама, я один из тех несчастливых людей, которым приходится стоять посередине и получать удары с обеих сторон. Я вижу в обоих хорошее и вижу зло. Но если указать на это, то фанатики с обеих сторон захотят убить указавшего".

У Ганси и Бесс был дом на полпути между Ньюкаслом и Нью-Йорком, и Ланни и Лорел поехали навестить их и провели там день. Все эти четыре человека любили друг друга, и конфликт разума и воли, который происходил между двумя музыкантами, соответствовал тому, что происходило в мыслях Ланни Бэдда и, в меньшей степени, в мыслях Лорел Крестон. Неужели в Америке действительно может быть такая вещь, как упорядоченный и мирный переход от системы эксплуатации к системе сотрудничества, или социалисты просто обманывают себя тщетной надеждой? Были ли коммунисты так решительны, так неугомонны помочь Америке подготовиться к великим социальным переменам или же они мешали переменам и передавали оружие в руки реакционеров?

Ганси и Бесси Бэдд Робин неустанно трудились и стали настоящими артистами. Они давали сольные концерты для скрипки и фортепиано по всей Америке и Европе, и им аплодировало бесчисленное количество людей. Они заработали деньги и купили красивый дом с видом на Пролив Лонг-Айленд. У них было двое прекрасных детей, и все, что было нужно, чтобы сделать их счастливыми. Но они мучили себя, потому что не могли договориться о своих политических и социальных убеждениях. Они спорили, каждый пытаясь убедить другого, пока каждый больше не мог терпеть звук голоса другого. Они могли жить вместе только при строгом соглашении никогда не упоминать эти предметы в присутствии друг друга. Они слушали новости по радио и никогда не говорили ни слова о том, что слышали. Если приходил коммунист, Ганси извинялся и выходил, а если приходил социалист, Бесс делала то же самое. Они разрезали свои мысли пополам, и каждый откладывал одну половину в сторону и держал ее в закрытом отсеке. Но, конечно, другой знал, где этот отсек и что в нем было!

Они могли говорить о войне, так как оба хотели одного и того же результата. Ланни рассказал о своем приключении, когда был Памятником, и о сокровищах искусства, которые он обнаружил, а затем должен был оставить их немцам. Он рассказал о завещании Эмили, и это их очень заинтересовало, потому что именно в ее парижском особняке встретились Ганси и Бесс. Ганси исполнил концерт Бетховена, а Ланни играл фортепианную аранжировку, и это решило судьбу Бесс. Но они не могли обсуждать, как Ланни будет тратить деньги, поскольку они заранее знали, что скажет Бесс, что единственный путь к миру во всем мире - это путь Коммунистического Интернационала. Сталин упразднил эту организацию, по сообщениям, чтобы угодить Рузвельту, но и Гансибессы, и ЛанниБэдды знали, что это всего лишь временный шаг, и что организация будет в той или иной форме возрождена, как только война будет выиграна.

Даже тема музыки не была абсолютно безопасной, потому что советские правители возражали против музыкальных композиций, которые были изысканны и совершенны, и Ганси заметил, что Сталин хотел мелодий, которые комиссары могли насвистеть. Лучше оставить современную музыку и придерживаться классики, благодаря которой сформировался вкус всех четырех. Что сейчас играет Ганси? Он написал небольшую "Концертную пьесу", которую он исполнял при вызове на бис, и зрители показали, что она им понравилась. Он сыграл её для своих родственников. Она звучала нежно, мило и немного грустно, как и он сам. Может ли какой-нибудь еврей быть по-настоящему счастливым, зная, что происходит в Германии в течение двенадцати лет?

Композитор был доволен тем, что Ланни и Лорел сказали о пьесе, и он поцеловал Бесс и воскликнул: "Давай снова отпразднуем наш медовый месяц! Так они сыграли потрясающую и грандиозную первую часть концерта Бетховена. Ганси мог сыграть эту вещь как всего лишь полдюжины виртуозов в мире. И это исполнение принесло настоящее наслаждение, для которого стоило пройти весь путь от Жуан-ле-Пэн. Это ободрило их и снова начало жизнь двух музыкантов.

Позже двое мужчин надели пальто и пошли гулять по мягко падающему снегу. Бесс и Лорел остались и поговорили, и не о музыке. Бесс излила свои печали. Она считала, что Лорел была более радикальной, чем Ланни, или, во всяком случае, более серьезно относилась к своим социальным убеждениям. Возможно, она подумала, что Лорел сможет повлиять на Ганси. Он упорно продолжал читать газеты, подобные New Leader, которые отравляют его мысли. Эти газеты пишут только о недостатках Советского Союза, и никогда не сообщают о его достоинствах. А там сто пятьдесят миллионов человек вытащили из невежества и суеверий. Их научили читать и писать, и они получили возможность ознакомиться с мировой классикой. Сотни или более племен и рас получили культурную автономию, многие из них впервые получили алфавит, и на нем напечатаны книги. Бесс могла рассказывать такие вещи часами и делала это с Ганси. Но какой эффект это имело? Никакого. Потому что следующий номер New Leader всё портил!

А тем временем Ганси ходил и рассказывал о Бесс и о злой компании, с которой она водится. Ничего сексуального. А нечто худшее. Заговорщики с кличками и с темными секретами, о которых они говорили только шепотом. Это были попытки украсть секреты американского оружия и планы по организации стачек после войны. Сам Ланни делал подобные вещи в Германии, но он не рассказывал об этом Ганси раньше и не рассказал ему и сейчас. Он сочувственно выслушал заявления о том, что его сводная сестра читала ядовитые газеты, такие как Daily Worker и New Masses, которые рассказывали ей только нехорошие вещи об Америке и ни в коем случае не упоминали ни о чём хорошем. Ни о Новом курсе и всех выгодах, которые он принес обществу. Ни об Управлении Долины Теннесси, модели того, каким должно быть предприятие общественного обслуживания. Ни о законах, устанавливающих социальное обеспечение и защищающих права трудящихся.

Не правда ли, спросил скрипач, что революция иногда вырождается и попадает в руки людей, которые используют ее лозунги в качестве прикрытия своей любви к личной власти? А при однопартийной системе подавляется всякая критика. Как тогда можно исправить любое зло? Даже сам Сталин не может узнать правду, потому что люди вокруг него, стремясь угодить ему, рассказывают ему только то, что, по их мнению, он хочет услышать. Ганси настаивал на том, что мировая коммунистическая революция стала инструментом русской силовой политики. С каждым днем эта политика становилась все более недалёкой, более ограниченной, менее открытой для современных идей. Например, контроль рождаемости. Разве это не показатель победы реакции против прогресса? Подавление знаний о контроле над рождаемостью может означать только получение солдат для войны. Как и в случае с католиками, высшие классы обладали знаниями и использовали их, но отказывали в них бедным подчиненным.

Гансибессы пробыли в России почти два года и вернулись совсем недавно. Поэтому Ганси знал, о чем говорит. На концертной площадке ему бурно аплодировали, но в личной жизни мало кто из русских осмелился стать его другом. Общаться с иностранцем означало попасть под подозрение страшной секретной полиции. И даже иностранные коммунисты, которые прибыли на работу в Москву, обнаружили, что за ними следят, и им доверяют лишь в очень немногих случаях.

Ганси рассказала о дяде Ланни Джессе Блэклессе, который был старшим братом Бьюти. Джесс прожил большую часть своей жизни во Франции и был источником, из которого вышел весь этот "радикализм", который привнес столько страданий в жизнь президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Всего тридцать лет назад Джесс взял своего молодого племянника на встречу с женщиной-синдикалисткой в рабочем квартале Канн, и они вдвоем посеяли в чувствительном молодом сознании семена сомнения, которые быстро прорастали и широко распространились. Ланни оказал влияние на Ганси и Фредди Робина, а Ганси обратил Бесс. Так всё это и случилось.

Худой, почти лысый художник портретов средних достоинств Джесс отстаивал дело советской революции с того дня, когда она произошла, и рисковал своей свободой во Франции, чтобы помочь ей во время Мирной конференции в Париже. Он вступил в партию и принял в качестве своей компаньонки работницу партийного офиса в Париже. Он уехал в Москву для помощи французской секции Интернационала, и Ганси и Бесс часто его видели. Как и другие иностранные коммунисты, с которыми они встречались, он был слишком откровенен, слишком независим. Его подозревали в том, что был заражен ересью, известной как "троцкистский уклонизм". Это просто означало быть интернационалистом, а не русским. Это означало, что от такого нельзя ожидать мгновенной и автоматической реакции на линию партии, и такой может задавать бестактные вопросы и выражать опасные сомнения. Таким образом, Красный дядя Ланни Бэдда стал усталым, обескураженным стариком, которому давали рутинную работу по переводу, но он никогда не мог удержаться у власти и знал, что его несколько русских друзей были там, чтобы наблюдать за ним.

VII

Лорел и Ланни вернулись обратно в Нью-Йорк на машине, которую Робби всегда одалживал им. Этот многолюдный остров стал центром мировых финансов, а также центром публикаций и рекламы Америки. Идеи выходили из него на весь мир миллиардами печатных страниц и по радио на коротких волнах. Шла непрекращающаяся борьба за власть между нижней частью этого острова и центром правительства на реке Потомак. Человек в Белом доме утащил столько власти с Уолл-стрит в Вашингтон, что стал самым ненавистным президентом в американской истории.

Нью-Йорк оставался центром всех сделок с предметами роскоши, и там была профессия Ланни, заключавшаяся в советах об искусстве. Здесь он встретил своего друга и партнёра Золтана Кертежи, который научил его оценивать картины и убеждать богатых в правильности своих оценок. Более двух десятилетий Ланни занимался этим делом, легким для него, потому что он любил красивые вещи, изучал их и говорил о них. Также потому, что, будучи сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, он, естественно, встречался с богатыми и мог с таким же успехом получить что-то существенное от таких знакомств. Они хотели украсить свои дома и, конечно, лучше иметь хорошие вещи, чем плохие. Они должны были воспользоваться чьим-то советом, и им было бы разумнее заплатить Ланни комиссию в десять процентов, чем быть нечестно обманутым каким-нибудь дилером.

Теперь эти два дружелюбных джентльмена бродили по восточной 57-й улице и гуляли, осматривая выставки и болтая с дилерами, которые их знали и с радостью показывали им лучшее из своего товара. Качество и цена неразрывно присутствовали в их разговоре и также в сознании Ланни. Можно подумать, что качество было чем-то неизменным, но то, что принималось во внимание, было оценкой качества, а она варьировалось, как приливы и отливы. Некоторые стили и направления живописи были на подъёме, а другие сходили, и цены менялись вместе с ними. Человек, который мог бы сказать, что что-то имеет постоянную ценность, мог бы построить себе мраморный дворец.

Золтан Кертежи был венгром, очень элегантным человеком с седыми волосами и широкими усами. Он был консервативен и с презрением смотрел на тех современных художников, которые по-старому наносили краски на полотно и были слишком заняты, чтобы что-то закончить должным образом. В эти дни творилось колоссальное мошенничество с публикой. Рисовали кучу предметов, как в калейдоскопе. Лицо с прикованным глазом, или что-то, похожее на телефонный провод после прохождения циклона, и называлось это "Спящий", или, может быть, "Видение" или просто "Этюд". Таким художествам давали загадочные названия, и публике оставалось угадывать смысл там, где не было ничего, кроме идиотизма. Хуже всего было то, что называлось "коллажами". На доске был прибит кусок порванной мешковины, ее красота подчеркивалась кусочками струны, газетой и битым стеклом, все в прекрасной старинной итальянской раме.

Работы Марселя Дэтаза хранились в несгораемом сейфе. Временами Золтан выбирал некоторые из них в фургон и отвозил их в далекий город на персональную выставку. Он знал, как их рекламировать, и ставил на них цены, которые, по словам дилеров, были заоблачны, но кто им поверит? По всей Америке были люди, которые купались в деньгах и с гордостью говорили: "Я заплатил двадцать тысяч за этого Дэтаза", и были счастливы всю свою жизнь, зная, что их покупка хороша из-за того, что она столько стоила. Десять процентов от цены шли Золтану, а по тридцать - Ланни, Бьюти и Марселине, если она была бы жива, чтобы их получить.

VIII

В прошлом октябре русские войска остановились вдоль реки Вислы перед Варшавой и начали подготовку к зимнему наступлению. Танки могут двигаться в снегу, если он не очень глубокий. Единственное, что их действительно беспокоит, это липкая грязь. На плоских равнинах Польши все замерзло. Русские собрали огромные массу припасов и артиллерию в таких количествах, которых мир никогда раньше не видел. У них было много тысяч американских грузовиков и бесчисленное количество крестьянских повозок. Их продвижение было больше похоже на переселение, чем на армию. Все они прожили более половины своей жизни в холоде и знали, как существовать в таких условиях.

Как раз в тот момент, когда Битва в Арденнах заканчивалась, во вторую неделю января эти огромные орды пошли в наступление. Артиллерия разрушила германскую оборону, и русские прорвались через огромные бреши на фронте от Балтийского моря до Карпатских гор на расстоянии шестисот километров. Они имели господство в воздухе, а базы снабжения немцев за линией фронта были разбомблены британскими и американскими бомбардировщиками, летавшими из Франции. Немцы перебросили резервы с западного фронта и бросили их в бой, но тщетно. Гитлер послал слишком много своих войск на юг, пытаясь удержать от русских Будапешт и Вену. Это был стиль Ади. Он не мог ничего оставить, и поэтому он терял всё.

Это наступление русских происходило все время, пока Ланни был в Ньюкасле и Нью-Йорке. Где бы ни было радио, он и Лорел сидели и слушали. Утром и вечером газеты печатали карты, показывающие, как огромные клинья расползались по широким равнинам Польши и до границы с Германией. Немцы построили огромные оборонительные сооружения и превратили целые города в крепости, но русские обошли большинство из них. Они были настолько уверены в своей собственной силе и слабости своего врага, что больше не боялись контрнаступлений. Они шли прямо на Берлин. Единственное, что беспокоило американских слушателей, это страх, что армии союзников могут быть слишком медленными и могут потерять слишком много времени, чтобы пересечь Рейн. Русские могут взять всю Германию. А что если они откажутся уйти? Беспокойство распространялось, и Ланни слышал, как многие из его богатых друзей выражали мысль о том, что, возможно, что-то могло быть в идеях Гитлера в конце концов. Разве не было бы лучше заключить с ним сделку? Возможно, ему нельзя было доверять, но, по крайней мере, армии двинулись бы на восток, а не на запад!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Позвольте нам жить в мире¹³

ПРИРАВНЕННОМУ полковнику Бэдду из военного ведомства пришла телеграмма с приказом через два дня сесть на самолет на авиабазе армии в Митчел Филд. Он принял меры предосторожности и поехал туда и проверил. Ему не нужны были паспорта или другие документы. Ему нужно было только идентифицировать себя, что было несложно. Он упаковал свои сумки и взял свою маленькую портативную пишущую машинку. Его не ограничили по весу, поскольку кто может знать, какие важные документы или другое снаряжение могут ему понадобиться? Он вовремя прибыл на место и обнаружил множество пассажиров, людей из армии и госдепартамента, как мужчин, так и женщин, секретарей, переводчиков, специалистов по различным предметам. Очевидно, никто из них не знал, куда едет и на какой срок, и было много спекуляций и тихих разговоров.

Им были поданы удобные пассажирские самолёты. И никаких неудобных сидений, потому что они должны быть готовы к работе с момента прибытия. Ланни оказался рядом с молодым юристом из Кливленда, теперь работающим в Государственном департаменте. Он был русским по происхождению и всю дорогу читал русские книги. Что помогло бы Ланни угадать, если бы ему нужно было что-нибудь угадывать. Он не задавал вопросов, как и другой человек; Некоторое время они говорили о новостях, появившихся на доске объявлений самолета. Был конец января, и русские достигли места под названием Кляйниц на Одере, реки, которая течет в семидесяти километрах от Берлина. Удивительно!

Воздушное путешествие долгое время было обычным делом для Ланни. У него была пачка газет и журналов, и он приятно провел время. Бермудские острова не были для него чем-то новым, за исключением расширения аэропорта. То же самое можно сказать и об Азорских островах, Касабланке и Неаполе с горой Везувий в качестве фона. Было интересно посмотреть, как быстро американцы восстановили сооружения этого порта. Армейские сапёры, которые хвастались тем, что у них волосатые уши, нарушали графики во всех местах, куда их направляли. Из Неаполя группа была доставлена на Мальту, остров, который, по сообщениям, был самым разбомбленным местом на земном шаре. Его длина составляет около тридцати километров, а ширина в два раза меньше, и, если бы там остался целым один из его каменных домов, то Ланни Бэдд не смог его увидеть.

Те несчастные дни закончились, и авиабаза ВВС в Лука была в идеальной форме. Это должно было произойти, поскольку большие самолеты приходили через каждые несколько минут, принося то, что один из пилотов назвал "тяжелым грузом вояк". Сюда попали шестьсот человек, о которых говорил Ф.Д.Р., и, без сомнения, столько же британцев. Для этой работы потребовалось в общей сложности девяносто четырехмоторных самолетов C-54S и британских Йорков. Первым, кого встретил Ланни, был Бейкер, человек президента, и после этого он почувствовал себя как дома. Он не стал задавать вопросы, но ему сказали, что его самолет должен был лететь в город под названием Саки на южном побережье Крыма. Никто не мог идти туда на корабле, потому что противник заминировал все гавани Черного моря.

Четвертая инаугурация Франклина Рузвельта состоялась в Вашингтоне. Короткая и простая церемония, а через два дня его отвезли на специальном поезде в Норфолк, в секретный порт Армии, и он поднялся на борт тяжелого крейсера Куинси. Неделю спустя он был в Гибралтарском проливе. Те, кто находился на борту, затаили дыхание, задаваясь вопросом, сколько немецких подводных лодок их будет ждать. В последний раз, когда президент был там по дороге на Тегеранскую конференцию, Франко направил все свои прожекторы на линкор Айова, чтобы помочь подводным лодкам. Но на этот раз он этого не сделал, и агент президента отметил: "Он понял, куда идет война".

Полёт с Мальты проходил жёстко, и некоторые пассажиры страдали от воздушной болезни. Пролетали над греческими островами, которые пробудили воспоминания Ланни, который плавал среди них всего тридцать лет назад в качестве гостя на яхте. Другим гостем был Марсель Дэтаз, который должен был стать первым отчимом Ланни. (В светском обществе было нетрудно встретить парнишку, у которого было полдюжины отчимов.) У Ланни тогда не было никаких забот, и мир был прекрасен. Он не мог себе представить, что ему суждено пережить две самые ужасные войны в истории или что, когда он снова увидит эти острова, то будет находиться в трёх километрах над ними по дороге с целью предотвратить третью войну, которая затмила бы все другие, если бы разразилась.

Немцы, удерживавшие Крым в течение нескольких лет, разрушили все перед тем, как уйти. Большие самолеты нужно было посадить, имея только одну взлетно-посадочную полосу, уложенную стальными матами. Сначала Ланни увидел заснеженные горы, а затем на поле внизу сотни женщин, старательно сгребавших с взлетно-посадочной полосы свежевыпавший снег. Самолет кружил, пока эта работа не была завершена, и затем он совершил отнюдь не мягкую посадку. В Саки осталось мало домов, и, по-видимому, большинство людей жили в подвалах и лачугах, построенных из обломков. Мужчин молодого или среднего возраста не было видно, попадались только старики, дети и женщины. Девушки служили солдатами, охранявшими дорогу в Ялту, освобождая мужчин для фронта, которые теперь находился далеко. У девушек были старомодные винтовки Спрингфилд, полученные по американскому ленд-лизу.

Оттуда до побережья до Ялты было триста километров. Русские предоставили машины, но их было недостаточно для столь большой компании. Недостача была компенсирована американскими грузовыми самолетами. Ланни и несколько человек из его компании американский шофер повёз по холмистой местности, усеянной разрушенными домами, разбитыми машинами, грузовиками и танками, всеми остатками сражений, какими их видел Ланни в долине Роны и в Арденнах. Над Ялтой была горная страна, которая могла быть Французской Ривьерой с ее городами и виллами. Дорога была похожа на Grande Corniche, "большой карниз ", который простирается высоко над Лазурным берегом, извиваясь по сторонам одной горы за другой и смотря вниз на бескрайнее море. А это море называлось Черным, потому что оно было таким глубоким и темным.

Ялта была городом, местом летнего отдыха царей и их двора. Немцы, перед тем как уйти, превратили каждое здание города в руины, пощадив только три дворца вдоль побережья. Ливадия, предоставленная американцам, была резиденцией царя Николая II. Этот огромный дворец служил штаб-квартирой маршала фон Рундштедта, который мог захватить Ланни в Арденнах. Говорили, что Гитлер обещал эти дворцы трем своим лучшим генералам, и поэтому эти исторические здания не были взорваны или сожжены. Люди Рундштедта только вывезли всю мебель и даже сантехнику. Русские привезли кучу вещей и сделали все возможное, чтобы привередливые американцы чувствовали себя как дома. Ланни сказали, что медицинский корпус дезинфицировал дворец. Потому, что Черчилль связался с Рузвельтом на крейсере Куинси, сообщив, что дворец кишит тифозными вшами.

III

Очень длинное здание было из белого камня и имело два высоких этажа. На каждом конце здания стояла широкая башня, вдвое выше, чем остальная часть здания. На фасаде отступами размещались широкие портики, а над ними были веранды и своего рода крытый павильон на крыше. Царь и его большая семья приезжали сюда на свежий воздух.

Ланни рассказали, как сразу после революции все эти крымские дворцы были превращены в дома отдыха для рабочих. Тысячи рабочих размещались здесь, питаясь за длинными столами, установленными на козлах во дворе, в портиках и в великолепных садах. Война положила конец всему этому, и теперь в летний дворец в середине зимы прибыла новая компания на пикник. Царь Николай II горячо желал мира, но не знал, как его получить или сохранить. Теперь сюда прибыли американский президент, британский премьер-министр и генеральный секретарь партии большевиков, ставший маршалом, чтобы понять, смогут ли они быть более мудрыми и способными.

Секретная служба Соединенных Штатов была здесь с глазами Аргуса и все предвидела. Они вежливо сказали всему русскому обслуживающему персоналу, что они не нужны, и филиппинцы президента въехали и были заняты осмотром помещений, распаковкой своего снаряжения и подготовкой к великому шоу. Все было запланировано заранее, как сражение. Все знали своё место и свои обязанности, и это было похоже на развертывание армии.

Бейкер вручил Ланни необходимые полномочия, и в любом случае Секретная служба давно его знала и дала ему возможность свободно перемещаться по этим местам. Американец ирландского происхождения глава этой супер-службы Майк Рейли рассказал ему о некоторых мерах предосторожности, принятых для этой поездки. Вдоль всего побережья Черного моря, где должны были летать самолеты, находились российские зенитные батареи, и молодые солдаты, служившие там, были готовы всегда открыть огонь. Они не знали очертаний американских самолетов и могли принять их за врага. Прежде чем Рейли позволил президенту лететь по этому маршруту, Майк постановил, что в каждой батарее должен быть размещен человек из американских ВВС. На это русский военный командир сказал: "Невозможно", а Майк ответил: "Тогда не будет президента". Этот вопрос был передан Сталину, который, к явному недоумению русского офицера, сразу согласился. Так что теперь в каждой батарее был американский сержант, вооруженный парой биноклей, и он наблюдал за всеми приближающимися самолетами. Сержантов научили одному русскому слову "Stoy", что означает стой. Все американцы выучили это слово, потому что когда русский часовой говорил: "Stoy!", и все подчинялись этой команде.

Не имея никаких обязанностей в первый день и одеревенев в самолете и в машине, Ланни отправился на прогулку, чтобы осмотреть руины Ялты. Он сразу сделал интересное открытие. У него появилась тень. Совсем крошечный русский, предположительно недостаточно большой, чтобы нести оружие, и одетый в очень узкие полосатые штаны, которые не доставали до верхушек его ботинок. Он шел, когда Ланни шел, и останавливался, когда Ланни остановился. И как только Ланни понял, что это значит, он повернулся и присоединился к нему, вежливо поприветствовал его и пожал руку, к очевидному смущению человека. Это не был привычный способ обращаться с тенью.

Но почему нет? "Мы союзники", - сказал Ланни, и когда человек этого не понял, он сказал: "Tovarish". И это установило контакт. Ланни побывал в Ленинграде и в очередной яхтенной поездке в Одессе, а совсем недавно в Куйбышеве и Москве, поэтому он знал несколько слов. Когда кто-то говорил "Tchai?" он мог сказать: "Da", имея в виду, что он будет пить чай. Когда ему говорили: "Vodka", он мог сказать: "Nyet, nyet", и он знал, что ему придется говорить это много раз во время своего пребывания в Ливадийском дворце.

Зная истерзанные войной страны, Ланни положил в сумки жевательную резинку и шоколад, а теперь он предложил кусочек жевательной резинки странному маленькому человеку, который с радостью принял это и положил в рот, бумагу, фольгу и все вместе. Итак, настала очередь Ланни кричать: "Stoy!" Он показал мужчине, что делать. После этого они стали друзьями и улыбались каждый раз, когда видели друг друга. Но тень никогда не ходила рядом с Ланни, всегда на несколько метров позади. Это, без сомнения, было инструкцией.

Ланни не хотел никому причинять вреда. Он просто хотел посмотреть на стариков и детей, увидеть, как они улыбаются богатому Amerikansi, и узнать, как они живут на земле, которую их враги так жестоко изувечили. После изгнания врагов у них было время для сева и посадки сельхоз культур, поэтому у людей была еда, и климат здесь был достаточно мягким, чтобы они могли работать круглый год. Они выживут, и, вероятно, некоторые из мужчин вернутся с войны. Это была не новая история для Крыма. Они пережили это все поколение назад и менее века назад, когда англичане были их врагами. Недалеко отсюда была та "Долина смерти", где "под шквалом картечи Отважные скачут шестьсот"¹⁴.

Ланни заглянул в несколько крестьянских хижин, и его неизменно встречали с широкими улыбками. Это были странные и довольно тревожные улыбки, потому что многие старики потеряли зубы и имели зубные коронки, которыми они гордились. Они были сделаны из стали и сияли, как полированная серебряная пластина на солнце. Он сделал еще одно открытие, представляющее для него большой интерес. На стене каждой хижины висело маленькое устройство, и сначала он не понял, что это, потому что на нем не было шкал настроек. Затем он понял, что это радиоточка, которая способна передавать только официальные русские станции. Ланни мог догадаться, что эти люди не знали, что в мире есть какой-то другой тип радиоприемников или другие радиостанции. Ланни вспомнил историю халифа Омара в александрийской библиотеке: "Сожги все книги, кроме Корана, потому что в нём содержится всё".

У Рузвельта был новый самолет, построенный специально для его путешествий. И это был его первый полёт на нем. Военно-воздушные силы окрестили его "Священной коровой", и вскоре этот символ был нарисован на носу самолета. Также у Рузвельта был бронированный автомобиль с пуленепробиваемым стеклом, который был доставлен самолетом и в котором он совершил поездку из Саки в Ялту. Автомобиль был не новым. Он принадлежал чикагскому гангстеру Аль Капоне. Казначейство получило автомобиль, когда суду удалось отправить Капоне в тюрьму за занижение его подоходного налога.

Президента поместили в одну из многочисленных спален царя. Директор Управления военной мобилизации Джимми Бирнс спал в спальне царицы, и это было, конечно, странное приключение для деревенского парня из Южной Каролины. Будуар царской фрейлины занял очень суровый и настоящий адмирал Кинг, командующий флотом. Во всем этом дворце была только одна ванная, и образовались очереди. Только VGDIP¹⁵ получили душ.

Черчилля и его сопровождение разместили в Алупкинском дворце примерно в двадцати километрах от Ливадии. Он появился на конференции в круглой меховой шапке в русском стиле, которую ему сделали в Канаде. Он выучил несколько фраз по-русски, чтобы сказать Сталину, но Сталин, увы, не смог их понять. Красный маршал прибыл на поезде и остановился во дворце, принадлежавшем князю Юсупову, убийце Распутина. Он привёз большой штаб во главе с Молотовым, его комиссаром по иностранным делам. Для американцев эта пара были "дядя Джо" и "тетя Мал".

Первый день конференции пал на воскресенье 4 февраля. Сталин и Молотов пришли посетить Рузвельта и привели с собой переводчика. Через полчаса первая официальная встреча началась в Большом бальном зале Ливадийского дворца. В центре находился огромный круглый стол, вокруг которого сидели около тридцати человек. Главы трех правительств, их госсекретари, а также их главные офицеры армии, флота и военно-воздушных сил. Они провели почти три часа в обсуждении, а затем пошли на ужин с Рузвельтом в качестве хозяина. Подали консоме, осетрину с помидорами, говядину и макароны, а также гарниры. Это было не элегантное меню, но едоки, по-видимому, сделали его вкусным с помощью водки и пяти видов вина.

На этот банкет сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не пригласили, и он просто удивился, почему его взяли в этот секретный государственный проект. Действовал ли Ф.Д.Р. из-за дружелюбия, но теперь забыл об этом в суете дел? Ланни остался в своей комнате, в которой было ещё троё не очень важных чиновников. Он решил не навязывать себя никому и усердно изучал небольшой русский разговорник, купленный в Нью-Йорке. Утром его вызвали к Гарри Гопкинсу, который сказал, что Босс хочет, чтобы Ланни помог Гарри, чем может, в ожидании, когда у Босса будет свободное время. Ничто не могло доставить Ланни большего удовольствия, потому что для него не могло быть лучшей компании, чем сын шорника из Айовы, остроумный и в то же время сердечный, решительно настроенный на дело угнетенного мира и верный великому человеку, который пытался решить эти проблемы.

Помощь Гарри заключалась в сидении у его кровати, пока уставший человек лежал, курил сигареты и говорил о событиях дня. Он был чрезвычайно общителен, и, возможно, общение помогло ему работать. Он уважал мнение Ланни и хотел услышать его реакцию на то и на это. Ланни старался никогда не навязывать свои идеи этим перегруженным работой официальным лицам. Он слушал, пока они не предлагали обсудить проблему, а затем, если у него был какое-либо решение, он немедленно его предлагал. Он сам тоже не терпел зануд и старался им не быть. В результате люди приглашали его остаться подольше и посетить их снова.

Гарри Хмель рассказал, как на Мальте у наших военных возник жесткий спор с англичанами, у которых был другой план наступления на Германию. Стало так жарко, что начальник штаба Маршалл посоветовал Эйзенхауэру сказать, что он подаст в отставку, если тот последует британскому плану. Наши военно-морские силы требовали больше сил против Японии. Но Ф.Д.Р. уже однажды решил, что Германия должна быть побеждена первой. Нашей главной проблемой было получить обещание русских помочь нам изгнать японцев из Китая. Когда они возьмутся за эту работу, и какую цену они возьмут за нее? Увы, этот мир не был альтруистическим. Они хотели Курильские острова, и, возможно, Дайрен и Порт-Артур, а ещё они могли захотеть Маньчжурию, что было чересчур. Китайские города и провинции были не нашими, чтобы отдавать. Но они также не были Китаем. Наше ли дело проливать американскую кровь, чтобы спасать владения для Китая? Все, что мы могли сделать, это попытаться убедить Сталина не брать слишком много.

По мнению Ф.Д.Р., самой важной из всех задач было создание международной организации для урегулирования будущих споров и поддержания мира во всем мире. Никогда не должно быть такой войны, как эта, если мы хотим продолжения цивилизации. Президент созвал в особняке в Вашингтоне под названием Думбартон-Окс международную конференцию, которая разработала детали этого проекта. Теперь он хотел убедить Сталина договориться о времени и месте официального собрания делегатов для организации и запуска проекта. Это была самая важная новость, которую Ланни Бэдд давно слышал. Это будет означать реальный шанс выиграть как мир, так и войну. Он рассказал Гопкинсу по секрету о завещании Чэттерсворт, и они согласились встретиться и обсудить это позже.

VII

Для Ланни было мучительно видеть, как этот тяжело больной человек упорно держится за жизнь, вкладывая свои последние силы в свою заключительную услугу человечеству. Каждый момент его жизни был для него усилием. И когда он больше не мог ничего делать и задыхался, опускаясь на подушку, то Ланни превращался в слугу. Накрывал его одеялом, приносил ему стакан воды, делал заметки о том, что ему нужно или что он хотел сказать тому человеку или этому. У Гарри были секретари, но они были заняты каждый момент, и всегда появлялись неожиданные поручения. Он начинал извиняться, а Ланни говорил: "Это самое важное, что я когда-либо делал".

Так продолжалось день за днем. Ланни писал распорядок дня на день, выполнял поручения, просматривал отрывки в книгах и отчетах, читал утреннюю газету и отмечал то, что Гарри должен будет увидеть. Газета Таймс прилетала из Лондона каждый день конференции, прибывая на следующий день после даты ее выпуска. Почту доставлял ежедневно специальный курьер Объединенного комитета начальников штабов. Гарри читал, диктовал и консультировал все утро, обедал с Рузвельтом, а затем посещал конференцию с американским персоналом. В четыре часа состоится официальное заседание трех делегаций, которое длилось около трех часов. В восемь вечера наступало время утомительных ужинов с многочисленными тостами и обсуждением, которое нужно было переводить. Больного человека освобождали от этих дел.

Это было время, когда Ланни сидел у его кровати и получал от него приказы, делал отчеты и высказывал мнения, когда его об этом просили. Это была кульминация войны для искусствоведа и лучшая её часть. Сама война была жестокой вещью, но здесь была совесть, а также мозги, применяемые к человеческим делам. Силы, которые собирались править миром, возможно, в следующем столетии, собирались здесь и учились понимать друг друга, чтобы прийти к определенному согласию относительно всех возможных различий, так что разум и честная игра могли бы наконец взять на себя управление миром.

Ланни сказали, что Сталин был очень любезен. Он был согласен со всеми военными планами окончания войны, и он обещал вступить в войну против Японии в течение двух или трех месяцев после капитуляции Германии. Он согласился со всеми планами демилитаризации обеих вражеских стран. В предлагаемой международной организации он не был так заинтересован. Он предпочел, чтобы три страны, выигравшие войну, сохранили право на установление мира. Он не смог увидеть большого смысла в предложении, которое даст Советскому Союзу и, например, Гондурасу одинаковые права. Его убедили согласиться на том основании, что Большая Тройка должна сохранить за собой право накладывать вето на действия, которые им не нравятся. Именно они должны будут предоставить военную силу, если она потребуется.

Гарри долго разговаривал на эту тему со своим подпольным советником. Они согласились, что главная причина, по которой старая Лига Наций потерпела неудачу, заключается в том, что Америка отказалась туда войти. Так что теперь нет смысла предлагать в Ялте что-либо, что Сенат США отказался бы одобрить. "Эти старые политические толстокожие", - как называл их Гарри, будут требовать того же, чего требовал красный диктатор, права отказаться от любого предложения, которое заставит Соединенные Штаты выслать свои военные силы из страны. "Тот Человек" и его толстокожие Нового курса могут разработать любые причудливые схемы, которые они выберут, но решение останется за пожилыми сенаторами из зоны уплаты налогов, которые будут председательствовать во всех комитетах в силу правила старшинства.

VIII

Гарри сообщил, что рассказал Боссу о помощи, которую оказывает Ланни Бэдд, и Босс выразил свою благодарность. Ланни получил награду на четвертый день конференции, когда его пригласили на ланч с Ф.Д.Р. и его дочерью миссис Бёттигер, которая исполняла обязанности его секретаря. Присутствовал также Па Уотсон, военный помощник президента, пожилой бригадный генерал, которого Ф.Д.Р. очень любил и которому было суждено умереть до того, как закончится эта поездка. Ланни слушал разговоры о различных личностях в этом великом деле и решениях, которые были приняты. Он не раз имел честь получить запрос его мнения и рискнул предположить, что было ошибкой разделять Германию на зоны, находящиеся под контролем России, Великобритании, Франции и Америки. Это означало, что будет четыре разных Германии и много споров между их администраторами. Было бы гораздо разумнее иметь одну совместную администрацию, и тогда споры могли бы быть урегулированы за столом совета, прежде чем различные меры были введены в действие. Рузвельт с грустью ответил, что это его собственная точка зрения, но Сталин и Черчилль объединились против него.

Ланни сказал: "Конечно, каждый хочет в своей зоне творить что захочет".

- Без сомнения. Но они согласились, что принципы Атлантической хартии должны применяться на всех территориях, которые они контролируют.

"Я ненавижу быть пессимистом", - был ответ, - "но трудно заставить людей придти к соглашениям, когда они придают другие значения словам, которые они используют".

Усталый человек не мог смириться с этой мыслью, и Ланни не давил на него. Он знал, что Рузвельт действует в качестве модератора между двумя политическими экстремистами, которые осуждают друг друга с тех пор, как каждый слышал о другом. Дольше в случае Черчилля, чем Сталина. Потомок первого герцога Мальборо стал известным во время Бурской войны, почти полвека назад, когда Иосиф Джугашвили, сын сапожника, был ужасно бедным студентом богословия в Тифлисе, неизвестным никому в большом мире. Теперь они были согласны только в двух вещах. В желании стереть с лица земли нацистский фашизм и желание сделать то же самое с японской Великой восточноазиатской сферой сопроцветания. То, что они собирались поставить на место этих двух систем, было лучше не упоминать в присутствии друг друга.

После официального ужина отужинавшие стояли вокруг и болтали. Менее значимым было разрешено присоединиться и наслаждаться отражением великих. Ланни держался на заднем плане, потому что военно-морской флот впустил фотографов, которые делали снимки всех, кого они считали интересными для потомков. Ланни не считал себя таковым. Он наблюдал за Сталиным и за Черчиллем и думал, насколько они старше выглядят своего возраста. Война измотала всех этих стариков. Черчилль был все еще круглым и румяным, но у него были тени под глазами и он был почти полностью лысым. Волосы Сталина были седыми, а лицо было бледным и морщинистым. Он выглядел неловко в военной форме, слишком большой для него. Возможно, с мыслью скрыть свой маленький рост.

Его взгляд наткнулся на Ланни, и тут же подошел адъютант и спросил: "Вы мистер Бэдд?" Затем - "Маршал хотел бы поговорить с вами". Итак, Ланни не был забыт, как он думал.

Он подошел и был ласково встречен. "Почему вы не приехали ко мне снова?" - Когда это было переведено молодым человеком, который никогда не покидал маршала, Ланни улыбнулся и сказал, что он думал, что маршал должен быть занят в эти дни. Он добавил: "Это тот случай, которого я с нетерпением ждал много лет".

"Я тоже", - ответил Сталин. - "Я всегда рад встрече с Вашим президентом, который является великим человеком". Ничто не могло быть более любезным, и Ланни, увидев маршала авиации Худякова, ожидающего поговорить со своим начальником, тактично двинулся дальше.

С премьер-министром было меньше формальностей, поскольку они сидели более двадцати лет назад у бассейна виллы Максин Эллиотт в Каннах. Тогда на Черчилле был красный халат и большая рваная соломенная шляпа. Затем, когда Лейбористы однажды потеснили Тори, он был уверен, что его политическая карьера закончилась, и что ему суждено было провести дни, сочиняя то, что он называл историей. Когда Ланни напомнил ему об этом, он заметил: "В те дни я никогда не слышал об Адольфе Гитлере, черт его побери". Он добавил: "Вы больше не приезжаете к нам, Бэдд".

Ланни объяснил: "Раньше я навещал свою маленькую дочь, но теперь она у меня в Коннектикуте вдали от самолёт-снарядов.

"Скоро мы снова обеспечим безопасность Англии", - заявил премьер-министр. - "И Джимми сможет спать в своей маленькой комнате". Он цитировал популярную песню, выражающую английское стремление к миру.

Когда Ланни сказал Гарри об этих встречах, последний заметил с улыбкой: "Все это естественно для тебя, Ланни. Но я должен тереть глаза, когда просыпаюсь в одной из царских спален. Знаете, я был бедным мальчиком в Су-сити, штат Айова".

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сказал: "Я никогда не занимался генеалогией, но мне сказали, что первый Бэдд, который приехал в Новую Англию, был жестянщиком. Я осмелюсь сказать, что если вы достаточно далеко вернулись бы в прошлое Уинстона, то нашли бы там трубочистов и поломоек".

"Скорее воров и блудниц", - сказал Гарри.

Ялтинская конференция длилась восемь дней, с воскресенья по воскресенье. Все были счастливы, потому что русские продолжали свое наступление к Одеру и Балтике, а на западном фронте американцы, британцы и канадцы начали своё наступление к Рейну. Даже тень Ланни была счастлива, потому что каждый день, когда американский незнакомец отправлялся гулять под ясным холодным солнцем, он давал маленькому человеку пакет с жевательной резинкой или плиткой шоколада за пять центов. Душевых было мало, но было много внутренних возлияний, даже во время завтрака у русских было десять разных размеров и цветов бокалов для питья разных вин и ликеров, и, если были ошибки в ходе конференции, Ланни связывал их с таким положением дел. Он вспомнил, что Ленин был воздержанным человеком, и что одним из первых актов его революции было запрещение производства спиртных напитков. Какая перемена за двадцать восемь лет!

Когда конференция закрылась, была организована одновременная публикация заявления. Американцы потратили много сил, чтобы убедиться, что две другие группы согласились со значением этого слова "одновременно". В предыдущих случаях, так или иначе, произошла утечка из Лондона, и все американские журналисты испытывали боль по этому поводу. На этот раз этого не произошло. Декларация миру была выдана из трех столиц в один и тот же час.

Конференция заявила: "Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира. Мы полны решимости разоружить и распустить все германские вооруженные силы, раз и навсегда уничтожить германский генеральный штаб, который неоднократно содействовал возрождению германского милитаризма, изъять или уничтожить все германское военное оборудование, ликвидировать или взять под контроль всю германскую промышленность, которая могла бы быть использована для военного производства; подвергнуть всех преступников войны справедливому и быстрому наказанию и взыскать в натуре возмещение убытков за разрушения, причиненные немцами; стереть с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения; устранить всякое нацистское и милитаристское влияние из общественных учреждений, из культурной и экономической жизни германского народа и принять совместно такие другие меры в Германии, которые могут оказаться необходимыми для будущего мира и безопасности всего мира. В наши цели не входит уничтожение германского народа. Только тогда, когда нацизм и милитаризм будут искоренены, будет надежда на достойное существование для германского народа и место для него в сообществе наций".

Все это доставляло Ланни Бэдду большое удовольствие, тем более, что он имел возможность увидеть эту декларацию за три дня до остального мира. Гарри Хопкинс написал предварительный проект, и Ланни прочитал его. И Ланни предложил слова "и из культурной и экономической жизни немецкого народа". Вихрь времени принес эту тихую форму мести человеку, который знал Гитлера, Геринга, Гесса и Геббельса в течение полутора десятилетий, и наблюдал, как они навязывали нацистские законы, организации и учреждения заблуждающемуся немецкому народу.

Полностью поглощенный этими важными делами, Ланни был удивлен прибытием сержанта военной охраны. Человек сказал: "Тут русский хочет вас видеть, сэр. Говорит, что у него есть для вас письмо".

"Почему он не отдал его вам?" - спросил офицер.

- Говорит, что он должен вручить его лично, сэр. Он ждет за одной из задних дверей.

Ланни понятия не имел, что это может значить. Он последовал за человеком к двери, ведущей к тщательно ухоженному двору за дворцом. Дверь хорошо охранялась, и когда Ланни вышел к ожидающему его русскому, один из солдат включил фонарик в лицо этого человека. Мужчина сжался и положил руки на лицо, восклицая: "Nyet! Nyet!" Ланни, у которого не было причин бояться какой-либо опасности, сказал солдату выключить свет и сказал: "Меня зовут Бэдд. У вас есть письмо для меня?"

Не говоря ни слова, мужчина сунул в руку маленький конверт, и Ланни вернулся в здание, чтобы прочитать его. Он нашел пять слов: "Я должен увидеть тебя. Пульезе". Он хорошо знал почерк. Это был его дядя Джесс, и имя было кодом, который никто в мире, кроме него мог бы понять.

Пульезе - довольно необычное итальянское имя, а Барбара Пульезе - имя той женщины-синдикалиста, к которой Джесс Блэклесс привёл Ланни в возрасте четырнадцати лет, и которая произвела такое впечатление на чувствительного парня. Фашисты убили ее в Сан-Ремо двадцать лет назад.

Дядя Джесс в Ялте и тайно! Это означало что-то серьезное, и Ланни не мог долго колебаться. Он вышел к посланнику. Он не мог вспомнить русское слово "ждать", но он мог сказать - "Stoy!" и он повторил это слово дважды для лучшего восприятия. Человек ответил: "Da", и Ланни пошел в свою комнату, которая была наверху, и взял пальто, кепку и перчатки.

Это была холодная ночь, облачно и темно. Человек шел очень тихо, и Ланни сделал то же самое. Интересно, как этот человек прошел мимо русских, которые так тщательно охраняли парк. Но у него не было возможности узнать. Не было сказано ни слова, и они несколько минут шли по заснеженной дорожке. Затем мужчина остановился. Ланни никого не видел, но голос произнес кодовое имя на итальянский манер, Пульезе. Ланни спросил: "Как дела?" И почти невидимая фигура вышла из-за дерева и сжала его руку.

"Я в опасности", - прошептал старик, не тратя предварительных слов. - "Не произноси мое имя. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой".

"Боже!" - воскликнул пораженный племянник. - "Я не могу этого сделать!"

- Почему нет?

- Я здесь не хозяин. У меня нет права просить об этом.

- Никто не знает, что я здесь. Я путешествовал с поддельным разрешением и заплатил деньги, чтобы добраться сюда.

"Да, дядя..." - проверил себя Ланни. - "Тебя наверняка узнают, и это вызовет ужасный дипломатический скандал. Мы здесь, чтобы гарантировать мир".

- Вы здесь, потому что хотите быть обманутыми.

- Ты потерял веру в свое дело?

- Я потерял веру в людей, которые должны служить ему. Я один из старых большевиков и неприятное напоминание им. Большинство из нас были удалены. Я старик и болен, и я не могу сделать здесь ничего хорошего или причинить вред снаружи.

- Ты подал заявку на разрешение выехать?

- Не было бы никакого смысла в подаче заявления. Я знаю слишком много, и они никогда не будут доверять мне. Другие подали заявку, и они исчезли.

- Какое у тебя гражданство сейчас?

- Много лет назад я принял французское гражданство, чтобы баллотироваться в Ассамблею. Ты это знаешь.

- Да. К сожалению, здесь нет французов.

- Ты можешь попросить своего президента вывести меня.

Это было самое сложное решение, которое когда-либо приходилось принимать Ланни, но он не мог даже колебаться. - "Попросить нашего президента рискнуть всем, чего он пытается добиться. Это невозможно. Даже если бы он спросил меня, мне следовало бы посоветовать ему не делать этого".

- Это твоё последнее слово?

- Я попрошу его заступиться за тебя, если хочешь, но я не могу попросить его вывести тебя без разрешения Сталина. Ты должен понять нашу позицию...

Но Ланни уже разговаривал с пустым местом. Старый и больной человек повернулся и исчез во тьме. Племянник вернулся в хорошо освещенный дворец, чувствуя себя немного старым и больным.

Позже вечером он рассказал Гарри, что случилось. Гарри знал о Джессе Блэклессе, потому что когда-то был спор о его праве вернуться на родину. Гарри сказал: "Это очень плохо, но, конечно, мы не можем пытаться его переправить. Старик сам вырыл себе могилу, и он должен лежать в ней".

XII

Когда конференция закончилась, во второе воскресенье, Ф.Д.Р. сказал своему агенту: "Скажите мне, какие у вас планы".

Ланни ответил: "Если у вас нет особых поручений, мне лучше вернуться в Париж. Наша армия снова в движении, и я пообещал Памятникам и Алсосу, что буду там, чтобы оказать им любую помощь, какую смогу".

Босс сказал: "Хорошо", а затем, возможно, чувствуя себя виноватым, потому что у него не было больше времени для друга, он добавил: "Вы хотели бы поехать со мной?" Друг усмехнулся и сказал: "Вы должны знать ответ на этот вопрос".

Длинный кортеж отправлялся из Ливадии вдоль побережья в Севастополь. Машины Сталина шли впереди. Целая дивизия НКВД охраняла маршрут вплоть до железнодорожной станции. Рузвельт следовал за ним в бронированном автомобиле Аль Капоне. Его дочь и Майк Рейли ехали с ним, а Ланни ехал в одной из машин, следующих сзади. В Севастополе они увидели то, что никогда не забудут. Немцы сделали с городом всё, что могли, имея время и много взрывчатки под рукой. Авто кавалькада вошла в город только в сумерках, когда все это выглядело таинственным и ужасным. Километры и километры щебня, и кое-где торчат стальные балки, или одинокая стена, как рекламный щит. Ланни сказали, что только шесть зданий остались нетронутыми.

Гавань была очищена от мин, и их ждал военный корабль под названием Catoctin. Ф.Д.Р. и группа его сопровождения провела ночь на борту, а утром Ланни имел удовольствие совершить полет на этом замечательном новом самолете "Священная корова". Свыше тысячи километров до базы Королевских ВВС Deservoir, которая находится у Большого Горького озера в середине Суэцкого канала. Их сопровождали истребители. Вооруженные силы первоклассно охраняли своего Главнокомандующего. Крейсер Куинси ждал их там, и это было похоже на возвращение домой. Ланни было интересно посмотреть, что война сделала с крейсером. Было трудно ходить по палубам из-за зениток, установленных здесь и там.

Ф.Д.Р. устал и выглядел худее, чем когда-либо. Но были гости, он чувствовал, что должен был их увидеть. Первым появился Король Египта, молодой коротышка, главные радости жизни которого были еда и катание на американских автомобилях. Он остался на три часа, включая плотный обед. Рузвельт велел ему собирать больше длинноволокнистого хлопка, столь необходимого Америке, и подарил ему двухмоторный транспортный самолет. Египетский нейтралитет был ценен в те дни, когда стойкие солдаты Роммеля стояли в Эль-Аламейне в ста километрах от Александрии. Теперь это было не так важно, потому что Роммель погиб в автомобильной аварии, как это сообщалось в газетах, но позже стало известно, что ему приказали принять яд из-за причастности к покушению на жизнь фюрера.

Позже во второй половине дня появился еще один темнокожий властелин, который остался пить чай. Тонкий и хрупкий старый Император Эфиопии представил контраст с толстым молодым королем Фаруком. Хайле Селассие носил титул Лев-победитель из колена Иудова, избранник Бога, царь царей Эфиопии и считался прямым потомком царя Соломона и царицы Савской. И, возможно, был им. Муссолини убил его людей бомбами с отравляющим газом и отправил Императора в изгнание. Теперь он вернулся и жаждал тесных отношений с могущественным президентом великой республики за границей. Он имел золото в своей стране и подарил президенту золотой портсигар и золотой глобус. Взамен он получил нечто гораздо более полезное. Четыре американских автомобиля.

XIII

На следующий день состоялось действительно большое представление, одно из самых странных, которые Ланни когда-либо видел в своей кочевой жизни. Американский эсминец Мерфи проделал путь около дюжины сотен километров до порта Джедда, где он подобрал третьего восточного властителя Короля Саудовской Аравии, чье трудное имя по-арабски было 'Abd al-'Aziz ibn 'Abd ar-Ra?man Al Sa'ud (Абд аль-Азиз ибн Абд ар-Рахман Ибн Сауд). Он действительно был очень важным властелином, потому что он владел, пожалуй, самым большим нефтяным пластом в мире. И ему выплачивалось около пятнадцати миллионов долларов в год роялти. И это не каламбур. Его нефть была источником жизненной силы американских вооружённых сил в районе Средиземноморья, кораблей, самолетов и танков, и поэтому у Ибн Сауда могло быть все, что он хотел, чтобы сделать себя счастливым.

Он хотел взять с собой двух своих сыновей, своего брата, своего министра финансов, своего заместителя министра иностранных дел, своего полномочного министра в Великобритании, своего тайного советника, своего врача, своего астролога, своего имама или капеллана, своего командира гвардии, своего адъютанта гвардии, своего помощника министра финансов и т. д. всего сорок семь человек, включая Официального дегустатора и провизора, носителя королевского кошелька и главного специалиста по приготовлению Церемониального кофе. Он хотел, чтобы эта компания жила в том стиле, к которому они привыкли, и это означало превращение палубы эсминца Мерфи в стоянку пустынно-арабского происхождения. Никто из них не сойдёт вниз, потому что они были людьми открытого неба.

Первым делом нужно было прикрыть яркими навесами эсминец и расстелить на палубе прекрасные ковры ценою многих тысяч долларов. Ночами было холодно, было много угольных мангалов, очень живописных. Для всей компании должна быть еда, поэтому они пригнали стадо овец, которые паслись на корме судна, и негритянские рабы в больших серебряных сережках время от времени перерезали горло одной из них. У большинства людей сложилось впечатление, что рабство было отменено во всем мире некоторое время назад, но когда король также является нефтяным магнатом, он может вести полусекретную работорговлю через Аденский залив, и его рабы не освобождаются автоматически, когда они оказываются на борту американского военного корабля. Или, может быть, они и были свободны, но никто им об этом не сказал!

Когда появился эсминец Мерфи, чтобы занять свое место рядом с крейсером Куинси. Ф.Д.Р. сидел на палубе, и Ланни подошел к нему и прошептал, что он действительно не должен упускать из виду это представление. Этот великий человек любил повеселиться. Он развернул своё кресло на колёсах позади стойки, чтобы его не было видно, и мог наблюдать представление. Он весь дрожал от смеха, и ему пришлось прикрыть рот рукой, чтобы его не услышали во время перехода на крейсер. Его величество, которого кормили толстыми овцами, был огромным человеком. Ему было за семьдесят, он сильно хромал и ходил с трудом. Также он был наполовину слепым из-за катаракты. Он был похож на персонажа на сцене Метрополитен-оперного театра, в черных развевающихся одеждах и в красном тюрбане с золотыми головными шнурами и чем-то вроде хвоста, висящего сзади.

Его охранники сопровождали его, и они не двинулись бы, если только и люди Секретной службы также не двинулись. Все они ушли вместе, оставив двух правителей только с переводчиком. После Ф.Д.Р. рассказал Ланни, что этот старый араб выступил с самым жестким предложением. Он ненавидел евреев и ничуть не был тронут призывом президента к тем сотням тысяч людей, которые бежали от нацистов и хотели попасть в Палестину. Но хозяин и гость сохранили любезность. Ибн Сауд подарил президенту четыре арабских костюма, по одному для его жены и дочери. Рузвельт подарил королю двухмоторный транспортный самолет и, что еще более важно, инвалидную коляску, которой Его Величество выражал восхищение. К счастью, на борту крейсера было дополнительная коляска.

XIV

Связные самолеты привозили почту и газеты, и усталый человек работал над ними, пока судно плыло через Суэцкий канал и Средиземное море в Александрию. Ему предстояло долгое морское путешествие, но это он любил, и он надеялся выполнить свои многочисленные обязанности. Пачка документов, которые были собраны в его каюте, разрывала сердце Ланни. Президент Соединенных Штатов просто не мог убыть из дома на месяц, не попав под накопленный груз документов. Никто другой не мог подписать документы за него. И если он допустит хотя бы одну ошибку, тысячи глаз республиканцев наблюдают за ним, стремясь воспользоваться этой возможностью.

Это был самый длинный период, который Ланни когда-либо проводил со своим Боссом, и он сделал все, что мог, чтобы сделать себя полезным. Он не мог помочь с документами и перепиской, но во время еды и периодов отдыха он пытался отвлечь разум Рузвельта веселыми темами. Каждый вечер они смотрели кино. Студии удовольствием одалживали новейшие фильмы. Когда ирландские глаза улыбаются, этот фильм был далек от войны, как географически, так и духовно. Такое кино не напрягало чей-либо менталитет и доставляло огромное удовольствие Майклу Ф. Рейли.

Но ничто не могло долго удерживать мысли Президента от Европы, и он выбрал Ланни для деталей и догадок относительно того, что может предстать перед миром. Сдастся ли Гитлер, когда Рейн будет пересечен, или союзникам придется сражаться вплоть до Берлина? И что будет с фюрером лично. Его захватят живым, или кто-нибудь его убьет, или он сам убьет себя? Есть ли способ добраться до Геринга и убедить его повернуть против банды? И каков был ответ на сложный вопрос об иммунитете, который должен быть обещан любому из этих гангстеров?

Ланни сказал, что он никогда не осмеливался представить идею поражения перед кем-либо из них. Гитлера убедили, что в случае его захвата, союзники запрут его в клетку и выставят на всеобщее обозрение. Его план состоял в том, чтобы уйти в Альпийский Редут в Баварских Альпах и сражаться до последнего. Несомненно, нацисты построили там оборонительные сооружения и накапливали запасы, но в регионе не было заводов, и армии не понадобилось бы очень много времени, чтобы израсходовать то, что они смогли сохранить. Когда Рузвельт спросил о так называемых вервольфах, об угрозе подпольного терроризма после войны, агент президента сказал, что большая часть немцев - законопослушны, и если они получат какое-либо достойное обращение, они, безусловно, не поддержат преступников.

Президент сказал: "Мы зададим им жару, чтобы удовлетворить их. Мы не рискуем, если они скажут, что им нанесли удар в спину. Все удары будут нанесены с фронта".

"С двух фронтов", - сказал Ланни с улыбкой. К этому времени русские наводнили всю Силезию, район, уступающий только Руру в качестве источника военных материалов. Сто миллионов тонн угля и восемь миллионов тонн стали каждый год, а также многочисленные танковые и оружейные заводы, до которых союзники не смогли добраться своими бомбардировщиками. От таких потерь не может быть никакой надежды на восстановление.

Крейсер Куинси должен был остановиться в Алжире, и было решено, что Ланни там его покинет. Генерал де Голль, ныне глава французского правительства, был приглашен для консультаций с президентом. Но вместо этого американский посол поднялся на борт и сообщил, что le grand Charlie неубедительно попросил извинения. Правда была в том, что его достоинство не позволяло ему ехать к кому-либо. Он ненавидел Рузвельта почти так же сильно, как любой магнат с Уолл-стрит ненавидел его. Например, Робби Бэдд.

Этот инцидент заставил Майка Рейли поручить сыну Робби рассказать о том, что произошло, когда эти два волевых человека впервые встретились во время конференции в Касабланке. Они говорили по-французски, а Майк французского не знал. Но он видел разъяренного человека, и когда увидел, как длинный нос француза все ближе и ближе приближался к выступающему подбородку американца, он считал своим долгом взяться за пистолет и держать его в руке в течение получаса разговора. Шеф секретной службы был наполовину спрятан за какими-то шторами, и ни один из них не знал, что он делает. Это был первый и единственный раз, когда Майк имел возможность сделать это за четыре года, когда он охранял президента.

Ланни думал, что это так же хорошо, что Ф.Д.Р. не нужно было подвергаться испытаниям другого интервью с тем истеричным французом, который называл себя преемником Жанны д'Арк и чей разум пришел прямо из этого периода истории. Когда пришло время агенту президента покинуть палубу крейсера, он обменялся сильным рукопожатием с другом и сказал: "Вы проделали большую работу, губернатор. Отдохните сейчас и поручите кому-нибудь эту тяжелую работу".

Ф.Д.Р. не сказал "Кому?" Он слишком устал для шуток. Он просто слабо улыбнулся и сказал: "Я попробую".

___________________________________________________

КНИГА ТРЕТЬЯ.

Пусть приходят враги теперь со всех концов земли¹⁶

___________________________________________________

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

O peuple deux fois ne!
(Народ, рождённый дважды!)¹⁷

В ПАРИЖЕ агент президента нашел письмо от Лорел, в котором говорилось, что она все еще ждет, пока армия не зайдет достаточно далеко в Германию, чтобы стоило туда приезжать. Когда он пошел поговорить с Памятниками и сотрудниками из Алсоса, то обнаружил то же самое. Они тщательно готовились, но еще не двигались.

Памятники рассказывали ему о тех художественных сокровищах, которые остались в Арденнах. Как только Третья армия изгнала врага, пара экспертов вернулась в охотничий домик и обнаружила, что он сгорел дотла, не оставив даже одной не горелой щепки. Не было никакого способа узнать, сделали ли немцы это преднамеренно или это было результатом артобстрела. Деревянные и каменные святые были все еще в скрытом сарае, но от картин и других сокровищ не осталось никаких следов. Некоторые из посылок были связаны проволокой, а в некоторых коробках были металлические крепления. Тщательный их поиск проводился в заснеженной золе, но безрезультатно. Предполагалось, что немцы вывезли сокровища, как только у них возникли сомнения в том, что они смогут удержать район.

Ланни пошел поговорить с учеными. Они были заняты, к ним постоянно поступала новая информация и создавались новые команды для исследований. Странная работа этих ученых профессоров, отчасти научная, отчасти военная и отчасти детективная, если можно найти прилагательное, для которого у языка нет эквивалента. Они создавали материал для целого цикла кино мелодрам, загадочных историй, детективов. Таких, какие использовал Вудро Вильсон, и какими Ф.Д.Р. все ещё пользовался, чтобы скорее заснуть ночью. Но это, конечно же, не давало спать физикам, биохимикам, биологам, астрономам, инженерам и остальным участниками миссии Алсос в любое время дня и ночи. Они неплохо ладили, пока были в поле, где никто не мог их достать. Но они были менее счастливы в Париже, где они могли получить тревожные розовые радиограммы из Вашингтона с пометкой СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО и, что еще хуже, с пометкой ДЛЯ ОБЯЗАТЕЛЬНОГО РЕАГИРОВАНИЯ, что означало, что для реагирования на нее отводилось определенное время, возможно, всего двадцать четыре часа. А что, если реагирование будет неправильным?

Генерал Гровс в Вашингтоне, известный как "Г.Г.", был военным, а его персонал состоял из военных, руководителей корпораций, юристов и т. д., И им было трудно понять физиков-ядерщиков и их методы работы. Как физики могли знать так много, что не могли объяснить военным, руководителям корпораций и юристам? Как они могли заранее сказать, что этот немецкий физик был важен, в то время как этот немецкий физик не мог быть чем-либо полезным? Как они могли сказать, что, есть ли у немцев действительно проект атомной бомбы, что никто кроме Вернера Гейзенберга не может быть его главой? Солдаты, руководители корпораций и адвокаты крутились вокруг, и им велели делать то, что им говорили. Могли ли нацисты делать то же самое со своими людьми, создающими атомную бомбу? "Да", - ответил профессор Гаудсмит, - "но в этом случае об их заводе атомной бомбы не стоит беспокоиться. Это Гейзенберг или никто другой".

У немцев, которые ничего не пропускали, была своя собственная группа по научной разведке в Париже, использующая в качестве прикрытия фирму и бизнес под названием Cellastic. Как ни странно, они располагались на улице Кентин-Бошар прямо по соседству с секретным американским Управлением стратегических служб. Они покинули свое место, но не смогли скрыть тот факт, что у них были звукоизолированные комнаты и переговорные устройства особого типа, которые нельзя было прослушать. Кроме того, они оставили много вещей, включая план этажа с именами и техническими интересами различных жильцов. В списке швейцара были указаны имена и адреса посетителей, а в записи на коммутаторе был указан список номеров. Все это было прямо из последнего детективного журнала, как и использование этой информации для выслеживания ученых-предателей в Голландии.

Или взять историю профессора Жолио-Кюри, зятя семейства Кюри, которые открыли радий. Он был ведущим физиком-ядерщиком, и немцы конфисковали его парижскую лабораторию. Слух распространился, что он сотрудничал с нацистами, и он не опровергал этого, потому что он тайно помогал Сопротивлению. Немцы послали компетентного физика доктора Гентнера руководить лабораторией, а Гентнер был в душе антинацистом, человеком, который работал в Калифорнии с изобретателем циклотрона. Гентнер знал о политической деятельности Жолио и защищал его от гестапо. Позже люди Алсоса обнаружили отчет гестапо о немецком физике, который попал под подозрение, потому что его жена была швейцаркой. Гентнер был отозван в Германию, и ему удалось предупредить Жолио в Париже, что человек, который занял место Гентнера в Париже, был настоящим нацистом, и Жолио должен его опасаться.

Готовый сюжет фильма, кроме сценария и съемки! Во французском лагере для интернированных немецких мирных жителей Алсос наткнулся на немецкого химика, который сохранил все свои записи, которые были полны ценной информации. Еврея, сбежавшего в Швейцарию, нацисты заманили обратно обещаниями особого отношения. Обещания они не выполнили. Он сбежал из Берлина и попал в Париж после серии приключений, что согревало сердце Ланни. Они были так похожи на его собственные.

Также была загадка крупного немецкого химического концерна Auer-Gesellschaft. Казалось, что он связан с атомной бомбой. Была французская компания Terres-Rares (Редкоземельные элементы), которая занималась редкими химическими веществами и владела монополией на мировые поставки тория. Auer-Gesellschaft захватил эту компанию и поспешно вывез весь её торий в Германию. Этот элемент можно было использовать на поздней стадии производства атомной бомбы, поэтому Вашингтон сошел с ума от страха и продолжал требовать от Алсоса опросить французских сотрудников Auer-Gesellschaft и выяснить, что немцы хотели сделать с торием.

Так началось тщательное исследование, изучение каталогов и клочков писем, а также список телефонных номеров, полученных от французского правительства. Стало известно, что два бывших сотрудника сейчас находятся в бельгийском городе Эйпен, к северу от Арденн. Алсос прибыл туда и привез двух бежавших в Париж и устроил им допрос. Алсос не мог дать ни малейшего намека на то, что ищет, а допрашиваемые не могли представить, о чем все это волнение. Оказалось, что сотрудники Auer-Gesellschaft собирали торий, чтобы подготовиться к концу войны, когда они больше не будут делать противогазы и другую военную продукцию. У них был патент на зубную пасту, содержащую оксид тория, которая должна была заставить зубы блестеть, и они планировали заняться рекламой американского типа. Как Боб Хоуп, рекламировавший зубную пасту Irium!

0x01 graphic

III

Одна важная группа Алсос искала Фау-1 и Фау-2, самолет-снаряды, которые все еще наносили урон в Лондоне, и ужасные Фау-3, которые могли запуститься в любой день. Места запуска ракет были в основном в Голландии, в британской и канадской зоне боевых действий, но фабрики и лаборатории могли быть где угодно, и это были наиболее востребованные цели всей армии. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вспомнил те дни, когда он участвовал в этом, и подчеркнул, что немецкие профсоюзы и рабочие, особенно социал-демократы, будут знать о таких местах, процессах и методах. Ничто не может быть скрыто от людей, работающих на производстве. И тысячи рабочих к настоящему времени уже должны излечиться от любой нацистской инфекции, которой они могли заразиться за последние дюжину лет. Один такой рабочий мог бы навести следователя на множество других.

Ученые, которые специализировались на реактивном движении, задавали вопросы Ланни. Среди прочего он рассказал им о своем старом друге Бернхарде Монке, который начал свою трудовую жизнь в качестве моряка и социал-демократического лидера, поднявшись до должности капитана в испанской республиканской армии, а теперь был человеком Управления стратегических служб, действующим под псевдонимом в одной из нейтральных стран. Ланни не имел права говорить, какой псевдоним или какая страна, но он предложил, чтобы Алсос обратился в Управление стратегических служб с просьбой доставить Монка в Париж, и Ланни добавил бы свою рекомендацию по этому вопросу.

Организация генерала Донована в старом кирпичном здании в Вашингтоне была одной из ветвей бюрократии, у которой было очень мало бюрократизма. "У Совсем Секретные" и "У Совсем Светские", - называли это учреждение остряки, и говорили, что оно полностью состоит из "спортсменов, спортивных мужчин и спорта". Но, по крайней мере, они были людьми, которые привыкли идти своим путем и добиваться цели. Так случилось, что через три дня неугомонный тайный враг нацизма и фашизма позвонил Ланни в его отель, используя имя "друга Труди", которого никто в мире, кроме Ланни, не поймет. Его доставили из Стокгольма в Лондон по секретному маршруту, а оттуда в Париж. По телефону он сказал: "Женевское место, двадцать часов".

Это тоже был шифр, потому что раньше они встречались в публичной библиотеке этого швейцарского города. В восемь вечера Ланни вошел в читальный зал великой Национальной библиотеки, и там был крепкий немец с головой, как пуля, и с коротко стрижеными волосами, занятый выписками из книги французской истории. Их глаза встретились, Ланни снова вышел, а другой последовал за ним. Они вышли на плохо освещенную улицу, и, так как было слишком холодно, чтобы сидеть, они шли пешком. Такие меры предосторожности стали их второй натурой, и они не расслабились, потому что противник был изгнан из Парижа. Враг ожидал возвращения и не мог не оставить свою шпионскую систему в каком-либо важном месте, которое он покинул.

У этой пары будут истории, чтобы рассказать друг другу, когда закончится война. Но тем временем они говорили только о необходимых вещах. Ланни рассказал, как ему пришлось уехать из Германии, потому что он полагал, что Гиммлер был в его игре. Ему помогал старый социал-демократ мастер по ремонту часов Иоганн Зайдль, чье имя и адрес были предоставлены Монком. Для Монка было важно знать, что этот человек все еще жив и верен делу, хотя он выдавал себя за нациста. Ланни был спрятан в подвале женщины по имени Анна, которая управляла каким-то магазином кож. Монк сказал: "Анна Пфистер, еще один старый соратник".

Монк был готов и рад встретить людей Алсос. Он подумал, что ему ничего не грозит, если он придет в гостиничный номер Ланни, при условии, что ему не придется подходить к стойке. Ланни дал ему номер комнаты. И на следующее утро Монк встретил там человека из Алсоса, а также сотрудника службы безопасности и офицера разведки армии G-2. Память Монка была в порядке за все годы антинацистской борьбы. Он никогда ничего не записывал, но выучил всё наизусть, и теперь он назвал имена и последние известные адреса двух десятков мужчин и женщин, на которых можно было бы рассчитывать, чтобы получать и давать информацию, если они еще живы. Один из них был найден в Рейнской области в течение нескольких дней и дал информацию об огромном заводе по сборке ракет Фау-2. Завод располагался на глубине четверти километра в сердце гор Конштайн, недалеко от Нордхаузена. Фау-2 мог летать на пять тысяч километров и поражать цели с высокой точностью.

Ланни гордился своим другом Монком и гордился тем, что он оправдывал надежды. Более десяти лет пара работала рука об руку против нацистов и фашистов, и всякий раз, когда у Ланни возникало желание устать и расслабиться, он думал о Бернхарде Монке, он же Капитан Герцог, он же Браун, он же Антон Верттель. Ланни было бы стыдно, потому что у него не было так много псевдонимов или так много опасных побегов при неизбежных смертельных обстоятельствах.

Жена Монка бежала в Аргентину со своими детьми и теперь хотела вернуться. Монк доверил Ланни значительную сумму денег на хранение, а Ланни оставил ее Робби. Теперь он взял на себя обязательство перевести две тысячи долларов жене. Человек не хотел ничего для себя, Управление стратегических служб заботилось о нем, сказал он. Они обменялись теплым рукопожатием при прощании, и Монк сказал: "Увидимся в Берлине, в доме Иоганна Зайдля".

"Или в резиденции Геринга", - ответил Ланни со смехом.

Армии на западном фронте начали наступление, когда Ланни был на пути в Ялту. Гитлер решил удержать территорию к западу от Рейна, что означало, что его войска больше не могли сдавать ни пяди земли. Они должны стоять там, где стояли, и победить или умереть. Кругом были снег и лед, а затем пойдут дожди, и земля утонет в грязи, а ночью всё замерзнет. Противостоящим сторонам пришлось учиться жить без крова и принимать погоду такой, как она была.

Это была земля больших рек и небольших ручьев, которые выходили из берегов ранней весной. Каждый водный рубеж защищался до последнего. Артиллерия долбила по вражеским оборонительным линиям, а тяжелые грузовики доставляли лодки всех размеров и материалы, резину, брезент, лес, листовой металл. Форсирование шло ночью или днем. Захватывали плацдарм и наводили понтонные мосты. Повсюду лязгали танки, а войска шли за ними. Они занимали возвышенности, виноградники, сады, леса, стреляли по ходу. Люди укрывались за деревьями и камнями, бросали гранаты с навыком, который они приобрели в счастливые дни игры в бейсбол. Если натыкались на вражеский дот, то вызывали по рации танки. Если позволяла погода, над головой были самолеты, которые выявляли позиции врага и сообщали по радио цели минометным батареям. Все они теперь использовали взрыватели "Позит", и снаряды взрывались над окопавшимися Гансами, а те, кто остался в живых, выскакивали и быстро рассеивались.

Великолепно действовала изумительная SOS, Службы снабжения. Ею была создана транспортная система, называемая Red Ball Express, которая использовала одностороннее движение. Машины шли к цели по одной автомагистрали, а возвращалась по другой. грузовые автомобили шли непрерывной линией с правильными интервалами со скоростью до семидесяти километров в час. Все, что нужно было делать водителям, - это следовать по указателям с красным шаром. В каждом грузовике было по два человека, и они никогда не прекращали движение ни днем, ни ночью. Они отдыхали, пока грузовик разгружали и обслуживали, а затем возвращались в Антверпен, Шербур, Марсель или другие порты, которые были захвачены и восстановлены. Большегрузные корабли становились на разгрузку тысячами кранов и другими замечательными машинами, их грузы быстро попадали на грузовики.

Там действовали C-47, известные как летающие вагоны, большие грузовые самолеты, которые шли повсюду стаями и приземляясь на том, что казалось не более чем коровьим пастбищем, доставляя бензин, боеприпасы и еду людям прямо на фронт. Это была американская промышленность, одетая в военную форму и переправленная через океан за пять или шесть тысяч километров. Немцы были уверены, что это невозможно сделать, по крайней мере, вовремя. Но здесь это было сделано, и в результате появилась поразительная сила - нечто сверхчеловеческое, невообразимое, которое ослепило врага, ошеломило его и либо уничтожило, либо его разбило.

Быстрее, быстрее, быстрее! - это был общий девиз. Время было всем. После того, как враг разбит, у врага не должно быть времени сплотиться, реорганизоваться. Куда бы он ни шел, преследование должно быть за ним по пятам, удерживая его в движении. Это стоило огромного количества материальных средств и многих американских жизней, но в конечном итоге это окупится. Чем больше немцев убить или захватить на одном брегу реки, тем меньше их будет на другом. Так было на всем протяжении рек Мёза, Рура и Нойса, Прюма, Зауэра, Саара и Мозеля. В течение всего февраля и начала марта непрерывная атака и упорная оборона. Немцам отступление было запрещено, и в тылу стояли эсэсовцы с пулемётами, чтобы вернуть отставших.

Ланни ждал в Париже, приятном месте даже в разгар войны, если знать, куда идти и что искать. Физически город не был сильно поврежден. Но он уже больше не был la ville lumiere (город-светоч), там царило затемнение из-за нехватки топлива, а также по военным правилам. Но при дневном свете в Париже можно видеть прекрасные проспекты, великолепные здания, река и парки. Комфорта было мало, но американцы привезли еду, и никто не голодал. Самое главное, у людей была надежда. Война будет закончена, и великий президент Рузвельт обещал, что у немцев больше никогда не будет возможности начать новую.

Ланни долгое время пренебрегал своим частным бизнесом, и его босс сказал ему, что он может заниматься им, когда сможет. Было много людей, которым не хватало денег, и которые думали о старых мастерах как о форме инвестиций, таких же безопасных, как бриллианты и драгоценности. Они были рады встретить старого знакомого, который, как известно, имел доступ к деньгам. Он осмотрит их сокровища и вежливо спросит, не захотят ли они назначить цену тому или другому. Он сообщит авиапочтой некоторым из своих клиентов дома, рассказывая, что он нашел, и, если сделка будет заключена, он выплатит задаток из средств, которые он имел в банках Канн и Парижа до войны. Остальное будет выплачено, как только будет восстановлена свобода торговли. Франк неуклонно снижался, а когда франк падал, доллар рос.

Французские художники, которые по большей части имели совсем небольшой шанс когда-либо разбогатеть, продолжали рисовать всю войну. Это было занятие, которое не стоило дорого, но оно удерживало человека от улицы, где враг мог бы схватить его и отправить на работу в угольные шахты. Согласно французскому обычаю, продукты художественного труда можно было увидеть в скромных табачных магазинах, кафе и других местах на Монмартре и Монпарнасе, а также у элегантных дилеров в окрестностях Вандомской площади. Придирчивый офицер американской армии останавливался и осматривал их, при условии, если художник нарисовал что-то, что мог бы узнать армейский офицер. Если он найдет что-то, что, по его мнению, хорошо, то он может купить это, получить адрес художника и разыскать его в мастерской на мансарде. Помимо вопросов о деньгах, Ланни примут как коллегу, потому что он был пасынком Марселя Дэтаза и сыном модели бывшего художника, которая жила в этом самом Латинском квартале почти полвека назад. Eheu fugaces anni! - или, как мы говорим сегодня, как летит время!

Ланни написал в Англию своему другу Рику, рассказав ему новости о Ялте, уже переставшими быть секретом. Отец Рика умер, и теперь Рик стал сэром Эриком Вивианом Помрой-Нилсоном, но он не пользовался титулом. Он собирался баллотироваться в парламент в качестве кандидата от лейбористов на выборах, которые должны были состояться после окончательного завершения войны. Рик рассказал новости о своей семье и среди прочего упомянул, что его старший сын, Альфи, капитан ВВС, базировался в Амьене. Давно отлетав отведенное ему количество часов, он был отстранён от полётов, и если у него будет отпуск, он посетит Париж.

Это была хорошая новость, и когда Альфи появился, то это был повод для празднования. Ланни знал этого исполненного сознания долга и щедрого англичанина все двадцать восемь его лет и любил его как сына. В девятнадцать лет Альфи участвовал в боевых действиях испанского республиканского правительства, и Ланни помог ему выбраться из темниц Франко. С тех пор молодой офицер не упускал возможности сделать что-нибудь, чтобы выразить свою благодарность, не нарушая той скрытности, которая была частью его натуры и подготовки.

Они вместе ходили по Парижу, смотрели картины и слушали прекрасную музыку. Что-то осталось нетронутым войной. Здесь было много английских мужчин и женщин, и у Альфи были среди них друзья, и у них у всех были интересные новости и личные приключения, если их удавалось тактично разговорить. Как правило, военная рана или спуск с парашютом в Ла-Манш освещались одним или двумя предложениями. Была одна подруга, которая кормила американскими продуктами французских детей в одном из заводских районов, окружающих выставочные залы Парижа. Двое мужчин приехали на метро, и этого зрелища скоро не забудешь. Там они видели сотню или две нетерпеливых французских юношей с лицами, испачканными хорошей едой и сияющими от восторга.

О клубе английских офицеров можно было рассказывать своим детям. Он принадлежал барону Морису Ротшильду, и после того, как он сбежал, Геринг забрал это помещение и отправил все картины в Германию. Позже он отдал это помещение своему люфтваффе в качестве офицерского клуба, и теперь англичане заняли это место, которое люфтваффе оставило в спешке. Здесь было сорок три комнаты, все в великолепном убранстве, такие, которые заставляли думать об общественных зданиях. У клуба был задний двор площадью почти в гектар и бомбоубежище, построенное Герингом, замаскированное под садовую аллею. Ванная баронессы была такой же большой, как обычный дом, вся из зеленого мрамора, даже двери были из мрамора. Ванна с золотыми кранами могла бы служить плавательным бассейном, и, плавая, можно смотреть на потолок из обработанного хрусталя. На другой стороне дома была ванна барона, и она была такой же самой, за исключением того, что мрамор был белым. Там был и театр, и карточная комната, оклеенная шкурами восточных тропических змей.

Двое друзей пообедали в столовой из белого и золотого хрусталя. В одном конце комнаты на постаменте из черного мрамора стояла фигура человека в натуральную величину, именно такую, какой природа делает мужчину, и одетая в костюм, который обеспечивает природа при рождении. Это, как сообщал Альфи, иногда вызывало смущение у английских девушек, поэтому их сопровождающие старались усадить их спиной к этому элегантному предмету искусства. Обед, который ел Ланни, был хорошо приготовлен, но небольшого размера, поэтому он не занял много времени. Они перенеслись на террасу, где могли насладиться ранним весенним солнцем и посмотреть на посольство Великобритании справа и президентский дворец Франции слева. Они были в самом сердце великого Парижа.

VII

Le Capitaine Denis de Bruyne снова был ранен, на этот раз в боях у Бельфорского прохода недалеко от швейцарской границы, где французская армия давила своего древнего врага. Франция, опозоренная предательством своих лидеров, ввергших её трусливую капитуляцию, теперь отстаивала свою честь. Так чувствовал Дени, и шрам от пули, едва не попавшей в его легкие, был для него как медаль, свидетельство миру о том, что французы все еще достойны своего наследия. Он выздоравливал у себя дома, за ним ухаживала преданная жена, и быть там было очевидной обязанностью Ланни.

Глава этой богатой и аристократической семьи на девятом десятке лет перенес инсульт, потеряв способность двигать правой ногой. Его возили в инвалидной коляске, но его голова работала по-прежнему хорошо. Он решал свои деловые интересы по телефону и с помощью секретаря, который каждый день приезжал из Парижа. Франция возвращалась, и, стоя одной ногой в могиле, этот пожилой капиталист вел себя так, как будто организовал вывоз всех своих акций и облигаций в загробный мир. Он вложил значительные средства в Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и имел большую сумму в Первом национальном банке Ньюкасла, Коннектикут. Он хотел, чтобы Робби помог решить формальности и доставить часть этих денег во Францию. Он хотел, чтобы Ланни попросил Робби заняться этим.

Ланни никогда не восхищался этим пожилым человеком, который был как развратным, так и жадным, но он притворялся другом, потому что представитель двухсот семей был источником информации, ценным для агента президента. Ланни играл роль верного сына своего отца, члена класса своего отца, и старший, и младший Дени свободно говорили с ним о политическом и деловом положении вещей своей страны. Они были в долгу перед ним, потому что он убедил отца перейти на американскую сторону в самый последний момент, чтобы спастись от участи collaborateur. Этот переход стоил жизни младшему сыну Шарло, которого бандиты Виши расстреляли как предателя. Ланни слушал, как pere de famille посмеивался над своими врагами, которых он перехитрил. Казалось, что старик чувствовал больше радости от того, что спас своё имущество, чем горе от потери своего сына. Возможно, однако, это не было справедливым суждением, потому что у него больше не было сына, но осталась собственность.

В этом прекрасном старом доме из красного кирпича, который назывался замком, жили две невестки, одна из них вдова, и пятеро детей, хотя вряд ли дом был достаточно большим, чтобы заслужить этот титул. Там было немало имущества, и они могли жить комфортно, не слишком обеспокоенные военным дефицитом. Война значила для них то, что немцы были изгнаны из Франции, и поэтому собственники могли возобновить свою приятную жизнь там, где они остановились пять с половиной лет назад.

Для них первостепенное значение имели две вещи. Во-первых, американцы должны гарантировать им отсутствие другого вторжения Германии, которое станет четвертым менее чем за столетие. Во-вторых, во Франции должна быть надежная власть, католическая и консервативная, для подавления профсоюзов. Всех членов двухсот семей, которые попали под чары де Голля, беспокоило, что их кумир сотрудничал с красными. Конечно, это должно быть маневр военного времени, вызванный насущной необходимостью сопротивления немецкой оккупации. Несомненно, теперь великий генерал поспешит порвать со своими опасными союзниками. Ни больной отец, ни раненый сын не смогли навестить le grand Charlie и удостовериться в этом. Поэтому они просто спросили своего американского друга, что он думает. Ланни смог утешить их уверенностью, что глава их Временного правительства никогда не забудет основы своего обучения в Сен-Сире.

Вернувшись в Париж, Ланни нашел длинное письмо от своего друга Рауля Пальмы, который выступил социалистом на муниципальных выборах в Тулоне и одержал победу. Рауль считал своим долгом отчитываться перед Ланни, чтобы тот мог отчитаться перед своими друзьями за границей, особенно перед великим президентом Рузвельтом. Новости, увы, были плохими. Уже до окончания войны коммунисты начали нарушать перемирие. Они требовали от себя всей власти и отталкивали социалистов с дороги. Никто не мог им доверять, они не признавали слов верности. Они пытались захватить власть в Марселе, когда бежали немцы, и теперь они готовились к перевороту в Тулоне в момент капитуляции Германии. - "Мы, социалисты, оказались между двух жерновов, Ланни". И затем неизбежный вопрос: - "Что президент Рузвельт будет делать с этим? " Президент Рузвельт собирался решить все проблемы для всех людей мира.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт смотрел на будущее Франции, словно в хрустальном шаре, и то, что он видел, сильно огорчало его. La patrie возвращалась в прошлое, в ту социальную борьбу, которая парализовала ее и поставила ее на произвол судьбы или, точнее, на отсутствие милосердия ее наследственного иностранного врага. В смертельной социальной и политической войне будут экстремисты правых и левых. И будет средняя партия, напрасно умоляющая о компромиссе, понимании, упорядоченном социальном прогрессе. Французские де Брюины не хотят платить подоходный налог. Фермеры Франции настаивали на тезаврировании своей продукции по более высоким ценам. Политики Франции, избранные под мошенническими лозунгами, выберут легкий путь инфляционных расходов. И горе тому человеку, который занял свою политическую позицию посередине, на ничейной земле между боевыми фронтами правых и левых!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мне предвещают радостные вести¹⁸

Приказ мистеру Ланнингу Прескотту Бэдду пришёл не от Памятников или Алсоса, а от Разведки Главного командования союзных сил в Европе. Его вызывали в город Люксембург к полковнику Коху из разведки Третьей армии "для срочного допроса". Мистеру Бэдду не надо было обладать даром предвидения, чтобы догадаться, что это значит. Войска Паттона захватили какого-то важного немца, которого они надеялись благодаря тактичному убеждению превратить в источник информации. Именно к полковнику Коху вызвали Ланни несколько месяцев назад, чтобы встретить его старого друга генерала Эмиля Мейснера, и магия Ланни сработала надежно. Он задавался вопросом, кто это будет на этот раз, и попытался вспомнить какого-нибудь немца, который, вероятно, окажется на западном фронте и упомянет бывшего американского друга фюрера.

Перелет в штаб Третьей армии занял не более часа. Погода в начале марта была плохой, и пассажира бросало из стороны в сторону и его проинструктировали надеть парашют. Когда самолет приземлился, у него тряслись колени. Но в армии никто никогда не говорил ничего об этом. Он приземлился в долине недалеко от очень старого города на скалах вдоль реки, изобилующей пивоваренными заводами и винокурнями. Его привезли через виадук в штаб, из которой Паттон руководил боевыми действиями, бывший дом для престарелых. Довольно элегантное место, но сейчас повреждено снарядами. Там он встретил эрудированного сотрудника разведки, который так хорошо оправдывал свое право на это звание.

При такой погоде не нужно было спрашивать посетителя о приятной поездке. Полковник усадил его в удобное кресло и предложил Ланни выпить, чтобы успокоить его нервы, а затем спросил: "Мистер Бэдд, вы знаете немецкого офицера, генерал-майора Фуртвэнглера? "

"Очень хорошо". - Ланни угадал это имя в числе первых. - "Я знаю его с тридцать третьего года, когда нацисты пришли к власти. Он только что стал оберлейтенантом в личном штабе Геринга".

- Он был недавно переведен на фронт и командовал 117-й дивизией 53-ого корпуса. Он отстал от своей основной части, отступавшей от Трира, и он и два его офицера искали свой штаб. Они натолкнулись на группу наших танков и принял их за свои. К тому времени, когда они осознали свою ошибку, мы их схватили.

Ланни сказал: "Фуртвэнглер - дружелюбный человек, но не особенно умный. Он был истинно предан Герингу, и я думаю, что он был верным нацистом. Конечно, я не знаю, как недавние поражения, возможно, повлияли на него.

- Он, кажется, очень подавлен. Он говорит нам, что у него есть семья в Германии. Он очень обеспокоен их безопасностью и попросил нас сообщить, что он был взят в бою, так как в противном случае нацисты могли наказать их. Мы уверили его, поскольку у нас была надежда, что он сможет дать нам информацию.

- В окружении Геринга у него была возможность иметь много информации. На фронте, конечно, он будет знать только местные условия.

"Кажется, ему нравится говорить", - сказал офицер разведки, - "но до сих пор он не сказал ничего важного. Он упомянул, что он очень хорошо знает вас".

Ланни объяснил: "Мой отец имел деловые отношения с Герингом почти с самого начала режима. Он брал меня с собой, и Фуртвэнглер был офицером, которому было поручено опекать нас. Мы сделали все возможное, чтобы сделать себя приятными, и он тоже. Тогда у моего молодого друга-еврея в Берлине возникли проблемы с нацистами, я отправился к Герингу, чтобы попытаться заступиться. Генерал, каким он был тогда, казался мне забавным, конечно, я никогда не мог сказать, сколько из этого была политика, но он пригласил меня вернуться, и я это сделал. В 1937 году президент Рузвельт узнал, что я знаю Геринга, и он поручил мне встречаться с ним и попытаться получать информацию. Я был уполномочен давать Герингу кое-что взамен, при условии, что это не будет слишком важно. У Der Dicke есть свои привлекательные качества, и я очень ценил их. Я всегда встречал Фуртвэнглера в этих поездках, и я уверен, что я ему искренне нравился. Некоторое время у меня была богатая жена, и я убедил ее пригласить Фуртвэнглера и его жену пообедать с нами в Адлоне. Это завоевало их сердца. Они думали, что их приглашают в die grosse Welt (высшее общество).

"Все это звучит многообещающе", - сказал полковник, улыбаясь. - "Мы были бы рады, если бы вы поговорили с ним до тех пор, пока это кажется оправданным. Примите во внимание политику армии. Мы не обещаем "иммунитета", но вы можете пообещать ему особое отношение. Мы держим группу высокопоставленных офицеров отдельно. Не стоит разоблачать и подвергать возможному оскорблению тех, кто дает нам информацию, и злить других".

Сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт устроили в очень маленькой спальне вышедшего на пенсию люксембуржца. В спальне было два кресла и стол с бутылкой "оккупационного" шнапса и пачкой американских сигарет. Лучше, чем деньги в любой части Европы. Сюда доставили захваченного в плен генерал-майора, элегантного и нарядного. Его форма была вычищена и выглажена, чтобы покорить его. Он потерял немного того веса, который набрал за годы хорошей жизни в берлинской резиденции Геринга и Каринхалле, но все же он оставался круглым и крепким. Ему сказали, что он встретится с Ланни, и он покончил со своей грустью, по крайней мере, на данный момент.

Ланни поднялся. Было запрещено пожимать руки пленным вражеским офицерам. Это считалось "братанием". Но правило не распространялось на тех, кто допрашивал, и они могли свободно использовать любые способы, которые, по их мнению, могли бы сработать. Ланни вел себя так, как будто ничего не случилось, как будто война была плохим сном. "Ja, Gunther, bist Du's wirklich? Wie freue ich mich Dich wiedenusehen!" ("Это, Гюнтер, ты, правда? Как я рад тебя видеть!"). Они говорили по-немецки, как всегда, и были друг для друга alter Freund и lieber Lanny.

Фуртвэнглеру сказали, что Ланни не обычный офицер, а всего лишь искусствовед в военной форме. Поэтому Ланни не пришлось объяснять, что он не причинил вреда дорогим немцам, но делал то, что делал всегда, пытаясь спасти прекрасные произведения искусства и поместить их в места, где люди могли бы насладиться ими. Он спросил о семье Фуртвэнглеров и рассказал о здоровье своего отца, а также о здоровье Ирмы Барнс и их маленькой дочери. Он спросил о рейхсмаршале и о других друзьях в штабе и в Каринхалле.

Искусствовед сказал: "Я не знаю, что вам сказали о той страшной вещи, которая произошла со мной в Германии. Скажите мне, что вы слышали".

- Мне сообщили, что вы должны были быть американским шпионом.

- И вы поверили этому?

- Я не знал, во что верить, Ланни. Как я мог?

Итак, Ланни начал игру, которую он тщательно готовил и успешно опробовал на Генрихе Юнге. Самый страшный начальник гестапо и эсэсовцев рейхсминистр Генрих Гиммлер пришел к Ланни в здании Новой канцелярии и начал тщательно давить на него, пытаясь выяснить, каковы будут отношение Ланни и отношение американского правительства к взятию Гиммлером власти в случае смерти фюрера. Гиммлер сказал, что здоровье фюрера быстро ухудшается. Но Ланни усомнился в этом и был уверен, что Гиммлер знал о каком-то заговоре против жизни фюрера или, возможно, сам подстраивал его.

- Во всяком случае, я знал, что моя жизнь не стоила пфеннига в Германии после этого. У меня не было возможности сообщить об этом фюреру, чтобы Гиммлер не узнал об этом. И как я мог ожидать, что фюрер примет слово чужеземца против его самого надежного друга, человека, который отвечал за его безопасность. У меня не было возможности угадать, пытался ли Гиммлер проверить мою верность фюреру, или он был человеком, стоявшим за заговором, который свершился в июле прошлого года в попытке взрыва бомбы, угрожавшей жизни фюрера. Я тогда не знал и не знаю сейчас. Я попросил друзей помочь мне уехать из Германии, и я уехал, и, конечно, я никогда не смогу вернуться назад.

Мог ли генерал скромного происхождения, ни выдающийся член партии, ни фаворит юнкерской элиты судить правду о такой истории? У него не могло быть никаких средств, и именно поэтому Ланни рассказал это. Генерал-майор походил на человека, который, идя, внезапно видит пропасть, раскрывающуюся перед его ногами. Он сказал: "Я знаю эти ужасные интриги - diese furchterlichen Verschworungen. После всего, что сделал фюрер для этих людей, высоты, на которую он их поднял! Он был в порядке, пока он вёл их к победе. Но теперь он сталкивается с неприятностями ..." Говоривший остановился, потому что он не хотел говорить слишком много.

"Для меня это был горький опыт", - заявил американец. - "Я рисковал ради фюрера. Я поставил под угрозу своё собственное положение. Я хочу, чтобы вы знали, что в моем сердце я не изменился. Но мой отец был очень расстроен и настаивал на том, что я не имею права рисковать гибелью всей моей семьи. Поэтому я сдался, я не собираюсь бороться с национал-социализмом, но я вернулся к тому, кем я был давно, искусствоведом и любителем красивых вещей. Некоторые из них, я надеюсь, могут быть спасены из руин нашего времени".

"Не могу сказать, что виню вас", - ответил немец. Принял ли он рассказ Ланни или решил притвориться? В этой игре обмана и двойного обмана никогда нельзя быть уверенным. Во всяком случае, они начнут оттуда.

III

У Ланни была тактика загнать этого пленного офицера в еще более глубокое состояние депрессии. Он рассказал, как с момента вступления полгода назад в американскую армию он смог увидеть изнутри планы уничтожения Германии и убедился, что у Фатерланда нет иного выбора, кроме капитуляции. Ланни, который с детства любил немцев, думал только о спасении немецких жизней, старых немецких городов и великолепных современных мегаполисов. Фуртвэнглер должен знать, что последние были превращены в обломки бомбардировками тысяч самолетов, что немцы объявили невозможным, даже после первой бомбардировки Кёльна.

Теперь положение Ланни позволяло узнать, что бомбардировка не была случайным делом, а была спланирована с научной точки зрения на основе точных знаний. Он привел данные из списка, который ему показал полковник Кох. Дуйсбург на Рейне, самый большой внутренний порт в Европе, был в руинах. Сортировочные станции в Хамме, которые обрабатывали десять тысяч вагонов в день, были разбиты без возможности восстановления. То же самое с Баденской фабрикой по изготовлению анилина длиной в пять километров в Людвигсхафене, оптическими заводами в Йене, заводами по производству искусственного каучука в Хулсе и всеми заводами по производству самолетов. Геринг хвастался, что их нельзя уничтожить, настолько они были рассредоточены. Все они были обнаружены и подвергались постоянным бомбардировкам. Сименс, Дорнье, Хейнкель, Аргус и Даймлер-Бенц в Берлине, Юнкерс в Лейпциге, Мессершмитт в Нюрнберге и Штутгарте, Хейнкель в Варнемюнде, Дорнье в Фридрихсхафене, Фоккевульф в Гамбурге.

Ланни утверждал: "Все эти заводы могли бы быть направлены на производство мирных товаров. Их уничтожение означает, что немецкий народ обречен на нищету на поколение, может быть, на столетие. И какой в этом смысл? Если война безнадежна, то во имя здравого смысла почему бы не признать этот факт?"

"Германия борется за свое существование, Ланни!" - воскликнул другой. - "На нас напали ..."

- Stellen Sie sich nicht dumm, lieber Gunther! (Не говорите глупостей, дорогой Гюнтер!) Вы знаете, что Германия напала на Россию и, таким образом, устроила себе войну на два фронта. И удалось ли кому-нибудь скрыть от вас тот факт, что Германия объявила войну Соединенным Штатам?

Генерал-майор пропустил это, потому что было бы стыдно признать, что он забыл этот факт. Вместо этого он жаловался на "безоговорочную капитуляцию" как на варварское требование. Ланни заверил его, что это пустая фраза. Это условия, навязанные американскими стандартами. - "Мы не убиваем войска, которые сдаются. Мы их кормим, а раненым оказывается медицинская помощь. То же самое будет со всем немецким народом. С момента подписания капитуляции не будет ни выстрела, ни сброшенной бомбы. Вы понимаете, что с тех пор, как мы высадились в Нормандии, мы взяли в плен два миллиона немцев, и все они когда-нибудь вернутся в Фатерланд?"

"Я вижу, что вы выступили против фюрера!" - причитал офицер, обученный в СС. На что Ланни повторил: "Я был вынужден признать тот факт, что дело фюрера потеряно, и единственный вопрос заключается в том, сколько еще бесцельно немецких городов будет уничтожено и сколько еще немцев будет убито".

Эти споры продолжались до конца дня. Нужно было вывести из отравленной нацистской пропагандой головы сотню заблуждений. Эти заблуждения возвращались обратно и должны были быть удалены снова. Подобно Генриху Юнгу, Фуртвэнглер был уверен, что битва в Арденнах будет означать захват Антверпена и уничтожение Первой американской армии и британских и канадских армий. Теперь Ланни должен был убедить его в том, что эта мечта разбилась. Трир, в окрестностях которого был схвачен Фуртвэнглер, лежал к востоку от южного плеча Арденн. Так что теперь вместо немцев там были американцы. Ланни видел фотографии Трира и предложил принести их своему другу. Там не осталось ничего, кроме нескольких дымящихся стен этого древнейшего города Северной Европы, города, основанного древними римлянами. В нем проживало девяносто тысяч жителей, и теперь они были разбросаны по всей немецкой сельской местности, спали в подвалах, в птичниках, в пещерах или в ямах на заснеженной земле.

Теперь армии Паттона повернули на восток и направились к Рейну. Кобленц был перед ними, и летчики превращали его в щебень. Кобленц, находясь на западном берегу, станет легкой добычей

"Но вы никогда не сможете форсировать Рейн, Ланни!" - воскликнул нацист и процитировал Стражу на Рейне: "Lieb' Vaterland, magst ruhig sein!" (Спокоен будь, край отчий наш!)

Ланни ответил: "Вас этому научили в детстве, alter Freund, но вы должны понять, что это безнадежно устарело. Третья армия в этом году форсировала тридцать две реки, и Рейн не намного больше Мозеля. У нас есть множество различных устройств, все из которых были хорошо испытаны. У нас будет полдюжины плацдармов на правом берегу до конца марта этого года".

"Что вы хотите, чтобы я сделал, Ланни?" - потребовал отчаявшийся генерал майор. - "Превратился в предателя моей страны?"

- Я ничего не хочу, Гюнтер, я просто ставлю факты перед вами и оставляю это на ваше усмотрение. Чем быстрее закончится эта битва, тем больше останется немцев и тем больше будет для них домов и фабрик. Я должен думать, что вы примете такое же решение, как генерал Мейснер, например ...

"Du lieber Gott!" - воскликнул нацист, впадая в детство. - "Вы имеете в виду, что Эмиль Мейснер восстал против фюрера?"

- Я имею в виду, что он перед всем штабом Третьей армии прочитал им подробную лекцию об укреплениях Меца, что позволило американцам быстро взять его и превратить тысячи немцев в военнопленных вместо трупов. Есть несколько высокопоставленных офицеров, которые пришли к одному и тому же решению. Я не вправе назвать их всех.

- Конечно, мы знали, что многие офицеры вермахта в глубине души предатели.

- Среди них есть офицеры СС, Гюнтер.

- Что вы с ними сделали?

- Они очень комфортно живут на вилле в тылу, и когда нам нужна информация, мы идем к ним и получаем ее.

- Какую информацию я могу вам дать?

- Конечно, вы должны знать. Я здесь, чтобы спасти произведения искусства Европы от уничтожения. Мы придерживаемся той позиции, что это наследие всего человечества, и мы сделаем все от нас зависящее, чтобы спасти и сохранить их.

- И вывезите их в Америку!

- Я даю вам свое честное слово, я знаю политику и могу говорить авторитетно. Все должно быть возвращено их бывшим владельцам.

- Включая немецких владельцев?

- Конечно, если они не являются лицами, осужденными за военные преступления. Произведения, находившиеся в немецких музеях, вернутся в эти музеи. Те, что были изъяты из Франции или других стран, будут возвращены этим владельцам. Это определённая политика и условия, на которых я здесь. Вы, Гюнтер, должны знать, где Геринг спрятал все свои приобретения. (Ланни был осторожен, чтобы не сказать "награбленное") и чем быстрее мы сможем найти эти вещи, тем больше у нас шансов спасти их от бомб и от сырости и плесени, и от фанатиков, которые могут счесть благородным действием их уничтожение. Если я знаю Германа Геринга, то думаю, что он одобрит эту программу. Он должен понимать, что его последняя карта бита и, должно быть, беспокоился о том, что случится с его бесценными сокровищами. Вы знаете, он хотел превратить Каринхалле в музей и сделать произведения искусства доступными для всех людей мира.

Генерал-майору Фуртвэнглеру нужно было время обдумать это, и чтобы оно впиталось в его разум. Поэтому эксперт по искусству вышел и встретился с офицерами командного пункта Третьей армии, чье кодовое имя было "Удачливый форвард".

У Разведки была просторная и элегантная рабочая комната с отсутствующей штукатуркой, а у начальника разведки был солярий с битым окном, зашитым досками. Офицеры были расквартированы в неразберихе отремонтированных гостиниц поблизости. Сначала разрушали вещи, а потом быстро их ремонтировали! Они чесали языки, и это был способ узнать, как идет война, и понять, что в ней воюют люди, а не машины. Как парням из этого штаба не нравилось это страшилище, известное как "Монти", британский командующий на севере, который получал топливо и боеприпасы, в которых так отчаянно нуждалась Третья армия! Монти хотел выиграть войну и сам пожинать славу. Поэтому он сел на свою заднюю часть и готовился, и готовился. А когда он продвинулся и застрял в грязи Голландии, он остановился и готовился еще немного. Тем временем Джорджи Паттон воевал и дрался, призывая Иисуса Христа и Всемогущего Бога помочь ему получить больше припасов и убить больше приспешников сатаны там, рядом с Рейном.

Джорджи был похож на дикого коня, который хочет скакать и сходит с ума, если к него захромает нога. Джорджи боролся не только с немцами, но и с организацией, известной как CCS, Объединенный комитет начальников штабов, состоящий из пожилого руководства в Вашингтоне, которое сидело на своих спинах. Любимое выражение Джорджи, только он использовал более короткое и непечатное слово. Они сидели в семи тысячах километрах от фронта, разрабатывали сложные, прекрасно звучащие планы и сообщали их армии, как если бы они были голосом с Синая и десятью заповедями. Но так не воюют, генерал с двумя револьверами снова и снова повторял своему штабу. Воевать должно прямо на месте и принимать решения в доли секунды, основываясь на реакциях врага. Как нашли слабое место, и надо ударить всем, что было, и заставить его бежать как в аду. У "Старой крови и кишок" был словарь, в большинстве своем непечатный, чтобы описать его презрение к тем офицерам, которые сидели в мягких креслах в отделанных панелями офисах и говорили бойцам, что не следует делать.

В начале ноября прошлого года Удачливый форвард заставил немцев бежать. Джорджи хотел выйти на Рейн и форсировать его, чтобы не дать врагу реорганизоваться. Но SHAEF, Главное командование союзных сил в Европе, приказало стоять, и Джорджи стоял и ругался от своей ярости. Опять же, совсем недавно, в то время как Джорджи собирался взять Трир, проклятые няньки пытались отобрать у него его 10-ую бронетанковую дивизию, самую пробивную его поразительную силу. И это потому что CCS постановил, что SHAEF должен держать резерв против возможности другого наступления. Паттон был уверен, что у немцев нет сил для еще одного наступления, и способ предотвратить его - держать врага в бегстве, черт возьми.

Это было действительно забавно, если бы можно сохранить чувство юмора, когда льётся так много крови. Маленькая частная война генерала с двумя револьверами с SHAEF велась с такой бесконечной тонкостью. Он выпросит ещё одну дивизию, как маленький мальчик выпрашивает печенье. Он соблазнит SHAEF дать ему разрешение "прощупать" врага, и он превратит это прощупывание в захват Трира. Он заставит своего начальника генерала Брэдли признать, что, если, конечно, произойдет "прорыв", то он будет обязан воспользоваться им. И теперь он совершал "прорыв" и использовал его, чтобы выйти через Эйфелевы горы до Рейна. Он будет держаться подальше от телефона, чтобы никто не мог его остановить.

Именно в этот момент, как будто чтобы помочь Ланни с его аргументами, произошло одно из самых неожиданных событий войны. Ланни сказал Фуртвэнглеру, что американцы переправятся через Рейн. Но он предполагал, чтобы добиться этого потребуется яростное сражение. Ему никогда не приходило в голову, что они могут переправиться через Рейн случайно. Подразделение 9-й бронетанковой дивизии, направлявшееся к реке у города Ремаген, перейдя через водораздел, было поражено, обнаружив огромный неповрежденный мост. Гитлер приказал, чтобы все мосты были взорваны под страхом смерти. Но ни один мост не должен быть взорван до тех пор, пока все войска не будут переправлены. Это также под угрозой смерти. В этих двух приказах было противоречие. И оно послужило причиной, что мост Людендорфа, как его называли, остался пригодным для использования.

И американцы заняли мост. Сапёры, имевшие дело с минированием мостов, быстро обезвредили немецкие мины. Немецких танков не было видно, и у немецких сапёров не было средств противостоять танкам. Американские танки приступили к зачистке города и берега с севера и юга. Был создан плацдарм. Полевые телефоны разнесли волшебные вести, и к плацдарму помчались новые войска.

Когда генерал Эйзенхауэр узнал об этой удаче, он приказал следовать туда пяти дивизиям, две из которых были бронетанковыми. Американская бронетанковая дивизия - настоящее чудо. Она состоит из четырнадцати тысяч человек, около трех тысяч автомобилей и четырехсот пятидесяти тяжелых бронемашин, танков и противотанковых САУ, полугусеничных бронетранспортёров и самоходных орудий. Такую процессию подобной этой не часто увидишь. Следуя по автомагистралям и держа дистанцию в пятьдесят метров между тяжелыми транспортными средствами, длина колонны составит двести километров. Но в этой чрезвычайной ситуации, и единственное правило состояло в том, чтобы быстро переправиться и освободить место для следующего парня. Днем и ночью в течение десяти дней этот мост гремел и грохотал машинами и быстро бегущими пехотинцами. Потом немцам удалось разбить его артиллерией, но было уже слишком поздно. Сапёры построили понтонные мосты, которые служили еще лучше. У немцев не было танков в этом районе и очень мало резервов, потому что им пришлось отправить все на север, чтобы остановить британцев и канадцев. К тому времени, когда они получили там войска, Первая американская армия захватила прочный плацдарм в двадцать километров вдоль реки и в десять километров в глубину до гор. Много места для маневра, для создания складов припасов, для подготовки к захвату и захвату Франкфурта, а также для формирования правой стороны пары клещей, окружающих Рур, с крупнейшими в Германии угольными шахтами и сталелитейными заводами.

Ланни передал эту новость своему другу генерал-майору и заметил: "По крайней мере, есть один момент, о котором нам больше не нужно спорить".

VII

Ланни попросил информацию о произведениях искусства, потому что это был бы самый простой способ заставить Фуртвэнглера говорить. После того, как он разговорится, после того, как он раскроет все тайники сокровищ Геринга, можно было бы осторожно перевести его в другие области откровения. Попросив разрешения делать записи, Ланни слушал, пока генерал-майор рассказывал, как любимые картины толстого рейхсмаршала с обнаженными дамами и благородными испанскими, итальянскими, французскими, английскими и голландскими джентльменами в бархатных одеждах были перенесены в огромный бункер, специально построенный возле старого охотничьего домика в поместье Каринхалле. По крайней мере, десять тысяч картин, в том числе все картины из Венского музея, хранились в одной из больших соляных шахт в Альтаусзее в Австрии. Ланни заметил: "Я прошел одну из этих шахт некоторое время назад". Он не сказал, что это было менее шести месяцев назад, во время его побега из лап гестапо.

Искусствовед задавал своему другу вопросы о разных людях, имевших отношение к накоплению этих художественных ценностей. Барон фон Бер, продажный аристократ, поставивший себя на службу нацистам и ставший главой Einsatzstab, оперативной группы, которой было поручено искать и присваивать художественные сокровища во всех завоеванных странах, что он сделал с долей, которую он оставил для себя? А герр Хофер, смотритель музея Геринга с бегающими глазами? И доктор Бунжес, специалист в искусстве, который оправдал захват произведений искусства в парижских музеях на том основании, что они "могут быть обменены на самолеты или танки"? И Бруно Лозе, красивый молодой нацистский фанатик, один из немногих действительно искренних, с которыми встречался Ланни, что он делает сейчас и где он будет прятаться? Ланни делал вид, что имеет человеческий интерес к различным людям, которых он встретил в Каринхалле, и это было достаточно просто. Они были интересны ему с разных точек зрения. Эстетика, отделенная от этики, создала некоторые самые необычные человеческие типы, вызывающие беспокойство у психиатров и криминологов, а также у секретных агентов.

Сам Der Dicke был таким типом. Он был одним из величайших преступников в истории и в то же время одним из самых страстных любителей большого искусства. Его преступления не беспокоили его ни в малейшей степени. Напротив, он был одним из самых самодовольных людей, тщеславный почти до безумия. Организатор зрелищ, показывающий себя и все, что у него было, и уверен, что это было величайшее зрелище, которое когда-либо предлагалось миру. В то же время у него было острое чувство юмора, и он мог даже смеяться над собой, если бы повод был предложен одним из немногих, кого он считал равным себе. Одним из них был богатый и хорошо осведомленный сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. И при некоторых шутках Ланни Геринг откидывал голову и разражался смехом. Он наполнял себя едой, а затем отрыгивал, а затем грубо хохотал над этим. И все же он никогда не сомневался, что был одним из самых элегантных людей.

"Как вы думаете, как он воспримет поражение?" - спросил Ланни; и бывший сотрудник, на самом деле слуга более высокого ранга, ответил: "Он разумный человек, и ему удаётся получать удовольствие от всего, что приходит. Как вы знаете, большая часть его власти уже отнята у него. Некоторое время он имеет очень мало общего с руководством люфтваффе. Он удалился в Каринхалле, который ваши летчики оставили в покое".

"Мы не бомбим художественные галереи",- сказал Ланни. - "В последний раз, когда я видел Германа, он был в ужасной депрессии. Я смог подбодрить его, сказав, что фюрер любезно говорил о нем". Затем, после паузы: "Скажите, с какой стати вас назначили на командную должность?"

"Моя жена в родстве с генералом Кейтелем", - объяснил генерал-майор. - "И я полагаю, что им трудно найти офицеров, которые являются членами партии и им можно доверять. Я никогда не занимал командных должностей раньше, и я был напуган ответственностью. Я сделал все, что мог, но, как вы видите, это было не так хорошо".

"Никто в мире не мог бы сделать лучше", - успокаивающе ответил американец. - "Было фундаментальной ошибкой пытаться удержать западные территории от Рейна. Вы должны были потерять большую часть своих войск. И вы должны признать, что лучше попасть в плен, чем быть убитым".

VIII

Этот дружеский разговор продолжался в течение нескольких дней, и, как думал Ланни, чем больше Фуртвэнглер говорил, тем легче ему становилось. Он сказал так много, что мог бы рассказать всё остальное и пожинать плоды своей откровенности. Он рассказал об огромной коллекции произведений искусства в замке Нойшванштайн под Мюнхеном. Сокровища крупного музея Кайзера Фридриха в Берлине были спрятаны в медном руднике Меркерс в Тюрингии. И так далее длинным списком. Ланни собрал все, что могло пригодиться для Памятников, а затем отправился на работу для Алсос и задал своему старому другу вопросы о новейших реактивных двигателях и самолетах. Геринг больше не управлял люфтваффе, но он знал эти вопросы, и члены его штаба вели разговоры и свободно общались между собой. Да, был невероятно быстрый новый самолет, который должен был выбить американцев и англичан с неба, если только его можно было произвести достаточно быстро. Кроме того, была многозарядная реактивная установка, которая выпускала сто Фау-1¹/2 за десять минут.

Ланни сказал: "Я слышал, что мы схватили одну в Арденнах".

Такие вещи, как подводные лодки со шноркелем и пусковые установки длиной в сто метров находились за пределами компетенции генерал-майора, но он, возможно, слышал разговоры или взглянул на какой-то отчет GeKdos (совершенно секретно). Агент президента никогда не должен упоминать о делении атомного ядра, но можно было тщательно обойти эту тему, и, возможно, пленник сказал бы: "У нас есть что-то еще более смертоносное, что даст нам победу, если мы сможем добиться этого вовремя". Но он этого не сказал.

Он рассказал о Фау-3, огромной ракете, которая прыгнет в стратосферу, пролетит несколько тысяч километров и доставит огромный взрывчатый груз, которые уничтожит большую часть Лондона или даже Нью-Йорка. Эти смертельные эксперименты проводились в Пенемюнде. Это было недалеко от Каринхалле, и ответственные офицеры приходили время от времени в качестве гостей и были настроены подружиться с офицером штаба человека, которого Гитлер назначил своим преемником. Несмотря на то, что он задвинул Геринга на полку, он никогда не отменял это назначение. С известным упадком здоровья фюрера, Nummer Zwei каждую ночь ложился спать с осознанием того, что он может проснуться верховным командующим военными действиями Германии.

Затем была тема противостояния американцев германским силам. Вторая горная дивизия СС и Танковая дивизия, которую американские солдаты прозвали "Пожарной Дивизией", потому что она оказывалась там, где у гансов возникли проблемы. Фуртвэнглер сообщил, что группа армий Б, выходящая на эту часть Рейна, только что была отдана под командование фельдмаршалу Вальтеру Моделю. Ланни не знал этого и не знал, был ли осведомлен об этом командный пункт здесь в Люксембурге. Он знал, что Модель был в списке военных преступников за убийство военнопленных и гражданских лиц. Он был самым фанатичным из нацистских генералов, известным как "der kleine Hitler."(маленький Гитлер). Ланни заметил: "Полагаю, это означает конец войне", а Фуртвэнглер ответил: "Это так".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Die Wacht am Rhein
(Стража на Рейне)¹⁹

ПАМЯТНИКИ в Версале телеграфировали Ланни. они хотели бы увидеть его, как только он освободится. Его работа для Третьей Армии была закончена, и Третья армия его сердечно поблагодарила и пригласила его приходить снова, когда он почувствует в этом необходимость. Он ответил, что это может быть скоро, когда они проникнут в Германию достаточно глубоко, чтобы добраться до сокровищ искусства или науки. Он передал своего нацистского друга на милость их нежных рук, и они пообещали обращаться с ним, как с фарфоровой статуэткой. С новыми операциями может возникнуть необходимость в новой информации, и Фуртвэнглер согласился предоставить ее. Теоретически, это не означало "иммунитета" от чего-либо, но на практике это было возможно.

Ланни посадили в самолет до Парижа, а затем повезли на служебной машине в Версаль, и там, в королевских конюшнях, он обнаружил, что его друзья хотят знать, не желает ли он для них отправиться в Рим. В Италии нацистами были украдены и вывезены художественные сокровища, но некоторые были оставлены и спрятаны. Их искала группа Памятников в Италии, но они столкнулись с проблемой, потому что некоторым итальянцам было заплачено, чтобы скрыть их, и, возможно, они планировали присвоить их в случае краха Германии. Кто-то напал на след американского искусствоведа, который был в Риме менее двух лет назад и встречался с множеством художников и коллекционеров. Все были уверены, что он был агентом, но никто не был уверен, нацист ли он или американец. Его звали Ланни Бэдд, и могут ли парижские Памятники что-нибудь узнать о нем?

Парижские Памятники посмеялись над этим письмом и над тем фактом, что они немного испугались и приняли меры предосторожности, передав этот вопрос в Вашингтон Управлению стратегических служб, которое дало ОК этому загадочному человеку. Поэтому теперь они хотели знать, захочет ли Ланни лететь в Рим и помочь людям решить их проблемы. Поездка обещала быть захватывающей, и несколько молодых парней из Музея Фогга стремились отправиться вместе с ним. Но из Рейнской области или Саара в любой момент мог прийти звонок, а лишних людей не было.

Это был один из тех окольных авиа-перелетов, как например, перелет через Африку и Бразилию, на маршруте из Вашингтона в Лондон. Прямой путь проходил бы над территорией противника. Так было в Марселе, Алжире, Тунисе, Неаполе, Риме. Самолеты армии и ВВС курсировали между этими местами днем и ночью, поэтому никогда не было проблем с перелётом у человека, имеющего надлежащие полномочия. Ланни прочитал свою почту и ответил на все письма, включая письмо от Лорел, которая написала, что она скоро отправится в Париж. Он получил множество лондонских и нью-йоркских газет и журналов, очень дорогих. И, прочитав их, он мог получить всевозможные ответные услуги, оставив их изголодавшимся по информации американским офицерам.

Раньше он пролетал большинство этих пунктов, но не имел возможности их рассмотреть. Густой и многолюдный Марсель восстанавливался как по волшебству. Белый Алжир на склонах холмов был превращен в американскую военно-морскую, военную и авиабазу. Тунис был восстановлен, а мавры в белых одеждах усердно работали за американские доллары. Неаполь и его красивая бухта с дымящимся вулканом на заднем плане были полны кораблей из многих портов, разгружаемых в недавно отреставрированных доках. Что касается Вечного города на его Семи Холмах, то Ланни был доставлен в аэропорт Чампино, который он видел разбомбленным в пух и прах несколькими сотнями американских бомбардировщиков Мародер и Митчелл в июле 1943 года. Теперь он был в идеальном порядке. С него взлетали каждый день тяжёлые бомбардировщики Либерейторы и Летающие Крепости для налётов на Вену, Будапешт и Мюнхен.

Победа - приятная вещь, к которой стремятся люди. Когда Ланни был здесь раньше, он играл в опасную двойную игру и в своем сердце постоянно ощущал угрозу. Он ходил осторожно, в любой момент опасаясь худшего. Теперь он был одет в форму офицера американской армии, и все римляне были его друзьями, некоторые из них настоящими, но больше притворными. Он мог встретить своих старых знакомых, практичных, циничных, порочных, но культурных и приятных. Он не станет вдаваться в объяснения, а просто улыбнется, и все поймут, что он занимался войной. "Cosi Fan Tutte" было общим высказыванием, а также названием оперы. Это означает "все так делают" и оправдывает все, если у вас хорошие манеры, и вы свободно тратите деньги.

Сначала он посетил Памятников, которые встретили его с радостью. Ученые и наивные молодые американцы, они едва ли могли представить себе изощренности и интриги римского общества. Это общество было похоже на раковину из полупрозрачного переливающегося и красивого жемчуга, сквозь которую они не могли пробиться. Они пришли сюда с альтруистической целью вернуть собственность ее владельцам без платы за услуги и взяток. Им было трудно убедить кого-либо в том, что это так. И люди, которым они рассказали об этом, сразу же начали думать, как извлечь выгоду из этой беспрецедентной ситуации. Как воспитанные мальчики и девочки из Бостона могли узнать, как убедить commendatore в красной ленте выдать преступные секреты бывшего министра иностранных дел?

Памятники разместились в особняке итальянского торговца вином, сотрудничавшего с нацистами, который бежал со своими друзьями на север. Место было элегантным, с просторными комнатами и высокими потолками, но было сложно достать топливо. В здании не было ванной комнаты, и у Ланни выступали гусиные пупырышки, пока он мылся и брился холодной водой в элегантной хрустальной раковине для рук. Тем временем итальянская служанка выгладила его униформу. Затем нарядный и элегантный он пошел выпить кофе со своей подругой Джулией, маркизой ди Капорини. Не забыв захватить с собой кофе.

Маркиза была француженкой и кузиной покойной Мари де Брюин. Её муж был римским владельцем земельных владений и жилых домов. Джулия находилась в том "опасном возрасте" и была неудовлетворенной модницей. Она была рада представить американского искусствоведа, изображающего из себя француза, своему социальному окружению. И теперь она была рада, что он спустился с небес, чтобы облегчить скуку ее дней. Италия была раздавлена и обнищала, "общество" умерло, и единственной компенсацией для римских дам было присутствие победителей элегантных мужчин в американской, французской, британской и канадской форме.

В то время как варился кофе, они болтали. И продолжали болтать, потягивая его. Все последние сплетни, касающиеся многих леди и джентльменов, Ланни получил в Гольф-клубе со странным названием Acquasanta, Святая Вода. Кто кого любил, а кто кого ненавидел. Кто был у власти и кто изо всех сил пытался свергнуть его - таковы темы разговоров модниц на всем пути от Рима до Токио и обратно через Голливуд и Вашингтон. - "А ты, Ланни? Что ты делаешь в военной форме, в которой ты выглядишь таким красивым?"

Ланни объяснил, что это все еще искусство. Возможно, Джулия слышала о Секции памятников, изобразительных искусств и архивов. У них здесь был офис, и он пытается им помочь. "Но зачем заниматься произведениями искусства, если вы не выиграли войну?" - была реакция маркизы. - "Почему бы вам окончательно не изгнать этих жалких немцев из Италии?"

Ланни должен был сказать ей, что союзные стратеги считают Италию второстепенным фронтом. Люди и припасы были отобраны для вторжения в Южную Францию, и теперь всё переправляется через Рейн. С наступлением зимы союзники противостояли немцам на их так называемой "Готской линии", которая пересекла итальянский сапог на его вершине, где он расширяется в колено, или откуда начинается Северная Италия. "Но ваши войска такие несчастные в наших горах в снегу или в прибрежных равнинах в грязи!" - Так запротестовала Джулия Капорини. и Ланни заверил ее, что они начнут двигаться весной. Он добавил в правильном стиле легкого подшучивания: "Некоторые из них очень приятно проводят время здесь в Риме, как мне сказали".

Тактично он подошел к вопросу возвращения украденных произведений искусства их владельцам. Поступали сообщения о том, что некоторые лица заключали соглашения о сокрытии таких работ в интересах немецких мародёров. В некоторых случаях были поддельные продажи. Конечно, такие работы нельзя найти висящими на стенах у людей. Они будут спрятаны в подвалах или чердаках. Но слуги будут знать о них, и за небольшую плату расскажут. Армия, не колеблясь, произведёт обыск там, где есть веские основания для подозрений.

"О, Ланни!" - засмеялась римская леди. - "Ваши люди настолько альтруистичны, что вы смущаете нас! У нас нет такого морального рвения!"

Он ответил, что это полицейский долг. Нацистские грабители и все, кто помогал им и содействовал им, должны быть понять, что война всё не спишет. Конечно, все порядочные римляне хотели бы наказать воров. Разве Джулия не могла вспомнить кого-то, кто интересуется искусством, у кого есть доступ к обществу, и кто попытается задать вопросы, не слишком многозначительно? Ланни не предполагал, что сама Джулия могла бы сделать это. Он ждал, чтобы увидеть, предложит ли она, поскольку это уменьшит цену.

Она была такой же проницательной, как и он, и заставила его начать. Но цена не была непомерной. Десять тысяч лир в месяц звучали впечатляюще, но стоили меньше ста долларов и дешевели с каждым днём. Туда будут входить дополнительно пять тысяч для подкупа слуг, и Джулия сохранит большую часть этого, что предоставит ей косметику, столь необходимую дамам, когда их прелести начнут исчезать. Ланни знал, что ее муж был скрягой, и что они часто ссорились из-за денег. Он догадывался, что муж поможет ей, и что это маленькое ядро может превратиться в эффективную разведывательную организацию. Ему не нужно просить у Памятников деньги, потому что он получил часть из секретных фондов президента и был уполномочен потратить их любым способом, который способствовал бы американскому делу. Он скажет Рузвельту, что он сделал, и получит его одобрение.

III

В Риме Ланни провел приятные две недели. Этого времени было достаточно, чтобы сесть со своими коллегами и рассказать им все, что он знал об этом древнем "Священном городе", который на протяжении тысячи лет был столь же бесполезным праздным богатым и таким жалким голодным бедным, как любое место, которое Ланни видел в мире. У него было достаточно времени забежать в великолепный дворец принцессы Колонны, левантийской леди, которая была социальным лидером города. А затем отправиться в гольф-клуб Святая Вода, где все милые дамы собирались вместе в приятные послеполуденные часы посплетничать и пофлиртовать с победителями офицерами союзников, как ранее они флиртовали с победителями немцами. Здесь пышно расцветал успех, и в итальянском словаре слова amore (любовь) и arme (оружие) были близки друг к другу.

Когда Ланни был здесь двадцать месяцев назад, топтал эту пернатую стаю громко кукарекающий Галеаццо Чиано, зять Муссолини и только что свергнутый министр иностранных дел. Те, кого он бросил, были известны как "вдовы Галеаццо". Он поселился в Ватикане, но это его не спасло. Его измена была обнаружена, и он был осуждён военным судом и расстрелян. Теперь все это было плохим сном. Il Fascismo был забыт, и Democrazia стала новым паролем. Но новый стиль, приспособленный к стране, имеющей древние традиции королевской и папской непогрешимости, находился под угрозой кроваво-красного коммунизма. Владельцы собственности боялись, и дамы светского общества делали все возможное, чтобы привлечь американские дипломатические и военные власти к своей точке зрения. Но победили Англичане. Это была программа Уинстона Черчилля по поддержанию итальянской монархии, отодвинув в сторону широко ненавистного старого распутника и поставив на его место красивого высокого принца, которого ни в чем нельзя обвинять и который был слишком глуп, чтобы мешать тому, что политики могли бы захотеть сделать,

Джулии не потребовалось много времени, чтобы поддержать слухи о том, что бывший министр правительства Бадольо спрятал рулон украденных картин в секретном отделении своего винного погреба. Американские солдаты совершили обыск и нашли картины. И, конечно, это произвело огромный скандал в светском Риме. Некоторые другие люди потеряли самообладание и принесли вещи, которые, как они думали, были надежно спрятаны. Маркиза получила дополнительную оплату и обещание ещё большей.

Кроме того, эта высокопоставленная римская леди рассказала Ланни историю жизни кронпринцессы Италии. Для какого-то трагического драматурга эта история была бы находкой. Прелестная белокурая дочь короля бельгийцев вышла замуж во время недельных общенациональных гуляний за красивого сына итальянского короля коротышки. Распутный, как и его отец, он унижал ее, и ей приходилось жить в безмолвном отвращении ко всему Савойскому дому, а также к фашистам, марионетками которых они стали. Тайно она продолжала интриги против них. Как бы Ланни было бы интересно узнать это в те дни, не так давно, когда он делал то же самое в Риме! Когда американцы вторглись в Италию, нацисты захватили Рим, а принцесса Мария Хосе отправилась в изгнание в Швейцарию, где она еще находилась. "Иди и повидайся с ней", - сказал Маркиза. Но у сотрудника Памятников не было времени для королевских визитов.

Американское коммюнике сообщило, что Седьмая армия форсировала Рейн недалеко к северу от Гейдельберга, который находится в двадцати километрах к востоку от этой реки. Там был замечательный университет, и там была физическая лаборатория. Вундервафли были более важны в эти дни, чем картины. Поэтому Ланни неохотно попрощался со всеми дамами из Святой Воды, которые теперь решили, что он гораздо более очаровательный человек, чем зять любого Дуче. Он выбрал самого компетентного из сотрудников Памятников и доверил ему секрет Джулии Капорини. Он договорился о финансировании для того, чтобы эти люди могли понять, что это государственные средства, а не дар современного мецената. В гарнизонном магазине он купил кофе и сигареты и отдал их Джулии, сердечно пожав ей руку, но не поцеловав ее, и улетел тем же путем, которым он прилетел. Богом из одной машины в другую.

Вернувшись в Париж, Ланни нашел свою жену, рвавшуюся вперёд как генерал Паттон, потому что ей был обещан доступ в Германию, а Армия продолжала стоять на месте. Ланни не мог их слишком винить. Он знал, каково это быть пойманным в Арденнах, и он не собирался втягивать свою жену в ловушку. Она была печально известным антинацистским писателем, разыскиваемым гестапо с 1939 года и виновной в еще большем преступлении, посещении гитлеровского Бергхофа под чужим именем.

Ланни обнаружил, что и Алсос, и Памятники будут рады видеть его в Гейдельберге. По соседству должны были быть скрыты художественные сокровища. Также там была физическая лаборатория с известным ядерным экспериментатором профессором Боте, а также известным химиком профессором Куном. Что касается вопроса о Лорел, Ланни вскоре решил, что опасность была небольшой. Немцы просто не смогут контратаковать. Все их резервы были срочно отправлены на север. А затем произошел захват моста в Ремагене, и полдюжины дивизий поспешили к тому месту, где они не добились успеха. Дальше на юг танки Паттона разбили все силы противника к западу от реки. В основном это были войска Фольксгренадера и Фольксштурма, организации последней очереди, состоящие из старых и очень молодых, больных и инвалидов. у многих из них не было униформы, только повязки, и устаревшее оружие с очень небольшим количеством боеприпасов. Северное и южное направления наступления Третьей армии сформировали клещи и захватили их десятки тысяч. Так много, что лагеря в тылу больше не хотели их брать.

Теперь, в начале апреля, все армии союзников переправились через Рейн, и наступило настоящее падение Германии. Ланни отправился навестить представительство Седьмой армии в Париже и ходатайствовал за свою жену. Кроме того, Памятники тоже ходатайствовали за неё, потому что она предложила написать свою первую статью о поиске художественных ценностей. Все, что делал Алсос, было совершенно секретно, но Памятники, изящные искусства и архивы не имели никакого военного значения, и их деятельность могла быть выставлена напоказ в газетах и журналах. Это была хорошая реклама для армии, потому что она показывала, что эти крутые парни ценят культуру и знают, что красота это правда, а правда - красота. "Что, черт возьми, это значит?" - спросил командир танкового батальона, кому это процитировал Ланни. И Ланни должен был признать, что он не знал, что это значит, но это хорошо звучало.

Агент президента хорошо знал Седьмую армию. Именно они одели его в военную форму, когда он спустился с холмов над Ривьерой, спустя несколько часов после того, как эта великолепная армия сошла со своих пехотно-десантных судов и танко-десантных судов 15 августа прошлого года. Он вызвался служить переводчиком и следователем, а им понадобилось много таких специалистов, в связи огромным количеством внезапно появившихся пленных. Он вряд ли мог ожидать, что удача сведет его с тем же танковым подразделением, с которым он прошёл весь путь от Лазурного берега до Дижона через Гренобль. Путь известный как маршрут Наполеона, потому что этим путём Император возвращался с Эльбы. Он поинтересовался и узнал, что его старое подразделение захватило Мангейм и направлялось на восток. Он позволил себе подать заявление от имени Алсоса и Памятников на откомандирование в своё распоряжение своего друга лейтенанта Джерри Пендлтона. Он и Джерри работали вместе против нацистов, и Джерри был не только переводчиком, но и секретным агентом высшего класса и сыщиком.

Так получилось, что когда муж и жена прибыли в знаменитый старый университетский город на реке Неккар, их ждал бывший преподаватель Ланни и его компаньон по рыбной ловле и теннису. Он уже пообщался с офицером-квартирмейстером и обеспечил удобный коттедж на всех троих со служанкой, не придерживающейся нацистских взглядов. По крайней мере, она сказала, что так оно и есть. Ему даже удалось заполучить гуся, и он с гордостью показал его на кухне. Военная жизнь, казалось, благоприятствовала Джерри. Ему было пятьдесят лет, и его волосы были седыми, а кожа побита непогодой, но он был здоров и упивался успехом великого приключения, в которое был вовлечен. Ему было присвоено звание капитана, и он уже был не просто приравнен. После Первой мировой войны ему надоело сидеть без дела, и он был одним из тысяч солдат во Франции, которые просто ушли и забыли армию. Он женился на француженке и устроился в Каннах управлять пансионом.

Капитан Джерри допрашивал людей из концентрационного лагеря Stalag на западном берегу Рейна, где немцы содержали около пятидесяти тысяч русских и польских военнопленных в ужасных условиях. Многие оставались там после прихода американцев, потому что у них не было другого места, где можно найти убежище и прокормиться. Среди них было несколько немцев, обвиняемых или подозреваемых в антинацистских идеях, и Джерри вынул листок из тетради Ланни и разыскал среди них красных и розовых. Перед отъездом в Гейдельберг он сверился с картотекой и узнал имена и адреса нескольких жителей города. Когда найдёшь одного социалиста, вскоре найдёшь и других, потому что при нацистах они были тайным обществом, знали друг друга и знали, кто действительно перешел к нацистскому врагу, а кто только притворялся.

Теперь они выходили из укрытия, обличали американцам своих бывших преследователей и были готовы помочь получить информацию. Herren хотели узнать, есть ли в Институте медицинских исследований кайзера Вильгельма какая-нибудь секретная лаборатория за городом? Хотели ли они знать, где были спрятаны художественные работы музея и кто это сделал? Ja, ja, meine Herren, so schnell wie moglich! Таким образом, Памятники немедленно отправились на джипе в поисках пещеры на высоких холмах Эльзенцгау, и что один из слуг дома профессора Филиппа Ленарда, главного физика университета, рассказал, куда сбежал тот восьмидесятилетний ученый с нацистскими взглядами. Все это примерно за одну пачку американских сигарет, рассудительно распределенных.

Семисотлетний город Гейдельберг находится на реке Неккар там, где река выходит из ущелья на равнины Рейна. С обеих сторон город обступают холмы, очень красивые с виноградниками и лесами. На холмах был средневековый замок, превратившийся в руины, и существовала ратуша, пока его не разрушили британские бомбардировщики. Бомбардировщики пощадили Университет, основной источник существования города. Кто-то написал сентиментальную пьесу о нём, и это привлекло больше студентов, ищущих симпатичных девушек, и туристов, ищущих как студентов, так и девушек. Альт Гейдельберг был именем магии. И ученые, и любители искусства ступали осторожно, когда шли по его Хауптштрассе. Никто не был настолько непочтительным, чтобы перевести это название, как главная улица.

Алсос был обеспокоен двумя организациями, филиалом Института кайзера Вильгельма и физическим факультетом Гейдельбергского университета. У первого был циклотрон, единственный в Германии, и было важно знать, что с ним сделали. Институт был построен профессором Боте, известным физиком-ядерщиком и бывшим другом Гаудсмита, с которым встречались на различных международных конференциях. Теперь он был вражеским иностранцем и мог стать военнопленным по указанию Гаудсмита. Они поговорили, и Боте рассказал о работе по теоретической физике, которую он вел. Но когда его спросили о работе на войну, он отказался говорить и заявил, что он сжег все свои бумаги по приказу. Такое же заявление сделал профессор Кун, директор Института, который, по его словам, занимался исключительно химией современных лекарств. Поверили ли вы этому профессору, который начинал все свои занятия с криком "Sieg Heil" и салютом Гитлера? Проблема для сверх сыщиков!

Ленард сбежал в неизвестном направлении. И его поиски привели Ланни Бэдда в забавное приключение. Этот старик был самым бешеным нацистом среди ученых в Германии, таковым он был ещё до рождения Гитлера. Конечно, тогда у него не было имени, а только дух. Он был фанатиком пангерманизма, а в конце Первой мировой войны был заключен в тюрьму за жестокие монархистские речи. Поэтому Ади Шикльгрубер объявил его лидером немецкой физической науки и поручил ему благородное задание устранить яд иудейско-эйнштейновской относительности из интеллектуальной жизни молодой Германии. Hitler hat immer recht! (Гитлер всегда прав!)

Поступили сведения, что эта призовая научная птица сидит в малоизвестной деревне в десяти километрах в горах, и что она может скоро улететь. Случилось так, что профессор Гаудсмит отсутствовал в другой экспедиции и ему не смогли дозвониться по телефону. Джерри сказал: "Пойдем и принесем эту птицу". Стоял приятный день с обещанием ранней весны, и Ланни дал добро. Они получили прекрасный новый Кадиллак, подходящий приравненному полковнику, настоящему капитану и пленному супер ученому. Рядом с шофером ехал солдат с автоматом, и еще четверо на джипе ехали впереди, чтобы быть уверенным, что путь свободен.

Они ехали через очаровательные пейзажи и обсуждали свои проблемы. "Что если он не поедет с нами?" - спросил бывший репетитор. - "Мы должны заковать его в железа?"

- Господи, нет, Джерри. Нельзя получить научные секреты силой.

- А ты сможешь что-нибудь извлечь из этого старого непоседы?"

"Пойди и постреляй зайцев в лесу", - с улыбкой сказал Ланни. - "Позволь мне попробовать некоторые из моих трюков с ним".

VII

Они нашли седовласого старого лауреата Нобелевской премии. Он действительно был способным ученым еще в 1905 . А сейчас жил в домике лесника и очень волновался по прибытии вооруженного контингента. Возможно, он действительно думал, что варвары из-за океана могут его поставить к стенке и пристрелить. Хороший немецкий язык и хорошие манеры Ланни успокоили его. И когда они остались одни в комнате, он с удивлением и недоверием выслушал американца в офицерской форме, уверявшего его, что он, американец, не воин, а национал-социалист в душе и так было почти двадцать лет. Очевидно, это должно быть ловушкой, чтобы убедить величайшего ученого Фатерланда расстаться с его знаниями. Но правдоподобный оратор продолжал рассказывать о визитах в Берхтесгаден и Новую канцелярию, в Каринхалле и Берлинскую резиденцию, и даже в Бюргербройкеллер в Мюнхене, святыне ранних дней. Erstaunlich! (Удивительно!)

Старая птица была осторожна. Он знал, что он был одним из величайших призов войны, и он знал, что враг был хитрым и беспринципным. Начальник физического факультета Гейдельбергского университета не собирался принимать дешёвое мошенничество, и он провел целый час, допрашивая этого предполагаемого искусствоведа и пытаясь поймать его в ловушку. Профессор был сам в Бергхофе и с удивлением обнаружил, что американец, несомненно, тоже был там. Он мог описать мебель, панели, произведения искусства в большой квадратной центральной комнате. Он мог бы описать личный кабинет фюрера с его огромным окном, выходящим на австрийские Альпы. Он мог описать длинную столовую и длинный стол с двадцатью стульями по обеим сторонам. Он упомянул правила на дверях каждой комнаты для гостей, как и в летней гостинице. Не курить внутри здания, и нужно вовремя быть в столовой, если хотите поесть. Имена окружения фюрера, его секретарей, его врачей и лечения, которое они ему давали! Hochst sonderbar! (Очень странно!)

В конце концов, старику пришлось смириться и признать, что Оберст Бэдд был другом фюрера, купил для него в Вене картины Дефреггера и продал ему картины Дэтаза, находившиеся в Бехштайнхаусе в Берхтесгадене. Его на самом деле доставили на вершину Кельштайна и на дно фюрербункера в саду Новой канцелярии, в двух местах, о которых профессор слышал, но которые, несомненно, никогда не видел. Он знал историю партии, партийные доктрины, язык партии, партийных лидеров и их личные привычки. Он стрелял оленей у Геринга и разговаривал с астрологами и спиритуалистами с Гессом. - "Nun, Herr Budd, was fuhrt Sie zu mir?" ("Ну, герр Бэдд, что привело вас ко мне?")

Ланни ответил, что был уверен, что американские ученые захотят поговорить с самым выдающимся физиком Германии, и это была его идея избавить пожилого учёного от любого возможного шока и дискомфорта. Он хотел, чтобы профессор Ленард знал, что у него есть друг при дворе, и тот, кто будет рад за него выступить. Профессор должен был знать, что к нему будут относиться с уважением, как лауреату Нобелевской премии и истинному первооткрывателю лучей Рентгена. (Ленард считал себя таковым и обвинял политический заговор в том, что ему не дали должного за это достижение.)

"Они, конечно, захотят ваши документы и записи", - рискнул собеседник и получил ожидаемый ответ, что ученый сжег все его документы в соответствии со строгими приказами самого фюрера.

Так что Ланни пришлось начать всё с начала. Он должен был рассказать историю, которую он рассказывал Генриху Юнгу и Гюнтеру Фуртвэнглеру, - что война проиграна, и что для немецкого народа и Культуры лучше всего было покончить с этим как можно быстрее и дешевле. Говоря это, Ланни превратился в Робби Бэдда, президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, который ненавидел большевиков и считал их великой угрозой цивилизации. Рано или поздно западный мир должен был их подавить. И перед великим немецким физиком встал вопрос, хочет ли он, чтобы сокровища германской науки стали достоянием западного или восточного мира. Только две страны, Америка и Россия, смогут использовать их.

VIII

Ланни точно знал слова, которыми можно убедить фанатика нацизма. Он провел целый день, вбивая эти слова в эту седую голову, и одержал, как он думал, славную победу. Великий физик выдаст все сокровища своих знаний американским ученым, и он не передумал, даже когда ему было открыто, что глава американской миссии - еврей! Он даже расскажет бесценные секреты, связанные с ураном, тяжелой водой и атомным делением!

Старый джентльмен упаковал свои вещи, и солдат уложил их в багажник машины, и они отправились в Гейдельберг. Когда они спустились с холмов, Ланни пришло в голову, что, возможно, было бы неплохо подготовить своих друзей к предстоящему, поэтому он остановился у ближайшего армейского поста и позвонил по телефону. Профессор Гаудсмит вернулся, и Ланни рассказал о своих достижениях. Он был очень смущен, когда профессор сказал: "Спасибо, но на самом деле этот старик бесполезен для нас".

"Но", - возразил эксперт по искусству, - "он согласился рассказать все, что знает".

- Да, но он не знает ничего, что стоит слушать.

- Как вы можете быть уверены в этом?

- Я читал его публикации и знаю его мысли. У него не было ни одной новой идеи в течение тридцати лет. Он все время ругает формулы Эйнштейна, которые являются основой всей современной физики. Откуда такой человек может знать что-нибудь?"

- Это относится к урану, тяжелой воде и атомному делению?

- Это относится ко всему. Этот человек сумасшедший. Одна из причин, почему немцы проиграли эту войну, состоит в том, что Гитлер был достаточно невежественным, и дал убедить себя в том, что Ленард был великим физиком.

- Тогда мне делать с ним?

- Делайте все, что угодно. Просто игнорируйте его.

Ланни повесил трубку и сел, обдумывая это. Он ненавидел нацистские идеи так же, как и другие, но когда дело дошло до конца, ему не хватало сил ранить чувства старика. Он вернулся и сказал нацистскому олицетворению, что американцы решили, учитывая его возраст и прошлые заслуги в знаниях, не беспокоить его допросами. Он отвез своего пассажира обратно в дом лесника и оставил его с благочестивым не нацистским пожеланием: "Gott behute Euch!" (Храни вас бог!)

После этого фиаско искусствовед решил, что ему лучше ограничиться собственной специальностью. Он стал на несколько дней страстным сотрудником Памятников. Они нашли пещеру, и в хранилище были доставлены грузовики с картинами и другими сокровищами. Хранилище разместилось в общественном здании, половина которого была разрушена, в его нетронутой половине. Нет более приятной формы занятий в мире, чем распаковка этих сокровищ, осмотр их, проверка подписей, а во многих случаях и имен владельцев. Удивительно, как много людей всю жизнь обладали ценной картиной и никогда не удосужились написать своё имя и адрес на обороте. Довольно много проблем, которые они подготовили для организации американского альтруизма!

Большинство работ было голландскими и были вывезены из Голландии. Британцы и канадцы освободили часть этой страны и быстро освобождали другую. Группа голландских экспертов по искусству была выбрана для сотрудничества с Памятниками, и Ланни подтвердил свою особую симпатию к этим людям. Он нашел их честными, добрыми и щедрыми, и что ещё надо больше от людей. Сколько, много раз он получил меньше!

Поступили сведения о лаборатории в деревне в Тюрингенском лесу на северо-востоке. Также в этом регионе был рудник Меркерс, наполненный сокровищами искусства. Рядом со Штутгартом, к юго-востоку, находилась лаборатория великого Вернера Гейзенберга. И здесь также были замки, полные картин. Седьмая армия направлялась в оба эти места, и вопрос был, что будет первым. И ученые, и любители искусства были на цыпочках, в часовой готовности начать двигаться.

Раненые чувства Ланни были успокоены, и он был готов помочь любой группе. Лорел тоже была готова. Она писала о Гейдельберге, старом и новом, и о странном явлении бандитов и пиратов, которые были страстными любителями красоты. Она ничего не знала о науке и не могла отличить циклотрон от аэродинамической трубы, но она действительно знала отличные картины, когда увидела их, и Пегги Ремсен соблазнила остаться с ней до конца по всей Германии. Пегги была теперь в Гейдельберге, отвечала за каталогизацию и создание систем каталогизации во всех новых хранилищах.

Ланни собирался туда, куда и его жена, или он так думал. Но в этот момент пришло сообщение, которое нарушило все его планы. Всего девять слов, но они были упакованы со смыслом: "Вас ждут немедленно УСС Париж организует транспортировку. Бейкер". Это означало, конечно, Рузвельта. Всё, что мог агент президента сказать своей жене: "Меня вызывают в Вашингтон". Он увидел, как ее щеки побледнели, и он попытался успокоить ее. Время опасности прошло, за исключением бойцов на фронте. Лорел должна была притвориться, что поверила в это, потому что ни одна из её героинь не усомнилась бы в смелости мужа.

Путешествие в Париж заняло полдня, большая часть была потрачена на то, чтобы добраться из одного аэропорта до другого. Он прибыл в организацию генерала Донована. Там его ждали. Все, что ему нужно было сделать, это указать выбранный им маршрут. Он бы выбрал Англию, если бы нашел время встретиться с Риком и Ниной, но он предположил, что слово "немедленно" означало именно это, и сказал: "Самый быстрый маршрут". Они сделали несколько телефонных звонков, изучили карты, и представили ему маршрут через Лиссабон, острова Зелёного Мыса, Бермудские острова и город Саванна, штат Джорджия. Почему его доставят в этот город, они не знали,. Ланни мог догадаться, что президент отдыхает где-то на юге, и этот факт не будет упомянут в прессе.

Во время этой поездки, очень приятной в начале апреля, воображение агента президента было занято проблемой грядущего. Ф.Д.Р. никогда бы не выдернул его так, если бы это не было чем-то важным. Конечно, это не художественные ценности, и вряд ли какие-либо научные вопросы. Сотрудники Алсос могли сделать все, что мог Ланни, и даже больше. Это было связано с войной и включало бесконечное разнообразие вопросов. Воображение Ланни представило действительно захватывающую ситуацию. На их последней встрече Босс закидывал удочку вокруг Ади Шикльгрубера и его укрытия в горах дикой ведьмы Берхты. Разве не разумно предположить, что фюрер отступит к тому альпийскому редуту, который его войска готовили для своей последней позиции? Какие силы он будет иметь по соседству с его Бергхофом? Каков был характер территории? Насколько близко были помещения охраны и насколько крепки были ворота?

Должно быть так! Они собираются похитить Гитлера и отплатить ему за трюк, который по его приказу вырвал Муссолини из тюрьмы антинацистских итальянцев! Это была бы работа для коммандос генерала Донована, самых тщательно обученных воинов в мире. Они будут сброшены с парашютами ночью и сверху будут защищены бомбардировщиками. Они совершат налёт на Бергхоф и захватят его хозяина, в то же время другая группа захватит аэродром в Берхтесгадене. Фюрера посадят в машину и вывезут на этот аэродром, а немцам будет трудно решить, стрелять ли в эту машину. Коммандос могут быть "расходуемым материалом", или они могут прятаться и защищаться, самолеты сбрасывают необходимое, и, возможно, бронированная оперативная группа поспешит присоединиться к ним. Летний дом фюрера может быть превращен в плацдарм в Альпах, редут в пределах редута!

Превосходная военная операция, легенда на все времена. Они возьмут Ланни с собой из-за его знания всей местности. Но нет. Возможно, они просто хотят выкачать из него всю информацию, а его оставить в тылу. Он будет биться за право участвовать в этой операции. Но потом он вспомнил, что больше не был плейбоем. Он был женат и имеет сына. Более того, он только что получил наследство в миллион долларов, чтобы положить конец войне в мире. А здесь он собирался пойти и убить себя, и все свои мирные проекты вместе с ним!

Такими мыслями он занимал себя, пока транспортный самолет с выздоравливающими офицерами не посадил его возле португальской столицы у реки Тахо, а затем снова на португальский остров и снова на британский остров, ставший огромной американской авиационной и военно-морской базой. База была взята в аренду на девяносто девять лет в обмен на пятьдесят устаревших четырехтрубных эсминцев, отчаянно необходимых для охоты на подводные лодки. В каждом из этих мест, а также в теплой Саванне с прекрасными живыми дубовыми деревьями, украшенными серым испанским мхом, открывались прекрасные виды. Но Ланни не очень любил естественную красоту, будучи занят тем, что воображал себя в Берхтесгадене какой-то темной ночью, стреляя из пулемета в энергичных одетых в зелёное фанатиков Лейбштандарта, которые всегда были корректны с ним. Хотя они, должно быть, ненавидели его как человека, вмешивающегося в чужие дела.

___________________________________________________

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ.

Слезы из глубины
какой-то высшей боли²⁰

___________________________________________________

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Живая жертва²¹

ЛЁГКИЙ двухместный самолёт прибыл за Ланни, и он спросил пилота, куда они направляются. Ответ был "Уорм-Спрингс", и пассажир мог больше ничего не спрашивать. Это был любимый курорт президента. Там был бассейн с восхитительно теплой водой, сильно минерализованной, поэтому в нем можно было плавать и держаться на поверхности воды так же легко, как в Большом соленом озере в штате Юта. Это была лучшая форма упражнений для искалеченных ног, и Рузвельт построил себе коттедж под названием "Маленький Белый Дом". Он сделал этот курорт известным, а публика организовала так называемый "Марш десяти центов" и внесла огромные суммы денег. Так что теперь здесь было отличное бесплатное место лечения, куда приезжали больные полиомиелитом со всей страны.

Сотрудники секретной службы знали Ланни в лицо, и он мог бы прямо пройти в дом президента, но он этого не сделал. Он пошел в гостиницу, позвонил Бейкеру, и ему было сказано быть перед отелем в восемь вечера. Босс рано ложился спать или так казалось. Это дало гостю время прогуляться по сосновым лесам Западной Джорджии, а затем вернуться, искупаться и побриться, послушать военные новости по радио в лобби отеля и съесть половину жареной курицы из Джорджии с кукурузным хлебом, репой и зеленью. Ровно секунда в секунду он прогуливался перед отелем и, молча, шагнул в машину, которая остановилась для него.

Сосновая гора была названием места, и к нему вела гравийная дорога. Двое сотрудников секретной службы стояли у двери, и, несомненно, в кустах были и другие. Ланни отвели в загроможденный кабинет. Всякие люди отправляли президенту подарки, и он был удивлен и пытался найти место для них. Оттуда в маленькую прихожую, а затем в спальню с кроватью из клена, большим столом из красного дерева и корабельным хронометром. Инвалид проводил вечера в постели, где у него было место для бумаг и книг, а также его авторучка, мундштук и т.д. Почти всегда Ланни видел его таким, в полосатой пижамной куртке и свитере или синей накидке, если было холодно. Но сейчас была теплая весенняя ночь, и тонкая пижамная куртка была с открытым горлом. Маленький шотландский терьер по имени Фала лежал у кровати и вилял хвостом, словно желая сказать гостю, что ему рады.

Ланни привык к тому, что его босс был изможденным и серым, а его лицо было истощённым и испещрено нездоровыми морщинами. Он всегда подбирался, когда приезжал на этот курорт. Но, возможно, он был здесь совсем недолго, потому что выглядел ужасно. Вид его наполнил агента президента смешанным горем и страхом, но он улыбнулся, и усталый президент сделал то же самое. "Привет, старый счетчик Гейгера!" - воскликнул он. Ланни посмеялся над этой ссылкой на запрещенный предмет. "Немцы выбыли из этой гонки, губернатор", - ответил он. - "Они споткнулись в самом начале".

В комнате был только один стул у кровати. Ланни сел на него и рассказал историю о величайшем физике Гитлера и о том, как его отверг еврейский глава Алсоса. Рузвельт, у которого в кабинете был еврей, а другой помогал писать ему речи, не упустил расовый аспект этого эпизода. Кроме того, это была шутка над Ланни, и мы всегда можем посмеяться над нашими друзьями легче, чем над самим собой. История была о выигрыше Франклина Рузвельта, поставившем на атомные дела два миллиарда долларов денег своей страны, в то время как Гитлер вложил свои деньги в ракеты. Ракеты были конечно хороши, но теперь британцы и канадцы входили на север Голландии, разыскивая стартовые площадки, и Вундерваффе не падал на Лондон в течение двух недель.

У Ланни была идея, что разговоры о Гитлере могут привести к его похищению. Но нет, это было совсем не так. Внезапно Босс стал серьезным и сказал: "Причина, по которой я послал за вами, Сталин. Он вызывает у меня беспокойство.

"Ой!" - воскликнул агент президента и не мог удержать разочарование на своём лице. Он объяснил причину, а другой ответил: "Мы тщательно подготовились к этому. Но проблема в том, что Гитлер остается в Берлине и, очевидно, намеревается руководить войною оттуда.

- У него там тщательно продуманный бункер, и я могу рассказать об этом Управлению стратегических служб. Я был там, вы знаете.

- Да, но русские так близко к Берлину, и если мы пошлём туда парашютистов или ещё кого-либо, они поймут, что мы пытаемся отобрать у них приз. Не важно, кто из нас получит Гитлера. Прежде всего, мы должны избегать обижать Сталина.

Поэтому они снова вернулись к Красному Маршалу и продолжили его обсуждение. "Мы все очень озадачены", - объяснил Ф.Д.Р. - "Мы выполнили то, что считали ясными и четкими договоренностями в Ялте. Но, как вы сказали, слова для русских не означают то же самое, что и для нас. За эти два месяца произошли события, которые, как нам кажется, указывают на то, что они не обращают внимания на договорённости в Ялте. Я думал, что завоевал доверие Сталина, но теперь, похоже, я ошибался".

- Сталину трудно доверять кому-либо в мире, губернатор. Вы должны понимать, что он с юности был заговорщиком. Он вырос в партии, которая была вне закона, и он всегда знал, что царская полиция засылала шпионов и провокаторов в его партию, чтобы предать её. У него было несколько друзей, которым он доверял, но даже некоторые из них стали предателями или изменили свои взгляды, что с точки зрения Сталина было тем же самым. Когда они пришли к власти, началась внутренняя борьба, и единственный способ удержать власть - это ликвидировать всех, кто выдвигал идеи, противоречащие его собственным. Американцу трудно осознать ту подозрительность, которая формировалась в русском характере веками деспотизма. А до этого, я думаю, больше ничего не было.

- И все же мы должны жить в мире с ними, и должны прийти к какому-то пониманию.

- Конечно, губернатор. Я верю, что вы можете сделать со Сталиным больше, чем кто-либо другой в том, что он называет капиталистическим миром.

- Наши агенты в Италии ведут переговоры с несколькими немецкими военными, которые устали от своего фюрера и хотят сдаться. Конечно, эти дискуссии должны быть секретными, иначе этих немцев вывезут и нашпигуют свинцом. Какой вред может быть нанесён Сталину, если мы спасем несколько тысяч жизней американцев и пройдём на север и вторгнемся в Германию? Но у него это вызвало подозрение, и он прислал мне раскаленную докрасна телеграмму, осуждающую добросовестность моих советников. Я послал ему столь же горячий ответ, но я понимаю, что в этой ситуации нужен не жар, а свет, холодная голова и ясное видение.

- Да, губернатор, вам нужен кто-то в Москве, кто понимает Сталина и его язык. Я имею в виду не его русский язык, а его революционный язык. Также, кто-то, кто понимает Новый курс и может объяснить Сталину, что это значит для будущего мира. Возможно, сделать это вам придется самостоятельно.

- Сейчас я не могу снова встретиться с ним. Я приехал сюда, чтобы отдохнуть и накопить немного сил для конференции в Сан-Франциско, которая, я надеюсь, создаст Организацию Объединенных Наций. Это должно стать краеугольным камнем того, что я строю. Без этого все остальное будет обломками. Эта встреча произойдёт всего лишь через две недели, и важно, чтобы там русские были в настроении сотрудничества, а не с подозрением и со страхом. Мы не ставим им ловушку, мы пытаемся построить мир, в котором все народы, великие и малые, могут стать свободными. Чтобы каждый мог решить свою судьбу по-своему.

- Да, но предположим, что это не то, что хочет Сталин. Может быть, он хочет заставить другие страны, по крайней мере, те, кто рядом с ним, отменить капитализм и капиталистов и войти в коммунистическую систему.

- Если он этого хочет, Ланни, это может означать только еще одну мировую войну. Я надеюсь убедить его в том, что если он оставит свободные страны в покое, то их народы найдут свое решение своих проблем. Если они захотят Социалистическое государство, конечно, я не хочу их останавливать. Пусть они получат его только демократическим процессом, а не репрессиями и диктатурой.

- Если вы добьетесь этого, губернатор, то Сталин перестанет быть ленинцем и станет каутскистом или блюмистом, или, скажем так, норман-томаситом? Но Сталин ненавидит сами имена этих людей. Он называет их социал-фашистами и учит своих людей ликвидировать их.

- Вы думаете, что тогда проблема безнадежна?

- Я этого не говорю. Ленин всегда был готов сменить партийную линию. Он создал НЭП, вы помните. А Сталин - его ученик. Сталин был готов заключать сделки с Гитлером и даже с Хирохито. Сделку с вами, пока не восстановится его промышленность. Может даже случиться, что он заключит с вами сделку. И будет её соблюдать, при условии, что вы сможете убедить его в том, что на самом деле собираетесь низвергнуть своих экономических роялистов. Его настоящий враг Уолл-Стрит, и он это хорошо знает. Ланни на мгновение остановился, а затем спросил: "Почему бы вам не отправить туда Гарри Гопкинса?"

- Во-первых, Гарри мне нужен в Сан-Франциско. Он в клинике Мейо. И как и я, он готовится к тяжелым испытаниям. Если бы я послал его в Россию, я бы почувствовал, что вынес ему смертный приговор. Он держится за жизнь зубами.

Тревожная мысль вдруг пришла в голову агента президента "Не планируете ли вы отправить туда меня!" - воскликнул он.

- Почему нет, Ланни?

- Эта работа мне не по плечу.

- У меня есть тысячи людей, выполняющих работу, которая им не по плечу. Они просто должны взять себя в руки и выполнить её. У вас есть здоровье и время. Вы знаете Сталина, и он помнит вас. Он старался изо всех сил это показать. Он спросил вас, почему вы не прибыли снова, а теперь, почему бы и не приехать?

- Я буду вашим представителем?

- Вы не будете предпринимать никаких действий, а только спрашивать, объяснять и сообщать мне.

- А что мне говорить?

- Скажите всё, что по вашему мнению сможет убедить Сталина довериться мне и испытать настоящую дружбу. Вы понимаете его идеологию и понимаете нашу. Попытайтесь показать ему, что если он заключит настоящий мир и оставит демократические страны в покое, они сами дойдут до общественного контроля над промышленностью. И они удивят его скоростью, с которой они дойдут до этого. Я могу с уверенностью рассчитывать на следующие четыре года. Поверьте мне, экономические роялисты²² не будут управлять США, пока я жив.

III

Конечно, Ланни должен был сказать да. Он никогда не говорил Рузвельту нет за те восемь лет, что они работали вместе. Он будет усердно поддерживать мирное урегулирование, контроль над Германией и Японией, а также анализировать проблемы капитализма и коммунизма в постоянно сжимающемся мире. Он выдержит длинный перелёт в Севастополь, а оттуда в Москву. Он придёт в кремлевскую комнату овальной формы с панелями из белого дуба и со сводчатым потолком. Он проявит весь такт и знания человеческой натуры, которые он приобрел за свои сорок пять лет. Он посмотрит в глаза с приспущенными веками грузинского диктатора, торжественно пыхтящего своей трубкой. Он подождёт, пока молодой переводчик в очках Павлов переведёт его слова на русский. Это будет медленный процесс и даст Ланни время, чтобы продумать каждое предложение. Он сделает это добросовестно, надеясь, что какое-то удачно выбранное слово может быть средством предотвращения величайшего бедствия, которое еще не случалось с несчастным человечеством.

Босс сказал: "Моя первая мысль состояла в том, чтобы отправить вас в Вашингтон и договориться о том, чтобы мальчики в полосатых штанах провели с вами инструктаж. Но я отказался от этого по нескольким причинам. Они крайне не довольны моей идеей отправки личных представителей. Они воспринимают это как признак того, что я не совсем доволен их работой, и мне жаль говорить, что они правы. Кроме того, я боюсь, что газетчики могут напасть на ваш след. Я хочу, чтобы это было строго между нами двоими".

- Конечно, губернатор.

- Вы понимаете, что вы не должны принимать никаких решений, даже не делать каких-либо предложений. Я хочу, чтобы вы объяснили, или попытались объяснить нашу страну Сталину. Заставьте его осознать наше глубокое желание, чтобы между нашими двумя странами всегда царили добросовестность и добрые чувства. Заставьте его понять, с какой серьезностью мы принимаем наши соглашения, и что мы намерены следовать не только их букве, но и их духу. Мы были его союзниками в этой войне, и мы хотим быть его друзьями в мире. Скажите ему, что я послал вас для этой цели и только для этого. Не столько жаловаться на конкретные нарушения, сколько восстановить дух дружбы, с котором мы встречались в Тегеране и Ялте.

- Я прекрасно понимаю, губернатор. Я недостаточно информирован, чтобы вдаваться в подробности со Сталиным.

- Вы должны знать о нарушениях наших соглашений, разбираться с ними, если он их поднимет. Я передам вам конфиденциальные документы, которые вы можете изучить в пути, а затем уничтожить до того, как ваш самолет достигнет российской территории. Кроме того, я прервусь на час или два завтра после полудня. Утром я буду занят почтой, а позже днем я пообещал пойти на барбекю. Один из моих друзей, производитель персиков, собирается угостить меня своим тушеным мясом "по-брансуикски". Вы знаете, что это такое? Цыпленок и кукуруза с гарниром. Вечером здешние пациенты устраивают для меня шоу менестреля. Президенту не разрешают жить полностью отшельником, вы знаете.

"Я не вижу вас отшельником", - ответил Ланни, возвращая улыбку.

- Тут приходит русская женщина рисовать мой портрет. Она сидит и работает, пока я занимаюсь почтой. Мне удастся избавиться от нее, пока мы будем беседовать конфиденциально. Встретимся половина первого? Я не буду приглашать вас на ланч, так как здесь будут другие люди, и я не хочу говорить о вас.

- Конечно, губернатор.

Рузвельт протянул ему лист бумаги и взял другой сам. - "Я помечу, что я хочу вам сказать, а вы всё запишите, чтобы вы могли обдумать все вопросы. Я упомянул Италию. Затем есть Польша. У нас в Ялте было совершенно четкое понимание, что польский народ должен выбрать собственное правительство на свободных, демократических выборах. Но русские пошли прямо вперед, установив там коммунистический режим. Я знаю их антагонизм по отношению к польскому правительству в изгнании, но польский народ в целом должен решить, какое правительство они хотят".

"Верно", - сказал Ланни.

- У нас также было такое же соглашение в отношении греческого народа. Теперь русские посылают оружие партизанам в греческих горах. Если они хотят сражаться с немцами, это нормально, но вся наша информация указывает на то, что они готовятся сражаться с другими греками, с существующим правительством.

Ланни помедлил, потом решил заговорить. - "Мне не нужно ехать в Москву, чтобы узнать, что на это скажет Сталин. И вы можете также дать мне ответ сейчас. Он скажет, что существующее правительство является марионеткой Уинстона Черчилля, который пытается создать марионеточного короля для поддержания греческих помещиков и капиталистов".

- Напомните Сталину, что я не Черчилль. Он прекрасно знает, как я встал между Черчиллем и им самим. Я не позволю Черчиллю отправить наши армии на Балканы, чтобы оккупировать их и не допустить Сталина. Но я также не хочу видеть Сталина, не допускающего Черчилля. Я хочу, чтобы греческий народ решил, какое правительство будет иметь Греция.

- Но предположим, что греческий народ захочет гражданской войны?

- Мы не хотим, чтобы у кого-либо были войны. Мы хотим создать международный орган, который назначит свободные и честные выборы и заставит людей принять это решение. Это касается Италии, Польши, Греции. Это касается и Ирана, где сейчас работают российские агенты, чтобы подорвать британскую позицию. Мы покупаем нефть у Ирана, и англичане тоже. Мы готовы позволить россиянам купить их справедливую долю. Чего мы не хотим, так это увидеть нефтяную войну между Россией и Великобританией.

- И не забудьте Турцию и Дарданеллы.

- Пока они этого не поднимали, но нам сообщили, что российские агенты разжигают курдов. Это способ развязать гражданскую войну в Турции. Короче говоря, Ланни, нынешнее российское правительство выглядит всё больше и больше как старое русское правительство, с точно такими же целями. Цари хотели незамерзающие порты и все остальное. Мы думали, что они отбросили свой старый государственный гимн.

- Да, но их новый гимн говорит: 'Международной партией будет род людской'²³.

- Наш ответ, если они хотят быть людьми, пусть вступят в Организацию Объединенных Наций и примут меры для урегулирования международных споров путем переговоров и арбитража. Чего мы боимся, так это той нечеловеческой части людского рода, которая стремится взять то, что она хочет, силой и обманом.

Ланни всегда был заботлив, чтобы никогда не отнимать лишнего времени у этого перегруженного человека. Теперь он увидел усталость на сером лице, и несколько раз он заметил, что его челюсть дрожит, и отвел глаза, чтобы не смущать своего хозяина. Он сказал: "Хорошо, губернатор. Вы дали мне достаточно материала, чтобы обдумать до завтра. Не должен ли я сейчас уйти и дать вам поспать? Я вам обещаю, что выполню ваше задание и сделаю все возможное".

"Будьте уверены", - ответил президент, - "я придаю большое значение тому, что вы мне говорите. У меня много друзей, но лишь немногие могут сказать, что никогда не просили меня ни о чем". Он сделал паузу и добавил: "Я потерял одного из моих ближайших друзей на обратном пути из Ялты. Полагаю, вы слышали, что Па Уотсон умер на крейсере Куинси вскоре после того, как вы покинули нас".

- Я прочитал об этом, и я понял, что это будет потеря для вас.

- Огромная печаль. У него было кровоизлияние в мозг, ужасная вещь. Она поражает, как молния, и врачи не могут ни предвидеть это, ни сделать что-либо, когда это происходит.

"Берегите себя", - сказал Ланни и вложил все свои чувства в эти слова. - "Теперь выспитесь".

"Вы говорите как доктор Мак", - сказал Ф.Д.Р., снова улыбаясь. - "Если бы он знал об этом разговоре, он бы меня ужасно ругал. Я пообещал, что у меня такого здесь не будет".

Они обменялись теплым рукопожатием и Ланни вышел.

Испортилась погода, и его под дождём отвезли обратно в отель. Бейкер сказал: "Шеф выглядит плохо", а Ланни ответил: "Он перегружен". Это все. Он поднялся в свою комнату, разделся и лег на кровать, тяжело думая о грузе, который взвалили на его плечи. Он не чувствовал гордости за честь, которая ему была оказана. Только страх, что он не соответствует заданию. Возможно, ни один человек не сможет его выполнить. Возможно, это была задача сверх сил кого-либо. Возможно, те, кто правили миром, не были готовы к порядку, справедливости и миру. Возможно, слишком многие из них хотели идти своим путем, чего бы это ни стоило. Возможно, в мире было слишком много Гитлеров, больших и маленьких.

Ланни заснул над своей проблемой, а утром, когда дождь прекратился, он отправился на длинную прогулку среди персиковых садов Джорджии, теперь стоявших в свежем бледно-зеленом цвете, и по сосновым лесам, всегда темно-зеленым. Он усиленно думал так же, как и всегда в своей жизни, и его решение состояло в том, что он не осмелится избавить этого человека от многих забот, но должен изложить ему мучительную правду. Идти на это задание и вернуться с сообщением о поражении или о сомнении в успехе было бы унизительно, но Ланни двигал не страх. Дело не в том, чтобы идти вслепую или позволять Рузвельту посылать его вслепую. На этой долгой прогулке Ланни подготовил речь, которую он должен был произнести:

- Губернатор, если бы Сталин послал вам секретного эмиссара и сказал, что, по его мнению, главным фактором, создающим опасность новой мировой войны, является американский крупный капитал, который ищет сырье по всему миру и рынки сбыта для своей готовой продукции. Что бы вы ответили? Вы бы сказали, что сомневаетесь в этом, и что даже если бы это было так, то вы ничего не могли бы с этим поделать. Частное предпринимательство, как мы его называем, это наш образ жизни и способ ведения дел с остальным миром, вся наша экономическая система привержена этому, наши люди, за исключением небольшого меньшинства, верят в это и намерены это поддерживать. Вы - президент Соединенных Штатов и глава Демократической партии, но вы не всемогущ, и вы не могли бы превратить экономику Америки из капиталистической в кооперативную, даже если бы захотели. Так бы вы сказали, не так ли, губернатор?

Так спросил Ланни в своем воображении, и его великий друг кивнул в знак согласия. Рассуждение продолжилось:

- Если Сталин действительно будет говорить со мной прямо и, если мы когда-нибудь докопаемся до сути дела, он скажет мне, что ситуация в его случае такая же. У него революционная страна, и его партия привержена упразднению капиталистической экономики и всех её проявлений. Сталин не одинок, он - одна капля воды в гигантской катящейся волне. Он смог воспитать миллионы молодых русских, целое поколение, в вере в коммунизм, и научить их ненавидеть и бояться капитализма. Если бы я, убедительный и дружелюбный Ланни Бэдд, смог бы убедить его принять Каутскиизм, или Блюмизм, или Норман-Томасизм, скольких он смог бы убедить из тринадцати фанатиков в Политбюро? Как они добились бы успеха с армией фанатиков, которых они обучили и разослали во все страны мира. Которые теперь видят, что их час настал, люди просыпаются и жаждут перемен, требуя только лидерства. 'Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов!' Сталин мне сказал бы то же самое, что и вы, губернатор, сказали: 'Я не хочу этого делать, и если бы я захотел, у меня нет власти. Я маршал Советского Союза и глава Коммунистической партии Советского Союза, но я не всемогущ'.

"Но", - возразил Рузвельт в воображаемом разговоре Ланни, - "это значит, что он должен давать обещания, а затем нарушать их?"

"Для ответа на это", - сказал агент президента, - "вы должны ознакомиться с работами Ленина, который сказал своим ученикам, что, всё, что способствует делу пролетарской революции, является правильным, и что коммунисты должны быть готовы лгать и обманывать за дело пролетарской революции".

Ланни пообедал в отеле, а затем отправился на прогулку. Он договорился встретиться с Бейкером на дороге, чтобы не привлекать внимания кого-либо из газетчиков. Ланни прилежно изучил свои записи и теперь мысленно повторял предложения, которые хотел произнести. Фраза, относящаяся к Рузвельту, была почти так же важна, как такая же, относящаяся к Сталину. На полпути к Сосновой Горе он встретил Бейкера и сел в его машину. Они ехали медленно, чтобы не приехать слишком рано. Бейкер говорил о военных новостях. Немцы действительно побежали, собирались ли они сдаваться? Ланни высказал свое мнение, что Гитлер никогда не сдастся. Им придется добивать его в его доме. Все американцы задавали друг другу такие же вопросы. Американцы хотели, чтобы война закончилась. Они дрались изо всех сил, но драться они не хотели. Генерал Паттон был уникален в своем удовольствии от этой деятельности.

Они припарковались на широкой дороге перед Маленьким Белым Домом. Ланни в военной форме ответил на приветствие охранников. Бейкер шел впереди, а Ланни следовал за ним. В прихожей Бейкер повесил шляпу, а Ланни - фуражку. Они вошли в обширный кабинет, и один быстрый взгляд сказал им, что там что-то не так. Три дамы сидели в дальнем углу комнаты на диване. Русская художница и две кузины президента молчали, глядя перед собой, казалось, не видя вновь вошедших. Эти вновь вошедшие вошли в прихожую президентской спальни. Рядом с дверью кабинета находились еще три человека, Райли, Грейс Талли, доверенный секретарь президента, и Хассетт, отвечавший за документы. Они тоже вели себя так же странно. Никто не поздоровался с ними, только смотрели перед собой.

Двое, конечно, остановились. "Что так?" - тихо спросил Бейкер, а Рейли ответил: "Босс болен".

Затем Бейкер, - "Серьезно?"

- Он без сознания.

- Кто с ним?

- Доктор Брунн только что пришел.

Бейкер показал Ланни на место и уселся рядом с ним. Там они ничего не могли сделать или сказать. Они просто должны были ждать. Из открытой двери президентской спальни донеслись звуки тяжелого дыхания. Они следили за звуками и не отводили глаз от дверного проема.

Последовали два самых мучительных часа в жизни Ланни Бэдда. Это было похоже на падение в черную бездну, бесконечное падение, словно в центр земли или в сам ад. Страх обуял его. Иногда отчаяние, но очень редко надежда. Эти слова, сказанные Президентом, отозвались эхом в его мозгу: "... кровоизлияние в мозг ... ужасная вещь ... она поражает, как молния, и врачи не могут ни предвидеть, ни сделать что-либо, когда это произойдет". Были ли это слова предвидения, слова обреченности? Президент знал свое состояние, и Ланни знал его тоже. Никто не мог этого не знать, взглянув на этого измученного человека.

Он отдал свою жизнь за дело, которому пытался служить, так же, как любой человек, вступивший в битву. Он пытался спасти свою страну и мир. Правильно или неправильно, он верил, что никакой другой человек не мог сделать это. Могут быть другие, у кого есть знание, понимание. Но кто еще имел такой престиж, политическое мастерство? Кто еще знал, как справляться с упрямыми и непокорными людьми? Кто еще был известен людям всего мира и считался их другом? Ф.Д.Р. сказал Ланни, что он едет в Сан-Франциско, чтобы произнести речь своей жизни. Он собирался создать Организацию Объединенных Наций. Он сам выбрал это название. Он сказал, что если он не преуспеет в этом, все остальное, что он сделал, было бы ничем. И теперь, если он умрет, какая трагедия для человечества, самая черная в истории мира!

Горе и ужас Ланни не имели ничего общего с его личностью и его положением. Удар молнии сделал бы его никем. Но он не возражал против этого. Он не жаждал высокого положения или славы. Он не возражал, если бы его поездка к Сталину не состоялась. Он действительно не хотел туда ехать, у него не было реальной надежды на успех. Он был готов пролететь на самолете около двадцати пяти тысяч километров, чтобы порадовать своего великого друга. Он поговорил бы с Красным Маршалом, и Маршал был бы вежливым, даже приветливым, каким он был в Ялте. Но когда это закончится, будет ли это что-то значить? Сталин - это псевдоним и означает сталь. Можно говорить со сталью очень вежливо, но нельзя изменить ее форму, кроме как расплавить ее в горниле войны.

VII

Широко распространено мнение, что утопающий человек вспоминает все события своей жизни. Время отменено, и год проходит за секунду, как во сне. У Ланни не было необходимости в такой скорости. Ему нечего было делать. Он не хотел выходить на улицу и не считал приличным вставать и смотреть в открытую дверь. Он вспоминал свои встречи в течение почти восьми лет с этим великим в истории человеком. Он мысленно видел в разные места, Белый дом, особняк Гайд-парка, "Шангри-ла" в горах Катоктин в штате Мэриленд. Совсем недавно Касабланку и Марракеш, Ялту и крейсер Куинси. Он рассмотрел все задания, на которые его отправляли. На два десятка или более, многие из них опасны. Он вспомнил сообщения, которые он прислал, и то, что Босс сказал о них, всегда добрые слова. Он был одним из самых добрых людей, которых Ланни когда-либо знал. Он не мог причинить боль своим друзьям. Это было основой его слабости как руководителя.

Слезы снова и снова появлялись в глазах агента президента. Бесполезно пытаться остановить их, он просто должен был позволить им течь. Он не мог надеяться, хотя искал надежду в уголках своего разума. Для молодого человека, для сильного мужчины, да. Но для этого серого призрака, человека, который загнал себя и был загнан своими врагами за пределы выносливости, нет. Он потерял сознание, и, должно быть, он оставался без сознания, иначе наверняка доктор вышел бы и сказал какое-то ободряющее слово. Нет, это был один из тех ударов молнии, и он уничтожил лучшую надежду мира.

Бейкер прошептал: "Он может вырваться". Ланни не пытался ответить, потому что было нечестно уничтожить искру надежды другого человека. Он на мгновение задумался об этом верном слуге, который так тщательно выполнял каждый секретный приказ своего работодателя. Он всегда был под рукой, готов к любым обязанностям. Много раз Ланни задавался вопросом, какую жизнь он вёл помимо этой службы? Он никогда не говорил об этом. Редко он говорил о чем-либо, кроме своей работы. Теперь он тоже должен увидеть разрушение всего, что было важно в его жизни.

Русская художница убыла, и кузины, по-видимому, ушли в свои комнаты. Но трое сотрудников Белого дома не двигались, пока их не вызывали. Ланни украдкой взглянул на них. Они сидели неподвижно, их глаза были закрыты большую часть времени. Все трое были католиками, и он знал, что они молятся, возможно, читают одинаковые молитвы. Он молился за Рузвельта в течение длительного периода. Теперь он столкнулся со страхом, что его молитвы были напрасны. Это должно быть смерть.

Жестокая, ужасная вещь, факт вселенной, с которой человек сталкивается с тревогой. Для неё он выдумывает любые объяснения и оправдания, которые может найти. Для такого великого и хорошего человека это казалось чудовищным, невыносимым. Миллионы людей, сотни миллионов зависели от этого человека в их счастье, надежде на жизнь. Он трудился полвека и более, накапливая знания, навыки, чтобы уничтожить раздоры и установить справедливость в мире. Затем внезапно, во вспышке молнии, все, что было, стерто с лица земли. Какая-то маленькая трубка сломалась в его теле, какая-то крошечная жилка не толще хлопковой нити. И в этот момент его разум прекратил свое существование, его карьера закончилась, его голос замолчал, его задача исчезла, как он сам сказал: "превратилась в ничто!"

Но была ли смерть концом? Ф.Д.Р. сам не верил в это. Во всяком случае, он вел себя так, как будто он в это не верил. Он принадлежал к епископальной церкви св. Иакова в Гайд-парке и покорно ходил по воскресеньям, произносил молитвы и пел гимны, слушал ритуалы, основанные на уверенности в том, что его душа бессмертна и что он встретит своих друзей и близких в будущем. Но он действительно верил в это? Ланни в своей жизни встречал очень мало людей, которые вели себя так, будто действительно верили в это. Если они действительно верили, почему горе, и почему страх смерти, мучительные попытки избежать её достигающих пальцев?

Ланни изо всех сил старался решить это. Теперь он попытался, сидя здесь, слушая хриплое дыхание своего друга, находящегося без сознания. Если бы это сознание перестало существовать или оно ушло куда-то еще, и наблюдал ли Франклин Делано Рузвельт из какого-то близкого или далекого места и хотел ли он сказать своим друзьям, не беспокоиться, не страдать так сильно о нем?

Ланни и его жена интересовались парапсихологией и дружелюбно и с любопытством беседовали с голосами, которые называли себя духами мертвых и играли эту роль с воодушевлением и убежденностью. Но действительно ли они были духами мертвых? Многие люди искренне верили в это и построили церковь на своей вере. Но, несмотря на всю свою добрую волю, Ланни никогда не мог заставить себя поверить, что эти сущности действительно были тем, чем они сами себя называли. Он не мог объяснить их, но думал, что они были продуктами подсознания его собственного и других живых разумов. Так или иначе, мы не были одинокими существами, как мы думали сами. Где-то мы были пузырями, плавающими в океане разума. Красивыми пузырями, но они лопаются, и их вещество падает обратно в море, из которого они были сделаны.

Создадут ли мысли Франклина Д. Рузвельта другие умы, а материальная часть его тела пойдет на создание других тел? Были ли мысли, побуждения, стремления, молитвы, основные элементы вселенной более реальными, чем кальций, магний, железо и другие девяноста с лишним элементов, которые, как обнаружила современная физика, были ничем иным, как волнами? Физики называли их так, не имея ни малейшего представления, что это такое, и что многие из них осознали, что волны могут быть мыслями. Может ли быть так, что Франклин Д. Рузвельт был только мыслями, которыми думал Бог?

VIII

Мысли Ланни были прерваны прибытием специалиста по сердечным болезням. Доктора Поллина, вызвали по телефону из Вашингтона. Он проехал больше сотни километров от Атланты по проселочным дорогам за чуть более часа. Он вошел со своей черной медицинской сумкой прямо в спальню, лишь кивнув наблюдателям. На несколько минут появилась надежда. Конечно, этот уважаемый человек должен уметь что-то делать. Иначе зачем его вызвали? Звуки дыхания продолжались, и пока была жизнь, была надежда. Пусть католики произносят официальные молитвы, пусть Ланни молится всем сердцем и без слов. Это так много значило для Америки, так много для всего мира. Дорогой Бог, пусть он останется с нами ненадолго! Пусть он сможет хотя бы послать сообщение на конференцию в Сан-Франциско, от которой так много зависит, которую он назвал краеугольным камнем своей работы! Даже если кто-то другой напишет это сообщение для него, и все, что он должен сделать, это услышать это послание и прошептать: "ОК!"

Но все было напрасно. У Бога были другие планы. Да будет воля твоя, а не моя! Коммандер Брунн, военно-морской врач, наблюдавший за президентом в эти каникулы, докладывал по телефону в Белый дом, и Ланни слышал страшные слова: "массивное внутримозговое кровоизлияние". Разговор по телефону был прерван зовом из спальни, и коммандер вбежал туда. Звуки дыхания прекратились, и когда он вышел, он не мог говорить, но просто опустил голову на грудь и медленно покачал ею.

Затем произошла необычная вещь. Этот маленький черный шотландский терьер Фала, который был обожающим другом президента, который всегда лежал у его кресла или кровати, следовал за его инвалидной коляской, прыгал в машину впереди него и даже был частью его политической кампании полгода назад. Он все время лежал под кроватью, как мышь, и теперь внезапно он вскочил и издал самый ужасный вой, который Ланни когда-либо слышал в этом мире. Вой не остановился, и терьер, как сумасшедший, выскочил из комнаты, через кабинет и в дверь. Он открыл её и выскочил, все еще воя, в лес.

Это был конец для одного безмолвного наблюдателя. Он не мог больше терпеть. Рыдания сотрясли его, он встал и вышел вслед за собакой. Он не видел Фалу. Он шел по лесной тропинке, и когда он больше не мог идти, он сел на сосновые иголки и без стыда заплакал.

Ланни не вернулся в этот дом в трауре. Там он был никому не нужен. У всех были свои обязанности, и они будут выполнять их, как при смерти, так и при жизни. Миссис Рузвельт была в Вашингтоне. С отвагой и спокойствием, которые сделали ее великой женщиной, она с извинением оторвалась от благотворительной деятельности, которой она занималась, надела черное платье и прилетела к постели мужчины, за которого она вышла замуж сорок лет назад, и для которого она родила четырех сыновей и дочь. Там будут публичные церемонии, обязательные как при смерти, так и при жизни публичного человека. Во всем этом Ланни не будет участвовать. Он больше не был агентом президента, а просто приравненным полковником, которых в штате Джорджия были сотни, а в Вашингтоне и Нью-Йорке - тысячи. Босс научил его держаться подальше от публики, и если любознательные журналисты будут спрашивать: "Кто этот офицер?" Ответ будет: "Просто друг семьи".

Ланни спустился в деревню. Он был так отвлечен, так полон отчаяния, что не знал, что он сделает или куда он пойдет. В течение восьми лет он был спутником Ф.Д.Р., вращаясь вокруг него. Теперь внезапно Ф.Д.Р. не стало, и Ланни превратился в астероида или что-то, блуждающее в одиночестве в космосе. Он сел на ночной поезд на север и, лежа на спальном месте в Пульмановском вагоне, обдумывал свою судьбу и пытался представить, каким будет мир без этого доброжелательного, но доминирующего присутствия в Белом доме. Для него было действительно невозможно представить политику, правительство или войну без Рузвельта.

В Вашингтоне он узнал из газет, что большая часть мира чувствовала то же, что и он. Мир был ошеломлен и потерян. Через несколько секунд новости разошлись повсюду, по телефону, телеграфу и радио, и горе было совсем не похоже на то, что было в мире раньше. Отчеты продолжали поступать со всех концов. Это был универсальное совместное звучание. Люди ходили по улицам, рыдая. Водители такси остановились у обочины и сидели со слезами на глазах. Парикмахеры оставили своих клиентов наполовину выбритыми, потому что они не могли контролировать дрожание своих рук. Ночные клубы были закрыты, рестораны были затемнены. Люди устраивают траур, как будто для родственника. Они были унылы и неулыбчивы. Радио было одной непрерывной погребальной песней. Это была стихийная, неотрепетированная религиозная церемония, в которой все приняли участие и от которой все испытывали благоговение. Люди, которые ненавидели Рузвельта - были ли люди, которые ненавидели его? - замолчали даже среди своих.

Авраама Линкольна так оплакивали по всему Северу. Но это был первый раз в истории, когда человека оплакивали так во всем мире. В течение нескольких дней сообщения продолжали поступать по радио и телеграфу. Впервые в истории Британская палата общин отложила заседание из уважения к американцу. Ллойд позвонил в свой знаменитый колокол с "Лутины". Над Кремлем вывесили траурное красное знамя с черной бахромой, до сих пор священное для самого великого Советского Союза. Италия объявила три дня национального траура. На всем пути от Белграда до Буэнос-Айреса люди останавливали американцев на улице и изливали свое горе в слезах. Самое странное, что японское радио выразило скорбь народа! Рузвельт поклялся уничтожить японское правительство, и его самолеты вываливали бомбы на их города. Все же, каким-то образом, за своими забаррикадированными железными заграждениями народу Японии удалось обнаружить, что от этого великодушного человека можно ожидать чего-то хорошего, и ему удалось выразить свои чувства!

Восемьдесят пять часов прошло между смертью президента и его погребением в Гайд-парке, и все это время продолжался национальный траур. Тело было помещено в гроб в Уорм-Спрингс и медленно проследовало мимо здания Фонда, где дети-инвалиды в своих инвалидных колясках наблюдали за марширующими войсками и слушали приглушенные барабаны. Шоу менестреля, которое они репетировали для президента, никогда уже не состоится. На станции гроб был помещен в последний вагон похоронного поезда, вагон ярко освещен, чтобы люди могли его видеть. Поезд шел медленно, и деревенские жители приходили отовсюду, стоя толпами вдоль всего пути. Они не махали, а плакали, и многие падали на колени. На всех станциях собрались большие толпы, чтобы отдать последнюю бесполезную дань памяти любимому лидеру.

0x01 graphic

В Вашингтоне Ланни был в одной из тех огромных толп, которые окружали улицы, мужчины с непокрытой головой, и мужчины и женщины в слезах. Они наблюдали, как черный гроб, драпированным знаменем, шесть белых лошадей везли на лафете, медленно продвигающемся по Пенсильвания-авеню. Там шесть месяцев назад Ланни стоял под дождем, глядя, как недавно переизбранный президент ехал в открытой машине и весело махал кричащим толпам. В Белом доме состоялась частная служба, в которой приняли участие семья и сильные мира сего из Вашингтона. Епископ епископальной церкви по просьбе миссис Рузвельт процитировал слова покойника: "Единственное, чего мы должны бояться, так это самого страха". Это было то, что он хотел, чтобы люди помнили и осуществляли.

Затем похоронная процессия отправилась в Гайд-парк на Гудзоне, где родился Франклин Рузвельт и прожил свои самые счастливые годы. Было воскресное утро, и солнце светило ярко. Цвели фиалки и яблони. Там было место, которое сам Франклин выбрал для своей могилы, пространство, граничащее с хвойной рощицей, между особняком и новой библиотекой, которую он построил для размещения бумаг и сувениров своей жизни. Почетный караул состоял из шести сотен кадетов Вест-Пойнта, и артиллерийская батарея за садом произвела салют из двадцати одного выстрела. Когда оркестр играл похоронный марш Шопена, лафет медленно проследовал в сад. У могилы стояли миссис Рузвельт, ее дочь и один из ее сыновей, остальные были далеко на войне.

Гроб был опущен, и епископская служба была прочитана во второй раз. Снова по просьбе миссис Рузвельт настоятель поместной церкви зачитал один из любимых библейских отрывков Президента из Первого послания Павла к Коринфянам: "Мы сейчас видим неясно, как отражение в тусклом зеркале, тогда же увидим лицом к лицу. Сейчас я знаю лишь отчасти, тогда же буду знать так же совершенно, как меня знает Бог. А сейчас существуют эти три: вера, надежда и любовь, но важнее из них - любовь". С этих слов произошла христианская религия, и ими был сформирован характер и карьера Франклина Д. Рузвельта.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Подарки врага²⁴

В Соединенных Штатах Америки появился новый президент. Он появился автоматически, в тот же момент, когда умер старый президент. Уже через два или три часа у него принял присягу председатель Верховного суда. Все в этой стране и конечно все в сознательном мире, задавались вопросом, что он за человек и каким президентом он станет.

Его звали Гарри С. Трумэн, и происходил он из небольшого городка в Миссури. Его воспитывали на маленькой ферме, и, как и многим другим президентам, ему пришлось прокладывать себе путь в мире. Во время Первой мировой войны он дослужился до капитана артиллерии. Затем он пошел в галантерейный бизнес и потерпел неудачу. Он был назначен окружным судьей, а босс очень коррумпированной политической машины выбрал его кандидатом в сенаторы от демократов. После избрания он был назначен председателем комитета по расследованию мошенничества в военном производстве, и успех, которого он достиг на этой работе, привел к тому, что его выбрали кандидатом на пост вице-президента. По американской традиции такие кандидаты выбираются потому, что они происходили из другой части страны, нежели кандидат в президенты, и потому, что они не приобрели себе слишком много врагов в политических играх и интригах.

Все согласились, что Гарри Трумэн был лично честен. Он был добрым и приятным человеком, простодушным и непритязательным. Ему нравилось играть в покер с мальчишками, и он мог сыграть "Миссури-вальс" на пианино, необычное культурное достижение. У него не было подготовки в управлении, и он мало знал о международных делах. Все согласились с тем, что теперь ему на плечи свалился ужасный груз. Он был явно напуган, и люди жалели его и хотели ему помочь. А общественной жизни страны была обещана новая "Эра хорошего самочувствия".

Как и большинство американцев, Ланни Бэдд никогда не видел этого нового человека и узнал о нем из газет и радио. Голос этого нового человека звучал ровно и резко, а его акцент человека со среднего запада придавал его речи грубость. Разительный контраст с золотым голосом, к которому привыкла страна. Журналисты и политики, которые знали Гарри Трумэна, казалось, были единодушны в том, что, хотя он был и избран, как приверженец Нового Курса, но в глубине души им не был. Он был мягким человеком, стремившимся угодить всем и склонным оставить вещи такими, какие они есть. Конечно, некоторые этого и желали. Но такое впечатление казалось настолько распространенным, что с каждым днем Ланни становилось все тревожнее. Война вынудила правительство создать огромную программу промышленного производства. И теперь должен ли Ланни стать свидетелем того, что мучило его юную душу после Первой мировой войны, когда эти великолепные заводы были переданы на службу частной жадности по цене десяти центов за доллар, а то и меньше?

Видимо, на это рассчитывал весь Большой бизнес. В Калифорнии конгрессмен-республиканец выступил перед Торговой палатой своего родного города. Когда тело Франклина Рузвельта еще не было предано земле, этот конгрессмен заявил, что знает Гарри Трумэна, и что Трумэн "определенно свернёт направо". Считалось, что это заявление представляет интерес не только для американцев, но и для людей за рубежом. Оно было отправлено телеграммой в Лондон, и через пару дней Ланни получил телеграмму от своего друга Рика. При правильном её прочтении и воспроизведении текст телеграммы оказался стихами:

The shepherd is dead, and the sheep
Wander alone in the hills;
The night comes on, the black night,
And the heart with terror fills.
The wolves slink in the shadows,
They who must be fed;
Their breath is hot and panting,
They know that the shepherd is dead.
Oh, sorrow beyond telling!
Oh, sheep that none can save!
Oh, heartbreak of the future!
O shepherd, speak from the grave!

Свели заботы пастыря в могилу,
Покинули отару силы
Овец ждёт злая волчья стая.
О, пастырь, молви из могилы,
Куда идти, пути не зная²⁵.

Ланни думал, что эти стихи скажут что-нибудь американскому народу. Не было никакого смысла отправлять их в какие-либо журналы с большим тиражом, поскольку их владельцы ненавидели платить подоходные налоги и, конечно, не согласятся называть овцами своих подписчиков в количестве двух, трех или четырех миллионов. В Нью-Йорке было несколько малотиражных журналов, которые называли себя либеральными или прогрессивными, и Ланни направил им эти стихи. В ответ получил вежливые отказы, которые усилили депрессию в душе бывшего агента президента. Эти журналы поддерживали Новый курс по политическим и экономическим вопросам, но когда речь шла о культурных вопросах, драме и искусстве, литературе и особенно поэзии, их редакторы становились жертвами интеллектуального снобизма. У кого-то очень старого, а у кого-то ультрасовременного. Если произведение содержало что-то, в чем обычный человек мог найти смысл, оно автоматически попадало под отрицательный отзыв редакции. Хвала была зарезервирована произведениям, которые были настолько тонкими, неясными или эксцентричными, что лишь немногие избранные могли составить представление о том, о чем они были. Если спросить редакторов, то даже двое из них не могут согласиться с тем, что означало рассматриваемое произведение. И были сомнения, знал ли это сам создатель произведения, или просто подбрасывал краску или слова, находясь в веселом настроении.

Вся магия Ланни Бэдда умерла или умирала. Он больше не был привилегированным персонажем, и перед его ногами больше никто не будет выглаживать путь. Его знали в отеле Мэйфлауэр и дали согласие дать ему постель, но в комнате будут еще двое мужчин, и он будет ограничен пятью днями. Возможно, они думали, что он как-то связан с похоронами. По их манере он мог догадаться, что после этого ему придется представить им новые полномочия, новые доказательства того, что он является VGDIP. Рано или поздно так будет со всеми приверженцами Нового Курса.

Он остался в Вашингтоне, потому что ему больше некуда было идти. Он хотел время подумать и решить, что делать с остальной частью его жизни. Он гулял по улицам этого убитого горем города и видел, как после похорон люди высушили слезы и возобновили свои ежедневные дела. Король был мертв, да здравствует король. Слово "здравствует", означало для Гарри Трумэна три года и девять месяцев, время, которое он должен был отслужить. Ланни прошел мимо Белого дома, где стояли люди, глядя через железный забор, вспоминая старое и, возможно, надеясь увидеть новое.

Ланни мог быть представлен и пойти и рассказать новому королю, что он сделал для старого. Но он знал, что Трумэн будет завален проблемами и подвержен страхам, и будет вынужден использовать помощь людей, которых он уже знал. Поездка к Сталину отменена, и его работа быть другом великого человека была закончена навсегда. Чарли Олстон оказался где-то на западе, и когда он вернется, то обнаружит, что он тоже стал "бывшим". Гарри Хоп получит отдых, в котором он так отчаянно нуждался, и "социальные двери" Белого дома откроются для новых фаворитов, в основном из Миссури.

Вскоре Ланни должен был получить этот миллион долларов, и, возможно, он должен был решить вопрос о том, как он собирается их потратить. Он мысленно обдумал эту идею, но обнаружил, что не может набраться смелости. Его разум был занят горем. Эта тяжелая утрата была самой трагической вещью, которая когда-либо случалась с ним, и он не мог заставить себя признать тот факт, что он никогда не увидит этого великого друга, никогда не услышит его голос снова. Слезы неожиданно хлынули из его глаз от отчаяния, глубоко погруженного в его душу. Он был в тревоге и расстроен. Он не мог приняться за какую-либо работу за столом. Его не могла заинтересовать идея изменить мир. По крайней мере, до тех пор, пока он точно не узнает, какую роль в этом сыграет Гарри Трумэн.

Он хотел активной работы, и он обнаружил, что его мысли обращаются к Европе. Если он не мог поехать в Москву, то, по крайней мере, он мог бы поехать в Париж, а затем в Берлин. Если бы он не мог быть агентом президента, он, по крайней мере, мог бы остаться приравненным полковником и выполнить некоторые из более ранних задач, которые его Босс поручил ему. Он мог продолжать действовать и отвлекать свои мысли. Лорел была где-то в Германии, и он мог присоединиться к ней. Он все еще может получать задачи, связанные с перемещениями, и выполняя их, он сможет убежать от своей печали.

III

Он позвонил Робби. Бесполезно говорить с ним о горе, потому что Робби, будучи внешне вежливым и внимательным, в душе испытывал огромное облегчение, избавившись от своего злейшего врага. Его грела мысль, что в Белом доме может быть человек, которого можно убедить снизить налоги и позволить Робби отказаться от повышения заработной платы! Чем меньше сын узнает мысли отца по поводу Ф.Д.Р., тем лучше для них обоих.

Ланни, столь же вежливый и внимательный, сказал, что он изучает картины в Национальной галерее, и что Робби может туда отправить его почту. У Робби была телеграмма, и Ланни сказал: "Открой ее и прочитай мне". Она была от Лорел: "Не падай духом. Помни, мы всё еще есть друг у друга. Приезжай скорее". Ланни с трудом сдерживал голос от удушья. Он спросил о здоровье ребенка и Фрэнсис, а затем сказал: "Моя любовь всем" и повесил трубку.

Да, местом для него была Германия. Он все еще может быть кем-то там, все еще наблюдать за событиями и, возможно, влиять на них хоть очень незначительно. Он мог видеть эту войну до конца, по крайней мере, в том, что касается Европы, и к тому времени у него могли бы появиться более ясные идеи о том, как предотвратить следующую войну. Он наведался к вашингтонским сотрудникам Памятников и рассказал им свою историю. Он был склонен действовать под их эгидой, потому что это был предмет, который он знал лучше всего. Они были рады получать его отчеты и обещанию его помощи.

Он пошел в Алсос и представился. Они слышали хорошие отзывы о нем и хотели его в своем отделе. Они утверждали, что произведения искусства сохранятся, но научные секреты могут сократить войну с Японией на год. Он также отправился к генералу Доновану, главе Управления стратегических служб, который больше всего знал о том, что Ланни сделал для Ф.Д.Р., и был рад взять его на службу. Общительный американец ирландского происхождения хотел, чтобы Ланни снова стал нацистом и узнал о планах альпийского редута и деятельности "вервольфов"! Ланни должен был сказать нет. Он больше не верил в свою способность выдавать себя за нациста. Он будет разговаривать с важными немцами только в американском тылу.

У него был выбор маршрутов, и на этот раз он предпочел северный. Он хотел провести один день в Нью-Йорке и один в Лондоне. В ту ночь Ганси и Бесс давали концерт, и Ланни пришёл туда как раз вовремя. После этого они сидели в гостиничном номере, разговаривая часами. Впервые Ланни мог рассказать, что он делал для Рузвельта и что он о нем думает. Для Ганси скончавшийся президент был героическим государственным деятелем, для Бесс он был буржуазным политиком, по общему признанию на голову выше других. Однако она вежливо воздержалась от споров. Все трое хотели поражения нацистов, и все одобрили спасение произведений искусства. Это занимало их мысли. ("И наконец, братья, размышляйте о том, что истинно, благородно, справедливо, чисто, что приятно и восхитительно, о том, в чем есть добродетель, и о том, что достойно похвалы - пусть это занимает ваши мысли²⁶".)

Ганси упомянул, что его племянник, Фредди младший, по своему жгучему желанию отправился за океан. Будучи высоким, он завысил свой возраст, вызвался добровольцем и прошел жесткую подготовку рядового солдата. Теперь он был тем, кого называли "заменой", но Армия решила, что такое слово наводит на мысль о смерти и уничтожении, поэтому он стал "подкреплением". Его дед Йоханнес Робин нажал на кнопки и устроил его в Седьмую армию. Молодой Фредди мечтал о том, чтобы быть при захвате Дахау и, возможно, встретить выживших, которые знали его отца. Ланни сказал с улыбкой: "Может быть, я смогу взять его туда". Он записал номер части, где служил юноша, и пообещал найти его, если это возможно.

На следующее утро Ланни продиктовал деловые письма, поговорил с Золтаном, затем взял такси до аэропорта Митчел Филд, откуда он вылетел на пассажирском самолете к озеру Гандер в Ньюфаундленде. Место многих воспоминаний для бывшего агента президента, включая странный случай предвидения, на который он не обратил внимания. Удивительно, как это место разрослось за три или четыре года. Теперь это был один из величайших аэропортов мира, через который гигантские бомбардировщики с американских заводов направлялись на фронты сражений.

Самолет Ланни остановился только для дозаправки, а затем направился к тем холодным водам, в которых он чуть не погиб. На этот раз погода была туманной, но тихой, и они не остановились в Гренландии, а отправились в Исландию, эту странную страну ледников и горячих источников. Здесь была еще одна огромная область, где нежелательные американцы были осторожно вежливы с местными жителями. Так как исландцы не хотели, чтобы их навсегда захватили нацисты, у них должны временно присутствовать американцы, и обеим сторонам приходилось делать всё возможное, чтобы выйти из трудного положения. Виновата была география.

И снова самолет заправился и полетел на другую большую базу, недалеко от маленькой деревни Прествик, Шотландия, которая считается местом рождения величайшего британского гольфиста. Оттуда можно сесть на поезд до Лондона или, если спешить, можно долететь до ближайшего аэродрома. Ланни телеграфировал к сэру Эрику Вивиану Помрой-Нилсону, баронету. В телеграммах в военное время нужно указывать полные имена и платить за каждое слово. Теперь он позвонил и узнал, что телеграмма еще не пришла. Рик и Нина в восторге сели на первый поезд в Лондон и встретили его в Савойе. Он больше не был секретным агентом, чтобы тайно встречаться со своими друзьями. Теперь он был вполне респектабельным приравненным полковником, одетым в военную форму, но без знаков отличия.

"Своих друзей, их выбор испытав, Прикуй к душе стальными обручами²⁷". В любом случае это здравый совет, и Ланни последовал ему. Тридцать два года прошло с тех пор, как сын баронета и внук президента Оружейных заводов Бэдд встретились в школе танцев Далькроза в Геллерау недалеко от Дрездена, и было мало таких лет, когда бы они не встречались хотя бы один раз. Вначале Рик был высоким темноволосым парнем, напряженным, но сдержанным и очень позитивным в своих взглядах. Будучи на год или два старше Ланни, он взял на себя ответственность за мышление Ланни. Теперь он был все еще высоким и стройным, его волосы поседели, а лицо было худым и морщинистым. Он носил стальную шину и хромал из-за колена, которое он поломал в авиакатастрофе во время сражения за Францию в Первой мировой войне.

Со времени Парижской мирной конференции 1919 года Ланни тихо передавал не подлежащую разглашению информацию своему английскому другу, который умел публиковать ее в социалистической и рабочей прессе его страны, из которой рано или поздно она находила способ выйти на думающий мир. Если и были какие-либо политические или социальные вопросы, по которым взгляды этих двоих различались, то Ланни никогда о них не узнал. Нити их убеждений были настолько сплетены, что никто не мог сказать, кто внес больше или лучше.

Нина, на которой Рик женился во время Первой мировой войны, теперь была бабушкой, но так не смотрелась. Добрая, тихая и маленькая, она будет сидеть и слушать, в то время как властные мужчины излагали свои идеи. Затем она неожиданно сделает какое-то замечание, которое удивит их остротой. То, как много она внесла в проницательность своего мужа, было бы еще одной проблемой для психолога.

Они хотели поговорить сначала о Рузвельте, а затем о Трумэне. Для Рика каждое слово его стихов имело значение и многое другое. Это была трагедия, не имеющая аналогов в истории. Это смотрелось, как возница упряжки диких лошадей упал замертво, пока они были в полном галопе. Ланни сказал: "Трио диких лошадей" и рассказал своему другу, что Ф.Д.Р. говорил на их первой встрече, сравнивая себя с возницей русской тройки. Его тремя лошадьми были 1) южные демократы, на целое поколение позади всей страны в их мышлении, 2) церковные иерархи католической церкви в крупных городах, таких как Нью-Йорк, Бостон, Чикаго и Лос-Анджелес; и, наконец, 3) профсоюзы и их "интеллектуальные" сочувствующие. Три самых диких скакуна, которых только можно вообразить, каждый из которых желает отправиться к своей цели. И все же Демократическая партия никогда не могла одержать победу без всех этих трех, и задачей Рузвельта было держать их в упряжке и на верной дороге.

"А теперь они разлетятся в разные стороны!" - воскликнул англичанин.

Ланни мог только сказать: "Боюсь, что так. Но я не думаю, что реакционеры, если они вернутся, посмеют отменить только небольшую часть Нового курса. Именно так шествует Америка, два шага вперед и один шаг назад".

- Это вопрос не только ваших внутренних дел, Ланни, это вопрос спасения Европы и Азии от большевизма. Единственный способ, которым это может быть сделано, это поддержка Америки демократическим социалистам повсюду. И что собирается сделать ваш Гарри Трумэн с этой проблемой?

"Бог знает", - Ланни был вынужден ответить. - "Боюсь, что вам, англичанам, придется учить его и учить остальную Америку. Я время от времени упоминаю об этом предмете одному из наших вояк, и он пристально смотрит на меня, пытаясь решить, являюсь ли я тайным коммунистическим агентом или просто безобидным дурачком".

Это привело их к теме наследства Чэттерсворт и к тому, что собирался сделать Ланни. Он писал своему другу длинные письма об этом, и теперь он сказал: "Какой бы план мы ни выбрали, будь то газета или журнал, брошюры и книги, ты должен стать редактором, боссом".

Рик серьезно ответил: "Я не могу этого сделать. Ты знаешь, я согласился баллотироваться в Парламент от лейбористской партии".

- Да, Рик, и я знаю, как много это будет значить для тебя, и сколько ты мог бы достичь. Но есть много людей, которые могли бы компетентно служить в парламенте. И только один человек может помочь мне с этой большой работой.

- Было бы абсурдом для меня приехать в Америку и давать советы вашим людям. Я никогда даже не был в этой стране.

- Если у нас будет какая-либо идея, как предотвратить следующую войну, нам придется охватить весь мир, а не только Америку. Это ни в каком смысле не является местной работой. Я могу делать работу, связанную с разъездами. Я хорошо умею встречаться с людьми и собирать информацию, но я не умею писать, и я не знаю ничего о редактировании. Я знаю тебя и твой взгляд на мировые дела. Нам никогда не пришлось бы спорить о политике. Мы сделали все это тридцать лет назад.

Рик сказал: "Я бы почувствовал себя дезертиром, если бы бросил свою работу здесь. У нас есть реальный шанс выиграть выборы, которые должны пройти, как только закончится это шоу.

"Это все одна работа", - утверждал Ланни, - "делаешь ли это в Лондоне или в Нью-Йорке. На самом деле, у меня есть идея, что у нас должен быть офис в каком-то небольшом месте, где аренда будет дешевле и, где легче найти рабочую силу. Наша работа - долгосрочная, а не новостная журналистика".

"Я вижу, ты думал об этом", - сказал англичанин, все еще с серьезным взглядом на его худом нервном лице. - "Ты нашёл какой-либо способ, как вывести меня из соглашения с лейбористскими парнями?"

- Конечно. Пусть Альфи возьмет на себя эту работу.

- Альфи!

- Он молод, и у него нет твоей хромоты. То, что я предлагаю тебе, - это работа за столом, подходящая для человека средних лет. Завоёвывать голоса в избирательном округе вымотало бы тебя всего. Альфи знает движение, и у него отличный послужной список. Он летал сначала за Испанию, а затем за Великобританию. Тот факт, что Франко бросил его в темницу, должен принести нескольких тысяч голосов. Возьми его с собой и представь, послушай несколько раз, как он говорит, и научи его. Скажи своему комитету, что ты физически не справишься с работой, и дай им привыкнуть к Альфи.

Рик улыбнулся в первый раз. - "Ты представил это очень правдоподобным. Но для нас было бы серьезным вопросом сдвинуться с места и эмигрировать".

- Это не будет работа на всю жизнь. Я планирую потратить все деньги через пять лет, и я вряд ли думаю, что мы найдем ангела, который поддержит нас. Ваши мальчики выросли, и вы можете оставить своё место для них на какое-то время, или, может быть, возьмите с собой одного из них. Мы выберем деревню в Нью-Джерси или на Лонг-Айленде и найдем одноэтажное бунгало, где вы с Ниной можете быть Дарби и Джоан.

"Что ты скажешь, Джоан?" - поинтересовался "Дарби".

- "Я говорю, что мы обдумаем это", - ответила она. - "Мы дадим тебе знать". И так они оставили это.

В обязанности Ланни входило позвонить Ирме Барнс Мастерсон, графине Уикторп, его бывшей жене, и рассказать, как поживает их пятнадцатилетняя дочь в Ньюкасле. В его рассказе всё было хорошо. Она хорошо училась в школе и была счастлива со всеми своими партнерами. Ирма сказала своему бывшему мужу, что на Британию почти месяц не падали самолёт-снаряды, и Ланни сказал: "Я думаю, что с ними, вероятно, всё покончено. если ваши войска не захватили последнее место их запуска, то они должны быть близки к к решению этой задачи".

- Тогда, Ланни, ты привезёшь ребенка домой ко мне! Ты обещал!

"Конечно, но после конца учебного года", - возразил он. - "У нее все хорошо, и было бы стыдно прерывать ее обучение". Он мгновенно добавил: "Почему бы вам с Седди не поехать и не нанести ей визит? В морях скоро не станет подводных лодок, и вы получите королевский прием. Я полагаю, что ты все еще являешься акционером компании Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и тебе должно быть интересно узнать, откуда поступают деньги".

"Я предложу это Седди", - ответила она. - "Он думает только о своих урожаях". Ланни знал, что его светлость был очень близок к измене из-за его симпатии к нацистским идеям. Беспокоила ли его совесть, или он просто пытался примириться со своими соседями, превратив свое крупное поместье в образцовый сельскохозяйственный проект?

Ланни не предложил приехать в замок и представить более полный отчет. У него было хорошее оправдание, что он сегодня улетал в Париж. Он почтительно поинтересовался о здоровье своей бывшей свекрови и о двух маленьких мальчиках Ирмы, виконте и достопочтенном. У них были розовые щеки и золотистые волосы, как у графа, их отца, только его волосы, увы, были тронуты сединой.

"Он говорит, что после окончания войны Англия станет бедной страной", - отметила дочь чикагского транспортного короля.

Ланни не мог сдержать смешок. "Экономь свои деньги, дорогая старушка", - сказал он. - "Робби ожидает, что в любой день правительство начнет отменять заказы".

"Ну, нет!" - воскликнула Ирма в унынии. - "Разве самолёты не понадобятся для борьбы с япошками?"

- Да, но те, что в Европе, могут перелететь на Дальний Восток или будут доставлены туда авианосцами.

"Как мерзко!" - воскликнула хозяйка "Уикторпской клики".

VII

Когда через десять дней после смерти Рузвельта Ланни прибыл в Париж, Джорджи Паттон прошёл через всю Германию и достиг западной оконечности Чехословакии. Седьмая армия достигла Штутгарта и Нюрнберга, Первая вышла к Лейпцигу, а Девятая рассредоточилась вдоль реки Эльбы. Британцы были у Бремена и Гамбурга, канадцы прошли всю Голландию и были недалеко от немецкой военно-морской базы Эмден. За три недели был взят миллион военнопленных. Если бы Германия не была в руках сумасшедшего, она бы давно сдалась.

Ланни был обязан представиться трем организациям, с которыми он должен был сотрудничать. Он нашел письмо от Лорел, в котором говорилось, что она во Франкфурте. Туда привезли все художественные работы музея Кайзера Фридриха, которые были найдены в шахте в Меркерс, Тюрингия. Они были под землей на глубине трёх километров в галереях длиной почти в километр. Место было мокрым, поэтому предстояло много ремонтов. Лорел изучала произведения искусства и писала о них статью. "Твоя кузина Пегги руководит инвентаризацией", - написала она и добавила: "Я надеюсь, что ты получил мою телеграмму. Я знала, что ты убит горем. Я плакала всю ночь. Я сомневаюсь, что в нашем окружении есть человек, который не плакал".

Лорел объяснила, что она собирается вернуться в Гейдельберг и оставаться там, потому что у нее было удобное место, где можно писать. Ланни присоединился к ней, и это была грустная встреча. Остановившись только для того, чтобы спросить о Малыше Ланни, Лорел хотела услышать о смерти Рузвельта и о том, что эта смена руководства собирается сделать с Америкой и миром. Позже, конечно, она спросила о семьях и друзьях, которых он встретил. О Ганси и Бесс, Рике и Нине, Робби и Фрэнсис. А потом вернулась к тому необычному проекту поездки к Сталину, и что он сказал бы и, возможно, осуществил бы, если бы проект состоялся!

Лорел рассказала о художественных сокровищах, которые она видела в здании Рейхсбанка во Франкфурте. Там несколько сотен величайших картин мира были выстроены у стены одной огромной комнаты. Обученный солдат выставлял их одну за другой для обследования. Другие были в ящиках и должны были быть открыты для инвентаризации. В кожаных коробках были самые изумительные офорты, которые она когда-либо видела. В других комнатах были все египетские сокровища. Наверху в хранилище находились бесценные золотые и серебряные церковные сосуды, украденные из Польши.

Старые мастера из Берлина принесли острые воспоминания Лорел, потому что она посетила Музей кайзера Фридриха в Берлине в компании одного компетентного искусствоведа, который передал ей все свои знания. Это было около восьми лет назад, и она нашла джентльмена столь же интересным, как и картины. Но она никогда не думала о том, чтобы выйти за него замуж или нет? Пойманная на слове, она призналась с легким озорством, что и возможно, что такая идея могла прийти ей в голову один или два раза. Но она думала, что он слишком доволен собой. Под ее руководством он значительно стал лучше.

Она предвидела удручённость, с которой он будет бороться. Она пыталась пробудить его интерес к тайнику с искусством, который был только что обнаружен в районе Гейдельберга. Там были работы Гольбейна, настоящее сокровище. Из Рейксмузеума в Амстердаме прилетел эксперт, чтобы осмотреть их, и на следующий день Ланни встретится с этим джентльменом. Позже муж и жена договорились о поездке в Германию. Армейское руководство решило, что теперь такая поездка безопасна для дам.

VIII

Таковы были их планы. Но в военное время планы мышей или людей не всегда срабатывают. На следующее утро раздался звонок команды Алсос. Им сообщили, что мистер Бэдд уже в пути, и не может ли он прийти в их расположение и услышать о важном проекте? Они отправят машину, если он пожелает. Но Ланни не возражал прогуляться пешком по верхнему городу Гейдельберга с его прекрасным видом на долину реки Неккар и холмы, покрытые листвой ранней весны. Он был знаком с этой группой Алсос, и она ему нравилась. Он понимал, что их проекты были на первом месте. Предметы искусства могли быть заперты в Рейхсбанке и изучены позже, но немецкое оружие и техника должны быть доставлены в Вашингтон и немедленно использованы. Всегда нужно помнить, что было у немцев, могло быть и у японцев, и союзникам лучше подготовиться к борьбе с ними.

На этот раз это был металлург из лабораторий Вестингауза в Питтсбурге. Его звали доктор Аллан Бейтс, и он только что узнал, что исследователь из Института металлургии имени Кайзера Вильгельма в Штутгарте нашёл убежище в маленькой деревне в Швабских Альпах и, как полагают, имел при себе бесценные записи. Доктор Бейтс хотел, чтобы какой-нибудь компетентный человек пошел с ним. Только сейчас команды были разбросаны по всей Западной Германии. К более половине территории был внезапно открыт доступ, и всех вызывали сразу в несколько мест.

Ланни сказал: "То, что я не знаю о металлургии, заполнило бы все каталоги в Штутгартском институте. Но ему ответили, что доктор Бейтс обладает особыми знаниями. Мистер Бэдд предоставит знания о немцах и о том, как с ними иметь дело. - "Пожалуйста, приходите. Это действительно важное дело".

Ланни не мог отказать такой просьбе. Поэтому его посадили в джип и отвезли вверх по извилистой долине реки в Штутгарт, один из самых разрушенных городов, которые он когда-либо посещал. Бомбардировщики работали над этим городом в течение нескольких лет, потому что там были ключевые отрасли промышленности. Их тактика заключалась в том, чтобы разбомбить всё, дать немцам время восстановить, а затем снова разбомбить, пока не наступило время, когда у немцев больше не было ни рабочей силы, ни материалов для восстановления. Штутгарт взяли французские колониальные войска, алжирцы и марокканцы.

Ученый оказался приятным компаньоном. Он был очень маленьким и крепким, с коротко подстриженными черными усами. Он был акробатом и гимнастом, и хотя он был ровесником Ланни, он все еще был готов принять вызов у любого юноши, который воображал себя борцом. Он ждал с маленькой машиной Опель со всем необходимым. Их вести должен был солдат. Другое сопровождение не считалось необходимым. Гансы здесь на юго-западе знали, что их разгромили, и, кроме того, они были наименьшим нацистами из всего племени. Безоружные ученые в военной форме могли ходить туда, куда им было угодно, и с ними обращались как с богами.

Восхитительное путешествие по долине реки Неккар. Ланни путешествовал по ней однажды в компании Лорел Крестон до их свадьбы. Он помогал ей сбежать от гестапо. Гестапо захватило ее чемодан в берлинской пансионе, где она проживала. И, конечно, гестапо не могло быть довольно ее мнением о них самих и об их режиме. Эксперт по искусству тогда был в большом напряжении, но теперь у него были каникулы, или он так думал. У него была приятная компания. Ученые Америки больше не были заперты в своих узких специальностях, но были грубо втиснуты в мир и много думали о политике и экономике. Доктор Бейтс высказал идеи о будущем Германии и о том, как человечество может предотвратить еще один такой катаклизм.

Дорожные знаки отсутствовали, но у них была хорошая карта. По какой-то причине население этой части Вюртемберга предпочло, чтобы их города заканчивались в "инген". Ройтлинген, Эргенцинген, Эутинген, Биринген, Китинген, Дерендинген, Тюбинген, Вурмлинген, Метцинген, Неккартенлинген, Неккартфельфинген. Леса были полны ими. Они подъехали к небольшой реке Эрм, в которой в настоящее время наблюдалось половодье. Они повернули на юг, в густые лесистые горы. Поток вился, и дорога вилась вверх и вверх. Auf die Berge will ich steigen! (Я хочу подняться в горы!)²⁸ Они приехали в курортный городок под названием Урах с очень старой готической церковью и двумя отелями на рыночной площади. Такие можно было бы найти в южной части Соединенных Штатов. Был неизбежный замок, но такого нельзя найти нигде на североамериканском континенте, который избежал эпохи феодализма.

Еще до того, как они добрались до центра города, они увидели, что что-то не так. Группы людей входили в дома, и изнутри раздавались крики. Люди выходили с продуктами питания и другими предметами, а на рыночной площади были толпы и некоторые дрались палками и камнями. Старая, старая история о грабежах и изнасилованиях. И тут неожиданно появились два богоподобных персонажа, символически представляющие власть. Один высокий, другой короткий, но оба в военной форме без единого пятнышка, пристально и неодобрительно глядя на свалку. Это могла быть только американская армия, пришедшая на помощь. Gott sei Dank! (Слава Богу!)

Немцы прибежали, немцы испугались, затаив дыхание с пристальным взглядом. Они не ждали, когда их спросят, но тут же рассказали свою историю. "Die Arbeiter vom Lager! Sie sind frei!" Иностранные рабочие, русские, поляки и чехи, которых привезли сюда в качестве полу рабов, вырвались на свободу и грабили. "Beschutzen Sie uns, General!" ("Защити нас, генерал!") Скромные горожане были уверены, что незнакомцы должны быть, по крайней мере, генералами, а могут быть фельдмаршалами. Кто скажет?

Ланни сказал своему компаньону: "Вы много здесь не наработаете. Они могут сжечь город".

"Это надо остановить", - объявил другой, и приказал просителям, - "приведите нам одного из чиновников вашего города.

Они убежали, и скоро вернулись с полноватым, средних лет, и, очевидно, образованным человеком. С немцами не надо спорить и убеждать. Им надо приказывать. Доктор Бейтс сказал: "Идите и отберите двадцать человек, которых вы знаете, и которым можете доверять, и приведи их к нам".

Чиновник поспешил прочь, и Ланни отправился на поиски образованного француза, потому что французские рабочие, видимо, тоже плохо себя вели. Один был доставлен, и Ланни говорил с ним на его языке. Для него американцы тоже представляли власть. Разве они не были союзниками и освободителями la patrie. Дважды освободителями? И разве великий генерал Эйзенхауэр и le grand Charlie не требовали порядка и хорошего поведения? - "Иди и найди мне двадцать французов, которые имеют чувство собственного достоинства и порядочность".

Скоро пришли две команды. "Haben Sie Waffen?" (У вас есть оружие?)- потребовал Бейтс у немцев. Ja, Ja, у них было оружие спрятано в ратуше. "Vorwarts, marsch!" - скомандовал генерал, фельдмаршал или, может быть, адмирал. Бывший гимнаст командовал немцами, а искусствовед командовал французами, и шаг за шагом сделали из них всех военное подразделение, дисциплинированное и послушное командам. В Ратушу и мимо Goldne Saal, который был гордостью города, затем наверх и вверх по лестнице на чердак. Оружие и боеприпасы были переданы вниз в достаточном количестве. "Немцы не будут драться с французами, а французы не будут драться с немцами", - командовал металлург так же строго, как любой фельдфебель. - "Wir Wollen Ordnung в Diesem Dorf". Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт повторил: "Nous voulons de l'ordre dans cette ville".

Порядок в этом городе! Слово было волшебным. Оно дошло до всех. Ланни шел одной дорогой во главе французов, а доктор Бейтс шел другим путем во главе немцев. Как правило, принуждений было немного, одно или два. Те, которые вели себя нагло, почувствовали физическую силу тренированного гимнаста, а другие, которые украли спиртное и напились, были отправлены в Gefangnis (тюрьму). Через полчаса беспорядки закончились, и два приравненных американских офицера командовали немецким городом и, как ни странно, под французской оккупацией.

Два командира созвали городское собрание немцев и обратились к ним с отцовским наказом. В этом городе должно быть ответственное правительство, адаптированное к новым условиям и исключающее всех нацистов и сочувствующих нацистам. Результатом стало бурление, и доктор Бейтс был единогласно избран Burgermeister Ураха. С суровым видом он приказал, чтобы все бывшие нацисты были hinausgeworfen, и он назначил новых чиновников, которые были вне политики в прошлые злые дни.

Ланни приобрел титул Burgermeisterstellvertreter (заместитель) и отправился на городское собрание туда, где жили люди с востока. Бедняги, их пригнали сюда силой или заманили обещаниями прекрасного отношения. Обещаниями, которые были бесстыдно нарушены. Фактически они были рабами, и их истощенное состояние показало, что они долгое время плохо питались. С помощью переводчиков американец объяснил, что их нельзя вернуть домой, потому что транспорта не будет до победы в войне. Для того чтобы это могло произойти быстро, они должны управлять собой и не заставлять Ланни вызывать американских солдат для поддержания порядка. Он назначил образованных и заслуживающих доверия представителей разных национальностей управлять лагерем.

Затем пришла задача собрать вместе всех лидеров и помочь им понять друг друга. Пусть все рабочие вернутся на работу на небольшие фабрики города, и пусть еда будет собрана и справедливо разделена между ними. Пусть будет комитет для консультаций и решения таких вопросов. И пусть обе стороны поклянутся в своей добросовестности, чтобы не было необходимости отзывать американские войска от их обязанностей, чтобы сохранить порядок в Эмстале.

Да, действительно, Ланни Бэдд был занятым человеком в те дни, которые он провел в Швабских Альпах! У него не было времени посетить Урахский водопад или взглянуть на Золотой зал или на готический фонтан на рыночной площади. Вскоре доктор Бейтс нашел своего ученого и был занят его опросом и получением ценных записей, запертых в багажнике машины. Ланни обнаружил рабочего антинациста, который сообщил ему о большом складе с оружием, спрятанном в близлежащих фермерских зданиях. Оружие конфисковали и поместили под охрану. После этого бывший агент президента занимался разбирательством споров и вынесением судебных решений, установлением цены на картофель и бекон, печатанием многоязычных прокламаций, решением вопроса о том, разрешено ли немецким девушкам вступать в брак с иностранными работниками, короче говоря, участием во всех мероприятиях, которые будет выполнять AMG, американское военное правительство, в Вюртемберге долгие годы. Он надеялся, что он добился для них хорошего начала и не создал слишком много плохих прецедентов. Конечно, он сумел порадовать население, потому что, когда пришло время для отъезда, они подарили своим освободителям два шпаги, которые были захвачены у армий Наполеона и находились среди заветных реликвий города почти полтора столетия.

Доктор Бейтс сообщил, что он получил очень важный материал, и не хотел везти его через Штутгарт, потому что французы оккупировали этот город, а американцы хранили научные секреты для себя. Ланни думал, что французские колониальные войска будут больше интересоваться свиньями и цыплятами, чем металлургией. Но он согласился с ученым, предложившим более безопасный маршрут. Они направились на запад к Рейну, и, когда они прибыли в Страсбург, то передали там бумаги сотрудникам Алсоса с требованием немедленно отправить их самолётом в OSRD, Бюро научных исследований и разработок в Вашингтоне.

В этом городе они столкнулись с так называемым подразделением Т Алсоса под командованием полковника Бориса Паша, способного офицера, который отвечал за руководство учеными и их охрану. В подразделении было два броневика, дюжина джипов и нескольких крытых грузовиков с припасами. Такое подразделение не будет неосторожно врываться в города, как это делало подразделение Бейтс-Бэдд, а будет действовать с военной осторожностью, предварительно требуя сдачи каждого города и деревни по телефону. Ученые прибывали в сдавшийся населённый пункт через полдня и того позже. Сэм Гаудсмит, который обладал чувством юмора, сказал, что это не для того, чтобы защитить их от бомб и снарядов, а для того, чтобы у нацистов не было возможности вытащить из них атомные секреты.

Конечным пунктом назначения этого подразделения Т был Мюнхен, и Ланни Бэдд мог придумать полдюжины причин, по которым он хотел быть там. Как и Берлин, Мюнхен был величайшим художественным центром Германии. Также он был близко расположен к Берхтесгадену и Дахау, и к тому альпийскому Редуту, о котором военная разведка получала так много секретных сообщений. Ланни хотел увидеть это шоу, если оно состоится, поэтому он попрощался с доктором Бейтсом и ждал, когда прибудет группа Гаудсмита.

Он нравился этому профессору-еврею и был радушно принят. Они освободили место для дополнительного человека и одного чемодана, и они пообещали ему интересное времяпровождение. Они возвращались в ту область, из которой он только что прибыл, их местом назначения был город под названием Хехинген, в котором, как им говорили, у великого Вернера Гейзенберга была его секретная атомная лаборатория. Гаудсмит был уверен, что он не продвинулся слишком далеко со своим проектом, но как бы то ни было, был приказ найти лабораторию и захватить её.

По дороге они рассказали ему, что происходило в Европе, когда он был заместителем бургомистра в Урахе. Русские войска достигли центра Берлина и сражались, чтобы захватить штаб гестапо. Британские самолеты сбросили шеститонные бомбы на Бергхоф, шале Гитлера в Берхтесгадене, нет сомнений в том, что он мог сбежать туда. Британские войска достигли реки По в Италии. Самое интересное, что Генрих Гиммлер сделал предложение сдать Германию только западным союзникам, но это предложение союзники игнорировали. Приближался день победы!

Они свернули у другому быстрому потоку, которые тёк вниз в реку Неккар. Этот был Штарцель. Высокие, крутые горы с обеих сторон и извилистая дорога, страдающая от отсутствия ухода, как все остальное в Германии сейчас. Хехинген был орлиным гнездом Гогенцоллернов, династии, которая получила под управление сначала Пруссию, а затем весь Фатерланд, и привела обоих к гибели.

На этот раз проблем не было! Подразделение Т с броневиками выходило встречать население города, размахивая простынями на шестах. Не было никаких задержек в поиске лаборатории Гейзенберга. Её часть находилась в одном крыле текстильного завода, а другая - в старой пивоварне. В нескольких километрах отсюда находилась небольшая подземная пещера с урановым котлом. Армия добралась до пещеры, вывезла всю аппаратуру и взорвала её. Нет больше научного фокус-покуса!

XII

Великий Гейзенберг исчез из города или, вернее, выкатил из него на велосипеде. Он оставил полдюжины своих коллег, включая Отто Хана, первооткрывателя деления урана. А также выбыл из Страсбурга до того, как туда прибыл Алсос, тот профессор фон Вайцзеккер, прусский аристократ, который предложил свои услуги нацистам. Другим из этой группы был профессор Плётцен, с которым Ланни познакомился в Институте кайзера Вильгельма в Берлине. Выдав себя за друга и секретного агента Гитлера, Ланни отправился провести вечер в дом Плётцена, и там к своему ужасу обнаружил Бернхардта Монка, которому удалось устроиться на работу дворецким богатого джентльмена и тайно фотографировать его бумаги ночью.

Так что Алсос выполнил обещание предоставить эксперту по искусству интересное времяпровождение. Тот провел часы с этим словоохотливым и общительным физиком, который был членом Herrenklub, а также общества кайзера Вильгельма. Поверил ли он рассказу Ланни о том, что он оставался другом Германии до тех пор, пока Гиммлер не попытался втянуть его в заговор, чтобы избавиться от Гитлера? История больше не была такой фантастической, так как радио сообщило по всему миру, что рейхсминистр и глава СС и гестапо предал своего фюрера, пытаясь спасти свою шкуру.

Плётцен сказал, что он только пытался спасти научные знания. Он думал, что бегство Гейзенберга было глупостью, альпийский Редут, где он собирался спрятаться, не сможет продержаться больше недели или двух. Плётцен с удовольствием сообщил, что его знаменитый коллега, которому он, возможно, несколько завидовал, уехал к своей семье, живущей в летнем доме в городе Урфельд на Вальхензее к югу от Мюнхена. Конфиденциально он хотел рассказать своему другу Бэдду, где у Гейзенберга были спрятаны материалы лаборатории. В тайнике оказалось полтора тонны урана, полтора тонны тяжелой воды и десять тонн химически чистого углерода. Первый предмет имел огромную ценность и будет доставлен в секретное место в Нью-Мексико так быстро, как только его можно будет погрузить в летающий вагон. Тяжелая вода добывалась за большие деньги в Рьюкане, Норвегия, месте, имя которого Ланни получил пару лет назад, истратив много нервов.

Сначала Гаудсмит думал, что у него есть все документы этой маленькой лаборатории. Но затем его охватило сомнение. Не хватало собственных атомных экспериментов Гейзенберга. Плётцен поклялся, что ничего не знал о секретных бумагах, и вполне возможно, что Гейзенберг не доверял ему. Один из других физиков, перешедший на американскую сторону, рассказал, что документы были запечатаны в большую банку и утоплены в наружном отхожем месте, используемым учеными. Солдату Джо не понравилась работа по спасению этого сокровища, и он выразил свои чувства, положив банку под открытым окном комнаты, где провел ночь профессор Гаудсмит.

Утром банку отмыли и раскрыли, и там были настоящие секреты. Они были снова опечатаны и доставлены в Гейдельберг для отправки в Вашингтон. Тысячи таких сокровищ вливались в этот центр, и тысячи ученых всех специальностей ждали, чтобы изучить их и решить, можно ли их использовать немедленно. С полдюжины немецких ученых посадили в машины и отвезли в Гейдельберг для особого и вежливого интернирования, которое состояло в том, чтобы жить на вилле с паровым отоплением и долго разговаривать с их бывшими коллегами, американцами, англичанами и французами.

XIII

Полковник Паш предложил направить небольшую оперативную группу, чтобы заскочить в альпийский Редут и захватить столь желанного Вернера Гейзенберга. Они проедут мимо Мюнхена, который был еще не взят, но, возможно, падёт в этот самый час. Ланни увидел в этом самый быстрый способ добраться туда, куда он хотел. Поэтому он предложил отправиться вместе, и военный офицер, которому понравились приключения Ланни в Урахе, ответил: "Конечно!" Они взяли только две машины и полдюжины хорошо вооруженных военнослужащих, включая молодого лейтенанта по имени Хайес. Им будет тесно, если они поймают своего человека, но Ланни сказал, что не будет возражать против того, чтобы величайший физик Германии сидел у него на коленях. На фотографиях в кабинете Гейзенберга был изображен дружелюбный и не слишком большой человек с несколько непослушными волосами.

Ланни захватил швабский город Урах, и теперь он собирался захватить баварский город Урфельд. Слог "Ур" означает старый, имея отношение к отдаленным предкам. Разница между Америкой и Европой заключается в том, что на старом континенте самые восхитительные летние курорты могут иметь здания и историю, уходящие в прошлое на пять, шесть и более веков. Во многих долинах вдоль северных альпийских склонов есть прекрасные маленькие голубые озера, и Мюнхену повезло. Там их было множество в пределах легкой досягаемости. Их передвижение не могло быть приятной автомобильной прогулкой. По ним были произведены два или три выстрела, и они могли бы взять большое количество пленных, если бы у них не было более важной задачи.

Они ехали быстро, не останавливаясь ни перед чем. Они ушли в предгорья, чтобы избежать Мюнхена. Они прошли недалеко от Дахау, но не имели возможности узнать, что произошло или может происходить там. Американцам было трудно поверить в истории о злодеяниях, но теперь, когда они освобождали один за другим эти битком набитые концентрационные лагеря, они были в ужасе от условий, которые они нашли.

XIV

Они примчались в небольшой город Урфельд на озере Вальхензее длиной в пять или шесть километров у истока реки Изар, протекающей через Мюнхен. Ланни когда-то плавал по чистой прозрачной воде этой реки на большом плоту, в компании нацистских бонз на пикник с корзинами сэндвичей из Leberwurst и бочкой пива. Это было во времена "Мюнхена" в особом смысле этого названия, которое история всегда будет помнить. Ланни путешествовал по этой стране удовольствий, наслаждаясь хорошей жизнью, которую ему дала судьба.

Теперь он и его команда прибыли не без трепета, не зная, какой прием они получат. Война приближалась к своему ожидаемому концу, но многие люди все еще умирали каждый день, и никто не мог догадаться, в каких далеких долинах могут скрываться фанатики Редута или через какие леса крадутся "вервольфы". Древняя немецкая легенда рассказывала о людях, которые иногда превращались в волков ночью, и теперь использовалась для того, чтобы вызвать у населения ужас, во многом так же, как это сделали ку-клукс-клановцы в капюшонах на американском Юге после гражданской войны.

У маленького подразделения Т не было проблем с поиском их добычи. Он был достойным джентльменом, очень хорошо понимающим свое научное положение. Он, конечно, понятия не имел, какие успехи достигли американцы в экзотической области атомного деления. Он считал само собой разумеющимся, что то, что знал он, должно быть намного впереди того, что знал кто-либо еще в мире. Так было во многих отраслях науки. Известие о том, что они были в Хехингене и нашли его уран, его тяжелую воду и его банку с атомными секретами, должно быть, казалось ему вторжением в древний Рим варваров из северных лесов. Когда ему сказали, что он должен будет сопровождать оперативную группу в Гейдельберг, где были интернированы его коллеги, он уступил вежливо, поскольку больше он ничего не мог сделать.

Пока шла подготовка к отъезду, произошел забавный инцидент. Перед ними предстали два высокопоставленных офицера СС. Они узнали, что американские офицеры прибыли в город, и им не пришло в голову, что американцы могли прийти без мощной военной поддержки. Эсэсовцы заявили, что в горах у них шестьсот солдат. Там глубокий снег, и у них было мало еды, и, признавая, что война закончилась, они хотели сдаться. Полковник Паш согласился принять капитуляцию и уточнил место, куда немцы должны были прибыть.

В этот момент появился молодой лейтенант. Возможно, он не смог понять ситуацию, или, возможно, он был одним из тех людей, чьи мысли работают не так быстро. Он выпалил: "Но нас всего семь человек! "

Полковник Паш тихо ответил: "Наши войска будут здесь через час или два, и это прежде, чем эти джентльмены смогут вернуться. Он отослал вражеских офицеров, и крошечное подразделение Т быстро убралось из Урфельда, чтобы найти более крупные американские силы и отправить их туда.

Как он и обещал, Ланни посадил себе на колени величайшего физика Германии. По дороге они болтали. Ланни не сказал, кто он такой или что его тренировал сам профессор Эйнштейн по вопросу атомного деления. Он просто заметил, что некоторое время имел честь знать профессора Плётцена и несколько раз звонил профессору Зальцманну в Физическую лабораторию Института кайзера Вильгельма в Берлине. Это побудило Гейзенберга раскрыться и сказать, что он оценивал минимальную возможность создания атомной бомбы. Но считал, что существует реальная возможность разработки атомной энергии для использования в промышленности. Он работал над этой проблемой, и теперь, когда мир казался близким, он был бы рад дать миру пользу от полученных им знаний. Ланни сказал, что он был уверен, что настоящий ученый примет такое решение. Полковник Паш слушал и, должно быть, тихо улыбнулся про себя, потому что знал больше о том, что происходило в Окридже, штат Теннесси, и в Хэнфорде, штат Вашингтон, чем когда-либо доверялось агенту президента.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Стены Иерихона ²⁹

Узнав, что Мюнхен был уже захвачен в тот день, Ланни не поехал обратно в Гейдельберг, а оставил подразделение Т и направился в город. Для него эта святыня нацизма была полна воспоминаний. Но он должен был пройти некоторое расстояние, прежде чем смог понять, где он находится. Сердце города радиусом в километр представляло собой кучи обломков, выброшенных на улицы и блокирующие их. Все фабричные районы были разбомблены, также как и железнодорожные станции. Была попытка переворота, и войска СС подверглись нападению с фронта и тыла. Таким образом, город продержался только один день, но нацистам удалось взорвать большинство мостов при отступлении. Почти половина населения бежала, а остальные были в таком замешательстве, которого Ланни никогда раньше не видел.

Именно Седьмая армия взяла этот город, выйдя на юг из Нюрнберга широким фронтом примерно за десять дней. Тем временем Третья армия достигла кончика Чехословакии. Предположительно, получив приказ оставить эту страну русским, они повернули на юг к Дунаю и вглубь Австрии. Любой ценой американцы намеревались захватить этот альпийский редут и провалить планы противника по его укреплению. Для удержания любого города требуется совсем немного войск, а остальные будут продолжать поиски вооруженных сил противника. Эти вооруженные силы включали и те шестьсот эсэсовцев, скрывавшихся в заснеженной долине над озером Вальхензее. На этот раз эти шесть сотен отправятся не в долину смерти, а в долину питания по нормам Американской армии и в теплые помещения³⁰.

В Мюнхене было так много новостей, что приравненный полковник, войдя в штаб-квартиру Седьмой армии, вряд ли мог их усвоить. Гамбургское радио с торжественной помпой обнародовало весть о том, что в предыдущий день Адольф Гитлер погиб в битве за Фатерланд. Хромой маленький Доктор Йозеф Геббельс отравился, но его дух жил в торжественной официальной лжи. Прошло несколько дней, прежде чем мир узнал правду о том, что фюрер немцев выстрелил себе в голову в подземном бункере Новой канцелярии в Берлине.

Его преемником был назначен адмирал Дениц, но никого, с кем встречался Ланни, казалось, это не волновало, поскольку перенимать у немцев ничего не оставалось. Союзники имели дело не с правительствами, а только с войсками, которые хотели либо сражаться, либо сдаваться. Русские прорвали оборону Берлина, и их артиллерия раздолбила Новую канцелярию в куски, когда фюрер, наконец, понял, что его дело проиграно.

У солдат не было времени остановиться и подумать о нем, но это сделал искусствовед. Ланни был приглашён в этот фюрербункер во время американского воздушного налета и сидел на мягком диване, чувствуя, как вокруг него трясется земля, но зная, что он в безопасности под шестиметровым покрытием из бетона и стали. Целый дом, построенный под землей, офис и больница, все со всеми удобствами, отопительная установка, осветительная установка, кондиционерная установка, телефонный коммутатор, радиопередатчик и приемник. Гитлер был готов управлять всей Германией и вести свою войну на многих фронтах из этого безопасного убежища. Он заставлял своих врагов брать Германию метр за метром. И они так и сделали и уже стояли бы над его головой и выкуривали его, как крысу из её норы.

Удивительно, удивительно, превосходя все надежды! Бенито Муссолини также был удален со сцены истории. Дуче итальянцев руководил своего рода фиктивным правительством в северной части своей страны под защитой немецкой армии. Когда британцы и американцы приблизились к нему, он бежал в Германию со своей последней любовницей Петаччи и группой своих приспешников. Партизаны поймали их, предали их военному трибуналу, затем поставили их к стенке и расстреляли. Этого было недостаточно, чтобы выразить свои чувства к этому отвратительному узурпатору. Они привезли тела Дуче и девицы в Милан, и с эшафота на старой площади Пьяцца Лорето повесили их на цепях вверх ногами и вниз головой, чтобы на них смотрел весь город и фотографировали для остального мира.

Ланни Бэдд считал эту пару диктаторов своими особыми и личными врагами. Он назвал их двумя лисами, чьи пушистые хвосты он хотел повесить над камином. Как они умерли и какие черви съели их, не имело значения. Дело в том, что они больше не могли мучить человечество своим невежеством, наглостью и слепой жаждой власти. Сбылась заветная мечта Ланни, весь народ проявил большую мудрость, чем любые самозваные лидеры. Если бы народ когда-то мог получить власть и смог удержать ее, то он и продукты его труда больше не были бы во власти злых существ, извергаемых из выгребных ям общества. До тех пор, пока такие существовали, пока они могли захватить богатство великих наций и повернуть их к фанатизму и агрессии, с ними нужно было бороться. Что означало, что взрослую жизнь любителя искусства, музыки и поэзии нужно было посвятить шпионажу и предательству.

Ровно четверть века прошло с тех пор, как Ланни Бэдду показали в кафе в Сан-Ремо агитатора Муссолини, которого проклял один из его последователей-социалистов, которого он предал. Позже Ланни присутствовал, когда Рик брал у него интервью для британской газеты. Еще позже американец услышал, как Дуче ревел со своего балкона и попытался рассказать миру о своем хладнокровном убийстве Маттеотти, самой благородной личности, которую Италия произвела во времена Ланни. Теперь его убийца висел вверх ногами на рынке, как зарезанная свинья!

Ланни не услышал об Адольфе Гитлере довольно рано, но потратил половину своей жизни на изучение этого гениального безумца, осознавая, какую угрозу он представляет для будущего, и обманывал его и выведывал его секреты. Это не было такой сложной задачей, потому что Ади был чрезвычайно откровенным обманщиком и мошенником. Он изложил все это в книге, но немногие за пределами его собственной страны удосужились прочитать ее. Он неуклонно придерживался своей теории, что чем больше ложь, тем легче в нее поверить. Снова и снова он говорил, что у него больше нет территориальных требований к Европе. Каждый раз, когда ему верили, и каждый раз он предъявлял новое требование в течение полугода или меньше. Его противники были настолько глупы, что надо сказать, что они заслужили то, что получили. Если бы это не означало таких ужасных страданий для десятков миллионов невинных и беспомощных людей.

Теперь эта злая пара была мертва. Но до этих пор они привели к гибели около тридцати или сорока миллионов человеческих жизней, а также такое количество сокровищ, которое трудно оценить, но это не могло быть меньше, чем полмиллиона миллионов долларов. Сумма настолько астрономическая, что её нельзя осознать человеческим разумом. Сколько жизней и сколько долларов потребуется, чтобы убрать очередную группу диктаторов из мира? И кто будет тем государственным деятелем, кто будет руководить этой работой? Будет ли это Уинстон Черчилль, непреклонный архи-тори, не задумывавшийся ни о чем, кроме защиты своей "Эмпа" над всеми остальными эмпами мира? Будет ли это генерал Шарль-Андре-Жозеф-Мари де Голль, дипломированный милитарист, увлеченный своим призванием, и фанатик-католик, гордящийся своим суеверием? Или это будет добрый и скромный человечек в Белом доме из города Индепенденс, штат Миссури, который любил играть в покер и на пианино, но знал немного больше, чем среднестатистический школьник, о нравах и аморальности, жадности и маразмах старого европейского континента?

III

Ланни остался в Мюнхене, потому что знал, что Алсос уже в пути и что Памятники не отстанут. Тем временем он мог разведать и получить информацию для них обоих. Большинство его знакомых были нацистскими лидерами, которые бежали или скрывались. Американцы бросали их в тюрьмы так быстро, как их могли поймать. Тюрьмы были удобным местом, чтобы их допросить, потому что они были сильно напуганы, ожидая жестокого обращения, которому они сами подвергли заключённых в течение двенадцати славных лет. Большинство из них были людьми без принципов, думая только о том, чтобы спасти свои шкуры. Они поняли, что им крышка, и они выпрыгивали из штанов, пытаясь угодить своим тюремщикам. Было немного смешно слышать, что они никогда не были "настоящими" нацистами, а только служащими, которые были обязаны выполнять приказы.

Зная расположение штабов как Третьей, так и Седьмой армий, Ланни без проблем получил ордер на постой и талоны на питание, а также разрешение отправляться туда, где ему будет удобно. Он попросил помощи у Седьмой армии на выполнение экстренной работы. Это был университет Мюнхена, и в нём был физический факультет. Он получил подразделение Т, состоящее из него самого и трех солдат с машиной. Подразделение Т прибыло к тому, что осталось от группы поврежденных зданий на Людвигштрассе. Всё низко склонялось перед американской силой. В Германии не было академической свободы в течение десятка лет. Все от дворников до президента маршировали гусиным шагом и хайлили Гитлера. Теперь они все примутся хайлить Эйзенхауэра. Президент доктор Вальтер Вюст был также профессором санскрита и персидского языка и директором гуманитарных наук Аненербе, полусумасшедшей организации, основанной Генрихом Гиммлером с целью сбора и сохранения знаний о древних германских племенах, прародителях "Арийского" мира.

Полковник Бэдд вел дела с административным главой университета. Этим джентльменом был полковник СС Вольфрам Сиверс, особенно пылкий нацистский энтузиаст и пропагандист. Он посчитал редкой удачей, что его имя начиналось и заканчивалось на S, поскольку это дало ему уникальную возможность продемонстрировать свою преданность арийскому наследию. Эмблема СС, носившаяся как повязка на плече, выглядела как пара параллельных молний. Внешний мир в своем невежестве считал само собой разумеющимся, что эти молнии символизировали военную угрозу. Но нет, они были древней рунической формой буквы S, и поэтому полковник Сиверс из СС подписывал свое имя так: SиверS.

Этот ученый администратор университета был послушен офицеру-победителю равного ранга и предложил познакомить его с главами его различных отделов, которые включали в себя Генеалогию, Происхождение собственных имен, Семейные символы (Sippenzeichen) и Маркировка домов, Спелеология, Фольклор и Welteislehre, что означало важное нацистское открытие, что внутреннее ядро всех планет и всех звезд состояло изо льда. Среди переписки, которую профессор Гаудсмит обнаружил в этом учебном заведении, было письмо от полковника Сиверса к чиновнице по имени Пиффл, в котором ей поручалось немедленно отправить представителя в Ютландию. Это было в самом разгаре войны на два фронта, потому что рейхсфюрер Гиммлер слышал сообщение о том, что в деревне Рибе была пожилая женщина, которая знала "методы заделки повреждений викингов".

Ланни не хотел ничего знать ни о викингах, ни о внутреннем ядре планет и звезд. Он хотел, чтобы его сразу отвезли на физический факультет, и там он хотел собрать и изъять все документы и записи любого характера. Это была задача некоторого масштаба, и дворники и профессора были вынуждены повиноваться. Все документы были сложены в одну комнату, и дверь заперта, и Седьмая армия установила круглосуточную охрану в ожидании прибытия еврейско-голландско-американского исследователя "спина электрона". Того, во что настоящие нацистские физики конечно не верили.

Выполнив эту важную работу, Ланни рискнул попросить еще одну услугу в штабе Седьмой армии. Он хотел, чтобы они позволили ему на неделю взять в качестве телохранителя и сопровождающего рядового первого класса по имени Фредди Робин. Имя солдата не имело значения в этой занятой армии. Без долгой волокиты Доку Бэдду дали приказ командованию еврейского мальчика, джип и водителя для быстрого перемещения в Розенхайм, где сейчас находился отряд этого мальчика. Конечно, никто не мог быть уверен, сколько времени этот отряд там пробудет. Седьмая армия продвигалась на юг через перевал Бреннер. Они были пятьдесят восьмыми в течение зарегистрированной истории, кто прошёл этот путь военным маршем. Они должны сорвать отступление немцев в Италии и привести их к быстрой сдаче в плен.

Таким образом, у Дока была еще одна поездка на каникулы с шофером, который рассказал ему о прелестях стремительного продвижения по всей Германии от Рейна до Дуная, когда одни враги сражались, как дьяволы, а другие стояли на обочине дороги, держа руки вверх и размахивая белыми тряпками, которые могли достать. Война была веселой на этом этапе. Но господи Иисусе, как много страданий она принесла в зимнее время, когда гуннов теснили назад к Рейну! У рядового Джека Форрестера их хватило на всю жизнь, и он хотел лишь вернуться в Абилин, штат Техас, где его ждала девушка. С самого начала и до конца Ланни не встречал ни одного солдата, который задумывался о решении проблем Европы. Их только беспокоило, что дома может не хватить работы, и парни, которые первыми доберутся туда, могли бы выбирать. - "Как скоро, вы думаете, они начнут отсылать нас обратно, Док?"

Появление Ланни в городе Розенхайм было поистине чудом для молодого Фредди. Он попал в армию к Саарбрюккене и помогал подсчитывать пленных на всем протяжении Рейнской области и Южной Германии. Он миновал Дахау и Мюнхен. Никто не успел выслушать его просьбу о том, что он может также считать заключенных в концентрационном лагере. Теперь он был со своим другом Ланни Бэддом, которого он обожал как величайшего человека в армии, даже не считая генерала Айка.

У Ланни был волшебный листок бумаги, который решил все формальности за минуту или две, и мальчику не потребовалось много времени, чтобы сложить свои вещи в сумку и бросить их на заднее сиденье джипа. Они убыли прочь, не останавливаясь даже на мгновение увидеть стремительную реку Инн, вдоль которой Ланни ехал вместе с Лорел Крестон, выезжая из Германии с разрешения Гитлера в день начала войны. Тогда дорога была переполнена немецкими войсками, идущими на фронт, а теперь она была переполнена американскими, делающими то же самое - но другой фронт!

Ланни собрался в Дахау не только из-за молодого Фредди. Отец Фредди был мертв и ушел, и не было никакого способа помочь ему. Ланни был заинтересован в том, чтобы помочь живым, завершив одну войну и сделав невозможной другую. Он знал, что Дахау был первым из концлагерей, принадлежащих Гитлеру. Сюда он ссылал своих особых врагов. Тех, кто угрожал его режиму, начиная с 30 января 1933 года, в день, когда он пришел к власти, и делал это ровно сто сорок семь месяцев до 30 апреля 1945 года, до дня, когда он пусти пулю в свой больной мозг. В Дахау он собрал своих самых умелых мучителей, чтобы вытащить секреты из заключенных и сделать их неспособными действовать или даже думать против своего режима. Здесь он поручил своим самым фанатичным своим приверженцам во имя экспериментальной науки причинять самые ужасные страдания этим несчастным. Замораживать их, подвергать их воздействию высоких температур, вводить в них препараты и яды, лишать их пищи, воды, сна и вести точный учет того, сколько они могут выдержать и как их можно вернуть к жизни и подготовить к следующим экспериментам.

В этом огромном тюремном загоне в несколько километров в окружности был заключен цвет политического и социального идеализма Германии. Лидеры, которые руководили трудящимися массами, и те молодые люди, которые обучались в рабочей школе, которой Ланни и старший Фредди руководили в Берлине. Возможно, он найдет Люди Шульц, мужа Труди, женщины, на которой Ланни женился после того, как ему сказали, что Люди мертв. Можно было предположить, что нацисты могли замуровать одного из своих самых ненавистных врагов в течение двенадцати лет и никогда не позволили внешнему миру услышать от него слово. Было даже возможно, что Труди может быть здесь! Рудольф Гесс просмотрел записи и сообщил, что она умерла в Дахау. Но тогда, вероятно, в Германии было столько же Труди Шульц, сколько в Америке Мэри Смит, и предположим, что Гесс ошибся?

В Дахау были не только немецкие социал-демократы, но и коммунисты, и демократы, и либералы, и пацифисты, и вообще все друзья человечества. Их преступления были такими, как прослушивание иностранных передач или неуважительное отношение к Regierung. Было более тысячи католических священников и, возможно, столько же протестантских пасторов, которых обвиняли в исповедании своей религии. И не только немцы, но и французы, и голландцы, и норвежцы, и чехи, и датчане, и, возможно, англичане и американцы. Все лучшие души мира, попавшие в смертельную ловушку Ади Шикльгрубера.

Ланни двигали не просто дружба и дружелюбное любопытство. Он надеялся получить массу информации от этих разных людей и из документов этого огромного лагеря. Заключенные могут обвинить виновных и защитить невинных внутри и снаружи лагеря. Они могли сказать, где спрятаны сокровища, а бумажные секреты более ценны, чем сокровища. Те, кому было достаточно жизни, были людьми, которые искупят душу Германии и будут руководить ее будущим. Там будет армейская разведка, которая будет задавать вопросы о военных преступниках. Но Ланни Бэдд знал особые вопросы и тактичные способы их задать. Он мог бы помочь не только Алсосу и Памятникам, но также AMG (Американскому военному правительству) и немецкому правительству, составленному из немцев, которое AMG уже устанавливало на завоеванной территории.

Дахау лежит почти в двадцати километрах к северо-западу от Мюнхена, и там есть железная дорога, но она не работает. Ланни получил автомобиль Даймлер, который оставил один из нацистских бонз, предположительно потому, что он не смог получить бензин. Было странно слышать, как эти хозяева Тысячелетнего Рейха запрягали лошадей, волов, коров и даже поляков и русских в свои коляски на резиновом ходу, чтобы вывезти свои тучные тела на восток. Они бежали от Седьмой Армии генерала Патча только для того, чтобы наткнуться на Третью Джорджи Паттона, направляющуюся сломя голову в Австрию. И поверьте, это были настоящие армии! У одного только Паттона было более трехсот пятидесяти тысяч человек.

Перед тем, как отправиться в это путешествие, двум исследователям нужно было сделать прививки от тифа, на их волосы и одежду хорошо посыпали ДДТ. Сообщалось, что в лагере было две тысячи случаев сыпного тифа, и посетитель не мог никого трогать, сидеть на стуле или прислоняться к стене, не нахватав вшей. Заключенные не могли быть освобождены под страхом распространения чумы по всей Германии. Они будут находиться в карантине, пока им не разрешат двигаться. Доктору Бэдду было настоятельно рекомендовано туда не идти, но он был особым человеком из разведки, и если он чувствовал, что это его долг, никто не смог помешать ему.

Дахауэрштрассе из Мюнхена была в воронках от снарядов, и был полна перемещенными лицами и военным движением. Мосты были разрушены, и они свернули на небольшие дорожки. По армейскому этикету за рулем автомобиля должен быть солдат. Но Ланни не доверял своему молодому другу, который был так взволнован, что не мог сдержать дрожания рук. "Шильон! Твоя тюрьма старинной кладки - Храм; пол - алтарь³¹", - писал поэт Байрон, и поэтому этот чувствительный еврейский парень думал о том месте, к которому он стремился. Если ему удастся найти здание, в котором находился его отец, он будет искать в каждом сантиметре следы письма. "Да не сотрут их - эти отпечатки! Они из рабства к богу вопиют!³¹".

Ланни вспомнил ворота и широкую улицу внутри между высокими административными зданиями. Чтобы обеспечить безопасность своего тысячелетнего рейха, Гитлеру понадобились тысячелетние тюрьмы и клетки для его противников. Он знал это и планировал с немецкой тщательностью. Должностные лица должны быть размещены с комфортом. У них должны быть хорошо построенные дома со всеми современными удобствами, хрусталем, серебром и льном, книгами, радио и музыкой, всей элегантностью и всей культурой для Herrenvolk, для тех, кого Творец выбрал для управления низшими расами на земле. Эти дома должны быть расположены в прекрасных садах вдали от всех ужасов.

Во время визита в один из таких домов Ланни сопровождал американский офицер, который уже успел осмотреться. Дом был немного недоделан на американский вкус, но приятный. На центральном столе лежал том, и Ланни поднял его. Гете Стихи и Песни! Мысли посетителя перенеслись в его раннюю юность, когда он обнаружил юного Гете лирических дней, богоподобное существо, поющее все прекрасное и благородное в человеческой жизни; im Ganzen, Guten, Wahren resolut zu leben! Затем Ланни заметил настольную лампу со своеобразным оттенком, пергаментной тканью, желтоватого цвета, украшенную грубыми узорами в красных и сине-германских орлах, флагах, геральдических гербах, русалках. "Это что?" - спросил он, и ответ был: "У кого-то была блестящая идея. Это татуированная человеческая кожа".

"Боже!" - воскликнул посетитель. - "Как вы думаете, они убивали людей, чтобы получить это?"

"Мы не убеждены в этом", - был ответ. - "Может быть, они просто отмечали людей, которые имели хорошие татуировки и ждали их смерти. В этом месте они умирали со скоростью по два каждый час".

"Вы должны сначала пойти и посмотреть на поезд", - заметил офицер у ворот. - "Если хотите узнать, что такое смерть, идите и посмотрите на нее и понюхайте". Так что посетители вышли и повернули на север, где стоял поезд. К Бухенвальду, лагерю близ Веймара на севере, приближались американцы, и нацистам, очевидно, показалось, что на юге будет безопаснее. Они загрузили около четырех тысяч русских и польских рабов в длинный грузовой состав из тридцати девяти вагонов более ста человек на вагон. Но железную дорогу бомбили, и, конечно, воинским эшелонам давали преимущество. Поэтому путешествие в Дахау заняло двадцать один день, и это было в начале апреля с холодом и дождем, а большинство вагонов были открытыми платформами, "гондолами", как их называют в Америке. По дороге погибла половина заключенных, а большинство остальных - через несколько дней после прибытия в Дахау.

Рельсовый путь был изогнут, что позволило увидеть весь поезд. Ланни и Фредди глянули на платформы и увидели самое страшное зрелище в своей жизни. Ряды и груды человеческих тел, многие обнаженные, другие, покрытые тряпками и кусками грязных покровов. Тела лежали так, как их владельцы упали, потому что у них не было сил ни стоять, ни сидеть. Несколько человек лежали на земле, где их расстреляли при попытке к бегству. Многие из обнаженных тел имели следы кнутов.

Есть расхожая фраза "просто кожа и кости". Это точная фраза, поскольку при голодании тело легко не сдается, а защищает себя, вытягивая всё из мышц и вводя это всё в сердце, легкие и кровеносные сосуды. Эти существа, которые когда-то были людьми, теперь были скелетами, покрытыми кожей. Кишечник их сжат, кожа живота лежала на позвоночнике. Их глаза утонули в глазницах, а их черепа были как у мумий. Они испускали болезненно сладкий запах, который грозил вызвать рвоту.

От этого запаха в Дахау не уйти. Весь огромный лагерь был пронизан им, и он плыл в сельскую местность, не обращая внимания на колючую проволоку под напряжением. Это было похоже на запах чикагских скотобаз, за исключением того, что из этих тел не готовили пищу. Посетители зашли в казармы, где узкие койки были в ярусах, и обнаружили, что многие из заключенных достигли той стадии истощения, когда они не могли ничего двигать, кроме своих глаз. Они потеряли способность усваивать пищу и лежали в ожидании милосердной смерти. Они лежали в своих собственных экскрементах, и поэтому появился новый вид запахов.

Когда они умерли, их поместили в штабели, точно так же, как в древесину, пока их не доставили в крематорий. Там их снова сложили, потому что крематории были переполнены, а топлива стало мало. Американская армия имела слишком много дел в Германии и все еще нуждалась в солдатах для ведения боевых действий в непокоренных частях. Они собирались приказать горожанам Дахау похоронить тела, которые были на платформах, и сообщили об этом Ланни. Интересно отметить, что пять тысяч человек в городе казались сытыми и крепкими. В сельской Германии не было недостатка в еде. Голод был преднамерен с самого начала. Неработающие заключенные получали один ломтик хлеба и один ковш жидкого супа два раза в день. Это давало около пятисот калорий, что составляет примерно одну четверть от того, что требуется для поддержания веса среднего человека в состоянии покоя. С начала до конца в этой адской норе было сто двадцать пять тысяч пленных, и около половины из них умерли от голода и болезней.

VII

Это был солнечный день, и все заключенные, которые могли двигаться, наслаждались теплом. Освобождение произошло два дня назад, но эти жалкие существа еще не отошли от своего возбуждения. Вид американских посетителей вызывал у них не контролируемые эмоции. Они прибегали или ковыляли, плакали, бессвязно болтали. Они хотели прикоснуться к посетителям, чтобы убедиться, что они настоящие. Они хотели схватить их руками, похожими на когти. Они хотели поцеловать их с небритыми лицами и прижать к ним свою вонючую и кишащую паразитами одежду. Они хотели поблагодарить их на сербском и русском, итальянском и французском, норвежском, польском и даже на хиндустани.

Там было огромное открытое сооружение, достаточно большое для плаца, с высокой деревянной стеной. Там было полно людей, и входить туда было действительно опасно. Одобрительные возгласы начались и раздавались повсюду. Большая группа людей пришла толпой, изливая свои благодарности, вопросы, просьбы. Они хотели сигареты, спиртное, еду. Их кормили, но, конечно, не так, как они хотели, иначе они бы убили себя. Тридцать две тысячи человек в этом месте, и ничего нельзя было сделать для них индивидуально. С ними обращались в массовом порядке. Но они были людьми, со своими индивидуальными надеждами и страхами, заботами и потребностями. Они хотели новостей о внешнем мире, о своих семьях и друзьях. Они хотели писать письма, отправлять сообщения. Они хотели рассказать свои истории. Они просто хотели контактов с чудесным свободным миром, узнать, что он существует, прикоснуться к какому-то его фрагменту. Все они пробыли во вшах и в вони так долго, что забыли, как это воспринимается нормальными людьми.

Посетители вышли из этого сооружения. Бесполезно пытаться вести там разговор. Они шли по узким проходам между низкими казармами, и здесь живые скелеты, слишком слабые, чтобы добраться до того сооружения, сидели или лежали у стен и прилагали немало усилий, чтобы поприветствовать посетителей, тошнотворной улыбкой и поднятием руки, возможно, на несколько сантиметров, может быть, на целый десяток. Их лица выглядели одинаково старыми. Здесь и там лежали тела другого сорта, нормальные по размеру и упитанные, но мертвые. Они были одеты в черную форму с эмблемой СС. Это были охранники лагеря, и три дня назад они помыкали своими жертвами. Куда бы они ни шли со своими рычащими собаками, жертвы должны были стоять смирно, держа шапки в руках, если у них были шапки, и не ближе полутора метров. Если кто-то сделал оплошность в этом церемониале, его хватали, связывали руки за спиной и вешали на крюк на стене на один час. В воскресенье, когда пришли американцы, толпа поднялась и убила всех своих мучителей, которых они могли достать. В первые минуты безумия люди рвались на колючую проволоку, прорываясь сквозь нее, а некоторые были убиты электрическим током или просто силой своего волнения.

Солдаты никогда не видел ничего подобного. Они слышали истории, но не верили им. Теперь они хотели рассказать миру, и они начали с одного такого же солдата и одного "Дока". Если задать им один вопрос, и они изольют поток ужаса и ярости. Посмотрите в этом бараке, где ютились поляки, бедняги, которых больше всего ненавидели. Трехъярусные койки, достаточно глубокие, чтобы скользить в них, и шириной полтора метра. По пять человек спали в каждой койке, и многие из них все еще оставались там мертвыми. Или это место, куда группа еврейских женщин была загнана три недели назад. Вещи, которые здесь творились, не могут быть напечатаны.

Дежурный в крематории принял участие в сопровождении посетителей через это большое кирпичное здание. Там был большой "офис", где жертв раздевали, была газовая камера, где их убивали, и было две большие печи, где их превращали в пепел, отлично подходящий для удобрения немецких полей. Были помещения для наказаний, где жертв вешали на крюках и избивали. И всё это было продуманно и устроено так, что, пока они висели, они могли видеть тела, брошенные в печи. В первые дни существования этого концлагеря Ланни провезли через него, или ему так сказали. Но он не видел ни одной из этих достопримечательностей, только казармы, в которых жили важные заключенные.

Всех таких людей забрали за две ночи до прибытия американцев. Восемь тысяч были помещены в огромный караван, и никто не знал, куда они ушли. Все документы лагеря были сожжены в крематории. Позже Ланни обнаружил, что некоторые записи были тайно сохранены врачами заключенных, но они касались только медицинских вопросов, количества умерших заключенных и того, от чего они умерли. Врачи были из всех стран Европы и были одними из самых умных людей, которых встречал Ланни. Они сделали все, что могли, с небольшим количеством инструментов и почти без лекарств. Им давали достаточно еды, чтобы они могли работать. Они и медбратья, которые также должны были заниматься медициной в меру своих возможностей.

Они говорили о предполагаемых медицинских экспериментах, которые нацистские врачи проводили в лагере по правительственным заказам. Об этом в Каринхалле рассказал сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт один из "ученых", планировавших эту работу. Одиннадцать тысяч человек умерли от заражения малярией, чтобы проверить различные способы лечения, которые не увенчались успехом. С целью помочь нацистским летчикам, которые прыгали с парашютом в Северное море или Балтийское море, Люфтваффе стремился выяснить, как долго человек может выжить в холодной воде и как его лучше всего оживить. Чтобы в этом убедиться, у них здесь в Дахау был резервуар, температура которого может быть понижена по желанию, заключенных погружали на точное время и тщательно вели записи. Все эти записи были сожжены, но копии были найдены позже в штаб-квартире Люфтваффе. Они были гротескно тщательны. Среди методов оживления было укладывание жертву в постель с молодой женщиной. Записи "Раздела Н" показывают эффективность "согревания одной женщиной", "согревания двумя женщинами" и "согревания женщинами после полового акта". Шестьсот жертв погибли, несмотря на такое согревание. Доктор Рашер, проводивший эти уникальные эксперименты, попросил перевести его в Освенцим, потому что там было холоднее, а "пациентов" можно было морозить под открытым небом. Кроме того, потому что они создавали проблемы в Дахау, они "ревели, когда их морозили".

VIII

Ланни и его юный друг провели два дня и три ночи в этом аду, ночуя в одном из домов офицеров. Они опросили всех, кого встречали, о заключенных по имени Фредди Робин, Люди и Труди Шульц, но безрезультатно. Двенадцать лет назад были давно, и за это время шестьдесят тысяч людей умерли и сгорели дотла, кто может помнить имена? Кто вообще может попытаться? Здесь люди были преднамеренно лишены индивидуальности и превратились в груду костей, которые можно сложить, как древесину. Все интеллектуальные люди были убиты или увезены. Фредди неутомимо ходил по лагерю от одного социал-демократа к другому, но он не нашел никого, кто утверждал, что был в этом лагере с самого начала. Люди не жили здесь так долго, говорили они.

Ланни спросил относительно офицера вермахта Оберста Оскара фон Герценберга, но никто о нем не слышал. У Ланни не было вестей о любовнике Марселины, и это было просто дикое предположение, что он может быть здесь. Он знал о заговоре с целью взрыва Гитлера в июле прошлого года. За это несколько тысяч человек были расстреляны или повешены. Но возможно, что другие, против которых не было ничего, кроме подозрений, были брошены в тюрьмы. Возможно даже, что Марселина была среди немногих женщин, заключенных в Дахау. Ланни встретил мужчину, который видел, как она танцевала в ночном клубе, но это было самое близкое, что он получил о ней.

Он опросил врачей, а затем и религиозные группы. Трудно было представить кого-либо менее религиозной, чем Марселина Дэтаз. но кто бы мог догадаться, что может случиться с мужчиной или женщиной, сталкивающейся с такими ужасными пытками? Они были намеренно разработаны, чтобы сломить человеческий дух. И как им это удавалось? Он обнаружил, что политические группы не очень хорошо выдержали испытания. Среди них были герои и святые, но многие другие сломались и приняли работу, чтобы господствовать над менее удачливыми заключенными, евреями, поляками, славянами. Они ссорились из-за куска хлеба или окурка. Хотя обладание последним включало наказание. За это четырех человек запирали в коробке размером с телефонную будку и оставляли на три дня и ночи без еды и воды.

Религиозные люди, казалось, справлялись лучше. В этом лагере было много всякого духовенства. Ортодоксальные евреи и все секты христиан, католики, греческие православные, старокатолики, мариавиты и множество протестантских конфессий. Они были объектами особой ненависти нацистов и всячески эксплуатировались. Триста пятьдесят человек были собраны в одном помещении, управляемом "капо", осужденными уголовниками, которых отправили сюда из-за их достоверной жестокости. Зимой священники и служители сгребали снег и убирали его из лагеря. Перевернутые обеденные столы были поставлены на длинные тачки, чтобы возить снег и сбрасывать его в реку, которая протекала мимо лагеря. Они выдержали все это и сохранили свою веру.

Это связано с психологической проблемой, представлявшей интерес для Ланни. Как им это удалось? Очевидно, что, у материалиста есть только тело, и если оно ослаблено, то материалист ослаблен, и если тело разрушено, это конец материалиста. Вы противостоите этому физическим путем, но когда вы пойманы и заключены в тюрьму и у ваших врагов есть все оружие, что еще вы можете сделать? Вы можете ненавидеть их, но вы понимаете, что ваша ненависть бессильна, и рано или поздно это истощает силу вашей воли.

Но всё иначе, если вы верите, что ваше тело - вещь временная и относительно неважная! Вся плоть - трава, и неважно, увянет ли она рано или поздно. Когда она мертва, бессмертная душа сбегает из своего рабства и летит в небеса, чтобы надеть нематериальный венец мученической короны. Тем временем Бог с вами, Святое Семейство и все небесные войска, херувимы и серафимы, благословенные святые и благородная компания мучеников. Вы молитесь им, они дают вам духовную силу, они позволяют вам бросить вызов вашим угнетателям, смеяться над худшим, что может сделать сатана. Когда ваша физическая сила уменьшается, ваша моральная сила растет.

Католическое духовенство особенно имело преимущество в таких испытаниях, как это. Их религиозная жизнь была тренировкой для этого. Их традиции были полны мученичества, а также самонаказания. Их св. Симеон Столпник из Антиохии прожил свою жизнь на вершине каменной колонны, своего рода курица-наседка на флагштоке в старинном стиле. И, несомненно, общежитие в Дахау было не менее комфортным. Католические фанатики практиковали бичевание, разрывая свои спины колючими стальными кнутами. Это все еще делалось в Мексике. Католики по-разному смиряли свою плоть и забывали о своих физиологических потребностях. Их послушание практиковало безбрачие, они носили нелюбимую и неудобную одежду, время от времени обходились без еды и учились не скучать от повторения молитв и церемоний. Когда их сажали в какую-то тюрьму, они походили на хорошо обученные войска, вступающие в бой. Они точно знали, что делать, и их новая жизнь была похожа на их старую, только чуть хуже.

Ланни разговаривал с отцом де Конинком, католическим священником из Бельгии. Его обвиняли в чтении лекций другим священникам о несовместимости нацизма с Евангелием. Когда он прибыл в Дахау, там было около двух тысяч пятисот католических священников, а теперь, спустя три года, их было только тысяча сто, остальные умерли или были убиты. У него были основания полагать, что он был одним из тех, кто был предназначен для газовой камеры, и в течение двух месяцев он ждал исполнения приговора. Он был спасен благодаря цепочке обстоятельств, при которых, как он сказал Ланни, "защита Девы была очевидна". Для неверующего это казалось многобожием, но Ланни оставил свое мнение при себе.

Этот сверх терпеливый священник продолжал объяснять, что ему удалось получить освященные облатки, то есть пластины, которые в результате процесса, называемого причащением, были превращены в мистическое тело Христа. Он разбил их на крошечные частицы по двадцать для каждой облатки и завернул их в сигаретную бумагу. Умирающему, который исповедовал свои грехи, покаялся и съедал одну из этих крошек в благоговейной церемонии, ему прощались его грехи, и его душа возносилась на небеса. Этот дар назывался Viaticum - причастие, даваемое умирающему. И отец де Конинк смог дать его многим на пути к казни. Они умерли, как он сказал, "с истинной святостью".

Ланни эти облатки казались истинным фетишизмом, но он снова промолчал. Что он, светский человек и любитель искусства, мог сказать двум тысячам жертвам тифа, запертым здесь на карантине. И хотел бы он быть вместе с ними взаперти, как это сделали многие священники? Он хорошо был обсыпан ДДТ и знал, что трудолюбивая армия делала то же самое для всего лагеря как можно быстрее. Если покончить с войной, нищетой и невежеством по всей земле, то можно покончить с тифом и всеми другими эпидемиями, и Ланни принял это за свою работу. Но между тем здесь были две тысячи человек, большинство из которых должны были умереть, и если кто-нибудь мог сделать их счастливее, умирая, даже рассказав им миф, то пусть это будет сделано. Так Ланни сказал молодому Фредди и обнаружил, что новое поколение было шокировано этой идеей. Пусть людям говорят правду, хотя это делает их несчастными!

"А что есть правда?" - спросил этот современный Пилат, сидя за рулём Даймлера, следующего обратно в Мюнхен. - "Можешь ли ты быть абсолютно уверен, что ни одна часть психического существа твоего отца не выжила? Можешь возразить против этого? Но можешь утверждать, что это так? И каким же было психическое существо твоего отца?"

___________________________________________________

КНИГА ПЯТАЯ.

Они из рабства к богу вопиют³²

___________________________________________________

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пали могучие³³

Когда Ланни и Фредди вернулись в Мюнхен, война с Германией была близка к концу. Сначала сдались немецкие войска в Италии. Два дня спустя в Голландии и на северо-западе Германии, а на следующий день в Берлине. И что союзники собираются делать с этой колоссальной победой? Молодой Фредди хотел это знать, но Ланни не мог ему сильно помочь. Он не знал этого нового человека в Белом доме и ничего не мог узнать о нем. Подсознательно, возможно, он обижался на то, что он был там, как ребенок обижается на новорожденного на руках своей матери. Ланни хотел принять ванну и сменить нижнее бельё, а также почистить и погладить свою форму. Ему казалось, что он воняет падалью, и он воображал, что люди странно смотрят на него. Он хотел увидеть что-то отличное от Дахау, и ему было не очень приятно бродить по улицам Мюнхена и смотреть, как обессиленные и голодные граждане сгребают щебень в армейские грузовики. Сгоревшие здания напомнили ему человеческие черепа с почерневшими глазницами, а балки, торчащие в воздух, были костями мертвых зданий.

Он отправил молодого человека обратно в его часть, сказав ему, чтобы он не был слишком опечален итогами их экспедиции. Он сделал все возможное, и никто не мог сделать лучше. Что бы ни случилось, нацизм и фашизм были мертвы в Италии и Германии. Именно за это старший Фредди отдал свою жизнь, и он, несомненно, с радостью отдал бы ее снова. Новое поколение должно продолжать оттуда.

Профессор Гаудсмит и его группа прибыли в Мюнхен, а вместе с ними и Джерри Пендлтон. Джерри был с подразделением Т в маленьком городке по имени Целле, к северу от Ганновера, где, как сообщалось, у немцев была лаборатория с центрифугой. Они нашли лабораторию в нескольких комнатах фабрики по производству парашютного шелка. Как и все остальное, что немцы делали по линии атомного деления, было в небольшом экспериментальном масштабе. Они нашли несколько важных докладов профессора Вальтера Герлаха, физика, которого Гитлер поручил Ланни увидеть в Институте кайзера Вильгельма в Берлине. Теперь Герлах бежал в Мюнхен, и Джерри должен был помочь в охоте на него.

Ланни был никому не нужен и решил, что он на время оставит Памятников и посмотрит на что-нибудь красивое. Он возобновит свои старые мюнхенские знакомства, считая, что кто-то из них всё ещё жив и не сбежал из бомб. Его первая мысль была о Фрайхерре фон Брайне, баварском землевладельце и коллекционере произведений искусства, у которого он купил картину в качестве прикрытия своего присутствия в Мюнхене, когда разрабатывал план по вывозу Фредди старшего из Дахау.

Он пошел пешком и увидел выгоревший остов великого Немецкого музея. Он прошёл мимо нацистского Коричневого дома, где он встречал Гитлера. Он вспомнил красные кожаные кресла с бронзовыми гвоздями и большие бронзовые инициалы на двери кабинета. В вестибюле находилась мраморная статуя Дитриха Экхарда, горького пьяницы, наркомана и нацистского философа, крупного доброжелательного арийского бога с огромной головой, выпученным лбом и удивительно маленькими глазами. Теперь здание, святыня нацизма, было одной кучей обломков. Дальше был огромный белый дом с колоннами Haus der Deutschen Kunst, который острословы города называли "греческим железнодорожным вокзалом". Здесь Гитлер разместил обычные произведения искусства, которые он одобрил. Здание было покрыто огромной рыболовной сеткой темно-зеленого цвета. Теперь сеть развевалась по ветру, но она выполнила своё предназначение, заставляя бомбардировщиков думать, что это парк.

Ланни отправился в жилой район, в котором у Фрайхерра был свой прекрасный дом. Такие районы сохранились, за исключением тех мест, находящихся слишком близко к военным целям. Дом Фрайхерра был цел, но он там не жил. Нацисты выгнали его, и он жил в дачном домике садовника. Американцы захватили особняк, который очень нравился владельцу, потому что американцы платили ему арендную плату, что позволило ему быть постоянным покупателем черного рынка.

Он был круглоголовым, темноглазым баварцем, с темными поседевшими волосами. Он больше не выглядел румяным толстяком, но все же сохранял свои мирские добродетели, дружелюбие и изо всех сил старался с юмором взглянуть на пережитый им опыт. Никогда не рассказывай о своих проблемах, потому что если ты это сделаешь, твои друзья станут избегать тебя! Он сказал: "Gruss Gott!" и добавил: "Спасибо ему, нам больше не нужно говорить о крови и почве, крови и расе, крови и железе, крови и кишках!" В течение последних пятидесяти лет баварцы его поколения наблюдали калейдоскоп истории. Монархию с безумными правителями, мировую войну, социалистическую республику и коммунистическую революцию, демократическую республику и националистическую революцию. "А теперь", - сказал он, - "у нас есть Американское военное правительство, и что вы собираетесь с нами делать?"

"Мы будем относиться к вам вежливо", - ответил приравненный полковник. - "То есть, если вы не были нацистом. Я с удовольствием предоставлю вам чистое карантинное свидетельство, и вы сможете занять должность в новом гражданском правительстве, когда оно будет сформировано".

"Gott behute!" ("Упаси боже!") - воскликнул благочестивый джентльмен. - "Никакой политики для меня! Но если бы я осмелился попросить об одолжении, я бы очень скромно предложил, чтобы ваше правительство вернуло мои картины, которые нацисты получили от меня".

- Lieber Baron, это именно то, для чего я в Мюнхене. Любые предметы искусства, которые вы можете доказать, что они были ваши, будут гарантированно возвращены.

- Технически говоря, они не мои, потому что мне пришлось подписать документ прощания с ними. Герр Уолтер Андреас Хофер навестил меня. Возможно, вы знаете этого джентльмена?

- Я имел удовольствие встречаться с ним несколько раз. Ланни не сказал в Каринхалле, потому что пришлось слишком много объяснять.

- Такой визит никогда не доставлял удовольствия любому немцу, который владел картинами. Герр Хофер говорил: 'В следующем месяце день рождения рейхсмаршала Геринга, и мы считаем, что добрым поступком был бы подарок для Национального музея, который он планирует учредить'. Если у вас есть хорошая картина, он предложил бы вам ее подарить. Если у вас нет достаточно хорошей картины для великого Музея, он скажет вам какую цену надо заплатить музею. Никому никогда не приходилось говорить, насколько опасно было бы отказываться.

"Вам повезло иметь хорошие картины", - сказал Ланни, улыбаясь. - "Вы получите их обратно, если мы сможем их найти. Если бы вы заплатили деньги, у вас не было бы такого шанса. И этот вопрос не возник".

Пожилой аристократ серьезно посмотрел на этого статного американского офицера, без сомнения, стараясь изо всех сил не выглядеть недоверчивым. - "Вы действительно считаете, lieber Herr Budd, что наша собственность будет возвращена нам, а не изъята в счёт репараций?"

- Я рассказываю вам политику организации, в которой я работаю, Комиссии по памятникам, изобразительному искусству и архивам.

- Вы, американцы, действительно выдающиеся люди!

- Мы надеемся установить стандарт международного поведения. Надеюсь, мы повесим много военных преступников, но мы не планируем грабить ни в чем не повинных гражданских лиц.

III

Фрейхерр не стал возражать. Помнил ли он, как он говорил Ланни за несколько дней до войны, что Германия должна расширяться? Большинство немцев говорили это, но никто не сказал бы, что гражданские лица несут какую-либо ответственность за отвратительные поступки, совершенные в Фатерланде. Все они будут утверждать, что они не знали, что происходит, и что, во всяком случае, они ничего не могли сделать. Ein einzelner, machtloser Mensch! (Одинокий, бессильный человек!) Никто из них никогда не заявлял, был ли он среди тех толп, иногда миллионов в одном месте, которые вопили и ревели за национал-социализм и своего фюрера.

"Что я могу сделать взамен?" - спросил Фрайхерр, и Ланни сказал: "Вы можете помочь нам найти, где скрыты художественные сокровища, чтобы мы могли вернуть их тем, кому они принадлежат. У вас есть мысли, сохранил ли Геринг что-либо из своих сокровищ на Юге?

- Мне сообщили, что вся его коллекция из Каринхалле была помещена в грузовые вагоны и доставлена на юг, и что поезд находится где-то недалеко от Берхтесгадена. Французы уже добрались туда, и поэтому вам лучше поторопиться, если вы планируете сделать что-то альтруистическое.

"Это действительно очень интересно", - сказал Ланни.

- Кроме того, Эмми Геринг постоянно посещает замок, принадлежащего богатому южноамериканцу в Целль-ам-Зее. Очень маловероятно, что Герман не смог доверить ей нескольких старых мастеров, как защиту от случайности. Я слышал, что они там.

- Besten Dank, Baron. Могу я спросить, как вы узнаёте такие вещи?

- О, мы, баварцы, отличные сплетники, и когда мы встречаемся в домах друг друга, мы говорим быстро, всегда шепотом. Какое еще удовольствие у нас есть? Некоторые из нас, кто доверял друг другу, поддерживали своего рода подполье против нацистов.

- Будете ли вы поддерживать своего рода подполье против нас, американцев?

- Если вы будете вести себя достойно, как вы сказали мне, то будет подполье, которое поможет вам. Уверяю вас, новость, которую вы только что сообщили, вызовет сенсацию в соответствующих социальных кругах, и такая информация пойдёт вам валом. Я могу рассказать вам больше.

"Могу ли я делать заметки?" - спросил сотрудник Памятников. Он принес карандаш и немного бумаги на случай, если в доме богатого мюнхенца ничего не окажется. Он записал поезд Геринга и замок в Целль-ам-Зее. Он отметил, что могут быть сокровища, спрятанные в замке Риббентропа в Фушле, а также в одном из них, построенных сумасшедшим королем Баварии Людвигом II. В соляной шахте в Альт Аусзее, высоко в горах к юго-востоку от Берхтесгадена, находится колоссальное хранилище. Говорят, что в нем хранится десять тысяч картин, в том числе большинство и, возможно, все сокровища Венского музея. И так далее до тех пор, пока у Ланни листы бумаги не были заполнены заметками и обещанием большего в течение нескольких дней.

"Но не упоминайте меня", - добавил Фрайхерр фон Брайне. - "Я могу сделать для вас гораздо больше".

Прибыл первый отряд искателей искусства, и сначала всем пришлось пройти большой суетливый путь, чтобы получить ордер на постой, место для приёма пищи и офис, достаточно большой, чтобы вмесить все сокровища, которые будут разысканы. Им было отведено Verwaltungsbau, здание нацистской администрации, одна из тех огромных массивных построек, которые возвёл величайший архитектор мира для своего тысячелетнего рейха. Все было построено из камня, прочно, стандартно, просто, практично и уродливо. Дом был трехэтажным и занимал почти целый квартал, выходящий на Кёнигсплатц. Внутри были два больших центральных двора, с каждого вела мраморная лестница на этаж выше. Здание не было повреждено бомбами, но было сильно потрясено. Мансардные окна были разбиты, пол был залит дождём. Но их очень быстро заколотили. Двери не запирались, но их тоже ремонтируют, а разбитые окна покрывают прозрачным пластиком.

Было второе здание Фюрербау было копией Verwaltungsbau, там находились мюнхенские офисы Гитлера. Второе здание находилось только через квартал, и два здания были связаны подземными переходами. Именно в Фюрербау Чемберлен подписал Мюнхенский пакт, который должен был гарантировать мир для нашего времени. Стол, на котором происходило подписание, теперь будет использован в качестве стола для конференций этими искусствоведами из музея Фогга в Кембридже и других музеев Америки. Прошло меньше семи лет, и Господь низложил сильных с престолов, и вознес смиренных³⁴!

План состоял в том, чтобы привлечь технический персонал немецких музеев для выполнения огромной работы, которая предстояла. И здесь, как и везде, стояла трудная задача исключения нацистов в стране, где все были вынуждены быть нацистами, чтобы выжить. Памятники работали под давлением. Они уже узнали о поезде, полном картин Геринга, и поняли, что это, вероятно, самая ценная коллекция из когда-либо собранных в мире. Что-то должно было быть сделано с этим без промедления, и они с облегчением узнали, что Ланни уже обсудил этот вопрос со штабом Седьмой армии и получил необходимые разрешения и принял меры, чтобы подразделение Т возглавило путь. Предполагалось, что сражений больше не будет, но в лесах и горах были группы нацистских фанатиков, и никто не мог сказать, где они могут совершить нападение. Такие сокровища потребовали бы круглосуточной охраны и колонны грузовиков, чтобы привезти их.

Ланни попросил пойти с первым отрядом, и ему разрешили. В первом отряде были исключительно приятные ребята, знавшие все предметы, которые он любил больше всего. Два джипа и штабной автомобиль быстро мчались по автобану в направлении Зальцбурга. Воронки были уже засыпаны, разбитые танки сброшены с дорог в канавы, и через водные преграды наведены временные мосты. Сапёры с волосатыми ушами³⁵ проделали всё это за одну ночь. Была почти середина мая, и солнце светило тепло, цветущие фруктовые деревья и снежные горы были великолепным фоном для каждого пейзажа. Из этого далекого вечного снега текли потоки воды, чистые зеленые во многих ручьях, кроме кремовой пены. Покидая мюнхенскую равнину, въезжаешь в холмы, а затем подъем в австрийские Альпы.

Юго-восточный участок земли Германии в форме полуострова въезжает в Австрию. Отсюда идут две дороги на восток и на юг. Ади Шикльгрубер, когда-то обитатель венских трущоб, выбрал этот регион для своего горного уединения и приобрел дом с видом на землю своего рождения. Он превратил скромную виллу в место, подходящее для проживания будущего правителя мира.

Они миновали широкое синее озеро Кимзее, и вскоре после проезда Траунштайна они покинули автобан и повернули на юг. Дорожный знак гласил: "Берхтесгаден, 30 километров". Дорога шла вдоль извилистого ручья и была прекрасно сбалансирована, позволяя не снижать скорость даже на поворотах, а леса проносились мимо, как в кинофильме. Ланни никому не говорил, насколько ему знакома эта дорога. Сколько раз он приезжал сюда днем и ночью, под солнцем, дождем и снегом. Во-первых, они бы не поверили ему, и если бы кто-то поверил, то этот человек никогда бы не переставал задаваться вопросом, что это был за человек и на чьей стороне он действительно был.

Они прибыли в приятный маленький курортный городок с множеством отелей и купальных заведений. Три дня назад он кишел нацистами, а теперь он кишел "Амисами", как нацисты называли своих главных врагов. Эти особые Амисы носили нашивку на плече, состоящую из синего треугольника с желтым треугольником внутри и красным треугольником внутри предыдущего, и это означало, что они принадлежат к Седьмой армии. Их соединением была 101-я воздушно-десантная дивизия, очень дерзкая и гордая собой. Они скажут вам, что причина, по которой эсэсовцы так быстро спускались из этих заснеженных Альп, заключалась в том, что они хотели сдаться столь известному воинству.

Памятники разыскали штаб и спрашивали о поезде Геринга. Выяснилось, что кто-то осознал важность картин стоимостью в миллиард долларов, и теперь этот материал выгружался и увозился по проселочной дороге в небольшое место под названием Унтерштайн, где до недавнего времени существовал дом отдыха для немецких офицеров. Здесь было около пятидесяти комнат, и все, что могло понадобиться для сортировки и каталогизации девяти грузовых вагонов сокровищ искусства.

Таким образом, чрезвычайной ситуации больше не было, и сотрудник Памятников, отвечающий за подразделение Т, решил, что нужно отправиться в Альт Аусзее, примерно в ста километрах дальше к востоку, осмотреть соляную шахту и убедиться, что тысячи картин, спрятанных там, были в безопасности от грабителей, от сырости и плесени. Штаб не был уверен, добрались ли их люди туда или нет, но они или другие из Третьей армии, несомненно, сделают это в течение дня. Во всяком случае, это не имело большого значения, потому что только что стало известно, что в Берлине три немецких командующих свкми видами ВС - сухопутных (Кейтель), флот (Фридебург) и ВВС. (Штумпфф) подписали сегодня утром официальную капитуляцию всех вооруженных сил Германии, которая вступит в силу в одну минуту после одиннадцати часов этой ночи. Ланни спросил офицера, который передал им эту новость: "Зачем эта дополнительная минута?" Офицер, выходец из Бронкса в Нью-Йорке, ответил: "Dunt esk!"

Так что это был День Победы, так долго желанный, так долго откладывавшийся! Дома дико радовались, но в армии их было немного. Люди слишком устали. Война была не веселой, и не позволяй никому говорить тебе иначе. Так говорили повоевавшие солдаты. Тут и там офицеры жали друг другу руки, и некоторые из них выпили слишком много. Военнослужащие рядового и сержантского состава повторяли свой старый вопрос: "Когда мы доберемся домой?" Не говорите ни с кем из них о живописных и исторических зданиях без водопровода, центрального отопления или других удобств! Пусть французы и гансы имеют свое искусство и культуру, а нам дай аптеку с содовым фонтаном на углу, и кинотеатр с новой программой два раза в неделю - на американском языке!

Памятники изучали свои карты, а тем временем Ланни обдумал ситуацию. Затем он сказал: "Я думаю, что для вас не будет никакого ущерба, если я здесь останусь. Здесь есть люди, у которых я могу получить важную информацию". Они знали, что он уже получал такую, и пожелали ему удачи.

В течение восьми лет мысли Ланни Бэдда качались, подобно маятнику, между Белым домом в Вашингтоне и гитлеровским Бергхофом, стоящим на высотах к востоку от этого маленького городка. Он видел фюрера во многих других местах, но это было место по его собственному выбору, место, которое раскрыло его душу. Берхтесгаден был назван в честь дикой ведьмы, и Ади любил все фантазии о древних германцах, которые носили медвежьи шкуры и жили в темных лесах этой земли. В глубине души он верил во всех этих существ, ведьм, эльфов, великанов, огров, гномов, драконов, Лорелей, Валькирий и даже богов. Он включил Песнь о Нибелунгах в историю и Кольцо нибелунга во всю музыку и поэзию. Старые кровавые легенды сработали в его подсознании и заставили его уничтожить около десяти или двадцати миллионов человек за то, что они не были немцами. В поле зрения его виллы была деревня Браунау в австрийском Иннвиртеле, где он родился, а за ее пределами был город Линц, где родилась его мать, и где он собирался воздвигнуть в её память храм искусства, которое отбросит Каринхалле в тень.

Похоже, теперь он был мертв, как и его тысячелетний рейх и все остальные его мечты. От его Бергхофа остались лишь сгоревшие руины, на которые Ланни достаточно нагляделся. Но в Оберзальцберге была живая женщина. Или он так надеялся. Прошло полтора года с тех пор, как он посетил ее, и она дала ему еду и проводника, чтобы помочь ему сбежать в Италию. Он не мог написать ей письмо с выражением благодарности, но теперь он мог навестить ее и посмотреть, как она. Как источник слухов она была даже лучше, чем Фрейхерр фон Брейн. У нее было свое летнее шале здесь с тех пор, как она, к несчастью, вышла замуж за князя Доннерштайна, намного старше ее. Намного означало около тридцати лет, и она знала Весь высший свет, искавший убежища в этих горах, и ее слуги знали их слуг.

Это была бы приятная пешая прогулка во второй половине дня за город, и Ланни намеривался насладиться ею в восхитительный яркий день. Но майор Дженнингс из разведки, которому он рассказал о своих планах, сказал, что об этом не может быть и речи. Война еще не закончилась, и любой немецкий солдат имел законное право застрелить любого американца в военной форме. В этих лесах прятались не только нацистские фанатики, но и вынужденные переселенцы и беглецы из дюжины стран и просто бандиты. Полномочия мистера Бэдда Управления стратегических служб были высшей марки, и если у него были дела в Оберзальцберге, Армия должна предоставить ему эскорт. Армия не позволит ему прогуляться, как будто это Адирондак.

VII

Поэтому бывший агент президента ехал чинно на автомобиле Мерседес с вооруженным шофером и автоматчиком впереди, и никто в них не стрелял. Впереди было знакомое и неповрежденное шале, и в саду была Хильде княгиня Доннерштайн, которая собирала гусениц с капусты, как любая крестьянка. В старые времена у нее была бы широкая корзина, и она резала бы розы для своего обеденного стола. Она любила розы, а теперь она любила капусту. Она была красивой и веселой, а теперь ее волосы поседели, а лицо испестрили морщины, а кожа на руках покрылась пятнами и огрубела от работы на открытом воздухе. Она была в печали, потому что ее мать погибла при бомбежке их берлинского дворца, а ее сестра лежала больной в доме. Доктора не было. Все они ухаживали за ранеными и умирающими.

Она была рада видеть этот образ из свободного мира. - "Я знала, что ты придешь, Ланни. Но ты в форме!"

Он объяснил, что он нестроевой офицер, и она сказала, что с ней все в порядке - все порядочные люди Германии устали от нацистов и их дел. Она отвела его в беседку, построенную на скале, где они сидели в счастливые времена. Оттуда было видно место, где был Бергхоф, и она предложила театральный бинокль и осмотреть руины. Он отказался, ему было грустно думать о бомбардировке дома, потому что это было прекрасное место. Но это место, несомненно, было нацистской святыней, и американцы не хотели оставлять какие-либо памятники этой злой конфессии. Они также будут осторожны, чтобы не делать никаких мучеников. Никто не будет наказан, пока он не предстанет перед судом и не будет признан преступником.

"Сюда попадёт твой сосед, Der Dicke", - сказал он с улыбкой, и она рассказала ему удивительную историю о том, что происходило с Герингом в последнюю неделю или две. Он отправился в Берлин и пытался убедить Гитлера в том, что война проиграна, но Гитлер не согласился и впал в ярость. Геринг ушел и сказал своим друзьям, что фюрер безумен. Позже он позвонил Гитлеру, предложив возглавить Германию и осуществить капитуляцию. В ответ Гитлер назвал его предателем и негодяем и приказал эсэсовцам схватить его и сразу же расстрелять. Эсэсовцы повиновались первой половине приказа, но они колебались исполнить вторую половину, поскольку рейхсмаршал с его украшенным драгоценными камнями жезлом был величественной персоной в их глазах. В замешательстве разгрома произошел конфликт власти, и группа десантников Геринга ворвалась и спасла его и увезла куда-то в горы.

"Какая история!" - воскликнул он. - "В каком мире мы живем!"

"Мне трудно что-то менять, что я хочу продолжать жить в нем", - сказала Хильде. - "Но я вижу, что ты выглядишь хорошо и счастливо. Расскажи мне, как ты ушел".

Он рассказал историю о том, как он шел и путешествовал автостопом на юг, и как благодаря объединенному волшебству итальянских партизан и американских секретных агентов его вывезли в Адриатику на рыбацкой лодке и подобрали на гидросамолете. Теперь он ищет произведения искусства, спрятанные нацистскими грабителями. И именно она соберёт информацию для него в этом районе. У него были какие-то секретные фонды, из которых он был уполномочен оплачивать такие услуги, и в мире не было причин, по которым она не могла из них получить. "Более того", - сказал он с одной из своих веселых ухмылок, - "я принесу тебе немного инсектицида из гарнизонной лавки, и ты сможешь опрыскивать свою капусту вместо того, чтобы сдирать насекомых аристократическими пальцами".

"В Германии больше не будет ничего аристократического", - печалилась она. А он сказал, что хотел бы в это поверить, но боится, что это не так.

"Держись за свои акции и облигации", - сказал он ей, - "Особенно промышленные. Рузвельт мертв, и я предполагаю, что Америка будет поддерживать то, что она называет системой частного предпринимательства во всем мире. Когда фабрики снова запустятся, ты снова сможешь жить в роскоши за счёт немецких рабочих".

"Ланни, как ужасно!" - воскликнула она по-английски, потому что ее речь была космополитической, как ее вкус и окружение. - "Я думала, что ты давно преодолел весь этот социализм!"

"Я только претворялся, дорогая старушка", - сказал он ей. - "Я все еще такой же розовый, как розы, которые ты выращивала".

"Некоторые розы красные", - предупредила она. - "И, lieber Gott, эти ужасные русские! Вы позволите им завладеть нами?" Он пообещал использовать свое лучшее влияние в Вашингтоне при условии, что она расскажет ему все, что сможет, о тайниках с сокровищами искусства в Баварских Альпах.

VIII

Это ее устраивало, и она без промедления включилась в работу. Она рассказала ему о нескольких местах в Оберзальцберге, где Геринг мог спрятать такие работы. "Ты знаешь его охотничий домик здесь?" - спросила она. И он напомнил ей, как он сидел перед огромным дровяным камином в этом роскошном месте и слушал, как Der Dicke рассказывает об удовольствии втыкать копье в дикую свинью. "Вам следует провести обыск в этих лесах", - сказала она, - "Несомненно, у него там есть схроны. Эмми отправилась в Берхтесгаден, когда его арестовали, и бежала с ним в горы. Она наверняка вернется в Целль, и там она найдет свои картины. Если они уже не будут в багажнике ее машины. Мне не нужно говорить тебе, что одного Рембрандта может быть достаточно, чтобы жить женщине в комфорте до конца её дней".

Также там был Риббентроп. Он считал себя эстетом в искусстве, как и во всех других отношениях, и, несомненно, скрывал старых мастеров. У Геббельса было место здесь, и у Розенберга, именем которого был назван Айнзатцстаб. Между ним и Герингом существовало острейшее соперничество в отношении того, кто должен получить первый выбор захваченных ценностей, и если эти два человека будут пойманы, они, несомненно, скажут друг на друге. Адольф Вагнер, хромой нацистский босс Мюнхена, тоже был великим грабителем, но Хильде не знал, что с ним сталось. Хофер, так называемый куратор Геринга, был в Берхтесгадене. Этот рыжий жулик обманывал всех, включая своего хозяина.

Ланни сказал: "Я встречал его в Каринхалле. Он отличный собеседник".

- Говорят, что у него замечательная память, и он помнит владельца и цену каждого предмета искусства, который когда-либо проходил через его руки. Он хочет только обещания иммунитета для себя.

Это продолжалось в течение часа или около того. Ланни не доверял своей памяти и делал быстрые записи. Он не задержался в ее доме, потому что знал, что она женщина с пустым сердцем, и она однажды предложила ему использовать нью-йоркскую фразу. Он дал ей коробку деликатесов из армейской походной лавки и пообещал приехать снова и не забыть средство от насекомых. Этот продукт был недоступен в Германии, потому что его составляющие ингредиенты были использованы для производства ядовитых газов для войны. Нацисты приготовили огромные количества, но никогда не использовали их, потому что они знали, что они есть у Амисов.

Следователь вернулся в Берхтесгаден и имел разговор с майором Дженнингсом, главным офицером разведки находящегося здесь подразделения. Он сказал этому человеку, какую информацию он получил. И теперь, когда бои должны были закончиться через несколько часов, у разведки будет больше времени подумать о Памятниках и их проблемах. "А не совершить ли набег на этот охотничий домик?" - спросил Ланни, и майор Дженнингс ответил: "Я предложу это, и я уверен, что это будет сделано. Укажите любого из этих людей, и мы пригласим их на допрос".

Ланни ответил: "Спасибо, но лучше сначала мне обратиться к ним в качестве эксперта по искусству. Они понимают, что их игра закончена, и они хотят подружиться со своими новыми хозяевами".

"Меня тошнит от всех их", - прокомментировал другой. - "Здесь, в гнезде этого стервятника, не найти ни одного, который когда-либо не носил хотя бы пера стервятника".

Офицер ушел и поговорил со своим командиром, а когда он вернулся, у него была важная новость. - "Только что поступил доклад. Геринг сдался. Выбросил белый флаг, и мы пошли в горы и схватили его. Он больше боялся русских, чем нас".

"Где он?" - и когда Ланни услышал Кицбюэль, он добавил: "Я верю, что смогу получить от него больше, чем кто-либо другой в армии. Он считал меня другом более десятка лет и рассказал мне много секретов".

- Разве он не ненавидит ваши кишки?

- У меня есть идеальная история прикрытия. Гиммлер пытался заставить меня выступить против фюрера. Я боялся, что это прозвучит странно. Но Гиммлер помог мне и сделал это правдой, выступив против фюрера.

- Мы были предупреждены, чтобы высматривать эту птицу. Возможно, он прибудет сюда в поисках своего редута.

- Ничто из того, что он скажет, не может причинить мне никакого вреда, потому что сейчас никто не верит никаким нацистам. Я думаю, что мне следует немедленно отправиться в Кицбюэль, майор. Возможно, я смогу заставить Геринга поговорить не только о картинах, но и обо всех гангстерах, которых он ненавидит, и расскажет, где его конфиденциальные бумаги, и много других вещей. Можете ли вы снова выделить мне машину?

- Конечно. Я дам вам записку генерал-майору Дальквисту, который командует нашей 36-й дивизией. Это большое перо в его кепке - захватить номера два.

"Бедный старый толстяк!" - сказал Ланни. - "Он перестал быть вообще каким-либо номером некоторое время назад и был ужасно унижен по этому поводу. Вы пометьте записку как личную и проинструктируете одного из ваших людей доставить ее. Там обязательно будет рой газетчиков, и моя специальность работает тайком.

"Конечно", - снова сказал майор Дженнингс.

Ланни задержался достаточно долго, чтобы достать шинель и несколько других вещей, в том числе коробку с пайками, которые он ел в машине. Майор Дженнингс получил разрешение ехать вместе с ним, что значительно облегчит дело. Был поздний вечер, но дни были долгими, и солнце еще не исчезло за горами.

Кицбюэль - зимний курорт к юго-западу от Берхтесгадена за австрийской границей. Они ехали по второстепенным дорогам, извилистым долинам и горным перевалам в течение трех часов. Тем временем Ланни рассказал об этом необычном человеке, с которым он собирался встретиться, о человеке, который интересовал его больше почти всех нацистов, даже не считая Гитлера, поскольку у него был лучший ум, чем у Гитлера, и гораздо лучшее образование. Герман Вильгельм Геринг был сочетанием мерзких качеств и огромных способностей. Первоклассный мозг и извращенная душа. Он был рабом жадности и жажды власти. Он был эксгибиционистом, пучком тщеславия. Но в то же время у него было чувство юмора и он мог смеяться над шутками о том, что он делал с немецким народом.

Он воспитывался в школе военного цинизма, и как молодой офицер летчик знал горечь поражения. Он стал наркоманом и потерял женщину, которую обожал. Затем пришел Гитлер, мастер гипнотизер, гипнотизер масс. Геринг увидел там успех и славу, и забрался на военную колесницу Гитлера, и одолжил этому человеку демонической ярости использовать свой организующий мозг. Он поднялся на вершину так называемого величия в Германии. Он придумал для себя целый гардероб причудливой военной формы и покрыл свою обширную грудь медалями и орденами. Он взял себе так много должностей и титулов, что никто не мог запомнить их всех. Ланни позабавил своего попутчика, увидев, сколько он мог вспомнить.

Маршал Великой Германии, генерал-фельдмаршал, Высший военно-экономический авторитет, президент рейхстага, председатель совета по обороне рейха, комиссар по контролю за транспортом, председатель военного совета министров, главный охотник, губернатор Пруссии, начальник секретной полиции Пруссии, генерал от инфантерии рейхсвера, министр лесов, министр авиации, премьер-министр Пруссии, нацистский министр без портфеля, член совета секретного кабинета, директор государственных театров и опер.

Из всего этого он стал пленником по приказу Гитлера, едва избежав казни СС. И теперь он стал пленником своих врагов, тех, кто, по его словам, никогда не сможет ступить на немецкую землю или даже сбросить на нее бомбу. Теперь он знал, что он принес разрушение великим городам рейха и смерть цвету его молодёжи. Он знал, что его армии разбиты, его титулы лишены смысла, его медали превращены в мусор. Он достиг глубины унижения; и как он это воспримет? Ланни сказал: "Я предполагаю, что у него будет новая роль, и он найдёт способ выкрутиться".

Штабной автомобиль прибыл глубокой ночью, и Ланни остался на своем месте, ожидая, пока майор Дженнингс войдет в штаб и поговорит с офицерами. Он вернулся, сказав - "OK", и машину отвезли к заднему входу в реквизированный Гранд-отель. Там была собственная машина Геринга шестицилиндровый Майбах с пятимиллиметровым бронированием и стеклом в два раза толще обычного. Несомненно, в вестибюле гостиницы были корреспонденты газет, но Ланни не видел их, и они не видели его.

Его сопроводили в комнату и представили генерал-майору Дальквисту, командиру этой дивизии, с которым он встречался раньше, когда армия вышла на берег на Ривьере. А также бригадному генералу Стаку, офицеру, который поднялся в горы, чтобы принять капитуляцию этого VGDIP. Они проверили полномочия бывшего агента президента и задали вопросы, чтобы удостовериться, что он действительно знал нацистского Nummer Zwei. Он обещал им сообщать обо всем важном, что мог бы сказать Геринг. Они согласились с его идеей, что он должен поговорить с пленным в одиночку и что он может брататься. До сих пор никто не пожимал руку Unser Hermann, но Ланни сделал бы это, и, возможно, даже похлопал его по спине. "Он, вероятно, заплачет", - сказал искусствовед.

И, конечно, он это сделал! Он был один в руках своих врагов почти двадцать четыре часа. Он был лишен своих медалей, своего оружия и своего драгоценного жезла власти. Его серовато-серый китель был измят и грязен, а его лицо было дряблым и пепельно-серым. Конечно, он хорошо поужинал с курицей, горохом и картошкой, и это много для него значило. Но что такое пища для его разума и души? Насмешка!

"Ланни Бэдд!" - воскликнул он, когда посетитель вошел в свою комнату. Его лицо выражало удивление и вспышку удовольствия.

Ланни сказал: "Lieber Hermann!" Затем, увидев, как тень омрачает лицо другого, он быстро сказал: Не говорите мне, alter Freund, что вы верите в ложные сообщения обо мне!

"Вы носите американскую военную форму!" - ответил другой. И Ланни начал свое обычное объяснение, что он был только приравненным офицером без оружия с исключительной задачей защиты произведений искусства. Это было гуманное занятие, и его немецкие друзья не могли его обвинить.

"Horen Sie, Hermann", - продолжал он, говоря по-немецки, как они всегда делали. - "Я пришел к вам в тот момент, когда услышал, что вы здесь, потому что вы - друг, чье доброе мнение я больше всего ценю. Выслушайте непредвзято мою историю. Я уверен, что вы не поверите слову Генриха Гиммлера, услышав мой рассказ".

Бывший агент президента тщательно проверил своё алиби, испытав его на Генрихе Юнге и Гюнтере Фуртвэнглере. Это была история, подходящая для рейхсмаршала, который ненавидел Гиммлера больше, чем любого другого нациста, как человека, который лишил его благосклонности фюрера и держал его в холоде в течение нескольких лет. Всего несколько дней назад этот отвратительный узурпатор публично пытался продать своего фюрера союзникам, и было легко поверить, что он лелеял эту идею в течение некоторого времени. Ланни рассказал, как он ждал в здании новой канцелярии возвращения фюрера с фронта, и тут вошел бывший птицевод и устроил ему обстоятельный перекрестный допрос, призванный выяснить его отношение к фюреру и войне. Он задал вопрос об отношении союзников к миру и о том, каким было бы это отношение, если бы им больше не пришлось иметь дело с Гитлером.

"Это заморозило мои кости, Герман", - заявил искусствовед. - "Я слышал слухи о заговорах с целью убийства фюрера и предупреждал его о них. А вот этот самый опасный человек в Германии пытался втянуть меня в заговор. Я не был уверен, сам ли он был в таком заговоре или он просто позволил бы им преуспеть и воспользоваться этим событием. Он пытался выяснить у меня, как отнесутся союзники к немецкому режиму, возглавляемому надежным неполитическим человеком, таким как Генрих Гиммлер".

"Что ты ему сказал?" - поинтересовался Der Dicke. Он пристально посмотрел на посетителя своими маленькими твердыми голубыми глазами, и это было необычно для него, потому что его глаза метались туда-сюда, пока он слушал собеседника.

- Я сказал ему, что я неполитический человек, как и он сам, и я не знаю ответа на его вопрос. Я понял, что с этого момента моя жизнь была в опасности. Я приехал в Германию, потому что фюрер просил мне, и я очень хотел помочь ему, но что я мог сделать сейчас? Могу ли я представить, чтобы фюрер поверил слову вражеского чужеземца против слова человека, которому он больше всего доверял, человека, от которого он зависела защита его жизни?"

- Почему ты не пришел ко мне?

- Какое право я имел, чтобы возложить такое бремя на любого друга? Я знал, что если вы встанете на мою сторону, это может поставить вашу жизнь против Гиммлера. А вы сами сказали мне, что вы потеряли благосклонность при дворе. Я понял, что самое лучшее, что я могу сделать, это держаться подальше от вас.

- Как ты покинул Германию?

- У меня был друг с давних времен, совершенно аполитичный человек. Я пошел к нему, и он позволил мне остаться с ним на неделю или две, а затем отправил меня в Италию в качестве его торгового представителя. Больше всего меня беспокоило, что я знал, что обо мне будут распространяться ложные слухи, и что мои друзья будут верить им. Вы знаете, сколько людей завидовали моему положению у фюрера и стремились увидеть меня отвергнутым.

XII

Заглотит ли Геринг эту историю? Ланни знал, что он не дурак. Но он не мог полностью поверить в неё, и в любом случае ему было бы приятно притвориться, что он верит в эту историю. В конце концов, какое это имело значение сейчас? Он был одинок, а Ланни всегда был хорошей компанией. Особенно в настоящее время, потому что он пришел из внешнего мира. Если Ланни был мошенником, то проницательным, и это не делало его менее интересным для общения.

Пленник очень хотел знать, что с ним будет. Он считал, что его должны были отвести к генералу Эйзенхауэру. Он думал, что его воинское звание давало ему право на это, и Ланни пообещал поддержать его петицию. Затем он хотел знать, может ли он нести свой жезл, и может ли он носить пистолет? Ланни сказал, что это были вопросы для военного, а не для простого сотрудника Памятника. Это был протокол, и он воспринимал его серьезно. Сам он очень сомневался, увидит ли когда-нибудь Герман Вильгельм Геринг генерала Айка и будет ли он когда-нибудь снова носить пистолет в этой жизни.

Доброта и веселье были отличительной чертой толстяка с тех пор, как Ланни знал его, и сейчас она была точно такой же, как и в старые времена. У него было редкое приключение. Его спасли в Берхтесгадене и вывезли на заснеженные вершины в окружении компании его доверенных офицеров и людей. Он азартно рассказал об этом, признав, что испытывал страх, потому что это входило в его игру в откровенность. Он был в ярости от Гитлера. Неблагодарный жалкий человек! После всего, что Герман сделал для него! В последний раз Геринг видел его 22 апреля, когда русские стучали в ворота Берлина, его поведение указывало на безумие. Позже по телефону он кричал как маньяк.

- Ты знаешь, он часто рычал на людей, но он всегда знал, что делал, и останавливался, когда было нужно. Но теперь он не мог контролировать себя. Его разочарование было слишком страшным. Он отдавал приказы дивизиям и корпусам, которые больше не существовали, он двигал их, как будто они были шахматными фигурами, игнорируя тот факт, что они не могли днем двигаться по дорогам из-за ваших летчиков. Когда я сказал ему, что несколько оставленных нами самолетов не могли взлететь из-за нехватки топлива, он кричал на меня: 'Я приказываю им летать!' Конечно, нельзя поднять самолеты с земли просто словами.

- Как вы думаете, он мертв, Герман?

- Я не сомневаюсь в этом. Он много раз говорил мне, что его никогда не возьмут живым.

- Но не мог ли он сбежать?

- Он не мог заставить себя свыкнуться с мыслью о поражении, и когда, наконец, ему навязали эту идею, то было уже слишком поздно. Русские внезапно прорвались, и здесь, на юге, было то же самое. Мы планировали создать Редут и дать последний бой, но ваш генерал Паттон разрезал страну пополам.

Ланни счел хорошей тактикой отметить: "Я думаю, что должен сказать тебе, Герман; чтобы получить разрешение приехать сюда и увидеться с тобой, я должен был пообещать, что расскажу нашим офицерам все, что ты сказал".

Der Dicke пожал плечами. - "Какая разница сейчас? Alles ist kaput. У вас будут все наши документы. Мы, немцы, являемся великими хранителями архивов, вы знаете, и здесь скорость ваших армий также определяет ситуацию. У нас не было времени сжечь всё или очень многое".

XIII

Это был повод для сотрудника Памятника объяснить особую цель, ради которой он был здесь. Говорить об искусстве - лучший способ поднять настроение барону-разбойнику из прежних времён, которому грозила меланхолия. Обращение к нему как к собрату-эстету было способом завоевать его сердце. Чтобы быть уверенным, потребовалось немало убеждений, чтобы заставить его поверить, что американское правительство пошло на неприятности и потратилось на большой штат экспертов и отправку их в Германию, чтобы вернуть произведения искусства их бывшим владельцам. Были ли эти владельцы французами, голландцами, поляками или даже евреями. Герман предполагал, что его огромная коллекция будет отправлена в Нью-Йорк, Вашингтон и другие американские города. Он был уверен, что это случится с сокровищами Берлинского музея Кайзера Фридриха, Gemaldegalerie (картинная галерея) в Дрездене и других бесценных общественных коллекций. Ланни должен был поклясться своей честью любителя искусства и друга, что это было не так, что все такие коллекции считались собственностью немецкого народа, против которого американцы никогда не вели войну.

Нельзя ожидать, что Германа Вильгельма Геринга будут ценить как политика или человека. Но, как ни странно, он все еще мечтал увековечить свое имя как ценителя искусства. Как только Ланни убедил его в этом, он согласился, что самое мудрое, что он мог сделать, - это доверить заботу о своем бесценном имуществе хорошо информированному представителю страны-завоевателя. Он указал, как добросовестно он сам охранял сокровища, даже в растерянности поражения. Железнодорожные вагоны, в которых он отправил коллекцию Каринхалле, были оснащены кондиционерами, и ни разу они не содержались ни в одном здании, в котором не соблюдались правила пожарной безопасности. - "Я хотел подарить немецкому народу Каринхалле как музей на мой шестидесятилетний юбилей в 1953 году", - сказал Der Dicke. и ни одно толстое лицо не могло выглядеть более скорбным, когда он сказал: "Теперь мне интересно, где я буду в тот день!"

Ланни воскликнул: "Nur Mut, Hermann! (Не падай духом, Герман!) Восемь лет в наши дни - это долгое время, и я не могу пророчествовать. Но я могу сказать вам, что несколько гостиниц в Виржинии и Северной Каролине были выделены в качестве мест обитания для высших немецких офицеров, и поскольку в большинстве комнат есть ванные комнаты, в них гораздо удобнее жить, чем в любом немецком замке".

Бывший агент президента попросил разрешения делать пометки. Он кратко изложил тот факт, что коллекция Каринхалле была впервые доставлена в замок Геринга в Бельденштайне на реке Пегниц в Северной Баварии. Когда Паттон слишком близко подошел к этому месту, коллекцию отправили в Берхтесгаден. Ланни мог дать заверение, что она будет доставлена в здание Фюрербау в Мюнхене, и то же самое будет сделано с венской и другими коллекциями, находящимися сейчас в соляных шахтах Альт-Аусзее. Ланни рассказал, как сокровища кайзера Фридриха были в безопасности в хранилищах рейхсбанка во Франкфурте. Его жена была там и осмотрела их. Ободренный таким образом, Геринг рассказал, что коронные драгоценности Священной Римской империи были доставлены в Нюрнберг и замурованы под Панье-Платц. Среди этих сокровищ была корона Карла Великого, которую Папа возложил на голову этого императора в 800 году. Драгоценности прусской короны были помещены в своеобразную святыню вместе с костями Фридриха Великого и Фридриха Вильгельма Великого, курфюрста, и похоронены глубоко в соляной шахте в Центральной Германии.

И это еще не все. Были те нацистские мошенники, которые осмелились попытаться собрать коллекции, конкурирующие с коллекциями рейхсмаршала. Этот мерзавец Риббентроп, и этот выскочка и никто другой Мартин Борман, сумевший втиснуться в расположение фюрера, представьте себе таких людей, ставших авторитетами искусства! И Гиммлер, если хотите; и этот потерявший рассудок Розенберг. "Он дал свое имя организации, но я получил лучшее из всего этого - ха, ха, ха!" - сказал Герман. Он намекал на ERR, Айнзатцстаб рейнсляйтера Розенберга, который был создан для грабежа произведений искусства на чужбине. Геринг рассказал, где каждый из этих коллекционеров хранил свои сокровища. Он рассказал, где они могут быть спрятаны. И когда он не знал, он назвал имена подчиненных и советников, которые скажут, если их напугать.

Очевидно, что Третий рейх распался не только в военном отношении, но и морально. Der Dicke не мог сказать ни одного хорошего слова о тех людях, с которыми он сотрудничал почти четверть века. Даже о своем фюрере! Геринг теперь мог свободно говорить то, что он действительно думал, и он указал, что Гитлер никогда не путешествовал и был одновременно ограниченным и невежественным. Вот почему он позволил себе заманить себя в ужасную ловушку войны на два фронта, которая до ее завершения превратилась в войну на многих фронтах. Представьте, напасть на Россию, а затем через полгода объявить войну Соединенным Штатам. Просто, чтобы оказать услугу Японии! - "Как будто Япония сможет оказать нам какую-нибудь помощь!"

"Вы знали, что будет нападение на Перл-Харбор?" - спросил Ланни. И ответ был: "Мы были так же удивлены, как и вы. Я был все еще в доверии у фюрера в те дни, и я уверен, что он сказал бы мне, если бы знал. Я полагаю, япошки боялись нам доверять".

Военнопленный также вспомнил, как он стойко противостоял нападению на Россию. - "Вы можете засвидетельствовать это, Ланни", и Ланни мог и сделал. - "Я думаю, что мое падение началось в то время. Чем больше я оказывался правым, тем больше это раздражало фюрера, пока он больше не смог терпеть меня. Вы видите, в первые дни он действовал против советов его генералов, и он много раз доказывал свою правоту, что он начинал думать о себе как о непогрешимом, и он должен был доказать это, даже если это означало гибель всей Германии. Доказательством его правоты была оккупированная им территория, и он не мог отказаться ни от одного метра - в Сталинграде, во Франции, на Рейне или в Руре".

"Страшные бедствия", - согласился Ланни, позволяя ему продолжать.

- Что нас поразило, так это промышленная мощь вашей страны. Я предупреждал об этом фюрера, но даже у меня было лишь небольшое представление о том, что вы могли сделать. У вашего отца сейчас должен быть колоссальный завод.

- Действительно колоссальный. Но я не видел его в течение некоторого времени.

- С самого начала я умолял фюрера признать, что эта война будет выиграна с помощью авиации, и сосредоточиться на этом. Но я полагаю, он думал, что я просто пытался получить преимущество для своего вида вооружённых сил. Он потратил наши ресурсы на ракеты, когда они должны были быть на двигатели для самолетов. А между тем вы строили бомбардировщики, все больше и больше. Я знал, что вы это делаете, но должен признаться, я никогда не думал, что вы сможете получить истребитель-бомбардировщик, способный летать в Берлин и обратно.

XIV

Это потрошение продолжалось долго. Больше не было никакой необходимости в секретности, и Ланни упомянул дистанционный взрыватель, а также радар и навигационные устройства Лорана, которые позволяли ночным истребителям находить и поражать своего врага в полной темноте. Он сказал: "Я не думаю, что вы испытываете какую-либо любовь к японцам. И если у вас есть новые вещи, то они могут быть полезны для нас в этой части мира. Поэтому Геринг свободно говорил о новых немецких военных устройствах, о том, где они были изготовлены, и кто будет знать о них. Это было то, для чего пришел Ланни, и он не преминул сделать осторожные записи.

Так появился рассказ о ракете Фау-2, которая могла быть запущена с подводной лодки без всплытия на поверхность со ста метрах из-под воды. "Это было бы неплохо в гавани Нью-Йорка, не так ли?" - сказал Геринг с одной из своих старых улыбок. Ланни ответил: "Это может быть довольно хорошо подойти и для Токийской гавани".

Также был улучшенный Фау-2 - "летающий телеграфный столб", почти готовый к эксплуатации и имеющий дальность полета в три тысячи километров. И было страшное Фау-3, которое могло лететь через стратосферу из Берлина в Нью-Йорк и даже дальше. "Это действительно очень плохо, что мы не могли попробовать это!" - сказал общительный рейхсмаршал. Но теперь Аллес капут, и американцы могли раскопать все эти секреты в Пенемюнде и на огромном заводе по сборке ракет, построенном на глубине двухсот пятидесяти метров в горах Констайн недалеко от Нордхаузена.

Затем Геринг задал вопрос, который поразил Ланни, хотя опытный интриган не показал этого. - "Вы когда-нибудь посещали место под названием Окридж, штат Теннесси?"

Другой довольно правдиво ответил: "Нет", а затем добавил послушную ложь: "Я не думаю, что когда-либо слышал об этом".

- Нашей разведывательной службе в Америке нечем было похвастаться, но нам сказали, что в этом месте вы построили огромный завод с идеей создания атомной бомбы. Конечно, это может быть просто камуфляж для какой-то другой деятельности.

Ланни сказал: "Это что-то за пределами области деятельности моего отца, и я бы об этом не знал. Если это произойдет, мы можем быть рады, что это будет не над Германией".

"Наши физики говорят нам, что это заблуждение", - сказал Геринг. - "Они были рады узнать, что вы тратите на это свои ресурсы".

"Возможно, это было одно из предчувствий Рузвельта", - сказал бывший агент президента, - "Они у него были, вы знаете, и он следовал им, так же, как и Гитлер".

Было уже поздно, и веки толстяка стали опускаться. Посетитель тактично заметил: "Я задержал тебя слишком долго. Ты, как всегда, был щедрым, Герман. Ты можешь быть уверен, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы твои драгоценные картины были в безопасности для потомков.

"Спасибо", - сказал барон-разбойник из прежних времён. Так Ланни думал о нем, когда они впервые встретились. Позже, когда Ланни узнал его лучше и осознал его любовь к искусству, он назвал его "человеком эпохи Возрождения", и это его очень порадовало. Он даже обсуждал эту фразу. Теперь он заметил: "У меня в моем доме были лучшие из этих картин, Ланни, и не проходило ни одного дня, чтобы я не смотрел на них. Они стали частью моего существа. Теперь вы отправите меня в Виржинию, где нет картин, кроме плохих. Это будет все равно, что оказаться на необитаемом острове".

Затем слезы появились на глазах этого человека эпохи Возрождения. Их вызвали не разрушения крупных немецких городов, не гибель миллионов немецких молодых людей, а только отсутствие возможности постоянно видеть работы Кранаха и Рембрандта, Рубенса, Гольбейна и ван Дейка. Причиной этих слёз была величайшая коллекция произведений искусства, которая когда-либо была собрана за всю историю, и которая была запланирована, чтобы заслужить благодарность потомков и нести имя Германа Вильгельма Геринга на протяжении всех веков человечества! "Лоренцо Медичи был бы просто сноской к истории этого яркого имени!" - так сказал он.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Искусство вечно³⁶

Возвращаясь в Берхтесгаден, Ланни думал о почте, которую он мог бы получить, и, в частности, об одном письме, которое он ожидал в течение полутора лет. Теперь он должен был бы получить известие от своей сводной сестры Марселины. Теперь она должна была бы выйти из своего укрытия и попытаться связаться со своей семьей. У нее не будет возможности узнать, где находится Ланни, но она напишет своей матери в Бьенвеню. Бьюти уже вернулась из Марракеша и ждала её в мучительном ожидании и, возможно, присоединилась к своему мужу в молитвах. Марселина не могла быть уверена, что её мать все еще жива или что вилла в Бьенвеню все ещё существует. Но она могла быть твёрдо уверена, что Авиационная корпорация Бэдд-Эрлинг функционирует и что телеграмма, адресованная Робби, дойдет до него или, если он умер, до какого-нибудь члена его семьи.

Марселина была дееспособным лицом и опытным человеком. Ланни сообщил ей о ее статусе. Она станет американским гражданином, если решит объявить об этом, в силу того, что ее мать родилась в Америке. То, что она добровольно уехала в Германию после того, как Америка вела войну с этой страной, и танцевала в берлинском ночном клубе, создаст ей плохую репутацию у американской публики, но это вряд ли могло повлиять на ее статус гражданства. И в суматохе настоящего момента, кто бы помнил даты или удосужился задать вопросы по этому вопросу? Марселина могла отправиться в ближайший пост американской армии и сообщить о себе как о гражданине США, скрывавшемся во время войны. Она могла просить и получить разрешение писать по армейским каналам ее матери на Французскую Ривьеру и телеграфировать своему сводному брату в Ньюкасл, штат Коннектикут. Так или иначе, информация должна обязательно придти.

Но информация не пришла. Ланни со скорбью решил, что такой информации никогда не будет. Когда-нибудь, возможно, в архивах СС или гестапо, тайна может быть раскроется. Когда-нибудь Генрих Гиммлер может быть схвачен - по сообщениям, он бежал в Норвегию - и Ланни может пойти к нему и получить ответ. Между тем остались живые. Письмо от Бьюти говорило, что все трое вернулись домой в целости и сохранности. Письмо от Лорел сообщало, что она поработала над переутомленными офицерами Седьмой армии в Гейдельберге и извлекла из них обещание, что через неделю - "примерно через неделю", - сказали они, - они посчитают безопасным позволить женщине Писательнице отправиться в Берхтесгаден и сообщить миру, что она нашла в этих прибежищах дикой ведьмы и дикого волшебника.

Ланни написал отчет для профессора Гаудсмита и ещё один для Памятников, копии которых он отправил начальникам различных пунктов сбора в Мюнхене, Франкфурте, Марбурге, и одну в штаб-квартиру в Версале.

Выполнив эту обязанность, он мог свободно поехать на машине Памятников к Альт-Аусзее, примерно в ста километрах к юго-востоку от Берхтесгадена, расстояние увеличилось благодаря извилистым горным перевалам и долинам. Пейзажи со снегом на высоких местах радовали глаз. Но снег быстро таял и превращал маленькие ручейки в стремительные потоки. Восхищали бесконечные перспективы вечнозеленых лесов и прекрасные маленькие деревушки с неровными улицами и ярко раскрашенными домами с множеством фронтонов, "пряничные домики", как называли их американцы. Это не было стратегической областью, и война пришла сюда только в последние часы.

Солдат, который сидел за рулём, ездил сюда часто и знал ориентиры. Вскоре после отъезда из Зальцбурга достигли озера Фушль с замком, который украл Риббентроп. Затем появился Вольфгангзее с Weisse Rossel, трактиром, прославленным в музыкальных комедиях. Док хотел бы выйти и увидеть старую церковь с алтарем Пачера? А затем Бад-Ишль, где у старого императора Франца Иосифа был свой летний дом. Там он купил виллу для актрисы. Затем крутой перевал и Бад-Аусзее, а затем и Альт-Аусзее, на глубоком темном озере, где мир, казалось, подходит к концу, затерянным в горах. Третья армия, "Удачливый форвард", оказалась здесь первой, а ее 11-я танковая дивизия охраняла шахту. Ланни не имел права быть здесь без разрешения. Он должен был пойти сразу, объясниться и получить его. Его предупредили, чтобы он никуда не ездил по территории Третьей армии без предварительного разрешения. Джорджи Паттон неукоснительно следил за правилами. Надевал головные уборы, застегивал воротники кителей, заставлял приветствовать - все те армейские штуки, которые солдаты презрительно называли "трусишка". Больше двадцати литров бензина за раз не выдавали, и правило, не разрешавшее офицерам управлять автомобилями, строго соблюдалось.

Шахта была высоко, в Зальцберге - соляная гора. Это была самая крутая дорога, на которой Ланни когда-либо ездил. Рядом был "Дом 71", как его называли, вилла с тяжелым железным забором и воротами с висячим замком. Здесь двое сотрудников Управления стратегических служб заняли свою обитель, и они приветствовали Ланни как коллегу. Они захватили с собой для допроса не кого-нибудь, а герра Вальтера Андреаса Хофера, берлинского арт-дилера, которого Геринг выбрал своим экспертом номер один и надзирателем за грабежами. Управление стратегических служб обнаружило его в Берхтесгадене и перевело его в этот отдаленный регион, чтобы оградить его от пагубных влияний. Ланни, который знал его в Каринхалле, был встречен как близкий друг. Коренастый маленький рыжий Хофер, одетый в серый твид, по всей видимости был совершенно счастлив. Он был болтлив, хвастлив, а здесь были важные люди, которые были готовы посвятить все свое время, чтобы слушать его.

Это был человек, которому приписывают, что он изобрел гениальную схему приглашения богатым немцам дарить рейхсмаршалу предметы искусства в день его рождения. У Хофера была необычайная память. Он помнил имя каждого такого дарителя, что он дарил, и цену, которую он заплатил, чтобы откупиться. Он мог помнить каждую сделку, которую он совершил с приходом нацистов. Название картины, запрашиваемая цена и заплаченная цена, размер работы, а иногда даже вид рамы, в которой она была. Были некоторые вещи, о которых он, как утверждали, забыл. Но когда Ланни рассказал ему, как он посетил Геринга только прошлой ночью и получил одобрение великого человека американской программы, герр Хофер вдруг вспомнил намного больше.

Ланни провел ночь в доме 71, и агенты рассказали ему захватывающую историю последних нескольких дней. Ошеломленные и взбешенные эсэсовцы, увидев приближающихся американцев, принесли большие ящики с динамитом, готовясь взорвать и затопить шахту и уничтожить все произведения искусства одним большим взрывом. Но шахтеры поднялись и взорвали входы в шахту, что сделало невозможным проникновение нацистов. Американская армия прибыла в самый последний момент. В этой войне было столько мелодрамы, что фильмы будут рассказывать об этом в течение тысячи лет. В этом случае спаслась не добродетельная девушка, а сотня тысяч предметов искусства, многие из которых были в буквальном смысле бесценны.

III

В горном склоне было вырублено пространство, чтобы создать ровную поверхность, и там была возведена группа чистых белых двухэтажных зданий с крутыми крышами для отвода снега с множеством фронтонов и дымоходов. Это были административные здания соляной шахты под названием Штайнбергверке. Ланни задумался, где находится шахта, и проводник открыл заднюю дверь на нижнем этаже здания, и это был главный вход в шахту.

Ланни прошел через соляную шахту того же рода, когда бежал из Германии, так что это не было для него чем-то новым. Соль добывается не вырубкой. Внутри шахты вырыты огромные бассейны, в которые закачивается вода. Вода растворяет соль из тяжелой глины, а затем вода откачивается и испаряется снаружи. Этот процесс продолжается уже три тысячи лет, так гласит легенда. И определенно известно, что так делали шестьсот лет. По крайней мере, в течение этого времени имперская Австрия вывела расу людей, которые специализировались на прохождении километров внутри горы, имея еще километры горы над головой. Мужчины были маленькими, но крепкими и с причудливыми высохшими лицами. Американцы не могли не называть их гномами, и это не ранило их чувств, поскольку они говорили и понимали только средневековый немецкий язык, трудный даже для других немцев. На работе они носили странный костюм из парусины, жакет с воротником, похожим на плащ, и большими черными пуговицами спереди. Германия и Старая Австрия были дисциплинированными странами, и все работали весело, если могли иметь форму, символизирующую их особые способности и обязанности.

Соляные шахты были выбраны в качестве укрытий для предметов искусства, потому что соль поглощает влагу и делает их сравнительно сухими. Также температура равномерна, около пяти градусов по Цельсию, и, как ни странно, зимой немного теплее. Здесь бывали методичные немцы, кураторы, реставраторы и большой штат клерков. Потому здесь должны были быть точные записи всего. Было 6755 картин, 5350 из которых были старыми мастерами. Более половины имели бирки с надписью с надписью "A.H., Linz", , означающих, что они были собственностью Адольфа Гитлера и предназначались для того тысячелетнего музея, который должен был положить конец всем музеям.

Маленький поезд на бензиновом двигателе доставлял персонал в шахту. Там были крохотные платформы, называемые Hunde-собаками, и места было достаточно, чтобы двое мужчин могли стоять друг против друга. Зубчатый каменный потолок длинного туннеля был угрожающе близко, но чтобы не ударяться, надо быть ростом не выше гномов. Туннели проходили огромные расстояния, и время от времени сбоку была запертая железная дверь. За дверью был грот. В гроте могло быть полно стульев и столов Людовика XV, расставленных как в гостиной. В другом статуя Мадонны Микеланджело, вырезанной в 1501 году и похищенной нацистами из собора в Брюгге. Или изумительный алтарь Ван Эйка, называемый "Поклонение Агнцу", датируемый пятнадцатым веком, взятый из Гентского собора. Там могут быть загадочные запечатанные ящики. Или коробки, полные золотых и серебряных доспехов эпохи Возрождения. Или сложенные тюки гобеленов. Или овощные корзины, заваленные всевозможными предметами искусства.

Многие картины были тщательно завернуты и лежали на пронумерованных стойках. Другие, очевидно, были доставлены в спешке и были просто уложены вдоль стен. В той части шахты, которая называлась Springerwerke, не было дверей, и здесь стояли дежурные солдаты, одетые в длинные армейские тулупы из овчины, которые немцы привезли с зимнего русского фронта. Внутри этих мест Ланни осматривал картины, которые он видел в Бергхофе. Теперь они носили этот священный ярлык "A.H., Linz". В других комнатах была маркировка ERR, Айнзатцстаб рейнсляйтера Розенберга. Были комнаты, разделенные на небольшие отсеки, и здесь сокровища искусства носили имена различных еврейских семей в Вене. Их возвращение было бы легким, если бы кто-нибудь из этих семей остался жив.

Похоже, что в этом странном хранилище не было никаких ограничений. Египетские гробницы, греческие и римские портретные бюсты, готические реликвии, золотые и серебряные церковные сосуды, рукописи, книги и гравюры, мебель, ковры, драгоценности, монеты, фарфор. Ланни видел подобное только один раз в своей жизни в Бронксе, Нью-Йорк. Собственность американского мультимиллионера, который построил огромный склад, чтобы содержать сокровища, на которые у него никогда не было времени посмотреть. Уильям Рэндольф Херст заплатил за эти вещи те центы, которые он собрал с читателей газет за период более полувека. В соответствии с законами деловой игры, которые сделали это правильным, его нельзя обвинить в массовых преступлениях, скандалах и политической реакции, которые он скармливал американскому народу в те годы.

Памятники работали здесь, измеряя, оценивая вес и выясняя, как обращаться с этим драгоценным материалом. Сколько потребуется грузовиков и какого размера. Шахтеры окажут добровольную помощь, потому что они хотели поскорее убрать эти вещи и вернуться к своему обычному делу. Все, что было каким-то образом ввезено, могло быть каким-то образом вывезено. Всё будет доставлено в эти два огромных здания в Мюнхене и там классифицировано и, в конечном счете, возвращено в страны, откуда было взято. Решили отложить работу по поиску первоначальных владельцев в каждой стране. Американская ответственность закончится, когда материал будет передан этой стране и квитанция подписана соответствующим должностным лицом.

Вернувшись в город Берхтесгаден, он нашел письмо от Лорел, в котором говорилось, что она получила разрешение и собирается приехать. Поэтому он ждал, тем временем предаваясь удовольствию гулять в этих предгорьях и разговаривая с простыми немцами не под видом нациста, а таким, каким он был на самом деле. Все они были вежливы, даже послушны, и все и вся отрицали, что когда-либо испытывали симпатию к нацистам. То, что они действительно думали, было невозможно узнать. Дома были люди, которые беспечно говорили о планах превращения немецкого народа в соответствие с моделью демократии. Но бывший Burgermeisterstellvertreter Ураха должен был признаться самому себе, что вряд ли знает, как с этим справиться.

Объявилась журналистка в поисках материалов для статей. Ее первый вопрос был: "Есть новости о Марселине?" Он сказал ей, что почти потерял надежду, и это бросило тень на их встречу. Но ничто не могло отнять у Лорел облегчения, что эта самая ужасная война закончилась. Весь мир принял другой вид, и она смогла свободно дышать впервые за почти шесть лет. Ответ Ланни был своеобразным. Он сказал, что чувствует себя подавленным. Война держала его в состоянии напряженности, а теперь ему её не хватает. Жена сказала: "Какие вы, мужчины! Я думаю, вы все такие же плохие, как генерал Паттон!"

Впервые она могла задавать ему вопросы, и он мог свободно отвечать. Он не сказал ей все сразу. У него были болезненные переживания, о которых он никогда не расскажет. Но он удовлетворил ее любопытство по поводу своей дружбы с Гитлером, что было для нее загадкой с тех пор, как она впервые узнала его. Как это было возможно, и что Гитлер видел в нем?

Древний римский император сделал замечание: "Pecunia non olet'" - деньги не пахнут. Но Ади Шикльгрубер доказал, что это ошибка. У него появилось острый нюх за деньги, особенно на те, что можно получить на его дело. В первые дни он усердно искал дружбы фрау Бехштейн, вдовы производителя фортепиано. И так далее вплоть до Стиннеса и Тиссена и других стальных королей, которые дали ему деньги и оружие и поставили его во главе покорения сначала Германии, а затем и всей Европы.

Фюреру, готовящемуся сделать это, внук президента Оружейных заводов Бэдд казался вероятной перспективой. Он был энергичен и насторожен, а также вежлив и дружелюбен. А потом он женился на Ирме Барнс, наследнице двадцати трех миллионов долларов, как сообщалось в прессе. Он привел ее в Берхтесгаден, и Ирма выслушала фюрера и прямо заявила: "Я согласна с каждым вашим словом". Ланни не зашел так далеко, но сыграл Лунную сонату для фюрера, восхищался его вкусом в картинах и был полностью приятной компанией.

Когда старый друг и работодатель Ланни, профессор Олстон, услышал об этом контакте, и естественно, что он должен рассказать об этом Рузвельту, и что Рузвельт должен предложить Ланни стать агентом президента и донести информацию до него. Лорел спросила, захочет ли он сделать то же самое для Трумэна, и он сказал ей, что нет. Некоторое время он хочет побыть нормальным человеком и говорить то, что он действительно думал. "У меня какой-то психоз от секретности", - заявил он. - "Я не выношу говорить о том, что я сделал, и у меня отвращение от какой-либо публичности".

Сказала жена с улыбкой: "Подожди, пока ты не начнешь тратить миллион долларов Эмили!"

Их отвезли в Унтерштайн. Произведения Каринхалле, многие из которых Ланни знал и любил, были размещены в сорока комнатах дома отдыха. У полковника, отвечающего за дежурный наряд, была блестящая идея отвлечь умы своих подчинённых, организовав выставку. "Вы знаете", - объяснил он, - "все наши ребята воевали, и теперь у них чувство подавленности. Они не знают, что с собой делать". Лорел обменялась удивленным взглядом со своим мужем. Это было то, что он сказал о себе.

Искусствовед, который был пасынком известного художника и помогал устраивать художественные выставки, был правильным человеком, к которому нужно обращаться. Так муж и жена осмотрели сокровища и отметили те, которые, по их мнению, наиболее вероятно поднимет культурный уровень мальчиков из фермерских семей от южной оконечности Флориды до северной оконечности штата Вашингтон и точек между ними. Это включало много перемещений и переноса картин в тяжелых рамах, и разговоры с солдатами, которые выполняли эту работу. Здесь не было никаких гномов из соляных шахт!

В ходе этих действий приравненный полковник и приравненная женщина-капитан наткнулись на любопытное открытие стандартов приличия, которые преобладали на их родной земле. Замки и дворцы, элегантная мебель и великолепные костюмы, доспехи и оружие, кружева, меха и драгоценности, все это Америка узнала из кино, особенно со времен цветного кино. Что касается голых мужчин, то в армии их было много. Но голых женщин можно было увидеть в местах, о которых нельзя упоминать в присутствии женщин. Такие картинки можно увидеть на "чувственных открытках", которые промышленно производились в Европе, или в журналах, которые назывались "сладкая ватрушка" и скрывались от своих матерей и сестер.

Но здесь в этой коллекции картин Геринга был своего рода взрыв наготы. Вкус толстяка был привержен пышной плоти Рубенса и фламандской школы и нежной и грациозной чувственности Рафаэля и других флорентийцев. Были даже некоторые, которые сам Ланни считал бы сладострастными, например, два панно, на которых Буше изображал деревенских девушек из Франции Марии Антуанетты, подчиняющихся любовным домогательствам элегантных придворных. И мальчики с самого настоящего юга и пуританского Среднего Запада должны были нести эти картины и ждать, пока леди и джентльмен, их военное начальство, стояли и обсуждали их со строго эстетической точки зрения. Солдаты молчали и смущались, и если им задавали вопрос, они краснели до корней волос. Когда они были между собой, они называли команду Памятников "Дельцами Венеры".

Один забавный эпизод. Там была статуя Магдалины в натуральную величину, красиво вырезанная из ценных пород дерева в разных цветах около четырехсот лет назад. Ее грудь была покрыта потоком светлых волос, но не было ничего, что могло бы покрыть ее. Случилось так, что ее лицо напоминало Эмми Зоннеманн, немецкую звезду эстрады, которая стала женой Геринга, и чьи изображения были широко опубликованы в газетах и журналах, как немецких, так и американских. Совсем недавно она была арестована со своим мужем, что вызвало снова поток фотографий. Так что теперь все солдаты Унтерштейна стали называть статую "Эмми". Они поместили ее в прихожую, и в ту ночь, когда дул холодный ветер из заснеженных гор, Ланни заметил, что один из часовых надел свою шинель поверх статуи. Ланни предупредил его: "У вас могут быть проблемы, солдат. Вы знаете, что вам запрещено трогать какие-либо произведения искусства".

"Извините, Док", - сказал солдат, он был молод и действительно выглядел невинно. - "Я не хотел нарушать правила, но подумал, что Эмми холодно".

VII

Из дома отдыха через долину было видно Оберзальцберг, место Бергхофа. Далеко над ним на вершине Кельштайна Гитлер построил своё уединённое орлиное гнездо. Это было зрелище, которое нельзя пропустить, и Ланни одолжил машину и армейского водителя, который знал дорогу. Самого Ланни туда возил фюрер. Ланни был одним из двух или трех иностранцев, удостоившихся такой чести. Это уединённое сооружение находилось прямо на вершине горы и было построено из камня, вырубленного при выравнивании участка. Дорога к нему была ужасающей. Недавно в деревне Ланни сказали, что три тысячи человек работали над ней несколько лет. На пути было три туннеля. Лорел затаила дыхание и пожалела, что не осталась, но не было возможности повернуть, пока доедешь до конца дороги, где был разворот для машины и парковочное место.

Они вышли из машины и вошли в гору по туннелю с бронзовыми дверями. Американская армия была на страже и установила знак, что лифт предназначен только для старших офицеров. Это означало майоров и высших чинов, но никто не возражал, когда полковник взял капитана, свою жену. Лифт поднимался на двести метров через твердый камень, а на выходе, там было жилище со всеми домашними удобствами, хотя оно выглядело как форт. На втором этаже была огромная восьмигранная комната с окнами, из которых можно было любоваться Германией, Австрией и Италией. Здесь этот человек, любящий горы, приобщался к своим мечтам о тысячелетнем рейхе и вечной славе. На вымощенной камнем лоджии снаружи он сидел со своим американским другом и говорил о своей вере в то, что во всю мировую историю был вписан только один человек, такой же великий, как Ади Шикльгрубер, когда-то бродяга из дома для бездомных в Вене. Другим великим был погонщик верблюдов Магомет, который знал, как основать религию и заставить ее придерживаться тринадцать веков. Ади собирался побить этот рекорд, так он объявил.

VIII

Hermann der Dicke был доставлен в Аугсбург, а Эмми - не деревянная, а настоящая - приехала к своему южноамериканскому другу в замок в Целль-ам-Зее. Ланни отправился туда на поиск картин с подразделением T в составе одной машины и пикапа. Памятники попросили его взять на себя ответственность за эту операцию, так как он её знал, и они не хотели никаких сцен с женщиной. Хозяйка поместья Каринхалле всегда была сердечной к изящному сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и однажды Робби предупредил своего сына, чтобы он не был слишком сердечен с ней. Теперь она проявила своё актёрское мастерство в полной мере, чтобы выглядеть жалкой и трогательной, и играть грустные мелодии на его сердечных струнах. Эти картины были ее личной собственностью и были всем, что не даст умереть с голоду ей самой и ее маленькой девочки, такой милой и невинной. Она родила малышку, которой сейчас семь лет, и она плакала вместе с матерью, испугавшись странных событий последних двух недель.

Ланни разыграл эту бывшую первую леди Нацилэнда. (Она была ею, потому что Гитлер должен был быть холостяком и девственником). Ланни сказал ей то, что все нацисты говорили ему по всей Германии: "Мне жаль, и я очень смущен, но вы должны понять, что я ничего не могу с этим поделать. Я просто выполняю приказы. Я служащий Армии и не имею права голоса в этом вопросе". Так она выставила пятнадцать картин, чрезвычайно ценных фламандской школы пятисотлетней давности. Они были взяты из знаменитой коллекции Рендерса в Брюсселе. Ланни оценил их и посмотрел, как их упаковали и вынесли. Затем он сказал: "А теперь остальное, gnadige Frau".

Она возразила, что это все, и у них была довольно уродливая сцена. Он действительно не знал, но он был уверен, что она не отдаст все с первой попытки. Она сломалась и истерично заплакала, и Ланни приказал солдатам обыскать замок. Вслед за этим няня ребенка, не сказав ни слова, подошла к шкафу в комнате, а из-за большого количества одежды вытащила холст в раме площадью около четверти квадратного метра и протянула его Ланни. Он бросил один взгляд, и его сердце подпрыгнуло. Это был знаменитый "Вермеер" Геринга, который он показывал Ланни в Каринхалле и за который он обменял сто тридцать семь других картин, оцененных в более чем полтора миллиона гульденов.

0x01 graphic

Ланни ничего не сказал, но вынес его и внимательно посмотрел, как он упакован. Вернувшись в Унтерштайн, он поставил картину перед Памятниками, и тут же начался тот спор, который потряс всю Голландию. Одним из присутствующих был Том Хоу, статный и общительный директор художественного муниципального музея Сан-Франциско. Он был яростен, называя эту работу мошенничеством. - "Посмотрите на ровные зеленые и синие оттенки и отсутствие тонкости в моделировании телесных тонов! Ему не хватает того полного визуального эффекта, который так хорошо освоил Вермеер". Ланни, который не был в этом уверен, отметил, что половина авторитетов Голландии, родины Вермеера, объявили эту работу подлинной. В Каринхалле Ланни, конечно, сказал то же самое. Он мог разрушить свою карьеру агента президента, если бы он сделал иначе.

На картине под названием "Христос и грешница" была изображена половина фигуры безбородого Иисуса с волосами, падающими на оба плеча. Женщина, застигнутая в прелюбодеянии, вечно популярная у художников, стояла перед ним в профиль, склонив голову и опустив глаза. Два разгневанных еврея стояли за Христом, они были теми, кто был готов побить ее камнями. Картина будет доставлена обратно в Амстердам, и вскоре окажется, что это работа неизвестного голландского художника по имени ван Меегерен, который разбогател на живописи, а затем "открыл" ряд "Вермееров", старого мастера семнадцатого века, чьи известные работы были очень скудны. Даже когда Ван Меегерен признался, многие авторитеты отказались принять его историю, и ему пришлось создать еще одного "Вермеера" в тюрьме, прежде чем они сдались.

Затем последовала поездка в Зальцбург, а затем и к озеру Фушль, где у самого одиозного из продавцов шампанского во всей Европе был замок, полный произведений искусства. Как весело было посылать армии на чужбину и овладевать всем. Устроиться в чужом замке на берегу синего альпийского озера в тени гор, покрытых елями, а затем приступить к наполнению помещения великолепными и прекрасными вещами, которые могли найти в Австрии, Польше, Чехословакии, Франции, Голландии и Бельгии! Это была популярная форма развлечения в Европе со времен Греции и Рима, и некоторые люди наивно полагали, что это всё кончено навсегда. Но Иоахим фон Риббентроп показал им, что это не так, и теперь армии показали ему!

Его замок стал базой отдыха для американских войск, и пришла вереница армейских грузовиков и увезла сокровища в пункт сбора в Мюнхене. После наблюдения за этой операцией Ланни и его жена вернулись в Зальцбург мягким весенним вечером, и полная луна освещала их путь. Они остановились в этом небольшом горном городе с пенистой рекой посреди него. Этот город, название которого переводилось, как "Соленый замок", был известен во всем мире благодаря музыкальному фестивалю, который проводился здесь каждое лето. Ади Шикльгрубер превратил его в один из своих фестивалей Kraft durch Freude (Сила через радость). Он не был заинтересован в интернационализме, особенно в том, что давало работу еврейским музыкантам и дирижерам.

Сидя в знаменитых садах Мирабель, поужинав, Ланни рассказал своей жене, что это место значило для него. В маленьком городке Халлайн в нескольких километрах к югу закончился его первый брак. Ирма поссорилась с ним из-за его идей и партнеров, и когда он заставил ее участвовать в бегстве Труди Шульц из Германии, это стало последней каплей. На железнодорожной станции в Халлайне она попрощалась с ним и вернулась к матери на Лонг-Айленд.

Итак, чувствуя себя очень опустошенным, он поехал в Зальцбург. (В те замечательные дни, когда можно было иметь собственную машину и покупать топливо для нее в любом городе или деревне!) Ланни пытался утопить свою печаль в музыке. И, сидя в этих приятных садах, он оказался в компании другого ущемлённого печалью джентльмена, который излил свои домашние проблемы на незнакомца. Ланни не ответил взаимностью. Но теперь он заметил Лорел, что часто задавался вопросом, не является ли сдержанность правящего класса, которая была впечатана в него с детства, на самом деле большой нагрузкой на эмоциональную жизнь.

Музыка была восхитительной, а также драмы и оперы. И после каждого спектакля появлялись толпы, все волновались и изливали объемы художественных сплетен, больше об артистах, чем о вещах, которые они исполняли. В течение нескольких недель он жил в семье гражданского чиновника. Жители брали "платящих гостей" на время фестиваля и жили остаток года на этой выручке. Здесь снова были люди, которые свободно выражали свои эмоции, и шестнадцатилетняя дочь семьи по уши влюбилась в образованного и богатого американского джентльмена, который был очень смущен. Он сбежал с чистой совестью. Иначе он точно не рассказал бы эту историю своей жене. Он мог рассказать ей все, кроме физических опасностей, которые её испугали бы.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Вспоминать былое счастье в скорби³⁷

У этой любящей искусство пары был приятный отдых, она жила в главном месте отдыха Европы, и пара миллионов молодых американских мужчин обеспечивала им безопасность и комфорт. Война закончилась "просто так", мгновенно, действительно невероятно. Немцы несколько дней воевали против русских в Чехословакии, но на этом все закончилось. Не было никакого альпийского редута, не было никаких вервольфов, и если там было нацистское подполье, то оно закопалось так глубоко, что никто о нём не знал. Все немцы вдруг стали исполнительными и услужливыми. Большая часть из них стала антинацистской, а остальная не нацистской. Причем всего лишь несколькими росчерками пера в руках адмирала, генерала и командующего ВВС.

Старая Германия вернулась к жизни, и теперь было безопасно идти гулять, ездить на машине, заходить в дом любого немца или в то, что от него осталось, и спрашивать его или ее, как дела, и как они жили в последние шесть лет. В Америке миллионы людей интересовались такими подробностями, и опытная женщина-писательница могла продать все статьи, которые она могла написать. Что касается искусствоведа, он еще не мог вести дела, но он мог осмотреть, обсудить и прийти к джентльменскому соглашению относительно того, что будет сделано, как только будут сняты торговые барьеры.

Ланни вспомнил полдюжины пейзажей Дэтаза на вилле "Дом Бехштейнов" в поместье Бергхоф. Он продал их фюреру по надлежащей цене, поэтому не мог на них претендовать. А кто мог? Гитлер был мёртв или, так говорят, и, несомненно, его собственность должна находиться в руках американской армии до тех пор, пока этот вопрос не будет решен. Ланни возглавил другую оперативную группу, состоящую из машины и джипа, и взял с собой Лорел, потому что Бергхоф станет темой статьи, а также потому, что у нее был особый и личный интерес к логову этого людоеда.

Некогда прекрасное шале было жалким зрелищем. На него несколько раз падали шеститонные бомбы, и через несколько дней СС подожгли его при приближении американской Седьмой армии. Оба его тщательно выстроенных крыла были превращены в пепел, а центральная часть, которая содержала огромную квадратную гостиную и кабинет Гитлера наверху, с "самым большим в мире окном", выходящим на Австрию, - все это сгорело. Солдаты, которые стояли на страже, сообщили, что все, кто приходил на это место, уносили с собой сувениры, и Лорел выбрала бронзовую ручку двери, которую она нашла в пепле. Она заметила, что, возможно, это была та, которую она подперла стулом, чтобы держать дверь плотно закрытой, ни в одной комнате в этом странном заведении не было замков. Для американской гостьи это был настоящий замок людоеда. Здесь первый и единственный раз мужчина попытался овладеть ею насилием. И этот случай нельзя было забыть никогда.

Казармы, где жили охранники эсэсовцы, остались не тронутыми и были использованы американцами. (В последние дни войны генерал Эйзенхауэр издал приказ против бомбардировки любых казарм, потому что они могут понадобиться, и они понадобились). Дом Бехштейнов все еще стоял, и прекрасные картины Дэтаза были там, где Гитлер приказал их повесить. Это были ландшафты и морские пейзажи Ривьеры и одна из руин в Греции. Каждая картина была отдельной историей для Ланни, наблюдавшего, как их рисуют, и знавшего места, которые они представляли. Он рассказал своей жене много историй об этом добродушном французе, который любил Бьюти десять или более лет и за которого она вышла замуж, когда он получил свои ужасные раны в Первой мировой войне.

Марсель Дэтаз был французским художником реалистом, которого фюрер мог терпеть. Он заказал эти картины, потому что хотел оказать честь французам и подружиться с ними, чтобы они поверили ему и позволили ему взять Польшу. Также, возможно, потому что он хотел подкупить колеблющегося герра Бэдда и связать его с нацистским делом. Марсель ненавидел бы Гитлера. Он нарисовал ужасные карикатуры на немцев, но, очевидно, агенты фюрера в Париже не сообщили ему об этом факте. Теперь американское правительство передаст т эти пейзажи французскому правительству, и они будут повешены в музее Люксембург в Париже вместе с обвинениями Марселя в furor teutonicus (Тевтонская ярость).

Ланни подписался на газету в Париже, а в доме отдыха Унтертейна был радиоприёмник. Так ему и его жене посчастливилось слушать передачи из Парижа и Лондона, а также станцию, которую американцы использовали в Люксембурге. Таким образом пара следила за судьбами тех злых людей, которых они ненавидели и боялись в течение стольких лет. Квислинг находился в тюрьме в Норвегии, по очереди плача и бушуя. Эдвард Уэйтер, директор ужасов Дахау, бежал в замок, который был частью тюремной системы, и получил пулю в сердце. Когда она не убила его достаточно быстро, то получил еще одну в глаз. Макс Аманн, глава издательства, которое печатало произведения Гитлера и выплатило ему целое состояние, отравился, как и фрау Гертруда Шольц-Клинк, глава нацистского женского движения. От этой пылкой души в начале войны пришла декларация: "Дорогой фюрер, мы, немецкие женщины, отдаем вам плоды нашей плодовитости - наших детей. Делайте с ними, как вы пожелаете". Ади взял их!

А теперь пришло известие о Генрихе Гиммлере, самом разыскиваемом из всех оставшихся в живых. Странный поворот колеса судьбы. Этот самый кроткий из фанатиков, глава СС и гестапо, загнал Ланни Бэдда в секретный побег с поддельными бумагами и маскировкой, и теперь они поменялись ролями, и именно Генрих бежал при тех же обстоятельствах. Было только два различия между ними. Ланни бежал на юг, в то время как Гиммлер сбежал на запад. Ланни преуспел, а Гиммлер потерпел неудачу. Два британских солдата, охранявшие мост в Бремервёрде, к западу от Гамбурга, остановили трех человек в штатском, которые пытались пройти. Вожаком был коротышка с гладким лицом, в толстых очках в роговой оправе и повязкой на глазу. У него были слишком хорошие документы и пропуск, удостоверяющий личность герра Хитцингера, сотрудника немецкой полевой полиции безопасности.

Его документы были слишком хороши, потому что в эти дни суматохи мало кто имел какие-либо документы. Трио было передано британской Полевой полиции безопасности, и после тщательного допроса кроткий Генрих признался, кем он был. Его обыскали, и он протестовал против унижения. Он обыскал миллионы людей по всей Европе! Британский доктор приказал ему открыть рот, и он сделал это, и обхватил языком зубы, чтобы показать, что его рот пуст. Но доктор не был удовлетворен и сунул палец в рот, после чего мужчина сжал зубы и разгрыз крошечную капсулу цианида, которую он спрятал там.

Он упал и несколько минут исходил слюной, а затем умер. Англичане бросили его в то, что они называют грузовиком, и вывезли его в лес. У них не было гроба, и они не потратили на него даже дерева. Они вырыли глубокую яму и бросили тело вниз. "Червяк к червям", - сказал британский сержант, и, закопав яму, осторожно выровняли землю и разбросали по ней листья, чтобы СС не лелеяли кости мученика.

III

Эти новости были важны для Ланни по особой причине. Они лишили его еще одной слабой надежды, что он может что-то узнать о своей сводной сестре. Бывший рейхсминистр мог бы рассказать ему, если бы вспомнил об этом деле. Единственным другим шансом будет архив гестапо в Берлине. Миллионы перемещенных лиц и другие миллионы немецких беженцев были разбросаны по всей этой многострадальной земле. И кто сможет вспомнить что-нибудь о франко-американской танцовщице в ночном клубе, которая была любовницей офицера из прусских помещиков и исчезла из поля зрения, когда места развлечения были закрыты около трех лет назад?

Нет, он мог бы также бросить это, написать своей матери, чтобы она бросила это, и сказать, что Марселина умерла. Он почти определился с этим и составил в своем уме письмо Бьюти, когда пришло в Унтерштейн для него письмо, отправленное Памятниками из Парижа. Письмо было от Бернарда Монка и было отправлено по почте из Лейпцига. В нём было написано:

"Дорогой Ланни! Цензура позволяет мне рассказать вам, где я нахожусь, и что я восстановил свое собственное имя. Вы можете связаться со мной через разведку Первой армии здесь. Вы рассказали мне о своей сестре, и я пообещал делать запросы везде, где я увижу шанс. Я натолкнулся на следующий случай, о котором, я думаю, может стоить сообщить вам.

Женщина была найдена в женской больнице Лейпцигского концентрационного лагеря. Она была одной из тысячи или около того, кто работал по 12 часов в смену на близлежащем оружейном заводе. Она была одета в холщовую юбку и куртку, и ничего более и никаких опознавательных знаков любого рода. Я предполагаю, что она молода, но в этом трудно быть уверенным. Её пытали, все ее зубы выбиты, на её спине и ногах масса ран, и на ее кончиках пальцев видны шрамы от огня, вероятно, вызванные засовыванием горящих спичек под ногти.

Очевидно, она страдает полной амнезией. Она не знает, кто она или откуда она родом. Она отвечает на все о своем прошлом - 'Я не знаю'. Не говоря уже о том, что она сидит совершенно неподвижно и сжимается, когда к ней приближаются. Ее глаза и волосы каштановые, волосы немного седые. У нее на левой ноге красноватое родимое пятно. Никаких других особенностей, которые я могу видеть. Рост метр семьдесят, и она ужасно истощена, но не перешла порога, за которым она не может быть восстановлена. Если эти данные соответствуют вашей сестре, вы можете прийти и посмотреть на нее. Если вы слишком далеко, или если это не так удобно, я устрою для вас фото. Она носит имя Марта и номер F1147.

То, что я видел в этом месте, превосходят все, что я даже мог себе вообразить, и я думал, что знаю нацистов после почти двадцати пяти лет, чтобы держаться подальше от их когтей. Ради вас, я надеюсь, что это не Марселина. Возможно, вы уже нашли ее, и если это так, то это письмо не обеспокоит вас. Если мне придется убыть отсюда, я пришлю вам свой новый адрес. Как всегда, Бернхардт Монк".

Ланни прочитал это письмо с замиранием сердца. Сообщение о красноватом родимом пятне поразило его как удар! Он видел Марселину тысячу раз, потому что большую часть времени в Бьенвеню они носили купальные костюмы. Будучи малышом, она научилась танцевальным шагам у него, не надевая ничего, кроме крошечной пары шорт. Красноватое родимое пятно был там и росло вместе с ней, и он дразнил ее этим. У него была всегда возможность наблюдать, как растет это прекрасное тело. Она добавила в купальный костюм только бюстгальтер. Больше ничего не требовалось на Побережье Удовольствия. Они занимались танцами часами. Она была неутомима, и ее энергия и грация были для него чудом. После того, как она развелась со своим итальянским capitano и решила заняться профессиональной карьерой, она измотала Ланни, заставив его репетировать с ней. И теперь злодеи выбили все зубы. Они засовывали ей под ногти горящие спички и избивали в кровь ее спину стальными кнутами.

Он взял письмо к Лорел, сказав: "Это Марселина". Она прочитала письмо, а затем сидела, глядя на него, некоторое время молча. "О, Ланни, как ужасно! Как ужасно!" - прошептала она, наконец.

"Должно быть, они пытались заставить ее рассказать обо мне", - сказал он.

-И она этого не сделала!

- Она не могла, даже если бы захотела. Она предупредила меня, чтобы я уехал из Германии, но она не знала, как я это сделаю. Я и сам не знал, пока у меня не было времени подумать.

- Ты не должен мучить себя из-за этого, Ланни. Ты не мог бы ей помочь. И это может быть не Марселина.

- Вряд ли может быть такое совпадение. Лейпциг находится недалеко от Берлина, и она, возможно, искала там убежище. Возможно, она даже была там, когда звонила мне с предупреждением.

- конечно, ты должен поехать и убедиться.

- Она может не узнать меня. Ее амнезия - это результат боли и ужаса.

- Что ты будешь делать, если это Марселина?

- Это зависит от ее состояния. Если её можно перевозить, я должен вернуть ее в Бьенвеню. Для Бьюти это не будет новой историей. Ему не нужно было объяснять, что он имел в виду, потому что Лорел знала все детали истории о Марселе Дэтазе, о том, как он сжег свое лицо при взрыве наблюдательного аэростата, и о том, как Бьюти выхаживала его. Она вышла за него замуж, несмотря на то, что ему пришлось носить шелковую маску на лице. Марселина была плодом этого брака.

"Можешь ли ты побыть без меня так долго, дорогая?" - спросил он, сохраняя тонкий баланс между женами и родственниками.

"Конечно", - ответила она. - Я бы поехала с тобой, если бы могла быть чем-то полезной. Но я для Марселины не намного больше, чем имя, и вполне возможно, что в ее подсознании она обижается на то, что я отобрала у нее любимого брата.

"Я так не думаю", - сказал он. - "У нее были свои собственные дела, и она была достаточно хладнокровной, чтобы идти за тем, что она хотела. Она никогда не просила моего совета, кроме как в вопросах искусства и как встретить богатых людей, которые будут интересоваться ее танцем".

- Но она помогла тебе в Германии, Ланни!

- Конечно, и я должен быть рядом с ней. Это будет больно, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы помочь. Я предполагаю, что ей нужна психологическая помощь, и человек, который ее может оказать, - Парсифаль. Он знает ее и любит ее, и может внушать ей весь день и половину ночи, никогда не скучая. Ты продолжай искать свой материал. Затем приезжай в Жуан писать, там тебя тепло примут.

Ланни упаковал свою сумку и отправился в Мюнхен. В пыльном аэропорту ему не потребовалось много времени, чтобы найти пилота, который летел в Берлин и мог получить разрешение высадить приравненного полковника в Лейпциге. Полёт в триста километров занял всего час. Он увидел внизу ещё один разбомблённый город, и когда он получил джип, чтобы отвезти его в город, он увидел знакомый вид руин высоких зданий, которые простояли в течение нескольких сотен лет. Их обломки, заблокировавшие улицы, грузили в грузовики. Британцы ночью делали то, что называлось "ковровыми бомбардировкой". Американцы приходили днем и хвастались, что могут сбросить бомбу в бочку, но много раз, нацелившись на фабрику, они сравнивали с землёй пяти- и шестиэтажные дома или ряды казарменных рабочих домов.

Ланни никого не знал в Первой армии, но у него были свои полномочия и его грустная история. Разведка здесь знала Бернхардта Монка и ценила его. Они дали Ланни необходимое разрешение и машину, чтобы отвезти его в лагерь, который находился далеко в пригороде, чтобы жителей этого древнего и благородного города не беспокоила вонь. Лейпциг был центром немецкой издательской индустрии, и он выпустил семь миллионов экземпляров Mein Kampf, которые многие немцы считали своей национальной и расовой Библией. Теперь было бы трудно найти любого мужчину или женщину, которые признались бы, что прочитали её до конца. Можно было бы поверить им, поскольку в современном мире не было опубликовано ни одной менее читаемой книги.

Все лагеря были похожи друг на друга. Они были созданы массовым производством, и увидев прототип в Дахау, можно было увидеть их всех. В Лейпциге у американской армии было около шести недель на уборку. Там уже больше не было штабелей человеческих скелетов, покрытых кожей. и, таким образом, интенсивность вони уменьшалась. Больница была чистой, и немецкие врачи больше не пытались проводить "научные" эксперименты на пациентах, а работали под американским руководством, чтобы вернуть плоть и кровь почти умирающим от голода телам. Пациенты получали апельсиновый сок, приготовленный из консервированного порошка, разбавленное консервированное молоко, бульон и каши, и когда они могли ходить и переваривать твердую пищу, их отпускали, если они хотели уйти. Но многим некуда было пойти, и они были напуганы мыслью о том, как жить в мире, в котором у них больше нет родственников, друзей или домов. Миллионы домов были разрушены, а миллионы семей были разбросаны по всей Европе, поэтому родители не могли найти детей, а дети не могли найти родителей.

Здесь в месте, похожем на казарму, за исключением того, что нары были только одноярусными, Ланни нашел свою сводную сестру. Вне всякого сомнения, это была Марселина, несмотря на ужасные изменения. Лишь однажды его сердце так же сжалось - когда он стоял на Рейнском мосту между Келем и Страсбургом и получил из рук нацистских штурмовиков разбитое тело Фредди Робина. Это было двенадцать лет назад, но он никогда не забывал душевной боли и никогда не забудет её. Марселина была женщиной, ей двадцать восемь лет, и она была артисткой. Фредди был на два года моложе. Ученый, музыкант и идеалист, почти святой. За кого из них надо чувствовать большее горе?

Эта женщина была одним из этих почти скелетов. Ее челюсти были сведены из-за отсутствия зубов, волосы с седыми прядями были неопрятны, а глаза полны страха. Она не узнавала Ланни и долгое время не проявляла к нему интереса. Она была достаточно здорова, чтобы двигаться, но, видимо, она хотела только сидеть в углу в одиночестве. Она работала двенадцать часов каждый день, заполняя ящики малокалиберными артиллерийскими снарядами, и врачи считали неразумным оставлять ее без дела, поэтому у них была женщина, которая научила ее вязать. Пациенту это подошло. Ей дали носок для модели, и теперь она выдавала носки с машинной регулярностью. Она боялась новых людей, которые приближались к ней. Прошло некоторое время, прежде чем она убедилась, что ее сводный брат не был еще одним мучителем.

Он рассказал докторам, кто она такая, и рассказал им свою историю, насколько он это знал. Они сказали, что это был знакомый случай. У них здесь были другие такие. Они использовали длинные врачебные термины. Суть заключалась в том, что ее личность отступила от невыносимых страданий и искала убежище глубоко в ее подсознании. Возможно, это вызвал последний ужасный кульминационный момент. Когда американская армия приблизилась, разъяренные эсэсовцы заперли все двери мужской больницы и подожгли ее. Здание было через дорогу от женщин, и они услышали крики мужчин и почувствовали запах горящей плоти. Полдюжины полусожженных мужчин смогли выползти из здания в женскую больницу. Марселина сбежала в тифозную палату, где собрались около трехсот женщин, ожидая той же участи, что и мужчины. Её нашли спрятанной под койкой. И, возможно, именно здесь улетело ее чувство идентичности.

Ланни отправил телеграммы Лорел, Бьюти и Робби, рассказав, что он нашел. Затем он успокоился, терпеливо и нежно пытался вернуть память своей сводной сестре. Он рассказал ей, кто она такая, но имя для нее ничего не значило. Он рассказал ей о ее матери, ее отчиме, о её маленьком мальчике и о доме, где она выросла. У нее не возникло никаких следов воспоминаний, и она, казалось, не хотела их иметь. Она сопротивлялась рассказам о себе, как будто они были нападением. Он считал правильным не упоминать Оскара фон Герценберга, или ее танцы, или ещё что-нибудь, что произошло в Германии, потому что это вернет ее страхи. Лучше вернуться в ее детство, к воспоминаниям, которые означали мир и радость. Но ничто не имело никакого значения, что он мог наблюдать. Марселина хотела остаться Мартой F1147.

Её кормили каждые два часа ограниченным количеством жидкой пищи. Он договорился, что будет кормить её, и пока она ела, он сидел и спокойно с ней разговаривал. Она должна была быть перевоспитана, как будто она была ребенком. Он объяснил ей, что жестокая война закончилась, что злые нацисты исчезли и больше никогда не вернутся. Она находится в руках любящих ее людей, которые никогда не причинят ей вреда. Он изо всех сил старался заинтересовать ее странной идеей, что у нее есть мать, прекрасный маленький темноглазый сын и красивый дом на Мысу Антиб в стране под названием Франция. Эта страна ничего не значила для нее.

Она сидела и вязала своими полу искалеченными пальцами. Лучше не смотреть на них, а пойти и поохотиться на эсэсовцев и застрелить их. Ему удалось подружиться с ней, так что она приняла его заявление о том, что он был ее сводным братом. Но он не смог пробудить в ней ни одного воспоминания. Она была голодна и ела свою еду, и это было признаком жизни. В остальном она делала то, что он ей говорил, или то, что ей говорили. Если ей говорили: "Сейчас нужно спать", она ложилась и спала. Если бы ей сказали: - "Пойдем со мной", она бы пошла, Это был известный немецкий Ordnung und Zucht!

VII

По вечерам он выходил и встречался с Бернхардтом Монком, который был на задании, а теперь вернулся. Впервые с начала войны эти двое смогли откровенно поговорить друг с другом. Одно из самых строгих правил, которые Управление стратегических служб и другие секретные агенты должны были соблюдать, было не говорить кому-либо что-либо, что не должно было быть сказано. То, что знал любой агент, могло быть получено от него под пыткой, но то, чего он не знал, было недоступно для врага.

Эта пара вступала в контакт десяток раз во время войны и каждый раз строго подчинялась этому правилу. Монк, дислоцированный в Стокгольме, назвал Ланни имя верного немецкого социал-демократа, старого часовщика, и именно он связал Ланни с подпольем, которое помогло ему пройти его часть пути в Италию. Теперь Ланни мог рассказать Монку о Иоганне Зайдле и спросить, что с ним случилось. Монк не знал, потому что он не был в Берлине. Город захватили "Russkys", и американцы ездили туда только с официальными заданиями. Он хотел знать, думает ли Ланни, что Гитлер действительно мертв, и Ланни рассказал о своем разговоре с Герингом и о том, что по этому поводу сказал барон-разбойник из прежних времён. Конечно, никто не мог знать, что на самом деле думал Геринг.

Двое ветеранов вернулись с войны, снова обсуждая свои сражения! Монк был обязан своим положением в Управлении стратегических служб рекомендации Ланни, и теперь он чувствовал, что делает доклад начальнику. У него была причина гордиться проделанной им работой. В сотрудничестве с Эриком Эриксоном, шведским нефтяником, тайно сочувствующим Америке, Монк отвечал за сбор информации о заводах синтетического горючего в Германии, об их местонахождении и состоянии до и после бомбардировки. Уничтожение этих заводов имело такое же отношение к окончанию войны, как и любая другая вещь, с которой имел дело человек. Год назад генерал Спаатц, командующий ВВС, передал по телеграфу приказ: "Основная стратегическая цель стратегических ВВС США в настоящее время состоит в том, чтобы лишить горючего военно-воздушные силы противника". С тех пор нефтеперерабатывающие заводы стали первоочередными целями и рассматривались в рамках знакомой системы. Вывести их из эксплуатации, подождать, пока они будут восстановлены, а затем снова разбить их.

У Монка в Стокгольме было около тридцати агентов, мужчин и женщин, работающих под его управлением в Германии, и только четверо из них были потеряны. Они сообщили о восьмидесяти семи жизненно важных целях, связанных с нефтью, и за последние десять месяцев войны авиаторы генерала Спаатса сбросили около двухсот тысяч тонн бомб на эти цели или вблизи них. Когда Гитлер начал войну, он имел в запасе только двух или трех месячную потребность нефти, но он приложил огромные усилия, чтобы увеличить поступление нефти и добился в течение пяти лет успеха, какого не знал весь мир. Синтетическая нефть было ответом, и благодаря так называемому Плану Каринхалле он увеличил добычу нефти в Германии до восьми миллионов тонн в год.

Слушая историю Монка, Ланни понял, что это была нефтяная война. Нехватка нефти была причиной того, что сумасшедший фюрер вынужден был отказаться от своей программы бомбардировок Британии и начать оборонительную программу. Он совершил ошибку, построив слишком много своих заводов на западе, и ему пришлось строить новые в Силезии и Польше. Заводы были самыми секретными местами в Германии, наиболее тщательно замаскированными и наиболее защищенными. Жизненно важные машины были заложены под тяжелый бетон, вокруг остальных были построены взрывозащитные стены, и каждый завод был окружен дымовыми завесами, прожекторами и большим количеством зенитных батарей. Это была война на жизнь или смерть для нацистов, и они все это знали.

"Мы получили информацию", - тихо сказал Монк и продолжил рассказывать об огромных заводах в Лойна, близ города Лейпцига. Заводы производили более трети всего авиационного и автомобильного бензина в Германии, и за последний год по нему было нанесено двадцать два массированных воздушных налета. В первый, 12 мая 1944 года, было сброшено пятьсот тонн бомб и полностью прекращено производство. Но у немцев были планы восстановить полное производство через месяц. "Мы получили копию этих планов", - сказал Монк; - "Через неделю после налёта у меня в руках уже были эти планы".

Таким образом, бомбардировщики прибыли снова через шестнадцать дней, и эта война между разрушителями и ремонтниками продолжалась целый год. В конце июля после высадки в Нормандии и начала разгрома Роммеля и Рундштедта за два дня на Лойнаверке было сброшено почти три тысячи тонн бомб. Каждые две недели случались налёты, и было девять остановок производства. "Я только что просмотрел записи", - сообщил секретный агент. - "Наши бомбы вызвали более пяти тысяч разрывов в трубопроводах в Лойна, и каждый из них должен был быть отремонтирован и полностью проверен, прежде чем они могли нести легковоспламеняющиеся газы и жидкости. В конце концов, нацистам пришлось сократиться и строить заводы в лесах, как те, что вы называете лунным светом в Америке".

"Самогон" - поправил Ланни с улыбкой. - "Мне рассказали об одном в Шварцвальде, который приводил в действие паровик. Я видел танки и бронетранспортеры, которых тащили в Арденнах лошади и волы, и они больше не ездили. Были танки Тигр, которые были оснащены газовыми генераторами на угле.

Монк сказал: "Вот почему Люфтваффе не защищал Рейн, и почему фюрер застрелился, а Геббельс и Гиммлер приняли яд".

VIII

Ланни вспоминал книги по психологии, которые он прочитал. Это было полтора десятилетия назад, когда его отчим открыл медиума в многоквартирном доме на Шестой авеню в Нью-Йорке и увлёкся парапсихологией. В течение многих лет он экспериментировал и читал лучшие книги, какие только мог найти. Это включало в себя гипнотизм, мощное оружие, к которому врачи предыдущего поколения относились серьезно, но которое вышло из употребления, по-видимому, потому, что гипнотизм отнимал слишком много времени и доставлял много хлопот.

У Ланни было время, и он хотел взять на себя хлопоты. Он договорился перевести Марселину в тихую комнату, усадил ее в кресло и попытался всеми возможными способами загипнотизировать ее. Он велел ей смотреть ему в глаза, но он не мог сосредоточить ее внимание. Ей было неловко и страшно, и ее глаза блуждали. Он попытался заставить ее взглянуть на свет, но столкнулся с той же трудностью. Никто не может быть загипнотизирован без его или ее согласия, и он не может получить реального согласия от этого потрясенного разума. Сами страхи, которые он исцелял, мешали любому подходу к исцелению.

Он решил, что новая обстановка может решить проблему, и когда она стала достаточно сильной, чтобы перемещаться, он получил разрешение на рейс в Париж. Рейс занял всего около трех часов, и не был слишком большой нагрузкой. Он знал, что в больницах будет многолюдно, но он поселил её в гостиничный номер и нанял медсестру ухаживать за ней, пока он собирался организовать еще одну поездку на самолете, на этот раз в Канны. Ни один частный автомобиль не мог получить бензин для такой поездки, и поезда были медленными и нерегулярными и забитыми пассажирами по самую крышу.

Ланни решил, что ни Памятники, ни Алсос не смогут ему помочь в таком случае. Он пошел в Управление стратегических служб, привилегированное учреждение, для которого он кое-что делал. Он рассказал свою историю, и они сказали, что надо обратиться к одному из высокопоставленных лиц, а кого Ланни знал здесь, в Париже? Когда он сказал, что служил в Третьей и Седьмой армиях, они сообщили, что генерал Паттон был в городе. Ланни сказал: "Это тот человек!"

Приравненный полковник встретился с Джорджи без особых затруднений. Именно в Третьей армии, когда та была Удачливым форвардом, его произвели в приравненные офицеры. Они хорошо относились друг к другу, потому что, когда они впервые встретились, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт отважился сказать Джорджи, что он был обязан немедленно взять Париж, а Джорджи был взбешён, как бегемот, но потом думал об этом по-другому. Теперь старина сидел на вершине этого мира, но, возможно, ему было скучно немного, что больше не осталось никаких новых миров, которые нужно завоевать. Для него неприятности были далеки от завершения, потому что его армия была выбрана в качестве оккупационных войск, и он и все его офицеры просились направить их в Японию. У него всегда были споры с Главным командованием союзных сил в Европе, и, возможно, именно поэтому он сейчас приехал в Париж.

Он выглядел старым и уставшим, и Ланни мог догадаться, что напряжение последних трех или четырех лет что-то изменило в его почках. Но он стоял высокий и прямой, в облегающей форменной куртке с блестящими латунными пуговицами и четырьмя серебряными звездами на каждом из его плеч, и четырьмя на каждой стороне его воротника рубашки. На нем были брюки, выглаженные до остроты ножа, и заправленные в вычищенные до блеска сапоги. Он все еще носил два револьвера с перламутровой рукоятью и производил впечатление пирата, которому не соответствовал его высокий скрипучий голос. "Ну, Бэдд", - сказал он, - "что тебя сейчас кусает?"

"Генерал", - сказал Ланни, - "вы знаете, какие услуги я оказал в Бастоне. И полковник Кох дважды поблагодарил меня за помощь, которую я ему оказал, один раз в Нанси и один раз в Люксембурге. Теперь я прошу услугу взамен".

Джорджи указал ему на стул и сказал: "Говори!"

- У меня есть сводная сестра Марселина Дэтаз, дочь известного французского художника Марселя Дэтаза. Ей двадцать восемь лет, и она была профессиональной танцовщицей. Ее поймали в Германии. Около двух лет назад я был в Берлине на специальном разведывательном задании президента Рузвельта. Марселина узнала, что нацисты вышли на меня, и рисковала своей жизнью, позвонив мне, чтобы сообщить мне об этом. Мне удалось уйти. Негодяи поймали ее и пытались заставить ее раскрыть мое местонахождение. Они выбили ей все зубы. Они засовывали спички ей под ногти. Они били ее, пока ее спина не стала похожа на стиральную доску. Я нашел ее в Лейпцигском лагере, где она работала по двенадцать часов в день на подземном заводе боеприпасов. Она жертва амнезии и не знает, кто она или что-либо о себе".

"Сукины дети!" - воскликнул Джорджи. Он использовал язык кавалеристов настолько свободно, что, когда он действительно выходил из себя, у него не было никакого способа показать это, кроме как выражением своего лица и сжиманием рук. - "Что ты хочешь?"

- Я довез ее до Парижа. Я хочу отвезти ее к нашей матери, в наш дом на Мысе Антиб. Марселина родилась и выросла там, и я надеюсь, что знакомые виды могут вернуть ее память. Она весит менее сорока килограмм и не сможет вынести поездку на поезде. Я хочу лететь с ней в Канны. Я не прошу специальный самолет, я просто хочу пару мест в любом самолете, который летит туда, и я готов полностью оплатить проезд.

- Ерунда, парень. В армии не все так сложно. Я рад, что ты пришел ко мне. Я сделаю так, чтобы один из моих офицеров все устроил. Он добавил: "Не надо благодарностей, это армия. Он откинулся на спинку стула и засиял. - "Ну, как мы расколошматили этих ублюдков!"

"Это сделали вы, генерал", - сказал Ланни, который знал, как правильно сказать спасибо. - "Приятно видеть, как они приходят, чтобы сдаться. Я был в самом сердце того, что должно было стать их Редутом, и мне было трудно удержать их от сдачи мне".

- Мы бы не возражали против того, чтобы тебе сдались несколько. Мы взяли больше миллиона с четвертью.

- Вам будет интересно узнать, что я разговаривал с Герингом в ночь после того, как он сдался.

- Эта жирная свинья! Расскажи мне о нем. Ланни рассказал эту историю. Затем он рассказал, как он стал Burgermeisterstellvertreter города Урах, и Джорджи это понравилось.

Бывший агент президента знал лучше, что не надо продолжать про свои собственные подвиги. Он спросил у генерала с двумя револьверами, что с ним происходит, и скрипучий голос обрушился на "старух" в Главном командовании союзных сил в Европе, которые были настолько робкими, что не позволили ему выиграть войну прошлой зимой. В самом конце его не пустили в Чехословакию из-за страха вызвать недовольство русских, и они почти не пустили его в Австрию. Единственная причина, по которой они это сделали, заключалась в том, что это было частью Редута, и они боялись, что слухи могут туда просочиться. И теперь они отклонили его просьбу об отправке на Тихий океан. Все из-за ревности в штабе!

Когда они расставались, усталый человек сказал: "Моя работа выполнена, Бэдд. Господь может взять меня в любое время". Ланни вспомнил эти слова и подумал о них через несколько месяцев, когда услышал по радио, что командующий Третьей армии погиб в автокатастрофе.

Ланни удалось дозвониться до матери и сообщить ей, что он прибывает. Полёт из Парижа прошел без происшествий, и на аэродроме их встречала сама Бьюти с лошадью и коляской. Лошадь была опытной и спокойной, а коляска стояла в сарае в поместье с тех пор, как были изобретены автомобили. Коляску не могли покрасить, пока Робби не отправил им банку краски из Ньюкасла. Прекрасный автомобиль, на котором ездила Бьюти, взял Легион Триколор, и что случилось с автомобилем, они никогда не узнают.

Ланни сказал по телефону: "Не целуй ее, потому что это может ее напугать. Не показывай никаких эмоций, просто будь нежной и тихой". Поэтому Бьюти смахнула слезы со своих глаз. Она подготовилась, но реальность была за гранью воображения. Она правила лошадью, и Марселине помогли сесть за ней, а затем Ланни забрался рядом с Марселиной. Она была настолько худа, что для него осталось достаточно места.

Лошадь не спешила, и им потребовался почти час, чтобы добраться до Бьенвеню. Поездка, которую они привыкли совершать на машине, занимала шесть или семь минут. Они говорили о прекрасном дне, широком просторном бульваре Круазетт с его рядами пальм, голубыми водами Залива Жуана, об американских солдатах, заполняющих все модные отели, о зданиях, которые были повреждены и теперь были почти все отремонтированы. Подобные темы безвредны и могут вернуть память. Но за всё время Марселина не произнесла ни слова. Ей сказали, что это была ее мать. Но это заявление ничего не значило для нее, и, если она когда-либо и плавала в этих голубых водах или ходила на лодке, она не помнила или ей было всё равно.

То же самое было с седовласым стариком лет семидесяти и темноволосым мальчиком семи лет. Странная ситуация стала известна ребенку. Его мать, о которой он не помнил, потеряла память о нем. Он должен быть нежным и тихим с ней и помочь ей выздороветь. Поскольку он был нежным и тихим по натуре, это не составило труда. Он серьезно отнесся к своим обязанностям помощника медсестры. На него произвела впечатление информация о том, что она почти умерала от голода, и что эта еда поможет вернуть ей более нормальный вид. Он сидел и смотрел на каждую ложку, которую она положила себе в рот.

Для Парсифаля Дингла эта ситуация была обычной. Он был как католический священник в Дахау. Он готовился к работе. Его доброжелательный вид сразу расположил больную женщину. Он был Божьим человеком и не тратил впустую времени в предварительных разговорах, но сел перед ней и начал объяснять свою веру. Она, Марселина Дэтаз, была совершенным ребенком Бога, и все, что ей нужно было сделать, - это поверить в Него, и Он вернет ее к миру и счастью. Парсифаль не стал объяснять, почему Бог позволил ей попасть в ее нынешнее состояние, или почему Он создал или позволил появиться тем извергам в человеческой форме, которые привели ее туда. Проблема зла и то, как оно возникает, ставит в тупик величайших философов мира, и Парсифаль Дингл пытался её игнорировать. Бог знал ответ, и, возможно, в нужное время откроет его. Парсифаль должен был превратить зло в добро, силой, которой дал ему Бог и за которую он был должным образом благодарен.

Итак, днем и ночью он произносил молитвы, которые он составил для помощи другим страдающим людям, и которые теперь стали рутиной. Однообразие не беспокоило его, и идея скуки не приходила ему в голову, потому что это было присутствие Бога. Он не говорил Богу, что делать, и даже не просил. Он сказал Марселине, что Бог может и будет делать, потому что Бог был добрым и ничего не может сделать другого. Он сказал ей, что Бог был живым Принципом, который создал ее и поддержал ее, и если она будет верить в эту уверенность, процесс восстановления будет продолжаться, и у нее будет мир, здоровье и счастье. Он сказал ей, что Бог изгонит ее страхи, если она поверит, что Он это сделает. Она, будучи послушной, поверила этому, и это случилось. Маленький мальчик сидел, слушая и наблюдая своими широкими темными глазами, глубоко взволнованный, потому что это было первое чудо, которое он увидел. Ему сказали, что его присутствие важно, потому что Иисус сказал: "Потому что там, где двое или трое собраны вместе во имя Мое, там и Я нахожусь вместе с ними"³⁸.

Приехала Лорел, собрав весь материал, который ей был нужен, и обрадовавшись тому, что она сможет сидеть на солнце с блокнотом на колене. Лорел никогда не была религиозной, но это была новая разновидность религии, которую можно принять за психологию. Если вера исцеляла, что Парсифаль доказывал в течение тридцати лет, разве не рекомендуется мужчинам и женщинам воспользоваться ею немного? Это было, настаивал старый джентльмен, что-то отличное от разума. Это было то, что доказано экспериментально. Вы верили в мир и имели мир. Вы верили в здоровье и имели здоровье.

До определенного момента это превосходно работало с Марселиной. Она обретала уверенность и восстанавливала свою изголодавшуюся плоть. В этом доме, где говорилось только о любви, она почувствовала себя как дома и приняла их заявление о том, что это ее семья и дом, в котором она родилась и выросла. Она никогда не выходила из дома. Она осталась в своей комнате, когда приходили незнакомцы, что случалось редко, потому что приехать было так сложно. Она будет вязать, или она будет выполнять любую домашнюю работу, которую ей поручат. Лишь время от времени наступал рецидив, когда гроза заставила ее залезть под кровать и отказываться выходить. Видимо, Бога не было в громе.

Но никакие усилия не повлияли на ее память. Никакие внушения и никакие молитвы не могли снять с неё ту завесу, которая упала в Лейпцигском лагере. Ланни снова и снова пытался загипнотизировать ее. Он был уверен, что если он сможет убедить её, что её память вернется, это произойдет. Но его лучшие усилия потерпели неудачу. Страхи все еще блокировали путь.

Затем он вернулся к мысли, которая пришла ему в голову много лет назад, о том, что можно делать внушения во время нормального сна. Он пытался провести несколько экспериментов, но однообразие ему наскучило. Ему не хватало твердого убеждения отчима, что Бог говорит его голосом. Но теперь, очевидно, эта идея пришла в голову другим. Ланни прочитал статью о том, как Армия действует в случаях стрессов с помощью внушения через фонограф во время сна пациента. У них было устройство, позволяющее проигрывать записи под подушками пилотов во время тренировок, и когда они просыпались утром, они знали свои задания. Если армия занималась такими вещами, она вызывала уважение.

Ланни нашёл на чердаке этой виллы фонограф, который он использовал, давая уроки танца Марселине, молодому Фредди и другим детям. У него было устройство, которое сдвигало иглу и воспроизводило одну и ту же запись снова и снова столько раз, сколько надо. Устройство работало от электричества, так что оно могло работать всю ночь. Ланни отряхнул его и убедился, что оно в порядке. Затем с помощью Парсифаля он составил речь. Он доехал в переполненном автобусе в город Ниццу, где была студия звукозаписи. Он сделал и опробовал тридцатисантиметровую пластинку. Дома он снова опробовал её и дал Марселине прослушать запись, которая не вызвала у неё отторжения.

После этого она каждую ночь ложилась спать под звуки тихого бормотания голоса Ланни, и всю ночь она продолжала слышать обнадеживающие предложения. - "Я твой брат, Ланни Бэдд, и я люблю тебя и хочу помочь тебе. Ты вспомнишь меня, и как я научил тебя плавать, танцевать и играть в теннис. Бьюти твоя мама, и она любит тебя, и ты вспомнишь все добрые дела, которые она сделала для тебя. Твой отец был Марсель Дэтаз, и ты вспомнишь его прекрасные картины. Маленький Марсель - твой сын, ты помнишь, как он родился, и как ты была счастлива с ним. Парсифаль - твой второй отец. Он любит тебя, и ты вспомнишь, как он учил тебя. Лорел - твоя сестра, и она тоже любит тебя. Бьенвеню - твой дом, и ты вспомнишь свое детство здесь, всех своих друзей и счастливые времена, которые у тебя были. Все здесь любит тебя и хотят помочь тебе, а ты им поверишь и вспомнишь все свое счастье ...

И так далее и тому подобное. Для человеческого голоса повторять восемь часов подряд было бы огромным напряжением, но для фонографа не было никакого напряжения, и он не потреблял много дефицитной электрической мощности Южного побережья Франции. Он не беспокоил сон Марселины. Она была доведена до такой степени, что она хотела вспомнить эти приятные вещи, о которых ей рассказывали. Ее прошлая жизнь стала своего рода сказкой, которую она с удовольствием выслушивала и задавала вопросы. После того, как лечение продолжалось в течение двух или трех недель, она начала восклицать: "Я верю, что вспомню это!"

Как они могли быть уверены? Они много ей рассказали. Но настал день, когда она закричала: "О, я помню Витторио! Он был таким ужасным человеком!" Затем они поняли, что воспоминания начинают возвращаться, поскольку они согласились никогда не упоминать ее разведенного мужа. Он был одним из болезненных воспоминаний, которые могут заставить ее уйти от своего прошлого.

Воспоминания не приходят в спешке, но понемногу. и, возможно, это было хорошо. К ней возвращался интерес к жизни, она училась жить в этом новом старом мире и быть полезным в нем, гораздо больше, чем она была в прошлом, потому что она была эгоисткой, жаждущей удовольствий и похвал. За день до отъезда Ланни попробовал увлекательный эксперимент. По радио звучали Сказки венского леса, он взял ее за руки и начал осторожно вести ее в вальс. Результат был потрясающим. Она начала следовать его шагам, и в ее глазах появился свет счастья. "О, я умею танцевать!" - воскликнула она.

И танцевала она с растущим восторгом, пока не задохнулась, и ей пришлось сесть, тяжело дыша. И как она была тогда счастлива! Какое чудесное открытие! - "Я много знаю о танцах! Я помню это! Я люблю танцевать! Я могу быть счастливой, танцуя!" Итак, Ланни знал, что она вылечилась.

___________________________________________________

КНИГА ШЕСТАЯ

Благой удел - Быть наделенным мощью великаньей³⁹

___________________________________________________

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Землетрясение и затмение⁴⁰

Ужасная мировая война была теперь перенесена на Тихий океан. Пришло время для японцев почувствовать вес могущества Америки. Филиппины были возвращены после полугода самых жестоких боев. Для захвата небольшого острова Окинава, близкого к Японии, потребовалось почти три месяца. Сто двадцать тысяч японцев были убиты или доведены до самоубийства, и только восемь тысяч были захвачены в плен. Что свидетельствует о том, какая это была война. Этот остров имел решающее значение, потому что он сразу стал базой для больших бомбардировщиков. Бомбардировщики занялись тем, что летчики называли "развозом молока⁴¹" в японские города, и сделали с ними то, что было сделано в Германии, уничтожая их центры по производству нефти и боеприпасов.

Но Ланни не знал ни одного военного, который верил, что этот фанатичный враг сдастся, пока вся вражеская страна не будет взята. Он знал, что армии перевозятся из Средиземноморья на Дальний Восток и что вторжение было назначено на ноябрь. Паттон сказал ему, что они рассчитывают на потери в миллион человек. Это больше, чем понесли британцы, французы и американцы во всех европейских войнах. Действительно, ужасная перспектива, которая нависла над совестью двух идеалистов, мечтающих о мире на земле и благоволении в человеках.

Ланни постоянно думал о своем миллионе долларов и о том, что он собирается с ним делать. Он говорил об этом с Лорел всякий раз, когда ее мысли не были заняты ее собственной работой. Он решил, что сделал все, что мог, для Армии Соединенных Штатов в Европе. Он получил всю информацию, которую мог получить как для Алсоса, так и для Памятников, пусть остальное делают другие. Пусть ученые изучают и оценивают документы. Пусть музейные работники собирают произведения искусства, перевозият их, классифицируют и доставляют в страны-владельцы с банкетами и церемониями, которые Ланни не особенно любил.

Настал день, когда Лорел сказала: "Я написала всё об этой войне, что хотела написать. Отныне я хочу посвятить всё твоему проекту. Это было действительно важно для Ланни. Это означало, что впервые его брак и его работа будут вместе.

Они пришли к решению, что это не будет долгосрочной работой. Если кто-то собирается предотвратить Третью мировую войну, о которой спекулируют многие крупные вояки, это должно быть сделано в ближайшее время. Ланни решил, что они разделят деньги на пять равных частей и будут тратить одну порцию каждый год. Все семена, которые они должны посеять, будут посеяны в это время. А когда урожай будет собран, было невозможно догадаться. Во всяком случае, они не создадут фонд и не дадут возможность группе людей просиживать штаны всю жизнь.

Следующее перемещение было в Англию для выяснения отношений с Риком и Ниной. Для жертвы концентрационного лагеря транспорт было получить трудно, но для Ланни и его жены это было просто. Они были офицерами в военной форме с разрешением идти туда, где им было удобно. Их доставили в Париж, а оттуда в Лондон. Они доехали поездом в Плёс, дом Рика в Бакингемшире на реке Темзе. Ланни не бывал там больше восьми лет. В то время он изображал из себя сочувствующего нацизму, его встречи с известным журналистом лейбористов проходили в незаметном гостиничном номере, который один или другой арендовал для этой цели.

В английской сельской местности ничего не меняется. Этот старый кирпичный дом достраивался в несколько периодов и в разных стилях. В нем было много фронтонов и слуховых окон, а также дымоход с колпаком сверху для каждого яруса комнат. В старые времена это означало, что прислуга в течение всей холодной погоды носила уголь и золу. Но теперь прислуга работала с оружием, и большинство комнат в последнее время оставалось неиспользованным. Было мало современных удобств, потому что старый баронет потратил все свои деньги на "маленькие театры", и с тех пор, как он умер, Рик тратил свои доходы на оплату долгов старого джентльмена.

Из дома к реке ведет гравийная дорожка между двойным рядом дубов. Там был эллинг и плоскодонный ялик, в котором два мальчика исследовали исторический водный путь, тем временем серьёзно обсуждая все проблемы человечества. На травянистых берегах этой реки Ланни сидел вечером, слушая, как Рик играет на пианино в доме. Розмэри Кулливер сидела рядом с ним, и четырнадцатилетний парень почувствовал первые прикосновения волшебной палочки. Однажды зимой Розмэри приехала на Ривьеру и соблазнила его, но отказалась выйти за него замуж, потому что она предпочла стать графиней. Теперь она была бабушкой несколько раз, и Ланни приходил к ней, но только когда она была взволнована и убедила своего мужа продать еще один из его наследственных портретов.

Воспоминания, воспоминания! Бьюти Бэдд посетила Хенлейскую регату, гонку на лодке между Оксфордом и Кембриджем. Вся в розовом, прекрасная роза в полном расцвете, в сопровождении молодого миллионера из Питтсбурга, который умолял ее выйти за него замуж, но молодой Ланни умолил ее отдать предпочтение Марселю и оставаться той, что она назвала бедной, с доходом не более, чем тысяча долларов в месяц, которые Робби посылал ей. Бьюти и ее расточительные друзья - Софи, баронесса де ля Туретт, и Марджи, леди Эвершэм-Уотсон, - богатые американки, вышедшие замуж за титулы, и теперь обе они пожилые леди. Украсив их модным нарядом, и над их головой нависла мировая война, они были роем ярких цветных бабочек в саду, в который вот-вот должна была ударить молния. Большинство мальчиков, с которыми играл здесь Ланни, немного старше его, погибли во Фландрии. Сыновья, которых они оставили, погибли в недавней войне. Но порода шла из поколения в поколение, родилась, росла, получала образование с большими затратами и трудностями, только за тем, чтобы быть убитым на каком-то иностранном поле. Для пары английских родителей в Плёсе это не казалось рациональным, и американская пара с ними согласилась.

III

Это было лето, и Британия была в разгаре самой жаркой политической кампании. Их неписаная конституция требовала всеобщих выборов максимум каждые пять лет, и на этот раз война вызвала нарушение правил. Теперь, когда страна была в безопасности, они не стали ждать, пока японцы сдадутся. Консерваторы думали, что у них будет больше шансов, прежде чем очарование победы исчезнет с чела Уинстона Черчилля. Лейбористы думали, что он великий старик для ведения войны, но они не хотели его в послевоенном мире. По их словам, они собирались проверить общественное мнение, распустив парламент и проведя всеобщие выборы, а голосование должно было состояться в конце июля.

Следуя предложению Ланни, Рик пригласил лидеров лейбористской партии рассмотреть уже известного им Альфи. Было достаточно очевидно, что предвыборная агитация будет трудной для человека, который не может ходить или стоять без стальной шины на одной ноге. Служба в парламенте тоже не будет пикником. Альфи получил отпуск и вернулся домой, и его личность очаровала всех. Он полностью оправился от ран, его ноги были длинными и здоровыми, и он всосал программу лейбористов с молоком матери. Ему было всего двадцать восемь лет, и движение продолжало говорить о "новой крови". Он умел разговаривать с военнослужащими и молодыми женщинами, которые трудились на военных заводах, чтобы война продолжалась. В конце Первой мировой войны им обещали дома, в которых могли жить герои, и они, конечно, их не получили. На этот раз они считали, что все будет по-другому.

Таким образом, этот дважды раненный герой Королевских ВВС был выдвинут в качестве кандидата и теперь находился в середине урагана, выступая на нескольких собраниях каждый вечер и на полуденных встречах на заводах. Его мать и отец приходили на более важные встречи и говорили за него. Нина ходила на собрания женщин и объясняла им, что значит иметь правительство своих людей, знакомых с их потребностями. Лейбористская партия проводила кампанию по тщательно изученной программе, рассказывая людям, что именно они будут делать в течение пяти лет пребывания во власти. Национализация основных отраслей промышленности, угля, транспорта, связи, металлургии и так далее. Кампания была образовательной, чтобы показать людям, что такая программа для них сделает и как это изменит их жизнь. Благополучие от колыбели до могилы было лозунгом.

В разгар этих волнений семья не могла уделять много времени проблемам будущего. Но Рик сказал, что он тщательно изучил ситуацию и был готов работать в пятилетнем проекте, если Ланни все еще хочет его. По его словам, его привлекло заверение Ланни, что, независимо от того, какая будет выбрана программа, у него будет работа, которую он мог бы выполнять частично дома. В возрасте сорока шести лет его начинала беспокоить хромая нога, и его привлек рассказ Ланни о Рузвельте, лежащим в постели без шины с пачкой документов рядом с ним. Если бы Рик мог читать, редактировать и диктовать таким образом, ему приходило бы гораздо больше мыслей. Ланни сказал: "Давай делай это".

Они взяли выходной, чтобы решить свои проблемы. Их первая работа будет в Нью-Йорке, где они будут снимать квартиру, если таковую найдут, и будут работать, чтобы получить лучший совет от людей, которые знали движение за мир и социальную справедливость. Когда они выберут курс, они найдут какой-нибудь маленький городок не слишком далеко, и там создадут небольшой офис и два дома. Рик сказал: "Я понимаю, что сейчас ужасная нехватка жилья, и нельзя ничего арендовать. Ланни ответил: "Ты не сможешь арендовать, но ты сможешь купить, а мы сможем заплатить цену. Я найду вам дом в стиле бунгало, чтобы у тебя не было лестницы, и этот дом будет не далеко от офиса".

Они согласились с предложением бывшего агента президента, что он должен остаться на заднем плане. Он не хотел привлекать внимание к Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и, кроме того, его собственное прошлое было сомнительно. Его считали про нацистом, а он не хотел возиться с публичными объяснениями. Лорел будет использовать свой псевдоним. Она будет мисс Мэри Морроу и будет той, у кого должны были быть деньги. Деньги женщины были как ее возраст, об этом ей не нужно говорить, если она этого не захочет. Когда начнется известность, а ее будет много, и Лорел будет стойко терпеть. На заднем плане будет таинственный джентльмен, осторожно избегающий журналистов. Леди имела право прекратить войну в мире, если она сможет, и она также имела право иметь друга джентльмена.

Далеко на западе Американского континента собралось большое количество людей, заинтересованных в поддержании мира. В Сан-Франциско прибыли делегаты от большинства правительств земли, чтобы сформировать новую версию Лиги наций. Рузвельт не дожил до этого, но он дал ей название - Организация Объединенных Наций. Закончив свою работу и приняв хартию, организация отказалась от последнего слова, но по какой-то причине британцы предпочли сохранить его и продолжали писать и говорить об ООН. Ланни не смог получить адекватную информацию в Бьенвеню, но теперь в британских газетах и журналах он изучил детали.

Была затяжная борьба за предложенный устав. Советские представители опасались любого предложения, которое дало бы власть малым странам. Их позиция заключалась в том, что Россия, Америка и Великобритания выиграли войну и должны сохранять мир. Как глупо делать вид, что Гондурас, например, может сказать об этом! Стратегия этого была достаточно ясна. Россия поглотила все малые страны вокруг нее и не хотела, чтобы они что-либо говорили. Другие малые страны были капиталистическими малыми странами и искали финансовую благосклонность у больших капиталистических стран. Очевидно, что они проголосуют так, как скажут большие страны. В этом аргументе проницательный читатель мог видеть образец всех споров будущих лет. Этим четырем обученным социалистам нельзя было отказать в проницательности.

Спор стал настолько непримирим, а затор настолько серьезен, что президент Трумэн отправил больного Гарри Гопкинса в Москву, чтобы поговорить со Сталиным о процедуре голосования и о других вопросах, возникших между двумя странами. Этот бедолага был единственным, кто мог выполнять эту работу, потому что он присутствовал на предыдущих разговорах и знал, что было в уме Рузвельта, и что было в голове у Сталина, что Сталин хотел показать американцам. Таким образом, в конце концов, был достигнут компромисс. Советский Союз получил три голоса, и было решено, что Советский Союз, Великобритания и Соединенные Штаты должны иметь право наложить вето на любые действия Совета Безопасности, связанные с их делами. Советский Союз неохотно согласился разрешить Генеральной Ассамблее обсуждать любые проблемы, которые были поставлены перед ним, но не позволил ей иметь никаких полномочий для принятия мер. Таков был новый инструмент для сохранения мира во всем мире, как у лошади, у которой есть путы, и нет способа снять их. Не потребовалось никаких способностей к гаданию, чтобы сказать, что ООН не продвинется слишком далеко по дороге в Утопию.

Четыре заговорщика мира согласились, что им придется изучить эту хартию и, вероятно, потратить более пяти лет, чтобы показать миру, что с ней не так. Рик сказал: "Все зависит от тринадцати человек из Политбюро. Если они желают взять то, что у них есть, и осесть и развить это с помощью займов из Америки, тогда у нас все будет хорошо, пока не придет следующий экономический кризис. С другой стороны, если они захотят взять остальную часть Центральной Европы и попробовать Западную Европу, то все хартии в мире не свяжут их, и не будет иметь значения, как проголосует Гондурас".

"Забавно", - добавил Ланни. - "В начале 20-х годов Сталин был за социализм в одной стране, и именно Троцкий был за мировую революцию. Теперь, когда Троцкий мертв, странно будет видеть, как Сталин принимает программу своего ненавистного соперника".

Рик сказал: "Не позволяй сестре Бесс слышать, как ты это говоришь!"

Ланни и Лорел проследовали по знакомому исландскому маршруту и осторожно приземлились на Лонг-Айленде. Робби прислал им машину, и они отправились на пароме к берегу Коннектикута. Там обитала большая семья Бэддов, разбросанная по городку. У каждой подгруппы был собственный уютный дом и собственное чувство значимости. Они были в возрасте от девяноста семи до двух с половиной лет; Малыш Ланни был самым последним дополнением. Новое поколение не было таким плодовитым, как старое в свое время. Старик ворчал об этом, а молодые улыбались.

Прошло почти три месяца с тех пор, как мама и папа увидели своего малыша. Он мог бегать быстрее и не падать, и он знал много новых слов. Ему постоянно напоминали о его родителях, и он был готов рассказать им о своих приключениях и показать им своего кролика. Далёкие страны и войны не имели для него большого значения, но кролик был живой, и он ел листья салата, морщил нос и научился скакать за ним. Жизнь является источником удивления как для ребенка, так и для философа. И в жизни существует ритм. И когда Ланни сидел за роялем и играл маленькие мелодии с ярко выраженным ритмом, его сын вел себя так же, как и Малыш Марсель, и Фрэнсис в свое время, и Марселина в ее. Фрэнсис брала две руки Малыша Ланни и обучала его тем же танцевальным шагам, которым ее научил Ланни. Так что факел культуры передавался по коридору времени.

Фрэнсис было пятнадцать, очень милый возраст, где встречаются ручей и река, женственность и детство. У нее тоже был свой собственный мир, и она с удовольствием рассказывала об этом. О школе, которую она посещала, о друзьях, которых она приобрела, о лодке, на которой они плавали по реке. Ее пристрастиями были девочки, а теперь они стали мальчиками, и ее щеки краснели, когда ее дразнили ими. Всё это было обусловлено природой и было понято родителями. Было начало июля, и она собиралась с двоюродными братьями в горный лагерь, а позже ее мать и отчим пообещали приехать и забрать ее обратно в Англию. Она была так счастлива в обеих странах, и ей было трудно выбрать одну из них. Она думала, что хотела бы разделить свое время между ними.

Одна половина войны закончилась, худшая половина, как полагали люди. Но почти у каждого, богатого или бедного, были родственники на Дальнем Востоке. Все читали газеты и слушали радио, пытаясь угадать, как долго продержатся япошки, и придут ли русские. Ланни не мог сказать, что он знает по этому поводу. Он сказал: "Будет плохо, если они этого не сделают", а его скептически настроенный отец ответил: "И будет плохо, если они это сделают". Робби был в недовольстве тем Новым Человеком в Белом Доме. Новый Человек и Искренний Человек (New Man and True Man), такие ходили каламбуры, но они не были смешными для президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он сказал, что это похоже на передачу руля мощного автомобиля ребенку. Робби хотел, чтобы война была выиграна, но нельзя ожидать, что он будет слишком рад этому, учитывая, что конец войны будет означать конец его бизнеса.

Эстер, конечно, хотела услышать о своей племяннице Пегги Ремсен и о том, что она делает. Возвратившаяся пара рассказала об этом довольно захватывающе, но на самом деле это была тяжелая работа и грязная, как уборка после пожара или землетрясения. Однако Пегги она нравилась, и она встречалась с очень хорошими молодыми парнями, вроде тех, которые одобрила бы ее тетя. Всего четыре года назад Эстер думала о своем пасынке как о возможном зяте, и, возможно, у Пегги были такие же мысли, но теперь все было кончено. Был Малыш Ланни, и Эстер надеялась, что они позволят ему остаться, по крайней мере, на лето. Эстер неодобрительно относилась к большим городам по многим признакам, гигиеническим, моральным, эстетическим, политическим. Ей было грустно видеть, как растет ее собственный маленький речной порт с такой безумной скоростью, а деньги, которые ее муж зарабатывал на этом, мало что для неё значили.

VII

Супруги поехали в Нью-Йорк на машине, которую Робби всегда одалживал им, и с талонами на бензин, которых у него было в избытке. Они открыли свою квартиру, и Лорел пошла к своим редакторам и выяснила, что еще они хотели, чтобы она написала. Ланни снял форму, не желая рекламировать свое прошлое. Он хотел сообщить своим клиентам о Европе, о том, что он там нашел, и ценах. Золтан был на берегу моря, но приехал в город, чтобы встретиться со своим коллегой; Родившийся в Венгрии искусствовед хотел присоединиться к Памятникам, но они не его взяли, потому что он был слишком стар. Он был знаком со всеми местами, которые посетил Ланни, и с произведениями искусства, о которых он рассказывал. Его сердце болело за старый континент и его трагедии.

Также Ланни должен был посетить адвокатов своего отца и узнать о деньгах, которые он собирался получить. Все юридические формальности были соблюдены, и один из крупных банков на Уолл-стрите получил разрешение передать ему ценные бумаги, указанные в завещании Эмили Чэттерсворт. Ланни идентифицировал себя и решил оставить их там, где они были, и позволить им накапливать проценты и дивиденды в соответствии с их характеристиками. Поместье Семь дубов в Каннах было под наблюдением смотрителей, и он ждал улучшения условий, прежде чем выставлять его на рынок.

Майор Джим Стоцльманн приехал в город. Он был в Сан-Франциско, наблюдая за муками рождения Организации Объединенных Наций. Это был его обычай быть во всех местах, где происходили важные события. Он всегда мог дернуть за веревочки и попросить какого-нибудь вояку, или бюрократа, или издателя командировать его туда, а он напишет отчет о событии, показывающий, что он знает всех, кто связан с этим, и пользуется доверием самых высокопоставленных. Это делало его хорошей компанией, и он привел свою новую молодую жену в квартиру Бэдда, и они сидели и обменивались сплетнями до самого утра. Жизнь была настолько захватывающей, что всегда было стыдно идти спать. Тут совершаешь набег на холодильник и совершаешь перекус, а затем продолжаешь говорить, и как раз когда думаешь об уходе, появляется какая-то новая и восхитительная сплетня. После смерти Рузвельта Джим и Ланни встретились в первый раз, и они скорбели вместе. Естественно, Ланни хотел знать все о Новом Человеке, Тру-мэне (New Man and True Man), и, естественно, Джим обладал информацией. Гарри был добрым и порядочным человеком, но трагически не готов управлять мировыми делами. Когда пришло известие о смерти, он был как человек, попавший под лавину. Он воскликнул одному из своих друзей: "Посмотри, что на меня свалилось!" Он хотел пойти по стопам Ф.Д.Р., но его шаги были слишком широки для него. Он хотел, чтобы люди, которых он знал, помогли ему. И он привез из Миссури группу друзей, которые не знали о мировых делах больше, чем он. Они были довольно неотёсанной публикой, по мнению наследника Стоцльманнов. Новый президент был капитаном артиллерии, поэтому он с большим уважением относился к высшему военному руководству. Казалось, он также доверял ребятам с Уолл-стрит. Ф.Д.Р. мог управлять ими, но теперь они управляли Трумэном, и перспективы Нового курса действительно выглядели мрачными.

"Что ты будешь делать сейчас?" - спросил Джим, и Ланни сказал, что собирается вернуться к покупке старых мастеров. Он не стал говорить о деньгах Эмили одному из самых знаменитых сплетников города. Ланни сказал, что он потерял свой статус, и когда другой предложил представить его Трумэну, он вежливо отказался. Он не будет служить любому человеку, пока не узнает, какую услугу попросит этот человек. Если в Вашингтоне все будет так плохо, как боялся Джим, Ланни будет держаться подальше. Они вернулись к оплакиванию своего мертвого Босса, величайшего человека, которого они когда-либо знали, величайшего президента в стране. Ланни прочитал стихи, которые написал Рик, и они пожалели овец, оставшихся без пастыря.

VIII

Другим скорбящим был Чарльз Т. Олстон, который также потерял свой статус в результате этого инсульта в Джорджии. Старый джентльмен был в Сан-Франциско не как ведущий советник, а как скромный помощник одного из них. Время от времени у него просили совета, но редко ему следовали. Теперь он возвращался к своему старому занятию. Он принял пост в одном из небольших колледжей Новой Англии, на этот раз преподавать не географию, а производственные отношения, в которых он стал чем-то вроде эксперта. Летняя сессия только начиналась, и Ланни приехал и попал на одну из лекций своего старого друга, а затем провел ночь в его доме. Олстон был вдовцом и жил с овдовевшей сестрой.

Он был вполне доволен предоставленным отдыхом, сказал он. После напряженной жизни он жил в студенческом городке, как раю, а лекционная комната была ему храмом. Но он был ужасно недоволен миром. Он посчитал, что принятая в Сан-Франциско хартия была совершенно неадекватной и в некотором смысле хуже, чем разногласие, потому что она усыпляла мир ложным чувством безопасности. Надвигался конфликт между капиталистическим и коммунистическим миром, и ООН была бессильна его предотвратить. Какой смысл иметь полицейские силы, если любой потенциальный правонарушитель имеет право наложить вето на то, что полиция предложила сделать? И где было руководство, которое собиралось найти компромисс между жадными и своевольными великими державами?

Это неизбежно привело разговор к новому президенту. Все дороги вели к нему, потому что он контролировал самый большой кусок власти в мире. Олстон сказал: "Этот человек для меня загадка. Он говорит, что верит в принципы Нового курса и хочет их выполнить, но, очевидно, он бесполезен для всех из нашей компании. Наши предложения не одобряются, и мы оказываемся в стороне, когда мы вежливо спрашиваем, будут ли приветствоваться наши отставки, нам отвечают холодно. Я думаю, что, возможно, Губернатор нас испортил, он позволил нам напрямик идти своим путем, и мы слишком высоко ценим наши достижения. Во всяком случае, мы видим, что наши обязанности переданы людям, которые не понимают Новый курс и ненавидят его".

Ланни снова прочитал стихотворение "Смерть пастыря", и на этот раз оно вызвало слезы на глазах человека, чьи волосы побелели на службе у Франклина Рузвельта. Олстон потратил шестнадцать лет на помощь Губернатору спланировать его программы и осуществить их. Теперь он сказал: "Мы должны сохранять веру в демократию и верить, что народ взрастит нового лидера".

Эта пара потеряла свое влияние на дела, но они не потеряли свой интерес. Они были как родители, которые видели, как их дети выходят на свет. Совет родителей больше не требуется, но их любовь и их страхи следуют за детьми во всем, что бы они ни делали. И Ланни, и Олстон беспокоились о том, что осталось от войны. Подействуют ли на японцев воздушные атаки, или придется захватить их родные острова? А если русские попадут в Китай, уберутся ли они оттуда когда-нибудь? Олстон считал большой ошибкой пригласить Сталина объявить войну Японии. Он был уверен, что когда император сдастся, то войска в Китае и на завоеванных островах последуют его примеру. Олстона беспокоила мысль о том, что революционный пыл Советов перерос в простой русский патриотизм старого имперского типа.

Бывший агент президента рассказал об открытиях, которые он сделал в Германии, и сказал, что он расстроился, потому что больше не мог донести их человеку наверху. "Я вернулся в старые времена", - сказал он. - "Я передаю полученную информацию своему английскому другу, и он помещает её в социалистическую прессу. А так я вне всего".

Олстон задумался. "Ланни", - внезапно заметил он, - "я считаю, что вы заработали награду".

"Я не думаю об этом", - был ответ. - "Я всегда могу заработать то, что мне нужно, и мне наплевать на славу".

- Это не то, что я имею в виду. Речь идёт о самом большом в мире веселье, и вы имеете право присутствовать при нем".

В глазах бывшего географа был особый серьезный взгляд, и Ланни прочитал его. "Вы имеете в виду...?" - он сказал, и остановился, как будто он не мог заставить себя произнести слово.

"Да, я имею в виду!" - ответил другой, улыбаясь. - "Вы должны быть там и увидеть это, и когда появятся новости, у вашей жены будет такая история, как никогда раньше".

- Куда я должен проследовать?

- В место под названием Лос-Аламос в Нью-Мексико.

- Они позволят мне войти?"

- Я думаю, что могу сделать это так, что они позволят. Вы должны ехать быстро, потому что событие может произойти в любой день. Они не сообщают мне ничего, кроме подмигивания, но этого достаточно.

"Я выеду завтра", - сказал Ланни. Ему тоже было достаточно подмигивания.

- Я предлагаю вам убедиться, позвонив Эйнштейну. Попросите его дать вам записку. Он король всего этого шебанга.

"Это каламбур?" - спросил Ланни, и они оба улыбнулись.

Олстон взял одну из своих визитных карточек и написал на обороте: "Дорогой Оппи, доверяй Ланни Бэдду так, как ты доверяешь мне. Он был секретным агентом Рузвельта в течение восьми лет. Пусть он расскажет тебе свою историю, и ты поймешь, почему я послал его. Ч.T.О. Он вручил карточку Ланни и спросил: "Имя Дж. Роберта Оппенгеймера что-нибудь значит для вас"?

- Я не думаю, что слышал его.

- Он молодой еврейский физик, главный теоретик в проекте. Он возглавлял группу, которая взяла формулу Эйнштейна и превратила ее в физическую реальность. Вначале Ф.Д.Р. позвал меня, чтобы помочь в выборе. Оппи завоевал моё доверие, и я надеюсь, что завоевал его. Вы мне это подтвердите.

- Вы имеете в виду, что молодой физик управляет этим огромным проектом?

- Не в деловом смысле. Это генерал Гровс (General Groves. Grove=роща). Вы говорили о нем в течение года или больше. Но вы не знаете греческого. Роща по-гречески - Алсос.

Итак, Ланни понял. Все, что он сказал, было: "Oh!"

- Генерал Гровс - армейский офицер и руководитель. Он руководит бизнесом. Но он не физик и должен делать то, что ему говорят физики. Они пытались провести эксперименты и изложили процессы, инженеры разработали методы, и Г.Г., как они его называют, заключал контракты, платил деньги и охранял проект. Я уверен, что никогда прежде оплата труда и затраты на материалы в два миллиарда долларов не подвергались риску на основе формул, разработанных в нескольких математических мозгах. Были лабораторные эксперименты, но не было никакой уверенности в том, что то, что происходило в лаборатории в бесконечно малых масштабах, могло бы произойти в колоссальном масштабе на фабриках за сто миллионов долларов.

"Люди называют Ф.Д.Р. игроком", - заметил Ланни. - "Если игра удастся, его назовут гением".

Ланни вернулся в свою квартиру и сказал своей жене: "У меня есть шанс присутствовать при самом важном событии. К сожалению, оно совершенно секретное, но скоро я расскажу тебе эту историю, и ты сможешь о ней написать. Хочешь поехать вместе?"

- Куда?

- Место в Нью-Мексико, о котором я никогда раньше не слышал.

- Когда мы выезжаем?

- Ранним завтрашним утром. Мне нужно взять трейлер у Робби. Ты можешь провести время на его заводе в Нью-Мексико и посмотреть, как его новые самолеты взлетают в небо, и, возможно, написать о них.

"Righto", - сказала Лорел, которая недавно посетила дом Рика на Темзе.

Бывший агент президента пошел к телефону. Робби каждую неделю покупал новые алюминиевые трейлеры, потому что он все еще нанимал новых людей и должен был найти место для их размещения. Ланни сказал: "Лорел и я хотим трейлер, чтобы тронуться завтра в Нью-Мексико. Причину я не могу объяснить".

- Не трудно догадаться.

- Не трудно, но не делай это вслух. Лорел остановится в Бэдде, название завода, на котором Робби опробовал свои реактивные двигатели.

- Как рано ты хочешь это получить?

- Как только вы сможешь организовать его доставку сюда. Лорел не любит ездить в городском потоке с прицепом, поэтому предположим, что твой человек встретит нас перед почтовым отделением в Ньюарке в девять утра.

- Он будет там, если движение не будет слишком интенсивным для него.

"Ньюарк, Нью-Джерси, а не Нью-Йорк", - сказал Ланни.

Его отец усмехнулся. - "Я это услышал".

Они вышли из своей квартиры в восемь. В этот час движение было в основном в город, так что дорога в обратном направлении для них была в значительной степени благоприятна. Они добрались до Ньюарка раньше времени. Человек Робби мыслил так же и уже ждал их. Они поехали на юг по Хайвей I, пока не нашли место, где было достаточно места сбоку, и там эксперт отцепил трейлер и прикрепил его к машине Ланни, которая была оборудована шаровым элементом, который они использовали в поездке предыдущего года. Ланни протянул человеку десятидолларовую купюру, и все было хорошо.

Они свернули с шоссе и поехали в Принстон, и в этом прекрасном старом студенческом городке Ланни нашел тенистое место для машины и трейлера, чтобы Лорел могла читать с комфортом. Затем он подошел к зданию, имитирующему готику, где у профессора Эйнштейна был роскошный кабинет. Институт перспективных исследований не имеет ничего общего с Принстонским университетом. Это отдельное учреждение, обеспеченное даром в пять миллионов долларов двумя владельцами еврейских универмагов. Здесь великие мыслители во всех областях знаний используют свой разум, свободный от других обязанностей и забот. Отсюда Альберт Эйнштейн, сбежавший от нацистских сумасшедших, написал президенту Рузвельту, обратив его внимание на тот факт, что недавние открытия в области физической науки создали возможность атомного деления в значительных масштабах. Любопытный вид мести, который принес водоворот времени. Именно формула Эйнштейна, регулирующая отношения между веществом и энергией была основой всех этих открытий. И именно эту формулу Ленард и другие нацистские сумасшедшие силой запретили в Германии.

Четыре года назад Ланни приехал сюда и получил теоретическую подготовку от одного из помощников профессора. Это было необходимо для выполнения его очередного задания выяснить, какой прогресс в атомном делении достиг Нацилэнд. Пожилой херувим, так думал о нем Ланни, очень любил своего ученика, что он часто делал, будучи одним из самых добрых людей. Они играли сонаты Моцарта для скрипки и фортепиано. И когда Ланни вернулся после очень долго отсутствия, он был удивлен, обнаружив, что у этого человека, который пытался развить теорию, которая включала бы всю физическую вселенную, было место в мыслях, чтобы запомнить, какие сонаты они играли. Милый и добрый человек, а также великий человек, и эти качества не всегда встречаются вместе.

Он принял своего посетителя в обшитой дубом комнате с большим центральным столом, без сомнения использовавшимся для семинаров. Он был сердечным и очень заинтересован услышать, что Ланни видел в области физических наук в Германии. Будучи директором физического факультета в Институте кайзера Вильгельма в Берлине и посещая конгрессы физиков в течение тридцати и более лет, он знал всех людей, которых Ланни мог найти и расспросить. Ган и Вайцзеккер, Боте, Гейзенберг, Плётцен, Зальцманн. Он с радостью выслушал историю о том, как Ланни захватил старого Филиппа Ленарда, а затем получил приказ освободить его, потому что он был бесполезен. Особый и своеобразный вид возмездия идеологическому врагу, которым мог бы наслаждаться даже самый добросердечный ученый.

Выслушав, он сказал: "Почему бы вам не остаться, мистер Бэдд, и мы сыграем немного музыки".

Ланни объяснил: "Я не могу остаться. Моя жена сидит снаружи в машине".

- Но почему вы не привели ее?

- То, о чем я хочу поговорить с вами, профессор, не для жен. Ланни показал ему карточку, которую написал Олстон, и сказал: "Он подумал, что я так много сделал для проекта, что я имею право видеть то, что ожидается в Нью-Мексико. Он предложил, чтобы я заехал к вам, по возможности, вы тоже могли бы дать мне записку".

- Да, мистер Бэдд. Конечно, вы заслужили это право. Он взял лист бумаги и написал: "Ланни Бэдд мой близкий друг и заслужил ваше доверие. A Эйнштейн". Так он всегда подписывался, и Ланни думал, A Эйнштейн и A Линкольн.

Великий человек отмахнулся от благодарности бывшего агент президента. Его лицо было в глубоких морщинах, а его мягкие карие глаза были грустными, когда он сказал: "Я санкционировал этот проект Манхэттенского округа, как они его называют, потому что я чувствовал, что это мой долг. Сейчас, когда война в основном выиграна, я наполовину желаю, чтобы эти усилия не увенчались успехом".

Ланни сказал: "По оценкам наших военных, захват японских островов может стоить нам миллиона жертв".

- Мне сказали; и этот проект может быть средством их спасения. Но это моральный вопрос, который я никогда не смогу решить к моему удовлетворению, имеем ли мы, ученые, право разрешать использовать наши знания для уничтожения в таких страшных масштабах.

XII

Два путешественника вернулись на Хайвей I и поехали в Северную Филадельфию, обогнув этот город и направляясь на запад по знаменитой автомагистрали, ведущей в Гаррисберг. В их предыдущей поездке с трейлером была зима, и они добрались настолько далеко на юг, насколько могли. Сейчас было лето, и они покидали север. Новый блестящий трейлер послушно следовал за ними, и они проехали по прекрасной фермерской стране с созревшими посевами. Мимо поля битвы в Геттисберге, где гиды ждали, чтобы показать им памятники, но они не остановились. Затем сталелитейный и угольный штат, округ Аллегейни, сердце промышленной мощи Америки. Он выглядел уродливо и удручающе, но нельзя позволить себе смотреть на него свысока во время войны. Скорее, надо удивляться и радоваться, проезжая километры мимо одного единственного завода, который превращал сталь в орудия и танки.

Путешественники пересекли Аллегейни, и перед ними были равнинные земли штата Огайо, а иногда возникали крупные индустриальные города. Они остановились на ужин и ехали до поздней ночи, затем нашли лагерь для трейлеров и крепко спали в своем маленьком доме с одной комнатой. Домик был полностью обставлен, и они удивлялись, как Робби сумел организовать это в такой короткий срок. Возможно, он все сделал заранее, чтобы механикам и заклепщикам не пришлось ходить по магазинам, когда они могли бы потратить это время на истребитель.

Через Индиану и Южный Иллинойс, а затем через Миссисипи по длинному мосту. Они были в Миссури, откуда взялись президент Трумэн и его приспешники. Когда говоришь - "Я из Миссури", это означает, что настроен скептически и хочешь показать себя. Весь мир ждал, пока Гарри покажет себя, и пылкие приверженцы Нового курса, такие как сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, не возлагали больших надежд. Он включил радио в машине и слушал новости о последних бомбардировках Японии, утешая себя мыслью, что, по крайней мере, артиллерист-галантерейщик не сможет проиграть войну.

Было жарко, и пот выступал на их лбу. Затем пришла гроза, и стало приятнее. Они покупали еду в продуктовом магазине и не останавливались на приём пищи. Ланни спешил, но не сказал почему. Лорел могла догадаться, но не спросила. Она задремала, пока он ехал. В настоящее время они были в Канзасе, широком штате, с, казалось бы, бесконечными полями пшеницы и кукурузы. Направляясь на юг, они вошли в узкий выступ штата между двумя другими штатами, а затем в угол Техаса. Дороги шли прямо большую часть времени, и эти люди тоже поступали прямо, так они говорили. Ланни видел их по всей Европе, гордящихся собой и уверенными, что Техас выигрывает войну с небольшой помощью Оклахомы и Канзаса.

В Западном Техасе начинаются холмы, и в настоящее время есть горы, всегда голые и скалистые, настолько отличающиеся от лесных массивов Востока. Ничего полезного здесь не росло, кроме как в орошаемых долинах. В июле было жарко, Марк Твен шутил насчет ада и Техаса. Они остановились в городе и купили там тазик и кусок льда, поставили его на место между ними и убедили себя, что это сделает им прохладнее. Термометр заставил бы их чувствовать себя горячее, поэтому они не купили его.

А в Нью-Мексико горы были серыми, коричневыми, красными, черными; иногда зеленый, но это была не растительность, а иногда белыми, но это был не снег. Шоссе и там и сям поворачивалось, пробираясь через перевалы и снова вниз. Движение воздуха от движения машины сушило, но не охлаждало. Если положить руку на одну из скал на обочине дороги, то быстро ее отдернешь. Лед быстро растаял, и они выпили холодной воды.

XIII

Итак, к новой асфальтированной дороге, ведущей к военному городу Бэдд. Ланни позвонил, и они ожидали его. Он и Лорел были там раньше. Они поехали на то, что называется столовая гора (холм с плоской вершиной). И то, что они увидели, поразило их. Прошло всего полтора года, и то, что волшебным образом превратилось в городок, теперь стало городом. Летное поле размером с аэродром Ла-Гвардия, вдоль одной стороны которого расположены несколько километров одноэтажных офисных зданий, ангаров и навесов, а позади них квартал за кварталом жилых домов, все в испанском стиле этого региона из сырцового кирпича или черепицы. Правительство построило все это, и все это было в собственности правительства. Они предложили продать его Робби за десять процентов от его стоимости, но что будет делать с этой собственностью Робби или кто-нибудь еще, когда закончится война? Особенно в связи с тем, что ООН предлагает не допустить каких-либо новых деловых возможностей такого сорта!

Все работали здесь как одержимые, зная, что немцы были впереди. Собирались новые типы самолетов, составные части которых направлялись в караванах грузовых автомобилей. В самолёты устанавливались новые типы двигателей, а затем их катили или буксировали в поле. Их называли "реактивными багги", и в них садились колдовски экипированные пилоты. Шутники говорили, что их нужно размещать посекционно из-за небольшого пространства в новейших моделях. Самолеты становились всё лучше со скоростью восемьсот километров в час. Они летели на высоте восемь или десять километров, и плексигласовое покрытие, надетое на пилотов, должно было выдерживать сильное внешнее давление. Когда все будет готово, придет рев и вспышка белого пламени. Отойди и будь всегда в стороне. Если стоять сзади, полностью сгоришь. Маленький самолет скакнёт и заревет на взлетно-посадочной полосе, а затем выстрелит в воздух и станет точкой в небе. Быстрее и быстрее! Была поговорка: "Если их видишь, то они устарели".

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Кровь на луне⁴²

ЛАННИ убедился, что его жена удобно устроилась в гостевом доме с кондиционером, а затем он сам отправился в путь. Теперь он ехал быстрее, потому что некому было следить за спидометром, кроме него самого. Место испытаний под названием Лос-Аламос находится примерно в шестидесяти километрах к северо-западу от Санта-Фе, и когда он добрался до этого района, он искал дорожные указатели, но их не было. Он остановился на заправочной станции и спросил: "Как мне добраться до Лос-Аламоса?" Ответ удивил его. - "Ты не доберешься, приятель. Такого места нет". На мгновение он подумал, что этот человек шутит, и ответил тем же: "Тогда на моей карте должна быть какая-то ошибка".

"Слушай, брат", - сказал человек. - "Армия говорит, что этого нет, а то, что говорит армия, происходит здесь".

"О, я понимаю", - ответил путешественник. - "Так случилось, что у меня есть важные дела в Лос-Аламосе".

- Если ты думаешь, что у тебя есть там дела, приятель, просто продолжай и попробуй. Если найдешь их там, то будешь первым.

Ланни, теперь просто гражданский, ничего не сказал, но поехал дальше. Не было закона против рыскания вокруг на этой горе по пустынной земле, поэтому он поехал и продолжал искать. Там были дорожные указатели на Санта-Фе, и другие на маленький городок Эспаньола, поэтому по карте он довольно хорошо мог определить, где находится. Он добрался до глубокого Уайт-Рок-Каньона в Рио-Гранде. За ним были высокие горы, и дорога шла к тому, что могло бы быть плато. У входа были тяжелые ворота и караульное помещение, но никаких вывесок.

Там стоял часовой с автоматом, и Ланни мог догадаться, что это значит. Он остановил свою машину. - "Солдат, я ищу Лос-Аламос". Ответ был: "У вас есть пропуск?" Когда Ланни сказал: "У меня есть полномочия", ответ был: "Тут нет такого места". Этот человек был вежлив, но в его голосе звучала усталость, как будто он говорил то же самое сто раз раньше и, возможно, должен был бы сказать это еще сто раз. - "Очень жаль, но вы знаете, что такое приказ. Нет такого места, как Лос-Аламос. Вы должны написать в почтовый ящик 1663, Санта-Фе".

Поездка длинной шестьдесят километров была медленной, потому что проходила по горной дороге, вьющейся по скале, и там было удивительно много машин. Скала была из вулканического материала, пористая и в которую легко было закопаться, и индейцы знали это веками. Там были целые колонии скалистых жилищ, и любой мог собирать наконечники стрел и глиняную посуду целыми мешками. Итак, в Санта-Фе, столицу штата, построенную в испанском стиле из кирпича. Это было любимое место художников и туристов, но не в июле месяце. Ланни получил номер с кондиционером в отеле и на почтовой бумаге этого отеля написал записку д-ру Дж. Роберту Оппенгеймеру:

"Я прибыл сюда с письменными рекомендациями от Чарльза Т. Олстона и Альберта Эйнштейна. Я не хочу пересылать их по почте, но надеюсь, что вы дадите мне возможность лично представить их вам. В рекомендациях написано", - и Ланни процитировал сообщения, добавив: "Я только что вернулся из Европы, где я занимался секретной работой в связи с проектом, в котором вы особенно заинтересованы. У меня есть полномочия из Управления стратегических служб". Он подписал себя "С уважением, Ланнинг Прескотт Бэдд", адресовал это письмо в п/я 1663 и отнес его на почту.

Затем он вернулся, принял ванну, побрился и поел. Он не знал, сколько времени потребуется письму, чтобы добраться до места назначения, но он предположил, что почта будет часто доставляться в это сверхсекретное место, возможно, по воздуху. Но Оппи, возможно, там нет, и его секретарь может не иметь полномочий иметь дело с незнакомцем. В холле гостиницы незнакомец купил газеты и журналы, а затем растянулся на кровати для комфортного ожидания.

Наступил уже глубокий вечер, когда раздался звонок. Молодой голос, пронзительно звучащий, спросил: "Это мистер Бэдд? Это доктор Фэрчайлд. Не смогли бы вы прибыть в конфиденциальное место утром?"

Ланни сказал: "Я был там сегодня днем, но меня не впустили".

- Если вы пойдете в инженерное бюро США номер три в Санта-Фе и представитесь, они дадут вам разрешение. Когда вы приедете сюда, вас доставят ко мне.

Ланни хорошо спал, а утром швейцар сказал ему, куда идти. Все знали, что по этому адресу происходит что-то важное, но понятия не имели, что. В офисе его отвели в кабину, где он представил свои водительские права, выданные в Коннектикуте, свою визитную карточку, две карточки с рекомендациями и пачку писем, которые он случайно взял с собой. Он должен был заполнить анкету, указав свое имя, возраст, место рождения, имена родителей и много других деталей. Они сняли его отпечатки пальцев, а затем сделали пропуск, который, по его словам, будет действителен только до шести часов этого дня. Ему не повезёт, если его машина сломается!

Он пустился в обратный путь по пышущей жаром песчаной дороге по краю обрыва. Дорога большую часть шла вниз, спускаясь в сухое русло реки и снова поднимаясь, с интенсивным движением до конца. Он подъехал к воротам, и там был другой солдат. Пришли другие и осмотрели пропуск, его владельца и машину. Минутный осмотр - они подняли сиденья, покопались в багажнике, заглянули под капот машины. Ланни подумал, а не собираются ли они открыть цилиндры. Никто не собирался везти бомбы или оружие, и, возможно, опиум, героин или марихуану в крупнейшую в мире лабораторию ядерных исследований.

Они попросили его сесть на сиденье и позволить солдату сесть за руль. Они проехали через ворота и поднялись по извилистой дороге к вершине плато Паджарито, окруженное высокими зелеными горами Джемез. Солдат сказал: "Сэр, правила требуют, чтобы посетители смотрели прямо перед собой". Ланни обещал подчиниться.

Они прошли через другую пару ворот, и он не мог не увидеть высокий промышленный забор, увенчанный колючей проволокой, по обе стороны улицы. Он не смотрел на низкие здания. Когда они оказались за забором, там были склады и жилища очень уродливого, запутанного города. Ланни никогда не видел так много странных жилищ, и мог догадаться, что они выросли случайно и в спешке. Позже ему сказали, что Оппи, который управлял этим местом, подсчитал, что им потребуется жилье для трехсот человек. Теперь в городе проживало двенадцать тысяч.

Три года назад это место было дорогой сельской школой. Тогда это место захватило правительство. Там не было времени, чтобы выровнять землю. Гравийные дороги вились вверх и вниз в каньоны. С обеих сторон дороги были обставлены причудливыми типами временно возведённых построек. Таких Ланни никогда не видел в одном месте. Хижины, дюжина видов сборных зданий, в два этажа и четыре квартиры, щитовые дома выкрашены в темно-зеленый цвет и все виды трейлеров, всех размеров и цветов, какие кто-либо мог себе представить. Грузовики, объезжая повороты, поднимали пыль.

Посетителя забрали в одну из темно-зеленых квартир. Там было приятно и прохладно от работающего электрического вентилятора. Это был кабинет с письменным столом, удобными стульями, лампами для чтения и множеством книг. Его приветствовал почти комично совсем молодой и подпрыгивающий парень с вьющимися золотистыми волосами, ярко-розовыми щеками и очками в роговой оправе. Ланни дал бы ему восемнадцать лет и узнал, что ему двадцать три. "Я доктор Фэрчайлд", - сказал он, и Ланни хотел бы ответить: "Как хорошо тебя зовут!⁴³" Вместо этого он спросил с усмешкой: "Мне нужно делать уколы?" Другой ответил с улыбкой: "Я не такой доктор. Я один из тех, кого солдаты здесь называют длинноволосыми, то есть физик".

III

Усевшись, юноша начал церемонно: "Мистер Бэдд, я один из помощников доктора Оппенгеймера. Я рассказал ему по телефону о вашем письме, и он поручил мне встретиться с вами. К сожалению, правила требуют, чтобы вы прошли проверку в Службе безопасности Армии. Пойдемте со мной в офис капитана Смита.

Посетитель сказал: "Конечно. Я был секретным агентом в течение восьми лет, и я знаю, что такое безопасность". Он отметил, что солдат, который вез его, находился прямо у двери. И когда он вышел с молодым ученым, солдат следовал за ними несколькими шагами сзади. Без сомнения, все было спланировано заранее.

Они прошли несколько кварталов по этому странному городу и пришли к солидному зданию, которое было частью школы для мальчиков. Войдя в кабинет, Ланни представили джентльмену с суровым лицом, который был похож на чемпиона по боксу со сломанным носом. Бывший агент президента вытащил все свои документы, две карточки и удостоверение Управления стратегических служб, водительские права и письма, которые у него были с собой. Офицер изучил их, а затем сказал: "Пока все хорошо. Но вы понимаете, что такие вещи легко подделать; кроме того, я должен рассмотреть возможность того, что настоящий мистер Бэдд мог быть убит и похоронен где-то в пустыни".

"Верно", - сказал другой, улыбаясь. - "То, что вы хотите, это психологические тесты, которые нельзя подделать".

- Не могли бы вы рассказать мне, как вы познакомились с доктором Эйнштейном?

- Это все одна история, и мне лучше начать с самого начала. Мой отец - Роберт Бэдд, президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. В этом штате у них новый город Бэдд, и я только что приехал оттуда. И вы можете просто позвонить суперинтенданту и получить физическое описание меня. Я родился в Европе ...

"В какой стране, сэр?" - Суровый офицер делал записи.

- В Швейцарии. Я вырос во Франции и путешествовал по всей Европе. После Первой мировой войны мой отец привез меня обратно во Францию, а на том же пароходе был профессор Олстон, который направлялся к президенту Вильсону на мирную конференцию. Олстон был однокурсником моего отца в Йельском университете, и он пригласил меня стать его секретарем, потому что я хорошо знал языки. Я не видел Олстона до 1937 года, тем временем он стал членом команды губернатора Рузвельта в Олбани и был взят им в Вашингтон. Олстон отправил меня к Рузвельту, который пригласил меня стать так называемым "агентом президента". Я был под номером 103, но я сомневаюсь, что у него было их так много. Вы слышали о них?

- Они не в подчинении Армии, сэр. Продолжайте.

- Случилось так, что у меня был друг детства в Германии, который знал Гитлера. Я сделал вид, что стал новообращенным, и приносил информацию, которая, по словам Ф.Д.Р., была полезной. Летом 1941 года меня обучали для отправки в Германию узнать, что они делают в области деления атомов, и именно так я познакомился с Эйнштейном. Я провел лето в Принстоне, а моим инструктором был доктор Брауншвейг. Ланни повернулся к доктору Фэрчайлду. - "Вы его знаете?"

- Извините, мистер Бэдд. Я деревенский парень получил образование в Калифорнийском технологическом институте. Я никогда не был на Востоке.

- Я никогда не был в Калифорнийском технологическом институте, но я посещал Хантингтонскую библиотеку. Я по профессии искусствовед, и это был мой камуфляж в Германии. Я не выполнил свою миссию, потому что мой самолет потерпел крушение по дороге в Исландию, и у меня были сломаны обе ноги. Вы знаете, как это, доктор Фэрчайлд, когда вы готовитесь к экзамену, то потом быстро забываете то, что учили, но кое-что все еще остается в моей памяти. Это началось, я помню, что E равно mc квадрат, и вы пишете E с большой буквы, а m и c строчными буквами, иначе они означают другие вещи, а не массу и скорость света. E - это энергия, выраженная в эргах, масса в граммах, а скорость свет в сантиметрах в секунду. Мне кажется, я мог бы перечислить несколько формул. У меня в голове витают такие вещи: 'Коэффициент разделения, который иногда называют коэффициентом обогащения или фракционирования, является отношением относительной концентрации желаемого изотопа после обработки до его относительной концентрации перед обработкой'. Это что-нибудь значит для вас, доктор Фэрчайлд?

- Конечно, мистер Бэдд.

- Еще более важным является тот факт, что я сыграл несколько сонат Моцарта с Эйнштейном. Если вы музыкальный...

- К сожалению, нет.

- Я был у Эйнштейна всего пять дней назад, чтобы получить эту карточку. Я рассказал ему, что я делал в Германии в последние месяцы, помогая миссии Алсос раскрыть атомные секреты. Я работал с профессором Гаудсмитом и полковником Пашем, военным руководителем миссии. Паш и я поехали в деревню под названием Урфельд в Баварских Альпах, чтобы захватить Вернера Гейзенберга.

- Он был в Калифорнийском технологическом институте, и я его видел.

- Итак, у нас есть точка соприкосновения! Гейзенберг - человек среднего роста, гладко выбрит, приятен в общении, но уверен в своей важности. Главное, что я помню, это то, насколько теплыми были его ягодицы, потому что мне пришлось держать его на своих коленях всю дорогу на выезде из гор, и его вес, казалось, удвоился. Возможно, это не очень убедительно ...

"То, как вы говорите, сэр". - Молодой ученый улыбался.

- Главное, что мы нашли. Немецкие усилия по атомному делению были оценены как дилетантские. Их аппаратура была хороша, но она была неправильного типа. У них, казалось, была идея, что ядерный реактор может быть бомбой, и они были уверены, что у нас не будет ничего лучше, чем у них, потому что они были немцами. Однако мы получили некоторые полезные материалы. В месте под названием Хехинген в Швабских Альпах мы получили полторы тонны урана, полтора тонны тяжелой воды и десять тонн углерода. Я полагаю, все это было отправлено в эту страну.

"Мы не видели отчеты Гаудсмита", - сказал Фэрчайлд. - "Полагаю, генерал Гровс думал, что в них нет ничего, что нам нужно".

- Гаудсмит был абсолютно уверен, что у немцев нет ничего важного. Я захватил Филиппа Ленарда для него, но он посчитал, что не стоит даже поговорить со стариком. Возможно, вы видели его фотографии, поэтому я опишу его...

Офицер безопасности слушал, не сводя глаз с посетителя. Теперь он вмешался: "Я думаю, что достаточно слышал, чтобы быть уверенным в вашей личности, мистер Бэдд. Я должен сказать вам, что прошлой ночью, когда пришло ваше письмо, я сразу поговорил по телефону с доктором Эйнштейном и мистером Олстоном, а также с Управлением стратегических служб в Вашингтоне, и они дали мне различные детали, по которым я мог бы идентифицировать вас. Сегодня утром я позвонил генералу Гровсу, и он разрешил мне проверить вас, при условии, что я буду удовлетворен тем, что вы являетесь тем человеком. Без разрешения генерала сюда никто не попадёт.

"Я очень обязан вам обоим", - вежливо сказал посетитель.

- Я мог бы также сказать вам, что вы будете в Базовом лагере единственным человеком, кто на самом деле не работает над проектом. Будет лучше, если вы не будете говорить, для чего вы здесь или как вы сюда попали. Вы избежите зависти. Есть ряд людей, которые хотели бы присутствовать, но были отправлены в место в сорока трёх километрах отсюда.

- Еще раз спасибо, капитан. Я привык придерживаться своих собственных правил.

Капитан поглядел на пропуск и передал его. Они пожали друг другу руки, и Ланни вышел с Фэрчайлдом. Последний заметил: "Мы находимся на самом верху нашего кризиса, на что мы надеялись и молились, и в то же время боимся. Я так нервничаю, что едва могу спать или есть. Вы должны ехать к месту называется Аламагордо в южной части штата. Я ожидаю, что поеду туда сам. Я должен сделать определенные записи".

"Почему бы вам не прокататься со мной?" - предложил бывший агент президента - "Так я могу быть уверен, что меня впустят".

- Вы очень добры, сэр. Я позвоню Оппи и скажу ему, что мы приедем.

Дорога шла по долине Рио-Гранде, которая сначала течет на юг. По большей части она протекает через каньоны, а дорога идет по краю. В настоящее время это было шоссе 85, и тогда они могли увеличить скорость. Дикая и одинокая страна. Фэрчайлд сказал, что Соединенным Штатам повезло с большими пространствами, где могут быть проведены опасные современные эксперименты. В Аламагордо был полигон воздушных бомбардировок с бескрайней пустынной территорией в сто километров. Именно в отдаленной северной части этого полигона, должны были быть проведены все важные испытания.

Теперь барьеры были сняты, и молодой ученый говорил свободно. Он рассказал о себе. Он все еще считал себя студентом, но теперь он учился на практике. Потребность в людях, понимающих современную физику, была настолько острой, что можно получить работу в тот момент, когда будешь к ней готов, и можно получить повышение по службе так же быстро, если подготовиться к новым обязанностям. Фэрчайлд был учеником Оппи в Калифорнийском технологическом институте, и он обожал своего учителя, называя его величайшим человеком в мире, а затем поправляя себя, говоря, возможно, вторым по величине. Друг Ланни, Эйнштейн, был номером один. Время сделает выбор между ними, потому что возраст старшего мудреца приближался к семидесяти, а младшему было только сорок один.

Ученик описал Лос-Аламос, необычайный храм науки, самое секретное место в мире, место, где создавалась и контролировалась самая смертоносная энергия в мире. Это была энергия, которая создала тепло и свет, которые солнце рассеивало миллионы лет и будет продолжать рассеивать еще миллионы. Энергия, которая создала все бесчисленные солнца в бесчисленных туманностях в миллиардах световых лет пространства. Впервые на этой земле эта энергия была задействована и будет использована. И все это в течение пяти или шести лет. Если бы между открытием огня и строительством большого паровоза прошло столько же времени.

"Субстанция" для этого приходила с двух огромных заводов, отличающихся друг от друга. Клинтонский инженерный завод около Ноксвилла, штат Теннесси, занимал почти двести пятьдесят квадратных километров и имел более четырехсот двадцати пяти промышленных зданий, некоторые из них около четырёх километров в длину. В основном это были низкие, плоские конструкции из кирпича или черепицы или гофрированного асбеста, без окон. Рядом находился город Ок-Ридж с населением около семидесяти пяти тысяч человек. Город и завод были построены менее чем за три года. Завод изготовил изотоп урана U-235 с помощью точнейшего и деликатного процесса, известного как "электромагнитное разделение". Электрически заряженные частицы урана были выпущены мощным электромагнитом в изогнутом направлении. Лёгкие частицы сгибались больше, чем тяжелые, и улавливались по отдельности. То, что было сделано в лабораторных масштабах, никогда не превышало миллиграммов, пока Клинтонский завод не начал работать.

Другой завод простирался на сорок километров вдоль реки Колумбия в штате Вашингтон. Он был известен как Ханфордский инженерный завод, и занимал более чем тысячу двести квадратных километров серого песка и полыни. По ним были разбросаны в беспорядке длинные бетонные конструкции без окон, многие из которых представляли собой прямоугольники размером с несколько городских кварталов. Рядом был новый город для семнадцати тысяч рабочих. Здесь находился огромный "урановый котёл", в котором атомные процессы превращали часть урана в недавно открытый элемент, известный как плутоний, который тоже делился. Никто не знал, что сделает более мощную бомбу, если таковая будет.

Именно в Лос-Аламос поступали все субстанции, и там работали над проблемой того, как управлять ими, чтобы превратить их в бомбу. Как не дать бомбе взорваться слишком рано, и как заставить ее взорваться тогда, когда они этого желали. Они определили, что существует критический размер для ядерной цепной реакции. Слишком много субстанции, и она возникнет самопроизвольно. Слишком мало субстанции, и она не сработает вообще. Обычные методы детонации не имели никакого отношения к этому ядерному материалу. Нужно выпустить несколько нейтронов в субстанцию. Эти нейтроны, не имеющие электрического заряда, проникли бы в ядра урана и выбили бы другие нейтроны, которые, в свою очередь, сделали бы то же самое. Скорость цепной реакции, доли секунды, определялась только математическими формулами.

Люди там имели дело с самым смертоносным из известных материалов и должны были выполнять свою работу за толстыми свинцовыми щитами, а также обрабатывать вещи с помощью специально разработанных длинных инструментов. Все носили электроскопы, которые мгновенно определяли, получают ли они слишком большую дозу радиации. Оппи был боссом всего этого. Оппи, человек с мозгом цепной реакции, мальчик, который давал своим учителям ответы, прежде чем они успевали сформулировать свои вопросы! Оппи доверял своей математике, тем "прекрасным, чудесным закономерностям", которые восхитили его юный ум. Спокойный и безмятежный, Оппи правил этим неистовым атомным взрывом. Нельзя было точно сказать, что он выполнял приказы Всемогущего, но он определенно ехал в вихре и управлял штормом. С самого начала ему дали все, о чем он просил, и все имело высший приоритет. Он мог свободно взять телефон и заказать циклотрон стоимостью в миллион долларов. Он и его коллеги-ученые вызвали расходы на два миллиарда, исходя из их туманных теорий и надежд. Теперь, в этой жаркой пустыне на юге Нью-Мексико, они собирались в ней победить или проиграть все.

Это был долгая поездка в пятьсот километров. Ланни рассказывал истории о немецких ученых, которых он помог интернировать и расспросить. Фэрчайлд рассказал о жизни в этой секретной Утопии, в которой он провел прошлый год. Это была комфортная жизнь, потому что Армия позаботилась обо всем. О тепле, свете, воде, даже о еде и отдыхе. Там были огромные кафе, в которых можно было найти широкий выбор блюд, были фильмы и танцы, а также любые концерты, шоу и игры. Также были охота и рыбалка.

Но вся почта подвергалась цензуре, и телефонные разговоры прослушивались, а передвижения были ограничены областью с Таосом, Санта-Фе и Альбукерке по углам. В другое место можно было попасть только по службе, нельзя сообщить никому о своём местонахождении, даже членам семьи. Дети могли посещать в школу только на территории проекта, но если они пойдут в школу-интернат снаружи, то они не смогут вернуться. Это было тяжело для семей и друзей, которые ничего не могли знать, кроме номера почтового ящика. В Беркли, где преподавал Оппи, сообщалось, что он был арестован как немецкий шпион.

Ученые были тайным обществом, посвященным орденом, в который вошли не менее десяти лауреатов Нобелевской премии. Между собой они разговаривали кодом, чтобы рабочие или другие, кто их подслушивал, не уловили намеки. Коды были составлены под влиянием момента, и требовалась настороженность, чтобы следить за разговором. Специальные коды будут составлены для поездок и для связи по телеграфу или телефону. Люди с известными именами изменили их. Лоуренс стал Ларсоном, Ферми стал Фермером, Комптон стал Комасом, датчанин Нильс Бор стал Николасом Бейкером, которого все звали "Ник". Генерал Гровс был "Г.Г.", но это казалось слишком очевидным. Клерк неправильно прочитал gg как 99, и теперь это стало его именем. Все эти люди были бы на месте испытания, и Ланни запоминал их.

Он также внимательно слушал заявления о ядерных процессах, и его старые знания начали возвращаться. Он смог составить представление о событиях, которые произошли за четыре года. Большая часть войны была столетием обычного времени. Теперь он мог сравнить то, что он узнал, с тем, что он услышал от Зальцмана и Плётцена, от Боте, Гана, Гейзенберга и Вайцзеккера. Что касается ядерной физики, то немцы вернулись в темные века. Весь остальной мир, кроме Канады и Великобритании, останется там до тех пор, пока Америка не решит поднять занавес.

Они прибыли в резервацию Аламагордо, область настолько большую, что камни, песок, кактус и полынь, казалось, продолжались вечно. У места проведения испытаний были проведены те же процедуры безопасности. Пропуск Ланни был в порядке, но это не помешало обыскать его машину, включая двигатель, и у него снова взяли отпечатки пальцев. Это место проведения испытаний было даже более секретным, чем Лос-Аламос.

Они проехали несколько километров, и там было несколько небольших зданий и много армейских палаток, связанных не с авиабазой, а с испытаниями. Это место было известно как Базовый Лагерь. Физики приехали сюда, путешествуя по отдельности. И если они встречались в поезде, то тщательно воздерживались от узнавания друг друга. Некоторые из них были среднего возраста, но большинство были молодыми, поскольку в отделе ядерной физики можно было стать всемирно известным в двадцать лет. Поле было открыто, и все, что нужно было сделать, это сделать еще один шаг в темную комнату, где таинственные тайны природы были таинственно скрыты.

Там были также офицеры армии и флота и специально отобранные солдаты, которые выполняли тяжелую работу. Офицер безопасности Армии отвел сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в сторону. Но не для того, чтобы подвергать его еще одному допросу, они уважали разрешение Лос-Аламоса. А для того, чтобы проинформировать его о правилах и взять торжественную клятву, что он не скажет ни слова о том, что он видел здесь, пока история не будет официально опубликована. Затем, если он что-нибудь напишет об этом, он должен заранее представить копию Армии. Ланни давал всевозможные обещания и сдерживал их, но это был первый раз, когда он должен был поклясться.

Хозяином Ланни был Оппи, очень озабоченный человек. Он сказал: "Мы принимаем вас по рекомендации Эйнштейна, мистер Бэдд, чувствуйте себя как дома". У ученого были добрые голубые глаза и волнистые темные волосы, которым он не позволял вырастать длинными. Он был ростом с Ланни, но в данный момент весил всего пятьдесят два кило. Без сомнения, он забыл съесть много еды. Его плечи были опущены, а его поведение было напряженным и нервным, потому что он приближался к испытанию всех его трудов. У него был молниеносный ум, который мог опережать ум других людей. Он мог составлять и решать длинные уравнения и помнить их всегда. И всё это было ему легко. Но в течение последних трех или четырех лет он выполнял работу, намного более сложную с его точки зрения, управление огромным предприятием и руководство и примирение большого числа людей, некоторые из которых были примадоннами и все остальные фонтанировали собственными идеями.

Роберт Оппенгеймер был сыном немецко-еврейских родителей, которые приехали в Нью-Йорк и сделали скромное состояние. Всю свою жизнь у него были все деньги, которые он хотел, и то, что он хотел, было прекрасное образование, которое он получил в Школе этической культуры, затем в Гарварде, Кембридже и Геттингене. Он был всё еще студентом, он любил говорить, и учился у всех, кто мог его научить. Он читал лекции с бешеной скоростью, и в мире было всего несколько человек, которые могли его понять. Его ученики старались, и, по крайней мере, они могли подражать его своеобразным манерам. Носить синие рубашки, бесконечно курить сигареты, нервно проводя пальцами по волосам во время разговора. Оппи говорил, быстро и взволнованно жестикулируя, и когда он смог добраться до доски, он вскоре покрывал ее лабиринтом мистических символов.

Просто сейчас он был как человек на канате над пропастью. Страшный момент. В нескольких километрах оттуда в пустыне было старое ранчо, где команда высококвалифицированных людей занималась сборкой деталей бомбы. Они были под руководством профессора физики Корнелла, доктора Бачера, который был "первым доктором философии" Гаудсмита. Эти детали были сделаны в разных местах и доставлены сюда в хорошо охраняемых караванах. Никогда прежде эти детали не соединялись. Никогда в мире не было атомной бомбы. Детали были сделаны с точностью до тысячной доли миллиметра, и теперь эту чертову штуку заело. Она не собирается и не разбирается. Если она взорвется, это будет концом профессора Корнелла и всей его обученной команды, и всех трудов и надежд десяти лауреатов Нобелевской премии и их сотен помощников. Действительно, это был бы конец всего проекта бомбы.

Оппи каждые несколько минут приходил к телефону и звонил на ранчо, пока остальные задерживали дыхание. Затем он ворчал, закуривал еще одну сигарету и начинал свой сутуло шагать по полу. Это продолжалось некоторое время, а затем у телефона на его лице появилась улыбка, и он сказал: "Хорошо!" и сообщил компании: "У них получилось". Так можно было снова дышать.

VII

Самая опасная работа была выполнена, но предстояло сделать много других приготовлений, и финал был назначен на три дня позже, до рассвета. В двадцати километрах в пустыне была возведена стальная башня, и Ланни отвез Фэрчайлда и несколько других опоздавших посмотреть на неё. Поездка по пустынной дороге к высокой башне, на которой должна была висеть бомба. Лучшие или, можно сказать, худшие результаты следовало ожидать от взрыва в воздухе, а в военных целях оружие должно было использоваться со специальным устройством синхронизации, чтобы оно могло взорваться в воздухе. Люди деловито вешали инструменты на башне, с помощью которых надеялись записать различные последствия взрыва. Ученые широко разошлись во мнениях относительно силы взрыва бомбы. Они гадали от двухсот пятидесяти тонн до двадцати тысяч тонн тринитротолуола. Исходя из этого, сто двадцать пять таких бомб равнялись бы ущербу, нанесенному двумя с половиной миллионами тонн, сброшенными всеми союзными воздушными силами над Европой. На случай, если инструменты на башне будут уничтожены, другие были размещены с промежутками на поверхности пустыни.

Из разговора Ланни мог догадаться, что было пусковое устройство, которое стреляло одной секцией U-235 между двумя другими секциями, таким образом объединяя их в размер, превышающий критический. Взрыв произойдёт со скоростью света, и вопрос в том, отреагирует ли весь материал или же он будет разнесен на части и разбросан в пространстве. Многие неопределенности для этих ученых джентльменов. Все, они чувствовали, что их репутация была поставлена на карту. В конечном итоге они будут представлены миру либо как чудотворцы, либо как самые дорогие в мире растяпы.

Когда они узнали, что вновь прибывший был с Гаудсмитом, они прекратили работу на несколько минут, чтобы допросить его. Ни один из них не был за границей во время войны, и, очевидно, никто из них не видел отчетов. Они были удивлены, узнав, как полностью немцы потерпели неудачу в своих усилиях по атомному делению в больших масштабах. История о бедном старом Ленарде вызвала смех. Эти люди из свободного мира разделяли отвращение к фантастическим созданиям, таким как Озенберг и Сиверс, которых нацисты назначили директорами крупных физических лабораторий Фатерланда.

Оппи больше не приходилось мерить шагами пол. Он присоединился к этим группам и проявил себя как общительный человек. Казалось, он уверен, что испытание будет успешным. Но у многих других были серьезные сомнения. Они были уверены, что их формулы были правильными, но то, что указано в формулах, было слишком колоссальным, слишком ужасным, чтобы ум мог это понять. Обсуждались последствия высвобождения атомной энергии, величайшего шага за всю историю науки. Многие были обеспокоены совестью, потому что первое использование этой колоссальной силы должно было быть для разрушения жизни. Все согласились с тем, что при правильном использовании это сделает человека хозяином физического мира. Как только эта власть будет использована в промышленности, производство станет для практических целей неограниченным, и бедность может быть изгнана с Земли.

Ланни поднимал эту тему всякий раз, когда находил случай, и собирал мнения многих этих мудрых джентльменов. Он не сказал, какую пользу он ожидал получить от их идей. Но он заставил людей говорить о предмете войны и о том, какие шаги человечеству придется предпринять, чтобы положить этому конец. Все они сказали, что это открытие, если оно окажется реальным, сделает войну невозможной. Атомная война закончилась бы только уничтожением цивилизации, какой мы ее знаем. Более одного человека говорили: "Я надеюсь, что эта вещь потерпит неудачу, и что взрывная цепная реакция окажется невозможной. Человечество недостаточно продвинуто, политически или морально, чтобы иметь такое оружие".

Оппи сказал: "Мы должны будем просвещать людей. Мы, ученые, спрятались в наших лабораториях и забыли об остальном мире. Теперь мы должны выйти и принять участие в политике, а также заставить политиков и общественность осознать, что означает это открытие. Или счастье, если оно используется мудро, или несчастье, если оно используется во зло".

VIII

В субботу, 14 июля, бомба была поднята на вершину стальной башни и подвешена там. Эту опасную работу наблюдали только те, кто ее выполнял. Испытание было назначено на четыре часа утра понедельника, а в воскресенье вечером крепко спали немногие. Ланни лежал на своей армейской койке в палатке, которую он делил с молодым Фэрчайлдом. Он не был уверен, что его сосед по палатке спит, поэтому он лежал неподвижно, его разум бродил по множеству различных аспектов потрясающего мир события, которое он надеялся увидеть. Даже если эта бомба не взорвётся, даже если внезапная и резкая цепная реакция окажется невозможной, все же не могло быть никаких сомнений в том, что мир находится на пороге новой эры энергии. Сначала огонь, затем пар, затем электричество, затем двигатель внутреннего сгорания, а теперь ядерная цепная реакция.

Прошло всего два с половиной года с тех пор, как Рузвельт доверил своему агенту президента тот факт, что первая атомный котёл был введен в успешную эксплуатацию. Рузвельт не сказал, где и как. Но здесь Ланни услышал историю о том, как профессор Комптон из Чикагского университета создал лабораторию на корте для игры в сквош под трибунами футбольного стадиона, и там удалось решить эту самую трудную задачу. Это была, несомненно, самая смертельная штуковина, когда-либо рожденная человеческим мозгом. Куски оксида урана и чистого урана были размещены с промежутками между ними, чтобы можно было вставить прутки графита. Было предоставлено шесть тонн специально очищенного графита. И эти прутья не просто можно ткнуть рукой. Для этого были крюки, управляемые машинами, а операторы стояли за тяжелыми свинцовыми экранами. Стержни кадмия, металла, который сильно поглощает нейтроны, могли вводиться и выводиться из котла и контролировать цепную реакцию.

Дизайн котла был рассчитан по результатам небольших экспериментов, и никто не знал, насколько они точны. Поэтому блоки кадмия были подвешены к потолку и могли быть сразу же сброшены в котёл, если реакция грозила выйти из-под контроля. В это время они не знали достаточно, чтобы быть уверенными, что не взорвут несколько кварталов города Чикаго. Так сказал Ферми, итальянец, который был здесь под именем Фермер. Он был человеком, который первым предложил идею цепной реакции три года назад и испытал ее с микроскопическим количеством U-235. В те счастливые дни ученые имели обыкновение публиковать свои открытия сразу, и Ферми заставил весь мир физиков размышлять и экспериментировать с этой энергией, которая была родителем всего тепла, света и движения в мире.

У Ланни были свои личные мысли по этому важному случаю. Он не мог сказать этим ученым: "У меня есть миллион долларов, чтобы предотвратить атомную войну". Но он мог почувствовать их и решить, какие люди будут наиболее полезны для его целей. Он мог подружиться с ними, чтобы потом, если бы он написал им или пошел навестить их, они знали бы, кем он был. Будет ли ядерное деление использоваться на войне или только в промышленных целях, это были эксперты, к чьим словам мир прислушается. Он нашел их в тяжелом настроении, готовыми говорить.

В воскресенье вечером прибыл генерал Гровс. Рослый выпускник Вест-Пойнта, которому только что исполнилось пятьдесят, носил маленький усы и густые черные волосы, которые начали седеть. На его лице было довольно мрачное выражение, и Ланни мог догадаться, что ему не нравятся встречи с незнакомцами в этот напряженный момент. Он привез с собой президента Гарварда Конанта и доктора Буша из Управления научных исследований и разработок.

Ланни поговорил со своим хорошо информированным соседом по палатке. Что произойдет, если молния ударит в эту стальную башню? Фэрчайлд не знал, но он сказал, что было бы хорошо, чтобы никого не было рядом при этом. Дождь, как он был уверен, не повредит, потому что на это вода влиять не будет. Когда начинается цепная реакция, вода исчезнет в виде пара или, возможно, превращается в атомы водорода и кислорода.

Одна из неприятных идей, которые обсуждали эти длинноволосые, заключалась в том, что крупномасштабная цепная реакция может не ограничиться изотопами урана. Предположим, цепная реакция может перекинуться на какой-нибудь другой тяжелый металл, например, железо. А под этой пустынной поверхностью могут быть его залежи! Или предположить - просто предположим! - что это может вызвать цепную реакцию легких элементов? В этом случае планета среднего размера Солнечной системы исчезнет в одной яркой вспышке, хотя и недостаточно яркой, чтобы ее могли наблюдать обитатели других планетных систем, если бы такие обитатели там находились. В этом случае Ланни никогда не сможет выполнить задание Эмили Чэттерсворт. В таком случае, где будет Ланни, и где Эмили? Он изо всех сил старался убедить себя в том, что где-то все еще могут существовать миллионы миллионов душ, которые жили на Земле в течение своего последнего миллиона лет или около того, и что он слышал голоса некоторых из них из уст Лорел и мадам Зыжински. Лучшее, что он мог сделать, это сказать, что он поверит в это, когда очнётся в новом состоянии бытия.

Из отверстия в палатке он увидел стройную фигуру Оппи и огромную фигуру Г.Г., он же 99, бродившие под уменьшающимся дождем. Он знал, что они не могут спать, и он мог представить их разговор. Они хотели аэрофотосъемку, фотографии и инструментальные записи великого события. Но пилоты ничего не видели в такую погоду. Еще важнее то, что если произойдёт взрыв, то огромное радиоактивное облако упадет на землю под дождем, как это повлияет на города, ранчо и выращивание сельскохозяйственных культур? Это были новые вопросы и новые опасения для авторов этого беспрецедентного разрушения. Оппи курил больше сигарет и бродил вокруг, всматриваясь в облака и тщетно ища звезду. Испытание было отложено с четырех до пяти тридцати. Если позже, то нельзя будет фотографировать в темноте.

Появилась одна звезда, потом две, и их стало достаточно. Непогода уходила. Оппенгеймер и Гровс проконсультировались со своим метеорологом и решили, что пять тридцать будет временем-Ч. Лейтенант отряда военной полиции, охраняющий вышку, сообщил по телефону, что все в порядке. Станция управления, с которой должна была быть взорвана бомба, находилась в десяти тысячах метрах, или десяти километрах от башни, и здесь было построено укрытие из тяжелых бревен и земли с наклонной стороной к взрыву. Местом, отведенным для наблюдателей, было небольшое возвышение земли в семнадцати тысячах метров от башни, и наблюдателям приказали лежать на земле лицом вниз и головой в направлении от взрыва. Все были обеспечены темными очками, но не доверяли им. Они прятали глаза в рукавах, лежащих перед ними.

Ланни никогда раньше не наблюдал такого напряжения ни в одной группе людей. Диспетчерская и различные наблюдательные пункты были связаны радио, и за двадцать минут до часа-Ч один из ученых взял управление на себя и начал сообщать минус двадцать минут, минус пятнадцать минут и так далее до последних пяти минут, которые были названы поминутно через громкоговоритель. Ни звука раздавалось от этих распростертых тел. Некоторые, без сомнения, молились, другие вздрагивали, все считали эти минуты самыми длинными минутами своей жизни. В минус сорок пять секунд включился автоматический механизм, и с тех пор все сложные процедуры оказались вне рук людей. Был резервный переключатель с солдатом-ученым, сидящим перед ним. Он мог бы остановить все, если бы ему сказали. Но он не остановил.

В назначенную секунду полыхнула вспышка света, подобного которой никогда не было на этой земле, во много раз ярче солнца. Слепая девчонка в ста километрах как-то почувствовала эту вспышку. И, прежде чем ее достиг звук, она спросила: "Что это было?" Ученые вскочили на ноги и посмотрели сквозь темные очки на огромный полупузырь света, который был поднят в небо. Они приготовились к взрыву, к массе сжатого воздуха с места величайшего взрыва, когда-либо созданного людьми. На расстоянии десяти километров воздействие сжатого воздуха было несерьезно, но сбило с ног двух мужчин, которые стояли за пределами диспетчерской. Еще несколько секунд, и раздался звук, громовой всепроникающий рев, который никто не мог представить.

Огромное облако многих ярких цветов поднялось в небо. Внутри, казалось, продолжались взрывы, и ударные волны и звуки продолжались. Облако вздымалось и кипело и превратилось в огромный гриб, излучая свет, как солнце, и рыча и ревя, как монстры первобытного времени. Наблюдатели были сначала ошеломлены. Затем ликование овладело ими, и они жали друг другу руки, обнимались с ближайшим человеком и кричали от удивления и восторга. Они сделали это! Их формулы были правильными!

Зрелище никогда не будет забыто тем, кто был там. Свет превратил весь ландшафт в день. Близлежащий горный хребет сиял, словно при рассвете многих солнц. Свет сместился и изменился, с золотистого на красный, на синий, на фиолетовый, затем на серый. Никто не смел смотреть на это без темных очков. Облако продолжало подниматься и кипеть, пока не стало башней высотой около тринадцати километров. Затем медленно погас свет, ворчание прекратилось, и ветер начал сдвигать гриб, к счастью, от Базового лагеря и без дождя, который мог бы быстро доставить неприятности на землю.

Маститые ученые болтали, словно группа школьников. Их удовлетворение было за гранью. Все и вся, они ставили свое время, свои мысли, свое здоровье, свою репутацию на этот, самый дорогой из всех научных экспериментов. До последней секунды у них не было уверенности в успехе, а теперь, внезапно, они имели успех в невероятных количествах и качестве. Никто не мог бы просить больше, никто не мог представить больше. Рассказывали историю о пилоте, которого послали вести наблюдения на большом расстоянии и сообщить по радио. Когда он увидел вспышку и почувствовал взрыв, он закричал: "Чертовы длинноволосые позволили этой штуке сбежать от них!" Но это было не так. А была "Операция по плану". Один из ученых сообщил Ланни поразительный факт, что бомба, которая произвела этот колоссальный эффект, была немного больше, чем бейсбольный мяч, и весила не более десяти или пятнадцати килограмм.

В течение дня на место происшествия выехали специально оборудованные танки с толстым свинцовым покрытием. В одном из них ехал тихий профессор Ферми. Он вернулся и сообщил, что стальная башня со всеми ее инструментами полностью исчезла. Сталь испарилась и, должно быть, поднялась в облаке. У основания башни находился огромный кратер с пологими сторонами. Песок поверхности пустыни спёкся и превратился в лист зеленого стекла, на который никто не посмел бы наступить в течение многих дней, возможно, года.

"Если мы отбросим это на Японию, то война закончится", - сказал 99. А Оппи добавил: "Я надеюсь, что это не будет концом цивилизации".

___________________________________________________

КНИГА СЕДЬМАЯ

Твои друзья - твоё богатство⁴⁴

___________________________________________________

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Великие союзники твои⁴⁵

ЛАННИ вернулся обратно в город Бэдд и сообщил жене, что он видел что-то важное, что ему не разрешили это раскрыть. Он думает, что пройдёт немного времени до того, как история будет опубликована, и тогда у нее будет свидетельство очевидца, чтобы написать статью. Взамен она сказала ему, что решила написать историю о летчике-испытателе Робби номер один, смелом парне, который облетал всё, что было произведено, и был еще жив, несмотря на то, что занимался этим двадцать лет. Когда он летал на самолете в течение часа, он узнавал о нём больше, чем его создатели. Его работа состояла в том, чтобы получить то, что он назвал "числами". Как быстро самолет летит в горизонтальном полете и как быстро при подъеме. Как быстро на уровне моря и на высоте шести тысяч метров. Температура его двигателя, количество потребляемого в час литров топлива и многое другое. После того, как он получил эти числа, прибывала Армия и снова проводила испытания, прежде чем принять самолет. Неудивительно, что Бэдд был загруженным аэродромом!

Ланни позабавило, что его жена рассказывает ему то, что он слушал от Робби пару десятилетий. Знал ли Ланни, что значит "змея" для самолета? Да, он слышал это выражение. У этого пилота была новая модель, которая змеилась так, что почти отклонялась от курса, и он решил, что причиной было топливо в баке. Они ставили перегородки, которые, как они надеялись, решили бы эту проблему. Далее Лорел описала трогательную маленькую жену этого человека, которая не могла никогда смириться с его опасной работой, даже за пятьдесят долларов в день. Лорел сказала: "Я хотела сказать ей, как мне было ее жаль, но я подумала, что лучше не будет". Ланни ответил с улыбкой: "Робби это не понравилось бы".

Он дразнил ее за непоследовательность. Она, ненавистник войны и готовившаяся к походу против нее, была акционером Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Она делала кровавые деньги из этих орудий разрушения. Она унаследовала акции от своего дяди, так что это не был ее собственный выбор. И если она продаст акции, то кто-то другой получит прибыль, но это не остановит производство этих орудий разрушения. "Не убий", - гласила заповедь. Протестантская епископальная церковь смягчила эту заповедь, которую читали: "Не будь убийцей". Это иллюстрирует тот факт, что моральные проблемы являются сложными, и даже Бог не смог сделать их простыми и понятными.

Президент Трумэн поехал в Германию, чтобы сесть с Черчиллем и Сталиным и попытаться решить те проблемы, которые беспокоили Франклина Рузвельта в ночь перед его смертью. Ланни теперь мог рассказать своей жене об этом разговоре, и транспортируя свой маленький алюминиевый дом обратно в Нью-Йорк, они слушали передачи о том, что происходит на Потсдамской конференции. Судьба мира на долгие годы может быть решена там, в большом четырехугольном дворце, полном реликвий Фридриха Великого. Конечно, это будет касаться того, о чём пара Бэдд будет думать, и что делать в течение следующих пяти лет.

Конференция длилась две недели и два дня, и у газет и радиокомментаторов было достаточно времени для размышлений, а у пары было время навести порядок в своих делах. Они привезли трейлер обратно в Ньюкасл, должным образом поблагодарили его владельца и сообщили, что видели в его городе. Они говорили о поездке и о самолетах, но ни слова о бомбах. Послушный сын не постеснялся сказать своему отцу важное: "Не цитируй меня, но я думаю, что ты можешь строить свои планы на основе того, что япошки очень скоро сдадутся". Мудрый отец посмотрел на этого таинственного человека, которого он так хорошо знал, и увидел устойчивый взгляд в его глазах и серьезное выражение на его лице. - "Ты действительно так считаешь, Ланни?"

- Без сомнений. Но я не могу сказать больше.

Они нашли Фрэнсис в состоянии возбуждения, потому что приезжали ее мать и отчим, чтобы навестить ее и отправиться в путешествие по континенту. Седди купил большое ранчо в Западной Канаде, конечно, на деньги Ирмы. Для выращивания пшеницы для Англии, достойная цель, и теперь пришло время сбора урожая, отличное зрелище. Они собирались совершить грандиозный тур по Канадским Скалистым горам и вернуться через Калифорнию и Бэдд, где Ирма тоже была акционером.

В ходе этой поездки девушка решит, предпочитает ли она вернуться в Англию в школу или остаться в Ньюкасле. Ланни не хотел влиять на ее решение. Он знал, что старшие Бэдды были чрезвычайно деликатны в вопросе о разводах и будут рассматривать это как тему для сплетен, если Ирма и Лорел будут находиться в одном городе или если Ланни встретит там свою бывшую жену. Он не нуждался в подсказке, а сказал, что он и Лорел должны вернуться в Нью-Йорк на следующий день или два. Он знал, что ему не сообщили, что прибытие настоящего английского графа и графини станет колоссальным общественным событием, что добавит престижа племени Бэдд. Он с отвращением смотрел на такой снобизм и не хотел видеть его вблизи.

Он взял свою нетерпеливую маленькую дочь прокатить на парусе по реке и слушал излияние ее маленьких приключений и ее надежд. Он сказал ей, что она должна составить собственное мнение о своем будущем. Между ее матерью и им было достигнуто соглашение о том, что ни один из них никогда не сделает ничего, чтобы повлиять на нее в отношении другого. А это означало, что Ланни не мог выразить Фрэнсис свое мнение о дворянских званиях или о ложной славе наследственного состояния. Ей придется жить в мире Ирмы. Она увидит все волнение по поводу их почти королевского паломничества, подобострастие, восхищение и фотографирование, и должна сделать из этого выводы сама. Он не постеснялся сказать ей, что ненавидит войну и собирается сделать все возможное, чтобы положить ей конец. Она, конечно, не могла представить, что наследственные привилегии, такие как ее, были одной из причин социальной и национальной розни.

Они оставили своего ребенка на попечении Агнес, квалифицированной медсестры, которая была ему второй матерью после его рождения. Было лето, и прохладный ветерок продувал Пролив. Также Лорел хотела написать статью о летчиках-испытателях реактивных самолетов, которых она не одобряла. Ланни сказала, что ей придется выкинуть свое неодобрение из этой истории, потому что реактивные самолеты могли бы дать победу Германии, если бы Британия не смогла построить их быстрее и лучше. Реактивные самолеты теперь сбивали японцев с небес, и американская читающая публика считала их действительно превосходными.

III

Вернувшись в город, Ланни отправился на поиски квартиры для Нины и Рика, что послужило причиной усиления его недоверия к системе прибыли в этой новой области. Из-за нехватки жилья Конгресс принял закон, устанавливающий арендную плату за дома, квартиры и даже гостиничные номера по ценам, которые бытовали до войны. В результате вся умственная энергия собственников недвижимости и агентов была направлена на создание оригинальных схем получения денег от потенциальных арендаторов за то, что не может быть классифицировано как рента. Хозяин только что установил в квартире прекрасное пианино, и готовы ли друзья Ланни платить за него пятьдесят долларов в месяц? В другом случае, готовы ли они платить агенту сто долларов в месяц дополнительно за его услуги по поиску им компетентной уборщицы? Это не входит в оплату уборщицы.

Ланни не возражал против того, чтобы заплатить высокую цену, он возражал против того, чтобы его вынуждали согрешить, нарушив закон. Ответив на несколько рекламных роликов и наткнувшись на различные формы обмана, он решил, что воспользуется тем снобизмом, который, как он обнаружил, настолько силен в Ньюкасле. Он вставил в самые уважаемые газеты рекламу с номером почтового ящика: "Английский баронет (подлинный), известный драматург, посещающий город со своей женой, желает арендовать уютно обставленную квартиру в центре города на два месяца. Пара среднего возраста, без детей, без домашних животных".

Два дня спустя пришёл ответ, предлагавший ему именно то, что он хотел, недалеко от его собственной квартиры. Был дан номер телефона, и он позвонил по нему. Приятный женский голос ответил и спросил имя предполагаемых английских арендаторов. Ланни ответил, что не хочет называть имена жильцов, пока не увидит квартиру и не узнает цену. Некоторое время они спорили, и его спросили, какое у него имя, и назвал его часть, мистер Ланнинг.

Дама согласилась встретиться с ним и отвезти его на квартиру, и он встретил ее в холле близлежащей гостиницы. Она была молодой, хорошо одетой и энергичной. Свою энергию она тратила, чтобы заставить его назвать имя баронета. А он, в свою очередь старался убедить ее показать квартиру, за которую можно было заплатить всего триста долларов в месяц, цену, которую он готов был заплатить. Усилия были бесполезны, и в конце она рассмеялась и сказала ему, что не думает, что у него есть какой-то баронет, и у нее нет квартиры. Она была корреспондентом газеты, которая почувствовала хорошую историю о появлении титулованного англичанина, известного драматурга!

Проблема была решена случайно, когда Ланни сообщил о своей беде Золтану Кертежи. Искусствовед сказал: "Они могут воспользоваться моей квартирой. Я собираюсь уехать". Золтана пригласили изучить и подготовить описательный каталог коллекции произведений искусства богатого отставного банкира в Принстоне. Того самого мистера Кертиса, который предоставлял Ланни жильё, пока он занимался атомным делением. Мистер Кертис собирался в Адирондак, и у Золтана будет свой прекрасный старый особняк с гладкими зелеными лужайками и белыми павлинами. Все для него, за исключением слуг. Приезжайте ко мне", - сказал Золтан. - "Мистер Кертис согласится, что наши две головы лучше моей одной".

В разгар этих мелких дел для двух богатых друзей бедных произошло событие потрясающего значения. День голосования в Британии, и Потсдамская конференция была отложена на три дня, чтобы позволить Уинстону Черчиллю и его многочисленным сотрудникам улететь домой, чтобы проголосовать. Уинстон убыл, но не вернулся. Самая удивительная вещь, парламентский крах, подобного которому никогда не было известно в британской истории. Простые люди этой страны надежды и славы обожали своего военного лидера, но они не хотели, чтобы он был их лидером в мирное время. Это различие, которое было им ясно, но, должно быть, сбило с толку Винни. Лейбористская партия получила большинство почти два к одному. Они получили его на основе определенной программы, предусматривающей национализацию пяти наиболее важных отраслей промышленности страны. Уголь, сталь, транспорт, связь и финансы.

Это была программа, которой Нина и Рик посвятили труд своей молодости и зрелости. То же самое было верно для Ланни. А Лорел стала новообращенной позже, но она была не менее пылкой. Их ликование было безгранично, и они провели краткий праздник по трансатлантическому телефону. Альфи прошёл в парламент с достаточно большим количеством голосов, что придало ему авторитет. А Винни "пролетел". Изумительная система на этом тесном маленьком острове позволяет государственным деятелем быстро добраться до Лондона. И новый человек полетел в Потсдам, чтобы помочь решить судьбу Европы. Человек по имени Эттли, о котором мало кто слышал за пределами Британии. Тихий, довольно хрупкий человек без громкого голоса и безупречной "цветистой" речи. Но он знал, что хотел, и за ним стояла большая часть британского рабочего класса и значительная часть среднего класса.

Так что теперь можно было начать бороться с войной, и не только в Потсдаме, но и в Лондоне и Нью-Йорке. Нина и Рик получили свои паспорта и подали заявку на визу. Они приезжали, как гости, и получали разрешение на пребывание шесть месяцев, а затем, если они захотят больше времени, то им следует подать новое заявление. В последние годы страна свободных и дом храбрых стала довольно разборчивой. Ланни должен был прилететь в Вашингтон и расшевелить протокольных крыс в Госдепартаменте, заверив их, что британский баронет действительно социалист, а не коммунист, и что он не собирается выступать за свержение правительства Соединенных Штатов силой и насилием.

Напряженное и волнующее время в мировой истории, и никто в здравом уме не может пожаловаться на то, что ему скучно. Стратегические бомбардировщики Б-29 продолжали "развозить молоко" по японским городам, а оперативные группы военно-морского флота всё ближе подходили к Токио, сбивая вражеских пилотов-самоубийц и направляя стаи пикирующих бомбардировщиков на корабли и другие цели. Это могло продолжаться еще долго, возможно, год или два. Но Ланни продолжал ждать больших новостей, которые могли появиться в любой день. Его воображение рисовало ужасающие новые бомбы, которые поступали на базу на какой-то остров недалеко от Японии. Самолетом или на корабле, и сколько времени это займет? Лишь немногие это знали, и ни один из них не дал намека Ланни.

Он выработал привычку каждый час включать радио и смотреть заголовки газет каждый раз, когда проходил мимо стенда. Он не мог отказаться от этой привычки, потому что, очевидно, с каждым прошедшим днем, А-День должен быть на один день ближе. Все, кто знал что-либо об атомной бомбе, согласились, что не будет никаких колебаний. Противник узнает о бомбе в действии. Конечно, после этого не будет никакой тайны. Враг расскажет, даже если мы этого не сделаем.

Потсдамская конференция завершилась 2 августа, и ее итоги были опубликованы. Японию призвали сдаться и предупредили о страшных грядущих событиях. Германия должна была быть разделена на четыре зоны, каждая из которых должна была управляться одной из четырех стран. Америкой, Великобританией, Францией и Советским Союзом. Для тех, кто действительно хотел мира, это соглашение было зловещим, поскольку оно могло означать только то, что Большая четверка потеряла свою способность соглашаться и отложила серию споров и ссор на неопределенное время. У каждого из четырех будет свое представление о том, какой должна быть Германия и немцы, и каждый будет превращать их в свое отражение. Коммунистическая Восточная Германия, Социалистическая северо-центральная Германия, Центральная Германия большого бизнеса частного предпринимательства и Буржуазная Юго-Западная Германия ненавидели, боялись и держались как можно беднее.

Президент Трумэн вернулся в Вашингтон и наилучшим образом оценил то, что он сделал. Большинство людей думали, что его обманули, и это не удивительно, поскольку у него не было опыта работы с международными делами. У Америки был странный обычай как бы убирать на полку ее возможного заместителя президента. У него не было способа узнать, что происходит, и когда у его шефа было сильное кровоизлияние в мозг, все, что он мог сделать, это сжать руки и сказать: "Посмотри, что на меня упало!"

6 августа, день, который нельзя забыть, Ланни включил радио. Ему приходилось слушать отвратительные рекламные ролики, которые он ненавидел, но в эти времена у него не было иного выбора. Его сердце вздрогнуло, когда он услышал, как диктор сказал: "Леди и джентльмены, мы прерываем программу, чтобы транслировать заявление, которое только что было передано из Белого дома и подписано президентом Соединенных Штатов. Обратите на это ваше пристальное внимание. Заявление следует".

Он позвал Лорел, которая стучала на машинке в своей комнате. Она прибежала, и они выслушали эти зловещие слова: "Шестнадцать часов назад американский самолет сбросил единственную бомбу на Хиросиму, важную базу японской армии. Эта бомба обладала большей мощью, чем двадцать тысяч тонн тринитротолуола. Ее заряд более чем в две тысячи раз превосходит заряд британского "Большого шлема", самой большой бомбы из использовавшихся в истории войн. Японцы начали войну с воздуха в Пирл-Харборе. Мы им многократно отплатили. И конца еще нет. Эта бомба теперь добавила нам новую и революционную мощь разрушения и дополнила растущую мощь наших Вооруженных сил. Сейчас в производстве эти бомбы в их нынешнем виде, а в разработке находятся еще более мощные варианты. Это атомная бомба. Это использование основной энергии вселенной. Энергия, из которой Солнце черпает свои силы, была выпущена против тех, кто развязал войну на Дальнем Востоке".

Так что, наконец, секрет был раскрыт, секрет, который Ланни скрывал от своей семьи и друзей в течение четырех лет, секрет, который сверлил дыры в его мозгу. Теперь, наконец, он мог сказать Лорел, где он был в Нью-Мексико и что он там видел. Почему он сел в самолет четыре года назад и почти распрощался с жизнью. Что он делал в Германии, как до конца войны, так и совсем недавно. "О, какая ужасная вещь!" - воскликнула она. - "Какую ужасную вещь мы сделали!" Как обычно, она думала о людях и не смогла воспринять военную точку зрения. "Это делает нашу задачу более неотложной", - сказала она, и Ланни ответил: "Это также делает ее более вероятной".

Он позвонил своему отцу. - "Ты слышал новости?"

"Кто-то в офисе только что сказал мне", - был ответ. - "Так вот, что ты делал все это время!"

"Никому об этом не говори", - сказал он. - "Есть причины".

"На этом заканчивается Бэдд-Эрлинг Эйркрафт", - сказал отец. - "Мы им больше не нужны". Он никогда не упустит выразить деловую точку зрения. Но обязательно скажет, что есть и человеческая точка зрения, что будет с теми тысячами мужчин и женщин, которых он нанял?

Лорел была так потрясена, что ей было трудно думать. Парализующая вещь, знать, что такой ужас существует в мире, и что она жила с ним всю свою семейную жизнь! Конечно, Ланни не разрешили рассказать ей. Но как насчет тех психических даров, которые, как она думала, она обнаружила? Они так сильно подвели ее, когда у них был самый важный материал для работы.

Ланни вернул ее на землю. "Не забывай, что у тебя есть история очевидца", - заметил он, и у неё пробудился писательский инстинкт. Она пошла и села у своей машинки, и Ланни растянулась на кровати и начала говорить, предложение за предложением, пока ее пальцы летали над клавишами. Они согласились, что эту вещь надо подать в виде репортажа, без каких-либо попыток мудрствовать или философствовать. Мэри Морроу сказала: "Это рассказ о том, что произошло во время первого испытания атомной бомбы в Аламогордо, штат Нью-Мексико, как рассказал мне один из присутствующих". Затем пошла история, и без того, что Мэри Морроу думала об этом, или что её друг думал, без того, что сказали разные ученые и военные.

Когда работа была выполнена, она не хотела доверять ее кому-либо еще. Она не спала часть ночи, чтобы отпечатать всё набело в нескольких экземплярах, а утром она взяла один экземпляр и поехала в газетный синдикат. В то же время Ланни полетел в Вашингтон, чтобы выполнить свое обещание Армии. Он снова надел форму, и это помогло. У него не было проблем с тем, чтобы найти нужного человека. Поскольку он уже был знаком с тем, что называлось "Безопасность", возражений не было. Пару фраз, которые, как считал цензор, могут быть поставлены под сомнение, Ланни согласился изменить. Разрешение было дано, и муж вышел и позвонил своей жене. Она сообщила, что синдикат схватил историю и был готов поставить ее в эфир, как только будет дано разрешение.

VII

Два дня спустя вторая бомба была сброшена на Японию, на этот раз на большой морской порт Нагасаки. Никто не мог сказать, сколько жизней было уничтожено, но летчики сделали фотографии, и они появились в газетах. На них не было ничего стоящего, кроме нескольких тяжелых бетонных зданий и части некоторых стальных рам. Было сказано, что вторая бомба была даже более мощной, чем первая; Ланни мог догадаться, что одна была из U-235, полученного на завода в Окридже, а другая - из плутония с завода в Хэнфорде.

Все согласились с тем, что ни одно цивилизованное государство не могло выдержать такого наказания, и в первую очередь Япония, чьи города были в основном из дерева и бумаги. Из Потсдама Соединенные Штаты, Великобритания и Китай обратились с призывом к последнему врагу сдаться, угрожая "неизбежным опустошением японской родины". Теперь японцы знали, что это значит лучше, чем кто-либо в мире. Жаба под бороной точно знает, куда направляется каждое остриё зубца! Государственные деятели и их Император также смогли точно угадать, куда будет сброшена следующая бомба.

Союзники считали, что император желает сдаться. Но возник вопрос, позволит ли ему это сделать фанатичная военная клика. Они хотели сделать то, что сделал Гитлер, и уйти к своим предкам со славой. Был заговор с целью убийства членов кабинета и захвата личности Императора, но это было сорвано, и умеренная партия победила.

На следующий день после того, как бомба была сброшена на Нагасаки, правительству Швейцарии пришло сообщение о том, что "согласно милостивому повелению Его Величества Императора", правительство Японии было готово принять Потсдамские условия "при понимании, что указанное заявление не содержит никаких требований, которые наносят ущерб прерогативам Его Величества как суверенного правителя".

На это Соединенные Штаты ответили на следующий день, что власть Императора будет зависеть от Верховного главнокомандующего союзных держав. Четыре дня спустя японское правительство подчинилось этим условиям, а второго сентября миллионы американцев прослушали по радио сложную церемонию подписания документа о капитуляции, которую генерал Макартур организовал на борту линкора Миссури в Токийском заливе. Таково было формальное и достойное окончание Второй мировой войны.

VIII

Наступил новый мир, так это все чувствовали. Приличные люди смогут снова свободно дышать и переключать свои мысли на то, что им интересно. Все в Армии хотели уволиться и вернуться домой на первом корабле, независимо от того, насколько там будет многолюдно. Армия разработала правила, основанные на периоде службы, и громадные военные силы начали таять. Войсковые транспорты Queen брали двойное количество людей, одни спали ночью, а другие днем, и никто не жаловался на дискомфорт. Производство переходило на гражданские товары, нормирование и фиксированные цены отменялись, налоги снижались, и все будет так, как было до войны, только намного лучше. Так говорилось в газетах.

0x01 graphic

Нина и Рик были в пути. А тем временем Ланни пошел работать в библиотеку Школы социальных наук Рэнд, изучая историю американского социализма. Он читал старые книги и переплетенныё тома старых журналов, освежал свою память о фактах, которые он почти забыл. В молодости его двоюродный дед Эли Бэдд, священнослужитель и ученый в Конгрегации, много рассказал ему о земле своих предков. Американские рабочие не должны были идти за идеями социальной реконструкции к Марксу и Энгельсу, к Фурье и Прудону. У Америки с первых дней были свои мыслители, у которых были идеи в соответствии с американским характером и институтами.

Это не значит, что студенты не должны знать европейских идей. Они были необходимы для понимания европейских проблем и событий. Но чтобы понять американские проблемы и события, нужно было знать американские идеи. А это означало знание произведений Роберта Оуэна и Альберта Брисбена - не Артура, а его великого и благородного отца. Уэнделла Филлипса и Горация Грили, Эдварда Беллами и Генри Джорджа, Джорджа Д. Геррона и Шарлотты Перкинс, Гилмана и Гейлорда Уилшира, Дж. Уэйленда и Юджина В. Дебса. Эти писатели и многие другие создали американские идеи для распространения, сформировали умы нескольких поколений американцев и стали источником бесчисленных движений и программ. Практически всё в Новом курсе Рузвельта было включено в "неотложные требования" Социалистической партии Америки в течение тридцати лет, а Администрация долины Теннесси была мечтой каждого доморощенного утописта с момента изобретения гидроэлектростанции.

Одна из формул, которые Ланни определил в своем уме, была "говорить по-американски". Эта разрушительная война сделала Америку единственной страной в мире, у которой было достаточно денег, чтобы говорить и быть услышанным. Все, что должно было быть сделано, чтобы предотвратить следующую войну, должно было быть сделано с американской поддержкой и под американским руководством. Задача состояла в том, чтобы помочь американскому народу узнать, что делать. Вторым по важности будет британский народ, и Рик будет знать, как с ним разговаривать. Что касается русских, они решили стать загадкой, или, скорее, их правители выбрали для них эту роль. Какую роль они сыграют в организации нового мира, было невозможно предвидеть, но это станет известным только тогда, когда тринадцать человек из Политбюро покажут это своими действиями.

Ланни Бэдд с четырнадцати лет наблюдал за войнами, задавал вопросы и читал то, что мировые авторитеты говорили по этому поводу. Он обратил внимание на многие факторы. Естественную агрессивность человека мужского пола, качество, которое произошло от его животного прошлого. Огромное бремя невежества и суеверия из того же прошлого. Ненависть и предрассудки, которые были приобретены на протяжении веков, и воспоминания о несправедливостях, совершенных и перенесенных народами. Человеческая природа помнит последние и забывает первые. Все это сыграло свою роль в прошлом и должно сыграть в будущем.

Существовали два других фактора, которые, по мнению Ланни, стали преобладать. Первым было давление населения, и для этого было только одно постоянное средство. Универсальные знания и контроль над рождаемостью. Очевидно, что если бы любому виду живого существа, животному или растению, было разрешено воспроизводить себя без контроля, оно со временем захватило бы всю землю и не оставило бы места для перемещения. Человеческую семью сдерживали три вещи: эпидемии, голод и война. Современные методы подавили первые две, и тем самым сделали третью неизбежной и более смертоносной. Население росло быстрее, и обращение к третьему лекарству становилось все более определенным, быстрым и всесторонним.

Другим важным фактором была частная собственность на средства производства и их использование в личных целях. Это означало возведение жадности до самого мощного мотива человеческого общества. Выживание масс любой страны зависело от способности частных владельцев этой страны находить рынки для своих товаров. Поэтому каждая страна была организована как инструмент частной жадности в поисках сырья и рынков, где её продукты могли бы быть проданы с прибылью. Неспособность найти что-либо из этого означало безработицу и голод в стране с угрозой революции. Под влиянием этих страхов международное соперничество усилилось и неизбежно приводило к войне, которая ослабляла давление населения, безработицу и угрозу трудных времен. Было много работы, пока ущерб не был устранен, и тогда старые неприятности снова нависали над страной. При системе производства для получения прибыли мировая война каждого поколения была автоматической.

Прибыли Рик и его жена. Успешный драматург много лет назад и теперешний баронет обнаружил вокруг себя газетных репортеров с блокнотами и вопросами. Был ли сэр Эрик когда-нибудь в Америке? Зачем он прибыл сейчас? Что он думает об этой стране? Что он скажет о британских выборах? Какие надежды он возлагает на Организацию Объединенных Наций?

Высокий, стройный англичанин, который всю свою зрелую жизнь занимался газетами, проявил себя как добрый и любезный человек. Он решил, что будущее мира находится в руках Соединенных Штатов Америки, и он приехал как студент, чтобы узнать как можно больше об этой великой стране. В Британии все были в восторге от силы, которую Америка продемонстрировала за последние четыре или пять лет. Британия была благодарна за ленд-лиз и так далее. Да, сэр Эрик и его жена были членами лейбористской партии и проводили предвыборную кампанию на последних выборах. Их старший сын полковник Королевских военно-воздушных сил Альфред Помрой-Нилсон был только что избран в парламент от лейбористской партии. Нет, сэр Эрик не собирался читать лекции в Америке, но будет счастлив, если его пригласят. Разумеется, он будет иметь дело только с британскими и европейскими делами. Он никогда не будет чувствовать себя компетентным, чтобы давать советы людям любой страны, кроме своей собственной.

Так оно и было, и на следующее утро все газеты были почтительны, и четверо заговорщиков почувствовали, что их предприятие успешно стартовало. В одной из газет указывалось, что посетители остановились в Chiswick Arms, и до того, как закончилось утро, раздался телефонный звонок из школы Рэнд. Его спрашивали, не согласится ли он выступить в аудитории школы на тему значимости недавних выборов. Рик сказал, что он был бы счастлив сделать это. И он был, потому что это был способ встретить интеллектуалов розоватой окраски и начать действовать в своей области.

Ни Рик, ни Ланни не понимали, сколько странных людей было в Америке, у каждого из которых было своё собственное дело и твёрдое убеждение, что это самое важное дело в мире. До этого утра у Рика было несколько посетителей, и каждый раз он спускался на лифте в приемную этого большого отеля со съёмными квартирами. Первой была пожилая дама со слащавым лицом, которая интересовалась движением, запрещающим использование животных в медицинских экспериментах. У нее была сумка, полная брошюр с ужасающими фотографиями того, что делают с собаками, которые могли быть ее любимыми домашними питомцами. Она умоляла Рика прочитать эти брошюры. Она также силой втиснула ему предыдущий номер газеты Херста, откуда Рик узнал, что чрезвычайно богатый лорд прессы, который в свои ранние годы продвигал много дел от имени людей, теперь вёл крестовый поход, чтобы позволить человеческим существам погибнуть, чтобы спасти чувства собак.

Следующим был изможденный старый джентльмен с дрожащим голосом, которому было нелегко добраться до величественного блистательного швейцара дома недалеко от Парк-авеню. Он заявил, что он друг сэра Эрика, и это было правдой, потому что он был другом всего человечества. У него был план покончить с бедностью с помощью того, что он назвал "Планом бекона и яиц", чтобы отличить его от "Плана ветчины и яиц", который был включен в избирательный бюллетень в Калифорнии несколько лет назад. Это включало раздачу бумажных денег престарелым и нуждающимся, для обоих классов этот джентльмен оказался подходящим. По его словам, он был готов начать публикацию газеты, и все, чего он хотел, это чтобы сэр Эрик вложил деньги.

Кроме того, до того, как день закончился, появился сурово выглядящий человек с бледным лицом ростом выше двух метров. Во всяком случае, он здорово возвышался над Риком. У него лёгкий шведский акцент, и он объявил торжественным басом профундо: "У меня есть прямое откровение от Бога".

"В самом деле?" - сказал англичанин вежливо. - "Что это?"

"Это рукопись", - ответил мужчина, у него под мышкой был большой свёрток. "И могу я её увидеть?" - спросил Рик еще более вежливо.

Ответ был дан голосом, максимально приближенным к Богу. - "Ни один человеческий глаз никогда не видел это. Ни один человеческий глаз никогда не увидит это".

Рик позаботился о том, чтобы избавиться от этой ситуации, так как он знал с древних иудейских дней, что Бог иногда давал тревожные наставления своим пророкам. Рик дал указание девушке на коммутаторе, что в будущем сэр Эрик будет принимать посетителей только по предварительной записи, и что незнакомцы должны будут ему писать и сообщать, что они хотят.

Для того, чтобы поселиться в уютной квартире Золтана, полной книг и предметов искусства, супругам потребовалось не более одного-двух дней. Четверо единомышленников выходили на один приём пищи каждый день, в остальное время кормили друг друга в стиле пикника. Женщина-уборщица приходила раз в неделю, а в остальное время у них было два места для себя. Люди, которые намереваются изменить мир, нуждаются всем временем. И, возможно, если бы они заранее знали, какого небольшого успеха они добьются, они бы не начинали. Однако ясно, что мир никогда не изменится, если никто не попытается изменить его. И будет трудно найти любого взрослого человека в современном мире, который скажет, что он или она были полностью довольны тем, что их окружает.

Эти четыре человека хотели представить ряд важных идей как можно большему числу людей. И какой был лучший способ сделать это? Голосом? Возможно, все четверо станут лекторами и выйдут на трибуну и дорогу. Это был медленный и трудный путь, и для Рика это было бы особенно тяжело. Они могут писать и публиковать книги или предлагать призы за лучшие книги других. Но это тоже был медленный путь, а атомная бомба требовала безотлагательности.

Брошюры были легче и быстрее. Но как их распространять? В старые времена люди читали брошюры. Том Пейн помог создать историю Америки своим Common Sense и своим The Crisis. Но написание издание брошюр были признаны обходным путём в Америке. В Америке массы читали газеты и недорогие журналы. Кроме того, они слушали радио и ходили в кино. Это были способы массового распространения. Все они были чрезвычайно дорогими и проводились в интересах частных владельцев. Истинный либерал среди владельцев был таким же редким, как белый ворон, и именно поэтому убеждения в Америке сильно отставали от роста механических устройств, включая вышеупомянутую атомную бомбу.

Ланни сказал: - "Все, что мы публикуем, должно выглядеть так, как привыкли читать люди".

На что опытный Рик ответил: "Проблема в том, что все, к чему привыкли люди, производится в массовом масштабе, и воспроизводить его в меньших масштабах было бы очень дорого. Ты можешь истратить миллион долларов за несколько месяцев".

"Люди хотят, чтобы их развлекали, и лишь немногие хотят, чтобы их поучали", - так заявила Лорел. Таков был барьер, и прорваться через него мог только гений, на что никто из четырех не претендовал. Рик галантно предположил, что, возможно, у Лорел была одаренность. Во всяком случае, она была единственной из них, кому удалось получить массовый тираж своей работы. "Мои пьесы были написаны для богатой театральной публики", - заявил Рик. - "Вы можете смеяться над такими людьми и заставлять их наслаждаться этим, если вы Бернард Шоу. Но когда вы слишком откровенны, они бросают вас. Или продюсер делает это за них".

XII

Им нужны были цифры и советы экспертов, но они не доверяли людям, занимающимся рекламой, и промоутерам, которые взимали причудливые гонорары и чьи советы могли формироваться под их собственные интересы. Лорел пошла к своим редакторам журналов, которые высоко ценили ее и передали ее другим коллегам, которые имели различный опыт. Она также разговаривала с типографиями, которые могли рассказать ей о ценах и о трудностях получения бумаги в эти времена.

Рик пошел к социалистам, чья работа состояла в различных видах мелкомасштабной пропаганды. Они были рады рассказать об этом британскому товарищу, особенно когда он дал согласие написать что-то о чуде, только что совершившимся у него на родине. Рик нашел американских социалистов в несколько обескураженном состоянии, потому что они не смогли добиться ни массового распространения, ни массовых голосов. Они были склонны возлагать вину на Ф.Д.Р., который ввел массы в заблуждение с помощью пособий по безработице и ложных обещаний. Теперь они думали, что для их партии дела пойдут лучше, потому что Гарри Трумэн быстро поворачивал вправо, и возвращающиеся солдаты наверняка будут готовы рассмотреть необходимость фундаментальных изменений.

Что касается Ланни, то он сел в свою машину и отправился на разведку, сначала на Лонг-Айленд, и к голландцам. Он искал место, где у них будет доступ к библиотеке среднего размера и где они смогут найти типографию, офис с полдюжиной комнат и достаточно большую резиденцию. Они решили вести домашнее хозяйство вместе, так как они хорошо ладили, и это было неприятно бегать друг к другу. Эти вещи было легко найти, так как война подошла к концу, и у многих людей в голове была идея, что будет спад и повсеместная безработица. Так было через пару лет после последней войны, и немногие из богатых верили в те методы обложения налогами и расходами, которые они ненавидели и которые заставляли их снова и снова зарабатывать свои деньги вместо того, чтобы копить их.

Осталась Нина, но и она не сидела дома. Она надела свою лучшую одежду и, выглядя как настоящая леди, пошла в редакции радиостанций. У нее была идея, что радио - более важная социальная сила, чем думали ее друзья, и она не позволяла себе обмануться утверждением, что стоимость одной передачи от побережья до побережья будет стоить около пяти тысяч долларов за одну четверть часа. Зачем нужно покрытие такой огромной площади? Почему бы не начать с восточного берега и посмотреть, что получится? Возможно, менеджеры радио тоже беспокоились о перспективах своего бизнеса.

Английская леди обнаружила, что в Нью-Йорке и в его окрестностях есть несколько небольших независимых радиостанций, и они были рады пообщаться с любым, кто выглядел имеющим деньги. Они не были слишком разборчивы в программах. Если заплатить за время авансом, то можно противостоять вивисекции кошек и собак, можно выступать за государственную печать и распространение бумажных денег, или можно рассказать об откровении непосредственно от Бога. Можно даже выступать за контроль над рождаемостью, если не вдаваться в подробности того, как это делать, но, конечно, нельзя оскорблять католическую церковь.

Не менее важно, что некоторые из этих радиостанций имели дружеские отношения с другими, разбросанными по северо-восточной части страны, и они иногда подключались, когда у них была программа более широкого интереса. Таким образом, можно создать временную цепочку при наличии того, чего действительно хочет публика, можно создать клиентуру. Иметь регулярные передачи один или два раза в неделю, и люди привыкнут слушать вас. В теме устранения войн были бы заинтересованы тысячи людей. И если бы у вас было что-то убедительное, то вы могли бы попросить их о деньгах, и деньги могли пойти валом. Именно так отец Кафлин нарастил свое влияние в двадцатые годы. От станции к станции он собрал свою радио сеть, и это еще можно было сделать. "Неважно, идея это или стиральный порошок", - таков был лозунг, который Нина вынесла из своих встреч.

XIII

Это исследование продолжалось в течение нескольких недель, и к тому времени у них было досье, которое могло бы стоить пятьдесят тысяч долларов, если бы они купили его у одного из концернов, специализирующихся на бизнес-исследованиях. Но они учились на практике. Их вопросы вызвали интерес, и было приятно узнать, сколько деловых людей проявили интерес к идее прекращения войн в мире и хотели бы рассказать, как это можно сделать. Оказалось, что американцы были далеко не так плохи, как пыталась их сделать их бизнес-система. Они были дружелюбны и доброжелательны и были рады взять отвлечься от дел, чтобы дать информацию, когда к ним подошли правильно. Они даже хотели, чтобы их имена были записаны, и чтобы их информировали о начале работы проекта. Если бы эти четверо искали подписчиков, то они могли бы найти их достаточно, чтобы они могли продолжать работу.

Лекции в школе Рэнд закончились. Это учреждение, основанное женой Джорджа Д. Херрона примерно сорок лет назад, было посвящено делу демократического социализма. Коммунисты, преданные делу социализма с диктатурой, ненавидели Школу Рэнд больше, чем они ненавидели любой капиталистический институт. Их штаб-квартира находилась всего в трех кварталах, и органы противоборствующих сторон уделяли значительную часть своего времени указанию на ошибки друг друга.

Зрительный зал, который мог вместить около тысячи человек, сидя и стоя, был переполнен в тот вечер. Победа британской лейбористской партии была, пожалуй, самым сенсационным событием в истории движения. Как она была выиграна, что она означала, и какая польза от неё? Большая часть аудитории состояла из евреев. Их отцы получили образование в этой школе. Семьи переехали в Бронкс или Бруклин, и теперь сыновья и дочери днем ходили в Городской колледж или Бруклинский колледж, а вечером - в школу Рэнд. Они пришли с настороженными и нетерпеливыми лицами, серьезно относясь к интеллектуальной жизни. Ужасные вещи, которые происходили в Центральной Европе, превратили их во вдумчивое поколение.

Председатель объяснил, что сэр Эрик Помрой-Нилсон потерял часть одного колена, когда его сбили в Первой мировой войне в небе Франции, поэтому он привык говорить сидя. Он сидел за маленьким столом, как будто он был профессором колледжа, читающим лекцию. Он лично знал мужчин и женщин двух поколений, которые создали британское лейбористское движение: Кейр Харди, Рамсей Макдональд, Том Манн, Х.М. Хиндман и Уэббс из прошлого поколения, а также Герберт Моррисон, Эрнест Бевин, Клемент Эттли, Стаффорд Криппс из настоящего. Сам сэр Эрик писал для лейбористских газет и выступал на лейбористских собраниях в течение последней четверти века. Он рассказал, как строилось движение, как обучали рабочих, сдерживали экстремистов, и как победила большая часть среднего класса. Он сказал, что, по его мнению, эта победа в Британском Содружестве Наций его организованных рабочих была самым важным событием современности.

Что лейбористы собираются сделать со своей победой? Они собираются сделать то, что обещали в официальной брошюре кампании, которая была изучена избирателями. Они собираются превратить основную часть отраслей промышленности страны в национальную собственность, расплачиваясь за них по рыночной цене государственными облигациями. Это реорганизует эти отрасли, уничтожит конкуренцию и направит их на службу обществу. Они сделают это мирным и упорядоченным образом в соответствии с конституцией, не убивая и не грабя никого. Задача будет не легкой, потому что Великобритания потратила большую часть своих ресурсов на войну и теперь была бедной страной. Все должны работать и приносить жертвы, и любой, кто думал, что социализм будет означать легкость и роскошь, сразу был обречен на горькое разочарование.

Рабочее движение объяснит это своему народу, поскольку оно объяснило другие проблемы и опасности в прошлом. То, что Уэббс назвал "неизбежностью постепенности", было результатом национального темперамента. Британцы не были экстремистами или революционерами, и они не доверяли людям, которые хвастались и давали большие обещания. Сэр Эрик сказал: "Если вы посмотрите на наше движение в течение следующих пяти лет, то вы увидите, что мы делаем только то, за что мы были избраны, не меньше и не больше".

XIV

Ответы на вопросы слушателей - самая интересная часть любой лекции. И было много людей желавших прояснить свои сомнения. Были и другие, коммунисты и их попутчики, которые хотели загнать лектора в яму. Многие из вопросов были связаны с применением британской тактики к Америке, и лектор сказал, что не компетентен обсуждать это. Общий принцип достижения социализации путем всеобщего согласия применим ко всем странам мира, которые обладают демократическими институтами и привыкли ими пользоваться. Это означало англосаксонские страны и скандинавские, а также Бельгию, Голландию и Швейцарию. А также Францию, Италию и Чехословакию, при условии, что коммунисты позволят этому случиться, что он считает сомнительным.

Коммунисты, положившие конец свободе слова везде, где только смогут, решили, что смогут это сделать и в аудитории школы Рэнд. Встала молодая женщина в очках, которая хотела знать, действительно ли лектор думает, что класс капиталистов Британии допустит отмену своих привилегий без сопротивления. Лектор ответил, что они это уже сделали. Коалиционное правительство ушло, и пришло лейбористское правительство, и Уинстон Черчилль уже занял своё место лидера Лояльной Оппозиции Его Величества. Он будет критиковать и ругать, как ему позволяют свободные институты Британии. Но он не мечтает о мятеже, и если бы в 1950 году лейбористская партия проведёт выборы с программой дальнейшей социализации, он сделает всё, как и раньше, с сожалением, но вежливо.

Снова и снова кто-то хотел знать, как эти уроки применимы к Америке. Рик сказал, что проблема была в другом, потому что политические пути Америки были другими. У Америки была первичная система, которая позволяла людям выбирать своих партийных кандидатов прямым голосованием. Это позволило людям завладеть старой партией и использовать ее для новых целей. Таким образом, Рузвельт смог взять и использовать Демократическую партию, и, таким образом, не позволил рабочим заинтересоваться новой или третьей партией.

Тогда, конечно, это подлило масла в огонь. Какое отношение Новый курс имел к британскому социализму? Ланни, который расположился с той стороны, где он мог наблюдать за аудиторией, увидел, что все подались вперед. Это была тема дебатов, которым не было видно конца в школе Рэнд. Сэр Эрик привел цитату старого британского политического лидера о том, что тори поймали вигов в плавании и украли их одежду. Рик сказал: "Мы, лейбористы, всегда чувствовали, что наш бизнес должен был украсть наши идеи для наших оппонентов". В течение полувека они принимали наши программы социального обеспечения и воплощали их в жизнь. Вы в Америке не чувствовали необходимости в таких мерах кщё пятнадцать лет назад. Затем Демократическая партия начала применять их, и я должен подумать, что вы позволите республиканцам обеспокоиться об этом.

Думает ли лектор, что социалисты должны использовать Демократическую партию? Серьезный студент-юноша задал этот вопрос, и Рик улыбнулся и сказал, что не скажет, даже если бы знал. Но он не знает. Американцы лучше всех знают свои институты, и им не нужен англичанин, чтобы рассказывать им, как идти на работу.

Старый социалист, которого Ланни помнил со времен, когда он посещал школу Рэнд до великой депрессии, спрашивал, думает ли лектор, есть ли какая-нибудь перспектива социализации базовой промышленности в Америке. Рик сказал, что основные изменения произойдут только тогда, когда в них будет потребность. Американская промышленность достигла пика процветания, и только когда наступит очередной спад, будут предприняты решительные действия. И ожидал ли он скоро спада? Он ответил, что это зависит от того, можно ли достичь международного взаимопонимания. Если будет еще одна война, конечно, не будет спада. Подготовка к войне отложит спад, возможно, на годы.

"Итак", - сказал англичанин, - "если наши друзья-коммунисты, которые предвидят спад, будут мудрыми, они будут держаться подальше и позволят этой стране следовать своему нормальному циклу бума и спада, как это было на протяжении более столетия. Я боюсь, что Кремль уступит искушению ухватиться, пока захват выглядит хорошо. В этом случае они заставят капиталистический мир перевооружиться, и, таким образом, будут держать капиталистов в седле, и никто не знает, сколько еще".

У коммунистов это вызвало безумие! Они встали и начали шикать и кричать, а публика начала шипеть и ругать их. Но сэр Эрик сказал: "Пусть они зададут свои вопросы. Мы, англичане, привыкли к тому, что нас задирают. Разница во мнениях приводит к соревнованию, и если не будет несогласных со мной, то я уверен, что я не сказал ничего, что стоит слушать". Поэтому они смеялись и слушали. И встреча прошла успешно.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Многие советники⁴⁶

ПРОФЕССОР Гаудсмит прибыл с докладом в Вашингтон, а затем приехал в Нью-Йорк и позвонил Ланни. Им было о чем поговорить. Гаудсмит пришел на ужин и провел вечер. Атомная бомба, которая была наиболее тщательно охраняемым секретом, теперь стала чем-то, о чем можно было сидеть и болтать в гостиных. Старожилам к этому было трудно привыкнуть. Пришли Нина и Рик, и Ланни ответил на вопросы профессора о том, что он видел в Нью-Мексико, и что сказал Эйнштейн, и Оппи, и другие. Эти вещи были совершенно секретными до 6 августа.

Гаудсмит побывал в Берлине, где американская армия в июле получила сектор. Он нарисовал удручающую картину центра этой великой почти полностью разрушенной столицы. Русская артиллерия нанесла еще больший урон, чем английские и американские бомбы. Огромная Новая канцелярия, которую Гитлер построил на тысячу лет, была частично разбита и полностью разграблена. Сад, в котором, как говорили, было сожжено тело фюрера, был затоптан и завален мусором, а подземный фюрербункер стал теперь местом для охотников за сувенирами. Только основные магистрали были частично очищены от мусора, а ветер нес облака облаков гипсовой пыли и запах горелого дерева и гниющих тел.

Разумеется, сотрудники Алсоса интересовались главным образом Институтом Кайзера Вильгельма, особенно зданием, известным как Лаборатория Макса Планка. Несколько лет назад Ланни приезжал туда как притворный друг нацистов, каждый раз находясь в опасности. Он разговаривал с мрачным старым прусским физиком Зальцманном и открыл ему секреты, специально предназначенные для того, чтобы ввести его в заблуждение относительно того, что делают американцы. Лаборатория Макса Планка представляла большое здание высотой в два с половиной этажа с закругленным углом и башней с подвалом с окнами со стальными решетками, выходящими на улицу. Гаудсмит сообщил, что это место было полностью разграблено русскими. Они взяли даже электропроводку и сантехнику. Они выбросили много мусора на задний двор, и там Алсос нашел блоки из прессованного оксида урана, вероятно, самое ценное, что когда-либо было в этом месте.

Ответственным был "директор разведки Контрольного совета США", и он сказал им, что в подвале есть что-то вроде бассейна. Гаудсмит признал это "бункерной лабораторией", которой так гордились немецкие физики. "Бассейн" был углублением, в котором они построили свой атомный реактор, думая, что он может стать бомбой. Металлические рамы, которые должны были содержать кубики урана, стояли рядом. Гаудсмит назвал это " физическим символом поражения нацизма".

Чуть менее интересной была история, которую глава Алсос рассказал о судьбе немецких ученых, которых Ланни помог найти и интернировать. Их доставили американским военным. Очевидно, эти вояки, ничего не смыслящие в науке, не знали, что с ними делать. Англичане любезно предложили взять их у нас, и таким образом они получили доступ к лучшим немецким мозгам. Эти мозги были размещены в прекрасном поместье недалеко от Лондона с радио, пианино, теннисным кортом, газетами и книгами и лучшими блюдами.

Гаудсмит не видел этого места и даже не знал, где оно находится, но он разговаривал с английским ученым, который случайно посетил их, когда по радио пришли новости о Хиросиме. Реакция немцев была совершенно скептической. Американские претензии были абсурдными. Немцы были людьми, которые знали лучше, чем кто-либо другой в мире, потому что они пытались и убедились, насколько это трудно, невозможно в такой короткий промежуток времени. Американцы, без сомнения, изобрели какое-то новое и более мощное химическое взрывчатое вещество и назвали его "атомным", чтобы напугать японцев. Земляки доктора Геббельса были знакомы с этим методом ведения войны.

Нет, так называемая "атомная бомба" не может иметь ничего общего с ядерным делением или с ураном -"oo-rahn", как это звучит на немецком языке. Эти десять были настолько уверены в этом, что могли с удовольствием поужинать. Но позже вечером появился более подробный отчет, и его влияние на немцев было сногсшибательным. Их собственный маленький мир обрушился. В течение шести лет они работали и потерпели неудачу, в то время как презренные американцы, еврейские выскочки, преуспели. Как смеет утверждать радио, что Лиз Мейтнер, еврейка, обнаружила деление урана, когда все знали, что это был Отто Ган, чистый арийский немец!

Самым подавленным был Вальтер Герлах. Он был ответственным и был тем, кто будет нести вину за все. Он сидел, держа голову в руках, и говорил так, как будто думал о самоубийстве. Его коллеги должны были собраться вокруг и убеждать не делать этого. Они пытались заинтересовать его проблемами, которые их мучили, заявлениями по радио, которые не имели никакого смысла. Что это за разговор о тяжелой воде и о гордости, которой тешились союзники, уничтожив завод в Рьюкане в Норвегии? Тяжелая вода может быть использована для создания атомного двигателя, но, конечно, не оружия!

Для немцев слово "бомба" означало то, что они пытались построить в подвале лаборатории Макса Планка, атомный реактор. Что американцы использовали вместо тяжелой воды, и как кому-то удалось поднять атомный реактор в воздух? Штука была тяжелой, тяжелее свинца и должна быть защищена тяжелыми свинцовыми щитами. Ни один когда-либо построенный самолет не мог нести такой груз. Могли ли они использовать быстрые нейтроны в чистом уране? Но это сделало бы его еще тяжелее. Или им удалось выделить уран-235? Но как это было возможно всего за несколько лет? И что это за ерунда про плутоний? Не было такого элемента, как плутоний. Возможно, невежественные люди из газет и радио имели в виду протактиний? Из него можно сделать бомбу, но во всем мире такого вещества было недостаточно.

Час за часом десять слушали потрясающие новости, и постепенно их ведущий теоретик, Гейзенберг, смог разгадать тайну. Атомный реактор не был бомбой. Это был просто способ расщепления атомов урана и создания новых и более радиоактивных веществ. Это должно быть то, что говорили о плутонии. Новый элемент! И новые изотопы! Как немцам никогда не удавалось обнаружить ключ, и как их наука могла выдержать такой удар по ее престижу? Эти знаменитые джентльмены начали понимать, что им было безопасно и комфортно там, где они были. Если они вернутся в Германию, кое-кто из бешеных вервольфов могут решить наказать их за унижение, которое они навлекли на свою родину!

III

Пришло письмо от Бьюти с интересными новостями. Прекрасная армейская машинка, говорящая во сне, почти полностью вернула память Марселине. Ей вставили зубные протезы, и она смогла нормально питаться и восстановила силы. Вопросы о болезненных событиях ей задавать не стали, но настал день, когда она решила поговорить о них со своей матерью.

Против Гитлера было несколько разных заговоров, и сотни офицеров рейхсвера и чиновников старого режима знали о них. Время от времени агенты Гиммлера натыкались на новую улику, и возникали новые аресты и расстрелы виновных, а часто и тех, кому не повезло, они были связаны с виновными или знакомы с ними. Марселина однажды тихо сидела перед коттеджем, который она арендовала на участке школы для девочек, ставшей теперь госпиталем для раненых офицеров. Она наслаждалась солнечным светом, когда услышала тихий свист и увидела у двери ее коттеджа, зовущем ее пожилого военного калеку, который работал садовником на участке. Она встала и вошла внутрь, и мужчина прошептал ужасные новости, что гестапо идет за ней. Они остановились в ближайшем деревенском кафе, чтобы пообедать, и официантка услышала их разговор. Будучи дочерью этого старого садовника и услышав о доброте Марселины к нему, девушка рискнула жизнью, чтобы позвонить отцу.

Марселине сразу надела шляпу, схватила сумочку и заплатила пожилому человеку. Увлекаясь пешими прогулками, она знала дороги вокруг этого района и могла уйти незаметно. Она добралась до города и позвонила Ланни в берлинскую гостиницу, где он остановился. Затем она нашла убежище в доме друзей, и они держали ее на чердаке пару недель. Слуга, должно быть, предал ее. Пришли гестаповцы и забрали ее и всю семью в старую тюрьму из красного кирпича на Александерплац в Берлине.

Сначала они притворялись дружелюбными. Они сказали ей, что арестовали ее любовника и посадили в эту же тюрьму. Он признался во всем, включая тот факт, что она и Ланни знали о заговоре. Конечно, у Марселины не было никакой возможности узнать, были ли утверждения об Оскаре правдой или нет. Они сказали ей, что поняли, что она не принимала активного участия в заговоре, и они хотели узнать только местонахождение ее сводного брата. Она сказала, что понятия не имеет, и не слышала от него несколько недель. Они проследили ее телефонный звонок и обвинили её в этом, и все, что она могла сказать, была правдой, что она понятия не имела, где находится Ланни.

Конечно, они не поверили ей и мучили ее до смерти, пытаясь вырвать у нее секрет. Они сказали ей, что ее любовника также подвергают пыткам и что ни у одного из них не будет передышки, пока она не сдастся. "Возможно, я сдалась бы", - сказала Марселина, - "но я не могла сказать то, чего не знала". Поэтому, в конце концов, они оставили допросы, а ее включили в число женщин, которых каждый день привозили на подземный военный завод в Лейпциге, чтобы они работали там до самой смерти. Таков был ответ на загадку, которая беспокоила Ланни в течение двух лет. Он узнал последние подробности этого через год, когда получил доступ к обширным записям гестапо и узнал, что Оберст Оскар фон Герценберг был доставлен в Лихтерфельде. Там, во дворе старой военной кадетской школы, свидетельнице Кровавой чистки 1934 года, этот высокомерный статный юнкер был повешен.

Выступление Рика в Школе Рэнд и его статья в New Leader вовлекли его в движение за социальные перемены. Хотя этому движению трудно было дать название, потому что в нем присутствовало много разных групп и ярлыков. Двое Бэддов и двое Нилсонов обратились за советом к более старым и опытным участникам кампании за мир и социальную справедливость и обнаружили, что их в городе полно. Все, казалось, были рады, чтобы их спрашивали, и сразу начинали высыпать идеи, всегда с решительностью. Единственная проблема заключалась в том, что эти идеи сильно различались и часто были противоречивыми.

Однако появились определенные типы, наиболее распространенным из которых является "усталый радикал". Он всегда был идеалистом, поседевшим на службе у своего дела, и те большие надежды, с которыми он начинал, потерпели неудачу при реализации. Возможно, он надеялся на слишком многое и в своем разочаровании не смог понять, в какой степени его программа была фактически принята. Социальный климат в Америке менялся, но настолько медленно, что ежедневный наблюдатель не мог этого заметить. Не было социального термометра, с помощью которого можно получить точную оценку изменений.

Было забавно заметить, как каждый из этих измотанных ветеранов советовал отказаться от деятельности, в которой он сам сделал свою карьеру. Автор брошюр говорил: "Не пишите брошюр, нет способа их распространения". Автор книг говорил: "Люди больше не читают серьезных книг. Радио и выходные на ферме положили конец чтению". Оратор утверждал: "Люди больше не приходят на собрания. Они остаются дома, пьют джин и слушают дебильные шоу". Редактор заявлял: "Ради бога, не пробуйте бумагу. Глянцевые журналы и журналы на газетной бумаге контролируют все запасы бумаги, рекламу, тиражи и распространение. Вас разорят прежде, чем начнёте".

Да, нужны были термометр, часы, счетчик Гейгера, какое-то устройство, чтобы регистрировать влияние пропаганды и помогать авторам, издателям и редакторам социальных реформ сохранять бодрость духа. Кто-то должен был указать им, что, несмотря на то, что им пришлось уйти, они не полностью потерпели неудачу. Если бы они опубликовали здравые идеи и нашли читателей, их идеи жили бы в других умах, порождали и воспроизводили себя в соответствии с манерой их идей.

Альфред Бингхэм, чувствительный и целеустремленный сын бывшего губернатора Коннектикута, издавал небольшой ежемесячный журнал Common Sense. Теперь он сказал: "Десяток лет в качестве редактора и издателя оставил у меня чувство тщетности. Ни один журнал не оказал бы заметного влияния на события, кроме, возможно, журналов Генри Люса".

На что Лорел ответила: "Но я читала ваш журнал и многому научилась из него. Почему вы считаете, что я его забыла?" Это здорово подбодрило добрую душу.

Ничего не изменилось с New Leader, еженедельной газетой на двенадцать страниц, которая все еще вещала для левых сторонников Нового курса и правых социалистов в Нью-Йорке и его окрестностях. Четверо новичков пригласили сотрудников на ужин в отдельном кабинете и рассказали им о проблеме, с которой они столкнулись. Редакторы были щедрыми в их отношении. Они не боялись конкуренции. Жатвы много, а работников мало⁴⁷. Но в целом они были разочарованы тем, что может быть достигнуто. Уильям Бон, самый любезный из ветеранов, выразился так: "Для чего-то действительно хорошего в виде движения или публикации потребуется гораздо больше миллиона долларов". Когда Лорел сослалась на так называемый Фонд Гарланда, миллион долларов, которые молодой человек пожертвовал на цели социальной справедливости, но редактор вынес свой вердикт: "Мир был бы так же благополучен, если бы молодой Гарланд потратил свои деньги на хористок".

Во всех этих исследованиях группа "Мир", как они привыкли называть себя, старалась сохранить согласованные роли. Сэр Эрик мог быть самим собой, как и его жена. Он писатель, старый социалист, а она его верный партнер. Мэри Морроу была леди тайн и денег. Популярная писательница, эксцентричная в том смысле, что она отказалась носить туфли на высоких каблуках или мазать красную смазку на губы. Но писателям разрешается определенная странность, как и богатым людям. Мистер Бэдд был ее другом джентльменом, который сидел, тихо слушая, время от времени задавая вопрос, но никогда не споря, и оставляя предполагать, что он не был большой личностью. Рик был мозгами и разговаривал. Это было естественно, потому что, он никогда прежде не бывал в Америке и пытался понять страну и ее особенности.

Разговоры о нем велись и вскоре дошли до прессы. Когда пришли репортеры, сэр Эрик, как всегда, был тактичным. Он признал тот факт, что Нью-Йорк стал интеллектуальным, а также финансовым центром мира, и он чувствовал возможность собраться вместе с несколькими друзьями международного порядка, высказывать устно и письменно прогрессивные и гуманитарные идеи. Это была бы программа сотрудничества и согласия по линии Организации Объединенных Наций, которая решила обосноваться где-нибудь в Соединенных Штатах, если эта страна им позволит.

Такие интервью принесли больше писем и больше посетителей, и уже накопилась целая картотека. Нужно заводить секретаря и временный офис. Рик и Нина занимались интервью, а Ланни пошел в библиотеку и продолжил свои исследования. Он хотел знать все, что можно было узнать о коллективистских идеях и движениях в прошлом его страны. В обычных изданиях об этом было мало, но существовала обширная специальная литература, которая теперь в основном забыта. На рубеже веков издавался ежемесячный журнал социалистический журнал Уилшир мэгазин, тираж которого составлял триста или четыреста тысяч. Им управлял рекламщик из Лос-Анджелеса, который разбогател, а затем был обращён в новую старую религию человеческого братства. Эксперты в области публикаций сказали ему, что, если он получит тираж такого размера, то возместит расходы. Он обнаружил, что это не так. Крупные рекламодатели не будут иметь ничего общего с изданием, лозунг которого "Пусть нация владеет трестами". Уилшир умер, когда деньги его владельца закончились.

Была также еженедельная газета Призыв к разуму тиражом более миллиона. Эта газета была начата торговцем недвижимостью Дж. А. Уэйлендом, у которого появился излишек в пятьдесят тысяч долларов, и он купил типографию. Он создал газету, поддерживающую дела рабочих, правильные или неправильные. Он никогда не просил пожертвований, а только новых подписок. Первая мировая война все это стерла с лица земли, и маленький старый Призыв запомнился лишь нескольким старожилам.

Исследователю понадобилось немало времени, чтобы узнать, что бывший редактор Призыва Фред Д. Уоррен жил в Канзасе, отошедшим от дел владельцем нефтяных скважин. Рик написал ему, ожидая получить совет относительно выпуска газеты в эти новые времена. Он получил ответ: "Как старый журналист, я не вижу возможности создать еженедельное или ежемесячное издание, которое охватило бы людей, которых мы хотим охватить. Только средства массовой информации, которые сейчас созданы, могут быстро сделать эту работу. Я купил бы место в таких широко распространяемых журналах и газетах, которые приняли бы то, что я написал. Я использовал бы материал из колонок старого Призыва, потому что я убежден, что Уэйленд имел правильные идеи относительно того, что было неправильно и что должно быть сделано".

Когда Нина прочитала, что она заметила: "Другими словами, мы передаем наш миллион долларов капиталистической прессе и увеличиваем ее власть!"

Ланни добавил: "Что бы мы ни имели, оно должно быть нашим собственным".

В течение многих лет агент президента имел дело с людьми действия, теми, кто имел власть и определял непосредственные события. Теперь он встречался с людьми идей, которые пытались определить будущее. Совершенно очевидно, что Франклин Рузвельт никогда бы не смог начать свой Новый курс, если бы такие люди не сеяли семена коллективистской мысли в течение нескольких поколений. Когда встретишь сеятелей и обнаружишь, какое разнообразие семян они несут, то лучше поймёшь неразбериху и поиски ощупью раннего Нового курса. Возможно, это правда, что во множестве советников была безопасность, но также было ужасное количество отходов.

Четверо вызвали тихого и добросовестного мыслителя, которого беспокоило эта неразбериха. После публикации ряда социалистических книг Стюарт Чейз принял английское понятие "семантика" и провел вечер, объясняя этому квартету важность знания значения слов, которые использовались при обсуждении социальных проблем. В начале столетия русские революционеры просили солдат кричать о конституции, и они с радостью сделали это, создав впечатление, что Конституция была любовницей царя. И теперь сыновья этих же людей кричали о чем-то, что они называли Демократия, понимая под этим, что они проголосовали за бюллетень, в котором было только одно имя.

Чейз в социальной реформе хотел только "больше света и меньше власти". Он сказал: "Слишком много реформ равносильно попыткам прогнозирования с недостаточными данными, и такие прогнозы могут когда-нибудь сработать в социальной сфере только случайно". Он признал, что более равномерное распределение товаров по всему миру будет большим подспорьем для мира, но добавил: "Никто пока не знает, как этого можно достичь реалистичным политическим путем". Когда Рик предположил, что, возможно, у них не было времени провести тщательное расследование, ответ был: "У нас нет времени не делать этого".

После того, как их гость ушел, две пары сидели, обсуждая его точку зрения. Рик, который большую часть своей жизни прожил в грубости и беспорядке британской политики, воскликнул: "Недостаточно данных, что говорить! У вас есть данные о депрессии за полтора столетия. У вас есть данные о каждой депрессии, когда тысячи мелких бизнесменов были вынуждены обанкротиться, а миллионы рабочих вынуждены были расстаться со своими сбережениями и своими домами. У вас есть данные, что сотня или может двести человек имеют доход в миллион долларов в год. Вам данные нужны, чтобы знать, что ваше общество находится в состоянии постоянной гражданской войны, с забастовками, восстаниями, волнами преступности и всеми остальными продуктами слепой конкурентной системы?"

Так говорят нетерпеливые.

VII

Другим нетерпеливым был Эммануил Холдеман-Юлиус, редактор и издатель с Ближнего Запада. Они слышали, что он был в городе, и нашли его. А в нем нашли первого и единственного человека, который все еще верил в брошюру как оружие. Он впадал в какой-то восторг от самого слова. - "Брошюра дешева, эффективна и популярна в массах. Она не может отпугнуть их своим маленьким размером. Брошюра выполняет свою работу, потому что, если она написана правильно, она тщательно освещает тему и приводит читателя к определенному выводу. Сила брошюры может двигать горы".

Когда он услышал о миллионе долларов, он взмолился "Не совершайте ошибку, тратя деньги на толстые дорогие книги. Учитесь у Вольтера, Пейна, Ингерсолла, Кропоткина, Голдмана, Дебса и у сотен других. Вы должны идти на свою работу со страстью и искренностью Дидро, д'Ольбаха и других французских энциклопедистов. Вы должны воспринимать всю культуру как сферу своей политики, экономики, финансов, социальной эволюции, свободы мысли, антиклерикализма, демократии, науки, истории, философии. Вы должны провести величайшую битву брошюр за всю историю. Люди были сбиты с толку и загнаны в тупик, и вы должны восстановить их мысли, и они придут к вам с невинностью детей, и вы должны дать им понимание. Энциклопедисты принесли просвещение высшим слоям общества, набор их книг стоил около двухсот долларов. Они нашли своих читателей даже во дворце короля и среди скептически настроенных членов церковной иерархии. У них была революция сверху, аристократическое движение. Но ваша культурная революция будет снизу вверх. У вас есть мозги и деньги, и вы можете купить подходящую технику и секреты производства. У вас есть потрясающая возможность!"

Этот любитель дешевых книг говорил как обладающий авторитетом, сделавший себя величайшим создателем брошюр в истории. Он продал более трехсот миллионов "Маленьких Голубых Книг" по цене пять центов каждая, что означало, что он рулил пятнадцатью миллионов долларов. У него было более двух тысяч пятисот названий, включая каждый важный предмет, о котором можно только подумать. Он рекламировал этот список во всех важных журналах и газетах, которые принимали его названия. Но многие не согласились, потому что его список включал в себя атаки на суеверия и клерикальную власть. Со временем в его список вошли также восемьсот "Больших Книг". Это было прибыльным предприятием, и он был единственным человеком, который смог заработать деньги на продаже массам того, что считалось непопулярными идеями.

Этот мечтатель безграничного образования закончил свою возбужденную беседу улыбкой. - "Полагаю, что меня так взволновала информация о миллионе долларов. Хотя я и не ожидаю прикоснуться к чему-либо из этого, все же это работает и на мой разум, и на мои чувства. У меня есть нюх на новости, и еще на деньги".

Этот большой и процветающий любитель книг продолжил рассказывать забавные истории о том, что он узнал о своем бизнесе. Он опубликовал рассказ Мопассана под названием Пышка и продавал пятнадцать тысяч экземпляров в год. Затем ему пришло в голову присвоить ему другое название. Под названием Жертва французской проститутки он продал почти в четыре раза больше. Золотое руно Теофиля Готье продавалось всего пять тысяч в год, но когда оно стало В поисках золотокудрой любовницы, его продажи увеличились в десять раз. Это было не этично и не коем случае достойно, но совесть издателя не беспокоила его. - "Люди получают признанный шедевр и узнают что-то о мире, в котором они живут. Поверьте, я знаю, что значит для бедных людей открытие великой литературы. Я начал зарабатывать на жизнь в детстве лифтёром в школе, и я поглощал хорошую литературу между пассажирами. Я читал книги и писал книги задолго до того, как начал продавать их, а когда я продаю тысячу, я читаю каждый экземпляр в своем воображении".

VIII

Затем появился другой еврей и другой любитель книг Сэм де Витт, старый нью-йоркец, старый чемпион по теннису, поэт, опубликовавший свои стихи и пьесы, и преуспевающий торговец инструментами и оборудованием. Сэм был одним из пяти избранных социалистов, которые были исключены из законодательного органа Нью-Йорка во время Первой мировой войны. Ему было уже за пятьдесят, но он был полон бодрости, как никогда. Он знал все о различных партиях и движениях в Нью-Йорке и ссоре партийных линий. Он красноречиво описал ситуацию.

- Существует проклятие"ракурса". Много лет редактируя социалистический еженедельник и в то же время читая коммунистические, троцкистские, анархистские, либеральные и социологические публикации любых других оттенков и направлений, я научился различать вырезки без ссылки на их источник. Сразу, будь они о будущем шведском термосе или о мистическом символе пифагорейцев. В каждой публикации есть своя планетарная система, вокруг которой крутится или притянуто от двадцати до сорока тысяч приверженцев в самодовольный убежденности.

Рик мягко рискнул: "Мы надеялись, что мы сможем быть выше партий и фракций". На что последовал ответ: "Для этого вам придется держаться так высоко, что никто не узнает, что вы там".

Далее докладчик рассказал печальную историю о доброжелательном мультимиллионере Маршалле Филде, который субсидировал ежедневную газету PM. Ему удалось объединить некоторые из этих конкурирующих групп тиражом в сто пятьдесят тысяч экземпляров. Сэм классифицировал их так: "Сорок тысяч сталинистов, двадцать тысяч социалистов с различными оттенками ненависти к Джо и всем его произведениям, пять тысяч троцкистов и остальные запутанные добросердечные парни и девушки, которые просто не могут переваривать Херста, Люса и остальных наших хозяев прессы. Газета потеряла в несколько раз больше денег, чем вы, ребята и девчонки, должны были положить в котёл. Вот вам и миллион долларов, предлагающий спасти два миллиарда людей, которые стоят на грани истребления".

"Что бы вы посоветовали нам сделать?" - спросила американская "девчонка", не без оттенка кислоты в ее голосе.

Обескураженный социалист немного подумал, а затем сказал: "Я могу вам сказать, но вы этого не сделаете".

"Дайте нам шанс", - призвал Рик.

- Хорошо. Вы арендуете себе большой участок земли где-то за пределами болот Джерси, ставите вокруг него тяжелый стальной забор и выпускаете много диких собак, чтобы охранять его. Затем возводите несколько низких, плоских, зловещих зданий и принимаете жесточайшие меры предосторожности, заставляя всех рабочих дать клятву в сохранении тайны. Устанавливаете много странного оборудования, которое я могу купить для вас. Это мое дело, и я не буду брать с вас прибыль. Постепенно слухи распространятся, и придут репортеры, вы скажете им, что вы наняли величайшего в мире физика, и он обнаружил процесс производства атомного деления в обычном камне, и поэтому вы собираетесь сделать самую ужасную в мире бомбу. Это свободная страна, и вам не нужно пускать на свой завод кого-нибудь, кого вы не хотите. Постепенно страх и ужас распространятся. Никто не будет сомневаться, что у вас что-то есть, потому что кто потратил бы миллион долларов ни на что? Это разумно, не так ли?

- А потом?

- Это будет продолжаться в течение трех или четырех лет, пока весь мир не узнает о вашем проекте, и тревога ожидания достигнет верхнего предела. К тому времени Организация Объединенных Наций будет на грани своего окончательного распада. Вы предстанете перед ними и скажите: 'Господа, не должно быть новой войны. Я решил избавить вас от неприятностей. Я создал каменную бомбу, которая уничтожит все в пределах сотен километров от её взрыва и, вероятно, начнет цепную реакцию во всех камнях на земле. У меня есть дюжина таких бомб, и мои агенты спрятали их в дюжине ваших крупных городов Нью-Йорке, Вашингтоне, Лондоне, Париже и, верьте или нет, Москве и Ленинграде. Я даю вам одну неделю передать ваш спор в арбитраж Всемирного суда, отменить все вооруженные силы и все национальные границы и тарифы, паспорта, визы, вето и другие препятствия для мирного общения. Вы немедленно создадите международное правительство, которым будет управлять большинство голосов здесь присутствующих стран. Если вы не сделаете этого, бомбы взорвутся одновременно в разных местах. Они будут бомбами замедленного действия, и агенты успеют убежать. И вам не удастся арестовать меня, потому что в этом случае мои агенты получат приказ запустить бомбы, и пусть Бог помилует ваши глупые души!

У всех них был смешок. И Лорел, несколько успокоившись, заметила: "Вы должны превратить это в пьесу, мистер де Витт".

"Если я это сделаю", - возразил продавец инструментов, - "потратите ли вы часть своего миллиона долларов на её постановку?"

Это была Америка, и они узнавали о ней из первых рук. Для Рика непосредственный контакт превосходил все то, что он прочитал за всю свою жизнь. Он нашел американский акцент очаровательным. Он с удивлением заметил, что, хотя все американцы знали, что у него английский акцент, они с удивлением узнали, что у них американский акцент. Очевидно, что у всех народов есть привычка предполагать, что Земля вращается вокруг своего особого места на ней. "Весь мир странен, кроме тебя и меня, и даже ты немного странный"⁴⁸ .

Эти встречи тоже стимулировали и Ланни. В течение почти десятилетия у него не было личного контакта с движением, которому он пытался служить. Он жил в стране врага не только физически, но и идеологически. Он жил капитализмом и роскошью, лелея демократию как тайную мечту. Теперь он мог сидеть среди своих настоящих друзей и слушать их разговоры и наблюдать, что жизнь сделала с ними, и особенно то, что война сделала с ними. Война шла более десяти лет, потому что она началась в Испании, и даже до вступления Гитлера в Рейнскую область.

Любому человеку с критическим чувством легче любить людей в воображении, чем в реальности. Эти "радикалы", эти "левые" или как бы их ни называли, были самоуверенными людьми и не возражали повторяться снова и снова. Иначе они не могли бы продолжать свою работу. У них были сильно развитые эго и сильное сопротивление другим эго. Наряду с их чувством справедливости у них могла быть какая-то зависть. Они должны были быть сверхчеловеками, чтобы не иметь успеха, даже немного роскоши в своей жизни. Те, кто проложил свой путь вверх, находили, что это нелегко, и у них не всегда было время, чтобы быть вежливыми или даже думать об этом. У некоторых не было хороших манер за столом, а некоторые не всегда помнили стряхивать перхоть с воротников. Короче говоря, человек из праздного класса мог найти множество причин для их неодобрения.

Эти факты проявлялись, когда человек из праздного класса объявлял перерыв и возвращался к своим. Ланни и Лорел взяли Рика и Нину в Ньюкасл. Восхитительная поездка по бодрящей осенней погоде в большой дом, живущий в соответствии с полностью принятыми соглашениями, которые удалили все трения и сделали каждый человеческий контакт приятным. Никто не пытался навязать свое мнение. Никто не навязывал, что знать, что сказать, что делать, что надеть, что есть и пить. Если это был гольф, надо знать, как играть. Если это были карты, то не надо пытаться обмануть. Если это было за столом, то надо знать, как держать нож и вилку, и вам предложат добавку один раз и только один раз. Всевозможных трений избегали, как чумы. Конечно, трения существовали. Ланни рассказал друзьям о серьёзных семейных ссорах, но ни один посетитель никогда не увидит их следов. Существовала история о надменной даме Бэдд, которая сказала своему мужу: "Ты можешь посадить меня в шкаф и наплевать на меня, если нужно, но проявляй уважение ко мне, когда мы на публике".

Ланни ладил с высокоразвитым эго богатых, потому что позволял им говорить, что они хотят, и никогда не противился им. Какая польза? Нельзя изменить их, только разозлить. Рик и Нина выросли в таких же условиях, и поэтому четверо жили в стране врага, ели пищу врага, слушали разговор врага и соответствовали вражеским приличиям. Враг стал другом, и все племя Бэддов пришло встретить британского баронета (подлинного) и его жену (также подлинную). Для них был организован чай в загородном клубе, где они встречали "всех", и они могли оставаться гостями бесконечно долго. Но через три дня им стало скучно, и они захотели вернуться в тот неудобный мир, где грубые, несовершенные люди спорили и ссорились из-за партийных линий и программ. (Между прочим, у Малыша Ланни была корь, и его заперли в затемненной комнате, и Фрэнсис вернулась в Англию со своей матерью. Поэтому две причины остаться исчезли.)

Работа по изучению американских мозгов продолжалась. Ланни изучил историю Фонда Гарланда, эксперимента, который был ближе всего к тому, который он планировал. Около двадцати лет назад молодой радикал унаследовал от отца долю его состояния и объявил, что не верит в право наследования и не будет его трогать. После этого его собратья-радикалы и наставники собрались и убедили его, что это было ошибкой. Если он откажется от денег, то другие получат их и не смогут использовать на что-нибудь хорошее. Насколько разумнее взять деньги и передать их движению!

Чарльз Гарланд объявил, что передумал. Он оставил для себя четверть миллиона, а оставшуюся часть, чуть более миллиона, отдал организации под названием Фонд Гарланда, которой руководили проверенные и настоящие друзья социальной справедливости. За этим последовал процесс консультаций и планирования, подобный тому, который проводили Ланни и Рик. Деньги были направлены на гражданские свободы и рабочим группам, и большая сумма пошла на перепечатку дешевых изданий классиков движения общественного протеста.

Ланни собрал все детали, которые были доступны. Было выбрано в общей сложности пятьдесят томов: Толстой и Кропоткин и Ленин, Маркс и Прудон, Блатчфорд и Раскин, Шоу и Уэллс, Пейн и Веблен и Джек Лондон, Генри Джордж и Лестер Уорд - очень разнообразный список. Они были распространены большими тиражами по пятьдесят центов за экземпляр, и вопрос был в том, до скольких людей добрались эти книги и каков был результат? В поисках этой информации Рик отправился навестить человека, который запустил издательское предприятие, которое выполняло заказы Фонда Гарланда. Рик только узнал, что этот человек в настоящее время занимается частным бизнесом и считает, что единственное предприятие, заслуживающее внимания, это преодоление "великого тоталитарного размаха", который сейчас происходит.

"Предполагая, что это правда", - сказал баронет, - "Как мы собираемся рассказать об этом? Если мы попытаемся сделать это с капитализмом, мы в настоящее время окажемся союзником Франко и католической иерархии, греческой королевской семьи и китайских помещиков и ростовщиков. Короче говоря, с реакцией повсюду в мире. Это будет один вид тоталитаризма против другого, и мы, демократы, проиграем в любом случае. Единственный способ бороться с коммунистическим тоталитаризмом - это показать людям, как они могут получить справедливый кооперативный порядок мирными средствами. Мы сможем привлечь на свою сторону все народы мира, в том числе тех, кого Сталин захватил силой. В конце концов, мы можем выиграть даже русский народ".

Но это было бесполезно. Эта обеспокоенная радикальная мысль о том, что больше нет времени на что-либо подобное; коммунистическая угроза была слишком близкой.

Затем они получили имя человека, который помогал с книгами Фонда Гарланда. О чем он мог сообщить? Снова Рик позвонил, и он услышал мнение: "Третья мировая война кажется мне настолько определённой, настолько неизбежной, что мне кажется гораздо более конструктивным посвятить себя подготовке к победе в ней, чем попыткам предотвратить ее. Если эта страна проиграет Третью мировую войну, я предвижу мрачные времена, которые продлятся не менее пяти веков".

На этот раз Рик избежал споров. Он имел дело с издателем в активном бизнесе и мог задавать определенные вопросы. Человек указал, что любой, кто пытался продавать недорогие серьезные книги, сталкивался с огромной конкуренцией со стороны журналов, как дорогих глянцевых, так и дешёвых на газетной бумаге, комиксов, головоломок за двадцать пять центов и так далее. Он обнаружил, что легче продать столько старых книг, которые выдержали испытание временем, чем продавать что-то новое. По его оценкам, от 75 до 90 процентов радикальных публикаций было продано радикалам, а это означало, что эти произведения мало повлияли на широкую публику.

Наконец, он произнес эти удручающие слова: "Ни одно соображение такого рода не будет честным, если не будет учтено чертовски низкий интеллект значительной части американской публики. Насколько велик этот сегмент и насколько низок его интеллект. Я оставляю определить другим, но любое исследование чрезвычайно популярных радиопрограмм докажет, что программы с самым высоким рейтингом, за очень редкими исключениями, направлены на возраст от десяти до двенадцати лет".

Говорят, что разнообразие - это пикантность жизни, и, безусловно, разнообразие делало жизнь острой для этих четырех. Они делали пометки по каждому набору мнений и пытались их классифицировать, но это невозможно сделать. Различий было гораздо больше, чем сходств. Они увидели себя в положении фермера и его сына в басне Эзопа, пытавшегося перевести их осла через мост. Так много людей рассказали им, как это сделать, и они пытались угодить всем, в результате чего они никому не понравились и потеряли своего осла в сделке.

Ланни и Рик, согласно их темпераменту, были склонны сосредоточиться на экономике. Но Лорел пошла дальше и пригласила молодого поэта, который присутствовал на обеде газеты New Leader. Ричард Армор писал краткие сатирические стихи для газеты, и теперь он сказал по существу: "Я надеюсь, что ваша экономика будет политико-социальной, а не просто экономикой спроса и предложения. Я понимаю, что, если физические потребности могут быть обеспечены повсюду в мире все может быть хорошо. Но я все больше не доверяю миру, в котором господствуют экономисты и ученые, которые делают нас комфортными, узкими, скучными и неблагодарными. Ваши публикации должны поддерживать освобождение от материальных вещей".

Здесь был новый ракурс, и Лорел решила изучить духовную сторону своей задачи. Американский народ был религиозным по традиции, и христианское социалистическое движение имело большое влияние. Коррумпированность некоторых церковных механизмов и их продажа помещикам и ростовщикам не были достаточной причиной для перехода к атеистам. Как сказал Бернард Шоу о своей ранней карьере, он выплеснул ребенка с водой из ванны, и теперь он жил, стыдясь своей глупости.

В Нью-Йорке был священник, к которому обращались все мысли, когда речь шла о применении религии к политическим и социальным вопросам. Джон Хейнс Холмс в течение многих лет был пастором унитарной церкви в модной части города. После Первой мировой войны он сделал ее "Церковью Общины". Он был пацифистом в двух самых ужасных войнах в истории. Он защищал права угнетенных меньшинств и был оплотом гражданских свобод. Его голос знали на всех форумах. Он говорил: ''Я не оратор'' - и говорил это ораторски.

Теперь к его кабинету пришли две леди, одна американка, другая англичанка, и представились. Они рассказали ему о своем необычном проекте и спросили его совета. Весь пыл старого крестоносца вспыхнул в его душе. Да, он точно знал, что им сказать. - "Вы и ваши мужья должны совершить паломничество к Ганди. Именно он имеет учение. Его путь - это способ положить конец войне".

Они были удивлены, и доктор Холмс рассуждал. Он планировал сам совершить паломничество в этот храм. Махатма был слаб, и вряд ли он продержался бы намного дольше. Он был настоящей "Великой душой" современности. В своих сморщенных руках он держал секрет будущего. Его техника ненасильственного сопротивления была поистине духовной и в то же время политической доктриной. Доктрина была подготовлена в одиночестве, с постом и молитвой, и испытана в жесткой и массовой борьбе. Вся мощь Британской империи была не в состоянии победить ее. В конце концов, гордые правители поклонились ей, и свобода Индии была завоевана. Путь к миру во всем мире лежит в изучении этой техники и ее применении в делах западного империализма.

Все это было интересно, но едва ли можно было ожидать, что жена английского баронета проглотит это без какой-то реакции. Она сказала: "Не думаете ли вы, доктор Холмс, что хотя бы часть заслуг в победе Ганди может быть отдана его противникам? Вы должны знать, что англичане относились к нему с предельной нежностью. Когда его арестовали, он имел все удобства и заботу, которую он мог иметь только в современной больнице".

- Это может быть правдой, леди Нилсон ...

- Предположим на мгновение, что он имел дело с нацистами. Как вы думаете, он мог изгнать их из Индии? Они бы не стали ждать, когда он откроет рот! Они швырнули бы его в газовую камеру и сожгли его тело в печи и разбросали его пепел по ветру. Его последователи не имели бы даже его ногтя, чтобы поклониться.

- Да, но его послание ...

- Они убили бы каждого из его последователей, они бы сожгли все его произведения.

- Вы не можете сжечь послание, леди Нилсон. Это было доказано в случае Иисуса. Кровь мучеников была источником Церкви. На протяжении веков...

- Но мы не говорим о веках, доктор Холмс, мы пытаемся предотвратить разрушение нашего нынешнего мира в атомной войне. Мы должны использовать символы и механизмы, которые понимают наши люди, здесь и сейчас.

- Механизмы являются одной из причин наших проблем. Мы построили их так много, что они стали важнее людей. Машина - хозяин нашего мира.

Нина хотела бы спросить этого друга человечества, использовал ли он машину для выполнения своих пастырских обязанностей, и ездил ли он на метро, когда ему приходилось выступать на "Городском собрании" на острове Манхэттен. Но она боялась, что это не будет вежливо. Не нужно было ехать в Индию, чтобы найти "Великую душу". Она, как и его индуистский образец и многие другие в этом уродливом мире, столкнулась с трудностями в поддержании своих действий в соответствии со своей святой верой.

XII

В этом мегаполисе проповедовалось множество священных вероучений, и совершались торжественные обряды. Но они были противоречивы и не могли все быть правдой. Скептик Рик был уверен, что ни у кого из них не будет лучшего решения. Некоторые могут попытаться отправить исследователей в Рим, некоторые в Мекку, а некоторые даже в Тибет. У этих верований были века, чтобы показать, что они могут сделать, чтобы принести мир на землю. Но они принесли неисчислимые войны. И даже более кровавые, чем когда их вели во имя Принца Мира.

Существовал ряд современных религий, которые возникли в Америке, и их церкви и группы приверженцев были в Нью-Йорке. Одна из них была основана на вере в бессмертие, как нечто реальное, а не просто формула, которую нужно читать по воскресеньям. Существовали души мертвых, и с ними можно было общаться. Это было не просто мошенничество, а то, что можно было доказать и практиковать. Лорел говорила с Ниной о странном даре медиума, и Нина знала о старинном английском медиуме, который поселился в Нью-Йорке. Эйлин Гарретт издавала ежемесячный журнал Завтра, поэтому у них было две причины посоветоваться с ней. Она могла бы рассказать им о расходах и других деловых вопросах, и, возможно, духи также появятся и будут давать советы. Это было сразу после их вечера с Холдеманом-Юлиусом, и Лорел с улыбкой сказала: "Мы ему об этом не скажем! "

Они представились женой драматурга и писательницей, которая была медиумом. Естественно, редактор заинтересовалась, и они позвонили в ее офис, а потом она посвятила им вечер. Миссис Гарретт, бывшая глава Британского колледжа парапсихологии, начала рассказывать им удивительные новости о том, что завещание Эмили Чэттерсворт не было уникальным. Была группа Всемирной федерации, которой богатая женщина только что завещала миллион долларов, чтобы потратить их на предотвращение следующей войны. "В самом деле!" - сказала Лорел. - "Нам нужно связаться с этими людьми и выяснить, что они собираются делать".

Затем, без предупреждения и, что еще более удивительно, было сделано замечание Нине. - "У вас были проблемы с задержкой менструации, и вы боялись возможности рака".

"Это чудо!" - воскликнула младшая женщина. - "Это правда".

- Вам не нужно беспокоиться о раке, потому что у вас его нет.

- Как вы можете это знать, миссис Гарретт?

- Я не знаю, как. Это происходило со мной всю мою жизнь. В тот момент, когда человек приходит ко мне, и я касаюсь его руки, что-то происходит со мною. Я чувствую это мгновенно, спонтанно, и это связывает меня с людьми, которым я могу помочь, если они нуждаются в этом. Я считаю это замечательным в моей жизни, потому что это делает человеческие отношения светлыми и легкими. Мне не нужен диван и темная комната, чтобы убедить людей рассказать мне, что в их сердцах.

Так что это была клиника, а также редакция журнала, что-то новое в коммерческом мире. Это было что-то вроде церкви тоже. Редактор сказала: "Все, от президента Соединенных Штатов до уборщика улиц за пределами Белого дома, нуждаются в новой религии. Знака доллара не достаточно. Люди зарабатывают свою первую тысячу, а затем стремятся к пяти тысячам, и это крысиная гонка, пока они не получат миллион. Автомобили, холодильники и сотня предметов роскоши не дают покоя. Ни в России, ни в Америке сегодня нет этого. Люди чувствуют, что это есть у Ганди, и говорят о нем как о святом. Он проницательный политик, у которого есть ясность добра, и я не сомневаюсь, что будущие поколения будут изображать его с нимбом на голове".

Нина и Лорел посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они рассказали этому необычному редактору о своей беседе с доктором Холмсом, и она сказала: "Вам не нужно ехать в Индию. Бог тоже здесь. Вам нужно только верить в духовную силу без догм или суеверий, а у вас она есть. Скажите это людям, и они будут обращать больше внимания на то, что вы говорите о мире и социальной справедливости".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Отара скитается одна⁴⁹

Войны закончились, и во все гавани шли транспорты, груженные людьми. В течение утомительного года или двух, или, может быть, трех или четырех, эти люди с нетерпением ждали того часа, когда они встанут на землю страны, любимой Богом. Теперь они хлопали друг друга по спине и кричали или смеялись от радости. У них, счастливчиков, которые вернулись, были деньги в карманах, и девушки ждали их. У многих девушек тоже были деньги. Они зарабатывали до двух долларов в час на фабриках, что-то не из этого мира, как они весело говорили.

Только вдумчивый знаток экономики мог понять скрытые силы, замышлявшие уничтожить это счастье, и омрачить эти яркие надежды. Это не был чей-то дьявольский замысел, а просто нормальная работа конкурентной системы предпринимательства, столь высоко оцениваемой в газетных и журнальных статьях. Страна была наводнена деньгами, а товаров было мало. Цены подскочили, и те, у кого было больше всего денег, как всегда, были первыми, кто получил товары. Правительственная статистика, основанная на оптовых ценах на основные товары, покажет постепенный рост. Но это ничего не значит для домохозяйки, которая знала, что она платит вдвое за мясо и масло и втрое или даже вчетверо за свежие фрукты и овощи.

Так же, как солдаты требовали, чтобы их демобилизовали, так и бизнесмены требовали отказа от контроля за ценами. Большие парни послали своих лоббистов осадить семьдесят девятый Конгресс, который должен был быть Демократическим из-за последней победы Рузвельта. Но значительная часть Конгресса состояла из южных реакционеров, а другие были снесены течением. "Возвращение к нормальной жизни" - был крик, и смущенный новый президент принял торжественные уверения окружавших его бизнесменов, что если он позволит им действовать по-своему, то реконверсия будет быстрой, и поток гражданских товаров скоро польется с фабрик и заводов.

Один за другим надзор и контроль были сняты. Но так получилось, что пиломатериалы и цемент пошли на здания ночных клубов и гоночных трасс вместо домов для ветеранов. Можно было построить дом за двадцать пять тысяч долларов при цене в пятьдесят тысяч, но нельзя построить дом за пять тысяч долларов при любой цене. Такие дома просто перестали существовать, и когда они снова появились, это были дома за восемь и десять тысяч долларов. Таким образом, молодые супружеские пары теснились со своими родителями. Или могли возвести сарай, если бы они могли найти какую-нибудь строительную рухлядь. Или они жить в трейлере, или в одной комнате в жилом доме, и готовить на газовой горелке. Это было не очень приятно, и моралисты были шокированы увеличением числа разводов.

Для вернувшегося ветерана вся Америка представлялась гигантским заговором, как можно быстрее отобрать у него деньги. И опять не было злого умысла, просто нормальная работа свободного предпринимательства. Он не мог включить радио, не услышав призывов искателей наживы, умоляющих его купить разные технические устройства на льготных условиях кредита или патентованные лекарства и продукты питания в "пакетах экономичного размера", что означает большие. Законодатели моды были в заговоре, чтобы заставить плохо почувствовать себя ветерана в своей совершенно хорошей одежде. Он должен выбросить её и купить новую, потому что сейчас носят пиджаки с двумя пуговицами вместо пиджаков с тремя пуговицами, или наоборот. Несмотря на то, что одежды было мало, и миллионы в Европе замерзали, короткие женские юбки вдруг стали длинными. Это будет называться "новый взгляд", и женщины со старым взглядом будут чувствовать себя старомодными и униженными.

От плохой новости о мире больше всех пострадал Робби Бэдд. Все его контракты были расторгнуты, и его страна больше в нем не нуждалась. Будет мир во всем мире, защищенный Организацией Объединенных Наций, и никто больше никогда не захочет тех изумительных быстрых машин разрушения, которые Робби выпускал со своей сборочной линии. Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был старым человеком и раньше уже проходил через это. Поэтому он не выплатил всю свою прибыль в качестве дивидендов, а припрятал её как резервы, вложив их в облигации ненавистного Рузвельта. Теперь он мог продавать их по несколько раз, платить налоги и держать голову над водой.

Но та великолепная машина производства, которую он построил, просто исчезла, точно не за одну ночь, а за несколько недель. Рабочие были уволены оптом с очень искренним "Спасибо" и "Извините". Оплатившие свои трейлеры уехали с ними. А другие отправились на своих десяти- или пятнадцатилетних драндулетах или на поезде обратно в Квебек, Мэн, Арканзас или Техас. У них были свои сбережения, спрятанные под авто креслом или закрепленные с помощью булавки в женских чулках. Они будут охотиться за рабочими местами в мирных отраслях. А вот найдут ли они их, было предметом, по которому экономические эксперты спорили, так и не придя к согласию.

Во что можно превратить огромный завод по изготовлению самолетов-истребителей? По соседству находились Оружейные заводы Бэдд, и они могли вернуться к производству молотков и сковородок. У них все еще тщательно хранились старые матрицы и штампы. Но что мог производить Бэдд-Эрлинг Эйркрафт? Несколько легкомоторных самолетов для гражданской торговли, несколько роскошных самолётов для богатых - и что еще? Робби проанализировал ситуацию со своими экспертами. Газовые обогреватели? Холодильники? Радиоприемники? Каждая область защищена патентами, и придется их покупать или платить роялти. Придется осваивать новый бизнес и устанавливать совершенно новое оборудование за огромные деньги. А как только начнёшь, рынок будет переполнен, и наступит спад. Робби Бэдд вдруг решил, что хочет сесть и отдохнуть.

У него были два мальчика, которым сейчас уже за сорок, вице-президенты компании. Они хотели бы продолжать, и Робби позволил им управлять старой частью завода, той, которая предшествовала войне. А в остальной части они завернули оборудование в целлофан или покрыли его смазкой и оставили ждать. Если Робби был прав в своем предположении, что до Третьей мировой войны осталось всего несколько лет, ладно, мальчики могут начать все заново. Тем временем Бэдд-Эрлинг Эйркрафт будет жить за счёт своего жира, как медведь зимой. Акционеры должны вернуться к прежним занятиям или иначе научиться быть медведями. Если они не сохранили часть огромных дивидендов, которые Робби заплатил им, то они были дураками и заслуживали то, что получили.

Трудное решение, как для города, так и для Робби и его инвесторов. Все мелкие торговцы, бакалейные лавки, которые продавали еду рабочим, владельцы кафе и закусочных, которые их кормили, потеряли клиентуру и должны были уйти. Часть трущоб Ньюкасла станет городом-призраком или, по крайней мере, наполовину живым городом. Перевернутый мир, в котором война означала процветание, а мир означал застой. В этом мире убийства и расточительство были хороши, а милосердие, доброта и любовь были невыносимы. Так это было, и если вы хотели это изменить, то вы были мечтателем и психом.

III

В этом мире растерянности и неопределенности люди стремились туда, где было много денег, и для всех были удовольствие и роскошь. Если было известно, что у вас есть деньги или какая-либо другая форма популярности, то вас осаждали люди, стремящиеся получить выгоду. Ваша почта была полна писем с просьбами, продавцы и агенты ломились в вашу дверь, а честолюбцы пытались познакомиться, и бедные родственники приезжали, чтобы остаться с вами. Квартет реформаторов здорово засветился. Ланни как сын богача, Рик и Нина как титулованные личности, Мэри Морроу как писатель, и все четверо - как идеалисты и простаки.

Лорел, выглядевшая обеспокоенной, подошла к своему мужу и сказала: "Моя сестра Фло пишет, что она будет в городе, поэтому я вынуждена рассказать тебе о ней".

Ланни очень мало слышал о семье Лорел. Он хорошо знал ее дядю Реверди, балтиморского капиталиста, и его дочь Лизбет, которая путешествовала в Гонконг на яхте, которую потопили, когда она пыталась сбежать от японцев. Ланни знал, что мать Лорел умерла, когда Лорел была молодой, и что ее отец умер стариком, незадолго до того, как Ланни встретил ее. Лорел сказала: "Я никогда не ладила со своей семьей, и у тебя нет причин беспокоиться о них".

Но теперь приезжала сестра Фло и нападёт на Лорел, и на Ланни тоже, если у нее будет шанс. Но он не должен этого допустить. Он выслушал одну из тех уродливых историй о паразитизме и о том, что он сделал с семьями. Отец Лорел был значительным землевладельцем на восточном побережье Мэриленда. Он дожил до так называемой зрелой старости и имел трех взрослых дочерей. Самая младшая, сама Лорел, приехала в Нью-Йорк и жила в пансионате, превращаясь в писателя. Средняя посетила своего богатого дядю в Балтиморе, и подцепила человека богатства и моды, выйдя за него замуж. А он сделал ее несчастной своим пьянством и постоянной неверностью. Фло была старшей и наименее привлекательной, и она осталась в старом семейном особняке со своим отцом.

В возрасте семидесяти с лишним лет этот респектабельный старейшина церкви привёл её в ужас. Получив травму в автомобильной аварии, он попал в больницу, где за ним ухаживала молодая женщина, которую он привел в дом в качестве своей жены. Фло впала в ярость и поставила перед собой задачу наказать эту мерзкую нарушительницу. Даже тот факт, что новая жена родила двоих детей, не помог, а только усугубил положение, уменьшив долю наследства, которую Фло ожидала получить. Она ушла из дома своего отца, и когда он вскоре умер, она решила доказать, что он был психически некомпетентен и что его завещание было недействительно.

"Конечно, у нее не было возможности", - сказала Лорел. - "Уважаемые адвокаты сказали ей об этом, но всегда есть стряпчие по тёмным делам, готовые поживиться, и Фло отдала им большую часть своего наследства. Если она не психически ненормальная, то она близка к этому. Она проводит все свое время, ненавидя наша мачеху, и пытается найти способы наказать ее. Ничто не может удержать ее от разговоров о ее обиде, и она всегда в долгах и пытается одолжить деньги. Теперь у нее появилась идея, что я вышла замуж за богатого человека, и она хочет попробовать тебя, встретиться с твоей семьей и рассказать ей о своих проблемах. Я хочу, чтобы ты отсутствовал, когда она приедет, или оставался в своей комнате и читал".

Это была та история, с которой сталкивались везде среди богатых в Америке. Дети были воспитаны в вере, что мир был обязан им роскошной жизнью, без какого-либо возмещения. Слуги прислуживали им, весь мир был в их распоряжении. Их учили верить, что они превосходят других, всех, кроме очень немногих избранных. К тому времени, когда они выросли, они были безнадежно избалованы и обречены на несчастье на всю оставшуюся жизнь. Деньги были для них всем. Если у них было их много, то они использовали их, чтобы доминировать в жизни других, а если у них их не было, они становились паразитами, маленькими братьями или сестрами богатых.

Ланни не встретился с Фло. Он пошел в публичную библиотеку и занялся исследованиями, пообедал в автомате, забавном произведении механической эпохи, и затем долго гулял в парке. Он принял меры предосторожности и позвонил, прежде чем вернулся домой. Там была какая-то сцена. Лорел была расстроена, но она не хотела говорить об этом, и он уважал ее право держать свои семейные скелеты запертыми в ее собственном шкафу.

Ланни Бэдд в середине своего пятого десятка стал серьезным джентльменом, размышляющим о скорбях и опасностях мира. Но должна была быть какая-то форма отдыха. А Ганси и Бесс приезжали в город и посещали симфонические концерты. В квартире было пианино, и оба артиста играли. Им было приятно играть для двух или трех человек, которых они любили, так же как и для большой аудитории. В старые времена они помогали своему делу, играя для политических групп, но теперь Ганси не будет играть для коммунистов, а Бесс не будет играть для социалистов. Они играли для благотворительности, особенно для беженцев и перемещенных лиц. Ганси выбрал печальную музыку Эрнеста Блоха и других еврейских композиторов, и слушатели сидели со слезами на щеках.

Эта супружеская пара достигла состояния напряжения, которое было достойно сожаления. Вряд ли найдется предмет, о котором они могли бы поговорить без проблем. Как когда-то все дороги вели в Рим, так и теперь все разговоры приводили к классовой борьбе. Это была история, это была география, это были текущие события, это была литература, это даже становилось музыкой. "Мы не можем сейчас согласиться о форме фразы Моцарта", - грустно сказал Ганси. Ланни не мог пошутить о том, что у Моцарта была партийная линия, потому что он знал, что советские деспоты внимательно следили за своими композиторами и время от времени давали взбучку даже всемирно известным.

Скрипач говорил это только тогда, когда его жена уходила, вероятно, чтобы встретиться с товарищами по партии. Он сообщал, что она становилась все более суровой, более доктринерской и менее преданной музыкальному искусству. "Товарищи думают, что мир принадлежит им", - сообщил Ганси, - "и они становятся все более и более жадными. Они мало говорят в моём присутствии, но я время от времени слышу фразу, и это предвещает недоброе для нас, мечтателей о мире".

Добрый идеалист находился в состоянии глубокой депрессии. Он ненавидел милитаристов, но все же приходил к выводу, что они необходимы. Мир будет принадлежать им, возможно, очень долго. Ганси больше боялся насильственной революции, чем даже бывший издатель книг Фонда Гарланда. Он начинал опасаться, что в так называемом демократическом мире не было оружия, с помощью которого можно было бы встретить наступление мрачно настроенных красных.

Ланни сказал: "Ты действительно думаешь, что Россия могла бы победить Соединенные Штаты при решении проблемы при помощи силы?

- До решения проблемы при помощи силы не дойдет, Ланни. красные не позволят. Они будут использовать гораздо более смертоносное оружие пропаганды и интриг. Вы знаете, что у них есть Балканы. И кто-нибудь думает, что они не будут искоренять оппозицию и ставить эти народы под диктатуру Политбюро? Мы пригласили их в Китай, а это значит, что у них будет четыреста миллионов трудолюбивых людей, которые будут полностью подвергнуты идеологической обработке. Британии придется покинуть Индию. И сколько времени пройдет до того, как коммунистическая пропаганда начнет демонстрировать свои результаты?"

"У нас, демократов, тоже есть пропагандисты", - мягко предположил Ланни.

- Да, но мы вступаем в борьбу только с одной рукой. Мы верим изо всех сил в демократию в политике. Но как насчет демократии в промышленности? Можете ли вы всерьез полагать, что наши хозяева Большого бизнеса собираются отказаться от своих привилегий и своей власти ради возможности противостоять красным или по любой другой причине на земле?

- В последнее время их сила была сильно урезана. Разве ты не слышал их вой?

- Я знаю, Ланни, но сейчас все кончено. Большой бизнес движется вперед. И что мы на полпути демократы можем предложить угнетенным народам земли - китайцам, индусам, индонезийцам? Мы предлагаем им свободу слова, но они хотят сбросить со своих плеч помещиков и ростовщиков.

"Ты здорово наслушался Бесс!" - был серьезный ответ Ланни.

Самой терпеливой слушательницей Бесс была Лорел. Каким-то образом сводной сестре Ланни пришло в голову, что она может обратить жену Ланни в свою веру. Возможно, это было потому, что у Лорел была глубоко укоренившаяся вежливость южанки, и, возможно, это потому, что ей нравилось слушать всевозможных людей и пытаться их понять. Однажды она может захотеть поместить коммунистов в свой рассказ или роман.

Она даже позволила Бесс брать себя на собрания, на которых ее представили как "мисс Крестон". Она сидела и слушала ораторов и наблюдала за присутствующими, многие из которых были иностранцами или иностранного происхождения. Какие страдания привели их к этой бешеной злобе, непреклонному и неумолимому гневу против системы, которую настоящие американцы прославляли под названием "свободное предпринимательство?" В рамках этой системы некоторые добились многого и чувствуют себя великолепно. Можно ли ставить под сомнение систему и указывать лиц, которым удалось добиться многого. Разве это справедливо? Лорел рассказывала им басню Песталоцци о карпе в пруду, который жаловался на прожорливость щуки. Щука провела собрание для рассмотрения жалобы и признала, что жалоба была обоснованной. Была принята программа, согласно которой каждый год после этого двум карпам разрешается становиться щукой.

Именно такие высказывания заставили Бесс решить, что Лорел "обращается". Но правда была в том, что Лорел пойдет на шаг или два, а затем отступит как можно дальше. Она признала справедливость обвинительного акта коммунистов. Это были их методы, которые отталкивали ее. Почему Сталин не мог придерживаться программы, о которой он говорил, "Социализм в одной стране?" Почему бы не взять американские кредиты и технику и развить эту обширную страну, показать большую экономию кооперативного метода и преобразовать остальной мир своим примером? Конечно, американский капитализм ничего не мог сделать, чтобы помешать такой программе, и необходимые социальные изменения могли произойти мирными средствами...

"Мирными, чёрт!" - сказала Бесс, слушая её язык, нельзя догадаться, что она дочь Эстер Ремсен Бэдд. - "Американский капитализм может говорить о мирных средствах, потому что в его жадных кулаках есть деньги, природные ресурсы, ноу-хау и все остальное. Крупный бизнес только хочет заставить игру идти по своим правилам, а через несколько лет у них в долгу будет весь мир, как сейчас Америка. Для капитализма 'мирные средства' означает и собственность и долги. Массы становятся хорошо обученными рабами, а хозяева строят промышленную империю с обманным ярлыком демократии".

- Я не считаю, что массы должны смиренно подчиняться любой такой программе, Бесс. Я считаю, что они могут использовать политическую власть, которая у них есть, чтобы завоевать промышленную власть.

- Это несбыточная мечта, Лорел. Капиталистическая власть строит цивилизацию, а затем капиталистическая война разрушает ее. Люди устали от того, что их грабят эксплуататоры и обманывают ловкие политики.

У Ланни на его туалетном столике была фотография его "маленькой сестры", когда она была девочкой. На восемь лет моложе его. Она была прекрасной пепельной блондинкой, с нежными чертами лица и милой улыбкой и обожающим глазами, когда она смотрела на Ланни. В возрасте семнадцати лет она встретила пастушка из древней Иудеи, как Ланни звал Ганси, в гостиной Эмили Чэттерсворт. Ганси играл, а она слушала самые захватывающие звуки, которые она когда-либо слышала на земле. Это было двадцать лет назад, и Бесс сделала себя профессиональным пианистом ради своего мужа.

Теперь она скажет, что она стала коммунисткой ради человечества. Ее лицо стало худым, а выражение суровым. Не надо думать, что она не страдала из-за раздоров, которые появились в ее браке. Не надо думать, что она не знала, какую трагедию она готовила. Она была, как Ланни сказала Эстер, настоящей внучкой пуритан. Ее предки переплыли на крошечном судне бурный океан и высадились на холодном, негостеприимном побережье. Они рисковали своей жизнью ради свободы совести. Теперь Бесс была готова отдать своё счастье ради этой новой религии, которая презирала религию, но которая проявляла все симптомы и проявляла весь фанатизм тех, кто получил откровение непосредственно от Бога.

Ничто не делало Бесс более безумной, чем кто-либо мог сказать ей это. Ланни продолжал дразнить ее этим, в надежде ее немного укротить. - "Что ты будешь делать, когда твои друзья завладеют Америкой и будут готовы поставить меня и Ганси к стенке? Ты попытаешься спасти нас?"

- "Я пытаюсь спасти тебя прямо сейчас", - ответила Бесс. - "Запомни это и помни, что я предупредила тебя".

Гарри Хопкинс, ушедший в мирную жизнь, приобрел себе дом на Пятой авеню в Нью-Йорке, и мэр Ла Гуардия назначил его "беспристрастным арбитром" для торговли одеждой. Возможно, дружелюбные рабочие лидеры поняли, каким он был больным, потому что они разрешали все свои споры, не беспокоя его. Ланни пошел навестить его, намереваясь пригласить его принять участие в радиопередаче. Но когда он увидел этот исхудавший скелет, он превратил свой визит в чисто социальный. Гарри Хоп терял способность усваивать пищу и просто угасал.

Но он не мог просто уйти. Он хотел написать две или три книги. У него был человек, разбиравший сорок коробок его записей, и он приложит усилия, чтобы изучить их и оживить прошлое. Присутствие Ланни разожгло старое пламя. Друг дилер одолжил ему несколько современных картин для его комнаты, и они говорили о них. Утрилло, Пикассо, Ив Танги, Серж Фера, Марсден Хартли. Ланни развлекал его историями о работе Памятников, о чудовищной коллекции Геринга и о том, как фальшивый Вермеер появился в ней. Фальсификатор одолел бандита!

Старые воспоминания ожили, и Гарри рассказал о своем последнем визите к Сталину, о поездке, которую он совершил по просьбе другого Гарри, О поездке, которая подготовила почву для Потсдамской конференции. Оба Гарри сделали все возможное, но, видимо, работа была слишком большой для любого количества людей. Хопкинс сказал: "У меня есть сомнения, сможет ли сам Сталин контролировать революционное движение мирового коммунизма. Он выпустил джина".

Когда гость спросил: "Как вы думаете, завоюет ли коммунизм мир?" Ответ был: "Я думаю, что это опасная ситуация. Всё зависит от того, можно ли обуздать слепую жадность капитализма. Я верю, что другая депрессия будет означать конец нашей системы".

Только что прошли всеобщие выборы во Франции, и середняки, включая социалистов, победили. Гарри думал, что это вселяет надежду. Это показало обоснованность демократического процесса. Ланни заметил: "Французы должны научиться платить налоги", а другой ответил: "Если русские заставят нас начать перевооружаться, весь мир узнает что-то новое о налогах".

Они говорили о Черчилле, неисправимом старом Тори, который был низведен до должности лидера лояльной оппозиции Его Величества. Титул, который вызывал смех у американца, но, очевидно, не у британца. Гарри рассказал об их битвах из-за проблемы Нормандии против Балкан. "Оверлорд" против "мягкого подбрюшья Европы". На протяжении всей войны проблема так и не была решена, и Гарри снова и снова приходилось прилетать в Лондон. Он описал одну из сцен со вспышкой своего старого юмора. - "Уинстон бросил в меня британскую конституцию. Но поскольку она не написана, никакого ущерба не было".

VII

В перерывах между обменом мнениями с посторонними экспертами четверо заговорщиков Мира обсуждали то, что получили, и пытались сделать выводы. Они накопили досье на каждый предложенный план, и эксперты, похоже, считали, что все планы невозможны. Очевидно, эта группа новичков должна была бы выбрать какой-то один невозможный план и потерпеть поражение.

После многих часов обсуждения они обнаружили, что каждый из них выбрал свой метод избавления от денег Эмили. Лорел хотела ежемесячный журнал, маленький, но изысканный по внешнему виду. Будучи самой разборчивой личностью, она утверждала, что мало кто будет обращать внимание на материал для чтения, который выглядит дешевым и низкопробным, независимо от того, насколько хорошо его содержание. Она хотела найти время и получить материал самого высокого качества, который люди будут ценить как литературу; И даже если бы журнал работал только год или два, он оказал бы постоянное влияние на умы людей.

Рик, давний лейбористский пропагандист, не обладал большей притягательностью для состоятельной публики в области литературы, чем на сцене. Он сказал, что снобизм полностью испортил стандарты праздного класса, и бесполезно обращать на них внимание ни в виде журнала, ни в его содержании. Почтенные писатели того времени были искушенными людьми, мотивированными тонким, хорошо замаскированным эгоизмом. Они хотели показать, как много они знают, насколько они более тонкие и изящные, чем кто-либо еще в их области. Они писали для небольших избранных групп, и им было очень мало что сказать. В этом малом был пессимизм и тщетность. Рик хотел, чтобы брошюры для масс рассказывали им именно то, что им нужно. Не надо много названий, но много экземпляров одного названия, подобного тому, как британская лейбористская партия боролась на выборах.

Нина цеплялась за свою мысль, что вся печатная продукция устарела. Имело значение только радио. Она все еще собирала данные о небольших станциях и возможности создания сетей. - "Создайте интересную программу раз в неделю, широко рекламируйте ее и попросите людей помочь. Если им она понравится, они расскажут своим друзьям, и она распространится. Даже одна из крупных сетей в конечном счёте может её принять.

Ланни, думая о маленькой дешевой газете, побывал в почтовом отделении, расспрашивал о почтовых тарифах и узнал странности в правилах, которые, по его мнению, исключали книги и брошюры. За один экземпляр книги, какой бы маленькой она ни была, нужно было заплатить четыре цента. На листовке или чем-либо, что классифицируется как печатная продукция, вы должны были заплатить минимум полтора цента за каждую отдельную статью. Но почтовые расходы на газеты или журналы второго класса по почтовой классификации рассчитывались оптом, большими партиями, а не как отдельная посылка. И ставка в первой зоне составляла только три цента за килограмм. Небольшая четырехстраничная газета может весить около двадцати грамм, а стоимость пересылки составит всего лишь небольшую долю цента. Это было государственной субсидией газетам и журналам, по теории, что они были образовательными. И субсидия составляла сотни миллионов долларов каждый год, и, безусловно, фонд не мог не воспользоваться этим.

Ланни имел в виду еженедельную газету малого формата. Её материал будет плотно упакован, каждое предложение будет иметь смысл, и, приходя к людям раз в неделю, её эффект будет кумулятивным. Отпечатанные на ротаторе газеты будут стоить очень дешево. Ланни узнал из записей "маленького старого Призыва" способ рассылки тиража пачками. Убедите своих читателей заказывать газету сотнями или тысячами экземпляров для распространения от двери до двери или на собраниях. Сделайте вашу статью настолько интересной, чтобы люди ее читали, рассказывали и раздавали.

VIII

Рик признал, что тарифы в почтовых законах помещает его идею брошюры на полку. Еженедельная газета может быть полезна, без сомнения. Во времена Блэтчфорда был лондонский Кларион, а теперь были Tribune и Socialist Leader, время от времени появлялось много небольших газет, выпускаемых группами активистов. Но как можно получить подписчиков для начала?

Ланни ответил: "Я считаю, что мы должны установить цену газеты ниже себестоимости, потому что мы не пытаемся зарабатывать деньги, а тратить их. Пятьдесят центов в год за еженедельную газету, такую цену не сможет установить ни один коммерческий концерн. По такой цене люди будут собирать для нас денежные пожертвования на собраниях, рабочие будут ходить по магазинам и в профсоюзных залах, люди будут составлять списки своих друзей и присылать нам пять или десять долларов. Все сотрудники почты требуют список платных подписок на отправления второго класса. Мы могли бы организовать встречу в школе Рэнд и позволить Рику объяснить план аудитории. Мы могли бы раздать бланки и получить такой список за один вечер".

Нина сказала: "Вы забываете мое радио. За те же деньги вы можете нанять время на маленькой станции, сделать интересную программу и сказать аудитории, что вы собираетесь печатать такие программы каждую неделю в маленькой газете и отправлять ее по почте по цене менее одного цента за экземпляр. Попросите их прислать вам долларовую купюру с двумя именами или пятидолларовую купюру с десятью именами, и вас завалят заказами".

Итак, они вернулись к радио. Это чудесное открытие, которому не более четверти века, благодаря которому человек мог сэкономить на перевозках или одежде тихо сидеть дома и слушать голоса с другой стороны мира. Люди охотились за интересными программами, и иногда они оказывались зажатыми между восхвалением мыльных порошков и сигарет. Если люди услышали интересную дискуссию по какой-то важной теме и в конце тихий убедительный голос пригласил их подписаться на газету в том же духе, ну, конечно, это не стоило бы больших усилий.

Лорел сказала Рику: "У тебя тихий убедительный голос". Он ответил: "Это не должен быть голос с иностранным акцентом. Будь им, Ланни". И когда Ланни напомнил им о плане, по которому он должен держаться на заднем плане, Рик сказал: "Будь мистером Бьенвеню". Это было имя, которое Ланни использовал для маскировки с некоторыми из своих друзей в Европе, и об этом он рассказал этим троим.

Нина сказала: "Это не должно быть иностранное имя. Это должно быть то, что люди знают, как пишется, и что они могут запомнить. Будь Билли Бэддом. Они все засмеялись, и имя прилипло. После этого, когда они говорили о идее радио, диктор носил это имя. "Добрый вечер, леди и джентльмены, это Билли Бэдд!" Это было название книги Германа Мелвилла, но радио публика этого не знала.

Они обычно приглашали на ужин и провести вечер с ними тех, кто считался имеющим как можно больше идей. Пришел достойный похожий на дедушку джентльмен, высокий, державшийся прямо, несмотря на свои годы. Бен Хьюбш был сыном раввина и тридцать лет был опорой Американского союза гражданских свобод. Он был главой редакции издательства и знал сотни людей, которые имели отношение к этому ремеслу в великом мегаполисе.

Он высказал мнение, что американские периодические издания с шумом барахтаются. По его словам, "отчасти из-за неопределенной политики, отчасти из-за слабой финансовой поддержки, но в основном из-за того, что нет хорошего редактора. Нельзя сделать хорошего редактора, нельзя выйти на рынок и купить его. Но есть хорошие пишущие люди, и если бы рынок для их работ был расширен, предложение могло бы увеличиться".

Рик вставил: "Не думаете ли вы, мистер Хьюбш, что нет хороших редакторов, потому что нет редакторов? Политика определяется издателями и владельцами, а редакторы выполняют приказы".

"Может быть", - признал этот авторитетный человек и объяснил, что журнал мнений ведёт проигрышную игру. При нынешних методах ведения бизнеса могут выжить только те периодические издания, которые распространяются миллионами и пользуются поддержкой крупных рекламодателей. - "Работая для других журналов, вы пишете для небольшого числа ученых и экспертов, и если вы посвятите этому свой капитал, вы сможете получить результат только после того, как работа ученых просочится через поколение студентов, которые учились у ученых".

"И к тому времени у нас может не быть цивилизации, для которой писать", - сказала Лорел.

Издатель кивнул в знак согласия. "В моей юности",- продолжил он, - "North American Review, Forum, Arena, Outlook, Independent, McClure's, ранний American Magazine, Everybody's and Collier's под руководством Нормана Хэпгуда - все влияли на публику. Everybody's, как старательный разоблачитель, помог людям распознать коррупцию, которая требовала принятия мер. Но теперь все это ушло. Если журнал не представляет большой бизнес и не ведется в масштабах публикаций Кертиса-Круэлла-Люса или Reader's Digest, он не имеет шансов".

Мистер Хьюбш перешёл к книгам, которые он знал еще лучше. Иногда хорошая книга встречалась с успехом, но это всегда была игра, удача. Столь же достойная книга, с идентичными методами продвижения, может потерпеть неудачу. В мире книжных клубов были те же идеи и идеалы, что и в крупных журналах, и поэтому его не принимали во внимание. - "Книги за двадцать пять центов, которые вы видите на каждом стенде и в киоске, не приносят дивидендов, пока они не перепечатывают бестселлеры. Есть несколько исключений, и вы можете найти одного из дружелюбных джентльменов, которые руководят этими проблемами и будут готовы сотрудничать с вами по какому-то конкретному названию, но вам придется искать другое место, чтобы потратить свой миллион".

"Мы изучили эту область",- рискнул Ланни. - "но везде на каждой дороге видим красный свет".

"Я знаю одну дорогу, которая все еще может быть открыта для движения", - сказал издатель.

Они думали, что он предложит им призовые эссе или дебаты, стипендии, курсы лекций - что-нибудь из того, что они считали и отвергали как слишком мелкое по масштабу? Но это было не то. Мистер Хьюбш хотел рассказать им о газетных синдикатах, которые были высоко конкурентоспособными и свободными, потому что для их создания не требовалось такого большого количества капитала. Эти синдикаты продавали материалы газетам всех видов и размеров, ежедневных и еженедельных. Продавали все виды материалов. Статьи, рассказы, интервью, популяризацию всего исторического, биографического, медицинского, научного. Материалы могут быть в любой форме, даже комиксы и карикатуры. Единственными требованиями было, они должны быть краткими, хорошо написанными или нарисованными, но не заумными. Одним словом, хороший газетный материал.

Этот наблюдательный издатель сказал: Если бы Пэйн написал Здравый смысл в двадцатом веке, то это была бы не брошюра, а газетная статья или их серия. Если вы хотите что-то получить быстро и с большим успехом, то вам надо писать это ежедневно и дать это прочитать миллионам ещё до того, как высохнут чернила. Все, что вам нужно, - это Томы Пейны, и если их нет, вы сделаете все возможное, что сможете, с парнями, которые умеют писать и которые верят в то, что и вы. Все виды материалов, которые я назвал, а затем представить их одной или двум тысячам газетных редакторов".

"Но будут ли синдикаты заниматься с материалами нашего рода?" - спросил Рик, который не был знаком с этим аспектом журналистики.

- Синдикаты будут заниматься всем, что купят газеты, и не забывайте, что тридцать процентов наших газет поддерживали Рузвельта на всем протяжении. Тридцать процентов американских газет - это огромная куча как газет, так и денег. Они хотят разнообразия, они хотят вещи, которые будут интересны их читателям, всегда есть рынок для живого материала. Я не имею в виду, что вы можете кормить их прямой пропагандой для вашего или любого другого дела, но вы можете кормить их вещами, которые затенены таким образом. То, что вы должны получить, - это штат работающих журналистов с душой выше беготни. Вы можете найти их в офисах самых консервативных газет в стране, людей со знанием дела и идеалов, которые приветствовали бы эмансипацию, которую им предоставит работа с вами".

"Это самые обнадеживающие слова, которые мы когда-либо слышали", - воскликнула Лорел.

- Они правдивы. Вы можете найти писателей среди тех, у кого есть имена. Вы можете открывать и развивать других, позволяя им узнать ваши планы через ваши материалы и через определенных преподавателей колледжа. Прислушайтесь к моему совету, и не упоминайте ваш миллион долларов. Это может привести к деморализующему эффекту. Просто изложите идею как бизнес задачу. Вы не можете быстро рассчитывать на успех, Материал, который синдикат может продать искушённым редакторам, не выскакивает готовым изо лба Юпитера. Вы и ваша редакция должны будете составить большую схему, разбить ее на разделы, заинтересовать вашу первую группу писателей и учиться методом проб и ошибок. Если вы найдете правильный синдикат, вы можете получить много рекомендаций от него. Они знают, что пойдёт, а что нет, и скажут вам, потому что хотят получить свою долю денег.

"Расскажите нам о деловой стороне", - попросил Рик.

- Синдикат установит цену на статьи, настолько высокую, насколько они думают, что могут получить. Они возьмут свою долю, около сорока процентов, а вы получите остальное. Вы, вероятно, не будете получать прибыль, потому что вам понадобится много персонала. Но если вы покроете расходы, вы можете продолжать работать до бесконечности. Если, изучив бизнес, вы думаете, что сможете добиться большего успеха, вы можете начать собственный синдикат. Все виды материалов придут к вам, и вы может продавать их, даже если это не имеет ничего общего с вашей пропагандой. Возможно, вы заработаете деньги. Если моя схема хороша, вы будете ежедневно рассылать статьи, рассказы, стихи, эссе и карикатуры миллионам людей. Это должно быть аккуратно замаскировано, но без бесчестия. Нет ничего нечестного в Анне Карениной или Озимандии Египта, но они - замаскированные нравоучительные романы, на которых издатели зарабатывали деньги. То же самое верно и для басен Эзопа и притч Иисуса.

"Это звучит довольно заманчиво", - сказала Нина. - "Нам, приезжим, трудно понять, насколько велика Америка".

"Эта область огромна", - ответил издатель, - "и применимо старое правило, всегда есть место под солнцем".

"Вот что меня пугает", - сказала привередливая Лорел. - "Можем ли мы получить достаточно хороший материал?"

- Ваши стандарты не должны быть слишком высокими, мисс Морроу. Хорошее означает хорошее с точки зрения публики. Вещи, которые коснутся сердца публики или ее совести, или которые ответят на вопросы, которые находятся в сознании публики. Я имею дело с писателями в течение сорока лет, и я могу начать с десятка хороших людей, чьи имена что-то значат для читателей газет и которые сочувствуют тому, что вы ищете. Они сочли бы изумительным написать то, во что они верят, и получить за это деньги. Конечно, это означает риск. Это было бы правильным использованием вашего капитала. Нести риск, пока вы экспериментируете и получаете опыт в бизнесе.

Все четверо согласились, что это решение их проблемы. Они создадут штат редакторов и писателей и будут подавать материал в ненасытную американскую прессу. Мистер Хьюбш согласился, что у них могут быть свои дома и офисы в пригороде. В свои ранние идеалистические времена Cosmopolitan руководили из Ирвингтона-на-Гудзоне, а сеть крупных книжных магазинов Даблдей построила огромный бизнес в Гарден-Сити, Лонг-Айленд. - "Авторы придут к вам, если у вас будет лучшая мышеловка".

Нине не нравилось, что умирает ее идея о радио, и Ланни чувствовал то же самое о его маленькой газете. Каждый кратко изложил свою идею, и издатель ответил: "Нет никаких причин, по которым три таких плана не могут быть связаны между собой. Ваши авторы могут принести вам материал, который будет слишком пропагандистским для работы синдиката, и вы можете поместить его в газету или превратить его в радиопрограмму. Конечно, неплохо иметь радиопрограмму для продвижения газеты и газету для продвижения программы. Если вы начнете с небольшого масштаба, оба эти эксперимента могут вам помочь, и любой из них может вырасти самостоятельно. Почему бы не иметь три отдела и позволить каждому из вас руководить тем, что ему нравится больше всего?"

"Я за радио!" - воскликнула леди Нилсон. Она начала свою карьеру в качестве армейской медсестры в Первой мировой войне. В течение почти тридцати лет она управляла домашним хозяйством, воспитывала семью и была самым жестким критиком драматурга и лейбористского журналиста. Она обладала наблюдательным умом и получила свое образование на ходу. Ланни, который видел ее почти каждый год после ее брака, приобрел уважение к ее суждению и был доволен этим осенним цветением. Достижение женщины должно превышать ее хватку!

Ланни не говорил много о своем собственном плане в присутствии любого посетителя. Но у него был свой замысел. Он называл себя старомодным человеком, привыкшим получать идеи из печатного слова, и он по опыту знал, что газеты могут сделать для молодых и новых умов. Он был полон решимости заиметь газету, и Лорел тактично отказалась от своей идеи величавого и заумного журнала. В конце концов, именно Ланни получил в наследство деньги Эмили, а не кто-нибудь другой. Если все время Рика было занято идеей синдиката, то пусть мистер Хьюбш порекомендует редактора, который выполнит план Ланни под руководством Ланни.

Так что у них всё устроилось. Это был бы организм с одним телом и тремя головами. Рик управлял бюро писателей, передавая материалы в синдикат. Его жена будет вести радиопрограмму. Ланни и Лорел будут вести небольшую еженедельную газету в надежде прорваться через барьеры и добиться массового распространения. Три в одном и один в трёх, Святая, благословенная Троица! Лорел, которая воспитывалась как набожная прихожанка епископальной церкви, сказала: "Не кощунствуй".

На что благоговейный Ланни ответил: "Ни в коем случае! Возможно, мы попросим Божественную помощь, прежде чем мы справимся".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Работников мало⁵⁰

Солнце мира взошло и сияло над новой Америкой. Раньше все были нормированы и ограничены, все приносили жертвы или, во всяком случае, говорили другим приносить их. И теперь все было кончено. Каждый был свободен и мог делать всё, что ему нравилось. Любой мог заехать на заправочную станцию и сказать: "Полный бак", только при условии, что у него есть деньги, и практически у всех они были. С самого начала существования мира в обращении никогда не было столько денег. Реальных денег, долларов! Каждый хотел купить все, чего у него не было. Все хотели заработать больше денег, чтобы купить больше вещей. Все хотели поехать во Флориду на зиму, или, возможно, загрузить старый драндулет и навсегда переехать в Южную Калифорнию.

И, конечно, все, кто был за границей, хотели вернуться в страну Бога. Никто не хотел оставаться и учить немцев или японцев демократии. Унизительной истиной было то, что многие американцы плохо понимали, что такое демократия. Многие были республиканцами и считали демократию оппозиционной партией. Это означало Рузвельта, с кем они сражались и будут продолжать сражаться еще долго после того, как его больше не будет. Армейские офицеры и, тем более, офицеры ВМФ верили в приказы и в их выполнение. Примирить Американское военное правительство с представлениями о правах человека было не так просто, как это звучало у политических ораторов дома.

Капитан Джерри Пендлтон написал об этом своему другу Ланни. Сам Джерри был доволен, сообщил он. Его отправили в Мондорф-ле-Бен, недалеко от Люксембурга, для наблюдения за военными преступниками из-за его знаний французского и немецкого языков, а также европейского поведения в целом. Армия захватила пансион Джерри в Каннах, и его жена присоединилась к нему. У них была удобная квартира, а у Джерри была машина. Что еще мог хотеть американец?

С годами Джерри слегка заразился представлениями своего бывшего ученика. Больше, чем он мог бы допустить, и, возможно, больше, чем он осознавал. Он не испытывал полного удовлетворения тем, как идут дела на оккупированных землях. Программа денацификации просто не работала. Хорошо, что большие шишки получили по шее, но их подчиненным удалось отделаться оправданиями и извинениями, и многие из них вернулись на свои прежние позиции власти. Здесь действительно была проблема, потому что было трудно найти кого-нибудь, кто признал бы, что он действительно был нацистом, и было трудно найти кого-либо с каким-либо опытом в администрации или управлении, который на самом деле не был нацистом. Армия не могла управлять Германией без помощи немцев, и было желание сказать: "Да, черт с ними!" и передать работу любому, кто умел и будет делать это правильно.

Джерри сказал: "Люди, с которыми мы должны работать, - это люди твоего сорта - социал-демократы. Но обычный армейский офицер привык думать, что любой социалист - это чокнутый. Он насмотрелся на таких парней дома и не может понять, почему он должен иметь дело с ними за границей. Людьми, которыми он восхищался дома, были людьми из большого бизнеса, руководители, те, у кого хорошие манеры и подходящие дома, куда его можно пригласить. Такие же люди есть и здесь, и он не может понять, что это люди, приведшие к власти нацистов и, если смогут, вернут их завтра".

Ланни была интересна оценка своего бывшего наставника, как жили важные нацистские персоны. Их домом стал бывший Палас Отель, семиэтажный и когда-то модный, но не более. Все его окна были закрыты, а стекла были заменены небьющимся материалом. Элегантную мебель забрали. "Это тюрьма", - сказал Джерри. - "Мы установили правила, и им подчиняются. Наши ребята называют её 'Большим домом', и немцы выучили большую часть американского языка. У них нет газет, и никто из них не отправил или не получил писем с тех пор, как сюда попал. 'Ashcan'(урна для мусора)' - это наше кодовое имя.

Здесь находятся под стражей пятьдесят два высокопоставленных нацистских чиновников и военных до тех пор, пока Комиссия по военным преступлениям не решит их судьбу. Здесь находятся рейхсмаршал Геринг, министр иностранных дел фон Риббентроп, гросс-адмирал Дениц, фельдмаршал фон Кессельринг, фельдмаршал фон Кейтель, министр финансов граф фон Крозиг и так далее. Мало кого из тех, кого сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не встречал в то или иное время в течение двух десятилетий, и теперь он с интересом прочитал рассказ об их поведении.

Геринг, эта огромная масса тщеславия, наполовину император и наполовину клоун, представлял, что его статус позволит ему встретиться с генералом Эйзенхауэром. Теперь он жил в комнате с раскладушкой, соломенным матрацем, стулом, зубной щеткой и алюминиевой чашкой для питья. Ему была оказана врачебная помощь, чтобы избавить его от наркотической привычки. Он принимал в двадцать раз большую дозу паракодеина, и теперь он с горечью жаловался, что американцы его обманывают. Когда он сел на стул, он сломался, и ему дали стул побольше. Сегодня он был на свалке, а завтра он будет надменен, обращаясь в своих мыслях к потомкам.

Риббентроп, тот вопиющий продавец вина, который демонстрировал свои наглые манеры во многих высоких палатах Европы, теперь был одет в свободную рубашку лесоруба без галстука, а его седые волосы были лохматыми. Он не заботился о том, чтобы заправить свою постель, и ему приходилось часто получать выговоры. Он был очень обеспокоен своей судьбой и задавал множество вопросов Джерри, когда начнутся судебные процессы, где они будут проводиться, какими будут обвинения и кто их готовит. Джерри ничего не ответил, потому что это был приказ.

Заключенным разрешалось смотреть фильмы, но только одного вида, снятые в концентрационных лагерях. Дениц посмотрел некоторые из них и написал письмо, обвиняя в истощенном состоянии заключенных воздушные налеты союзников. Американское командование ответило, что, без сомнения, воздушные налеты союзников были также ответственны за жирное и гладкое состояние охранников СС, которые присматривали за заключенными концлагеря.

Другой любопытной деталью было классовое чувство, которое проявлялось среди заключенных. Чиновники играли в карты друг с другом, но никогда с гражданами из низших каст. Все не любили Риббентропа и игнорировали его. Когда Юлиус Штрейхер, мерзкий антиеврейский пропагандист, был доставлен на место, адмирал фон Дениц отказался есть с ним за столом. Ему был предоставлен выбор, или есть там или не есть вообще.

Штрейхера игнорировали все, как и доктора Роберта Лея, нацистского министра труда. Этот пьяный зверь был тем, кто схватил Йоханнеса Робина сразу после того, как нацисты пришли к власти, намереваясь разграбить его состояние. Но Геринг услышал об этом и взял богатого еврея для себя. Джерри знал об этом и понимал, что Ланни будет интересно услышать, как этот зверь живет сейчас. Лей и Штрейхер были неразлучны. Солдаты назвали их "Gold Dust twins⁵¹ (Близнецами золотой пыли)". Лей получил пару солдатских брюк класса X, что означает, что они были отбракованы армией. Но они были недавно выглажены, тогда как у Штрейхера были мятые. Штрейхер поднял шум, но Джерри сказал ему, чтобы он был рад, что у него вообще есть брюки.

Это наказание было частью обеспечения мира во всем мире, и оно удовлетворяло Ланни. Никто не знал лучше, чем он, насколько злыми были эти люди, и как мало у них было права объяснять свои поступки законностью. Пусть будет установлен прецедент, что начало агрессивной войны было преступлением против человечества, и что оно будет наказано мировой властью. Закон должен был иметь начало, и не было лучшего времени, чем настоящее.

Делегаты Организации Объединенных Наций собирались собраться в Нью-Йорке и создать всемирный законодательный орган и суд, чтобы разрешать споры и сделать боевые действия ненужными. США брали на себя руководство и оплачивали значительную часть счетов. Какой пример собиралась подать Америка и что мировые делегаты собирались найти, прибыв сюда? Это были вопросы, которые продолжали задавать себе четыре заговорщика Мира.

В те дни, когда Ланни играл роль мистера Ирмы Барнс, он имел дело с гламурным обществом на Лонг-Айленде и в ночных клубах Нью-Йорка. Он хорошо знал десятки этих людей и, возможно, сотню из них по случаю. Теперь они были среднего возраста, как он сам. Многие были в вооруженных силах и возвращались. У других была гражданская работа. Никто не мог бездействовать в таком кризисе, который переживала страна. Он сталкивался с ними в гостиничных холлах и на улице. Они узнавали и здоровались с ним. Где он был все это время? Они приглашали его на свои коктейльные вечеринки, и иногда он туда ездил, потому что он должен был знать Америку, всю сверху донизу, и что люди говорят, думают и планируют делать с этим новым миром мира.

Американцы не могли уклониться от одной вещи, от алкоголя. Было тревожно видеть, как они наливаются им, и было загадкой, как им это сходит с рук. Неудивительно, что писалось об автомобильных авариях и о том, что некоторые из ваших знакомых были доставлены в больницу или в морг. Женщины сидели в барах с мужчинами, или они сидели одни, напиваясь до отупения. На окраинах каждого города возникали места для питья, так называемые ночные клубы. В канун Нового года в Нью-Йорке было одно место, стоимость входа туда составляла семьдесят пять долларов на человека. Еда и напитки шли в дополнение.

Миллионы женщин остались одни на один, два, три года. Они подозревали, что их мужчины в Британии, Франции, Северной Африке или на одиноких тихоокеанских островах не жили жизнями гипсовых святых. Женщины тоже экспериментировали, и теперь число разводов быстро росло. Один брак из трех разбивался о камни. В штате Нью-Йорк, где католической церкви удалось ограничить основания для развода только супружеской изменой, была создана дружеская договоренность профессиональных соответчиков в бракоразводном процессе. За сумму в десять долларов хорошая респектабельная девушка согласилась быть обнаруженной в гостиничном номере с вами и быть названа вашим партнером в супружеской измене. Вы должны вести себя как джентльмен и не предполагать, что ожидаются какие-либо нарушения нравственности.

В этот период, когда папа был за границей, дети тоже дичали. В Калифорнии были широкоштанники, которые носили странную одежду и сражались в бандах с камнями и ножами. Не редко они сражались с полицией. Они курили то, что называли риферами, что означает марихуана. Были "Бобби-Соксерс", юные модницы 13-19 лет, которые собирались в радиостудиях, чтобы услышать своих любимых певцов и кричали, как маньяки. Они обступали кинозвезд для автографов и срывали пуговицы с мужской одежды для сувениров. Те, кто не был достаточно взрослым для таких подвигов, сидели дома, уча свои уроки, но не могли делать их, пока работало радио. Они читали глазами и слушали ушами. Если вы упомянули Джона Милтона, то они не реагировали, но зато они знали имена десятков джазменов.

Это новое поколение изобрело фантастический язык самостоятельно и продолжало совершенствовать его. В этот момент все фразы должны были рифмоваться⁵², и поэтому юноша заметил бы, что его луч сна был холодным счетом, означая, что она не поддавалась быстро соблазнениям горячей трубы. Или он назовет ее тупым черепом и скажет, что она не была жива для джаза. Если она устала от него, она скажет ему упасть замертво или, может быть, просто потеряться. Надо знать все тонкости этого нового жаргона, потому что если она сказала: "Оставь нас потерянными", это означало, что она хотела вывести его в лес или наверх, в спальню.

Да, были вещи, которые нужно было изменить в Америке. И люди, которые этого не поняли, не поблагодарили бы вас за то, что вы обратили на это свое внимание. Они бы назвали вас занудой, или простаком, или сопляком, или, что еще хуже, придурком. Они надели бы на вас веревку. Фраза, которая могла бы озадачить вас, если вы не знали, какие снобистские ночные места были там. Бархатная веревка перекрывала вход к столам, и вы не могли бы обойти её, если бы вас не знал официант и был уверен, что Вы были готовы потратить несколько сотен долларов в течение вечера. Люди, молодые и старые, хотели спешить в ад и не думали о последствиях для себя, не говоря уже об остальном мире. "Никто не беспокоится обо мне", - сказала сестра Фло. - "Какого черта я должна беспокоиться о них?"

III

Четыре крестоносца решительно принялись за дело и примирились с тем, что непопулярны. Возможно, со временем они найдут каких-нибудь новых друзей и союзников. Наверняка в старом, напряженном мире найдутся старомодные люди. До сих пор в истории человечества было, по крайней мере, множество великих цивилизаций, которые были построены с тяжелым трудом и рухнули из-за роскоши и коррупции наверху и страданий и восстаний внизу. Всегда были пророки, кричащие о судьбе и забиваемые камнями. Новым в этом случае было то, что у пророков был миллион долларов, и это могло повлиять на результат. Не было никакого способа узнать, кроме как попробовать.

Готовясь стать экспертом по радио, Нина проводила свободное время перед этим прибором в их гостиной. По ее словам, это было похоже на маленькую девочку, у которой была скакалка. Когда это было хорошо, это было прекрасно, а когда это было плохо, это было ужасно. В основном это было плохо. Но из этого можно составить карту американского образа мыслей, и его нужно знать, прежде чем приступить к его изменению. Радио было поддержано рекламодателями, и рекламодатели потратили миллионы на изучение публики, пытаясь найти способ перевести ее с одной марки сигарет на другую, подобных друг другу как две капли воды. Слова, которые нравились публике, идеи, которые общественность принимала, были в этих рекламных роликах. На них воспитывалось поколение американских детей. Была история о девочке пяти лет, которую отец впервые привел в церковь. Когда все закончилось, он спросил, что она об этом думает, и ответил: "Музыка была очень хорошей, но я думаю, что реклама была слишком длинная".

Рано утром люди, очевидно, хотели открыть свои окна и сделать гимнастику с воображаемой компанией. Затем они хотели услышать новости и много горячего джаза, пока они ели бекон и яйца и глотали кофе. После этого мужчины уходили, а американские женщины завладевали радио. У них была громкая музыка, когда они подметали и вытирали пыль, и у них было меню на обед дня, и рекомендации, как делать покупки или шитье или отделку шляп. Они слушали сплетни о своих любимых кинозвездах и восхваление кинокартин, которые они смогут посмотреть вечером.

И всегда реклама, двойная доза каждые пятнадцать минут. У музыки были свои прелести, и они напевали их. И прежде чем выключить музыку, остановитесь и вспомните дни, когда вы подпрыгивали на коленях своей бабушки и слушали стихи Матушки Гусыни. Они восхищали и бабушку, и ребенка, и теперь это было то же самое для одного и того же умственного развития. В те дни это были кошка и скрипка и корова, которые перепрыгнули через луну. Теперь это был стиральный порошок Дуц и какой-то лосьон для лица. Однажды Ланни спросила даму из общества, почему она настаивала на употреблении одного опасного напитка, и ответ пришел без тени улыбки: "У человека, который рассказывает об этом напитке, такой приятный голос".

Выяснилось, что после обеда американская домохозяйка любила хорошо выплакаться. В течение трех часов ее кормили мыльными операми, серийными историями о бесконечных опасностях и затруднительных романтических положений героинь, подобных ей самой. Как только героиня выходила из одной неприятности, она оказывалась в другой. Её несправедливо подозревали, ее брак разрушался, собирались забрать у нее ее детей. Любил ли Чарли ее или он любил другую девушку? Это продолжалось и продолжалось. Слушатели знали эти разные семьи и участвующих персонажей и с нетерпением ждали следующего дня, чтобы узнать, что должно было случиться с их любимцами. Золтан Кертежи, которого привезли в Нью-Йорк в детстве и живший в многоквартирном доме, сказал, что в те дни выпускались газеты с почти такими же историями. Их толкали под двери комнат, предназначенных для служанок, эти газеты были бесплатными, потому что доход был получен от рекламы патентованных лекарств и смесей для абортов, а также других вещей, в которых служанки должны были нуждаться.

К вечеру мужчины приходили домой, а там были новости и ужасные драмы, чтобы напугать детей, прежде чем они лягут спать. Затем появились комедии с метрами смеха, чтобы проверить реакцию аудитории в студии на каждую шутку, старую или новую. Также были программы, в которых зрители боролись за призы. "Возьми или оставь", - говорил ведущий, а зрители выкрикивали предупреждение: "Ты пожалеешь!" Эта программа дала американскому языку новую фразу "вопрос за шестьдесят четыре доллара". Никто не мог предвидеть ужасные события, которые должны были выйти из многих программ бесплатной [безвозмездной] раздачи. Как часто кто-то мог предвидеть последствия любых действий, к которым мотив больших денег вел этот жадный мир?

По совету мистера Хьюбша Нина нашла радио диктора, который в свободное время научит ее тонкостям этого бизнеса. Она хотела знать все это, хотя сама она никогда не станет диктором из-за ее английского акцента. Это был факт, который озадачил и причинил ей боль, но с этим пришлось столкнуться, потому что англичане были не так популярны в Нью-Йорке, как они того заслуживали. Английские лекторы никому не нужны, ни английские советы. Возможно, это было влияние ирландцев и немцев в прошлые годы. Или, возможно, это было то, что дети прочитали в своих школьных учебниках. Красные мундиры сожгли Вашингтон, а лекторы пришли и собрали доллары, а затем вернулись и написали невежливые книги о домашних манерах американцев. Англия была страной королей, королев и герцогов. Лейбористская партия Новой Англии еще не успела зарегистрироваться, а когда это случилось, то не понравилось бывшим англоманам.

Сэр Эрик Помрой-Нилсон проводил время, приглашая редакторов и авторов на обед или ужин с ним. Тех мужчин и женщин, чьи имена были предоставлены посланным небесами издателем. Англичанин расскажет им о плане, и если им будет интересно, они будут сидеть и болтать в течение часа или двух после еды. Рик хотел, прежде всего, помощника, который знал не только Нью-Йорк, но и Америку. Это должен был быть тот, кто был обучен газетному ремеслу и все же был способен на независимое суждение. Человек, который верил в мировой порядок и сотрудничество и хотел бы продвигать их.

Рику также нужны были писатели, и они должны были верить в то, что писали на бумаге. Если бы они были успешными писателями, им пришлось бы брать меньше денег в обмен на свободу выражения. Им придется иметь достаточно совести, чтобы отдать свою лучшую работу делу, а не пытаться подсунуть вещи, которые они прятали в ящике стола. Рик много писал, жил в большом городе, и его было нелегко обмануть.

Ходили слухи о городе, что у титулованного британца был кошелек с деньгами и новая схема в рукаве. Репортеры и администраторы без работы приходили к нему, он выслушивал их слова и сделал заметки. Поэты и писатели присылали ему рукописи, а он обещал их прочитать и читал. Мельница уже начала молоть. Секретарь был занят, файлы накапливались, и довольно скоро где-то должен был быть офис.

Это была работа Ланни. Он отправлялся на разведку в машине в один город за другим, беседуя с агентами по недвижимости. Ничто приемлемое не сдавалось в аренду. Ему придется купить, и это было серьезное дело. Офис, в котором достаточно места для четырех занятых менеджеров и их сотрудников, секретарей, файлов и чего там еще. Также дом для четверых, плюс ребёнок и его гувернантка. У каждого из четырех должен быть рабочий кабинет, а для приведения всего в порядок должно быть как минимум пара слуг. Довольно затрат, и миллион долларов не выглядел настолько большим, как казалось.

Также по соседству должен был быть печатник. Кто-то, кто мог бы сделать фирменные бланки и циркуляры и тому подобное для офиса, и мог бы начать с небольшой газеты и быть готовым к расширению. Для Ланни это означало изучение полиграфического бизнеса и получение предложений. Это означало заставить Сэма де Витта найти типографию, которую можно было бы приобрести в случае необходимости. Если вы хотели преуспеть, вы должны были быть готовы поднять якорь и отплыть, пока ветер был попутным. Если бы вы застряли в грязи, вы могли бы остаться там навсегда, оплакивая потерянную возможность.

Когда Ланни и Фредди Робин шлялись без дела в Мюнхене, Ланни рассказал о наследстве, и Фредди зашёлся, как цепная реакция. Он предложил свои услуги только за стол и жильё. Он будет рассыльным, уборщиком, шофером, всем, что позволит ему быть около этого замечательного предприятия, знать об этом и показать, что он может сделать для него. С тех пор он писал не только Ланни, но и своему дяде Ганси, чтобы тот поддержал его желание. Он страстно хотел уйти из армии теперь, когда война была закончена. Он умолял дедушку нажать на все кнопки и просить президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сделать то же самое. Этот юноша имел острый ум и мог получить образование, читая и слушая своих старших, также как если бы сидел в переполненном классе колледжа.

И вот в этот кризис пришло замечательное событие. Фредди вернулся домой! Он пришел в своей недавно отглаженной военной форме, и сам себя чувствовал хорошо и лучился старанием. Как его демобилизовали, он понятия не имел. Его дед, бывший Schieber, бывший мультимиллионер, этого не рассказал бы. Йоханнес только улыбнулся и сказал, что есть кнопки, на которые можно нажать, если знать, где их искать. Мальчик был здесь, и теперь имел работу и находился вдали от бед.

Фредди ничего не знал ничего ни о полиграфическом бизнесе, ни о риелторском бизнесе. Но это было с ним, как с Джерри Пендлтоном, когда он стал наставником Ланни Бэдда целое поколение назад. Бьюти спросила, чему он может научить, и он ответил: "Чему угодно, если вы дадите мне на подготовку две недели". Он был увлечен и удивительно хорошо информирован для своего возраста. Он будет выполнять поручения и приносить правильные ответы. Он звонил людям и делал записи того, что они говорили. Он садился в машину и выходил из машины, он печатал письма двумя пальцами, и все это время он поражал всех своей верой и надеждой. Он был новым поколением. Ланни подготовил бы его к роли бизнес менеджера, но было очевидно, что он был интеллектуальным типом.

Также была Лорел. Она собиралась писать для всех трех отделов, и каждый день ходила гулять по парку. Там ее разум работал. Рассказы, стихи, очерки, новостные материалы - мистер Хьюбш определил все это, и воображение Лорел будет передвигаться из одной формы в другую, взвешивать и проверять идеи, которые ей приходили. Она приходила домой и делала аккуратные записи, прежде чем что-то еще вытесняло их из головы. В течение многих лет она писала романы и рассказы, разоблачающие и высмеивающие нацистов, и она могла чувствовать, что она имела какое-то отношение к тому, что их поместили в гостиницу-тюрьму в Мондорф-ле-Бен. Теперь она будет применять свои таланты против спекулянтов, тех, кто обратил не только промышленность, но и правительство на службу оптовой жадности. Она будет писать против них со всей своей энергией, зная заранее, что критики скажут, что она тратит свои таланты на пропаганду. Была война между этикой и эстетикой, и она продолжалась долгое время. Одна сторона сказала бы, что у вас не может быть цивилизованной жизни, если у вас нет моральных стандартов. Другой скажет: что хорошего в жизни, если у тебя нет красоты?

VII

В маленьком городке Эджмир в Джерси Ланни нашел то, что, как он думал, послужит им. Поезд со станции Пенсильвания перевезёт вас под реку Гудзон и через чуть более получаса будет станция, где вас встретит машина. И через пять километров вы окажетесь на месте. Или на автомобиле можно проехать весь путь через Тоннель Холланда и автомобильную эстакаду Пуласки. Ланни показал коллегам план. На окраине города был прелестный старый особняк. Семья распалась, как и особняк, превратившись в общежитие для рабочих на военном заводе неподалеку. Завод внезапно остановился, и большинство рабочих ушли. Место можно было купить за двадцать четыре тысячи долларов, что было дорого, но тогда всё было дорого.

На первый взгляд, всё выглядело удручающе, как он их предупреждал. Грязно и захламлено. Но армия использовала одно замечательное устройство, ДДТ-бомбу. Её надо поставить на пол и повернуть небольшую ручку, и она начала выдавать тонкие брызги. А после туман распространится по всему дому. С тремя или четырьмя такими бомбами в разных частях больше никогда не придется думать о паразитах. Затем можно всё отскрести и вычистить и произвести косметический ремонт помещения, если найти работников для этого. В подвале была печь, и человек приходил ночью и утром следил за ней. Было достаточно комнат. Квартира с ванной на первом этаже для Рика и Нины, второй этаж с двумя ванными комнатами и крыло с комнатой, где малыш мог играть, не мешая никому другому. Их могло это устроить.

Большая фабрика в городе производила зажигательные бомбы. Маленький мальчик, который указал Ланни место, назвал их "мусоросжигательными бомбами". Теперь фабрика была закрыта, и рядом было небольшое место, где делали взрыватели для бомб. Это было одноэтажное оштукатуренное здание длиной около пятидесяти и шириной десяти метров. Был фронт-офис, а все остальное было одной длинной комнатой. Работа прекратилась сразу, и они даже не удосужились смести металлические остатки. Можно себе представить, что пришло известие об окончании войны, и все выбежали на улицу и больше не вернулись. Через центр главной комнаты проходил длинный стол с движущейся столешницей, которая называлась лентой конвейера, а работницы сидели на табуретках. Стол можно было разобрать, а материал использовать для строительства перегородок. Они могли сделать столько маленьких комнат, сколько им нужно, и поставить небольшие газовые обогреватели с вентиляционными отверстиями на крыше или на наружных стенах. Компания просила двадцать тысяч за это место. Ланни предложил десять и рассчитывал заплатить от двенадцати до пятнадцати.

В городе была типография, и владельцем был очень взволнованный мелкий бизнесмен, который думал, что этот город станет городом-призраком. Он сделал бы их работу дешево, просто чтобы продолжать работать. Или он продаст им типографию и будет управлять ею для них. Он был уверен, что наступают паника и банкротство, и он был достаточно неосторожен, чтобы раскрыть свои страхи. Было удивительно, сколько людей, больших и маленьких, имели такое убеждение. Они жили с дамокловым мечом, нависшим над их головами. Почтенные газеты и журналы сурово упрекали такое состояние, но пессимисты считали само собой разумеющимся, что это была пропаганда.

Друзья решили: этика победит эстетику, по крайней мере, на время. Все удобства были здесь в обоих местах: вода, электричество, газ, телефоны. Были почтовое отделение и доставка почты. Телеграммы доставлялись по телефону, и в городе было несколько кафе, не элегантных, но чистых. Их гости могли приехать на поезде и с вокзала быть доставлены до места, или они могли приехать на автомобиле, если пожелали. Четверо могли бы сделать свою работу здесь и иметь шанс на успех. В городе можно было нанять людей, и, пока у них были деньги. И их встретят с распростертыми объятиями.

Ланни сделал свои предложения и провёл свои сделки. Сделки были обеспечены эскроу счетами в местном банке, и это было так же хорошо, как право собственности. Фредди Робин шнырял по всему городу, выкапывая людей для выполнения различных работ. Некоторые из тех, кто собирался вернуться в Нью-Йорк, были рады узнать, что город все-таки не умрет. Девушки, которые делали взрыватели бомб, теперь научились делать трафареты и почтовые бумагу.

Прибегал репортёр для городской газеты. О чем это все? Они сказали ему, что собираются создать литературное бюро и выпускать небольшую газету, но не новостную газету, так что ему не о чем беспокоиться. Конечно, он захотел эту историю, и приятный джентльмен по имени Билли Бэдд сообщил всё необходимое. Там были знаменитая писательница Мэри Морроу, настоящий английский баронет и его леди, о боже мой! Можно видеть, как вспыхнули глаза репортера, и можно быть уверенным, что город загорится. Они оплакивали гибель завода зажигательных бомб и завода по производству взрывателей, а здесь они собирались стать знаменитыми. На самом деле, прямо в здании по производству взрывателей должна была быть радиостудия, а Эджмир, шт. Нью Джерси, появится на карте!

VIII

Это была равнинная местность, мрачная и пустынная зимой, везде снег, и ничего зеленого, только несколько неуклюжих сосен. Но это их не волновало, они знали, что придет весна, и садовник высадит цветы в обоих местах. Особняк назывался Ивы, а большие деревья давали тень, когда это было необходимо. Фредди пришел и увидел, что печь продолжает работать, иначе водопроводные трубы могли бы лопнуть. Некоторые из жильцов еще не выехали, но несколько десятидолларовых купюр привели их в действие, а затем пришли уборщицы. И они вычистили офисное здание. Декораторы приступили к работе, а в офисе стали стучать плотники. Пиломатериалы были почти недоступны, но по счастливой случайности они нашли гипсокартон для перегородок. Пришли жестянщики, но у них не было труб. И газовые обогреватели были только у старьёвщиков, поэтому Фредди поехал в Ньюарк и осмотрел такие места. Нужно обдумать и смотреть за столькими вещейами. Кругом был такой дефицит, что приходилось проехать десятки километров, чтобы получить ящик гвоздей.

Мать Фредди слышала о том, что происходит. Ланни встретил ее впервые, когда он был гостем на яхте Йоханнеса Робина, совершавшей круиз по Средиземному морю. Рахиль тогда была доброй и тихой девушкой со сладким голосом контральто. Её муж играл на кларнете, и, поскольку Ганси и Бесс были вместе, это было музыкальное путешествие. Будущее было милостиво скрыто от них, и они понятия не имели об ужасах, которые их ждали. Когда нацисты схватили мужа Рахили и заткнули его в Дахау, Ланни обладал магией, чтобы вытащить его, и за это он навсегда остался героем в глазах Рахили. Теперь у нее появился новый муж и новая семья, но она могла на несколько дней оставить их на попечении Мамы. Это была бабушка, жена Йоханнеса.

Они хотели мебель для дома и офиса, а цены, которые запрашивали магазины, были просто скандальными. У Рахили, теперь полной женщины среднего возраста, была своя машина, и она взяла на себя эту работу. Она поселилась в соседнем отеле и выследила все магазины подержанных вещей в Ньюарке и близлежащих городах. Она спорила и ругалась, переходила от одного к другому. И к тому времени, когда маляры ушли из Ив, а плотники покинули завод по производству взрывателей, она накопила на два вагона новой и бывшей в употреблении мебели примерно вдвое дешевле, чем Ланни. или Лорел должны были бы заплатить.

И не только это, она позаботилась о том, чтобы правильно подобранные вещи были выгружены и установлены на место. Она побеседовала с поварами и домработницами и выбрала достойных. Она разобралась с поставками электричества, воды, газа, угля, телефоном, сбором и вывозом мусора. Столько всего нужно, чтобы выжить в цивилизованном мире! Те литературные люди в Нью-Йорке могли продолжать работать над своими планами по спасению мира, и тем временем Рахиль и ее сын обеспечат им дом, в который можно переехать, теплый и чистый, с продуктами в кладовой, и простынями и одеялами на кроватях. С готовым кофе или апельсиновым соком, когда они просыпаются утром.

Более того, Рахиль пообещала, что она будет приезжать раз в неделю и смотреть, чтобы слуги не пренебрегали ими, а торговцы не обманывали их, и проверять правильность их счетов перед оплатой. Мир был полон людей, которые были готовы воспользоваться любой найденной ими слабостью. Они предположили бы, что люди, которые пытаются спасти мир, были бы легкой добычей. Пусть Рахиль будет иметь дело с ними, и они узнают разницу!

Лорел и Нина считали её даром небес. Лорел меньше всего на свете любила домашнее хозяйство, и Нина, которой приходилось заниматься этим много лет, теперь хотела сосредоточиться на радиостудии. Пусть Рахиль кормит их и согревает их, и будет вечно благословенна. Когда нужно будет устроить вечеринку или прием, пусть она будет поставщиком и хозяйкой. Никаких коктейльных вечеринок, в этом они были едины. У них будет кофе и фруктовый пунш, а те, кому это не понравится, могут носить фляжки в карманах и уходить в туалет, чтобы хлопнуть.

Нина обнаружила, что им не нужно ходить на радиостанцию в многолюдном городе. Они могли установить микрофон за очень небольшие деньги в одной из комнат своего офиса. В назначенный час телефонная компания предоставит им соединение, и они будут говорить дистанционно. Так они могли избежать путешествий и иметь все в одном месте. Стенограф может записать программу во время передачи и напечатать ее на бумаге. Для фанатов и заказов они указывали адрес Эджмира, а в городском почтовом отделении им выдали воображаемый почтовый ящик 1000, Эджмир, шт. Нью-Джерси. Даже умственно отсталый мог запомнить это.

Мистер Хьюбш порекомендовал станцию WYZ, которая может заинтересоваться их проектом. Эта станция занималась тем, что называется "класс", "уклон", "шлепок" или "тон" - для этого было "много причудливых слов". Богатые угощали богатых, пытаясь заставить себя чувствовать себя важными. Издатель сказал: "Богатые скучают и ищут что-то новое. Будьте очень элегантными и впечатляющими".

У Нины и Лорел был спор о том, кто из них мог бы лучше договориться о времени на радио. Лорел настаивала на том, что настоящая баронесса была гораздо более внушительной личностью, чем автор, которых в городе были тысячи. Нина, с другой стороны, утверждала, что это был профессиональный, а не социальный вопрос, и что иностранный акцент может пробудить недоверие. Рик согласился с ней, поэтому Лорел взяла на себя эту обязанность.

Она написала, стараясь использовать фешенебельную почтовую бумагу и конверт. Она представилась как автор романов и журнальных рассказов, желая поговорить с ними о серии программ. Она дала свой номер телефона, и ее телефон зазвонил в одиннадцать на следующее утро. Это был тот час, когда начинается стильный бизнес. Бархатный голос объяснил, что это был мистер Арчибальд, руководитель программы. Он был бы рад, если бы она навестила его в тот же день и позволила ему показать ей студию.

Место было на верхнем этаже, выходящем окнами на Центральный парк. Там были все предметы роскоши: бархатные ковры, мягкие диваны, леди секретарь с голосом голливудской герцогини. Все были одеты с показной роскошью. И посетительница была одета также. Пришел менеджер в визитке, в брюках в полоску и с бутоньеркой. Можно подумать, что находитесь в странном старом здании Государственного департамента напротив Белого дома. Он провел ее по мраморному коридору с малиновым ковром и канарейками, поющими в залитых солнцем окнах, и показал ей студии, диспетчерские и технику, о которой она ничего не понимала. Они управлялись дистанционно, их передающая станция находилась в Джерси.

В личном кабинете мистера Арчибальда Лорел деликатно подошла к своей теме. Она жила в Германии до войны и сразу после армии вернулась туда. Она видела ужасные зрелища и решила помочь предотвратить подобные вещи в будущем. У нее есть достаточная поддержка, и ее идея заключалась в том, чтобы с самого начала занять четверть часа, один раз в неделю, и пригласить компетентных авторитетов во всех сферах мысли и задать вопрос о причинах войны и о том, что можно сделать, чтобы устранить их.

"Очень интересная идея", - сердечно согласился мистер Арчибальд. Скептически настроенная леди не могла не задаться вопросом, каким было бы выражение его лица, если бы она попросила его время вещания пожертвовать.

"В чем я сомневаюсь", - сказала она, - "заинтересует ли такая программа вашу специальную аудиторию".

- У нас очень интеллектуальная клиентура, мисс Морроу. Мы приучили их слышать идеи, обсуждаемые с любой точки зрения.

- Мы хотим время, когда мужчины и женщины будут находиться у себя дома. Где-то между шестью и девятью вечера.

- Это самые лучшие часы, понимаете. Они довольно дорогие.

- Сколько бы они нам стоили?

- Где-то около двухсот долларов за пятнадцать минут. Конечно, если у вас есть спонсор...

- Нет, нам не нужен спонсор. Наша идея - перепечатать программу в небольшой еженедельной газете вместе с другими материалами, имеющими отношение к этой теме, и мы расскажем нашим слушателям об этой газете и предложим им подписаться на неё.

- На это мы посмотрим с большим колебанием, мисс Морроу. Мы стараемся поддерживать атмосферу высокого класса, как вы знаете, если вы слушали наши программы.

- Я понимаю, и я уверяю вас, что мы справимся с этим вопросом достойным образом. Мы никогда не будем пытаться оказывать давление на людей. Мы просто скажем: 'Если вам интересно то, что вы только что услышали, и хотели бы иметь это в печатном виде, вы можете подписаться на нашу еженедельную газету, которая содержит эту программу'. Наша идея состоит не в том, чтобы покрыть стоимость программ, а только стоимость газеты. Безусловно, продавать идеи в печатном виде так же достойно, как продавать духи или сигареты.

"Полагаю, все будет в порядке", - признался мистер Арчибальд. Это была сообразительная леди, и он знал, что один из спонсоров его программ был одним из самых светских журналов, и что он бессовестно выпрашивал подписки. Он сказал: "Если у вас есть сомнения в том, что нашей клиентуре будет интересна ваша идея, почему бы вам не попробовать это выяснить. Позвольте мне сейчас дать вам микрофон, и вы расскажете им об этом".

"Сейчас?" - воскликнула Лорел во внезапной панике.

- У нас есть музыкальные вставки, которые мы всегда можем сместить в пользу чего-то особенного. В следующие несколько минут у нас начинается одна из них.

- Но я никогда не говорила по радио, мистер Арчибальд!

- Всегда должно быть в первый раз. Это не так трудно, как вы представляете себе. Просто подумайте о каком-то друге, которому вы хотели бы сообщить об этом, и представьте, что вы разговариваете с этим человеком. Используйте свой обычный голос и представьте, что вы в своей гостиной".

Лорел выбрала себе крашенную хной Софи Тиммонс, которая приехала из Цинциннати и вышла замуж за барона де ля Туретт и была несчастна с ним. У нее была прекрасная вилла на Мысу Антиб, и она была подругой Бьюти Бэдд и напарницей около сорока лет. Немцы почти захватили ее во время Первой мировой войны, и она снова бежала от них во время Второй мировой войны, и теперь вернулась на землю своих отцов. Немцы построили огневую точку на территории ее виллы, а американские линкоры, пытаясь поразить это место, разнесли её виллу вдребезги. Да, старая добрая Софи наверняка не захочет больше войны, поэтому Лорел расскажет ей о своём плане.

Сидя за столом с микрофоном в несколько десятков сантиметров перед ней Лорел проверили ее голос и сказали, что все в порядке. Диктор стоял рядом с другим микрофоном. Для него все это было ежедневной работой. Но для нее это было чем-то, что заставило ее сердце биться, а остальную часть ее внутренностей рухнуть вниз. Вспыхнул маленький красный свет, и они были в эфире. Диктор сказал: "Леди и джентльмены, мы откладываем нашу музыку на Коктейль-час, чтобы услышать очень уважаемого гостя, который почтил нас своим присутствием". Он стал перечислять названия книг и статей Лорел и рассказывать о ее поездках за границу. - "Мисс Морроу рассказала нам об очень интересной радиопрограмме, которую она планирует, и мы предложили, чтобы она рассказала вам об этом и выяснила, хочет ли аудитория WYZ, чтобы она стала постоянной рубрикой этой станции. Мисс Морроу сказала нам, что она никогда раньше не выступала в эфире. Мы подчёркиваем, что она говорит экспромтом и без какого-либо времени на подготовку. Если вы заметите признаки нервозности, мы уверены, что вы обязательно сделаете скидку. Мисс Морроу."

Слушатели не отметили таких признаков. Лорел, на четвёртом десятке, была спокойным человеком с самообладанием. Присутствие Софи было необходимо только на минуту или две. После этого она запускала план, который обдумывала и обсуждала около года. Мир был опустошен войнами, которых раньше никогда не знали. Должна быть какая-то фундаментальная причина для таких ужасных вспышек разрушений, и если в идее демократического процесса было что-то, то люди должны выяснить, что послужило причиной мировых войн и какие меры были необходимы, чтобы остановить их. Группа друзей поставила перед собой задачу провести такое расследование. Их идея состояла в том, чтобы проводить регулярные встречи в прямом эфире и приглашать самых мудрых и информированных мужчин и женщин, которых они только смогут найти, чтобы прийти и принять участие в обсуждении этого вопроса.

- Как только что сказал вам диктор, леди и джентльмены, я не пришла сюда, чтобы выступить с речью. Я просто заглянула, чтобы узнать, будет ли доступно время, и сколько это будет стоить. Я спросила, будет ли аудитория WYZ заинтересована в такой программе, и мне посоветовали спросить вас, что я и делаю это сейчас. У нас есть финансовая поддержка, поэтому мы не просим денег. Наша идея выпускать небольшую газету, содержащую недельную программу и другие материалы, относящиеся к этой теме, и когда-нибудь мы можем пригласить вас подписаться на эту газету по такой низкой цене, что вы, возможно, захотите предложить такую подписку всем своим друзьям.

- В настоящее время я надеюсь, что вы скажете нам, будете ли вы слушать раз в неделю программу, в которой обсуждаются причины войны и ее предотвращение. Похоже, что эти войны ведутся раз в целое поколение. Как раз в то время, чтобы заполучить наших сыновей. А потом и наших внуков. Мы придерживаемся мнения, что последняя война была слишком ужасна, чтобы когда-либо повториться. И поэтому мы усыпляем себя и просыпаемся только тогда, когда уже слишком поздно. На этот раз я надеюсь, что некоторые из нас не дремлют и потратят время, чтобы разобраться в корнях этого вопроса и выяснить, почему народы мира не могут оставаться в пределах своих границ, решать свои собственные проблемы и оставлять своих соседей в покое. Будет ли Организация Объединенных Наций эффективнее, чем Лига Наций? Или правда, что заявлял покойный генерал Паттон, что войны неизбежны и естественны для нас, людей? 'Человечество - это война', - сказал он, Так ли это, или есть факторы, психологические или патологические, политические или экономические, которые можно обнаружить и исцелить, чтобы нации могли разоружиться без страха?

- У меня есть некоторые идеи по этому вопросу, и, без сомнения, у вас также есть. Вопрос в том, захотите ли вы сверить свои идеи с мнением самых мудрых и лучших людей, которых мы сможем представить вам? Я хотела бы знать, ваши ответы на этот вопрос. Так же, как и те, кто руководит этой станцией. Если у вас есть, что сказать нам, пожалуйста, сразу же пишите Мэри Морроу на адрес этой станции. Я прочитаю ваши письма, как и другие, кто поможет нам принять решение.

Вот так это было. Мистер Арчибальд улыбнулся и сказал, что у нее очень хороший голос по радио, и было бы ей интересно услышать, как он звучит. Она была удивлена, и он сказал ей, что в природе никто никогда не слышит свой собственный голос. Говорящий слышит из своего рта, как из автомобиля. Он отвел ее в другую комнату, где был фонограф, и поставил пластинку на место. Странный опыт - там была ее речь, слово в слово и ясная, как колокол. Но это был другой голос, и она вряд ли узнала бы его. Это было все равно, что смотреть в зеркало и видеть там еще одно лицо. - "Так вот как меня слышит мир!"

Ей дали запись, чтобы она могла взять ее домой и проиграть для своих друзей. "Мы всегда делаем две записи", - сказал элегантный мистер Арчибальд; - "Одну для выступающего и другую для наших файлов". Лорел подумала о некоторых строках английского поэта Клафа, которые Ланни любил цитировать. В них говорил дьявол или какой-то злой дух: "Как приятно иметь деньги, хей-хо, Как приятно иметь деньги!"

Также было приятно иметь живую идею, как обнаружила Лорел, когда она вернулась в студию на следующий день, чтобы посмотреть, есть ли почта. Самое поразительное! там был стол, на котором лежали письма, адресованные Мэри Морроу, и все от людей, которые написали и отправили свои письма предыдущим днем или вечером! Ей пришлось взять некоторые из них и осмотреть их, прежде чем она могла поверить своим глазам. Их было так много, что они заполнили большую картонную коробку, и мальчик должен был унести ее и поставить в такси для нее. Дома она сидела и открывала их, дрожа от восторга. Когда пришёл Ланни, они вместе танцевали.

Нет, американцы наверняка не хотели Третьей мировой войны! Они так мало этого хотели, что заплатили бы за это. Они клали в конверты чеки, долларовые купюры и десятидолларовые купюры и отправляли их неизвестному голосу из эфира! Видимо, способ получить деньги в Америке - это сказать, что ты их не хочешь. Потоп длился неделю, и он принес достаточно денег, чтобы заплатить за первые четверть часа. Это также принесло не менее трех предложений о браке от джентльменов, которые объявили себя подходящими. Но Лорел они не подходили.

___________________________________________________

КНИГА ВОСЬМАЯ

Любите правду и победите черта⁵³

___________________________________________________

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Грядёт новый мир⁵⁴

У четырех заговорщиков Мира была задача выбрать названия для своих различных предприятий. "Что в имени?" - спросил Шекспир, и Америка ответила: "Всё". Дайте вещи хорошее имя, и люди будут помнить его и говорить о нём. Хорошее имя должно быть коротким и должно рассказать вам, о чем оно. "Отдел памятников, изобразительного искусства и архивов"- как это кто-нибудь мог запомнить? В результате этого мало кто слышал об этом отделе, и те, кто раньше, описали его назначение, не пытались вспомнить его название. Но люди помнили "Голубого орла", "Новый курс", "Великую старую партию⁵⁵".

Ланни сказал: "Наша программа сводится к миру и общественной собственности. Давайте назовем её МОС". Но Лорел с достоинством сказала, что её перепутают военной специальностью. Они пробовали другие комбинации, но не нашли ту, которая понравилась им всем, пока Нина не заметила: "Мир - это то, что мы хотим, и это кажется мне хорошим словом, коротким и благозвучным. Почему бы не назвать газету Мир?" Это поставит её в один класс с Life и Time.

С точки зрения тиража эта перспектива им понравилась, и они согласились. Они использовали в качестве своего лозунга бессмертные слова генерала Гранта: "Позвольте нам жить в мире", ставя его после названия газеты и открывая и закрывая ими свои радиопрограммы. "Программа мира", так бы она называлась. Что касается названия их газетного синдиката, то оно должно как можно меньше походить на пропаганду. На самом деле оно и не было бы пропагандой, потому что они брали бы любое хороший текст, на который натолкнулись, при условии, что он не был антиобщественным. Они помогли бы распространить его и заставить оплатить, если могли. Они хотели получить нейтральное название и приняли решение о "Бюро Эджмира".

Рик устроился на эту работу, как лебедь в маленький пруд в Плёсе. Ему нравилось больше всего лежать в постели с пачкой рукописей. И как легко было получить такую пачку в великом мегаполисе Маммона! Так много людей думали о писательстве как о легкой, достойной и превосходно вознаграждаемой работе. Разошлите одно объявление, и оно распространится по всей земле. Пойдут конверты большие и малые, часто без оплаченного ответа, а иногда и без адреса автора.

Но опытный редактор учится экономить свое время. Дегустатор вина не должен делать ни одного глотка, а дегустатор яиц, конечно, не должен есть все яйцо. Рик знал, чего он хотел, и его быстрый взгляд бродил со страницы на страницу. То, что он искал, не обязательно должно быть произведением умелого писателя. Это даже не должен был быть кто-то, кто умел писать. Это должен был быть кто-то, у кого было что-то стоящее, что сказать. Кто-то, кто имел опыт и глубоко его чувствовал. Кто-то, кто знал мир и думал о жизни, были ли его мысли грустными или веселыми, обнадеживающими или отчаянными. Текст может быть отредактирован и исправлен. Но глубина, новизна, значимость - это были качества, которые не приходили валом в редакции, а редакторы походили на шахтеров на приисках, надеющихся на самородки и в основном добывающих песок и ил.

Рик и Лорел посетили офис газетного синдиката Acme. Лорел пошла вместе, потому что Acme занимался ее рассказом об испытаниях атомной бомбы в Нью-Мексико и очень хорошо с ним справился. Они были рады встретиться с ее английским другом-редактором и услышать о проекте бюро писателей. Излишне говорить, что два искателя приключений ничего не сказали о своей идее изменить мир. Они мягко намекнули, что они заинтересованы в материалах прогрессивных взглядов, и эти бизнесмены ответили, что они справятся со всем, что возьмут их газеты, и они будут рады рассмотреть всё, что успешный драматург и популярный романист считают стоящим. Новый талант? Да, конечно, они стремились к этому, и если эта компетентная пара была готова выступать в качестве собирателей талантов за определённую долю, какая новость может быть радостнее?

Они собирались иметь радиопрограмму и небольшую еженедельную газету для перепечатки ее текста вместе с другими материалами. Они будут использовать оба эти средства для продвижения бюро писателей. Мистер Адамс и мистер Маккензи сказали: "Хорошо!" и вызвали мистера Смайта и мистера Голдфарба, чтобы узнать об этой организации. Те тоже сказали "Хорошо!" Они были бизнесменами. И когда кто-то смотрел на нашу пару, он мог видеть, что у них есть деньги, а когда кто-то их слушал, он мог видеть, что у них были мозги. Слово "Мир" никого не пугало. Конечно, все хотели мира. И если из него можно сделать читабельный текст, то газеты тоже его захотели бы. Когда Рик спросил, допустимо ли для них использование какой-либо текста синдиката в их газете после публикации в газете синдиката. Ответ был таков: никто не будет возражать против этого. В газетах текст жил только один день, а на следующий день он оказывался в морге.

Итак, счастливая пара ушла и отчиталась перед своими супругами. По совету своего друга издателя и рекомендованного им адвоката они разработали контракт, который должен быть представлен авторам. Они будут иметь дело только с первыми правами на публикацию по частям. Они не будут пытаться ограбить автора книги или фильма или его другие права. Они купят первые права на публикацию по частям небольших вещей за наличные. С другим материалом, таким как серия или что-то, что, по их мнению, было спекулятивным, они заплатят автору десять процентов от покупной цены за тридцатидневный вариант, который дал бы им время, чтобы попробовать рукопись в синдикате. Они оформили свои условия в шапке фирменного бланка:

Бюро Эджмира является некоммерческой организацией, созданной для содействия выпуску материалов либеральной направленности. Бюро не стремится извлекать выгоду из своих авторов, но возмещает расходы своей деятельности. Его бухгалтерская отчетность будет проверена, и годовой отчет будет представлен его авторам. Если предприятию повезет получить прибыль, то эта сумма будет передана Американскому фонду мира для использования в его Программе мира и еженедельной газете Мир.

Очень приятный пожилой адвокат, который подготовил их контракт и проверил все их деловые отношения, не прислал никакого счета за свои услуги. И когда они напомнили ему об этом, то он сказал им, что он поэт и будет рад, если они помогут распространить его стихи. Он не хотел, чтобы ему платили за его юридические услуги, потому что он тоже был заинтересован в мире. И они столкнутся с таким случаем не раз.

III

Когда Рик не читал рукописи, он разговаривал с писателями и редакторами. Он выбрал своим главным помощником редактора одной из больших ежедневных газет. Филипа Эджертона из-за плоскостопия Армия признала негодным для военной службы, но это не помешало ему читать рукописи. Ему только перевалило на четвёртый десяток, и он был парнем по сердцу Рика, нервный, очень увлеченный и с нюхом гончей на запах хорошего текста. Он был прикован цепью к столу, читая материалы, которые для него не представляли никакого интереса, а мысль о том, что он мог бы читать тексты близкие к его собственным интересам, заставила его задуматься о своей работе. Он знал газетное дело, работая там после окончания колледжа. Он был со Среднего Запада и получил образование агента по продаже книг, продавая хорошую литературу фермерским женам и питаясь с урожая. Теперь у него была жена и двое детей, и он жил в Нью-Йорке на восемьдесят долларов в неделю. Если Фонд заплатит ему такую плату, что он будет работать сверхурочно, и, возможно, сам что-нибудь напишет.

У каждого из четырех сторонников должен был быть секретарь. Четыре хорошо подготовленные леди, две из них молодые и две среднего возраста, и все они должны чураться ярких огней и стремиться некоторое время прожить в сельской местности. Можно было бы с уверенностью предположить, что, по крайней мере, половина жителей Мегаполиса мечтала из него уехать. Или, во всяком случае, они так говорили. Эджмир был достаточно близко, его можно время от времени покидать, а друзья могли приезжать на выходные. Это было бы совсем не плохо. И они охотились за меблированными комнатами со столом, или чтобы двое из них могли вести хозяйство в маленькой квартире, если бы могли найти такую.

Эджмир был готов приветствовать их всех. Настал день, когда они переехали с сумками и багажом, и это был шумный день. Прежде чем они успели распаковать свои вещи, появился Эджмир во всей красе в виде молочника, который хотел продать им молоко, продавца овощей, который был готов их посещать два раза в неделю, пекаря и так далее. Самым важным из всех был товарищ Типтон, который пришел предложить им сдать бельё в прачечную и в то же время приветствовать их от имени рабочего класса этого сообщества. Товарищ Типтон водил машину прачечной, выкрашенную, но давным-давно, в белый цвет, в военное время краски было мало. У него были свисающие белые усы и обильные волосы, и кто-то из его предков, должно быть, целовал Камень Красноречия.

Какую историю жизни он мог рассказать - и он рассказал её! Нина случайно оказалась на улице и выслушала его, а потом передала рассказ другим. Он эмигрировал в Австралию. Затем он стал продавцом готовых лекарств, продающихся без рецепта врача. Именно так он изучил психологию и впитал свои радикальные идеи.

"Я сам философский анархист", - сказал он, - "но моя жена социалистка, поэтому я должен быть местным жителем и воспитывать их в духе свободы мысли и деятельности. Моя жена тоже последователь методизма, поэтому я принадлежу и к церкви, и мы обратили в свою веру несколько человек. Кроме того, я предлагаю идею или две вместе с услугами прачечной, так что вы обнаружите, что у вас есть много друзей и доброжелателей в этом городе, но, не дай Бог, не среди зажиточных. Они вовсе не уверены, что хотят вас, но деньги, которые вы потратили, одержали верх, и они не выдворят вас с первым поездом. Мне сказали, что вы из Англии, товарищ Нилсон, и мы гордимся тем, что делают англичане. Когда вы устроитесь, вы все должны прийти и познакомиться с местными жителями. Моя жена готовит бобовые ужины, и таким образом мы привлекаем молодых людей. Они не так стремятся к идеализму, как мы, старики, но у них хороший аппетит. Моя жена работает в прачечной, а я собираю грязное и доставляю чистое. Там были рады, что старик делал это в военное время, и я держусь, ожидая следующей войны. Я не такой оптимист, как вы, ребята, но я готов внести свой вклад в попытки разбудить людей. Я приезжаю в эту часть города каждую пятницу, но если вам будет удобнее, то приеду еще раз в другой день. Мы, красные, должны держаться вместе".

"Товарищ" Нилсон сказала своим друзьям, - "такое вряд ли могло случиться в Англии".

Бюро уже заработало. Ему не нужно много вещей, только секретарь и папка с большими карточками для отслеживания рукописей. Лорел написала статью о Геринге после поражения, основываясь на интервью Ланни и письмах Джерри. Она написала еще одну статью о немецких ученых, об их неудаче с атомной бомбой и о том, как они восприняли американский успех. Эти две статьи были актуальны. Они были интересны и важны, и синдикат взял их, как и газеты. Рик написал короткую статью, строго объективную и основанную на фактах, о тяжелом положении Британских островов, на которых пятьдесят миллионов человек ютились на очень маленьком пространстве и жили за счет угля, железа и судоходства. Их сбережения почти все ушли, и они должны экспортировать или умереть. Не имело большого значения, было ли у них лейбористское или консервативное правительство, оно должно было заставить их усердно работать и жить впроголодь. Рик не упомянул, как президент Трумэн внезапно и бесцеремонно прекратил ленд-лиз, потому что это можно было бы счесть пропагандой и могло бы убить эту статью.

Запуск радио и журнала был следующим вопросом. Оба должны быть готовы в одно и то же время. И этот старт будет не как у автомобиля, который может стартовать медленно, а как у реактивного самолета, который должен прыгнуть в воздух. По своему опыту они знали, что на следующий день после того, как они выйдут в эфир, будет поток почты, и должна быть структура, ожидающая и готовая справиться с этим потоком. Холдеман-Юлиус любезно написал, рассказав им, как это делалось в Жираре, шт. Канзас. В центре комнаты стоял длинный стол, а девушки сидели напротив друг друга и складывали деньги в кучу перед собой, что немного усложняло кражу. Каждое письмо или заказ должен быть помечен цветным карандашом с указанием суммы денег в конверте и того, были ли деньги наличными, чеком или денежным переводом, а также инициалы девушки, которая обработала данное почтовое отправление. Суровая строгая начальница должна следит за этим процессом, и время от времени другая девушка должна принимать обработанные почтовые отправления и деньги, подводить итоги и проследить, чтобы деньги были на месте. Если что-то было не так, внимание ошибившейся девушки обращалось на это, и если это случилось снова, то её увольняли. Это звучало не так приятно, но это был бизнес. Начальницу рекомендовала миссис Типтон из числа ее членов методистской церкви. Она управляла офисом до женитьбы, и теперь ее дети выросли, и она была готова управлять другим.

Заказы были переданы другой девушке, которая наносила имена и адреса на трафареты, которые были в алфавитном порядке. Когда пришло время отправки по почте, эти трафареты были поданы в машину, которая, штамповала имена и адреса через трафарет, а затем выбрасывала их, готовыми к отправке. Эту машину для них предоставил Сэм де Витт. Это была замечательная машина, которая повышала уважение к эпохе, в которой вы жили. Если бы только эта эпоха время от времени не погружалась в войну и не уничтожала миллионы чудесных созданных ею вещей!

Там было все готово, кроме газет, которые должны были быть напечатаны и отправлены по почте. Это была другая работа, редакционная работа, которой они были очень рады. Так много зависело от первого выпуска! Он должен оправдать надежды всех энтузиастов, которые уже написали, и других, которые будут писать после первой трансляции. Газета будет очень маленькой и дешевой, но люди, которые возьмут ее в руки, должны сразу понять, что здесь есть что-то живое и значимое. Что-то, что они хотели бы прочитать и продолжать читать.

Вверху было название МИР, а под ним: "Позвольте нам жить в мире. Генерал Грант". В одном углу был серийный номер, Том. 1, N 1, а в другом углу: "Еженедельная газета. Цена подписки, 50 центов в год. Пакеты заказов, 100 экз. за один доллар. Справа было "Программное заявление", которое написал Рик и которое они обсуждали и тщательно редактировали. В окончательном виде оно гласило:

МИР считает, что у мировых войн есть причины, и что современная наука должна быть в состоянии обнаружить эти причины и, по крайней мере, предложить способы их устранения.

МИР обеспечен постоянным доходом из завещанного наследства и публикуется некоммерческой организацией. Он публикуется в самой дешевой форме в надежде, что даже самый бедный сможет им обладать.

МИР призовет лучшие умы, которые он сможет найти, поделиться своей мудростью по вопросу о мире во всем мире и о том, как его поддерживать. Политика газеты будет проводиться на открытом форуме. В пределах своего небольшого пространства будут предприняты серьезные усилия, чтобы охватить все аспекты данного вопроса.

МИР проводится в сотрудничестве с Программой Мир на радиостанции WYZ, Нью-Йорк, в четверг в 7 часов вечера и будет включать в себя перепечатку передачи предыдущей недели.

МИР не будет принимать никакой рекламы, кроме публикаций и предприятий, связанных с его программой.

МИР запрашивает вашу поддержку не в виде денежных пожертвований, а в виде подписки. В соответствии с правилами почтового отделения вы можете подписаться за других лиц. Вы можете отправить нам список своих друзей, членов клуба, ваших одноклассников, любой список, переводя пятьдесят центов за каждое имя. Вы можете даже отправить телефонную книгу, и все подписчики в вашем городе получат газету.

Издатели и редакторы МИР предоставляют общественные некоммерческие услуги, и их интересы и ваши интересы совпадают. Мы все одинаково пострадаем в атомной войне, если мы её не остановим.

Это заявление, не слишком большое или навязчивое, должно было появиться в каждом номере газеты. Радиопрограмма будет идти на последней странице. Экспериментально они обнаружили, что печатная страница с двойным интервалом читается около двух минут, и поэтому двенадцать минут программы будут составлять несколько меньше двух тысяч слов, примерно на странице их небольшой статьи. Они будут использовать одну или две из своих коротких статей, опубликованных синдикатом в течение предыдущей недели. Редакция будет, как правило, иметь дело с трансляцией, воплощая такие комментарии, которые редакторы могут счесть необходимыми. Без сомнения, будут приходить письма. И они будут помнить предписание Ричарда Армура о необходимости поэзии. Большинство редакторов реформаторских газет держали под рукой антологию под названием The Cry for Justice, в которой были мудрость и страсть веков. В томе 1, N 1 они поместят стихи, появившиеся в New York World более одного поколения назад, присланные на смятом клочке бумаги автором, который дал свой адрес Четвертая скамья в городском парке Сити Холл. Стихи были адресованы "Девятидюймовому орудию" и гласили:

Независимо от того, попадёшь ли ты в цель или нет,

Твой выстрел стоит шестьсот долларов.

Из тебя исходит лишь шум, пламя и сила,

Мы кормим тебя сотней бочек муки.

Каждый раз, когда ты ревешь, твоё пламя сжигает

Двадцать тысяч буханок хлеба.

А в тишине! Миллион голодных мужчин

Найдут хлеб, чтобы снова заполнить свои рты.

Или

Попадёшь ли ты в цель или нет,

Но выстрел обойдётся в шесть тысяч котлет,

Но когда твоих выстрелов нет,

Голодные найдут себе обед.⁵⁶

Эти четверо решили устроить новоселье, познакомиться со своими авторами и показать им, что на самом деле здесь живая организация и бизнес. Организация находится вне города, авторы и их жены должны воспользоваться транспортом. Тем, кто жил на Лонг-Айленде или в Уэстчестере, предстояло долгое путешествие, и они вернутся домой поздно ночью и в холоде. Новоселье назначено в воскресенье днем в пять часов, в час коктейлей в Мегаполисе. Приглашение было на вечеринку без спиртного, что давало всем справедливое предупреждение. Те, кто не мог жить без алкоголя, могли сделать глоток до того, как они вошли, и другой после того, как они ушли. Хозяева подавали ужин-буфет, который было модно называть шведским столом, smorgasbord.

Это означало почти столько же работы, сколько выпустить газету, но Рахиль и Фредди отобрали эту работу из рук редакторов. Они пошли к Типтонам, и глава этого дома согласилась испечь ветчину, поджарить индейку и приготовить все необходимое. Главой была большая толстая женщина, необычайно проворная и такая же разговорчивая и веселая, как и ее муж. "Я возьму на себя ответственность за все", - сказала она, - "но не говорите ему об этом. Под ним она подразумевала человека с белыми усами. - "Он думает, что управляет вещами, но он этого не делает", - объяснила она, подмигнув, понимая, что женщины поймут.

В назначенный час стол был накрыт в столовой особняка. И там были кучи нарезанной индейки и ветчины, несколько видов нарезанного и намазанного маслом хлеба, картофельный салат, сельдерей, клюквенное желе из банок, соленья, желе из фруктов, соленый миндаль и орехи кешью, оливки, шоколад и другие деликатесы, которые относятся к такому столу. Там была большая чаша виноградного и ананасового сока с ледяным тортом. Также дымящийся кофейник с кофе. За все это платила покойная Эмили Чэттерсворт, и ей бы это понравилось.

Авторы пришли с женами или подругами. Зажиточные прибыли на своих машинах, а бедных встретили на вокзале. Некоторые были низкого роста и толстыми, некоторые были худыми и в очках, некоторые были гладко выбриты, а у некоторых были причудливые маленькие бородки. Они всегда старались выглядеть важными, и их разговор был очень интеллектуальным, даже когда это было разговор на профессиональные темы. Большинство из них знали друг друга, но они не знали этой организации и были заинтересованы в ней и присматривались ко всему.

Место не было элегантным, но выглядело так, как будто оно должно было быть постоянным, и это было важно. Слишком много безответственных предложений пытались отнять время и энергию авторов, особенно тех, у кого были "имена". Все эти люди обещали написать для бюро, и некоторые уже были в работе.

Сэр Эрик, который беседовал со всеми, выступил в роли хозяина и представил их остальным. Они видели фотографию леди Нилсон в газетах, и большинство из них что-то читали Мэри Морроу, хотя раньше они ее не видели и не знали, откуда она. Похоже, неясный мистер Бэдд был управляющим делами или что-то в этом роде. Они не знали, что высокий худой еврейский парень был племянником Ганси Робина. А если бы они знали, то обратили бы на него больше внимания, по крайней мере, чтобы спросить, был ли он также музыкантом.

Прибыл Ганси, но без Бесс. В воскресенье вечером у нее было заседание комитета, и она сказала, что то, что делает Ланни, было буржуазной пустой тратой времени и денег. Еще один миллион долларов, который можно было бы потратить на хористок! Шофер Йоханнеса привез Ганси, у них спустило колесо. Он приехал поздно, после того как индейка исчезла. К счастью, Ганси был не ортодоксальным евреем и мог есть ветчину. Он принес свою скрипку, что он делал только в тех случаях, когда он хотел оказать его хозяину особую честь.

После еды они немного посидели и поболтали, а затем сэр Эрик встал, чтобы сделать несколько замечаний. Он думал, что им будет интересно услышать от членов новой группы об идеях, которые их двигают. Он извинился за то, что приехал, как иностранец, открыть образовательное предприятие в Америке. Но мир стал настолько тесным, что Британия и Америка стали соседями. Фактом было то, что Лондон был теперь так же близок к Нью-Йорку, как и Эджмир, штат Нью-Джерси во время, когда была основана американская нация. Пекин или Москва были так же близки к Нью-Йорку, как Филадельфия в те дни. Кроме того, судьбы связали Лондон и Нью-Йорк вместе. Они были союзниками, нравится им это или нет.

Далее докладчик заявил, что группа надеется сделать научную работу, а не просто говорить о мире во всем мире и тосковать по нему, но работать на него и получить его. Было определенно научно полагать, что у мировых войн были причины. Учитывая любой набор явлений, наука намеревалась найти причину для них. Это относится как к войнам, так и к раку, и, конечно, мировые войны убили гораздо больше людей, чем рак. Они хотели, чтобы лучшие мозги мира работали над проблемой причин современных войн и тем, как устранить эти причины или уменьшить их влияние.

"Мы верим", - сказал Рик, - "что главная движущая сила войны в наши дни - экономика, она является результатом конкурентной экономики и гонки за сырьем и иностранными рынками. Экономика, нацеленная на прибыль, не может найти рынки для своих товаров дома, потому что она не платит своим работникам достаточно. Экономика, нацеленная на прибыль, - это стремление к расширению, и поэтому она становится движущей силой войны. После победы в войне будет неограниченное производство, пока разрушения не будут восстановлены, затем снова будет перепроизводство и кризис.

Если эта идея верна, общественность, безусловно, должна иметь возможность рассмотреть ее. Но факт заключается в том, что если вы пишете об этом, независимо от того, насколько хорошо вы пишете, вы не сможете опубликовать свою работу нигде, кроме как в малотиражной газеты. Вы не можете опубликовать её в любой большой ежедневной газете, ни в Saturday Evening Post, ни в Collier's, ни в Reader's Digest и т. д. Все средства массовой информации - это предприятия Большого Бизнеса, и они привержены мнению Большого Бизнеса по каждому вопросу.

Мы пытаемся создать одно или несколько средств массовой информации, благодаря которым непопулярные аспекты проблемы войны и мира могут выйти в эфир, и дать возможность независимым мужчинам и женщинам жить во время написания таких работ. Сумеем ли мы создать массовое распространение наших материалов - это вопрос, но мы предлагаем попробовать и мы верим, что наш успех будет иметь огромное значение в будущем как Америки, так и Великобритании, которые отныне должны тонуть или плыть вместе. Для нас, британцев, будет очень мало пользы положить конец спекуляции в нашей стране, если вы в Америке позволите ей расти как гигантскому ядовитому анчару".

VII

Это было выступление сэра Эрика. А затем он предоставил слово Мэри Морроу. Эта маленькая птицеподобная леди была одета в простое синее платье, без крашеных губ, без макияжа на лице. Она была настолько погружена в то, что думала, что говорила слишком быстро. Получив замечание, она на мгновение остановилась, а затем снова начала медленно. Вот, что она сказала:

"Есть проблема мира, которая особенно касается нас, женщин. Если вы читаете книги наших противников, защитников войны или тех, кто говорит нам, что мы должны смириться с тем фактом, что войны неизбежны, вы узнаете, что народы должны расширяться, потому что их население увеличилось, и им нужно больше места. Lebensraum, так называют это немцы. Если бы вы жили в Германии, как я, вы бы услышали, как эти самые джентльмены выступают за большие семьи - для того, чтобы нация могла бы расширяться.

Я согласна со всем, что сказал сэр Эрик об экономических причинах современных войн, но я думаю, что перенаселение - это еще одна причина, и я знаю, что у нас под рукой есть средство. Это контроль над рождаемостью, или то, что сейчас называют планированием семьи. Все, что нам нужно сделать, - это сообщить женщинам об этом, а женщины сделают все остальное. Ни одна женщина, у которой есть разум, не хочет убивать себя непрерывным деторождением, как это делали наши прародители из пуритан и пионеров. Но когда мы пытаемся говорить на эту тему, вы хорошо знаете, с какой оппозицией мы сталкиваемся со стороны Римско-католической церкви и от законодателей, которые были избраны ее влиянием. Это, как мне кажется, является вызовом честности каждого писателя в мире.

Если вы расследуете, вы обнаружите, что католические законодатели сами используют технику контрацепции в своей личной жизни. Об этом свидетельствуют размеры их семей, а опросы показали, что более пятидесяти процентов католических женщин отвергают догмы своей Церкви в этом вопросе. Но догмы служат защите информации от бедных, которые в ней больше всего нуждаются. Они приводят к тому, что трудящееся население размножается ненадлежащим образом. А затем, когда в Италии, Испании, Польше, Баварии или других католических странах наступает голод, вы слышите гул недовольства и угроз революции, и поэтому политики и военные джентльмены решают, что страна должна расширяться, она должна захватить часть земли своих соседей, которые находятся в том же положении. Они не говорят, что они хотят убить их лишних мужчин и оставить некоторых их женщин бездетными. Но именно так они поступают, когда идут на войну, и им приходится делать это каждое поколение или около того, чтобы поддерживать свою злую систему. Избыток европейского населения раньше приезжал в Америку, но теперь у нас есть собственный излишек, и наша собственная угроза трудных времен и социального недовольства всегда нависает над нашими головами".

Когда Мэри Морроу закончила, раздались аплодисменты, и было очевидно, что на этом собрании не было жертв суеверий. Леди Нилсон произнесла несколько слов, просто в знак приветствия, а затем предложила задавать вопросы. Одна писательница спросила, предполагает ли их программа проведение слушаний всех сторон или только их собственной. Рик ответил: "Мы обсуждали эту проблему. Хорошо бы сказать, что мы проводим открытый форум, и если бы у нас были тиражи и ресурсы, скажем, Reader's Digest, было бы интересно сделать это. Reader's Digest является хитрой ловушкой для своих восьми или десяти миллионов подписчиков. Она публикует интересные статьи на каждую безобидную тему, но когда дело доходит до системы прибыли, ее злых практик и последствий, наступает молчание. Я думаю, что наш правильный ответ заключается в том, что когда Reader's Digest, Collier's и Saturday Evening Post станут открытыми форумами, и мы тоже это сделаем. Но сейчас наше пространство невелико и стоит много времени, денег и труда, и мы используем его для создания противоядия от широко распространенного яда получателей прибыли".

Писательница предположила, что иногда оппозиция стимулирует интерес. Рик сказал: "Да, конечно. И Time, и Life время от времени печатают какие-то дерзкие письма с нашей стороны. Они делают это в шутку и показывают, как они чувствуют себя в своей цитадели власти. Мы могли бы сделать это также. Лично я чувствую себя достаточно уверенно в своей способности ответить защитникам привилегий".

VIII

Ланни и Лорел отказались от нью-йоркской квартиры и привезли оттуда свою мебель, включая пианино Ланни, и теперь он играл, аккомпанируя Ганси. Этот великий виртуоз мог играть самую сложную музыку, но когда он хотел развлечь смешанную компанию, он выбирал Salonmusik, которой они будут наслаждаться. Теперь он выбрал Cavatina Раффа, что дало ему шанс раскрыть его страстные тона. И когда они аплодировали, он выдал им одно из очаровательных подражаний Фрица Крейслера Корелли. После этого Рик попросил его сказать, что он думает об организации МИР, и Ганси скромно ответил, что он не оратор, но он знает своих друзей долгое время и верит в то, во что они верят. Он придет в любое время, когда они его попросят, и сыграет по радио для них, и попытается убедить других музыкантов сделать то же самое. Это было красиво и рассчитано на то, чтобы успокоить группу писателей, которые отправлялись в путешествие с капитаном и командой, которых они не очень хорошо знали.

После этого все расслабились и обменивались идеями свободно. Когда они отправились в путь, все они, казалось, были удовлетворены, а некоторые из преуспевающих взяли бедных в свои машины, что соответствовало кодексу товарищества. Когда последние покинули пятерых сторонников, в число которых входил уже и Фредди, они сидели, согласно обычаю, обсуждая своих гостей, как они выглядели, и что говорили.

Чтобы научить мужчин чему-то, надо слушать женщин. И было поистине удивительно, что заметили Лорел ее быстрыми карими глазами и Нина ее синими глазами. Это миссис Эджертон, например! Она и ее муж путешествовали по Эджмиру с агентом по недвижимости, ища место для жизни. Когда они прибыли в Ивы, у мужа было два чемодана, а жена пошла наверх, чтобы переодеться. Она спустилась одетая в розовый крепдешин, слишком эффектная для неформального случая и слишком дорогая для дохода ее мужа. Хотя, конечно, у нее могли быть собственные деньги. Что касается внешности, то следует признать, что она у неё была. Величественная фигура, настоящие светлые волосы и спокойные безупречные черты, которые могли бы послужить скульптору образцом для Юноны. К сожалению, она осознавала, что у нее было, и проводила большую часть времени, позируя. Она давала мужчинам возможность наблюдать ее спокойное лицо анфас, а затем ее идеальный профиль. "Боюсь, она больше ни о чем не думает", - сказала Нина.

"Боюсь также, что она серьезно относится к своему социальному положению", - добавила Лорел. - "Она приняла Рахиль за поставщицу продуктов, а товарища Типтона за дворецкого и не захотела быть представленной ему.

"Не злись", - сказал Ланни, и его дама быстро ответила: "Такая женщина может испортить мужчину или вывести его из движения. Если ты не поверишь, я выйду и куплю такой же костюм, и ты увидишь, сколько он стоит!"

Да, когда дело доходит до женщин, лучше поверить на слово женщинам, которые знают это лучше. На следующее утро после этой приятной вечеринки Ланни вошел в комнату своей жены, где она должна была распаковывать вещи и приводить их в порядок, и он обнаружил, что она сидит на кровати, у нее воспалены глаза со слезами на них, которых она не могла сдержать. "Ради Бога!" - воскликнул он. - "В чем дело?"

Она пыталась сказать ему, что ничего не было. Она не хотела говорить об этом, но он настоял, и, наконец, она сказала: "Это Фло".

"Послушай, дорогая", - сказал он. - "Глупо прятать что-то от меня. Ты же знаешь, я не поклонник семейного идеала, и я никогда не буду считать тебя ответственным за дела твоей сестры. Почему ты мне не скажешь, и, возможно, я могу помочь".

- Ланни, никто ничего не может сделать. Это просто ужасно, ужасно!

- Что она сделала - ограбила банк? Она в тюрьме?

"Она должна там быть!" - Она передала ему письмо, которое только что пришло от другой богатой сестры из Балтимора. Ланни сел на кровать рядом со своей женой и стал читать его, и, прежде чем он дошёл до конца, он свистнул и воскликнул: "С ума сойти!" В письме говорилось:

"Дорогая Лорел: Возможно, ты слышала от Фло, что она поживилась тем, что она называет добычей. Она вышла замуж за старика, который был одним из наших ведущих врачей. Ему почти восемьдесят, и он довольно состоятельный. Он годами жил с двумя сестрами, почти такими же старыми, как и он сам, и Фло устроилась туда экономкой. И я полагаю, ей удалось соблазнить старика. Естественно, сестры выступили против идеи брака, поэтому затем разразилась борьба. Фло взяла его к мировому судье, а затем отвезла его обратно в городской дом и оставила его там. С свидетельством о браке в сумочке, она поехала к их загородный дом, где она знала, было много видов ценностей. Она загрузила в машину все, что там было, драгоценности, картины, антикварную мебель и другие семейные реликвии, вывезла их и продала. Она гордится этим деянием. Она сказала: 'Я во всяком случае много от них получила!'

Невероятно, как это может показаться, увлеченный старик стоит за неё, и сестры, будучи благородными женщинами, не устроили публичный скандал. Они уехали из своего дома, и теперь у Фло есть все. История распространилась повсюду в городе, и ты можешь себе представить, как я себя чувствую, живя посреди этого, зная, что мои друзья ни о чем другом не говорят. Тебе повезло, что ты находишься в несколько сотнях километров отсюда. Я был бы рада быть за сотню тысяч".

Ланни не мог сдержать смех, когда он это читал. Возможно, это был лучший способ воспринять это. Он повторил едкий девиз: "Бог дал нам наших родственников, но слава Богу, мы можем сами выбирать своих друзей". Но это не сдержало слез из глаз Лорел. - "Эти бедные женщины, Ланни, эта авантюристка выгнала их из их дома!"

- Она сделала с ними именно то, что сделала с ней мачеха. Она действовала по принципам американских индейцев. Лорел, как выяснилось, не знала принципов американских индейцев, поэтому он объяснил, что всякий раз, когда белый человек обижал индейца, индеец мстил за это следующему белому человеку, которого он встречал.

"Дорогая", - сказал он, - "нет смысла разрывать свое сердце. Ты абсолютно не имеешь к этому никакого отношения, и никто не будет винить тебя. Ты должна сказать себе, что это именно то, с чем вы борешься, с массовой жадностью. Чем выше ставки в азартной игре, тем больше давление на хрупкую человеческую природу и на сумасшедших людей. Это автоматический эффект неравенства богатства, и чем дольше оно продолжается, тем хуже оно становится. Это разрушит все наше общество, если так будет продолжаться".

Это был способ сделать это терпимым, представить это в качестве экономического тезиса, частью их крестового похода. Лорел превратила бы свой позор в социальную ярость. Она отождествит двух обиженных старушек со всеми ограбленными и угнетенными на земле. Это не совсем точно подходило, потому что даже в кооперативном обществе не было бы никакого способа предотвратить использование секса в целях паразитизма. До тех пор, пока мужчины будут дураками, женщины будут хищниками! Но, по крайней мере, нельзя воспитывать женщин так, как воспитывали Фло, и рассматривать полезное служение как позор и тщеславие, а выставление напоказ как привлекательность.

В семье Ланни браки заключались тоже! Пришло письмо от Бьюти, сообщающее ему, что Марселина встретила американского лейтенанта, выздоравливающего в Каннах, и влюбилась в него. Случилось то, что она клялась, что с ней больше никогда не случится. Но теперь она стала новой женщиной, не настолько сосредоточенной на себе. Он был хорошим парнем, вот что было с ним приключилось, он хромал и потерял правую руку. Но у Марселины было много денег, и они ладили. На этот раз должна была быть настоящая свадьба, и Бьюти хотела, чтобы присутствовал ее единственный сын!

Письмо от Парсифаля было приложено. Он писал не часто, только когда у него было что-то, что он думал, что стоит сказать. Теперь у него была любопытная история о чиновнике из Британской Индии, который возвращался домой из-за ухудшения своего здоровья и остановился в Каннах на зиму. Парсифаль рассказал ему о Боге. Не об Иегове громов, о Господе Боге сражений, а о любящем Отце, который был в его сердце. И этот последний Бог очень помог здоровью джентльмена. Он привёз двух говорящих птиц майна, живых и проворных существ, таких как вороны, длиной около двадцати пяти сантиметров, блестящего черного цвета, с белыми пятнами на крыльях и желтыми клювами и ногами. Они питались фруктами и остались в живых на пароходе, питаясь виноградом и другими фруктами, замороженными в корабельном холодильнике. Здесь, на Ривьере, ночи иногда были прохладными, их приходилось каждую ночь завязывать в бумажные мешки с небольшими отверстиями для вентиляции. Казалось, им это очень нравилось, и, когда их вытаскивали из мешков, они поднимали ужасную суету, предположительно потому, что они не знали, что это был день.

Это были молодые птицы, и они не приобретали способность говорить, пока им не исполнится год. Чиновник, мистер Джерролд, начал учить их словам, но нашел это однообразным и скучным. У Парсифаля была блестящая идея, записи, которые были сделаны для лечения больных людей во сне! Могут ли птицы извлечь уроки, как жертва амнезии, как и тысячи американских летчиков? Если так, это было бы, что рассказать миру!

Они загрузили фонограф в коляску, а старый конь отвез его в гостиницу мистера Джерролда. После этого каждую ночь, когда птиц сажали в бумажные мешки, они слышали, как фонограф медленно и отчетливо повторяет: "Бог - это все, а Бог - это любовь". После того, как он сказал это около дюжины раз, он говорил: "Бог жив, и Бог реален". Затем следовало: "Бог помогает, и Бог исцеляет". И затем: "Бог поддерживает, и Бог восстанавливает".

Чудо из чудес, это сработало! Теперь, когда птицы извлекают из их мешков, и после того, как они прекратили суетиться и проглотили свою порцию винограда Малаги, они садятся на свои места и выплакивают формулы философии Новой Мысли, трансцендентализма Новой Англии, наложенных на Идеализм Канта. Единственная проблема заключалась в том, что птица мужского пола говорила одну формулу, а его партнерша говорила другую. Их голоса не были нежными и успокаивающими, как у их учителя, но резкими и хриплыми. Тем не менее, все, кто их слышал, соглашались с тем, что у нечестивой Французской Ривьеры есть две самые набожные говорящие птицы, которые когда-либо выходили из земли Будды!

Пришло другое письмо, на этот раз с американской печатью и штемпелем Нью-Йорка. Оно было от Бернхардта Монка, и почтовая марка означала, что он доверил это письмо кому-то, возвращающемуся домой в Америку. Монк был в американском секторе Берлина и писал, что его жена и дети были с ним через много лет. Он был в порядке и служил советником Союзного военного правительства для оккупированных территорий. Его письмо показало, что он был очень обеспокоенным немецким социал-демократом.

"Американская армия разваливается", - писал он. - "Офицеры здесь в отчаянии, но, похоже, они ничего не могут с этим поделать. Вашингтон принимает решения, и если вы знаете людей, которые имеют влияние, постарайтесь, чтобы они поняли, что здесь происходит. Я знаю, что связи у вас есть. Мы разделяли надежду на то, что русские успокоятся и будут довольны восстановлением своей собственной страны. Бог знает, что они получили достаточно много от этой войны. И если они захотят придерживаться своих соглашений, они могут получить американские кредиты на льготных условиях и показать миру, что может сделать плановая экономика. Но вы знаете, Ланни, они не такие люди. У меня есть информация, что после борьбы внутри Политбюро было принято решение о жесткой политике. Они думают, что у них есть шанс на мировую революцию, и они собираются окунуться в нее.

Нажмите на все кнопки и постарайтесь, чтобы ваша верхушка поняла коммунистическую психологию. Вы должны знать, что они уважают только силу, и что, ослабляя себя, вы усиливаете их агрессивность. Это серьезная вещь для нас, немцев, которые положились во всём на союзников. Это означает концентрационный лагерь для нас, социалистов. Русские вновь открыли бывшие нацистские лагеря в своей зоне Германии и в Польше и наполняют их людьми нашего рода. Такое решение трудно принять, но мы должны решить, что революционный идеализм мертв, и то, с чем мы сталкиваемся, это старый русский империализм в пролетарском камуфляже. Это может одурачить некоторых американцев, но не может одурачить немцев, потому что мы долгое время жили рядом с русскими и видели их в действии в Берлине. В течение четверти века мы наблюдали, как национал-социализм крал наше имя и использовал его для прикрытия открытой агрессии. Мало кто из нас может быть обманут во второй раз.

Я не думаю, что красные хотят войны. Они не в состоянии сражаться и не будут долгое время. Но они хотят взять все, что можно взять без войны. Они будут испытывать вас до предела, и отступят только в тот момент, когда увидят, что это означает открытый разрыв. Соглашения ничего не значат для них, их дипломаты смотрят вам прямо в глаза и говорят в противоположность фактам, даже если они знают, что вы знаете факты. Это ужасно. Подумайте о том, что миру нужно оставаться вооруженным или начать перевооружаться, но если вы этого не сделаете, это повторится история Гитлера снова и снова. Каждое демобилизуемое вами подразделение означает новую территорию и новое население, отданное в тоталитарный мир. Я уже сожалею, что я вернул свою семью, и я думаю отправить их в какое-нибудь новое место в Южной Америке, но мы не можем быть уверены в каком-либо месте. Я сам хочу остаться. Как вы знаете, я посвятил свою жизнь демократическому социализму, и я буду служить этому делу, и будь что будет".

XII

Когда Ланни прочитал это письмо, он позвонил профессору Олстону, посадил свою жену в машину, подъехал и провел вечер со старым джентльменом. Это был первый раз, когда встретились Лорел и Олстон, и это было событием для них обоих. Но не совсем счастливое событие. Они были поклонниками Франклина Д. Рузвельта и приносили жертвы за его принципы. Только сейчас все выглядело мрачно для этих принципов, и сторонники Нового курса, собравшись вместе, ничего не могли делать, кроме как скорбеть.

"Я ничего не могу сделать", - заявил бывший "решальщик", - "в Вашингтоне новая публика, а нас там нет. Они ненавидят нас и боятся нас, и наше влияние работает наоборот. Если известно, что мы одобряем что-то, они это проклинают. Все средства управления отключены, и все делают деньги. Деловые лобби кишат в Вашингтоне и имеют неограниченные средства для распределения. Гостеприимство, подарки, зарплаты, все. Я пошел туда, чтобы осмотреться, и мне стало плохо. Я никогда не видел такого пьянства или такого буйства жадности. Все считают само собой разумеющимся, что республиканцы собираются захватить Конгресс в этом году и что налоги будут уменьшены. Налог на сверхприбыль исчез полностью. Сенатор Тафт станет новым боссом, а это означает изоляционизм. Пусть Европа идёт в ад, если захочет".

"Они хотят, чтобы коммунисты поимели Европу?" - спросил Ланни.

- О, они будут смертельно ненавидеть коммунистов и назовут их нехорошими именами, но это будет политика, предназначенная для домашнего потребления. Все по-прежнему борются с Рузвельтом, пытаясь доказать, что он был неправ. Как республиканцы, так и южные демократы. Они проклинают Ялтинское соглашение, потому что русские его не соблюдают. Как будто это было что-то против соглашения, если другая сторона его нарушает! Как мог Рузвельт знать, что они его нарушат, и что он мог сделать, если бы он узнал об этом? Обратился против Сталина и присоединился к Гитлеру? Думают ли они, что Гитлер лучше будет соблюдать соглашения?

Это были риторические вопросы. Все три сторонники мира обладали риторикой. Они могли сидеть и оплакивать, а реакционные сенаторы и конгрессмены могли бушевать и ругаться. Но русские армии оставались в Северном Иране и угрожали захватить Тегеран, если их нефтяные требования не будут удовлетворены. Они требовали северо-восточных провинций Турции и заставляли Америку посылать оружие в эту страну. Согласно Ялтинскому соглашению, они не возражали против подлинно демократического правительства в Польше. Они постепенно изгоняли всех, кроме коммунистов, из правительств Румынии, Болгарии и Венгрии. Повсюду они настаивали на установлении своих диктатур в соответствии с правилами, которыми учил Ленин и которые модифицировал Сталин, добавив еще больше грубости.

"Вот мы планируем говорить о мире!" - воскликнула Лорел. - "Нам придется менять своё мнение и призывать к вооружению?"

На что старый профессор мог только ответить: "Нет ничего более сложного, чем придерживаться среднего курса, когда экстремисты нападают на вас с обеих сторон".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Ритм новой песни⁵⁷

МЭРИ МОРРОУ, популярная автор романов и рассказов, договорилась о встрече посетить руководство радиостанции WYZ и пригласила своих друзей, сэра Эрика Вивиана Помрой-Нилсона и его леди. Имена посетителей были впечатляющими, как и их личности. Они явно были культурными людьми, знакомыми с миром и канонами хорошего поведения. Каждое слово, которое они произносили, было тщательно подобрано. И это успокаивало чувства руководителей радио. Они всегда нервничают по поводу программ "без подготовки", опасаясь, что кто-то может произнести слово, которое нельзя отозвать, и последствия которого могут быть серьезными.

Не менее важно, что писательница положила на стол руководителя программы чек на тысячу девятьсот долларов, подписанный казначеем Американского фонда мира Лорел Крестон. Мистер Арчибальд не знал, кем была Лорел Крестон, но он сдал чек и обнаружил, что он был обеспечен. Чек оплатил десять периодов, и его хороший кусок представил бы чистую прибыль процветающей радиостанции. При таких обстоятельствах легко испытывать теплые чувства. И персонал переполнился радостью и пообещал позвонить различным станциям за пределами Нью-Йорка, с которыми у них сложились дружеские отношения, порекомендовав сделать запись передач и использовать их позже. Одна такая станция находилась в Массачусетсе, другая в Пенсильвании, и мисс Морроу с воодушевлением сказала, что ее Фонд будет готов заплатить за эти дополнительные передачи.

Удовлетворенное трио вернулось в Эджмир и доложило своему радиоведущему, дружелюбному джентльмену под новым именем Билли Бернс. Возможно, его сначала не узнали бы, и он предпочел бы, чтобы его не узнавали. В течение нескольких недель он привык к себе как Билли Бэдду, но в последнюю минуту его охватило сомнение. Он знал, что его отец будет ненавидеть то, что он делал, и что его два сводных брата и их снобистские жены будут ненавидеть это даже больше. Кроме того, у самого Ланни был своего рода снобизм. В течение четверти века он сделал себе имя искусствоведа, и он хотел, чтобы его принимали за искусствоведа. Ему было неприятно и раздражало, когда люди выясняли, что он был сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и общались с ним в этом качестве. Робби заработал деньги и пусть Робби получит их и пользуется ими, и пусть никто больше не торгует его высоким положением.

Лорел взяла псевдоним, и огромное количество людей взяли сценические имена. Если Ланни собирался стать радиоведущим, пусть он начнет все заново и создаст себе репутацию, какую сможет. На сцене был Билли Берк, но не было Билли Бернса, поэтому он дебютирует в следующий четверг вечером, и если кто-нибудь из племени Бэдд узнает его голос, они оценят деликатность его чувств. Поэтому священное имя Бэдда не прозвучит по радио и не будет напечатано в газетах!

Время шло, и наступил решающий час. Два микрофона были установлены и испытаны на бывшем заводе по производству взрывателей. По телефону договорились, что в 6:55 будет установлено соединение, что даст время для проверки голосом и для передачи или получения последних инструкций. Студия была маленькой. Днём её использовали для хранения пополнения файлов, а шкафы вдоль стен оставляли достаточно места для двух микрофонов в центре комнаты и полдюжины стульев для гостей. Заслуженными гостями были Нина и Рик, Ганси, Рахиль, Фредди и Золтан. Золтан за то, что он в течение трех месяцев предоставлял в их пользование свою прекрасную квартиру.

Неопытные люди всегда с трепетом ждут рокового момента, когда подается сигнал, и они выходят в эфир. Для них это всё равно, что оказаться на небесах и использовать силу серафимов. Сработают ли их голоса, или вдруг они окажутся косноязычными? Что если им придется кашлять или чихать? Даже если они записали то, что они собираются сказать, вдруг, если их руки задрожат, и они не смогут этого прочитать? Здесь был Ланни Бэдд, которому было сорок пять лет, но он обнаружил, что у него дрожат колени. Это был его дебют, и от этого многое зависело.

Часы были сверены, и они считали секунды. Рик сел за телефон, связанный со студией в Нью-Йорке. Он услышал, как диктор сказал: "Это радиостанция WYZ. Далее представляется платная программа, и эта студия не несет ответственности за то, что там будет сказано. Рик поднял руку и теперь опустил ее.

Ланни, который уже несколько раз прочищал горло, начал самым отточенным голосом:

"Леди и джентльмены, это Билли Бернс, ведущий программы Мир. Наш лозунг: 'Позвольте нам жить в мире'. Мы - группа людей, которые пережили две мировые войны и не хотят переживать третью. Мы поставили перед собой задачу попытаться выяснить, что является причиной этих ужасных войн, и что человечество может сделать, чтобы предотвратить их. Вся история, как мы ее знаем, это история войн, но история нынешнего столетия уникальна по своим масштабам и по утратам, как жизней, так и имущества. Теперь ученые, открыв атомное деление, убедились, что следующая война будет намного хуже, чем наше воображение может себе представить. Атомная война может уничтожить наши крупные города и убить миллионы невинных людей за одну ночь.

Такая война может положить конец цивилизации, какой мы ее знаем. И это не фантазия, не кошмар. Это то, что я лично слышал из уст нескольких великих физиков, создавших эту силу, зная, что ее можно использовать либо для уничтожения нас, либо поднять нас на новую высоту счастья и свободы.

Наша цель - призвать этих ученых и других авторитетов помочь нам ответить на два вопроса. Во-первых, что вызывает мировые войны? И, во-вторых, что можно сделать, чтобы предотвратить их? Мы запланировали серию передач. И нашим первым выступающим мы пригласили известную писательницу Мэри Морроу рассказать нам о своих взглядах. Мисс Морроу находится в особом положении, т.к. она непосредственно изучила этот вопрос, когда она была на недавней войне. Она жила в Германии и видела, как готовилась та война. И она сделала то, что могла сделать одна писательница, чтобы предотвратить её. Та война затянула Америку в свой ужасный водоворот. Совсем недавно мисс Морроу побывала вместе с американской армией в Германии, и, несомненно, многие из вас читали ее статьи о страданиях и разрушениях, которые она там видела.

Зная одну войну так глубоко и от всей души ее не любя, она начинает свою работу в надежде предотвратить другую, во много раз худшую. Леди и джентльмены, я представляю вам Мэри Морроу".

III

Это заняло почти три драгоценных минуты. Ланни понадобится еще три в конце для подведения итогов. Так что у Лорел было девять минут для воздействия всем своим обаянием. Она воздержалась от подготовки письменного текста. Она полагала, что успех ее первого выступления будет достигнут человеческой дружелюбностью, и она боялась, что письменный текст сделает ее звучание литературным. Говорить с чувством было естественно. Читать с чувством было актерским мастерством, и у неё не было подготовки в этом искусстве.

Она решила, что положит микрофон на маленький столик, на случай, если у неё задрожат колени. Теперь она сидела перед микрофоном и говорила тихо и просто. Думая о доброй старой Софи, думая о тысячах Софи, а также о матерях и молодых женах. Она научилась говорить медленно. Она начала:

"Я видела ужасные вещи. Я видела вещи, настолько жестокие и злые, что я не могу успокоиться, думая о них. Они преследуют меня. Я решила, что нам нужны не эмоции, а мысли. А мыслить очень трудно. Наша нация приобрела совсем недавно новую мощь. Нам легко плакать или гневаться, кричать от радости или ругаться от гнева, но думать - как нам начать? Я пыталась думать и поделюсь с вами некоторыми из моих мыслей.

Я верю, что мировые войны не начинаются случайно. У них есть причины. Они создаются мужчинами и женщинами, такими же людьми, как вы и я. Это у них занимает много времени, и можно наблюдать, как они это делают. Я наблюдала, как годами готовилась последняя война. Я писала об этом, пытаясь предупредить людей в Британии и Америке. Это были годы, когда ее можно было предотвратить, но потом наступило время, когда было слишком поздно. Началась война, и в неё одна за другой втягивались страны. Пока не было задействовано семьдесят две страны.

Причины этой войны возникали с 1918 по 1939 год. Двадцать один год. За это время молодая женщина может найти мужа, выйти за него замуж, родить ему сына и вырастить этого сына до призывного возраста. Затем Вторая мировая война забрала его. И теперь, в начале 1946 года, процесс начинается снова. Не позволяйте никому усыпить вас ложными надеждами. Причины работают, и сколько времени пройдет, прежде чем они дадут те же результаты? Вырастить новое поколение? Некоторые дают нам пять лет, некоторые дают нам десять, около двадцати или тридцати. Атомная бомба - это более ужасное оружие. Наши соперники боятся его больше, и мы боимся, что наши конкуренты могут получить его раньше, чем мы используем его. Это может привести к быстрому возникновению проблем.

Я не собираюсь говорить вам, что причины войны просты или что я их все знаю. Я нащупываю знания, как и вы. Или вы должны так делать. Я говорю вам только, что у мировых войн есть причины, и что существует возможность для человеческого разума выяснить, что это такое. Обдумав этот вопрос и прочитав идеи многих других, я перечислила около десятка факторов, которые могут быть причинами войн, но, похоже, для меня, что все они сводятся к одной причине, что наше общество не организовано и управляется не разумом, а слепым случаем.

В старые времена это не имело большого значения. Здесь, на равнине в Нью-Джерси, где я стою, два индейских племени боролись за владение землей, остальной мир ничего не знал об этом и не пострадал. Но за последние сто лет мы создали железные дороги и самолеты, телефоны и радио, а теперь и атомные бомбы, поэтому мир стал единым, и когда Гитлер вторгся в Польшу, в войну втянулись семьдесят две страны. Кажется очевидным, что у нас должна быть всемирная организация, мировое правительство, такое, каким мы его представляем. То есть законодательный орган для принятия законов, исполнительный орган для их соблюдения и суд для рассмотрения и разрешения споров.

Если вы и ваш сосед не согласны по поводу границы, вы не достаете свои дробовики и не идете на войну. Вы подаёте в суд. Это потому, есть Закон, и вы научились уважать и соблюдать его. Теперь у нас идёт встреча Организации Объединенных Наций в Лондоне, и мы все надеемся на лучшее. Но мы знаем, что у этой организации есть фатальный недостаток, что любой из Большой Тройки может наложить вето на все, что может принять Организация Объединенных Наций. Что бы вы подумали о нашем законе, если бы три самых богатых человека в нашей стране или три крупнейшие корпорации имели право аннулировать любой закон, который их не устраивал?

Говорят, что Сталин в Ялте сказал, что он не понимает, почему Гондурас должен иметь право решать, что Советский Союз должен или не должен делать. Предложение звучит смешно, если вы так выразитесь. Но предположим, что у нас был мировой суд с судьями из каждой из пяти малых стран, скажем, Гондураса, Исландии, Швейцарии, Цейлона и Новой Зеландии, а теперь спросите Сталина: 'Как вы думаете, что даст лучший шанс на справедливость, решение этого суда или две атомные бомбы, которые будут сброшены? Одна на Москве, другая на Ленинград?

Не думайте ни на минуту, что Сталин один виноват в праве вето. Наше собственное правительство дало понять, что мы не более, чем Сталин, готовы дать Гондурасу право голоса в отношении того, что мы будем делать. Никто из Большой тройки готов подчиниться мировому правительству, и именно поэтому у нас нет мирового правительства, а есть только место для споров. Я рада, что есть место для голосов всего мира, потому что только путем обсуждения мы можем выяснить, кто виноват и что нужно в нашей безвыходной ситуации. Только путем проб и ошибок парламента плюс вето мы можем убедить себя в необходимости реальной мировой власти с поддержкой мировых полицейских сил того, что она говорит. Мы все должны наблюдать за нашей Организацией Объединенных Наций, критиковать ее и выяснять, как ее улучшить, или же поставить реальную власть на ее место".

Они согласились с тем, что в первой радиопередаче они не скажут ничего, что может напугать самого робкого слушателя своей аудитории. Они не тратили времени на разбор конкретных вопросов. Они удовлетворились бы, если бы могли заставить своих слушателей рассказать об этом своим друзьям и вернуться через неделю. Так что теперь эта серьезная леди объяснила публике нравственную притягательность своей программы. Уж очень много людей жаловались на банальность и дешевизну радиопрограмм, и здесь была проверка стремления общественности к настоящей интеллектуальной пище.

"Мы не верим", - сказала Лорел, - "что американский народ хочет слепо попасть на войну с атомными бомбами. Мы потратили много времени и средств на создание издательства и радиопрограммы из-за нашей веры в то, что есть люди по всей этой обширной земле, которые хотят жить в мире и будут заинтересованы в том, чтобы понять, почему они не могут. Мы приходим не как догматики с готовыми решениями, чтобы внедрить их в ваши головы, но чтобы выслушать мыслителей различных типов, которые знают предмет и могут сказать что-то жизненно важное.

Наша программа посвящена американскому образу жизни. Мы верим в свободу обсуждений и в правительство общего согласия. Мы подписываемся под девизом Джефферсона, что истине нечего бояться ошибки, когда разум остается свободным для борьбы с ошибками. Это не означает что мы предоставим использование нашей платформы тем, чья цель состоит в том, чтобы подорвать свободу дискуссии. Мы даем им право на возражения, но позволим им делать это в своих собственных газетах и за свой счет.

То же самое относится и к тем, кто доволен миром таким, каков он есть, и кто ценит свои проверки дивидендов больше, чем справедливое и упорядоченное человеческое общество. У них тоже есть свои мнения, и они ими пользуются. Программа мира предназначена для тех мужчин и женщин, которые считают, что мировые войны - чудовищны и ужасны, и что начало двух из них с разницей всего в двадцать один год указывает на то, что в нашем обществе есть что-то принципиально неправильное. Если вы согласны с этим утверждением, оставайтесь с нам, и Позвольте нам жить в мире".

Ведущий Билли Бернс стоял перед выступающей с часами в руке. За тридцать секунд до того, как ее время истечет, он поднял руку, и она начала свое заключение. Когда он опустил руку, она закончила, и он начал:

"Леди и джентльмены, вы слушали Мэри Морроу, романиста и журналиста, выступавшей в первой четвертичасовой радиопередаче Программы мира. Эта программа была создана группой друзей, которые считают, что мировые войны имеют свои причины и что эти причины могут быть обнаружены и устранены. Программа будет передаваться на радиостанции WYZ, Нью-Йорк, в семь часов вечера каждый четверг, а также может быть услышана на других станциях, которые согласятся ее передавать.

В следующий четверг выступит сэр Эрик Помрой-Нилсон, английский баронет, который сейчас посещает эту страну. Сэр Эрик был летчиком в Первой мировой войне и был тяжело ранен. Двое из его сыновей были летчиками во время недавней войны, оба ранены, поэтому Вы можете поверить, что он знает о войне. Он хорошо известен как драматург и журналист, и он сообщит вам об отношении англичан к долгожданному миру и об их страхе следующей войны. На следующей неделе выдающийся скрипач Ганси Робин сыграет для вас и ответит на вопросы о войне и мире. Планируются и другие программы, представляющие интерес.

Мы также хотим сообщить вам, что Группа мира организовала публикацию небольшой еженедельной газеты, где печатаются эти передачи, чтобы дать вам возможность передать их своим друзьям. Это будет небольшая четырехстраничная газета, посвященная теме мира во всем мире. Мы поставили цену так низко, что никому, кто захочет её, не придется искать деньги на нее. Цена составляет пятьдесят центов в год, что означает, что каждый номер будет стоить чуть меньше одного цента. Поскольку отправлять по почте пятьдесят центов неудобно, мы предлагаем вам отправить доллар и указать ещё одного друга, а также себя. Или вы можете отправить пять долларов и указать десять человек. Вы можете заказать газету в пачках, сто за один доллар и распространите её в своем клубе, в своей школе, в своем профсоюзе или в офисе. Если вы хотите быть щедрым, вы можете отправить нам местную телефонную книгу и указать всех в своем городе в нашем списке рассылки.

Эта газета называется Мир. Она в настоящее время находится в печати, кроме передачи Мэри Морроу, только что записанной стенографисткой. Завтра утром типография напечатает ее, и газета перейдет в печать. Мы надеемся начать рассылку завтра вечером. Адрес легко запомнить: почтовый ящик Одна Тысяча, Эджмир, Нью-Джерси. Вам не нужно ничего другого писать на конверте, просто почтовый ящик Одна Тысяча, Эджмир, Нью-Джерси.

И теперь наше время истекло. Мы благодарим вас за то, что нас выслушали, и надеемся, что вы сочли это полезным. Позвольте нам жить в мире".

Ну, они выдержали экзамен и остались живыми, и все они улыбались и поздравляли друг друга. Они вложили свои сердца в это, и события начали происходить сразу же. Телефон зазвонил. Это был мистер Арчибальд, поздравивший их за радиопередачу. Это было хорошо, и они гордились этим. А потом еще один звонок. Это была миссис Мейер Герцковиц из Нью-Йорка. Она хотела, чтобы они напечатали для нее тысячу экземпляров газеты, и утром она отправит им чек по почте. Так и пошло. У них было только два телефона, и их было недостаточно, но было почти невозможно получить больше из-за послевоенного дефицита. Дамам приходилось идти одна за другой и демонстрировать свои прелести менеджеру телефонной компании. Это была общественная служба, отличающаяся от обычных обращений к таким чиновникам.

Они принесли корзину с едой для пикника и по очереди ели и отвечали на телефонные звонки. Это было очень волнующе. Не менее трех человек отправили телефонные книги небольших городов, и группа начала сомневаться, хватит ли десяти тысяч экземпляров газеты, которые они планировали напечатать. Типограф знал, где взять газетную бумагу, при условии, что они вложат деньги. Это было то, для чего был нужен их миллион долларов. Они купили всю бумагу, которую он мог найти, и она хранилась на складе в городе. Утром ему сказали, чтобы он работал в типографии днем и ночью.

Затем они все посмеялись. Был звонок Мисс Морроу, и Фредди, отвечая, сообщил, что это был человек с голосом, похожим на фагот. Фагот сказал: "Это мисс Морроу? Меня зовут Гарольд Партридж, и я написал вам, делая почетное предложение о браке, а вы не ответили". Лорел сказала: "Мне очень жаль, сэр, но я уже замужем и у меня есть сын, которому больше двух лет. Вам нужно помочь распространить нашу газету". Мистер Партридж рассыпался в своих извинениях и обещал отправить заказ. "Никто не может сказать, что я плохой продавец", - сказала Мэри Морроу Билли Бернсу.

В своих мыслях они видели мужчин и женщин за сотни километров вокруг, спешащих складывать деньги в конверты и бросать их в почтовый ящик на углу. В Мегаполисе была изумительная система, почта собиралась каждый час или около того и доставлялась на подстанцию, где ее помещали в снаряд и выстреливали через трубу, достигая главное почтовое отделение за несколько секунд. Как оказалось, это главное почтовое отделение находилось прямо через дорогу от железнодорожной станции Пенсильвания, и на её фронтоне были выгравированы слова, говорящие миру, что ни дождь, ни снег, ни град не должны мешать этим перевозчикам быстро выполнять порученные им задачи. Это означало, что письма для почтового ящика Одна Тысяча, Эджмир, Нью-Джерси, выйдут рано утром на поезде. Почтмейстер города был уведомлен о шторме, который собирался ударить его, и пообещал иметь под рукой пару помощников. Со своей стороны, сторонники мира предложили полдюжине девушек встретить ожидаемую почту, а другие ожидали возможного звонка. Большинство из них были женщинами среднего возраста, но все они были бы "девушками", и ни одна женщина среднего возраста никогда не возражала против этого.

Все прошло по плану. Утром Фредди пошел на почту и вернулся с ликованием с двумя мешками с почтой. Да, американцы не хотели новой войны! Мешки вывалили на столы, и вся группа хотела бы взять несколько писем и вскрыть их. Но были правила, которые никогда не должны нарушаться. Ни одно письмо не должно быть прочитано, пока оно не прошло через мельницу! Девушки должны взять их и разрезать их острым ножом для бумаги и расположить их в длинные ряды. Затем открыть их по одному, положить деньги в центр стола, отметить сумму на письме синим карандашом, затем скрепить письмо и конверт скрепкой, так как кто-то, особенно иностранец, мог написать свой адрес на конверте и не оставить его в письме.

Связки писем должны быть доставлены в трафаретный резак, и только после этого может быть разрешено их обрабатывать одному из "Большой Четверки". Каждое слово должен был прочитать какой-то квалифицированный специалист, так как в дополнение к заказу письмо может содержать советы, предложения, вопросы или дополнительные предложения. Возможно, кто-то может предложить еще один миллион долларов. Кто бы мог знать? Последний авторитет и тот, кто ответит на важные вопросы, будет леди Нилсон, потому что радио было ее идея, и оно останется ее любимой вещью и питомцем. Ведь радио может сбежать со всем шоу снова, кто бы мог догадаться?

Письма были достаточной наградой за год размышлений и планирования. Они были полны энтузиазма, и лишь немногие были враждебны. Люди хотели помочь. Разные люди, старые и молодые, богатые и бедные. В первый день было не так много деловых писем, потому что они были отправлены по почте ночью из домов людей. Были письма на модной почтовой бумаге, написанные крупными буквами, которые так любят богатые, потому что они не жалеют бумаги. Были письма, написанные дрожащим почерком пожилых людей и другие от работающих людей, которые не справились с проблемой того, ставить мягкий знак перед ся или нет. Людям понравилась программа, а некоторым понравились вещатели. Некоторые пометили свои письма как "личные", но было решено, что все письма, поступившие на почтовый ящик 1000, будут проходить через мельницу. Даже письма от молодых леди, которые хотели встретиться с Билли Бернсом, и приложили свои фотографии, чтобы показать, какими красивыми были юные леди!

VII

Мельница начала молоть. Она маркировала трафареты, и они были сложены в длинные ряды в ящиках и доставлены к штамповочным машинам. Тем временем типография выдавала газеты, и их приносил мальчик. Газеты и трафареты подавались в штамповочную машину. Сэм де Витт приобрел эту машину также по себестоимости. Машина проштамповала каждую экземпляр газеты в углу, который был оставлен пустым для этой цели. Пачку газет нужно было связать и упаковать в те же почтовые мешки, в которых были доставлены письма из почтового отделения.

Четыре раза в этот день на столы выбрасывали мешки с письмами. Поскольку газеты были больше писем, приходилось приносить больше пустых мешков. В настоящее время в почтовом отделении больше мешков не осталось, и связки нужно было складывать в машину, а затем почтмейстер должен был просить о пощаде. Ему понадобится больше помощи, больше места, больше всего. Этот бизнес будет означать, что его офис получит более высокую классификацию, и он получит более высокую зарплату, так что это был отличный день и для него.

Весь Эджмир слушал эту радиопередачу, первую в истории из этого города, и впервые о городе говорили в эфире после большого пожара, случившегося несколько лет назад. Всему Эджмиру понравилось то, что он услышал, или так сообщила семья Типтон. Нужно было больше девушек, и миссис Типтон обеспечила их. В скором времени рабочая комната офиса Мира могла стать кружком шитья Первой методистской церкви. Но одна большая разница, никаких разговоров!

Очень строгое правило, нужно сосредоточиться на этих письмах и их содержании. За это девушка получала полтора доллара в час, а затем, вернувшись домой, она могла рассказать об этом семье и друзьям. И вскоре весь город узнал, что эти люди получают деньги корзинами в количествах, что им было трудно их считать. Двое мужчин относили деньги в банк. Один из них, высокий, худой, молодой еврейский парень, и у него было разрешение носить с собой пистолет Люгер, который он привез из Германии. Это было против армейских правил, но, солдаты обходили их. Они разбирали такие вещи и отправили каждую часть по почте кому-нибудь дома.

Такого рода разговоры были в маленьких городах. Все знают всех остальных, и что все делают, говорят и думают. Все внимательно следят за поведением других, особенно если они принадлежат к церквям, которые, по сути, требует этого. Таким образом, церковные девушки все знали, что настоящее имя Билли Бернса было Бэдд, и что он был женат на Мэри Морроу, так что казалось не вполне приличным продолжать называть ее "мисс". У них был маленький мальчик, которого вскоре должны были привести в Ивы. Мисс Морроу, должно быть, была той, кто вкладывал все деньги, потому что она подписала все чеки, но другим именем. Они тратили деньги, как воду, и теперь они собирали их, как будто они росли на деревьях.

Они наняли бухгалтера из Нью-Йорка, и он поселился с одним из членов церкви, так что скоро город узнает, правда ли то, что они сказали, что они не собираются получать какую-либо прибыль от этого бизнеса. Сэру Эрику и леди Нилсон платили по триста долларов в месяц, и, несомненно, каждый мог бы жить на эти деньги как лорд и леди. Адвокат Пеграм сказал, что они действительно были тем, кем они себя называли, он читал о них в газетах. Он сказал, что баронет был не так высок, как лорд или герцог, но все же он был довольно высок, и не имело никакого значения, были ли они социалистами и был ли их сын членом Парламента от лейбористской партии. Социалисты были не так плохи, как коммунисты, или так настаивала миссис Типтон. А она верила в Бога.

VIII

Все это новоприбывшие узнали от своего человека из прачечной, который раз в неделю брал вещи в стирку, и доставлял их чистыми через три дня. Он останавливался на кухне потому, что погода была холодной, и если Лорел бывала не очень занята, то она приходила поболтать с ним. Она нашла его так называемым "персонажем", а знающие люди понимали, что для романиста такая находка может быть такой же ценной, как золотая жила. Нина, которая жила на первом этаже, тоже приходила, потому что хотела понять Америку. Они согласились жить в этом городе пять лет и должны поддерживать хорошие отношения с населением. Кроме того, они обе были женщинами и любили слушать, что происходит.

Товарищ Типтон, они так и не узнали его имени, много путешествовал и узнал человеческую природу, продавая им патентованные лекарства. Он прочитал много книг, и теперь он жил среди людей, большинство из которых ограничивалось чтением спортивных страниц и комиксов. Он был философом и с удивительной терпимостью смотрел на заблуждения своих земляков. Он сообщил, что там было несколько интеллектуалов. Пожилой адвокат, молодой парень, который держал магазин канцелярских товаров, и итальянский беженец, который чистил обувь в одной из парикмахерских. Но в основном жители города были обычными людьми, против которых их человек из прачечной вёл тайную подпольную войну, вкладывая опасные идеи в их головы, не осознающие, что с ними происходит.

Он был готов сделать то же самое с полдюжиной простаков, которых как бы сбросили с парашютом в его окрестности. Он считал их простаками, потому что они не были "либертарианцами", как он сам. Они верили в правительства и рассчитывали провести реформы через правительства, не осознавая, что правительства сами по себе являются злом. Правительства были причиной войн. Правительства имели право призывать людей и приказывать им убивать друг друга. Следовательно, попытка отменить войну через правительства была равносильна попытке отразить воздействие мышьяка, принимая его в больших дозах.

Об этом он сказал им небрежно и с улыбкой. По его словам, он никогда не пытался кого-либо обратить в свою веру, потому что люди негодуют на такое обращение. "Мне просто жаль, что вы тратите свое время", - сказал он. - "Если вы верите в правительство, рано или поздно вы будете втянуты в политику. вы поможете избрать кого-нибудь, а затем вы увидите, как он служит маленькой группе, которая вкладывает средства в его кампанию".

"Что бы вы хотели, чтобы мы сделали?" - поинтересовалась Лорел.

- Если вы действительно хотите, чтобы люди приобрели власть, вы должны организовать их для самостоятельных действий.

- Вы имеете в виду революцию?

- О, нет, это просто больше правительства, больше власти. Что значит экономическая власть, и путь к ней - это свободные ассоциации, такие как потребительская кооперация. Когда кооператоры достигли цели производства и распределяя все их потребности, они находятся на пути и единственном пути к чистой демократии.

- Да, товарищ Типтон, но разве они не должны защищать себя политически? Вы должны знать, что у народа Италии была чудесная система кооперативов, но когда Муссолини пришел к власти, он стер её с лица земли за одну ночь.

- Когда люди настолько невежественны, что их может одурачить Муссолини, у них нет никакой надежды ни на что. Муссолини отменил бы голосование так же, как он переиграл кооперативы.

Так что у них был материал для горячего спора. Товарищ Типтон остался бы на весь день, забыв о своей грязно-белой повозке и холодном двигателе. Но у Лорел было сто писем, которые нужно прочитать, и ей пришлось извиниться. "Когда-нибудь немного позже", - пообещала она, - "после того, как наша работа будет организована".

Старый джентльмен с белыми усами извинился. Когда он выходил, он сказал: "Я хотел сказать вам, что два ваших джентльмена будут приглашены киванистами".

Когда Нина услышала об этом, она спросила: "Что такое Кивани?"

Субботняя почта была больше, чем в пятницу, а понедельник предвещал еще больше. Маленький офис был в опасности быть затопленным. Их спасла особенность религиозной жизни этого маленького городка. Методисты не будут работать в воскресенье, равно как и "Христиане", известные как "Кампбеллиты" среди конкурирующих сект. Но одна из нанятых девушек была адвентисткой седьмого дня. Она ожидала скорого Второго пришествия Господа и буквально приняла предписание, чтобы святить седьмой день. Таким образом, она не работала в субботу, а работала в воскресенье, и действительно была рада это делать, потому что это упрекало неверующие заблудшие души. Члены ее Церкви обычно не работали в воскресенье из-за злых обычаев мира, который не знал истинного Евангелия. Адвентисты были честными людьми, и как только их научили работе, они помогли радиопредприятию, которое выступало по четвергам и, следовательно, было бы занято по воскресеньям. Приходящие воскресные рабочие не встретят идущих в субботу рабочих, поэтому у них не будет шансов на споры.

Поток почты продолжался всю неделю. Теперь они получали почту из Новой Англии, из штатов Средней Атлантики и с запада до Чикаго. Причиной было то, что три другие станции ретранслировали программу, конечно, за деньги. Это был способ быстро избавиться от денег, и это было то, для чего они были в бизнесе. Они составили циркуляр с описанием того, что они делают. И отправили его по почте каждой радиостанции в стране, с письмом, в котором им предлагалось прослушать свою программу и составить представление о ней. Это принесло еще много почты и стопку предложений на рекламу.

Они увидели, что у них на руках бизнес, и это было больше, чем Нина могла выдержать. У них должен быть бизнес-менеджер, и элегантный мистер Арчибальд сделал им подарок в лице молодого джентльмена, который только что окончил Гарвард, и чья мать была в Нью-Йоркском Светском альманахе. Он был безупречен в речи и костюмах, и он не был чем-то еще, чего от него при этом ожидали. Он не был утратившим вкус к жизни. Но, напротив, полон рвения. У него было то, что он назвал повальным увлечением социальной справедливосттю, и он был несчастлив, потому что его мать настаивала на том, что он не должен сидеть и читать книги целый день, а должен заниматься продажей облигаций, самым одиозным делом. Это был волшебный способ, которым он мог заработать себе на жизнь и в то же время думать о вещах, которые его интересовали.

Его звали Джеральд де Гроот. Он был из одной из тех старых голландских семей. Он уехал жить, где бы он ни находился, с бывшим продавцом лекарств, ставшим работником прачечной. У Типтонов была запасная спальня, потому что их дочь уехала преподавать в школе в Нью-Йорке. Джеральду нравились ужины из бобов, и он любил сидеть полночи, споря с настоящими представителями рабочего класса. Он и товарищ Типтон никогда не уставали от разговоров. "Совещание быков", они называли их, и у одного быка были белые усы, а у другого были гладко выбритые щеки прекрасного розового цвета. Видимо, человеческий дух получает стимул от чего-то нового и другого. Австралия отличалась от Гарварда так же, как и Гарвард от Австралии.

Синдикатный бизнес тоже процветал. Рик нанял компетентного секретаря средних лет, чтобы следить за его большой перепиской, и еще одну женщину, которая будет следить за файлами. У него был помощник Филип Эдгертон и двое молодых людей, которые только что закончили колледж в качестве чтецов рукописей, рекомендованных профессором литературы в колледже Олстона. Был поток поступающей почты. Казалось, что леса были полны людьми, которые хотят писать, и особенно на тему, что не так с миром. Авторы рассказали своим друзьям, а они, в свою очередь, рассказали другим друзьям, и так до бесконечности. Рик написал письмо в Лигу авторов Америки, рассказав им о предприятии, и после расследования они опубликовали письмо в своем бюллетене. Он написал своим друзьям в Англии и П.Е.Н. клубы по всему миру. У него был циркуляр, рассказывающий свою историю, который сэкономил много времени. Он послал его профессорам литературы в сотнях колледжей, а также в публикации колледжей. Здесь были молодые писатели, писатели будущего, и он хотел получить их первым. Он получит очень много мусора, но предварительные чтецы его отсеют.

Они не осмеливались надеяться найти гения, они были бы удовлетворены, если бы могли найти настоящий талант, искру любой жизни, воплощенную в словах, мелодии или чувства в стихах, смехе или сатире, что-нибудь живое. Что-либо в форме истории, которая показала знание некоторой части бесконечно разнообразного мира. Понимание характера или понимания социального процесса, классовой борьбы, политики или промышленности, войны или мира. Что-то новое, чудное, странное, затронутое таинственной вещью, называемой личностью. В основном, конечно, было разочарование. Шло банальное, скучное. Писатели, подражающие другим писателям. Люди, пытавшиеся заработать на жизнь легким путем. Жалкие люди, жившие ограниченной жизнью и которые мечтали сбежать оттуда этим литературным путем. Были некоторые, чьи видения были грандиозными и захватывающими, но у которых не было ни малейшего умения выразить их словами. Они использовали потертые символы, мешая их, но оставляли опытного читателя холодным.

Печатное слово было радостью Рика всю его жизнь, поэтому он любил эту работу. Впервые он был полностью сам по себе. Ни редактор, ни издатель, ни сценический продюсер, ни человек с деньгами не говорили ему, чего хочет публика. Рик мог выбрать то, что он считал хорошим, и у него была возможность представить это публике в той или иной форме. Он довольно хорошо погрузил себя в работу. Он поздно вставал, пил кофе, просматривал утреннюю газету, а затем отправлял почту. В середине дня секретарь приходил на диктовку и приносил кучу вещей для подписи. После обеда он читал срочные сообщения, а после полудня он шел в офис, единственное физическое упражнение. Он увидит, что там происходит, посоветуется с Филипом и остальными и подпишет важные письма. За ужином может быть один или два автора, которые расскажут о различных предприятиях и о том, как они работают. Вечером, если не было кого-то очень важного, Рик извинится, наденет пижаму и халат, растянется на кровати, положив голову на подушку, и читает, читает, читает.

Когда он находил что-то хорошее, он звонил своей жене, Лорел или Ланни. Он был чрезвычайно добросовестным и беспокоился о вещах, которые были хороши, но все же не достаточно хороши. Его преследовала мысль, что он мог упускать из виду какую-то искру таланта. Что его может оттолкнуть грубость, и он пропустит первые признаки оригинальности. Отличный шанс может выпасть только один или два раза за год работы. И если кто-то еще получит приз, то редактор, который упустил его, наденет власяницу, посыплет голову пеплом и пойдет к Стене Плача.

Филип был сокровищем. Он и Рик ладили, как рука и перчатка. Филип любил книги так же, как и Рик любил их. Он наслаждался охотой за хорошей литературой, как другие люди наслаждались охотой за золотом, зарытыми сокровищами, за секретами звезд или атома. Если он найдет что-то особенно хорошее, он позвонит Рику по телефону или прибежит к дому, чтобы Рик и другие прочитали это. Он никогда не уставал от разговоров. Что означало его дело находить слова, в которых была жизнь, а потом показывать их публике и узнавать реакцию публики.

Но нельзя иметь все в этом мире; и когда нанимаете мужчину, вы должны забирать и его семью, особенно когда живете в сельской местности, группа обособляется. У Филипа Эджертона была жена. И как другие леди не любили Альму Эджертон! У Альмы не было ни малейшего интереса к тому, что делал ее муж, и у нее не было мозгов, чтобы интересоваться, даже если бы у нее было желание. Альма хотела быть самой красивой, самой статной и самой элегантной в обществе. Она хотела вращаться только в самых высоких кругах, и ей было больно от перспективы жить на "свалке", такой как Эджмир, штат Нью Джерси. Они нашли квартиру, в которой им можно было бы существовать. Но кто там был, чтобы познакомиться, и куда они могли пойти? Очевидно, нет места, кроме Ив. Но в этом месте говорили только о бюро, газете и радиопрограммах. Альма была похожа на англичан в Человеке и Суперчеловеке Бернарда Шоу, которым было скучно до смерти на небесах, но они настаивали остаться там, потому что они думали, что их социальное положение их обязывает.

Никто никогда не видел Альму, чтобы ее светлые волосы не были уложены до последней пряди, на ее лицо не был нанесён макияж, а губы не намазаны всем, что они могли нести. Она сидела и позировала, поворачивая голову в сторону, чтобы вы могли видеть ее элегантный профиль. Она будет двигаться с величественной грацией по комнате. Она не скажет много, потому что знала, что ее замечания не произведут хорошего впечатления. Но она наблюдала, а когда кто-то смотрел, то она устраивала свое шоу.

Кого она пыталась очаровать? Это был Рик? Это был Ланни? Или это был какой-то выдающийся посетитель? Постепенно подозрительные леди решили, что это совсем не сексуально. Не имело значения, был ли это мужчина или женщина, старый или молодой. Альма Эджертон хотела, чтобы на нее смотрели. Она хотела представить, чтобы кто-то спросил: "Кто это милое существо?" Тогда она была бы на небесах и не скучала.

Как Филип женился на такой женщине? Ну, как можно было узнать, на ком женится какой-нибудь мужчина? Предположительно, он был молод и думал, что она так же прекрасна, как она думала о себе. У них было два мальчика, и Альма была уверена, что они замечательные, потому что они были ее. Она научила их той же идее, и они были двумя испорченными ребятами. К счастью, у них не было социальных амбиций, и они не хотели приезжать в Ивы.

Что Филип делал с таким браком, и какова была его семейная жизнь? Он был горд и никогда не говорил об этом ни слова. Предположительно, он заперся в своей комнате и читал. Его друзья были вежливы с его женой, и это было все, что он мог просить. Он редко тратил деньги на себя. Тратила их Альма. Он получал триста пятьдесят в месяц, примерно столько же, сколько в Нью-Йорке, и жизнь здесь была намного дешевле. Он получал больше, чем его босс. Но тогда Нина тоже работала, поэтому у них была двойная зарплата. Разве это раздражало Альму, и хотелось ли ей тоже иметь работу? У нее была негритянка, которая выполняла грязную работу, пока она отдыхала в постели или заботилась о своей красоте. Она много слушала радио, особенно мыльные оперы. Днем она одевалась во всё лучшее и ходила по магазинам. И городские жители не преминули взглянуть на нее, особенно мужчины. Она получала какое-то удовлетворение от этого и, возможно, сумела забыть, как далеко под ней все они были в социальном положении.

"Бедный Филип!" - сказали Лорел и Нина, эти превосходные интеллектуальные леди. Они хотели изменить весь мир, но они не знали, как изменить один брак!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Ветра шелестящий лёт⁵⁸

ОНИ готовились к следующей радиопередаче и к следующему номеру газеты. Они сразу усвоили урок. Если у вас была еженедельная работа по печати, то у вас не будет никакой передышки. Неделя пролетела незаметно, и наступил новый четверг. Нельзя наслаждаться почтой поклонников, потому что нужно думать, как соответствовать стандарту и как использовать в следующем выпуске различные критические замечания и предложения. Даже небольшая четырехстраничная газета становилась испытанием, если делать ее хорошо. Будет ли она достаточно хороша, и будет ли она лучшей среди ассортимента газет. Будет ли она слишком радикальной или слишком тривиальной? Типограф превратился во врага врагом, обрывая телефон и требуя текст.

Рик воспринимал вещи так же тяжело, как если бы он не был опытным журналистом. До сих пор редакторы имели последнее слово, но теперь ответственность была только на нём. Теперь была его очередь на радио. И что, черт побери, англичанин позволит сказать по американскому радио? До сих пор он всегда говорил то, что ему очень приятно. Но теперь на его пути были тысячи ловушек, и одна ошибка могла помешать всему предприятию. Когда разговариваешь с американцами, разговариваешь с иностранцами, и не обманывай себя, потому что у них язык похож на твой. Ты разговариваешь с ирландцами, немцами, пятьюдесятью другими национальностями и племенами, а также со школьниками, которые читали о Вэлли-Фордж и Бенедикте Арнольде и о том, как красные мундиры сожгли деревню под названием Вашингтон⁵⁹ и, несомненно, съели свиней, которые копались о отбросах.

У Рика было больше времени, чем у Лорел, по той причине, что Билли Бернс не будет так долго говорить. Было решено, что Билли лучше будет задавать вопросы. У Билли был правильный американский акцент, и если он задал вопрос, это снимало бы проклятие с ответов англичанина. Большая четверка провела консультации и сформулировала вопросы с той же тщательностью, которую они бы уделили разборке Устава Организации Объединенных Наций.

Предметом баронета должно было стать отношение Британии к миру во всем мире. Он собирался сказать, что их отношение по необходимости будет определяться Америкой, поскольку Британия теперь была бедной страной, и старая британская поговорка говорила, что тот, кто платит, тот и заказывает музыку. ("Разумеется, они не будут возражать против того, что я это скажу, не так ли?") Затем его спросят об отношении Британской лейбористкой партии к этой проблеме. И тут же возник вопрос о том, как написать её название. По радио это не имело значения, но оно попадёт в газету. И предоставят ли американцы британской лейбористской партии право писать своё название по-своему, или они подумают, что это была манерность или, возможно, опечатка? И собирались ли вы сказать British LabOUr и American LabOr, и будете ли вы рабОтать или работАть, чтобы радиопередача прошла правильно?

Пришел четверг, как и все четверги со времен бога Тора, в честь которого они были названы. Для друзей, которые хотели всё видеть и слышать, в студии были приготовлены дополнительные стулья. Прибыл сэр Эрик, высокий, стройный, темноволосый мужчина, безукоризненно выглядевший и безупречно одетый по этому случаю. Его жена прикрепила розовую гвоздику к своей петлице, и было ли это политически значимо? Он уселся перед микрофоном и сидел неподвижно, как смерть, в то время как любезный Билли Бернс еще раз рассказал публике, что такое Программа мира и почему британский баронет, которому почти тридцать лет приходится жить с изуродованным коленом, не хочет войны для своих внуков.

Затем начались вопросы. - "Сэр Эрик, расскажите нам, каково отношение британского правительства к проблеме мира во всем мире?" А потом: "Сэр Эрик, расскажите, пожалуйста, об отношении Британской лейбористской партии к этой проблеме?" Сэр Эрик ответил, что, по его мнению, отношение всех лейбористских партий во всем мире было практически одинаковым. Все они ненавидели войну и искали способы предотвратить ее. Везде, где правит лейбористская партия, будут заключаться соглашения о сокращении вооружений и о решении споров через Организацию Объединенных Наций. Но, к сожалению, в тоталитарных странах лейбористам нечего было сказать о своих собственных делах. Там забастовки запрещены, свобода обсуждений отсутствует, и рассматривается вопрос не о том, чего хочет лейборист, а о том, что хотят тринадцать человек в Кремле.

А потом: "Вы думаете, что эти люди в Кремле могут хотеть войны?"

- Я не знаю, чего они хотят, и у меня нет никакого способа это узнать. Даже если бы они сказали мне, то я не знаю, стоит ли им верить, и я не знаю, изменят ли они свое мнение завтра. В чём разница между тоталитарной и свободной страной. У нас в Британии и у вас в Америке есть общественное мнение, и никто не может сомневаться в том, что мы думаем и хотим. Но тоталитарные страны действуют в темноте, и мы можем только догадываться о них. Я предполагаю, что Политбюро хочет вещей, которые оно не может получить без войны. Наша задача убедить их, что они не смогут получить это иначе. Это создает трагическую ситуацию для нас, британцев. Мы правы в том, что станем огневыми рубежами, если начнется война, и это означает, что нам придется тратить на оружие то, что мы надеялись потратить на комфорт и здоровье нашего народа.

- Тогда вы думаете, что вопрос войны или мира полностью зависит от России?

- Я бы так не сказал. Я думаю, что русские лидеры движимы как страхом, так и ненавистью. Они боятся возрождения фашизма. И я думаю, что в той мере, в какой мы национализируем наши отрасли и обеспечим настоящую демократию для нашей страны. Демократия как в промышленности, так и в политике. Мы можем убедить русских в том, что мы не хотим их сместить. Это противоречит их догмам, но факты - упрямая вещь, и могут убедить даже Политбюро.

- Как вы думаете, этот же метод национализации должен быть опробован Америкой?

- Я здесь не для того, чтобы советовать американцам. Я гость, и я не очень хорошо знаю вашу страну. Я могу говорить с авторитетом в отношении британского лейбористского движения и того, что у них на уме, потому что я был частью этого движения с юности. Я знаю, что наши люди страстно хотят мира. Я верю, что это так. Когда работающие люди свободны, они могут обсуждать общественные вопросы и обучать своих собратьев. Экономические факторы определяют это. Общественная экономика служит обществу, она производит для использования народом и её принципы основаны на сотрудничестве. Экономика, которая находится в частной собственности и эксплуатируется с целью получения прибыли, не может платить своему народу достаточно, чтобы купить то, что она произвела. Поэтому она вынуждена искать иностранные рынки и является жертвой кризисов и спадов, если она их не найдёт. Это делает её реальной угрозой миру.

III

Последнее прозвучало почти по-американски, и Билли Бернс пошутил над этим, а сэр Эрик уклонился. Он вернулся к британскому лейборизму и объяснил психологическую проблему, с которой теперь столкнулось британское движение. Рабочие ненавидели и не доверяли боссам и следовали своей программе осмотрительности или благодушию. Но теперь угольная отрасль была национализирована, и другие отрасли быстро последовали за ней, и рабочие должны были бы изменить своё мнение и понять, что они трудятся на себя, а не на хозяев.

"Это то, на что стоит посмотреть остальному миру", - сказал выступающий. Он не сказал - "американцам". Он объяснил, что от этого зависит будущее рабочего движения. Преимущество сотрудничества над конкуренцией заключается именно в этих психических изменениях. Мир зависел от этого, поскольку мир был международным сотрудничеством, заменяющим международное соревнование. Мир зависел от того, как народы научатся доверять и помогать друг другу, а не пытаться эксплуатировать и грабить друг друга. Мир означал готовность работать и производить богатство, а не пытаться отнять его у кого-то другого. Надежда на мир заключалась в настроении лейбористов, а не в настроениях спекулянтов, барышников и живущих на ренту и проценты.

- Вы думаете, сэр Эрик, что мир во всем мире зависит от пробуждающегося рабочего движения?

- Я бы не стал ограничивать это одним классом. Мы в Британии взяли на себя определенную программу по завоеванию средних классов. Мы пытаемся убедить их в том, что у них будет больше счастья и безопасности в кооперативном мире. Мы также привлекли на свою сторону членов, так называемого, высшего класса. Так случилось, что я сам, не по своим заслугам, являюсь членом этого класса. Титул для меня ничего не значит. Единственная причина, по которой я его использую, заключается в том, что я с грустью узнал, что люди на моей родине обращают больше внимания на то, что говорит сэр Эрик, чем на любую возможную мудрость простого Рика, как называют меня мои друзья. Я надеюсь, что то же самое не произойдёт в демократической Америке". В этом, возможно, была ирония, но сэр Эрик старался не показывать это своим голосом.

Настала очередь ведущего, и он рассказал о Программе мира и назвал Ганси Робина гостем следующей недели. Он рассказал о своей газете, и как она процветала. Им удалось доставить все экземпляры по почте, но они почти надорвали себе спину. Он рассказал об ободрительной почте и поблагодарил всех её авторов. Гораздо эффективнее ссылаться на триумфы, чем умолять или даже намекать. Они наняли дополнительный персонал, будучи уверенными, что людям захочется прочитать поучительное выступление сэра Эрика в печати. - "Запомните адрес: Почтовый ящик Одна Тысяча, Эджмир, Нью-Джерси".

Во всяком случае они не были так уверены,. Сам Рик боялся плохой реакции, потому что у него сложилось впечатление, что Америка стала очень консервативной с конца войны. Он избегал использовать слово Социализм в своем выступлении, и он думал, что они должны исключить это слово из газеты, по крайней мере, пока они не научат своих читателей понимать, что означает это слово. Он даже сомневался в предложении Ланни о том, что они должны снабдить печатную версию его выступления стихотворением, которое было частью британского лейбористского движения с самых ранних дней. Это было написано скромным поэтом по имени Эбенезер Эллиотт, названным "Поэтом борьбы с Зерновым законом". Это стихотворение пели на десятках тысяч собраний в течение более ста лет. Оно называлось "Народным гимном", и эти робкие друзья мира с тревогой обсуждали и, наконец, пошли на компромисс, напечатав только первую строфу:

О, Милосердный Бог! Спаси людей,

Не троны, не короны, не королей.

Спаси простых людей.

О, Боже, они являются цветами твоего сердца!

Не дай им исчезнуть, как сорнякам!

Их наследие пасмурный день!

Бог! спаси людей!

Опасения Рика не оправдались. Поток заказов продолжился. Видимо американцы одобрили англичанина потому, что он был скромен и признал социальное положение Америки. Они знали, что Англия была их "непотопляемым авианосцем", и они, безусловно, хотели удержать его на плаву. Они были обеспокоены экспериментом по социализму, который проводили британцы, думали, что это опасный прецедент, и были уверены, что он не сможет быть успешным. Но тем временем они не могли позволить верным союзникам голодать. Никто не возражал против первой строфы "Народного гимна", потому что она была против королей и тронов, и это было в соответствии с американскими традициями. Школьные учебники рассказывали, как мы от них избавились. Если бы в гимне говорилось о помещиках и капиталистах, то это было бы что-то другое.

Непосредственным результатом этой радиопередачи стало появление того приглашения, которое предсказал товарищ Типтон. Его принёс неуклюжий джентльмен мистер Пакетт, который держал один из двух хозяйственных магазинов города. Он был секретарем Кивани, клуба "на службе общества", и они имели честь пригласить сэра Эрика и мистера Бернса в гости на их еженедельный обед. Сэр Эрик должен был стать выступающим. Рик принял приглашение для обоих. Действительно важно было дружить с людьми в их новом месте жительства, и это был быстрый и легкий путь. Кроме того, это был способ узнать об Америке, одной из основных целей Рика.

"Вы найдете там кучку материалистов", - сказал Филип Эджертон, и это звучало недопустимо. Но на самом деле это было не так. Они были очень хорошими ребятами и создавали дружескую атмосферу, которая служила всем целям в течение нескольких часов. Еженедельный обед проходил в банкетном зале лучшего отеля города, и они собрались в вестибюле, каждый человек с круглым картонным диском, на котором было напечатано его имя. По этикету надо называть его этим именем. Присутствовал аптекарь Эджмира, менеджер городского универмага, городской дантист, городской клерк, владелец гаража, врач, методистский служитель и так далее, около тридцати человек, все из белых воротничков. Основной целью был межгрупповой бизнес. Ты чеши мне спину, а я почешу твою. Но между прочим они назначали комитеты, собирали деньги и заботились о небольших местных улучшениях. Девизом было хорошее общение, и, конечно, они делали все, чтобы гости чувствовали себя как дома.

Еда была очень американской. Курица, картофельное пюре, горох, яблочный пирог и кофе. Пока он ел, Ланни не мог не вспомнить, что это была та же самая еда, которую американская армия подала Герману Герингу в день, когда он сдался. Меню было опубликовано и вызвало некое волнение. Люди говорили, что мы балуем это грубое существо. Армейский ответ состоял в том, что это было то, что предоставил квартирмейстер на тот день. Вы ели то, что дали, или не ели ничего совсем. То же самое было и здесь в Свитцер Инн. Тебя не спрашивали, что ты хотел, перед тобой ставили твою тарелку.

Очень вероятно, что прежде у них никогда не было баронета, и, возможно, никогда не видели такого. Им было любопытно, но они не показывали этого. Они играли в игру демократии, американский стиль. На его карточке было написано "Рик", и никаких "сэр"! Они похлопали его по спине и сказали ему, добро пожаловать в город. Они дали ему листок с напечатанной версией песен, которые они будут петь, чтобы он мог присоединиться. Когда он встал, чтобы произнести речь, они ему аплодировали, и они внимательно выслушали его слова.

Он не упомянул свой бизнес здесь. Он бы подумал, что это плохой вкус. Они хотели знать об Англии. В чем был смысл победы лейбористов, почему британский народ выгнал Черчилля и что они собирались делать сейчас? Он говорил кратко, а затем они задавали ему вопросы. Все они, казалось, были осведомлены и представляли значение британских прецедентов для Америки. Если бы национализированная угольная промышленность заработала, сколько времени пройдет, прежде чем United Mine Workers будут требовать того же? В настоящее время британский проект, похоже, работает не очень хорошо. Молодые шахтеры не вернутся в шахты. Но Рик сказал, что это временный этап, британцы были известны своим здравым смыслом. Он рассказал, что делает лейбористская партия, чтобы держать весь рабочий класс в курсе их положения и потребностей.

В целом это был приятный случай, часть того движения "Руки через моря", которое культивировалось в течение полувека. Они хотели бы остаться на весь день и задавать вопросы, сначала о Британии, затем о России, Франции, Германии и остальной Европе. Но их обычай был полтора часа. Они были бизнесменами и должны были вернуться к работе, и то же самое должно быть верно и для гостя. Они пожали друг другу руки, и баронет, и его скромный друг Билли были уверены, что Эджмир гордится тем, что у него есть место в эфире.

Приняв приглашение класса белых воротничков, они, конечно, не смогли игнорировать рабочий класс. Они пришли на один из бобовых ужинов миссис Типтон. Здесь тоже была Америка. Это посещение было демократично, и не могло быть ничего другого, даже если бы захотели. Кроме того, там были женщины, и не могло быть ничего другого, так как готовила бобы женщина. Подавали дымящиеся бобы на бумажных тарелках и бутерброды из цельного пшеничного хлеба с арахисовом маслом и листьями салата. Кроме того, там было что-то необычное, виноградный сок, поданный в бумажных стаканчиках, потому что Ланни помнил и прислал к случаю.

Все эти материалы были заказаны в Народном кооперативе Эджмира, учреждении, которое Типтоны основали несколько лет назад и которое они использовали в качестве своего рода дополнения к Социалистической партии, а также к методистской церкви и к Модельной прачечной. Само собой разумеется, городским бакалейщикам это не понравилось, и они пожаловались владельцу прачечной, который не осмеливался уволить Типтона, опасаясь, что он может увести бизнес к конкуренту.

Все это было частью классовой борьбы, о которой можно прочитать в любом социалистическом учебнике или экземпляре Call. Аа бобовом ужине можно слышать бесчисленные истории о классовой борьбе. Действительно, единственный способ избежать этого - это не прийти. Типтоны знали этот город с изнанки и стирали его грязное белье в нескольких смыслах этого слова. Они стали центром недовольства и проповедовали Евангелие социальных перемен днем и ночью, куда бы они ни шли. Появление Программы Мира и ее сторонников было самым волнующим событием в их жизни, и крупная толстая бабушка-прачка приветствовала ее буквально с распростертыми объятиями. Она была несколько необычной прачкой, потому что она принадлежала Дочерям Американской Революции и высказывала свои мысли даже в этой ультраконсервативной атмосфере. Эта революция, которой сто семьдесят лет, была респектабельной.

Присутствовали три интеллектуала города, ранее упомянутые Типтоном. Пожилой адвокат, торговец канцелярскими принадлежностями и беженец чистильщик сапог. Был шведский плотник, который занимался ремонтом офиса Мира. Присутствовал учитель истории из местной средней школы, и там были пол дюжины учеников, одной из которых была дочерью мистера Пакетта, хозяина хозяйственного магазина и секретаря Кивани, клуба "на службе общества". Так идеи распространяются в городе. Никогда не знаешь, кто будет кем, кто расскажет, кто услышит. Это может быть городской мусорщик или сын ведущего банкира города. В Эджмире была одна богатая женщина, которая иногда приходила и ела бобы, когда она могла есть икру. Жена Филипа Эджертона приходила и ела бобы, потому что она надеялась встретиться с этой элегантной миссис Парментер - Универмаг Парментеров, вы должны понимать.

Именно к этому случаю у товарища Типтона был приурочен обещанный спор с Мэри Морроу. Отменить его было нельзя, потому что человек из прачечной копил аргументы в течение нескольких недель, а автор идеологической литературы не могла избежать столкновения мнений. Большая часть компании была на её стороне, потому что это было собрание местных социалистов. Типтон был одиноким индивидуалистом или "либертарианцем", как он себя называл, но это его ничуть не волновало. Он не доверял политике, потому что она использовала принуждение. Он прославлял кооператив, потому что это был пример свободной ассоциации, способ положить конец системе прибыли без риска создания полицейского государства.

Он рассказал компании о недавнем опыте кооперативов в Канзасе. Деловые круги предложили закон, предусматривающий налогообложение нераспределенных сбережений, которые получаются от кооперативных оптовых продаж. Индивидуальный кооператор был бы снова обложен налогом на эти сбережения, когда они были добавлены к его доходу. Этот закон означал бы разрушение всех кооперативов в Канзасе и был разработан для этой цели. Это предложение вызвало бурю протестов со стороны, как кооперативов, так и их отдельных членов, и закон не был принят. Типтон сказал: "Когда одна треть всех людей объединяется в кооперативные предприятия, они сохраняют равновесие сил в любом государстве, и они могут добиться выполнения свои требования, не пачкая себя в политических кампаниях, где их спускают в трубу политики, которых они помогли избрать".

На что Лорел очень мягко ответила: "Предположим, товарищ Типтон, что законодательный орган штата принял этот законопроект, несмотря на все протесты, что бы сделали кооперативы?"

- Поскольку у них был баланс сил, они могли бы проголосовать за то, чтобы эти законодатели покинули свои посты.

- Но как же вы проголосуете, чтобы лишить законодателя должности, товарищ Типтон? В бюллетене нет места, где вы голосуете против человека, не так ли?

- Нет, вы голосуете за другого человека на эту работу.

- Но предположим, что другой человек был также за законопроект?

- Он не будет. Он захочет быть избранным.

- Но как он узнает, если кооперативы не дадут ему это понять? Ему надо договариваться с ними, и даже тогда он может оказаться обманщиком.

- Действительно, он мог бы. Он, вероятно, будет.

- Тогда мне кажется, что правильным выходом для кооперативов было бы выдвижение собственного человека, которого они знали и которому могли доверять. Я не знаю подробностей о Канзасе, но рискну предположить, что кооперативы делали именно так или угрожали сделать это. И поэтому законодатели их боялись. Если бы они объявили о вашей программе отказа запачкать свои руки политикой, они бы фактически лишали себя права голоса. Законодатели и другие политики не обращали бы на них ни малейшего внимания, зная, что они выбросили свое единственное мощное оружие.

Ланни, пристально наблюдая, вообразил, что видит след улыбки на лице Матушки Типтон. Он мог догадаться, что она, социалистическая партийная работница, согласилась с Лорел. Но, будучи мудрой женой, она позволила другой женщине спорить.

VII

В самом бедном квартале города располагался жалкий маленький продуктовый магазин. Его полки были наполовину пусты, потому что у него не было оборотного капитала, этот способ деятельности рабочего класса не мог сформировать высокое мнение о себе. Но именно так начинались кооперативы во всем мире. С тех пор, как сто два года назад двадцать восемь полуголодных ткачей в старом английском городе Рочдейл вложили по несколько шиллингов каждый, чтобы учредить предприятие, принадлежащее и управляемое людьми, которое его обслуживало. Они тоже не могли заполнить свои полки, но они были верны своему предприятию, потому что у них был принцип. Любой мог присоединиться, и каждый участник имел один голос, независимо от того, сколько денег он вложил. Прибыль предприятия возвращалась его членам пропорционально размеру взноса каждого из них. Бизнес шёл по преобладающим рыночным ценам и только за наличные. Сами кооперативы не занимались политикой, но их члены были свободны делать это, и, как правило, они это делали по причине, раскрытой в аргументе Типтона. Бизнес-группы возмущались кооперативами как угрозой тому, что они были рады назвать "американским путем", и в настоящее время их лоббисты будут появляться в различных столицах штатов с оригинальными налоговыми мерами, разработанными для того, чтобы выгнать пришельцев.

У бизнесменов-предпринимателей были основания для беспокойства, поскольку кооперативное движение в Америке, которое начиналось медленно, теперь быстро росло. В него входило более пяти тысяч единиц, около двух миллионов членов семей. На Среднем Западе оно проникало в одну отрасль за другой. Кооперативные продукты закупались через кооперативную оптовую торговлю для большей экономии при покупке. Оттуда они шли на производство и переработку. Сеть станций технического обслуживания создала нефтеперерабатывающий завод, а затем приобрела и эксплуатировала более ста нефтяных скважин. Были сельские электрические кооперативы, телефонные кооперативы, кредитные союзы и страховые ассоциации. Товарищ Типтон, источник информации по этому вопросу, составил список. Маслозаводы, птицеводство, торговля фруктами и зерном, медицинские и похоронные ассоциации, жилищные ассоциации, студенческие кооперативы, книжные магазины колледжей - и так далее, и тому подобное. В целом объем такого бизнеса в Соединенных Штатах составлял почти миллиард долларов в год.

Рик мог рассказать им о кооперативном движении в Англии, потому что он вырос с ним. Его отец, которого считали чудаком, был энтузиастом системы и настоял на том, чтобы покупать все семейные принадлежности в ближайшем кооперативе, хотя он был не очень близок. В Британии кооперативная оптовая торговля была огромным учреждением и занималась причудливым разнообразием производств, от обуви до ловли и консервирования рыбы. В кооперативах было около десяти миллионов членов, что в пропорции к населению в Америке составило бы сорок миллионов. "Интересно отметить", - сказал баронет этой маленькой компании, - "как вы, американцы, следуете на целое поколение позади нас в социальных изменениях. Вы, пожилые люди, помните Сэмюэля Гомперса и его лозунг 'Нет политики в профсоюзах'. Ваш Конгресс производственных профсоюзов США отказался от этого, поскольку поддержал Новый курс. Но, похоже, ваши кооперативы все еще официально цепляются за старую английскую программу политического нейтралитета, от которой мы отказались поколение назад, по той же причине, по которой это сделали люди в Канзасе. Мы должны были защитить себя от Большого Бизнеса. Мы создали Кооперативную партию и избрали членов в Парламент. Недавняя победа была такой же победой кооперативов, как и лейбористов. Партии объединились как по программе, так и по тактике и вместе сражались в избирательной кампании".

Взял слово шведский плотник товарищ Хансон. - "Изменения произойдут быстро в этой стране. И Конгресс производственных профсоюзов и Американская федерация труда создают кооперативы для своих членов, и вы можете быть уверены, что они не будут неполитическими. В моей старой стране каждый пятый из населения является членом кооператива, и никому не пришло бы в голову, что кооперативы и социал-демократическая партия - это не что иное, как одно и то же движение, кооперативы в экономической, а партия в политической сфере".

После этого элементарного урока люди Мира присоединились к кооперативному продуктовому магазину. Они вложили некоторый оборотный капитал, чтобы магазин мог заказать полдюжины ящиков виноградного сока и столько же ананасового сока для их домашнего хозяйства, которое намеревалось время от времени устраивать безалкогольные вечеринки. Не было никаких несогласных голосов, но был один молчаливый бунтарь, Альма Эджертон. Поймай ее когда-либо в этом грязном магазинчике! Конечно, ее побег скоро будет замечен. И как миссис Типтон будет презирать эту тщеславную и пустоголовую женщину!

VIII

Не думайте, что скромный Билли Бернс в наши дни не был занятым джентльменом. Среди множества заданий у него была обязанность отвечать на письма поклонников. Он весь день занимал стенографиста, благодаря людей за их похвалу, отвечая на их возражения, говоря им, что делать. У него была и другая работа. Он получал имена и адреса ключевых лиц, которых они помещали в список бесплатной рассылки газеты. Как получить такие имена? Он должен был превратиться в промоутера продаж и просить совета у других в этом бизнесе. Он должен был пойти в библиотеку и найти справочники, затем купить эти книги и принести их в офис и заставить девушку работать над трафаретной печатью. В World Almanac был список из тысячи или около того организаций, разбросанных по всей Америке, и у него возникла идея запросить имена и адреса их членов. Лига авторов Америки звучала хорошо, но, к сожалению, они не дали бы ему такой список. Американское общество мира звучало многообещающе, возможно, как Лига против алкоголя. Но рассылки в Ассоциацию американских банкиров не принесли бы много пользы.

Необходимо было проявлять осторожность при рассылке бесплатных экземпляров. Если вы отправили слишком много, почтамт может классифицировать вас как "средство распространения рекламы". Трудно было понять, как можно так классифицировать газету Мир, который до сих пор не носил никакой рекламы. Но никогда нельзя сказать, как бюрократы в Вашингтоне могут посмотреть на это. Мир платил полтора цента за каждый экземпляр, отправленный по почте. Когда Миру будет предоставлена ранг второго класса, большая часть будет возвращена. Но это дело было медленным. Они тщательно сохраняли оригинал каждого заказа подписки. В сарае хранились сундуки и ящики, сложенные сзади, и если инспектор приходил, они вели его туда и позволяли ему копаться там до глубины души.

Ланни получил списки иностранных газет и ключевых лиц за рубежом. В течение всего дня он заставлял еще двух девушек резать трафареты и помещать их в список рассылки. В то же время он отвечал на письма поклонников, предлагая вероятным потенциальным клиентам оплатить часть стоимости этой операции. Он скупился на миллион Эмили. Пять лет могут оказаться недостаточным временем, чтобы добиться цели. Это может занять еще пять лет. И если газете придется закрыться слишком рано, может начаться еще одна война!

Время от времени он ездил в Нью-Йорк на поезде. Бесполезно ехать на машине в район Уолл-стрит. Он посещал большой банк, где хранились четверть века его собственный счет, а также счет его матери и Марселины. Здесь также был счёт Американского фонда мира, и один из сотрудников банка сопровождал его в огромное хранилище, несколько этажей под землей и охраняемое, как ничто другое в мире, кроме хранилища атомных бомб. Сотрудник банка будет стоять и наблюдать, пока Ланни откроет большую сейфовую ячейку и вытащит несколько ценных бумаг, которые не вырастут в стоимости в течение пятилетнего периода. Ланни положит их во внутренний карман и доставит их по улице в офис брокера и прикажет продать их "по наилучшей текущей цене". Деньги будут зачислены на счет "Лорел Крестон, Казначея", а квитанции будут надлежащим образом оформлены, а счета будут храниться до конца рабочего дня. Так что, если когда-нибудь агент Бюро внутренних доходов или какой-нибудь другой подслушивающий придет задавать вопросы, он найдет все именно так, как того требует закон.

Группа подготовила ряд вопросов, на которые Ганси Робин должен был ответить в своем радио-интервью. Ланни назначил встречу с Ганси в городе, чтобы обсудить вопросы и свои предлагаемые ответы. Ланни устроил это так, чтобы Бесс могла безболезненно и изящно держаться вдали от этого. Но когда он прибыл в отель, где они должны были встретиться, он обнаружил, что его сводная сестра намек не поняла. Она пришла вместе с мужем и прямо заявила. - "Я хочу знать, будет ли Советский Союз фигурировать в этой передаче, и я хочу сказать, что если это так, то я буду считать это актом великой недоброжелательности, не говоря уже о предательстве".

"Предательстве, Бесс?" - сказал Ланни. - "Какого?"

- Меня и моих прав в этом вопросе. Ты прекрасно знаешь, что для меня значит, если мой муж соблазнится занять публичную позицию по этому вопросу.

Ланни изо всех сил старался держаться подальше от этой ссоры, но он увидел, что он оказался в центре всего этого. Очевидно, не было никакой защиты, ни для него самого, ни для кого-либо еще. Это была мировая ссора! "Ганси сорок лет", - ответил он так мягко, как мог, - "и, конечно, ему пора определиться с тем, во что он верит".

- Ганси и я вместе делаем карьеру двадцать лет, и я не думаю, что он будет отрицать, что мы всегда рассматривали это как общую собственность. Это правда, что он мог бы найти других аккомпаниаторов таких же хороших или лучших, но он решил слить нашу музыку с нашим браком. Он, конечно, знает, что я помогла ему, не только верой и энтузиазмом, но и с социальным влиянием и деловым суждением. Это правда, Ганси?"

"Да, конечно, Бесс". - Муж мог бы сказать больше, но он этого не сделал, и Ланни тоже молчал по той же причине. Что бы он ни сказал, это не поможет.

- Весь мир считает, что мы едины в деле освобождения рабочего класса. И теперь вопрос заключается в том, сделает ли Ганси публичное заявление о том, что этой гармонии больше не существует? До сих пор нам удавалось держать наше разногласие в секрете. Если его нужно вытащить на открытое пространство, естественно, я заинтересована в том, чтобы это узнать. И я не собираюсь допустить, чтобы это произошло, не заявив, что я считаю это личной обидой.

Ланни хотел сказать: "Ты можешь свободно высказывать свое мнение, Бесс". Но он увидел выражение страдания на лице своего зятя, и он решил, что негоже третьему лицу обсуждать этот спор. Они сидели в гостиной модного отеля, и, хотя они были воспитанными людьми, которые никогда не поднимут голоса, здесь не было места для споров.

Ганси молчал, а Бесс стойко ждала. Наконец Ланни достал из кармана список вопросов, которые он приготовил, и спокойно подчеркнул своей ручкой пару из них. "Давайте посмотрим, сможете ли вы ответить на эти вопросы, не беспокоя Бесс", - сказал он и прочитал первый вопрос. - "Что вы считаете самой важной причиной войны в современном мире, мистер Робин?"

Бедный Ганси точно знал, что ему было позволено сказать. Его вымуштровали на сотнях уроков дома. И он знал каждое слово, которое понравилось бы его жене, и каждое слово, которое вызывало бы у нее гнев. Он не хотел ссориться. Как чуткий художник мог ссориться с кем-либо, особенно с любимой женщиной? Он сказал: "Я полагаю, что есть много причин, но я склонен думать, что основной причиной является тот факт, что современные правительства руководствуются экономическим принуждением, чтобы служить интересам влиятельных групп, ищущих по всему миру сырье, иностранные рынки и другие преимущества".

- Вы дадите нам иллюстрацию того, что вы имеете в виду, мистер Робин?

- Ну, например, запас нефти. Мне сказали, что самый большой в мире расположен в Аравии. Очевидно, что все великие державы нуждаются в этой нефти, и все они интригуют и предпринимают все возможные меры, кроме настоящей войны, чтобы получить ее для себя. Нефть принадлежит или должна принадлежать народу Аравии и должна быть продана для его выгоды. Но там у вас феодальное общество с коррумпированными и невежественными людьми, обладающими властью. И все деньги, которые они получают за нефть, тратятся на роскошь и хвастовство.

- И какое средство от этого?

- Явно какая-то международная власть, обеспечивающая предоставление нефти на равных условиях всему миру и расход полученных денег на образование и общественные улучшения.

Все шло нормально. Но Ганси начал колебаться и испытывать трудности с поиском слов. Что он мог сказать о любой угрозе войны, которую он видел сейчас на горизонте мира? Такая угроза, безусловно, была, и каждый коммунист дал бы один ответ, а каждый некоммунист дал бы противоположный ответ.

Скрипач, запинаясь, сказал: "Думаю, мне лучше написать ответы, Ланни". И Ланни понял, что он имел в виду. Ганси напишет, а Бесс подвергнет написанное цензуре, и у них может быть самая худшая ссора. Было ошибкой пригласить его на публичное мероприятие. Но Ланни не понял этого, пока не стало слишком поздно.

Ланни и Лорел отправились в не очень долгое путешествие в Принстон. Милый, сердечный, добрый Альберт Эйнштейн был мишенью для всех идеалистов и пропагандистов в мире. Ему было трудно всем отказывать, поэтому он произносил речи и подписывал манифесты, когда ему следовало сосредоточить свой уникальный мозг на своей единой теории поля. Конечно, каждый пропагандист считает, что его собственное дело имеет особое значение. И эта супружеская пара не была исключением. Что хорошего в том, чтобы найти математическую формулу, которая охватывала бы гравитацию и магнетизм, если все великие мировые центры цивилизации могут быть уничтожены атомными бомбами, а человечество будет, вынужденно присоединиться к кротам и сусликам под землей?

На этот раз Лорел не пришлось сидеть снаружи в машине. Ядерное деление больше не было самым охраняемым секретом в мире, а стало самой печально известной реальностью в мире. Что-то должно было быть сделано, и физики объединились в ассоциацию, чтобы попытаться произвести впечатление на общественное мнение. Первооткрыватель специальной и общей теории относительности считал себя самым ответственным из всех людей и подписывал призывы к имеющим средства, пытаясь убедить их потратить двести тысяч долларов на то, чтобы раскрыть глаза цивилизованному миру на грозящую ему опасность.

И вот пришли мужчина и женщина, у которых был целый миллион. Как они собирались его использовать? Великий мыслитель сидел в элегантном кабинете, который еврейская филантропия предоставила ему и другим лучшим умам всех рас и племен. Лорел спросила его: "Почему вы сионист, доктор Эйнштейн?" И он ответил: "Я сионист, потому что я еврей". Он сказал ей, что отправил все свои вещи из Нацилэнда в Палестину в надежде поехать туда. Но теперь он не был уверен, сможет ли он когда-нибудь там жить. Через Палестину проходили нефтепроводы, и это делало эту страну эпицентром политических землетрясений.

Этот пожилой херувим с ореолом непослушных серебряных волос говорил как один из древних еврейских пророков. Но, в отличие от них, он говорил со всем человечеством. Он сказал, что ни одна нация, ни раса, ни вероисповедание не осмеливались думать о себе в этом кризисе. Это касалось всего человечества, и ни одна группа не могла остаться в стороне.

Атомная бомба превратила мировое единство из мечты поэта в обязанность государственного деятеля. Это сделало международное правительство неизбежной необходимостью. Эта новая сила, высвобождаемая современной наукой, может превратить мир в сад мира и изобилия или отбросить человечество обратно в примитивную дикость. "Выбирай добро. Твой выбор краток, и все же бесконечен!⁶⁰"

Он задал пару вопросов о том, что они делают. Он согласился с их идеями и был впечатлен их практическим суждением. Конечно, он придет. Они могут установить дату. И они установили ее сразу на несколько недель. Они вернутся домой и получат время на как можно большем количестве станций. А ему предоставят десять минут, чтобы рассказать американцам, как они ходят по краю пропасти. Ланни приедет за учёным старейшиной на машине и отвезёт его в Эджмир, а когда тот закончит, они накормят его за шведским столом, пригласят его сыграть пару сонат Моцарта, а затем снова посадят его в машину и отвезут обратно на Мерсер-стрит, номер 14, Принстон.

XII

Ганси Робин появился и прочитал свои письменные ответы в своей обычной тихой, скромной манере. Бесс не пришла, но можно быть уверенным, что она слушала дома, чтобы убедиться, что Ланни не соблазнил его сломить веру. Ответами было то, что Бесс назвала бы невыразительными. Но это она говорила о любом заявлении, которое не провозглашало Советский Союз чемпионом и единственной надеждой рабочих всего мира. Там не было никакого компромисса в этом вопросе. Либо вы полагали, что рабочие должны были освободиться, захватив полномочия правительства, либо вы не верили в это, и в этом случае верующие назовут вас именами, из которых невыразительность была самой мягкой. Гораздо более вероятно, что вас назовут антикоммунистом и социал-фашистом.

Ганси сыграл грустную маленькую "Жалобная песнь" своего собственного сочинения, и если знать о его ситуации, то на ваших глазах были бы слезы. Его брак катился в пропасть, и он знал это и страдал в своем воображении от расставания. Как говорится, каждый день он прикусывал язык. В тот вечер ему было стыдно за свои речи, но на самом деле ему это и не нужно, как уверяли его и Ланни, и Лорел. Правда, он имел дело с общностями, миром, братством и мировым единством. Но разве дело музыкального артиста быть экономистом и политологом? Пусть он оставит это для мудрых и смелых и предоставит эту возможность более крепким людям.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Жернова Господни⁶¹

ВСКОРЕ после Перл-Харбора президент Рузвельт предложил различным союзным государствам создать комиссию по военным преступлениям для сбора доказательств и предания виновных суду и наказанию. На протяжении всей войны этот орган работал. И в октябре 1945 года через два месяца после капитуляции Японии Международный военный трибунал выдвинул обвинения против двадцати двух ведущих военных и гражданских чиновников Германии, обвинив их в военных преступлениях, преступлениях против человечности и в заговоре с целью совершения этих преступлений. Нюрнберг был выбран местом судебного разбирательства, и там, во Дворце правосудия, в одном из немногих зданий, не разрушенных в этом древнем городе, проходила самая сложная судебная процедура за всю историю.

Капитан Джерри Пендлтон написал об этом Ланни. Двадцать два человека были выбраны из числа тех пятидесяти двух, которых Джерри помогал охранять в Мондорфе. Их он помог доставить в Нюрнберг и разместить в городской тюрьме, примыкающей к Дворцу правосудия. Целью судебного процесса было установление вины Нацизма всему миру. Поэтому здесь были созданы все условия для освещения процесса. Присутствовали несколько сотен газетчиков и орава фотографов. Увлекательная вещь для сторонников Мира из Эджмира, которые пережили взлет и падение нацизма и мечтали в течение двух десятилетий, чтобы прочитать рассказы и увидеть лица этих людей крови и террора, которые поднялись так высоко, а теперь опустились так низко. Был ли когда-нибудь в человеческой истории такой поворот колеса фортуны?

Ланни Бэдд был рад следить за событиями издалека. Он достаточно нагляделся на этих наполненных ненавистью существ, и теперь он нашел любимую работу среди хороших людей. Он читал новости каждый день и видел, как мелют Жернова Господни. Он был рад, что они должны размолоть их в мельчайший порошок. Как он хотел, чтобы Ф.Д.Р. был жив, чтобы наблюдать за этим процессом. Также как и Гарри Хоп. Этот многострадальный человек сошел со сцены своего успеха в начале нового года. Однажды он рассказал Ланни о сцене с Боссом, который поддержал план Армии по захвату военных преступников и их расстрелу. Но Гарри Гопкинс и судья Розенман убедили его, что мудрее будет сделать из этого мировую демонстрацию и официально поместить историю нацизма на страницы истории.

Ланни рассказал отцу о своем радио-псевдониме, и отец остался довольным. Теперь, когда он позвонил по телефону, он спросил "мистера Бернса" и сказал секретарю: "Это его отец". Робби всегда сначала спрашивал о трехлетнем младшем Ланни, которого привезли в Ивы. Затем он спросил о его родителях и сообщил, что с его собственной семьей все в порядке. Только после этого он станет говорить о деле.

Он позвонил днем, когда Ланни сидел в своей маленькой кабинке на бывшей фабрике по производству взрывателей, диктуя письма по случаю достижения тиража еженедельной газеты отметки в сто тысяч экземпляров. Он рассказал Робби об этом триумфе, и Робби в ответ рассказал о бизнесмене, который назначил своего сына на завод по производству щеток и оставил его одного в течение года. Затем он просмотрел отчётность и заметил: "Мне кажется, что вы продавали щётки с убытком". "Да", - ответил сын, - "но посмотри, какой большой бизнес мы сделали!"

Рассказав это, отец сообщил: "Тебе звонили из Вашингтона. Ты должен позвонить в Отдел по военным преступлениям Управления по гражданским вопросам Военного департамента Генерального штаба и попросить полковника Джозефуса.

Ланни позвонил в Вашингтон, любопытствуя, что хочет Армия от него сейчас. Голос на другом конце провода не объяснил, а спросил: "Не удобно ли вам немедленно прибыть в Вашингтон?" Ланни ответил: "Боюсь, что к тому времени, когда я смогу добраться до аэропорта и сесть в самолет, рабочий день закончится". Голос ответил: "Завтра утром подойдет".

Ланни выглянул в окно и увидел, что погода хорошая; он сказал: "Я доберусь этой ночью на автомобиле. Можете ли вы забронировать мне отель?" Ему сказали: "В отеле Мэйфлауэр. Ваш счет будет оплачен".

Ему не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться, что им нужна информация, имеющая отношение к процессу по делу военных преступников, и он начал напрягать свою память. Трудно было представить, что Армии, которая взяла в плен так много высокопоставленных чинов и собрала так много сотен тонн нацистских документов, что-то могло понадобиться от скромного офицера, проводившего допросы. Они могли, конечно, узнать, что он был агентом президента. Но более вероятно, что они узнали о его допросах генерала Эмиля Мейснера и генерал-майора Фуртвэнглера. Он задался вопросом, мог ли Фуртвэнглер повернуться против Геринга, своего патрона?

Бывший агент президента рассказал жене о звонке и предложил ей ехать с ним. У нее не было выходных в течение долгого времени. У них обоих были компетентные секретари, и они могли поддерживать связь с офисом по телефону. Она согласилась, поэтому они сказали об этом Нине и Рику, а затем поехали в дом и собрали свои сумки. В машине были теплые вещи, и они наслаждались снежными пейзажами, пообедали в Балтиморе, а в середине вечера добрались до Вашингтона и, возможно, сбегали в кино перед тем, как лечь спать.

III

В девять часов на следующее утро Ланни прибыл на такси в Пентагон, в это изумительное пятигранное пятиэтажное здание, построенное Армией во время войны. Он не поехал сам, потому что ему рассказывали о сложной дороге, которая вела к Пентагону и от него. Внутри был новый лабиринт. Остряки в Вашингтоне никогда не уставали рассказывать истории о людях, которые вошли и с тех пор о них никто не слышал. Они все еще следуют за стрелками и пытаются следовать указаниям на сорока гектарах внутренних площадей этого здания.

Но Ланни повезло, и в настоящее время он сидел в Отделе по военным преступлениям, слушая голос, который он слышал по телефону. Голос принадлежал стройному молодому еврейскому офицеру интеллектуального типа, носившему такие маленькие радужные нашивки, указывающие на то, что он проходил службу на Европейском театре военных действий. Было безопасно предположить, что он не страдал из-за задания по сбору улик против авторов преступления, названного "геноцид".

"Это было мило с вашей стороны, мистер Бэдд", - сказал он. И затем, без каких-либо предварительных слов: "Как вы, несомненно, знаете, обвинение закрывает свое дело против военных преступников в Нюрнберге, и тогда наступит очередь защиты. Обвиняемый имеет право вызывать свидетелей, и вот Геринг думает, что вы сможете свидетельствовать о его неприятии войны. Есть ли в этом какая-то правда?"

"В этом есть доля правды", - ответил бывший агент президента после того, как он преодолел свое удивление. - "Я знаю, что Геринг считал вторжение в Польшу ошибкой. Но он отказывался что-либо с этим делать. Он сказал мне, что однажды рискнул собственной шкурой во время захвата Праги и был объявлен виновным, поэтому он не хотел подвергать её опасности во второй раз".

- Довольно сложно понять, как это могло бы помочь ему, не так ли?

- Именно так. Я предполагаю, что он имеет в виду более позднюю стадию, его попытки отговорить Гитлера от нападения на Россию и снова его призыв к урегулированию с союзниками, когда он увидел, что война зашла в тупик.

- Вы знаете, что он делал это?

- Он подробно говорил со мной об этом, и позже сам Гитлер подтвердил это. Геринг постепенно потерял симпатию к фюреру, в основном из-за такого отношения, но также и, конечно, из-за его неспособности предотвратить бомбардировки немецких городов.

- Могу ли я спросить, мистер Бэдд, нам немного трудно понять, как вы могли разговаривать с Герингом и Гитлером на тех этапах войны?

- Конечно, полковник. Я с уверенностью скажу вам, что летом 1937 года Рузвельт назначил меня агентом президента. Я некоторое время выдавал себя за нацистского сочувствующего, получая информацию для двух друзей-журналистов, одного в Англии и одного во Франции. В течение восьми лет я служил Рузвельту в строжайшей тайне вплоть до дня его смерти.

- Это объясняет тайну. У меня есть ваш послужной список в Армии, но я забыл запросить Белый дом.

- Я сомневаюсь, что они могли бы сказать вам что-нибудь, кроме того, что я однажды ужинал там. В любое другое время меня забирали в Белый дом у так называемой социальной двери, и всегда ночью. Человек президента Бейкер всегда присутствовал при этом.

- Понятно. Как вы думаете, ваши показания относительно Геринга могли бы ему помочь?

- Я не понимаю, как это могло быть. Его рассудительность была лучше, чем у Гитлера, потому что у него были лучшие мозги, но его советы были на чисто военной основе. Он видел, что Германия проиграла войну, и он хотел выйти на возможно наилучшие условия. Он не думал о справедливости или милосердии или спасении человеческих жизней, потому что такие соображения не входили в его психический склад.

- Вы понимаете, мистер Бэдд, он не имеет права вызывать вас в суд. Если вы даёте показания, то только потому, что вы чувствовали, что он имеет право воспользоваться вашими знаниями.

- Я так не думаю о нем, полковник Джозефус. Я могу засвидетельствовать о нем только, что он был хорошим компаньоном и хозяином. У него первоклассный ум и широкая информированность. Он был бы рад услышать, как я говорю все это на месте для дачи свидетельских показаний. Но я не вижу, что я в долгу перед ним, и при этом я не вижу, как это могло бы помочь спасти его жизнь.

Хватит об этом. Молодой офицер подумал, а затем начал по-другому. - "У нас есть масса документов, касающихся Геринга, но у нас не так много свидетелей против него. Позвольте мне спросить, есть ли у вас какая-нибудь информация, которая может быть полезна для обвинения".

- Я думал об этом на пути сюда. Я совершил в общей сложности одиннадцать поездок в Германию в качестве агента президента, и я встречался с Герингом практически в каждой поездке. Кажется, ему нравилась моя компания, а в некоторой степени мне - его. Я провел целую неделю в Каринхалле за раз. Так что, видите, мне есть что вспомнить. Он свободно говорил и раскрывал себя с гордостью. Он очень уважал богатство и власть, Я имею в виду то, чем обладает мой отец, поэтому я стоял с ним наравне с самого начала. Когда нацисты пришли к власти, одной из их ярких фигур был еврейский финансист Йоханнес Робин, который был компаньоном моего отца с конца Первой мировой войны. Первым нацистом, кто схватил его, был министр труда Лей. Как вы знаете, он покончил жизнь самоубийством в Нюрнбергской тюрьме сразу после того, как ему было зачитано обвинительное заключение.

- Я накопил большое досье на Лея, но я не знал о деле Робина.

- Причина была, без сомнения, в том, что Геринг узнал об этом и схватил Йоханнеса сам. Я пошел к нему и договорился о сделке, согласно которой Йоханнес выбрался из старой тюрьмы на Александерплац, передав все свое состояние в Германии Герингу. В ночь Длинных ножей, то есть через год или около того, я ехал на своей машине в Мюнхене и встретил знакомого мне сотрудника SA. Я остановился, чтобы поговорить с ним, и в этот момент трое эсэсовцев выпрыгнули из машины и выстрелили ему в лицо. Они отвезли меня в тюрьму Штадельхайма, где они расстреливали людей пачками во дворе. Я был уверен, что пришло мое время. Но, видимо, я произвёл впечатление, утверждая, что я был другом Геринга и фюрера. Они держали меня три дня и четыре ночи в одиночке, а затем отвезли в городскую тюрьму и продержали там еще десять суток. Я смог узнать новости о том, что происходило на улице. В те дни и ночи, когда банда Гитлера расстреляла около двенадцати сотен своих партийных инакомыслящих.

"Это одно преступление, которое мы им не предъявили", - заметил чиновник со следом улыбки.

"Я знал, что это гражданская война", - продолжил Ланни, - "но у меня не было возможности узнать, какая сторона побеждает. Через десять дней меня посадили в машину, отвезли в Берлин и посадили в тюрьму. Я никогда не узнал её названия. Они отвели меня в темницу, где они избивали и пытали людей. И еще раз я думал, что мой час настал. С эсэсовцами по обе стороны от меня я стоял и смотрел, как они привели пожилого толстого еврея, который выглядел как Наполеон Третий и с которым я встречался в обществе. Это был Соломон Хеллштайн, представитель крупнейшей банковской семьи в Берлине. Он просил пощады и умолял, но они раздели его и бросили на скамейку, а затем четыре нацистских мучителя избивали его тонкими стальными прутьями, пока его спина не превратилась в кровавое месиво. Я потерял голову и закричал на них, что они позорят человеческую расу. Тогда я был уверен, что сам приготовил себя на закланье и собирался быть следующим, но, к моему удивлению, они забрали меня обратно в мою камеру и оставили там. Пришел оберлейтенант Фуртвэнглер из штаба Геринга. Человек, который стал генерал-майором и был взят в плен нашей седьмой армией в прошлом году. Я был конечно рад видеть его. Он притворился, что пришел как спасатель, все это было ошибкой и т. д., но когда он отвел меня к Герингу, этот толстый монстр заревел от смеха, и вскоре я понял, что он приказал, чтобы меня отвели посмотреть на избиение. Сначала я принял это за его шутку. Но потом решил, что у него была цель, и он приказал избить Соломона Хеллштайна, чтобы я мог засвидетельствовать это".

- Что это была за цель, мистер Бэдд?

- Это было связано с младшим сыном Йоханнеса Робина, которого нацисты схватили и заткнули в Дахау. Я пытался освободить его и обратился к Герингу. Теперь я узнал, что Фредди должен был стать пешкой в игре жирного нациста. Геринг освободит его, при условии, что я вернусь в Париж и расскажу членам семьи Хеллштайна в этом городе то, что я видел своими глазами .

- Рассказать им! Зачем?

- Геринг верил, что Itzig (жид), как он называл Соломона, вывез большое количество золота из Германии, и он хотел заставить семью вернуть это золото. Он знал, что если я скажу им то, что я видел, они поверят мне и заплатят выкуп. Что они и сделали. Мне вернули Фредди в соответствии с обещанием, но они пытали его, и он умер вскоре после этого.

Это была история Ланни. Он рассказывал её не часто, потому что от неё у него бегали то, что люди называют "мурашками", даже спустя почти двенадцать лет. Он рассказал её Рику и своему отцу, но никогда Лорел. Он мог догадаться, что полковник Джозефус отнесется к этому профессионально. Он собирал целые досье и должен иметь записи о тысячах таких преступлениях против человечества. Он не содрогался и не вытирал пот со лба. Он сказал: "Это выглядит как возможное доказательство, мистер Бэдд. Могу ли я представить вас на перекрестный допрос?"

- Как только пожелаете, полковник.

- Вы можете утверждать, что Геринг сказал вам, что он лично заказал эту пытку?

- Нет, я бы не сказал этого. Его фраза, насколько я помню, заключалась в том, что у меня была возможность изучить их пенитенциарные учреждения из первых рук.

- Но он признался, что знал о пытках?

- Да, конечно. Он сказал, что я видел их методы обращения с еврейским Schieber (спекулянтом). Также он сказал: "Вы можете засвидетельствовать, что они эффективны".

- Если бы вы рассказали эту историю сейчас, то, я думаю, он не стал бы жаловаться?

- Я бы так подумал. Он прокомментировал, что, когда я расскажу это Хеллштайнам в Париже, через несколько часов эта история будет распространена по всему городу, и его агенты в Париже узнают об этом.

- Он сказал вам, что его целью было получить золото от парижской семьи?

- Он прямо сказал, что намеревается получить каждую марку денег Соломона, даже если ему придется сдирать с него кожу живьём.

- И вы сказали это Хеллштайнам в Париже?

- Как только я туда попал. Случилось так, что я довольно хорошо знал Оливию Хеллштайн, мадам де Бруссай. Я верю, что она все еще живет в Париже, и я уверен, что она подтвердит эту историю. Присутствовали и ее отец, и мать. Я не уверен, что они все еще живы. Это была болезненная сцена. Я не знаю, сколько они заплатили Герингу, но Оливия знает. Я читал, что бедный старый Соломон умер в Париже вскоре после этого.

- Вот ситуация, мистер Бэдд. Как юрист, я бы назвал это преступлением против человечности, фактически несколькими преступлениями: похищение людей, нападение со смертельным оружием и вымогательством. Это был также заговор с целью совершения этих преступлений. Вопрос в том, готовы ли вы рассказать эту историю в суде?

- Я думал об этом с тех пор, как вы позвонили. В результате стольких лет секретной работы у меня появилось своего рода патологическое отношение к публичности. Это означало бы раскрытие моей роли перед публикой, и я уклоняюсь от этого.

- Ожидаете ли вы заняться такой работой в будущем?

- Я очень надеюсь, что мне никогда не придется. Давайте рассмотрим это дело так, полковник. Я не хочу рассказывать эту историю, но если мне скажут, что это мой долг, я сделаю это. Я тоже был в армии, хотя только с приравненным званием.

- Я считаю, что эту историю нужно рассказать, и я думаю, что когда я сообщу своим начальникам, они скажут то же самое.

- Хорошо, тогда я скажу это.

- Я бы подумал, что вы должны принять приглашение Геринга выступить в качестве свидетеля для него. Скажите откровенно, что вы знаете о его отношении. Скажите что-нибудь в его пользу, если хотите. Это не принесет никакого вреда. А затем историю Соломона Хеллштайна под перекрестным допросом. Таким образом, её влияние будет значительно увеличено, и, поскольку вы являетесь их свидетелем, адвокатам Геринга не будет позволено пытаться оспорить ваше свидетельство.

- Я бы предпочел, чтобы им разрешили, полковник. История правдива, и мне нечего бояться перекрестного допроса. Как скоро меня вызовут?

- Обвинение закрывается, и Геринг будет первым из обвиняемых, который представит свое дело. Мы должны отвезти вас в Нюрнберг.

- Как скоро я узнаю ваше решение?

- Я совершенно уверен, что смогу сообщить его вам на следующий день или два. Можете ли вы остаться в Вашингтоне? Ланни сказал, что может и останется.

Бывший агент президента рассказал о произошедшем своей жене, которая вышла на прогулку, чтобы обновить свои впечатления о столице своей родины. Здания с рядами колонн из белого мрамора, парки с деревьями в ожидании весны, витрины магазинов, полные предметов роскоши, такими же как на Пятой авеню или Рю де Риволи, дорожное движение, такое же переполненное, как и везде в мире. И за буйной роскошью в центре городских кварталов ветхие кишащие крысами трущобы негритянских рабочих. Вашингтон не изменился, за исключением количества мужчин и женщин, одетых в военную форму, и иностранной речи, слышимой повсюду.

Ланни рассказал свою историю, в том числе о тюремном злоключении. Он ожидал, что Лорел будет в шоке, и она была. Но у неё была и другая половина, для которой он не сделал скидку. Она также заняла профессиональную позицию. - "Ланни, если ты выйдешь из тени, ты сможешь рассказать всю свою историю! Ты можешь рассказать об этом по радио!"

"О, Господи!" - воскликнул он.

- Некоторое время я думала об этом. У тебя есть замечательные истории, и стыдно не использовать их. Мы могли бы расширить нашу программу до получаса и позволить тебе рассказать историю агента президента в первой части, как приманку для серьезных дел во второй части.

- Так вот что ты готовила!

- Вся группа говорила об этом, но никто ничего не сказал, потому что они знали, что ты не сделаешь этого. Но если ты однажды выйдешь на свет, не будет никаких причин не делать этого.

Он не знал, что сказать. Весь прошлый год он был своего рода публичным человеком, и он не мог не понять, что люди хотели бы услышать закулисные рассказы о Ф.Д.Р. и Гарри Хопе и остальных. И об агенте президента, который совершил одиннадцать поездок в Нацилэнд, рискуя своей жизнью. О Бергхофе, Каринхалле, Новой канцелярии, Гитлере и Геринге, маленьком хромом Докторе, Гессе, который прилетел в Шотландию, и Штрассере, которого застрелили в Кровавой чистке. И о Курте Мейснере, которого поймали как шпиона, и обо всех остальных, которые поднялись на небеса и затем погрузились в ад.

- Подумай, что бы это значило для Робби! воскликнула писательница, чувствующая запах "эксклюзив". Когда он спросил, что она имела в виду, она объяснила: "Разве ты не знаешь, что в глубине души Робби должен быть обеспокоен сообщениями о том, что его сын был сочувствующим нацистам и, возможно, платным агентом врага? Такие шепоты должны быть повсюду в Ньюкасле".

- Они видели, как я пришел домой в военной форме, не так ли?

- Да, но как они могут знать, что ты не обманул Армию? Подобные слухи трудно убить. Если точно выяснится, что ты был агентом Рузвельта, все станет ясно, и Робби будет лопаться от гордости.

- Робби ненавидел Рузвельта. Я думаю так же сильно, как и Гитлера.

- Почти так же сильно, а то, что ты станешь приверженцем Нового курса, ему совсем не понравится. Но это иностранный вопрос и совершенно другой. Ты был внутри врага, помогая выиграть войну. Он никогда не кончит хвастаться этим. Если ты не веришь, позвони ему и спроси.

VII

Ланни не мог заставить себя говорить о таком предмете по телефону. Вместо этого он взял свою жену, чтобы посмотреть на старых мастеров в Национальной галерее. И после этого у него появилась блестящая идея, и он позвонил в Шорхэм и попросил Джима Стоцльманна.

Конечно, Джим был в городе. Найти его было удачей, потому что он проводил время между Вашингтоном и Нью-Йорком, Рино, Голливудом, Мехико и Парижем, и любым другим местом, которое ему приходило в голову. Он пересечет континент, утащив за собой модный, специально построенный трейлер и потратив чуть больше четырех дней на поездку. Тысяча или тысяча триста километров в день - его норма. У него были друзья в каждом городе, и он приобретал ещё больше друзей на заправках и в закусочных по дороге. Все открывались ему, потому что им хотелось появиться в его колонке, которая будет опубликована в нескольких сотнях газет. Поэт Вордсворт писал, что его сердце подпрыгнуло, когда он увидел радугу в небе. И здесь, на этой свободной земле, сердца людей подпрыгнули, когда они увидели знаменитость в гостиной или за рулем длинного алюминиевого дома на колесах, несущегося через прерии и Скалистые горы со скоростью двух километров в минуту.

В последний раз, когда Ланни и Лорел столкнулись с этим наследником великой чикагской семьи в Вашингтоне, он сказал: "Отлично!" и взял их к еженедельную вечеринку миссис Маклин. Та дама, чей отец разбогател, все еще была на ринге, но на пути к смерти от передозировки снотворного. Теперь Джим сказал: "Отлично!" Вы должны прийти на вечеринку миссис Места! Оказалось, что появилась новая социальная королева, и, с точки зрения Джима, намного лучшая, потому что Эвалин Уолш Маклин была почти фашистом, тогда как Перл Места происходила из Оклахома-Сити и была обращена в приверженцев Демократической партии. Ее деньги пришли из нефти, и они шли потоком. Она была надёжным поставщиком того, что Джим называл поднятием энтузиазма во время избирательной кампании.

По прежнему опыту Ланни и Лорел захватили с собой одежду для вечеринок. Лорел будет носить тот же костюм, который она купила для вечеринки Эвалин три года назад. О войне можно сказать одну хорошую вещь, она на время остановила изменения моды. Джим прибыл за ними в своем Кадиллаке, его секретарь исполнял обязанности шофера. Когда они подошли к особняку - арендованному, сказал Джим, - они нашли такой затор машин, что им пришлось выйти и пройти несколько кварталов, к счастью, мягкой весенней ночью.

По пути их опекун говорил о вашингтонском обществе, о том, как оно менялось после войны, конечно, не в лучшую сторону. Появились новые типы, в погоне за состоянием погонщики мулов из Миссури и мешочники с юга, как их описал Джим. "Не то чтобы я был снобом", - добавил он. - "Мой прадедушка был лодочником на канале, и я думаю, что они были такими же крутыми, как и эти. Но эти типы безумно врываются в любое место, так или иначе. Проникновение зайцем стало такой неприятностью, что люди выпускают пропуска и не позволяют даже своим лучшим друзьям входить к ним без них. В пропусках указано количество, которое будет допущено". Он добавил, что послал своего секретаря изменить его пропуск на три.

Итак, они вошли. И там была нефтяная дама из Оклахомы, коротенькая, пухлая, брюнетка. На ней было черное шелковое кружево и ажурные черные перчатки, идущие до локтей, и она сияла бриллиантами, как маяк. Она была хорошенькой, но не ошибитесь в её темных глазах. Она была боевой леди, боролась за престиж, за славу. Чтобы приехать в Вашингтон с таким именем, как Перл Места, урожденная Скирвин, и проложить себе путь к вершине социальной тусовки. Для этого потребовались решимость Наполеона и стратегия генерального штаба. Один Демократический Президент на ужин в один вечер и республиканский лидер Палаты на следующий вечер. Иметь председателя Верховного суда и трех других судей Верховного суда, семнадцать сенаторов и дюжину дипломатических звезд на одном приеме - это была слава, это то, чему женщина посвятит свою жизнь и на что она потратит целое состояние.

Как ей это удалось? Не только деньгами. Было много других особняков, где шампанское вытекало из фонтанов и где пятьдесят индеек и столько же ветчин были приготовлены и нарезаны для одного социального мероприятия. Нет, для этого нужны мозги. Нужно знать, как льстить и радовать людей, и как заставить их говорить о своих делах. На одной из ее вечеринок можно было услышать, как генерал Айк поет "Пей мне только твоими глазами", или как сенатор Пэт Херли, бывший погонщик мулов из Нью-Мексико, выдал свой знаменитый индейский боевой клич. На вечеринку, где присутствовали Ланни и Лорел, доставили самолётом огромного осетра с Черного моря и приготовили его в самой большой печи в Вашингтоне. Осетра подали целиком на серебряном блюде, которое нужно было нести четырем мужчинам. Сто семьдесят гостей закопались в эту тушу и говорили об этом в течение нескольких дней. Пока течет нефть, плавают осетры и морозят холодильники, мир будет приветствовать гостеприимство Перл Места. "Двухпартийный Перл (жемчужина), - так ее называли, потому что она перешла на другую сторону и все еще имела друзей-республиканцев.

VIII

"Не забывай, что ты писатель", - сказал Ланни своей жене с усмешкой. Поэтому она оставила его наедине и позволила ухаживать за собой единственному американскому обозревателю газет - миллионеру, который знал всех. Он сделал из нее львицу. - "Это мисс Морроу, Мэри Морроу, вы знаете, автор антинацистского романа". Это был первый раз, когда Лорел так представляли, и она смотрела своими проницательными, сообразительными глазами. Все притворялись - о да, конечно, как интересно! - но она сомневалась, прочитал ли кто-нибудь из них ее книгу. Выдающиеся государственные деятели, чьи фотографии она видела в газетах, обрушились на нее, склонились над ее маленькой фигурой и спросили ее мнение о нынешней политике в отношении завоеванной Германии и о том, что она думает о возможности выживания нацизма в подполье.

Это было не все притворство. Это был способ занятых джентльменов выяснять общественное мнение и получать идеи. Политический горшок Вашингтона кипел весь день и большую часть ночи. Город стал столицей мира, и эти одетые в черное законодатели и чиновники понесли судьбы мира в свои карманы. Полдюжины заходили в угол и проводили неофициальное заседание комитета, жуя осетрину миссис Месты и запивая ее калифорнийским шампанским. Несколько дипломатов собрались в другой комнате и попытались выяснить, как улучшить свои шансы на получение кредита от агентств Нового курса, которые управляли их будущим. "Почему бы тебе не взять коллекцию в этой комнате?" - спросила женщина, которую достаточное количество шампанского сделало остроумной.

Дамы были здесь, по одной на каждого джентльмена. В основном это были жены, потому что политические партии должны быть благопристойными. Лорел сообщила, что жены выглядели так, как будто они вышли замуж, когда государственные деятели были молоды. Многие из них не поспевали за интеллектуальным прогрессом своих лордов и хозяев. Но все они могли надеть одежду, и Лорел, которая блуждала по магазинам тем утром, знала, сколько стоит выставить такие вещи. Она рассказывала своему мужу о развращённости. 975 долларов за шарф плюс налог в 195 долларов. Гибкий браслет с застежкой, 4400 долларов плюс налог в 880 долларов. Изящные серьги с солнечными лучами - 5500 долларов плюс налог в 1100 долларов. Пелерина из натурального русского соболя, изготовленная на заказ, 50 000 долл. США плюс налог в 10 000 долл. Можно даже иметь модную норковую шубу для своей собаки 246 долларов плюс налог в 49,20 долларов. Можно не приводить свою собаку на прием, но гулять с ней в парке и встречать других дам, которые будут оценивать ваше социальное положение, как по одежде вашей собаки, так и по вашей.

Весь Вашингтон проходил по так называемому протоколу. Пришли новые государственные деятели, новые чиновники, новые дипломаты, и их звание было предопределено. Об этом должна была знать каждая хозяйка, и были авторитеты, которые предоставляли ей такую информацию за плату. Была история о дипломате, который устроил ужин в честь Тосканини и пригласил так много высокопоставленных лиц, что ему пришлось усадить маэстро в конце стола. Была история о хозяйке, которая во время одного мероприятия совершила ужасную промашку, назначив одну великую даму наливать чай, а даму более низкого ранга наливать кофе. Слишком поздно ей объяснили: "Кофе превосходит чай".

Обязанностью писательницы было наблюдать за всем этим и сохранить это в своей памяти, чтобы когда-нибудь это могло стать "местным колоритом". Проповедовать не входило в ее обязанности. Она не будет напоминать толстякам, что миллионы голодают в Европе. Она не будет испытывать отвращение к разливу спиртного, но будет наслаждаться шуткой о трех основных партиях в Вашингтоне - Республиканской партии, Демократической партии и Коктейльной партии. Она будет наблюдать за напудренными дамами, и, если часть порошка попадет на черный бархатный костюм, она сделает вид, что не видит его. Она примет свою роль литературной львицы и не будет приковывать никого к названиям своих книг. Она будет отмечать разнообразие духов, вспоминать их названия, которые она видела в роскошных магазинах, и удивляться, какие именно: Безумие, Угроза, Иннуендо, Вихрь, Опьянение, Хвост спина, Тигрица, Мой грех. На основе таких названий в Америке была построена индустрия на сто миллионов долларов, и здесь вы получали её конечный продукт через нос. Ни одна изящная леди не упомянула бы тот факт - если бы она это знала - что эти запахи были изготовлены из вещества, называемого амброй, в результате расстройства желудка, которым страдают киты.

Некоторые из этих напудренных и ароматных дам были любезны, а у некоторых были идеи. Лорел встретила ту, кто на самом деле читал ее роман, высмеивающий нацистов. Эта женщина была высокой седовласой женой сенатора из Новой Англии, и она сказала: "Дорогая, вы слишком серьезно относитесь к жизни. Поверьте мне, мир не стоит этого. Люди не будут ничего делать для вас, и они не оценят то, что вы делаете для них. У вас будут только морщины на лице, как у меня, и тогда мужчины больше не будут на вас смотреть".

Лорел хотела было сказать, что она поймала одного мужчину, и этого ей было достаточно. Но она прикусила свой язык. "Приходите ко мне как-нибудь", - сказала леди, и Лорел пообещала сделать это, и перешла к другой группе. Там была жена другого сенатора, на этот раз из Скалистых гор, и она выглядела так, словно прошла весь путь рядом с гружёным мулом. Она выражала свое мнение о мужчинах в присутствии нескольких из них. - "Доверять мужчине? Я не поверю такому, это всё равно, как п...сть быку на рога". Сокращенное слово заинтриговало романистку, и ей хотелось бы узнать, где была воспитана дама. Но у нее не было возможности спросить.

Ланни тоже собирал впечатления. В этой толпе были светские люди, которых он встретил в охотничьем комплексе Ирмы на Лонг-Айленде, в нью-йоркском обществе и на местах отдыха Флориды и Голливуда. Также он знал некоторых иностранцев, и они собрались вокруг него. Он свободно говорил по-французски и по-немецки, немного по-испански и по-итальянски, и даже знал несколько слов по-шведски и по-голландски, не говоря уже о провансальском и лигурийском. Необычный американец, богатый, но не циничный. Эти взволнованные джентльмены, которые жили дома на урезанных рационах, просили его совета. Что должно было случиться с ними, и как можно заставить американский народ осознать ситуацию и отправить помощь из своего изобилия?

Было два часа ночи, когда трио отправилось с этой супер-вечеринки, и они еще час сидели в холле гостиницы, обсуждая людей, которых встретили. Джим был как русский, он мог говорить всю ночь. Ланни и Лорел встали на следующее утро поздно, а затем скромный романист провела пару часов, делая записи, свои и мужа. Муж позвонил в офис, чтобы посмотреть, что пришло по почте, и отдать распоряжения. Затем они пошли прогуляться, чтобы посмотреть, что предлагают продавцы предметов искусства в городе.

Джим пришел поужинать, взяв с собой друга из газеты, и четверо сидели перед радиоприемником, предоставленным отелем. Был четверг, и в семь часов они слушали станцию в Балтиморе, которая передавала Программу мира. Новый опыт для пары Бэдд, услышать свой продукт снаружи. Джеральд де Грут занял место "Билли Бернса" и делал это хорошо. Программа не пострадает, если Ланни уйдет.

Гость вечера был профессор Олстон, и он был опрошен о его работе с Ф.Д.Р. как "решатель" и свой человек. Рузвельт, человек мира, был вынужден стать человеком войны. Это случилось с Джорджем Вашингтоном, с Линкольном и с Вудро Вильсоном. Четыре раза в нашей истории. Очевидно, что в нашем обществе должны действовать силы, более могущественные, чем воля или расположение любого государственного деятеля, которые загоняют нашу страну в войну. Была мода обвинять другие народы. Но другие народы обвиняли нас, и обвинение ни к чему нас не привело. Олстон поддержал усилия Программы мира, чтобы попытаться выяснить, что это за силы, и согласился с тем, что они должны быть исключительно экономическими. Пусть Америка применяет свой коллективный разум, чтобы выяснить, как мы могли бы распределять мировые природные ресурсы и торговать так, чтобы все народы могли получить средства для жизни и быть в безопасности от нападок диктаторов и деспотов.

Хороший разговор, двое других согласились. Журналист, вашингтонский корреспондент, знал все сплетни, и во время обеда он разобрал их. Если вы собираетесь изменить мир, Вашингтон должен тем местом, где начать. И первой задачей было найти способ донести до людей правду, факты об их правительстве, которые газеты никогда не печатали. Город был полон лоббистов и адвокатов, представляющих все формы массовой жадности, и самые элегантные и совершенно легальные формы взяточничества существовали везде, где бизнес затрагивал правительство или правительство касалось бизнеса. Американский образ жизни, как его называли, состоял из операции этих двух сил по принципу рука руку моет. И никогда с начала мира частные интересы не собирали такие суммы денег у государственных органов. Каждый журналист знал, что происходит, но мало кто знал, что с этим делать, и большинство из них восприняли это как нечто само собой разумеющееся. "У вас, реформаторов, есть целые горные хребты, чтобы преодолеть", - сказал этот корреспондент консервативной и самодовольной газеты.

Ожидаемый звонок от полковника Джозефуса пришел на следующее утро. Обвинение в совершении военных преступлений формально потребовало, чтобы мистер Бэдд был доставлен в Нюрнберг за счет правительства и там дал свои показания. Мистер Бэдд сказал: "OK". Он хотел пару дней уладить свои дела, а затем он сел на самолет и полетел по южному маршруту. Можно договориться по телефону, а его билет, паспорт и документы будут доставлены ему курьером.

Он отвез свою жену обратно в Эджмир и объяснил дела Рику и Нине. Он отдал распоряжения своим подчиненным, надиктовал пачку писем и упаковывал вещи, как для жаркой, так и для холодной погоды. Для него это была старая история. Большой аэропорт, авиалайнер Constellation, теперь выкрашен в серебро т.к. война закончилась, обслуживающий персонал в синей форме, включая симпатичную стюардессу, пакеты журналов и книг для чтения и маршрут-Ки-Уэст, Белен, острова Кабо-Верде, Касабланка, Неаполь, Рим, Мюнхен. Все удобно и безопасно. Как приятно иметь деньги! Или престиж и политическое предпочтение тоже подойдут.

___________________________________________________

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Истина, разбитая вдребезги, обязательно возродится⁶²

___________________________________________________

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Стыд приходит позже⁶³

В романтическом средневековом городе Нюрнберге в сентябре рокового 1938 года Ланни Бэдд был гостем рейхсминистра Рудольфа Гесса на Parteitag. Это был великий нацистский фестиваль, проводимый в один и тот же день каждый год. Его называли своим партийным днем, но это были восемь дней и ночей шумного волнения, парадов, криков, пения и прослушивания пропаганды, звучавшей из громкоговорителей. Проблема войны или мира с Англией и Францией висела на волоске. Урегулирование, известное в истории как "Мюнхен", находилось в процессе становления, и Ланни впал в беспокойство. Но он должен был идти и петь и, прежде всего, слушать с остальными. Молодые нацистские фанатики с большим уважением относились к нему, потому что он был известен как единственный американский друг фюрера и считался выбранным Gauleiter североамериканского континента. Их любимая песня гласила: "Сегодня Германия принадлежит нам, а завтра весь мир".

Все было сделано с той тщательностью, которая обещала так много для Фатерланда и так мало для его врагов. Миллион или два партийных лидеров и членов партии влили в этот город с полмиллиона человек, и во всех пригородах были установлены огромные палаточные лагеря, где армейские службы готовили миллионы горячих блюд каждый день. Флаги на улицах походили на листья леса, и везде, куда бы ни пойти, были группы людей, марширующие с флагами и знаменами. Улицы девятисотлетнего города были узкими и кривыми, что заставило американца вспомнить сказки братьев Гримм, прочитанные в детстве. На домах были высокие крыши, остроконечные фронтоны и бесчисленные дымовые трубы. У церквей были высокие шпили и всякое готическое изобилие. А на огромном аэродроме Цеппелин было грандиозное зрелище, над которым Адольф Гитлер, человек с воображением, работал около пятнадцати лет. Он придумал это, и год от года это улучшал. В 1938 году это был, в буквальном смысле, Parteitag, чтобы закончить все партийные дни.

В памяти Ланни остались неизгладимые впечатления от Вагнеровских декораций сцены в сочетании с торжественностью католической мессы. Все примитивные чувства родились в сердцах немцев в тех темных лесах, где они жили веками, готовясь к завоеванию Римской империи. Гитлер разработал церемонию называть поимённо нацистских мучеников, и это было поручено Гессу. Гитлер разработал церемонию освящения знамён, и он сам выполнял её, торжественно шествуя мимо строя знамён и касаясь каждого священным Blutfahne (кровавое знамя), которое несли во время Пивного путча и которое было запятнано кровью тех, кто погиб или был ранен в этом уличном бунте.

Воспоминания, воспоминания! Этот очень старый город Мейстерзингеров и Альбрехта Дюрера, живших в сознании Ланни как потные краснолицые мужские существа с фанатизмом на их лицах и яростью в их сердцах. Эта древняя furor teutonicus (тевтонская ярость), которую древние римляне знали и которую боялись. - "Варус, Варус, верни мне мои легионы!" Американский любитель искусства ненавидел ненависть, но эти люди воспитывались на ней, их учили ей с детства. У Адольфа Гитлера было любимое слово фанатизм, которое он почти никогда не пропускал ни в одной из своих речей. И он заставил умелых психологов и людей, занимающихся рекламой, работать, чтобы быть уверенным, что новые поколения немцев никогда не узнают ничего другого.

Девятнадцать веков прошло с тех пор, как император Август послал свои легионы в эти темные северные леса, и furor teutonicus уничтожила их. С тех пор мир думал, что Германия стала цивилизованной нацией. Но фюрер пришел и возродил древнюю furor, пока англичане и американцы не пришли и не уничтожили фюрера и furor. Здесь теперь был Нюрнберг, жалкое, ужасное зрелище. Целые кварталы средневековых домов превратились в обломки, большинство из них сгорели и взорвались. Торчали обгорелые стены, а тут и там вылезала кирпичная труба с сохранившимся колпаком наверху. Это был самый разрушенный город, который видел бывший агент президента. Американцы, прилетая днем, определяли крупные фабрики и железнодорожные станции, а британцы прилетали ночью, бомбардируя свою территорию на внутренней части, окруженной стеной. То, что немцы сделали с Лондоном и множеством других городов, чувствую себя так уверенно в победе. Теперь потные, одетые в цвета хаки полчища исчезли из города Parteitag. Теперь можно увидеть только несколько дрожащих женщин и детей, с полыми щеками и полыми глазами, ползущих в пещеры, которые они вырыли для себя в руинах своих бывших домов.

Ланни не успел сообщить капитану Джерри Пендлтону, что приедет. Он позвонил ему из Гранд Отеля, и Джерри приехал к нему. Эти двое были так счастливы. Они обменялись медвежьими объятиями, и если бы они были настоящими гражданами Ривьеры, а не просто проживающими там иностранцами, они бы поцеловали друг друга в обе щеки. Прошло двенадцать лет с тех пор, как старый добрый Джерри приехал в Мюнхен, чтобы помочь Ланни вывезти Фредди Робина из ада Дахау. Он потерпел неудачу, но это была не его вина. Позже, будучи агентом Управления стратегических служб, он помог Ланни в Марокко и в Испании, и хотя Ланни никогда не упоминал, что он агент президента, но Джерри был слишком догадлив. Теперь война закончилась, и от священного города Нюрнберга осталось только голодное население, которое нужно накормить, и двадцать один несчастный, запуганный и разбитый мужчина. Некоторые из них были среднего возраста, но большинство из них были пожилыми подсудимыми в той же тюрьме, в которую во времена своей славы они весело бросали своих политических противников.

Джерри хотел только сесть и рассказать о том, что он видел и делал. Но сначала новоприбывший должен был сообщить о себе главному обвинителю США и его сотрудникам. Главным обвинителем был член Верховного суда Роберт Х. Джексон, которого президент Рузвельт тщательно подобрал для этого специального назначения. Он относился к этому со всей серьезностью, устанавливая то, что, как надеялись все американцы, станет мировым прецедентом, чтобы любые диктаторы, планирующие очередное нападение на свободу наций, заранее знали, что обрушится на их головы.

Ланни был передан паре помощников главного обвинителя, и он рассказал им свою историю. Они подумали, что было бы здорово выработать стратегию, чтобы адвокат Геринга выставил американца в качестве своего свидетеля, а затем обнаружил при перекрестном допросе, что ему есть что сказать и для другой стороны. Единственная трудность заключалась в том, что немцы вовсе не были дураками и могли с подозрением относиться к тому факту, что американцы свободно давали им свидетелей. Скорее всего, они спросят, знает ли он что-нибудь, что дискредитирует Геринга, и что ответил бы Ланни?

Он задумался над этим вопросом и выработал своеобразную точку зрения. В течение полутора десятилетий он лгал нацистам. Но это было потому, что это был вопрос жизни и смерти его страны. Это испытание будет вопросом жизни и смерти только для одного человека, и Ланни не думал, что он хочет лгать в таком случае. Если адвокат сразу задаст ему вопрос, он скажет им правду, и тогда они, вероятно, не будут его использовать. Американские прокуроры приняли его решение и заявили, что если это произойдет, они вызовут его в качестве своего свидетеля.

III

Суд проходил каждый день, и юристы дали Ланни пропуск на галерею посетителей, откуда он мог смотреть свысока на место действия. Просторная комната находилась на верхнем этаже беспорядочно построенного старого дворца правосудия. Здания суда по-американски. Это помещение было довольно изящно и было переоборудовано способом, который никогда прежде не был известен ни в одном здании Старого Света или Нового. В застекленных кабинах сидели четверо опытных переводчиков с телефонными наушниками и микрофонами перед губами. Независимо от того, на каком языке было сделано заявление, оно сразу повторялось на четырех языках судебного процесса: английском, немецком, французском и русском. Провода донесли его до судей, адвокатов, обвиняемых и даже корреспондентов крупных новостных агентств. Все, что нужно было сделать, это нажать одну из четырех кнопок и услышать заявление на выбранном им языке. Заявления были ограничены "скоростью диктовки" и были записаны стенографистами на четырех языках, так что ошибки в переводе могли быть исправлены позже. До завершения этого десятимесячного судебного разбирательства было заслушано двести свидетелей, а более пяти миллионов слов было записано и напечатано.

Вдоль одной стены перед окнами была высокая платформа с длинным столом для восьми судей, по два от каждой из стран Большой четверки. Русские носили военную форму, остальные носили судебные мантии, и за всеми были флаги их стран. В основной части комнаты, перед скамейкой судей, были протоколисты и секретари. С одной стороны, за барьером, сидели представители мировой прессы. Вдоль стены напротив судей стояла скамья подсудимых, на которой двадцать один обвиняемый сидел в два ряда. Перед ними, на уровне главного этажа, находились их адвокаты, которым было разрешено общаться с ними. Но если они хотели передать им что-либо, они должны были передать это через американскую военную полицию. Ряд военной полиции с белыми касками, белыми пуговицами и белыми поясами стоял позади обвиняемых. Все они были опрятными молодыми солдатами, отобранными и обученными, и каждый наблюдал за своим назначенным человеком глазами ястреба. Так как Лей обманул их, повесившись в туалете на оторванных от полотенца полосках, они старались изо всех сил, чтобы не было еще одного "побега" по этому маршруту.

Для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт самым интересным зрелищем в этой комнате были подсудимые. В течение почти четверти века он наблюдал за ними на исторической сцене, и многих из них он встречал в их домах или офисах, на политических трибунах или в военных штабах. Гитлера здесь не было, ни Геббельса, ни Бормана, которого судили заочно. Но все остальные "великие люди" были в этих двух рядах.

Der Dicke теперь похудел приблизительно на тридцать кило. Но это его не красило, потому что, где на его лице и шее были выпуклости, теперь было много морщин. Он был одет в серую форму офицера авиации без каких-либо орденов или знаков различия, и для любого, кто знал его, он выглядел почти голым. Он постепенно отучился от наркотиков, поэтому выглядел бдительным и внимательно следил за ходом судебного разбирательства. Он занял место номер один, первый ряд справа, ближайший к прессе и галерее посетителей, и было очевидно, что он изо всех сил старался держаться в центре внимания. Он менял выражения лица путем молчаливого комментария того, что происходило в зале. Всегда старался поймать взгляд любого судьи, и держался бодро, и выглядел впечатляюще, когда на него поворачивали камеру. Вспышек не было, потому что место действия периодически освещалась прожекторами, а фотографы парили за стеклянными окнами, как призраки, которых никто не видел. Потомки получат фотографии и текст!

Геринг был нацистом номер два. Третьим номером был Рудольф Гесс, поэтому он занял следующее место. Бедный Руди, которого Ланни дурачил фальшивыми спиритуалистами и другими штуками! Агент президента в последний раз он видел его в военном госпитале в Абергавенни, недалеко от границы с Уэльсом, и Ланни сделал вид, что подкупил охрану, тем самым завоевав доверие Гесса. Позже у номера три была своя очередь дурачиться. Он делал вид, что потерял память, но добился успеха только с самим собой. Он разработал случай подлинной рецидивирующей амнезии. Это было снова, снова с его памятью, и он, казалось, шел вперед и назад через границу безумия.

Несчастный, растерянный жалкий человек, взлетевший до такой славы и выполнивший, пожалуй, самый сенсационный индивидуальный трюк войны. Своё бегство в Шотландию. Он действительно думал, что сможет вести переговоры с главами британского правительства и убедить их заключить сделку с Ади Шикльгрубером, который никогда не держал слова ни одному человеку на час дольше, чем это отвечало его целям. Гесс помог ему написать и отредактировал книгу, защищающую такую тактику. И вот он сидит на скамье подсудимых, на голове у него было мало волос, а на лице худоба, а темные глаза выглядывали из двух пещер.

