Аннотация: Размышление о роли и ответственности "образованного класса" в событиях Новейшей Истории
Глава 1
Ранняя весна накатила неожиданным теплом. Чуть ли не каждый день по радио сообщали об очередном температурном рекорде. А солнце светило все ярче, и облака, плескаясь в ласковой синеве, плыли над плоскими крышами многоэтажек. Снег чернел, съеживался, уходил, оставляя после себя накопившийся мусор. Все, что зима прятала под пушистым белым покрывалом, во всей неприглядности выходило наружу. Может, поэтому Стас начало весны не любил. Впрочем, не только за выползавшие из-под снега нечистоты. Неприязнь шла со времен молодости, когда с весенним теплом в еще не успевший пробудиться после "зимней спячки" организм бурным потоком вливалась энергия. Недостаток сил это плохо, а переизбыток еще хуже! Особенно когда их некуда применить. Время тогда было специфическое застойное, и порывы души, как штормовой ветер, в бессилии бились о стену реальности. Желания вступали в жесткий клинч с возможностями. И порой это приводило к поступкам, последствия которых потом долго приходилось расхлебывать. Но все это осталось в прошлом. Как утверждает физика, с потерей энергии система приобретает стабильность. Однако, влияние избыточного внезапно пришедшего тепла по-прежнему вызывало физический дискомфорт. И когда немного похолодало, а небо над городом укутали облака, Стас почувствовал прилив бодрости и желание отправиться на прогулку.
Сборы в последнее время проходили не быстро. Сначала втер в больные суставы щедрую порцию мази. Натянув наколенники, почувствовал себя немножечко терминатором и продолжил одеваться. Вместе с парой сберовских карточек положил в карман рубашки документ с неразборчивым фото, подтверждавший, что податель сего Станислав Владимирович Гарин уже год, как является пенсионером. В завершении ритуала, вывел на смартфоне "температуру за бортом", выбрал из трех курток наиболее подходящую, еще раз проверил наличие карточек, кошелька, ключей и убрал во внутренний карман куртки мобильный. Выходить из дома без связи, современному человеку стало также не комфортно, как далекому предку отправляться без топора в лес.
За дверями подъезда встретила мягкая пасмурная погода. Дохнуло весной, от чего Стас впал в легкое состояние эйфории. Все-таки весна, как и ранее утро, короткий ремейк сотворения Мира! Сбросив оковы зимы, смыв дождями накопившуюся грязь, он снова восстает полным сил, надежд и юношеского задора. Знаешь, что это уже не про тебя, а все рано подаешься общему настроению.
"И даже пень в апрельский день березой снова стать мечтает..."
Маршрут был сотни раз выверен и промерен шагомером. Сначала овраг, прогулка вдоль реки, дальше через мостик и обратно. Весело постукивая тростью по асфальту, он шел целеустремленно, вроде, как по важному делу. Хотя из некогда многочисленных утренних дел осталось одно, поддерживать себя на ходу. Кто-то из отечественных классиков (кажется Гоголь) писал, как ужаснулся бы полный надежд и великих планов молодой человек, если бы сквозь туман будущего смог увидеть себя в преклонные годы. Со школьной скамьи слова крепко запали в душу. Многое из того, что он делал, вернее, пытался сделать, направлялось именно страхом перед убогой и никчемной старостью. Но все оказалось не так уж и плохо. Ни звезд с неба, ни наград не нахватал, однако кое-что полезное за трудовую карьеру сделал. Пенсия, конечно, оставляла желать лучшего, но в последние годы Стас освоил репетиторство и по вечерам подрабатывал, давая частные уроки по интернету. Личная жизнь в итоге тоже сложилась. Второй брак оказался счастливым, а от первого уже появились внуки. В общем, было чем заняться на пенсии, и даже хорошо, что отпала необходимость ходить на работу. А главное свобода! Конечно, не такой он ее представлял. Но мы многое по молодости не так видим и представляем...
Стараясь не замечать боль в коленях, он бодро шел вдоль узкой речной долины. Могучие, пережившие не одно поколение пенсионеров ивы, раскинули над дорожкой зеленые пряди. Оперившиеся крохотными листочками ветки чуть раскачивались на ветру и походили на распушенные косы русалок. По правую руку шумным весенним потоком текла река. Переходя по мостику, Стас остановился. Прислонившись к деревянным перилам, долго смотрел на бурлившую внизу воду. Память прокручивала сцены из походной байдарочной молодости. Он даже представил, как мощным взмахом весла направляет нос в слияние двух потоков, обходит торчащий из воды камень, налегая на левую лопасть, уводит байдарку из прижима, и река лихо с ветерком несет дальше. В голове промелькнуло:
" Сейчас бы, на Истру! По такой воде часа за четыре бы прошел..."
Но он тут же постарался выкинуть из головы ностальгическую блажь. С тех пор, как завязал с речными сплавами, прошло уж лет тридцать. Кампания потихоньку распалась, да и сам, женившись, быстро стал отдаляться от походной романтики. Байдарку какое-то время хранил на балконе, но потом по настоянию супруги пришлось отнести на помойку.
Посмотрев время, он обнаружил, что пора в магазин. В ближайшем сетевом супермаркете пенсионерам давали хорошие скидки, но только по утрам, чтобы потом не болтались у солидных клиентов под ногами. До времени "Х" оставалось меньше часа, и, кинув прощальный взгляд на бегущую воду, Стас направился к лестнице, уступами поднимавшейся по склону оврага. По дороге опять промелькнула, провокационная мысль: "
Изо дня в день один и тот же маршрут! Хотя бы себе признайся, что это смертельно скучно..."
Но он снова решительно подавил бунт и постарался восстановить в голове порядок: "Нечего путать стабильность со скукой!" Вспомнилось, как, подолгу болтаясь в бесконечных командировках, мечтал, о времени, когда по утрам, никуда не торопясь, можно будет совершать прогулки вдоль реки по любимому оврагу... " Ну вот, оно и наступило! Так что, наслаждайся..." Ближе к супермаркету, навстречу, стали попались бредущие с полными сумками пенсионеры. Некоторых он знал в лицо, но пока еще не здоровались. А когда уже подходил к стертым подошвами покупателей ступеням, из-за угла показался незнакомый, но весьма примечательный персонаж. Крепкий седобородый старик не спеша ехал вдоль тротуара на трехколесном велосипеде. Во взрослом варианте подобное транспортное средство Стас видел впервые. Да и сам велосипедист выглядел весьма экзотично.
" Санта Клаус на колесиках!" - подумал Стас, после чего невольно сравнил заграничный новогодний бренд с нашим Дедом Морозом. Сейчас перед ним был именно Санта. Деду все-таки полагались посох, шуба и каноническая величавость. Ну, а заграничному дублеру, наверное, сошло бы и так, на трехколесном велосипеде.
Проезжая мимо, велосипедист окинул ироничным взглядом витрину, застывшего на ступенях человека, улыбнулся, как подобает волшебнику, лукаво и многозначительно, и в этот момент Стас заметил на багажнике рекламный плакат. " Магический театр. ВЕЛО- САНТА. Ру. Только для сумасшедших!" В голове сразу же закрутились обрывки воспоминаний. Где-то он нечто подобное уже читал или слышал! И только уже в магазине, вдруг осенило:
"Ну конечно же, Гессе "Степной Волк"! Магический театр, только для сумасшедших..."
И тут, как случалось иногда в юности, искрящееся облако исказило реальность. Незримая и бесконечно далекая грань миров, вдруг оказалась совсем рядом, под ногами. Несколько мгновений Стас балансировал на ее остром ребре, но скоро уже опять стоял на твердой почве. Судя пор всему, какой-то шустряк-блогер решил так продвинуть свой сайт. И, надо заметить, маркетинговый ход оказался успешным. Стас уже знал, что, вернувшись, первым делом заглянет в компьютер.
Глава 2
Впервые Стас прочел "Степного Волка" в студенческие годы. Семена гласности тогда только пускали корни в хорошо унавоженную почву, и там, в еще недоступной дневному свету глубине, начиналась невидимая работа. Роман оказался знаковым, попал в тему. Советский интеллигент, наконец, смог ощутить себя не Васисуалием Лоханкиным, а романтическим хищником - степным волком. По молодости, Стас проглотил произведение целиком, без критического анализа. Он тогда многое из прочитанного принимал на веру. И, что хуже всего, пытался напялить на себя чужие вымышленные личины. Ни к чему, кроме проблем и недоразумений, такое подражание не приводило. Сейчас, на склоне лет, он еще продолжал со стыдом вспоминать эпизоды той любительской самодеятельности. Догадывался, что и Магический театр воспримет теперь иначе. Но вот, как воспримет, было очень даже любопытно!
Из всех творений немецкого классика в домашней библиотеки присутствовала только "Игра в бисер, и Стас запланировал на ближайшие дни поход в книжный. Но прежде, решил отыскать в интернете загадочного ВЕЛО САНТА. Ру. Оформление сайта и манера общения с посетителями оказались весьма странными. В правой верхней части экрана, лукаво улыбаясь, на него смотрел тот самый велосипедист Санта. В левой скалила зубы волчья пасть. Дальше не обнаружилось ни видеороликов, ни текста. Но вскоре на пустой странице проступило:
Привет, дружок! Рад видеть тебя в фойе нашего Магического театра. Уверен, ты ждал чего-то другого. Но зачем дублировать классику? Сходи, в свой любимый книжный. Отдел Зарубежная литература, стеллаж 440. Так что, читай на здоровье, а у нас с тобой разговор о другом. Ну, почти, о другом ... Но для начала освежим память:
" ..У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя, подобающая ей, суровость и мягкость, своя красота и своя жестокость, какие-то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становиться там, где пересекаются, две эпохи...
Герман Гессе "Степной Волк"
"А ведь все верно, прямо в точку!" успел подумать Стас. В следующий миг буквы исчезли, и на экране проступила новая надпись:
- Ну что, понравилось? Прямо, как про тебя?! Тогда читай дальше: " ... наш Степной волк чувствовал себя, то волком то человеком...когда он был волком, человек всегда занимал в нем выжидательную позицию наблюдателя и судьи, - а во время, когда он был человеком, точно так же поступал и волк..."
Когда-то по молодости, легализация волчьей сущности казалась романтичной, и куда более привлекательной, чем надоевшая официальная мораль. Но прошло время, и он смог наглядно убедиться, во что превращается Мир, когда звериное нутро в массовом порядке лезет наружу. Раскаяние было искренним, но запоздалым. Хищников общими усилиями уже выпустили из клеток. И теперь они диктовали правила и возвращаться под замок не собирались. Был ли в том виноват невротичный и одинокий интеллигент Гарри, по прозвищу Степной волк? Наверное, лишь отчасти... Однако, организатор сайта никому смягчать вину не собирался :
Ну что, дружок, с кем ты нынче? Бьюсь об заклад, по молодости болел за серых. Сейчас, наверняка, поумнел. Но если опять задумался, то сидит еще в тебе степной волк. И мы начинаем на тебя охоту!
Улыбающийся Санта и оскаленная волчья пасть исчезли. Теперь весь монитор занимали три бравых охотника в тирольских шляпах. Подняв двустволки, они целились прямо в лицо, и, казалось, вот-вот грянет выстрел. Стас никогда не был склонен к мистике, но сейчас вдруг испугался и поспешил выйти. Глядя в обезвреженный потускневший экран, он сначала подумал, что все это компьютерное зло не так уж и всесильно. Один клик мыши и вот уже оно исчезло. Нет, словно и не бывало. Даже труп злодея хоронить не надо. Но что-то подсказывало:
" Все не так просто! И ты еще на этот сайт непременно вернешься..."
Глава 3
Вечером, проводя занятие, Стас чуть было не сорвался и не накричал на ученика. Взбесило, что пройденный и вроде бы разжеванный материал опять пришлось объяснять с чистого листа. А вечером когда вернулась с работы супруга, в роли двоечника оказался уже он сам. Отвлекшись утром на Санту, забыл сделать часть нужных покупок, за что и получил нагоняй. Упрек принял со смирением. А лет тридцать назад, во времена первого брака, слово за слово, и точно бы дошло до скандала. Но теперь Стас стал куда покладистее и мудрее. Научился смирять гордыню. Хотя, вполне возможно, она за ненадобностью просто атрофировалась с годами. Для семейной жизни это в целом оказалось полезно. Однако, иногда возникала тревога. Мир этот был как-то странно устроен. Уступчивость, вместо благодарности, могла вызвать пренебрежение, а порой даже ненависть. Особенно это было характерно для женской психики. А потерять свою, с трудом отвоеванную, территорию счастья Стас очень боялся.
По утрам, по сложившейся традиции, он провожал супругу до метро. А в этот раз даже доехал с ней до центра, и отправился в магазин издательства Молодая Гвардия . Книги были его страстью, на которую улетало немало денег. В прошлой семейной жизни это приводило к скандалам. Но теперь на увлечение мужа жена смотрела сквозь пальцы, так как сама испытывала страсть к приобретению милых симпатичных, но не особо нужных, вещичек. Проблема теперь была в другом: Где расставлять добычу от книжной охоты? И еще угнетала мысль, что большую часть приобретений он вряд ли когда-нибудь откроет. Но сейчас, оказавшись в хорошо знакомом зале, Стас снова почувствовал охотничий азарт. Однако, тут же взял себя в руки и отправился искать стеллаж 440. Когда же выяснилось, что никакой зарубежной литературы по данному номеру нет, он от души себя выругал:
" Ты, правда, подумал, что этот Санта знает твой любимый книжный? Так скоро и в Снегурочку с Бабой Ягой поверишь!"
Где можно найти "Степного волка" в мягком переплете, Стас узнал у продавца консультанта. Вскоре он уже покидал магазин с добычей. Заодно, не удержавшись, прихватил из той же дешевой серии Эриха Фромма. Читать начал еще в метро. По прошествии нескольких десятилетий Степной волк возвращался, но уже многое воспринималось куда критичнее, особенно реабилитация хищной составляющей в человеке. Заигрывание с внутренним волком он теперь счел занятием предосудительным и даже опасным. Кокетливо поданная тема самоубийства, тоже вызывала отторжение. Но все же, чувствовалось, что сам автор выше и мудрее своего героя. И трагические ноты его мечущейся души находили в немолодом растерявшем романтические иллюзии читателе отклик:
"Человек не есть что-то застывшее и неизменное ...а скорее некая попытка, некий переход, узкий опасный мостик между природой и духом. К духу, к Богу влечет его сокровенное призвание, назад к матери- природе глубиннейшая тоска. Межу этими двумя силами в страхе и трепете колеблется его жизнь..."
Вернувшись домой, Стас заставил себя оторвать от книги. Около часа делал гимнастику. Потом разогрел в микроволновке , что супруга оставила на обед. Почистил и залил водой картошку на ужин. Подмел кухню, и только закончив мелкие текущие дела, позволил себе снова взяться за Степного волка . Однако, вскоре, закрыл книгу и сел за компьютер. На сайте с прошлого раза произошли изменения. В правой части по прежнему улыбался Санта, а вот в левой, вместо волчьего оскала на него теперь глядели ружейные дула. Страница внизу сначала тоже была пустой, но вскоре на ней стала проступать надпись:
Ну вот, ты опять с нами, дружок! Считай, что капкан захлопнут. Но волчью шкуру с тебя снимать пока не будем. Поначалу пообщаемся, как интеллигентные люди...
Стас опять хотел выйти, и это посещение сайта наверняка стало бы последним, но тут Санта, словно что-то почувствовав, изменил тон:
Да ты не обижайся, старик! Шуток что ли не понимаешь? Ты в нашем Магическом театре всегда желанный гость. А сегодня у нас литературный конкурс, и тема тебя, наверняка, заинтересует: " Степной волк, как тупиковый продукт эволюции. Или роль советской интеллигенции в судьбе (развале) страны." Почитай наших финалистов. Уверен, тебе понравится.
Финалистов оказалось двое. Один публиковался, как товарищ Швондер, другой под псевдонимом профессор Преображенский. К статьям прилагались портреты с лицами актеров известного фильма. Картинки казались живыми. Профессор высокомерно хмурился, а в глазах председателя домкома горел огонек революционного фанатизма. С него Стас и начал. В последние годы, размышляя о том " что случилось с Родиной и с нами" он все чаще формулировал неприятные вопросы "прослойке", к которой и сам до недавнего времени причислялся. Почему-то, казалось, что в лице товарища Швондера найдет единомышленника. И он не ошибся. Интеллигенцию председатель домкома клеймил со всей пролетарской прямотой и принципиальностью. Однако, природным пролетарием сам, судя по всему, не являлся, и материал излагал хорошим литературным языком, применяя диалектику и творчески переработанный марксистский метод.
По его утверждению, в семидесятые годы интеллигенция начала осознавать себя общественно политическим классом со своими, отличными от остального населения, интересами. Память тут же перенесла Стаса на указанные временные рубежи. Сначала вспомнились разговоры на кухне в компаниях родителей, потом уже собственный опыт, и, наконец первая работа по институтскому распределению. Некое чувство своей особенности, маркеры, свой чужой в те годы действительно формировались. Тогда он еще не мог четко сформулировать, что происходит. Вроде бы пережитки классовой вражды давно изжиты. А вот, оказалось, нет! Видимо, потребность делить мир на своих и чужих, лежала где-то в темных глубинах психики человека. Ценой больших жертв и потрясений материальную основу из-под этой потребности выбили. Но оказалось, что далеко не все определяется материальной основой. Отлежавшись где-то в тайных берлогах, зверюга выползла наружу, уже с новыми лозунгами и в новом обличье.
А товарищ Швондер, тем временем, продолжал развивать тему. Осознав себя классом, и решив, что занимаемое ей место не соответствует достоинствам, интеллигенция начала классовую борьбу. Система тогда еще казалась незыблемой, как гранитная скала. Но, как известно, вода камень точит. Дай только ей время, и оставь хотя бы маленькую щелку. И этой щелью, а потом уже и дырой, оказалась культура.
Важность этой сферы власть придержавшие всегда осознавали. Недаром, советское государство, особенно на ранних этапах, вкладывалось в развитие нового рабочее крестьянского искусства. Вроде бы и успехи наблюдались, но, со временем, начала проявляться странная метаморфоза. Потомки рабочих и крестьян, получив гуманитарное образование, постепенно становились в оппозицию вырастившей их власти. С технарями все происходило не так явно, но массовое сознание все-таки формируют гуманитарии. Наверное, поэтому товарищ Швондер их так искренне ненавидел и клеймил, обвиняя в постигших страну бедах. Оторвавшись от статьи, Стас начал вспоминать, как сквозь кордоны железного занавеса и цензуры просачивались произведения, казавшиеся тогда глотком свежего воздуха и свободы. Тот же "Стеной волк" пришелся очень кстати. То, что произведение неоднозначное, со сплетением разных противоречивых смыслов, Стас начал осознавать только сейчас, перечитывая заново. Тогда же, по молодости, вычленил только легализацию "волчьей составляющей", свободной от всех моральных кодексов и правил. Вспоминал, как оберегал и лелеял в себе этого внутреннего волка. Не замечая, что вокруг вылезают из нор звери куда страшнее: Скалиться, пока что из тени, звериная пасть капитализма. Поднимает голову криминал. И готовы уже сорваться с цепи кровожадные волки национальных конфликтов...
Сохранив и скинув себе в хранилище ссылку, Стас закрыл статью и решил почитать, что скажет по тому же поводу профессор Преображенский. И тут же с удивлением обнаружил, что господин профессор почти слово в слово пишет то же самое. Только вот знаки ставит противоположные. То, что интеллигенция осознала себя антагонистическим классом - это правильно и хорошо. Система этот новый и прогрессивный класс обижала и сдерживала. Платили куда меньше, чем остальным, в партию принимали по квоте, морально старались унизить. Тут в тему пришелся и небезызвестный Васисуалий Лоханкин, и целую подборку Ленинских цитат господин профессор любезно предоставлял. Так что, борьбу за новое более достойное место Преображенский благословил.
Прервав чтение, Стас попытался осознать, на чьей стороне он сам. И в рассуждениях Швондера и у профессора была своя правда. Выбор между ними был сложен, и Стас прибег к проверенному средству, решил почитать, что люди в комментариях пишут. Но после просмотра первых же отзывов, его словно облили помойкой. Написано было в лучших традициях интернетного хамства.
" А, как там, у товарища Швондера с народной любовью?" - подумал Стас. Но и в комментариях к статье председателя домкома, обнаружил тот же хамский тон и нападки на автора. Причем, писал обоим финалистам один и тот же персонаж, представлявшийся, как Шариков.
Глава 4
Оторвавшись от компьютера, Стас нервно расхаживал по комнате. Диалог двух, вроде бы непримиримых оппонентов, предстал уже в другом виде. Ломая копья в благородном словесном поединке, они все-таки были представителями одного сословия. А ведь была еще третья сила, агрессивная хамская тупая. Впрочем, вопрос о тупости оставался открытым. Свое, пусть и специфическое видение мира, у этого Шарикова присутствовало, и он готов был за него сражаться. Главной составляющей тут стала ненависть к обоим умникам, невзирая на их позиции и политические пристрастья. Возможность для дискуссии, тем более, компромисса не предусматривалась.
Память, снова перенесла Стаса в прошлое, в такой же весенний месяц, только много лет назад. Время было предперестороечное. Неуловимые признаки грозы уже витали, но всерьез каких-то радикальных перемен никто не ждал. Больше боялись, что новый генсек начнет закручивать гайки. Он их закручивал, но к той истории это отношения не имело.
Как-то вечером, накануне первомайских праздников Стас ехал на посиделки к институтскому приятелю, проживавшему в ту пору на одной из окраин Москвы у своей очередной подруги. Райончик, надо заметить, был не из благополучных. Унылые шеренги пятиэтажек чередовались с чахлой городской растительностью. По вечерам на лавочках у подъездов группировались "местные". В темноте мигали огоньки сигарет, звенело о стакан горло бутыли, неторопливо звучала матерная брань. Такие сборища лучше было обходить, а, если уж идешь мимо, то быстро и не оглядываясь. Впрочем, в те времена это казалось привычным. И рядом с серо-убогим агрессивным миром существовал другой. Где жизнь была раскрашена поисками смысла, слово "потребитель" считалось обидным, у костров на лесных полянах щипали душу бардовские вирши, а очередь на премьеру знакового фильма могла выстроиться длиннее, чем в винный.
Вот и тогда, отправляясь в гости, Стас предвкушал задушевную беседу о высоких материях под хорошую выпивку и закуску. Метро до пункта назначения в те годы еще не протянули, и ехать наземным транспорте предстояло около получаса. День был пасмурный, проплывавший мимо городской пейзаж выглядел уныло, но перспектива весело провести вечер в хорошей компании согревала душу. В руках Стас держал пакет, где рядом с зачитанным сборником фантастки болталась взятая с боем бутылка "Андроповки". Народу в салоне было традиционно много. Кто-то выходил по дороге, но большинство ехало туда же, куда и он. То, что это обитатели неблагополучно-унылого района, чувствовалось как по одежде, так и по лицам. И вдруг на одной из остановок появился персонаж откровенно инородный. Невысокий сухощавый уже немолодой мужчина был одет просто, но со вкусом. Обладал спортивным телосложением и, возможно, принадлежал к старой гвардии походников и альпинистов. На гладко выбритом лице читалась, как минимум, кандидатская степень. А в руках, с головой выдавая чужака, незнакомец держал большой кожаный портфель.
Бить морду за несоответствующий вид в те времена уже не особо практиковалось. Но этот, на свою беду, начал громко говорить. Сразу стало понятно, что товарищ выпил, но при этом ведет себя нетрадиционно. Вместо осоловевшего довольства или угрюмой злобы, чудака прямо распирало от любви к людям. И ему явно хотелось этим светлым чувством поделиться. Осмотревшись, он выбрал в жертвы компанию миловидных скоромно одетых девушек. Разговор начал непринужденно, с какой-то интеллигентской развязностью. Вогнал девиц в краску, рассказав, что они очень красивы. А закончил радостный монолог фразой о том, какая вокруг замечательная жизнь. Вот этого ему уже спустить не могли!
- Рот закрой! Говоришь много! - злобно изрек стоявший по соседству мужик в сером под цвет городских улиц пальто. Девушки тут же перестали улыбаться и испуганно потупили в пол взгляд. Но залетный интеллигент видимо был неробкого десятка. Обернувшись к оппоненту, он спокойно, без смешанной со страхом злобы, поинтересовался:
- А я вам сильно помешал? Мужик в сером осекся, не зная, что и ответить. Но у него тут же нашлись союзники. Стоявший чуть в стороне толстопузый гражданин, уставившись на чужака маленькими свинячьими глазки, сначала угрожающе засопел, а потом изрек:
- Смотри у меня, договоришься!
- А что, будет? - все также спокойно отреагировал интеллигент.
- Портфельчик могут отнять! - поле некоторой паузы, злобно пробурчал толстяк. Ответ последовал совершенно неожиданный:
- Забирай! - произнес возмутитель спокойствия, и с улыбкой протянул свою ручную поклажу. После такой нестандартной реакции повисло молчание. Непонятно, чем бы все кончилось, но, на счастье, автобус подъехал к остановке. Сторонник концепции "жизнь прекрасна" все-таки понял, что надо ретироваться. Да и отдавать портфель, наверное, стало жалко. В любом случае, он принял правильное решение. Однако, на этом его злоключения не завершились. Выходивший следом, похожий на не опохмелившуюся гориллу здоровенный мужик отвесил ему от всей души подзатыльник.
Что было дальше, Стас не видел. Двери закрылись, автобус уехал. Конфликты в транспорте, очередях, пивнушках в те годы были делом обычным. В некоторых Стас даже принимал участие. Но тогда в автобусе он стоял потрясенный, слушая, как толстопузый и мужик в сером пальто, рассуждают, что таких гадов давить надо. И ведь они, скорее всего, в первый раз видели друг друга. А выступить единым фронтом подтолкнуло некое ощущение общности. И только сейчас, Стас начал понимать, что это и была классовая ненависть!
А ведь классов, во всяком случае, антагонистических, тогда уже не было и в помине. По отношению к средствам производства все были в одинаковом положении ( что относились к ним не слишком бережно, другая тема). В цепочке распределения общественного продукта тоже стояли где-то рядом (номенклатура и подпольные миллионеры в автобусах не ездили).То есть, материальные причины для неприязни отсутствовали. А она продолжала существовать!
Тот случай, пожалуй, был наиболее ярким. Однако, сталкиваться с подобным приходилось часто. Когда Стаса, еще "зеленого" молодого специалиста, направили курировать изготовление опытной партии приборов на завод, классовой вражды нахлебался по горло. Но действие, как известно, рождает противодействие. Интеллигенция, осознав себя больше чем прослойкой, начала дрейфовать с породившей ее почвы. Никто уже не хотел вспоминать, что их деды и бабушки вышли из рабоче-крестьянской среды, и только благодаря советской власти путевку в образованный мир получили. Кто-то начал искать свои дворянские корни, кто-то другие идеологические зацепки. Многим вдруг захотелось не идти единым строем, а приподняться над серой толпой. Приподнявшись же гордо взглянуть вниз, а может даже и плюнуть...
Так что, прав был товарищ Швондер, но и у Преображенского правоты не отымешь. Ну а кто правее, и кто первый вражду начал, это, как в межнациональном конфликте, понять уже невозможно ...
Посмотрев на часы, Стас спохватился. Скоро должна была вернуться с работы супруга. Приготовление ужинов он взял на себя добровольно. Выйдя на пенсию, ни как не мог привыкнуть, что весь день находится дома. И, испытывая чувство стыда, старался взвалить на плечи больше домашней работы. Стыдливость, обращенное против себя чувство справедливости, всегда были его ахиллесовой пятой, и обвинения товарища Швондера попадали прямиком в незащищенное место. Но, вспоминая доводы господина профессора и тот случай в автобусе, Стас обвинениям сопротивлялся. Во всяком случае, знал, что завтра снова посетит Магический театр ( впрочем больше походивший на избу-читальню).
Глава 5
На следующий день диспут между профессором и председателем домкома продолжался. Оппоненты теперь решили пройтись по основам. Швондер яростно пытался доказать, что ручной физический труд почетней и ответственней умственного. Что шофер, фрезеровщик или мастер по укладыванию плитки, куда важнее для цивилизации, чем какой-нибудь доцент филолог. И, что в отличие от гуманитариев, эти специалисты несут прямую личную ответственность за свои ошибки. Инженеров председатель домкома не трогал. Видимо не мог отрицать их нужность, но, дабы не нарушать чистоту доказательств, предпочитал не упоминать. Вершиной его доводов стала отсылка к грядущему искусственному интеллекту, который в скором времени будет вести всю, не требующую человеческих рук работу, а заодно писать стихи, рисовать картины и снимать фильмы. Но вот заменить большую часть рабочих специальностей всесильному монстру не по зубам. Так что, спор "кто матери Истории более ценен" сам собой разрешится.
К физическому труду Стас всегда относился с большим уважением. А в последние годы самому пришлось заниматься монтажом сложного оборудования. В некотором смысле работа представляла собой "золотую середину", с одной стороны требовала инженерных знаний, с другой физических усилий и навыков монтажа и сборки. Состав бригады был разнородным, но никаких классовых антагонизмов не возникало. И этот слаженный труд в хорошем коллективе занимал теперь почетное место в ностальгических воспоминаниях. Но все же, из аргументов председателя домкома Стас безоговорочно принимал только низкую социальную ответственность гуманитариев. Если их и призывали на суд Истории, то, как правило, заочно или посмертно. А бед эти господа умели наделать немало! Творивший в тиши кабинета "властитель дум", мог падать в обморок при виде крови и из личного опыта знать только конфликты с горничной или супругой, но это не мешало вдохновлять восторженных юношей метать бомбы. Бедняг ждала виселица или медленная смерть в рудниках. Он же, не испытывая угрызений совести, продолжал жить в сытости и комфорте, и творить дальше. Так что, грехов за гуманитариями числилось не мало. Но и отрицать их значимость, как пытался сделать Швондер, было очень опрометчиво и недальновидно.
У Преображенского на ту же тему были другие аргументы: Лев Толстой довольно быстро мог освоить любой крестьянский труд, а из тысяч крестьян вряд ли можно было найти замену Толстому. Но тут даже Стас мог возразить, что и из тысяч интеллигентов Льву Николаевичу замену тоже найти трудновато. Ну а Швондер, в пылу полемики, шел еще дальше. Он и ценность таких фигур, как Толстой, Пушкин, Гоголь, путь и с оговорками, пытался подставить под сомнение. От утверждения, что развитие культуры возможно только в обществе, где происходит изъятие прибавочного продукта, легко перекидывался мостик к формуле: "пока единицы творят, сотни должны гнуть спину". На творцов это сразу накладывало груз вины ( впрочем, в глубине души, они возможно его и ощущали). Однако, напрямую заявлять о бесполезности для широких масс дворянского и буржуазного искусства Швондер все таки не мог. Наверное, собственная "гнилая" интеллигентская сущность не позволяла. За него это с большим удовольствием делал в комментариях Шариков.
От дискуссии о труде, оппоненты плавно перешли на разбор произведений искусства. И тут мнения были радикально противоположны. Оба они отдавали дань писательскому таланту Булгакова и считали роман "Мастер и Маргарита" знаковым. Но Преображенский видел в образе Мастера символ индивидуальной победы интеллигента над системой. Швондер же считал его жалким сумасшедшем, Маргариту слетевшей с катушек ведьмой, произведение в целом сатанинским, а включенную в роман тему Спасителя, расценивал, как гностическую ересь. Еще недавно, прочитав такую характеристику любимого романа, Стас в гневе бы удалил текст. Однако, сейчас ловил себя на том, что во многом согласен. И тут же сознание сформулировало вопрос к самуму себе:
" Что и когда, тебя так изменило? Наступающая старость, приобретенный с годами опыт...
А в голове уже крутились фразы, которые еще недавно воспринимал, как истину в последней инстанции:
"Никогда не просите у тех, кто сильнее вас. Сами предложат, сами все дадут! Ну да, дадут! Держи карман шире! Не просил бы у начальства прибавки, так бы и сидел до пенсии на самом низком окладе...
И на счет не горящих рукописей было что возразить. На даче у него скопилось множество бульварных, вышедших в основном из-под бойкого женского пера романов в мягкой обложке. В годы окончательного торжества гласности их любила приобретать первая супруга. Да и сам он иногда почитывал, увлекательные, но чаше всего откровенно циничные вирши. Теперь наследие смутных времен активно шло на растопку. Для Стаса это было что-то вроде ритуала аутодафе. Сложив основу костра, он наугад открывал книгу. Читал несколько фраз, и в очередной раз, убедившись в своей правоте, вырывал страницу, клал под шалашик из сухих веток и подносил спичку. Корчась в языках огня, листы быстро превращались в пепел. И он с удовлетворением думал, что когда выучатся читать внуки, этот токсичный литературный хлам им на глаза уже не попадется.
Однако, сам булгаковский роман по-прежнему оставался нетленным. " Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратом город ..." - вспоминал он, и снова, под влиянием магии слов, словно наяву, ощущал шквальные порывы наступающей на великий и злой город бури.
Глава 6
Опираясь на трость, Стас снова шел хорошо знакомым маршрутом. Над дорожкой покачивались оперившиеся молодыми листочками ветви. Мужчина азиатской внешности, прислонившись к метле, что-то внимательно изучал на экране смартфона. На площадке для шашлычных мангалов сердобольная старушка кормила бродячих котов. Рядом с мостиком шумела, спотыкаясь о камни река. Все, как всегда. Не было лишь, спокойствия и умиротворения от утренней прогулки.
"Угораздило же зайти в этот Магический театр! А, может, ты и раньше жил на театральной сцене? Просто, кто-то дал команду выносить декорации, не дожидаясь конца спектакля. А ты, прислонившись к суфлерской будке, растерянно смотришь, как люди в рабочих спецовках уносят плоские изображения домов, замков, парк с фонтаном, скамейку, где мечтал о встрече с прекрасной незнакомкой..."
Однажды, Стас уже пережил крушение привычного мира. Но тогда из под ног ( при его же поддержке) выдернули лишь социальную почву. Теперь же разбирали стены мифологии, в которой жил, за которую даже в самые нелегкие времена пытался цепляться. Стас хорошо помнил, в каком восторженном настроении возвращался с митинга победителей от Белого дома. Казалось, что теперь наступит замечательная жизнь, о которой мечтали и говорили герои романов. Но уже не за горами был час, когда возвращаясь с работы после очередной задержки зарплаты, он со страхом думал, что дома продуктов только на пару дней. А денег можно попытаться занять лишь у родителей пенсионеров.
Тогда, на выходе из метро, он задержался и долго наблюдал за бойкой торговлей в коммерческой палатке. Сначала мучило голодное желание что-то купить. Неважно что: бутылку спирта "Рояль", сникерс, глянцевый журнал с сексуальной дамочкой на обложке. Но постепенно, невозможность акта приобретения, стала порождать другие мысли. Наблюдая, как деньги покупателей исчезают в окне палатки, он начал выстраивать план. Задняя дверь, наверное, из-за духоты, была приоткрыта. Парень за прилавком большой физической силой явно не отличался. Если, надев маску, ворваться туда с хорошей дубиной, то можно припугнуть, в крайнем случае, оглушить. Завладев кассой, скрыться через ту же заднюю дверь. Люди снаружи даже не поймут, что и произошло. А если и поймут, то не кинутся ловить грабителя. Не те нынче времена!
Стас понимал, что это лишь игра воображения вряд, и он вряд ли отважится, на такое. Однако, игра затягивала и начинала казаться все реалистичнее. То, что он читал и смотрел в последнее время, только подталкивало на поступок. Вопрос: " Тварь ли я дрожащая?" приобрел в новой реальности иной оттенок.
Видимо его пристальный взгляд не остался незамеченным. Вскоре поблизости припарковался джип и в палатку зашли двое крепких парней. Стас даже через стекло увидел, как продавец что-то говорит, показывая в его сторону. На счастье в это время подошел автобус, и он поспешил скрыться среди хлынувших к дверям пассажиров. Дома, узнав, что денег в ближайшее время не предвидится, жена даже не стала закатывать скандал. Отвернувшись к окну, чужим безразличным голосом произнесла:
- Доставай, ищи, где хочешь!
Снова накатили мысли об ограблении. Он даже стал подбирать из домашней утвари предмет, подходящий на роль дубины. И тут в тишину квартиры ворвался телефонный звонок. Стас почему-то сразу почувствовал, что это из какой-то иной реальности прорывается помощь. И хотя причина звонка оказалась вполне бытовой и материальной, нечто мистическое в случившемся он до сих пор видел.
Его школьный, не обремененный высшим образованием, приятель, поначалу успешно держался на плаву в бурных потоках новой жизни. В тот момент он подвизался на коммерческой ниве, торгуя сосисками гриль, водкой в разлив и всякой ходовой мелочевкой. Палатка находилось в "хлебном" месте на территории Вернисажа. Поставил Сашку на точку папик одной их общей знакомой. Человек солидный и внешне интеллигентный, по слухам, имел хорошие связи в около мафиозных кругах. Дани спонсор не взимал, а из каких-то далеко идущих соображений давал пока работать на себя. Чем Сашки и его постоянный партнер успешно пользовались. Но, как раз накануне, напарник свалился в запой и Сашке понадобился помощник.
Еще пару лет назад предложение поторговать несколько дней горячими сосисками и водкой в разлив Стас бы высокомерно отверг. Теперь же оно показалось манной небесной. На следующий день спозаранку они с Сашкой с рюкзаками уже выдвигались на оптовый рынок. Прихваченное легким весенним морозцем утро бодрило. К палатке подошли часов в девять, груженные упаковками сосисок, бутылками с кетчупом, шпротами, водкой, коробками с пакетированным кофе. К открытия Вернисажа на металлической решетке уже шипели поджаренные сосиски. Торговля с сразу пошла бойко. Выставлявшие свою "живопись" художники и посредники от искусства с утра охотно пропускали по рюмашке под горячую сосиску. Хорошо шло и кофе. Введя напарника в курс дела, Сашка отправился куда-то вести деловые переговоры. Стасу пришлось в одиночестве осваивать новую профессию. Раньше, со стороны, занятие виделось примитивным и скучным. Но, сейчас, оказавшись в шкуре продавца, скучать не приходилось. Разливая водку, растворяя в чашках кофе, делая рыбные бутерброды, заправляя кетчупом порции сосисок, он параллельно запускал жариться новые партии, следил, чтобы в кулере не кончался кипяток, принимал деньги и выдавал сдачу. Сашка то снова исчезал, то появлялся с какими-то потенциальными партнерами. Обсуждая что-то коммерческое, иногда пропускали по рюмашке. Стас тоже принимал участие, но старался не переусердствовать, чтоб не захмелеть, а лишь поддерживать тонус. Вечером, когда Вернисаж начал быстро пустеть, угощали за счет заведения постоянных клиентам. Под рюмашку хорошо шли разговоры о современном и вечном искусстве. Сашка в живописи знал толк ( пару раз проваливался на экзамене в архитектурный), для Стаса тема тоже была не чуждой, а художники умели ее подать, особенно под бесплатную выпивку и закуску.
На следующее утро со Стасом уже здоровались. А торговавшая по соседству матрешками розовощекая девушка из Костромы, заказывая кофе, строила глазки. Входя в роль, Стас все больше ощущал себя лихим купцом коробейником. Возвращаться в свой ставший похожим на склеп НИИ совершенно не хотелось. Но все хорошее, к сожалению, быстро кончается. Прослышав, что ему подыскали замену, Сашкин напарник постарался быстрее выйти из запоя. Через три дня вечером, получив щедрый расчет, Стас ехал домой, везя в рюкзаке купленные по оптовым ценам пачку сосисок, пару баночек прибалтийских шпротов и бутылку "Амаретто". Сейчас он мог себе это позволить. За три дня в палатке удалось заработать больше чем в институте платили ( а, вернее, не платили) в месяц.
С показной небрежностью протянув супруге деньги и продукты, он торжественно извлек из рюкзака ликер. И тем же вечером они устроили себе маленький праздник. За прошедшие три дня сильно потеплело. На плоские крыши панельных коробок опускались колдовские майские сумерки. За стенкой счастливым детским сном спала маленькая дочь. А они с женой смаковали вкус красивой жизни и верили, что все наладиться. Что трудности временны и являются лишь платой за свободу. А потом обязательно придет успех и наступит жизнь, красивая, как в зарубежных фильмах...
Про то, что успех в современном мире обманка, наподобие лотереи, аргументировано с простейшими математическими выкладками доказывал товарищ Швондер. Пресловутую американскую мечту он считал одним из моральных столпов ненавистного ему мира. И методично с марксисткой последовательность старался эти опоры выбивать. Где-нибудь в начале и даже середине девяностых Стас такой вандализм наверняка бы гневно осудил. Теперь он уже думал иначе. И память услужливо вытаскивала истории, подтверждавшие правоту председателя домкома.
Глава 7
Сашке везло не долго. Спонсор, охладев к их общей знакомой, расстался и с коммерческой палаткой. Продал человечку из администрации, бывшему менту, связанному с контролировавшей Вернисаж бригадой. Стас хорошо запомнил этого типа. Утром на второй день его временной работы, веселый мужичок зашел с любовницей, похмелиться на дармовщину после бурной ночи. За рюмкой и шпротами на закуску, они со смехом обсуждали, что девушка на этот раз соврет мужу. Сашка, тем временем, услужливо подливал даме ликер, а представителю администрации водку. Но, не помогло. Оказавшись хозяином палатки, весельчак поставил на точку кого-то из своих. Некоторое время Сашка еще неплохо зарабатывал, устроившись по протекции логистиком на оптовом складе. Однако, подходил критический возраст, когда начинаешь осознавать, что, либо добьешься чего-нибудь сейчас, либо уже никогда. И как-то вечером, позвонив школьному приятелю, он торжественно заявил:
- Ну что, старик, увольняйся из своей конторы, начинаем большие деньги зарабатывать!
К тому времени Стас уже устроился на новое место. Платили не много, но регулярно. И просто так, сходу менять стабильную жизнь на авантюру он опасался. И все же воспоминания о трех веселых днях на Вернисаже и еще не изжитый до конца миф о великой американской мечте не позволили отказать сразу. Но сначала хотелось прояснить для себя суть идеи. Они даже съездили на "Черкизон", где Сашкины знакомые соглашались за небольшую сумму уступить торговую точку. Крытый закуток располагался на задворках гигантского торжища. Проведя в течение пары часов хронометраж, Стас определил, что с таким "потоком" покупателей они вряд ли за год отобьют вложенные деньги. У Сашки такие подсчеты вызвали истерику. Не имея даже в общих чертах хоть какого-то бизнес-плана, он свято верил:
- Главное начать. А там пойдет!
Отказав тогда приятелю, Стас предпочел синицу с руках, гордо летящему журавлю, стабильное прозябание возможности рискнуть и выбиться в люди. Но поступил он, как показало время, правильно! Перечитывая "Степного волка" Стас с интересом отметил рассуждения о мещанстве.:
"...мещанин пытается жить между обоими путями в золотой середине. Он никогда не отречется от себя, ни отдастся, ни опьянению, ни аскетизму. ...он не стремиться ни к святости, ни к противоположности, безоговорочность, абсолютность ему не допустимы, он хочет служить Богу, хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие..."
Когда-то в юности, такая характеристика, прозвучала бы, как приговор. Обычное, умеренное, повседневное вызывало не только смертельную скуку, но и страх от того, что "золотая середина" станет пожизненной позолоченной клеткой. Многое из того, что читал и видел на экране, эти настроения подогревало. В основном, правда, касались романтики личных отношений. Чаще залезать к любимым в окна советовали герои популярных фильмов. " А что сделал ты ради своей любви!" - гневно вопрошал харизматичный волшебник из "Обыкновенного чуда". Много глупых, а порой и опасных поступков, свершалось под влиянием той романтической пропаганды. А вот упорный, кропотливый труд, да еще на общее благо, как то не очень был в чести. Все произведения на производственную тему казались скучной заказухой, да в основном ею и были. Культура давно готовила почву, и когда на нее упадут семена сорняков, всходы будут обильны...
В итоге Сашка так и не отважился на авантюру с палаткой. Заняв деньги, он отправился в Польшу. Рассчитывал, вернувшись с товаром, обогатиться. Но мир уже начал меняться. Марксизм, над которым смеялись в школе, оказался прав. Мелкая челночная торговля уступала место крупной монопольной. В итоге Сашка с товаром завис. Потом долго, перезанимая у кого можно, пытался отдать долги. А привезенные европейские шмотки, смог распродать только через пару лет, в основном друзьям и знакомым. Дальше он, забыв об американской мечте, часто менял работы, и вроде бы со своей участью смирился. Но когда случалось со школьным приятелем распить, по старой памяти, бутылочку портвейна, припоминал его отказ, утверждая, что вместе у них обязательно бы получилось.
А Стас, вспоминая их канувшую в лету дружбу, испытывал противоречивые чувства. Казалось, магический театр Санты, перенес в некую иную реальность, где он неприкаянно бродил по пустым комнатам оставленной жильцами квартиры. На полках пылились журналы, которые когда-то, зачитывая до дыр, передавали друг другу. Толстый слой пыли покрывал столы, шкафы, экран телевизора, по которому всей семьей смотрели новости перестройки. Кружившие по комнатам крупные величиной с кулак мухи искали и не находили место, где можно погрузить хоботок в сладкий сироп ностальгии. Память, тем временем, вытаскивала из старых чуланов другие истории.
Глава 8
Другой, уже институтский приятель Стаса, приехал в Москву из Сибирской глубинки. Поселок, где прошла юность Глеба, походил на затерянный среди бескрайних просторов не сильно обихоженный остров. Деревянные бараки, тракторные колеи вместо улиц, полудикие псы на развалах помоек. А вокруг зеленое комариное море тайги, с редкими островками леспромхозов и приисков. Приезжали сюда, как правило, на время, хотя и оставались порой навсегда. И, наверное, эта временность мешала думать о создании чего-то устойчивого, долговечного, даже о простом обустройстве домашнего очага и быта. Потому и жили, как в походе, по-простому, с душой нараспашку. Судьбы земляков двигались по хорошо накатанной колее. Отслужил армию, женился на бывшей однокласснице, а дальше в леспромхоз, или, если повезет, в старатели. Тяжелый труд среди туч ненасытного комарья. По ночам сверлящий нервы храп с соседних нар, догорающий во тьме окурок, огромная луна над лесной вырубкой. Утром на губах опостылевший вкус перловки, а взгляд воровато скользит вслед прелестям поварихи - единственной женщины на сто верст вокруг. И снова комарье, соленый пот, скрежет вгрызающейся в землю драги. Зато по возвращению широкий размах российского разгула. Единственный в поселке ресторан не случайно носил прозвище "улей". Когда, завершив вахту, объявлялась очередная бригада, старенькое здание начинало гудеть в прямом и переносном смысле. Но, в отличие от обители трудолюбивых насекомых, здесь шло не кропотливое собирание меда, а процесс скорее обратный. Заработанное трудом и потом спускалось в считанные часы. И порой под действием убойных доз алкоголя из "открытых душ" выплескивалась вдруг жгучая ненависть к своему же товарищу. Так что, редкая гулянка обходилась без кровавого мордобоя.
