В коридорчике перед парткомом собралось несколько кандидатов. С некоторыми Макс пересекался по работе. Сашку Колпина знал по общению в курилке. Сам он к дымному зелью не пристрастился, но иногда ходил туда за компанию с Сергеем. Беседы в курилках велись разные, в основном о политике, и частенько высказывались весьма вольные мысли. Колпин как раз состоял в вольнодумцах. Они часто сцеплялись с Сергеем, выступавшим яростным защитником социализма. Макс, хотя во многом разделял позицию коллеги, в дискуссиях участия не принимал. Удерживало подозрение, что Колпин работает на компетентные органы, а все эти разговоры провокация. И вот теперь вольнодумец собрался в партию, чтобы стать в первые ряды строителей социализма.
"Вот такие, как Колпин, в перестройку страну и развалили!" - думал Макс, с неприязнью наблюдая, как соискатель звания коммуниста перелистывает брошюрку с цитатами последнего съезда.
В его прошлой жизни роковое для страны время пришлось на детские годы. Но они не раз говорили на эту тему с Сергеем. Так что, в сознании сложился устойчивый образ массового помешательства, несбыточных надежд, всплеска словоблудия и наивной простоты, которая, как любил говорить дед, "хуже воровства". И за всем этим чей-то расчет, холодный и подлый.
Массивная дверь парткома отворилась, выпустив очередного претендента. Лицо у мужика было нездорового красного цвета. Вытерев платком пот, он громко выдохнул, огляделся и сообщил:
- Вроде проскочил! Ковалев, следующий.
Приняв из его рук дверь, Макс задержал дыхание и шагнул из полумрака коридорчика в залитое солнцем пространство. От яркого света и устремленных на него взглядов стало не по себе, но доброжелательная улыбка Крежинского помогла справиться с волнением. Шеф сидел рядом с парторгом, помимо них за большим столом, накрытым по торжественному случаю кумачовой скатертью, расположилось еще пять человек. Трое из местного партактива, двое пришлых: дама лет шестидесяти и мужчина чуть моложе, на вид крепкий, энергичный и большее похожий на "сотрудника в штатском", чем кабинетного аппаратчика.
Сесть Максу предложили на противоположный от парторга край стола. После чего приглашенная дама строгим голосом произнесла:
- Мы рассмотрели ваше заявление, Максим Петрович, и пригласили, чтобы побеседовать с вами лично.
Далее, по традиции, началась проверка знаний материалов последнего пленума. Память у Макса была хорошая, и отбиваться было не сложно. Но он ожидал главного вопроса, о котором предупреждал Крежинский, и при этом советовал ответить взвешенно, но искренне. Задал этот решающий вопрос приглашенный товарищ:
- А как, вы, лично, относитесь к расширению гласности?
-С большой осторожностью! - уверенно и даже с некоторым вызовом ответил Макс.
На лице райкомовской дамы вспыхнуло возмущенное удивление:
- Это почему же? Объяснитесь!
Ответ Макс продумал заранее, и потому говорил почти без запинки. О том, что объективная информация естественно необходима. И что замалчивание реального положения в конечном итоге несет вред. Но правда бывает разной. Есть ложь с элементами правды, есть полуправда, есть правда с вкраплениями лжи. Она то, как раз, и самая опасная. В нее начинаешь верить, а умело вставленная ложь направляет твои мысли в выгодную для кого-то сторону. И поэтому очень важно, кто доносит до тебя правду, искренний сторонник или скрытый враг.
- Ну вот, вы так и до очередного поиска врагов договоритесь! - возмутилась дама.
" Дура, ты! Их и искать не надо, сами придут, когда ворота откроешь." - со злостью подумал Макс. И тут в разговор опять вступил товарищ из райкома:
- Ну что же, интересная точка зрения. Как раз в духе гласности.
Больше Максу вопросов задавать не стали. Попрощались с ним довольно холодно. Покидая кабинет, он думал, что не оправдал рекомендацию шефа. Но что поделать:
" Откровенно, так откровенно!"