Ланни перевел взгляд на первый ряд. Слева от Nummer Zwei, никто не мог занять место, кроме Иоахима фон Риббентропа, продавца шампанского, который купил свой титул у далекой тети. Теперь он больше напоминал уличного торговца в трущобах. Из него исчезла наглость, он был запуган и потерял присутствие духа, забывал причесаться или поправить галстук. Его адвокат волновался, потому что его история менялась изо дня в день. Ланни Бэдд никогда не знал его хорошо, потому что он был слишком важной персоной, чтобы иметь дело с сыном американского миллионера.

Рядом с ним был Кальтенбруннер, начальник полиции безопасности, человек, который осуществлял уничтожение евреев. Высокий, худой, бледный. Никогда убийца миллионов не выглядел так мягко. Затем шёл Розенберг, партийный философ, который сделал из расового превосходства религию. Нервный и ничем не примечательный, он мог быть бухгалтером и сидеть на высоком стуле в задней части какого-нибудь офиса. А рядом с ним Франк, мясник-губернатор Польши. Этот кровавый человек отрекся от своей нацистской веры. Он стал новообращенным католиком и имел "апокалиптические видения". Он раскаялся в своих грехах и предавался многоречивому покаянию. Кто, кроме Бога, мог знать, что он имел в виду?

Следующим в этом первом ряду сидел самый мерзкий, настолько мерзкий, что никто из остальных не имел с ним никаких отношений, Штрейхер, номер один в партии ярый антисемит, превративший свое собственное непристойное воображение в рассказы о ненавистной беспомощной расе. Ланни видел, как он шагал по улицам в Parteitag, неся стек для верховой езды, подражая своему обожаемому фюреру. Теперь он был грязным и жирным, и его жестокое лицо обильно потело, когда он боялся, что часто случалось. Рядом с ним был Функ, президент Рейхсбанка, маленький молодой человек, который был трезв, но редко бывал таким в старые добрые времена. Он апеллировал всем, кто подходил к нему, что он никогда не знал, что среди сокровищ, принесенных в его хранилища, были децилитры золотых зубов, выбитых изо рта еврейских и польских жертв газовых камер.

Наконец, в конце ряда, этот высокий индюк в штанах, бывший президент Рейхсбанка, который никогда не разговаривал с доктором Функом в течение десяти лет с тех пор, как Функ занял его место. Доктор Ялмар Горас Грили Шахт родился в Бруклине и был назван в честь великого американца. Он вернулся, чтобы рассказать стране своего рождения чудеса нацизма, пытаясь собрать деньги для Гитлера, как он так торжественно сделал после Первой мировой войны. Он всегда сидел поодаль и надменно прямой. Он был бизнесменом, финансистом и выражал изумление и недоверие, что его следует загонять сюда с преступниками. Ланни Бэдд мог бы засвидетельствовать, что ему стал противен Гитлер после того, как его уволили. В присутствии Ланни он умолял Робби Бэдда помочь ему стать президентом одного из крупных нью-йоркских банков, на что его гений, несомненно, давал ему право. У него все еще было красное лицо, изогнутый лоб и неприятно широкий рот. Но он выглядел странно без высокого жесткого белого воротничка, в котором он щеголял во времена своей славы.

Во втором ряду были два офицера вермахта, фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль, которые были домашними питомцами фюрера, так сказать, его личными генералами, всегда соглашавшимися со всем. Они заплатили за эту славу сейчас, будучи привлеченным к ответственности за свои военные преступления. Ланни встречал их и общался в Берхтесгадене, и он видел, что они среди немногих подсудимых обладали чувством собственного достоинства. Юнкерская традиция поддерживала их. Они были уверены, что никто не имеет права брать на себя власть над ними, и они с презрением смотрели на все, что мог сделать враг. Победители всегда делали то, что им нравилось, и называть это справедливостью было просто англосаксонским лицемерием. Такого же мнения придерживался и гросс-адмирал Редер, а также гросс-адмирал Дёниц, который занял место Редера в командовании военно-морским флотом. Адмиралы были одеты в простые темно-синие костюмы, и корреспондент заметил: "Они выглядят как разряженные кондукторы трамвая".

Здесь, к этому аристократическому ряду принадлежал также Франц фон Папен, которого называли "сатана в цилиндре". Он помог Гитлеру прийти к власти, а позже Ланни встретил его в Австрии, где он интриговал и запугивал, готовя путь для аншлюса. Ланни прекрасно помнил, как он обнажал зубы и гнул брови, когда злился. Он, как Шахт, а также генералы и адмиралы, был изумлен тем, что оказался в скамье подсудимых. Он будет знать, как элегантно выглядеть в своем двубортном костюме в полоску, и заверит своих судей, что любовь к стране - единственный мотив, который когда-либо вдохновлял его. Только русских не удастся убедить.

Вскоре после прибытия Ланни началась защита Геринга. Она была поручена доктору Штамеру, известному берлинскому юристу, с мягким и проницательным голосом, с коротко подстриженными седыми волосами, выдающимся носом и довольно толстыми губами. Он принял отеческое отношение к своему раздражительному клиенту. За его услуги ему было предоставлено четыре тысячи марок. Эти деньги были выданы восемнадцатью правительствами обвинения. Но Ланни знал, что у Геринга были большие суммы за границей, включая Нью-Йорк и Буэнос-Айрес, и он задался вопросом, были ли ещё договоренности в частном порядке. Пока адвокат излагал дело своего клиента, Ланни не сводил глаз с его клиента и видел, что он был почти вне себя от нервозности. Он сложил руки, но не мог удерживать эту позу целую минуту. Он пытался писать заметки, но его руки дрожали. Он продолжал тянуть за шнур своих наушников. Вот такая странная вещь, видеть всех в комнате похожими на телефонистов!

Первым свидетелем был адъютант Геринга Боденшатц, который показал, что люфтваффе не было готово в 1939 году, и как Геринг пытался вести переговоры с Англией за спинами Гитлера и Риббентропа, чтобы избежать войны. Он также рассказал, как Герингу удалось освободить нескольких своих друзей из концентрационных лагерей, но он не упомянул молодого еврея по имени Фредди Робин. Он нарисовал причудливый портрет своего шефа как защитника человечности, сторонника мира. Было забавно видеть сияющую улыбку на лице тигра.

Но всё стало не так, когда судья Джексон начал свой перекрестный допрос. Видимо, немцы не привыкли к американским методам и никогда не смогут к ним привыкнуть. Главный обвинитель посвятил себя этому делу и знал все его детали. Ему редко приходилось обращаться к своим записям, за исключением случаев, когда у него был документ для цитирования. Очевидно, свидетель никогда не думал о том, что командующий военно-воздушными силами, который знал, что его авиация не готова, мог иметь иной мотив, чем любовь к человечеству, для попытки отложить войну. Свидетель был вынужден признать, что все приготовления Геринга были предназначены для войны, и что речи Геринга признали этот факт.

До того, как перекрестный допрос был закончен, свидетель был уличён в ряде противоречий и искажений, показанных в документах, которые захватили союзники и о которых свидетель не знал. Его лицо стало красным, а на лбу выделялся пот. То же самое было и с его шефом. Он так сильно потянул за наушники, что военный полицейский должен был вмешаться и сказать ему, чтобы он успокоился.

Так месяцами проходил этот процесс. У обвинения были тонны документов, так как немцы были самыми дотошными создателями и хранителями документов. Каждый подчиненный хотел получить письменные инструкции обо всем, что он должен был делать. Это поступало в его досье, и после этого оно становилось священным. Он редко мог довести себя до того, чтобы сжечь что-либо, даже когда враг находился на улице возле здания офиса. Так когда какой-то чиновник мягко утверждал, что его начальник был человеком любви и милосердия и никогда не знал о каких-либо страданиях, причиняемых невинным, Джексон приводил межведомственный меморандум, в котором говорилось, что больше детей не следует отправлять в крематории, потому что нехватка рабочей силы была острой, и было установлено, что дети становятся очень послушными рабочими. - "Как насчет этого, Herr Dreckschnautze (Поганая глотка)?"

VII

Был выходной, поэтому у Ланни было время прогуляться со своим бывшим наставником, уйти от руин и увидеть прекрасную сельскую местность Баварии. Вне городов мало что было затронуто войной, и все крестьяне процветали, продавая еду оккупационным силам по хорошим ценам и деятелям черного рынка по двойным ценам. У некоторых женщин все еще были шелковые чулки, которые их сыновья прислали им из Парижа, и предметы искусства, которые они получили от состоятельных жителей Нюрнберга и соседнего Фюрта, места расположения крупного авиазавода Мессершмитта, теперь разбомбленного до основания. При доверии крестьян, они скажут вам, что при Гитлере все было хорошо. Некоторые из молодых людей вызывающе добавляли, что единственной ошибкой фюрера было то, что он не выиграл войну. Другие заслуживали благосклонность всех американцев, с которыми они встречались, говоря, что нацистских свиней в Нюрнбергской тюрьме должны сурово наказать и четвертовать каждого.

Джерри рассказал о своей странной работе. Безусловно, о которой он никогда не мог подумать, когда тридцать лет назад крутясь на Ривьере, встретил очаровательную миссис Бэдд и был нанят, чтобы дать ее сыну респектабельный обман образования. Интересная работа, та, что здесь, в Нюрнберге, но и утомительная. От этих выкинутых из общества жалких людишек устаешь с их неустанным эгоизмом и непрекращающимися жалобами. С нетерпением ждешь того дня, когда увидишь, как они повиснут на веревках, и можно быть уверенным, что будет преподан урок, который запомнит следующая группа бандитов.

Ланни сказал: "Интересно! Возможно, следующая группа будет уверена, что они победят, как была уверена и эта группа". Затем он рассказал Джерри, чем занималась его группа антибандитов в Нью-Джерси, надеясь, что они объединят народы и сформируют правительство, которое будет иметь полицейские силы и навсегда положит конец мировому бандитизму. Профессор Юри должен был поговорить об этом в тот день, когда Ланни уехал. На следующей неделе это будет Эйнштейн, и через неделю после того Стюарт Чейз, и после этого группа будет сама по себе, пока Ланни не вернется.

Он слушал, пока Джерри описывал рутину тюрьмы и суда. Обвиняемых содержали в одиночных камерах с небольшим отверстием в двери, через которое охранник наблюдал за ним днем и ночью. Они разговаривали со своими адвокатами всякий раз, когда адвокаты просили об этом, но всегда через экран из мелкоячеистой сетки и с охранником, стоящим за подсудимым. Поскольку Геринг доминировал над всеми остальными подсудимыми, пытаясь удержать их от признания, наносящего ущерб режиму, он сам отправлялся в комнату за едой. Что он воспринимал как ужасное унижение. Остальные двадцать были разделены на пять групп, тщательно отобранных таким образом, чтобы слабые были защищены от влияния сильных. Это была разработка доктора Гилберта, тюремного психолога, на основе его знаний об этой злой команде. Услышать, как он рассказывает о разных личностях и о влиянии каждого на других в его группе, было откровением для сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

Работы по охране внешнего пространства Дворца и тюрьмы распределялись по дням между странами Большой Четверки, но внутри зданий все было американским, и рутина была изучена и отрепетирована до последней детали. Два здания были соединены пешеходным переходом, и однажды пока подсудимые проходили через переход какой-то неизвестный бросил в них нож из окна, поэтому теперь переход был покрыт. С другой стороны находился суд, и когда подсудимые выполняли свои упражнения, раздавался предупреждающий звонок, и ни одному офисному работнику не разрешалось появляться у окна. Солдаты с автоматами стояли внизу, наблюдая за происходящим, с приказами стрелять на поражение.

Когда они подходили к залу суда, каждого заключенного сопровождал вооруженный охранник, идущий за ним. Когда они входили во дворец, они поднялись на лифте, который много лет назад соорудили вдумчивые немцы. Каждый подсудимый входил в маленький стальной шкаф, достаточно большой, с окном, через которое охранник наблюдал за ним, пока лифт переносил их на этаж, где проходил судебный процесс. Лифт открылся прямо в помещение подсудимых, и сначала выходил охранник, а затем выпускал подсудимого.

"Это стоит больших денег", - сказал капитан Пендлтон, - "но не так много, как очередная война".

VIII

Ланни был приглашен на ужин в столовой администрации тюрьмы на окраине города, где он встретился с доктором Гилбертом, тюремным психологом, доктором наук Колумбийского университета, который занимался разведывательной работой во время войны. Гилберт был приятен лицом в свои тридцать с небольшим лет. Он хорошо знал немецкий язык и имел опыт работы в тюрьме. Он посещал подсудимых за обедом, в зале суда во время перерывов и в их камерах после каждодневных допросов. Затем он возвращался в свой кабинет и делал подробные записи для дальнейшего изучения поведения нацистов. Он был заинтересован в встрече с американцем, который знал Номеров Два и Три во времена их славы, и он и Ланни проводили много времени, сравнивая записи. Его дневник держался в секрете, но он позволил Ланни увидеть его часть. Удивительная вещь услышать раскрытые секреты нацистов и узнать один за другим имена людей, кто готовил заговор против Гитлера в собственной крепости Гитлера. Люди, которые могли бы быть друзьями и помощниками Ланни, если бы у него был намек на их истинное отношение! В начале этого судебного процесса обвинение вызвало старшего офицера Абвера, контрразведывательной службы рейхсвера, чья особая обязанность заключалась в раскрытии и аресте вражеских агентов, таких как Ланни. К своему удивлению, он узнал, что не только свидетель генерал Лахузен, но и его начальник, глава Абвера адмирал Канарис, участвовали в заговоре офицеров против Regierung. Канарис, человек греческого происхождения, которого ненавидели и боялись все союзные агенты, тайно замалчивал информацию против людей, которых он должен был уничтожить. Он знал о широко распространенных офицерских заговорах против фюрера!

Лахузен, выступая в качестве свидетеля, рассказал, как до войны сформировался этот заговор, чтобы предотвратить эту войну. Он отметил, что Геринг, Кейтель и Йодль планировали бомбардировку Варшавы и уничтожение польской интеллигенции, дворянства, духовенства и евреев. Гиммлер, главный злодей, который так близко подошел к тому, чтобы поймать Ланни в свои сети, на самом деле заполучил польскую форму, нарядил заключенных из польского концлагеря и расстрелял их перед радиостанцией Глейвиц, чтобы представить, что поляки совершили "агрессию" на эту станцию.

В ходе перекрестного допроса этот высокопоставленный свидетель рассказал, как в ходе российской кампании были отданы приказы о массовом убийстве коммунистов и евреев, в том числе о казни как военнопленных, так и гражданских лиц. После побега французского генерала Жиро из немецкой крепости генерал Кейтель издал приказ по желанию Гитлера убить Жиро. Но Канарис и Лахузен сумели саботировать этот приказ. И так далее и тому подобное! Риббентроп дал своему адвокату несколько вопросов к этому свидетелю, но адвокат сказал, что это бесполезно. - "Он только ответит нам более разрушительной информацией".

Это появление одного из их высших генералов застало подсудимых врасплох, и было очень интересно прочесть рассказ доктора Гилберта о недовольстве Геринга в обеденный перерыв. - "Этот предатель! Это тот, кого мы забыли 20 июля!" Имея в виду тысячу или более человек, которые были расстреляны в 1944 году после того, как бомба взорвалась вблизи фюрера. - "Гитлер был прав. Абвер был организацией предателей! Как вам это нравится? Неудивительно, что мы проиграли войну. Наша собственная разведывательная служба была продана врагу! Теперь я знаю, почему никогда не мог рассчитывать на него в отношении точной информации!"

Гиммлер напал на след Ланни в Берлине, и Ланни пришлось бежать. Он выбрал пролетарский путь с помощью старого социал-демократического часового мастера, и он оказался трудным и утомительным, как и большинство пролетарских путей. Оказывается, он мог придти к генералу Эрвину фон Лахузену в военное министерство, получить необходимые документы и отправиться в Швецию в качестве немецкого бизнесмена!

Один кусочек мелодрамы за другим в этом медленном, торжественном судебном процессе! Затем последовало сенсационное заявление Гесса, что он совершенно нормален и что его амнезия была сфальсифицирована. Он не мог пропустить волнение судебного процесса и удовольствия от разговоров о себе, даже если это означало ему повешение! Но доктор Гилберт заверил Ланни, что амнезия бедного Руди пришла и ушла и была совершенно искренней, когда она пришла. Доктор убедился в этом в ряде психологических тестов. Ланни, наблюдая за фигурой чучела в зале суда, мог легко поверить в это. Его могли отправить в камеру Руди, если бы он этого попросил, но он этого не сделал. Ему нечего было дать ни одному из этих замученных людей, и нечего получить от них. Обстоятельства были слишком серьезными для простого любопытства.

Именно в дневнике доктора Гилберта Ланни прочитал об Олендорфе, нацисте, которого посадили в тюрьму и восстановили против банды. Он был начальником СД, Службы безопасности, и рассказал, как Гиммлер от имени фюрера отдавал ему приказы о массовых убийствах, и как на него было возложено командование оперативной группой по уничтожению девяноста тысяч евреев. Он углубился в ужасные подробности массовых расстрелов мужчин и уничтожения женщин и детей в газовых душегубках. В то время как Олендорф свидетельствовал, что Геринг сердился: "Вот еще один, продающий свою душу врагу! Чего от этого ожидает свинья? Он все равно будет висеть".

Именно во время перекрестного допроса этого свидетеля Шпеер, один из обвиняемых, воспользовался случаем, чтобы показать, что ближе к концу войны он пытался убить Гитлера и доставить Гиммлера врагу, чтобы тот понес наказание за свои преступления. Это было бомбой для остальной части группы, и во время перерыва Геринг бросился к Шпееру, требуя узнать, как он осмелился нарушить их "единый фронт". Шпеер был рейхсминистром по вооружениям и боеприпасам и был ответственным за иностранный рабский труд. Ближе к концу у него хватило мужества сказать Гитлеру, что война проиграна, и откровение, которое он сделал сейчас, было попыткой спасти свою жизнь, что и произошло. Неконтролируемая ярость Геринга была одним из факторов, которые привели к решению оставить обвиняемых в одиночестве и разделить их на группы в обеденный перерыв.

Любопытный феномен, доминирующая воля этого человека и власть, которую он оказывал на других, даже в тюрьме. В дневнике доктора Гилберта Ланни прочитал о детстве Германа, о котором он ранее ничего не знал. Самым ранним воспоминанием Nummer Zwei было нанесение ударов своей матери двумя кулаками в возрасте трех лет. Он бросал вызов всем властям. И его не покорили даже избиения его отцом-кавалеристом. Он доминировал над своими одноклассниками, организовывал их для военных подвигов в старом замке, который был его домом, и издевался и бросал вызов своим учителям, за исключением военных. Он был счастлив только в школе, где его готовили к битве и славе. Он нашел свою судьбу в Первой мировой войне, летая один в воздухе, бросая вызов опасности и смерти и сбив двадцать восемь самолетов противника. Доктор Гилберт писал: "Как и типичный психопат, Геринг никогда не избавился с возрастом от несдерживаемых действий этих инфантильных побуждений.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Предоставьте месть Мне⁶⁴

ВНЕШНИЙ мир продолжал заниматься своими делами, не уделяя слишком много внимания этим делам в Нюрнберге. Уинстон Черчилль совершил долгую поездку, чтобы выступить в местечке под названием Фултон в штате Миссури. После того, как президент Трумэн представил его, что было равносильно тому, чтобы сказать "я одобряю", отставной премьер-министр сказал миру по радио, что тот находится в опасной ситуации. Он сказал: "Никто не знает, что Советская Россия и ее коммунистическая международная организация намереваются сделать в ближайшем будущем, или каковы границы, если таковые имеются, ее экспансионистских и захватнических тенденций". Он сказал, что то, что происходит позади и перед железным занавесом по всей Европе от Штеттина до Триеста, было "определенно не той освобожденной Европой, за которую мы боролись". Он защищал братскую ассоциацию между Великобританией и Соединенными Штатами, чтобы сдержать СССР.

Это вызвало огромный поток дискуссий и в Нюрнбергской тюрьме, и Дворце правосудия, как и везде. Заключенным разрешали иметь газеты, и Папен прочитал историю вслух остальным трем в их обеденном зале в группе "Старейшин", как её назвал доктор Гилберт. "Donnerwetter nochmal!"(чёрт возьми!) - воскликнул бывший вице-канцлер. - "Он откровенен, не так ли!" Адмирал Дёниц заметил: "Он возвращается к своей старой линии!" Нейрат, бывший министр иностранных дел, прокомментировал: "Это все еще Британская империя в общем и целом".

Больше всего был взволнован Геринг, потому что неприятности между Великобританией и Россией с самого начала были его мечтой. Имея дело с тори, он убеждал Гитлера, и получил их согласие убрать большевизм! "Естественно, я вам так говорил!" - воскликнул он доктору. - "Так было всегда. Вы увидите. Я был прав. Это снова старый баланс сил ... Они никогда не могли решить, уравновесить ли нас против Востока или Запада. Теперь Россия слишком сильна для них, и они должны снова уравновесить ее".

Через три или четыре дня пришла русская реакция. Заголовок газеты гласил: "МОСКВА НАЗЫВАЕТ ЧЕРЧИЛЛЯ 'ПОДЖИГАТЕЛЕМ НОВОЙ ВОЙНЫ' И ГОВОРИТ, ЧТО ОН ХОЧЕТ САБОТИРОВАТЬ ООН". На что Геринг потер руки и хмыкнул: "Единственные союзники, которые все еще находятся в союзе, - это четыре прокурора, и они объединяются только против двадцати одного обвиняемого!" Замечание Дёница гласило: "Черчилль всегда был антирусским. Это то, что я всегда говорил".

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт еще раз оказался посреди этой мировой ситуации. Только теперь это была история. Сколько аргументов он слышал об этом в Берлине, Вене и Риме, Париже и Мадриде, Лондоне, Вашингтоне, Нью-Йорке и Ньюкасле, Коннектикут! Основой сделки под названием "Мюнхен" было то, что Британия должна дать Гитлеру разумную уступку, завоевать и сохранить его дружбу, чтобы он сформировал оплот против Востока. Но Гитлер отказался быть разумным, Гитлер не держал никаких обещаний, Гитлер не оставался на месте. Британским государственным деятелям приснился кошмар, что Гитлер сможет добавить российские ресурсы к своим. Тогда он сможет пойти на юг через Балканы и Турцию к нефти Ближнего Востока, а также через Ирак и Иран в Индию. Так они заключили сделку о взаимной защите с Польшей. И менее чем через год началась Вторая мировая война.

А теперь еще один кошмар, еще хуже! Действуя под маской коммунизма, Россия получила Балканы и угрожала Турции и Ирану! Россия получила восточную половину Германии, всю Польшу и страны Балтии. Она проникла в Китай и не выходила из Порт-Артура и Дайрена. Она получила северную половину Кореи. И где она остановится? Америка была единственной державой в мире, которая могла бы её остановить. И что собирается делать Америка? Поэтому старший государственный деятель Великобритании бросил рисовать пейзажи и строить кирпичные стены, прыгнул в самолет и полетел в город в штате, где выращивают кукурузу и свиней, чтобы поднять тревогу и попросить о помощи.

Конечно, он больше не был премьер-министром, а только первым оратором. В Британии было лейбористское правительство, но что это изменит в результате? Какое внимание руководители Политбюро уделят правительству, которое называлось Социалистическим, когда они были заняты вытеснением и заключением в тюрьму таких же людей в Эстонии, Латвии, Литве, Восточной Пруссии, Польше, Восточной Германии, Румынии, Венгрии, Югославии, Болгарии, Маньчжурии и Северной Кореи? "Ликвидировать" их - самое одиозное слово применительно к людям! Закопать их под землю и оставить их для червей, чтобы они больше не могли поднять свой голос против какой-либо партийной линии, которую тринадцать человек в Политбюро сочли целесообразным предопределить.

III

Эти обсуждения совпали с показаниями Геринга в свою защиту. Три дня он сидел на месте для дачи свидетельских показаний и говорил о себе. Это ему очень нравилось. Он находился в заключении почти год, он просидел четыре месяца этого судебного разбирательства без разрешения на ответ, и теперь, наконец, его дни в суде настали! Он рассказал о своем происхождении и множестве наград, о своей встрече с Гитлером, о своей убежденности в том, что это был великий человек, в котором нуждалась Германия, о его труде, чтобы помочь создать партию, и его мотивах для этого. Он взял на себя заботу о С.А. - штурмовиков - и обучил их. Он принимал участие в так называемом Пивном путче и был ранен. Он стал членом рейхстага в 1928 году, президентом рейхстага в 1933 году и помог Гитлеру стать канцлером в том же году. Он организовал в Пруссии концентрационные лагеря для интернирования коммунистов.

После дачи показаний он сидел на койке в своей камере, курил свою большую баварскую трубку и разговаривал с доктором Гилбертом. - "Ну, как я это сделал? Я показал им, не так ли? Посмотрите на мою руку, насколько она устойчива. Я не нервничаю".

Хвала была необходима его эго, и психолог его немного похвалил, чтобы поощрить его говорить дальше. - "Ваша история была ясна, и суд был заинтересован".

Der Dicke, сражавшийся за свою жизнь, был в серьезном настроении, серьезно-циничном. "Der Mann ist das großte Raubtier (Человек величайший хищный зверь)", - заявил он - "Он такой, поскольку у него есть мозги, он не убивает, чтобы просто поесть. Войны будут становиться все более и более разрушительными. Это судьба. Нет способа предотвратить её".

На следующее утро он рассказал историю Ночи длинных ножей Рема, защищая ее как необходимость дисциплинировать беспорядочные и разрушительные элементы в партии. Ланни Бэдд, сидящий в галерее посетителей, внимательно наблюдавший и слушавший, думал о Грегоре Штрассере, о Хьюго Бэре, застреленном в лицо, о пленниках в тюрьме Штадельхайма, о судьбе которых он никогда не узнает. Странный каприз того, что Геринг назвал судьбой. Теперь Геринг был пленником, пытаясь угадать, что ему предстоит.

Der Dicke стремился оправдать антисемитские законы на основе враждебности евреев к нацистской программе и ко всему хорошему немецкому. Некоторые из его коллег по обвинению на скамье подсудимых повесили головы, потому что они думали, что это была плохая тактика. У доктора Функа, маленького толстого труса, по щекам текли слезы. Далее Геринг рассказал, как режим ликвидировал безработицу, не упомянув, как легко всех заставить работать, если печатать неограниченное количество бумажных денег и производить продукцию не для рынка, а для войны. Он высоко оценил аннексию Австрии и потребовал доверия.

А потом во время обеденного перерыва сказал доктору Гилберту: "Вы не можете сказать, что я был труслив, не так ли?"

"Нет", - ответил доктор, - "вы взяли на себя ответственность. Но как насчет о вступлении в агрессивную войну?"

- О, мне тоже есть, что об этом сказать.

- А про зверства?

Он опустил глаза. Было трудно ответить на этот вопрос. "Только потому, что я не воспринимал слухи достаточно серьезно, чтобы расследовать их..." - его голос угас. Как ему это сойдет с рук, когда начнется перекрестный допрос? Он стоял у окна, глядя на хорошо видимые руины Нюрнберга. Вспоминал ли он дни, когда эти улицы были украшены флагами, и он проезжал через них, покрытый медалями и встреченный приветствующими толпами?

На дневном заседании он имел дело с чехословацким делом, затем с Польшей, затем с Норвегией. Его защитой было то, что независимость мнения среди военных лидеров была немыслима. Есть приказы, и их должны выполнять. - "Возможно, это способ избежать войн в будущем, если спрашивать каждого генерала и каждого солдата, хочет ли он идти домой или нет".

В своей камере он хвастался: - "И все по моей памяти! Я почти ничего не записывал. Я не похож на бедного Гесса. Боже, какой это будет фарс, когда он получит слово до дачи показаний!"

На следующий день он рассказал о нападении на Югославию и попытался оправдать действия своего люфтваффе в Варшаве, Роттердаме, Ковентри. Он признал, что обсуждал план нападения на Россию через год после начала войны, но посоветовал Гитлеру отложить его до захвата Гибралтара, а затем попытаться ввести Россию против Англии. Это была часть его истории, которую Ланни Бэдд знал лучше всех и мог подтвердить. Бывший рейхсмаршал большую часть времени придерживался фактов. Он выслушивал перекрестные допросы других свидетелей и знал о риске лжи, когда у противника в руках тонны ваших документов!

Перед перекрестным допросом Геринга защита привела другого свидетеля от его имени шведского инженера по имени Далерус. Он действовал как посредник для Геринга, пытаясь убедить британцев позволить Гитлеру исполнить часть его требований к Польше, чтобы избежать войны. Это происходило летом 1939 года, и среди англичан, активно участвовавших в этом деле, была так называемая "клика Уикторпа", Седди, Ирма и их друзья. Ланни слышал, что этот швед находится в Лондоне, и получил намеки на то, что происходило. Der Dicke действовал сам по себе, пытаясь получить больше Lebensraum (жизненное пространство) для Германии, не принимая на себя столько рисков, сколько готов был принять Гитлер.

Это было выявлено в ходе перекрестного допроса Далеруса, проведенного сэром Дэвидом Максвеллом Файфом. Это британское дело. В конце свидетель признал неискренность всего своего "посреднического" усилия. Геринг предупредил его, что Риббентроп саботирует переговоры и даже планировал организовать крушение самолета Далеруса во время полёта в Англию. (Забавно видеть, как Риббентроп вскипятился из-за этого. Геринг предсказал доктору Гилберту, что бывший продавец шампанского будет корчиться.) У Далеруса создалось впечатление, что у него все это дело не сложилось. Фюрер был ненормальным, а Геринг был в сумасшедшем состоянии опьянения, и этот Риббентроп был потенциальным убийцей. Геринг не имел серьезных намерений избегать войны, а просто пытался заставить Британию уступить и согласиться на изнасилование Польши. В этом свидетельстве толстяку не было много утешения, и среди его коллег по обвинению царило отчаяние.

Бывший агент президента ушел и тщательно всё обдумал. Он ждал, чтобы увидеть, как всё будет складываться. И теперь пришло время представить его защите и дать показания. Он должен был определиться с тем, какое отношение принять. Он догадывался, что они не будут дураками, но тут оказалось, что они были! Они поставили этого шведского инженера на место дачи показаний, когда узнали, что он написал книгу и рассказал всю свою историю, а Геринг прочитал эту книгу в своей камере! Правда была в том, что они отчаянно нуждались в том, чтобы кто-нибудь сказал доброе слово этому человеку крови и ужаса. Они так хотели этого, что могли даже взять американского секретного агента!

Что Ланни Бэдд был должен Герману Вильгельму Герингу? Ничего. Его накормили хорошей едой, но он заплатил за это разговором, шутками и рассказами. Той монетой, которую хотят получить богатые люди. Но был ли он обязан быть лояльным и правдивым? Убийце Фредди Робина, грабителю Йоханнеса! На такой вопрос ответ напрашивался сам. Обманывая Геринга, он не просто накажет одного человека, он внесёт свой вклад в уязвление нацистской идеологии, нацистской мечты. Он поможет немецкому народу оправиться от воздействия тех ядовитых газов, которыми они дышали четверть века.

Итак, Ланни пошел к американскому обвинению и сообщил, что после просмотра процесса в течение нескольких недель он передумал. Он был готов сделать все возможное, чтобы германский адвокат не догадался, что ему есть что сказать против их клиента. После этого американский адвокат сообщил немцу, что старый друг Nummer Zwei готов дать показания от его имени и был доставлен сюда с этой целью.

Ланни был передан доктору Штамеру и его помощникам, и он рассказал им ту же историю, которую рассказывал Гитлеру и Герингу в течение стольких лет. Что он был сторонником мира, который старался изо всех сил, прежде всего, предотвратить Вторую мировую войну, а затем смягчить ее ярость и положить ей конец как можно быстрее. Благодаря влиянию своего богатого отца, он мог путешествовать в военное время и тайно проникать в Швецию и Швейцарию, а оттуда - в Германию. Он неоднократно посещал как Геринга, так и фюрера и передавал сообщения от них влиятельным людям, которые, как и он сам, считали войну безумием и преступлением против человечества.

Проглотили ли все это проницательные немецкие адвокаты? Ланни никогда не узнает. Предполагалось, что встречи доктора Штамера с его клиентом были секретными, и он, без сомнения, спросил Геринга, каковы шансы искренности этого американца. Определяющим фактором, должно быть, была отчаянная потребность толстяка, но, возможно, его тщеславие сыграло свою роль. Он любил Ланни, и ему было бы трудно поверить, что он действительно не нравился Ланни. Что касается вопроса о Соломоне Хеллштайне и о том, что Ланни видел в берлинской тюрьме. Это, как он мог догадаться, не придет в голову Герингу. Der Dicke столько шантажировал и грабил и приказывал так много грабить и убивать, что все подробности не могли уместиться в его памяти. Если бы он вспомнил этот эпизод, то это было бы как шутка. Он принял это таким образом, и Ланни сделал вид, что поступил так же. Что между двумя аристократичными арийцами означает небольшая порка толстой старой judischer Schweinehund (жидовской свинячей собаки)?

Итак, был вызван неожиданный свидетель. Мистер Ланнинг Прескотт Бэдд встал на трибуну и принес присягу. Он назвал местом своего жительства Эджмир, штат Нью Джерси, свою профессию искусствовед. Он рассказал, как эта профессия пронесла его по всей Европе, и как он до войны приобрел несколько картин у Геринга и картины для фюрера. Он использовал то влияние, которым обладал, чтобы предотвратить войну, и он показал, как Геринг успешно пытался предотвратить ее осенью 1938 года, и выразил сожаление в 1939 году. Он рассказал, как, посещая своих старых друзей весной 1941 года, Геринг рассказал ему, как он огорчен этой затянувшейся войной. Геринг попросил Ланни вмешаться и попытаться предотвратить её, и Ланни говорил об этом с фюрером.

Herrlich! Wunderschon! Два ряда заключенных сияли от этого элегантного, спокойного джентльмена, друга их дела. Все, кроме бедного Руди, который смотрел озадаченно, как будто пытаясь вспомнить, где и когда он видел это лицо. Лисий дедушка Шахт широко раскрыл рот. В последний раз, когда он видел Ланни, он потчевал сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт на элегантном обеде в берлинском клубе Herrenklub, включая яйца чибиса, и вкрадчиво пытался убедить его, чтобы союзники действовали спокойно на западном фронте, и пусть Гитлер разобьёт русских. Франц фон Папен тоже сиял, вспоминая Ланни из Вены. Он никогда никого не забывал. Ни о миллионах подробностей своих долгих интриг. Кейтель и Йодль сияли. Им не нравилось видеть американца в Бергхофе, но теперь его показания подходили им.

Доктор Штамер согласился не задавать никаких вопросов после того, как Америка вступила в войну. Выяснить, что американец имел дело с врагом, было бы печально для важного отца американца, и, кроме того, дискредитировало бы его у судей. Таким образом, защита отдохнула, и один из младших американских обвинителей взял на себя свидетеля. Ему Ланни рассказал всю свою историю и у него в руках был тщательно отработанный список вопросов.

- Мистер Бэдд, расскажите суду, когда вы в последний раз разговаривали с Германом Герингом?

- Да, сэр. Мне разрешили взять у него интервью в Китцбюэле на следующий день после его капитуляции в мае прошлого года.

- Я имею в виду ваш последний разговор с ним до его сдачи.

- Это было осенью 1943 года в его имении Каринхалле.

- Вы были там в качестве гостя?

- Да.

- Как вы объясните суду, каким образом американский гражданин мог оказаться в Германии после того, как ваша страна вступила в войну с Германией?

- Да, сэр. Многие годы я выдавал себя за нацистского сочувствующего, и я убедил в этом Геринга, Гитлера и других.

- Но это не было правдой?

- Нет, сэр. На самом деле я был секретным агентом президента Рузвельта, путешествуя по Европе и получая информацию для него. После этого заявления можно было почувствовать волнение в зале суда. Глаза Ланни скользнули по двойной линии заключенных, отмечая выражение испуга и смятения. Кровь хлынула на обычно бледное лицо Геринга, пока оно не стало опасно пурпурным. Опасным для толстяка. Их глаза встретились, и Ланни не отвернулся.

"Каким именно был ваш статус?" - продолжил спрашивающий.

- Я был известен как агент президента 103. Я был также известен нескольким руководителям Управления стратегических служб, включая генерала Донована.

- Как долго у вас был этот статус?"

- С лета 1937 года до дня смерти президента.

- И вы делали ему отчеты в течение всего этого периода?

- Да, сэр. Мой последний отчет был под номером семьдесят один. Я совершил для него в общей сложности одиннадцать поездок в Германию. Некоторые из них на длительный срок. Я также совершал поездки в Северную Африку, Италию и Палестину, и я путешествовал с ним в Ялту.

- Вам платили за ваши услуги?

- Предполагалось, что я должен был получать один доллар в год, но я никогда не видел этого доллара. Президент доверял мне большие суммы, чтобы использовать их для секретной работы, и то, что у меня осталось, я передал Управлению стратегических служб после того, как президент умер.

- Как вы объяснили Герингу и Гитлеру свою способность путешествовать по Европе в военное время?

- Я сказал им, что использовал влияние своего отца. Мой отец - Роберт Бэдд из Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

- Но это утверждение не было правдой?

- Нет, сэр. Мой отец не знал, что я делаю.

- Геринг и Гитлер платили вам деньги?

- Они предлагали несколько раз. Но я сказал им, что не хочу денег, что я делал то, что делал, ради любви к национал-социалистическому делу.

- И они приняли это?

- Я изо всех сил старался сделать это правдоподобным, и, насколько я мог судить, я добился успеха до самого последнего момента, когда, очевидно, Гиммлер получил некоторую информацию обо мне. Я был предупрежден и ушёл из Германии через Италию. Военно-морской гидросамолет забрал меня с рыбацкой лодки в Адриатическом море.

VII

Вот это была история. И сенсация. Корреспонденты склонились над своими блокнотами, делая заметки. При хорошем воображении, можно было увидеть заголовки в дневных газетах на всех двух американских континентах: СЫН МИЛЛИОНЕРА ОБМАНУЛ ГИТЛЕРА И ГЕРИНГА. АГЕНТ РУЗВЕЛЬТА ПОЛУЧАЕТ СЕКРЕТЫ, ОТВЕРГАЯ ВЗЯТКУ. Это потому, что следующий вопрос касался того, что Геринг предложил ему. Ланни ответил: "Выбор любой из его картин стоимостью до миллиона долларов при условии, что я достану ему чертежи нового реактивного истребителя Бэдд-Эрлинг.

Перекрестный допрос продолжался, и свидетель сообщил, что сказал Геринг о причинах нежелания войны в 1938 и 1939 годах, о том, что его люфтваффе не было готово. Кроме того, почему он выступил против нападения на Россию. Потому что одного врага за раз было достаточно, и, взяв Гибралтар и переправившись в Северную Африку, англичане могли быть изгнаны из Средиземного моря. "Тогда это не был мотив гуманизма?" - спросил обвинитель, и Ланни ответил: "За те годы, что я знал Геринга, с 1933 по 1943 год, я никогда не слышал, чтобы он упоминал о гуманизме, кроме насмешек над гуманизмом, считая его заблуждением и мошенничеством". Бедный старый толстяк, можно было видеть, как он яростно тянет за телефонный шнур. Как будто он вытаскивает язык свидетеля.

- Что Геринг рассказал вам о своих идеях международной морали, мистер Бэдд?

- Он много раз говорил мне, что такого не может быть, и это было глупо. Quatsch (вздор), - говорить об этом. Собака будет есть собаку, и нет никакого способа предотвратить это. Экономические силы полностью вне человеческого контроля, и страны будут сражаться всякий раз, когда сочтут, что они достаточно сильны, чтобы победить. Он много говорил о 'судьбе', и под этим он подразумевал неспособность человека контролировать свои собственные желания, и стран - контролировать свою политику. Он был уверен, что немецкий народ не способен к демократии и что, если бы национал-социализм был когда-либо уничтожен, какая-то другая форма военного правления почти сразу же заняла бы его место.

- Когда вы впервые встретились с Герингом, мистер Бэдд?

- Я встретил его очень скоро после того, как нацисты пришли к власти. Я знал семью Йоханнеса Робина, финансиста-еврея. Моя сестра вышла замуж за его старшего сына, Ганси Робина, известного скрипача. Я был частым гостем на яхте Йоханнеса, и когда я узнал, что нацисты схватили его, я отправился в Берлин, чтобы попытаться заступиться. Я обратился к Геббельсу по этому вопросу. И, к моему удивлению, я получил звонок от оберлейтенанта Фуртвэнглера, с тех пор он стал генерал-майором. Он был членом штаба Геринга и попросил меня навестить Hauptmann, каким был тогда Геринг, в официальной резиденции. Я так и сделал, и Геринг сказал мне, что Йоханнеса обвиняют в заговоре с целью вывоза денег из Германии. Я сказал ему, что Йоханнес собирался покататься на яхте. Меня пригласили на эту прогулку. И человек не может путешествовать на яхте без денег.

- А каков был ответ Геринга?

- Он назвал Йоханнеса многими грязными именами, основываясь на его еврействе, и заявил о своем намерении лишить его всех долларов, которые у него были в Германии и за ее пределами. Я должен был предложить ему в тюрьме передать свою собственность в Германии Герингу по цене одной марки за каждый объект собственности, и что ему будет разрешено сохранить эти марки. Он должен был выписывать чеки на каждый доллар, который он имел за границей, и когда эти чеки будут обналичены. Йоханнес и его семья будут выпущены. Фраза Геринга была: 'Голый он пришел в Германию, голым он и выйдет'. Я указал ему, что Йоханнес был богатым человеком, когда он переехал в Германию из Голландии. Я знал это, потому что он был деловым партнером моего отца. Но это не принесло пользы.

- Геринг сказал, что он будет делать, если его условия будут отклонены?

- Он упомянул о пытках, которым подвергнется Йоханнес. Кроме того, он взял у меня обещание, что я никогда никому не расскажу об этом, и сказал, что если я или Йоханнес нарушим это обещание, то он, Геринг, составит список из сотен его еврейских родственников и друзей и заставит их заплатить цену. Дело в том, что он не хотел, чтобы доброе имя Германии было смешано с грязью в иностранной прессе. Он собирался получить деньги, но сделать это тайно.

- Вы передали это предложение Йоханнесу Робину?

- Оберлейтенант Фуртвэнглер сопроводил меня в городскую тюрьму на Александерплац, и там, в присутствии Фуртвэнглера и двух эсэсовцев, я передал это предложение Йоханнесу. Я посоветовал ему принять его, что он и сделал. Соглашение было выполнено, за исключением того, что Фредди, младший сын Йоханнеса, был арестован в Берлине. По крайней мере, он исчез, и когда я обратился к Фуртвэнглеру, он сделал вид, что не может узнать о нем. А когда я обращался к Герингу, он также притворялся в течение долгого времени. Я получил письмо, которое Фредди удалось передать тайным путём, сообщавшее мне, что его пытают в Дахау. Я пробовал другие способы вытащить его, но безуспешно. Наконец Геринг сделал вид, что узнал, что мой друг Itzig, как он его звал, был в Дахау и предложил мне еще одну сделку, чтобы вытащить его.

- Вы скажете нам, что это была за сделка, мистер Бэдд?

Итак, Ланни рассказал длинную историю о том, как он оказался в Мюнхене, пытаясь найти способ купить или украсть Фредди из концлагеря Дахау, когда Ночь длинных ножей обрушилась на него. Он видел, как застрелили его друга из С.А. Хьюго Бэра, и сам был брошен в тюрьму. Он провел пару недель в трех разных тюрьмах. В конце Геринг послал Фуртвэнглера вытащить его и весело пошутил по этому поводу. "Я отдаю ему должное за чувство юмора", - сказал свидетель.

Но никто так не подумал, наблюдая за лицом этого жалкого человека, сидящего на скамье подсудимых и уставившегося на этого ложного друга. Унижение, гнев и страх были написаны там для всего мира, и смешанные эмоции на лицах всех других. Шпеер и Шахт были рады видеть страдания толстяка. Бедный Руди, у которого был один из его плохих периодов, изо всех сил пытался вспомнить, где он видел Ланни прежде, но он даже не мог вспомнить, что было сказано ему днем ранее. Ганс Франк, убийца трех миллионов польских евреев, стал религиозным и не мог решить, сожалеет ли он о Геринге или рад видеть его наказанным за отказ от покаяния.

VIII

История Ланни была ужасным ударом для бывшего рейхсмаршала, как и предвидел полковник Джозефус в Вашингтоне. Это было обвинение в вымогательстве и похищении людей, даже в убийстве, поскольку Фредди Робин и Соломон Хеллштайн умерли в результате жестокого обращения. Адвокат обвинения задал Ланни вопросы и заставил вспомнить все, что сказал Геринг, и каждую деталь ужасной сцены в камере пыток. Мужчин били там до тех пор, пока они не становились кровавым месивом, а затем их бросали в другую комнату и оставляли лежать там, чтобы выжить или умереть. Четверо мужчин раздетых до пояса были забиты хлыстами, а в комнате воняло засохшей кровью и потом. В течение почти двенадцати лет свидетель молчал, но теперь он заговорил, и обвиняемому это, должно быть, казалось призраком отца Гамлета или Банко, вернувшегося с просьбой отомстить.

Историк может задаться вопросом, был ли когда-либо в мире человек, несущий на себе такую же массу преступлений, как Герман Вильгельм Геринг. Если только это не был Гитлер, Гиммлер или Штрейхер. Было бы трудно выбирать между ними, и вместе они принесли человечеству больше страданий, чем любая другая группа людей. С самого начала истории были массовые убийцы, и, несомненно, даже в ее самые черные дни у них не было такого огромного населения, над которым нужно было работать, такого огромного количества сокровищ, которое нужно уничтожить, или таких массовых средств уничтожения в их распоряжении. Эти высшие нацисты жили на вершине человеческой цивилизации, и они сделали все возможное, чтобы отбросить ее обратно в хаос и ночь. И вот здесь сидел этот дрожащий жалкий человек, этот бедный сгусток жира и несчастья, пытаясь выкрутиться, пытаясь сохранить свою храбрость, свою позу перед друзьями и врагами. Так он вынужден был сидеть в течение десяти месяцев, слушая историю ужасов, которые он сотворил, и затем удалялся в одиночную камеру, чтобы обдумывать то, что он услышал.

Также то, что он видел! В начале процесса он пришел в зал суда и ему сказали, что должны быть показаны фильмы. "Ах, Кино!" - воскликнул он. Он с удовольствием потер руки. И даже смутившись, Руди Гесс понял и воскликнул с удовольствием ребенка: "Кино, кино!" Был установлен экран, и начали показывать ужасы концентрационных лагерей и фабрик смерти. Человеческие тела, почти скелеты, сложенные в огромные кучи и сдвинутые бульдозерами. Замороженные трупы в грузовых вагонах. Пленные, расстрелянные оптом по краю окопов.

А потом, еще больше фильмов, на этот раз предоставленных русскими, страдания которых были наихудшими. Тысячи плененных, оставленных голодать за колючей проволокой. Орудия пыток, изуродованные тела, изнасилованные женщины и дети, гильотины и корзины с головами, тела, свисающие с фонарных столбов, крематории и газовые камеры, тюки с женскими волосами и другие вещи, слишком ужасные, чтобы о них писать. Некоторые отводили глаза и снимали наушники. Некоторые плакали, некоторые заболели и были вынуждены принимать лекарства, чтобы уснуть. Дневник доктора Гилберта записал жалобу Геринга на то, что Кино испортило его шоу в этот день. Что касается показаний Ланни Бэдда, он заметил, что опасается, что это испортило его шоу навсегда.

Для ответа на этот вопрос все трое, подсудимый, психиатр и свидетель, должны были ждать почти семь месяцев, пока судебное разбирательство с этим чудовищем не закончилось. Когда были вынесены приговоры, Шахт, Папен и Фриче были признаны невиновными в совершенных преступлениях. Все остальные были признаны виновными. Гесс, адмирал Редер и Функ, глава рейхсбанка, получили пожизненное заключение. Ширах и Шпеер получили двадцать лет, Нейрат - пятнадцать, а адмирал Дёниц - десять. Другие были приговорены к смертной казни через повешение: Геринг, Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Заукель, Йодль и Зейс-Инкварт. Этот последний интриган готовил захват Австрии, а затем был тираном в Нидерландах. Одиннадцать самых злых людей, каждый из которых заслуживал тысячи смертей, если бы такое было возможно.

Когда доктор Гилберт вернулся в Принстонский университет по завершении казней, Ланни услышал историю их последних дней. Геринг потерял свою самонадеянность и принял своё поражение. Он сказал Гилберту: "Вам больше не нужно беспокоиться о легенде Гитлера. Когда немецкий народ узнает все, что было раскрыто на этом процессе, не будет необходимости осуждать его. Он осудил себя". Der Dicke имел счастье обмануть виселицу. Он сумел скрыть капсулу с цианидом и проглотил ее, присоединившись к Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу и Лею. Остальные десять были повешены очень рано дождливым утром 16 октября 1946 года на трех черных виселицах в спортзале Нюрнбергской тюрьмы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

VAE VICTIS!
(горе побеждённым)⁶⁵

Ланни получал письма авиапочтой из дома. Профессор Эйнштейн оказался звездой Программы мира. Дюжина дополнительных станций передала трансляцию вопросов и его ответов. Некоторые станций платы не потребовали. Поток почты увеличился, и еще два последователя методисткой церкви и еще два адвентиста седьмого дня были наняты на работу. На следующей неделе должен был появиться Роберт Оппенгеймер, чтобы обсудить мировые последствия атомной бомбы. Программа мира была на подъеме.

Что было с миром? Не так хорошо, если верить Бернарду Монку. Он все еще был в Берлине и не мог отлучиться от своих обязанностей и приехать в Нюрнберг. Он умолял Ланни навестить его, прежде чем тот вернется домой. Он писал, дела идут все хуже и хуже. Он начинает испытывать хроническое беспокойство. Для человека, который сталкивался с преследованием и смертью во многих формах со времен ещё до Первой мировой войны, это было неудивительно, но он привел такие убедительные причины, что Ланни решил отправиться в путешествие. Несомненно, столица Германии станет частью будущей мировой проблемы, и Ланни получит информацию на эту тему от самого осведомленного немца, которого он знал.

Он обратился к военным властям и обнаружил, что его показания в суде сделали его известной личностью. До этого он был сначала внуком президента Оружейных заводов Бэдд, а затем сыном президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Позже все кнопки для него нажимала скрытая рука Ф.Д.Р. Теперь, в течение нескольких дней, возможно, даже нескольких недель, он был человеком, который сбил с ног Германа Геринга и внёс живость в тот тяжелый международный судебный процесс, который стал становиться скучным. - "Ну, конечно, мистер Бэдд, если вы хотите вернуться через Берлин и Лондон, мы можем это устроить".

Ланни сел в самолет. Они летали по всей завоеванной стране, и в них летали только завоеватели. Завоеватели силой изымали всё, что хотели. Гостиницы, квартиры, офисы, мебель, продовольствие, расплачиваясь за это бумажными деньгами, которые они напечатали для этой цели. Немцы раньше делали то же самое. Действительно, это стало обычаем во всем мире. У древних римлян было два слова для этого. Vae victis! Горе побежденным!

Бывшего агента президента поселили в отеле в Гросер-Ванзе, и его всегда подвозили любезные офицеры, когда ему хотелось добраться до центра города. После окончания войны прошел почти год, и все улицы были очищены от обломков. Но что творилось между улицами! Ланни уже привык к руинам, но центр Берлина был вне конкурса. Здесь было так много объектов для уничтожения, что катастрофические разрушения потрясали чувства. Все эти колоссальные здания, которые должны были прослужить тысячу лет. Эти сооружения из гранита, мрамора и песчаника, которые олицетворяли славу не только Адольфа Гитлера, но и Фридриха Великого, Бисмарка и кайзеров, всё это превратилось в кучу обломков, и едва ли один камень стоял прямо на другом!

И прекрасный Тиргартен, парк, где гуляли влюбленные, и конспираторы, все, кто хотел, чтобы ни один шпион не смог подслушать его слова! Все это было превращено в крошечные участки для выращивания овощей, которые давно съели. Деревья, которые уже должны были показывать признаки почек, стали пнями, срубленными людьми, искавшими дрова. Огромные белые мраморные статуи предков Гогенцоллернов в основном лежали в грязи.

Ланни отправился гулять в этот разрушенный Hauptstadt. Дворец кайзера был разбит. Оперный театр был заколочен, как и отель Eden. Округленная крыша железнодорожной станции Фридрихштрассе выглядела скелетом из черных стальных балок. Он шел по знаменитой Унтер-ден-Линден, такой же знакомой ему, как Пятая авеню в Нью-Йорке. К востоку от разрушенных Бранденбургских ворот американское посольство представляло собой лишь раковину, заполненную кирпичами и балками до второго этажа. Затем отель Адлон, который когда-то был домом Ланни в течение нескольких месяцев подряд. Он был наполовину разбит, а его фасад заколочен. Можно войти через заднюю дверь, как в угольную шахту. Около пятидесяти комнат все еще использовались. На этой главной артерии города был провал за провалом. Русское посольство, отель Бристоль. Ланни, который был во дворце Хильде Доннерштайн, когда его разбомбили, все время думал, сколько человек из его знакомых погибло в этих строениях?

В Нюрнберге была весна, но здесь все еще было холодно. Ветер и дождь шли с Северного моря, и люди ходили со сгорбленными плечами и с поднятыми воротниками. Нельзя подумать, что кто-то может жить в этих руинах. Но время от времени можно увидеть, как в них исчезают мужчина или женщина. Оказывается, что они закопались в подвалах, чтобы согреться. Они копали повсюду, и всякий раз, когда они сталкивались с чем-то ценным, будь то просто сломанная дверная ручка, они брали ее на черный рынок и обменивали на три американских сигареты или четверть фунта контрабандного кофе. К этому пришли гордые, крепкие берлинцы, которые были так полны изощренности, считая себя на несколько ступеней выше остальной части Германии. Они так весело маршировали в Третьем рейхе Гитлера, приняв заверения Unser Hermann, что никакая вражеская бомба никогда не упадет на немецкую землю.

Ланни приезжал в этот город с детства. Он был впечатлен его великолепием и видел только хорошие стороны немецкого народа, его доброту и гостеприимство, его чистоту и любовь к порядку. Офицеры в яркой форме были живописны, и его забавляли их усы, скрученные на концах в подражание их кайзеру. Первая мировая война показала ему то, что скрывалось за этим фасадом, и с тех пор он боялся Германии и немецкой мечты, которая пришла в мир слишком поздно. Веймарская республика наполнила его наивными надеждами. Он так мечтал о социалистическом мире, и он с сожалением обнаружил, что победивший союзный мир не хотел ничего подобного, и немцы этого тоже не желали. Видимо, жестокие, мрачные большевики были единственными реформаторами, которые знали, как выжить в таком мире.

III

Как сказала Ланни Труди Шульц, они родились в неподходящее время. Они должны были наблюдать за ростом этого ужасного фашизма, который вынул худшие страницы из книги Ленина и использовал их против ленинского движения. Картинный бизнес Ланни снова и снова приводил его в Германию, и он слышал, как нацистские хулиганы поют свои песни о завоевании мира, и он мог узнать, кто из крупных промышленников вкладывает деньги в покупку формы, резиновых дубинок и револьверов для этой банды. Богатые люди так боялись большевизма, что не могли представить себе ничего хуже. Этот старый индюк доктор Шахт с самого начала помогал, собирал деньги для милитаристов и собирал их для Гитлера. Всегда для Германии, сказал бы он. Всегда для финансового капитала. И для того, кто имел его!

Была ли это судьба, как настаивал Геринг? Всегда ли современная цивилизация будет зависеть от того или иного вида массовой эксплуатации и её военных агентов? Все люди большого бизнеса, которых когда-либо знал Ланни, настаивали на том, что они люди мира. В течение своей жизни Ланни встречал сотни из них, включая Робби, Йоханнеса, Ирму и ее друзей, и он не мог вспомнить того, кто не был уверен, что он человек мира. Захаров, оружейный король Европы, был в ужасе от обеих мировых войн и наивно полагал, что он сможет продолжать производить вооружения и продавать их правительствам и никогда не видеть их использованными, за исключением небольших войн, таких как уничтожение дикарей. Эжен Шнейдер из Шнейдер-Крезо, преемник Захарова на королевском посту, выразил ту же идею Ланни. Даже Робби, считавший войны неизбежными, возлагал вину за них на других людей, кроме него самого. Робби был человеком мира, и если бы мир доверял ему и остальным бизнесменам, компетентным, обученным руководителям, опытным людям, то они могли бы собраться вместе и руководить делами. Они быстро привели бы мир в порядок.

Эти эффективные джентльмены разработали бы механизм, при котором прибыль мировой промышленности всегда направлялась бы к ним автоматически. Они считали миром, тот же механизм, который никто никогда не сможет оспаривать или портить. Робби считал порядком, когда эксплуататоры разных стран будут честно распределить добычу. Недостатки этого механизма, сомнения в его постоянстве никогда не тревожили ум Робби. Американский капитализм предоставил миру больше, чем мир когда-либо знал прежде, и это была модель, которой другие страны будут следовать, как только они достигнут той стадии интеллекта, когда они поймут, что для них это хорошо.

Таковы были размышления Ланни Бэдда, прогуливающегося среди ужасных обломков Третьего рейха Адольфа Гитлера. Ему удалось позвонить Монку по телефону. Американцы восстановили часть телефонной сети. Двое мужчин назначили свидание на обед, а затем Ланни прогулялся в русский сектор. Пока никаких ограничений не было. Он представил свои документы и попросил разрешения посетить руины Новой канцелярии. Большинство старых достопримечательностей Берлина исчезли навсегда, но тот, который он хотел увидеть, был нерушим.

Прошло немногим более двух с половиной лет с тех пор, как он в последний раз находился в этих огромных гранитных казармах. По крайней мере, они имел такую форму. Они представляли идею архитектуры Ади Шикльгрубера, что-то очень большое, очень дорогое и надежное. Памятник, которым можно было пользоваться и которым можно одновременно любоваться. Там стояли у каждой двери строгие, красивые молодые арийцы Лейбштандарта, требуя пропуск и тщательно его изучив, сопровождали гостя внутрь. Огромный длинный коридор был вымощен красным мрамором и вёл к большим дверям с бронзовыми инициалами "AH" на них. Здесь гостя еще немного допрашивали, затем забирали внутрь и тщательно обыскивали, кем бы он ни был.

Теперь большое уродливое здание стало медленно разлагающимся трупом. От попадания бомб стены и потолки обрушились, Так что из большого вестибюля нельзя было попасть в большой зал за ним. Дождь залил все зияющие окна и отверстия в крышах, а мороз разбил облицовку и мозаичные полы. Драгоценный мрамор был взят русскими для постройки мемориала, и советские часовые у подъездов казались равнодушными и даже не удосужились взглянуть на проход американца.

Но вход в сад был очищен, и здесь Ланни представил свой пропуск русскому офицеру, который немного знал английский язык и предупредил его держаться дорожки из-за мин. В той части сада, на которую выходили частные кабинеты фюрера, стоял огромный бетонный блок размером с обычный коттедж. У него была одна маленькая, но тяжелая стальная дверь, которую теперь вскрыли сварочной горелкой. Ланни вошел в узкий проход, который привел к лестнице, спускающейся под землю.

Над этим проходом было шесть метров твердого бетона, и опытные инженеры фюрера заверили его, что этого будет достаточно, чтобы противостоять прямому удару самой большой бомбы, когда-либо сделанной. Видимо, они были правы, потому что блок остался нетронутым.

Используя фонарь, заимствованный у охранника за три сигареты в знак благодарности, Ланни спустился на тридцать пять или сорок ступеней глубоко под землю. Два с половиной года назад, когда он шёл по ним, Гитлер шёл впереди, за ним следовала его баварская девица Ева Браун. Затем шёл его американский друг, затем Генрих Юнг и, наконец, дворецкий фюрера Артур Канненберг, который развлекал их своим аккордеоном и пением G'stanzln, народных песен, которые переносили Ади в его детство. Завыли сирены, и земля сотряслась от ударов бомб. Там внизу их не было слышно, но их чувствовали своими костями.

Теперь бури и грозы врывались через открытый дверной проем, и лестницы были мокрыми. Стоял запах сырости, сгоревших вещей и гниения. Ниже находилось тщательно продуманное убежище, которое так поразило Ланни. Центральный зал, по всей видимости, стал караульным помещением с двухэтажными металлическими нарами. Пол был усеян разбитыми винтовками, патронами и пустыми гильзами, кровавыми повязками и гниющей немецкой формой. Стальная дверь, ведущая в частные апартаменты, с трудом двигалась на петлях, и Ланни вошел в гостиную, где пережидал воздушный налет. На полу была вода, а ковры с глубоким ворсом вели себя как губки под ногами. Очевидно, была предпринята попытка сжечь это место, сложив мебель у обшитых панелями стен. Картины на стенах обуглились и почернели, а мягкий диван, на котором сидел Ланни, превратился в обугленные комки, плавающие по воде.

Ланни тщательно исследовал это место, потому что даже ценой мокрых ног и грязной одежды он хотел убедиться в истинности прочитанных им историй о смерти фюрера. Сгорели несколько комнат, но не спальня Гитлера. Здесь были его простая кровать и письменный стол, а за ними его ванная комната с открытой дверью. Гитлер привел Ланни в спальню, чтобы показать ему прекрасную картину, которую он привез из дома Бехштейнов. Но это место на стене теперь было пусто. Под ним был еще один мягкий диван, сделанный из какого-то светлого, сильно отполированного дерева, и, согласно отчетам, которые Ланни получил от американских разведчиков в Берхтесгадене, именно на этом диване застрелились Гитлер и Ева. Ева села в правом конце и застрелилась в сердце. Её хозяин, а теперь и её муж, сел рядом с ней и выстрелил в висок, резко упав вперед.

Ланни посмотрел и увидел историю, написанную кровью на парчовой обивке, на деревянном подлокотнике дивана, на полу рядом с ним и перед ним. Пятна крови сухие и твердые, но безошибочные. Прошло десять месяцев, но никто не подумал их удалить. Ланни взял свой карманный нож, вырезал часть окрашенной кровью обивки и положил ее в карман. У него была идея, что он поместит её в рамку, пометит "Кровь из мозга Адольфа Гитлера" и подарит в какой-нибудь музей в Америке. Это может послужить предупреждением для некоторых амбициозных политиков будущего, у которых может возникнуть соблазн захватить власть над сладкой землей свободы.

Согласно истории Кемпке, шофера, он помог перенести тело Евы Браун, завернутое в одеяло, наверх по лестнице,. Два тела были заложены в углублении в саду, оставленном от строительных работ. На них было вылито много канистр бензина, а когда огонь погас, было добавлено ещё больше бензина, пока тела полностью не сгорели.

Ланни осмотрел остальную часть этого тщательно продуманного Fuhrerbuhker. Столовую, кухню, кладовые, генераторную установку, машинное отделение, холодильную установку, телефонные и телеграфные комнаты, больницу и операционную, а также помещения для десятка человек, кто работал в этих различных службах. Место было разграблено и разбито, а пол был покрыт всяким мусором. Но одного сувенира было достаточно.

Посетитель поднялся на свежий воздух и осмотрел сад. Он был разворочен снарядами. Русский обстрел продолжался, пока горел погребальный костер. Ланни видел углубление в земле, почерневшую землю и обугленные вещи, еще не полностью смытые. Там были большие канистры с бензином с пулевыми отверстиями, несомненно появившимися после того, как они были брошены в огонь. В одном углу сада была железобетонная сторожевая башня, с которой, согласно зарегистрированным отчетам, сторож SD-Sicherheitsdienst наблюдал за кремацией. У бывшего агента президента больше не было сомнений в том, что история смерти фюрера была правдива во всех деталях.

Amerikansi вернулся на русский пост охраны, поблагодарил офицера и попросил разрешения высушить свою обувь и носки у теплой дровяной печи. Они вели вымученную беседу, в то время как простые солдаты стояли рядом, улыбаясь от удовольствия усилиям Ланни говорить по-русски и выражая удивление по поводу прекрасной американской обуви. Они были дружелюбны, когда они были одни и были уверены, что ни один человек из МВД их не слышал. Они были счастливы, когда Amerikansi указал на себя и сказал: "Tovarish". Когда он спросил, уверены ли они, что Адольф Гитлер мертв, они все кивнули и сказали: "Da! Da!" Он произвел сенсацию, когда сказал, что знал президента Рузвельта. Когда он сказал, что посетил Куйбышев четыре года назад и разговаривал со Сталиным, они были слишком вежливы, чтобы сказать, что они ему не верят.

VII

Берлин был разделен на четыре сектора. У русских был самый большой на востоке. Там было большинство промышленных предприятий, и русские были заняты вывозом машин. У них была мотивировка, так как немцы разграбили и разрушили большую часть России и всю Польшу. Но большая часть машин ржавела, потому что у них не было мест для хранения, и у них не было умения использовать их. У американцев была юго-западная часть, в основном жилая, и часть, которая была наименее разрушена. У англичан был центральный запад, полный озер и лесов, и вилл, где они могли чувствовать себя довольно комфортно. У французов была самая маленькая часть на северо-западе. Это было справедливо, так как они взяли на себя самую маленькую часть войны.

В течение десяти месяцев все четыре группы обнаружили, что управлять тремя миллионами человек, большинство из которых не понимает их языка, - сложная задача. Их нельзя было убить, но им надо было дать что-нибудь поесть. Надо было поддерживать общественные службы и позволять рабочим иметь работу, чтобы не превратить их в источник неприятностей. Таким образом, большая четверка обсуждала проект проведения выборов осенью и позволила немцам взять на себя управление центральным правительством под контролем союзников. Сложная ситуация, потому что даже завоеватели не понимали языки друг друга, и еще меньше они понимали идеи и цели друг друга. Все они хотели подавить Германию и сделать так, чтобы она никогда больше не попыталась покорить Европу. Они столкнулись со смущающим фактом, что основы современной промышленности, сталь и уголь, а также химические вещества, включая синтетическую нефть, также являются основой войны, и их производство должно быть быстро преобразовано.

Президента Рузвельта, очевидно, убедили так называемым "планом Моргентау", согласно которому Германия должна была стать сельскохозяйственной страной. Но в наше время земля никогда не могла производить достаточно пищи для всего населения. А кто собирался компенсировать недостаток? Союзники столкнулись с ситуацией, которая беспокоила старого Клемансо, тигра Франции. Немцев было больше на двадцать миллионов! Их, возможно, можно научить ограничивать своё население, но кто будет следить за этим? Возможно, их можно было бы отправить в эмиграцию, но в какую страну их возьмут, и кто оплатит транспортные расходы?

Или их можно приручить и научить любить демократию и отказаться от привычки одевать форму, маршировать и кричать Sieg Heil? Очевидно, это было то, что решали союзники. Но как они могли договориться о методе? Все русские хотели сделать их марксистско-ленинскими сталинистами. Некоторые британцы хотели превратить их в социалистов Климента Эттли, а другие - в Тори Уинстона-Черчилля. Некоторые американцы хотели превратить их в демократов Нового курса, а других - в республиканцев Маккинли. Французы, насколько смог выяснить Ланни, хотели превратить их во французов, по крайней мере, тех, кто жил где-то недалеко от реки Рейн, и позволить остальным отправляться к чёрту.

VIII

Об этом Бернхардт Монк хотел поговорить с Ланни. Этот бывший моряк, профсоюзный деятель, capitan и агент Управления стратегических служб был назначен консультантом по персоналу в Союзническое военное правительство. Он отслеживал немцев, просматривал их документы и личные дела и отделял либеральных и демократических овец от нацистских козлищ. Ланни пришел в его квартиру и поужинал с их маленькой семьей, о которой он много слышал, но с которой никогда не встречался. Эти двое детей жили в Германии, Франции и Аргентине и, кроме того, знали все эти три языка и немного английский. Война не обратила внимания на детей, но рассеяла их как семена по земле. Однако, эта пара не пострадала, потому что их отец заработал деньги у Ланни и его отца и использовал американцев как банк, намного более безопасный, чем что-либо в царстве Адольфа Гитлера или в его французской сатрапии.

Монк излил свое сердце этому доверенному другу. В его жизни было так много разочарований. Одна долгая борьба за социальную справедливость, которую он никогда не увидел. Он был настолько уверен, что со свержением нацизма настанет мир и безопасность для этого измученного старого континента. Но теперь его разум был полон сомнений и склонялся к отчаянию. Будут ли американцы способны к той работе, которая была им навязана? У них было хоть какое-то понимание характера этой работы? Шалтай-Болтай капитализма упал с европейской стены и разбился на тысячу кусочков. И, видимо, вся президентская конница, вся президентская рать не имели ни малейшего представления, кроме как снова Шалтай-Болтая собрать.

Правительства Большой Четверки договорились о сложной программе денацификации, и она очень хорошо читалась на бумаге. Проблема была с её применением. Монк занимался расследованием дела того или иного человека и, и он расследовал и делал отчет. Но потом он обнаружил, что американские власти будут оправдываться за то, что не действуют. Да, человек, возможно, был нацистом. Но тогда большинство немцев были нацистами или должны были притворяться ими. Сейчас нужна эффективность, а этот человек имел опыт и был готов делать то, что ему говорят. Монк сказал бы своему американскому боссу: "Да, майор Портер, но делать то, что вам говорят, это не демократия. Делать то, что вам говорят, должно быть, было главным германским пороком и тем, что привело Гитлера к власти". Это будет восприниматься как спор, и Монк должен был делать то, что ему говорили.

Это было одно из следствий военного управления, и ему нельзя было окончательно положить конец, пока в Германии не будет гражданской администрации, подумал Монк. И Ланни ответил, что это нечто большее, это была разница в национальном мироощущении. Для американца демократия означала политические права и гражданские свободы, но не имела ничего общего с бизнесом. - "В бизнесе у нас есть частное предприятие, которое является неприкрытой автократией. Босс владеет заводом, и если рабочему это не нравится, он может идти куда-то еще.

"Точно", - согласился немец. - "и это означает, что я получаю только пустые взгляды, когда пытаюсь объяснить американскому офицеру, что социал-демократы - единственные люди в этой стране, которые действительно верят в демократию и на которых можно положиться, чтобы противостоять возвращению новых и более тонко замаскированных форм нацизма. Американцы только думают о правах собственности и эффективности управления. В результате они преследуют доктора Шахта за преступления против человечности и назначают тысячи маленьких Шахтов на руководящие должности по всей Германии. Когда они займут эти должности, страна окажется в руках тех же самых людей, которые финансировали Гитлера, и которые не будут иметь никакого представления о мире, кроме как финансировать какое-то новое 'сильное' правительство, чтобы удержать социалистов от победы на выборах".

Это была одна из проблем Монка. Другая была на противоположном конце социального масштаба - коммунисты. Они создавали все возможные трудности для социалистов, а также для американцев. Они хотели, чтобы все рухнуло, не только капитализм, но также и социал-демократия, чтобы рабочих можно было подтолкнуть к коммунизму. Монк считал, что западные державы совершили серьезную ошибку, согласившись на четыре отдельных режима для Германии. Это был единственный верный способ содействовать разногласиям и конфликтам. - "Они должны были спорить об этом в начале и разработать соглашение для одного правительства. Или так, или никогда. Как есть, они установили постоянный причину для споров, и если это не приведет к войне, это будет чудом".

Действительно, серьезная проблема для немецкого социал-демократа, потому что он попал между двух огней, и ни одна из сторон не была его другом. Американцы имели дело с социалистами только потому, что они были должны, и запретили им предпринимать какие-либо шаги для выполнения их программы. Что касается русских, то они хотели расстрелять лидеров социалистов и бросить их последователей в концентрационные лагеря. Они сделали это в своей собственной зоне Германии. Они создали так называемую "Социалистическую единую партию Германии", которой руководили коммунисты, и если лидеры социалистов присоединились, то с ними все в порядке, но если они этого не сделали, они исчезали, и никто не знал, что с ними стало. Похищения через границу были обычным делом, и Монк сказал, что он никогда не будет приближаться к границе ночью. Это было похоже на старые нацистские времена.

Да, мир, безусловно, был в беспорядке! Американцы думали, что мировая война выиграна, и что союзники объединятся, наведут порядок и установят мир в Европе. Но там они разделились. Точно так, как предвидели Гитлер, Геринг и остальные. Американские мальчики в Вооруженных силах проводили массовые митинги, кричали: "Мы хотим домой", и это движение распространялось на Индию, Корею, Японию, Италию и Францию. Были места, где офицеры не смели отдавать приказы людям, опасаясь, что они не подчинятся. Естественно, для коммунистов это выглядело как наступление мировой революции, рождение их нового мира.

"Мне не нужно рассказывать вам о русских", - сказал ex-capitan. - "Ваши армии разваливаются на части, но их армии остаются на месте, и то же самое относится и к военно-воздушным силам. Они ищут слабые места по всему миру, и где бы они ни находили, они будут двигаться. Их пропагандистская война никогда не была такой активной".

Да, Ланни знал. Россия все еще отказывалась выполнять соглашение о том, что Дайрен и Порт-Артур должны были стать свободными портами. Россия поддерживала требование Югославии о Триесте. Россия требовала опеки над Триполитанией в Северной Африке. Россия отказывалась выводить свои войска из Северного Ирана, и когда Иран обратился в Совет Безопасности ООН, Россия отказала ООН в праве рассмотреть этот вопрос. Когда ООН заседала, русский представитель Громыко уходил. Сенсация во всем мире, вызванная этим молодым человеком с неподвижным лицом. Он собирался остаться вне зала заседаний? Он не сказал. Собиралась ли Россия выйти из ООН? Россия не сказала.

Что собиралась делать Америка? спросил Монк, и Ланни было нечего ему сказать. Ланни не знал нового президента Америки и не догадывался, как быстро или медленно он изучит свою работу. Его госсекретарь был дружелюбным старомодным джентльменом из южной части штата из самой старомодного штата Южан - Южной Каролины. Джеймс Ф. Бирнс был единственным человеком в стране, который мог сказать, что он был представителем, сенатором, судьей Верховного суда и государственным секретарем. Он был пожилым политиком, обученным искусству компромисса и примирения. Больше года он путешествовал с одной конференции на другую, впервые в жизни столкнувшись с силой, которая не шла на компромисс и на взаимодействие. Джимми заглянул в неподвижное лицо Громыко и ещё более неподвижное лицо Молотова и попытался угадать, что происходит за этими масками. Это было что-то новое в его опыте. Тренированная и внушаемая, молчаливая и неумолимая, холодная и смертельная ненависть.

Ланни объяснил: "Мы, американцы, заняты тем, что складываем наш флот и наши ВВС в нафталин, как мы это называем, и нам будет совершенно ужасно снова начинать их вынимать оттуда. Мы ненавидим войну и все, что с ней связано. Мы хотим вернуть мальчиков домой и дать им работу по изготовлению автомобилей, электрических холодильников и других подобных полезных предметов. Мы хотим использовать наши свободные деньги, чтобы поддерживать жизнь людей в Европе и помочь им создать союз свободных наций. Но я не думаю, что мы позволим вытеснить себя из Германии или даже из Берлина, и я думаю, что если мы увидим, что нас вытесняют, мы начнем перевооружаться снова и будем готовиться защищать свою позицию. Мы думаем, что Рузвельт был очень щедрым в Ялте и Тегеране, действительно, наша совесть немного беспокоит нас, потому что мы раздавали вещи, которые, возможно, не были нашими. Вы можете быть уверены, что мы не дадим больше, и если мы должны стать жесткими, мы будем".

"Вы должны понимать", - сказал Монк, -"И это важно для меня и для моих, не говоря уже о моих товарищах и моей партии. Если мы останемся здесь и попытаемся помочь вам, американцам, а вы затем отступите и оставите нас, то это будет верной смертью для меня и, вероятно, для моей семьи. Вы не можете себе представить, как коммунисты ненавидят нас, или то безумие, в котором они окажутся, если они увидят, что их планы рушатся. Они абсолютно уверены, что смогут взять Германию и превратить ее в коммунистического приспешника. Они обучают в России сто тысяч немецких военнопленных. Людей, которым были внушены их идеи, и которые стали коммунистами или притворились. Вы знаете о генерале Паулюсе, их командире".

"Я читал об этой армии", - ответил Ланни. - "Останется ли неизменным рядовой состав?"

- Русские везут их сейчас в Восточную Германию, и некоторые из них дезертировали и перешли на нашу сторону границы. Они рассказывают страшные истории о миллионах, которые погибли в рабских лагерях. Сами они хорошо накормлены, лучше, чем они будут на нашей стороне, но они предпочитают свободу.

- Как они понимают то, что происходит?

- Те, с кем я разговаривал, находятся в недоумении и не знают, кому можно доверять. Никто никогда не любил оккупационную армию, но после того, как они были здесь некоторое время, они знают, что они предпочитают американцев и американский образ жизни. Все немцы, вы знаете, смотрят на русских как на варваров, которые грязны и не знают, как пользоваться ванной. Что они делали в Восточной Германии, насиловали и грабили, было достаточно, чтобы отвратить нас от их идеологии. Сами русские в замешательстве. Им трудно принять решение, являются ли они победителями или товарищами, и они пытаются быть обоими. А это не работает.

В феврале Сталин выступил с речью, в которой сказал, что в Советском Союзе должно быть больше тяжелой промышленности, чтобы быть готовым к любым непредвиденным обстоятельствам. Русские поняли, что им предстоит еще много лет лишений, и внешний мир сделал то же самое. Это особенно относилось к Америке, единственной стране, которая имела средства для спасения Европы от голода и от коммунистических восстаний, которые последуют за голодом.

"Что мы можем сделать?" - спросил Ланни, и его друг ответил одним словом, трижды повторив: "Пропаганда! Пропаганда! Пропаганда! Вы должны создать самые мощные радиостанции в мире и отвечать коммунистам на всех языках. Вы должны нанять лучших авторов и лучших ораторов, которые у вас есть, людей любой специальности, встречайте ложь и сокрушайте её. Вы должны печатать дешевые газеты и листовки на каждом языке и наводнять ими каждую страну. Вы должны ввозить их в Россию всеми возможными способами. Это война, которую они объявили, и вы должны принять в ней участие и победить. Если вы потратите один процент от того, что вам придется потратить на настоящую войну, вы можете сэкономить остальные девяносто девять процентов. Я не представляю, почему ваши лидеры этого не видят".

"Есть несколько причин", - объяснил другой. - "Наши люди боятся правительственной пропаганды. Они боятся дать слишком много власти политикам. Это может быть обращено против народа".

- Но вы делали это во время войны!

- Мы делали это, но мы ненавидели это, и мы остановили это, как только смогли. Управление военной информации было ликвидировано почти сразу. Когда мы выиграли войну, мы думали, что все решено, и мы спешили домой к нашим частным дела.

- Включая частное издание газет и трансляцию рекламных роликов!

- Это важный фактор в этом вопросе. Наши издатели и владельцы радиостанций боятся самой тени правительственной конкуренции. Они скорее рискнут попасть в ад, чем увидят, как такое встанет на ноги. Их конгрессмены с ними согласны, и будет очень трудно получить какие-либо ассигнования на такое.

XII

Эта ситуация усугубилась тем фактом, что выборы в Конгресс должны были состояться в ноябре, и, судя по всем признакам, в течение последних двух лет конгресс будет Республиканским, чтобы противостоять президенту Трумэну. Так было после Первой мировой войны, и картина, казалось, повторялась. Люди устали, они разочаровались и хотели перемен. В результате каждое решение будет сложнее. Каждое действие будет оцениваться по его политическим результатам, в том, что касается покровительства со стороны администрации. Действительно, безрадостная перспектива, и лучшее, что мог сделать Ланни для облегчения депрессии своего друга, это рассказать ему о Программе мира и пообещать использовать ее возможности, чтобы убедить американский народ подготовиться к идеологической войне.

Монк установил закон. - "Америка никуда не денется, если не даст понять народу Европы, что она не будет блокировать прогресс по социалистическим направлениям. Будущее Европы остается за коммунистами и социалистами, и если попытаться остановить социализм, то направите рабочих прямо в коммунистический лагерь. Социализация основной промышленности и свободная кооперация мелкой промышленности и розничной торговле - это единственная программа, которая имеет хоть какой-то шанс завоевать Западную Европу и сохранить ее".

Ланни ответил: "Это программа нашей группы, и мы делаем все возможное, чтобы объяснить это". Но он не питал особой надежды объяснить это сенатору Тафту из Огайо или сенатору Уэрри из Небраски, не говоря уже о демократах каменного века с Юга, таких как сенатор МакКеллар из Теннесси или сенатор Джордж из Джорджии.

Двое друзей обсуждали проблему до тех пор, пока Монк не захотел, чтобы Ланни остановился. Многие преступления были совершены темными дождливыми ночами, несмотря на военные патрули. Ланни спал на диване в маленькой гостиной и догадался, что один из детей спит на полу. У семьи было продовольственное пособие, и посетитель не преминул принести им посылку из PX (гарнизонной лавки). Удивительные люди, эти американцы! У них были сигареты, шоколад, консервы, бритвенные лезвия, спички и мыло без ограничений, и они могли играть в Санта-Клауса, куда бы они ни шли.

По большей части эти высшие существа жили совершенно отдельно от немцев. Американцы ездили на машинах, а немцы ездили на велосипедах и, как правило, брали их внутрь, куда бы они ни приехали, из страха перед ворами. Нельзя было купить велосипед за любую сумму немецких денег. Стандартная цена была шестьсот сигарет или три коробки. Когда немецкий мальчик видел, как американец курит, он шел за ним по пятам, готовый наброситься на окурок. Окурок - это Stummel, и американцы назвали погоню за ними "штумелированием". Люди, которые убирали офисы, зарабатывали на этом. Они забирали окурки домой, доставали табак и делали новые сигареты. Можно получить фунт картофеля за одну сигарету.

Кроме того, можно получить девушку! Американские солдаты называли девушек фюрлайнами, что легче сказать, чем Frauleins. Также их называли братанами, и когда солдат шёл с одной из них, он говорил своим друзьям, что собирается "брататься". В результате этого рынка "покупателей" у Армии возникла проблема, выраженная буквами VD (венерические заболевания). В результате нехватки продовольствия у немцев была проблема, обозначенный буквами TB (туберкулёз). Война может быть очень славной и облагораживающей на расстоянии, но она теряет часть своего очарования, когда находишься слишком близко.

XIII

Ланни должен был отдать долг в Берлине, и на следующее утро они с Монком проследовали в район Моабит. Это один из кварталов рабочего класса. Маленькие фабрики были разбросаны повсюду, и их хорошо обработали бомбами. Целые кварталы были разбиты, и теперь женщины сидели даже этим воскресным утром, выкапывая кирпичи, чистя их и складывая аккуратными рядами. За это они получали десять центов в час, американскими деньгами.

Жилой дом престарелого часовщика Иоганна Зайдля попал под удар, но не настолько, чтобы полностью разрушить его. Три верхних этажа были разбиты в балки и штукатурку, но две нижних этажа остались нетронутыми, и выжившие семьи переместились на нижние этажи, предположительно разделив арендную плату. Ланни нашел три семьи, всего одиннадцать человек, занимавшие квартиру, состоящую из кухни среднего размера и двух небольших спален. Как они разобрались, он не спросил. Когда шел сильный дождь, непокрытый потолок сильно сочился, но они ловили воду в кастрюли, и, к счастью, канализация была в порядке.

Геноссе Зайдль был старым социал-демократом, который спрятал Ланни от кровавых гончих Генриха Гиммлера и отправил его в подполье в Италию. Монк сказал ему, что беглец благополучно выбрался, но не сказал ему, что он сейчас в городе. Прибытие вызвало сенсацию, особенно когда американец принёс упаковку товаров, которых немцы не видели в течение нескольких лет. Товары, слишком ценные для них, чтобы их потреблять, но которые можно было обменять на приличное количество картофеля и сала.

Гостя представили и пожали друг другу руки. Гость обнаружил, что стал легендой, поскольку газета Socialdemokrat опубликовала его свидетельство в Нюрнберге, и Монк сказал Иоганну, что этот герр Бэдд был "товарищем тридцать", которого он спас два с половиной года назад. Wundervoll, unerhort, человек, который одурачил Гитлера и Геринга, и чье изображение было в газете, а теперь он здесь, прямо на нашей кухне!

Иоганн принес сокровище, которое ему удалось пронести через бомбардировки и другие опасности. Часы Ланни. Все остальное его имущество сгорело, но нельзя сжечь часы, и если бы нацисты нашли их у Иоганна, они бы подвергли его пыткам. У Ланни были новые часы, поэтому он сказал Монку продать старые и разделить выручку между Иоганном и семьей геноссин Анны Пфистер. Это была женщина, которая десять дней прятала Ланни в подвале своего кожевенного цеха. Нацисты схватили ее, никто не знал, почему или как, и отправили ее в концентрационный лагерь Бухенвальд, который, конечно, стал ее концом.

У них было два стула, и гости сидели на них. Они говорили, а остальные слушали. Больше не было никаких секретов, потому что всё подверглось волшебному изменению, и нацистов больше не было. Быть настоящим антинацистом стало честью и источником предпочтений. Быть антинацистом, выдававшим себя за нациста, как это делал Иоганн Зайдль, это быть в трудной ситуации. Но Монк знал правду и свидетельствовал, и теперь пришел сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, чтобы подтвердить это самым драматическим образом. Иоганн почти наверняка сейчас устроится на работу.

Посетитель не спрашивал этих людей об их жизни, что они могут рассказать, кроме ужасной зимы, голода и холода, болезней и смерти? Они хотели услышать об Америке и о том, что страна безграничных возможностей собирается сделать с ними и их жизнью. Ланни говорил только обнадеживающие вещи. Он не мог выразить страх или даже сомнение. Для него эти люди были товарищами его юности. И миллионы людей по всей Европе все еще цеплялись за мечту о мире мира и порядка, в котором люди строят дома и поселяются в них, сажают виноградники и пожинают их плоды. Но они еще не построили и не заселили ничего. Не посеяли и еще не пожали! Это будет социалистический мир. Но, о, сколько же времени понадобится, чтобы к нему прийти!

XIV

Ланни простился со своими пролетарскими друзьями и поднялся с подножия на верх социальной лестницы. Посол Роберт Мерфи, карьерный сотрудник Государственного департамента, стал политическим советником Союзного военного правительства в Берлине. Он и сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт стали хорошими друзьями, работая вместе, чтобы перетянуть французов в Северной Африке от правительства Виши к американцам. Это было всего четыре года назад. Но с тех пор прошёл целый век и полный исторический цикл! Люди на скамье подсудимых в Нюрнберге были тогда на вершине своей славы, а американский дипломатический представитель, официально известный как "Советник американского посольства в Виши, находящийся в Алжире", был пигмеем среди многих гигантов. Взволнованный и несчастный пигмей, опасающийся не за себя, а за свою страну и свободный мир.

Теперь он оказался в новой опасной ситуации. Но он не должен был думать об этом или бояться новых гигантов, с которыми он столкнулся. У генерала Клея, американского командующего, было всего несколько тысяч военнослужащих в Берлине, в то время как русские имели армию через дорогу от него. Более того, у русских была вся территория вокруг Берлина, а у американцев был только узкий коридор, через который можно было приходить и уходить. Что произошло бы, если бы русские когда-нибудь решили закрыть этот коридор? Об этом никто не хотел думать. Надо быть дружелюбными с ними, насколько они позволяли. Всегда улыбаться, быть терпеливым и стараться всеми силами избавиться от своих подозрений.

Это было естественно для Роберта Мерфи, потому что он был добрым человеком. Его голос источал удовольствие, когда он услышал Ланни по телефону. - "Вот, здорово! Ты не придешь на обед? Или на ужин? Как долго ты пробудешь здесь?" И так далее, как человек разговаривает с человеком, с которым он прошел через опасности и с которым он делился сокровенными секретами.

Приехала машина посла и привезла гостя к себе домой. У них был тихий ужин и долгий разговор. Ланни мог рассказать о многих вещах. О Рузвельте и его смерти, Лос-Аламосе и Аламогордо, а также о работе миссии Алсос. "Ты стал известным, не так ли?" - сказал Мерфи. Он хотел знать, на кого работает Ланни и почему он в Берлине. Будучи дипломатом, он избегал прямых вопросов. Но Ланни, понимая дипломатию, поспешил заверить, что он сам по себе и не отчитывается ни перед кем. Он не упомянул Программу мира, потому что это могло сделать его друга более осторожным при разговоре.

У Ланни сложилось впечатление, что этот светловолосый, красивый джентльмен был так сильно озабочен деревьями, что упустил из виду лес. Он пытался добиться успеха в Германии, и иногда его не пускали британцы или французы, но в большинстве случаев это были русские. Русские выступили против создания бейсбольных клубов для немецких мальчиков и указали на согласие Большой четверки не разрешать никакие политические организации. При нацистах все спортивные клубы были политическими, и то же самое было и в других странах, включая Советский Союз. Существовали бесконечные проблемы, связанные со школами. Где найти учителей, которые не были нацистами, и учебники, которые не содержали открытой или секретной пропаганды нацизма, пангерманизма или других ядовитых теорий.

И так далее. В Германии было шесть с половиной миллионов перемещенных лиц, и большинство из них не могли быть отправлены обратно в свои дома, потому что их политическая окраска была неправильной, и они были бы брошены в тюрьмы или отправлены в лагеря для рабов. Это касалось всей Прибалтики и Балкан, а также десятков тысяч русских. Их можно только держать в лагерях беженцев, которые могли быть только бывшими немецкими лагерями. Они были ужасно переполнены и совершенно непригодными. Все перемещенные лица хотели уехать в Америку или, если не удастся туда, то в Аргентину, или в Палестину, или в Австралию, или куда-либо еще. Невозможно убедить их, что в мире недостаточно кораблей, чтобы их перевести. Американских солдат все еще отправляли домой, и, конечно, они имели приоритет.

Чуткий чиновник противостоял этим условиям. Он беспокоился о мнении дома, где никто не мог составить представление о проблемах правительства четырех держав, члены которого часто были заняты тем, что не позволяли друг другу что-либо делать. Он указал, что Америка получила гораздо худшее из раздела Германии. У нас был ландшафт, и не было никакого туризма. Ланни указал то, что упомянул Монк, что в нашем секторе значительная часть земли принадлежала феодальным аристократам, отсутствующим дворянам, которые мало или ничего не делали со своими владениями. Почему бы там не организовать производство для перемещенных лиц? Посол выглядел неуютно. Он всегда знал, что этот приятный, богатый земляк был "розовым".

Бывший агент президента обнаружил, что он может стать чем-то вроде социального льва, если он того пожелает. Его история появилась в берлинских газетах вместе с его фотографией, и многие хотели встретиться с ним, а хозяйки хотели показать его. Он пробыл несколько дней и отправился на встречу с американскими офицерами из военного правительства, огромной бюрократией с директорами и заместителями директоров того и этого. Отделов по экономическим вопросам, образованию, религиозным, налоговым, имущественным вопросам, информации, здравоохранению, общественному благосостоянию. Все хотели рассказать свои истории путешествующей знаменитости, даже если эта знаменитость была знаменитостью всего неделю или две.

UNRRA - Администрация помощи и восстановления Объединённых Наций, на неё были жалобы за ее деятельность в Германии. Его главой был британский генерал, который жил в герцогском дворце вдали от убогих перемещённых лиц, которым он должен был помогать. Он был обаятельным, блестящим джентльменом и по-королевски примет того, кто навестит его. Но никогда не будет говорить о многих миллионов жертв войны - евреев и поляков и тому подобных. Британские офицеры, как и прежде, присматривали за Британской империей и были совершенно неприемлемы для ярых молодых идеалистов, которые получили работу, потому что их рекомендовал профессор Франкфуртер.

Только сейчас газеты сообщили, что был назначен новый генеральный директор UNRRA. Бывший мэр Нью-Йорка Ла Гуардия обещал все расшевелить. Знал ли мистер Бэдд его? Ланни никогда не встречал его, но слышал его по радио. Тот говорил высоким, возбужденным голосом. Он был приземистым человечком, смешной фигурой неутомимой энергии. Наполовину итальянец и на четверть еврей, а на четыре четверти американец. Он был другом угнетенных людей во всем мире, и некоторые из американцев надеялись увидеть, как он даст генерал-лейтенанту сэру Фредди Моргану шанс вернуться на родину. По словам генерала, мы находимся на пути к войне с Россией, и что наша единственная обязанность заключалась в том, чтобы перетащить Германию на нашу сторону. Ланни, который слышал о нем в замке Уикторп, был слишком хорошо знаком с этой точкой зрения. Он был шокирован, обнаружив, что американский генерал Клей, очевидно, тоже имел такую же.

Русские также были знакомы с этим, и это не помогло американцам завоевать их доверие. Так называемые "поляки Андерса", антисоветские беженцы, которые были сформированы в армию для борьбы с немцами, теперь субсидируются реакционными польскими группами в Лондоне. Если у русских была бы армия антибританских немцев, это было бы "зуб за зуб", и до начала следующей войны можно было бы спорить, какая сторона начала ее, а какая несла большую долю вины.

Цель состояла в том, чтобы заставить обе стороны остановиться одновременно. И чтобы сделать это, нужно было слушать тех, кто хотел мира, а не тех, кто был уверен, что война неизбежна. Необходимо было четко заявить членам Политбюро, что им не позволят взять остальную Европу силой. Но также необходимо было четко указать, что правительства западного мира находятся в руках людей, которые не желают силой сопротивляться социальным изменениям, а скорее руководят ими мудростью и пониманием.

XVI

У Ланни в Берлине был еще один проект. Ему пришла в голову мысль, что было бы интересно узнать, что знали о нём немцы. А также получить ответ на загадки, которые мучили его на протяжении многих лет. Что Генрих Гиммлер на самом деле получил на американского друга фюрера? Что он получил от Оскара фон Герценберга и Марселины? Как он узнал, что Монк шпионил за профессором Плетценом, и было ли когда-нибудь обнаружено, что Ланни помог Монку сбежать в Швецию? Все было бы изложено в мельчайших подробностях с немецкой Grundlichkeit (основательностью) в объемных файлах гестапо.

Ланни прибыл в Вассерферферштайг номер 1, в штаб-квартиру Берлинского центра документов Управления Военного правительства США в Германии. Он представил свои документы ответственному лицу и объяснил свою цель. Необходимое разрешение было получено, и его отвели в комнату с длинным столом. Солдаты приносили ему папки, одну за другой, как только их находили.

Самый захватывающий опыт, который мог представить любой военный шпион. Это было похоже на Судный день, когда предполагается, что книги Ангела-хранителя будут открыты и все секреты раскрыты. Казалось, что мечта или кошмар доктора Рейна внезапно осуществились, и кто-то смог прочитать мысли любого и всех в мире. Здесь были практически все люди, которых сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт знал в Германии, а некоторых также во Франции. Все они рассказали, что они знали о его жизни и что они думали о его характере. Аккуратно напечатанные документы на официальном немецком языке, датированные и завизированные тем или этим чиновником, часто с комментариями. Многие документы были продублированы в разных файлах, накопленные организациями или департаментами, которые обменялись копиями.

Гестапо наблюдало за Ланни с самого начала, как только Геринг послал за ним в апреле 1933 года. Ланни знал, что они обязательно сделают это, и вёл себя соответственно. Он, как они записали, хорошо относился к евреям, был сентиментальным ленивцем, испорченным сыном богатого человека. Курт Мейснер сказал, что он слабак, но безвреден, и это великий Komponist сказал Ланни в лицо. Генрих Юнг претендовал на то, что обратил его в национал-социализм, и подтвердил тот факт, что он был горячим поклонником фюрера. Seine Hochgeboren, граф Штубендорф, снизошёл, чтобы засвидетельствовать, что герр Бэдд был высоко ценимым Kunstsachverstandiger и, несомненно, другом немецкого народа. Вот его письмо, должным образом подписанное.

Так продолжалось все десять лет. Различные члены окружения фюрера и окружения Геринга были опрошены и высказали мнение об этом спокойном, самодовольном американском дилетанте. Они не доверяли ему или не любили его, но фюрер был полон решимости его использовать, как и рейхсмаршал. Сообщалось, что он был любовником Хильде княгини Доннерштайн, что было неправдой, но могло бы быть и так, если бы он этого хотел. В 1940 году перед вторжением во Францию Гиммлер лично приказал провести новое расследование его дела. Пришли сообщения из Нью-Йорка и даже из Ньюкасла, но они не узнали о его браке с Мэри Морроу! Пришел благоприятный отчет о Робби, который был настоящим ненавистником Рузвельта и использовал своего сына, чтобы получить информацию, которая будет использована против администрации.

Затем в 1943 году, когда Америка вела войну, этот международный плейбой приехал в Германию из Италии по личному приказу фюрера. Именно тогда гестапо действительно включилось в работу. Но они ничего не знали о его связях с Монком, ни в Швейцарии, ни в Швеции. Гиммлер лично настраивал фюрера против него, но фюрер настоял, что Ланни был старым другом. Гитлер верил каждому, кто знал его и восхищался им до его прихода к власти. Абвер, контрразведка армии, также провел расследование, опросив всех в нацистской Европе, кто занимались картинным бизнесом с американским приезжим. В нём не было ничего плохого, кроме того, что он был социал-демократом, когда был молодым, о чем он говорил фюреру. "Nicht mehr behelligen", - написал Ади на одном отчете. Не беспокойте меня больше! Это был один из документов, который Ланни вытянул, чтобы сделать фотостат. Он подставит эту фотокопию в рамку и повесит на стену.

Скандал произошел только тогда, когда гестапо арестовало Оскара фон Герценберга. И под пытками он признался и назвал Ланни как знавшего о заговоре на жизнь фюрера. Марселина твердо стояла и настаивала на том, что понятия не имеет, где Ланни. Все силы были отправлены на его поиски, и об этом было огромное досье. Он отметил одну любопытную вещь. Досье гестапо показало, что они уведомили Абвер и что Абвер получил приказ и пообещал принять все возможные меры. Но когда Ланни нашёл файлы Абвера, он не мог найти записку по этому вопросу. Видимо, они ничего не делали. Ему оставалось только догадываться о двух чиновниках Абвера, которые давали показания против нацистов в Нюрнберге, что они тайно работали на союзников на протяжении всей войны и до нее. Далерус и Гизевий знали и защищали различных союзных агентов в Германии, и можно предположить, что они отошли в сторону от приказов, касающихся Ланни Бэдда. Даже адмирал Канарис, "маленький грек", возглавлявший эту важную организацию, мог помочь защитить американского шпиона. Канарис был выявлен и расстрелян.

XVII

Закончив рассмотрение своей жизни, Ланни решил посмотреть, что есть о его жене. Она жила в пансионе в Берлине в 1939 году, и попала под подозрение, потому что она так тщательно запирала свою рукопись в своем сундуке и рвала испорченные страницы на мелкие кусочки. Некоторые из этих кусочков были сохранены, и вот они, эти кусочки, собранные вместе и наклеенные на листы. Ее комната была подвергнута обыску, но она сбежала и больше о ней не слышали. Ее одежда и книги были проданы на аукционе, и гестапо в общей сложности получило за них 1927,53 марок. Ее рукопись, которую она считала потерянной навсегда, вся была здесь. Армия не рассталась бы с оригиналами, но за небольшую плату сделала фотокопии каждой страницы.

А потом мисс Эльвирита Джонс. Имя, которое Ланни придумал под влиянием момента, чтобы вывести её из Германии. Он отвез ее в Бергхоф и представил ее Гитлеру и Гессу как прекрасного спиритуалистического медиума. И, конечно, гестапо слышало об этом событии. После того, как ее выпустили через Швейцарию, они пытались выследить Fraulein Джонс. Даже волнение от начала войны не заставило их забыть ее. Они опрашивали спиритуалистов в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, но никто там никогда не слышал о таком медиуме. Ланни задавался вопросом, было ли это работой Генриха Гиммлера, надеявшегося получить что-то на самого Ланни. Как ни странно, ни в одном из файлов на Ланни Бэдд не было записи о делах Эльвириты Джонс. Видимо, даже немецкая основательность даёт сбои время от времени!

___________________________________________________

КНИГА ДЕСЯТАЯ

Он будет служить царям⁶⁶

___________________________________________________

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Вернись домой героем⁶⁷

МАШИНА посла отвезла Ланни в британский сектор Берлина, а оттуда он сел в самолет на Лондон. В таких вопросах обе армии оказывали друг другу помощь. Когда он прибыл, он позвонил Ирме, чтобы договориться о встрече с Фрэнсис, и, как всегда, Ирма пригласила его в Замок.

Странная и довольно забавная ситуация с его бывшей женой. Конечно, лондонские газеты рассказали о его свидетельских показаниях в Нюрнберге, а жёлтая пресса, занимавшаяся сплетнями, упомянула, что признавшийся агент был бывшим мужем графини Уикторп. И что с этим Ирма и Седди собираются делать? Крушение нацизма было настолько грандиозным для этой благородной пары, что им было нельзя признавать какие-либо следы их давних симпатий. Но что будет в их сердцах? Агент президента обманывал не только Гитлера и Геринга, но также Ирму, Седди и всех их друзей. Он был подколодной змеей, проползшей в их исторический дом, и, несомненно, смеявшейся над ними в своем сердце.

Они знали это, и их друзья должны это узнать. Но они ничего не могли с этим поделать. Несомненно, Ланни была отцом Фрэнсис и имела законное право на половину её времени, пока она не достигла совершеннолетия и не могла сделать свой собственный выбор. Если он не сможет прибыть в Замок, он отвезет ее в другое место и может не вернуть ее обратно. Так что все должно быть так, как будто ничего не произошло. Хозяин и хозяйка должны быть вежливыми, даже сердечными. Они должны сказать ему, чтобы он оставался так долго, сколько ему будет угодно, и приезжал снова, когда ему будет угодно. Хорошо известно, что в светском мире люди часто применяют такие уловки маскарада. На поверхности они демонстрируют дружбу, в то время как в их сердцах бушуют штормы ненависти, презрения, ревности и злости. Цивилизованная жизнь вряд ли могла бы существовать, если бы каждый высказывал свои настоящие мысли.

Мало кто имел больше опыта в притворной вежливости, чем этот бывший агент президента. Он не позволял себе волноваться, потому что он ранил тщеславие этих двух людей, которые считали себя такими важными. Седди, потому что он унаследовал титул и замок, и Ирмы, потому что она была дочерью бывшего чикагского финансового короля. Ланни не стал упоминать нюренбергский судебный процесс, который стал всемирной демонстрацией их неосведомленности. Вместо этого он рассказал о ситуации в Берлине, более приятной теме, потому что это позволило им понять, как они были правы с самого начала. Разве они не сделали все возможное, чтобы предостеречь мир от опасностей большевизма? Разве они не предсказали, как советская революция должна была превратиться в русский империализм старого типа? Медведь, который ходил как человек, теперь шел как пролетарий. Но он был тем же медведем и шел к тем же самым целям. К незамерзающим портам на Балтике и Тихом океане и к контролю над Балканами, Дарданеллами, нефтяными месторождениями Месопотамии и Персии и, конечно, к сокровищам Индии и Китая!

Фрэнсис было шестнадцать, и она волшебным образом стала молодой женщиной. У нее была хорошо развитая фигура матери, темно-каштановые волосы и карие глаза. От своего отца она получила живой характер и пытливый ум. Она вернулась к домашним учителям и не находила это почти таким же интересным, как ходить в школу в Коннектикуте. Замок и большое поместье не могли занять место мира. В собственническом инстинкте Ирмы было что-то патологическое, так считал Ланни. Фрэнсис для нее была не просто дочерью, но и наследницей. Её состояние росло на протяжении всей войны, как тыква Ионы. Юристы нашли способ превратить его в "фонд" и обосновать его в Канаде, чтобы ей не пришлось платить ужасные подоходные налоги родной страны Ирмы. О размере состояния Ланни не сказали, но это состояние всецело поглощало жизнь его владельца. Невозможно не думать о таком человеке, как о чем-то по ту сторону человеческого.

Ланни взял эту наследницу на долгую прогулку по тропинкам и дорожкам, где английские поэты составляли свои стихи, а английские егеря следили за браконьерами на протяжении нескольких столетий. Там они могли говорить откровенно, вдали от наблюдательных обитателей большого дома. Фрэнсис сказала, что она надеется провести лето в Ньюкасле, и будет ли там ее отец, и сколько времени они проведут вместе? Она засмеялась, когда сказала: "Мама боится, что я могу влюбиться в американца".

"Но она влюбилась", - ответил Ланни, - "и ее мать тоже".

- Но она думает, что я слишком эмоциональна и не ценю важность ее денег. Она никогда не говорила мне, на какую часть из них я имею право, и я думаю, что мне дали понять, что это будет зависеть от брака, в который я вступлю.

"Это ты увидишь", - сказал неортодоксальный отец. - "Чем больше у людей денег, тем больше они их хотят".

Ему не нужно было задавать вопросы ни матери, ни дочери. Он мог понять, что Ирма считает, что любой американец не будет достаточно хорош для Фрэнсис. Что можно сделать с деньгами в Америке? А в Англии можно через брак войти в знатную семью и пользоваться привилегиями до конца своих дней. Ирма и Седди должны были рассмотреть всех герцогов, чтобы выбрать наиболее подходящего наследника. И если бы такой мужчина жил с хористками в течение десяти или двадцати лет, это ни в коей мере не беспокоило бы их. Главное, быть представленным ко двору.

Нельзя было удержать Фрэнсис от знания роли, которую ее отец сыграл в Нюрнберге, и не было никакого способа удержать ее от волнения по поводу идеи агента президента. Она задавала ему вопросы о том, что он делал, а затем о том, что он собирался делать. Когда он рассказал ей о Программе мира, она была взволнована. И постепенно он понял, что перемирие, которое было объявлено Ирмой, когда они расстались на платформе железнодорожной станции в Австрии в 1937 году, должно было закончиться. Фрэнсис Барнс Бэдд умственно достигла совершеннолетия и собиралась сделать свой собственный выбор.

Он не мог не быть в восторге от открытия, что она собирается выбрать его сторону. Она прибудет этим летом в Ньюкасл, став способной самостоятельно путешествовать на самолете. Тогда она захочет посетить Ланни и Лорел. Она увидит эту захватывающую работу, еженедельную радиопередачу, знаменитых гостей, выступающих с речами, и все удовольствия от выхода газеты. А потом синдикат и авторы, приходящие на ужин. Она будет читать статьи, передающиеся из уст в уста, и слушать разговоры.

"Разве я не могу записать некоторые передачи?" - спросила она. И конечно она могла. У него в чемодане их было несколько, и он собирался обсудить их с Би-Би-Си. Если Би-Би-Си возьмёт их, Фрэнсис услышит их, и это будет своего рода распятие на кресте для дочери и наследницы Дж. Парамаунта Барнса. Она не одобрила бы ни одного слова. Это были идеи, которые разрушили бы Британию. Она так искренне старалась держать подальше своею маленькую дочь. Но маленькая девочка скоро станет такой же большой, как и она, и повторит древний и горький путь молодых, которые отказываются думать, как их старшие.

Если бы Ирма была юридически способна сказать нет, она бы это сказала. Но она не могла. Она должна была согласиться на второй визит в Ньюкасл. И в ее голове возникла ужасная идея, что ее драгоценная дочь встретит много красных и розовых и разного сброда. Её отец был так же плох, как и тот день, когда Ирма оставила его! С тех пор он лгал ей и водился с самой худшей компанией, думая самые опасные мысли. Фрэнсис встретится там с каким-нибудь длинноволосым поэтом, без сомнения, поборником свободной любви, и будет соблазнена им. А Ирме придется выделить ей несколько тысяч в месяц и оставить большую часть своего состояния двум своим сыновьям, у которых, слава Богу, был правильный отец. И он никогда не подвергнется заражению.

III

Ланни позвонил и условился о встрече с капитаном Альфредом Помрой-Нилсоном, членом Парламента, и вышел в город и встретил его. Американца посадили на галерею Парламента. Палата общин была разбита бомбой, и ее члены захватили палату лордов. Ланни слушал дебаты по управлению угольной промышленностью. Аргументы лояльной оппозиции Его Величества сводили его с ума, но он не мог сказать ни слова. У англичан были свои древние способы ведения дел, и независимо от того, насколько они изменились, они никогда не признавали это изменение, а продолжали притворяться, что оно было таким, каким оно было в течение нескольких столетий. На спикере был тяжелый парик и вышитые одежды, означавшие претензию на то, что это происходило не менее пятисот лет назад, а перед ним лежала полутораметровая булава, символизировавшая его власть и сделанная и украшенная королевскими символами примерно триста лет назад.

Альфи рассказал своему старому другу все, что ему нужно было знать, чтобы вернуться и сообщить о новом британском правительстве американской аудитории. Он пошел со своим другом в офисы British Broadcasting Corporation, большое восьмиэтажное здание, построенное на закругленном месте, так что она выглядела как огромная баржа, пробивающаяся через город. Цель Альфи, как он её определил Ланни, напомнить тем джентльменам, молодым по возрасту, но уже пожилым по уму, что в Британии действительно произошли перемены. Они взяли граммофонные пластинки Ланни и пообещали рассмотреть их для представления британцам. Когда Альфи, летный офицер с наградами и наследник баронетства, напомнил им, что мистер Бэдд из Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был тем агентом президента, который только что вернулся с дачи показаний в Нюрнберге, Би-Би-Си изменила свое печатное расписание и предложила ему рассказать свою историю британской аудитории на следующий вечер. Вот так состоялся в Англии дебют Ланни Бэдда в качестве радио рассказчика под своим собственным именем. Его маленькая дочь в замке Уикторп, Бакингемшир, так гордилась им, что сделала свою мать и свою бабушку двумя очень несчастными знатными леди.

Впереди было еще хуже. Младший брат Альфи, Скрабби, вернулся с войны. Он все еще был в форме, на нем были ордена. Он пришел в студию, услышал трансляцию и воскликнул: "О, волшебник!" Когда он узнал о записях из Америки, он захотел их услышать. - "О, я должен услышать Патера!" И как джентльмены Би-Би-Си могли отказать герою войны? Они сказали: "Righto!'' И все они сидели и слушали Патера, и, конечно, то, что он сказал об Англии, было правильно, и они снова сказали: "Righto!'' Одна из граммофонных пластинок пришла авиапочтой Ланни на адрес Альфи и содержала лекцию профессора Эйнштейна. Скрабби воскликнул: "О, Эйнштейн! Волшебник!" Он хотел это услышать, а потом сказал: "Волшебник!" И что могли сделать джентльмены Би-Би-Си, кроме как согласиться?

Ни Алфи, ни Скрабби не были наивными, они оба знали, что Ланни хотел, чтобы эти голоса услышали британцы, британцы, которые слушали всю Европу. Они также знали, что многие из этих авторитетных джентльменов придерживались старого, консервативного образа мышления. Два брата знали, что значит военная форма и титул, и что похвала, произнесенная с британским акцентом, будет принята там, где вежливое предложение с американским акцентом не будет. Они продолжали до тех пор, пока Би-Би-Си не согласилась транслировать несколько передач. Альфи обязался привлечь внимание палаты общин к этим передачам и помочь привлечь внимание прессы. Рик занимался подобными вещами более четверти века и не переставал учить этим уловкам своих сыновей.

Ланни не потребовалось много времени, чтобы позвонить жене по трансатлантическому телефону и рассказать ей все эти хорошие новости. Тогда у него возникла еще одна яркая идея. Он не мог быть сыном Бьюти Бэдд, чтобы не заняться сватовством. Он позвонил в Замок и договорился, чтобы Фрэнсис приехала в город на определенном поезде. Он встретит ее на вокзале и отвезет в гостиницу, где она сможет одеться на вечер. Он возьмёт ее на обед, а затем в театр и, возможно, на ужин. У нее будет время, и она увидит немного больше своего отца, и он посадит ее на поезд во второй половине следующего дня.

Там не было никаких возражений, какие Ирма могла бы сделать. И там был Скрабби, высокий и худой, с волнистыми темными волосами, розовыми щеками и любезным наивным выражением лица. Его мундир без единого пятнышка и его ордена на виду. Таких в Лондоне в то время было тринадцать на дюжину, но это был особый молодой капитан из семьи, о которой Фрэнсис слышала, как говорил ее отец, старой семьи, которая жила недалеко от Замка и дружила до возникновения нацизма и фашизма, что их разделило. Скрабби участвовал в одной из главных военных операций, в бомбардировках нефтяных месторождений Плоешти в Румынии. Он помог отправить Роммеля обратно из Аламейна в Тунис и завершил лимит полетов, когда ему было девятнадцать лет. Истории, которые он мог рассказать, были прекрасны, и он не возражал рассказывать их. Он не был сдержанным англичанином в старом стиле, но увлеченным и взрывным, и его родители не подавляли его, как Фрэнсис. Она, со своей стороны, была очарована языком его летчика. Как может быть более восхитительный способ выразить удовольствие, одобрение или что-нибудь еще, чем воскликнуть: "Волшебник!"

Эти двое едва могли отвести взгляд друг от друга, и не было никаких причин, почему они должны этого не делать. Когда тот восхитительный вечер закончился, Скрабби спросил, можно ли ему утром отвезти Фрэнсис в зоопарк, и разрешение было получено. Когда он и Ланни остались одни, старший мужчина сказал: "Ты можешь взять ее, если сможешь ее завоевать". Другой покраснел и сказал: "О, спасибо, сэр!"

Это означало, что он посетит замок, и они не смогут его отвернуть. Младшие сыновья всегда имели низкий рейтинг в Англии, но все же их ценят, а когда они выполнили свой военный долг, с ними, по крайней мере, должны быть вежливы. Скрабби уже сообщил Ланни о своем интересе к Программе мира и спросил, может ли он приехать и поработать для него. Ланни сказал: "Конечно". Таким образом, мальчик будет там, когда прибудет Фрэнсис. Его хорошо встретят в доме Робби, и время от времени Фрэнсис будет приезжать навестить Эджмир. В целом, догадывался Ланни, от мечты Ирмы о герцогстве мало что осталось. Может даже случиться, что значительная часть состояния чикагского финансового короля будет потрачена на дело мира и сотрудничества во всем мире!

Путешественник был доставлен в Лиссабон, в белый город на реке Тахо. На протяжении всей войны это был один из мировых шпионских центров, и он хорошо это знал. Но на этот раз самолет остановился только на заправку топливом, а затем полетел на Бермудские острова, ныне крупную американскую военно-воздушную базу. "Все раздражённые Бермуды", - назвал их Шекспир, но в этот день ветер был тихим, и Ланни посмотрел вниз на белые и розовые точки, которые были скалистыми островами, окруженными морем, которое было в глубине индиго, а на мелководье изумрудом. Ещё одна заправка топливом, и они снова волшебным образом поднялись в воздух и мчались в течение трех или четырех часов, пока их осторожно не посадили на большом аэродроме Боулинг возле Вашингтона.

Там Ланни получил один из стрессов в своей жизни. Его ждала пресса. Позже он узнал, что это устроила Лорел, не спрашивая у него разрешения из-за страха, он может слишком беспокоиться об этом. Было бы лучше, если бы он показал свое удивление. Если бы он был на радио ради своего дела, ему пришлось бы стиснуть зубы и вынести это. Возвращение с миссии сделало его важным и дало повод для рекламы. Так здесь оказалось полдюжины нетерпеливых молодых людей с карандашом в одной руке и пачкой бумаги в другой, и здесь фотографы говорили ему повернуться туда-сюда и замереть. Именно так делаются вещи в современном мире, потому что нельзя ожидать, что люди будут интересоваться вашей работой, если они не знают, как вы выглядите.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт всегда выглядел правильно, будучи воспитанным таким образом. Публика увидит джентльмена средних лет, выходящего из самолета с пальто на руке. Он выглядел так, как люди думают, должен выглядеть дипломат, и он не позволил себе отрастить брюшко. Они прочтут его признание. Да, он был секретным агентом президента Рузвельта в течение восьми лет, и ему удалось одурачить Гитлера, Геринга и других нацистов, за возможным исключением Гиммлера. В конце 1943 года ему пришлось выезжать из Германии с поддельными документами, играя роль офисного клерка, разыскивающего свою разбомбленную семью. Ему пришлось пройти пешком большую часть пути. Раньше он непрерывно путешествовал по Европе и готовил высадку в Северной Африке, а затем в Нормандии. Теперь он был заинтересован в Программе мира. Он рассказал об этом, и большинство газет напечатали то, что он сказал. Они до сих пор игнорировали это, но теперь это была история. И это было то, что нужно иметь, чтобы получить заголовки в Америке.

Путешественник отправился в Эджмир. Там, конечно, были рады его видеть. Они все равно были бы рады, но так как он стал знаменитостью, они радовались ещё больше. Все девушки в офисе сияли, уходя домой, рассказывали о нем своим семьям. Когда он шел по улице, люди оборачивались, чтобы посмотреть. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт! Человек, который обманул нацистов! Человек, который назвал Геринга грязной собакой. Я надеюсь, что его повесят! День был понедельник, и надо договориться удвоить время в четверг. Они передвинут запланированного выступающего на следующую неделю, а человек, который обманул нацистов, расскажет все, что он видел на судебном процессе в Нюрнберге, и что он думал, как это произойдет, и что он думает о нашей политике в отношении Германия и шансы на постоянный мир.

Ланни был удивлен своей женой и его английскими друзьями. Они были замкнутыми и довольно привередливыми людьми. Радикальными в своих идеях, но аристократическими в их личных отношениях. Но теперь они были так же взволнованы, как и те девушки, и усердно выясняли, как максимально использовать эту возможность. Ланни воспринял марксистскую формулу как подтверждение того, что экономические силы формируют характер и мнения и определяют политические события. Группа Мира поставила свои труды и свои надежды на этот новый вид деятельности, и теперь она взяла их под свой контроль. Они хотели добиться успеха. И эта реклама была их успехом. Хлынул новый поток писем, и им пришлось найти еще нескольких девушек и договориться о расширении их офиса. Лорел сказала: "Мы почти покрываем расходы, Ланни. Мы можем продолжать работать больше пяти лет".

Он ответил: "Я сомневаюсь, что у нас будет больше пяти лет, чтобы решить вопрос о мире или войне для нашего времени. Нам лучше получить больше радиостанций и сделать получасовой период передачи постоянным".

Развивать! Расширять! Это был голос Америки. Тратьте больше денег, нанимайте больше людей, Постройте больше помещений и больше рекламы, привлекайте больше внимания! Работайте усерднее, выполняйте больше обязанностей и повышайте свое кровяное давление! Все больше и больше занимайте свои мысли этими потрясающими экономическими силами! Нет времени играть на пианино или читать стихи, занимайтесь ежечасными проблемами своего бизнеса. Кто будет следующим в вашей программе, что он или она собирается сказать, какова его или ее будет привлекательность! Что будет в газете, и сколько всего подписок было на прошлой неделе, и так далее, и весь мир будет следить за тем, чтобы вы никогда не отдыхали, чтобы у вас слишком много посетителей, слишком много писем от поклонников и надо было решать слишком много проблем! А если вы не очень мудры и не осторожны, то начнёте курить сигарету за сигаретой, постоянно пропускать рюмку и заработаете язву желудка.

VII

Ланни пришлось прогуляться и подумать о том, что он собирается сказать при своем первом появлении в эфире дома. Без сомнения, многие поклонники узнают голос Билли Бернса, но это не принесет вреда. Это принесет больше почты, и страдающие от безнадёжной любви леди перенесут свою любовь и представят себя с новым именем, не таким уж новым. Ланни должен помнить, что слушатели хотят, прежде всего, истории. Они хотели бы увидеть Геринга, это ужасное существо, безумное от жадности, но в то же время человеческое существо с элементами дружбы и юмора. Короче говоря, неумелый ребенок, способный овладеть царством, но не способный управлять своим духом. Они хотели бы увидеть его в его великолепном дворце, планируемом стать художественным музеем на все времена. Они хотели бы, чтобы Ланни изобразил его одетым в сценические костюмы, управляющим сложными игрушечными поездами и поклоняющимся усыпальнице своей бывшей жены, шведской графини.

И затем его падение, его сдача, его мечта увидеть генерала Эйзенхауэра и вопрос, должен ли он нести свой драгоценный жезл! При прибытии в Мондорф его колени тряслись, так что он едва мог ходить. Он считал, что его собираются расстрелять во дворе, потому что он отправил на расстрел тысячи людей. А потом, наконец, на скамье подсудимых, одетый в выцветшую серую военную форму, слишком большого размера для него теперешнего и без каких-либо наград. А что было у него на лице, когда он сидел там и слышал, как Ланни рассказывал о его чудовищных преступлениях, и понимал, что его дурачили не раз, не два, а постоянно с 1933 по 1945 год? Странная вещь, когда их глаза встретились, и Ланни увидел ужас и ненависть. Он не мог не почувствовать себя плохо, потому что дружба - это нечто важное для мужчин, и у Геринга действительно были порывы дружбы с Ланни, даже когда он пытался использовать его в гнусных целях.

Также Ланни должен сказать что-то о Дахау, чтобы его слушатели не стали сентиментальными по отношению к этим могущественным павшим. Он должен сказать что-то определенное о путанице в Государственном департаменте и американской политике в отношении Европы. Собираемся ли мы денацифицировать или собираемся добиться эффективности любой ценой? Собирается ли наша армия готовиться к следующей войне, или же наши государственные деятели собираются добиваться мира, несмотря на все препятствия? В настоящее время нашей официальной политикой было разрушение немецких картелей, тех крупных промышленных объединений, которые доминировали в жизни Европы, меняли правительства и определяли мир или войну на протяжении более полувека. Но генерал Клей придумывал политику, следуя своей собственной теории или теории Уолл-стрит, что немецкая промышленная мощь должна быть восстановлена и превращена в оплот против советского коммунизма.

Здесь нужно умелое искусство управлять государством и забота о каждом слове, сказанном по радио. Не поддаваясь России, но не бросая ей вызов, а пытаясь ослабить ее страхи и убедить ее прийти к соглашению, которое заставит ее решать свои собственные проблемы по-своему, а свободным народам Запада придется искать свои собственные методы социальных изменений. Этого не может сделать ни армия, ни Уолл-стрит. Это должны были сделать гражданские лица, которые понимали истинное сердце Америки, сладкую страну свободы и американскую мечту об обычном человеке.

VIII

Во время отсутствия Ланни вступление делал Джеральд де Гроот, и теперь он представил мистера Ланнинга Прескотта Бэдда. Джеральд подготовил свой сценарий, а остальная часть группы его отредактировала. Они не хотели, чтобы это представление звучало как реклама на радио. Они не хотели говорить, что опыт мистера Бэдда был необычайным, потому что в этой войне было так много необычного. Сотни секретных агентов шли во вражеские земли, и, несомненно, некоторые из них дурачили высших чиновников. Что касается президентских агентов, их должно было быть как минимум сто три, хотя у Ланни были сомнения по этому поводу. Он предположил, что их номера могли начинаться с сотни. Во всяком случае, не хвастайтесь, пропустите прилагательные и скажите, что он сын Роберта Бэдда из Бэдд Эрлинг Эйркрафт, что он был агентом президента Рузвельта и сумел обмануть Гитлера, Геринга и Гесса. Кроме того, это было его первое появление на радио после возвращения с Нюрнбергского судебного процесса.

Ланни не нервничал, потому что это было его жизнью много лет, и он знал это наизусть. Он рассказал, как он впервые встретился с фюрером нацистов и как, пользуясь престижем своего отца, обязательно услышь, Робби!, он завоевал расположение самого способного помощника фюрера, этого грубого и жадного человека, которого немцы называли "Unser Hermann". Он рассказал о нескольких ужасных зрелищах, которые он видел в Нацилэнде, и о потрясении, охватившем его, когда он наблюдал, как Нацилэнд шаг за шагом захватывает европейский континент.

Выступающий продолжил свою краткую проповедь. Ему не нужно было тянуть тремоло, потому что его чувства были искренними и проявлялись без усилий. Он сказал, что это поколение должно решить, достигнет ли цивилизация новых высот или уничтожит себя в серии слепых и яростных войн. Он сказал, что это решение принимается день за днем. Это решение люди выражают своими голосами, которые они отдают при голосовании, и действиями, которые они разрешают своему правительству предпринять. Он разделял взгляды своих друзей из этой Группы мира. А они были убеждены, что, несмотря на то, что современные коммуникации и современное оружие являются тем, чем они были, не может быть постоянного мира на этой земле, до тех пор, пока конкурентная коммерциализация продолжает доминировать в жизни людей. Свободное, демократическое сотрудничество плюс контроль над рождаемостью для всех рас человечества были условиями, на которых мог продолжиться прогресс цивилизации. Альтернативой будет быстрое уничтожение всех сокровищ, материальных, моральных и интеллектуальных, которые уже накопило человечество.

В заключении выступающий сообщил, что в дальнейшем Программа мира будет расширена до получаса, причем первые четверть часа отводится рассказу мистера Бэдда об одном из его приключений в Европе или в другом месте. Вторая половина будет выступлением на тему мира во всем мире новым приглашенным оратором каждую неделю, самым мудрым и лучшим, которого они смогут найти. Выступление мистера Бэдда, сделанное этим вечером, было записано стенографистом, и завтра утром будет опубликовано в маленькой четырехстраничной газете Мир, которая отправлялась подписчикам по почте по цене пятьдесят центов в год.

В конце пошла обычная беседа о сборе, чтобы убедить людей отправлять деньги за подписку своим друзьям и другим, кто мог бы извлечь выгоду из газеты и передачи. Джеральд зачитал почетный список. Каждую неделю появлялось несколько новых городов, из которых кто-то отправлял телефонную книгу с деньгами, чтобы заплатить за отправку газеты всем перечисленным. Профсоюзы, ложи и другие группы подписывались за своих членов - и так далее. - "Запомните адрес, почтовый ящик Одна Тысяча, Эджмир, шт. Нью-Джерси".

Лорел, рассказчица, была права. Людям нравились рассказы. Им нравилось представлять героя, элегантного, хорошо одетого, учтивого, способного путешествовать по земле и видеть интересные места, которые так мало из них когда-либо посещали. Кого-то, кто имел доступ к великим людям Земли, те, чьи изображения были напечатаны повсюду, но которых мало кто когда-либо видел лично. Этот фаворит удачи удовлетворил их, и десятки тысяч людей решили, что хотят услышать его приключения и услышать, как услышат это их друзья. Поток почты хлынул водопадом. Возникла необходимость нанять больше девушек, снять комнату в приходском доме методистской церкви и установить двойной ряд столов, за которыми девушки могли сидеть, открывать конверты и вынимать деньги и отмечать суммы на письмах.

Кроме того, команда из профсоюза плотников, получившая полуторную оплату на сверхурочную работу, приступила к строительству новой длинной комнаты в задней части бывшей фабрики по производству взрывателей. Сэм де Витт должен был найти другую машину для резки трафаретов. Машина, которая печатала адреса на газеты, должна была работать двадцать четыре часа в день при оплате сверхурочной работы в полуторном размере. То же самое относилось и к печатному станку. Они обнаружили, что в великом мегаполисе они могли сделать эту работу дешевле, но они хотели сохранить благосклонность своих земляков и покровительствовать отечественной промышленности. Это сэкономило на телефонных счетах и на времени разъездов туда и обратно. Но самое главное, все это находилось под их собственным контролем. Они дали гарантию своему печатнику, и он начал строить новую рабочую комнату и большую кладовую позади своего дома. Все это делалось в спешке, иначе упаковщики газет работали бы на заднем дворе.

Еще важнее. Леди Нилсон смогла работать по телефону. Она, мать этого радио проекта, решила, что приключения Ланни Бэдда предоставили возможность получить общенациональное вещание, которого она так жаждала. Есть агентства, которые организуют такие вещи, и они готовы начать действовать без промедления. Нина отправилась в город и подписала контракт на расширение Программы мира, чтобы включить станции, охватывающие всю страну. Это будет стоить около десяти тысяч долларов за передачу, но есть ли другой способ потратить деньги Эмили Чэттерсворт, который больше понравился бы донору?

Даже это не было пределом амбиций Нины. Существовали агентства, которые обладали магической силой размещать рекламу определенным утром или вечером на радио-странице сотен различных газет на почти десяти миллионах квадратных километрах США. Для этого нужно только предоставить агентству правильную информацию, учетные данные или, что еще лучше, чек на счет, должным образом заверенным банком. Это принесет уважение и предоставит услуги психолога - волшебника. Волшебник провел полжизни, изучая менталитет американской публики, и может точно сказать, какие слова использовать, чтобы эта публика бросились к радио. А затем села и написала чек, или на следующий день отправилась в почтовое отделение и отправила денежный перевод, или рискнёт и положит в конверт купюру в один или пять или десять долларов и отправит ее по почте. Когда занимаетесь чем-то такого масштаба, надо забыть, что являешься членом британской аристократии и потратил всю жизнь на изучение достоинства и сдержанности. Нужно использовать слова цирковых афиш, кинофильмов. Слова потрясающие, захватывающие, сенсационные, эпохальные, беспрецедентные, даже супер колоссальные.

Приготовьтесь к землетрясению, лавине, супер колоссальному циклону! На этот раз узнаете, что Америка действительно большая страна. На этот раз убедитесь, что в ней есть места с действительно странными названиями, Поданк и Хобокен, Каламазу и Киссимми и Таллахасси, Ущелье Мертвого Человека и Округ Глухих Кузнецов, не говоря уже о двух Верах, четырнадцати Надеждах и одной Благотворительности. А странных людей даже больше, чем городов со странными названиями. Примите к сведению, что по всей стране существуют десятки тысяч искренних, преданных людей, готовых ответить на призыв идеализма и начать действовать, как только им покажут цель. Придется сидеть большую часть ночи, чтобы только просмотреть их письма. Понадобится куча машинисток, чтобы ответить. Необходим опытный секретарь, чтобы иметь дело со многими, включая джентльменов, которые хотят сделать предложение мисс Мэри Морроу, и женщин с одухотворенными глазами, которые просто хотят посмотреть в карие глаза мистера Ланни Бэдда.

Бывший агент президента никогда не перестанет рассказывать своим друзьям каждую деталь того, что он собирался сказать по радио. У него будут рубрики в небольшом машинописном списке, но он не будет записывать своё выступление. Когда наступил следующий четверг, первая из их двойных программ, он тихим голосом рассказал, как в детстве он провел Рождество в доме немецкого друга по имени Курт Мейснер, который вырос и стал известным пианистом и композитором. Ланни сказал: "У меня никогда не было особого таланта, но мне повезло, что у меня было несколько друзей, у которых они были. Он рассказал, как через этого друга детства он узнал о немецком политическом движении под названием Национал-социализм и встретился с его лидером. Таким образом, он следил за ростом этого движения год за годом и понимал, насколько умно оно было построено, чтобы играть на слабости недовольного и озлобленного немецкого народа.

Ланни рассказал историю Йоханнеса и Фредди Робинов в Нюрнберге, но сообщения об этом, попавшие в американские газеты, были отрывочными. Так что теперь он повторил эту историю, не уклоняясь от ужаса, свидетелем которого он был в темнице пыток в берлинской тюрьме, или страданий, которые он испытывал, когда ему передали разбитое тело молодого еврейского идеалиста нацистские бандиты на мосту через Рейн в Страсбурге. "Вы можете себе представить", - сказал он, - "как я дал клятву сопротивления этой ненавистной системе. Это подвигло меня использовать мое знакомство с Герингом и Гитлером, чтобы получить их секреты и передать их друзьям в Британии и Америке, которые будут объяснять общественности опасность, которую представляет нацизм и фашизм".

Затем через профессора Чарльза Т. Олстона он встретился с президентом Рузвельтом и стал его секретным агентом. Это было летом 1937 года, когда бушевала гражданская война в Испании, которая станет образцом всех других войн, которые развяжут три диктатора, немецкий, итальянский и испанский. Посетитель пытался убедить губернатора в том, что у них в мыслях была только одна война и больше ничего. И в этом он трагически убедился.

Такова была первая половина программы, и сразу после этого голос Джеральда де Гроота сообщил аудитории, что на следующей неделе они услышат первое из приключений мистера Бэдда на службе нашего покойного великого президента. Он надеялся, что они посоветуют своим друзьям прослушать их передачу и обязательно внести свои имена в подписной лист маленькой газеты Мир, в которой они найдут напечатанный текст только что услышанной передачи. Затем он представил второго оратора, профессора Олстона, который был одним из ближайших советников президента Рузвельта, сначала в его бытность губернатором штата Нью-Йорк, а затем во время его президентства Соединенных Штатов в течение шестнадцати лет. Они снова пригласили Олстона во второй раз, чтобы он мог подтвердить правду истории Ланни.

Маленький джентльмен с мягким голосом, которому сейчас за семьдесят, не обладал ораторским искусством. Но как географ он научился познавать физический мир, а как советник президента Вильсона на Парижской мирной конференции он узнал политическую Европу. Он помог сформировать планы Рузвельта на этот несчастный истерзанный войной континент. По этому плану американцы могли и должны помочь этому континенту вернуться к здравомыслию и здоровью, при условии, что европейские народы выполнят свою часть. Должно быть политическое единство и, что не менее важно экономического единства. После этого весь мир должен объединиться, чтобы удостовериться, что больше не возникнет диктаторов, чтобы навязать свою волю свободным народам.

Это привело к вопросу о Советском Союзе, который теперь оказался в противостоянии с западным миром в Совете Безопасности ООН. Олстон рассказал, о чем думал Рузвельт, об этой новой силе пролетарского бунта. Президент надеялся, этот бунт может быть направлен на сотрудничество и мир. Президент шутливо сказал, что у него есть Пятидесятилетний план дружбы с Советским Союзом. Он был полон решимости верить Сталину в надежде завоевать доверие Сталина взамен. В любом случае, это был выбор меньшего из двух зол, потому что Гитлер дал множество доказательств того, что никто не может ему верить. И один или другой из этих двух должны были выиграть войну.

Ялта была последней из встреч Рузвельта с советским вождем. Всего через два месяца Рузвельт умер. А что случилось за эти шестьдесят дней? Достаточно, чтобы убедить Рузвельта, что соглашения не будут выполнены. Война была почти выиграна, и дружба была больше не нужна. Тревога из-за этого, должно быть, разбила его сердце.

А что должно было быть сделано сейчас? Что бы сделал сам Рузвельт, если бы он все еще был здесь? Конечно, он использовал бы оружие безжалостной гласности. Он поставил бы непокорное правительство перед барьером общественного мнения и держал его там. Мистер Громыко может выходить из Совета Безопасности так часто, как ему будет угодно, и оставаться вне его до тех пор, пока ему будет угодно, но он не сможет помешать миру снова и снова напоминать о соглашениях, которые были подписаны и опубликованы, а затем попраны. И Организация Объединенных Наций, и Соединенные Штаты должны заниматься образовательной кампанией-пропагандой, если вы так ее называете, в масштабах, которые до сих пор не известны. Они должны победить русских в их любимой игре.

В то же время, по словам Олстона, американский народ ни на минуту не должен забывать продвигать свои экономические реформы, чтобы избежать следующей паники. Они должны устранить свои многочисленные социальные злоупотребления, чтобы лишить коммунистов их аргументов. Этот "решатель" Нового курса сказал: "Все наши усилия будут напрасны, если мы не сможем показать, что наша демократическая система работает и что ее конечный продукт - это справедливость и возможность для простого человека".

XII

Когда эта программа закончилась, они поужинали и долго разговаривали. Это было тревожное время, и никто из этих дилетантов публицистов не пытался минимизировать опасность. ООН, казалось, несло на скалы. Мир раскололся на две враждебные части. Восток и Запад, одна половина за железным занавесом, а другая впереди. Это было похоже на неизбежное сползание к войне. Хотела ли Россия войну или она просто пыталась блефовать, получая все, что могла, без войны? Большая часть Группы Мира предпочла последнее предположение, но это было только предположение, и оно очень нервировало.

Олстон сказал: "Что-то, должно быть, вызвало у министра иностранных дел Молотова плохое настроение, потому что он отправился в Сан-Франциско и почти не позволил ООН начать, потому что он не согласился на процедуру голосования. Это заставило Гарри Гопкинса полететь в Москву, чтобы попытаться наладить отношения со Сталиным. Он почти израсходовал последние силы, которые были у бедняги".

"И все же вы были достаточно глупы, чтобы распустить свою армию и ВВС!" - воскликнул Рик.

"Мы так горячо стремились к миру", - ответил "решатель". - "Трумэн отправился в Потсдам и встретился со Сталиным, и я полагаю, что поверил тому, что ему сказали. Сам Трумэн очень честный человек, и ему было трудно понять, что государственные деятели обещают добросовестность своей страны и хотят сохранить ее только до тех пор, пока это соответствует их целям".

Они поговорили о Вячеславе Молотове, об этом странном человеке с неподвижным лицом. Его имя означало "Молот", но он больше походил на наковальню, сказал Олстон, потому что вы могли его бить, пока не измотаетесь, но не произведёте на него ни малейшего впечатления. Очевидно, Сталин использовал его как своего рода дот, укрепление, где он мог укрыться. Сталин выходил со всей добротой и любезностью и говорил вам, что вы хотели услышать, затем он укрывался в доты, и вы оказывались лицом к лицу с пустым лицом. Молотов, министр иностранных дел, дипломатический агент, на него вам приходилось жаловаться, когда сталинские соглашения не соблюдались. А Молотов был способен смотреть прямо вам в глаза и говорить вам неправду, зная, что вы тоже знали, что это неправда. Рано или поздно вы должны вынести горький урок, что истина не имела никакого значения для любого коммуниста, единственный вопрос, который волновал его, это продвижение его дела.

"Если у вас есть какие-либо сомнения в этом", - вставил Рик, - "вам нужно только обратиться к сочинениям Ленина, и вы обнаружите, что там это прямо заявлено".

"Точно так же, как в Mein Kampf", - добавила жена Рика.

XIII

Таково было состояние мира, где должна была действовать Группа Мира. И что они собираются делать с этим? Как бы они ни ненавидели эту идею, было невозможно разоружиться перед лицом коммунистического империализма. Америка должна была всегда быть способной убедить советских лидеров, что они не могут выиграть войну. Молотов обсуждал это с горечью, говоря, что мы держим над его головой атомную бомбу. По крайней мере, это была правда, которую он признал. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил, что бомбы там не было.

А если бы у него тоже было такое же смертоносное оружие? Его иностранные рабы работали день и ночь, добывая руду в Чехословакии. Вот почему был захвачен этот несчастный демократический край. Где-то глубоко в России ученые и технические специалисты, многие из которых были немцами, работали над решением проблемы бомбы. Однажды он объявит, что у него она есть. И не будет ни малейшего представления, верить ему или нет.

С тех пор мы тоже будем жить с бомбой, нависшей над нашими головами. Ситуация будет такова, что у нас должно быть больше бомб и лучших бомб. И единственная надежда мира на мир будет опираться на тот факт, что, хотя русские могут уничтожить Нью-Йорк и Вашингтон, они будут знать, что они не смогут удержать нас от уничтожения Москвы и Ленинграда. В результате обе стороны начнут прятать свои крупные фабрики и города под землю. Человеческая раса превратится в кротов, живущих и работающих под искусственным светом, и будет арестовывать и казнить всех, кто выражал идею, отличную от Ленина и Сталина с одной стороны и от Кулиджа и Гувера с другой.

Такая перспектива не нравилась Группе мира. На самом деле, это было очень похоже на пребывание в тюрьме, и их мысли вели себя как беспокойные узники, пытаясь вырваться оттуда любым способом. Олстон, который знал Ф.Д.Р. дольше и даже лучше, чем Ланни, рассказал, как губернатор волновался по поводу этой проблемы. Ланни говорил с ним за ночь до его смерти, Олстон, за пару недель, незадолго до того, как он уехал из Вашингтона в Уорм-Спрингс. Губернатор начал понимать, что его идея о пятидесятилетнем плане дружбы с Советским Союзом была действительно печальной шуткой. Он играл за лоха - или что-то вроде русского эквивалента этого сленга. Коммунисты хотели навязать свою систему миру, и у них была фундаментальная догма, что их система должна победить. Это было предопределенно автоматически и материалистически, и тот, кто встал на их пути, должен быть ликвидирован.

Ланни заметил: "Интересно, Трумэн начал осознавать это?"

"Я должен думать, что Молотов убедил бы его", - ответил бывший географ. Через мгновение он добавил: - "Почему бы вам не пойти и не увидеть его и не рассказать ему все это? "

"Мне?" - воскликнул Ланни. - "Он не знает меня по другим временам".

- Я не уверен. Должно быть, он узнал о ваших показаниях в Нюрнберге.

- Почему бы вам не поговорить с ним, профессор? Он наверняка знает о вас.

- Да, но он знает неправильные вещи. Очевидно, он решил не работать со старым окружением Рузвельта. Они думают, что знают больше, чем он. И, возможно, они правы. Олстон немного подумал, затем продолжил: "Я поеду в Вашингтон и предложу ему встретиться с вами. Ему будет интересно. У Рузвельта был план отправить вас к Сталину, и он может воспользоваться этим планом. Это не принесёт никакого вреда, чтобы дать ему этот шанс".

Ланни не мог сказать нет. Он взглянул на Лорел и увидел боль на ее лице. Еще одно долгое путешествие для мужа на много тысяч километров! Но она тоже не могла сказать нет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Строители Судьбы⁶⁸

ПОКА пресса мало что могла сказать о Программе мира. Это был неклеймёный телёнок, существо, которое не носило ни одного из признанных брендов. Программа рассматривалась как нечто более приспособленное к Южной Калифорнии, чем к мудрому и недоверчивому мегаполису. Но когда вы начали публиковать рекламу в газетах - платить наличными бизнесу, то попали в совершенно другой класс. Когда вы рекламируете, должно быть, у вас что-то есть. У этой программы был агент президента, удостоверенный Комиссией по военным преступлениям, а также президентским "решателем", которого бранили газеты в течение восемнадцати лет, достаточно долго, чтобы сделать его национальным достоянием.

Так откровения о неудовлетворенности Рузвельта Россией были переданы за границу, и со временем были осуждены Правдой. Утром в четверг появилась одна из этих фантастических статей, с помощью которых Time удалось создать новый стиль и даже новый словарь для освещения текущих событий. Редакторы этого еженедельника "покоились на холмах, - бесстрастные, как боги, без темной думы о земле"⁶⁹. Они способны по-своему воспринимать самые трагические события, и если бы они сообщали о распятии Иисуса Христа, они не преминули бы сделать это сообщение живописным и игривым. Для Программы Мира стало большим событием, когда Time рассказал о её работе. Это позволило многим тысячам серьезно настроенных американцев узнать, что в нравственной жизни Америки произошло новое развитие. Но в этот сложный период истории успех никогда не бывает гладким для любого реформатора.

Этот взрыв успеха подготовил почву для одной из великих печалей Группы Мира. Рик потерял своего главного помощника, самого ценного члена его команды. Филипп Эджертон подошел к нему с видом висельника и, запинаясь в извинениях, сообщил, что ему придется уйти. Его жена не могла вынести жизнь в Эджмире, и ни один мужчина не может жить и думать о хорошей литературе, пока его жена целый день в смятении.

Конечно, Это была "та женщина". Лорел и Нина относились к ней с подозрением с первого часа, но они всегда были вежливы, не давая ей повода для жалоб. Но она не была похожа на них, она не могла интересоваться чтением или идеей изменить мир. В этом забытом Богом городе не было никого, кого она считала бы стоящим или кому стоило показать свою одежду. Она безумно хотела вернуться в город, где у нее были друзья ее собственного сорта.

Это был серьезный вопрос для Рика, который так сильно полагался на превосходное суждение Филиппа. Снова и снова молодой человек приносил ему вещи какого-то нового автора, которого синдикат взял и продал. Но Рик понимал ситуацию, что Альма не изменится. "Не могли бы вы делать работу в городе и выходить, скажем, два дня в неделю?" - он спросил, и ответ был: "У меня есть гораздо лучшее предложение, от которого я не могу отказаться".

Итак, с небольшим давлением, Рик получил реальные факты. Один из больших парней на них совершал набег. Один из мальчиков с двумя миллионами в неделю! Их внимание было привлечено внезапным успехом нового предприятия. Должно быть, за этим стоит какой-то мозг, и редактор, которого Филипп знал, позвонил ему и спросил его о том, как работает предприятие, а затем пригласил его прийти на беседу. Результатом стало предложение в тысячу долларов в месяц вместо трехсот пятидесяти, которые оплачивало Бюро новых писателей. И это еще не все. Была уверенность, что лучшие люди в этом журнале получают от двадцати пяти до пятидесяти тысяч в год.

"Вам не очень понравится работа", - умолял Рик.

- Я знаю, но Альма будет счастливее и оставит меня в покое. Я планирую кое-что сделать для вас, ребята. Я буду много чего рекомендовать, что не возьмет журнал, и они не будут возражать против того, что я вас оповестил".

"Хорошо, старик", - сказал Рик. - "Удачи вам. И помните, лампа всегда будет гореть, если вы не выдержите того, что вам нужно читать".

Сообщив остальным об этом, Рик сказал: "Я полагаю, что это наша судьба - обучать молодых людей и позволить Большому бизнесу скупать их".

Лорел ответила: "В следующий раз, прежде чем брать на работу кого-нибудь, давайте посмотрим на его жену".

Когда Ланни был в Германии, Лорел и Нина провели несколько спиритических экспериментов. Больше не было военных секретов, которые могли бы быть раскрыты таким образом. И любопытство Нины было вызвано рассказами Лорел, особенно о том, как она обнаружила этот странный дар. В конце августа 1939 года она и Ланни были в гитлеровском Бергхофе. Они пытались обмануть фюрера и его номера три и отложить страшное начало войны. Лорел притворилась медиумом и впала в транс. Всё прошло хорошо, но, возможно, она обманула себя. Никто не знает, как работают эти странные подсознательные силы. Лорел фактически впала в транс, и когда она вышла из него, то была поражена, услышав историю о долгом споре между Захаровым, бывшим оружейным королем, и Отто Каном, бывшим нью-йоркским банкиром и покровителем искусств. Спор шёл устами Лорел, но она не имела ни малейшего представления об этом, ни малейшего воспоминания об этом потом.

Люди не поверили бы в такие вещи, и пытаться их убедить было бесполезно. Лорел убедилась, что все произошло и что она никогда не узнает, как это произошло, во всяком случае, не в этой жизни. Ей стали докучать старый греческий мошенник и элегантный международный финансист, который говорил любезности, но никогда не говорил ничего важного. Мадам Зыжински, старая польская женщина, которая взяла на себя роль контроля Лорел, казалось, устала и была обескуражена, а Лорел была занята комплексом новой жизни, которую она и ее друзья создали.

Но Нина пробудила ее интерес, и они попробовали несколько сеансов. Одним из результатов этого стало то, что они стали говорить о докторе Дж. Б. Райне и о необыкновенных экспериментах, которые он проводил в течение многих лет, чтобы проверить и доказать реальность того, что он назвал "парапсихологией". У них была его книга "Новые рубежи разума", и Нина сказала: "Почему нам не включить его в программу?" Сказано - сделано. Она позвонила ему по телефону в университет Дьюка и рассказала ему о том, что они делают, и он сказал, что будет рад и для него большая честь рассказать их большой аудитории, что может сделать парапсихология, чтобы улучшить шансы на мир во всем мире.

Другим событием было то, к чему Лорел долго готовилась в своих беседах с мужем. Так много людей, которых они знали в прошлом, вернулись или намеревались вернуться. И вернётся ли когда-нибудь Франклин Рузвельт? Они обсуждали его и постоянно думали о нем. В этот момент все они сосредоточились на поручении, которое он дал своему агенту президента. Существовала ли такая сущность, как бестелесный дух, или это была вся подсознательная работа разума Ланни, или Лорел, или всех их разумов, объединенных в какое-то странное слияние. В любом случае можно было ожидать, что он может представить себя. Возможно, сам факт их концентрации на нем может привести его.

III

Однажды вечером, в то время как Ланни был занят почтой поклонников, а Рик в своём кабинете читал рукописи, как всегда надеясь что-нибудь найти, Нина пришла в комнату Лорел и сказала: "Давайте попробуем с мадам". Это не занимало много времени и не утомляло Лорел, поэтому она всегда соглашалась. Она легла на кровать и закрыла глаза, а Нина сидела рядом с затененным светом, блокнотом и карандашом. Это была рутина, и из этого вышла азартная игра, а потом и одна из интригующих загадок жизни. Лорел начала тяжело дышать и слегка стонать. Затем затихла. Нина сказала: "Есть кто-нибудь?" И голос ответил: "Я здесь, мадам".

Одно из правил этого странного эксперимента, вы должны относиться к голосам так, как будто вы в них верите. Это может быть только детская игра, но это может быть погружение в бесконечный разум. Но как бы то ни было, одним из установленных правил является обращение с голосами, как будто они пришли из другого мира. Нина спросила: "Кто-нибудь есть с вами?" Ответ был: "Здесь есть джентльмен, он высокий, красивый и с хорошей улыбкой".

- Он скажет нам свое имя?

- Он говорит, зовите его Губернатор.

- Спросите его, чего он хочет?

- Он хочет знать, здесь ли Ланни.

- Скажи ему, что Ланни в доме.

- Он хочет знать, приведёте ли вы его.

"Да, приведу". - Нина встала, быстро побежала в комнату Ланни и постучала в дверь. - "Давай скорее! Рузвельт здесь!"

Поразительное сообщение, но Ланни, проводивший эти эксперименты годами, мог догадаться, что это значит. Он вскочил и пошел большими шагами в комнату своей жены. Он взял стул рядом с ней, а Нина взяла еще один.

"Привет, мадам", - сказал бывший агент президента - "Как вы себя чувствуете сегодня вечером?" Никогда нельзя ошибаться в личных отношениях с этими таинственными сущностями.

- Я в порядке, Ланни. Здесь новый джентльмен.

- Я знаю его, мадам. Скажите ему, что я надеялся услышать его.

- Он говорит, что вы рассказали ему обо мне.

- Много раз. Я надеялся, что он найдет вас.

- Он говорит, что сожалеет, что вы упустили шанс.

- Скажите ему, что я могу попытать другой. Как он думает, пойдёт ли это на пользу?

- Он говорит: 'кто не рискует, тот не выигрывает'.

- Спросите его, может ли он поговорить со мной напрямую, мадам.

- Он слышит, что вы говорите, но он не может ответить. Он плохо знаком с нашими обычаями, говорит он. Он думает, что вы допустили ошибку, вернув эти деньги. Вы их заработали.

- Спросите его, откуда он знает, что я вернул деньги.

- Он говорит, что у него все еще есть свои секретные агенты. Он смеется. Он любит шутить.

- Он всегда так делал. Спросите его, будет ли он приходить и говорить с нами время от времени.

- Он говорит, что постарается изо всех сил.

- Скажите ему, что, если бы я мог зависеть от него, я бы поставил его на радио и позволил бы ему поговорить у камина. Он получил бы много голосов.

- Он смеется над этим. Громко и продолжительно.

Лорел, лежа на кровати, вздрогнула, словно что-то причинило ей боль. Ланни подождал несколько секунд, а затем продолжил: "Губернатор, приложите усилия и посмотрите, не сможете ли ты поговорить со мной".

Тишина, сопровождаемая поразительной вещью - голосом, который знал Ланни, и который знал весь мир. Мужской голос, глубокий и резонансный. Исходя из уст Лорел, он звучал очень странно. - "Я собираюсь быть очень занятым, Ланни".

- Что вы будете делать, губернатор?

- Я буду не давать покоя Молотову. А потом еще один смех, который следовал за шутками Ланни, и его собственными. Ланни почувствовал, что он может видеть, как откинута его прекрасная голова, раскрыт рот и дрожит большая грудь. Это потрясло Лорел, и она начала шевелиться.

"Скажите, губернатор", - сказал бывший агент президента, когда буря прошла, - "что мы будем делать с русскими?"

Ответ пришел быстро. - "Что мы можем сделать, кроме того, что мы делаем? Предложите дружбу и будьте готовы ко всему. Будьте похожи на орла на нашей долларовой банкноте - оливковая ветвь в одной лапе и пучок стрел в другой".

- Вы все еще чувствуете, как тогда, когда говорили со мной?

- То же самое, только в большей степени. Сталин не выполняет свои соглашения, и меня обвиняют в этом.

- Говорят, вы дали ему слишком много в Ялте.

- Конечно, но какой у меня был выбор? У меня не было возможности узнать, что будет с атомной бомбой. Мне нужно было заставить русских присоединиться к нам. И они заявили о своих условиях. Они жесткие люди, Ланни. А вы, и я мягкие. Боюсь, слишком мягкие.

- Вы беспокоитесь, губернатор?

Отвечающий голос стал серьезным. - "Придет человек из народа для народа. И люди узнают его".

Затем последовала пауза, а затем Лорел застонала. Это всегда означало конец. Бесполезно пытаться удержаться. Она открыла глаза и начала расспрашивать Ланни. Что произошло? Когда он сказал ей, она была очень тронута. "Пастырь молвит!" - воскликнула она.

Они обсуждали проблему, которая озадачивала их много лет. Был ли это на самом деле Рузвельт? Была ли там какая-то часть Рузвельта? Или это была конструкция их собственных разумов? Помимо голоса, в этом не было ничего доказательного. Голос не сказал им ничего, чего они еще не знали. Ланни рассказал своей жене о чеке, который он выдал Управлению стратегических служб. Он рассказал ей каждую деталь своей встречи с шефом в ночь перед его смертью. Представление было необычайно ярким. Но тогда, у них были впечатления и воспоминания о великом человеке. Вполне возможно, что в подсознании каждого человека может быть первоклассный актер. Несомненно, в Лорел была сущность, существо, обученное воображать характер и выражать его в диалоге и действиях.

Они просто не знали. Они, возможно, никогда не узнают в этой жизни. Когда они умрут, они узнают, знали ли они что-нибудь. Если бы они ничего не знали, они бы не узнали, что они не знали. - "Дни, когда ты не был, беспокоили ли тебя? Дни, когда тебя не будет, не будут беспокоить тебя так же.

Доктор Райн прибыл на ночном поезде из Северной Каролины, а Ланни и Лорел поехали встретить его на станции в Ньюарке. Они рассказали ему о сеансе во время поездки в Эджмир, и, конечно, он хотел, чтобы Лорел пообещала ему попытку, что она и сделала.

Дж. Б. Райн, получивший образование биолога, убедился в том, что неизведанные способности разума больше не должны быть оставлены на случайное внимание любителей и шарлатанов. Он стал помощником доктора Уильяма Макдугалла, который сменил Уильяма Джеймса в Гарвардском университете, и получил почетное звание декана американской психологии. Обратившись в Университет Дьюка, Макдугалл основал кафедру парапсихологии. Префикс "пара", означающий "за пределами", был применён его к тем умственным способностям, которые обычный психолог игнорировал, потому что не мог их объяснить, и не хотел начинать своё образование опять.

Последние пятнадцать лет, все время, когда Ланни боролся с Гитлером и Муссолини, терпеливый доктор Райн разрабатывал метод массового производства и тестирования психических явлений. Он, его помощники и ученики проводили тесты, буквально миллионы раз, чтобы выяснить, можно ли читать карты, которые находились за экраном или в другой комнате. А затем читать карты, которые не поворачивались вверх, но были оставлены лицом вниз в колоде, которая была недавно перетасована экспериментатором и никогда не была тронута испытуемым.

Когда было показано, что огромное количество людей может совершать эти подвиги до такой степени, что шансы против них были огромны, обычным психологам была предоставлена альтернатива. Что целый факультет великого американского университета прибегает к сложному обману или оспариванию тех математических законов вероятности, которые веками принимались научным миром. Некоторые выбрали последнее. Другие просто не будут обращать на это внимания. Древний и давно установленный способ защиты вашего ума от беспокойства. Последствия веры в то, что доказал доктор Райн, были настолько разрушительными для обычно получаемых представлений о разуме и даже о всех человеческих делах, что обычный психолог просто не мог с этим смириться, а средний профессор колледжа не мог с этим смириться, думая о том, что сказал бы его декан и его заместитель и его коллеги. Это требовало героизма, а люди, у которых есть этот дар, обычно выбирают более живые работы, чем преподавание в классе.

Днем, когда молодого Ланни отправили поиграть в чужом саду, и после того, как телефон был отключен и дверной звонок в передней был прижат, и эти полдюжины спрашивающих о бесконечности разума сидели, ожидая в тихой комнате. Но их погстигло одно из тех разочарований, которые становятся старой и грустной историей для каждого психического исследователя. "Я духов вызывать могу из бездны". - "И я могу, и каждый это может, Вопрос лишь, явятся ль они на зов"⁷⁰. Они так редко это делают, что многие вызывающие духов с отвращением сдаются. И затем, когда вы не готовы и нет свидетелей, они приходят. Или приходит что-то, что дает такое хорошее подражание, что ваша недоверчивость кажется серьезной неучтивостью.

По призыву Лорел прозвучали голоса, кажущиеся фрагментами личности, в основном пожилых людей, которые, казалось, потеряли свои воспоминания. Они назвали свои имена, которые никто из присутствующих никогда не слышал, и они не назвали причин быть там или где-либо еще. Когда Лорел вышла из транса, она смутилась. Но доктор Райн сказал, что с ним это было обычным делом. По какой-то причине он, похоже, не стимулировал "духов". Как и Ланни, он не мог решить, кем они были. Он держал свой ум открытым, чему должен научиться каждый ученый, несмотря на дискомфорт. Forse que si, forse que no (Может, да, а может, нет), как поётся в опере.

Но были другие вещи, которые группа в Университете Дьюка доказала вне всякого разумного сомнения. Во-первых, некоторые умы были способны проникать в другие умы и извлекать из них вещи. Расстояние не имеет значения, какой бы ни был разум в Северной Каролине, а другой - в Южной Африке. Другой была способность некоторых умов видеть то, что было скрыто от глаз. Дар, называемый ясновидением. Другой была сила, называемая психометрией, способность некоторых умов получать впечатления от личности, касаясь объектов, которые принадлежали этому человеку. Еще одна сила, которую доктор Райн долгое время воздерживался от упоминания, потому что в нее было так трудно поверить, и она с большой вероятностью могла повредить его репутации. Способность предвидеть будущее. Но что мог сказать честный ученый, когда в своей лаборатории не раз, а сотни тысяч раз мужчины и женщины доказывали, что могут предсказать, что будет с порядком колоды карт, которые еще предстоит перетасовать? Они не могли понять все правильно, но они могли получить то, что это произойдет при вероятности в миллионы и даже миллиарды к одному.

Итак, в этой необычной лаборатории продолжали получать результаты, о которых вы колебались годами сообщить своим деканам, руководителям и академическим коллегам. Может ли человеческий разум влиять на движение материальных объектов, не касаясь их? Не могли бы вы, например, заставить кости падать определенным образом, как вы того хотели? Попробуйте и посмотрите. И вот, вы могли! Негры, которые подсели на игры на деньги, напряжённо шептали: "Приходи семь, приезжай одиннадцать!" Для образованного мира они были анекдотом, но они были правы. Не то, чтобы кости были обработаны или негры умели их бросать. Кости доктора Райна сотрясались и бросались машиной, сотнями за раз, и человек, который на них воздействовал волей, никогда их не трогал. Он называл то, что он "хотел", и получил результаты до такой степени, что шансы против этого были астрономическими. Воистину, как сказал Гамлет: "Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам".

В тот четверг вечером Ланни пообещал рассказать по радио историю о том, как за два с лишним года до начала войны тайные агенты нацистов похитили его вторую жену Труди в Париже. Они отвезли ее в замок, где проживал сотрудник посольства Германии граф фон Герценберг, отец Оскара. Ланни удалось получить доступ к этому месту, и он попытался спасти её, но тщетно. Он рассказал захватывающую историю и в то же время пролил свет на проблему поддержания мира в мире, где недобросовестные люди могут получить власть, бросая вызов всем тем моральным чувствам, на которых основана наша цивилизация.

Затем настала очередь доктора Райна, и он занял свое место у микрофона и рассказал Программе мира о работе своей лаборатории. Он разработал колоду карт, "карт ЭСВ", пять карт в каждой пяти разных мастей: круг, крест, прямоугольник, звезда и три волнистые линии. Он рассказал, как он перемешал карты, а затем положил их на стол лицом вниз перед одним из своих учеников. Не касаясь колоды, студент обязуется назвать все карты сверху донизу, то есть сказать, какая первая карта, затем вторая и так далее. Райн записывал все предположения по порядку, и, когда все двадцать пять были сделаны и записаны, карты были вскрыты и сравнены с записью.

Экспериментатор рассказал захватывающую историю о молодом студенте-богослове, который пришел случайно. Райн перетасовал карты и положил их на стол лицом вниз. Желая обнаружить эффект стимуляции, он предложил студенту пари на сто долларов, что он не сможет назвать верхнюю карту. Студент назвал её правильно, и под воздействием повторных пари он стоял там, не останавливаясь, чтобы снять пальто. На этот раз Райн возвращал карту в колоду и снова перетасовывал после каждого теста, и студент назвал двадцать пять карт без единой ошибки. "Вероятность того, что такое случится случайно", - сказал Райн, - "превышает двести девяносто восемь квадриллионов на единицу, то есть потребуется восемнадцать цифр, чтобы выразить это число. И все же это случалось пять раз в условиях испытаний. Увидев однажды это своими собственными глазами, вы никогда не сможете усомниться в том, что то, что мы называем "ЭСВ", экстрасенсорное восприятие, является реальностью и вызовом для мыслящего мира. Когда древние греки заметили, что если потереть кусок янтаря тканью, то он притягивал легкие объекты, такие как перо. Они этим особенно не интересовались, они не рассматривали возможность существования неизвестной природной силы. Но если сказать им, что это была та же самая сила, которая производила удары молнии Зевса, то они обвинили бы охальника в бесчестии и заставили бы его выпить яд. Если сказать им, что динамо и радио произойдут из той же силы, они были бы столь же скептически настроены, как психологи старой линии по отношению к нашим демонстрациям".

VII

Тема выступающего была Возможное влияние парапсихологии на мир во всем мире. И вот, что он сказал:

"Если мы сможем продвинуть наши исследования достаточно далеко, чтобы узнать, как развить сознательный контроль над возможностями экстрасенсорного восприятия, то мы сможем раскрыть все военные тайны и предотвратить неожиданные нападения, разоблачить все заговоры и преступные схемы, которые вынашиваются поджигателями войны в любой точке земного шара. Научная основа экстрасенсорного восприятия и передача информации стране действительно произвели бы революцию, как во внутренних, так и в международных отношениях. Каждый опрошенный мной по этому вопросу военный согласился с тем, что, учитывая стопроцентную разведку с одной стороны, мы могли бы быть практически уверены в том, что предотвратим войну. А учитывая стопроцентную разведку везде, люди ни одной из сторон не поддержали бы войну, если бы у них был выбор. Лучше всего было бы, если бы сто процентов знали о том, что замышляют лидеры, тогда никто не поддержал бы диктатуру.

Все это покажется фантастическим без каких-либо предварительных фактических данных, но те из нас, кто видел, как объект определяет всю колоду из двадцати пяти карт, полностью экранированных от сенсорного вмешательства, не находят это фантастикой. Мы знаем, что расстояние, барьеры и время не блокируют эту странно проникающую способность воспринимать события и мысли без ощущений. Мы также знаем, что иногда оно прорывается в сознание и говорит нам, что сознательный контроль возможен, хотя все еще ускользает от нас в лаборатории".

Доктор Райн продолжил обсуждение предстоящей войны с Россией и неизбежной битвы между демократией и коммунистической диктатурой. Выступая как научный идеалист, по своему самоопределению, он обратился с призывом, чтобы демократии уделили хотя бы часть своего внимания идеологической войне, бескровной, "которая, вырубив идеологическую почву из-под философии коммунистического государства, вызовет прогресс и, возможно, революцию изнутри".

Он сказал: "Русская государственная философия в высшей степени материалистична. Даже русским ученым приходится придерживаться той линии, которая превращает человека в машину и в ничто кроме этого. Это единственная философия, подходящая для безжалостной диктатуры, отрицания гражданских прав, игнорирования свободы личности и других характеристик коммунистического государства. Ответом на это является новый ренессанс. Этот материализм предположительно основан на науке. Ответ на него - больше науки и лучшей науки. Лучший ответ, если только не единственный, это исследования исключительных нефизических проявлений человеческого разума, которые появились в этих парапсихологических лабораториях, правда, они еще не получили широкого признания, но так всегда бывает с новыми находками, которые противоречат современной тенденции мышления. Эти исследования быстро подтверждаются и получают более широкое признание здесь и за рубежом. Учитывая средства для более обширных исследований и повторения экспериментов, доказательства могут быть убедительными для ученых за железным занавесом. И какое лучшее противоядие дать интеллектуальному руководству за пределами железного занавеса, в отношении которого редакторы, комитеты конгресса и т. п. испытывают столько беспокойства? Убейте материализм для человека, и тогда из него нельзя будет сделать коммуниста, не русского типа.

Выступающий извинился за такую "грубую и голую презентацию". Он боялся, что, возможно, его предмет был слишком абстрактным, чтобы с ним справиться. Но он указал, что то, как вы относитесь к человеку, зависит от того, что вы думаете, каков он есть. - "Подчеркните просто его физическую сторону всего, что составляет что-либо, и вы должны принять его на основе его цвета кожи, его размера, его физической привлекательности, что ставит его в класс крупного рогатого скота. Подчеркните, обогатите и создайте благодаря открытию те стороны человека, относящиеся к его духовным силам, его возможностям, которые еще предстоит полностью исследовать, и мы получим вещи, которые вызывают уважение и интерес, сочувствие и братские чувства. Почему бы тогда не оставить все, что у нас есть, позади? И вести поиск этих трансцендентных сил ума, этих духовных отношений, которые человек способен иметь с другими людьми, преодолевая расстояние, язык, цвет кожи и национальные границы? Такое мышление было в том, что привело наших великих религиозных лидеров к Евангелию человеческого братства. Почему бы не исследовать его, не развивать его, не продвигать его, если нам нравится результат?"

Вот это была история. И как она была принята радио аудиторией? Это было религиозное обращение, но без ярлыка. И сколько людей было в Америке, желающих или способных признать религию, когда она пришла к ним без канцелярских привычек и символов? Группа сидела в своем маленьком офисе и ждала, как они это всегда делали после передачи. Зазвонили телефоны. Теперь они смогли получить их восемь в разных частях здания, и у них было достаточно людей, чтобы ответить. Ланни и Лорел, Рик и Нина, Фредди и Рахиль, Джеральд и приглашенный оратор.

Их продержали там час, а люди, которым говорили, что линии заняты, пробовали снова и снова. О, да, было много людей, заинтересованных в идее научной религии. Заинтересованы в том, чтобы выяснить, что заставило эту странную вселенную работать, и была ли душа человека пузырем, который можно взорвать, свечой, которую можно зажечь, или имела ли она связь с Нечто бесконечным. С тем, что вызывало интерес к себе, чему можно молиться или, во всяком случае, обратиться? - "О Боже, если есть Бог, спаси мою душу, если у меня есть душа!⁷¹"

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Здравствуй и прощай⁷²

ОЛСТОН позвонил Ланни по телефону. "Я был у президента", - сообщил он. - "Я рассказал ему всё о вас, и он заинтересовался и пообещал послать за вами. Он сказал, что не знал, что кто-то был с губернатором в ночь перед его смертью. Предложенная миссия в Россию была для него новостью. Я думаю, что он вас вызовет".

"Каким вы его нашли?" - спросил Ланни.

- Очень дружелюбен и явно заинтересован в своей работе. Я остался только на пять минут. Я знал, что у него есть ряд назначенных встреч. Он спросил, хочу ли я занять должность, и я сказал ему, что у меня хорошая спокойная работа. Я думаю, что шестнадцати лет высокой политики достаточно для пожилого человека. Он ответил, что для него и один год был слишком большим. Он сказал это с легкостью, у него хорошее чувство юмора.

"Ему оно понадобится", - высказался Ланни. - "Я буду ждать его вызова".

- Я думаю, что он запомнит это, но, конечно, его мысли все время находятся в осаде. Если он не вызовет через неделю или две, я напомню ему.

- Скажите, что вы рассказали ему обо мне.

- В основном о ваших отношениях со старым Боссом. (Привычка глубоко укоренившаяся в сознании "решателя", не называть имена по телефону.) - Он слышал о ваших показаниях за границей, так что я получил хорошее начало. Я рассказал ему о вашей Программе, и он пообещал послушать ее. Сделайте следующую передачу получше!"

Ланни поблагодарил своего старого друга, а затем рассказал о сеансе. Он знал, что Олстон не воспринимал такие вещи всерьез, но это его позабавит. Старый друг сказал: "Если губернатор придет снова, скажи ему, что он нам нужен".

Ланни ответил: "Я спрошу его, нужны ли ему вы. Может быть, это даст ответ, который убедит вас!

Прошло несколько дней. Наступил неизбежный четверг, и выступать должен был доктор Гаудсмит. Он возглавил исследования в Брукхейвенской национальной лаборатории на полпути на Лонг-Айленд. И все, что ему нужно было сделать, это сесть на поезд, который доставил его под Ист-Ривер через скалистый фундамент острова Манхэттен до станции Пенсильвания. Он пересядет на поезд, который шел под широкой рекой Гудзон до Джерси. Как удивились бы индейцы, которые получили за Манхэттен товары на сумму в двадцать четыре доллара, а также голландские приобретатели, если бы кто-нибудь сказал им, по какому маршруту десятое поколение их потомков будет путешествовать из Лонг-Айленда на запад и юг! Некоторые из предков Гаудсмита могли быть среди них, потому что он был голландцем.

Общительный человек, полный юмора и анекдотов, он сказал своим друзьям из Программы мира, что он был голландцем, голландцем еврейской веры, так как он вырос в религиозной семье. За двадцать с лишним лет, проведенных в Америке, он обнаружил, что евреев иногда считают чем-то особенными. В Вашингтоне случайно взглянул на своё досье, когда его рассматривали на пост главы миссии Алсос. Там очень тактично было заявлено, что "кандидат имеет ценные качества и может стать источником неприятностей". В глазах ученого джентльмена появился блеск, когда он сказал эти последние слова.

Тем не менее, теперь вся вода утекла. Миссия была выполнена, и доктор писал об этом книгу. Этим вечером, по его словам, он ограничится темой о мире во всем мире и опасности позволить Германии стать яблоком раздора между Востоком и Западом. Ланни представит его, рассказав об их общих приключениях в миссии Алсос. Все были удивлены рассказом о том, как Ланни пленил этого пожилого великого деятеля нацистской науки Ленарда, а также о том, как американский искусствовед стал BЭrgermeisterstellvertreter города Урах в Швабских Альпах. Также была рассказана история с Урфельдом на Вальхензее и, как они захватили великого профессора Гейзенберга и избежали захвата шестисот солдат СС.

"Можно сказать, что я веду слегка язвительную переписку с этим уважаемым коллегой", - отметил Гаудсмит. - "Он вернулся в Германию и успел пересмотреть свою историю. Теперь он решил, что немецкие физики знали, как сделать бомбу, и только недостаток технических средств не позволил им добиться результата. Он также утверждает, что они четко понимали разницу между бомбой и атомным реактором. Я должен заявить, что он ошибается, потому что я проверил его собственные записи и корреспонденцию, и я знаю, что его правительство предоставило ему все, что он запрашивал, но их ученые не поняли проблемы с бомбой. Они лишь немного продвинулись к созданию реактора на цепной урановой реакции. Теперь они признают, что считают эту задачу настолько сложной, что их американские и британские коллеги не могли даже рискнуть начать ее во время войны".

Ланни упомянул это во время передачи, и выдающийся физик указал на современную науку как на образец для остального мира в преимуществах сотрудничества и взаимопомощи. Прогресс был достигнут учеными не потому, что они были лучше, чем другие люди. Напротив, они обладали всеми недостатками простых людей и представляли широкий спектр политических взглядов, темпераментов, интересов и культур. Но каждый знал, что успех его работы сильно зависел от работы, проделанной его коллегами в других местах. Каждый знал, что объединение знаний является необходимостью, и такое положение дел должно служить примером для остального мира. - "Если бы каждый из нас мог понять, как судьба всех других людей влияет на его собственную жизнь, то мог бы быть реалистичный подход к проблеме постоянного мира во всем мире. Этот социальный урок, столь же важный, как и любой другой, какой ученые смогли бы когда-нибудь дать".

III

Прошло время, и мистер Ланнинг Прескотт Бэдд был вызван к телефону. Голос сказал: "Это секретарь президента. Не могли бы вы быть в Белом доме на ужине завтра в семь часов?" Ланни ответил: "С удовольствием", а голос добавил: "Неофициально". Ланни попросил: "Я был бы признателен, если бы вы устроили мне номер в гостинице". Ответ был: "Вы будете гостем в Белом доме всю ночь".

Он рассказал об этом Лорел, и она решила поехать вместе с ним на машине. "Когда-нибудь я бы хотела встретиться с Трумэном", - сказала она. - "Мне он нравится, потому что он честен".

"И потому что он не ходит с важным, напыщенным видом", - добавил Ланни. - "Хотел бы я взять тебя на этот раз, но это его вечеринка".

Он позвонил в отель Mayflower, попросил управляющего и объяснил свою ситуацию. Он не мог попросить Белый дом устроить свою жену в отеле, потому что, похоже, он намекал бы на то, чтобы его жену следует пригласить в Белый дом. Управляющий сказал: "Конечно, мистер Бэдд. У нас будет комната для нее". В Вашингтоне все, что вам нужно было сделать, это произнести волшебные слова "Белый дом", и они раскатали бы красную дорожку для ваших ног.

Пара выехала рано утром с запасом на спущенные шины. Хайвей I был таким же многолюдным, как в военное время. Товары все еще шли в Европу и в остальной мир. Люди дома требовали всего того, без чего они были в течение четырех или пяти лет, и удивлялись, почему они не могут получить этого всего сразу. Это был маршрут, по которому товары перемещались из Новой Англии, Нью-Йорка и Пенсильвании на юг.

Наступила полная весна. Фруктовые деревья были одеты в свои свадебные наряды, а другие - в ярко-зеленые. Приятная шестичасовая поездка, и время для мужа и жены, чтобы обсудить детали растущего предприятия, которое они взвалили на свои плечи. Они пообедали в Балтиморе, и когда они достигли места назначения, они поехали в Национальную галерею и провели там остаток дня. Ланни был известен кураторам как искусствовед. "Рад встретиться с вами, мистер Бэдд", - и они взяли пару в свои хранилища, где они хранили бесценные сокровища, которые пара помогла спасти в Германии.

Памятники были очень обеспокоены, потому что некоторые из них заверили кураторов немецких музеев, что ничего не будет взято из страны. Но правительство тихо решило, что сокровища из музея Кайзера Фридриха, найденные в шахте Меркерса в Тюрингии, не следует возвращать в Берлин, пока точно не станет известно, что они будут оставлены немцам, а не будут захвачены русскими. Это было то, о чём можно было только шептать. Тем временем, работы, которые были повреждены сыростью и солью, реставрировались, и были планы позволить американскому народу увидеть некоторые из этих сокровищ под охраной Армии.

Ровно без пяти минут семь такси свернуло в подъездную аллею Белого дома и остановилось у сторожевой будки за воротами. Пассажир назвал свое имя молодому морскому офицеру, который сказал: "Проезжайте", и они подъехали к фасаду этого исторического здания, которое, хотя Ланни этого не знал, находилось в опасном состоянии из-за поражения термитами и грибками. Очень скоро его обитателям придется перебраться через улицу, а страна потратит несколько миллионов долларов, чтобы не дать рухнуть своему национальному достоянию. Сегодня вечером этот дом был ярко освещен и выглядел достойно и элегантно. Что характерно не только для зданий, но и для империй непосредственно перед их падением.

Перед дверью двое сотрудников спецслужб осмотрели посетителя, не останавливая его. Но Ланни остановился, потому что он видел одного из них в Ялте, очень далеко. В просторном вестибюле его принял секретарь, а пожилой негр взял у него шляпу и сумку. В приемной он подождал минуту или две, вежливо похвалив секретарю приятную погоду. Затем его привели в столовую. В дверях стоял широко улыбающийся хозяин.

Он был человеком среднего роста, возможно, чуть меньше. Коренастый, настороженный и быстрый в своей манере и речи. Он был гладко выбрит и в очках. Он был безукоризненно изящен в своей одежде. Серый костюм, серо-белый полосатый галстук в тон и угол белого платка, торчащий из нагрудного кармана. Его волосы соответствовали его костюму и были аккуратно подстрижены. Его голос звучал слегка гнусаво, что было типично для Среднего Запада. Он был фермером и хвастался тем, что никому не должен. Его рукопожатие было крепким, и Ланни старался не сильно сжимать ему руку, зная, то бедняга в течение дня должен был пожать руку сотне людей. Он встречал всех, кто хотел его видеть.

Это была небольшая столовая, и стол был накрыт на пять человек. Вошла первая леди, тихая, но с настороженными глазами, которые видели все. Давным-давно она ждала своего молодого Гарри, пока он во Франции командовал артиллерийской батареей в Первой мировой войне. Когда он вернулся домой, она отвезла его в Канзас-Сити, потому что она не хотела жить на ферме. Это была не ее вина и не его вина, что их галантерейный бизнес потерпел неудачу во время депрессии, которая разразилась так скоро после войны. Ланни подумал, что это хорошо, потому что Гарри Трумэну, возможно, придется столкнуться с еще одной и более тяжелой депрессией, прежде чем он справится со своей нынешней работой. А простые люди могут быть рады, что он узнал как чувствуется депрессию из первых рук. Он упорно отказывался пройти через банкротство и провел много лет, пытаясь погасить свои долги.

Первую леди звали Бесс, а дочерью дома была Маргарет. Она была правильно воспитанной девушкой, которая делала карьеру в качестве концертной певицы, доставляя удовольствие публике и не искушенным критикам. Мать и дочь были прихожанками епископальной церкви, а отец был баптистом. Все они были набожными и ходили попеременно в одну церковь, а затем в другую. Как семья, они были такими американцами, каких только поискать. Гарри был масоном 33-й степени и членом Благородного Ордена Мистического Храма(благотворительного общества, основанного в США в 1872 году), национальным гвардейцем и легионером. Он любил бифштексы. Он мог, как говорится, "взять свой бурбон или оставить его в покое". Он любил играть в покер с низкими ставками, типа "бейсбол" или "плевок в океан".

И как все это поможет ему справиться с проблемами, стоящими перед современным миром? Над этим изящный с беспокойством размышлял сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Дорожный надзиратель округа Джексон, окружной судья, новичок сенатор и вынужденный кандидат в вице-президенты - эти вещи могли человеку понять Америку и американцев, но едва ли были достаточной подготовкой, чтобы справиться с осложнениями европейской дипломатии, вековыми междоусобицами и страхами, среди которых был воспитан Ланни. Не говоря уже о Японии и Корее, Маньчжурии, Китае и Ост-Индии, Иране и Ираке, Турции и Палестине, Аравии, Египте и Триполи! Гарри Трумэн должен был приложить все усилия и просить молиться своих христианских земляков.

Другим гостем был друг Маргарет, студент университета Виржинии. Можно видеть, что он был в восторге от компании, в которой он был, и он говорил только тогда, когда его спрашивали, и слушал обоими ушами. Ужин был самым простым. Томатный суп, ростбиф с картофелем и парой других овощей, зеленый салат и мороженое. Такой ужин они имели бы в Индепенденсе, штат Миссури, если бы их галантерейный бизнес не потерпел неудачу. В этом случае Гарри Трумэн никогда бы не поселился в Белом доме.

Нет ничего хуже, чем говорить о себе на ужине. Ланни не раз пытался остановиться, но они читали о нем и хотели услышать его историю. Желание президента была приказом. Он хотел знать, как можно стать агентом президента. "Я мог бы захотеть одного или двух для себя", - сказал этот простой, прямой человек! Искушённый человек знал бы, как извлечь информацию, делая вид, что знает все это. Но не этот бывший пахарь, бывший дорожный надзиратель. У него никогда не было секретного агента, и если он когда-либо слышал о нем, то это должно было быть в какой-нибудь загадочной истории или фильме.

Ланни рассказал, как он родился и вырос в Европе и жил среди дипломатов, оружейных магнатов и генералов. Играл в теннис с двумя королями и многими принцами, и слушал "конфиденциальные" разговоры с самого раннего детства. В четырнадцать лет он стал помощником по чрезвычайным ситуациям своего отца, а в девятнадцать - секретарем мирной конференции. Когда он увидел ужас фашизма, ползущего по Европе, он сделал вид, что перерастает свой юношеский радикализм, это считалось вполне обыденным явлением для всех его высокопоставленных друзей,. Он стал попутчиком-фашистом и наблюдал за прогрессом этого злого вероучения. Он совершал опасные поездки в Германию для президента, иногда оставаясь там на несколько месяцев, он выполнял секретную работу в Испании, Италии, Австрии и в завоеванной Франции, он ездил по всей Северной Африке и провел пару часов в Кремле со Сталиным.

Он рассказал об этих приключений. И когда президент не просил больше, то Маргарет это сделала. Она отметила: "Мы слушали вашу программу, мистер Бэдд. Теперь мы будем среди вашей аудитории".

Он ответил: -"Вы можете сделать больше, чем это. Придите и спойте для нас, и это будет нашей удачей". Она обещала рассмотреть это.

Хозяин отвел своего гостя в красивую овальную комнату, в свой кабинет. Ночь была теплой, и они сидели у открытого окна. Ланни подвергся перекрестному допросу, который длился три или четыре часа. Ничто не мешало им. Должно быть, президент так приказал. Это было одно из самых приятных переживаний в жизни посетителя, потому что он волновался и боялся за этого нового человека, столь явно неподготовленного к его непосильной задаче. Трумэн был откровенен в выражении своего смятения, и он сделал много ошибок. Среди своих старых приятелей в Миссури он нашел плохих советников, и когда он принимал собственные решения, он обнаружил импульсивность и болезненную нехватку знаний.

Но он хотел учиться. Он не собирался навсегда оставаться чьим-то мальчиком на побегушках! Он сказал это достаточно открыто. - "Мистер Бэдд, я взял на себя обязательство проводить политику Рузвельта, и я желаю этого от всего сердца. Но события развиваются очень быстро в наши дни. Мы, кажется, переходим в новую эру, и на то, что Рузвельт сделал бы сейчас, у всех его друзей будут разные мнения. Меня обвиняют, потому что я не могу работать с людьми, которых он выбрал. Но он знал этих людей и мог управлять ими. Я их не знаю, и все они хотят управлять мною. Если они могли бы собраться вместе, это могло бы мне помочь. Но они идут разными дорогами и ссорятся между собой".

"Да, господин президент", - ответил бывший агент президента, - "я это заметил. Лучший из них, Гарри Гопкинс, умер".

- Он оказал мне большую услугу, отправившись в Москву. Сталин считал его честным человеком, как он говорил. И, по-видимому, доверял ему. Но, похоже, что он не доверяет мне.

"Сталин не раскрывает свои карты", - прокомментировал Ланни, - "и то, что он имеет в виду, можно узнать лучше из того, что он делает, чем из того, что он говорит. Губернатор был сильно обеспокоен, потому что их соглашения не выполнялись".

Трумэн хотел знать об этом. Он расспрашивал своего гостя о каждом слове, которое его предшественник произнес на эту тему. Насколько уверен мистер Бэдд в своих воспоминаниях? Ланни сказал, что в ту же ночь он делал заметки обо всем важном. Так ему было приказано. Он принес с собой записи, и для Трумэна они были чем-то вроде священного писания. Он изучил их, и Ланни расшифровал каждое набросанное слово. Там были условные обозначения, и одно слово могло означать предложение.

Чего на самом деле хотели коммунисты? Как далеко они хотели пойти? Это было все равно, что пытаться понять менталитет странных существ, внезапно высадившихся на земле с другой планеты. Все ли они слепые фанатики и эгоисты, или среди них были разумные люди? Ланни ответил, что некоторые были, но многие были убиты. Литвинов был человеком, который понимал Запад и как с ним ладить, но он был уволен, и его имя редко слышали.

- Вы должны понимать, что для них капитализм - это форма разложения ума и духа, и они защищают себя от него так же, как вы защищаете себя от чумы или от какой-то религиозной идеи, которую вы считаете нечестивой. Все их чиновники находятся под наблюдением и за ними шпионят. И если они слишком вежливы с иностранцами, если они излишне общаются с иностранцами, их отзывают. Вы видите этого молодого человека Громыко, который вышел из Совета Безопасности, и вы считаете его мрачным и непримиримым. Но мне говорили, что прежде ему нравилось прогуливаться по Пятой авеню, останавливаться и смотреть на выставленные товары. Если он продолжит эту практику, вы увидите, как он вернется домой, и его место займет кто-то менее подверженный буржуазным искушениям.

Разговор Ланни со Сталиным. Трумэн хотел знать все о нём. Ланни сказал, что он сделал об этом официальный отчет, и он находится в файлах Рузвельта, но отчёт устарел. Там было то, во что советские лидеры хотели, чтобы Рузвельт поверил четыре года назад, когда немцы были близко к Москве, и большая часть правительства бежала в Куйбышев. Что Ланни собирался сказать Сталину год назад? И скажет ли он то же самое сегодня? Очевидно, Трумэн обдумывал идею просить бывшего агент президента снова взять на себя эту роль. Но Ланни не дал намек на то, что он думал об этом.

Он ответил на каждый вопрос так ясно, как мог. - "Вы должны понимать коммунистическую доктрину, господин президент, а также у вас должно быть некоторое представление о фракциях, которые существуют внутри партии. У них есть любимое слово, 'монолит'. Они хотят, чтобы вы верили, что их партия абсолютно монолитна. Но я подозреваю, что в Политбюро есть свои фракции, и они спорят о том, чему учил Маркс и что бы сделал Ленин. У самого Ленина была определенная цель, но он был оппортунистом, когда дело доходило до тактики. Вот некоторые цитаты, которые я использую, когда вступаю в дискуссии с товарищами. Одна из них от Ленина в 1905 году, времени первой революции: 'Кто бы ни пытался достичь социализма любым другим путем, чем путь политической демократии, неизбежно придет к самым абсурдным и реакционным результатам, как политическим, так и экономическим'. Большинство коммунистов выглядят озадаченными, когда я читаю им это".

- Как перед лицом такого заявления, русские могут думать, что они являются последователями Ленина?

- Они делают то, что сделали многие религиозные секты, они придают словам иной смысл. Они называют свой режим 'демократическим', потому что он должен служить интересам пролетариата. Но они не предоставляют пролетариату право решить, каковы его интересы.

- Я полагаю, что люди цитируют отрывки, которые им подходят, так же, как они делают с Писанием.

- Точно. Сто людей читают о Ленине по-разному. И то же самое с Марксом. Я спорил с русскими марксистами, но никогда не встречал того, кто знал, что Маркс признавал, что англосаксонские страны могут достичь социалистической цели без насильственного свержения их правительств.

- Действительно ли Маркс сказал это?

- Это еще одна цитата, которую я запомнил. Он сказал: 'Мы не отрицаем, что есть такие страны, как Англия и Америка, и, я мог бы добавить, даже Голландию, где рабочий может достичь своей цели мирными средствами'.

"Хотелось бы, чтобы у меня были эти тексты, когда я был в Потсдаме", - саркастически заметил президент.

VII

Из этого длинного разговора Ланни Бэдд понял, что этот человек хотел знать факты и не собирался быть навсегда обманутым. Никогда еще гостю никто не устраивал такой допрос, даже Ф.Д.Р. Тот был человеком с разными настроениями, мог бы отвлечься и шутить и рассказывать истории. Но этот был целеустремленным человеком, решившим улучшить свои знания о мировых проблемах. Он хотел знать всё, что знал Ланни, не только о России, но и о Европе в целом, об её основных странах и их лидерах, а также об экономических условиях и состоянии ума их народов.

Германия, прежде всего, это проблема испытания способностей любого государственного деятеля. Как могут гордые люди, побеждённые и вбитые в землю, соблазниться или искусится принять философию своих завоевателей и стать демократическими и миролюбивыми? У Ланни была полная возможность изложить свою и Монка идею о том, что гигантская сталелитейная и угольная промышленность Рура, в течение столетия являвшаяся яблоком раздора между Германией и Францией, должна была быть поставлена под международный контроль и работать на равную выгоду всех народов Европы. Гарри Трумэн не сказал: "Но это был бы Социализм!" Он сказал: "Как это будет работать, мистер Бэдд?" И он слушал, пока Ланни рассказывал, что у нас есть почтовая служба, лесная служба и атомная комиссия, которая предоставляет равные услуги всем американцам, и никто не считает их угрозой свободе. Было много международных комиссий, и их должно было быть гораздо больше, если бы страны сотрудничали в поддержании мира.

Посетитель понятия не имел, как много или как мало этот человек из народа узнал о социалистическом движении, его идеях или его истории. Вполне возможно, что он никогда не разговаривал с социалистом и понятия не имел, что меры, которые он сам защищал, представляют собой серию шагов к коллективистскому обществу. Ланни избегал темы процветающей Америки. Пусть подождет до следующего спада! Он говорил о Европе, которая была в упадке, чтобы положить конец всем спадам. Просвещенные рабочие Европы знали, кто финансировал нацизм и фашизм, и кто будет финансировать возрождение этого адского вероучения, если бы у них будет такой шанс. Крупные промышленные силы, картели, были врагом номер один демократии на этом старом континенте, и социал-демократы были единственной группой, которая имела политическое образование и моральную силу, чтобы осуществить такое изменение и заставить его придерживаться.

Ланни знал, что сказал его старый Босс в ответ на это заявление, и он не удивился, когда новый Босс сказал то же самое. "Предположим, что я должен был приказать Армии выполнить такую программу, мистер Бэдд, и вы думаете, что американская общественность поддержит меня, или что Конгресс выделит мне средства? Перейдя к таким действиям, будет ли Демократическая партия в состоянии провести выборы в ноябре следующего года?

"Вы находитесь в лучшем положении, чтобы ответить на это, чем я", - сказал другой. - "Я могу только предупредить вас, что возврат старых владельцев в Европе означает новую войну. Кроме того, я должен сказать, что это означает, в конечном итоге, переход Европы на сторону коммунистов. Это дает им все аргументы. Они говорят рабочим - 'Видите, Америка означает капитализм. И ничто иное. Американцам все равно, какие у вас права или ваши интересы'. И поверьте мне, коммунисты знают, как это сказать, они - лучшие пропагандисты мира, потому что они сосредоточены на этом, у них нет сомнений или угрызений совести, и в их идеях нет оттенков. Всё либо белое, либо черное. Они упростили классовую борьбу, чтобы каждый ребенок мог понять ее, и они следят за тем, чтобы это понимал каждый ребенок. Уверяю вас, мистер Трумэн, вы должны выбирать между Социалистической Европой и Коммунистической Европой, и я думаю, что то же самое это относится и к Азии. Если мы попытаемся навязать 'частное предпринимательство', нам придется делать это военной силой, и делать это снова и снова, подавляя одну попытку революции за другой. Вы должны спросить себя, как долго наш Конгресс будет поддержать такую программу".

VIII

Ланни говорили, что Гарри Трумэн - импульсивный человек. Его враги, которые прервали с ним "медовый месяц", так и сказали, и это признали некоторые из его друзей. Таким образом, посетитель не удивился, когда в середине вечера его хозяин вдруг спросил: "Не хотели бы вы поехать и поговорить со Сталиным?"

Ланни не был импульсивным, но хорошо подготовленным. Он сразу сказал: "Если вы спросите, что я хотел бы, господин президент, то я отвечу, что я устал от путешествий, и что я нашел работу дома, которая меня очень интересует. Но если вы скажете, что вы хотите, чтобы я поехал, то тогда, конечно, я не могу сказать "нет".

- Как вы думаете, каким будет отношение Сталина к такому предложению?

- Когда я разговаривал с ним четыре года назад, он пригласил меня приехать снова, и мне показалось, что он был искренен. Когда я увидел его в Ялте, чуть больше года назад, он спросил меня, почему я не приехал. Поэтому у меня есть основания полагать, что он примет меня. Я подам заявление или вы?

- Я бы предпочел, чтобы это сделали вы, потому что я хотел бы, чтобы это было строго между нами. Вы поедите туда для меня и доложите об этом мне и ничего не будете говорить об этом кому-либо еще, если я не уполномочу вас.

- С этой частью все в порядке. Так я имел дело с губернатором в течение восьми лет. Вы дадите мне письмо Сталину?

- Конечно. Я скажу, что вы мой друг, и попрошу его принять вас как своего друга. Я не мог бы дать вам никакого определенного предложения. Я просто хотел бы, чтобы вы говорили с ним так же, как вы говорили со мной. Скажите ему о моих трудностях, как я их объяснил, объясните ему Америку. Возможно, он не всегда получает правду.

- Я не сомневаюсь, что это так.

- Тогда очень хорошо. Поговорите с ним по душам, если он позволит вам, и посмотрите, не можете ли вы выработать какие-либо предложения относительно того, как остановить растущую враждебность между нашими двумя странами.

"Все, что я могу ответить", - сказал Ланни, - "то, если вы дадите мне такое поручение, то я сделаю все возможное".

Президент, сказав, что он не может сделать однозначного предложения, продолжил предлагать возможные предложения и пригласил сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт сделать то же самое. Возможно ли, что Сталин удовольствовался бы развитием коммунистического общества в тех обширных частях мира, которые он теперь контролировал, и позволил бы народам остального мира свободно выбирать, такую форму правления и экономическую систему, какую они пожелают?

Ланни ответил: "Должен ли я сказать вам, что Сталин ответит на это предложение? Он скажет, что капитализм не оставляет людям свободу делать такой выбор. Он укажет, что реакционное греческое правительство довольно свободно убивает коммунистов. И это правда, и что я ему отвечу?"

- Скажите ему, что мы могли бы разработать совместные планы проведения плебисцита в каждой стране, и обе стороны соглашаются принять демократическое решение.

Ланни не мог сдержать улыбку. - "Возможно, вам будет трудно убедить правительство Греции принять эту программу".

"Они хотят от нас денег", - сказал Трумэн; - "и мы должны указать условия, на которых мы готовы их дать".

Еще более сложной была проблема атомной бомбы, которая висела над головой Tovarish Molotov. Американское правительство предложило так называемый План Баруха, согласно которому все правительства согласились бы подчиниться международной инспекции в качестве предварительного условия уничтожения американского хранилища атомных бомб. Очевидно, что это было бы плохо для любой страны, которая лелеяла идеи когда-либо снова взяться за оружие. Но какой вред это может принести стране, которая искренне и честно отказалась от мысли о применении военной силы?

Гарри Трумэн спросил об этом, и Ланни Бэдд ответил: "Вы имеете дело с самой подозрительной и недоверчивой группой людей в мире. Все, что я могу сказать, я буду обсуждать это с их лидером и предоставлю вам точный отчет о том, что он скажет. Должен ли я обратиться к российскому послу и организовать мое обращение к Сталину?"

Президент сказал: "Это может вызвать утечку в Вашингтоне. Почему бы не попытаться отправить телеграмму непосредственно Сталину? Напомните ему о его предыдущем приглашении и скажите, что вы готовы приехать сейчас, если он примет вас. Попросите его ответить через Western Union, подождите и посмотрите, что получится".

"Хорошо", - сказал агент президента, уже не "бывший".

Ланни провел ночь в уединенном великолепии одной из просторных спален Белого дома. Он был волен вообразить, сколько королей и принцев, государственных деятелей и других великих мира сего предшествовало ему. Но никакие призраки его не преследовали, и он пролежал час или два, вспоминая полученные инструкции. Когда он проснулся и оделся, то спустился вниз и позавтракал в одиночестве. Президент, он читал, вставал с петухами и был в своём офисе давно. У Ланни было имя секретаря, с которым он должен был поддерживать связь, и теперь он попросил такси и отправился в ближайший телеграф.

Он написал послание маршалу Иосифу Сталину, Кремль, Москва, напомнив ему об их предыдущих встречах и сказав, что у него было интересное сообщение, и что он был бы рад приехать, если это приглашение все еще остается в силе. Девушка, которая приняла это сообщение, смотрела на этого статного джентльмена с нескрываемым любопытством. Он подумал, считает ли она своим долгом сообщать о нём Ф.Б.Р. или, возможно, Комитету палаты представителей по антиамериканской деятельности. Он заплатил за своё сообщение, пошел в отель, где остановилась его жена, зарегистрировался и перерегистрировал ее: на "Мистер и миссис". Он сказал ей, что его снова поставили в положение не говорить о том, что он делает.

Путешествующая пара развлекалась в Вашингтоне. Они навестили миссис Перл Места и выслушали мнение этой хорошо информированной леди о не очень хороших перспективах Демократической партии на предстоящих выборах в Конгресс. Лорел побывала у жены сенатора, с которой она познакомилась, и услышала больше тех же новостей. Оказалось, что после войны люди не находили вещи такими, какими они их хотели, и всегда настаивали на переменах. Все сторонники президента приносили извинения за его промахи.

Каждый день сторонники мира звонили в Эджмир, шт. Нью Джерси, слушали новости и получали инструкции. Вторым днем был четверг, и, поскольку теперь в их сети была радиостанция в Вашингтоне, нью-йоркская радиостанция организовала трансляцию Ланни оттуда, где он находился. Он рассказал о секретах, которые он нашёл файлах гестапо, и эта история понравилась всем. Потом пара слушала, пока Джон Хейнс Холмс в Нью-Йорке красноречиво и трогательно заявлял о своей вере в то, что никакое политическое или экономическое движение, каким бы разумным оно ни было, не может принести человечеству постоянного блага, если оно не признает духовную и нравственную природу человека и в своем сердце не обратится к этим силам. Он говорил о Ганди и о том, чему этот болезненный святой должен был научить уверенных в себе американцев.

На следующее утро раздался телефонный звонок из русского посольства. Посол мистер Новиков хотел знать, не окажет ли мистер Бэдд ему честь позвонить. Мистер Бэдд оказал, и ему сообщили, что посол получил указания от своего правительства предоставить мистеру Бэдду визу для въезда в Советский Союз и сообщить им, по какому маршруту он предпочитает путешествовать. Мистер Бэдд ответил, что полетит через Англию и Швецию. Ему сказали, что если он сообщит русскому посольству в Стокгольме, когда он рассчитывает добраться до этого города, там будут приняты меры, чтобы доставить его в Москву. Он мог догадаться, что вежливого мистера Новикова может быть одолевало любопытство по поводу этой поездки. Но если его собственное правительство не посчитало нужным сообщить ему, то это не было делом Ланни.

Агент президента позвонил секретарю Белого дома, и ему сказали, что нужно идти в Государственный департамент, который теперь поселился в его необычном новом доме в так называемом "Foggy Bottom" (туманном дне) Вашингтона. Его паспорт был подготовлен в рекордно короткие сроки, и он отвез его в русское посольство. Там на нём проставили визу. Он должен был вылететь на следующее утро из аэропорта Ла-Гвардия на американском коммерческом самолете, его проезд оплачивал Белый дом. Из Англии он будет летать на британском коммерческом самолете. С этого момента он будет гостем бывшего секретаря большевиков. (Это слово означало большинство, но не большинство русских, а только делегатов на революционной партийной конференции, состоявшейся в начале века.)

Он вернулся в отель и собрал свои вещи и вещи своей жены. Из Белого дома пришел посыльный и принес письмо Сталину, которое президент Трумэн обещал написать. Итак, все было готово, и когда Лорел пришла с прогулки, они пообедали, а затем сели в машину. Тайная дипломатия и супружество не сочетаются друг с другом, потому что он не мог обсуждать свои планы. И это оставило пробел в их разговоре.

Он рассказал ей о том парне от сохи, который поднялся так высоко. Другие делали это в прошлом. Он был честен и честно за год приобрёл множество врагов. То, что он не знал о многих вещах, было неудачно, но на самом деле имело значение то, что он сказал, что он не знал, и был полон решимости не оставаться таковым. Он был демократом, как в буквальном смысле этого слова, так и в партийном. Он верил в простых людей, любил их, доверял им и хотел служить им. Он был солдатом и ненавидел войну. И это тоже было в американской традиции. Было много солдат-президентов, и все они жаждали мира.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Но твердо мир держи в своей деснице⁷³

ДОМА в Эджмире Ланни рассказал, что мог, своим друзьям. Джеральд де Гроот продолжит делать объявления на радио. Возрожденный агент президента большую часть ночи читал и отвечал на почту, а рано утром повез жену через Нью-Йорк на аэродром. Она отвезет машину обратно. Прогнозы погоды были благоприятными, как и это время года. Он пообещал телеграфировать ей из Лондона и сделал вид, что не заметил, когда она вытерла слезы. Это был тот же холодный северный маршрут, где он почти потерял свою жизнь.

Большая серебряная птица поднялась в небо, и он устроился прочитать все имеющиеся газеты и журналы. Полеты стали обычным явлением. Один участок моря и облаков выглядел точно так же, как и следующий, а цивилизованный человек хотел знать, что было сказано в Конгрессе и в парламенте, и что Джимми Бирнс смог достичь на встрече министров иностранных дел Большой четверки в Париже. В назначенное время они приземлились в огромном аэропорту в Ньюфаундленде, который Ланни видел на разных этапах его роста на протяжении всей войны. Тогда большие самолеты тысячами летели на восток, и гораздо меньше возвращалось!

Они снова полетели. На этот раз светило солнце, и ветер был легок. Они летели прямо в Шотландию, не останавливаясь ни в Исландии, ни в Гренландии, как делали это в плохую погоду. В приморском городе Прествик был построен еще один из этих крупных аэропортов. В отличие от большинства продуктов войны, аэропорты могут быть использованы в мирное время. Поскольку его самолет в Стокгольм не вылетит до следующего дня, он позвонил в Уикторп и попросил отправить Фрэнсис в его отель. Ирма была крайне возбуждена, потому что он телеграфировал, что хочет забрать ребенка с собой в Штаты.

Его довезли самолётом в Лондон, и там он связался со Скрабби, который только что уволился из Королевских ВВС. У них будет другая вечеринка, и это будет случай, когда трое не будут толпой. Он обнаружил, что их дружба продвигалась нормально, и, конечно, оба молодых людей были восхищены идеей возвращения в Америку. Когда Фрэнсис осталась наедине со своим отцом, она спросила: "Ты не думаешь, что он прекрасный человек?" Он сказал ей, что лучше никого не знает, и добавил: "Не влюбляйся слишком сильно". Она пообещала не делать этого, но сказала ему: "Я думаю, что это довольно приятно иметь такую идею".

Трое пошли прогуляться в Гайд-парк, чтобы посмотреть на тюльпаны и другие приятные достопримечательности. "О, если б в Англии в апреле очутиться!" - Так, тоскующий по дому поэт написал из Италии и продолжил: "А за апрелем наступает май, для ласточек и белогрудок - рай!" Здесь были многие виды птиц, которые наслаждались солнцем вместе с элегантными дамами и джентльменами, гулявшими или катавшимися на лошадях. Война длилась почти год, и за это время не упало ни одной бомбы. Все существа были рады оставаться живыми, и Скрабби, наблюдая за ласточками, сказал, что он вполне доволен предоставить им небо. Больше не надо мчаться стрелой и атаковать, а гулять по ровной гравийной дорожке с девушкой по своему выбору.

Много путешествовавший тайный агент снова отправился на северо-восток через Северное море и крошечные плоские фермы Дании. В прошлый раз, когда он совершил такую поездку, маршрут был окольным и совершенно секретным, но теперь это был еще один развоз молока (обычное задание военного лётчика в период 2-й мировой войны; вылет с небольшим риском). Они прибыли в красивый чистый город с маленькими островками и большими мостами и спустились на отдых. В прошлый раз Ланни собирался встретиться с Гитлером, и на этот раз это был другой диктатор. От всего сердца он надеялся, чтобы различий было больше, чем сходства.

Теперь ему нужно только пойти в Гранд-отель и оттуда позвонить в русское посольство и объявить о своем прибытии. Прошло не более получаса, прежде чем атташе принес необходимые документы и информацию о том, что его самолет вылетит на следующее утро. Из крайнего почтения, с которым он обращался, он мог догадаться, что у этого посольства была информация относительно причины его поездки. Ланни провел вечер с Эриком Эриксоном, шведско-американским нефтяником, который был секретным агентом Управления стратегических служб.

Еще раз в воздух, на этот раз в российском правительственном самолете. Другие здесь не летали. Пассажиры, которых была дюжина, должны были догадаться, что он был американцем по его одежде и сумкам. Они вежливо поклонились, но никто не предложил поболтать. Он прочитал последний выпуск Journal of Parapsychology доктора Райна, который, он был уверен, что им не разрешат одобрить.

Видимо, пилотам самолета было все равно, сколько жителей Стокгольма или сколько Балтийского моря увидят пассажиры. Но когда они приблизились к русскому побережью, все окна были накрыты какими-то фанерными щитами, и они остались там. Уинстон Черчилль говорил о железном занавесе, и теперь Ланни обнаружил, что есть и фанерные занавесы.

Когда самолет через пару часов сел, и половина пассажиров сошла, он мог догадаться, что это был Ленинград, но ему никто ничего не сказал, а он не спросил. Другие пассажиры поднялись на борт, с любопытством посмотрели на него и поклонились, но оставили место рядом с ним пустым. Самолет снова поднялся, и он мог догадаться, что Москва будет следующей. Некоторое время он читал, потом немного подумал, вспоминая то, что хотел сказать боссу Советского Союза. Возможность, которую имели немногие иностранцы, а ещё меньше - такую возможность дважды.

Был ли Сталин действительно боссом? Он решительно отрицал это, но мало кто обратил внимание на это отрицание. Можно было прочитать, что его власть все еще была велика как никогда. В других местах можно было прочитать, что он стар и устал и оставил все решения на Политбюро. Ланни не мог рассчитывать на разговор с Политбюро и должен был предположить, что то, что он скажет Сталину, будет иметь значение.

Он мог представить огромные безлесные пространства этой части России спустя год после окончания самой ужасной войны. Они должны были быть зелеными от зерновых. Если бы крестьяне смогли их вспахать. Все, что видел путешественник, было длинным отсеком самолета, полным офицеров и гражданских лиц, некоторые из них болтали, некоторые дремали, а некоторые просто сидели и смотрели вперед, как будто они находили жизнь в новом мире, не отличающейся от жизни в старом.

III

Через пару часов самолет сел, и там Ланни ждал сопровождающий, молодой армейский офицер, который хорошо говорил на книжном английском. Там не было никаких таможенных формальностей или других задержек. Приезжего отвезли на машине Линкольн в гостиницу Метрополь и сказали, что его встреча с маршалом будет в девять вечера. Они подали ему одно из этих огромных русских блюд, в несколько раз больше, чем он мог съесть. Он мог только надеяться, что оставшаяся еда не будет потрачена впустую.

Капитан Брянский предложил отвезти его на любую из достопримечательностей, которую он хотел бы увидеть. Но Ланни решил пройтись пешком и размять ноги. Поскольку он знал мало русских слов, то офицер предложил выступить в качестве его переводчика, и Ланни выразил ему свою благодарность. Ему оставалось угадать, было ли это вежливостью или предосторожностью. Он знал, что русские с подозрением относятся к иностранцам, и, естественно, это заставило его относиться с подозрительностью к русским.

Прошло четыре года с тех пор, как Ланни гулял по улицам Москвы. Это было время величайшей опасности для города, когда немецкие армии были почти в пределах артиллерийского выстрела, и их наступление было неизбежным. Был большой ущерб от бомб, но теперь он в основном был ликвидирован. Все работали. Насколько эффективно, это обсуждалось по-разному, в зависимости от прессы русской или английской. Люди казались уставшими и носили старую одежду. Старая одежда показалась американскому гостю более важной, чем русским, которые уже не одно поколение жили в условиях войны или в условиях подготовки к войне, которые не так уж и отличались.

Это был великий и древний город с памятниками и историческими достопримечательностями, большинство из которых Ланни видел. Он был переполнен, как и все современные города. Люди там продолжают двигаться, несмотря на дискомфорт. Человеку, прибывшему только что из Вашингтона с его блестящими новыми мраморными зданиями и Нью-Йорка с его роскошными магазинами на Пятой авеню и элегантностью Парк-авеню, Москва казалась огромной трущобой. Но люди там работали, и все постоянно двигались.

То, что было у них в головах, было чем-то, что он не имел возможности узнать. Он пытался избавить их от возможности когда-нибудь взорвать атомную бомбу над их головами. И он мог догадаться, что если бы они знали о его усилиях, то они пожелали бы ему удачи.

Без четверти девять машина в гостиницу прибыла, и Ланни и его сопровождающего отвезли в близлежащий Кремль, ту древнюю крепость с высокими стенами, за которой древние цари скрывали себя от опасности. Перед Кремлём была огромная Красная площадь с мавзолеем Ленина рядом со стеной. Ленин победил, и поэтому он был героем, провидцем, мирским святым. Внутри стен было много зданий, и в одном из них, лишь немногие избранные знали где, у преемника Ленина была скромная квартира.

Внутри ворот машина остановилась и была обыскана солдатами с фонариками. Затем машина продолжила движение, поворачиваясь туда и сюда, и остановилась перед одним из старых зданий в полумраке. Два солдата стояли на дежурстве, и капитан сказал им несколько слов, а затем провел своего подопечного внутрь. Там была прихожая, и через открытую дверь он вошел в странную комнату овальной формы, в которой четыре года назад он имел разговор. Потолок был сводчатым, а стены обшиты белым дубом, чередуясь с поверхностями из гипса. На одном конце стоял стол с плоским верхом, стулом впереди и креслом рядом с ним. С другой стороны был стул меньшего размера, в котором сидел молодой, стройный и темный молодой человек, который служил переводчиком во время предыдущего визита Ланни. Он поднялся, но не был представлен.

Все в этой комнате было без изменения. Ланни мог даже представить, что книги на столе были одинаковыми. Было несколько телефонов, каждый из которых различался по цвету. В книжном шкафу у стены были работы Ленина и две энциклопедии: советская и немецкая Брокгауза. Рядом с входной дверью находился стеклянный ящик с посмертной маской Ленина и дедушкины часы из черного дерева. На стенах были портреты Маркса и Энгельса с тяжелыми усами дня наших прадедов. Ничего не изменилось за четыре года. Через открытую дверь Ланни заглянул в комнату с длинным столом и картами на стенах. Он мог догадаться, что это был зал заседаний, в котором планировалась защита Советского Отечества.

Капитан Брянский постучал в закрытую дверь, и через несколько секунд она открылась, и вошел хозяин. Ланни встал, чтобы поприветствовать его, думая, что он выглядел намного старше чем на четыре года. Его волосы и усы стали седыми, а лицо с пятнами было сильно покрыто морщинами. Война взяла свое у него, как и у Ф.Д.Р. Ланни прочитал, что недавно впервые художникам было разрешено представлять своего лидера седым, и это шокировало людей, которые, вероятно, думали, что он будет сохраняться вечно.

Иосиф Виссарионович Джугашвили был маленьким человеком, на десять сантиметров ниже Ланни, рост которого был метр семьдесят восемь. Он был плотно сложен, но не толстый. На нем была темно-синяя русская блуза и брюки, заправленные в сапоги⁷⁵. Голова у него была большая, а цвет лица несколько бледный. Его левая рука была слегка усохшей. Его жизнь была тяжелой. Он восемь раз сидел в тюрьме, семь раз сослан и шесть раз бежал. Он был сыном пьяницы сапожника в столице Советской Грузии в Закавказье. Его набожная мать предназначала его для духовенства и отправила его в теологическую семинарию, но он вступил в контакт с социалистическими идеями и решил изменить этот мир вместо того, чтобы ждать другого.

Он был человеком простого вкуса и без формальностей. Когда ему нравился человек, он мог быть приятным, и он оказывал все признаки симпатии сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Они пожали друг другу руки, и Сталин сказал по-английски: "Welcome, Mr. Budd." (Добро пожаловать, мистер Бэдд). Он кивнул капитану, который извинился и удалился.

Ланни вынул письмо, которое дал ему Трумэн, и передал его Сталину, который открыл его, посмотрел на него и передал переводчику. Письмо не было запечатано, поэтому Ланни знал, что в нем сказано. Мистер Ланнинг Прескотт Бэдд прибыл по просьбе президента после разговора с президентом. Он пользуется полным доверием президента и честно сообщит, что ему скажет маршал. Он не уполномочен вносить конкретные предложения, но должен был разъяснить точку зрения президента, выражающую стремление к дружбе и взаимопониманию между двумя странами.

Босс внимательно выслушал, а затем сказал что-то, что должно было означать "повторить", потому что переводчик повторил письмо во второй раз. Затем переводчик вернул письмо обратно, и Сталин положил его на стол. "Продолжайте, мистер Бэдд", - сказал он. - "Одно предложение за раз, пожалуйста". Ланни не нуждался в такой просьбе. Он не был одним из тех глупцов, которые быстро говорят минуту или две и ожидают, что переводчик расскажет обо всем в одном предложении. Он говорил медленно и осторожно, взвешивая каждое слово и ожидая, пока каждое предложение не будет переведено.

"Во-первых",- сказал он, - "я хочу, чтобы вы знали о моих отношениях с президентом Рузвельтом. Я служил ему в качестве секретного агента с 1937 года. Я выдавал себя за сочувствующего нацизму и одиннадцать раз ездил в Германию, иногда оставаясь там на несколько месяцев. Я вынес секреты научного характера, в том числе о ракетных бомбах и атомном делении. Я был с президентом накануне его смерти, и тогда он рассказал мне о своем беспокойстве по поводу ухудшения отношений с Советским Союзом. Он планировал отправить меня тайно на встречу с вами, и он подробно проинформировал меня об этом поручении. Я думаю, вам было бы интересно узнать, что именно он мне сказал".

"Конечно, мистер Бэдд", - быстро сказал маршал.

Ланни рассказал о событиях той незабываемой ночи. Он описал внешний вид президента и условия, в которых он жил. На маршала произвел впечатление тот факт, что он сделал полные и подробные записи той ночи, и он представил эти записи, объясняя, что он сделал то же самое для президента Трумэна. Сталин взял их и переворачивал их, страницу за страницей, в то время как Ланни продолжал говорить, и темный молодой человек в очках продолжал повторять предложение за предложением. Было распространенное мнение, что Сталин немного знал английский, но предпочитал не раскрывать этот факт. Молотов хорошо знал язык, но редко говорил на нем.

Ланни не вдавался в подробности, касающиеся неудовлетворенности Рузвельта, поскольку все эти детали были противоречивы. У Сталина была бы другая точка зрения, он дал бы ответ, и это могло бы превратиться в спор. Стратегия Ланни заключалась в том, чтобы действовать в общих чертах, пока он не высказал свои основные положения. Он сказал, что Рузвельт поручил ему выразить советскому маршалу глубокое сожаление по поводу ухудшения дружественных отношений между двумя странами и умолял его принять заверения президента и взять на себя обязательство возобновить прежние теплые отношения. Совсем недавно президент Трумэн узнал о том, что планировал Рузвельт, вызвал Ланни и услышал эту историю. Он попросил агента президента отправиться в путешествие и сообщить маршалу, что он разделяет опасения президента Рузвельта и его желания. Он хотел так же горячо, как и Рузвельт, договориться с Советским Союзом о дружбе и взаимном доверии, и положить конец постоянным спорам, которые продолжались в течение тринадцати месяцев после смерти Рузвельта. "Моя миссия конфиденциальна", - добавил агент президента - "Никто, кроме президента Трумэна, не знает, что я прибыл, и никто, кроме него, не услышит ваш ответ".

Такова была эта история. И человек, который специализировался на загадочности, сидел неподвижно, как Сфинкс, слушая каждое слово, но не подавая никакого знака. Только его глаза двигались. И это было так же странно, как Ланни наблюдал это четыре года назад. Пока Ланни говорил, глаза были на его лице, как будто они читали секреты внутри его черепа. Когда переводчик заговорил, глаза упали на область пупка Ланни, хотя он был хорошо прикрыт трикотажным нижним бельем и верхней одеждой из коричневого английского твида.

Когда беседа подошла к концу, слушатель предложил Ланни сигарету. Когда предложение было отклонено, он взял свою трубку, наполнил и зажег ее, а затем через некоторое время запыхтел. "Мистер Бэдд", - сказал он, - "нет никого, кто желает хороших отношений с вашей страной больше, чем я". Он ждал перевода, а затем медленно и осторожно добавил другое предложение. - "Но дела вашей страны кажутся нам далеко не дружелюбными, и мы не можем их понять. Вы хотите, чтобы я занялся этими вещами?"

Посланник ответил: "Как вы знаете, я не уполномочен вносить предложения, и со многими деталями я не настолько знаком, как должен переговорщик. Президент Трумэн не раз говорил мне: 'Если воля к дружбе может быть установлена, если решимость дружбы существует', - сказал Ланни каждую из этих фраз отдельно, - 'чтобы позволить в этом удостовериться, тогда переговоры могут быть продолжены, и можно будет достичь урегулирования'. Одна из вещей, которая больше всего беспокоит президента, - это горькая враждебность, проявленная вашей прессой, и ее продолжающаяся пропаганда против нашей страны".

Красный маршал сделал пару затяжек, а затем ответил: "Неужели вы не заметили, что большая часть вашей американской прессы и радио враждебна по отношению к Советскому Союзу и идеям, за которые он выступает?"

- К сожалению, сэр, эта пресса находится в частной собственности, и наше правительство не контролирует ее. Но вы должны знать, что она не отражает чувства ни нашего народа, ни нашего правительства. Семьдесят процентов нашей прессы выступали против президента Рузвельта на всех выборах, и четыре раза американский народ отказывался от этого".

- Да, мистер Бэдд, но разве вы не видите практического результата такой ситуации? Газеты вашей страны могут свободно указывать на ошибки и оплошности моей страны, тогда как вы ожидаете, что газеты моей страны будут молчать относительно того, что мы считаем вашими ошибками и оплошностями. Где в этом справедливость?

Ланни сел вперед в своем кресле. "Мистер Сталин", - сказал он, - "я социалист с самого детства, то есть более тридцати лет. Я так же не доверяю нашей капиталистической прессе, как и вы. Я хочу, чтобы социализм пришел в Америку, и я согласен с вами с этой точки зрения. У нас разные представления о том, как это получить - вот и все".

- Президент Трумэн разделяет ваши идеи на этот счет, мистер Бэдд?

- Я не спрашивал его, но я очень сомневаюсь, читал ли он когда-нибудь книгу о теоретическом социализме. Как и миллионам других американцев, ему придется получать свое образование по ходу текущих событий. Одна из причин, из-за которой он просил меня увидеть вас, была цитата из Карла Маркса, которую я ему привёл. Цитата о том, что Маркс не отрицал, что в таких странах, как Англия и Америка, и даже в Голландии, рабочий может достичь своей цели мирными средствами. Я уверен, что вы должны быть знакомы с этой цитатой.

- Да, но это было очень давно, и я рискну усомниться в том, скажет ли Маркс то же самое сегодня перед лицом огромного развития ваших трестов и концентрации экономической власти в руках вашего класса капиталистов.

- Я не знаю ваших источников информации, маршал Сталин. Я прошу вас поверить в то, что наши профсоюзы быстро приходят к политическому сознанию и что в моей капиталистической стране происходят огромные изменения.

- Включает ли ваша уверенность способность партии президента Трумэна сохранить контроль над Конгрессом следующей осенью?

- Увы, нет. Вполне возможно, что мы переживаем период реакции, и что наши рабочие должны будут получать свое образование таким болезненным способом.

- А вы не задумывались над тем, что произойдет с Советским Союзом в тот же период, мистер Бэдд? Что произойдет с дружбой, когда за финансовыми ресурсами следят люди, исполняющие волю Уолл-стрит?

- Позвольте мне сказать вам, сэр, что в первый или второй раз, когда я встретил президента Рузвельта, он произнес эти слова: 'Я не могу идти быстрее, чем люди мне позволяют'. Уверяю вас, что если будет избран Республиканский конгресс, он пройдёт такую же проверку, народ не позволит ему напасть на Советский Союз, а если он нападет на новые массовые профсоюзы, это подтолкнет их к действию и снова выгонит их из власти.

Ответом на это заявление было: "Вы просите меня больше верить в институты вашей страны, чем кажется разумным иностранцу".

VII

Ланни понял, что он не добирается туда, куда хочет. Он любил не больше, чем Сталин, сенатора Тафта и губернатора Дьюи и остальных республиканцев, и если бы Сталин мог каким-то образом начать с ними войну и оставить остальную часть Америки вне войны, то Ланни вряд ли бы пролетел десяток тысяч с лишним километров, чтобы добиться мира. Он наклонился к своему хозяину и начал очень убедительно: "Маршал Сталин, я еще раз напоминаю вам, что вы разговариваете с вечным социалистом. Я не желаю ничего на земле, кроме как кооперативного мира, свободного от эксплуатации человека человеком. Одной из причин, по которой я приехал сюда, была надежда, что вы позволите мне рассказать вам кое-что из того, что я знаю о моей собственной стране и о которой вы можете не знать.

- Конечно, мистер Бэдд, я не мог пожелать лучшего источника информации.

- Во-первых, наша экономическая ситуация. Наша история на протяжении полутора веков была одним непрерывным циклом бумов и спадов, то есть хороших времен, сопровождаемых плохими. Мы оба знаем причины этого и одно возможное средство от этой болезни. Наши политические история показывает, что за каждой депрессией следует всплеск радикализма и социальных перемен. В последний раз наша экономика была спасена благодаря огромной программе расходов Нового курса, начатой в 1933 году. Через четыре года ее последствия начали стираться, и единственное, что спасло нас от очередного краха, это начало войны. Теперь мы находимся в разгар бума, потому что мы компенсируем разрушения и дефициты войны. Когда эта задача будет выполнена, мы окажемся на грани очередного крушения.

- Это то, что говорят нам наши экономисты, мистер Бэдд.

- Следующее крушение, безусловно, будет худшим в нашей истории. Мы производим товары стоимостью около двухсот пятидесяти миллиардов долларов, и наши люди не получают достаточно денег, чтобы купить всё это. Наш экспорт по большей части состоит из подарков, более или менее замаскированных, то есть займы, которые никогда не могут быть возвращены, или ленд-лиз, или UNRRA. Мы будем вынуждены разработать другие схемы, чтобы оправдать нас в отправке наших товаров людям, которые нуждаются в них, но не имеют долларов, чтобы их купить. Это сокращение рынков будет становиться все хуже и хуже, и в конце концов мы будем вынуждены социализировать наши основные отрасли промышленности и начать производить для использования, а не для получения прибыли.

- Обычный ответ на это, мистер Бэдд, это еще одна капиталистическая война.

- Я знаю, маршал, и в этом причина моего приезда. Я знаю, что наши люди ненавидят войну, и если у нас не будет провокаций, наши хозяева не смогут убедить нас перевооружиться. Я хочу, чтобы провокации были устранены.

- От нас ничего не будет, мистер Бэдд. Наша позиция была и останется строго оборонительной.

- Вы говорите это, сэр, и я не сомневаюсь, что вы это имеете в виду. Я пытаюсь объяснить, как обстоят дела с американцами. Куда бы я ни обратился, я слышу заявление о том, что цели Советского Союза кажутся идентичными с теми из старого царского режима. Они, кажется, угрожают демократическому миру, и, полагая, что американцы начнут перевооружаться, и они будут уверены, что их позиция является оборонительной. Две страны боятся друг друга, они вооружаются друг против друга, и никогда не теряют уверенности в том, что их усилия носят оборонительный характер. Я пытаюсь подчеркнуть, что в той мере, в какой Америка перевешивает, ожидаемый экономический кризис откладывается. Мы можем тратить десять миллиардов в год, двадцать миллиардов, и это будет представлять собой искусственно созданную покупательную способность. Это может быть как раз та сумма, которая необходима для того, чтобы восполнить провал, чтобы свести на нет неизбежный избыток, перепроизводство товаров, которое является причиной паники и трудных времен. Не думаете ли вы, рассматривая этот вопрос с вашей собственной точки зрения, что было бы безопаснее и мудрее заключить с нами какую-то сделку, ликвидировать угрозу войны и позволить нашему кораблю частного предпринимательства полным ходом продвигаться вперед на скалы, к которым он движется?

Ланни ждал, чтобы увидеть, как подействует этот аргумент. Советский глава сидел и смотрел на него, пока не выпустил целых полдюжины клубков дыма из своей трубки. Может ли быть, что на этом непостижимом лице был след улыбки? Неужели он случайно увидел мысленным взором приятное видение своего страшного врага, умирающего в самопроизвольной конвульсии? Ланни не мог этого знать.

VIII

Когда хозяин заговорил снова, то говорил все еще рассудительно. - "Мы много раз предлагали, мистер Бэдд, разработать программу всеобщего разоружения. Но наши предложения не были приняты ".

- Это поднимает другой вопрос, о котором я надеюсь поговорить с вами, - атомную бомбу. Мистер Молотов жаловался, что мы подвесили бомбу над его головой, и я надеюсь, что вы так не отнесётесь к тому, что я скажу.

"Меня не так легко запугать, мистер Бэдд". - Теперь наверняка была улыбка. - "Продолжайте".

- Так случилось, что я многое знаю о бомбе. При подготовке к работе в качестве агента президента я был подробно проинструктирован профессором Эйнштейном и его помощником еще летом 1941 года. Также я присутствовал в Нью-Мексико и был свидетелем взрыва первой атомной бомбы. Я был в двух десятках километрах оттуда, лёжа на животе, уткнувшись глазами в рукав моего пиджака. Я видел этот ужасающий свет, и воздушная волна сбила бы меня с ног, если бы я стоял. Так что я боюсь этой ужасной вещи. А мне сказали, что у нас сейчас бомбы намного ужаснее.

Я не рассказываю никаких секретов, маршал, и, конечно, не спрашиваю у вас ваших. Я считаю само собой разумеющимся, что вы работаете, чтобы получить бомбу, и что рано или поздно вы добьетесь успеха. Я пытался выяснить, какая будет ситуация тогда, и вот что я получил. С какой бы стороны атаки ни пошли первыми, они могут уничтожить многие города другой стороны, но они не смогут уничтожить запас бомб или быстрых самолетов другой стороны для их транспортировки. Здравый смысл нам подсказывает, что ни одна из сторон не будет хранить свои бомбы в больших городах, они будут спрятаны в отдаленных пещерах, в лесах и других неожиданных местах, и их можно время от времени перемещать, чтобы воспрепятствовать усилиям шпионов.

Итак, в настоящее время мы имеем такую ситуацию. Вы уничтожили Нью-Йорк и Вашингтон, Чикаго и Детройт, а мы, в свою очередь, уничтожили Москву и Ленинград, Магнитогорск и другие крупные промышленные комплексы. Между тем обе стороны копаются в пещерах и размещают свои отрасли промышленности. под землей, это может продолжаться до тех пор, пока обе стороны не станут сражаться палками и камнями из-за отсутствия чего-то лучшего. Могут быть революции разгневанного населения, но они могут быть не социальными революциями, о которых писали Маркс и Ленин, они могут быть бандитскими революциями. Вы можете получить еще один урожай Гитлеров и Франко. Я уверен, что перспектива будет радовать вас не больше, чем меня.

Ланни снова замолчал и ждал реакцию на эту тщательно продуманную речь. "Пух-пух", - сказала трубка Сталина, сам Сталин некоторое время молчал. Затем: "То, что вы говорите, важно, мистер Бэдд, и я скажу президенту Трумэну, что у него есть убедительный посланник. Каково ваше лекарство от всего этого?"

- Во-первых, урегулирование атомного вопроса. Комиссия по атомной энергии, как вы знаете, внесла в отчет предложение об эффективном международном контроле расщепления атома с правом инспекции и надзора со стороны органа ООН.

- К сожалению, мистер Бэдд, у нас не может быть такого же доверия к ООН, как у вас. Мы и наши друзья - небольшое меньшинство в этой организации.

- Да, но у вас есть право вето, и мистер Громыко показывает, что вы знаете, как его использовать. Давайте будем реалистичными, маршал. Вы должны знать, что, несмотря на то, что мировые антагонизмы такие, какие они есть, ни одна страна не сдаст свое оружие, не удостоверившись, что все другие страны делают то же самое. Память о последней всемирной программе разоружения слишком свежа в умах всех государственных деятелей.

- А что будет после того, как все бомбы будут уничтожены?

- Если бы я мог, сэр, то вы выступили бы с протянутыми руками и сказали: 'Нам уже достаточно этого спора. Мы были союзниками в войне, и мы хотим оставаться союзниками в мире. Отныне мы разрешаем все наши проблемы беспристрастным арбитражем'.

- В этом мире трудно найти такую вещь, как беспристрастность, мистер Бэдд. Как, например, вы могли бы решить борьбу греческого народа за свободу?

- Президент Трумэн прямо упомянул об этом. Пусть ООН прикажет перемирие и будет контролировать свободные выборы, на которых люди будут выбирать, какое правительство они хотят. Наша формула в Америке бюллетени вместо пуль.

- А что для Германии?

- Очевидно, что мы должны долгое время контролировать Германию, чтобы убедиться, что она не перевооружается. Мы должны научиться делать это вместе. Иначе мы окажемся в борьбе за ее поддержку в другой войне. Я не говорю, что будет легко решить эти проблемы, я говорю, что мы должны решить их или рискнуть гибелью нашей цивилизации во время самой ужасной бойни всех времен. Атомная энергия - это совершенно новая вещь, маршал Сталин, и мы не можем продолжать так, как если бы её не было. Мы должны принять решение о том, будем ли мы использовать её для создания мира или его уничтожения. Я заявляю вам, что Советский Союз мог бы получить от моей страны крупный кредит на реконструкцию только при условии нашей уверенности, что кредит будет потрачен на гражданские, а не на военные цели. Я надеюсь убедить вас вести вашу войну против капитализма конструктивными методами. Докажите всему миру правду нашей социалистической теоремы о том, что потери конкуренции составляют две трети её продукта. Покажите миру, насколько эффективнее может работать кооперативная экономика. Приведите им пример страны без забастовок и безработицы, паники, кризисов и страха. Конечно, мы не должны забывать наш старый идеализм, и не разрешить капиталистам стащить нас на их уровень мышления и дел!

Ланни называли утопистом и мечтателем его отец и его богатые друзья. Он задавался вопросом, будет ли красный диктатор придерживаться того же мнения о нем? Где-то глубоко в сознании Сталина должны быть воспоминания о его юности и видение свободного и справедливого мира, который вдохновил его! Конечно, он все еще мог вспомнить формулу Энгельса и Ленина о том, что, когда государство перестанет быть инструментом классовых репрессий, оно выйдет из употребления и исчезнет! Прочитав литературу и слышав подобные речи с детства, Ланни знал все эти фразы. И теперь пришло время их выдвинуть. Он дал понять, что не хочет идти на компромисс с капитализмом или признать его право доминировать в мировой экономике. Он хотел, чтобы народы, которые обладали демократическими институтами и научились ими пользоваться, должны были найти свой выход. Оставьте нас в покое, маршал Сталин, и мы будем знать, как бороться с нашими эксплуататорами!

Этот разговор продолжался до поздней ночи. Красный лидер задавал много вопросов, и некоторые из них показали, что он сомневается в возможности того, что хочет Ланни. В конце он сказал: "То, что вы мне рассказали, очень важно, и я благодарен вам за ваш визит. Я обещаю вам, что тщательно обдумаю всё и представлю это своим соратникам. В вашей стране существует твердое мнение, что я управляю Россией как деспот, но уверяю вас, что это не так. У нас есть политическая партия, и у нас есть правительство, и я не диктую, я советую.

Агент президента тихо ответил: "Я принимаю ваши заверения, сэр. Я был бы очень рад, если бы я узнал, что вы бы посоветовали в пользу политики жить и позволили жить в этот критический момент нашей истории".

Это была попытка вернуть Сталина к делам, но он её игнорировал. Он сказал: "Вы можете сказать своему президенту, что я очень искренне желаю и намереваюсь установить мир между нашими двумя странами. Я не вижу никакой возможности войны, и мы, конечно, не будем ее рассматривать или готовиться к ней. В уставе ООН мы отказались от силы как средства урегулирования споров, и мы придерживаемся этого и считаем само собой разумеющимся, что ваша страна делает то же самое".

Когда переводчик закончил это последнее предложение, хозяин нажал кнопку, и принесли вино и пирожные. Пока их употребляли, Сталин спросил: "Могу ли я чем-нибудь лично вам помочь, чтобы наградить вас за долгое путешествие?"

Ланни ожидал этого и был готов. "Да, маршал", - ответил он. - "Позвольте мне объяснить, что у меня есть сводная сестра, которая сейчас живет во Франции. Она была замешана в одном из заговоров против Гитлера и была заключена в концлагерь в Лейпциге и подверглась жестоким пыткам. Сейчас она выздоравливает, но она все еще далека от нормы. У нее есть дядя, которого она очень любит и о котором она часто спрашивает. Вы знаете его, я полагаю. Это Джесс Блэклесс. Он стар и вряд ли сможет быть вам полезным. Если бы я мог взять его с собой и отвезти его к племяннице, это было бы одолжение".

Вот что значит тактичный дипломат. А лицо другого затуманилось. - "Я сожалею, что должен сказать вам, что Блэклесс умер от пневмонии около года назад. Я упустил из виду тот факт, что он был вашим дядей, иначе я бы предпринял шаги, чтобы сообщить вам об этом".

Ланни был шокирован и, конечно, задался вопросом, была ли эта история совершенно правдой или его красный дядя разделил судьбу многих других большевиков, которые оказались недовольны политикой диктатора. Ланни этого никогда не узнает. И всё, что он мог сказать, было: "Я опечален слышать эту новость. Именно Джесс впервые познакомил меня с социалистическими идеями. Именно потому, что у меня в кармане была какая-то его литература, у меня было первое столкновение с полицией. Это было в Париже сразу после Первой мировой войны. Он и я имели какое-то отношение к отправке Линкольна Стеффенса в Россию.

"Есть ли что-нибудь, что вы хотели бы увидеть в этой стране?" - спросил Сталин, сменив тему. И Ланни ответил: "Нет, сэр, я обязан немедленно передать ваше послание президенту Трумэну".

"Я позабочусь о том, чтобы вас завтра доставили в Стокгольм", - сказал другой, и они пожали друг другу руки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Надежда положить конец⁷⁶

Самолет Ланни вылетал после полудня. Тем временем капитан Брянский поинтересовался, не хочет ли он посетить балетную школу. Маршал сам предложил это, потому что Гарри Гопкинс во время своего визита год назад проявил такой интерес к этому всемирно известному учреждению. Гопкинс рассказал маршалу, как ему понравился этот визит, и маршал ответил, что он провел в Москве двадцать восемь лет и никогда не видел этого места. Позже он последовал примеру мистера Гопкинса и подумал, что мистер Бэдд может захотеть сделать то же самое.

Такое сообщение означало приказ, и Ланни отвезли в это великое учреждение, которое пережило две войны и революцию, и выпускники которого научили мир удивительному разнообразию искусства. Его представили преподавателям и балеринам. Все они были взволнованы встречей с американцем, который был другом и маршала Сталина, и президента Рузвельта. Он наблюдал за их тренировками в течение часа или двух. И когда он сказал им, что в детстве он учился в школе Далькроза в Геллерау, они заинтересовались этим методом. Для постороннего, возможно, было что-то смешное при виде высокого джентльмена лет сорока пяти, одетого в твид, демонстрирующего гимнастику, которую должны были выполнять молодые люди в скудных, облегающих черных купальных костюмах. Но для этих русских техники танца были самыми серьезными вещами в мире, и когда Ланни показал им, какими движениями многочисленная группа исполнителей демонстрировала жалость и ужас, они чувствовали себя в аду с Орфеем и Эвридикой.

Затем обратно в отель, и после щедрого обеда с приветливым капитаном Ланни отвезли в аэропорт и посадили в самолет, опять с закрытыми окнами. Несколько часов спустя он был в Стокгольме, где для него была броня в Лондон. Рано следующим утром он поднялся в безоблачное небо. Он добрался до аэропорта Кройдон задолго до темноты, и его лондонский отель вовремя успел организовать звонок Ирме в Замок и Лорел в Нью-Джерси. Протесты Ирмы были слабыми, и на следующий день были им были предоставлены три места. Американское посольство заказало их. Оказалось, что посольство имело какое-то влияние на Панамериканские авиалинии.

На следующее утро Ланни прочитал в The Times, что это был девяностый день рождения Джорджа Бернарда Шоу, и что в честь этого случая его друзья собрали выставку его книг, рукописей, театральных программ и афиш. Агент президента размышлял о Шоу, который был в Геллерау объектом жгучего, но осторожного любопытства трех мушкетеров от искусства, Ланни, Рика и Курта Мейснера. Шоу тогда было пятьдесят семь, а теперь ему девяносто. Что эти годы сделали с ним?

Вход на выставку был по приглашению, и Ланни прогулялся в новый дом Национальной книжной лиги на Альбемарль-стрит. Он представился директору как секретный агент, который давал показания против Геринга в Нюрнберге, а также как друг и соратник драматурга сэра Эрика Вивиана Помрой-Нилсона. Он получил приглашение и присоединился к паре сотен избранных из числа писателей, политиков и общественных деятелей, собравшихся в красивых комнатах восемнадцатого века. Он внимательно слушал и вежливо аплодировал выступлениям президента Лиги Джона Мэйсфилда и докладчика декана Инге, оба они были остроумными и вежливыми.

Затем гости двинулись по кругу, чтобы посмотреть на одно известное имя, представленное в нескольких сотнях разных размеров и стилей шрифта, обрамленное и висящее на стенах или находящееся в стеклянных витринах. Первые издания всего. От Неуживчивого социалиста до Золотых дней доброго короля Чарльза, и юбилейная книга, подготовленная к этому случаю, большая и с большими буквами: Д.Б.Ш. 90. Были театральные программы в рамке и большие афиши с надписью Оружие и человек, Человек и супермен, Назад к Мафусаилу и других вещей, пользовавшихся большим успехом на сцене и экране, некоторые из которых были представлены во Франции, Германии и других европейских странах. Гостей позабавило письмо в рамке от 1875 года от фирмы "агентов по недвижимости". В этом письме в осторожных выражениях наниматели свидетельствовали, что Джордж Б. Шоу, их служащий и сейчас уходящий по собственному желанию, является серьезным и старательным работником, которого они могли добросовестно рекомендовать и на чье будущее они возлагают большие надежды.

Директор подошел к Ланни и тихим голосом сказал: "Пока не уходите, вполне возможно, что Шоу может прийти". Так что агент президента подождал и увидел высокого худого старого джентльмена со знаменитыми белыми усами, нежно-розовой кожей и ярко-голубыми глазами. На нем был неприметный деловой костюм, немного потрепанный, поскольку в наши дни больше ни у кого ничего не было. Он ходил, глядя на записи своей жизни. Он держался, гордо выпрямившись, но Ланни подумал, что у него ноги немного трясутся.

Эксперт по искусству был представлен самому известному писателю в мире и нашел его манеру мягкой и доброжелательной, поскольку его перо было острым. Ланни спросил, помнит ли он Festspiel в 1913 году. Когда драматург сказал, что помнит, Ланни заметил: "Я был одним из маленьких мальчиков, которые танцевали в хоре демонов в Орфее Глюка. Я стоял снаружи и смотрел на вас некоторое время, но я был слишком стеснительным, чтобы говорить. Я помню ветер, дующий над ярким лугом Геллерау, и на вашей бороде были прекрасные золотые блики".

"Я предпочитаю, чтобы она была такой, как сейчас", - ответил человек на десятом десятке. - "Это знак опыта".

- Мне вспомнились вчерашнее утро, когда я посетил балетную школу в Москве. Я обнаружил, что студенты там не знали о Далькрозе, и они попросили меня провести демонстрацию. Мне в возрасте сорока пяти лет было это сделать труднее, чем в тринадцать лет.

"Вам будет еще труднее, когда вам будет два раза по сорок пять лет",- мрачно заметил старик. - "Я понял, что вы сказали мне, что вы были в Москве вчера?"

- Я прилетел сюда. И сегодня днем у меня вылет в Вашингтон. У меня назначена встреча с президентом Трумэном, и мне приходит в голову, что вы можете отправить ему сообщение.

Драматург какое-то время изучал лицо хорошо одетого американца, затем сказал: "Скажите своему президенту, что я считаю его самым несчастным из людей. Со временем он поймет, почему".

- Думаю, он это уже знает, сэр. Но вы знаете, роль героя - превратить несчастье в триумф. Вы можете увидеть, как это происходит в Белом доме.

"Скажите ему поспешить", - ответил Д.Б.Ш. - "Я не планирую оставаться намного дольше, чтобы наблюдать за глупостями этой измученной человеческой расы".

"Я изучал Назад к Мафусаилу", - сказал Ланни, - "и я знаю, как старшим скучно с молодыми. Спасибо за ваше терпение, сэр". Он пошел дальше, чтобы уступить место другим, кто хотел поговорить с великим человеком. Перед отъездом он поблагодарил дружелюбного директора и спросил: "Как вам удалось его заполучить?" Ответ был: "Это было легко. Мы сказали ему не делать этого".

III

Трое должны были вылететь из аэропорта Кройдон. Ирма не приехала в город. Она была так недовольна своим бывшим мужем. Его светлость привёз падчерицу и передал ее отцу. Скрабби был в отеле, но Ланни сказал ему держаться подальше от глаз. Нет смысла показывать, что он летит вместе.

Маршрут пролегал через Азорские острова и Бермуды прямо в Вашингтон. Приятная погода и путешествие без приключений. С аэродрома Боулинг Ланни позвонил своей жене, сообщив, что все в порядке, и попросил ее позвонить Робби. Фрэнсис и капитан ВВС будут ездить на так называемом "фургоне для пассажиров с гусиной шеей" и смотреть на здания из белого мрамора, пока Ланни будет заниматься бизнесом. Он позвонил в Белый дом и попросил секретаря. После некоторой задержки ему сказали, что президент Трумэн примет его в девять вечера.

Это не было похоже на встречу с Ф.Д.Р. в постели. Трумэн сидел за своим столом. Он должен был подписывать свое имя в среднем шестьсот раз каждые двадцать четыре часа, сказал он Ланни, и по конституции не было никакого способа избежать этого. Он расписывался ночью и вставал в половине пятого, чтобы закончить. Все же он выглядел свежим. Господь, в которого он верил, наделил его крепкой конституцией. Он посмотрел на своего агента, улыбнулся и протянул энергичную руку. - "Ну, мистер Бэдд, вы его видели?"

- Я провел с ним около трех часов.

- И чего вы добились?

- Боюсь, немногого. Я не хочу вводить вас в заблуждение. Я принес вам несколько прекрасных общих фраз, которые могут или не могут предотвратить враждебные действия. Это покажет только время.

"Позвольте мне услышать их", - приказал другой, и агент президента рассказал длинную историю. Он был краток о том, что сказал он сам, потому что Трумэн уже слышал это. Следуя своим заметкам, он рассказал всё, что сказал Сталин. Президент прерывал только несколько раз, чтобы убедиться в некоторых деталях. Когда все закончилось, он спросил: "Что с этим делать?"

"Чем дольше я думаю об этом", - ответил посланник, - "тем меньше я знаю, что сказать. Он поступил со мной точно так же, как четыре года назад. Тогда он отчаянно нуждался в помощи, теперь у него помощь была, а его слова были такими же, но его действия разными. Я даже не знаю, сколько у него власти или как он её использует. Он не просил меня встретиться с кем-то из его соратников, как он их назвал. И я не знаю, считает ли он, что стоит рассказать им то, что я сказал. Я вложил в его голову ряд идей, и нам придется подождать, пока его действия покажут, оказали ли они какое-либо влияние. Если вы спросите мой совет, я бы дал такое изречение - 'Верь в Бога, но держи свой порох сухим'.

"Это довольно удручающая история",- прокомментировал президент.

"Как для меня, так и для вас", - был ответ. - "Но мы никогда не должны ошибаться, принимая слова за дела. Слова, которые я ему говорил, могли бы подвигнуть любого истинного социалиста. Если они не смогут подвигнуть Сталина, это будет потому, что советская революция превратилась в русский империализм. Это будет означать, что он уважает только силу, и мы должны дать ему понять, что мы понимаем этот язык. Я не ожидаю, что вы согласитесь со мной, господин президент, в том, что эта страна должна иметь социальную собственность в своих основных отраслях, но мы можем согласиться, что все, что у нас есть, будет тем, чего хотят наши люди, а не тем, что навязывают нам посторонние.

"Вы правы", - воскликнул бывший фермер.

Лорел села в машину и поехала в Вашингтон, чтобы встретить эту компанию. Нужны были три номера в отеле, и секретарь Белого дома это устроил. Когда Ланни и Лорел остались одни в одном из этих номеров, она подошла и села рядом с ним, говоря со счастливой улыбкой: "Я написала тебе стихотворение!"

Он проявил должный мужний интерес, и она продолжила: "Не очень большое стихотворение. Всего четыре строки! Когда ты отправляешься в одно из этих долгих путешествий, я никогда не смогу избавиться от ужасной мысли, что ты можешь не вернуться. Я иду спать, спрашивая себя: 'Каким был бы этот мир без тебя? Могу ли я когда-нибудь снова полюбить жизнь? Хочу ли я продолжить эту борьбу со злом?' Потом я мечтаю о тебе и просыпаюсь в слезах. Все это заставляет меня задуматься о странной вещи, которую мы называем памятью, О реальности тебя в моих мыслях. Я пыталась сказать себе, что если ты никогда не вернешься, - ее голос прервался на мгновение, - я не должна потерять тебя. Ты был бы всегда со мной, все еще пребывая в глубине моего собственного разума. Поэтому я успокоилась, заснула и мечтала о тебе, и когда я пришла в себя в полусонном состоянии, появились четыре маленькие строки, поющие сами себя, и я назвала их 'Память'.

Она вложила лист бумаги в его руки, и он прочитал:

В моих мыслях всё тебя я вижу,

В мире никого нет ко мне ближе;

Никогда не думай, что я смогу забыть,

Что каждый день мой тобой прожит...!

Ланни взял ее руки и держал их. "Дорогая", - сказал он, - "ты поэт и писатель. Поэты знают секреты, которые пропускают обычные люди. Ты всегда будешь со мной, потому что ты создала часть меня в своих собственных мыслях намного лучше, чем я. Поцелуй меня, и у нас будет еще одно приятное воспоминание!"

Утром они отправились в Эджмир. Был четверг, и Ланни не пропустил ни одной из драгоценных передач. Гостем вечера был редактор New Leader, который собирался рассказать о причинах депрессий, и по каким признакам можно было узнать о приближении следующей в Америке. Когда они добрались до дома, Ланни долго гулял и придумывал историю, которую хотел рассказать в своей части передачи.

Тем временем он не стеснялся говорить им, где он был, и немного того, что он слышал. А что было под печатью секретности он расскажет Рику и Нине, а также профессору Олстону и своему отцу, но больше никому. Фрэнсис слушала, очарованная. Для нее Москва была легендарным местом, а Сталин, его имя внушало страх. Но ее замечательный отец мог быть там и вернуться менее чем за одну неделю! Она слушала разговоры о том, что он сказал и что ответил красный диктатор. Она слушала радио и все эти тревожные идеи, которые ее мать и бабушка так старались скрыть от нее. Будучи молодой и эмоциональной, она загорелась и стала буйно розовой. Скрабби тоже имел такой оттенок, и она по уши влюбилась бы в него и вышла бы за него замуж вместо герцога. Она согласилась бы с идеями Ланни, а не с матерью, и поэтому навсегда была бы потеряна для замка Уикторп. Кто бы мог сказать, что она может даже когда-нибудь быть избранной в парламент, и встать и ответить леди Астор. Бэдд из Коннектикута против Лангхорна из Виржинии!

Когда они добрались до дома, там были Рик и Нина, и то, как они приветствовали их сына, показало любовь, которую они имели в своих сердцах. Замечательно, что он здесь, в целости и сохранности, после стольких опасностей, как ласточка, мчащаяся и пикирующая в небе, но во много раз быстрее и преследуемая смертельными ястребами! Будучи мудрыми родителями, им не потребовалось много времени, чтобы понять, что происходит в сердце этой прекрасной молодой девушки. Они не были людьми, любящими жизненные блага, но управляли учреждением и не могли не знать о существовании денег. Обладая чувством юмора, они не могли не улыбнуться идее, что состояние Барнса или любая его часть может присоединиться к Программе мира. Они дадут своему сыну работу, примут дочь Ланни в свои сердца и научат ее всему, чему смогут. И позволят Ирме и Седди учиться любить это.

VII

Здесь была семейная группа из восьми человек, включая Фредди Робина и Джеральда, который быстро влюбился в Фрэнсис. Но она была индифферентна к нему, поэтому у него было разбито сердце. Но он сдержано встретил это и утопил свои печали в работе ради дела. Заказы шли валом, и маленькая газета процветала. Фрэнсис отвезли в Ньюкасл, и она там провела несколько дней, встречаясь со всеми своими старыми друзьями и ведя обычную жизнь. После того, она походила под парусом, поплавала, поиграла в теннис и покаталась на велосипеде по сельской местности, она внезапно решила, что больше всего ей нравится быть с этой захватывающей Группой Мира. Ей нравилось узнавать все о радиобизнесе и о том, как искать опечатки в газете, читать почту отца и учиться на нее отвечать, встречаться со всеми теми интеллектуальными людьми, которые пришли на ужин. Не забывая, конечно, что там был Скрабби!

Всё это сделало счастливую семью. Там был Ланни младший, которому шёл пятый год, который бегал и лез во всё. Все лето он был в саду, а зимой его каждое утро брали в детский сад. Лорел собиралась завести еще одного ребенка, товарища по детским играм для первого. Кроме того, она планировала книгу, излагающую, как будет работать демократический социализм, несмотря на то, что все наемные авторы настаивали на том, он должен привести к диктатуре. Свободная, добровольная, совместная общественная собственность, такая, какой её Ланни объяснял Сталину. Но, увы, Сталин, похоже, этого не усвоил. Русские продолжили свою жесткую программу, свою партийную линию, называемую диктатурой пролетариата, но в действительности диктатурой над пролетариатом.

Однако кто-то еще её усвоил! Это был человек из народа, тот деревенский парень, который пахал прямую борозду, этот прототип всех жителей Среднего Запада Гарри С. Трумэн выслушал то, что его агент президента рассказал ему о разнице между общественной собственностью при диктатуре и той же самой при подлинной и бдительной демократии. Настал день, когда маленькая семья сидела у радио и слушала, как президент Соединенных Штатов говорит об атомной энергии и о том, кто должен владеть ею и контролировать ее. Они слышали, как он сказал: "Это открытие было оплачено народными деньгами. Оно принадлежит народу, и я намерен увидеть, что оно работает для народа.

Когда эта речь была закончена, у Лорел Крестон был свет славы в глазах. Она повернулась к Рику, восклицая:

"Пастырь молвит!"

___________________________________________________

Приложение

___________________________________________________

Грядущее крушение мира

Когда Крушение мира, первый том серии Ланни Бэдд, был выбран Литературной гильдией в качестве книги месяца на июль 1940 года, его автора попросили подготовить заявление для публикации в ежемесячном бюллетене гильдии Wings. Это заявление приводится здесь в этом десятом, и я надеюсь, окончательном томе серии. Тогда в 1940 году я понятия не имел, что посвятил себя еще девяти годам каторжных работ. На самом деле я думал, что первый том является законченным произведением. Но его персонажи думали иначе и настаивали на продолжении.

Судьба направила вас и меня на землю в один из критических периодов человеческой истории. В опасное, но волнующее время. И, конечно, никогда не было такого времени, когда обычный человек мог так много узнать о происходящем. Эта область настолько огромна, проблемы настолько важны, что я, как писатель, годами убегал от них. Я сказал: "Я американец, и для меня достаточно Америки". Поэтому я написал Нефть!, книгу об одной отрасли в моей стране, и Бостон о деле Сакко-Ванцетти и Кооператив о безработных моего штата и их усилиях по созданию групп самопомощи.

Но все время я наблюдал за мировыми событиями и слушал истории, и я полагаю, что тот, кто или что-то, что работает в подсознании писателя, имел дело со мной. Большая тема преследовала меня и должна была найти воплощение. Я видел подъем Муссолини, Гитлера и Франко. Ужасная агония Испании поразила мое сердце. Затем я увидел Мюнхен и сказал себе: "Это крушение, крушение нашего мира".

Однажды ночью я ходил взад и вперед в своем саду, и что-то случилось. Была разжалась пружина, нажата кнопка. Во всяком случае, роман попал в поле моего ментального зрения. Целый ряд событий, с эмоциями, которые сопровождали их, ряд персонажей, хороших и плохих, старых и молодых, богатых и бедных. Со мной такое было раньше, но никогда с такой силой, таким сосредоточением и такой настойчивостью. Я и не пытался сопротивляться. Я провел следующие тридцать шесть часов в состоянии сосредоточенности. Я мало спал, но лежал в кровати и "увидел" эту тему. Я мало ел и мало разговаривал. У меня добрая и многострадальная жена, и когда я рассказываю ей, что со мной происходит, она позволяет этому случиться. Я тяжело давил ногами тропинку в саду и заполнял листы бумаги заметками о персонажах, местах, событиях. Всю панораму Крушения мира. В итоге у меня получилось почти сто печатных страниц с заметками, небольшая книга о самой себе.

Я один из счастливчиков на нашей земле. Я живу там, где солнце светит почти все дни, а утром я могу вывести свою пишущую машинку в сад. Я могу надеть купальный костюм и белую полотняную шляпу, и пока я хожу вверх и вниз за жасмином и живой изгородью с людьми из моих книг, они живут своими приключениями и говорят свои слова. Я полагаю, что психолог описал бы то, что происходит в голове писателя, контролируемой разносторонне развитой личности. Эти воображаемые люди более реальны для меня, чем люди, которых я встречаю во внешнем мире, поскольку последние заставляют меня догадываться, тогда как первые - мои взрослые дети. Они делают то, что им нравится, и хотя они часто застают меня врасплох, я могу понять их мгновенно.

В историческом романе, таком как Крушение мира, я, конечно, не могу оставить все на свое воображение. Я должен потратить часть своего дня на чтение книг, чтобы освежить память о местах и событиях. Вечером, опираясь на подушку в кровати, я пересматриваю утреннюю рукопись или прогуливаюсь по саду и приглашаю развернуться следующую главу. Это, я так понимаю, идеальная жизнь для писателя. Придерживаясь этого, изо дня в день, редко встречая кого-либо или отправляясь куда-либо, я могу написать тысячу слов в день, и в конце года у меня есть тысяча страниц. Это самая тяжелая работа, но также и самая восхитительная игра. Конец и цель всего этого - ты, читатель, и день, когда ты садишься и открываешь новую книгу, мое сердце готово выскочить из груди.

Место действия Крушения мира в Европе с посещением Новой Англии и Нью-Йорка. Время с 1913 по 1919 год. Я жил в Англии, Голландии, Германии, Франции и Италии в 1912 и 1913 годах, и, естественно, мои мысли были там во время военных действий и установления мира. Кроме того, были объемные записи. Для Крушения мира я должен был прочитать сто книг и провести консультаций в несколько раз больше.

Я не мог написать роман о европейцах, они у меня только второстепенные персонажи. Большинство людей в Крушении мира - американцы, живущие в Европе. Я знал многих из них, и приходят новые и освежают мою память. Если было место, о котором я хотел узнать, я мог найти кого-то, кто был там. Если было событие, которое я должен был описать, я мог найти кого-то, кто был свидетелем этого. Сначала и напоследок я должен был написать несколько сотен писем и задать тысячу вопросов.

Конечно, будут некоторые ошибки, как я знаю из опыта. Но Крушение мира - это не только вымысел, но и история, и я уверен, что здесь нет существенных ошибок. У меня своя точка зрения, но я старался играть честно в этой книге. Существует множество персонажей, и они говорят, что думают.

Некоторые из них - реальные люди, живые или мертвые. Джордж Бернард Шоу стоял со мной и моей семьей на "ярком лугу", и в его усах блестели солнечные лучи, как я его описал, а точнее - описание принадлежит моей жене. Мы были так же счастливы, как дети, на этом фестивале Далькроза. Хотя я знал, что грядет война, и по этой причине забрал моего сына из школы в Германии. На начальных страницах Крушения мира, как я их первоначально написал, было больше о танце Орфея, но некоторые из моих друзей убедили меня, что спуск в ад было обманчивым началом для реалистического романа. Были ли они правы, я никогда не буду уверен.

Айседору Дункан я встретила в её расцвете сил, когда она несла свою магию с собой в повседневную жизнь. Анатоля Франса и Родена я никогда не встречал, но записи о них подробны. Захаров был известен моим друзьям, и истории, которые они рассказывают о нем, даже более странные, чем те, которые я использовал в Крушении мира. Вудро Вильсона я однажды видел в действии. Джордж Д. Херрон и Линкольн Стеффенс были среди моих самых старых друзей, и их вдовы проверили меня на различные детали.

Мирная конференция в Париже, которая является местом действия последней трети Крушения мира, является, конечно, одним из величайших событий всех времен. Мой друг задал авторитету в современной художественной литературе вопрос: "Кто-нибудь когда-либо использовал Мирную конференцию в романе?" И ответ был: "А разве был такой?" Ну, я думал, что кто-то может, и теперь я думаю, что кто-то есть. Читатель спросит, и я прямо заявляю, что в отношении исторических персонажей и событий моя картина верна во всех деталях. Эта часть рукописи, 374 страницы, была прочитана и проверена восемью или десятью джентльменами, которые были в американском штате на этой конференции. Некоторые из них сейчас занимают важные позиции в мире проблемных международных отношений; другие - президенты колледжей и профессора, и я обещал им всем, что их письма будут конфиденциальными. Достаточно сказать, что ошибки, которые они указали, были исправлены, и, где они не согласились, обе стороны выразили своё мнение в книге.

История немецкого секретного агента в Париже и история любви, которая соткана в этих сценах, конечно, вымышлены. Но я знал историю, не столь отличающуюся - amor inter arma. А мой старый друг имел почти такой же опыт с парижской полицией, как и мой герой. Проблески мировой революции и ее создателей, которые я даю вам, получены из первых уст, поскольку многие из этих мужчин и женщин были моими друзьями с юности. Они знают, что я уважаю их искренность, даже когда я не согласен с их тактикой. Это может звучать подозрительно для Комитета Палаты представителей по антиамериканской деятельности, но это полезно для писателя.

Теперь эта жертва моего духа доведена до зрелости и распространяется на вас, мои сограждане, в этом огненном мире. Джон Мильтон без ложной скромности писал: "Хорошая книга - это драгоценная жизненная кровь мастера-духа, забальзамированного и ценимого специально для жизни за пределами жизни". Я не распространяю эту цитату на Крушение мира, но могу сказать, что вложил в эту книгу свой лучший дух. А также все знания человеческого сердца, мира, в котором мы живем, и будущего, которое мы помогаем создать. Будет ли это хорошая жизнь, о которой просили святые, или произойдёт "Крушение мира" огнем и мечом, который пророк Исаия предсказал более двадцати пяти веков назад?

Всё, что выше, было написано в 1940 году. С тех пор было девять лет непрерывной тяжелой работы, и еще девять больших томов, которые были переведены или переводятся и опубликованы или публикуются в 21 иностранном государстве. Они получили и кое-какую негативную критику и сердечные похвалы от таких современников, как Ганди, Д. Б. Шоу, Г. Д. Уэллса, Томаса Манна, Альберта Эйнштейна и Теодора Драйзера. Они доставляли удовольствие и давали наставления миллионам людей и принесли тысячи писем о дружбе и благодарности. В то время как эти слова набираются, с малых островов Японии поступает сообщение о том, что книги там рекламируются на рекламных щитах и в трамваях, и что за три месяца продажи книги Зубы дракона почти сравнялись с продажами в Соединенных Штатах за семь месяцев года. Некоторым высококвалифицированным критикам я повторяю вызов, который я уже неоднократно давал. Назовите американского писателя, который добился мировой известности при жизни, и чья репутация не изменилась после его смерти. Этот вызов никогда не принимался.

Критики действительно не имеют значения. Они небольшая группа, которая пишет для небольшой аудитории. Читающие массы нашли интерес плюс информацию в книгах Ланни Бэдда, и я говорю им, что они могут доверять этой информации, потому что я сделал все, что в моих силах, чтобы правильно изложить факты. Несколько ошибок мелких деталей были указаны и исправлены, но ни один критик или историк никогда не указывал на серьезную ошибку в этих книгах.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Авраам Линкольн -- Вторая инаугурационная речь, 1865 = Fondly do we hope, fervently do we pray, that this mighty scourge of war may speedily pass away. = Мы надеемся и пылко молимся, чтобы это тяжелое наказание войны вскоре прошло.

2 Матфея 6:19 = Не копите себе богатств на земле, где их портят моль и ржавчина и где воры могут обокрасть ваш дом = Do not store up for yourselves treasures on earth, where moth and rust consume and where thieves break in and steal. Новый русский перевод

3 ежедневный рацион питания, который был введен армией Соединенных Штатов во время Второй мировой войны.

4 Уильям Шекспир. Отелло (пер.М.Лозинский) Вернется хаос = Chaos comes again

5 "вязальщицы" (женщины из народа, вязавшие на заседаниях Конвента или Революционного трибунала во времена Французской революции XVIII в.) ; женщины из народа с революционными убеждениями.

6 Штат замкового камня, Ключевой штат (официальное прозвище штата Пенсильвания)

7 No Rest Day or Night. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

8 Deeds of Courage. Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

9 Уильям Вордсворт Туссену Лувертюру Перевод А. Ибрагимова = Love, and Man's Unconquerable Mind = Жар любви И ум - вот непоборный твой оплот

10 Уильям Шекспир. Гамлет What friends thou hast.

11 Альфред Теннисон (1809-1892) Орёл Перевод Александра Лукьянова = He watches from his mountain walls, And like a thunderbolt he falls.

12 No Place Like Home

13 Улисс Симпсон Грант (1822-1885), 18-й президент США=Let us have peace = Позвольте нам жить в мире.

14 Альфред Теннисон (1809-1892) - Атака лёгкой кавалерии (The Charge of the Light Brigade) пер. Колкер. Хрестоматийное стихотворение о храбрости англичан во время Крымской войны 1854 г.

15 very God-damned important personage = очень чертовски важный персонаж

16 Уильям Шекспир. Король Иоанн Перевод Н. РЫКОВОЙ Come the three corners of the world in arms, = Пусть приходят Враги теперь со всех концов земли.

17 Шенье (Chenier), Андре Мари (1762 -- 1794) Клятва в Зале для игры в мяч ("Ode sur le serment du Jeu de paume", 1791) O peuple deux fois ne! =Народ, рождённый дважды.

18 Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта (Пер.А.Григорьева) If I may trust the flattering truth of sleep, My dreams presage some joyful news at hand. = Коли могу я только доверяться Сна увереньям льстивым, - сновиденья Мне предвещают радостные вести.

19 Die Wacht am Rhein = Стража на Рейне -- немецкая патриотическая песня.

20 Теннисон Альфред (1809-1892) Слезы пер. Бальмонт К. Д. = Tears, idle tears, I know not what they mean, Tears from the depth of some divine despair Rise in the heart, and gather to the eyes, = О слезы, слезы, что в вас, я не знаю, Из глубины какой-то высшей боли Вы к сердцу подступаете, к глазам,

21 Послание к Римлянам, глава 12:1 Римлянам 12:1 Поэтому я умоляю вас, братья, ради милости Божьей, принесите ваши тела в живую жертву, святую и угодную Богу. Это и есть подобающее для вас служение Ему. Новый русский перевод = . A living sacrifice

22 Сторонник системы, в которой социальные привилегии и политическая власть проистекают из богатства. Oxford Dictionaries

23 Этих слов нет ни гимне СССР-Интернационале до 1943 г., ни в последующих.

24 Gifts of an Enemy Не нашёл источника, но это не значит, что его не существует.

23 Вольный перевод Леонида Кауфмана, моего ровесника, теперь проживающего в США, в моей редакции.

26 Послание Павла Филиппийцам 4:8

27 Уильям Шекспир Гамлет

28 Генрих Гейне. Пролог из Путешествия в Харц

29 Walls of Jericho

30 аллюзия на хрестоматийную поэму Альфреда Теннисона Атака лёгкой кавалерии, посвящённую атаке британской легкой кавалерийской бригаде под Балаклавой во время Крымской войны 25 октября 1854 года = Долиною смерти, под шквалом картечи Отважные скачут шестьсот.

31 Джордж Гордон Байрон Сонет к Шильону. Перевод Г. Шенгели

32 Джордж Гордон Байрон. Шильонский узник. Перевод Г. Шенгели = For they appeal from tyranny to God=Они из рабства к богу вопиют!

33 Вторая книга Царств, глава 1:19 Слава твоя, о Израиль, сражена на твоих высотах. Как пали могучие! Новый русский перевод.

34 От Луки 1:52

35 Американская песня о сапёрах: У сапёров волосатые уши Они спят в грязных канавах Они бьют свои петухи по зазубренным камням и вытирают свою задницу битым стеклом Они выносливые сукины дети.

36 Art is Long пословица жизнь коротка, искусство вечно [изречение Гиппократа; через лат. ars longa, vita brevis est].

37 Теннисон Альфред (1809-1892) Замок Локсли Sorrow's Crown of Sorrow

38 От Матфея 18:20 Новый русский перевод

³⁹ Уильям Шекспир. Мера за меру (пер.Осии Сороки) = it is excellent To have a giant's strength = Благой удел - Быть наделенным мощью великаньей

40 Earthquake and eclipse

41 вылет с небольшим риском (американский лётный жаргон) = "milk run"

42 Blood on the moon

43 Fair child= красивый ребёнок

44 Thy Friends Are Exaltations!

45 Уильям Вордсворт Туссену Лувертюру Перевод А. Ибрагимова = Powers that will work for thee = Великие союзники твои.

46 Притчи 11:14 При недостатке попечения падает народ, а при многих советниках благоденствует. Новый русский перевод.

47 От Матфея 9:37 No Библия Онлайн, 2003-2020.

48 Роберт Оуэн (1771 - 1858)

49 The sheep wander alone. Из стихотворения Рика на смерть Рузвельта

50 От Матфея святое благовествование, глава 9:35-38 Новый русский перевод Жатвы много, а работников мало The Laborers Are Few

51 Американская торговая марка, известная с 1892 г.

52 Та абракадабра, приведенная ниже, по-английски звучало так: дрим бим чил бил дал скал элайв джайв

53 Уильям Шекспир. Генрих IV (Часть первая) Перевод Б. Пастернака = Tell truth and shame the devil. = Любите правду. и победите черта.

54 New world coming

55 неофициальное название Республиканской партии США

56 Сверху подстрочник, внизу рифма, конечно не Пушкина и даже не Твардовского.

57 A new song's measure

58 Уильям Вордсворт Туссену Лувертюру Перевод А. Ибрагимова = breathing of the common wind = ветра шелестящий лет

59 Всякие неприятности, которые англичане доставляли американцам во время войны за независимость.

60 Иоганн Вольфганг фон Гёте

61 Жернова Господни мелют медленно, но неумолимо (верно) (лат. Sero molunt deorum molae -- "Поздно мелют мельницы богов -- крылатое выражение, означающее неотвратимость Судьбы.= Mills of the gods

62 Уильям Каллен Брайант (1794-1878) = Truth crushed to earth shall rise;

63 Пословица: Pride goeth before and shame cometh after = Гордость приходит раньше, стыд позже.

64 Второзаконие 32:35 = vengeance is mine = Предоставьте месть Мне, Я воздам. Новый русский перевод

65 Vae victis ( [?wae? ?wikti?s], с лат. -- "горе побеждённым") -- латинское крылатое выражение, которое подразумевает, что условия всегда диктуют победители, а побеждённые должны быть готовы к любому трагическому повороту событий.

66 Притчи 22:29 Видишь искусного в деле своем? Он будет служить царям, простым он служить не будет. Новый русский перевод = He Shall Stand before Kings

67 Альфред Эдвард Хаусман (1859-1936). Перевод Г. Бена Шропширский парень (НОВОБРАНЕЦ)= Вернись домой героем = Come you home a hero

68 Генри Уодсворт Лонгфелло (1807 -- 1882) Перевел с английского Роман Дубровкин СТРОИТЕЛИ = Мы строители Судьбы! = Architects of fate

69 Альфред Теннисон, Вкушающие лотос, перевод К. Д. Бальмонта On the hills like Gods together, careless of mankind. = Покоясь на холмах, - бесстрастные, как боги, Без темной думы о земле.

70 Уильям Шекспир. Генрих IV (Часть первая) Перевод Е. БИРУКОВОЙ

71 Жозеф Эрнест Ренан (1823 -- 1892 ) -- французский философ и писатель, историк религии, семитолог. Член Французской академии (1878).

72 Катулл, Гай Валерий (ок. 84 - ок. 54 до н.э.) Находясь в Вифинии, Катулл посетил могилу брата и в трогательном стихотворении описал совершенный им заупокойный обряд и торжественное прощание с могилой: "atque in perpetuum, frater, ave atque vale" ("и навеки теперь здравствуй, мой брат, и прощай").

73 Уильям Шекспир. Генрих VIII Перевод В.ТОМАШЕВСКОГО = Но твердо мир держи в своей деснице, = Still in thy right hand carry gentle peace,

Роберт Браунинг (1812 -- 1889), Мысли о доме издалека. Перевод Ольга Стельмак

75 Оставим на совести автора воинское звание товарища Сталина и описание его одежды. Мы то знаем, что он был генералиссимусом и носил военную форму на встречах с иностранцами.

76 Hope to the end

Оставить комментарий © Copyright Некрасов Юрий Валентинович (перевод: Ю.В. Некрасов) (yunekr@gmail.com) Размещен: 08/02/2023, изменен: 08/02/2023. 3638k. Статистика. Роман: Переводы Ланни Бэдд Иллюстрации/приложения: 11 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Десятый том Саги о Ланни Бэдде вышел в 1949 году и должен был её закончить. Автор за девять лет написал десять книг, которые должны были стать учебником современной истории. В этом томе описаны события с ноября 1944 по осень 1946 г. В эти события вошли не-мецкое наступление в Арденнах (16 декабря 1944 -- 29 января 1945), смерть Франклина Рузвельта 12 апреля 1945 г. в Уорм Спрингс, Джорджия, США, конец войны с Германией, первое в мире испытание ядерного оружия, произошедшее 16 июля 1945 года в штате Нью-Мексико (США) на полигоне Аламогордо, Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года) и Нюрнбергский процесс 20 ноября 1945 -- 1 октября 1946 года. В начале тома Ланни находится в составе седьмой армии США в Арденнах. Он принимает участие или является свидетелем всех событий, указанных выше. Закончив свою службу агентом президента и в военной разведке, он создаёт собственную радиопрограмму, выступающую в защиту мира и демократии. Он знакомит свою дочь с младшим сыном Рика и привлекает молодежь в свою радио-программу. В конце тома всё семейство Ланни в сборе, там его пятилетний сын, носящий его имя, его жена, ожидающая нового ребёнка, его взрослая дочь, решившая во всём помогать отцу. Все слушают речь президента Трумэна, провозгласившего, что контроль над атомной бомбой принадлежит американскому народу, на чьи деньги она была создана. В этом томе впервые звучат не только антисоветские, но и русофобские высказывания. Том состоит из десяти книг и тридцати четырёх глав.

Некрасов Юрий Валентинович : другие произведения.

Пастырь молви!