Однако, сам Глеб по накатанной двигаться не захотел, а отправился покорять столицу. Экзамен в институт сдал на удивление успешно. Потом были обычные студенческие годы: скука лекционных аудиторий, бессонные ночи перед сессиями, коммунальный быт общежития. Романы Глеб заводил там же в общаге, в основном со старшекурсницами. Почему-то именно приезжие "девушки с опытом" находили в нем что-то привлекательное. Впрочем, Глеб их устраивал только как любовник, на замужество строились совершенно другие планы. К концу третьего курса он и сам осознал, что если хочет остаться в этом городе, то должен направить свое мужское обаяние в более правильное русло...
Женившись на Кристине, коренной москвичке, причем женщине эффектной и не глупой, Глеб вроде бы сделал еще одни шаг к успеху. Но победа оказалась Пировой. Женитьба избавила от необходимости возвращаться по распределению в родные края, но с устройством на работу у приезжего парня были большие проблемы. В итоге взяли только сменным мастером на стройку, и он оказался между двух полюсов. Рабочие-лимитчики не любили его уже как москвича и человека с образованием. В кругу общения жены тоже не считали своим. Молодые интеллектуалы из ее института и представители около богемной тусовки смотрели свысока, и это раздражало еще сильнее, чем неприязнь пролетария. Но природная сибирская хватка помогала и среди рафинированных умников. Глеб уже знал, что даже в словесных баталиях побеждает не самый образованный и умный, а более наглый. Поэтому говорил много, уверенно, игнорируя словесные шпильки и ироничные взгляды. Кристину эта тактика страшно раздражала. Начались скандалы. Глебу откровенно давали понять, на чьей площади он проживает. Приходилось, сжав зубы, терпеть, давая самому себе клятву, что когда-нибудь у него в этом городе будет собственное жилье.
В свое время, именно Стас познакомил приятеля с Кристиной. На правах старого друга, он частенько захаживал в однокомнатную квартирку, образовавшуюся после размена жилплощади ее родителей. Семейная драма разворачивалась практически на его глазах. Когда Глеб получил окончательную отставку, Стас имел возможность из первых уст узнать версии обеих сторон. Потом Кристина с новым мужем укатила на ПМЖ в земли далекие и обетованные. Глеб в вихрях наступившего лихолетья тоже куда-то пропал. Всплыл он где-то в середине девяностых, когда его молодой бизнес набирал обороты. Узнав, что приятель поблизости снимает квартиру, Стас пригласил его к себе. Рассчитывал провести вечер в воспоминаниях о институтской молодости. Однако, просчитался. Глеб погружаться в ностальгические сопли не собирался. Разговор все время сводил на себя, на свой успех, хвастал новым автомобилем, навороченной кинокамерой , демонстрировал снимки с еще только набиравшего популярность турецкого побережья. Стаса это не то, чтобы сильно раздражало, но было не особенно интересно. А вот супруга после ухода Глеба, очень зло высказалась про бахвальство гостя. Стас даже пытался защищать приятеля, но слишком уж агрессивная реакция жены показалась тогда подозрительной. В дальнейшем он старался встречаться с Глебом в не семейной обстановке. А когда от того поступило вдруг щедрое предложение, стать помощником и правой рукой в бизнесе, Стас отказался. Нельзя сказать, что почувствовал ловушку. Просто, внутренней голос опять советовал не гоняться за журавлями, а не упускать из рук с трудом добытую синицу.
Видимо обидевшись, Глеб снова пропал. Но через несколько лет вдруг пригласил на свадьбу. Стас порадовался за приятеля и приглашение принял. Смущала только перспектива оказаться в кампании новых русских. Но опасался он зря. На свадьбе преобладали родственники со стороны жены, простые русские люди, без всяких приставок "ново". Повеселись тогда хорошо. Правда, не без курьезов. Тетушки новобрачной, видимо что-то перепутав, стали усердно сватать Стасу подружку невесты. Огонь-девицу, что во время плясок, распрыгавшись, чуть не отдавила ему ноги. Сватовство почти удалось, но вовремя вмешалась супруга...
В следующий и, как оказалась, последний раз они виделись на новоселье у Глеба. Мечта приятеля наконец-то сбылась. Заработанная собственным бизнесом новая четырехкомнатная квартира в Москве, стала вершиной его карьеры. Стас опять готов был разделить чужую радость. Но, сразу же, после дежурных приветствий почувствовал себя бедным родственником, которого позвали посмотреть "как люди живут". Среди присутствующих мужчин он сразу оказался на третьих ролях. Другой приглашенный на новоселье однокурсник, в основном крутился вокруг хозяина. Недавно перебравшись в Москву, он рассчитывал с помощью Глеба организовать свой бизнес в столице. Однако, закуска и выпивка были на высшем уровне. Стас, тогда уже старался относиться к жизни проще. И, ради такой шикарной дегустации готов был закрыть глаза на все остальное. Но вот жену отведенная их семье роль задела. И когда счастливая хозяйка водила гостью по комнатам, супруга позволила себе ряд критических замечаний. Большие их на семейные торжества не приглашали. Связь оборвалась, как рвались и другие тянувшиеся из прежнего мира нити.
Но относительно недавно, пребывая уже во втором браке, Стас вдруг встретил у метро жену Глеба. Она неожиданно очень искреннее ему обрадовалась. А на вопрос, как у бывшего приятеля дела, обреченно махнула рукой. Вопреки инородной традиции, не стала говорить, что все Ок , а излила душу. Оказалась, еще пару лет назад, не выдержав конкуренции, схлопнулась маленькая строительная фирма Глеба. Все образовавшиеся в тучные годы накопления он быстро спустил, пытаясь играть на бирже, и сейчас семья жила на скоромную зарплату жены. А Глеб пытался восстановиться после инсульта, но при этом так и не избавился от пристрастия к алкоголю. Пагубная привычка, приобретенная в годы, когда жизнь была успешной, а здоровье крепким сибирским, оказалась сильнее всех доводов разума. Потом женщина призналась, что Глеб не звонит Стасу, потому, что боится. Это показалось странным. Правда, потом, размышляя, он понял, что причиной страха, скорее всего, стала популярная концепция об успешных людях и неудачниках. И Глеба смущало не столько теперешнее плачевное положение, сколько перспектива поменяться ролями. Понимая, что общаться им уже вряд ли придется, Стас очень удивился, когда через несколько месяцев на смартфоне высветился телефон однокурсника. Но оказалось, что звонит жена, сообщить дату и место похорон...
В памяти осталось еще несколько историй, о тех, кто в девяностые "развернул пальцы веером". Конец, с разной степенью фатальности был примерно одинаков. Американская мечта как-то не приживалась на продуваемом ветрами российском бездорожье. А парадигма об "виннерах и лузерах" только отравляла души, порождая гордыню, несбыточные надежды и неизбежные разочарование.
Глава 9
Продолжая следить за дискуссией, Стас пытался сформулировать позицию для себя. А противники, размышляли об итогах девяностых ( Преображенский называл их революцией, а Швондер контрреволюционным переворотом). Сходились во мнение, что интеллигенция от всего случившегося выиграла. Вспоминая о своих злоключения, Стас это отвергал. Но если проанализировать факты, то где-то "в среднем по больнице" так и получалось. Во всяком случае, руководство фирмы, куда он смог устроиться после долгих мытарств, происходило сплошь из завлабов. За годы работы он мог наблюдать, как эволюционировали эти позднесоветские интеллигенты в сторону классической буржуазии. А отношения внутри коллектива все больше походили на телесериалы о жизни бизнеса, хотя до фраз типа "вы уволены" к счастью не доходило. Наверное, советский человек все-таки сидел где-то в глубине души новоявленных буржуев.
Интересной показалась приведенная Преображенским ленинская цитата о том, что интеллигенция тоже является эксплуатируемым классом, однако по привычкам, образу жизни и самосознанию тяготеет к буржуазии. Профессор считал это положительным фактором, и реставрацию капитализма приветствовал, только ратовал за некий другой "правильный" вариант. Вот тут Стас с ним уже точно не соглашался. Нутром чувствовал, что сколь волка не корми, а результат будет тот же. Осознав себя объектом эксплуатации, он уже давно начал изживать ту самую буржуазность, а Магический театр Санты, этот процесс только ускорил.
Параллельно перечитывая Степного волка , Стас неожиданно пришел к мысли, что ярый противник мещанства Гарри по прозвищу Степной волк мог спокойно существовать и предаваться духовным метаниям только в этой умеренной добропорядочной среде. В стае настоящих волков от него быстро осталась бы кучка обглоданных костей среди пожухшей травы под выцветшим степным небом. Справедливо характеризуя мещанство, как компромисс между плотским естеством и Богом, герой этот компромисс решительно отвергал. Существование в уютной полутени казалось ему отвратительным. Либо наверх в свет, либо наоборот вниз! Причем, ни одному из направлений явного предпочтения не отдавалось. А то, что при такой установке, движение в преисподнюю гораздо более вероятно, степной волк видимо понимать не хотел.
И все же автор романа был Стасу симпатичен. Проникновенные слова о стремлении человека к свету брали за сердце. Однако, уже на следующей странице, словно божественное откровение, смаковалось погружение героя в мир ночных клубов и содержанок.
Идя по восходящей спирали, спорщики снова коснулись культовых в интеллигентной среде тестов. "Трудно быть Богом" Стас прочел где-то в то же время, что и "Степного волка". Но, не так давно, томик в мягкой обложке попалась на глаза во время очередной книжной охоты. Перечитав роман, он испытал не то чтобы разочарование, а смутное ощущение несогласия. До конца сформулировать не мог, но товарищ Швондер все разъяснил и расставил точки. Концепция спасения из ужаса социального ада только отдельных выдающихся высокоинтеллектуальных личностей изначально порочна, анти гуманна и в чем-то даже сродни фашизму. Да и сам этот крайне реакционный строй не порождение серой малограмотной массы. Придумали его не бюргеры в Мюнхенской пивной, не рабочие с заводов Крупа, а именно люди интеллигентные, хорошо знакомые с расовыми теориями и владеющие методиками пропаганды. И если брать изображенное в романе ( пусть и с намеком на современность) Средневековье, то интеллектуалы там вполне сносно существовали, на содержании королей и крупных феодалов.
Затронув творчество Стругацких, а, следовательно, и "Мир полудня", дискуссия перешла на образ будущего. Тут у Преображенского, несмотря на весь профессорский гонор, стройной концепции не было. Только в общих упрошенных чертах виделся некий мир, где интеллектуалы в союзе с прогрессивной буржуазией занимают положение элиты. Ну а всем остальным будет от этого счастье. Зато товарищ Швондер опирался на уже нарисованную картину будущего в произведениях Ефремова. Отношение Стаса к этому автору было не однозначным. В молодости он несколько раз перечитывал " На краю Ойкумены". Наизусть зная сюжет, наслаждался картинами молодого, только вступавшего на тропу цивилизации мира. Сопереживал стремлению героев вернуться в родные земли и обрести свободу. А вот "Туманность Андромеды" показалась произведением скучным. Но сейчас, благодаря председателю домкома, осознал, что это, пожалуй, наиболее цельное и даже проработанное в деталях описание счастливого будущего человечества. Мир, который, словно далекие снежные пики гор, просматривался в ясные дни на горизонте, но теперь оказался бесконечно далеким. И Стас неожиданно ощутил боль потери, в которой были виновны все, но в первую очередь люди образованные, которым, сам Бог велел, быть впереди, показывая всем остальным дорогу.
Эпилог
С каждым днем и с каждым новым посещением сайта, Стас все больше склонялся на сторону тов. Швондера. Но неожиданно маятник качнуло в другую сторону. И сильно качнуло! Зайдя в очередной раз в Магический театр, Стас обнаружил там нового блогера под псевдонимом Беспощадный. Ничего хорошего такая заявка не сулила, но заглянуть в блок показалось интересным.
С первых же строк возникло ощущение дежавю, но потом стало нарастать возмущение. Нечто похожее он уже читал у Швондера, выслушивал в монологах подмосковных таксистов, в командировках при общении с товарищами на местах. Нелюбовь провинции к столице была темой хорошо знакомой. Обычно Стас просто пропускал высказывания мимо ушей, и при нормальном человеческом общении предвзятое отношение ( во всяком случае, лично к нему) проходила. Но укрывшийся под псевдонимом Беспощадный под эту бытовую неприязнь подкладывал идеологию. И это было уже намного опасней! От огульной ненависти к жителям столицы Беспощаный шел дальше. По его утверждению, для того чтобы народ зажил, наконец, счастливо, нужно вообще было избавляться от крупных городов, а заодно и от образованного класса . Каким способом не уточнялось. Но перед глазами уже вставали документальные кадры Пол Потовской Кампучии. Стас видел их много лет назад, но хорошо помнил вереницы черепов под пальмовым настилом. Жуткое зрелище впечатляло. Но успокаивало то, что в твоей стране такое просто невозможно. Однако, читая Беспощадного, он начинал задумываться: "А так ли уж невозможно?"
"Интересно, что по этому поводу пишет Шариков?" - подумал Стас. Но не никаких комментариев от данного персонажа не обнаружил. И ту до него дошло, что автор и есть тот самый Шариков, решивший перейти к самостоятельному творчеству под новым псевдонимом.
Никакой внятной социальной программы у Беспощадного ( Шарикова) не было. Вдохновляли только зависть и особо понимаемое чувство справедливости. А Стас с тревогой думал, что стремление к справедливости, лежащее в глубинных пластах сознания его народа, при случае может вылиться именно в такое. Отнять и поделить - слишком удобный, простой, и поэтому заманчивый, лозунг.
Снова в голове все смешалось. Еще вчера он целиком был на стороне председателя домкома. Но теперь видел, как продуманная и аргументированная позиция адепта счастливого будущего легко трансформируется в люмпенское безвременье. А понимал ли это сам Швондер? Ведь с тем же господином Преображенским они теоретически могли найти компромиссы. В некоторых вопросах точки зрения даже совпадали. Зато, договориться с Шариковым, можно были лишь, спустившись на его уровень. И то вряд ли. Даже былое превосходство тут не прощалось...
Случившиеся в девяностые и Швондер, и Преображенский ( последний с некоторыми оговорками) признавали катастрофой. Стас полностью был с ними согласен, покаянно признавал и роль в тех событиях образованного класса. Но сейчас, читая нового эксперта, чувствовал, как желание каяться пропадает. Виноваты на самом деле были все! Интеллигент, бегавший с плакатом на демократический митинг, рабочий, гнавший брак, продавец, прятавший под прилавок дефицитные товары. Все вместе, отреклись от созданного ценой великих трудов и жертв дедами и отцами. Вместо того чтобы осмотреться, одуматься, скорректировать дальнейший путь наверх, радостно с улюлюканьем покатились по склону назад в социал дарвинистские джунгли. И больше всего было жаль вершин, восхождение на которые вряд ли уже состоится. Того самого прекрасного далека , светившего пусть не детям, но хотя бы внукам.
На следующий день, заходя в Магический театр, Стас рассчитывал перечитать и переосмыслить дискуссию Швондера и Преображенского. Но в этот раз контент слишком медленно загружался. Уже чувствуя неладное, он отправился на кухню, сделать себе кофе. А вернувшись, увидел на мониторе надпись:
"Сайт заблокирован, как содержащий не допустимые к публикации материалы"