Не заходя на рабочее место, Макс направился в проходную. Во второй половине дня в пятницу можно было уйти и пораньше. Тем более, после такого знаменательного события.
"Не каждый день мимо кандидатства в члены партии пролетаешь!"
В том, что его не утвердят, Макс почти не сомневался, но не сильно по этому поводу переживал. Инициатива исходила от Крежинского, а он просто пошел навстречу:
Домой Макс ездил на троллейбусе. Но сегодня в такую жару залезать в раскаленный наземный транспорт совершенно не хотелось, и он решил пешком прогуляться до Пушкинской площади, там выпить в какой-нибудь кафе холодного пива и сесть на метро.
В окутавшем город жарком мареве запотевший бокал пузырящейся золотистой влаги висел перед глазами, словно мираж над раскаленным асфальтом. К тому же, прогулки пешком его традиционно успокаивали, а сегодняшний провал все-таки не прошел для нервной системы бесследно. Он не сильно переживал, что не утвердят, куда больше раздражало, что пройдет Сашка Колпин. А в этом Макс почему-то был уверен. Агитируя подать заявление, шеф утверждал, что в партии проходят процессы обновления, и такие, как Макс и Сергей, там очень нужны. Но, судя по всему, ошибался. Крежинский идеалист, а они лишь изредка могут влиять на ход истории. Чаще всего, эта инертная громадина движется вслепую, толкаемая в разные стороны гордыней, глупостью, корыстными интересами отдельных личностей и целых группировок. Иногда эти толчки удачно складываются на общее благо, но куда чаще загоняют воз в яму.
" Мне что до этого!" - пытался убедить себя Макс. Но в то же время чувствовал, что это не так. И в отличие от тех, кто жил только в этой реальности, Макс хорошо понимал, как этот мир хрупок. Мог разглядеть признаки грядущей смуты. И на этот раз оставаться статистом в историческом реалити-шоу уже не хотелось.
Дойдя до улицы Горького, Макс перешел на теневую сторону. На площади Маяковского застывший в камне пролетарский поэт устремлял взор в грядущее. Видел ли он из гранитного зазеркалье, что происходит вокруг?
Площадь с некоторых пор облюбовали представители неформальной культуры. Молодые люди щеголяли уродливыми холками над бритым затылком. Дядьки в черных очках и гавайских рубахах приторговывали иностранным барахлом. Местные Мальвины с фиолетовыми и оранжевыми волосами оголись по случаю жары до коротеньких шортов и матерчатой полоски на персях. Как бывший футурист, певец революции такое пляжное откровение, может быть, и одобрил, но на фарцовщиков, наверняка бы обрушил всю гневную тяжесть похожих на капли расплавленного свинца строчек:
" Ходят спекулянты вокруг Главтопа. Обнимут, зацелуют, убьют за рубль...".
Вряд ли предполагал поэт, что и в "счастливом далеко" вокруг его пьедестала, пряча в пакетах импортный товар, будут фланировать почти те же персонажи.
Молча пройдя сквозь призывы купить фирмовую джинсу или френчевый батник, Макс двинулся дальше к Музею Революции. Мечту о холодном бокале пива реализовал на углу Тверского бульвара. Заведение "Дядька Макдонкин" неспроста было созвучно с империей фастфуда. Позаимствовав технологию, руководство Общепита слегка изменило название. И в дополнение к буржуазным чизбургерам и бигмагам здесь подавали еще отечественные расстегаи, пироги с капустой, и, главное, всегда было чешское пиво. Цены кусались, но это отпугивало маргиналов, и заведение считалось приличным. Обычно под вывеской с улыбающимся усатым дядькой стояла внушительная очередь. Но сегодня, по случаю вечера пятницы, когда большая часть москвичей устремилась к своим садово-дачным участкам, вход был свободен.
Расположившись на открытой веранде, Макс поднес к губам запотевший бокал. После первого глотка почувствовал, что не так уж и много нужно человеку до полного счастья. Чтобы растянуть удовольствие, отставил пиво и надкусил краешек чизбургера. И в этот самый момент возникшая рядом дама уверенным не допускавшим возражение голосом произнесла: